ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
ЧАРЛЬЗА ДИККЕНСА
БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ къ журналу ‘ПРИРОДА И ЛЮДИ’
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1909 г.
Переводъ Н. Ауэрбахъ.
Подъ редакціей М. А. Орлова.
Глава I. На поиск
Глава II. Человкъ откуда-нибудь
Глава III. Еще человкъ
Глава IV. Семейство Р. Вильфера
Глава V. Павильонъ Боффина
Глава VI. Отпущенъ на произволъ судьбы
Глава VII. Мистеръ Веггъ ищетъ самого себя
Глава VIII. Мистеръ Боффинъ на совщаніи
Глава IX. Мистеръ и мистриссъ Боффинъ на совщаніи
Глава X. Супружескій договоръ
Глава XI. Подснаповщина
Глава XII. Честный человкъ въ пот лица
Глава XIII. Выслживаніе хищной птицы
Глава XIV. Хищная птица подшиблена
Глава XV. Двое новыхъ служителей
Глава XVI. Питомцы
Глава XVII. Страшное болото
Глава I. Воспитательнаго свойства
Глава II. Тоже воспитательная
Глава III. Хлопотливое дло
Глава IV. Вспомоществуемый Амуръ
Глава V. Вспомоществующій Меркурій
Глава VI. Загадка безъ отвта
Глава VII. Въ которой рождается дружеское предложеніе
Глава VIII. Въ которой совершается невинный побгъ
Глава IX. Въ которой сирота длаетъ свое завщаніе
Глава X. Наслдникъ
Глава XI. Кой-какія сердечныя дла
Глава XII. Еще хищныя птицы
Глава XIII. Соло и дуэтъ
Глава XIV. Твердое намреніе
Глава XV. Вотъ до чего дошло
Глава XVI. Годовщина
Глава I. Жильцы въ несостоятельной улиц
Глава II. Почтенный другъ въ новомъ вид
Глава III. Тотъ же почтенный другъ еще въ нкоторыхъ видахъ
Глава IV. Возвратъ счастливаго дня
Глава V. Золотой Мусорщикъ попадаетъ въ дурное общество
Глава VI. Золотой Мусорщикъ попадаетъ въ еще боле скверное общество
Глава VII. Дружеское предпріятіе упрочивается
Глава VIII. Конецъ продолжительнаго странствія
Глава IX. Кто-то становится предметомъ предсказанія
Глава X. Лазутчики
Глава XI. Въ потемкахъ
Глава XII. Злой умыселъ
Глава XIII. Дай собак дурную кличку и повсь ее
Глава XIV. Мистеръ Веггъ готовитъ точило для носа мистера Боффина.
Глава XV. Золотой Мусорщикъ въ своемъ наихудшемъ вид
Глава XVI. Пиршество трехъ сильфовъ
Глава XVII. Общежитейскій хоръ
Глава I. Ставка ловушекъ
Глава II. Золотой Мусорщикъ немного приподнимается
Глава III. Золотой Мусорщикъ опять падаетъ
Глава IV. Бглая чета
Глава V. Невста нищаго
Глава VI. Призывъ помощи
Глава VII Лучше быть Авелемъ, нежели Каиномъ
Глава VIII. Нсколько зеренъ перцу
Глава IX. Два вакантныя мста
Глава X. Кукольная швея отгадываетъ слово
Глава XI. Открытіе, сдланное кукольною швеей, приводится въ дйствіе
Глава XII. Мимолетная тнь
Глава XIII. Какъ Золотой Мусорщикъ расчистилъ мусоръ
Глава XIV. Шахъ и матъ содружескому предпріятію
Глава XV. Что было поймано въ поставленную ловушку
Глава XVI. Липа и вещи въ общемъ очерк
Глава послдняя. Голосъ общества
Въ недавнее время,— нтъ надобности въ точности указывать въ какомъ именно году,— плыла разъ, къ концу осенняго вечера, грязная, зазорной наружности лодка, съ двумя сидвшими въ ней человками, по Темз, между Саутваркскимъ Мостомъ, желзнымъ, и Лондонскимъ Мостомъ, каменнымъ.
Сидвшіе въ лодк были сильный мужчина съ всклоченными, сдоватыми волосами, съ загорлымъ отъ солнца лицомъ и смуглая двушка, такъ походившая на него, что ее можно было прямо признать за его дочь. Двушка ловко дйствовала парою небольшихъ веселъ, а мужчина держалъ ненатянутыя рулевыя бичевки и, опустивъ свободно руки на колни, нетерпливо посматривалъ то впередъ, то на стороны. При немъ не было ни стей, ни крючковъ, ни удочекъ,— значитъ, онъ не былъ рыбакъ, лодка его не имла ни подушки для сиднья, ни окраски, ни надписей, никакого орудія, кром небольшого лодочнаго багра и связки веревокъ, а потому нельзя было принять его за перевозчика, лодка его была слишкомъ утла, слишкомъ мала для перевозки товаровъ, и потому нельзя было счесть его за плашкотника. Не было ничего такого, что могло бы объяснить, чего онъ высматривалъ, а между тмъ онъ чего-то высматрмвалъ очень пытливо. Морской отливъ уже съ часъ какъ начавшійся, бжалъ внизъ по руслу, а глаза этого человка безъ устали слдили за каждою струйкой, за каждою рябью широкаго потока, въ то время какъ лодка шла то носомъ противъ теченія, то кормою по теченію, смотря по тему, какъ направлялъ онъ движеніемъ своей головы работавшую веслами двушку. Она не сводила глазъ съ его лица, пока онъ осматривалъ рку, въ ея напряженномъ взор былъ замтенъ оттнокъ страха, даже ужаса.
Люди, плывшіе въ лодк,— боле сродной дну рки, чмъ ея поверхности, по тин и илу, ее покрывавшимъ, а равно и по ея втхости — длали что-то такое, что случалось имъ часто длать, и искали чего-то тоже, какъ видно чего случалось имъ часто искать, полудикаремъ казался этотъ мужчина съ непокрытою всклоченною головой, съ обнаженными выше локтей руками, съ голыми плечами, на которыя былъ наброшенъ слабымъ узломъ завязанный платокъ, лежавшій на голой груди, среди густой бороды, одтый въ платье, будто сработанное изъ грязи, облплявшей его лодку, но въ его взгляд былъ замтенъ навыкъ длового человка. То же самое сказывалось въ каждомъ пріем двушки, въ каждомъ движеніи ея рукъ, больше же всего въ ея отненныхъ страхомъ, даже ужасомъ, глазахъ. Оба они, очевидно, были люди, занимавшіеся какимъ-то ремесломъ.
— Держи, Лиза, немного въ сторону. Тутъ отливъ больно силенъ. Потомъ веди ее противъ воды.
Увренный въ ловкости двушки, и потому не дйствуя рулемъ, онъ продолжалъ смотрть на набгавшій потокъ съ глубочайшимъ вниманіемъ. Точно также смотрла и двушка на этого человка. Но тутъ случилось косвенному лучу заходившаго солнца упасть на дно лодки, и онъ скользнулъ тамъ по ржавому пятну, имвшему сходство съ очеркомъ формы завернутаго человка, и окрасилъ его будто бы жидкою кровью. Двушка замтила это и вздрогнула.
— Что съ тобой?— спросилъ мужчина, не перестававшій глядть на крутившіяся струи, однако, замтившій движеніе своей спутницы.— Я ничего не вижу на вод.
