На шхерах, Стриндберг Август, Год: 1910 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 176 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Августъ Стриндбергъ

На шхерахъ

Романъ

Переводъ со шведскаго В. Козиненко.

Москва. 1910

Книгоиздательство ‘Польза’ В. Антикъ и К.

Глава первая

Въ одинъ изъ майскихъ вечеровъ вдоль Гостенсфіорда на парусахъ подъ боковымъ втромъ шла рыбачья лодка. На горизонт синли контуры всмъ извстныхъ шхеръ Рекарна съ тремя пирамидальными вершинами. Солнце заходило, и стали собираться тучи. У береговъ зашумли волны прибоя, а непріятный скрипъ большого паруса показывалъ, что береговой втеръ скоро смнится безпорядочными порывами сверху, снизу, сзади.

У руля сидлъ таможенный надзиратель Восточной шхеры, великанъ съ длинной черной бородой, время отъ времени онъ обмнивался взглядомъ съ двумя сидвшими противъ него стражниками.

Одинъ изъ нихъ управлялъ большимъ парусомъ.

Надзиратель по временамъ съ любопытствомъ оглядывалъ маленькаго господина, который, съежившись, сидлъ у мачты и, видимо, дрожа отъ холода и страха, все время старался поплотне закутаться въ пледъ.

Вроятно, этотъ господинъ казался очень смшнымъ, такъ какъ надзиратель часто отворачивался въ сторону моря и, сплевывая табакъ, едва скрывалъ душившій его смхъ.

Пассажиръ былъ одтъ въ коричневое весеннее пальто, изъ-подъ котораго видны были свтло-зеленыя брюки, штиблеты на шнуркахъ изъ крокодиловой кожи съ рядомъ черныхъ пуговицъ на коричневыхъ гетрахъ и свтло-желтый шарфъ. Руки были плотно обтянуты свтлыми лайковыми перчатками съ тремя пуговицами, а на правой перчатк виднлся толстый золотой браслетъ въ вид зми, кусающей собственный хвостъ. Подъ перчатками, судя по возвышеніямъ на пальцахъ, были кольца. Лицо, поскольку можно было разглядть, было худое и очень блдное. Небольшіе, топкіе черные усы съ закрученными кверху концами, еще больше оттняли блдность лица и придавали ему слегка экзотическое выраженіе. Шляпа сдвинулась назадъ, открывая лобъ и часть темени съ ровно подстриженнымъ хохолкомъ черныхъ волосъ.

Вниманіе рулевого больше всего привлекали браслетъ, усы и черный хохолокъ.

Въ продолженіе всего долгаго перезда отъ Даларе, рулевой, большой балагуръ, пытался завязать разговоръ съ этимъ пассажиромъ, инспекторомъ рыболовства, котораго онъ долженъ былъ доставить на станцію въ Восточную шхеру. Однако, молодой ученый выказывалъ пренебрежительное равнодушіе ко всмъ его назойливымъ остротамъ, и надзиратель окончательно ршилъ, что ‘инструкторъ’ — большой гордецъ.

Втеръ окрпъ. Они прохали Ганстенъ, и теперь начался опасный перездъ. Инспекторъ все время держалъ въ рукахъ морскую карту и наносилъ на нее свои отмтки, по временамъ задавая вопросы. Теперь же онъ положилъ карту въ карманъ и обратился къ рулевому голосомъ, боле похожимъ на женскій, чмъ на мужской.

— Прошу васъ, правьте осторожнй.

— Господинъ инструкторъ боится? — спросилъ насмшливо рулевой.

— Да, я боюсь за свою жизнь. Она мн дорога, — отвтилъ инспекторъ.

— А за жизнь другихъ? — прямо поставилъ вопросъ рулевой.

— Не такъ, какъ за свою. Вообще, плавать въ лодк — опасное занятіе, въ особенности съ рейселемъ.

— Значитъ, вы уже не разъ здили съ парусомъ.

— Первый разъ въ жизни! Но вдь я же вижу, гд точка приложенія силы втра, какъ велико сопротивленіе тяжести лодки, я все это прекрасно понимаю и знаю, что значитъ, когда парусъ ложится назадъ.

— Сли бы сами на руль, — проворчалъ рулевой.

— Зачмъ? Это ваше мсто. Я не взбираюсь на козлы, когда мн приходится здить по служебнымъ дламъ.

— Да вы, поди, и парусомъ править не умете!

— Не умю, по думаю, что этому, по всей вроятности, не трудно научиться. Вдь чуть ли не каждый школьникъ уметъ править, а о таможенныхъ служащихъ и говорить нечего, такъ что, въ этомъ нтъ ничего постыднаго. А вотъ вы правьте осторожне, потому что я вовсе не желаю вымокнуть и испортить свои перчатки.

Это было сказано рзко, но правильно, и таможенный надзиратель, считавшій себя первымъ лицомъ на Восточномъ шхер, смутился.

Съ поворотомъ руля парусъ снова надулся, и лодка пошла прямо по направленію къ шхерамъ, гд виднлся блый таможенный домикъ, освщенный заходящимъ солнцемъ. Но вотъ и внутреннія шхеры начинали скрываться изъ глазъ, и теперь все больше чувствовалось, что нтъ здсь пріюта и негд искать защиты. Передъ ними развертывалось во всю ширь и мощь открытое море и угрожающе чернло на восток.

Ни острова, ни шхеры на всемъ водномъ пространств, и въ случа бури нтъ никакой возможности укрыться и убрать паруса. Оставалось итти навстрчу гибели надъ черной пастью моря по направленію къ единственному маленькому островку, казавшемуся не многимъ больше буйка, брошеннаго въ море.

Инспекторъ, который, какъ мы уже знаемъ, боялся за свою жизнь и былъ слишкомъ уменъ, чтобы разсчитывать на жалкія силы человка въ борьб съ могучей стихiей, чувствовалъ себя неважно.

Въ свои тридцать шесть лтъ онъ прекрасно могъ разбираться въ положеніи длъ и не слишкомъ переоцнивалъ благоразуміе и мужество рулевого, вотъ почему онъ съ такимъ недовріемъ смотрлъ на его смуглое лицо, обрамленное бородой.

Онъ не врилъ, чтобы мускулистая рука рулевого могла противодйствовать втру, который давитъ съ силой многихъ тысячъ фунтовъ на зыбкую поверхность паруса. Онъ ясно видлъ, что это мужество опирается на ошибочные разсчеты.

Какъ глупо, думалъ онъ, вврять волнамъ свою жизнь и плыть въ маленькой открытой лодк, когда есть большія палубныя суда и пароходы. Какъ наивно вшать огромный парусъ на еловую мачту, которая, какъ лукъ, гнется подъ порывами втра.

Ванты съ подвтренной стороны вяло повисли, передній канатъ — тоже, и вся сила втра была обращена на навтренные ванты, которые вдобавокъ, кажется, были гнилые. Онъ не хотлъ вручать свою судьбу такой ненадежной вещи, какъ пеньковый канатъ большей или меньшей прочности, при первомъ сильномъ порыв втра онъ обратился къ человку, сидвшему у подъемнаго каната, и крикнулъ ему повелительнымъ, не допускающимъ возраженій голосомъ*.

— Парусъ долой!

Стражникъ боязливо оглянулся, выжидая приказаній рулевого, но инспекторъ тотчасъ же повторилъ приказаніе и такъ внушительно, что парусъ упалъ.

Теперь закричалъ надзиратель:

— Что за дьяволъ командуетъ здсь въ моей лодк?

— Я, — отвтилъ инспекторъ.

И онъ обратился съ новымъ приказаніемъ къ обоимъ стражникамъ.

— Долой весла!

Весла тотчасъ были убраны. Лодка нсколько разъ зачерпнула воды, такъ какъ надзиратель, разсердившись, выпустилъ руль изъ рукъ.

— Садитесь сами на руль!

Инспекторъ тотчасъ занялъ его мсто, и руль оказался у него въ рукахъ раньше, чмъ рулевой усплъ выругаться.

Лайковая перчатка сразу лопнула по шву большого пальца, но лодка ровно пошла впередъ. Надзиратель, усмхаясь себ въ усъ, взялъ въ руки весло, чтобы, если понадобится, быстро повернуть лодку, какъ слдуетъ.

Инспектору некогда было считаться съ недоврчивымъ морякомъ, онъ напряженно вглядывался въ сторону втра. Скоро онъ научился различать простыя волны съ равными промежутками длиною въ метръ отъ волнъ съ крутымъ паденіемъ, принесенныхъ втромъ. Бросивъ взглядъ назадъ, одъ быстро сообразилъ, какъ сильно относитъ лодку теченіемъ и втромъ, и сразу понялъ, какого онъ долженъ держаться направленія, чтобы не миновать Восточной шхеры. Надзиратель давно уже старался поймать черный, горящій взглядъ инспектора, чтобы тотъ замтилъ его улыбку, но это ему не удавалось. Эти глаза какъ будто хотли остаться чистыми, избгая всего, что могло бы осквернить или смутить ихъ. Надзиратель, смущенный и растерянный, пытался еще нсколько разъ обратить на себя вниманіе инспектора, но потомъ самъ сталъ слдить за маневрами лодки.

Солнце спустилось къ горизонту, и волны были теперь пурпурно-черныя снизу и темно-зеленыя сверху. Гребни волнъ отливали зеленымъ цвтомъ травы, а пна шумла, бурлила и сверкала на солнц, какъ красное шампанское. Лодка то тонула въ тняхъ заката, то вдругъ выбрасывалась на гребень волны, и тогда четыре лица на мгновеніе озарялись свтомъ заката, чтобы вслдъ за тмъ снова погаснуть.

Не вс волны падали и разбивались: нкоторыя качали лодку, поднимали ее и понемногу двигали впередъ.

Маленькій господинъ у руля всякій разъ заране старался угадать, когда придетъ большой валъ: слегка нажимая на руль, онъ то задерживалъ ходъ лодки, то отводилъ ее назадъ или проносился мимо страшной зеленой стны, которая неумолимо наступала на него, грозя обрушить свой сводъ на лодку.

Въ дйствительности, со снятіемъ паруса, опасность не уменьшилась, такъ какъ движущая сила стала незначительной, а подъемной силы паруса не было.

Надзиратель, пораженный ловкими маневрами лодки, не могъ прійти въ себя отъ изумленія. Онъ наблюдалъ за быстрой смной выраженій на блдномъ лиц, за движеніемъ черныхъ глазъ, которые, повидимому, были заняты сложнйшими разсчетами. Чтобы не казаться лишнимъ, онъ взялся за весло и ршилъ, что уже пора ему добровольно выразить свое удивленіе, — вдь хуже, если оно будетъ у него вынуждено.

— Ну, вы, должно быть, на мор бывали!

Инспекторъ былъ слишкомъ занятъ своимъ дломъ, а кром того, не желалъ волноваться, чтобы въ минуту непредвиднной слабости не поддаться показному смущенію великана, и потому ничего не отвтилъ.

Его правая перчатка вся уже разорвалась вдоль большого пальца, и браслетъ соскользнулъ внизъ. Когда погасло пламя на гребняхъ волнъ и заря померкла, онъ вытащилъ лвой рукой монокль, бросилъ его въ правый глазъ и сталъ пристально всматриваться по сторонамъ, какъ бы желая увидть землю тамъ, гд совсмъ ничего не было видно. Потомъ онъ порывисто спросилъ:

— Нтъ маяка на Восточныхъ шхерахъ?

— Къ сожалнію, нтъ, — отвтилъ надзиратель.

— Мели есть?

— Нтъ, везд чисто.

— А видны маяки Ландсурта и Сандгамна?

— Сандгамнскiй слабо, лучше Ландсуртскій.

— Сидите только смирно на своихъ мстахъ, и тогда мы подемъ какъ слдуетъ, — закончилъ инспекторъ, очевидно соединяя въ одно геометрическое построеніе три головы сидвшихъ около него людей и нсколько неподвижныхъ точекъ на горизонт.

Стали собираться, тучи и майскія сумерки смнились полутьмой.

Лодка качалась въ какомъ-то тонкомъ, но непрозрачномъ веществ. Волны подымались черными тнями на полутемномъ фон неба. Он то прятали головы подъ лодкой, то бросались на спину, снова подымались по другую сторону и, наконецъ, разсыпались.

Теперь было трудне отличить друга отъ врага, и всякіе разсчеты становились запутанне. Съ подвтренной стороны работало два весла и съ навтренной одно. Только прилагая больше или меньше силы въ нужный моментъ, можно было держать лодку въ равновсіи.

Инспекторъ въ темнот уже не различалъ ничего, кром двухъ маяковъ на свер и юг, и потому долженъ былъ напрягать свой слухъ вмсто зрнія. Однако, не усплъ онъ пріучиться различать стонъ и шипніе буруна отъ шума поднимаемыхъ втромъ валовъ какъ, вдругъ лодка зачерпнула воды. Онъ принужденъ былъ спасать свои изящные штиблеты, поставивъ ноги на скамейку.

Инспекторъ занялся изученіемъ гармоніи волнъ. Но скорости темпа онъ опредлялъ приближеніе опасности. Правое ухо давало ему знать, когда втеръ становился сильне и выше вздымалъ бурволны.

Его обостренныя чувства создавали импровизированные морскіе и метеорологическіе инструменты, которые связаны проводами съ батареей головного мозга, скрытой подъ смшной маленькой шляпой и хохолкомъ черныхъ волосъ.

Стражники заволновались, замтивъ воду въ лодк, но успокоились, когда увидли, что лодка продолжаетъ итти впередъ. При каждой команд вправо или влво они уже знали, какъ имъ надо дйствовать.

Инспекторъ наблюдалъ за обоими маяками, пользуясь четырехугольнымъ стекломъ лорнета, какъ дальномромъ. Но трудность держать курсъ заключалась въ томъ, что на шхерахъ не было видно ни одного огонька, такъ какъ дома были скрыты за выступами скалъ.

Это опасное путешествіе продолжалось часъ или больше, какъ вдругъ на горизонт показалась темная возвышенность. Рулевой, не желавшій, чтобы посторонніе совты мшали его непосредственнымъ впечатлніямъ, на которыя онъ больше всего полагался, сталъ соображать — шхера это или просто голая скала. Онъ думалъ, что все-таки лучше добраться до твердой земли, какова бы она ни была, чмъ качаться между небомъ и водой. Но темная стна приближалась скоре, чмъ двигалась сама лодка. Это смущало инспектора, и онъ сталъ сомнваться въ правильности взятаго имъ направленія.

Чтобы узнать, въ чемъ дло, и во-время подать сигналъ на случай, если бы это оказалось судно, шедшее безъ огней, онъ вытащилъ изъ кармана коробку морскихъ спичекъ, зажегъ всю пачку сразу и поднялъ надъ головой, потомъ швырнулъ прочь, освтивъ все вокругъ лодки на нсколько метровъ.

На мгновеніе свтъ прорзалъ тьму, но открывшаяся, какъ въ волшебномъ фонар, картина еще долго стояла въ глазахъ инспектора. Онъ увидлъ плавучую льдину, застрявшую на мели. Объ эту льдину разбивалась волна, образуя какъ бы сводъ грота надъ исполинской грудой известковаго шпата, стаи морскихъ чаекъ и дикихъ утокъ поднялись и потонули во тьм, и слышенъ былъ только ихъ многоголосый крикъ. Видъ исполинскаго каскада произвелъ на инспектора впечатлніе гроба для приговоренныхъ къ смертной казни.

Въ эту минуту онъ понялъ, что имъ грозитъ двойная опасность — замерзнуть и задохнуться.

Но ужасъ, сковавшій на мгновеніе его мускулы, пробудилъ всю скрытую въ немъ энергію моряка. Онъ быстро оцнилъ серьезность положенія и, угадавъ единственное средство спасенія, крикнулъ команду: стопъ!

Люди, сидвшіе спиной къ льдин и ничего не подозрвавшіе, сложили весла. Лодку понесло къ водопаду, вышина котораго достигала трехъ иди четырехъ метровъ, волна на мгновеніе прикрыла лодку зеленымъ, какъ изъ бутылочнаго стекла, куполомъ, затмъ вода всей массой упала по другую сторону, и лодка, какъ вышвырнутая невидимой силой, пронеслась дальше. Она была наполовину полна воды, а пассажиры едва не задохнулись отъ сильнаго давленія воздуха.

Три человка сразу вскрикнули, какъ напуганные кошмаромъ во сн, не было слышно лишь четвертаго рулевого. Онъ только указалъ рукой на шхеру, гд на разстояніи нсколькихъ кабельтовъ блестлъ огонь. Инспекторъ опустился на дно лодки и неподвижно лежалъ въ такомъ положеніи. Лодка вошла въ спокойную воду, качка прекратилась. Гребцы сидли, какъ оглушенные, и машинально продолжали грести, хотя въ этомъ уже не было необходимости: лодку и такъ несло втромъ прямо къ пристани.

— Что привезли, добрые люди? — спросилъ старый рыбакъ. Его привтствіе ‘добрый вечеръ’ было заглушено порывомъ втра.

— Рыболовнаго инспектора! — тихо сказалъ надзиратель, вытаскивая лодку на берегъ около навса.

— А, это изъ тхъ, что обнюхиваютъ сти! Ну, я ему не завидую, а къ тому онъ еще и боленъ, — сказалъ рыбакъ Эманъ, который, повидимому, былъ главой бднаго немногочисленнаго населенія шхеры.

Надзиратель ждалъ, что инспекторъ самъ сойдетъ на берегъ, но маленькій господинъ продолжалъ лежать у мачты безъ движенія, обезпокоенный этимъ, надзиратель вошелъ въ лодку, взялъ на руки безжизненное тло и вынесъ на берегъ.

— Что кончился? — спросилъ Эманъ не безъ оттнка надежды въ голос.

— Какъ будто похоже на то, — отвтилъ надзиратель и понесъ свою ношу наверхъ, въ избу своего брата.

Великанъ-надзиратель вошелъ въ комнату, гд его невстка возилась у очага. Вся обстановка странно напоминала сказку о мальчик-съ-пальчик. Когда онъ положилъ маленькое тло на скамью, его бородатое лицо съ низкимъ лбомъ выразило состраданіе къ слабому.

— Посмотри, Марія, вотъ это рыболовный инспекторъ, — обратился онъ къ невстк, здороваясь и обнимая ее. Дай ему чего-нибудь сухого сверху и мокраго внутрь, а тогда ужъ онъ самъ найдетъ свою комнату.

Лежавшая на твердой деревянной скамь фигура инспектора имла жалкій и смшной видъ. Высокій блый воротничекъ завернулся, какъ грязная тряпка, вокругъ шеи, изъ разорванной перчатки на правой рук вылзли вс пальцы, манжеты приклеились къ перчаткамъ размокшимъ крахмаломъ. Маленькіе штиблеты на шнуркахъ изъ крокодиловой кожи потеряли свой блескъ и форму, и надзиратель съ невсткой едва могли ихъ стащить съ ногъ.

Наконецъ, хозяевамъ удалось снять съ злополучнаго моряка мокрое платье, они прикрыли его одяломъ и принесли горячаго молока и водки.

Сначала они пытались его растолкать, а потомъ надзиратель приподнялъ маленькое тло и медленно влилъ молоко въ широко открытый ротъ. Когда же невстка хотла дать водки, запахъ спирта подйствовалъ на инспектора, какъ сильно дйствующій ядъ, онъ оттолкнулъ рукой стаканъ и открылъ глаза. Очнувшись и придя въ себя, какъ посл укрпляющаго сна, онъ спросилъ, гд его комната.

Комната, конечно, не приготовлена, но черезъ часъ, если онъ будетъ добръ полежать здсь и подождать, она будетъ совсмъ убрана.

Инспекторъ лежалъ и весь этотъ томительный часъ занимался разсматриваніемъ обстановки и обитателей унылой хижины. Это была казенная квартира надзирателя маленькаго отдленія таможни въ Восточныхъ шхерахъ. Въ избушк было тсно, неуютно — лишь бы имть какой-нибудь пріютъ. Блыя голыя стны были абстрактны, какъ понятіе о государств, четыре блыхъ прямоугольника замыкали пространство комнаты съ боковъ и были прикрыты сверху такимъ же блымъ прямоугольникомъ.

Здсь было неуютно, холодно, какъ въ номер гостиницы, предназначенномъ не для постояннаго жильца, а для прозжающихъ.

Повидимому, ни этотъ надзиратель, ни его предшественники не имли охоты за свой счетъ оклеивать комнату обоями для своего преемника или для казны.

На мертвой близн стны выдлялась темная мебель плохой фабричной работы, но съ претензіей на модный фасонъ. Круглый обленный столъ изъ сучковатаго сосноваго дерева, выкрашенный подъ орхъ, былъ весь уставленъ посудой. Такого же дерева и пошиба — стулья съ высокими спинками, — нкоторые уже сломанные, на трехъ ножкахъ, — выдвижной диванъ, скроенный, какъ готовое мужское платье, на скорую руку, изъ самого сквернаго и дешеваго матеріала. Все было нелпо, ничто, казалось, не исполняло своего назначенія, не сулило отдыха и удобства, вотъ почему все было некрасиво, несмотря на украшенія изъ папье-маше.

Когда надзиратель во всю свою ширину разсаживался на стул и опирался могучей спиной о спинку стула, его движеніе сопровождалось невыносимымъ скрипомъ и каждый разъ вызывало сердитое замчаніе хозяйки объ осторожномъ обращеніи съ чужими вещами. Надзиратель отвчалъ ей грубой лаской и взглядами, которые не оставляли сомнній въ характер ихъ отношеній.

Непріятное чувство, вызванное у инспектора видомъ комнаты, усилилось при этомъ открытіи.

Какъ естествоиспытатель, онъ не придерживался ходячихъ взглядовъ относительно границъ дозволеннаго, но зато обладалъ сильно выраженнымъ инстинктомъ разумности извстныхъ законовъ природы. Онъ внутренно страдалъ, видя, какъ преступаются завты природы. Ему казалось, что онъ открылъ въ своей лабораторіи кислоту, которая отъ сотворенія міра всегда соединялась съ однимъ элементомъ, а теперь, вопреки своей природ вошла въ соединеніе съ двумя.

Это подрывало его представленіе объ эволюціи человка отъ безпорядочнаго полового общенія къ моногаміи.

Ему казалось, что онъ наблюдаетъ возвращеніе къ первобытнымъ временамъ, въ среду дикой человческой орды, которая жила массовой жизнью, какъ колонія коралловъ, когда естественный подборъ еще не положилъ основанія индивидуальной жизни.

Онъ увидлъ двухлтнюю двочку съ огромной головой и рыбьими глазами. Она кошачьей походкой двигалась по комнат, какъ бы боясь, что ее кто-нибудь увидитъ, и инспектору стало ясно, что сомнительное происхожденіе этого ребенка было причиной семейнаго разлада, что въ будущемъ этой двочк предстоитъ расплата за чужую вину.

Бъ это время дверь открылась, и вошелъ хозяинъ.

Онъ приходился роднымъ братомъ надзирателю, и по служб состоялъ въ подчиненномъ положеніи таможеннаго стражника. Онъ былъ еще крпче сложенъ, чмъ надзиратель, но у него было открытое, пріятное лицо, внушавшее довріе.

Привтливо поздоровавшись, онъ слъ за столъ рядомъ съ братомъ, взялъ ребенка на колни и поцловалъ.

— У насъ гость! — сказалъ надзиратель, указывая на диванъ, гд лежалъ инспекторъ. — Это инспекторъ, онъ будетъ жить наверху.

— А, вотъ какъ, — сказалъ Вестманъ и поднялся, чтобы поздороваться съ гостемъ.

Не выпуская ребенка изъ рукъ, онъ подошелъ къ дивану. Хозяиномъ здсь былъ онъ, — холостой братъ жилъ у него нахлбникомъ, — а потому Вестманъ считалъ себя обязаннымъ поздороваться съ гостемъ.

— Мы живемъ попросту, — сказалъ онъ посл нсколькихъ привтственныхъ словъ.

— Сварить кое-что моя старуха можетъ, она раньше служила въ хорошихъ домахъ, года три тому назадъ, когда еще не была замужемъ. Теперь у насъ ребенокъ, и у нея другія заботы. Да, да, дти скоро появляются, когда начинаешь помогать другъ дружк — то есть не то, чтобы я нуждался въ помощи…

Инспекторъ удивился обороту, который приняла его рчь, онъ спрашивалъ себя, знаетъ ли этотъ человкъ или только догадывается, что у него въ дом не все благополучно. Ему понадобилось всего десять минутъ, чтобы узнать, въ чемъ дло, неужели же тотъ, кого это непосредственно касается, ничего не замтилъ въ теченіе двухъ лтъ.

Его охватило отвращеніе, и онъ отвернулся къ стн, чтобы закрыть глаза и на оставшіеся полчаса отдаться созерцанію боле пріятныхъ картинъ собственнаго воображенія. Однако, онъ не могъ не слышать и противъ воли прислушивался къ разговору, который только что былъ такимъ оживленнымъ, а теперь вяло поддерживался, — казалось, будто эти люди тщательно взвшивали каждое свое слово. Мужъ, какъ видно, избгалъ молчанія и, когда наступала тишина, старался прервать ее, какъ бы боясь услышать что-нибудь страшное для себя, и только потокъ собственныхъ словъ успокаивалъ его.

Когда прошелъ условленный часъ, а о комнат ничего не было слышно, инспекторъ поднялся и спросилъ, готова ли, наконецъ, комната.

— Да, комната, конечно, готова, — сказала хозяйка, — да только…

Инспекторъ повелительнымъ тономъ приказалъ тотчасъ проводить его, заявивъ, что онъ прибылъ сюда не въ гости, а по служебнымъ дламъ. Онъ требуетъ только того, на что иметъ право. На это у него есть соотвтственное распоряженіе департамента гражданскихъ длъ, переданное главнымъ таможеннымъ управленіемъ королевской таможн въ Даларе.

Вопросъ былъ исчерпанъ. Вестманъ со свчой въ рук проводилъ строгаго господина по лстниц наверхъ въ его комнату, уборка которой, повидимому, не требовала и часа.

Это была очень большая комната съ такими же блыми стнами, какъ и внизу.

Большое незавшенное гардинами окно по средин самой длинной стны зіяло, какъ черная пастъ, и въ него струилась темная мгла ночи.

У стны стояла приготовленная постель, очень простая, — скоре возвышеніе, чтобы не спать просто на полу.

Столъ, два стула, комодъ. Инспекторъ оглянулся съ отчаяніемъ, онъ привыкъ къ богатству впечатлній, а теперь ему придется довольствоваться этими предметами первой необходимости въ пустой комнат, гд свтъ сальной свчи боролся съ темнотой ночи, гд огромное окно, казалось, готово было поглотитъ слабый свтъ, бросаемый горящей свчей.

Онъ чувствовалъ себя покинутымъ, какъ будто посл комфорта и удобствъ, завоеванныхъ цной половины жизни, онъ снова вернулся къ бдности низшихъ классовъ, и его душу, поклонявшуюся уму и красот, посадили въ темницу и лишили насущной пищи.

Эти голыя стны напоминали келью средневковаго монастыря, въ которой пустота стнъ и скудость обстановки заставляли работать голодную фантазію, углубляться въ самого себя и вызывать свтлыя или темныя виднія, лишь бы выйти изъ этой пустоты. Блое, безформенное, безцвтное ничто этихъ голыхъ стнъ порождало такую жажду зрительныхъ впечатлній, какую не можетъ вызвать видъ пещеры или шалашъ дикаря, — ту жажду, которой нтъ мста ни въ лсу съ его мняющимися красками и вчно подвижными контурами, ни въ равнин, ни въ степи съ ихъ богатой игрой красокъ, ни въ вчно новомъ безбрежномъ мор.

Онъ вдругъ почувствовалъ сильное желаніе сейчасъ же украсить стны свтлыми ландшафтами съ попугаями и пальмами, развсить персидскій коверъ въ вид балдахина, разбросать на разлинованномъ досками, какъ приходо-расходная книга, полу шкуры животныхъ, въ углу поставитъ кушетку съ маленькимъ столикомъ, повсить лампу надъ круглымъ, заваленнымъ газетами и журналами столомъ, у меньшей стны поставить пiанино, а большую заставить книжными полками.

А потомъ на кушетк посадить женскую фигуру, все равно какую!

Какъ свча на стол боролась съ темнотой ночи, такъ его фантазія упорно работала надъ убранствомъ комнаты. Потомъ воображеніе устало, все исчезло, и ужасная дйствительность загнала его въ постель.

Онъ потушилъ свчу и натянулъ одяло на голову.

Буря сотрясала весь мезонинъ, стаканъ дребезжалъ у графина съ водой, сквозной втеръ, врываясь въ комнату, шевелилъ высохшіе на морскомъ втру волосы спящаго, а ему казалось, что кто-то проводитъ рукой по его лбу. Въ промежуткахъ между порывами втра, какъ громъ барабана въ оркестр, слышался прибой волнъ, разбивавшихся о скалы во всхъ концахъ острова.

Когда, наконецъ, слухъ его привыкъ къ однообразному шуму втра и волнъ, онъ, засыпая, услышалъ, какъ внизу въ изб мужской голосъ заставлялъ ребенка повторять за собой слова вечерней молитвы.

Глава вторая

Когда утромъ инспекторъ, очнувшись отъ мертваго сна, вызваннаго усталостью прошедшаго дня и свжимъ морскимъ воздухомъ, выглянулъ изъ-подъ одяла, его прежде всего поразила непонятная глубокая тишина, вмст съ тмъ его ухо улавливало такіе звуки, которыхъ онъ не замтилъ бы въ другое время. Онъ чувствовалъ малйшее движеніе простыни, подымавшейся отъ его дыханія, слышалъ, какъ шуршатъ волосы о наволочку подушки, какъ бьется пульсъ сонной артеріи, какъ кровать слабымъ движеніемъ вторитъ ударамъ его сердца. Онъ чувствовалъ это молчаніе.

Втеръ совершенно утихъ. Только прибой моря повторялъ каждую минуту свои удары въ сжатомъ воздух прибрежныхъ пещеръ.

Поднявшись съ постели, которая стояла противъ окна, онъ увидалъ сквозь стекло нижней части окна какъ бы голубую занавску. Она была цвтомъ немного темне воздуха, и медленно двигалась въ нему, какъ бы желая войти въ окно и заполнить всю комнату. Онъ зналъ, что это было море, но оно казалось очень маленькимъ и подымалось совершенно отвсно, какъ стна, вмсто того, чтобы вытянуться горизонтальной поверхностью. Это происходило отъ того, что длинные валы, ярко освщенные солнцемъ, не давали тней, и глазъ не получалъ впечатлнія перспективы.

Онъ всталъ, накинулъ на себя платье и открылъ окно.

Спертый сырой воздухъ уходилъ изъ комнаты, а на его мсто съ моря вливался въ окно теплый воздухъ, нагртый утренними лучами майскаго солнца.

Изъ окна виднлись только изломанные контуры скалъ, въ уступахъ которыхъ лежали кучи грязнаго снга, да кое-гд цвли маленькіе блые цвточки быльника, защищенные ковромъ мха. Чахлые цвточки Иванъ да Марья, блдно-желтые, какъ отъ голода, и голубовато-лиловые отъ стужи, показывали первымъ лучамъ лтняго солнца скудныя краски своей бдной родины. Ниже карабкался верескъ, свшиваясь надъ обрывомъ, а за нимъ лежалъ пластъ благо песку. Его распылило море, и тамъ и сямъ въ немъ торчали одинокія былинки дикаго овса. Дальше, окаймляя песокъ, темнымъ шарфомъ тянулись водоросли, повыше скопились растенія прошлаго года, уже почернвшія, покрытыя множествомъ улитокъ, сосновыми иглами, хворостомъ и рыбьими костями, ближе къ морю лежали бурыя кучи новаго, еще свжаго, кудряваго фукуса, образуя какъ бы синелевую обшивку.

На песк валялась верхушка сосны, обломанная, ободранная, обитая пескомъ, вымытая волнами, отполированная втромъ, выбленная солнцемъ, напоминавшая грудную клтку скелета мамонта. А вокругъ былъ разбросанъ цлый остеологическій музей такихъ же скелетовъ и отдльныхъ обломковъ.

Тамъ же лежала прибитая къ берегу вха, много лтъ показывавшая фарватеръ, теперь она своимъ толстымъ нижнимъ концомъ напоминала бедренную кость жираффа съ ея сочлененіемъ. А дальше виднлся кустъ можжевельника, какъ скелетъ утонувшей кошки, маленькій блый корень его вытянулся, какъ хвостъ.

Бъ вод у берега расположились скалы и камни, то влажно сверкающіе въ лучахъ солнца, то затопляемые бурно набгающими валами. А если сила волны была слаба, волна разбивалась и выбрасывала высоко въ воздухъ фонтаны блой пны.

Дальше было открытое море.

Тамъ начиналась широкая гладь, какъ говорятъ рыбаки. Теперь, въ утренній часъ, море разстилалось, какъ голубей платъ безъ складокъ, слегка волнующееся, какъ флагъ. Огромная поверхность утомляла бы взоръ, если бы не красный буй, стоявшій на якор у рифа и разнообразившій видъ своей красной верхушкой, которая напоминала сургучную печать на письм.

Таково было море. Оно, правда, не представляло ничего новаго для инспектора Борга, видвшаго самые разнообразные уголки міра, но здсь онъ былъ наедин съ этой водной пустыней. Море не пугало, какъ лсъ съ его мрачными, темными чащами, — оно скорй было похоже на большіе, открытые, спокойные и врные голубые глаза. Бъ нихъ сразу можно было увидть все: никакихъ тайниковъ, никакихъ закоулковъ! Оно льстило наблюдателю, ставя его въ широкій кругъ, гд онъ всегда являлся центромъ, какое бы мсто онъ ни занималъ. Широкая водная поверхность была какъ бы излученіемъ наблюдателя: она существовала только вмст съ нимъ и благодаря ему. Стоя на твердой земл, наблюдатель ощущалъ внутреннюю связь съ этой неопасной для него стихіей, чувствовалъ свое превосходство надъ ней, будучи недоступенъ ея сил. Вспоминая смертельную опасность, которой онъ вчера избжалъ, вспоминая страхъ и гнвъ, испытанные имъ въ борьб съ сильнымъ врагомъ, котораго онъ, въ конц концовъ, побдилъ, инспекторъ великодушно улыбался побжденному. Вчерашній врагъ-море было лишь слпымъ орудіемъ втра, и вотъ теперь, умиротворенное, оно вытягивалось подъ лучами солнца, наслаждаясь покоемъ.

Знаменитая Восточная шхера имла свою длинную исторію. Одно время она процвтала, а теперь пришла въ упадокъ. Старая ‘Эстершхера’ въ средніе вки представляла собой большую рыбачью деревню, занимавшуюся главнымъ образомъ ловлей килекъ. Въ то время она получила особое цеховое устройство, сохранившееся и до нашего времени.

Въ Верхней Швеціи и Норланд килька занимала то же мсто, что сельдь на западномъ шведскомъ побережьи и въ Норвегіи. Кильки это та же сельдь, но приспособившаяся къ особымъ условіямъ Балтійскаго моря.

Спросъ на кильку подымается въ то время, когда сельдь рдка и дорога, но зато она ни по чемъ, когда сельдей много. Долгое время килька была главной зимней пищей для населенія Средней Швеціи. И теперь еще сохранилась одна псенка, въ которой высказывается жалоба привлеченныхъ въ страну королевой Кристиной французовъ на вчныя лепешки и кильки. Еще полсотни лтъ тому назадъ крупные помщики выдавали плату работникамъ сельдями, а когда улова сельдей не было, замняли ихъ кильками. Благодаря этому, цны стали подыматься, и до тхъ поръ ничтожная добыча кильки, ограничивавшаяся размрами домашняго потребленія, пріобрла характеръ спекуляціи. На меляхъ около Восточной шхеры, самыхъ рыбныхъ въ Седерманландіи, началась ловля килекъ въ большихъ размрахъ. Не стснялись тревожить рыбу во время метанія икры, сти длались все гуще и гуще. Естественнымъ слдствіемъ этого было паденіе улова, не столько отъ истребленія рыбы, сколько отъ того, что она перемнила обычное мсто метанія икры и ушла въ такую глубину, что рыбакамъ и въ голову не приходило разыскивать ее тамъ.

Ученые долго старались разгадать причины паденія улова кильки. Наконецъ, сельско-хозяйственный институтъ назначилъ опытныхъ инспекторовъ по рыболовству. Они должны были изслдовать причины указаннаго явленія и выработать мры къ его устраненію. Это-то и составляло ближайшую задачу инспектора Борга на предстоящее лто.

Мстность эта не изъ посщаемыхъ, потому что шхера лежитъ въ сторон отъ большого пути въ Стокгольмъ. Большіе пароходы, идущіе съ юга, направляются обыкновенно на Ландсуртъ, Даларе я Ваксгольмъ. Суда съ востока, а при извстномъ направленіи втровъ и съ юга идутъ на Сандгамнъ и Ваксгольмъ. Торговый путь изъ Норланда и Финляндіи идетъ на Фурусундъ и Ваксгольмъ. На Восточную шхеру заходятъ лишь въ крайней необходимости. Ее посщаютъ главнымъ образомъ эстонцы, дущіе съ юго-востока, а также вс другіе, кого втромъ, теченіемъ или бурей относитъ выше Ландсурта и ниже Сандгамна. Поэтому здсь устроена таможня лишь третьяго разряда съ однимъ таможеннымъ надзирателемъ и малый лоцманскій постъ, подчиненный главной лоцманской станціи въ Даларе.

Здсь уже край свта. Здсь спокойно, тихо и безлюдно, кром времени рыбной ловли — осенью и весной. Если случайно въ средин лта сюда завернетъ яхта, ее радостно привтствуютъ, какъ посланницу свтлаго веселаго міра. Однако, инспекторъ Боргъ, прибывшій сюда съ другими намреніями, — для того, чтобы, какъ здсь выражались,’обнюхивать’ сти, былъ принятъ чрезвычайно холодно. Эта холодность проявилась прежде всего въ томъ равнодушіи, съ которымъ его встртили вчера вечеромъ. Сегодня это выразилось въ холодномъ и невкусномъ кофе, которое принесли къ нему наверхъ въ комнату.

Инспекторъ, обладавшій очень тонкимъ вкусомъ, путемъ упражненія развилъ въ себ способность мириться съ непріятными вкусовыми ощущеніями. Поэтому, не долго думая, онъ выпилъ кофе залпомъ и вышелъ изъ комнаты посмотрть на окрестности и познакомиться съ мстными жителями.

Когда онъ проходилъ мимо кухни надзирателя, тамъ было тихо, обитатели ея, казалось, притаились, заперли двери и прервали разговоры, чтобы ее выдать своего присутствія.

Подъ непріятнымъ впечатлніемъ недружелюбнаго пріема, онъ продолжалъ свою прогулку по шхер и спустился къ пристани. Тамъ стоялъ рядъ маленькихъ хижинъ очень простой постройки, сложенныхъ изъ камней, едва скрпленныхъ цементомъ. Только дымовыя трубы были изъ кирпича. Съ одной стороны стоялъ деревянный сарай, съ другой — навсъ изъ кольевъ и хвороста для свиней, которыхъ привозили сюда откармливать на время рыбной ловли. Окна были сколочены изъ корабельныхъ досокъ, на крышу было свалено все, что сколько-нибудь подходило по размрамъ и могло либо впитывать въ себя дождевую воду, либо давало ей возможность стекать внизъ: водоросли, дикій овесъ, мохъ, торфъ, земля. Все это были пустыя ночлежки, въ которыхъ въ горячее время помщалось десятка по два ночлежниковъ. Тогда каждая такая лачуга превращалась въ трактиръ.

Передъ одной изъ наиболе приличныхъ избушекъ стоялъ рыбакъ Эманъ, первый человкъ на шхер, и чистилъ сть для камбалы. Не считая себя въ какомъ-либо отношеніи подчиненнымъ инспектору, по все же испытывая непріятное чувство въ его присутствіи, Эманъ насупился и приготовился къ рзкому отпору.

— Ну что, какъ дла? — спросилъ инспекторъ.

— Да теперь плохо, а вотъ, говорятъ, казна возмется за дло, тогда, пожалуй, будетъ получше, — отвтилъ Эманъ, довольно-таки нелюбезно.

— А гд т мели, на которыхъ вы ловите кильку? — спросилъ снова инспекторъ, оставляя безъ отвта кивокъ въ сторону казны.

— Надо полагать, господинъ инспекторъ вы это лучше знаете, чмъ мы. Вамъ за то и деньги платятъ, чтобъ вы насъ учили.

— Это врно. Вы знаете, гд мели, а я знаю, гд кильки. Пожалуй, это будетъ поважне.

— Вотъ какъ, — засмялся Эманъ, — значитъ, стоитъ только сейчасъ намъ выйти въ море, и рыба въ руки? Врно? Что жъ, хорошо, вкъ живи, вкъ учись.

Изъ хижины вышла его жена и стала оживленно разговаривать съ мужемъ.

Инспекторъ счелъ безполезными дальнйшія попытки втянуть въ разговоръ враждебно настроеннаго рыбака и пошелъ къ пристани. Тамъ сидло нсколько лоцмановъ, при его приближеніи они вдругъ занялись своимъ разговоромъ, который до этого велся очень вяло, и, повидимому, совсмъ не имли охоты здороваться съ Боргомъ.

Боргъ не хотлъ возвращаться обратно и пошелъ вдоль берега. Онъ скоро миновалъ обитаемую часть острова, дальше тянулась голая пустынная шхера, ни деревца, пи кустика, такъ какъ все, что хоть сколько-нибудь годилось на топливо, давно уже пошло въ печь.

Боргъ продолжалъ итти вдоль берега по мелкому мягкому песку и по камнямъ. Поворачивая все время вправо, онъ черезъ часъ вернулся на то же мсто, откуда вышелъ. Ему казалось, что онъ въ заточеніи. Его давили высокія горы, маленькаго острова, вокругъ него туго затягивался кругъ морского горизонта, не давая выхода на свободу. Задыхаясь отъ недостатка простора, онъ сталъ взбираться вверхъ по камнямъ и, наконецъ, остановился на возвышенной площадк высотой футовъ пятьдесятъ надъ уровнемъ моря. Тамъ онъ легъ на спину и сталъ глядть въ небо. Только теперь, когда передъ глазами не было ни воды, ни суши, а только голубой сводъ, Боргъ снова почувствовалъ себя свободнымъ, одинокимъ, какъ космическое тло, плывущее въ міровомъ эфир, подчиненное лишь одному закону тяготнія. Ему казалось, что онъ совсмъ одинъ на земл, что земной шаръ — только колесница, въ которой онъ сидитъ и мчится впередъ по земной орбит. Ему казалось, что легкій свистъ втра происходитъ отъ движенія воздуха, вызваннаго перемщеніемъ планеты въ эир, въ шум волнъ ему слышался плескъ вращающихся около земной оси океановъ. Не видя клочка земли, съ которымъ онъ былъ бы связанъ, Боргъ забылъ о людяхъ, объ обществ, законахъ и нравахъ. Онъ далъ волю своимъ мыслямъ бжать безъ удержа, какъ бгутъ выпущенные на волю телята, не обращая вниманія ни на какія преграды и препятствія. Онъ заглядлся до одурнія, какъ погруженный въ созерцаніе собственнаго пупа индійскій факиръ, забывающій землю и небо въ созерцаніи незначительной части своего вншняго ‘я’.

Инспекторъ Боргъ не былъ почитателемъ природы, какъ и индусъ не можетъ быть названъ почитателемъ своего пупа, наоборотъ, онъ считалъ себя существомъ сознательнымъ, стоящимъ на высшей ступени лстницы земныхъ созданій и до извстной степени относился пренебрежительно къ низшимъ формамъ жизни. Онъ прекрасно понималъ, что твореніе сознающаго духа глубже и осмысленнй произведеній безсознательной природы я, главное, выгодне для человка, который создаетъ свои творенія, имя въ виду и красоту, и пользу для ихъ творца. Но сырой матеріалъ человку приходится брать изъ природы, хотя его машины могутъ доставить и воздухъ, и свтъ, онъ все же долженъ предпочесть вчныя, производимыя солнцемъ колебанія эфира и неисчерпаемые запасы кислорода. Боргъ любилъ природу, но видлъ въ ней только помощницу и подчиненную, обязанную ему служить. Его влекла къ себ задача обойти могучаго врага и заставить его отдать вс силы себ на служеніе.

Боргъ пролежалъ довольно долго, наслаждаясь покоемъ, сознаніемъ полнаго одиночества, свободы отъ всякаго вліянія и гнета, потомъ онъ всталъ и сталъ спускаться внизъ по дорог къ дому.

Войдя въ полупустую комнату, гд гулко отдавались его шаги, онъ почувствовалъ себя, какъ въ клтк. Блые прямоугольники стнъ, замыкавшіе комнату, въ которой онъ долженъ былъ жить, говорили о работ человческихъ рукъ, но это была работа людей, стоявшихъ на низкой ступени развитія, — людей, имвшихъ дло съ простыми формами неорганической природы. Онъ какъ будто былъ заключенъ въ кристаллъ, гексаедръ или что-нибудь въ этомъ род. Прямыя линіи, симметричныя плоскости вндрялись въ его мысль, длили его душу на равныя части, сводили ея богатую жизнь къ простымъ неорганическимъ формамъ, первобытную пышную растительность вчно смняющихся впечатлній возвращали къ первымъ дтскимъ попыткамъ разобраться въ окружающей природ.

Боргъ позвалъ служанку, веллъ внести наверхъ свои вещи и тотчасъ принялся устраивать свою комнату. Онъ прежде всего повсилъ тяжелыя, темно-красныя персидскія занавси, желая нсколько измнить освщеніе въ комнат, и этимъ дйствительно ему удалось придать комнат боле мягкій тонъ. Затмъ онъ поднялъ об доски обденнаго стола и этимъ заполнилъ пустоту широкаго пола. Рзко выдлявшіяся блыя доски стола онъ прикрылъ клеенкой мягкаго зеленоватаго цвта, который гармонировалъ съ занавсями и успокаивающе дйствовалъ на нервы. У самой некрасивой стны онъ поставилъ этажерку съ книгами, отъ этого стна, раздленная на колонки, какъ транспарантъ, все-таки мало выиграла, и блые промежутки еще больше били въ глаза рядомъ съ орховымъ деревомъ этажерки. Боргъ старался сначала разставить мебель хоть какъ-нибудь, чтобы уже потомъ перейти къ подробностямъ. Надъ кроватью онъ повсилъ спускающійся съ потолка пологъ, устроивъ такимъ образомъ маленькую комнату внутри большой. Постель теперь стояла какъ въ палатк, отдльно отъ кабинета. Длинныя, блыя половицы съ параллельными черными щелями, въ которыхъ грязь отъ сапоговъ, пыль отъ мебели, табачная зола и всякій мусоръ образовали благодарную почву для размноженія и развитія всякаго рода грибковъ-древоточцевъ — Боргъ покрылъ маленькими ковриками разныхъ цвтовъ и рисунковъ. На широкой, блой поверхности пола они казались зелеными цвтущими островами.

Когда, такимъ образомъ въ пустомъ пространств запестрли краски, онъ перешелъ къ боле тонкой работ. Ему прежде всего надо было создать себ очагъ, алтарь для работы, своего рода центръ, вокругъ котораго все группируется и жизнью котораго все живетъ. Онъ поставилъ на столъ свою лампу. Она была высотой въ два фута и, какъ маякъ, возвышалась надъ зеленой скатертью. Ея фарфоровая подставка была разрисована арабесками, цвтами и животными причудливаго вида, представлявшими пріятную игру красокъ. Эти украшенія говорили о сил человческаго духа, о его способности по желанію видоизмнять установившіяся въ природ однообразныя формы.

Колючій чертополохъ у художника превратился въ ползучее растеніе, заяцъ вытянулся, какъ крокодилъ и, держа ружье въ переднихъ лапахъ съ огромными, какъ у тигра, когтями, цлился въ охотника съ лисьей головой.

Около лампы онъ поставилъ микроскопъ, діоптръ, всы, лотъ и компасъ. Ярко вычищенная мдь приборовъ сверкала теплымъ блдно-золотистымъ свтомъ. Чернильница была изъ толстаго куска стекла, отшлифованная на граняхъ, съ матовымъ голубымъ отливомъ воды или льда, ручки для перьевъ изъ щетины дикобраза своими неопредленными жирными тонами напоминали о животной жизни, Ярко-красная палочка сургуча, коробочка для перьевъ съ пестрыми виньетками, ножницы съ ихъ холоднымъ стальнымъ блескомъ, лакированный съ позолотой ящикъ для сигаръ, бронзовый ножъ для разрзыванія книгъ — вся эта масса полезныхъ и красивыхъ предметовъ скоро покрыла столъ красочными пятнами, на которыхъ глазъ отдыхалъ, вызывая прошлыя впечатлнія, старыя воспоминанія, встрчи, и не утомлялся.

Теперь пришло время заполнить пустоту въ этажерк для книгъ и вдохнуть жизнь въ пустыя пространства между полками. И вотъ, тамъ встали рядами справочныя книги и учебники, изъ которыхъ ихъ обладатель могъ почерпнуть свднія обо всемъ, что было въ минувшемъ, и что существуетъ въ настоящее время. Энциклопедіи, откликающіяся, какъ телеграфъ при нажатіи извстной буквы, книги по исторіи, философіи, археологіи, естественнымъ наукамъ, путешествія по всмъ странамъ земного шара, карты, даже полное собраніе путеводителей Бедекера. Пользуясь ими, онъ могъ, сидя здсь, составлять себ самые дешевые и короткіе маршруты, выбирать отель и даже заране высчитать, сколько мелочи ему придется дать на чай прислуг. Вс эти книги могли рано или поздно устарть, поэтому Боргъ устроилъ отдльную полку для спеціальныхъ періодическихъ изданій, которыя давали ему свднія о малйшемъ прогресс въ наук, о самомъ ничтожномъ открытіи. Тамъ же онъ помстилъ цлое собраніе вспомогательной литературы по всмъ отраслямъ знанія, библіографическія замтки, каталоги изданій, объявленія книгопродавцевъ и т. п. Благодаря этому, не выходя изъ комнаты, онъ въ любой моментъ могъ точно знать, какъ высоко стоитъ барометръ научныхъ свдній въ той отрасли, которая его интересовала.

Оглядывая стну, уставленную книжными полками, Боргъ нашелъ, что комната, дйствительно, пріобрла милый видъ. Книги казались живыми существами, между ними не было двухъ томовъ одинаковой вншности. Одинъ томъ, напримръ, Бедекеръ, былъ въ ярко-красномъ наряд съ золотомъ, какъ тотъ, кто раннимъ утромъ оставилъ вс заботы и собрался ухать. Другіе были торжественны, одты въ черное платье и тянулись цлой процессіей, какъ, напр., Британская Энциклопедія. Журналы были въ разноцвтныхъ веселыхъ, свтлыхъ лтнихъ платьяхъ: Розовый Revue des deux mondes, лимонно-желтый Contemporaine, темнозеленый Forthnightly, цвта травы Morgenlndische. Съ корешковъ глядли имена великихъ людей, и казалось, что они сами зашли къ нему въ комнату, какъ знакомые. Здсь онъ могъ получить отъ нихъ самое цнное и притомъ, наврное, больше, чмъ если бы онъ явился лично къ нимъ, какъ путешественникъ, во время завтрака или потревожилъ ихъ послобденный сонъ.

Разставивъ все на письменномъ стол и на полкахъ, инспекторъ почувствовалъ себя окончательно оправившимся посл всхъ тягостей путешествія, его душа снова пріобртала силы, по мр того какъ къ нему возвращались его орудія: эти инструменты и книги, игравшіе всю жизнь роль органовъ чувствъ, — органовъ боле сильныхъ и тонкихъ, чмъ т, которые ему дала природа.

Безотчетный страхъ, порожденный одиночествомъ и столкновеніемъ съ врагами — онъ имлъ полное основаніе считать жителей шхеры врагами — уступилъ мсто спокойствію, какъ только была убрана комната. Теперь, устроивъ свою штабъ-квартиру, онъ сидлъ какъ боевой генералъ, обдумывая планъ предстоящаго похода.

