НАША ОБЩЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ
НАША ОБЩЕСТВЕННАЯ ЖИЗНЬ
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Наша общественная жизнь, Прыжов Иван Гаврилович, Год: 1864
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Прыжов И. Г. Очерки русского быта
М.: Институт русской цивилизации, 2017.
После того как на матушке Руси кабаки размножаются не по дням, а по часам, когда что ни шаг, то кабак, когда поистине можно сказать: ‘питейных тысячи {Читай: миллионы.}, а школы ни одной’, — в это время у всякого честного человека невольно рождается вопрос: что ж это такое ‘кабак’, откуда взялась эта черная немочь, сдавившая Русь в своих нежных объятиях?
Было время, когда русский народ жил по обычаям своим и по закону отцов своих. Весь народ, с князем и епископом, составлял одно целое, жил одной общей мирской жизнью, представлял один русский мир. Важнейшей общественной связью служило братство, у народа были свои русские песни, свои пляски, своя музыка, свои пиры, пиры бывали княжеские, братские (братчины) между несколькими семьями, между одними мужчинами и отдельно между девицами (складчины). На пирах, на праздниках, при обрядах свадебных и погребальных народ пил свои исстаринные напитки брагу, пиво, квас и бархатный мед, каждая семья непременно варила к празднику хмельную бражку. Люди достаточные, князь, епископ, пили виноградные вина. Вообще все пили питье домашнее, почти даровое, здоровое, а хотя не могли не встретиться случаи неумеренного употребления питей, но пьянства совершенно не было, пьянство было немыслимо: ряды кабаков, вечно переполненных пьяным людом, не возмущали еще светлого потока народной жизни.
В XIII веке являются татары, господствуют два с половиной века и томят народ разного рода податями, и вот татары, наконец, уходят, но подати (тамга) остаются. С XIV века, усиливаясь все более и более, появляются налоги на брагу, пиво, мед, на квас, а с конца XIV века, когда в России в первый раз появилась водка, и на водку. До сих пор напитки в больших городах продавались в корчмах. В XIV и в XV веках корчмы мы встречаем в Новгороде, в Твери, в Смоленске, в Пскове. В других городах корчем не было, а в селах и подавно, но и в упомянутых городах было не больше, как по одной или по две корчмы. Но когда появилась водка, корчмы стали размножаться, и явилось кое-где пьянство. Для свежей и здоровой земли явление пьянства было не по нраву, со всех сторон поднялись против него голоса духовных владык и князей.
Случалось, князь, чтоб ослабить пьянство в тайных корчмах, уничтожит их, а заведет свою казенную корчму, но узнает про это владыка и пишет ему: ‘Князь, не хорошо: снеси прочь корчму’, — и князь корчму сносит… Так дело шло до второй половины XVI века, когда в русской жизни вдруг возник новый отпрыск татарщины… кабак, которым мы обязаны татарам вместе с тамгой, правежом и другими подобными благами. Кабаком (слово татарское) у татар называлось сначала село, имение и потом постоялый двор, где, кроме съестных припасов, продавались и напитки, употребляемые татарами до 1389 года, когда, приняв магометанскую веру, они должны были отказаться от вина. В Казани во время взятия ее Иваном Грозным, в 1552 году, упоминаются кабацкие врата. После казанского похода Иван Грозный заболел, потеряв царицу, и потом, отдав управление земщиной касимовскому татарину, окружил себя опричниной, для которой за Неглинной, между Арбатом и Никитской, он построил дворец, а на Балчуге завел избу, где бы опричники могли пить и гулять, сколько им угодно, и назвал эту избу кабаком. В этот кабак приходили другие люди, покупали там водку, кабак тотчас же оказался делом выгодным, и вот наместникам областей предписывается уничтожить везде вольную торговлю напитками и заводить царские кабаки. Но чиста и здорова еще была народная жизнь, и царев кабак на Балчуге, по выражению современных памятников, возбудил многое нарекание и погибель. Царь Федор Иванович, как рассказывают, велел сломать этот кабак, но зато тотчас же по смерти отца пожаловал Ивана Петровича Шуйского великим жалованьем, отдав ему город Псков с пригородами и с тамгою и с кабаки. Сделался царем Борис Годунов и, по словам Бруссова, запретил употребление вина и содержание корчем и в то же время вновь открыл кабак на Балчуге, который и получил название большого царева кабака. Место этого знаменитого прапращура российских кабаков указывают у Каменного моста, где теперь винный двор. До сих пор пьянство в нашем теперешнем смысле было редким исключением, и народ, заплатя явку за пиво и мед, варил его дома и пил его у себя дома, сколько ему угодно. Но когда варить пиво и мед и курить вино было запрещено, когда все эти напитки стали продаваться от казны, когда к слову кабак приложился эпитет царев — народ поневоле потянулся к кабаку, и пьянство увеличилось. Зараза входила в жизнь мало-помалу, появление царева кабака в каком-нибудь месте сначала пугало народ, и он писал к царю: ‘Царь, вели снести кабак’. И царь кабак сносил. В глазах народа кабак сделался чем-то проклятым. ‘Кабак, — говорил народ, — пропасть, — тут и пропасть’. Явилось поверье, что церковь, поставленная на месте кабака, непременно провалится. В Новгородской губернии в Грузинском погосте в 1681 году появился кабак, а монахи соседнего монастыря пишут к царю, что тут кабаку быть нельзя, ибо это место святое, здесь апостол Христов Андрей Первозванный посох свой водрузил, и благочестивый царь посылает грамоту, чтоб кабак снести.
