На костре и под секирой палача, Дюма Александр, Год: 1835 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 379 минут(ы)

СОЧ. АЛЕКСАНДРА ДЮМА.

НА KOCTP И ПОДЪ СКИРОЙ ПАЛАЧА

ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ
ИЗЪ ВРЕМЕНЪ КАРЛА VI.

ВЪ ТРЕХЪ ЧАСТЯХЪ.

ПРОДАЕТСЯ:
ВЪ С.-ПЕТЕРБУРГЪ,
у Попова, Исакова на Невскомъ, Шигина на Садовой.
ВЪ МОСКВ,
у Салаева, Манухина, Прснова, Морозова и Глазунова.
1879.

Глава первая.

Въ воскресенье 20-го августа 1389 года, съ ранняго утра, было большое стеченіе народа по дорог изъ Сен-Дени къ Парижу.

Поводомъ къ тому служило то, что принцесса Изабелла, дочь герцога Этьена Баварскаго и супруга короля Карла VI, должна была, въ званіи королевы Франціи, сдлать свой первый торжественный въздъ въ столицу королевства.

Объ этой принцесс носилось множество любопытныхъ и весьма интересныхъ слуховъ, вс знали, что при первомъ свиданіи съ этою принцессою, которое было въ пятницу, {15 іюля 1385 года.} король страстно въ нее влюбился и, что дядя его, герцогъ Бургонскій, съ трудомъ могъ уговорить его отсрочить приготовленія къ свадьб до будущаго понедльника.

Заключеніе этого брака подавало впрочемъ большія надежды Франціи, извстно было, что король Карлъ V, умирая, изъявилъ желаніе, чтобы сынъ его вступилъ въ брачный союзъ съ принцессою Баварскою, дабы уравновсить вліяніе Ричарда Англійскаго, который былъ женатъ на сестр германскаго короля.

Любовь молодаго принца, какъ мы сейчасъ видли, удивительно согласовалась съ послднею волею его отца, кром того, повивальныя бабки, осматривавшія нареченную невсту юнаго короля, объявили, что она способна дать наслдниковъ королевству, и рожденіе сына, по прошествіи года, сдлало еще боле чести ихъ знанію и опытности.

Въ то время, какъ и въ начал всякаго новаго царствованія, явились предсказыватели бдъ и несчастій, говорившіе, что пятница былъ день дурной для перваго свиданія съ невстою и что изъ этого ничего не можетъ выйти хорошаго, но покуда еще ничего не доказало справедливости ихъ предсказаній, и ихъ голоса, если бы они попытались заставить себя слышать, скоро были бы заглушены криками радости, которые, съ того дня какъ начинается нашъ разсказъ, невольно вырывались изъ устъ каждаго.

Такъ какъ главнйшія лица, которыя будутъ играть въ этомъ историческомъ повтствованіи роль, по своему званію или по достоинству должны составлять свиту королевы, то, если читатель намъ позволитъ, мы будемъ слдовать за церемоніальнымъ поздомъ, который, чтобы начать шествіе, ожидалъ только прибытія герцога Людовика Туринскаго, брата короля, опоздавшаго уже полчаса потому, какъ говорятъ одни, что онъ былъ занятъ своимъ туалетомъ, или вслдствіе ночи проведенной въ любви, какъ говорятъ другіе. Этотъ способъ будетъ, если не новый, то, покрайней мр, удобный, ибо читатель разомъ можетъ познакомиться какъ со всми дйствующими лицами, такъ и съ самыми событіями, притомъ же, въ картин, которую мы постараемся набросать, согласно оставленнымъ намъ свдніямъ прежнихъ писателей {Авторы, описавшіе подробно въздъ принцессы Изабеллы Баварской во Францію, суть: Фруассаръ, монахъ монастыря св. Дениса, и Юменаль-де-Юрсенъ.}, встртится весьма много любопытнаго и занимательнаго.

Мы уже выше сказали, что въ воскресенье 20-го августа было такое множество народа по дорог изъ Парижа къ Сен-Дени, какого прежде, можно думать, никогда и небывало.

Въ одинадцать часовъ, громкія восклицанія, послышавшіяся во глав толпы, и повторившіяся глухимъ эхомъ во всю ея длину, возвстили наконецъ всеобщему нетерпнію, что есть что-нибудь такое, на что надо обратить взоръ: это были королева Іоанна и герцогиня Орлеанская, ея дочь, которыя, при помощи сержантовъ, шедшихъ впереди ихъ и разгонявшихъ толпу длинными плетьми, пробирались сквозь нее, между тмъ какъ позади ихъ слдовали, верхомъ на лошадяхъ, 1,200 избраннйшихъ гражданъ Парижа, по обимъ сторонамъ дороги, дабы не дать толп сомкнуться тотчасъ по прозд королевы и ея дочери. Избранные въ этотъ почетный конвой были одты въ длиннополые, зеленаго цвта, камзолы, обшитые золотомъ и серебромъ, и имли на головахъ шляпы, поля которыхъ были такъ длинны, что касались ихъ плечъ, или разввались по втру, какъ перья, день былъ жаркій, знойный, но счастію, являвшійся по временамъ втеръ прохлаждалъ эту удушливую атмосферу, длавшуюся еще боле нестерпимою отъ пыли, подымавшейся отъ ногъ людей и лошадей.

Народъ, видя, что его гонятъ, приказывая разойтись, перешелъ на поля, разстилавшіяся по обимъ сторонамъ дороги, и такимъ образомъ средина дороги образовала родъ канала, окаймленнаго живою стною, по которому королевскій поздъ могъ безпрепятственно подвигаться впередъ. Такъ какъ поля были ниже уровня дороги, то каждый изъ толпы любопытныхъ старался пріискать себ боле удобное мсто для того, чтобъ видть церемонію. Поэтому, въ какія-нибудь дв или три минуты вс деревья и дома, находившіеся по близости отъ дороги, наполнились народомъ: на деревьяхъ зацвли незнакомые имъ плоды, а на крышахъ домовъ сидли и стояли неизвстные домовладльцамъ гости, т же, которые боялись ршиться на подобное восхожденіе, оставались стоять въ сухой канавк, идущей по обмъ сторонамъ дороги, женщины приподнялись на пальцы ногъ, чтобъ быть хотя однимъ вершкомъ выше, дти вскарабкались на плеча своихъ отцевъ и всякій стоялъ, какъ ему пришлось, одни могли видть церемоніальный поздъ хорошо, другимъ же пришлось удовольствоваться лишь видомъ ногъ лошадей и шляпъ гражданъ, сопровождавшихъ принцессъ.

Едва только волненіе въ народ, — причиненное проздомъ королевы Іоанны и герцогини Орлеанской, хавшихъ во дворецъ, гд ихъ ожидалъ король,— прекратилось, какъ замтили, что изъ главной улицы Сен-Дени показываются, въ сопровожденіи многочисленной свиты, столь ожидаемыя всми носилки королевы Франціи. Народу, собравшемуся по этому случаю, весьма любопытно было, какъ я уже прежде сказалъ, увидть эту молодую принцессу, не имвшую еще полныхъ девятьнадцать лтъ, и подававшую много надеждъ на благополучіе Франціи, быть можетъ, что первый взглядъ, брошенный на нее толпою, худо оправдалъ ту репутацію въ красот, которая еще до прізда ея была извстна въ столиц, ибо къ этой странной и особенной красот необходимо было привыкнуть, это происходило отъ рзкой противоположности, которую составляли ея русые, почти золотистаго цвта, волосы съ черными, какъ смоль, бровями,— два типа совершенно противоположныя, характеризующія племена свера и юга, которыя, будучи смшаны въ одинъ, казалось, вселяли въ ея сердце пылкія страсти итальянки и придавали ей вмст съ тмъ гордый и величественный видъ германской принцессы {Королева Изабелла, какъ извстно, родилась отъ брака герцога Этьена Баварскаго-Ингольштадъ съ принцессою Миланскою.}.

Что касается до остальной ея личности, то художникъ-скульпторъ не могъ бы желать, для модели ‘Діана въ купальн’, лучшихъ и боле совершенныхъ формъ. Ея лицо составляло тотъ превосходный овалъ, которому, два вка спустя, Рафаэль оставилъ свое имя. Узкія платья и рукава, которыя были въ то время въ мод, ясно и очевидно показывали тонкость ея тальи и художественную форму рукъ, превышающихъ близною лучшую, слоновую кость.

Королевскія носилки были сопровождаемы шестью первйшими вельможами Франціи: во глав этихъ вельможъ хали герцогъ Туринскій и герцогъ Бурбонскій. Первый изъ нихъ, былъ младшій братъ короля Карла, молодой, красивый и умный Людовикъ Валуа, который черезъ четыре только года долженъ былъ получить титулъ герцога Орлеанскаго, онъ годъ уже, какъ былъ женатъ на граціозной Валентин Миланской, дочери Галэаса Висконти, однако красота которой не могла удержать при себ эту знатную бабочку съ золотыми крылышками, гордившуюся своею блестящею наружностью, — мы говоримъ про герцога Туринскаго, который былъ большой втреникъ. Впрочемъ, нужно сказать правду, этотъ герцогъ былъ одинъ изъ самыхъ богатыхъ и красивыхъ вельможъ двора, глядя на него, казалось, что все должно быть въ немъ радость и молодость, что жизнь ему дана для того, чтобы жить, и лице его ясно показывало, что онъ жилъ и что онъ вполн пользовался своею жизнію. Этотъ безпечный франтикъ, съ русыми волосами и прекрасными голубыми глазами, не былъ рожденъ хранить долго какую нибудь большую тайну или грустную. мысль, и послднія въ весьма непродолжительномъ времени вылетали изъ его устъ, мягкихъ и розовыхъ, какъ уста женщины. Въ этотъ день, съ граціей, которая исключительно принадлежала только ему одному, былъ онъ одтъ въ великолпный костюмъ, нарочно заказанный имъ по этому случаю, — все на немъ было бархатъ, золото и драгоцнные камни, на черной бархатной шляп его, вышитой золотомъ съ примсью рубиновъ и сафировъ, — хотя и въ меньшемъ количеств противъ того, сколько ихъ было у него на камзол,— была надта великолпная цпь изъ жемчужинъ съ кистями, которыя спускались по бокамъ и сзади не много ниже шляпы, герцогъ, разговаривая во время дороги съ королевою, игралъ одною изъ этихъ кистей свободною рукою, другою же держалъ поводья своей лошади.

Что касается до герцога Бурбонскаго, то мы въ немногихъ словахъ скажемъ о немъ: это былъ одинъ изъ тхъ принцевъ, которые вписываютъ свои имена въ исторію, какъ потомки или предки великихъ людей.

Позади ихъ хали герцогъ Филиппъ Бургонскій и герцогъ Беррійскій, братья Карла V, дяди короля. Это былъ тотъ самый герцогъ Филиппъ Бургонскій, который, раздляя опасности короля Іоанна въ Пуатье и его заточеніе въ Лондон, заслужилъ на пол сраженія и въ то время, какъ находился въ тюрм, имя Смлаго, данное ему его отцемъ, которое Эдуардъ утвердилъ за нимъ въ тотъ самый день, когда, во время обда, мундшенкъ англійскаго короля подалъ блюдо сперва своему королю, а потомъ королю Франціи, и когда онъ, герцогъ Филиппъ Бургонскій, давъ ему сильную пощечину, сказалъ во всеуслышаніе, ‘Кто же это тебя научилъ подавать вассалу прежде господина?’ — Другой былъ герцогъ Беррійскій, раздлявшій вмст съ герцогомъ Бургонскимъ регентство Франціи во время умопомшательства короля, и который, чрезъ свою скупость, привелъ королевство въ такое же разореніе, какъ это сдлалъ герцогъ Орлеанскій чрезъ свою расточительность.

Вслдъ за герцогами Бургонскимъ и Веррійскимъ хали мессиръ Пьеръ Наваррскій и графъ Острванъ. Такъ какъ въ событіяхъ, о которыхъ мы будемъ разсказывать, эти два лица будутъ принимать весьма мало участія, то мы о нихъ распространяться не будемъ и попросимъ читателя, если ему угодно познакомиться получше съ этими личностями, прочесть составленныя о нихъ біографіи.

Позади королевы слдовала герцогиня Беррійская, но не въ носилкахъ, а на убранной въ великолпную попону лошади, которую вели подъ уздечку графъ Неверскій и графъ ла-Маршъ. Здсь опять одно изъ двухъ именъ сотретъ другое, и наймене извстное потеряется въ тни боле извстнаго, ибо графъ Неверскій, сынъ герцога Филиппа, сдлается впослдствіи Іоанномъ Бургонскимъ. Отецъ его былъ прозванъ Смлымъ, внукъ его называется Отважнымъ, и исторія приготовила уже для него самаго прозваніе безстрашнаго (Sans-Peur).

Графу Неверскому, вступившему 12-го апрля 1385 года въ бракъ съ Маргаритою де-Гено (de-Hainault), было тогда двадцать одинъ или двадцать два года, хотя ростъ его былъ средній, даже, можно сказать, мене чмъ средній, но онъ былъ крпокъ, силенъ и удивительно сложенъ, въ его свтло-голубыхъ глазахъ выражалась суровость, его длинные волосы были чернаго, какъ воронье крыло, цвта, его выбритая борода открывала лицо полное и румяное,— признакъ силы и здоровья. Судя потому, какъ онъ небрежно держалъ за поводья свою лошадь, можно было догадываться, что онъ былъ хорошій наздникъ. Будучи строгъ къ другимъ, какъ и къ самому себ, нечувствителенъ къ голоду и жажд, къ холоду и жару, онъ могъ почитаться за человка, на котораго жизненныя нужды не имютъ вліянія, гордый съ знатными, добрый и привтливый съ низшими, онъ постоянно рождалъ ненависть между равными себ и любовь между тми, кто былъ ниже его по званію. Въ описываемый нами торжественный день, онъ, какъ бы на перекоръ герцогу Людовику Туринскому, былъ одтъ весьма просто: на немъ былъ фіолетоваго бархата камзолъ короче обыкновеннаго, съ висячими рукавами, безъ вышивки и украшеній, подтянутый кругомъ тальи поясомъ изъ кольчугообразной стали, на которомъ висла закаленнаго желза шпага, шляпа на голов его была черная, съ однимъ только брилліантомъ, который, подъ именемъ санси, вошелъ впослдствіи въ составъ сокровищъ кабинета короля Франціи {Этотъ брилліантъ, находившійся во время Грансонскаго сраженія въ кабинет драгоцнностей Карла Смлаго, попалъ въ руки Швейцарцевъ, былъ проданъ въ 1492 году, въ Люцерн, за 5,000 дукатовъ, и перешелъ отсюда въ Португалію, во владніе дона Антоніо, Критскаго пріора. Сей послдній, происходя изъ дома Браганцкаго, лишившагося престолонаслдія, пріхалъ въ Парижъ и въ немъ умеръ, тогда этотъ брилліантъ былъ купленъ Николаемъ де-Гарле синьоромъ Санси, откуда онъ и получилъ свое имя. Послдняя оцнка, которая была сдлана этому камню, доходила, какъ мн извстно до 1,820,600 франковъ. Прим. автора.}.

Мы въ особенности постарались познакомить читателя съ этими двумя лицами, которыхъ, въ теченіи нашего разсказа, намъ постоянно придется видть возл короля, по той причин, что они, съ печальнымъ и мечтательнымъ королемъ Карломъ и страстною пылкою супругою его Изабеллою, будутъ главнйшими лицами этого несчастнаго царствованія.

Для нихъ однихъ, можно сказать, исключительно Франція раздлилась на дв партіи и восприняла два сердца — одно, которое билось во имя Орлеана, другое — во имя Бургони, каждая партія, раздляя ненависть и любовь того, кто избранъ былъ ею въ предводители ея, любила его любовью и ненавидла его ненавистью партію, враждебную себ, и притомъ, забывая все, чтобы помнить только о своихъ интересахъ,.— все, даже короля, который былъ верховымъ ихъ начальникомъ, и самую даже мать ихъ — Францію.

По одной изъ сторонъ дороги, и не вызжая изъ общаго ряда, хала на красивой блой лошади Валентина Миланская, которую мы рекомендовали нашимъ читателямъ, какъ супругу молодаго герцога Туринскаго, она оставила свою прекрасную страну Ломбардію и пріхала въ первый разъ во Францію, гд все ей показалось новымъ и богатымъ. По правую ея сторону халъ мессиръ Пьерръ де-Краонъ, одинъ изъ первыхъ любимцевъ герцога Туринскаго, онъ былъ одтъ также какъ и герцогъ, какъ бы въ доказательство той дружбы, которая съ давняго времени между ними существовала. Онъ былъ одинакихъ лтъ съ герцогомъ, также красивъ, какъ и онъ, и съ тмъ же выраженіемъ безпечности и веселости на лиц. По лвую герцогини сторону халъ сиръ Оливье де-Клиссонъ, коннетабль Франціи, одтый въ желзные латы, которыя онъ носилъ съ такою же легкостію, какъ прочіе вельможи сбои бархатные камзолы, поднятое у него забрало у шлема давало возможность видть благородныя черты его лица, и шрамъ поперегъ всего лба,— кровавый знакъ Орейскаго сраженія, доказывалъ, что украшенная лиліями шпага, висвшая у него на боку, была не разъ въ длахъ, совершенныхъ на пользу своего отечества. Дйствительно, Клиссонъ, родившись въ Бретани, воспитывался въ Англіи, но, на девятнадцатомъ году, онъ возвратился во Францію, и съ этого времени храбро и горячо сражался въ рядахъ королевской арміи.

Посл лицъ, описанныхъ нами выше, мы ограничимся однимъ только перечисленіемъ именъ тхъ, которые находились въ свит королевы. На первомъ план мы поставимъ: герцогиню Бургонскую и графиню Неверскую, сопровождаемыхъ мессиромъ Генрихомъ де-Баръ и графомъ Намюрскимъ.

Потомъ слдовали: герцогиня Орлеанская на парадной, одтой въ драгоцнную попону, лошади, которую вели мессиры Іоакимъ Бурбонскій и Филиппъ д’Артуа, герцогиня Баръ и ея: дочь, сопровождаемыя мессиромъ Карломъ Альберамъ и синьоромъ Куси, извстнымъ по своей поговорк, обратившейся въ. пословицу:

Ne suis prince, ni duc aussi,

je suis le seigneur de Coucy

T. e. Я не принцъ, и не герцогъ,

Я — синьоръ де Куси.

Мы ограничимся тми именами, которыя уже извстны нашимъ читателямъ, и не будемъ перечислять тхъ вельможъ, дамъ и двицъ, которыя слдовали позади вышеозначенныхъ нами лицъ. Намъ достаточно будетъ сказать, что въ то время, какъ авангардъ позда входилъ въ предмстья столицы, пажи и конюшіе, составлявшіе арріергардъ его, не выходили еще изъ Сен-Дени. На всемъ протяженіи дороги молодая королева была привтствуема громкими криками: ура! Мы считаемъ лишнимъ здсь прибавлять, что взгляды мужчинъ раздлились въ это время между королевою Изабеллою и герцогинею Валентиною Миланской, а взгляды женщинъ между герцогомъ Туринскимъ и графомъ Неверскимъ.

Королева, подъхавъ къ Сен-Дениской застав, остановилась, ибо здсь была приготовлена для нея первая остановка.— Это былъ родъ большой часовни, какія обыкновенно длаютъ на запад для отдохновенія во время крестнаго хода, обтянутой со всхъ сторонъ голубымъ атласомъ, съ изображеніемъ на потолк неба, усяннаго звздами, вышитыми, изъ золота и серебра: въ облакахъ, проходившихъ по этому небу, были дти, одтыя ангелами, которыя тихо и нжно пли гармоническій гимнъ молодой и красивой двушк, представлявшей собою св. Дву Марію, Которая держала на колнахъ Младенца, изображавшаго Іисуса Христа, самая высокая часть неба была украшена гербами Франціи и Баваріи и освщена тмъ яркимъ золотымъ солнцемъ, которое, какъ мы говорили, служило девизомъ короля. Королева была изумлена, такимъ зрлищемъ и очень хвалила устройство такого сюрприза, когда ангелы кончили пть свой гимнъ и когда разсудили, что королева достаточно все разсмотрла, задняя сторона часовни раскрылась и представила взорамъ улицу Сен-Дени, покрытую во всю длину навсомъ изъ матеріи, со всми ея домами, убранными шелковыми и шерстяными матеріями, какъ будто, говоритъ Фруассаръ, навсить эти матеріи ничего не стоило, или какъ будто это происходило не во Франціи, а въ Александріи или Дамаск.

Королева остановилась на минуту, казалось, она не ршалась въхать въ столицу, которая ожидала ее съ такимъ нетерпніемъ и привтствовала ее съ такою любовію. Быть можетъ, предчувствіе и говорило ей, юной и прекрасной принцесс, възжавшей въ столицу Франціи при такомъ торжеств и великолпіи, что трупъ ея съ презрніемъ и проклятіями вынесутъ изъ этого же города и поручатъ отдать его, по распоряженію привратника отеля Сен-Поля, монахамъ монастыря св. Дениса!

Какъ бы то ни было, но королева продолжала свой путь, замтили только, что при възд въ эту длинную улицу, загроможденную народомъ,— которому стоило только не много податься впередъ, чтобы раздавить королеву, съ ея лошадьми и носилками,— она поблднла, однако никакого несчастія не случилось, граждане оставались на своихъ мстахъ, и вскор носилки королевы приблизились къ фонтану, покрытому матерчатымъ навсомъ голубаго цвта, и обсаженному золотыми лиліями, кругомъ этого фонтана были поставлены разрисованныя колонны, украшенныя гербами знатнйшихъ фамилій Франціи, вмсто воды фонтанъ этотъ въ изобиліи извергалъ сладкій, ароматическій гипокрасъ {Гипокрасъ — напитокъ, приготовляемый изъ вина, сахара и корицы.}, у колоннъ стяли молодыя двушки, держа въ рукахъ золотые кубки и серебренные бокалы, изъ которыхъ он предлагали пить Изабелл и лицамъ ея свиты. Королева взяла кубокъ отъ одной изъ нихъ, поднесла его къ губамъ и тотчасъ отдала его ей, но въ это самое время герцогъ Туринскій выхватилъ этотъ же кубокъ изъ рукъ молодой двушки, показалъ видъ, что ищетъ на кубк то мсто, къ которому королева коснулась своими губами и, прижавъ губами кубокъ въ томъ самомъ мст, залпомъ выпилъ ароматный напитокъ, отвданный королевою. Румянецъ, скрывшійся не за долго передъ этимъ на лиц Изабеллы, быстро показался на немъ, ибо нельзя было не думать, чтобы эта выходка герцога, какъ она скоро не была сдлана, осталась незамченною, и дйствительно, поступокъ герцога не ускользнулъ отъ глазъ окружавшихъ королеву, въ тотъ же день вечеромъ о немъ толковали различно при двор, и т, которые были наиболе противоположнаго мннія, находили герцога весьма смлымъ и даже дерзкимъ, ибо какъ можно было позволить себ подобную выходку предъ супругою своего короля и повелителя, которая была еще такъ снисходительна, что только мгновенною краскою на лиц выразила свое неудовольствіе!

Впечатлніе, произведенное этимъ случаемъ, было, впрочемъ, вскор замнено новаго рода зрлищемъ: королевскій поздъ прибылъ къ Троицкому монастырю, и здсь, предъ воротами, выстроены были высокіе мостки, въ вид амфитеатра, на которыхъ долженъ былъ происходить турниръ султана Саллахъ-Эдина. Вслдствіе сего, христіане были поставлены на одну сторону, а Саррацыны по другую, въ обихъ группахъ, стоявшихъ лицомъ къ королев, можно было хорошо разсмотрть вс лица, участвовавшія въ этомъ турнир, вооруженныя во вкус рыцарства XIII-го вка, съ гербами и девизами тхъ, которыхъ они представляли. Сзади этой арены, по средин, сидлъ французскій король Филиппъ-Августъ, окруженный двнадцатью порами своего королевства. Въ то время, какъ королевскія носилки.остановились передъ мостиками, король Ричардъ Львиное-Сердце вышелъ изъ рядовъ, подошелъ къ Филиппу-Августу, преклонилъ предъ нимъ колно и спросилъ у него позволеніе идти сражаться противъ Саррацынъ, Филиппъ-Августъ съ важностью, достойною своего сана, далъ ему на то свое согласіе, Ричардъ тотчасъ всталъ, возвратился къ строю, приказалъ своимъ воинамъ приготовиться къ битв, и пошелъ съ ними на неврныхъ, между той и другой стороной завязалась тогда сильная схватка, кончившаяся, конечно тмъ, что Саррацыны были побждены и обращены въ бгство. Нкоторые изъ обратившихся въ бгство бросились искать себ спасенія въ окнахъ монастыря, къ которымъ упирались мостки и которыя нарочно для этого случая оставили отворенными, но это, однако, не помшало побдителямъ имть у себя большое число плнныхъ, король Ричардъ подвелъ ихъ къ королев, королева просила даровать имъ свободу и, въ награду, сняла съ руки золотой браслетъ и отдала его побдителю.

— О! сказалъ тогда про себя герцогъ Туринскій, облокотившись на носилки,— если бы я зналъ, что эта награда присуждена актеру, то никто бы, кром меня, не игралъ роли Ричарда!…

Изабелла взглянула на другой браслетъ, надтый на другую ея руку, и потомъ, желая скрыть это движеніе, обнаруживавшее ея мысль, сказала, обратившись къ герцогу Туринскому:

— Вы очень легкомысленны, господинъ герцогъ, подобнаго рода игры хороши только для арлекиновъ и паяцовъ, и вовсе не приличны, для того, кто называется братомъ короля.

Герцогъ хотлъ — было что-то сказать въ отвтъ, но Изабелла дала знакъ къ отъзду и, повернувъ голову къ герцогу Бурбонскому, начала разговаривать съ нимъ, не обращая никакого вниманія на своего деверя до тхъ поръ, пока поздъ не прибылъ ко вторымъ воротамъ Сен-Дени, называвшимся La Porte aux-Peintres, которыя, въ царствованіе Франциска I, были до основанія разрушены. У этихъ воротъ была поставлена декорація, изображавшая великолпный замокъ, передъ этимъ замкомъ стояли мальчики и двочки одтые Амурами и Сильфидами, которые, при приближеніи къ нимъ позда, начали пть веселые гимны. Въ заключеніе явились два ангела, несшіе золотую корону, украшенную драгоцнными камнями, и возложили ее на главу королевы.

Между тмъ, по другую сторону воротъ, новыя лица ожидали королеву: это были депутаты отъ купеческаго сословія, несшіе балдахинъ, которымъ давно уже дано было право сопровождать королей а королевъ Франціи, во время ихъ възда въ Парижъ, отъ Сен-Денискихъ воротъ до дворца. За ними слдовали представители различныхъ ремесленныхъ цеховъ, одтые въ фантастическіе кастюмы, представлявшіе семь смертныхъ грховъ: гордость, скупость, лность, роскошь, зависть, гнвъ и обжорство и, въ противопожность тому семь христіанскихъ добродтелей: вру, надежду, любовь, воздержаніе, правосудіе, благоразуміе и силу, между тмъ какъ по сторонамъ ихъ, образуя отдльную группу, были: смерть, чистилище, адъ и рай. Хотя королеву объ этомъ и предоувдомили, но зрлище, представившееся ея глазамъ, весьма непріятно подйствовало на нее, что можно было видть изъ того, что она закрыла на нкоторое время глаза и сла глубже въ носилки. Герцогъ Туринскій, съ своей стороны тоже былъ весьма недоволенъ тмъ, что долженъ былъ оставить то мсто, которое занималъ у носилокъ, ибо народъ, воспользовавшись правомъ сопровождать отсюда до дворца королевскій поздъ, нахлынулъ съ обихъ сторонъ къ носилкамъ и настойчиво требовалъ себ мста.

Герцогъ Бурбонскій и прочіе вельможи отъхали уже отъ королевы и возвратились на свои мста. Изабела, видя, что герцогъ Туринскій настойчиво не отходитъ отъ ея кареты, сказала ему:

— Не будетъ ли вамъ угодно, ваша свтлость, дать мсто этимъ добрымъ людямъ, или вы ждете моего приказанія, чтобы удалиться?

— Да, ваше величество, отвчалъ герцогъ: — я жду отъ васъ повелнія…. я жду взгляда, который бы мн далъ силу вамъ повиноваться!

— Я не знаю, продолжала Изабела, наклонившись ближе къ герцогу,— можно ли намъ будетъ видться сегодня вечеромъ, но не забудьте, что съ завтрашняго дня я не только королева Франціи, но и распорядительница всхъ турнировъ и ристалищъ, и что этотъ браслетъ будетъ наградой побдителю.

Герцогъ, въ знакъ своей благодарности, низко поклонился Изабелл, т, которые были удалены отъ того мста, гд происходила эта сцена, ничего особеннаго не видли въ этомъ, кром того уваженія, которое всякій, будь онъ простой гражданинъ или принцъ крови, долженъ оказывать своей монархин, но нкоторые, находясь на боле близкомъ разстояніи къ королев, могли проникнуть взглядомъ въ узкій промежутокъ между носилками и лошадью герцога и замтить, что губы герцога коснулись руки королевы и оставались на ней боле, чмъ то позволялъ этикетъ цлованія королевской руки.

Какъ бы то ни было, но герцогъ выпрямился на своей лошади, лицо его выражало радость и восторгъ, онъ пришпорилъ лошадь и похалъ занять, возл своей жены, мсто коннетабля Клиссона. Въ это время, депутаты отъ купеческихъ гильдій подошли къ носилкамъ съ обихъ сторонъ, по три съ каждой стороны и подняли надъ королевою балдахинъ, христіанскія добродтели и смертные грхи заняли мсто позади ихъ, а въ слдъ за сими послдними стали одинъ-за-однимъ смерть, чистилище, адъ и рай. Кортежъ тронулся въ путь торжественнымъ тихимъ маршемъ, но эта тишина была въ скоромъ времени нарушена однимъ, довольно страннымъ приключеніемъ.

На углу улицъ Ломбардской и Сен-Дени показались два человка, сидящіе на одной лошади, которые громко кричали, оборачиваясь во вс стороны къ толп народа, собравшагося въ такомъ множеств, что надобно было удивляться какъ они могли пробраться до этого мста. Правда, что они мало, повидимому, обращали вниманіе на угрозы и ругательства толпы, сквозь которую пробирались, не смотря ни на какія препятствія, ихъ смлость доходила даже до того, что они сопротивлялись полицейскимъ сержантамъ и съ стоическимъ хладнокровіемъ выдерживали удары плетьми, съ помощію которыхъ сіи послдніе старались не дать имъ пробираться впередъ.

Но угрозы и удары были безполезны, всадники продолжали хать впередъ, отплачивая вправо и влво тми же ударами, которые получали сами, напирая на народъ лошадью и пробивая такимъ образомъ себ дорогу, хотя и медленно, но успшно. Наконецъ, они достигли того, что имъ можно было видть хорошо поздъ, вс думали, что они остановятся и будутъ спокойно смотрть на проходящую церемонію, но въ то самое время, когда королева Изабелла прозжала мимо ихъ, тотъ изъ двухъ, который держалъ за узду лошадь, получилъ, казалось, отъ своего товарища какъ будто какое-нибудь приказаніе. Желая тотчасъ выполнить его, онъ замахивается палкой, которую держитъ въ рук, и ударяетъ ею почти въ одно и тоже время по заду и голов двухъ лошадей солдатъ, мщанской гвардіи (garde bourgeoise {Въ то время во Франціи полиція не получила еще надлежащаго благоустройства, полицейскіе сержанты и мщанская гвардія далеко не равнялись нашимъ полисменамъ и жандармамъ.}), заграждавшихъ имъ дорогу, одна изъ этихъ лошадей подалась впередъ, другая отскочила назадъ, черезъ это образовалось небольшое свободное пространство для того, чтобы имъ продолжать пробираться впередъ. Всадники, воспользовавшись этимъ, бросились къ самому позду, прохали въ двухъ шагахъ отъ лошади герцогини Туринской, которая, взбсясь, при вид такого явленія, непремнно бы сшибла съ себя герцогиню Валентину, если бы сиръ Краонъ не схватилъ ее за узду въ то время, какъ она подымалась на дыбы, и добралась до королевы, опрокидывая на своемъ пути рай на адъ, смерть на чистилище и христіанскія добродтели на смертные грхи, среди криковъ всей толпы, принимавшей ихъ за злоумышленниковъ, и будучи преслдуемы герцогами Туринскимъ и Бурбонскимъ? которые, видя, что они пробираются прямо къ королевскимъ носилкамъ, опасаясь съ ихъ стороны злоумышленнаго поступка, обнажили свои шпаги, дабы въ случа было чмъ защитить королеву.

Королева, съ своей стороны, также не мало была встревожена шумомъ и безпорядкомъ, происходившими около нея. Она не знала еще и причины, какъ вдругъ увидла между депутатами отъ купечества, несшими надъ ея носилками балдахинъ, двухъ всадниковъ, сидящихъ на одной лошади. Первымъ ея движеніемъ было тотчасъ углубиться во внутрь кареты, но сидвшій на лошади позади своего товарища сказалъ ей нсколько словъ вполголоса, приподнялъ свою шляпу, которая была надта почти на глаза, вынулъ изъ-подъ нея большую, золотую цпь, украшенную брилліантовыми лиліями, надлъ ее на шею королевы, съ благодарностію принявшей этотъ подарокъ, пришпорилъ лошадь и стремглавъ ускакалъ обратно. Почти въ то же самое время подъхали къ королев герцоги Туринскій и Бурбонскій, которые, не замтивъ ничего, что происходило у носилокъ, кром разв только того, что эти два всадника подъхали весьма близко къ королев, подняли вверхъ шпаги и стали кричать: убить! убить негодяевъ! Народу везд было такое множество, что нельзя было сомнваться въ поимк неизвстныхъ всадниковъ, тмъ боле, что эти всадники съ такимъ же трудомъ пробирались изъ улицы Сен-Дени, съ какимъ и възжали въ нее, каждый былъ въ ожиданіи какой-нибудь катастрофы, какъ вдругъ королева, видя о чемъ идетъ дло, выглянула изъ своего экипажа, простерла руки къ обоимъ герцогамъ и закричала: — что, вы хотите длать?… это король!

Герцоги тотчасъ же остановились и, боясь, чтобы съ королемъ не случилось чего нибудь худаго, подняли вверхъ свои шпаги и громко закричали: это король, господа!… король! за тмъ, снявъ шляпы, прибавили: честь и слава королю!

Король,— ибо сидвшій на лошади, позади мессира Карла де-Савуази, былъ дйствительно король Карлъ VI, — желая отвчать на длаемыя ему привтствія, открылъ свой капюшонъ, и народъ могъ узнать по его длиннымъ темнорусымъ волосамъ, по его голубымъ глазамъ, по его нсколько большому рту съ прекрасными блыми зубами, по его благородной осанк и величественной наружности монарха, которому, не смотря на вс бдствія и несчастія, коими было ознаменовано его царствованіе, сохранилъ имя многовозлюбленнаго (Bien-Aim), данное ему напередъ въ день восшествія его на престолъ.

Тогда крики: да здравствуетъ король! раздались единодушно со всхъ сторонъ, пажи и оруженосцы — дворяне замахали въ воздух шпагами и флагами, дамы же своими шарфами и платками, въ народ сдлалось еще боле движенія, всякій желалъ взглянуть на короля, который, воспользовавшись тмъ, что предъ нимъ всюду толпа разступилась, усплъ уже исчезнуть изъ виду. Прошло уже боле получаса, а между тмъ тишина и спокойствіе, нарушенныя этимъ приключеніемъ, не могли еще водвориться, въ народ волненіе не прекращалось, хотя и съ меньшею силою, мессиръ де-Краонъ, воспользовавшись этимъ, съ злобною улыбкою замтилъ герцогин Валентин, что супругъ ея, отъ котораго единственно, можетъ быть, зависло сократить время остановки королевскаго кортежа, замедлялъ ее тмъ, что разговаривалъ съ королевою и этимъ самымъ удерживалъ оберъ-церемоніймейстера дать сигналъ къ отъзду. Герцогиня, хотя и показала видъ, что безъ особеннаго вниманія выслушала эти слова, но полу-затаенный вздохъ вырвался изъ ея груди и заставилъ ея глаза выразить нкоторое смущеніе, обратившись къ Краону, она сказала съ видомъ притворнаго спокойствія: — мессиръ Краонъ, почему вы не длаете этого замчанія самому герцогу, вы, который находитесь съ нимъ въ такихъ дружественныхъ отношеніяхъ?

— Этого я не могъ сдлать безъ вашего приказанія, герцогиня, его возвращеніе не лишило ли бы меня счастія, которымъ я пользуюсь въ его отсутствіи, счастія охранять васъ?

— Единственный мой защитникъ и тлохранитель есть герцогъ Туринскій, и такъ какъ вы ждете отъ меня приказанія, то я прошу васъ отправиться къ нему и сказать, чтобъ онъ ко мн возвратился.

Де-Краонъ поклонился герцогин и отправился къ герцогу передать слова его супруги. Въ то время, какъ они оба возвращались къ ней, въ народ раздался сильный крикъ, одной молодой двушк, отъ давки и тсноты, сдлалось дурно. При подобныхъ обстоятельствахъ этотъ случай былъ слишкомъ обыкновеннымъ, дабы высокія особы, о которыхъ идетъ теперь рчь, обратили на него малйшее вниманіе. Итакъ, де-Краонъ и герцогъ подъхали къ герцогин, но обернувшись даже въ ту сторону, гд случилось это происшествіе, и заняли близь нея мста. Кортежъ, казалось, только и ожидалъ этаго прибытія, ибо тотчасъ же тронулся въ дальнйшій путь, по вскор ему представился новый предлогъ къ остановк.

У воротъ Шателе выстроена была эстрада, изображавшая замокъ, на углахъ котораго возвышались дв башни съ часовыми, богато одтыми и вооруженными, нижній этажъ этого замка представлялъ одну сплошную комнату, открытую для публики, въ этой комнат была поставлена б-огато-убранное ложе, на которомъ лежала молодая двушка, изображавшая собою богиню. Кругомъ этого замка было насажено столько деревьевъ, что можно было бы подумать, что замокъ окружаетъ лсъ, и въ этомъ лсу бгало множество зайцевъ и кроликовъ, между тмъ какъ рой птицъ разныхъ породъ, порхали съ дерева на дерево, къ великому удивленію народа, спрашивавшаго себя, какимъ образомъ вс эти птицы, обыкновенно столь дикія, сдлались такими безбоязненными. Но вс пришли въ еще большее удивленіе, когда увидли вышедшаго изъ этого лса благо оленя, величиною съ большихъ оленей королевскаго звринца, столь хорошо сдланнаго, что его можно было бы принять дйствительно за живаго, ибо человкъ, скрывавшійся внутри его, посредствомъ особаго механизма, поворачивалъ его глазами, приводилъ въ движеніе ротъ и двигалъ его ногами. У этого оленя, имвшаго золотые рога, была на ше корона, на подобіе короны королевской, а на груди вислъ голубаго цвта гербъ, съ изображеніемъ на немъ трехъ золотыхъ лилій, этотъ гербъ представлялъ Францію и ея короля. Итакъ, этотъ гордый, величественный по своей наружности, олень подошелъ къ ложу, на которомъ возлежала богиня Правосудія, взялъ своею правою ногою мечъ,-символъ правосудія, — и, поднявъ его вверхъ, съ гордостію потрясъ имъ. Въ это самое время, съ противоположной части лса, вышли левъ и орелъ,— символъ силы,— и хотли силою отнять этотъ священный мечъ у оленя, но въ тоже время двнадцать молодыхъ двушекъ, одтыхъ вс въ бломъ, и имя каждая въ одной рук золотыя чётки, и въ другой — обнаженный мечъ, вышли, въ свою очередь, изъ лса, окружили оленя съ цлію его защищать. Посл нсколькихъ тщетныхъ попытокъ завладть мечомъ, левъ и орелъ возвратились побжденные въ лсъ. Живая ограда, служившая оленю защитою, разступилась, и онъ съ важностію выступилъ впередъ, подошелъ къ носилкамъ королевы и здсь преклонилъ колно, королева погладила, поласкала его, какъ это обыкновенно длала со всми зврями королевскаго звринца, которыхъ король самъ иногда кормилъ. Такого рода сюрпризъ привелъ въ восторгъ и королеву и всхъ лицъ ея свиты, такая умная выдумка понравилась всмъ.

Между тмъ, наступала уже ночь, ибо, начиная отъ Сен-Дени, королевскій кортежъ халъ самымъ медленнымъ шагомъ и по причин различныхъ зрлищъ, развлекавшихъ во время дороги королеву, значительно опоздалъ прибытіемъ къ мсту своего назначенія, но, какъ бы то ни было, церемонія подходила уже къ собору Парижской-Богоматери, куда отправлялась королева. Оставалось прохать только мостъ о-Шанжъ и никто боле на думалъ, чтобы могли изобрсти опять что-либо новое, какъ вдругъ, столько же прекрасное, сколько неожиданное зрлище поразило взоры всхъ, человкъ, одтый ангеломъ, показался на вершин купола собора Парижской-Богоматери, держа въ обихъ рукахъ факелы, онъ шелъ по канату столь тонкому, что его едва можно было видть, и шелъ внизъ надъ крышами домовъ, какъ будто бы на воздух, наконецъ, посл многихъ туровъ и трудныхъ переходовъ, онъ остановился на одномъ изъ домовъ, находившихся у моста. {Фруасоръ и одинъ изъ монаховъ — писателей монастыри св. Дениса упоминаютъ въ своихъ сочиненіяхъ объ этомъ событіи, только Фруасоръ говоритъ, что этотъ сюрпризъ былъ подготовленъ королев у моста св. Михаила, между тмъ какъ монахъ монастыря св. Дениса назначаетъ мстомъ этаго зрлища мостъ о-Шанжъ. Очевидно, что Фруасоръ ошибается, подобное зрлище ни въ какомъ случа не могло быть приготовлено у моста св. Михаила, находившагося по другую сторону собора Парижской-Богоматери и который, слдовательно, не находился на дорог, по какой хала королева.}

Королева, прозжая мимо его, запретила ему возвращаться по той же дорог, опасаясь, чтобы не случилось какого нибудь несчастія, но онъ очень хорошо зная, какая причина заставила ее дать это приказаніе, не послушался его и, отступая назадъ, чтобъ не обратиться спиною къ своей государын, взошелъ опять на вершину башни каедральнаго собора и спустился въ отверстіе изъ котораго вышелъ. Королева спросила, кто этотъ человкъ, такой легкій и такой искусный? въ отвтъ ей сказали, что это былъ одинъ Генуэзецъ, мастеръ въ забавахъ такого рода.

Впродолженіи этого послдняго волшебства, по дорог, по которой хала королева, собралось множество торговцевъ птицами, они несли въ огромнаго размра клтк цлое стадо воробьевъ и выпускали ихъ на волю вдоль всего моста въ то время, когда прозжала по немъ королева. Это былъ старинный обычай, замнявшій на питаемую всегда народомъ надежду, что новое царствованіе даруетъ ему новыя облегченія и льготы, обычай этотъ прекратился, но не исчезла надежда.

По прибытіи къ собору Парижской Богородицы, королева увидла, стоявшаго на ступеняхъ главнаго входа, парижскаго епископа, въ митр и въ священныхъ ризахъ, онъ былъ окруженъ знатнйшимъ духовенствомъ и депутатами отъ университета, которому его титулъ старшей дщери короля довелъ право присутствовать при коронаціи. Королева вышла изъ кареты, что сдлали также и дамы ея свиты, кавалеры сошли съ лошадей, которыхъ поручали стеречь своимъ пажамъ и слугамъ, и она въ сопровожденіи герцоговъ Туринскаго, Беррійскаго, Бургонскаго и Бурбонскаго вошла въ храмъ вслдъ за епископомъ и духовенствомъ громко пвшимъ хвалебные гимны Богу и Дв Маріи.

Подошедши къ главному алтарю, Изабелла набожно стала на колна и помолившись, принесла въ даръ храму Богородицы четыре златыя покрывала и корону, которую ангелы возложили ей на главу у вторыхъ Сен-Денисскихъ воротъ. Взамнъ ея, мессиръ Жанъ де ла-Ривьеръ и мессиръ Жанъ ле-Мерсье принесли другую драгоцнне и прекрасне прежней, одинаковую съ тою, которую носилъ король, когда возсдалъ на трон. Епископъ, взявшись за цвтокъ лиліи, которымъ она замыкалась, и четыре герцога, поддерживая ее каждый своею рукою, тихо возложили ее на главу Изабеллы, вдругъ со всхъ сторонъ раздались громкіе крики радости, потому что только съ этой минуты Изабелла стала истинно королевою Франціи.

Тогда королева и вельможи вышли изъ храма, королева сла опять въ свою колесницу, а они на своихъ парадныхъ лошадей, но об стороны шествія шли съ зажженными восковыми свчами шесть сотъ служителей, такъ что на улицахъ было столь же свтло, какъ, если-бы на неб свтило солнце. И такъ, вотъ какимъ образомъ королева была провожаема въ парижскій дворецъ, гд ожидалъ ее король, имя по правую руку королеву Жанну, а по лвую герцогиню Орлеанскую. По прибытіи къ дворцу, королева сошла съ колесницы и стала на колни, какъ-то она сдлала и въ церкви, показывая тмъ, что она признавала Бога своимъ Владыкою на небеси, а короля своимъ владыкою на земл. Король поднялъ ее и поцловалъ, народъ кричалъ Ура! видя, что они такъ согласны, молоды, прекрасны, онъ думалъ, что два ангела хранителя французскаго королевства, оставили мста свои по правую и по лвую сторону престола Божія.

Тогда вельможи откланялись королю и королев и каждый возвратился къ себ домой, около нихъ остались только особы, принадлежавшія ко двору, что касается до народа, то онъ оставался предъ дворцомъ и продолжалъ привтствовать короля и королеву громкими радостными восклицаніями до тхъ поръ, пока послдній пажъ не вошелъ во дворецъ вслдъ за послднимъ вельможею, тогда дверь затворилась, факелы освщавшіе площадь разсялись или мало по малу погасли, толпа разсыпалась по множеству расходящихся въ разныя стороны улицъ, которыя подобно артеріямъ и венамъ приносятъ жизнь къ оконечностямъ столицы, вскор весь этотъ шумъ превратился въ какое-то тихое жужжаніе, самое это жужжаніе затихало потомъ мало по малу и часъ спустя настала полная тишина и мракъ.

Глава вторая.

Теперь мы просимъ читателя прогуляться вмст съ нами по опуствшимъ и темнымъ улицамъ Парижа, какими мы оставили ихъ въ конц предъидущей главы, мы остановимся на углу улицы Кокильеръ и улицы Сежуръ, такъ, чтобъ насъ нельзя было замтить, и тотчасъ увидимъ, что чрезъ потаенную дверь туринскаго дворца, сдлавшагося впослдствіи дворцомъ орлеанскимъ, вышелъ человкъ, закутанный въ длинный и широкій плащъ, котораго капюшонъ накидывался на лицо, въ случа еслибы носившій его захотлъ остаться неузнаннымъ. Этотъ человкъ, остановясь, чтобъ сосчитать бой большихъ луврскихъ часовъ, пробившихъ десять, полагалъ безъ сомннія, что въ эту пору ходить по улицамъ Парижа опасно, и потому, опасаясь, чтобъ на него не напали врасплохъ, онъ обнажилъ свою шпагу и, уперши конецъ ея въ порогъ двери, погнулъ ее въ ту и другую сторону, какъ бы для того, чтобъ увриться въ ея доброт, и, оставшись безъ сомннія доволенъ сдланнымъ надъ нею испытаніемъ, беззаботно отправился въ дальнйшій путь, извлекая стальнымъ остріемъ искры изъ мостовой, и напвая въ полголоса старинную псню о градоначальник Куси.

Пойдемъ вслдъ за нимъ въ улицу Этюфъ, не спша однако, потому что онъ остановился у подножія Трагуарскаго креста, чтобъ, преклонивъ колно, совершить предъ нимъ краткую молитву, потомъ, поднявшись, продолжалъ свою псню съ того, на чемъ остановился и пошелъ по большой улицъ Сент-Оноре, напвая все тише и тише по мр того, какъ онъ приближался къ улиц Ферроннери, войдя въ нее, онъ совсмъ пересталъ пть, молча пошелъ вдоль ограды кладбища Сенз-Инносанъ и пройдя три четверти ея длины вдругъ быстро по прямой линіи перешелъ на другую сторону улицы, остановился предъ небольшою дверью и осторожно сдлалъ по ней три удара, казалось, что его здсь ожидали, потому что какъ ни тихо онъ постучался, однако же ему отвчали слдующими словами.— Это вы, господинъ Людовикъ, и когда послдовалъ утвердительный отвтъ, то дверь тихо отворилась и тотчасъ же опять затворилась, какъ только онъ перешагнулъ чрезъ порогъ.

Хотя этотъ человкъ, котораго, какъ мы слышали, звали Людовикомъ, казалось, сперва очень торопился, однакоже онъ остановился въ сняхъ, вложилъ свою шпагу въ ножны и, бросивъ на руки введшей его женщины свой плащъ, явился одтымъ просто и изящно. Костюмъ его — былъ костюмъ конюшаго знатнаго дома, и состоялъ изъ черной бархатной шапочки и кафтана того-же цвта изъ тойже матеріи съ разрзомъ отъ кисти руки до плеча, чтобъ оставить на виду узкіе рукава зеленаго подкамзолка и дополнялся узкими панталонами изъ матеріи фіолетоваго цвта, на одной сторон которыхъ вышитъ былъ гербовый щитъ съ тремя цвтками золотыхъ лилій подъ герцогскою короною.

Скинувъ свой плащъ, Людовикъ, не смотря на то, что въ сняхъ не было ни огня, ни зеркала, занялся своимъ туалетомъ, и не прежде какъ обтянувъ низъ своего кафтана, для того, чтобъ онъ граціозно сидлъ на немъ, и уврившись, что прекрасные его блокурые волосы гладко и красиво лежатъ на плечахъ его, онъ тономъ пріятнаго голоса сказалъ:

— Здравствуй, добрая Жеганна, ты хорошій сторожъ, благодарю. Что длаетъ прекрасная твоя госпожа?

— Она васъ ожидаетъ.

— Хорошо, вотъ и я. Она, вроятно, въ своей комат?

— Да сударь.

— А отецъ ея?

— Легъ спать.

— Хорошо.

Въ тоже время нога его коснулась первой ступени извилистой лстницы, ведшей въ верхній этажъ дома, и хотя было совершенно темно, но онъ пошелъ по ея ступенямъ, какъ человкъ, которому эта дорога была знакома. Взойдя во второй этажъ, онъ замтилъ свтъ сквозь отверстіе одной двери, онъ осторожно подошелъ къ ней, и ему оставалось только слегка толкнуть ее рукою, чтобъ войти въ комнату, меблировка которой доказывала, что хозяинъ дома принадлежалъ къ среднему сословію.

Незнакомецъ вошелъ на цыпочкахъ, приходъ его не былъ замченъ и потому онъ могъ нсколько времени разсматривать граціозную картину, представившуюся его взорамъ.

Близь кровати съ витыми колоннами, завшенной зеленою занавскою стояла предъ налоемъ на колнахъ молодая двушка, на ней было длинное блое платье, рукава, котораго опускавшіеся до самаго полу, не препятствовали однакоже видть отъ самыхъ локтей граціозно округленныя блыя маленькія руки, на которыхъ въ это время покоилась ея голова, ея длинные блокурые волосы, разсыпавшись по плечамъ, спускались по сгибамъ ея стройной таліи и подобно золотой сти ниспадали до самаго полу, въ этомъ наряд было что-то столь простое, неземное воздушное, что двушку эту можно было принять за существо, принадлежащее другому міру, еслибы сдерживаемыя стенанія не доказывали, что она дщерь, земли, рожденная отъ жены и предназначенная для страданій.

Услышавъ ея стенанія, незнакомецъ сдлалъ движеніе, молодая двушка повернулась къ нему. Но онъ остался неподвиженъ, когда увидлъ, какъ она была печальна и блдна.

Тогда она встала, медленно подошла къ этому красивому молодому человку, въ молчаніи и съ удивленіемъ глядвшему, потомъ остановись отъ него въ нсколькихъ шагахъ, она стала на колни.

— Что вы это длаете, Одетта? сказалъ онъ ей, и что значитъ это принятое вами положеніе?

— Это, отвчала молодая двушка, тихо качая головою, то положеніе, которое прилично такой бдной двушк, какъ я, когда она находится предъ лицомъ такого великаго принца, какъ вы.

— Не во сн ли вы бредите, г. Одетта?

— Какъ бы я желала, ваше высочество, чтобъ это былъ сонъ и чтобъ, проснувшись, у меня не осталось ни слезъ на глазахъ, ни любви въ сердц, какъ это было прежде, чмъ я васъ увидла.

— Клянусь, что или вы помшались, или, что кто нибудь налгалъ вамъ… посмотримъ!..

Говоря это, онъ обнялъ руками талію молодой двушки и поднялъ ее, но она старалась отдалить грудь свою отъ груди герцога, отталкивая его обими руками и отклоняясь назадъ, однакоже не могла вырваться изъ его объятій.

— Я не помшалась, ваше высочество, продолжала она, не стараясь боле вырваться изъ его объятій, она чувствовала что не въ силахъ была это сдлать, и никто мн не налгалъ: я васъ сама видла.

— Гд?

— Во время възда, какъ вы разговаривали съ королевою и я васъ узнала, хотя вы были весьма богато одты, ваше высочество.

— Вы ошибаетесь Одетта, какое нибудь сходство васъ обмануло.

— Да, я также старалась въ этомъ себя уврить, и, можетъ быть поврила бы, но какой-то другой господинъ подошелъ поговорить съ вами, и я узнала въ немъ того самаго, который третьяго дня былъ здсь съ вами, котораго вы называли своимъ другомъ, и который, какъ вы говорили, находится, подобно вамъ, на служб у герцога Туринскаго.

— Пьери де-Краонъ?

— Да, это имя, кажется… мн такъ сказали.

Помолчавъ немного, она потомъ печально продолжала:

— Но вы меня не видли ваше высочество, потому что взоры ваши были устремлены на одну королеву, вы не слыхали моего крика, когда я лишилась чувствъ и когда я думала, что умру, потому что вы слышали только голосъ королевы, и это весьма натурально, она такая красавица! Увы!.. увы! ахъ Боже мой, Боже мой!

При сихъ словахъ сердце бдной двушки излилось въ стенаніяхъ.

— Ну что же! Одетта, сказалъ герцогъ-что до того, кто я, если я все также люблю тебя?

— Что до того? ваше высочество! сказала Одетта вырвавшись изъ его объятій, — что до того?.. говорите вы, посл, этого я васъ не понимаю.

Но почти въ туже минуту, и какъ бы утомленная этимъ напряженіемъ силъ, она опустила голову на грудь, все продолжая смотрть на герцога.

— И что бы со мной было, сказала она, — еслибы я, считая васъ равнымъ себ, уступила вамъ въ надежд, что вы женитесь на мн, когда вы умоляли меня на колнахъ! Въ этотъ вечеръ, пришедши сюда, вы бы нашли меня мертвою. О! но вы бы очень скоро забыли меня, королева такая красавица!…

— Послушай, Одетта! ну, да, я обманулъ тебя, сказавъ что я больше никто, какъ конюшій. Я герцогъ Туринскій. Это правда.

Одетта тяжело вздохнула.

— Но скажи мн, не больше-ли ты любишь меня богатаго и блистательнаго, какимъ ты видла меня вчера, нежели простаго и бднаго, какимъ ты видишь меня теперь?

— Я не люблю васъ, ваше высочество.

— Какъ! ты разъ двадцать говорила мн….

— Я бы любила конюшаго Людовика, я бы любила ровню бдной Одетты де-Шамдаверъ, я бы съ радостію… съ улыбкой отдала ему свою кровь…. свою жизнь, я бы отдала ихъ, по долгу, также герцогу Туринскому, но на что моя жизнь, моя кровь благородному супругу герцогини Валентины Миланской, услужливому кавалеру королевы Изабеллы Баварской?

Герцогъ хотлъ отвчать, но въ ту же минуту въ испуг вошла въ комнату кормилица.

— Ахъ! бдное мое дитя, сказала она, подбжавъ къ Одетт,— что они хотятъ съ тобою длать?

— Кто? сказалъ герцогъ.

— О господинъ Лудовикъ! за нею прислали.

— Откуда?

— Изъ дворца.

Герцогъ нахмурилъ брови.

— Изъ дворца? Онъ взглянулъ на Одетту.— А позвольте спросить, кто за нею прислалъ? прибавилъ онъ, глядя съ недоврчивостію на Жеганну.

— Герцогиня Валентина Миланская.

— Жена моя! вскричалъ герцогъ.

— Его жена? повторила Жеганна въ недоумніи.

— Да, его жена? сказала Одетта, опираясь рукою на плечо своей кормилицы,— это его высочество братъ короля. У него есть жена, и онъ сказалъ конечно своей жен смясь:— есть въ улиц Ферронери, насупротивъ кладбища Сенз-Иносанъ бдная двушка, которая принимаетъ меня каждый вечеръ, въ то время какъ старикъ отецъ ея… О! какъ она меня любитъ!— Одетта начала горько смяться.— Вотъ что онъ ей сказалъ. И жена его хочетъ безъ сомннія меня видть.

— Одетта! запальчиво прервалъ ее герцогъ, умри я, если это правда! Я бы охотне согласился потерять сто тысячъ ливровъ, только бы этого не случилось! О! клянусь вамъ, я узнаю, кто открылъ нашу тайну, и горе тому, кто бы игралъ со мною эту штуку!— Герцогъ хотлъ было удалиться.

— Куда идете вы, ваше высочество? спросила Одетта.

— Въ моемъ Туринскомъ дворц никто не иметъ права давать приказанія, кроме меня, и я иду приказать людямъ, находящимся тамъ внизу, чтобъ они удалились сію же минуту.

— Вы можете длать, что вамъ угодно, ваше высочество, но эти люди васъ узнаютъ и скажутъ герцогин Валентин, что вы здсь, чего она можетъ быть и не знаетъ, она будетъ считать меня виновне, нежели я досел есть, и тогда я погибну безъ милосердія.

— Но вы не пойдете въ Туринскій дворецъ?

— Напротивъ, ваше высочество, я должна туда пойти. Я увижусь съ герцогинею Валентиною, и если она иметъ толь ко подозрніе, то я во всемъ ей признаюсь, потомъ я упаду ей въ ноги, и она проститъ меня. Что кажется до васъ, ваше высочество, то она васъ также проститъ, и вамъ будетъ еще легче получить ея прощенія, нежели мн.

— Длайте, что хотите, Одетта, вы всегда правы, вы ангелъ. Одетта печально улыбнулась и дала знакъ Жеганн, чтобъ она подала ей манто {Манто — длинное женское одяніе, носимое во Франціи въ XIV и XV вкахъ.}.

— А какъ вы намрены отправиться во дворецъ?

— У этихъ людей, что стоятъ внизу, есть носилки, отвчала Жеганна, накидывая манто на голыя плечи своей госпожи.

— Во всякомъ случа, я буду вамъ защитою, сказалъ герцогъ.

— Богъ былъ уже мн защитою, ваше высочество, и я надюсь, что Онъ по благости Своей и впредь будетъ охранять меня.

Сказавъ это, она поклонилась герцогу съ почтеніемъ и достоинствомъ, потомъ, спустившись внизъ но лстниц, сказала ожидавшимъ ее людямъ:

— Я здсь, господа, и я готова исполнять ваши приказанія, ведите меня, куда вамъ угодно.

Съ минуту герцогъ оставался спокойно и не говоря ни слова на томъ мст, гд оставила его Одетта, потомъ бросившись изъ комнаты, онъ быстро спустился по лстниц, остановился нсколько времени у двери, выходившей на улицу съ тмъ, чтобъ посмотрть по какому направленію отправились люди съ носилками и увидлъ, что носилки съ двумя факелами по сторонамъ направились къ улиц Сентъ-Оноре, тогда онъ побжалъ по улиц Сен-Дени, повернулъ въ улицу о-Феръ и пройда чрезъ хлбный рынокъ, прибылъ въ туринскій дворецъ тогда, какъ носилки находились еще въ конц улицы Этювъ, уврившись, что опередилъ ихъ нсколькими минутами, онъ вошелъ чрезъ потаенную дверь, чрезъ которую, какъ мы видли, онъ вышелъ изъ дворца и, войдя въ свою половину, безъ шума прокрался въ кабинетъ, смжный съ спальнею герцогини Валентины, чрезъ дверныя стекла котораго онъ могъ видть все, что происходило въ этой комнат. Валентина была на ногахъ, она ждала съ гнвомъ и нетерпніемъ, при малйшемъ шум она обращала взоры свои на дверь, и ея прекрасныя черныя брови, образовавшія такую совершенно правильную дугу, когда лицо ея было спокойно, сильно измняли изящную свою форму, она была великолпно одта и совершенно къ лицу, однакоже она по временамъ подходила къ зеркалу, заставляла лицо свое принимать то выраженіе кротости, которое составляло главный характеръ ея физіономіи, потомъ прибавляла нкоторыя украшенія къ своему головному наряду,— и все это для того, что ей хотлось вдвойн уничтожить эту женщину, которая осмлилась сдлаться ея соперницею.

Наконецъ она дйствительно услышала шумъ въ передней комнат, она стала слушать, приложила одну свою руку ко лбу, а другою оперлась на спинку рзнаго кресла, ибо взоръ ея помрачился, и она чувствовала, что колна ея дрожатъ. Дверь отворилась, и вошелъ слуга доложить, что молодая двушка, которую герцогиня желаетъ видть, ждетъ, когда ей угодно будетъ приказать войти ей, герцогиня сдлала знакъ, что они. можетъ ее принять.

Одетта оставила свое манто въ прихожей, такимъ образомъ, она явилась въ томъ своемъ простомъ наряд, въ которомъ мы уже ее видли, только она заплела длинные свои волосы въ косу, и какъ въ носилкахъ не нашла она нечего, чмъ бы могла прикрпить на голов, то коса свсилась съ одной стороны на ея грудь и доходила до самыхъ ея колнъ. Двушка остановилась у двери, тотчасъ же затворившейся за нею.

Герцогиня стояла молчаливо и неподвижно предъ этимъ блымъ и непорочнымъ видніемъ, она удивилась, что нашла эту молодую двушку, о которой безъ сомннія, составила себ совсмъ другое понятіе, такою скромною и такою достойною, наконецъ она чувствовала, что ей первой надобно начать говорить, потому что вся затруднительность положенія была на сторон пришедшей.

— Подойдите ко мн, сказала она голосомъ, который отъ волненія потерялъ свойственную ему нжность.

Одетта подошла къ ней съ опущенными глазами, но съ спокойнымъ лицомъ, потомъ, приблизившись къ герцогин шага на три, она преклонила предъ нею колна.

— Такъ это вы, продолжала Валентина, хотите отнять у меня любовь герцога и думаете посл того, что стоитъ только преклонить предо мною колно, чтобъ получить отъ меня прощенія. Одетта вдругъ встала, яркая краска покрыла лицо ея.

— Я преклонила колно, герцогиня, сказала она,— не для того, чтобъ просить у васъ прощенія, благодаря Богу, я не могу упрекнуть себя ни въ какомъ проступк противъ васъ, я преклонила предъ вами колно потому, что вы великая герцогиня, а я ничто иное, какъ бдная двушка, но теперь, оказавъ эту честъ вашему сану, я буду говорить съ вами стоя, извольте, ваше высочество, спрашивать, я готова на все отвчать.

Валентина не ожидала встртить въ ней такого спокойствія, она понимала, что одна только непорочность говорящей, могла сообщить его, или что безстыдство ея скрывается подъ этою маскою, Она видла эти прекрасные голубые глаза, такіе кроткіе и такіе прозрачные, что, казалось, чрезъ нихъ, можно было видть всю глубину ея сердца, и чувствовала, что это сердце должно быть чисто, какъ сердце святой. Герцогиня Турниская была добра, первый пылъ италіанской ревности, заставлявшій ее говорить и дйствовать, простылъ, она протянула Одетт руку и сказала ей невыразимо кроткимъ голосомъ:

— Пожалуйте.

Эта перемна въ тон и пріемахъ герцогини произвела внезапный переворотъ въ бдной двушк. Она вооружилась противъ гнва ея, а не противъ снисходительности. Она взяла руку герцогини и впилась въ нее своими губами,

— О! сказала она, рыдая,— о! клянусь намъ, что я ни въ чемъ не виновата. Онъ пришелъ къ моему отцу, какъ простой конюшій герцога Туринскаго, подъ предлогомъ купить лошадей для своего господина. Я увидла его, онъ такой красивый!… я глядла на него съ доврчивостію, я считала его ровнею себ…. Онъ подошелъ ко мн и заговорилъ со мною… я никогда не слыхала такого пріемнаго голоса, разв въ дтскихъ моихъ сновидніяхъ, въ то время когда ангелы слетали еще ко мн во сн. Я вовсе не знала, что онъ былъ женатъ, что онъ былъ герцогъ, что онъ былъ принцъ. Если бы я знала, что онъ вашъ супругъ, герцогиня, еслибы я знала, что вы такъ прекрасны и величественны, то я бы тотчасъ догадалась, что онъ насмхается надо мною…. короче сказать вамъ, ваше высочество, онъ никогда меня не любилъ, и… я его боле не люблю….

— Бдняжка! сказала Валентина, глядя на нее, бдное дитя! она думаетъ, что разъ полюбя, можно его забыть!

— Я не сказала, что я его забуду, печально отвчала Одетта, я сказала, что не буду его любить боле, потому что можно любить только равнаго себ, можно только любить человка, котораго можно быть женою. О! вчера, вчера, когда я увидла его въ этомъ великолпномъ позд, въ этомъ блистательномъ плать, когда я узнала точь въ точь этого Людовика, котораго считала своимъ, въ Людовик герцог Туринскомъ, принадлежащимъ вамъ, о! клянусь вамъ, я подумала, что меня испортили какимъ нибудь колдовствомъ, что глаза мои обманывали меня. Онъ заговорилъ, и я перестала дышать, перестала жить, чтобъ его слушать. Это былъ его голосъ, онъ говорилъ съ королевою. О! королева!

Одетта судорожно задрожала, лицо же герцогини вдругъ поблднло.

— Неужели вы не питаете ненависти къ королев? прибавила Одетта съ выраженіемъ неописанной горести. Герцогиня зажала ей ротъ рукою.

— Тише, что вы! воскликнула она, Изабелла наша государыня, Богъ избралъ ее нашею королевою, мы должны любить ее!

— Тоже самое сказалъ мн отецъ мой, отвчала Одетта, когда я возвратилась домой почти безъ памяти и сказала ему, что не люблю королеву. Герцогиня остановила глаза свои на Одетт съ выраженіемъ величайшей кротости и доброты. Въ тоже время молодая двушка робко взглянула на нее. Взоры этихъ двухъ женщинъ встртились между собою, герцогиня простерла къ ней свои объятія, Одетта бросилась къ ногамъ ея и цловала ея колна.

— Теперь мн нечего сказать вамъ больше, сказала Валентина,— общайте мн только боле съ нимъ невидться, вотъ все, что я отъ васъ требую.

— Къ несчастію моему, я не могу вамъ общать этого, ваше высочество, потому что герцогъ богатъ и могущественъ, если я останусь здсь, онъ можетъ придти ко мн, если я удалюсь отсюда, онъ можетъ слдить за мною, я не смю общать вамъ, что не увижу его боле…. но могу поклясться, что я умру, если его опять увижу.

— Вы настоящій ангелъ, сказала герцогиня, и если вы общаетесь молиться за меня Богу, то я буду надяться быть счастливой въ семъ мір.

— Молиться за васъ Богу? сударыня! не одна ли вы изъ тхъ счастливыхъ принцессъ, которыя имютъ крестною матерью фею! Вы молоды, вы прекрасны, вы могущественны, и вамъ не гршно любить его!

— Такъ молитесь Богу, чтобъ онъ меня любилъ.

— Постараюсь, сказала Одетта.

Герцогиня взяла маленькій серебряный свистокъ, лежавшій на стол, и свистнула. По этому знаку отворилъ дверь тотъ же самый слуга, который докладывалъ о прибытіи Одетты.

— Отведите эту двицу домой, сказала герцогиня, да смотрите, чтобъ съ нею неслучилось чего нибудь непріятнаго. Одетта, прибавила герцогиня,— если вы будете имть нужду въ помощи, покровительств и защит, то вспомните обо мн и приходите ко мн.

Герцогиня протянула ей руку, какъ бы своей сестр.

— Впредь я буду имть нужду въ весьма немногомъ въ этомъ мір, но будьте уврены ваше высочество, что не надобно будетъ никакой нужды, чтобъ я васъ помнила.

Съ этими словами Одетта поклонилась герцогин и вышла.

Оставшись одна, герцогиня Валентина сла, голова ея склонилась на грудь и она впала во глубокую задумчивость. Уже нсколько минутъ она была погружена въ свои мысли, когда тихо отворилась дверь кабинета, въ которомъ скрывался герцогъ. Онъ вошелъ такъ, что шаговъ его не было слышно, и, приблизясь къ жен своей, — чего она не замтила, облокотился на спинку креслъ, на которыхъ она сидла, видя, что она не замчаетъ его присутствія, онъ снялъ съ своей шеи богатйшее жемчужное ожерелье и, держа его надъ головою герцогини, уронилъ умышленно къ ней на плечи. Валентина вскрикнула и, поднявъ голову, увидла герцога.

Брошенный ею на него взоръ былъ быстръ и проницателенъ, но герцогъ былъ приготовленъ къ этому и выдержалъ его съ спокойною улыбкою, какъ человкъ, который незналъ ни о чемъ, что здсь происходило, этого мало, когда герцогиня опустила опять голову, онъ, просунувъ руку подъ шею ея, поднялъ ея голову и тихо опрокинулъ ее назадъ съ тмъ, чтобъ заставить ее въ другой разъ взглянуть на себя.

— Что вамъ угодно, герцогъ? сказала Валентина.

— Стыдно, право, востоку, сказалъ герцогъ, взявъ осторожно пальцами цпь, которую только что подарилъ жен своей, и открывая ей губы жемчужинами, это ожерелье прислалъ мн, какъ нкоторое чудо, Венгерскій король, Сигизмундъ Люксембургскій, онъ думалъ сдлать мн этотъ императорскій подарокъ, а между тмъ у меня есть перлы бле и драгоцнне нежели его.

Валентина вздохнула, герцогъ, казалось, будто не замтилъ этаго.

— Знаете-ли вы, моя прекрасная герцогиня, что я никогда ничего равнаго вамъ не видлъ, и что я счастливъ тмъ, что обладаю такимъ рдкимъ сокровищемъ красоты? Нсколько дней тому назадъ, дядя мой герцогъ беррійскій, превозносилъ похвалами искрометные глаза королевы, которыхъ я еще тогда не видалъ, такъ что вчера воспользовавшись мстомъ, которое я занималъ подл нея, я насмотрлся на нихъ, сколько мн было угодно.

— И чтоже? спросила Валентина.

— Что! мн помнится, я видлъ глаза, правда, я не могу хорошенько припомнить себ, гд, которые смло могли бы выдержатъ сравненіе съ ея глазами. Посмотрите-ка на меня… ахъ! да, я видлъ ихъ въ Милан, во дворц герцога Галеаса, они блестли поди красивйшими черными бровями, какія когда-либо кисть живописца начертывала на чел Италіанки. Это были глаза какой-то Валентины, вышедшей замужъ, не знаю, за какого-то герцога Туринскаго, который, надобно признаться, не заслуживалъ такого счастія.

— И вы думаете, что онъ считаетъ для себя это очень большимъ счастіемъ? сказала Валентина, смотря на него съ съ выраженіемъ печали и любви.

Герцогъ взялъ ея руку и положилъ ее себ на сердце, Валентина старалась ее отнять, но герцогъ удержалъ ее въ своихъ рукахъ, и снявъ съ своего пальца драгоцнный перстень, надлъ его на палецъ своей жены.

— Что это за перстень? спросила Валентина.

— Эта вещь принадлежащая вамъ по праву, моя прекрасная герцогиня, потому что вы дали мн ее выиграть. Мн надобно разсказать вамъ это.— Герцогъ оставилъ мсто, которое онъ занималъ за креслами своей жены, и, свши на табурет у ногъ ея, облокотился на ручку креселъ.

— Да, выиграть, повторилъ онъ, да еще у этого бднаго Сира-де-Куси.

— Какимъ же это образомъ?

— Вы это узнаете и я совтую вамъ возненавидть его… возненавидть за то, что онъ утверждалъ, будто бы видлъ гд-то дв ручки, покрайней мр столь-же красивыя, какъ, ваши.

— Гд же онъ видлъ ихъ?

— Когда ходилъ покупать парадную лошадь, въ улиц Ферроннери.

— У кого?

— У дочери однаго купца, торгующаго лошадьми. Вы конечно несомнваетесь, что я говорилъ, это невозможно, а онъ изъ упрямства стоялъ на своемъ, такъ что мы ударились объ закладъ, онъ на этотъ перстень, а я на это жемчужное ожерелье. (Валентина смотрла на герцога такъ, какъ будто хотла проникнуть въ самую глубину души его). Тогда я нарядился конюшимъ, чтобъ посмотрть на это чудо, пошелъ къ старику де-Шамидиверу и заплатилъ ему баснословную цну за пару мерзйшихъ клячъ, на какихъ когда либо садился рыцарь, носящій герцогскую корону, въ наказаніе за свои грхи, но за то видлъ блоручку-богиню, какъ назвалъ бы ее безсмертный Гомеръ. Надобно признаться, Куси былъ не такой большой невжа въ этомъ дл, какъ я сначала думалъ, и удивительно, какъ такой прекрасный цвтокъ могъ вырости въ подобномъ саду. Однако же, я непризналъ себя побжденнымъ, какъ храбрый рыцарь, я защищалъ честь дамы моихъ мыслей. Куси стоялъ на своемъ. Короче сказать, мы пошли просить короля, чтобъ онъ разршилъ кончить этотъ, споръ поединкомъ, но потомъ мы согласились взять судьею этого спора Пьера де-Краона, человка весьма опытнаго въ этихъ длахъ. Такимъ образомъ, мы отправились вмст съ нимъ, кажется, дня три тому назадъ, къ этой хорошенькой двушк, и, по чести, Краонъ оказался превосходнымъ судьею, и вотъ перстень у васъ на пальц!.. Чтобы скажете, объ этой исторіи?

— Что она уже мн извстна, милостивый государь, сказала Валентина, все еще смотря на него съ сомнніемъ.

— О! о! какимъ же образомъ? Куси слишкомъ вжливый рыцарь, и конечно нершился бы передать вамъ такой секретъ!

— Потому-то я и узнала эту исторію не отъ него,

— Отъ кого же? сказалъ Людовикъ тономъ совершеннаго равнодушія.

— Отъ самаго того, кто былъ судьею вашего спора.

— Отъ мессира Пьера-де-Краона? А?…

Брови у герцога сильно нахмурились, и зубы скрежетали, но онъ тотчасъ принялъ опять веселый видъ.

— Да, понимаю, продолжалъ онъ, Пьеръ знаетъ, что я считаю его своимъ товарищемъ и что онъ у меня въ большой милости, по этому ему захотлось войти въ милость и къ вамъ. Чудесно! Но не находите-ли вы, что уже слишкомъ поздно для того, чтобъ намъ толковать о пустякахъ? Вспомните, что король ожидаетъ насъ завтракъ обду, что невыход изъ застола будетъ поединокъ, что я остреемъ моего копья хочу доказать, что вы красиве всхъ, и что тамъ судьею будетъ уже не Пьеръ де-Краонъ.

При сихъ словахъ герцогъ пошелъ къ двери, вложилъ въ кольца ея деревянный засовъ, покрытый бархатомъ, испещреннымъ лиліями, служившій для запиранія двери снутри. Валентина слдила за нимъ глазами, потомъ, когда онъ къ ней возвратился, она встала, и обнявъ руками его шею сказала:

— О! герцогъ, вы очень виноваты, если обманываете меня!

Глава третья.

На другой день герцогъ Туринскій всталъ очень рано и отправился во дворецъ, гд нашелъ короля собиравшимся слушать обдню, король, очень любившій его, подошелъ къ нему съ улыбающимся и ласковымъ лицомъ, но замтилъ, что герцогъ съ своей стороны казался очень печаленъ, это встревожило его, онъ протянулъ ему руку и пристально смотря на него, сказалъ:— милый братецъ, вы чмъ-то огорчены, скажите мн, чмъ?

— Государь, сказалъ герцогъ,— есть много тому причинъ.

— Ну, разскажите же мн, сказалъ король, взявъ его подъ руку и уводя его къ окну, мы желаемъ это знать, и если кто нибудь нанесъ вамъ обиду, то нашъ долгъ оказать вамъ правосудіе.

Тогда герцогъ Туринскій разсказалъ ему сцену, происходившую наканун. Онъ разсказалъ ему, какимъ образомъ Пьеръ де-Краонъ измнилъ его довренности, сообщивъ его тайну герцогин Валентин и при томъ съ худымъ намреніемъ. Видя, что король раздляетъ его неудовольствіе, онъ прибавилъ:— государь! клянусь вамъ врностью, которою я вамъ обязанъ, что если вы не окажете мн правосудія въ отношеній къ этому человку, то я сегодня же назову его измнникомъ и лжецомъ въ присутствіи всего двора и…. онъ умретъ отъ моей руки.

— Вы ничего этого не сдлаете, сказалъ король,— и именно по нашей просьб, не правда-ли? Но мы прикажемъ ему сказать и не позже, какъ сегодня же вечеромъ, чтобъ онъ оставилъ нашъ дворъ, и что мы не имемъ боле подобности въ его служб. Притомъ, это уже не первая на него къ намъ жалоба, а если мы досел оставляли ихъ безъ вниманія, то только изъ уваженія къ вамъ, и потому что онъ былъ одинъ изъ самыхъ близкихъ къ вамъ людей. Братъ нашъ герцогъ Анжуйскій, король Неаполя, Сициліи и Іерусалима, гд Іисусъ Христосъ былъ распятъ,— король при этомъ перекрестился,— очень, если тому врить, жаловался на него за то, что онъ отобралъ у него значительныя суммы. Сверхъ того, онъ двоюродный братъ герцога Британскаго, который ни во что ставитъ наши повелнія и ежедневно это доказываетъ, ибо до сихъ поръ не исполнилъ ни одного удовлетворенія, котораго мы требовали отъ него въ отношеніи добраго нашего коннетабля, къ тому же, какъ я теперь припомнилъ, этотъ злой герцогъ продолжаетъ не признавать власти Авиньонскаго папы, который есть истинный папа, и что онъ, не смотря на мое запрещеніе, продолжаетъ чеканить золотую монету, хотя вассалу позволяется чеканить только мдную…. И еще, продолжалъ король, разгорячясь все боле и боле, я знаю, и притомъ изъ врнаго источника, любезный братецъ, что чиновники его судилищъ не признаютъ судебной власти Парижскаго парламента, и что онъ,— это уже почти государственная измна,— принимаетъ присягу въ врности отъ своихъ вассаловъ, не предоставляя мн надъ ними верховной власти. По всмъ этимъ обстоятельствамъ и по многимъ еще другимъ родственники и друзья этаго герцога не могутъ быть моими друзьями, и какъ дошло до того, что и вы жалуетесь на мессира Пьера де-Краона, къ которому я самъ началъ имть недоврчивость, то нечего и говорить больше, и сегодня вечеромъ объявите ему свою волю, а я прикажу объявить ему свою. Что касается до герцога Британскаго, то это дло между государемъ и его вассаломъ, и если король Ричардъ дастъ намъ перемиріе на три года, о которомъ я просилъ его, то несмотря на то, что его поддерживаетъ дядя нашъ герцогъ Бургундскій. котораго жена ему племянница, мы увидимъ, кто, онъ, или я верховный правитель Французскаго королевства.

Герцогъ поблагодарилъ короля, онъ былъ очень ему признателенъ за участіе, которое король принималъ въ его обид и хотлъ уже удалиться, но какъ въ это время заблаговстили къ обдн, то король пригласилъ его отслушать ее вмст съ нимъ, тмъ боле, что, по особенному случаю, ее долженъ былъ совершать Руанскій архіепископъ Вильгельмъ Вьеннъ, и что у ней должна была присутствовать королева.

Посл обдни король Карлъ, королева Изабелла и герцогъ Туринскій вошли въ залу, назначенную для пиршества, въ которой собрались, во ожиданіи ихъ, вс придворные кавалеры и дамы, которые по своему чину, достоинству, или по желанію короля и королевы были приглашены къ обду. Обдъ былъ приготовленъ на большомъ мраморномъ стол, и кром того противъ одной колонны зала возвышался столъ короля богато накрытый и украшенный золотою и серебряною посудою, вокругъ всего стола устроены были перила, охраняемыя придверниками и жезлоносцами, для того, чтобъ за нихъ могли входить только люди, обязанные служить при стол, и не смотря на вс эти предосторожности, прислуга съ трудомъ могла исполнять свои обязанности, такъ велика была давка народа. Когда король, прелаты и дамы вымыли руки въ серебрянныхъ тазахъ, которые слуги держали предъ ними на колнахъ, то епископъ Нойонскій, славный распорядитель королевскаго стола, слъ, за нимъ епископъ Лаперскій, архіепископъ Руаннскій, потомъ король. На корол была бархатная мантія, подбитая горностаемъ, а на голов — французская корона, подл него королева Изабелла также увнченная золотою короною, по правую сторону королевы сидлъ Орлеанскій король, а ниже его, по порядку, герцогиня Беррійская, герцогиня Бургонская, герцогиня Тулузская, графиня Неверская, двица Банна де-Баръ, госпожа де-Куси, двица Марія де-Гаркуръ, наконецъ госпожа де-Сюлла, жена мессира Гюя де-ла-Тремуйля.

Кром этого стола были еще другіе два, за которыми сидли герцоги Туринскій и Бурбонскій, Бургундскій и Беррійскій и съ ними пять сотъ кавалеровъ и дамъ, но тснота была такая, что имъ съ трудомъ подавали кушанья.

‘Что касается до кушаньевъ, которыя были обильны и роскошны,’ говоритъ Фруассаръ, ‘то я ихъ только перечту вамъ, и стану говорить объ интермедіяхъ, которыя такъ было хорошо устроены, что лучше и желать невозможно’.

Этотъ радъ зрлищъ, раздлявшій въ эту эпоху обдъ на дв части, былъ въ большомъ употребленіи и почет, какъ только первое блюдо было кончено, то гости вставали изъ за стола, занимали въ окнахъ, на скамьяхъ и даже на столахъ, которые ставили для этого во кругъ двора, мста, какія кто могъ себ достать, тснота была такъ велика, что балконъ, на которомъ находились король и королева равно какъ и вс другіе, были биткомъ набиты дамами и кавалерами.

Среди дворцоваго двора сотни плотниковъ выстроили въ продолженіе трехъ мсяцевъ деревянный замокъ вышиною въ сорокъ, а длиною въ шестьдесятъ футовъ, включая сюда и флигеля: на четырехъ углахъ этого замка находились четыре башни, а по средин пятая, выше всхъ другихъ. Этотъ замокъ представлялъ великій и укрпленный городъ Трою и высокая башня дворецъ Иліона. Вокругъ стнъ были нарисованы на штандартахъ гербы царя Пріама, доблестнаго Гектора, его сына, и другихъ царей и князей, которые заперлись въ Тро вмст съ ними. Это зданіе было поставлено на четырехъ колесахъ, приводимыхъ въ движеніе людьми изнутри, съ помощію которыхъ она могла давать ему всевозможныя движенія, которыя были необходимы для его защиты. Искуство ихъ вскор подверглось испытанію, потому что въ одно и тоже время съ двухъ сторонъ приблизились для нападенія на него палатка и корабль, идя на помощь другъ другу, палатка представляла лагерь, а корабль Греческій флотъ, оба они были обвшены гербами храбрйшихъ рыцарей, сопровождавшихъ царя Агамемнона, начиная отъ быстроногаго Ахилла до мудраго Улисса, въ этой палатк и на корабл было на врное человкъ двсти, а изъ дверей королевской конюшни выглядывала голова деревянаго коня, спокойно ожидавшаго, пока наступитъ время являться ему на сцену. Но къ великому отчаянію зрителей представленіе не могло дойти до этого момента, потому что въ то время какъ Греки съ корабля и палатки, подъ предводительствомъ Ахилла съ величайшею хабростію нападали на Троянъ замка, отлично защищаемаго Гекторомъ, послышался большой трескъ, сопровождавшійся страшнымъ шумомъ, это произошло отъ того, что подмостки, сдланные предъ воротами дома парламента, обрушились и увлекли съ собою всхъ, которые на нихъ стояли.

Тогда, какъ, всегда случается въ подобныхъ обстоятельствахъ, каждый боясь, чтобъ не случилось и съ нимъ такое же несчастіе, кричалъ, какъ будто это несчастіе уже случилось, такимъ образомъ въ толп этой произошла большая тревога, потому что всмъ хотлось сойти съ подмостокъ разомъ и устремились внизъ по ступенямъ, которыя отъ этого ломались, хотя королев и дамамъ, находившимся на каменныхъ балконахъ дворца нечего было бояться, однакоже тмъ не мене и ихъ обнялъ паническій страхъ, и по причин ли безразсуднаго страха опасности, которая не могла ихъ постигнуть, или для того, чтобъ, невидть страшной сцены, происходившей предъ ихъ глазами, он бросились назадъ, чтобъ убжать въ столовую залу, но позади ихъ стояли плотною массою оруженосцы, слуги и пажи, а за ними народъ, воспользовавшійся торопливостію, съ какою придверники и жезлоносцы бросились къ окнамъ, чтобъ занять для себя мста, такъ что королева Изабела не могла пробиться сквозь эту толпу, и полумертвая, полузадохшая упала въ объятія герцога Туринскаго, находившагося подл нея. Тогда король приказалъ прекратить игры, столы, на которыхъ была подана другая перемна, были убраны, сняли перилы, находившіяся вокругъ столовъ, такъ что по тому мсту, которое они занимали, гости свободно могли ходить. Къ счастію внутри дворца никакого большаго несчастія не случилось, только госпожу де-Куси немного смяли, и Изабелла все еще была въ обморок, ее отнесли къ окну, которое разбили для того, чтобъ впустить для нея скоре свжаго воздуху, отъ чего она скоро пришла въ себя. Но ею овладлъ такой страхъ, что она пожелала немедленно удалиться, что касается до зрителей находившихся на двор, то нкоторые изъ нихъ лишились жизни, и весьма многіе получили при этомъ несчастіи боле или мене тяжелые ушибы.

Вслдствіе этого, королева сла въ свои носилки и въ сопровожденіи кавалеровъ и дамъ, составившихъ вокругъ нея свиту больше нежели изъ тысячи особъ, отправились по улицамъ Парижа во дворецъ Сен-Поль, что касается до короля, то онъ слъ выше моста Понт-о-Шанжъ на ботъ и поплылъ вверхъ по Сен съ рыцарями, желавшими принять участіе въ битв на лошадяхъ, въ которой онъ долженствовалъ быть, главнымъ дйствующимъ лицомъ.

По прибытіи въ свой дворецъ, король получилъ прекрасный подарокъ, который поднесли ему отъ имени парижскихъ гражданъ сорокъ человкъ знатнйшихъ жителей города, вс они были одты въ суконное платье того-же цвта, какъ бы въ мундирахъ. Подарокъ этотъ находился въ носилкахъ покрытыхъ шелковымъ флеромъ, сквозь который можно было видть, драгоцнныя вещи, его составлявшія, это были четыре кувшина, четыре таза и шесть блюдъ, все изъ массивнаго золота всомъ въ пятьдесятъ марокъ.

Когда вошелъ король, то носильщики, одтые дикарями, поставили предъ нимъ носилки посреди комнаты, и одинъ изъ гражданъ, ихъ сопровождавшихъ, преклонивъ предъ королемъ колно, сказалъ ему:

— Любезнйшій государь и великій король, ваши парижскіе граждане представляютъ вамъ, по случаю радостнаго возшествія вашего на престолъ, вс эти драгоцнности, находящіяся въ этихъ носилкахъ, и такія же подносятся въ это же время государын, королев и ея высочеству герцогин Туринской.

— Очень благодаренъ, отвчалъ король, эти подарки прекрасны и драгоцнны, и мы во всхъ обстоятельствахъ будемъ помнить тхъ, отъ которыхъ мы ихъ получили.

Дйствительно, такія же носилки нашла у себя королева и герцогиня Туринская, носилки, назначенныя для королевы, несли два человка, нарядившіеся одинъ медвдемъ, а другой единорогомъ, и содержали въ себ: сосудъ для воды, два флакона, два кубка, дв солонки, шесть кувшиновъ, шесть тазовъ, все изъ чистаго массивнаго золота, и двнадцать лампадъ, двадцать четыре суповыя чаши, шесть большихъ блюдъ и дв чаши серебряныя, всего всомъ триста марокъ.

Что касается до носильщиковъ, несшихъ носилки, назначенныя для герцогини Туринской, то они были наряжены Маврами: лица у нихъ были черныя, на головахъ блыя чалмы, какъ будто они были Сарацины или Татары, въ платьяхъ изъ дорогой шелковой матеріи. Въ носилкахъ были: ваза, большой кувшинъ, дв коробочки для сухихъ плодовъ, два большія блюда, двадцать четыре суповыя чаши, двадцать четыре солонки, и двадцать четыре чашки, всего, золота и серебра всомъ двсти марокъ. Вся цна вещей принесенныхъ въ подарокъ, по словамъ Фруассара, простиралась боле чмъ на 60000 коронъ, (тогдашняя золотая монета)

Граждане, поднося королев эти великолпные подарки, надялись снискать ея къ себ благорасположеніе и расположить ее къ тому, чтобъ она родила въ Париж, чтобъ чрезъ то получить уменьшеніе налоговъ. Но не такъ вышло, потому что, когда приблизилось время родовъ, то король увезъ Изабеллу изъ Парижа, пошлину возвысили, да еще запретили серебряную монету въ двнадцать и четыре денье, ходившую со временъ царствованія Карла V, и какъ эта монета была монетою простаго народа и нищихъ, то, такъ какъ ее не принимали, они нуждались въ предметахъ первой необходимости.

Королева и герцогиня Валентина были чрезвычайно довольны этими подарками, он граціозно благодарили тхъ, которыми они имъ были представлены, потомъ начали собираться хать на поле св. Екатерины, гд приготовлено было ристалище для рыцарей, и выстроены мста для дамъ.

Изъ тридцати рыцарей, которые должны были состязаться оружіемъ въ этотъ день, и которые были названы рыцарями золотаго солнца, потому, что они имли на своихъ щитахъ изображеніе лучезарнаго солнца, двадцать девять были уже совсмъ готовые на растанищ. Явился тридцатый и вс копья спустились для принятія его: это былъ король.

Почти въ тоже время большой шумъ возвстилъ о прибытіи королевы, она сла на приготовленномъ для нея возвышеніи, имя съ правой стороны герцогиню Туринскую, а съ лвой — госпожу де-Неверъ. Позади принцессъ стояли герцогъ Лудовикъ и герцогъ Іоаннъ, обмниваясь повременамъ немногими словами, съ тою холодною вжливостію которая свойственна людямъ, присужденнымъ по своему положенію скрывать свои мысли.

Какъ скоро королева сла, то вс прочія дамы, ожидавшія только этого, разсыпались по мсту для нихъ назначенному, которое вскор запестрло золотыми и серебряными тканями и заблестло алмазами и другими драгоцнными камнями.

Въ это время, рыцари, долженствовавшіе вступить въ битву, выстроились въ рядъ по одному, имя въ голов короля,.за нимъ слдовали герцоги: Беррійскій, Бургундскій, и Бурбонскій, потомъ остальные двадцать шесть сподвижниковъ, по чину и достоинству ихъ. Каждый прозжая мимо королевы, наклонялъ до земли остріе своего копья, и королева поклонилась столько разъ, сколько было рыцарей.

Кончивъ эту эволюцію, сподвижники раздлились на дв части. Король принялъ начальство надъ одною, а коннетабль надъ другою. Король отвелъ свой отрядъ къ балкону королевы, Клиссонъ съ своимъ отправился на противоположный конецъ.

— Ваше высочество, сказалъ при этомъ герцогъ Неверскій герцогу Туринскому, что же, у васъ нтъ желанія присоединиться къ этимъ благороднымъ рыцарямъ и сложитъ копье въ честь герцогини Валентины?

— Любезный братецъ, сухо отвчалъ герцогъ Туринскій, братъ мой король позволилъ мн одному состязаться завтрашній день, не въ какой-нибудь сшибк, но въ поединк на лошадяхъ, не одинъ на одинъ, но я одинъ намренъ противъ всхъ защищать красоту моей дамы и честь моего имени.

— И вы могли бы прибавить, ваше высочество, что он будутъ защищаемы другимъ оружіемъ, а не такими дтскими игрушками, какія употребляются въ подобныхъ играхъ.

— Да, любезный братецъ, я готовъ ихъ защищать такимъ оружіемъ, какимъ на нихъ станутъ нападать. У входа въ мою палатку будутъ висть: щитъ мира и щитъ войны, кто ударитъ по щиту мира, тотъ сдлаетъ мн честь, а кто ударитъ по щиту войны, тотъ доставитъ мн удовольствіе.

Герцогъ Неверскій поклонился, какъ человкъ, который, узнавъ все, что ему хотлось знать, желаетъ прекратить разговоръ, что касается до герцога Туринскаго, то онъ, казалось, не понялъ цли этихъ вопросовъ и началъ беззаботно играть кружевнымъ украшеніемъ, опускавшимся съ головнаго наряда королевы.

Въ это время раздался звукъ трубъ, по этому сигналу, возвщавшему, что скоро начнется сшибка, рыцари укрпили свои щиты на ше, утвердились на своихъ сдлахъ, направили, какъ слдуетъ, свои копья, такъ что каждый былъ готовъ, когда затихъ послдній сигналъ трубъ, и ждали только голоса судей боя, которые съ обихъ сторонъ ристалища закричали въ тоже время: ‘маршъ! маршъ!’

За этими словами земля вдругъ исчезла подъ клубами пыли, среди которыхъ не возможно было слдить за сражающимися, такимъ образомъ вс почти подвиги сражавшихся при этомъ первомъ бг остались неизвстными, и только тогда, когда трубы подали знакъ къ перемирію, и когда об партіи возвратились на свои мста, можно было узнать на какой сторон былъ перевсъ. Около короля осталось еще восемь рыцарей на лошадяхъ и съ оружіемъ, это были: герцогъ Бургундскій, мессиръ Гильомъ де-Намюръ, мессиръ Гюй де-ла Тремуйль, мессиръ Жанъ де-Гартданнъ, баронъ д’Ивери, мессиръ Реньо де-Руа, мессиръ Филиппъ де-Баръ и мессиръ Пьеръ де-Краонъ.

Король хотлъ было запретить сему послднему участвовать въ этой рыцарской схватк, вслдствіе возбужденнаго противъ него гнва, но подумалъ, что если его устранить, то разстроится партія, для которой необходимо было четное число рыцарей.

При коннетабл же осталось только шесть, это были, герцогъ Беррійскій, мессиръ Жанъ де-Барбасонъ, Сеньоръ де-Бомануаръ, мессиръ Жаффруа де-Шарни, мессиръ Жанъ де-Віеннъ, и сиръ де-Куси. Вс прочіе были сбиты на землю, и не имли боле права ссть на лошадей, и потому считались побжденными, и такъ честь первой стычки принадлежала королю, при которомъ осталось больше рыцарей.

Пажи и слуги во время этого перемирія пошли въ ристалище, чтобъ прибить пыль, дамы очень были довольны этою выдумкою, а рыцари, будучи уврены, что посл этого, подвиги ихъ будутъ видны и одобрены рукоплесканіями, получили новое мужество, каждый позвалъ своего пажа или оруженосца, веллъ ему осмотрть оружіе, подтянуть подпруги лошади, также закрпить свой щитъ, и приготовился къ новому бою.

Сигналъ не заставилъ себя ждать долго: трубы затрубили другой разъ, копья были утверждены и при слов: маршъ — маршъ! об групы, уменьшившіяся боле чмъ на половину, снова ринулись одна на другую.

Глаза всхъ устремились на короля и мессира Оливье де-Клиссонъ, которые неслись одинъ противъ другаго, они встртились на средин ристалища, король сдлалъ въ щитъ своего противника такой сильный ударъ, что копье его переломилось, не смотря однакоже на жестокій ударъ старый воинъ остался твердъ въ своемъ сдл, только лошадь его не много осла на заднихъ своихъ ногахъ, но при первомъ удар шпоръ тотчасъ же поднялись. Что касается до коннетабля, то онъ грозно было направилъ копье свое противъ короля, но подскакавъ на близкое разстояніе къ нему, поднялъ острее его вверхъ, давая тмъ знать, что онъ считаетъ за честь выступить на поединокъ съ своимъ государемъ, но что онъ слишкомъ уважаетъ его, чтобъ нанести ему ударъ даже въ этой забав.

— Клиссонъ, а Клиссонъ, сказалъ, смясь, король, если вы такъ же искусно владете коннетабльскою шпагою, какъ рыцарскимъ копьемъ, то я возьму у васъ клинокъ, и оставлю вамъ одн ножны, я совтую вамъ выступать впередъ на поединки съ хлыстомъ вмсто всякаго оружія, и онъ окажетъ вамъ такую же услугу, какъ ваше копье, если вы станете имъ дйствовать такимъ же образомъ.

— Государь, отвчалъ Клиссонъ, я бы пошелъ на враговъ вашего величества и съ хлыстомъ, и съ помощію Божію, надюсь, восторжествовалъ бы надъ ними, потому что любовь и почтеніе, которыя я къ вамъ питаю, возбудили бы во мн столько храбрости защищать васъ, сколько они возбудили во мн страха нанести вамъ ударъ. Что же касается до того, какъ я намренъ дйствовать моимъ копьемъ противъ всякаго другаго, кром васъ, но если вамъ самимъ угодно быть судьею въ этомъ дл, поглядите, государь, сейчасъ же.

Дйствительно, мессиръ Гильомъ де-Намюръ, выбивъ изъ сдла миссера Жоферуа де-Шарни, халъ по ристалищу и искалъ глазами себ противника. Но вс были заняты, и хотя онъ имлъ право подать помощь тмъ изъ своей партіи, которые были слишкомъ тснимы, но ему не нравилось такое неравенство. Въ туже минуту, онъ услышалъ голосъ коннетабля, кричавшаго:

— Со мною, если вамъ угодно, мессиръ де-Намюръ!

Гильомъ наклонилъ голову въ знакъ того, что принимаетъ вызовъ, утвердился на стремена, поставилъ въ надлежащее положеніе свое копье, подобралъ поводья и понесся на мессира Оливье, который съ своей стороны пустилъ свою лошадь въ галопъ, чтобъ противнику его пришлось скакать не больше половины дороги, они встртились.

Мессиръ Гильомъ направилъ остріе своего копья въ шлемъ Клиссона, и ударъ былъ разчитанъ такъ хорошо, что онъ пришелся повыше наличника и сбилъ шлемъ съ коннетабля. Въ тоже время миссеръ Оливье нанесъ своимъ копьемъ ударъ въ щитъ своего противника. Гильомъ де Намюръ былъ отличный всадникъ, и потому удержался на сдл, но сила удара была такъ велика, что подпруга лопнула и всадникъ вмст съ сдломъ на десять шаговъ откатился отъ лошади. Рукоплесканія раздались со всхъ сторонъ. Дамы махали своими шарфами. Ударъ былъ отличный.

Клиссонъ не имлъ времени требовать себ другую каску, онъ видлъ, что небольшая его группа была сильно тснима, и съ обнаженною головою бросился въ средину битвы, сломалъ свое копье на каск мессира Жана де-Гарнеданна, съ котораго ударомъ сбилъ шлемъ, и обнаживъ мечъ началъ тснить его такъ сильно, прежде нежели онъ усплъ оправиться, что принудилъ его коснуться барьера. Тогда онъ возвратился на поле битвы. Только два всадника держались еще одинъ противъ другаго, это были мессиръ де-Краонъ и сеньоръ де-Бомануаръ. Что касается до короля, то онъ оставался зрителемъ поединка и не принималъ въ немъ участія, посл схватки съ Клиссономъ. Коннетабль сдлалъ тоже, и ожидалъ конца борьбы своего послдняго рыцаря съ послднимъ своимъ антогонистомъ. Перевсъ былъ казалось на сторон Бомануара, но вдругъ шпага его сломилась на щит мессира Пьера де Краонъ. Такъ какъ было позволено сражаться только на копьяхъ и шпагахъ, и какъ сеньоръ де-Бомануаръ сломалъ оба эти оружія, то къ отчаянію своему онъ остался безъ всякаго средства продолжать битву, и сдлалъ рукою знакъ, что признаетъ себя побжденнымъ. Мессиръ Пьеръ де-Краонъ обернулся назадъ, полагая, что онъ одинъ остался на пол битвы, но вдругъ, въ десяти шагахъ отъ себя, онъ увидлъ Клиссона, своего стариннаго врага, смотрвшаго на него съ улыбкою: честь поединка этого дня должна была ршиться между ними двумя.

Пьеръ де-Краонъ предчувствовалъ опасность, потому что, хотя онъ былъ искусный рыцарь и зналъ вс тонкости военнаго искусства, ему извстно также было съ какимъ желзнымъ человкомъ онъ намренъ бороться, однакоже онъ ни мало не колебался и, спустя поводья на шею своей лошади, онъ. почти опрокинулся къ ней на спину, взялъ мечъ обими руками, и ринулся на коннетабля. Дорогою онъ сдлалъ имъ два быстрые, молніеносные круга, потомъ опустилъ его съ шумомъ подобнымъ шуму молота, ударяющаго по наковальн, на щитъ, которымъ Клиссонъ закрылъ обнаженную свою голову. Конечно, если бы мечъ его былъ наточенъ, то этотъ щитъ, не смотря на то, что былъ толстъ изъ отличной стали, былъ бы слабою защитою противъ такого удара, но сражались тупымъ оружіемъ, и коннетабль казалось покачнулся отъ этого сильнаго удара, не боле, какъ еслибъ его ударила ивовымъ прутомъ слабая рука ребенка.

Старый воинъ повернулся къ Пьеру де-Краонъ, котораго лошадь унесла на нсколько шаговъ дале, но онъ былъ уже готовъ и ожидалъ его, съ улыбкою на лиц. Этотъ разъ нападалъ коннетабль, а Пьеръ защищался. Нападеніе было просто, мессиръ Оливье отбилъ своею шпагою шпагу своего непріятеля, потомъ, взявъ ее также обими руками, и какъ бы пренебрегая клинокъ, нанесъ рукоятью ея такой сильный ударъ по шлему мессира де-Краопа, что изогнулъ его какъ бы ударомъ булавы. Рыцарь протянулъ руки и упалъ безъ чувствъ, не произнеся ни одного слова.

Тогда коннетабль подъхавъ къ королю, соскочилъ съ лошади, и взявъ свою шпагу за острый конецъ, подалъ ее королю, объявляя такимъ образомъ, что онъ признаетъ себя какъ бы побжденнымъ, и уступаетъ королю честь поединка этого дня, но король, видя въ этомъ его поступк простую вжливость, сошелъ также съ лошади, обнялъ Клиссона и повелъ его среди рукоплесканій дамъ и кавалеровъ къ балкону королевы, гд его долго поздравляли королева Изабелла, герцогъ Туринскій, который съ удовольствіемъ видлъ не счастіе, постигшее миссера Пьера де-Краона, и герцогъ Неверскій, который хотя имлъ мало расположенія къ коннетаблю, но былъ самъ хорошій боецъ, и потому не могъ Heудивляться славнымъ его подвигамъ.

Въ это время нсколько человкъ верхами на лошадяхъ, остановились предъ дверью церкви св. Екатерины, тотъ, который повидимому былъ начальникомъ надъ ними, сошелъ съ лошади и пшкомъ пошелъ къ ристалищу, онъ вошелъ туда весь въ пыли и подойдя прямо къ королю, преклонилъ колно и подалъ ему письмо, запечатанное печатью съ гербомъ англійскаго короля. Карлъ распечаталъ его, оно заключало въ себ увдомленіе о перемиріи, на которое согласился король Ричардъ и его дядя, и которое долженствовало продолжиться три года, на суш и на мор, то есть съ 1-го августа 1389 по 19 августа 1392 года. Король тотчасъ же громко прочиталъ его, и это извстіе, котораго вс ожидали съ нетерпніемъ, и при томъ полученное въ такое время, считали новымъ и яснымъ предсказаніемъ благоденствія, котораго ожидали отъ царствованія, начавшагося при такихъ богатыхъ предзнаменованіяхъ. Поэтому сеньоръ де-Шатоморанъ, принесшій это извстіе, былъ очень обласканъ дворомъ, и король, чтобъ оказать ему честь и изъявить ему свое удовольствіе, пригласилъ его къ себ обдать, и увезъ его къ себ, непозволивъ ему даже перемнить платье.

Ввечеру того же дня, сеньоръ де-ла-Сивьеръ и мессиръ Жанъ Лемерсье отъ короля, мессиръ Жанъ де-Бэйль и маршалъ Туринскаго герцогства отъ герцога, прибыли въ домъ мессира Пьера де-Краонъ, находившійся близъ кладбища Сенжанъ, и объявили ему отъ имени короля и герцога, что ни тотъ, ни другой не имютъ боле надобности въ его служб.

Въ слдующую ночь, и не смотря на то, что онъ еще очень страдалъ отъ полученнаго удара, и отъ паденія съ лошади, мессиръ Пьеръ-де-Краонъ оставилъ Парижъ со всмъ своимъ имуществомъ, и отправился въ Анжу, гд имлъ большой и крпкій замокъ, носившій названіе Сабле.

Глава четвертая.

На другой день, чуть разсвло, герольды въ ливреяхъ герцога Туринскаго разъзжали уже по парижскимъ улицамъ съ трубами впереди, останавливаясь на всхъ перекресткахъ и площадяхъ, и читали увдомленіе о вызов, которое съ мсяцъ тому назадъ разослано было по всмъ частямъ королевства, равно какъ и въ главнйшіе города Англіи, Италіи и Германіи, оно было слдующіе:

‘Мы, Людовикъ де-Валуа, герцогъ Туринскій. Божіею милостію, сынъ и братъ королей Франціи, имя большое желаніе повидаться и познакомиться съ благородными людьми, рыцарями или оруженосцами, какъ королевства Французскаго, такъ и другихъ королевствъ, объявляемъ, не изъ гордости, ненависти, или зложелательства, но единственно изъ желанія насладиться ихъ пріятнымъ обществомъ, съ согласія короля, нашего брата, что съ десяти часовъ утра и до трехъ часовъ пополудни, мы готовы будемъ выйти на поединокъ со всякимъ кто пожелаетъ, п. что вн нашей палатки, которая будетъ стоять у входа на поле, назначенное для битвы, будутъ висть наши щиты, украшенные нашими гербами: то есть, нашъ щитъ войны, и щитъ мира, и всякій, кто пожелаетъ съ нами состязаться, пошлетъ своего оруженосца, или прійдетъ самъ и прикоснется къ щиту мира, древкомъ своего копья, если пожелаетъ имть поединокъ мирный, или къ щиту войны, желзомъ своего копья, если захочетъ имть поединокъ военный, и чтобъ вс дворяне, благородные рыцари, оруженосцы, которымъ это сдлается извстнымъ, считали это твердымъ и неизмннымъ, мы приказали распубликовать это объявленіе съ приложеніемъ печати съ нашимъ гербомъ. Написано, утверждено и дано въ Париж, въ нашемъ туринскомъ дворц, двадцатаго Іюня, 1389 года отъ воплощенія Господа нашего.’

Извстіе о поединк, въ которомъ первый принцъ крови долженъ былъ выдержать бой, уже давно надлалъ въ Париж много шуму. Члены королевскаго совта хотли было воспротивиться этому, когда герцогъ Туринскій пришелъ просить у своего брата позволенія на это, по случаю прибытія королевы Изабеллы, король, который и самъ любилъ такія игры и превосходно владлъ оружіемъ, веллъ однако же позвать герцога Туринскаго, и просилъ его отказаться отъ этого намренія, но послдній отвчалъ ему, что онъ вызвался на этотъ поединокъ въ присутствіи придворныхъ дамъ, и король, знавшій всю силу подобнаго слова, далъ позволеніе его исполнить.

Впрочемъ въ подобныхъ рыцарскихъ играхъ не было большой опасности, всегда почти противники сражались тупымъ оружіемъ, и щитъ войны висвшій предъ палаткою вызывающаго для симметріи съ щитомъ мира, былъ вывшиваемъ только для того, чтобъ показать, что тотъ, кому онъ принадлежитъ, не откажется ни отъ какого предложенія, и готовъ принять вызовъ всякаго рода. Однако же иногда случалось, что личная ненависть, пользуясь такимъ случаемъ, прокрадывалась на рысталище подъ личиною дружбы, и тамъ уже вдругъ, обнаружа себя, предлагала сраженіе дйствительное вмсто сраженія шуточнаго — для забавы: и потому въ палатк всегда было для подобнаго случая острое оружіе и лошадь снаряженная для военнаго боя.

Хотя герцогиня Валентина раздляла рыцарскій энтузіазмъ, этого времени, однако же она съ безпокойствомъ думала о результат этого поединка, требованіе совта казалось ей очень справедливымъ и она по внушенію своего сердца боялась того, что другіе опасались по внушенію разсудка. Такимъ образомъ, въ то время, когда она была погружена въ размышленія подобныя тмъ, какія мы высказали, ей доложили, что та самая молодая двушка, за которою она посылала третьяго дня, ожидала въ прихожей, не угодно ли будетъ ея высочеству принять ее. Валентина сама сдлала нсколько шаговъ къ двери. Одетта вошла.

Это была все таже красота, таже грація, таже непорочность, но вся наружность этого кроткаго существа приняла какой то оттнокъ убійственной меланхоліи.

— Что съ вами? сказала ей герцогиня, испугавшаяся ея блдности, и что доставляетъ мн счастіе васъ видть?

— Вы были ко мн такъ добры, отвчала Одетта, что я не хотла, чтобъ монастырскія стны разлучили меня съ міромъ, прежде нежели я распрощаюсь съ вами.

— Какъ! бдное дитя, сказала Валентина съ нжностію, такъ вы идете въ монахини?

— Нтъ, нтъ еще, сударыня, потому что отецъ мой принудилъ меня дать ему общаніе, не давать обта, пока онъ живъ, но я такъ сильно и такъ долго плакала на груди его, такъ просила у ногъ его, что онъ позволилъ мн вступить пансіонеркою въ Троицкій монастырь, въ которомъ тетка моя игуменьей, и вотъ я узжаю туда. Герцогиня взяла ее за руку.

— Но это не все, что вы намрены сообщить мн, не правда ли? сказала она, потому что глаза молодой двушки живо выражали печаль и страхъ.

— Нтъ, я хотла поговорить съ вами о….

— О комъ?

— О комъ же говорить мн съ вами, скажите, какъ не объ немъ? за кого, скажите, бояться мн, какъ не за него?

— Чего же вы можете бояться?

— Вы мн простите, не правда ли, что я говорю съ вами, съ вами герцогиня Валентина, о его высочеств герцог Туринскомъ, однако же, если какая нибудь опасность….

— Какая нибудь опасность, воскликнула Валентина, — объяснитель, что такое?

— Герцогъ сегодня намренъ держать поединокъ?

— Да! такъ чтоже?

