НАДЪ ШАХТОЙ.
НАДЪ ШАХТОЙ.
——
Л. П.
‘Русское Богатство’, No 6, 1912
Над шахтой, Л. П., Год: 1912
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Уже чувствовалось дыханіе зноя даже въ этотъ ранній часъ.
Ослпительными лучами пылала степь. Безграничная, выжженная, сверкала даль желтымъ маревомъ,— оттого такимъ маленькимъ, затеряннымъ казался черный отъ угля обрывокъ земли на скат балки.
Здсь пріютился Калитинскій рудникъ.
Нсколько домиковъ и досчатыхъ бараковъ, два-три рудничныхъ зданія, высокіе помосты, по которымъ, какъ черные жуки, ползутъ вагонетки, груды мелкаго и крупнаго угля,— а дальше опять степь, однотонная, безграничная, умирающая отъ невыносимаго зноя…
Углекопы стояли тсною группой. Нкоторые, впрочемъ, еще обливали водой разбросанныя балки и бревна сгорвшей въ ночь вышки. Кто-то, не переставая, торопливо бросалъ лопатой землю на застланный досками колодезь шахты, точно на свжую могилу. Но голубыя легкія струйки дыма пробивались въ другомъ мст между досками.
Шахтеры угрюмо слдили за ними, усталыми воспаленными глазами всматривались въ ихъ зловщіе зигзаги и ждали чего-то, что длается тамъ, въ темныхъ переходахъ шахты.
Недалеко, у наскоро поставленной палатки, группой стояли инженеры. Тамъ же, за колыхающейся парусиной, только что прибывшіе члены спасительнаго отряда осматривали свои приборы. Изрдка изъ палатки доносился чей то громкій отчетливый голосъ, задававшій инженерамъ вопросы, похожіе больше на команду:
— Глубоко-ли спустился пожаръ?
— Сажени на три, не больше,— торопливо отвчалъ управляющій рудникомъ:— Работали всю ночь…
Голосъ его обрывался, энергичныя нотки давило волненіе.
— Удалось-ли скрпить землю?— допрашивалъ все тотъ же безстрастный голосъ.
— Часть ствола обвалилась еще во время пожара.
Среди неожиданно наступившей тишины, нсколько мгновеній молчанія показались безконечно долгими. Наконецъ, управляющій глухо добавилъ, точно убждая кого-то:
— Я думаю, вс данныя за то, что рабочіе погибли…
Разговоръ снова оборвался. Не хотлось ни говорить, ни думать о трупахъ. Инженеры плотне тснились у входа въ палатку и, казалось, еще внимательне стали слдить за приготовленіями.
Шахтеры тоже молчали,— тупо и робко смотрли на прикрытый досками обгорлый колодезь.
Въ сторон, опустивъ голову на желзную лопату, стоялъ маленькій, сутуловатый, съ болзненнымъ лицомъ шахтеръ,— ‘Горбачъ’, какъ прозвали его на рудник. Не отрываясь, смотрлъ онъ воспаленными глазами въ ослпительно пылающую даль степи. Тамъ, на краю горизонта вилась къ небу степная пыль, точно дв тонкихъ тающихъ свчи.
Горбачъ бросилъ лопату, и почему-то вс шахтеры вдругъ обернулись къ нему.
— Пора,— что они тамъ?.. Спасательная команда!
Знойная горечь его сдавленнаго голоса, точно колкіе лучи, пронизала толпу рабочихъ.
Нершительно оглянулись кругомъ:
Все тоже вдали желтое марево безконечной степи да синія перебгающія змйки дыма изъ шахты. Но лица у всхъ были странныя, точно чужія лица,— отблески зноя горли въ усталыхъ воспаленныхъ глазахъ.
— Чего стоять? Принимайся, ребята!.. Можетъ, они еще живы, успли окопаться,— снова заговорилъ Горбачъ увренно.
Вс задвигались. Быстро разобрали доски. Стали прилаживать рычагъ для спуска клти,— и въ усталыхъ глазахъ у многихъ засвтилась тайная надежда.
— Можетъ, живы еще!..
— Кто знаетъ,— бывали случаи…
— Развертывай цпи!..— раздавались короткіе возгласы.
Работали дружно, лихорадочно, На лицахъ исчезли тусклыя тни, слды проведенной безъ сна ночи. Лишь изрдка, на мгновенье, когда снова показывался зловщій дымокъ, шахтеры опускали руки. И тогда замтне было дыханіе зноя, плотне сжималъ онъ раскаленнымъ кольцомъ грудь и виски. И надо было больше усилій, чтобы снова работать…
Когда установили клть, появились и члены спасательнаго отряда. Трое изъ нихъ, съ мдными приборами за спиной и съ телефономъ, были одты въ спеціальный костюмъ, тяжелый и странный, похожій на костюмъ водолазовъ.
