Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
НА КРЕСТОВСКОМЪ.
НА КРЕСТОВСКОМЪ.
На Крестовском, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Первое воскресенье великаго поста. Санный путь доживаетъ свой вкъ. Пригрваетъ солнышкомъ. Разъухабились и осли загородныя дороги. Потемнли проруби на Нев. Усиленно работаютъ на майнахъ чухна-ледоколы, стараясь поскорй набить льдомъ ‘подряженные’ погреба. Охотники до санной зды спшатъ на Крестовскій. Купеческіе женихи хвастаются рысистыми шведочками въ бговыхъ ажурныхъ саняхъ. Новожены показываютъ молодыхъ хозяекъ и ихъ наряды, и покатавшись по Невскому и Дворцовой набережной, стремятся съ ними въ загородные рестораны распить сулеечку холодненькаго, кто на ухарскихъ лихачахъ въ ярко-цвтныхъ шапкахъ, кто ‘на собственномъ’. Тройки въ этотъ день особенно дороги.
Вотъ къ вокзалу на Крестовскомъ подъзжаютъ гуляющіе. Звенятъ бубенцы троекъ, визгливо ржатъ взмыленные рысаки, фыркаютъ разгоряченныя шведочки. Прізжающихъ вынимаетъ изъ саней швейцаръ изъ ундеровъ, въ подъзд встрчаютъ гладкобритые касимовскіе татары во фракахъ и съ салфетками въ рукахъ. Звучитъ ихъ гортанный говоръ, раздается титулъ ‘сіятельства’, расточаемый передъ купцами. Купцы входятъ въ подъздъ, отряхиваютъ свои бобры и ильки отъ дорожнаго снга и грязи и входятъ въ ресторанъ. Кто больше снгомъ забросанъ, въ томъ и шику больше.
— Каюмъ! Мишинька! Вынеси моему кучеру стаканъ водки да закусить чего нибудь постненькаго,— приказываютъ они татарамъ.— Смотри, не накорми только маханиной!
— Помилуйте, ваше сіятельство!
— Петръ Ивановичъ, какими судьбами!— слышенъ возгласъ.
— А вотъ молодую женушку задумалъ покатать да Крестовскій ей показать. Вдь он у тестя больше взаперти сидли и, окромя приказчиковъ, никого не видали. Ну вотъ, мы у тятеньки и попросились. На-силу отпустилъ. Сидятъ, костяжками на счетахъ балуются и въ Невскій монастырь къ вечерн сбираются монаховъ слушать. Насъ звали да мы отвильнули, потому канитель.
— Чудесно! А у Исакія сегодня были?
— Были. Прелесть какъ дьяконъ провозглашалъ! Какъ гаркнетъ: ‘анафема’! Восторгъ-съ!
— Капиталъ, а не голосъ-съ. Большія деньги нажить можно. Что жъ, давайте вмст глинтвейномъ баловаться.
— Ходитъ!
— Я, Сеня, спервоначалу мороженаго хочу!— шепчетъ мужу разряженная въ пухъ и прахъ молодая женушка.
— Какое, душенька, теперь на холоду мороженое! Простудишься,— говоритъ мужъ.— Это имъ, знаете, въ диво мороженое-то, потому он у тятеньки своего окромя мусорныхъ повозокъ и ломовыхъ извозчиковъ ничего не видали,— добавляетъ онъ.
— Слдуетъ молодую женушку удовлетворить, слдуетъ. Пусть ихъ съ молитвой хоть десять порцій кушаютъ. Вы какое больше любите?
— Фисташковое съ ванелью, потому теперь постъ, а въ мясодъ сливочное.
Въ ресторан толпы. Вс столы заняты. У буфета то и дло слышатся вопросы: ‘Это не скоромное? Маланиной не накормишь?’.
Шапки и цимерманы то и дло подымаются на головахъ. Новожены раскланиваются съ знакомыми. Лаконическіе возгласы:
— Василію Тихонычу!
— Николаю Иванычу!
— Балуетесь?
— Посл трудовъ праведныхъ.
— Чудесно!
— Вотъ за этимъ столомъ, Маша, я въ прошломъ году изъ-за одной цыганки на сорокъ два рубля одной посуды набилъ,— разсказываетъ молодой мужъ своей супруг.
— Чудакъ! Ужъ не говорилъ-бы лучше, только сердце разтравляешь,— останавливаетъ его та.
— Что-жъ, я въ т поры холостымъ бгалъ. Къ тому-жъ и тятенька меня разобидлъ.