Красный отблескъ исчезъ, миновалъ и трепетъ, и взглядъ мужчины, на минуту возвратившійся въ лодку, отправился странствовать снова. Тамъ, гд потокъ встрчалъ какое-нибудь препятствіе, глаза мужчины останавливались на мгновеніе. У каждой якорной цпи, у каждаго каната, у каждой неподвижно стоявшей лодки или баржи, у каждаго водорза быковъ Саутваркскаго моста, у колесъ каждаго парохода, пнившаго зловонно-мутную воду, у каждаго колыхавшагося плота изъ связанныхъ бревенъ, у нкоторыхъ пристаней, его сверкавшіе глаза бросали алчный взглядъ. По прошествіи часа или около того, онъ вдругъ натянулъ рулевыя бичевки и круто повернулъ лодку по направленію къ Соррейскому берегу.
Двушка, почти не отводя глазъ смотрвшая ему въ лицо, тотчасъ же ударила веслами, соображаясь съ его движеніемъ. Лодка быстро очертила полукругъ, дрогнула будто отъ удара, и верхняя половина сидвшаго въ лодк мужчины перегнулась за корму.
Двушка между тмъ надвинула себ на голову и на лицо мшокъ плаща, которымъ была прикрыта, и, смотря назадъ такъ, что переднія складки были обращены къ низовью рки, продолжала грести въ этомъ направленіи по отливу. До сихъ поръ лодка не слдовала по теченію, а брала свое собственное направленіе, вертясь все около одного мста, теперь же берега передъ нею начали смняться одинъ за другимъ, густой мракъ арокъ и сверкающіе фонари Лондонскаго Моста миновали, по об стороны поднялись ярусами корабли.
Тутъ только верхняя половина отца откинулась назадъ и выпрямилась въ лодк. Руки его были мокры и грязны, онъ вымылъ ихъ черезъ бортъ. Въ горсти правой руки онъ что-то держалъ, онъ и это вымылъ въ рк. То были деньги. Онъ звякнулъ ими разъ, дунулъ на нихъ разъ и плюнулъ на нихъ разъ:
— На счастье!— проговорилъ онъ хрипло и потомъ опустилъ деньги въ карманъ.— Лиза!
Двушка торопливо обернула къ нему глаза, продолжая грести молча. Лицо ея было блдно. А сидвшаго съ нею человка былъ носъ крючкомъ, и это, вмст съ блестящими глазами и всклоченною головой, придавало ему сходство со встрепенувшеюся хищною лицеи.
— Сбрось эту штуку съ лица.
Она откинула капюшонъ назадъ.
— Теперь дай мн весла. Я самъ примусь грести.
— Нтъ, нтъ, батюшка! Право не могу! Ни за что не сяду такъ близко къ этому…
Онъ уже придвинулся къ ной, чтобы перемниться мстами, но ея тревожная просьба остановила его, и онъ снова слъ на свою лавку.
— Чего же ты боишься?
— Ничего, батюшка! По я не могу терпть этого…
— Ты, значитъ, и рку терпть не можешь…
— Правда, я не люблю ея, батюшка.
— Не любишь! Своей кормилицы-то не любишь?
При послднихъ словахъ дрожь снова охватила двушку. Она перестала грести и, казалось, готова была лишиться чувствъ. Отецъ не замтилъ этого, онъ смотрлъ за корму на что-то шедшее за лодкой на буксир.
— Какъ же это, Лиза, нтъ у тебя никакой благодарности къ твоей кормилиц? Самый тотъ огонь, что обогрвалъ тебя, какъ ты была ребенкомъ, доставалъ я изъ рки вдоль барокъ съ каменнымъ угольемъ. Въ которой корзинк ты спала, эта самая рка выбросила ее на берегъ. И качалку подъ корзинку, изъ рки же взялъ кусокъ дерева да сработалъ теб.
Лиза покинула одно весло, приложила руку къ губамъ, привтно махнула ею отцу и, не сказавъ ни слова, принялась снова грести. Въ это время другая лодка, съ виду такая же, но почище, выдвинулась изъ темнаго мста и плавно подошла къ первой.
— Опять повезло счастье, Гафферъ?— сказалъ, косясь и кривя лицо, человкъ, одинъ сидвшій въ появившейся лодк и управлявшій въ ней веслами.— Я сразу узналъ, что счастье повезла теб, по хвосту узналъ.
— А!— отвчалъ тотъ сухо.— Ты тоже вышелъ?
— Да, товарищъ.
Слабый, желтый свтъ мсяца освщалъ рку. Новоприбывшій, держась на полдлины позади Гаффера, пристально посмотрлъ на слдъ, крутившійся за нею.
— Вонъ, говорю я про себя, какъ только ты показался,— продолжалъ онъ,— вонъ Гафферу опять повезло счастье, клянусь Георгіемъ, опять счастье!.. Это я весломъ черкнулъ, товарищъ, не безпокойся, до него я не дотронулся.
Послднія слова сказаны были какъ бы въ отвтъ на торопливое движеніе Гаффера: сказавшій ихъ закинулъ весло съ той стороны къ себ въ лодку, подплылъ ближе и взялся рукою за бортъ другой лодки.
— Коли судить по его виду, такъ до него уже довольно дотрогивались, будетъ съ него! Его порядкомъ поколотила вода. Вотъ мн такъ не дался онъ, такое ужъ видно мое счастіе! Онъ непремнно мимо меня проплылъ, какъ я караулилъ тутъ, пониже моста. Ты, словно коршунъ, товарищъ, должно быть носомъ его чуешь.
Онъ говорилъ это пониженнымъ голосомъ и нсколько разъ взглядывалъ на Лизу, которая вновь надвинула на себя капюшонъ. Оба человка посмотрли потомъ съ какимъ-то таинственнымъ и недобрымъ участіемъ на то, что плыло за лодкою Гаффера.
— Не втащить ли мн его въ лодку, товарищъ?
— Не надо,— отвчалъ тотъ такимъ суровымъ голосомъ, что сдлавшій вопросъ вытаращилъ глаза и тутъ же проговорилъ ему:
— Или ты чего обълся, товарищъ?
— Правда, что обълся,— сказалъ Гафферъ.— Ты меня своими товарищами-то ужъ очень накормилъ. Я теб не товарищъ.
— Съ которыхъ же поръ ты мн не товарищъ, ваше благородіе Гафферъ Гексамъ?
— Да съ тхъ поръ, какъ тебя обвинили, что ограбилъ ты человка, ограбилъ живого человка, — отвтилъ Гафферъ въ сильномъ негодованіи.
— А что, еслибы меня обвинили, что я ограбилъ мертваго человка? Скажи-ка, Гафферъ.
— Ограбить мертваго ты не могъ.
— А ты бы могъ, Гафферъ?
— Нтъ, ограбить мертваго нельзя. Что мертвому длать съ деньгами? Разв мертвый можетъ имть деньги? На коемъ свт мертвый? На томъ свт. На коемъ свт деньги? На этомъ свт. Такъ какъ же деньги могутъ быть у мертваго тла? Разв мертвое тло можетъ владть деньгами, тратить ихъ, получать ихъ, терять ихъ? Такъ ты не путай и не мшай честь съ безчестьемъ. А ограбить живого человка только подлая душа можетъ.
— Да ты выслушай, какъ было дло…
— Нтъ, не выслушаю, я самъ скажу, какъ оно было. Ты легко отдлался за то, что запустилъ лапу въ карманъ къ матросу, къ живому матросу, ну и считай тебя счастливымъ, а ко мн посл этого ужъ не суйся съ товарищами-то. Были мы съ тобой товарищи, а теперь не товарищи, да и впередъ не будемъ. Пусти лодку! Отчаливай!
— Гафферъ! Если ты думаешь отдлаться отъ меня такимъ манеромъ.
