Наброски и планы, Грибоедов Александр Сергеевич, Год: 1828

 
 А. С. Грибоедов Наброски и планы ---------------------------------------------------------------------------- А.С. Грибоедов. Сочинения. ГИХЛ, М.-Л., 1959 Подготовка текста, предисловии и комментарии Вл. Орлова ---------------------------------------------------------------------------- СОДЕРЖАНИЕ Юность вещего <Серчак и Итляр> Родамист и Зенобия <1812> <План драмы> <Сцена из драмы> Грузинская ночь ЮНОСТЬ ВЕЩЕГО (Куростров. Ищут Михаила. Находят его. Ночь перед отплытием в дальний путь.) Орел, едва лишь пухом оперенный, Едва в себе почуял дерзость сил, Рассек эфир, с размаху воспарил, Хор птиц, его явленьем изумленный. Неспорный крик ему навстречу шлет. Нет! Дерзость тех очей и тот полет Не зрит себе ни равных, ни преслушных И властвует в селеньях он воздушных, Не так между людьми: ах! от пелён Томится столько лет ревнитель славы! Еще томится возмужалый он, Отвержен и не признан, угнетен... Судьба! О, как тверды твои уставы! Великим средь Австралии зыбей, Иль в Севера снегах, везде одно ли Присуждено! - Искать желанной доли Путем вражды, препятствий и скорбей! И тот певец, кому никто не смеет Вослед ступить из бардов сих времен. Пред кем святая Русь благоговеет, Он отроком, безвестен и презрен, Сын рыбаря, чудовищ земноводных Ловитвой жил, в пучинах ледяных, Душой алкая стран и дел иных, Изнемогал в усилиях бесплодных!... ----- Океан, пустынный остров. Любопытство юноши. Скорбь отца. Вновь отъезд. Нелюбовь. Соловцы. Неведомый муж, богомолец. Весть о вечерних странах. Возвращение докой. Побег. Тот же таинственный спутник. <СЕРЧАК И ИТЛЯР> Серчак Ты помнишь ли, как мы с тобой, Итляр, На поиски счастливые дерзали, С коней три дня, три ночи не слезали, Им тяжко, градом пот и клубом пар, А мы на них - то вихрями в пустыне, То вплавь по быстринам сердитых рек... Кручины, горя не было вовек, И мощь руки не та была, что ныне. Зачем стареют люди и живут, Когда по жилам кровь едва струится! Когда подъять бессильны ратный труд, И темя их снегами убедится! Смотри на степь, - что день, то шумный бой, Дух ветреный, другого превозмогший, И сам гоним... сшибутся меж собой, И завивают пыль и злак иссохший: Так человек рожден гонять врага, Настичь, убить иль запетлить арканом. Кто на путях не рыщет алчным враном, Кому уже конь прыткий не слуга, В осенней мгле, с дрожаньем молодецким, Он, притаясь, добычи не блюдет, - Тот ляг в сыру землю: он не живет! Не называйся сыном половецким! Итляр Мы дряхлы, друг, но ожили в сынах, И отроки у нас для битвы зрелы. Не праздней лук, - натянут в их руках, Не даром мещут копья, сыплют стрелы. Давно ль они несчетный лов в полон Добыли нам, ценою лютых браней, Блестящих сбруй, и разноцветных тканей, И тучных стад, и белолицых жен. О, плачься, Русь богатая! Бывало, Ее полки и в наших рубежах Корысть делят. Теперь не то настало! Огни ночной порою в камышах Не так разлитым заревом пугают, Как пламя русских сел, - еще пылают По берегам Трубёжа и Десны... Там бранные пожары засвечают В честь нам, отцам, любезные сыны. Серчак В твоих сынах твой дух отцовский внедрен! Гордись, Итляр! Тебя их мужественный вид, Как в зимний день луч солнечный, живит, Я от небес лишь дочерью ущедрен, И тою счастлив... Верь, когда с утра Зову ее и к груди прижимаю, - Всю тяжесть лет с согбенных плеч стрясаю. Но ей отбыть из отчего шатра: Наступит день, когда пришельцу руку Должна подать на брачное житье, Душой скорбя, я провожу ее, И, может быть, на вечную разлуку... Тогда приди всем людям общий рок! Закройтесь, очи, - не в семье чад милых... Наездник горький: ветх и одинок, Я доживу остаток дней постылых! Где лягут кости? В землю их вселят Чужие руки, свежий дерн настелят, Чужие меж собой броню, булат И всё мое заветное разделят!... РОДАМИСТ И ЗЕНОБИЯ АКТ I Дебрь, лай, звук рогов, гром бубен. Несколько охотников, потом Родамиет и за ним приближенный оруженосец Семпад, которому он доверяет беспокойство души, алчущей великих дел и ныне принужденной довольствоваться ловитвою вепрей и серн. Ему ненавистны и Фарасман, и римляне, и парфы, но он сперва ополчится на сих, а Рим страшен царю, едва твердому на собственном престоле. Велит пригласить к себе посланца от римских восточных легионов, который тут же тешится охотою. Семпад идет, Родамист раскаивается, что был с 'им слишком чистосердечен. Является Касперий. Переговоры, хвастовство с обеих сторон. Римлянин кичится свободою и славою отечества. Родамист дает ему чувствовать, что то и другое живо только в памяти, по преданиям. Рим рабствует и сила его оружия давно уже не испытана, власть царя восточного народа вернее и чистосердечнее, - велит, и любой из дружины его пожертвует жизнию. Касперий не удивляется, упоминает о Деции и о многих других опытах самопожертвования, но для благороднейшей цели. - Родамист велит удалиться прочим, а Семпаду готовиться к бою с тигром. Наедине с Касперием пытается подкупить его притворною приязнью, корыстию, честолюбием. Касперий непоколебим. Родамист отпускает его прежде себя на зрелище. Сам остается один и рассуждает, к чему такой человек как Касперийг в самовластной империи, - опасен правительству, и сам себе бремя, ибо иного века гражданин. - Коня! Коня! отправляется за Касперием на ту же травлю. 