Надежда Павловна Шульц111
Надежда Павловна Шульц111
(некролог)
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Надежда Павловна Шульц, Победоносцев Константин Петрович, Год: 1877
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Победоносцев К. П. Государство и Церковь
М.: Институт русской цивилизации, 2011 — Т. I.
12-го сентября в Царском Селе скончалась 84 лет от роду достойная женщина, коей имя должно остаться на веки памятным в скудном списке лиц, разумно, с любовью и плодотворно трудившихся на пользу русского просвещения в истинном его смысле.
Надежда Павловна Шульц происходила из семейства Шиповых, возрастившего для России немало добрых русских деятелей (брат ее, генерал-адъютант Шипов112, скончался в Москве в преклонной старости два года тому назад, сестры — Марья Павловна Леонтьева113, бывшая начальница Смольного института, и Елизавета Павлова Шипова114 посвятили всю жизнь свою воспитанию девиц). Имея от природы доброе и нежное сердце с практическим хозяйственным умом и получив в благочестивой семье своей истинно христианское воспитание, Надежда Павловна с первой юности повсюду, где ни приходилось ей жить, привыкла прилагать, забывая о себе, все сердце свое к заботе о других, кто около нее требовал заботы. Своя семья была для нее первою школой педагогии: здесь, заведывая воспитанием младших братьев, научилась она здравым началам и приемам воспитательной деятельности.
По выходе в замужество у нее возникла своя семья, но горячее сердце ее простирало свою заботу далеко за пределы тесного круга семейной жизни. Всю раннюю пору свою провела она в деревне и близко ознакомилась со всеми условиями сельского быта, стало быть, знала хорошо нужды народные, в числе коих на первом месте — духовные нужды. Кто, живший в деревне, не знает, что первая нужда овец — в пастыре, а добрых пастырей мало. Надежда Павловна знала хорошо, каковы у нас условия воспитания и целого быта сельских священников, знала по опыту, что при настоятельности ежедневных нужд и при невыгодной обстановке домашнего быта от самой колыбели сельскому священнику у нас нетрудно огрубеть душою и утратить сознание высокого своего призвания. Как пособить ему в его одиночестве, где он живет обыкновенно затерянный, в отчуждении и от грубой среды внизу, на которой сам он нечеловеческими усилиями должен еще поднимать первобытную новь и распахивать пашню, никем не тронутую, и от среды помещичьей, от которой он отделяется предрассудками сословного быта и воспитания. Пособить ему в этих обстоятельствах, осветить ему жизнь, разделить с ним бремя может только верная помощница — жена. Но жены сельских священников бывали, как известно, ниже мужей своих по воспитанию и образованию, и сам брак большею частью становился, к сожалению, не делом сердечного и разумного выбора, а необходимым средством к получению места. Итак, надобно было еще сотворить ему помощницу. Вот мысль, которая овладела горячею душой Надежды Павловны: утвердить в духовном сословии прочные основы семейного быта, приготовить в среде этой семьи будущих деятелей народного образования, устроить такие учреждения, в которых девицы духовного звания получали бы прочное воспитание в началах веры, добра и нравственности, в высокой мысли о своем призвании. Священнику некогда заботиться об устройстве дома и о ежедневных нуждах, надобно, чтобы жена его была хозяйкою. Надобно, чтобы жена его могла быть сама учительницею детей своих, и в потребном случае — помощницею мужа в народном обучении.
Внезапное горе, постигшее молодую еще женщину, — кончина мужа — обратило ее совершенно к воспитанию детей, и к этой благодетельной мысли, в которой все ее заботы и желания разделяла с ней друг ее и сестра, девица Елизавета Павловна Шипова. Вскоре представился случай осуществить эту мысль на деле, при горячем покровительстве и содействии Великой Княгини Ольги Николаевны, нынешней королевы Виртем-бергской115. Так были основаны два первых училища девиц духовного звания: одно — в Царском Селе, под управлением Надежды Павловны, другое — в Ярославле, состоящее, к счастью, и доныне под управлением сестры ее, Елизаветы Павловны Шиповой. Оба заведения с тех пор действуют в одном духе, и трудно объяснить, сколько принесли они добра Церкви и отечеству воспитанием целых поколений, сколько посеяли добрых семян нравственной силы, сколько внесли света в такую среду, которая до тех пор почти не знала просвещения.