Глава третья

Ночью поднялся сверо-западный втеръ и пригналъ плавучіе льды отъ Аландскихъ острововъ. Инспекторъ выхалъ на лодк въ море поизслдовать природу морского дна, измрить глубину и познакомиться съ флорой и фауной моря. Взятый инспекторомъ въ качеств гребца лоцманъ скоро прекратилъ свои объясненія, увидавъ, что инспекторъ, пользуясь морской картой, лотомъ и другими приборами, самъ можетъ узнавать такія вещи, о существованіи которыхъ лоцманъ и не догадывался. Лоцманъ хорошо зналъ, гд находятся мели, гд надо ставить сти для кильки, а инспектору этого было мало. Онъ опускалъ лотъ на различную глубину и вытаскивалъ оттуда множество маленькихъ животныхъ и растеній, которыми, по его мннію, питались кильки. Онъ закидывалъ лотъ на самое дно и доставалъ пробы ила, песку, земли и глины. Онъ приводилъ эти образцы въ порядокъ, нумеровалъ и раскладывалъ въ маленькія баночки съ надписями.

Потомъ онъ вытащилъ большую, похожую на рупоръ зрительную трубу и сталъ смотрть внизъ, въ глубину воды. Лоцманъ никакъ не думалъ, чтобы можно было въ вод пользоваться трубой. Пораженный этимъ, онъ попросилъ позволенія и самому посмотрть. Инспекторъ не собирался брать на себя роли волшебника, но, съ другой стороны, ему не хотлось прежде времени разъяснять то, что еще нуждалось въ изслдованіи и можетъ дать поводъ къ преувеличеннымъ ожиданіямъ. Поэтому онъ ограничился тмъ, что исполнилъ просьбу лоцмана и далъ доступное объясненіе развернувшихся передъ ними въ морской глубин картинъ.

— Вы видли водоросли на мели? — началъ инспекторъ свою лекцію. — Посмотрите, сверху он свтло-желтыя, ниже — бураго цвта и, наконецъ, у дна — совсмъ красныя? Это зависитъ отъ постепеннаго уменьшенія съ глубиной силы свта. — Онъ сдлалъ нсколько взмаховъ веслами отъ мели въ сторону моря, чтобы не столкнуться съ плывшей наверху льдиной. — А теперь, что вы видите? — спросилъ онъ затмъ лежавшаго на живот лоцмана.

— Господи исусе, да никакъ это килька! И такъ ея тутъ густо, какъ картъ въ колод.

— Вотъ видите, значитъ, килька бываетъ не только на меляхъ. Вамъ теперь понятно, что ее можно ловить и въ глубокой вод, а вы вотъ мн не врите, когда я говорю, что ее и не слдуетъ ловить на меляхъ. Тамъ она появляется только затмъ, чтобы метать икру, тамъ на солнц ей тепле, чмъ въ глубин.

Инспекторъ гребъ дальше, пока, наконецъ, вода не сдлалась сро-зеленой отъ илистаго дна.

— Ну, а теперь что? — спросилъ онъ, складывая весла.

— По-моему тамъ на дн зми! Вонъ ихъ хвосты торчатъ изъ ила — а вонъ тамъ — головы!

— Это, милый мой, угри, — пояснилъ инспекторъ.

Лоцманъ, повидимому, съ трудомъ врилъ этому. Ему никогда не приходилось слышать, чтобы у нихъ въ мор водились угри. Однако, Боргъ не хотлъ прежде времени открывать вс свои карты и затруднять себя пространнымъ объясненіемъ непонятныхъ лоцману вещей. Поэтому онъ оставилъ весла и сталъ самъ глядть въ подзорную трубу, перегнувшись черезъ бортъ лодки, чтобы удобне было наблюдать. Онъ, казалось, очень усердно искалъ чего-то, что должно было быть на этихъ меляхъ и чего онъ до сихъ поръ не могъ обнаружить.

Такъ они плавали еще часа два, куда указывалъ инспекторъ. Боргъ часто опускалъ свой лотъ а дно и посл каждой пробы снова свшивался съ борта лодки и смотрлъ въ трубу. Его блдное лицо съежилось отъ напряженія, глаза ушли глубоко внутрь. Рука, державшая трубу, дрожала и отъ напряженія одеревенла и затекла. Холодный, влажный втеръ, пронизывавшій сквозь толстую куртку тло лоцмана, повидимому, вовсе не безпокоилъ тщедушной фигуры инспектора въ полурастегнутомъ лтнемъ пальто. Его глаза слезились отъ морского втра и отъ усилій проникнуть взоромъ въ тайники загадочной стихіи, растянувшейся на три четверти земной поверхности, относительно жизни которыхъ четвертая четверть земли высказываетъ такъ много предположеній, но, въ сущности, знаетъ такъ мало. Глядя въ подзорную трубу, которую онъ изобрлъ не самъ, а позаимствовалъ у строителей мостовъ и водолазовъ, воспользовавшись ихъ указаніями, Боргъ старался заглянуть въ міръ глубинъ, изъ котораго развилось великое надводное царство.

Цлый лсъ водорослей, едва перешедшихъ границу между неорганической и органической жизнью, волновался въ глубинныхъ теченіяхъ, похожій на свернувшійся яичный блокъ. Мняя свою форму отъ движенія воды, этотъ лсъ напоминалъ узоры, разрисованные морозомъ на стекл. Онъ тянулся безъ конца въ глубину, какъ громадный паркъ съ пожелтвшей листвой. Обитатели морского дна проползали на своихъ брюшкахъ, стараясь укрыться въ прохладныя и темныя мста, какъ бы стыдясь того, что они такъ отстали отъ другихъ на долгомъ пути къ солнцу и воздуху. Зарывшись въ ил, на дн лежала камбала. Лнивая и неподвижная, лишенная способности двигаться при помощи плавательнаго пузыря. Не имя стремленія даже ради собственной выгоды поискать пищу вокругъ себя, она ожидаетъ счастливаго случая, который приведтъ ей добычу къ самому рту. Изъ одной лни она лежитъ все на одномъ и томъ же боку. Оттого и глазамъ пришлось перебраться на правую сторону ея несиметричной головы. Вотъ налимъ выдвинулъ впередъ пару своихъ веселъ, напоминая собой первобытнаго устройства лодку съ опущенной кормой и поднятымъ носомъ, среди зелени виднется его причудливая голова, она высовывается на мгновеніе изъ ила и тотчасъ прячется снова. Потомъ, скатъ съ угловатой спиной, вытянулся кверху, какъ огромный носъ, разнюхивая, нтъ ли поблизости самки или ды, на мгновеніе онъ освщаетъ голубоватую воду своимъ розовымъ брюшкомъ, распространяя вокругъ себя слабое мерцаніе утренней зари, потомъ онъ снова накрпко присасывается къ камню въ ожиданіи того времени, когда милліоны лтъ принесутъ избавленіе всмъ отставшимъ на безконечномъ пути развитія.

Страшный морской ежъ весь олицетворенное бшенство, съ выраженіемъ ярости на покрытомъ иглами лиц. Его плавники превратились въ когти, приспособленные скоре для истязаній своей жертвы, чмъ для нападенія или защиты. Онъ нжится, лежа на боку, и ласкаетъ свое собственное тло слизистымъ хвостомъ. Выше, въ боле свтлой и теплой вод плаваетъ красивый, задумчивый окунь, пожалуй, самая характерная рыба Балтійскаго моря. Хорошо сложенный, плотный, хотя немного неуклюжій, какъ грузовая лодка, юнъ отличается своеобразной синевато-зеленой окраской Балтійскаго моря и натурой сверянина — немного философъ и отчасти пиратъ. Любознательный отшельникъ, обитатель мелкихъ водъ, окунь охотно спускается въ глубину на дно, бездльникъ, съ большими причудами, онъ по цлымъ часамъ простаиваетъ на одномъ мст у какого-нибудь камня, потомъ, какъ будто проснувшись, вдругъ бросается прочь. Тиранъ, по отношенію къ своимъ собратьямъ, онъ скоро длается ручнымъ и охотно возвращается на старое мсто, въ его внутренностяхъ находятъ себ пріютъ семь видовъ глистовъ.

Затмъ, орелъ моря, царица балтійскихъ рыбъ, стройная, какъ оснащенное судно, щука. Она любитъ солнце и какъ самая сильная, не боится яркихъ красокъ она высовываетъ носъ надъ поверхностью воды и засыпаетъ, нжась на солнц, мечтая о лугахъ, покрытыхъ цвтами, и березовыхъ рощахъ, гд ей никогда не суждено побывать, о возвышающемся надъ ея влажнымъ міромъ, прозрачномъ голубомъ купол, въ которомъ она задохлась бы, тогда какъ птицы такъ легко плаваютъ въ воздух на своихъ пушистыхъ плавникахъ. Теперь лодка хала межъ льдинъ. На дн по водорослямъ, какъ облако, скользила ея тнь.

Инспекторъ, уже въ продолженіе нсколькихъ часовъ тщетно искавшій чего-то, вынулъ, наконецъ, изъ воды зрительную трубку, вытеръ ее и сложилъ въ футляръ.

Потомъ онъ откинулся назадъ, закрывъ глаза рукой, какъ бы желая отдохнуть отъ массы впечатлній, и, казалось, погрузился въ дремоту. Черезъ нсколько минутъ онъ веллъ лоцману хать дальше.

Все утро поглощенный изслдованіемъ морской глубины, инспекторъ, казалось, только теперь обратилъ вниманіе на великолпную картину, развернувшуюся на поверхности моря.

Передъ лодкой, до того мста, гд скопились плавучія льдины, образуя полярный ландшафтъ разстилалась темно-голубая гладь воды.

Острова, бухты, проливы вырзывались ясно, какъ на карт. Гд ледъ взгромоздился на мели, тамъ образовались настоящія горы. Одна льдина взбиралась на другую, а на скалистыхъ островахъ нагромоздившійся ледъ вывелъ своды и гроты, выстроилъ башни, церковныя стны, казематы и бастіоны. Очарованіе этихъ формъ заключалось въ томъ, что он какъ будто были созданы могучей человческой рукой, он не были похожи на игру безсознательной природы, а, напротивъ наводили на мысли о работ человческаго духа въ продолженіе цлаго ряда историческихъ эпохъ.

Въ одномъ мст льдины сложились какъ циклоническія стны, или располагались террасами, какъ ассиро-греческіе храмы. Въ другомъ — удары волнъ образовали романскій сводъ или огромную арку, превратившуюся затмъ въ арабскій сводъ, а подъ сводомъ отъ совмстной работы солнечныхъ лучей и прибоя появились сталактиты и ячейки, какъ въ пчелиныхъ сотахъ. То вдругъ огромная цльная стна превращалась въ римскій водопроводъ, или выросталъ изъ массы льда настоящій средневковый замокъ съ полуразрушенными готическими арками и башнями.

Эта связь полярнаго ландшафта и исторической архитектуры рождала въ зрителяхъ своеобразное настроеніе, нарушаемое только оживленнымъ шумомъ птицъ, стаями летавшихъ надъ грудами плавучихъ льдинъ и надъ прозрачной синей водой.

Огромными стаями по сотн и боле штукъ, плыли гаги, отдыхавшія здсь въ ожиданіи таянія льдовъ въ Норланд. Невзрачныя бурыя самки, окруженныя нарядными красивыми самцами съ снжно-блой спиной, иногда поднимались надъ водой, хлопая крыльями и показывая черное, какъ уголь, брюшко. Гагары, плававшія меньшими стаями, съ пушистымъ брюшкомъ и зминой шеей, опускаясь на воду, раскрывали пестрыя, какъ шахматная доска, крылья. Шумныя стаи шилохвостовъ, черныхъ и блыхъ, то плавали, то взлетали вверхъ или ныряли, кружились стаи свистуновъ и морскихъ попугаевъ, летали отряды черныхъ, какъ уголь, турпановь, выдлявшихся своими султанами на спинкахъ среди массы нырковъ и крохалей, и надъ всми этими плавающими, порхающими полчищами птицъ, ведущими жизнь земноводныхъ, кружились чайки, избравшія себ стихіей воздухъ и пользующіяся водой только для рыбной ловли и купанья.

Въ это шумное рабочее общество затесалась одинокая ворона. Она сидла, притаившись, на камн и своей подозрительной окраской, низкимъ лбомъ, воровскими ухватками, своимъ типомъ преступника и грязнымъ, боящимся воды опереніемъ вызывала ненависть у всхъ трудолюбивыхъ птицъ, хорошо знавшихъ ее, какъ разорительницу гнздъ, пожирающую чужія яица.

Отъ всего этого пернатаго царства, потрясавшаго воздухъ своимъ крикомъ, надъ головами нмыхъ обитателей водъ распространялась цлая симфонія звуковъ: здсь слышались вс переходы отъ первой слабой попытки пресмыкающагося выразить свой гнвъ шипніемъ до гармонической музыки человческихъ инструментовъ. Вотъ гага шипитъ, какъ змя, когда самецъ хочетъ ее укусить и погрузить въ воду, тамъ крохалъ квакаетъ, какъ лягушка, пищатъ морскія ласточки, чайки подняли крикъ, похожій на дтскій плачъ, замурлыкали, какъ влюбленныя кошки, гагары. Но сильнй, выше всхъ и красиве звучала удивительная музыка шилохвостовъ, это еще не пніе, это скоре нечистое мажорное трезвучіе, какъ пастушьи рожки, когда они неполными аккордами безъ начала и конца вторятъ сигналамъ охотничьяго рога, — это напоминаніе о юныхъ годахъ человчества, о первыхъ временахъ пастушеской и охотничьей жизни.

Инспекторъ наблюдалъ все это огромное величественное зрлище не съ мечтательной меланхоліей поэта, не со смутнымъ безпокойнымъ чувствомъ, а спокойно, какъ изслдователь, какъ трезвый мыслитель, старающійся найти закономрность въ этомъ видимомъ безпорядк. Только благодаря огромному накопленному имъ запасу званій, онъ могъ связать вс т явленія, которыя онъ наблюдалъ. И когда онъ сталъ искать причину сильнаго впечатлнія, которое производила на него эта природа, онъ объяснилъ это чувствомъ неизмримой радости, какое испытываетъ человкъ, стоящій въ зенит созданія, видя, какъ спадаетъ завса съ невдомаго. Эта радость, неизмнно сопровождающая всякое существо на безконечномъ пути познанія законовъ природы, является, можетъ быть, однимъ изъ главныхъ двигателей на пути къ свту, — это радость, не меньшая, чмъ удовлетворенное чувство творца, созерцающаго дло рукъ своихъ.

Этотъ ландшафтъ возвратилъ его къ тмъ первобытнымъ временамъ, когда земля была подъ водой, и надъ ея поверхностью едва начали подниматься вершины горъ, вдь шхеры носили еще признаки напластованіи первобытной формаціи, впервые появившихся на свтъ. Подъ водой, среди водорослей ледниковаго періода, плавали рыбы первичной эпохи, самая старая между ними — сельдь. А на шхерахъ въ это время росли папоротники и плауны каменноугольнаго періода. Лишь немного дальше, по направленію къ материку, на большихъ островахъ встрчались хвойныя растенія и пресмыкающіяся вторичной эпохи, а еще глубже внутрь — лиственныя деревья и млекопитающіяся третичной эпохи. Здсь же, въ этомъ царств первичной формаціи какъ будто какая-то игра природы нарушила послдовательность геологическихъ періодовъ: тюлени и выдры оказались въ первобытной эпох, ледниковый періодъ попалъ въ четвертичный, какъ слой чернозема, покрывшій древній пластъ. И онъ самъ сидлъ здсь, представитель исторической эпохи, и, не смущаясь видимымъ безпорядкомъ, наслаждался сознаніемъ того, что онъ выше всхъ въ этой длинной цпи твореній.

Тайна волшебной прелести этой картины заключалась въ томъ, что она въ краткомъ вид съ нкоторыми пропусками воспроизводила всю исторію развитія. Въ нсколько часовъ можно было прослдить вс стадіи развитія земли. Здсь наедин съ самимъ собой можно было отдохнуть, предаваясь этимъ ощущеніямъ, приводившимъ къ мыслямъ о происхожденіи всего живого, оправиться въ созерцаніи прошедшихъ стадій развитія отъ утомительнаго вчно напряженнаго стремленія къ высшимъ ступенямъ культурной лстницы, погрузиться въ какое-то цлительное забытье, нераздльно сливаясь съ природой.

Эти мгновенія возмщали ему безвозвратно утраченныя религіозныя радости, мысль о неб у него замнялась стремленіемъ къ прогрессу, идея безсмертія выливалась въ предчувствіе неуничтожаемости матеріи.

Какое счастье чувствовать себя дома на той земл, которую съ дтства мы привыкаемъ считать юдолью скорби, но по которой необходимо пройти, чтобы достигнуть невдомаго. Какъ утшительно сознаніе, что все, прежде неизвстное, теперь подвергается научному изслдованію, что можно ужъ заглянуть въ тайные пути Провиднія, что вс эти явленія, которыя раньше считались непонятными, объяснены. Уже выясненъ вопросъ о происхожденіи и цля жизни человка на земл. Но вмсто того, чтобы уйти на покой, какъ это длала въ ожиданіи своей гибели одна культурная нація за другой, нын живущее поколніе ршило, не стсняясь, считать себя животнымъ высшаго тина и пытаться здсь на земл разумными способами проводить въ жизнь небесную идею.

И ныншняя эпоха — прекраснйшая и величайшая изъ всхъ, ибо она двинула человчество впередъ гораздо дальше, чмъ это могли сдлать предыдущія столтія…

Остановившись съ благоговніемъ на мысли о происхожденіи человка и о его назначеніи, инспекторъ задумался надъ исторіей своего собственнаго развитія, онъ пытался заглянуть, какъ только могъ далеко, въ прошлое, чтобы ближе узнать самого себя и въ протекшихъ стадіяхъ своей прошедшей жизни прочесть вроятное будущее.

Онъ вспомнилъ своего покойнаго отца, майора крпостной артиллеріи, человка неопредленнаго типа начала столтія, это былъ какой-то конгломератъ, случайно составленный изъ остатковъ прежнихъ эпохъ посл великой вспышки конца прошлаго вка. Онъ ни во что не врилъ, такъ какъ видлъ, что все погибаетъ и возрождается вновь. На его глазахъ народы испытывали самыя разнообразныя формы государственнаго устройства, ликованіемъ встрчали установленіе новаго порядка и черезъ нсколько лтъ его низвергали, потомъ опять требовали его возстановленія и праздновали это возстановленіе, какъ открытіе всемірно-историческаго значенія.

Въ конц концовъ, онъ остановился на существующемъ порядк, какъ на единственно осязательномъ, независимо отъ того, создался ли онъ, благодаря чьей-нибудь руководящей вол, что было невроятно, или — благодаря стеченію случайныхъ обстоятельствъ. Послднее можно было бы высказать съ большой долей вроятности, хотя не безъ опасенія.

Въ университет отецъ примкнулъ къ пантеизму молодыхъ гегельянцевъ, который былъ лукавымъ обходомъ очень остраго въ то время вопроса: индивидумъ былъ объявленъ единственно дйствительнымъ, а Богъ — совокупностью личнаго начала въ человчеств.

Это живое представленіе внутренней связи человка съ природой, гд человкъ является высшимъ звеномъ въ цли мірового процесса, привлекло къ себ избранную группу людей, которые, держась въ сторон, относились съ насмшкой къ неоднократнымъ попыткамъ политическихъ мечтателей стать выше господствующихъ законовъ природы и искусственными средствами — путемъ умозрительныхъ построеній и парламентскихъ ршеній — создать новый міропорядокъ. Они незамтно шли своей дорогой, чуждые какъ высшимъ кругамъ, такъ и широкимъ народнымъ массамъ. Наверху, около посредственнаго монарха, естественнымъ отборомъ собирались такія же посредственности, а внизу приходилось сталкиваться съ невжествомъ, легковріемъ, слпотой. Въ среднемъ сло — буржуазіи они встрчали столь ярко выраженные торгашескіе интересы, что, не будучи сами торговцами, они не могли найти общихъ точекъ соприкосновеній.

Все это были умные, способные и честные люди, и бывали случаи, когда къ нимъ обращались, но они не могли примкнуть пи къ одной изъ существующихъ политическихъ партій и вмст съ тмъ не имли желанія составлять безцльную оппозицію. Они были не настолько многочисленны, чтобы быть стадомъ и, какъ убжденные индивидуалисты, не желали быть слпымъ орудіемъ въ чьихъ-нибудь рукахъ. Поэтому они оставались въ сторон, прикрывая орденами, лентами и звздами свое недовольство, и только улыбались, какъ авгуры, встрчаясь на засданіяхъ совта или въ дворянскомъ собраніи, и предоставляли событія ихъ естественному теченію.

Отецъ принадлежалъ къ дворянамъ не очень стараго происхожденія. Его родъ пріобрлъ дворянскій гербъ гражданскими заслугами въ области горной промышленности, а не тми сомнительными военными подвигами, которые часто объясняются случайностью или ошибкой непріятеля. Вмст съ дворянствомъ онъ получилъ и небольшія привилегіи: дворянскій мундиръ и право безъ вознагражденія принимать участіе въ трудномъ дл управленія страной.

Такимъ образомъ его отецъ принадлежалъ къ заслуженному дворянству, и сознаніе своего происхожденія отъ талантливыхъ предковъ всегда подбадривало и толкало его впередъ.

Пріобртенное талантомъ и трудомъ отцовъ состояніе давало ему возможность отдаться своему призванію. Майоръ сдлался выдающимся топографомъ, принималъ участіе въ проведеніи Iетскаго канала и первыхъ желзныхъ дорогъ.

Эта работа надъ нуждами цлаго государства, карту котораго онъ обыкновенно раскладывалъ у себя на письменномъ стол и привыкъ охватывать однимъ взглядомъ, мало-по-малу выработала у него широту взгляда на вещи.

Сидя за письменномъ столомъ, онъ прокладывалъ своей линейкой новые пути сообщенія, которые измняли весь характеръ мстности, сносили старыя города и воздвигали новые, измняли цны товаровъ и вызывали къ жизни новыя отрасли производства.

Карта непремнно должна измниться: старые водные пути будутъ оставлены, и все движеніе направится по прямымъ чернымъ линіямъ, обозначающимъ новыя желзныя дороги. Горы станутъ столь же плодородны, какъ и долины, борьба за рки навсегда прекратится, а границы между государствами и областями исчезнутъ. Эта работа надъ судьбой цлыхъ странъ и народовъ развивала сильное властолюбіе. Постепенно, помимо его воли, имъ овладла сопутствующая власти склонность преувеличивать значеніе своего ‘я’. Майоръ Боргъ на все сталъ глядть съ высоты птичьяго полета. Страны въ его глазахъ превращались въ географическія карты, а люди казались оловянными солдатиками.

Когда при топографическихъ работахъ ему случалось въ нсколько недль сравнивать возвышенности для естественнаго пониженія которыхъ понадобились бы тысячелтія, онъ чувствовалъ себя почти творцомъ.

Проводилъ ли онъ туннель, сдвигалъ ли въ море песчаныя дюны, осушалъ ли болота, онъ не могъ отказаться отъ сознанія того, что въ его рукахъ — преобразованіе земной поверхности, такъ какъ онъ нарушаетъ естественную послдовательность геологическихъ напластованій. И отъ этого сознаніе личности росло въ немъ съ невроятной быстротой. Помогало ему и положеніе его, какъ офицера съ цлой массой подчиненныхъ, къ которымъ онъ обращался только съ приказаніями, они были для него мускулами, исполняющими волю его головного мозга.

Обладая мужествомъ и ршительностью военнаго, солидностью ученаго, глубокомысліемъ философа, увренностью экономически независимаго человка и чувствомъ собственнаго достоинства, онъ являлся типомъ высшаго порядка, въ которомъ были слиты красота и умъ, въ результат давшіе цльную, гармонически развитую личность.

Для сына отецъ сдлался образцомъ подражанія и учителемъ, такъ какъ мать умерла очень рано. Чтобы уберечь сына отъ горькихъ минутъ разочарованія, отецъ, относившійся съ презрніемъ къ ложной старой метод воспитанія, которая своими сказками и чудесными исторіями лишь задерживаетъ развитіе дтей, вмсто того чтобы воспитывать въ нихъ человка, смло отдернулъ передъ сыномъ завсу храма жизни и посвятилъ его въ трудное искусство жить. Онъ раскрылъ ему тайну внутреннихъ отношеній между человкомъ и остальными созданіями. Хотя человкъ — высшее существо на своей планет, но онъ не можетъ стать вн ея законовъ: онъ до извстной степени можетъ ограничить дйствіе законовъ природы, но все же совершенно освободиться отъ нихъ — не въ его власти.

Это было разумное поклоненіе природ, если подразумвать подъ ней все существующее, подчиненное естественнымъ законамъ. Этимъ ученіемъ онъ предохранилъ сына отъ христіанской маніи величія, отъ страха передъ невдомымъ, передъ Богомъ и смертью и воспиталъ разумнаго человка, который умлъ управлять своими поступками и могъ нести отвтственность за вс ихъ послдствія.

Регуляторомъ низменныхъ инстинктовъ человческой природы онъ считалъ большой мозгъ — этотъ органъ, совершенствомъ своего устройства отличающій человка отъ животныхъ. Разумъ, опирающійся на точное знаніе, долженъ управлять низменными инстинктами и подавлять ихъ, если нужно, для того, чтобы удержать видъ на должной высот. Питаніе и размноженіе — самые низменные инстинкты, потому что они общи животнымъ и растеніямъ. Чувства — эти рудименты мыслительнаго аппарата животныхъ заложены въ крови, спинномъ мозг и другихъ органахъ низшаго порядка, и у человка, какъ у высшей нормы, безусловно должны быть подчинены большому мозгу. Люди, не умющіе управлять своими инстинктами, — люди, мысль которыхъ находится въ подчиненіи у спинного мозга, относятся безусловно къ низшей форм.

Поэтому старикъ убждалъ сына не доврять юношескому энтузіазму, который одинаково легко можетъ привести къ добру, какъ и къ преступленію. Великое страстное стремленіе къ общему благу онъ признавалъ, такъ какъ, по его мннію, оно не зависитъ отъ чувства, а является могучимъ выраженіемъ воли къ добру.

Все, что можетъ дать юношество, не иметъ никакой цны, потому что все это лишено оригинальности и является лить плодомъ мышленія предшествующихъ поколній. Молодежь объявляетъ эти мысли своими и съ шумомъ и самодовольствомъ разноситъ ихъ повсюду. Оригинальность можетъ появиться лишь тогда, когда разумъ созрлъ, подобно тому какъ продолженіе рода и воспитаніе возможно только въ томъ случа, если мужчина зрлъ и обладаетъ способностью добывать средства для жизни и для воспитанія ребенка. Врнымъ признакомъ неспособности незрлаго мозга мыслить надо считать эту вчную манію величія у молодежи и у женщинъ. Обыкновенно говорятъ, что у молодости впереди будущее, но это неврно, такъ какъ процентъ смертности въ зрломъ возраст много меньше, чмъ въ юности. Не остроумно говорить, что если молодость — порокъ, то онъ съ годами проходитъ — вдь это не опровергаетъ общаго правила, что молодость это недостатокъ, болзнь и, слдовательно, порокъ. Существованіе этого порока несомннно признается, разъ говорятъ, что онъ пройдетъ: чего вовсе нтъ, то и проходить не можетъ.

Вс нападки молодежи на существующее — не боле, какъ историческое проявленіе неспособности слабаго выносить гнетъ, въ этомъ такъ же мало ума, какъ въ нападеніи на человка пчелы, которая, жаля, сама неизбжно должна погибнуть. Въ исторіи Робинзона онъ видлъ прекрасное доказательство неспособности молодежи къ сужденію и логическому мышленію. Въ ней авторъ ясно высказывается противъ естественнаго состоянія и отшельничества. Вотъ уже сто лтъ юношество по недоразумнію считаетъ эту книгу хвалебной пснью въ честь свободной жизни въ дикомъ состояніи, тогда какъ эта жизнь выставляется въ повсти, какъ наказаніе сумасбродному юнош, который, какъ дикарь, пренебрегаетъ дарами культуры. Эта маленькая черточка показываетъ, до какой степени онтологически низко стоитъ молодежь. Она выдаетъ себя съ головой своей любовью къ индйцамъ и вообще ко всмъ отставшимъ на пути развитія. Вдь есть же у человка чувства, которыя со-временемъ пропадутъ, какъ и щитовидная железа, человку ненужная, но все-таки пока занимающая свое мсто.

Сынъ не могъ доводами разсудка опровергнуть этихъ горькихъ истинъ и, въ конц концовъ, заявилъ, что отецъ оскорбляетъ своей сухой моралью его святыя чувства, — да, самыя святыя чувства. Въ отвтъ на это отецъ назвалъ его осой, которая мыслитъ еще гангліями. И онъ предостерегалъ его противъ увлеченій фантазіями, противъ скоросплыхъ выводовъ, безъ достаточныхъ основаній, безъ достаточнаго матеріала. Послдняго нельзя смшивать съ быстрыми научными умозаключеніями, когда на основаніи немногихъ предпосылокъ (только на первый взглядъ немногихъ, потому что обыкновенно упускаютъ изъ виду промежуточныя ступени) иной разъ выводятъ новыя слдствія. Въ этомъ случа два представленія вступили во взаимодйствіе и образовали, какъ новое химическое соединеніе, новую мысль. Вдь доказала же эмбріологія, что человческій зародышъ переходитъ черезъ вс первоначальныя стадіи развитія: стадію амебы, лягушки и, наконецъ, человка. Какъ можетъ молодежь оспаривать, что пока его тло ребенка растетъ, человческій духъ, въ немъ долженъ пройти стадіи животнаго и дикаря, и что, слдовательно, взрослый мужчина стоитъ гораздо выше, чмъ юноша.

Особенно отецъ училъ сына не поддаваться самому низменному инстинкту — половому. Этотъ инстинктъ, благодаря своей сил, такъ долго ослплялъ человческій разсудокъ, что и до сихъ поръ многіе весьма просвщенные люди полагаютъ, что женщина стоитъ наравн съ мужчиной, — да, да, — а по мннію нкоторыхъ, даже будто бы его превосходитъ, тогда какъ на самомъ дл женщина представляетъ собой, въ сущности, лишь промежуточную форму между взрослымъ человкомъ и ребенкомъ, что вытекаетъ изъ исторіи развитія человческаго зародыша, такъ какъ въ его развитіи мужчина бываетъ женщиной, но женщина мужчиной — никогда.

Предостерегать противъ могущества полового инстинкта для сына значило то же, что бросать тнь на женщину. И скоро сынъ, работая, по выраженію отца, гангліями, пришелъ къ заключенію, что отецъ — женоненавистникъ. Да и какъ онъ могъ думать иначе, если ему постоянно приходилось слышать исторіи о томъ, какъ тотъ или другой погубилъ свою будущность изъ-за женщины, какъ гибли большія дарованія вслдствіе половой жизни, какъ люди жертвовали своимъ счастіемъ и дятельностью для женщины, которая имъ измняла, для дтей, которыя, не созрвъ еще, умирали. Продолженіе рода — дло ничтожныхъ, а великіе люди живутъ въ своихъ твореніяхъ, не умирая.

Подъ такимъ руководствомъ подрасталъ сынъ. Онъ былъ отъ рожденія необыкновенно хрупкій, но гармонично развитой ребенокъ, онъ получилъ въ наслдство топкія чувства, способность быстро схватывать все на лету, острый умъ и благородство характера, которое выражалось въ его мягкомъ отношеніи къ людямъ и общительности. Онъ рано научился регулировать свою жизнь, подавляя растительные и животные инстинкты. Онъ накопилъ большой запасъ свдній и наблюденій и принялся за его обработку. Скоро оказалось, что его мозгъ обладалъ плодотворной способностью по двумъ извстнымъ находить неизвстное третье, изъ уже извстныхъ предпосылокъ длать новые выводы, словомъ, онъ обладалъ тмъ даромъ, который называется оригинальностью. Въ немъ росъ преобразователь съ даромъ прозрвать закономрность въ хаос, открывать въ явленіяхъ невидимо дйствующія силы, обнаруживать самыя сложныя причины человческихъ поступковъ. Поэтому въ школ товарищи смотрли на него съ недовріемъ, а учителя чувствовали, что онъ втайн критикуетъ все, что они провозглашали, какъ непреложную истину.

Въ то время, когда онъ поступалъ въ университетъ, страна сильно волновалась по поводу парламентской реформы. Боргу были ясны недостатки четырехкласснаго представительства, такъ какъ государство состоитъ по меньшей мр изъ двадцати классовыхъ группъ, съ самыми различными интересами, онъ видлъ также, что право на участіе въ разршеніи такого сложнаго вопроса, какъ выработка главныхъ основъ народнаго правленія, распредляется чрезвычайно неравномрно. Съ другой стороны онъ не могъ желать возврата къ организаціи орды или дикаго племени, гд всмъ предоставлено право говорить одинаково много или одинаково мало. Онъ тотчасъ увидлъ, что то упрощеніе формы правленія, при которомъ ‘надо дать мсто большинству’, не является насущно необходимой реформой. Вдь на его глазахъ во Франціи всеобщее избирательное право привело къ Имперіи и къ сомнительному представительству адвокатовъ, торговцевъ и военныхъ, — представительству, изъ котораго, конечно, были исключены рабочіе, земледльцы, ученые, иначе говоря, были представлены лишь три сословія, произвольно выбранныя императоромъ. Онъ понялъ, что наиболе правильнымъ было бы народное представительство, разработанное на началахъ пропорціональности. Это право должно быть строго согласовано съ классовыми интересами, при чемъ не должны быть забыты и интересы высшаго порядка, иначе говоря, — право мудрыхъ имть перевсъ въ правленіи, такъ какъ они боле способствуютъ прогрессу, чмъ глупые. Послднее обстоятельство уже принято въ соображеніе творцами палатной системы, которые пришли къ необходимости установить обсужденіе вопросовъ въ комиссіяхъ при участіи свдущихъ людей.

Чтобы представительство полне отражало интересы всего народа, необходимо считаться съ каждымъ мнніемъ, надо принять во вниманіе, данныя о положеніи страны, въ выборахъ депутатовъ должны участвовать вс классы населенія отъ высшаго до низшаго, пропорціонально численности каждаго и въ соотвтствіи со значеніемъ каждаго класса въ дл усовершенствованія государства. Онъ вычеркнулъ только придворныхъ, которые вмст съ монархомъ должны быть отнесены къ вдомству иностранныхъ длъ, такъ какъ монархъ долженъ представлять націю только передъ другими державами. Свой совщательный, но не законодательный парламентъ онъ построилъ такимъ образомъ:

Первый классъ: землевладльцы, арендаторы, крестьяне, инспектора, управляющіе.

Второй классъ: горнопромышленники, фабриканты, горнорабочіе, рабочіе.

Третій классъ: купцы, моряки, содержатели гостиницъ, носильщики, извозчики, банковскіе, таможенные, желзнодорожные и почтово-телеграфные служащіе.

Четвертый классъ: гражданскіе и военные чины, духовенство

Пятый классъ: ученые, учителя, писатели, художники.

Шестой классъ: врачи, аптекаря, сидлки.

Седьмой классъ: домовладльцы, капиталисты, рантье.

Въ какомъ количеств надо было выбирать депутатовъ отъ каждаго класса, это — вопросъ, на который заране отвтить было бы трудно, это, по мннію Борта, надо было предоставить ршить разумнымъ, и опытнымъ государственнымъ людямъ. А потому представительство должно быть всегда временнаго характера.

Надъ этимъ совщательнымъ собраніемъ долженъ стоять Государственный Совтъ, составленный изъ спеціалистовъ по государствовднію, которые должны быть подготовлены къ этимъ труднымъ обязанностямъ для того, чтобы труднйшее изъ искусствъ не попало въ руки невждъ и рзвыхъ дилетантовъ, какъ это часто случалось до сихъ поръ. Эти государственные люди должны допускаться къ отправленію своихъ обязанностей только по тщательномъ изслдованіи ихъ предыдущей жизни, ихъ экономическаго и общественнаго положенія. Послднее должно побуждать юношество заботиться о своемъ собственномъ воспитаніи и слдить за всми своими поступками. Благодаря этому обстоятельству, должны создаться кадры выдающихся людей, и благодаря этому, никто не будетъ получать хода впередъ, какъ въ настоящее время, только за такъ называемое безпорочное поведеніе и отрицательныя добродтели. Создастся новая аристократія, преемница служилой, военной и придворной власти. Образованная естественнымъ отборомъ достойнйшихъ, она будетъ служить достаточнымъ ручательствомъ за наилучшее управленіе государствомъ. Парламентъ будетъ голосовать не самый законъ, а только свое мнніе о немъ, и потому онъ будетъ высшимъ судилищемъ, а не арміей легіонеровъ, которые за Деньги или по обязанности производятъ насиліе своимъ голосованіемъ.

Молодой человкъ былъ, однако, слишкомъ уменъ, чтобы обнаруживать эти взгляды. Въ эпоху, когда слово аристократъ значитъ то же, что выродившійся и отсталый человкъ, когда массы такъ слпо рвутся впередъ, что промышленный рабочій идетъ рука объ руку со своимъ врагомъ крестьяниномъ, умный человкъ можетъ только посмиваться и ждать.

И онъ началъ ожидать, но вскор увидлъ, что мсто представительства четырехъ классовъ заняло представительство одного: страна была теперь представлена только однимъ крестьянскимъ классомъ. Это историческое событіе имло большое вліяніе на направленіе мыслей и все развитіе молодого человка. Онъ ясно увидлъ, въ какомъ хаотическомъ состояніи находится мыслительный аппаратъ у большинства. Читая парламентскіе отчеты и рчи наиболе вліятельныхъ и блестящихъ ораторовъ, онъ замтилъ, что мышленіе, какъ онъ выражался, при помощи гангліевъ, сжатіе кровеносныхъ сосудовъ и приливъ крови къ сердцу, оказываютъ наибольшее вліяніе на общественное мнніе.

Ему часто казалось, что въ политик играютъ главную роль не интересы страны и не прогрессъ, вопросъ побды того или другого оратора, желающаго, во что бы то ни стало, сдлать по-своему, хотя бы даже путемъ ложныхъ выводовъ, явныхъ преступленій противъ логики и грубйшаго извращенія фактовъ. Дальнйшія наблюденія вызывали въ немъ сильныя подозрнія, что въ политической жизни все сводится къ борьб за власть, къ стремленію привести умы другихъ въ согласіе со своимъ, бросить смя своей мысли въ чужой мозгъ, гд оно должно расти паразитомъ, какъ вырастаетъ на деревьяхъ омела, доставляя материнскому растенію гордое удовлетвореніе въ мысли, что паразиты, тамъ вверху, въ листв дерева, — только паразиты, не больше.

Его честолюбіе было возбуждено. Чтобы удовлетворить его, онъ сталъ стремиться къ накопленiю знанія и опыта путемъ усиленныхъ занятій, путешествій и общенія съ извстными учеными и знаменитыми людьми. И въ этомъ вчно движущемся хаос враждебныхъ силъ и интересовъ объ искалъ для себя пристани, стремился въ самомъ себ найти центръ круга, который смыкала вокругъ него дйствительность. Не ища, подобно слабосильнымъ христіанамъ, опоры вн себя, въ Бог, онъ нашелъ ее въ себ. Онъ сталъ стремиться привести себя къ совершенному типу человка, дла и поступки котораго не должны нарушать правъ другихъ людей, зная, что плоды добросовстно взрощеннаго зерна могутъ принести другимъ только пользу и радость.

Онъ старался избгать лишь тхъ, которые увряютъ, что живутъ для другихъ, а, въ сущности, живутъ на счетъ этихъ другихъ — живутъ ихъ благодарностью, ихъ поддержкой, ихъ похвалой, — и шелъ прямо своей дорогой, твердо вря въ то, что крупная и сильная личность сама собой принесетъ гораздо больше пользы, чмъ вся эта масса глупыхъ людей, численность которыхъ обратно пропорціональна ихъ способности приносить пользу.

Путемъ такихъ разсужденій Боргъ выработалъ себ правила жизни, которыя вели бы его къ идеаламъ нравственной жизни. Онъ никогда не откладывалъ надолго отчета передъ самимъ собой въ своихъ поступкахъ и не возлагалъ всхъ своихъ винъ на безвинно страдавшаго Христа, и, сознавая свою отвтственность, избгалъ такихъ поступковъ, которые заставили бы его искать козла отпущенія. Боргъ привыкъ во всемъ полагаться на самого себя, никогда не слдуя чужимъ совтамъ и всегда взвшивая вс возможныя послдствія своихъ поступковъ. Несмотря на все это, выросши и воспитавшись, какъ и все его поколніе, въ вкъ пара и электричества, онъ отличался крайней нервозностью. Да и какъ могло быть иначе, если онъ стремился разрушить миріады старыхъ клтокъ, уничтожить громадные запасы старыхъ впечатлній, если при всякомъ сужденіи ему приходилось ограждать себя отъ устарлыхъ аксіомъ, которыя всми выдвигались впередъ въ качеств предпосылокъ. Нервныя страданія вызывались исключительно этой огромной строительной работой, и не зависли, какъ обыкновенно думаютъ, отъ алкоголизма и половыхъ излишествъ предковъ. Болзненные симптомы были выраженіемъ подъема жизненной энергіи, который выражался повышенной чувствительностью, какъ у рака, мняющаго скорлупу, или у линяющей птицы.

Это было созданіе, если не новаго вида, то, по крайней мр, новой разновидности человка, который по старымъ понятіямъ казался больнымъ и хилымъ, потому что находился въ період созиданія. Люди стараго поколнія не хотли признать этого, желая быть образцомъ для всхъ, и сами, находясь уже въ состояніи распада, только себя считали вполн здоровыми.

Чувствительность нервовъ увеличивалась у молодого человка еще боле, благодаря его воздержанности въ пить и пищ и строгому отношенію къ себ въ области половой жизни. Онъ считалъ унизительнымъ доводить себя спиртными напитками до разнузданности и дикаго разгула, его душа была слишкомъ чиста для того, чтобы искать минутныхъ связей съ публичными женщинами. Благодаря этому, его чувства обострились и сдлались настолько воспріимчивыми къ непріятнымъ впечатлніямъ, что часто ему бывало противно въ то время, какъ другіе люди съ боле грубыми чувствами наслаждались.

Его настроеніе портилось на нсколько часовъ, если его утренній кофе былъ недостаточно крпокъ. Плохо выкрашенный билліардный шаръ или грязный кій могли заставить его повернуться и итти искать другого ресторана. Плохо вымытый стаканъ возбуждалъ въ немъ отвращеніе, газета пахла, казалось ему, человкомъ, читавшимъ да него, на чужой мебели онъ видлъ человческій потъ и всегда открывалъ окно, когда горничная убирала его комнату,

Въ дорог, подъ давленіемъ необходимости, онъ, конечно, размыкалъ вс. провода, соединяющіе органы чувствъ съ мозгомъ, и тогда длался совершенно неуязвимымъ для всхъ непріятныхъ ощущеній.

Окончивъ курсъ естественныхъ наукъ въ университет, Боргъ получилъ мсто ассистента въ Академіи Наукъ. Занятія естественными науками мене всего могли унизить человка, такъ какъ въ нихъ личные взгляды имли меньше значенія, чмъ собираніе матеріаловъ.

Онъ добивался этого мста, имя въ виду изучить представителей всхъ царствъ природы, собранныхъ въ одномъ мст и расположенныхъ въ систематическомъ порядк, и надялся прослдить взаимную связь между ними, если она существуетъ, либо установить полное отсутствіе такой связи, что тоже было возможнымъ. Его намренія вскор были раскрыты, тмъ боле, что онъ и самъ не удержался и прежде всего выступилъ съ предложеніемъ расположить птицъ по совершенно другому принципу.

Его начальники стали относиться къ нему непріязненно. Они не желали опуститься до роли собирателей матеріала для молодого человка, да и, кром того, стали сознавать, что сами они со своими учеными трудами порядочно-таки устарли.

Первый выпадъ начальства противъ выскочки заключался въ томъ, что его усадили за кропотливую работу весьма второстепеннаго значенія, которая была противна его эстетическому чувству. Въ продолженіе цлыхъ шести мсяцевъ онъ долженъ былъ мнять спиртъ въ коллекціяхъ рыбъ. Сначала ему былъ невыносимъ отвратительный запахъ, потомъ, однако, преодолвъ непріятныя ощущенія, онъ съ жадностью накинулся на изученіе рыбъ.

Онъ работалъ очень быстро, и къ концу полугодія уже основательно освоился со всмъ этимъ огромнымъ матеріаломъ. Всю зиму онъ провелъ въ холодной, грязной полутемной кухн, нюхая испортившійся спиртъ, мерзъ и, въ конц концовъ, нажилъ себ простуду, отъ которой ему стоило большихъ трудовъ излчиться.

Посл этого его заставили наклеивать этикетки на водоросляхъ. Въ университет Боргъ не учился чистописанію, почеркъ отъ природы имлъ скверный, и потому его этикетки были забракованы. Это ему было поставлено на видъ: онъ даже не уметъ писать. Но черезъ два мсяца, въ теченіе которыхъ онъ посщалъ курсы каллиграфіи, а по вечерамъ сидлъ за прописями, онъ уже могъ изящно и четко писать и изучилъ водоросли гораздо лучше, чмъ зналъ ихъ до сихъ поръ. Его начальство разсчитывало, что онъ будетъ тяготиться мелкой работой, но скоро увидло, каковъ онъ, какъ уметъ обернуть въ свою пользу даже худшія стороны работы. Онъ даже обогатился познаніями, ловко уходя отъ ударовъ и мирясь со всми непріятностями.

Теперь его красивый почеркъ сдлался новымъ источникомъ униженія: его заставили переписывать на-бло служебныя бумаги и письма, разсчитывая его свести, такимъ образомъ, на роль простого писца. Не жалуясь, онъ взялся и за эту работу. Онъ изучалъ новые языки, пользовался случаемъ проникнуть въ тайны великихъ людей, думавшихъ, что въ его рукахъ эти тайны не имютъ никакой цны. Онъ познакомился съ обсужденіемъ въ письмахъ нкоторыхъ спорныхъ научныхъ вопросовъ, открылъ пути къ тайнымъ засданіямъ ученыхъ обществъ, изучилъ подземные ходы къ отличіямъ и средствамъ извлечь возможно больше выгоды изъ своихъ работъ. Словомъ, онъ оказался совершенно неуязвимымъ, и въ тотъ моментъ, когда, казалось, онъ былъ совсмъ уничтоженъ, онъ еще выше подымалъ голову.

Его главнйшія душевныя качества — аристократизмъ и самоуглубленіе — сдлались причиной его одиночества. Его имя не было извстно въ наук. Его манера одваться изящно и по мод считалась признакомъ ненаучнаго образа мыслей у тхъ, кто не могъ забыть о рваныхъ брюкахъ Берцеліуса. Его терпливое, наружное послушаніе считали приниженностью, а къ его сужденіямъ въ области естествознанія относились свысока, какъ къ поэтическимъ фантазіямъ.

Очевидно, было ошибкой открывать ему закулисную сторону академической жизни, и потому ему дали новую работу, отъ которой отказывался всякій новичекъ, и которая поэтому служила для всхъ пробнымъ камнемъ, или, врне — камнемъ преткновенія. Наверху, на чердак накопилась масса горныхъ породъ и минераловъ, частью полученныхъ Академіей въ подарокъ или по завщанію, частью привезенныхъ изъ кругосвтныхъ плаваній и экспедицій. Большая часть была выброшена сюда, какъ дубликаты, еще въ то время, когда геологія была въ младенческомъ возраст, и потому съ ростомъ научныхъ знаній эти минералы надо было разобрать и пересмотрть. Вс они были свалены въ одну кучу на чердак въ чулан, покрытые пылью и паутиной.

Попавъ въ это помщеніе подъ раскаленной крышей, глотая пыль, Боргъ почти упалъ духомъ, по на слдующій день онъ наткнулся на минералъ, оказавшійся неизвстнымъ, онъ тотчасъ углубился въ работу и принялся приводить все въ порядокъ. При этомъ ему пришлось сдлать нкоторыя наблюденія, окончательно поколебавшія и безъ того уже слабую вру его въ научныя построенія. Онъ увидлъ, что не природа распредлила камни но группамъ, а мозгъ человка классифицировалъ явленія, и что, въ общемъ, все, дйствительно, можно разбить на группы, лишь бы только найти принципъ. Ему вскор сдлалось яснымъ, что-существующій принципъ классификаціи, не самый разумный. Это была не боле какъ неопредленная предпосылка въ род той, что первичныя горныя породы образовались путемъ охлажденія изъ расплавленнаго состоянія, въ противоположность осадочнымъ породамъ, образовавшимся путемъ осажденія изъ воды. Вдь существуютъ и первичныя горныя породы, образовавшіяся путемъ осажденія, какъ и боле позднія формаціи. Поэтому вся теорія ему казалась натянутой, и вся система, такимъ образомъ, основывалась на догадкахъ.

Боргъ произвелъ анализъ своего минерала и нашелъ, что это минералъ еще неизвстный, онъ передалъ его профессору, а профессоръ послалъ минералъ въ Берлинскую Академію и добился того, что минералъ назвали его именемъ. Боргъ не получилъ даже благодарности, никто о немъ не вспомнилъ, а отъ директора онъ выслушивалъ только одн колкости.

Задтый этимъ, онъ послалъ слдующій найденный имъ неизвстный минералъ прямо Ляйелю. Его сообщеніе было прочитано въ Британскомъ Геологическомъ Обществ, и онъ былъ избранъ этимъ обществомъ въ члены.

Товарищи и директоръ сдлали видъ, будто ничего не слышали о его успх, такъ какъ это ставило въ смшное положеніе профессора, хранившаго неизвстный минералъ въ качеств дубликата, и непріязнь къ нему выросла въ ненависть и готова была перейти въ настоящее преслдованіе. Но Боргъ избгалъ ихъ, стараясь оставаться незамченнымъ, и работалъ.

Минералы этой коллекціи были собраны со всхъ концовъ Европы, и Боргу удавалось связывать каждое свое открытіе съ интересами горной промышленности различныхъ странъ, и на этомъ пути онъ усплъ пойти такъ далеко, что вскор большинство ученыхъ обществъ Европы избрало его въ члены, потомъ онъ получилъ итальянскій орденъ Короны, французскій Instruction publique, австрійскій орденъ Леопольда и русскій Св. Анны второй степени. Однако, ничто не могло измнить къ нему отношенія окружающихъ. Ихъ улыбки длались пріятнй съ каждымъ его новымъ отличіемъ: вдь эти отличія все-таки соотвтствовали заслугамъ. И если нельзя было спорить противъ факта, они старались сузить его значеніе или длали видъ, будто не знаютъ, въ чемъ дло. Это, конечно, не мшало имъ ходить по тропамъ, проложеннымъ Боргомъ.

Прошло семь лтъ этой унизительной службы. Въ это время Боргъ получилъ наслдство посл отца, умершаго въ тотъ годъ, и подалъ въ отставку, желая ухать путешествовать за границу. И вотъ тогда ему пришлось услышать, что онъ погубилъ свое призваніе, и жаль-де очень, что изъ него ничего не вышло, а въ заключеніе стали просто говорить, что его уволили со службы. И полный чувства безграничнаго презрнія къ людямъ, онъ покинулъ страну и ухалъ продолжать свои занятія за границу.

