На мельнице
На мельнице
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
На мельнице, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1936
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Несмотря на пословицу ‘июль — на рыбу плюнь’, я и приятели мои собрали удилища, разные снасти и поехали на мельницу на рыбную ловлю. Полное лето. Какой красой дымятся и громоздятся белые облака в синем небе! Какая воля, отрада глаз! По проселочной дороге едем мы подводой, на деревенских лошаденках, где ржаные колосятся поля, мелькают васильки и пред нами, вспархивая, взлетают жаворонки, изящные трясогузки. Носятся ласточки, разрезая со свистом воздух летнего утра. Какое волшебство, несказанная красота входит в душу. Россия!.. Как дивны красы твои, отрада глаз и счастье созерцанья.
Приятели мои — рыболовы. Уже с вечера, когда мы задумали ехать утром, надежды их были полны неожиданных приключений. Мельница, на которую мы ехали, Голубиха,— огромный омут. В отдалении от деревень лежала она среди полей. Около нее — могуче росли высокие серебристые тополя, и большой постав колес шумел, издали уже был слышен, когда мы подъезжали к большой мельнице Голубихе.
Мы увидели светлые воды реки Нерли и тихое зеркало вод омута.
Переезжая мост, где была река уже, нам было видно вдали, как на зеркальной воде растилались круги, всплески больших рыб.
— Ишь ты, как жерех играет!— сказал мне возчик Павел Батранов,— только как его возьмешь-то? Гляди-ка, на середке гуляет ведь. Леща здесь много… Крупен лещ. Да ведь и неводом не возьмешь. Допрежь здесь лес рос, дубье. Чего в омуте дубья навалено! Казаков неводом пробовал — тридцать рублев за невод-то заплатил — а его там оставил… Рыба-то тоже… поймай ее! А рыбы здесь массая. Матрос приезжал — Бзура, и вот хитрейший: кукелеваном рыбу травил. Много погубил. Продал в город, а от ее и ослепли — наелись да ослепли… Вот ему морду били, вот били!.. Насилу живой ушел. Ослепли — вот что. Дак нет, будя, теперь кукелеваном-то никто и не травит — запретили.
Большое здание мельницы. Шумит вода под колесами, работают на всех поставах. Радостно встретил нас мельник, посмеиваясь:
— Эк,— говорит,— господа, охота, верно говорят, пуще неволи…
На лугу, у дома, к омуту поставили большой стол, покрыли скатертью. Самовар блестел, как какая-то брошка на фоне зеленой травы и окружающего пейзажа. Приятели мои расположились кругом, вынули привезенные закуски, расставляли на столе. Хорошо на природе летом. Несказанная радость входит в душу. Вина не взяли, так как жара — в жару вино невозможно пить.
Василий Сергеевич с серьезным лицом раскладывает удочки с цветными поплавками и говорит сыну мельника Саньке:
— Налови-ка мне пескарей для живцов.
— Да,— говорит мельник,— эва-то вот омутина велик. Дна нет. Мерили, бечевкой с камнем — двадцать семь аршин, а дна нет. Бечевки не хватило. Эвона глубина-то какая!.. А на дне-то хозяин живет. Вона когда старики говорили, а им отцы — вся мельница-то в омутину ушла вместе с мельником. Вот она, на дне-то, тама с хозяином ушла. А он-то, сам мельник-то, колдун был, его к себе-то водяной и позвал. Дак вот оно что. Там сом живет, и вот велик! Я-то аренду держу двенадцатый год, а до меня мельник держал двадцать три. Дак он говорил: у кого он взял, тот-то отдал потому мельницу, что у его вот что — как заведет лошадь, пустит вот здесь по лужку-то погулять, ан лошади-то и нет. А кто взял? Сом. Сомов много тута.
— Ну, это ерунда!— сказал Василий Сергеевич. — Неужели сом может лошадь съесть?
— Я тожа думаю — как это, где ж ему лошадь съесть… А говорят. Я ведь его видал разок — в Ильин день. И вот Илья Пророк чего делает. И-и… гроза была, и дождина, прямо плотину промыло. И вот гром гремел. А он, сом, посередке чего делал… Хвостом бил по воде, сом-то — я сам видал! И велик, только куда ж — все ж лошадь ему не сожрать… Не иначе, что, полагать надо, что цыгане сказали про сома, а, знать, они лошадей-то и воровали. Вот что!
— Вот так штука,— сказал мой приятель Коля Курин. — Как теперь купаться пойдешь?.. А я хотел искупаться перед чаем. А поди-ка попробуй,— сожрет! Благодарю покорно…
— Ну, чего вы, барин! Не съест,— сказал мельник. — Покупаться можно в рукаве, у колес: там песочек, хорошо! И вода бежит.
— Санька!— сказал он сыну. — Поди покажи барину место, где купаемся.
Николай Васильевич встал и покорно пошел с Санькой.
Через большую плотину — мост. Наложены бревна, перил нет. Через этот помост переезжают помольцы. С этого помоста приятели мои забрасывают удочки в нижний омут. Я посмотрел вниз, видно было, как большие бревна плотины входят в воду. Голавли с черными хвостами, увидев нас, опустились в глубь воды. Вдруг сбоку, где шумят колеса мельницы, за кустами ивняка слышим крик приятеля Коли. Мы все бросились на крик, к колесам! Видим: Коля стоит голый на бережку, а с ним Санька.
— Смотрите,— увидав нас, кричит Коля,— смотрите, что это?
И в пене бегущей воды под колесами кожуха высунулся как какой-то большой темный мешок и ушел под колеса, пропав.
— Он чуть-чуть меня не сожрал,— говорит Коля, с испугом посмотрев на нас. — Вот черт!
