На новые земли, Ан-Ский Семен Акимович, Год: 1889 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 38 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

С. А. Ан—скй.

РАЗСКАЗЫ

ТОМЪ I.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

Типографя H. Н. Клобукова, Литовская, д. No 34.

1905.

НА НОВЫЯ ЗЕМЛИ.
(Исторя одного переселеня).

‘Народъ детъ — какъ съ кручи бросается!’
Народная характеристика переселенческаго движеня.

Неурожаи, падежъ скота и другя хозяйственныя невзгоды, разорявшя Славяносербскй уздъ въ течене двухъ лтъ (85 и 86) непрерывно, возбудили въ крестьянскомъ населени довольно сильное стремлене покинуть старыя, истощенныя земли и переселиться на новыя, за Уралъ, въ Сибирь, вообще на востокъ. Года за три-четыре передъ этими неурожайными и во всхъ отношеняхъ тяжкими годами, крестьяне большей части деревень этого узда еще и ‘слыхомъ не слыхали’ о томъ, что есть гд-то ‘новыя мста’, ‘свободныя земли’. Правда, были и тогда случаи переселеня, но только единичные, и остальные крестьяне смотрли на этихъ смльчаковъ очень скептически, относились довольно равнодушно ко всякимъ слухамъ, разговорамъ и разсказамъ о какихъ-то ‘новыхъ мстахъ’, и не особенно интересовались даже письмами, получавшимися отъ ‘смльчаковъ’ — переселенцевъ, уже устроившихся на новыхъ мстахъ. Долгое время нашихъ крестьянъ почти не трогали за живое самыя соблазнительныя приманки, которыми, устроившеся на чужой сторон, смльчаки, заманивали своихъ однодеревенцевъ: масса народа не трогалась, и переселеня продолжали быть единичными, ршались переселяться туда находившеся почему либо въ исключительныхъ обстоятельствахъ.

Съ неурожаемъ 85 года, уже началось брожене. Въ конц этого года по нкоторымъ деревнямъ разнесся слухъ, что ‘теперешняя Сибирь уже уничтожена,— туда будутъ переселять вольныхъ людей,— а здшня мста пойдутъ подъ Сибирь‘: сюда будутъ ссылать воровъ и разбойниковъ’. Это потому, объясняли крестьяне, что ‘здшняя земля для пахарей стала хуже сибирской, что теперь можно работать только подъ землей, въ каменноугольныхъ копяхъ, а для этого и будутъ присылать сюда каторжниковъ’…

Въ начал 86 года нкоторыя деревни ршились, наконецъ, подняться, и прежде всего, послали развдчиковъ на новыя земли, большею частью на юго-востокъ, отъ Оренбугской губ. до Сыръ-дарьинской области. По возвращени этихъ развдчиковъ въ ту деревню, которая ихъ посылала, стали ходить крестьяне и изъ другихъ деревень, чтобы разспросить и разузнать объ этихъ ‘новыхъ земляхъ’. Иногда, впрочемъ, и сами развдчики — по приглашеню и, конечно, за деньги — ходили въ сосдня деревни и разсказывали о томъ, что видли. Разсказываютъ, между прочимъ, что изъ села Васильевки были посланы на новыя мста два развдчика. Проздивъ нсколько мсяцевъ, они возвратились и, не говоря никому ни слова, начали поспшно готовиться къ отъзду. На вопросы крестьянъ, которые ихъ посылали, они отвчали съ напускнымъ хладнокровемъ:— ‘Хотите — позжайте, а не хотите — оставайтесь! Намъ здсь не рука оставаться: здсь адъ, а тамъ рай!’ Эти слова, и особенно необыкновенная поспшность, съ которою развдчики собирались въ дорогу, конечно, произвели на народъ сильное и заразительное впечатлне въ смысл стремленя изъ ада въ рай. Разсказываютъ, что вмст съ развдчиками собралось хать три четверти дворовъ деревни. Но неожиданно противъ этого движеня возсталъ священникъ. Онъ сталъ говорить, что некому будетъ содержать церковь Божю, если вс удутъ. Крестьянъ это тронуло, и они поршили отпустить въ переселене только треть дворовъ, для чего и кинули жребй всей деревней.

Не знаю, насколько этотъ разсказъ правдивъ, но дло въ томъ, что подобнаго рода разсказы, слухи и письма начали все больше и больше распространяться и волновать умы полуголодныхъ и голодныхъ крестьянъ, возбуждая въ нихъ надежду на лучшую жизнь. Въ 86-мъ году изъ нкоторыхъ деревень ухало уже по 5, 10 и больше семействъ. Но это движене все-таки еще не успло охватить многя деревни, многихъ удерживала надежда на урожай 86 года.

Неурожай 86 года и свирпствовавшй все лто падежъ скота почти во всемъ узд распространили стремлене къ переселеню почти во всхъ деревняхъ. Въ настоящее же время (1889 г.) едва ли можно во всемъ узд найти хоть одну деревню, гд бы не толковали и не разсуждали о переселени. Между деревнями идетъ постоянная пересылка писемъ, получающихся отъ переселившихся уже сельчанъ. Письма ходятъ изъ одной деревни въ другую и перечитываются съ напряженнымъ вниманемъ. И несмотря на это, нельзя сказать, чтобы наши крестьяне имли о ‘новыхъ земляхъ’ какя нибудь опредленныя понятя. Объ Амур, напримръ, сказываютъ, что тамъ даютъ по 500 дес. на душу, 100 руб. ‘награды’ и освобождаютъ на 20 лтъ отъ всхъ податей и повинностей. Объ ‘Урал’ ходятъ тоже различные разсказы: одни говорятъ, что тамъ даютъ по 50 дес. на душу, друге — что только 8 дес., насчетъ ‘награды’ также говорятъ различно. Кром этихъ совершенно неопредленныхъ свднй о земельныхъ преимуществахъ той или другой мстности — и самыя мстности, о которыхъ идутъ разговоры, часто перепутываются въ понятяхъ крестьянъ: Амуръ постоянно смшиваютъ съ Сыръ-дарьинской областью (Уралъ) и обратно.

Одно только вс знаютъ хорошо и твердо, это именно то, что ‘тамъ’ — земли вольныя, слдовательно, голода тамъ уже нечего бояться. И для большинства достаточно быть увреннымъ только въ этомъ, чтобы ужъ не задумываться передъ трудностью переселеня.

Большая часть нашихъ переселенцевъ идетъ ‘на Уралъ’, т. е. въ Сыръ-дарьинскую область. На Амуръ переселяются теперь немноге, и объ этой мстности, сколько мн приходилось слышать, существуютъ два совершенно противуположныхъ представленя: одни представляютъ себ Амуръ золотымъ дномъ (въ отношени земли, конечно), но находятъ, что для того, чтобы добраться туда — нужно имть большя денежныя средства. Друге, напротивъ, считаютъ, что на Амур земля гораздо хуже здшней. По этому поводу разсказываютъ слдующее: изъ какой-то деревни нсколько семействъ ухало на Амуръ. Имъ нужно было прохать 12.800 верстъ. Прохали они уже 12.000 верстъ — и въ то время, когда имъ осталось сдлать всего только 800 верстъ, они встртили партю ‘обратныхъ’ переселенцевъ. Возвращающеся разсказали новымъ переселенцамъ объ амурской земл, что она ни къ чему негодна: въ первый годъ она даетъ очень хорошй урожай, но больше уже на ней нельзя сять. Простой она хоть 12 лтъ — на ней уже ничего не будетъ расти: только разъ перевернулъ ее, она длается какъ зола, даже и бурьянъ на ней не растетъ. Подъ влянемъ этихъ разсказовъ, новые переселенцы тоже возвратились обратно.

Главные распространители переселенческаго движеня — письма и разсказы. За письмомъ, за ‘бумагой’ иногда идутъ верстъ за 40 или 50, и даже больше. Переписываютъ и читаютъ ихъ десятки разъ. И замчательно то внимане, съ какимъ крестьяне слушаютъ этакую ‘бумагу’: большинство съ перваго разу запоминаютъ ее со всми подробностями, а все-таки никому не надодаетъ слушать ее хоть и десять разъ. Но главнымъ образомъ крестьяне интересуются не письмами, а стараются разыскать предписаня съ подписью или печатью, и часто принимаютъ простое письмо за такое предписане отъ правительства. Письма же,— хотя они и сильно возбуждаютъ слушателей и читателей, и большинство переселяется единственно только подъ влянемъ этихъ писемъ, все-таки не внушаютъ такого довря, какъ бумага ‘за печатью’.— Мало ли для чего одинъ пишетъ такъ, а другой иначе, разсуждаютъ крестьяне:— можетъ быть, все это неправда, а кто нибудь нарочно ‘выпустилъ’ такое или иное письмо, по злоб:— ‘я молъ попался, пусть и другой попадется’. А иной, можетъ быть, писалъ такъ, а не иначе, единственно изъ какихъ нибудь исключительно личныхъ цлей.— Въ подтверждене этого предположеня приводятъ слдующй разсказъ: ухалъ одинъ крестьянинъ съ семействомъ на Амуръ, пробылъ тамъ нкоторое время и началъ писать отцу письмо за письмомъ, чтобы и онъ туда прхалъ. Писалъ онъ, что у него есть 3 пары воловъ, много хлба, и что, вообще, у него въ хозяйств все идетъ несравненно лучше, чмъ было на родин. Въ каждомъ письм онъ настоятельно совтовалъ отцу переселиться и говорилъ, что лучше всего хать въ своемъ фургон на своихъ лошадяхъ. Отецъ раньше не соглашался хать, но потомъ вполн поврилъ письмамъ сына и ухалъ. халъ онъ больше года и, наконецъ, добрался таки до того селеня, гд жилъ его сынъ. Спрашиваетъ у людей:— ‘гд тутъ такой-то живетъ?’ — ему указываютъ на конецъ слободы. Подъзжаетъ — и видитъ:— хибарка изъ земли не видна, ни двора, ни хлва, ни сарайчика, а сынъ писалъ, что живетъ хорошо. Увидла прзжаго его невстка, выбжала, заплакала, бросилась цловаться и съ удивленемъ спрашиваетъ, ‘зачмъ прхали?’ Онъ разсказалъ ей, какя письма писалъ ему сынъ. Невстка сказала, что она даже и не знала, что мужъ писалъ такя письма, что, напротивъ, они сами живутъ крайне бдно.

— А гд сынъ?

— Овецъ пасетъ: онъ здсь пастухомъ у общества нанялся.

Послали за сыномъ. Сынъ прибжалъ и чистосердечно признался отцу, что онъ только затмъ вызвалъ его и просилъ прхать въ своемъ фургон, чтобы и самому ухать съ нимъ обратно: у него не было никакой возможности выбраться отсюда, а здсь оставаться было непричемъ. Отецъ ни слова не сказалъ, веллъ все хозяйство положить въ фургонъ, посадилъ сына, невстку и внуковъ — и даже не переночевалъ тамъ, а ухалъ въ тотъ же день.