2-я сцена в царском теремном саду. По-восточному прямолинейная аллея чинаров, миндальных деревьев, которые все примыкают к большой пурпурной ставке. Около нее главные чины в раболепном ожидании властителя, - Ярванд, Мирван, Бахрат, Аспрух, Армасили проч. Аспрух сидящий, все около него стоят. Он грузинин, албанского происхождения, взят в плен Фарасманом, им вскормлен, дрался против соотечественников и тем гордится. Арфаксат первый по Родамисте, все перед ним преклоняются, он кичится тем, что знает только царево слово, которое ему вместо совести и славы. Толки о близком возвращении царя с охоты, об отправлении римского посла и о том, чтобы никто из жителей не имел сообщения с чужеземцами - парфы они, или римляне. Все соглашаются на всё, что он ни говорит, потом он уходит. Долго никто не смеет сказать своего мнения, наконец Армасил, славный воин, воспитанный в Риме, где он был при Митридате, во время его заточения, прерывает молчание и своею откровениостию и убеждением невольно исторгает у каждого одно желание: смерть утеснителя. В Бахрате, Ярванде и Мирване видны мелкие страсти. Жалобы, что все главнейшие места воинские и все поборы поручены грузинам, иноземцам. Один жалуется, что уже не он орлоносец, которого важнее преимущество, но наследственное, по закону Вагаршака, о котором все вспоминают с энтузиазмом, как и с преувеличенною ненавистию к нынешнему царю, - при венчании царя на него возлагать корону, другой, что, евнуху поручена царская сокровищница, которой он по наследству был хранителем, третий, что Аспрух первый в доверенности царя, когда по роду и богатству ему принадлежит сей сан. Иные даже попрекают царя, что он воздержан с женщинами, почти не имеет наложниц и в пиршествах мало участвует, что он более похож на простолюдина, нежели на царя. Армасил упрекает их в малодушии. Вбегает Ассюд, его остерегаются. Он объявляет о насильственной смерти брата, о мщении, которым пылает за сие злодейство против Родамиста, Армасил недоверчив. - 'Отчего же ты равнодушием его отбиваешь от нашего сообщества?' - 'Он вскормлен в царедворцах, вчера еще дышал милостию царевой, ныне мгновенно возбужден против него одним внезапным случаем, - но кто поручится: завтра не обратится ли опять слабодушием в ревностного ласкателя?' - 'Мне ли, юноше, быть опытнее вас, старцев? Но помните: не но множестве сила, когда дело правое, но в испытанном, надежном, несомненном мужестве участников'. Является юродивый, пророчит. Он нищий скиталец, просит милостыню или соглядатай царев? Притворно ли проповедует, или точно безумный? Но многие, в том числе Бахрат, его знают. Все в него веруют, он давно уже стяжал славу святости, пещера его в утесе, на берегу Аракса. - Здесь он тайными словами из Зендавесты прорицает успех заговорщикам. Сперва тоже нем, не отваживается говорить. Армасил: 'я знаю, отчего он немствует, - сей юноша, бывший ласкатель царев, ему заграждает уста'. Армасил убеждает ему верить, и он религиею истинного армянина еще более их воспламеняет к скорейшему взрыву, назначает им ночное, решительное сходбище в склепе царей армянских. Заговорщики назначают ночь к тайному сходбищу в капище за южными врагами города. Потом пустынник исчезает. Ассюд удаляется с растерзанным сердцем, что никто не принимает участия в его скорби. Он армянин, но армяне к нему холоднее иверов. - 'Я дебри оглашу моими справедливыми проклятьями за жестокость царя к несчастному брату'. - Целый полк прислужников, за ними Родамист. Аспрух всех раболепнее. - Противуположность аспруховсй спеси с низшими и унижения перед властителем. - Родамист иных дарит дичью с охоты, кому благоволение, кому грозный суд. - Армасилу попрек, что не был на охоте. Говорит об отъезде римлянина, с которым он заключил союз, и о мире с парфами. Ждет от отца подкрепления. Все под его державою благоденствуют. 