— Не такимъ, такъ другимъ манеромъ: пальцы отшибу, а не то багромъ царапну по голов. Отчаливай, говорятъ теб! Лиза, махай! Домой махай, коли не хочешь, чтобъ отецъ самъ взялся за весла.
Лиза сильно двинула лодку впередъ, другая лодка осталась позади. Отецъ Лизы, успокоившись внутренно и принявъ видъ человка провщавшаго высоко-нравственное поученіе и занявшаго неприступную позицію, медленно раскурилъ трубку и, держа ее въ зубахъ, посмотрлъ на то, что у него на буксир. То что было у него на буксир, по временамъ, страшно выставлялось изъ воды, когда ходъ лодки сдерживался, а по временамъ какъ будто бы усиливалось оторваться, хотя по большей части слдовало за всю покорно. Новичку, можетъ статься, померещилось бы, что струйки, проходившія надъ тмъ, что плыло за лодкой, страшно сходствовали съ измненіями въ выраженіи незрячаго лица, но Гафферъ былъ не новичекъ, и ему ничего не мерещилось
II. Человкъ откуда-нибудь.
Мистеръ и мистриссъ Венирингъ были люди съ молоточка новые, въ дом съ молоточка новомъ и въ части Лондона съ молоточка новой. У Вениринговъ все было съ молоточка новое. Вся ихъ мебель была съ молоточка новая, вс ихъ друзья были съ молоточка новые, вся ихъ прислуга была съ молоточка новая, ихъ серебро было съ молоточка новое, ихъ карета была съ молоточка новая, ихъ сбруя была съ молоточка новая, ихъ лошади были съ молоточка новыя, сами они были съ молоточка новые, они были новобрачные, насколько законнымъ образомъ возможно быть новобрачными, имя новорожденнаго ребенка. Еслибъ имъ представилась нужда завести въ хозяйств праддушку, то и онъ явился бы изъ магазина, запакованный въ рогожи, безъ малйшей на немъ царапинки, отполированный французскимъ лакомъ до самой маковки.
Въ хозяйств Вениринговъ, отъ стульевъ въ передней украшенныхъ гербами, вплоть до рояля съ новйшими усовершенствованіями, а въ верхнемъ этаж вплоть до огнеспасательнаго снаряда, все было отлично вылакировано и отполировано. А что замчалось въ мебели, то замчалось и въ самихъ Венирингахъ: отъ нихъ какъ будто немножко пахло мастерской и какъ будто спи были немножко липки.
Была у нихъ еще одна невинная обденная утварь, которая перекатывалась на ходкихъ колесцахъ и хранилась, пока не представлялось въ ней надобности, надъ извозчичьей конюшней въ Дьюкъ-Стрит, въ Сентъ-Джсмскомъ сквер. Для этой утвари Вениринги служили источникомъ нескончаемаго смятенія. По фамиліи утварь эта называлась Твемло. Мистеръ Твемло, будучи двоюроднымъ братомъ лорду Снигворту, являлся частою потребностью и во многихъ домахъ представлялъ собою обденный столъ въ его нормальномъ вид. Мистеръ и мистриссъ Венирингъ, напримръ, устраивая обдъ, прежде всего брались за Твемло и потомъ раздвигали его на нсколько досокъ, то есть прибавляли къ нему гостей. Такимъ образомъ столъ составлялся иногда изъ Твемло и полдюжины досокъ, иногда же Твемло раздвигался во всю свою длину, на вс двадцать досокъ. Мистеръ и мистриссъ Венирингъ, въ случаяхъ торжественныхъ, садились другъ противъ друга по средин стола, но и тутъ параллель вполн выдерживалась, потому что при вгомъ всегда случалось тагъ, что чмъ боле Твемло раздвигался, тмъ дале находился онъ отъ центра и тмъ ближе или къ буфету въ одномъ конц комнаты, или къ оконнымъ занавсамъ на другомъ ея конц.
Однакоже, не это ввергало слабую душу Твемло въ смятеніе. Пропасть, въ которой онъ не находилъ дна и изъ которой поднималось постоянно возраставшее затрудненіе его жизни, заключалась въ неразршимомъ вопрос: самый ли старинный другъ онъ Вениринговъ или самый новый другъ ихъ? Этотъ смиренный джентльменъ посвящалъ ршенію своей задачи много тревожныхъ часовъ какъ въ квартир надъ конюшней, такъ и въ прохладной тни Сентъ-Джемскаго сквера. Разршалъ же онъ ее такъ: Твемло впервые узналъ Вениринга въ клуб, гд Венирингъ тогда не зналъ никого, кром одного человка, что познакомилъ ихъ другъ съ другомъ, что, казалось, былъ ему самымъ задушевнымъ пріятелемъ въ мір и съ кмъ онъ самъ познакомился только за два дня до этого, когда поводомъ къ союзу ихъ душъ послужилъ случайно обсуждавшійся предосудительный образъ дйствій клубскаго комитета по поводу изготовленія телячьяго филе. Тотчасъ посл этого Твемло получилъ приглашеніе обдать у Вениринговъ, и онъ, дйствительно, обдалъ у нихъ, и съ нимъ вмст присутствовалъ за обдомъ и тотъ самый господинъ, который познакомилъ его съ Венирингами. Тотчасъ же посл этого Твемло получилъ приглашеніе обдать у этого господина и обдалъ: Венирингъ вмст съ нимъ присутствовалъ за обдомъ. За обдомъ у этого господна были еще Членъ Парламента, Инженеръ, Погашеніе Національнаго Долга, Дума о Шекспир, Забота объ общественномъ благ и одно Присутственное Мсто. Вс эти гости, повидимому, были людьми совершенно не извстными для Вениринга. Тотчасъ же посл этого Твемло получилъ приглашеніе обдать у Вениринговъ и за тмъ собственно, чтобы встртить у нихъ Члена, Инженера, Погашеніе Національнаго Долга, Думу о Шекспир, Заботу и Присутственное Мсто. Обдая съ ними, Твемло увидлъ, что вс они были самые задушевные друзья Вениринга, и что жены всхъ ихъ (тоже тутъ присутствовавшія) были для мистриссъ Венирингъ предметами самаго искренняго вниманія и нжнйшей пріязни.
Результатомъ этого было то, что Твемло, сидя въ своей квартир и приложивъ руку ко лбу, говорилъ самъ себ: ‘нтъ, ужъ лучше не думать объ этомъ, ужъ лучше не думать, а то мозгъ размягчится!’ А ему все-таки думалось объ этомъ, и онъ все-таки не зналъ, что подумать.
Въ ныншнія вечеръ у Вениринговъ обдъ. Одиннадцать досокъ прилаживалось къ Твемло, всего на всего четырнадцать персонъ. Четверо оффиціантовъ въ темныхъ ливрейныхъ фракахъ, съ блою грудью, стоятъ рядомъ въ передней. Пятый оффиціантъ, предшествуя кому-то, всходитъ на лстницу съ угрюмымъ видомъ, какъ будто бы желая сказать: ‘вотъ еще другое несчастное твореніе пріхало обдать, вотъ она жизнь!’ и провозглашаетъ:, мистеръ Твемло!’