Въ промежутокъ времени отъ половины апрля до первыхъ чиселъ мая 1887 г. изъ Славяносербскаго узда ушло ‘на Уралъ’ боле 100 семействъ, изъ которыхъ нсколько было изъ деревни, въ которой я жилъ. Благодаря тому, что желавше переселиться обращались ко мн за чтенемъ и перепиской разныхъ ‘бумагъ’, я имлъ возможность отчасти познакомиться съ ходомъ переселеня этихъ нсколькихъ семействъ. Разскажу объ этомъ по возможности подробне.

II.

Было около 11 часовъ февральской ночи. Я сидлъ и читалъ. Кто-то слабо постучалъ ко мн въ окно.

— Еще не спите?— услышалъ я знакомый голосъ.

— Нтъ. Войдите!

Въ комнату вошелъ мой знакомый крестьянинъ, Климъ Ш—ко, человкъ лтъ 35, средняго роста, съ крайне добродушнымъ, но какимъ-то измученнымъ, страдальческимъ выраженемъ лица. Подъ воскресенье или, вообще, подъ праздникъ этотъ Климъ всегда приходилъ ко мн, а иногда и приводилъ съ собою еще нсколькихъ людей — посидть, поговорить, а главное — ‘послушать книжечку’. Иногда онъ просиживалъ у меня до 12 часовъ ночи и позже, разговаривая и разсуждая на всевозможныя темы. Особенно онъ любилъ ‘жалостныя’ темы: жизнь нехороша, земли мало, урожаевъ нтъ, народъ распущенъ. Часто онъ договаривался до слезъ. Впрочемъ, на слезы онъ вообще былъ очень легокъ: сколько нибудь трогательная книжка, изд. ‘Посредника’, непремнно длала его глаза влажными. Въ общежити онъ всегда былъ тише воды, ниже травы. По семейному положеню онъ былъ вполн несчастный человкъ. На десятомъ году онъ остался круглымъ сиротой, и общество у него отняло надлъ. Тогда принялъ его къ себ бездтный дядя, у котораго онъ прожилъ много лтъ — остался жить даже и посл женитьбы и живетъ съ нимъ до сихъ поръ на его надл. Другого надла общество ему не даетъ, да и онъ самъ не особенно настоятельно проситъ. Дядя же, теперь уже старикъ, и при томъ сварливый и отчаянный пьяница, совершенно пересталъ работать, наваливъ всю работу — и домашнюю, и полевую — на Клима и его семью, въ благодарность за что, каждый разъ, когда напивается пьянымъ, гонитъ и Клима, и его семью изъ дому вонъ. Климъ всегда сносилъ это съ образцовымъ терпнемъ, но какъ-то разъ онъ не вытерплъ и сказалъ дяд, чтобы тотъ его отдлилъ. Дядя ему на это отвтилъ, что онъ можетъ хоть сейчасъ отдлиться, но изъ хозяйства ничего ему дано не будетъ:— ‘въ чемъ пришелъ, въ томъ и уходи, твоего здсь ничего нтъ — все мое!’ Съ этихъ поръ Климъ сталъ еще терпливе и тише. Ему, правда, совтовали обратиться къ сходу, чтобы его съ дядей раздлили, но онъ, хотя и до сихъ поръ мечтаетъ объ этомъ, врядъ ли ршится когда нибудь это сдлать: не любитъ онъ заводить ‘длъ’ и обращать на себя внимане всей деревни.

Онъ крпко пожалъ мою руку и спросилъ съ добродушной улыбкой:

— Не помшалъ вамъ?.. А я думалъ, вы уже спите: должно, не рано?

— Нтъ, ничего, садитесь.

Онъ слъ и вытащилъ изъ-за пазухи какой-то засаленный листъ.

— Это вы когда нибудь видли?— спросилъ онъ меня съ какимъ-то задоромъ и разложилъ по стопу листъ. Это былъ ‘Царь Соломонъ’, гадальщикъ. Посреди листа было намалевано круглое лунообразное лицо, съ цифрами кругомъ въ вид лучей.

Климъ порылся въ карман, досталъ оттуда кусокъ воску съ горошину и опять спросилъ:

— А вы знаете, какъ гадать?

Я отвтилъ утвердительно. Климъ бросилъ воскъ на середину листа. Воскъ, покатившись, остановился на какой-то цифр на лучахъ. Я прочелъ въ отвтахъ пророчество, значившееся подъ этой цифрой. Тамъ была какая-то безсмыслица. Но Климъ слушалъ мое чтене отвта съ напряженнымъ вниманемъ, и глаза его заискрились радостью.

— Значитъ — хорошо?— проговорилъ онъ слегка дрожащимъ голосомъ.— Значитъ — слава Богу?

— Да вы, Климъ, на что и о чемъ задумали гадать-то?— спросилъ я его.

— А вотъ постойте: надо еще два раза погадать, что-то опять скажетъ. Пока — слава Богу!

Онъ опять бросилъ воскъ, бормоча что-то про себя и волнуясь, когда воскъ не попадалъ на цифры или скатывался на столъ. Когда я ему прочелъ опять таки почти непонятные двусмысленные отвты, онъ по прежнему радостно повторялъ:

— Слава Богу! хорошо!.. это значитъ — хорошо!..

— На что же вы гадаете?— спросилъ я опять.

Онъ помолчалъ немного, какъ бы обдумывая и собираясь мн что-то важное сообщить.

— Парни у насъ ушли въ одно мсто!..— съ осторожностью и разстановкой сказалъ онъ, наконецъ.— Пошли еще на той недл. И вотъ хочу я узнать, когда они придутъ?.. и что принесутъ?.. Отвтъ, кажется, ничего себ, хорошй!.. Далъ бы Богъ!

— Что-жъ, парни по какому нибудь длу ушли?

— Погодите маленько: объ этомъ я вамъ посл разскажу. Погадаю раньше еще на одно дло, тогда уже все разскажу!

Опять погадали, и отвтъ опять получился: ‘слава Богу, ничего себ… хорошо!’

— Вотъ видите какя дла-то,— заговорилъ, наконецъ, Климъ, посл того какъ кончилось гаданье, и онъ бережно сложилъ и тщательно спряталъ ‘Соломона’ за пазуху:— изъ нашей деревни на лто собираются четыре семьи ухать на Уралъ! Собираемся хать туды на вки вковъ… Вотъ я насчетъ этого и погадалъ… Вышло, кажется, слава Богу!..

— Что же это вамъ вдругъ вздумалось хать?— спросилъ я.

— Трудно прожить здсь,— отвтилъ онъ со вздохомъ:— а тамъ, говорятъ, жить можно: земли много. Не слыхали?

— Да, говорятъ, что тамъ земля вольне, чмъ здсь,— отвтилъ я.

Климъ оживился.

— Письмо получено оттуда отъ одного человка,— горячо заговорилъ онъ: — такъ вотъ какъ пишетъ онъ: ‘какъ пришелъ ты туда, даютъ теб 20 десятинъ земли на душу, одну дес. подъ усадьбу, 2 дес. фруктоваго сада, 30 деревъ на постройку и 30 рублей деньгами. И подати разныя снимаются съ тебя на 10 лтъ… Только нужно проходной листъ взять, записаться нужно’…

Вотъ какъ тамъ!— закончилъ онъ съ торжествующимъ видомъ.

— Все-таки на одни слухи и письма нельзя полагаться,— замтилъ я.

— Вдь мы это понимаемъ!— отвтилъ онъ поспшно.— Мы не зря подемъ-то! Этакъ-то безъ толку сунуться, не дай Богъ, можно въ конецъ разориться. Трогаться съ семьями мы пока и не думаемъ. Раньше нужно самимъ разсмотрть, распытать. Дло это не такое, не шутка!..

— Что же вы, ходока думаете послать туда?

— Нтъ: ходока послать можно было-бъ, если-бъ, много семействъ собиралось, а вдь насъ только 4 семьи. А мы вотъ какъ думаемъ: посл великаго поста мы вс хозяева-мужики пойдемъ себ потихоньку, не спша въ тотъ край. Дорогой мы будемъ останавливаться и работать, вдь работу, я думаю, тамъ достать можно будетъ? косовица, потомъ уборка хлба,— ну, какая ни на есть, а работа будетъ. Будемъ работать, переходить съ мста на мсто, а тмъ временемъ будемъ разсматривать, разспрашивать, искать подходящаго мста. А на зиму — домой. Вотъ мы и будемъ знать о той земл все какъ есть. Расходовъ у насъ не будетъ, и еще десятку какую домой принесемъ. А на будущую весну, если найдемъ подходящую землю, уже подемъ совсмъ съ семьями… Какъ по вашему?

— Кто же будетъ у васъ лтомъ на пол работать, хлбъ убирать, когда вы удете?— спросилъ я.

— Это ничего: нанять можно, и бабы больше поработаютъ. А то можно кому нибудь отдать свое поле и отъ трети. А мы вотъ что хотли,— заговорилъ онъ, повернувшись вдругъ ко мн всмъ корпусомъ:— мы хотли вс какъ нибудь праздничнымъ дломъ придти къ вамъ и хорошенько потолковать обо всемъ этомъ…. У васъ книги есть, газеты разныя читаете, вотъ вы намъ разскажете, что тамъ пишутъ объ этомъ Урал?.. Да только надо придти въ такое время, чтобы у васъ никого изъ мужиковъ не было, а то они — вдь знаете, какой это народъ?— какъ услышатъ, сейчасъ давай смяться ‘на Вралъ, на Вралъ!’ Я и сегодня нарочно пришелъ по-позже…

Я охотно согласился, чтобы ко мн пришли потолковать, хотя объ ‘Урал’ зналъ немногимъ боле самого Клима.

Посидвъ еще немного, Климъ ушелъ.

Я поискалъ въ своихъ книгахъ, но почти ничего не нашелъ въ нихъ по интересовавшему меня вопросу. Въ нсколькихъ журнальныхъ статьяхъ, трактующихъ о переселени и переселенцахъ, я нашелъ только свдня, изъ какихъ губернй переселялись, почему и куда. Но какая земля на мстахъ поселеня, по скольку десятинъ дается на душу, и даетъ ли правительство какую нибудь помощь — объ этомъ я не нашелъ ни слова. Кром того, почти во всхъ статьяхъ говорилось лишь о переселени на Амуръ или въ Тобольскую и Томскую губерни.

III.

Черезъ нсколько дней, вечеромъ, Климъ пришелъ ко мн и привелъ съ собою еще одного человка изъ желающихъ переселиться. Къ нимъ присоединился ‘отъ нечего длать’ и хозяинъ моей квартиры, человкъ крайне флегматичный, индиферентный ршительно ко всему на свт — и неособенно далекй, хотя и довольно добродушный. Посидли, поговорили, разобрали всевозможные способы удобнаго и нерискованнаго переселеня и остановились, конечно, на томъ, что и раньше думали: лтомъ идти на развдки однимъ мужчинамъ. Изъ разговора я узналъ, что мысль о переселени была возбуждена у нашихъ крестьянъ письмомъ, полученнымъ отъ одного переселенца. Это письмо переселенецъ писалъ своему отцу, уговаривая его тоже переселиться. Но отецъ отвчалъ, что онъ до тхъ поръ не подетъ, пока тамошне старики не припишутъ ему и не подпишутся, что сынъ пишетъ врно. Наконецъ, получилось письмо и съ подписями стариковъ. Это письмо произвело уже волнене въ деревн. Отецъ писавшаго ухалъ, а за нимъ теперь собираются ухать еще нсколько семействъ. Одно изъ писемъ сына къ отцу какъ-то дошло до нашей деревни, писарь его прочелъ нкоторымъ крестьянамъ — и въ результат оказалось, что 4 семьи желаютъ переселиться. Но въ письм будто писалось, что для того, чтобы, переселившись, получить все общанное въ письм, нужно имть ‘проходной листъ’, и этотъ листъ находится въ с. Петропавловк. Еще будто писалось въ томъ письм, что петропавловцы обязаны давать каждому, кто пожелаетъ снять съ него копю. И вотъ наши четыре домохозяина, задумавше переселиться, послали въ Петропавловку двухъ парней, чтобы узнать подробно объ этомъ лист и принести съ него копю. Объ этихъ то парняхъ и гадалъ Климъ, постивъ меня прошлый разъ.

