Мне пришлось на днях встретиться с одним знакомым, хорошо знавшим покойного Леонтьева, и разговориться, — сожалею, что это произошло так поздно, — о моей статье о покойном, помещенной еще в июне1.
— Меня очень огорчила ваша статья, — сказал мне знакомый, — вы не знаете Леонтьева, и ваши читатели по вашей статье узнали кого-то совсем другого, совсем на Леонтьева не похожего.
— Я мало знал покойного лично, мимолетно встретясь с ним в Париже, судил о нем в своей статье по воспоминаниям о прочитанных когда-то газетных отрывках, по воспоминаниям о слышанных когда-то разговорах, толках, слухах.
— Я хорошо знал деятельность Леонтьева и сужу о ней на основании факта. Он был совсем не таким, каким его изображали разные ‘слухи’ и ‘толки’. А по слухам и толкам изобразили и вы.
— Я вас слушаю со вниманием.
— Возьмем один факт из жизни Леонтьева из последних его лет, — и этот факт осветит вам все предшествующее.
Русско-японская война. Самые тяжелые дни самых тяжелых неудач. И в этот именно момент Леонтьев бросает покой, бросает комфорт и идет на войну. Там гибнут, и он туда идет. Он вступает в казачий полк2, и ему поручают такое важное дело, как начальство над разведочным отрядом. Можно, кстати, судить по этому, какова была его репутация как военного. Во время одной из разведок он упал с лошади и разбился. Но и это не мешает ему продолжать нести свою трудную службу.
— Я этого факта не знал.
— Таково общество. Хорошего у нас никто не знает, а всякое злоязычие распространяется, и его знают все. Недаром именно у нас и поговорка создалась: ‘Хорошая слава лежит, а дурная бежит’. Бедное общество, где хорошее — лежебок, а дурное принято во всех домах. Итак, вот вам Леонтьев. В минуту опасности для родины он не может высидеть спокойно. Он в первых рядах. Можно сказать, что он любит Россию? И если идет жертвовать для нее жизнью, — значит, любит ее бескорыстной любовью. И этот факт освещает всю предшествующую деятельность Николая Степановича Леонтьева. Он все время служит России, как может, где находит для ее интересов важным.
С этой целью он делает кавалерийскую поездку под Памиром и делает ее, кстати сказать, не с П., а с другим, таким же безукоризненным офицером, как он сам3. Если это делает человек, который не задумывается идти потом своею жизнью защищать родину, то эта поездка теряет уже характер просто лихого спортивного подвига, рассчитанного на то, чтобы кого-то только удивить или восхитить. Надо подумать: не руководит ли здесь этим человеком та же любовь к родине? Вражда к нам Англии в это время — не бредни.
Уязвимый пункт Англии — это там дорога к Индии и открытие путей. Там разведочная поездка кавалериста по обрывам Памира — очень серьезное и необходимое подготовительное действие к возможным военным действиям. Любитель путешествий и член Географического общества, Леонтьев делает поездку в Абиссинию. И, заметьте, не на казенный счет и не на субсидию, а на свой счет4. Если бы на субсидию, — мы к этому привыкли. Но на свой счет, — это нам кажется удивительным. Мы начинаем строить догадки: зачем это? И когда начинаем строить догадки, — начинаем сплетничать. И здесь, под тропиками, Бог знает где от родины, — ему приходит в голову поднять брошенную уже смелую для людей не понимающих дела, даже странную, даже смешную, уже осмеянную мысль: приобрести Абиссинию верным и благодарным союзником. В тылу полуанглийского, если не совсем английского, Египта, в тылу египетских войск, нашей прошлой и, быть может и даже наверное, будущей противницы, — Турции, под боком у колоний Италии, участницы не для нашего благополучия созданного Тройственного союза5, — создать сильное дружественное нам государство. Да, создать. Леонтьев помогал Менелику именно создавать из Абиссинии сильное государство. Он вооружил, — и, видит Бог, скольких трудов ему стоило достигнуть этого! — абиссинскую армию русским оружием. Он участвовал в войне Абиссинии с Италией6. Своим руководительством опытного военного немало помог победам абиссинцев и своим вмешательством европейца смягчал жестокие нравы полудикой африканской войны. Он организует медицинскую помощь раненым. По его именно настояниям освобождено было немало