'Тот день потерян, в который я не награждаю доблесть и не наказываю строптивых. Идите, покойтесь в мирных семейственных упражнениях, но не дремлет царево око. Врагов я имею и благодарю за них небо: они поощряют меня на Сезленостную бодрость, неусыпные труды и на славные подвиги'. АКТ II Женский терем Зенобия, Перизада и прочие прислужницы. Зенобня - дочь убиенного Родамистом Митридата, его дяди, но выданная замуж еще прежде смерти отца, гаремное существо, рожденное и воспитанное для чувственного наслаждения супруга, и потому Перизада напрасно хочет возбудить в ней ненависть, желание мести, - страсти, ее невинному сердцу вовсе чуждые. Перизада ей напоминает о удавлении отца и кто его убийца, Зенобия едва этому верит. Отца она мало видала, почти не знала, муж ближе к ее сердцу, и ее долг его любить, угождать ему во всем и трепетать его гнева. Что приобретет она бесплодною местию? Успех невероятен, - способы к тому превыше женских ее сил. Но, если бы и удалось, - какое от того счастие? Перизада трогает ее совесть гневом небесным. {Сбоку, на поле листа, в подлиннике было приписано: 'Это должно быть отнесено в I действие, между 1-й и 2-й сценой'. - Ред.} Зенобия впадает в грусть, Перизада предлагает ей ворожбу для развлечения и святого пустынно-, жителя, который давно управляет ее собственным суеверием. Его вводят сенные девушки потаенно. Он еще более подкрепляет слова Перизады. Наконец Зенобия совершенно расстроена его таинственными прорицаниями. Он с нее берет слово, что она ночью, в сопровождении Перизады, придет в капище вне города, где склеп царей армянских, и мертвых зовет во свидетели, что там откроет ей тайну, от которой зависит будущее безмятежное течение ее жизни. Зенобия говорит ему, что Родамист всеми любим и злодеям страшен, кто покусится, восстать против него? Юродивый пустынник уверяет ее в противном. ----- Евнух возвещает приход Родамиста. Пустынник скрыт толпою женщин. Сцена Родамиста с Зенобиею наедине: она печальна, воспоминания, которыми ей сейчас возмутили душу, препятствуют ей предаться иному чувству. Родамист недоволен ею, подозревает в ней притворство, нелюбовь. Ни в ком не уверенный, окруженный, трепещущими рабами, скрытыми предателями и открытыми корыстолюбцами... неужели в лоне супружеской любви нет ему успокоения!! Оставляет ее расстроенную и сам в волнении. ----- Бахрат входит с Ассюдом, который уже включен совершение в тайное умышление против Родамиста. Армасил скорбит при самом Ассюде о сей неосторожности. Ассюд горит нетерпением отомстить царю, Армасил об одном его просит, - о совершенном бездействии и о скромном сохранении тайны. Ассюд обещает более: он на себя берет убить царя. Армасил всем в свете заклинает его не предаваться сему нетерпению, что он прочих тем губит, не совершив ничего, наконец говорит, что их дело слишком зрело, еще несколько мгновений, и кто поручится, что они не будут преданы - участников слишком много, в которых он не уверен, и потому надобна решимость, последнее слово - сходбище ночью и потом за оружие. (NB. Характер Армасила самый основательный: он не скор, но тверд в поступках и более молчалив, опасность его не пугает, но неосторожности не простит себе. В 3-м действии совершенное развитие его характера, которому Ассюд во всем противоположен). Некоторые из заговорщиков присоединяются к сей беседе. Вообще надобно заметить, что народ не имеет участия в их деле, - он будто не существует. В 3-м уже действии возмущение делается народным, но совсем не по тем причинам, которыми движимы вельможи: восстав сама собою, мгновенно, грузинская дружина своими буйствами, похищениями у граждан жен и имуществ восстановляет их против себя. ----- Аспрух велит через евнуха, чтобы все удалились, ему повинуются. Входит Родамист, несколько слов с Аспрухом о порядке дружины. Аспрух доносит о содружестве между собою многих сомнительных царедворцев, Ярванда, Бахрата и проч. Родамист презирает слишком людей, чтобы от них бояться чего-нибудь важного. Он желает какого-нибудь важного происшествия, чтобы в полной мере предаться своей деятельности, измерить себя, людей и силу обстоятельств, насколько он их превысить может, - враги нужны великому человеку. Но скрытно и прилежно велит за ними наблюдать, при первом двусмысленном движении донести ему вновь, если требуется спеха, - схватить их без доклада ему и ввергнуть в оковы, если опасность неминуема, - без исследования предать смерти. Отпускает Аспруха с евнухом, несколько слов о Зенобии, о гареме, евнуху поручает насчет женщин, как Аспруху о вельможах. Родамист один, Смутное предчувствие, недоволен своим положением. ----- Но кто этот, бродит вокруг ставки, в часы