— Зачмъ вамъ хать?— спросилъ я Семена, крестьянина, пришедшаго съ Климомъ: о немъ я слышалъ, что онъ человкъ зажиточный.

— сть нечего,— отвтилъ онъ кратко и хладнокровно.— Вотъ у меня семья — семь человкъ. Въ позапрошломъ году былъ хоть и плохой урожай, я все же сколько нибудь пшеницы да собралъ, а жито таки и хорошо уродилось. Вотъ мы житомъ годъ кормились, а пшеницу, 25 мрокъ было, я и посялъ. Посялъ я 10 дес: 8 дес. пшеницы, 1 дес. жита, 1 дес. ячменя. Такъ вотъ вамъ счетъ: пшеницы я скосилъ 35 копенъ, и хоть бы одно зернышко изо всхъ этихъ копенъ получилъ:— даже и не молотилъ. Пробовали люди изъ любопытства молотить, собрали изъ 10-ти копенъ полъ-мшка или мшокъ зерна, да и то, какое ужъ это было зерно! Остались значитъ, только дв дес., которыя я засялъ житомъ и ячменемъ: я снялъ пять мшковъ жита и 5 ячменя… Ну, пшеницы въ этомъ году на посвъ уже не было, я и посялъ жита и ячмень, а для ды уже, значитъ, ничего и не осталось: въ амбар пусто. Теперь заработаешь рубль — купишь пудъ муки, не заработаешь — и нтъ!.. Вотъ и нужно хать. По письму выходитъ такъ, что тамъ куда лучше будетъ!

— Пишется тамъ, какой урожай былъ у нихъ въ прошломъ году?— спросилъ я.

— Сказать правду, я и письма-то всего не чулъ,— отвтилъ Семенъ, немного смутившись:— чулъ я только, что тамъ ячмень ничего не стоитъ ‘дешевле угля’…

— Это правда,— вмшался Климъ: — какъ-никакъ, а голодать тамъ не будешь. Только хлба, говорятъ, продавать тамъ некому?

— Ну!— схватился Семенъ торопливо, съ радостнымъ смшкомъ и просявшимъ лицомъ.— И не надо продавать! Когда хлба много, да податей нтъ никакихъ, зачмъ и хлбъ продавать? Коли хватитъ прокормиться — чего еще?

— Этого-то тамъ хватитъ!— отвтилъ съ увренностью Климъ.

— А кто подетъ?— спросилъ я.

— Думка есть у многихъ,— отвтилъ Климъ:— а кто подетъ, кто нтъ — этого теперь нельзя знать. Вотъ Яшка съ братомъ хотятъ хать. Эти уже, значитъ, наврно подутъ.

— Это плотники-то?

— Да, плотники. Оба они люди хороше: жалостливые. У самихъ едва хватаетъ, а попроси у нихъ кто другой — никогда не откажутъ! И водки не пьютъ, и работу любятъ. Имъ самая статья ухать, земли у нихъ нтъ — ихъ на одну усадьбу ссадили: они дворовые были,— что же имъ здсь длать?

— А еще кто детъ?

— Еще одинъ дворовый хочетъ хать. Потомъ Михайло, что старостой раньше былъ…

— Ну, его, може, и не пустятъ,— вмшался все время молчавшй хозяинъ.

— Може, и не пустятъ,— согласился Климъ.— Онъ какъ старостой былъ, не такъ дла велъ, вотъ и попалъ подъ судъ… А человкъ хорошй!

— Чмъ же хорошй?

— Душевный человкъ: другому поможетъ, не откажетъ…

— И себя не забудетъ,— перебилъ его со смхомъ Семенъ.— Забралъ себ казенныхъ денежекъ 20 руб. Онъ ихъ отъ разныхъ людей штрафами получилъ, и нужно было ихъ въ казну сдать, а онъ положилъ себ въ карманъ. Еще и 64 мрки пшеницы изъ гамазеи недостающъ, тоже онъ забралъ… А хорошй!

— Ничего, братъ, не подлаешь! человкъ бдный!— продолжалъ оправдывать его Климъ.— Онъ и старостой затмъ сталъ, чтобы поправиться, а ничего не понравился: какъ былъ бдный, такъ и есть.

Помолчали.

— Еще хочетъ хать Марко,— заговорилъ опять Климъ.

— Марко?— удивился я.— А ему зачмъ хать?

Дло въ томъ, что Марко считается однимъ изъ богатйшихъ крестьянъ нашей деревни. Говорятъ, что онъ иметъ нсколько тысячъ, и молва идетъ, что эти тысячи нажиты не совсмъ чистымъ путемъ. Нсколько лтъ тому назадъ изъ мстной экономической конторы пропала шкатулка съ деньгами. Подозрне пало на Марка, его судили и, за неимнемъ прямыхъ уликъ, оправдали. Посл этого Марко вдругъ сталъ богатть, выстроилъ большой домъ, купилъ воловъ, началъ деньги давать на проценты, почему вся деревни и уврена что ‘экономическя’ деньги остались именно у него! Да и онъ самъ подъ пьяную руку ужъ не разъ проговаривался, что деньги эти онъ дйствительно прикарманилъ. Удивило меня, что и этотъ богачъ хочетъ переселиться.

— Должно, здсь ему доходу мало,— отозвался Семенъ:— хочется побольше.

— А, можетъ, онъ хочетъ ухать подальше, гд не знаютъ, откуда у него деньги взялись?— замтилъ Климъ

— Да ему что! этого онъ и не стыдится.

— А все же…

Нсколько минутъ вс молчали.

— Что я слыхалъ,— заговорилъ вдругъ Климъ какимъ-то измнившимся голосомъ, грустно и полуторжественно.— Не знаю, какъ по вашему, какъ объ этомъ въ газетахъ пишутъ, а у насъ говорятъ вотъ про какя дла: настанетъ время, когда народъ будетъ ходить по мру, какъ муравьи: одинъ туда, другой сюда, и никакимъ родомъ этому нельзя будетъ помочь. Станетъ трудно жить, пойдетъ человкъ на востокъ — и тамъ нехорошо, пойдетъ на западъ — и тамъ нельзя жить. Исходитъ человкъ всю землю, пребудетъ во всхъ четырехъ сторонахъ свта — а легче нигд не найдетъ: всюду трудно будетъ жить… Какъ вы думаете, врно это?— обратился онъ ко мн.

Я не зналъ, что отвтить ему, и сказалъ, что до этого, можетъ быть, не дойдетъ.

— А мы думаемъ, что не миновать! Да, дойдетъ до этого, промолвилъ Климъ тихо, съ грустной увренностью и вздохнулъ. Помолчавъ немного, онъ продолжалъ:

— Вдь вотъ, раньше чмъ воля вышла, никто и не врилъ, что будетъ воля:— ‘что толкуешь — воля? какая тамъ теб воля!’ говорили. А вотъ вышла таки. Тоже раньше чмъ здсь машина прошла, говорили: — ‘какая машина! Ну, разв можетъ это быть, чтобы возъ, да еще съ товаромъ, самъ безъ лошадей бжалъ — брехня!’ А вотъ видишь, что вышло такъ. Говорили и договорились. Тоже, значитъ, и съ этимъ: какъ народъ говоритъ, что дойдетъ такое время, что людямъ нигд житья не будетъ — и дойдетъ.

— А что я слыхалъ,— заговорилъ, флегматически улыбаясь и почесывая голову, молчаливый хозяинъ.— Говорятъ, что эта самая машина скоро совсмъ уничтожится. Такъ уничтожится, что вотъ, примрно, моя едоска… Ей теперь 11 годовъ, она знаетъ про машину, а ея дти уже не будутъ знать, что такое машина.

— Отчего же уничтожится?— спросилъ я.

— Сама собой уничтожится… Говорятъ, она строена только на годы, а не навки. Выйдетъ 30—40 лтъ тамъ примрно, насколько она строена, и тогда она уничтожится… Это врно!

IV.

Черезъ недлю посл этого, уже въ первыхъ числахъ марта, пришелъ ко мн Климъ и привелъ съ собою и Марко: человка лтъ около сорока, съ моложавымъ лицомъ, клинообразной блдно-рыжей бородой и живыми, лукавыми и какъ бы ласковыми глазами. Съ торжествующимъ видомъ передалъ мн Климъ, что копя съ бумаги, за которой парни ходили въ Петропавловку, уже получена, парни возвратились. Марко досталъ изъ-за пазухи ‘бумагу’ и подалъ мн съ нкоторой важностью. Вообще, всми своими движенями онъ какъ будто хотлъ дать мн понять, что онъ стоитъ гораздо выше Клима во всхъ отношеняхъ. Привожу въ точности содержане бумаги, только съ исправленемъ грубыхъ, затемняющихъ смыслъ, ошибокъ:

‘Съ предписаня послдовавшаго отъ Сыръ-Дарьинскаго Военнаго Округа:

‘Для желающихъ переселиться въ Сыръ-Дарьинскую область, которые получаютъ отъ казны льготы на 20 лтъ, на устройство отъ казны 30 руб., лса 30 деревъ и земли 20 дес. на душу: удобной земли 10 дес. и гулевой — 10. Подъ усадьбу ¹/₂ дес. Осдлость усадебъ по низамъ. Урожай ежегодно бываетъ съ казенной дес. 150 пуд. зерна. На огородахъ овощъ родится помногу, картофель родится въ 7 фунтовъ всу. Во время бездождя бываетъ поливка огородовъ и полей: поливается съ горъ, проводя борозду вокругъ посяннаго хлба и огородовъ, напускается вода куда угодно. За 12-ти-пудовую четверть пшеницы платится 1 р. 20 к., рисъ — 60 к. пудъ. Ленъ, конопля и друге посвы родятся изобильные. Рки Сыръ-Дарья и Толосъ — рки самыя рыбныя. Степь цлинная, лса больше и звриные, дичь и зври разные, свиньи въ 20 п. всу и кабаны. Плоды разные: яблоки, груши, сливы и много такихъ, безъ названя. Народы, исключая русскихъ, киргизы и каменцы (?). 12-ти-пудовая четверть ячменя — 80 коп. Воздухъ самый здоровый и благопрятный. Село отъ села 80 верстъ. По истечени льготы, земля остается въ собственность тхъ, которые теперь таковую получаютъ, т. е. каждому въ собственность.

‘Маршрутъ въ Сыръ-Дарьинскую область: Мытякинъ, Калачъ, Царицынъ, Оренбургъ, Казанокъ и Ташкентъ’.

