На Волг
На Волг
Замтки.
Въ столицахъ шумъ, гремятъ витіи,
Кипитъ словесная война,
А тамъ, во глубин Россіи,
Тамъ….
II.
——
——
III.
——
——
——
С. Елпатьевскій.
‘Русское Богатство’, No 7, 1912
На Волге, Елпатьевский Сергей Яковлевич, Год: 1912
Время на прочтение: 23 минут(ы)
Мн часто вспоминаются эти стихи, когда приходится вызжать изъ Петербурга въ провинцію… Что теперь тамъ, въ глубин Россіи,— вковая-ли тишина, или идетъ какая-нибудь борьба? И въ частности, началось-ли въ провинціи какое-нибудь оживленіе по поводу предстоящихъ выборовъ въ 4-ую Государственную Думу, намчается-ли и въ какомъ направленіи намчается предвыборная борьба?
Въ Петербург ныншней весной чувствовалось несомннное оживленіе,— но не предвыборное, а одно изъ тхъ русскихъ оживленій, которыя диктуются сверху, приходятъ со стороны, вообще возникаютъ, такъ сказать, безъ заране обдуманнаго намренія со стороны обывателя. Какъ годъ назадъ нассовскій разгромъ высшихъ учебныхъ заведеній, разгонъ учащихъ и учащихся, такъ теперь страшный ленскій разстрлъ рабочихъ огромнымъ эхомъ отозвался и въ столицахъ, и въ самыхъ дальнихъ русскихъ углахъ и вызвалъ оживленіе, размры и значеніе котораго и по сіе время нельзя учесть. Можетъ быть, это отразится въ будущемъ и на выборахъ. Но, именно, предвыборнаго-то оживленія въ Петербург и не было.
Гремли витіи въ Государственной Дум по поводу различныхъ законопроектовъ, но такъ какъ на каждомъ законопроект значился штемпель,— пользуюсь великолпнымъ выраженіемъ, которымъ пестрятъ теперь всякія правительственныя деклараціи и которое такъ хорошо опредляетъ русскую конституцію,— ‘соотвтствуетъ видамъ правительства’ или ‘не соотвтствуетъ’, а при любезномъ и деликатномъ отношеніи октябристовъ къ правительству ставились на обсужденіе и проводились только ‘соотвтствующіе’ законопроекты, то судьба ихъ всегда была заране предршена. И витіи, всякіе,— и соотвтствующіе видамъ правительства, и полу-соотвтствующіе, и совсмъ не соотвтствующіе,— хотя и гремли, но отлично понимали и сами, что война ихъ промежду себя въ значительной мр только словесная война.
Правда, передъ роспускомъ, очевидно подъ вліяніемъ воспоминанія объ избирател и о своемъ пятилтнемъ убогомъ законодательствованіи, даже октябристы оживились, стали нервничать и говорить столь ‘несоотвтствующія’ рчи, что одно время казалось, что даже октябристы и само ‘Новое Время’ переходятъ въ оппозицію. Конечно, въ конц-концовъ все обошлось благополучно и соотвтственно видамъ правительства, но послдніе дни Государственной Думы были отмчены нкоторымъ оживленіемъ.
И по части выборовъ не очень членораздльно и вразумительно, но все таки начинали поговаривать. А вокругъ прогрессистовъ создавался даже настоящій шумъ, привлекавшій къ себ общественное вниманіе. Устраивались если не създы, то по крайней мр схожденія прогрессистовъ въ Москв и Петербург, намчались взаимоотношенія съ другими смежными группами. Выражаясь умнымъ петербургскимъ языкомъ, вообще намчались ‘директивы’, и выяснялась ‘конъюнктура’.
Я халъ по Волг по своимъ дламъ. Путешествіе въ вагон и на великолпныхъ пароходахъ, съ недолгими остановками на мстахъ, не слишкомъ глубокое погруженіе въ глубины Россіи, но все-таки я собирался хоть немножко приглядться къ тому, что происходитъ на мстахъ, и прежде всего освдомиться, какова въ провинціи конъюнктура, и какія существуютъ директивы на счетъ выборовъ въ 4-ю Государственную Думу. Директивъ въ провинціи, куда я попалъ, не оказалось. Еще въ вагон встртилъ знакомаго.
— Кого выбирать будете въ Думу?
— Какъ вамъ сказать? Тамъ видно будетъ…
— Ну, а все-таки?
И все-таки ничего не оказывалось директивнаго.
— Что же, октябристы пройдутъ?— Пожимаетъ плечами.
— М-м…. Ну, октябристы — сомнительно… Ужъ очень надоли, всмъ наскучили.
— Неужели союзники?— Смется и говоритъ:
— Были,— да сплыли…
— Радикальные люди?— Нтъ, не радикальные.— С.-Д., С.-Р.?— А кто ихъ разберетъ? Смшались они теперь, въ подполье ушли.
И вс такъ отвчаютъ,— и интеллигентные, и купцы, и просто обыватели. И не только случайные встрчные, но и хорошо знакомые люди. Нельзя сказать, что они равнодушны къ выборамъ,— въ Дум, конечно, очень разочаровались,— но разговоришься,— вс знаютъ, что тамъ происходило, и какая партія какъ вела себя. И не то, что они не освдомлены, а, повидимому, скучно имъ сейчасъ говорить объ этомъ, потому и отмахиваются. Лзетъ петербургскій человкъ, спрашиваетъ ихъ мнніе, требуетъ отвта, а они и сами себ не отвтили и не установили мннія. Тамъ видно будетъ… Эвона, сколько еще до выборовъ времени осталось,— чего загодя зря болтать… И у всхъ раздумье на лицахъ. Раздумье и скука.
Путаница, повидимому, въ провинціи идетъ большая, надо думать, и на выборахъ, при той обстановк, какая выясняется теперь, путаница будетъ значительная, въ нкоторомъ род смшеніе языковъ.
Неблагополучно съ октябристами. Я помню, прошлый разъ прозжалъ по этимъ самымъ мстамъ тотчасъ-же посл опубликованія манифеста 3 іюня, когда начинался медовый мсяцъ октябризма. И помню, что тогда средняго обывателя, не слишкомъ точно разбиравшагося въ программахъ и партіяхъ, соблазняла вырисовывшаяся ему необыкновенно удачная конъюнктура: содружество и сотрудничество правительственной власти съ людьми все таки 17 октября, — сотрудничество, общавшее не очень прыткое, но зато врное осуществленіе объявленныхъ манифестомъ 17 октября реформъ и, прежде всего, установленіе въ государств порядка, котораго больше всего жаждутъ средніе люди. Я знаю даже случаи, гд очень радикальные люди втихомолку промежду себя говорили, что, можетъ быть, именно октябристамъ и предположено осуществить 17 октября, что, молъ, это въ русскихъ условіяхъ естественно и понятно.