Лучшим доказательством того, как туго кабак прививался к жизни и какие надо было употреблять усилия, чтоб сделать его необходимым и пр., может служить история распространения кабаков.
Кабак еще с самого начала оказался вещью выгодной, и были употреблены всевозможные меры, чтоб распространить его, но кабак не шел. Цари жаловали кабаками князей и бояр и даже татар, всякий мог приехать в Москву и купить там себе кабак, т. е. право поставить его там, где ему хотелось, а вместе с кабаком брались на откуп и все напитки, даже сусло и квас, народу нечего было пить — но кабак все не шел вперед, а, напротив, появилось множество тайных корчем и ропат, которые по милости того, что были скрыты от общественного надзора, скоро сделались местами разврата. Народу сделалось противно самое имя кабака, и велено называть их кружечными дворами, и очень часто случалось, что отдают кабак на откуп, и в целом округе не оказывается ни одного откупщика. В деревнях кабаки строго запрещались (до конца XVII века), и еще в 1665 году существовали честные русские люди, вроде Ордына-Нащокина, который, замечая зло, распространяющееся от казенных кабаков, хлопотал о прежней вольной продаже напитков.
В Москве в начале XVII века было, кажется, не больше двух-трех кабаков, но к концу века они увеличились неимоверно (по тогдашнему понятию). Кабаки начинались с самого Кремля. Здесь при царе Алексее Михайловиче, на Земском дворе, возле самого государева дворца, с ведома Приказа начальных людей были заведены кабаки, где разные ведомые вары, собравшись в артели, торговали вином. Всех этих варов было больше тысячи, и артель их получала большие выгоды. В XVIII веке в Кремле были известны два кабака: один духовный, другой подьяческий. Первый помещался на Красной площади, под известной царь-пушкой, и назывался: ‘Неугасимая свеча’. Здесь после вечерень обыкновенно собирались соборяне, пили и пели ‘Пасху красную’. Подьяческий кабак стоял ближе к дворцу, перейдя туда вместе с Приказами, — он стоял под горой, у Тайницких ворот, и назывался ‘Катон’. При Анне Ивановне кабак этот заметили, и в 1733 году велено было из Кремля вывести его немедленно вон и вместо того одного кабака поставить, где надлежит, несколько кабаков, а в Кремле отнюдь бы его не было. Из других московских кабаков славились Каменномостский кабак, служивший притоном всяким ворам, и ‘Красный кабачок’ (Таннер), куда собиралось все, что только было тогда в Москве разгульного. Из особенно замечательных старых кабаков упомянем о кабаке у Воскресенских ворот, где нынче свечные лавки. Сюда, еще на памяти старожилов, собиралось после присутствия все подьячество. Между Моисеевской площадью и Никитской был кабак, называемый ‘Каменный скачок’, ныне просто ‘Скачок’. Против Моисеевского монастыря стояло ‘Тверское кружало’, а где ныне Воронин трактир, там был ‘Стеклянный кабак’. В XVIII веке всю Россию обнимает откупная система, распространившаяся потом на Сибирь, на юг, где до тех пор московских кабаков не знали. Домашнее пиво и медоварение прекращается, и начинается пьянство в кабаках. Кабак делается местом сбора для бесед, местом отдыха от трудов, где мужик, испивая сиротские слезы, имеет счастливую возможность забыться на минуту от своей тяжелой участи (это было в XVIII веке: теперь дело другое).