Въ отеляхъ и пансіонахъ Европы онъ перевидалъ множество людей, завязывалъ бглыя знакомства и везд видлъ, что люди одной эпохи въ извстныхъ вопросахъ высказываются совершенно одинаково, собственное убжденіе замняютъ мнніемъ большинства, говорятъ готовыя фразы вмсто того, чтобы облекать въ слова свои мысли. Онъ скоро открылъ, что большинство лишь пережевываетъ идеи нсколькихъ великихъ людей. Вс геологи живутъ мыслями Ляйеля и Агассица — эпохи тридцатыхъ и сороковыхъ годовъ, вс религіозные вольнодумцы повторяютъ Ренана и Штрауса, боле умренные политики живутъ Миллемъ и Боклемъ, вс, говорящіе о новой литератур, повторяютъ слова Тэна. На свт, слдовательно, существуетъ небольшое число главныхъ производящихъ токъ батарей, которыя при помощи проводниковъ таланта заставляютъ звучать вс эти бубенцы. Скоро онъ перешелъ къ изученію области душевной жизни, посщалъ спиритовъ, гипнотизеровъ, чтецовъ мыслей, предчувствуя за всмъ этимъ шарлатанствомъ рядъ новыхъ открытій, которыя въ корн измнятъ животную безсознательную природу человка, помогутъ ему выврить его мыслительный аппаратъ и дадутъ ему возможность легче разобраться въ постоянной борьб убжденій, въ борьб, являющейся по существу борьбой за власть, за обладаніе чужимъ мозгомъ, за возможность заставить другихъ думать такъ, какъ думаю я. Онъ былъ свидтелемъ научныхъ споровъ, которые часто оканчивались побдой ложныхъ взглядовъ, если только побдитель имлъ достаточно апломба и опоры въ большинств. Онъ видлъ политическія и религіозныя распри, которыя приводили къ обнародованію законовъ противныхъ всякому смыслу и справедливости, увковчивающихъ всми признанныя заблужденія, которыя слдующее поколніе уже будетъ принимать, какъ очевидныя истины.

Да, дло идетъ лишь о проявленіи своей воли. Главнйшіе рычаги, побуждающіе людей къ защит своихъ взглядовъ, это — собственная выгода и страсть. Интересъ заключается въ стремленіи къ удовлетворенію требованій желудка и чувственности, чтобы ихъ удовлетворить, нужна извстная сила, кто не стремится къ сил, тотъ слабый человкъ, котораго воля къ жизни ничтожна: вотъ почему слабые добиваются правъ для слабыхъ. Существуетъ только одна математическая справедливость, одна ариметическая истина, однако, для исчисленія ея нуженъ мощный мыслительный аппаратъ, способный освободиться отъ оптическаго обмана эгоистическихъ интересовъ и страстей.

Когда Боргъ, присмотрвшись къ себ, сравнилъ себя съ большинствомъ, онъ нашелъ, что ему удалось строгимъ самовоспитаніемъ освободить свой умъ, онъ обладалъ ясно выраженнымъ стремленіемъ къ абстрактной справедливости, къ истин, которая содержится въ дйствительныхъ отношеніяхъ, въ корн вещей. Поэтому онъ называлъ себя другомъ истины въ лучшемъ смысл этого слова. Онъ не чувствовалъ необходимости бгать и повсюду выбалтывать все, что приходитъ въ голову, но съ другой стороны — не имлъ нужды на прямые вопросы отвчать ложью.

Чтобы глубже проникнуть въ тайпу человческой организаціи, онъ усиленно сталъ заниматься изученіемъ душевной жизни низшихъ животныхъ и думалъ, подымаясь все выше, дойти до человка.

Затмъ онъ завелъ книгу для записи о всхъ лицахъ, съ которыми ему приходилось сталкиваться въ жизни: отъ домашней прислуги, сидлокъ и горничныхъ до школьныхъ товарищей, товарищей по университету, близкихъ пріятелей, начальства, — словомъ, всхъ, кто по той или иной причин попалъ въ кругъ его наблюденія. Этотъ списокъ онъ дополнялъ позднйшими свдніями объ этихъ лицахъ, исторіей ихъ жизни, мнніями о нихъ ихъ знакомыхъ. Онъ составлялъ для нихъ уравненія и хотлъ найти ршеніе ихъ жизненной задачи.

Онъ накопилъ огромную массу матеріала для работы. Немного разобравшись въ этомъ хаос фактовъ, онъ увидлъ, что людей, какъ животныхъ и растенія, можно такъ же точно подлить на классы въ зависимости отъ того, какой взять принципъ для такого раздленія… Такихъ принциповъ у него было нсколько, и потому ему удавалось довольно близко подходить къ истин и получать возможно боле полное освщеніе для объекта своихъ наблюденій.

Такъ, между прочимъ, онъ составилъ схему раздленія людей на три разряда: сознательныхъ, самообманывающихся и несознательныхъ.

Выше всхъ стояли сознательные или посвященные: имъ ясенъ былъ обманъ жизни они ничему не врили и назывались скептиками. Самообманывающіеся ненавидли ихъ и боялись. Встрчаясь въ жизни, они сразу узнавали другъ друга и обыкновенно разставались съ бранью, упрекая другъ друга въ низменныхъ побужденіяхъ. Къ самообманывающимся онъ относилъ всхъ религіозныхъ, врующихъ людей, гипнотическихъ медіумовъ, пророковъ, партійныхъ вождей, политиковъ, благотворителей и весь рой разслабленныхъ честолюбцевъ, воображающихъ, что они живутъ для другихъ. Къ несознательнымъ принадлежали дти, большинство преступниковъ, почти вс женщины, нкоторые изъ сумасшедшихъ, все — люди, находящіеся почтя на уровн млекопитающихъ животныхъ, не обладающіе способностью различать субъектъ отъ объекта. Согласно другому онтологическому принципу раздленія, разсматривая человка въ его развитіи отъ зародыша до высокоразвитого человка, онъ получалъ такую группировку: дти, юноши, женщины, мужчины.

Затмъ, онъ старался отыскать расовые признаки у своихъ соотечественниковъ, онъ различалъ сверныхъ шведовъ и южныхъ, могъ узнать норвежца въ жител шведскаго Вермеланда и Бугуслена, различалъ финскій элементъ среди жителей Норланда, опредлялъ ассимилированныхъ нмцевъ, валлоновъ, семитовъ, цыганъ. И очень часто зги наблюденія давали ему въ руки разгадку той или иной непонятной черты въ характер.

Кром того, Боргъ установилъ еще дленіе характеровъ по господствующей, доминирующей, какъ онъ выражался, черт. Согласно этому дленію — въ низшую группу входили: обжоры или кутилы, пьяницы и скупые. Слдующее мста занимали дале люди, предающіеся чувственнымъ наслажденіямъ потомъ — люди аффекта, живущіе чувствами, наконецъ, интеллигенты, или мыслящіе — стоявшіе выше всхъ.

Свою науку о людскихъ характерахъ онъ довелъ до высокой степени совершенства. Скоро онъ могъ уже сразу высказывать свое сужденіе о человк и установить его уравненіе. Для проврки правильности своихъ наблюденій онъ пользовался собой, какъ психологическимъ объектомъ, производилъ надъ собой всевозможныя операціи, подвергалъ себя неестественной, часто тяжелой духовной діэт, тщательно учитывая возможность ошибки вслдствіе наблюденія надъ самимъ собой.

Утомившись, наконецъ, заграничной поздкой. Боргъ затосковалъ по роднымъ мстамъ, возвратился домой и сталъ искать приложенія своимъ силамъ. Ему было безразлично, чмъ ни заняться, и онъ сталъ добиваться мста инспектора рыболовства. Никто не имлъ особеннаго желанія держать его при себ, и онъ вскор получилъ назначеніе на первую открывшуюся должность въ Стокгольмскихъ шхерахъ.

*** * ***

Наконецъ, инспекторъ очнулся отъ обозрнія своей прошедшей жизни. Пересматривая ее, онъ какъ бы возрождался и переживалъ все сызнова. Это помогало ему найти руководящую нить, разсчитать свои силы и ясне опредлить свой дальнйшій путь, возможную цль и виды на будущее.

Лоцманъ тмъ временемъ лавировалъ, стараясь провести лодку межъ льдинами. Ему казалось, что докторъ немного не въ своемъ ум: онъ сидлъ неподвижно, какъ изваяніе, и смотрлъ безъ всякаго выраженія куда-то вглубь себя. Воспользовавшись моментомъ, лоцманъ спросилъ, не пора ли вернуться домой. Инспекторъ утвердительно кивнулъ головой. Онъ еще разъ окинулъ взглядомъ удивительное зрлище, развертывавшееся передъ нимъ: смотрлъ, какъ сталкивались плавучія льдины, взгромождаясь одна на другую, какъ он перевертывались, ежеминутно мняя положеніе, образуя горы, долины, холмы.

Ему представлялось, что онъ видитъ образованіе земной коры въ т моменты, когда на пылающемъ мор разорвалась впервые образовавшаяся пленка, а изъ-подъ нея стала выливаться жидкая масса и, застывая, образовывала острова, шхеры, нагромождая высокія горы и скалы. Вдь тамъ тоже были льдины, ледяныя горы, но только не изъ воды, а изъ другого вещества. И надъ этой вновь повторявшейся картиной мірозданія дрожалъ древній, цльный блый свтъ льда наряду съ лазурью воды и воздуха, какъ первый свтъ съ предвчной тьм. Здсь парилъ Богъ, Творецъ вселенной, отдлившій свтъ отъ тьмы. И здсь слышались какъ будто первыя попытки превращенныхъ въ птицъ пресмыкающихся произвести музыкальный звукъ среди этого широкаго круга воды, который былъ единственною границей его личности, желавшей занимать центральное мсто везд, гд бы онъ ни находился…

Лодка вошла въ бухту. Было уже обденное время, и изъ трубъ вился къ небу легкій дымъ.

Глава четвертая

Однажды утромъ въ воскресенье инспекторъ сидлъ у себя дома у открытаго окна. Было уже начало лта. Вода отливала свтло-голубымъ свтомъ, и слабо зеленли остатки мховъ и лишаевъ но склонамъ горъ. Стаи птицъ потянулись къ сверу, и только изрдка отдльными нарами появлялись въ бухтахъ гагары.

При вид великой пустыни, какъ Боргъ называлъ Балтійское море, имъ овладло ощущеніе полнаго одиночества. Сегодня онъ проводилъ глазами одинъ за другимъ нсколько пароходовъ, плывшихъ къ югу подъ пестрыми чужестранными флагами. Цвта флаговъ были ярче, — а можетъ быть, это только такъ казалось, — чмъ бдные цвта родной страны, голубой и желтый, которые такъ легко грязнятся. Онъ видлъ великолпный трехцвтный флагъ на бриг, везшемъ лсъ изъ Норланда, онъ привезъ незадолго передъ этимъ вино и апельсины, а теперь держалъ свой путь къ свтлымъ веселымъ берегамъ своей страны. Масляная шхуна даннеброгомъ {Dannebbrog — датскій флагъ.} шла вслдъ за большимъ нмецкимъ почтовымъ пароходомъ съ блымъ флагомъ въ траурной кайм, съ короной, похожей на туза пикъ. Кроваво-красный англійскій флагъ, испанскій — пестрый, какъ оконная маркиза, американскій, похожій на обыкновенный тикъ: все это привтствія отъ чужихъ, народовъ, съ которыми онъ чувствовалъ себя гораздо тсне связаннымъ, чмъ съ этимъ чуждыми ему людьми, которыхъ онъ долженъ былъ называть своими земляками. Онъ чувствовалъ себя въ прав носить на своемъ парадномъ плать вс цвта, кром цвтовъ своей родины.

Эти мысли о всемірномъ гражданств овладвали имъ тмъ боле, что онъ въ этомъ мст изгнанія съ нкотораго времени чувствовалъ себя окруженнымъ со всхъ сторонъ явными врагами. Дло въ томъ, что онъ сдлалъ попытку примнить старый, никогда не дйствовавшій законъ о нормальныхъ стяхъ. Онъ встртилъ, однако, такой дружный отпоръ, превратившійся затмъ въ открытое сопротивленіе, что ему пришлось позвать полицейскаго и наложить арестъ на неводъ. Сначала онъ хотлъ убдить рыбаковъ въ томъ, что вмшательство государства иметъ въ виду только заботу о благ народа, говорилъ о томъ, что ихъ неблагоразуміе приведетъ къ тому, что ихъ дти будутъ нищими, вдь вотъ же люди часто не допускаютъ раздла хозяйства, предпочитая, чтобы хоть одинъ сынъ, какъ продолжатель рода, жилъ въ достатк. Но все было ни къ чему, на вс его мропріятія продолжали смотрть, какъ на злостное нападеніе одного изъ кучки никому не нужныхъ чиновниковъ, которымъ платятъ деньги за то, что они мучатъ народъ. Тщетно онъ указывалъ имъ на то, что именно крестьяне провели этотъ законъ въ риксдаг, рыбаки обрушивались всей силой ненависти и на крестьянъ, и на правительство.

Боргъ увидлъ, что эти люди представляютъ собою остатокъ первобытнаго общества, неразумнаго и несознательнаго. Это — не крестьяне, думающіе о завтрашнемъ дн и о будущемъ год, а скоре беззаботные дикари, которые два дня охотятся, а недлю спятъ. И совсмъ какъ дикари, эти люди обладали чисто отрицательной способностью жить въ лишеніяхъ и терпть, они не хотли бороться съ жизнью, и у нихъ не было стремленія улучшить свое положеніе. Ясно обнаруживалось у нихъ одно опредленное инстинктивное отвращеніе ко всякому новшеству, и уже это показывало ихъ неспособность подняться на высшую ступень человческой культуры. Эти рыбаки были обломкомъ коренного населенія страны. Они не устояли, когда началась борьба за плодородныя долины ркъ и берега озеръ, и были оттснены на скалы, туда, гд оканчивался наносный слой перегноя, и гд лишь неврное море предлагало свое участіе въ азартной игр рыбнаго лова. Будучи по натур игроками, эти люди были ненадежны, какъ счастье, не разбирали средствъ, постоянно брали впередъ задатки въ надежд на большой уловъ, который могъ принести имъ какой-нибудь счастливый случай, или чье-нибудь кораблекрушеніе. Пришелецъ тотчасъ возбудилъ ихъ ненависть, и въ своемъ ослпленіи они не могли понять, что имъ руководитъ честолюбивый замыселъ улучшить ихъ положеніе и освободить ихъ отъ тяжелаго труда. Старшему лоцману, на обязанности котораго лежало доносить о состояніи погоды, Боргъ смастерилъ изъ стараго бурава и жестянки изъ-подъ сардинокъ — самозаписывающій приборъ для измренія силы втра. Но лоцманъ не воспользовался приборомъ и забросилъ его на чердакъ, хотлъ оказывать медицинскую помощь — его помощь была отвергнута, пробовалъ научить хозяекъ отводить дымъ отъ очага, для чего нужно было только приспособить вверху, на труб, коробку изъ подъ килекъ, но женщины только ругались и продолжали жаловаться на несносный дымъ. Потомъ онъ хотлъ научить одного рыбака, тщетно пытавшагося разводить картофель, удобрить прибрежный песокъ остатками водорослей и рыбными отбросами, какъ это съ успхомъ практикуютъ жители прибрежной полосы Англіи — все было напрасно. Видя, что огромные запасы рыбы весенняго улова пропадаютъ вслдствіе недостатка соли, Боргъ хотлъ ихъ научить способу ферейскихъ рыбаковъ, которые для сохраненія рыбы употребляютъ золу водорослей, а также пользуются этимъ способомъ при приготовленіи сыра.

Единственнымъ слдствіемъ его усиліи было только то, что ему дали прозвище доктора Всезнайки искренно считали идіотомъ и сдлали его предметомъ толковъ и пересудовъ за кофе и при выпивкахъ. Даже дти издвались надъ нимъ, когда онъ проходилъ мимо.

Несоотвтствіе между тмъ, за что его принимали, и чмъ онъ былъ на самомъ дл, вначал его только смшило, но затмъ, по мр того какъ холодность въ обращеніи постепенно стала смняться явной непріязнью, эти отношенія стали неблагопріятно отражаться на состояніи его духа. Ему казалось, будто надъ нимъ нависло грозовое облако, заряженное противоположнымъ электричествомъ и противодйствуетъ его нервному вліянію, хочетъ его уничтожить, нейтрализовать. Ему казалось, что мысли всхъ этихъ людей, обращенныя противъ него, способны оказывать вліяніе на мнніе его о самомъ себ, что можетъ наступить, наконецъ, время, когда онъ потеряетъ вру въ себя и въ свое духовное превосходство, что его мозгъ, въ конц концовъ, уступитъ напору ихъ невжества и признаетъ вмст съ ними, что онъ, дйствительно, идіотъ, и что здоровые и нормальные люди только они.

Такъ онъ размышлялъ, а въ это время въ пол тхъ сорока пяти градусовъ горизонта, которые можно было охватить взглядомъ изъ окна, появилось новое судно. Къ шхер подходила тихимъ ходомъ канонерская лодка. Она убрала паруса и бросила якорь. Въ подзорную трубу онъ увидалъ, какъ тамъ въ кажущемся безпорядк, но, на самомъ дл, очень ловко и быстро двигались матросы. По дудк боцмана они бжали каждый къ своему длу. Узкіе бока судна, упругій штевенъ съ досками, которыя, казалось, готовы были разскочиться въ разныя стороны, но, на самомъ дл, всю силу своей упругости отдавали бугшприту: стройные контуры паровой и дымовой трубы, высокія мачты съ натянутыми канатами и вантами, круглыя жерла пушекъ — все это указывало на соединеніе силъ, распредленныхъ въ строгомъ порядк, взаимно другъ друга обуздывающихъ, дйствывающись другъ на друга и совмстно другъ съ другомъ. Это зрлище подняло его настроеніе. Этотъ клинообразный желзный корпусъ судна былъ источникомъ силы и порядка, въ немъ, казалось, были слиты въ одно прекрасное стройное цлое — цлесообразность, аккуратность и мра. Это гармоничное цлое давало мысли боле глубокое наслажденіе, чмъ то, которое получаетъ поверхностный наблюдатель отъ созерцанія произведенія искусства.

Кром того, отъ этой маленькой плавучей замкнутой общины до него доходило и нчто другое. Онъ чувствовалъ себя увренне, онъ какъ будто находилъ себ поддержку въ этой сил, которая по порученію парламента и правительства должна всми средствами культуры и науки защищать людей высоко развитыхъ отъ варварства тснившихъ ихъ невждъ. Съ чувствомъ удовлетворенія онъ смотрлъ, какъ кучка этихъ боле развитыхъ людей, выдержавшихъ соотвтствующее испытаніе, при помощи одного свистка управляла сотней полудикихъ. Онъ никогда не придерживался современнаго ошибочнаго взгляда, будто низшіе классы страдаютъ отъ своего подчиненнаго положенія и отъ скудости средствъ пропитанія. Онъ очень хорошо зналъ, что они находятся именно въ томъ положеніи, какого заслуживаютъ. Они такъ же мало тяготятся своимъ положеніемъ, какъ рыбы, которыя должны быть рыбами и никогда не могутъ обратиться въ земноводныхъ. Что касается плохого питанія, то онъ изъ опыта зналъ, что рыбаки, приглашенные къ столу, пренебрегали тми блюдами, которыя не наполняли брюха, да, наконецъ, онъ самъ видлъ, что они изъ корзины съ хлбомъ брали себ простои ржаной хлбъ вмсто самаго лучшаго пшеничнаго. Онъ врилъ толкамъ о голод только въ тхъ случаяхъ, когда, дйствительно, было какое-нибудь несчастье, да и то считалъ это больше случайностью, зная, что, кром всего, существуетъ еще и благотворительность, которою тоже злоупотребляетъ множество лнтяевъ и бездльниковъ, представляющихся больными, чтобы получать пособіе. Онъ никогда не почиталъ меньшого брата, никогда не имлъ охоты преклоняться передъ ничтожествомъ, несмотря на то, что и самъ былъ изгнанъ изъ того класса, который, чужими силами, возвысился въ эпоху всеобщаго упадка и теперь тяжкимъ гнетомъ лежалъ на всемъ, что стремилось развиваться и расти. Онъ не обманывался насчетъ истиннаго характера высшаго класса и не переоцнивалъ его, и если видъ военнаго судна, съ одной стороны — вызывалъ въ немъ восхищеніе, то, съ другой — оно все-таки было представителемъ государственной системы, творившей насиліе при помощи сжатаго газа и бессемеровыхъ цилиндровъ.

Внизу у хозяевъ хлопнула дверь, и пришедшіе громко говорили. Слышенъ былъ голосъ Эмана, у котораго была отобрана сть. Зазвенли стаканы съ водкой, шумъ возросталъ, и вчерашній хмель снова овладлъ рыбаками.

— Идіоты и душегубы. Они думаютъ, будто больше нашего понимаютъ. Знай, лежатъ себ на диван, книги читаютъ, да загребаютъ по дв тысячи кронъ. Жулики, отцовъ своихъ учить хотятъ! Мошенники, папиросники, молокососы…

Такимъ же потокомъ ругательствъ сопровождались разсказы Вестмана: о происхожденіи инспектора, о любовныхъ похожденіяхъ его отца, о низкомъ происхожденіи его матери, о томъ, что инспектора прогнали съ его прежней должности и т.д.

Боргъ пытался не слушать или не обращать вниманія, во слова ихъ жалили его, грязнили, уязвляли независимо отъ его воли. Воскресли старыя сомннія въ порядочности отца, сомнніе въ самомъ себ, опасенія въ томъ, возможно ли будетъ ему устоять противъ этого потока грязи, избжать борьбы, въ которой онъ, можетъ быть, погибнетъ изъ-за деликатности въ выбор средствъ.

На корабл прозвонилъ колоколъ, простучали барабаны, и лтній втеръ донесъ по вод строгіе, возвышенные звуки молитвы, исполняемой сотней голосовъ. А внизу глухо наростали шумъ и угрозы, какъ въ клткахъ звринца. Когда пніе затихало, этотъ шумъ превращался въ ревъ, такъ какъ внизу разгорлся споръ о томъ, не надо ли пробовать отнять неводъ силой.

Инспекторъ на церкви смотрлъ только какъ на археологическіе музеи и интересныя постройки, но тутъ онъ невольно вспомнилъ слова одного молодого священника, сказанныя имъ въ разговор о христіанскомъ богослуженіи. ‘Я не врю въ божественность Христа и во все прочее, но по-моему — толпу всегда полезно припугнуть’.

— Толпу полезно припугнуть, — мысленно повторилъ онъ, но скоро потерялъ нить мыслей, услышавъ внизу трескъ и шумъ. Тамъ перекидывали стулья, стучали каблуками, звриный ревъ смшивался съ шипніемъ змй. И все покрывалъ женскій голосъ, сыпавшій сотнями словъ въ минуту.

Пароходъ далъ свистокъ, подняли якорь, поставили паруса, и дымовая труба послала въ лтнее небо облако черво-бураго дыма. Боргъ съ чувствомъ смущенія и безпокойства смотрлъ, какъ исчезалъ по направленію къ югу корабль со своими красивыми пушками. Ему казалось, что онъ потерялъ защиту, и ненависть, какъ мшокъ, затягивается надъ его головой. Ему захотлось ухать во что бы то ни стало, ухать все равно куда.

Потомъ закричалъ ребенокъ, — отъ страха или отъ боли, онъ не могъ разслышать. Воспользовавшись шумомъ, Боргъ соскользнулъ по лстниц внизъ, спустился къ пристани, отвязалъ лодку и, насколько могъ быстро, поплылъ прочь отъ берега.

Шхера, на которой онъ жилъ, лежала на восточной сторон цлой группы маленькихъ шхеръ, на которыя онъ раньше не обращалъ вниманія. Теперь онъ похалъ туда, желая остаться одинъ.

Онъ никогда не учился грести, такъ какъ никогда не любилъ сильныхъ движеній. Отчасти онъ находилъ ихъ излишними, такъ какъ для поздокъ по вод существуютъ разныя средства передвиженія и машины, отчасти же онъ считалъ это вреднымъ для своихъ нервовъ и умственной жизни, такъ какъ чувствительнымъ аппаратамъ, замкнутымъ въ головной коробк, такъ же вредны рзкія движенія, какъ и точнымъ астрономическимъ инструментамъ. Но природное чувство равновсія и прекрасно развитые нервные центры сразу сдлали его хорошимъ гребцомъ, а знаніе законовъ физики давало ему возможность внести нкоторыя усовершенствованія въ это древнйшее изобртеніе: онъ поднялъ скамью и этимъ сберегъ силу руки.

Шхера мало-по-малу удалялась, и онъ вздохнулъ свободне. Причаливъ къ первой скал, онъ почувствовалъ ощущеніе невыразимаго счастья. Это былъ свтлый, плоскій, вытянутый въ длину островокъ. Прибрежныя скалы состояли изъ сраго гнейса и образовали маленькую бухту, куда онъ и направилъ свою лодку. Вода у бортовъ была прозрачна, какъ сгущенный, жидкій воздухъ, у самаго дна отливали нжными цвтами водоросли: он, казалось, были вплавлены въ стеклянную массу воды. Камни на берегу были вымыты и вычищены и отливали всми цвтами радуги. Ихъ краски не утомляли взора, такъ какъ одинаковыхъ цвтовъ не было. Между камнями прятались кочки, покрытыя осокой. Дальше безмолвно громоздились скалы. Въ углубленіяхъ, во мху лежали кучками по трое яйца чаекъ, кофейно-бурыя съ черными пятнами, а сами ихъ обладательницы въ это время съ крикомъ кружились надъ головой Борга. Инспекторъ пошелъ дальше вверхъ къ груд камней, служившей въ качеств берегового знака, выбленной чайками и ласточками. Тамъ пышнымъ ковромъ раскинулись кусты можжевельника, а между ними кучки блыхъ изящныхъ ромашекъ разрослись импровизированнымъ узоромъ: здсь соединялась растительность средне-европейскихъ горъ и лсной тни свера. Маленькая птичка, живущая межъ камней, обыкновенно смлая и веселая, безпокойно кидалась изъ стороны въ сторону, чтобы отвлечь отъ гнзда вниманіе пришельца.

На полуголой скал не было ни кустика, ни деревца. Это отсутствіе тни и укромныхъ уголковъ настраивало Борга бодро и весело. Все на этой скал было открыто, какъ на ладони, все сверкало и переливалось на солнц. Вода, отдлявшая его отъ покинутаго имъ жилища у дикарей, окружала его непереходимой кристально-прозрачной гранью. Полуполярный, полуальпійскій ландшафтъ съ его древними образованіями подкрпилъ его и успокоилъ. Отдохнувъ, инспекторъ слъ въ лодку и поплылъ дальше. Онъ прохалъ мимо трехъ гладко отшлифованныхъ скалъ, похожихъ на три окаменвшія волны. Он были совершенно голыя, и на нихъ не было и слда органической жизни. Они возбуждали лишь научный интересъ относительно ихъ геологическаго происхожденія. Затмъ онъ проплылъ мимо плоской шхеры изъ красноватаго гнейса, на которой стояла столтняя рябина, одинокая, суковатая, обросшая мхомъ. Въ дупл гнздилась трясогузка, обычная жительница крышъ и каменныхъ стнъ. Маленькая суетливая птичка слетла на камень и пыталась уврить непріятеля, что здсь вовсе нтъ ни гнзда, ли сренькихъ яицъ. Рябина занимала покрытую травой поляну величиной въ нсколько квадратныхъ футовъ. Она, дйствительно, казалась одинокой, по вмст съ тмъ имла видъ чрезвычайно крпкой, благодаря отсутствію соперниковъ. Ей больше приходилось бороться съ морскимъ втромъ, бурей и холодомъ, а не воевать изъ-за клочка земли съ завистливыми товарищами. Боргъ почувствовалъ симпатію къ одинокой старушк, и у него явилось мимолетное желаніе построитъ подъ втвями дерева себ хижину. Но онъ похалъ дальше, и впечатлніе это мало-по-малу изгладилось.

Теперь изъ-за остроконечной вершины послдней шхеры выступила темная скала, состоящая изъ чернаго, какъ уголь, діорита. Приблизившись къ ней, инспекторъ почувствовалъ себя подавленнымъ. Черная, кристалическая масса, какъ будто изверженная морскимъ дномъ и застывшая, теперь, казалось, вступила въ страшную борьбу съ водой и облаками и раскололась на восемь частей. Обломки были унесены водой или льдомъ и затонули.

Круто, отвсно стояли черныя блестящія стны, окружая маленькую бухту, и, когда лодка прокола мимо нихъ, Боргу казалось, будто онъ въ угольной шахт или закопченной дымомъ кузниц. Его охватило тяжелое чуство. Войдя на скалу, онъ нашелъ тамъ высокій шестъ съ привязаннымъ къ нему блымъ боченкомъ. Эти слды человческихъ рукъ и въ то же время полное отсутствіе людей, это напоминаніе о вислиц, кораблекрушеніи и каменномъ угл, это грубое противорчіе между чернымъ и блымъ цвтомъ, между безплодной суровой природой скалы, лишенной признаковъ травы или мха, и этимъ боченкомъ — безъ смягченнаго растительностью перехода отъ первобытной природы къ работ человческихъ рукъ, все это производило непріятное, гнетущее волнующее впечатлніе. Онъ слышалъ, какъ у его ногъ, гд скалы образовали сводъ надъ разслиной, всасывалась вода прибоя, захватывая чуть не половину шхеры, а воздухъ сжимался отъ напора воды и со свистомъ и шипніемъ выходилъ обратно. Онъ остался тамъ на мгновеніе, удивляясь сил непріятнаго ощущенія. Имъ овладли старыя, всегда для него непріятныя впечатлнія: каменноугольный дымъ фабрики, закопченные недовольные люди, паровыя машины, уличный шумъ, людскіе голоса. Ему слышались ихъ слова. Они продирались въ его мозгъ, развивались тамъ и разростались, какъ сорная трава, и губили его собственные посвы, опустошая съ трудомъ обработанныя поля и обращая ихъ въ такія же первобытныя долины, какъ и всякія другія.

Онъ слъ въ лодку и снова съ чувствомъ удовольствія смотрлъ на чистую поверхность воды, на голубую даль, какъ безконечная скатерть разстилавшуюся передъ нимъ. Спокойная, она не будила никакихъ воспоминаній, не вызывала никакихъ сильныхъ ощущеній и тяжелыхъ впечатлній. И, подъхавъ къ новому островку, онъ поклонился ему, какъ новому знакомому, который, наврное, разскажетъ ему что-нибудь новое и заставитъ позабыть пережитое.

Мимо него проходили все новыя шхеры и скалы, и каждая изъ нихъ отличалась какой-нибудь особенностью, каждая имла свою физіономію. Различіе между ними иной разъ было такъ тонко, что только опытный глазъ могъ его замтить.

Маленькія вершины, которыя съ моря казались совершенно голыми и утомительно однообразными, при боле внимательномъ осмотр оказывались совершенно различными, какъ разные варіанты одной и той же монеты, раскрывающей свои тайны лишь собирателю коллекціи.

Инспекторъ высадился на довольно большомъ остров, который привлекъ его къ себ своей неправильной, изрзанной линіей берега, надъ вершиной его скалъ виднлись покрытыя листвой деревья. Взобравшись въ сверной сторон острова на одну изъ скалъ, темная подошва которой была чисто вымыта морской водой, онъ увидлъ, что островъ составленъ не мене какъ изъ четырехъ шхеръ. Четыре втра, казалось, пригнали ихъ сюда съ разныхъ сторонъ и нагромоздили въ безпорядк геологическія образованія самаго различнаго характера. Сверная часть состояла изъ громады роговой обманки, внизу у берега расколовшейся на огромныя глыбы. Эти глыбы обрушились внизъ съ отвсной скалы, ихъ еще не успла отшлифовать вода.

Среди этихъ черныхъ обломковъ росло множество кустовъ черной смородины, какъ будто собранныхъ сюда взаимнымъ тайныхъ влеченіемъ. Темно-зеленые, они прекрасно гармонировали съ разными оттнками черныхъ блестящихъ камней. Было такъ странно встртить здсь, въ этой дикой мстности, этихъ бглецовъ изъ фруктоваго сада, и все это казалось какой то шуткой природы. Не занесъ ли сюда ихъ косточки въ своемъ клюв какой нибудь подстрленный глухарь. Онъ прилетлъ сюда умирать и принесъ съ собой смена новой культуры. Дальше, на груд камней разрослась цлая роща свтло-зеленыхъ лиственныхъ деревьевъ, вершины которыхъ были словно подстрижены, а стволы блли, какъ вымазанные известью. Еще издали онъ пытался опредлить, какія это деревья, но они были такъ непохожи на вс другія, что его мысль невольно стала искать ихъ среди такихъ растеній южной Европы, какъ акація, букъ, японское лаковое дерево. Онъ не поврилъ своимъ ушамъ, когда услышалъ доносившійся отъ нихъ шумъ обыкновеннаго тополя. Онъ подошелъ ближе, обойдя ужа, который, какъ струйка воды, вился межъ камнями, и увидлъ, что слухъ его не обманываетъ. Это, дйствительно, былъ изящный стройный тополь, измненный почти до неузнаваемости и стилизованный, благодаря совмстному дйствію свернаго втра, каменистой почвы, воды и соли. Въ борьб съ непогодой и холодомъ онъ посдлъ сверху и потерялъ крону, и теперь видны были только примерзшіе побги, которые безпрестанно обламывались, потомъ снова отростали. Козы сорвали съ него кору, и сокъ вытекалъ наружу. Вчная юность была въ этихъ нжныхъ, свтло-зеленыхъ отпрыскахъ сдовласаго оголеннаго ствола, дававшаго картину преждевременной старости, — уродство, производившее бодрящее впечатлніе, какъ нчто новое и не похожее на все обыкновенное.

Когда инспекторъ по крутымъ камнямъ взобрался на самый верхъ, ему показалось, что онъ въ десять минутъ совершилъ восхожденіе на высокую гору и прошелъ вс пояса растительности горъ. Подъ нимъ лежала область лиственныхъ деревьевъ, а на плоской вершин горы разрослась альпійская флора: можжевельникъ — особая горная разновидность его — росъ рядомъ съ настоящей сверной морошкой, скрывавшейся во мху въ сырыхъ щеляхъ межъ камнями, тутъ же была и низкорослая жимолость, — пожалуй — единственное растеніе, свойственное исключительно Швеціи и шведскимъ шхерамъ. Онъ спустился по ковру травы и мха къ южному склону и очутился вдругъ въ ущель. Скала въ этомъ мст треснула, и между каменныхъ стнъ тянулся длинный каналъ. Съ дикимъ крикомъ взлетла стая чистиковъ, когда онъ перебрался по естественному мосту изъ камней черезъ неглубокій оврагъ къ склону горы новой, боле свтлой формаціи и очутился въ другой части этого удивительнаго острова.

Свтлый изящный эвритъ съ прослойками розоваго полевого шпата, синевато-зеленаго кварца и блестками слюды давалъ веселый тонъ всему виду. Благодаря безконечнымъ трещинамъ, на каждомъ шагу можно было пользоваться для отдыха то естественнымъ диваномъ, то стуломъ. Толстый слой зернистаго благо известняка опоясывалъ кругомъ всю громаду горы. Плодоносный песокъ, осыпавшійся сверху отъ дождя и мороза, собрался внизу подъ массивными высокими каменными стнами. Тамъ образовалась такая прелестная долина, что Боргъ въ восхищеніи остановился, а потомъ прислъ на камень, чтобы безъ помхи наслаждаться неожиданнымъ зрлищемъ.

Передъ нимъ разстилался коверъ травы, окруженный отвсными стнами горъ, затканный яркими цвтами, такими же изысканными и изящными, какъ на материк. Съ горы сюда сползла кроваво-красная герань въ поискахъ за тепломъ и влагою, блый, цвта меда, болотный блозоръ изъ покрытыхъ осокой луговъ виднлся рядомъ съ желто голубымъ лснымъ маріанникомъ. Южныя орхидеи, занесенныя сюда, быть можетъ, втромъ изъ Готланда и привившіяся въ этихъ мстахъ, ятрышникъ, великолпные ирисы, ландыши — все это пышно разрослось здсь въ плодородной извести на влажномъ морскомъ втр, подъ защитою отвсныхъ скалъ, среди яркой зелени.

Горы, замыкавшія сзади долину, были покрыты березами и ольхами, которыя нершительно выпрямляли свои верхушки, боясь подставить ихъ втру. Тамъ и сямъ на трав были разбросаны кусты калины, и блыя шаровидныя кисти ея цвтовъ свшивались надъ листьями, похожими на листья винограда. А дальше шпалерами, тсно прижавшись къ стн, росла темно-зеленая крушина. Ея блестящіе листья немного напоминали такъ часто воспваемые поэтами листья апельсину наго дерева, но только они были по своему гораздо сочне, богаче оттнками, боле тонкаго рисунка и боле изящны по строенію.

Это былъ цлый паркъ, оказавшійся вдругъ здсь среди открытаго моря. Только выглянувъ черезъ разслину, вдоль склона горы на голую горизонтальную линію моря, Боргъ вполн почувствовалъ всю силу этого удивительнаго контраста. Онъ посидлъ немного, прислушиваясь къ веселой псн зяблика, прерываемой крикомъ чаекъ, одиночество овладло имъ, какъ сонъ, на минуту замолчали птицы, и только слабый втеръ съ моря шумлъ въ вершинахъ сосенъ, не доходя до низу И вдругъ онъ услышалъ кашель. Боргъ вздрогнулъ, оглянулся, но нигд не было видно человка.

Болзненный глухой звукъ, вырвавшійся изъ человческой груди среди общей тишины въ природ, непріятно поразилъ его и сразу, какъ темнымъ облакомъ, заволокъ все вокругъ. Кто былъ здсь? Такой ли еще одинокій, какъ и онъ, или просто грабитель птичьихъ гнздъ? Во всякомъ случа, онъ хотлъ отогнать отъ себя безпокойство и узнать, кто нарушилъ его уединеніе?

Боргъ взобрался по естественной лстниц въ разслин известняка и здсь открылъ третью часть этого острова. Перейдя черезъ низкую каменную стну, которая какъ будто защищала цвты отъ скота, онъ вошелъ въ полосу хвойнаго лса, стоявшаго на гнейс, и пошелъ дальше, пробираясь межъ папоротниками. Они образовали какъ бы молоднякъ въ хвойномъ лсу и были похожи на карликовыя пальмы. Они обращали на себя вниманіе свжестью зелени и изящнымъ строеніемъ листа, у ихъ корней краснла земляника.

Ложбиной инспекторъ вышелъ къ маленькому, заросшему травой заливу, на берегу въ ил торчало нсколько брошенныхъ удилищъ. Онъ остановился и сталъ прислушиваться, теперь онъ явственно слышалъ голосъ по ту сторону скалы. Онъ звучалъ высоко и мягко, какъ голосъ ребенка, по давалъ и низкіе звуки, и можно было подумать, что сюда добрался на лодк какой-нибудь мальчишка. Эти слова звучали какъ-то пассивно и вмст съ тмъ такъ подкупающе мило, что Боргъ даже удивился, — неужели мальчикъ можетъ такъ выражаться. Запасъ словъ не былъ особенно великъ — это былъ обыкновенный разговоръ интеллигентнаго человка, лишенный образныхъ, красочныхъ выраженій. Пытаясь выражаться точне, онъ часто ошибался: говоря о зелени деревьевъ не называлъ ихъ имени, пыжиковъ назвалъ чайками, гнейсъ — гранитомъ, осоку — тростникомъ.

Это, конечно, могъ быть и мальчикъ. Онъ говорилъ такъ долго, увренно, съ привычкой, чтобы его слушали, не давалъ себя перебивать тихо бормотавшему голосу другого боле пожилого человка который иногда вставлялъ слова и давалъ то или другое поясненіе. Но вотъ молодой голосъ засмялся. Смхъ, судя по смыслу разговора, былъ необоснованный, безпричинный, такой, когда желаютъ щегольнуть красивымъ голосомъ или показать блые зубы, смхъ безъ всякаго повода, рядъ звонкихъ звуковъ, единственный смыслъ которыхъ заключается въ томъ, чтобы ревниво отвлечь вниманіе отъ какого-нибудь обстоятельства, которое, можетъ быть, почему-либо не кстати. Это сигналъ предостереженія, пріемъ соблазна. Не было никакого сомннія, что это молодая женщина!

Не пытаясь противиться влеченію, Боргъ взобрался на послдній подъемъ, оправляя свою шляпу и галстукъ. Тамъ онъ увидлъ картину, которая съ того момента вся до мельчайшихъ подробностей запечатллась въ его памяти. На маленькой лужайк, въ тни старыхъ боярышниковъ, на разостланной скатерти стояла масленка и раскрытая корзинка со състнымъ. У скатерти сидла пожилая женщина съ красивыми волосами въ хорошо сшитомъ, изящномъ плать. Около нея стоялъ рыбакъ изъ мстныхъ жителей въ куртк съ отворотами на рукавахъ, съ бутербродомъ въ рук, а передъ нимъ стояла молодая женщина, держа въ рук стаканъ пива. Съ шутливымъ книксеномъ и послдними вспышками замирающаго смха на губахъ она протягивала его смущенному рыбаку.

При вид молодой женщины Боргъ остановился, какъ вкопанный. Хотя его мозгъ тотчасъ сталъ язвительно нашептывать ему, что она попросту кокетничаетъ съ парнемъ, онъ все-таки не могъ отвести взора отъ смуглой съ оливковымъ отливомъ кожи, черныхъ глазъ и стройной фигуры. Она была, конечно, не первая женщина, которая ему понравилась съ перваго взгляда, но она принадлежала къ тому типу, который всегда его привлекалъ. Это быстрое дйствіе не казалось ему результатомъ его одиночества или отсутствія женщинъ. У него было такое ощущеніе, будто онъ долго ходилъ изъ одной лавки въ другую въ поискахъ галстука подходящаго цвта. Вотъ онъ пересматриваетъ ихъ безъ удовольствія, не находя ничего подходящаго, — вдругъ останавливается у оконной выставки, увидвъ какъ разъ то, что ему нужно. Онъ чувствуетъ тотчасъ, какъ будто свалилась какая-то тяжесть, и его мысль тихо ему говоритъ: вотъ это оно самое и есть!

Боргъ подумалъ съ минуту, подойти ли ему представиться или повернуться и уйти, и сдлалъ движеніе, которое выдало его. Двушка, первая увидвшая его, опустила руку и посмотрла на неожиданнаго гостя съ выраженіемъ испуганнаго ребенка. Это дало Боргу смлость подойти, успокоить маленькое общество и объяснить причину своего внезапнаго появленія.

Приподнявъ шляпу, онъ подошелъ и поклонился.

Глава пятая

Полчаса спустя, инспекторъ сидлъ со всей компаніей въ парусной лодк, за которой на буксир плыла его собственная. Боргъ уже вошелъ въ роль кавалера. Дамы, оказалось, пріхали для поправки здоровья въ шхеры, наняли себ на лто дачу, значитъ, он его сосдки.

Какъ новые знакомые, они оживленно разболтались о томъ, о семъ, съ тмъ преувеличеннымъ усердіемъ и стараніемъ показать себя съ лучшей стороны, какъ это всегда бываетъ при первыхъ встрчахъ.

Меньше всего старанія прилагала пожилая дама, которая оказалась матерью молодой красавицы. Она, повидимому, достигла уже періода установившейся гармоніи и меланхолической грусти, и, извдавъ въ жизни все, жила одними воспоминаніями. Она почти безучастно смотрла на все, происходившее вокругъ нея. Ничего не ожидая отъ будущаго, готовая ко всему, что могла еще дать ей жизнь хорошаго или дурного, она располагала къ себ своимъ ровнымъ мягкимъ характеромъ.

У молодыхъ людей тотчасъ нашлись общія точки соприкосновенія, ей, повидимому, было пріятно получать свднія, а Боргъ, давно уже ждавшій возможности подлиться съ другимъ своими знаніями, чувствовалъ себя сильне, найдя примненіе своему накопленному богатству. Въ теченіе получаса онъ расточалъ полными пригоршнями вс свои наблюденія въ областяхъ, интересовавшихъ обихъ его спутницъ — он совсмъ не были знакомы съ тми условіями, въ которыхъ имъ придется нкоторое время жить. Онъ разсказалъ имъ обо всхъ достоинствахъ и недостаткахъ шхеръ, и всю эту жизнь обрисовалъ въ тхъ плнительныхъ краскахъ, какія она, казалось ему, пріобрла съ тхъ поръ, какъ онъ былъ уже не одинокъ.

Молодая женщина, никогда раньше не бывавшая въ этихъ мстахъ, воспринимала первыя впечатлнія изъ его разсказовъ. Она уже представляла себ такой красивой и уютной, красную избушку, въ которой она должна будетъ жить съ матерью. Вдь ему такъ хотлось, чтобы ей тамъ понравилось, чтобы она осталась тамъ жить.

Онъ продолжалъ говорить, чувствуя приливъ чего-то хорошаго и сильнаго, ему казалось, что эти полуоткрытыя губы внушаютъ ему новыя мысли, открываютъ новые горизонты, эти губы какъ будто не воспринимали его мыслей, а, наоборотъ, говорили сами. Встрчая взглядъ ея большихъ доврчиво открытыхъ глазъ, онъ врилъ въ истинность всего того, что онъ говорилъ, съ возрастающимъ вниманіемъ онъ слдилъ за тмъ, какъ въ немъ нарождаются новыя силы и крпнутъ старыя.

Когда лодка подошла къ берегу, онъ почувствовалъ себя, дйствительно, благодарнымъ, какъ будто его въ трудную минуту осыпали благодяніями. И, помогая дамамъ выйти изъ лодки и вынося ихъ вещи, онъ не могъ не высказать имъ своей признательности.

Молодая двушка отвтила учтивымъ ‘не за что’, но это было сказано такъ, какъ будто, дйствительно то, что онъ отъ нея получилъ, было незначительной, долей того, чмъ она обладала.

Инспекторъ проводилъ дамъ къ ихъ новому жилищу, которое оказалось домомъ Эмана. Молодая двушка пришла въ восхищеніе, все еще будучи подъ впечатлніемъ заманчивыхъ разсказовъ Борга. Полуразвалившаяся изба была необыкновенно живописна. Въ ней не было ни одной прямой линіи. Буря, соленая вода, морозъ и дождь нарушили вс линіи ея контуровъ, штукатурка на труб обвалилась, и вся изба казалась огромной глыбой туфа. Еще боле пріятнымъ сюрпризомъ явилось дйствительно уютное — по старинному — расположеніе дома. Дв комнаты лежали по обимъ сторонамъ сней, а между ними была кухня. Большая комната была оклеена темно-коричневыми обоями, отъ времени и дыма принявшими ровный, мягкій коричневый топъ, гармонировавшій со всми цвтами. По низкому потолку, не дававшему большого простора глазу, тянулись балки, служившія опорой для чердака.

Изъ двухъ маленькихъ оконъ съ тусклыми стеклами открывался видъ на море и бухту. Яркій свтъ, падавшій въ комнату, пріятно смягчался блыми тюлевыми гардинами, он защищали внутренность комнаты отъ постороннихъ взглядовъ, но не задерживали дневного свта, какъ свтлыя лтнія облака, он свшивались надъ бальзаминами и геранью, стоявшими на окнахъ въ англійскихъ фаянсовыхъ горшкахъ съ портретами королевы Викторіи и лорда Нельсона. Мебель состояла изъ большого благо складного стола, кровати съ нсколькими пуховыми перинами, деревяннаго выкрашеннаго въ блую краску дивана, стнныхъ муровскихъ часовъ, березоваго комода съ туалетомъ изъ ольхи, обвитымъ подвнечной фатой и уставленнымъ фарфоровыми бездлушками. На комод стояло чучело попугая подъ стекляннымъ колпакомъ. На стнахъ висли раскрашенныя литографіи изъ библейской исторіи. Дв изъ нихъ, висвшія надъ кроватью, повидимому, были обязаны своимъ происхожденіемъ не особенно благочестивымъ побужденіямъ, одна изъ нихъ изображала Самсона и Далилу въ довольно-таки рискованномъ положеніи, а другая, — осифа и жену Порфира. Въ углу комнаты большое мсто занималъ каминъ, очень некрасивый, затянутый блой занавской со шнуркомъ.

Здсь было уютно, мило и пріятно.

Другая комната была похожа на первую, только въ ней было дв кровати. Комодъ и наволочки были покрыты салфеточками, которыя, благодаря своей пестрот, могли служить альбомомъ воспоминаній: о фуфайк дда, о бабушкиной кофт, о шерстяномъ плать матери, отцовской лоцманской форм стараго времени. Тамъ были красныя подвязки двушекъ, желтые галуны сыновей съ ихъ военной службы, голубые купальные костюмы дачниковъ, драпъ и дешевый бархатъ, ситецъ и байка, шерсть и пенька всевозможныхъ образцовъ и модъ. Здсь же стоялъ большой буфетъ съ разрисованными дверцами. Красивые маленькіе пейзажи, обложенные бронзовыми украшеніями, съ голубыми бухтами, тростникомъ, парусными лодками, неизвстныхъ породъ деревьями, должно быть, временъ рая или каменноугольнаго періода, бурное море, волны котораго напоминали борозды на картофельномъ пол, маякъ, стоящій какъ столбъ на скал — все было такъ наивно, было такъ похоже на то, какъ представляетъ себ ребенокъ все безконечное разнообразіе природы, доступное лишь высокоразвитому взору.

Вся эта простая старомодная обстановка была главнйшимъ средствомъ леченія утомленнаго мозга, находящаго себ отдыхъ въ прошломъ. Старые часы должны нкоторое время постоять съ ослабленной пружиной, чтобы вновь вернуть себ утраченныя силы. Общеніе съ простымъ народомъ, когда нтъ рчи о борьб за хлбъ насущный, а, наоборотъ, каждый день и часъ напоминаютъ выше стоящимъ о дорого доставшемся имъ положеніи, должно умрять возбужденіе и укрплять жаждущихъ власти мыслью, что есть еще боле низкія ступени. Инспекторъ подготовилъ гостей къ этимъ мыслямъ и ощущеніямъ. Об женщины не переставали восхищаться новымъ жилищемъ и такъ углубились въ осмотръ дома, что не замтили, какъ ихъ спутникъ удалился, не желая имъ мшать.

*** * ***

Въ воскресенье посл обда инспекторъ сидлъ у окна и наблюдалъ, какъ прізжія устраивались въ своемъ домик. Онъ слдилъ глазами за ихъ мягкими, неравномрными движеніями и испытывалъ ощущеніе, похожее на музыку.

Его глазъ воспринималъ мягкія вибраціи, подобныя тмъ колебаніямъ, которыя вызываютъ въ барабанной перепонк рядъ гармоническихъ тоновъ, и передаются нервной систем. Он какъ будто исходили отъ тхъ блыхъ струнъ, которыя натянуты во внутреннемъ ух, потомъ отражались въ груди, какъ въ резонатор, и опутывали всю душу. Всмъ его существомъ овладвало чувства общаго довольства при вид волнистыхъ линій женскихъ рукъ, вынимавшихъ всякія мелочи изъ чемодановъ и раскладывавшихъ ихъ по столамъ и стульямъ. Онъ слдилъ за незамтными движеніями бедеръ и плечъ. Когда двушка проходила черезъ комнату, она не длала ни одного рзкаго движенія: она плавно поворачивалась и нагибалась.

Онъ былъ такъ поглощенъ этимъ зрлищемъ, что не замтилъ, какъ наверху на чердак раздался вдругъ шумъ, заскрипла лстница и открылась дверь. Онъ углубился въ созерцаніе молодой двушки, вншность которой казалась ему прекрасной — за однимъ, впрочемъ, исключеніемъ, и Боргъ старался пріучить глазъ къ этому недостатку, чтобы его не замчать. Ея подбородокъ былъ немного великъ и нижняя челюсть черезчуръ развита для человка, который уже не бросается, какъ хищный зврь, на сырое мясо и не разрываетъ его на куски.

Глядя на нее въ профиль, онъ могъ представить себ ея лицо въ старости, когда выпадутъ зубы, губы ввалятся, образуя тупой уголъ, а носъ свсится надъ выдающимся впередъ подбородкомъ. Онъ отгонялъ отъ себя эти мысли о хищномъ животномъ и слдилъ взглядомъ за ея лицомъ, дополняя его своимъ воображеніемъ, и, всматриваясь, старался воспринимать его въ цломъ, не думая о частностяхъ.

Вдругъ онъ услышалъ внизу передъ домомъ шаги и голоса и увидлъ жену Эмана съ толпой женщинъ, которыя съ тріумфомъ, въ дикой радости тащили сушить отнятый инспекторомъ неводъ.

Это былъ ударъ его престижу, Боргъ надлъ шляпу, спустился внизъ къ надзирателю и обратился къ нему за содйствіемъ, какъ къ лицу, состоящему на государственной служб и обязанному оказывать ему помощь.

Надзиратель сидлъ у себя въ комнат за кофе, какъ всегда обнявшись съ невсткой. Вестмана не было дома.