Мистриссъ Венирингъ привтствуетъ милаго мистера Твемло, и мистеръ Венирингъ также привтствуетъ дорогого Твемло. Мистриссъ Венирингъ хотя и не думаетъ, чтобы мистеръ Твемло могъ дйствительно принимать какое-нибудь участіе въ такихъ неинтересныхъ вещахъ, какъ грудныя дти, однакоже, полагаетъ, что такому старинному другу будетъ пріятно взглянуть на ихъ младенца. ‘Погоди, Тутлюмсъ’, говоритъ мистеръ Венирингъ, съ чувствомъ кивая своей новой вещиц, ‘когда ты будешь смыслить, ты лучше оцпишь друга твоего семейства’. Потомъ онъ проситъ позволенія познакомить любезнаго Твемло съ своими двумя друзьями, съ мистеромъ Бутсомъ и съ мистеромъ Бруэромъ, хотя очевидно самъ не знаетъ, кто изъ нихъ который.
Но тутъ встрчается ужасное обстоятельство
— Мис-теръ и Мис-сисъ Подснапъ!
— Душа моя,— говоритъ мистеръ Венирингъ, обращаясь къ мистриссъ Венирингъ съ видомъ самаго дружескаго участія, въ то время какъ отворяется дверь,— душа моя, Подснапы пріхали.
Появляется дюжій господинъ, фатальной свжести, весь улыбка, съ супругою, и тотчасъ, бросивъ супругу, устремляется къ Твемло съ словами:
— Какъ вы поживаете? Очень радъ познакомиться съ вами. Какой очаровательный домъ у васъ! Надюсь, мы не опоздали! Крайне радъ случаю, поврьте!
Твемло, выдержавъ первый натискъ, дважды отступаетъ назадъ въ своихъ красивыхъ башмачкахъ и въ своихъ красивыхъ шелковыхъ чулочкахъ старинной моды, и какъ будто бы намревается перескочить за диванъ, стоящій позади его, но дюжій іосподинъ вцпился въ него крпко.
— Позвольте, — говоритъ дюжій господинъ, стараясь издали привлечь вниманіе своей супруги:— позвольте мн имть удовольствіе представить вамъ, какъ хозяину, мою мистриссъ Подснапъ. Она будетъ крайне рада…— Въ своей фатальной свжести онъ, кажется, находитъ не увядающую прелесть и вчную юность въ этой фраз:— Она будетъ крайне рада случаю, поврьте!
Между тмъ мистриссъ Подснапъ, которая не имла никакой возможности впасть въ ошибку, потому что мистриссъ Венирингъ есть единственная, кром ея самой, дама въ комнат, длаетъ все съ своей стороны, чтобы наипріятнйшимъ образомъ поддержать ошибку своего мжа, смотря на мистера Твемло съ соболзнующимъ лицомъ и обращаясь къ мистриссъ Венирингъ чувствительнымъ голосомъ съ замчаніемъ, во-первыхъ, что онъ, къ сожалнію, по всей вроятности, страдалъ недавно желчью, а во-вторыхъ, что ея ребенокъ ужъ и теперь иметъ большое съ нимъ сходство.
Сомнительно, чтобы какому бы то ни было человку могло нравиться, если его принимаютъ за другого. По крайней мр мистеръ Венирингъ, который на этотъ вечеръ въ первый разъ надлъ сорочку съ грудью юнаго Антиноя (изъ шитаго батиста, только что полученнаго въ Аінгліи), нисколько не видитъ комплимента въ томъ, что за него принимаютъ Твемло, тщедушнаго, поджараго человка, тридцатью годами старше его. Мистриссъ Венирингъ точно также не очень польщена тмъ, что ее сочли за жену мистера Твемло. Что же касается до самого Твемло, то онъ до такой степени чувствуетъ себя выше Вениринга по воспитанію, что въ дюжемъ господин видитъ грубйшаго осла.
Въ этой сложной дилемм, мистеръ Венирингъ приближается съ дюжему господину съ протянутою рукой и увряетъ эту неисправимую личность, что онъ чрезвычайно радъ видть его. Дюжій господинъ, въ своей фатальной свжести, отвчаетъ немедленно:
— Благодарю васъ. Къ стыду моему, я долженъ сказать, что въ настоящую минуту не могу припомнить, гд мы встрчались, но я крайне радъ случаю, поврьте.
Потомъ, кинувшись снова на Твемло, старающагося отбиться отъ него всми своими слабыми силами, онъ хочетъ представить его своей супруг какъ мистера Вениринга, но прибытіе новыхъ гостей объясняетъ ошибку. Дюжій господинъ возобновляетъ рукопожатіе съ Венирингомъ какъ съ Венирингомъ, съ Твемло какъ съ Твемло, и совершенно успокоиваетъ себя словами, обращенными къ послднему изъ поименованныхъ:— Забавный случай, — говоритъ онъ,— но я крайне радъ ему, поврьте!
Твемло, прошедшій черезъ этотъ ужасный опытъ, видлъ затмъ какъ Бутсъ переплавился въ Бруэра, а Бруэръ въ Бутса, и какъ изъ остальныхъ семи гостей четверо вошли съ блуждающими взглядами и ршительно отказывались признать Вениринга въ комъ-либо изъ присутствовавшихъ, пока самъ Венирингъ не подходилъ къ нимъ,— Твемло сообразивъ все имъ виднное, чувствуетъ, что мозгъ у него твердетъ по мр того, какъ онъ приходитъ къ заключенію, что, дйствительно, онъ самый старинный другъ Вепиринга. По мозгъ его размягчается снова, и снова все потеряно въ ту минуту какъ глаза его усматриваютъ Вениринга и дюжаго господина, стоящихъ рука объ руку какъ братья-близнецы, въ задней гостиной у оранжерейной двери,— въ ту минуту какъ въ уши ему сообщается голосомъ мистриссъ Венирингъ извстіе, что дюжія господинъ будетъ крестнымъ отцомъ ея ребенку.
— Кушанье подано!
Такъ провозглашаетъ меланхолическій оффиціантъ, хотя ему слдовало бы сказать: ‘Шествуйте долу, и отравляйтесь тамъ, вы, злополучныя чада человческія’.
Твемло, не получивъ дамы для веденія къ столу, идетъ одинъ позади всхъ, приложивъ руку ко лбу. Бутсъ и Бруэръ, полагая, что ему не здоровится, шепчутъ: ‘Ему дурно. Не позавтракалъ’. Но они ошибаются, онъ только отуманенъ непреодолимою загадкой своего существованія.
Подкрпленный супомъ, Твемло скромно бесдуетъ съ Бутсомъ и Бруэромъ о придворныхъ новостяхъ. Венирингъ въ то время, какъ на столъ ставится рыба, обращается къ нему по предмету спорнаго вопроса, въ город ли, за городомъ ли кузенъ его, лордь Снигвортъ! Твемло отвчаетъ, что кузенъ его за городомъ. ‘Въ Снигвортскомъ парк?’ спрашиваетъ Венирингъ. ‘Въ Снигвортскомъ’, отзывается Твемло. Бутсъ и Бруэръ заключаютъ изъ этого, что съ нимъ не худо сблизиться, а Венирингъ ясно видитъ, что онъ предметъ вознаграждающій за вниманіе. Между тмъ оффиціантъ обходитъ вокругъ стола, и будто мрачный аналитическій химикъ, обращаясь къ гостямъ съ предложеніемъ: ‘Шабли, сэръ?’ повидимому, дичаетъ про себя такъ: ‘вы его и не отвдали бы, еслибь гнали изъ чего оно состряпано’.