И вот теперь первоначальница этого доброго и патриотического дела, закончившая весь круг своей деятельности, как назревший и склонившийся от зерен колос, снята с нивы в житницу Господню. Буди вечная память ей: она сослужила верную службу, как немногие, Богу, Церкви и возлюбленному своему отечеству.
Она не принадлежала к тем представителям новейшей педагогии, которые так ярко горят иногда чужим, заимствованным огнем разноцветных теорий, методов и так называемых новых начал обучения и просвещения, которые из-за толков и положений о том, как учить, забывают нередко о том, чему учить, о том едином и существенном, чем созидается человек, на всякое дело благое уготованный. Огонь, которым она горела, был у нее свой и поддерживался до последнего ее вздоха ее простою и горячею верою, простою и неистощимою любовью, истиною здравого смысла и прямого патриотического чувства. Как светильник, она горела и погасла тихо и мирно, как светильник.
По разумному плану, положенному в основание обучения, курс его был простой и несложный, даже без иностранных языков: закон Божий, чистописание с рисованием, русский язык со славянским, арифметика и история с географией, пение и практическое домашнее хозяйство с рукодельем. В последнее время к этим предметам прибавлены еще физика с естественной] историей и начала педагогики. Этот курс проходился под непрестанным руководством и надзором начальницы с замечательною основательностью, и воспитанницы, оставляя заведение, приобретали действительное и твердое знание. Закон Божий и русский язык служили особенно как бы двумя столпами всего знания: начальница сама прошла добрую старую школу русского языка и словесности, и было бы желательно, чтобы все девицы, проходившие гораздо более сложные и мудреные курсы в институтах и гимназиях с разными затеями новейшей педагогии умели писать по-русски так чисто и правильно, как воспитанницы Надежды Павловны. Оттого многие из них показали себя на деле отличными преподавательницами в сельских школах. Преподавание пения велось всегда в училище с таким успехом и так основательно, что многие воспитанницы по выпуске могли без труда сами вести это преподавание в сельских школах.
В нравственном отношении влияние такой женщины было неоцененное. Посвящая все время, все заботы созданному ею училищу, она была в нем, как мать посреди детей. Эта женщина была доброты неописанной и несравненной чистоты и ясности душевной. Русская в биении каждой жилки, в каждом представлении и сознании, она могла перелить в каждую душу ту любовь к отечеству, которая ее одушевляла. А главное, знавшим ее трудно себе представить другую, подобную ей душу, в которой с такою простотой и ясностью отражались бы красота всякого добра и безобразие зла и лжи всякого рода. Можно себе представить, как благодетельно должно было действовать это чистое зеркало на всех, кто мог в него смотреться. В кроткой улыбке покойной Надежды Павловны, в ясном и глубоком взгляде голубых ее глаз была неотразимая сила, которая будила совесть и успокаивала в душе всякое мятежное волнение…
В воспитании своих девиц Надежда Павловна преследовала неуклонно высокую задачу. Она горячо оспаривала мысль, которую иные заявляли ей, что не нужно так много работать над умственным их образованием, чтоб развитие их было не выше того быта, из которого они вышли и для которого предназначены. ‘Нет, — отвечала она, — я не посвятила бы этому делу всю свою жизнь и все силы, когда бы оно должно было ограничиться только приготовлением домашних хозяек. Они готовятся быть хозяйками, но не это в глазах моих главная цель их образования. Я ставлю, прежде всего, своим долгом просветить ум своих воспитанниц, утвердить у них в сердце горячее желание приносить пользу и делать добро на всяком месте, где ни случится им быть. Образование их должно быть основательное и нескудное, если ум в них не получит должного развития, это отразится и на сердечных качествах. Чем просвещеннее будут они, тем лучше поймут, что никакое занятие не ниже их достоинства, если только может приносить пользу’. В системе воспитания, которой держалась Надежда Павловна, все направлено было к этой духовной цели. Так, напр[имер], она не допускала, чтобы ее воспитанницы занимались работами для продажи. ‘Покуда они в училище, — говорила она, — у них и мысли не должно быть о какой-нибудь личной прибыли от работы. Цель их работ должна быть бескорыстная — желание помочь, сделать добро, принести пользу. К этому чувству тем более необходимо приучать их, что на ту среду, из которой они вышли, падает обвинение в алчности к приобретению, и когда они вернутся туда, то должны подавать пример любви и бескорыстного служения добру’. Вот почему Надежда Павловна старалась не пропускать случая, по поводу какого-нибудь общественного бедствия, устраивать между своими девицами работы в пользу пострадавших и возбуждать в них усердие к такой работе.