При вид инспектора онъ отодвинулся и изъ страха выдать себя обнаружилъ большую готовность служить, чмъ обыкновенно. Надвъ форменную фуражку, онъ вышелъ на дворъ. Желая разыграть справедливаго человка, онъ обрушился на толпу женщинъ и схватилъ сть.

— Эй вы, чертовки, разв не знаете, что можно угодить на каторгу за взломъ замка и казенной печати!

Женщины отвтили потоками ругательствъ по адресу инспектора и надзирателя. Плевать имъ на замокъ и казенную печать, — это онъ съ инспекторомъ каторжники!

Надзиратель пришелъ въ ярость и послалъ сторожа за полиціей.

При слов ‘полиція’ отовсюду стали сбгаться, выползая, какъ встревоженные муравьи, изъ всхъ дыръ и угловъ.

Люди были, повидимому, готовы заступиться за женщинъ. Послышались угрозы. Инспекторъ ршилъ самъ вмшаться, чтобы не быть за спиной у подчиненнаго. Онъ подошелъ къ толп и спросилъ, чего они хотятъ.

Никакого отвта не послдовало, тогда онъ обратился къ женщинамъ спокойно, во внушительно:

— Я уже вамъ говорилъ, что риксдагъ, т.-е. вами выбранные депутаты, для пользы вашихъ дтей и потомковъ постановили охранять рыбную ловлю, запрещая пользоваться стями, которыя только истребляютъ рыбу, не принося никому никакой выгоды. Вамъ было дано три года времени, чтобы использовать старыя сти, а вы наперекоръ всмъ правиламъ закона вновь сдлали такія же. Потому я былъ принужденъ именемъ короля наложить арестъ на ваши невода, какъ не отвчающіе требованіямъ закона. Вы же пошли противъ закона и сломали замокъ и казенную печать: за это полагаются каторжныя работы. Вамъ будетъ сдлано снисхожденіе, если вы теперь подчинитесь. Поэтому я спрашиваю васъ въ послдній разъ: отдадите вы неводъ добровольно или нтъ?

На это женщины отвтили новымъ крикомъ и ругательствами.

— Хорошо, — сказалъ инспекторъ, — я не полицейскій, а васъ много, поэтому я попрошу надзирателя послать за полиціей и дамъ именемъ короля приказъ объ арест г-жи Эманъ.

Едва онъ сказалъ эти слова, какъ почувствовалъ, что его руку схватили дв мягкія руки, онъ встртилъ взглядъ большихъ дтскихъ глазъ и услышалъ полный мольбы голосъ, какъ будто мать просила даровать жизнь ея ребенку.

— Ради Бога, сжальтесь надъ несчастной женщиной и не длайте ей зла, — молила молодая двушка. Она вышла изъ дому еще въ вначал всей этой исторіи.

Инспекторъ хотлъ освободиться и отвелъ глаза въ сторону, не будучи въ состояніи выдержать ея взгляда. Она еще сильне стиснула его руку и прижала къ мягкой груди. Онъ слышалъ нжныя вкрадчивыя слова. Окончательно побжденный, онъ шепнулъ двушк:

— Пустите, я ужъ устрою.

Двушка оставила руку, а у инспектора мелькнулъ новый планъ. Взявъ надзирателя подъ руку, онъ увелъ его въ таможенную контору, какъ бы желая дать ему приказаніе. Закрывъ за собой дверь, инспекторъ сказалъ коротко и ршительно, какъ будто принявъ новое ршеніе:

— Я самъ напишу донесеніе по начальству. Благодарю васъ за помощь.

И онъ поднялся къ себ наверхъ.

Оставшись одинъ и собравшись съ мыслями, онъ долженъ былъ сознаться, что послднія его дйствія были продиктованы мотивами низшаго порядка. Его половыя побужденія заставили его поступить противъ закона. О жалости не могло быть и рчи: вдь эти люди были сравнительно зажиточны: у нихъ былъ и домъ, и рыбная ловля, лодки и снасти составлявшія цнность въ многія сотни кронъ, тюленья охота и птичьи гнзда, кром того, у нихъ былъ капиталъ и нсколько участковъ земли, которые они сдавали въ аренду. Ему не приходила въ голову ложная мысль о томъ, что его побдила женщина. Провривъ все до мелочей, онъ убждался въ томъ, что онъ сдлался жертвой собственныхъ инстинктовъ и желанія чего-нибудь добиться отъ этой женщины. У народа его престижъ погибъ навсегда, его достоинство было поколеблено, теперь всякая баба, всякій мальчишка будетъ считать себя выше его. Въ конц концовъ, его мало интересовало, будетъ ли онъ имть власть надъ этими жалкими людьми или нтъ. Худо было то, что эта женщина, съ которой, какъ онъ теперь чувствовалъ, онъ долженъ будетъ связать свою жизнь, чтобы быть счастливымъ, съ первой же минуты будетъ убждена, что одержала надъ нимъ побду, и, такимъ образомъ, равновсіе въ будущемъ союз сразу будетъ нарушено.

У Борга было много романовъ и увлеченій, но онъ никогда не скрывалъ своего убжденія въ превосходств мужчины надъ переходной формой отъ ребенка къ мужчин, именуемой женщиной: поэтому вс его связи не были долговчны. Онъ хотлъ быть любимымъ женщиной, которая бы видла въ немъ боле сильнаго, онъ хотлъ быть предметомъ поклоненія, могучимъ стволомъ, обвитымъ слабымъ побгомъ. Но онъ родился въ эпоху умственной дряблости, когда женскимъ поломъ овладла манія величія. Его воспитали больные мужчины и политическія ничтожества, нуждавшіяся въ массахъ при подачахъ голосовъ. Поэтому онъ оставался одинокимъ. Правда, онъ зналъ, что въ любви мужчина долженъ подчиняться, долженъ быть одураченъ, что единственный способъ приблизиться къ женщин — это ползкомъ. Иногда и ему приходилось ползать, и, дйствительно, пока онъ это длалъ, все шло хорошо, когда же онъ выпрямлялся, наступалъ конецъ, повторялись вчныя обвиненія, что онъ лжетъ, притворяется преданнымъ, что онъ никогда не любилъ и такъ дале.

Имя возможность предаваться высшимъ духовнымъ наслажденіямъ, чувствуя себя незауряднымъ человкомъ, онъ никогда не ощущалъ потребности отдаваться низменнымъ влеченіямъ, онъ не имлъ желанія стать добычей паразита, никогда не стремился создавать себ конкурентовъ. Его сильное я возставало противъ мысли служить женщин средствомъ для продленія ея потомства, играть роль, которая выпадала на долю почти всхъ мужчинъ его возраста.

Теперь онъ стоялъ передъ дилеммой: уподобить женщину себ, разъ онъ уподобился женщин. Притворяться передъ ней и показывать вншне то, чего онъ не чувствовалъ, онъ не могъ, но онъ имлъ способность прекрасно приспособляться къ сред, онъ могъ заставить себя думать и страдать, какъ другіе. Другихъ вдь онъ могъ наблюдать только въ тхъ стадіяхъ, которыя имъ уже были пройдены, — поэтому ему надо было только черпать все необходимое изъ собственныхъ воспоминаній, задерживая свой ходъ и свое стремленіе впередъ.

Онъ всегда любилъ женское общество. Онъ въ немъ находилъ отдыхъ и развлеченіе, подобно тому, какъ старые люди въ общеніи съ дтьми молодютъ и возрождаются, если это только не продолжается слишкомъ долго и не переходитъ въ утомленіе.

Онъ чувствовалъ, что въ немъ крпнетъ ршеніе обладать этой женщиной. Однако, несмотря на то, что онъ былъ естествоиспытателемъ и не забывалъ, что человкъ принадлежитъ къ млекопитающимъ, для него все-таки было совершенно ясно, что человческая любовь развивается, какъ и все другое, и, заключая въ себ вс высшіе элементы духовной жизни, не теряетъ чувственной основы. Онъ хорошо зналъ, сколько нездороваго обоготворенія внесло христіанство въ любовь въ своей борьб противъ чисто животнаго элемента, отъ котораго истинная любовь должна быть освобождена. Боргъ не врилъ въ ложную стыдливость, прикрывающую то, что хотятъ скрыть, точно также онъ не признавалъ брачную постель единственной основой супружеской жизни. Онъ стремился къ полному сліянію тла и души, и въ этомъ сліяніи онъ, какъ сильная кислота, хотлъ нейтрализовать пассивное основаніе, чтобы результатомъ соединенія явилось не индифферентное тло, а, напротивъ, — съ избыткомъ свободной кислоты, которая придавала бы соединенію особый характеръ и всегда была готова нейтрализовать всякую попытку освободиться.

Правда, человческая любовь — не химическое соединеніе, а духовное органическое сліяніе, которое, быть можетъ, похоже на первое, но не тождественно съ нимъ. И онъ не ожидалъ какого-нибудь усиленія своего я или прироста своихъ силъ, а только стремился повысить пульсъ жизни, онъ не искалъ поддержки въ другихъ, но хотлъ самъ быть опорой, чтобы испытать, насладиться ощущеніемъ своей силы, чтобы имть возможность расточать пригоршнями дары своей души, не бдня и не выдыхаясь.

Думая такимъ образомъ, онъ снова выглянулъ въ окно и сразу увидлъ тхъ, кого онъ искалъ. Молодая двушка стояла передъ крыльцомъ у своего дома и принимала благодарность отъ женщинъ и мужчинъ, гладила дтей по головамъ и, казалось, была совсмъ во власти чувствъ, вызванныхъ проявленіемъ сильной, открытой симпатіи.

— Какое странное участіе къ преступникамъ, — подумалъ инспекторъ. — Какая любовь къ этимъ нищимъ духомъ. Какъ хорошо понимаютъ он это взаимное тяготніе, которое выдаютъ за чувство, чтобы имть возможность хвастаться имъ. Он считаютъ его чмъ-то боле высокимъ, чмъ ясная чистая мысль.

Вся эта сцена казалась ему такимъ сложнымъ клубкомъ безсмыслицы, котораго, казалось, не распутать. Она обнаруживала тотъ хаосъ, который получался, какъ только эти мозги обнаруживали первыя попытки самостоятельнаго мышленія.

И вотъ она, заставившая его нарушить законъ, стояла здсь и, какъ ангелъ, принимала поклоненіе. Если, дйствительно, съ ея точки зрнія, нарушеніе закона было такимъ прекраснымъ, благороднымъ дяніемъ, то ему по справедливости принадлежала эта благодарность, вдь онъ допустилъ, чтобы законъ уступилъ мсто милости. Да, но вотъ толпа думаетъ иначе и знаетъ, что истиннымъ мотивомъ его поступка было не благожелательное отношеніе къ людямъ, а нжныя чувства къ двушк: либо учтивость, либо надежда овладть ею. Правильно, но вдь мотивомъ къ ея выступленію могло въ данномъ случа быть желаніе завоевать симпатію толпы, стремленіе сдлаться популярной, отвчать на пожатіе множества рукъ. Здсь толпа играла роль публики въ бальномъ зал, прохожихъ на улиц и на рынк. Своимъ прикосновеніемъ, быть можетъ, невиннымъ, можетъ быть, ране разсчитаннымъ, а врне всего — и тмъ, и другимъ вмст, она заставила его поступить дурно, а сама за этотъ же поступокъ принимаетъ ютъ всхъ благодарность.

Но онъ долженъ ею обладать, и потому вс эти разсужденія не должны имть мста. Онъ тотчасъ сообразилъ, что, пользуясь этимъ медіумомъ, онъ будетъ въ состояніи проводить въ массу свои идеи и планы, руководить толпой, навязывать людямъ свои благодянія и, въ конц концовъ, подчинить ихъ себ. Онъ хотлъ, какъ богъ, смяться надъ ихъ глупостью: пусть они думаютъ, что ихъ счастье создано ими самими, а между тмъ они будутъ исполнять лишь его мысли и планы. Они будутъ сть барду отъ его пивоварни, по крпкаго напитка они не увидятъ. Бъ конц концовъ, не все ли ему равно, прокормятъ ли пустынныя шхеры эту полуголодную толпу или нтъ? Почему онъ долженъ имть состраданіе къ своимъ естественнымъ врагамъ, которые тяжкимъ гнетомъ легли на его жизнь, задерживая его ростъ. Вдь у нихъ то самихъ нтъ и слда состраданія, напротивъ того, своихъ благодтелей они преслдовали съ яростью дикихъ зврей, хотя т мстили имъ только новыми благодяніями.

Это будетъ большое наслажденіе: сидть здсь, оставаясь незамченнымъ, слыть дуракомъ и вмст съ тмъ держать судьбу этихъ людей въ своихъ рукахъ. Пусть они себ думаютъ, что онъ ничего не знаетъ, что его руки связаны, и вс нити его порваны. Онъ хотлъ поразить ихъ слпотою, надть на себя личину глупца: пусть ихъ себ воображаютъ, что они господа, а онъ ихъ рабъ.

Его мысли мало-по-малу выростали въ твердое ршеніе. Вдругъ въ дверь постучали. Вошелъ надзиратель и передалъ Боргу приглашеніе отъ дамъ на чашку чая.

Боргъ поблагодарилъ и общалъ прійти.

Онъ поправилъ свой туалетъ, обдумалъ, о чемъ онъ долженъ говорить и о чемъ нтъ, и спустился внизъ.

На крыльц онъ встртилъ фрекенъ Марію, которая съ нсколько преувеличеннымъ порывомъ схватила его руки, сжала ихъ и взволнованно проговорила!

— Спасибо вамъ за то, что вы сдлали для бдной женщины. Это было такъ благородно, такъ великодушно.

— Ну, фрекенъ, какое ужъ тутъ благородство, — отвтилъ инспекторъ тотчасъ. — Съ моей стороны, это былъ нехорошій поступокъ, въ которомъ я раскаиваюсь. Я сдлалъ это только изъ любезности по отношенію къ вамъ.

— Изъ любезности! Вы вотъ изъ любезности на себя клевещете, я бы хотла, чтобы вы были боле искренны, — отвтила двушка.

Въ это время вошла мать.

— Ахъ, вы очень добрый, — сказала она тономъ несокрушимаго убжденія и пригласила Борга войти въ большую комнату, гд былъ поданъ чай.

Не пускаясь въ безплодныя разсужденія, Боргъ вошелъ въ комнату. Ему сразу бросилось въ глаза смшеніе простого убранства рыбачьей избы съ убогой роскошью городской квартиры: пожелтвшія алебастровыя вазы на комод, фотографіи на окн межъ цвтами, въ углу у очага кресло, обитое кретономъ въ цвточкахъ съ мдными гвоздиками, нсколько книгъ на стол около лампы.

Все было убрано совсмъ мило со стремленіемъ къ математическій точности, все симметрично, но все же немного косо и криво, хотя, казалось, могло стоять гораздо пряме. Чайный сервизъ изъ стараго саксонскаго фарфора съ золотыми краями и яркокрасными вензелями кое-гд былъ сломанъ, а крышка чайника была склеена.

Боргъ увидлъ портретъ покойнаго отца семейства, онъ не ршался спросить, кто онъ былъ, но, увидя, что онъ былъ чиновникъ, заключилъ, что он — pauvres honteuses.

Завязался разговоръ сначала о постороннихъ вещахъ, почему-либо останавливавшихъ на себ вниманіе, потомъ заговорили о событіяхъ ныншняго дня и вообще о населеніи здшнихъ шхеръ. Инспекторъ тотчасъ замтилъ, что он очень интересуются жизнью другихъ людей и вопросами о благосостояніи низшихъ классовъ. Видя, что его прямолинейность поражаетъ дамъ, и, не желая задвать ихъ своими убжденіями, онъ замолчалъ. Порой онъ возмущался и хотлъ вставить маленькое замчаніе или разъясненіе, но каждый разъ какъ будто чьи-то мягкія руки закрывали ему ротъ, обвивали его шею, и слова сами замирали на его устахъ. Ихъ взгляды, впрочемъ, были настолько установившіеся, ихъ міросозерцаніе было такъ закончено, вс вопросы до такой степени выяснены, что он только добродушно и снисходительно улыбались, видя, что онъ сомнвается въ провозглашаемыхъ ими истинахъ. Затмъ разговоръ коснулся нравственнаго и духовнаго уровня населенія… Тутъ-то инспекторъ заговорилъ. Онъ съ жаромъ сталъ разсказывать о пьянств, дракахъ, жаловался на недостатокъ просвщенія и и въ конц нарисовалъ нсколько сценъ, положительно напоминавшихъ времена язычества. Онъ разсказывалъ, какъ рыбаки приносятъ жертвы на камняхъ, заряжаютъ ружья свинцомъ изъ церковныхъ оконъ, передалъ ихъ поврье о козлахъ Тора, которымъ они объясняютъ грозу, объ охот Одина весной во время перелета дикихъ гусей, разсказалъ о томъ, что во внутреннихъ шхерахъ рыбаки позволяютъ у себя гнздиться сорокамъ, не осмливаясь тронуть сорочье гнздо изъ страха передъ неизвстными мстителями.

— Да, — сказала совтница (этотъ титулъ былъ проставленъ на ея крышк чемодана, стоявшаго подъ столомъ). — Они не виноваты, — вотъ если бы церковь была поближе, тогда было бы совсмъ другое дло.

Объ этомъ инспекторъ раньше никогда не думалъ, но въ этотъ моментъ онъ понялъ, какого сильнаго союзника можетъ себ пріобрсти. Развивая мысль, пришедшую ему утромъ при вид богослуженія на пароход, онъ съ неподдльнымъ воодушевленіемъ воскликнулъ:

— Можно устроить молитвенный домъ — это совсмъ не дорого. Я могу написать, куда слдуетъ.

Дамы съ жаромъ ухватились за его мысль: сами он взялись написать въ правленія миссіонерскаго фонда нсколькихъ обществъ, предложили даже устроить базаръ, но потомъ вспомнили, что здсь нтъ танцующей публики.

Боргъ устранилъ вс затрудненія, предложивъ внести необходимую сумму и нанять помщеніе, для чего пока можно воспользоваться сараемъ для столярныхъ работъ, а дамы должны достать проповдника. — Но, — прибавилъ онъ, — для этой цли и для начала лучше всего выбрать проповдника самаго строгаго, который овладлъ бы вниманіемъ этихъ людей и былъ бы въ состояніи оказывать на нихъ самое серьезное вліяніе. Полумры здсь ни къ чему.

Дамы противъ этого возражали и рекомендовали боле мягкія средства. Но инспекторъ указалъ на то, что основаніе, на которомъ прежде всего надо строить воспитаніе, — есть страхъ, посл можно подходить уже съ любовью.

Общее дло связало ихъ души и согрло ихъ огнемъ великой любви. Они говорили еще о сил всепрощенія по отношенію ко всему живущему, потомъ пожали другъ другу руки и разошлись, благословляя судьбу за то, что она свела вмст трехъ хорошихъ людей, которые стремятся дружно работать для счастья человчества.

Боргъ вышелъ и отряхнулся, какъ бы желая освободиться отъ насвшей на него пыли. Ощущеніе было такое, какое онъ испыталъ, зайдя какъ-то на мельницу. Было пріятно видть, что вс предметы были окутаны мягкимъ, бловатымъ мучнымъ облакомъ, соединявшемъ въ одинъ аккордъ желзо, дерево, полотно и стекло. Тогда онъ ощущалъ такое же сладострастное чувство, прикасаясь къ покрытымъ скользкой мучной пылью замкамъ, периламъ, мшкамъ. Въ то же время ему показалось душно. Онъ закашлялся и вынулъ платокъ.

И все-таки вечеръ онъ провелъ съ удовольствіемъ. Теплота, незамтно исходившая отъ всякаго слова матери и смягчавшая сухость всхъ разсужденій, эта атмосфера искренности и наивности окружавшая молодую женщину, заставлявшая его помолодть и, наконецъ, эта дтская вра въ то, что было идеаломъ его юныхъ лтъ, — подымать стоящихъ ниже, охранять все убогое, слабое, больное…

Теперь онъ былъ убжденъ, наоборотъ, въ томъ, что все это меньше всего способствуетъ счастью и исправленію человчества. Уже однимъ инстинктомъ онъ ненавидлъ это, видя, какъ все сильное, всякій проблескъ оригинальности преслдуется слабыми. И вотъ теперь онъ долженъ вступать съ ними въ союзъ противъ самого себя, работать на свою собственную погибель, принижать себя до ихъ уровня, проявлять лицемрное участіе къ своему природному врагу, платить военныя издержки за своихъ враговъ! Его разумъ затуманило предстоящее наслажденіе — испытать свои силы. Желая въ одиночеств снова найти себя самого, Боргъ направился къ морскому берегу.

Гуляя въ эту тихую свтлую лтнюю ночь по песку, гд видны были слды его ногъ отъ предыдущихъ прогулокъ, гд ему былъ знакомъ каждый камень, гд онъ зналъ каждую былинку, каждый кустикъ, — онъ замчалъ, какъ все получило другой видъ, приняло новыя формы и производило совсмъ другое впечатлніе, чмъ вчера, когда онъ здсь гулялъ.

Совершилась перемна, появилось нчто новое. Онъ уже не могъ, какъ раньше, вызвать въ себ чувства одиночества передъ лицомъ природы и передъ людьми: кто-то стоялъ подл него, за нимъ. Онъ уже не былъ одинокъ, онъ былъ уже прикованъ къ этой маленькой повседневной жизни, невидимыя нити опутали его душу, разсудительность стала связывать его мысли, страхъ и трусливая боязнь думать не такъ, какъ думаютъ его друзья, захватила его въ свои когти.

Онъ не ршался строить счастье на зыбкой почв — вдь зданіе, хотя бы уже и законченное, можетъ въ одинъ прекрасный день рухнуть. Тогда паденіе будетъ глубже, боль сильне. Но все-таки это должно случиться, если онъ хочетъ обладать ею, а этого онъ хотлъ всей силой зрлаго возраста, двигающей горы.

Поднять ее до себя? Но какъ это сдлать? Вдь не можетъ же онъ изъ женщины сдлать ее мужчиной, онъ не можетъ освободить ее отъ непреодолимыхъ инстинктовъ, вложенныхъ въ нее ея поломъ: онъ не можетъ передать ей ни своего воспитанія, продолжавшагося тридцать лтъ, пи развитія, доставшагося ему, ни опыта, ни пріобртенныхъ имъ знаній.

Значитъ, ему надо опуститься до нея? Но одна мысль о возможности этого уже мучила его, какъ самое тяжелое изъ всхъ несчастій, какія только можно себ представить. Это значитъ — начинать все сначала, что, конечно, невозможно. Ему остается только раздвоить свою личность, расколоть себя надвое, создать въ себ личность, ей близкую и понятную, играть роль влюбленнаго, превозносить ее за ея отсталость, брать на себя ту роль, какую ей захочется ему навязать. И въ то же время въ тишин жить другою жизнью для одного себя, однимъ глазомъ спать, а другимъ бодрствовать.

Онъ взошелъ на гору, самъ того не замтивъ. Внизу виденъ былъ свтъ, раздавались дикіе крики тріумфа надъ побжденнымъ врагомъ, который хотлъ избавить отъ нищеты ихъ дтей и внуковъ, хотлъ сберечь ихъ трудъ и дать имъ возможность познать новыя стороны жизни. Въ немъ снова пробудилось желаніе приручить этихъ дикарей, увидть этихъ жрецовъ Тора на колняхъ передъ блымъ Христомъ, увидть побду надъ великанами свтлыхъ Азовъ. Варваръ долженъ пройти черезъ христіанство, какъ черезъ очистительный огонь, долженъ научиться уважать силу духа въ слабомъ тл. Эти люди, оставшіеся здсь еще отъ переселенія народовъ, сначала должны пережить Средніе Вка, а потомъ уже перейти къ Возрожденію мысли и Революціи дйствія.

Здсь, на высшей точк шхеры надо построить часовню. Ея маленькій шпицъ долженъ стать выше вахты и флагштока. Она издали будетъ привтствовать моряковъ, какъ напоминаніе о томъ, что… Онъ остановился и задумался. Улыбка прошла по его блдному лицу. Онъ нагнулся, взялъ четыре камня и обозначилъ ими прямоугольникъ съ востока на западъ, отмривъ тридцать шаговъ въ длину и двадцать въ ширину.

— Какой прекрасный маякъ для моряковъ, — подумалъ онъ, спускаясь съ горы и направляясь домой, чтобы лечь спать.

Глава шестая

Инспекторъ просидлъ въ комнат два дня за непрерывной работой. На третій день, утромъ, выйдя погулять, онъ на берегу наткнулся на совтницу. у нея былъ очень печальный видъ. Инспекторъ освдомился о здоровь ея дочери и узналъ, что она не совсмъ здорова.

— Это отъ недостатка въ развлеченіяхъ, — сказалъ онъ наугадъ.

— Да что же здсь длать въ глуши? — озабоченно спросила мать.

— Можно вызжать на лодк въ море, ловить рыбу, кататься съ парусомъ, и вообще слдуетъ больше двигаться, — говорилъ онъ безъ всякой задней мысли.

— Да, конечно, — согласилась мать, — но вдь не можетъ же моя бдная Марія здить одна.

На это могъ быть только одинъ отвтъ, и онъ сказалъ:

— Если вы ничего не имете противъ моего общества, то я всегда къ вашимъ услугамъ.

Мать поблагодарила инспектора за его любезное предложеніе и заявила, что она тотчасъ же скажетъ Маріи, чтобы она одвалась.

Инспекторъ тмъ временемъ спустился къ пристани за лодкой. Идя, онъ сталъ замедлять шаги. Ему казалось, будто какой-то грузъ увлекаетъ его внизъ по склону сильне, чмъ онъ этого хотлъ, будто какая-то вншняя сила толкаетъ его впередъ съ такой быстротой, что онъ едва можетъ прійти въ себя и не иметъ силы противиться ей, несмотря на все свое желаніе.

Было уже поздно разсуждать, и онъ отдался судьб, сознавая, что пока онъ все-таки еще можетъ держать руль въ своихъ рукахъ и направлять ладью по своей вол.

Онъ поставилъ мачту, вставилъ руль, отпустилъ причалъ, приготовившись снять его совсмъ. На берегу показались мать и дочь. На двушк было голубое платье съ блой отдлкой и синяя шотландская шапочка, которая къ пей очень шла и придавала ея лицу чуть задорное мальчишеское выраженіе, совсмъ не похожее на то ангельское выраженіе, которое было у нея нсколько дней тому назадъ.

Поздоровавшись, инспекторъ спросилъ у двушки, какъ ея здоровье, и предложилъ дамамъ руку, чтобы усадить въ лодку. Двушка оперлась на его руку, однимъ прыжкомъ вскочила въ лодку и помстилась у руля. Инспекторъ предложилъ и матери войти, но совтница отказалась хать, заявивъ, что ей надо готовить обдъ.

Это было настолько неожиданно, что инспектору даже захотлось оказать сопротивленіе этой нжной сил, увлекавшей его противъ его воли, и лишь боязнь показаться неучтивымъ удержала его. Выразивъ въ немногихъ словахъ сожалніе, что ему не придется быть въ пріятномъ обществ совтницы, онъ отвязалъ причалъ, указалъ фрекенъ Маріи на руль, далъ ей въ руки гротъ-шкотъ и поднялъ парусъ.

— Я не умю править, — вскричала двушка. — Я никогда въ жизни не бралась за руль.

— И не нужно вовсе умнья. Длайте только то, что я вамъ буду говорить, и вы сразу научитесь, — отвтилъ Боргъ, садясь противъ двушки и помогая ей управлять лодкой.

Подъ легкимъ боковымъ втромъ лодка, тихо скользя, стала выходить изъ бухты.

Боргъ держалъ фокъ-шкотъ и сначала длалъ указанія двушк, время отъ времени беря ее за руку, и съ силой удерживалъ руль противъ втра, пока они не вшили, наконецъ, въ открытое море по направленію къ другимъ шхерамъ.

Чувство отвтственности, напряженная работа, ощущеніе власти надъ судномъ, несущемъ на себ дв жизни, разбудили дремавшія силы въ мягкой фигур женщины, въ ея глазахъ, внимательно слдившихъ за положеніемъ паруса, засвтилась отвага и бодрая увренность отъ ощущенія, что лодка повинуется малйшему движенію ея руки.

Иногда она ошибалась. Тогда Боргъ мягко указывалъ на это, поощрительно хвалилъ ея вниманіе и старался устранять неловкость, избгая подчеркивать ея ошибки.

Она сіяла отъ счастья, говорила о своемъ прошломъ, о своихъ тридцати четырехъ годахъ, она думала, что ея жизнь и жизнерадостность уже минули, а теперь она чувствуетъ себя помолодвшей, она всегда мечтала о дятельной жизни, о настоящемъ мужскомъ труд, она хочетъ посвятить вс силы на служеніе человчеству, ближнимъ. Она знаетъ, конечно, что она, какъ всякая женщина, парія…

Боргъ слушалъ вс эти давно ему извстныя слова, эти формулы нелпаго стремленія уравнять то, что сама природа съ умысломъ сдлала неравнымъ для экономіи человческаго труда. Однако, теперь возражать не приходилось. Онъ оставлялъ за собой роль благодарнаго слушателя, представляя втру подхватывать и уносить ея болзненныя измышленія. Онъ не взялся за скальпель, чтобы тотчасъ вскрыть вою путаницу ея безпорядочныхъ мыслей, — онъ просто длалъ видъ, что не замчаетъ противорчій. Накопляя впечатлнія, вызываемыя сознательно имъ же самимъ, Боргъ хотлъ использовать пряжу этого давно знакомаго запутаннаго клубка, какъ основу для новаго богатаго узора.

Ему тотчасъ пришелъ въ голову планъ, воспользовавшись развертывавшимися передъ ними картинами природы, заставить ее помимо ея воли пережить впечатлнія, которыя для нея будутъ казаться приходящими извн. Этимъ путемъ онъ надялся оплести тайной стью ея душу и настроить струны ея души въ униссонъ со своими. Движеніемъ головы онъ веллъ ей пустить лодку но втру, самъ отпустилъ шкотъ, и лодка стала быстро уходить въ открытое море. Широкій горизонтъ, безконечная даль безъ единаго клочка земли, казалось, бросала отблескъ на прекрасное лицо двушки, мелкія черты какъ будто сдлались крупне едва замтныя морщинки разгладились, и весь ея обликъ говорилъ объ освобожденіи отъ всякихъ повседневныхъ заботъ и мелочныхъ мыслей. Взоръ, охватывавшій столь значительную часть земной поверхности, казался серьезнымъ: мелкая личность выростала и чувствовала свою силу. Подступавшіе валы медленно и мрно подымали и опускали лодку, и Боргъ видлъ, что восторгъ двушки смшивался со страхомъ, который она пыталась преодолть.

Замтивъ, что величественная картина длаетъ свое дло, Боргъ ршилъ дать текстъ этой музык чувствъ и вывести пробуждающуюся мысль двушки на широкую дорогу. Онъ хотлъ снять кожицу съ разбухшаго смени и дать свободу зародышу.

— Представьте себ планету, — началъ онъ импровизировать. — Представьте себ, что земля, эта пошлая, скучная, пыльная земля, длается небеснымъ тломъ. Разв не чувствуется близость неба здсь, гд сглаживается это ложное противорчіе между небомъ и землей, которыя представляютъ собою одно цлое? Вы замчаете, какъ вы вырастаете, когда вы боретесь съ втромъ, заставляя его вести васъ направо, хотя бы онъ хотлъ налво. Вы чувствуете въ себ приливъ огромной мощи — вдь вы плывете по волнамъ, которыя хотятъ погрузить васъ въ глубину и придавить тяжестью въ тысячи пудовъ. Тотъ, кто создалъ крылья птицъ, кому понадобилось пятьдесятъ тысячъ лтъ, чтобы превратить пресмыкающихся въ птицъ, былъ не такъ остроуменъ, какъ тотъ, кто первый натянулъ полотно на шест и этимъ въ одинъ мигъ создалъ мореплаваніе. Нтъ поэтому ничего удивительнаго въ томъ, что человкъ создалъ себ Бога по своему подобію, по своему уму, представивъ себ возможность существованія ума еще боле совершеннаго.

Двушка внимательно слушала его рчь, не спуская глазъ съ его лица, какъ бы подставляя свое лицо согрвающему пламени. Необычныя слова глубоко проникали въ ея душу, вызывая въ ней бурное броженіе. Убаюканная мягкой убдительной рчью, она помимо своей воли переходила къ другой точк зрнія относительно этого до сихъ поръ безжизненнаго однообразнаго ландшафта, относительно происхожденія и смысла жизни. Не замчая, какъ рушится ея собственное міросозерцаніе, и не освободившись отъ него окончательно, она поддавалась новому, принимала его и громоздила на старое.

— Я никогда еще не слышала, чтобы кто-нибудь такъ говорилъ, какъ вы, — сказала она мечтательно. — Говорите еще.

Онъ замолчалъ и новымъ жестомъ далъ лодк другое направленіе.

Они подъзжали къ угрюмой скал вулканическаго происхожденія. Блестящій черный діоритъ съ нанесенными на немъ мертвенно блдными знаками казался еще мрачне при свт солнца, тщетно пытавшагося согласовать противоположныя цвта, черный и блый.

Лицо двушки затуманилось, какъ будто осунулось, брови сдвинулись, какъ бы желая скрыть гнетущее впечатлніе. Замтное движеніе руля показывало, что она хотла бы обойти шхеру, но Боргъ направилъ лодку на прежній путь, и подъ удвоенной силой втра лодка помчалась въ ущелье межъ черныхъ скалъ, гд уже сами волны, вздыхая, подхватили ее и погнали впередъ.

Въ лодк воцарилось молчаніе. Боргъ не хотлъ угадывать мрачныхъ воспоминаній, пробудившихся въ душ его спутницы, и только указалъ ей на блый скелетъ дикой утки, лежавшій на черной скал. Тутъ втеръ снова натянулъ парусъ и вынесъ судно въ открытое море.

Они проплыли мимо скалы съ одинокой рябиной и приблизились къ Свердгольму, гд онъ въ первый разъ ее увидлъ. Тамъ они высадились, и онъ повелъ ее той дорогой, которой онъ шелъ въ воскресенье утромъ. Ему хотлось, чтобы она испытала т же впечатлнія, и онъ показалъ ей лугъ съ цвтами и то мсто межъ дикихъ яблонь, гд онъ ее впервые увидалъ.

Она сразу пришла въ веселое настроеніе. Вдь то, что вс эти мелочи запечатллись въ его памяти, показывало, что онъ влюбленъ. Она смялась, когда онъ разсказывалъ, какъ онъ услышалъ ея кашель. Въ порыв дтской рзвости она попросила его пойти на то же мсто и заговорить, а она будетъ угадывать, кто это.

Онъ повиновался, спрыгнулъ внизъ со скалы, спрятался за кустомъ боярышника и заревлъ быкомъ.

— Какъ прекрасно вы поете, — хохотала двушка, — да вы по меньшей мр оперный пвецъ изъ страны готтентотовъ.

Боргу понравилось ея веселье, онъ вдь такъ давно не игралъ съ дтьми. Игра продолжалась. Онъ вышелъ на зеленую лужайку, подобравъ фалды кверху, повсилъ монокль за ухо и началъ импровизированный дикій танецъ, сопровождая его пніемъ, какъ это онъ слышалъ у готтентотовъ въ Jardin d’Acclimatation.

Двушка была въ полномъ восторг.

— Знаете что? — сказала она. — Вы мн гораздо больше нравитесь, когда вы хотите хоть минуту быть просто человкомъ безъ всякихъ философскихъ фокусовъ.

— Значитъ, въ вашихъ глазахъ готтентотъ больше человкъ, чмъ философъ? — вырвалось у Борга. Въ ту же минуту онъ пожаллъ, что далъ ей опомниться. Онъ сорвалъ втку боярышника, сплелъ внокъ и протянулъ двушк, но она, спохватившись, что сказала большую глупость и выдала себя, нахмурилась.

— Теперь увнчайте жертвенное животное, — крикнулъ инспекторъ. — Я хотлъ бы быть цлой сотней быковъ, чтобы гекатомбой быть принесеннымъ въ жертву ради васъ.

Онъ сталъ на колни и былъ увнчанъ удовлетворенной красавицей. Потомъ онъ сбжалъ внизъ къ берегу, двушка слдовала за нимъ.

На берегу они остановились.

— Давайте бросать камешки, — предложила она.

— Давайте, — отвтилъ онъ и бросилъ плоскій камень надъ поверхностью воды.

Они забавлялись бросаньемъ камешковъ, пока ей не стало жарко.

— Давайте купаться, — крикнула вдругъ двушка, она какъ будто долго таила въ себ эту мысль, прежде чмъ ее высказать.

Боргъ не зналъ, какъ ему отнестись къ этому. Шутка это или серьезно. Конечно, если купаться, то либо въ костюм, либо въ нкоторомъ отдаленіи.

— Купайтесь, а я покамсть пройдусь, — сказалъ онъ, наконецъ.

— Разв вы не купаетесь? — спросила двушка.

— У меня нтъ съ собой купальнаго костюма, — отвтилъ Боргъ, — да, кром того, я де купаюсь въ холодной вод.

— Ха-ха-ха, — захохотала холоднымъ, непріятно-ироническимъ смхомъ двушка. — Вы боитесь холодной воды? Вы, врно, не умете плавать? — спрашивала она насмшливо.

— Холодная вода вредна для моихъ нервовъ. Если вы хотите, купайтесь здсь въ холодной вод, а я пойду на другую сторону поищу теплой.

Двушка уже сняла свои ботинки на шнуркахъ. Бросивъ на инспектора взглядъ, выражавшій презрніе и оскорбленное самолюбіе, она сказала:

— Вамъ меня оттуда не будетъ видно?

— Если вы не выплывете слишкомъ далеко, — отвтилъ Боргъ и пошелъ прочь.

Достигнувъ свернаго склона скалы, онъ сталъ искать пещеру, которая была бы защищена отъ свернаго втра, стной, по крайней мр въ пятьдесятъ футовъ. Черный гнейсъ былъ отполированъ волнами и блестлъ, какъ агатъ. Его мягкія выпуклости напоминали мускулы человческаго тла и чувствовались подъ ступней голой ноги, какъ подушка. Сюда по достигало ни малйшее дуновеніе втерка, солнце въ продолженіе шести часовъ накаливало эти сумрачныя скалы, и потому температура воздуха въ этомъ мст была нсколькими градусами выше температуры тла, а камни подъ ногами были горячи, какъ уголь. Боргъ спустился внизъ къ лодк и принесъ оттуда топоръ, нарубилъ сухого вереска, разложилъ на гор костеръ, а самъ началъ раздваться. Костеръ скоро догорлъ. Боргъ сгребъ золу и полилъ раскаленные камни кристально-чистой морской водой и подставилъ обнаженное тло горячему пару. Потомъ онъ услся въ естественное кресло, выбитое волнами, укрылся пледомъ и, свернувшись такъ, что колни касались подбородка, закрылъ глаза и, казалось, уснулъ.

Но онъ не спалъ, онъ лишь хотлъ этимъ способомъ встряхнуться, какъ онъ это называлъ, чтобы дать своему мозгу нсколько минутъ отдыха и вернуть ему его эластичность. Онъ вдь напрягалъ его, заставляя приспособляться къ безпорядочнымъ мыслямъ другого человка. Его мыслительный аппаратъ страдалъ отъ соприкосновенія съ другимъ, и терялъ спокойствіе и увренность, какъ стрлка компаса въ присутствіи желза. Всякій разъ, когда онъ хотлъ вынести ясное представленіе о какой-нибудь вещи или что-нибудь ршить, онъ приводилъ свою душу въ состояніе гармоническаго забытья, онъ на минуту угашалъ сознаніе, погружаясь въ полудремоту и стараясь ни о чемъ не думать. При этомъ весь собранный имъ путемъ наблюденія матеріалъ какъ бы расплавлялся, выливаясь потокомъ расплавленнаго металла. Потомъ онъ приходилъ въ себя.

Когда онъ просидлъ такъ нкоторое время и солнце его хорошенько прогрло, онъ вдругъ поднялся, какъ будто проснувшись посл живительнаго сна. Его мысль снова заработала, и онъ чувствовалъ себя счастливымъ, какъ будто разршилъ большую задачу.

— Ей тридцать четыре года, — думалъ онъ. — Я позабылъ объ этомъ подъ впечатлніемъ ея юной красоты. Тутъ, значитъ, цлый хаосъ пройденныхъ стадій, остатки ролей, которыя она играла въ жизни одну за другой, перекрестныя вліянія мужчинъ, которыми она пыталась завладть, и къ которымъ она приспособлялась. Недавно она, по-видимому, потерпла крушеніе въ одной изъ своихъ исторій. Онъ, тотъ человкъ, который собралъ воедино обрывки этой души, ушелъ. Мшокъ лопнулъ, и его содержимое вывалилось, какъ тряпье старьевщика.

Въ ея разговор слышались отголоски мщанской романтики пятидесятыхъ годовъ съ идеями о спасеніи человчества, относящимися не боле, не мене какъ къ началу девятнадцатаго вка, съ религіознымъ рвеніемъ піэтистовъ, цинизмомъ эпохи Жоржъ Бандъ и андрогиновъ. Искать дна въ этомъ сит, черезъ которое было просяно такъ много, искать ршенія загадки, которой собственно не существовало, не стоило труда. Онъ былъ слишкомъ уменъ, чтобы терять время на это. Оставалось одно — изъ этой безпорядочной кучи костей выбрать т, изъ которыхъ можно составить цльный скелетъ, тогда, можетъ быть, ему удастся облечь его въ плоть и оживить его собственнымъ духомъ. Только она ничего не должна замчать, иначе она этого не допустить. Она никогда не узнаетъ, какъ онъ на нее смотритъ, это только возбудило бы ея ненависть и вызвало бы съ ея стороны сопротивленіе. Работая тайно, подъ землей, какъ корневище, онъ привьетъ ее къ себ, а тамъ уже побгъ разовьется на виду у всхъ и зацвтетъ всмъ на удивленіе.

Закричали чайки, и онъ понялъ, что она вышла изъ воды. Боргъ поспшно одлся. Собравъ свои вещи, онъ досталъ изъ лодки завтракъ и расположился на мху подъ большой, напоминавшей линію, сосной.

Выборъ блюдъ оказался не очень великъ, но вс кушанья были весьма изысканны и поданы на фарфоровой посуд, составлявшей часть коллекціи, которую онъ какъ-то началъ собирать. Желтое, какъ яичный желтокъ, масло въ масленк изъ серпентина съ привинчивающейся крышкой стояло на льду въ фаянсовомъ сосуд временъ Генриха II, кексъ лежалъ на треснувшемъ блюд изъ Мариберга и сардины на неверскомъ блюдц. Страхъ передъ пошлостью, проникающей всюду въ искусство, промышленность и жизнь, заставлялъ его искать оригинальнаго. Боргъ, какъ и многіе другіе, обратился къ утонченности, чтобы спасти свою личность отъ шлифовки въ общемъ поток. Его утонченныя чувства не удовлетворялись скудной и быстро старющей красотой формъ и красокъ, въ томъ, что его окружало, онъ хотлъ имть исторію, воспоминаніе о міровыхъ событіяхъ. Этотъ черепокъ изъ фаянса временъ Генриха II молочно-благо цвта съ краснымъ, чернымъ и золотымъ орнаментомъ напоминалъ пейзажъ Луары съ замками эпохи Возрожденія. Эти украшенія въ стил старыхъ рукописей приводили ему на память Елену де-Жанлисъ и ея библіотекаря, которые вмст съ однимъ гончаромъ создали стиль чисто индивидуальный, который, однако, имлъ колоритъ рыцарской эпохи, той эпохи, когда высоко цнилась красота въ жизни, когда даже ремесло подчинялось наук и искусству и преклонялось передъ мощью духа.

Приготовивъ все къ завтраку и оглядвъ свою работу, Боргъ почувствовалъ, будто, дйствительно, благодаря ему, частица культуры попала въ эту полу арктическую пустыню. Тутъ были сардины изъ Бретани, андалузскіе каштаны, волжская икра, сыръ изъ грюэрскихъ Альпъ, тюрингенская колбаса, англійскій кексъ, апельсины изъ Малой Азіи, оплетенная бутылка тосканскаго кьянти и бокалы съ золотыми иниціалами Фридриха Перваго. Въ общемъ, получилась смсь, не имвшая характера собранія или музея, просто какъ разсыпанныя тамъ и сямъ цвтныя пятна, сухіе цвты, но только не въ гербаріи, а вложенные межъ листовъ книги, взятой путешественникомъ съ собой въ дорогу.

Двушка крикнула съ купанья: ау! Онъ отвтилъ. Она тотчасъ появилась изъ-за кустовъ, свжая и сіяющая здоровьемъ и весельемъ. Увидавъ приготовленный завтракъ, она подняла свою шапочку и шутливо поклонилась. Изысканность стола подйствовала на нее помимо ея желанія.

— Вы волшебникъ, — сказала она, — позвольте преклониться передъ вами.

— Не за что, — отвтилъ инспекторъ.

— Вы хотите сказать, что можете сдлать больше. Только, знаете ли, покорять природу, или какъ это вы тамъ распространялись — это ужъ вы лучше оставьте, — сказала двушка покровительственнымъ тономъ старшей.

— Вы меня не поняли: я хотлъ только сказать, что мы можемъ отчасти подчинять себ силы природы, отъ которыхъ мы въ свою очередь отчасти зависимъ. Обратите вниманіе на это маленькое, но очень важное слово: ‘отчасти’. А кром того, я еще говорилъ, что въ нашей власти измнить характеръ мстности и весь нравственный обликъ его обитателей.

— Прекрасно. Въ такомъ случа, обратите эти ужасные срые камни въ итальянскій ландшафтъ съ мраморными виллами и пиніями.

— Ну, я, конечно, не фокусникъ, но если вы меня на это вызываете, то я обязуюсь ко дню вашего рожденія это сдлать.

— Великолпно. Пари. Итакъ, черезъ три недли? А если я проиграю?

— Тогда я выиграю, — врно?

— Ну, тамъ увидимъ.

— Увидимъ, такъ увидимъ. А пока, не возьметесь ли вы за мои обязанности?

— Ваши обязанности? Какія такія обязанности? Лежать на диван, да покуривать?

— Что жъ, если вы со всмъ справитесь, лежа на диван, сдлайте одолженіе. Только врядъ ли. Л вамъ разскажу, почему это не такъ легко и какой смыслъ въ томъ, что я живу здсь на шхерахъ. Не угодно ли вамъ вина къ колбас?

Боргъ налилъ въ бокалъ темно-краснаго кьянти и подалъ двушк. Она залпомъ выпила его.

— Вы знаете, мои обязанности здсь заключаются въ томъ, что я долженъ обучать населеніе рыболовному искусству.

— Вотъ это хорошо. Вдь вы же сами заявляли, что ни разу въ жизни не держали въ рукахъ удочки.

— Не перебивайте, пожалуйста, я вовсе не долженъ ихъ обучать уженью. Дло, видите ли, заключается вотъ въ чемъ: эти дикари консервативны, какъ и всякій подобный сбродъ…

— Что за выраженіе, — перебила снова двушка.

— Я говорю правду. Такъ вотъ: благодаря своему невжеству и консерватизму, эти господа намрены, невидимому, распроститься со своимъ званіемъ рыбоядныхъ млекопитающихъ. Въ виду этого государство принуждено взять ихъ подъ опеку. Килька — да благословитъ Господь эту рыбу — являющаяся главнымъ источникомъ питанія для этихъ туземцевъ, грозитъ исчезнуть. Это, правду говоря, меня мало тревожитъ, потому что сотней рыбодовъ больше или меньше — это, въ конц концовъ, совершенно безразлично. Однако, они должны жить, ибо этого желаетъ сельско хозяйственная Академія, и на моей обязанности лежитъ не позволять имъ истреблять свой хлбъ насущный. Понятно вамъ это?

— Это жестоко, ну да вдь вы не постсняетесь.

— А я, не требуя ордена Вазы, ни какой-нибудь другой награды, открылъ другой источникъ дохода, который долженъ замнить собою старый. Если бы даже килька черезъ нсколько лтъ, посл того какъ здшніе рыбаки покинутъ эти мста, и возвратилась снова, все-таки этому способу пропитанія будетъ угрожать соперникъ, который посл столтняго отдыха появится вновь еще боле могучимъ, чмъ когда-либо. Вы знаете что осенью сельди снова пойдутъ къ Бугуслену?

— Не знаю, он мн давно ужъ ничего не писали.

— Но все-таки это будетъ. А теперь мы должны оставить кильку въ поко и заняться теперь ловлей семги.

— Семги? Вотъ здсь, въ этомъ мор?

— Да, она должна здсь быть, хотя я ея еще и не видлъ. Они ее найдутъ.

— А если ея вовсе нтъ?

— Я говорю вамъ, что есть. Надо только начать, и ловля семги разовьется.

— Какъ вы можете знать, что здсь есть семга, если вы ея не видли? — возражала двушка.

— Изъ цлаго ряда изслдованій, о которыхъ я не могу слишкомъ распространяться и которыя я частью произвелъ на мор…

— Это за одинъ-то разъ…

— Я работаю за десятерыхъ, благодаря моимъ необыкновеннымъ способностямъ, частью же я размышлялъ, лежа на своемъ диван, а больше всего вычиталъ изъ книгъ. Что жъ? Хотите, давайте вмст двинемся въ походъ на населеніе съ семгой да съ проповдями, о которыхъ вы что-то уже перестали говорить.

— Вы демонъ, дьяволъ, — вскричала двушка, не то шутя, не то серьезно.

Веселое настроеніе Борга замнилось скептическимъ, но, видя, что разговоръ производитъ большое впечатлніе, онъ ршилъ держаться прежней роли.

— Вы не врите въ Бога? — спросила двушка съ выраженіемъ, сулившимъ вчное презрніе ему, если онъ отвтитъ отрицательно.

— Нтъ, не врю.

— Какъ же вы хотите сдлаться Ансгаромъ {Св. Ансгаръ, просвтитель Свера (Даніи и Швеціи), тамъ въ IX вк. Прим. пер.} и проповдывать христіанство на шхер?

— И семгу притомъ, не забывайте этого. Да, я хочу сдлаться демоническимъ Ансгаромъ. Не хотите ли вы принять въ этомъ участіе и получить благословеніе отъ ревизоровъ риксдага?

— Да, я бы хотла работать для этихъ людей, я въ нихъ врю, я хотла бы посвятить вс свои силы угнетеннымъ, и я докажу вамъ, что вы гордецъ, насмшникъ… Нтъ, вы не такой, вдь вы выставляете себя хуже, чмъ вы на самомъ дл. Вы хорошій мальчикъ, я въ этомъ убдилась въ прошлое воскресенье.

Фразу о хорошемъ мальчик она сказала, какъ будто съ расчетомъ, что онъ поддастся на этотъ тонъ и поставитъ себя по отношенію къ ней въ положеніе мальчика, все равно — хорошаго или дурного. Но Боргу уже понравилась роль демона, такъ какъ онъ сильне и интересне. Правда, онъ по опыту зналъ, что самый легкій способъ добиться расположенія женщины — это поставить ее въ роль матери, что всегда сопровождается нкоторой свободой въ обращеніи и интимностью. Но это была очень ужъ старая игра, и кром того, въ такомъ случа двушка слишкомъ легко могла усвоить себ высокомрное отношеніе къ нему, а это впослдствіи было бы очень трудно исправить. Почему же не дать ей боле благодарную роль спасительницы? Въ этой роли нтъ ничего, что могло бы питать властолюбіе: пусть она будетъ быть посредницей между двумя равными по величин силами.

Найти, однако, переходъ было не такъ легко. Раздосадованный всей этой комедіей, правда, необходимой для достиженія намченной. цли, Боргъ на минуту ушелъ подъ предлогомъ — посмотрть, хорошо ли привязана лодка, такъ какъ поднялся втеръ.