— Да ты что дрожишь?— говорит ему приятель Вася Кузнецов. — Не дрожи!
— ‘Не дрожи’… Посмотрите, что это? Вон он, черт!
Действительно, из-под колес опять показался мешок, и на этот раз ясно было видно, как сом вернул хвостом.
Когда мы спустились к колесам, ‘мешок’ пропал.
— Ну и сомина!— сказал Санька. — Эвона, под колеса, в ямину ушел…
Когда мельник остановил колеса и вода стихла, сома не было видно: он пропал.
Наступил полдень. На мосту плотины мои приятели закинули удочки в нижний омут. В жарком дне на тихой воде омута видны были цветные поплавки наших удочек. И были красивы они на синей воде отраженного в глубине неба. Мы долго смотрели на них. Скучно, неподвижно стояли они на воде: рыба не шла, ‘не клевала’, как говорят рыболовы. ‘Июль — на рыбу плюнь’,— сказал мой слуга и приятель Василий Княжев.
Жаркий летний день вступал в свои права. Хоть бы облачко на небе! Кругом всё — как под каким-то стеклом. Жара. Скучно.
Бросили мы и смотреть на поплавки, ушли и сидели у стола в тени тополей, попивая чай.
Приятель Василий Сергеевич расхрабрился: задумал купаться. Разделся и в руки взял топор. И с топором в руках зашел в воду по колено. Смотря перед собой на воду и держа топор, говорил так серьезно:
— Попробуй-ка! Я тебе не лошадь, я тебе покажу! Видал?— сказал он, хлопая по воде топорищем. — Ага! Тогда узнаешь — кто я,— говорил он сердито, но в речку дальше не шел. — Узнаешь меня, я тебе хвостик-то отрублю, погуляешь без хвоста! Я тебе — не Николай,— сказал он, обернувшись и посмотрев на приятеля нашего, Николая Васильевича.
Николай Васильевич передразнил его:
— ‘Покажу, покажу’… А что же ты в воду-то не лезешь? Полезь-ка, вот к колесам, узнаешь тогда, он с топором, брат, проглотит! Полезай-ка в колесо. Окунись.
— Да, полезь в колеса,— говорит Василий Сергеевич сердито. — Тебе-то что? А у меня — Ольга. Она не переживет, если со мной это случится, если этот черт меня в колесах утопит. А тебе все равно,— говорит серьезно Василий Сергеевич.
— Не переживет?.. Вот тоже!— сказал презрительно Николай Васильевич. — Тоже — ‘не переживет’.
— А что же?— горячился Василий Сергеевич, вылезая из речки.
— А то же, что — переживет,— сказал равнодушно Коля Курин.
— То есть как же это ‘переживет’?
— А так, очень просто: к Куперу уйдет.
— Как — к Куперу? Да ты что? С ума сошел?!
— Ничего не сошел! Я, брат, баб-то знаю! У меня сколько их было — все ушли.
— Так ты ж — дура!
— Да, дура… А ты думаешь — у умных не уходят? Нет, брат, уходят. Ты тоже, думаешь,— умный?
— Слышите, что говорит? А? Что с Колькой делать? Хуже сома этого самого! И приятель Вася, выйдя из воды и надевая штаны, говорил обиженно:
— Купер?! Почему Купер? Говори! Вот ведь дубина ты! Вот ведь расстроил меня! Говори, почему Купер? Говори!
— А потому, что женский портной он, между баб как вьюн вертится. Они все за него. Каждая просит его: мне, говорит, сшейте лучше другой. Понял? Он — всё у них. Он — мода!
Василий Сергеевич стоял и смотрел на нас. Зажмурил глаза, покраснел и расхохотался.
Смеясь, говорил:
— А ведь знаете что? Колька — прав! Прав! Верно! Ведь эдак жить нельзя. На каждом шагу — заставы, враги! Вот приехал сюда, лето, радость! Приехали рыбу ловить. Посмотрите кругом — красота какая! Так нет: сом лошадей жрет, купаться нельзя! Хороша мельница, думаю: омут большой. Рыбы половить приехали — рыба не идет: жара! И еще то, что не мы есть уху будем, а, того гляди, тебя тут сожрут! Не дурно это? А в Москве Купер моды завел. Ольга уйдет. А я все слушаю. А пошлю-ка я все к черту! И буду жить, как выйдет. Все равно. Не огорчите меня.
В это время с моста плотины шел Василий Княжев. Подошел к нам. И так скучно сказал:
— Вот что! Это самое место — такое, что лучше отсюдова ‘прощай’,— и боле ничего. Помолец проехал по мосту, так сказывал: рыбу нам не пымать нипочем. Потому — заговорено тута. Глубина — до ужасти какая. На дне ‘хозяин’ живет. Колдун был ране. Так ежели кто выпимши, ну, пымает еще, а то — нет! Тверезому — не пымать!
— Это верно,— вставил возчик Батранов. — У кого ежели хрест найдет, не пымать тоже нипочем.
— Дак чего же ты, балда, когда сюда ехали, молчал? Ничего не говорил нам? Вот я так и знал. А все — Николай! ‘Не надо брать вина. Жара. Вредно!’ А вот что получилось,— сердился Василий Сергеевич.
На мельнице — Иллюстрированная Россия. 1936. 25 июля. В конце рассказа есть дата: Написано 11 июля 1936. Печатается по журнальному тексту.
кукелеван — кукельван, растение, горькие, ядовитые плоды которого применялись для придания горечи пиву и для одурманивания рыбы при ловле.
кожух — здесь и далее: мельничный ящик воронкой для засыпки зерна.