Большое зеркало надъ буфетомъ отражаетъ въ себ обденный столъ и все сидящее за нимъ общество. Отражаетъ оно гербъ Вепиринговъ,— вьючнаго верблюда изъ золота и серебра, мстами матоваго, мстами отшлифованнаго. Геральдическая коллегія отыскала для Венирігиговъ предка въ Крестовыхъ Походахъ, который на щит имлъ верблюда (или могъ имть, еслибы вздумать),— и вотъ въ дом Вениринговъ явился цлый караванъ верблюдовъ, держащихъ на себ фрукты, цвты, свчи и преклоняющихся для принятія груза соли. Отражаетъ зеркало мистера Вениринга: сорокъ лтъ, волоса волнистые, лицо смуглое, наклоненъ къ ожирнію, хитрая, таинственная и скрытная физіономія, благообразный пророкъ подъ покрываломъ {См. поэму Томаса Мура ‘Пророкъ подъ покрываломъ’} только не пророчествующій. Отражаетъ оно мистриссъ Венирингъ: красивая, носъ орлиный, пальцы тоже орлиные, пышно одта, вся въ драгоцнностяхъ, восторженная, примирительная и сознающая, что кончикъ покрывала ея мужа лежитъ и на ней. Отражаетъ Подснапа: исправно кушаетъ, два свтлыя щетинистыя крылушка по обимъ сторонамъ плшивой головы, столько же походящія на его головныя щетки, сколько на его волосы, съ туманною картиной красныхъ пупырей на лбу, съ изобильною порціей помятаго воротничка рубашки на затылк. Отражаетъ оно мистриссъ Подснапъ,— превосходный субъектъ для профессора Оэна: кости сильно развитыя, шея и ноздри какъ у игрушечнаго коня, черты лица суровыя, головной уборъ величественный, и къ нему Подснапъ привсилъ свои золотыя жертвоприношенія. Зеркало отражаетъ Твемло — сухопараго, сдого, учтиваго, чувствительнаго къ восточному втру, воротничекъ и галстухъ Перваго Джентльмена въ Европ {Такъ прозывался король англійскій, Георгъ IV, носившій небольшіе воротнички и высокій галстухъ.}, щеки втянуты, какъ будто бы онъ усиливался нсколько лтъ тому назадъ всосаться внутрь себя и усплъ въ этомъ до извстной степени, а дале не могъ. Отражаетъ оно совершенно зрлую молодую двицу: локоны черные, какъ вороново крыло, цвтъ лица хорошій, если оно хорошо напудрено, и теперь именно такого свойства, что можетъ значительно способствовать плненію совершенно зрлаго молодого джентльмена съ преизбыткомъ носа на лиц, съ преизбыткомъ инбирнаго цвта въ бакенбардахъ, съ преизбыткомъ торса подъ жилетомъ, съ преизбыткомъ блеска въ запонкахъ, въ глазахъ, въ пуговкахъ, въ разговор и въ зубахъ. Отражаетъ зеркало очаровательную старую леди Тпипинсъ, сидящую по правую руку отъ Вениринга: большое, тупое, овальное лицо темнаго цвта, словно лицо, отраженное въ ложк, и подкрашенная длинная дорожка на голов до самой ея вершины, какъ открытый для публики приступъ къ связк фальшивыхъ волосъ торчащихъ сзади, съ удовольствіемъ патронирующая сидящей насупротивъ мистриссъ Венирингъ, которой пріятно быть патронируемой. Отражаетъ оно еще нкоего ‘Мортимера’, тоже одного изъ самыхъ старинныхъ друзей Вениринга, который никогда до этого времени не былъ въ его дом и, кажется, и впредь не желаетъ бывать, который задумчиво сидитъ по лвую руку мистриссъ Венирингъ, котораго заманила къ ней леди Типпинсъ (знавшая его ребенкомъ), убдила пріхать, чтобы побесдовать, но онъ бесдовать не хочетъ. Отражаетъ зеркало Евгенія, Мортимерова друга: погребенный заживо въ спинк стула, позади принудреннаго плеча зрлой молодой особы, онъ мрачно относится только къ бокалу шампанскаго, каждый разъ какъ его предлагаетъ ему Аналитическій Химикъ. Наконецъ, зеркало отражаетъ Бутса и Бруэра и еще двухъ другихъ Буферовъ, размщенныхъ между остальною компаніей, какъ бы въ предупрежденіе несчастныхъ случайностей.
Обды у Вениринговъ всегда превосходные обды, иначе новые люди не стали бы прізжать, и потому все идетъ хорошо. Мимоходомъ можно замтить, что леди Типпинсъ производила рядъ опытовъ надъ своими пищеварительными отправленіями, до того сложныхъ и смлыхъ, что еслибъ опубликовать ихъ со всми результатами, то это облагодтельствовало бы человчество. Теперь, побывавъ во всхъ частяхъ свта, старый, но выносливый, корабль этотъ доплылъ до свернаго полюса, и въ то время какъ тарелочки изъ-подъ мороженаго убирались со стола, произнесъ слдующія слова:
— Увряю васъ, мой любезный Венирингъ (руки бднаго Твемло поднялись снова ко лбу, потому что теперь ясно стало, что леди Типпинсъ готовилась въ свою очередь сдлаться самымъ стариннымъ другомъ), увряю васъ, мой любезный Венирингъ, что это дло чрезвычайно странное. Я, какъ въ газетныхъ объявленіяхъ, не прошу васъ врить мн на слово, безъ надлежащаго удостовренія. Вотъ Мортимеръ, онъ можетъ удостоврить, онъ объ этомъ все знаетъ.
Мортимеръ вскидываетъ свои опущенныя вки и немного открываетъ ротъ. Но слабая улыбка, какъ бы говорящая: ‘Къ чему это!’ пробгаетъ по его лицу, онъ снова опускаетъ вки и снова закрываетъ ротъ.
— Послушайте, Мортимеръ,— говоритъ леди Типпинсъ, стуча косточками своего зеленаго вера по косточкамъ своей лвой руки, которая въ особенности костлява.— Я хочу, чтобы вы сказали все, что вамъ извстно о человк изъ Ямайки.
— Даю вамъ честное слово, я никогда не слыхивалъ о комъ-либо изъ Ямайки, разв только о неграхъ,— отвчалъ Мортимеръ.
— Ну такъ изъ Табаго.
— И изъ Табаго не слыхивалъ.
— Кром,— ввернулся тутъ Евгеній до того неожиданно, что зрлая молодая особа, совершенно про него забывшая, быстро отодвинула отъ него плечо свое,— кром одного нашего друга, долго жившаго на рисовомъ пудинг и рыбьемъ кле, пока докторъ или кто-то тамъ кому-то тамъ не посовтовалъ давать ему чего-нибудь другого, и пока нога баранины не стала какъ-то его всегдашнею діэтой.
Вокругъ стола пробгаетъ ожиданіе, что Евгеній выйдетъ на свтъ. Но ожиданіе не оправдывается, онъ снова уходитъ.
— Позвольте мн теперь, моя милая мистриссъ Венирингъ, отнестись къ вамъ,— говоритъ леди Типпинсъ.— Скажите, не есть ли это самый предательскій поступокъ, какой когда-либо совершался на свт? Я всегда вожу съ собою своихъ поклонниковъ, двухъ или трехъ заразъ, съ тмъ чтобы они были мн покорны и преданны, и что же? Вотъ мой старинный обожатель, главнйшій изъ главныхъ, начальникъ всхъ рабовъ моихъ, сбрасываетъ съ себя въ глазахъ всей компаніи узы своего подданства. А вотъ вамъ и другой изъ моихъ обожателей, правда, суровый какъ Кимонъ, по всегда подававшій надежду, что современемъ исправится. Вотъ и онъ прикидывается, будто не можетъ припомнить даже сказочекъ своей няньки! Поврьте, онъ длаетъ это только изъ того, чтобы досадить мн, потому что знаетъ, какъ я не терплю этого!