Спустившись на берегъ, онъ свободно вздохнулъ, какъ посл непосильнаго напряженія. Онъ разстегнулъ жилетъ, показавшійся тяжелымъ, какъ кольчуга, освжилъ голову и тоскливо оглянулся на свободную гладь моря. Теперь онъ очень охотно остался бы одинъ, чтобы избавиться отъ того мусора, которымъ наполнилась его душа, благодаря общенію съ неразвитымъ человкомъ. Въ эту минуту онъ ненавидлъ ее, хотлъ освободиться отъ нея, чтобы снова найти самого себя, но было уже слишкомъ поздно. Его мозгъ былъ опутанъ паутиной, мягкой, какъ шелкъ, слизистой и невидимой, и онъ никакъ не могъ отъ нея освободиться. Обернувшись, онъ увидлъ, какъ Марія своими длинными пальцами и острыми зубами очищаетъ каштанъ, и это напомнило ему мандриллу, которую онъ какъ-то видлъ въ звринц. Его охватила безграничная жалость, какъ бы міровая скорбь, которую чувствуетъ боле счастливый человкъ при вид опустившагося. Ему вспомнился тотъ восторгъ, съ какимъ она смотрла на него въ роли готтентота. Онъ снова разсердился, но взялъ себя въ руки.

Онъ возвратился къ Маріи, вполн овладвъ собой, какъ свтскій человкъ. Не зная, что сказать, онъ предложилъ хать домой, такъ какъ втеръ крпчаетъ.

Она, однако, замтила на его лиц слды усталости и подавленнаго настроенія. Съ рзкостью, сразу его охладившей, она сказала:

— Вамъ наскучило мое общество. Что жъ, подемъ!

Такъ какъ отвта на это не послдовало, она продолжала съ волненіемъ, которое могло одинаково казаться искреннимъ и напускнымъ:

— Простите меня, что я такая злая. Я такая неблагодарная. Правда!

Она вытерла глаза и стала убирать посуду съ ухватками заправской хозяйки. Когда она, повязавши салфетку въ вид передника, нагнулась надъ тарелками съ остатками пищи и понесла посуду внизъ на берегъ, чтобы ее вымыть, онъ поспшилъ ей помочь. Онъ не желалъ видть ее въ роли служанки. Ему было непріятно видть прислуживающей ту, которую онъ хотлъ вознести выше себя, которая вмст съ тмъ должна относиться къ нему, какъ къ человку, который далъ ей власть надъ собой.

Споря о томъ, кому прислуживать, двушка уронила посуду и вскрикнула. Потомъ, однако, разсмотрвъ осколки, она успокоилась.

— Хорошо, что все это старая посуда. Боже, какъ я испугалась.

Онъ подавилъ тотчасъ мелочную мысль о потер, пожалвъ Марію, опечаленную своей неловкостью. Обрадовавшись, что терзавшія его настроенія нашли такой неожиданный исходъ, онъ ловко швырнулъ черепокъ вдоль поверхности воды и сгладилъ непріятное положеніе шуткой:

— Вотъ и хорошо — теперь ничего мыть не надо.

Затмъ онъ подалъ ей руку и помогъ ей войти въ лодку, которую набгавшія волны стремились сорвать съ удерживавшаго ее каната.

Глава седьмая

Однажды солнечнымъ лтнимъ утромъ инспекторъ сидлъ со своей ученицей въ деревянномъ павильон, который онъ построилъ на самомъ возвышенномъ мст шхеры неподалеку отъ того мста, гд былъ недавно заложенъ фундаментъ часовни. Внизу у пристани стояла шхуна, съ которой рабочіе выгружали строительные матеріалы, сносили ихъ къ мсту постройки и тамъ складывали. Благодаря постройк, на остров царило необыкновенное оживленіе. Между рыбаками и городскими рабочими нердко происходили частыя столкновенія, такъ какъ рабочіе съ пренебреженіемъ относились къ мстнымъ жителямъ. Слдствіемъ этого являлись частые праздники примиренія, сопрождавшіеся пьянствомъ, новыми драками, покушеніями на нравственность и чужую собственность.

Инспекторъ и совтница одно время даже раскаивались, что взялись цивилизовать этихъ людей, разъ первые шаги уже давали столь печальные результаты. Ночной шумъ, пніе, крикъ, вчныя жалобы мшали имъ работать и отдыхать, а вдь они только и пріхали сюда для отдыха. Инспекторъ, потерявшій весь свой авторитетъ, благодаря сдланному имъ одинъ разъ послабленію, былъ уже не въ силахъ возстановить порядокъ. Марія въ этомъ отношеніи была боле счастлива: ей иногда удавалось своимъ вмшательствомъ, удачно брошеннымъ словомъ укрощать разыгравшуюся бурю. Не приписывая успха этихъ выступленій своей красот и ласковому обхожденію, она стала думать, что одарена большей силой и умомъ, чмъ то было на самомъ дл, она такъ освоилась съ мыслью о своихъ необыкновенныхъ духовныхъ способностяхъ, что даже теперь, сидя въ качеств ученицы рядомъ со своимъ учителемъ, она воспринимала его уроки, какъ все давно ей извстное. Его разсказъ она встрчала боле остроумными, чмъ глубокомысленными, поправками и замчаніями.

Мать, сидвшая рядомъ и вязавшая покрывало для каедры будущей часовни, часто, невидимому, бывала поражена тонкимъ умомъ и глубокими познаніями своей дочери, когда та своими наивными вопросами совершенно сбивала съ толку своего учителя.

— Видите ли, фрекенъ Марія, — говорилъ инспекторъ, не терявшій надежды развить и перевоспитать ее, — невжественный взоръ иметъ склонность воспринимать все просто — такъ же, какъ неразвитое ухо. Вотъ вы видите вокругъ себя одни срые камни, художникъ и поэтъ тоже увидятъ не боле. Потому они и изображаютъ все такъ однообразно, потому они и находятъ шхеры такими монотонными. А теперь вы взгляните вотъ на эту геологическую карту мстности и посмотрите вокругъ. Мы сидимъ въ области краснаго гнейса. Вотъ эту породу называютъ срымъ камнемъ, а взгляните, какой здсь богатый выборъ различныхъ цвтовъ: тутъ и черная слюда, и блый кварцъ, и розовокрасный полевой шпатъ.

Онъ взялъ наудачу одинъ камень изъ груды выбитыхъ каменщиками и сложенныхъ около мста постройки камней.

— А вотъ другой. Онъ называется эвритомъ. Вы только посмотрите, какіе изумительно тонкіе переливы красокъ отъ цвта семги до голубого. Вотъ блый мраморъ, или известнякъ.

— Разв здсь есть мраморъ? — спросила двушка, вниманіе которой было возбуждено упоминаніемъ объ этой цнной горной пород.

— Да, есть и мраморъ, правда, онъ кажется срымъ, но на самомъ дл онъ не таковъ. Дале, если вы присмотритесь внимательно, вы увидите, какимъ богатствомъ красокъ отличаются различные виды лишаевъ. Здсь тоже цлая шкала цвтовъ: черный, пепельно-срый, бурый, зеленый и, наконецъ, желтый… Посмотрите внимательне на шхеру. Она теперь какъ разъ освщена солнцемъ. Вы видите, что каждая скала отличается отъ другихъ своей окраской, и люди, которые къ нимъ уже присмотрлись, издавна дали имъ названіе по ихъ цвту, хотя сами не знали, отъ чего этотъ цвтъ зависитъ. Вотъ черная гора. Она темне другихъ, такъ какъ состоитъ изъ темной роговой обманки. Цвтъ красной скалы — зависитъ отъ того, что тамъ залегаетъ красный гнейсъ, вотъ та блая шхера состоитъ изъ гладко полированнаго эврита… Разв не лучше знать, почему это такъ, чмъ просто признавать фактъ. И можно ли видть здсь одинъ ровный срый цвтъ, какъ видятъ его художники, представляющіе на картинахъ шхеры какъ смсь чернаго и благо? Затмъ дальше: прислушайтесь къ шуму волнъ, какъ поэты обыкновенно называютъ эту симфонію звуковъ. Закройте на минуту глаза, тогда вамъ будетъ лучше слышно. Я эту симфонію разлагаю на отдльные тона. Прежде всего вы слышите шумъ, похожій на шумъ машиннаго отдленія или шумъ большого города. Это, собственно, шумъ воды. Потомъ вамъ слышно шипніе — это шумъ части воды, обращенной въ пну, дале — какъ будто шумъ точильной машины: это треніе воды о песокъ, еще вы слышите грохотъ, какъ будто опрокинули телгу со щебнемъ: это мелкіе камни, которые выбрасываетъ море. Потомъ, глухой шумъ — какъ тотъ, который слышенъ, когда держатъ руку у уха: это шумъ волнъ, которыя, запирая собой пустыя пространства пещеръ, сжимаютъ находящійся въ нихъ воздухъ. И, наконецъ, вы слышите раскаты какъ бы отдаленнаго грома — это шумъ камней, перекатывающихся на морскомъ дн.

— Хорошо, но вдь это значитъ разрушить всю природу, — воскликнула двушка.

— Нтъ, это значитъ слиться съ природой. Знаніе меня успокаиваетъ, Благодаря ему, я освобождаюсь отъ полускрытаго страха, который испытываетъ поэтъ передъ неизвстнымъ. — Не тотъ ли самый страхъ былъ у первобытныхъ людей, когда они искали объясненія причинъ явленій, но сразу не могли его найти и потому должны были прибгать къ баснямъ о русалкахъ и великанахъ. Ну, а теперь перейдемъ къ рыболовству, которое нуждается въ нашей помощи, во оставимъ пока семгу въ сторон и займемся новыми методами ловли килекъ. Черезъ два мсяца начнется большой ловъ, и, если я не ошибаюсь въ своихъ предположеніяхъ, этой осенью онъ не будетъ удаченъ.

— Какъ вы можете предсказать это, не сходи съ дивана? — спросила двушка больше съ насмшкой, чмъ съ любопытствомъ.

— Я предсказываю это потому, что, не сходя съ дивана, я увидлъ, что весною плавучіе льды совершенно очистили дно отъ водорослей, гд кильки мечутъ икру. Я предсказываю это на основаніи научныхъ данныхъ, такъ какъ маленькія ракообразныя — названіе ихъ безразлично, — которыми питаются кильки, ушли съ мелей, когда не стало водорослей. Что же длать? Надо попробовать ловить рыбу въ глубин. Если рыба къ намъ не идетъ, то мы должны итти къ рыб. И вотъ, мы попробуемъ это длать при помощи глубокихъ неводовъ. Вотъ и все.

— Это великолпная мысль!

— Это не ново, — сказалъ инспекторъ, — и не я это придумалъ. Но мы, какъ умные люди, не должны забывать стараго. Если даже у насъ будетъ хорошій уловъ кильки, а цпа будетъ низка, такъ какъ на западномъ берегу снова начинаютъ ловить сельдь, то у насъ должно быть еще что-нибудь въ запас.

— Семга.

— Да, семга, та самая семга, которая должна быть здсь, хотя я ея и не видлъ.

— Это мы уже знаемъ. А теперь мн интересно, откуда вы это знаете.

— Чтобы съ этимъ покончить, я въ немногихъ словахъ изложу вамъ основанія, на которыхъ покоится моя увренность. Семга странствуетъ, какъ и другіе перелетныя птицы.

— Семга, по-вашему, тоже птица?

— Конечно, это настоящая перелетная птица. Она водится у устья норландскихъ ркъ, попадается иной разъ въ сверныхъ шхерахъ, потомъ у береговъ Готланда и вдоль всего пути на югъ: слдовательно, она должна быть и здсь. Теперь ваша задача разыскать ее. Хотите заняться этимъ въ качеств моего ассистента, на жалованьи?

Послднее было неожиданно, однако, было заране разсчитано и произвело свое дйствіе.

— Мама, я буду зарабатывать, — вскричала Марія шутливымъ тономъ, за которымъ слышалась плохо скрытая радость.

— Ну, — прибавила она, — что же вы будете длать?

— Я буду лежать на диван, прежде всего, а потомъ буду разрушать природу.

— Что такое? — спросила мать, думая, что ослышалась.

— Я долженъ для фрекенъ Маріи создать итальянскій ландшафтъ, — отвтилъ Боргъ, — А теперь разршите мн васъ оставить: мн надо предварительно набросать планъ.

— Странный человкъ, — сказала мать, когда инспекторъ ушелъ.

— Я бы сказала: необыкновенный человкъ, — отвтила двушка. — Только я не думаю, чтобы онъ былъ очень уменъ. Принципы, правда, у него есть и, въ общемъ, онъ хорошій человкъ. Что ты скажешь о немъ?

— Подай мн, пожалуйста, клубокъ, — отвтила совтница.

— Ну, скажи же… скажи, нравится онъ теб или нтъ, — повторила двушка.

Мать лишь отвтила ей не то печальнымъ, не то недоумвающимъ взглядомъ, который выражалъ: ‘я не знаю’.

*** * ***

Инспекторъ между тмъ спустился къ пристани и слъ въ лодку, намреваясь плыть въ шхеры.

Уже мсяцъ стояла лтняя погода, и въ воздух было тепло. Съ свера, гд зима была необыкновенно сурова и накопилась масса льда, тянулись массами къ югу плавучіе льды. Они такъ сильно охлаждали воду, что нижніе слои воздуха длались значительно плотне верхнихъ. Благодаря преломленію лучей, видъ шхеръ измнился, и въ послдніе дни можно было наблюдать великолпные миражи.

Это зрлище вызывало длинные споры между инспекторомъ и его сосдками. Въ конц концовъ, они призвали въ судьи рыбаковъ, они должны быть компетентны въ этомъ, такъ какъ вс эти явленія природы имъ знакомы съ дтства. Когда однажды утромъ оказалось, что, благодаря неровному лучепреломленію, ярко-красныя гнейсовыя, шхеры вытянулись въ высоту и стали походить на нормандскіе falaises, Марія принялась утверждать, что это, дйствительно, известковыя скалы, отраженныя здсь въ Балтійскомъ мор по какому-то пока неизвстному еще закону природы. Къ тому же волны у берега, покрытыя пной и казавшіяся больше, благодаря преломленію, представлялись цлой флотиліей нормандскихъ рыбачьихъ лодокъ, плавающихъ среди скалъ.

Инспекторъ тщетно пытался втолковать имъ единственно правильное объясненіе миража и снять съ него покровъ сверхъестественнаго. Народъ усматривалъ въ этомъ явленіи пророчество о грядущихъ бдствіяхъ, и было бы непростительной слабостью отступить передъ такимъ суевріемъ. Чтобы заставить народъ себя выслушать, инспекторъ хотлъ выступить сначала въ качеств волшебника и только посл объяснить чудо, разсказавъ, какъ ему удалось сдлать этотъ фокусъ.

И онъ сталъ спрашивать суеврныхъ, — если они увидятъ итальянскій ландшафтъ, сочтутъ ли они это отраженіемъ Италіи? Отвтъ былъ утвердительный, и Боргъ ршилъ соединить пріятное съ полезнымъ и путемъ легкихъ измненій создать южный ландшафтъ, какъ онъ общалъ Маріи ко дню ея рожденія. И какъ только будутъ благопріятныя условія, благодаря преломленію лучей, ландшафтъ вырастетъ до огромныхъ размровъ, такъ какъ они будутъ разсматривать его въ колоссальное увеличительное стекло, какимъ являются неодинаковой плотности слои воздуха.

Сидя въ лодк, инспекторъ взялъ трубу съ сильнымъ увеличеніемъ и сталъ разсматривать островокъ Свердсгольмъ.

Прежде всего надо было сдлать такъ, чтобы выступили на первый планъ вс самыя характерныя формаціи и горныя породы, отчасти это было уже сдлано самой природой. Ему нужны были еще: пинія, кипарисъ, мраморный дворецъ и терраса съ рядами апельсиновыхъ деревьевъ.

Внимательно разсмотрвъ и зарисовавъ общій видъ шхеры, онъ уяснилъ себ планъ. Онъ вышелъ изъ лодки со всмъ своимъ багажемъ. Изъ дому онъ захватилъ съ собою ломъ, кирку, мотокъ цинковой проволоки и банку желтой охры съ большой кистью, топоръ, пилу, гвозди и пачку динамитныхъ патроновъ.

Распаковавъ на берегу свои вещи, инспекторъ почувствовалъ себя Робинзономъ, который поселился среди природы и намревался съ ней вступить въ борьбу, только онъ сильне Робинзона и боле увъренъ въ побд, такъ какъ въ его распоряженіи вс средства культуры. Онъ установилъ трубу на подставк и принялся за работу. У вершины горы наклонные слои напоминали собой встрчающееся на юг расположеніе осадочныхъ породъ, ему нужно было только очистить гору отъ покрывшихъ ее мстами лишаевъ, но нкоторые горизонтальные слои надо было оставить боле темными, чмъ нижніе. Это было нетрудно, и кирка скользила по гладкой поверхности, какъ кисть художника по огромному декоративному полотну.

Иной разъ его охватывало вдругъ непріятное чувство, стоитъ ли тратить время и силы на эти ребяческія зати, но отъ напряженія кровь приливала къ голов и мелочи казались серьезнымъ дломъ. Онъ чувствовалъ себя немного титаномъ, возставшимъ противъ мірового порядка и исправляющимъ промахи природы. Ему казалось, что онъ поворачиваетъ земную ось, подвигая югъ къ сверу.

Когда отдлка склона горы была готова, — а для этого достаточно было очистить нсколько метровъ, — такъ какъ лучепреломленіе должно было увеличить ея размры, онъ принялся за изготовленіе пивіи. На гребн скалы стояла группа сосенъ, и надо было нсколько штукъ срубить, оставивъ лучшую и при томъ такую, которая бы выдлялась наиболе виднымъ силуэтомъ.

Эта работа завяла не боле получаса. Оставшаяся сосна представляла собой стройное дерево, зелень котораго была собрана у верхушки, благодаря тому, что въ тснот, между другими деревьями, ея стволъ не могъ развить боковыхъ втвей. Теперь ему надо было немного расчистить топоромъ крону, чтобы дать верхушк зонтичную форму, какъ у пиніи. Посмотрвъ на свое созданіе въ трубу, Боргъ увидлъ, что стиль еще не достаточно выдержанъ, что верхушку надо подвязать проволокой, а боковыя втви расправить и отогнуть немного книзу.

Когда пинія была готова, онъ выпилъ стаканъ вина и сталъ высматривать, нтъ ли гд матеріала для кипарисовъ. Онъ остановился на конусообразныхъ кустахъ можжевельника, выбирая изъ нихъ наиболе замтные, и сталъ ихъ отдлывать ножомъ и топоромъ. Ихъ зелень была слишкомъ блдна для кипарисовъ, и, чтобы этому помочь, онъ взялъ ведро воды развелъ въ немъ сажу и обрызгалъ ихъ этой жидкостью, пока они не приняли должнаго оттнка.

Ему сдлалось даже непріятно, когда онъ взглянулъ на свою работу. Онъ вспомнилъ печальную исторію о двочк, которая наступила на хлбъ. А когда надъ его головой подняли крикъ блыя чайки, онъ подумалъ о двухъ воронахъ, которыхъ посылаетъ небо за душой человка.

Посидвъ немного, пока кровь снова прилила къ мозгу, онъ улыбнулся своему творенію и ребяческимъ страхамъ. Если природа не спшитъ создавать новые виды, то именно потому, что у нея не хватаетъ средствъ, а не желанія.

Теперь надо было создать мраморный дворецъ. Еще передъ выздомъ изъ дому онъ все это хорошенько обдумалъ, лежа на своемъ диван, и эта задача была для него не трудне, чмъ предыдущія.

Для фасада можно было воспользоваться готовымъ обрывомъ известняка. Правда, поверхность его была не боле нсколькихъ квадратныхъ метровъ, но вдь больше и не надо было. Надо было только позаботиться о томъ, чтобы удалить отъ известняка вывтрившіеся пласты эврита. Сначала достаточно было лома, а у подножія пришлось заложить въ трещину динамитный патронъ.

Когда раздался взрывъ и полетли во вс стороны осколки, въ немъ вспыхнуло желаніе поэта швырнуть въ пасть вулкана пороховые запасы всхъ армій и освободить человчество отъ страданій бытія и мукъ развитія.

Мраморная плита была очищена. Кристаллы зернистаго известняка сверкали, какъ сахаръ на солнц. При помощи красокъ и кисти онъ грубо начертилъ фасадъ дома съ двумя небольшими квадратными окнами. Въ сторон, на выступ скалы онъ водрузилъ два шеста, а третій положилъ надъ ними сверху и крпко ихъ связалъ, такъ что получилось что-то въ род pergola. Потомъ обвилъ шесты зеленью — и вотъ у него получился виноградъ, живописно спускавшійся внизъ красивымъ узоромъ.

Наконецъ, онъ разрисовалъ вокругъ землю сильно разбавленной соляной кислотой. Отъ этого на трав появились свтлыя мста, которыя должны были представлять собою пятна Bellis или Salanthus, которые, какъ онъ видлъ когда-то, такъ характерны для римской Кампаньи въ то время, когда посл сбора винограда наступаетъ ‘вторая весна’.

Этимъ все было закончено.

Тмъ временемъ наступилъ уже вечеръ. Для того, чтобы чудо произвело надлежащее впечатлніе, необходимо еще предсказать его явленіе, а лучше всего назначить опредленный день. Онъ имлъ свднія, что на юг Европы стояли сильныя жары, и потому надо было ждать свернаго втра. До сихъ поръ все время дулъ восточный втеръ при низкомъ давленіи. По свдніямъ, плавучіе льды скопились у Аргольма и, какъ только втеръ повернетъ немного на сверъ, они должны попасть въ теченіе, идущее къ западу отъ Оландскихъ острововъ, гд Ботническій заливъ соединяется съ моремъ. Если только въ одинъ прекрасный вечеръ подуетъ сверный втеръ, тогда можно быть увреннымъ, что онъ продержится нсколько дней. Онъ принесетъ съ собою холодный воздухъ, и тогда можно будетъ, по крайней мр, за день предсказать появленіе миража. А если такъ, то не трудно угадать и часъ, потому что это явленіе происходить, лишь нсколько часовъ спустя посл заката, обыкновенно между десятью и двнадцатью часами.

Возвратившись вечеромъ къ себ, Боргъ заперъ двери, чтобы ссть за работу, за ту большую работу, которую онъ обдумывалъ уже десять лтъ и хотлъ закончить къ пятидесяти годамъ. Это было цлью его жизни, и онъ лелялъ эту мысль, какъ нкую тайну.

Онъ радовался при мысли, что нкоторое время будетъ принадлежать самому себ, такъ какъ въ эти нсколько недль, со времени прізда дамъ, онъ вс вечера отдавалъ имъ, почему отдыхъ и удовольствіе для него обращались уже въ трудъ и тягость.

Онъ любилъ двушку и хотлъ вступить съ нею въ бракъ, чтобы жить съ ней въ полномъ единеніи, когда каждая свободная минута можетъ быть посвящена безмятежному покою. А это неопредленное положеніе, когда онъ непремнно долженъ проводить у нея извстные часы и развлекать ее, хотя бы онъ совершенно не былъ расположенъ къ этому, мучило его, какъ непріятная обязанность. Она не отпускала его отъ себя и не уставала его слушать, тмъ боле что онъ имлъ способность быть всегда новымъ и занимательнымъ. Онъ же не получалъ отъ нея ничего взамнъ и постоянно чувствовалъ потребность въ обновленіи. Когда Боргъ уходилъ отъ нея, двушка становилась безпокойна, нервничала и донимала его своими разспросами, не надола ли она ему, на что онъ, какъ воспитанный человкъ, не могъ отвтить утвердительно.

Боргъ открылъ ящикъ съ рукописями, въ которомъ лежали сложенные въ порядк картоны съ замтками. Эти замтки записывались на маленькихъ листочкахъ бумаги и, какъ въ гербаріи, были наклеены на полулисты. Здсь были собраны его мысли, которыя онъ записывалъ при наблюденіяхъ. Ему доставляло удовольствіе группировать ихъ то въ одномъ порядк, то въ другомъ, чтобы окончательно установить, возможно ли разбить явленія на столько классовъ, сколько хочетъ создать человческій умъ, или ихъ можно располагать лишь въ такія группы, какія намчены самой природой, и дйствительно ли природа слдовала одному опредленному закону.

Это занятіе вызывало въ немъ представленіе, что онъ является дйствительнымъ хозяиномъ хаоса, раздляющимъ свтъ и тьму, что хаосъ прекратилъ свое существованіе только съ появленіемъ органа сознанія, когда, въ дйствительности, свтъ и тьма еще не были отдлены другъ отъ друга. Его опьяняла эта мысль. Онъ чувствовалъ, какъ растетъ его л, какъ разбухаютъ клточки его головного мозга, какъ лопается ихъ оболочка, какъ они размножаются и даютъ новые виды представленій, которыя выльются въ форму мыслей и попадутъ, какъ дрожжи, въ мозгъ другихъ людей, и если не при его жизни, то посл смерти милліоны людей будутъ служить разсадниками его идей.

Въ дверь постучали. Взволнованнымъ голосомъ, какъ будто ему помшали въ тайномъ свиданіи, онъ спросилъ, кто тамъ.

Оказалось, пришли отъ сосдокъ. Дамы велли спросить господина инспектора, не спустится ли онъ къ нимъ.

На это онъ веллъ передать, что сегодня некогда, такъ какъ онъ занятъ важной работой, но что онъ придетъ, если его присутствіе необходимо.

Минуту было тихо. Боргъ зналъ прекрасно, что этимъ не кончится, и потому оставилъ прерванную работу и сложилъ рукописи. Только что онъ кончилъ, какъ по лстниц послышались шаги совтницы. Не ожидая, пока она постучитъ, инспекторъ открылъ двери и, здороваясь, спросилъ:

— Фрекенъ Марія нездорова?

Мать вздрогнула отъ неожиданности, но тотчасъ оправилась и просила Борга зайти къ нимъ посмотрть ея дочь — вдь врача здсь достать немыслимо.

Инспекторъ не былъ врачомъ, но онъ изучалъ основныя начала патологіи и терапіи и наблюдалъ надъ собой во время болзни и надъ другими больными, своими знакомыми. Онъ много думалъ о природ болзней и объ ихъ леченіи и въ заключеніе выработалъ себ свою терапію, которой и слдовалъ.

Узнавъ, что съ Маріей были судороги, онъ общалъ прійти черезъ полчаса и захватить съ собой лекарства.

Для него не представляло трудности опредлить характеръ болзни. Первый посланный ничего не сказалъ ему о болзни, слдовательно, припадокъ произошелъ въ этотъ премежутокъ времени и былъ, такимъ образомъ, слдствіемъ его отказа прійти. Это была, такимъ образомъ, хорошо ему извстная болзнь, носившая довольно неопредленное названіе истеріи. Небольшое давленіе на волю, неисполненное желаніе, неудавшійся планъ и, какъ послдствіе этого, общій упадокъ силъ, причемъ душевное страданіе передается всему тлу, не локализируясь въ какихъ-нибудь опредленныхъ органахъ.

Боргъ такъ часто встрчалъ въ фармакодинамик рядомъ съ названіемъ лекарства и описаніемъ его дйствія осторожныя помтки: ‘еще не достаточно изучено’ или ‘дйствіе еще неизвстно’. Путемъ наблюденій и умозаключеній онъ пришелъ къ выводу, что, вслдствіе единства духа и матеріи, лекарство дйствуетъ какъ химико-динамически, такъ и психически. Новая медицина отвергаетъ лекарства, такъ сказать матеріальную основу леченія, и принимаетъ гипнотизмъ, какъ методъ психическаго леченія, и діэту и гимнастику, какъ методъ леченія чисто физическихъ страданій. Это обычный, хотя часто вредный, механическій способъ леченія. Вс эти увлеченія онъ считалъ необходимыми стадіями, хотя многіе пали жертвой этихъ опытовъ: холодная вода еще больше разстраивала нервныхъ людей, чмъ теплая, и продолжительныя прогулки на холодномъ воздух изнуряли слабыхъ больныхъ.

Онъ пришелъ къ выводу, что старыя лекарства еще могутъ примняться для того, чтобы поднять или измнить настроеніе больного. Такъ, напримръ, лекарства группы Adstringentia вызываютъ совращеніе желудка, — что даетъ возможность пользоваться этими средствами для установленія равновсія въ области психики. Всякій пьяница по опыту знаетъ это прекрасно: проснувшись утромъ, онъ опохмеляется, чтобы прійти въ себя.

Эта женщина физически чувствуетъ себя плохо, но, на самомъ дл, это не такъ. Поэтому онъ выбралъ нсколько лекарствъ, изъ которыхъ одно должно было вызвать настоящее физическое недомоганіе, которое бы заставило больную забыть о душевномъ состояніи и локализировало бы болзнь въ тл. Для этого онъ взялъ изъ своей домашней аптечки самое примитивное изъ всхъ снадобій — ассафетиду, которая лучше всего могла достигнуть цли, и взялъ ее въ столь большой доз, что она могла сама по себ вызвать судороги. Все тло съ его чувствомъ обонянія и вкуса должно возмутиться противъ этого инороднаго тла, и вс функціи душевной организаціи должны быть направлены на то, чтобы его удалить,

При этомъ, конечно, вс эти выдуманныя боли пройдутъ. Потомъ, посл сильнаго возбужденія, надо постепенными переходами перейти къ боле восходящей шкалы освжающихъ, успокаивающихъ средствъ добиться ощущенія полнаго довольства, какъ посл трудовъ или испытанной опасности, о которой потомъ пріятно вспомнить.

Боргъ надлъ блый кашемировый жакетъ и галстукъ цвта кремъ съ тонкими аметистоваго цвта полосками и надлъ въ первый разъ посл прибытія дамъ на руку браслетъ. Почему онъ такъ одлся, онъ не могъ самъ сказать, но онъ это длалъ подъ вліяніемъ настроенія, навяннаго мыслями о болзни и о больной, которую онъ долженъ былъ постить. Посмотрвъ на себя въ зеркало, онъ нашелъ, что весь его вншній видъ, независимо отъ выраженія лица, производитъ впечатлніе мягкое, пріятное, но вмст съ тмъ нсколько необычное, привлекаетъ къ себ вниманіе, но безъ излишняго возбужденія нервовъ.

Потомъ онъ взялъ вс свои снадобья, какъ магъ, отправляющійся показывать свои фокусы, и пошелъ къ больной.

Войдя въ комнату двушки, Боргъ увидлъ, что она лежитъ на диван. На ней былъ персидскій капотъ, волосы распущены. Глаза, неестественно расширенные, презрительно остановились на вошедшемъ.

Боргъ на минуту смутился, но только на минуту, потомъ подошелъ къ двушк и взялъ ея руку.

— Что съ вами, фрекенъ Марія? — спросилъ онъ участливо.

Она нахмурилась и посмотрла на него, какъ будто хотла пронзить его насквозь своимъ взглядомъ, но ничего не отвтила.

Инспекторъ вынулъ часы, сосчиталъ пульсъ и сказалъ:

— У васъ лихорадка.

Никакой лихорадки не было, но ему необходимо было пріобрсти довріе больной, что тоже относилось къ методу леченія.

— Ну, конечно, лихорадка. Я прямо горю.

Она получила возможность жаловаться, враждебное настроеніе по отношенію къ Боргу стало проходить, и можно уже было найти точку соприкосновенія.

— Если вы дадите общаніе повиноваться моимъ предписаніямъ, то я васъ вылечу, — продолжалъ Боргъ и положилъ свою руку ей на лобъ.

Онъ почувствовалъ, какъ при слов повиноваться больная вздрогнула, какъ будто вовсе не желала ни въ чемъ подчиняться. Но въ это время браслетъ выскользнулъ изъ-подъ манжеты, и сопротивленіе мнимо-больной прекратилось.

— Длайте со мной, что хотите, — покорно отвтила она, не спуская въ то же время глазъ съ золотой зми, которая возбуждала въ ней любопытство и страхъ, какъ передъ чмъ-то неизвстнымъ.

— Я не докторъ по профессіи, какъ вы знаете, но я изучалъ медицину и знаю настолько, насколько это требуется въ данный моментъ. Здсь у меня лекарство, которое очень трудно принимать, но оно прекрасно дйствуетъ. Я не длаю изъ этого тайны и не скрываю, что вамъ даю: это Gummi resina, или ассафетида, добываемая изъ корня одного многолтняго растенія, произрастающаго въ нкоторыхъ мстностяхъ Аравіи.

При слов Аравія двушка насторожилась — можетъ быть, это напомнило ей о тхъ благовоніяхъ, которыя не могли смыть преступленій леди Макбетъ.

Она взяла ложку съ лекарствомъ и понюхала. Въ тотъ же моментъ откинула назадъ голову и вскрикнула:

— Не могу!

Боргъ приподнялъ рукой ея голову, подалъ ей еще разъ ложку и сказалъ весело:

— Ну, покажите же, что вы умная двочка.

И онъ влилъ ей въ ротъ лекарство безъ всякаго сопротивленія съ ея стороны.

Она упала на подушки, и все тло ея забилось отъ противнаго ощущенія, какое вызываетъ у насъ эта пахнущая чеснокомъ смола. Ея лицо выражало такой ужасъ, какъ будто на нее обрушилось все самое дурное, самое отвратительное въ мір. Умоляющимъ голосомъ она попросила дать ей воды, чтобы освободиться отъ этого мученія.

Боргъ не далъ воды, и она должна была снова лечь и предоставить себя всецло во власть непріятныхъ ощущеній, вызванныхъ пріемомъ лекарства.

Когда онъ замтилъ, что ея отвращеніе прошло, онъ предложилъ ей второе снадобье.

— Теперь, фрекенъ Марія, кончено ваше путешествіе по пустынямъ каменистой Аравіи, и вы должны взобраться на вершины Альпъ и вдохнуть свжаго воздуха, который концентрированъ въ горькомъ, ярко-желтомъ корн Gentiana, — сказалъ Боргъ, стараясь веселымъ тономъ подбодрить ее.

Двушка, не возражая, приняла горькое лекарство и сразу задрожала, какъ будто ей вонзили ножъ въ тло. Но она тотчасъ же выпрямилась, какъ будто къ ней вернулись ея силы и энергія. Сильнодйствующее средство уничтожило противный вкусъ перваго и вмст съ тмъ своей остротой раздражило стнки желудка и ускорило пульсъ.

— Теперь надо успокоиться, а потомъ мы съ вами пройдемся по берегу Бретани и постараемся изъ водорослей добыть бальзамъ Karagheen. Вы чувствуете, какъ мягко ложится слизь на раздраженныя стнки желудка? Вы слышите запахъ морской соли?

Тихій покой разлился по разгоряченному лицу больной. Врачъ считалъ теперь ее достаточно окрпшей для того, чтобы слушать его слова, и онъ стадъ разсказывать ей кое-что изъ своихъ воспоминаній о Бретани, о поздкахъ на Атлантическомъ океан, о жизни рыбаковъ въ Кемпер, объ охот въ Сарзо.

Она слдила за его разсказомъ, но все еще казалась утомленной. Поэтому онъ прервалъ разсказъ и далъ ей, какъ онъ выражался, симфонію. Въ ея составъ входили классическая рута, извстная у средневковыхъ новобрачныхъ подъ именемъ виннаго корня, небесная Angelica, кудрявая мята, немного бенедиктовой травы, придающей свжесть, и доля можжевелеваго масла, для того, чтобы вызвать воспоминаніе о лс.

Онъ пользовался этой смной настроеній для своего рода психическаго массажа, стараясь отвлечь ее отъ связанныхъ съ болзнью мыслей, заставляя переноситься воображеніемъ съ одного мста въ другое, путешествовать по разнымъ странамъ Стараго и Новаго Свта, видть разные народы, разные климаты.

Марія казалась уже утомленной, и Боргъ далъ ей ложку лимоннаго сока съ сахаромъ: это освжило ее и успокоило. Посл всхъ ужасовъ послдняго получаса, этотъ освжающій напитокъ показался ей такимъ пріятнымъ, что она засмялась отъ удовольствія.

— Теперь обернитесь къ стн, — сказалъ инспекторъ, — и постарайтесь уснуть минутъ на пять, а я пока выйду поговорить съ вашей матушкой.

Боргъ почувствовалъ, что силы покидаютъ его, и вышелъ на воздухъ освжиться. Ему достаточно было посмотрть на свтлое ночное небо, на стальной блескъ моря, закрыть глаза и попробовать ни о чемъ не думать, чтобы почувствовать, что утомленный мозгъ снова пришелъ въ нормальное состояніе и можетъ продолжать дале остановившееся на мигъ поступательное движеніе.

Онъ стоялъ какъ бы въ полусн, скрестивъ на груди руки, а въ голов его, какъ звонъ въ ушахъ, все жужжала одна и та же мысль: дитя въ тридцать четыре года!

Потомъ онъ очнулся и пошелъ въ комнаты.

Марія сидла на диван, кокетливо разметавъ распущенные волосы, у нея былъ совсмъ свжій и веселый видъ.

Боргъ вынулъ изъ свой корзинки бутылку сиракузскаго вина и пачку русскихъ папиросъ.

— Теперь вы представьте себя совершенно здоровой. Какъ будто мы съ вами встртились посл долгаго путешествія. Выпейте стаканъ сицилійскаго вина и выкурите папироску: это тоже относится къ леченію.

Двушка сдлала усиліе, чтобы скрыть боль, и стала пить, не сводя глазъ съ браслета.

— Вы смотрите на мой браслетъ, — заговорилъ Боргъ.

— И не думаю даже!

— Я получилъ его отъ одной женщины. Теперь ея ужъ нтъ въ живыхъ, иначе бы я возвратилъ его обратно.

— Вы любили? — спросила Марія съ сомнніемъ.

— Да, любилъ, но не терялъ головы ни на минуту. Если вообще считается похвальнымъ руководиться велніями разсудка, зачмъ же угашать его тогда, когда длаешь важнйшіе шаги въ жизни?

— По-вашему, въ любви необходимъ разсчетъ?

— Да, безусловно, самый строгій расчетъ. Вдь здсь приходится давать волю одному изъ самыхъ дикихъ инстинктовъ!

— Инстинктовъ, вы говорите?

— Да, инстинктовъ.

— Вы не врите въ любовь?

— Вы задаете такіе вопросы, на которые не можетъ быть отвта. Какъ можно врить въ любовь вообще? Что вы хотите этимъ сказать? Существуетъ разнаго рода любовь, и эти разновидности ея часто такъ же противоположны одна другой, какъ черное и блое. Вдь не могу же я врить и въ то, и въ другое сразу.

— А какая по-вашему высшая любовь?

— Духовная. Вдь и въ любви три этажа, какъ въ англійскомъ дом: наверху кабинетъ, подъ нимъ спальня, а внизу кухня.

— Практично. Но вдь любовь настоящая, большая — она не разсчитываетъ. Я представляла ее себ, какъ нчто самое высокое, какъ бурю, какъ грозу, какъ шумный водопадъ.

— Иначе говоря, какъ необузданную, ничмъ не связанную силу природы? Да, въ такой форм она у зврей и у низшихъ расъ.

— Низшихъ? Разв люди не вс одинаковы?

— О да, конечно, вс. Вс похожи другъ на друга, какъ дв капли воды. Юноши и старики, мужчины и женщины, готтентоты и французы. Конечно, вс одинаковы. Взгляните на насъ обоихъ. Мы совсмъ одинаковы, только и разницы, что борода. Простите меня, фрекенъ, вотъ теперь я вижу, что вы совсмъ здоровы и разршите мн васъ оставить. Спокойной ночи!

Онъ поднялся и взялъ свою шляпу, но въ ту же минуту двушка бросилась къ нему, схватила его за руки и сказала, посмотрвъ на него тмъ самымъ умоляющимъ взглядомъ, которымъ она уже разъ его побдила:

— Останьтесь!

Этотъ пламенный взоръ и судорожное рукопожатіе заставили его почувствовать то же, что, по его мннію, должна испытывать молодая двушка при жаркихъ порывахъ своего соблазнителя. Это смутило и задло его стыдливость и оскорбило его мужское чувство. Онъ освободилъ свои руки, отошелъ назадъ и сказалъ спокойнымъ голосомъ, въ которомъ рзко звучала притворная холодность:

— Опомнитесь!

— Останьтесь, или я сама пойду въ вашу комнату, — страстно отвтила двушка, и въ голос ея послышалась ршительная угроза.

— Я запру дверь!

— Вы мужчина? — раздался въ отвтъ ея громкій, явно вызывающій смхъ.

— Да, и настолько мужчина, что могу самъ выбирать и добиваться. Я не хочу, чтобы меня соблазняли.

Онъ ушелъ. Онъ услышалъ за собой, какъ будто упало человческое тло, задвая при паденіи мебель.

Выйдя на дворъ, онъ чуть было не вернулся обратно. Онъ ослаблъ отъ сильнаго нервнаго напряженія, и эта слабость длала его впечатлительнымъ къ чужому страданію. Но, побывъ нсколько минутъ наедин съ самимъ собою и собравшись съ силами, онъ пришелъ къ окончательному ршенію — порвать эти отношенія, которыя грозили перевернуть всю его душевную жизнь. Надо во-время оставить эту женщину, которая ясно показала, что она стремится обладать его тломъ, и вовсе не интересуется его душой, которую онъ хотлъ вдохнуть въ ея бездушное, живущее только жизнью плоти существо. Она наслаждалась звукомъ его голоса, но къ его мыслямъ она прислушивалась только тогда, когда это ей было выгодно. Онъ часто замчалъ, что она любуется линіями его тла, иногда она какъ бы невольно прижималась къ его рук, упругіе мускулы которой обрисовывались подъ одеждой. Ему вспомнилось все вызывающее поведеніе ея при купань, въ поздкахъ по морю, при восхожденіи на вахтенную сторожку, которую онъ избгалъ посщать, такъ какъ стоять на такой высот, безъ видимой опоры было невыносимо для его нервовъ.

Теперь, увидавъ этотъ взрывъ сладострастія, онъ со страхомъ убдился въ томъ, что эта женщина не принадлежитъ къ женщинамъ высшаго типа, которыя могутъ индивидуализировать свою любовь къ опредленному мужчин. Для нея онъ игралъ роль необходимаго полового контраста.

Онъ спустился къ берегу, чтобы освжиться, но ночь была тепла. Море было спокойно, на сверо-запад небо слегка розовло, а на восток надъ моремъ царствовала ночь.

Береговыя скалы были еще теплы, и онъ слъ въ одно изъ естественныхъ. креселъ, выдолбленныхъ морозомъ и отшлифованныхъ волнами.

Онъ снова сталъ припоминать все происшедшее. Теперь, успокоившись, онъ видлъ все нсколько въ другомъ свт. Не его ли мечтой всегда было — настолько возбудить къ себ любовь женщины, что бы она на колняхъ молила его о любви: ‘Я люблю тебя. Удостой меня своей любви!’ Вдь это законъ природы, что боле слабая натура идетъ къ боле сильной, а не обратно. Противоположное можетъ быть только у тхъ, которые, придерживаясь старыхъ предразсудковъ, полагаютъ, что въ женщин есть нчто мистическое, возвышенное. Но научнымъ изслдованіемъ давно установлено, что вся эта мистика — одно недоразумніе, а возвышенное — выдумка поэтовъ, скрывающихъ заглушенные мужскіе инстинкты.

И вотъ теперь все произошло такъ, какъ онъ мечталъ.

Современная женщина, освобожденная отъ предразсудковъ, раскрыла передъ нимъ свою пламенную натуру, а онъ оттолкнулъ ее. Почему? Быть можетъ, имъ управляютъ еще велнія наслдственности и привычки. Вдь ничего безстыднаго не было въ ея порыв, никакихъ слдовъ наглости проститутки, ни неподходящаго жеста или взгляда. Она любитъ по-своему. Да и чего больше ему требовать? При такой любви онъ спокойно могъ связать съ ней свою судьбу: вдь не многіе мужчины могутъ похвалиться тмъ, что возбудили такую страсть. Да, но у него нтъ гордаго сознанія, что онъ добился ея, ибо онъ зналъ себ цну. Скорй это было гнетущее чувство отвтственности, отъ котораго хочется освободиться. Вотъ почему ему нужно ухать.

Въ мысляхъ онъ уже укладывалъ свои вещи. Онъ собиралъ все съ письменнаго стола и уже видлъ одно зеленое сукно. Убралъ лампу, лившую яркій свтъ вечеромъ и блествшую пріятными красками днемъ. И все было пусто. Онъ снималъ со стнъ картины и ковры, и вотъ снова выступили наружу блыя, унылыя математическія фигуры. Онъ убралъ книги съ полокъ, и въ глаза ему заглянуло однобразіе, пустота, бдность…

Затмъ онъ почувствовалъ чисто физическую усталость, страхъ передъ путешествіемъ и его разслабляющее дйствіе, страхъ передъ неизвстнымъ будущимъ, отказъ отъ привычекъ, отъ ея общества. Передъ нимъ всталъ образъ двушки съ ея дтской и въ то же время величественной красотой, ему слышались ея жалобы, онъ видлъ ея поблднвшія щеки, которыя черезъ нкоторое время, быть можетъ, кто-нибудь другой заставитъ порозовть.

Въ теченіе этой четверти часа, показавшейся ему цлой вчностью, Боргъ претерплъ вс страданія разлуки, какъ вдругъ, въ сумеречномъ свт лтней ночи, на скал онъ замтилъ силуэтъ женщины, вырисовывавшійся на свтломъ неб. Дивныя очертанія фигуры, такъ хорошо ему знакомой, казались еще благородне на фон блдно-желтаго облачка, освщеннаго не то вечерней, не то уже утренней зарей. Она шла изъ таможеннаго дома и кого-то или чего-то искала. Голова ея была непокрыта, и волосы разсылались по плечамъ. Двушка осматривалась кругомъ, потомъ, найдя, повидимому, то, чего искала, быстрыми шагами бросилась внизъ къ берегу, гд сидлъ тотъ, чье присутствіе было ею открыто. Онъ сидлъ неподвижно, не имя ни силы уйти, ни желанія подать о себ какой-нибудь знакъ.

Подбжавъ къ нему, Марія упала передъ нимъ на колни, положила свою голову ему на грудь и заговорила быстро, робко, умоляюще, какъ бы сгорая отъ стыда и въ то же время не будучи въ состояніи владть собой.

— Не уходите отъ меня, — молила она. — Презирайте меня, но только пожалйте. Полюбите меня, полюбите меня, или я уйду туда, откуда уже нтъ возврата.

Въ немъ вдругъ проснулась вся страсть зрлаго мужчины. Когда онъ увидлъ ее у своихъ ногъ, въ немъ пробудилось унаслдованное рыцарское чувство мужчины, который въ своей супруг хочетъ видть госпожу, а не рабу. Онъ всталъ, поднялъ и крпко обнялъ ее.

— Сюда, Марія, на грудь ко мн, а не къ ногамъ, — говорилъ онъ. — Ты любишь меня и знаешь, что я тебя люблю, и вотъ теперь ты моя на всю жизнь. Ты не уйдешь изъ моихъ рукъ, пока ты жива, слышишь? На всю жизнь. Теперь я посажу тебя на мой тронъ и дамъ теб власть надо мной, надъ всмъ, что мн принадлежитъ, дамъ теб мое имя, мое имущество, мою честь, мое дло. Но если ты забудешь, что я далъ теб эту власть, если ты злоупотребишь или будешь пренебрегать ею, я свергну тебя, какъ свергаютъ тирана, и ты упадешь низко, низко и никогда не увидишь свта солнца. Но вдь этого не будетъ, потому что ты меня любишь, вдь любишь, правда?

Онъ посадилъ ее на свое мсто, сталъ на колни и положилъ голову ей на грудь.

— Вотъ теб моя голова, но не обржь моихъ волосъ, пока я покоюсь на твоей груди. Позволь мн поднять тебя и не увлекай меня внизъ. Будь лучше меня. Для тебя это такъ легко: вдь я буду ограждать тебя отъ соприкосновенія со всей грязью и нищетой міра, съ которыми мн одному придется имть дло. Развивай въ себ т достоинства, которыхъ я лишенъ, и тогда мы вдвоемъ составимъ одно совершенное цлое.

Его чувства стали принимать окраску разсудочности и, казалось, хотли заглушить возбужденіе. И Марія перебила его рчь, приблизивъ къ нему свое пылающее лицо, а такъ какъ онъ не отвтилъ на ея ласку, то она жарко поцловала его въ губы.

— Милый, — сказала она, — Что жъ ты боишься поцловать меня. Вдь никто не видитъ.

Боргъ вскочилъ, крпко обнялъ ее и цловалъ много разъ ея шею, пока она, наконецъ, со смхомъ не освободилась изъ его объятій.

— Да ты настоящій дикарь, — сказала она.

— Да, дикарь. Берегись, — отвтилъ онъ и обнялъ ее за талію.

Они пошли по теплому песку, который хрустлъ подъ ихъ ногами.

Вдали заблестлъ огонь маяка, воздухъ уже остылъ, и пала роса. Отъ скалы несся крикъ тюленей, какъ вопль о помощи потерпвшихъ кораблекрушеніе.

Такъ они ходили больше часу. Они вспоминали свою первую встрчу, разсказывали другъ другу тайныя мысли, говорили о будущемъ, о предстоящей зим, о поздк за границу.

Гуляя, они подошли въ мысу, гд былъ на долин воздвигнуть крестъ въ память кораблекрушенія, при которомъ погибло нсколько человкъ.

Вдругъ передъ ними проскользнули дв тни и исчезли.

— Это Вестманъ и его невстка, — сказалъ Боргъ. — Какая гадость. Если бы я былъ мужемъ, я бы утопилъ ее.

— А почему не его? — спросила Марія боле рзкимъ тономъ, чмъ сама хотла.

— Онъ не женатъ, — отвтилъ Боргъ коротко. — Большая разница.

Наступило молчаніе, непріятное молчаніе. Каждый искалъ, о чемъ бы заговорить. Вмсто этого въ голов шевелились мысли, разрушавшія все очарованіе. Боргъ снова стремился вернуться къ этому очарованію, къ этому опьяннію, которое длаетъ человка слпымъ, которое превращаетъ срое въ розовое, низкое возноситъ на пьедесталъ, рисуетъ золотую кайму на треснувшемъ фарфор.

У горы они повернули назадъ и пошли по направленію къ дому. Спавшій до тхъ поръ втеръ дулъ имъ въ лицо. Несмотря на смущеніе, очнувшійся влюбленный замтилъ его свжесть. Это былъ сверный втеръ, котораго Боргъ ожидалъ, и теперь онъ обрадовался ему, какъ спасителю. Разногласіе съ Маріей въ важномъ вопрос подйствовало на него. Онъ чувствовалъ, что ея существо можетъ быть связано съ нимъ, но никогда съ нимъ не сольется, значитъ, ему придется отказаться отъ всякаго сопротивленія и отдать себя ей цликомъ. Онъ все-таки воспользовался моментомъ, чтобы самому подняться, не унижая ея.

— Почему меня народъ ненавидитъ? — спросилъ онъ вдругъ.

— Потому, что ты выше ихъ, — сказала двушка, не подозрвая, какое она длаетъ важное признаніе.

— Не думаю, чтобы это было причиной, — отвтилъ Боргъ, — слишкомъ они мало понимаютъ, чтобы оцнить мое превосходство.

— Ненависть ослпила ихъ.

— Хорошо. А если они увидятъ чудо, откроются ихъ глаза?

— Возможно. Если только чудо напугаетъ ихъ.

— Они увидятъ чудо. Завтра оно будетъ въ десять часовъ.

— Что такое?

— То чудо, которое я теб общалъ.

Двушка посмотрла на него съ недоумніемъ, какъ бы не вря его словамъ, потомъ засмялась и спросила:

— А если будетъ дурная погода?

— Завтра будетъ хорошая погода, — отвтилъ съ увренностью Боргъ. — Ну, мы уже начали говорить о погод, это значитъ, что пора бы подумать о томъ, что скажетъ твоя мать на все это.

— Это ея не касается, — тотчасъ отвтила двушка.

— Странно, чтобы матери не касалось, съ кмъ связываетъ ея дочь свою жизнь, и чье имя хочетъ носить. Разв это можетъ быть ей безразлично?

— Покойной ночи, — перебила его Марія и подставила губы для поцлуя. — Ты придешь къ намъ завтра утромъ?

— Конечно, — отвтилъ онъ. — Конечно, приду.

Она ушла.

Боргъ остался на томъ же мст и смотрлъ, какъ ея стройная фигура вырисовывалась на фон желтаго облава, когда она взбиралась на гору. Взойдя наверхъ, она обернулась и послала ему воздушный поцлуй. Потомъ она стала спускаться на другую сторону, и еще нкоторое время видна была ея голова съ распущенными волосами которые разввалъ сверный втеръ.