— Вчера приходили къ моему отцу,— вы знаете, отецъ мой извстенъ тмъ, что держитъ наилучшихъ лошадей, какихъ только можно найти въ Париж,— ну вотъ, вчера приходили къ нему люди, которые просили показать имъ самую здоровую и самую сильную боевую лошадь, которую онъ могъ бы продать. Отецъ спросилъ у нихъ, это не для сегодняшняго-ли поединка и эти люди отвчали ему: да, что одинъ иностранный рыцарь желаетъ въ немъ участвовать.— Такъ, значитъ, поединокъ будетъ военный? спросилъ опять отецъ.— Конечно, отвчали они, смясь, и жестокій. Тогда трепеща отъ страха, я послдовала за ними, сошла внизъ, они выбрали самую сильную лошадь, какая только была въ конюшн, они примрили ей боевой намордникъ.— Одетта рыдала.— Вы понимаете сударыня? Охъ! скажите объ этомъ герцогу, скажите, что противъ него есть умыселъ, что ему угрожаетъ опасность, скажите, чтобъ онъ употребилъ всю свою силу и всю свою ловкость.— Она упала на колна.— Пусть онъ защищается для васъ, вы такъ прекрасны и такъ любите его, о! скажите ему, какъ я говорю вамъ, на колнахъ, сложа, какъ для молитвы, руки, скажите ему объ этомъ такъ, какъ сказала бы ему я, если бы была на вашемъ мст.

— Благодарю, дитя мое, благодарю.

— Вы скажете его оруженосцамъ, не правда ли? чтобъ они выбрали для него самое крпкое оружіе, когда онъ здилъ за вами въ Италію, то онъ, должно быть, привезъ оружіе изъ Милана, гд, говорятъ, длаютъ самое лучшее на свт, скажите ему, пусть онъ позаботится, чтобъ шлемъ его былъ прикрпленъ, какъ можно, лучше. Потомъ, наконецъ, если вы замтите, что впрочемъ невозможно, потому, что герцогъ Туринскій красивйшій, храбрйшій и искуснйшій рыцарь въ королевств, и что бишъ я говорила?… ахъ! да, если вы замтите, что онъ станетъ ослабвать, потому что противникъ его можетъ употребить какое нибудь колдовство, то попросите короля, вдь король тамъ будетъ, не правда ли? то попросите короля, чтобъ онъ приказалъ прекратить поединокъ, онъ иметъ на это право, я спрашивала объ этомъ у своего отца. Судьямъ поединка стоитъ только бросить свой жезлъ между сражающимися, и бой долженъ прекратиться, ну такъ скажите ему, чтобъ онъ приказалъ прекратить этотъ злосчастный бой, потому что иначе его остановить невозможно, а я въ это время…. Она остановилась.

— Ну! вы чтоже будете длать? сказала хладнокровне герцогиня.

— Я! я запрусь въ монастырской церкви. Теперь, когда жизнь моя принадлежитъ Богу, я обязана молиться за всхъ людей, и въ особенности за моего государя, за его братьевъ и за его сыновей. Такъ я буду молиться за него, съ земными поклонами, я буду молить Бога, чтобъ онъ взялъ мою жизнь, вмсто его жизни, потому что, на что мн теперь жизнь? и Богъ услышитъ мою молитву, Богъ сжалится, быть можетъ, надо мною. Вы съ своей стороны молитесь также, Богъ безъ сомннія услышитъ вашъ голосъ прежде, нежели услышитъ мой, потому что вы великая герцогиня, а я ничто иное, какъ бдная двушка, прощайте же, ваше высочество, прощайте. Сказавъ это, Одетта встала, поцловала послдній разъ руку герцогини и бросилась изъ комнаты.

Герцогиня тотчасъ пошла въ отдленіе своего мужа, но съ часъ уже онъ находился въ своей палатк, куда онъ отправился заблаговременно для того, чтобъ вооружиться лучшими своими доспхами.

Въ тоже время пришли доложить ей, что королева ожидаетъ ее, чтобъ хать на поле св. Екатерины.

Поединокъ былъ назначенъ на томъ же мст, что и наканун, только внутри ограды, у балкона короля, была поставлена палатка герцога Туринскаго, надъ которою разввался рыцарскій штандартъ съ его гербомъ, и которая сообщалась съ большою устроенною плотниками комнатою для оруженосцевъ и лошадей, послднихъ было четыре, три для мирнаго поединка, а четвертая для военнаго. На лвой сторон палатки находился бранный щитъ герцога безъ герба, на которомъ, какъ единственный девизъ, изображена была суковатая дубинка, съ слдующими словами:— предлагаю вызовъ.

По правую сторону былъ мирный щитъ, имвшій на средин три цвтка золотыхъ линій на лазурномъ пол, составлявшій гербъ дтей Франціи. Насупротивъ, въ конц ристалища, были ворота, открывавшія входъ на ристалище, прилегавшія къ башенкамъ и служившія для възда рыцарей.

Какъ только король, королева и придворные кавалеры и дамы заняли мста, выхалъ герольдъ, предшествуемый двумя трубачами, и громко прочиталъ объявленіе вызова, съ которымъ, мы познакомили читателя въ начал этой главы, только судьи поединка прибавили къ нему оговорку, относившуюся къ самому способу боя, то есть, что всякій рыцарь или оруженосецъ, коснувшійся къ мирному щиту обязывался имть схватку не больше, какъ двумя пиками, что же касается до тхъ, которые коснутся къ бранному щиту, то по обыкновенію выборъ оружія предоставлялся на ихъ волю.

Герольдъ, прочитавъ объявленіе, возвратился въ палатку. Судьи поединка — мессеръ Оливье де-Клиссонъ и герцогъ Бурбонскій, заняли мста по об стороны ристалища и трубы возвстили начало вызова, Валентина была блдна, какъ смерть.

Съ минуту продолжалось молчаніе, потомъ другая труба извн ристалища подала отвтъ, повторивъ тже самые звуки, ворота ристалища отворились, въхалъ рыцарь съ поднятымъ забраломъ, и всякій могъ узнать въ немъ молодаго мессира Бусико, увидя его герцогиня ободрялась.

Какъ только его узнали, то по всмъ галлереямъ разнесся благосклонный говоръ, кавалеры привтствовали его руками, а дамы махали своими платками, потому что выхавшій былъ одинъ изъ храбрйшихъ и лучшихъ поединщиковъ, какого только можно было найти между рыцарями того времени.

Мессиръ Бусико сперва поклонился зрителямъ, чтобъ поблагодарить ихъ за сдланный ему пріемъ, подъхавъ прямо къ балкону королевы, граціозно поклонился ей, преклоня остріе своего копья до самой земли, посл этого, опустя лвою рукою забрало своего шлема, онъ вжливо ударилъ древкомъ копья своего въ мирный щитъ герцога Туринскаго и, пустивъ лошадь свою въ галопъ, отъхалъ на противоположный край ристалища.

Въ ту же минуту выхалъ во всей готовности герцогъ, съ щитомъ прикрпленнымъ на ше и съ копьемъ направленнымъ для удара. Миланское его оружіе было изъ превосходнйшей стали и богато вызолочено, попона на лошади изъ червленаго бархата, и все что обыкновенно бываетъ желзное, удила, стремена, было изъ чистаго серебра, кираса была такъ хорошо сдлана, что подчинялась всмъ движеніямъ его съ такою гибкостію, какъ будто это была кольчуга, или суконный камзолъ.

Мессиръ Бусико былъ принятъ съ благосклонностію, но герцога привтствовали искренними рукоплесканіями потому что невозможно было ни представиться, ни раскланиваться съ большею граціею, съ какою это сдлалъ онъ, он прекратились только тогда, когда герцогъ опустилъ забрало своего шлема, посл этого раздались звуки трубъ, оба противника утвердили свои копья въ спорахъ и судьи поединка вскричали: ‘маршъ маршъ!’

Оба рыцаря, давъ шпоры, ринулисъ одинъ на другаго со всею быстротою своихъ лошадей, они нанесли другъ другу ударъ въ самый щитъ и сломали свои копья, об лошади вдругъ остановились, присли на заднихъ своихъ ногахъ и потомъ поднялись, дрожа всмъ тломъ, но ни тотъ, ни другой изъ противниковъ не потерялъ даже стремени, они тотчасъ поворотили лошадей назадъ, и возвратились на свои мста для того, чтобъ взять новое копье изъ рукъ оруженосца.

Едва только они приготовились ко второй схватк, трубы снова затрубили, тогда они понеслись снова одинъ на другаго, и можетъ быть еще быстре, нежели въ первый разъ, но теперь тотъ и другой измнилъ направленіе своего копья, оба сдлали ударъ въ наличникъ и сбили другъ съ друга шлемы и понеслись мимо, потомъ торопясь одинъ къ другому они вжливо раскланялись между собою, равенства совершенне съ той и другой стороны не возможно было себ представить, поэтому нашли, что этотъ поединокъ длалъ равную честь каждому изъ сражавшихся.

Оба рыцаря представили своимъ оруженосцамъ поднять каски и съ обнаженными головами возвратились мессиръ Бусико къ воротамъ чрезъ которыя въхалъ на ристалище, а герцогъ Туринскій въ свою палатку.

Лестныя похвалы сопровождали сего послдняго до самой его палатки, потому что онъ былъ необыкновенно красивъ съ своими длинными блокурыми волосами, съ своими голубыми глазами, кроткими, какъ у младенца, съ своимъ цвтомъ лица, какъ у молодой двушки.

Королева высунулась совсмъ впередъ, съ своего мста, чтобы доле его видть, а герцогиня Валентина, вспомня то, что говорила ей Одетта, смотрла на королеву съ ужаснымъ предчувствіемъ.

Спустя не много времени, трубы возвстили, что герцогъ былъ готовъ къ новому поединку, нсколько минутъ небыло отвта, и начали уже было задавать себ вопросъ, неужели этотъ прекрасный поединокъ тмъ и кончится такъ скоро, за недостаткомъ желающихъ состязаться, какъ вдругъ другая труба заиграла какую-то иностранную псню, въ тоже время вороты отворились, и въхалъ какой-то рыцарь съ опущеннымъ забраломъ и со щитомъ на ше.

Валентина задрожала, потому что она незнала этого новаго противника и военный поединокъ, котораго она боялась, вливалъ въ душу ея неопредленный безпрерывный страхъ, который увеличивался по мр того, какъ незнакомецъ приближался къ палатк герцога, подъхавъ къ балкону короля онъ остановилъ своего коня, поставилъ свое копье нижнимъ концомъ, на землю, прижалъ его колномъ, и, пожавъ пружину каски, снялъ ее съ головы. Тогда увидли красиваго молодаго человка, лтъ около двадцати четырехъ, котораго блдное и гордое лицо было незнакомо большей части присутствующихъ.

— Привтствуемъ васъ, любезный нашъ братецъ Ланкастерскій, графъ Дербійскій, сказалъ король, узнавшій въ этомъ, рыцар двоюроднаго брата Ричарда Англійскаго,— онъ знаетъ, что и безъ перемирія, на которое намъ любезный братъ Ричардъ, да сохранитъ его Господь! только что согласился, онъ. благосклонно будетъ принятъ при нашемъ двор, посланникъ нашъ мессиръ де-Шато-Моранъ, увдомилъ насъ вчера о его прибытіи, это встникъ хорошихъ новостей.

— Ваше величество! сказалъ графъ Дербійскій, поклонясь снова, на нашемъ остров распространилась молва о необыкновенныхъ поединкахъ, которые должны происходить при самомъ двор, и мн какъ англичанину душею и тломъ, захотлось переплыть море, для того, чтобъ сломать копье въ честь французскихъ дамъ, надюсь, что его величество герцогъ Туринскій забудетъ, что я только двоюродный братъ короля. Герцогъ Дербійскій произнесъ этк послднія слова съ шутливою дкостію, доказывавшею, что съ этого уже времени онъ замышлялъ преодолть препятствіе, отдлявшее его отъ трона.

Тогда, поклонясь послдній разъ королю и корол Изабелл онъ надлъ свой шлемъ, и похалъ сдлать древкомъ своеяго копья ударъ въ мирный щитъ герцога Туринскаго. Тогда только на поблднвшія отъ страха щеки герцотпи Валентины снова возвратилась краска, потому что она до сихъ поръ трепетала, полагая, что національная ненависть Англіи къ Франціи заставила графа Дербійскаго пріхать на этотъ турниръ.

Оба противника до начатія поединка раскланялись между собою съ вжливостію, отличавшею этихъ двухъ знаменитыхъ принцевъ, потомъ затрубили трубы и они, утвердивъ въ опорахъ свои копья, понеслись другъ на друга.

Они нанесли другъ другу ударъ въ щитъ, но какъ лошади ихъ проскакали одна мимо другой, то они принуждены были выпустить изъ рукъ свои копья, которыя и упали на землю. Оруженосецъ герцога Туринскаго и оруженосецъ графа Дербійскаго тотчасъ подбжали, чтобъ поднять ихъ и подать сражающимся, но оба они и въ тоже время сдлали знакъ, и англійскій оруженосецъ подалъ герцогу Туринскому копье графа Дербійскаго, а оруженосецъ французскій представилъ графу Дербійскому копье герцога Туринскаго. Этому обмну весьма сильно апплодировали и находили, что это было сдлано совершенно по рыцарски.

Оба рыцаря разъхались съ тмъ, чтобъ каждому занять свое прежнее мсто, потомъ, утвердивъ въ опорахъ копья, они снова ринулись одинъ на другаго.

Этотъ разъ лошади лучше содйствовали ловкости рыцарей, потому что они неслись такъ прямо одна на другую, что думали, он, столкнувшись, разобьютъ себ головы. И теперь, какъ въ первый разъ, рыцари нанесли другъ другу ударъ въ щитъ съ такою силою, что оба копья разлетлись въ куски, и у каждаго изъ противниковъ остался только обломокъ въ рук.

Тогда они поклонились другъ другу, герцогъ Туринскій возвратился въ свою палатку, а графъ Дербійскій выхалъ изъ ристалища, у воротъ ожидалъ его пажъ короля, которому приказано было просить графа отъ имени короля занять мсто между зрителями по лвую сторону королевы. Графъ принялъ эту честь, и немного спустя явился на королевскомъ балкон во всемъ оружіи, какъ сражался, исключая шлема, который несъ позади его пажъ въ его ливре. Какъ только графъ слъ, трубы протрубили третій вызовъ.

Въ этотъ разъ отвтъ послдовалъ типъ скоро, что можно было сказать, это было эхо, только онъ былъ данъ длинною военною трубою, какія употреблялись въ сраженіяхъ, и которымъ сильнымъ и страшнымъ звукомъ думали устрашить непріятеля. Вс вздрогнули, а Валентина сильно испугалась, перекрестилась, говоря:

— Господи, Боже мой! умилосердись надо мною!

Глаза вс устремились на ворота, которыя отворились и на ристалище въхалъ рыцарь, у котораго были вс роды оружія для военнаго поединка, то есть, крпкое копье, длинный мечъ, которымъ можно было дйствовать и одною и обими руками и военная скира, одинъ щитъ вислъ у него на ше, а другой надтъ на руку, а гербомъ его въ соотвтственность гербу герцога Туринскаго, который, какъ мы сказали, представлялъ сучковатую дубинку съ девизомъ, я предлагаю вызовъ, былъ стругъ, употребляемый для срзанія сучьевъ дубинки, съ слдующимъ отвтомъ: я его принимаю.

Взоры всхъ были обращены на этого рыцаря съ любопытствомъ, возбуждаемымъ всегда въ подобныхъ случаяхъ, но наличникъ его шлема былъ плотно закрытъ, никакого геральдическаго знака не было на его щит, только на каск его было украшеніе, ясно доказывавшее или его происхожденіе, или его достоинство, это была графская корона изъ чистаго золота.

Онъ въхалъ на ристалище, заставляя маневрировать своего боеваго коня, съ тою граціозною ловкостію, которая обнаруживала въ немъ рыцаря, свыкшагося съ оружіемъ. Подъхавъ къ королевскому мсту, онъ наклонилъ свою голову до самой гривы своей лошади. Потомъ среди ничмъ невозмущасмой тишины онъ подъхалъ къ палатк герцога Туринскаго и сильно ударилъ остріемъ своего копья въ бранный щитъ предложившаго вызовъ. Поединокъ на смерть, раздалось отъ одного до другаго конца ристалища. Королева поблднла, герцогиня Валентина вскрикнула.

Тотчасъ явился у двери палатки оруженосецъ герцога Туринскаго, осмотрлъ какое у рыцаря было нападательное и защитительное оружіе, потомъ, вжливо поклонясь, сказалъ ему: ‘будетъ такъ, какъ вы желаете, милостивый государь,’ — и удалился.

Рыцарь отъхалъ къ тому мсту ристалища, гд долженъ былъ ожидать, пока герцогъ Туринскій приготовится. Чрезъ десять минутъ сей послдній выхалъ изъ своей палатки въ томъ же вооруженіи, въ какомъ онъ былъ съ самаго утра, только на другой свжей и сильной лошади, у него, какъ и его противника, было крпкое копье съ острымъ желзомъ, длинный мечъ на боку, и военная скира на лук сдла. Вс эти оружія были такого же достоинства, какъ и его кираса, столько же, какъ она, драгоцнны и украшены золотою и серебряною насчкой.

Герцогъ Туринскій далъ знакъ рукою, что онъ готовъ, трубы затрубили, противники утвердили копья свои въ опорахъ, потомъ, давъ шпоры своимъ лошадямъ, понеслись во всю прыть одинъ на другаго и встртились ровно на средин ристалища, такъ сильно хотлось каждому изъ нихъ стать лицомъ къ лицу предъ своимъ противникомъ.

Каждый при этомъ сдлалъ сильный и мткій ударъ, потому что копье неизвстнаго рыцаря пало въ отверзтіе шишака каски герцога Туринскаго и сорвавъ ее съ головы бросило назадъ шаговъ на десять отъ лошади, съ другой стороны, копье герцога Туринскаго ударило въ щитъ его противника, пробило его насквозь, встртило кирасу, и соскользнувъ съ нее подъ наплечникъ, ранило слегка въ лвую его руку, отъ этого удара древко копья сломалось въ разстояніи одного фута отъ желза, и отломившійся кусокъ остался въ щит.

— Ваше высочество, сказалъ рыцарь, надньте, прошу васъ, другой шлемъ, а я между тмъ выдерну изъ щита этотъ отломокъ вашего копья, который хотя не причиняетъ мн боли, но мшаетъ мн.

— Благодарю, любезный братецъ Неверскій, отвчалъ герцогъ, онъ узналъ его по той глубокой ненависти, которую они питали другъ къ другу въ своемъ сердц, благодарю, я дамъ вамъ сколько нужно времени для того, чтобъ остановить теченіе крови изъ раны и перевязать вашу руку, но я буду такъ продолжать битву.

— Пусть будетъ по вашему, ваше высочество, но такъ какъ бой можетъ продолжаться, не смотря на то, что кусокъ вашего копья торчитъ въ моемъ щит, и что голова у васъ не защищена шлемомъ, то чтобъ снова начать его, мн надобно только время, чтобъ бросить свое копье и обнажить мечъ. Въ тоже время онъ сдлалъ то и другое и былъ готовъ къ бою.

Герцогъ Туринскій послдовалъ его примру и, опустя поводья своей лошади, прикрылъ обезоруженную свою голову щитомъ, что касается до графа Неверскаго,— то лвая рука его висла безъ всякаго дйствія, потому что вооруженіе ея, испорченное копьемъ герцога, непозволяло ему боле употребить ее въ дло. Оруженосцы прибжавшіе подать помощь своимъ рыцарямъ, видя, что они продолжаютъ битву, удалились.

Дйствительно, она опять началась съ новою яростію графъ Неверскій мало безпокоился о томъ, что не могъ дйствовать лвою рукою и, полагаясь на твердость своего вооруженія, которымъ былъ весь совершенно покрытъ, смло принималъ удары своего противника и самъ, нападая безпрестанно, имлъ цлію обнаженную голову герцога, которую сей послдній закрывалъ только щитомъ, и каждый ударъ его раздавался по нему, какъ ударъ молота по наковальн, между тмъ герцогъ Туринскій, отличавшійся боле своею изящностію и ловкостію, нежели силою, кружился около графа, ища слабаго мста его вооруженія, длалъ удары острымъ концомъ своей шпаги, не надясь нанести ему вредъ ея лезвіемъ. Ни малйшаго шума не было слышно во всей оград, слышны были только удары желза о желзо. Можно было сказать, что самое дыханіе остановилось въ устахъ зрителей, и что вся жизнь этой неподвижной толпы перешла въ ея глаза, сосредоточилась въ ея взорахъ. Однако, такъ какъ никто не зналъ имени противника герцога Туринскаго, вс симпатіи, вс желанія успха были на сторон герцога, голова его, на которую щитъ отбрасывалъ свою тнь, могла служить моделью для живописца, беззаботный характеръ его исчезъ, глаза бросали пламя, волосы волновались, губы, раскрывшіяся отъ судорожнаго сжатія, обнаруживали блую эмаль его зубовъ, такъ, что при каждомъ удар наносимомъ страшнымъ мечемъ его противника, дрожь пробгала по всему собранію, какъ будто бы вс отцы трепетали за своихъ сыновей, вс женщины за своихъ возлюбленныхъ.

Дйствительно, щитъ, прикрывавшій голову герцога, сокрушался мало по малу, каждый ударъ отнималъ отъ него часть стали, какъ будто бы онъ рубилъ по дереву, вскор на средин его образовалась щель, и герцогъ почувствовалъ на своей рук, тяжесть ударовъ, падавшихъ дотол на его щитъ, наконецъ послдній ударъ, соскользнувъ по этой рук, упалъ на голову и слегка оцарапалъ ему лобъ.

Тогда герцогъ Туринскій, видя, что разрубленный его щитъ былъ уже ему безполезенъ для защиты, что шпага его была слишкомъ слаба для того, чтобъ разрубить вооруженіе его противника, заставилъ лошадь свою сдлать скачекъ назадъ, бросивъ лвою рукою далеко отъ себя свой щитъ, а правою шпагу, схватилъ обими руками тяжелую военную скиру висвшую на лук сдла, и наскочивъ на графа Неверскаго, прежде чмъ тотъ могъ догадаться о его намреніи, нанесъ ему но шлему такой ударъ, что застежки наличника лопнули, и графъ Неверскій, хотя остался въ шлем, но уже съ открытымъ лицомъ, онъ тряхнулъ головою и каска свалилась, узнавъ его, вс громко вскрикнули.

Въ тоже мгновеніе, когда онъ поднимался на своемъ сдл, чтобъ отплатить ударомъ за ударъ, жезлы обоихъ судей поединка упали между нимъ и герцогомъ Туринскимъ, и король громкимъ голосомъ, покрывшимъ голоса всхъ, вскричалъ:

— Довольно, господа, довольно!

Это было вслдствіе того, что при удар графа Неверскаго, когда кровь потекла по лицу герцогиня Валентина лишилась чувствъ, а блдная и трепещущая королева схватила короля за руку и сказала ему:

— Велите прекратить, ваше величество! ради Бога, велите прекратить поединокъ.

Сражавшіеся, какъ ни были остервенены, вдругъ остановились. Графъ Неверскій повсилъ мечъ свой на его мсто, герцогъ Туринскій привязалъ опять свою скиру къ лук сдла, прибжали ихъ оруженосцы, одни остановили кровь, текшую по лбу герцога Туринскаго, другіе выдернули изъ щита графа Неверскаго отломокъ копья, котораго желзо дошло до самаго его плеча.

Когда эта двойная операція была окончена, то они поклонились одинъ другому съ холодною вжливостію, и какъ люди, забавлявшіеся какою нибудь обыкновенною игрою, графъ Неверскій выхалъ изъ ристалища, и герцогъ Туринскій халъ къ своей палатк, чтобъ взять другую каску. Король всталъ съ своего мста и громко сказалъ:

— Милостивые государи! мы желаемъ, чтобъ поединокъ этимъ кончился.

Вслдствіе этого, герцогъ Туринскій, вмсто того, чтобъ продолжать свою дорогу, поспшилъ къ королевскому мсту, чтобъ получить браслетъ, служившій наградою выдержавшему поединокъ, но когда онъ подъхалъ къ балкону, то Изабелла граціозно ему скизала:

— Взойдите къ намъ сюда, ваше высочество, потому что, дабы придать больше цны этому подарку, мы желаемъ сами надть вамъ его на руку.

Герцогъ легко соскочилъ съ своей лошади. Минуту спустя, онъ, стоя на колняхъ предъ королевою, принималъ отъ нея браслетъ, который былъ общанъ ему при възд, и между тмъ какъ Валентина обтирала лобъ своему мужу, чтобъ удостовриться, что рана была не глубока, между тмъ какъ король приглашалъ графа Дербійскаго въ дворецъ къ обду, рука герцога встртилась съ рукою королевы Изабеллы, и первая преступная благосклонность была втайн оказана и получена.

Глава пятая.

Когда вс празднества и турниры были окончены, то король принялся за управленіе и администрацію своего королевства, извн все было совершенно спокойно и Франція могла отдохнуть не много, окруженная своими союзниками: это были на восток герцогъ Галеасъ Висконти, котораго связывало съ домомъ Лиліи вступленіе въ бракъ герцогини Валентины съ его высочествомъ герцогомъ Туринскимъ, на юг король Аррагопскій, родственникъ короля Франціи по жен своей Іоланд де-Баръ, на запад герцогъ Британскій безпокойный и непокорный вассалъ, но еще неявный врагъ, наконецъ, на свер Англія, самый старинный и самый смертельный врагъ Франціи, но она, чувствуя, что въ ндрахъ ея развиваются смена междоусобной войны, скрыла на время свою ненависть, даровала соперниц своей, какъ бы изъ милости, трехлтнее перемиріе, котораго, однако могла и сама испрашивать, какъ милости.

И такъ одн только провинціи въ это время требовали заботы короля, но он требовали ея немедленно. Будучи послдовательно разоряемы управленіемъ герцоговъ Анжуйскаго и Беррійскаго, Лангедокъ и Гіенна, истощивъ кровь свою и золото, простирали къ юному своему монарху исхудавшія и умоляющія руки. Мессиръ Жанъ Лемерье и сиръ Гильомъ де-ла-Равьеръ, бывшіе членами тайнаго совта короля, давно уже убждали его постить отдаленныя области королевства. Наконецъ онъ на это ршился и отправленіе въ путь было назначено въ день св. Михаила, 29 сентября 1389 года. Дорога была назначена чрезъ Дижонъ и Авиньонъ, и потому герцогъ Бургундскій и папа Климентъ были увдомлены о скоромъ прозд короля.

Въ назначенный день Карлъ выхалъ изъ Парижа въ сопровожденіи герцога Лудовика Туринскаго, Сира де-Куси и многихъ другихъ вельможъ, въ Шатилонъ-сюръ Сене онъ встртилъ герцога Бургундскаго и графа Неверскаго, которые, чтобъ оказать ему честь, выхали къ нему на встрчу.

Пріхавъ въ Дижонъ, онъ нашелъ тамъ герцогиню Бургундскую съ ея дворомъ, состоявшимъ изъ дамъ и двицъ, которыхъ присутствіе, какъ она знала, будетъ для короля весьма пріятно, это были: госпожа де-Сюлли, графиня Неверская, госпожа де-Вержи и другія, происходившія отъ благороднйшихъ фамилій Франціи. Тамъ опять празднества продолжались десять дней, и король распрощался съ своею теткою, сдлавъ множество комплиментовъ и подарковъ дамамъ ея двора. Что касается до герцога, то онъ слъ на большую барку, спустился внизъ по Рон и прибылъ въ Авиньонъ почти въ одно время съ королемъ.

Знакомы ли вы съ Авиньономъ — этимъ священнымъ городомъ, нын скучнымъ и мрачнымъ, какъ падшее государство, который вчно смотрится въ Рону, ища на чел своемъ папской короны? Въ то время онъ былъ столицею Климента VII. Великій магистръ мальтійскаго ордена окружилъ ее новыми укрпленіями. Іоаннъ XXII, Бенадиктъ XII, Климентъ VI, Урбанъ V украсили его своимъ первосвященническимъ дворцомъ, а святый Бенезетъ чудеснымъ мостомъ. Онъ имлъ блестящій дворъ, состоявшій изъ малодушныхъ кардиналовъ и преданныхъ мірскимъ удовольствіямъ аббатиссъ, днемъ онъ жилъ въ атмосфер, благоухающей ладаномъ, курившимся при священныхъ церемоніяхъ и празднествахъ, а вечеромъ засыпалъ при мелодическихъ псняхъ Петрарки и при отдаленномъ шум воклюзскаго фонтана.

Филиппъ-красивый, поднявъ папскую корону, упавшую съ головы Бонифація VIII, отъ дуновенія колонны, возложилъ ее на главу Климента VI, и желая соединить въ рук своей и рукахъ своихъ преемниковъ духовную власть съ властію мірскою, возъимлъ гигантскую мысль лишить Римъ королевской католической власти, и передать ее Франціи. Авиньонъ. принялъ къ себ священнаго жителя Ватикана, и Рона увидла намстника Христова, простирающаго съ своего балкона связующую и разршающую руку, и Французы услышали въ первый разъ всемирное благословеніе urbi et orbi.

Въ церкви поднялся большой расколъ, Римъ, объятый сперва страхомъ, снова потомъ ободрился, и воздвигнулъ алтарь противъ алтаря, христіанскій міръ раздлился на дв части: одна признавала папу Авиньонскаго, другая утверждала, что первосвященническій престолъ не могъ находиться вн города, въ которомъ св. Петръ утвердилъ его. Оба папы съ своей стороны, не только не оставались въ бездйствіи въ продолженіе этой гражданской войны, въ которой видли свой великій интересъ, но сдлались предводителями двухъ великихъ христіанскихъ армій, и поражая анаемою другъ друга, сокрушали власть свою своею же властію, и неблагоразумно обезсиливали свои духовные перуны, бросая ихъ другъ въ друга.

Впродолженіи этой великой распри, народы, смотря потому, были-ли они сторонниками или врагами Франціи, признавали то папу Авиньонскаго, то папу Римскаго. Въ эпоху, къ которой принадлежитъ наша повсть, единственными поклонниками Климента VII были: король Испанскій, король Шотландскій и король Аррагонскій. Но такъ какъ это было только изъ уваженія къ королю Французскому, то Климентъ считалъ для себя великимъ праздникомъ, принять государя, который только одинъ поддерживалъ его противъ притязаній его соперника, и если во время обдовъ и празднествъ, которые онъ ему давалъ, онъ обдалъ за особеннымъ столомъ, и ходилъ впереди его, то весьма скоро заставилъ его забыть это преимущество алтаря надъ трономъ, предоставивъ королю назначеніе семисотъ пятидесяти духовныхъ имній по своему выбору въ пользу бднаго духовенства своего королевства, уступивъ ему право назначать епископовъ Шартрскаго и Оксеррскаго, наконецъ назначилъ Рейляскимъ архіепископомъ ученаго Ферри Кассинеля, котораго король удостоивалъ своего покровительства, и который чрезъ мсяцъ посл своего избранія умеръ, будучи отравленъ доминиканцами.

Король Франціи въ обмнъ за эти милости обязался подавать ему пособіе и помощь противъ анти-папы, общалъ по возвращеніи во Францію (Авиньонъ не принадлежалъ Франціи), дятельно заняться и даже вооруженною рукою, уничтоженіемъ существующаго раскола, наконецъ посл восмидневнаго пребыванія въ Авиньон, король распрощался съ Климентомъ и возвратился въ Вилленёвъ.

Тутъ онъ поблагодарилъ дядей своихъ, герцога Беррійскаго и герцога Бургундскаго, къ большому ихъ удивленію, за хорошую компанію, которую они ему длали, и объявилъ имъ свое желаніе, чтобъ они возвратились одинъ въ Диконъ, а другой въ Парижъ, и что онъ намренъ продолжать свою дорогу въ Тулузу въ сопровожденіи герцога Туринскаго и герцога Бурбонскаго.

Тогда только оба дяди короля узнали, какова была истинная причина этого путешествія, и что король, предпринимая его, имлъ единственною цлію произвести слдствіе на счетъ самовольнаго управленія, раззорившаго Лангедокъ. Они оставили при немъ мессира де-ла-Ривьера, и Лемерсье, Монтана, и Ле-Бегъ де-Вилленя, о которыхъ они знали, что это люди неподкупные и строгіе, которыхъ герцогъ Беррійскій считалъ., своими личными врагами, но которые въ сущности были только врагами его лихоимства. По этой причин оба эти герцога ухали изъ Вилленёва очень скучные.

— Что вы объ этомъ думаете, братецъ? сказалъ герцогъ Беррійскій герцогу Бургундскому, вызжая изъ города.

— Я думаю, отвчалъ послдній, что нашъ племянникъ еще молодъ, и что его постигнетъ несчастіе за то, что онъ слушаетъ молодыхъ совтниковъ, но въ настоящее время намъ надобно потерпть. Настанетъ день, когда т, которые провожаютъ его, куда онъ детъ, раскаются, да и самъ король также. Намъ остается возвратиться въ свои владнія, любезный братецъ: пока мы будемъ за одно, никто не причинитъ намъ никакого вреда, потому что посл короля мы самые главные во Франціи.

На другой день король отправился въ Зимъ и, неостанавливаясь въ этомъ древнемъ римскомъ город, ухалъ изъ него на ночлегъ въ Люнель, на другой день посл этого онъ остановился въ Монпелье для обда, и тутъ-то уже онъ началъ слышать стенанія и жалобы, притомъ ему говорили, что чмъ дале онъ будетъ хать впередъ, тмъ онъ найдетъ страну боле раззоренною, и что дяди его герцогъ Анжуйскій и герцогъ Беррійскій, управлявшіе ею одинъ посл другаго, довели ее до такой бдности, что самые богатые и самые значительные едва имютъ чмъ заплатить за воздлываніе своихъ виноградниковъ и обработываніе полей.

— Вамъ больно будетъ, государь, говорили ему, видть, что ваши дти вносятъ оброку треть, четверть, двнадцатую долю того, что имютъ, платятъ пять, или шесть разъ въ годъ подати, и всегда бываютъ обременены новымъ налогомъ, прежде нежели успютъ уплатить старый, потому что оба ваши дяди самовольно собирали больше 30000 ливровъ между Роною и Жирондою. Герцогъ Анжуйскій бралъ съ однихъ только богатыхъ и зажиточныхъ, герцогъ же Беррійскій, принявшій управленіе посл него, не пощадилъ ни богатаго ни бднаго, онъ все косилъ и жалъ, что было предъ глазами. Прибавляли, что вс эти лихоимства совершались чрезъ его казначея, родомъ изъ города Безьера, по имени Бетизака, и что этотъ Бетизакъ, собирая послдніе колосья тамъ, гд господинъ его собралъ жатву, не оставлялъ народу даже того, что земледлецъ оставляетъ птицамъ небеснымъ — колоса, падающаго съ телги съ снопами.

На эти слова король отвчалъ, что если Богъ ему поможетъ, то вс эти лихоимства будутъ прекращены, что онъ поступитъ съ герцогами, своими дядями такъ, какъ еслибы они совсмъ не были братьями его отца, а что касается до злонамренныхъ ихъ совтниковъ и помощниковъ, то онъ прикажетъ произвести надъ ними безпристрастныя и строгія слдствія. Слушая эти горестныя донесенія, король въхалъ въ городъ Безьеръ, въ которомъ находился Бетизакъ, но онъ приказалъ молчать о принесенныхъ ему жалобахъ, и первые три, или четыре дня по своемъ прибытіи посвятилъ какъ будто на празднества, а между тмъ тайно приказалъ слдователямъ сдлать розыскъ, на четвертый день эти слдователи донесли ему, что противъ казначея, его дяди, сдланы такіе доносы, по которымъ простить его невозможно, потому что они требовали смертной казни.

По этому собранъ былъ королевскій совтъ и въ этомъ собраніи совта положено было схватить Бетизака у него на дому, привести его и представить предъ судей.

Судьи показали ему на стол множество бумагъ и доказательствъ, подтверждающихъ его лихоимство, и сказали ему:

— Бетизакъ, просмотрите и отвчайте. Что вы можете отвтить на эти росписки?

При этихъ словахъ одинъ регистраторъ бралъ ихъ одну за другою и прочиталъ ему вс, но у него былъ готовъ отвтъ на каждую, потому что одн, именно т, на которыхъ была его подпись, онъ признавалъ справедливыми, но прибавлялъ, что дйствовалъ по приказанію герцога Беррійскаго, и что въ доказательство стоитъ только спросить его самаго, отъ другихъ отрицался, говоря:

— Я ихъ совсмъ не знаю, спросите о нихъ у сенешалей Бокерскаго и Каркасонскаго, или еще лучше у Беррійскаго канцлера. Слдователи были въ большомъ затрудненіи, но во ожиданіи новыхъ доказательствъ, они отослали его въ тюрьму. Какъ только заключили его въ тюрьму, они отправились въ его домъ, взяли вс его бумаги, унесли ихъ съ собою и разсмотрли ихъ на досуг. Въ нихъ они нашли, что онъ длалъ такія лихоимства и собиралъ такія суммы съ сенешальствъ и помстьевъ королевскихъ, что т которые слушали, не врили тмъ, которые читали, тогда велли привести его снова, и онъ призналъ врными вс счеты, сказалъ, что вс эти суммы были точны, но прибавилъ, что он прошли только чрезъ его руки и были обращены въ казну герцога Беррійскаго, и что въ одномъ мст, въ его дом, которое онъ показалъ, была квитанція на все: дйствительно, квитанціи были принесены въ совтъ, сравнены съ росписками въ полученіи, и оказались почти врными. Ихъ было на сумму до трехъ милліоновъ.

Слдователи были изумлены такими доказательствами любостяжательности герцога Беррійскаго.

Бетизака спросила, на что герцогъ могъ употребить такія огромныя суммы?

— Милостивые государи! отвчалъ онъ, я не могу этого знать, большая часть пошла, какъ я думаю, на покупку замковъ, дворцовъ, земель и драгоцнныхъ камней для графовъ Булонскаго и Этампскаго, при томъ, какъ вамъ извстно, дома его содержатся блистательнымъ образомъ, и онъ давалъ Тибо и Морино слугамъ своимъ столько, что теперь они сдлались богачами.

— И вы, Бетизакъ, сказалъ ему сиръ де-ла-Ривьеръ, получили также тысячъ сто франковъ на свою долю изъ этого грабежа?

— Милостивый государь, отвчалъ Бетизакъ, герцогъ Беррійскій получилъ власть свою отъ короля, а я свою отъ герцога Беррійскаго, слдовательно, собственно говоря, я получилъ ее также отъ короля, потому что я былъ чиновникомъ его губернатора: по этому вс подати, которыя я собиралъ, были законны. Что касается до того, что досталось на мою долю, то я имлъ на это позволеніе отъ герцога Беррійскаго. Герцогъ любитъ, чтобъ служащіе у него были богаты, и такъ мое богатство благопріобртено безъ упрека, потому что оно досталось мн отъ него.

— Глупо говорить такимъ образомъ, отвчалъ ему миссиръ Жанъ Лемерсье, богатство не можетъ назваться благопріобртеннымъ и безъупречнымъ, если оно нечестно пріобртено. Возвратитесь опять въ тюрьму, а мы между тмъ обсудимъ то, что вы намъ говорили. Мы представимъ королю вс ваши оправданія, и будетъ такъ, какъ онъ ршитъ.

— Да вразумитъ его Господь! сказалъ Бетизакъ. Посл сего онъ поклонился своимъ судьямъ, и его опять отвели въ тюрьму.

Между тмъ, когда разнеслось извстіе, что по приказаніи короля Бетизакъ находился въ тюрьм, и долженъ былъ подвергнуться суду, народъ изъ окрестныхъ деревень началъ стекаться въ городъ, несчастные, которыхъ онъ ограбилъ, силою врывались во дворецъ короля, чтобъ молить о правосудіи, а когда онъ выходилъ, то они бросались предъ нимъ на колна и подавали ему просьбы и жалобы. Тутъ были и дти, которыхъ онъ сдлалъ сиротами, тутъ были и женщины, которыхъ онъ сдлалъ вдовами, тутъ наконецъ были двицы, которыхъ онъ сдлалъ матерями, гд не помогало краснорчіе, тамъ употреблялось насиліе. Этотъ человкъ посягалъ на все, на богатство, на жизнь и на честь. Король ясно видлъ, что кровь бднаго народа громко вопіяла, призывая мщеніе на этаго злодя, и король приказалъ, чтобъ совтъ произнесъ надъ нимъ свой приговоръ.

Но вотъ въ то самое время, когда собрались судьи, вошли два рыцаря, это были сиръ де-Нантулье и сиръ де-Меспенъ. Они пришли отъ имени герцога Беррійскаго, подвердить все то, что показалъ Бетизакъ, и просить короля и совтъ его, сдать этого человка имъ въ руки, и, если имъ угодно, начать слдствіе надъ самимъ герцогомъ.

Совтъ этимъ приведенъ былъ въ крайнее затрудненіе. Герцогъ Беррійскій могъ не сегодня, такъ завтра пріобрсти опять вліяніе на короля, которое потерялъ, и, предвидя это, каждый боялся огорчить его Съ другой стороны преступленія и притсненія Бетизака были такъ явны и очевидны, что позволить ему выйти безнаказанно изъ тюрьмы, значило прогнвить Бога. Предложено было отобрать у него мебель и недвижимое его имніе, все продать, и вырученныя деньги раздлить между бднымъ народомъ: такимъ образомъ онъ сдлался бы опять такимъ же бднякомъ, какимъ взялъ его къ себ герцогъ Беррійскій, но король не хотлъ полу-правосудія, онъ сказалъ, что такимъ вознагражденіемъ были бы удовлетворены только т, которыхъ онъ раззорилъ, но что для семействъ, въ которыхъ онъ посялъ смерть и безчестіе, необходимо нужна была его смерть и его позоръ.

Между тмъ въ совтъ явился одинъ старикъ, онъ узналъ объ чемъ шло дло, и пришелъ съ тмъ, чтобъ предложить королю и членамъ совта, заставить Бетизака сознаться въ такомъ преступленіи, которое было его личнымъ преступленіемъ, и котораго герцогъ Беррійскій не могъ бы принять на себя. Его спросили, что же надобно было для этого сдлать?— Надобно посадить меня въ ту самую тюрьму, въ которой сидитъ Бетизакъ, отвчалъ онъ: но другихъ объясненій онъ дать не хотлъ, говоря, что это уже его дло и до него касается, потому что онъ взялся окончить съ успхомъ это дло. Сдлали такъ, какъ онъ хотлъ, стражи публично отвели его въ тюрьму, тюремщикъ получилъ отъ нихъ инструкцію, втолкнулъ новоприбывшаго въ тюрьму, гд находился Бетизакъ и заперъ за нимъ дверь.

Старикъ представился, будто совсмъ незнаетъ, что въ тюрьм этой уже находится кто нибудь, и протянулъ впередъ руки, какъ человкъ, которому въ ней ничего не видно, потомъ дойдя до конца ея, слъ, прислонясь спиною къ стн и, поднявъ колна, оперся на нихъ локтями и опустилъ голову себ на руки.

Бетизакъ, котораго глаза въ продолженіе уже осми дней привыкли къ этой темнот, смотрлъ, что длаетъ этотъ новый гость, съ любопытствомъ человка, находящагося въ подобномъ положеніи, онъ пошевелился для того, чтобъ привлечь на себя его вниманіе, но старикъ остался неподвиженъ и какъ бы погруженъ въ глубокую думу, тогда онъ ршился съ нимъ заговорилъ, и спросить его, не изъ-за стнъ ли тюрьмы онъ попалъ сюда?

Старикъ поднялъ глаза, и замтилъ въ углу того, кто его спрашивалъ, онъ стоялъ на колняхъ въ положеніи молящагося. И этотъ человкъ дерзалъ еще молиться! Старикъ задрожалъ, увидя себя такъ близко отъ того, котораго общалъ погубить. Бетизакъ повторилъ свой вопросъ.

— Да,.отвчалъ старикъ глухимъ голосомъ.

— А о чемъ толкуютъ въ город? спросилъ онъ, съ видомъ беззаботности.

— О какомъ-то Бетизак, отвтилъ старикъ.

— А что о немъ говорятъ? робко продолжалъ тотъ, котораго такъ много интересовалъ вопросъ имъ же предложенный.

— Говорятъ, что правосудіе надъ нимъ наконецъ совершится, что его скоро повсятъ.

— Какъ? воскликнулъ Бетизакъ, ставъ на ноги.

Старикъ опять спустилъ голову на руки, и тишина въ темниц нарушена была только тяжелымъ дыханіемъ того, кто только что узналъ объ этой ужасной новости.

Онъ нсколько времени оставался безъ движенія, но скоро ноги его ослабли, онъ прислонился къ стн, и отеръ лобъ. Потомъ, посл минутнаго смущенія, продолжалъ хриплымъ голосомъ, не перемняя своего положенія:

— Пресвятая Богородица! и такъ для него нтъ никакой надежды? Старикъ не отвчалъ ни слова и оставался не подвиженъ, какъ будто не слыхалъ этого вопроса.

— Я спрашиваю у васъ, такъ для него нтъ никакой надежды, сказалъ Бетизакъ, подойдя къ нему, и съ бшенствомъ потрясши его руку.

— Да, отвчалъ спокойно старикъ, есть одна, а именно, если порвется веревка.

— Боже мой! Боже мой! вскричалъ Бетизакъ, ломая себ, руки, что мн длать? и кто подастъ мн совтъ?

— А! сказалъ старикъ, смотря на него съ мрачнымъ видомъ, какъ будто бы ему не хотлось потерять съ глазъ выраженія его отчаянія. А! такъ это вы тотъ человкъ, котораго проклинаетъ весь народъ? не правдали, что тяжело переносить послдніе часы подобной жизни?

— Охъ! сказалъ Бетизакъ, пусть возмутъ у меня все, мебель, деньги, домк, пусть бросятъ меня этому вопіющему народу, но пусть мн даруютъ жизнь! пусть я проведу ее въ этой тюрьм, съ цпями на рукахъ и на ногахъ, не видя свта Божія! но жизнь! Жизнь! охъ! мн хочется еще жить!

Несчастный катался по земл, какъ одержимый злымъ духомъ, старикъ смотрлъ на это, потомъ когда увидлъ, что онъ усталъ и изнемогъ, онъ сказалъ ему:

— А что вы дадите тому, кто найдетъ вамъ средство, выпутаться изъ этой бды?

Бетизакъ поднялся на колни, онъ глядлъ на старика, какъ, будто хотлъ заглянуть въ глубину его сердца.

— Что вы говорите?

— Я говорю, что мн жаль васъ, и что если вы хотите послушаться моего совта, то все пойдетъ хорошо.

— О! говорите, я богатъ… все мое богатство…

Старикъ началъ смяться.

— Такъ! ты надешься выкупить свою жизнь тмъ, за что ты долженъ ея лишиться, неправда-ли? и тогда ты будешь думать, что разсчитался съ людьми и съ Богомъ?

— Нтъ, нтъ! я все останусь очень виновнымъ, я это знаю, и раскаиваюсь въ горести души моей… но вы мн сказали, что есть средство… какое это средство?

— Если бы я былъ на вашемъ мст, отъ чего да сохранитъ меня Богъ! т вотъ что бы я сдлалъ.

Бетизакъ пожиралъ слова старика, по мр того, какъ они выходили изъ устъ его, онъ продолжалъ:

— Явясь опять предъ совтъ короля, я бы продолжалъ запираться…

— Да, да! сказалъ Бетизакъ.

— Но я бы сказалъ, что чувствуя въ душ раскаяніе въ другомъ моемъ преступленіи, я бы желалъ покаяться въ немъ для спасенія моей души, я бы сказалъ, что я долго заблуждался противъ вры, что я манихей и еретикъ.

— Это совсмъ не правда, прервалъ его Бетизакъ, я добрый христіанинъ, врующій во Іисуса Христа и въ Дву Марію.

Старикъ продолжалъ, какъ будто Бетизакъ ничего и не говорилъ:

— Такъ я бы сказалъ, что я манихей и еретикъ, и все еще держусь своего мннія, тогда Безверскій епископъ потребовалъ бы меня къ себ, потому что съ той же минуты я бы подлежалъ уже суду церковному, онъ отослалъ бы меня къ Авиньонскому пап, а какъ нашъ святой отецъ Климентъ большой другъ герцога Беррійскаго….

— Понимаю, сказалъ Бетизакъ, прервавъ его. Да, да, нашъ герцогъ Беррійскій не допуститъ, чтобъ мн сдлали какое нибудь зло. О, вы мой спаситель!

Онъ хотлъ броситься въ объятія старика, но тотъ оттолкнулъ его. Въ это время отворилась дверь, пришли взять Бетизака, чтобъ вести его въ совтъ.

Пришедши туда, онъ думалъ, теперь пора употребить ту хитрость, которой его научили, и, преклоня колно, просилъ позволенія говорить, что ему было немедленно и позволено.

— Почтенные господа! сказалъ онъ, я разсмотрлъ свои поступки и свою совсть, и боюсь, что очень прогнвилъ Бога, не тмъ, что грабилъ и обиралъ деньги у бднаго народа, потому что, слава Богу, всмъ извстно, что я это длалъ по приказанію моего начальника, но тмъ, что длалъ противъ вры. Судьи переглянулись съ удивленіемъ. Да, продолжалъ Бетизакъ, да, милостивые государи, дло въ томъ, что я безбожникъ…. и думаю, что по смерти моей отъ души моей ничего неостанстся.

Ропотъ изумленія распространился по всему собранію. Тогда сиръ Лемерсье, бывшій впрочемъ смертельнымъ его врагомъ, всталъ и сказалъ ему:

— Бетизакъ! подумайте о томъ, что вы только что сказали, потому что это сильно оскорбляетъ святую церковь, мать нашу, и требуетъ огня. Итакъ одумайтесь!

— Я не знаю, что требуютъ мои слова, отвчалъ Бетизакъ, огня или воды, но это мнніе было моимъ мнніемъ съ того времени, какъ я себя помню, и останется моимъ до тхъ поръ, пока я буду себя помнить.

При этомъ судьи перекрестились и, опасаясь за собственное спасеніе, еслибы стали слушать дале, приказали отвести его опять въ тюрьму. Войдя туда, онъ искалъ старика, чтобъ разсказать ему, что съ нимъ было, но старика уже не было.

Что происходило въ душ этого человка съ этого дня до слдующаго, извстно только Одному Богу. Только на другой день онъ могъ смло отпереться, что онъ былъ не тотъ человкъ. Богъ превратилъ часы его жизни въ годы, въ одну ночь волосы, его поблли.

Король узнавъ о показаніи Бетизака, не мало удивился его признанію.

— А! сказалъ онъ тогда, это другой человкъ, мы думали, что онъ только воръ, а вотъ онъ еще и еретикъ, мы полагали, что онъ заслуживаетъ только веревки, а вотъ онъ сверхъ того просится на костеръ. Хорошо! быть по сему, онъ будетъ и сожженъ и повшенъ, и пусть теперь явится дядя мой Беррійскій принять на себя его злодянія, мы увидимъ, согласится ли онъ взять на себя и это.

Вскор молва о признаніи сдланномъ Бетизакомъ распространилась по всему городу, тогда вы бы увидли на всхъ улицахъ только радующагося народа, потому что вс очень ненавидли его и проклинали, но никто не былъ такъ изумленъ, узнанъ эту новость, какъ т два рыцари, которые пріхали требовать его именемъ герцога Беррійскаго, они ясно видли, что онъ погибъ и думали, что онъ сдлалъ такое признаніе не иначе, какъ по совту какого-нибудь его врага: но по чьему бы совту то ни было, признаніе было сдлано, король произнесъ свой приговоръ: и такъ оставалась только одна надежда, то есть заставить его отречься завтра отъ показанія сдланнаго имъ наканун.

Вслдствіе этого они устремились къ его тюрьм съ тмъ, чтобъ повидаться съ нимъ и поправить его оправданіе, но тюремный стражъ отвчалъ имъ, что какъ ему, такъ и четыремъ военнымъ стражамъ, присланнымъ для этой цли было запрещено отъ короля, подъ смертною казнію, допускать кого бы то ни было говорить съ Бетизакомъ. Тогда рыцари печально переглянулись между собою и, возвратясь на свою квартиру, сли на лошадей и отправились обратно къ герцогу Беррійскому, отъ котораго они были посланы.

На другой день около десяти часовъ утра взяли Бетизака изъ тюрьмы, когда онъ увидлъ, что его вели не въ совтъ короля, но во дворецъ епископа, то началъ ободряться. Тамъ онъ нашелъ вмст и слдователей королевскихъ я чиновниковъ духовнаго вдомства, что снова служило ему доказательствомъ, что между судомъ свтскимъ и судомъ церковнымъ произошло столкновеніе. Вскор потомъ Безверскій градоначальникъ, досел державшій его въ тюрьм, сказалъ епископскимъ чиновникамъ:

— Милостивые государи! вотъ Бетизакъ, котораго мы вамъ предаемъ, какъ еритика, и человка проповдующаго противъ вры, если бы его преступленіе было изъ числа тхъ, которыя подлежатъ королевскому суду, то онъ бы и былъ судимъ въ немъ, но по своей ереси онъ подлежитъ суду церковному, судите его, какъ того требуютъ дла его.

Бетизакъ думалъ, что онъ спасенъ.

Тогда консисторскій судья спросилъ его, дйствительно ли онъ такой гршникъ, какъ о немъ говорятъ, и онъ, видя, что дло принимало такой оборотъ, какой былъ для него, какъ ему было сказано, самый благопріятный, отвчалъ: да.

Тогда велли впустить народъ, а Бетизаку приказано было повторить предъ нимъ свою исповдь, и онъ повторилъ ее три раза, такъ околдовалъ его старикъ, и три раза народъ выслушалъ это признаніе съ рыканіемъ льва, чувствующаго запахъ крови.

Консисторскій судья сдлалъ знакъ, а Батизакъ былъ преданъ въ руки военныхъ стражей, которыя окружили его, повели прочь, народъ около него и позади его спускался по ступенямъ лстницы епископскаго дворца, окружалъ его, тснился около него, какъ будто боясь, чтобъ онъ не упалъ. Что касается до Бетизака, то онъ думалъ, что его ведутъ вонъ изъ города, чтобъ препроводить въ Авиньонъ. Внизу лстницы онъ увидлъ совтника своего старика, сидвшаго на тумб: на лиц его выражалась радость, которую Бетизакъ перетолковалъ въ свою пользу, онъ сдлалъ ему знакъ головою.

— Да, да, дло идетъ хорошо, сказалъ старикъ, не правда-ли?

И началъ смяться, потомъ сталъ на тумбу и привлекалъ на себя вниманіе всей толпы народа, закричалъ Бетизаку:

— Бетизакъ, не забудь, кому ты обязанъ совтомъ, вслдствіе котораго тебя теперь ведутъ, это мн.

Потомъ вдругъ спустился съ тумбы, и со всею поспшностію, къ какой по своей старости былъ способенъ, пошелъ по поперечной улиц, которая вела къ судилищу.

Что касается до Бетизака, то его вели по большой улиц, все окруженнаго толпою народа, которая отъ времени до времени разражаясь страшными криками, теперь намъ знакомыми, потому что мы не разъ ихъ слышали.. Преступникъ видлъ въ этихъ крикахъ только выраженіе ярости народа, видвшаго, что добыча его отъ него ускользала, и удивлялся, что онъ такъ спокойно давалъ ему выйти изъ города, но когда онъ прибылъ на площадь судилища, то и съ площади раздался страшный крикъ, повторенный тми, которые его сопровождали. Тутъ толпа разсялась, стрмясь къ центру площади, потому что около этого центра находился костеръ, изъ середины котораго поднималась вислица, протянувъ къ большой улиц, тощую свою руку на конц которой висла цпь и желзный ошейникъ. Бетизакъ остался одинъ среди четырехъ своихъ стражей, съ такою торопливостію каждый спшилъ занять лучшее для себя мсто около эшафота.

Тогда истина явилась предъ этимъ человкомъ во всей своей нагот, она имла видъ смерти.

— О герцогъ, вскричалъ онъ, я погибаю, помогите, помогите!

Толпа отвчала криками проклятія на герцога Беррійскаго и на его казначея.

Въ это время, такъ какъ преступникъ не хотлъ итти дале, то четыре его стража взяли его на руки и понесли, онъ бился и кричалъ, что онъ совсмъ не еретикъ, что онъ вруетъ въ воплотившагося Христа и въ Святую Дву Марію. Онъ клялся Богомъ въ истин словъ своихъ, просилъ помилованія у народа, и каждый разъ страшный крикъ заглушалъ его просьбу. Онъ просилъ помощи у герцога Беррійскаго, и каждый разъ крики: смерть ему! смерть ему! отвчали на его воззваніе.

Наконецъ стражи положили его у костра противъ одного изъ брусьевъ, запиравшихъ входъ къ нему, старикъ стоялъ, опершись на него.

— А! проклятый! вскричалъ Бетизакъ, это ты привелъ меня сюда! Господа, господа, я совсмъ невиновенъ, и вотъ тотъ злой человкъ, который околдовалъ меня, пощадите, господа, пощадите. Старикъ принялся смяться.

— О! у тебя хорошая память, сказалъ ему старикъ, ты не забываешь друзей, которые подаютъ теб добрые совты. Ну, вотъ теб послдній: Бетизакъ, помысли о душ своей!

— Да, милостивые государи, сказалъ Бетизакъ, надявшійся выиграть время, да, священника, священника.

— Къ чему это, вскричалъ старикъ, вдь у него нтъ души, требующій спасенія, а тло его погибло.

— Смерть ему! смерть! ревлъ народъ.

Къ нему подошелъ палачъ.

— Бетизакъ, сказалъ онъ ему, васъ приказано казнить смертію, ваши худыя дла привели васъ къ худому концу.

Бетизакъ былъ неподвиженъ, глядлъ какъ безумный, волосы поднялись дыбомъ. Палачъ взялъ его за руку, онъ далъ себя вести, какъ ребенокъ!

Взойдя на костеръ, онъ поднялъ его на рукахъ, а помощники его, раскрывъ ошейникъ, наложилъ его ему на шею. Бетизакъ былъ повшенъ, но не задушонъ еще: въ туже минуту старикъ схватилъ смольный факелъ горвшій въ плавильной печи и зажегъ костеръ, палачъ и помощники его соскочили внизъ.

Пламя готовое пожрать несчастнаго возвратило ему всю его энергію, онъ безъ всякаго крику, не прося боле пощады, схватился обими руками за цпь на которой вислъ, и, поднимаясь по ея кольцамъ выше и выше, влзъ на руку вислицы, обхватилъ ее руками и ногами, удаляясь отъ костра, сколько ему было возможно. Такимъ образомъ огонь не досягалъ до него, пока горло основаніе костра, но вскор пламя распространилось и по верхней части, и какъ живое и разумное существо, какъ змя, оно подняло свою голову къ Батизаку, пуская въ него дымъ и искры, потомъ наконецъ оно стало, казалось, лизать его своимъ огненнымъ языкомъ. При этой смертоносной ласк, несчастный закричалъ, на немъ загорлось платье.

Въ это время царствовала глубокая тишина, чтобъ ничто не осталось незамченнымъ въ этой послдней борьб на жизнь и смерть человка со стихіею, слышны были жалобные стоны однаго и веселый ревъ другой. Человкъ и огонь, то есть казнимый и палачъ, казалось, схватывались, душили другъ друга, но вскор человкъ призналъ себя побжденнымъ, колни его ослабли, руки не могли боле держаться за раскалившуюся до красна цпь, онъ испустилъ страшный и жалобный крикъ и, свалившись, вислъ уже среди пламени. Это безобразное существо, носившее образъ человка, судорожно двигалось теперь среди огня, потомъ вытянулось, наконецъ остановилось неподвижно. Не много спустя кольцо, вбитое въ вислицу, вырвалось, потому что и самая вислица загорлась, и тогда трупъ, увлекаемый какъ бы въ адъ, упалъ и исчезъ среди пламени.

И вдругъ вся эта толпа народа безмолвно разсялась, у костра остался только старикъ, такъ что всякій спрашивалъ самого себя, не былъ этотъ старикъ самъ сатана, явившійся сюда за душою гршника?

Этотъ старикъ былъ человкъ, котораго дочь насильно сдлалась жертвою сладострастія Бетизака.

Глава шестая.

Теперь, чтобъ ясне представить вс подробности событій, которыя мы принялись описывать, мы перенесемся изъ города Безьера въ гористую Бретань, остановимся въ нсколькихъ льё отъ древняго города Ванна и войдемъ въ одинъ крпкій замокъ — резиденцію одного изъ тхъ великихъ вассаловъ, которые всегда готовы сдлаться страшными бунтовщиками. Тамъ, разтворивъ рзную дверь низкой комнаты, служащей столовою, мы увидимъ двухъ человкъ, сидящихъ за столомъ, среди котораго стоялъ серебряный рзной кубокъ, наполненный виномъ, смшаннымъ съ пряностями, съ которымъ одинъ изъ. нихъ находился въ чистыхъ и дружескихъ сношеніяхъ, между тмъ какъ другой, воздерживаясь, какъ бы по предписанію врача, отказывался пить каждый разъ, когда предлагалъ ему другой, и всякій разъ закрывалъ свои стаканъ рукою, когда товарищъ его, не могши заставить его выпить до дна драгоцнную жидкость, наполнявшую еще стаканъ его до половины, хотлъ покрайней мр дополнить его.

Тотъ изъ двухъ, котораго мы выставили нелюбителемъ трезвости, былъ человкъ отъ пятидесяти до шестидесяти лтъ, состарвшійся подъ оружіемъ, которымъ онъ и въ это время былъ почти весь покрытъ, его смуглый и разкраснвшійся лобъ, на середин котораго раздлялись его съ просдью волосы, былъ покрытъ мирщинами, не столько отъ его старости, сколько отъ тяжести вчно носимой имъ каски, въ. промежутокъ отдыха отъ того занятія, которому, онъ, какъ мы видли, предавался, онъ опирался своими локтями на столъ, тогда подбородокъ его покоился на двухъ сильныхъ его рукахъ, а губы, осненныя густыми усами, которые онъ по привычк безпрестанно ловилъ нижнею губою, находились такимъ образомъ на высот кубка, въ который по временамъ онъ заглядывалъ, какъ бы для того, чтобъ слдить за убылью жидкости вслдствіе его чистыхъ возліяній.

Другой былъ красивый молодой человкъ весь въ шелку и бархат, безпечно развалившійся на большомъ герцогскомъ кресл, къ спинк котораго была прислонена голова его, и онъ перемнялъ это небрежное положеніе только для того, чтобъ, какъ мы видли, закрывать рукою свой стаканъ всякій разъ, когда старый воинъ хотлъ подлить въ него вина, котораго достоинство они цнили по видимому такъ различно.

— Божусь вамъ! любезный братецъ, де-Краонъ, сказалъ старикъ, ставя въ послдній разъ, кубокъ на столъ, надобно правду сказать, что не смотря на то, что вы по женской линіи происходите отъ короля Роберта, вы очень по философски приняли обиду, нанесенную вамъ герцогомъ Туринскимъ.

— Эхъ! отвчалъ герцогу Бретанскому Пьеръ де-Краонъ не перемняя своего положенія, что же, скажите, могъ я сдлать противъ брата короля?

— Противъ брата короля? положимъ, хотя впрочемъ я бы на это не посмотрлъ, братъ короля не больше, какъ герцогъ и дворянинъ, какъ и я, и если бы онъ поступилъ со мною такъ, какъ поступилъ съ вами…. но я бы никогда не допустилъ до этого: и такъ не станемъ и говорить о немъ. Но видите-ли, тутъ есть одинъ человкъ, который затялъ все это дло.

— Я думаю, равнодушно отвчалъ рыцарь.

— И этотъ человкъ, продолжалъ герцогъ, наполняя снова свой стаканъ, бывшій уже на половин дорог къ его губамъ, этотъ человкъ…. это такъ же справедливо, какъ то, что этотъ напитокъ, который впрочемъ, кажется мн, вамъ не по вкусу, составленъ изъ самаго лучшаго вина, какое только приготовляется въ Дижон, изъ самаго лучшаго меду, какой. только собираютъ въ Нарбонн и изъ самыхъ превосходныхъ ароматическихъ растеній, находимыхъ въ Азіи,— герцогъ опорожнилъ свой стаканъ,— этотъ человкъ, видите-ли, есть не кто иной, какъ подлый Клиссонъ, и онъ ударилъ по столу въ одно и тоже время и кулакомъ и стаканомъ.

— Я согласенъ съ вашимъ мнніемъ, герцогъ, отвчалъ съ тмъ же спокойствіемъ мессиръ Пьеръ, который какъ будто старался усугублять холодность свою по мр того, какъ герцогъ Бретанскій вдвое боле разгорячался.

— И вы оставили Парижъ съ этимъ убжденіемъ въ сердц, не попытавшись отмстить за себя этому человку?

— Я сначала имлъ это намреніе, но меня остановила одна мысль.

— А какая? если вамъ угодно, сказалъ герцогъ, развалившись, въ свою очередь, на своемъ кресл.

— Какая? сказалъ Пьеръ, опершись, въ свою очередь, локтями на столъ, положа свой подбородокъ на руки, и пристально смотря на герцога, какая? вы сейчасъ ее узнаете, милостивый государь, я подумалъ про себя, этотъ человкъ, нанесшій обиду мн, простому рыцарю, обидлъ нкогда и еще несравненно боле одного изъ первыхъ людей во Франціи, герцога и герцога такого могущественнаго и богатаго, что онъ могъ бы вести войну съ королемъ! Этотъ герцогъ подарилъ замокъ Гавръ знаменитому Жану Шандосу, и когда онъ увдомилъ Клиссона объ этомъ дар, который онъ, конечно, имлъ право сдлать, то Клиссонъ, вмсто всякаго комилемента, сказалъ ему: ‘чортъ меня возьми, милостивый государь, если Англичанинъ будетъ когда нибудь моимъ сосдомъ.’ Въ тотъ же вечеръ замокъ Гавръ былъ взятъ, а на другой день онъ былъ срытъ. Я не помню хорошенько, кому коннетабль нанесъ эту обиду, но знаю, что есть какой-то герцогъ, которому онъ нанесъ ее. За ваше здоровье, герцогъ!— Пьеръ де-Краонъ взялъ свой стаканъ, разомъ опорожнилъ его, и поставилъ опять на столъ.

— Клянусь душею моего отца! сказалъ герцогъ поблднвъ, вы братецъ разсказали намъ это для того, чтобъ сдлать намъ огорченіе, потому что вы очень хорошо знаете, что это случилось съ нами, но вамъ также извстно, что спустя шесть мсяцевъ, этотъ нашъ оскорбитель былъ арестантомъ въ этомъ самомъ замк, гд мы теперь находимся.

— И изъ котораго онъ вышелъ здравъ и невредимъ.

— Да, заплативъ мн сто тысячъ ливровъ и отдавъ мн одинъ городъ и три замка.

— Но сохранивъ свою проклятую жизнь, сказалъ Краонъ, возвыся голосъ, свою жизнь, которой могущественный герцогъ Бретанскій не смлъ отнять у него, боясь навлечь на себя ненависть государя. Сто тысячъ ливровъ, городъ, три замка! О! какое прекрасное мщеніе для человка, который иметъ милліонъ семьсотъ тысячъ ливровъ денегъ, десять городовъ и двадцать крпостей. Нтъ, нтъ, братецъ, будемъ говорить откровенно, онъ былъ у васъ здсь безъ оружія, въ цпяхъ, въ самой темной и глубокой изъ вашихъ тюремъ,, вы смертельно его ненавидли, и вы не посмли лишить его жизни!.

— Я далъ было объ этомъ приказаніе Бавалану, по Баваланъ его не исполнилъ.

— И хорошо сдлалъ, потому что когда бъ король потребовалъ выдать его, какъ убійцу коннетабля, то, можетъ быть, тотъ, кто давалъ ему это приказаніе, побоялся бы подвергнуться гнву короля, можетъ быть, врный слуга, служившій впрочемъ только орудіемъ, былъ бы оставленъ тмъ, кто его къ тому побудилъ, а извстно, что чмъ шпага тоньше, тмъ легче ее сломить.

— Любезный братецъ, сказалъ герцогъ, вставъ, вы, кажется, сомнваетесь въ нашей чести, мы дали Бавалану слово защитить его, и мы бы исполнили это, клянусь Богомъ,, мы бы защитили его отъ короля французскаго, отъ Германскаго императора, отъ Римскаго папы. Мы сожалемъ только объ одномъ, продолжалъ онъ, свъ опять и пылая по прежнему ненавистію, то-есть, о томъ, что Баваланъ не послушалъ насъ, и что нтъ никого, кто-бы сдлалъ то, что онъ отказался сдлать.

— А если бы кто-нибудь вызвался на это, могъ ли бы онъ быть увренъ, что, совершивъ дло, онъ нашелъ бы у герцога Бретанскаго убжище и защиту?

— Убжище столь же врное, какъ алтарь церковный, сказалъ герцогъ торжественнымъ, голосомъ, защиту такую сильную, какую только рука эта подать, можетъ, и въ этомъ я клянусь прахомъ моихъ предковъ, щитомъ моего герба, крестомъ моей шпаги. Пусть явится такой человкъ, я все это ему предлагаю.

— А я принимаю, ваша свтлость, вскричалъ Краонъ, вставъ и пожавъ руку стараго герцога съ такою силою, какой онъ въ немъ и непредполагалъ. За чмъ не сказали вы этого раньше? теперь дло было бы уже кончено.

Герцогъ смотрлъ на Краона съ удивленіемъ.

— То есть, продолжалъ послдній, сложивъ крестомъ руки, то есть, вы думали, что эта обида скользнула по моей груди, какъ копье по стали кирасы. Нтъ, нтъ, она впилась въ меня и уязвила мое сердце. Я казался вамъ веселымъ и беззаботнымъ, да, но часто вы говорили мн, что я блденъ, знайте же, что эта-то болзнь грызла меня и будетъ грызть грудь мою зубами этого человка, пока человкъ этотъ будетъ живъ. Теперь краска радости и здоровья ко мн опять возвратится, съ сегодняшняго дня начинается мое выздоровленіе и въ нсколько дней, надюсь, я буду совсмъ здоровъ.

— Какимъ это образомъ?

Краонъ также слъ.

— Слушайте, герцогъ, потому что я ожидалъ отъ васъ этого слова, чтобъ все вамъ разсказать. У меня въ Париж, близъ кладбища Сенъ-Жанъ, есть большой домъ, который охраняется однимъ только смотрителемъ, человкомъ преданнымъ мн, и въ которомъ я увренъ, я ему писалъ боле чмъ три мсяца тому назадъ, чтобъ онъ сдлалъ въ этомъ дом большой запасъ вина, муки и соленаго мяса, чтобъ онъ накупилъ оружія, кольчугъ, латныхъ рукавицъ и стальныхъ касокъ, для вооруженія сорока человкъ, а достать этихъ сорокъ человкъ я взялъ на себя, и я ихъ набралъ, это смльчаки не боящіеся ни Бога, ни сатаны, и которые пойдутъ въ адъ, если только я буду ихъ предводителемъ.

— Но, сказалъ герцогъ, васъ замтятъ, если вы съ этимъ отрядомъ въдете въ Парижъ.

— Потому то я этого и не сдлаю. Вотъ уже будетъ два мсяца, какъ я, по мр ихъ завербованія, отправляю ихъ въ столицу по немногу, по три или по четыре, по прибытіи ихъ въ домъ, имъ приказано не выходить изъ него боле, а смотрителю дано приказаніе, ни въ чемъ имъ не отказывать, это родъ монаховъ, которые стремятся въ адъ. Теперь вы понимаете, герцогъ? Этотъ гнусный коннетабль проводитъ почти всякій вечеръ у короля, онъ уходитъ отъ него въ полночь, и чтобъ возвратиться въ свой дворецъ Клиссонскій, находящійся въ большой Бретанской улиц, онъ ходитъ позади укрпленія короля Филиппа Августа, по пустымъ улицамъ св. Екатерины и Пули, мимо кладбища Сенъ-Жанъ, гд находится мой домъ.

— Право, братецъ, сказалъ герцогъ, дло начато хорошо.

— И хорошо кончится, ваша свтлость.

— А долго еще вы останетесь у насъ? гд впрочемъ вамъ рады.

— Сколько надобно времени, чтобъ осдлать лошадь, ваша свтлость, потому что вотъ письмо отъ моего смотрителя доставленное мн сего дня поутру однимъ изъ моихъ слугъ, въ которомъ онъ увдомляетъ меня, что и послдніе мои люди прибыли и что моя рота укомплектована.

Сказавъ это, Пьерь де-Краонъ позвалъ своего оруженосца и веллъ приготовить себ лошадь.

— Не останетесь-ли вы еще хоть эту ночь въ нашемъ замк де-л’Ерминь, любезный братецъ? сказалъ герцогъ, видя эти сборы.

— Благодарю васъ, герцогъ, но теперь, когда я знаю, что все готово, и что меня только ожидаютъ, какъ вы хотите, чтобъ я медлилъ одинъ часъ, одну минуту, одну секунду? какъ вы хотите, чтобъ я спокойно лежалъ въ постел, или сидлъ за столомъ? Мн надобно хать по самой прямой и самой короткой дорог, мн нуженъ воздухъ, просторъ и движеніе. Прощайте же герцогъ, вы дали мн слово.

— И даю вамъ его снова.

— Требовать отъ васъ втораго, значило бы сомнваться въ первомъ, благодарю васъ.

При сихъ словахъ мессиръ Пьеръ де-Краонъ подпоясался портупеей своей шпаги, поднялъ выше колнъ голнища своихъ сапоговъ, подбитыя краснымъ плисомъ и, попрощавшись въ послдній разъ съ герцогомъ, ловко вскочилъ на лошадь.

Онъ халъ такъ скоро и хорошо, что въ седмой день, считая со дня вызда изъ замка де-л’Ерминь, ввечеру подъхалъ къ Парижу, чтобъ въхать въ городъ, онъ подождалъ, пока сдлается совсмъ темно, и прибылъ въ свой домъ такъ же тихо, какъ и вс люди, которыхъ онъ послалъ туда прежде себя: только сойдя съ лошади, онъ тотчасъ веллъ позвать придверника и приказалъ ему съ угрозою выколоть глаза, чтобъ онъ не впускалъ никого въ ту комнату, въ которой онъ находился. Этотъ слуга передалъ тоже приказаніе смотрителю, охранявшему домъ, и заперъ въ своей комнат: свою жену, дтей и служанку.

‘И хорошо сдлалъ,’ говоритъ наивно Фруссаръ, ‘потому что еслибы жена и дти расхаживали по улицамъ, то прибытіе мессира Пьера де-Краонъ скоро сдлалось бы извстнымъ, ибо женщины и дти, по природ, съ трудомъ скрываютъ то, что видятъ и что желаютъ скрыть’.

Сдлавъ эти предосторожности, мессиръ Пьеръ де-Краонъ выбралъ изъ своихъ людей самыхъ смышленнйшихъ, приказалъ смотрителю помнить ихъ, чтобъ они свободно могли выходить и входить обратно. Имъ было поручено подстерегать вс выходы коннетабля и слдить за нимъ шагъ за шагомъ для того, чтобъ врагъ его могъ знать все, что онъ длалъ. Поэтому де-Краонъ каждый вечеръ зналъ, гд коннетабль бывалъ днемъ и куда онъ долженъ отправиться ночью. Однако же дло оставалось въ этомъ положеніи и не представлялось врнаго случая къ мщенію съ 14-го мая по 18-е іюня, дня праздника тла Христова.

Въ этотъ день праздника тла Христова король открыто принималъ въ дворц своемъ Сенъ-Поль и вс бароны и помщики, находившіеся въ Париж, были приглашены къ обду, на которомъ присутствовала королева и герцогиня Туринская. Посл обда для увеселенія дамъ былъ составленъ молодыми рыцарями и оруженосцами въ отгороженномъ для этого мст турниръ, и мессиръ Гильомъ Фландрскій, графъ Намюрскій былъ чрезъ герольдовъ провозглашенъ побдителемъ, и получилъ награду изъ рукъ королевы Изабеллы и герцогини Валентины, потомъ вечеромъ танцовали до часу пополуночи. Въ это время вс стали расходиться по домамъ и вышли изъ дворца почти безъ провожатыхъ. Мессиръ Оливье де-Клиссонъ былъ однимъ изъ послднихъ и, распрощавшись съ королемъ, онъ пошелъ отъ него чрезъ комнаты герцога Туринскаго, увидя, что онъ одвается, вмсто того, чтобъ раздваться, коннетабль, улыбаясь, спросилъ его, не идетъ ли онъ ночевать къ Пулену. Этотъ Пулепъ былъ казначей герцога Туринскаго, и часто, чтобъ быть свободне, герцогъ подъ предлогомъ поврки счетовъ своимъ приходамъ и расходамъ, уходилъ вечеромъ изъ дворца Сенъ-Поль, изъ котораго онъ не могъ бы выйти ночью, потому что везд стояли часовые для охраненія мстопребыванія короля, отправлялся къ храму дю-Тирда, гд жилъ этотъ человкъ, а оттуда уходилъ, куда ему было угодно. Герцогъ хорошо понималъ, что хотлъ ему сказать коннетабель, и положа ему на плечо руку, смясь отвчалъ:

— Коннетабль, я еще не знаю, гд я буду ночевать, и далеко-ли мн придется идти, или близко. Можетъ быть, эту ночь я и не выйду изъ дворца Сенъ-Поль, но что касается до васъ, то уходите, уже пора.

— Дай вамъ Богъ добрую ночь, ваше высочество, сказалъ коннетабль.

— Благодарю васъ, но въ этомъ отношеніи, отвчалъ, смясь, герцогъ, я не могу жаловаться, и осмливаюсь думать, что ночи мои еще боле надежны, нежели мои дни. Прощайте, Клиссонъ.

Коннетабль явно видлъ, что онъ былъ бы ему въ тягость, оставшись доле, и такъ поклонившись ему въ знакъ прощанія онъ пошелъ къ своимъ людямъ и лошадямъ, ожидавшимъ его у дворцовой площади. Этихъ людей было числомъ восемь человкъ, кром двухъ слугъ, несшихъ факелы.

Когда коннетабль слъ на лошадь, то двое слугъ зажгли факелы и, идя впереди его на нсколько шаговъ, направились по большой улиц св. Екатерины. Прочіе его люди шли позади его, исключая одного оруженосца, котораго онъ подозвалъ къ себ для того, чтобъ приказать ему позаботиться объ обд, который онъ хотлъ дать на другой день герцогу Туринскому, пригласивъ также Сира-де-Куси, мессира Жана де-Віенна и нкоторыхъ другихъ, и для котораго онъ не хотлъ ничего щадить.

Въ это время два человка прошли близъ освщающихъ дорогу и погасили факелы.

Мессиръ Оливье вдругъ остановился, но, полагая, что это была шалость герцога Туринскаго, догнавшаго его, онъ весело сказалъ:

— Ахъ, право, ваше высочество, это не хорошо, но я прощаю вамъ, потому что вы молоды, и вы бы все хотли играть, да веселиться.

Говоря это, онъ оглянулся назадъ и увидалъ, что множество незнакомыхъ всадниковъ смшалось съ его людьми, и что два изъ нихъ были отъ него въ нсколькихъ шагахъ. Тогда онъ подумалъ, что ему грозитъ какая-нибудь опасность, и остановился, говоря:

— Кто вы? и что значитъ, что…

— Смерть! смерть Клиссону! отвчалъ человкъ, находившійся къ нему всхъ ближе, обнаживъ свою шпагу.

— Смерть Клиссону! вскричалъ коннетабль, вотъ какая дерзость! Кто же ты таковъ, что осмлился произнести эти слова?

— Я, Пьеръ де-Краонъ, врагъ вашъ, сказалъ рыцарь, и вы меня такъ оскорбили, что я долженъ за себя отмстить. Тогда, поднявшись на стременахъ, повернулся къ своимъ людямъ, вскричалъ: — Я нашелъ того, кого хотлъ. Ну! Съ этими словами, онъ бросился на Коннетабля, между тмъ люди его били и разгоняли сопровождавшихъ его людей. Но хотя мессиръ Оливье былъ не вооруженъ и захваченъ въ расплохъ, однако онъ былъ не такой человкъ, съ которымъ легко было справиться. Онъ обнажилъ небольшую шпагу, длиною почти фута въ два, которую носилъ больше для украшенія, нежели для защиты и, прикрывъ лвою рукою голову, придвинулъ лошадь свою къ стн, чтобъ на него могли нападать только спереди.

— Убивать всхъ? кричали люди Пьера де-Краона.

— Да, отвчалъ послдній, нанося ударъ коннетаблю. Сюда! сюда ко мн! убьемъ сперва этого проклятаго коннетабля. Сюда!

Два или три человка отдлились и прибжали къ нему.

Не смотря на ловкость Клиссона, такая не ровная борьба не могла продолжаться долго, и между тмъ, какъ онъ отразилъ одинъ ударъ лвою рукою, а правою нанесъ другой, шпага мессира де-Краона поразила обнаженную его голову. Клиссонъ испустилъ вздохъ, уронилъ свою шпажонку и упалъ съ лошади головою къ двери, которая отъ этого отворилась. Такимъ образомъ онъ лежалъ растянувшись на земл, половиною тла въ дом одного булочника, который въ то время пекъ хлбъ и который, услыша большой шумъ отъ людей и лошадей, отворилъ свою дверь, чтобъ посмотрть, что было причиною такого страшнаго шума.

Мессиръ Пьеръ де-Краонъ хотлъ въхать въ этотъ домъ верхомъ на лошади, но дверь была слишкомъ низка и потому сдлать этого не могъ.

— Не нужно-ли слзть съ лошади, и доконать его, сказалъ одинъ изъ его людей?

Краонъ, не отвчая, пустилъ свою лошадь по ногамъ коннетабля и, видя, что онъ не обнаружилъ при этомъ никакого признака жизни, сказалъ:

— Это безполезно, довольно съ него и того, что мы уже сдлали, если онъ еще не мертвъ, то скоро умретъ, онъ пораженъ въ голову и тяжелою рукою клянусь вамъ. И такъ, господа, въ разсыпную, и соберитесь за Сентъ-Анжуанскими воротами,

Какъ только убійцы разъхались, люди коннетабля, съ которыми большой бды не случилось, собрались вокругъ тла своего господина. Булочникъ, видя, что это былъ коннетабль, весьма охотно предложилъ свой домъ, раненнаго положили на постель, принесли огня, и вс подняли страшный вопль, считая дйствительно господина своего мертвымъ, когда увидли на лбу его широкую рану и много крови на его лиц и плать.

Между тмъ, одинъ изъ нихъ побжалъ во дворецъ Сенноль, и какъ въ немъ узнали слугу коннетабля, то и проводили его въ комнату короля, который, уставъ въ этотъ день отъ пріема гостей и отъ бала, возвратился изъ отдленія королевы и готовился лечъ въ постель. Въ это то время вошелъ къ нему блдный, испуганный, человкъ и вскричалъ:

— О! ваше величество, ваше величество, какое плачевное приключеніе, какое великое несчастіе!

— Что же тамъ? сказалъ король.

— Мессиръ Оливье де-Клиссонъ, коннетабль вашъ умерщвленъ.

— А кто совершилъ это преступленіе? спросилъ король.

— Увы! не знаемъ, но это несчастіе случилось съ нимъ, близъ вашего дворца, въ большой улиц св. Екатерины.

— Факелы, скоре факелы, сказалъ Карлъ слугамъ своимъ. Живаго, или мертваго, но я хочу видть моего коннетабля.

Тогда онъ накинулъ себ только на плечи плащъ, скоро надли ему на ноги башмаки, въ пять минутъ собрались жандармы и люди разставленные на ночь для караула. Король не хотлъ даже ждать, пока приведутъ для него лошадь и вышелъ изъ дворца пшкомъ, въ сопровожденіи факелоносцевъ и своихъ камергеровъ, мессира Гильома Мартеля и мессира Геліона де-Линьяка. Онъ шелъ скорымъ шагомъ и скоро прибылъ въ домъ булочника, каммергеры и факелоносцы остались на двор, а онъ быстро вошелъ и, подойдя прямо къ постел, взялъ раненнаго за руку и сказалъ ему:

— Это я, коннетабль, какъ вы себя чувствуете?

— Любезный король, отвчалъ коннетабль, чуть слышно.

— О! кто привелъ васъ въ это состояніе, храбрый мой Оливье?

— Мессиръ Пьеръ де-Краонъ съ своими сообщниками, разбойнически напавши на меня, когда я былъ безъ защиты и. совсмъ того не ожидалъ.

— Коннетабль, сказалъ король, положа на него руку, никогда преступленіе не было наказано такъ, какъ будетъ наказано это, клянусь вамъ въ томъ, но теперь займемся тмъ, чтобъ спасти васъ. Гд врачи и хирурги?

— За ними пошли, ваше величество, сказалъ одинъ изъ людей коннетабля.

Въ ту же минуту они вошли. Король подошелъ къ тому, который вошелъ первый и повелъ его къ постли.

— Осмотрите мн моего коннетабля, милостивые государи, сказалъ онъ имъ, и сейчасъ же скажите мн, въ какомъ онъ положеніи, потому что рана его безпокоитъ меня боле, нежели рана, которую бы я самъ получилъ?

Тогда врачи начали осматривать коннетабля, но король былъ такъ нетерпливъ, что едва далъ имъ время сдлать перевязку.

— Ну что? рана смертельна, господа? говорилъ онъ каждую минуту, да, отвчайте-же мн?

Тогда тотъ, который, казалось, былъ искуснйшій между ними, оборотился къ королю и сказалъ:

— Нтъ, государь, и мы даемъ вамъ клятву, что чрезъ пятнадцать дней, мы представимъ вамъ его верхомъ на лошади.

Король искалъ цпи, кошелька, однимъ словомъ чего нибудь, что бы подарить этому человку, но, не найдя ничего, поцловалъ его, и подойдя къ коннетаблю, сказалъ ему:

— Ну! Оливье, вы слышите, чрезъ пятнадцать дней вы будете такъ здоровы, какъ будто съ вами ничего этого не случилось. Вы сообщили мн, господа, самую отрадную новость, и мы не забудемъ вашего искусства, что касается до васъ, Клиссонъ, не заботьтесь ни о чемъ, кром того, чтобы выздоровть, потому что я уже вамъ сказалъ и повторяю, никогда преступленіе не подвергалось такому наказанію, какое я назначу за это, никогда злоди небыли наказываемы за свое злодйство такъ, какъ эти будутъ наказаны, никогда за пролитую кровь не лилось столько крови, сколько прольется за твою, и такъ положитесь на меня, это дло мое.

— Да воздастъ вамъ за это, государь, Господь Богъ, сказалъ коннетабль, а особливо да вознаградитъ Онъ васъ за милостивое посщеніе, которое вы мн сдлали.

— И оно будетъ не послднее, любезный мой Клиссонъ, потому что я иду отдать приказаніе, что бы васъ перенесли въ нашъ дворецъ, который не такъ далеко отсюда, какъ вашъ.

Клиссонъ хотлъ прижать руку короля къ своимъ губамъ, но Карлъ поцловалъ его, какъ своего брата.

— Мн надобно разстаться съ вами Клиссонъ, сказалъ онъ ему, потому что я требовалъ въ Сенъ-Поль парижскаго старшину, и я долженъ отдать ему нкоторыя приказанія.

При этихъ словахъ король простился съ коннетаблемъ и возвратился во дворецъ, гд онъ дйствительно нашелъ того, за кмъ посылалъ.

— Старшина, сказалъ ему король, бросясь на кресло, соберите со всхъ сторонъ людей, откуда хотите, откуда можете, посадите ихъ на добрыхъ коней, и по полямъ, по дорогамъ, по горамъ и долинамъ преслдуйте этого злодя де-Краона, который нанесъ рану моему коннетаблю, узнайте, что если вы его найдете, схватите и приведете къ намъ, то окажете мн этимъ самую пріятнйшую услугу.

— Государь, я сдлаю все, что буду въ состояніи сдлать, отвчалъ старшина, но по какой дорог, можно предполагать, онъ убжалъ?

— Это ваше дло, сказалъ король, разъузнайте и поспшите. Ступайте. Старшина вышелъ. Данное ему порученіе было трудно, потому что въ эту эпоху четверо главныхъ парижскихъ воротъ были открыты, въ слдствіе приказанія, отданнаго по возвращеніи съ розебекскаго сраженія, въ которомъ король побдилъ Фламандцевъ, Мессиръ Оливье де Клиссонъ самъ присовтовалъ отдать это приказаніе, для того, чтобъ король былъ всегда хозяиномъ въ своемъ город Париж, котораго жители взбунтовались въ его отсутствіе. Съ того времени вороты были сняты съ петель и лежали на земл, цпи были сняты на улицахъ и перекресткахъ для того, чтобъ королевская стража могла ходить по нимъ ночью. И не странно ли это, скажите, что Мессиръ де-Клиссонъ, старавшійся о томъ, чтобъ это приказаніе было отдано, потерплъ за это наказанія, потому что если бы ворота города были заперты и цпи подняты, то бы никогда Пьеръ де-Краонъ не осмлился сдлать королю и коннетаблю того оскорбленія, которое онъ имъ нанесъ, потому что онъ наврное бы зналъ, что совершивъ преступленіе, не могъ-бы ускользнуть отъ наказанія.

Но ничего этого не было, прибывъ въ назначенное мсто, мессиръ де-Краонъ и его сообщники нашли, что ворота отворены и поле пусто. Одни говорятъ, что онъ перехалъ Сену по Тарантонскому мосту, другіе утверждаютъ, что онъ объхалъ вокругъ укрпленій, прохалъ у подошвы Монмартра и, оставя въ лв ворота Сент-Оноре, перехалъ рку у Понсона. Одно только достоврно, что въ восемь часовъ онъ. прибылъ въ Шартръ, съ тми изъ своихъ сообщниковъ, у которыхъ были лошади получше, потому что другіе разсялись, частію по причин усталости лошадей, частію для того, чтобъ невозбудить подозрнія, еслибы очень много ихъ хало вмст. Тамъ нашелъ онъ свжихъ лошадей у однаго каноника, который былъ у него писаремъ и который, не зная, для чего, приготовилъ ихъ по его приказанію, часъ спустя, онъ халъ по Менской дорог, а чрезъ тридцать часовъ былъ уже въ своемъ замк Саблё. Тамъ только онъ остановился, потому что тамъ только онъ считалъ себя съ безопасности.

Между тмъ парижскій старшина по приказанію короля выхалъ изъ Парижа съ шестью-десятью вооруженными людьми чрезъ ворота Сент-Оноре и, найдя свжіе лошадиные слды, слдовалъ къ нимъ до самаго Шеневьера, тамъ, увидя, что они приняли направленіе къ Сени, спросилъ Понсонскаго мостоваго смотрителя, не прозжалъ-ли кто-нибудь чрезъ мостъ по утру, послдній отвчалъ, что въ два часа, онъ видлъ, человкъ двнадцать, верхами на лошадяхъ, перехали за рку, но что онъ никого не узналъ, потому что одни покрыты оружіемъ съ ногъ до головы, а другіе закутаны плащами.

— А по какой дорог они похали? спросилъ старшина.

— По еврёсской дорог, отвчалъ тотъ.

— Такъ и есть, сказалъ старшина, они дутъ прямо въ Шербургъ.

Тогда онъ похалъ по дорог, ведущей въ этотъ городъ, оставя дорогу на Шартръ. Чрезъ три часа они встртили однаго охотившагося дворянина который на разспросы ихъ отвчалъ, что по утру онъ видлъ человкъ пятнадцать верхами, которые были въ нершительности и, казалось, они взяли дорогу на Шартръ. Этотъ дворянинъ самъ проводилъ ихъ до того мста, гд т всадники своротили въ поле, и какъ земля была мягка и сыра отъ послднихъ дождей, то они дйствителено видли слды довольно значительнаго отряда, и такъ старшина и его люди похали крупною рысью по дорог на Шартръ, но долго хавши не по той, по которой слдовало дорог, они потеряли много времени, и только вечеромъ прибыли въ этотъ городъ.

Тутъ они узнали, что мессиръ Пьеръ де-Краонъ прохалъ по утру. Имъ сказали имя каноника, у котораго онъ завтракалъ и перемнилъ лошадей, но вс эти свднія получены уже слишкомъ поздно, невозможно было догнать преступника. И потому старшина отдалъ приказаніе возвратиться въ Парижъ, куда и прибылъ въ субботу вечеромъ.

Герцогъ Туринскій, съ своей стороны, послалъ въ погоню за своимъ прежнимъ любимцемъ мессиръ Жана де-Барръ, этотъ собралъ человкъ пятьдесятъ всадниковъ и, выбравъ сперва настоящую дорогу, выхалъ съ ними чрезъ Сент-Антуанскія ворота, но потомъ, не имя ни путеводителя, ни какого либо свднія, поворотилъ направо, перехавъ Марну и Сену по Тарантонскому мосту прибылъ въ Этампъ, и наконецъ въ субботу вечеромъ въ Шартръ. Тутъ ему сообщены были тже свднія, что и старшин Парижа, и де-Барръ, не надясь, подобно ему, догнать того, кого оба они отъцскивали, повернулъ назадъ и возвратился также въ Парижъ.

Между тмъ королевскіе стражи, бродя но деревнямъ, нашли въ одномъ селеніи, въ нсколькихъ льё отъ Парижа, двухъ вооруженныхъ людей и одного пажа, которые не могли слдовать за отрядомъ де-Краона по причин усталости своихъ лошадей, они были тотчасъ же взяты, приведены въ Парижъ и заключены въ Шателе.

Два дня спустя ихъ повели въ улицу св. Екатерины, къ дому булочника, гд совершено было преступленіе, тутъ отрубили имъ кисти рукъ, потомъ повели ихъ на торговую площадь, гд отрубили имъ головы, потомъ наконецъ на вислицу, на которой повсили ихъ за ноги.

Въ слдующую середу таже участь постигла смотрителя де-Краонова дома, потому что, какъ онъ не донесъ о преступленіи, то подвергался той же казни, какъ и т, которые его совершили.

Каноникъ, у котораго де-Краонъ перемнилъ лошадей, былъ взятъ и судомъ церковнымъ у него отняли все его имущество и вс церковные доходы. По особеннной милости, и потому что онъ постоянно утверждалъ, что не зналъ о преступленіи, ему даровали жизнь, но осудили на вчное заключеніе въ тюрьму и вмст съ тмъ вчно на хлбъ и на воду.

Что касается до мессира Пьера де-Краона, приговоръ надъ нимъ сдланъ какъ надъ неявившимся къ суду, имніе его было конфисковано и мебель продана, въ казну, а земли раздлены между герцогомъ Туринскимъ и придворными.

Адмиралъ Жанъ де-Вьеннъ, которому поручено было завладть землею замка Бернаръ, вошелъ ночью въ замокъ съ своею командою, онъ веллъ взять съ постели Жану де-Шатилльонъ, жену Пьера де-Краона, одну изъ красивйшихъ особъ своего времени и бросить ее нагую вмст съ ея дочерью у воротъ ея дома. Что касается до того дома, въ которомъ былъ составленъ заговоръ, то онъ былъ разрушенъ до основанія, и земля, на которой онъ стоялъ была вспахана плугомъ. Мсто было отдано кладбищу Сен-Жанъ, и улица, которую де-Краонъ назвалъ своимъ именемъ, получила названіе улицы Мове-гарсонъ, которое она носитъ и досел.

Когда де-Краонъ узналъ обо всемъ этомъ, и что процессъ его кончился такимъ образомъ, то онъ считалъ уже себя не безопаснымъ въ замк своемъ Саблё и отправился къ герцогу Бретанскому. Послднему извстенъ уже былъ результатъ этого злодйскаго предпріятія, онъ зналъ также, что общій врагъ ихъ остался живъ, поэтому когда онъ увидлъ, что мессиръ Пьеръ де-Краонъ со стыдомъ вошелъ въ ту самую залу, изъ которой онъ прежде такъ гордо вышелъ, то онъ не могъ удержаться, чтобъ не вскричать изъ одного угла комнаты въ другой.

— Ахъ! братецъ, вы очень хилый человкъ, если не могли убить человка, который былъ совершенно въ вашихъ рукахъ.

— Ваша свтлость, отвчалъ де-Краонъ, я думаю, что вс адскіе духи охраняли его и освободили изъ рукъ моихъ, потому что я нанесъ ему боле шестидесяти ударовъ своею шпагою, такъ что когда онъ упалъ съ лошади, то, клянусь Богомъ, я считалъ его мертвымъ, но къ счастію его дверь была незамкнута, а полуоткрыта, и вмсто того, чтобъ упасть на улицу, онъ упалъ въ сни дома, если бы онъ упалъ на улицу, то мы изтолкли бы его въ прахъ ногами своихъ лошадей.

— Да, сказалъ герцогъ съ мрачнымъ видомъ, но вышло совсмъ иначе, не правда-ли? и такъ какъ вы здсь, то я увренъ, что скоро получу добрыя всти отъ короля, но какой бы гнвъ, какую бы войну мн не пришлось выдержать изъ. за васъ, вы получили отъ меня слово, что найдете у меня убжище, и какъ вы здсь, то милости просимъ, добро пожаловать. Старый герцогъ протянулъ руку рыцарю и приказалъ слуг принести вина и два стакана.

Глава седьмая.

Герцогъ Бретанскій врно предъугадалъ опасность, которой онъ подвергнется, давъ убжище и покровительство мессиру Пьеру де-Краону, дйствительно, спустя три недли посл описаннаго нами происшествія, гонецъ въ королевской ливре остановился предъ воротами замка Ерминь, спросилъ герцога отъ имени короля, и вручилъ ему письмо, запечатанное государственною печатью.

Впрочемъ это письмо было въ полной форм, письмо государя къ его вассалу. Король Карлъ именемъ парижскаго суда требовалъ Пьера де-Краона, какъ преступника и убійцу, и въ случа отказа, грозилъ герцогу Бретанскому, что самъ придетъ искать виновнаго съ большимъ обществомъ. Герцогъ съ достоинствомъ принялъ королевскаго гонца, снялъ съ себя драгоцнную золотую цпь, висвшую у него на груди, надлъ ему на шею и приказалъ своимъ людямъ угостить его, между тмъ какъ онъ приготовить отвтъ королю, чрезъ день отвтъ былъ врученъ посланному съ новыми знаками щедрости.

Въ этомъ отвт герцогъ говорилъ, что короля обманули, сказавъ ему, что Пьеръ де-Краонъ находится въ Бретани, что онъ не знаетъ ни мста убжища этого рыцаря, ни причины ненависти, которую онъ питалъ къ Оливье де-Клиссону, что вслдствіе этого онъ проситъ короля считать его ни въ чемъ невиннымъ.

Король получилъ это письмо во время засданія совта, онъ прочелъ его нсколько разъ съ лицомъ все боле и боле мрачнымъ, потомъ наконецъ, смявъ его въ рукахъ, сказалъ съ горькой улыбкой.

— Знаете-ли, господа, что мн отвчаетъ герцогъ Бретанскій? онъ мн говоритъ, и увряетъ въ томъ своею честію, что не знаетъ, гд находится этотъ злодй и убійца де-Краонъ. Не думаете-ли вы, скажите мн, что тутъ очень страждетъ его честь? Посмотримъ ваше мнніе?

— Государь! сказалъ герцогъ Беррійскій поднявшись, я думаю, что герцогъ говоритъ то, что онъ долженъ говорить, и такъ какъ мессира де-Краона у него нтъ, то онъ и не можетъ отвчать за него.

— А вы, любезный братъ, что объ этомъ думаете?

— Съ вашего позволенія, государь, я думаю, что герцогъ Бретанскій сказалъ это только для того, чтобъ дать убійц время убжать въ Англію, и…

Король прервалъ его.

— И вы правы, герцогъ, это такъ и есть, какъ вы говорите, что касается до васъ любезный дядюшка, то намъ извстно, что коннетабль не изъ числа друзей вашихъ, и мы слышали, хотя о томъ вамъ и не говорили, что въ самый день убійства, къ вамъ приходилъ одинъ коротко знакомый мессира де-Краона, который разсказалъ вамъ весь заговоръ, и что подъ предлогомъ, будто вы мало врили словамъ его, и чтобъ не разстроитъ праздника, вы не хотли мшать этому злому длу, намъ это извстно, любезный дядюшка и при томъ изъ врнаго источника, впрочемъ есть средство для васъ доказать намъ, что мы ошибаемся, или, что намъ сдлано ложное донесеніе, это средство состоитъ въ томъ, если вы отправитесь вмст съ нами въ Бретань, гд мы намрены вести войну. Этотъ герцогъ, который и не Англичанинъ и не Французъ, ни собака, ни волкъ, намъ въ тягость, потому что незнаешь лаетъ ли онъ, или визжитъ, Бретань не можетъ забыть, что она была королевствомъ, ей тяжело обратиться въ провинцію. И такъ, если нужно будетъ, то мы нанесемъ герцогской ея корон такой ударъ, что виноградные листья съ нея осыплются, мы обратимъ ее въ баронство и отдадимъ кому нибудь изъ врныхъ своихъ слугъ, какъ отдаемъ въ эту минуту брату нашему герцогство Орлеанское, вмсто герцогства Туринскаго.

Герцогъ поклонился.

— Да, да! любезный братъ, продолжалъ король, и мы даемъ его вамъ такимъ, какимъ оно было при Филипп, со всми его доходами и принадлежностями, и впредь мы не будемъ уже называть васъ Туринскимъ, потому что это герцогствосъ сегодняшняго дня присоединяется къ короннымъ владніямъ, но Орлеанскимъ, потому что это герцогство съ сегодняшняго дня принадлежитъ вамъ. Вы слышали, любезный дядюшка, мы отправляемся вс, и вы съ нами.

— Государь! отвчалъ герцогъ Беррійскій, для меня всегда будетъ удовольствіемъ слдовать за вами повсюду, куда вы отправитесь, но мн кажется, что надобно бы присоединить къ нашему обществу и герцога Бургундскаго.

— Ну, чтожъ! сказалъ король, мы попросимъ его оказать намъ эту честь, а если этого будетъ недостаточно, то мы ему прикажемъ, если же и этого еще будетъ недостаточно, то мы сами къ нему отправимся. Если вы хотите взять съ насъ честное слово, что мы не отправимся въ путь безъ него, то мы вамъ даемъ его. Кто оскорбляетъ короля Франціи, тотъ оскорбляетъ все французское дворянство, и такъ приготовляйте свой военный обозъ, любезный дядюшка, потому что мене чмъ чрезъ недлю, мы выступаемъ.

Король закрылъ засданіе, но это для того, чтобъ заняться съ своими секретарями. Въ тотъ же день двадцать именитыхъ вельможъ, во глав которыхъ былъ герцогъ Бургундскій, получили приказаніе явиться съ возможно большимъ числомъ людей. Это приказаніе было немедленно исполнено, потому что вс истинные Французы сильно ненавидли герцога Бретанскаго, говорили, что король давно бы уже пошелъ на него, если бы его неудерживали графъ Фландрскій и герцогиня Бургундская, что онъ въ душ былъ Англичанинъ и что онъ такъ ненавидлъ Клиссона только за то, что онъ сдлался Французомъ. Этотъ разъ приказанія были такъ опредлительны и строги, что, надялись, король успетъ въ своемъ намреніи, если не будетъ какой нибудь измны, ибо напередъ уже знали, что многіе изъ тхъ, которые должны были отправиться съ королемъ въ походъ, отправятся не весьма охотно, и въ числ такихъ втихомолку считали герцога Беррійскаго и герцога Бургундскаго.

Дйствительно, герцогъ Бургундскій заставилъ себя ждать, онъ говорилъ, что этотъ походъ очень обременителенъ для его провинцій, что не было причины вести эту войну, и что она худо кончится, что есть люди до которыхъ распря между коннетаблемъ и мессиромъ де-Краономъ совсмъ не касается, что несправедливо принуждать такихъ вести за нихъ войну, что можно-бы предоставить имъ самимъ ршить свою ссору, не угнетая и не обременяя народъ. Герцогъ Беррійскій былъ того же мннія, но король,— герцогъ Орлеанскій и весь совтъ были противнаго мннія, и такъ оба герцога принуждены были повиноваться. Притомъ, какъ только коннетабль былъ въ состояніи ссть на лошадь, король отдалъ приказаніе выступить изъ Парижа, въ тотъ же вечеръ онъ распрощался съ королевою, герцогинею Валентиною, съ дамами и двицами, жившими во дворц Сенъ-Поль, потомъ съ герцогомъ Орлеанскимъ, съ герцогомъ Бурбонскимъ, съ графомъ Намюрскимъ и Сеньоромъ де-Куси похалъ ужинатъ къ сиру де-Монтелю, у котораго остался и ночевать.

На другой день онъ выступилъ съ большимъ военнымъ обозомъ, но остановился въ Сен-Жерменъ-ан-Лей, чтобъ подождатъ герцоговъ Беррійскаго и Бургундскаго, видя, что ихъ все нтъ, онъ послалъ къ нимъ такія приказанія, что не исполнить ихъ, значило показать себя явными бунтовщиками, и пошелъ дале, хотя врачи ему это отсовтывали, говоря, что здоровье его въ это время было весьма не прочно, но ршимостъ его была такъ велика, что на вс ихъ замчанія онъ отвчалъ: я не знаю, что вы хотите этимъ сказать, я никогда не чувствовалъ себя лучше.

И такъ онъ отправился дале, что они ни говорили, перешелъ Сену, взялъ дорогу на Шартръ и, не останавливаясь, прибылъ въ Аньо, прекрасный замокъ, принадлежащій сиру де-ла-Ривьеру, который принялъ короля великолпно и роскошно. Карлъ пробылъ въ немъ три дня, а на четвертый по утру ухалъ въ Шартръ, гд остановился съ герцогами Бурбонскимъ и Орлеанскимъ въ дворц епископа, брата Сира де-Монтегю, занимавшаго престолъ епископства.

Чрезъ два дня прибыли герцогъ Беррійскій и графъ де-ла-Маршъ. Онъ спросилъ у нихъ, не знаютъ ли чего нибудь о Бургундіи? они отвчали, что герцогъ Бургундскій идетъ вслдъ за ними, наконецъ на четвертый день короля увдомили, что онъ вступилъ въ городъ.

Король пробылъ семь дней въ Шартр, потомъ отправился въ Малъ, въ продолженіе всей дороги безпрестанно къ нему присоединялись войска изъ Артуа, Пикардіи, Вермандуа, словомъ, изъ всхъ самыхъ отдаленныхъ областей Франціи, и вс эти люди были страшно раздражены противъ герцога Бретанскаго, который былъ причиною такого тягостнаго для нихъ похода, король старался поддерживать въ нихъ этотъ гнвъ и возбуждалъ его своимъ собственнымъ.

Однако же онъ слишкомъ много полагался на свои силы, безпрерывное раздраженіе, въ которое приводили его затрудненія, изобртаемыя на каждомъ шагу его дядями для того, чтобъ остановить этотъ походъ, воспламеняло кровь его такъ, что, прибывъ въ Манъ, имъ овладла лихорадка, и онъ не могъ уже держаться на лошади, и такъ онъ принужденъ былъ остановиться, хотя и говорилъ, что отдыхъ для него былъ тягостне труда, но его врачи, дяди и самъ герцогъ Орлеанскій были того мннія, что надобно здсь остановиться недли на дв, или даже на три.

Этимъ временемъ отдыха воспользовались, чтобъ убдить короля снова послать къ герцогу Бретанскому, вслдствіе чего мессиръ Реньо де-Руа, сиръ де-Гарансье, сиръ де-Шатель-Моранъ и мессиръ Топенъ де-Кинтемель, владтель Жизора, были назначены для этого путешествія, но въ этотъ разъ король хотлъ, чтобъ это посольство имло такой характеръ, въ которомъ бы не могъ ошибиться тотъ, къ кому оно было отправлено, и такъ эти четыре посланца отправились изъ Мана въ сопровожденіи сорока кавалеристовъ, прохали чрезъ городъ Анжеръ съ трубами впереди и съ развернутыми штандартами, и чрезъ два дня прибыли въ Нантъ, гд находился герцогъ.

Они изложили ему требованіе короля, состоявшее въ томъ, чтобъ ему выданъ былъ Пьеръ де-Краонъ, но какъ и въ первый разъ, герцогъ, сдлавъ богатые подарки посланникамъ, отвчалъ имъ, что невозможно выдать человка, котораго у него требовали, потому, что онъ не знаетъ, куда онъ скрылся, правда, что съ годъ тому назадъ ему разсказывали, что мессиръ де-Краонъ отъ всего сердца ненавидитъ коннетабля, и что онъ поклялся смертельною къ нему враждою, что этотъ рыцарь самъ говорилъ ему, что везд, гд бы онъ ни встртился съ Клиссономъ, днемъ или ночью, онъ убьетъ его, но что больше ему ничего не извстно, и онъ удивляется, что король идетъ на него войною за дло, такъ мало до него касающееся.

Король былъ очень боленъ, когда ему принесли этотъ отвтъ, тмъ не мене однако онъ отдалъ приказаніе идти впередъ, и позвалъ своихъ оруженосцевъ, чтобъ они его вооружили. Въ то время когда онъ вставалъ съ постели, прибылъ изъ Испаніи курьеръ и былъ представленъ ему, этотъ курьеръ вручилъ ему письмо съ слдующею надписью: нашему много-уважаемому господину королю Франціи, и съ подписью: Іоланда де Баръ, королева Аррагоніи, Маіорки и владтельница Сардиніи.

Это письмо было дйствительно отъ королевы Аррагонской, которая писала королю, что — стараясь во всемъ доставить королю удовольствіе, и зная, какимъ дломъ онъ теперь озабоченъ, она велла арестовать и содержать въ тюрьм, въ Барселон, одного неизвстнаго рыцаря, который хотлъ за большую цну нанять корабль, чтобъ отправиться въ Неаполь, она прибавила, что подозрвая, не этотъ-ли рыцарь мессиръ де Краонъ, она сообщаетъ свои подозрнія королю для того, чтобъ онъ немедленно прислалъ людей, которые бы могли его узнать и отвести къ королю въ томъ случа, если она не ошиблась. Въ заключеніе сказала, что она была бы счастлива, если бы это извстіе доставило ему удовольствіе.

Съ полученіемъ этого письма герцога Бургундскій и Беррійскій начали громко говорить, что походъ конченъ и что боле ничего не остается, какъ распустить всхъ, потому что человкъ, котораго искали, безъ сомннія, арестованъ, но король ничего этого не хотлъ сдлать, и все, чего отъ него добились состояло въ томъ, что онъ пошлетъ кого нибудь, чтобъ удостовриться въ истин. Чрезъ три недли посланный возвратился и донесъ, что арестованный рыцарь былъ совсмъ не мессиръ де-Краонъ.

Тогда король пришелъ въ страшный гнвъ на своихъ дядей, ибо ясно видлъ, что вс эти остановки происходили отъ нихъ, вслдствіе сего онъ ршился ничего больше не слушать и длать все по своему благоусмотрнію, и приказалъ позвать къ себ въ комнату всхъ своихъ маршаловъ, потому что былъ такъ боленъ, что не выходилъ изъ нея. Онъ приказалъ имъ отправить какъ можно скоре всхъ людей и обозы въ Анжеръ: такъ какъ онъ принялъ твердое намреніе тогда только возвратиться назадъ, когда лишитъ герцога Бретанскаго его герцогства и назначитъ губернатора своимъ Бретанскимъ подданнымъ.