Маленькій, съ свирпымъ оттнкомъ, вымыселъ леди Типпинсъ о ея возлюбленныхъ — ея конекъ. Она постоянно является въ сопровожденіи двухъ или трехъ обожателей, ведетъ списокъ своимъ обожателями и безпрестанно вноситъ въ книгу новаго обожателя или вычеркиваетъ изъ нея стараго обожателя, или вписываетъ обожателя въ блый реестръ, или въ вид поощренія вписываетъ обожателя въ синій реестръ, или подводитъ итогъ обожателей. Мистриссъ Венирингъ совершенно очарована такимъ юморомъ, также точно и самъ Венирингъ.
— Я теперь же изгоняю отъ себя коварнаго измнника и ныншнимъ же вечеромъ вычеркиваю его изъ Купидона (такъ называю я свою книгу, моя милая). Какъ бы то ни было, я ршилась добиться свдній объ этомъ человк изъ Откуда-Нибудь.
Леди Типпинсъ обращается къ мистриссъ Венирингъ и говоритъ:— Душа моя, склоните его расказать намъ это, сама я, какъ видите, утратила всякое на него вліяніе. О, клятвопреступникъ!— Послднія два слова направлены къ Мортимеру, причемъ леди Типпинсъ стукнула своимъ веромъ.
— Мы вс чрезвычайно интересуемся этимъ человкомъ изъ Откуда-Нибудь,— замчаетъ Венирингъ.
Тутъ четыре буфера, вс заразъ одушевившись, восклицаютъ:
— Глубоко интересуемся!
— Сгораемъ отъ любопытства!
— Это исполнено драматизма!
— Можетъ статься, это человкъ изъ Ниоткуда.
Посл этого мистриссъ Венирингъ,— такъ страшно заразительны милыя причуды леди Типпинсъ,— складываетъ руки, какъ умоляющее дитя и, обратившись къ сосду по лвую отъ нея руку, произноситъ дтскимъ лепетомъ:
— Пожалуйста! Сказочку! Человчекъ изъ Откуда-Нибудь!
Четыре буффера, услышавъ это, и снова вс вмст, какъ-то чудесно воодушевившись, восклицаютъ:
— Ну, ужъ теперь вы не можете отказываться!
— Клянусь вамъ, — говоритъ тихимъ голосомъ Мортимеръ, — я совершенно смущенъ, видя, что глаза всей Европы обращены на меня, и мн единственнымъ утшеніемъ остается то, что вс вы постуете на леди Тиипинсъ въ тайн вашего сердца, когда убдитесь,— не убдиться вамъ нельзя,— что этотъ человкъ Откуда-Нибудь самая скучная матерія. Сожалю, что мн приходится нарушить интересъ романа забвеніемъ мсторожденія этого человка, но я долженъ сказать, что онъ явился изъ мста, названіе котораго ускользнуло теперь изъ моей памяти, впрочемъ каждый изъ васъ припомнитъ его:— изъ мста, гд приготовляютъ вино.
Евгеній подсказываетъ:— Изъ фабрики Дея и Мартина {Огромная фабрика въ Лондон, гд приготовляется вакса.}.
— Нтъ, не оттуда,— возражаетъ невозмутимый Мортимеръ,— тамъ фабрикуютъ портвейнъ. Мои герой происходитъ изъ страны, гд приготовляется капское вино. Замть, мой старый пріятель, то, что ты сказалъ — не сообразно съ статистикою и весьма не кстати.
За столомъ Вениринговъ всегда замчательно то, что никто не обращаетъ вниманія на самихъ Вениринговъ и что всякій, желающій что-нибудь сказать, обыкновенно обращается не къ нимъ, а къ кому-нибудь другому.
— Человкъ этотъ,— продолжаетъ Мортимеръ, обращаясь къ Евгенію,— по имени Гармонъ, единственный сынъ отъявленнаго стараго плута, который нажилъ себ состояніе прахомъ, то есть всякимъ соромъ.
— Въ вельветин и съ колокольчиками? {Мусоръ въ англійскихъ городахъ очищается по подрядамъ. Рабочіе подрядчиковъ, какъ и большая часть другихъ рабочихъ, одтые въ вельветинъ (родъ грубаго и прочнаго бумажнаго бархата), прозжаютъ съ телгами по улицамъ вечеромъ и утромъ, звонятъ въ колокольчикъ и тмъ дотъ слугамъ знакъ, чтобы выносили мусоръ.} — спрашиваетъ мрачный Евгеній.
— И при помощи ручной лстницы и корзины, если угодно. Отъ того ли, отъ другого ли, только онъ разбогатлъ въ качеств мусорнаго подрядчика и жилъ въ какой-то лощин среди мстности, которая вся состоитъ изъ мусора. Въ своемъ имньиц этотъ ворчливый, старый негодяй поднялъ будто какой старый волканъ, цлый горный хребетъ, геологическою формаціей котораго былъ мусоръ: каменноугольный мусоръ, растительный мусоръ, костяной мусоръ, крупный мусоръ, просянный мусоръ, всякій мусоръ.
Тутъ Мортимеръ, мимоходомъ вспомнивъ о мистриссъ Венирингъ, обращаетъ къ ней съ полдюжины слдующихъ словъ, но потомъ постепенно отъ нея отворачивается, относится къ Твемло и, не получая отъ него никакого отвта, окончательно обращается къ буфферамъ, которые принимаютъ его съ энтузіазмомъ.
— Нравственное существо,— кажется, можно такъ выразиться,— нравственное существо этой образцовой личности находило величайшее наслажденіе въ томъ, чтобы проклинать всхъ своихъ ближайшихъ родныхъ и выгонять ихъ изъ дому. Старый негодяи прежде всего наградилъ,— и это было, конечно, весьма естественно,— такими любезностями подругу своего сердца, жену, а потомъ оказалъ такую же справедливость своей дочери. Онъ выбралъ ей жениха, какой былъ по нраву ему, а нисколько не ей, и принялся готовить ей въ приданое не умю сказать сколько мусору, но что-то безмрно много. Когда дошло дло до этого, бдная двушка почтительно объявила, что она втайн помолвлена съ ‘другимъ’, и что устраиваемый отцомъ ея бракъ можетъ обратить въ прахъ ея сердце и въ мусоръ всю ея жизнь. Достопочтенный родитель немедленно, какъ сказываютъ, въ холодную зимнюю ночь, проклялъ и выгналъ ее изъ дому.
Тутъ Аналитическій Химикъ (который, повидимому, мало интересовался разсказомъ Мортимера) предлагаетъ бургунскаго буфферамъ. Они, вс четверо заразъ чудотворно воодушевляясь, пропускаютъ въ себя тихонько вино съ особенною гримасой наслажденія и лотомъ вскрикиваютъ хоромъ:
— Сдлайте милость, продолжайте!
— Денежныя средства ‘другого’ были, какъ въ такихъ случаяхъ всегда бываетъ, самаго ограниченнаго свойства. Я думаю, что не слишкомъ сильно выражусь, если скажу, что ‘другой’ просто бдствовалъ. Онъ, однако, женился на молодой двушк. Поселившись въ бдномъ домик, гд, можетъ статься, единственнымъ украшеніемъ была душистая жимолость да каприфолій, обвивавшіеся вокругъ двери, онъ жилъ тамъ съ нею, пока она не умерла. Вы можете обратиться къ регистратору округа, гд стоялъ ихъ бдный домикъ, чтобъ узнать о засвидтельствованной причин ея смерти, но горе и бдствія наврное участвовали въ этомъ, хотя они и не вписываются въ разграфленныя по форм книги. Несомннно, по крайней мр, то, что эти два недуга погубили и ‘другого’, онъ такъ былъ подрзанъ потерею своей молодой жены, что только однимъ годомъ и могъ пережить ее.