Глава восьмая

На слдующее утро Борга сразу приняли, какъ будущаго зятя. Онъ сидлъ рядомъ со своей невстой за кофе и переживалъ новыя сложныя ощущенія: съ одной стороны, онъ испытывалъ спокойное чувство, сознавая себя своимъ въ этомъ маленькомъ кругу: съ нимъ онъ былъ связанъ общими интересами и неограниченнымъ довріемъ, которое ему было оказано, съ другой стороны, его охватывалъ страхъ потерять свое я въ этой атмосфер взаимной симпатіи и родства.

Вчерашній день ворвался вихремъ въ его жизнь и смшалъ въ кучу великое и малое, что давала ему жизнь. Въ исторіи его любви, которую онъ мечталъ пережить съ трезво открытыми глазами, пришлось, напротивъ, почти умышленно закрыть глаза. Онъ закрылъ ихъ передъ притворной или выдуманной болзнью двушки и закрылъ такъ крпко, что самъ поврилъ въ серьезность ея болзни. Если бы онъ поступалъ не такъ, а сразу сказалъ: ‘Встаньте и будьте здоровы, ваша болзнь въ вашемъ воображеніи’, — то она бы возненавидла его на всю жизнь, а его цлью было добиться ея любви. Теперь онъ добился ея любви, но, быть можетъ, она думаетъ, что обманула его. Значитъ, его любовь находится въ прямомъ отношеніи къ его легковрію. И когда она все утро задавала ему вопросъ: Вришь ли ты Маріи, или нтъ? — его отдохнувшій посл вчерашняго и выспавшійся разсудокъ замнялъ этотъ вопросъ другимъ: Уврена ли я, что я тебя обману? Нтъ, любви съ трезво открытыми глазами не бываетъ. Немыслимо завоевать женщину въ открытой борьб, подойти къ ней съ поднятой головой и правдивыми словами, — это значитъ оттолкнуть ее отъ себя. Онъ началъ ложью и долженъ продолжать въ этомъ дух и дальше.

Однако, во время разговора, который, касаясь мелочей, прерывался взрывами чувства, не было времени разбираться во всемъ этомъ. Пріятное чувство отъ близости этихъ двухъ женщинъ длало его такимъ веселымъ и ласковымъ, что онъ поддался удовольствію стать въ положеніе сына совтницы. Но при этомъ онъ замтилъ, что дочь, считавшая себя много выше матери и обращавшаяся съ ней, какъ съ ребенкомъ, стала и къ нему относиться какъ къ маленькому, разъ онъ равнаго ей человка называлъ матерью. Однако, это ниспроверженіе существующаго строя ему даже нравилось. Ему вспоминалась картина, изображавшая великана, который позволяетъ ребенку вырвать у него три волоса изъ бороды, но только три, не больше.

Они сидли за кофе и разговаривали, какъ вдругъ на берегу послышался шумъ толпы.

Изъ окна имъ было видно, что люди собрались около пристани у дамбы. Они то стояли неподвижно, закрывая глаза рукой отъ солнца, то какъ будто порывались куда-то бжать, не будучи въ состояніи устоять на мст отъ волненія.

— Ахъ, это чудо, — вскрикнула двушка и поспшила къ берегу. Мать и женихъ пошли за ней.

Взобравшись на гору, женщины остановились, точно пришибленные страхомъ: на фон ярко освщеннаго утренняго неба всходила огромная мертвенно блдная луна, озаряя плывшее по волнамъ кладбище съ черными кипарисами.

Инспекторъ не расчитывалъ на такое впечатлніе и самъ не сразу понялъ, въ чемъ дло. Онъ стоялъ блдный, какъ полотно, отъ волненія, которое охватываетъ всегда при вид какого-нибудь ужаснаго неожиданнаго явленія обыкновенно всегда закономрной природы.

Онъ прошелъ мимо дамъ, которыя стояли, какъ окаменлыя, и не могли двинуться съ мста, и спустился на берегъ, гд толпились люди. Онъ тотчасъ нашелъ разршеніе загадки.

Устроенный имъ мраморный дворецъ помимо его желанія оказался въ рам круглаго вырза скалы и вершины сосны. Отъ этого известняковая стна казалась круглой и напоминала лунный дискъ. Къ тому же окна были еще весьма слабо очерчены.

Люди были предупреждены, что чудо появится точно въ назначенный часъ, какъ это общалъ инспекторъ. Теперь они съ суеврнымъ страхомъ смотрли на восходящую луну, и мужчины, вопреки обыкновенію сняли шапки.

— Ну, что вы скажете насчетъ моего марева? — спросилъ онъ, шутя.

Никто не отвтилъ. Самый храбрый изъ всхъ, старшій лоцманъ, указалъ на сверо-востокъ, гд всходила блдная, настоящая луна въ первой четверти.

Чудо было поражающее, и впечатлніе, произведенное появленіемъ сразу двухъ лунъ, было слишкомъ сильно, чтобы объясненіемъ можно было его сгладить. Когда инспекторъ попробовалъ объяснить, въ чемъ дло, его сначала никто не слушалъ: люди стояли, словно ошалвъ, какъ будто наслаждаясь ужасомъ передъ непонятнымъ. Поэтому Боргъ оставилъ всякую попытку поколебать вру въ чудо. Онъ хотлъ имъ показать, что ни онъ, ни природа не могутъ нарушить законы, а между тмъ этотъ случай сдлалъ его чародемъ.

Обернувшись, онъ увидлъ, что его невста стоитъ какъ очарованная, и что мать ее удерживаетъ. Когда онъ подошелъ, она вырвалась изъ рукъ матери, упала на колни и закричала съ полубезумными жестами, какъ будто на какомъ-нибудь спиритическомъ сеанс:

— Великій духъ, мы боимся тебя. Освободи насъ отъ страха, чтобы мы могли тебя полюбить.

Дло начинало принимать серьезный оборотъ, и Боргъ призвалъ на помощь все свое искусство, чтобы объяснить это ничтожное чудо, но все было напрасно. Экстатическое наслажденіе, полное оцпенніе отъ страха, а больше всего суевріе, не желающее признать обмана чувствъ, такъ овладли двушкой, что никакія объясненія и увренія не могли помочь.

Мать въ своемъ непоколебимомъ спокойствіи, казалось, не понимала, въ чемъ дло: встревоженная страннымъ поведеніемъ дочери, она не обращала вниманія на явленіе природы.

Крики и жесты Маріи обратили вниманіе стоявшей на берегу толпы. Когда люди увидли молодую женщину, склонившуюся передъ одтымъ въ блое человкомъ съ глубокими черными глазами и непокрытой головой, они тотчасъ вспомнили разсказы библейской исторіи о юнош, творившемъ чудеса. Они столпились въ кучу и стали шептаться между собою. По совту старшаго лоцмана, одна изъ женщинъ побжала въ ближайшую хижину и вынесла трехлтняго ребенка съ открытой гноящейся раной на щек.

Кто можетъ вызывать марево, тотъ, конечно долженъ имть чудесный даръ исцлять болзни Роль, навязанная Боргу, начала тяготить его выше мры. Когда онъ увидлъ, что рыбаки, лоцманы и таможенные побросали свою работу, плотники и каменщики оставили постройку, чтобы внимать его словамъ, какъ пророчеству, имющему чудесную силу, ему стало страшно передъ той стихійной силой, которую онъ вызвалъ, и съ которой не умлъ справиться. Однако, наступилъ такой моментъ, когда надо было объясниться ясно и опредленно.

— Добрые люди, — началъ онъ. Потомъ снова остановился въ легкомъ смущеніи, не зная съ чего начать, какими словами говорить, такъ какъ каждое выраженіе требовало объясненія, предполагавшаго запасъ свдній, которыхъ, въ дйствительности, ни у кого не было. Въ эту минуту, когда ему стало такъ ясно, какая пропасть лежитъ между нимъ и этими людьми, онъ вдругъ услышалъ шумъ шаговъ, обернулся и увидлъ человка, по наружности напоминавшаго отставного моряка среднихъ лтъ.

Этотъ человкъ приподнялъ круглую поярковую шляпу и сначала, повидимому, смутился, подойдя ближе, онъ выпрямился и хотлъ что-то сказать, но Боргъ выручилъ его, спросивъ:

— Вы, можетъ быть, тотъ проповдникъ, котораго мы ожидаемъ?

— Да, это я, — отвтилъ вновь пришедшій.

— Можетъ быть, вы будете такъ добры сказать нсколько словъ этимъ людямъ: они нсколько взволнованы явленіемъ природы, котораго они не хотятъ себ объяснить, и которое въ настоящій моментъ я не могу имъ растолковать, — сказалъ Боргъ, стараясь выйти изъ ложнаго положенія.

Проповдникъ тотчасъ согласился. Онъ провелъ рукой по своей длинной бород и вынулъ изъ кармана библію.

Когда люди увидли черную книгу, по толп прошло движеніе, и вс одинъ за другимъ обнажили головы.

Проповдникъ перевернулъ нсколько страницъ и остановился, потомъ откашлялся и началъ читать:

— ‘И когда онъ снялъ шестую печать, я взглянулъ, и вотъ произошло великое землетрясеніе, и солнце стало мрачно, какъ власяница, и луна сдлалась, какъ кровь, и звзды небесныя пали на землю, Бакъ смоковница, потрясаемая сильнымъ втромъ, роняетъ незрлыя смоквы свои, и небо скрылось, свившись, какъ свитокъ, и всякая гора и островъ сдвинулись со своихъ мстъ, и цари земные и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякій рабъ, и всякій свободный скрылись въ пещеры и въ ущелья горъ, и говорятъ горамъ и камнямъ: падите на насъ и сокройте насъ отъ лица Сидящаго на престол и отъ гнва Агнца, ибо пришелъ великій день гнва Его, и кто можетъ устоять!’

Боргъ увидлъ, что дло стало еще хуже, и почти насильно увлекъ двушку прочь отъ этого опаснаго общества. Онъ привелъ ее на берегъ и старался, объясняя явленіе, показать, что это вовсе не луна, откуда-то съ неба упавшая, а итальянскій ландшафтъ, который онъ общалъ ей ко дню ея рожденія.

Но было уже поздно: въ представленіи двушки явленіе оставалось въ томъ же первоначальномъ вид, и волнующее изложеніе проповдника еще боле укрпляло очарованіе. Боргъ игралъ силами природы, призывалъ врага къ себ на помощь, и вотъ вс перешли на сторону его врага, и онъ остался одинъ.

Взоры Маріи все еще были обращены къ проповднику, и инспекторъ попытался обратиться за содйствіемъ къ матери. Онъ сказалъ ей тихо:

— Помогите намъ выйти изъ этого положенія. Подемте съ нами на шхеру, и вы увидите, что все это шутка, сюрпризъ ко дню рожденія.

— Я не могу судить объ этихъ вещахъ, — сказала совтница, — и не хочу. Мн только кажется — вамъ слдовало бы поскоре пожениться.

Это былъ трезвый и прозаическій совтъ, но въ устахъ этой старой женщины, которая сама была матерью, онъ звучалъ такъ умно, что былъ въ пору его, острому уму, хотя объясненіе и казалось слишкомъ простымъ. Однако, онъ тотчасъ подошелъ въ двушк, обнялъ ее, посмотрлъ на нее съ улыбкой, которую она должна была понять, и поцловалъ ее прямо въ губы.

Въ то же мгновеніе двушка какъ будто освободилась отъ чаръ стоявшаго на гор проповдника, оперлась уже безъ всякаго сопротивленія на руку своего друга, и они вмст радостно, почти подпрыгивая, пошли домой.

— Благодарю тебя, — прошептала она, обмнявшись съ нимъ взглядомъ. — Спасибо теб, что ты меня — какъ это сказать…

— Освободилъ отъ власти горнаго духа, — докончилъ Боргъ.

— Да, отъ власти горнаго духа.

И она обернулась, желая посмотрть, какой опасности она избжала.

— Не оглядывайся, — предостерегающе крикнулъ Боргъ и увелъ Марію въ домъ. А втеръ донесъ до него еще нсколько отрывочныхъ словъ проповдника.

Глава девятая

Однажды утромъ, недлю спустя, инспекторъ проснулся, хорошо выспавшись, и его первой ясной мыслью было то, что онъ долженъ ухать съ этого острова, безразлично куда, лишь бы быть одному, чтобы очнуться, найти самого себя. Прибытіе проповдника оказало должное дйствіе: народъ удалось ‘припугнуть’. Шумъ и брань прекратились. Однако, съ другой стороны, Боргъ не могъ радоваться вновь обртенному миру, такъ какъ возбужденіе, не покидавшее его невсту, не позволяло ему оставлять ее ни на минуту.

Онъ былъ съ ней съ утра до вечера и самымъ настоящимъ образомъ стерегъ ее. Все время безконечными разговорами о религіи онъ пытался освободить ее отъ дйствія увлекательныхъ рчей проповдника. Теперь ему приходилось начинать снова всю ту борьбу, которую онъ велъ въ молодости. Съ того времени были найдены новые доводы, и ему приходилось всю защиту пересматривать заново. Онъ импровизировалъ психологическія объясненія понятія о Бог, религіи, чуд, вчности, молитв, и ему казалось, что двушка его понимаетъ.

Однако, три дня спустя, онъ замтилъ, что онъ стоитъ на томъ же мст, что это область чувства, совершенно недоступная разсудку. Тогда онъ оставилъ все это, стараясь занять ее любовными темами, чтобы новыми чувственными мотивами вытснить старый.

Но и это осталось безъ результата. Разговоръ о томъ, что ожидаетъ ихъ впереди, только возбуждалъ чувственную сторону ея натуры. Онъ скоро увидлъ, что между религіознымъ и чувственнымъ экстазомъ существуетъ тайная связь. Отъ любви къ Христу по широкому мосту любви къ ближнему она очень легко переходила къ любви по отношенію къ мужчин. Воздержаніе она связывала съ самоотреченіемъ и умерщвленіемъ плоти. Незначительная размолвка вызывала чувство виновности, которое должно требовать удовлетворенія въ радостномъ ощущеніи искупленія.

Ему приходилось прежде всего сломать эти мосты, поставить ее лицомъ къ лицу со страстью, пробудить въ ней стремленіе къ радостямъ жизни, которыя онъ рисовалъ ей въ самыхъ радужныхъ краскахъ.

Это ему удавалось, но тогда самъ онъ отступалъ въ послдній моментъ, и ею овладвало холодное разочарованіе. Онъ пытался облагородить ея чувство, навести ее на мысли о дтяхъ, о семь, но это ее пугало, и она опредленно заявляла, что не желаетъ имть дтей. Марія даже пользовалась тмъ доводомъ, который въ большомъ ходу у женщинъ извстнаго круга: она не хочетъ быть самкой, какъ онъ того хочетъ, ей вовсе не интересно вынашивать ему наслдниковъ и рождать ихъ съ опасностью для собственной жизни.

И вотъ онъ почувствовалъ, что природа поставила между ними что-то такое, чего онъ еще не понималъ. Онъ утшалъ себя тмъ, что это только страхъ бабочки, которая кладетъ яички и потомъ умираетъ: боязнь цвтка, что вмст съ появленіемъ и развитіемъ завязи пропадетъ его красота.

Эта недля его утомила. Тонкіе колеса его мысли расшатались въ своихъ осяхъ, и пружины механизма ослабли.

Когда онъ днемъ посл такого напряженія хотлъ нсколько часовъ поработать, его голова оказывалась совершенно заваленой разнымъ мусоромъ. Въ ушахъ еще отдавались обрывки разговоровъ, передъ глазами стояли ея жесты и мины, которыми она сопровождала разговоръ: все думалось о томъ, какъ, когда и что онъ долженъ былъ ей отвтить, и отвтъ, казавшійся ему удачнымъ, доставлялъ ему минутное удовольствіе. Словомъ, голова была занята всевозможными пустяками.

Теперь онъ попробовалъ привести въ порядокъ этотъ хаосъ. Обмнъ мыслями со зрлой женщиной онъ обратилъ въ разговоры со школьникомъ, юнъ. затратилъ массу энергіи, не получивъ ничего взамнъ. Онъ положилъ въ душу сухую губку, которая вобрала въ себя все и изсушила его.

Онъ былъ сытъ по горло, усталъ и стремился уйти, хотя бы ненадолго, такъ какъ уйти навсегда онъ не могъ.

Когда теперь, въ пять часовъ утра, онъ выглянулъ въ окно, онъ увидлъ только густой туманъ, стоявшій неподвижно при легкомъ южномъ втр. Эта свтлая, нжно-блая тьма не только не пугала, но даже манила къ себ. Она скроетъ его и отдлитъ отъ того клочка земли, къ которому онъ чувствовалъ теперь себя прикованнымъ.

Барометръ и флюгеръ показывали, что нсколько позже погода разгуляется. Поэтому, не собираясь долго, онъ слъ въ свою лодку, захвативъ съ собой лишь карту и компасъ. Но ему не хотлось пользоваться ими, такъ какъ онъ слышалъ въ полумил отсюда ревъ буя, какъ разъ въ томъ направленіи, куда онъ хотлъ хать.

Боргъ поставилъ парусъ и скоро потонулъ въ туман. Только здсь, когда глазъ освободился отъ всхъ впечатлній красокъ и формъ, онъ почувствовалъ, какъ пріятно побыть совершенно отдльно отъ этого пестраго міра.

У него теперь была своя атмосфера, и въ ней плылъ онъ какъ бы на другой планет въ сред, состоявшей не изъ воздуха, а изъ паровъ воды, вдыханіе этихъ паровъ подкрпляло и освжало гораздо больше, чмъ изсушающій воздухъ съ его ненужными семьюдесятью девятью процентами азота, которые по недоразумнію въ немъ остались съ тхъ поръ еще, когда масса земли стала формироваться изъ хаоса газовъ.

Это не была темная дымная мгла, это былъ свтлый, похожій на расплавленное серебро туманъ, придававшій еще больше красоты солнечнымъ лучамъ. Теплый, какъ вата, исцляюще ложился онъ на его усталую душу, предохраняя отъ толчковъ и ударовъ. Инспекторъ наслаждался этимъ чистымъ покоемъ чувствъ, этой атмосферой безъ звуковъ, запаха и красокъ. Онъ чувствовалъ, какъ его измученная голова отдыхаетъ при мысли, что здсь онъ обезпеченъ отъ соприкосновенія съ другими людьми. Здсь онъ спокоенъ, что его никто не будетъ мучить разспросами, здсь ему не надо отвчать и говорить. Аппаратъ на минуту остановился, вс соединенія были прерваны.

Затмъ онъ снова началъ думать, ясно, опредленно. Но все, что онъ испыталъ за послднее время, было такъ мелко и такъ ничтожно, что онъ долженъ былъ сначала спустить застоявшуюся за эти дни воду и потомъ уже дать мсто новой.

Вдали съ промежутками въ нсколько минутъ слышались призывы буя, онъ направилъ лодку прямо черезъ туманъ въ направленіи, откуда доносился звукъ.

Потомъ опять стало тихо. Только плескъ воды передъ носомъ лодки и шумъ за кормой показывали, что онъ движется впередъ. Вдругъ раздался крикъ чайки въ туман, и въ ту же минуту сзади послышался шумъ. Чтобы не столкнуться, инспекторъ окликнулъ, но не получилъ отвта и только услышалъ шумъ уходящей лодки.

Прохавъ еще немного, онъ замтилъ съ навтренной стороны верхушку мачты съ большимъ парусомъ и фокъ, но ни самого корпуса судна, ни рулевого не было видно — они были скрыты за высокими волнами.

При другихъ обстоятельствахъ онъ не обратилъ бы на это вниманія. Теперь же у него получилось впечатлніе чего-то необъяснимаго, пугающаго. Отсюда уже одинъ шагъ до мысли о преслдованіи. Пробужденная подозрительность имла тмъ большее основаніе, что сейчасъ же вслдъ за тмъ это призрачное судно проскользнуло мимо него еще разъ, выступая совершенно явственно, какъ будто нарисованное на бломъ фон тумана. Рулевого все-таки не было видно: онъ былъ скрытъ за парусомъ.

Инспекторъ крикнулъ снова, но вмсто отвта юнъ увидлъ, что лодка такъ быстро пошла подъ втромъ, что надъ водой виденъ былъ руль. Потомъ видніе исчезло во всепоглощающемъ туман.

Стараясь по привычк отогнать страхъ передъ неизвстнымъ, онъ тотчасъ сталъ искать объясненія и, въ конц концовъ, задумался надъ вопросомъ: почему рулевой прячется? Вдь въ парусной лодк безъ двигателя долженъ быть рулевой — въ этомъ онъ ни минуты не сомнвался. Почему же онъ не хочетъ, чтобы его видли? Обыкновенно прячутся въ тхъ случаяхъ, когда хотятъ сдлать что-нибудъ дурное или ищутъ покоя, или же, наконецъ, желаютъ кого-нибудь напугать. Что неизвстный путешественникъ не просто ищетъ уединенія, можно было заключить изъ того, что онъ держался опредленнаго курса. Если онъ хотлъ напугать безстрашнаго, недоступнаго суеврію человка, то, право, онъ могъ бы изобрсти что-нибудь боле остроумное.

Боргъ продолжалъ держать курсъ по направленію къ бую, между тмъ какъ призрачное судно упорно преслдовало его, держась все время въ нкоторомъ отдаленіи, едва вырисовываясь, похожее скорй на сгустившійся въ одномъ мст туманъ.

Когда онъ доплылъ до мста, гд втеръ былъ сильне, туманъ немного разсялся. Проходящіе сквозь него солнечные лучи серебрили гребни волнъ. Съ втромъ призывы буя сдлались чаще. Весь залитый лучами солнца инспекторъ поплылъ къ мсту, гд уже не было тумана, и полнымъ ходомъ направился къ бую.

Буй качался на волнахъ, ярко-красный, блестящій, влажный, какъ только что вынутое легкое съ вытянутой кверху черной дыхательной трубкой. Волна сжимала воздухъ, и буй ревлъ и, казалось, будто это море ревомъ привтствуетъ появленіе солнца. Опускаясь, онъ гремлъ цпью, и, когда волна падала и воздухъ съ шипніемъ входилъ внутрь, изъ глубины его каждый разъ вырывался ревъ, какъ будто изъ гигантской глотки утопающаго мастодонта.

Это было первое сильное впечатлніе, полученное имъ за этотъ мсяцъ, который цликомъ былъ заполненъ глупостями и ничтожными мелочами.

Инспекторъ пришелъ въ восхищеніе отъ человческаго генія, умудрившагося навсить эту погремушку хитрому волку — морю, чтобы оно само предупреждало своихъ беззащитныхъ жертвъ. Онъ позавидовалъ этому отшельнику, который былъ прикованъ среди моря къ подводной свал и ревлъ день и ночь, соперничая съ втромъ и моремъ, слышный на разстояніи многихъ миль. Онъ первый привтствовалъ чужеземца въ своей стран, онъ могъ повдать міру о его страданіяхъ, ибо вс его слышатъ.

Зрлище скоро скрылось. Полутьма сомкнулась снова, и лодка продолжала свой путь къ шхер, гд инспекторъ хотлъ отдохнуть. Онъ полчаса держался одного и того же направленія, пока, наконецъ, не услышалъ шума прибоя. Повернувъ лодку, онъ быстро скользнулъ въ бухту, гд можно было причалить.

Это была самая крайняя шхера у выхода въ море. Она состояла изъ площади въ нсколько десятинъ {Tunnland — около 9,361 десятины.} краснаго гнейса, совершенно лишеннаго всякой растительности, кром лишаевъ въ тхъ мстахъ, гд скалы были несовсмъ сглажены плавучими льдинами. Здсь лишь гнздились стаи различныхъ породъ чаекъ. Чайки подняли тревогу, когда Боргъ присталъ съ своей лодкой къ берегу и сталъ взбираться на самую высшую точку шхеры. Тамъ Боргъ завернулся въ свое одяло и, найдя гладкую выбоину въ скал, услся въ ней, какъ въ удобномъ кресл.

На свобод, безъ зрителей и слушателей, Боргъ предался своимъ мыслямъ. Онъ исповдовался передъ самимъ собой, заглядывалъ въ глубины собственной души и прислушивался къ ея внутреннему голосу. Какихъ-нибудь два мсяца онъ провелъ въ общеніи съ другими людьми, и вотъ, по закону приспособленія, онъ усплъ растерять лучшую часть своего я. Онъ не протестовалъ во избжаніе ссоръ, пріучился соглашаться, чтобы избжать разрыва, словомъ, превратился въ безхарактернаго, покладистаго, свтскаго человка. Съ головой, вчно занятой пустяками, онъ привыкъ къ краткому, упрощенному разговору. Гамма его рчи растеряла вс свои полутоны. Его мысли попали на старыя избитыя колеи, которыя ведутъ къ мсту отправленія. Въ немъ снова закопошились старые негодные предразсудки о томъ, что надо уважать чужую вру, что каждый долженъ быть счастливъ на свой ладъ. Благодаря чисто салонной любезности, онъ попалъ въ роль волшебника и, въ конц-концовъ, посадилъ себ на шею опаснаго конкурента, который каждую минуту могъ оторвать отъ него единственную человческую душу, которую онъ хотлъ связать со своей.

Улыбка скользнула по его губамъ, когда онъ подумалъ, какъ руководилъ тми, кто разсчитывалъ его побдить. Невольно воскликнулъ онъ вполголоса: ‘Ахъ, вы, ослы!’ И вздрогнулъ. Ему показалось, что кто-нибудь можетъ его услышать.

Потомъ онъ продолжалъ думать про себя. Они воображаютъ, что уловили его душу, въ дйствительности же, онъ уловилъ ихъ. Они вообразили, что онъ длаетъ ихъ дла, а сами не понимаютъ, что, напротивъ, онъ ими пользуется для упражненія своихъ духовныхъ силъ.

Эти мысли, которыхъ онъ до сихъ поръ не ршался высказать, теперь родились какъ истинныя дти его души. Большія здоровыя дти, которыхъ онъ признавалъ своими! Что же онъ длалъ, какъ не то, что они хотли длать, но не могли? А эта молодая женщина, воображавшая, что нашла себ подходящую шарманку, — она и не подозрвала, что ей суждено было сдлаться резонаторомъ его души.

Вдругъ онъ вскочилъ, прервавъ нить своихъ мыслей. Сквозь туманъ ему явственно послышались шаги на скал. Онъ подумалъ что это обманъ слуха, вызванный одиночествомъ и страхомъ передъ какой-нибудь неожиданностью, но все-таки спустился внизъ къ лодк. Найдя все въ порядк, онъ ршилъ обойти кругомъ всю шхеру, чтобы поискать лодку, которая должна здсь быть, если только на шхер, кром него, есть кто-нибудь другой. Идя все время вдоль берега, онъ скоро нашелъ въ ближайшей бухт плоскую лодку, ту самую, которую онъ видлъ въ мор. Значитъ, рулевой, наврное, здсь, на шхер.

Боргъ продолжалъ въ туман свои поиски, не отходя далеко отъ бота, чтобы отрзать возможность отступленія. Крикнувъ нсколько разъ, онъ увидлъ, что ему придется уйти отъ лодокъ, чтобы настигнуть таинственнаго незнакомца. Онъ спустился къ лодкамъ и убралъ руль, чтобы сдлать бгство невозможнымъ. Потомъ онъ снова погрузился въ тьму тумана. Услышавъ шаги впереди себя, онъ направился въ эту сторону, но вдругъ шаги послышались совсмъ въ другомъ направленіи. Утомленный этой погоней и раздосадованный тщетными усиліями, инспекторъ ршилъ сразу покончить съ этимъ, такъ какъ ему вовсе не было охоты ожидать, пока разойдется туманъ.

Онъ крикнулъ, что было силы:

— Если тутъ есть кто-нибудь, отвчай, а не то буду стрлять.

— Ради Христа, не стрляйте! — раздался голосъ изъ тумана.

Инспектору показалось, что онъ гд-то уже слышалъ этотъ голосъ, но очень давно, можетъ быть, въ юности. Когда онъ приблизился къ тому мсту, гд стоялъ неизвстный, силуэтъ котораго теперь вырисовывался срымъ пятномъ въ сромъ туман, обликъ его пробудилъ въ немъ старыя воспоминанія. Согнутыя колни, не въ мру длинныя руки и косое лвое плечо напомнили ему одного изъ его школьныхъ товарищей по третьему классу низшей школы. Однако, когда изъ тумана вынырнула американская борода странствующаго проповдника, эти два образа уже не совпали и разошлись, и Боргъ увидлъ въ немъ лишь того человка, который тамъ на гор воспользовался Откровеніемъ оанна для объясненія явленій миража.

Снявъ шапку, съ испуганнымъ выраженіемъ лица, проповдникъ подошелъ къ инспектору, который почувствовалъ себя не совсмъ въ безопасности передъ этимъ ускользающимъ преслдователемъ, такъ какъ, въ дйствительности, не имлъ при себ никакого оружія для защиты. Чтобы скрыть свои опасенія, онъ спросилъ рзкимъ голосомъ:

— Почему вы отъ меня прячетесь?

— Я не прячусь. Сегодня такой туманъ, — отвтилъ проповдникъ мягко и заискивающе.

— А почему васъ не было видно у руля?

— Я не зналъ, что непремнно надо сидть у руля. Я сидлъ на другой сторон, чтобы лодка лучше шла, и держалъ въ рукахъ канатъ отъ руля. На родин у меня вс такъ длаютъ.

Объясненіе было удовлетворительно, но все же не давало отвта на вопросъ, съ какой цлью онъ похалъ сюда вслдъ за инспекторомъ. Послдній теперь ясно чувствовалъ, что между ними неизбжно должно произойти столкновеніе, потому что ихъ встрча, повидимому, не была случайной.

— Что вы здсь длаете въ такой ранній часъ, — продолжалъ Боргъ.

— Знаете ли, какъ вамъ сказать? Иной разъ я, знаете ли, чувствую потребность остаться наедин съ самимъ собою.

Отвтъ нашелъ нкоторый откликъ у вопрошавшаго. А проповдникъ, замтивъ выраженіе сочувствія, промелькнувшее на лиц Борга, прибавилъ:

— А когда я ищу себя въ размышленіи и молитв, то вмст съ тмъ нахожу и своего Бога.

Эти слова звучали очень наивно. Боргъ не хотлъ обнаружить скрывавшейся въ нихъ ереси, сдлавъ прямой выводъ: Богъ это мое я, Онъ во мн самомъ. Онъ чувствовалъ нкоторое уваженіе къ этому человку, который могъ быть одинъ со своей фикціей, т.-е. могъ быть одинокимъ.

Боргъ всматривался въ лицо миссіонера, обросшее длинной темной бородой, какая обыкновенно бываетъ у моряковъ и странствующихъ проповдниковъ, которые отпускаютъ бороду очевидно для того, чтобы имть возможность говорить и въ то же время быть похожимъ на апостола. Боргу казалось, что за этимъ лицомъ онъ видитъ другое, ему знакомое. Утомленный безсознательнымъ напряженіемъ памяти, онъ прямо спросилъ:

— Мы съ вами гд-то уже встрчались?

— Совершенно врно, — отвтилъ проповдникъ. — И вы, господинъ инспекторъ, можетъ быть, сами того не зная, такъ глубоко повліяли на мою жизнь, что я могу смло сказать: моя жизненная карьера опредлена вами.

— Ну, что вы? Разскажите, я ничего не помню, — сказалъ инспекторъ, усаживаясь на камень и пригласивъ миссіонера ссть рядомъ.

— Тому уже прошло двадцать пять лтъ, какъ мы были съ вами въ третьемъ класс.

— Какъ же васъ звали тогда?

— Тогда я назывался Ульсонъ, а прозвище у меня было Уксолле. Отецъ мой былъ крестьянинъ, и я всегда ходилъ въ плать домашняго издлія.

— Ульсонъ? Постойте же. Вы у насъ были сильнй всхъ въ ариметик?

— Да, да. Можетъ быть, помните, однажды нашъ ректоръ праздновалъ пятидесятилтіе дня рожденія. Мы украсили школу зеленью и цвтами. Посл уроковъ кто-то предложилъ собрать и поднести цвты ректорш и ея дочери. Я помню, вы были противъ этого, заявляя, что дамы не имютъ никакого отношенія къ школ и, наоборотъ, часто весьма некстати вмшиваются въ наши дла. Но всетаки вы пошли, и я тоже. Когда мы подымались по лстниц, вы обратили вниманіе на мое самодльное платье и, должно быть, увидли, что у меня самый красивый букетъ. Вы воскликнули: Какъ попалъ Саулъ въ число пророковъ?

— Все это я совершенно забылъ, — сказалъ коротко Боргъ.

— А я этого никогда не забуду, — сказалъ проповдникъ. — Мн прямо въ лицо было брошено, что я паршивая овца, что къ моему поздравленію порядочная женщина не можетъ отнестись серьезно. Я вышелъ изъ школы, занялся торговлей, чтобы поскоре добиться денегъ и хорошаго костюма, чтобы пріобрсти манеры и умнье складно говорить. Но ничего лучшаго мн не удалось достигнуть. Противъ меня была моя вншность, мой языкъ, мои манеры. Тогда я сталъ уходить въ себя и въ одиночеств я почувствовалъ, какъ у меня растутъ силы, о которыхъ я раньше не подозрвалъ. Я хотлъ сдлаться священникомъ, но было уже поздно. Одиночество научило меня чуждаться людей, а страхъ передъ людьми сдлалъ меня совершенно одинокимъ, такимъ одинокимъ, что единственное знакомство, которое у меня осталось, было съ Богомъ и Спасителемъ всхъ униженныхъ, страждущихъ, Господомъ исусомъ Христомъ. Этимъ я обязанъ вамъ.

Послднія слова были сказаны не безъ горечи, и Боргъ счелъ за лучшее говорить безъ обиняковъ.

— Значитъ, вы меня ненавидли двадцать пять лтъ?

— Безгранично. Но теперь ненавидть пересталъ, предоставивъ мщеніе Богу.

— За васъ, значитъ, мститъ Богъ. И вы думаете, что Онъ васъ изберетъ орудіемъ своей мести? Что жъ, Онъ убьетъ меня электрической искрой? Или опрокинетъ мою лодку, или, наконецъ, пошлетъ мн оспу?

— Пути Господни неисповдимы, пути же гршника открыты всмъ.

— Неужели въ томъ, что сболтнетъ мальчишка, можетъ быть такой грхъ, за который Богъ будетъ преслдовать его всю жизнь? Мн думается, не въ вашемъ ли сердц живетъ этотъ мстительный Богъ — тамъ-то вы его и находите, какъ это вы сами недавно говорили.

— Да, да, богохульствуйте. Теперь я знаю, кто вы такой. Яблоко не далеко падаетъ отъ яблони. Теперь мн понятны вс эти дьявольскія шутки. Вы строите не домъ Божій, а публичный домъ, чтобы принести его въ жертву развратной двк. Вы играете роль мага и волшебника, чтобы народъ преклонился передъ вами и молился неврующему. А Господъ говоритъ: ‘блаженны т, которые моютъ одежды свои, чтобы имть имъ право на древо жизни и войти въ городъ воротами. А вн — псы, и чароди, и любоди, и убійцы, и идолослужители, и всякій любящій, и длающій неправду.’

Послднія слова онъ выкрикнулъ быстро съ большимъ подъемомъ и возбужденіемъ. Потомъ повернулся, какъ бы боясь получить мткій отвтъ, который могъ бы ослабить впечатлніе, и спустился внизъ къ своей лодк.

Къ тому времени туманъ уже разсялся, и вдали развернулось лазурное море, спокойное и свободное.

Инспекторъ посидлъ еще нкоторое время въ своемъ кресл, размышляя о томъ, что силы души, какъ и физическія силы, подчинены однимъ и тмъ же законамъ. Далеко, гд-нибудь у береговъ Эстляндіи, втеръ поднялъ высокую волну, она гонитъ слдующую, а послдняя волна, докатившись до шведскихъ береговъ, ударяется въ небольшой камень, служащій опорой для большого утеса. Пройдетъ нсколько десятковъ лтъ, скажутся послдствія, и утесъ обрушится въ море. А волна станетъ подмывать новую свалу, которая тогда окажется беззащитной.

Двадцать пять лтъ тому назадъ онъ произнесъ незначительное слово. Это слово проникло въ ухо другого человка и привело мозгъ его въ столь сильное колебательное движеніе, что эти колебанія, давъ направленіе всей жизни этого человка, не успокоились и до сихъ поръ.

Кто знаетъ, быть можетъ, этотъ нервный токъ усилится отъ новаго раздраженія и соприкосновенія, разрядится вновь съ удвоенной силой и, вызвавъ борьбу новыхъ силъ, внесетъ перемну и опустошеніе въ жизнь другихъ людей.

Когда лодка проповдника, обогнувъ мысъ, взяла направленіе на восточную шхеру, Боргъ ясно почувствовалъ, что въ этой лодк сидитъ его врагъ, готовый вступитъ съ нимъ въ борьбу. Онъ поднялся и пошелъ къ своей лодк, чтобы отправиться домой и приготовиться къ защит.

*** * ***

Очутившись снова въ лодк, убаюканный волнами, Боргъ почувствовалъ, какое удовольствіе побыть въ мор нсколько часовъ въ полномъ одиночеств, и датъ разсяться непріятнымъ впечатлніямъ послднихъ часовъ.

Зачмъ ему бояться вліянія этого человка на его невсту? Разв можно говорить о союз съ ней, если она опустится до уровня невжественныхъ людей? Ему было досадно, что этотъ страхъ у него все-таки былъ. Этотъ страхъ напоминалъ ему о тхъ мужьяхъ, которые живутъ въ вчной боязни потерять любимаго человка, въ томъ состояніи, которое называется смшнымъ словомъ — ревность. Можетъ быть, это чувство, доказывающее неспособность удержать любимаго человка около себя, выдаетъ его слабость? Или же это скоре показываетъ ея слабость, если она не можетъ взятъ себя въ руки и выбросить за бортъ балластъ своихъ чувствъ, разъ уже шаръ взвился въ воздухъ и якорь религіи поднятъ? Конечно это такъ, хотя бы она это я желала скрыть, — она, которой, въ сущности, терять нечего.

Онъ свернулъ въ сторону и теперь держалъ курсъ къ юго-востоку отъ шхеры. Съ этой стороны онъ никогда еще не видалъ своей тюрьмы. На высот виднлся скелетъ недостроенной часовни въ лсахъ, рабочихъ не было видно, несмотря на то, что уже былъ поздній часъ, не было видно также и лодокъ на мор: на ловлю, повидимому, никто не вызжалъ. На шхер было совершенно тихо, даже у таможенной избы и у лоцманской будки никого не было. Инспекторъ еще разъ повернулъ лодку, чтобы объхать шхеру. Съ другой стороны волны подымались выше. Подвигаясь зигзагами, онъ халъ медленно и только черезъ часъ добрался до пристани. Отсюда былъ виденъ домъ, гд жили дамы. Подъзжая къ пристани, онъ увидлъ, что все населеніе острова собралось около хижины, на крыльц которой стоялъ съ непокрытой головой проповдникъ и говорилъ рчь.

Увренный въ томъ, что дло не обойдется безъ борьбы, Боргъ вышелъ изъ лодки, убралъ парусъ и пошелъ въ свою комнату.

Черезъ открытое окно къ нему доходило церковное пніе.

Онъ хотлъ приняться за работу, но мысль, что ему сейчасъ помшаютъ, не давала ему сосредоточиться.

Прошло мучительныхъ полчаса, и онъ ясне, чмъ когда-либо, чувствовалъ, что начинаетъ выходить изъ себя. Не имть въ своемъ полномъ распоряженіи нсколькихъ квадратныхъ метровъ, въ которыхъ онъ могъ бы замкнуться, чтобы избжать соприкосновенія съ другими людьми, которые пристали къ нему, какъ раковины къ кож кита, чтобы, въ конц концовъ, уменьшить своею тяжестью его скорость.

Дверь открылась, и на порог появилась Марія. На лиц ея было новое выраженіе — горькій упрекъ и смущеніе.

Онъ предоставилъ ей говоритъ первой, чтобы найти точку опоры.

— Гд ты былъ? — начала она, стараясь говорить не слишкомъ рзко.

— Я здилъ прокатиться на лодк.

— Почему же ты не пригласилъ меня?

— Я не зналъ, что это такъ важно.

— Нтъ, ты, наврное, зналъ, но ты хотлъ быть одинъ со своими мрачными мыслями.

— Можетъ быть.

— Да, это врно. Ты думаешь, я не замчаю, что ты мной тяготишься?

— Ничего подобнаго! Вдь я вс дни съ тобой. Почему же мн не покататься нсколько часовъ, пока ты еще спишь? А вотъ теб, наврное, надоло учиться рыбной ловл: я тебя еще ни разу не видлъ на мор.

— Теперь не ловятъ рыбу, ты же самъ знаешь, — отвтила Марія въ полной увренности, что говорить правду.

— Да что, будто я не вижу? — сказалъ Боргъ, ршившись итти къ мин, хотя бы съ опасностью вызвать взрывъ. — Я вижу, что вс бросили работать и слушаютъ проповди.

Взрывъ близился.

— Разв не ты самъ затялъ строить здсь часовню?

— Я имлъ въ виду только воскресенья. Шесть дней надо работать и только въ седьмой итти въ церковь. А теперь вовсе не работаютъ, а каждый день слушаютъ проповдь. И вотъ, вмсто того, чтобы здсь на земл создать сносную жизнь для себя и своихъ близкихъ, вс взапуски бгутъ къ чему-то, такъ же мало извстному, какъ и небо. Даже каменщики и т бросили часовню: они никогда ея не кончатъ. Я жду каждую минуту, что наступитъ разореніе и нищета, и намъ придется думать о благотворительности…

— Я какъ разъ объ этомъ хотла съ тобой поговорить, — перебила его Марія, довольная тмъ, что нашлась тема для разговора, и не замчая того, что эта тема уже исчерпана.

— Я явился сюда вовсе не для того, чтобы заниматься благотворительностью, а для того, чтобы учить людей, какъ безъ нея обойтись.

— Ты, въ сущности, безсердечный человкъ, хоть съ виду кажешься не такимъ.

— А ты хочешь показывать великодушіе на мой счетъ, не желая сама пожертвовать хоть одной оборкой отъ платья.

— Я ненавижу тебя, ненавижу, — вскричала двушка съ исказившимся лицомъ. — Я хорошо вижу, какой ты. Я все знаю, все.

— Знаешь и все-таки отъ меня не уходишь, — сказалъ Боргъ ледянымъ тономъ.

— Нтъ, я уйду отъ тебя, я сдлаю это, — закричала она, идя къ двери, но не ушла.

Боргъ слъ къ столу, взялъ перо и сталъ писать, чтобы избжать искушенія начать снова разговоръ, который былъ оконченъ, такъ какъ все уже было высказано.

Бакъ во сн, онъ слышалъ ея всхлипыванія, слышалъ, какъ захлопнулась дверь и заскрипла подъ ногами лстница.

Когда онъ очнулся и прочелъ, что было написано его перомъ на бумаг, тамъ стояло слово Пандора, но оно было написано множество разъ, это доказывало, что посл разговора прошло уже порядочно времени.

И снова въ глаза ему бросилось написанное имъ много разъ слово. Онъ полюбопытствовалъ узнать, что оно значитъ. За много лтъ онъ забылъ его, хотя слабое воспоминаніе о немъ изъ миологіи еще оставалось.

Онъ взялъ со стола карманный словарь и прочелъ:

‘Пандора, Ева древнихъ, первая женщина на земл. Посл похищенія Прометеемъ огня изъ мести была послана богами къ людямъ и принесла имъ съ собой вс несчастія, съ тхъ поръ не оставляющія землю. Бъ поэзіи часто изображается въ привлекательномъ вид, но таящей зло подъ личиной прекраснаго, какъ существо, расположенное ко лжи и коварству’.

Такъ говорила миологія, напоминая преданіе о Ев, благодаря которой люди были изгнаны изъ рая. Если такое преданіе передавалось отъ одного поколнія къ другому, и онъ самъ убдился на опыт, что одно присутствіе женщины на этомъ маленькомъ клочк земли среди моря вызываетъ тьму тамъ, гд онъ хотлъ возжечь свтъ, — это значило, что въ основу образнаго разсказа эллинскаго и еврейскаго поэтовъ положена одна и та же мысль.

Что она ненавидла его, это онъ чувствовалъ и ясно понималъ, такъ какъ она была за одно со всей этой толпой. Но въ ея любви онъ тоже не хотлъ сомнваться, поскольку эта любовь состоитъ въ стремленіи, какъ у подсолнечника, вытянуться къ небу, чтобы воспользоваться лучами солнца и приготовить плохую поддлку подъ солнце въ вид желтаго круга. Однако, въ ней было еще нчто низменное, нчто злое, не лишенное желанія повредить, стремленіе бороться за преобладаніе, стремленіе совершенно ненужное, такъ какъ здсь дло шло только о побд надъ невжествомъ.

Высказать ей это, значило порвать отношенія, такъ какъ ихъ прочность въ значительной степени зависла отъ того, насколько онъ ей подчинялся и признавалъ ея превосходство. Но это значило строить всю жизнь на лжи, которая будетъ расти и развиваться и уничтожитъ всякую возможность совмстной жизни. Глубочайшая причина относительно большого числа несчастныхъ браковъ заключается въ томъ, что мужчина, вступая въ бракъ, часто идетъ на завдомую ложь, являясь жертвою обмана чувствъ, ибо онъ отдаетъ свое я тому существу, которое онъ хочетъ сдлать подобнымъ себ. Этимъ second sight. этой личиной былъ, между прочимъ, обмануть и Милль: онъ вс свои мысли приписывалъ простой женщин, которую онъ воспиталъ.

Платою за любовь еще съ незапамятныхъ временъ было молчаніе мужчины, по вопросу о томъ: что такое женщина. На этомъ молчаніи въ теченіе столтій нагромоздился цлый хаосъ лжи, который наука не имла смлости поколебать, коснуться котораго не смли самые отважные государственные дятели. Даже теологи отказывались отъ своего Павла, когда дло шло о мст женщины въ общин.

Его любовь началась и разгорлась яркимъ пламенемъ какъ разъ въ тотъ мигъ, когда онъ увидлъ обращенные къ нему ея глаза, полные мольбы. И любовь его исчезла, какъ только она съ глупымъ побднымъ смхомъ попрала ногой то, что онъ хотлъ создать для счастья ея и другихъ.

Кончено, — сказалъ онъ, всталъ и заперъ дверь.

Исчезла послдняя надежда его найти женщину, которую онъ искалъ, ‘женщину, которая была бы достаточно умна для того, чтобы сознаться, что ея полъ подчиненъ другому полу’.

Случалось ему встрчать и такихъ женщинъ, которыя соглашались съ этимъ, но он, въ конц концовъ, все-таки выискивали причины этого неравенства. Он относили все насчетъ угнетенія, котораго, въ дйствительности не было, и увряли, что при большей свобод женщина, наврное, скоро превзойдетъ мужчину. И вотъ тогда начиналась настоящая борьба.

Онъ не хотлъ тратить свой умъ на неравную борьбу съ мошками, которыхъ онъ не могъ истребить палкой, ибо он слишкомъ малы и притомъ ихъ такъ много. И поэтому онъ хотлъ разъ навсегда положить конецъ поискамъ того, чего въ дйствительности не существовало. Онъ хотлъ положить вс свои силы въ работу, уйти изъ-подъ власти семейныхъ привязанностей, хозяйственныхъ привычекъ и полового влеченія и предоставить ‘производителямъ’ наслаждаться всмъ этимъ.

Чувство свободы успокоило его. Ему казалось, что онъ сорвалъ замокъ, висвшій у его мозга, и теперь можетъ свободно работать. Подумавъ о тонъ, что онъ не долженъ теперь заботиться о своей наружности, онъ сбросилъ воротничекъ, который его стснялъ, но который его невста находила красивымъ. Онъ поудобне причесался и замтилъ, что это успокаиваетъ его нервы, такъ какъ ему приходилось подолгу возиться съ той прической, которая нравилась Маріи. Потомъ онъ вытащилъ трубку, которую онъ любилъ, какъ стараго друга, но долженъ былъ оставить. Халатъ и туфли, которыхъ онъ давно уже не ршался надвать, тоже говорили ему о свобод отъ гнета, напоминали ему о чистой атмосфер, въ которой онъ могъ свободно дышать и думать.

И только теперь, когда онъ былъ свободенъ отъ необходимости приспособляться, онъ замтилъ, какой тираніи подвергался онъ въ мелочахъ повседневной жизни. Онъ могъ ходить по комнат, не опасаясь, что его потревожатъ стукомъ въ дверь. Онъ могъ отдаться своимъ мыслямъ, не чувствуя себя въ ложномъ положеніи.

Онъ не усплъ еще какъ слдуетъ насладиться только что завоеванной свободой, какъ въ дверь постучали. Онъ рванулся, какъ будто почувствовалъ, что еще не вс связи съ прошлымъ порваны. Когда онъ услышалъ голосъ совтницы, его какъ обухомъ по голов ударила мысль, что никакого конца еще нтъ и все надо начинать сначала.

Сначала онъ думалъ не отпирать дверей, но изъ чувства вжливости и боязни показаться трусомъ онъ ршилъ открыть. Увидвъ привтливый умный взглядъ старой дамы, которая вошла, добродушно улыбаясь и хитро покачивая головой, онъ подумалъ, что все бывшее полчаса тому назадъ былъ сонъ, отъ котораго онъ проснулся, довольный, что это былъ только сонъ.

— А мы опять поссорились, — начала старуха, стараясь скрасить непріятное начало разговора интимнымъ ‘мы’. — Вы должны пожениться, дти мои, иначе вы вовсе разойдетесь. Поврьте слову старой женщины. Вы думаете, что вы обручились и теперь испытываете сердца. А я говорю: чмъ вы дольше будете женихомъ и невстой, тмъ хуже.

— Посл расходиться будетъ уже поздно, — отвтилъ Боргъ. — И если оказывается столько несходнаго въ характерахъ и убжденіяхъ, тогда остается…

— Какія тамъ убжденія? Разв это называется убжденія, если Марія скучала безъ тебя, когда тебя не было, когда ты гонялся за проповдникомъ. Что касается характера, то это зависитъ отъ нервовъ. Ты, Аксель, ученый человкъ: теб бы надо было знать, что такое женщины.

Онъ хотлъ поцловать ей руку — такъ онъ былъ восхищенъ тмъ, что женщина знаетъ свой полъ. Но потомъ вспомнилъ, что эту манеру плохо отзываться о женщинахъ всегда пускаютъ въ ходъ, когда хотятъ покорить мужчину. Въ дйствительности, это — лесть, а не признаніе, и когда дло пойдетъ въ серьезъ, то это признаніе будетъ взято обратно съ лихвой. Онъ только отвтилъ:

— Подождемъ, мамочка. Здсь мы не можемъ повнчаться, а вотъ осенью передемъ въ городъ… конечно, при условіи, если Марія обнаружитъ сколько-нибудь симпатичное отношеніе къ моей работ и меньше непріязни къ моимъ взглядамъ, моей жизни и моему міросозерцанію.

— Ты очень умный, Аксель, и нтъ ничего удивительнаго, если двушка ее можетъ поспть за тобой.

— Если она не можетъ подняться до меня, то и я тоже не могу спускаться до нея. А она опредленно хочетъ этого и притомъ такъ настойчиво, что мн показалось, будто за этимъ скрывается ненависть.

— Ненависть? Это любовь, мой другъ. Приди и скажи ей что-нибудь хорошее, и она снова будетъ такая же, какъ прежде.

— Это немыслимо посл тхъ словъ, которыми мы обмнялись сегодня. Одно изъ двухъ — или эти слова что-нибудь значатъ, тогда мы враги, или они ничего не значатъ, тогда одна сторона, по меньшей мр, невмняема.

— Да, она невмняема и есть. Но вдь ты же, Аксель, знаешь, что женщина — ребенокъ, пока она не сдлается матерью. Пойди, милый, и поиграй съ ребенкомъ, иначе она выберетъ себ игрушки, которыя могутъ оказаться очень опасными.