раненых. Но вот настал час мира. И здесь в помощь наивным и простодушным абиссинцам приходит для переговоров с европейцами европеец Леонтьев. Предварительные мирные переговоры ведутся при энергичном участии Леонтьева. Леонтьев же едет в Рим для заключения трактата и там отстаивает интересы Абиссинии среди дипломатических тонкостей и уловок европейских дипломатов7. В мирное время Леонтьев помогает негусу8 реформировать Абиссинию, кладет начало регулярной армии, работает так же самоотверженно, как и на войне, потому что культурная работа среди полудиких не менее опасна, чем война9. Недовольство вмешательством чужого белого в исконные, кажущиеся освященными временем, порядки страны — вполне понятно и выражается в том, что на Леонтьева совершают покушение. Он был тяжело ранен и там, под тропиками, в глуши, едва выздоровел от раны. Только это оторвало Леонтьева от Абиссинии10. А то беспрерывно, с опасностью жизни в мирное время, как и на войне, Леонтьев неутомимо все стрелял, стрелял и стрелял в тылу у наших возможных врагов сильного государства и неустанно связывал его с нами узами любви и благодарности. Он везет абиссинское посольство в Петербург, он добивается того, чтобы Россия была представлена в Абиссинии. При его участии происходит обмен подарками и переговорами. Он добивается помощи оружием со стороны России11. Но на всем этом судьба поставила трагическую для Леонтьева печать. Вся огромная помощь оружием, ход серьезных переговоров, — все это неизвестно, в это время все это представляло дипломатическую тайну, соблюдавшуюся у нас, как вы знаете, гораздо дольше, чем того требует действительная необходимость.
Все дело, настоящее дело остается в неизвестности, и для общества, не знающего, в чем дело, — эти поездки в Абиссинию и из Абиссинии представляют какую-то непонятную, а потому ‘никому не нужную’ суету. Зачем ездит он? Почему ездит? На какие средства? Какие преследует цели? И в обществе злословия, каким является наше общество, над деятельностью Леонтьева создается масса сплетен и обывательского злоязычия12. И они тем сильнее у нас, что даже людей, презирающих клевету, вводят в заблуждение, делают своим невольным орудием. Правда, о деятельности Леонтьева знали немного и о ней молчали. А общество, не знавшее истинных причин, для объяснения себе непонятной ему ‘суеты’, выдумывало анекдоты про Леонтьева, и по злому обычаю нашего общества анекдоты скверные. Да и почва к этому была благоприятная. Наше сближение с Абиссинией. Леонтьев брал в свои руки дело, уже испорченное неудачей Ашинова. Попытка Ашинова кончилась трагическим анекдотом, разменялась на анекдоты, и общество привыкло думать, что все, что Абиссиния, то анекдот. Сделал ли что-нибудь для нас Леонтьев? Позвольте заменить этот вопрос другим: сделали ли мы для себя что-нибудь из того, что начал для нас Леонтьев? Для ответа вспомните недавнее прошлое. Аннексию Боснии и Герцеговины13, возмущение Турции Австрией, бойкот их товаров, сгоряча устроенную плавучую выставку. А в результате? Сумели мы воспользоваться и сделать свое дело? Завязали прочные коммерческие сношения с Ближним Востоком? Приобретены рынки? Все по-прежнему снова в руках австрийцев, и Турция снова протягивает руку немцам. Вина ли Леонтьева, что часть того, что он начал делать, нами недоделана? Вина ли его в том, что мы лежебоки, а он был человеком предприимчивым? Что для нас все, что у нас не под носом, кажется нам ‘каким-то экзотическим’, а потому страшным и подозрительным? Что мы любим ничего не делать, а про того, кто делает, любим только сочинять побасенки и анекдоты? ‘Чего он там копошится? Подозрительно’. Мы, обитатели бесконечных плоскостей, любим все плоское, ровное, и если что не шаблонно, а оригинально, — стараемся это не понять, а переделать все в анекдот. Переделали, и с оригинальным явлением окончено. Много или немного извлекли мы из дела Леонтьева, — не к нему обращать этот вопрос. А работал он много, работал с увлечением, с верою в дело, с любовью к родине, в интересах которой он и работал14. И за это он заслужил доброго, теплого слова, а не тех фантастических анекдотов, наслушавшись которых, вы впали в большую ошибку.