Въ вяломъ Мортимер есть нчто какъ будто бы намекающее, что сели хорошее общество не должно увлекаться впечатлніями, то онъ, хотя и принадлежащій къ хорошему обществу, но лишенъ слабости подчиняться впечатлнію собственнаго разсказа. Это укрыто съ величайшимъ стараніемъ, но все-таки это есть въ немъ. Мрачный Евгеній также не безъ этого: въ то время какъ страшная леди Типпинсъ объявляетъ, что еслибы ‘другой’ остался въ живыхъ, то она поставила бы его на первомъ мст въ списк своихъ возлюбленныхъ, равно и въ то время, какъ зрлая молодая особа пожимаетъ плечами и смется какому-то конфиденціальному замчанію со стороны зрлаго молодого джентльмена, сумрачность Евгенія густетъ до такой степени, что онъ принимается почти свирпо играть своимъ дессертнымъ ножомъ.
Мортимеръ продолжаетъ:
— Мы теперь должны возвратиться, какъ говорятъ романисты, хотя читатель вовсе не желаетъ, чтобъ они возвращались,— возвратиться къ этому человку Откуда Нибудь. Мальчикъ лтъ четырнадцати, онъ учился на мдныя деньги въ Брюссел, когда послдовало изгнаніе его сестры изъ родительскаго дома, и онъ узналъ объ этомъ лишь по прошествіи нкотораго времени, — вроятно отъ нея же узналъ, потому что матери ихъ уже не было тогда на свт: впрочемъ, это обстоятельство мн неизвстно. Онъ тотчасъ же бжалъ и перебрался въ Англію. Надо думать, что онъ былъ малый бойкій и находчивый, если усплъ пробраться сюда, получая на содержаніе только по пяти су въ недлю, но онъ какъ-то усплъ въ этомъ и бросился къ отцу, и сталъ просить его за сестру. Достопочтенный родитель немедленно проклялъ его и выпроводилъ за дверь. Пораженный этимъ, испуганный мальчикъ убгаетъ, ищетъ себ счастія, садится на корабль, поселяется между виноградниками на мыс Доброй Надежды и длается тамъ маленькимъ хозяиномъ, фермеромъ, плантаторомъ — назовите какъ хотите…
Въ эту минуту послышался сперва тихій шумъ въ передней, а потомъ легкій стукъ въ дверь столовой. Аналитическій Химикъ подходитъ къ двери, сердито шепчется съ кмъ-то невидимымъ, смягчается, когда узнаетъ причину стука, и выходитъ вонъ.
— Онъ былъ отысканъ только на-дняхъ, посл четырнадцатилтняго пребыванія на чужбин.
Одинъ изъ буфферовъ, внезапно удививъ трехъ остальныхъ своимъ отложеніемъ отъ нихъ и заявленіемъ своей индивидуальности, обращается къ разсказчику и спрашиваетъ:
— Какимъ образомъ отысканъ и для чего?
— Ахъ, да! Вы совершенно правы! Благодарю, что напомнили. Достопочтенный родитель умираетъ.
Тотъ же Буфферъ, ободренный своимъ первымъ успхомъ, спрашиваетъ снова:— Когда?
— Недавно. Десять или двнадцать мсяцевъ тому назадъ.
Тотъ же Буфферъ опять проворно спрашиваетъ:— Отчего умираетъ?
Но тутъ и погибаетъ злополучное индивидуальное бытіе, подъ оцпенлымъ взглядомъ трехъ остальныхъ буфферовъ, и затмъ не обращаетъ на себя вниманія ни одного смертнаго.
— Достопочтенный родитель,— начинаетъ вновь Мортимеръ, вспомнивъ, что за столомъ сидитъ мистеръ Венирингъ, и относясь къ нему въ первый разъ,— достопочтенный родитель умираетъ.
Признательный Венирингъ съ важностью вторитъ: ‘умираетъ’, и сложивъ на груди руки, расправляетъ свой лобъ, какъ бы собираясь слушать толковымъ образомъ, но тотчасъ же видитъ себя вновь покинутымъ въ пустын міра.
— Посл его смерти отыскиваютъ духовное завщаніе,— говоритъ Мортимеръ, улавливая глазъ мистриссъ Подснапъ, сходствующій съ глазомъ деревянной лошадки:— оно написано вскор посл того, какъ скрылся сынъ. По смыслу завщанія нижній хребетъ мусорныхъ горъ, вмст съ какимъ-то жильемъ у его подошвы, назначается старому слуг, единственному душеприказчику, а остальная часть имущества, весьма значительная, предоставляется сыну. Старикъ завщалъ также, чтобъ его похоронили съ какою-то причудливою церемоніей и съ предосторожностями на случай возврата къ жизни въ могил, которыми я не стану утомлять ваше вниманіе. Вотъ и все, за исключеніемъ…
Тутъ разсказъ снова прерванъ.
Аналитическій Химикъ возвращается, и вс на него смотрятъ. Не потому смотритъ, чтобы каждому хотлось видть его, а потому, что вслдствіе необъяснимаго дйствія природы, люди пользуются всякимъ случаемъ смотрть на что-нибудь иное, лишь бы не на то лицо, которое обращается къ нимъ съ рчью.
— За исключеніемъ того, что наслдство сыну завщано условно, именно съ тмъ, чтобъ онъ женился на двушк, которая во время составленія завщанія была ребенкомъ четырехъ или пяти лтъ, а теперь уже невста. Объявленія и справки повели къ тому, что сыномъ оказался человкъ, о которомъ идетъ рчь, и онъ въ настоящую минуту возвращается на родину, безъ сомннія крайне удивленный, за тмъ, чтобы получить большое наслдство и въ добавокъ жениться.
Мистриссъ Подснапъ спрашиваетъ, хороша ли собою молодая двушка? Мортимеръ не въ состояніи отвчать на это.
Мистеръ Подснапъ спрашиваетъ, что станется съ большимъ наслдствомъ, въ случа неисполненія брачнаго условія? Мортимеръ отвчаетъ, что тогда, но особому параграфу завщанія, оно перейдетъ къ вышеупомянутому старому служителю, за устраненіемъ сына. Точно также, еслибы сынъ не оказался въ живыхъ, тотъ же старый слута остался бы наслдникомъ.
Въ это время мистриссъ Венирпигь только что успла разбудить захрапвшую леди Типпинсъ, ловко толкнувъ ея костлявую руку подносомъ съ тарелками и блюдами, и въ это же время вс, кром Мортимера, увидли, что Аналитическій Химикъ съ таинственнымъ видомъ подавалъ ему свернутую бумагу. Любопытство окамспястъ на нсколько мгновеній мистриссъ Венирингъ въ ея операціи съ подносомъ.
Мортимеръ, несмотря на все стараніе Химика передать бумагу, преспокойно освжаетъ себя рюмкою мадеры и нисколько не замчаетъ письма, возбуждающаго общее вниманіе, пока, наконецъ, леди Типпинсъ (имющая обыкновеніе просыпаться въ совершенномъ безсознаніи) не вспомнила, гд она находится, и пока, сообразивъ вс окружающіе ее предметы, не сказала: ‘О, человкъ, неврностью превзошедшій Донъ Жуана! Да примите же записку отъ коменданта’. Химикъ при этихъ словахъ подноситъ письмо подъ самый носъ Мортимера, который оборачивается къ нему и спрашиваетъ:
— Что это такое?
Аналитическій Химикъ нагибается и шепчетъ.
— Кто?— спрашиваетъ Мортимеръ.