Все прахомъ пошло… И средній обыватель усумнился и даже разочаровался въ октябризм. И, можетъ быть, разочаровался не столько потому, что у октябристовъ не осталось синь-пороха отъ 17 октября, и даже не потому, что они ничего не сдлали въ Дум, что унизили и осрамили самую идею народнаго представительства, что въ существ своимъ постояннымъ благословеніемъ правительственной политики только уширили и усилили безпорядокъ и произволъ, существующій въ государств,— но и прежде всего потому, что октябристы оказались не вполн соотвтствующими видамъ правительства, что еще Столыпинъ отпихнулъ ихъ отъ себя и сталъ искать сотрудниковъ и содружниковъ на другихъ скамьяхъ Г. Думы. А стало быть, нечего отъ нихъ и ждать, и коренная надежда обывателя на счетъ совмстнаго съ правительствомъ проведенія ими реформъ и установленія порядка провалилась. Постыдное для народныхъ представителей услужающее поведеніе ихъ въ Дум тоже расцнено даже и среднимъ обывателемъ.
Разговоришься въ вагон, на пароход по душамъ съ незнакомымъ человкомъ и, по выясненіи его облика, спрашиваешь:
— Вы — октябристъ?
— Какъ вамъ сказать…
А съ другой стороны такія исторіи приходится слышать:
— Кого будете выбирать?
Кадетъ, вліятельный въ своемъ мст, говоритъ, что они остановились на Иван Степанович. Я изумляюсь, такъ какъ знакомый мн Иванъ Степановичъ, такъ сказать, зарегистрированный с.-р. т. е. протерпвшій все то, что полагается по русскому закону или беззаконію претерпть с.-р—у.
— Да, вдь, онъ — с.-р.?
— Такъ что же! Намъ онъ подходящій… Человкъ серьезный, дльный, работникъ отличный… И человкъ стойкій, не сдастъ.
А съ другой стороны, лично мн знакомые люди очень опредленнаго облика, собираясь баллотироваться, объявляютъ себя безпартійными… Да и какъ же иначе? Попробуйте,— вы, чиновникъ, вы, длецъ, служащій, учитель, священникъ — объявить себя не только с.-д. или с.-p., а даже кадетомъ! Долго-ли еще четвертая Дума просуществуетъ, да если она и мирно окончится, какъ третья,— на человк томъ крышка. Потому что съ тхъ поръ, какъ нтъ значительныхъ зсдекскихъ и зсэрскихъ выступленій, нтъ для правыхъ и провинціальныхъ властей боле ненавистной партіи, какъ кадеты.
Посл объявки себя не только о-р. и с.-д., но и кадетомъ, человкъ закрываетъ себ вс пути жизни, на которыхъ онъ можетъ встртиться съ начальствомъ. И не только для себя, но и для семьи, для сродственниковъ… Да могутъ и къ выборамъ не допустить,— воспослдуетъ какое-нибудь домашнее разъясненіе,— поэтому люди и остерегаются прилплять къ себ ярлыкъ.
Только про націоналистовъ ничего не слыхать, и когда спрашиваешь объ нихъ средняго человка, онъ длаетъ большіе глаза. Положимъ, это на Волг… Тамъ крпкій патріотизмъ, старый исконный патріотизмъ: волгарь и не думаетъ, чтобы ему надобилось укрплять себя въ званіи русскаго человка, и никакого инородческаго засилья надъ собой не чувствуетъ. Вотъ жаловались раньше волгари на Нобелевское засилье, но, какъ я слыхалъ, начинаютъ справляться своими средствіями, да и притомъ съ такимъ засильемъ ничмъ инымъ и справиться нельзя. Засилья-то, пожалуй, на Волг не меньше, чмъ по другимъ мстамъ, но оно ничего не иметъ общаго съ тми звонами, что звенятъ въ націоналистической печати. Конечно, оборона государства, утвержденіе русскаго могущества на моряхъ и на суш, все это близко и дорого волжскому патріотическому сердцу, но посл Мукдена и Цусимы, посл всего того, что говорилось объ этомъ въ Г. Дум и въ газетахъ,— не внутренними врагами, а самыми патентованными октябристами и даже на страницахъ самого націоналистическаго ‘Новаго Времени’,— у средняго обывателя пропала всякая вра, всякая надежда на дйствительное упорядоченіе обороны государства. Посл ревизіи и обнаруженныхъ всяческихъ хищеній,— и въ интендантскомъ, и въ желзнодорожномъ, и въ полицейскомъ вдомствахъ, до охранки включительно,— посл статей въ томъ-же ‘Новомъ Времени’ о военномъ вдомств, обыватель, быть можетъ, и не вполн справедливо, думаетъ, что 500 мил. пойдутъ на потокъ и разграбленіе, и толку отъ нихъ для государства никакого не будетъ.
А главное,— худъ-ли, хорошъ-ли націонализмъ, а только Волг отъ этого націонализма ждать нечего. Въ род какъ пустой орхъ: разгрызешь, а внутри ничего нтъ,— только духъ дурной во рту останется. Ну, хорошо, разгромятъ Финляндію, выржутъ кусокъ живого мяса изъ Польши, не позволятъ хохлацкимъ мальчишкамъ и двчонкамъ на своемъ язык науки проходить, книжки читать, псни свои спвать, вышлютъ всхъ евреевъ на необитаемые острова,— ну, а имъ что отъ всего этого, волжскимъ людямъ, да и вообще коренному русскому населенію, какой прибытокъ? Ну, разсуютъ упраздневныхъ теперь земскихъ начальниковъ, и вообще упраздненныхъ дворянъ по Финляндіямъ, по Холмщинамъ и по другимъ завоеваннымъ странамъ, а ему-то, коренному русскому обывателю, что отъ этого?
Не только никакого прибытка, а прямой убытокъ. Вонъ серьезные и основательные люди въ Г. Дум утверждали, что все это поведетъ къ войн, что 500 мил. только начало, что разъ зацпился, не отцпишься, что за ассигнованными деньгами послдуютъ еще 500 мил., и еще 500, и вычисляютъ, что до 3 милліардовъ дойдетъ… А между тмъ вотъ хоть эти же 500 мил. и Волг, да и всей Россіи очень бы пригодились. Нуждъ у Волги множество, нужно самое себя уладить, въ приличный видъ привесть, чтобы можно было бгать пароходамъ и баржамъ, а не сидть на перекатахъ. Нужно стянуть къ Волг все, что можно стянуть къ ней, и желзно-дорожными линіями и каналами, о которыхъ давно рчь идетъ, нужны Волг высшія учебныя заведенія,— Нижній кричитъ, Самара кричитъ, да, можно сказать, и вся Россія кричитъ.
А вотъ, въ Саратов прямо срамота идетъ съ университетскими постройками. Стройка въ полномъ разгар, подрядчики заподряжены, у подрядчиковъ рабочіе набраны, а денегъ не высылаютъ: и докладныя пишутъ, и телеграммы шлютъ,— все не высылаютъ. Я видлъ эти грандіозныя постройки,— ни одного молотка не стучитъ. Въ Саратов говорили мн, что давно ужъ такъ ведется, что изъ-за самаго этого и прежній ректоръ ушелъ. На все есть деньги,— только вотъ на достройку Саратовскаго университета нтъ денегъ.