Откровенно говоря, эти слова поразили меня как громом.
Неужели, привыкши за 27 лет литературной работы к бережному и осторожному обращению с печатным словом, — я совершил такую ошибку? Дал увлечь себя действительно вздорными и пустыми слухами, толками и чужим злоязычием?
Я проверил слова моего знакомого, проверил их неопровержимыми данными и пришел к горькому для себя заключению:
— Да.
Без злого умысла и помимо воли, впавши в ошибку, я считаю долгом в ней сознаться и стереть настоящими строками те строки, которые вышли у меня ложными.
Да простит мне память покойного мое невольное прегрешение перед ней.
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Рус. слово. 1910. 19 октября.
1 Имеется в виду фельетон ‘Граф Леонтьев’ (Рус. слово. 1910. 27 июня), в котором Дорошевич охарактеризовал Леонтьева как проходимца:
‘Сначала ездил Ашинов (см. примеч. 7 к очерку ‘Крепостное право в XX столетии’. — С.Б.).
Выбирать абиссинскую землю из-под англичан.
За ним поехал Леонтьев.
Бог его знает, что он там делал, в Абиссинии.
Сам он рассказывал веши, мало ангажировавшие других на поездки.
Известно было только, что Леонтьев подарил негусу волшебный фонарь. А негус дал ему в ответ титул:
— Графа.
Что стоит еще дешевле волшебного фонаря…
Московскому купечеству было рекомендовано отпустить графу Леонтьеву:
— Для развития торговых сношений с дружественной Абиссинией товаров. Московские купцы ‘отпустили’ на два миллиона.
Но за товары эти:
— Платежи доныне не поступили.
С тех пор Леонтьев оставил в покое Россию..
— Довольно.
Об нем приходили самые экзотические известия. То:
— Менелик назначил его генерал-губернатором Экваториальной Африки. То:
— В него, наоборот, из пушек стреляли.
<,…>, И как много еще в нашей жизни оперетки!
Нерусскому человеку этого понять не дано.
Опереточный граф, опереточные принцы и феерические два миллиона…
Его оперетка имела успех.
Так жил ее герой.
Мир его праху и забвение его долгам’.
Сочтя эту публикацию оскорбительной по отношению к памяти Н.С. Леонтьева, его младший брат, корнет 2-го лейб-гусарского Павлоградского Императора Александра III полка Алексей Леонтьев, заручившись разрешением полкового общества офицеров, в конце сентября 1910 г. послал Дорошевичу вызов на дуэль. Между ними произошло объяснение, в ходе которого Дорошевич получил достоверную информацию о деятельности Н.С. Леонтьева. В письме к А.С. Леонтьеву от 18 октября он полностью признал свою ошибку и на следующий день выслал ему номер ‘Русского слова’ от 19 октября со своей статьей ‘Н.С. Леонтьев’ вместе со следующим письмом:
‘Глубокоуважаемый Александр Степанович!
Приношу Вам глубокую благодарность за Ваше письмо и глубоко, всей душой сожалею и скорблю, что — по причинам, от меня не зависевшим, — я не имел возможности раньше исполнить мой нравственный долг пред памятью почившего Николая Степановича Леонтьева и пред родственниками покойного.
Прошу Вас принять искреннее выражение глубокого почтения, с которым я имею честь быть Вашим покорнейшим слугой’ (ИРЛИ. P. I. On. 6. Ед. хр. 73).
2 Н.С. Леонтьев учился в Николаевском кавалерийском училище, но курса не кончил по болезни. Служил в лейб-гвардии уланском полку, в 1891 г. вышел в отставку поручиком запаса и был приписан в звании есаула к 1-му Уманскому полку Кубанского казачьего войска.
3 Вместе с отставным штабс-капитаном артиллерии К.С. Звягиным Леонтьев в начале 1890-х гг. совершил путешествия в Иран и Индию.