Подъ бумагой была подпись нашего сельскаго писаря, переписавшаго эту бумагу.

— Да вдь это не само предписане,— замтилъ я:— а переписано съ предписаня, а — можетъ быть — и совсмъ выдумано: подписи какого нибудь начальника нтъ.

— То-то и я говорю, отвтилъ Марко:— это, можетъ, кто и отъ себя пустилъ эту бумагу: теперь такого народа много завелось.

— Нтъ, эта бумага врная!— заговорилъ Климъ тихо, но съ полною увренностью.— Эта бумага не первая. Оттуда много такихъ бумагъ получено, и люди, которые оттуда прзжаютъ, разсказываютъ то же самое! То же писарь въ волости газету (‘Сельскй Встникъ’) читалъ, тамъ тоже про это написано…

— А вотъ, говорятъ,— отозвался Марко:— изъ ‘Шестой Роты’ два человка здили туда и прхали назадъ ни съ чмъ, разсказываютъ, что тамъ солончакъ, песокъ, жара сильная, и малоягодно.

— Мало чего наболтаютъ! Это т болтаютъ зря, которые и до мста-то не доползли!— стоялъ на своемъ Климъ.— Имъ, болтунамъ-то, лнь было дальше идти, либо они дальней дороги испугались, и назадъ поворотили. Надо же чего-нибудь болтать-то? Вотъ и разсказываютъ, что въ башку взбредетъ!

— Дйствительно, много чего разсказываютъ,— обратился ко мн Марко.— Ухало отъ насъ семь семействъ, все на Уралъ. Дохали они до города, стало быть, губернскаго, а тамъ имъ и говорятъ: ‘свободной, говорятъ, земли на Урал нтъ, и лучше всего нанимать землю у помщиковъ: т, молъ, дешево ее теперь отдаютъ’. Сказали имъ, и къ какому помщику хать: 80 верстъ отъ города. Поврили,— долго ли смутить-то? Похали. Видятъ они: детъ баринъ въ коляск. Остановили его, спрашиваютъ, какъ прохать къ такому-то помщику? А баринъ говоритъ:— ‘Это говоритъ, я самъ и есть тотъ помщикъ, къ которому вамъ надо!’ Ну, спрашиваютъ они его: можно ли у него арендовать землю? Онъ такъ и обрадовался:— ‘Съ ве-ели-кимъ, говоритъ, удовольствемъ! сколько хотите! Дамъ вамъ по одной дес. усадьбы на вчное владне, будете жить возл меня, а за землю возьму съ васъ по 2 р. съ дес. Все дамъ, что хотите, только садитесь’. Ну, мужики, конечно, обрадовались, что Богъ имъ такое счастье послалъ. Вотъ баринъ имъ и говоритъ:— ‘Я теперь ду въ городъ, черезъ 3 дня вернусь. Вы себ позжайте, вотъ какъ подниметесь на горку, передете ее, будетъ прудъ. Распродайте тамъ лошадей и ждите меня. Оттуда еще верстъ 60 будетъ. Я подъду, заберу васъ, и подемъ’. Онъ себ похалъ своей дорогой: они подъхали къ пруду, распрягли лошадей, хотли ихъ напоить — не пьютъ лошади. Попробовали сами воду — нельзя ее пить: горько, не дай Богъ какъ. Посидли они тамъ день или больше и прямо повернули назадъ домой: испугались, что воды не будетъ.

Разсказъ этотъ произвелъ на Клима тяжелое впечатлне. Вс молчали.

— Вотъ въ ‘Седьмой-Рот’ тамъ двушка одна, есть, ее нужно разспросить, заговорилъ опять Климъ.

— Какая двушка?

— Служила она у помщиковъ и выздила съ ними вс т земли: и Уралъ видла, и дальше за Ураломъ была — все наскрозь прохала. Вотъ она, говорятъ, разсказываетъ объ этихъ земляхъ все, какъ тамъ есть. Она говоритъ, что по дорог туда находится контора Михаила Николаевича. Если нападешь на эту контору — хорошо: тамъ теб уже все укажутъ и разскажутъ. Нужно только стараться на эту контору напасть.

— А изъ сосднихъ деревень многе собираются хать?— спросилъ я.

— Кто ихъ знаетъ,— отвтилъ Климъ.— Хотть-то многе хотятъ, а кто подетъ, кто нтъ — неизвстно.

— Это — какъ страна поднимется,— сказалъ съ увренностью и достоинствомъ, поглаживая бороду, Марко.— Начнутъ хать — и вся страна поднимется…

— А я такъ вотъ что слышалъ,— перебилъ его съ живостью Климъ.— Въ Бахмут, говорятъ, получено 3 пуда жребья насчетъ этого переселеня.

— Какъ это: 3 пуда жребья?— спросилъ я.

— А такъ, получился цлый ящикъ, 3 пуда, жребьевъ, и кто хочетъ хать, тотъ будетъ вынимать жребй, и какой ему участокъ земли выпадетъ по жребью, на тотъ онъ и подетъ.

Черезъ нсколько дней, поздно ночью, пришелъ ко мн Климъ, радостный и веселый.

— Ну,— есть! заговорилъ онъ, едва переступивъ порогъ.— Теперь мы раздобыли бумагу отъ самого тамошняго губернатора! Тутъ написано все подлинно, все какъ есть!

— Какъ же это вамъ удалось ее раздобыть?

— здили за ней въ ‘Шестую-Роту’ и оттуда привезли… И еще одну бумагу, письмо…— продолжалъ онъ и захлебнулся отъ восторга.— Дв бумаги. И вы сдлайте милость, не откажите намъ копи съ нихъ списать, надо ихъ отсылать обратно.

— Ну, давайте бумаги!

— То-то что при мн-то нтъ ихъ сейчасъ!— отвтилъ онъ слегка упавшимъ голосомъ и какъ бы съ сожалнемъ.— Просилъ — не дали: только что прхали съ ней, сами разбираютъ. Звалъ я ихъ сюда — не пошли, думали, что спите. А я вотъ зашелъ, думаю, если не спите, дай зайду, обрадую.

— Спасибо! Ну, а что же тамъ, въ губернаторской бумаг, написано — не знаете?

— Все какъ въ первой, да еще съ прибавками. Въ первой бумаг нтъ полъ десятины лсу — въ этой полъ десятины лсу, тамъ не сказано, сколько можно тамъ заработать парой лошадей — въ этой написано: 500 руб., въ той нтъ про зеленый шелкъ: онъ тамъ растетъ. И еще много, много всего!..

Онъ перевелъ дыхане и нсколько секундъ смо трлъ на меня въ безмолвномъ восторг.

— А что, милый ты мой человкъ!— ласково и какъ-то заискивающе сказалъ онъ:— можетъ ли быть, чтобы все это было правда? И будто бы все это такъ таки и есть на самомъ дл?!

Послдняя фраза съ сильнымъ волненемъ вырвалась у него изъ глубины души.

Долго еще сидлъ Климъ у меня, разсуждая все о томъ же предмет. Поршили мы, что завтра ночью я перепишу бумагу. Климъ предложилъ, чтобы ко мн пришли съ бумагой, но я предложилъ переписать ее у Марка: туда, я зналъ, соберется больше людей, и они въ дом своего односельчанина будутъ чувствовать себя несравненно свободне, чмъ у меня.

На завтра Климъ не пришелъ, а пришелъ черезъ два дня, подъ праздникъ сорока мучениковъ, и мы пошли вмст къ Марку. Къ Марку я зашелъ въ первый разъ и былъ очень удивленъ какъ обстановкой его дома, такъ и самимъ домомъ. Домъ былъ вдвое выше крестьянскаго обыкновеннаго домика, внутри онъ былъ разгороженъ деревянными выкрашенными перегородками, большя окна съ занавсками, стны увшаны картинами и иконами разной величины, между которыми находилась и одна саженная, масляная, съ совершенно непонятнымъ содержанемъ. Въ переднемъ углу стоялъ, накрытый хорошей фабричной скатертью, столъ, на которомъ лежалъ для украшеня (хозяева безграмотные) громадной величины псалтырь. Марко встртилъ меня очень учтиво, немножко рисуясь и, очевидно, желая обратить мое внимане и на то, что его обстановка совершенно не мужицкая, и что онъ понимаетъ, какъ слдуетъ обращаться съ ‘образованными’ людьми. Климъ (я это сразу замтилъ) держался здсь очень приниженно, въ сторонк, больше молчалъ и былъ очень предупредителенъ къ Марку.

Черезъ нсколько минутъ посл нашего прихода Климъ вызвался пойти за Яшкой и его братомъ, и за другими. Скоро онъ привелъ ихъ всхъ. Пришли четыре человка: Яшка съ братомъ, люди еще молодые, отъ 25 до 30 лтъ, здоровые, загорлые, съ добродушными лицами, на которыхъ лежалъ отпечатокъ многихъ пережитыхъ невзгодъ. Третй былъ бывшй староста, человкъ подъ 40 лтъ, съ серьезнымъ озабоченнымъ лицомъ. Наконецъ былъ еще одинъ, какой-то маленькй, черненькй, невзрачный человкъ, тоже однодворецъ. Онъ все время молчалъ, хлопалъ какъ-то удивленно глазами и держался все у стнки. Семенъ, бывшй у меня за нсколько недль передъ этимъ съ Климомъ, не пришелъ: у него вышла какая-то ссора съ женою и тещей, и поэтому онъ совершенно бросилъ мысль о переселени (все хозяйство было женино и ея дтей, оставшихся ей отъ перваго мужа).

Марко подалъ мн дв бумаги. Одна изъ нихъ была еще цла, другая же имла красновато-желтый цвтъ отъ частаго держаня ея въ рукахъ, въ складкахъ была разорвана на четыре части и сшита нитками.

Я прочелъ первую бумагу (по словамъ крестьянъ ‘предписане’). Вотъ ея содержане, по исправлени нкоторыхъ непонятныхъ мстъ:

‘Адресъ:

Его высокопревосходительству господину генералъ-губернатору Сыръ-Дарьинской области и кавалеру. Въ городъ Ташкентъ отъ крестьянъ такихъ-то, и такой-то губерни, и такого-то узда, волости и слободы. Имена и фамили должны быть на конверт отъ уполномоченныхъ, которые будутъ уполномочены именоваться по выбору на подачу прошеня о причислени къ городу Луляту, а также на рчку Вислаевки — Ахъ-Чей или же къ городу Туркестану. Относительно того житья, по причисленю въ вышенаименованную мстность: по прзду туда, выдается на каждаго домохозяина для постройки 30 деревъ громадной мры, и 30 руб. вспомоществованя, и ¹/₂ дес. рощи, и одна дес. усадьбы, и 20 дес. земли на каждую душу мужескаго пола, и льготы на 20 лтъ отъ солдатчины и повинностей, кром того, что съ души платятъ по 20 коп. въ годъ для содержаня школъ и правленй. Земля родитъ пшеницу, рисъ, разные фрукты, сырой шелкъ, хлопчатую бумагу т. е. вату. Относительно урожая: съ каждой посянной десятины получается 300 пуд. А торговля идетъ оживленная пшеницей, рисомъ и фруктами, торгуютъ также скотомъ и сдлами. Если держать одну пару лошадей, то среднимъ числомъ можно пробрсти 500 руб. въ годъ. Скотъ нерослый, но сильный и недорогой. Воздухъ чистый, свжй, воды хорошя и рыбныя, лса громадные, овощи и дичи разной весьма много. Родится также и виноградъ. Зимы нтъ, такъ что скотъ почти и не становится: ходитъ круглый годъ по степямъ. Пшеница — на подобе нашего голаго ячменя, озимые и яровые крпке. Относительно желзнаго матерала, то ему пока цны нтъ, а какъ будете хать, то надо будетъ брать съ собою земледльческя орудя, какъ-то: лемешъ, чресло, лопату и т. п.