На другой день между девятью и десятью часами утра, отслушавъ обдню, во время которой съ нимъ случился обморокъ, король слъ на лошадь, онъ былъ такъ слабъ, что герцогъ Орлеанскій принужденъ былъ помочь ему ссть на сдло. Герцогъ Бургундскій пожималъ плечами, видя такое упрямство и говорилъ, что желать итти впередъ, когда само небо посылаетъ такія предостереженія, значило, искушать Бога, но герцогъ Беррійскій, слышавшій эти слова, подошелъ къ нему и тихо сказалъ:

— Будьте спокойны, любезный братецъ, я подготовилъ еще одно самое послднее, и если Богъ намъ поможетъ, то мы возвратимся, надюсь, этотъ вечеръ ночевать въ город Манъ.

— Не знаю, что вы подъ этимъ разумете, сказалъ герцогъ Бургундскій, но какое бы средство ни было употреблено, чтобъ остановить этотъ несчастный походъ, я одобряю его.

Между тмъ король выступилъ въ походъ, а за нимъ пошли и вс. Вскор вошли въ большой и мрачный лсъ, современный друидамъ. Король былъ печаленъ и задумчивъ, предоставилъ полную свободу своей лошади, и не охотно отвчалъ тмъ, которые къ нему обращались. Такимъ образомъ онъ халъ впереди совсмъ одинъ, чего онъ кажется и желалъ. Почти цлый часъ хали молча или тихо разговаривая между собою, вдругъ выскочилъ изъ промежь двухъ деревьевъ, за которыми онъ скрывался, какой-то старикъ съ обнаженною головою и въ бломъ саван, схватилъ за узду лошадь короля и, останова ее, вскричалъ:

— О! Король, король! не позжай дале, но воротись назадъ, потому что теб грозитъ измна.

При этомъ неожиданномъ явленіи король затрепеталъ всмъ тломъ, онъ протянулъ руки и хотлъ закричать, но голосъ его замеръ, и онъ могъ только жестами показать, что желаетъ, чтобъ удалили это привидніе: и дйствительно вооруженные люди бросились на этого человка и начали бить его, такъ что онъ выпустилъ изъ рукъ узду, но въ тоже мгновеніе прибжалъ къ нему на помощь герцогъ Беррійскій и освободилъ его изъ ихъ рукъ, говоря, какъ вамъ не жаль бить такъ бднаго сумасшедшаго? вдь ясно, что этотъ человкъ не можетъ быть ни чмъ инымъ, и что его надобно пустить итти, куда ему угодно. Хотя, конечно, не надобно бы было слушать такого совта, и хорошо бы было арестовать этого незнакомца и спросить о его намреніи, но вс такъ потерялись, что предоставили одному герцогу Беррійскому и говорить и дйствовать, и между тмъ какъ вс были заняты поданіемъ помощи королю, человкъ, бывшій причиною этого смятенія, исчезъ, и никто потомъ его боле не видлъ и ничего объ немъ не узналъ.

Не смотря на это приключеніе, которое, повидимому, подавало герцогамъ Беррійскому и Бургундскому большую надежду, король похалъ дале, и вскор былъ на краю лса. Какъ только выхали изъ лса, то яркій свтъ солнца заступилъ мсто тни, полуденное солнце раскалило всю атмосферу, это были жаркіе іюльскіе дни, и ни одного еще не было такого жаркаго, какъ этотъ. На всемъ протяженіи, какое только взоръ могъ обнять, представлялись песчаныя поля, волновавшіяся какъ море, и отражавшія лучи свта, самыя сильныя лошади опустили головы и жалобно ржали, самые сильные люди изнемогали и задыхались отъ жару. Король, для котораго считали утреннюю прохладу вредною, былъ одтъ въ черный бархатный кафтанъ, а на голов имлъ простую шапочку изъ краснаго сукна, по складкамъ которой вилась нить крупнаго жемчугу, которую королева подарила ему при его отъзд. Онъ халъ одинъ въ сторон и никого близко подл него не было, для того, чтобъ его мене безпокоила пыль, только два пажа были не далеко отъ него и хали одинъ вслдъ за другимъ, первый имлъ на голов каску Монтебана, изъ отличной полированной стали, блествшей на солнц, второй держалъ красное копье, съ его шелковыми украшеніями, на конц этого копья находилось стальное остріе, отличной работы, сдланное на одной изъ тулузскихъ фабрикъ. Сиръ дела-Ривьеръ, купилъ ихъ дюжину и подарилъ королю, король три изъ нихъ подарилъ герцогу Орлеанскому, а другія три герцогу Бурбонскому.

Но случилось, что дучи такимъ образомъ, второй пажъ, ослабвъ отъ жара, заснулъ, и во время сна уронилъ свою пику, желзо ударилось о каску пажа хавшаго впереди его, и этотъ ударъ стали о мдь произвелъ ясный и рзкій звукъ, при этомъ звук король вдругъ затрепеталъ, онъ устремилъ впередъ свои блуждающіе глаза, сдлался ужасно блденъ, потомъ вдругъ вонзилъ шпоры въ бока своей лошади, и вынувъ изъ ноженъ шпагу, бросился на двухъ пажей, громко крича:

— Впередъ! впередъ на этихъ измнниковъ!

Пажи испугавшись разбжались, каждый бжалъ въ свою сторону, король продолжалъ нестись на своей лошади и бжалъ прямо на герцога Орлеанскаго, послдній не зналъ подождать ли ему, или бжать отъ своего брата, въ это время раздался громкій голосъ герцога Бургундскаго:

— Бгите, любезный племянникъ Орлеанскій! бгите, король хочетъ убить васъ!

Дйствительно король все продолжалъ нестись на него, потрясая своею шпагою, какъ бшеный, такъ что герцогъ имлъ только время отскочить на своей лошади въ сторону. Король пронесся мимо, но встртя на пути своемъ рыцаря Гіенна, побочнаго сына Полиньяка, вонзилъ ему въ грудь шпагу, кровь брызнула фонтаномъ, рыцарь упалъ. Видъ крови вмсто того, чтобъ успокоить короля, еще усугубилъ ею бшенство. Онъ началъ бросаться на своей лошади въ разныя стороны, поражалъ всхъ, кто ему встрчался, не давалъ отдыха своей лошади и все кричалъ:

— Впередъ! впередъ на этихъ измнниковъ!

Тогда т изъ оруженосцевъ и рыцарей, которые были покрыты латами, составили около него кругъ, принимали его удары не отвчая на нихъ, пока наконецъ замтили, что силы его ослабли. Тогда Нормандскій рыцарь, по имени Гильомъ Марсель, подъхалъ къ нему сзади и обхватилъ руками его тло. Король сдлалъ еще нсколько ударовъ, но наконецъ шпага выпала у него изъ рукъ, онъ опрокинулся назадъ съ страннымъ крикомъ. Его ссадили съ лошади, которая была вся въ поту и дрожала всми своими членами, потомъ съ него сняли платье и шапку, чтобъ освжить его. Тогда подошли къ нему его дяди и братъ, но онъ потерялъ всякое сознаніе, и хотя глаза его были открыты, но очевидно было, что онъ не видлъ ничего, что около него происходило.

Изумленіе всхъ было такъ велико, что никто не зналъ, что кому говорить или длать. Герцогъ Беррійскій пожалъ ему руку и началъ было говорить съ нимъ по дружески, но король не отвчалъ ни слова, герцогъ Беррійскій, покачавъ головою, сказалъ:

— Господа, возвратимтесь теперь въ Манъ, походъ на этотъ разъ конченъ.

Короля связали, опасаясь, чтобъ бшенство его не возобновилось, его положили на носилки, и печально воротились въ городъ въ тотъ же вечеръ, какъ предсказалъ герцогъ Беррійскій.

Тотчасъ позваны были врачи, потому что одни полагали, что король отравленъ до отправленія изъ Мана, другіе же приписывали болзнь его какой нибудь сверхъестественной причин и говорили, что онъ испорченъ какимъ нибудь колдовствомъ Какъ въ томъ, такъ и другомъ случа подозрнія падали на принцевъ, то послдніе требовали, чтобъ ученые медики произвели строгое изслдованіе, они распрашивали тхъ, которые подавали ему обдъ, много-ли, или мало король лъ, т отвчали, что онъ чуть-чуть прикоснулся къ одному, или двумъ кушаньямъ, что онъ былъ задумчивъ и все только вздыхалъ, сжимая по временамъ голову обими руками, какъ будто у него болла голова. Велли позвать главнаго мундшенка, Роберта де-Такъ, спросили, кто изъ мундшенковъ послдній подавалъ ему пить, онъ отвчалъ, что это былъ Геліонъ де-Линьякъ, за нимъ тотчасъ послали и спросили гд взяли вино, которое король пилъ предъ своимъ отъздомъ, онъ отвчалъ, что онъ ничего объ этомъ не знаетъ, но что онъ пробовалъ его съ Робертомъ де-Текъ, въ тоже время пошелъ въ шкафъ, взялъ бутылку, въ которой вина было еще до половины, налилъ этого вина въ стаканъ и выпилъ. Въ это время вышелъ изъ комнаты короля врачъ, и услыша этотъ разговоръ, подошелъ къ принцамъ и сказалъ имъ:

— Напрасно вы, ваше высочество, хлопочите и спорите, король и не отравленъ и не околдованъ, король въ блой горячк, король сошелъ съ ума!

Герцоги Бургундскій и Беррійскій переглянулись, если король сошелъ съ ума, то регентство королевства по праву принадлежало или герцогу Орлеанскому, или имъ. Герцогъ Орлеанскій былъ.слишкомъ молодъ, чтобъ совтъ возложилъ на него столь великое дло. И такъ герцогъ Бургундскій прервалъ молчаніе, и, обратясь къ двумъ другимъ герцогамъ, сказалъ имъ:

— Любезный братъ, и вы любезный племянникъ, я думаю, что намъ надобно какъ можно скоре возвратиться въ Парижъ, потому что тамъ лучше можно будетъ короля лчить и за нимъ ухаживать, нежели въ дальнемъ поход, въ которомъ мы теперь находимся, а совтъ ршитъ, въ чьи руки перейдетъ регентство.

— Я согласенъ съ вашимъ мнніемъ, отвчалъ герцогъ Беррійскій, но куда мы отвеземъ его?

— Только никакъ не въ Парижъ, живо сказалъ герцогъ Орлеанскій, королева беременна, и такое зрлище могло бы причинить ей большой вредъ.

Герцоги Бургундскій и Беррійскій обмнялись улыбкою.

— Ну! сказалъ послдній, такъ намъ остается отвести его въ замокъ Крейль, тамъ воздухъ хорошъ, видъ прекрасный и рка течетъ у его основанія. Что касается до королевы, то нашъ любезный герцогъ Орлеанскій говоритъ весьма справедливо, и если ему угодно похать впереди насъ, чтобъ приготовить ее къ этому печальному извстію, то мы останемся еще одинъ или два дня подл короля для наблюденія, чтобъ онъ не имлъ ни въ чемъ недостатка, а потомъ уже и сами прідемъ къ нему въ Парижъ.

— Пусть будетъ такъ, какъ вы говорите, отвчалъ герцогъ Орлеанскій и вышелъ, чтобъ приказать готовить свои экипажи.

Герцоги Беррійскій и Бургундскій, оставшись одни, пошли въ углубленіе окна, чтобъ свободне поговорить между собою.

— Ну! любезный братъ, что вы думаете обо всемъ этомъ? сказалъ герцогъ Бургундскій.

— То, что я всегда объ этомъ думалъ, а именно, что королемъ руководили слишкомъ молодые совтники, и что эта Бретанская война кончится худо, но насъ не хотли слушать: теперь все идетъ по пристрастію и по прихоти, а не по разуму.

— Все это надобно будетъ поправить и какъ можно скоре, сказалъ герцогъ Бургундскій. Нтъ никакого сомннія, что регенство королевства намъ достанется. Нашъ любезный племянникъ, герцогъ Орлеанскій, такъ занятъ, что не пожелаетъ принять на себя правленіе королевствомъ. И такъ, братъ, припомните, что я вамъ говорилъ, когда король далъ намъ отставку въ Монпелье, мы съ вами могущественнйшіе вельможи въ королевств, и пока мы будемъ въ союз, никто противъ насъ ничего сдлать не можетъ. Теперь настало время, когда мы можемъ длать все противъ другихъ.

— Сколько то будетъ согласоваться съ выходами королевства, любезный братъ, намъ надобно для собственныхъ нашихъ выгодъ удалить нашихъ враговъ отъ длъ. Иначе они будутъ противодйствовать всмъ нашимъ планамъ, будутъ сопротивляться всмъ нашимъ предписаніямъ. Королевство, направляемое ими въ одну сторону, а нами въ другую, много бы пострадало, надобно, чтобъ дло шло плавно, чтобъ между головою и руками царствовало совершенное согласіе. Вы думаете, что коннетабль будетъ охотно повиноваться приказаніямъ, которыя будетъ получать отъ насъ? Это несогласіе въ случа войны можетъ принести величайшій вредъ Франціи. Шпага коннетабля должна быть въ правой рук правительства.

— Вы правы, любезный братъ, но есть люди, которые столь-же опасны въ мирное время, какъ былъ бы опасенъ коннетебль во время войны, я говорю о де-ла-Ривьер, Монтегю, Вегъ де-Виллен и другихъ.

— Да, да! надобно будетъ удалить всхъ этихъ людей, побуждавшихъ короля къ столь многимъ ошибкамъ.

— Но не будетъ-ли ихъ поддерживать герцогъ Орлеанскій?

— Нельзя, чтобъ вы не замтили, сказалъ герцогъ Беррійскій, оглядываясь вокругъ себя и понизивъ голосъ, что нашъ любезный племянникъ Орлеанскій занятъ въ эту пору важными любовными длами, предоставимъ ему въ этомъ полную свободу, и онъ предоставляетъ намъ нашу.

— Тише! вотъ онъ, сказалъ герцогъ Бургундскій.

Дйствительно герцогъ Орлеанскій, торопясь возвратиться въ Парижъ какъ и думала оба его дяди, зашелъ къ нимъ проститься. Онъ вошелъ въ комнату короля съ герцогами Беррійскимъ и Бургундскимъ, они спросили у его каммергеровъ, спалъ-ли онъ? они отвчали: нтъ, и что онъ не имлъ ни минуты покоя. Герцогъ Бургундскій покачалъ головою.

— Неутшительныя извстія, любезный племянникъ, сказалъ онъ, обратясь къ герцогу Орлеанскому.

— Богъ сохранитъ его величество, отвчалъ герцогъ. Онъ подошелъ къ постели короля и спросилъ его, какъ онъ себя чувствуетъ. Но больной ничего не отвчалъ, онъ дрожалъ всмъ тломъ, волосы на немъ поднялись, глаза были неподвижны и холодный потъ струился по челу его. Повременамъ онъ поднимался на постели съ крикомъ: впередъ, смерть измнникамъ! потомъ опять падалъ, лишась силъ, пока новый припадокъ горячки не возвращалъ ему энергіи, снова воспламнивъ его кровь.

— Намъ нечего здсь длать, сказалъ герцогъ Бургундскій, мы утомляемъ его больше, нежели приносимъ ему помощи. Ему въ это время нужне медики и доктора, нежели дяди и братъ. И такъ, поврьте мн, уйдемъ.

Герцогъ Орлеанскій оставшись одинъ, наклонился къ постели, заключилъ короля въ свои объятія, и печально смотрлъ на него: вскор слезы наполнили глаза его и тихо потекли по его щекамъ, и было отъ чего, потому что несчастный сумасшедшій, лежавшій, предъ нимъ на постели, очень его любилъ, и что, можетъ быть, онъ упрекалъ себя, что за эту святую дружбу онъ заплатилъ ему измною и неблагодарностію, нтъ сомннія, что въ ту минуту, когда онъ разставался съ нимъ, можетъ быть для того, чтобъ опять измнить ему, онъ углубился въ свою душу и съ угрызеніемъ совсти сознавался, что когда прошло первое горестное впечатлніе, онъ уже не былъ такъ сильно огорченъ несчастіемъ своего возлюбленнаго брата, какъ бы долженъ быть.

Между тмъ дяди короля отдали приказъ всмъ маршаламъ, чтобъ вс начальники и ихъ рыцари возвратились въ свои провинціи тихо и вжливо, не длая никакихъ опустошеній и насилій на пути своемъ, и что если гд что нибудь подобное случится, то начальники будутъ отвчать за проступки своихъ подчиненныхъ.

Черезъ два дня посл отъзда герцога Орлеанскаго, король также отправился въ дорогу, его несли на спокойныхъ удобныхъ носилкахъ и длали небольшіе переходы.

Молва о его несчастіи разнеслась съ удивительною скоростію, дурныя извстія имютъ орлиныя крылья. Каждый говорилъ о немъ различно, и по своему понятію приписывалъ его различнымъ причинамъ: люди высшаго сословія видли въ немъ дьявольское навожденіе, священники — божеское наказаніе, приверженцы Папы Римскаго говорили, что это было наказаніемъ за то, что король призналъ Папу Климента, признававшіе папу Климента утверждали напротивъ, что Богъ наказалъ его этимъ за то, что онъ не уничтожилъ раскола, внеся войну въ Италію, какъ то онъ общалъ, что касается до народа, то онъ очень сожаллъ объ этомъ несчастіи, онъ возлагалъ большую надежду на доброту и правосудіе короля. Поэтому онъ наполнялъ церкви, въ которыхъ назначено было пть публично молебны, скоплялся везд, гд находился какой нибудь святой, прославившійся лченіемъ отъ сумасшествія, немедленно снарядили нсколько человкъ съ подарками и послали къ святому Акеру, знаменитйшему въ этомъ род лченія, изображеніе короля, въ натуральную величину, сдланное изъ воску и огромную восковую свчу, чтобъ онъ молилъ Бога облегчить болзнь короля, но все было безполезно и король прибылъ въ замокъ Крейль, не чувствуя ни малйшаго улучшенія въ своемъ болзненномъ состояніи.

Между тмъ не пренебрегали и средствами мірскими, сиръ де-Куси указалъ на одного весьма умнаго и ученаго врача по имени Гильома де-Герсилльи и его вытребовали изъ деревни, находившейся близъ Лаона, гд онъ жилъ, и онъ принялъ на себя главное наблюденіе за ходомъ болзни короля, увряя, что болзнь эта ему совершенно извстна.

Что касается до регентства, то оно, какъ можно было предвидть, перешло въ руки дядей короля, совтъ посл пятнадцати дневнаго разсужденія объявилъ, что герцогъ Орлеанскій былъ слишкомъ молодъ, чтобъ взять на себя столь тягостную обязанность, и вслдствіе сего возложилъ ее на герцоговъ Беррійскаго и Бургундскаго. На другой день посл того, какъ они были назначены, сиръ де-Клиссонъ съ подчиненными своими явился къ герцогу Бургундскому по обязанности коннетабля. Привратникъ отворилъ имъ ворота, какъ обыкновенно. Они сошли съ своихъ лошадей и Клиссонъ съ однимъ только оруженосцемъ взошелъ до ступенямъ дворца. Войдя въ первую залу, онъ нашелъ въ ней двухъ рыцарей герцога, онъ спросилъ у нихъ, гд герцогъ и можетъ-ли онъ съ нимъ поговорить? Одинъ изъ нихъ вышелъ и пошелъ доложить герцогу, который разговаривалъ съ герольдомъ о какомъ-то большомъ празднеств, происходившемъ въ Германіи.

— Милостивйшій государь, сказалъ рыцарь, прервавъ герцога, пришелъ мессиръ Оливье де-Клиссонъ, и желаетъ говорить съ вашимъ высочествомъ, если вамъ угодно будетъ принять его.

— А! вскрикнулъ онъ, велите ему войти сюда, и сейчасъ же, потому что онъ прибылъ очень кстати для того, что мы намрены съ нимъ сдлать.

Рыцарь возвратился къ коннетаблю, оставя за собою вс двери настежъ и длая ему знакъ, что онъ можетъ войти. Коннетабль вошелъ. Герцогъ, увидя его, перемнился въ лиц, Клиссонъ казалось совсмъ этого не замтилъ, онъ снялъ каску, и поклонясь сказалъ:

— Ваше высочество, я пришелъ сюда для того, чтобъ получить отъ васъ приказанія и узнать отъ васъ, какъ впредь будутъ идти дла королевства?

— Какъ будутъ идти дла королевства, Клиссонъ? отвчалъ герцогъ измнившемся голосомъ, это дло касается до меня, а не до кого-нибудь другаго. Что же касается до моихъ приказаній, то вотъ он: чтобъ вы въ сію же минуту ушли съ моихъ глазъ, въ пять минутъ изъ этого дворца, а чрезъ часъ изъ Парижа.

Тогда Клиссонъ поблднлъ въ свою очередь. Герцогъ былъ регентъ королевства и надобно было повиноваться. И такъ онъ вышелъ изъ комнаты, прошелъ чрезъ вс покои въ задумчивости и, спустя внизъ голову, слъ на лошадь, потомъ, возвратясь въ свой дворецъ, тотчасъ приказалъ собираться и въ тотъ же день, въ сопровожденіи только двухъ человкъ, выхалъ изъ Парижа, перехалъ чрезъ Сену въ Шарантон, и не останавливаясь прибылъ ввечеру въ принадлежавшій ему замокъ Монтлери.

Планъ, которому слдовалъ герцогъ Бургундскій въ отношеніи къ Клиссону, распространялся на всхъ любимцевъ короля, поэтому, когда Монтегю узналъ о томъ, что случилось съ коннетаблемъ, то очень тихо выхалъ изъ Парижа чрезъ Сент-Антуанскія ворота, отправился по дорог на городъ Труа въ Шампанію, и, не останавливаясь, прибылъ въ. Авиньонъ. Мессиръ Жанъ Лемерсье хотлъ сдлать тоже, но былъ не такъ счастливъ, какъ онъ, стража была уже у его воротъ, и онъ былъ отведенъ въ замокъ Лувръ, гд уже ожидалъ его мессиръ ле-Бегъ де-Виллонъ. Что касается до сира де-ла-Ривьера, то хотя онъ былъ предупрежденъ во время, но не хотлъ оставить своего замка, говоря, что ему не въ чемъ себя упрекнуть и пусть случится съ нимъ, что будетъ угодно Богу, и потому, когда ему сказали, что вооруженные люди хотятъ войти къ нему, то онъ веллъ отворить вс двери и вжливо самъ къ нимъ вышелъ на встрчу.

Тогда вс акты полнаго возмездія совершились надъ ними, что сдлано было съ убійцею Краономъ, сдлано было и съ ними невинными. Богатство и недвижимое имущество, которое Жанъ Лемерсье имлъ въ Париж и въ другихъ мстахъ королевства, были у него отняты и раздлены между другими, прекрасный домъ, который принадлежалъ ему въ Лаонской епархіи, и на украшенія котораго онъ издержалъ не мене сто тысячъ ливровъ, былъ отданъ сиру де-Куси, равно какъ и вс его принадлежности, доходы, земли, однимъ словомъ, все.

Что касается до мессира де-ла-Ривьера, то къ нему были еще жесточе, потому, что у него отняли все, какъ и у мессира Жана Лемерсье, и жен еге оставили только т имнія, которыя собственно ей принадлежали, кром того у него была молодая и прекрасная дочь, по любви вышедшая за мужъ за господина де-Шатильопа, котораго отецъ въ послдствіи былъ начальникомъ надъ стрльцами французскими. Вс мірскія и духовныя власти скрпили и освятили этотъ супружескій союзъ: и этотъ союзъ безъ милосердія, безсовстно былъ расторгнутъ, разршили то, что имлъ право разршить одинъ только папа, и бывшіе молодые супруги принуждены были вступить въ другой бракъ, противъ своей воли, съ лицами, которыхъ угодно было назначить герцогу Бургундскому.

И противу всхъ этихъ преслдованій король ничего не могъ сдлать, потому что состояніе его здоровья становилось все хуже и хуже, и оставалась уже одна только надежда на дйствіе, которое произведетъ на него присутствіе королевы. Такъ какъ онъ любилъ ее боле всего на свт, то надялись, что, забывъ весь міръ, не вспомнитъ ли онъ хотя ее!

Глава восьмая.

Такимъ образомъ несчастіе, случившееся съ королемъ, повлекло за собою совершенный переворотъ въ государственныхъ длахъ. Бывшіе любимцами, когда онъ былъ въ ум, сдлались опальными, когда онъ лишился разсудка, правленіе государствомъ, ускользнувшее изъ слабыхъ его рукъ, перешло совершенно въ руки герцоговъ Бургундскаго и Беррійскаго, которые, подчиняя главную политику личнымъ своимъ страстямъ, поражали все мечомъ ненависти, а не мечомъ правосудія. Одинъ герцогъ Орлеанскій могъ бы уравновсить вліяніе ихъ въ совт, но будучи совершенно занятъ любовію къ королев, онъ легко отказался отъ притязаній своихъ на регентство, и не чувствовалъ въ себ мужества бороться ни за себя, ни за своихъ друзей. Полагаясь на свой титулъ брата короля, опираясь на свое герцогское могущество, обладая огромнйшими доходами, будучи молодъ и безпеченъ, онъ заглушалъ въ ретивомъ сердц своемъ малйшій голосъ честолюбія, который бы могъ хотя мало помрачить лазурное его небо. Счастіе, что впредь онъ можетъ видть любовницу свою, королеву, во всякое время и во всякомъ мст, наполняло всю его жизнь, и если иногда подавленный вздохъ обнаруживалъ угрызеніе, таившееся въ глубин его сердца, если чело его вдругъ покрывалось морщинами при какомъ нибудь грустномъ воспоминаніи, то достаточно было одного ея слова, чтобъ сгладить морщины на его чел, достаточно одной ея ласки, чтобъ успокоить его сердце. Что касается до Изабеллы, то не смотря на то, что она была еще очень молода, это была уже италіанка съ любовію волчицы, и съ ненавистію львицы, знавшая жизнь только по страстнымъ ощущеніямъ, искавшая только однихъ сильныхъ потрясеній.

При томъ же, она была красавица, красавица, за которую можно было бы пожертвовать всмъ: ибо не будь этого адскаго свта, которымъ свтились иногда глаза ея, это былъ бы въ полной форм ангелъ и если бы кто увидлъ ее лежавшую такъ, какъ она лежала въ то время, съ котораго мы снова начинаемъ о ней говорить, то есть, имя подл своей постели налой, и на этомъ нало раскрытый молитвенникъ, тотъ почелъ бы ее непорочною двушкою, ожидающею материнскаго поцлуя, котораго она привыкла получать каждое утро, а, между тмъ, это была прелюбодйная супруга, ожидавшая своего любовника, и любовникъ этотъ былъ братъ ея мужа, ея короля, умирающаго и лишившагося разсудка!

Вскор отворилась дверь, искусно скрытая въ обояхъ, которая вела въ покои короля и изъ нея явился герцогъ Орлеанскій: онъ посмотрлъ, нтъ-ли кого нибудь подл королевы и уврившись, что она была одна, быстро подошелъ къ ея постел, онъ былъ блденъ и встревоженъ.

— Что съ вами, мой милый герцогъ? сказала ему Изабелла, протягивая ему съ улыбкою свои руки, потому что она уже привыкла къ этимъ облакамъ грусти, часто покрывавшимъ чело ея возлюбленнаго, — подите сюда, разскажите мн что-нибудь.

— Ахъ, что я узналъ! воскликнулъ герцогъ, ставъ на колна у постели королевы и подкладывая руку подъ ея шею: — говорятъ, что васъ требуютъ въ Крейль и что необходимо нужно, чтобъ вы были подл короля?

— Да, Гильомъ д’Ерсилльи полагаетъ, что мое присутствіе принесло бы ему большую пользу. Что вы на это скажете?

— Я скажу, что въ первый разъ, какъ онъ уйдетъ подальше отъ замка, искать травъ въ Бомонтскомъ лсу, я велю его повсить на самомъ крпкомъ суку самаго толстаго дерева. Жалкій невжда! истощивъ все свое знаніе, онъ хочетъ употребить васъ, какъ лкарство, не думая о томъ, какой опасности онъ васъ подвергаетъ!

— Въ самомъ дл? такъ я подверглась бы какой нибудь. опасности? спросила королева, нжно взглянувъ на герцога.

— Опасности жизни, сумасшествіе короля сопровождается бшенствомъ, въ то время, когда онъ сошелъ съ ума, не убилъ онъ разв побочнаго сына Полиньяка,— не ранилъ-ли онъ трехъ, или четырехъ офицеровъ? Вы думаете, онъ васъ узнаетъ, если онъ не узналъ даже меня…. онъ гнался за мною съ поднятою вверхъ шпагою, на меня, роднаго своего брата, и если я избжалъ смерти, то только благодаря быстрот моей лошади. Впрочемъ, можетъ быть, было-бы лучше, если бы онъ тогда убилъ меня!

— Васъ убить! герцогъ! о! дорожите боле своею жизнію, разв любовь наша не длаетъ ее для васъ прекрасною и счастливою, а не досадно ли, когда видимъ, что вы ее такъ презираете?

— Это потому, что я буду бояться за васъ, моя Изабелла, что я буду трепетать при каждомъ шум, который произойдетъ въ этой ненавистной комнат, что я буду дрожать при вид каждаго слуги, который отворитъ мою дверь, что я буду знать, что вы во всякое время дня и ночи одни съ сумасшедшимъ.

— О! нтъ никакой опасности, ваше высочество, и я думаю, что страхъ вашъ напрасенъ, вдь это звукъ желза, видъ оружія приводили его въ бшенство, она пристально посмотрла на герцога. Вмсто этого я буду разговаривать съ нимъ самымъ нжнымъ голосомъ, и онъ его узнаетъ, потомъ кротостію и ласками, я изъ льва сдлаю агнца, вы знаете, какъ онъ меня любитъ?

При всхъ этихъ словахъ чело герцога все боле и боле помрачалось, наконецъ онъ вдругъ всталъ, высвободившись изъ объятій королевы.

— Да, да! онъ васъ любитъ, я это знаю, отвчалъ герцогъ глухимъ голосомъ, и вотъ настоящая причина моей горести. Нтъ, онъ ничего вамъ не сдлаетъ, безъ сомннія, нтъ. Напротивъ, какъ вы сказали, вашъ голосъ успокоитъ его, ваши ласки его укротятъ. Вашъ голосъ, ваши ласки! Боже мой! Онъ жалъ руками свою голову, Изабелла смотрла на него, опершись на руку. А я? чмъ онъ будетъ спокойне, тмъ я чаще буду повторять: она была съ нимъ нжна. И тогда вы заставите меня роптать на Бога, за то, за что бы я долженъ благодарить его, то есть за исцленіе моего брата, изъ неблагодарнаго, каковъ я уже есмь, вы сдлаете меня…. Ваша любовь! ваша любовь’… О! это мой эдемъ, мой рай, и я привыкъ уже обладать имъ одинъ: что же я буду длать, когда мн надобно будетъ раздлить его съ другимъ? О! сохраните ее всю, эту роковую любовь или къ нему, или ко мн.

— За чмъ же вы не сказали мн этого съ разу? сказала въ восторг Изабелла.

— Для чего? прервалъ ее герцогъ.

— Тогда я тотчасъ же сказала бы вамъ, что не поду въ замокъ Крейль.

— Вы не подете, вы не подете! воскликнулъ герцогъ, бросившись къ королев, потомъ остановись сказалъ:

— Какъ же вы это сдлаете, чтобъ туда нехать? что скажутъ герцоги Бургундскій и Беррійскій?

— Не думаете-ли вы, что они искренно желаетъ выздоровленія короля?

— Нтъ, клянусь вамъ! герцогъ Бургундскій жаденъ къ власти, а герцогъ Беррійскій къ деньгамъ, сумасшествіе короля усугубляетъ могущество однаго и бьетъ монету для другаго, но они умютъ притворяться, и когда они узнаютъ, что вы отказываетесь туда хать…. Впрочемъ, можете-ли вы это сдлать? о! братъ, несчастный мой братъ!…

Слезы полились изъ глазъ герцога. Королева подняла одною рукою голову своего возлюбленнаго и, отирая слезы его другою, сказала:

— Ну полно же, утшьтесь, мой милый герцогъ, я не поду въ Крейль, король выздороветъ, и ваше братское сердце, прибавила она медленно и съ оттнкомъ ироніи, не будетъ имть нужды упрекать себя, мы нашли одно средство. Она улыбнулась съ невыразимымъ лукавствомъ.

— Неужели! какое? спросилъ ее герцогъ.

— Мы скажемъ вамъ это посл, это наша тайна, въ ожиданіи этого, успокойтесь, и подарите насъ своимъ самымъ нжнымъ взглядомъ.

Герцогъ взглянулъ на нее.

— Какой вы красавецъ, ваше высочество! продолжала королева, у васъ такой цвтъ, что, признаюсь, я вамъ завидую.

— Милая моя Изабелла.

— Послушайте герцогъ, сказала королева, вынимая изъ подъ подушки медальонъ, что вы скажете объ этомъ портрет?

— Вашъ портретъ! вскрикнулъ герцогъ, вырвавъ его у нея изъ рукъ и прижавъ къ губамъ своимъ, вашъ милый, обожаемый портретъ….

— Спрячьте его поскоре, кто-то идетъ.

— О, да, на моей груди, на моемъ сердц, на вки!

Дверь дйствительно отворилась и вошла госпожа де-Куси.

— Особа, которую вы, ваше высочество, требовали, пріхала, сказала она.

— Послушайте мадамъ де-Куси, продолжала Изабелла, вотъ герцогъ Орлеанскій на колнахъ упрашивалъ насъ не хать въ замокъ Крейль, онъ боится, чтобъ личность наша не подверглась тамъ какой нибудь опасности. Мн кажется, что и вы были того же мннія, когда вчера, нашъ любезнйшій дядюшка герцогъ Бургундскій, приходилъ намъ сказать, что докторъ, найденный для короля вашимъ мужемъ, полагаетъ, что мое присутствіе могло бы доставить облегченіе въ болзни его величества, думаете ли вы все такъ же?

— Все такъ же, государыня, и это также мнніе многихъ придворныхъ особъ.

— Хорошо! это совершенно ршаетъ мой выборъ, я ршительно не поду. Прощайте герцогъ, благодаримъ васъ за ваше доброе къ намъ расположеніе, мы совершенно вамъ за это признательны. Герцогъ поклонился и вышелъ.

— Это, конечно, начальница Троицкаго монастыря, не правда ли, мадамъ де-Куси? продолжала Изабелла, обратясь къ своей статсъ-дам.

— Да, она.

— Велите ей войти сюда.

Начальница монастыря вошла, мадамъ де-Куси оставила ее на един съ королевою.

— Матушка, сказала Изабелла, я хотла поговорить съ вами безъ свидтелей объ одномъ очень важномъ дл и которое касается собственно государственныхъ длъ.

— Со мною, ваше величество! смиренно сказала аббатисса, какимъ образомъ, я, удалившаяся отъ міра и посвятившая себя совершенно Богу, могу мшаться въ мірскія дла?

— Вамъ извстно, продолжала королева, не отвчая на ея вопросъ, что посл прекрасной встрчи, сдланной мн у вашего монастыря, во время възда моего въ Парижъ, я велла, въ благодарность вамъ и въ вознагражденіе, доставить вамъ серебрянную раку, назначенную для святой Мары, къ которой, какъ я знаю, вы питаете особенное благоговніе.

— Я родомъ изъ Тараскона, ваше величество, гд святая Мара находится въ большомъ уваженіи, и я была очень благодарна за столь богатый подарокъ.

— Съ того времени, я, какъ вамъ извстно, всегда во время праздника Пасхи избирала вашъ монастырь для своего говнья, и каждый разъ вы видли, надюсь, что королева Франціи не была ни скупа, ни забывчива.

— Мы тмъ боле признательны за это благоговніе, что не имли еще счастія заслужить его чмъ нибудь.

— Мы имемъ довольно всу у святаго отца нашего папы Авиньонскаго, чтобъ къ дарамъ временнымъ присовокупить и дары духовные и онъ, конечно, не отказалъ бы въ индульгенціяхъ, если бы мы попросили ихъ у него для вашего общества.

Глаза аббатиссы заблестли священною гордостію.

— Ваше величество, вы великая и могущественная королева, сказала она, и если нашъ монастырь можетъ что нибудь сдлать, чтобъ возблагодарить….

— Не монастырь вашъ, но вы сами, можетъ быть, матушка.

— Я ваше величество! приказывайте, и если это въ моей власти….

— О! это дло очень легкое. Король, какъ вамъ извстно, находится въ блой горячк. Досел, чтобъ внушать ему страхъ, его окружили людьми одтыми въ черное платье и замаскированными, эти люди принуждаютъ его исполнять предписанія врачей, но раздражительное состояніе, въ которомъ онъ бываетъ всегда отъ этого насилія, препятствуетъ лкарствамъ оказывать на него полное и совершенное свое дйствіе. Теперь ршились попробовать, путемъ убжденія достигнуть того, чего до сихъ поръ не могли достигнуть силою и надются, что если одна, напримръ, изъ вашихъ сестеръ, молодая, кроткая, явится ему, какъ ангелъ среди призраковъ его окружающихъ, то она будетъ для него небеснымъ видніемъ, отъ этого душа его успокоится, и это душевное спокойствіе одно только можетъ возвратитъ разсудокъ въ бдную его потерянную голову, тогда я вспоминала о васъ и желала, чтобы честь исцленія короля пала на вашъ монастырь, оно разумется будетъ приписано вашимъ молитвамъ, ходатайству предъ Богомъ святой Мары, святости почтенной аббатиссы, пасущей непорочное стадо сестеръ Троицкаго монастыря. Вотъ для чего я велла васъ позвать къ себ, матушка. Не обманулась ли я, полагая, что такое прошеніе будетъ для васъ пріятно?

— О! вы слишкомъ добры, ваше величество, и съ сегодняшняго дня нашъ монастырь становится избраннымъ. Вы знаете многихъ изъ моихъ двицъ, укажите мн сами ту, на которую хотите возложить честь, ходить за драгоцннымъ больнымъ, объ исцленіи котораго молится вся Франція.

— Я совершенно предоставляю это на ваше благоусмотрніе, матушка, выберите сами, кого хотите, для этого святаго назначенія, голубицы, которыхъ Господь поручилъ вашему охраненію, вс прекрасны и непорочны, берите, на удачу, Богъ укажетъ вамъ избранную, народъ будетъ благословлять ее, а королева осыплетъ милостями ея семейство.

— Я. готова повиноваться вашимъ приказаніямъ ваше величество, сказала аббатисса, и мой выборъ сдланъ, укажите мн только, что мн остается длать.

— Какъ можно скоре привезите эту молодую двушку въ замокъ Крейль, отданы будутъ приказанія, чтобъ комната короля была для нея открыта, остальное въ рукахъ Божіихъ.

Аббатисса поклонилась и сдлала уже нсколько шаговъ къ выходу.

— Кстати, сказала королева, я забыла васъ предупредить, что я приказала отнести къ вамъ сегодня по утру чистаго золота ковчежецъ, въ которомъ заключается часть истиннаго креста Господня, его прислалъ мн король Венгріи, получившій его отъ Константинопольскаго императора. Надюсь, онъ привлечетъ на вашъ монастырь благодать Господню, а въ сокровищницу вашу обильныя приношенія врныхъ. Вы найдете его въ вашей церкви.

Аббатисса снова поклонилась и вышла. Вслдъ за тмъ королева позвала своихъ женщинъ, велла подать одться и, потребовавъ носилки, отправилась посмотрть маленькій дворецъ, въ улиц Барбеттъ, который недавно купила, и въ которомъ предполагала устроить для себя скромное жилище.

Въ продолженіе этого времени, король, какъ она говорила, будучи окруженъ двнадцатью одтыми въ черное платье и замаскированными людьми, не длалъ ничего иначе, какъ по принужденію. Сдлавшись добычею мрачной меланхоліи, дни его перемежались то бшенствомъ, то крайнею слабостію, смотря но тому, схватывала-ли или оставляла его горячка, въ первомъ случа онъ, казалось, былъ сжигаемъ всми адскими огнями, во второмъ онъ дрожалъ, какъ будто сидлъ нагой на самомъ жестокомъ мороз, при томъ въ немъ незамтно было никакого признака ни памяти, ни сужденія, ни чувствованія, кром чувствованія своей скорби.

Съ первыхъ дней Гильомъ д’Ерсилльи началъ изучать болзнь его съ величайшимъ стараніемъ, онъ замтилъ, что всякій громкій шумъ заставлялъ его вздрагивать, и долго безпокоилъ его, въ слдствіе этого онъ запретилъ звонить въ колокола, онъ замтилъ, что видъ цвтовъ лиліи приводилъ больнаго въ гнвъ, хотя не могли угадать отъ чего, и потому были удалены отъ глазъ его вс герольдическіе эмблемы королевства, онъ отказывался пить и сть, онъ не хотлъ ложиться, если уже всталъ, и не хотлъ вставать, когда лежалъ, докторъ вздумалъ приказать, чтобъ ему прислуживали люди странно одтые и выпачканные черною краскою, эти люди входили внезапно, и тогда нравственная бодрость исчезала вмст съ разсудкомъ короля, и оставляла дйствовать одинъ животный инстинктъ самосохраненія. Карлъ, такой смлый, такой храбрый, трепеталъ, какъ ребенокъ, повиновался какъ автоматъ, едва дышалъ и переставалъ говорить даже для того, чтобъ жаловаться. Но искусный докторъ не могъ не замтить, что полезное дйствіе, которое могли бы произвести лкарства, которыя онъ заставлялъ больнаго принимать этимъ способомъ, весьма уменьшалось или совершенно не уничтожалось нравственнымъ разстройствомъ, которое самое это средство влекло за собою, тогда то ему пришло на умъ замнить насиліе кротостію. Отъ успшнаго ли лченія, или отъ ослабленія силъ, только король сдлался гораздо спокойне, и такъ можно было надяться, что любимый голосъ вызвалъ бы изъ глубины его сердца память, потерянную его головою, что онъ съ удовольствіемъ увидлъ бы кроткое и милое лицо, замнившее отвратительныя лица его служителей, тогда-то докторъ вспомнилъ о королев, и просилъ, чтобъ она пріхала продолжать исцленіе короля, начатое имъ такъ счастливо. Мы видли, какія причины помшали Изабелл исполнить этотъ планъ и кого она ршилась послать къ нему вмсто себя, надясь, что планъ этотъ будетъ приведенъ въ исполненіе.

И такъ доктора Гильомо увдомили объ измненіи, сдланномъ въ его план, хотя съ меньшею увренностію въ успх, по причин этого измненія, онъ ршился однакоже привести его въ исполненіе, и потому съ нкоторою надеждою ожидалъ молодой монахини, которая должна была пріхать.

Она пріхала въ назначенный часъ въ сопровожденіи игуменьи, это была ангельская головка, о какой только докторъ могъ мечтать для этого чудеснаго врачеванія, но она не была одта въ монашеское платье сестеръ Троицкаго монастыря, и ея длинные, двственные волосы показывали, что она не произнесла еще обта.

Господинъ Гильомъ полагалъ, что надобно было ободрить бдную двушку, но онъ нашелъ ее такою покорною, что могъ только благословлять ее, онъ приготовилъ было множество наставленій, но ни одно изъ нихъ не вышло изъ устъ его, и онъ предоставилъ все чувству и вдохновенію этой непорочной души, обрекшей себя на жертву.

Одетта, (это была она) уступила неотступнымъ просьбамъ своей тетки, какъ только увидла, что то, чего отъ нея требуютъ, сопряжено съ великимъ пожертвованіемъ.

Карлъ вышелъ съ своими надсмотрщиками прогуляться, полуденное солнце было для него невыносимо, и потому для. прогулокъ его назначено утреннее и вечернее время. Такимъ образомъ Одетта была одна въ королевской комнат. Тогда въ душ этой молодой двушки произошло что-то странное, она родилась такъ далеко отъ трона, а судьба постоянно несла ее, какъ бдную ладью къ роковой скал. Все въ этой комнат показывало, что въ ней распоряжаются люди наемные и нтъ ни одного лица любящаго больнаго, тогда она почувствовала въ себ великое состраданіе къ этому большому несчастію. Королевская власть, покрытая трауромъ и лишенная короны, умоляющая простую молодую двушку о помощи, показалось ей чмъ-то высокимъ.

Тихо и скучно было въ этой огромной комнат, въ которую свтъ проникалъ только чрезъ цвтныя стекла, большой каменный каминъ скульптурной работы, въ которомъ горлъ яркій огонь, хотя это было время самыхъ сильныхъ лтнихъ жаровъ, стоялъ противъ большой кровати убранной зеленою камкою съ золотыми цвтами, но изорванныя ея занавси показывали какую страшную борьбу, выдержали они съ сумасшедшимъ.

Паркетъ былъ заваленъ обломками мебели и посуды, которыя король сокрушалъ въ припадкахъ бшенства и никто не подумалъ убрать ихъ оттуда, однимъ словомъ, все представляло картину разрушенія, видно было, что въ этой комнат обитала одна только матеріальная сила, а слды опустошенія показывали, что здсь жилъ скоре какой-нибудь лютый зврь, а не человкъ.

При такомъ зрлищ, страхъ свойственный слабости женщины, овладлъ Одеттой, она чувствовала, что ее бдную и робкую газель бросили въ берлогу льва, что сумасшедшему, къ которому ее привели, стоитъ только къ ней прикоснуться, чтобъ сокрушить ее, какъ одну изъ тхъ вещей, которыхъ обломки были подъ ея ногами, у нея не было гуслей Давида, чтобъ укротить Саула.

Въ то время, какъ она была занята этими мыслями, вдругъ послышался большой шумъ, это были жалобы и крики подобные тмъ, какіе испускаетъ сильно испугавшійся человкъ, къ этому шуму присоединялся голосъ многихъ другихъ людей, которые, казалось, ловили кого-то, въ самомъ дл король ускользнулъ изъ рукъ своихъ надсмотрщиковъ, догнавшихъ его только въ смежной комнат, и началась борьба. При шум этихъ странныхъ криковъ, Одетта почувствовала дрожь, желая убжать, она искала двери скрытой обоями, чрезъ которую она вошла и, не найдя ее, бросилась къ другой двери, но шумъ происходилъ отъ нея такъ близко, что ей казалось, она одна только отдляла ее отъ тхъ, которые его производили, тогда она бросилась къ кровати и спряталась въ ея занавсахъ, покрайней мр отъ первыхъ взоровъ разъяреннаго короля, едва только она тамъ устроилась, какъ послышался голосъ Гильомо, закричавшаго: оставьте короля! и дверь отворилась.

Карлъ вошелъ, волосы его были въ безпорядк, лицо блдно и покрыто потомъ, платье въ лохмотьяхъ, онъ пробжалъ всю комнату, ища какого-нибудь оружія для своей защиты, но не найдя, съ ужасомъ оборотился къ двери, которую за нимъ заперли. Это, повидимому, нсколько его успокоило, онъ пристально смотрлъ нсколько секундъ въ ту сторону, потомъ, подойдя къ двери на цыпочкахъ, чтобъ его не было слышно, живо поворотилъ ключъ въ замк, и такимъ образомъ заперся снутри. Тогда онъ началъ искать глазами новаго средства къ своей защит, и видя кровать, взялъ ее за конецъ, противуположный тому, у котораго находилась Одетта, и притащилъ ее къ двери, которую хотлъ защитить противъ своихъ враговъ, тогда онъ захохоталъ тмъ страшнымъ смхомъ, отъ котораго пробгаетъ по тлу морозъ у тхъ, которые его слышатъ и, опустивъ руки вдоль тла, а голову на грудь, медленно возвратился и слъ предъ каминомъ, не замтивъ Одетты, которая осталась на томъ же мст, но уже не скрытая, потому что мстоположеніе занавсокъ перемнилось.

Тогда отъ того-ли, что припадокъ горячки миновался, или отъ того, что прошелъ страхъ съ удаленіемъ предметовъ его возбуждавшихъ, мсто бшенства заступила слабость, король углубился въ кресло, на которомъ сидлъ, съ тихими и печальными жалобами, вскор онъ задрожалъ всмъ тломъ, зубы его стучали одинъ о другой, видно было, что онъ ужасно страдаетъ.

При вид этого страхъ исчезъ въ душ Одетты, она длалась сильною по мр того, какъ король ослабвалъ, она протянула къ нему руки, и не смя еще подняться, сказала ему робкимъ голосомъ:

— Ваше величество! чмъ могу я вамъ быть полезною?

Король повернулъ голову на этотъ голосъ, и увидлъ Одетту въ другомъ конц комнаты, тогда онъ глядлъ на нее нсколько времени, тмъ печальнымъ и кроткимъ взглядомъ, какой у него обыкновенно былъ въ эпоху его здоровья, потомъ сказалъ медленно и голосомъ постепенно ослабвавшимъ:

— Карлу холодно…. холодно…. холодно.

Одетта стремительно подошла къ нему и взяла его руки, он дйствительно были холодны, какъ ледъ, она пошла къ постел, сняла съ нея одяло, согрла его предъ огнемъ и окутала имъ короля, ему сдлалось лучше, потому что онъ началъ смяться какъ ребенокъ, это ободрило Одетту.

— А отъ чего королю холодно? сказала она.

— Какому королю?

— Королю Карлу.

— А! Карлу.

— Да, отъ чего Карлу холодно?

— Отъ того, что Карлъ боится, и онъ началъ дрожать.

— Чего же Карлъ, такой великій и такой храбрый король, боится? продолжала Одетта.

— Карлъ великъ и храбръ и онъ не боится людей, — онъ понизилъ голосъ,— но онъ боится черной собаки.

Король сказалъ эти слова съ выраженіемъ такого ужаса, что Одетта оглянулась вокругъ себя съ тмъ, не увидитъ-ли она той собаки, о которой онъ говорилъ.

— Нтъ, нтъ, сказалъ онъ, она сюда не вошла еще, она войдетъ, когда я лягу, вотъ почему я не хочу ложиться, когда мн велятъ, не хочу…. не хочу. Карлъ желаетъ остаться здсь у огня. Однако же Карлу холодно…. холодно…. холодно.

Одетта снова согрла одяло окутала имъ короля въ другой разъ и, свъ у ногъ его, взяла об его руки въ свои.

— Такъ эта черная собака очень зла? спросила она.

— Нтъ, но она выходитъ изъ рки и холодна какъ ледъ.

— И она бгала сегодня по утру за Карломъ?

— Карлъ вышелъ изъ комнаты, потому что ему было очень жарко, и ему надобно было подышать свжимъ воздухомъ, онъ сошелъ въ прекрасный садъ, гд есть цвты, и Карлъ былъ очень доволенъ….

Король высвободилъ свои руки изъ рукъ Одетты, и сжалъ себ лобъ, какъ будто хотлъ подавить въ немъ боль. Потомъ продолжалъ:

— Карлъ все ходилъ по зеленому дерну, усянному полевыми маргаритками, онъ ходилъ столько, столько, что усталъ, увидя красивое дерево, на которомъ были золотыя яблоки и изумрудные листья, онъ легъ подъ нимъ и смотрлъ на небо, оно было все голубое съ бриліантовыми звздочками. Карлъ долго на него смотрлъ, потому что это было прекрасное зрлище, вдругъ онъ услыхалъ, что завыла собака, но еще далеко, очень далеко. Тогда небо почернло, а звзды сдлались красными, плоды дерева закачались, какъ будто бы при сильномъ втр, производя каждый разъ, когда ударялись одинъ о другой, точно такой звукъ, какъ копье падая на каску, вскор у каждаго изъ этихъ прекрасныхъ золотыхъ плодовъ, выросли по два большія крыла летучей мыши и они начали махать ими, потомъ у нихъ появились глаза, носъ, ротъ какъ на мертвыхъ головахъ. Собака завыла снова, но уже гораздо ближе, гораздо ближе, тогда дерево потряслось до самыхъ корней, крылья замахали, головы испустили крикъ, листья покрылись потомъ, и капли его холодныя, холодныя, падали на Карла. Тогда Карлъ хотлъ встать и убжать, но собака завыла третій разъ совсмъ возл него, совсмъ возл него…. Онъ чувствовалъ, что она легла ему на ноги и придавила ихъ своею тяжестію, потомъ медленно, медленно поднялась къ нему на грудь, тяжелая какъ гора, Карлъ хотлъ оттолкнуть ее руками, а она начала лизать ему руки своимъ ледянымъ языкомъ, охъ! охъ! охъ!… Карлу холодно… холодно…. холодно….

— Но если бы Карлъ легъ въ постель, сказала Одетта, то можетъ Карлу было бы тепле.

— Нтъ, нтъ, Карлъ не хочетъ ложиться, не хочетъ, не хочетъ…. Какъ только Карлъ ложится въ постель, входитъ черная собака, обойдетъ вокругъ его постели, поднимаетъ одяло и ложится ему на ноги, а Карлъ лучше согласится умереть.

Король сдлалъ движеніе, какъ будто хотлъ убжать.

— О! нтъ, нтъ! сказала Одетта, вставъ и заключивъ короля въ свои объятія. Карлъ не ляжетъ въ постель.

— Карлу однако же очень бы хотлось заснуть, сказалъ король.

— Хорошо! Карлъ заснетъ у меня на груди, она сла на ручку кресла, обвила рукою шею короля и положила его голову къ себ на грудь.

— Карлу хорошо такъ? спросила она.

Король поднялъ на нее глаза съ неизъяснимымъ выраженіемъ признательности.

— О! да, сказалъ онъ, Карлу такъ хорошо…. хорошо…. хорошо.

— Въ такомъ случа Карлъ можетъ заснуть, а Одетта будетъ сидть возл него и караулить, чтобъ не вошла черная собака.

— Одетта! сказалъ король. Одетта! и началъ смяться съ безсознательнымъ выраженіемъ ребенка. Одетта! и опять положилъ голову на грудь молодой двушки, которая сидла неподвижно и удерживала свое дыханіе.

Пять минутъ спустя, отворилась маленькая дверь, и тихо вошелъ докторъ Гильомо, онъ на пальцахъ подошелъ къ этой неподвижной групп, взялъ свсившуюся руку короля, пощупалъ пульсъ, приложилъ къ груди его ухо, и послушалъ дыханіе.

Потомъ, поднявъ радостное лицо свое, тихо сказалъ:

— Король спитъ лучше, нежели онъ спалъ когда-либо въ продолженіе уже цлаго мсяца. Да благословитъ васъ Богъ, милая двушка! потому что вы сотворили чудо.

Глава девятая.

Всть о болзни короля разнеслась по Англіи почти въ тоже время, какъ по Франціи и подобно какъ во Франціи произвела въ ней большія несогласія. Король Ричардъ и герцогъ Ланкастерскій, любившіе Карла, были ею весьма опечалены, герцогъ Ланкастерскій особенно сожаллъ объ этомъ несчастіи, какъ роковомъ не только для Франціи, но и для всего христіанства.

— Это сумасшествіе есть великое несчастіе, повторялъ онъ часто окружавшимъ его рыцарямъ и оруженосцамъ, потому что король Карлъ былъ человкъ съ твердою волею и силою, и желалъ такъ пламенно мира между нашими двумя королевствами только для того, чтобы итти противъ неврныхъ: а теперь это дло очень замедлится, потому что онъ былъ душею этого крестоваго похода и Богъ знаетъ, состоится-ли онъ теперь когда нибудь.

Дйствительно, Мурадъ-Бей, котораго имя Французы перемнили на имя Амюрата, и котораго Фроссаръ на своемъ старинномъ язык называетъ Морабакеномъ, овладлъ Арменіей и грозилъ разрушить восточную христіанскую имперію.

И потому король Ричардъ и герцогъ Ланкастерскій были того мннія, что перемирія, заключеннаго въ эпоху възда королевы Изабеллы въ Парижъ, нарушать не должно, и даже надобно продолжить.

Что касается до герцога Глочестерскаго и графа Эссекскаго. то они были противнаго мннія, склонили на свою сторону графа Буккингама, коннетабля Англіи и были поддерживаемы всми молодыми рыцарями, желавшими подраться, они требовали войны, говоря, что теперь минута благопріятна и что надобно воспользоваться, по истеченіи срока перемирія, великими безпокойствами, которыя навлечетъ на Францію эта болзнь короля, чтобъ потребовать исполненія бретанскаго договора. Но твердая воля короля Ричарда и герцога Ланкастерскаго восторжествовала, и парламенты, собравшіеся въ Ватминистер и состоявшіе изъ высшаго духовенства, дворянства и гражданъ, ршили, что перемиріе на мор и на суш, заключенное съ Франціею, и имющее окончиться 16-го Августа 1392 года, будетъ продолжено еще на одинъ годъ.

Въ продолженіи этого времени герцоги Беррійскій и Бургундскій управляли французскимъ королевствомъ по своему произволу. Они не забыли ненависти своей къ Клиссону, и изгнаніе его изъ Парижа, казалось имъ недостаточнымъ наказаніемъ, мщеніе ихъ требовало большаго и получило его. Такъ какъ коннетабль ухалъ изъ Монтлери, замка находившагося слишкомъ близко отъ Парижа, и слдовательно немогшаго служить для него безопаснымъ убжищемъ, и поселился въ крпости, которую онъ имлъ въ Бретани, называвшейся Шатель-Госссленъ., то они не надялись имть его въ своихъ рукахъ. Но они хотли по крайней мр лишить его достоинствъ и должности, вслдствіе, чего ему предписано было явиться въ парижскій парламентъ, для отвта за злоупотребленія, въ которыхъ его обвиняли, съ угрозою, въ случа неявки лишиться своихъ достоинствъ и должности коннетабля. Процессъ впрочемъ былъ веденъ по всмъ правиламъ, вс отсрочки, которыя получали обвиняемые въ подобномъ случа были и ему даны, наконецъ, когда послдній двухнедльный срокъ явки окончился, его три раза вызвали въ зал засданія парламента, три раза у дверей палаты, и три раза внизу у ступеней лстницы на двор, и какъ онъ не откликался и никто вмсто его, то онъ былъ объявленъ изгнаннымъ изъ королевства, какъ коварный и злонамренный измнникъ противъ французской короны, присужденнымъ къ пени въ сто тысячъ марокъ серебра, въ вознагражденіе за присвоеніе казенныхъ суммъ въ продолженіе исполненія имъ своей должности, въ чемъ его обвиняли, и лишеннымъ навсегда званія коннетабля. Герцогъ Орлеанскій былъ приглашенъ въ присутствіе, когда должно было прочитать этотъ приговоръ, но будучи не въ состояніи отмнить его, онъ не хотлъ покрайней мр утвердитъ его своимъ присутствіемъ, и отказался присутствовать при этомъ въ палат, но герцоги Беррійскій и Бургундскій не преминули явиться, и этотъ приговоръ былъ сдланъ въ присутствіи какъ ихъ, такъ и многихъ бароновъ и рыцарей. Это осужденіе надлало много шума во всемъ королевств, и было принято весьма различно, но вс согласны были въ томъ, что хорошо сдлали, что воспользовались болзнію короля для этого осужденія, потому что еслибы онъ былъ здоровъ, то никогда не получили бы его утвержденія.

Между тмъ король былъ на пути къ выздоровленію. Каждый день получались радостныя извстія объ улучшеніи его здоровья. Одно изъ средствъ наиболе способствовавшихъ къ развлеченію его меланхоліи, было новое изобртеніе однаго живописца, по имени, Жаккемена Тренгоннёра, жившаго въ улиц ла-Веррери. Одетта вспомнила объ этомъ человк, съ которымъ познакомилась у своего отца, она написала къ нему, чтобъ онъ пришелъ и принесъ т странно раскрашенныя картинки, которыя, какъ ей было извстно, онъ нарисовалъ. Жаккеменъ пришелъ съ игрою картъ.

Король находилъ большое удовольствіе въ этихъ рисункахъ, которые онъ сначала разсматривалъ съ наивнымъ любопытствомъ ребенка, но онъ началъ забавляться ими гораздо боле по мр того, какъ возвращался къ нему разсудокъ и когда онъ узналъ, что каждая изъ этихъ фигуръ имла значеніе и могла исполнять роль въ одной аллегорической игр, представлявшей войну и правленіе государства. Жаккеменъ объяснилъ ему, что тузъ долженъ имть первенство надъ всми другими картами, и даже надъ королями, потому что имя его взято съ латинскаго слова, означающаго деньги, а всякому извстно, что деньги составляютъ главную пружину войны. Вотъ почему, когда король не иметъ при себ туза, то онъ бываетъ такъ слабъ, что можетъ быть разбитъ слугою, у котораго онъ есть, онъ ему говорилъ, что трефы, это трилистникъ, наше луговое растеніе, имли цлію напоминать тому, въ чьихъ рукахъ находились, что полководецъ никогда не долженъ располагать своего лагеря въ такомъ мст, гд нтъ продовольствія для его арміи. Что касается до пикъ, то нетрудно было догадаться, что он означали аллебарды, которыми въ ту эпоху были вооружены пхотинцы: а бубны (carreaux) желзные четыреугольники, которыми вооружали концы стрлъ, пускаемыхъ изъ большихъ луковъ. Наконецъ черви сердаки (coeurs) были очевидно эмблемою храбрости начальниковъ и солдатъ. Сверхъ того, четыре имени, данныя четыремъ королямъ:

Давидъ, Александръ, Цезарь и Карлъ великій, доказывали, что какъ бы многочисленны и храбры войска ни были, но чтобъ быть увреннымъ въ побд, надобно еще дать имъ благоразумныхъ, храбрыхъ и опытныхъ полководцевъ. по какъ для храбрыхъ генераловъ нужны и храбрые адъютанты, то слугами (valet) имъ были избраны между древними. Нанесло и Ожье, бывшіе перами Карла Великаго, а между новйшими: Рено (де-Куси) и Гекторъ (де-Галаръ), какъ это званіе слуги (de valet) не заключало въ себ ничего унизительнаго, и какъ самые великіе вельможи носили его, пока не были произведены въ рыцари, то валеты въ картахъ представляли дворянъ и имли подъ своимъ начальствомъ: десятки, девятки, осмерки и семерки, которыя были не что иное, какъ солдаты и простые люди.

Что касается до дамъ, то Жаккеменъ не давалъ имъ еще другихъ именъ кром именъ ихъ мужей, показывая тмъ, что женщина сама по себ ничто, и что она получитъ свое значеніе и блескъ отъ своего мужа.

Это развлеченіе доставило королю душевное спокойствіе, а душевное спокойствіе — возвращеніе силъ, вскор онъ началсъ удовольствіемъ сть и пить, страшныя грезы, исчадія горячки, исчезли мало по малу вмст съ нею, онъ не боялся боле спать на своей постел, и только-бы Одетта караулила возл него, онъ спалъ довольно спокойно. Чрезъ нсколько времени докторъ Гильомо нашелъ, что здоровье короля уже такъ укрпилось, что онъ могъ здить верхомъ на мул. На другой день ему привели любимую его лошадь, на которой онъ сдлалъ довольно большую прогулку, наконецъ затяли охоту на жаворонковъ, Карлъ и Одетта съ ястребомъ на рук, показались на окрестныхъ поляхъ, и были встречены король — криками радости, а Одетта криками благодарности.

Впрочемъ при французскомъ двор не было другихъ разговоровъ, кром о выздоровленіи короля, и о чудесномъ способ, какъ совершилось его исцленіе. Многія дамы завидовали прекрасной незнакомк, которой поступокъ, по ихъ мннію, былъ ничто иное, какъ разсчетъ, если имъ врить, то вс бы он ршились на такое же пожертвованіе собою, и однакоже въ т несчастные дни ни одна этого не заявила, боялись вліянія, которое эта молодая двушка, если она хоть сколько нибудь честолюбива, могла получить надъ выздороввшемъ королемъ. Сама королева безпокоилась отъ собственной своей выдумки, она приказала позвать къ себ аббатиссу Троицкаго монастыря, послала богатые подарки для ея общины, и велла ей взять назадъ свою племянницу. Вслдствіе этого Одетта получила приказаніе возвратиться въ монастырь.

Въ день назначенный для ея отъзда, она подошла къ королю съ полными слезъ глазами, и преклонила колно. Карлъ смотрлъ на нее со страхомъ, полагая, что ей сдлали какую нибудь непріятность, или чемъ нибудь ее обезпокоили, онъ протянулъ ей руку, и спросилъ, о чемъ она плачетъ.

— Государь, сказалъ Одетта, я плачу о томъ, что мн надобно съ вами разстаться.

— Разстаться со мною, теб, Одетта, сказалъ изумленный король, а за чмъ это, моя милая?

— По тому что вы не имете боле во мн надобности, государь.

— И ты боится, сказалъ король, остаться одинъ лишній день возл бднаго сумасшедшаго? Да, это правда я уже отнялъ довольно дней у твоей прекрасной и радостной жизни, и омрачилъ ихъ скукою моихъ собственныхъ, я вырвалъ довольно цвтковъ изъ твоего свжаго внка, и смялъ ихъ моими жгучими руками, теб тягостно заключеніе, въ которомъ ты здсь живетъ, тебя ожидаютъ удовольствія, ступай! И онъ слъ, опустивъ голову себ на руку.

— Государь, аббатисса Троицкаго монастыря пріхала за мною, меня требуютъ въ монастырь.

— Такъ это не ты хочешъ разстаться со мною, Одетта? сказалъ король, вдругъ поднявъ голову.

— Жизнь моя вамъ принадлежитъ, государь, и я была бы счастлива, если бы могла посвятить ее вамъ до послдняго дня.

— О! такъ кто же тебя отъ меня удаляетъ?

— Во первыхъ, я думаю, королева, потомъ ваши дяди герцоги Бургундскій и Беррійскій.

— Королева, мои дяди Бургундскій и Беррійскій? Они, т которые оставили меня, когда я былъ боленъ, хотятъ снова окружить меня, когда я сдлался здоровъ? Одетта, Одетта, теб не хочется со мною разстаться, не правдали?

— У меня нтъ другаго желанія моего государя. Что онъ прикажетъ, я то и сдлаю.

— Хорошо! я приказываю теб остаться, сказалъ въ радости Карлъ. Такъ этотъ замокъ не кажется теб тюрьмою, милое дитя? Такъ твои попеченія обо мн происходятъ не отъ одного только состраданія? О! если бы это было такъ, Одетта, о! какъ бы я былъ счастливъ! погляди на меня, еще… еще… О! не прячься отъ меня такъ.

— Государь, государь! вы заставите меня умереть отъ стыда.

— Одетта, знаешь ли ты, сказалъ король, взявъ об ея руки, и привлекая ее къ себ, знаешь-ли ты, что я привыкъ видть тебя вечеромъ, когда засыпаю, ночью, когда грежу, утромъ, когда открываю глаза? Знаешь-ли ты, что ты ангелъ хранитель моего разсудка, что это ты магическимъ жезломъ своимъ прогнала злыхъ духовъ, которые выли вокругъ меня? Ты дни мои сдлала веселыми, ты сдлала ночи мои спокойными. Одетта! Одетта! Знаешь-ли ты, что благодарность — слабое чувствованіе за такія благодянія? Одетта! знаешь-ли ты, что я люблю тебя?

Одетта вскрикнула, высвободила свои руки изъ рукъ короля, и стояла предъ нимъ дрожа всмъ тломъ.

— Ваше величество! что это вы мн говорите?

— Я теб говорю, продолжалъ Карлъ, что теперь ты необходима для моей жизни. Вдь я не ходилъ отыскивать тебя, не правда-ли?… Я не зналъ о твоемъ существованіи на свт, ты сама, ангельская душа, угадала, что здсь есть страдалецъ, и пришла сюда. Я обязанъ теб всмъ, потому что я обязанъ теб своимъ разсудкомъ, а разсудокъ мой есть мое могущество, моя сила, мое королевство, моя имперія. И такъ, уйди ты, и я останусь опять такимъ же жалкимъ, такимъ же ничтожнымъ, какъ ты меня нашла здсь, потому что разсудокъ мой уйдетъ вмст съ тобою. О! я чувствую, что при одной мысли потерять тебя, онъ уносится уже въ какое-то облако.— Онъ поднялъ руки къ своему челу.— О Боже мой! Боже мой! продолжалъ онъ съ ужасомъ, неужели я опять сойду съ ума? Господи, Боже мой, умилосердись надо мною.

Одетта вскрикнула и бросилась къ королю.

— О! государь, государь, произнесла она, не говорите такимъ образомъ.

Карлъ посмотрлъ на нее блуждающими глазами.

— О! государь, не смотрите на меня такимъ образомъ. Боже мой! Боже мой! это вашъ безсмысленный взглядъ причинилъ мн столько зла.

— Мн очень холодно, Одетта, сказалъ Карлъ.

Одетта бросилась въ объятія короля, прижимая его къ своей груди, чтобы согрть его, и обнимая его своими руками, совершенно забыла свою стыдливость.

— Уйди отсюда, Одетта, уйди, сказалъ король.

— Нтъ, нтъ, сказала Одетта, не слушая его, нтъ, вы не сдлаетесь сумасшедшимъ, нтъ, Господь возметъ кровь мою, Господь возметъ жизнь мою, но оставитъ вамъ вашъ разсудокъ, я останусь возл васъ, я не разстанусь съ вами ни на минуту, ни на секунду, я навсегда останусь здсь, навсегда.

— Вотъ такъ, въ моихъ объятіяхъ? сказалъ король.

— Да, такъ..

— И ты будешь меня любить? продолжалъ король, принуждая ее ссть къ себ на колни.

— Я, я! сказала Одетта, закрывая глаза и опуская свою блдную и растрепанную голову на плечо короля, О! я этого не должна, я этого не могу.

Горячія губы Карла закрыли ей уста.

— Сжальтесь, сжальтесь! государь, я умираю, тихо сказала она и лишилась чувствъ.

Одетта осталась.

Глава десятая.

Спустя нсколько дней посл сцены, которую мы описали и въ то время, когда Одетта лежала у ногъ короля, и смотрла на него, положа голову къ нему на колна, торопливо вошелъ докторъ Гильомо и доложилъ о прибытіи королевы.

— А! сказалъ Карлъ, она не боится боле быть вмст съ несчастнымъ сумасшедшимъ, ей сказали, что разсудокъ къ нему возвратился и тогда она осмлилась приблизиться къ пещер льва. Просите войти королеву въ сосднюю комнату.

Гильомо вышелъ.

— Что съ тобою? сказалъ король Одетт.

— Ничего, отвчала двушка, вытирая крупную слезу.

— Глупенькая! сказалъ король, и поцловалъ ее въ лобъ, и взявъ обими руками ея голову, всталъ, положилъ голову ея на кресло, снова поцловалъ и вышелъ. Одетта осталась съ томъ положеніи, которое далъ ей король. Не много спустя, ей показалось, что чья то тнь упала на полъ и простиралась даже до нея, она обернулась назадъ.

— Его высочество герцогъ Орлеанскій! вскрикнула она, закрывая глаза руками.

— Одетта!… сказалъ герцогъ, смотря на нее съ изумленіемъ..

— А! сказалъ онъ язвительно посл минутнаго молчанія, а! Это вы сударыня творите такія чудеса, я зналъ, что вы великая волшебница, я зналъ, вы можете свести съума, но не зналъ, что вы можете его возвратить.

Одетта вздохнула.

— Теперь, продолжалъ герцогъ, я понимаю эту строгую и не приступную добродтель, какая-нибудь цыганка предсказала вамъ, что вы будете французскою королевою!, и любовь перваго принца крови показалась вамъ недостаточною.

— Ваше высочество, сказала Одетта, вставъ и смотря на герцога спокойно и съ достоинствомъ, когда я шла къ его величеству нашему королю, то шла, какъ ршившаяся принести себя на жертву, а не какъ распутная женщина, ищущая богатства, можетъ быть, еслибы въ то время находился при корол какой-нибудь принцъ крови. то присутствіе его поддержало бы меня, но я увидла здсь только несчастнаго, имвшаго на голов, вмсто короны, терновый внецъ, существо оставленное Богомъ, лишенное разума и инстинкта, не имвшаго даже того, что природа дала послднему изъ животныхъ, чувства самосохраненія, да! Этотъ человкъ, этотъ несчастный еще на канун былъ молодой, красивый, могущественный король, и впродолженіе одной ночи онъ состарлся тридцатью годами, въ теченіе времени отъ захожденія до слдующаго восхожденія солнца, чело его покрылось морщинами, какъ у старика, отъ всего его могущества у него неосталось даже желанія быть могущественнымъ, потому что душа его лишилась памяти и разсудка. Тогда, видя, эту состарвшуюся юность, эту увядшую красоту, это исчезнувшее могущество, я чувствовала сильное состраданіе къ столь великому несчастно. Королевская власть безъ трона, безъ скипетра, безъ короны, эта древняя священная королевская власть, ползающая на колнахъ, вопіяла о милосердіи, и никто не отвчалъ ей, она проливала слезы, и никто не хотлъ отереть ей лица, она простирала руки, и никто не подавалъ ей руки помощи. О! тогда я почувствовала, что я избрана была провидніемъ, что Богъ предъизбралъ меня для великаго и высокаго назначенія, что бываютъ положенія такъ странно выходящія за предлы обыкновенныхъ житейскихъ разсчетовъ, что предъ ними исчезаютъ вс общепринятыя условія, что слово добродтель въ этомъ случа было кинжаломъ, которымъ убили-бы умирающаго, и что лучше было-бы погубить свою душу, но спасти жизнь другаго, когда душа эта принадлежитъ бдной молодой двушк, а жизнь эта есть жизнь великаго короля.

Герцогъ Орлеанскій смотрлъ на нее съ удивленіемъ, онъ слушалъ это краснорчіе сердца, открывшееся въ ней вдругъ подобно тмъ цвткамъ, которые распускаются въ одну ночь.

— Вы странная молодая двушка, сказалъ ей герцогъ, и вы были-бы небеснымъ ангеломъ, еслибы то, что вы говорите, было справедливо, но я хочу этому врить, въ такомъ случа, простите, если я оскорбилъ васъ, но это потому что я васъ такъ любилъ!

— А я! ваше высочество, о! еслибы вы были несчастны!…

— О! Карлъ, Карлъ! вскрикнулъ герцогъ Орлеанскій, ударивъ себя рукою въ лобъ.

Въ это время вошелъ король. Братья бросились въ объятія другъ другу, позади короля шелъ докторъ Гильомо.

— Ваше высочество герцогъ Орлеанскій, сказалъ онъ, вотъ, слава Богу, король здоровъ, я сдаю вамъ его, но впредь надобно остерегаться сердить его, или слишкомъ обременять трудами, потому что разсудокъ его еще не очень укрпился, а особливо, сказалъ онъ, глядя на Одетту, не разлучайте его съ его добрымъ геніемъ, пока она будетъ возл него, я отвчаю за все.

— Господинъ Гильомо, сказалъ герцогъ, вы не отдаете справедливости вашимъ познаніямъ, и он такъ необходимы для короля, что вамъ не слдовало бы съ нимъ разстаться.

— О! ваше высочество, сказалъ докторъ, качая головою, теперь я уже слабый и хворый старикъ и немогу вынести придворной жизни, позвольте мн возвратиться въ свой Лаонъ, я исполнилъ свое предназначеніе, и теперь могу спокойно умиреть.

— Господинъ Гильомо, сказалъ герцогъ, награду, за свои труды, вы получите отъ герцоговъ Беррійскаго и Бургундскаго, и надюсь, что она будетъ богата и прекрасна. Во всякомъ, случа, и еслибы, вы были ими не довольны, обратитесь къ Людовику Орлеанскому, и вы удостовритесь, что его не напрасно называютъ щедрымъ.

— Богъ уже сдлалъ для меня больше, нежели сколько могли-бы сдлать люди, сказалъ Гильомо кланяясь, и если посл него они сдлаютъ для меня и немного, то и того будетъ, слишкомъ много, судя по моимъ заслугамъ.

Онъ поклонился и вышелъ, на другой день, какъ сильно его ни упрашивали, онъ оставилъ замокъ Крейль и возвратился въ свой домъ, находившійся близь города Лаона, и никогда больше невозвращался въ Парижъ, хотя ему предлагали, жалованья тысячу золотыхъ коронъ, и прислали изъ придворной конюшни четыре лошади для прозда.

Король, съ своей стороны возвратился во дворецъ Ренноль, близъ котораго онъ помстилъ въ скромномъ жилищ и Одетту, и все пошло почти также, какъ было до его болзни.

Король особенно спшилъ принять въ свои руки дла правленія, чтобъ двинуть впередъ великое и святое предпріятіе, о которомъ онъ всегда мечталъ, это былъ крестовый походъ противъ Турокъ.

Посланники Сигизмунда прибыли въ Парижъ въ то время, когда король находился въ Крейл, и разсказали о намреніяхъ Баязета, наслдовавшаго своему отцу, убитому въ сраженіи, къ которому принудилъ Сигизмунда, онъ самъ объявилъ, свои намренія, которыя были слдующія: завоевать Венгрію, пройти чрезъ христіянскія королевства, покоряя ихъ своей власти, потомъ дать свободу каждому слдовать закономъ, своей религіи, наконецъ съ большими силами прибыть въ Римъ, и тамъ въ храм св. Петра накормить овсомъ своего боеваго коня. Это страшное богохульство долженствовало поднять противъ этого басурмана всхъ, въ комъ была христіанская душа. По этому король Карлъ поклялся, что Франція, какъ старшая дщерь Христова, не потрпитъ подобнаго оскверненія, хотя бы ему самому лично пришлось идти противъ неврныхъ, какъ то сдлали предшественники его, короли. Филиппъ-Августъ, Лудовикъ IX и Лудовикъ XII. Графъ д’, принявшій изъ рукъ Клиссона шпагу коннетабля и маршалъ Бусико, путешествовавшій по землямъ неврныхъ, сильно поддерживали эту ршимость короля и говорили, что долгъ всякаго рыцаря, ограждающаго себя знаменіемъ креста, воружиться противъ общаго врага.

Но больше всхъ принялъ къ сердцу это великое предпріятіе герцогъ Филиппъ Бургундскій, его къ этому побудилъ сынъ его, графъ Неверскій, надявшійся, что его назначатъ главнокомандующимъ арміи, и что онъ совершитъ съ нею великіе и блестящіе подвиги. Герцогъ Беррійскій съ своей стороны, не оказывалъ въ этомъ никакого сопротивленія, и такъ походъ этотъ былъ скоро ршенъ въ совт. Тогда отпустили посланниковъ съ общаніемъ короля, послали курьеровъ къ. Германскому императору и къ герцогу Австрійскому, чтобъ получить позволеніе пройти чрезъ ихъ владнія, и написали къ великому магистру Тевтонскаго ордена и къ Родосскимъ рыцарямъ съ увдомленіемъ, что Іоаннъ Бургундскій идетъ къ нимъ на помощь въ сопровожденіи тысячи рыцарей и оруженосцевъ, выбранныхъ изъ числа самыхъ храбрйшихъ людей королевства, съ тмъ, чтобъ противустать угрозамъ и намреніямъ царя Баязета, называемаго Аморатъ-Бакеномъ.

И такъ герцогъ Бургундскій самъ дятельно занялся устройствомъ военнаго хозяйства своего старшаго сына, потому что онъ хотлъ, чтобъ оно было достойно принца цвтовъ — лиліи. Первою его заботою было приставитъ къ. нему рыцаря извстнаго своею опытностью и храбростію. По этому онъ написалъ къ сеньору де-Куси, прибывшему какъ нарочно изъ Лиглана, чтобъ онъ пріхалъ поговорить съ нимъ въ дворецъ Артуаскій, въ которомъ они жили. Сиръ Ангерамъ со всею поспшностію отправился по ихъ приглашенію, и какъ только герцогъ и герцогиня его увидли, то пошли къ нему настрчу и сказали:

— Сиръ де-Куси, вы конечно слышали о приготовленіи къ крестовому походу, котораго сынъ нашъ долженъ быть главнокомандующимъ, вамъ извстно, что этотъ сынъ нашъ будетъ свтиломъ Бургундскаго дома, и такъ мы совершенно ввряемъ его вамъ и вашей великой храбрости, ибо мы знаемъ, что изъ всхъ французскихъ рыцарей вы самый искуснйшій въ военномъ дл, И потому мы покорнйше васъ просимъ быть ему товарищемъ и совтникомъ въ продолженіе труднаго похода, который онъ намренъ предпринять, и о которомъ мы молимъ Бога, чтобъ онъ окончился къ чести нашей и къ чести христіанства,

— Милостивйшій государь и вы, милостивйшая государыня, отвчалъ сиръ де-Куси, подобная просьба есть для меня приказаніе, и если Богу будетъ угодно, то я совершу этотъ походъ по двумъ причинамъ, во первыхъ, по набожности и для защиты вры во Іисуса Христа, во вторыхъ чтобъ показать себя достойнымъ той чести, которую вы мн длаете. Однако же любезный герцогъ и вы герцогиня, я бы просилъ васъ уволить меня отъ отвтственности за вашего сына и возложить ее на кого нибудь достойнйшаго, на примръ на мессира Филиппа д’Артуа, графа д’ и коннетабля Франціи, или на его двоюроднаго брата, графа де-ла-Мариса, я думаю, что оба они будутъ участвовать въ этомъ поход, и оба они ближе къ нему по родству и оружію.

— Сиръ де-Куси, прервалъ его герцогъ, вы больше видли и больше совершили нежели т, на которыхъ намъ указываете. Вамъ извстна та страна, по которой надобно будетъ проходить, а они никогда въ ней не бывали, они храбрые и истинные рыцари, но вы образецъ врности и рыцарства, и снова повторяемъ нашу просьбу.

— Ваша свтлость, отвчалъ сиръ де-Куси, повинуюсь вашему приказанію и надюсь выполнить его съ честію, при помощи мессира Гюй де-ла-Тремульи, мессира Гильомо его брата, и адмирала Франціи мессира Жани де-Вьенна.

Уладивъ это дло, герцогъ занялся приисканіемъ денегъ, чтобъ снарядить своего сына сообразно съ его достоинствомъ. Онъ собралъ подать, по случаю рыцарскаго предпріятія своего сына, со всего народа, съ владтелей замковъ и съ городскихъ гражданъ, эта подать простиралась до 120,000 золотыхъ коронъ, но какъ она были еще далеко недостаточна для того великолпія какимъ хотли его окружить, то онъ приказалъ всмъ помщикамъ и помщицамъ, большимъ его ленникамъ, приготовиться къ походу, назначая ихъ состоять въ свит его сына, предоставляя однако же имъ на волю, освободиться отъ этого путешествія взносомъ значительной суммы денегъ, а сумма эта для однихъ простирались до двухъ тысячъ, для другихъ до тысячи, наконецъ для нкоторыхъ до пяти сотъ коронъ, смотря по доходамъ, получаемымъ ими съ земли.

Старыя помщицы и старые помщики, боявшіеся, какъ говоритъ Фруассаръ, тлеснаго труда, откупились по желанію герцога, что же касается до молодыхъ людей, то имъ отвчали, что нужны не ихъ деньги, но сами они лично, такимъ образомъ они должны были приготовиться участвовать въ поход на свой счетъ, и образовать, въ этомъ святомъ дл, роту при своемъ предводител Іоанн, этимъ вторымъ налогомъ герцогъ досталъ еще 60000 коронъ.

Такимъ образомъ все приготовлялось со всевозможною поспшностію, такъ что къ 16 мая вс были готовы къ войн и графъ Іоаннъ давъ сигналъ къ выступленію, самъ выступилъ въ походъ, за нимъ слдовали больше тысячи рыцарей и оруженосцевъ, это все были люди доблестные и знатные, въ числ ихъ находились: графъ д’, коннетабль Франціи, мессиры Генрихъ и Филиппъ де-Баръ, сиръ де-Куси, мессиръ Гюй-де-ла Тремуйлль, мессиръ Бусико, маршалъ Франціи, мессиръ Реньо де-Руа, сеньоръ де-Сен-Ни и мессиръ Жанъ де-Вьеннъ. Двадцатаго мая все это войско вступило въ Лотарингію, потомъ, пройдя чрезъ графство Баръ и Бургундію въ Альзазъ, прошло чрезъ область д’Онне и рку Рейнъ, остановилось не на долго въ Виртемберг, и достигло Австріи, гд составлявшіе его были приняты съ большою почестію и угощеніемъ, ея герцогомъ, ожидавшимъ ихъ, здсь они раздлились, каждый пошелъ по особой дорог для большаго удобства въ поход, условившись между собою, соединиться въ город Буд, въ Венгріи.

Между тмъ въ Париж завязалось великое и важное дло, изъ Англіи пріхали послы съ просьбою выдать замужъ за короля Ричарда принцессу Изабеллу Французскую, которая была еще ребенкомъ. Этотъ союзъ, исключая возрастъ невсты, былъ во всхъ отношеніяхъ выгоденъ, такъ какъ Англія была такое королевство, и король Ричардъ такой король, которые могли совершенно сродниться съ королевствомъ и королемъ Французскимъ. Сверхъ того, этотъ союзъ прекращалъ на всегда ту истребительную войну, которая въ продолженіи четырехъ царствованій раззоряла два народа, родившіеся на тойже земл, втви того же дерева, которыя отдльно были слабы, но опираясь одна объ другую могли сопротивляться всякой бур. И такъ этотъ брачный союзъ былъ принятъ безъ всякаго возраженія и принцесса Изабелла объявлена невстою Ричарда Англійскаго, который въ слдующемъ году долженъ былъ принять ея въ Кале изъ рукъ Карла Французскаго. (Бракосочетаніе было совершено въ церкв св. Николая въ Кале уже 4-го ноября 1396 года).

Въ тоже время предписанія доктора Гильомо относительно заботливости о здоровь короля были буквально исполняемы, особливо касавшіяся до его развлеченій. Всякій день устроивались прогулки верхами, обды то въ Лувр, то во дворц, и всякій вечеръ танцы въ Сен-Поль, всякій, чтобъ угодить королю и его родственникамъ, мучилъ себя, чтобъ изобрсти какую нибудь новую забаву, и чмъ она бывала сумасбродне, тмъ обыкновенно лучше ее принимали. Что касается до Одетты, то она мало участвовала во всхъ этихъ увеселеніяхъ, по своему простому и меланхолическому характеру она удалялась бы всегда отъ нихъ, если бы даже небыло другой священнйшей причины къ тому. Она готовилась сдлаться матерью!

Король съ своей стороны любилъ ее глубокою и признательною любовію высокихъ душъ, не проходило ни одного дня, что-бъ онъ не удлилъ часу кроткой своей сидлк, и когда, ввечеру припоминалъ увеселенія дня, а по утру удовольствія ночи, то часъ проведенный съ нею всегда казался ему свтлымъ между часами его жизни.

Въ описываемую нами эпоху случилось, что одинъ молодой рыцарь изъ Вермандуа, находившійся въ свит короля, женился на двиц, благородной нмк, состоявшей при королев. Августйшіе покровителя молодыхъ супруговъ положили отпраздновать сватьбу въ дворц Сея-Поль, и вс принялись за новыя изобртенія, для того чтобъ этотъ праздникъ былъ самый веселый и самый пріятный, какого уже давно не бывало. Такъ какъ на балу предполагалось быть въ маскахъ, то король хотлъ склонить и Одетту на немъ присутствовать, но она отказалась, приводя въ извиненіе опасность своего положенія и слабость здоровья.

Наступилъ вечеръ сватьбы, каждый втихомолку длалъ свои приготовленія для того, чтобъ произвести большій эффектъ неожиданностію. Балъ открылся кадрилями обыкновенныхъ масокъ, но въ одинадцать часовъ, послышались крики: посторонитесь! посторонитесь] и пиковый валетъ и валетъ бубновый съ аллебардою въ рук, одтые въ характеристическій костюмъ своей роли, стали по об стороны двери, чрезъ которую почти тотчасъ же вошла полная игра въ пикетъ, короли вошли по старшинству: Давидъ вошелъ первый, за нимъ слдовалъ Александръ, за Александромъ Цезарь, наконецъ за Цезаремъ Карлъ Великій. Каждый велъ за руку даму своего цвта, которой шлейфъ платья несъ рабъ. Первый изъ сихъ рабовъ представлялъ игру въ мячъ, вторый билльярдъ, третій шахматы, четвертый игральныя кости, вслдъ за ними шли, какъ необходимая принадлежность свиты, десять тузовъ, въ плать начальниковъ тлохранителей, имя каждый подъ своею командою девять картъ, кортежъ оканчивался валетомъ трефъ и валетомъ червей, которые и заперли дверь, чтобъ показать, что больше войти не кому. Тогда бальная музыка дала сигналъ къ танцамъ, вдругъ короли, дамы и валеты составили терцы и четырнадцать, что очень забавляло общество, наконецъ красныя масти стали съ одной стороны, а черныя съ другой, и балетъ кончился общимъ контрадансомъ, въ которомъ смшались вс масти безъ различія лтъ, достоинства и пола.

Еще смялись надъ этою выдумкою, которая показалась чрезвычайно забавною, когда голосъ, выходившій изъ сосдней залы, просилъ на грубомъ старинномъ французскомъ язык, отворить дверь. Какъ предполагали, что другая маскарадная группа просила позволенія войти, то просьба эта была немедленно удовлетворена. Дйствительно, тотъ, кто просилъ позволенія войти на балъ, былъ предводитель дикарей, ведшій на веревк пять человкъ изъ своихъ подданныхъ, связанныхъ между собою, и обшитыхъ холстомъ, который посредствомъ древесной смолы былъ обклеенъ тончайшими нитями льна, выкрашеннаго подъ цвтъ волосъ: такимъ образомъ эти пять человкъ казались нагими, и покрытыми шерстью, какъ сатиры. Дамы, увидя ихъ страшно закричали и разбжались, такъ что посреди залы образовался пустой кругъ, въ который вошли новоприбывшіе и начали исполнять самые смшные танцы. Чрезъ нсколько времени страхъ прошелъ, и къ нимъ приблизились дамы, за исключеніемъ герцогини Беррійской, которая все оставалась въ углу. Видя это предводитель дикарей, пошелъ къ ней, съ тмъ чтобъ напугать ее. Въ тоже мгновеніе въ зал раздались страшные крики, герцогъ Орлеанскій не подумавъ приложилъ къ одной изъ масокъ зажженный факелъ, и въ одно мгновеніе пять дикарей связанныхъ между собою, были объяты пламенемъ. Одинъ изъ нихъ тотчасъ выбжалъ изъ залы, между тмъ какъ другой, забывъ собственную свою опасность и боль, произносилъ эти страшныя слова:

— Спасите короля, ради Бога, спасайте короля!

Тогда герцогиня Беррійская, догадываясь, что подошедшій къ ней былъ самъ Карлъ, обняла тло его своими руками, чтобъ не пустить отъ себя, потому что онъ хотлъ возвратиться къ своимъ товарищамъ, хотя не могъ оказать имъ никакой помощи и подвергся бы опасности сгорть вмст съ ними, и звала къ нему на помощь, а между тмъ все продолжались слышаться тже вопли горести, и все тотъ же голосъ съ грустію повторялъ:

— Спасайте короля! спасайте короля!

Ужасное зрлище представляли эти четыре человка объятые пламенемъ, къ которымъ никто не смлъ приблизиться, потому что смола, какъ пламенный потъ, текла съ ихъ тла на полъ, и съ кусками проклятаго наряда, который они рвали на себ, отрывались куски живаго тла, такъ, что въ этой дворцовой зал, въ часъ по полуночи, говоритъ Фруассаръ, было отвратительно и жалко слышать, и видть, потому, что изъ четырехъ горвшихъ двое уже были мертвы: одинъ изъ нихъ былъ молодой графъ де-Жуанье, а другой сиръ Емери де-Пуатье, что касается до двухъ другихъ, то ихъ полу-сгорвшихъ отнесли домой, это были: мессиръ Гасрихъ де-Гизе и побочный сынъ де-Фуа, который все еще говорилъ умирающимъ голосомъ, не заботясь о собственномъ своемъ мученіи:

— Спасайте короля! спасайте короля!

Пятый выбжавшій изъ залы весь въ огн, былъ сиръ де-Нантулье, онъ вспомнилъ, что проходилъ близъ одного бутылочнаго шкафа, и тамъ видлъ большіе чаны, наполненные водою, въ которой полоскали стаканы и кубки, и такъ онъ побжалъ туда и бросился въ одинъ изъ нихъ, это присутствіе духа спасло его.

Что касается до короля, то онъ сказалъ своей тетушк, Беррійской, кто онъ былъ, а она указавъ на королеву Изабеллу, лишившуюся чувствъ на рукахъ своихъ женщинъ, упросила его, чтобъ онъ побжалъ въ свои комнаты и скоре перемнилъ платье, и такъ страхъ за него вскор миновался, потому что чрезъ нсколько минутъ онъ вошелъ въ залу безъ маски и въ обыкновенномъ своемъ плать. Королева Изабелла пришла въ чувство только тогда, когда услышала его голосъ, да и тутъ еще долго сомнвалась, дйствительно-ли это былъ, онъ, и что съ нимъ ничего не случилось.

Что касается до герцога Орлеанскаго, то онъ былъ въ отчаяніи, хотя горесть его тутъ ничего не могла пособить, и доказывала только, что нечестіе произошло отъ крайняго его неблагоразумія и молодости, онъ кричалъ, хотя его почти никто не слушалъ, что все должно упасть на него, наказаніе и раскаяніе, и что, какъ несчастіе это произошло по его глупости, то онъ бы отдалъ жизнь свою за спасеніе жизни тхъ, которыхъ онъ погубилъ. Король простилъ ему, ибо очевидно было, что при этомъ съ его стороны не было никакого злаго намренія.

Извстіе объ этомъ несчастіи быстро распространилось по Парижу, только не знали, что король былъ спасенъ, такъ что на другой день по утру по всмъ улицамъ было большое стеченіе народа, громко роптавшихъ на безразсудныхъ молодыхъ людей, которые увлекали короля въ подобныя пустыя занятія, говорили, что отмстятъ за смерть его тмъ, которые были ея причиною, и уже неопредленныя подозрнія падали на герцога Орлеанскаго, которому по смерти короля долженствовало принадлежать французское королевство. Герцогъ Беррійюкій и Бургундскій, прибывшіе по утру во дворецъ Сенъ-Поль, первый изъ своего дворца Несльскаго, а вторый изъ Артуасскаго, встртились между собою. Они шли посреди волновавшагося народа, слышали глухія рыканія этого льва, знали и боялись его гнва. И потому они пошли къ королю и совтовали ему ссть на лошадь, и прохать по парижскимъ улицамъ, и когда король на это согласился, то герцогъ Бургундскій открылъ окно, вышелъ на балконъ и громко прокричалъ:

— Король живъ, храбрые люди, и вы сейчасъ его увидите, Спустя немного времени, король дйствительно выхалъ вмст съ своими дядями, и объхавъ весь Парижъ для успокоенія народа, отправился въ храмъ парижской Богородицы гд слушалъ обдню и принесъ дары. Исполнивъ этотъ священный долгъ, онъ возвращался въ дворецъ Сенъ-Поль, но прозжая по садовой улиц, онъ услышалъ крикъ такъ глубоко горестный, что задрожалъ и поднялъ голову. Особа испустившая этотъ крикъ, была молодая двушка, полулежавшая на рукахъ своей кормилицы. Какъ только король замтилъ ее, то соскочилъ съ лошади, сказалъ, чтобъ дяди безъ него возвратились во дворецъ, побжалъ въ домъ, въ которомъ находилась эта женщина, быстро поднялся по лстниц и вбжалъ въ комнату, вскрикнувъ въ совершенномъ испуг:

— Что съ тобою, моя милая, отъ чего ты такъ блдна и такъ дрожишь?

— Отъ того, отвчала Одетта, что я думала, вы умерли, и что я умираю.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Глава первая.

Одетта дйствительно думала, что она умираетъ, произнося эти слова потому что она лишилась чувствъ. Карлъ взялъ ее на руки и снесъ на постель, съ которой она только что встала, Жеганна брызнула на ея лицо нсколько капель воды, и она открыла глаза.

— А! воскликнула она, обвивъ своими руками шею своего возлюбленнаго, а! милый мой Карлъ, любезный мой король и повелитель, такъ вы не умерли!

И вся жизнь этого ангела сосредоточилась въ ея глазахъ.

— Милое дитя мое! сказалъ король, да, я живъ еще, чтобъ любить тебя.

— Чтобъ меня любить?

— Да!

— Хорошо быть любимою! съ этимъ легче умереть, сказала печально. Одетта.

— Умереть! повторилъ король съ ужасомъ, умереть! вотъ уже два раза ты повторяешь это слово. Такъ ты больна, ты страдаешь? Отчего ты такъ блдна?

— И вы объ этомъ спрашиваете, ваше величество! отвчала Одетта. Разв вы не знаете, что роковая всть разнеслась по всему городу, что она дошла и сюда, что ночью поднялся страшный крикъ, распространившійся отъ одного конца города до другаго: король умеръ! Вы можете себ представить, ваше величество, что когда я услышала эти слова, то они, какъ кинжалъ, поразили мое сердце, я чувствовала, что во мн порвалось что-то, необходимое для жизни, я была очень довольна, потому что была уврена, что не переживу васъ, и благословляла Бога, но вотъ вы живы, и я умру одна, опять благословляю Бога, велика благость Его, милосердіе Его безконечно!

— Что ты это говоришь, Одетта! ты съ ума сошла, умереть, теб умереть, и отъ чего это? и какъ это?

— Отъ чего, я уже вамъ сказала, а какъ, не знаю, я только знаю, что душа моя готова уже была разлучиться со мною и когда я узнала, что вы живы, то я объ одномъ только молила Бога, то есть, чтобъ еще разъ васъ увидть, потому что молитъ Его также о своей жизни, я чувствовала, было уже безпомощно, и я васъ увидла, я счастлива, я теперь могу умереть. О Боже мой, Боже мой, прости мн, что мои мысли стремятся къ нему одному! О! какъ я страдаю, Карлъ, сожми меня въ своихъ объятіяхъ, пусть я умру въ твоихъ объятіяхъ! И она лишилась чувствъ въ другой разъ.

Король думалъ, что она умерла, онъ прижималъ ее къ своему сердцу съ воплями и рыданіями, вдругъ онъ затрепеталъ, онъ почувствовалъ странное движеніе, это было движеніе младенца въ утроб его матери.

— О! вскрикнулъ Карлъ, къ которому возвратилось все присутствіе духа, о! бги, Жеганна, бги къ собственному моему лейбъ-медику, приведи его сюда, скажи ему, если хочешь, что я самъ умираю, но чтобъ онъ явился сюда, не медля ни минуты, она не умерла, и можетъ быть, ее можно будетъ спасти.

Жеганна бросилась изъ комнаты и побжала такъ скоро, какъ позволяли ея лта, по указанію сдланному ей королемъ Чрезъ десять минутъ она возвратилась, лейбъ-медикъ вошелъ вслдъ за нею.

Одетта пришла въ чувство, но была такъ слаба, что не могла говорить. Карлъ, устремивъ на нее свои неподвижные глаза, съ челомъ покрытымъ потомъ, жадно смотрлъ на нее Отъ времени до времени Одетта слабо вскрикивала.

— О! подите, подите сюда, сказалъ Карлъ, увидя своего лейбъ-медика, спасите ее мн! тогда вы спасете мн больше, нежели мою корону, больше нежели королевство, больше нежели мою жизнь, вы спасете ту, которая возвратила мн разсудокъ, когда я былъ сумасшедшимъ, ту которая съ преданностію и терпніемъ, какъ ангелъ, ходила за мною въ продолженіе длинныхъ дней и безконечныхъ ночей, и когда вы ее спасете, просите у меня, чего вамъ угодно, и вы получите, если только, то, чего вы пожелаете будетъ во власти могущественнйшаго короля христіанства.

Одетта смотрла на короля съ неотмннымъ выраженіемъ признательности. Докторъ подошелъ къ ней и попробовалъ пульсъ.

— Для этой молодой женщины наступаетъ время родовъ, сказалъ онъ королю, но преждевременно: она, должно быть, сильно чего нибудь испугалась, испытала какое нибудь неожиданное потрясеніе.

— Да! точно такъ! сказалъ король. Ну, докторъ, такъ какъ вы совершенно знаете причину ея болзни, то вы можете ее спасти, не правда-ли?

— Ваше величество, вамъ надобно бы возвратиться къ себ во дворецъ Сен-Поль, потомъ, когда все будетъ кончено, вамъ пришли бы сказать.

Одетта сдлала движеніе, чтобъ удержать короля, потомъ почти сейчасъ же, поднявъ руки и опустивъ ихъ на постель, сказала слабымъ голосомъ:

— Ваше величество, докторъ правъ, но вы возвратитесь сюда, не правдами?

Король отвелъ лейбъ-медика въ уголъ и пристально смотря на него, сказалъ ему:

— Докторъ, это только для того, чтобъ меня удалить. Это для того, чтобъ я не видлъ ея смерти? Въ такомъ случа, ничто не заставитъ меня уйти отсюда, не отнимайте ее у меня ни на одну минуту, ни на одну секунду, если не можете возвратить ее мн живою.

Докторъ подошелъ къ Одетт, взялъ ее опять за руку, внимательно осмотрлъ ее, потомъ, обратясь къ королю, сказалъ ему:

— Вы можете удалиться, ваше величество, она можетъ еще прожить до завтрашняго дня.

Король судорожно пожалъ руки медика и слезы потекли по его щекамъ.

— И такъ это правда, что она уже осуждена на смерть? сказалъ онъ глухимъ голосомъ, она умретъ? и такъ я лишусь ея? О! въ такомъ случа я не оставлю ее, ничто не заставитъ меня отсюда выйти, ничто въ мір.

— Однако же вы уйдете отсюда, государь, и одно слово васъ къ тому принудитъ, волненіе, причиняемое вашимъ присутствіемъ, можетъ сдлатъ болзненне и трудне кризисъ, который скоро наступитъ, и отъ этого кризиса все зависитъ, если есть какая нибудь надежда, то на него.

— Я ухожу, въ такомъ случа я ухожу! я оставлю ее! сказалъ король. Потомъ, подбжавъ къ Одетт, сжалъ ее въ своихъ объятіяхъ.

— Одетта, сказалъ онъ ей, будь терплива и мужественна, мн не хотлось разставаться съ тобою, но говорятъ, надобно, береги себя для меня, я возвращусь, возвращусь.

— Прощайте, ваше величество, сказала печально Одетта.

— Нтъ, не прощайте, а до свиданія.

— Дай Богъ! тихо сказала она, закрывъ глаза и опустивъ голову на подушку.

Король возвратился во дворецъ Сен-Поль со слезами и отчаяніемъ, онъ заперся въ своемъ отдленіи и не выходилъ два часа, показавшіеся ему двумя вками, тщетно стараясь развлечься, и будучи постоянно занятъ одною мыслію, онъ самъ чувствовалъ сильную боль въ голов, какое-то пламя носилось предъ его глазами: онъ сжималъ горячій лобъ въ своихъ рукахъ, какъ-будто для того, чтобъ удержать въ немъ разсудокъ, потому что, возвратясь къ нему такъ недавно, онъ, казалось, снова улеталъ отъ него. Наконецъ, чрезъ нсколько времени, будучи не въ силахъ больше удержаться, выскочилъ изъ своей комнаты, вышелъ бгомъ изъ дворца Сен-Поль, пошелъ по Садовой улиц, увидлъ домъ, и вдругъ остановился, онъ дрожалъ всмъ тломъ. Спустя не много, онъ пошелъ опять, но такъ медленно, какъ будто бы онъ слдовалъ уже за погребальнымъ шествіемъ. Наконецъ онъ пришелъ, не ршаясь переступить чрезъ порогъ, онъ готовъ былъ снова возвратиться во дворецъ и ждать, пока придутъ за нимъ, какъ-то ему общали.

Но онъ машинально поднялся по лстниц, подошелъ къ двери, и тамъ прислушиваясь, услыхалъ болзненные крики.

Чрезъ нсколько минутъ крики эти прекратились. Жеганна быстро отдернула дверной занавсъ, за нимъ на колнахъ стоялъ король.

— Ну, что? грустно сказалъ онъ, Одетта! Одетта!

— Она разршилась, она васъ ожидаетъ.

Король бросился въ комнату, со смхомъ и слезами въ тоже время, потомъ вдругъ остановился предъ кроватью, на которой лежала Одетта съ своею дочерью въ рукахъ, потому что она была такъ блдна, что казалась мраморною Мадонной. (Эта дочь, называвшаяся Маргаритою де-Валуа вышла впослдствіи за мужъ за сира де-Гарпедана, и получила въ приданое владніе Беллевилль, въ Пуату.)

И однако же не смотря на эту блдность, на устахъ молодой матери играла кроткая и полная надежды улыбка, улыбка невыразимая, улыбка, какою мать улыбается своему дитяти, улыбка, въ которой соединены любовь, молитва и вра.

Видя нершимость Карла, она собрала вс свои силы, взяла своего младенца, и представляя его королю, сказала:

— Ваше величество, вотъ что останется вамъ отъ меня!

— О! мать и младенецъ будутъ живы! сказалъ Карлъ, прижимая обоихъ къ груди своей. Богъ сохранитъ для меня и розу, и этотъ нераспустившійся еще цвтокъ, что мы Ему сдлали, чтобъ Онъ разлучилъ насъ!

— Ваше величество, сказалъ докторъ, хорошо бы было, чтобъ больная отдохнула.

— О! оставьте его у меня, сказала Одетта, отдыхъ мой будетъ пріятне и спокойне, когда я буду знать, что онъ здсь. Не забывайте, что если онъ отъ меня уйдетъ, то я, можетъ-быть, его боле и не увижу, и что я осталась такъ долго въ живыхъ только потому, что природа сотворила чудо, въ пользу младенца, котораго я произвела на свтъ.

При сихъ словахъ она опустила голову на плечо Карла. Жеганна взяла младенца, а докторъ вышелъ. Одетта и король остались одни.

— Теперь, моя милая, я буду сидть у твоей постели, какъ ты столь долго сидла у моей. Богъ сотворилъ для тебя чудо, я мене достоинъ Его благости, нежели ты, но надюсь, на Его милосердіе. И такъ спи, а я буду молиться.

Одетта печально улыбнулась, сжала почти незамтнымъ образомъ руку короля, и закрыла глаза. Спустя нсколько минутъ дыханіе устъ и колебаніе груди доказывали, что она уснула.

Карлъ, удерживая дыханіе и безъ движенія, смотрлъ на это столь блдное лицо, что можно было сказать, оно принадлежало уже могил, если бы алыя ея губы и ускоренное біеніе ея артерій не показывали, что въ жилахъ ея текла еще лихорадочная жизнь. Отъ времени, до времени нервическія движенія пробгали по всему слабому ея тлу, а непосредственно за ними капли холоднаго пота катились по ея челу. Наконецъ движенія эти сдлались чаще, изъ груди вырывались вздохи, слабые крики показывали, что она борется съ тяжелымъ сновидніемъ. Карлъ видлъ, что сонъ ея сдлался мучителенъ, и разбудилъ ее.

Одетта открыла глаза, взоры ея, уже не ясные, были нсколько времени блуждающи и неопредленны, бгали по всмъ предметамъ ее окружавшимъ, наконецъ они остановились на корол, она узнала его и вскрикнула отъ радости.

— О! такъ вы здсь, ваше величество! это былъ сонъ, и я еще не разлучались съ вами!— Карлъ прижалъ ее къ своему сердцу.— Вообразите себ, продолжала она, какъ только я заснула, ангелъ спустился, вотъ тамъ, въ ногахъ моей постели, лицо его было окружено сіяніемъ, на плечахъ блыя крылья, а въ рук пальмовая втвь, онъ кротко посмотрлъ на меня и сказалъ:

— ‘Я пришелъ за тобою, Господь требуетъ тебя къ Себ.’ Я показала ему, что вы держите меня въ своихъ объятіяхъ, и я отвчала ему, что не могу васъ оставить. Вдругъ онъ. прикоснулся ко мн своею пальмовою втвію, и я почувствовала, что и у меня есть крылья. Потомъ я уже боле не знаю, какъ это сдлалось, вы будто спали, а я за вами надсматривала. Тогда онъ, ангелъ, полетлъ, а я послдовала за нимъ, унося васъ въ своихъ объятіяхъ, и мы вмст начали подниматься на небо. Сначала я была очень счастлива, чувствовала въ себ силу и легкость, и легло дышала, но мало по малу, вы становились въ рукахъ моихъ тяжеле, однако же ничего, я все поднималась выше, но дыханіе мое становилось трудне, я начинала задыхаться, я хотла васъ разбудить, и не могла, сонъ вашъ былъ тяжелъ, какъ свинецъ, я хотла закричать, надясь, что вы услышите мой голосъ, но голосъ остановился у меня въ горл, я повернула голову къ ангелу, чтобъ попросить у него помощи, онъ ожидалъ меня у вратъ неба, и длалъ мн знакъ, чтобъ я летла къ нему. Я хотла ему сказать, что не могу летть дале, что я задыхаюсь, что вы тяжелы въ рукахъ моихъ, какъ будто цлый міръ, но ни одинъ звукъ, ни одно слово не вылетли изъ устъ моихъ, руки мои оцеппли, я чувствовала, что не могу держать васъ больше, мн надобно было взмахнуть только раза два крыломъ, чтобъ долетть до ангела: я почти уже прикасалась къ нему, я протянула руку, чтобъ ухватиться за его платье, это было послднее мое усиліе и нашла только одинъ паръ, не представлявшій никакого сопротивленія и опоры, рука, которою я васъ держала, опустилась, какъ мертвая, и я видла, какъ вы стремглавъ полетли внизъ. Я закричала, и въ это то время вы меня разбудили… благодарю, благодарю васъ!

Она впилась губами своими въ щеку Карла и, изнемогая подъ тяжестію этого сновиднія, снова закрыла глаза.

Король видлъ, что она опять заснула, нсколько времемени онъ еще наблюдалъ ея сонъ, боясь, чтобъ другое подобное сновидніе не начало ее мучить. Потомъ онъ самъ почувствовалъ головокруженіе, предметы, окружавшіе его, казалось, начали вертться, стулъ, на которомъ онъ сидлъ, качался, ему хотлось бы встать, отворить окно, разогнать это помшательство: но тогда надобно бы было разбудить Одетту, такъ спокойно спавшую въ его объятіяхъ, Одетту, которой губы сдлались блдны, какъ у покойника, которой кровь успокоилась, Одетту, которой два часа отдыха могли возвратить силы, онъ не могъ на это ршиться, чтобъ избавиться отъ этого бреда, онъ положилъ свою голову подл головы Одетты, закрылъ также глаза, видлъ еще въ продолженіи нкотораго времени странные и неосязаемые предметы, носившіеся въ воздух, не касаясь земли, все это было покрыто какимъ-то дымомъ, въ которомъ мелькали какія-то искры, потомъ эти искры погасли, все стало неподвижно, мрачно и тихо, онъ заснулъ.

Чрезъ часъ ощущеніе холода разбудило его, голова Одетты лежала на его щек, и тутъ-то чувствовалъ онъ холодъ, онъ совершенно оцпенлъ отъ тяжести тла молодой двушки, онъ хотлъ перенести ее опять на постель, она была еще блдне нежели прежде, краска совершенно изчезла съ губъ ея, онъ приблизилъ губы свои къ ея губамъ, и не чувствовалъ уже ея дыханія, онъ началъ осыпать ее поцлуями, потомъ вдругъ страшно закричалъ.

Жеганна и докторъ вошли и бросились къ постели, Одетты на ней не было, они осмотрлись вокругъ себя и увидли, что Карлъ сидлъ въ углу, держа на своихъ рукахъ тло двушки обернутое простынями, глаза Одетты были закрыты, глаза Карла открыты и неподвижны. Одетта умерла, Карлъ сошелъ съ ума.

