Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
НА КУЛЕНБЕРГ.
НА КУЛЕНБЕРГ.
На куленберге, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 3 минут(ы)
23 Іюня. Десять часовъ вечера. Канунъ Иванова дня. На Петровскомъ остров толпы народа. Публика самая разношерстная. Нмецкая рчь и чухонскій говоръ слились съ русскою руганью. Какой-то стонъ стоитъ въ воздух. Звуки шарманокъ, музыка странствующихъ оркестровъ, выкрики разносчиковъ, женскій визгъ, наигрываніе на гармоніи — все перемшалось. Гулянье въ полномъ разгар! Пьяные, буквально, на каждомъ шагу. Везд горятъ костры. Около костровъ сидятъ, лежатъ и стоятъ русскіе и нмецкіе мастеровые, ихъ жены, дочери, любовницы. ‘Wacht am Rhein’, распваемое пьяными голосами, слышно въ перемежку съ ‘Среди долины ровной’, съ патріотическимъ ‘was ist das deutsche Vaterland’ и неизбжной пснью всхъ пьяныхъ собраній ‘Въ темномъ лс’. Кой-гд танцуютъ французскую кадриль подъ звуки шарманки и среди танцующихъ бродитъ на рукахъ и кувыркается странствующій акробатъ въ грязномъ трико. Воздухъ пропахъ дымомъ костровъ, водкой и пивомъ. На каждомъ шагу то ссорятся, то признаются въ любви.
— Марья Ивановна, протанцуемте польку трамбланъ. Ужъ очень мн хочется этому нмцу съ цигаркой локтемъ въ ухо захать, а такъ невозможно,— говоритъ писарь своей заматерлой подруг изъ генеральскихъ горничныхъ.
— Вотъ еще что выдумали! Достаточно конфуза, что я сюда пришла,— гордо отвчаетъ та.— Нтъ, Флегонтъ Михайлычъ, вы меня не знаете, я завсегда себя въ антерес держу и кабы я себя еще больше соблюдала, какъ для двушковъ слдоваетъ, я-бы теперь въ каретахъ здила.
— Да вдь собственно для скандалу. Вышибъ-бы у него изъ зубовъ цигарку, пардонъ, да и былъ таковъ. Что-жъ, это и офицеру не стыдно.
— Не говорите, пожалуйста, глупостевъ безъ авантажа, а лучше угостите мороженнымъ, либо апельсиномъ.
Проходятъ двое мастеровыхъ.
— А чудесно здсь!— говоритъ одинъ изъ нихъ.— Супротивъ этого гулянья лучше и мста нтъ, даромъ, что нмецкое. Ужъ какъ же мы лтось съ Федоромъ Ивановымъ веселились — бда! Вкъ не забуду! Съ супружницей онъ былъ, ребеночекъ махонькій съ ней тоже, свояченица его изъ папиросныхъ двицъ съ Миллера фабрики… Вкуп значитъ. Онъ полштофикъ сначала, потомъ я. Вотъ тутъ подъ кустикомъ. Онъ пару пива, потомъ я. Воздухъ это легкій, сырость… Чудесно! Сложились на четверть… Охолостили. Опять за пиво. Дамы тоже съ нами. Ужъ мы пили, пили! Господи! Чудесно!
— Ну? И что-же дальше?— спрашиваетъ другой.
— Да ничего. Все пили. Только подъ конецъ ужъ карусель вышелъ: онъ супружницу въ ухо, а я его свояченицу. Т, по своему женскому сословію визгъ, подняли…
— Ну?
— Ну, и ничего. Сейчасъ это городовой и повели насъ въ часть. Дамъ выпустили, а мы до утра… Вспомнимъ, Вася, Федора Иваныча! Вдь ужъ онъ теперь въ сырой земл. Помянемъ! А у меня кстати и косушечка есть. Травкой закусимъ. О, Господи! И сколько мила и прекрасна была эта папиросная двица!
Пріятели садятся. Изъ кармана показывается стеклянная косушечка.