Слобода Райгородка, младшй медицинскй фельдшеръ Терентй Лапыгинъ’.

— Ну, что скажете?— обратился ко мн Климъкогда я кончилъ читать.— Теперь, значитъ, уже правда?

— Вы думаете, что это бумага — предписане отъ самого губернатора?— спросилъ я.

— А какъ же?— произнесъ Климъ уже упавшимъ голосомъ.

— Нтъ! Тутъ только сверху написанъ адресъ губернатора, куда ему писать, а самую бумагу писалъ какой-то фельдшеръ.

— Нтъ, нтъ, это не отъ губернатора,— подтвердилъ авторитетно мои слова Марко, посмотрвъ небрежно на Клима, отчего тотъ еще боле смшался.— Тутъ и подписи губернатора нтъ. Это писано, должно быть,— съ чьихъ-нибудь словъ.

Климъ замолчалъ и отошелъ. Эта неожиданная всть, повидимому, сильно огорчила его.

— Ну, прочтите намъ, пожалуйста, и другую!— любезно обратился ко мн Марко.

Другая бумага (порванная и сшитая) оказалась письмомъ. На верху листа было карандашомъ написано: ‘Съ Обросимовой’. Должно быть, это письмо привезено изъ с. Абросимова, отстоящаго на 100 слишкомъ верстъ отъ нашей деревни.

Я прочелъ и это письмо:

‘Дороге мои родители! Увдомляю васъ, что мы, слава Богу, живы и здоровы. Еще я васъ спрашиваю, дорогой мой родитель, Харитонъ Антоновичъ, изъ чего вы это взяли, что вы мн пишете, можетъ я обдумаю и будто мн васъ не жаль? Вы меня этимъ письмомъ привели къ жалостному положеню. До полученя вашего письма мы и дти наши радовались о томъ, что вотъ весной прдутъ до насъ отецъ и мать, ддушка и бабушка. Мы васъ не знаемъ, съ какого краю выглядать. Мы получили отъ брата письмо. Еще вы спрашиваете по скольку дес. на душу,— нтъ, не на душу, а на дворъ по 20 дес. А по прибываню нашему мы получили по 60 руб. награды и по 30 деревъ на постройку. А платежа нтъ никакого. Хлба я посялъ 7 пуд., а жители удивляются,— ‘что ты будешь длать съ этимъ хлбомъ? теб его не убрать!’ Лошадью пашу, пашу и удивляюсь, что около дома вода и трава. Если будете хать, то везите съ собою разный инструментъ: тутъ хотя и есть, такъ здсь дорогой. Хлбъ у насъ дешевый: 12-ти пудовая четверть пшеницы 1 р. 20 к. Житу и ячменю почти и цны нтъ. Мы хлбъ такой димъ, какой у васъ только на Свтлый праздникъ дятъ, а нкоторые и тогда не ли такого хлба. Лсу много разнаго и сколько угодно и зврю разнаго много дикаго, козы, олени, кабаны и всякаго зврю много, а лютыхъ зврей нтъ. Много также птицы разной дикой, много даже въ усадьбахъ нашихъ. Корова стоитъ 15 руб., также и овца старая стоитъ 1 р. 20 к., а овчина 7 к. Сна сколько угодно косить и гд угодно. У насъ вода хорошая, даже около хатъ бжитъ. Овощь всякая, рожки, орхи, и разные фрукты, рыба всякая есть. Товары у насъ разные, также какъ и у васъ, цна дешевле противъ вашей. Масло деревянное 80 к. за фунтъ, газъ 20 к. ф., постное масло 6 к. ф. Если будете хать, то запаситесь сухарями мсяца на три: вы за три мсяца додете до насъ. Везите лемешъ для плуга, здсь дорого купить. Въ Царицын, въ тульскомъ магазин два ружья двухствольныхъ: тамъ дешево купить. Еще увдомляю, что у насъ, слава Богу, все дешево: хлбъ дешевый, хлбъ поливной, но поливать очень легко, во время, когда дождя нтъ, съ горъ воду напускаютъ. Но дождь не всегда бываетъ. Мы уже не думаемъ о томъ, гд брать земли или травы или надо за корову платить. Боченка на покосъ и на жниво не надо съ собою возить: у насъ вода кругомъ, слава Богу, есть. Кто думаетъ идти, то не бойтесь и идите, да смотрите не слушайте никого по дорог, кто бы вамъ чего не говорилъ, и вамъ тогда самимъ понравится, когда прибудете до насъ. Мы уже прибыли на свою землю и ни объ чемъ не горюемъ. А если будете хать, то вызжайте пораньше, а то много людей, согласныхъ до насъ идти изъ разныхъ губернй. Когда соберетесь, кто съ моимъ будетъ согласенъ, то увдомите письмомъ, когда выдете въ дорогу: мы васъ будемъ ожидать, какъ дорогихъ гостей съ небесъ. Если вы мн не врите, то поврьте Богу и кресту.

Вотъ вамъ маршрутъ, на каке города идти до насъ: Оксайская станица. Манинская дор. (?) Наильику, гор. Царицынъ, посадъ Дубовка. Изъ Дубовки на перевозъ черезъ Волгу, 1 р. отъ повозки. Потомъ на Савенку, Малый-Узенъ, Большой-Узенъ, гор. Уральскъ, Илекъ, Соляную-Защиту, мстечко Актюбу, гор. Карабуческъ (Карабутайскъ?), гор. Иргизъ, гор. Касалинскъ, гор. Джучекъ, гор. Фортъ-Перовскй, гор. Туркестанъ, гор. Чемкентъ, гор. Лулятъ, а отъ Лулята до насъ въ выселокъ Акли, 80 в. Всего отъ васъ до насъ 4163 версты.— 1886 года, мая 4 дня. Писалъ Елисей Моргуновъ’.

Это письмо произвело на слушателей гораздо боле сильное впечатлне, чмъ прежняя бумага. Но какъ въ той, такъ и въ этой ихъ приводила въ восхищене дешевизна хлба.

Меня заинтересовалъ и тонъ этого послдняго письма, и само письмо, совершенно непохожее на обыкновенныя деревенскя письма, въ которыхъ первое мсто отводится поклонамъ, а о дл пишется только между прочимъ, какъ бы случайно. Я спросилъ крестьянъ, не знаютъ ли они чего-нибудь объ автор этого письма. Оказалось, что староста его знаетъ или слышалъ о немъ. Этотъ С. Моргуновъ — солдатъ и всю свою службу пробылъ въ Киргизскомъ кра. Выслуживъ срокъ, онъ прхалъ домой, забралъ жену и дтей, и ухалъ съ ними обратно туда, гд онъ служилъ. Потомъ онъ началъ буквально бомбардировать отца письмами, чтобы и онъ съ семьей прхалъ. Въ короткй промежутокъ времени онъ прислалъ отцу шесть писемъ и, наконецъ, убдилъ его. Отецъ ухалъ, а теперь родичи тоже собираются хать туда же, по оставленному отцомъ письму, которое я только что привелъ.

Я слъ переписывать бумаги, а крестьяне тмъ временемъ бесдовали о своемъ.

— Говорятъ, въ Бахмут получили 6 пудовъ жеребья?— заговорилъ Яшка,— Будемъ, значитъ, теперь хать по жеребью, а не по охот: кому какая земля выпала, туда и позжай!

— Это плохо, лучше какъ вольно дешь!— отозвался его братъ.

— Какъ же можно!— подтвердилъ Марко.— По жеребью-то? По жеребью ни къ чорту не годится! А какъ я ду вольный, то могу я похать и туда, и сюда загляну, и здсь понюхаю, тамъ посмотрю, пошатаюсь годъ, можетъ и два,— а нтъ? не понравилось?— и назадъ домой ворочусь. А нашелъ мсто подходящее,— слава Богу, тогда и съ семьей тронусь… А то по жеребью! Сохрани Богъ отъ этого!

— Разбредется тогда народъ и оттуда, особливо кому мсто нехорошее попадется, произнесъ съ увренностью Яшка.

— Хорошо еще, когда тамъ по близости можно будетъ прикупить или нанять землю,— заговорилъ задумчиво бывшй староста:— а если нельзя, то наврное и оттуда разбредутся.

— Нанять-то и здсь можно!— заговорилъ, откашливаясь, Климъ, стараясь казаться серьезнымъ и солиднымъ.— Когда народу меньше станетъ, тогда и наши помщики дешевле станутъ землю отдавать. Что они съ нею будутъ длать? Примрно, у нашего помщика 9000 десятинъ…

— Толкуй тамъ, ты много знаешь!— перебилъ его Марко, посмотрвъ на него полупрезрительно, полунасмшливо.— Приравнялъ землю! И то земля, и это земля, да не равны! То, говорятъ, земля еще свжая, сочная, а наша стала, какъ щепка какая…

Еще долго разсуждали они на эту тему. Уходя, поршили опять създить куда-то за бумагой за какой-то и начать стараться насчетъ паспортовъ. Они придумывали какъ нибудь изловчитсья, хитростью выманить ихъ у старшины, выманить пока только на годъ: иначе, если сказать ему прямо, въ чемъ дло, онъ — пожалуй — и не пуститъ.

VI.

Черезъ нсколько дней посл этого пришелъ ко мн Климъ, мрачный, осунувшйся.

— Что съ вами?

— Да все съ дядей!— отвтилъ онъ съ горькой усмшкой.— Раньше онъ не препятствовалъ:— ‘Позжай, говоритъ, себ съ Богомъ!’ — общалъ даже и кобылу мн дать, и пару бычковъ, телгу. А теперь, какъ увидлъ, что я и не въ шутку задумалъ уйти отъ него, онъ и назадъ повернулъ:— ‘ничего теб не дамъ’. Что тутъ съ нимъ длать?

Я ему посовтовалъ то же самое, что и друге совтовали ему раньше меня: обратиться къ обществу.

— Хорошо-то оно хорошо, я бы ничего, и на сходъ бы пошелъ! Да что тамъ сказать-то? Вдь надо бы сказать, что онъ, дядя-то, меня гонитъ со двора безъ имущества, отдлиться не даетъ? Да вдь и онъ не дуракъ: теперь онъ меня не трогаетъ, ласкается, говоритъ:— ‘живи со мной, скоро умру, все теб оставлю, никому ничего не отпишу, а все теб!’ Вотъ вдь какъ говоритъ. Значитъ, что я самъ что-то съ нимъ не лажу, а онъ вишь не виноватъ ни въ чемъ!

— Что-жъ изъ этого можетъ выйти?

— Да не выпуститъ общество-то! скажетъ: живи съ дядей по старому!