Вот в каких идеальных чертах эта чистая душа представляла себе тот образ, которым одушевлялась ее педагогическая деятельность. ‘Вот какою люблю я, — писала она, — представлять себе нашу воспитанницу по выпуске из заведения в ее жизни. Дом ее служит образцом добрых нравов, согласия, чистоты, порядка, благосостояния. Муж ее, возвращаясь домой от служения духовным нуждам прихожан своих, находит желанный отдых в обществе жены своей, они беседуют и читают вместе. Она не любит ходить по гостям и выходит из дому, почти всегда имея в виду дело любви и благотворительности. Слышит о больной по деревне — спешит подать возможную помощь. Слышит про бедность, про нужду, про горе — идет утешить, пособить добрым словом или советом. У самой нет средств помочь в нужде — идет просить у богатого помещика, у соседа: женщину добрую и образованную примут, выслушают охотно, послушают’. Иному этот идеал может показаться идиллией, но какой идеал бывает вровень с действительностью! В том и состоит высокое значение идеала, что он освещает темную действительность, одухотворяет жизнь стремлением к высокой цели, а этот идеал добрейшей Надежды Павловны светил ей в течение целой жизни и держал ее постоянно на высоте того святого призвания, на которое она обрекла себя. И нет никакого сомнения в том, что черты его отразились на многих питомицах, выпущенных ею из заведения, и остались в жизни их и деятельности священным заветом доброй матери.
Заботы ее о воспитанницах не оканчивались с выпуском их из заведения. Она следила за судьбою и деятельностью каждой, многие из них постоянно вели с нею переписку, сообщая ей известия о переменах судьбы своей и о своей деятельности, искали у нее совета, опоры, помощи в нуждах всякого рода, и на всякий запрос отзывалась ее горячая душа сочувственным словом, содействием, помощью. По всей России, особенно на Севере, в городах и селах рассеяно множество бывших воспитанниц Царскосельского училища, которым Надежда Павловна управляла 34 года, и о редкой из них училище в лице ее не имело сведений, а со многими вела она постоянные и деятельные сношения.
Никакая личная энергия нового деятеля не может заменить действия спокойной силы, установившейся в старом человеке в течение долгой жизни, посвященной одному делу в единстве духа и направления. Такие люди драгоценны в своей старости, даже при неизбежном ослаблении первоначальной энергии.
Есть люди, у которых личная жизнь так нераздельно слилась с делом, которому они посвятили себя, что сама жизнь их приобретает значение дела и составляет силу, незаметно и живительно действующую на всю среду, в которой живут они и действуют.
Вот почему приходится нам часто посреди множества новых деятелей так безутешно оплакивать старых, когда они сходят с поля, вот почему около гроба старого человека слышатся иногда такие рыдания, каких не услышишь над могилою юноши. Есть едкое и острое горе, когда сорван цветок, в котором была радость и надежда нашей жизни, есть тихое, но глубокое горе, когда погашен светильник, который светил ровным светом на жизненном пути нашем.
После отпевания у гроба усопшей в церкви училища слышались, заглушая звук церковной молитвы, рыдания множества детей, хоронивших мать свою: бывших и нынешних воспитанниц училища, которому она дала жизнь и в котором сама была живою душою. Чувства, которыми переполнена была в эту минуту вся домашняя церковь, собравшаяся у гроба, прекрасно выразил в речи своей достойный законоучитель заведения, о[тец] протоиерей Ф. А. Павлович.