Горбачъ протснился впередъ.
— Смотрите, у нихъ приборы, чтобы не задохнуться,— тихо сказалъ онъ своимъ сдавленнымъ голосомъ. Его разслышали не вс шахтеры, но по горячимъ глазамъ, по дрогнувшему голосу, по своимъ сердцамъ, забившимся смутной надеждой, вс понимали, о чемъ онъ сказалъ. Шахтеры разступились передъ отрядомъ съ почтеніемъ, будто это были не люди, а волшебники, которые все могутъ и не боятся огня.
Начальникъ и его два помощника вошли въ клть надъ слегка дымившимся еще колодцемъ.
Наступила тишина, точно все молчаніе безграничной степи затопило вдругъ эту маленькую кучку затерянныхъ, забытыхъ міромъ людей.
— Давай!— раздалась отрывистая команда.
Клть дрогнула и, подскочивъ кверху, стала медленно и осторожно спускаться въ колодезь.
Что-то похожее на вздохъ, полный смутныхъ затаенныхъ предчувствій, послышался въ шорох земли, обрывающейся подъ ногами рабочихъ…
И только когда скрылась совсмъ верхушка клти, шахтеры замтили, что жена погибшаго десятника опять, какъ и вчера, тихо плачетъ. Вчера ее утшали, не вря своимъ словамъ, теперь же вс стояли молча: никто не ршался произнести новыя слова о новой, горячей волной приливавшей надежд.
Блдный съ свтящимися глазами Горбачъ наконецъ подошелъ къ женщин.
— Катерина, не надо плакать!..— На мгновенье голосъ его оборвался.— Не надо плакать…— повторилъ онъ съ блуждающей тихой улыбкой:— Видишь, — поползли туда… Что Богъ дастъ…
Женщина оглянулась на рабочихъ: лица у всхъ такія же свтлыя, какъ и у этого Горбача… И, точно вдругъ понявъ что-то или повривъ въ чудо такъ же, какъ и они, — она перестала плакать…
— Жаль. А вдь ей все-таки нельзя выдать пособіе,— вдь она жила съ десятникомъ безъ брака,— тихо сказалъ управляющій рудникомъ, наклонившись къ штейгеру. Тотъ возразилъ что-то, и оба снова стали внимательно слдить за работой.
Работа подвигалась медленно. Приходи носъ расчищать заваленный обгорлыми бревнами колодезь шахты. Цпи звякали и скрипли, но, несмотря на препятствія, все глубже уходили ихъ желзныя звенья въ черную пустоту.
И только звонокъ телефона оттуда, изъ клти спасателей, на короткое время прекращалъ работу. Звонкій и щебечущій, онъ беззаботно облеталъ стсненную группу шахтеровъ, какъ будто торопился развеселить ихъ своимъ болтливымъ звономъ.
Управляющій коротко передавалъ то, что говорили оттуда, изъ глубины…
— Лампочки едва горятъ…— Придется установить вентиляцію.
Наконецъ, посл долгаго промежутка времени по телефону сообщили:
— Осталось спуститься сажени четыре…
— Послдній проходъ! Слышите — братцы: остался проходъ!— крикнулъ Горбачъ въ толпу, покрывая рзкими звуками глухо наростающій говоръ шахтеровъ.
— Минуты черезъ три достигнутъ!
— Слди за цпью: вотъ остановится…
— Сейчасъ… сейчасъ подымать станутъ…
Заговорили вс разомъ, и этотъ усиливающійся рокотъ нсколькихъ десятковъ голосовъ повисъ надъ маленькимъ чернымъ клочкомъ земли, какъ тяжелый камень, готовый вотъ-вотъ оборваться.
Снова рзкій звонокъ.
— Лампочки гаснутъ… Спускаться невозможно… Остановите клть.
Штейгеръ отдалъ приказаніе.
— Невозможно!.. Какъ это невозможно?.. Три сажени осталось!..крикнулъ кто-то изъ толпы. Голосъ былъ увренный и злобный. Его не поддержали, но на сумрачныхъ лицахъ рабочихъ застыла угрю чая сдержанность, и въ самомъ молчаніи чувствовалось, что вс въ глубин души раздляютъ слова смльчака.
Горбачъ пробрался къ самому краю колодца.