И кому-нибудь придется вносить эти 3 милліарда… А потомъ, какъ нтъ и не будетъ денегъ на внутреннія нужды, такъ не будетъ у нихъ, націоналистовъ, даже времени на устройство внутреннихъ длъ… Ужъ если октябристы не удосужились обсудить коренные вопросы: объ исключительныхъ законахъ и неприкосновенности личности, и вопросы, связанные съ установленіемъ вротерпимости,— не удосужились, потому что все занимались вмст съ націоналистами разстройствомъ Финляндіи и Польши, ограниченьемъ еврейскихъ правъ,— то націоналистамъ и подавно не будетъ времени да и охоты на внутреннее благоустройство. Народовъ въ Россія много,— за татаръ примутся, за грузинъ и армянъ, за всхъ инаковруюшихъ, инакодумающихъ и будутъ втравлять Россію въ какую-нибудь международную кашу, которую не имъ, націоналистамъ, а той же коренной Россіи расхлебывать придется.
А по части внутреннихъ длъ преподнесутъ обывателю то же безчинство, ту же интендантскую манеру расходованія казенныхъ денегъ и того-же Кассо.
За то ‘конъюнктуръ’ въ провинціи оказалось великое множество. Я не буду говорить о положеніи интеллигенціи, оно всмъ извстно, и если отличается отъ столичныхъ конъюнктуръ, то только увеличенной трудностью своей позиціи, въ соотвтствіи съ степенью экзотичности мстныхъ правителей. Она, конечно, если не очень лвая, то во всякомъ случа оппозиціонная. И о рабочей конъюнктур тоже много разговаривать не приходится: всегда она была не вполн благонадежной, и повидимому, если судить по давно небывалому подъему забастовочнаго движенія, ленскія событія и тизенгаузеновское законодательство сдлали ее еще мене благонадежной. Меня интересовали коренные люди, тутошніе, средній обыватель. И прежде всего купецъ.
Жить имъ можно,— Бога гнвить нечего, и не такъ чтобы очень плохо… А потомъ идутъ чудотворные разсказы про губернаторовъ, съ кмъ онъ теперь компанію ведетъ, у кого бываетъ и кого къ себ принимаетъ,— про архіерея, про мстныя безчинства… А лотомъ, если онъ семейный человкъ, непремнно перейдетъ къ дтской конъюнктур… И она въ провинціи всхъ захватила, всхъ тутошнихъ людей.
Дтей въ провинціи не какъ въ Петербург,— видимо-невидимо. Тамъ еще не воздерживаются и позволяютъ себ всякія роскоши. Пять-шесть человкъ дтей, это ужъ такъ, походя, а Богъ благословитъ, и двнадцать, и боле. Помню въ мое время у батюшки, профессора латинскаго языка въ семинаріи. 25-ыя крестины праздновались. И теперь новая манера установилась въ провинція: пускать дтей по наукамъ, притомъ самымъ высокимъ наукамъ. Не только купецъ, но и мелкій служащій, и маленькій чиновник, и околодочный,— вс стремятся дать дтямъ высшее образованіе. И мой знакомый желзно-дорожный унтеръ-офицеръ выматывалъ изъ себя кишки и, утилизируя всяческія доброхотныя даянія, протаскивалъ своего мальчишку черезъ гимназію. И, можетъ быть, въ этомъ глубочайшая перемна, совершающаяся въ провинціи и вообще въ Россіи.
Я помню еще драмы, когда-то развертывавшіяся на этой почв въ семьяхъ именно коренного обывателя, купеческихъ, мщанскихъ, духовныхъ, чиновничьихъ семьяхъ. Когда, 40 лтъ назадъ, я поступилъ въ университетъ, первый фактъ, поразившій меня, былъ — фиктивные браки, устраивавшіеся благородными молодыми людьми затмъ, чтобы освободить хорошую двицу отъ семейнаго гнета и привести ее къ высшему образованію. Купеческіе сыновья въ то время изрдка оканчивали гимназію, а чаще не оканчивали и тотчасъ же приставлялись къ отцовскому длу, къ лавк, къ фабрик, а двчонкамъ была одна линія — замужъ выходить. Если какая-нибудь двица порывалась поступить тогда на Герьевскіе или медицинскіе курсы, то съ ней круто поступали, въ город цлый скандалъ былъ.
Теперь ничего этого и въ помин нтъ, никакихъ драмъ — разв ужъ въ очень глухихъ углахъ, въ очень темныхъ семьяхъ. ‘Ты чего, Настенька, желаешь?’ — ‘А я желаю на курсы’.— ‘Ты бы годокъ съ нами пожила: вонъ какъ за экзамены похудла’.— ‘Что вы, папенька, маменька, что я здсь длать буду? Вотъ и Лиза, и Оля, и Леля — вс дутъ’.
Спрашиваю знакомую Настеньку, при мн сдававшую послдній выпускной экзаменъ и тоже уже нацлившуюся на курсы: ‘куда твои подруги идутъ посл гимназіи?’ Оказалось, больше половины на курсы, а большинство остальныхъ — въ учительницы земскія и городскія. И нтъ ни проклятій, ни драмъ, и не нужно устраивать никакихъ фиктивныхъ браковъ. Купцы и теперь стремятся приспособить сыновей къ своему длу, если оно большое и стоющее, но сами теперь благословляютъ ихъ пройти высшія учебныя заведенія,— техническія по преимуществу.
Въ этомъ смысл волжская провинція стала неузнаваема даже за эти 15 лтъ, какъ я покинулъ ее. У бывшихъ моихъ паціентокъ — гимназистокъ и курсистокъ — успли объявиться свои уже учащіяся дти, и складъ провинціальной не только интеллигентной, а просто культурной семьи радикально измнился. Я опять таки помню время, когда въ дворянскихъ семьяхъ дти въ усадьбахъ помщались на антресоляхъ, въ самыхъ скверныхъ, низенькихъ, душныхъ и темныхъ комнатахъ, хорошія комнаты оставлялись для родителей и гостей, а купеческія ребятишки — въ заднихъ комнатахъ, во дворъ, тоже въ худшихъ и, если дворянскія дти получали воспитаніе въ значительной мр въ людской, то купеческіе — въ ‘прикащичьей’. И пороли тогда и въ учебныхъ заведеніяхъ, и въ семь, въ дворянской, и въ купеческой, и въ духовной, пороли, за что ни цопало, пороли, такъ сказать, принципіально, потому что реально звучала тогда вышедшая теперь изъ употребленія пословица: ‘за битаго двухъ небитыхъ даютъ’. Помню особенно живо, какъ встрчались тогда въ семьяхъ первые бунтовщики-сыновья и дочери, политическіе люди, какъ случалось, выгоняли ихъ изъ дому.
