В.В. Розанов
В.В. Розанов
Народные беды и утешения
Народные беды и утешения
Люблю я наблюдать народные приметы…
Е. Баратынский
Народные беды и утешения, Розанов Василий Васильевич, Год: 1911
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Почти одновременно появились две книжки, увы, на сродную тему. О праздниках и о пьянстве. Как это ни грустно, ни страшно сказать, что ‘день, посвященный Богу‘, у нас исторически сплелся, слился с днем, посвященным преимущественно из всех дней недели пьянству, но этой горькой истины некуда спрятать. Последнему горю посвятил свой труд г. А. Шилов, издавший в Москве кропотливую, заботливую работу — ‘К вопросу о способах борьбы с пьянством. По поводу законопроектов’. Это часть доклада центральному комитету союза 17 октября о законопроектах борьбы с пьянством, посвященных преимущественно тем отделам вопроса об алкоголизме, которые вызвали разногласие между комиссиею Г. Думы о мерах борьбы с пьянством и м-вом финансов. М-ву финансов, которое все сокрушается, что станет мало получать, если на Руси мало или меньше станут пить, можно ответить, что зато правительство меньше будет от него требовать ассигнований на суд, на тюрьмы, на колонизацию Сибири преступниками, зато больше будут провозить товаров по железным дорогам, потому что самых товаров будет вырабатываться больше, больше будет лавочек и патентов на торговлю: больше будет наш вывоз за границу, меньше будем ввозить к себе обработанных товаров, и особенно тонко обработанных.
‘Мужики пили чай, подбавляя водки. Потом перешли на чистую водку. К вечеру куда-то заронили огонек. Загорелась изба, и сгорело полдеревни. Много ли министерство финансов получило прибыли?’
Эту ‘задачу’ решают гг. Коковцов и Витте.
— Министерство получило в сем случае 95 копеек чистой прибыли. Расхода же в сей день и на сию деревню оно никакого не сделало. Значит, государству прибыль.
Да, но только ‘в сей день’ и ‘в сем месте’: государству без всяких объяснений выгоднее иметь одну несожженную, правильно работающую, трезвую деревню, чем получать с деревни по нескольку рублей в праздник, с постоянной угрозой, что кто-то кого-то сожжет, или кто-то кого-то убьет, или кто-то кого-то ограбит.
Министерство финансов слишком отвлеченно считает, голо считает, считает одни деньги, золото или кредитки, а не имущество, владение, богатство материальное, вещи, дома, одежду, скот. Неужели кто-нибудь будет спорить, неужели станут спорить гг. Витте и Коковцов, что у трезвого народа будет больше имущества, чем у нетрезвого, что трезвый народ сделается богаче и производительнее, чем пьяный или ‘навеселе’.
Ничем его не убедишь: хотя бы перечли Посошкова: ‘О скудости и богатстве’. А то ‘деньги, деньги, подавай денег’. Члены министерства финансов сумели бы переработать имущество и труд, стада и дома, фабрики и мастерские в ‘чистый металл’, которым оно так же объедается, как несчастный народ опивается водкой.
Все отвлеченность, денежная отвлеченность. Над министерством финансов следовало бы, в виде высшей инстанции, поставить ‘министерство охраны народного труда’.
Другая книга, г. Андриевского, члена Г. Совета, внесшего законопроект о сокращении праздничных дней. Здесь собраны все материалы, относящиеся к предмету законопроекта, и перепечатаны все статьи из журналов и газет, где велась полемика о законопроекте. Ах, Русь, Русь, — более византийская, чем христианская. Ведь что надо отметить. Все наши праздники ‘на неделе’ более разубраны, раскрашены, счастливее проводятся, все они народнее, чем, увы, воскресенье… Вот тайна жизни и истории. Даже Некрасов, при всем, очевидно, атеизме, вздохнул, вспомнил:
Вот и праздничек Покров,
У нас разные ‘семики’ да ‘второй Спас’ залили все… Тут и краски быта, и гармоника, и ‘баба в сарафане’, какую только Малявину писать. Истощенная, худая, наконец, озлобленная, наконец, вот-вот готовая дойти до преступления и отчаяния, Русь вдруг ‘в праздничек Покров’ разряжается в ленты, монисты, новые сафьянные сапожки и, уперев руки в боки, кричит на всю улицу и даже на весь свет: ‘Играй, музыка, веселее: сегодня я боярыня, после целой недели, когда была чумичкой‘.