— Господинъ управляющій!— раздался его острый колючій голосъ:— они говорятъ: нельзя идти дальше?.. А осталось всего-то три сажени… Дозвольте, я спущусь одинъ или съ товарищами…
Шахтеры ближе и тсне подступили къ инженерамъ.
— Чего тамъ — спасательная команда!.. Разршите намъ!.
— Мы спустимся съ нимъ…— все настойчиве раздавались голоса изъ толпы.
Инженеры переглянулись.
Осторожный управляющій улыбнулся одними тонкими губами, что-то сказалъ рудничному уряднику и снова улыбнулся сухо и сдержанно.
— Ты только кричишь, Горбачъ,— сказалъ онъ, громко отчеканивая слова:— въ такомъ дл торопиться нельзя.
— Да вдь, можетъ быть, живы еще… Нечего намъ время терять!— настаивалъ Горбачъ.
— Теперь уже поздно, ихъ все равно не спасти.— И, обратившись къ штейгеру, управляющій добавилъ что-то тихо, все съ той же тонкой улыбкой.
Поднявшійся шумъ снова прервали звонки телефона. Они прозвучали коротко и обрывисто, заставивъ замолчать сотни голосовъ. Что-то властное слышалось въ нихъ, чему вс должны покориться.
— Что случилось?— спросилъ управляющій.
Прошла минута жуткаго напряженнаго ожиданія.
— Есть возможность спускаться дальше?.. Да? Хорошо! Давай!..
Цпи натянулись и снова, скрипя и звякая, стали тонуть въ глубин шахты.
Все вниманіе, вс взоры теперь приковали къ себ эти ржавыя петли, угрюмо-настойчиво ползущія во мракъ… Послднія три сажени, а потомъ… Жизнію или смерть?..
Слова застывали на устахъ, точно все реальное, осязательное уводила за собой желзная цпь, сливаясь съ тмъ, что было тамъ, подъ землей.
Не двигаясь, опустивъ головы, какъ въ тяжеломъ сн, стояли шахтеры. А безконечныя петли все ползли въ глубину одна за другой, и никто не могъ бы сказать, звенья ли то или мгновенія вчности уводятъ усталыя души куда-то въ иной кошмарный міръ, въ которомъ все смшалось: и ослпительно яркая степь, и мракъ шахты, широкій пустынный просторъ и глыбы камней въ узкихъ, нависшихъ проходахъ.
— Клть дошла до рудничнаго двора,— сказалъ кто-то взволнованно. И эти слова, такія простыя и ясныя, тысячу разъ произносившіяся раньте безъ всякаго смысла, теперь вдругъ стали огромными, полными жуткой притягательной силы. Точно вмст съ клтью шахтеры подошли къ какой-то роковой черт жизни, которую раньше они не замчали и которая теперь такъ просто, такъ неотразимо и властно вошла въ ихъ сознаніе.
Клть дошла до земли, точно разскла весь міръ надвое: тамъ и здсь. Здсь, у нихъ на земл — страшное молчаніе степи и затаенная горячая надежда, тамъ, въ темной глубин — избавленіе или отчаяніе и безысходная гибель…
Молча тснились вокругъ колодца.
На землистыхъ лицахъ исчезла усталость отъ безсонной ночи и зноя. Нкоторые, сжимая головы руками, неподвижно смотрли въ небо. Тамъ, высоко-высоко, въ свтлой лазури, быстро неслись легкія блыя облачка, какъ будто боялись они, веселыя и радостныя, остаться надъ чернымъ выжженнымъ обрывкомъ земли.
Горбачъ, подавшись всмъ тломъ впередъ, стоялъ неподвижно, какъ изваяніе,— лишь на лиц у него, въ углахъ губъ, вздрагивало что-то до боли напряженное, судорожное. Весь онъ, со своей маленькой фигуркой, узкимъ лицомъ, съ острыми немигающими глазами, въ рваномъ халат, былъ похожъ теперь на большую странную птицу, которая вотъ-вотъ высоко взлетитъ къ небу.
Наконецъ, раздался звонокъ. Рука управляющаго, когда онъ быстро схватился за трубку, дрожала.
— Нашли? Всхъ троихъ?.. Какъ?.. Неясно, говорите громче!.. Вс — мертвые?.. Я такъ и зналъ!— И онъ хотлъ уже положить трубку, какъ снова короткій звонокъ.
— Громче, ради Бога!— Голосъ его едва замтно дрогнулъ:
— Не можетъ быть. Такъ ли я понялъ васъ: одинъ еще живъ?.. Да, да, немедленно поднимайте…
— Одинъ еще живъ!— крикнулъ Горбачъ, бросаясь въ толпу.