Даже не врится тому, что это такъ недавно было, и что такъ радикально, ‘совсмъ наоборотъ’ измнилась жизнь. И путь, пройденный за это 40-лтіе Россіей, воистину громадный путь. Теперь дти занимаютъ первое мсто въ семь. Для дтей отыскивается улица, нанимается квартира, устанавливается режимъ дома, — чтобы недалеко было отъ гимназіи, чтобы вовремя дтямъ сть дать, чтобы дтямъ привольно было жить, и ничто не мшало бы заниматься. И въ этомъ отношеніи, по моимъ наблюденіямъ, самыя неистовыя матери — именно кончившія гимназію и прошедшія курсы. Такъ теперь часто и говорятъ: въ дтей живемъ…
И не то одно важно, что большее количество дтей, двочекъ и мальчиковъ, поступаетъ въ высшія учебныя заведенія, а и то, что это перестало быть идейнымъ движеніемъ, какимъ оно было 50, 40, даже 30 лтъ назадъ, что это сдлалось будничнымъ явленіемъ, нормой жизни, никого теперь не удивляетъ, что двушка по окончаніи гимназіи идетъ на курсы, а только спрашиваютъ, на какіе, — столичные или провинціальные, медицинскіе или бестужевскіе, на словесные или естественно научныя отдленія, на психо-неврологическіе или сельско-хозяйственные или юридическіе, или архитектурные, или инженерные. И уже одно это открытіе, наперекоръ стихіямъ, высшихъ женскихъ курсовъ и въ столицахъ, и въ провинціи по всмъ отраслямъ знанія, и ежегодно вливающіяся огромныя волны женской молодежи, говорятъ о великомъ пройденномъ Россіей пути, и необыкновенно яркомъ явленіи русской жизни.
На моихъ глазахъ рзко измняется составъ провинціальной интеллигенціи. Не 40, а какихъ-нибудь 20-15 лтъ назадъ, такъ называемые люди либеральныхъ профессій рекрутировались въ провинціальныхъ городахъ почти исключительно изъ дворянъ, поповичей и разночинцевъ. И въ значительной мр изъ пришлыхъ людей, не имвшихъ мстныхъ корней,— въ особенности купеческихъ корней. Теперь въ этомъ огромная перемна. Когда разспрашиваешь о докторахъ, объ адвокатахъ, даже о газетныхъ людяхъ, слышишь давно знакомыя фамиліи купцовъ или служащихъ, и въ настоящее время чужестранному человку гораздо трудне, чмъ прежде, проталкиваться въ среду провинціальныхъ врачей и адвокатовъ, такъ какъ мстные люди, имющіе большія кровныя связи съ городскими слоями, гд имъ приходится работать, обладаютъ несомнннымъ преимуществомъ, — именно въ начальныхъ шагахъ своей дятельности.
Есть основаніе думать, что и у насъ городская жизнь сложится на заграничный манеръ, и возможно, что въ будущемъ и въ нашихъ городахъ, какъ во Франціи, буржуазія выдлитъ изъ себя плотный и замкнутый контингентъ своей интеллигенціи, которая займетъ господствующую позицію въ городахъ. Тогда, конечно, сложится и опредленная психологія круга, среды, и соотвтствующія платформы, и директивы, и тактика… Но улита детъ,— когда еще додетъ до заграничныхъ манеръ жизни, дло мудреное, а пока что, въ русскомъ город не такъ просто и понятно, какъ во французскомъ. Поднимающая голову новая интеллигенція находится, такъ сказать, въ положеніи неустойчиваго разновсія и нердко уклоняется въ своихъ платформахъ и директивахъ въ сторону не только к.-д., но и с.-д., и с.-р. А молодежь, сидящая на университетскихъ и курсистскихъ скамьяхъ, еще мене устойчива въ своей психологіи, и исключенія изъ учебныхъ заведеній и ссылки въ столь и не столь отдаленныя мста дтей купеческаго слоя и вообще слоя умренныхъ въ политическомъ отношеніи обывателей сдлались, если не нормой, то почти столь же будничнымъ явленіемъ, какъ стремленіе ихъ дтей въ высшія учебныя заведенія,— и притомъ явленіемъ, къ которому родители уже привыкли, которое не вызываетъ старыхъ драмъ въ семь…
Поэтому купецъ даже стараго уклада, благодушно говорящій о своихъ длахъ, зло и остроумно, какъ умютъ волжскіе купцы, разсказывающій о похожденіяхъ губернаторовъ и прочихъ властей, когда переходитъ къ дтской конъюнктур, сердится и даже злобствуетъ. И злоумышляетъ противъ правительства. Должно быть, и тотъ исправникъ, у котораго три сына-студента ‘подвергались несчастью’, и околодочный, у котораго сынъ сосланъ въ Нарымскій край, и даже жандармскій унтеръ-офицеръ тоже не одобряютъ правительства, и въ этой спеціальной области злоумышляютъ… Повторяю, именно изъ-за той позиціи, которую сейчасъ занимаютъ дти въ русской, хоть сколько-нибудь культурной семь, все, что касается дтей, представляетъ особенно острый и больной вопросъ для средняго обывателя, и терпливый по привычк къ утсненіямъ, которыя чинятся лично ему, онъ становится нервенъ и мене терпливъ къ утсненіямъ, которыя чинятся его дтямъ. Вотъ почему, при наступившемъ успокоеніи и при видимой тишин провинціи, тамъ произошелъ такой значительный шумъ, думаю, не меньшій, если не большій, чмъ въ столицахъ, по поводу фактическаго уничтоженія родительскихъ комитетовъ, и почему вспыхнула борьба за нихъ. И не мене знаменателенъ тотъ фактъ, что милліонщики — московскіе купцы — въ первый разъ выступили съ открытымъ протестомъ противъ правительства въ своемъ извстномъ письм, съ поименными подписями, и выступили не противъ безчинства и непорядка русской жизни вообще, а именно противъ политики министерства народнаго просвщенія.
Конечно, много значитъ, что въ центр этой дтской конъюнктуры сидитъ Кассо, отысканный дальновиднымъ политикомъ Столыпинымъ и выпущенный въ море русской жизни спеціально затмъ, чтобы карась-обыватель не дремалъ, чтобы бить обывателя, и именно средняго человка, по самому больному мсту, чтобы не позволять этому среднему человку успокаиваться на лон правительства, а неустанно толкать его въ оппозицію, къ злоумышленію…
Весьма опредленная конъюнктура выяснилась предъ ‘служащими’… Та же дтская конъюнктура, только еще боле острая и тяжелая, такъ какъ имъ трудне воспитывать своихъ дтей и не такъ легко, какъ боле состоятельнымъ людямъ, посылать исключенныхъ сыновей за-границу для окончанія образованія. И спеціально ихъ личная профессіональная конъюнктура, создавшаяся благодаря законодательному подарку, преподнесенному имъ Государственнымъ Совтомъ. И у меня есть основаніе думать, да и настоящій большой шумъ, отмченный газетами, вызванный въ сред служащихъ этимъ законодательствомъ, достаточно говоритъ, что настроеніе служащихъ въ должной мр опредленное, которое можетъ оказаться ощутительнымъ на предстоящихъ выборахъ именно на Волг, гд служащихъ такъ много, и гд они занимаютъ совершенно особую позицію, заполняя огромное пространство между низами городовъ и деревень и верхами городскихъ классовъ.