4 В 1894 г. Леонтьев финансировал экспедицию в Эфиопию, в которой помимо него и К.С. Звягина приняли участие известный путешественник А. В. Елисеев (? — 1895, см. его кн.: По белу свету: В 4 т. СПб., 1901—1903) и архимандрит Ефрем. В марте 1895 г. путешественники добрались до Энтото — резиденции абиссинского императора, где им был устроен торжественный прием. Летом они возвратились в Россию. ‘Несмотря на непродолжительность экспедиции, участники ее провели большие научные наблюдения. Н.С. Леонтьев вел подробный дневник и проводил ежедневно трехкратные метеорологические измерения. <,…>, Кроме этой экспедиции Н.С. Леонтьев участвовал еще в двух поездках по Эфиопии в 1896—1897 гг. и в 1899 г. Первая из них <,…>, прошла через Джибути—Харар—Аддис-Абебу. По возвращении Н.С. Леонтьев сдал в Русское географическое общество журналы метеорологических наблюдений, коллекции некоторых редких видов птиц, зверей и насекомых. Последняя поездка Н.С. Леонтьева совершена уже в другие области Эфиопии, к озеру Рудольфа. В этой экспедиции Н.С. Леонтьев занимался в основном этнографическими исследованиями’ (Забродская М.П. Русские путешественники по Африке. М’ 1955. С. 58-59).
5Тройственный союз — военно-политический блок Германии, Австро-Венгрии и Италии, сложившийся в 1879—1882 гг.
6 Имеется в виду Итало-эфиопская война 1895—1896 гг. Леонтьев принял непосредственное участие в сражении 1 марта 1896 г. при Адуа, в котором итальянские войска были наголову разбиты.
7 По римскому мирному договору 26 октября 1896 г. Италия признала Эфиопию независимым государством. Проект договора, по поручению императора Эфиопии Менелика II, составил на французском языке Леонтьев.
8Негус — титул императора Эфиопии.
9 Деятельность Леонтьева была высоко оценена императором Эфиопии Менеликом II, в 1897 г. удостоившим его титула графа Абая и назначившим генерал-губернатором экваториальных провинций страны.
10 Леонтьев вернулся из Эфиопии в Россию в 1900 г.
11 Первое эфиопское посольство при содействии Леонтьева и в его сопровождении побывало в России летом 1895 г. Визит прошел успешно, делегация была принята царем. Главной целью миссии являлось получение крупной партии оружия. Леонтьеву удалось убедить русское правительство через французского посредника отправить в дар Менелику II 30 тысяч винтовок, 5 миллионов патронов и 6 тысяч сабель. Это оружие было конфисковано итальянцами и лишь после заключения мирного договора между Италией и Эфиопией передано последней (см.: Морозов Е.В. Российско-эфиопские отношения 1885—1898 гг. СПб., 2003). Еще одной поставки оружия эфиопам Леонтьев сумел добиться во время второго эфиопского посольства в Россию в 1897 г. Но 30 тысяч ружей с боеприпасами были конфискованы в Лондоне на том основании, что в товарном свидетельстве не была указана принадлежность оружия русскому правительству. С целью активизировать российско-эфиопские отношения Леонтьев в октябре 1897 г. обратился к министру финансов С.Ю. Витте с докладной запиской ‘Экваториальные провинции Абиссинии как возможная опора нашего влияния в этой стране и на востоке Африки’, в которой предлагал организовать русско-эфиопское акционерное общество для проведения совместной коммерческой деятельности. Витте не ответил на эти предложения Леонтьева. Плодом его усилий следует считать открытие в Эфиопии в 1897 г. российской дипломатической миссии.
12 В российской прессе деятельность Леонтьева оценивалась неоднозначно. Во время визита первой эфиопской делегации в ‘Гражданине’ появилась статья, обвинявшая Леонтьева в том, что он действует в Эфиопии как самозванец, раздавая обещания от имени царя и выдавая себя там за графа (см.: Хренков А. В. Россия и Эфиопия: развитие двусторонних связей (от первых контактов до 1917 г.). М., 1917).
13 По решению Берлинского конгресса 1878 г. Австро-Венгрия получила право оккупировать Боснию и Герцеговину и ввести там свое управление.
14 Научные материалы, собранные Н.С. Леонтьевым, хранятся в архиве Русского географического общества. Его записки о пребывании в Эфиопии изданы на французском языке (см.: Елец Ю. Император Менелик и его война с Италией. По документам и походным дневникам Н.С. Леонтьева. СПб., 1898).