Вотъ компанія разряженныхъ и пьяныхъ купеческихъ сынковъ. Сцпившись другъ съ другомъ подъ руку, они съ пніемъ шествуютъ по трав, опрокидываютъ попадающіеся по дорог кофейники, бутылки, разставленныя гуляющими. Купеческихъ сынковъ сопровождаютъ мастеровые. Нкоторые изъ нихъ несутъ четвертную бутыль, корзину съ виномъ. Мастеровые такъ пристали къ нимъ, изъ-за угощенія. Изъ-за угощенія-же они защищаютъ ихъ отъ могущей произойти драки съ нмцами и чухнами.
— Стой, машина!— кричитъ одинъ изъ купеческосыновней компаніи, облеченный въ яхтъ-клубскую фуражку.— Какая теперь станція?
— Валдайка, ваше степенство!— откликается мастеровой и при этомъ свиститъ, подражая паровозу.
— Коли такъ — накаливай намъ по коньяковой собачк! Да пососите и сами изъ четвертной самоплясу купеческаго. Ну, живо! Лимонъ на заглотку сть.
— Все въ маркитантскомъ порядк обртается, ваше степенство!
Компанія выпиваетъ.
— Захватывай плнныхъ!— командуетъ яхтъ-клубская фуражка.
Сопровождающіе мастеровые подводятъ двухъ разносчиковъ въ ситцевыхъ рубахахъ и передникахъ. Начинается допросъ:
— Какой губерніи?
— Тверской.
— А, значитъ козу сквозь заборъ пряникомъ кормили и рака съ колокольнымъ звономъ встрчали! Женатъ, вдовъ или холостъ? Какой вры?
— Русской.
— Коли такъ, подносите плннымъ по стаканчику! Кричите ‘ура’! Коли четвертная высохла — новую!
Раздается ‘ура’.
У костра, около котораго разбросаны пивныя бутылки и жарится на сковород яичница, сидятъ: пьяный нмецъ безъ сертука и жилетки и дв нмки среднихъ лтъ. Ихъ шляпки висятъ на воткнутыхъ палкахъ. Нмки и нмецъ поютъ: ‘Spitzen, Hacken, ein, zwei, drei! Spitzen, Hacken, ein, zwein, drei’. Другой нмецъ совсмъ уже пьяный въ помятомъ цилиндр пляшетъ подъ звуки этой псни, выдлывая преуморительныя па. Дамы хохочутъ. Довольный успхомъ, онъ останавливается.
— Warten Sie, meine Damen! Ich werde mal ein Kunststck machen!— говоритъ онъ съ замтнымъ латышскимъ акцентомъ.— Маленьки фокусъ. Ich will mir Eierkuchen machen. Яишница…
Нмецъ снимаетъ съ головы свой цилиндръ, разбиваетъ туда два яйца и ставитъ его на костеръ.
— Браво! Браво, Шнауце!— кричитъ сидящій нмецъ.
Собравшаяся вокругъ публика тоже смется и апплодируетъ. Къ нмцу подступаетъ русскій мастеровой въ чуйк и въ фуражк съ надорваннымъ козырькомъ.
— Это что за мудрость! А коли ты хитрый нмецъ, ты самъ на уголья лягъ!— говоритъ онъ.
— Weg!— гонитъ его нмецъ и толкаетъ въ грудь.
— Что? Ты толкаешься? Нтъ, Карлъ Иванычъ, такъ не ходитъ, коли съ тобой по благороднымъ поступкамъ!..
Хлестъ въ ухо — и нмецъ валится.
Раздается визгъ нмокъ, сковорода съ яичницей опрокидывается. ‘Karl, Fritz, Нидерле! Шульце!’ — сзываютъ нмцы своихъ собратьевъ. Сбгаются и русскіе охотники до дракъ, засучивая по дорог рукава, и начинается свалка. Вдали показывается городовой. Толпа усиливается.
— Пойдемъ, сольемся съ народомъ,— говоритъ какой-то бакенбардистъ въ пенсне своему товарищу въ срой пуховой шляп и спшитъ на мсто происшествія.
Драка, благодаря городовому, прекращена. Двоихъ куда-то ведутъ. Нмцу обмываютъ пивомъ разбитый носъ. Въ толп размахиваетъ руками только-что сейчасъ прибжавшій откуда-то купецъ,
— Эхъ, народишко! И подраться-то путемъ не умли!— кричитъ онъ.— Нешто это православная драка?