На большой дороге
На большой дороге
* * *
* * *
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
На большой дороге, Коровин Константин Алексеевич, Год: 1939
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Коровин К.А. ‘То было давно… там… в России…’: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939), Шаляпин: Встречи и совместная жизнь, Неопубликованное, Письма
М.: Русский путь, 2010.
Май месяц. Зеленеют московские сады. Так хотелось уйти за город, в природу, где зеленым бисером покрылись березы и над лугами громоздятся веселые весенние облака. А луга засыпаны цветами. Голубые тени ложатся от дубрав, и в розовых лучах солнца разливается песня жаворонка.
В рощах, в оврагах, еще кое-где — остатки талого снега. И в лужах не смолкая кричат лягушки.
Соловьи заливаются в кустах черемухи по берегам речки.
Весна, май, солнце…
Даже в Москве, по Садовой улице, палисадники у домов веселят душу — цветы, акации.
В Сокольниках первого мая — чаепитие. Праздник. Столы покрыты скатертью. Блестят самовары. Пахнет сосной и дымом.
Пестрая толпа москвичей среди леса распивает чай. Хлеб, булки, бисквиты, кренделя, колбаса копченая.
Разносчики продают белорыбицу, балык осетровый, семгу, сигов копченых, огурчики свежие, редиску.
Уже обязательно мы ходили в Сокольники с А.П. Чеховым, с его братом Николаем. Он был художник, наш приятель.
Радушные самоварщицы угощали каким-то особенным хлебцем, вроде пеклеванного. Этот хлеб был внутри как будто пустой. Хорош он был с колбасой. Запивали чаем. А чай был обязательно со сливками, которые подавались в крынках.
Мы шли большим лосиноостровским лесом до Больших Мытищ, где на Яузе ловили на удочку рыбу. А уху варили в Мытищах, с краю села дом, у тетеньки Прасковьи,— сын ее Игнашка был мой приятель, и там жила моя охотничья собака — сука Дианка.
Антон Павлович был в то время студентом и большим любителем рыбной ловли на удочку.
Ловили на червяка. А.П. любил ловить пескарей, которые шли подряд. Но иногда попадались и окуни, язи и голавли.
К вечеру хотели идти в Москву пешком, но Игнашка советовал не ходить, так как на большой дороге объявились разбойники. По дороге грабят богомольцев, идущих к Сергию Троице. Грабят и даже убивают, потому теперь конные жандармы ездят.
— Как бы вас не забрали. Тады наканителишься в волостном правлении, пока отпустят.
Некоторые из нас — Поярков, брат Николай и Мельников — советовали лучше ехать по железной дороге.
— Замечательно!— засмеялся Антон Павлович. — Пойдемте пешком, может быть, попадем в разбойники — это будет недурно.
Некоторые отправились на станцию, а мы — Антон Павлович, я, Ордынский, Мельников и Несслер — пошли пешком в Москву.
Прошли Малые Мытищи. Сумерело. Последние лучи солнца освещали верхушки леса.
На дороге ни души. Только на повороте, у леса, видим мостик, а на мостике сидят какие-то люди. В форме. Как солдаты.
Неслер, человек веселый, высокого роста, шедший впереди, запел:
Я не гость пришел,
Негоститеся,
Пришел милый друг
Поженитеся…
Когда подошел к мосту, один солдат встал с краю и сказал:
— Стой! Ты, запевала, кто будешь? Мы тоже остановились.
— Я? Живописец,— ответил Несслер,— мы все художники.
— А по какому делу?— спросил уже полицейский.
— Ни по какому делу,— ответили мы. — Первого мая ходили гулять к приятелю Игнашке Елычеву, чай пили, уху ели, рыбу ловили.
— А оружие у вас какое есть?
— Никакого оружия нет.
— А ножи финские?
— Никаких ножей тоже нет.
Полицейский подошел к каждому из нас, прощупал карманы. Ничего не нашел. Посмотрел на нас пристально и сказал:
— Пошаливают здесь, вот что. Позавчера у этого самого моста, вот это самое место в кустах, женщину зарезали. Документы при вас есть какие?
— Есть,— ответили я и Антон Павлович.
— Так вот. В Мытищах пожалуйте к приставу удостоверить личность. Вот вас туды солдаты проводят. Не моя воля, сказать вам правду,— но служба велит.
В каменном одноэтажном доме, с краю села, у заставы, при тусклой лампе, за столом сидел грузный старик, весь седой, и ел яичницу. Стояла водка. В стороне на лавке сидел человек и дремал.
Когда нас привели, старик скучно посмотрел на нас и сказал солдату:
— Это чего еще привели?
И вопросительно посмотрел на нас.
— Ну-с,— сказал он,— чего вам надо?
— Нам ничего не надо. А вот задержали,— ответили мы.
— Так,— сказал пристав, глядя на нас. — Студенты будете или как?
— Да, мы учимся живописи, а вот он студент,— показали мы на Антона Павловича.
— Садитесь.
Мы сели на лавку.
— Гвоздев, запиши фамилии. Ишь, черт его дергает. Не по уму усердие. Убийцы… Вот, поверите ли,— обратился пристав к нам,— третью ночь не сплю. Все убийцев ко мне пригоняют. Прямо берет каждого с большой дороги. А убийца нешто так и пойдет прямо на заставу, по дороге-то. А он сейчас надо мной — старший. Тут какой-то сумасшедший озорничает, ножом работает. Шесть человек на дороге загубил. Позвольте документы.
Мы показали документы. У меня — свидетельство на право писать красками с натуры и просьба оказывать мне содействие. У Ордынского и Несслера тоже.
— Ну вот, и впрямь художники будете,— обрадовался пристав,— я ведь тоже баловался немножко этим самым. Вот что я скажу: побудьте здесь, самоварчик Гвоздев подбодрит, яичница хорошая. А я вам скажу — больше всего я люблю картины глядеть. И сам занимался — пописывал прежде красками ландшафты. Уроки брал у Белоусова. Знаете ли такого?
— Нет, не знаем.
— Хороший человек, лес хорошо пишет, а воду не может. Я ведь Алексея Кондратьевича Саврасова знаю. Это вот человек…
— Да ведь это наш профессор,— обрадовались мы.
— Да что вы! Очень приятно. Эх, крутая жизнь у него. Мало людей, которые это самое художество понимают. Одинок живописец, и это самое — на утеху зовет,— показал старик на бутылку водки. — Ах, если б это дело хлеб бы давало, я бы на этакой службе не состоял!..
Пристав встал, позвал писаря Гвоздева и, вынимая из кошелька деньги, что-то с ним шушукался.
Писарь вернулся с какой-то женщиной. На стол поставили тарелки, селедки, тарань, хлеб, баранки, яйца. Появился самовар.
— Эх, и рад я до чего вам! Поговорим про картины. Мало у нас кто может даль написать. Пожалуйста, выпьем за Алексея Кондратьевича, человек правильный, художник настоящий. А я вам вот что скажу: рассветет, и поедете на станцию, лучше я и подводу дам. Кто знает, на большой дороге пошаливают, убивают — кому надо богомольцев губить? Не иначе — это сумасшедший работает… Не ровен час…
На большой дороге — Впервые: Возрождение. 1939. 12 мая. Печатается по газетному тексту.