— Это хорошо, мамочка, но я устаю играть цлый день. Да и къ тому же я думаю, что Марія врядъ ли будетъ довольна, если съ ней будутъ обращаться, какъ съ ребенкомъ.

— Конечно, но этого не надо показывать. Ахъ, Аксель, какой ты ребенокъ въ этихъ вопросахъ.

Снова комплиментъ, который въ чьихъ-нибудь другихъ устахъ, кром тещи, могъ бы показаться даже обиднымъ.

И когда она взяла его за руку, чтобы увести его изъ комнаты, онъ чувствовалъ, что все его сопротивленіе падаетъ. Не отвтивъ на его доводы, она просто сняла вопросъ съ обсужденія. Запутала пряжу, вмсто того, чтобы привести ее въ порядокъ, Она усыпила лестью его сомннія и прогнала его тревоги и вмст съ тмъ своей женской лаской, материнскимъ обращеніемъ, заставила его отказаться отъ стремленія къ личной свобод. Переодвшись, онъ почти съ удовольствіемъ послушно послдовалъ за старухой, все время не перестававшей болтать, внизъ по лстниц, чтобы начать ту же игру снова и снова надть на себя цпи.

Внизу онъ встртилъ проповдника, который подалъ письмо со штемпелемъ Сельско-Хозяйственной Академіи.

Боргъ разорвалъ конвертъ. Потомъ объ спряталъ письмо въ карманъ, довольный новой темой для разговора, такъ сказать громоотводомъ, и нагналъ совтницу, чтобы подлиться съ ней новостью.

— У насъ будетъ гость, — сказалъ онъ. — Начальство посылаетъ ко мн молодого человка учиться рыболовству.

— Это очень хорошо, Аксель, что у тебя будетъ мужское общество, — сказала совтница съ неподдльнымъ участіемъ.

Легкой походкой Боргъ вошелъ къ ожидавшей его двушк, надясь, что съ этой новостью въ карман ему удастся избжать непріятнаго объясненія.

Глава десятая

Нсколько дней спустя, инспекторъ выхалъ въ море, чтобы незамтно поставить сти для ловли семги. Возвращаясь уже въ послобденное время домой, онъ услышалъ веселую болтовню и смхъ, доносившіеся изъ избушки сосдокъ. Не имя намренія подслушивать, онъ подошелъ ближе.

Черезъ окно большой комнаты ему было видно, что об дамы сидятъ за обдомъ въ обществ какого-то гостя. Сдлавъ еще одинъ шагъ, инспекторъ увидлъ Марію. Со сверкающими глазами, она поднимала стаканъ съ виномъ, передавая его черезъ столъ гостю. Боргу были видны только его широкія плечи.

Боргу показалось, что онъ гд-то уже видлъ этотъ жестъ и это выраженіе глазъ у Маріи, и вспомнилъ ея лицо, когда она передавала лодочнику стаканъ пива. Уже тогда онъ сказалъ самъ себ: она кокетничаетъ съ этимъ парнемъ. И ему казалось страннымъ, что онъ никогда не видлъ этого выраженія въ ея глазахъ, когда она смотрла на него. Можетъ быть, ея глаза отражали его взглядъ? Или она не показывала ему своей души, такъ какъ онъ долженъ быть ея жертвой?

Онъ съ минуту наблюдалъ за ней, и, чмъ боле онъ на нее смотрлъ, тмъ боле чуждымъ казалось ему это выраженіе въ лиц двушки, да, настолько чуждымъ, что его охватила тоска, какъ если бы онъ открылъ обманъ со стороны близкаго человка.

— Если можно столько увидать, когда тебя не видятъ, что же можно услышать? — подумалъ онъ и остановился за угломъ дома, чтобы лучше было слушать.

Въ это время мать встала изъ-за стола и ушла въ кухню, и молодые люди остались одни.

Тотчасъ голоса стали тише. Въ глазахъ Маріи выступили слезы, а гость говорилъ съ жаромъ:

— Ревность это самый гнусный изъ всхъ пороковъ. Любовь вдь не признаетъ никакого нрава собственности…

— Спасибо за эти слова. Большое спасибо, — сказала Марія, подымая стаканъ. Въ глазахъ ея еще блестли слезы. — Хотя вы еще и очень молоды, но вы настоящій мужчина, потому что вы врите въ женщину.

— Да, я врю въ женщину, какъ въ самое прекрасное, что только есть въ мір, самое лучшее, самое истинное, — продолжалъ молодой человкъ съ возрастающимъ воодушевленіемъ. — Я врю въ женщину, ибо я врю въ Бога.

— Вы врите въ Бога, — продолжала Марія. — Это показываетъ, что вы очень интеллигенты, потому что только глупому человку въ пору отрицать Создателя.

Боргу было достаточно. Чтобы убдиться, насколько избранная имъ подруга жизни искусна была въ превращеніяхъ, онъ быстро подошелъ къ нимъ и, стараясь не выдать себя ни единымъ движеніемъ лица, широко улыбнулся, какъ бы отъ удовольствія вновь увидть свою желанную.

Двушка, сохраняя на лиц то же мечтательное выраженіе и съ тмъ же жаромъ, который вызвалъ въ ней гость своимъ заявленіемъ о вр въ женщину, обняла жениха и отвтила ему поцлуемъ боле горячимъ, чмъ обыкновенно.

Затмъ она шутливо представила ассистента Блума, который пріхалъ только утромъ, но уже усплъ завоевать сердца всхъ, такъ какъ онъ, оказывается, великолпный рыболовъ.

— Мы какъ разъ говорили о ловл сельдей у Бугуслена, а ты пришелъ и прервалъ… — такъ закончила двушка.

Боргъ не обратилъ вниманія ни на ложь, ни на опасное ‘прервалъ’ и на вызывающее ‘вс сердца’ и протянулъ руку прізжему, юнош лтъ двадцати съ небольшимъ. Гость, не столь искусный въ лицемріи, схватилъ протянутую ему руку съ миной преступника, бормоча въ то же время какія-то безсвязныя слова.

Тмъ временемъ возвратилась мать, поздоровалась съ Боргомъ и принялась убирать со стола.

Скоро завязался общій разговоръ. Марія стала вышучивать костюмъ своего жениха, очевидно надясь найти поддержку у прізжаго.

— Вуаль, это конечно, очень хорошо. Но почему теб не брать еще и зонтика, когда садишься въ лодку.

— Можно взять и зонтикъ — соглашался Боргъ, стараясь скрыть непріятное впечатлніе отъ этихъ насмшекъ передъ подчиненнымъ и во всякомъ случа чужимъ для него человкомъ.

Ассистенту, сразу почувствовавшему свое превосходство надъ деликатнымъ начальникомъ, было все-таки неловко при вид того жестокаго обращенія, которому подвергался Боргъ. Изъ состраданія, которое было здсь вовсе не у мста, онъ пощупалъ своими длинными пальцами вуаль, которую инспекторъ носилъ на шляп, и сказалъ:

— А вдь это, знаете, очень практично, право.

И вслдъ за тмъ, впадая въ игривый тонъ, усвоенный имъ, повидимому, съ первой минуты знакомства, прибавилъ:

— Если бы, фрекенъ Марія такъ же заботилась о своемъ чудномъ цвт лица…

— А вы о вашихъ изящныхъ ручкахъ… — сказала двушка, нечаянно прикоснувшись къ его рук, катавшей на стол хлбные шарики.

И она снова пришла въ настроеніе, въ которомъ она была все утро, какъ это ясно было ея жениху.

Онъ почувствовалъ себя въ смшномъ положеніи, какъ тотъ, который стъ среди уже пообдавшихъ, и долженъ былъ призвать на помощь всю силу своихъ нервовъ, чтобы подавить смущеніе, вызванное въ немъ подслушаннымъ разговоромъ, — Они уже въ моемъ присутствіи говорятъ другъ другу комплименты, — думалъ онъ съ отвращеніемъ. Онъ понималъ, однако, что все будетъ потеряно, если онъ покажетъ хоть малйшій знакъ того, что онъ недоволенъ ея неприличнымъ поведеніемъ.

Онъ зналъ, что сейчасъ же его недовольство будетъ заклеймено названіемъ ревности, этого отвратительнаго порока, о которомъ недавно шелъ разговоръ.

— У васъ, правда, необыкновенно красивыя и свидтельствующія объ ум руки, — сказалъ онъ, разглядывая съ видомъ знатока предметъ восхищенія своей невсты.

Это согласіе во взглядахъ ей не понравилось, и она задумала нанести ударъ его якобы глупости съ другой стороны.

— Разв можно говорить объ умныхъ рукахъ? — громко и непринужденно засмялась она.

— Потому-то я и выразился точне: ‘свидтельствующія объ ум’ руки…

— Ахъ, ты философъ, — засмялась двушка. — Ты все витаешь подъ облаками и не видишь, что мы съли уже всю редиску.

— Я очень радъ, что она пришлась по вкусу нашему гостю, и мн очень пріятно, что вы безъ меня о немъ позаботились, — сказалъ Боргъ непринужденно. — Позвольте мн пожелать вамъ, господинъ ассистентъ, всего лучшаго и въ особенности найти побольше интереснаго въ вашемъ пребываніи здсь вдали отъ всхъ. А теперь я оставляю васъ на попеченіе Маріи. Она можетъ дать вамъ вс необходимыя предварительныя указанія относительно рыбной ловли, а я пока пойду отдохнуть. Прощай, голубка, — обратился онъ къ двушк. — Возьми молодого человка подъ свое покровительство и покажи ему вс. Прощайте, матушка, — обратился онъ къ совтниц и поцловалъ ея руку.

Его уходъ былъ совершенно неожиданнымъ, но онъ имлъ полное основаніе, и къ тому же инспекторъ сдлалъ все это въ такой форм, что ничего нельзя было возразить и не было повода для сколько-нибудь непріятнаго впечатлнія. Во всякомъ случа, его уходъ далъ ему послднее слово и тотъ перевсъ, на который иначе ему трудно было бы разсчитывать.

Придя въ свою комнату, Боргъ едва могъ поврить, что страхъ утратить ее могъ сообщить ему такую удивительную способность притворяться, такую способность подавлять непріятныя впечатлнія и быть невозмутимымъ. Онъ легъ на диванъ, натянувъ одяло на голову, и тотчасъ же уснулъ.

Проснувшись черезъ нсколько часовъ, онъ всталъ съ ршеніемъ, которое, какъ онъ чувствовалъ, было окончательнымъ: освободиться отъ этой женщины. Однако, благодаря привычк, она такъ срослась съ его душой, что только такимъ же путемъ и можно было удалить ее оттуда, а пустое мсто, которое останется у нея съ его уходомъ, заполнится кмъ-нибудь другимъ. Хотя бы тнь, кто, какъ казалось, воспламенилъ ее съ первой встрчи.

Его размышленія были прерваны стукомъ въ дверь.

Это былъ проповдникъ. Онъ вошелъ съ извиненіями и въ смущеніи долго не могъ ршится заговорить о томъ, для чего онъ пришелъ.

— Не кажется ли вамъ, господинъ инспекторъ, что здшніе люди не очень добросовстны?

— Я это сразу замтилъ, — отвтилъ Боргъ. — А что случилось?

— Рабочіе говорятъ, что пропали доски, и теперь ихъ не хватитъ на окончаніе постройки.

— Это меня нисколько не удивляетъ, только при чемъ же я тутъ?

— Но вдь вы, г. инспекторъ, доставали все, что нужно.

— Да, я. А теперь я въ этомъ раскаиваюсь, потому что ваши проповди отбиваютъ людей отъ дла и косвеннымъ образомъ заставляютъ воровать.

— Нтъ, этого такъ нельзя говорить…

— Конечно, потому-то я и говорю: косвеннымъ образомъ. Если вамъ нужны деньги, обратитесь куда-нибудь въ другое мсто. Скажите, кстати: вы не знаете, кто такой этотъ новый ассистентъ?

— Онъ, говорятъ, былъ морскимъ кадетомъ, а теперь учится рыбоводству. Говорятъ, его отецъ богатый человкъ.

Съ самаго начала разговора Боргъ слъ на подоконникъ и смотрлъ, какъ Марія играла съ ассистентомъ въ мячъ. Онъ видлъ, что ея платье всякій разъ поднималось спереди, когда она отклонялась назадъ, чтобы отбросить мячъ. И теперь когда платье поднялось снова, ассистентъ шутливо нагнулся съ такой миной, какъ будто онъ что-то видитъ.

— Послушайте, — началъ снова инспекторъ, — я долго думалъ о томъ, что могло бы принести больше всего пользы этимъ людямъ, и нахожу, что полезне всего — лавка. Имъ не надо было бы здить въ городъ за покупками. Можетъ быть, купецъ согласился бы давать имъ товаръ въ обмнъ за рыбу. Что вы на это скажите, господинъ Ульсонъ?

Проповдникъ погладилъ свою длинную бороду. Его лицо отражало на себ сильную борьбу противоположныхъ настроеній.

Теперь въ окно Боргъ видлъ, что ассистентъ взобрался на вахтенную вышку, а Марія внизу хлопаетъ въ ладоши.

— Открыть здсь лавку было бы очень хорошо, господинъ Ульсонъ.

— Врядъ ли только разршитъ община: надо вдь найти такого торговца, на котораго бы можно было положиться… то-есть такого человка, чтобы онъ…

— Мы возьмемъ человка религіознаго, который будетъ отчислять долю прибыли въ церковный капиталъ, — тогда вс будутъ на нашей сторон.

Лицо проповдника прояснилось.

— Да, такъ, пожалуй, пойдетъ.

— Подумайте надъ этимъ и поищите такого человка, чтобы онъ и людей не обидлъ, и церкви не повредилъ. Вотъ, займитесь-ка этимъ. Ну, а теперь поговоримъ о другомъ. Я вижу, что здсь на остров нравственность не очень высоко стоитъ. Вы видите или, можетъ быть, догадываетесь, что длается внизу, у Вестмановъ?

— Да, конечно, поговариваютъ, что у нихъ не совсмъ ладно, да кто знаетъ? И я не думаю, чтобы здсь можно было вмшаться.

— Вы полагаете? А мн кажется, не пора ли вмшаться, пока они сами себя не выдали. Это можетъ плохо кончиться.

Проповдника, казалось, вовсе не занималъ этотъ вопросъ: онъ не считалъ его интереснымъ или не хотлъ портить себ отношеній съ людьми. Кром того, судя по его болзненному виду, онъ былъ занять какими-то своими недугами и, дйствительно, онъ сейчасъ же сказалъ настоящую причину своего прихода.

— Вотъ я хотлъ васъ спросить, господинъ инспекторъ, не знаете ли вы какого-нибудь лекарства. Отъ сырости, должно быть, я получилъ лихорадку.

— Лихорадку? Ну-ка посмотримъ.

Быстро взглянувъ на него и ни на минуту не забывая, что передъ нимъ врагъ, который бросилъ ему вызовъ, Боргъ изслдовалъ пульсъ паціента, осмотрлъ языкъ и блки глазъ и сразу установилъ діагнозъ.

— Васъ плохо кормятъ у Эмановъ?

— Да, очень неважно, — отвтилъ проповдникъ.

— У васъ голодная лихорадка. Столуйтесь вмст со мной. Вы крпкихъ напитковъ не пьете?

— Собственно, пиво я пью…

— Вотъ, возьмите для начала хинина, будете принимать три раза въ день. Когда окончится, скажите.

Передавая хинную настойку, Боргъ взялъ проповдника за руку и сказалъ:

— Вы не должны меня ненавидть, господинъ Ульсонъ: у насъ съ вами общіе интересы, хотя пути и различны. Если вамъ что-нибудь понадобится, я всегда готовъ услужить, когда только вамъ будетъ нужно.

Такого простого средства, какъ любезность, оказалось достаточно, чтобы ослпить взоръ простого человка, и тотъ сразу подумалъ, что нашелъ друга. Искренно тронутый, онъ проятнулъ руку инспектору и проговорилъ:

— Вы мн когда-то причинили зло, по Богъ обратилъ его въ добро. Теперь позвольте поблагодарить васъ, господинъ инспекторъ, за все и, пожалуйста, не забудьте, что вы говорили о лавк.

— Нтъ, не безпокойтесь, этого я, наврное, не забуду, — сказалъ Боргъ, прощаясь.

Нсколько минутъ спустя, Боргъ сошелъ внизъ поговорить съ ассистентомъ. Они съ Маріей занимались фехтованіемъ. Ассистентъ трудился надъ тмъ, чтобы придать рук и кисти Маріи достаточную гибкость для красивой позиціи.

Боргъ сказалъ комплиментъ, извинился, что помшалъ, но ему надо поговорить съ ассистентомъ о квартир.

— На всемъ остров нтъ другой комнаты, кром какъ наверху надъ дамами, — сказалъ онъ смло, какъ будто приложилъ вс старанія, чтобы найти какое-нибудь другое помщеніе.

— Ну, нтъ, это неудобно, — сказала Марія.

— Почему? — отвтилъ Боргъ. — Почему же неудобно? Другой комнаты нтъ. Въ такомъ случа, господину Блуму придется взять мою, а мн перебраться сюда. А это ужъ, конечно, неудобно.

Другого выбора не было, вопросъ былъ ршенъ, и вещи внесли наверхъ.

— Теперь перейдемъ къ длу, — продолжалъ Боргъ, когда вс успокоились. — Появились кильки. Черезъ недлю начнется ловъ. Поэтому вамъ, господинъ ассистентъ, слдуетъ тотчасъ же, лучшее всего сегодня ночью, пока держится этотъ втеръ, выхать въ море съ неводомъ. Вы съ нимъ уже знакомы.

— А мн можно? — спросила Марія жалобнымъ тономъ ребенка.

— Конечно, милая, можно, — отвтилъ Боргъ, — если господинъ Блумъ ничего не иметъ противъ. Вы меня извините, я васъ оставлю однихъ, мн надо всю ночь писать отчетъ. Около часу вы должны выхать. Возьмите съ собой кофейникъ.

— Какъ хорошо, какъ хорошо, — радовалась Марія, сразу помолодвшая лтъ на десять.

— А теперь я пойду, велю привести въ порядокъ лодку и сти. Ложитесь сегодня пораньше спать, да только не проспите.

И онъ ушелъ, не переставая удивляться той твердости, съ которой онъ отстоялъ свое ршеніе, отказавшись отъ безнадежной защиты и перейдя. къ нападенію.

Въ первый разъ онъ зашелъ къ своему врагу Эману.

Къ нему отнеслись холодно и враждебно, но его вопросы были такъ опредленны, и приказанія такъ ясны, что никакихъ возраженій не могло быть. Онъ бросилъ нсколько ласковыхъ словъ дтямъ и, принявъ весь рискъ на себя, сказалъ, что на шхер скоро настанутъ лучшія времена, закинулъ словечко о лавк, напомнилъ о томъ, что надо держать наготов соль и боченки, а если не на что купить, надо взять ссуду.

Онъ ушелъ другомъ, пообщавъ старику, который гд-то простудился, прислать капель.

Потомъ онъ спустился къ берегу, выбралъ въ сара самую прочную сть, взялъ самую лучшую лодку и командировалъ двухъ дюжихъ парней.

Только что онъ окончилъ эти приготовленія, какъ у дамъ прозвонили къ ужину.

За ужиномъ онъ болталъ съ совтницей, а молодые люди, какъ онъ ихъ теперь называлъ, пожирали другъ друга глазами, дразнили другъ друга и шалили. Казалось, будто тла ихъ неудержимо тянулись другъ къ другу.

— Ты хочешь пустить ихъ однихъ, — спросила шопотомъ мать, когда онъ простился, собираясь итти къ себ.

— Почему же нтъ? Если я выкажу неудовольствіе, это будетъ смшно, а если, наоборотъ, удовольствіе…

— Тогда это будетъ еще смшне.

— Значитъ, результатъ одинъ. Вотъ почему безразлично, какъ я ни поступлю. Спокойной ночи!

Глава одиннадцатая

Цлую недлю посл первой попытки ловить рыбу лилъ дождь.

Единственнымъ результатомъ этой ловли была небольшая сцена между обрученными. Инспекторъ прекрасно зналъ, что никакой рыбы еще не можетъ быть, и умышленно ввелъ молодыхъ людей въ заблужденіе. Когда онъ встртилъ на берегу возвратившихся съ ловли, его невста, изнуренная безсонной ночью, выругала его идіотомъ. Рыбаки засмялись, а ассистентъ, боявшійся, какъ бы не разразилась буря, старался обратить все въ шутку.

За обдомъ издвательство надъ новымъ способомъ ловли рыбы еще больше усилилось, и Боргъ такъ искренно представлялся глубоко удрученнымъ неудачей, что Блумъ принужденъ былъ нсколько разъ самымъ обиднымъ образомъ выступать въ его защиту.

Во время дождей вс сидли по домамъ. Въ домик дамъ создалась очень интимная внутренняя жизнь. Ассистентъ сталъ читать вслухъ шведскихъ поэтовъ. Сначала Боргъ тоже слушалъ, но потомъ пересталъ, объясняя, что шведская поэзія написана для юнцовъ и женщинъ, а онъ еще подождетъ, пока явится поэтъ, который будетъ писать для мужчинъ. Общее мнніе признало его ничего не смыслящимъ въ поэзіи. Онъ былъ очень доволенъ, такъ какъ это освободило его отъ необходимости присутствовать на ихъ засданіяхъ.

Дожди прервали также работу и въ часовн, рабочіе сидли по лачугамъ, и въ благодарность за кофе угощали своихъ хозяевъ водкой.

Проповдникъ не могъ уже собирать людей на пригорк и теперь пробовалъ ходить по избамъ и читалъ вслухъ отрывки изъ своей книги. Его, однако, встрчали очень равнодушно, и онъ даже поссорился съ рабочими, которые были, по большей части, очень свободомыслящими. Не встрчая сочувствія, онъ забился въ свою комнату, сказываясь больнымъ, и послалъ къ Боргу еще разъ за хиннымъ препаратомъ, такъ какъ его бутылка была уже пуста. Потомъ онъ вдругъ исчезъ, говорили, что онъ на пароход ухалъ въ городъ. Вернулся онъ подъ вечеръ въ сопровожденіи другого человка, котораго онъ называлъ братомъ, съ полной лодкой разныхъ товаровъ. Эти товары, и главнымъ образомъ пиво, они помстили въ сара на берегу, Въ дверяхъ на двухъ бочкахъ положили доску — это былъ прилавокъ.

Община дала свое разршеніе, и лавка открылась.

Въ послдніе дни на шхеру стали собираться рыбаки съ ближайшихъ острововъ. Вс лачуги были открыты, и въ нихъ рыбаки селились цлыми семействами. Дома наполнялись знакомыми и незнакомыми. Шхера оживилась, и это было такъ непохоже на обычную тишину.

Вся шхера съ ея рыбными ловлями принадлежала частному владльцу, жившему на свер, и потому каждая лодка вносила опредленную плату, которая собиралась присланнымъ для этого приказчикомъ. Между нимъ и Боргомъ сразу установились плохія отношенія, какъ только онъ заговорилъ о своемъ способ ловли. Вдь тогда рыбаки оставили бы мели, и не за что было бы платить повинность.

Это, невидимому, неблагопріятное обстоятельство инспекторъ сумлъ использовать съ выгодой для себя: приказчикъ сталъ вести борьбу противъ новаго способа, подкрпляя свою пропаганду старины водкой. Противъ воли инспектора создавался такимъ образомъ темный фонъ, на которомъ тмъ ясне должны были выступить преимущества новаго способа. Боргъ былъ увренъ въ своей побд. День и ночь онъ изслдовалъ глубины въ подзорную трубу, чтобы выслдить, гд скопляется килька.

Вся эта работа имла для него единственный интересъ — она поддерживала его энергію для предстоящей борьбы. Она возвращала ему ощущеніе своей силы, безъ котораго не можетъ жить человкъ, обладающій недюжинными силами. Вдь безъ упражненія такъ легко потерять ихъ!

Со времени прізда ассистента высокомрное отношеніе молодыхъ людей пріучило Борга къ второстепенной роли. Онъ умышленно не выходилъ изъ этой роли, такъ какъ не хотлъ порывать самъ, а хотлъ, чтобы это вышло по ея почину.

Между молодыми людьми была, повидимому, полная симпатія по всмъ пунктамъ. Боргъ видлъ, что зрлая женщина стоитъ на одномъ уровн съ незрлымъ мужчиной. Вс его непродуманныя мысли, импровизировонныя убжденія она принимала, какъ высшую мудрость. Каждая попытка Борга разоблачить глупость разбивалась объ ихъ неспособность разсуждать, такъ какъ они мыслили исключительно подъ вліяніемъ взаимнаго влеченія. Состязаться въ фокусахъ фехтовальнаго искусства или въ похвалахъ низшему полу онъ не хотлъ, въ его намреніяхъ, наоборотъ, было отойти въ сторону, чтобы врне покончить съ этой исторіей, угрожавшей его будущему.

Слишкомъ ужъ ясно чувствовалось въ ней вліяніе двухъ мужчинъ, и въ т немногіе часы, которые онъ проводилъ съ невстой, онъ видлъ въ ней отраженіе и другого человка. Онъ чувствовалъ его дыханіе на ея губахъ, его глупости срывались съ ея устъ. Его охватывало отвращеніе отъ этихъ отношеній, которыя уже походили на mnage а trois.

Самомнніе молодого человка не имло границъ. Онъ вообразилъ себ, что инспекторъ передъ нимъ ничто, ибо онъ стоитъ аі pari съ Маріей, а послдняя, конечно, была выше Борга. По совершенно врной формул: если А больше В, а С равно А, то и С больше В! Правда, они не входили въ то, дйствительно ли, А больше В.

Боргъ никогда не думалъ, что тайна юности раскроется передъ нимъ такъ ясно, какъ онъ это видлъ теперь. Какъ онъ узнавалъ самого себя въ этой пройденной имъ ступени развитія! Разв онъ не плавалъ отъ голода и желанія? Онъ испыталъ и міровую скорбь, несомннный результатъ зависти къ старшимъ, уже достигшимъ того, къ чему онъ стремился, и угнетавшимъ его. Вотъ чмъ питалось его состраданіе къ угнетеннымъ и слабымъ.

Ему хорошо была знакома эта неспособность соразмрять свои силы, постоянное стремленіе сразу достигнуть того, что должно быть сдлано въ теченіи всей жизни, точно дло всей жизни можетъ сосредоточиться въ одномъ дйствіи, эта излишняя возбудимость отъ неудовлетворенности инстинктовъ, переоцнка женщины, какъ результатъ еще неизгладившихся воспоминаній о матери и дтств, и, наконецъ, вялое недомысліе мозга, еще недостаточно окрпшаго подъ давленіемъ сосудовъ и оболочекъ.

Ему были знакомы также эти попытки боле высокаго мышленія. Он часто напоминаютъ собою просто первобытную животную хитрость, но часто сходятъ за высокій умъ, тогда какъ, на самомъ дл, это не боле какъ уловки хитрой лисицы, одинаково напоминающія и прославленное лукавство женщины, и іезуитское лицемріе, и адвокатскую пронырливость.

Молодой человкъ пробовалъ читать мысли инспектора, желая показать ему, что онъ довряетъ ему опасныя тайны: вдь онъ такъ непохожъ на остальныхъ людей, но при этомъ велъ себя такъ неумло, что Боргу не трудно было узнать, что о немъ говорили и думали у дамъ. Инспекторъ, не давая простыхъ отвтовъ, такъ дурачилъ молодого человка, что тотъ не могъ понять, глупъ ли его соперникъ, или онъ демоническая натура. Подъ демонической натурой онъ понималъ умнаго человка, который подъ личиной наивности дйствуетъ по строго обдуманному плану, который всегда бодрствуетъ и направляетъ судьбы людей согласно своимъ разсчетамъ. И такъ какъ умнье разсчитывать, являющееся само по себ достоинствомъ, не особенно по душ молодымъ людямъ, не умющимъ разсчитывать и предусматривать вс послдствія своихъ дйствій, то его зависть обратилась въ страстное стремленіе подчиненнаго свергнуть съ высоты и растоптать выше поставленнаго. Такъ обстояли дла, когда наступилъ день, который для всхъ жителей шхеры былъ ршающимъ для всей зимы.

*** * ***

На шхер наступилъ теплый августовскій вечеръ. Скалы и намни были такъ нагрты, что на нихъ не было даже росы. Срая гладь моря была совершенно спокойна. На горизонт всходила, мдно-красная луна, на половину скрытая за паруснымъ судномъ, которое, казалось, плыло по Mare serenitatis нашего спутника. Вдоль берега были рядами закинуты сти, которыя напоминали собою стаи морскихъ птицъ, качающихся на волнахъ.

Рыбаки, ожидая наступленія разсвта, когда, уже можно будетъ осмотрть сти, расположились на берегу у огня съ кофейниками и съ водкой.

Въ сара, гд лавочникъ продавалъ пиво, помстился и проповдникъ и помогалъ брату торговать. Опоясанный синимъ передникомъ, онъ откупоривалъ пивныя бутылки съ ловкостью заправскаго трактирщика.

Боргъ произвелъ наблюденія надъ теченіемъ температурой и давленіемъ воздуха и теперь ходилъ вдоль берега, желая дать отдыхъ своимъ мыслямъ. То тамъ, то здсь онъ натыкался на парочку, искавшую уединенія. Ихъ непосредственность доходила до того, что онъ только смялся и отворачивался отъ нихъ. Выйдя на мысъ, онъ пробрался на утесъ, къ тому мсту, гд любилъ размышлять. Гладко отшлифованное кресло было еще тепло отъ дневного зноя, какъ натопленная печь.

Нсколько минутъ онъ сидлъ, забывшись подъ мрные вздохи прибоя, какъ вдругъ на берегу послышался шумъ шаговъ по песку и сухимъ водорослямъ. Выглянувъ, онъ увидлъ ассистента и свою невсту. Они тихо шли, обнявшись, потомъ остановились, заслонивъ собой лунный столбъ на вод. Ихъ фигуры отчетливо вырисовывались, какъ передъ объективомъ микроскопа. Онъ наблюдалъ съ отвращеніемъ, какъ ея голова съ профилемъ хищной птицы наклонилась надъ его обезьяньей головой съ огромными щеками трубача и низкимъ лбомъ. Боргу бросилась въ глаза его излишняя, не идущая мужчин мясистость. Неблагородныя линіи его фигуры съ чрезмрно развитыми бедрами, какъ у фарнезскаго Геркулеса, напоминали женщину. Это идеалъ мужчины изъ періода дикой жизни, когда кулакъ господствовалъ надъ еще не сложившимся мозгомъ.

Полный отвращенія, какъ будто онъ вступилъ въ связь съ Кентавромъ, Боргъ чувствовалъ, что его душа породнилась съ типомъ упадка человческой породы. Готово было совершиться преступленіе, которое внесло бы ложь въ его родъ на все слдующее время, можетъ быть, ему пришлось бы жертвовать жизнью ради чужого ребенка, принести ему вс свои лучшія чувства, если бы онъ привязался къ этому ребенку, его позоръ былъ бы съ нимъ на всю жизнь, какъ колодки на ногахъ. Онъ никогда бы не могъ отъ нихъ освободиться. Ревность, конечно — ‘самый, гнусный изъ всхъ пороковъ’, но не есть ли это только страхъ здороваго сильнаго полового инстинкта передъ чужимъ вмшательствомъ въ его похвальное, эгоистическое намреніе дать продолженіе лучшей части индивидуума? Разв не каждый надленъ этой здоровой страстью? Конечно, каждый, за исключеніемъ домашняго сутенера, соблазнителя женъ, чичисбея, или идіота, врящаго въ платоническую любовь.

Боргъ ревновалъ. Однако, когда прошла первая горечь оскорбленія, въ немъ пробудилось непреодолимое желаніе обладать этой женщиной безъ всякаго брака. Перчатка была брошена, провозглашена свобода выбора. Онъ чувствовалъ страстное желаніе вступить въ борьбу, разорвать вс узы и вступить въ права любовника. Достигнувъ побды, онъ спокойно уйдетъ съ гордымъ чувствомъ человка, котораго не обидла природа и не обошли въ любви. Вдь здсь уже, очевидно, была не честная борьба законными средствами, а драка между ворами. Бросившій вызовъ въ качеств оружія схватился за отмычку, краденое будетъ предметомъ борьбы. Вс колебанія исчезли передъ женщиной, какъ наградой борьбы. Проснулся зврь, и дикіе инстинкты, скрывающіеся подъ великимъ именемъ любви, стихійно вырвались на свободу.

Онъ незамтно спустился съ утеса и отправился домой вершить свои судьбы, какъ онъ это называлъ.

Глава двнадцатая

Глухое молчаніе господствовало на шхер на другой день утромъ около семи часовъ, такъ какъ ловъ на меляхъ по причинамъ, указаннымъ инспекторомъ, не удался. Подавленные несчастьемъ, рыбаки сидли въ лодкахъ и чистили сти, вытаскивали мстами застрявшую кильку и выбрасывали на землю.

Торговля въ лавк прекратилась въ виду паденія кредита, проповдникъ, снявшій синій передникъ, собралъ вокругъ себя въ одной изъ хижинъ небольшой кружокъ впавшихъ въ уныніе женщинъ.

Съ той непонятной логикой, обычной у людей этого класса, онъ разсказывалъ о томъ, какъ были накормлены пять тысячъ людей пятью хлбами и двумя рыбами. Моментъ для сравненія былъ выбранъ очень удачно: на остров было много ртовъ и очень мало рыбы, однако, на вопросъ, какъ можно быть сытыми этой рыбой, отвта не было. Не будучи въ состояніи ничмъ, помочь, онъ принужденъ былъ ограничиться объясненіемъ, почему въ настоящее время не можетъ быть чуда. Причину онъ видлъ въ распространившемся повсюду невріи. Если бы у нихъ была вра хоть въ горничное зерно, то чудо могло бы повториться, а вру можно себ возвратить молитвой. И онъ призывалъ ихъ молиться.

Ни одна изъ присутствовавшихъ женщинъ не знала о чуд съ двумя рыбами: большинство изъ нихъ не читали Евангелія и потому ничего объ этомъ не слышали. Тмъ не мене, он послдовали примру проповдника и стали читать ‘Отче нашъ’, единственную молитву, которую имъ удалось съ трудомъ выучить на урокахъ перваго причастія.

Не успли они дочитать до половины, какъ вдругъ ихъ прервалъ шумъ на берегу. Сидвшіе ближе къ окну увидли причалившую къ пристани рыболовную парусную лодку. На носу стояла Марія съ разввающимися изъ-подъ голубой шотландской шапочки волосами. На корм сидлъ ассистентъ и махалъ шляпой въ знакъ успха. Ботъ былъ тяжело нагруженъ стями, сквозь темныя петли которыхъ блестло множество рыбы.

— Сюда идите, вотъ вамъ рыба! — кричала двушка съ щедростью побдительницы.

— Они получатъ рыбу, только я долженъ ее сначала взвсить, — заявилъ инспекторъ, наблюдавшій изъ своего окна за возвращеніемъ лодки. Теперь онъ вышелъ, чтобы посмотрть на результаты своей работы.

— Зачмъ это? — спросила Марія высокомрно.

— Для статистики, дорогая, — отвтилъ инспекторъ безъ тни раздраженія, хотя онъ зналъ, что результатъ улова всецло завислъ отъ сдланныхъ имъ указаній относительно теченія, температуры воды и устройства дна.

— Эхъ, ты, статистикъ, — пошутила Марія съ выраженіемъ глубочайшаго презрнія.

— Тогда, пожалуй, возьми рыбу, но посл скажи, сколько ея было, — сказалъ Боргъ и ушелъ въ свою комнату.

— Онъ намъ завидуетъ, — замтила Марія ассистенту.

— Можетъ быть, ревнуетъ?

— Ну, на это онъ неспособенъ, — сказала Марія вполголоса, какъ бы про себя. Она высказывала этимъ давно уже таившуюся досаду на то невроятное равнодушіе, съ которымъ ея женихъ относился къ сопернику. Она объясняла это тмъ, что инспекторъ безгранично вритъ въ свою способность привязывать ее къ себ.

Молитва была прервана, и люди собрались около только что возвратившейся лодки.

— Барышня совсмъ молодецъ, — сказалъ проповдникъ, воспользовавшись случаемъ, чтобы посять крошечное смя раздора, какъ онъ выражался.

— Сидя на мст, и ворона не крикнетъ, — замтилъ надзиратель.

— Онъ хочетъ сказать: ‘не сходя съ дивана’, — шепнулъ ассистентъ Маріи.

У двушки закружилась голова отъ похвалъ. Набирая полныя пригоршни, она раздавала рыбу направо и налво всмъ стоявшимъ у пристани людямъ, не скупившимся на похвалы и благословенія ангелу-спасителю. Эти прекрасныя чувства были вызваны не благодарностью за оказанное благодяніе, а нежеланіемъ сознаться въ своихъ ошибкахъ передъ инспекторомъ, котораго они высмивали. Это было способомъ выразить ненависть своему настоящему благодтелю, передъ которымъ они не хотли преклониться.

Когда рыба была вынута изъ сти и раздлена между бднйшими, ея оказалось десять боченковъ. Ихъ тотчасъ купилъ для солки лавочникъ. Снова деньги стали обращаться въ кофе, сахаръ и пиво, такъ какъ въ улов зимней кильки сомнній не было. Марія подробно объяснила, какъ приступить въ ловл рыбы по новому способу.

*** * ***

Возвратившись въ свою комнату, инспекторъ нашелъ у себя письмо, привезенное однимъ изъ таможенныхъ служащихъ. Въ немъ заключалось приглашеніе ему и его невст почтить своимъ присутствіемъ балъ офицеровъ на корвет, который сегодня въ восемь часовъ вечера станетъ на якор у шхеры.

Онъ тотчасъ ршилъ, что наступилъ моментъ окончательно порвать отношенія, такъ какъ онъ не имлъ никакого желанія вводить въ общество и представлять, какъ свою будущую жену, любовницу другого человка. Поэтому онъ снялъ обручальное кольцо и положилъ въ конвертъ вмст съ письмомъ, которое онъ написалъ ночью совтниц. Въ письм онъ въ сильныхъ выраженіяхъ высказывалъ сожалніе о томъ, что его помолвка съ Маріей должна разстроиться, такъ какъ старая связь, которую онъ легкомысленно завязалъ съ другой женщиной, теперь осложнилась рожденіемъ ребенка, и это налагаетъ на него обязанности, отъ которыхъ онъ не можетъ отказаться. Если эта женщина и не можетъ заставить его жениться на себ, то во всякомъ случа она иметъ полную возможность помшать его браку съ другой. Какъ честный человкъ, не желая, конечно, никого обидть, онъ считаетъ себя обязаннымъ помочь всми имющимися въ его распоряженіи средствами оскорбленной двушк, какъ для поддержанія ея добраго имени, такъ и въ смысл матеріальной поддержки, если она въ ней нуждается.

Эта басня, по его мннію, только и была единственнымъ способомъ достигнуть желаннаго результата, такъ какъ при этомъ оставалось нетронутымъ доброе имя обихъ сторонъ, и прежде всего, конечно имя двушки. Дйствіе же этого способа было врное, безъ всякой надежды на какой-нибудь возвратъ, неумолимое и неизбжное, какъ судьба.

Запечатавъ письмо, онъ позвалъ служащаго и веллъ ему отнести письмо совтниц.

Когда посыльный подошелъ съ письмомъ, совтница стояла на крыльц и вытряхивала коврикъ. Она взяла письмо съ удивленіемъ и изумилась еще больше, когда ощупала лвою рукою конвертъ, желая узнать, что въ немъ находится. Потомъ она повернулась и вошла въ домъ.

Минуту спустя, онъ увидлъ фигуру Маріи за гардинами столовой. Она взволнованно прохаживалась взадъ и впередъ по комнат, по временамъ останавливаясь и сильно жестикулируя, какъ будто защищаясь отъ упрековъ, которыми ее осыпала мать.

Такъ прошло около часа. Потомъ она появилась на крыльц, бросила злобный взглядъ на окно инспектора и кивкомъ головы подозвала ассистента, подымавшагося отъ пристани. Они вошли въ домъ, и сполчаса никого не было видно, потомъ они вышли въ сарай и достали оттуда дорожную корзину и чемоданъ.

Значитъ, он пришли къ какому то ршенію и поняли, что дальнйшее пребываніе на шхер невозможно.

Черезъ нсколько минутъ снова вышелъ ассистентъ, на этотъ разъ со своимъ собственнымъ чемоданомъ, который инспекторъ узналъ по мдной обивк.

Значитъ, они тоже узжаетъ.

Вскор появились хозяева и слуги, казалось, весь домъ хотли перевернуть вверхъ дномъ.

Боргъ занялся чтеніемъ. Около полудня онъ увидлъ Марію и ассистента на крыльц дома. Они вели оживленный разговоръ, который становился все боле бурнымъ и сопровождался жестами, показывавшими, что они ссорились.

— Однако, они далеко уже зашли, если уже ссорятся, — подумалъ Боргъ.

Посл обда совтница и ассистентъ ухали на лоцманскомъ бот на пароходъ, уходящій въ городъ. Онъ не могъ понять, почему не похала Марія? Можетъ быть, она надялась на примиреніе или хотла высказать свое упорство, или тутъ было что-нибудь другое.

Она сла у окна, такъ что ее было видно изъ таможенной избы, и такъ сидла все время, сходя съ мста. Она то барабанила пальцами по стеклу, то читала книгу, то обмахивала лицо носовымъ платкомъ.

Около семи часовъ вечера показался корветъ со стороны Ландсурта и скоро сталъ на якор среди шхеръ. Услышавъ сигналы, которые корветъ подавалъ лоцману гудкомъ, Марія встала и вышла посмотрть, въ чемъ дло. Она стала на пригорк, не спуская глазъ съ изящнаго судна, разукрашеннаго по случаю праздника флагами, и пестрой палатки, разбитой на палуб. Марія, казалось, была зачарована этимъ соблазнительнымъ зрлищемъ. Она не сходила съ мста, заложивъ руки за спину, и имла довольно жалкій видъ. Когда же втеръ донесъ до нея первые звуки торжественнаго марша, ея ноги задвигались. Она потянулась своимъ стройнымъ тломъ впередъ, какъ бы притягиваемая звуками музыки. Потомъ вдругъ вся съежилась, закрыла лицо руками и бросилась въ домъ, въ отчаяніи, съ видомъ ребенка, котараго лишили давно жданнаго удовольствія.

Инспекторъ одлся на балъ. Къ борту докторскаго фрака онъ прицпилъ свои шесть орденовъ ли миніатюрномъ формат, а на руку надлъ браслетъ, котораго не носилъ со времени своего обрученія.

Окончивъ свой туалетъ и разсчитывая, что у него есть еще цлый часъ до прибытія лодки, онъ ршилъ нанести прощальный визитъ Маріи, чтобы не быть заподозрннымъ въ трусости, а отчасти изъ желанія испытать свою власть надъ чувствомъ.

Входя во дворъ, онъ нарочно старался шумомъ предупредить двушку о своемъ приход, чтобы она успла принять соотвтствующую позу. Тогда онъ узнаетъ, почему она осталась, и что она думаетъ длать.

Постучавъ, онъ вошелъ, Марія сидла за шитьемъ, — занятіе, за которымъ онъ ея никогда не видлъ. Ея лицо выражало смущеніе, раскаяніе, печаль, хотя она хотла казаться совершенно спокойной.

— Вы меня примете, или, можетъ быть, мн уйти? — началъ инспекторъ.

Онъ снова чувствовалъ необъяснимое желаніе возвысить ее надъ собой, какъ женщину, когда она поступала, какъ женщина, и чувствовала нужду въ его поддержк, такъ же какъ, иной разъ онъ чувствовалъ неудержимое желаніе побить ее, когда она выступала съ мужскими манерами и претензіями. Въ этотъ мигъ она показалась ему такой прекрасной, какъ никогда до сихъ поръ, и онъ всецло отдался своимъ чувствамъ, не пытаясь имъ сопротивляться,

— Я причинилъ вамъ много горя…

Услышавъ мягкій тонъ его голоса, она сказала рзко:

— Но вы оказались слишкомъ трусливымъ, чтобы сказать мн все прямо.

— Скажите, слишкомъ деликатнымъ. Мн не такъ легко, какъ вамъ, бить другихъ по лицу. А теперь вы видите, у меня есть смлость къ вамъ явиться, а у васъ — меня принять.

Послднимъ словамъ онъ умышленно придалъ двойной смыслъ, чтобы узнать, вритъ ли она тмъ причинамъ, которыми онъ объяснилъ разрывъ.

— Вы думаете, что я васъ боюсь? — спросила она, продолжая шить.

— Я не знаю, какъ вы примете мое объясненіе, хотя полагаю, что это для васъ не такое ужъ безутшное горе.

Въ слов ‘безутшное’ скрывался намекъ на молодого утшителя. Однако, никто изъ нихъ не хотлъ себя выдать. Онъ не желалъ выказать свою ревность, а она боялась, не видлъ ли онъ чего-нибудь.

Марія сидла все время, нагнувшись надъ работой. Поднявъ глаза, чтобы посмотрть на выраженіе лица своего противника, она съ удивленіемъ, котораго не могла скрыть, посмотрла на его ордена. И съ дтской злобой, прикрывавшей въ сущности зависть, она насмшливо сказала:

— Какой вы парадный.

— Я собираюсь на балъ.

Ея лицо вдругъ передернулось такъ сильно, что у Борга ея боль отдалась гд-то глубоко въ сердц. Онъ схватилъ ея руку, и въ ту же минуту она горько зарыдала. Когда онъ къ ней нагнулся, она крпко прижалась къ его груди и плакала и билась, какъ въ лихорадк.

— Ну, моя маленькая, — приласкалъ ее Боргъ.

— Конечно, я маленькая. Потому ты и долженъ быть добръ ко мн, — всхлипывала двушка.

— Ты послушай-ка. До какихъ же поръ надо быть снисходительнымъ?

— До безконечности.

— Ну, нтъ. Этого я еще никогда не слышалъ. Существуютъ извстныя границы, гд снисходительность уже граничитъ съ преступленіемъ.

— Именно?

Она вскочила.

— Ты знаешь, о чемъ я говорю. Я это вижу, — отвтилъ Боргъ.

Онъ снова очнулся отъ очарованія, какъ только она стала рзкой.

— Это значитъ ревность, — насмшливо произнесла двушка. Ей показалось, что онъ снова уже въ ея власти.

— Нтъ, ревность это недовріе безъ достаточныхъ основаній или, иной разъ, мра предупрежденія. А мои опасенія оказались очень обоснованными. Значитъ, тутъ ревность не при чемъ.

— И въ кому же — къ мальчику. Къ щенку, который пальца твоего не стоитъ, — продолжала двушка, не обращая вниманія на его объясненіе

— Тмъ позорне для тебя.

— Значитъ, ты все время лгалъ, — бросила она вскользь, не желая принимать на свой счетъ слово ‘позоръ’.

— Да, съ начала и до конца. Но я не хотлъ огорчать твою мать и позорить тебя. Ты понимаешь меня?

— Да, понимаю. Вотъ себя только я не понимаю.

— Я бы помогъ теб въ этомъ, если бы ты, разсказала мн свое прошлое.

— Прошлое? Что ты имешь въ виду?

— У тебя есть прошлое. Я всегда это думалъ.

— Ты позволяешь себ инсинуаціи…

— Впрочемъ, меня мало занимаетъ, кто ты или чмъ ты была… Однако, я долженъ съ тобой проститься, — сказалъ вдругъ Боргъ, увидвъ поднимающаго на пригорокъ канонира. — Онъ меня долженъ доставить на корветъ.

— Не уходи отъ меня, — просила двушка, схватывая его за руку и заглядывая ему въ глаза умоляющимъ взоромъ. — Не уходи отъ меня, иначе я не знаю, что сдлаю.

— Къ чему намъ еще мучить другъ друга, если необходимо разстаться?

— Мы не будемъ больше. Посиди сегодня вечеръ у меня и поговоримъ, прежде чмъ расходиться. Я разскажу теб все, что ты хочешь, и ты обо мн будешь думать иначе.

Изъ ея объясненій Боргъ думалъ узнать все и теперь былъ убжденъ, что онъ уже избжалъ несчастья связать свою жизнь съ любовницей одного человка или нсколькихъ. Его ршеніе было готово: онъ подошелъ къ окну и сказалъ канониру, что онъ позже прідетъ на своей лодк.

Сдлавъ это, онъ слъ на диванъ и приготовился слушать.

Однако, двушка, успокоившись, съежилась вся и стала такъ скупа на слова, что вскор наступило полное молчаніе. Имъ нечего было говорить другъ другу, и страхъ новой бури создавалъ такое угнетенное настроеніе, что скоро обоимъ стало скучно.

Инспекторъ началъ перебирать книги, лежавшія у нея на стол. Ему попалась одна книга, на которой была написана фамилія ассистента.

— Ахъ, это, кажется, исторія молодой женщины. Ты уже ее прочла? — спросилъ онъ.

— Нтъ, не успла. Что это за книга?

— Эта книга замчательна тмъ, что она написана женщиной и тмъ не мене врна.

— А о чемъ же тамъ говорится?

— О свободной любви. Молодой ученый обручился съ двушкой, свободной отъ предразсудковъ. Онъ отправляется въ экспедицію, а она отдается художнику, а посл выходитъ замужъ за своего жениха.

— Ну и что же говоритъ писательница?

— Смется, конечно, надъ этимъ.

— Фи, — сказала двушка и поднялась, чтобы достать бутылку вина.

— Почему? Вдь любовь не признаетъ права собственности. Да и къ тому же женихъ, по крайней мр, въ ея обществ, былъ ужасно скучный человкъ, насколько можно судить по книг.

— Мы тоже, кажется, становимся скучными, — перебила Марія и налила вина въ стаканы.

— Чмъ же намъ развлечься? — спросилъ Боргъ съ циничной улыбкой, которой нельзя было не понять. — Иди сюда, сядь ко мн.

Марію не оскорбилъ грубый тонъ и тотъ жестъ, которымъ онъ сопровождалъ свое предложеніе, напротивъ, она посмотрла даже съ уваженіемъ на мужчину, котораго она раньше почти презирала за его излишнюю деликатность.

Спустились сумерки. Взошла луна, уже бывшая на ущерб, и бросила на полъ желто-зеленую полосу свта, въ которой вырисовывался силуэтъ бальзаминовъ.

Черезъ открытое окно долетали заглушенные звуки перваго вальса ‘Царица бала’, какъ упрекъ, какъ привтъ изъ потеряннаго рая, звучащій надеждой, что еще не все копчено.

И въ надежд привязать его къ себ воспоминаніемъ о высшемъ блаженств, она отдалась ему, посл того какъ онъ бурно признался ей въ любви.

Глава тринадцатая

Три дня спустя, инспекторъ, проведя три дня въ Даларе, возвратился на шхеру. Узнавъ, что Марія ухала навсегда, онъ почувствовалъ невыразимое облегченіе. Даже воздухъ какъ будто сталъ легче и здорове.

Войдя въ свою комнату, онъ легъ покурить на диван у открытаго окна и сталъ перебирать въ мысляхъ впечатлнія послднихъ дней.

Вырвавшись въ темнот изъ объятій двушки, онъ съ удовольствіемъ слъ въ лодку, какъ будто исполнивъ тяжелую обязаность. Ему казалось, что только теперь онъ возстановилъ утраченное равновсіе своей личности. Его право было нарушено въ такой области, гд законъ не могъ дать удовлетворенія, поэтому онъ самъ возстановилъ свое право, пользуясь тми средствами, какими пользовались его противники.

Когда онъ побывалъ на корвет и встртился тамъ съ людьми, съ которыми онъ могъ говорить на язык образованныхъ людей, поговорилъ съ докторомъ о научныхъ вопросахъ, онъ почти опьянлъ. Ему не надо было для разговора стснять свой мозгъ, притворяясь глупымъ, чтобы быть понятымъ. Онъ могъ говорить намеками, и его понимали.