Шахтеры какъ будто не врили. Плотне сжались кругомъ. Не смли врить, не смли говорить громко.
— Живъ, слышите ли?.. Одинъ еще живъ!— задыхаясь повторялъ Горбачъ.— Поднимутъ его сейчасъ!..
Голосъ его звенлъ и обрывался, вплетаясь стальными звуками въ глухой нароставшій гулъ.
Точно внутри какого-то большого темнаго зданія начался пожаръ: падали камни и балки, рушились стны, охваченныя огнемъ… И слова Горбача, вырываясь, какъ раскаленныя искры, осыпали толпу горящими звуками, разжигая въ ней что-то стихійное, долго тлвшее затаенною искрой и теперь готовое охватить людей всеочищающимъ огнемъ.
— Еще живъ… Одинъ живъ еще!..
— Спасли!.. Поднимутъ сейчасъ…
Никто уже не вспоминалъ, что двое рабочихъ все-таки погибли. Радость и оправдавшаяся надежда на спасеніе затопила вдругъ горячей волной все, что напоминало еще о гибели и смерти, смела ту роковую черту, которая за минуту передъ тмъ такъ рзко раздляла міръ надвое…
Разрозненные голоса рабочихъ сплетались въ радостный и побдный хаосъ звуковъ. Какъ будто огненный столбъ вдругъ взвился къ небу и дрожитъ, и колеблется надъ чернымъ обугленнымъ клочкомъ земли, какъ жертвенное пламя. Шахтеры не замчали теперь ни раскиданныхъ подъ ногами бревенъ, ни зноя, ни своей страшной усталости. Всегда угрюмо-робкіе съ начальствомъ, теперь они говорили съ инженерами такъ, какъ будто вс между собой стали близкими.
— Всякое случается въ шахт… Помню, разъ упоры не выдержали… ну, двоихъ все-таки спасли,— съ доврчивымъ волненіемъ говорилъ старый забойщикъ окружному инженеру.
— Теперь команды эти пошли, меньше стало народу гибнуть, што говорить!..
Черный, весь въ угольной пыли, всовщикъ простодушно утшалъ управляющаго:
— Теперь теб, Петръ Алексичъ, легче. Твоей вины теперь меньше будетъ!..
Управляющій угрюмо молчалъ, молчали и другіе инженеры.
Раздались мрные удары сигнальнаго молотка. Цпь дрогнула и медленно потянулась вверхъ изъ колодца. Казалось, ей не будетъ конца…
Инженеры разступились, и къ колодцу подошли рудничный врачъ и фельдшеръ. Нсколько сзади стояли приготовленныя больничныя носилки.
Наконецъ, появилась верхушка клти. Еще моментъ, звякнула ршетка, и изъ клти, шатаясь отъ утомленія, вышелъ одинъ изъ членовъ отряда, ‘помощникъ’. На дн клти неподвижно, въ полусогнутомъ положеніи лежалъ рабочій, къ которому немедленно же и направился докторъ.
Между тмъ, снимая съ себя металлическіе тяжелые приборы, помощникъ разсказывалъ окружающимъ, почему было ршено, что доставленный рабочій еще живъ.
— Нашли мы его послдняго, недалеко отъ двухъ товарищей…— началъ онъ, глубоко вдыхая степной воздухъ.— Вс трое лежали головами къ выходу, прижавшись лицами къ земл. Пальцы въ крови… Видно, скребли землю и камни въ первыя минуты, когда горячій воздухъ и дымъ потянулся въ проходы… Мы бросились осматривать трупы, лампочки горли… Одинъ, послдній показался намъ еще теплымъ. Когда мы приподняли его за руку, изъ груди у него вырвался хрипъ, похожій на стонъ. Охъ, и жутко слышать такой стонъ въ узкомъ каменномъ проход…
Помощникъ на минуту умолкъ, стараясь подавить волненіе.
— Ну, мы и ршили, что значитъ этотъ живъ еще… Я и телефонировалъ сюда…
Въ тни палатки докторъ внимательно осматривалъ полуобнаженное тло. Онъ медленно и безнадежно качалъ головой. Было ясно, что все уже кончено…
Одинъ за другимъ смолкали рабочіе, точно самыя слова становились теперь мертвыми, ненужными. Далекая степь погребала ихъ таявшіе отзвуки въ своей глубин и уже сторожила за спинами шахтеровъ, чтобы снова охватить ихъ безпредльнымъ раскаленнымъ кольцомъ…
— Никакихъ признаковъ жизни,— сказалъ, наконецъ, докторъ:— умеръ еще сегодня въ ночь.