царского отдохновения, когда никто сюда не смеет приближаться? Боязлив, озирается... Родамист готовится к обороне, но делает вид, будто не замечает скрытного врага. Ассюд сперва медленно подступает, потом устремляется на царя, обезоружен им и ранен в руку. ----- В 2-м <акте> Ассюд хочет заколоть Родамиста, тот удерживает его, притворное соучастие, выманивает у него тайну, потом свирепствует. ----- В 3-м <акте> заговорщики ссорятся о будущей власти, в эту минуту устремляется на них Родамист. <1812> <ПЛАН ДРАМЫ> ОТДЕЛЕНИЕ 1 Красная площадь История начала войны, взятие Смоленска, народные черты, приезд государя, обоз раненых, рассказ о битве Бородинской. М * с первого стиха до последнего на сцене. Очертание его характера. Собор Архангельский Трубный глас архангела, на его призыв возникают тени давно усопших исполинов - Святослава, Владимира Мономаха, Иоанна, Петра и проч., из разных стихий сложенные и с познанием всего, от начала века до днесь, как будто во всех делах после их смерти были участниками, но вместе с тем исчезла у них память о тем, чт_о_ было с ними за пределами сей жизни, и где были, и откудова ныне вновь призваны к бытию. Пророчествуют о године искупления для России, если не для современников, то сии, повествуя сынам, возбудят в них огнь неугасимый, рвение к славе и свободе отечества. Хор бесплотных провожает их и живописным строем представляет их отшествие из храма, своды расступаются, герои поднимаются выспрь и исчезают. Терем царей в Кремле Наполеон с сподвижниками. Картина взятия Москвы. Н[аполеон] один. Высокие воспоминания. Открывает окно, лунная ночь. Видение - или нет, как случится. Размышление о юном, первообразном сем народе, об особенностях его одежды, зданий, веры, нравов. Сам себе преданный, - что бы он мог произвести? ОТДЕЛЕНИЕ 2 Галлерея в доме Познякова Входит офицер R. из приближенных к Наполеону (см. сц[ена] 3-я, 1-го отделения]), исполненный жизни, славы и блестящих надежд. Один поседелый воин с горьким предчувствием опытности остерегает насчет будущих бедствий. Ему не верят. Хохот. Из театра несутся звуки пляски и отголоски веселых песен. Между тем зарево обнимает повременно окна галлереи, более и более устрашающий ветер. Об опустошениях огня. Улицы, пылающие дома. Ночь. Сцены зверского распутства, святотатства и всех пороков. - R* и М* в разных случаях. Село под Москвой Сельская картина. Является М*. Всеобщее ополчение без дворян. (Трусость служителей правительства - выставлена или нет, как случится.) ОТДЕЛЕНИЕ 3 Зимние сцены преследования неприятеля и ужасных смертей. Истязание R* и поседелого воина. Сей юноша показывает пример, и оба умирают героями. Подвиги М*. Множество других сцен, ЭПИЛОГ Вильна Отличия, искательства, вся поэзия великих подвигов исчезает. М* в пренебрежении у военачальников. Отпускается во-свояси с отеческими наставлениями к покорности и послушанию, Село или развалины Москвы Прежние мерзости. М * возвращается под палку господина, который хочет ему сбрить бороду. Отчаяние ............... {Многоточие - в первопечатном тексте. - Ред.} самоубийство. <СЦЕНА ИЗ ДРАМЫ> Петр Ан[дреевич] Дитя мое любезное, <Наташа>! {*} Оставь шитье, узоры кружевные: Не выряжать тебе красы своей На светлых праздниках. Не выезжать С боярами, князьями. Было время: Ласкают и манят тебя с собой И мчат в богато-убранной карете. А ныне знать, вельможи - где они?... Тот князь, твой восприемник от купели? Его жена? Родня? Исчезли все! Их пышные хоромы опустели. Когда слыла веселою Москва, Они роились в ней. Палаты их Блистали разноцветными огнями... Теперь, когда у стен ее враги, Бессчастные рассыпалися дети, Напрасно ждет защитников, сыны, Как ласточки, вспорхнули с теплых гнезд И предали их бурям в расхищенье. Ты из житья роскошного обратно В убогий дом отцовский отдана, А мне куда с тобой?... Куда укрыться? И если б мог бежать отселе я, Нет! нет!... Не оторвался б от тебя, О матерь наша, мать России всей, Кормилица моя, моих детей! В тебе я мирно пожил, видел счастье, - В тебе и гроб найду. Мой друг, <Наташа>, {*} Гроза над нами носится, - потерпим, И с верою вдадимся той судьбе, Которую господь нам уготовил. Грустна, грустна!... О ком же плачешь ты? О прежних ли подругах и забавах? Наташа Ах, батюшка! Я плачу не о том! Теперь не та пора... (Рыдает) Петр Ан[дреевич] И те ли времена? О брате что ли? Наш Алексей... Даруй ему господь Со славой устоять на ратном поле. Мне всё твердит: он будет жив. Наташа Нет, батюшка, я плачу не об нем., (Рыдает пуще прежнего) Петр Ан[дреевич] Когда же ты о родине печальна, Рыдай, мое дитя, - и для тебя Отрадного я слова не имею. Бывало, на душе кручинно, - посох в руки, С тобою сердцу легче, всё забыто... Утешенный я приходил домой. Бывало, посетишь и ты меня, отца, Обнимешь, всё осмотришь... угол мой На полгода весельем просветится... А ныне вместе мы, и ним не легче! Москва! Москва! О, до чего я дожил!... (Растворяет окно) {* В первопечатном тексте - Надежда. - Ред.