‘Редкая мать, — говорил он, — с такою любовью, с таким умом, жертвой и постоянством сумела бы пещись о счастии своих детей, как это делала всегда оплакиваемая нами, по общему сознанию лучшая, достойнейшая мать, наставница и благодетельница целых поколений священнических жен, девиц и матерей. Истинно христианское воспитание детей, их наставление и утверждение в добре было высшим делом, призванием ее жизни, она всецело отдала ему богатые сокровища своей души: тонкость, проницательность высокоразвитого и просвещенного ума, твердость и постоянство своей воли и что еще важнее — нежность, теплоту и сострадательность своего материнского сердца. Ее пример, надзор, влияние и руководство живо ощущались всеми и во всем в нашем доме, а это был пример добра, надзор любви, влияние кротости и мира и руководство к строгому, точному исполнению всеми своих святых обязанностей. А кто может измерить всю теплоту ее любви, заботливости и попечений о доброй участи детей по выходе их из-под училищного крова? Тысячи благодеяний, услуг и утешений всякого рода оказаны были ею не только питомицам сего училища или ближайшим членам их семейств, но и многим-многим нуждающимся лицам, для которых сердце и рука ее всегда были открыты. Делать добро, помогать бедным, утешать вдов и сирот в скорбях их было всегда потребностью и наслаждением ее души, и один Господь знает, сколько признательности, сколько сердечных слез и самых горячих трогательных чувств возбуждено ею в детских душах и в сердцах всех, имевших счастье пользоваться ее помощью, ласкою, приветом, нежностью и попечениями! О, если бы все, тайно или явно благодетельствованные ею, могли теперь предстать и собраться вместе с нами у настоящего гроба, что это была бы за трогательная, прекрасная, умилительная картина, и какое множество благословений, молитв и благодарностей вознеслось бы ко Всевышнему у этого гроба!… Да, это была верная, добрая и мудрая раба Христова! Сердце ее преисполнено было любви и соучастия ко всем, и потому, как выражается древний мудрец, ‘длань свою открывала Она бедному, и простирала руку свою неимущему, уста свои открывала с мудростью, и кроткое наставление было на языке ее’. Ложного угождения и суетной доброты женской не было в ней, и за то благословляется теперь ее память, и отсвет ее жизни, плод ее трудов и наставлений долго будет еще сохраняться в мире, радуя и услаждая взор, мысль и волю воспитанных, обласканных, облагодетельствованных ею.
Господь обещал когда-то милость даже приемлющим одно дитя в Его святое имя, и за одну чашу воды, предложенную нуждающемуся, обещал великую награду, тем больше явит Он милость, тем благостнейшее устроить воздаяние матери и благодетельнице множества бедных детей, много и честно послужившей их образованию, их христианскому наставлению и своей любовью, своими попечениями наставившей их на путь мирной, тихой, скромной и полезной жизни. Веруем, что душа, столь искренно и чисто, столь свято и усердно поработавшая Господу, должна ‘во благих водвориться’. Господь за веру ее и смирение простит ей прегрешения, дарует ей причастие вечных благ, покой и наслаждение в бесконечной жизни. Там, в загробном мире, где связь и близость душ гораздо чище и святее, почившая, конечно, вспомнит всех, искренно любимых ею. И мы со своей стороны с молитвой в уповании блаженного свидания в новом мире преклонимся у ее гроба и по зову святой Церкви отдадим почившей последнее на земле священное целование.
Дети! — заключил со слезами проповедник. — Особенно приблизьтесь вы, приникните в последний раз к останкам вашей матери и, лобызая ее руки, припомните и запечатлейте в сердцах своих ее священный завет жить и действовать всегда в ее любвеобильном духе, по ее наставлениям и примеру. Да будет и всем, живущим в этом доме, светла и незабвенна ее память, и да растут, питаются и зреют святые семена, посеянные ею, принося обильный и здоровый плод на благо Церкви и отечества’.
К. Победоносцев
Печатается по тексту: Победоносцев К. П. Надежда Павловна Шульц (некролог). — СПб.: Типография Пуцыковича, 1877. — 16 с. Впервые опубликовано: К. П. [Победоносцев К. П.] Надежда Павловна Шульц: Некролог // Гражданин. — 1877. — No 25-26. С. 618-620. Произведение вошло в сборник ‘Вечная память: Воспоминания о почивших’ (М., 1896).
112 Шипов Сергей Павлович (1789/1790-1876) — генерал-адъютант (1825 г.), член Военного совета (1838 — 1841 гг.), генерал от инфантерии (с 1843 г.), казанский губернатор (1842-1844 гг.), сенатор (с 1846 г.).
113 Леонтьева Мария Павловна (1791-1874) — статс-дама, начальница Смольного института.
114 Шипова Елизавета Павловна (1796-1883) — первая начальница Ярославского женского училища Духовного ведомства (1845-1883гг).
115 Ольга Николаевна (1822-1892) — великая княжна, дочь императора Николая I и императрицы Александры Федоровны, жена короля Виртембергского Карла I.