На природе
На природе
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
На природе, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1938
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Конец июня. Самое лето. Трава высокая, луга покрыты цветами. Сад зелен. Поспевает клубника. Плывут облака в синеве неба.
Под большим зонтиком, недалеко от леса, сижу и пишу красками с натуры — лес, дорогу и голубые колокольчики, которые прячутся в тени и блестят на солнце.
Недалеко от меня в траве лежит рыболов, мой слуга и приятель Василий Княжев. Лежит, смотрит в траву и говорит:
— И чего это только делается на свете. Вот поглядите в траву, и чего только ни на есть в ее разной твари. Мухи синие — вот блестят, как огонь, жучки… Вот как до него дотронешься травинкой — он сейчас в покойники поступает, притворяется, что помер. Паук на высоких ногах бегает, ловко до чего! Ноги-то тонкие, как он их себе не сломает… Божья коровка красненькая ползет, растопырится, подымет крылышки и полетела… А вот нахальные до чего кузнецы зеленые, да здоровые какие! Сиганет прямо на два аршина. Дурак! Прыгает незнамо куда. Мне чуть в рот на папиросу не попал. Чего только нет! И червячок маленький, лохматый — тоже живет, полозит. Глазки маленькие… Муравьи… А если бы этот кузнец зеленый да с лошадь был. Вот страсть! У него ведь на морде клещи здоровые. Так если бы он большой-то был, с лошадь,— тогда прощай. Всех людёв бы перегрызли начисто. Значит, и не велено ему вырасти. Людев, значит, бережет Господь… И вот муравей ежели бы в корову был. Что было бы! Значит, не велено. Этой твари мелкой до ужасти много. Мало которая кусается, хотя комарье одолевает. Овода вот еще. Ух, жгут, когда купаешься. Слепень тоже. И заметьте, какая хитрость. Садится — вы не слышите, потом как жиганет — беда… У нас-то хорошо, этакого-то мало всего. А вот я читал, что страны есть — крокодилы там, так фараоны их детьми человечьими кормят. Ну, те прямо жрут детёв почем зря. И жалости в крокодиле никакой нет. Как хошь сожрет.
— Да,— говорю я,— крокодил зверь серьезный. Тоже, Василий, льву или тигру в лапы попасть неприятно. Пиши — пропало.
— Да… — соглашается Василий. — Эх! А вот у людёв не знаешь, кому попадешь. Другой, видишь, ласковый такой, он тебе и то и это обещает. Ты и веришь. А потом, глядишь,— ты в лапы-то к нему и попал. Он с тебя все стянет, да еще ты у него виноват окажешься. Народу много такого. А вот эти козявки разные в траве — чего они понимают. Сотворено — и живут…
Подошел другой мой приятель — охотник, крестьянин Герасим Дементьевич, посмотрел на картину, которую я писал, и сел на траву рядом с Василием Княжевым.
— Вот,— говорю я,— Герасим Дементьевич, Василий смотрит в траву, и там букашки разные. Если бы они каждая с лошадь величиной были, то жить от них было бы невозможно. Они бы всех сьели.
— Это верно,— ответил Герасим. — Только это немысленно. Земля не вместит. Где же? Летом этих одних мух — что! Все в меру устроено.
— Чего в меру? Мух-то что, комарье, слепни, блохи,— тужил Василий.
— Надо знать,— ответил Герасим,— потому надо, чтобы в чистоте жили. А то ежели дом у тебя не в чистоте, то и заводится дрянь всякая. В чистоте живи, береги дом, а то не то что блохи или тараканы заведутся, а и хуже бывает. Гостя позовешь, гость придет что ни на есть прохвост. Так он тебя хуже клопа заест. С женой поссорит, обманет, обокрадет. Тоже надо знать, кого в дом пускаешь. Он тебе покажет за твое угощение такое, что закачаешься.
— Как сказать — с женой поссорит… Нешто с настоящей женщиной поссорить можно… А ежели дура попала, то все равно — ссорь, не ссорь — она тебя заест.
— Да… бывает,— согласился Герасим. — Но больше всего эти ссоры и нескладехи в жисти от бедности выходют.
— А вот ежели каждому,— сказал Василий,— дать по миллиону, вот жисть пойдет. Их ты!
— Нешто возможно?— усомнился Герасим. — Тады прямо беда. Прежде всего — все вино выпьют сразу. Потом драка пойдет. И что только будет!.. Работать никто не станет. Ну, значит, и голод начнется. Прямо за ломоть хлеба платить надо будет этот самый миллион. Ну, болести зачнутся, мор. Вошь одолеет…
— Все может быть,— сказал, покачав головой, Василий Княжев,— а вот у этих самых букашек, таракашек и денег нет, а живут.
— Чего у букашек,— удивился <,Герасим>,,— и у слона денег нет. Деньги это только у людёв. Без денег никуды двинуться невозможно, и прямо без них пропал, потому траву человек не ест. Все ему надо купить. А что дарма — только вода. Воды сколько хошь лакай — не жалко.
— А деньги, ведь их не съешь,— заметил Василий. — Хлеб вернее денег, осетрина тоже, еда разная.
— Без денег чего тут,— не сдавался Герасим. — Никак нельзя. Вот хоша картину Кистинтин Лисеич списывают и, значит, деньги за нее норовит взять. А ежели денег нет — шабаш. Хлеба не дадут, скажут: на кой она нам, картина. А осетрины-то уж и не видать. Скажут: лучше осетрину-то с хреном есть, чем картину-то глядеть…
— Да еще стаканчик водки,— засмеялся Василий Княжев.
Мне от этих разговоров есть захотелось.
— Василий,— сказал я,— довольно, пойдем домой. И стал собирать краски, складывать мольберт, зонтик.
— Тащи! Пойдемте поесть. Договорились вы до дела…
Когда походили к дому, приятель Василий Сергеевич с террасы кричит:
— Где вы пропали, ведь третий час. Мы и пирог-то весь съели. Я хотел послать за вами, а вот доктор Ванька говорит — пускай работает. Натощак каждый лучше старается.
Василий Княжев нес из кухни на большом блюде карасей в сметане.
— Молодец, Вася,— говорю. — Это где же ты карасей-то поймал? Крупные какие…
— С краю, в заводи, у Глубокой Ямы, наметкой зацепил. Вы-то картину писали, а у меня дело вернее вышло. Я наметку поставил вниз, а Ванька загоняет. Они дуром лезут в наметку. Только вот ведь мы гольем ловили, так слепни одолели. Прямо всего облепили. ‘Как быть,— думаешь,— не то рыбу ловить, не то слепней отгонять’. А доктор хоть и доктор, а не знает от слепней лекарства. В книжечку смотрел. ‘Нет,— говорит,— не указано’.
— Так еще бы,— сказал Княжев,— кто же голый с наметкой ловит? Нешто возможно?.. Все ловят в портках, в рубахе.
У приятелей моих тела к вечеру распухли и чесались.
— Что такое,— огорчался Василий Сергеевич,— лето, радость, караси, а тут черт-те что — слепни!.. Зуд во всем теле. И откуда они берутся и зачем? Жизнь отравляют…
— Пустяки,— сказал доктор Иван Иванович. — Это что за зуд,— пустяки… Терпеть можно. Пройдет. А вот у меня теща с женой возьмутся, так вот это зуд. Тоже лекарства не найдено. Одно спасение — уедешь, они и остывают… Некого зудить. Слепни-то летом, в жару, а там круглый год терпишь…
На природе — Впервые: Возрождение. 1938. 1 июля. Печатается по газетному тексту.