Есть старообрядческая конъюнктура, тоже имющая на Волг огромное значеніе и въ торговыхъ, городскихъ, и въ деревенскихъ слояхъ. Нельзя при этомъ не сказать, что изъ многихъ глупостей, совершенно лишнихъ, ненужныхъ и несомннно вредныхъ для правительства, учиненныхъ покойнымъ Столыпинымъ и октябристами, одна изъ наиболе явныхъ — неопредленная и неискренняя тактика по отношенію къ старообрядцамъ, этимъ весьма русскимъ людямъ, гораздо боле русскимъ, чмъ именующіе себя истинно русскими людьми, кореннымъ русскимъ людямъ, благодаря мученичеству и гоненіямъ выковавшимъ въ себ особенно крпкій характеръ и прочную организованность, которыхъ такъ легко было привлечь на сторону существующаго правительства, и которые между тмъ поминаютъ сейчасъ не Столыпина и чтутъ не Гучкова, а чтутъ и поминаютъ Караулова, давняго врага Гучковыхъ и Столыпиныхъ. И они чутко прислушиваются сейчасъ къ той всемрной агитаціи правыхъ людей среди духовенства, которая охватила сейчасъ Россію, такъ какъ они лучше, нежели кто-нибудь, знаютъ, что принесутъ въ Государственную Думу и чмъ подарятъ ихъ, старообрядцевъ, эти профильтрованные епископами, архіепископами и отцами-благочинными православные батюшки, если они наберутся въ достаточномъ количеств.
Есть и инородческая конъюнктура, понимая, согласно тактик правительства и правыхъ, подъ инородцами и малороссовъ, и блоруссовъ. Много объ ней говорить не приходится. Газеты полны были извстіями, какъ вся культурная жизнь инородческаго населенія въ области-ли школъ, въ области-ли вры, снова берется подъ подозрніе и административную опеку. Мстные люди разсказывали мн, какъ дальновидные политики вдругъ открыли въ Россіи панисламизмъ, по каковому случаю и производили должные аресты и обыски въ Казани, въ Крыму, приводили и фамиліи привлеченныхъ людей и разсказывали, сколь неосновательно, совершенно зря, обысканы они были и арестованы.
Повторяю, конъюнктуръ въ провинціи очень много, и особенность этихъ мстныхъ конъюнктуръ въ томъ, что по теперешнимъ временамъ вс он окрашены политикой и неразрывно связаны съ общей политической конъюнктурой. Въ свою очередь и мстныя конъюнктуры воздйствуютъ на общую, и даже случается, что провинція посылаетъ директивы Петербургу, которыя Петербургъ принимаетъ не только къ свднію, но и къ немедленному исполненію.
Какъ он скажутся, въ какомъ смысл повліяютъ на выборы — дло мудреное. Столь же мудреное, какъ и поставленный мной въ начал вопросъ о томъ, что длается въ провинціи. Пожалуй, тишина, только какая-то странная, не прежняя — ‘моя хата съ краю, ничего не знаю’,— а подозрительная, настороженная… Повидимому, злоумышляютъ люди. По своему длу, на свой манеръ, притаившись, но злоумышляютъ.
Странное впечатлніе получается теперь отъ Россіи. Кажется,— если не считать высшихъ слоевъ дворянства и бюрократіи и крупныхъ финансовыхъ дльцовъ,— что вся Россія оппозиціонная, не то что лвая, а именно оппозиціонная. Я покупалъ почти вс издающіяся на Волг газеты. Он значительно боле пониженнаго тона сравнительно съ недавнимъ прошлымъ. Есть просто уличныя газеты безъ всякой опредленной окраски, изрдка разыщешь въ город правую мстную газету, но замчательно, что совсмъ нтъ октябристскихъ, а наоборотъ, октябризмъ тоже въ род того турки прежнихъ балагановъ, на которомъ кулаки пробовали. И даже эти уличные листки и въ фельетонахъ, и въ передовыхъ статьяхъ полны обличеніями октябристовъ и ихъ дятельности въ Дум. Читаютъ лвыя газеты, оппозиціонныя, прислушиваются къ рчамъ въ Г. Дум лвыхъ ораторовъ, въ широко открытыя двери легализированныхъ партій не идутъ, а пробираются въ узенькія двери партій, не соотвтствующихъ видамъ правительства, а если и опасаются входить, то все-же остаются при прежнихъ, нелегализированныхъ мнніяхъ. И поневол думается, что одно изъ двухъ: или теперешняя Россія не соотвтствуетъ видамъ правительства, или правительство не соотвтствуетъ видамъ теперешней Россіи.
И, повидимому, вс недовольны,— и инородцы, и коренные русскіе, православные и иноврцы. Даже батюшки, такъ теперь заполняющіе поле зрнія русской жизни и по видимости развертывающіе широкую черносотенную агитацію, въ дйствительности недовольны вызовомъ ихъ на улицу, той воинствующей ролью, которую навязываютъ имъ, учиняемымъ насиліемъ надъ ихъ совстью. Я говорю о совстливыхъ священникахъ, врующихъ старой русской врой, смиренной и далекой отъ уличныхъ битвъ, думающихъ лишь о томъ, чтобы съ чистымъ сердцемъ служить службу Богу своему, чтобы замаливать свои и чужіе грхи…
Какъ скажется это общее недовольство и та петля, что затянулась надъ всми русскими конъюнктурами, предсказать трудно, но возможно, что въ ближайшіе выборы даже и средній обыватель постарается напакостить правительству. Трудно говорить, на какой платформ будутъ происходить выборы, можно думать, что будетъ великое смшеніе и великая путаница ярлыковъ, что во многихъ случаяхъ платформой будетъ Иванъ Степановичъ или Степанъ Ивановичъ, т. е. сходиться будутъ на лиц, которое будутъ считать наиболе стойкимъ и цннымъ для Думы, хотя-бы и не вполн сходящимся въ міровоззрніи съ отдльными группами избирателей. Вообще нужно думать, что многія раздлительныя линіи сотрутся, и чрезъ толщу населенія пройдутъ новыя соединительныя линіи на почв только самыхъ общихъ требованій, самыхъ общихъ русскихъ нуждъ.
И два обстоятельства выясняются съ большой степенью вроятности: первое, что наиболе пострадаютъ на выборахъ октябристы и не будутъ уже въ Четвертой Дум играть роли центра, руководящей партіи, по крайней мр, подъ старымъ ярлыкомъ, а второе, что Четвертая. Дума будетъ заостренне, такъ какъ не будетъ октябристскаго болота, въ которомъ тонули острые вопросы, выдвигавшіеся правыми, а въ особенности оппозиціей, что будутъ стоять другъ противъ друга дв стны, и вопросы будутъ вставать въ ихъ рзкости и острот.
Конечно, нельзя предсказывать оппозиціонную Думу. Если умненько провести выборы, во время и въ должной мр разъяснять,— въ род недавняго ‘разъясненія’ 7000 евреевъ въ одномъ Кіев, и 10000 въ Петербург, если какъ слдуетъ нажимать и выжимать, тащить кого слдуетъ и не допущать кого не слдуетъ, то, можетъ быть, и получится должная Дума, не выражающая настроенія Россіи, но зато соотвтствующая видамъ, правительства…
Среди притаившихся молчаливыхъ людей, потихоньку, промежду себя злоумышляющихъ и, повидимому, все еще обдумывающихъ отвты на вопросы, которые ставитъ имъ жизнь, я встртилъ, наконецъ, дйственныхъ людей, открыто выступающихъ на улицахъ, кричащихъ и поющихъ, производящихъ шумъ, я видлъ даже демонстрацію, настоящую демонстрацію.