} ГРУЗИНСКАЯ НОЧЬ 1 К. Но сам я разве рад твоей печали? Вини себя и старость лет своих. Давно с тебя и платы не бирали... Т. Ругаться старостью - то в лютых ваших нравах. Стара я, да, - но не от лет одних! Состарелась не в играх, не в забавах, Твой дом блюла, тебя, детей твоих. Как ринулся в мятеж ты против русской силы, Укрыла я тебя живого от могилы, Моим же рубищем от тысячи смертей. Когда ж был многие годины в заточеньи, Бесславью преданный в отеческом краю, И ветер здесь свистал в хоромах опустелых, Вынашивала я, кормила дочь твою. Так знай же повесть ты волос сих поседелых, Колен моих согбенных и морщин, Которые в щеках моих изрыты Трудами о тебе. Виною ты один. Вот в подвигах каких младые дни убиты. А ты? Ты, совести и богу вопреки, Полсердца вырвал из утробы! Что мне твой гнев? Гроза твоей руки? Пылай, гори огнем несправедливой злобы... И к_о_чет, если взять его птенца, Кричит, крылами бьет с свирепостью борца, Он похитителя зовет на бой неравный, А мне перед тобой не можно умолчать, - О сыне я скорблю: я человек, я мать... Где гром твой, власть твоя, о, боже вседержавный! К. Творец, пошли мне вновь изгнанье, нищету, И на главу мою все ужасы природы: Скорее в том ущельи пропаду, Где бурный Ксан крутит седые воды, Терпеть разбойником гоненья, голод, страх, От стужи, непогод не быв укрытым, Чем этой фурии присутствие сносить, И злость души, и яд ее упрёков, Т. Ничем тебя не можно умилить! Ни памятью добра, ни силой слезных токов! Подумай, - сам отец, и сына ты лишен. Когда, застреленный, к тебе он был внесен И ты в последний раз прощался с трупом милым, Без памяти приник к очам застылым И оживить хотел потухший взор, Весь воздух потрясал детей и жен вой дикий, И вторили раскаты этих гор С утра до вечера пронзительные крики, - Ты сам хотел зарыться в землю с ним. Но взятый смертию вовек невозвратим! Когда ж бы искупить ты мог его из плена, Какой тогда казны бы пожалел? На чей бы гнев суровый не посмел? Ты чьи тогда не обнял бы колена?, К. И нет еще к тебе вражды!.. Я помню о люд_я_х, о боге, И сына твоего не дал бы без нужды. Но честь моя была в залоге: Его ценой я выкупил коня, Который подо мной в боях меня прославил, Из жарких битв он выносил меня... Тот подл, кто бы его в чужих руках оставил. Т. Ни конь твой боевой всей крепостию жил, Ни кто из слуг твоих любимых Так верой-правдою тебе не послужил, Как я в трудах неисчислимых, Мой отрок, если б возмужал, За славу твоего он княжеского дома Сто раз бы притупил и саблю и кинжал, Не убоялся бы он язв и пушек грома. Как матерью его ты был не раз спасен, Так на плечах своих тебя бы вынес он! К. Прочь от меня! Поди ты прочь, старуха! Не раздражай меня, не вызывай на гнев, И не терзай мне жалобами слуха... Безвременен кому твой вопль, и стон, и рев. Уж сын твой - раб другого господина, И нет его, он мой оставил дом, Он продан мной, и я был волен в том, - Он был мой крепостной.... Т. (падает на колена) Он сын мой! Дай мне сына! И я твоя раба, - зачем же мать От детища ты разлучил родного? Дай раз еще к груди его прижать!.... Ах, ради бога имени святого, Чтоб не видать кровавых слез моих, Соедини ты снова нас двоих. К. Не повторяй мне горькие упреки! В поля и в горы - вот пути широки, Там мчится шумная река, Садись над пропастью, беседуй с высока О сыне с мраками ночными, И степь буди стенаньями своими, Но в дом не возвращайся мой.... Уймись, или исчезни с глаз долой. с Т. Достойное заслугам воздаянье! Так будь же проклят ты и весь твой род, И дочь твоя, и всё твое стяжанье! Как ловчие, - ни быстриною вод, Ни крутизною скал не удержимы, Но скачут по ветрам носимы, Покуда зверь от их ударов не падет, Истекший кровию и пеной, - Пускай истерзана так будет жизнь твоя, Пускай преследуют тебя ножом, изменой И слуги, и родные, и друзья! Неблагодарности в награду, Конца не знай мученья своего, Тогда продай ты душу аду, Как продал сына моего. Отступник, сам себя карая, В безумьи плоть свою гложи, И ночью майся, днем дрожи, На церковь божию взирая. Твой прах земле не предадут! Лишь путники произнесут Ругательства над, трупом хладным, И будь добычею чекалам плотоядным.... А там, - перед судом всевышнего творца, - Ты обречен уже на муки без конца! Т. О, люди! Кто назвал людьми исчадий зла, Которых от кровей утробных Судьба на то произвела, Чтоб были гибелью, бичом себе подобных! Но силы свыше есть! Прочь совесть и боязнь!.... Ночные чуда! Али! Али! Явите мне свою приязнь, Как вы всегда являли Предавшим веру и закон, Душой преступным и бессильным, Светите мне огнем могильным, Несите ветер, свист и стон, Дружины Али! Знак условный - Вот пять волос От вас унес Ваш хитрый, смелый враг, мой брат единокровный, Когда в <.........