Раз уже поставленный где-нибудь, кабак тут уже навсегда и остается, делаясь спасительным маяком для всего округа и обрастая народными воспоминаниями. ‘Тверское кружало’, стоявшее в Охотном ряду, в XVIII веке заменяется ‘Цареградским трактиром’, который завел какой-то грек (теперь это гостиница ‘Париж’). Идя от ‘Цареградского трактира’ далее по Тверской, на углу Газетного переулка мы находим ‘Старый кабак’, прославленный августиновским кучером. На Саввинском подворье жил Августин, у него был кучер из духовного звания, Илья. Этот Илья иногда до того пил, что его забивали в колодку и приковывали цепью к стулу. Проспавшись на цепи, он вставал, брал в руки стул и со стулом, с колодкой и с цепью на шее снова плелся в кабак на углу Газетного переулка. В 1862 году в Москве считалось, по отчетам откупщиков, 215 кабаков, большая часть их идет от XVIII века. Голь кабацкая — главные посетители кабаков — проводила там время с женщинами, и за минуты буйного веселья среди этих женщин голь почтила их благодарной памятью, соединив их имена с именами кабаков, которые они посещали. Таков известный кабак ‘Танька’, получивший имя от Таньки, известной разбойницы, хотя другое предание говорит, что местом посещения ее было ‘Петровское кружало’.
Шла Татьяна пьяна
Из Петровского кружала,
Обидели ее солдаты…
Более или менее подобным образом получили свои названия кабаки: ‘Татьянка’ (Мясн. ч., 1 кв., каз. д.), ‘Агашка’ (Хамов, ч., 4 кв., 374), ‘Эеколка’ (Леф. ч., 3 кв., 372) и ‘Аринка’ на Девичьем поле. Многие кабаки получали имена от местностей, где они находились, и от других случайных причин: ‘Синодальный кабак’ (Город, ч., 3 кв., 94, 96), ‘Казенка’ (Яким. ч., 1 кв., каз. д.) знаменитая некогда ‘Старая изба’ (там же), ‘Роушка’ (Пят. ч., 1 кв., 71), ‘Ленивка’ (там же, 2 кв.), ‘Веселуха’ (там же, 1 кв., 71), ‘Каковинка’ (Арб. ч., 2 кв., 203), ‘Щипок’ (Серп, ч., 2 кв., 315), ‘Подберезка’ (Пресн. ч., 5 кв., 681), ‘Варгуниха’ (Срет. ч., 4 кв., 559), ‘Разгуляй’ (Басм, ч., 3 кв., каз. д.). Кабаки по окраинам города назывались прощами или росстанями, как, например, существующие до сих пор Тверские росстани (Сущ. ч., 1 кв., каз. д.). Явилось множество кабаков, называвшихся по имени бань, около которых они стояли как необходимая принадлежность: кабак ‘Новинские бани’, ‘Сиверские бани’, ‘Денисовы бани’, ‘Девкины бани’, ‘Барашевские бани’, ‘Ирининские бани’, ‘Елоховы бани’, ‘Петровские бани’, ‘Вишняковы бани’, ‘Крымские бани’. От XVIII же века явился кабак ‘Истерия’ (Гор. ч., 2 кв., каз. д.), напоминающий нам о внесенной к нам тогда цивилизации. С этого же века появляются фартины, трактиры, герберги, ресторации, ренсковые погреба, и число их в столицах росло все больше и больше, удовлетворяя вновь развившимся в народе потребностям, как поют об этом в Самаре:
Что за славная столица,
Славный город Питербург,
Испроездя всю Россию,
Веселее не нашел.
Там трактиров, погребов
И кофейных домов,
Там таких красоток много,
Будто розовый цветок…
(‘Самарские песни’. С. 256)
Кабаки начинают появляться по селам и деревням, чего прежде не было. Зуев в своем путешествии по России в 1787 году говорит, что в средней и южной России он не нашел ни одного города, где бы не было нескольких кабаков, встречались ему такие села, где не было ни одного дома, в котором не торговали бы водкой. Но почти во всяком городе была пивоварня. В Москве в начале нынешнего века существовали еще сотни пивоварень. Но откупная система увеличивается более и более, откупная сумма доходит в 1850 году до 106 000 000 рублей серебром, употребление пива уничтожается, исчезают наливки, настойки, травники, делаются преданием старинные квасы и меда, и народ поневоле налегает на одну водку. Мы дошли до нашего времени и говорить бы больше не следовало: имеющий очи видети да видит. Но скажем два слова. 215 московских кабаков 1862 года в 1863 году разрастаются, говорят, до числа 3000. Пиво, цена которому в 1698 году была 12 копеек за ведро, в 1765 — 33 копейки за ведро, в 1862 — 10 копеек серебром за бутылку, теперь 8 копеек, и пива теперь уж больше никто не пьет {В 30-х годах требовалось для Москвы до двух миллионов ведер пива, в 1858 году — только 300 000, интересно знать, выпивается ли теперь хотя 25 000 ведер?}. Как отцы и попечительные наставники, высятся над кабаками тысячи гостиниц, трактиров, ресторанов, харчевень, и везде народ, музыка, волчки, разные игры, девы, песни, и тысячами помирают опившиеся…
Руину славы Рим пропивав,
Тризну править……………
Текст по: ‘Развлечение’. 1864, No 6.