Былъ царскій день. Чудесный вечеръ, какіе бываютъ въ центральной провинціи въ конц мая,— тишина, соловьи въ садахъ, яблони цвтущія,— истинное благораствореніе воздуховъ. Иду я въ гости къ пріятелю,— на углу толпа. Сначала показалось мн — свадьба, ближе сталъ подходить,— что-то въ род обыска. Ворота маленькаго домика настежь открыты, по забору у воротъ вытянулось шесть бравыхъ городовыхъ, а рядомъ за угломъ четыре конныхъ городовыхъ и начальство. Оказалось — не свадьба и не обыскъ, а демонстрація союза русскаго народа. Изъ всхъ воротъ смотрятъ дворники, кухарки, горничныя, кое-гд изъ оконъ выглядываютъ жители, но никто къ воротамъ не подходитъ.
Стоитъ передъ воротами простоволосая баба съ груднымъ ребенкомъ на рукахъ и жалостно смотритъ на шесть знаменъ, виднющихся въ воротахъ. за знаменами толпа, не превышающая численностью конныхъ и пшихъ полицейскихъ, долго стоитъ въ воротахъ и на маленькомъ дворик, словно чего-то или кого-то ждетъ. А потомъ люди вышли, завернули за уголъ и пошли по улиц, ведущей къ губернаторскому дому,— шли съ знаменами, съ красно-желтымъ факеломъ,— съ пніемъ ‘Спаси Господи люди твоя’. Впереди начальство, по бокамъ пшіе, а сзади конные городовые. Немножко похоже было, какъ арестантовъ водятъ на работы изъ губернскаго острога. ‘Толпа’ нсколько увеличилась, человкъ 15 мальчишекъ шло впереди знаменъ и, можетъ быть, столько же взрослыхъ за знаменами. Было тихо и безлюдно на улицахъ, никто не выходилъ и не подходилъ къ процессіи, и даже окна не открывались по улиц. А черезъ часъ уже возвращались по той же улиц къ маленькому домику, съ тмъ же красно-желтымъ факеломъ, съ знаменами, съ тмъ же пніемъ. И въ томъ же, приблизительно, состав, только городовыхъ меньше было,— должно быть отвели, куда слдуетъ, и разошлись по другимъ дламъ своей службы… И, вроятно, куда слдуетъ отправлена достаточно пышная телеграмма…
Какъ ни стараешься быть справедливымъ и объективнымъ, неизбжно привходитъ стремленіе видть вещи въ желательномъ для тебя свт, и когда я читалъ газеіныя сообщенія о ничтожеств и эфемерности въ провинціи союза русскаго народа и вообще монархическихъ организацій, приходилось постоянно проврять себя, не окрашиваешь-ли ты жизнь въ желательный для тебя оттнокъ. Мн пришлось въ первый разъ видть вплотную демонстрацію союзниковъ. День былъ не рабочій, городъ былъ губернскій, большей, оживленный волжскій городъ, насчитывающій боле 100 тыс., съ торгово-промышленнымъ населеніемъ, губернаторъ былъ въ город серьезный, даже всемрный, а въ нкоторыхъ проявленіяхъ своей власти даже, можно сказать, безпримрный,— и никакія газетныя сообщенія и разсказы обывателей не могли мн дать того впечатлнія жалостности и пустопорожности, которое дала мн эта демонстрація. Дло не въ количеств шествовавшей толпы, а въ глубокомъ равнодушіи обывателей. И улица была знакомая, и жителей я зналъ,— все обыкновенный средній городской обыватель, не ярко окрашенный. Спрашивалъ: ‘Всегда у васъ такъ’? Отвчаютъ: ‘Лтъ пять назадъ шумли. Теперь все такъ’.
Это была не свадьба и не демонстрація, а панихида, и слышалось ‘Со святыми упокой’ въ томъ, какъ пли, словно люди хоронили когда-то, должно быть не очень близкаго, дальняго сродственника, и все тянутъ нудно и жалостно похоронный мотивъ. И нужно было изумляться одному: какъ люди, сочиняющіе эти демонстраціи, не понимаютъ, сколь опасно и убыточно устраивать такія жалостныя процессіи, сколь неудобно пть ‘Исаіе ликуй’ на мотивъ ‘Со святыми упокой’.
Пять лтъ не былъ я на Волг и какъ то не сразу узналъ ее. Я халъ въ то же время, какъ тогда, въ конц мая, въ самое лучшее время для средней Волги. Такъ-же пли соловьи, вс блыя въ цвту стояли яблони на волжскихъ берегахъ, были все такіе же чудесные дни, волжскіе святые вечера, ночи звздныя, ароматныя,— и чего-то не было въ Волг давнишняго, знакомаго, неразрывно связаннаго съ Волгой, безъ чего и Волга — не Волга.
Подошелъ капитанъ, говоритъ:
— Мертвая въ ныншнемъ году Волга… Совсмъ грузовъ нтъ… Вотъ у насъ всего 5 тыс. пудовъ груза. Совсмъ налегк демъ.
И я понялъ, почему я не узналъ Волгу. Она — не мертвая, она такая же живая, такая же зеленая, свтлая, радостная, но она въ ныншнемъ году пустая Волга. И такой пустой Волги я, за многолтнее знакомство съ ней, никогда не видалъ. Именно въ это время гомонъ стоитъ на Волг. Ревутъ пароходы, перекликаются въ рупоръ капитаны, вереницами бгутъ буксиры, ползутъ длинными связями огромныя перегруженныя баржи, толпы народа ждутъ на пристаняхъ, переполнены пристани грузами… Пусто теперь на Волг. Подойдетъ пароходъ къ пристани, вынесутъ съ парохода 10—15 тюковъ, внесутъ и того меньше, а на нкоторыхъ пристаняхъ ровно ничего не вносятъ и не выносятъ. ‘Чего, спрашиваю матроса, стоите?’ — ‘Росписаніе соблюдаемъ’ — отвчаетъ матросъ. Для того только и пристаютъ, для росписанія. И народу мало садится, вс каюты I и II класса заняты, но заняты еще въ Нижнемъ, московскими и петербургскими людьми, и мняется публика только въ такихъ большихъ городахъ, какъ Казань, Самара, Саратовъ. Тамъ и оживленіе, и шумъ, и много народу толпится, и грузовъ порядочно вносится и выносится, а на небольшихъ станціяхъ — совсмъ тихо, хотя, судя по росписанію, должно бы быть оживленно, такъ какъ пароходъ стоитъ и часъ, и два. Являются на пароходъ уздныя барышни и кавалеры, обходятъ кругомъ, блистая самыми послдними модами, попьютъ чайку либо винца въ І-мъ класс, чтобы посмотрть, какая публика изъ Москвы и изъ Петербурга детъ, и назадъ уйдутъ въ свое уздное мсто.