— Врядъ ли скажетъ общество такъ: вдь оно знаетъ что онъ васъ раньше гналъ?..

— А вдь, пожалуй, и въ самомъ дл такъ:— оживившись, весело сказалъ Климъ.— А то можно и вотъ что сдлать: придетъ какъ нибудь дядя пьяный, я ему только слово скажу, что хать хочу,— онъ сейчасъ все добро на улицу выброситъ. А я тогда сейчасъ въ сборню: вотъ онъ меня гонитъ, а отдлить, какъ слдуетъ, не хочетъ. Разсудите!.. Да, такъ я и сдлаю!— ршительно закончилъ Климъ.

Онъ ушелъ отъ меня повеселвшй, но я хорошо зналъ, что у него не хватитъ духу самому сдлать вызовъ дяд.

Прошло недли три. Во все это время я не видлъ никого изъ собиравшихся хать: мн къ нимъ некогда было идти, а ко мн никто изъ нихъ не приходилъ.

Клима я раза два встртилъ, но онъ какъ-то старался ускользать отъ меня, и на мой вопросъ, отчего онъ не заходитъ,— отговаривался ‘недосугомъ’, но общалъ придти на праздникахъ. На второй день Пасхи, онъ дйствительно зашелъ ко мн. За это время онъ немного осунулся и, вообще, былъ невеселъ, или старался казаться такимъ. Я ждалъ, что онъ заговоритъ о переселени, но онъ, какъ бы нарочно, говорилъ все о другомъ, а объ этомъ ни слова. Наконецъ, я спросилъ, что новаго слышно на счетъ ‘Урала’?

Нсколько минутъ Климъ молчалъ, принужденно улыбаясь и смотря мн прямо въ глаза.

— Я уже отдумалъ… не ду!..— промолвилъ онъ тихо, отрывисто, продолжая смотрть на меня не то со страданемъ, не то съ мольбой. Мн стало жаль его: я видлъ, что ему очень непрятно продолжать разговоръ на эту тему и не сталъ его разспрашивать.

Онъ помолчалъ и потомъ заговорилъ тверже и убдительно:

— Вдь тутъ вотъ какое дло. Я разсчиталъ, что мн незачмъ хать. Другое дло, еслибъ я безземельный былъ, а то у меня, слава Богу, и земля, гд работать, есть, и уголъ есть, и домъ,— а тамъ Богъ его еще знаетъ, какъ будетъ? У кого земли нтъ, тому ничего. И еще: теперь я на свою шею ничего не беру: все идетъ на дядину шею,— а тогда бери все на свою! И опять, какъ вы сказали: нищимъ, безъ гроша, нельзя хать и опасно,— какъ разъ пропадешь ни за что… Вотъ я и надумалъ: пусть пока друге, безземельные, подутъ, я пока на готовомъ поживу… Какъ вы думаете?..

Онъ посмотрлъ на меня болзненнымъ, умоляющимъ взглядомъ, какъ бы прося меня, чтобы я не сталъ его опровергать,— и я ему ничего и не отвтилъ. Потомъ онъ сообщилъ мн, что и Марко тоже не детъ:

— Раньше онъ хотлъ домъ продать, хозяйство, купить лошадей и ухать. Но домъ продать теперь некому. Кто его купитъ? Вотъ и онъ тоже передумалъ.— ‘Подожду, говоритъ, нонишняго урожая (онъ посялъ 50 дес.), а тогда посмотрю. Пусть пока безземельные дутъ: тогда видне будетъ’.

— Ну, а отставной староста? а друге?— спросилъ я

— Староста тоже не детъ!— отвтилъ Климъ уже оживленне:— его не пускаютъ, пашпорта не даютъ. Хлбъ 64 мрки общество ему прощаетъ, а деньги взыскиваетъ… А вотъ Яшка съ братомъ и еще два безземельныхъ — они дутъ: стараются насчетъ пашпортовъ.

Еще съ полчаса просидлъ у меня Климъ, но, какъ я замтилъ, онъ чувствовалъ себя не особенно ловко, и скоро ушелъ.

Вечеромъ зашелъ ко мн въ комнату хозяинъ, пьяный-препьяный, съ краснымъ лицомъ и осовлыми глазами. Онъ остановился въ дверяхъ, еле сдерживая на губахъ пьяную улыбку: повидимому, онъ хотлъ дать мн время замтить, въ какомъ состояни онъ находится.

Я попросилъ его зайти.

Широкая, пьяная добродушная улыбка разлилась по его лицу. Онъ подошелъ къ столу, слъ и началъ на цлый часъ разсказывать мн, что онъ пьянъ, что теперь онъ будетъ пить всю недлю, что у него такая ужъ натура, и что онъ никого не боится.

Вдругъ онъ прервалъ свою пьяную рчь и заговорилъ, стараясь казаться серьезнымъ:

— А твой Яшка-то, не детъ на Вралъ, не детъ!

— Почему?

— Пашпорта не даемъ!.. просилъ у насъ, у общества — мы сказали: не дадимъ!

И онъ съ гордостью мотнулъ головой.

— Отчего же не даете?

Онъ не выдержалъ серьезнаго тона и разсмялся.

— А песъ ихъ знаетъ, отчего они, подлецы, не даютъ!… Я бы ему далъ пашпортъ: пусть детъ бдняга,— а мръ не даетъ, не хочетъ!.. Ну, съ него деньги слдуютъ,— заговорилъ было онъ опять серьезно, но сейчасъ же прервалъ свою рчь и воскликнулъ весело.

— А пойдемъ, паря, ко мн, выпьемъ? я полкварту принесъ… Я, паря, ей-Богу, всю эту недлю буду водку жрать!… сть не буду, а водку сосать буду… Пойдемъ?..

VII.

На завтра, въ полдень, пришелъ ко мн Яшка. Онъ былъ очень взволнованъ. Войдя и поздоровавшись, онъ тотчасъ же заговорилъ охрипшимъ и взволнованнымъ голосомъ:

— Вотъ такъ обчество у насъ, пропади оно пропадомъ!.. Вдь они намъ пашпортовъ не даютъ, хоть ты или и топись!.. Вотъ и говори, что хрещены люди. Хрещены — а хуже нехристей! Еврея упросишь, а ихъ нтъ…

— Почему же не даютъ?— спросилъ я.

— Деньги требуютъ, вотъ отчего!

Онъ прислъ и заговорилъ спокойне.

— Мы, видите ли, люди дворовые, намъ надлу не дадено: на то была воля панская, такъ насъ и записали. Будто мы у Бога теля украли, что намъ вышло хуже, чмъ всмъ… Вотъ жили мы безъ надла, плотничествомъ занимались. Потомъ общество дало намъ надлы, дало, а черезъ два года ‘живосиломъ’ и опять отняло. Остались мы тогда должны обществу 20 р.: я — 8 р. 10 к., а братъ — 12 р. Потомъ мы брали общественнаго хлба, какъ считаютъ, рублей на 10… Тутъ, сами знаете, неурожаи подскочили, общество, правду сказать, и не крпко требовало отъ насъ эти деньги, а теперь вотъ требуетъ, чтобы сразу вс 30 р. отдали, а то не пуститъ…

— Что же вы сказали?

— Я вотъ что сказалъ: у меня домъ есть, мой домъ новый, хорошй, если продать его, дадутъ рублей восемдесятъ, вотъ я свернулъ на свой домъ и долгъ брата, и сказалъ обществу:— ‘Братцы, подождите, оттуда вышлю вс 30 р., а домъ вамъ въ залогъ’. Нтъ, не хотятъ!.. Ну, я нашелъ человка, что хочетъ поручиться за меня обществу: если я до Петра не уплачу, то онъ уплатитъ,— тоже не хотятъ! Галдятъ въ одинъ голосъ:— ‘Сейчасъ деньги вноси, тогда и летай втромъ въ пол!’ Вотъ народъ-то! Они, видишь, хотятъ, чтобъ я выдалъ К. (мстный кулакъ) вексель у нотаруса на эти 30 р. подъ домъ, а К. сейчасъ ихъ уплатитъ обществу. А вы знаете К.?— ему только задолжи, а ужъ домъ наврно за нимъ останется за тридцать-то рублей, навки вковъ.

— Отчего же вы теперь же не продадите дома?

— Какъ можно!— отвтилъ онъ энергично.— Вотъ когда доду туда и буду знать, что тамъ останусь, тогда и напишу своимъ родичамъ, чтобы продали домъ. А купитъ его Василь Васильевичъ, тотъ, что хочетъ поручиться обществу за эти 30 р. А теперь я не могу продать: кто его знаетъ? какъ тамъ будетъ? можетъ, придется и назадъ сюда прхать. Остается у меня домъ, я къ нему всегда могу прхать: въ своемъ дом я всегда двери найду, тогда и землю достать можно. А продалъ — ты ужъ здсь чужой человкъ.

Онъ помолчалъ немного.

— Я бы имъ теперь отдалъ эти 30 р., у меня и у брата найдутся эти деньги,— заговорилъ онъ опять:— да чмъ же намъ тогда хать? Какъ намъ хать тогда безъ гроша? Выхать на первый бугоръ и бжать въ первую слободу кусокъ хлба просить? Вдь такъ нельзя!..

На глазахъ у него навернулись слезы, и онъ замолчалъ.

— Кто же главные крикуны?— спросилъ я.

— Кто?— оживился онъ, отеревъ рукавомъ глаза:— вс! Вс кричатъ! Вдь это стадо овечье! Видли вы, какъ овцы идутъ: бе-е, бе-е!— такъ и тутъ. Стоишь только и голову поворачиваешь на вс стороны. Одинъ кричитъ: ‘не пустимъ!’ другой: ‘сейчасъ деньги неси!’ третй: ‘домъ продай!’ И не знаешь, кому прежде отвчать…

— За что же мръ на васъ такъ серчаетъ?— спросилъ я.— Не можетъ же быть, чтобы вс нападали на одного человка безъ всякой причины?

— Да на меня никто не серчаетъ,— отвтилъ онъ тихо, съ горечью.— Я никому худа не длалъ… Вы знаете, какъ у насъ на сходк бываетъ?— вс говорятъ: ‘отпустить человка, что его держать, пусть детъ’, а одинъ или два загалдятъ: ‘нтъ, чтобъ деньги раньше уплатилъ!’ — и ничего не подлаешь: и прежне, что говорили ‘отпустить’, или замолчатъ, а не то тоже закричатъ ‘нтъ’… Говорите — сердиты,— заговорилъ онъ опять, помолчавъ.— Вотъ старый С—ко кричитъ громче всхъ, а я ему никогда ничего худого не длалъ. А кричитъ онъ вотъ почему: онъ судится съ ‘Комаромъ’, а ‘Комаръ’ дворовый,— вотъ онъ и сердитъ на всхъ дворовыхъ: ‘чтобъ безземельныхъ дворовыхъ, кричитъ, здсь не было! Уплати деньги, и съ Богомъ!’ Кричитъ, ругается старикъ, а загибаетъ такя слова, что и молодому грхъ. Ему и на сходку-то ходить не полагается,— ему, по годамъ, Богу молиться, грхи отмаливать пора, а онъ какя слова-то на сходкахъ гнетъ!.. Друге кричатъ тоже не по злоб на меня, а хотятъ, чтобъ я ведро водки выставилъ. А я водки не выставлю. Другое дло, еслибъ мн что простили. А то намъ и хлба, что брали, не хотятъ простить, а по совсти его не слдуетъ отъ насъ требовать: мы каждый годъ на общественную кассу работали, гамази даромъ поправляли, а окромя этого хлба ничего изъ кассы не брали!