> {*} он блуждал {* Несколько слов остались неразобранными. - Ред.} На мшистых высотах уединенных скал. Я крестным знаменьем от вас оборонялась, Я матерью тогда счастливой называлась, А ныне кинутой быть горько сиротой! Равны страдания в сей жизни или в той? Слетайтеся, слетайтесь, Отколе в темну ночь исходят привиденья, Из снежных гор, Из диких нор, Из груды тли и разрушенья, Из сонных тинистых зыбей, Из тех пустыней многогробных, Где служат пиршествам червей Останки праведных и злобных. Но нет их! Непокорны мне! На мой привет не отзовутся, Лишь тучи н_а_ небе несутся И воет ветр.... Ах, вот оне! (Прислоняется к утесу и не глядит на них) Али (плавают в тумане у подошвы гор) В пар_а_х вечерних, перед всходом Печальной девственной луны, Мы выступаем хороводом Из недозримой глубины. Т. Робеет дух, язык прикован мой! Земля, не расступайся подо мной... Али Таятся в мрачной глубине Непримиримых оскорбленья И созревают в тишине До дня решительного мщенья, Но тот, чей замысел не скрыт, Как темная гробов обитель, Вражды во век не утолит, Нетерпеливый мститель. Р. . . . . . . . . . . . . . . {*} . . . . . . . . . . . . . . Настанет день и час пробьет. {* Две строки точек - в подлиннике. - Ред.} Али Неизъяснимое свершится: Тогда мать сына обретет И ближний ближнего лишится, (Молчание) Куда мы, Али? В эту ночь Бежит от глаз успокоенье. Одна из них Спешу родильнице помочь, Чтоб задушить греха рожденье. Другие А мы в загорские края, Где пир пируют кровопийцы. Последняя Там замок есть... Там сяду я На смертный одр отцеубийцы. ПРИМЕЧАНИЯ Печатается по тексту первой публикации в 'Русском слове' 1859, No 5. С. Н. Бегичев в своей 'Записке об А. С. Грибоедове' сообщил: 'Из планов будущих своих сочинений, которые он мне передавал, припоминаю я только один. Для открытия нового театра в Москве, осенью 1823 года, располагал он написать в стихах пролог в двух актах, под названием 'Юность вещего'. При поднятии занавеса юноша-рыбак Ломоносов спит на берегу Ледовитого моря и видит обаятельный сон, сначала разные волшебные явления, потом муз, которые призывают его, и, наконец, весь Олимп во всем его величии. Он просыпается в каком-то очаровании, сон этот не выходит из его памяти, преследует его и в море и на необитаемом острове, куда с прочими рыбаками отправляется он за рыбным промыслом. Душа его получила жажду познания чего-то высшего, им неведомого, и он убегает из отеческого дома. При открытии занавеса во втором акте Ломоносов в Москве, стоит на Красной площади. Далее я не помню... Пролога он написать не успел, а театр открылся' ('А. С. Грибоедов', стр. 13). Время работы Грибоедова над прологом, указанное С. Н. Бегичевым (осень 1823 г.), не согласуется с датой открытия вновь отстроенного московского Большого театра, которое состоялось значительно позже - 6 января 1825 г. (в этот день был исполнен пролог 'Торжество муз', написанный М. А. Дмитриевым). Остается предположить, что либо Грибоедов, имея в виду предстоящее открытие московского театра, решил написать своя пролог заблаговременно, либо он приступил к нему в Петербурге в конце 1824 г. <СЕРЧАК И ИТЛЯР> Печатается по тексту первой публикации в 'Русском слове' 1859, No 5. В рукописи Грибоедова отрывок никак не озаглавлен, в прежних изданиях он печатался под заглавием: 'Диалог половецких мужей'. За отсутствием данных не представляется возможным установить, к какому именно году относится этот, по-видимому, случайно уцелевший фрагмент стиховой драмы из эпохи войн половцев с русскими. Имеются веские основания полагать, что эта драма была написана Грибоедовым, если не полностью, то частично, не позже августа 1825 г. В неопубликованных воспоминаниях А. Н. Муравьева сообщается, что в августе 1825 г., в Крыму, Грибоедов читал ему фрагменты трагедия, из которой он запомнил 'одну лишь сцену между половцами, позабыв ее название' (см. С. Голубов. А. Н. Муравьев об А. С. Грибоедове - 'Литературная газета' 1939, No 46). Имя полоцкого хана Итларя встречается в русской летописи, рассказывающей о событиях конца XI века. РОДАМИСТ И ЗИНОВИЯ Печатается по тексту первой публикации в 'Русском