Шахтеры, обнаживъ головы, стояли, не двигаясь. Тупо смотрли въ пространство, не зная, что же теперь надо длать.
Никто не крестился, никто не шепталъ словъ молитвы. Только кучеръ окружнаго инженера, крестьянинъ тверякъ, громко вздохнувъ, произнесъ медленно:
— Вчная память!— И трижды перекрестился.
Горбачъ, точно вдругъ очнувшись отъ тяжелаго сна, тряхнулъ головой, надлъ картузъ и порывисто шагнулъ къ групп рабочихъ.
— Вчная память… Вотъ-те и вчная память!.. Проклятыя шахты!..
Знойной, щемящей тоской прозвучалъ его сдавленный голосъ. Подергиваясь всмъ лицомъ, не владя уже собой, онъ продолжалъ говорить все громче:
— Вчная память… Какая тамъ вчная память?.. Шахты для насъ вчныя, вотъ что!.. Отдай имъ, проклятымъ, тло и душу… Слпни и задыхайся. Рви на куски тло тамъ, подъ землей… Для чего?.. Для вчной памяти… ха-ха-ха!.. Прокля…
Онъ не кончилъ и, покачнувшись всмъ тломъ, съ искаженнымъ лицомъ упалъ въ черную угольную пыль. Его забила падучая. Шахтеры равнодушно проходили мимо, пока кто-то не оттащилъ его въ сторону.
Вокругъ носилокъ, гд лежалъ трупъ, сначала была толпа, но потомъ, когда его покрыли блымъ холстомъ, какъ-то вдругъ вс разошлись, молча, съ тупымъ блескомъ въ глазахъ, точно придавленные ужасомъ.
Скоро подняли изъ шахты еще два трупа, и вмст съ первымъ отнесли ихъ въ ближній баракъ. Инженеры, оживленно бесдуя, тронулись къ управляющему обдать.
— Да это дйствительно было бы чудо, если бы хотя одного нашли живымъ,— доносились изъ группы слова управляющаго, и рзкій, точно торжествующій голосъ его жутко носился надъ смолкшимъ рудникомъ…
Кой-гд на обгорлыхъ бревнахъ, по склонамъ балки, кучками и порознь, сидли шахтеры. Было уже далеко за полдень, но немногіе ушли въ поселокъ обдать. Вспоминали бывшія раньше несчастія, взрывы, обвалы. Называли имена погибшихъ…
— Эта шахта, видно, проклята Богомъ!— вырывалось у нкоторыхъ. Но большинство сидло молча,— не зачмъ было говорить, некого обвинять, не на что надяться. Вызженная степь кругомъ была такъ широка и молчалива, что въ ней безслдно потонулъ бы самый громкій отчаянный крикъ…
И, чмъ ниже спускалось солнце, тмъ невозмутиме разливалась повсюду глубокая тишина. Ласково приникла она неразрывнымъ кольцомъ къ черному кусочку земли, тихо дышала безмолвнымъ участіемъ на одиноко-блуждавшихъ людей.
Только отъ барака, гд лежали трупы, изрдка доносился протяжный вой, слабый, щемящій душу. Тамъ, безсильно цпляясь за глыбы угля, ползала на колняхъ жена погибшаго десятника. Качаясь, какъ тнь, она причитала что-то безсвязное, но никто не отзывался на ея угасающій вой…
Въ тотъ же день, вечеромъ, часовъ около десяти, обходя рудникъ, сторожа наткнулись на тло Горбача: оно висло на ременномъ пояс въ балк, подъ кривымъ корнемъ вишни, уже остывшее и такое маленькое и хрупкое, какъ тло ребенка.
И пошли съ тхъ поръ странные толки среди шахтеровъ Калитинскаго рудника. Говорили, будто многіе видли, какъ Горбачъ долго сидлъ въ тотъ вечеръ, наклонившись надъ сгорвшимъ колодцемъ, перекликался съ кмъ-то, и ему отвчалъ кто-то изъ подъ земли жалобнымъ воемъ. Многіе замтили также, что съ той самой ночи, вмст съ вечерней звздой, сталъ подниматься изъ шахты кто-то ‘Невидимый’, ломая упоры, обрывая землю. ‘Невидимый’ тнью бродитъ по степи, кого-то ищетъ тусклыми глазами. Каждую ночь уходитъ все дальше и дальше, скоро заглянетъ на сосдніе рудники, хутора и станицы. Ходитъ по міру и ищетъ,— пока не заглянетъ въ глаза человку. И человкъ умираетъ тогда, какъ умеръ Горбачъ.