То, что Волга пустая, и создаетъ новое необычное настроеніе, которое дала мн въ этотъ разъ Волга. Только теперь, вспоминая знакомую мн, прежнюю, переполненную до краевъ шумнымъ движеніемъ Волгу, начинаешь воочію видть, что такое деревня для Волги, что значитъ урожай для Волги. Какъ-то я похвалилъ Хвалынскъ, понравился мн красивый, веселый и показавшійся чистенькимъ городокъ.
Собесдникъ-волгарь отвчаетъ:
— Ничего, хорошій городъ. Когда урожай…
Должно быть и Вольскъ, и Камышинъ, и громадныя села на берегу Волги, съ каменными подъ желзо домами, нсколькими церквями,— должно быть тоже хороши, когда урожай. Быть можетъ, и Волга хороша, только когда урожай.
Волга пустая, несмотря на то, что въ городахъ жизнь идетъ, очевидно, ускореннымъ темпомъ. Тамъ — строительная горячка. Это говорятъ вс мстные жители. Домовладльцы жалуются на дороговизну строительныхъ матеріаловъ, говорятъ, что кирпичъ нынче чуть не въ цн мрамора, и тмъ не мене строятся и строятся. За 5 лтъ общій видъ улицъ знакомыхъ мн городовъ значительно измнился. Выросли и выросіаютъ грандіозныя для губернскихъ городовъ зданія банковъ, конторъ, магазиновъ и частныхъ домовъ. Даже съ парохода видно, какъ измняется общая физіономія города, линіи его, какъ, вмсто стараго привычнаго распластованія города по поверхности вширь, какъ онъ по-московски и петербургски начинаетъ вытягиваться въ высь. Даже въ небольшихъ городахъ. Когда за 2 часа остановки успешь обжать уздный городокъ,— удивляешься, кому нужны эти большіе дома, и почему они лзутъ вверхъ. Рядомъ со старыми церквами и общественными зданіями, иногда красивой архитектуры эпохи Александра I, видишь новыя общественныя зданія и частные дома, очевидно, недавно выстроенные, съ новыми, красивыми архитектурными мотивами, встрчаешь прямо грандіозныя сооруженія въ род Камышинской Земской Управы, которая была бы совершенно у мста на лучшихъ улицахъ Москвы. И мстныя газеты полны сообщеніями о рост городовъ, объ усиленномъ строительств и объ усиленномъ развитіи всего того, что связано съ строительствомъ. Отлично работаютъ цементные заводы, мстныя газеты пишутъ о возникающихъ на Волг новыхъ цементныхъ предпріятіяхъ съ милліонными капиталами. Царицынская лсная пристань, всегда грандіозная, особенно поразила меня въ ныншнемъ году необъятной величиной своихъ лсныхъ складовъ.
Но, можетъ быть, еще важне роста городовъ вверхъ ихъ старый ростъ въ ширину, идущій даже, пожалуй, еще боле ускореннымъ темпомъ. Еще 5 лтъ назадъ меня поразили городскія окраины въ приволжскихъ городахъ,— за это время он страшно расползлись и, повидимому, расползаются какой-то новой манерой, не такъ, какъ выростали он раньше, благодаря естественному приросту населенія. На пустынныхъ, безлсныхъ и безводныхъ степныхъ окраинахъ городовъ, по сухимъ балкамъ, по глубокимъ оврагамъ десятками и сотнями хоронятся избушки на курьихъ ножкахъ. Иногда тамъ не видно ни улицъ, ни переулковъ, и нтъ никакого подъзда къ дому. Избушки на курьихъ ножкахъ, часто малюсенькія, въ одно окно, разбросанныя какъ попало, тсно прижимаются другъ къ другу, безъ огородиковъ, безъ садиковъ, словно вчера покрытыя крышей. Иногда даже съ парохода, изъ вагона виднъ,— объ этомъ, впрочемъ, и газеты пишутъ,— такъ сказать, явочный порядокъ заселенія окраинъ. Ютятся домишки одноглазые, косоглазые по косогорамъ, въ оврагахъ, чтобы не видать было, чтобы укрыться и укрпиться, пока городскіе заправилы играютъ въ винтъ въ клуб. Есть дома, такъ сказать, въ період укрыванія и укрпленія, дв заднія стны выведены, а спереди будто шалашъ.
Въ одной изъ мстныхъ газетъ я встртилъ даже новое опредленіе этихъ новыхъ городскихъ обывателей: ‘овражные люди’… Коротенькая замтка гласила, что овражные люди входятъ въ городскую думу съ какимъ-то ходатайствомъ. Давній-ли развалъ деревни, новая-ли землеустроительная политика правительства ускорила это заселеніе городскихъ окраинъ на Волг,— неизвстно. Но получается впечатлніе, подтверждаемое, впрочемъ, и мстными свидтельствами, что люди бгутъ изъ деревни, что тамъ неиріютно стало жить, и деревенскіе люди жмутся къ городу, къ жилому мсту, гд можно найти хоть какой-нибудь пріютъ, какое ни на есть пропитаніе,— какъ голуби, которые непремнно жмутся къ застрх людского жилья и тоже устраиваются потихоньку, и случается, домовладлецъ открываетъ ихъ, когда они уже птенцовъ вывели, и становится неловко разрушать голубиное гнздо…
Все подсаживаются къ намъ по пути на промежуточныхъ привтаняхъ нижняго плеса. Все волгари, хлбные люди, владльцы буксировъ, которымъ нечего возить теперь, и которые отстаиваются безъ дла на мстахъ. Они по старому въ чесучевыхъ пиджакахъ, съ большими окладистыми бородами, съ старыми манерами и вмст съ тмъ не такіе, какъ прежде, сумрачные, задумчивые, молчаливые. Когда загудитъ впереди гудокъ встрчнаго парохода, они вс выходятъ на палубу и долго смотрятъ, чей буксиръ бжитъ, чьи баржи ползутъ. И мн все кажется, что на, ихъ серьезныхъ лицахъ лежитъ ожиданіе, что вотъ-вотъ покажутся грузы снизу, что завоетъ, зареветъ, загремитъ, переполнится до краевъ грузами, по старому, старая Волга. Все нтъ грузовъ. Проползъ буксиръ съ двумя баржами и тоже, кажется, налегк,— такъ быстро и легко, не по-старому, трудно и напряженно, черпаютъ воду лопасти буксира… И опять ничего не видно на широкой глади еще не вошедшей въ берега рки,— и три и четыре часа не слышно буксирныхъ свистковъ, разв пробжитъ пассажиръ и покричитъ встрчному пароходу веселымъ пассажирскимъ окрикомъ.
Люди утшаются, говорятъ о чудесномъ урожа въ Прикамью о хорошихъ встяхъ изъ Сибири, съ Кавказа, а лица смотрятъ все серьезно и раздумчиво, и шампанское пьется нехотя, только по поводу встрчи, такъ сказать, по обязанностямъ службы.