У подъзда стоятъ кучера и троечники, выравненные городовымъ въ шеренгу. Вотъ подъхалъ купеческій сынъ ‘на бговыхъ’. Самъ весь въ снгу и въ грязи и санки тоже. Даже лицо полосатое, какъ у зебра, отъ потока грязнаго растаявшаго снга. Подъхалъ, выскочилъ, потрясъ коня за носъ и заставилъ его чихнуть.
— Василій, не очищай отъ санокъ грязь, такъ казисте и шикозне будетъ!— шепчетъ онъ кучеру.— Понялъ?
— Еще-бы не понять! Будьте покойны! Вышлите только бутылочку пивца да дозвольте парочку папиросочекъ!— откликается кучеръ.
— Принимай на бдность!
Купеческій сынъ даетъ кучеру пару папиросъ и исчезаетъ въ подъзд. Къ кучеру подходятъ троечники.
— Экъ какъ васъ закидало? По какимъ это такимъ трущобамъ шлялись?
— Самъ снгомъ и грязью забросалъ. До смерти любитъ, чтобъ въ грязи… Вотъ тутъ близь Зелениной улицы свернули въ сторону и давай снгомъ себя и санки забрасывать. Вотъ и въ нутро накидали,— разсказываетъ кучеръ.— А самъ даже какъ есть въ пальт по грязному снгу валяться началъ да и мн веллъ. Форсисте, говоритъ.
Троечники просятъ затянуться папироской.
— Хорошо съ хозяиномъ-то живете?
— Этотъ хозяинъ мн не хозяинъ, а другъ, вотъ что!— продолжаетъ разсказъ кучеръ.— Теперича мн хоть умирать, такъ я его и то не выдамъ. Самъ пьетъ и меня поитъ. Самъ бутылку ледеру, мн стаканъ хересовъ, самъ ананасъ жрать начнетъ, мн огурецъ вышлетъ, самъ съ мамзелью гуляетъ и мн говоритъ: ‘ты, говоритъ, Василій, охулки на руку не клади’. Тезка приходится. Онъ — Василій и я Василій. За то ужъ и уважаемъ мы ему. Они при своей маменьк состоятъ. Божья старушка, но ужъ строги очень и алчности не приведи Богъ какой! Какъ он мало маля насчетъ денегъ начнутъ имъ свою скаредность показывать — сейчасъ мы ихъ покойниками пугать начнемъ: придемъ въ ихъ горницу и давай ‘со святыми упокой’ или ‘вчную память’ пть и до тхъ поръ поемъ, пока он намъ двсти или триста рублевъ отступнаго не предоставятъ, сколько намъ на гулянку слдоваетъ. Ну, потомъ деньги за голенищу и давай чертить!
Ямщики хохочутъ.
— Что-жъ, это бываетъ,— дополняетъ извозчикъ-лихачъ.— У меня такой-же другъ изъ береговыхъ приказчиковъ былъ да теперь прогорать началъ, потому хозяинъ евонный насчетъ кассы позорче сталъ. За то я его теперь и въ долгъ вожу.
На горахъ тоже стеченіе публики. Мужики-катальщики вносятъ на горы санный дилижансъ. Купцы скатываются въ немъ съ женами ‘вкуп’. Духъ захватываетъ отъ быстраго слета съ горъ.
— Ну что, Дашенька, не пужаешься?— спрашиваетъ молодой купецъ жену.
— Пужаюсь.
— Коли такъ, запри духъ и держись за меня крпче…
Есть и пьяненькіе. Кто предлагаетъ пари, что онъ съдетъ съ горы безъ саней и на брюх. А вонъ хмльный купецъ полетлъ внизъ и даромъ.
— Петръ Иванычъ, денежную требуху не растеряй! Держи бумажникъ крпче!— кричатъ ему сверху.
— Терять-то нечего на середокрестной недл банкрутиться сбирается!..— замчаетъ кто-то.
— Ври больше! Я къ его дочк посл Пасхи свататься сбираюсь.
— Что-жъ, отъ кредиторскихъ пять тысячъ отчислитъ, а больше ни-ни!,
— А коли такъ, такъ и къ лшему его! У меня подрядчица съ банями есть на примт.
Темнетъ. На горахъ залегли цвтные фонари. Количество пьяныхъ усиливается.
— Господи, Боже мой! Вотъ модель-то! Въ эдакій великопостный день и вдругъ кускомъ телятины оскоромился!— доносится чей-то хмльной голосъ.
Вонъ у горъ и легкая драка. Ругаются. Слышна нмецкая рчь. Русскіе сцпились съ нмцами.
Кого-то отводятъ въ сторону и трутъ лобъ снгомъ. Происшествіе собираетъ публику.