слове' 1859, No 5 (с сохранением грибоедовской транскрипции в собственных именах: Родамист, Семпад, Бахрат, Ассюд). К какому времени относится этот план трагедии - точно не установлено. Во всяком случае, он был записан не позже июня 1828 г., когда Грибоедов вставил у С. Н. Бегичева свою черновую тетрадь, в которой этот план был обнаружен. В плане Грибоедова намечена, по существу, лишь завязка трагедии (два акта из предполагавшихся, по-видимому, пята). Материал и тема ее были взяты Грибоедовым из истории Грузии и Армении I века нашей эры. Основным источником для него послужили 'Анналы' римского историка Тацита (кн. XII, гл. 44 сл.), где рассказана драматическая история Радамиста. Различные детали в плане 'Родамиста и Зенобии' свидетельствуют о том, что Грибоедов обращался и к иным материалам, в частности к 'Истории Армении' Моисея Хоренского (первый русский перевод - СПБ., 1809). См. также Л. Мсерианц. К вопросу об интересе Грибоедова к изучению Востока - 'Известия II отделения Академии наук' 1908, т. XIII, кн. 4. Эта же тема была разработана в знаменитой в свое время трагедии французского драматурга Кребильона-старшего (1674-1762) 'Радамист и Зенобия' (1711), в 1810 г. изданной в русском стихотворном переводе С. Висковатова и с успехом шедшей на сцене. Грибоедову Кребильонова трагедия, разумеется, была известна, но его план не имеет с нею ничего общего, кроме заглавия и имен некоторых действующих лиц. Полагают, что известный армянский писатель А. Аламдарян, лично знакомый с Грибоедовым, под его влиянием написал в 1833 г. свою элегию 'Радамист и Зенобия' (см. В. Парасмян. А. С. Грибоедов и армяно-русские отношения, Ереван, 1947, стр. 201). К стр. 312. Аспрух... албанского происхождения. - Албания - древнее название нынешнего Азербайджана. Орлоносец - высокий титул при дворе армянских Аршакидов. <1812> Печатается по тексту первой публикации в 'Русском слове' 1859, No 5. К какому времени относятся эти наброски - точно не установлено. Колебания в датировке возможны между 1822 и 1828 гг. Впрочем, есть известные основания для того, чтобы приурочить этот замысел к 1824-1825 гг. (см. М. Нечкина. А. С. Грибоедов и декабристы, М., 1947, стр. 400-401). К стр. 318. Галлерея в доме Познякова. - В 1812 г., когда французы были в Москве, в доме известного театрала П. А. Позднякова, на Никитской, в течение трех недель происходили спектакли французской труппы, посещавшиеся офицерами наполеоновской армии. К стр. 319. Пятнадцать точек, поставленные первым публикатором '1812 года' (Д. А. Смирновым), безусловно заменили какой-то текст, исключенный по цензурным соображениям. ГРУЗИНСКАЯ НОЧЬ Печатается по тексту первой публикации в 'Русском слове' 1859, No 5. Там же приведены следующие варианты: К стр. 325. После стиха: 'А ныне кинутой быть горько сиротой!..' Так от людей надежды боле нет, И вседержителем отвергнуто моленье! Услышьте вы отчаянья привет И мрака порожденье! Далее, несколько отступя от этих стихов, записаны следующие: Я крестным знаменьем от вас оборонялась, Тогда была добра, имела сына я... (Одна Али появляется на уединенном месте) Кого клянешь? На чью главу Беды зовешь? После стиха: 'Останки праведных и злобны...' - два варианта: Но нет их! Непокорны мне!.. Лишь тучи длинными грядами Перебегают над холмами И всё крутятся... Ах, оне! ----- Но нет их! Нет! И что мне в чудесах И в заклинаниях напрасных! Нет друга на земле и в небесах, Ни в боге помощи, ни в аде для несчастных! После стиха: 'И воет ветр... Ах, вот оне!..' - также два варианта: Али. Ты здесь! Но ты, исчадье праха, Где ты украла волоса? Они нам сила и душа, Отдай их нам... Умри от страха. ----- Мы здесь, но гибель и напасть Тому, кто взыщет ада власть. Не цепенеешь ли со страха, Увидя нас, исчадье праха? Т Ах! Вот они! Язык прикован мой! Но не умру с испуги. Вот ваши волоса... Вот суд вам роковой: Кто их имеет, тех вы слуги. По свидетельству Лиц, близко знавших Грибоедова, он работал над трагедией 'Грузинская ночь' во время своего пребывания в Грузии с сентября 1826 по начало мая 1827 г. (ср. в письме к С. Н. Бегичеву от 9 декабря 1826 г.: 'Я на досуге кое-что пишу' - выше, стр. 585). Приехав 14 марта 1828.