Короля отвели въ Сен-Поль, онъ ничего не чувствовалъ, позволялъ длать съ собою, что угодно, какъ ребенокъ, вдругъ во всемъ дворц распространился слухъ о случившемся съ нимъ несчастіи, и вс приписывали его ужасу отъ случившагося ночью. Королева узнала объ этомъ несчастіи, возвратясь изъ улицы Барбеттъ, гд она распоряжалась меблировкою своего небольшаго дома, она тотчасъ же пошла въ комнату короля, гд онъ находился все въ томъ же оцпененіи, но какъ только онъ увиднъ цвты лиліи, которыми было изпещрено платье Изабеллы, то въ немъ снова обнаружилась прежняя ненависть къ этой эмблем королевской власти. Испустивъ страшный крикъ, уподоблявшійся рыканію льва, онъ схватилъ шпагу, которую по неосторожности оставили у его кресла, обнажилъ ее и бросился на королеву, съ намреніемъ нанести ей ударъ, королева, видя опасность, схватила своими олыми руками шпагу у ефеса въ томъ мст, гд она тупа, но Карлъ, желая вырвать у нея шпагу, сильно потянулъ ее къ себ, и весь клинокъ ея проскользнулъ между руками королевы, кровь брызнула, она бросилась къ двери съ страшнымъ крикомъ и, встртившись съ герцогомъ Орлеанскимъ она показала ему раны.

— Что это? вскричалъ герцогъ, поблднвъ, кто вамъ сдлалъ?

— То, вскричала королева, что его величество впалъ еще въ большее сумасшествіе и ярость, нежели прежде, и что онъ хотлъ убить теперь меня, какъ прежде хотлъ убить васъ. О! Карлъ, Карлъ, продолжала она, обратясь къ королю и потрясая своими руками, изъ которыхъ текла кровь, эта кровь падетъ на твою голову, горе теб горе!

Глава вторая.

Впродолженіи этого времени крестоносцы перешли Дунай и вступили въ Турцію, совершали удивительные подвиги, брали города и замки, и никто не могъ сопротивляться ихъ сил, подступили къ Никополю и, осадивъ его, жестоко тснили, длая приступъ за приступомъ, не имя никакого извстія о Баязет, венгерскій король говоритъ уже французскимъ вельможамъ, графамъ Неверскому, д’, де-ла-Маршъ, де-Суассонъ, сеньору де-Куси, и баронамъ и рыцарямъ бургундскимъ.

— Почтеннйшіе господа, походъ нашъ, снава Богу, удаченъ, мы совершили великіе подвиги, уничтожили могущество Турціи, которой этотъ городъ составляетъ послднюю ограду, взявъ его, а я не сомнваюсь, что мы его возьмемъ, по моему мннію, намъ въ этотъ годъ идти дале не надобно, мы отступимъ, если вамъ будетъ угодно, въ мою Венгрію, гд у меня есть множество крпостей, городовъ и замковъ, въ которыхъ вы можете расположиться, Мы употребимъ зимнее время на то, чтобъ принять мры на будущее лто, мы напишемъ къ королю Франціи, увдомимъ его, въ какомъ состояніи находятся наши дла, и къ слдующей весн онъ пришлетъ намъ свжія войска, можетъ быть даже, узнавъ о нашихъ успхахъ, онъ самъ лично къ намъ прідетъ, потому что онъ молодъ, ршителенъ и, какъ вамъ извстно, очень любитъ военные подвиги, но прідетъ-ли онъ, или нтъ, а въ слдующее лто, если будетъ угодно Богу, мы выгонимъ неврныхъ изъ Арменіи, перейдемъ чрезъ Дарданельскій проливъ, вступимъ въ Сирію, освободимъ Яффу и Берутъ, и завладемъ Іерусалимомъ и всею святою землею, если султанъ выступитъ противъ насъ, то не уйдетъ отъ насъ безъ боя.

Такіе планы очень нравились храбрымъ и ршительнымъ французскимъ рыцарямъ, поэтому каждый принималъ ихъ съ энтузіазмомъ, и дни проходили въ той безпечной радости, которая у французскаго солдата бываетъ не столько слдствіемъ его личной гордости, сколько просто сердечной довренности къ знаменитымъ по сану и храбрости полководцамъ, однакоже дла пошли совсмъ не такъ, какъ они надялись.

Баязетъ, о которомъ ничего не было слышно, и котораго мнимое бездйствіе поддерживало надежды рыцарей, провелъ лто въ набор войска, оно состояло изъ солдатъ, несобранныхъ со всхъ областей, и онъ общалъ имъ такія выгоды, что къ нему на службу поступали даже изъ Персіи. Собравъ огромное войско, онъ немедленно выступилъ въ походъ, перешелъ Дарданельскій проливъ скрытыми дорогами, остановился въ Адріанопол на столько времени, сколько было нужно, чтобъ устроить свою армію, и приблизился на розстояніе нсколькихъ льё къ городу, осажденному христіанами. Тогда онъ поручилъ Урнусъ-беку, одному изъ самыхъ храбрыхъ и самыхъ врныхъ своихъ сподвижниковъ, осмотрть мстоположеніе и если возможно, получить нужныя свденія отъ Доганъ-бека, Никопольскаго губернатора, но этотъ посланный для открытій, возвратился и сказалъ, что безчисленная армія христіанъ занимаетъ вс доступныя мста и препятствуетъ войти въ какія либо сношенія съ осажденными. Баязетъ презрительно улыбнулся и когда настала ночь, веллъ подать себ самую быструю свою лошадь, вскочилъ на нее, и прохавъ по всему спавшему христіанскому лагерю, легко и безмолвно, какъ духъ, поднялся на высоту холма, господствовавшаго надъ Никополемъ: тамъ онъ остановился и громовымъ голосомъ закричалъ:

— Доганъ-Бекъ!

Послдній, по счастію своему находившійся на валу, узналъ звавшій его голосъ, и откликнулся, тогда султанъ разспросилъ его на турецкомъ язык о состояніи города, о състныхъ припасахъ и укрпленіяхъ. Доганъ, пожелавъ султану долгой жизни и великаго счастія, отвчалъ ему:

— По милости Магомета, ворота и стны города крпки, и подъ хорошею защитою, воины, какъ ты самъ своими священными глазами видишь, бодрствуютъ день и ночь, и достаточно снабжены състными припасами и оружіемъ.

Баязетъ, узнавъ то, что ему было нужно, спустился съ холма, потому что сиръ де-Гелли, командовавшій ночнымъ патрулемъ, услыша голосъ спрашивавшаго, тотчасъ сдлалъ тревогу, и отправился къ холму, вдругъ онъ увидлъ, что предъ нимъ пронеслось на лошади какое-то привидніе, легкое, какъ втръ, онъ пустился было въ слдъ за нимъ съ своимъ отрядомъ, но не смотря на то, что у него была одна изъ самыхъ лучшихъ лошадей во всемъ войск, онъ не могъ догнать даже пыли поднимавшейся отъ копытъ коня султана. Такимъ образомъ Баязетъ проскакалъ въ одинъ часъ восемь льё, и прибывъ въ средину своего войска, закричалъ такъ громко, что люди проснулись, а лошади заржали, ему хотлось воспользоваться оставшимся временемъ ночи, чтобъ подойти къ христіанской арміи, какъ можно ближе, и потому онъ немедленно выступилъ въ походъ, и когда наступилъ день, то приказалъ готовиться къ сраженію. Какъ человкъ весьма опытный и знавшій храбрость крестоносцевъ, онъ пустилъ сначала впередъ только 8000 турокъ, и веллъ за ними слдовать всей остальной своей арміи въ растояніи около льё, армію же свою расположилъ онъ въ вид буквы V, самъ занялъ вершину угла, и приказалъ, чтобъ два его крыла окружили непріятельскую армію, когда она, увлекшись притворнымъ бгствомъ авангарда войдетъ въ пустое пространство между крылами его войска, простиравшагося почти до 190000 человкъ.

Между тмъ, какъ приближалась эта многочисленная и страшная армія, христіанскіе рыцари проводили время въ пиршествахъ и оргіяхъ, лагерь превратился въ настоящій городъ, въ которомъ стеклись вс удовольствія жизни. Палатки простыхъ рыцарей были изъ матеріи изпещренной золотомъ, во всемъ слдовали французскимъ модамъ, изобртали новыя, а по недостатку изобртательности, принимались за старинныя. Такъ носки у сапоговъ были такіе длинные, что загибаясь вверхъ образовали дугу, которая мшала вставлять ногу въ стремя, нкоторымъ даже пришла мысль привязывать ихъ конецъ къ колну посредствомъ золотой цпи. Эта расточительность и эта роскошь были предметомъ удивленія для чужестранцевъ, они не могли понять, какъ люди, предпринявшіе крестовый походъ въ честь своей религіи, подавали неврнымъ такой великій соблазнъ, какъ рыцари столь храбрые въ движеніяхъ, были такъ ничтожны, снявъ съ себя оружіе, и какъ тже люди могли носить такое легкое платье, и такое тяжелое вооруженіе.

Наступило 28-е число октября мсяца, день предъ праздникомъ св. Архангела Михаила, было десять часовъ утра, все французское рыцарство собралось въ палатк графа Неверскаго, дававшаго большой обдъ. Много было выпито венгерскаго и греческаго вина и вся эта болтливая и развеселая молодость мечтала о будущемъ, чертя для себя великолпные планы. Одинъ мессиръ Жакъ де-Гелли былъ печаленъ и молчаливъ, вс насмхались надъ этою молчаливостію его, нсколько времени онъ оставлялъ безъ вниманія эти насмшки безразсудной молодежи, наконецъ поднявъ чело, загорвшее отъ солнца, сказалъ:

— Хорошо, господа, смйтесь, насмхайтесь, вы спали въ то время, когда я разъжалъ съ патрулемъ и вы не видли и не слышали того, что я видлъ и слышалъ, въ эту ночь, объзжая лагерь, я видлъ небесное чудо, я слышалъ человческій голосъ, и боюсь, что ни небо ни земля не предсказываютъ намъ ничего добраго.

Рыцари принялись смяться, издваясь надъ Аморатъ-Баракеномъ за то, что онъ до сихъ поръ не выступаетъ противъ, нихъ, нкоторые даже говорили: мы уврены, что такой неврный песъ какъ онъ, не осмлится напасть на христіанскихъ рыцарей.

— Царь Базаакъ (подъ этимъ именемъ извстенъ Баязетъ въ хроникахъ) есть неврный, это правда, отвчалъ сиръ де-Гелли, но онъ государь чистосердечный и твердый въ ложномъ своемъ врованіи, онъ тщательне соблюдаетъ предписанія своего ложнаго пророка, нежели мы соблюдаемъ заповди истиннаго Бога. Что касается до его храбрости, то кто видлъ его, какъ я, въ сраженіи, не усумнится въ ней во всю свою жизнь, вы вызываете его, онъ придетъ, будьте спокойны, если только онъ не пришелъ уже.

— Мессиръ Жакъ, сказалъ графъ Неверскій, вставая и опираясь на плечо маршала Бусико частію по дружб, а частію по необходимости удержаться на ногахъ, вы уже не молоды, это начатіе, вы несчастіе, это порокъ, но вы не веселы, это порокъ, но вы хотите сдлать и насъ печальными, это уже преступленіе, однакоже вы рыцарь очень опытный и очень храбрый, и такъ скажите намъ, что вы видли и слышали. Я предводитель этого крестоваго похода, и такъ представьте мн вашъ рапортъ.

Потомъ, взявъ стаканъ и обратясь къ мундшенкамъ, сказалъ:

— Налейте кипрскаго вина, если это послдній, то пустъ же это будетъ стаканъ добраго вина.

Потомъ, поднявъ свой бокалъ, продолжалъ:

— Милостивые государи, во славу Божію, и за здравіе короля Карла!

Вс встали, выпили и опять сли. Мессиръ Жакъ де-Гелли одинъ остался на ногахъ.

— Мы слушаемъ, сказалъ графъ Неверскій, облокотясь на столъ и опершись на сжатые кулаки подбородкомъ.

— И такъ, милостивые гусудари, объзжая, какъ я вамъ говорилъ, съ ночнымъ патрулемъ, лагерь, я услышалъ на неб, и именно къ востоку, крики, совсмъ не похожіе на человческіе, я повернулся въ ту сторону и увидлъ, какъ я, такъ и весь мой отрядъ, что на одну большую звзду нападали пять звздъ малыхъ, крики выходили изъ той точки неба, гд происходило это странное сраженіе и доносились до нашего слуха какимъ-то необыкновеннымъ втромъ, который, казалось затихалъ, на предлахъ нашего лагеря, какъ будто бы этому встнику бдственныхъ предсказаній, Богъ повеллъ донести ихъ только до однихъ насъ, и исполнивъ это порученіе, не итти дале. Предъ этою большою звздою проходили взадъ и впередъ тни, имвшія видъ вооруженныхъ людей и толпа ихъ безпрестанно увеличиваясь дошла до того, что большая звзда исчезла, угасивъ съ собою и дв изъ пяти своихъ непріятельницъ, тогда три оставшіяся образовали треугольникъ, и въ этомъ символическомъ вид он сіяли до самаго разсвта. Мы продолжали свою дорогу, размышляя объ этомъ чуд и тщетно стараясь себ объяснить его, какъ вдругъ, прозжая по оврагу, находящемуся между горою и городскими стнами, мы услышали голосъ, но въ этомъ разъ голосъ былъ уже дйствительно человческій, онъ начинался съ холма, проходилъ чрезъ наши головы и терялся въ город. Тотчасъ же съ вала отвчалъ ему другой голосъ. Такимъ образомъ они разговаривали между собою нсколько времени, между тмъ какъ мы, устремя взоры на холмъ, старались узнать, не смотря на темноту, что за человкъ среди нашего лагеря разговаривалъ такимъ образомъ на иностранномъ язык. Наконецъ мы замтили, что вдоль по холму, подобно облаку, скользила какая-то тнь, мы похали къ ней навстрчу, и тогда въ нсколькихъ шагахъ отъ насъ пронеслось какое тло, настоящее, матеріальное тло. Солдаты, видя, что оно было одто въ бломъ плать, приняли его за привидніе покрытое саваномъ, что касается до меня, то я зналъ, что это былъ арабскій всадникъ, закутанный въ свой бурнусъ, и пустился за нимъ въ погоню. Господа, вы вс знаете коня моего, по имени Тадмара, онъ изъ той арабской породы, которая уступаетъ только потомкамъ Ал-Баралька, и что же! въ нсколько прыжковъ лошадь незнакомца опередила моего Тадмара на столько, на сколько Тадмаръ опередилъ бы вашихъ. А такъ какъ у одного только царя Базаака есть такія лошади, то я полагаю, что этотъ всадникъ былъ одинъ изъ его генераловъ, которому, онъ далъ на время этого драгоцннаго коня, или, что еще вроятне господа, это былъ ангелъ истребитель, это былъ антихристъ, это былъ самъ Базаакъ.

Сиръ-Жакъ слъ, и тогда наступила глубокая тишина, потому что онъ говорилъ съ такою увренностію, что вс невольно были убждены въ справедливости его словъ. Хотя у молодыхъ рыцарей замтна еще была улыбка на губахъ, но опытнйшіе между ними, какъ коннетабль, сиръ-де-Куси, маршалъ-Бусико и мессиръ Жакъ де-Віеннъ, нахмуривъ брови, тмъ показывали, что они, какъ и мессиръ Жакъ де-Гелли, думаютъ, что какое нибудь большое насчастіе угрожаетъ арміи.

Въ тоже мгновеніе раскрылись занавсы палатки, и гонецъ покрытый потомъ и пылью, закричалъ съ ея порога:

— Милостивые государи, приготовляйтесь и вооружайтесь, чтобъ на васъ не напали въ расплохъ, потому что восемъ тысячъ турокъ приближаются сюда на лошадяхъ.

Потомъ исчезъ для того, чтобы сообщить тоже извстіе про. чимъ предводителямъ войска.

При этомъ извстіи вс рыцари встали и съ изумленіемъ смотрли другъ на друга, тогда графъ Неверскій подбжалъ къ двери своей палатки и закричалъ такъ громко, что вс его слышали:

— Къ оружію господа, къ оружію! непріятель близко. Вскор слова эти распространились по всему лагерю.

Пажи торопились сдлать лошадей, рыцари звали своихъ оруженосцевъ, и разгоряченные еще оргіею, бжали къ своему оружію. Какъ молодые рыцари не могли вложить своихъ ногъ въ стремена, по причин большихъ загнутыхъ вверхъ носковъ своей обуви, то графъ Неверскій подалъ имъ примръ, отрубя шпагою такіе же носки у своей. Въ одно мгновеніе эти люди, одтые въ бархатъ, были покрыты желзомъ. Каждый вскочилъ на своего боеваго коня и занялъ мсто въ рядахъ, своего штандарта. Развернули и распустили по втру знамя Парижской Богородицы и мессиръ Жакъ де-Віеннъ, адмиралъ Франціи принялъ его изъ рукъ графа Неверскаго.

Въ это время прискакалъ во весь опоръ рыцарь съ значкомъ, на которомъ виднлся серебряный его гербъ, представлявшій черный крестъ утвержденный на якор и, остановясь предъ знаменемъ Парижской Богородицы, около котораго собралась уже большая часть французскихъ бароновъ,— громко сказалъ:

— Я, Генрихъ д’ Есленъ Ламгалль, маршалъ венгерскаго короля, посланъ къ вамъ его величествомъ съ увдомленіемъ, и просьбою, не начинать сраженія, пока не будутъ получены другія извстія, онъ боится, что наши лазутчики, можетъ быть, худо видли и что, можетъ быть, непріятельское войско гораздо многочисленне, нежели они сказали, а потому онъ послалъ нсколько человкъ верховыхъ, чтобъ они проникнули дале, нежели т, господа! исполните то, что я вамъ, предлагаю, потому что это приказаніе короля и его совта, теперь я узжаю, потому что не могу оставаться доле.

Сказавъ это, онъ такъ же быстро ухалъ, какъ и пріхалъ. Тогда графъ Неверскій спросилъ сеньора де-Куси, что по его мннію надобно было длать.

— Надобно послдовать совту венгерскаго короля, отвчалъ сиръ-Ангерранъ, потому что онъ кажется мн хорошъ.

Но графъ д’ подъхалъ къ графу Неверскому, будучи взбшенъ тмъ, что спрашивали совта у сира де-Куси прежде нежели у него, и сказалъ:

— Да, такъ! милостивый государь! Король венгерскій желаетъ, присвоить себ честь и славу ныншняго дня, мы составляли аванъ-гардъ, а онъ хочетъ лишить насъ этой чести. Повинуйся ему, кто хочетъ, но не я.

И вынувъ изъ ноженъ, украшенныхъ лиліями, свою коннетабльскую шпагу:

— Впередъ мое знамя, закричалъ онъ рыцарю, у котораго оно находилось, во имя Бога и св. Георгія, впередъ! вотъ голосъ всякаго добраго рыцаря.

Когда сиръ де-Куси увидлъ, какъ пошло дло, то обратился къ мессиру Жану де-Вьеннъ, державшему знамя Парижской Богородицы, и сказалъ ему:

— Что же теперь длать? вы видите, что тутъ происходитъ.

— Что длать? сказалъ ему сиръ де-ла-Тремуйлль, насмхаясь надъ этимъ вопросомъ, вотъ что: старымъ рыцарямъ остаться назади, а молодыхъ пустить впередъ!…

— Мессиръ де-ла-Тремуйлль, спокойно отвчалъ сеньоръ де-Куси, мы сейчасъ увидимъ, въ дл, кто пойдетъ впередъ, и кто останется назади, старайтесь только, чтобъ голова вашей лошади не отставала отъ хвоста моей. Но я говорю не съ вами, а съ мессиромъ Жанъ де-Вьеннъ и спрашиваю его въ другой разъ, что по его мннію, надобно длать?

— Любезный Ангерранъ, отвчалъ мессиръ Жанъ де-Вьеннъ, тамъ, гд не внемлютъ гласу разсудка, прилично царствовать безразсудству. Да, намъ слдовало бы подождать венгерскаго короля или покрайней мр нашихъ трехъ сотъ рыцарей, которыхъ я послалъ сего дня по утру на фуражировку, но какъ графу д’ хочется идти на непріятеля, то слдовать за нимъ, и сражаться, какъ можно лучше. Но, посмотрите, посмотрите, теперь, еслибы мы и захотли отступить, то было бы уже слишкомъ поздно.

Дйствительно съ правой и съ лвой стороны отъ рыцарей поднималось облако пыли, среди которой блестло отъ времени до времени оружіе, какъ молнія. Это были два крыла Баязетовой арміи, которыя, перейдя за черту, на которой стояли рыцари, соединялись между собою, чтобъ окружить и подавить ихъ. Тогда опытные въ военномъ дл увидли, что они погибли, но вмсто того, чтобъ попытаться отступить, мессиръ Жанъ де-Вьеннъ первый закричалъ: впередъ! и пустилъ свою лошадь въ галопъ. И вдругъ вс рыцари, повторяя слово это, послдовали за знаменемъ Парижской Богородицы, и тутъ-то представилось странное зрлище: семь сотъ рыцарей вступили въ сраженіе съ войскомъ, состоявшимъ изъ ста семидесяти тысячъ человкъ.

Такимъ образомъ они, утвердя въ опорахъ копья свои, понеслись на турецкій авангардъ, который, уклонясь въ сторону, открылъ рядъ заостренныхъ свай, косоутвержденныхъ въ земл, въ который лошади рыцарей ударились грудью. На такое укрпленіе надобно бы было пустить пхоту, но вся пхота находилась назади подъ командою венгерскаго короля, и потому нсколько рыцарей соскочили съ лошадей и, несмотря на то, что ихъ осыпали стрлами, начали своими пиками ломать этотъ палисадъ. Вскор они сдлали проломъ, чрезъ который могли пройти рядомъ двадцать человкъ, этого было весьма достаточно, вся армія крестоносцевъ бросилась чрезъ этотъ проломъ, довольно широкій для нападенія, не заботясь о томъ, будетъ ли онъ довольно широкъ для отступленія. Такимъ образомъ они добрались до турецкой пхоты, пронеслись чрезъ нее на сквозь, потомъ поворотили, опять устремились на нее и давили ее ногами своихъ лошадей: тогда они услышали съ правой и съ лвой стороны громкіе звуки трубъ и литавръ, это были два крыла турецкой арміи, приближавшіяся къ нимъ, между тмъ, какъ семитысячный корпусъ кавалеріи, который, какъ мы сказали, составлялъ авангардъ Баязета, шелъ прямо противъ нихъ, увидя этотъ отличный отрядъ блествшій золотомъ, христіане подумали, что самъ турецкій императоръ находится въ его рядахъ и построившись въ боевомъ порядк, ринулись на него съ такою же стремительностію, съ какою прежде напали на пхоту. Этотъ отрядъ такъ же какъ и первый не выдержалъ стремительности французовъ и, не смотря на превосходное число, разсялся, бжа во вс стороны, какъ стадо барановъ, въ средину котораго бросилась стая волковъ.

Французы, преслдуя ихъ, наткнулись на настоящій баталіонный фронтъ Баязета, потому что въ немъ находился самъ императоръ, но рыцари, полагаясь на превосходное свое вооруженіе, врзались въ эту густую массу, какъ желзный клинъ въ дерево, но такъ же, какъ клинъ, они вскор были обхвачены и сжаты между крылами турецкаго войска, тогда вс ясно увидли, какую они сдлали ошибку, что не подождали венгерскаго короля, и его шестидесятитысячнаго войска потому что христіанское войско рыцарей составляло не больше, какъ точку съ сравненіи съ этимъ множествомъ неврныхъ, которымъ, казалось, стоило только сдвинуться, чтобъ раздавить эту горсть людей, безразсудно попавшую въ ихъ средину.

Тогда коннетабль, сдлавшій эту ошибку, конечно, поправилъ бы ее, если-бы для этого достаточно было одной храбрости, будучи окруженъ со всхъ сторонъ, онъ сражался со всми, сначала онъ сломалъ свое копье, потомъ свою коннетабльскую шпагу, наконецъ отвязалъ отъ лука своего сдла огромный дву-ефесный мечь, какими, по ныншнимъ понятіямъ, могли дйствовать только люди гигантскаго племени и, вертя имъ, какъ щепкою, поражалъ все, до чего только прикасался страшный его клинокъ. Маршалъ Бусико, съ своей стороны, бросился въ толпу непріятелей и пролагалъ себ дорогу, какъ косецъ въ пол, не заботясь о томъ, что происходило позади его, идя все впередъ и производя на право и на лво страшное опустошеніе. Сиръ де-Куси бросился въ толпу басурмановъ. вооруженныхъ булавами, которыхъ удары падали на него, какъ удары дровоска на дерево, но вс они теряли силу свою на его латахъ, между тмъ какъ онъ, платя за ударъ ударомъ, наносилъ страшныя раны въ обмнъ контузіи, имъ самимъ получаемыя. Оба де-ла-Тремуйллья сражались рядомъ одинъ возл другаго, сынъ отражалъ удары, наносимые отцу, отецъ безпокоился только объ ударахъ, наносимыхъ сыну, подъ сыномъ была убита лошадь, отецъ покрывалъ его своимъ щитомъ, пока онъ высвободился изъ стремянъ, потомъ вертясь вокругъ него, какъ львица вокругъ своего львенка, рубилъ руки всмъ тмъ, которые хотли схватить его, между тмъ сынъ, поднявшись на ноги, поражалъ остріемъ своей шпаги лошадей, опрокидывалъ вмст съ нимъ всадниковъ, которыхъ отецъ убивалъ прежде, нежели они успвали подняться на ноги. Мессиръ Жанъ де-Гелли прошелъ все поле битвы кровавымъ путемъ и очутился позади непріятельскаго войска, тогда онъ могъ бы вврить жизнь свою быстрот Тадмара, бжать и уйти отъ непріятелей за Дунай, но когда, поднявъ голову, онъ увидлъ среди неврныхъ не многихъ своихъ товарищей, которые, поднявшись на высокихъ своихъ сдлахъ, были цлою головою выше непріятелей, то онъ опять бросился въ средину битвы и такъ отлично дйствовалъ своею шпагою, что вскор былъ близъ графа Неверскаго, котораго лошадь только что была убита, но онъ храбро исполнялъ должность полководца, среди укрпленія, образовавшагося изъ мертвыхъ тлъ непріятелей. Онъ увидлъ возл себя рыцаря де-Гелли, и вмсто того, чтобъ просить у него помощи, закричалъ ему:

— Мессиръ де-Гелли! что наше французское знамя? надюсь, оно еще съ честію стоитъ на ногахъ?

— Да, на ногахъ, и разввается по втру, отвчалъ Жанъ, и вы сами его увидите, милостивый государь.

Онъ соскочилъ съ Тадмара и предложилъ его графу. Послдній отказывался принять его, но сиръ де-Гелли сказалъ ему:

— Милостивйшій государь, вы нашъ предводитель, если вы умрете, то все войско погибло, и такъ отъ имени всего войска прошу васъ ссть на мою лошадь.

Графъ Неверскій согласился, и дйствительно, какъ только онъ слъ на лошадь, то увидлъ мессира Жана де-Вьеннъ, который сдлалъ въ этотъ день больше, нежели можно ожидать отъ человка. Графъ Неверскій и сиръ де-Гелли поспшили къ нему на помощь, и нашли, что онъ сражался, будучи только самъ десятъ, въ избитыхъ латахъ, истекая кровью отъ ужасныхъ ранъ. Пять разъ уже онъ перемнилъ лошадь, пять разъ думали, что онъ убитъ, видя исчезнувшемъ знамя, пять разъ онъ снова садился на лошадь при помощи окружавшихъ его рыцарей, и каждый разъ громкіе крики привтствовали знамя союза, падавшее и снова поднимавшееся.

— Милостивый государь, сказалъ онъ увидя графа Неверскаго, насталъ послдній день нашъ, надобно умереть, но лучше умереть мученикомъ, нежели жить басурманомъ, да сохранитъ васъ Богъ, впередъ во имя святаго Іоанна и Пресвятой Богородицы!

И съ сими словами, онъ снова бросился въ средину непріятелей, гд упалъ въ шестой разъ и уже не вставалъ боле.

Такимъ образомъ сраженіе было проиграно и французскіе рыцари положили животъ свой, что касается до Венгерцовъ, то они обратились въ бгство, не вступивъ въ сраженіе, но трусость не спасла ихъ, Турки, у которыхъ лошади были лучше нежели у нихъ, догнали ихъ, и произвели страшное кровопролитіе, изъ 60000 человкъ, находившихся подъ предводительствомъ венгерскаго короля, спасся только онъ и шесть человкъ, ему вмст съ Филибертомъ де-Налльякъ, великимъ магистромъ Голосы, удалось добраться до венеціанскаго флота, находившагося подъ начальствомъ Томаса Муниго, который принялъ ихъ на бортъ, и препроводилъ Филиберта де-Налльякъ въ Родосъ, а Сигизмунда въ Далмацію.

Сраженіе продолжалось три часа. Для 180000 турокъ нужно было три часа времени, чтобъ истребить семьсотъ французскихъ рыцарей. Когда оно кончилось, то Баязетъ прохалъ по христіанскому лагерю, и избравъ для себя палатку венгерскаго короля, въ которой осталась вся золотая и серебряная посуда, на которой подавали кушанья за обдомъ, только что кончившемся, прочія предоставилъ своимъ генераламъ и солдатамъ, онъ приказалъ потомъ снять съ себя оружіе, чтобъ отдохнуть, потому что онъ сражался, какъ самый послдній изъ его воиновъ, слъ предъ входомъ въ палатку на ковр, поджавъ крестообразно ноги, и веллъ явиться къ себ генераламъ своимъ и приверженцамъ, чтобъ побесдовать съ ними объ одержанной имъ побд. По этому приказу они немедленно явились, и какъ онъ былъ доволенъ этимъ днемъ, то много смялся и шутилъ съ ними, говоря, что скоро они пойдутъ для завоеванія Венгріи, а посл нея и всхъ другихъ королевствъ и странъ христіанскихъ, потому что, говорилъ онъ, я хочу царствовать какъ предокъ мой Александръ Македонскій, который двнадцать лтъ господствовалъ надъ цлымъ міромъ, и вс кланялись ему, одобряли его намреніе и поздравляли его.

Тогда онъ отдалъ три приказанія: первое, чтобъ всякъ, кто имлъ какого нибудь плнника, привелъ его къ нему на другой день, второе, чтобъ вс убитые были разобраны и осмотрны, и чтобъ сложили отдльно, какъ гекатомбу, тхъ, которые окажутся благороднйшими и знаменитйшими, потому что онъ хотлъ ужинать предъ ихъ трупами, а третье, чтобъ тщательно развдали, спасся-ли венгерскій король, или умеръ, или въ плну.

Когда Баязетъ отдохнулъ и отдалъ эти приказанія, то ему привели свжую лошадь, ему сказали, что сраженіе было гибельно для его воиновъ, и ему хотлось осмотрть поле битвы, онъ не хотлъ врить тому, что доносили ему о кровопролитіи, произведенномъ этою горстью людей. И такъ онъ похалъ на поле, усянное мертвыми тлами и нашелъ, что отъ него еще скрывали истину, потому что на одного мертваго христіанина нашли тридцать мертвыхъ неврныхъ. Тогда онъ очень разгнвался и громко сказалъ:

— Это сраженіе было гибельно для нашихъ и христіане защищались какъ львы, но будьте спокойны, я заставлю живыхъ заплатить за мертвыхъ. демъ дале.

И онъ похалъ дале, но чмъ дале онъ халъ, тмъ боле удивлялся подвигамъ, совершеннымъ его непріятелями.. Онъ дохалъ до того мста, гд мессирь де-ла-Тремуйлль и сынъ его пали одинъ на другаго, и вокругъ ихъ лежало множество мертвыхъ, онъ слдовалъ по дорог, по которой подвизался Жанъ де-Вьеннъ и они на право и на лво были завалены трупами. Наконецъ онъ достигъ до того мста, гд этотъ храбрый рыцарь палъ и нашелъ его лежавшимъ на знамени Парижской Богородицы, которое онъ такъ сжалъ своими оцппелыми руками, что принуждены были отрубить ихъ топоромъ, чтобъ взять у него знамя.

Употребивъ два часа на этотъ осмотръ, Баязетъ возвратился, въ свою палатку, и всю ночь проклиналъ неврныхъ, побда надъ которыми стоила ему дороже, нежели иное пораженіе.. По утру, открывъ занавсъ своей палатки, онъ увидлъ предъ, нею главныхъ начальниковъ своей арміи, ожидавшихъ, что онъ прикажетъ длать съ плнниками, ибо носился слухъ, что всмъ имъ безъ милосердія и пощады отрубятъ головы. Между тмъ Баязетъ думалъ о выкуп, который онъ могъ получить за такихъ знаменитыхъ людей и потому веллъ позвать своихъ толмачей, и спросилъ у нихъ, кто изъ оставшихся посл сраженія въ живыхъ, были самыя богатые и знаменитйшіе? они сказали, что шестеро изъ нихъ объявили, себя благороднйшими изо всхъ рыцарей, это были: первый Іоаннъ Бургундскій, графъ Неверскій, начальникъ всхъ другихъ, вторый, Филиппъ д’Артуа, графъ д’ третій сиръ Ангерранъ де-Куси, четвертый графъ де-ла-Маршъ, пятый мессиръ Генрихъ де-Баръ, и шестой мессиръ Гюй де-ла-Тремуйлль. Баязетъ пожелалъ ихъ видтъ и ихъ привели къ нему, тогда имъ приказали поклясться своею врою и своимъ, закономъ и сказать, кто были, и они поклялись, что имена принятыя ими на себя, были дйствительно ихъ собственныя. При этомъ отвт Баязетъ далъ знакъ графу Неверскому по-дойти къ себ и сказалъ ему чрезъ переводчика:

— Если ты дйствительно тотъ, за кого выдаешь себя, то есть, Іоаннъ Бургундскій то я дарую теб жизнь, не изъ уваженія къ твоему имени и не для выкупа, но потому, что одинъ колдунъ предсказалъ мн, что ты одинъ прольешь больше христіанской крови, нежели вс Турки вмст.

— Базаакъ, отвчалъ ему графъ Неверскій, не оказывай мн этой милости, прошу тебя, потому что раздлять участь тхъ, которыхъ я велъ противъ тебя, есть мой долгъ, если они присуждены къ выкупу, то и я дамъ выкупъ за жизнь свою, если они присуждены къ смерти, то и я умру съ ними.

— Будетъ такъ, какъ угодно мн, а не теб, отвчалъ императоръ, и веллъ отвести его къ товарищамъ, съ которыми, проводили его въ палатку, назначенную для нихъ тюрьмою.

Но между тмъ, какъ императоръ старался разъузнать, дйствительно ли эти рыцари были т, за кого они себя выдавали, къ нему привели рыцаря, который служилъ прежде въ арміи брата его Амурата, и который говорилъ не много по турецки. Это былъ сиръ де-Гелли. Баязетъ вспомнилъ, что видлъ его нкогда, и спросилъ его, знаетъ-ли онъ тхъ рыцарей, которые находятся въ палатк плнныхъ? Сиръ де-Гелли отвчалъ, что если только они принадлежатъ къ французскому рыцарству, то онъ можетъ сказать султану, кто они. Тогда Баязетъ веллъ провести его къ нимъ, и приказалъ имъ напередъ, чтобъ они не говорили съ нимъ ни слова, опасаясь стачки между ними и обмана. Сиру де-Гелли надобно только, было увидть ихъ, чтобъ узнать, кто они. И потому онъ тотчасъ же воротился къ Баязету, который спросилъ его, каковы были имена тхъ, которыхъ онъ видлъ? на что рыцарь отвчалъ, что эти плнники были: графъ Неверскій, мессиръ Филиппъ д’ Артуа, мессиръ Ангерранъ де-Куси, графъ де-ла-Маршъ, мессиръ Генрихъ де-Баръ и мессиръ Гюй де-ла-Тремуйлль, все что есть благороднйшаго и богатйшаго во Франціи, и что нкоторые изъ нихъ были даже родственники короля.

— Хорошо, отвчалъ императоръ, они не будутъ лишены жизни.— Итакъ пусть помстятъ ихъ по одну сторону моей палатки, а всхъ остальныхъ плнныхъ но другую.

Въ одно мгновеніе приказаніе, отданное Баязетомъ, было исполнено. Эти шесть рыцарей были поставлены по правую сторону императора. Не много спустя, они увидли приближавшихся, обнаженныхъ до пояса, триста своихъ товарищей, плнниковъ, какъ и они сами, но эти обречены были на смерть. Ихъ подводили одного за другимъ къ Баязету, смотрвшему на нихъ съ безпечнымъ любопытствомъ, и потомъ приказывавшему, чтобъ ихъ отводили прочь. Тогда тотъ, котораго онъ отсылалъ вступалъ между двухъ рядовъ турецкихъ солдатъ, ожидавшихъ его съ обнаженными саблями и въ одно мгновеніе былъ изрубливаемъ въ куски, и это въ глазахъ графа Неверскаго и его пяти товарищей.

Но случилось, что въ число этихъ осужденныхъ на смерть, попалъ и маршалъ де-Бусико, его какъ и другихъ подвели къ Баязету, и онъ хотлъ уже, какъ и другихъ, послать его на смерть, въ это время замтилъ его Іоаннъ Бургунтскій, онъ оставилъ своихъ товарищей, подошелъ къ императору, и ставъ на колно, просилъ и умолялъ его пощадить этого плнника, говоря что онъ былъ въ родств съ французскимъ королемъ и показывая жестами, что онъ могъ бы заплатить за себя богатйшій выкупъ. Баязетъ наклонился въ знакъ снисхожденія. Бусико и Іоаннъ Бургундскій бросились въ объятія другъ друга, а Баязетъ далъ знакъ, чтобъ убійство начали снова. Оно продолжалось три часа.

Когда палъ послдній христіанинъ, когда вс они умерли, не говоря ничего, кром словъ, Господи Іисусе Христе! помилуй насъ! Баязетъ сказалъ, что онъ желаетъ увдомить французскаго короля о своей побд, и, приказавъ привести къ графу Неверскому сира де-Гелли и двухъ другихъ рыцарей, которыхъ оставили невредимыми для этой цли, спросилъ у него, котораго изъ этихъ трехъ рыцарей онъ избираетъ для заключенія условій выкупа себя и его товарищей? графъ Неверскій указалъ на сира де-Гелли, и въ туже минуту два другіе рыцаря были преданы смерти.

Тогда Іоаннъ Бургундскій и шесть его товарищей дали мессиру Жаку де-Гелли письма, графъ Неверскій къ герцогу и герцогин бургундскимъ, сиръ де-Куси къ своей жен, прочіе къ своимъ родственникамъ или казначеямъ, кончивъ это, Баязетъ самъ назначилъ своему посланнику дорогу, по которой онъ долженъ былъ хать, онъ приказалъ ему хать чрезъ Миланъ, для того, чтобъ увдомить о своей побд герцога Миланскаго и принудилъ его поклясться честію рыцаря, что исполнивъ это порученіе, онъ возвратится и отдастся ему въ руки.

Мессиръ Жакъ де-Гелли отправился въ дорогу въ тотъ же вечеръ.

Возвратимся теперь во Францію и бросимъ взглядъ на положенія, принятыя разными партіями съ того времени, какъ мы ее оставили.

Никто не зналъ настоящей причины сумасшествія короля. Одетта постоянно избгала всякой гласности, ея вліяніе на короля обнаруживалось только тмъ добромъ, которое она находила средство длать, и она столько же старалась сокрыть жизнь свою отъ глазъ другихъ, сколько другія любовницы обыкновенно старались быть замченными. И такъ она исчезла безъ шума и одинъ только Карлъ зналъ, что чистйшая изъ звздъ пала съ неба королевства.

Что касается до герцога Орлеанскаго, то хотя любовь его къ королев все еще продолжалась, но она не занимала уже столько мста въ его сердц, чтобъ могла истребить, какъ во время перваго сумасшествія короля, стремленіе къ честолюбію, по разсчетамъ ли, или по внушенію сердца, онъ воспользовался временемъ здравомыслія короля, чтобъ возвратить свободу мессиру Жану Лемерсье и синьору де-ла-Ривьеру. Сиръ де-Монтегю, былъ тоже назначенъ управлять финансами короля, по неоднократнымъ его просьбамъ. Герцогъ. Бурбонскій, воспитавшій его, безпрестанно превозносилъ похвалами добрыя его качества и прикрывалъ его недостатки, герцогъ Беррійскій, котораго всегда можно было склонить на свою сторону деньгами, получилъ отъ своего племянника значительныя суммы, и въ замнъ ихъ общалъ ему свою помощь, если ему представится случай требовать ее отъ него, и совтъ расположенный въ его пользу такими легкими средствами, ослпленный его умомъ, увлеченный его краснорчіемъ, помогъ ему даже изъ самихъ членовъ своихъ образовать партію, которая начала противудйствовать могуществу герцога Бургундскаго.

И такъ несогласіе между принцами становилось все больше, и всякій употреблялъ власть свою на то, чтобъ уничтожить, власть своего противника. Карлъ, слабый тломъ, слабый умомъ, увлекаемый то тою, то другою партіею, не имлъ даже ршимости употребить власть свою на то, чтобъ прекратить эти несогласія, и такъ каждый надялся воспользоваться этими роковыми раздорами, когда во Франціи начало распространяться ужасное извстіе и соединило всхъ общею горестію.

Триста рыцарей и оруженосцевъ, бывшіе, какъ мы сказали на фуражировк, въ то время, когда началось сраженіе, возвращались со всевозможною поспшностію въ отечество, разсявшись и выбирая каждый дорогу, которая ему казалась кратчайшею, они прибыли наконецъ въ Валахію. Но тамъ начался для нихъ рядъ несчастій и трудностей, которыхъ нкоторые не вынесли. Валахи знали уже чмъ кончилась эта битва, такъ что, думая, что имъ нечего бояться несчастныхъ бглецовъ, они впускали ихъ въ свои города, какъ будто для того, что оказать имъ хорошее и дружеское гостепріимство, а на другой день отнимали у нихъ оружіе и лошадей и т, которыхъ высылали съ хлбомъ и деньгами на одинъ день, считали себя слишкомъ счастливыми, да и то еще такъ поступали только съ тми, которыхъ считали знатными людьми, а тхъ, которыхъ считали слугами и оруженосцами какого нибудь незначительнаго дома отпускали совершенно нагими и били безъ милосердія. И такъ они съ большимъ трудомъ пробирались чрезъ Валахію и Венгрію, прося, какъ нищіе, хлба, получая съ большими просьбами мсто для отдохновенья на конюшняхъ, и покрытые лохмотьями, которыми надляли ихъ бднйшіе люди. Такимъ образомъ прибыли они въ Вну, гд добрые люди приняли ихъ ласкове и снабдили ихъ одеждою и небольшими деньгами для продолженія своего пути. Вскор они вступили въ Богемію и нашли въ этой стран небольшую помощь, въ которой они такъ нуждались, это было для нихъ большое счастіе, потому что если бы нмцы были столь-же безжалостны, какъ Валахи и Венгерцы, то вс эти несчастные умерли бы отъ голода и нищеты на дорог. Такимъ образомъ они шли во Францію и, разсказывая везд печальное извстіе, вступили въ предлы Франціи, и наконецъ нкоторые прибыли въ Парижъ.

Но здсь никто не хотлъ врить тому, что они говорили, потому что разсказы ихъ были слишкомъ горестны, чтобъ съ разу можно было имъ поврить, скажемъ больше, были такіе, которые думали, что это не что иное, какъ жалкіе бродяги, которые хотли жить на счетъ общественной сострадательности и на улицахъ явно говорили, что надобно перевшать и перетопить эту сволочь, разсевающую подобные ложные слухи, но не смотря на эти угрозы, каждый день прибывали новые бглецы и подтверждали разсказы первыхъ, такъ что эти извстія распространяясь все боле и боле между народомъ, наконецъ стали разглашаться у вельможъ. Король, страдая своею болзнію, услышалъ объ нихъ въ своемъ дворц Сен-Поль, и это навело новыя облака на его и безъ того уже такъ помраченный разсудокъ. И такъ приказано было подавлять эти слухи, пока не будутъ получены достоврныя извстія, отданъ былъ приказъ, что какъ только прибудетъ изъ крестоваго похода рыцарь сколько нибудь извстный, то чтобъ его представили къ королю.

Ночью въ Рождество Христово, тогда какъ королева, герцогъ Орлеанскій, герцоги Бурбонскій, Беррійскій и Бургундскій, графъ де Сен-Поль и множество кавалеровъ и дамъ окружали короля въ его дворц и праздновали съ нимъ этотъ великій день, доложили, что какой-то рыцарь прибылъ прямо изъ Никополя и привезъ достоврныя извстія отъ графа Неверскаго и изъ арміи. Въ тоже мгновеніе этотъ рыцарь былъ введенъ въ это блестящее собраніе весь въ пыли и своемъ дорожномъ костюм: это былъ мессиръ Жакъ де-Гелли. Онъ вручилъ королю и герцогу Бургундскому письма и разсказалъ о событіяхъ, нами уже выше изложенныхъ.

Глава третья.

Можно себ представить, какую горесть возбудилъ подобный разсказъ въ этомъ благородномъ собраній. Тутъ не било ни одного лица у котораго не было бы близкаго къ сердцу между убитыми, или взятыми въ плнъ, одинъ лишился брата, другой сына, иная супруга, король лишился своего прекраснаго и богатаго рыцарства.

Однако же, въ то время какъ оплакивали умершихъ, начали заботиться объ освобожденіи плнныхъ, хотли послать Баязету подарки, чтобъ боле расположить его въ свою пользу при договор, который надобно было открыть съ нимъ и развдывали со всхъ сторонъ, какія вещи были бы для него наиболе пріятны. Извстно было, что онъ очень любилъ птичью охоту и что каждый годъ добрый пріятель его Галеасъ, герцогъ Миланскій, посылалъ ему блыхъ ястребовъ. На всъ золота достали двнадцать красивыхъ, хорошо выученныхъ кречетовъ, потому что эта порода очень рдка, потомъ сиръ де-Гелли, замтившій вкусъ Баязета къ коврамъ, совтовалъ присоединить къ этому первому подарку нсколько тхъ прекрасныхъ ковровъ съ изображеніями, которыя умли длать только въ Аррас. По этому герцогъ Бургундскій похалъ самъ въ этотъ городъ и купилъ великолпный коверъ, представлявшій всю исторію Александра Великаго, царя Македонскаго, котораго Баязетъ считалъ своимъ предкомъ, къ этому присоединены были золотые сосуды самыхъ лучшихъ мастеровъ, реймское полотно, брюссельскій шарлахъ, двнадцать большихъ гончихъ собакъ и десять красивыхъ лошадей, покрытыхъ сбруею, блествшею золотомъ и слоновою костью.

Сеньоръ де-Гелли, окончивъ свое порученіе, пришелъ проститься съ королемъ и герцогомъ Бургундскимъ, потому что онъ долженъ былъ возвратиться, чтобъ сдержать свое слово и отдаться въ руки Баязета. Герцогъ Филиппъ просилъ его взять подарки, которые онъ посылалъ Баязету, полагая, что императоръ приметъ ихъ съ большимъ удовольствіемъ изъ рукъ того, кого избралъ своимъ посланникомъ: но при замчаніи этого храбраго рыцаря, что онъ не знаетъ, какую участь готовитъ ему побдитель, и что можетъ быть онъ никогда не возвратится уже во Францію, съ нимъ отправили для сообщенія извстій о посольств, сира де-Вержи, губернатора Бургундскаго графства, сира де-Шато-Морана, который нкогда такъ счастливо заключилъ перемиріе съ Англіею и сира де-Лёрнигена, губернатора графства Фландскаго. Госпожа де-Куси, съ своей стороны, послала къ своему мужу и къ своимъ, двумъ братьямъ, рыцаря дю-Камбрези, по имени Роберта Данъ, и дала ему для сопровожденія пять слугъ и оруженосцевъ. Это двойное посольство должно было хать чрезъ Миланъ и, по просьб принцессы Валентины, получить отъ герцога Галласи письмо къ императору Баязету, въ благодарность за эту услугу король Французскій общалъ этому герцогу внести въ гербъ его цвты лиліи.

Когда эти послы отправились, то герцогъ и герцогиня Бургундскіе занялись сборомъ денегъ, необходимыхъ для выкупа плнныхъ, вслдствіе чего они оставили Парижъ и возвратились въ Дижонъ, чтобъ слдить за сборомъ податей съ своихъ владній. И такъ герцогъ Орлеанскій остался одинъ съ властію въ рукахъ, онъ воспользовался этимъ скоро и ловко, чтобъ укрпить ее за собою и усплъ въ этомъ такъ хорошо, что король вручилъ ему полное и независимое управленіе королевствомъ, съ правомъ замнять его во всемъ, когда онъ самъ не будетъ въ состояніи заниматься длами.

Около этого времени въ Англіи совершился переворотъ, который долженствовалъ имть большое вліяніе на судьбу Франціи.

Графъ Дерби, прізжавшій, какъ мы видли въ начал этой исторіи, для поединка съ герцогомъ Орлеанскимъ, во время турнира, даннаго по случаю прибытія королевы Изабеллы, былъ сынъ герцога Ланкастерскаго и имлъ въ Англіи сильную партію. Отецъ его умеръ, и король Ричардъ боялся, чтобъ богатое наслдство, которое онъ долженъ былъ получить, не послужило къ увеличенію числа его приверженцевъ и потому, не смотря на его право, отказалъ ему во всемъ. Графъ Дерби былъ въ то время во Франціи, не посланникомъ отъ своего государя, какъ въ первый разъ, но какъ изгнанникъ изъ королевства. Частная ссора, которую онъ имлъ съ графомъ Ноттонгамомъ, служила королю предлогомъ удалить изъ Англіи того, на кого онъ началъ смотрть, какъ на своего соперника.

Это несправедливость короля къ графу Дерби, произвела дйствіе противное тому, какого ожидалъ Ричардъ. Все дворянство и высшее духовенство приняло сторону изгнаннаго. Народъ, обремененный налогами, раззоряемый грабительствомъ солдатъ, которымъ не платили жалованья и которые жили грабя земледльцовъ и купцовъ, очень ропталъ, на эти притсненія, къ которымъ онъ не привыкъ, казалось, ожидалъ только случая, чтобъ возстать противъ короля вмст съ дворянствомъ. Графъ Дерби устремя глаза на Англію, ожидалъ, пока дла придутъ въ такое положеніе. Онъ ждалъ этого недолго и между тмъ, какъ Ричардъ предпринялъ походъ въ Ирландію, онъ получилъ совтъ, что если онъ хочетъ рискнуть жизнію, чтобъ получить королевство, то пора ему переправиться чрезъ проливъ. Графъ Дерби не медлилъ ни минуты, простился съ герцогомъ Бретанскимъ, своимъ двоюрнымъ братомъ, къ которому онъ удалился по изгнаніи, отправился изъ Гавра, и посл двухсуточнаго плаванія высадился въ Гавенспур, въ Іоркишер между Галлемъ и Брентингтономъ.

Походъ его на Лондонъ былъ безпрерывнымъ тріумфомъ, такъ ненавидли прежняго короля. Жители городовъ отворяли ему ворота и подносили ему отъ нихъ ключи на колнахъ, менестрели слдовали за нимъ, воспвая ему похвалы, а женщины усыпали цвтами дорогу, по которой надобно было ему прозжать. Когда Ричардъ узналъ объ этомъ, то возвратился съ своею арміею на столицу, но будучи оставленъ солдатами, которыхъ не могъ принудитъ вступитъ въ сраженіе, онъ принужденъ былъ сдаться въ плнъ, его посадили въ большую Лондонскую башню, учредили надъ нимъ судъ, палаты, свергли его съ престола, и графъ Дерби, провозглашенный королемъ подъ именемъ Генриха IV, принялъ скипетръ и корону изъ рукъ того, кого свергнулъ съ престола.

Извстіе объ этомъ было сообщено во Францію госпожею де-Куси, находившеюся при Англійской королев Изабелл, эта несчастная принцесса, нашедшая въ любви одн непріятности, а на престол одни несчастія, возвратилася во Францію вдовою при жизни мужа, но осужденнаго уже на смерть.

Всякій понималъ, что такое оскорбленіе нанесенное французской корон, не могло остаться безъ наказанія, и въ тоже время видлъ невозможность объявить войну, такъ королевство было скудно людьми и деньгами. Герцогъ Орлеанскій пришелъ въ такой гнвъ за это оскорбленіе и въ такую горесть отъ этой невозможности, что послалъ своихъ герольдовъ Орлеана и Шампаньи вызвать, отъ своего имени, Англійскаго короля на смертный поединокъ въ какомъ угодно мст и на какомъ угодно оружіи. Генрихъ IV отказался отъ этого поединка.

Между тмъ герцогъ Орлеанскій управлялъ королевствомъ, какъ человкъ, который, по словамъ Жювенала, строгаго историка этого времени, имлъ самъ нужду въ гувернер. Чтобъ удовлетворить расточительности своей и расточительности королевы, налоги слдовали одни за другими такъ скоро, что не успвали уплатить послдняго, когда назначался уже новый, наконецъ, когда народъ уже былъ совершенно истощенъ, герцогъ назначилъ налогъ на духовенство, правда, что для прикрытія этой насильственной мры, налогъ этотъ былъ прикрытъ именемъ займа. Это произвело большое несогласіе между высшимъ духовенствомъ, потому что одни, хотя отказывались отъ налога, не позволяли насильно взять четверть полевыхъ продуктовъ изъ своихъ житницъ, между тмъ, какъ другіе напротивъ изъ лести къ герцогу Орлеанскому, отлучили отъ церкви всхъ тхъ, которые не повиновались указу. Регентъ, вмсто того, чтобъ образумиться этимъ, отвчалъ на это разногласіе между духовенствомъ, обнародованіемъ общаго налога, простиравшагося на дворянство, духовенство и народъ, въ указ было сказано, что это сдлано въ присутствіи и съ согласія герцоговъ Бургундскаго, Бурбонскаго и Беррійскаго, что было несправедливо. Два послдніе объявили, что они совсмъ не участвовали въ назначеніи этого налога, что же касается до герцога Бургундскаго, то такъ какъ онъ собралъ выкупъ за своего сына, и зналъ, что графъ Неверскій находится уже на обратномъ пути, то онъ ршился самъ отправиться въ Парижъ и изобличить во лжи своего племянника.

Какъ только герцогъ Орлеанскій узналъ объ этомъ, то увидлъ, что не можетъ уже удержаться въ принятомъ имъ положеніи, и такъ онъ поспшилъ всенародно объявить, что король по настоятельной просьб его и королевы Изабеллы, отмняетъ послдній налогъ. и что слдовательно его сообщать не будутъ, однако же это не остановило герцога Филиппа, напротивъ въ этой отмн онъ видлъ сознаніе слабости своего противника, и ршился ею воспользоваться, и потому, пріхавъ въ Парижъ, онъ немедленно сошелся съ герцогами Беррійскимъ и Бурбонскимъ, которыхъ имена были опозорены недавно съ его собственнымъ, и сдлавъ королю почтительно замчаніе, они получили согласіе его, собрать, совтъ для разсужденія кому изъ двухъ принцевъ остаться правителемъ королевства, предлагая впрочемъ, чтобъ предоставить полную свободу въ сужденіяхъ, не быть самимъ въ этомъ собраніи совта, если только племянникъ согласится также въ немъ не присутствовать. Герцогъ Орлеанскій согласился, хотя онъ предчувствовалъ, что ршеніе будетъ не въ его пользу, потому что вообще согласны были въ томъ, что онъ обладаетъ всми качествами добраго и любезнаго рыцаря, но вс также знали, что онъ не иметъ никакихъ достоинствъ государственнаго человка, и потому онъ боле досадовалъ, нежели удивился, когда ему объявили, что партія герцога Бургундскаго взяла верхъ надъ его партіею, и что герцогъ Бургундскій, признанъ вмсто его, правителемъ государственныхъ длъ.

Такимъ образомъ эти два соперника возимли еще новую причину къ ненависти, хотя и старыхъ причинъ къ ней было столько въ глубин сердца каждаго, что они сами думали, что новая была невозможна. Герцогъ Орлеанскій, казалось, утшился въ этой своей неудач, и началъ открыто и усердно волочиться за графинею Неверскою, невсткою герцога Бургундскаго. Это былъ его способъ мщенія, мы скоро увидимъ, каковъ былъ способъ мщенія графа Неверскаго.

Все было улажено, какъ мы сказали, съ Баязетомъ на счетъ выкупа пяти плнниковъ, потому что ихъ осталось только пять, сиръ де-Куси умеръ въ плну къ великой горести его товарищей, императоръ далъ свободу мессиру Жаку де-Гелли, осыпавъ его похвалами за храбрость и праводушіе и такъ рыцари явились къ императору на прощальную аудіенцію, у него испрошенную. Графъ Неверскій благодарилъ его отъ имени своихъ друзей и отъ своего собственнаго, за вжливость, съ какою онъ обращался съ ними, тогда Баязетъ веллъ ему подойти къ себ и когда графъ хотлъ преклонить предъ нимъ колно, то Боязетъ взялъ его за руку и сказалъ ему по турецки слдующія слова, которыя переводчики повторяли на латинскомъ язык:

‘Іоаннъ, я знаю, что ты въ своей земл великій вельможа и сынъ знаменитаго отца, котораго предки были королями, ты молодъ и, можетъ статься, по возвращеніи во отечество тебя будутъ злословить, и будутъ смяться надъ тобою, за случившееся въ первомъ твоемъ рыцарскомъ поход, и ты въ надежд возстановить честь свою, соберешь множество народу, чтобъ предпринять новый, какъ вы называете, крестовый походъ. Если бы я тебя боялся, то принудилъ бы тебя, равно какъ и твоихъ товарищей, поклясться твоею врою и честью, никогда не брать противъ меня оружія, но вмсто того, я теб скажу, возвратясь въ свою западную страну, длай, что теб заблагоразсудится, собери противъ меня величайшую армію, какую только можешь, приходи, и ты всегда найдешь меня готовымъ къ сраженію, и я говорю это не только теб, но и всмъ тмъ,которымъ теб угодно будетъ повторить это, потому что я рожденъ для войны и завоеванія городовъ.’

Посл этихъ словъ, которыя помнили всю жизнь т, слышавшіе ихъ плнники были сданы на руки правителямъ Метелина и Абидоса, принявшимъ на себя ходатайство въ этомъ дл и приведшимъ его жъ доброму концу. Однакоже люди императора проводили ихъ до самыхъ ихъ галеръ, и разстались съ ними только тогда, когда они подняли якорь. Флотъ отправился въ Метелинъ, куда и прибылъ благополучно.

Тамъ рыцарей ожидали съ нетерпніемъ, они были тамъ отлично приняты женою правителя, бывшею статсъ-дамою константинопольской императрицы, и много наслушавшеюся въ продолженіи этого времени о Франціи. И потому она считала для себя за большую честь, принять у себя нкоторыхъ изъ сыновъ ея, она приказала приготовить для нихъ великолпнйшія комнаты своего дворца, и въ этихъ комнатахъ они вмсто своей изношенной и полинявшей одежды, нашли платье греческаго покроя, сшитое изъ самыхъ дорогихъ матерій Азіи. Какъ только они надли это платье, ихъ увдомили о прибытіи мессира Жака де-Браксмона, маршала острова Родоса, онъ прибылъ для того, чтобъ проводить рыцарей на этотъ островъ, гд ожидалъ ихъ съ любовію и нетерпніемъ великій пріоръ, и такъ они простились съ правителемъ Метелина и его женою, такъ радушно ихъ принявшими, и пустились въ море. Въ нсколько дней прибыли они въ гавань и на берегу, для оказанія имъ чести, ихъ ожидали главные рыцари Родоса, хорошіе судіи въ дл вры и рыцарства, потому что они нашли на своихъ платьяхъ блый крестъ въ память страстей Господнихъ, и имли ежедневныя стычки съ неврными.

Великій магистръ и благороднйшій изъ рыцарей раздлили между собою честь принять графа Неверскаго и его товарищей, они снабдили ихъ даже деньгами, въ которыхъ возвращавшіеся плнники очень нуждались, и Іоаннъ Неверскій получилъ для себя и для своихъ друзей 30000 франковъ, взявъ ихъ лично на себя въ долгъ отъ великаго пріора, хотя больше трети роздалъ своимъ товарищамъ.

Между тмъ какъ они находились въ город Сенъ-Жанъ, ожидая изъ Венеціи галеры, на которой они должны были отправиться дале, мессиръ Гюй-де-ла-Тремуйлль заболлъ и умеръ, сиръ де-Куси скончался уже прежде, и вотъ въ свою очередь и сиръ де-ла-Тремуйлль закрылъ глаза на вки. Рыцари думали, что какое нибудь проклятіе тяготло надъ ними, и что ни одному изъ нихъ не суждено увидть свою родную землю, печально отдали они послдній долгъ своему другу, со смертію котораго ихъ осталось только четверо и, положивъ тло его въ церкви св. Іоанна Родосскаго, сли на венеціанскія суда вошедшія въ гавань въ то время, когда происходили похороны.

При отправленіи кормчему было приказано останавливаться у каждаго острова для того, чтобъ рыцари не устали, и чтобъ графъ могъ осмотрть земли, лежащія между Венеціею и Родосомъ. Такимъ образомъ путешественники останавливались въ Модон, въ Корфу, въ Левкадіи и Кефалоніи, здсь они пробыли нсколько дней, потому что женщины этого острова показались имъ такими красавицами, что они приняли ихъ за нимфъ и волшебницъ, и графъ Неверскій съ своими товарищами употребили на подарки этимъ очаровательницамъ большую часть золота, которое они заняли въ долгъ, безъ сомннія для инаго употребленія, у добраго пріора Родосскихъ рыцарей.

Трудно было вытащить ихъ изъ этого рая, но наконецъ надобно же было ршиться съ нимъ разстаться, потому что оставалось еще осмотрть много земель до прибытія въ Венецію.

Такимъ образомъ они сли на свои суда и то на парусахъ, то на веслахъ зазжали въ Рагузу, Зару и Паренцо, здсь они пересли на легчайшія суда, для того чтобъ дохать до Венеціи, потому что въ окрестностяхъ ея море не такъ глубоко, чтобъ по немъ могли ходить суда.

Прибывъ въ Венецію, графъ Неверскій нашелъ въ ней часть своихъ людей, которыхъ герцогъ и герцогиня туда для него послали. Вскор прибыли сиръ-де-Гожье и сиръ-де-Гелли съ остальною его прислугою и съ телгами, наполненными золотою и серебрянкою посудою, великолпными платьями и бльемъ всякаго рода. Такимъ образомъ Іоаннъ Бургундскій похалъ уже дале со свитою, приличною вельмож такого высокаго сана, и прибылъ во Францію боле какъ побдитель, нежели какъ побжденный.

Спустя нсколько времени посл его возвращенія, Филиппъ Смлый умеръ въ замк своемъ Галл на семьдесятъ третьемъ году своей жизни, и со смертію его регенство перешло къ герцогу Орлеанскому.

Но и графъ Неверскій сдлался герцогомъ Бургундскимъ.

Чрезъ одинадцать мсяцевъ умерла и герцогиня, и герцогъ Іоаннъ Бургундскій сдлался графомъ Фландрскимъ и Артуаскимъ, владтелемъ Салина, Палатиномъ Малана Алоста и Талмана, то есть, однимъ изъ могущественнйшихъ государей христіанства.

Глава четвертая.

Посл этого событія ясно обнаружились т распри, которыя до сего времени раздляли эти дв фамиліи. До сихъ поръ уваженіе, внушаемое лтами герцога Филиппа и благоразуміе самаго герцога Филиппа, свойственное его лтамъ, налагали на эти ссоры политическій лоскъ, который вскор изгладится. Об стороны, дышавшія врожденною ненавистію, ненавистію, возбужденною личною гордостію, ненавистію за любовь и самолюбіе, ненавистію неумолимою и кровожадною, снявъ маски притворства, вступятъ въ борьбу, какъ два пришедшіе въ остервененіе атлета. Всякій чувствовалъ, что въ будущемъ готовятся большія несчастія, что въ воздух носится что-то ужасное, и что когда разразится гроза, то польется кровавый дождь.

И однакожъ ни тотъ, ни другой изъ двухъ принцевъ ясно не обнаруживалъ еще этой ненависти, герцогъ бургундскій находился въ своихъ владніяхъ для принятія присяги отъ добрыхъ своихъ городовъ, и, будучи совершенно занятъ этими заботами, только отъ времени до времени могъ бросить на Парижъ свой взоръ, исполненный угрозы и мщенія.

Что касается до герцога Орлеанскаго, то будучи по природ безпеченъ, онъ мало занимался тмъ, что длаетъ герцогъ Бургундскій. Любовь его къ Изабелл запылала новымъ пламенемъ, а въ минуты непосвященныя ей, онъ забавлялся учеными спорами съ докторами и законовдами, потомъ придумывалъ средство собрать новые налоги. Этимъ только и огранивалось все его управленіе.

Поэтому въ королевств все шло къ худшему. Перемиріе съ Англіею было уже только однимъ пустымъ звукомъ, и хотя открытой и общей войны объявлено не было, но частные набги, одобряемые обоими правительствами, опустошали то какой-нибудь пунктъ въ Англіи, то какую-нибудь провинцію Франціи.

Молодые нормандскіе дворяне, подъ предводительствомъ Мартеля, Ла-Роисъ Гіона и Акевилля, не спросивъ позволенія ни у короля, ни у герцога Орлеанскаго, сли на суда въ числ двухъсотъ пятидесяти человкъ, пристали къ острову Портленду и разграбили его, но жители, опомнившись посл перваго страха, и видя ихъ малочисленность, обратились на нихъ, часть ихъ убили, а остальныхъ взяли въ плнъ.

Бретонцы съ своей стороны, но уже съ разршенія королевскаго совта, ршились сдлать новое нападеніе, которое не было счастливе, ими предводительствовали сиръ Гильомъ Дюшатель и сеньоры де ла-Жайль и де-Шатобріанъ, Гильомъ Дюшатель при этомъ былъ убитъ.

Тогда Таннечи, братъ его, принялъ начальство надъ четырьмястами дворянъ, высадился близъ Дармута и все предалъ тамъ огню и мечу. Такимъ образомъ Гильомъ былъ отмщенъ.

Между тмъ вскор должна загорться война дйствительная и въ обширнйшихъ размрахъ. Одинъ молодой Англійскій изгнанникъ явился къ французскому двору просить убжища, имя его было Овьенъ Гаодоръ, онъ происходилъ отъ древнихъ Валлійскихъ принцевъ и былъ сынъ Іоанна Валлійскаго, который, будучи связанъ съ французскими рыцарями братствомъ по оружію, погибъ на служб короля Карла, онъ просилъ защиты противъ Генриха Ланкастерскаго, и это воззваніе къ старинной ненависти Франціи къ Англіи не могла не быть услышано, оно имло слишкомъ много отголосковъ въ королевств.

И такъ ршено было снарядить въ Брест сильный флотъ, и сдлать начальникомъ экспедиціи, состоявшей изъ осьми тысячъ человкъ молодаго графа де-ла-Марша, который, какъ, мы видли, участвовалъ въ сраженіи при Никопол съ Іоанномъ Бургундскимъ.

Англичане ршились, видя эти приготовленія, уничтожить, ихъ, прежде нежели он будутъ окончены. Вслдствіе сего, они высадились близъ Герранда, которымъ надялись овладть неожиданно, но Клиссонъ не дремалъ, рука его не была обезоружена чрезъ то, что лишился коннетабльской шпаги, у него оставалась своя собственная, онъ ударилъ тревогу, и на этотъ призывъ явился Таннечи Дюшатель съ пятью стами воиновъ, и сразивъ ударомъ скиры графа де-Бомона, предводителя непріятелей, принудилъ Англичанъ ссть на свои суда, взявъ въ плнъ или умертвивъ половину ихъ войска.

Между тмъ флотъ былъ готовъ поднять паруса, рыцари собрались, ожидали только начальника экспедиціи. Тщетно ждали его въ продолженіе цлыхъ пяти мсяцевъ. Въ балахъ, въ игр въ карты и въ кости графъ де-ла-Маршъ забылъ, что ему надобно было надть боевыя латы.

Эта не сбывшаяся экспедиція стоила очень дорого и подала только герцогу Орлеанскому случай наложить новую подать на все королевство.

Но тутъ герцогъ Бургундскій, котораго можно было счесть уснувшимъ, пробудился и приказалъ подданнымъ своимъ не платить этой подати.

Герцогъ Орлеанскій, не имвшій никакого средства привести въ исполненіе указъ въ владніяхъ герцога Бургундскаго, отмстилъ ему за это тмъ, что выдалъ за мужъ двицу д’Аркуръ, родственницу короля, за герцога Герьдернскаго, смертельнаго врага герцога Бургундскаго. Ударъ былъ нанесенъ быстро и мтко, потому что въ самый день бракосочетанія, въ залу, гд происходилъ брачный пиръ, явился герольдъ, и въ присутстіи всхъ гостей вызвалъ на поединокъ герцога Гельдернскаго отъ имени графа Антуана Бургундскаго, долженствовавшаго получить въ наслдство Лимбургское герцогство. Герцогъ Гельдернскій всталъ, снялъ съ себя брачную свою одежду, подарилъ ее герольду, для того чтобъ оказать ему честь, и принялъ вызовъ.

Такимъ образомъ война запылала также и съ этой стороны…

Къ этимъ примтамъ земнымъ начали присоединяться и предсказанія небесныя. Однажды, когда королева прогуливалась въ Сен-Жерменскомъ лсу въ носилкахъ, а герцогъ верхомъ, вдругъ началась сильная гроза, королева отворила карету и дала въ ней мсто своему любовнику, едва только усплъ онъ занять мсто, ударилъ громъ и убилъ лошадь, съ которой онъ только что сошелъ. Отъ этого треска и блеска молніи лошади испугались и понесли карету къ Сен и бросились бы вмст съ нею въ рку, но вдругъ, какъ будто какимъ чудомъ, тяжи лопнули, и лошади одн вскочили въ воду, какъ будто какой злой духъ гналъ ихъ туда.

Благочестивые люди видли въ этомъ несчастномъ приключеніи урокъ, данный Провидніемъ, по внушенію ихъ, духовникъ герцога Орлеанскаго началъ сильно и откровенно говорить ему, что онъ ведетъ жизнь распутную и противу-религіозную. Герцогъ сознался, что онъ былъ большой гршникъ, общалъ исправиться, и въ доказательство своего исправленія, приказалъ при звук трубы публично объявить, что онъ намренъ уплатить свои долги, вслдствіе этого онъ назначилъ своимъ заимодавцамъ день, въ который они должны были явиться въ его дворецъ.

По свидтельству Сен-Денисскаго монаха Фруассара, въ назначенный день явились съ своими счетами восемь сотъ человкъ, но уже прошло семь дней посл несчастнаго приключенія въ Сен-Жерменскомъ лсу, небо сдлалось опять ясно, и послднее облако унесло съ собою послднее угрызеніе совсти герцога, вслдствіе чего касса его осталась запертою. Заимодавцы подняли страшный шумъ, объявляя, что они не уйдутъ, пока имъ не заплатятъ, по имъ отвчали, что народныя собранія запрещены, и что если они тотчасъ же не разойдутся, то позовутъ солдатъ, которые съумють ихъ разогнать.

Между тмъ, особы сдлавшія замчаніе герцогу Орлеанскому, воспользовашись возвращеніемъ разсудка къ королю, сдлали подобное замчаніе и ему. Ему показали, что золото частныхъ людей и золото государственное, въ рукахъ герцога и королевы плавится какъ въ тигел. Ему совтовали вслушаться, и онъ услышалъ вопль народа, ему совтовали открыть глаза, и онъ увидлъ, что общественная нищета проникнула даже въ его дворецъ. Онъ тотчасъ началъ развдывать, и узналъ неслыханныя вещи, онъ веллъ позвать гувернантку своихъ дтей, и она ему призналась, что молодые принцы часто не имютъ самаго необходимаго, и что она иногда не знаетъ, что дать имъ сть и во что одться. Онъ позвалъ герцога Аквитанскаго, и ребенокъ пришелъ полунагой и сказалъ, что ему хочется сть. Тогда король глубоко вздохнулъ, искалъ денегъ, чтобъ дать гувернантк, и не найдя ихъ, отдалъ ей золотую чашу, изъ которой пилъ, чтобъ она продала ее.

Съ возвращеніемъ разсудка къ несчастному королю возвратилась на время и энергія. Онъ приказалъ собрать общій совтъ, чтобъ найти какъ можно скоре средство противъ этой государственной болзни, потому не говоря никому ни слова, веллъ написать къ герцогу Бургундскому приглашеніе присутствовать при разсужденіи. Этого только онъ и ожидалъ.

На другой день онъ выхалъ изъ Арраса въ сопровожденіи восьмисотъ человкъ, и отправился въ Парижъ.

Пріхавъ въ Лувръ, онъ получилъ письмо, изъ котораго узналъ, что герцогъ Орлеанскій и королева, узнавъ о его прибытіи, оставили Парижъ, и отправились въ Миланъ, а оттуда въ Шартръ, оставя принцу Людовику Баварскому приказаніе, привезти имъ въ этотъ городъ герцога Аквитанскаго, дофина.

Не смотря на важность этого извстія, герцогъ такъ усталъ, что ршился заснуть нсколько часовъ. На другой день съ разсвтомъ, онъ отправился въ Парижъ, но прибылъ уже слишкомъ поздно, дофинъ уже ухалъ.

Тогда герцогъ Бургундскій, не перемня лошади и не давъ ей отдохнуть, пустился въ галопъ и приказалъ людямъ своимъ слдовать за собою. Такимъ образомъ онъ прохалъ чрезъ весь Парижъ, взялъ дорогу на Фонтенебло и догналъ дофина между Вилльжвифомъ и Корбейлемъ. Этого юнаго принца сопровождалъ дядя его Людовикъ Баварскій, маркизъ де-Панъ, графъ де-Даммартенъ, де-Монтегю, гросмейстеръ королевскаго дворца и многіе другіе вельможи, въ карет рядомъ съ нимъ сидли сестра его Жанна и госпожа де-Прео, жена герцога Бурбонскаго. Герцогъ Бунгундскій приблизился къ дверцамъ кареты, поклонился дофину и просилъ его возвратиться въ Парижъ, говоря, что ему надобно поговорить съ нимъ о нкоторыхъ длахъ, до него касающихся. Тогда принцъ Людовикъ, видя, что герцогъ Аквитанскій дйствительно желалъ возвратиться съ Іоанномъ Бургундскимъ, о чемъ послдній просилъ его, подошелъ и сказалъ:

— Герцогъ, не мшайте герцогу Аквитанскому, племяннику моему хать къ королев, его матери и къ его высочеству герцогу Орлеанскому его дяд, потому что онъ детъ къ нимъ съ согласія короля, своего отца.

Сказавъ это, герцогъ Людовикъ приказалъ, чтобъ никто не возвращался назадъ, а кучеру веллъ продолжать свою дорогу. И такъ онъ хотлъ было продолжать свой путь, но герцогъ Бургундскій самъ схвативъ лошадей подъ устцы, поворотилъ ихъ къ Парижу и, обнаживъ шпагу, сказалъ кучеру:

— Если теб дорога жизнь, то позжай и скоро.

Кучеръ, трепеща пустилъ лошадей въ галопъ, воины герцога окружили карету, и между тмъ, какъ герцогъ Аквитанскій возвращался въ столицу, въ сопровожденіи дяди своего Людовика Баварскаго, не хотвшаго съ нимъ разстаться, герцогъ де-Баръ, де-Даммартенъ и маркизъ де-Понъ похали въ Карбейль и разсказали герцогу Орлеанскому и королев о случившемся.

Этотъ поступокъ показывалъ, на что могъ отважиться герцогъ Бургундскій. Поэтому герцогъ и королева только что свшіе за столъ, прекратили свой обдъ, и, свъ въ карету поспшно отправились въ Миленъ. Что касается до герцога Бургундскаго, то онъ нашелъ у воротъ Парижа короля Наварскаго, герцога Беррійскаго, герцога Бурбонскаго, графа де-ла-Марша, еще многихъ другихъ вельможъ и толпу гражданъ, которые вс вышли къ нему навстрчу, очень хвалили этотъ поступокъ и радовались, что опять увидли юнаго герцога, своего дофина. Тогда герцогъ Бургундскій, находившійся у дверцъ кареты съ двумя своими братьями, веллъ хать, шагомъ, такъ велико было стеченіе народа, и такимъ образомъ прибылъ въ Луврскій замокъ, въ которомъ помщался дофинъ. Герцогъ Бургундскій жилъ не далеко отъ него для того, чтобъ окружить юнаго принца надежною и крпкою стражей.

Этотъ надзоръ былъ для герцога Бургундскаго тмъ легче, что по приказанію его и его братьевъ солдаты изъ владній ихъ стекались въ Парижъ со всхъ сторонъ, чрезъ нсколько дней у него было уже около шести тысячъ воиновъ, совершенно ему преданныхъ, подъ командою графа Клевскаго и епископа Ліежскаго, котораго называли Іоанномъ Безпощаднымъ.

Съ своей стороны и герцогъ Орлеанскій не терялъ времени, онъ разослалъ гонцовъ по всмъ герцогствамъ и графствамъ, съ приказаніемъ ихъ правителямъ набрать сколько возможно больше людей и какъ можно скоре прислать ихъ къ нему, такимъ образомъ къ нему вскор, явились: сиръ де-Гарпеданъ съ людьми изъ Булоне, герцогъ Лотарингскій съ людьми изъ Шартра и Дрё и наконецъ графъ Алансонскій съ рыцарями и людьми Орлеанскими. Движенія этихъ войскъ были весьма тягостны для бднаго народа, жившаго въ окрестностяхъ Парижа. Солдаты обихъ партій рискали по Ври и Иль-де-Франсу, грабя и опустошая все. Войско герцога Орлеанскаго имло знамя съ изображеніемъ сучковатой палки, служившей для принца девизомъ на турнир, съ словами: ‘я предлагаю вызовъ!’ а Бургундцы съ своей стороны имли на своемъ знамени изображеніе струга герцога Іоанна, съ словами: ‘я его принимаю!’

И такъ оба войска были готовы, и хотя между принцами не было объявлено открыто воины, но всякій здравомыслящій ясно понималъ, что достаточно было частной ссоры между двумя солдатами, чтобъ произвести столкновеніе между обими арміями, и чтобъ возгорлась междоусобная война во всей Франціи.

Это положеніе продолжалось нсколько времени, наконецъ герцогъ Орлеанскій ршился прекратить его. Вслдствіе чего онъ отдалъ приказъ арміи своей идти на Парижъ. Герцогъ Бургундскій находился въ своемъ Артуасскомъ дворц, когда его увдомили, что непріятель его приближается со всми своими силами. Онъ тотчасъ вооружился, слъ на боеваго своего коня, похалъ въ Анжуйскій дворецъ, гд нашелъ короля Сицилійскаго, герцоговъ Беррійскаго и Бургундскаго и многихъ другихъ принцевъ и членовъ королевскаго совта, объявилъ имъ, что онъ началъ враждебныя дйствія, и повелъ войска свои намреваясь дать сраженіе у Монтфокона.

Видя герцога и войска его скачущими во весь опоръ по улицамъ Парижа, граждане очень встревожились. Герцогъ Орлеанскій своими безпрестанными налогами, прослылъ такимъ корыстолюбцемъ, что разнесся слухъ, будто онъ идетъ на Парижъ съ тмъ, чтобъ его разграбить. Въ туже минуту поднялось все народонаселеніе города и отправилось толпами къ городскимъ воротамъ. Въ предмстіяхъ сломали нсколько домовъ, и камни ихъ перенесли на средину дороги, для того, чтобъ построить изъ нихъ баррикады, однимъ словомъ, были приняты вс мры, чтобъ помогать герцогу Бургундскому и побдить герцога Орлеанскаго.

Въ это время мимо работавшихъ прохали король Сицилійскій и герцоги Беррійскій и Бурбонскій, они отправились къ герцогу Орлеанскому съ тмъ, чтобъ увдомить его о о расположеніи къ нему Парижа и просить непроливать крови.

Герцогъ отвчалъ, что не онъ, а двоюродный братъ его Іоаннъ началъ враждебныя дйствія, отнявъ у матери юнага герцога Аквитанскаго, что впрочемъ онъ готовъ выслушать всякое благоразумное предложеніе, въ доказательство чего, онъ остановитъ движеніе своего войска. Дйствительно, онъ расположилъ войска свои лагеремъ въ Корбелл и около Шараитонскаго моста, отвезъ королеву въ Венсеннъ, а самъ удалился въ свой замокъ Боте.

Немедленно открылись переговоры и продолжались восемь дней, по прошествіи которыхъ начали склоняться къ миру: оба герцога согласились распустить свои войска и положиться въ притязаніяхъ своихъ на судъ королевскаго совта. Съ той и другой стороны даже была клятва надъ евангеліемъ, и распущеніемъ войскъ ознаменовано было начало ея исполненія.

Какъ только войска обоихъ партій удалились изъ Парижа, то и королева ршилась въхать въ столицу: это доказательство довренности королевы Изабеллы къ своимъ подданнымъ, было великимъ торжествомъ для столицы, все народонаселеніе съ радостію вышло къ ней на встрчу. Королева въхала въ первой коляск, устроенной на висячихъ рессорахъ, подаренной ей герцогомъ Орлеанскимъ, дамы слдовали за нею въ носилкахъ, оба примирившіеся герцога хали верхами, держа другъ друга за руку, и каждый съ девизомъ своего противника. Проводя королеву въ дворецъ короля, они оба похали въ соборъ Богородицы, причастились тою же просфорою, разломавъ ее пополамъ, поцловались предъ алтаремъ, и для большаго удостовренія въ примиреніи и взаимной довренности, герцогъ Бургундскій попросилъ на эту ночь гостепріимства у герцога Орлеанскаго. Герцогъ Орлеанскій предложилъ ему при этомъ даже половину своей кровати, Іоаннъ Бургундскій принялъ это предложеніе. Народъ, всегда обманывающійся наружностію, проводилъ ихъ съ криками, ‘ура!’ до новаго дворца герцога Орлеанскаго, находившагося позади дворца Сенъ-Поль.

Эти два человка, за восемь дней предъ тмъ, шедшіе одинъ противъ другаго подъ двумя враждебными знаменами въ боевомъ наряд, вошли во дворецъ, опершись другъ другу на руки, какъ два друга, увидвшіеся посл продолжительной разлуки.

Тутъ они встртили герцоговъ Беррійскаго и Бурбонскаго, своихъ дядей, которые не могли врить ни глазамъ, ни ушамъ своимъ. Герцогъ Бургундскій снова подтвердилъ имъ искренность своего примиренія, и герцогъ Орлеанскій сказалъ имъ, что онъ считаетъ оканчивающійся день прекраснйшимъ днемъ въ своей жизни.

Оба принца оставшись наедин продолжали прохаживаться, разговаривая между собою. Имъ принесли приправленнаго пряностями вина, которое они пили, обмниваясь бокалами. Особенно герцогъ Бургундскій былъ до крайности невоздерженъ. Онъ очень хвалилъ устройство спальной комнаты, разсматривалъ съ величайшимъ вниманіемъ обои и занавсы, и указалъ пальцемъ на маленькій ключъ потаенной двери, смясь спросилъ, не входъ ли это въ комнаты герцогини Валентины?

Герцогъ Орлеанскій торопливо прошелъ между герцогомъ Бургундскимъ и стною и, взявшись рукою за ключъ, сказалъ ему:

— Не совсмъ такъ, любезный братецъ, напротивъ, ей строго запрещено входить туда, эта дверь ведетъ въ молельню, гд я совершаю тайныя свои молитвы.

Потомъ смясь, и какъ будто неумышленно, вынулъ ключъ изъ замка, поигралъ имъ нсколько времени, какъ будто не зная, какой предметъ былъ у него въ рукахъ, наконецъ положа его въ карманъ своего кафтана, съ видомъ разсянности сказалъ:

— Не лечь ли намъ любезный братецъ?

Іоаннъ Бургундскій вмсто отвта снялъ съ себя золотую цпь, на которой вислъ его кинжалъ и кошелекъ и положилъ эти вещи на кресло. Герцогъ Орлеанскій началъ также раздваться, и какъ онъ былъ готовъ прежде своего гостя, то и легъ въ постель первый, оставя край ея, почетное мсто, герцогу Бургундскому, который скоро его и занялъ.

Они разговаривали еще нсколько времени о войн и любви, наконецъ герцога Іоанна, казалось, началъ одолвать сонъ, и потому герцогъ Орлеанскій пересталъ говорить, еще нсколько времени добродушно смотрлъ на своего гостя, который, казалось, вдругъ заснулъ, потомъ перекрестясь и, прочитавъ тихо нсколько молитвъ, закрылъ глаза въ свою очередь.

Прошло около часу, и герцогъ Іоаннъ раскрылъ свои глаза, онъ тихонько повернулъ голову къ своему брату, тотъ спалъ, какъ будто вс ангелы небесные охраняли его.

Когда онъ уврился, что герцогъ Орлеанскій дйствительно спалъ, то онъ медленно поднялся на локоть, спустилъ съ кровати сперва одну, потомъ другую ногу, ощупалъ пальцами ногъ полъ, сталъ на немъ, и тихонько всталъ совсемъ съ постели, пошелъ къ креслу, на которомъ герцогъ Орлеанскій положилъ свое платье, всунулъ руку въ карманъ его кафтана, вынулъ изъ него ключикъ, спрятанный туда братомъ, взялъ со стола лампу, безъ шуму и удерживая дыханіе пошелъ къ потаенной двери, осторожно вложилъ ключъ въ замокъ, отворилъ дверь и вошелъ въ таинственный кабинетъ.

Не много спустя онъ вышелъ оттуда блдный и съ нахмуренными бровями, остановился на нсколько времени, какъ будто для того, чтобъ подумать, что ему длать, потомъ протянулъ было руку, чтобъ взять кинжалъ, который онъ положилъ на кресл, но перемня намреніе, поставилъ лампу на столъ. При шум, сопровождавшемъ это послднее его движеніе, герцогъ Орлеанскій проснулся.

— Не нужно-ли вамъ что нибудь, любезный братецъ? сказалъ онъ ему

— Нтъ, ваше высочество, отвчалъ Бургундскій, эта лампа мшала мн спать и я всталъ, чтобъ погасить ее.

Сказавъ это, онъ погасилъ ее, и подойдя къ постел, опять легъ.

Глава пятая.

Спустя нсколько мсяцевъ посл этой ночи, въ вечеру 23-го ноября 1407 года два человка верхами остановились въ улиц Барбеттъ, насупротивъ храма образа Богородицы, они осмотрлись кругомъ себя, чтобъ узнать гд находились, и одинъ изъ нихъ сказалъ:

— Это здсь!

Тогда они сошли съ лошадей, отвели ихъ подъ тнь, отбрасываемую крыльцомъ, привязали поводья къ столбамъ его поддерживавшимъ, и начали молча прохаживаться подъ сводомъ. Спустя немного пріхали еще два человка, также осмотрлись, сошли съ лошадей, какъ и первые, и, видя въ тни сверканіе стальныхъ латъ, присоединились къ тмъ, на комъ он были, не прошло и десяти минутъ, какъ послышался шумъ новоприбывшихъ, однимъ словомъ, въ полчяса набралось ихъ человкъ восемнадцать.

Спустя около четверти часа посл того, какъ они собрались, въ конц улицы послышался галопъ еще одной лошади и когда всадникъ прозжалъ мимо храма, то изъ подъ навса раздался голосъ, съ вопросомъ:

— Это вы, де-Куртегёзъ?

— Я, отвчалъ всадникъ, вдругъ остановя свою лошадь. Кто зоветъ меня, другъ или не другъ?

— Другъ, сказалъ тотъ, который, казалось, былъ начальникомъ собравшейся шайки, выходя изъ тни, въ которой онъ скрывался, и подойдя къ сиру Томасу де-Куртегёзу,— Ну! мы готовы! и положилъ руку на шею его лошади.

— А! это ты, Рауллье д’Октувилль! отвчалъ рыцарь, ты здсь съ своими?

— Да, и мы ждемъ васъ уже добрыхъ полчаса.

— Замедлили приказомъ, я думаю, что когда настало время дйствовать, то у него не доставало ршимости.

— Какъ такъ? неужели онъ отказался отъ своего намренія?

— О! Нтъ.

— И хорошо сдлалъ: потому что тогда бы я взялъ все дло на себя. Я не забылъ, что этотъ герцогъ, Богъ ему судья, во время своего правленія отнялъ у меня мсто, которое далъ мн король по просьб покойнаго герцога Филиппа Бургундскаго. Я нормандецъ сиръ Томасъ, и потому мстителенъ. И такъ онъ можетъ разсчитывать на два добрые удара кинжала, первый по общанію, данному мною герцогу, а второй по клятв, которую я далъ самому себ.

— Оставайся, мой храбрый егерь, при этихъ добрыхъ своихъ намреніяхъ, потому что чрезъ четверть часа, согнавъ дичь, я наведу ее на тебя.

— Ступайте же!… сказалъ Рауллье, ударивъ ладонью по крестцу лошади, пустившейся въ галопъ, и возвратился подъ навсъ.

Оставимъ этого всадника продолжать свою дорогу и войдемъ въ скромное жилище королевы.

Это былъ красивый домъ, который она купила у сира де-Монтегю, и въ которомъ она поселилась, когда король въ припадк бшенства, обрзалъ ей руки своею шпагою, съ этого времени она прізжала во дворецъ Сен-Поль только въ торжественныхъ случаяхъ, и оставалась въ немъ именно столько времени, сколько требовали приличія, притомъ это доставляло ей больше свободы въ любовныхъ длахъ съ герцогомъ.

Въ вечеру этого дня королева была въ этомъ своемъ дом, какъ обыкновенно, но лежа въ постел вслдствіе преждевременныхъ родовъ, отъ которыхъ родившійся младенецъ не остался въ живыхъ. Герцогъ Орлеанскій сидлъ у ея изголовья, имъ подали ужинъ, который, по причин выздоравливанія больной, былъ очень веселъ, и Изабелла, смотря на своего любовника глазами, въ которыхъ съ возвращеніемъ здоровья начинали сверкать искры любви, сказала ему:

— Милый герцогъ, когда я совсмъ поправлюсь, то вы должны угостить меня ужиномъ въ своемъ дворц, какъ я угощаю васъ теперь у себя, посл чего я буду просить у васъ одной милости.

— Скажите лучше, что вы отдадите мн приказаніе, великодушная Изабелла, отвчалъ герцогъ, и прибавьте, что я исполню его на колнахъ.

— Это еще неизвстно, продолжала королева, глядя на него уже съ сомнніемъ, и я очень боюсь, чтобъ вы не отказали моей просьб, когда узнаете, чемъ она заключается.

— Вы не можете просить у меня ничего такого, что было бы для меня дороже моей жизни, и вы очень хорошо знаете, что жизнь моя принадлежитъ вамъ.

— Мн!…. и Франціи: всякій иметъ право требовать себ свою часть ея, что и не пропускаютъ случая длать мои придворныя дамы.

Герцогъ Орлеанскій улыбнулся.

— Это ревность! сказалъ онъ.

— О! нтъ! любопытство, и больше ничего, но какъ я очень любопытна, то желала бы побывать въ одномъ кабинет, смежномъ со спальнею его высочества герцога Орлеанскаго, въ которомъ, говорятъ, онъ собралъ портреты всхъ своихъ любовницъ.

— И вы хотли бы знать?…

— Въ хорошемъ ли обществ нахожусь я, вотъ и все.

— Еслибы это случилось, милая моя Изабелла, то вы увидли бы тамъ себя одну, какъ вы одн находитесь въ моемъ сердц.

Сказавъ это, онъ снялъ съ груди портретъ ея, который сама королева ему подарила.

— Ахъ! вотъ доказательство, какого я не ожидала! Какъ! вы все еще носите этотъ портретъ?

— И я разстанусь съ нимъ только, когда умру.

— Не говорите, что вы умрете, ваше высочество, странная дрожь пробгаетъ при этомъ въ моихъ жилахъ, какой-то странный мракъ предъ глазами. Ахъ! кто тамъ идетъ? кто пришелъ? что надобно?

— Это сиръ Томасъ де-Куртегёзъ, камеръ-лакей короля: онъ спрашиваетъ его высочество, герцога, отвчалъ пажъ, отворивши дверь.

— Позволите-ли вы ему сюда войти, моя прекрасная королева? спросилъ герцогъ Орлеанскій.

— Да, конечно, но что ему надобно? я вся дрожу.

Мессиръ Томасъ вошелъ.

— Ваше высочество, сказалъ онъ, поклонись, король проситъ васъ пожаловать къ нему безъ отлагательства, потому что онъ желаетъ говорить съ вами немедленно о длахъ, близко касающихся до него и до васъ.

— Скажите королю, что я ду въ слдъ за вами, мессиръ, отвчалъ герцогъ.

Томасъ слъ опять на лошадь, похалъ обратно въ галопъ, и, прозжая мимо храма Богородицы, произнесъ слдующія слова:

— Не звай, Рауллье! вотъ дичь! и исчезъ.

Въ тоже мгновеніе подъ навсомъ произошло какое-то не ясное движеніе, послышалось бряцаніе желза объ желзо, потому что вс садились на лошадей, потомъ шумъ этотъ скоро прекратился и все затихло.

Чрезъ нсколько минутъ тишина была прервана звуками пріятнаго голоса, выходившаго со стороны улицы дю-Тампль, и напвавшаго псенку Фруассара, спустя не много можно было видть и самаго пвца, потому что впереди его шли два лакея съ факелами, предъ ними хали два конюшіе верхомъ на одной лошади, а за нимъ шли два пажа и четыре вооруженные человка, онъ былъ одтъ въ черный длинный плащъ, халъ на мул шагомъ, и игралъ перчаткою, бросая въ воздухъ и ловя ее рукою.

Въ нкоторомъ разстояніи отъ навса, лошадь, на которой хали два конюшіе, заржала, изъ-подъ навса послышалось другое ржаніе отвчавшее, какъ эхо.

— Кто тамъ есть? спросили конюшіе.

Отвта не было.

Они сжали свою лошадь колнами, и она поднялась на дыбы, они дали ей шпоры, и она понеслась въ галопъ, какъ будто сквозь пламя.

— Держись хорошенько, Симонъ, закричалъ пвецъ, смясь надъ этимъ, и доложи обо мн королю, потому что если ты будетъ все такъ хать, то прідетъ конечно четверть часа раньше меня.

— Это онъ! сказалъ кто-то подъ навсомъ, и двадцать человкъ верхами выскочили на улицу. Одинъ изъ нихъ подъхалъ прямо къ герцогу, и закричавъ: на смерть! на смерть! нанесъ ему ударъ скирою, и отрубилъ ему кисть руки.

Герцогъ жалобно застоналъ, крича:

— Что это? что это значитъ? я герцогъ Орлеанскій.

— Его-то намъ и надобно, отвчалъ тотъ же человкъ, который нанесъ уже ему ударъ, и, поразивъ его въ другой разъ скирою, онъ отрубилъ ему всю правую сторону головы отъ лба до основанія щеки. Герцогъ Орлеанскій вздохнулъ и упалъ.

Однако же онъ поднялся еще на колна, но тогда вс бросились на него, поражая каждый своимъ оружіемъ, одни шпагами, другіе булавами, иные кинжалами, одинъ пажъ изъ нмцевъ, желавшій защитить герцога, упалъ на него будучи смертельно раненъ, и удары сыпались то на этого молодаго слугу, то на его господина. Другой пажъ, будучи легко раненъ шпагою, убжалъ въ одну лавку въ улиц де-Розье и звалъ на помощь. Жена одного сапожника отворила окно, и видя, что двадцать человкъ напали на двоихъ, закричала: разбой, разбой! ржутъ!

— Замолчи ты! крикнулъ ей одинъ изъ убійцъ.

И какъ она продолжала кричать, то онъ взялъ изъ колчана стрлу и положилъ ее на тетиву, стрла понеслась и вонзилась въ ставень, который она открыла.

Между убійцами находился одинъ человкъ, котораго голова была покрыта красною шапкою, скрывавшею ему лицо, этотъ не наносилъ ударовъ, но смотрлъ, какъ наносили ихъ другіе. Когда герцогъ былъ уже безъ всякаго движенія, то онъ взялъ факелъ и, освтивъ имъ его лицо, сказалъ:

— Хорошо, онъ умеръ.

Въ тоже время, онъ бросилъ факелъ на кучу соломы, находившуюся противъ храма Богородицы, она вдругъ запылала, тогда онъ вскочилъ на свою лошадь и, закричавъ: ‘пожаръ’, понесся въ галопъ по улиц, которая вела къ садамъ Артуазскаго дворца, за нимъ послдовали и его товарищи, крича, подобно ему: пожаръ! пожаръ! и бросая назадъ себя капканы, для того, чтобъ за ними не погнались.

Между тмъ лошадь, на которой хали конюшіе успокоилась. и они успли заставить ее вернуться къ тому мсту, гд она испугалась, но возвращаясь они увидли герцогова мула, бжавшаго безъ своего сдока, они думали, что мулъ сбросилъ его съ себя, и взявъ за узду, привели предъ навсъ. Тутъ увидли они при свт огня герцога разпростертаго на земл, подл него лежала отрубленная кисть его руки, а въ канавк часть его мозга.

Тогда они побжали къ дому королевы со всевозможною поспшностію и испуская страшные вопли, вошли туда блдные и рвя на себ волосы. Тотчасъ же одного изъ нихъ ввели въ комнату королевы, которая спросила у него, что тамъ случилось?

— Ужасное несчастіе, отвчалъ онъ, герцогъ Орлеанскій убитъ въ улиц Барбетъ противъ дворца Маршала де-Ріё.

Изабелла страшно поблднла, потомъ взявъ въ одну руку кошелекъ, наполненный золотомъ, находившійся у нея подъ подушкою, и другою за руку этого человка, сказала ему:

— Ты видишь этотъ кошелекъ, онъ твой если ты захочешь!

— Что же надобно мн сдлать? спросилъ конюшій.

— Надобно побжать къ твоему барину, прежде нежели поднимутъ его тло, понимаешь?

— Да, а потомъ?

— А потомъ сорвать съ него мн портретъ, который онъ носитъ у себя на груди.

Глава шестая.

Теперь читатель, если ему угодно слдовать за нами, долженъ перешагнутъ чрезъ десять лтъ, протекшихъ между убіеніемъ герцога Орлеанскаго и тою эпохою, съ которой мы снова начинаемъ нашу лтопись. Десять лтъ составляютъ большой промежутокъ въ жизни человка, но въ ход времени это не больше какъ одинъ шагъ. И такъ мы надемся, что, принявъ въ разсужденіе трудность все высказать въ короткій промежутокъ времени, которымъ мы ограничились, намъ простятъ за этотъ проблъ, который впрочемъ мы пополнимъ современемъ въ пространномъ историческомъ сочиненіи, которое мы намрены написать, предполагая однако, что публика поощритъ насъ къ этому предпріятію.

И такъ, въ конц мая мсяца, 1417 года, около семи часовъ утра, рогатка, находившаяся предъ Сент-Антуанскими воротами, была откинута, и чрезъ нихъ выхали верхами на лошадяхъ небольшая трупа людей, и отправилась по венсенской дорог. Два человка хали во глав этой кавалькады и прочіе, которые, казалось, скоре были ихъ провожатыми, нежели товарищами, хали позади ихъ въ разстояніи нсколькихъ шаговъ, соразмряя, съ явными знаками уваженія, скорость свою съ скоростію этихъ двухъ особъ, съ которыми мы сейчасъ познакомимъ читателя.

Тотъ, который халъ по правую сторону дороги, сидлъ на испанскомъ мул, пріученномъ ходить иноходью, и онъ какъ будто зналъ слабость своего господина, такъ шаги его были спокойны и правильны. Дйствительно, всадникъ, хотя ему на самомъ дл было только сорокъ девять лтъ, казался старикомъ и въ особенности человкомъ страждущимъ, впрочемъ увренность его въ этомъ животномъ была такъ велика, что по временамъ онъ совсмъ оставлялъ поводья за тмъ, чтобъ, съ какммъ-то судорожнымъ движеніемъ, сжимать обими руками свою голову. Хотя утренній воздухъ былъ еще холоденъ и легкій туманъ спускался на землю, но шапка его висла на правой лук его сдла и ничто не защищало чела его отъ росы, которая стлалась по рдкимъ локонамъ сдыхъ волосъ, низпадавшихъ съ его висковъ по исхудавшему, блдному и задумчивому его лицу. Казалось, что холодъ отъ этой росы не только не безпокоилъ его, но напротивъ того видно было, что онъ съ удовольствіемъ принималъ ее на свою безволосую голову и легко было догадаться, что эти холодныя жемчужины облегчали нсколько боль, которая отъ времени до времени заставляла его возобновлять упомянутое выше движеніе рукъ, вошедшее у него какъ бы въ привычку. Что касается до его одежды, то она ничмъ неотличалась отъ одежды стариковъ-вельможъ того времени. На немъ была длинная мантія изъ чернаго бархата, спереди открытая и подбитая горностаевымъ мхомъ чрезъ отверстія широкихъ разрзныхъ рукавовъ ея выказывались узкіе рукава кафтана изъ золотой парчи, которой блескъ и изящество значительно уменьшались отъ продолжительнаго употребленія, въ какомъ онъ повидимому находился

у своего господина. У подола этого платья, не опираясь объ стремена, висли въ мховыхъ остроконечныхъ сапогахъ ноги всадника, которыя безпрерывнымъ качаніемъ своимъ могли бы легко вывести изъ терпнія смирное животное, которому онъ такъ вполн доврялся, еслибы изъ предосторожности не сняли съ сапоговъ золотыхъ острыхъ шпоръ, которыя въ эту эпоху служили еще отличительнымъ признакомъ вельможъ и рыцарей.

Читателямъ нашимъ трудно бы было узнать по этому описанію, столь непохожему на то, которое мы сдлали касательно этого же лица въ начал перваго нашего тома, короля Карла VI, отправляющагося въ Венсеннъ для посщенія королевы Изабеллы, еслибы, какъ мы сказали, десять лтъ не составляли такой большой части жизни человка, и еслибы впродолженіе этихъ десяти лтъ все шло не къ худшему во Французскомъ королевств.

По лвую его сторону и почти на тойже линіи, халъ, съ трудомъ удерживая добраго своего боеваго коня, рыцарь колоссальнаго роста, покрытый желзомъ, какъ будтобы онъ халъ на сраженіе, его не столько красивый, сколько крпкій панцырь, удобоподвижностію своею, не стснявшею нисколько движеній его рукъ, свидтельствовалъ объ остроуміи и искуств миланскаго оружейнаго мастера, которымъ онъ былъ сдланъ. На лукахъ его боеваго сдла висла, съ правой стороны, тяжелая и съ острыми шипами булава, она, казалось, была богато украшена золотою насчкою, но отъ чистаго соприкосновенія съ непріятельскими касками, въ которое приводила ее рука ея владтеля, она лишилась этого украшенія, не потерявъ однако отъ того нисколько своей прочности. На противуположной сторон, и какъ бы для симметріи, высло другое оружіе, не мене достопримчательное во всхъ отношеніяхъ: это была шпага, которой широкій клинокъ, начиная сверху постепенно съуживался, какъ кинжалъ, и въ которой, по цвтамъ лилій разсяннымъ по ея ножнамъ, не трудно было узнать шпагу коннетабля. Еслибы рыцарь вынулъ ее изъ богатыхъ ноженъ въ которыхъ она теперь покоилась, то иззубрившаяся сталь широкаго клинка ея ясно бы напомнила объ ударахъ, которые ею были наносимы, но въ настоящее время эти два оружія висли здсь, по видимому, боле изъ предосторожности, нежели по необходимости, они были тутъ только, какъ врные слуги, которымъ не позволяется удаляться ни днемъ ни ночью, чтобъ въ случа опасности всегда имть, ихъ подъ рукою.

Но, какъ мы сказали, повидимому никакая опасность не угрожала, и если лицо всадника, котораго мы описываемъ, казалось мрачнымъ, то можно было замтить, что это скоре было слдствіемъ какой-то постоянной мысли, сообщавшей ему эту мрачность, нежели какого нибудь минутнаго безпокойства. Притомъ, тнь отъ забрала, падавшая на его черные глаза, способствовала можетъ быть, къ увеличенію ихъ суровости, хотя кром его орлинаго носа, кром цвта лица, загорвшаго въ битвахъ съ Миланомъ, кром рубца на его щек, котораго одинъ конецъ терялся въ дуг широкой черной брови, а другой въ начал густой съ просдью бороды, изъ всей его наружности боле ничего не было видно, однако-же съ. перваго разу можно было подумать, что душа, обитавшая въ. этой желзной оболочк, была врна и тверда, какъ желзо.

Если-бы, по начертанному нами портрету, читатели наши не могли узнать Бернарда VII, графа Арманьякскаго, Руэргскаго и Фезензакскаго, конетабля Французскаго королевства, генералъ-губернатора города Парижа, начальника всхъ крпостей королевства, то имъ слдовало-бы только обратить, взоры свои на маленькую труппу, слдовавшую за нимъ, они могли бы замтить посреди ея, по зеленому кафтану и по блому кресту, оруженосца, несшаго щитъ своего господина, и четыре льва Арманьяка посреди этого щита, съ графскою короною надъ ними совершенно поколебали бы ихъ сомнніе, если только они знаютъ герольдику, вообще довольно знакомую въ эту эпоху и вообще довольно забытую въ наше время.

Оба всадника хали молча отъ самыхъ воротъ Бастиліи до перекрестка двухъ дорогъ, изъ коихъ одна шла къ монастырю святаго Антонія, а другая къ Круа-Фобенъ, тутъ мулъ короля, предоставленный, какъ мы сказали, собственной своей смышлености, остановился посреди дороги. Ему было въ привычку путешествовать, то въ Венсенъ, куда въ этотъ день отправлялся король, то въ монастырь.святаго Антонія, гд онъ часто говлъ, и ожидалъ, чтобъ сидвшій на немъ подалъ знакъ, какую изъ этихъ дорогъ ему надобно было избрать, но на короля нашла одна изъ тхъ минутъ разслабленія, въ которыя онъ не могъ угадать, чего хотлось его мулу, и такъ онъ оставался неподвижно на своемъ мул въ томъ мст, гд послдній остановился и никакая въ немъ перемна не показывала, чтобъ онъ даже замтилъ, что вдругъ изъ состоянія движенія онъ перешелъ въ состояніе покоя. Графъ Бернардъ попробовалъ было вывести короля изъ задумчивости, начавъ говорить съ нимъ, но эта попытка осталась безполезною. Тогда онъ подвинулъ свою лошадь предъ мула, въ надежд что упрямое животное пойдетъ за нею, но мулъ поднялъ голову, посмотрлъ на удаляющуюся лошадь, встряхнулъ побрякушки, висвшія у него на ше, и оставался неподвиженъ. Графъ Бернардъ, выведенный изъ терпнія этою неподвижностію, соскочилъ съ лошади, бросилъ поводья на руку оруженосца, и подошелъ къ королю, уваженіе къ королевской власти было еще такъ велико, что какъ графъ ни былъ могущественъ, онъ, подойдя самъ лично, только осмлился взять за узду мула несчастнаго Карла безумнаго, чтобъ показать ему дорогу. Но это уваженіе и это доброе намреніе не были. увнчаны желаемымъ успхомъ, потому что какъ только король увидлъ, что какой-то человкъ взялъ за узду его мула, то испустилъ пронзительный крикъ, искалъ оружія въ томъ мст, гд должны бы были висть его шпага и кинжалъ, и, не найдя ихъ, принялся кричать хриплымъ и прерывающимся отъ ужаса голосомъ:

— Ко мн!… ко мн, любезный братъ Орлеанскій!… ко мн! это привидніе!…

— Всемилостивйшій государь, сказалъ Бернардъ д’Арманьякъ, смягчая сколько могъ грубый свой голосъ, о еслибы Богу и святому Іакову было угодно, что-бы братъ вашъ герцогъ Орлеанскій былъ еще живъ, не для того, чтобъ прійти къ вамъ на помощь, потому что я не привидніе, и вамъ не предстоитъ ни какой опасности, но чтобъ помочь намъ доброю своею шпагою я добрыми совтами своими противъ Аниличанъ и Бургундовъ!

— Братъ! братъ! говорилъ король, котораго страхъ, казалось, уменьшился, но блуждающіе глаза и ощетинившіеся волосы свидтельствовали, что раздраженіе его нервовъ далеко не успокоилось, любезный братъ, Лудовикъ!

— Такъ вы не помните уже боле, государь, что вотъ скоро будетъ уже десять лтъ какъ возлюбленный братъ вашъ былъ измннически убитъ въ улиц Барбетъ герцогомъ Іоанномъ Бургундскимъ, который, какъ вроломный подданный, идетъ теперь противъ своего короля, и что я преданный вамъ душею, вашъ защитникъ, что я и докажу въ свое время и на своемъ мст съ помощію святаго Бернада и своей шпаги.

Блуждающій взоръ короля медленно остановился на Бернард, и какъ будто бы изъ всего того, что говорилъ ему сей послдній, онъ услышалъ только одно, измнившимся, какъ и прежде голосомъ, сказалъ:

— Такъ вы сказали, братецъ, что англичане высадились на берега нашей Франціи? и пустилъ шагомъ мула своего по венсенской дорог.

— Да, государь, отвчалъ Бернардъ, вскочивъ на своего коня, и занявъ возл короля свое прежнее мсто.

— Гд?

— Въ Тук, въ Нормандіи. И къ этому я еще прибавилъ, что герцогъ Бургундскій завладлъ Аббевилемъ, Амьеномъ, Мондидье и Бове.

Король вздохнулъ.

— Я очень несчастливъ, братецъ, сказалъ онъ, сжимая руками свою, голову.

Бернардъ оставилъ его на минуту въ размышленіи, въ надежд, что умственныя способности къ нему возвратятся и позволятъ ему съ нкоторою послдовательностію продолжать разговоръ, столь важный для блага монархіи.

— Да, очень несчастливъ, сказалъ въ другой разъ король, спустя съ уныніемъ по сторонамъ свои руки и склони на грудь свою голову.— И что же вы намрены длать, братецъ, чтобъ разомъ отразить этихъ двухъ непріятелей? Я говорю, вы…. потому что я…. я слишкомъ слабъ, чтобъ помогать вамъ.

— Государь, я принялъ уже свои мры, и вы ихъ одобрили. Вы назначали Дофина Карла намстникомъ королевства.

— Это правда…. но я уже сдлалъ вамъ замчаніе, братецъ, что онъ еще очень молодъ, ему едва-ли есть пятьнадцать лтъ… За чмъ не представили мн лучше на это мсто старшаго его брата Іоанна?

Коннетабль взглянулъ на короля съ удивленіемъ, вздохъ вырвался изъ его широкой груди, онъ покачалъ печально головою. Король повторилъ свой вопросъ.

— Государь, сказалъ онъ наконецъ, возможно-ли, чтобъ существовали страданія человческія, доходящія до такой степени, что отецъ забываетъ о смерти своего сына?

Король затрепеталъ, снова сжалъ руками свою голову, и когда онъ открылъ свое лицо, то коннетабль могъ замтить дв слезы, катившіяся по блднымъ его щекамъ.

— Да, да…. я припоминаю, сказалъ онъ: онъ умеръ въ нашемъ город Компьен.

Потомъ онъ прибавилъ тише:

— И Изабелла сказала мн, что онъ умеръ отъ яда…. Но, тсс!… этого не надобно повторять…. Какъ вы думаете, братецъ, правда-ли это?

— Враги герцога Анжуйскаго обвиняли въ этомъ принца, государь, и основывали свое обвиненіе на томъ, что смерть эта приблизила къ тропу дофина Карла, его зятя. Но король Сицилійскій былъ не способенъ учинить это преступленіе, и если онъ совершилъ его, то Богъ не допустилъ его насладиться его плодами, потому что онъ самъ умеръ въ Анжер, спустя шестъ мсяцевъ посл того, въ убіетв котораго его обвиняютъ.