Онъ тяжело вздохнулъ и съ горечью посмотрлъ на меня.

— Такая-то бда,— заговорилъ онъ опять черезъ минуту:— прямо голову потерялъ! Вдь вчера я уже было совсмъ отдумалъ хать — ничего съ обществомъ не подлаешь! Да прозже люди опять подняли меня хать и хать… Вы, можетъ, видли, вчера прохали здсь люди съ колесами,— вотъ они разсказали, что въ прошломъ году до самаго Урала, до Дарьи-рки доходили. Видли тамъ, говорятъ, нашихъ покровскихъ, 5 семействъ. Хорошо, говорятъ, живутъ: 30 коп. пудъ пшеничной муки… Вотъ я опять и положилъ — хать…

— Что же вы думаете теперь длать?

— Думаю завтра на сходку пойти и опять просить. Скажу: ‘или отпустите, или дайте здсь землю, чтобъ я зналъ, что я тоже у Бога человкъ, и никуда тогда не поду’. А какъ опять мн ничего не скажутъ, я пойду въ волость и попрошу, чтобы мн хоть полугодовой пашпортъ дали. Вдь я къ волости-то и приписанъ, вс безземельные къ волости приписаны…

— Въ такомъ случа, зачмъ же вамъ у нашего общества просить паспортъ? обращайтесь прямо въ волость,— замтилъ я.

— Да общество-то, должно, раньше сказало старшин, чтобъ онъ намъ пашпортовъ не выдавалъ, потому, молъ, должны… Ну, а полугодовой, я считаю, онъ намъ дастъ. На заработки онъ насъ долженъ отпустить. А если не отпуститъ — я въ станъ пойду… А какъ дастъ намъ полугодовые пашпорта, намъ больше ничего и не надо. Мы пойдемъ себ съ семействами, будемъ по дорог останавливаться и работать. Будемъ до крови работать, заработаемъ 15 р. и пришлемъ имъ. Намъ вышлютъ опять на полгода. Потомъ мы опять пришлемъ 15 р.— и совсмъ чисты будемъ. Такъ, я думаю, самое лучшее.

— А мн кажется,— замтилъ я:— какъ пойдете сейчасъ съ семействами, вамъ трудно будетъ по дорог столько заработать, чтобы и себя прокормить, и сюда посылать.

— Ничего, заработаемъ!— отвтилъ онъ съ увренностью.— Вдь мы плотники, а тамъ въ плотникахъ, говорятъ, нужда. Въ Донихин, говорятъ, плотниками-то какъ нуждаются!.. Вы вотъ нашего мужика возьмите: даромъ, что онъ всю жизнь воламъ хвосты крутитъ,— а вдь колушка самъ не уметъ отесать, телги не сладитъ. А мы все сдлаемъ: и телгу сладимъ, и колеса сдлаемъ, и амбаръ выстроимъ. Мы пойдемъ полегоньку, ну, и заработаемъ. Будемъ до крови биться, мы къ этому, слава Богу, уже привычны!..

VIII.

Назавтра утромъ, только я вышелъ изъ дому, встрчаю Яшку. По его лицу я сейчасъ угадалъ, что у него есть какая-то хорошая новость.

— Ну, что, идете въ сборню?— спросилъ я.

— Куда!— отвтилъ Яшка весело:— въ сборн и души живой нтъ: народъ пьянъ…. Да я, Богъ дастъ, совсмъ обойду ихъ.

— Какъ такъ?

— Получилась, говорятъ, въ волости бумага, чтобы безземельныхъ за долги не задерживали. Братуха мой двоюродный прибжалъ вчера изъ О., говоритъ, ‘слышалъ, что такая бумага получена!’ Вотъ я въ волость-то и бгу (волость въ сосднемъ сел)… Ей-Богу, даже въ башк словно бы посвтлло!— закончилъ онъ, радостно посмотрвъ на меня, и разсмялся.

Ходилъ онъ въ волость, но никого тамъ не нашелъ, и черезъ нсколько дней ‘легкость душевная’ у него опять пропала. Онъ пришелъ ко мн съ братомъ.

— Плохо, С. А.,— заговорилъ онъ съ отчаянемъ:— не даютъ и не даютъ паспортовъ! хоть ты тутъ умирай!.. Въ волости я былъ, да никого тамъ не нашелъ. Люди говорятъ: — ‘есть, говорятъ, предписане, чтобъ народъ не задерживали’, да вдь разв намъ скажутъ объ этомъ? Мы думаемъ идти въ Лугань, въ крестьянское присутстве, чтобы намъ тамъ пашпорты выдали. Какъ по вашему это?

Я отвтилъ,— что, по всей вроятности, ихъ отправятъ за паспортами обратно въ ихнюю волость.

— А я такъ вотъ опять слышалъ,— заговорилъ Яшка:— что непремнно есть указъ, какъ можно, чтобы больше переселять народу изъ нашей губерни. Какъ же тутъ быть-то? Говорятъ, нашлось будто бы огромнйшее урочище, и совсмъ одна новина: хотли, видишь ли, казаки туда переселиться и уже начали перезжать, да ихъ остановили, сказали: — ‘вамъ еще и такъ жить можно, а вотъ изъ екатеринославской губ. нужно переселить одинъ или два узда…’ И, говорятъ, черезъ 5 лтъ казна сама начнетъ переселять…

— Тутъ человкъ былъ, что перепись длаетъ,— перебилъ его братъ:— стоялъ онъ около М—кова дома. Вотъ кое-кто изъ нашихъ сталъ его спрашивать:— зачмъ длаетъ онъ эту перепись? Онъ и отвтилъ: ‘Пока, говоритъ, вамъ этого еще нельзя знать, а черезъ 5 лтъ вы все сами узнаете. Будутъ у васъ новости всякя!’ Больше ничего не сказалъ. Потомъ, когда онъ остался одинъ съ сыномъ М—ко, онъ ему сказалъ:: ‘Хочешь — я теб и сейчасъ скажу, какя новости у васъ будутъ?’ тотъ говоритъ: ‘Хочу!’ — ‘А хочешь, такъ дай, я теб языкъ отржу, а потомъ и скажу: никто и не узнаетъ: ты — неграмотный, написать — ненапишешь, а сказать безъ языка тоже никому не скажешь,— вотъ никто и не узнаетъ’. Говорятъ, что эти новости будутъ насчетъ ‘новыхъ земель’.

Интересно, что разсказъ, очень похожй на этотъ, я слышалъ года 3 назадъ отъ старосты одной изъ сосднихъ деревень.— Былъ тутъ одинъ человкъ, перепись длалъ, разсказалъ онъ мн,— онъ намъ вотъ что сказалъ: ‘Царь все знаетъ. Не останетесь вы при этомъ надл. Много у васъ будетъ перемнъ. Черезъ 3, а, можетъ, черезъ 5 лтъ вы все узнаете, а пока ничего еще нельзя сказать вамъ. Говорите правду, сколько кто засялъ, сколько скота и все другое?’ Должно быть, это насчетъ земли, что у пановъ отберутъ, а намъ отдадутъ,— закончилъ тогда староста.

Я вполн увренъ, что ничего подобнаго никогда не практиковалось нашими статистиками, но также врно знаю, что всякое слово, сказанное крестьянину кмъ бы то ни было, и при томъ о какомъ бы то ни было крестьянскомъ дл, всегда перетолковывается имъ на свой собственный образецъ.

Въ тотъ вечеръ Яшка съ братомъ ушли отъ меня чрезвычайно унылые, близке къ отчаяню. Я уже думалъ, что это конецъ невеселой истори, но вышло не такъ.

Дня черезъ три пришелъ ко мн Яшка веселый, спокойный, совсмъ не прежнй Яшка-горемыка.

— Ну, поздравляйте!— промолвилъ онъ съ достоинствомъ, спокойно и добродушно улыбаясь.

— Неужели выдадутъ паспортъ?

— Да, ужъ выдали! Бланки у меня, нужно только създить въ Лугань подписать ихъ.

— Какъ же это случилось?

— Вотъ какъ: старшина вчера былъ у насъ въ сборн. Мы пристали къ нему, чтобы онъ намъ бланки далъ. Тутъ наскочили на него наши и заорали: ‘Не давать! не давать! не пустимъ!’ Старшина разсердился и самъ захраплъ,— дескать, ‘я и самъ начальство!’ — ‘У васъ, закричалъ, не спрашиваютъ! Они къ вамъ не касаются, они къ волости приписаны, и вы не имете права ихъ задерживать. Я долженъ ихъ отпускать на заработки, а вы за свои долги разбирайтесь съ ними, какъ знаете’. Взялъ и выдалъ намъ 4 бланки! Вотъ какъ дло-то обернулось!

— Кто же еще детъ?

— ду я съ братомъ, детъ тотъ черненькй, что у Марка былъ, когда вы бумаги переписывали, и еще одинъ детъ, онъ никогда у васъ не былъ: только недавно надумалъ. Тоже, какъ мы, безземельный, дворовый.

— А когда дете?

— Черезъ недлю или больше, примрно 25-го (апрля). Мн еще надо въ Лугань хать, бланки надписать.

Возвратившись изъ Лугани, Яшка пришелъ ко мн, принесъ мн листокъ почтовой бумаги съ конвертомъ и просилъ написать письмо какому-то его дяд, извщая его о своемъ отъзд. Просилъ онъ меня также дать ему конвертъ съ моимъ адресомъ, чтобы онъ могъ написать съ дороги, и просилъ переписать ему бумагу съ маршрутомъ. Онъ очень спшилъ, а мн никакъ нельзя было такъ скоро исполнить его желаня. Я общалъ сдлать все къ вечеру, что и было исполнено. Но вечеромъ онъ не пришелъ, назавтра его тоже не было, а черезъ день я узналъ, что онъ не вытерплъ и ухалъ съ братомъ и другими семействами днемъ раньше.

Черезъ нсколько недль Климъ мн сказалъ, что отъ нихъ будто было получено извсте, что они дохали до Волги, а тамъ стоятъ, дожидаются, пока вода спадетъ.

IX.