т. в Петербург, Грибоедов привез с собой трагедию и читал ее приятелям, в апреле 1828 г. Ф. В. Булгарин, будучи в Дерпте, рассказывал Н. М. Языкову, что 'Грибоедов написал трагедию, какой не бывало под солнцем, - Грузинская ночь' ('Письма Н. М. Языкова к родным', СПБ., 1913, стр. 354). Содержание трагедии известно из следующего пересказа Ф. В. Булгарина: 'Во время военных и дипломатических занятий Грибоедов, в часы досуга, уносился душою в мир фантазии. В последнее пребывание свое в Грузии он сочинил план романтической трагедии и несколько сцен, вольными стихами с рифмами. Трагедию назвал он: 'Грузинская ночь', почерпнул предмет оной из народных преданий и основал на характере и нравах грузин. Вот содержание: один грузинский князь за выкуп любимого коня отдал другому князю отрока, раба своего. Это было делом обыкновенным, и потому князь не думал о следствиях. Вдруг является мать отрока, бывшая кормилица князя, няня дочери его, упрекает его в бесчеловечном поступке, припоминает службу свою и требует или возврата сына, или позволения быть рабою одного господина, и угрожает ему мщением ада. Князь сперва гневается, потом обещает выкупить сына кормилицы и, наконец, по княжескому обычаю, - забывает обещание. Но мать помнит, что у нее оторвано от сердца детище, и, как азиятка, умышляет жестокую месть. Она идет в лес, призывает Дели <Али>, злых духов Грузии, и составляет адский союз на пагубу рода своего господина. Появляется русский офицер в доме, таинственное существо по чувствам и образу мыслей. Кормилица заставляет Дели <Али> вселить любовь к офицеру в питомице своей, дочери князя. Она уходит с любовником из родительского дома. Князь жаждет мести, ищет любовников и видит их на вершине горы св. Давида. Он берет ружье, прицеливается в офицера, но Дели <Али> несут пулю в сердце его дочери. Еще не свершилось мщение озлобленной кормилицы! Она требует ружья, чтоб поразить князя, - и убивает своего сына. Бесчеловечный князь наказан небом за презрение чувств родительских и познает цену потери детища. Злобная кормилица наказана за то, что благородное чувство осквернила местью. Они гибнут в отчаянии. Трагедия, основанная, как выше сказано, на народной грузинской сказке, если б была так кончена, как начата, составила бы украшение не только одной русской, но всей европейской литературы. Грибоедов читал нам наизусть отрывки, и самые холодные люди были растроганы жадобами матери, требующей возврата сына у своего господина. Трагедия сия погибла вместе с автором!..' ('Воспоминания о незабвенном А. С. Грибоедове - 'Сын отечества' 1830, ч, 131, No 1, стр. 28-30). Из этого рассказа следует, что Грибоедов сочинил только 'план' трагедии и 'несколько сцен' (первый из дошедших до нас фрагментов трагедии как раз и является сценой, которую Грибоедов читал Булгарину и другим). Однако С. Н. Бегичев, которому Грибоедов также читал наизусть сцены из 'Грузинской ночи' в середине июня 1828 г., говорит о трагедии как о законченном произведении: 'На пути к месту своего назначения Грибоедов пробыл у меня три дня. В разговорах наших, между прочим, спросил я его, не написал ли он еще комедии, и нет ли еще нового плана. 'Я уже говорил тебе при последнем свидании, - отвечал он, - что комедии больше не напишу, веселость моя исчезла, а без веселости нет хорошей комедии. Но есть у меня написанная трагедия', И тут же рассказал он содержание и прочел наизусть читанные им сцены в Петербурге... Но на убеждения мои прочесть всю трагедию он никак не согласился. 'Я теперь еще к ней страстен, - говорил он, - и дал себе слово не читать ее пять лет, а тогда, сделавшись равнодушнее, прочту как чужое сочинение, и если буду доволен, то отдам в печать'' ('А. С. Грибоедов', стр. 14). Злые духи Али фигурируют во многих грузинских народных преданиях (литературную обработку одного из таких преданий встречаем у известного грузинского писателя X.IX века Эгнате Ниношвили, в легенде 'Али'), По разъяснению Н. Берзенова ('О грузинской медицине' - 'Кавказский календарь' на 1857 г.), 'есть молитва, в которой гном, известный у грузин под именем Али (буквально: пламень), обрисован рельефно. По народному поверью, Али - дух женского пола, и он особенно преследует родильниц, часто является он им в образе повивальных бабок, умерщвляет дитя, а родильницу уводит и бросает в реку'. В грузинском фольклоре Али изображается 'женщиною, у которой зубы словно кабаньи клыки, а коса во весь рост, и говорит-то она хотя и языком человеческим, но все наоборот, и вся создана будто наизнанку, и все члены у ней будто выворотные... Уверяют, что она невольно делается рабою того, кто отрежет у ней косу, а так как Али расчесывает свои волосы на пустынном берегу реки, то это можно сделать при известных условиях. В первом из дошедших до нас фрагментов, судя по плану трагедии, пересказанному Ф. В. Булгариным, участвуют Князь и Кормилица. Литера К, очевидно, обозначает у Грибоедова слово 'Князь', а Т - какое-либо грузинское женское имя (например, Тамара или Тинатин).