— Да,— умеръ!— вотъ что отвчаетъ мн эхо, когда я зову къ себ своихъ сыновей и своихъ родственниковъ, втеръ, дующій вокругъ троновъ, смертоносенъ, братецъ, и изъ всей этой многочисленной фамиліи принцевъ остается только молодое дерево и дряхлый стволъ.— И такъ возлюбленной мой Карлъ….

— Раздляетъ со мною командованіе войсками, и еслибы у насъ были деньги, чтобъ набрать новыя….

— Деньги! братецъ: разв у насъ нтъ капитала, предназначеннаго для нуждъ государственныхъ?…

— Он похищены, государь.

— Кмъ?

— Долгъ уваженія останавливаетъ обвиненіе на губахъ моихъ….

— Братецъ! никто кром меня не имлъ права располагать этимъ капиталомъ, и никто не.могъ себ его присвоить иначе, какъ за подписью нашей королевской руки и съ приложеніемъ нашей печати.

— Государь, особа, которая его похитила, дйствительно воспользовалась для этого королевскою печатью, хотя сочла подпись вашей руки не нужною.

— Да. да, меня считаютъ уже какъ бы умершимъ. Англичанинъ и Бургундецъ длятъ между собою мое королевство, а жена моя и сынъ — мое богатство. Не правда ли, братецъ, что тотъ или другой изъ нихъ, совершилъ воровство? Это воровство относительно государства, потому что государство имло нужду въ этихъ деньгахъ.

— Государь! дофинъ Карлъ слишкомъ почтительный сынъ, и никогда не ршится на чтобы то ни было, не получа приказанія отъ своего государя и. отца.

— Такъ это королева, графъ!… И онъ глубоко вздохнулъ.

— Королева! хорошо, мы демъ къ ней, и я потребую отъ нея эти деньги назадъ, она пойметъ, что надобно ихъ мн возвратить.

— Государь! он употреблены на покупку мебели и драгоцнныхъ камней.

— Такъ что же намъ длать, мой бдный Бернардъ? Мы наложимъ новый налогъ на народъ.

— Онъ уже и безъ того угнетенъ.

— Такъ нтъ ли у насъ какихъ нибудь алмазовъ.

— Одни алмазы вашей короны, вотъ и все! Государь, вы очень слабы относительно королевы, она губитъ королевство, и вы, государь, будете за это отвчать предъ Богомъ. Посмотрите, уменьшилась-ли ея роскошь отъ общественной бдности, напротивъ она, кажется, возрастаетъ отъ всеобщей нищеты, дамы и фрейлины ея двора ведутъ свой обычный родъ жизни, длаютъ большія издержки, и носятъ такіе богатые наряды, которые удивляютъ весь свтъ. Молодые господа, окружающіе ее, тратятъ на вышивку золотомъ своихъ кафтановъ годовое жалованье войска. Подъ предлогомъ опасностей, которыми угрожаютъ ей военныя смуты, она выпросила для себя стражу, безполезную для государства, но состоящую на его жалованье. Господа де-Гравиль и де-Жіакъ, командующіе этимъ войскомъ, безпрестанно получаютъ за это деньги и драгоцнные подарки. Эта расточительность, государь, заставляетъ роптать людей благомыслящихъ.

— Коннетабль, сказалъ король тономъ человка, чувствующаго, что онъ худо выбралъ минуту, чтобъ сообщить новость, и между тмъ не могшаго доле откладывать, чтобъ это сдлать, коннетабль, я вчера общалъ назначать комендантомъ венсенскаго замка рыцаря де-Бурдона, вы представите мн, для подписи, его назначеніе.

— Вы это общали, государь! и глаза его засверкали, какъ молнія. Король едва слышно пробормоталъ, да, какъ ребенокъ, который знаетъ, что сдлалъ худо, и боится, что его станутъ бранить. Въ это время они дохали до Круа-Фобена, и дорога, сдлавшаяся ровною, дала замтить, еще въ нкоторомъ разстояніи, дущаго на встрчу нашей небольшой путешествующей труппы, молодаго всадника, одтаго со всею модною изысканностію. Его голубая (это былъ цвтъ королевы) шапочка красиво разввалась по его лвому плечу, и, образуя шарфъ, низпадала на правую его руку, и служила для нея игрушкой. Вмсто всякаго оружія на боку его висла изъ полированной стали шпага, такая легкая, что, казалось, служила боле для украшенія, нежели для защиты, на немъ была короткая, по широкая, эпанча краснаго бархата, а подъ этою эпанчею, обрисовывая изящную талію, блестлъ золотомъ кафтанъ изъ голубаго бархата, опоясанный внизу таліи золотымъ снуркомъ, узкіе пантолоны, изъ матеріи кровянаго цвта, башмаки изъ чернаго бархата съ острыми и такъ загнутыми вверхъ носками, что съ трудомъ входили въ стремя, дополняли его нарядъ, который богатйшій и изящнйшій изъ придворныхъ вельможъ могъ бы принять для себя за образецъ. Прибавьте къ этому блокурые, кудрявые волосы, беззаботное и веселое лицо, женскія руки, и вы получите точный портретъ рыцаря де-Бурдона, любимца, и какъ нкоторые говорили, любовника королевы.

Коннетабль узналъ его издали, какъ только его увидлъ, онъ ненавидлъ Изабеллу, оспоривавшую вліяніе его на умъ короля, онъ зналъ, что Карлъ VI ревнивъ, и ршился воспользоваться представившимся случаемъ, чтобъ достигнуть исполненія великаго политическаго проекта, изгнанія королевы. Но никакая перемна въ лиц его не показывала, что онъ узналъ приближавшагося рыцаря.

— Я желаю, чтобъ вы дали знать этому молодому человку, что я утверждаю его назначеніе, прибавилъ король, не такъ ли братецъ?

— Вроятно онъ знаетъ уже объ этомъ, государь!

— Кто же бы могъ ему это сообщить?

— Та, которая просила васъ объ этомъ съ такою настойчивостію.

— Королева?

— Она такъ уврена въ храбрости этого рыцаря, что, дабы вврить ему охраненіе замка, она не имла терпнія дождаться, пока онъ получитъ это назначеніе его комендантомъ.

— Какъ такъ?

— Поглядите впередъ, государь.

— Рыцарь де-Бурдонъ!….

Король поблднлъ, подозрніе начало грызть его сердце.

— Онъ провелъ ночь въ замк, невозможно, чтобъ онъ такъ рано выхалъ изъ Парижа, и возвращался уже изъ Венсенна.

— Вы правы, графъ, что говорятъ при моемъ двор объ этомъ молодомъ человк?

— Что онъ весьма любезенъ съ дамами, и что его любезность увнчивается успхами. Говорятъ, что ни одна противъ него не устояла.

— Не исключая ни одной, графъ?

— Ни одной, государь.

Король сдлался такъ блденъ, что графъ протянулъ было руку, думая, что онъ упадетъ. Король оттолкнулъ его.

— Неужели для этого, сказалъ онъ прерывающимся голодомъ, она хотла, чтобъ ему вврено было охраненіе замка? Дерзкій молодой человкъ!— Бернардъ, Бернардъ, не голубая ли шапочка на немъ надта?

— Это цвтъ королевы.

Въ это время рыцарь де-Бурдонъ былъ такъ отъ нихъ близко, что можно было слышать слова псни, которую онъ напвалъ, это были стихи Алена Шартье въ честь королевы. Присутствіе короля и графа казалось ему недостаточною причиною для того, чтобъ прервать это мелодическое свое занятіе, потому что онъ ограничился только тмъ, что граціозно свернулъ въ сторону свою лошадь, и когда былъ близъ короля, то салютовалъ его легкимъ наклоненіемъ головы.

Гнвъ возвратилъ старику на минуту всю энергію молодаго человка, онъ остановилъ своего мула, и громкимъ голосомъ вскричалъ:

— Долой, мальчишка! разв такъ салютуютъ, когда встрчаютъ короля? Долой, и длайте салютъ!

Рыцарь де-Бурдопъ, вмсто того, чтобъ повиноваться этому приказанію короля, кольнулъ обими шпорами свою лошадь, и въ нсколько мгновеній былъ уже шагахъ въ двадцати отъ короля. Потомъ онъ пустилъ ее тмъ же шагомъ, какимъ она шла прежде, и началъ свою псню съ того мста,— на которомъ вспыльчивыя слова Карла VI ее прервали.

Король сказалъ нсколько словъ графу Бернарду, послдній оборотился къ небольшой трупп.

— Тапнега, сказалъ онъ, относясь къ парижскому старшин, подл котораго хали два человка въ полномъ вооруженіи: прикажите арестовать этого молодаго человка: это воля короля.

Тапнега далъ знакъ, и оба эти тлохранителя ринулись для преслдованія рыцаря де-Бурдона.

Эти враждебныя приготовленія не ускользнули отъ сего послдняго, хотя онъ обнаруживалъ свое безпокойство, казалось, только тмъ, что отъ времени до времени поворачивалъ назадъ свою голову. Между тмъ, когда онъ увидлъ, что два городскіе стража дутъ къ нему, и не могъ уже сомнваться, съ какимъ намреніемъ они къ нему приближались, то онъ остановилъ свою лошадь, и поворотился къ нимъ лицомъ: они были отъ него не дале, какъ въ десяти шагахъ.

— Гей! господа, кричалъ онъ имъ, больше ни шагу, если вы что нибудь не доброе на меня замышляете, и если вы сегодня по утру не поручили душу свою Богу.

Два тлохранителя, не отвчая, продолжали приближаться.

— А! а! почтенные городскіе стражи, продолжалъ Бурдонъ, кажется, что его величество, король нашъ, любитъ турниры на большой дорог.

Тлохранители были уже такъ близко отъ рыцаря, что протянули руки, чтобъ схватить его.

— Постойте, господа, сказалъ онъ, заставя врнаго своего товарища отскочить назадъ, постоите!… Дайте мн оправиться, и я къ вашимъ услугамъ,

При сихъ словахъ онъ пустилъ свою лошадь въ такой быстрый галопъ, что, можно было подумать, онъ вврялъ ему спасеніе своей жизни, тлохранители очень хорошо поняли, что всякое преслдованіе было безполезно и въ изумленіи остались на томъ же мст, слдя за нимъ глазами, и не думая даже закричать ему, чтобъ онъ остановился. Удивленіе ихъ усугубилось, когда чрезъ нсколько секундъ они увидли, что онъ поворатилъ ее іазадъ и возвращается къ нимъ.

Для рыцаря де-Бурдона достаточно было одной минуты, чтобъ приготовиться къ бою, приготовленія его были столь же просты, какъ и коротки, и когда онъ воротился назадъ, то разввавшійся шарфъ, который, какъ мы сказали выше, низпадалъ отъ его шапочки, былъ обвитъ около лвой его руки, какъ бы въ вид щита. Въ правой онъ держалъ свою короткую шпагу, на которой видны были вызолоченные желобки, предназначенные для стока крови, а лошадь его, которой поводья узды были укрплены на сдельной шишк и которая, какъ бы животное одаренное разумомъ, повиновалась одному пожатію его ногъ, давала обимъ рукамъ своего всадника свободу, въ которой, какъ очевидно было, онъ скоро будутъ имть нужду.

Тлохранители колебались нсколько времени, вступить ли съ нимъ въ сраженіе, имъ было приказано арестовать рыцаря де-Бурдона, а не убить его, приготовленіе къ защит сего послдняго казалось имъ довольно ршительнымъ и ясно показывало имъ, что онъ не намренъ отдаться имъ живымъ въ руки. Онъ видлъ ихъ нершительность и смлость его отъ того еще боле увеличилась.

— Ну теперь, почтенные, кричалъ онъ имъ, извольте! кинжалы въ руку и, съ помощію Бога и святаго Михаила, мы тотчасъ обагримъ эту мостовую алою и горячею кровью.

Оба тлохранителя вынули свои шпаги и бросились на рыцаря, оставя между собою небольшой промежутокъ, съ тмъ чтобъ каждому напасть на него съ боку. Однимъ быстрымъ взглядомъ послдній увидлъ, что могъ прохать между двумя своими непріятелями, онъ вонзилъ шпоры въ животъ своей лошади и она понесла его съ быстротою втра, потомъ, видя въ нсколькихъ шагахъ отъ себя острія двухъ шпагъ, онъ стремительно прилегъ вдоль шеи своей лошади, какъ будто желая взять какую нибудь вещь, не вынимая однакоже ногъ изъ стремянъ, такъ что тло его приняло почти горизонтальное положеніе, и держась правою рукою за гриву, лвою схватилъ за ногу одного изъ своихъ непріятелей, высоко поднялъ ее, и такимъ образомъ свалилъ его по другую сторону лошади, шпаги же ихъ разскали только воздухъ.

Когда показавшій такую ловкость оглянулся, то увидлъ, что тлохранитель, котораго онъ столкнулъ съ лошади, не могъ высвободить ноги своей изъ стремени, за которое она зацпилась шпорою, и лошадь, тащившая его за собою, испугавшись шума, производимаго оружіемъ его, бившимся о мостовую, несла его съ скоростію все боле и боле возраставшею, крики этого несчастнаго еще боле увеличивали испугъ ея. Вс, бывшіе зрителями этого боя, слдили за нимъ глазами съ сжатымъ сердцемъ, едва переводя духъ, трепеща при каждомъ новомъ толчк, доносимомъ до ихъ слуха звуками желза, простирая руки какъ будто бы они могли остановить его. Лошадь неслась все быстре и быстре, между тмъ какъ при каждомъ удар оружія о камни сыпались искры. Тамъ, гд она бжала, и по мстамъ на дорог, видны были оторвавшіеся куски кирасы блествшіе на солнц. Вскор эти страшные звуки сдлались мене слышными или по причин большаго разстоянія, или потому, что уже одно мясо и кости были влекомы по мостовой, потомъ на поворот дороги, о которой мы говорили, лошадь и всадникъ совсмъ исчезли изъ вида. Зрители напили дышать свободно и Бернардъ д’Арманьякъ въ другой разъ повторилъ слова:

— Таннега Дюшатель, арестуйте этого человка, такова воля короля!

Другой тлохранитель, услыша это новое приказаніе, устремился на рыцаря съ яростію, усиленною ужасною смертію его товарища. Что касается рыцаря, то онъ, казалось, былъ поглощенъ смотрніемъ на зрлище, которое мы попытались описать, глаза его были устремлены на то мсто, гд лошадь и всадникъ исчезли и очевидно было, что онъ не подумалъ сначала о важныхъ послдствіяхъ боя, на который онъ ршился. Онъ опомнился только тогда, когда увидлъ, что надъ головою его сверкаетъ какая-то молнія, это была шпага втораго его непріятеля, которую послдній держалъ обими руками, и замахнулся, чтобъ нанести ударъ. Между этою шпагою и его головою было не больше двухъ футовъ, а едвали была и одна секунда между ударомъ и смертію, однимъ прыжкомъ лошади впередъ, рыцарь очутился подл солдата, который, стоя на стременахъ, съ закинутыми назадъ головы руками, готовъ былъ поразить его. Онъ лвою своею рукою обхватывалъ разомъ его руки и голову и крпко прижалъ подъ мышкою, съ силою, какой въ немъ нельзя было бы предполагать, опрокинулъ его съ одного размаха на крестецъ его лошади и быстрымъ взлядомъ искалъ на этомъ человк, закованномъ въ желзо, прохода для его смерти. Отъ выгнутаго положенія, въ какое онъ привелъ его тло, поднялся нагрудникъ каски, и образовалъ узкую щель, между двумя стальными бляхами, и одна только такая тонкая шпага, какова были у рыцаря, могла пройти чрезъ эту щель. Два раза она проходила чрезъ нее, два раза возвращалась окровавленною, и когда онъ выпустилъ изъ подъ лвой руки своей голову и руки своего противника, когда правою потрясъ свою шпагу, глухой вздохъ подъ каскою солдата возвстилъ, что жизнь его уже прекратилась.

Бурдонъ остался посреди дороги, онъ поворотилъ голову своей лошади къ труп короля и, гордясь двойною своею побдою, насмхался надъ нею и вызывалъ на бой. Дюшатель медлилъ возобновить людямъ, его сопровождавшимъ, приказаніе арестовать его, и разсуждалъ, не лучше-ли было исполнить самому это порученіе, когда графъ д’Арманьякъ, досадуя на эту медлительность, сдлалъ знакъ, по которому труппа раздвинулась, чтобъ дать ему прохать, этотъ великанъ медленно приближался къ рыцарю, остановился въ десяти шагахъ отъ него, и голосомъ, въ которомъ нельзя было замтить ни малйшаго слда безпокойства, сказалъ ему.

— Рыцарь де-Бурдонъ, именемъ короля, вашу шпагу. Если вы отказались отдать ее двумъ простымъ солдатамъ, то, можетъ быть, вамъ покажется мене унизительнымъ, отдать ее коннетаблю Франціи.

— Я, отвчалъ Бурдонъ съ гордостію, отдамъ ее только тому, кто осмлится прійдти ко мн взять ее.

— Безумецъ, тихо сказалъ Бернардъ.

Въ тоже мгновеніе и съ скоростію мысли, онъ отвязалъ отъ луки своего сдла тяжелую булаву, о которой мы говорили: это тяжелое оружіе завертлось, подобно пращ, надъ его головою, и вырвавшись изъ руки со свистомъ и быстротою камня, брошеннаго военною машиною, согнулось, какъ тростникъ, ударившись объ голову лошади рыцаря. Получивъ смертельный ударъ, она, вся въ крови, поднялась на заднихъ своихъ ногахъ, осталась на мгновеніе, качаясь, въ этомъ положеніи, потомъ лошадь и всадникъ упали навзничь и остались распростертыми на дорог.

— Подите, возьмите этого мальчишку, сказалъ Бернардъ, и спокойно возвратился на свое мсто подл короля.

— Что, онъ убитъ? спросилъ король.

— Нтъ, государь, я думаю, что онъ лишился только чувствъ.

Таннега подтвердилъ слова коннетабля. Онъ принесъ бумаги, найденныя у рыцаря Бурдона. Между ними было письмо, котораго адресъ былъ написанъ рукою Изабеллы Баварской. Король судорожно схватилъ его. Въ туже минуту оба вельможи изъ приличія удалились, слдя глазами за возраставшею перемною въ лиц Карла VI. Нсколько разъ, впродолженіе чтенія, онъ отиралъ потъ, текшій по его лицу, потомъ кончивъ, изорвавъ его въ мелкіе куски, и бросивъ ихъ на втеръ, онъ сказалъ голосомъ такимъ глухимъ, что, казалось, онъ исходилъ изъ устъ умирающаго.

— Рыцаря въ тюрьму Гран-Шателе, королеву въ Туръ! а я…. я въ аббатство святаго Антонія. Я чувствую, что не въ силахъ возвратиться въ Парижъ.

Дйствительно, онъ такъ поблднлъ и такъ дрожалъ что можно было думать, онъ умираетъ.

Минуту спустя, сообразно съ отданными приказаніями, свита короля раздлилась на три части: Дюпюи, человкъ душею преданный Бернарду, съ двумя капитанами отправился въ Венсепнъ, объявить королев приказъ объ ея ссылк, Таннега Дюшатель возвратился въ Парижъ съ своимъ арестантомъ, все еще остававшимся безъ чувствъ, а король, оставшись одинъ съ коннетаблемъ д’Арманьякомъ, поддерживавшимъ его, похалъ чрезъ долину, просить у монаховъ Сент-Антуанскаго аббатства, убжища, покоя и духовной помощи.

Глава седьмая.

Между тмъ, какъ ворота Сент-Антуанскаго аббатства отворяются для короля, а ворота тюрьмы Шателе для рыцаря Бурдона, между тмъ, какъ Дютои останавливается въ четверти льё отъ Венсенна, чтобъ подождать, пока придутъ въ подкрпленіе ему три роты тлохранителей, которыя послалъ ему изъ города Таннега Дюматель, мы перенесемъ читателя въ замокъ, въ которомъ живетъ Изабелла Баварская.

Венсеннъ въ эту эпоху смутъ, когда шпага обнажались на балахъ, когда кровь лилась среди празднествъ, служилъ въ одно и тоже время и укрпленнымъ замкомъ и лтнею резиденцію короля. Если мы пойдемъ вокругъ вншнихъ стнъ, то широкіе его рвы, бастіоны на каждомъ углу стны, его подъемные мосты, съ визгомъ поднимающіеся каждый вечеръ на своихъ тяжелыхъ цпяхъ, его часовые, стоящіе на валахъ, представятъ намъ строгій видъ крпости, для защиты и безопасности которой не было нечего пощажено. Но если мы войдемъ внутрь, то это зрлище перемнится: мы увидимъ еще, правда, часовыхъ на высокихъ стнахъ, но безпечность, съ какою они стоятъ на часахъ, вниманіе, съ какимъ они смотрятъ внутрь перваго двора, наполненнаго солдатами, на различныя игры своихъ товарищей, вмсто того, чтобъ наблюдать, не приближается-ли вдали по долин какая-нибудь непріятельская партія, послужитъ намъ доказательствомъ ихъ нетерпнія замнить свой лукъ и стрлы рожкомъ и игральными костями, и не оставитъ въ насъ никакого сомннія, что возложенная на нихъ обязанность есть скоре дло общей дисциплины, нежели какой-нибудь существенной необходимости. Перейдя изъ этого перваго двора во второй, увидимъ, что эта воинственная наружность совершенно исчезнетъ. Мы увидимъ тамъ только сокольниковъ, свистящихъ для своихъ соколовъ, пажей, обучающихъ собакъ, конюховъ, провожающихъ лошадей, потомъ, среди этого крика, смха и свиста, молодыхъ, легкомысленныхъ и крикливыхъ двушекъ, которыя то осыпаютъ насмшками сокольниковъ, то дарятъ улыбкою пажей, то даютъ какія-нибудь общанія конюхамъ и потомъ исчезаютъ, какъ привиднія, чрезъ низкую и полукруглую дверь, находящуюся противъ воротъ перваго двора и служащую входомъ въ комнаты замка: Если он, проходя чрезъ эту дверь, кланяются съ боле почтительнымъ кокетствомъ, то это потому, что съ каждой стороны, сидли сложа крестомъ ноги, одтые въ великолпныя бархатныя платья, два молодые и красивые придворные кавалера, де-Гравиль и де-Жіакъ, и разговаривали объ охот и любви. Конечно, тотъ, кому случилось бы тогда видть ихъ, едва-ли бы могъ замтить на беззаботныхъ лицахъ ихъ тотъ роковый знакъ, который, говорятъ, напечатлваетъ перстъ судьбы на чел тхъ, которые должны умереть въ юности. Астрологъ, разсматривая линіи ихъ блыхъ и полныхъ рукъ, посулилъ бы имъ долгіе и радостные годы, и однакоже, чрезъ пять лтъ копье одного Англичанина пробило на сквозь грудь перваго, и не прошло восьми лтъ, какъ воды Луары поглотили трупъ втораго. Если мы пройдемъ чрезъ этотъ входъ, взойдемъ налво по этой лстниц съ кружевными перилами, отворимъ дверь перваго этажа, пройдемъ, не останавливаясь, первую комнату, которую, по ныншнему распредленію покоевъ, мы бы назвали прихожей, и если, идя на цыпочкахъ и удерживая дыханіе, поднимемъ занавсъ съ золотыми цвтами, отдляющій эту комнату отъ второй, то намъ представится зрлище, которое въ длинномъ описаніи, нами сдланномъ, заслуживаетъ особенное вниманіе.

Въ квадратной комнат, какова и самая большая, которой она составляетъ первый этажъ, освщенный свтомъ едва проникающимъ чрезъ штофные занавсы съ золотыми цвтами, висящіе предъ узкими окнами о цвтныхъ стеклахъ, на широкой готической кровати съ украшенными рзьбою колоннами спала женщина красивая еще, хотя и перешедшая первый юношескій возрастъ.

Впрочемъ, сумракъ, царствовавшій въ комнат, былъ, кажется, скоре разсчетомъ кокетства, нежели игрою случая. Конечно, этотъ легкій колоритъ, ничего не отнимающій у округлости формъ, имъ смягчаемыхъ, удивительнымъ образомъ способствуетъ лоску этой руки, висящей съ кровати, свжести этой головки, лежащей на обнаженномъ плеч, и тонкости этихъ распустившихся волосъ, которыхъ одна часть разсыпалась по подушк, между тмъ какъ другая спускалась вмст съ рукою и низпадала до земли.

Нужно-ли подписывать имя подъ симъ портретомъ? неужели читатели наши не узнали по нашему описанію королеву Изабеллу, на лиц которой годы удовольствій легче напечатлли слды свои, нежели годы горестей на чел ея мужа?

Чрезъ минуту губы спящей красавицы раскрылись со звукомъ, похожимъ на звукъ поцлуя, ея большіе черные глаза раскрылись съ какой-то томностію, которая смягчала нкоторое время выраженіе ихъ обычной суровости и которая въ это время была, можетъ быть, слдствіемъ сновиднія, или, лучше сказать, воспоминанія о наслажденіи. Не смотря на слабость свта, онъ казался еще яркимъ для утомленныхъ глазъ ея, она на минуту опять закрыла ихъ, поднялась, опершись на локоть, вынула другою рукою изъ-подъ подушекъ маленькое стальное зеркало, и посмотрлась въ него съ пріятною улыбкою, потомъ, положа его на столъ, стоявшій недалеко отъ постели, взяла съ него серебряный свистокъ, два раза свистнула и, какъ бы утомясь этомъ напряженіемъ, она опять упала на постель, испустивъ вздохъ, въ которомъ обнаруживалось скоре выраженіе усталости, нежели выраженіе печали.

Едва только прекратился звукъ свистка, поднялся занавсъ, закрывавшій дверь входа, и показалась головка молодой девятнадцати или двадцати-лтней двушки.

— Вы, государыня королева, меня требуете? сказала она. тихимъ и робкимъ голосомъ.

— Да, Шарлотта, поди сюда.

Она подошла къ ней, ступая такъ легко по плотнымъ и отлично сплетеннымъ цыновкамъ, служившимъ вмсто ковра, что очевидно было, она пріобрла къ тому навыкъ, входя во время сна своей прекрасной и властолюбивой госпожи, когда обязанности, на ней лежавшія, призывали ее въ ея комнату.

— Ты исправна, Шарлотта, сказала съ улыбкою королева.

— Это моя обязанность, государыня.

— Подойди ближе.

— Вы, государыня, желаете встать?

— Нтъ, поболтать немного.

Шарлотта покраснла отъ удовольствія, потому что ей надобно было просить королеву объ одной милости и она ясно видла, что благородная госпожа ея была въ томъ счастливомъ расположеніи духа, когда сильные земли бываютъ согласны сдлать все, что только могутъ сдлать.

— Что это за шумъ слышенъ на двор? продолжала королева.

— Это пажи и конюшіе тамъ хохочутъ.

— Но я слышу и другіе голоса.

— Это господъ де-Жіака и де-Гравиля.

— Рыцаря де-Бурдона нтъ съ ними?

— Нтъ, государыня, онъ еще не являлся.

— И ничто особенное въ эту ночь не нарушало спокойствія замка?

— Ничто, только за нсколько минутъ до разсвта часовой видлъ какую-то тнь, скользившую по стн, онъ закричалъ, кто идетъ? И этотъ человкъ, потому что это былъ человкъ, перескочилъ на другую сторону рва, не смотря на разстояніе и высоту стны, тогда часовой пустилъ въ него стрлу изъ своего лука.

— И чтоже? сказала королева. И румянецъ на щекахъ ея исчезъ совершенно.

— О! Раймондъ такой неловкій! онъ не попалъ въ него, и сегодня поутру увидлъ, что стрла его вонзилась въ одно дерево, растущее во рву.

— А! сказала Изабелла. И грудь ея стала дышать свободне.

— Сумасшедшій, продолжала она, говоря про себя.

— Конечно, это долженъ былъ сумасшедшій, или шпіонъ, потому что изъ десяти девять могли бы за это поплатиться жизнію, но вотъ что удивительно, что это случается уже въ третій разъ… Не правда-ли, государыня, что это наводитъ страхъ на тхъ, которые живутъ въ этомъ замк?

— Да, дитя мое, но когда рыцарь де-Бурдонъ. сдлается его губернаторомъ, то это не возобновится боле.

И незамтная улыбка скользила по губамъ королевы, между тмъ, какъ румянецъ на щекахъ, на минуту исчезнувшій, постепенно возвращался, что доказывало, что какое бы небыло чувствованіе то, отъ котораго онъ исчезъ, но оно было тягостно и глубоко.

— О! продолжала Шарлотта, сиръ де-Бурдонъ такой храбрый рыцарь!

Королева улыбнулась.

— А! ты его любишь?

— Отъ всего моего сердца, простодушно сказала молодая двушка.

— Я это скажу ему, Шарлотта, и онъ будетъ этимъ гордиться.

— О! государыня, не говорите ему объ-этомъ, мн надобно просить его объ одномъ дл, и я бы никогда не осмлилась….

— Ты?

— Да!

— О чемъ же это?

— О, государыня….

— Посмотримъ? скажи мн.

— Я хочу…. О! я не смю.

— Да говори же?

— Я хочу просить у него мста конюшаго.

— Для себя? сказала, смясь, королева.

— Какъ можно!… сказала Шарлотта. И она покраснла и опустила глаза.

— Но твой энтузіазмъ къ нему могъ бы заставить меня это подумать.

— Такъ для кого же?

— Для одного молодаго человка….

Шарлотта сказала слова эти такъ тихо, что ихъ съ трудомъ. можно было разслышать.

— А! ктоже онъ такой?

— Боже мой, государыня… но вы никогда не удостоивали….

— Да наконецъ, же онъ такой? повторила Изабелла съ нкоторымъ нетерпніемъ.

— Женихъ мой, торопливо отвтила Шарлотта.

И дв слезы дрожали на черныхъ рсницахъ длинныхъ вкъ ея.

— Такъ ты влюблена, дитя мое? сказала королева, такимъ кроткимъ голосомъ, какъ будто бы мать спрашивала дочь свою.

— О! да, на всю жизнь….

— На всю жизнь! Ну хорошо, Шарлотта, я беру на себя это порученіе: я выпрошу у Бурдона это мсто для твоего жениха, такимъ образомъ онъ постоянно будетъ оставаться подл тебя. Да, понимаю, какъ пріятно не разлучаться ни на минуту съ особою, которую любишь!

Ширлотта бросилась на колна, цловала руки королевы, и это лицо, обыкноенно такое гордое, въ это время сіяло ангельскою кротостію.

— О! какъ вы добры! сказала она. О! какъ я вамъ благодарна. Богъ и святый Карлъ да ниспошлютъ свое благословеніе на главу вашу!… Благодарю, благодарю… Какъ онъ будетъ счастливъ!… Позвольте мн сообщить ему эту добрую всть.

— Такъ онъ тамъ?

— Да, сказала она, слегка наклоня голову, да, я вчера ему сказала, что рыцарь будетъ вроятно назначенъ губернаторомъ Венсенна, и эту ночь онъ думалъ о томъ, что я вамъ теперь говорила, такъ что сегодня, по утру, онъ прибжалъ, чтобъ поговорить со много объ этомъ дл.

— Гд же онъ?

— У двери въ прихожей.

— И ты осмлилась…?

Черные глаза Изабеллы засверкали, бдная Шарлота, стоя на колнахъ со сложенными на крестъ руками, пошатнулась назадъ.

— О! простите! простите! тихо говорила она.

Изабелла размышляла.

— Будетъ-ли этотъ человкъ искренно расположенъ содйствовать нашимъ выгодамъ?

— Посл того, что вы мн общали, онъ пойдетъ за васъ по раскаленнымъ угольямъ.

Королева улыбнулась.

— Вели ему войти, Шарлотта, я хочу его видть.

— Сюда? сказала бдная двушка, перейдя отъ страха къ удивленію.

— Сюда, я хочу съ нимъ поговорить.

Шарлотта сжала свою голову обими руками, какъ будто съ тмъ, чтобъ увриться, не въ бреду-ли она, потомъ она медленно поднялась, взглянула на королеву съ видомъ удивленія, и по новому знаку, сдланному послднею, вышла изъ комнаты.

Королева соединила об половины занавсовъ своей постели, просунула голову въ отверстіе между ними, сжала ткань ихъ ниже своего подбородка обими руками, зная наврно, что красота ея ничего не потеряетъ отъ яркаго оттнка, бросаемаго краснымъ ея цвтомъ на ея щеки.

Едва только успла она принять эту предосторожность, какъ вошла Шарлотта и вслдъ за нею ея любовникъ.

Это былъ красивый молодой человкъ двадцати или двадцати двухъ лтъ, онъ имлъ широкій и открытый лобъ, голубые и живые глаза, каштановые волосы и блдный цвтъ лица, на немъ былъ суконный, зеленаго цвта, кафтанъ, открытый до сгиба рукъ, такъ что видна была его рубашка, панталоны того-же цвта обрисовывали сильно выдавшіеся мускулы ногъ его, на желтомъ, кожаномъ пояс вислъ стальной, широкій кинжалъ, который обязанъ былъ глянцемъ своей рукояти частому прикосновенію къ ней руки, вошедшему въ привычку у его хозяина, въ другой рук онъ держалъ войлочную шапочку въ род нашихъ охотничьихъ касокъ.

Онъ остановился въ двухъ шагахъ отъ двери. Королева окинула его быстрымъ взглядомъ: она безъ сомннія продолжила бы доле осмотръ его особы, если бы могла предвидть, что предъ нею находился одинъ изъ тхъ людей, которымъ судьба даровала въ ихъ жизни часъ, впродолженіи котораго они должны измнить видъ націй. Но мы сказали, что ни что не обнаруживало въ немъ сего страннаго назначенія, и въ настоящее время это былъ не боле, какъ красивый, блдный, робкій и влюбленный молодой человкъ.

— Какъ тебя зовутъ?.сказала королева.

— Перрине Леклеркомъ.

— Чей ты сынъ?

— Старосты Леклерка, хранителя ключей отъ Сен-Жерменскихъ воротъ.

— А чмъ ты занимаешься?

— Я торгую оружіемъ у Малаго моста.

— И хочешь оставить свой промыселъ, чтобъ вступить въ службу къ рыцарю де-Бурдону?

— Я брошу все, чтобъ видть Шарлотту.

— И ты не будешь тяготиться своею службою?

— Изъ всхъ оружіи, которыя имются у меня, какъ у продавца, отъ булавы до кинжала, отъ лука до копья, мало такихъ, которыми бы я не владлъ также хорошо, какъ наилучшій рыцарь.

— И если я получу для тебя это мсто, то будешь-ли ты преданъ мн,. Леклеркъ?

Молодой человкъ поднялъ глаза, устремилъ ихъ на глаза королевы, и съ увренностію сказалъ:

— Да, государыня, во всемъ, что будетъ согласно съ тмъ, чмъ я обязянъ Богу и государю моему королю Карлу.

Королева слегка нахмурила брови.

— Хорошо, сказала она, ты можешь считать это дло конченнымъ.

Оба любовника обмнялись между собою взоромъ невыразимаго счастья.

Въ эту минуту послышался сильный шумъ на двор.

— Что это? сказала королева.

Шарлотта и Леклеркъ бросились къ тому же окну и смотрли на дворъ:

— Боже мой! вскричала молодая двушка съ удивленіемъ и ужасомъ.

— Что тамъ такое? спросила въ другой разъ королева.

— О! государыня, дворъ наполненъ жандармами, обезоружившими нашъ гарнизонъ, господа де-Жіакъ и де-Гривиль арестованы.

— Не Бургундцы-ли напали нечаянно? сказала королева.

— Нтъ, отвчалъ Леклеркъ, это Арманьяки, они носятъ блый крестъ.

— А! вотъ и ихъ начальникъ, это г. Дюпюи. Съ нимъ два капитана, они спрашиваютъ комнату королевы, потому что на нее указываютъ пальцами. Вотъ они идутъ сюда, они входятъ, они поднимаются но лстниц.

— Не прикажете-ли остановить ихъ? сказалъ Леклеркъ, вынувъ до половины кинжалъ изъ ноженъ.

— Нтъ, нтъ, живо отвчала королева. Молодой человкъ, спрячьтесь въ эту комнату, можетъ быть, вы мн понадобитесь, если никто не знаетъ, что вы здсь, между тмъ, какъ въ противномъ случа, вы можете только погубить себя.

Глава восьмая.

Шарлотта втолкнула Леклерка въ маленькую темную комнату, находившуюся у постели Изабеллы, королева соскочила съ постели, надла длинное парчевое платье, подбитое мхомъ, закуталась въ него, прижавъ сложенными на крестъ руками, потому что ей не было времени иначе укрпить его около своей таліи, волосы ея, какъ мы сказали, ниспадали по ея плечамъ и спускались даже ниже пояса. Въ туже минуту, Дюпюи, за которымъ слдовали два капитана, поднялъ дверный занавсъ и, не снимая своей каски, сказалъ обратясь къ Изабелл:

— Государыня королева, вы моя плнница.

Изабелла испустила крикъ, выражавшій бшенство и изумленіе, потомъ чувствуя, что ноги ея слабютъ, она опустилась и сла на свою постель, взглянула на того, кто обратилъ къ ней рчь свою въ такихъ непочтительныхъ выраженіяхъ, и сказала ему съ грубымъ смхомъ:

— Вы съ ума сошли, господинъ Дюпюи.

— Нтъ, отвчалъ послдній, къ несчастію его величество нашъ король сошелъ съ ума, а безъ этого, государыня, я бы уже давно сказалъ вамъ первый разъ то, что я сказалъ вамъ только сейчасъ.

— Я могу быть плнницей, но пока я еще королева, а если бы я не была и королевой, то я все таки женщина, и такъ говорите со мною, сударь, снявъ вашу каску, какъ бы вы говорили съ вашимъ коннетаблемъ, потому что я полагаю, это онъ васъ послалъ.

— Вы не ошибаетесь, я пришелъ по его приказанію, отвчалъ Дюпюи, медленно отстегивая свою каску, какъ человкъ, повинующійся скоре собственной вол, нежели данному ему приказанію.

— Хорошо, отвчала королева, но такъ какъ я ожидаю короля, то мы увидимъ, кто, коннетабль или онъ, здсь, хозяинъ.

— Король не прідетъ.

— Я вамъ говорю, что онъ долженъ пріхать.

— На половин дороги онъ встртилъ рыцаря де-Бурдона. Королева затрепетала, Дюпюи замтилъ это и улыбнулся.

— Что же? сказала королева.

— Что? эта, встрча измнила его планы и, безъ сомннія, также планы рыцаря, потому что онъ думалъ возвратиться въ Парижъ одинъ, а въ настоящій часъ онъ възжаетъ въ него подъ добрымъ конвоемъ, онъ думалъ возвратиться въ свою квартиру въ отел Сен-Поль, а между тмъ мы отвели ему квартиру въ Шателе.

— Рыцарь въ тюрьм! а за что?

Дюпюи улыбнулся.

— Вы должны это знать лучше насъ государыня.

— Надюсь, никакая опасность не угрожаетъ его жизни?

— Шателе очень близко отъ Гревской площади, сказалъ, смясь, Дюпюи.

— Его не осмлятся умертвить!

— Государыня королева, сказалъ Дюпюи, бросивъ на нее гордый и грубый взглядъ, вспомните о его высочеств герцог Орлеанскомъ, онъ былъ первое лицо въ королевств посл его величества, нашего короля, четыре пшіе лакея несли факелы, два оруженосца несли копье, и два пажа несли шпагу вокругъ, него въ послдній вечеръ, когда онъ халъ по улиц Барбеттъ, возвращаясь съ ужина у васъ…. Между такимъ благороднымъ господиномъ и такимъ незначительнымъ рыцаремъ большое разстояніе…. И если оба они совершили тоже преступленіе, то почему обоимъ имъ не подвергнуться и тому же наказанію?

Королева поднялась, съ выраженіемъ сильнйшаго гнва, кровь такъ сильно бросилась ей въ лицо, что можно было бы подумать, она брызнетъ изъ всхъ ея венъ, она протянула руку къ двери, сдлала шагъ впередъ, и хриплымъ голосомъ произнесла только одно слово:

— Вонъ!

Дюпюи испугавшись, отступилъ шагъ назадъ.

— Хорошо, государыня, отвчалъ онъ, но прежде, нежели выйду, я долженъ прибавить вотъ что, неизмнная воля короля и милостивйшаго моего государя коннетабля, чтобъ вы безъ отлагательства отправились въ городъ Туръ.

— Безъ сомннія, съ вами?

— Да, государыня.

— Итакъ васъ избрали моимъ тюремнымъ стражемъ! Почетная должность, и она удивительно идетъ къ вамъ.

— Государыня, человкъ, которому поручено задвигать желзные засовы за королевою Франціи, въ государств что нибудь значитъ.

— Вы думаете, возразила королева, что палача отблагодарили бы тмъ, еслибъ онъ отскъ мн голову?

Она отвернулась, какъ бы находя, что сказала довольно, и не желая отвчать больше.

Дюпюи скрежеталъ зубами.

— Когда вы будете готовы, государыня?

— Я дамъ вамъ объ этомъ знать.

— Помните, государыня, я вамъ сказалъ, что время не терпитъ.

— Помните, сударь, что я королева, и что я велла вамъ выйти вонъ.

Дюпюи что-то пробормоталъ, но какъ всмъ было извстно, какое большое вліяніе имла королева Изабелла надъ старымъ монархомъ, то онъ страшился, чтобъ она, пока будетъ отъ него такъ близко, опять не получила этого вліянія, такъ недавно потеряннаго. И потому онъ поклонился ей съ большимъ почтеніемъ, нежели какое оказывалъ ей досел, и вышелъ, какъ королева ему приказала.

Какъ только опустился занавсъ за нимъ и сопровождавшими его двумя капитанами, королева скоре упала, нежели сла на кресло, раздались рыданія Шарлотты и Перрине Леклеркъ выскочилъ изъ своей норки. Онъ былъ блдне обыкновеннаго, но видно было, что это боле отъ гнва, нежели отъ страха.

— Не прикажите-ли убить этого человка? сказалъ онъ королев, сжавъ зубы и схватившись за свой кинжалъ. Королева горько улыбнулась. Шарлотта, въ слезахъ, бросилась къ ногамъ ея. Ударъ, поразившій королеву, отозвался и на двухъ молодыхъ любовникахъ.

— Убить его! сказала королева. Ты думаешь, молодой человкъ, что я имла бы для этого нужду въ твоей рук и твоемъ кинжал?… Убить его! и къ чему бы это послужило?… Погляди, дворъ наполненъ солдатами…. убить его!… и спасетъ ли это Бурдона?

Шарлотта сильне заплакала, къ печали о несчатіи ея госпожи, примшивалась личная ея печаль, не мене дйствительная, королева лишалась блаженства любви, Шарлотта лишалась на то надежды, Шарлотта заслуживала больше сожалнія.

Королева продолжала:

— Ты плачешь, Шарлотта…. ты плачешь…. а тотъ, кого ты любишь, у тебя остается!… потому что, если вы будете разлучены, то на короткое только время!… Ты плачешь, и однако я помнялась бы своею участію королевы съ твоею…. Ты плачешь! слдовательно ты не знаешь, что я, которая не въ состояніи плакать, что я любила его, Бурдона, какъ ты любишь этого молодаго человка! И чтоже! ты видишь, они убьютъ его, потому что они не прощаютъ…. Того, котораго я люблю столько же, какъ ты любишь этого, они убьютъ, и я не буду въ состояніи ничмъ воспрепятствовать этому убійству, и я не буду знать минуты, когда они вонзятъ желзо въ грудь его, и вс минуты моей жизни будутъ для меня минутою его смерти и каждое мгновеніе я буду говорить себ: въ это время можетъ быть онъ призываетъ меня, произноситъ мое имя, бьется въ крови своей, корчится въ предсмертныхъ мукахъ, а я, я! я далеко отъ него, я ничмъ не могу помочь ему, а между тмъ я королева, королева Франціи!…. Проклятіе! и я не плачу, и я не могу плакать.

Королева ломала себ руки и царапала себ лицо, влюбленные плакали уже не о своемъ несчастіи, но о несчастіи королевы.

— О! что мы можемъ для васъ-сдлать? говорила Шарлотта.

— Приказывайте! сказалъ Леклеркъ,

— Ничего, ничего…. О! цлый адъ въ этомъ слов. Быть готовою отдать свою кровь, свою жизнь за того, кого любишь, и не быть въ состояніи нечего сдлать!… О! если бы, я имла въ своихъ рукахъ этихъ людей, которые два раза имли удовольствіе терзать мое сердце!… Но я ничего не могу сдлать ни противъ нихъ, ни для него, однако я была, могущественна, въ часы безумія короля, я могла бы заставить его подписать смертный приговоръ коннетабля, и я этого не сдлала. О! безумная, я должна бы была это сдлать… Тогда д’Арманьякъ былъ бы въ тюрьм, предъ лицомъ смерти, какъ теперь онъ, онъ, онъ, такой красивый, такой молодой, онъ, который никогда ничего худаго имъ не сдлалъ!… Ахъ! они убьютъ его, какъ убили Людовика Орлеанскаго, который также никогда ничего худаго имъ не сдлалъ… А король…. король, который видитъ вс эти убійства, который ходитъ въ крови, и который, когда поскользнется, то удерживается за этихъ убійцъ!… сумасшедщій король, глупый король! О! Боже мой, Боже мой, умилосердись надо мною! спаси меня,— отомсти за меня!…

— Боже! будь милостивъ! сказала Шарлотта.

— Будь они прокляты! сказалъ Леклеркъ.

— Мн ухать!.. Они хотятъ, чтобъ я ухала! они думаютъ, что я уду!… Нтъ, нтъ… ухать, не узнавъ, что съ нимъ будетъ! они исторгнутъ меня отсюда не иначе, какъ разорвавъ на части. Посмотримъ, какъ они осмлятся поднять руку на свою королеву! Я вцплюсь въ эту мебель руками, зубами…. О! имъ надобно будетъ сказать мн, что съ нимъ сталось, или лучше, я пойду, когда наступитъ темная ночь, я сама пойду въ тюрьму, (она взяла ларчикъ и открыла его), у меня есть золото, поглядите!.. золото для выкупа одного человка, а если его не будетъ довольно, то драгоцнные камни, жемчугъ, за которые можно купить королевство, что же! я все, это все отдамъ тюремному стражу, и скажу ему: отдай мн его живаго, отдай мн его, не допустивъ никого коснуться ни къ одному изъ его волосковъ, и все это, глядите, золото, жемчугъ, алмазы, все это теб, теб, возвратившему мн больше, чмъ все это,— теб, у котораго я остаюсь еще въ долгу, которому я предамъ другихъ…

— Государыня королева, сказалъ Леклеркъ, если вамъ угодно, то я, отправлюсь, въ Парижъ….. У меня тамъ есть друзья,— я ихъ соберу, и мы сдлаемъ нападеніе въ Шателе.

— Да, да, съ горестью сказала королева, и ты ускоришь смерть его, не правда-ли?.. И если, вы успете выломать дверь тюрьмы, то, входя въ мсто его заключенія, вы найдете трупъ еще теплый и обливающійся кровью, потому что, чтобъ вонзить въ сердце кинжалъ надобно меньше времени, нежели друзьямъ твоимъ для того, чтобъ выломать десять дверей, десять желзныхъ дверей!… Нтъ, ничего не надобно длать силою, мы бы убили его!… Иди отправляйся, будь всю, ночь у Шателе, если они поведутъ его живаго въ другую тюрьму, слдуй за нимъ до самыхъ ея воротъ, если его умертвятъ, проводи тло его до могилы, но въ томъ и другомъ случа возвратись сказать мн объ этомъ, чтобъ я знала, гд: онъ живой или мертвый находится.,

Леклеркъ готовъ былъ выйти, но королева остановила его.

— Сюда, сказала она, положа палецъ на уста свои.

Она отворила дверь темной комнаты, и пожала пружину, открылась дверь и онъ увидлъ ступени лстницы, сдланной въ стн.

— Ступай за мной, сказала королева Леклерку.

И высокомрная Изабелла, сдлавшись женщиною, и трепеща всмъ тломъ, взяла за руку простаго продавца оружія, на котораго въ это время она возлагала всю свою надежду, она вела его, идя впереди, предостерегая его отъ угловъ стны, ощупывая ногами полъ въ узкомъ и темномъ корридор, въ которомъ они находились. Посл нсколькихъ поворотовъ Леклеркъ замтилъ свтъ сквозь скважины двери, королева открыла ее, она выходила въ отдльный садъ, въ конц котораго находилась стна. Она слдила глазами за молодымъ человкомъ, который взобрался на стну, сдлалъ ей рукою послдній знакъ надежды и почтенія, и исчезъ, соскочивъ со стны.

Суматоха была такъ велика, что никто его не видлъ.

Между тмъ, какъ королева возвращается въ свою комнату, послдуемъ за Леклеркомъ. Онъ чрезъ долину пробирается къ Бастиліи, идетъ не останавливаясь по Сент-Антуанской улиц, проходитъ по Гревской площади, бросаетъ безпокойный взоръ на вислицу, которой не занятая на ту пору никмъ рука, была обращена къ вод, останавливается на минуту отдохнуть на мосту Нотр-Дамъ, достигаетъ до угла зданія главной бойни и, замтя, что никто не можетъ ни войти въ гранъ-Шателе, ни выйти изъ него такъ, чтобъ оттуда онъ этого не увидлъ, вмшивается въ толпу мщанъ, разсуждавшихъ объ арестованіи рыцаря.

— Я васъ увряю, почтенный Бурдишонъ, говорила одна старуха, державшая мщанина за пуговицу его кафтана, чтобъ заставить его быть къ ней внимательне, я васъ увряю, что онъ очнулся, я это узнала отъ дочери тюремщика Шателе, она сказала, что у него только ушибъ на задней части головы и больше ничего.

— Я объ этомъ и не спорю съ вами, матушка Жеганна, отвчалъ мщанинъ, но все это не объясняетъ мн, за что онъ арестованъ.

— О! вотъ что, это легко угадать, онъ сдлалъ съ Англичанами и Бургундцами условіе предать имъ Парижъ, все истребить огнемъ и мечемъ, превратить въ монету церковные сосуды…. Но что еще важне, говорятъ, что онъ былъ побужденъ къ этому королевою Изабеллою, которая гнвается на Парижанъ со времени убіенія герцога Орлеанскаго, и говоритъ, что она не успокоится до тхъ поръ, пока не уничтожитъ улицы Барбеттъ, и не сожжетъ храма Образа Пресвятой Богородицы.

— Посторонитесь, посторонитесь, сказалъ одинъ мясникъ, вотъ пытальщикъ.

Человкъ въ красной одежд прошелъ среди толпы…. При приближеніи его, ворота Шателе отворились, какъ будто они его узнали, и опять затворились за нимъ.

Вс слдили за нимъ глазами, наступила минутная тишина, посл которой прерванный разговоръ снова возобновился.

— А! хорошо, сказала старуха, выпустивъ изъ руки пуговицу Будришона, мн знакома дочь тюремщика, она, можетъ быть, увидитъ, какъ будутъ длать допросъ.

И она пустилась бгомъ къ Шателе, съ такою скоростію, къ какой она способна была по своимъ лтамъ и по ногамъ, которыя не совсмъ были ровны по длин.

Она постучалась въ ворота, открылось окошечко, молодая, блокурая двушка высунула чрезъ него свою круглую и веселую головку. Завязался тихій разговоръ, но онъ, какъ казалось, не имлъ того успха, какого ожидала матушка Жеганна, потому что ворота оставались запертыми, только молодая двушка, просунувъ руку чрезъ ршетчатое отверстіе, указала ею на отдушину темницы и исчезла. Старуха дала знакъ толп приблизиться, нсколько человкъ выступили, изъ нея, она стала на колна предъ отдушиною, и сказала окружавшимъ ее:— подите сюда, дти мои, это слуховое окно тюрьмы, мы не увидимъ его, но услышимъ, какъ онъ будетъ кричать, а это все таки лучше, чмъ ничего.

И такъ вс съ жадностію тснились около этого отверстія, которое можно бы было считать выходившимъ изъ самаго ада, потому что не прошло и десяти минутъ, какъ оттуда начали выходить звукъ цпей, крики бшенства и свтъ пылающаго огня.

— Ага! я вижу жаровню, сказала старуха. Постой! пытальщикъ кладетъ въ нее желзные…. клещи, вотъ онъ раздуваетъ огонь.

При каждомъ дуновеніи раздувальнаго мха жаровня бросала такое сильное пламя, что можно было сказать, это подземная молнія.

— Вотъ онъ беретъ клещи, они такъ красны, что ненакаленный конецъ жжетъ ему пальцы. Онъ ушелъ,въ глубину тюрьмы, я вижу только его ноги…. Тссъ! молчите… мы услышимъ.

Раздался пронзительный крикъ…. Вс головы приблизились къ отдушин.

— А! вотъ судья его, допрашиваетъ, сказала старая болтунья, которая, какъ пришедшая прежде всхъ, успла просунуть голову между двумя желзными полосами, заграждавшими отдушину,— онъ не отвчаетъ:— отвчай же разбойникъ, отвчай же убійца, сознавайся въ своихъ преступленіяхъ!

— Все затихло сказали многіе голоса.

Старуха вынула свою голову изъ отверстія, но держалась обими руками за желзную полосу съ тмъ, чтобы занять снова свое мсто, когда послышатся голоса, потомъ, сказала съ убжденіемъ, какъ опытная:

— Видите-ли, если онъ ни въ чемъ не сознается, то его нельзя будетъ повсить.

Вторичный крикъ заставилъ ее снова всунуть голову въ отверстіе.

— А! перемна, сказала она, потому что клещи лежатъ на земл подл жаровни…. — ну! пытальщикъ уже усталъ.

Послышались удары молота.

— Нтъ, нтъ! сказала она опять съ радостію, это ему надваютъ тиски.

Тисками назывались доски, которыя привязывались веревками вокругъ ногъ страдальца, потомъ, между нихъ вкладывали широкій желзный клинъ, который вгоняли ударами молота до тхъ поръ, пока он, сближаясь между-собою, сплющивали тло и ломали кости.

Рыцарь, повидимому, ни въ чемъ не сознавался, потому что удары молота слдовали одинъ за другимъ съ возрастающею силою и быстротою. Пытальщикъ разсердился.

Нсколько времени уже не слышно было криковъ, за ними послдовали глухія стенанія, которыя также прекратились. Вдругъ перестали слышаться и удары молота.

Старая Жеганна тотчасъ встала.

— На сегодня кончено, сказала она, отряхая пыль, приставшую, къ ея колнамъ, и поправляя свой чепецъ, онъ лишился чувствъ, не сказавъ ничего,— и ушла, будучи уврена, что доле ждать было нечего.

Основательное знаніе, которое, какъ казалось, она имла о томъ, какъ обыкновенно происходили эти дла, увлекло за нею всхъ свидтелей этой сцены, исключая одного молодаго человка, который остался и стоялъ опершись объ стну — это былъ Перрине Леклеркъ.

Не много спустя, какъ предвидла матушка Жеганна, вы шелъ пытальщикъ.

Къ вечеру священникъ вошелъ въ тюрьму.

Когда наступила совсмъ ночь, вн тюрьмы поставили часовыхъ, и одинъ изъ пикъ принудилъ Леклерка удалиться, онъ слъ на тумбу, на углу моста, называемаго Понтъ-о-мёнье.

Прошло два часа, хотя ночь была темна, но глаза его такъ къ этому привыкли, что онъ отличалъ на срыхъ стнахъ черное мсто, въ которомъ находились ворота Шателе. Онъ не произнесъ ни одного слова, не отнималъ руки отъ кинжала и не думалъ ни о пищ, ни о питіи.

Пробило одинадцать часовъ….

Не затихъ еще послдній ударъ, какъ отворились ворота Шателе: два солдата показались на порог, держа въ одной рук шпагу, а въ другой факелъ, потомъ вышли четыре человка, несшіе какую-то тяжесть, а за ними слдовалъ человкъ, котораго лицо было скрыто подъ какою-то красною шапкою, они молча шли къ вышесказанному мосту.

Когда они были противъ Перрине, то сей послдній увидлъ, что вещь, которую несли эти люди, былъ широкій кожаный мшокъ, онъ вслушался, стонъ достигъ до его слуха, не было боле сомннія.

Въ одну секунду кинжалъ былъ, обнаженъ, двое изъ носильщиковъ были повергнуты на землю, и мхъ распоротъ во всю его длину. Изъ него вышелъ человкъ.

— Спасайтесь, рыцарь, сказалъ Леклеркъ.

Пользуясь изумленіемъ, въ которое онъ привелъ нападеніемъ своимъ эту маленькую труппу, чтобы обезопасить себя отъ ея преслдованія, онъ незамтно спустился вдоль по скату рчнаго берега, и исчезъ изъ глазъ.

Тотъ, кому онъ ршился, съ такимъ неслыханнымъ мужествомъ, возвратить свободу, попытался было убжать, он. поднялся на ноги, но переломанныя кости его были не въ состояніи его поддерживать, и онъ упалъ безъ чувствъ съ. крикомъ горести и отчаянія.

Человкъ въ красной шапк далъ знакъ, и два носильщика, которые не были ранены, взяли его опять къ себ на плечи. Дойдя до средины моста, онъ остановился и сказалъ:

— Хорошо, бросьте его здсь.

Приказаніе мигомъ было исполнено, какой-то безобразный предметъ въ одно мгновеніе промелькнулъ въ пустомъ пространств между мостомъ и ркою, и шумъ паденія тяжелаго тла раздался въ вод.

Въ туже минуту лодка, съ двумя человками, приблизилась, къ тому мсту, гд исчезло тло, и шла нсколько времени по теченію рки. Спустя нсколько секундъ, между тмъ, какъ одинъ дйствовалъ веслами, другой зацпилъ крючкомъ, предметъ, всплывшій на поверхность воды, и хотлъ уже положить его въ свою лодку, но въ это время человкъ въ. красной шапк, сталъ на край моста, и громкимъ голосомъ, произнесъ сіи таинственныя слова:

— Не мшайте исполненію короля.

Лодочникъ затрепеталъ и, не смотря на просьбы своего товарища, бросилъ опять въ рку тло рыцаря де-Бурдона.

Глава девятая.

Прошло около шести мсяцевъ посл сцены, которую мы описали въ предъидущей глав, ночь спускалась на великій городъ, и съ высоты Сенъ-Жерменскихъ воротъ можно было видть, какъ медленно и одна за другою, исчезали въ пустомъ туман, смотря по большему или меньшему разстоянію, колокольни и башни, возвышавшіяся надъ Парижемъ въ 1417 году. Сперва скрылись на свер, въ густомъ и быстро распространявшемся, подобно приливу, мрак, остроконечныя колокольни Тампля и святаго Мартина, потомъ онъ, распространяясь дале, обхватилъ остроконечныя и зубчатыя колокольни святаго Жилля и святаго Луки, которыя издали, среди сумрака, казались двумя великанами, готовыми вступить въ бой, дошелъ до Сен-Жакъ-ла-Бушери, зданія, которое виднлось въ туман только потому, что предоставляло въ немъ, еще темнйшую вертикальную линію, потомъ онъ соединялся съ туманомъ, поднимавшемся изъ Сены, и уносимымъ огромными массами тихимъ и влажнымъ втромъ, сквозь паровой покровъ, глазъ могъ еще нсколько видть старый Лувръ и его колоннаду, храмъ Парижской Богоматери и высокую колокольню Сентъ-Шапели, дале, подобно бговому коню, туманъ устремился на Университанъ, обхватилъ монастырь святой Женевьевы, скрылъ Сорбонну, крутился на крышахъ домовъ, спустился на улицы, перешелъ чрезъ городскую стну, распространился по долин, вскор изгладилъ на горизонт красноватую линію, которую остановило солнце, какъ послднее прощаніе съ землею, и на которой за нсколько минутъ предъ тмъ рисовался еще темный силуэтъ трехъ колоколенъ аббатства Сен-Жерменъ-де-Пре.

Между тмъ на стнахъ, окружающихъ, подобно поясу, этотъ спящій колоссъ, можно было видть, въ разстояніи одинъ отъ другаго на сто шаговъ, стражей, охраняющихъ его безопасность, мрный и монотонный шумъ шаговъ уподоблялся, если станемъ продолжать сравненіе, біенію пульса, доказывавшему, что тамъ была жизнь, хотя она скрылась на время подъ наружностію смерти, отъ времени до времени крикъ часовыхъ: слушай! начавшись съ одного пункта, подобно эху, перебгалъ отъ одного поста до другаго по всей круговой линіи, и прекращался, возвратясь на то мсто, съ котораго начался.

Въ тни, отбрасываемой Сен-Жерменскими воротами, которыхъ квадратная вершина возвышалась надъ стною, ходилъ часовой печальне и молчаливе нежели другіе. По его полу-военной и полу-мщанской одежд легко было угадать, что носившійтее исполнялъ, въ это время обязанность солдата,. но, онъ принадлежалъ къ сословію, ремесленниковъ, которое по приказанію коннетабля д’Арманьяка выставляло пятьсотъ человкъ для защиты города, отъ времени до времени онъ останавливался, опирался на бердышъ, которымъ былъ вооруженъ, устремлялъ неопредленный взоръ на одинъ какой нибудь пунктъ, потомъ снова начиналъ ходить въ предлахъ пространства, назначеннаго для ночнаго стража.

Вдругъ вниманіе его было привлечено голосомъ человка, который съ дороги, прилегавшей къ вншнимъ рвамъ, просилъ отворить Сен-Жерменскія ворота, запоздавшая особа, казалось, разсчитывала на снисхожденіе, стража, который, посл девяти часовъ вечера, одинъ могъ позволить войти чрезъ нихъ, и то подъ личною своею отвтственностію. Надобно думать, что онъ не обманулся во вліяніи, которое надялся имть на часоваго, потому, что какъ только молодой стражъ услышалъ его голосъ, тотчасъ спустился по внутреннему скату стны, и, постучался въ маленькое окно, въ которомъ виднъ былъ свтъ лампы и сказалъ довольно громко, чтобъ быть услышанымъ изнутри:

— Батюшка!.. встаньте, скоре, и подите отворить ворота мессиру Жювеналу дез-Юрсенъ.

Движеніе лампы доказывало, что слова, его были услышаны, изъ дома вышелъ старикъ съ фонаремъ въ одной рук и съ связкой ключей въ другой, и пошелъ въ сопровожденіи молодаго человка, позвавшаго его, подъ сводъ образуемый огромными воротами.

Однако-же прежде нежели онъ вложилъ ключъ въ замокъ, какъ будто удостовреніе, полученное отъ сына было недостаточно, онъ обратился къ особ, которая, какъ слышно было, ходила, стуча ногами по другую сторону воротъ.

— Кто, вы такой?— спросилъ онъ.

— Отворите, почтенный Леклеркъ, я Жанъ Жювеналъ дез-Юрсенъ, совтникъ парламента его величества, нашего короля. Я запоздалъ у пріора аббатства Сенъ-Жерменъ-де-Пре, и какъ мы старые знакомые, то я разсчитывалъ на васъ.

— Да да, ворчалъ Леклеркъ, такіе старые знакомые, какими могутъ быть старикъ и ребенокъ. Это, молодой человкъ, могъ сказать твой отецъ (потому что мы оба родились въ город Труа въ 1340-мъ году, и шестидесяти-осмилтнее знакомство лучше, нежели ваше заслуживало то названіе, которое вы ему дали.

Говоря эти слова, сторожъ два раза повернулъ ключъ въ замк и привелъ. въ вертикальное положеніе горизонтальную желзную полосу, которою запирались ворота, и прижавъ одною рукою одну массивную половинку воротъ, а другою потянувъ къ-себ, раздвинулъ ихъ и открылъ проходъ молодому, человку двадцати шести или семи лтъ.

— Благодарю васъ, почтенный Леклеркъ, сказалъ онъ, трепля по плечу старика съ благосклонностію и почтеніемъ, благодарю, разсчитывайте на меня при случа, какъ я разсчитывалъ на васъ.

— Мессиръ Жювеналь, сказалъ часовой, могу-ли и я имть долю въ этомъ общаніи, какъ имлъ долю въ услуг, которую отецъ мой оказалъ вамъ, потому что если-бы я не разбудилъ его, то вамъ пришлось бы провести ночь за стнами города.

— А, это ты Перрине! и что ты длаешь въ такомъ наряд въ эту пору ночи?

— Я стою на часахъ по приказанію господина коннетабля, и какъ я могъ свободно выбирать, для этого себ мсто, то я взялъ это, чтобъ пообдать у моего старика….

— И я былъ радъ ему, прибавилъ старикъ, потому, что онъ славный парень, боится Бога, почитаетъ, короля и любитъ своихъ родителей….

Старикъ Леклеркъ протянулъ сыну своему морщинистую и трепещущую свою руку. Послдній сжалъ ея въ своихъ рукахъ, Жювеналь пожалъ другую.,

— Еще разъ благодарю васъ, старый другъ мой: не оставайтесь доле на-двор, надюсь, что уже не прійдетъ другой такой-же докучливый человкъ, чтобъ подвергнусь испытанію вашу снисходительность.

— И хорошо сдлаетъ, мессиръ дез-Юрсенъ, потому что хотя-бы это былъ его. высочество, нашъ дофинъ Карлъ, да хранитъ его Господь, я думаю, что не сдлалъ бы и для него того, что я сдлалъ для васъ. Въ теперешнія смутныя времена, храненіе ключей города сопряжено съ большою отвтственностію. И потому, когда я не сплю, то они у меня за поясомъ, а когда сплю, то подъ подушкою.

Изложивъ въ похвалу себ это доказательство бдительности, старикъ въ послдній разъ потрясъ имъ руки, поднялъ фонарь, который поставилъ было на земл, и возвратился къ себ домой, оставя молодыхъ людей однихъ.

— О чемъ ты хочешь спросить меня, Перрине? спросилъ Жювеналь, опираясь на руку молодаго торговца оружіемъ, котораго мы вывели на сцену въ предъидущей глав, и котораго опять встрчаемъ здсь.

— О новостяхъ, мессиръ, вы, какъ докладчикъ и совтникъ, должны знать все, что длается, а я очень безпокоюсь, потому что, говорятъ, важныя дла совершаются въ Тур, гд находится королева.

— Дйствительно, сказалъ Жювеналь, для этого ты ни къ кому не могъ обратиться лучше, и я разскажу теб самыя свжія новости.

— Взойдемъ, если вамъ угодно, на стну, коннетабль вроятно будетъ скоро длать ночной рундъ, и если не найдетъ меня на своемъ пост, то мой старикъ отецъ можетъ потерять мсто, а мн достанется нсколько ударовъ портупеей по спин.

Жювеналь дружески оперся на руку Перрине, и оба вмст взошли на платформу, остававшуюся нсколько времени пустою.

— Вотъ какъ шли дла, началъ Жювеналь. (Его слушатель, казалось, слушалъ его съ величайшимъ вниманіемъ). Ты знаешь, что королева была заключена въ тюрьму въ Тур подъ надзоромъ Дюпюи, самаго подозрительнаго и самаго не любезнаго изъ тюремщиковъ. Однако же, не смотря на его бдительность, королева нашла средство написать къ герцогу Бургундскому и просить его помощи. Послдній тотчасъ понялъ, какою могущественною союзницею была бы для него Изабелла Баварская, потому что, въ глазахъ многихъ, его возмущеніе противъ короля съ того времени приняло бы видъ рыцарскаго покровительства, оказываемаго женщин.

— Какъ за старшею дочерью короля и за герцогинею Баварскою наблюдали не такъ строго, какъ за королевою, то послдняя посредствомъ ихъ получала извстія отъ герцога, и когда узнала, что онъ осадилъ Корбейль, и что его люди проникнули до Шартра, то она не отчаявалась спастись бгствомъ. Вслдствіе сего она притворилась, что желаетъ хать на богомолье въ аббатство Мармутье, и послала старшую принцессу просить Дюпюи, чтобъ онъ позволилъ принцессамъ и женской ихъ прислуг хать туда къ обдн. Дюпюи, какъ ни былъ грубъ, не смлъ отказать дочери своего короля въ снисхожденіи, которое, какъ ему казалось, не могло имть никакихъ дурныхъ послдствій. Королева мало по малу пріучила своего тюремщика спокойно смотрть на поздки свои для богомолья въ Мармутье. Она, по видимому, не обращала вниманія на дерзость этого человка, она кротко съ нимъ разговаривала.

Дюпюи, видя съ удовольствіемъ, что гордость королевы склоняется предъ его волею, началъ смягчаться. Онъ позволялъ ей здить въ аббатство всякій разъ, когда ей того хотлось, и бралъ только ту предосторожность, что всегда самъ сопровождалъ ее, разставлялъ по дорог въ разныхъ мстахъ караульныхъ, хотя казалось и не нужно было употреблять такой осторожности, находясь въ пятидесяти льё отъ непріятеля.

— Но королева замтила, что эти караульные, убдись въ безполезности своихъ постовъ, исполняли службу свою съ крайнею небрежностію, и если бы кто внезапно напалъ на нихъ, то это обошлось бы ему весьма дешево. Съ этого времени она составила планъ, чтобъ герцогъ Бургундскій увезъ ее изъ Мармутье, она увдомила его чрезъ одного изъ своихъ служителей обо всхъ этихъ подробностяхъ, он ему понравились, и королева, съ другимъ посланнымъ, назначила ему день, въ который она намрена была отправиться въ это аббатство.

— Предпріятіе было опасное, надобно было прохать пятьдесять льё такъ, чтобъ не быть замченнымъ. Еслибы герцогъ Бургундскій сдлалъ этотъ набгъ,— съ малымъ числомъ людей, то Дюпюи имлъ довольно стражи, чтобъ противустать ему, а еслибъ онъ взялъ большой отрядъ то казалось невозможнымъ, чтобъ его не увдомили, и тогда онъ могъ взять и перевезти королеву въ Менъ, Берри, или въ Анжу. Герцогъ Бургундскій не унывалъ. Онъ очень, хорошо понималъ, что единственнымъ средствомъ поддержать свою партію было дйствовать отъ имени Изабеллы, и онъ принялъ такія надежныя мры, что достигъ своей цли, не будучи открытъ, и вотъ какимъ образомъ.

Вниманіе Перрине Леклерка повидимому удвоилось.

— Онъ выбралъ изъ своей арміи десять тысячъ кавалеристовъ, людей самихъ сильныхъ и на самыхъ крпкихъ лошадяхъ, веллъ до сыта накормить тхъ, и другихъ и въ ночь осьмаго дня осады Корбейля принялъ надъ ними начальство и отправился по дорог въ Туръ. Всю ночь хали въ глубокой тишин, и остановились только на одинъ часъ до разсвта, чтобъ накормить лошадей,— потомъ опять продолжали походъ пятьнадцать часовъ сряду, но съ гораздо большею скоростію, нежели ночью. Къ концу дня опять остановились, до Тура оставалось только шесть лье. Это войско оставляло удивленіе во всхъ мстахъ, чрезъ которыя прозжало, въ удивленіе приводило то, что оно хало съ такою тишиною и скоростію. Но на другой день по утру, такъ какъ герцогъ Бургундскій боялся, чтобъ, не смотря на вс принятыя имъ предосторожности, стража королевы не была-увдомлена, онъ прибылъ въ восемь часовъ утра въ Мармутье, окружилъ Церковь и приказалъ сиру Гектору де-Сивезъ войти въ нее въ сопровожденіи шестидесяти человкъ. Когда Дюпюи увидлъ это войско, и, по красному кресту, который оно носило, узналъ, что это войско Бургундское, то приказалъ королев слдовать, съ намреніемъ вывести ее чрезъ небольшую боковую дверь туда, гд ожидала ее карета, но она ршительно отъ этого отказалась. Тогда онъ далъ знакъ двумъ стражамъ, и они пытались вывести ее насильно, но она ухватилась за решетку клироса, у которой стояла на колняхъ, просунувъ руку, сквозъ ршетку, и клялась Христомъ, что скоре ее убьютъ, нежели оторвутъ оттуда. Дамы и принцессы, сопровождавшія ее, бгали то сюда, то туда, умоляя о защит и призывая на помощь, такъ что сиръ де-Сивезъ, видя, что мшкать нечего, перекрестился, чтобъ Богъ, въ храм котораго онъ находился, простилъ его за этотъ поступокъ, обнажилъ свою шпагу, посл чего воины его сдлали тоже.

Видя это Лоранъ Дюпюи ясно понялъ, что всё для него было потеряно, онъ выбжалъ чрезъ боковую дверь, вскочилъ на лошадь и во всю прыть возвратился въ городъ Туръ поднялъ въ немъ тревогу и немедленно привелъ его въ оборонительное положеніе.

— Какъ только онъ исчезъ, сиръ де-Сивезъ подошелъ къ королев и почтительно привтствовалъ ее отъ имени герцога Бургундскаго.

— Гд онъ? спросила королева.

— Предъ главнымъ входомъ церкви, онъ васъ ожидаетъ.

Королева и принцессы бросились къ главному входусреди множества людей, которые кричали: ‘да здравствуютъ королева и его высочество дофинъ!’ Герцогъ Бургундскій, увидя ее, сошелъ съ лошади и преклонилъ одно колно.

— Любезнйшій братецъ, сказала она, граціозно подойдя къ нему и поднимая его, я должна любить васъ боле, нежели какого-нибудь человка въ королевств. Вы оставили все, чтобъ прибыть сюда по моей просьб, вы освободили меня изъ тюрьмы. Будьте уврены, что я никогда не забуду этого. Я очень ясно вижу, что вы всегда любили его величество короля, его семейство, королевство и общественное благо. Сказавъ это, она дала ему поцловать свою руку.

Герцогъ, въ отвтъ, выразилъ въ нсколькихъ словахъ свое почтеніе и преданность, оставилъ при ней сира де-Сивеза и тысячу всадниковъ, а самъ съ остальнымъ войскомъ стремительно отправился къ Туру, прежде нежели этотъ городъ пришелъ въ себя отъ удивленія. Ему не было оказано никакого сопротивленія, и между тмъ какъ люди его входили въ городъ гд ни попало, герцогъ имлъ выздъ чрезъ ворота, которыя были оставлены солдатами Дюпюи. Этотъ несчастный и самъ былъ въ числ плнныхъ, и послужилъ урокомъ для потомства, что никогда не надобно быть непочтительнымъ къ коронованнымъ особамъ, до какой бы крайности он доведены не были.

— Что же съ нимъ случилось? спросилъ Перрине.

— Въ полдень онъ повшенъ, отвчалъ Жювёсаль.

— А королева?

— Она возвратилась въ Шартръ, потомъ отправилась въ Труа, въ Шампань, гд дворъ ея иметъ свое мстопребываніе. Шартрскіе правительственные чины, составленные изъ ея твореній, провозгласили ее правительницею, такъ что она приказала сдлать печать, на одной сторон которой находятся гербы Франціи и Баваріи, а на другой ея портретъ со словами: Изабелла, Божіею милостію, королева-правительница Франціи.

Эти политическія подробности, повидимому, весьма мало занимали Перрине Леклерка, между тмъ, какъ напротивъ, казалось, ему хотлось знать другія, о которыхъ онъ колебался спросить, наконецъ, посл минутнаго молчанія, и когда онъ уже видлъ, что мессиръ Жювеналь хотлъ съ нимъ проститься, онъ спросилъ у него тономъ, который старался сдлать какъ можно равнодушне:

— А не случилось-ли чего нибудь съ дамами, сопровождавшими королеву? не говорятъ ли чего нибудь объ этомъ?

— Ничего, отвчалъ Жювеналь.

Перрине вздохнулъ свободне.

— Въ какомъ мст, въ город, помщается дворъ королевы?

— Въ замк.

— Послдній вопросъ, мессиръ. Вы человкъ ученый, знаете языки латинскій и греческій, и географію, скажите мн, пожалуйста, въ какую сторону горизонта надобно мн повернуться, чтобъ взглянуть на городъ Труа?

Жювеналь осмотрлся немного, потомъ взявъ лвою рукою голову Перрине, повернулъ ее къ одной точк пространства, которую въ тоже время указывалъ правою рукою.

— Вотъ, сказалъ онъ ему, смотри между сентъ-нискою и сорбонскою колокольнями, не много влво отъ луны, поднимающейся изъ-за этой колокольни, видишь-ли ты звзду, которая блеститъ ярче нежели другія?

Перрине сдлалъ знакъ, что видитъ.

— Она называется Меркуріемъ. Ну! если провести вертикальную линію отъ того мста, гд она находится до самой земли, то эта линія, смотря на нее отсюда, раздлитъ по поламъ городъ, о положеніи котораго ты у меня спрашиваешь.

Перрине оставилъ безъ вниманія то, что касалось ему не яснымъ въ астрономическо-географическомъ объясненіи молодаго рекейтмейстера, и твердо замтилъ только то, что, смотря не много влво отъ сорбонской колокольни, глаза его были обращены на то мсто, гд жила его Шарлотта. До всего прочаго ему мало было дла, не было-ли для него это мсто цлымъ міромъ?

Онъ поклономъ поблагодарилъ Жювеналя, который съ важностію удалился, будучи восхищенъ тмъ, что высказалъ предъ своимъ молодымъ соотечественникомъ свою ученость, притязаніе на которую вмст съ тщеславіемъ доказать, что онъ происходилъ изъ фамиліи Орсини, было единственнымъ недостаткомъ, въ которомъ можно было упрекнуть этого безпристрастнаго и строгаго историка,

Перрине остался одинъ, прислонясь къ дереву, и хотя часть Парижа, которую въ то время называли университетскою, находилась у него предъ глазами, но какъ душа его носилась далеко, то она совершенно исчезла изъ его мыслей. Вскор, какъ будто взоръ его дйствительно проникнулъ пространство, онъ не видлъ на горизонт ничего больше, кром города Труа, въ город ничего кром стараго замка, и въ замк — ничего, кром одной комнаты — комнаты, въ которой жила Шарлотта…. притомъ она представлялась ему, какъ театральная де-Корація, закрытою со всхъ сторонъ, кром той, которая обращена къ зрителю, и тамъ въ этой комнат, которой цвтъ стнъ и форму мебели рисовало ему воображеніе, онъ видлъ свободною отъ обязанностей, налагаемыхъ на нее службою при королев, молодую, блокурую и граціозную двушку, освщающую блымъ своимъ платьемъ обитаемую его мрачную комнату, подобно тмъ ангеламъ Мартена и Данби, которые, нося свтъ въ самихъ себ, освщаютъ лучами своими хаосъ, чрезъ который пролетаютъ и на который не свтило еще первозданное солнце.

Сосредоточивъ вс силы души своей на одной мысли, это видніе казалось ему существенностію, и еслибы воображеніе его представило ему вмсто его Шарлотты спокойной и мечтательной, Шарлотту, подверженную какой нибудь опасности то, конечно, онъ съ распростертыми руками бросился бы впередъ, будучи увренъ, что надобно сдлать только одинъ шагъ, чтобъ защитить ее.

Перрине былъ такъ погруженъ въ это созерцаніе, (которое могло бы заставить врить тмъ, которое его испытали, что иногда нкоторыя особы дйствительно имютъ даръ двойнаго зрнія), что онъ совсмъ не слыхалъ шума, производимаго нсколькими всадниками, хавшими по Павлиновой улиц, и чрезъ минуту показавшимися въ нсколькихъ отъ него шагахъ на валу, безопасность котораго была поручена его бдительности.

Командовавшій этимъ ночнымъ рундомъ далъ знакъ своему отряду остановиться, и одинъ взошелъ на стну. Тамъ глаза его со всхъ сторонъ искали часоваго, который долженъ былъ тутъ находиться и взоръ его остановился наконецъ на Перрине, который въ томъ же положеніи, продолжая туже мечту не замчалъ ничего, что вокругъ него происходило.

Тогда начальникъ этого небольшаго отряда направилъ шаги свои къ этой неподвижной тни, и концемъ своей шпаги столкнулъ войлочную шляпу, покрывавшую голову Леклерка.

Видніе исчезло съ быстротою, съ какою сокрушаются и исчезаютъ великолпные чертоги подъ ударами землетрясенія, какъ будто электрическое сотрясеніе пробжало по всему его тлу, и по инстинктивному побужденію онъ бердышемъ своимъ отдалилъ грозившую ему шпагу, вскричавъ:

— Товарищи! сюда.

— Ты еще не совсмъ проснулся молодой человкъ, или ты бредишь на яву, сказалъ коннетабль д’Арманьякъ, между тмъ какъ клинкомъ своей шпаги онъ перерубилъ, какъ щепку, древко бердыша, направленнаго Леклеркомъ къ наличнику его каски, и отрубленный конецъ, упавъ, воткнулся въ землю.

Леклеркъ узналъ голосъ парижскаго губернатора, бросилъ кусокъ древка, оставшійся въ его рукахъ, скрестилъ руки на груди и спокойно ожидалъ, чтобъ коннетабль назначилъ наказаніе, которое по собственному сознанію онъ заслуживалъ.

— А! почтенные граждане, продолжалъ графъ д’Арманьякъ, вамъ поручаютъ охраненіе вашего города, и такъ-то вы исполняете вашу обязанность? Эй! ребята, кликнулъ онъ, обратясь къ своему отряду, который двинулся, чтобъ къ нему приблизиться, сюда трое изъ васъ, кому угодно!

Три человка выдвинулись изъ рядовъ.

— Пусть одинъ изъ васъ займетъ мсто этого негодяя, сказалъ онъ.

Одинъ солдатъ молча слзъ съ лошади, бросилъ поводья на руку одного изъ своихъ товарищей и отправился подъ тнь Сен-Жерменскихъ воротъ занять мсто, на которомъ стоялъ на часахъ Леклеркъ.

— Что касается до васъ, продолжалъ коннетабль, говоря двумъ другимъ солдатамъ, ожидавшимъ его приказаній, сойдите съ лошадей, ребята, и отсчитайте по плечамъ этому бездльнику двадцать пять ударовъ ножнами вашихъ шпагъ.

— Милостивый государь! сказалъ хладнокровно Леклеркъ, это солдатское наказаніе, а я не солдатъ.

— Длайте, что я сказалъ, прибавилъ коннетабль, ставя ногу въ стремя.

Леклеркъ подошелъ къ нему и остановилъ его за руку.

— Подумайте, милостивйшій государь.

— Я сказалъ двадцать пять, ни больше, ни меньше, отвчалъ коннетабль, и слъ на сдло.

— Милостивый государь, сказалъ Леклеркъ, хватаясь за узду лошади, милостивый государь, это наказаніе раба и подданнаго, но я ни то ни другое, я человкъ свободный и гражданинъ города Парижа, прикажите заключить меня на дв недли, на мсяцъ въ тюрьму, и я пойду.

— Смотрите, пожалуйста, сказалъ коннетабль, для этихъ подлецовъ надобно еще выбирать наказаніе, соображаясь съ ихъ вкусомъ! Назадъ! Съ этимъ словомъ онъ далъ шпоры лошади, которая сдлала скачекъ впередъ, и ударивъ по обнаженной голов Леклерка кулакомъ въ его желзной рукавиц, онъ повергъ его къ ногамъ двухъ солдатъ, которые должны были быть исполнителями даннаго имъ приказанія.

Подобныя приказанія всегда принимались съ удовольствіемъ военными людьми, когда они касались до какого нибудь гражданина. Между солдатами и цеховыми господствовала страшная ненависть, которой политическія сближенія, отъ времени до времени между ними происходившія, не могли совершенно искоренить, такимъ образомъ не проходило почти ни одного вечера безъ того, чтобъ какой нибудь ремесленникъ и какой нибудь солдатъ встртившись гд нибудь въ отдаленной улиц, не помрились одинъ дубиною, а другой шпагою. Мы должны признаться, что Перрине Леклеркъ не былъ изъ числа тхъ, которые, при случа, своротили бы съ дороги, чтобъ только избжать подобныхъ встрчъ.

По этому совершеніе наказанія, возложенное коннетаблемъ на своихъ солдатъ, было истиннымъ наслажденіемъ для послднихъ, такъ что, когда Перрине повалился къ ногамъ ихъ, то они оба бросились на него, и онъ, очнувшись, увидлъ себя обнаженнымъ до пояса, съ руками сложенными крестомъ надъ головою и привязанными къ суку дерева, такъ что онъ только пальцами ногъ прикасался къ земл, потомъ солдаты отвязали шпаги свои отъ пояса, клинки ихъ положили на дернъ и упругими и гибкими ножнами начали наносить удары, то одинъ, то другой, поперемнно, съ такимъ равнодушіемъ и правильностію, какъ Виргиліевы пастухи.

Третій солдатъ, приблизясь, считалъ удары.

Первые удары по этому твердому и блому тлу не произвели, повидимому, никакого впечатлнія на того, кто получалъ ихъ, хотя при свт луны можно было замтить синеватыя полосы, которыя они на немъ оставляли, вскор эти бичи, охватывая на подобіе обручей истерзанную спину, уносили съ собой цлыя полосы тла. Мало-по-малу звукъ ударовъ измнилъ свои качества, изъ яснаго и свистящаго, каковымъ онъ былъ сначала, онъ сдлался глухимъ и низкимъ, какъ будто отъ ударовъ по грязи, потомъ подъ конецъ наказанія солдаты принуждены были наносить удары уже одною рукою, потому что другою закрывали себ лицо отъ брызговъ крови и кусочковъ тла, разлетавшихся при каждомъ удар.

При двадцать пятомъ удар они остановились, какъ строгіе исполнители приказанія. Наказываемый не испустилъ ни одного крику, не произнесъ ни одной жалобы.

Тогда, такъ какъ все было кончено, одинъ солдатъ взялъ свою шпагу и вложилъ ее снова въ ножны, а другой между тмъ своею перерзалъ веревку между сукомъ дерева и руками страдальца.

Какъ только веревки были перерзаны, то Перрине Леклеркъ, остававшійся въ прямомъ положеніи только потому, что она его поддерживала, упалъ, грызъ землю и лишился чувствъ.

Глава десятая.

Мсяцъ спустя посл этихъ происшествій, совершившихся въ Париж, послдовали великія политическія событія въ окрестностяхъ этого города.

Никогда французской монархіи не угрожало такое близкое разрушеніе, какъ въ это время, три партіи раздирали это королевство и дло шло только о томъ, которая изъ нихъ завладетъ богатйшими его областями.

Генрихъ V, король Англійскій, сопровождаемый братьями своими, герцогами Кларанскимъ и Глочестерскимъ, сдлалъ, какъ мы сказали, высадку въ Тук въ Нормандіи, онъ немедленно напалъ на замокъ этого имени, сдавшійся, посл четырех-дневной битвы, на капитуляцію, оттуда онъ пошелъ и сдлалъ правильную осаду Кесена, который защищали знаменитые, по заслугамъ и по имени, Лафайетъ и Монтене. Упорное ихъ сопротивленіе кончилось тмъ, что городъ былъ взятъ приступомъ. Свжее воспоминаніе о побдахъ при Гонфлер и Азонкур, соединясь съ молвою объ этихъ новыхъ тріумфахъ, распространило уныніе по всей Нормандіи, боле ста тысячь человкъ оставили ее и убжали въ Бретань, такъ что для завоеванія Гаркура, Бомонъ-ле-Рожера, Евре, Фалеза, Бейе, Лизье, Кутанса, Сен-Ло, Авранша, Аржантана и Алансона, Англійскому королю стоило только показаться предъ этими городами, или послать къ нимъ свои отряды. Одинъ Шербуръ, защищаемый Жаномъ д’Анженнъ, задержалъ его предъ своими стнами доле, нежели вс исчисленные нами города. Но и эта крпость наконецъ сдалась ему въ свою очередь, а съ нею и вся Нормандія, для которой она служитъ вратами, пала подъ власть Англійскаго короля Генриха V.

Королева и герцогъ съ своей стороны заняли Шампань, Бургундію, Пикардію и часть Иль-де-Франса. Санли былъ на сторон Бургундцевъ, а Жакъ де-Вилльеръ, господинъ дел’Иль-Адамъ, начальствовавшій по назначенію короля въ Понтуаз, будучи весьма недоволенъ коннетаблемъ, за то, что онъ высокомрно съ нимъ обращался, сдалъ этотъ городъ, находящійся только въ нсколькихъ лье отъ Парижа, герцогу Бургундскому, который послалъ туда подкрпленіе и утвердилъ Иль-Адама его губернаторомъ.

Остальная часть Франціи, въ которой господствовалъ именемъ короля и дофина коннетабль, была тмъ мене способна долго сопротивляться всмъ своимъ врагамъ, что графъ д’Арманьякъ, будучи принужденъ стянуть вс свои войска къ столиц королевства, не могъ этого сдлать безъ того, чтобъ граждане города и окрестные крестьяне не потерпли много убытковъ отъ прохода и квартированія солдатъ, которые, не получая жалованья и провіанта, жили на ихъ счетъ. И такъ неудовольствіе было всеобщее, и коннетабль долженъ былъ столько же бояться своихъ союзниковъ, сколько и своихъ враговъ.

Герцогъ Бургундскій, не надясь овладть Парижемъ силою, ршился попытаться воспользоваться всеобщимъ неудовольствіемъ, которое коннетабль возбудилъ противъ королевскаго правительства, и искать соучастниковъ для себя въ самомъ город. Преданные ему агенты, переодтые, проникли въ городъ и составился заговоръ, чтобъ отворить ему ворота Сен-Маріо. Одинъ человкъ духовнаго званія и нсколько гражданъ, жившихъ близко оттуда, велли сдлать къ нимъ фальшивые ключи, и послали къ герцогу гонца, чгобъ назначить день и часъ для этого предпріятія. Онъ возложилъ его на сира Гектора де-Савеза, который, при похищеніи королевы въ Тур, доказалъ уже свою ловкость и мужество, и самъ съ шестью тысячами воиновъ выступилъ въ походъ для поддержанія его.

Между тмъ, какъ войско идетъ въ тишин для совершенія этого опаснаго дла, мы введемъ читателя въ большой залъ замка Труа, въ Шампани, гд иметъ свое мстопребываніе дворъ королевы Изабеллы, окруженной Бургундскимъ и Французскимъ дворянствомъ.

Она сидла на позлащенномъ кресл въ этой готической комнат, гд была выказана вся роскошь Бургундскаго дома: и конечно тотъ, ктобы видлъ, какъ она улыбалась одному, граціозно протягивала красивую свою руку другому, бросала нсколько сладенькихъ словъ третьему, и кто, проникнувъ въ глубину сердца этой гордой принцессы, могъ бы читать въ немъ чувствованія ненависти и мщенія его обуревавшія, тотъ ужаснулся бы отъ борьбы, которую она должна была выдержать, чтобъ заключить въ груди своей столько страстей, и чтобъ спокойное чело ея представляло такую удивительную противуположность съ ними.

Молодой человкъ, стоявшій по правую ея руку, съ которымъ она наичаще разговаривала, потому что онъ былъ послднимъ изъ прибывшихъ къ ея двору, былъ сиръ Вилльеръ де-л’Иль-Адамъ. Онъ также подъ пріятною улыбкою и ласковыми словами скрывалъ планы мщенія и ненависти, которыхъ часть онъ привелъ уже въ исполненіе, сдавъ герцогу Бургундскому городъ, ввренный его защит. Только, такъ какъ герцогъ думалъ, что если онъ измнилъ одинъ разъ, то можетъ измнить и другой, то не хотлъ, чтобъ л’Иль-Адамъ участвовалъ въ замышляемомъ нечаянномъ нападеніи на Парижъ, и какъ почетнаго гостя, оставилъ его возл королевы.

Съ каждой стороны ея и не много назадъ, опершись, въ полу-почтительномъ и полу-фамиліарномъ положеніи, о спинку ея креселъ, бесдовали въ полголоса, ведя между собою частный разговоръ, старые наши знакомые де-Жіакъ и де-Гравилль, которые, заплативъ за себя выкупъ, свободно возвратились къ прекрасной своей повелительниц, чтобы предложить ей свою любовь и свои шпаги. Каждый разъ, когда она обращается къ нимъ, чело ея помрачается, потому что они были братьями по оружію рыцарю де-Бурдону, и часто имя этого несчастнаго молодаго человка, неожиданно произнесенное ими, казалось ей жалостнымъ эхомъ голоса, вопіющаго о мщеніи въ глубин ея сердца.

На лво внизу у ступеней, надъ которыми, подобно трону, возвышается кресло королевы, баронъ Жанъ де-Во разсказываетъ господинъ де-Шателю, де-л’Ану и де-Бару, какъ онъ, съ родственникомъ своимъ Гекторомъ де-Сивёзъ, нсколько дней тому назадъ, въ церкви Шартрской Богородицы схватили сира Геліона де-Жакевилля, котораго они поклялись убить, какъ, чтобъ не запятнать его кровію мраморъ алтаря, они вытащили его изъ церкви, и тамъ, несмотря на его мольбы, не смотря на предложеніе пятидесяти тысячъ ефимковъ золотомъ выкупа, они нанесли ему такія глубокія раны, что онъ чрезъ три дня отъ нихъ умеръ.

Позади каждаго изъ этихъ господъ, образуя круговую линію, стояла толпа пажей, богато одтыхъ въ платья цвта своихъ господъ или своихъ дамъ, они также разговаривали, но тише, нежели т, объ охот и любви.

Среди этого всеобщаго жужжанія, бывшаго слдствіемъ тихихъ разговоровъ, изъ коихъ каждый имлъ свой особенный предметъ, отъ времени до времени возвышался голосъ королевы, тогда все замолкало, и каждый ясно слышалъ вопросъ, съ которымъ она обращалась къ одному изъ господъ, тутъ находившихся, и отвтъ, который послдній давалъ на него. Потомъ снова начинался общій разговоръ.

— Такъ вы говорите, сиръ-де-Гравилль, сказала королева., сдлавъ полу-оборотъ, чтобъ обратить рчь свою къ молодому человку, носившему это имя, который, какъ мы сказали, стоялъ позади ея, и прекративъ однимъ звукомъ своего голоса общій разговоръ, о которомъ мы говорили…. такъ вы говорите, что братецъ нашъ д’Арманьякъ поклялся Богородицею и Христомъ, не носить, пока онъ живъ, краснаго Бургундскаго креста, который мы, его государыня, приняли знакомъ союза для нашихъ храбрыхъ и врныхъ защитниковъ?

— Это его собственныя слова, государыня королева.

— И вы не вколотили ихъ ему въ глотку ефесомъ своей шпаги или рукоятью своего кинжала, сиръ-де-Гравилль, сказалъ Вилльеръ де-л’Иль-Адамъ, тономъ, въ которомъ замтно было нсколько ревности?

— Во первыхъ, у меня не было ни кинжала, ни шпаги, потому что я былъ его плнникомъ, господинъ Вилльеръ, во вторыхъ, такой великій военачальникъ внушитъ къ себ нкоторое почтеніе всякому, кто стоитъ предъ нимъ лицомъ къ лицу, какъ бы онъ храбръ ни былъ. Притомъ я знаю одного человка, которому онъ сказалъ однажды слова еще грубе тхъ, которыя я пересказалъ, этотъ человкъ былъ свободенъ, у него на боку висла шпага и кинжалъ, однакоже онъ не осмлился, кажется, привести въ исполненіе совта, который онъ даетъ теперь съ смлостію, у которой отсутствіе коннетабля отнимаетъ нсколько цны въ глазахъ нашей августйшей королевы.

Сиръ де-Гравилль началъ опять спокойно разговаривать съ. Жіакомъ. Л’Иль-Адамъ хотлъ было идти къ нему, но королева его остановила.

— Неужели мы не принудимъ коннетабля измнить своей клятв, сиръ-Вилльеръ? сказала она.

— Послушайте, государыня, отвчалъ л’Иль-Адамъ, я клянусь, какъ онъ, Богородицею и Христомъ, не сть за столомъ, не спать въ постели, пока собственными глазами не увижу, что коннетабль д’Арманьякъ носитъ красный Бургундскій крестъ, и если я измню этой клятв, то пусть Богъ лишитъ душу мою Своего милосердія въ семъ мір и въ будущемъ.

— Сиръ Вилльеръ, сказалъ баронъ Жанъ-де-Во, поворотя голову и смотря на него насмшливо чрезъ свое плечо, даетъ такую клятву, которую нетрудно исполнить, потому что, вроятно, прежде нежели къ нему придетъ сонъ и аппетитъ, мы узнаемъ въ этотъ вечеръ, что его высочество герцогъ Бургундскій вступилъ въ столицу, и въ такомъ случа коннетабль сочтетъ для себя величайшимъ счастіемъ на колнахъ представить королев ключи отъ своихъ воротъ.

— Да услышитъ васъ Богъ, баронъ, сказала Изабелла Баварская. Пора наконецъ возвратить прекрасному королевству Франціи хоть не много мира и спокойствія, и я очень рада, что представился случай овладть Парижемъ, не подвергаясь опасностямъ войны, въ которой мужество ваше конечно было бы для насъ порукою побды, но въ которой каждая капля пролитой крови, вытекла бы изъ жилъ одного изъ моихъ подданныхъ.

— Господа, сказалъ Жіакъ, когда же послдуетъ вступленіе наше въ столицу? Въ тоже мгновеніе на двор послышался большой шумъ, какъ будто бы значительный отрядъ кавалеріи халъ въ галопъ. Послышались скорые шаги, открылись об половинки дверей комнаты, рыцарь, вооруженный съ ногъ до головы, покрытый пылью, въ кирас изрубленной и измятой ударами, дошелъ до средины зала, и бросилъ на столъ свою окровавленную каску.

Это былъ самъ герцогъ Бургундскій:

Вс, находившіеся тутъ, вскрикнули отъ изумленія и стояли въ страх отъ его блдности.

— Измна! сказалъ онъ, ударивъ себя по лбу обоими кулаками, вооруженными желзными рукавицами, измна одного подлаго скорняка! Видть Парижъ, прикасаться къ нему! Парижъ, любезный мой городъ! быть отъ него въ полу-льё такъ что стоило только протянуть руку, чтобъ взять его, и не успть въ этомъ! не успть чрезъ измну презрннаго мщанина, у котораго сердце не довольно широко, чтобъ скрыть въ немъ тайну! О! да, да, господа! Вы смотрите на меня съ изумленіемъ! Не правда-ли, вы думали, что въ это время я стучусь въ ворота Лувра, или отеля Сен-Поль? Увы, нтъ! Я, Іоаннъ Бургундскій, котораго прозвали рыцаремъ безъ страха, я бжалъ! Да, милостивые государи, бжалъ! и оставилъ на мст Гектора де-Савезъ, которому не возможно было бжать, оставилъ въ город людей, которыхъ головы валятся въ эту минуту, крича: да здравствуетъ Бургундія! и не могу помочь имъ! Понимаете-ли вы, господа? Мы должны жестоко отмстить за это, и мы отомстимъ, не правда-ли и мы въ свою очередь, да! и мы въ свою очередь дадимъ работу палачу, и мы увидимъ, какъ будутъ падать головы съ криками: да здравствуетъ Арманьякъ! Придетъ и наша очередь, адъ и дьяволы! придетъ и наша очередь!… О! проклятіе коннетаблю! Этотъ человкъ сведетъ меня съ ума, если я и не сошелъ уже!

Герцогъ Іоаннъ захохоталъ такъ страшно, что волосы стали дыбомъ, потомъ повернулся кругомъ, топалъ ногами, рвалъ на себ волосы и скоре повалился, нежели слъ на ступеняхъ кресла королевы.

Изабелла, испугавшись, отскочила назадъ.

Герцогъ Бургундскій поглядлъ на нее, подпершись обоими кулаками, и потрясая головою, на которой густые его волосы поднялись подобно грив льва:

— И однакоже, сказалъ онъ, все это дымится за васъ, королева! Я не говорю, о моей собственной крови (и онъ провелъ рукою по лбу, на которомъ была большая рана), у меня ея еще довольно, какъ вы видите, и я не жалю о той, которую потерялъ, но о крови многихъ другихъ, которою мы утучняемъ равнины окрестностей Парижа, чтобъ он принесли сугубую жатву, и она льется въ войн Бургундіи съ Франціею, сестры съ сестрою! А между тмъ идетъ Англичанинъ, Англичанинъ, котораго ничто не останавливаетъ, съ которымъ никто не сражается. Охъ! знаете-ли вы господа, что мы сумасшедшіе?

Всякій понималъ, что герцогъ въ это время такъ ожесточенъ, что нельзя было ни прерывать его, ни подавать совты, и потому дали ему волю говорить, зная, что онъ скоро опять вспомнитъ о ненависти къ королю и коннетаблю и о любимомъ своемъ план — взятіи Парижа.

— Когда я подумаю, продолжалъ онъ, что въ это время я могъ бы быть въ отел Сен-Поль, гд находится дофинъ,— слышать, какъ этотъ храбрый парижскій народъ, котораго боле трехъ четвертей предана мн, кричитъ: да здравствуетъ Бургундія, что вы, королева, могли бы по всей Франціи отдавать истинныя приказанія, подписывать подлинные указы, что я видлъ бы этого проклятаго коннетабля просящимъ пощады и милосердія. О!… Но это сбудется, продолжалъ онъ, поднявшись во весь ростъ свой, это сбудется, не правдали, господа? это сбудется, потому что я этого хочу, и если хоть одинъ изъ васъ скажетъ: нтъ! то солжетъ на свою душу.

— Успокойтесь, герцогъ, сказала королева. Я велю позвать врача, чтобъ онъ перевязалъ вашу рану, если вы не желаете, чтобъ я сама…

— Благодарю васъ, государыня, благодарю, отвчалъ герцогъ, это царапина и, дай Богъ, чтобъ храброму моему Гектору де-Савезъ досталось не больше.

— А какой же ударъ получилъ онъ?

— Разв я знаю? я имлъ только время слзть съ лошади, и подойти къ нему спросить, живъ ли онъ, или мертвъ? Нтъ, я только видлъ, какъ онъ упалъ съ стрлою, торчавшею посредин его тла, какъ тычина въ виноградник. Бдный Гекторъ! это наказаніе ему за кровь Геліона де-Жакевилля! Мессиръ Жане де-Во, берегитесь и вы также! вы были въ половин въ этомъ убійств, случится сраженіе, и вы, можетъ быть, будете въ половин и въ наказаніи.

— Покорно благодарю, ваше высочество, сказалъ Жанъ де-Во, но если это случится, то послдній мой вздохъ будетъ о моемъ благородномъ повелител герцог Іоанн Бургундскомъ, а послдняя моя мысль о моей благородной повелительниц, королев Изабелл Баварской.

— Да, да, мой старый баронъ, сказалъ улыбаясь Іоаннъ безстрашный, мало по мало забывавшій гнвъ свой, я знаю, что ты храбръ, и что въ послднюю минуту, если Богъ не захочетъ души твоей, то ты такой человкъ, что будешь оспоривать ее у самаго діавола и останешься ея обладателемъ, не смотря на маленькіе гршки, которые даютъ на нее право сатан.

— Я сдлаю, какъ для меня будетъ лучше, милостивйшій государь.

— Хорошо! но если отъ королевы не будетъ намъ никакихъ приказаній, то мой совтъ, всмъ отдохнуть, что будетъ небезполезно для завтрашняго дня. Надобно снова начать войну, и Богъ знаетъ, когда она кончится.

Королева Изабелла встала, показывая знаками, что она одобряетъ предложеніе герцога Бургундскаго и вышла изъ зала, опершись на руку, которую предложилъ ей сиръ де-Гравилль.

Герцогъ Бургундскій, забывъ о случившемся, какъ будто это было сновидніе, послдовалъ за ними, смялся съ Жаномъ де-Во, и, казалось, совершенно не чувствовалъ боли отъ кровавой на лбу своемъ раны. Шателю, де-л’Анъ и де-Баръ шли за ними, и потомъ наконецъ де-Жакъ и л’Иль-Адамъ. Они встртились у двери:

— А ваша клятва? сказалъ смясь Жакъ.

— Я исполню ее, отвчалъ л’Иль-Адамъ, начавъ съ ныншняго вечера.

Они вышли.

Спустя нсколько минутъ, этотъ залъ, наполненный такъ недавно шумомъ и яркимъ свтомъ, сдлался жилищемъ тишины и мрака.

Если мы успли дать нашимъ читателямъ точное понятіе о характер Изабеллы Баварской, то они легко могутъ представить себ, что извстіе, сообщенное ей Іоанномъ Бургундскимъ и лишившіе ее всякой надежды, произвело на нее дйствіе совершенно противоположное тому, какое, какъ мы видли, произвело оно на герцога, отъ хладнокровія въ сраженіи, сей послдній перешелъ къ гнву въ размышленіи, который исчезъ въ свою очередь, какъ только излился въ словахъ. Изабелла напротивъ слушала разсказъ съ разсчитаннымъ спокойствіемъ души, пылающей ненавистію, но ненавистію политической, это прибавляло желчи въ сердце ея, наполненное уже желчію, въ которомъ незамтно накопилось столько страстей, скрываемыхъ отъ всхъ, чтобъ разомъ наконецъ излиться изъ него, подобно тому, какъ изъ кратера волкана выбрасываются въ день изверженія, вмст съ внутреннею его жидкою массою вс постороннія тла, которыя рука человка набросала въ него впродолженіе его спокойствія.

Только войдя къ себ, у нея лицо было блдно, руки окостенлыя, зубы сжатые. Будучи слишкомъ взволнована, чтобъ ссть, слишкомъ дрожа, чтобъ устоять на ногахъ, она съ нервическою дрожью обхватила одну изъ колоннъ своей кровати, опустила голову на поддерживавшую ея руку, и въ этомъ полунаклоненномъ положеніи, съ стсненною и пылающею грудью, звала Шарлотту.

— Шарлотта! повторила она, стуча ногою и сообщая своему голосу глухое и несвязное выраженіе, отъ котораго это слово уподоблялось крику любви, или ярости, лютаго звря боле, нежели имени произносимому человческими устами.

Почти тотчасъ же явилась въ дверяхъ, со страхомъ и трепетомъ, молодая двушка, которую она звала, по этому, хорошо знакомому ей голосу своей госпожи, она замтила, какъ она была сердита и грозна.

— Ты разв не слышишь, что я тебя зову, сказала королева, и всегда надобно два раза звать тебя?

— Простите, простите, государыня, но я была тамъ…. съ….

— Съ кмъ?

— Съ молодымъ человкомъ, котораго вы уже знаете, котораго вы видли…. и вы были такъ добры, что приняли въ немъ участіе.

— Кто же это? кто?

— Перрини Лаклеркъ.

— Леклеркъ! сказала королева, откуда онъ пришелъ?

— Изъ Парижа.

— Я хочу его видть.

— Онъ также, государыня, хотлъ васъ видть, и говорить съ вами, но я не смла….

— Вели ему войти, говорю теб. Сейчасъ, сію минуту! гд онъ?

— Тамъ, сказала молодая двушка, и, поднявъ занавсъ, звала: Перрини Леклеркъ! Послдній скоре вбжалъ, нежели вошелъ въ комнату, королева и онъ стояли лицомъ къ лицу.

Это уже въ другой разъ бдный продавецъ оружія приходитъ разговаривать, какъ равный съ равнымъ, съ гордою королевою Франціи, два раза, не смотря на различіе ихъ состояній, тже чувствованія приводятъ ихъ съ противоположныхъ концовъ общественной лстницы, однаго предъ другаго. Только въ первый разъ свела ихъ любовь, а во вторый мщеніе.

— Перрини! сказала королева.

— Государыня! отвчалъ Перрини, глядя на нее пристально, и взглядъ королевы не могъ заставить его опустить глаза. свои въ землю.

— Я тебя не видала съ того времени, прибавила королева.

— Къ чему бы это послужило? Вы мн сказали: если его переведутъ живаго въ другую тюрьму, то чтобъ я слдовалъ за нимъ до самыхъ воротъ ея, если положатъ тло его въ могилу, то чтобъ я проводилъ его до самой могилы, и будетли онъ живъ, или мертвъ, прійти сказать вамъ: онъ тамъ-то! Государыня, они предвидли, что вы могли спасти этого арестанта, или откопать трупъ его, и потому они бросили его живаго и изувченнаго въ Сену.

— Почему же ты и не спасъ его и не отмстилъ за него, несчастный?

— Я былъ одинъ, а ихъ было шесть, двое изъ нихъ умерли. Я сдлалъ, что могъ. Сегодня я намренъ сдлать больше.

— Посмотримъ, сказала королева.

— О! Не правда-ли, государыня, что вы проклинаете коннетабля? Не правда-ли, что вы хотли бы овладть Парижемъ? Человку, который бы предложилъ вамъ разомъ, предать Парижъ и отмстить коннетаблю, согласились-ли бы вы оказать одну милость, а?

Королева улыбнулась съ выраженіемъ, принадлежащимъ ей одной.

— О! сказала королева, я бы сдлала для этого человка все, чего бы онъ ни потребовалъ! я бы отдала ему все, поло: вину жизни, половину своей крови! Только, гд онъ?

— Кто?

— Этотъ человкъ!…

— Это я, государыня королева.

— Вы! ты! сказала Изабелла съ удивленіемъ.

— Да, я.

— А какимъ образомъ?

— Я сынъ старосты Леклерка, мой отецъ ночью прячетъ подъ своею подушкою ключи города, я могу пойти къ нему вечеромъ, поцловать его, поужинать вмст съ нимъ, спрятаться въ его дом, вмсто того, чтобъ уйти оттуда, а ночью, ночью прокрасться въ его комнату, украсть ключи, отворить ворота…

Шарлотта слегка вскрикнула, Перрини. казалось, не слышалъ этого, а королева не обратила на то вниманія.

— Да, это правда, сказала Изабелла, размышляя.

— И это будетъ такъ, какъ я сказалъ, отвчалъ Леклеркъ.

— Но если, робко сказала Шарлотта, въ то время, когда вы будете брать ключи, отецъ вашъ проснется?

Волосы на голов у Леклерка поднялись дыбомъ, потъ выступилъ на лбу его при этой мысли, потомъ, спустя не много, онъ схватился рукою за свой кафтанъ, вынулъ его до половины и произнесъ только одн слдующія слова:

— Я его опять усыплю.

Шарлотта вскрикнула другой разъ и упала на кресло.

— Да, сказалъ Леклеркъ, не обращая вниманія на свою возлюбленную, почти лишившуюся чувствъ, да я могу сдлаться и отцеубійцею, но отомщу за себя!

— Что же они теб сдлали? сказала Изабелла, приблизивъ къ нему, взявъ его за руку, и глядя на него съ улыбкою женщины, которая понимаетъ мщеніе, какъ бы оно жестоко ни было, чего бы оно ни стоило.

— Какая вамъ до этого нужда, королева? Это моя собственная тайна. Все, что вамъ нужно знать, это то, что я сдержу свое общаніе, если вы сдержите ваше.

— Ну хорошо, чего же ты хочешь? Не Шарлоту-ли, которую ты любишь?

Перрини покачалъ головою съ горькимъ смхомъ.

— Золота? я дамъ теб его.

— Нтъ, сказалъ Перрини.

— Дворянства, почестей? Если мы возьмемъ Парижъ, то я дамъ теб начальство, и сдлаю тебя графомъ.

— Совсмъ не того, тихо сказалъ Леклеркъ.

— Чего же? спросила королева.

— Вы правительница Франціи?

— Да.

— Вы имете право жизни и смерти?

— Да.

— Вы приказали сдлать королевскую печать, которая можетъ передать вашу власть тому, въ чьихъ рукахъ будетъ пергаментъ съ приложеніемъ этой печати?

— Ну что же?

— Что? мн нуженъ пергаментъ съ этою печатью внизу, и чтобъ этотъ пергаментъ даровалъ мн право на жизнь, на жизнь, съ которою я могъ бы сдлать, что мн захочется, за которую я не долженъ бы былъ отдать никому отчета, которую я имлъ бы право оспоривать даже у палача.

Королева поблднла.

— Но это не жизнь дофина Карла, и не жизнь короля?

— Нтъ.

— Подать мн пергаментъ и мою королевскую печать! Живо сказала королева.