Шумит улица, не скрою, шумит и кабак. Но опять же Некрасов, сей Мефистофель ‘зелена вина’, сказал:
Не водись-ка на свете вина,
Тошен был бы мне свет.
И пожалуй, силен сатана:
Натворил бы я бед.
Да еще и нарисовал картинку, которой кто же откажет в истине и правдоподобии:
Наточивши широкий топор,
‘Пропадай’, — сам себе я сказал,
Побежал, притаился, как вор,
У знакомого дома — и ждал.
Да прозяб. А напротив кабак.
Рассудил: отчего не зайти?
На последний хватил четвертак,
Подрался и проснулся в части.
Ну, господа, если эту картинку зачеркнуть, то вообще надо зачеркнуть половину Руси. А ‘половину Руси’ как будто жалко. Ах, я сам не пью, друзей пьющих не имею, и всецело, конечно, на стороне и Шилова и Андриевского, но только…
Страшно много вопросов, и вся Русь в каких-то неопределенных вопросах. Ведь что боязно: ни Гилевич, ни де-Ласси, наверное, не пили, и ‘праздники им надоедали, как перерыв деятельности‘. Уж такое соотношение черт характера, что это — очевидно. Вот эти-то ‘связанные в разные узелки черты души’ и страшны. И зловещи или по крайней мере — неизвестны. Не хочу и не могу решать.
Но вот что ясно: воскресенья у нас почти нет. До того оно тускло, до того оно бесцветно проводится. ‘На Покров’ — все в церкви. В Троицын день смотрите-ка: весь народ валит в храм, с цветами, с березками: дома остается только тот, кто в люльке лежит или на полатях умирает. Явно, что за ‘третьего Спаса’ постоит Русь… ‘Почему третьего, что ты тут понимаешь, Русь?’ Русь отвечает: ‘А это только бусурманы хотят у Бога все в душе высмотреть и спрашивают с зельем: как? почему! Я же потому третьему Спасу особенно поклоняюсь, как и матушке Параскеве Пятнице, что ничего в этом не понимаю, хоть голову расшиби. А люблю, чтобы в этот день свечи тысячами по церквам горели и народ валил валом в храм Божий. Со всем усердием. И во всей темноте. И в полном счастии. А спрашивать, как да почему, всякий дурак умеет. Я же народ умный и мудрый. И если не так, не по-моему, то мне лучше и не жить’.
Что тут поделаешь. Уступишь. Будь я безбожник Некрасов, я бы подсказал, что уж если ‘воскресенье’ народ проводит так тускло, а местами даже и поработывает немножко, тогда как в Троицын день никому и в голову не придет взяться за работу, то… пусть бы это и продолжалось в эту сторону, но только до конца. Т.е., в самом деле, раз ‘в седьмой день’, этот до излишества регулярный день, мы только спим да зеваем, то не начать ли в него и всем работать, не прекращать службы, и взамен этого ‘расцветиться Византией’, участить ‘двунадесятые’, и ‘Богородичные’, и ‘всех святых’, и ‘местных икон’ праздники до 52 дней в году? И древнюю в сущности ‘субботу’ иудейскую, лишь искусственно переложенную на ‘следующий день недели’, немецкий Sontag [воскресенье (нем.)], с ее законом именно семидневности, с христианством вовсе ничем не связанную, отменить вовсе.
Тогда выйдет отличная работа, большими приемами, длинными залпами, именно как привыкла Русь (‘страда’ летняя). И после страды ‘пошла Русь боярыней’ на роскошные один-два дня. Заметно, что Русь любит ‘дву-дневки’ праздничные, — например, почему-то прихватывая к воскресенью и понедельник.
Но как я не Некрасов, то, конечно, ничего и не предлагаю. Эти статьи я написал, чтобы обратить внимание на некоторые глубоко оригинальные черты ‘народного празднования’, ‘народного ощущения праздника‘, ‘народного требования от праздника‘… Ах, обо всем этом еще предстоит много думать.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1911. 2 марта. No 12561.