Онъ почувствовалъ, что эти три мсяца онъ прожилъ въ варварств, которое постепенно и понемногу втянуло его въ свои дрязги, отдало его умственную жизнь во власть страстей и низменныхъ инстинктовъ, поставило задачу продолженія рода выше всякого дла, заставило его выступать конкурентомъ въ скачк жеребцовъ, изъ которой, правда, онъ вышелъ побдителемъ. Теперь ему было понятно, почему представители вселенской христіанской церкви, несущіе цивилизацію въ среду дикарей разныхъ странъ, не имютъ семьи и не связываютъ себя женой и дтьми. Онъ понялъ, что въ пост и отреченіи есть глубокій смыслъ для тхъ, кто хочетъ жить высокими духовными интересами. Отшельникъ ищетъ уединенія не для покоя: какъ случайно упавшее на толоку ячменное зерно даетъ шестьдесятъ побговъ, а другое, посянное въ пол, гд на удобренной земл растутъ милліоны побговъ, даетъ всего два, такъ и отдльная личность, стремящаяся къ боле пышному расцвту, можетъ развиваться только въ пустын.

Это было подтверждено опытомъ трехъ дней. На корвет, а потомъ въ курорт онъ переходилъ отъ однихъ людей къ другимъ и каждый вечеръ, ложась спать, онъ замчалъ, какъ въ теченіе дня отшлифовывались его грани. Подобно драгоцнному камню онъ выигрывалъ со стороны вншности и терялъ караты. Ему приходилось длать столько трусливыхъ заявленій, вызванныхъ только чувствомъ солидарности съ другими людьми и инстинктомъ приспособленія, что его импровизированныя въ обществ убжденія завладвали его умомъ и претендовали занять мсто его сокровенныхъ мыслей. Въ конц концовъ, онъ усталъ, и въ послдній день ему показалось, что онъ сдлался насквозь фальшивымъ человкомъ, говорящимъ одно, а думающимъ совсмъ другое. Ему стало стыдно передъ самимъ собой, и онъ сталъ терять тмъ боле уваженія къ себ, чмъ больше его начинали цнить въ обществ за его обходительность.

Чтобы избгнуть этого, онъ долженъ совершенно изолировать себя, и вотъ теперь одиночество, которымъ онъ снова получилъ возможность наслаждаться, дйствовало на него, какъ очищающая баня или купанье въ мор. Какъ и тамъ, онъ здсь свободенъ отъ всякаго давленія и отъ всякаго соприкосновенія съ грубой матеріей.

Онъ ршилъ зиму прожить на шхерахъ.

Для этого онъ на свой счетъ нанялъ домъ, въ которомъ жили дамы, и въ тотъ же день сталъ въ немъ устраиваться. Изъ большой комнаты онъ сдлалъ библіотеку и лабораторію, изъ другой — гостиную и столовую, а въ мезонин устроилъ спальню.

Проснувшись на слдующее утро въ своемъ новомъ помщеніи, крпко проспавъ безъ сновъ всю ночь, онъ наслаждался новымъ ощущеніемъ — обладанія цлымъ домомъ. Теперь ему можно уже будетъ не поддаваться внушеніямъ чужихъ голосовъ и воспринимать только т впечатлнія, которыя онъ самъ найдетъ для себя нужными.

Выпивъ кофе, онъ заслъ въ библіотек, предупредивъ, что до трехъ часовъ онъ никого не приметъ.

Онъ принялся работать надъ выполненіемъ стараго плана. Онъ хотлъ заняться этнографіей современной Европы, не прибгая къ безполезнымъ путешествіямъ. На печатныхъ циркулярахъ, изготовленныхъ имъ отъ имени несуществующей фирмы, онъ написалъ адреса и названія различныхъ торговыхъ предпріятій и наклеилъ марки.

Онъ разсчиталъ, что, обратившись съ циркуляромъ къ фабрикантамъ шляпъ, гробовщикамъ, на фабрики блья и чулокъ въ главнйшихъ городахъ Европы, онъ получитъ самыя точныя данныя о размрахъ черепа и величин тла. Въ этихъ циркулярахъ онъ просилъ указать мрку, наиболе распространенную для внутренней торговли и для вывоза.

Второй циркуляръ онъ разослалъ по большимъ и малымъ книжнымъ магазинамъ разныхъ городовъ Европы съ просьбой присылать ему наложеннымъ платежемъ за хорошую цну фотографіи всякаго рода. Потомъ онъ вошелъ въ сношенія съ однимъ техникомъ, скупавшимъ фотографіи для добыванія изъ нихъ серебра.

Кром этого, онъ вырзалъ тысячи портретовъ изъ различныхъ заграничныхъ изданій.

Съ этимъ матеріаломъ онъ хотлъ начать свои изслдованія.

Когда онъ закончилъ свою работу, былъ уже полдень. Выходя изъ комнаты къ обду, онъ увидлъ въ ящик у своей двери письмо. Почеркъ ему былъ знакомъ. Убдившись въ томъ, что письмо, дйствительно, отъ Маріи, онъ не вскрылъ его, а положилъ его возл себя на стол и сталъ поспшно сть свой завтракъ. Письмо не могло заключать въ себ ничего пріятнаго. Вдь онъ не исполнилъ общанія пріхать на слдующій день проститься. Поэтому, желая избжать тягостнаго впечатлнія, онъ, не открывая, положилъ письмо въ ящикъ стола.

Когда посл обда онъ немного уснулъ и успокоился посл возбужденія, вызваннаго работой и дой, онъ замтилъ, что его мысли направляются не къ книгамъ, а къ этому ящику письменнаго стола. Онъ сталъ ходить по комнат въ сильной, утомительной борьб съ самимъ собою. Ему казалось, что онъ заперъ частицу ея души въ этотъ ящикъ. Она сама присутствовала въ этой комнат, и вся притягательная сила ея духа была сосредоточена въ этомъ бломъ конверт, на которомъ, какъ поцлуй, пламенла красная сургучная печать. Ему казалось, что онъ все еще сидитъ на этомъ диван, что все еще слышится ея шопотъ и въ темнот горятъ ея глаза. Его охватило прежнее волненіе.

‘Какъ глупо, — думалъ онъ, — упускать изъ рукъ величайшее блаженство жизни. Если любовь — взаимный обманъ, то почему же не обманываться? Ничто за ничто. И если нтъ совершеннаго счастья, то почему не удовлетвориться несовершеннымъ?’

Теперь онъ преклонился бы передъ ней, лгалъ бы, что онъ ея рабъ, сознался бы, что на ея сторон побда. Побдить соперника ему не было бы трудно. Если бы только онъ побылъ съ ней вдвоемъ и въ полномъ единеніи, онъ сумлъ бы ее связать такъ прочно силою привычки и общихъ интересовъ, что ей не надо было бы другихъ.

И Боргъ вдругъ испугался, что это письмо отниметъ у него надежду, которая все-таки лучше. чмъ ничего. Нтъ, не стоитъ читать письма. Онъ слъ за лабораторный столъ. Почти не думая о томъ, что онъ длаетъ, онъ открылъ желзную реторту, бросилъ въ нее письмо и зажегъ подъ ней паяльную лампу. Скоро изъ шейки реторты показался дымъ, когда дымъ пересталъ итти, онъ зажегъ газъ спичкой. Нсколько минутъ голубоватое пламя горло съ жалобнымъ пискомъ, похожимъ на крикъ летучей мыши.

Это душа письма, какъ сказалъ бы алхимикъ.

Сгорлъ клочокъ бумаги и далъ т же продукты разложенія, какъ и пылающая душа въ нашемъ живомъ тл. Углеродъ и водородъ. Только и всего.

Пламя задрожало, сократилось и уползло въ. трубку. Въ комнат снова стало темно!

Надъ моремъ стали собираться тучи. Восточный втеръ вздымалъ волны, и он бились о берегъ, вздыхали и шипли. Втеръ разбивался объ уголъ дома и шумлъ, какъ волны, разскаемыя судномъ.

Сквозь эти жалобные звуки прорывались крики буя, ритмическіе, какъ чтеніе трагика, прерываемое паузами, когда чтецъ вдыхаетъ воздухъ или выкрикиваетъ послднее слово, прежде чмъ снова повысить голосъ. Это было соло титана подъ аккомпаниментъ бури, гигантскій органъ, мхи котораго раздувалъ восточный втеръ.

Въ комнат стало душно. Онъ надлъ свой плащъ, чтобы посмотрть на бурю и немного разсяться.

Невольно его вниманіе было привлечено свтомъ фонаря въ лавк. Онъ направился туда. Ловля рыбы новымъ способомъ оказалась очень успшной, и лавка торговала очень бойко. Скрытый темнотой, Боргъ могъ подойти вплотную къ занятымъ болтовней рыбакамъ, не будучи ими замченъ.

— Ассистентъ-то отбилъ у него двку, — говорилъ старый Эманъ. — Ну, она себ достанетъ мужа получше этого.

— Самъ онъ совсмъ не такой, какъ другіе, — отвтилъ холостой Вестманъ. — Сегодня, примрно, онъ написалъ сотню писемъ и веллъ все отправить на почту. А то все что-то варитъ, что-то готовитъ, а что — никому неизвстно. А намъ то, положимъ, слдовало бы смотрть въ оба: знаемъ мы этихъ затворниковъ, винокуровъ.

— Ну, что тамъ, — воскликнулъ второй Вестманъ, женатый. — Какую-нибудь каплю для себя выкуритъ — велика бда. Чмъ онъ хуже стараго Седерлунда, тотъ тоже все варилъ да курилъ на гор, пока не уронилъ свой котелъ въ воду. По-моему, намъ въ это нечего мшаться.

— Да, если бы только это, — началъ снова старикъ Эманъ, — тогда бы пожалуй, можно было бы и не мшаться. А я ему не забуду, какъ онъ у меня хотлъ отнять неводъ. Я ужъ съ нимъ когда нибудь раздлаюсь…

— Да, худо тому, въ комъ Бога нтъ, — закончилъ бесду проповдникъ. Это правда.

Не обманывая себя никакими иллюзіями на счетъ человческой благодарности, инспекторъ, тмъ не мене, не могъ освободиться отъ непріятнаго чувства. Значитъ, въ этой пустын онъ окруженъ врагами, притомъ врагами чрезвычайно опасными, потому что они видятъ въ немъ или помшаннаго, или преступника. Они воображаютъ, что онъ выкуриваетъ водку, чтобы заработать себ полкроны. Они подозрваютъ, что онъ готовитъ яды. И случись какое-нибудь несчастье, наврное, онъ окажется виновнымъ. Они продолжали ловить рыбу запрещенными закономъ стями, но теперь онъ не ршался этому препятствовать, боясь какихъ-нибудь скандальныхъ доносовъ или, что еще хуже, — ихъ мести.

Это было опасное общество, опасное, какъ всякая глупость.

Конечно, онъ зналъ, что въ любой моментъ онъ. можетъ обратить ихъ въ друзей: для этого надо только поставить имъ штофъ водки и распитъ вмст съ ними, но прибгать къ этому онъ не собирался. Ихъ вражда давала ему свободу, а дружба втянула бы его въ ихъ дрязги. Ихъ ненависть была возбудителемъ его силы, а ихъ любовь ослабила бы ее, хотя бы духомъ онъ и не былъ съ ними связанъ. Да, наконецъ, и самое сознаніе опасности было очень пріятно, такъ какъ, благодаря ему, духъ его былъ всегда насторож и не терялъ своей гибкости. Благодаря опасности, у него всегда было на что реагировать, на чемъ упражнять свою силу.

Въ конц концовъ, опасности среди этихъ дикарей далеко меньше, чмъ тамъ вверху, въ тхъ кругахъ, изъ которыхъ онъ только что возвратился. Вотъ тамъ была сила и притомъ гораздо боле вредоносная, чмъ здсь. Разв врачъ на корвет не смотрлъ на него, какъ на больного, когда онъ говорилъ, что хорошо было бы найти способъ утилизировать огромныя количества азота, который въ столь большихъ количествахъ расходуется при производств срной кислоты. Вдь теперь ввозятъ же дорогую чилійскую селитру, чтобы возвратить земл растраченные запасы азота. А когда онъ сталъ излагать свой проектъ утилизаціи фабричнаго дыма для техническихъ цлей, его пріятель посовтовалъ ему похать въ курортъ и пожить среди людей.

Нтъ, лучше быть въ полномъ одиночеств и слыть межъ толстокожими за помшаннаго, чмъ быть приговореннымъ къ гражданской смерти непогршимымъ судомъ авторитетовъ.

Побродивъ еще нсколько времени въ темнот, Боргъ вернулся къ себ. Онъ зажегъ лампы въ обихъ комнатахъ и открылъ дверь на дворъ, чтобы не чувствовать себя запертымъ.

Взглянувъ на часы, онъ увидлъ, что было всего только восемь. Долгій вечеръ и предстоящая ему ночь испугали его. Его голова была слишкомъ утомлена, чтобы работать, по не настолько, чтобы можно было спать. Стоны втра, шумъ волнъ, вой буя разстраивали его. Чтобы освободиться отъ этихъ непріятныхъ ощущеній, которымъ онъ не хотлъ подчиняться, онъ прибгнулъ къ помощи купленныхъ имъ въ Германіи ‘сонныхъ шариковъ’, маленькихъ шариковъ изъ стали, которые закладываются въ уши для того, чтобы извн ничего не было слышно.

Но когда онъ выключилъ такимъ образомъ важнйшій органъ общенія съ вншнимъ міромъ, его фантазія заработала съ новой силой.

Жгучее желаніе узнать, что было написано въ сожженномъ имъ письм, охватило его съ такою силой, что онъ открылъ реторту и принялся разсматривать пепелъ. Но чернила разрушились въ огн и нельзя было отыскать ни малйшихъ слдовъ написаннаго. Открывалось обширное поле для сомнній и догадокъ. Судя по тому, что случилось, ему, казалось, не трудно представить себ, что могло быть написано въ письм, но потомъ пришлось отказаться отъ этой мысли: онъ вспомнилъ, какъ нелогичны были вс слова и поступки Маріи.

Въ заключеніе онъ пришелъ къ невозможности угадать содержаніе письма и поэтому ршилъ больше объ этомъ не думать. Но мозгъ ему не повиновался и продолжалъ работать въ прежнемъ направленіи. Онъ совершенно обезсиллъ, но уснуть не могъ. И по мр того, какъ ослабвалъ его мыслительный аппаратъ, пробуждались, выростая со дна души, низменные инстинкты.

Взбшенный тмъ, что душа не можетъ совладать въ борьб съ бреннымъ тломъ, онъ раздлся и принялъ дозу бромистаго калія. Мозгъ тотчасъ прекратилъ свой бшеный бгъ, фантазія упала, сознаніе погасло, и онъ погрузился въ сонъ, тяжелый и крпкій, какъ смерть.

Глава четырнадцатая

Подходила уже осень. На шхер еще не было замтно, что прошло лто — тамъ не было зеленой листвы, желтющей въ осеннее время, только лишаи отъ сырости разростались все пышне и сочне. Зазеленлъ снова верескъ, и оживились подъ дождемъ, омывшись отъ пыли, вчно зеленыя деревья свера — можжевельникъ и низкорослая сосна.

Рыбаки ухали, покончивъ свою осеннюю работу. Наступила снова тишина, лавка закрылась. Деревянный остовъ часовни оголялся все больше, такъ какъ жители растащили доски на дрова и другія надобности. Торчали одни столбы, напоминая своимъ видомъ вислицы.

Проповдника не было видно. Записавшись въ трезвенники, онъ злоупотреблялъ хинной настойкой, въ составъ которой входилъ и коньякъ. У него все время шумло въ ушахъ, его донимало сердцебіеніе, и онъ по большей части спалъ.

Инспектору понадобился цлый мсяцъ упорнаго труда, чтобы излечить свою душу отъ раны, нанесенной любовью. Пріемами іодистаго калія и строгой діэтой онъ подавилъ свои желанія. А когда на него нападала тоска отъ одиночества, онъ добывалъ себ изъ азотно-кислаго аммонія порцію веселящаго газа. Онъ давно уже нашелъ, что опьяненіе алкоголемъ слишкомъ грубо и вызываетъ еще большую тоску, доходящую до маніи самоубійства, а чудесное дйствіе закиси азота веселило его и заставляло смяться. Но банальный смхъ обращалъ въ ничто вс его великія идеи и стремленія, и онъ смялся надъ ними. Видя себя окруженнымъ людьми, которые издваются надъ нимъ, онъ чувствовалъ потребность подняться выше, надъ самимъ собой, и онъ снова возвращался къ своему горю и своимъ печалямъ.

Когда онъ изолировался настолько, что допускалъ только двушку убирать въ комнатахъ, а самъ въ это время сидлъ, запершись въ мезонин, его стали преслдовать воспоминанія о прошедшемъ лт. Невольно вспоминалось каждое произнесенное тогда слово.

Теперь ему казалось, что поведеніе проповдника въ туман на скал было строго обдуманно. Брошенныя имъ слова о его отц и о его собственныхъ поступкахъ, а также заявленіе Маріи, что она знаетъ, кто онъ, — пустили корни въ его душ, разростались и захватывали его все больше и больше. Въ его жизни, должно быть, была тайна, извстная всмъ, кром него.

Скоро онъ нашелъ въ поведеніи проповдника признаки обдуманнаго шпіонства, организованнаго людьми, желающими его погибели.

Въ боле спокойныя минуты онъ не врилъ въ это. Онъ хорошо зналъ, что манія преслдованія является первымъ признакомъ болзни, вызываемой уединеніемъ. Человчество это огромная электрическая батарея, составленная изъ множества элементовъ, и всякій элементъ, какъ только онъ изолированъ, тотчасъ теряетъ свою силу. Обвитая мдной проволокой деревянная катушка теряетъ силу въ тотъ самый моментъ, когда изъ нея вынутъ мягкій желзный стержень, и онъ, очевидно, былъ тоже на пути къ этому.

Да, но, можетъ быть, эта манія преслдованія, являющаяся слдствіемъ тлесной слабости, возникла, какъ противодйствіе, потому что его, дйствительно, преслдовали? Разв его не преслдовали съ того самаго момента, когда онъ еще въ школ проявилъ себя, какъ силу, какъ родоначальника новаго вида, выдляющагося изъ своего рода и желающаго принять особое названіе или даже, можетъ быть, положить начало новому семейству. Его преслдовали вс, преслдовали инстинктивно, снизу — подчиненные, а сверху — посредственности, опредлявшія, какъ въ пробирной палатк, кого какой мрой мрить. Его ненавидли и преслдовали, какъ желтую птичку съ Канарскихъ острововъ, которая вырвалась изъ клтки и попала къ чижамъ въ лсъ, гд ея слишкомъ нарядное опереніе раздражало дикихъ птицъ.

Природа, къ которой онъ всегда стремился, теперь умерла для него, ибо не хватало промежуточнаго звена — человка. Море, которое онъ обожалъ, которое онъ считалъ единственнымъ величественнымъ твореніемъ природы въ своей скудной родин съ ея мелкими, незначительными дачными пейзажами, стало казаться ему тснымъ, по мр того какъ выростало его собственное я. Это сро-сине-зеленое кольцо давило его, какъ тюрьма. Однообразный маленькій ландшафтъ былъ тягостенъ, какъ тюремная камера — то же отсутствіе впечатлній. Бросить все и ухать онъ не могъ. Онъ корнями вросъ въ свою родную землю, съ ея маленькими впечатлніями, ея повседневной жизнью, а быть пересаженнымъ съ корнями — невозможно. Это трагедія сверянина съ его вчнымъ стремленіемъ къ югу.

Онъ сталъ размышлять и придумывать, какъ соединить страну съ материкомъ, такъ какъ Швеція, конечно, островное государство, хотя она и соединена съ материкомъ черезъ Лапландію. Прежде всего надо установить шестичасовой курьерскій поздъ отъ Стокгольма въ Гельсингборгъ, согласовавъ его съ переправой на пароход черезъ Эресундъ, и такимъ образомъ сдлать датскую столицу средоточіемъ всего свера. Незамерзающія гавани стокгольмскихъ шхеръ, Юре и Нинесъ, должны при помощи ледоколовъ поддерживать торговлю и плаваніе круглый годъ. Это немного ограничитъ зимнюю спячку и уничтожитъ національный порокъ-непостоянство, который объясняется перерывомъ дятельности на цлые полгода. Русская торговля съ Англіей будетъ вестись черезъ Стокгольмъ и етеборгъ, и тогда, осуществится старый планъ Карла XI и Карла XII — планъ торговли съ Индіей и съ Персіей черезъ Россію и Швецію.

Тогда Швеція сдлается страной туристовъ, привлекающей массы иностранцевъ. Стокгольмъ слдуетъ обратить въ морской городъ. Для этого надо запереть оба истока озера Меларъ у Свернаго моста и у Шлюзовъ и повести воду озера по систем каналовъ отъ бухты у Стренгнеса черезъ Боввенское озеро въ море. Такимъ образомъ, соленыя воды будутъ у Набережной и въ бухт у Новаго Моста, благодаря чему измнятся атмосферныя условія города, а вмст съ ними измнятся и люди.

Вспомнивъ о томъ времени, когда Швеція принадлежала къ великой христіанской церкви и находилась въ непосредственной связи съ Римомъ и на этомъ основаніи причислялась въ Европ, онъ подумалъ, что если нельзя широкія массы лишить религіи, то слдуетъ возстановить старую. Это религія нашихъ предковъ, отъ которой насъ заставили отречься огнемъ и мечомъ. Ея мучениковъ Ганса Браска, Улауса и оганна Магнусовъ, Нильса Даке, Туре енсона исторія заклеймила незаслуженнымъ позоромъ.

Католицизмъ, наслдство Рима, первый носитель идей европеизма, уже закончилъ свое побдное шествіе по Европ. Бисмаркъ потерплъ пораженіе въ культурной борьб, отправился въ Каноссу и предложилъ папу въ судьи мира и вовлекъ этимъ вру въ мирный разборъ международныхъ споровъ безъ помощи стальныхъ пушекъ. Данія: начала уже строить католическіе соборы, и датская молодежь выступила въ литератур въ защиту этихъ людей. Германизація Свера, сверной Германіи — это возвращеніе къ варварству посл нашествія гунновъ въ 1870 году. Ея послдствіями были: преслдованіе латыни, ненависть ко всему французскому, изгнаніе отовсюду французской литературы, сверо-германская семейная политика, лютеранская инквизиція, тюрьмы для еретиковъ, всеобщее паденіе умственнаго уровня.

Лютеранство — вотъ врагъ. Тевтонская культура, мщанская религія въ черныхъ брюкахъ, сектантская ограниченность, партикуляризмъ, замкнутость, духовная смерть.

Нтъ, Европа вновь должна стать единой. Путь народа идетъ черезъ Римъ, какъ путь интеллигенціи черезъ Парижъ.

Шведскій крестьянинъ вновь долженъ почувствовать себя гражданиномъ міра и выйти изъ положенія низшаго класса. Онъ вновь долженъ пріобрсти блескъ эстетической культуры, который раньше сообщала ему церковь въ образахъ и звукахъ. Богослуженіе должно быть истинной хвалебной пснью на язык римлянъ, созданной поэтомъ, а не сочинителемъ псалмовъ для пнія. Изъ всего этого ему нужно только то, что можетъ пробудить въ немъ высшія представленія о томъ, чего онъ не можетъ постичь. Литургію должны служить настоящіе священники, всю свою жизнь посвятившіе религіи и заботамъ о душ, а не хлбопашеству, молочному хозяйству, игр въ карты и канцелярской переписк. Тогда жена крестьянина будетъ имть пастыря, которому она довритъ на исповди свои печали, вмсто того, чтобы сидть у пасторши на кухн и болтать съ прислугой. Когда будетъ вновь введена латынь, тогда каждая докторская работа шведскаго студента будетъ доступна европейскимъ ученымъ, и каждый шведскій ученый будетъ чувствовать себя равноправнымъ членомъ великой духовной организаціи, состоящей подъ главенствомъ понтификата въ Париж.

Эти мысли и еще другія онъ изложилъ на бумаг и положилъ въ ящикъ, такъ какъ не зналъ, какая газета можетъ это напечатать. Во всякомъ случа нельзя разсчитывать на патріотовъ, ‘изъ зависти не имющихъ желанія выслушивать проекты возвеличенія родной страны’.

Онъ началъ уже получать отвты на свои циркулярные запросы и наполнилъ весь мезонинъ матеріалами къ своей европейской этнографіи.

Но теперь онъ вдругъ утратилъ интересъ къ этому. Душа его страдала серьезнымъ недугомъ. Онъ не ршался уже выходить изъ дому. Видъ человка былъ ему настолько непріятенъ, что, увидвъ кого-нибудь издали, онъ отворачивался. Вмст съ тмъ, однако, росло въ немъ желаніе слышать собственный голосъ и въ общеніи съ другими людьми разрядить задавленный перепроизводствомъ мозгъ, почувствовать его дйствіе на другомъ существ, съ кмъ-нибудь сообщаться.

Одно время онъ думалъ завести себ собаку, но связывать переживаніе своей души съ тломъ животнаго — не значило ли это прививать виноградъ къ чертополоху. Онъ никогда не чувствовалъ симпатіи къ этому грязному паразитирующему животному.

Единственный человкъ на шхер, котораго могъ выносить, былъ таможенный стражникъ, женатый Вестманъ, тотъ, жена котораго жила съ двумя, чего мужъ не подозрвалъ. У него было чистое лицо и свтлый умъ. Инспекторъ возобновилъ было съ нимъ знакомство и подарилъ ему крючокъ и все, что нужно для лова семги. Лтомъ онъ давалъ ему книги и училъ писать по прописи. Когда же началась рыбная ловля и море оживилось, они снова разошлись.

Инспекторъ не сказалъ ему, что онъ иметъ въ виду ловлю семги, такъ какъ консервативный рыбакъ ни за что не сталъ бы тратить время на пустую безсмысленную работу. Онъ уврялъ Вестмана, что онъ будетъ ловить треску, а за треской уже самую кружную рыбу.

Когда инспекторъ посл мсячнаго уединенія выхалъ съ Вестманомъ въ море, прислушиваясь къ своему голосу, онъ замтилъ, что его голосъ лишился нкоторыхъ звуковыхъ оттнковъ и сдлался тоньше, такъ что по временамъ ему казалось, что говоритъ кто-то другой. Его опьянилъ разговоръ. Его мозгъ, пользовавшійся для работы руками и перомъ, теперь прорвалъ шлюзы гортани, и его мысли бурно потекли, какъ въ водопад, по дорог рождая новыя мысли.

Онъ получилъ возможность говорить передъ ухомъ человка, который не перебивалъ, не спрашивалъ, какъ передъ резонаторомъ, и ему казалось, что передъ нимъ интеллигентный слушатель. Уже посл первой поздки онъ былъ убжденъ, что Вестманъ умнйшій человкъ, какого онъ на своемъ вку никогда не встрчалъ.

Цлую недлю продолжалась эта дружба. Во время поздокъ онъ разсказывалъ своему собесднику о разныхъ тайнахъ природы, объяснилъ ему дйствіе лупы на воду, предостерегалъ отъ той мысли, что глазъ видитъ все такъ, какъ оно есть въ дйствительности, разсказалъ даже какъ-то о томъ, что луна иметъ грушевидную форму, хотя она съ виду похожа на шаръ, что еще неизвстно, дйствительно ли земля иметъ форму шара, и такъ дале.

Слыша это, Вестманъ сдлалъ гримасу и осмлился въ первый разъ возвразить:

— Какъ же такъ, а вотъ въ моемъ альманах такъ сказано.

Инспекторъ увидлъ, что онъ зашелъ слишкомъ далеко и долженъ вернуться назадъ, по было уже поздно. Онъ не могъ изложить своему слушателю новйшихъ изслдованій, согласно которымъ земля иметъ форму эллипсоида съ тремя осями для этого требовались такія познанія, которыми Вестманъ не обладалъ. И онъ перешелъ къ другимъ темамъ. Заговорилъ о марев и спросилъ, былъ ли кто на Свердгольм и видлъ ли, что онъ тамъ настроилъ.

— Мы видли, что тамъ кто-то хозяйничалъ, да только теперь никто туда не здитъ: ни рыбы тамъ не ловятъ, ни овецъ не пасутъ, — отвтилъ, Вестманъ не безъ суеврнаго страха.

Услышавъ это призваніе, инспекторъ снова замолчалъ. Ему было стыдно, что онъ сдлался жертвой оптическаго обмана. Онъ вообразилъ, что его слушателю понятны его слова. Оказалось, однако, что онъ говорилъ передъ стной и свое собственное эхо принялъ за голосъ другого человка.

*** * ***

Недлю спустя, шхера сильно заволновалась. Вестманъ поймалъ семгу въ двадцать шестъ фунтовъ всомъ.

Вестманъ приписалъ честь открытія себ, и скоро въ газет появилась замтка. Добыча кильки падаетъ, но вотъ появился новый источникъ дохода въ Стокгольмскихъ шхерахъ. Счастливецъ рыбакъ, таможенный стражникъ Эрикъ Вестманъ, поистин, заслужилъ уваженіе и благодарность своихъ согражданъ…

Вскор посл этого въ одномъ еженедльномъ народномъ журнал появилась статейка на тему объ инспекторахъ, которые сами ничего не понимаютъ, а берутся учить другихъ.

Вслдъ за этимъ получилась бумага отъ Сельскохозяйственной Академіи, приглашавшая инспектора Борга дать подробный отчетъ о состояніи рыболовства и особенно о ловл семги. Боргъ на это отвтилъ прошеніемъ объ отставк.

Съ выходомъ въ отставку Боргъ лишился всякаго значенія въ глазахъ населенія и потерялъ слабую опору, которую онъ имлъ въ занимаемой имъ должности. Онъ увидлъ, что дикари, узнавъ о томъ, что его ‘прогнали’, подняли противъ него настоящую войну.

Началось съ того, что подъ тмъ предлогомъ, будто у пристани не хватаетъ мста, они отвязали его лодку. Ее выбросило на берегъ и разбило о камни.

Потомъ, когда пошелъ дождь, онъ замтилъ, что крыша въ мезонин протекаетъ. Когда онъ заявилъ объ этомъ Эману, начало протекать и въ другихъ комнатахъ, хотя никакой порчи въ черепичной кровл нельзя было найти.

Одинъ разъ ночью разграбили его погребъ. Говорили, будто это сдлали эстонцы.

Была ясна цль его выжить. Но теперь ему не хотлось уступать. Онъ не жаловался и все переносилъ молча.

Теперь, когда онъ, дйствительно, былъ окруженъ врагами и окончательно порвалъ съ мстными жителями, оставившій было его страхъ сталъ овладвать имъ еще сильне.

Онъ плохо спалъ по ночамъ и пытался регулировать свои сновиднія, подвергая себя сильному внушенію. Передъ сномъ онъ внушалъ себ иногда, что онъ оторвавшійся буй, гонимый моремъ въ вчныхъ поискахъ берега. И во сн онъ безсознательно прислонялся къ спинк кровати, чтобы чувствовать около себя что-нибудь, хотя бы неодушевленный предметъ. То вдругъ ему приснилось, что онъ плыветъ въ воздух и не можетъ ни подняться вверхъ, ни опуститься внизъ. Когда онъ очнулся посл припадка, оказалось, что онъ крпко сжимаетъ бывшую подъ его головой подушку,

Его стало посщать воспоминаніе о своей умершей матери. Ему часто казалось, что онъ маленькій и спитъ у нея на груди. Душевная жизнь, повидимому, шла на убыль. Имъ овладли мысли о его матери-родительниц, стоящей у перехода отъ безсознательной жизни къ сознательной, утшительниц и заступниц, и въ душ всплывали дтскія мысли о возможности увидться съ матерью въ другой жизни. Первоначальная мысль о самоубійств обратилась въ непреодолимое тоскливое желаніе разыскать свою мать гд-то въ иномъ мір, въ который онъ не врилъ.

Наука оказалась безсильной передъ погибающимъ духомъ, утерявшимъ интересъ въ жизни. Мозгъ долго сражался и усталъ. Фантазія стала работать безъ регулятора.

Онъ еще ходилъ, когда пришелъ сочельникъ, по лъ мало и на ночь выпилъ эфира. Теперь жизнь ему была противна, и онъ смялся надъ своими прежними стремленіями. Протекавшая въ комнату вода испортила его книги и бумаги. Металлическія части приборовъ покрылись зеленью и ржавчиной.

Онъ вовсе пересталъ заботиться о себ: борода. у него отросла, волосы были въ безпорядк, онъ сталъ бояться воды. Блья онъ уже давно не давалъ въ стирку, не замчалъ грязи. На плать не было пуговицъ, сюртукъ спереди былъ весь залитъ, и въ пятнахъ, руки, державшія ножъ и вилку, ему не повиновались.

Когда онъ какъ-то вышелъ изъ дому, вокругъ него собрались дти, смялись надъ нимъ и кричали ему вслдъ бранныя слова. Въ другой разъ. утромъ снова собралась вокругъ него толпа дтей. Кто-то дернулъ его за сюртукъ. Когда онъ обернулся, въ него швырнули камнемъ. Камень разбилъ ему подбородокъ такъ сильно, что пошла кровь. Онъ расплакался и сталъ просить дтей не трогать его.

— Убирайся вонъ, сумасшедшій! — кричали они. — А то мы тебя отправимъ въ богадльню.

И они принялись швырять камни. Тутъ вышла. изъ дома служанка Эмана и оттаскала мальчишку за волосы. Потомъ подошла къ Боргу и вытерла ему передникомъ кровь на лиц.

— Бдный ты мой, — сказала она.

Онъ прижался головой въ ея полной груди и сказалъ:

— Я хотлъ бы уснуть у тебя.

— Какъ теб не стыдно, — крикнула двушка, оттолкнувъ его.

— Что же ты подумала? Эхъ!

Нсколько дней спустя, вечеромъ прибжала къ Боргу служанка Вестмана и попросила господина доктора прійти въ нимъ и посмотрть на хозяйку — она умираетъ.

Просьба показалась Боргу нсколько неожиданной, но проницательность, сопровождавшая минуты его просвтленія, ему подсказала, что здсь совершено убійство, они хотятъ воспользоваться его именемъ и положеніемъ, чтобы избжать судебно-медицинскаго освидтельствованія.

Самое дло было для Борга совершенно безразлично, но все-таки оно его взволновало. Произошло изъ ряда вонъ выходящее событіе и произвело впечатлніе, въ которомъ онъ такъ нуждался.

Боргъ отправился на таможенную станцію и былъ встрченъ обоими братьями съ большой предупредительностью, которая показалась ему очень подозрительной. Онъ ничего не сказалъ, ни о чемъ не разспрашивалъ. Онъ хотлъ привести человка къ сознанію, заставивъ его говорить первымъ. Онъ былъ убжденъ, что виновный выдастъ себя съ перваго слова.

Въ комнат при свт сальной свчи сидла двочка и ла булку. Ее одли въ лучшее платье, вроятно, для того, чтобы она чувствовала себя, какъ въ праздникъ, и не баловалась.

Осмотрвшись въ комнат и замтивъ, что братъ Вестмана вышелъ, онъ подошелъ къ постели, на которой лежала женщина.

Онъ тотчасъ увидлъ, что она уже умерла. По сведеннымъ мускуламъ ея лица онъ понялъ, что смерть ея была насильственной. Онъ замтилъ, что волосы ея были тщательно расчесаны на лбу, и ему сразу стало ясно, что здсь былъ примненъ добрый старый способъ съ гвоздемъ.

Боргъ однако хотлъ сначала заставить заговорить мужа и обернулся къ нему съ полуоткрытыми губами и съ выраженіемъ вопроса на лиц, какъ бы желая о чемъ-то его спросить. Вестманъ тотчасъ заговорилъ, полагая, очевидно, что передъ сумасшедшимъ особенно хитрить нечего.

— Удостоврьте, пожалуйста, господинъ докторъ, что она умерла, тогда мы бы ее тотчасъ похоронили. Мы, знаете ли, люди бдные, и у насъ нтъ средствъ, чтобы вызывать доктора.

Боргу ничего больше не надо было, чтобы имть полную увренность. Вмсто отвта онъ обернулся къ Вестману, который успокоился, изложивъ свою просьбу, и тихо спросилъ:

— А молотокъ гд?

Вестманъ отступилъ два шага назадъ, какъ бы намреваясь броситься на врага. Но Боргъ обезоружилъ его, посмотрвъ на двочку. Вестманъ, дрожа остановился.

— Ты не знаешь, гд молотовъ, а я знаю, гд гвоздь, — продолжалъ Боргъ непоколебимо спокойно. — Ахъ, ослы, ослы, — хоть бы придумали что-нибудь новое, а васъ все видишь въ одномъ и томъ же мст, какъ дтей, которыя играютъ въ прятки. Я убжденъ, что этотъ способъ забиванія гвоздя въ темя изобртенъ въ средніе вка какимъ-нибудь дворяниномъ или священникомъ, и только теперь вошелъ въ употребленіе низшихъ классовъ и служитъ мриломъ народнаго ума. Все идетъ къ народу сверху: семга, мышьякъ, гвоздь, выстрлъ по несчастной случайности, революціи, свобода, экономическое благосостояніе, народныя псни, языкъ, брошюры по сельскому хозяйству, антропологическіе музеи. Но сначала вы все это крадете, потому что вы, чернь, — предпочитаете украсть, чмъ получить въ подарокъ, ибо васъ не хватаетъ на то, чтобы сказать спасибо. Вашихъ благодтелей вы запираете въ сумасшедшій домъ, если сами не хотите угодить въ тюрьму.

Возвратившись домой, онъ подумалъ, что желаніе высказать свое мнніе привело его къ неосторожному поступку. Вдь онъ зналъ нравы этихъ людей и зналъ, что, защищаясь противъ опаснаго свидтеля, убійца будетъ искать способа заставить его замолчать. Ночью онъ легъ спать съ револьверомъ и все время видлъ дурные сны, не дававшіе ему спать.

Весь слдующій день онъ просидлъ, запершись. Ему было видно, что окно таможенной станціи было завшено блой простыней.

На третій день трупъ вынесли и увезли въ лодк.

На четвертый лодка возвратилась.

Съ этого времени Боргъ пересталъ спать, и безсонница докончила работу разрушенія человка. Страхъ сойти съ ума и попасть въ сумасшедшій домъ и вмст съ тмъ страхъ каждую минуту быть убитымъ изъ-за угла укрпили его въ мысли покончить съ собой добровольно.

Теперь, когда приблизилась смерть, когда ясенъ былъ конецъ жизни и прекращеніе рода, въ немъ пробудился половой инстинктъ, и онъ страстно захотлъ имть ребенка.

Но итти обычнымъ путемъ, искать себ женщину, привязывать себя семьей къ земл и къ обществу было ему теперь противне, чмъ когда-либо. Въ его душевной растерянности ему открывался единственный путь, который могъ ему обезпечить отцовскія радости хотя бы на нсколько часовъ. Онъ досталъ и сталъ наблюдать человческое яичко, устроивъ предварительно въ микроскоп гршку, въ которой поддерживалась температура между тридцатью шестью и сорока однимъ градусами тепла. Когда совершалось искусственное оплодотвореніе, онъ увидлъ, какъ мужскія клточки толпятся около неподвижной женской, ему показалось даже, что она порозовла. И они тснились, толкались въ борьб за возможность положить начало новой семь, передать новому индивидууму его особенности, привить сильной первобытной основ элементы его живого творческаго духа. И, стремясь къ ядру черезъ оболочку, проникли не самые толстые съ большими глупыми головами и толстыми хвостиками, а наиболе живые, ловкіе.

Регулируя большимъ пальцемъ спиртовую лампочку и слдя однимъ глазомъ за колебаніями термометра, онъ въ теченіе нсколькихъ часовъ наблюдалъ развернувшуюся передъ нимъ тайну любви. Онъ видлъ, какъ стали длиться клтки, какъ пошло раздленіе труда между различными зародышевыми листами. Съ тревогой онъ ожидалъ, какъ обратится передняя трубка въ пузырь, изъ котораго потомъ образуется мозгъ. Ему казалось, что уже округляется этотъ могучій органъ мышленія. Онъ на секунду испыталъ гордость при вид творенія, разршавшаго проблему гомункула. Но тутъ двинулся регуляторъ лампы, блокъ свернулся, и искра жизни погасла.

Въ теченіе этого времени онъ такъ интенсивно переживалъ жизнь этого другого существа, что теперь круглое бловатое пятно на стекл казалось ему мертвымъ глазомъ. Сожалніе въ его больной душ выростало въ горе, горе объ умершемъ ребенк. Прервалась связь между настоящей и будущей жизнью, и у него уже не было силъ начинать все сызнова.

Очнувшись, онъ почувствовалъ, что чья-то сильная рука держитъ его правую руку. Ему вспомнился его сонъ, что будто онъ корабль, гонимый втромъ и волнами по морю. Вотъ онъ почувствовалъ паденіе якорной цпи и теперь спокоенъ, такъ какъ крпко связанъ съ твердой землей.

Не оборачиваясь, онъ крпко сжалъ руку, чтобы ощутить близость живого существа. Ему казалось, будто къ нему переходитъ сила, какъ если бы слабый токъ присоединился къ сильному.

— Что съ вами? — услышалъ онъ надъ головой голосъ проповдника.

— Если бы ты былъ женщиной, я бы ожилъ снова, потому что женщина корень мужчины въ земл, — отвтилъ больной, въ первый разъ говоря ты своему школьному товарищу.

— Твое счастье, что ты уничтожилъ этотъ гнилой корень.

— Но безъ корня мы не можемъ жить и цвсти.

— Но не съ такой же женщиной, Боргъ.

— Не съ такой? Ты разв знаешь, кто она?

— Ты долженъ знать только то, что это такая женщина, на которой не женятся. Впрочемъ, теперь она снова помолвлена.

— Съ нимъ?

— Да, съ нимъ! Я прочелъ это третьяго дня въ газет.

Посидвъ минуту, проповдникъ хотлъ встать и итти, но больной удержалъ его.

— Разскажи мн сказку, — попросилъ онъ тономъ ребенка.

— Сказку?

— Да, сказку. Ну, напримръ, о малъчик-съ-пальчикъ. Разскажи, я тебя очень объ этомъ прошу.

Проповдникъ снова слъ. Увидвъ, что больной проситъ совершенно серьезно, онъ согласился и сталъ разсказывать.

Боргъ слушалъ очень внимательно. Но когда проповдникъ, врный своему обыкновенію, хотлъ вывести нравоученіе, больной его перебилъ и просилъ держаться текста.

— Какъ хороши старыя сказки. Какъ будто отдыхаешь, погружаешься въ воспоминанія о тхъ временахъ, когда самъ былъ маленькимъ звркомъ, безсмысленнымъ. А теперь прочти мн Отче нашъ.

— Но ты же не вришь.

— Нтъ. Но это тоже хорошо. Когда приближается смерть и идешь уже назадъ, тогда начинаешь любить старину и длаешься консервативнымъ. Прочти Отче нашъ. Ты получишь мое наслдство и твою долговую расписку, если прочтешь.

Проповдникъ минуту колебался, потомъ началъ молиться.

Больной безмолвно слушалъ. Ботомъ губы его зашевелились, и онъ сталъ вслухъ повторять вслдъ за проповдникомъ слова молитвы.

Когда они кончили, проповдникъ сказалъ:

— Какъ хорошо молиться.

— Да, это какъ лекарство. Старыя слова будятъ воспоминанія и укрпляютъ, какъ они нкогда укрпляли человка, который искалъ Бога вн себя. А ты знаешь, что такое Богъ? Это точка опоры, которая нужна была Архимеду для того, чтобы перевернуть весь міръ. Это магнитъ, который, но представленію людей, заложенъ въ земл, и безъ котораго немыслимо объяснить движенія магнитной стрлки. Это эиръ, который надо выдумать, чтобы заполнить пустоту. Это молекула, безъ которой химическіе законы были бы чудомъ. Дай мн еще какую-нибудь гипотезу, а главное точку опоры вн меня, ибо я погибаю.

— Хочешь, я буду говорить теб объ исус? — спросилъ проповдникъ, думая, что у больного лихорадочный бредъ.

— Нтъ, не объ исус. Это и не сказка, и не гипотеза…

— Только не кощунствуй, — перебилъ его проповдникъ и поднялся, чтобы уйти.

— Не уходи, не уходи, — воскликнулъ больной. — Возьми меня за руку. Я хочу слышать твой голосъ. Говори, о чемъ хочешь. Читай мн календарь или что-нибудь изъ библіи. Мн все равно. Надо прогнать Horror vacui — страхъ передъ пустотой.

— Вотъ видишь, ты, значитъ, боишься смерти?

— Да, конечно, боюсь, какъ боится ея все, что живетъ на земл. Ничто живое не жило бы, если бы не имло страха смерти. А суда я, знаешь, не боюсь. Твореніе судитъ творца, а я вдь не самъ себя создалъ.

Проповдникъ всталъ и быстро ушелъ.

*** * ***

Наканун сочельника была буря, и Боргу всю ночь слышалась пушечная пальба и вопли о помощи. Утромъ онъ вышелъ изъ дому по свже выпавшему снгу. Небо было черно-синее какъ листовое желзо, валы выбрасывались на берегъ, а буй непрерывно вылъ, какъ бы призывая на помощь.

На юго-восток онъ увидлъ большой черный пароходъ. Подводная часть, выкрашенная въ ярко красный цвтъ, сверкала, какъ кровавая рана. Труба съ блымъ ободкомъ была разбита и лежала на боку. На мачтахъ и реяхъ висли темныя фигуры людей, извивавшіяся, какъ черви на крючк удочки. Изъ пробоины въ средней части судна волны уносили тюки товаровъ, пакеты, узлы, коробки, картонки. Тяжелыя вещи тонули, а легкія по волнамъ плыли къ берегу.

Равнодушный къ судьб терпящихъ бдствіе, какъ это и вполн естественно для человка, считающаго счастьемъ умереть, Боргъ пошелъ по берегу къ мысу, гд былъ холмъ съ крестомъ. Тамъ волны шумли сильне, чмъ въ другихъ мстахъ, а по зеленымъ волнамъ къ этому мсту плыли страннаго вида и цвта предметы, надъ которыми съ дикимъ крикомъ кружились чайки, какъ будто обманутыя въ своемъ жадномъ ожиданіи добычи.

Присмотрвшись въ страннымъ предметамъ, подплывавшимъ все ближе и ближе, онъ увидлъ, что они были похожи на маленькихъ, очень изящно одтыхъ дтей. Одни были съ свтлыми локонами, другіе съ темными, съ блыми и розовыми щеками. Ихъ большіе широко открытые глаза были устремлены къ темному небу, неподвижные и не мигающіе. Но когда они были уже совсмъ близко у берега, онъ замтилъ, что нкоторыя. качаясь на волнахъ, двигали глазами, какъ бы подавая ему знакъ, чтобы онъ ихъ спасъ. Слдующая волна выбросила ихъ штукъ пять на берегъ.

Упорное желаніе имть ребенка такъ прочно засло въ его больномъ мозгу, что ему и въ голову не приходило, что это куклы, которыхъ запоздавшій, разбитый пароходъ везъ къ рождественскому базару. Онъ взялъ на руки подкидышей, которыхъ ему подарила великая мать-море. Прижимая своихъ мокрыхъ пріемышей къ груди, онъ поспшилъ домой, чтобы ихъ обсушить.

У него нечмъ было развести огонь, такъ какъ люди заявили, что у нихъ нтъ дровъ для продажи. Самъ онъ не чувствовалъ холода, но его рождественскіе гости должны быть въ тепл. Недолго думая, онъ сломалъ полку для книгъ, зажегъ яркое пламя въ камин, придвинулъ къ огню диванъ и посадилъ передъ огнемъ своихъ дтей.

Они не могли высохнуть одтыя, и онъ сталъ ихъ раздвать. Увидвъ, что это все были двочки, онъ оставилъ ихъ въ рубашечкахъ.

Потомъ онъ вымылъ имъ губкой ножки и ручки, причесалъ, снова одлъ и уложилъ спать.

Ему казалось, что у него въ дом гости. Онъ ходилъ на цыпочкахъ, чтобы ихъ не разбудить.

Теперь у него есть цль жизни, теперь у него было изъ-за чего работать, было о комъ заботиться.

Посмотрвъ черезъ минуту на спящихъ дтей, онъ увидлъ, что они лежатъ съ открытыми глазами. Думая, что имъ мшаетъ свтъ, онъ спустилъ шторы.

Въ комнат сдлалось темно, и имъ овладла тяжелая сонливость. Ему хотлось спать отъ голода, но онъ уже не могъ разобраться въ причинахъ своихъ ощущеній. Онъ не зналъ, хочется ли ему сть или пить.

Диванъ былъ занятъ дтьми. Боргъ улегся на полу и уснулъ.

Когда онъ проснулся, было уже совсмъ темно въ комнат, дверь была открыта и на порог стояла женщина съ фонаремъ.

— Господи исусе, что же вы лежите на полу, — вскричала служанка Эмана, — разв вы не знаете, что сегодня сочельникъ?

Онъ проспалъ двадцать четыре часа до слдующаго полудня.

Ничего не соображая, онъ всталъ. Ему чего-то не хватало. Здсь были таможенные и унесли его находку, по Боргъ не могъ вспомнить, что у него взяли. Онъ только чувствовалъ страшную пустоту, какъ при большомъ гор.

— Пойдемъ къ Эманамъ, пошьте рождественской ваши. Вдь каждый человкъ въ этотъ вечеръ христіанинъ. Боже мой, какой ужасъ!

Двушка заплакала.

— И какъ можетъ человкъ дойти до этого? Кровавыми слезами заплачешь отъ жалости. Ну пойдемъ же, пойдемъ!

Полусумасшедшій сдлалъ знакъ рукой, что придетъ, пусть только двушка идетъ впередъ.

Когда она ушла, онъ остался еще на минуту въ комнат, взялъ оставленный двушкой фонарь и подошелъ къ зеркалу. Когда онъ увидлъ въ немъ свое лицо, похожее налицо дикаря, его разсудокъ какъ будто прояснился, и его воля напряглась въ послднемъ усиліи.

Оставивъ фонарь, онъ вышелъ.

Втеръ дулъ съ востока, но уже слабе. Воздухъ былъ чистъ, и небо блистало звздами.

Соображаясь съ огнями избъ, Боргъ спустился къ пристани, проскользнулъ въ сарай и взялъ тамъ парусъ.

Поставивъ парусъ, онъ отвязалъ лодку, слъ у руля и подъ полнымъ втромъ выхалъ въ море.

Сначала онъ плылъ зигзагами, чтобы не терять изъ виду тотъ маленькій клочокъ земли, гд онъ столько страдалъ. Но, увидя трехсвчникъ въ окн таможенной сторожки, гд убійца праздновалъ Рождество Христа, отвернулся и плюнулъ. Потомъ повернулъ лодку и пошелъ полнымъ ходомъ впередъ.

Оставивъ позади землю, онъ плылъ, руководствуясь огромной звздной картой, и взялъ курсъ на звзду второй величины между созвздіями Лиры и Короны. Она ему казалась ярче всхъ другихъ. И ему вспомнился разсказъ о путеводной звзд въ Вилеем, куда пришли три царя, чтобы поклониться Дитяти, Богу всхъ малыхъ. Нтъ это не она. И вдругъ прояснилась его память — это была Бэта въ созвздіи Геркулеса. Вонъ Геркулесъ, идеалъ Эллады, богъ сильныхъ и разумныхъ. Геркулесъ, умертвившій стоглавую Лернейскую гидру, вычистившій Авгіевы конюшни, изловившiй страшныхъ кобылицъ Діомеда, похитившій поясъ у царицы амазонокъ, уведшій Цербера изъ ада, совершившій вс эти подвиги для того только, чтобы, въ конц концовъ, пасть жертвой глупости женщины, которая любила его и отравила за то, что онъ, безумный, служилъ три года нимф Омфал…

Къ нему, къ Геркулесу, освободившему свтоноснаго Прометея!

И онъ плылъ навстрчу звзд, со всхъ сторонъ его окружало море, мать всего живого, въ которомъ нкогда блеснула первая искра жизни, великое море неисчерпаемый источникъ плодородія и любви, начало жизни и ея злйшій врагъ.

Августъ Стриндбергъ

На шхерахъ

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

* * *

Глава четвертая

Глава пятая

* * *

Глава шестая

Глава седьмая

* * *

Глава восьмая

Глава девятая

* * *

Глава десятая

Глава одиннадцатая

* * *

Глава двнадцатая

* * *

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

* * *

* * *

Конецъ.

Читайте также:

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***