Леклеркъ взялъ на стол то и другое, и представилъ ихъ королев. Она написала:

‘Мы, Изабелла Баварская, Божіею милостію, правительница Франціи, имя, по причин занятій его величества короля, въ своей власти управленіе и администрацію королевства, уступаемъ Перрини Леклерку, продавцу оружія у Малаго моста, наше право жизни и смерти надъ…’

— Имя? сказала Изабелла.

— Надъ графомъ д’Арманьякомъ, коннетаблемъ Французскаго королевства, губернаторомъ города Парижа, отвчалъ Леклеркъ.

— А! сказала Изабелла, уроня изъ руки перо, ты требуешь у меня права на его жизнь покрайнй мр для того, чтобъ его убить, не правда-ли?

— Да.

— И ты, въ минуту его смерти, скажешь ему, что я отнимаю у него его Парижъ, его столицу въ обмнъ за жизнь моего любовника, котораго онъ у меня отнялъ, обмнъ за обмнъ, ты скажи ему это, надюсь.

— Безъ условія, сказалъ Леклеркъ.

— Въ такомъ случа я не приложу печати, сказала королева, отталкивая пергаментъ.

— Я ему это скажу, только оканчивайте скоре.

— Клянешься душею?

— Клянусь душею!

Королева взяла опять перо, и писала дале:

‘Уступаемъ Перинне Леклерку, продавцу оружія у малаго моста наше право жизни и смерти надъ графомъ д’Арманьякомъ, коннетаблемъ Французскаго королевства, губернаторомъ города Парижа, отказываясь на всегда отъ всякаго права на особу и жизнь вышесказаннаго коннетабля.’

Она подписала и подл подписи приложила печать.

— Возьми, сказала она, подавая пергаментъ.

— Благодарю, отвчалъ Леклеркъ, взявъ его.

— Это адскій замыселъ! вскричала Шарлотта.

Молодая, чистая и непорочная двушка казалась ангеломъ, который принужденъ былъ присутствовать при заключеніи такого договора между собою двумя діаволами.

— Теперь прибавилъ Леклеркъ, надежнаго человка, съ которымъ бы я могъ сойтись и условиться, благороднаго или простаго, мн это все равно, только бы онъ имлъ силу и охоту.

— Позови слугу, Шарлотта.

Шарлотта позвала, слуга явился.

— Скажи господину Вилльеру де-л’Иль-Адаму, что я его ожидаю сію же минуту, и приведи его сюда?

Слуга поклонился и вышелъ.

Л’Иль-Адамъ, врный своему обту, растянулся на паркет, одтый въ свой военный плащъ, и такъ ему надобно было только подняться, чтобъ быть готовымъ явиться къ королев

Спустя минутъ пять, онъ былъ уже у нея.

Изабелла подошла къ нему, и, необращая вниманія на почтительный его поклонъ, сказала:

— Сиръ Вилльеръ, вотъ молодой человкъ, который предаетъ мн ключи Парижа, мн нуженъ храбрый и надежный человкъ, которому бы я могла ихъ поручить: я вспомнила объ васъ.

Л’Иль-Адамъ затрепеталъ, глаза его воспламенились, онъ повернулся къ Леклерку, и протянулъ было руку съ тмъ чтобъ пожать руку ему. Но замтя по одежд продавца оружія, какое низкое было ремесло того, кому онъ хотлъ показать этотъ знакъ равенства, опустилъ руку свою по швамъ, и лицо его приняло опять выраженіе обычнаго высокомрія, съ которымъ онъ на минуту было разстался.

Ни одно изъ этихъ движеній не ускользнуло отъ глазъ Леклерка, стоявшаго неподвижно, сложа крестомъ руки свои на груди, какъ тогда, когда л’Иль-Адамъ протянулъ къ нему руку, такъ и тогда, когда онъ ее опустилъ.

— Поберегите руку вашу для пораженія врага, сиръ де-л’Иль-Адамъ, сказалъ Леклеркъ смясь, хотя я и имю нкоторое право на пожатіе ея, потому что я также, какъ и вы, продаю своего короля и свое отечество, поберегите вашу руку, господинъ Вилльеръ, хотя мы братья по измн.

— Молодой человкъ!… вскричалъ л’Иль-Адамъ.

— Ну хорошо! поговоримъ о другомъ. Отвчаете-ли вы мн за пять сотъ копьевъ.

— У меня тысяча воиновъ въ город Понтуаз, которыми я командую.

— Половины этого войска будетъ достаточно, если оно храброе. Я введу его съ вами въ городъ. Тамъ порученіе мое кончится. Не спрашивайте меня ни о чемъ больше.

— Остальное я беру на себя.

— Хорошо! и такъ демъ не теряя ни минуты, и впродолженіе дороги я объясню вамъ мои планы.

— Смле! господинъ де-л’Иль-Адамъ сказала Изабелла.

Л’Иль-Адамъ приклонилъ колно, поцловалъ руку, которую протянула ему его благородная повелительница, и вышелъ.

— Помните ваше общаніе, Перрине, сказала королева. Пусть онъ узнаетъ прежде, нежели умретъ, что я смертельный врагъ его, беру у него Парижъ, въ обмнъ за жизнь моего любовника.

— Онъ это узнаетъ, отвчалъ Леклеркъ, спрятавъ за пазуху пергаментъ, и застегивая пуговицы своего кафтана.

— Прощай, Леклеркъ, сказала въ полголоса Шарлотта.

Но молодой человкъ не слышалъ этого, и быстро вышелъ изъ комнаты, не отвтивъ ей.

— Пусть адъ руководствуетъ ими, только бы они достигли своей цли, сказала королева.

— Да сохранитъ ихъ Богъ, тихо сказала Шарлотта.

Два молодые человка пошли въ конюшню, л’Иль-Адамъ выбралъ двухъ лучшихъ лошадей, каждый осдлалъ, взнуздалъ свою и вскочилъ на нее.

— Гд мы найдемъ другихъ, когда эти околютъ? сказалъ Леклеркъ, потому что при быстрот, съ которою мы намрены пустить ихъ, они пробгутъ не больше третьей части дороги.

— Я постараюсь, чтобъ меня узнали на бургундскихъ постахъ, которые будутъ находиться на нашемъ пути, и мн ихъ дадутъ.

— Хорошо.

Они вонзили шпоры въ бока своихъ бгуновъ, бросили поводья имъ на шею и полетли, какъ втеръ.

Конечно тотъ, ктобы увидлъ, при свт искръ, сыпавшихся изъ подъ копытъ, какъ они несутся одинъ возл другаго въ темнот мрачной ночи, какъ лошади и всадники поглощаютъ пространство, какъ гривы и волосы развваются по втру, въ продолженіе многихъ лтъ разсказывалъ бы, что былъ свидтелемъ путешествія новаго Фауста и другаго Мефистофеля, отправлявшихся на фантастическихъ коняхъ въ какое нибудь демонское собраніе.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

Глава первая.

Время для приведенія въ исполненіе плана, предать Парижъ, придуманнаго Перрини Леклеркомъ, было выбрано имъ, какъ нельзя лучше, ожесточеніе гражданъ дошло до высшей степени, и вс обвиняли коннетабля, который по своей строгости и жестокости къ Парижанамъ, каждый день увеличивалъ ихъ несчастія, которыя были несчастіями времени.

Воины его притсняли гражданъ, и они не могли найти защиты отъ этихъ притсненій. Съ того времени какъ предводитель ихъ принужденъ былъ снять осаду Санла, они сдлались еще свирпе, по причин претерпннаго ими пораженія. Никто не могъ выйти изъ города, и если кто нибудь случайно длалъ это, вопреки даннымъ приказаніямъ, и попадался въ руки солдатъ, то они грабили его или били, если онъ потомъ жаловался на это коннетаблю, или городскому старшин, то ему отвчали: ‘такъ теб и надобно, за чмъ ты туда ходилъ?’ Или: ‘ты бы такъ не жаловался, еслибы это были ваши друзья Бургундцы,’ и тому подобное.

Парижскій журналъ свидтельствуетъ, что эти притсненія простирались и на служителей королевскаго дворца. Когда нкоторые изъ нихъ пошли въ Булоньскій лсъ набрать зеленыхъ втвей для празднованія 1-го Мая, то солдаты, охранявшіе Вилль-л’Евекъ, и принадлежавшіе коннетаблю, преслдовали ихъ, одного изъ нихъ убили и многихъ изранили. Это еще не все, такъ какъ не было денегъ, то коннетабль ршился добыть ихъ всми возможными средствами. Онъ веллъ, взять украшенія церковныя и даже священные сосуды въ Сен-Дени. Опустошенныя поля не доставляли жизненныхъ припасовъ. Бдныхъ ремесленниковъ заставляли длать укрпленія и военныя машины, ничего имъ не платили, били и называли бездльниками, если они осмливались требовать себ платы. Эти притсненія, происходившія первоначально отъ графа д’Арманьяка, были причиною того, что по вечерамъ на улицахъ столицы составлялись сборища. Въ нихъ ходили самые смшные толки, которые были принимаемы съ криками. ненависти и мщенія, но вскор въ конц улицы появлялся отрядъ солдатъ, занималъ всю ея широту, обнажалъ шпаги, пускалъ лошадей въ галопъ и, поражая и давя все встрчавшееся, разсевалъ эти сборища, которыя, разбжавшись, составлялись снова гд нибудь въ другомъ мст.

Ввечеру 28 Мая, 1418 года, одно изъ такихъ сборищъ скопилось на Сорбонской площади. Большую часть его составляли: студенты, вооруженные палками, мясники съ своими ножами на боку, ремесленники, державшіе въ рукахъ инструменты, употребляемые ими въ работахъ, и которые, буквально, въ рукахъ столь ожесточенныхъ людей, можно было считать оружіемъ. Женщины играли въ немъ также не маловажную роль, которая не всегда была для нихъ безъ опасности, потому что. солдаты поражали безъ различія мужчинъ, дтей, стариковъ, защищались-ли они, или нтъ, пришли-ли они сюда, какъ враги или какъ любопытные,

— Знаете-ли вы, почтенный Дамберъ, сказала старая женщина, держась на той ног, которая была у нея длинне, для того чтобъ достать до локтя тому, къ которому она обратились съ рчью, знаете-ли вы, для чего силою взяли у купцовъ холстъ? скажите, знаете-ли вы это?

— Я полагаю, матушка Жеганна, отвчалъ тотъ, съ кмъ, она вступила въ разговоръ, и который былъ оловяничникъ, очень извстный, потому что онъ не пропускалъ ни одного изъ такихъ сборищъ, чтобъ не вмшаться въ него, я полагаю, для того, чтобъ, какъ говоритъ этотъ проклятый коннетабль, сдлать палатки и шатры для войскъ.

— Ну! вы ошибаетесь, это для того, чтобъ защитить всхъ женщинъ въ мшки, и бросить ихъ въ рку.

— А! сказалъ почтенный Ламберъ, который негодовалъ, повидимому, гораздо мене, нежели его собесдница, на эту необдуманную мру, а! вы думаете?

— Я въ томъ уврена.

— Ба! еслибы только это! сказалъ какой-то гражданинъ.

— Э! чего же вамъ надобно еще больше, почтенный Бурдишонъ? отвчала наша старая знакомая, матушка Жеганна.

— Арманьяки боятся не женщинъ, они боятся сходки мужчинъ, и потому вс т, которые принадлежатъ къ таковымъ обществамъ, должны быть умерщвлены. Т изъ нихъ, которые дали напередъ клятву продать Парижъ скоре Англичанамъ, нежели сдать его Бургундцамъ, будутъ пощажены.

— А почему ихъ будутъ узнавать? прервалъ оловяничникъ съ торопливостію показывавшею, что онъ считалъ важнымъ это извстіе.

— По свинцовому щиту, у котораго съ одной стороны находится красный крестъ, а съ другой англійскій леопардъ.

— Я, сказалъ одинъ студентъ, ставъ на тумбу, видлъ знамя съ гербами Генриха V короля англійскаго, оно было вышито въ Наваррской коллегіи, которая вся наполнена Арманьяками, и учителя должны были выставить его на воротахъ города.

— На разграбленіе, на разграбленіе, коллегію! закричали многіе голоса, къ счастію затихшіе одинъ за другимъ.

— А я! сказалъ одинъ ремесленникъ, они заставили меня двадцать пять дней работать за большою военною машиною, которую они называютъ гріотъ, а когда я потребовалъ денегъ, у прево, то онъ мн сказалъ: ‘бездльникъ, разв у тебя нтъ ни одного су, чтобъ купить веревку и повсить тебя?’

— Смерть, смерть Прево и коннетаблю! да здравствуютъ Бургундцы.

Этимъ крикамъ вторили боле, нежели прежнимъ, и вскор, вс начали повторять ихъ.

Въ тоже время въ конц улицы заблистали копья храброй роты Генуезцевъ, состоявшей въ частной служб у коннетабля.

Тогда началась одна изъ тхъ сценъ, о которыхъ мы говорили, и которой мы не станемъ описывать, будучи уврены, что каждый легко можетъ составить себ о ней понятіе. Мужчины, женщины и дти пустились бжать съ ужаснымъ крикомъ. Рота развернулась во всю ширину улицы, и, подобно урагану, гонящему предъ собою осенніе листья, погнала собою эту толпу людей, однихъ поражая остреями своихъ пикъ, другихъ давя ногами своихъ лошадей, обыскивая каждый закоулокъ дома, каждое углубленіе воротъ, съ остервенніемъ и безчеловчіемъ, которыя почти всегда выказываютъ военные люди, когда имютъ дло съ гражданами.

Въ ту минуту, когда явились эти тлохранители, весь народъ, какъ мы сказали, старался убжать, исключая одного молодаго человка покрытаго пылью, который только за нсколько минутъ предъ тмъ вмшался въ толпу, онъ ограничился лишь тмъ, что обратясь къ двери, о которую опершись стоялъ, и просунувъ клинокъ своего кинжала между замочнымъ язычкомъ и стною, и дйствуя имъ, какъ рычагомъ, отворилъ эту дверь, вошелъ въ сни, и заперъ ее опять за собою. Потомъ, какъ только ослабвшій мало по малу шумъ отъ лошадей, далъ ему знать, что опасность миновалась, онъ опять отворилъ дверь, высунулъ голову на площадь и, видя, что, исключая нсколькихъ умирающихъ, которые продолжали храпть, она была пуста, онъ спокойно пошелъ по улиц Корделье, спустился по ней до самаго Сенъ-Жерменскаго укрпленія, и, остановясь предъ небольшимъ домомъ, къ нему прилегавшимъ, пожалъ потайную пружину, отъ чего отворилась дверь дома.

— А! это ты, Перрине, сказалъ старикъ.

— Да, батюшка, я пришелъ попросить у васъ ужинать.

— Милости просимъ, любезный сынъ.

— Это еще не все, батюшка, парижское народонаселеніе находится въ большомъ смятеніи, и улицы ночью небезопасны. Я бы хотлъ здсь переночевать.

— Что же! отвчалъ старикъ, не всегда-ли у меня готовы для тебя комната, постель, мсто у очага и за столомъ, и разв ты когда нибудь слышалъ, чтобъ я жаловался на то,: что ты часто приходишь пользоваться ими?

— Нтъ, батюшка, сказалъ молодой человкъ, бросившись на стулъ и опершись головою на руки, нтъ вы добры и любите меня.

— Ты только одинъ у меня, дитя мое, и никогда не причинилъ мн никакого огорченія. д.,

— Батюшка, сказалъ Перрине вставая, я чувствую себя нездоровымъ, позвольте мн уйти въ свою комнату, я не буду въ состояніи съ вами ужинать.

— Ступай, сынъ мой, ты свободенъ, ты у себя дома.

Перрине отворилъ маленькую дверь, за которою тотчасъ находились три первыя ступени лстницы, которой продолженіе было сдлано внутри стны, и сталъ медленно по ней подниматься, не оглядываясь назадъ, не глядя на своего отца.

— Онъ что-то печаленъ вотъ уже нсколько дней, сказалъ со вздохомъ старикъ Леклеркъ, и слъ одинъ за столъ, на которомъ, съ приходомъ сына, онъ веллъ поставить другой приборъ.

Впродолженіе нкотораго времени онъ слышалъ у себя надъ головою шаги своего сына, потомъ, не слыша больше ничего, думалъ, что онъ заснулъ, прочиталъ про себя нсколько молитвъ и, войдя въ свою комнату, легъ въ постель, подсунувъ, по привычк, изъ предосторожности порученные храненію его ключи, подъ подушку, на которой лежала его голова.

Прошелъ почти часъ, и тишина, царствовавшая въ дом старика, не была ничемъ нарушена. Вдругъ въ первой комнат послышался слабый скрыпъ дверь, о которой мы уже говорили, отворилась, и три деревянныя ступени заскрипли одна за другою подъ ногами блднаго и удерживающаго дыханіе Перрине. Почувствовавъ подъ своими ногами полъ, онъ остановился, чтобъ послушать. Никакой шумъ не доказывалъ, чтобъ кто нибудь его слышалъ. Тогда на цыпочкахъ пошелъ онъ, утирая рукою лобъ свой, къ комнат своего отца. Дверь въ нее была не заперта на замокъ, онъ ее отворилъ.

Фонарь, служившій старику, когда онъ принужденъ бывалъ вставить и идти спросить у воротъ какого нибудь запоздавшаго гражданина, горлъ на камин, и блднаго свта, разливавшагося отъ него, достаточно было бы, чтобъ старикъ, проснувшись, могъ узнать, что онъ былъ не одинъ въ комнат, но Леклеркъ боялся, погасивъ фонарь, толкнуться въ темнот а какую нибудь мебель, отъ чего шумъ могъ бы пробудить отца его отъ сна, въ который онъ былъ погруженъ, и такъ онъ предпочелъ, чтобъ онъ горлъ.

Страшно было видть, какъ этотъ молодой человкъ, у котораго волосы поднялись дыбомъ, у котораго по лбу струился потъ, держась лвою рукою за кинжалъ, а правою опираясь о стну, останавливаясь на каждомъ шагу, чтобъ дать паркету время установиться подъ его ногами, медленно подкрадывался, но наконецъ таки подкрался къ этой постели, съ которой ни на секунду не спускалъ сверкающихъ своихъ взоровъ, идя, чтобъ добраться до нея по кривой линіи, какъ тигръ, и трепеща отъ шума ускореннаго біенія своего сердца, такъ противуположнаго спокойному дыханію старика, наконецъ полу-задернутый занавсъ скрывалъ уже только отъ него голову его отца, онъ сдлалъ еще нсколько шаговъ, протянулъ руку, положилъ ее на колонну кровати, остановился на мгновеніе, чтобъ перевести духъ, потомъ удерживая центръ тяжести согнутаго своего тла на своихъ подколнкахъ, онъ подсунулъ свою влажную и трепещущую руку подъ подушку, подвигая ее впередъ не боле какъ на одну линію въ минуту, удерживая дыханіе, не чувствуя боли, которую это не естественное положеніе распространяло по всмъ его членамъ, ибо онъ понималъ, что одно движеніе, одинъ вздохъ со стороны отца, заставилъ бы сына сдлаться отцеубійцею.

Наконецъ онъ почувствовалъ холодъ желза, его согнутые пальцы прикоснулись къ ключамъ, онъ схватилъ ими кольцо, на которомъ собраны были ключи, медленно притянулъ ихъ къ себ, принялъ ихъ другою рукою, сжалъ ихъ такъ, чтобъ бренчаніе ихъ не могло быть слышно, потомъ съ тми же предосторожностями, которыя принялъ при вход, направился къ выходу, обладая сокровищемъ, которое долженствовало обнадежить его въ совершеніи своего мщенія.

У двери выходившей на улицу, ноги ему измнили, и онъ упалъ на ступени лстницы, которая вела на валъ, чрезъ нсколько минутъ потомъ, колоколъ Францисканскаго монастыря пробилъ одинадцать часовъ.

При одинадцатомъ удар Перрине всталъ. Л’Иль-Адамъ съ своими пятью стами воиновъ долженъ былъ находиться въ нсколькихъ шагахъ отъ городскаго вала.

Леклеркъ быстро взошелъ по лстниц, и, находясь уже на верху ея, услышалъ шумъ кавалькады, подъзжавшей къ нему, она хала изъ города.

— Кто идетъ? закричалъ часовой.

— Ночной рундъ, отвчалъ грубымъ голосомъ коннетабль.

Перрине легъ на землю, отрядъ прохалъ отъ него въ двухъ саженяхъ, часовой былъ снятъ, и другой поставленъ на его мсто, отрядъ удалился.

Перрине приползъ, какъ змя, къ средин линіи, по которой ходилъ солдатъ, стоявшій на часахъ, потомъ, когда послдній проходилъ мимо его, онъ вдругъ поднялся, и, прежде нежели часовой усплъ приготовиться къ защит, закричать, онъ по самую рукоятку вонзилъ ему въ грудь свой кинжалъ.

Солдатъ только вздохнулъ и упалъ.

Перрине оттащилъ трупъ въ такое мсто, въ которомъ тнь отъ верхней части воротъ была темне, и, надвъ его каску себ на голову, взявъ его бердышъ въ руку для того, чтобъ быть принятымъ за него, приблизился на край стны, устремилъ глаза свои на долину, и, когда они привыкли къ темнот, ему показалось, что онъ замтилъ приближавшуюся въ тишин темную и сплошную линію.

Перрине приложилъ об свои руки ко рту, и закричалъ по совиному.

Такимъ же крикомъ отвчали ему съ долины, это былъ условный знакъ.

Онъ спустился и отворилъ ворота. Одинъ человкъ былъ уже у нихъ съ вншней стороны: это былъ сиръ де-л’Иль-Адамъ, отъ нетерпнія своего онъ подъхалъ къ нимъ прежде другихъ.

— Хорошо, ты врно сдержалъ свое слово, сказалъ онъ въ пол-голоса.

— А ваши люди?

— Вотъ они.

Въ самомъ дл, колонна подъ командою господина де-Шеврёза, сира де-Ферри — де-Майлльи и графа Ліонне де-Бурнонвилля, показалась на углу послдняго дома Сен-Жерменскаго предмстія, сперва голова этой колонны прошла подъ поднявшимся шлагбаумомъ, потомъ вся она, на подобіе длинной зми, вползла, чрезъ этотъ проходъ, внутрь города. Перрине заперъ опять за нею ворота, поднялся на валъ и бросилъ ключи въ ровъ, наполненный водою.

— Что ты это сдлалъ? сказалъ ему л’Иль-Адамъ.

— Я лишилъ васъ возможности оглядываться назадъ, отвчалъ онъ.

— И такъ впередъ, сказалъ послдній.

— Вотъ ваша дорога, сказалъ Леклеркъ, указывая ему улицу Павлина.

— А ты?

— Я!… я пойду по другой.

И онъ бросился въ улицу Францисканцевъ, миновалъ мостъ Нотръ-дамъ, переправился чрезъ рку, опять пошелъ по улиц Сент-Оноре до самаго отеля д’Арманьяка, и спрятался за уголъ стны, гд стоялъ неподвижно, какъ каменная статуя.

Впродолженіе этого времени л’Иль-Адамъ пришелъ къ рк, пробрался по берегу ея до самаго Шателе, и, прибывъ туда, раздлилъ свое небольшое войско на четыре отряда, одинъ подъ командою господина де-Шевреза, отправился къ отелю дофина, находившемуся въ улиц Веррери, второй подъ начальствомъ Ферри-де-Малльи пошелъ по улиц Сент-Оноре, чтобъ окружить отель д’Арманьяка и захватить коннетабля, котораго л’Иль-Адамъ веллъ, подъ смертною казнію, привести къ себ живаго, третій подъ преднодительствомъ самаго л’Иль-Адама, устремился къ отелю Сенъ-Поль, гд находился король, четвертый, имвшій своимъ начальникомъ Ліонне де-Бурнонвилля, остался на площади Шателе, чтобъ подать помощь тому изъ трехъ другихъ, который будетъ имть въ ней нужду. Вс кричали: ‘миръ! да здравствуетъ король! да здравствуетъ Бургундія! Желающіе мира, вооружайтесь и слдуйте за нами!’

При этихъ крикахъ вдоль всей дороги отворялись окна, блдныя, испуганныя головы рисовались въ мрак, слушали эти возгласы, узнавали цвта и крестъ Бургундіи, отвчали криками: смерть Арманьякамъ! да здравствуютъ Бургундцы! И народъ, граждане, студенты, вооруженные съ крикомъ слдовали за этими отрядами.

Конечно, это была большая неосторожность со стороны начальниковъ, ими предводительствовавшихъ, что они допустили поднять такую тревогу, потому что самый драгоцннйшій изъ арестантовъ, котораго они думали имть въ своихъ рукахъ, ускользнулъ отъ нихъ. Таннега Дюшатель, при первомъ шум, побжалъ къ дофину, опрокидывалъ все встрчавшися ему на пути, вошелъ въ комнату, гд онъ лежалъ, и найдя, что онъ опершись на локоть въ своей постели, слушалъ шумъ, который доходилъ уже до него, не теряя ни минуты, не отвчая на его вопросы, завернулъ его въ одяла постели, взвалилъ его на могучія свои плечи, какъ кормилица ребенка, и унесъ. Робертъ ле-Массонъ, его канцлеръ, держалъ готовую для него лошадь, онъ вскочилъ на нее съ драгоцнною своею ношею, и десять минутъ спустя, неодолимая Бастилія заперлась за ними, принявъ подъ защиту своихъ толстыхъ стнъ единственнаго наслдника дряхлой Французской монархіи.

Ферри де-Майлльи, отправлявшійся къ отели Арманьяка не былъ счастливе господина де-Шевреза, коннетабль, котораго мы видли командовавшимъ нсколькими человками рунда, слышалъ крики Бургундцевъ, и вмсто того, чтобъ возвратиться въ свой отель, видя, что всякая защита была безполезна, заботился о своей жизни. Онъ убжалъ въ домъ одного каменьщика, сказалъ ему, кто онъ, и общалъ вознагражденіе, соразмрное съ услугою, которой отъ него требовалъ: каменьщикъ спряталъ его, и общалъ хранить тайну.

Войско, надявшееся захватить его, пришло къ отелю Арманьяка, заняло вс его выходы, и принялось ломать главную дверь. Въ ту минуту, когда она уступила ихъ усиліямъ, отъ противоположной стны отдлился человкъ, растолкалъ всхъ и первый бросился въ отель, Ферре де-Майлльи вошелъ въ него уже вторымь.

Между тмъ л’Иль-Адамъ, будучи счастливе другихъ, окружилъ отель Сен-Поль, и посл слабаго сопротивленія тлохранителей, проникъ внутрь его и прошелъ до самаго отдленія короля. Этотъ несчастный и старый монархъ, надъ которымъ издвались его слуги, давно уже переставшіе повиноваться его приказаніямъ, въ этотъ вечеръ, казалось, былъ совершенно забытъ ими, догоревшая лампа весьма слабо освщала его комнату, остатокъ огня, не могшій выгнать холода и сырости изъ этой большой комнаты, мелькалъ на очаг и въ углу широкаго готическаго камина, сидя на деревянной скамь, дрожалъ отъ стужи полу-нагой старикъ.

Это былъ король Франціи.

Л’Иль-Адамъ вбжалъ въ эту комнату, прямо пошелъ къ постели, которую нашелъ пустою, и, оборотясь, увидлъ стараго монарха, который морщинистыми и дрожащими своими руками сгребалъ оставшіяся головни.

Онъ почтительно подошелъ къ нему и привтствовалъ его отъ имени герцога Бургундскаго.

Король обернулся, держа руки свои простертыми къ огню, взглянулъ неопредленно на того, кто съ нимъ говорилъ, и сказалъ:

— Какъ поживаетъ мой братецъ Бургундскій? Я давно уже его не видалъ.

— Государь, онъ послалъ меня къ вамъ для того, чтобъ вс бдствія, тяготющія надъ вашимъ королевствомъ, кончились.

Король повернулся къ огню, не давъ отвта.

— Государь, прибавилъ л’Иль-Адамъ, видя что въ эту минуту безумія король не могъ ни понять, ни слдовать за политическими мрами, которыя онъ хотлъ изложить, государь, герцогъ Бургундскій проситъ васъ ссть на лошадь, и показаться вмст со мною на улицахъ столицы.

Карлъ VI машинально всталъ, оперся на руку л’Иль-Адама, и безъ сопротивленія за нимъ послдовалъ, потому что у этого несчастнаго государя не осталось боле ни памяти, ни разсудка. Ему было все равно, что бы ни приказывали его именемъ, и въ чьи бы руки онъ ни попалъ. Онъ даже не зналъ, что такое былъ Арманьякъ, или Бургундецъ.

Л’Иль-Адамъ, съ плнникомъ своимъ королемъ, отправился къ Шателе. Онъ понималъ, что присутствіе монарха среди Бургундцевъ было бы знакомъ одобренія всего, что ни произойдетъ, и такъ онъ передалъ плнника своего на руки Ліонне де-Бурнонвилля, съ приказаніемъ тщательно смотрть за нимъ, но со всякимъ уваженіемъ.

Исполнивъ эту политическую мру, онъ поскакалъ въ галопъ по улиц Сент-Оноре, слзъ съ лошади у дверей отеля Арманьяка, внутри котораго слышны были крики и ругательства и, устремясь по лстниц вверхъ, такъ сильно столкнулся съ человкомъ, опускавшимся по ней внизъ, что оба удержались только одинъ за другаго, чтобъ не упасть. Они узнали другъ. друга.

— Гд коннетабль? сказалъ л’Иль-Адамъ.

— Я самъ ищу его, сказалъ Перрине Леклеркъ.

— Проклятіе на Ферри де-Майлльи, который далъ ему уйти!

— Онъ и не возвращался въ свой отель.

И оба выбжали вонъ, какъ сумасшедшіе, и каждый пустился по той улиц, которая первая попалась имъ на глаза.

Между тмъ по всюду совершалось ужасное кровопролитіе. Только и слышны были крики: смерть, смерть Арманьякамъ! бей, бей всхъ! Толпы студентовъ, мщанъ и мясниковъ бгали по улицамъ, вламываясь въ дома, принадлежавшіе приверженцамъ коннетабля, и рубили этихъ несчастныхъ топорами и шпагами. Толпы женщинъ и дтей доканчивали своими ножами тхъ, которые еще дышали.

Народъ тотчасъ, какъ увидлъ, что освободился отъ ига коннетабля, избралъ Во-де-Бара головою Парижа, на мсто Дюшателя. Новый голова, видя Парижанъ въ такомъ бшенств, не смлъ имъ сопротивляться, и при вид такихъ убійствъ говорилъ только:

— Друзья мои, длайте, что вамъ угодно.

И потому вскор Парижъ представлялъ ужасную бойню. Арманьяки скрылись было въ церкви пріорства святаго Элой, нкоторые Бургундцы открыли ихъ убжище и показали его своимъ товарищамъ. Тщетно, чтобъ защитить ихъ, сиръ де-Виллетъ, Сен-Денисскій аббатъ, вышелъ къ двери, облеченный въ священническую одежду и держа въ рук святые дары. Уже съ топоровъ облитыхъ кровью, капли ея капали на его священническую ризу, уже топоры носились надъ его головою, когда господинъ де-Шеврёзъ взялъ ее подъ свое покровительство, и увелъ его. Удаленіе его было сигналомъ всеобщаго убійства во внутренности церкви, слышны были только крики, видны были только сверкающіе топоры и шпаги, мертвыхъ сваливали въ кучу на паперти, и съ этой груды человческихъ тлъ текли, какъ съ горы вода, ручьи крови. Л’Иль-Адамъ, прозжая мимо, услышалъ крики, подъхалъ верхомъ къ главному входу и, видя, какъ тамъ работаютъ, сказалъ:

— Славно! вотъ какъ хорошо идетъ дло, у меня здсь добрые мясники!… Ребята, не видали-ли вы коннетабля?

— Нтъ! нтъ! вскричали разомъ двадцать голосовъ.— Нтъ! смерть коннетаблю, смерть Арманьякамъ!

И убійство продолжалось.

Л’Иль-Адамъ поворотилъ лошадь, и похалъ искать врага своего въ другомъ мст.

Сцена такого же рода происходила въ дворцовой башн. Нсколько сотенъ человкъ скрылись въ ней и хотли защищаться. Среди ихъ, съ распятіемъ въ рук, находились епископы Кутанскій, Бейескій, Санлисскій и Ксантскій, приступъ продолжался не больше минуты, Бургундцы овладли башнею, не смотря на дождь камней, потомъ, имя въ своихъ рукахъ дворецъ, они умертвили всхъ тхъ, которые въ немъ заключились.

Вдругъ среди этого кровопролитія явился человкъ блдный, запыхавшійся и покрытый потомъ, боле, нежели другіе.

— Коннетабль, сказалъ онъ, коннетабль здсь?

— Нтъ, отвчали гурьбою Бургундцы.

— Гд же онъ?

— Никто не знаетъ, господинъ Леклеркъ, капитанъ л’Иль-Адамъ веллъ повсюду объявить, что онъ далъ бы тысячу ефимковъ золотомъ тому, кто ему скажетъ, гд онъ скрылся.

Перрине не слушалъ боле, бросился на одну изъ лстницъ, приставленныхъ къ башн, и быстро скользя по ней, очутился на улиц.

Рота генуэзскихъ стрльцовъ была окружена близъ монастыря Сент-Оноре, и хотя они сдались и имъ общана была жизнь, но ихъ перебили, напередъ обезоруживъ, эты несчастные принимали смерть на колнахъ, умоляя о милосердіи, убивать ихъ было кому. Однако же два человка, ограничивались только тмъ, что держа факелъ въ рук, срывали съ нихъ каски, осматривали ихъ одного за другимъ, потомъ оставляли слдовавшимъ за ними трудъ убивать ихъ, они занимались этимъ обыскомъ со всею мелочностію мщенія. Среди толпы народа они встртились и узнали другъ друга.

— Коннетабль? сказалъ л’Иль-Адамъ.

— И я его ищу, отвчалъ Перрине.

— Господинъ Леклеркъ! послышался въ эту минуту чей-то голосъ.

Перрине оглянулся и узналъ того, кто обратился къ нему съ этими словами.

— Ну, Тіеберъ, сказалъ онъ, что теб отъ меня надобно.

— Не можете-ли вы мн сказать, гд бы мн найти господина л’Иль-Адама?

— Я здсь, сказалъ капитанъ.

Человкъ, въ куртк, забрызганной блилами и известью, приблизился.

— Правда-ли, сказалъ онъ, что вы общали тысячу ефимковъ золотомъ тому, кто предастъ вамъ коннетабля?

— Да, сказалъ л’Иль-Адамъ.

— Отсчитайте мн ихъ, продолжалъ каменьщикъ, и я вамъ покажу мсто, гд онъ скрылся.

— Держи свой передникъ, сказалъ л’Иль-Адамъ, и горстями началъ сыпать въ него золото, теперь говори, гд онъ?

— У меня, я сейчасъ провожу васъ туда.

Громкій смхъ раздался позади ихъ, л’Иль-Адамъ оглянулся, чтобъ сыскать Перрине Леклерка, но его уже не было.

— Ну скоре, сказалъ капитанъ, веди меня.

— Подождите минутку, отвчалъ Тіеберъ. подержите мн факелъ, пока я сочту.

Л’Иль-Адамъ, дрожа отъ нетерпнія, свтилъ каменьщику, пока онъ сосчиталъ ефимки одинъ за другимъ до послдняго: не доставало пятидесяти.

— Тутъ не все, сказалъ онъ.

Л’Иль-Адамъ бросилъ ему въ передникъ золотую цпь, стоившую шестьсотъ ефимковъ. Тіеберъ пошелъ впереди его.

Но одинъ человкъ далеко опередилъ: ихъ это былъ Перрине Леклеркъ.

Какъ только онъ услышалъ, что Тіеберъ и капитанъ начали торговаться о крови, онъ бросился, едва переводя духъ, по направленію къ тому мсту, гд скрывался коннетабль, онъ остановился предъ дверью дома Тіебера, она была заперта снутри, кинжалъ оказалъ ему такую же услугу, какъ и на Сорбонской площади, и дверь отворилась.

Онъ слышалъ небольшой шумъ во второй комнат.

— Онъ тамъ!… сказалъ онъ.

— Это ты хозяинъ? сказалъ вполголоса коннетабль.

— Да, отвчалъ Леклеркъ, но погасите у себя огонь, онъ можетъ вамъ измнить.

И онъ видлъ, сквозь щель перегородки, что коннетабль послдовалъ его совту.

— Теперь отворите мн.

Дверь отворилась, Перрине бросился на коннетабля, онъ вскрикнулъ.

Кинжалъ Леклерка пронзилъ ему правое плечо.

Началась борьба на смерть между этими двумя человками.

Коннетабль, считавшій себя въ безопасности, полагаясь на врность Тіебера, былъ безъ оружія и полу-нагой. Не смотря на эту невыгоду, онъ легко бы задушилъ Леклерка въ могучихъ своихъ рукахъ, еслибы не рана лишавшая движенія одну изъ нихъ, однакоже онъ своею неповрежденною рукою обхватилъ молодаго человка, сильно сжалъ его у себя на груди и, напирая на своего противника всею своею тяжестію, и всею силою, повалился вмст съ нимъ, надясь объ полъ разбить ему черепъ.

Дйствительно, онъ бы усплъ въ этомъ, еслибы голова Перрине не упала на тюфякъ, лежавшій на полу и служившій постелью.

Коннетабль вскрикнулъ въ другой разъ.

Перрине, не выпускавшій изъ руки своего кинжала, вонзилъ ему его въ другую руку.

Онъ выпустилъ молодаго человка, поднялся, шатаясь, и упалъ навзничь на столъ, находившійся среди комнаты, теряя отъ этихъ двухъ ранъ кровь и силы.

Между тмъ, какъ Перрине всталъ, искалъ и звалъ его, вдругъ третье лицо, съ факеломъ въ рук, явилось въ дверяхъ комнаты и освтило эту сцену.

Это былъ л’Иль-Адамъ.

Перрине снова бросился на коннетабля.

— Стой!… сказалъ л’Иль-Адамъ, если дорога теб жизнь! стой!

И онъ схватилъ его за руку.

— Господинъ де л’Иль-Адамъ, жизнь этого человка мн принадлежитъ, сказалъ ему Леклеркъ. Королева отдала ее мн, вотъ ея печать, и такъ оставьте меня.

Онъ вынулъ пергаментъ изъ-за пазухи и показалъ его капитану.

Графъ д’Арманьлкъ, повалившійся на столъ, сдлавшійся отъ двухъ своихъ ранъ не способнымъ оказывать никакого сопротивленія, смотрлъ на этихъ двухъ человкъ, об его раненыя руки висли и истекали кровію.

— Хорошо, сказалъ л’Иль-Адамъ, я не требую его жизни, и такъ все къ лучшему.

— Клянитесь своею душею! сказалъ Леклеркъ, останавливая его еще разъ.

— Клянусь моей душею! но я долженъ исполнить одинъ обтъ, дай мн это сдлать.

Леклеркъ сложилъ крестомъ руки, и смотрлъ, что будетъ. Л’Иль-Адамъ вынулъ шпагу, взялъ конецъ клинка полною ладонью, такъ что остріе его выдавалось только на одинъ дюймъ отъ его мизинца, и подошелъ къ коннетаблю.

Послдній видя, что для него все было кончено въ семъ мір, закрылъ глаза, закинулъ голову назадъ и началъ молиться.

— Коннетабль, сказалъ л’Иль-Адамъ, разорвавъ рубашку, покрывавшую ему грудь — коннетабль, поминшь-ли, какъ ты однажды клялся Богородицею и Христомъ, что, пока ты живъ, то не будешь носить краснаго Бургундскаго креста?

— Да, отвчалъ коннетабль, и я сдержалъ свою клятву, потому что сейчасъ умру.

— Графъ д’Арманьлкъ, сказалъ л’ Иль-Адамъ, наклонясь къ нему и бороздя ему грудь остріемъ своей шпаги, такъ, чтобы начертать на ней кровавый крестъ, въ этомъ ты солгалъ, потому что вотъ ты живой носишь на себ красный Бургундскій крестъ. Ты измнилъ своей клятв, а я свою сдержалъ.

Коннетабль отвчалъ на это только вздохомъ. Л’Иль-Адамъ вложилъ опять шпагу свою въ ножны.

— Вотъ все, чего я хотлъ отъ тебя, сказалъ онъ, теперь умирай, какъ клятвопреступникъ и какъ собака. Твоя очередь Перрине Леклеркъ!

Коннетабль открылъ глаза и повторилъ умирающимъ голосомъ:

— Перрине Леклеркъ!

— Да, сказалъ послдній, бросясь снова на несчастнаго графа д’Арманьяка, готоваго испустить духъ, я, Перрине Леклеркъ, тотъ, котораго ты веллъ солдатамъ истерзать ударами. Кажется, каждый изъ васъ здсь, далъ какую-то клятву. Хорошо! а я,— я дамъ ихъ дв: первая, коннетабль, та, что ты узнаешь на одр смерти о томъ, что королева Изабелла Баварская отняла у тебя Парижъ, въ обмнъ за жизнь рыцаря де-Бурдона, и вотъ она исполнена, потому что ты это знаешь. Вторая, графъ д’Арманьякъ, та, что, узнавъ это ты умрешь, и эту, прибавилъ онъ, вонзая ему свой кинжалъ въ сердце, эту я также свято исполнилъ, какъ и первую. Богъ да поможетъ въ семъ мір и въ будущемъ тому, кто честно держитъ свое слово!

Глава вторая.

Такимъ образомъ Парижъ, который не могъ взять могущественный герцогъ Бургундскій съ многочисленнымъ войскомъ, отворилъ ночью ворота свои простому капитану, командовавшему семью стами всадниковъ. Бургундцы, съ факеломъ въ одной рук и съ оружіемъ въ другой, разсялись но стариннымъ улицамъ королевской столицы и гасили огонь кровію, а кровь высушивали огнемъ. Перрине Леклеркъ, тайная причина этого великаго событія, достигши желаемаго, — умертвилъ коннетабля, вступилъ опять въ ряды народа, гд исторія напрасно будетъ искать его въ послдствіи, гд онъ умретъ столь-же неизвстнымъ, какъ онъ неизвстнымъ и родился, и откуда онъ выступилъ на время для того, чтобъ внести въ исторію одной изъ величайшихъ катастрофъ французской монархіи свое простонародное имя, опозоренное безсмертіемъ великой измны.

Между тмъ чрезъ вс ворота хлынули въ Парижъ, какъ коршуны, на поле битвы, вельможи и военные люди, желавшіе унести свою долю этой великой добычи, которою досел имла право пользоваться одна королевская власть. Это былъ во первыхъ л’Иль-Адамъ, который, войдя прежде другихъ, взялъ себ львиную долю, это были сиръ де-Люксамбургъ, братья Фоссезъ, Кревекеръ и Жанъ де-Пуа, это были, за этими вельможами, начальники гарнизоновъ Пикардіи и Иль-ле-Франса, наконецъ это были вслдъ за этими господами, крестьяне окрестностей Парижа, которые, чтобъ ничего не оставить посл себя, грабили мдь, между тмъ какъ господа ихъ грабили золото.

Потомъ, когда церковные сосуды были превращены въ слитки, когда государственные сундуки были опустошены, королю дали въ руки перо и положили на столъ предъ нимъ четыре патента для подписанія. Л’Иль-Адамъ и Шателю были пожалованы маршалами, Карлъ де-Ланъ адмираломъ, Роберъ де, Майллье оберъ-провіантмейстеромъ, и король, подписавъ ихъ, думалъ, что онъ царствуетъ.

Народъ смотрлъ на все это чрезъ окна Лувра.

— Славно, говорилъ онъ, разграбивъ золото, вотъ они грабятъ мста, счастіе еще, что у короля больше собственноручныхъ подписей, нежели ефимковъ въ его сундукахъ. Берите, берите, господа, но придетъ Фламандскій Жукъ, и, если не будетъ доволенъ тмъ, что вы оставили на его долю, то онъ легко изъ всхъ вашихъ долей составитъ для себя одну..

Однакоже Фламандскій Жукъ (это было имя, которое герцогъ Бургундскій давалъ иногда въ шутку самому себ) не торопился пріздомъ, онъ не безъ зависти видлъ, что одинъ изъ его капитановъ овладлъ городомъ, въ ворота котораго онъ два раза стучалъ своею шпагою, по они неотворялись предъ нимъ. Онъ принималъ въ Монтбеліар гонца, извстившаго его объ этой неожиданной новости, и вмсто того, чтобъ продолжать свою дорогу, тотчасъ же удалился въ Дижонъ, одну изъ своихъ резиденцій. Королева Изабелла съ своей стороны оставалась въ Труа, все еще дрожа отъ успха своего предпріятія, герцогъ и она не видлись и не списывались, можно бы было сказать, что это два сообщника ночнаго убійства, не желавшіе встртиться лицомъ къ лицу при солнечномъ свт..

Впродолженіе этого времени, Парижъ жилъ лихорадочною іь судорожною жизнію. Такъ какъ говорили, что королева и герцогъ не въдутъ въ городъ до тхъ поръ, пока въ немъ будетъ, оставаться хоть одинъ Арманьякъ, и такъ какъ герцога и королеву въ Париж желали видть, то каждый день, эта молва, казавшаяся по причин отсутствія ихъ обоихъ какъ бы. основательною, была предлогомъ къ новому кровопролитію.

Между тмъ старая Бастилія, возвышавшаяся на восточной границ Парижа, оставалась мрачною и спокойною. Мостъ, ея былъ поднятъ высоко, а шлагбаумъ опущенъ низко, днемъ ни одно живое существо не показывалось на стнахъ ея, цитадель была, казалось, на сторож, только, когда толпа народа приближалась къ ней боле, чмъ повидимому, слдовала, видно было, что изъ каждаго этажа высовывалось и направлялось на эту толпу столько стрлъ, сколько въ немъ было бойницъ, такъ что нельзя было замтить, люди, или какая нибудь машина приводили ихъ въ движеніе. Замтя это, толпа обращалась вспять, покачивая головою, стрлы исчезали по мр того, какъ народъ удалялся, и старая крпость чрезъ минуту принимала опять видъ безпечности и смиренія, какъ дикобразъ, который, когда пройдетъ опасность, складываетъ на своей спин, какъ волоски мха, тысячи иглъ, которымъ онъ обязанъ почтеніемъ, оказываемымъ ему другими животными.

Ночью, тоже тишина и тотъ же мракъ, напрасно Парижъ освщалъ свои улицы, или свои окна, никакой свтъ непроникалъ извн за ршетчатыя окна Бастиліи, ни одного человческаго звука не было слышно внутри за ея стнами, только отъ времени до времени въ окнахъ башенъ, возвышавшихся на четырехъ ея углахъ, высовывалась голова бдительнаго часоваго, который только при такомъ положеніи могъ, видть, не приготовлялось ли какое нибудь нечаянное нападеніе у подошвы крпостнаго вала, да и эта голова высунувшись бывала такъ неподвижна, что можно было, при лунномъ свт, ее освщавшемъ, принять ее за одну изъ тхъ готическихъ масокъ, которыми фантазія архитекторовъ украшаетъ арки мостовъ, или карнизы соборовъ.

Однакоже въ одну темную ночь, въ конц іюня мсяца, между тмъ какъ часовые сторожили на четырехъ углахъ Бастиліи, два человка всходили по узкой и извилистой лстниц, которая вела на платформу. Первый, показавшійся на террас былъ человкъ лтъ отъ сорока двухъ до сорока пяти, онъ былъ колоссальнаго роста, сила его вполн соотвтствовала его росту. Онъ былъ въ полномъ вооруженіи, хотя вмсто всякаго нападательнаго оружія, у него на пояс тамъ, гд должна бы быть шпага, вислъ только одинъ длинный и остроконечный кинжалъ, лвая рука его опиралась на него по привычк, между тмъ какъ, въ правой онъ почтительно держалъ бархатную шапку съ шиферомъ, которою рыцари замняли въ спокойное время свои боевыя каски, всившія иногда отъ сорока до сорока пяти фунтовъ. На обнаженной голов его можно было видть подъ густыми бровями темны-голубыя глаза, орлиный носъ, загорлый отъ солнца цвтъ лица придавали всей его физіономіи суровый видъ, котораго борода, длиною въ дюймъ, подстриженная кругомъ, длинные черные волосы, спускавшіеся по щекамъ съ обихъ сторонъ, ни мало не смягчали.

Какъ только человкъ, котораго мы обрисовали взошелъ на платформу, то, обернувшись назадъ, протянулъ руку къ отверстію, находившемуся въ уровень съ платформою, чрезъ которое онъ вышелъ, изъ него показалась тонкая и полная рука и ухватилась за его большую и сильную руку, и въ туже минуту, при помощи этой опоры, выскочилъ на террасу молодой человкъ шестьнадцати, или семнадцати лтъ, весь въ бархат и шелку, съ блокурою головкой, тонкимъ тломъ и нжными членами, и, опершись на руку своего товарища, какъ будто бы всходъ по лстниц былъ для него продолжительнымъ трудомъ, казалось, по привычк искалъ стула, на которомъ онъ могъ бы отдохнуть. Но, увидя, что это украшеніе считали безполезнымъ для платформы цитадели, онъ прибгнулъ къ другому средству, взявшись другою рукою за первую, онъ сдлалъ родъ кольца, посредствомъ котораго заставилъ атлетическую руку своего товарища, на которой онъ скоре вислъ, нежели опирался, нести покрайней мр половину тяжести, предназначенной природою поддерживать ногамъ его, и такимъ образомъ началъ свою прогулку, на которую, по видимому, онъ ршился скоре изъ снисхожденія къ тому, кто его сопровождалъ, нежели по собственной своей вол.

Прошло нсколько минутъ, и ни тотъ, ни другой не нарушалъ ночной тишины ни однимъ словомъ, и не прерывалъ прогулки, которая по малому пространству платформы была довольно ограничена. Шумъ шаговъ этихъ двухъ особъ сливался въ одинъ звукъ, такъ легкая походка молодаго человка была не слышна при тяжелой походк воина, можно бы было сказать, что это были тло и его тнь, можно бы было подумать, что одинъ жилъ за двоихъ. Вдругъ вооруженный человкъ остановился, обратясь лицомъ къ Парижу, и заставилъ юнаго своего товарища сдлать тоже, весь городъ былъ предъ ихъ глазами.

Это была именно одна изъ тхъ тревожныхъ ночей, какую мы выше описали. Сперва съ платформы видна была только не ясная груда домовъ, тянувшаяся съ востока на западъ, которыхъ крыши въ темнот, казалось, прилегали одна къ другой, какъ щиты отряда солдатъ, идущихъ на приступъ. Но вдругъ, когда толпа народа принимала направленіе параллельное съ кругомъ, который можно было обнять взорами, свтъ факеловъ, освщая улицу во всю ея длину, казалось, разскалъ какую нибудь часть города, красноватыя тни въ безпорядк тснились по ней съ крикомъ и хохотомъ, потомъ при первомъ перекрестк, измнявшимъ направленіе этой толпы, она исчезала вмст съ своимъ свтомъ, но шумъ все былъ слышенъ. Все погружалось во мрак, а. слышавшійся шумъ, уподоблялся глухимъ стонамъ города, котораго жители гибли отъ огня и меча междоусобной войны.

При этомъ зрлищ и при этомъ шум, лицо воина сдлалось мрачне обыкновеннаго, брови его, сморщившись, сошлись одна съ другою, онъ протянулъ лвую свою руку къ Луврскому дворцу, и, съ трудомъ, слдующія слова, обращенныя къ юному ег.о товарищу, могли выйти изъ устъ его, такъ сильно были сжаты его зубы:

— Ваше высочество, вотъ вашъ городъ, узнаете-ли вы его?

Лицо молодаго человка приняло выраженіе меланхоліи, къ которому за минуту предъ тмъ можно было считать его не способнымъ. Онъ устремилъ глаза свои на глаза воина, и молча, поглядвъ на него не много, сказалъ:

— Храбрый мой Таннега, я часто смотрлъ на него въ такую же пору изъ оконъ отеля Сен-Поль, какъ гляжу въ эту минуту съ террасы Бастиліи. Иногда я видлъ его спокойнымъ, но не думаю, чтобъ я видлъ его когда нибудь счастливымъ.

Таннега затрепеталъ отъ удовольствія, онъ не ожидалъ та кого отвта отъ юнаго дофина. Онъ спросилъ его, думая, что говоритъ съ ребенкомъ, а онъ отвтилъ такъ, какъ бы то сдлалъ взрослый.

— Простите мн, ваше величество, сказалъ Дюшатель, я думалъ, что до сихъ поръ вы занимались боле своими удовольствіями, нежели длами Франціи.

— Отецъ мой, (съ того времени, какъ Дюшатель спасъ юнаго Дофина отъ рукъ Бургундцевъ, послдній далъ ему это имя) этотъ упрекъ справедливъ только вполовину. Пока я видлъ у трона Франціи своихъ двухъ братьевъ, которые находятся теперь у престола Божія, да, правда, я думалъ только объ увеселеніяхъ и шалостяхъ, но съ тхъ поръ, какъ Господь призвалъ ихъ къ себ такимъ неожиданнымъ и ужаснымъ образомъ, я забылъ всю свою втренность и помню только одно, что по смерти любезнйшаго моего родителя, (да сохранитъ его Богъ!) прекрасное французское королевство не иметъ другаго обладателя, кром меня.

— И такъ, молодой мой левъ, отвчалъ Таннега, съ явнымъ выраженіемъ радости, вы намрены защищать его когтями и зубами противъ Англійскаго короля Генриха и противъ Іоанна Бургундскаго?

— Противъ каждаго изъ нихъ порознь, Таннега, или противъ обоихъ вмст, какъ вамъ будетъ угодно.

— Ахъ! ваше величество, самъ Богъ внушаетъ вамъ эти слова, чтобы облегчить сердце стараго вашего друга. Въ теченіе трехъ лтъ, я вотъ первый разъ дышу полною грудью. Если бы вы знали, какія сомннія входятъ иногда въ душу такого человка, какъ я, когда монархію, которой я посвятилъ свою руку, свою жизнь и, можетъ быть, даже честь свою поражаютъ такіе жестокіе удары, каковъ былъ тотъ, котораго вы теперь единственная надежда, если бы вы знали, сколько разъ я спрашивалъ самаго себя, не наступило-ли уже то время, когда эта монархія должна уступить мсто свое другой, и не было-ли возмущеніемъ противъ Бога, стараться поддержать ее, когда, повидимому, Онъ ее оставилъ, потому что… прости мн Господи, если я богохульствую, потому что, вотъ уже тридцать лтъ, какъ каждый разъ, когда онъ обращалъ очи свои на благородный родъ вашъ, то обращалъ ихъ для того, чтобъ поразить, а не явить къ нему Свое милосердіе. Да, продолжалъ онъ, можно подумать, что это роковой знакъ для династіи, когда глава ея больна тломъ и духомъ, какъ его величество, нашъ король, можно подумать, что все рушится, когда видишь, что первый вассалъ короны рубитъ скирою и мечемъ втви королевскаго рода, какъ то сдлалъ вроломный Іоаннъ съ вашимъ дядею, благороднымъ герцогомъ Орлеанскимъ, можно подумать наконецъ, что государству угрожаетъ погибель, когда видишь что двое благородныхъ молодыхъ людей, какъ старшіе братья вашего высочества, умираютъ одинъ за другимъ такъ внезапно и такъ странно, что, если бы я не боялся: оскорбить Бога и людей, могъ бы сказать, что Богъ нисколько не участвовалъ въ этомъ событіи, за то люди участвовали въ немъ слишкомъ много,— и когда, чтобъ бороться въ войн съ чужестранцами, въ войн междоусобной, остался одинъ только слабый молодой человкъ, какъ вы,— о! ваше высочество, ваше высочество, сомнніе, которое столько разъ чуть-чуть не поколебало моего сердца, очень естественно и вы мн за него простите!

Дофинъ бросился къ нему на шею.

— Таннега, вс сомннія позволительны тому, кто, какъ ты, сомнвается, употребивъ всевозможныя старанія, кто, какъ ты, думаютъ, что Богъ во гнв Своемъ, караетъ династію до послдняго ея наслдника, и между тмъ спасаетъ этого послдняго наслдника династіи отъ гнва Божія.

— И я не колебался, юный мой повелитель, когда я увидлъ, что Бургундцы вошли въ городъ, то бросился къ вамъ, какъ мать къ своему дитяти, потому что, кто могъ спасти васъ, если не я, мой бдный молодой человкъ? Ужь, конечно, не король, родитель вашъ, не королева,— находясь далеко, она не имла бы къ тому возможности, да если бы была и здсь, то (прости ей Господь) не имла бы, можетъ быть, на то желанія. Если бы вы, ваше высочество, и могли убжать, если бы нашли корридоры отеля Сен-Поль пустыми, и дверь отворенною, то, выйдя на улицу, вы бы запутались въ тысяч переулковъ этого города боле, нежели послдній изъ вашихъ подданныхъ. И такъ у васъ не оставалось никого кром меня, въ это время мн казалось, ваше высочество, что Богъ не оставилъ вашей высокой фамиліи, и я чувствовалъ, что силы мои удвоились. Я поднялъ васъ, ваше высочество, и вы были такъ легки для моихъ рукъ, какъ птичка для когтей орла. Да если бы я встртилъ цлую армію герцога Бургундскаго, и самаго герцога во глав ея, то мн казалось, я бы опрокинулъ герцога и прошелъ сквозь всю армію, такъ что ни тому ни другому изъ насъ не приключилось бы никакого несчастія, и въ то время, конечно, Богъ былъ со мною. Но съ того времени, ваше высочество, съ того времени, какъ вы находитесь въ безопасности за необоримыми стнами Бастиліи: когда я каждую ночь, насмотрвшись одинъ съ высоты этой террасы на зрлище, на которое ныншній вечеръ мы смотримъ вдвоемъ, когда, видя, что Парижъ, столица короля, сдлался добычею мятежниковъ, когда, съ оглушенными этимъ шумомъ ушами, съ глазами, утомленными этимъ свтомъ, я возвращался въ вашу комнату, и, молча, опершись объ ваше изголовье, видлъ какимъ спокойнымъ сномъ вы почивали, между тмъ какъ междоусобная война свирпствовала въ вашемъ государств и пожары въ вашей столиц, то я спрашивалъ самого себя, достоинъ-ли быть королемъ тотъ, кто спалъ такимъ спокойнымъ и такимъ беззаботнымъ сномъ, тогда какъ его королевство проводило ночи въ такомъ волненіи и въ такомъ кровопролитіи?

Выраженіе неудовольствія прошло, какъ облако, по лицу дофина.

— Такъ ты подстерегалъ мой сонъ, Таннега?

— Милостивйшій государь, я молился у вашей постели за Францію и за ваше высочество.

— И еслибы въ этотъ вечеръ ты меня не нашелъ такимъ, какимъ желалъ найти, то какое было у тебя намреніе?

— Я бы отвезъ ваше высочество въ безопасное мсто, и. бросился бы одинъ и безъ оружія въ средину непріятеля при первой встрч, потому что мн ничего больше не оставалась, какъ умереть, и чмъ скоре, тмъ лучше.

— Ну, хорошо! Таннега, вмсто того, чтобъ итти одному и безъ оружія на встрчу непріятеля, мы пойдемъ оба, и хорошо вооружась, что ты на это скажешь?

— Что Господь даровалъ вамъ это хотніе, теперь надобно, чтобъ Онъ даровалъ вамъ силу.

— Ты будешь меня поддерживать.

— Война, которую мы намрены вести, ваше высочество, война продолжительная,— продолжительная и утомительная, но не для меня, я уже тридцать лтъ ношу свою кирасу, какъ вы пятнадцать лтъ свою бархатную одежду. Вамъ надобно будетъ сражаться съ двумя врагами, изъ которыхъ и одинъ заставилъ бы трепетать какого нибудь могущественнаго короля. Вынувъ разъ шпагу изъ ноженъ и вынося королевское знамя изъ Сен-Дени, надобно будетъ, чтобъ он не возвратились въ свои мста ни одна ни другое до тхъ поръ, пока одинъ изъ вашихъ враговъ Іоаннъ Бургундскій не будетъ подъ землею Франціи, а другое — Генрихъ, король Англійскій за. предлами земли Франціи. Чтобъ этого достигнуть, надобно приготовиться къ жестокимъ битвамъ. Ночи часоваго холодны: лагерные дни убійственны, надобно вести жизнь солдатскую, вмсто того, чтобъ продолжать жить по королевски,, это не часъ битвы на турнир, это сраженіе, продолжающееся цлые дни, это не нсколько мсяцевъ набговъ и стычекъ, по цлые годы борьбы и сраженій. Ваше высочество, подумайте объ этомъ хорошенько.

Юный дофинъ, не отвчая Таннег, оставилъ его руку и пошелъ прямо къ солдату, стоявшему на часахъ въ одной изъ башенъ Бастиліи, чрезъ минуту поясъ, поддерживавшій колчанъ стрльца, сжималъ уже талію дофина, ясеневый лукъ солдата перешелъ въ руки принца, и голосъ молодаго человка получилъ твердость, какой въ немъ никто не подозрвалъ, когда онъ, обратясь къ изумленному Дюшателю, сказалъ:

— Отецъ мой, я думаю, ты будешь спать спокойно, хотя сынъ твой только первый разъ будетъ стоять на часахъ.

Дюшатель хотлъ ему отвчать, какъ вдругъ сцена, происходившая у основанія Бастиліи, перемнила направленіе его мыслей.

Уже нсколько минутъ шумъ приближался, и большой свтъ показался, изъ улицы Серизе, однако невозможно было ни видть тхъ, которые производили этотъ шумъ, ни угадать истинную причину этого свта, потому что косвенное положеніе улицы и высота доловъ, мшали взоромъ проникнуть до толпы, отъ которой они происходили. Вдругъ крики раздались явственне, и полу-нагой человкъ бросился изъ улицы Серизе въ улицу Сент-Антуань, убгая и призывая на помощь. Его преслдовали въ небольшомъ разстояніи нсколько человкъ, которые съ своей стороны кричали: ‘смерть! смерть Арманьяку! бей Арманьяка!’ Во глав преслдовавшихъ этого несчастнаго можно было узнать Каппелюша по его двух-ефесной большой сабл, которую онъ несъ на плеч обнаженною и окровавленною, по его платью цвта бычачьей крови и по голымъ его ногамъ. Бглецъ, ногамъ котораго страхъ придалъ необыкноную быстроту, могъ бы ускользнуть отъ своихъ убійцъ, добжавъ до угла Сент-Антуанской улицы, и скрывшись за стною Турнелля, еслибы ноги его не встртили цпи, которую каждый вечеръ протягивали въ конц улицы. Споткнувшись, онъ отлетлъ на нсколько шаговъ и упалъ на полетъ стрлы отъ стнъ Бастиліи. Преслдовавшіе его, предупрежденные самимъ его паденіемъ, иные перескочили чрезъ цпь, другіе прошли подъ нею, такъ что когда этотъ несчастный хотлъ встать, то увидлъ, что надъ головою его уже блестла шпага Каппелюша.

Тогда онъ понялъ, что для него все было кончено, и упалъ на оба колна взывая, конечно, не къ людямъ, но къ Богу: ‘буди милостивъ’.

Съ той минуты, какъ сцена, нами описанная, разыгрывавалась на большой Сент-Антуанской улиц, ни одна изъ этихъ подробностей не могла не быть замченною ни Дюшателемъ, ни дофиномъ. Особенно послдній, не такъ привычный къ подобнымъ зрлищамъ, принималъ въ нихъ участіе, что видно было но судорожнымъ его тлодвиженіямъ и по невнятнымъ звукомъ его голоса, такъ что когда Арманьякъ упалъ, то Каппелюшъ бросился на свою жертву не скоре, чмъ молодой человкъ вынулъ стрлу изъ колчана, и положилъ ее на тетиву лука двумя пальцами правой руки. Лукъ согнулся, какъ гибкая камышевая палка, опустясь внизъ въ лвой его рук, между тмъ какъ правою онъ притянулъ тетиву лука къ самому плечу, и очень трудно было бы ршить, не смотря на разность разстоянія, стрла-ли дофина, или шпага Каппелюша скоре достигнетъ своей цли, но вдругъ Таннега быстро протянулъ руки, схватилъ стрлу за ея середину и переломилъ ее въ рукахъ царственнаго стрльца.

— Что ты длаешь, Таннега? что ты длаешь? сказалъ дофинъ, топнувъ ногою, разв ты не видишъ что этотъ человкъ хочетъ убить одного изъ нашихъ, что Бургундецъ хочетъ умертвить Арманьяка?

— Пусть умрутъ вс Арманьяки, ваше высочество, прежде нежели замараете хоть одну изъ вашихъ стрлъ кровію такого человка.

— Но, Таннега! Таннега! ахъ, посмотри!…

При этомъ крик дофина, Таннега снова обратилъ глаза на Сент-Антуанскую улицу, голова Арманьяка была въ десяти шагахъ отъ его тла, а Каппелюшъ спокойно ждалъ, пока кровь стчетъ съ его шпаги и насвистывалъ столъ извстную псню:

‘Duc de Bourgogne,

Dieu te tienne en joie’.

— Посмотри Таннега, посмотри, говорилъ дофинъ, плача отъ ярости, еслибы не ты! если бы не ты… да посмотри же….

— Да, да, я очень хорошо вижу, отвчалъ Таннега…. ноя вамъ повторяю, этотъ человкъ не могъ умереть отъ вашей руки,

— Но, Боже мой! что же это за человкъ?

— Этотъ человкъ, ваше высочество, есть Каппелюшъ, палачъ города Парижа.

Дофинъ опустилъ об свои руки и склонилъ голову на грудь.

— О любезный братецъ Бургундскій, сказалъ онъ глухимъ голосомъ, я бы не захотлъ, для сохраненія и четырехъ прекраснйшихъ королевствъ христіанскаго міра употреблять такихъ людей и такія средства, какія ты употребляешь, чтобъ отнять у меня то, что у меня еще остается.

Между тмъ одинъ изъ мужчинъ, сопровождавшихъ Каппелюша, поднялъ рукою за волосы голову умершаго, и поднесъ ее къ факелу, который держалъ въ другой рук. Свтъ упалъ на лицо этой головы, и черты его не столько были обезображены смертію, чтобъ Таннега, съ высоты Бастиліи, не могъ узнать въ нихъ Генриха де-Марля, друга своего дтства и одного изъ самыхъ ревностнйшихъ и преданнйшихъ Арманьяковъ, глубокій вздохъ вылетлъ изъ его широкой груди.

Въ туже ночь, за два часа до разсвта, немногочисленный, но на добрыхъ лошадяхъ, и хорошо вооруженный отрядъ воиновъ, выхалъ осторожно чрезъ вншнія ворота Бастиліи, въ тишин взялъ направленіе къ Шарантонскому мосту и, перехавъ чрезъ него, слдовалъ въ продолженіе почти восьми часовъ, по правому берегу Сены, и во все это время никто не сказалъ ни одного слова, никто не поднималъ своего наличника. Наконецъ около одинадцати часовъ утра онъ достигъ до одного военнаго города.

— Теперь, ваше высочество, сказалъ Таннега всаднику, находившемуся къ нему ближе всхъ, вы можете поднятъ свой наличникъ и закричать: святый Карлъ и Франція! потому что вотъ блый флагъ Арманьяковъ, и вы възжаете въ вашъ врный городъ Меленъ.

Вотъ какимъ образомъ дофинъ Карлъ, котораго исторія наименовала потомъ Побдоноснымъ, провелъ первый разъ время на часахъ и совершилъ свой первый военный походъ!

Глава третья.

Политическія причины, удерживавшія герцога Бургундскаго вдали отъ столицы, легко объяснить.

Съ той минуты, какъ другой, счастливйшій его, овладлъ Парижемъ, онъ думалъ: я оставлю ему эту честь, которой не могу у него отнять, но извлеку изъ этого для самого себя пользу, которую это событіе могло мн принести.

Ему не трудно было предвидть, что реакціи, натурально слдующія за подобными политическими перемнами, повлекутъ за собою безчисленныя убійства и мщеніе, которыя присутствіе его въ Париж не могло бы остановить, не лишивъ его народной любви въ глазахъ самихъ его приверженцевъ, между тмъ какъ отсутствіе его снимало съ него отвтственность за пролитую кровь.

Притомъ эта кровь потечетъ изъ жилъ Арманьяковъ, это кровопусканіе, въ огромномъ размр, ослабитъ на долго партію, ему противудйствовавшую, враги его будутъ гибнуть одни за другими, а ему не нужно будетъ даже брать на себя труда поражать ихъ. Потомъ, когда онъ разочтетъ, что народъ утомленъ уже убійствами, когда онъ увидитъ, что городъ дошелъ до такой степени усталости, что необходимость отдыха займетъ мсто жажды мщенія, когда можно будетъ безъ труда и опасности пощадить изувченные остатки партіи, пораженной въ лиц ея предводителей, тогда онъ вступитъ въ городъ, какъ ангелъ хранитель его стнъ, потушитъ пожары, остановитъ потоки крови, и объявитъ всмъ миръ и амнистію.

Предлогъ, на которомъ онъ основывалъ свое отсутствіе, находится въ слишкомъ большой связи съ ходомъ нашей исторіи, и потому мы должны были показать его нашимъ читателямъ.

Молодой сиръ до-Жіакъ, который, какъ мы видли, оспоривалъ въ Венсенскомъ замк у сира де-Гравиля и сира л’Иль-Адама сердце Изабеллы Баварской, сопровождалъ, какъ было сказано выше, королеву въ Труа. Имя отъ королевы многія важныя порученія къ герцогу Бургундскому, отъ замтилъ при двор его двицу Катерину де-Тіанъ, одну изъ фрейлинъ герцогини де-Шароле {Графъ де-Шароле, сынъ герцога Іоанна, былъ женатъ на принцесс Мишель, дочери короля Карла VI.}. Будучи молодъ, храбръ и красивъ, онъ думалъ, что этихъ трехъ качествъ, къ которымъ присоединялись самонадянность, внушаемая ему убжденіемъ что онъ обладаетъ ими, было достаточно для этой красивой и благородной молодой двушки, однакоже онъ все съ большимъ и большимъ удивленіемъ замчалъ, что его искательство было принимаемо, по видимому, ничмъ не лучше, нежели искательства другихъ молодыхъ людей.

Первою мыслію, овладвшею сиромъ де-Жіакомъ, была мысль, что онъ иметъ соперника, онъ преслдовалъ двицу де-Тіанъ, какъ тнь, онъ подстерегалъ вс ея тлодвиженія, ловилъ ея взгляды, и, несмотря на упорную свою ревность, остался наконецъ въ томъ убжденіи, что ни одинъ изъ молодыхъ людей, ее окружавшихъ, не былъ ни счастливе, ни благосклонне принимаемъ, нежели онъ. Онъ былъ богатъ, носилъ благородное имя, онъ думалъ, что предложеніе руки соблазнитъ, можетъ быть, ея тщеславіе за недостаткомъ любви. Но отвтъ двицы де Тіанъ былъ такъ ршителенъ и вмст такъ вжливъ, что сиръ де-Жіакъ потерялъ всю надежду, но сохранилъ къ ней всю свою любовь. Безпрестанно думая объ этомъ и ничего не понимая, можно было сойти съ ума, оставалось единственное средство, удалиться, онъ принудилъ себя прибгнуть къ нему. Вслдствіе этого, онъ, получивъ приказанія отъ герцога, возвратился къ королев.

Не прошло и шести недль, какъ новое порученіе привело его въ Дижонъ, отсутствіе принесло ему больше пользы, нежели присутствіе. Герцогъ принялъ его дружелюбне, а двица де-Тіанъ ласкове. Нсколько времени онъ сомнвался въ своемъ счастіи, но наконецъ, однажды герцогъ Іоаннъ предложилъ ему, что онъ берется сдлать снова предложеніе двиц, которую онъ любилъ. Такое сильное покровительство долженствовало устранить многія затрудненія, сиръ-де-Жіакъ съ радостію принялъ это предложеніе, и чрезъ два часа второй отвтъ, столь-же благопріятный, какъ первый былъ огорчительный, доказалъ, что сама-ли двица де-Тіанъ оцнила достоинства рыцаря, или всемогущее вліяніе герцога на нее подйствовало, — никогда не надобно въ такихъ обстоятельствахъ тотчасъ врить первому отказу женщины.

И такъ герцогъ объявилъ, что онъ не вступитъ въ Парижъ, пока не отпразднуетъ свадьбы двухъ молодыхъ супруговъ. Свадьба была великолпная. Герцогу угодно было сиграть ее на свой счетъ. По утру были турниры и поединки на лошадяхъ, въ которыхъ много прекраснаго оружія было сломано, обдъ былъ прерываемъ великолпными и чрезвычайно остроумными сюрпризами, а къ вечеру была съиграна, при громкихъ восклицаніяхъ, мистерія, которой предметомъ былъ Адамъ, принимавшій Еву изъ рукъ Божіихъ. Для этого былъ вызванъ изъ Парижа, пользовавшійся извстностію, стихотворецъ, онъ получилъ на издержки въ своемъ путешествіи, и сверхъ того двадцать пять ефимковъ золотомъ. Это происходило съ 15 до 20 іюня, 1418 года.

Наконецъ герцогъ Іоаннъ ршилъ, что пора вступить въ столицу. Онъ приказалъ сиру де-Жіаку отправиться туда прежде его, и объявить о его прибытіи. Послдній согласился разстаться съ молодою своею женою только тогда, когда герцогъ общалъ ему похлопотать, чтобъ жена его была принята въ число статсъ-дамъ королевы, и привезти ее въ Парижъ. Де-Жіакъ долженъ былъ дорогой предупредить королеву Изабеллу Баварскую, что герцогъ, 12-го іюля, будетъ въ Труа и мимоходомъ возметъ ее съ собою.

Іюля 14-го Парижъ проснулся при радостномъ звон колоколовъ. Герцогъ Бургундскій и королева прибыли къ Сент-Антуанскимъ воротамъ, все народонаселеніе было на улицахъ, вс дома, мимо которыхъ они должны были прозжать, чтобъ прибыть въ отель Сен-Поль, были увшаны коврами, какъ въ праздникъ тла Господня, вс крыльца были уставлены цвтами, вс окна женщинами. Шесть сотъ гражданъ, одтыхъ въ голубыя платья, которыми предводительствовали л’Иль-Адамъ и де-Жіакъ, вынесли имъ на встрчу, неся имъ ключи города, какъ побдителямъ. Народъ волнами слдовалъ за ними раздлясь на цехи, и выстроившись подъ своими знаменами, крича отъ радости: ура! забывъ, что онъ вчера терплъ голодъ, и что будетъ терпть голодъ завтра.

Этотъ кортежъ нашелъ королеву, герцога и ихъ свиту ожидавшими его на лошадяхъ. Остановясь предъ герцогомъ, гражданинъ, несшій золотые ключи на серебрянымъ блюд, сталъ на колно:

— Милостивйшій государь, сказалъ л’Иль-Адамъ, коснувшись къ нимъ остріемъ своей обнаженной шпаги, вотъ ключи вашего города. Въ ваше отсутствіе никто ихъ не принималъ, ожидали васъ, чтобъ сдать ихъ.

— Подайте ихъ мн, сиръ л’Иль-Адамъ, сказалъ герцогъ, потому что, по всей справедливости, вы имете право прикоснуться къ нимъ прежде меня.

Л’Иль-Адамъ соскочилъ съ лошади, и почтительно представилъ ихъ герцогу, послдній повсилъ ихъ на лук сдла, противъ боевой своей скиры. Многіе находили этотъ поступокъ слишкомъ смлымъ со стороны человка, который вступалъ въ городъ, какъ примиритель, а не какъ непріятель, но радость, что опять увидли королеву и герцога, была такъ велика, что это обстоятельство ни мало не охладило восторга.

Тогда подошелъ другой гражданинъ, и представилъ герцогу два верхнія платья изъ голубаго бархата, одно для него, а другое для графа Филиппа де-Сен-Поля, его племянника {Графъ де-Сен-Поль былъ сынъ герцога Брабантскаго, павшаго въ сраженіи при Азинкур.}.

— Благодарю, господа, сказалъ онъ. Это хорошая мысль, вы предвидли, что мн пріятно будетъ вступить въ вашъ городъ одтымъ въ платье цвта королевы, тогда, снявъ свой бархатный плащъ, онъ надлъ поднесенное ему платье, и приказалъ племяннику своему сдлать тоже. Увидя это весь народъ закричалъ, да здравствуетъ Бургундія! да здравствуетъ королева!

Затрубили трубы, граждане раздлились на дв линіи и стали стною съ обихъ сторонъ герцога и королевы, народъ расположился вслдъ за ними. Что касается до сира де-Жіака, то онъ, узнавъ жену свою среди дамъ королевы Изабеллы, оставилъ мсто, доставшееся ему по церемоніалу съ тмъ, чтобъ занять подл нея мсто, указанное ему его нетерпніемъ. Кортежъ двинулся впередъ.

Везд, на пути его шествія, онъ былъ встрчаемъ криками надежды и радости, со всхъ оконъ сыпались цвты, какъ благовонный снгъ, и покрывали мостовую подъ ногами лошади королевы, восторгъ доходилъ до изступленія, и сочли бы сумасшедшимъ того, кто бы среди этого торжества сказалъ, что на этихъ самыхъ улицахъ, гд разсыпано было столько свжихъ цвтовъ, гд раздавалось столько радостныхъ криковъ, вчера еще пролито было столько крови, и умерщвляемые испускали столько жалобныхъ криковъ.

Кортежъ прибылъ къ отелю Сен-Поль. Король ожидалъ его на послдней ступени крыльца. Королева и герцогъ сошли съ лошадей и поднялись по ступенямъ, король и королева поцловались, народъ разразился громкими восклицаніями, онъ думалъ, что вс несогласія исчезли въ королевскомъ поцлу, забывъ, что со временъ Іуды слова: измна и поцлуй, сдлались синонимами.

Герцогъ сталъ однимъ колномъ на полъ, король поднялъ его.

— Любезный братецъ Бургундскій, сказалъ онъ, забудемъ все прошедшее, потому что отъ нашихъ споровъ произошли большія несчастія, но, съ Божіею милостію, мы надемся, если вы намъ поможете, найти противъ нихъ хорошее и врное лкарство.

— Государь, отвчалъ герцогъ, то, что я длалъ, всегда имло цлію величайшее благо Франціи и величайшую честь вашего величества, т, которые говорили вамъ противное, были вашими врагами еще боле, нежели моими.

Сказавъ эти слова, герцогъ поцловалъ руку короля, который посл этого вошелъ въ отель Сен-Поль, королева, герцогъ и ихъ свита за нимъ туда же послдовали. Вс, на которыхъ блестло золото, вошли также во дворецъ, одинъ народъ остался на улиц, и два тлохранителя, поставленные у дверей отеля, вскор образовали крпкую преграду, раздляющую короля отъ подданнаго, королевскую власть отъ черни. Но, нтъ нужды, народъ былъ такъ ослпленъ, что не замчалъ, что остался одинъ, къ кому не было обращено ни одного слова, кому не было дано ни одного общанія. Онъ разсялся съ криками: да здравствуетъ король! да здравствуетъ Бургундія, и только уже ввечеру замтилъ, что терпитъ голодъ боле, нежели вчера.

На другой день составились, какъ обыкновенно, большія скопища народа. Такъ-какъ въ этотъ день не было никакого торжества, не надобно было идти смотрть на проходившій кортежъ, то народъ отправился къ отелю Сен-Поль, но не для того, чтобъ кричать: да здравствуетъ король, да здравствуетъ Бургундія! а для того, чтобъ просить хлба.

Герцогъ Іоаннъ вышелъ на балконъ, онъ сказалъ, что занимается придумываніемъ средствъ прекратить голодъ и бдность, которыя опустошаютъ Парижъ, но прибавилъ, что это было трудно, по причин опустошеній и грабежей, произведенныхъ Арманьяками въ окрестностяхъ столицы.

Народъ призналъ справедливость этой причины, и требовалъ, чтобъ арестанты, находившіеся въ Бастиліи, были ему выданы, потому что, говорилъ онъ, т, которыхъ содержитъ въ этихъ тюрьмахъ, всегда откупаются золотомъ, и что этотъ, выкупъ падаетъ на насъ.

Герцогъ отвчалъ этимъ, почти умирающимъ съ голоду, что желаніе ихъ будетъ исполнено. Вслдствіе этого, имъ, за недостаткомъ хлба, выдалъ семь арестантовъ. Это были: мессиръ Ангерраръ де-Маринье, мученикъ, происходившій отъ мученика, мессиръ Гекторъ де-Шартръ, отецъ Реймсскаго архіепископа, Жанъ Тараннь, богатый гражданинъ, исторія не упоминаетъ, именъ четырехъ прочихъ. Чернь умертвила ихъ, это заставила ее имть терпніе, герцогъ съ своей стороны, чрезъ это убійство освободился отъ семи враговъ, и выигралъ день спокойствія, въ чемъ заключалась вся польза для него.

На другой день новое скопище, новые крики, новая выдача, арестантовъ, но въ этотъ разъ толпа боле алкала хлба, нежели жаждала крови, она отвела четырехъ несчастныхъ, къ большому ихъ удивленію, въ тюрьму Шателе, и предала во власть городскому голов, потомъ отправилась грабить отель Бурбонъ, и какъ тамъ нашли знамя, на которомъ былъ вышитъ золотомъ драконъ, то нсколько сотенъ человкъ пошли показать его герцогу Бургундскому, какъ новое доказательство союза Арманьяковъ съ Англіею, и, изорвавъ его въ куски, влачили эти лоскутья по грязи, съ криками: смерть Арманьякамъ! смерть Англичанамъ! но никого не убили.

Однако же герцогъ ясно видлъ, что мало по малу бунтъ добирался до него, какъ приливъ къ берегу, онъ боялся, чтобъ, народъ, такъ долго обвинявшій кажущихся виновниковъ своихъ несчастій, не нашелъ виновниковъ истинныхъ, поэтому онъ веллъ ночью позвать въ отель Сен-Поль нкоторыхъ значительныхъ гражданъ города Парижа, которые общали помогать ему, если онъ желаетъ возстановить миръ и привести все въ порядокъ. Будучи увренъ въ этой опор, герцогъ спокойне ожидалъ слдующаго дня.

На слдующій день былъ слышенъ только одинъ крикъ, потому что народъ чувствовалъ только одну нужду: хлба! хлба!

Герцогъ вышелъ на балконъ и хотлъ говорить, но крики заглушали его голосъ, онъ сошелъ внизъ, бросился безъ оружія и съ обнаженною головою въ средину этого исхудавшаго и почти умирающаго отъ голода народа, подавалъ всмъ руку, горстями бросалъ золото. Народъ окружилъ его со всхъ сторонъ, душилъ его своимъ напоромъ, сжималъ своими волнами, ужасалъ столько же своею любовію льва, сколько и яростію тигра. Герцогъ думалъ, что онъ погибнетъ, если не противупоставитъ этой страшной физической сил нравстикиную силу слова, онъ снова хотлъ говорить, но голосъ его терялся и совершенно не былъ слышанъ, наконецъ онъ обратился къ одному простолюдину, который, повидимому, имлъ нкоторое вліяніе на эту массу. Послдній сталъ на тумбу и сказалъ: ‘молчать! герцогъ хочетъ говорить, выслушаемъ его.’ Послушная толпа замолкла. Герцогъ имлъ на себ бархатный, шитый золотомъ, кафтанъ, драгоцнную цпь на ше, а на этомъ человк была только старая красная шапочка, платье цвта бычачьей крови, и голыя ноги.

Однакоже онъ достигъ того, чего тщетно требовалъ могущественный герцогъ Іоаннъ Бургундскій.

Онъ былъ столько же счастливъ и въ другихъ своихъ требованіяхъ, какъ въ первомъ. Когда онъ увидлъ, что тишина водворилась, то сказалъ:

— Сдлайте кругъ.

Толпа раздвинулась, герцогъ, кусая себ губы до крови, стыдясь того, что долженъ прибгать къ такимъ средствамъ, и искать помощи въ такихъ людяхъ, взошелъ на крыльцо, у основанія котораго онъ раскаивался уже, что сошелъ съ балкона. Простолюдинъ послдовалъ за нимъ, окинувъ глазами толпу, чтобъ узнать, готова-ли она слушать то, что хотли ей сказать, потомъ, обратясь къ принцу, сказалъ:

— Теперь говорите, герцогъ, васъ слушаютъ.

И онъ легъ у ногъ его, какъ собака у ногъ своего хозяина. Въ тоже время нсколько знатныхъ людей, приверженныхъ къ герцогу Бургундскому, вышедши изъ внутренности отеля Сен-Поль, стали рядомъ позади его, въ готовности подать ему помощь, если то будетъ нужно. Герцогъ сдлалъ знакъ рукою, повелительное и продолжительное, тссъ! послышалось, какъ ворчаніе пса, изъ устъ человка въ красномъ плать, и герцогъ началъ говорить:

— ‘Друзья мои, сказалъ онъ, вы требуете у меня хлба. Но я не могу вамъ дать его, самому королю и королев едва-ли достаетъ его для ихъ королевскаго стола, вы бы лучше сдлали, если бы, вмсто того, чтобъ бгать безъ пользы по улицамъ Парижа, пошли и осадили Маркуси и Монтлери, гд укрпились дофинцы {Такъ со смерти графа Арманьяка называли приверженцевъ дофина.}, въ этихъ городахъ вы нашли бы състные припасы, и выгнали бы изъ нихъ враговъ короля, которые опустошили все до самыхъ воротъ Сен-Жакъ, и препятствуютъ собиранію жатвы’.

— Намъ больше ничего и не надобно, сказала толпа въ одинъ голосъ, но дайте намъ предводителей.

— Сиръ де-Коганъ и сиръ де-Гюпъ, сказалъ герцогъ, поворотя голову чрезъ плечо, и обращаясь къ господамъ, стоявшимъ позади его, сказалъ: хотите имть армію? я вамъ даю ее.

— Да, милостивйшій государь, отвчали они, выступая впередъ.

— Друзья мои, продолжалъ герцогъ, обратясь къ народу и представляя ему вышепоименованныхъ особъ, хотите вы взять себ предводителями этихъ благородныхъ рыцарей? я ихъ вамъ предлагаю.

— Ихъ, или другихъ, только бы они шли впередъ.

— Въ такомъ случа, милостивые государи, на коней, сказалъ герцогъ, и скоре, прибавилъ онъ въ пол-голоса.

Герцогъ хотлъ войти во дворецъ, человкъ, находившійся у его ногъ, всталъ и протянулъ ему руку, герцогъ пожалъ ее, какъ онъ длалъ и другимъ, онъ нкоторымъ образомъ былъ обязанъ этому человку.

— Какъ твое имя? сказалъ онъ ему.

— Каппелюшъ, отвчалъ послдній, почтительно снявъ спою шапочку рукою, которую герцогъ оставилъ свободною.

— Твое званіе? продолжалъ герцогъ.

— Главный палачъ городи Парижа.

Герцогъ выпустилъ его руку, какъ будто это было раскаленное желзо, отступилъ на два шага назадъ и поблднлъ. Могущественнйшій государь христіанства, предъ лицомъ цлаго Парижа избралъ это крыльцо мстомъ для заключенія договора съ исполнителемъ смертныхъ приговоровъ.

— Палачъ, сказалъ герцогъ хриплымъ и дрожащимъ голосомъ, ступай въ гранъ-Шателе, ты найдешь тамъ для себя работу.

Каппелюшъ повиновался этому приказанію, какъ приказанію, къ которому онъ привыкъ.

— Благодарю, милостивйшій государь, сказалъ онъ, потомъ, сходя съ крыльца, громко прибавилъ: герцогъ, благородный государь, онъ не гордъ, онъ любитъ бдный народъ.

— Л’Иль-Адамъ, сказалъ герцогъ, показывая рукою на удалявшагося Каппелюша, прикажите слдить за этимъ человкомъ, ибо надобно, чтобъ или моя рука, или его голова пали.

Въ тотъ же день де-Коганъ, де-Рюпъ и Голтье Релльяръ выступали изъ Парижа со множествомъ пушекъ и машинъ, нужныхъ для осады. Боле 10,000 человкъ, изъ самыхъ смлыхъ возмутителей народа, послдовали за ними добровольно, вслдъ за ними парижскія ворота было заперты, а въ вечеру протянуты цпи, какъ на всхъ улицахъ, такъ на верхней и нижней сторон рки. Цеховые граждане раздлялись стрльцами ночную стражу. И, можетъ быть, первый разъ, впродолженіе двухъ мсяцовъ, цлая ночь прошла спокойно, и ни разу не была встревожена криками: убійство! пожаръ!

Между тмъ Каппелюшъ, гордясь полученнымъ пожатіемъ руки и даннымъ ему порученіемъ, шелъ къ гранъ-Шателе, мечтая о казни, которая, безъ сомннія, должна была послдовать на другой день, и о чести, которая досталась бы на его долю, еслибы, какъ то иногда случалось, при этомъ присутствовалъ дворъ. Тотъ, кому бы случилось встртить его въ это время, замтилъ бы въ его походк важность человка, совершенно довольнаго собою, и догадался бы, что тлодвиженія, которыя онъ длалъ, разская воздухъ правою рукою въ различныхъ направленіяхъ, были умственнымъ повтореніемъ сцены, въ которой онъ думалъ играть завтра такую важную роль.

Такимъ образомъ онъ дошелъ до воротъ гранъ-Шателе, и сдлалъ по нихъ одинъ ударъ, но скорость, съ которою ворота отворились, доказывала, что тюремщикъ узналъ, что стучавшійся такимъ образомъ долженъ имть привиллегію не заставлять себя дожидаться.

Тюремщикъ ужиналъ съ своимъ семействомъ, онъ предложилъ Каппелюшу принять участіе въ ужин, послдній согласился съ видомъ благосклоннаго покровительства, весьма естественнаго въ человк, удостоившемся недавно пожатія руки величайшаго вассала Французской короны. Вслдствіе чего онъ поставилъ свой огромный мечъ у дверей, и слъ на почетномъ мст.

— Почтенный Ришаръ, сказалъ Каппелюшъ чрезъ нсколько времени, кто изъ господъ, которые квартируютъ въ вашей гостинниц, главный?

— Право, мессиръ, отвчалъ Ришаръ, я здсь еще недавно, мой предшественникъ и жена его были убиты, когда Бургундцы взяли Шателе. Я очень хорошо знаю, какія миски отпускаю моимъ аристантамъ, но не знаю именъ тхъ, которые кушаютъ изъ нихъ супъ.

— А число ихъ велико?

— Ихъ сто двадцать.

— Ну, почтенный Ришаръ, завтра ихъ будетъ только стодевятнадцать.

— Какъ такъ? не возмутился ли снова народъ? живо сказалъ тюремщикъ, боявшійся возобновленія тхъ сценъ, которыхъ жертвою сдлался его предшественникъ. Если бы я зналъ, котораго у меня потребуютъ, то я бы приготовилъ его, чтобъ не заставлять народъ долго ждать.

— Нтъ, нтъ, сказалъ Каппелюшъ, вы меня не поняли, народъ въ это время въ поход къ Маркуси и Монтлери, такимъ образомъ вы видите, что онъ обращенъ спиною къ гранъ-Шателе. Дло идетъ не о бунт, но о казни.

— Вы уврены въ томъ, что говорите?

— И вы спрашиваете объ этомъ у меня! отвчалъ смясь, Каппелюшъ.

— Ахъ! правда, вы конечно получили приказаніе отъ прево.

— Нтъ, я знаю это отъ кого нибудь повыше, я получилъ его отъ герцога Бургундскаго.

— Отъ герцога Бургундскаго?

— Да, продолжалъ Каппелюшъ, опрокидывая стулъ на заднія ножки, и безпечно качаясь на немъ, да, отъ герцога Бургундскаго, онъ взялъ меня за руку, не больше часа тому назадъ и сказалъ мн: ‘Каппелюшъ, другъ мой, сдлай мн удовольствіе, ступай какъ можно скоре въ тюрьму Шателе, и жди тамъ моихъ приказаній’. И я ему отвчалъ: ‘милостивйшій государь, вы можете на меня положиться на жизнь и на смерть’. Такимъ образомъ очевидно, что завтра поведутъ какого нибудь благороднаго Арманьяка на лобное мсто, и что герцогъ, будучи обязанъ тамъ присутствовать, желаетъ видть, чтобъ дло было исполнено хорошо, поэтому онъ и поручилъ его мн. Если было иначе, то приказаніе пришло бы отъ прево, и тогда его получилъ бы мой помощникъ Горжю.

Когда онъ оканчивалъ эти слова, послышались два удара молотка въ наружныя ворота, тюремщикъ попросилъ у Каппелюша позволенія взять лампу, Каппелюшъ головою далъ на это знакъ согласія, тюремщикъ вышелъ, оставя своихъ собесдниковъ въ темнот.

Чрезъ десять минутъ онъ возвратился, остановился у двери комнаты, тщательно ее заперъ, и съ особеннымъ выраженіемъ изумленія обративъ глаза свои на гостя, и не садясь, сказалъ ему:

— Почтенный Каппелюшъ, вамъ надобно слдовать за мною.

— Хорошо, отвчалъ онъ, допивая оставшееся въ стакан вино, и щелкнувъ языкомъ, какъ человкъ, лучше оцнивающій друга въ то время, когда съ нимъ разстается, хорошо, я знаю, что это значитъ.

И Каппелюшъ всталъ и пошелъ вслдъ за тюремщикомъ, взявъ мечь, который входя оставилъ у двери.

Пройдя нсколько шаговъ по сырому корридору, они дошли до такой узкой лстницы, которая заставила бы всякаго согласиться, что архитекторъ совершенно понялъ, что лстницы въ государственной тюрьм, суть вещи самыя неважныя.

Каппелюшъ спускался съ легкостію человка, которому дорога эта знакома, насвистывалъ любимую свою псенку, и, останавливаясь въ каждомъ этаж, между тмъ какъ тюремщикъ продолжалъ еще свою дорогу, говорилъ:

— А! чортъ возьми! это долженъ быть знатный господинъ.

Такимъ образомъ они спустились внизъ почти на шестьдесять ступеней.

Дойдя туда, тюремщикъ отворилъ дверь такую низкую, что Каппелюшъ, имвшій очень порядочный ростъ, принужденъ, былъ наклониться, чтобъ войти въ темницу, въ которую она вела. Проходя онъ замтилъ ея прочность, она была дубовая, толщиною въ четыре дюйма, и обитая сверхъ того матовымъ желзомъ. Онъ кивнулъ головою, какъ знатокъ, въ знакъ одобренія. Темница была пуста.

Каппелюшъ замтилъ это съ перваго взгляда, но думалъ, что тотъ, къ кому онъ, какъ полагалъ, былъ посланъ, находился на допрос, или на пытк, онъ, поставивъ свой мечь въ уголъ, расположился ждать арестанта.

— Здсь, сказалъ тюремщикъ.

— Хорошо, отвчалъ лаконически Каппелюшъ.

Ришаръ хотлъ, уходя, унести лампу, Каппелюшъ просилъ оставить ее ему. Такъ какъ тюремщику не дано было приказанія оставить его въ потьмахъ, то онъ согласился исполнить эту просьбу. Какъ только Каппелюшъ получилъ ее въ свои руки, то принялся чего-то искать, и былъ этимъ такъ занятъ, что не слыхалъ, какъ ключъ два раза повернулся въ замк, и какъ задвинулись засовы.

Онъ нашелъ въ постельной солом то, чего искалъ съ такилъ вниманіемъ, это былъ булыжникъ, который какой нибудь арестантъ клалъ себ подъ голову, вмсто подушки.

Каппелюшъ принесъ этотъ булыжникъ на средину комнаты, придвинулъ къ нему старую деревянную скамейку, поставилъ на нее лампу, пошелъ взять свой мечь оттуда, гд онъ его поставилъ, смочилъ булыжникъ заплснвшею водою, оставшеюся въ обломк кружки, слъ на полъ и, положа междуногъ булыжникъ, важно принялся точить свой мечь, который не много иступился отъ частаго употребленія, въ какомъ онъ находился нсколько дней сряду, онъ прерывалъ это занятіе только для того, чтобъ ощупать остріе, проводя по немъ большимъ пальцомъ, потомъ опять принимался за свою работу съ новымъ жаромъ.

Онъ такъ былъ погруженъ въ это интересное занятіе, что незамтилъ, какъ дверь отворилась и опять затворилась, и какъ какой-то человкъ, медленно подошелъ къ нему, и глядлъ на него съ какимъ-то глупымъ удивленіемъ. Наконецъ новопришедшій прервалъ молчаніе.

— Клянусь! сказалъ онъ, вы, почтенный Каппелюшъ, занимаетесь пустяками!

— Ахъ! Это ты Горжю,сказалъ Каппелюшъ, поднявъ глаза, которые тотчасъ же опять опустилъ на булыжникъ, поглощавшій все его вниманіе, что ты говоришь?

— Я говорю, что вы слишкомъ добры, что занимаетесь такими мелочами.

— Что длать, любезный, сказалъ Каппелюшъ, никто ничего не длаетъ безъ самолюбія, и въ нашемъ званіи оно также нужно, какъ и въ другомъ.

Горжю, вмсто вида удивленнаго человка, принялъ на себя видъ глупаго, онъ, не отвчая, смотрлъ на своего мастера, который казалось былъ тмъ вниманительне къ своей работ, чмъ она боле приближалась къ концу.

Наконецъ Каппелюшъ снова поднялъ глаза на Горжю.

— Такъ ты не знаешь, сказалъ онъ ему, что завтра назначена смертная казнь?

— Да, да, отвчалъ послдній, я это знаю.

— Ну!… такъ чему же ты тутъ удивляешься?

Каппелюшъ принялся опять за свою работу.

— Такъ вы не знаете, сказалъ, въ свою очередь, Горжю, имени того, кого будутъ казнить?

— Нтъ отвчалъ Каппелюшъ, не прерывая своей работы, это до меня не касается, только бы этотъ человкъ не былъ горбатъ, тогда мн надобно бы объ этомъ сказать, потому что я бы напередъ принялъ свои предосторожности, смотря по трудности.

— Нтъ, мастеръ, отвчалъ Гаржю, у осужденнаго шея такая же какъ у васъ и у меня, и я очень этому радъ, потому что такъ какъ у меня рука еще не такъ искусна, какъ ваша….

— Что ты это говоришь?

— Я говорю, что такъ какъ я только съ ныншняго вечера назначенъ палачемъ, то я былъ бы очень несчастливъ, если бы мн на первый разъ попался.

— Ты! Палачъ! сказалъ Каппелюшъ, прервавъ его и уронивъ свой мечъ.

— Ахъ! Боже мой! да, полчаса тому назадъ, прево позвалъ меня къ себ и вручилъ мн вотъ этотъ патентъ.

Сказавъ эти слова, Горжю вынулъ изъ своего кафтана пергаментъ и представилъ его Каппелюшу, послдній не умлъ читать, но онъ узналъ французскій гербъ и печать думы, и, сравнивая его, на память, съ своимъ, увидлъ, что онъ былъ точно такой же.

— Увы! сказалъ онъ, какъ человкъ убитый горестью, наканун публичной казни сдлать мн такую обиду!

— Но не возможно, чтобъ вамъ хотли сдлать этимъ обиду, почтенный Каппелюшъ!

— А почему такъ?

— Потому, что вы не могли казнить сами себя, это былъ бы первый случай отъ созданія міра.

Каппелюшъ началъ понимать, онъ поднялъ съ удивленіемъ глаза свои на своего помощника, волосы поднялись у него на лбу, и въ то же время изъ подъ нихъ показались капли пота и покатились по впалымъ его щекамъ.

— Такъ это я? сказалъ онъ.

— Да, сударь, отвчалъ Горжю.

— А палачъ, ты?

— Да, сударь!

— Кто же далъ этотъ приказъ?

— Герцогъ Бургундскій.

— Это не возможно, часъ тому назадъ, онъ взялъ у меня руку.

— Ну что же! да, сказалъ Горжю, а теперь онъ беретъ у васъ голову.

Каппелюшъ медленно всталъ, качаясь на ногахъ, какъ пьяный, и пошелъ прямо къ двери, онъ взялъ замокъ въ свои широкія руки, и два раза потрясь его такъ, что петли сломились бы, если бы он были не такъ прочны.

Горжю слдовалъ за нимъ глазами съ выраженіемъ участія, какое только могло принять его грубое и смуглое лицо.

Когда Каппелюшъ увидлъ, что усилія его безполезны, то возвратился и слъ опять на то мсто, на которомъ засталъ его Горжю, взялъ свой мечъ и, приложа его къ камню, старался довести дло свое до совершенства.

— Еще? сказалъ Горжю.

— Если онъ долженъ мн отрубить голову, отвчалъ Каппелюшъ глухимъ голосомъ, то тмъ боле онъ долженъ рубить хорошо.

Въ это время вошелъ Во-де-Баръ, парижскій прево, вмст съ священникомъ и для формы сдлалъ допросъ. Каппелюшъ сознался въ восьмидесяти шести убійствахъ, совершенныхъ имъ по законной обязанности палача, почти треть ихъ была совершена надъ женщинами и дтьми.

Чрезъ часъ прево вышелъ, оставя съ Каппелюшемъ священника и помощника, сдлавшагося палачемъ.

На другой день съ четырехъ часовъ утра большая улица Сен-Дени, улица о-Февъ и площадь Пилори были набиты народомъ, окна всхъ домовъ быть унизаны головами, главная бойня близъ Шателе, стна кладбища Сенз-Инноанъ близъ торговой площади были готовы рушиться подъ тяжестію, ихъ обременявшею. Совершеніе казни долженствовало послдовать въ семь часовъ.

Въ шесть часовъ съ половиною волнообразное движеніе, электрическое сотрясеніе, большій крикъ, испускаемый находившимися близъ Шателе возвстили находившимся на площади Пилори, что осужденный выступилъ изъ Шателе. Онъ пспросилъ у Горжю послднюю милость, которая отъ него зависла, чтобъ его не вели верхомъ на осл и не везли на телг, онъ твердымъ шагомъ шелъ между священникомъ и новымъ палачомъ, привтствуя рукою и голосомъ тхъ, которыхъ узнавалъ въ толп. Наконецъ онъ пришелъ на площадь Пилори, вступилъ въ кругъ, имвшій футовъ двадцать въ діаметр, образованный ротою стрльцовъ, посреди котораго стоялъ толстый отрубокъ дерева близъ кучи песку. Кругъ раскрывшійся, чтобъ пропустить его, тотчасъ сомкнулся за нимъ. Стулья и скамьи были поставлены для тхъ, которые, стоя далеко, не могли бы видть чрезъ головы стоявшихъ ближе, каждый занялъ мсто, какъ на обширномъ кругломъ амфитеатр, котораго кровли домовъ составляли послдній ярусъ, похожемъ на огромнйшую воронку изъ человческихъ головъ, положенныхъ одн на другія.

Каппелюшъ пошелъ прямо къ отрубку, уврился, твердо-ли онъ стоитъ, придвинулъ его къ куч песку, отъ которой онъ былъ слишкомъ далеко, и снова попробовалъ остріе меча, сдлавъ эти распоряженія, онъ сталъ на колна и молился тихимъ голосомъ, священникъ далъ ему поцловать распятіе. Горжю стоялъ близъ него, опершись на длинный свой мечъ, начало бить семь часовъ, Каппелюшъ громко сказалъ: Боже, будь милостивъ, и положилъ голову на отрубокъ.

Казалось ни одно дыханіе не исходило изъ всхъ этихъ устъ, ни одно движеніе не было замтно въ этой толп, вс, казалось, приросли къ своимъ мстамъ, въ однихъ глазахъ была, замтна жизнь.

Вдругъ мечъ Горжю сверкнулъ, какъ молнія, съ послднимъ ударомъ часовъ, мечъ опустился и голова покатилась на кучу песку, которую, бороздя, обагряла кровію.

Туловище упало въ противуположную сторону, отвратительно двигаясь на рукахъ и колнахъ, кровь ключемъ била изъ артерій шеи, какъ вода сквозь ршетку поливальщицы.

Толпа испустила страшный крикъ, это было первое дыханіе, которое снова получила эта толпа, простиравшаяся до ста тысячъ человкъ.

Глава четвертая.

Политическія предсказанія герцога Бургундскаго осуществились, Парижъ былъ утомленъ бурною жизнію, колебавшею его столь долгое время, онъ приписывалъ прекращеніе своихъ несчастій, которыя по естественному ходу достигли своего предла, присутствію герцога, употребленной имъ строгости и въ особенности казни Каппелюша, этого ожесточеннаго возмутителя черни. Тотчасъ, посл его смерти, порядокъ былъ возстановленъ и вс прославляли герцога Бургундскаго, но вдругъ новый бичъ разразился надъ окровавленнымъ еще городомъ: это была зараза, тощая и безобразная сестра междоусобной войны.

Открылась страшная энидемія. Голодъ, бдность, мертвыя тла, валявшіяся на улицахъ, политическія страсти, кипятившія кровь въ жилахъ, были адскими голосами, ее накликавшими. Народъ, начинавшій успокоиваться, устрашившійся собственнаго своего буйства, видлъ въ этомъ новомъ бич карающую руку Божію, имъ овладла странная лихорадка. Вмсто того, чтобъ ждать болзнь у себя дома, и стараться предъупредить ее, весь народъ разлился по улицамъ, мужчины бгали, какъ сумасшедшіе, крича, что адское пламя жжетъ ихъ, и бороздя толпу, съ трепетомъ разступавшуюся предъ ними, нкоторые бросались въ колодцы, а другіе въ рку. Въ другой разъ гробовъ недоставало для умершихъ, и священниковъ для умирающихъ. Люди, почувствовавъ первые симптомы болзни, останавливали на улицахъ стариковъ, и заставляли ихъ выслушивать свою исповдь. Люди высшаго сословія были не боле безопасны отъ этой эпидеміи, какъ и бдный народъ, принцъ Оранскій и господинъ де-Пуи погибли отъ нея, одинъ изъ братьевъ Фоссезъ, идучи къ герцогу съ поклономъ, почувствовалъ первые припадки болзни у крыльца отеля Сенноль, и хотлъ продолжать свою дорогу, но, едва успвъ подняться на шесть ступеней, остановился весь блдный, волосы у него поднялись дыбомъ, колни дрожали. Онъ усплъ только сложить крестомъ на груди руки, сказавъ: ‘Господи, буди милостивъ!’ и палъ мертвъ. Герцогъ Бретапскій, герцоги Анжуйскій и Алансонскій удалились въ Корбелль, а сиръ де-Жанъ съ женою своею въ замокъ де-Крейль, подаренный имъ герцогомъ Бургундскимъ. Отъ времени до времени за стеклами отеля Сен-Поль, показывались, какъ тни, или герцогъ, или королева, они смотрли на эти опустошительныя сцены, но ничмъ не могли имъ помочь, и сидли взаперти во дворц. Что касается до короля, то говорили, что онъ опять впалъ въ безуміе. Впродолженіе этого времени, Генрихъ король Англійскій, сопровождаемый сильною арміею, осадилъ Руанъ. Весь городъ испустилъ крикъ горести, но онъ потерялся съ воплемъ Парижа, прежде нежели достигъ до герцога Бургундскаго, между тмъ это былъ крикъ цлаго города. Покинутые Руанцы тмъ не мене заперли ворота, и поклялись защищаться до послдней крайности.

Съ своей стороны дофинцы, подъ предводительствомъ неутомимаго Таннега, маршала де-Ріе и Барбазана, котораго называли рыцаремъ безъ упрека, овладвъ городомъ Туромъ, который защищали, въ пользу герцога, Гилльомъ де-Ромменель и Шарль Лаббъ, простерли вооруженныя свои рекогносцировки до самыхъ воротъ Парижа.

И такъ герцогъ Іоаннъ имлъ влво дофинцовъ, враговъ Бургундіи, вправо Англичанъ, враговъ Франціи, а прямо противъ себя и сзади заразу, врага всхъ.

Въ этой крайности, онъ хотлъ заключитъ мирный договоръ съ дофиномъ, оставить королю, королев и ему отвтственность за сохраненіё Парижа, и отправиться на помощь Руану.

Вслдстіе этого статьи мирнаго договора, составленныя за нсколько времени предъ тмъ въ Бреи Монтеро, были снова надписаны королевою и герцогомъ Бургундскимъ. 17-го Сентября он были обнародованы по улицамъ Парижа при звук трубъ, и герцогу Бретанскому, повезшему этотъ договоръ, поручено было представить его на утвержденіе дофина, и въ тоже время чтобъ расположить его къ примиренію, онъ повезъ ему его молодую жену {Марія Анжуйская, дочь Людовика, Сицилійскаго короли. Дофинъ женился на ней въ 1413 году, но какъ ему было тогда только 11 лтъ, то бракъ совершенъ въ 1416.}, остававшуюся въ Париж, и которой королева и герцогъ оказывали величайшее вниманіе.

Герцогъ Бретанскій нашелъ дофина въ Тур: и онъ получилъ у него аудіенцію. Когдажъ былъ введенъ въ залу, то по правую сторону дофина стоялъ молодой герцогъ д’Арманьлкъ, пріхавшій наканун изъ Гіены просить правосудія за смерть своего отца, и правосудіе торжественно было ему общано, по лвую Таннега Дюшатель, заклятый врагъ герцога Бургундскаго, за нимъ президентъ Луве, Барбазанъ и Шарль Лаббъ, который оставилъ Бургундскую партію и перешелъ на его сторону, вс люди желавшіе войны, потому что они надялись достигнуть величайшаго счастія, стоя за дофина, и всего должны были бояться, держа сторону герцога Бургундскаго.

Хотя герцогъ Бретанскій, при первомъ взгляд, ясно понялъ, каковъ будетъ конецъ его переговоровъ, однакоже онъ преклонилъ колно и подалъ мирный договоръ герцогу Туренскому. Послдній взялъ его. и, не распечатывая, сказалъ герцогу, поднявъ его:

— Любезный братецъ, я знаю, что это…. Меня зовутъ въ Парижъ, не правда-ли, мн предлагаютъ миръ, если я соглашусь возвратиться туда? Любезный братецъ, я не заключу мира съ убійцами, я не войду въ городъ, все еще облитый слезами и кровію. Герцогъ Бургундскій причинилъ это зло, пусть онъ его и поправляетъ, что касается до меня, то я не совершилъ никакого преступленія, и не хочу сдлаться очистительною жертвою.

Герцогъ Бретанскій хотлъ было настаивать, но всякое настояніе было безполезно. Онъ возвратился въ Парижъ, и донесъ герцогу Бургундскому объ отказ дофина, герцогъ собирался идти въ совтъ, гд надобно было выслушать посланнаго отъ города Руана. Герцогъ Бургундскій слушалъ со вниманіемъ то, о чемъ ему доносилъ его посланникъ, потомъ, когда тотъ пересталъ говорить, онъ опустилъ голову на грудь и нсколько минутъ глубоко размышлялъ:— онъ принудитъ меня къ этому, вдругъ сказалъ онъ, и пошелъ въ залу совта.

Легко объяснить мысль герцога Бургундскаго.

Онъ былъ знаменитйшій вассалъ Французской короны и могущественнйшій государь христіанскаго міра. Его обожали Парижане, три мсяца онъ управлялъ королевствомъ, и постоянно болзненное состояніе этого несчастнаго государя, не позволяло тмъ, которые наиболе этого желали, надяться, чтобъ онъ могъ жить долго, въ случа его смерти отъ регентства, которое было уже, можно сказать, въ его рукахъ, до королевской власти, одинъ только шагъ. Дофинцы владли только областями Монъ и Анжу, уступка Англійскому королю Гіены и Нормандіи длали сего послдняго его союзникомъ и опорою. Об Бургундіи, Фландрія и Артуа, которыми онъ обладалъ, и которыя онъ присоединялъ къ Французской корон, были для нея вознагражденіемъ этой потери, наконецъ примръ Гуго Капети не такъ былъ далеко, чтобы его нельзя было повторить, и такъ какъ дофинъ отказывался отъ всякаго союза и желалъ войны, то ему не на кого будетъ жаловаться, когда слдствія его отказа обрушатся на него самаго.