‘Народъ идетъ — какъ съ кручи бросается’ толковали крестьяне, когда стремлене къ переселенческому движеню въ нашей мстности приняло почти эпидемическй характеръ. Но продолжалось это недолго,— на второй ужъ годъ стали появляться ‘обратные’, возвращавшеся, большею частью, съ дороги, не дойдя до мста, и приносивше всегда самыя недобрыя всти. Т изъ переселенцевъ, которымъ удалось устроиться на ‘новыхъ земляхъ’, занятые обзаведенемъ и поглощенные хозяйственными заботами, не баловали своихъ однодеревенцевъ прятными извстями. Очевидно, имъ было не до переписки. Но т, что возвращались обратно,— а такихъ, къ сожалню, было большинство,— значительно окоротили своими разсказами размры народныхъ мечтанй о новыхъ земляхъ. ‘Уралъ’, о которомъ никогда никто не имлъ опредленнаго представленя, изъ обтованной земли очень скоро превратился въ представленяхъ крестьянъ — въ нчто ужасное, отъ чего надо бжать. Въ нчто такое, куда заманиваютъ людей только шарлатаны и обманщики. Въ самыхъ мрачныхъ краскахъ рисовали теперь этотъ таинственный ‘Уралъ’ т именно изъ переселенцевъ, которые, какъ я уже сказалъ выше, вернулись съ дороги, не видя никакихъ новыхъ земель, не имя объ нихъ никакого понятя и не выходя во все время своего путешествя даже изъ предловъ внутренней Росси. Вс свдня, которыя они почерпали о новыхъ земляхъ, получались ими на пути, отъ ‘встрчныхъ’, т. е. иногда отъ такихъ же обратныхъ, какъ и они сами, или же и отъ такихъ, которые могли и въ самомъ дл разочароваться въ своихъ мечтаняхъ, которые были на новыхъ земляхъ, видли неурядицы, попробовали канцелярской волокиты и беззащитности. Но вообще, какъ въ начал движеня, слухи о благодатныхъ новыхъ мстахъ возбуждали народъ къ переселеню, такъ — годъ или два спустя — тотъ же народъ разочаровывался въ своихъ фантазяхъ также, главнымъ образомъ, при помощи слуховъ. Но, разочаровываясь въ надежд поправить свои дла помощью переселенй, они, однако жъ, не покидали мысли о поправлени длъ и изобртали новыя фантази.

Въ с. Черногоровк мн встртился одинъ изъ вернувшихся переселенцевъ.

— Что-жъ это ты назадъ-то?— спросилъ я его.

— Большую ошибку дали! Такую дали ошибку — въ вкъ не развязаться!.. Чего вздумали! Того вздумали, что вотъ теперь я и дома не имю,— продалъ его, какъ уходилъ, и хлба у меня нтъ, и годъ даромъ у меня пропалъ, и задолжалъ я, гд только можно, запутался — а все-таки я Господу Богу возношу мою благодарность и до вку буду благодарить, что сподобилъ онъ меня домой воротиться! Дома я — слава теб, Господи!

— Вы что же — до самыхъ ‘мстъ’доходили?

— Нтъ! Сподобилъ Господь на дорог добрыхъ людей встртить, не далъ пропасть! Встртились люди, идутъ обратно, разсказали — ‘земля тамъ негодная, воды нту, жара смертельная, а зврья всякаго тьма!..’

— А вдь въ письмахъ-то другое писано?

— Чего тамъ письма!.. Это все, чтобы самимъ назадъ возвратиться… Письмами заманятъ, затащатъ туда, а тамъ и плачутся — ‘отвезите назадъ’. Нашего брата кто не обманетъ…

— Далеко ли вы дошли?

— Да передъ Оренбургомъ, на двадцать на восьмой верст, насъ добрые люди-то встртили, разговорили… Какъ они думки-то наши разбили,— мы и не знаемъ, куда идти… Пошли въ Оренбургъ, посылали людей къ губернатору, земли просили.. Три раза просили — отказано.— ‘Земли, говорятъ, нту, а арендуйте участки у владльцевъ и живите…’ А у насъ и денегъ-то не было ужъ ни копечки..

— Такъ вс и вернулись?

— Гд вс! Разбрелись, какъ мухи. Намъ еще раньше люди говорили:— ‘Разбредетесь вы, говорятъ, какъ мухи, растеряетесь невдомо гд!..’ А мы не врили — какъ можно! Вс, молъ, 58 семей въ одно мсто безпремнно сядемъ. А, однако, на самомъ-то дл и вышло, что разбрелись… Какъ перешли Волгу, такъ и пошло: то одинъ отстанетъ, то другой,— и что дальше, то больше подводъ стало отставать… Поразспроситъ встрчнаго съ Урала, испугается и отстанетъ… Такъ вс и расползлись, измаялись, разорились. Какъ туда шли, по 80 к. за паромъ черезъ Волгу съ подводы платили, а оттуда ужъ Христовымъ именемъ перевезли… Ошибка, однимъ словомъ, вотъ какая,— въ вкъ не изжить! Хоть живы-то воротились — и то слава теб, Господи!

Черезъ день, черезъ два встрчаю и другого такого же горемыку, почти слово-въ-слово разсказалъ онъ мн то же, что и первый, но закончилъ свой разсказъ не только благодарностью Богу за счасте возвращеня домой, а присовокупилъ къ нему нкоторое собственное соображене.

— Что намъ на Уралъ шляться! Не надо намъ этого… Это только одно разоренье. А думаемъ мы, что и здсь Господь надъ нами смилуется…

— Какимъ образомъ?

— А сказываютъ такъ, что будетъ на арендаторскя земли не семьдесятъ пять копекъ налогу, какъ теперь, а по десять рублей на десятину… Вотъ тогда арендаторы-то и должны бросать земли, а мы ихъ подберемъ!

— Вздоръ все это! Болтовня пустая!

— Болтовня!.. Нтъ, ужъ это не такъ! Какъ только о чемъ въ народ заговорятъ,— оно хоть сначала и кажется, что вздоръ, чепуха,— а потомъ рано ли, поздно ли, а ужъ выйдетъ точно такъ, какъ говорено… Болтовня! Никто вдь не врилъ, что крестьянъ-то освободятъ? Анъ вотъ освободили… И про машину тоже… Нтъ! Ужъ пошла молва — такъ оно будетъ!

Я, быть можетъ, не обратилъ бы вниманя на эти разсужденя, если бы черезъ нсколько дней мн не пришлось имть еще боле интереснаго разговора съ однимъ крестьяниномъ.

Я халъ на пароход по Днпру. Большинство пассажировъ 3-го класса состояло изъ крестьянъ, возвращавшихся домой посл окончаня работъ по ‘сплаву’. Между ними обращалъ на себя особенное внимане какой-то очень оригинальный человчекъ, видимо не принадлежавшй къ сплавщикамъ. Останавливало внимане его лицо — до того доброе, что его нельзя было не отличить среди множества лицъ пароходной толпы. Добродушнйшая улыбка не переставала освщать его доброе, ласковое лицо, кажется, ни на одну минуту. Онъ такъ хорошо смотрлъ на всхъ и каждаго, что, кажется, хотлъ сказать:— ‘Чмъ бы мн услужить теб, добрый человкъ?’ Меня тянуло поговорить съ нимъ, для чего я и слъ близко около него. И раньше, чмъ я собрался сказать ему что-нибудь, онъ уже самъ спрашивалъ меня:

— Далеко ли дете, господинъ?

— До Гомеля!— отвтилъ я…

— До Гомеля? Вотъ и я также!— обрадовался онъ почему-то.— Я цегельникъ, цеглы длаю. Работалъ я здсь въ Екатеринославской губ. у одного помщика, почетнаго мирового судьи. А теперь кончилъ тамъ работу… Слава Богу, заработалъ и ду домой, отдохну!..

Онъ все это высказалъ такъ мило, что невольно передалъ мн частицу своей радости по случаю хорошаго заработка и радостной возможности воротиться домой.

Разговорились. Между прочимъ, я спросилъ его и о крестьянахъ той деревни, гд онъ работалъ.

— Бдно живетъ тамъ народъ! очень бдно живетъ!’ Земли мало, народъ работаетъ-работаетъ, а толку нтъ, жить нельзя… Бдствуетъ народъ, бдствуетъ!— закончилъ онъ со вздохомъ.

— А не переселяются на ‘Уралъ?’ — спросилъ я.

— На Уралъ… Это, значитъ, на ‘новыя земли?..’ Какъ же, дутъ, дутъ! Да вдь этимъ горю не пособишь!.. Тутъ дло безъ ‘нехорошаго’ не обойдется!— закончилъ онъ вдругъ энергично.

— Т. е. какъ безъ ‘нехорошаго?’ — спросилъ я съ нкоторымъ удивленемъ.

— А такъ: непрятности будутъ всякя! Безъ этого, вотъ увидите, дло не обойдется… Ужъ очень неправильно все идетъ. Вотъ, примрно, у мирового судьи, гд я жилъ,— онъ почетный мировой судья уже 25 лтъ, съ самаго положеня,— у него 1.500 десят. земли, онъ одинъ владетъ этимъ, а на цлую слободу — тамъ, можетъ быть, 500 душъ — тоже столько же земли, а можетъ — еще меньше. Ну, вотъ и судите сами!

— Да изъ-за чего же могутъ быть непрятности? И съ кмъ?

— Да съ кмъ — съ помщиками заведутъ… Землю будутъ рвать! Такъ не можетъ остаться: неправильно,

— Это справедливо,— подтвердилъ со вздохомъ, сидвшй неподалеку и все время внимательно прислушивавшйся къ разговору крестьянинъ.

— Разв что,— продолжалъ посл нкотораго раздумья мой собесдникъ:— разв прибавятъ налогу на арендаторскя земли. Слухъ идетъ, что налогъ будетъ большой, сами побросаютъ! Тогда другое дло, тогда все обойдется хорошо!

Самымъ ршительнымъ образомъ я доказывалъ полную безсмыслицу такого слуха. Но собесдникъ мой ршительно не врилъ ни одному моему доводу.

— Нтъ, не говорите!— стоялъ онъ на своемъ.— По всему видно, что дло къ тому идетъ. Вы видли новыя бумажки?

— Видлъ.

— И двадцатьпятныя, и десятки,— все новыя. А зачмъ это длается? Вотъ вы не знаете, а я за врное слыхалъ, отчего теперь будутъ бумажки разныхъ сортовъ: для арендаторовъ одн, для мужиковъ другя, а для евреевъ третьи,— все разныя. И чтобъ не мнялись деньгами: всякй чтобъ при себ свои деньги имлъ, а другя не принималъ, будто и не деньги. Вотъ тогда мужикамъ нельзя будетъ работать по найму: имъ нельзя будетъ разсчитываться, потому что арендаторскя деньги для мужика все одно, что простая щепка. А безъ мужика какъ же арендаторъ будетъ землю держать? Что онъ съ нею будетъ длать? Вотъ онъ ее и броситъ! Хе-хе-хе!..

И онъ радостно и добродушно разсмялся.

Таке и еще боле оригинальные толки ‘насчетъ земли’ мн приходилось слышать въ разныхъ мстахъ отъ крестьянъ десятки разъ,— но все это было нсколько лтъ тому назадъ. Съ тхъ поръ, какъ началось у насъ переселенческое движене, вс эти толки и легенды о земл какъ-то вдругъ исчезли. Ихъ не только не было слышно, но даже воспоминане о нихъ возбуждало у крестьянъ насмшку, какъ надъ пустыми бреднями. Однако миновали и дни увлеченя переселенемъ, не оправдавшимъ народныхъ ожиданй,— и опять стали оживать безконечныя по своимъ варацямъ фантастическя легенды и слухи ‘о земл’, которую ‘царь отберетъ у помщиковъ и отдастъ крестьянамъ…’

1889

НА НОВЫЯ ЗЕМЛИ.(Исторя одного переселеня).

Читайте также:

НА НОВЫЯ ЗЕМЛИ.
(Исторя одного переселеня).