Всти пришли снизу… Помню, гд-то около Саратова. Былъ вечеръ тихій и ясный. Вс пассажиры сидли на палуб примолкшіе, мн казалось, разнженные. Волга была удивительная, какой изрдка она уметъ себя показать. Она еще огромная, затопила лсистые острова, и за затопленными лсами не видать другого берега, но тихая и спокойная,— не шелохнется, не подернется зыбью. Она голубоватая отъ опрокинувшагося въ нее голубого неба, и плывутъ въ ней безконечные желтые утесы, зеленые лса, блыя пушистыя, нжныя облака, какія плывутъ только надъ Волгой въ тихіе весенніе волжскіе вечера. И на всемъ,— и на Волг, и на желтыхъ берегахъ, и на цломудренно-зеленыхъ весеннихъ лсахъ лежала свжая радость, и тихая печаль, и то раздуміе, которое всегда лежитъ на Волг, стелется по русскимъ полямъ и степямъ, встаетъ въ березовыхъ и еловыхъ лсахъ…
Ко мн подходитъ знакомый купецъ, завязшій по горло, кажется, во всхъ волжскихъ длахъ,— и въ пароходахъ, и въ хлб, и въ мазут,— и говоритъ:
— Худыя всти получилъ, горитъ хлбъ на низу, желтетъ…
Я смотрю на него и дивлюсь: только что мы благодушно бесдовали объ урожа въ Прикамьи, а теперь даже лицо перемнилось, какой-то испуганный, отороплый.
А черезъ станцію опять подошелъ и говоритъ:
— Саранча объявилась на низу… Говорятъ, много. А по нкоторымъ мстамъ червь сть…
И все то-же встревоженное, испуганное лицо.
Чуть не на каждой пристани къ нему выходятъ мстные люди и сообщаютъ вс нужныя свднія. Я ршилъ, что онъ безпокоится за будущее отсутствіе грузовъ, за плохія дла съ пароходствомъ.
— Я не про то…— прерываетъ онъ меня.— Съ мужиками худо будетъ… Не ладно въ деревняхъ будетъ…
Я высказываю мысль, что вотъ въ этомъ году неурожай былъ большой и по многимъ мстамъ, а мужикъ былъ смирный, но онъ не даетъ мн договорить и уже повышеннымъ голосомъ говоритъ:
— Вы думаете, онъ и второй годъ смирный будетъ? Все смирный будетъ? Нтъ, ужъ я знаю… Худо будетъ въ деревняхъ!..
И долго сидли купцы въ кружк и обсуждали дла, и лица становились еще серьезне и задумчиве.
А внизу мужикъ былъ смирный. И вс четыре дня, которые я халъ на пароход, въ III-мъ и IV-мъ классъ было тихо и смирно. Не было прежняго пьянаго гомону, криковъ залихватскихъ, хоровыхъ псней. Онъ былъ такой же, какъ и прежде, неряшливый, въ рваной одежд, по прежнему оброшенный, валявшійся гд попало, на нарахъ и подъ нарами, на канатахъ, на тюкахъ, везд, гд можно было прикурнуть,— и въ то-же время не прежній, а какой-то другой. Я тоже бы сказалъ, какой-то раздумчивый и несловоохотливый. По угламъ, за тюками, на корм собираются кружки вокругъ чайниковъ и спорятъ, и горячатся, а большинство валяются на нарахъ или собираются большимъ кругомъ около пвцовъ и музыкантовъ. Одинъ день старикъ игралъ на какомъ-то незнакомомъ мн инструмент, въ род тхъ, съ которыми болгары ходятъ, а мальчикъ лтъ семи, должно быть внучекъ, на дрензели вызванивалъ. Должно быть, профессіональные люди, живутъ этимъ, здятъ отъ плеса до плеса. А на другой день молодые — мужъ и жена, мужъ въ усиленно-рваномъ плать, какъ полагается въ Нижнемъ на Самокатахъ, когда демонстрируютъ мужика, а жена тоже форсированно, по положенію, шмыгаетъ носомъ. Они поютъ подъ Вяльцеву и подъ Плевицкую, подыгрывая себ на балалай кахъ, поютъ неимоврно пошлые куплеты, неслыханные мною раньше, а потомъ, безъ кривлянія и ломанія, поютъ про Стеньку Разина, одну изъ безконечныхъ волжскихъ варіацій про вольнаго атамана.
Стоятъ кругомъ третьеклассные и четвертоклассные люди, жертвуютъ семитки, но нтъ прежней экспансивности, взрывовъ хохота, безудержнаго восторга. Точно связанные, опасливые люди. И тоже на пристаняхъ слухи собираютъ, какъ трава и хлбъ на низу и на Кавказ, какъ насчетъ работы…
Было одно свтлое и радостное пятно на нашемъ пароход и, кажется, и на другихъ,— экскурсіи учащихся. На нашемъ пароход больше половины каютъ II кл. заняты были экскурсантками, петербургскими гимназистками, а въ Казани я видлъ на пристани, какъ соединившіяся съ разныхъ пароходовъ партіи экскурсантокъ взяли приступомъ трамвай, наполнили оба вагона трамвая и похали осматривать Казань. Цлый день носились они по пароходу, какъ чайки, крутившіяся около парохода, и не было въ ихъ лицахъ ни раздумья, ни опасливости, только веселье беззаботное, восторгъ безудержный передъ Волгою и небомъ, предъ всей волжской красотой.
Долго тянулись отъ Царицына мимо позда избушки на курьихъ ножкахъ овражныхъ людей, потомъ долго шли тощіе, рдкіе хлба съ квелыми колосьями, шла вызженная степь съ рдкимъ людскимъ жильемъ. И недобрыя всти шли къ намъ.
— Плохи хлба у васъ здсь,— говорю я вагонному проводнику… А какъ слыхать по другимъ мстамъ?
— А бунтовать будутъ,— вмсто всякаго отвта о хлбахъ выговорилъ онъ, и выговорилъ философически спокойнымъ тономъ, какъ незаинтересованный человкъ, посторонній наблюдатель.
Я пробую замтить ему, что начальство тоже за это хвалить не станетъ. Онъ оставилъ уборку купе и также спокойно говоритъ:
— А позвольте Васъ спросить, господинъ, — не все равно, отъ чего помирать… отъ того или отъ этого?
Уходя онъ бросаетъ мн замчаніе: ‘вотъ продете три станціи, другіе хлба пойдутъ’.
Они пошли, другіе хлба, зеленые, сочные пышные всходы,— и пшеница, и овесъ, и кукуруза, и подсолнухи, и чмъ дальше, тмъ пышне и сочне становились они, и можно было цлыми часами любоваться и радоваться на эту благодать, на безконечное зеленое море кавказскихъ хлбовъ.
Тогда начинаешь думать, что тревожныя, мрачныя мысли волжскихъ людей свидтельствуютъ только о томъ, что у нихъ нервы разстроены. Спокойно разсуждаешь, что и червь, и саранча, и спаленные хлба на ограниченномъ пространств низовъ Волги,— быть можетъ нсколькихъ уздовъ — явленіе, привычное для Россіи и, во всякомъ случа, не настолько серьезное, чтобы длать изъ нихъ такія грозныя предсказанія. Но вмст съ тмъ думаешь, что, можетъ быть, это повышенное нервное настроеніе и эта тревога, такъ быстро вспыхивающая у солидныхъ, уравновшенныхъ людей по поводу всякаго, даже и не очень значительнаго факта, — есть лучшій отвтъ на поставленный мною выше вопросъ, что длается въ Россіи, и какая тамъ тишина…