Аналитическій Химикъ снова нагибается и шепчетъ.
Мортимеръ смотритъ на него во вс глаза и развертываетъ письмо. Онъ читаетъ его, перечитываетъ, смотритъ на адресъ, перечитываетъ въ третій разъ.
— Письмо это является необыкновенно кстати,— говоритъ Мортимеръ, смотря съ измнившимся лицомъ вокругъ стола. Въ немъ заключеніе исторіи того самаго человка.
— Какъ? Онъ уже женился?— спрашиваетъ кто-то.
— Отказывается отъ женитьбы?— спрашиваетъ еще кто-то.
— Не найдено ли въ сору дополнительное завщаніе?— спрашиваетъ кто-то третій.
— Нтъ, все не то,— говоритъ Мортимеръ.— Странное дло! Изъ васъ никто не отгадалъ. Исторія выходитъ гораздо законченне и эффектне, чмъ я ожидалъ. Человкъ этотъ утонулъ.
Когда шлейфы дамъ, всходившихъ по лстниц Вениринговъ {Въ англійскихъ домахъ столовая и кабинетъ, или библіотека, находится обыкновенно въ нижнемъ этаж.}, совершенно скрылись, Мортимеръ, слдомъ за ними вышедшій изъ столовой, повернулъ въ библіотеку, обставленную новыми съ иголочки книгами, въ новыхъ съ иголочки переплетахъ, богато вызолоченныхъ, и попросилъ ввести къ нему посланнаго, доставившаго письмо. Явился мальчикъ лтъ пятнадцати. Мортимеръ взглянулъ на мальчика, а мальчикъ посмотрлъ на новую съ иголочки, только что написанную картину, изображавшую ‘Пилигриммовъ, идущихъ въ Кантербери’ {Сюжетъ изъ поэмы Чаусера: Canterbury Tales.} и висвшую на стн въ золотой рзной рам.
— Чей это почеркъ?
— Мой, сэръ.
— Кто поручилъ вамъ написать это?
— Мои отецъ, Джессъ Гексамъ.
— Разв онъ нашелъ тло?
— Онъ, сэръ.
— А кто такой вашъ отецъ?
Мальчикъ замялся, бросилъ укорительный взглядъ на Пилигриммовъ, какъ будто они поставили его въ нкоторое затрудненіе и потомъ, загибая складку на правой ног своихъ панталонъ, сказалъ:
— Онъ промышляетъ на рк.
— Далеко отсюда?
— Что далеко?— спросилъ мальчикъ осторожно и снова направился къ Кантербери.
— До вашего отца?
— Конецъ порядочный, сэръ. Я пріхалъ сюда на извозчик, и извозчикъ ждетъ денегъ. Если угодно, мы можемъ на этомъ же извозчик отправиться, а потомъ вы ужъ ему и заплатите. Я сперва похалъ въ вашу коятору по адресу, найденному въ бумагахъ, которыя были вынуты изъ кармановъ, только тамъ я никого не видалъ,-кром молодца моихъ лтъ, онъ-то меня и послалъ сюда.
Въ мальчик была странная смсь полудикости и полуцивиливаціи. Голосъ его былъ хриплый и грубый, лицо его было грубое, и вся фигура его была грубая, но онъ былъ опрятне другихъ мальчиковъ его типа, почеркъ его хотя крупный и широкій, былъ тоже хорошъ. Притомъ же онъ смотрлъ на корешки книгъ съ возбужденнымъ вниманіемъ, которое проникало за переплеты. Человкъ, умющій читать никогда такъ не смотритъ на книги, даже не раскрытыя, на полкахъ, какъ смотритъ на нихъ человкъ неумющій читать.
— Не знаете ли вы, мальчикъ, были ли приняты какія-нибудь мры возвратить его къ жизни?— спросилъ Мортимеръ, отыскивая свою шляпу.
— Вы этого не спросили бы, сэръ, еслибы знали въ какомъ состояніи онъ найденъ. Его также можно было бы возвратить къ жизни, какъ и Фараоновы полчища, что потонули въ Чермномь Мор. Если Лазарь на половину противъ него испортился, такъ ужь это было бы чудомъ изъ чудесъ.
— Каково!— воскликнулъ Мортимеръ, повернувъ голову, уже прикрытую шляпой.— Да вы, мой другъ, ужъ и Чермное Море перешли?
— Читалъ съ учителемъ въ школ,— отвчалъ мальчикъ.
— И о Лазар читали?
— Читалъ и о Лазар. Но вы этого не говорите отцу! У насъ покоя въ дом не будетъ, если онъ узнаетъ. Меня въ школу сестра пристроила.
— У васъ, стало быть, добрая сестра.
— Сестра не дурная,— отвчалъ мальчикъ.— Она тоже уметъ читать, за то ужъ больше ничего не у мстъ, да и читать-то я же ее научилъ.
Мрачный Евгеній, засунувъ руки въ карманы, вошелъ въ эту минуту въ библіотеку и услышалъ послднюю часть разговора. Когда мальчикъ проговорилъ свой отзывъ о сестр, Евгеній довольно грубо взялъ его за подбородокъ и, поднявъ ему лицо, посмотрлъ на него.
— Будетъ, будетъ, сэръ!— сказалъ мальчикъ вырываясь..— Надюсь, встртите въ другой разъ — узнаете.
Евгеній не далъ ему отвта, но сдлалъ предложеніе Мортимеру:
— Я отправлюсь съ тобою, если хочешь?
И вс трое отправились въ экипаж^ въ которомъ пріхалъ мальчикъ, два друга (когда-то вмст учившіеся въ одной школ) сли внутри, куря сигары, а гонецъ помстился на козлахъ рядомъ съ извозчикомъ.
— Послушай, Евгеній, — заговорилъ Мортимеръ, когда кэбъ покатился,— я состою въ почетномъ списк солиситоровъ въ высшемъ Канцелярскомъ Суд и въ списк атторнеевъ Общаго Права, ровно пять лтъ, но за исключеніемъ безвозмездныхъ порученій, получаемыхъ мною круглымъ счетовъ разъ въ недлю, по части духовнаго завщанія леди Типпингъ, которой нечего оставлять по завщанію — у меня до сей минуты не было ни одного романическаго дла.
— И я,— сказалъ Евгеній,— семь лтъ состою въ списк, а совсмъ не имлъ дла, да и не буду имть. Если же случится какое, то не буду знать, какъ за него приняться.
— Относительно этого послдняго твоего замчанія,— возразилъ Мортимеръ съ совершеннымъ спокойствіемъ,— я не могу сказать утвердительно, имю ли я предъ тобою какое преимущество.
— Я ненавижу свое званіе, — сказалъ Евгеній, кладя свои ноги на противоположное сиднье.
— Не обезпокою ли я тебя, если и я положу свои ноги?— спросилъ Мортимеръ.— Благодарю. Я тоже ненавижу свое званіе.
— Мн мое званіе навязали,— сказалъ сумрачный Евгеній,— полагали, что наша фамилія нуждается въ барристер. Ну, вотъ и напаслись однимъ, неоцненнымъ!
— Мн мое званіе навязали,— сказалъ Мортимеръ, — полагали, что наша фамилія нуждается въ солиситор. Ну, вотъ и запаслись однимъ, неоцненнымъ!
— Насъ четверо и имена наши написаны на двери какой-то темной конуры, называемой конторою,— сказалъ Евгеній,— и у каждаго изъ насъ есть четверть одного писца — Касимъ Баба въ пещер разбойниковъ — и этотъ Касимъ есть единственный достойный уваженія членъ всей компаніи.