Въ этихъ послдствіяхъ политика герцога Бургундскаго была такъ же проста, какъ и незатруднительна, оставить осаду Руана продолжаться неопредленное время, открыть переговоры съ Генрихомъ, королемъ Англійскимъ, и все подготовить съ согласія съ нимъ, чтобъ, въ случа смерти Карла VI, такъ какъ вся власть уже напередъ была сосредоточена въ его рукахъ, ему осталось только прибавить къ королевской власти, которою онъ былъ уже обличенъ, только титулъ короля, котораго ему не доставало.

Минута была, какъ нельзя больше, благопріятна для того, чтобъ начать приводитъ въ исполненіе этотъ великій планъ: король, такъ больной умомъ, какъ онъ былъ, не могъ присутствовать въ совт, и даже не былъ предъувдомленъ о его созваніи, слдовательно, герцогъ былъ свободенъ дать посланному отъ города Руана такой отвтъ, какой покажется ему выгоднйшимъ не для пользы Франціи, но для своей собственной. Съ такими то намреніями, которыя отказъ дофина еще боле въ немъ утвердилъ, вошелъ онъ въ залу совта, и слъ, какъ будто для того, чтобъ пріучиться къ роли, которую онъ надялся играть современемъ, на тронъ короля Карла.

Только его и ожидали, чтобъ приказать ввести посланника.

Это былъ старый священникъ съ блыми волосами, онъ пришелъ изъ Руана босыми ногами и съ посохомъ въ рук, какъ прилично человку, просящему помощи. Онъ дошелъ до самой середины залы и, поклонясь герцогу Бургундскому, хотлъ уже начать излагать ему предметъ своего порученія, вдругъ послышался большой шумъ у маленькой двери, закрытой обоями, которая вела въ комнаты короля. Вс обернулись назадъ, и съ удивленіемъ увидли, что обои поднялись и король Карлъ VI, вырвавшись изъ рукъ своихъ тлохранителей, которые хотли удержать его, вошелъ въ свою очередь въ эту залу, гд никто его не ожидалъ, и съ сверкающими отъ гнва глазами, въ плать, находившемся въ безпорядк, твердыми шагами прямо направился къ трону, на которомъ сидлъ уже герцогъ Іоаннъ Бургундскій.

Это неожиданное явленіе внушило всмъ присутствовавшимъ какое-то чувство страха и благоговнія. Герцогъ Бургундскій въ особенности слдилъ за нимъ глазами, поднимаясь съ трона по мр того, какъ онъ къ нему приближался, какъ будто-бы какая нибудь сверхъестественная сила заставляла его стоять на ногахъ, и когда король ступилъ ногою на первую ступеньку трона, чтобъ взойти на него, герцогъ, съ своей стороны, машинально ступилъ на послднюю, чтобъ съ него сойти.

Вс молча смотрли на игру этой, своего рода, качели.

— Да, я понимаю, милостивые государи, сказалъ король, вамъ сказали, что я сумасшедшій, можетъ быть, даже вамъ сказали, что я умеръ.— Онъ страннымъ образомъ началъ хохотать.— Нтъ, нтъ, милостивые государи, я былъ только арестантомъ. Но я зналъ, что въ моемъ отсутствіи собрался великій совтъ, и мн захотлось въ немъ присутствовать, любезный братецъ Бургундскій, вы съ удовольствіемъ видите, что состояніе моего здоровья, опасность котораго вамъ, безъ сомннія, преувеличили, позволяетъ еще мн предсдательствовать при совщаніи о длахъ государства.— Потомъ, обратясь къ священнику, онъ сказалъ ему:— говорите, почтенный отецъ, король Франціи васъ слушаетъ, и слъ на тронъ.

Священникъ преклонилъ колна предъ королемъ, чего онъ не сдлалъ предъ герцогомъ Бургундскимъ, и въ этомъ положеніи началъ говорить:

— Государь! сказалъ онъ, Англичане, ваши и наши враги, осадили городъ Руанъ.

Король вздрогнулъ.

— Англичане въ сердц королевства, и король ничего объ этомъ не знаетъ, сказалъ онъ. Англичане предъ Руаномъ!.. Предъ Руаномъ, который былъ Французскимъ городомъ еще при Кловис, предк всхъ королей Франціи, который былъ, потерянъ только для того, чтобъ доставить Филиппу-Августу случай снова овладть имъ… Предъ Руаномъ, моимъ городомъ!… однимъ изъ шести цвтковъ моей короны!… О это измна! измна! продолжалъ онъ тихимъ голосомъ.

Священникъ видя, что крроль пересталъ говорить, продолжалъ:

— Всепресвтлйшій государь и повелитель, жители города Руана возложили на меня жаловаться вамъ, ваше величество, и на васъ, герцогъ Бургундскій, управляющаго королемъ и его королевствомъ, за великую обиду, состоящую въ. угнетеніи, претерпваемомъ ими отъ Англичанъ, и объявляютъ вамъ и даютъ знать чрезъ меня, что если чрезъ то, что вы не подаете имъ помощи, имъ придется сдлаться подданными Англійскаго короля, то они обратятся въ самыхъ, злйшихъ враговъ вашихъ, и что, если будетъ возможно, они истребятъ васъ и весь родъ вашъ.

— Отецъ мой, скакалъ король, вы исполнили вашу обязанность и напомнили мн объ моей. Возвратитесь къ храбрымъ жителямъ города Рауна, скажите имъ, чтобъ они держались, и что я спасу ихъ или чрезъ переговоры, или чрезъ поданіе имъ помощи, хотя бы для полученія мира я принужденъ былъ выдать дочь мою Екатерину за Англійскаго короля, хотя бы для веденія воины я принужденъ былъ лично идти противъ нашихъ непріятелей, призвавъ къ себ все дворянство королевства.

— Государь, отвчалъ священникъ кланяясь, благодарю васъ за доброе ваше желаніе, и молю Бога, чтобъ никакая посторонняя воля его не измнила. Но для мира-ли, или для войны, вамъ надобно спшить, ваше величество, потому что многія тысячи нашихъ жителей умерли уже отъ голода въ вышеупомянутомъ город, и вотъ уже два мсяца мы питаемся мясомъ, которое Богъ создалъ не на пищу человка. Двнадцать тысячъ бдныхъ людей, мужчинъ, женщинъ и дтей, выпущены за стны, и питаются во вншнихъ рвахъ кореньями и гнилою водою, такъ что когда какая нибудь несчастная мать родитъ, то сострадательные люди, веревками поднимаютъ въ городъ новорожденныхъ малютокъ въ корзинахъ, велятъ ихъ окреститъ и потомъ возвращаютъ матерямъ, чтобъ он покрайней мр, умерли христіанами.

Король вздохнулъ и обратился къ герцогу Бургундскому:

— Вы слышите, сказалъ онъ, бросивъ на него взглядъ невыразимаго упрека, не удивительно, что я, король, нахожусь въ такомъ плачевномъ состояніи тла и души, когда столько несчастныхъ, считая меня причиною ихъ несчастій, возносятъ къ престолу Божію гласы проклятій, которые заставляютъ ангела милосердія отъ меня удалиться. Ступайте, отецъ мой, сказалъ онъ, обратясь опять къ священнику, возвратитесь въ этотъ бдный городъ, которому я желалъ бы послать свой собственный хлбъ, скажите ему, что не чрезъ мсяцъ, не чрезъ недлю, но сегодня, сейчасъ же, посланники отправятся въ Пон-дел’Аршъ, чтобъ заключить мирный договоръ, и что я, король, иду въ Сен-Дени взять собственною своею рукою знамя, чтобъ приготовиться къ войн.

Господинъ первый президентъ, прибавилъ онъ, обратясь къ Филиппу де-Морвиллье, и потомъ по порядку къ другимъ, къ которымъ обращалъ рчь свою, мессиръ Гилльомъ де-Шали-Диверъ, мессиръ Тьерри ле-Руа, мессиръ Реньо де-Фолвилль, вы отправитесь сего дня ввечеру, получивъ отъ меня полномочіе, заключить миръ съ Генрихомъ Ланкастерскимъ, Англійскимъ королемъ, а вы, братецъ, подите отдать приказаніе, чтобъ все было готово къ нашему отъзду въ Сен-Дени, мы идемъ сію же минуту.

При сихъ словахъ король всталъ и вс сдлали тоже. Старый священникъ подошелъ къ нему и поцловалъ у него руку.

— Государь, сказалъ онъ, да наградитъ васъ Богъ за то добро, которое вы намрены сдлать, завтра восемдесять тысячъ людей будутъ благословлять ваше имя.

— Пусть они молятся за меня и за Францію, отецъ мой, потому что мы оба имемъ въ этомъ нужду.

Посл этихъ словъ совтъ разошелся. Спустя два часа, король собственными своими руками снималъ знамя съ старыхъ стнъ Сен-Дени. Король потребовалъ у герцога, рыцаря извстнаго своимъ именемъ и храбростію, чтобъ ввритьему это знамя, герцогъ представилъ ему одного.

— Ваше имя? сказалъ король, подавая ему священную хоругвь.

— Сиръ де-Монтшоръ, отвчалъ рыцарь.

Король искалъ въ своей памяти, съ какимъ великимъ воспоминаніемъ соединялось, и къ какому благородному дому принадлежало это имя.

Спустя не много онъ вручилъ ему хоругвь со вздохомъ, въ первый разъ королевское знамя вврялось лицу такого маловажнаго дома.

Король, не возвращаясь въ Парижъ, послалъ свои инструкціи посланникамъ. Одинъ изъ нихъ, кардинаръ дез-Юрсенъ, получилъ портретъ принцессы Екатерины, онъ долженъ былъ показать его Англійскому королю.

Ввечеру, 29-го октября, 1418 года, весь дворъ похалъ ночевать въ Понтуазъ, гд онъ долженъ былъ ожидать слдствія переговоровъ въ Понъ-де л’Арин, и ко всмъ рыцарямъ отправлено было приказаніе, собраться туда со всмъ своимъ обозомъ, оруженосцами и воинами.

Сиръ де-Жіакъ былъ одинъ изъ первыхъ, явившихся на этотъ призывъ, онъ все еще обожалъ свою жену, однако же при вопл несчастія, раздавшемся изъ устъ короля во имя Франціи, онъ оставилъ все, свою прекрасную Екатерину съ дтскими ея поцлуями, свой замокъ де-Крейль, гд каждая комната напоминали о наслажденіи, свои аллеи, по которымъ такъ пріятно ходить, когда ногами своими гонишь впередъ желтые листья, сорванные съ деревьевъ первыми осенними втрами, которыхъ меланхолическій шелестъ такъ хорошо гармонируетъ съ неопредленными мечтами юной и счастливой любви.

Герцогъ принялъ его, какъ друга, въ тотъ же день онъ приглашалъ къ себ обдать многихъ молодыхъ и благородныхъ людей, чтобъ праздновать его прибытіе, ввечеру у герцога былъ пріемъ и игра. Сиръ де-Жіакъ былъ героемъ дня, каждый разспрашивалъ его о прекрасной Екатерин, которая оставила много воспоминаній въ сердцахъ молодыхъ людей.

Герцогъ казался озабоченнымъ, но улыбающееся его чело показывало, что онъ былъ озабоченъ радостною мыслію.

Де-Жіакъ, чтобъ ускользнуть отъ поклоновъ однихъ, избжать шутокъ другихъ, а еще боле, чтобъ избавиться отъ жара игорной залы, прогуливался съ другомъ своимъ де-Гравилемъ въ первой изъ комнатъ, которыхъ рядъ составлялъ отдленіе герцога. Такъ какъ онъ помстился въ немъ только со вчерашняго вечера, то обязанности слугъ, пажей и оруженосцевъ были еще такъ худо распредлены, что какой-то крестьянинъ вошелъ въ первую комнату безъ всякаго провожатаго, и обратился къ де-Жіаку, чтобъ узнать, какимъ бы образомъ онъ могъ вручить письмо герцогу Бургундскому лично.

— Отъ кого? спросилъ.у него де-Жіакъ.

Крестьянинъ, казалось, смшался и повторилъ свой вопросъ.

— Слушай, сказалъ ему Жіакъ, есть только два средства: первое, пройти со мною чрезъ эти залы, наполненныя богатыми господами, или благородными залами, между которыми такой деревенщина, какъ ты, былъ бы грязнымъ пятномъ, второе, привести сюда герцога, чего бы онъ мн не простилъ, еслибы письмо, которое ты ему несешь, не заслуживало того, чтобъ онъ побезпокоился, чего я опасаюсь.

— Такъ какъ же это сдлать, милостивый государь? спросилъ мужикъ.

— Отдать мн это письмо и подождать здсь отвта.— И, прежде нежели мужикъ усплъ опомниться, онъ взялъ письмо двумя своими пальцами, выдернулъ его ловко изъ рукъ посланнаго, и отправился, все держась за руку де-Гравилля, въ отдаленную комнату.

— Клянусь, сказалъ послдній, судя потому, какъ сложено это посланіе, судя по топкости и пріятному запаху бумаги, на которой оно написано, оно очень похоже на любовное письмо.

Де-Жіакъ улыбнулся, и машинально обратилъ глаза на письмо, и остановился какъ пораженный громомъ, Онъ узналъ на печати оттискъ кольца, которое жена его нашла еще до своего замужества, и объясненія котораго онъ часто просилъ у нея, но этого она объясненія ему ни сдлала, это была звзда наобномъ неб, съ слдующею подписью: таже.

— Что съ тобою? сказалъ ему Гравилль, увидя, что онъ поблднлъ.

— Ничего, ничего, отвчалъ Жіакъ, тотчасъ оправившись, и обтирая лобъ, съ котораго текъ холодный потъ, ничего, кром маленькой дурноты, снесемъ это письмо герцогу, и потащилъ Гравилля такъ скоро, что послдній думалъ, онъ вдругъ сошелъ съ ума.

Герцогъ находился въ задней части комнаты, обратясь спиною къ камину, въ которомъ пылалъ сильный огонь, де-Жіакъ представилъ ему письмо, говоря, что какой-то человкъ ожидаетъ на него отвта.

Герцогъ распечаталъ его. Едва замтное удивленіе выразилось на его лиц, при первыхъ прочитанныхъ имъ словахъ, но такъ какъ онъ умлъ владть собою, то оно тотчасъ исчезло. Де-Жіакъ стоялъ предъ нимъ, устремивъ проницательные глаза свои на спокойное лицо герцога. Послдній окончивъ, смялъ машинально письмо между своими пальцами, и бросилъ его, назадъ себя, въ каминъ.

Де-Жіакъ охотно-бы вложилъ свою руку въ эту раскаленную жаровню, чтобъ только достать это письмо, однако-же онъ удержался.

— А отвтъ? сказалъ онъ такимъ голосомъ, котораго измненіе не могло совершенно укрыться.

Быстрый и испытующій взоръ устремился изъ голубыхъ глазъ герцога Іоанна и, казалось, отразился на лиц де-Жіака, какъ въ зеркал.

— Отвтъ? сказалъ онъ хладнокровно, Гравилль подите, скажите этому человку, что я привезу его самъ.

Произнеся эти слова, онъ взялъ руку де-Жіака, какъ будто для того, чтобъ на нее опереться, но въ самомъ дл для того, чтобъ воспрепятствовать ему слдовать за его другомъ.

Вся кровь де-Жіака прилилась къ его сердцу и шумла въ его ушахъ, когда онъ почувствовалъ, что рука герцога опирается на его руку.

Онъ больше ничего не видлъ, ничего не слышалъ, онъ хотлъ поразить герцога кинжаломъ среди этого собранія, этого блеска, этого празднества, но ему казалось, что кинжалъ его приросъ къ ножнамъ, все вертлось вокругъ него, онъ не чувствовалъ земли подъ ногами, онъ былъ въ какомъ-то огненномъ круг, и когда герцогъ, по возвращеніи Гравилля, оставилъ совершенно его руку, то онъ упалъ на кресло, случайно тутъ находившееся, какъ будто онъ пораженъ былъ громомъ. Пришедши въ себя, онъ окинулъ взорами все это собраніе, это беззаботное и разряженное общество, продолжавшее свою веселую ночь, не догадываясь о томъ, что среди его находился человкъ, въ сердц котораго гнздился цлый адъ. Герцога тутъ уже не было.

Де-Жіакъ вдругъ вскочилъ съ мста, какъ будто бы стальная пружина подняла его на ноги, онъ переходилъ изъ комнаты въ комнату, какъ сумасшедшій съ блуждающими глазами, со лбомъ облитымъ потомъ, и спрашивалъ герцога.

Вс недавно видли, какъ онъ прошелъ.

Онъ спустился до самой наружной двери, какой-то человкъ, закутанный въ плащъ, только что вышелъ изъ нея и слъ на лошадь. Жіакъ слышалъ въ конц улицы галопъ лошади, онъ видлъ, какъ искры сыпались изъ-подъ его копытъ.— Это герцогъ, сказалъ онъ, и бросился опрометью въ конюшню.

— Ральфъ! закричалъ онъ входя, сюда, мой Ральфъ!

Изъ множества лошадей, тамъ находившихся, одна заржала, подняла голову, и старалась перервать привязь, которая удерживала ее у яслей. Это была прекрасная испанская половая лошадь, чистой крови, съ волнующеюся гривою и хвостомъ, съ жилами, перескающимися на бедрахъ, подобно веревочной сти.

— Ступай, Ральфъ, сказалъ Жіакъ, перерзавъ своимъ кинжаломъ привязь, его удерживавшую. И веселая, и свободная лошадь запрыгала, какъ молодая лань.

Жіакъ, съ проклятіемъ, топнулъ ногою, лошадь, испугавшись голоса своего господина, остановилась, упершись четырьмя своими ногами.

Жіакъ бросилъ на нее сдло, надлъ узду, и вскочилъ на ея спину, схватившись за гриву.

— демъ, Ральфъ, демъ, онъ вонзилъ ей въ бока шпоры, лошадь понеслась, какъ стрла.

— демъ, демъ, Ральфъ, надобно его догнать, говорилъ Жіакъ своей лошади, какъ будто бы она могла его понимать.— Скоре, скоре, мой Ральфъ! и Ральфъ летлъ по дорог, касаясь къ земл только скачками, брызжа пною изъ ноздрей и огнемъ изъ глазъ.

— О! Катерина, Катерина, при устахъ такихъ чистыхъ, при глазахъ такихъ кроткихъ, при голос такимъ сладостномъ, у тебя столько коварства въ глубин сердца, тло ангела, душа демона! Еще сегодня по утру она провожала отъздъ мой ласками и поцлуями, она гладила твою гриву своею блою рукою, ласкала твою шею и говорила:— Ральфъ, мой Ральфъ, привези мн скоре моего возлюбленнаго. Насмшка!… скоре, Ральфъ, скоре!

Онъ билъ лошадь кулакомъ по тому мсту, по которому его ласкала рука Катерины, Ральфъ былъ облитъ потомъ.

— Катерина, твой возлюбленный возвращается, и Ральфъ везетъ теб его обратно!… О! если правда, если правда, что ты меня обманываешь…, О! мщеніе! о! надобно будетъ много времени, чтобъ найти мщеніе достойное обоихъ васъ, демъ, демъ! намъ надобно пріхать прежде него, Ральфъ, скоре! и онъ поролъ ему бока своими шпорами, а лошадь ржала отъ боли.

Ей отвчала ржаніемъ другая лошадь, вскор де-Жіакъ замтилъ другаго всадника, хавшаго также въ галопъ. Ральфъ, опередилъ однимъ прыжкомъ лошадь и всадника, какъ орелъ, однимъ взмахомъ крыла опереживаетъ ястреба. Де-Жіакъ узналъ герцога, а герцогъ подумалъ, что видлъ какое-нибудь пронесшееся фантастическое привидніе.

И такъ герцогъ Іоаннъ халъ дйствительно въ замокъ. Крейль.

Герцогъ продолжалъ свою дорогу, въ нсколько секундъ лошадь и всадникъ исчезли, притомъ же это видніе и не могло занять мста въ его ум, совершенно погруженномъ въ мысли о любви. И такъ онъ халъ отдохнуть не много и отъ своихъ политическихъ и отъ военныхъ битвъ.

Прощайте вс труды тлесные и вс мученія душевныя! онъ халъ уснуть въ объятіяхъ своей прелестной любовницы, любовь нашептывала ему: одни львиныя сердца, одни желзные люди умютъ любить.

Онъ пріхалъ къ воротамъ замка. Огни везд были погашены, только въ одномъ окн былъ виднъ свтъ, и за занавсомъ этого окна рисовалась какая-то тнь. Герцогъ привязалъ свою лошадь къ кольцу, и извлекъ звукъ изъ небольшаго рожка, сдланнаго изъ слоновой кости, который онъ носилъ у пояса.

Свтъ заколебался, вскор оставилъ комнату, въ которой онъ прежде свтилъ, въ совершенной темнот, и послдовательно проходилъ мимо ряда оконъ, изъ которыхъ каждое освщалъ въ свою очередь. Чрезъ минуту, герцогъ услышалъ, съ другой стороны стны легкіе шаги особы, бжавшей по трав и сухимъ листьямъ, и пріятный ясный голосъ, говорившій сквозь ворота:

— Это вы, любезный герцогъ?

— Да, да, не бойся ничего, моя прелестная Екатерина, да, это я.

Ворота отворились, молодая женщина вся дрожала, частію отъ страха, частію отъ холода.

Герцогъ накинулъ ей часть своего плаща на плечи, и привлекъ ее къ себ, закутавшись вмст съ нею, такимъ образомъ они прошли дворъ въ темнот. Внизу лстницы горла маленькая серебряная лампа съ благовоннымъ масломъ. Екатерина взяла ее, она не смла войти съ этою лампою, боясь, чтобъ ее не замтили, или чтобъ втеръ не задулъ ее: они взошли по лстниц все въ объятіяхъ другъ друга.

Чтобъ пройти въ спальню, надобно было идти чрезъ большую мрачную галлерею, Екатерина прижалась еще боле къ своему любовнику.

— Поврили-ли бы вы, милый мой герцогъ, что я проходила здсь одна?

— О! вы храбры, какъ воинъ, моя прелестная Екатерина!

— Я шла отворить вамъ, ваша свтлость!

Екатерина положила свою голову на плечо герцога, а герцогъ прильнулъ губами къ чему ея, такимъ образомъ шли они по длинной галлере, лампа, образуя около нихъ кругъ дрожащаго свта, освщала каштановую, угрюмую голову герцога, и блокурую свжую головку его любовницы: можно бы было подумать, что это идетъ картина Тиціана. Они подошли къ двери Екатерины, изъ которой распространялась теплая и благоухающая атмосфера, дверь затворилась за ними, все погрузилось во мракъ.

Они прошли въ двухъ шагахъ отъ Жіака, и не замтили его багроваго лица подъ складками краснаго занавса, спускавшагося передъ послднимъ окномъ.

О! кто выразитъ словами то, что происходило въ его сердц, когда онъ увидлъ, что они приближаются къ нему въ объятіяхъ одинъ другаго! О какомъ мщеніи долженъ былъ мечтать этотъ человкъ, если онъ не бросился на нихъ и непоразилъ ихъ кинжаломъ!…

Онъ прошелъ галлерею, спустился медленнпо по лстниц, какъ старикъ сразбитыми ногами, и наклоня на грудь голову.

Прошедши наконецъ паркъ, онъ отворилъ небольшую дверь, выходившую въ поле, отъ которой у него одного былъ ключъ. Никто не видлъ, какъ онъ вошелъ, никто не видлъ какъ онъ вышелъ, онъ позвалъ глухимъ и трепещущимъ голосомъ Ральфа, добрая лошадь подскочила, заржала и прибжала къ нему.

— Тише, Ральфъ тише! сказалъ онъ, тяжело садясь на сдло, бросилъ поводья на шею врнаго животнаго и предался на его волю, будучи неспособенъ управлять имъ, и не заботясь, куда онъ понесетъ его.

На неб собиралась буря, шелъ мелкій и холодный дождь, тяжелыя и низкія облака. катились, какъ волны, Ральфъ шелъ шагомъ.

Де-Жіакъ ничего не видлъ, ничего не слышалъ, его занимала одна мысль, эта женщина прелюбодяніемъ разрушила всю его будущность.

Де-Жіакъ мечталъ о жизни истиннаго рыцаря, о слав военныхъ подвиговъ и спокойствіи любви. Эта женщина, которая могла еще двадцать лтъ быть красавицею, была залогомъ счастія всей жизни молодаго человка. И что же! все пропало, ему боле не до военныхъ подвиговъ, ему боле не до любви, одна мысль должна была впредь занимать его голову, уничтожая вс другія: мысль о двойномъ мщеніи, мысль могущая сдлать его сумасшедшимъ. Дождь становился чаще, сильные порывы втра гнули деревья, стоявшія по дорог, какъ тростникъ, насильно срывая съ нихъ послдніе листья, оставленные еще на нихъ осенью, вода струилась по обнаженному челу де-Жіака, и онъ не замчалъ этого, кровь, остановившаяся на минуту въ его сердц, бросилась теперь въ голову, его артеріи бились съ шумомъ, ему казалось, что предъ его глазами проносились странныя вещи, какъ то представляется человку, впадающему въ безуміе, одна мысль, мысль безпрерывная и пожирающая, волновала мозгъ его, мысль не ясная, сокрушительная, наводящая только помшательство.

— О! вдругъ вскричалъ онъ, мою правую руку сатан, только бы мн отмстить за себя.

Въ тоже мгновеніе Ральфъ сдлалъ прыжокъ въ сторону, и, при синеватомъ блеск молніи, де-Жіакъ замтилъ, что онъ детъ рядомъ съ какимъ-то другимъ всадникомъ.

Прежде онъ не замчалъ этого товарища своего путешествія, онъ не понималъ, какимъ образомъ онъ вдругъ очутился возл него такъ близко. Ральфъ казался столько же удивленнымъ, какъ его господинъ, онъ ржалъ отъ страха, и все тло его дрожало, какъ будто онъ вышелъ изъ холодной воды. Де-Жіакъ бросилъ быстрый взоръ на новоприбывшаго и удивился, что видитъ его такъ ясно, хотя ночь была темная. Опалъ, который этотъ незнакомецъ имлъ на своемъ ток въ томъ мст, гд было прикрплено перо, украшавшее его, распространялъ отъ себя этотъ странный свтъ, способствовавшій видть его въ темнот. Де-Жіакъ посмотрлъ на свою собственную руку, на которой былъ перстень съ такимъ же камнемъ, но потому-ли, что онъ былъ не такаго высокаго достоинства, или потому что былъ оправленъ другимъ образомъ, то онъ не имлъ этого свтоноснаго качества, онъ снова обратилъ взоры свои на незнакомца.

Это былъ молодой человкъ съ блднымъ и меланхолическимъ лицомъ, одтый весь въ черномъ, на лошади того же цвта, де-Жіакъ замтилъ съ удивленіемъ, что на немъ не было ни сдла, ни узды, ни стремянъ, лошадь повиновалась одному пожатію колнъ.

Де-Жіакъ совсмъ не былъ расположенъ вступить съ нимъ въ разговоръ, мысли его составляли сокровище, которымъ онъ не хотлъ ни съ кмъ подлиться, прикосновеніе шпоръ показало Ральфу, что онъ долженъ былъ длать, онъ пустился въ галопъ.

Черный всадникъ и лошадь его непринужденно сдлали тоже. Де-Жіакъ оглянулся, спустя четверть часа, думая, что онъ оставилъ далеко за собой докучливаго товарища, но онъ съ большимъ удивленіемъ замтилъ ночнаго путника въ томъ же отъ себя разстояніи. Его движенія и движенія его лошади соразмрялись съ движеніями Жіака и Ральфа, только всадникъ, казалось, совсмъ не правилъ лошадью, а далъ ей полную свободу, можно бы было сказать, что его лошадь скакала, не прикасаясь до земли, никакой шумъ не раздавался подъ ея ногами, ни одна искра не показалась отъ него на дорог. Де-Жіакъ чувствовалъ, что дрожь пробжала по его жиламъ, такъ страннымъ казалось то, что происходило предъ его глазами. Онъ остановилъ свою лошадь, тнь, слдовавшая за нимъ, сдлала тоже, они находились на распутіи двухъ дорогъ, одна изъ нихъ вела чрезъ равнины къ Понтуазу, другая углублялась въ густой и темной Бомонтскій лсъ. Де-Жіакъ закрылъ на нсколько мгновеній свои глаза, думая, что все это было слдствіемъ помшательства его ума, но когда онъ ихъ опять открылъ, то увидлъ на томъ же мст, того же чернаго всадника, терпніе его лопнуло.

— Мессиръ, сказалъ онъ ему, показывая рукою на то мсто, гд дороги раздлялись предъ ними, вроятно, у насъ дла не тже, и мы, конечно, стремимся не къ той же цли, позжайте по той изъ этихъ двухъ дорогъ, которая ваша, та, которой вы не изберете, будетъ моею.

— Ты ошибаешься, Жіакъ, отвчалъ незнакомецъ кроткимъ голосомъ, мы имемъ тже дла и стремимся къ тойже цли. Я не искалъ тебя, ты меня позвалъ, и я явился.

Де-Жіакъ вдругъ вспомнилъ крикъ мщенія, у него вырвавшійся, и что въ тоже мгновеніе этотъ всадникъ очутился возл него, какъ будто онъ вышелъ изъ земли. Онъ снова посмотрлъ на этого страннаго человка, находившагося предъ нимъ. Свтъ, издаваемый опаломъ, казался тмъ пламенемъ, которое горитъ на чел адскихъ духовъ. Де-Жіакъ былъ суевренъ, какъ рыцарь среднихъ вковъ, но онъ былъ столько же неустрашимъ, сколько суевренъ. Онъ не отступилъ ни на шагъ, только онъ почувствовалъ, что волосы поднялись у него на чел, Ральфъ съ своей стороны становился на дыбы, топалъ ногами и грызъ удила.

— Если ты тотъ, за кого ты себя выдаешь, отвчалъ де-Жіакъ твердымъ голосомъ, если ты явился потому, что я тебя звалъ, то ты знаешь, зачмъ я звалъ тебя.

— Ты хочешь отмстить своей жен, ты хочешь отмстить герцогу, но ты хочешъ пережить ихъ, и опять обрсти радость и счастіе между двумя ихъ могилами.

— Возможно-ли это?

— Это возможно.

Де-Жіакъ судорожно улыбнулся.

— А что теб надобно за это? сказалъ онъ.

— То, что ты предлагалъ мн, отвчалъ незнакомецъ.

Де-Жіакъ чувствовалъ, что нервы его правой руки сводило судорогами, онъ колебался.

— Ты колеблешься, сказалъ черный всадникъ, ты призываешь мщеніе и трепещешь предъ нимъ! Женское сердце! ты умлъ глядть на свой стыдъ, и не смешь смотрть на ихъ наказаніе!

— Увижу-ли я, что они оба умрутъ? сказалъ де-Жіакъ.

— Оба умрутъ.

— Предъ моими глазами?

— Предъ твоими глазами.

— И, посл ихъ смерти, я многіе годы буду наслаждаться любовію, могуществомъ, славою? продолжалъ де-Жіакъ.

— Ты сдлаешься мужемъ красивйшей женщины при двор, ты будетъ величайшимъ любимцемъ короля, ты уже и теперь одинъ изъ храбрйшихъ рыцарей въ войск.

— Хорошо! теперь что надобно длать? сказалъ де-Жіакъ ршительнымъ голосомъ.

— хать со мною, отвчалъ незнакомецъ.

— Человкъ ты, или демонъ, ступай впередъ, я слдую за тобою.

Черный всадникъ помчался, какъ будто лошадь его была съ крыльями, по дорог, ведущей въ лсъ. Ральфъ, быстрый Ральфъ, едва поспвалъ за нимъ, совершенно запыхавшись, вскор потомъ лошади и всадники исчезли, улетвъ какъ тни, подъ вковые своды Бомонтскаго лса.

Гроза продолжалась всю ночь.

Глава пятая.

Между тмъ французскіе посланники прибыли въ Понъ-де-л’Аршъ, Англійскій король, съ своей стороны, избралъ представителями своими графа Варвикскаго, Кентерберійскаго архіепископа и другихъ знатныхъ особъ своего совта. Но съ первыхъ свиданій французскіе послы ясно видли, что король Генрихъ, который чрезъ свои сношенія съ Гюй-ла-Бутиле, комендантомъ Туанской крпости, былъ увренъ, что этотъ городъ покорятся, хотлъ только выиграть время.

Сперва начались продолжительные споры о томъ, на Францускомъ, или на Англійскомъ язык будутъ написаны условія. Это былъ вопросъ о словахъ, скрывавшій вопросъ о длахъ: Французскіе посланники видли это и уступили. Но вмсто этого разршеннаго затрудненія, явилось другое, король Англійскій писалъ, будто онъ недавно узналъ, что братъ его, Карлъ VI, снова впалъ въ безуміе, что онъ, слдовательно не могъ въ это время подписать никакого съ нимъ договора, что дофинъ, сынъ его, не былъ еще королемъ, и не могъ замнить его, что же касается до герцога Бургундскаго, то онъ не имлъ права ршать дла Франціи, и заносить руку на наслдіе дофина. Ясно было, что Англійскій король, въ гордой своей самонадянности, считалъ не выгоднымъ для своихъ интересовъ договариваться объ одной части Франціи, когда онъ могъ завоевать все, пользуясь большими безпорядками, которые въ то время причиняли разрывъ между дофиномъ и герцогомъ Бургундскимъ.

Когда кардиналъ дез-Юрсенъ, котораго папа Мартинъ V послалъ, чтобъ попытаться возстановить миръ въ христіанств, и который по своему папскому и примирительному порученію, послдовалъ за посланниками въ Понъ-де-ла-Аршъ, увидлъ вс представленныя проволочки, то онъ отправился къ Руану, чтобъ словесно объясниться съ самимъ Англійскимъ королемъ. Послдній принялъ посланника святйшаго отца со всмъ уваженіемъ, какого заслуживало его порученіе: но, сначала, онъ ничего не хотлъ слышать.

— Это Божіе благословеніе, сказалъ онъ кардиналу, внушило мн прійти въ это королевство, чтобъ наказать его подданныхъ и царствовать надъ ними, какъ слдуетъ истинному королю, вс причины, по которымъ королевство должно перейти отъ одного лица къ другому, и перемнить владтеля, встрчаются тутъ разомъ. Это воля Божія, повелвающая, чтобъ эти передачи совершались, чтобъ я принялъ въ свое обладаніе Францію, самъ Богъ далъ мн на это право.

Тогда кардиналъ заговорилъ о родственномъ союз съ королевскимъ Французскимъ домомъ, онъ представилъ ему портретъ принцессы Екатерины, дочери короля, которой было только шестьнадцатъ лтъ, и которая считалась красивйшею особою въ ту эпоху. Англійскій король взялъ портретъ, долго смотрлъ на него съ удивленіемъ, и общалъ дать отвтъ кардиналу на другой день, онъ сдержалъ слово.

Генрихъ принималъ предложенный союзъ, но требовалъ, чтобъ въ приданое за принцессою Екатериною дали сто тысячъ ефимковъ золотомъ, герцогство Нормандію, котораго часть онъ уже завоевалъ, герцогство Аквитанію, графство де-Понтье и многія другія помстья, и все это безъ присяги на вассальство и безъ зависимости отъ короля Франціи.

Кардиналъ и посланники видя, что не было никакой надежды получать что нибудь лучшее, представили эти предложенія королю, королев и герцогу Бургундскому, он не могли быть приняты, он были отвергнуты, и герцогъ съ своимъ войскомъ пришелъ къ самому Бове.

Когда жители Руана, въ сердце которыхъ проникъ было лучъ надежды, когда они увидли, что переговоры о мир открылись, потеряли ее, увидя, что они прекращены, то они лишившись помощи мира, ршились идти къ Бове искать помощи въ воин.

Съ этою цлію, собралось десять тысячъ хорошо вооруженныхъ людей, они избрали своимъ предводителемъ Алена Бланшара. Это былъ храбрый человкъ, расположенный боле къ простому народу, нежели къ гражданамъ, котораго съ самаго начала осады простой народъ избралъ своимъ начальникомъ. Каждый человкъ запасся провіантомъ на два дня, и съ наступленіемъ ночи они приготовились привести въ исполненіе свое предпріятіе.

Согласились было выйти всмъ чрезъ ворота замка. Однако Аленъ Бланшаръ счелъ за лучшее измнить это намреніе, полагая, что лучше было сдлать аттаку съ обихъ сторонъ разомъ. Вслдствіе этого, онъ вышелъ чрезъ ворота ближайшія къ воротамъ замка для того, чтобъ начать аттаку съ двумя тысячами человкъ. Его должны были поддержать остальныя восемь тысячъ, которыя, съ своей стороны, вышли бы въ тотъ же часъ, согласуя свое движеніе съ движеніемъ его.

Въ условленный часъ, Бланшаръ и дв тысячи храбрецовъ безъ шума вышли изъ города, пошли впередъ въ темнот, потомъ цри первомъ крик непріятельскаго часоваго, бросились, какъ отчаянные, въ станъ Англійскаго короля. Сначала они произвели большое кровопролитіе между его войсками, потому что он были безъ оружія и большею частію спали, но вскор тревога разнеслась по всму лагерю, затрубили трубы, рыцари и воины сбжались къ палатк короля. Они нашли его полу-вооруженнымъ, онъ не имлъ даже времени надть каску, и чтобъ быть узнаннымъ своими людьми, которые могли считать его убитымъ и впасть въ уныніе, онъ веллъ съ каждой стороны своей лошади нести два горящіе факела для того, чтобъ друзья и враги могли узнавать его по лицу. Собравшіеся вокругъ короля, и число ихъ все возрастало боле и боле, скоро увидли, съ какимъ малочисленнымъ непріятелемъ они имли дло, и потому они ринулись на него, изъ аттакуемыхъ, какими они были, сдлавшись нападающими, и растянувшись полу-кругомъ, они начали поражать фланги этого небольшаго отряда своими сильными крыльями. Аленъ Бланшаръ и его люди защищались, какъ львы, не понимая никакъ, почему ихъ друзья оставили ихъ. Наконецъ послышались страшные крики со стороны воротъ замка, Французы думали, что это были крики помощи и снова ободрились, но это были крики горести.

Измнникъ Гюй, не могши предъувдомить Англійскаго короля объ этомъ добровольно принятомъ намреніи, хотлъ покрайней мр положить ему препятствія, онъ веллъ подпилить, на три четверти, балки, на которыхъ лежалъ мостъ, и цпи, на которыхъ онъ вислъ. Около двухъ сотъ человкъ перешли чрезъ него, но за ними подъ тяжестію пушекъ и кавалеріи, мостъ обрушился, и люди, лошади, артиллерія безъ разбору рухнули въ ровъ, упавшіе и видвшіе паденіе ихъ, испустили страшный крикъ, одни отъ отчаянія, другіе отъ ужаса, и этотъ-то крикъ слышалъ Аленъ Бланшаръ и его войско.

Двсти человкъ, боывшіе уже по другую сторону рва, немогли войти обратно въ городъ, бросились на помощь своимъ товарищамъ. Англичане думали, что весь гарнизонъ вышелъ изъ города, и разступились передъ ними. Тогда-то Аленъ Бланшаръ узналъ, какая измна ему сдлана, но въ тоже время однимъ быстрымъ взглядомъ онъ увидлъ дорогу, открывшуюся предъ нимъ чрезъ ошибку Англичанъ. Онъ приказалъ отступить, отступленіе послдовало въ отличномъ порядк, поддерживаемомъ прибывшими къ нему двумя стами человкъ. Они отступали, все продолжая сражаться до самыхъ воротъ, чрезъ которыя, вышли изъ города. Друзья ихъ, удержанные въ город паденіемъ моста, бжали по валу, вспомоществуя ихъ отступленію градомъ камней и стрлъ. Наконецъ подъемный мостъ опустился, ворота отворились, и небольшой отрядъ вошелъ обратно въ городъ, потерявъ пять сотъ человкъ. Аленъ Бланшара Англичане преслдовали такъ близко, что онъ боясь, чтобъ они не вошли въ городъ вмст съ нимъ, кричалъ, чтобъ подняли мостъ, хотя онъ находился еще на другой сторон рва.

Это неудавшаяся попытка сдлала положеніе осажденныхъ еще тягостне. Хотя гергогъ Бургундскій пришелъ къ Бове съ большими силами, но они не получали отъ него никакой помощи, они послали къ нему четырехъ новыхъ депутатовъ, съ письмомъ слдующаго содержанія:

‘Вы, король, отецъ нашъ, и вы, благородный герцогъ Бургундскій! добрые жители Руана много разъ уже писали вамъ и давали, знать о великой нужд и горести, которую они терпятъ за васъ, въ чемъ вы еще досел не помогли имъ, какъ было общано. И однако же вотъ еще послдній разъ мы посланы къ вамъ объявить отъ имени вышесказанныхъ осажденныхъ, что если въ самое не продолжительное время помощь имъ подана не будетъ, то они сдадутся Англійскому королю, и теперь же, если вы этого не сдлаете, отрекаются отъ врности, присяги, службы и повиновенія, которыми они вамъ обязаны.’

Герцогъ Бургундскій отвчалъ имъ, что король не иметъ еще у себя достаточнаго количества воиновъ, чтобъ принудить Англичанъ снять осаду, но въ угодность Богу имъ скоро подадутъ помощь. Посланные требовали, чтобъ имъ назначили срокъ, и герцогъ далъ слово, что это послдуетъ не позже, какъ черезъ три дня посл Рождества, потомъ депутаты возвратились, подвергаясь весьма многимъ опасностямъ и передали эти слова бдному городу, угнетенному англичанами, оставленному герцогомъ, забытому королемъ, который, въ этотъ разъ, дйствительно впалъ въ безуміе.

Насталъ четвертый день посл Рождества, и никакой помощи предъ Руаномъ не являлось. Тогда два простые дворянина ршились сдлать то, на что не смлъ, или не хотлъ отважиться Іоаннъ безъ страха: это были мессиръ Жакъ де-Гаркуръ и господинъ де-Морейль. Они собрали дв тысячи воиновъ и ршились нечаянно напасть на Англійскій лагеръ, но у нихъ было довольно много храбрости, за то слишкомъ мало войска, лордъ Корнвалль нанесъ имъ пораженіе, и въ этомъ пораженіи были взяты въ плнъ господинъ де-Морейль, и незаконнорожденный сынъ де-Круа. Жакъ де-Гаркуръ былъ обязанъ своимъ спасеніемъ быстрот своей лошади, которую онъ заставилъ перескочить ровъ шириною въ десять футовъ.

Тогда осажденные ясно увидли, что на нихъ смотрятъ, какъ на обреченныхъ погибели, они находились въ такомъ жалкомъ положеніи, что даже непріятель ихъ сжалился надъ ними. Въ честь Рождества Христова, Англійскій король веллъ послать нсколько състныхъ припасовъ несчастнымъ, умиравшимъ отъ голодавъ городскихъ рвахъ. Осажденные, видя, что они оставлены королемъ, который былъ безумнымъ, и герцогомъ Бургундскимъ, который оказался вроломнымъ, ршились заключить миръ. Они думали, было, также прибгнуть къ дофину, но ему самому надобно было выдержать жестокую войну въ Мен, гд онъ принужденъ былъ лвою рукою поражать Англичанъ, а правою Бургундцевъ.

Вслдствіе этого со стороны осажденныхъ прибылъ герольдъ просить у Англійскаго короля охранительной грамоты, которая и была дана.

Спустя два часа, шесть посланниковъ съ обнаженными головами, въ черномъ плять, какъ прилично просителямъ, прошли по лагерю, и приблизились къ палатк Генриха: это были дв духовныя особы, два рыцаря и два гражданина. Король, принялъ ихъ на своемъ трон, окруженномъ всмъ военнымъ дворянствомъ, потомъ, давъ имъ минуту постоять предъ собою, чтобъ они освоились съ мыслію, что находятся въ его власти, онъ далъ знакъ, чтобъ они говорили.

— Государь, сказалъ одинъ изъ нихъ твердымъ голосомъ, очень мало для васъ славы, и не показываетъ великой храбрости то, что вы морите голодомъ бдный, простой и невинный народъ. Не было-ли бы достойне васъ позволить этимъ несчастнымъ, которые гибнуть между нашими стнами и вашими окопами, чтобъ они шли искать себ пропитанія въ другомъ мст, потомъ сдлать на нашъ городъ сильный приступъ, и покорить насъ храбростію и силою? Это было бы больше славы предъ людьми, и вы бы заслужили благодать Божію своимъ милосердіемъ къ этимъ несчастнымъ людямъ.

Король началъ слушать эту рчь, гладя по голов. свою любимую собаку, лежавшую у ногъ его, но вскор рука его сдлалась неподвижною отъ удивленія, потому что онъ ожидалъ просьбъ, а услышалъ упреки. Онъ насупилъ брови, горькая улыбка сморщила его уста, и, посмотрвъ на нихъ не много, какъ бы для того, чтобъ дать имъ время взять назадъ слова свои, и видя, что они молчатъ, онъ отвчалъ имъ съ гордостію и насмшкою:

— Богиня войны, сказалъ онъ, иметъ у себя подъ властію трехъ слугъ: мечъ, пожаръ и голодъ. Отъ меня завислъ выборъ, употребить ихъ всхъ, или только одного изъ нихъ, я призвалъ къ себ на помощь, самаго кроткаго изъ нихъ, чтобъ наказать вашъ городъ, и привести его въ повиновеніе. Впрочемъ, котораго бы изъ нихъ ни употребилъ полководецъ, только бы онъ имлъ успхъ, этотъ успхъ тмъ не мене славенъ, и это уже его дло выбрать того, который кажется ему лучше.

Что касается до несчастныхъ, которые умираютъ во рвахъ, то грхъ за это падаетъ на васъ, которые имли жестокосердіе выгнать ихъ изъ города, незаботясь о томъ, что я могъ велть ихъ перебить. Если они получали какое нибудь пособіе, то не отъ вашего человколюбія, а отъ моего, и такъ какъ ваша просьба столь дерзка, то я вижу ясно, что вы не терпите большой нужды, и потому оставлю ихъ на ваше попеченіе, чтобы они помогли вамъ потребить скоре вашъ провіантъ. Что касается до приступа, то я его сдлаю, какъ и когда мн вздумается, и это не ваше, а мое дло.

— Но, государь, начали опять депутаты, въ случа, еслибы сограждане наши поручили намъ сдать вамъ городъ, то какія бы намъ даны были условія?

Торжественная улыбка явилась на лиц короля.

— Мои условія были бы, отвчалъ онъ, условія, даруемыя обыкновенно людямъ, взятымъ въ плнъ съ оружіемъ въ рукахъ, и завоеванному городу: жители и городъ въ моемъ распоряженіи.

— Въ такомъ случа, государь, сказали они съ ршительнымъ видомъ, по немилости вашей мы предадимся милосердію небесному, потому что мущины, женщины старики и дти, мы скоре вс погибнемъ до послдняго, нежели сдадимся на такое условіе.

Тогда они почтительно поклонились, и, простившись съ королемъ, передали эти слова жителямъ города, ожидавшимъ ихъ съ нетерпніемъ и тоскою.

Въ этомъ благородномъ народ раздавался одинъ только крикъ: жить или умереть сражаясь скоре, чмъ отдаться въ подданство и на волю этого Англичанина. Вслдствіе этого было положено, ночью на другой день, разрушить стну, зажечь городъ, поставить въ средину своихъ женъ и дтей, и, съ оружіемъ въ рукахъ, пройти чрезъ всю Англійскую армію, и идти, куда Богу угодно будетъ ихъ вести.

Король Англійскій узналъ въ тотъ же вечеръ объ этомъ геройскомъ намреніи, Гюй-ле-Бутемье сообщилъ ему объ немъ, онъ хотлъ овладть городомъ, а не пепломъ его и потому онъ послалъ къ осажденнымъ герольда съ слдующими условіями, которыя и были прочитаны на публичной площади:

Первое: граждане и жители Руана должны были заплатить сумму триста пятьдесятъ шесть тысячъ ефимковъ золотомъ, французскою монетою.

Оно было принято.

Второе: король требовалъ, чтобъ ему въ полное его распоряженіе были выданы, три человка. Это были: мессиръ-Роберъ Лине, главный викарій Руанскаго архіепископства, Жанъ Журденъ, начальникъ канонеровъ, Аленъ Бланшаръ, предводитель простаго народа.

Крикъ негодованія и отказа раздался изъ устъ всхъ. Аленъ Бланшаръ, Жанъ Журденъ и Роберъ де-Лине выступали изъ рядовъ:

— Это наше дло, сказали они, а не ваше. Мы желаемъ отдаться Англійскому королю, это ни до кого не касается, позвольте намъ итти.

Народъ раступился предъ ними, и эти три мученика отправились въ Англійскій лагерь.

Третье, король Генрихъ, требовалъ отъ всхъ гражданъ, безъ различія, врности, повиновенія и присяги ему и его преемникамъ, общая съ своей стороны защищать ихъ противъ всякой силы и всякаго насилія и сохранить имъ пре-: имущества, льготы и свободу, которыми они пользовались со временъ короля Людовика. Что касается до тхъ, которые пожелали бы оставить городъ, чтобъ не подчиняться этому условію, то они могутъ выйти въ плать, которое на нихъ, все остальное ихъ имущество будетъ конфисковано въ пользу короля, военные люди должны отправиться туда, куда побдителю угодно будетъ ихъ послать, и совершить указанную имъ дорогу пшкомъ, съ посохомъ въ рук, какъ богомольцы, или нищіе. Это условіе было жестоко, однакоже надобно было и его принять.

Какъ скоро дана была клятва въ соблюденіи этого договора, то король позволилъ осажденнымъ, умиравшимъ съ голоду, приходить въ лагерь покупать жизненные припасы, тамъ все было въ такомъ большомъ изобиліи, что цлый баранъ продавался по шести парижскихъ су.

Все разсказанное нами происходило 16 января 1419 года {По новому стилю. 1418 по старому. Годъ начинался 26 апрля.}.

Ввечеру 18 числа, наканун дня, назначеннаго Англійскимъ королемъ до вступленія въ покоренный городъ, герцогъ Бретанскій, незнавшій о сдач Руана, прибылъ въ лагерь Генриха съ тмъ, чтобъ предложить ему свиданіе съ герцогомъ Бургудскимъ, въ которомъ предполагалось, разсуждать о снятіи осады.

Король Генрихъ, не выводя его изъ его невденія, отвчалъ, что онъ дастъ ему отвтъ на другой день, и провелъ съ нимъ весь вечеръ въ доброй и дружеской бесд.

На другой день, 19 января, въ восемь часовъ утра, король вошелъ въ палатку герцога, и предложилъ ему прогулку на гору святой Екатерины, съ которой виднъ весь городъ Руанъ, у двери пажъ держалъ за узду двухъ красивыхъ лошадей, одну для короля, другую для герцога. Послдній принялъ предложеніе, надясь во время этого свиданія на един улучить благопріятную минуту, склонить короля на свиданіе, о которомъ онъ пріхалъ хлопотать. Король похалъ съ своимъ гостемъ ни западный склонъ горы святой Екатерины, густой туманъ, поднимавшійся изъ Сены, покрывалъ всь городъ, но съ первыми лучами солнца сильными порывами свернаго втра это облако разбилось на большіе комья, которые быстро уносились, на подобіе волнъ убывающаго морскаго прилива, и открыли взорамъ великолпную панораму, открывающуюся съ того мста, съ котораго и теперь еще видны слды Римскаго лагеря, называемаго лагеремъ Цезаря.

Глаза герцога Бретанскаго съ удивленіемъ осматривали эту обширную картину, направо взоръ встрчаетъ рядъ холмовъ, покрытыхъ виноградинками, перемежающимися деревнями, прямо течетъ и извивается по долин Сена, подобно развернутому и волнующемуся огромному куску шелковой матеріи, потомъ, разширяясь все боле и боле, теряется въ такомъ обширномъ горизонт, что легко догадываешься о близости за нимъ океана, на лво разстилаются, какъ коверъ, богатыя и обширныя долины Нормандіи, вдающіяся въ море въ вид полуострова, на которомъ, устремя глаза на Англію, постоянно бодрствуетъ Шербургъ, часовой Франціи.

Но когда глаза его остановились въ центр этой картины, тогда только собственно зрнію его представилось зрлище столько же странное, сколько и не ожиданное.

Печальный и покоренный городъ лежалъ у ногъ его, ни одинъ флагъ не развивался на стнахъ его, вс ворота были отворены, обезоруженный гарнизонъ ожидалъ на улицахъ, что угодно будетъ побдителю приказать ему, напротивъ, вся Англійская армія стояла подъ ружьемъ, съ развернутыми знаменами, лошади скакали, стоя на одномъ мст, трубы звучали, какъ желзный поясъ, она стсняла городъ, опоясывая его стны.

Герцогъ Бретанскій угадалъ истину. Онъ опустилъ униженную свою голову на грудь, часть стыда, покрывшаго Францію, отразилась на немъ, какъ на второмъ вассал королевства, какъ на второмъ цвтк французской короны.

Король Генрихъ, по видимому, не замчалъ что происходило въ сердц герцога, онъ позвалъ оруженосца, отдалъ ему тихимъ голосомъ какія-то приказанія, и оруженосецъ поскакалъ въ галопъ.

Чрезъ четверть часа герцогъ Бретанскій увидлъ, что гарнизонъ выступилъ. По принятымъ условіямъ онъ былъ съ обнаженными головами и ногами и съ посохами въ рукахъ. Онъ вышелъ чрезъ ворота, называемыя дю-Понъ, и прошелъ, слдуя по берегу Сены, до моста Сенъ-Жоржъ, гд, по повелнію Англійскаго короля, были поставлены коммисары, они осматривали рыцарей и воиновъ отбирали у нихъ золото, серебро и драгоцнные камни, и давали имъ въ замнъ ихъ по два Парижскихъ су. Были даже такіе, съ которыхъ они сдирали платье, подбитое куньимъ мхомъ, или шитое золотомъ, и заставляли ихъ надть, вмсто его, платье изъ грубаго сукна и плохаго бархата.

Тогда шедшіе позади, видя какъ поступали съ передними, бросали свои дорогія вещи, кошельки и узелки въ Сену, вмсто того, чтобъ видть, какъ богатство ихъ будетъ переходить въ руки ихъ враговъ.

Когда весь гарнизонъ перешелъ на другую сторону моста Сенъ-Жоржъ, король обратился къ герцогу Бретанскому:

— Господинъ герцогъ, сказалъ онъ ему улыбаясь, неугодно-ли вамъ въхать вмст со мною въ мой городъ Руанъ? вы будете въ немъ желаннымъ гостемъ.

— Благодарю васъ, государь, отвчалъ герцогъ Бретанскій, я не хочу составить часть вашей свиты. Вы побдитель, это правда, но я еще не побжденный.

Говоря эти слова, онъ сошелъ съ лошади, которая была ему подана прежде, по приказанію короля, не смотря на настоятельную просьбу послдняго, чтобъ онъ принялъ ее отъ него въ подарокъ, и объявилъ, что онъ будетъ дожидаться тутъ своей свиты, и что ни какая человческая власть не принудитъ его войти въ городъ, который не принадлежалъ уже королю Франціи.

— Жаль, сказалъ Генрихъ, уязвленный этою твердостію, потому что завтра вы присутствовали бы при одномъ прекрасномъ зрлищ: головы трехъ бездльниковъ, выдерживавшихъ осаду, падутъ на главной городской площади.

Тогда онъ далъ шпоры своей лошади, непростившись съ герцогомъ, который остался одинъ въ ожиданіи своихъ людей и своихъ лошадей. Онъ видлъ какъ король отправился къ городу въ сопровожденіи своего пажа, который, вмсто штандарта, имлъ на конц своей пики лисій хвостъ. На встрчу къ нему вышло духовенство въ своихъ священныхъ ризахъ и со многими мощами. Они съ пніемъ провожали его въ большой каедральный соборъ Богородицы, въ которомъ онъ на колнахъ принесъ свою благодарственную молитву предъ главнымъ алтаремъ и такимъ образомъ принялъ во владніе городъ Руанъ, который король Филиппъ-Августъ, ддъ святаго Лудовика, за двсти пятьнадцать лтъ предъ тмъ, отнялъ у Іоанна Безземельнаго, когда по случаю смерти племянника его Артура, имнія его были секвестрованы.

Между тмъ къ герцогу Бретанскому присоединилась его свита.

Онъ тотчасъ слъ на лошадь, бросилъ послдній взоръ на городъ, глубоко вздохнулъ, помышляя о будущности Франціи, и пустился въ галопъ, не оглядываясь боле.

На другой день, какъ сказалъ Англійскій король, голова Алена Бланшара пала на публичной площади Руана. Роберъ Лине и Жанъ Журденъ откупились деньгами.

Измнникъ Гюй былъ назначенъ адъютантомъ герцога Глочестерскаго. избраннаго губернаторомъ завоеваннаго города. Онъ далъ присягу въ врности королю Генриху, который, спустя два мсяца, далъ ему въ подарокъ и въ награду замокъ и земли вдовы мессира ля-Рошъ-Гюйона, убитаго въ сраженіи при Азинкур.

И, по разсчету Англіи, это было справедливо, потому что эта благородная и прекрасная молодая женщина отказалась присягнуть королю Генриху.

У нея было двое дтей, изъ которыхъ старшему не было еще и семи лтъ, она имла великолпный замокъ и богатство такое, которому позавидовала бы герцогиня, жила посреди своихъ владній и вассаловъ съ царскою роскошью, но она бросила все это, замокъ, земли и вассаловъ, взяла каждаго изъ своихъ прелестныхъ малютокъ за руку, надла ситцевое платье и ушла, прося по дорогамъ хлба для себя и для нихъ, она охотне ршалась на это, чмъ сдлаться женою Гюлле-Бутеллье, и впасть въ руки старинныхъ и смертельныхъ враговъ королевства.

Если мы такъ разпространились о подробностяхъ осады Руана, то это потому, что взятіе этого города было роковымъ событіемъ, которое скоро и съ ужасомъ отозвалось во всемъ королевств. Съ этого дня Англичане дйствительно стали обими ногами на земл Франціи, они владли двумя ея пограничными областями, Гіенною подъ присягою въ врности и покорности, Нормандіею по праву завоеванія. Двумъ непріятельскимъ арміямъ оставалось только двинуться на встрчу одна другой, чтобъ соединиться и пройти чрезъ всю Францію, какъ шпага проходитъ чрезъ сердце. Весь стыдъ взятія Руана падаетъ на герцога Бургундскаго, который видлъ падніе этой столицы, которому стоило только протянуть руку, чтобъ спасти ее, и который не сдлалъ этого. Приверженцы его не знали, какъ назвать это его бездйствіе, враги его назвали это бездйствіе измною. Окружавшіе дофина нашли въ немъ новое оружіе противъ герцога, потому что если онъ ихъ не придалъ Англичанамъ, то покрайней мр отдалъ самъ ключи отъ воротъ, чрезъ которыя они могли войти въ Парижъ, ужасъ былъ такъ великъ, что двадцать семь нормандскихъ городовъ отворили Англичанамъ свои ворота, когда узнали о взятіи своей столицы {Это были на правой сторон Сены: Кодебекъ, Монтивиллье, Діеппъ, Фокамъ, Аркъ, Нёшатель, Деникуръ, Э, Моншо.

А на лвой сторон: Вернонъ, Ментъ, Гурней, Гонфлёръ, Понт-Оделоръ, Шато-Моллино, ле-Тре, Тавкарвилль, Абрешье, Молеврье, Валленовъ, Белланкоыбръ, Пёвилль-Фоитспъ, ле-Бург-Прео, Нуголь-Дурви.ть, Ломжантире, Сенъ-Жермевъ сюръ-Кайлльи, Беземонъ, Брей, Виллетерръ, Шатель-Шенилль, ле-Буль, Галенкуръ, Ферри, Фонтенъ ле-Бекъ, Крененъ и Факкевилль.}.

Когда Парижане узнали объ этихъ событіяхъ, и о томъ, что непріятель находится отъ ихъ города не дале, какъ въ тридцати льё, то парламентъ, университетъ и граждане послали посольство къ герцогу Іоанну, они просили его возвратиться съ королемъ, королевою и всмъ его войскомъ для защиты столицы королевства. Единственнымъ отвтомъ герцога было, что онъ пошлетъ къ нимъ своего племянника Филиппа, графа де-Сенъ-Поль, которому было пятьнадцать лтъ, съ правомъ намстника короля и обязанностію вести вс военныя дла въ Нормандіи, Иль-де-Франс, Пикардіи, въ воеводствахъ Санли, Mo, Мелень и Шартръ. Когда они увидли, что къ нимъ въ городъ пріхалъ этотъ ребенокъ, посланный для ихъ защиты, то подумали, что и они оставлены такъ же, какъ Руанскіе ихъ братья, и здсь также поднялся сильный ропотъ противъ чести герцога Бургундскаго.

Глава шестая.

В одно прекрасное утро, въ начал мая, слдующаго года, плыла по поверхности рки Уазы, при помощи девяти гребцовъ и маленькаго паруса, какъ водяная птица, изящная шлюпка, которой носовая часть была сдлана въ вид лебединой шеи, а на корм устроена палатка, украшенная лиліями, надъ которою разввался флагъ съ гербомъ Франціи. Занавсы этой палатки съ южной стороны были открыты, чтобъ пропустить до особъ, которыхъ она закрывала, со всхъ сторонъ, утренній свтъ юнаго майскаго солнца, и первое дуновеніе бальзамическаго, теплаго, благотворнаго весенняго воздуха. Подъ этою палаткою сидли или, лучше сказать, лежали на богатомъ, бархатномъ, голубомъ, шитомъ золотомъ ковр, дв женщины, прислонясь къ подушкамъ изъ той же матеріи, а третья почтительно стояла позади ихъ.

Конечно, трудно бы было найти во всемъ королевств трехъ женщинъ, которыя бы могли поспорить съ ними въ красот, которой три самые превосходнйшіе и разнообразнйшіе типы случай соединилъ въ этомъ маломъ пространств. Старшая по лтамъ уже извстна нашимъ читателямъ, по сдланному нами прежде описанію, но въ это время ея блдное и гордое лицо было покрыто искусственнымъ колоритомъ, который происходилъ отъ пламенной рефлекціи красной матеріи палатки, на которую падали лучи солнца, и который сообщалъ ея физіономіи странное выраженіе. Это была Изабелла Баварская.

Молоденькая двушка, лежавшая у ногъ ея, которой голова покоилась на ея колняхъ, которой об маленькія ручки она держала въ одной своей, которой черные волосы разсыпались изъ-подъ злато-тканой шапочки большими локонами, убранными жемчугомъ, которой глаза бархатные, какъ глаза у Италіанокъ, бросали, съ едва замтною улыбкою, взоры такіе кроткіе, что они казались несовмстными съ ихъ темнымъ цвтомъ,— это была юная принцесса Екатерина, кроткая и непорочная голубица, которая должна была вылетть изъ ковчега, чтобъ принести двумъ націямъ масличную втвь.

Та, которая стояла позади двухъ другихъ, была прежняя двица де-Тіанъ, госпожа де-Жіакъ, съ блокурою и розовою головкою, полусклонившеюся на обнаженное плечо, она имла такую тонкую талію, что готова была, казалось, переломиться при малйшемъ, дуновеніи, ротикъ и ножки дтскія, тло воздушное, видъ ангельскій.

Напротивъ нея, опершись объ мачту, держа въ одной рук ефесъ своей шпаги, а въ другой бархатную шапку, подбитую куньимъ мхомъ, стоялъ мужчина, и смотрлъ на эту картину Албани: это былъ герцогъ Іоаннъ Бургундскій.

Сиръ де-Жіакъ пожелалъ остаться въ Понтуаз, онъ взялъ на себя обязанность охранять короля, который хотя выздоравливалъ, но не былъ еще въ состояніи присутствовать на конференціяхъ, которыя должны были начаться. Впрочемъ ни что не измнилось въ отношеніяхъ герцога, сира де-Жіака и его жены, не смотря на сцену, которую мы описали въ одной изъ предъидущихъ главъ, и два любовника, устремя глаза другъ на друга, молчаливые и погруженные въ единственную мысль, мысль о своей любви, не знали, что ихъ подстерегли и открыли любовную ихъ связь въ ту ночь, въ которую сиръ де-Жіакъ, какъ мы видли исчезъ въ Бомонтскомъ лсу съ Ральфомъ, несшимся по слдамъ незнакомца.

Въ то время, въ которое мы обратили вниманіе нашихъ читателей на шлюпку, плывшую по теченію рки, она была уже очень близко отъ того мста, въ которомъ она должна была высадить своихъ путниковъ, и съ того мста, гд они находились, они могли уже видть, на небольшой равнин, лежащей между городомъ Меланомъ и ркою Уазою, многія палатки, одн съ флагами, на которыхъ были гербы Франціи, другія съ штандартами, на которыхъ были гербы Англіи. Эти палатки находились въ разстояніи ста футовъ одн противъ другихъ, такъ что закрывали собою два лагеря. На середин пространства, ихъ раздлявшаго, выстроенъ былъ открытый павильонъ, котораго дв противуположныя двери находились въ направленіи двухъ входовъ парка, запиравшагося крпкими воротами и окруженнаго сваями и широкимъ рвомъ. Этотъ паркъ окружалъ со всхъ сторонъ поле, о которомъ мы говорили, и каждая изъ его заставъ были охраняема тысячью человкъ, изъ коихъ одни принадлежали Французской и Бургундской арміи, а другіе Англійской.

Въ десять часовъ утра ворота парки отворились въ тоже время на обихъ протиположныхъ сторонахъ. Заиграли трубы, и со стороны Французовъ вошли особы, которыхъ мы видли уже на шлюпк, а съ противуположной стороны шелъ къ нимъ на встрчу Англійскій король Генрихъ V, сопровождаемый своими братьями герцогомъ Глочестерскимъ и герцогомъ Кларанскимъ.

Эти дв маленькія царственныя группы шли на встрчу одна другой, чтобъ сойтись въ павильон. Герцогъ Бургундскій имлъ по правую сторону королеву, а по лвую принцессу Катерину, король Генрихъ шелъ между двумя братьями, а позади, ихъ, въ нсколькихъ шагахъ, шелъ графъ Варвикскій.

По пробытіи въ павильонъ, гд долженствовало произойти свиданіе, король почтительно поклонился Изабелл, и поцловалъ ее въ об щеки, равно какъ и принцессу Екатерину. Что касается до герцога Бургундскаго, то онъ преклонилъ не много колно, король взялъ его за руку, поднялъ его, и эти два могущественные государя, эти два храбрые рыцаря, стоя наконецъ лицомъ къ лицу, смотрли другъ на друга нсколько времени молча, съ любопыствомъ двухъ человкъ, часто желавшихъ встртиться на пол брани. Каждый зналъ силу и могущество руки, которую пожималъ. Одинъ заслужилъ имя безстрашнаго, а другой пріобрлъ имя завоевателя.

Однако король скоро обратился къ принцесс Екатерин, которой прелестное лицо сильно поразило его уже тогда, когда предъ Руаномъ, кардиналъ дез-Юрсенъ представилъ ему ея портретъ. Онъ повелъ ее, равно какъ королеву и герцога, къ мстамъ, которыя были приготовлены для нихъ, слъ передъ ними, и веллъ подойти графу Варвикскому для того, чтобъ онъ служилъ для него переводчикомъ. Тогда послдній сталъ на колно.

— Государыня королева, сказалъ онъ по французски, вы желали имть свиданіе съ всемилостивйшимъ нашимъ государемъ, королемъ Генрихомъ для того, чтобъ поговорить о средствахъ заключить миръ между обоими королевствами. Его величество, король, желая столько же, какъ и вы, этого мира, немедленно согласился на это свиданіе. Вотъ вы теперь лицомъ къ лицу. Говорите, государыня королева, говорите, милостивый государь герцогъ, и да вложитъ Богъ въ царственныя уста ваши слова примиренія!

Герцогъ Бургундскій всталъ по знаку королевы, и сталъ говоритъ въ свою очередь.

— Мы получили, сказалъ онъ, требованія короля, он суть слдующія: исполненіе Бретанскаго договора {Бретанскій договоръ былъ тотъ, по которому король Іоаннъ получилъ свободу.}, отреченіе отъ Нормандіи и верховная власть надъ тмъ, что будетъ уступлено по договору. Вотъ какія возраженія сдланы на это. совтомъ Франціи.

Графъ Варвикскій взялъ пергаментъ, который подалъ ему герцогъ.

Король требовалъ день сроку для разсмотрнія его и прибавленія своихъ замчаній, потомъ онъ всталъ, подалъ руку королев и принцесс Екатерин, и проводилъ ихъ до самой палатки съ знаками почтенія и нжной вжливости, которыя довольно показывали, какое впечатлніе произвела на него дщерь королей Франціи.

На другой день послдовала другая конференція, но принцесса Екатерина на ней не присутствовала. Англійскій король казался недоволенъ. Онъ возвратилъ герцогу Бургундскому пергаментъ, который получилъ отъ него наканун. Свиданіе было холодно и кратковременно.

Англійскій король прибавилъ собственноручно подъ каждымъ возраженіемъ совта такія тягостныя условія, что ни королева, ни герцогъ не смли взять на себя на нихъ согласиться {Вотъ возраженія совта Франціи, и условныя поправки, которыя прибавилъ къ нимъ король:

1) Англійскій король отречется отъ Французской короны.

Король согласенъ, только съ тмъ, чтобы прибавили: исключая того, что будетъ уступлено но договору.

2) Онъ откажется отъ Турени, Анжу, Лена и отъ верховной власти надъ Бретанью.

Этотъ пунктъ не нравится королю.

3) Онъ сдлаетъ постановленіе, что ни онъ, и никто изъ его преемниковъ не получитъ, ни въ какое время и ни по какой причин, уступки Французской короны, ни какимъ лицомъ, которое иметъ, или докажетъ, что иметъ на нее право.

Король на это согласенъ, съ условіемъ, что противникъ его сдлаетъ такое же постановленіе относительно вотчинъ и владній Англіи.

4) Онъ прикажетъ внести въ роспись свои отреченія и обязательства, такъ какъ королю Франціи и его совту покажется выгодне.

Этотъ пунктъ не нравится королю.

5) Вмсто Понтье и Монтрейля позволено будетъ Французскому королю дать что нибудь равновсное въ такомъ мст его королевства, въ какомъ найдетъ это для себя удобнымъ.

Этотъ пунктъ не нравится королю.

6) Такъ какъ въ Нормандіи находятся еще крпости, которыхъ Англійскій король не завоевалъ, и которыя однако должны быть ему уступлены, то во уваженіе этого онъ откажется отъ всхъ другихъ завоеваній, сдланныхъ въ другихъ мстахъ, каждый вступитъ въ обладаніе своими имніями гд бы они ни находились, сверхъ того между обоими королями будетъ заключенъ союзъ.

Король одобряетъ, съ условіемъ, чтобъ Шотландцы и бунтовщики не были включены въ этотъ союзъ.

7) Англійскій король возвратитъ 600,000 ефимковъ, данныхъ королю Ричарду въ приданное, за принцессою, и 400,000 ефимковъ за драгоцнные камни этой принцессы, удержанные въ Англіи.

Король вознаградитъ это требованіе тмъ, что онъ остается еще долженъ, за выкупъ короля Іоанна, однако даетъ замтить, что драгоцнные камни принцессы Изабеллы не стоятъ и четверти того, что за нихъ требуютъ.}. Они послали ихъ въ Понтуазъ, для того, чтобъ представить ихъ королю, неотступно однакоже прося его, чтобъ онъ на нихъ согласился, потому что миръ, чего бы то ни стоило, говорили они, есть единственное средство спасти монархію.

Для короля Фрикціи наступила одна изъ тхъ минутъ возврата разума, которую можно сравнить съ утренними сумерками, когда день, борясь съ непобжденною еще ночью, позволяетъ въ каждомъ предмет видть только его неявственную и неопредленную форму. Только вершины высокихъ горъ начинаютъ освщаться лучами солнца, но долины еще во мрак. Такимъ образомъ въ голов короля, не пришедшей еще въ нормальное состояніе, первыя мысли, мысли общаго инстинкта и самосохраненія, привлекли къ себ первые лучи свта, попускаемые начинавшимся просвтляться разумомъ, оставляя во мрак то, что касалось до сомнительныхъ выгодъ и политическихъ соображеній. Эти минуты, переходы, слдовавшія за великими физическими кризисами, всегда сопровождаясь слабостію ума и воли, которая была причиною того, что старый монархъ уступалъ всмъ требованіямъ, хотя бы результатъ ихъ былъ совершенно противенъ личнымъ выгодамъ, или выгодамъ королевства, и потому въ эти часы выздоровленія онъ боле всего чувствовалъ необходимость спокойствія и пріятныхъ ощущеній, которыхъ продолженіе одно могло возвратить этой машин, разстроенной внутренними раздорами, войною съ иностранцами, гражданскими возмущеніями, т спокойные дни, въ которыхъ его преждевременная старость имла столь большую нужду. Конечно, если бы онъ просто былъ честный гражданинъ своего добраго города, если бы другія обстоятельства довели его до того состоянія, въ которомъ онъ находился, то любящее ея любимое семейство, душевное спокойствіе, попеченіе о тл, могли бы еще на многіе годы продлить жизнь этого слабаго существа: но онъ былъ король! Партіи рыкали у подножія его престола, какъ львы вокругъ Даніила. Изъ трехъ сыновей его, составлявшихъ тройственную надежду королевства, два старшіе умерли на его глазахъ, не достигшіе совершеннолтія, и онъ не смлъ розыскивать причинъ ихъ смерти, одинъ остался у него, младшій съ блокурою головкою. Послдній, въ припадкахъ его помшательства, часто представлялся ему среди демоновъ, создаваемыхъ его воображеніемъ, какъ ангелъ любви и утшенія. И чтоже! и этого, послднее дитя его сердца, послдній отпрыскъ стараго корня, того, который, когда отца его оставляли слуги, забывала королева, презирали великіе вассалы, тайкомъ приходилъ иногда ночью въ его мрачную и уединенную комнату и утшалъ старика своими словами, согрвалъ руки его своимъ дыханіемъ, прояснялъ чело его своими поцлуями,— и этого также увлекла междоусобная война и бросила гд-то далеко отъ него, и со времени его отъзда, каждый разъ, какъ въ борьб души съ тломъ, разума съ безуміемъ, разумъ бралъ верхъ, все стремилось къ тому, чтобъ сократить эти свтлыя минуты, въ продолженіе которыхъ король бралъ снова бразды правленія изъ роковыхъ рукъ, которыя употребляли во зло доставшуюся имъ власть, между тмъ какъ напротивъ, когда безуміе, какъ не вполн побжденный врагъ, брало верхъ надъ разумомъ, оно находило врныхъ себ помощниковъ въ королев и герцог, въ вельможахъ и слугахъ, во всемъ наконецъ, что царствовало на мсто короля, когда король не могъ боле царствовать.

Карлъ VI чувствовалъ, въ одно и тоже время, горе и свое безсиліе пособить ему, онъ видлъ, что королевство раздираютъ три партіи, которыхъ сильная рука могла привести въ повиновеніе, онъ чувствовалъ, что нужна была твердость короля, а онъ бдный старикъ, бдный сумасшедшій, едвали былъ его призракомъ, наконецъ, какъ человкъ, внезапно застигнутый землетрясеніемъ, онъ слышалъ, что вокругъ него разрушается все великое зданіе феодальной монархіи и, понимая, что онъ, не имя ни силы поддержать сводъ его, ни возможности бжать, онъ опустилъ свою сдую и смиренную голову и ожидалъ удара.

Ему подали письмо герцога и условія Англійскаго короля, слуги оставили его одного въ комнат, что касается до придворныхъ чиновниковъ, то ихъ у него давно уже не было.

Онъ прочиталъ роковой пергаментъ, заставлявшій законное право договариваться съ побдою, онъ взялъ уже перо, чтобъ подписать его, потомъ въ тотъ моментъ, когда онъ хотлъ написать семь буквъ, которыми изображается его имя, онъ подумалъ, что, каждая изъ этихъ буквъ, будетъ стоить ему области и, бросивъ съ горестнымъ крикомъ далеко отъ себя перо, опустилъ голову на об свои руки, и сказалъ:

— Господи! Боже мой! умилосердись надо мною!

Съ часъ уже онъ былъ погруженъ въ несвязныя мысли, уподоблявшіяся помшательству, стараясь схватить среди ихъ, то хотніе человка, которое его раздраженный мозгъ не имлъ силы ни преслдовать, ни остановить, и которое все ускользая отъ него, пробуждало въ его голов тысячу новыхъ мыслей, не имвшихъ къ нему никакого отношенія. Онъ предчувствовалъ, что въ этомъ хаос и остальной его умъ потерялся, онъ жалъ свою голову обими руками, какъ бы для того, чтобъ удержать его въ ней, земля вертлась подъ нимъ, въ ушахъ у него шумло, свтъ мелькалъ предъ его закрытыми глазами, онъ чувствовалъ наконецъ, что адское безуміе ниспускается на его плшивую голову, грызя черепъ его огненными своими зубами.

Въ эту отчаянную минуту тихонько отворилась дверь, которой охраненіе было вврено сиру де-Жіаку, молодой человкъ, легкій какъ тнь, осторожно вошелъ чрезъ нее, оперся на спинку креселъ старика, и, посмотрвши на него немного, съ состраданіемъ и почтеніемъ, наклонился къ его уху и сказалъ только слдующія, слова:

— Отецъ мой!

Эти слова произвели магическое дйствіе на того, къ кому он были обращены: при звук этого голоса онъ распростеръ руки, поднялъ свою голову, тло его наклонилось, уста раскрылись, глаза сдлались неподвижны, онъ не смлъ еще обернуться, такъ онъ боялся поврить тому, что слышалъ, и не услышать.

— Это я, сказалъ въ другой разъ тихій голосъ, и молодой человкъ, обойдя вокругъ кресла, тихо сталъ на колна въ подушк, на которой покоились ноги старика.

Послдній смотрлъ на него нсколько времени блуждающимъ взоромъ, потомъ вдругъ, испустивъ крикъ, стремительно обнялъ руками его шею, прижалъ его блокурую голову къ своей груди и прильнулъ губами къ его волосамъ съ любовію, уподоблявшеюся неистовству.

— О! о, сказалъ онъ плачевнымъ голосомъ, о! сынъ мой, дитя мое, мой Карлъ! и слезы брызнули изъ глазъ его.— О! возлюбленное дитя мое, это ты, ты! въ объятіяхъ стараго твоего отца!:правда-ли это? говори же мн еще… безпрестанно.

Потомъ онъ отдалилъ руками голову молодаго человка, устремилъ блуждающіе глаза свои на глаза своего сына, а послдній, немогшій также говорить, такъ голосъ его утопалъ въ слезахъ, улыбаясь и плача вмст, сдлалъ ему знакъ головою, что онъ не ошибался.

— Какъ ты пришелъ? сказалъ старикъ, какими дорогами ты пробирался? Какимъ опасностямъ подвергался ты для меня для того, чтобъ меня увидть? О! будь благословенъ, дитя мое, за твое сыновнее сердце, будь благословенъ отъ Господа такъ, какъ ты благословенъ отцомъ своимъ!

И бдный король снова покрылъ поцлуями своего сына.

— Отецъ мой! сказалъ дофинъ, мы были въ Mo, когда узнали о конференціяхъ, которыя должны были открыться для заключенія мира между Франціею и Англіею, и въ тоже время намъ было извстно, что вы страдая и будучи больны, не могли присутствовать на этихъ свиданіяхъ.

— А какъ ты это узналъ?

— Чрезъ одного изъ нашихъ друзей, преданнаго вамъ и мн, отецъ мой, чрезъ того, кому вврена ночная стража этой двери, и онъ указалъ на ту, чрезъ которую вошелъ.

— Чрезъ сира де-Жіака? сказалъ со страхомъ король.

Дофинъ сдлалъ утвердительный знакъ головою.

— Но этотъ человкъ есть приверженецъ герцога, продолжалъ король съ возраставшимъ ужасомъ, этотъ человкъ помогъ теб прійти, можетъ-быть, для того, чтобъ предать тебя!

— Не бойтесь ничего, отецъ мой, отвчалъ дофинъ, сиръ де-Жіакъ намъ преданъ.

Тонъ убжденія, съ которымъ говорилъ дофинъ, успокоилъ короля.

— И тогда, когда ты узналъ, что я былъ здсь одинъ?.. сказалъ старикъ.

— Я хотлъ повидаться съ вами, отецъ мой, и Таннега, которому самому надобно было поговорить о важныхъ длахъ съ сиромъ де-Жіакомъ, согласился мн сопутствовать, притомъ, еще для большей безопасности, два другіе храбрые рыцаря присоединились къ намъ.

— Скажи мн имена ихъ, чтобъ они сохранились въ моемъ сердц.

— Сиръ де-Виньолль, называемый ла-Гиромъ, и Понтонъ де-Кенитраилль. Сегодня въ десять часовъ утра мы выхали изъ Mo, мы объхали Парижъ чрезъ Лувръ, гд взяли другихъ лошадей, и съ наступленіемъ ночи мы прибыли къ воротамъ этого города, у которыхъ Понтонъ и ла-Гиръ насъ ожидаютъ. Письмо сира де-Жіака служило охранительною граматою, и такъ что никто не догадался, кто мы, я пришелъ къ этой двери, которую сиръ де-Жіакъ мн отворилъ, и вотъ я здсь, отецъ мой, вотъ я здсь у ногъ вашихъ, въ вашихъ объятіяхъ.

— Да, да, сказалъ король, спустивъ свою руку на пергаментъ, который онъ хотлъ подписать въ то время, какъ былъ прерванъ дофиномъ, и въ которомъ заключались тягостныя условія мира, нами изложенныя, да, ты здсь, сынъ мой, и пришелъ, какъ ангелъ хранитель королевства, сказать мн: — король, не предавай Франціи, пришелъ, какъ мой наслдникъ, сказать мн: — отецъ! береги мое наслдіе! О короли!.. короли! они должны давать отчетъ своимъ преемникамъ, а потомъ еще Франціи въ родовомъ наслдств, завщанномъ ихъ предками. Ахъ! когда я, въ скоромъ времени, встрчусь лицомъ къ лицу съ моимъ отцомъ, королемъ Карломъ-Мудрымъ, какой убійственный отчетъ, я долженъ буду отдать ему въ королевств, которое онъ оставил мн богатымъ, спокойнымъ и сильнымъ, и которое я оставлю теб бднымъ, наполненнымъ возмущеніями, и раздробленнымъ на части! Ахъ! ты пришелъ мн сказать: не подписывай этого мира, не правда-ли? ты пришелъ сказать мн это.

— Правда, что это миръ тягостный и убійственный, сказалъ дофинъ, просмотрвшій пергаментъ, на которомъ были написаны его условія, что я и друзья, продолжалъ онъ, изломаемъ шпаги свои до самой рукояти на каскахъ этихъ Англичанъ, скоре, нежели заключимъ съ ними подобный миръ, и что мы падемъ вс до послдняго на Французской земл, скоре, нежели добровольно уступимъ ее нашему старинному врагу…. Да, это правда, отецъ мой!

Карлъ VI взялъ дрожащею рукою пергаментъ, смотрлъ на него нсколько времени, потомъ, спокойно разодралъ его на дв части.

Дофинъ бросился ему на шею.

— Быть по сему! сказалъ король. Ну! пусть будетъ война, лучше проигранное сраженіе, нежели постыдный миръ.

— Богъ брани будетъ за насъ, отецъ мой.

— Но если герцогъ насъ оставитъ и перейдетъ къ Англичанамъ?

— Я вступлю съ нимъ въ переговоры, отвчалъ дофинъ.

— До сихъ поръ ты не соглашался ни на какое свиданіе?

— Я устрою теперь одно.

— А Таннега?

— Будетъ согласенъ на это, отецъ мой, еще больше, онъ повезетъ мою просьбу и поддержитъ ее, и тогда герцогъ и я, мы обратимся на этихъ проклятыхъ Англичанъ, мы погонимъ ихъ предъ собою до самыхъ ихъ кораблей. О! мы имемъ на своей сторон благородныхъ воиновъ, врныхъ солдатъ и правое дло, это больше, чмъ надобно, всемилостивйшій государь и отецъ, одинъ милостивый взоръ Бога, и мы спасены.

— Да услышитъ тебя Господь!— онъ взялъ разорванный паргаментъ.— Во всякомъ случа, вотъ отвтъ мой Англійскому королю!

— Сиръ де-Жіакъ! тотчасъ сказалъ дофинъ громкимъ голосомъ.

Сиръ де-Жіакъ вошелъ, поднявъ занавсъ, висвшій передъ дверью.

— Вотъ, сказалъ дофинъ, отвтъ на предложенія короля Генриха. Завтра вы отвезете его герцогу Бургундскому, вы присоедините къ нему это письмо, въ немъ я прошу у него свиданія, на которомъ мы, какъ добрые и истинные друзья, могли бы устроить дла этого бднаго королевства.

Де-Жіакъ поклонился, взялъ оба письма и вышелъ ничего не отвтивъ.

— Теперь, отецъ мой, продолжалъ дофинъ, приблизившись къ старику, теперь кто вамъ мшаетъ удалиться отъ королевы и отъ герцога? кто вамъ мшаетъ хать съ нами? Везд, гд вы будете находиться, будетъ Франція. Позжайте, вы найдете у насъ, со стороны моихъ друзей, почтеніе и преданность, съ моей стороны любовь и сыновнее попеченіе. Позжайте, отецъ мой, мы имемъ добрые, хорошо охраняемые города: Mo, Пуатье, Туръ, Орлеанъ, ихъ укрпленія разрушатся, гарнизоны ихъ будутъ перебиты, наши друзья и я падемъ до послдняго на порог вашей двери прежде, нежели постигнетъ васъ несчастіе.

Король съ нжностію смотрлъ на дофина.

— Да, да, сказалъ онъ ему, ты бы сдлалъ все это, какъ общаешь…. Но мн нельзя согласиться, ступай, мой молодой орелъ, у тебя крылья молодыя, крпкія и быстрыя, ступай и оставь въ своемъ гнзд стараго орла, которому лта подломили крылья и притупили ногти, ступай, дитя мое, и будь доволенъ тмъ, что ты своимъ присутствіемъ доставилъ мн счастливую ночь, что ты своими ласками удалилъ безуміе съ чела моего, ступай сынъ мой, и Богъ да вознаградитъ тебя за то благо, которое ты мн сдлалъ!

Тогда король всталъ, боязнь, чтобъ кто-нибудь нечаянно не вошелъ, заставляла его сократить эти столь рдкія минуты счастія, которыя доставляло его жизни присутствіе единственнаго существа, которымъ онъ былъ любимъ. Онъ проводилъ дофина до самой двери, прижалъ его еще разъ къ своему сердцу, отецъ и сынъ, которымъ не суждено было уже боле увидться, обмнялись послднимъ поцлуемъ. Юный Карлъ вышелъ.

Де-Жіакъ проводилъ его съ Таннега за ворота города, спустя десять минутъ они нашли Понтона и ла-Гира, которые ихъ ожидали.

— Ну! что же, спросилъ ла-Гиръ, договоръ?

— Разорванъ, отвчалъ Таннега.

— А свиданіе? продолжалъ Понтонъ.

— Будетъ скоро посл этого, если Богъ допуститъ, но что касается до настоящаго, милостивые государи, то, я думаю, всего нужне пуститься въ дорогу. Надобно, чтобъ завтра на разсвт мы были въ Mo, если хотите, избжать стычки съ этими проклятыми Бургундцами.

Маленькая труппа, казалось, убдилась въ справедливости этого замчанія, и четыре всадника отправились такъ быстро, какъ только можно было ожидать отъ тяжелыхъ походныхъ ихъ лошадей.

На другой день сиръ де-Жіакъ отправился въ Мёленъ, съ двумя посланіями къ герцогу Бургундскому. Онъ вошелъ съ павильонъ, въ которомъ этотъ государь имлъ конференцію съ Генрихомъ, Англійскимъ королемъ и съ графомъ Варвикскимъ.

Герцогъ Іоаннъ, съ поспшностію разорвалъ красную шелковую нить, которою завязано было письмо, поданное ему его любимцемъ, и на которой висла королевская печать. Подъ оберткою онъ нашелъ разорванный договоръ: это былъ единственный отвтъ короля, какъ онъ и общалъ дофину.

— Нашъ государь находится теперь въ помшательств, сказалъ герцогъ, покраснвъ отъ гнва, потому что, прости ему Господи, онъ разорвалъ то, что долженъ былъ подписать.

Генрихъ пристально посмотрлъ на герцога, который формально обязывался отъ имени короля.

— Нашъ государь, спокойно отвчалъ де-Жіакъ, никогда не былъ здорове душею и тломъ, какъ въ настоящее время.

— Въ такомъ случа я сумасшедшій, сказалъ Генрихъ, вставъ, что поврилъ общаніямъ, которыя исполнить не имли ни силы, ни даже, можетъ бытъ, желанія.

При сихъ словахъ герцогъ Іоаннъ вскочилъ, вс мускулы лица его дрожали, ноздри его раздулись отъ гнва, дыханіе его было шумно, какъ дыханіе льва, однако ему нечего было сказать, онъ не находилъ, что отвчать.

— Хорошо, любезный братецъ, продолжалъ Генрихъ, давая съ намреніемъ Іоанну Бургундскому титулъ, который давалъ ему король Франціи, хорошо, теперь я радъ вамъ сказать, что мы возмемъ силою у вашего короля то, что мы просили уступить намъ добровольно, нашу долю земель Франціи, наше мсто въ его семейств, мы возмемъ его города и его дочь, и все, чего мы просили, мы его развяжемъ съ его королевствомъ, а васъ съ вашимъ герцогствомъ.

— Государь, отвчалъ герцогъ Бургундскій тмъ же тономъ, вы это говорите для своего удовольствія, и потому что вамъ бы этого хотлось, по прежде, нежели вы отршите его величество короля отъ его королевства, а меня отъ моего герцогства, вамъ будетъ отъ чего устать, мы въ томъ нисколько не сомнваемся, и очень можетъ быть, что вмсто того, въ чемъ вы такъ уврены, вамъ будетъ довольно труда, чтобъ удержаться на своемъ остров.

Сказавъ это, онъ повернулся спиною къ Англійскому королю, не дождавшись его отвта, и не поклонившись ему, и вышелъ въ дверь, обращенную къ его палаткамъ. Де-Жіакъ послдовалъ за нимъ.

— Ваша свтлость, сказалъ онъ ему, сдлавъ нсколько шаговъ, у меня есть еще другое посланіе.

— Отнеси его къ діаволу, если оно похоже на первое! сказалъ герцогъ, что касается до меня, то съ меня довольно и того на этотъ день.

— Милостивйшій государь, продолжалъ де-Жіакъ тмъ же тономъ, это письмо отъ его высочества дофина, онъ проситъ у васъ свиданія.

— А! вотъ это улаживаетъ все, сказалъ герцогъ, быстро поворотясь назадъ, а гд это письмо?

— Вотъ оно, ваше свтлость.

Герцогъ вырвалъ его у него изъ рукъ, и съ жадностію его прочиталъ.

— Пусть снимаютъ палатки, и пусть ломаютъ ограду, сказалъ герцогъ служителямъ и пажамъ, и чтобъ къ вечеру не осталось и слда этого проклятаго свиданія! А вы, милостивые государи, продолжалъ онъ, обратясь къ господамъ, которыхъ эти слова заставили выйти изъ своихъ палатокъ, на коней, и шпагу на голо, и опустошительная война, война на смерть всмъ этимъ господамъ волкамъ, прибывшимъ изъ-за моря, и этому сыну убійцы, котораго они называютъ своимъ, королемъ.

Глава седьмая.

Въ восьмомъ часу утра, 11-го числа слдующаго іюля мсяца, дв довольно значительныя арміи, одна Бургундская, шедшая изъ Корбейля, другая Французская, шедшая изъ Мелена, приближались одна къ другой какъ будто для того, чтобъ вступить въ сраженіе. Этому предположенію могла придать еще больше основательности то, что вс предосторожности, обыкновенно принимаемыя въ подобномъ случа были строго соблюдены съ каждой стороны, люди и лошади были покрыты своими военными снарядами, щитоносцы и пажи несли копья, и каждый всадникъ имлъ подъ рукою, ни свшую на лук сдла, или булаву, или военную скиру. Прибывъ къ замку Пуйльи, по шоссе Вертскихъ болотъ, оба непріятельскія войска находились въ виду одно другаго, тотчасъ та и другая сторона остановилась, наличники опустились, оруженосцы подали копья, и оба войска въ тоже время двинулись впередъ съ медленностію, показывавшею недоврчивость и осторожность. Подойдя на разстояніе, почти двухъ полетовъ стрлы, одно къ другому, они остановились снова, съ каждой стороны выхали изъ рядовъ, съ опущенными забралами, одинадцать всадниковъ и сближились между собою, оставя позади себя войско, къ которому они принадлежали, неподвижнымъ, какъ мдную стну, только въ двадцати шагахъ одни отъ другихъ, они опять остановились, опять съ каждой стороны одинъ человкъ сошелъ съ лошади, бросилъ поводья на руку своего сосда, и пошелъ впередъ по свободному пространству, такъ чтобъ въ то время, когда другой шелъ къ нему на встрчу, пройти половину разстоянія, ихъ раздлявшаго. Въ четырехъ шагахъ одинъ отъ другаго они подняли, забрала своихъ касокъ и всякій узналъ въ одномъ изъ этихъ двухъ человкъ дофина Карла, герцога Туринскаго, и въ другомъ Іоанна Безстрашнаго, герцога Бургундскаго.

Какъ только герцогъ Іоаннъ увидлъ, что тотъ, который шелъ къ нему на встрчу, былъ дйствительно сынъ его государя я повелителя, то поклонился нсколько разъ и сталъ однимъ колномъ на землю. Юный Карлъ тотчасъ взялъ его за руку, поцловалъ его въ об щеки и хотлъ его поднять, но герцогъ на это не соглашался.

— Ваше высочество, сказалъ онъ ему, я хорошо знаю, какъя долженъ говорить съ вами.— Наконецъ дофинъ принудилъ его встать.

— Любезный братецъ, сказалъ онъ ему, подавая пергаментъ скрпленный его подписью и печатью, если въ договор этомъ, заключаемомъ между мною и вами, есть что-нибудь такое, что вамъ не понравится, то мы желаемъ, чтобъ вы то исправили, и впредь желаемъ и будемъ желать, того, чего вы желаете и желать будете.

— Я буду соображаться съ вашими приказаніями, ваше высочество, отвчалъ герцогъ, потому что мой долгъ и мое желаніе есть, повиноваться вамъ впредь во всемъ томъ, чего вы пожелаете.

Посл этихъ словъ каждый изъ нихъ приложилъ руку свою ко кресту своей шпаги, за неимніемъ Евангелія или святыхъ мощей, съ клятвою, сохранять этотъ миръ вчно. Тотчасъ вс сопровождавшіе ихъ, присоединились къ нимъ, съ радостію крича: ура! и проклиная напередъ того, кто подниметъ когда нибудь оружіе для такой роковой ссоры.

Тогда дофинъ и герцогъ обмнялись своими шпагами и лошадьми въ знакъ братства, и когда дофинъ садился на сдло, то герцогъ держалъ ему стремя, хотя дофинъ и просилъ его не длать этого, потомъ они хали нсколько времени одинъ возл другаго, дружески разговаривая, Французы и Бургундцы, вмшавшись, составили ихъ свиту. Потомъ поцловавшись въ другой разъ, они разстались, дофинъ, чтобъ возвратиться въ Меленъ, а герцогъ Бургундскій въ Корбейль. Дофинцы и Бургундцы послдовали, каждый за своимъ предводителемъ.

Два человка остались позади.

— Таннега, сказалъ одинъ изъ нихъ глухимъ голосомъ, я сдержалъ свое общаніе, сдержалъ-ли ты свое?

— Было-ли это возможно, мессиръ де-Жіакъ, отвчалъ Таннега, когда онъ вооруженъ съ ногъ до головы, и при такой свит? Но, будьте спокойны, прежде нежели кончится этотъ годъ, мы найдемъ обстоятельства благопріятне и случай получше.

— Дай-то сатана! сказалъ Жіакъ.

— Прости меня за это, Господи! сказалъ Таннега.

Ввечеру того-же дня разразилась сильная гроза надъ тмъ самымъ мстомъ, гд происходило это свиданіе, и громъ разбилъ дерево, стоявшее у шоссе, подъ которымъ клялись сохранять миръ. Многіе смотрли на это, какъ на худое предзнаменованіе, и нкоторые громко говорили, что этотъ миръ будетъ столь же мало продолжителенъ, сколь мало было искренности въ его заключеніи.

Однако-же, спустя нсколько дней, дофинъ и герцогъ распубликовали письма свои о заключеніи этого мирнаго договора.

Парижане получили объ этомъ извстіе съ великою радостію, они думали, что герцогъ или дофинъ, придутъ въ Парижъ для защищенія ихъ, но они обманулись въ своемъ ожиданіи. Королева и король выхали изъ Понтуаза, въ которомъ, находясь слишкомъ близко отъ Англичанъ, они не могли быть въ безопасности, оставя въ этомъ город сира л’Иль-Адама съ многочисленнымъ гарнизономъ. Герцогъ присоединился къ нимъ въ Сенъ-Дени, куда они удалились, и Парижане, не видя никакихъ приготовленій къ нападенію на Англичанъ, впали въ уныніе.

Что касается до герцога, то имъ снова овладла та непостижимая апатія, которой примры встрчаются въ жизни самыхъ храбрыхъ и дятельныхъ людей, и которая, почти для всхъ ихъ, была предзнаменованіемъ, что скоро ударитъ ихъ послдній часъ.

Дофинъ писалъ къ нему письмо за письмомъ, упрашивая его твердо защищать Парижъ, между тмъ, какъ онъ сдлаетъ диверсію на границы Меня, герцогъ, получая ихъ, отдавалъ нкоторыя приказанія, потомъ, какъ бы сдлавшись неспособнымъ продолжать борьбу, которую выдерживалъ уже двнадцать лтъ, онъ, какъ усталый ребенокъ, дремалъ у ногъ своей прекрасной любовницы, забывая весь міръ при одномъ взгляд ея очей. Таково свойство сильной любви, она презираетъ вс обстоятельства жизни, не имющія отношенія къ ней самой, это потому, что вс другія страсти имютъ своимъ источникомъ голову, а она одна — сердце. Между тмъ ропотъ, который миръ утишилъ было, вскор началъ снова обнаруживаться, опять начала носиться неопредленная молва объ измн, и случившееся между тмъ одно событіе подавало новую причину ей врить.

Генрихъ Ланкастерскій ясно понималъ, какъ былъ для него не выгоденъ союзъ дофина и герцога, вслдствіе этого, онъ ршился овладть Понтуазомъ, прежде нежели враги его успютъ соединить свои силы. Съ этою цлію, три тысячи человкъ, подъ предводительствомъ Гастона, втораго сына Аршамбо, графа де-Фуа, сдлавшагося Англичаниномъ, отправились изъ Мёлана, ввечеру 31 Іюля, и прибыли къ основанію стнъ города Понтуаза въ темную ночь. Они въ тишин приставили лстницы къ стнамъ города, въ нкоторомъ разстояніи отъ однихъ воротъ, и, не будучи замчены ночною стражею, взошли одинъ за другимъ на стну въ числ трехъ сотъ человкъ, тогда взошедшіе, со шпагами въ рук$, направились къ воротамъ, перебили людей, которые ихъ охраняли, и отворили своимъ товарищамъ, ринувшимся въ улицы съ крикомъ: Сенъ-Жоржъ и завоеванный городъ!…

Л’Иль-Адамъ услышалъ эти крики, онъ счелъ ихъ за крики, вырвавшіеся изъ устъ его самаго, онъ тотчасъ соскочилъ съ постели, въ торопяхъ одлся, онъ былъ еще полу-одтъ, когда Англичане начали сильно стучать въ дверь дома, въ которомъ онъ жилъ. Онъ усплъ только схватить тяжелую военную скиру, погасилъ лампу, которая могла ему измнить, и выскочить чрезъ окно, выходившее на дворъ. Въ тоже время Англичане выломали дверь съ улицы.

Л’Иль-Адамъ побжалъ на конюшню, вскочилъ на первую, попавшуюся ему лошадь, и безъ сдла, безъ узды, устремился къ крыльцу, загроможденному Англичанами, входившими въ его комнаты, прохалъ среди ихъ, когда они этого совсмъ не ожидали, держась одною рукою за гриву лошади, а другою размахивая своею секирою. Одинъ Англичанинъ хотлъ было броситься на него, и упалъ съ разкроенною головою, еслибы не этотъ окровавленный и лежавшій у ногъ ихъ человкъ, то другіе подумали бы, что видли привидніе.

Л’Иль-Адамъ полетлъ къ воротамъ Парижа, они были заперты, замшательство было такъ велико, что привратникъ не могъ найти ключей, надобно было разломать ихъ ударами скиры, л’Иль-Адамъ принялся за работу. Граждане, Понтуаза, бжавшіе за нимъ, столпились въ узкой улиц, число ихъ увеличивалось каждое мгновеніе, они надялись только, судя по быстрот, съ которою скира л’Иль-Адама безпрестанно, то поднималась, то опускалась, что онъ скоро откроетъ имъ входъ.

Вскор крики отчаянія послышались на другомъ конц улицы, бглецы сами показали дорогу своимъ непріятелямъ. Англичане слышали удары, раздававшіеся на воротахъ, и чтобъ добраться до-л’Иль-Адама, они напали на эту безоружную толпу, которая, хотя состовляла только не подвижную, но плотную и длинную массу, оплотъ живой и крпкій, пробиться чрезъ который было еще трудне, по причин самаго его страха. Однако же копейщики поражали эту толпу своими копьями, стрльцы сражали ихъ цлыми рядами, стрлы летавшія во кругъ л’Иль-Адамъ, дребежжа, вонзались въ потрясенныя, стонавшія, но все еще сопротивлявшіяся ворота. Вопли приближались къ нему, уже онъ думалъ, что этотъ деревянный оплотъ придется сокрушать дале, нежели оплотъ, составленный изъ людей, англичане были уже отъ него недале, какъ въ разстояніи тройной длины копья, наконецъ ворота выломлены, и чрезъ нихъ хлынула волна людей, во глав которой испугавшаяся лошадь л’Иль-Адама неслась, какъ молнія.

Когда герцогъ Бургундскій узналъ объ этомъ, то вмсто того, чтобъ собрать войско и идти противъ Англичанъ, онъ посадилъ короля, королеву и принцессу Екатерину въ карету, самъ слъ на лошадь, и съ чинами своего дома, ухалъ чрезъ Провенъ, въ Труа, въ Шампань, оставя въ Париж графа Сенъ-Поля намстникомъ, л’Иль-Адама губернаторомъ, и господина. Евстахія Делестра канцлеромъ.

Спустя два часа посл отъзда герцога Бургундскаго, бжавшіе начали прибывать въ Сенъ-Дени. Жаль было смотрть на этихъ бдныхъ людей, раненыхъ, окровавленныхъ, полунагихъ, умирающихъ отъ голода, и измученныхъ переходомъ семи льё, впродолженіе котораго они не смли отдохнуть ни минуту. Разсказы о жестокостяхъ, совершенныхъ англичанами, везд были выслушиваемы съ жадностію и ужасомъ, толпы народа собирались на улицахъ, вокругъ этихъ несчастныхъ, потомъ вдругъ раздался крикъ: Англичане! Англичане! и каждый убгалъ, входилъ въ свой домъ, запиралъ окна, закладывалъ, чмъ могъ, свои двери и кричалъ: пощадите!

Однако же Англичане думали боле о томъ, чтобъ воспользоваться побдою, нежели продолжать ее. Пребываніе двора въ Понтуаз, сдлало его роскошнымъ городомъ, л’Иль-Адамъ и нкоторые господа, обогатившіеся при взятіи Парижа, скопили въ немъ свои сокровища, Англичане награбили въ немъ больше двухъ милліоновъ.

Въ тоже время узнали о взятіи Шато-Гелльяра, одной изъ сильнйшихъ крпостей Нормандіи. Оливье де-Мони былъ ея комендантомъ, и, хотя въ его гарнизон было всего только сто двадцать дворянъ, онъ держался въ ней шестьнадцать мсяцевъ, и принужденъ былъ сдаться однимъ обстоятельствомъ, котораго нельзя было предвидть: веревки, посредствомъ которыхъ доставали изъ колодцевъ воду, перетерлись и порвались, семь дней они терпли жажду, потомъ наконецъ сдались графамъ Гюнтигтону и Киму, державшимъ ихъ въ осад,

Дофинъ въ тоже время узналъ въ Бурже, гд онъ собиралъ свою армію, о почетной сдач Шато-Гилльяра и неожиданномъ взятіи Понтуаза. Нашлись люди которые увряли его, что этотъ городъ былъ проданъ Англичанамъ. Нкоторую основательность этой молв придавало то, что герцогъ Бургундскій вврилъ охраненіе его одному изъ вельможъ наиболе ему преданныхъ, и что сей послдній, не смотря на испытанную свою храбрость, допустилъ взять его, не сдлавъ явно ничего для его защиты. Враги герцога, окружавшіе дофина, воспользовались этимъ случаемъ, чтобъ вновь послить въ ум принца сомннія, которыя они съ давняго времени ему внушали. Вс требовали разрыва мира и открытой и праводушной войны, вмсто этого фальшиваго и измнническаго союза, одинъ Таннега, не смотря на свою, всмъ хорошо извстную, ненависть къ герцогу, умолялъ дофина попробовать вторичнаго свиданія, прежде нежели прибгать къ какому нибудь враждебному дйствію.

Дофинъ принялъ ршеніе, разомъ примирявшее оба эти совта, онъ пошелъ съ двадцатью тысячами войска въ Монтеро, чтобъ въ тоже время быть готовымъ вступить въ переговоры, если герцогъ согласится на новое свиданіе, или начать непріятельскія дйствія, если онъ отъ него откажется. Таннеги который, къ великому удивленію всхъ знавшихъ ршительный его характеръ, постоянно совтовалъ держаться миролюбивыхъ средствъ, былъ посланъ въ Труа, гд, какъ мы сказали, находился герцогъ, онъ повезъ къ сему послднему письмо за подписью дофина, которымъ Монтеро назначался мстомъ новаго свиданія, и такъ какъ въ замк небыло мста для Дюшателя и его свиты, то сиръ де-Жіакъ далъ ему гостепріимство.

Герцогъ согласился на свиданіе, но онъ поставилъ условіемъ, чтобъ дофинъ пріхалъ въ Труа, гд находились король и королева, Таннега возвратился въ Монтеро.

Дофинъ и окружавшіе его были того мннія, что этотъ отвтъ герцога надобно считать объявленіемъ войны, и взяться за оружіе. Одинъ Таннега, неутомимый, не увлекаемый страстями, совтовалъ дофину сдлать новую попытку, и упрямо противился всмъ непріязненнымъ мрамъ. Т которые знали, какую ненависть къ герцогу Іоанну питалъ этотъ человкъ въ глубин своего сердца, ничего больше тутъ уже не понимали, они думали, что онъ подкупленъ, какъ были подкуплены и многіе другіе и сообщили подозрнія свои дофину, но послдній тотчасъ сообщилъ это Таннега, сказавъ ему:

— Не правда-ли, отецъ мой, что ты не измнишь мн?

Наконецъ пришло письмо отъ сира де-Жіака, вслдствіе неотступныхъ его просьбъ герцогъ съ каждымъ днемъ боле склонялся вступитъ въ переговоры съ дофиномъ, это письмо изумило всхъ, исключая Таннега, который казалось ожидалъ этого.

Вслдствіе этого Дюшатель возвратился въ Труа отъ имени дофина, онъ предложилъ герцогу мостъ города Монтеро, какъ самое удобное мсто для свиданія. Онъ былъ уполномоченъ согласиться, именемъ дофина, уступить герцогу замокъ и, правый берегъ Сены, предоставя послднему полную свободу помстить въ этой крпости и въ домахъ, выстроенныхъ на этомъ берегу, столько войска, сколько онъ признаетъ нужнымъ. Дофинъ займетъ для себя городъ и лвый берегъ, что касается до косы находящейся между Іонною и Сеною, то она останется землею нейтральною, не принадлежащею никому, и какъ въ эту эпоху, за исключеніемъ уединенной мельницы, находившейся на берегу Іонны, она была совершенно необитаема, то легко было удостовриться, что никакого нечаяннаго нападенія на ней приготовлено не было.

Герцогъ принялъ эти условія: онъ общалъ пріхать въ Бре-сюръ-Сенъ, 9-го Сентября, 10-го долженствовало послдовать свиданіе, и сиръ де-Жіакъ, пользовавшійся все еще довренностію герцога, былъ избранъ имъ для того, чтобъ хать съ Таннега и позаботиться, чтобъ вс мры безопасности были приняты, какъ съ одной, такъ и съ другой стороны.

Теперь надобно читателямъ, вмст съ ними, бросить бглый взглядъ на топографическое положеніе города Монтеро для того, чтобъ сколько вазможно ясне представитъ имъ сцену, которая произойдетъ на мосту, на которомъ при Наполеонъ въ 1814 году совершилось другое историческое событіе.

Городъ Монтеро лежитъ въ разстояніи почти двадцати льё отъ Парижа, при сліяніи Іонны съ Сеною, гд первая изъ этихъ двухъ ркъ теряетъ свое имя, впадая въ другую. Если, выхавъ изъ Парижа, плыть вврхъ по теченію рки, которая по нему протекаетъ, то, прибывъ къ Монтеро, увидимъ налво высокую гору Сюриплль, на которой былъ построенъ замокъ, и у подошвы этой горы предмстіе, отдленное отъ города ркою, эта-то сторона была предложена, для занятія, герцогу Бургундскому.

Прямо предъ собою мы увидимъ въ вид остраго угла буквы V, и почти въ такомъ положеніи, въ какомъ въ Париж находится мсто, называемое Понъ-Нёфъ, гд были сожжены храмовые рыцари, косу, чрезъ которую долженъ былъ пріхать герцогъ изъ Бре-сюръ-Сенъ, косу, которая идетъ все боле и боле разширяясь между Сеною и Іонною, составляющими ея границы, до того мста, гд Сена получаетъ свое начало при Беньё-ле-Жоифъ, а Іонна берегъ начало недалеко отъ того мста, гд лежалъ древній Бибрактъ, и гд въ наше время находится городъ Отенъ.

Направо, увидимъ весь городъ, граціозно раскинувшійся среди своихъ жатвъ и виноградниковъ, которыхъ разноцвтный коверъ простирается за предлы зрнія по богатымъ Гатинесскимъ долинамъ.

Мостъ, на которомъ должно было происходить свиданіе, соединяетъ еще и донын, идя съ лва на право, предмстіе съ городомъ, и проходитъ сперва по рк Сен, а потомъ по рчк Іонн, имя при сліяніи ихъ одну изъ массивныхъ своихъ опоръ, на самомъ конц косы, о которой мы говорили.

На правой сторон этого моста, надъ рчкою Іонною, построена была для свиданія деревянная избушка, съ двумя противуположными дверями, которыя съ каждой стороны запирались рогаткою, съ тремя поперечными брусками, сверхъ того еще дв другія рогатки были поставлены, одна на конецъ моста со стороны города, а другая не много влво отъ дороги, по которой, съ косы, долженъ былъ пріхать герцогъ. Вс эти приготовленія были наскоро сдланы 9-го числа.

Нашъ человческій родъ столь слабъ и вмст столь тщеславенъ, что каждый разъ, когда совершается одно изъ тхъ событій, которыя потрясаетъ какую нибудь имперію, перемняютъ династію, или разрушаютъ королевство, думаетъ, что небо, принимая участіе въ нашихъ бдныхъ страстяхъ и въ нашихъ бдствіяхъ, измняетъ для насъ теченіе небесныхъ свтилъ, порядокъ временъ года {11-го Сентября выпало довольно снгу, такъ что онъ покрылъ поля на два, или ни три дюйма, весь сборъ винограда, который еще не былъ сдланъ, погибъ.}, и посылаетъ намъ нкоторыя предзнаменованія, при помощи которыхъ, человкъ, еслибы не былъ такъ слпъ, могъ бы избжать несчастной своей судьбы: можетъ быть также, что, по совершеніи великихъ событій, т, которые ихъ переживаютъ, т, которые собственными глазами видли, какъ они совершались, припоминая малйшія обстоятельства, имъ предшествовавшія, находятъ въ нихъ нкоторую связь съ катострофою, существованіе которой могло быть имъ внушено только самымъ совершившимся событіемъ, между тмъ какъ безъ этого событія, обстоятельства, ему предшествовавшія, потерялись бы во множеств этихъ безконечно маловажныхъ случайностей, которыхъ совокупность составляетъ ту таинственную ткань, которую называетъ человческою жизнію.

Какъ бы то ни было, вотъ что люди, бывшіе свидтелями этихъ странныхъ произшествій, разсказывали, вотъ что другіе по словамъ ихъ записали:

10-го сентября, въ часъ по полудни, герцогъ слъ на лошадь на двор дома, въ которомъ онъ квартировалъ въ Бресюръ-Сенъ. Онъ имлъ по правую руку сира де-Жіака, а по лвую господина Ноайлля. Любимая его собака всю ночь жалобно выла и, видя, что господинъ ея былъ готовъ выхать со двора, бросилась изъ своей конуры, у которой она была привязана, съ пламенными глазами и ощетинившеюся шерстью, наконецъ, когда герцогъ, поклонившись послдній разъ госпож, де-Жіакъ, которая изъ своего окна смотрла на отправлявшійся кортежъ, пустился въ путь, собака рванулась съ такою силою, что прервала двойную желзную цпь, и въ то мгновеніе, когда лошадь готова уже была переступить чрезъ порогъ воротъ, она бросилась къ ней на грудь, и такъ жестоко укусила, что лошадь поднялась на дыбы, и чуть не сбила съ сдла своего сдока. Де-Жіакъ, будучи нетерпливъ, хотлъ прогнать ее плетью, бывшею у него въ рук, но собака не обращала никакого вниманія на удары, ею получаемые, и снова бросилась на лошадь герцога, послдній думая, что она взбсилась, взялъ маленькую военную скиру, висвшую на лук его сдла, и разскъ ей голову. Собака завизжала, доплелась кое какъ до порога воротъ, и тамъ издохла, какъ бы для того, чтобъ все еще препятствовать герцогу выхать: герцогъ со вздохомъ сожалнія, заставилъ свою лошадь перескочить чрезъ тло врнаго животнаго.

Двадцать шаговъ дале, старый жидъ, занимавшійся магіею, вдругъ вышелъ изъ за стны, остановилъ лошадь герцога за узду, и сказалъ ему:

— Ваша свтлость, ради Бога, не позжайте дале.

— Что теб, жидъ, надобно? сказалъ герцогъ остановись.

— Ваша свтлость, отвчалъ жидъ, я провелъ эту ночь въ разсматриваніи звздъ, и наука говоритъ, что если вы подете въ Монтеро, то вы оттуда не воротитесь назадъ.

И онъ держалъ лошадь подъ уздцы, чтобъ воспрепятствовать ему хать дале.

— Что ты на это скажетъ, де-Жіакъ? сказалъ герцогъ, обратясь къ своему любимцу.

— Я скажу, отвчалъ послдній, покраснвъ отъ досады, я скажу, что этотъ жидъ сумасшедшій, съ которымъ надобно поступать, какъ и съ вашею собакою, если вы не хотите чтобъ нечистое его прикосновеніе, не принудило васъ къ восьмидневному покаянію.

— Оставь меня, жидъ! сказалъ герцогъ задумчиво, длая ему тихо знакъ, чтобъ онъ не мшалъ ему хать.

— Прочь съ дороги, жидъ, закричалъ де-Жіакъ, толкнувъ старика грудью своей лошади такъ, что онъ откатился на десять шаговъ прочь! Разв ты не слышишь, что его свтлость приказываетъ теб оставитъ узду его лошади?

Герцогъ провелъ рукою по лбу, какъ бы для того, чтобъ согнать съ него какое-то облако и, бросивъ послдній взглядъ на жида, лежавшаго безъ памяти на краю дороги, продолжалъ путь свой.

Чрезъ три четверти часа герцогъ прибылъ въ замокъ города Монтеро. Прежде чмъ сойти съ лошади, онъ отдалъ приказаніе двумъ стамъ воиновъ и сотн стрльцовъ размститься на квартирахъ въ предмстіи города, и занять голову моста, Жакъ-де-ла-Лимъ, начальникъ стрльцовъ, получилъ начальство надъ этимъ небольшимъ отрядомъ.

Въ это время пришелъ къ герцогу Таннега и сказалъ ему, что дофинъ ожидаетъ его на мосту уже почти часъ. Герцогъ отвчалъ ему, что сейчасъ идетъ туда, въ тоже время одинъ изъ его слугъ прибжалъ, запыхавшись, и тихо сказалъ ему что-то. Герцогъ обратился къ Таннега.

— Господи Боже мой! сказалъ онъ, сегодня вс, кажется, дали себ слово говорить мн объ измн. Дюшатель, уврены ли вы, что личность моя не подвергается никакой опасности, потому что вы сдлали бы весьма худо, еслибы насъ обманули?

— Милостивйшій государь, отвчалъ Таннега, я бы желалъ лучше умереть и быть проклятъ, нежели измнить вамъ, или кому нибудь другому, и такъ не бойтесь ничего, потому что его высочество, дофинъ, не желаетъ вамъ никакого зла.

— Ну! такъ мы идемъ, сказалъ герцогъ, уповая на Бога,— Онъ поднялъ глаза къ небу,— и надясь на васъ, продолжалъ онъ, устремивъ на Дюшателя одинъ изъ тхъ проницательныхъ взоровъ, какіе ему только были свойственны. Таннега выдержалъ этотъ взоръ, не опустивъ глазъ.

Тогда Дюшатель представилъ герцогу пергаментъ, на которомъ были написаны имена десяти военныхъ людей, которые должны были сопровождать дофина, они были написаны въ слдующемъ порядк:

Виконтъ де-Нарбоннъ, Пьеръ де-Бово, Роберъ де-Луаръ, Таннега Дюшатель, Барбазанъ, Гильомъ по-Бутиллье, Гюй д’Авогуръ, Оливье Лайе, Вареннъ и Фротье.

Таннега получилъ, въ обмнъ, списокъ отъ герцога. Т, которыхъ онъ удостоилъ чести слдовать за нимъ, были:

Его свтлость Карлъ де-Бурбонъ, господинъ де-Ноайлль, Жанъ де-Фрибуръ, господинъ де-Сенъ-Жоржъ, господинъ де-Монтегю, мессиръ Антуанъ де-Вержи, господинъ д’Анкръ, мессиръ Гюй де-Контарлье, мессиръ Шарлъ де-Ланъ, и мессиръ Пьеръ де-Жіакъ. Сверхъ того, каждый долженъ былъ привести съ собою своего секретаря. Таннега унесъ этотъ списокъ. За нимъ отправился въ дорогу и герцогъ, чтобъ выйти изъ замка къ мосту, онъ былъ пшкомъ: на голов у него была шапка чернаго бархата, для защиты онъ имлъ на себ небольшую кольчугу, а для нападенія небольшую шпагу дорогаго чекана съ вызолоченною рукоятью. {Досел еще показываютъ въ Монтеро эту шпагу, повшенную въ церкви.}

Когда онъ прибылъ къ мосту, то Жакъ де-ла-Бимъ сказалъ ему: я видлъ, что много вооруженныхъ людей вошло въ домъ города, находящійся на другомъ конц моста, и что замтя меня, когда я занималъ постъ съ моимъ отрядомъ, эти люди поспшно закрыли окна этого дома.

— Подите, де-Жіакъ, посмотрите, правда-ли это, сказалъ герцогъ, я подожду васъ здсь.

Де-Жіакъ пошелъ по мосту, пробрался за рогатки, прошелъ чрезъ деревянную избушку, прибылъ къ указанному дому, и отворялъ его дверь. Таннега отдавалъ свои приказанія, двумъ десяткамъ солдатъ, вооруженныхъ съ ногъ до головы.

— Ну что? спросилъ Таннега, замтя его.

— Готовы-ли вы? отвчалъ де-Жіакъ.

— Да, теперь онъ можетъ прійти.

Де-Жіакъ возвратился къ герцогу.

— Господину начальнику отряда почудилось, ваша свтлость, сказалъ онъ, въ этомъ дом никого нтъ.

Герцогъ отправился. Онъ прошелъ за первую рогатку, они тотчасъ заперлись за нимъ: это подало ему нкоторое подозрніе, но какъ онъ видлъ предъ собою Таннега и сира де-Бово, шедшихъ къ нему на встрчу, то не хотлъ воротиться. Онъ произнесъ свою клятву твердымъ голосомъ, и показывая, сиру де-Бово свою легкую кольчугу и небольшую свою шпагу, сказалъ:

— Вы видите, милостивый государь, какъ я иду, впрочемъ продолжалъ онъ, обратясь къ Дюшателю и трепя его по плечу: вотъ кому я себя ввряю.

Молодой дофинъ былъ уже въ деревянной избушк посреди моста: на немъ было длинное платье свтло-голубаго бархата, подбитое куницею, шапка такой почти формы, какъ ныншнія охотничьи каски, которой основаніе было окружено небольшимъ внкомъ изъ цвтковъ золотыхъ лилій, наличникъ и края были на мху такомъ же, какъ и его платье.

Замтя принца, сомннія герцога Бургундскаго исчезли, онъ пошелъ прямо къ нему, вошелъ въ избушку, замтилъ, что противъ обыкновенія на средин не было перегородки, для отдленія обихъ партій, но онъ безъ сомннія думалъ, что это было по забывчивости, потому что онъ не сдлалъ даже на это замчанія. Когда вошли вс десять человкъ, его сопровождавшихъ, то об рогатки были задвинуты.

Въ этой тсной избушк едва было достаточно пространства для того, чтобъ вошедшіе въ нее двадцать четыре человка, могли стоять на ногахъ, Бургундцы и Французы стояли такъ тсно, что касались одинъ другаго. Герцогъ снялъ свою шапку и сталъ предъ дофиномъ лвымъ колномъ на полъ.

— Я пришелъ по вашему приказанію, ваше высочество, сказалъ онъ, хотя нкоторые увряли меня, что вы требовали этого свиданія только для того, чтобъ длать мн упреки, я надюсь, что это несправедливо, потому, что я ихъ не заслужилъ.

Дофинъ сложилъ на крестъ свои руки не поцловавъ и не поднявъ его, какъ то онъ сдлалъ при первомъ свиданіи.

— Вы ошибаетесь, господинъ герцогъ, сказалъ онъ строгимъ голосомъ, да, мы должны сдлать вамъ важные упреки, потому, что вы довольно худо сдержали общаніе, которымъ вы намъ обязались. Вы допустили непріятеля овладть мопмъ городомъ Понтуазомъ, который есть ключь къ Парижу, и вмсто того, чтобъ броситься въ столицу и защитить ее, или умереть, какъ вамъ слдовало по долгу врно-подданнаго, вы бжали въ Труа.

— Бжалъ, ваше высочество! сказалъ герцогъ, задрожавъ всмъ тломъ при этомъ обидномъ выраженіи.

— Да, бжали, повторилъ дофинъ, упирая на это слово. Вы…

Герцогъ поднялся, думая безъ сомннія, что не обязанъ слушать больше, и какъ при смиренномъ положеніи, въ которомъ онъ находился, одно изъ разныхъ украшеній рукояти его шпаги зацпилось за кольцо его кольчуги, то онъ хотлъ привести это оружіе въ вертикальное его положеніе.— Дофинъ отступилъ на одинъ шагъ назадъ, не зная, каково было у герцога намреніе, когда онъ прикоснулся къ своей шпаг.

— А! вы хватаетесь рукою за свою шпагу въ присутствіи вашего государя! вскричалъ Гоберъ де-Луаръ, бросившись между дофиномъ и герцогомъ.

Герцогъ хотлъ говорить. Таннега нагнулся, схватилъ скиру, которая была спрятана за обоями, потомъ выпрямившись во весь свой ростъ сказалъ, поднявъ свою скиру надъ головою герцога: пора!

Герцогъ видлъ грозившій ему ударъ, онъ хотлъ отбить его лвою рукою, между тмъ какъ правую занесъ на рукоять своей шпаги, но онъ не имлъ даже времени обнажить ее, скира Таннега стремительно опустилась перерубила герцогу лвую руку, и, тмъ же взмахомъ, разкроила ему голову отъ скулы щеки до самаго подбородка.

Герцогъ оставался еще нсколько времени на ногахъ, какъ дубъ, не могшій упасть съ разу, тогда Гоберъ де-Луаръ вонзилъ ему свой кинжалъ въ горло и оставилъ его тамъ.

Герцогъ испустилъ крикъ, распростеръ руки и упалъ къ ногамъ де-Жіака.

Тогда послдовалъ страшный крикъ и ужасная схватка, потому, что въ этой тсной изб, гд и два человка съ трудомъ могли найти мсто для поединка, двадцать человкъ ринулись одни на другихъ. Въ одну минуту надъ всми этими головами видны были только руки, скиры и шпаги. Французы кричали: бей, бей, на смерть! Бургундцы кричали: измна, измна, караулъ! Искры сыпались отъ столкновенія оружія, кровь ключемъ била изъ ранъ. Дофинъ испугавшись, высунулся верхнею частію своего тла за рогатку. На крики его прибжалъ президентъ Луве, взялъ его ниже плечъ, вытащилъ вонъ, и увелъ почти безъ чувствъ въ городъ, его голубое бархатное платье было облито кровію герцога, которой брызги долетли даже до него.

Между тмъ сиръ де-Монтегю, бывшій на сторон герцога, усплъ перелзть чрезъ рогатку и кричалъ: караулъ! Ноайлль хотлъ перебраться чрезъ нее также, когда Нарбонъ разрубилъ ему затылокъ, онъ упалъ вн избы, и почти тотчасъ умеръ. Де-Сенъ-Жоржъ получилъ глубокую рану въ правый бокъ отъ удара остреемъ скиры, у д’Анкра была отрублена рука.

Однако битва и крики еще продолжались внутри, по умирающему герцогу, которому никто не думалъ подать помощь, ходили ногами. Досел дофинцы будучи лучше вооружены имли перевсъ, но на крики де-Монтагю прибжали Антуанъ де-Тулонжонъ, Симонъ Отелимеръ, Самбутье и Жанъ д’Ермей, приблизились къ избушк, и между тмъ какъ трое изъ нихъ дйствовали своими шпагами противъ шпагъ изъ внутренности, четвертый ломалъ рогатку. Люди, спрятанные въ дом, высыпали съ своей стороны и прибжали на помощь дофинцамъ. Бургундцы, видя, что всякое сопротивленіе было безполезно, обратились въ бгство чрезъ сломанную рогатку. Дофинцы преслдовали ихъ, и только три особы остались въ пустой и окровавленной палатк.

Это былъ герцогъ Бургундскій, ниспростертый на полу и умирающій, Пьеръ де-Жіакъ, стоявшій съ сложенными на крестъ, руками и смотрвшій, какъ онъ умираетъ, наконецъ Оливье Лайе, который, тронувшись страданіями этого несчастнаго государя, поднялъ его кольчугу, чтобъ доконать его своею шпагою. Но де-Жіакъ не хотлъ прекращать этой предсмертной борьбы, которой каждая конвульсія ему принадлежала, и когда, онъ увидлъ намреніе Оливье, то сильнымъ толчкомъ ноги, онъ вышибъ изъ рукъ его шпагу. Оливье съ удивленіемъ поднялъ голову.

— Эхъ, Боже мой! сказалъ ему смясь де-Жіакъ, дайте же бдному принцу спокойно умереть.

Потомъ, когда герцогъ испустилъ послдній вздохъ, онъ положилъ ему руку свою на сердце, чтобъ удостовриться, дйствительно-ли онъ умеръ, и какъ до всего прочаго ему мало было дла, то онъ исчезъ такъ, что никто не обратилъ на него вниманія.

Между тмъ дофинцы, прогнавъ Бургундцевъ до самаго замка, возвратились назадъ. Они нашли тло герцога распростертымъ на томъ же мст, гд они его оставили, и близъ него священника города Монтеро, который, стоя въ крови на колнахъ, читалъ молитвы по усопшимъ. Люди дофина хотли отнять у него этотъ трупъ и бросить въ рку, но священникъ поднялъ распятіе надъ герцогомъ, и грозилъ небеснымъ гнвомъ тому, кто осмлился бы прикоснуться къ этому несчастному тлу, изъ котораго душа улетла такъ насильственно. Тогда Кёсмерель, незаконно-рожденный сынъ Таннега, отвязалъ отъ ноги его золотую шпору, и далъ клятву впредь носить ее, какъ рыцарскій орденъ, а слуги дофина, слдуя этому примру, сняли перстни, которыми покрыты были его руки, равно какъ и великолпную золотую цпь, висвшую у него на ше.

Священникъ оставался тутъ до полуночи, и въ этотъ только часъ при помощи друхъ человкъ, перенесъ тло въ мельницу, находившуюся близъ моста, положилъ его на столъ и продолжалъ за него молиться до слдующаго утра. Въ восемь часовъ герцогъ былъ преданъ земл въ церкви Богородицы, предъ алтаремъ святаго Лудовика. Онъ былъ покрытъ своимъ. кафтаномъ, и покрывалами, беретъ былъ надвинутъ ему на лицо: погребеніе его не сопровождалось, никакою религіозною церемоніею, однако за упокой души его было отслужено двнадцать обденъ въ продолженіи трехъ дней, слдовавшихъ за его убійствомъ.

Такимъ образомъ палъ, чрезъ измну, могущественный герцогъ Бургундскій, прозванный Іоанномъ-безстрашнымъ. За двнадцать лтъ предъ тмъ онъ, также чрезъ измну поразилъ герцога Орлеанскаго тми же ударами, отъ которыхъ только что погибъ и самъ въ свою очередь, онъ приказалъ отрубить ему лвую руку, и у него была отрублена лвая рука, онъ веллъ разрубить голову скирою, и его голов была нанесена таже рана и тмъ же оружіемъ. Религіозные и врующіе люди видли въ этомъ странномъ сходств приложеніе слдующихъ словъ Спасителя’! ‘убивающій мечемъ, мечемъ погибнетъ’. Съ того времени, какъ герцогъ Орлеанскій палъ по его приказанію, междо-усобная война, какъ голодный коршунъ, непрестанно терзала сердце королевства. Самъ герцогъ Іоанпъ, какъ будто наказаніе за это человкоубійство преслдовало его, не имлъ ни минуты покоя, съ тхъ поръ какъ совершилъ его: слава его подвергалась тысяч нареканій, честь его потерпла тысячу оскорбленій, онъ сдлался недоврчивъ, нершителенъ, даже боязливъ.

Скира Таннега Дюшателя нанесла первый ударъ феодальному зданію капетинской монархіи. Она низпровергла съ шумомъ самую сильную опору этого великаго вассальства, поддерживавшую сводъ его, на минуту храмъ поколебался и можно было думать, что онъ разрушится, но для поддержанія его оставались еще герцоги Бретанскіе, графы д’Арманьяки, герцоги Лотарингскіе и короли Анжуйскіе. Дофинъ, вмсто сомнительнаго союзника въ отц, пріобрлъ открытаго врага въ сын. Союзъ графа де-Шароле съ Англичанами привелъ Францію на край погибели, но похищеніе престола Франціи герцогомъ Іоанномъ, который не могъ удержаться на немъ иначе, какъ чрезъ уступку Англичанамъ на вки Нормандіи и Гіенны, безъ сомннія ввергло бы въ нее Францію.

Что касается до Таннеги Дюшателя, то это одинъ изъ тхъ людей съ головою и съ сердцемъ, съ храбростію и исполнительностію, которымъ исторія воздвигаетъ рдкія бронзовыя статуи, преданность его царствовавшей династіи довела его до убійства, добродтель сдлала его преступникомъ. Онъ совершилъ убійство для пользы другаго, и взялъ на себя за него отвтственность, поступокъ его одинъ изъ тхъ, которые не подлежатъ суду людей, по которыхъ судитъ Богъ. Будучи простымъ рыцаремъ, онъ два раза принималъ участіе въ совершившейся уже почти судьб государства, и измнилъ ее совершенно, въ ту ночь, въ которую онъ увезъ дофина изъ отеля Сенъ-Поль, онъ спасъ монархію, въ тотъ день, когда онъ поразилъ герцога Бургундскаго въ Монтеро, онъ сдлалъ еще больше, онъ спасъ Францію {Мы предупреждаемъ разъ на всегда, что мы излагаемъ въ нашихъ краткихъ описаніяхъ царствованій, эпохъ или событій, имніе часто наше личное, безъ всякаго желанія прозелитизма, безъ всякой надежды, чтобъ оно сдлалось общимъ.}.

Глава восьмая.

Мы сказали, что какъ только сиръ де-Жіакъ увидлъ, что герцогъ умеръ, то онъ оставилъ мостъ.

Было семь часовъ вечера, становилось темно, наступала ночь, онъ отвязалъ свою лошадь, которую оставилъ у мельницы, о которой мы говорили, и отправился одинъ по дорог въ Бре-сюръ-Сенъ.

Не смотря на весьма ощутительный холодъ, не смотря на темноту, увеличивавшуюся съ минуты на минуту, лошадь и всадникъ хали шагомъ. Де-Жіакъ былъ погруженъ въ мрачныя мысли, кровавая роса не освжила чела его, смерть герцога исполняла только половину его желаній мщенія, и политическая драма, въ которой онъ игралъ столь важную роль, кончившаяся для всего міра, имла для него одного двоякую развязку.

Было восемь часовъ съ половиною вечера, когда сиръ де-Жіакъ пріхалъ въ Бре-сюръ-Сенъ. Вмсто того, чтобъ хать по улицамъ деревни, онъ объхалъ ее кругомъ, привязалъ свою лошадь ко вншней стн одного сада, отворилъ его дверь, прокрался въ домъ, и взошелъ ощупью по узкой и извилистой лстниц, ведшей въ верхній этажъ. Когда онъ сталъ на послднюю ступень, то свтъ выходившій чрезъ полу-отворенную дверь, указалъ ему комнату его жены. Онъ подошелъ къ порогу. Прекрасная Екатерина была одна и сидла опершись локтемъ на маленькій столикъ рзной работы, покрытый плодами, ея до половины выпитый стаканъ показывалъ, что она прервала свой легкій ужинъ для того, чтобъ погрузиться сердцемъ въ одно изъ тхъ мечтаній молодой женщины, которыя такъ пріятно видть тому, кто составляетъ предмтъ ихъ и которыя такъ мучительны, когда очевидность говоритъ ревности: не ты ихъ причиною, это не о теб думаютъ.

Де-Жіакъ не могъ доле переносить этого зрлища, онъ вошелъ, и этого не слышали, такъ велика были задумчивость Екатерины, вдругъ онъ сильно оттолкнулъ дверь, Екатерина вскрикнула, встала на ноги, какъ будто какая нибудь невидимая рука подняла ее за волосы. Она узнала своего мужа.

— Ахъ! это вы? сказала она, и перейдя вдругъ отъ выраженія страха къ выраженію радости, въ тоже время принудила себя улыбнуться.

Де-Жіакъ съ грустію посмотрлъ на это очаровательное лицо, повиновавшееся сейчасъ съ такимъ самозабвеніемъ впечатлніямъ сердца, а теперь съ такою находчивостію сил ума. Онъ покачалъ головою и слъ возл нея, не отвчая, никогда однако же не видлъ онъ ее такъ прекрасною.

Она протянула ему худощавую и блую ручку, унизанную перстнями, которой остальная обнаженная часть, начиная отъ локтя, терялась въ широкихъ висячихъ рукавахъ, подбитыхъ мхомъ. Де-Жіакъ взялъ эту ручку, посмотрлъ на нее со вниманіемъ, повернулъ камень одного изъ колецъ, находившійся внизу, на верхъ, это былъ тотъ самый, котораго отпечатокъ онъ видлъ на письм ея, писанномъ герцогу, онъ видлъ на немъ звзду, скрывавшуюся въ облачномъ неб, онъ прочиталъ слова вырзанныя подъ нею:

— Тоже, тихо сказалъ онъ, этотъ девизъ не солжетъ.

Между тмъ Екатерина, которую эту внимательное разсматриваніе перстня безпокоило, старалась какъ нибудь прекратить его. Она провела другою рукою по лбу де-Жіака: онъ пылалъ, хотя былъ блденъ.

— Вы устали, сказала Екатерина, вамъ надобно чего нибудь покушать, не хотите-ли, я позову кого нибудь?… Это женское кушанье, продолжала она улыбаясь, слишкомъ не питательно для голоднаго рыцаря.

Она встала, взяла маленькій серебряный свистокъ, чтобъ позвать одну изъ своихъ женщинъ. Она уже подносила его къ губамъ, но мужъ остановилъ ея руку.

— Благодарю, сударыня, благодарю, сказалъ де-Жіакъ, не надобно никого звать, довольно и того, что здсь есть, только подайте мн стаканъ.

Екатерина сама пошла искать стакана, котораго требовалъ ея мужъ. Между тмъ какъ она удалилась, де-Жіакъ живо вынулъ изъ за пазухи маленькій пузырекъ, и вылилъ всю жидкость, въ немъ содержавшуюся, въ стаканъ, наполненный до половины, оставшійся на стол. Екатерина воротилась, не замтя ничего, что тутъ происходило.

— Вотъ, милостивый государь, сказала она наливъ въ стаканъ, и поднося его своему мужу, вотъ, выпейте за мое здоровье.

Де-Жіакъ обмакнулъ свои губы въ стакан, какъ бы для того, чтобъ сдлать то, чего она желала.

— Что же, вы побудете продолжать своего ужина? спросилъ онъ.

— Нтъ, я уже кончила, когда вы пришли.

Де-Жіакъ нахмурилъ брови, и бросилъ взоръ на стаканъ Екатерины.

— Вы не откажетесь по крайней мр, надюсь, продолжалъ онъ, отвчать на мой тостъ, какъ я отвтилъ на вашъ,— и онъ поднесъ своей жен стаканъ съ ядомъ.

— А какой это тостъ, милостивый государь? сказала Екатерина, принимая его.

— Герцогу Бургундскому! отвчалъ де-Жіакъ.

Екатерина безъ всякой недоврчивости, наклонила съ улыбкой голову, поднесла стаканъ къ своимъ губамъ и выпила почти все. Де-Жіакъ слдилъ за нею глазами съ адскимъ выраженіемъ въ лиц. Когда она кончила, то онъ принялся хохотать. Этотъ странный смхъ заставилъ Екатерину затрепетать, она глядла на него съ удивленіемъ.

— Да, да, сказалъ де-Жіакъ, какъ бы отвчая на этотъ нмой вопросъ, да, вы такъ поспшили мн повиноваться, что я не имлъ времени окончательно произнести мой тостъ.

— Что же вамъ оставалось сказать? возразила Екатерина съ неопредленнымъ чувствомъ страха, разв этотъ тостъ не былъ полонъ? или я не ясно слышала?— Герцогу Бургундскому!…

— Такъ, такъ! сударыня, но я хотлъ прибавить: да явитъ Господь больше милосердія душ его, нежели сколько люди показали жалости къ его тлу.

— Что вы говорите? вскричала Екатерина, стоя съ полуоткрытыми устами, устремивъ неподвижные глаза, и вдругъ поблднвъ, что вы говорите? сказала она въ другой разъ, съ большимъ напряженіемъ голоса.

И стаканъ, который она держала выпалъ изъ окостенвшихъ ея пальцевъ, и разбился въ дребезги.

— Я говорю, отвчалъ де-Жіакъ, что герцогъ Іоаннъ Бургундскій убитъ, часа два тому назадъ, на Монтерскомъ мосту.

Екатерина испустила страшный крикъ и, лишась силъ, упала на кресло, находившееся позади ея.

— О! сказала она голосомъ отчаянія, это неправда, это неправда.

— Это правда, отвчалъ хладнокровно де-Жіакъ.

— Кто вамъ это сказалъ?

— Я это самъ видлъ.

— Вы?

— Я видлъ его у моихъ ногъ, слышите-ли вы, сударыня, я видлъ, какъ герцогъ кривлялся въ предсмертныхъ мукахъ, какъ кровь его лилась изъ пяти ранъ его, какъ онъ умиралъ безъ священника и безъ надежды. Я видлъ, какъ изъ устъ его вылетлъ послдній вздохъ, и я наклонился надъ нимъ, чтобъ чувствовать какъ онъ вылеталъ.

— Ахъ! и вы не защитили его! вы не бросились, чтобъ закрыть тло его собою, вы не спасли его!…

— Вашего любовника, не правда-ли, сударыня? прервалъ де-Жіакъ страшнымъ голосомъ, смотря Екатерин въ лицо.

Она вскрикнула, и будучи не въ состояніи вынести пожирающаго взора, устремленнаго на нее ея мужемъ, она закрыла лицо свое обими руками.

— Но неужели вы ни о чемъ не догадываетесь? продолжалъ де-Жіакъ, вставъ въ свою очередь. Что это, глупость, или безстыдство, сударыня?… Такъ вы не догадываетесь, что письмо, которое вы къ нему написали, которое вы запечатали печатью, которую носите на своемъ пальц, вотъ на этомъ, (онъ оторвалъ руку ея изъ передъ глазъ), письмо, въ которомъ вы назначили ему прелюбодйное свиданіе, что это письмо попало ко мн въ руки, что я слдилъ за нимъ, что въ ту ночь, (онъ бросилъ взоръ на свою правую руку) ночь наслажденій для васъ, ночь адскую для меня, я продалъ свою душу. Неужели вы не догадываетесь, что когда онъ вошелъ въ замокъ де-Крейль, то я былъ уже въ немъ прежде него, что когда вы обнявшись другъ съ другомъ, проходили по темной галлере, я васъ видлъ, я былъ въ ней, я почти прикасался къ вамъ? Увы, увы! такъ вы ни о чемъ не догадываетесь? такъ вамъ надобно все это сказать!…

Екатерина въ испуг бросилась на руки и на колна и кричала: пощадите, пощадите!…

— И теперь скажите, продолжалъ де-Жіакъ, сложивъ на груди крестомъ свои руки, и потрясая головою, вы притворствомъ скрывали свой стыдъ, а я свою мщеніе, но кто изъ насъ двоихъ совершенне въ притворств?… А этотъ герцогъ, этотъ великомрный великій вассалъ, этотъ самодержавный государь, котораго рабы его обширныхъ владній называли на трехъ языкахъ, герцогомъ Бургундскимъ, графомъ Фландрскимъ и Артуасскимъ, Палатиномъ Малинскимъ и Салинскимъ. по одному слову котораго собирались въ его шести провинціяхъ пятьдесятъ тысячъ воиновъ, онъ, этотъ принцъ, этотъ герцогъ, этотъ палатинъ, думалъ, что онъ довольно силенъ и довольно могущественъ, чтобъ нанести мн оскорбленіе, мн Пьеру де-Жіаку, простому рыцарю, и онъ нанесъ его мн, безумный!… И чтоже! я ничего ни говорилъ, я не писалъ указовъ, я не созывалъ своихъ воиновъ, своихъ вассаловъ, своихъ щитоносцевъ и пажей, нтъ, я скрылъ мщеніе въ своей груди, и далъ ему грызть мое сердце… потомъ, когда настало время, я взялъ врага моего за руку, какъ слабаго ребенка, привелъ его къ Таннега Дюшателю, и сказалъ: рази, Таннега!… и теперь,— онъ началъ судорожно хохотать,— теперь этотъ человкъ, имвшій подъ своею властію столько провинцій, что ими можно бы было покрыть половину Французскаго королевства, этотъ человкъ лежитъ въ грязи и въ крови, и не найдетъ, можетъ быть, для себя шести футовъ земли, чтобъ спокойно почить на вки.

Катерина было у ногъ его, умоляла его о помилованіи и ползала по мелкимъ кускамъ разбитаго стакана, которые изрзали ей руки и колна.

— И такъ, вы слышите сударыня, продолжалъ де-Жіакъ, что не смотря на его имя, не смотря на его могущество, не смотря на его многочисленное войско, я отмстилъ ему за себя, теперь судите, могу ли отмстить за себя его соучастниц, которая есть только женщина, которая одинока, которую я могу сокрушить однимъ дуновеніемъ, которую я могу задушить въ рукахъ своихъ.

— Увы! что вы хотите со мною сдлать? вскричала Катерина.

Де-Жіакъ взялъ ее за руку.— Встаньте, сударыня, сказалъ онъ, и поставилъ ее на ноги предъ собою,— стойте!

Катерина поглядла сама на себя, блое ея платье было все запятнано кровью, при вид этого, глаза ея отуманились, голосъ заглохъ въ горл, она протянула руки и упала въ обморокъ.,

Де-Жіакъ положилъ ее себ на плечо, спустился внизъ по лстниц, прошелъ чрезъ садъ, сложилъ свою ношу на заднюю часть Ральфа, прикрпилъ ее тамъ своимъ шарфомъ, и слъ на сдло, привязавъ Екатерину вокругъ себя поясомъ своей шпаги.

Несмотря на двойную тяжесть, Ральфъ пустился въ галопъ, какъ только почувствовалъ сзоего шпоры своего господина.

Де-Жіакъ направилъ бгъ свой чрезъ поля, предъ нимъ на горизонт простирались обширныя равнины Шампани, и снгъ, начинавшій падать большими охлопками, покрылъ поля широкимъ покровомъ и придавалъ имъ суровый и дикій видъ сибирскихъ степей, ни одной горы не было видно въ отдаленіи, все равнины, только, по мстамъ, нсколько поблвшихъ тополей качались по втру, какъ привиднія въ своихъ саванахъ, ни одинъ человческій голосъ не нарушалъ тишины этихъ уединенныхъ пустынь, лошадь, которой ноги прыгали по снжному ковру, удвоивала свои тихіе прыжки, самъ всадникъ ея удерживалъ свое дыханіе, такъ, казалось, все, посреди этой оледенвшей природы, принимало видъ смерти и подражало ея, тишин.

Чрезъ нсколько минутъ, охлопки снга, падавшіе на лицо, движеніе лошади, болзненно отзывавшееся по ея слабому и прозрачному тлу, рзкій холодъ ночи, возвратили Екатерин жизнь. Опомнившись, она думала, что находится подъ вліяніемъ одного изъ тхъ болзненныхъ сновидній, въ которыхъ намъ кажется, что какой нибудь крылатый драконъ несетъ насъ по воздуху. Но вскор сильная боль въ груди, боль подобная той, какую производить раскаленный уголь, напомнила ей, что все это была дйствительность, все случившеся представилось въ ея памяти, ей пришли на умъ угрозы мужа, и положеніе, въ которомъ она находилась, заставило ее трепетать, чтобъ онъ не началъ уже приводить ихъ въ исполненіе.

Вдругъ новая боль, еще боле жгучая, остроя, и дкая, чмъ прежняя, вынудили у нея крикъ, онъ прошелъ безъ отголоска, скользя по этой обширной снжной скатерти, только лошадь, испугавшись, вздрогнула и удвоила свою скорость.

— Ой! милостивый государь, я очень страдаю, сказала, Катерина.

Де-Жіакъ не отвчалъ.

— Спустите меня съ лошади, продолжала она, позвольте мн взять не много снгу, во рту у меня горитъ, грудь моя въ огн.

Де-Жіакъ все молчалъ.

— Охъ! умоляю васъ, ради Бога, умилосердитесь, сжальтесь! это полосы раскаленнаго желза! воды! воды!

Екатерина корчилась въ кожаномъ пояс, которымъ она была привязана къ всаднику. Она старалась соскользнуть на землю: но шарфъ удерживалъ ее, она казалось Эленорою, привязанною, всадникъ былъ молчаливъ, какъ Вильгельмъ, а Ральфъ бжалъ, какъ фантастическая лошадь Бюргера.

Тогда Екатерина, не имя надежды на земл, обратилась, къ Господу.

— Умилосердись, Боже мой, умилосердись надъ мною, говорила она, потому, что такъ можно страдать только тогда, когда бываетъ отравленъ ядомъ.

При сихъ словахъ де-Жіакъ разразился смхомъ. Этотъ, странный, адскій смхъ, сопровождался эхомъ, ему отвчалъ другой смхъ громкій, раздавшійся по всей этой мертвой равнин. Ральфъ заржалъ, грива поднялась у него отъ ужаса.

Тогда эта молодая женщина ясно увидала, что она погибла, и что это былъ послдній часъ ея. Она поняла, что ничто не могло отдалить его, и начала громко молиться Богу, прерывая каждую минуту свою молитву криками, исторгаемыми у нея болью.

Де-Жіакъ оставался нмъ.

Вскор онъ замтилъ, что голосъ Екатерины началъ ослабвать, онъ чувствовалъ, что тло ея, которое онъ тысячу разъ покрывалъ поцлуями, корчилось въ предсмертныхъ конвульсіяхъ, онъ могъ сосчитать смертельныя содроганія, пробгавшія по его членамъ, связаннымъ съ ея членами, потомъ мало но малу голосъ угасъ въ сипломъ и продолжительномъ хрипніи, конвульсіи прекратились и остались только одни почти незамтныя содраганія, наконецъ тло вытянулось, изъ устъ вылетлъ вздохъ, это было послднее усиліе жизни, это было послднее прощаніе съ душею, де-Жіакъ былъ привязанъ къ трупу.

Три четверти часа онъ продолжалъ еще путь свой, не говоря ни слова, не поворачиваясь, не оглядываясь назадъ.

Наконецъ онъ очутился на берегу Сены, не много ниже того мста, гд Объ, впадая въ нее, длаетъ ее глубже и быстре: онъ остановилъ Ральфа, разстегнулъ пряжку пояса, которымъ Екатерина была къ нему привязана, и тло ея не будучи ни чмъ удерживаемо, кром шарфа, которымъ оно было привязано къ сдлу, согнувшись упало на крестецъ лошади.

Тогда де-Жіакъ слзъ съ лошади. Ральфъ въ пн, и облитый потомъ, хотлъ войти въ рку, его господинъ остановилъ его, взявъ лвою рукою подъ уздцы.

Потомъ правою онъ взялъ свой кинжалъ, ощупалъ на ше Ральфа тонкимъ и острымъ остреемъ его то мсто, гд билась артерія: кровь брызнула.

Вдругъ раненое животное стало на дыбы, жалобно заржало, и, вырвавшись изъ рукъ своего господина, бросилось въ рку и унесло съ собою трупъ Екатерины.

Де-Жіакъ, стоя на берегу, смотрлъ, какъ онъ боролся съ теченіемъ рки, которую онъ легко бы переплылъ, если бы рана его не ослабила. Проплывъ треть ширины рки, онъ началъ ослабвать, дыханіе его сдлалось труднымъ, онъ пытался возвратиться на берегъ, съ котораго бросился въ воду, крестецъ его исчезъ уже подъ водою, и чуть чуть только еще замтно было на поверхности рки блое платье Екатерины, вскор онъ завертлся вокругъ какъ бы увлекаемый вихремъ, передними ногами онъ билъ по вод и приводилъ ее въ волненіе, наконецъ медленно погрузилась въ воду его шея, голова, въ свою очередь, мало по малу исчезла подъ водою, но голова показалась на мгновеніе еще разъ и снова погрузились, потомъ нсколько воздушныхъ пузырей всплыли на поверхность и лопнули. Этимъ все и кончилось, и рка, за минуту предъ тмъ взволнованная, чрезъ нсколько секундъ, приняла опять свое тихое и спокойное теченіе.

— Бдный Ральфъ!.. сказалъ сиръ де-Жіакъ со вздохомъ..

Глава девятая.

Другой день смерти герцога Бургундскаго, небольшой отрядъ войска, помщеннаго имъ наканун въ замк города Монтеро, сдалъ эту крпость дофину подъ условіемъ сохраненія жизни и неприкосновенности имущества, предводителями его были рыцари де-Жувелль и де-Монтегю.

Въ тотъ же день, дофинъ собралъ большой совтъ, въ которомъ были написаны многія посланія къ городамъ: Парижу, Шемону, Реймсу и другимъ, въ нихъ онъ давалъ отчетъ въ своихъ поступкахъ, для того, чтобъ его не обвиняли въ томъ, что онъ нарушилъ заключенный миръ, и не сдержалъ своего королевскаго слова. Потомъ, устроивъ эти дла, онъ удалился въ Буржъ съ своими плнниками, оставя начальникомъ города Монтеро мессира Пьера де-Гитри.

Когда въ Париж узнали о разсказанномъ нами событіи, то это произвело въ немъ горестное чувствованіе. Юный графъ де-Сенъ-Поль, намстникъ короля въ этомъ город, немедленно созвалъ канцлера Франціи, Парижскаго голову, голову купечества, всхъ совтниковъ и офицеровъ, служившихъ при корол, и вмст съ ними множество дворянъ и гражданъ. Онъ объявилъ имъ о кровавой смерти герцога Іоанна Бургундскаго, взялъ съ нихъ предъ Евангеліемъ и святыми мощами клятву, не заключать ни какого договора съ измнниками и убійцами, и выдавать и обвинять предъ судомъ всхъ тхъ, которые вздумали бы благопріятствовать приверженцамъ дофина.

Филиппъ де-Шароле, единственный наслдникъ, по мужеской линіи, герцога Бургундскаго, въ Гент узналъ объ убійств, совершившемся въ Монтеро. Онъ со слезами бросился въ объятія своей жены.

— Мишелль, Мишелль, сказалъ онъ ей, братъ вашъ, дофинъ, приказалъ умертвить моего отца.

Бдная принцесса очень опечалилась и очень обезпокоилась при этомъ извстіи, она боялась, чтобъ это событіе не имло вліянія на любовь, которую ея мужъ питалъ къ ней.

Когда отчаяніе графа де-Шароле нсколько успокоилось, то онъ торжественно принялъ титулъ герцога Бургундскаго, собралъ совтъ на счетъ того, что надобно было длать съ добрыми жителями Гента, Брюжа и Эйперна, принялъ во владніе графство Фландріи, потомъ немедленно отправился въ Мехельнъ, гд онъ имлъ конференцію съ герцогомъ Брабантскимъ, своимъ двоюроднымъ братомъ, съ Іоанномъ Баварскимъ, своимъ дядею, и съ графинею Генольтскою, своею теткою, они вс трое были того мннія, что надобно безъ отлагательства заключить союзъ съ Англійскимъ королемъ Генрихомъ. Вслдствіе чего епископъ Арраскій, мессиръ Атисъ де-Бримё и мессиръ Роландъ де-Геклекеркъ, были посланы въ Руанъ, гд они отлично были приняты Англійскимъ королемъ, который въ этомъ союз, предлагаемомъ новымъ герцогомъ, видлъ средство, вступить съ принцессою Французскою Екатериною, о которой сохранилось у него живое воспоможеніе, въ супружество, съ которымъ, съ другой стороны, были связаны для него, самые высокіе политическіе разсчеты.

И потому Англійскій король отвчалъ, что въ самомъ непродолжительномъ времени онъ пришлетъ къ герцогу Филиппу пословъ, которымъ будетъ поручено представить ему мирный договоръ. Онъ тотчасъ занялся сочиненіемъ условій этого договора, и около дня праздника Андрея Первозваннаго, епископъ Рочитерскій, графы Варвикскій и Кентскій отправились отъ имени короля Генриха въ городъ Арра, гд герцогъ сдлалъ имъ великолпнный пріемъ.

Вотъ то, что предложилъ Англійскій король, и вотъ статьи для утвержденія которыхъ герцогъ Бургундскій долженъ былъ употребить свое вліяніе надъ королемъ и его совтниками, мы увидимъ, какъ требованія его увеличились съ того времени, какъ непостижимая апатія герцога Іоанна допустила его овладть городами Руаномъ и Понтуазомъ, этими двумя воротами Парижа, владя которыми, Англійскій король напередъ уже носилъ за своимъ поясомъ ключи столицы.

1.. Англійскій король предлагаетъ вступитъ въ бракъ съ принцесою Екатериною, не требуя при этомъ ничего отъ королевства.

2. Оставить королю Карлу пользоваться короною и доходами королевства въ продолженіи ею жизни.

3. По смерти короля, корона Франціи перейдетъ навсегда къ королю Генриху и къ его наслдникамъ.

4. По причин болзни короля, препятствующей ему заниматься управленіемъ, Англійскій король приметъ титулъ и власть регента.

5. Принцы, вельможи, общины, граждане присягнутъ Англійскому королю, какъ регенту, и обяжутся признать его своимъ государемъ по смерти короля Карла.

Герцогъ Филиппъ обязаны заставить короля Франціи подписать этотъ договоръ, съ условіемъ, чтобъ Англійскій король съ своей стороны обязался принять и исполнить слдующія статьи:

1. Одинъ изъ братьевъ короли Генриха вступитъ въ бракъ съ одною изъ сестеръ герцога.

2. Король и герцогъ будутъ другъ друга любить и другъ другу помогать, какъ братья

3. Они вмст будутъ преслдовать наказаніе дофина и другихъ убійцъ герцоги Іоанна.

4. Если дофинъ, или кто нибудь другой изъ вышесказанныхъ убійцъ, будетъ взятъ въ плнъ, то онъ не можетъ выкупиться безъ согласія герцога.

3. Англійскій король назначитъ герцогу и принцесс Мишелль, его супруг, земли, доставляющія двадцать тысячъ ливровъ дохода, которыя останутся въ ею подданств.

Мы видимъ, что въ этомъ обоюдномъ договор, располагавшемъ Франціею и ограблявшемъ ея короля, были забыты только два обстоятельства, которыхъ считали вроятно не нужными, то есть: согласіе короля и утвержденіе ихъ Франціею.

Какъ бы то ни было, вотъ на какихъ условіяхъ подъ предлогомъ мщенія за смерть герцога Іоанна, герцогъ Филиппъ Бургундскій 21-го декабря 1419 года, предалъ Францію Англійскому королю Генриху, отецъ ей измнилъ, сынъ предалъ ее.

Между тмъ старый король, въ то время, какъ ему предоставляли королевскую власть въ вид пожизненной пенсіи, находился въ Труа вмст съ королевою Изабеллою, которую онъ снова началъ любить всякій разъ, когда возвращается къ нему разсудокъ и опять начиналъ ненавидть, всякій разъ, когда онъ впадалъ въ сумасшествіе, Извстіе объ убіеніи герцога Іоанна, участіе, которое, будто бы, принималъ въ немъ дофинъ, какъ утверждали сначала враги этого юнаго принца, произвели на слабаго старика такое впечатлніе, что онъ опять впалъ въ совершенное безуміе. Хотя съ этого времени и до его смерти, много важныхъ бумагъ имъ было подписано, и въ числ ихъ договоръ, извстный подъ именемъ Труасскаго договора, очевидно, что разсудокъ къ нему никогда не возвращался, и что отвтственность за эти акты, все боле и боле вредные для выгодъ Франціи, должна падать на герцога Филиппа и на королеву Изабеллу, потому что считая съ этого дня жизнь короля Карла VI была предсмертными муками, а не царствованіемъ.

21-го марта 1420 года, герцогъ Бургундскій прибылъ въ городъ Труа при громкихъ восклицаніяхъ гражданъ и народа, и присягнулъ въ врности и подданичеств королю, какъ преемникъ герцога, своего отца, въ обладаніи герцогствомъ Бургундскимъ, графствомъ Фладрскимъ, графствомъ Артуанскимъ и другими владніями, но герцогъ, прежде нежели Франція была уступлена Англіи, хотлъ, безъ сомннія въ качеств принца цвта-лиліи, отнять у нея на свою долю нкоторые богатые участки. Лиль, Дуэ и Орши были заложены дому Бургундскому, короля Карла заставила отказаться отъ права на ихъ выкупъ, приданое принцессы Мишелль еще не было выплачено, герцогъ согласился взять въ замнъ города: Руа, Мондиде и Пероннь, необоримую крпость Пероннь, которое при всхъ приступахъ въ войну съ чужестранцами, и въ войну междоусобную сохранила свое имя двственницы, подобно тому, какъ нкоторыя высоты Альповъ, на которыя невозможно подняться, носятъ названіе двъ.

Такимъ образомъ Англичанинъ и Бургундецъ, чтобъ легче осилить Францію, начали отнимать у нея крпости одну за другою. Одинъ дофинъ защищалъ мать свою.

Когда герцогъ Филиппъ выбралъ для себя т города, которые были для него выгодне, когда они стали въ такую прямую линію, что Мондидье, находившійся только въ двадцати пяти лье отъ Парижа, казалось вонзился въ сердце Франціи, какъ остріе шпаги, которой рукоять находилась въ Гент, тогда онъ, какъ врный соучастникъ занялся общаніями, данными королю Генриху, и, надобно признаться, выполнилъ ихъ съ точностію. Король согласился на бракъ дочери своей Екатерины съ Генрихомъ Ланкастерскимъ, король утвердилъ устраненіе отъ престола дофина, сына своего и наслдника, король уничтожилъ мудрое постановленіе сдланное нкогда его предшественниками, которое не допускало женщинъ наслдованію пристола, такъ, что 13-го Апрля 1420 года, герцогъ Филипъ писалъ Англійскому королю, что все было кончено, и что ему можно пріхать.

Дйствительно, Англійскій король прибылъ 10-го числа, слдующаго мая, вмст съ своими двумя братьями герцогами Глочестерскимъ и Кларанскимъ, въ сопровожденіи графовъ Гюнтингтонскаго, Варвикскаго и Кентскаго, за которыми слдовали тысяча шесть сотъ воиновъ.

Герцогъ Бургундскій выхалъ къ нему на встрчу и проводилъ его до самой квартиры, которая была для него приготовлена въ город, какъ и долженъ былъ сдлать будущій вассалъ относительно своего будущаго государя. Тотчасъ посл своего прибытія, король Генрихъ представился королев и принцесс Екатерин, онъ нашелъ послднюю очаровательне и красиве, нежели прежде, и можетъ быть онъ и самъ не зналъ, которою хотлось ему овладть скоре, невстою или Франціею.

На другой день оба короля подписали пресловутый Труасскій договоръ, онъ былъ постыденъ и гибеленъ для королевства, и съ этого времени всякъ могъ врить, что ангелъ-хранитель отечества улетлъ на небо. Одинъ дофинъ никогда не отчаивался, положа руку на сердце Франціи, онъ считалъ его біенія, и угадалъ, что она могла еще жить.

2-го Іюня праздновали бракосочетаніе Генриха Англійскаго съ Екатериною Французскою, это уже былъ второй цвтокъ, сорванный съ королевскаго стебля лилій для украшенія Великобританской короны. Оба раза подарокъ этотъ былъ роковымъ для тхъ, которые его получили, оба раза, вслдъ за объятіями дщерей Франціи, на ложе Англійскихъ королей всходила смерть, Ричардъ жилъ только три года, посл вступленія своего въ бракъ, Генрихъ умеръ чрезъ полтора года.

Съ этого дня было два правителя Франція, два наслдника короны, дофинъ былъ повелителемъ юга, Англійскій король обладалъ сверомъ Франціи, тогда начался поединокъ, наградою котораго было королевство.

Первые удары были въ пользу Англійскаго короля, посл осады, продолжавшейся нсколько дней, Санъ сдался, Виллнёвъ-ле-Руа былъ взятъ приступомъ, а Монтеро съ помощію лстницъ.

Тутъ герцогъ Бургундскій долженъ былъ принести очистительную жертву за убіеніе своего отца и это было первою его заботою, когда онъ вошелъ въ городъ. Женщины указали ему могилу герцога Іоанна, гробовой камень накрыли церковнымъ покровомъ, на томъ и другомъ конц горла восковая свча, всю ночь священники пли службу за упокой мертвыхъ, а на другой день по утру камень былъ снятъ, и разрыта могила. Въ ней нашли тло герцога еще покрытымъ кафтаномъ и шишакомъ его, только лвая рука была совсмъ отдлена, а голова его разрубленная Таннега-Дюшателемъ, представляла широкую рану, по которой Англичане вошли въ Французское королевство.

Трупъ былъ положенъ въ свинцовый гробъ, наполненный солью, и потомъ поставленъ въ Бургундіи въ одномъ картезіанскомъ монастыр, лежащемъ недалеко отъ города Дижона, тло незаконнорожденнаго сына де-Круа, убитаго при взятіи города, было опущено и погребено въ той самой ям, изъ которой вынули тло герцога.

Исполнивъ эти обязанности, Бургундцы и Англичане пошли осаждать Меленъ. Этотъ городъ сначала оказалъ имъ жестокое сопротивленіе. Онъ былъ наполненъ храброю французскою кровью. Сиръ-де-Барбазинъ былъ въ немъ главнымъ предводителемъ, подъ его начальствомъ состояли: господинъ де-Прео, мессиръ Пьеръ-де-Бурбонъ и нкто Буржуа, который въ продолженіе всей осады длалъ чудеса. Англійскій король и герцогъ, видя приготовленія къ защит, окружили городъ, первый, съ двумя своими братьями и герцогомъ Баварскимъ, сталъ лагеремъ со стороны Ватинэ, второй, сопровождаемый графомъ Гіонтигтонскимъ и многими другими военачальниками, поставилъ свои палатки со стороны Бре, чрезъ Сену устроили мостъ на судахъ, для сообщенія одной арміи съ другою, герцогъ Бургундскій и король приказали каждый оградитъ свой станъ рвами и крпкимъ частоколомъ, чтобъ неподвергнутся нечаянному нападенію осажденныхъ, и оставили только входы и выходы, запертые крпкими рогатками. Между тмъ Французскій король и об королевы оставили городъ Труа и перехали съ своимъ дворомъ въ городъ Корбейль. Такимъ образомъ эта осада продолжалась четыре мсяца съ половиною, безъ большой пользы для осаждающихъ.

Однако же, герцогъ Бургундскій овладлъ весьма крпкимъ валомъ, который осажденные сдлали передъ городскимъ рвомъ, и съ высоты котораго ихъ пушки и пищали причиняли много вреда осаждающимъ, тогда Англійскій король веллъ съ своей стороны вести мину. Она приближалась уже къ стн города, когда Жювеналь дезъ-Юрсенъ, сынъ парламентскаго адвоката, услышалъ какой-то подземный шумъ, онъ позвалъ работниковъ и веллъ имъ вести контръ-мину. Имя позади себя воиновъ, онъ самъ распоряжался работою съ длинною скирою въ рук, случайно, мимо шелъ сиръ де-Барбизанъ, Жювеналь разсказалъ ему въ чемъ дло, и сказалъ, что останется тамъ и будетъ сражаться въ подземель, тогда Барбазанъ, любившій его какъ сына, посмотрлъ на длинную его скиру, покачалъ головой и сказалъ ему:

— Эхъ! братецъ, ты еще не знаешь, что значитъ сражаться въ мин! надобно ручку скиры гораздо короче этой, чтобъ схватиться въ рукопашную.

Тутъ онъ обнажилъ свою шпагу и укоротилъ его рукоять скиры, сколько было нужно, потомъ кончивъ и держа свою шпагу обнаженною:

— Ставь на колна, сказалъ онъ Жювеналу. Послдній исполнилъ приказаніе. Тогда онъ посвятилъ его въ рыцари. Теперь, сказалъ онъ, поднявъ его, подвизайся, какъ добрый и истинный рыцарь.

Посл двухчасовой работы, англійскіе и французскіе работники находились одни отъ другихъ не дале, какъ на толщину обыкновенной стны. Въ одну минуту этотъ промежутокъ былъ проломанъ, работники той и другой стороны удалились, а воины жестоко начали биться въ этомъ узкомъ и темномъ подземель, гд съ трудомъ четыре человка могли итти рядомъ, тогда-то Жювеналь узналъ справедливость того, что говорилъ ему Барбазанъ, его скира съ укороченною рукоятью творила чудеса, Англичане обратились въ бгство, новый рыцарь заслужилъ шпоры.

Чрезъ часъ Англичане возвратились въ большомъ количеств, подвигая впереди себя рогатку, которую они поставили посреди мины, чтобъ заградить проходъ дофинцамъ, впродолженіе этого занятія прибыло подкрпленіе и изъ города, и страшная ломка копьевъ продолжалась цлую ночь. Этотъ новый способъ сражаться представлялъ ту особенность, что можно было другъ друга ранить, даже убить, но не взять въ плнъ, потому что каждый нападающій находился на своей сторон рогатки.

На другой день Англійскій военный герольдъ, предшествуемый трубачемъ, явился предъ стнами города. Онъ предлагалъ вызовъ отъ лица одного англійскаго рыцаря, желавшаго остаться неизвстнымъ. Онъ предлагалъ всякому дофинцу, рыцарю и благородному по рожденію, поединокъ на лошади, въ которомъ каждый противникъ можетъ сломить два копья, потомъ, если ни тотъ ни другой не будетъ раненъ, сраженіе пшими на скирахъ, или на шпагахъ, англійскій рыцарь избираетъ мстомъ сраженія подземный проходъ, и предоставляетъ дофинскому рыцарю, который на это согласится, выборъ дня и мста.

Герольдъ, сдлавъ этотъ вызовъ, прибилъ гвоздемъ къ воротамъ города, ближайшемъ къ нему, перчатку своего господина, какъ залогъ сраженія и знакъ вызова.

Тогда господинъ Барбазанъ, прибжавшій на стну со множествомъ народа, бросилъ съ высоты стны свою перчатку въ доказательство, что онъ принимаетъ на свой счетъ вызовъ неизвстнаго рыцаря, потомъ онъ приказалъ одному щитоносцу пойти снять перчатку, которую герольдъ прибилъ къ воротамъ. Щитоносецъ исполнилъ его приказаніе. Многіе находили, что выходить на поединокъ не было дломъ главнокомандующаго въ город, но Барбазанъ далъ имъ волю говорить и приготовлялся къ сраженію на другой день.

Впродолженіе ночи уравняли проходъ, чтобъ ничто не мшало лошадямъ, съ обоихъ концовъ рогатки сдланы были углубленія для помщенія трубачей, къ стнамъ прибиты были факелы для освщенія сраженія.

На другой день въ восемь часовъ утра, противники показались каждый на своемъ конц прохода, съ трубачемъ, хавшимъ въ слдъ за нимъ, Англійскій трубачъ затрубилъ первый, другой отвчалъ ему, потомъ когда онъ кончилъ, то затрубили четыре трубача, находившіеся близъ рогатки, въ свою очередь.

Какъ только послдній звукъ затихъ подъ сводомъ, оба рыцаря спустились въ подземелье, держа копье въ его опор.

Они издали видли другъ друга, какъ дв тни, стремящіяся одна противъ другой въ бездн ада, только тяжелый бгъ ихъ лошадей вооруженныхъ, какъ и они сами, доказывалъ, заставляя дрожать весь проходъ, который они наполняли шумомъ, что эти люди и лошади не имли въ себ ничего фантастическаго.

Какъ оба вступившіе въ сраженіе не могли разсчитать разстоянія, совершая разбгъ, какой имъ былъ нуженъ, то сиръ де-Барбазанъ, потому-ли, что у него лошадь была быстре, или потому что у него разстояніе было меньше, прибылъ къ рогатк первый. Онъ тотчасъ понялъ невыгоду своего положенія, потому что онъ, будучи неподвиженъ, долженъ былъ получить ударъ отъ своего противника, усиленный всею стремительностію его лошади, такъ какъ неизвстный рыцарь летлъ какъ громовая стрла, то Барбазанъ имлъ только время вынуть свое копье изъ опоры, на которую онъ было его поставилъ, упереть его о свой щитъ, какъ о желзную стну и утвердиться на сдл и стременахъ, это распоряженіе перетянуло успхъ на его сторону, противникъ его, вмсто того, чтобъ нанести ударъ, самъ получилъ его. Въ самомъ дл онъ всею грудью налетлъ на копье Барбазана, которое сокрушилось, какъ стекло, копье неизвстнаго рыцаря, утвержденное въ своей опор, оказалось съ этого мгновенія слишкомъ короткимъ, и не прикоснулось даже къ своей цли, между тмъ какъ англійскій рыцарь, почти опрокинутый этимъ ударомъ, коснулся головою до крестца своей лошади, которая отскочила шага на три назадъ на согнувшихся заднихъ ногахъ своихъ, когда неизвстный поднялся, то нашелъ на средин своей груди вонзившееся желзо копья своего непріятеля, которое гробило кирасу, и остановилось только потому, что встртило кольчугу, которая къ счастію была у него подъ кирасою. Что касается до Барбазана, то онъ остался неподвиженъ, какъ мдная статуя на мраморномъ подножіи.

Оба рыцаря поворотили назадъ лошадей и похали ко входу въ подземелье: Барбазанъ взялъ новое копье, трубы затрубили въ другой разъ.

Трубы, находившіяся у рогатки, отвтили ей, и оба рыцаря снова углубились подъ сводъ подземелья, за ними, на этотъ разъ, слдовали многіе французы и англичане, потому что это былъ послдній поединокъ на лошадяхъ, и какъ бой долженъ былъ потомъ продолжаться, какъ мы сказали, пшкомъ и на скирахъ, то зрителямъ можно было войти въ подземный ходъ.

При этомъ второмъ поединк разстоянія были такъ врно разсчитаны, что оба бойца встртились ровно на средин пути. Въ этотъ разъ копье неизвстнаго рыцаря ударило въ лвую сторону кирасы Барбазана, и, скользя по ея полированной поверхности, подняло, какъ чешую, одну желзную пластинку на плечника и вонзилось въ плечо, глубиною на одинъ дюймъ, что касается до копья Барбазанова, то оно такъ сильно ударилось въ щитъ его противника, что отъ силы этого удара лопнула подпруга его лошади, и рыцарь, сидя слишкомъ твердо, чтобъ быть сбитымъ съ сдла, откатился на десять шаговъ вмст съ высокимъ сдломъ, на которомъ сидлъ, лошадь осталась на ногахъ, освободившись отъ своего всадника..

Барбазанъ соскочилъ на землю, неизвстный рыцарь тотчасъ всталъ, оба вырвали изъ рукъ оруженосца скиру, и бой начался опять съ большимъ остервненіемъ, нежели прежде, однако же каждый изъ нихъ, какъ въ нападеніи, такъ и въ защищеніи себя, бралъ предосторожность, показывавшую, какое мнніе возъимли они другъ о друг. Ихъ тяжелыя скиры, летая въ рукахъ ихъ съ быстротою молніи, упадали на щиты, изъ которыхъ сыпались тысячи искръ. Эти люди, наклоняясь по очередно назадъ, чтобъ сдлать сильне размахъ, были похожи на работающихъ дровосковъ, каждымъ ударомъ можно бы было перерубить дубъ, и однако же они получили ихъ по двадцати каждый, и все были на ногахъ.

Наконецъ Барбазанъ, соскучась этою гигантской борьбою, и, желая разомъ все кончить, бросилъ свой щитъ, препятствовавшій ему дйствовать лвою рукою, и уперся ногою о перекладину рогатки, скира вертлась въ двухъ его рукахъ со свистомъ, какъ проща, и пронесясь подл щита его противнаго съ страшнымъ трескомъ ударила по каск неизвстнаго рыцаря.

Къ счастію, машинальнымъ и инстинктивнымъ движеніемъ послдній отклонилъ свою голову налво, это движеніе ослабило силу удара, остріе скиры скользнуло по круглой поверхности каски, но встртя правую завязку наличника, раздробила ее какъ стекло, тогда наличникъ, будучи прикрпленъ только съ одной стороны, раскрылся, и Барбазанъ съ изумленіемъ узналъ въ неизвстномъ рыцар, съ которымъ онъ сражался, Генриха Ланкастерскаго, Англійскаго короля.

Тогда Барбазанъ почтительно отступилъ на два шага назадъ, опустилъ свою серебрянную скиру, развязалъ свою каску и призналъ себя побжденнымъ.

Король Генрихъ понялъ всю вжливость этого поступка. Онъ снялъ свою рукавицу и протянулъ руку старому рыцарю.

— Съ этой минуты, сказалъ онъ, мы братья по оружію, вспомните объ этомъ при случа, сиръ Барбазанъ, что касается до меня, то я этого никогда не забуду.

Барбазанъ принялъ это почетное братство, которое спустя три мсяца спасло ему жизнь.

Оба противника имли нужду въ отдохновеніи, они возвратились, одинъ въ лагерь, а другой въ городъ. Многіе рыцари и оруженосцы продолжали этотъ странный поединокъ почти восемь дней сряду.

Спустя нсколько дней, какъ осажденные все не сдавались, то король Англійскій пригласилъ въ свой лагерь короля и обихъ королевъ, онъ помстилъ сихъ послднихъ въ дом, который веллъ построить вн пушечнаго выстрла, и предъ которымъ по вечерамъ и по утрамъ веллъ играть на трубахъ и другихъ инструментахъ, никогда Англійскій король не имлъ такого большаго придворнаго штата, какъ во время этой осады.

Но присутствіе короля Карла не побудило осажденныхъ сдаться, они отвчали, что если королю угодно войти въ свой добрый городъ, то надобно, чтобъ онъ вошелъ одинъ, и что тогда онъ будетъ принятъ съ радостію, но что они никогда не согласятся отворить свои ворота врагамъ королевства. Впрочемъ въ арміи герцога Бургундскаго вс роптали на то, что Англійскій король не оказывалъ тестю своему надлежащаго уваженія, и на то, что домъ его былъ доведенъ до такой скудости.

Взятіе другихъ крпостей и замковъ, какъ то: Бастиліи, Лувра, Нельскаго дома и Венсенскаго лса, которыя были преданы Англичанамъ, утшало короля Генриха въ продолжительности этой осады. Онъ послалъ въ Бастилію своего брата герцога Кларинскаго съ титуломъ Парижскаго губернатора.

Между тмъ осажденные давно уже нуждались въ състныхъ припасахъ, у нихъ не было больше хлба, и они ли лошадей, кошекъ и собакъ, они писали къ дофину, объясняли ему бдственное свое состояніе и просили у него помощи. Въ то время, когда они ожидали его отвта, вдругъ однажды по утру они увидли на горизонт значительное войско, приближавшееся къ городу, они думали, что это было шедшее къ нимъ подкрпленіе, они взошли на городскія укрпленія, и между тмъ какъ колокола звонили въ знакъ радости, начали кричать осаждающимъ, чтобъ они сдлали своихъ лошадей, какъ можно скоре, потому что имъ скоро надобно будетъ перемнить свои квартиры. Но вскор они замтили свою ошибку, это былъ отрядъ Бургундцевъ, который господинъ де-Люксембургъ, правитель Пикардіи, велъ изъ Перонны на помощь осаждающимъ. Тогда осажденные сошли со стнъ съ поникшими головами, велли замолчать глупымъ колоколамъ, и какъ на другой день они получили отъ. дофина письмо, которымъ онъ увдомлялъ ихъ, что онъ слишкомъ слабъ, и не можетъ подать имъ помощь, и уполномочивалъ ихъ заключить миръ на возможно лучшихъ условіяхъ при первомъ требованіи, которое сдлаетъ имъ Англійскій король, то они вступили въ переговоры, и истощенный гарнизонъ сдался военноплннымъ съ однимъ только условіемъ, чтобъ ему дарована была жизнь. Изъ этого условія были исключены убійцы герцога Бургундскаго, или т, которые, будучи свидтелями убійства его. не воспрепятствовали ему, и вс Англійскіе и Шотландскіе рыцари, находившіеся въ город: вслдствіе чего мессиръ Пьеръ де-Бурбонъ, Арно де-Гилемъ Сиръ де-Барбазанъ и шесть, или семь сотъ благородныхъ воиновъ были отведены въ Парижъ и заключены въ тюрьмы въ Лувр, Шателе и въ Бастиліи.

На другой день два монаха, изъ Жуа-анъ-Бри, и одинъ рыцарь, по имени Бертранъ де-Шомонъ, который въ Азинкурскую войну сдлался Англичаниномъ изъ Француза, каковымъ онъ былъ, и потомъ отъ Англичанъ опять перешелъ ко французамъ, были обезглавлены на публичной Мелепской площади, посл сего, оставя Англійскій гарнизонъ въ город, король Генрихъ, король Карлъ и герцогъ Бургундскій отправились въ Парижъ, въ который они должны были имть торжественный въздъ.

Граждане ожидали ихъ съ нетерпніемъ, для нихъ была приготовлена великолпная встрча. Вс дома, мимо которыхъ они должны были хатъ, были обвшены флагами. Оба короля верхами хали впереди, и французскій король по правую сторону, за ними слдовали герцоги Кларенскій, Бедфортскій братья Англійскаго короля, а по другую сторону улицы, налво, халъ, также верхомъ, герцогъ Бургундскій, одтый весь въ черномъ, и съ нимъ вс рыцари и оруженосцы его дома.

Прохавъ половину большой Сентъ-Антуанской улицы, они встртили все парижское духовенство, которое шло пшкомъ къ нимъ на встрчу, неся святыя мощи для цлованія. Король Франціи приложился къ нимъ первый, потомъ король Англійскій. Потомъ духовенство съ пніемъ провожало ихъ въ соборъ Парижской Богоматери, гд они совершили свою молитву предъ главнымъ алтаремъ, посл чего сли опять на лошадей, и возвратились, каждый, въ свою квартиру, французскій король въ отель Сенъ-Поль, герцогъ Бургундскій въ свой Артуаскій отель, а король Англійскій въ замокъ Лувръ. На другой день об королевы имли въздъ въ свою очередь.

Едва только этотъ новый дворъ размстился, герцогъ Бургундскій началъ думать о мщеніи за смерть своего отца. Для этого король открылъ засданіе въ нижней зал отеля Сенъ-Поль. На той же скамь сидли король Франціи и король Англіи, и близъ обоихъ королей господинъ Жанъ Леклеркъ, канцлеръ Франціи, Филиппъ де-Морвиллье, первый президентъ парламента, и многіе другіе благородные члены королевскаго совта. Съ другой стороны и къ средин залы, на другой скамь сидли герцогъ Бургундскій и съ нимъ, для компаніи, герцоги Кларанскій и Бедфортскій, епископы Теруанскій, Турнейскій, Бовесскій и Аміенскій, мессиръ Жанъ де-Люксенбургъ и многіе другіе оруженосцы и рыцари его совта.

Тогда мессиръ Николай Роленъ, адвокатъ со стороны герцога Бургундскаго и герцогини его матери, всталъ и просилъ у обоихъ королей позволенія говорить. Получивъ его, онъ разсказалъ о человкоубійств, учиненномъ надъ герцогомъ Іоанномъ, онъ обвинялъ въ этомъ убійств дофина Карла, виконта де-Нарбонна, сира де-Барбазана, Таннега Дюшателя, Тильома Бутейллье, Жана Луве, президента Прована, месира Роберта де-Луара и Оливье Лайета, онъ заключилъ тмъ, что требовалъ наказанія виновныхъ. Онъ требовалъ чтобъ ихъ посадили на телги и возили по всмъ улицамъ Парижа, впродолженіе трехъ дней, съ обнаженными головами, съ зажженною восковою свчою въ рук, и чтобъ они громкимъ голосомъ сознавались, что они коварно, гнусно, обманомъ и по зависти умертвили герцога Бургундскаго, чтобъ они потомъ были отведены на мсто, гд убійство было совершено, то есть, въ Монтеро, и чтобъ они и тамъ сказали и повторили тже слова раскаянія, чтобъ сверхъ того на мосту и на самомъ томъ мст, гд герцогъ испустилъ послдній вздохъ, была построена церковь и къ ней назначено двнадцать канониковъ, шесть священниковъ и шесть церковнослужителей, которыхъ единственнымъ занятіемъ было-бы, молиться о душ убіеннаго. Эта церковь должна сверхъ того быть снабжена священными украшеніями, трапезами, чашами, книгами, покровами и наконецъ всми необходимыми принадлежностями, на счетъ виновныхъ, сверхъ сего, съ имній осужденныхъ, онъ требовалъ для канониковъ содержанія по 200 ливровъ, для священниковъ по 100 ливровъ и для церковнослужителей по пятидесяти, чтобы причина, для которой построена эта церковь, была написана надъ главнымъ входомъ выпуклыми буквами для того, чтобъ увковчить память этого покаянія, и чтобъ такія же церкви были воздвигнуты, для той же цли, въ Париж, въ Рим, въ Гент, въ Дижон, въ Сенъ-Жакъ-де-Компостелл и въ Іерусалим, мст, гд принялъ смерть, самъ Спаситель.

Это предложеніе поддерживалъ Пьеръ де-Мариньи, королевскій адвокатъ при парламент, и одобрялъ Жанъ а’Арше, докторъ Богословія, назначенный въ засданіе ректоромъ Парижскаго университета.

Посл этихъ предложеній канцлеръ Франціи отвчалъ за короля, слушавшаго равнодушно всю эту адвокатскую рчь, что съ Божіей милостію и помощію и совтомъ его брата и сына Генриха, Англійскаго короля, регента Франціи и наслдника короны, все сказанное и предложенное, по законамъ правосудія, будетъ исполнено, какъ того требовалъ герцогъ Филиппъ Бургундскій.

Посл этихъ словъ засданіе было закрыто, и оба короля и герцогъ возвратились каждый къ себ домой.

За тринадцать лтъ предъ тмъ таже зала оглашалась тми-же словами обвиненія, только тогда герцогъ Бургундскій былъ убійцею, а Валентина Миланская обвинительницею. Она требовала правосудія, и правосудіе ей было общано тогда, какъ теперь оно общано герцогу, но втеръ развялъ королевское общаніе въ первый разъ также, какъ разветъ его и во второй.

Однако-же въ силу предписаній отданныхъ королемъ, парламентъ, 3-го января 1421 года, началъ судопроизводство надъ Карломъ де-Валуа, герцогомъ Туренскимъ, Французскимъ дофиномъ. Ему послана была повстка, явиться на судъ въ теченіи трехъ дней подъ угрозою, подвергнуться изгнанію при звук трубы и на Мраморномъ Стол, и какъ онъ не явился на этотъ вызовъ, то и былъ изгнанъ изъ королевства и объявленъ недостойнымъ наслдовать какое-бы то ни было владніе ни теперь, ни впредъ.

Дофинъ получилъ объ этомъ извстіе въ Бурж, въ Берри онъ подалъ на это аппелляцію остріемъ своей шпаги, и поклялся, что онъ пошлетъ свою аппелляцію и свой вызовъ въ Парижъ, въ Англію и въ Бургундію.

Правда, что несмотря на этотъ приговоръ, въ сердцахъ истинныхъ Французовъ существовала къ нему большая симпатія, она увеличивалась еще состояніемъ безумія его отца, вс знали, что не сердце стараго короля изгоняло его любимаго сына, вс эти акты, совершенные именемъ безумнаго, казались многимъ недйствительными.

Роскошь, которую выказывалъ Англійскій король въ Лувр, противуположная бдности, окружавшей короля Франціи въ отел Сенъ-Поль, заставила роптать всхъ значительныхъ лицъ столицы. Эта бдность дошла до такой степени, что между тмъ какъ въ день Рождества Христова 1420 года, об королевы, герцогъ Филиппъ, Французскіе и Бургундскіе рыцари, въ великолпно освщенныхъ залахъ Лувра, осыпали ласкательствами Англійскаго короля, король Франціи, въ своихъ темныхъ и сырыхъ залахъ отеля Сенъ-Поль, не имлъ около себя никого, кром нкоторыхъ старыхъ служителей и нкоторыхъ добрыхъ гражданъ, которые сохранили къ нему старинную и врную привязанность.

Одно непредвидимое обстоятельство поселило около этого времени нкоторую холодность между королемъ Генрихомъ и герцогомъ Филиппомъ. Между плнниками, взятыми въ Мелен, находился, какъ мы сказали, сиръ де-Барбазанъ, этотъ рыцарь былъ обвиненъ въ томъ, что принималъ участіе въ убійств въ Монтеро, и по договору, заключенному между герцогомъ Филиппомъ и королемъ Генрихомъ, всякій преступникъ, или соучастникъ въ этомъ убійств, долженствовалъ быть преданъ на волю герцога Бургундскаго, уже статьи, по которымъ этотъ рыцарь долженствовалъ быть допрошенъ, были составлены совтомъ герцога въ Дижон. Тогда арестантъ напомнилъ о братств по оружію, предложенномъ Англійскимъ королемъ посл сраженія въ Меленской мин. Король Генрихъ честно сдержалъ свою клятву, онъ объявилъ, что тотъ, кто прикасался къ его королевской рук, не будетъ подвергнутъ позорному суду, хотя-бы самъ святйшій Папа требовалъ суда на него! Герцогъ Бургундскій питалъ въ сердц своемъ за этотъ отказъ гнвъ, который не могла смягчить и казнь де-Кесмереля, незаконнаго сына Дюшателя, и Жана Гольта, которые были четвертованы по приговору парламента. Первый такъ гордился убійствомъ, учиненнымъ его отцемъ, что приказалъ сдлать вышитый золотомъ чехолъ для скиры, съ ястребинымъ клювомъ, которою былъ пораженъ герцогъ Іоаннъ, и носилъ, повся на богатой цпи, золотую шпору, которую онъ самъ сорвалъ съ сапога герцога.

Глава десятая.

Къ концу мсяца Англійскій король и герцогъ Бургундскій разстались, король Генрихъ, чтобъ отвезти въ Лондонъ супругу свою Екатерину, и тамъ короновать ее, герцогъ Филиппъ, чтобъ совершить путешествіе по своимъ городамъ, изъ которыхъ многими онъ еще не былъ признанъ.

Это отсутствіе было вредно для длъ и герцога и короля Генриха. Дофинцы, лишившіеся бодрости со взятіемъ Мелена и Валленёвъ-ле-Руа, ободрились, узнавъ, что два сильные врага ухали, одинъ въ Лондонъ, а другой въ Брюссель. Они вступили опять въ городъ, нечаяннымъ нападеніемъ взяли замокъ ла-Ферте, взяли приступомъ Сенъ-Рикье, и наконецъ разбили близь Божи Англичанъ такъ жестоко, что герцогъ Кларанскій, братъ короля, господинъ де-Росъ, маршалъ Англіи, графъ де-Кини и цвтъ рыцарства Англійскаго и кавалеріи, пали на пол битвы и остались мертвыми, графы де-Соммуга, де-Гюнтингтонъ и дю-Першъ сдались военно-плнными. Однако тло герцога Кларанскаго не досталось въ руки его непріятелей, одинъ Англійскій рыцарь положилъ его поперегъ своей лошади, защищалъ его такъ храбро и счастливо, что усплъ доставить этотъ царственный залогъ графу де-Салисбюри, который отослалъ его въ Англію, гд онъ былъ преданъ земл.

Съ другой стороны, герцогъ Экзетерскій, сдлавшійся Парижскимъ губернаторомъ по смерти герцога Кларанскаго, охладилъ энтузіазмъ жителей Парижа, правленіе его было жестоко и высокомрно. Подъ самымъ пустымъ предлогомъ онъ веллъ арестовать маршала Вилльера де-л’Иль-Адама, и какъ народъ хотлъ исторгнуть арестанта изъ рукъ стрльцовъ, ведшихъ его въ Бастилію, то онъ приказалъ въ народъ стрлять, Англичанинъ, чужеземецъ, непріятель осмлился сдлать то, чего никогда не осмливался сдлать герцогъ Бургундскій.

Король Генрихъ въ Лондон, а герцогъ Филиппъ въ Гент узнали о событіяхъ, которыя мы сейчасъ разсказали. Оба они думали, что присутствіе ихъ въ Парижъ необходимо, вслдствіе чего они туда и отправились, король Англійскій несмотря на то, что былъ боленъ, герцогъ Бургундскій не смотря на то, что долженъ былъ примирить распрю между герцогомъ Брабантскимъ, своимъ двоюроднымъ братомъ, и Жакелиною.де-Гено, его женою.

Оба союзника ясно понимали свое положеніе, имъ пора было пріхать.

Дофинъ осаждалъ Шартръ. Соединенныя войска герцога Филиппа и короля Генриха пошли на помощь этому городу, дофинцы были въ слишкомъ маломъ количеств, чтобъ ршиться вступить съ ними въ сраженіе, они сняли осаду, и дофинъ удалился въ Туръ. Герцогъ Бургундскій, вмсто того, чтобъ его преслдовать, занялъ мостъ города Сенъ-Ран-сюръ-Соммъ и осадилъ Сенъ-Рикье, но и его армія также была слишкомъ слаба, такъ что онъ потерялъ цлый мсяцъ, стоя предъ крпостію.

Въ продолженіе этой осады, онъ узналъ въ своемъ лагер, расположенномъ передъ городомъ, что сиръ де-Гаркуръ, сдлавшійся дофинцемъ, въ сопровожденіи Понтона де-Ксантрайля, шелъ на него, надясь напасть нечаянно, съ гарнизонами Компьена, Креспи, что въ Валуа, и другихъ городовъ, покорившихся дофину. Тогда герцогъ отправился тайно и ночью, перешелъ Сомму и пошелъ на встрчу дофинцамъ, въ намреніи вступить въ сраженіе, 31-го августа, въ одинадцать часовъ утра, об арміи были въ виду одна другой, и, остановись почти въ разстояніи трехъ полетовъ стрлы одна отъ другой, приготовились къ битв. Въ этой войн двухъ зятей съ своимъ шуриномъ, это было первое значительное сраженіемъ которомъ молодой герцогъ, которому было только двадцать четыре года, лично участвовалъ. Прежде вступленіе въ это сраженіе онъ желалъ быть посвященъ въ рыцари, эту услугу оказалъ ему господинъ де-Люксембургъ, и тогда онъ тотчасъ же самъ посвятилъ въ рыцари сира Коллара де-Комминъ, Жана де-Рубексъ, Андре де-Виллена, Жана де-Виллена и другихъ. Со стороны дофинцевъ главные рыцари, посвященные при этомъ случа были господа: де-Гамашъ, Реньде Фонтепъ, Коллине де-Виллькье, маркизъ де-Серръ и Жанъ Руано.

Какъ скоро первыя распоряженія были сдланы, то герцогъ.

Бургундскій приказалъ Филиппу де-Савезъ взять знамя и сто двадцать воиновъ подъ начальствомъ мессира де-Сенъ-Лежеръ и незаконнорожденнаго сына де-Русси, и сдлать большой обходъ по полямъ для того, чтобъ напасть съ фланга на дофинцевъ въ ту минуту, когда начнется дло. Герцогъ отдалъ приказаніе своимъ военачальникамъ оставаться неподвижными, чтобъ скрыть это движеніе, и только тогда, когда онъ увидлъ, что вся линія дофинцевъ двинулась на него, противъ своихъ лошадей во всю прыть, онъ и самъ закричалъ: впередъ! и подалъ тотчасъ же собою примръ, выхавъ впередъ войска. Пустое пространство, раздлявшее воиновъ, въ минуту исчезло подъ ногами лошадей, и дв первыя линіи встртились съ большимъ шумомъ, столкнувшись лошадь съ лошадью, человкъ съ человкомъ, желзо съ желзомъ, при этомъ первомъ натиск многіе были опрокинуты, убиты или ранены, многіе сломали свои копья, и тотчасъ взяли въ руки мечъ, или скиру и рукопашный бой начался съ его ловкими хитростями, съ своими ухватками силы, съ своею гигантскою борьбою

Одно странное обстоятельство сперва, повидимому, склонило было побду на сторону дофинцевъ, Бургундское знамя, по забывчивости, осталось въ рукахъ слуги, которому было поручено нести его, этотъ слуга, не привыкшій къ подобнымъ сшибкамъ, обратился въ бгство при первомъ натиск и, убгая, уронилъ его. Многіе, не видя боле разввающагося своего знамени, думали, что герцогъ взятъ въ плнъ, герольдъ Фландрекій кричалъ даже, что онъ убитъ, такъ, что вс т, которые видли, что знамя упало и слышали слова герольда, въ мигъ разбжались, и почти пять сотъ человкъ, объятые паническимъ страхомъ, оставили поле сраженія, на которомъ герцогъ съ оставшимся своимъ войскомъ, длая чудеса, хотлъ предъ лицомъ людей, его сопровождавшихъ, заслужить рыцарскія шпоры и показать себя достойнымъ своего отца:

Дофинцы, съ своей стороны, видя это бгство, отрядили около двухъ сотъ человкъ, подъ начальствомъ Жана-де-Ролле и Пьеррони-де-Луннель, для того, чтобъ преслдовать своихъ враговъ, которые пробжавъ, не останавливаясь, не оглядываясь, не защищаясь шесть льё, ушли за Сомму у Пекканьи.

Впродолженіи этого времени, оба корпуса двухъ противуположныхъ армій твердо держались на своей позиціи, дрались жестоко и являли чудеса храбрости. Герцогъ, сдлавшій нападеніе первый, былъ пораженъ двумя копьями, одно пробило на сквозь его боевое сдло, оправленное сталью, другое прошло сквозь его щитъ, и такъ крпко вонзилось въ него, что герцогъ бросилъ свой щитъ, не могши вынуть изъ него копья. Въ тоже время одинъ сильный дофинскій воинъ обхватилъ тло его руками для того, чтобъ спять его съ сдла. Подъ герцогомъ была сильная военная лошадь, онъ повсилъ шпагу свою на руку, обнялъ въ свою очередь руками шею своего противника, и, давъ шпоры своей лошади, вырвалъ своего непріятеля изъ его стремянъ, какъ ураганъ вырываетъ дерево изъ земли, и, возвратясь къ своимъ людямъ, бросилъ его посреди ихъ, и онъ сдался военноплннымъ.

Еще другіе два человка длали чудеса въ этомъ сраженіи, со стороны дофинцевъ это былъ Понтонъ де-Ксентрайлль, положившій здсь начало великой эпопе осады Орлеана, со стороны Бургунцевъ — новый рыцарь, Жанъ-де-Вилленъ, о которомъ исторія посл этого сраженія почти не упоминаетъ. Это былъ человкъ колоссальнаго роста, покрытый толстою фламандскою бронею, имвшій подъ собою сильную лошадь, онъ опустилъ ей на шею поводья, какъ только копье его было сломано, и, взявъ въ об руки тяжелую скиру, устремился въ ряды дофинцевъ, какъ молотильщикъ въ гумно, опрокидывая предъ собою людей и лошадей, убивая тхъ, которымъ не могъ разрубить брони, можно было сказать, что это былъ одинъ изъ гомеровскихъ героевъ. Ксентрайль, съ своей стороны, открылъ предъ собою желзную стну, снова закрывшуюся позади его. но онъ мало этимъ безпокоился, его длинный и широкій мечъ свистлъ и сверкалъ въ рукахъ его, какъ мечъ ангела истребителя. Жанъ-де-Люксембургъ, видя его въ рядахъ Бургундскихъ, направилъ противъ него свою лошадь, въ надежд остановить его, но онъ однимъ взмахомъ страшнаго своего меча разрубилъ наличникъ его каски и раскроилъ ему поперегъ лицо, пониже глазъ. Бургундскій военачальникъ повалился, какъ статуя, свергнутая съ своего подножія, воинъ, по имени Ле-Моръ, слдовавшій за Ксентрайлемъ, взялъ было его въ плнъ, но господинъ де-Вифвилль подосплъ къ нему на помощь и старался отнять его у того, въ чьихъ рукахъ онъ находился. Ксентрайль устремился на этого безразсуднаго, хотвшаго отнять у него его плнника, и первымъ ударомъ отрубилъ ему правую руку въ кирас, сиръ де-Вифвилль упалъ подл того, котораго надялся спасти, и Ле-Моръ, котораго два плнника слишкомъ бы затруднили, умертвилъ послдняго, вонзивъ свой кинжалъ подъ его нагрудникъ.

Между тмъ рыцарь Жанъ-де-Виленъ, видя безпорядокъ, въ который Ксентрайль привелъ первый рядъ Бургунцевъ, хотлъ было напасть на него, но толпа, въ которую онъ бросился, замкнулась за нимъ, изгладивъ слдъ его, подобно тому, какъ волна изглаживаетъ слдъ корабля. Однако же, какъ онъ, поражая страшною своею скирою, поднимался на стременахъ, и тогда цлою головою былъ выше его окружавшихъ, то Ксентрайлль замтилъ его также.

— Ко мн, дофинецъ, ко мн! кричалъ ему рыцарь де-Виленъ, поражая предъ собою учащенными ударами, и каждымъ ударомъ убивая человка, потому, что когда его оружіе не разскало, какъ скира, то поражало какъ булава.

Ксентрайлль пустилъ свою лошадь къ тому, кто длалъ ему вызовъ, но когда онъ увидлъ цлые ряды, павшіе предъ нимъ, когда онъ увидлъ раздробленныя брони и каски, разрубленныя этою гигантскою рукою, тогда онъ, съ чистосердечіемъ истинно храбраго человка, сознался, что у него сердце замерло. Онъ не хотлъ идти на явную смерть, и какъ въ эту минуту Филиппъ де-Савезъ, совершивъ свое движеніе подосплъ, чтобъ съ фланга напасть на дофинцевъ, то онъ бросился навстрчу къ нему. Филиппъ видлъ, что онъ несется на него, онъ утвердилъ свое копье, и какъ у Ксентрайлля не было ничего, кром его меча, и Филиппъ направилъ желзное острее своего копья противъ груди лошади своего непріятеля, желзо вонзилось въ нее всею своею длиною, и лошадь, будучи смертельно ранена, опрокинулась на Ксентрайлля, который, такъ какъ нога его попала подъ лошадь, сдался военноплнннымъ, объявивъ свое имя.

Это нападеніе Бургундцевъ ршило дло. Дофинцы, полагая, что Ксентрайлль упалъ такъ, что уже не встанетъ боле, поворотили своихъ лошадей, и обратились въ бгство, герцогъ Бургундскій преслдовалъ ихъ почти два льё, вмшавшись между ними, такъ что можно было принять и его за обратившагося въ бгство, если бы онъ не поражалъ такъ жестоко тхъ, которыя бжали.

Господа де-Лангевиль и Гюй д’Ерли слдовали за нимъ въ разстояніи длины копья.

Честь дня осталась за Бургундцами. Они потеряли только тридцать человкъ, а убили ихъ и ранили четыреста или пятьсотъ у дофинцевъ, съ Ксантранллемъ были взяты въ плнъ и многія другіе знатные люди. Это сраженіе было названо Монсъ-анъ-Вимёскою стычкою, потому что, не смотря на свою важность и свои послдствія, оно не получило названія битвы, по той причин, что въ немъ не разввались королевскія знамена.

Впродолженіе этого времени Англійскій король вступилъ на мирныхъ условіяхъ въ городъ Дрё и, приказавъ сдлать въ Ланьи-сюръ-Марнъ вс орудія необходимыя для осады, отправился съ двадцатью четырьмя тысячами человкъ осаждать городъ Mo. Незаконнорожденный сынъ Варюса былъ губернаторомъ въ немъ, и имлъ у себя подъ командою почти только тысячу человкъ войска.

Во время этой осады, продолжавшейся семъ мсяцевъ, король Генрихъ узналъ, что королева супруга его родила сына, младенецъ, котораго она произвела на свтъ, чрезъ полтора года былъ провозглашенъ королемъ Франціи подъ именемъ Генриха VI.

Городъ Mo оказалъ сильнйшее сопротивленіе. Незаконнорожденный Варюсъ, запершійся въ немъ, былъ человкъ жестокій, но въ высшей степени храбрый. Но, какъ подкрпленіе, которое долженъ былъ ему привести господинъ д’Оффемонъ, не пришло, то гарнизонъ не могъ сопротивляться доле. Городъ былъ взятъ приступомъ, бились отъ одной улицы до другой, отъ дома до дома. Осажденные, будучи выгнаны изъ одной части города, перешли за Марну и утвердились на другомъ ея берегу. Англійскій король и тамъ жестоко ихъ преслдовалъ, не давалъ имъ ни перемирія, ни отдыху, пока вс небыли убиты или взяты въ плнъ, улицы были загромождены обломками копіевъ и другаго оружія.

Въ числ плнниковъ находился и незаконнорожденный де-Варюсъ, который такъ мужественно защищалъ городъ. Англійскій король веллъ привести его къ вязу, у котораго онъ самъ совершилъ множество казней, и который крестьяне называли вязомъ-Варюса. Тамъ безъ всякаго суда, по одному только праву сильнйшаго, по своему преимуществу побдителя, онъ веллъ отрубить ему голову, повсить тло подъ руки, и воткнувъ ему штандартъ въ шею, насадить его голову на острее этого штандарта. Многіе даже изъ его войска роптали на столь великую жестокость, и находили, что это было наказаніе весьма не приличное для такого храбраго рыцаря.

Около того же времени господинъ де-Люксембургъ, взятый обратно у дофинцевъ Бургундцами въ Монсъ-анъ-Вимёской стычк, овладлъ крпостями Кенуа и Гернкуромъ, при извстіи объ этихъ успхахъ городъ Кресте въ Валуа, и замки Пьеррефонъ и Оффемонъ сдались въ свою очередь.

Въ то время, какъ со всхъ сторонъ увдомляли короля Генриха о побдахъ, онъ заболлъ въ замк Венссепъ.

Болзнь быстро развилась и Англійскій король самъ первый считалъ ее смертельною. Онъ веллъ позвать къ себ герцога Бедфортскаго, своего дядю, графа Варвикскаго и мессира Луи де-Робертсерта. Онъ имъ сказалъ: я вижу ясно, что Богу угодно, чтобъ я пересталъ жить, и оставилъ сей міръ, потомъ прибавилъ:

— Милый братъ мой, Іоаннъ, полагаясь на врность и любовь вашу ко мн, я прошу васъ быть всегда врнымъ моему сыну Генриху, вашему племяннику, и умоляю васъ не заключать, пока вы живы, никакого мирнаго договора съ нашимъ врагомъ Карломъ де-Валуа, безъ того, чтобъ герцогство Нормандія не осталась въ совершенной нашей зависимости. Если шуринъ мой герцогъ Бургундскій пожелаетъ принять на себя регентство королевства, то я совтую вамъ его уступить, если нтъ, удержите его за собою, васъ же, милый дядюшка, прибавилъ онъ, обратясь къ герцогу Екзетерскому, только что вошедшему, васъ одного оставляю правителемъ Англійскаго королевства, потому что знаю, что, вы хорошо умете управлять. Что бы ни случилось, не возвращайтесь боле во Францію, будьте гувернеромъ моего сына и, по любви вашей ко мн, часто посщайте его. Что касается до васъ, братецъ мой Варвикъ, то я желаю, чтобъ вы были его учителемъ, и, живя-всегда вмст съ нимъ, руководили его и учили военному искуству, потому что избирая васъ, я не могу дать ему лучшаго наставника, сверхъ того я васъ прошу, сколько могу, не имть, никакихъ споровъ съ моимъ шуриномъ, герцогомъ Бургундскимъ, запретите это также и моему зятю Гумфри отъ моего ими, потому что если между вами и имъ произойдетъ какое нибудь неудовольствіе, то дла этого королевства, очень клонящіяся въ нашу пользу, могли бы чрезъ то принять вредный для насъ оборотъ, наконецъ ни въ какомъ случа не освобождайте изъ тюрьмы нашего братца Орлеанскаго, графа д’Э, господина де-Гокура, равно какъ Гишора, де-Шизе, до тхъ поръ, пока сынъ мой не войдетъ въ лта, что же касается до другихъ, то длайте съ ними что хотите.

Когда каждый общалъ ему исполнить то, чего онъ требовалъ, то король приказалъ имъ выйти и оставить его одного. Какъ только они исполнили его приказаніе, онъ веллъ позвать врачей и приказалъ имъ объявить ему, сколько времени, приблизительно, осталось ему еще жить. Сперва они хотли подать ему нкоторую надежду, что, можетъ быть, Богъ возвратитъ ему еще здоровье, но король печально улыбнулся, потомъ потребовалъ, чтобъ они сказали ему всю правду, общая, какова бы она не была, выслушать ее, какъ прилично королю и воину. Вслдствіе чего они отошли въ уголъ и, посовтовавшись, одинъ изъ нихъ сталъ на колна близъ постели короля, и сказалъ ему:

— Ваше величество! подумайте о вашей душ, ибо, кажется если только Богъ не умилосердится, то вамъ не возможно прожить больше двухъ часовъ.

Тогда онъ веллъ позвать своего духовника и церковнослужителей, и приказалъ имъ читать извстные семь псалмовъ. Когда они дошли до словъ 20-го стиха: да созиждутся стны Іерусалимскія, онъ остановилъ ихъ, и громко сказалъ, что если бы не смерть, которой онъ ожидаетъ, онъ имлъ намреніе, умиротворивъ Францію, отправиться для завоеванія святаго гроба Господня, и что онъ достигъ бы этого, если бы Богу было угодно дать ему дожить свой вкъ, потомъ онъ приказалъ имъ продолжать, но въ конц слдующаго стиха онъ вскрикнулъ. Священное пніе было прервано. Король испустилъ слабый вздохъ: онъ былъ послдній.

Эта смерть послдовала 31-го августа 1422 года.

На другой день внутренности короля были погребены въ церкви монастыря Сенъ-Мора, и набальзамированное тло его было положено въ свинцовый гробъ.

Погребальный конвой отправился въ путь въ Кале 3-го сентября. Гробъ былъ поставленъ на колесницу, запряженную четырьмя превосходными лошадьми, а на немъ лежало изображеніе короля въ натуральную величину, сдланное на вскипяченной кож, оно имло лицо обращенное къ небу, держало скипетръ въ правой, а державу въ лвой рук, покровомъ для этого смертнаго одра служило червленое сукно, вышитое золотомъ. При прозд его чрезъ каждый городъ четыре человка, находясь на четырехъ углахъ колесницы, несли надъ нимъ богатый шелковый балдахинъ, какъ въ день таинства святаго причащенія, обыкновенно носятъ надъ тломъ Іисуса Христа. За конвоемъ слдовали принцы королевской фамиліи, рыцари и оруженосцы его двора, съ каждой стороны колесницы, съ правой и съ лвой, шло множество духовенства, которое, хали ли верхами, шли ли пшкомъ, или останавливались, безпрестанно пло молитвы за упокой умершихъ, и служили обдни въ церквахъ всхъ городовъ, чрезъ которые слдовалъ кортежъ: кром всхъ этихъ людей, десять человкъ, одтыхъ въ блое платье, постоянно несли, вокругъ колесницы зажженные факелы изъ благовоннаго воску.

Въ Руан поздъ встртилъ королеву Екатерину, возвращавшуюся во Францію къ своему супругу, она не знала о его смерти и была въ большомъ отчаяніи, она не хотла разстаться съ тломъ покойника и похала вслдъ за конвоемъ, который по прибытіи въ Кале, отправился моремъ въ Дувръ, а оттуда тотчасъ же пошелъ въ Лондонъ, куда и прибылъ ночью въ праздникъ святаго Мартина.

Пятнадцать епископовъ, одтыхъ въ первосвященническія ризы, множество аббатовъ въ митрахъ, большое число духовныхъ особъ и толпа гражданъ ожидали тла короля за вратами города. Они тотчасъ окружили его съ пніемъ стиховъ за упокой умершихъ, и чрезъ Лондонскій мостъ по Ломбардской улиц, проводили траурный поздъ до каедральнаго собора святаго Павла. Колесница, на которой везли его, была запряжена четырьмя превосходными вороными лошадьми, на хомут первой вислъ Англійскій гербъ, на хомут второй былъ изображенъ гербъ Франціи и гербъ Англіи, раздленные на четыре части, такъ какъ король при жизни своей носилъ ихъ на своей груди, на хомут четвертой гербъ непобдимаго короля Артура. Этотъ послдній гербъ составляли три золотыя короны на лазуревомъ пол. Потомъ, по совершеніи похоронной службы, тло было положено въ Вестминстерской церкви, подл его предшественниковъ королей Англіи.

Такимъ образомъ исчезъ съ лица земли, надлавшій столько шуму, Генрихъ V, король Англійскій, прозванный Завоевателемъ. Онъ проникнулъ во Францію дале, нежели который нибудь изъ его предшественниковъ. Онъ взялъ Парижъ, котораго никто еще не бралъ, онъ оставилъ своимъ наслдникамъ титулъ короля Франціи, они носили его до тхъ поръ, пока, спустя четыре столтія, Наполеонъ остріемъ своей шпаги не вырзалъ на гербовомъ щит острова трехъ французскихъ лилій. Онъ умеръ на половин времени жизни, которое Богъ обыкновенно назначаетъ для людей.

Онъ былъ одинъ изъ храбрйшихъ и искуснйшихъ рыцарей своего времени, но слишкомъ непоколебимъ въ своихъ намреніяхъ и слишкомъ высокомренъ въ своихъ желаніяхъ.

Едва только герцогъ Бедфортскій усплъ отдать ему погребальную почесть, какъ посланный изъ Парижа увдомилъ его, что тамъ ожидаютъ его другіе похороны: Карлъ VI, король Французскій, также умеръ.

Этотъ несчастный, безумный король, отдалъ Богу душу свою 22-го октября 1422 года. Печаленъ и одинокъ былъ послдній часъ его, какъ и вся его жизнь, онъ не имлъ посл себя ни королевы Изабеллы, ни дофина Карла, пи одного изъ пяти дтей, оставшихся еще у него, ни одного принца его фамиліи, герцогъ Беррійскій умеръ, герцоги Орлеанскій, Бурбонскій и Бретаньскій были въ тюрьм, герцогъ Бургундскій не смлъ принять послдняго вздоха того, котораго королевство онъ продалъ. Не было подл него друзей!… междоусобная война похитила ихъ, или удерживала около дофина. Когда въ этотъ послдній смертный часъ, въ который душа воспринимаетъ всю свою силу, чтобъ улетть отъ насъ, дряхлый этотъ король получилъ на время разсудокь, зрніе, языкъ, то онъ поднялся, и опершись блдный и умирающій локтемъ на свою постель, искалъ вокругъ себя въ ветхой и мрачной зал, на кого бы бросить свой послдній взглядъ, кому бы сказать свое послднее прости! и онъ встртилъ только холодныя лица своего канцлера и своего камергера, которыхъ должность при корол заставила быть свидтелями его смерти, тогда онъ легъ опять съ глубокимъ вздохомъ, схоронивъ въ себ т послднія слова, которыя составляютъ утшенія въ предсмертныхъ мукахъ, онъ закрылъ глаза, потому что только съ закрытыми глазами, онъ видлъ розовое лицо юнаго своего Карла, который, какъ онъ очень хорошо зналъ, не забылъ его сердцемъ, и лицо Одетты, этой молодой преданной ему двушки, которой ласки, если не любовь, доставили не много счастія въ его жизни. Такимъ образомъ, за отсутствіемъ любимыхъ людей, Богъ послалъ двухъ ангеловъ къ его смертному одру, чтобъ помочь дряхлому, несчастному старику умереть безъ отчаянія.

Что касается до тхъ, которые его окружали, то равнодушіе ихъ было такъ велико, что, хотя они замтили, что онъ умеръ, но не могли сказать, въ какой именно часъ душа разлучилась съ тломъ, которое въ теченіи тридцати лтъ такъ много страдало.

Царствованіе Карла VI, царствованіе единственное и странное въ нашихъ лтописяхъ, царствованіе безумія, которое прошло между двумя сверхъ естественными видніями, видніемъ старика въ Манекскомъ лсу и видніемъ молодой дошремійской пастушки, было одно изъ несчастнйшихъ для Франціи, и однако же этотъ государь былъ изъ наиболе оплакиваемыхъ монархіею: имя возлюбленнаго, данное ему народомъ, имло перевсъ надъ прозваніемъ безумнаго, которое дали ему вельможи, сколько неблагодарно было къ нему его семейство, столько напротивъ былъ ему вренъ народъ, въ юности своей онъ умлъ всмъ нравиться своимъ мужествомъ и своею ловкостію, въ старости онъ пробудилъ во всхъ сочувствіе къ себ своею бдностію и своимъ несчастіемъ. Каждый разъ, какъ помшательство оставляло его на минуту въ поко, онъ принималъ въ свои руки дла государства, и каждый разъ народъ, по улучшенію своей участи, чувствовалъ, что онъ самъ ими занимается, это было солнце, которое отъ времени до времени свтило сквозь мрачныя тучи, и лучами своими, какъ они слабы ни были, веселило душу Франціи.

На другой день смерти, королевская пышность, оставившая короля живаго, возвратилась къ умершему. Тло было положено въ свинцовый гробъ и перенесено рыцарями и оруженосцами въ церковь отеля Сенъ-Поль, гд оно оставалось на виду, окруженное множествомъ горящихъ свчь до прибытія герцога Бедфортскаго.

Въ продолженіе двадцати дней его здсь пребыванія, служили въ этой домовой церкви обдни, какъ-то обыкновенно длалось и при жизни короля. Четыре ордена нищенствующихъ братій Парижскихъ, приходили каждый день совершать богослуженіе, и каждый могъ свободно входить и молиться около гроба.

Наконецъ, 18-го ноября, прибылъ герцогъ Бедфортскій. Уже,ъ парламентъ, видя, какъ онъ медлилъ, принялъ нкоторыя мры, касательно похоронъ короля, эти мры были продажа мебели отеля Сенъ-Поль, такъ велика была бдность короля, 10-го, тло было поднято и перенесено въ храмъ Парижской Богоматери, ходы изъ всхъ церквей и депутаты отъ университета, вышли ему на встрчу, епископы заняли правую сторону, будучи облачены въ первосвященническія ризы, доктора и учители краснорчія шли по лвую въ своихъ одеждахъ. Гробъ несли, съ правой стороны, оруженосцы и метръ-д’отели королевскаго дома, а съ лвой стороны старшины Парижа и купечества и военные сержанты. Онъ былъ поставленъ на богатыхъ носилкахъ, стоявшихъ подъ шатромъ изъ сукна вышитаго золотомъ по голубому полю, усянному цвтами лилій, на гроб лежалъ портретъ короля, совершенно похожій, съ золотою короною на голов, въ рукахъ, на которыхъ были блыя перчатки, украшенныхъ перстнями съ драгоцнными камнями, онъ держалъ два ефимка, одинъ золотой, а другой серебряный. Это изображеніе было одто въ суконное, шитое золотомъ по червленному полю, платье изъ такую же порфиру подбитую горностаемъ, въ черныхъ чулкахъ и въ башмакахъ голубаго бархата, усянныхъ цвтами золотыхъ лилій. Сукно, покрывавшее бренные останки короля, несли парламентскіе чиновники, потомъ шли пажи, наконецъ въ небольшомъ разстояніи. халъ верхомъ одинъ, одтый въ черное платье, герцогъ Бедфортскій, регентъ королевства. Жаль было видть, что при погребеніи этого несчастнаго короля, которому измняли при жизни, котораго бросили посл смерти, не присутсвовалъ ни одинъ принцъ цвтка лиліи, и что погребальнымъ шествіемъ Франціи распоряжался Англичанинъ, причиною тому было то, что междоусобная война, и война съ чужестранцами, въ продолженіе двнадцати лтъ, такъ сильно свирпствовала въ королевств, что оборвали и далеко разсяли вс листья королевскаго древа.

За герцогомъ Бедфортскимъ шли пшкомъ канцлеръ Франціи, господа рекетмейстеры, чиновники казначейства, нотаріусы, граждане и наконецъ парижскіе ремесленные цехи, въ такомъ множеств, какого никогда не видли въ подобномъ случа.

Въ такомъ порядк было перенесено тло въ храмъ Парижской Богоматери, одно и только начало кортежа могло войти въ него, такъ велика была толпа народа, обдню совершалъ константинопольскій патріархъ, потомъ, когда обдня была кончена, похоронная процессія пошла въ Сенъ-Дени по мновому мосту, такъ мостъ Нотръ-Дамъ былъ загроможденъ народомъ.

На половин дороги отъ Сенъ-Дени парижскіе мрильщики соли, имя каждый на груди золотой цвтокъ лиліи, въ силу старинной привиллегіи ихъ цеха, приняли тло изъ рукъ оруженосцевъ и военныхъ сержантовъ, и несли его до креста, находившагося на трехъ четвертяхъ пути, въ этомъ мст ожидалъ ихъ Сенъ-Денисскій аббатъ, его сопровождали монахи, духовенство, граждане и народъ со множествомъ факеловъ, потому что въ продолженіи перехода наступила ночь, такимъ образомъ вошли въ церковь, гд опять отслужили обдню, и какъ тло должно было опустить въ могилу только на другой день, то въ ожиданіи этого, оно было поставлено посреди хоръ, потомъ совершено было жертвоприношеніе, и герцогъ Бедфортскій пошелъ туда одинъ.

На другой день опять отслужили обдню за упокой души короля. Всю ночь церковь была освщена такъ великолпно, что въ ней было сожжено двадцать тысячъ фунтовъ воску, и милостыню раздавали съ такою щедростію, что изъ шестьнадцати тысячъ особъ каждой досталось три бланки, такъ назывались небольшія королевскія монеты.

По окончаніи службы, придверники открыли ршетку склепа, гробъ, предшествуемый факелами былъ опущенъ въ него и поставленъ близъ могилъ короля Карла V и добраго коннетабля. Константинопольскій патріархъ, взявъ буковую втвь, обмакнулъ ее въ святую воду и произнесъ молитву объ умершихъ. Тогда придверники королевскіе переломили свои блые жезлы, бросили ихъ въ могилу, опрокинули свои булавы верхнею стороною внизъ, и первая лопата земли раздалась на гроб, раздлившемъ дв династіи и два царствованія.

Когда яма была засыпана, то главный герольдъ дю-Берри взошелъ на могилу и громкимъ голосомъ сказалъ:

— Да будетъ Господь Бо сострадателенъ и милосердъ къ душ величайшаго и пресвтлйшаго принца Карла короля Франціи, шестаго по своему имени, нашего законнаго и верховнаго государя.

Со всхъ сторонъ послышались рыданія, тогда, посл непродолжительнаго молчанія, онъ снова воскликнулъ:

— Да продлитъ Господь Богъ жизнь Генриха, Божіею милостью, короля Франціи и Англіи, нашего верховнаго Государя.

Какъ только были произнесены эти слова, то главные придверники королевскаго дома подняли свои булавы, цвтками лилій вверхъ, и два раза закричали: да здравствуетъ король! да здравствуетъ король!

Толпа безмолвствовала, и никто изъ среды ея не повторилъ святотатственнаго возгласа, онъ безъ отголоска потерялся подъ мрачными погребальными сводами склепа французскихъ королей, и заставилъ содрогнуться отъ ужаса въ глубин могилъ три монархіи, лежащія рядомъ одна за другою.

На другой день Генрихъ VI, король Англійскій, полутора годовой младенецъ, былъ провозглашенъ королемъ Франціи, подъ регентствомъ герцога Бедфордскаго.

Конецъ.

СОЧ. АЛЕКСАНДРА ДЮМА.

НА KOCTP И ПОДЪ СКИРОЙ ПАЛАЧА

Глава первая.

Глава вторая.

Глава третья.

Глава четвертая.

Глава пятая.

Глава шестая.

Глава седьмая.

Глава восьмая.

Глава девятая.

Глава десятая.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Глава первая.

Глава вторая.

Глава третья.

Глава четвертая.

Глава пятая.

Глава шестая.

Глава седьмая.

Глава восьмая.

Глава девятая.

Глава десятая.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

Глава первая.

Глава вторая.

Глава третья.

Глава четвертая.

Глава пятая.

Глава шестая.

Глава седьмая.

Глава восьмая.

Глава девятая.

Глава десятая.

Читайте также: