Николай Александрович БЕРДЯЕВ
Николай Александрович БЕРДЯЕВ
Н. ЛОССКИЙ. ОСНОВНЫЕ УЧЕНИЯ ПСИХОЛОГИИ С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ВОЛЮНТАРИЗМА
СПб. 1903. Ц. 1 р. 50 к.
(‘Мир Божий’, 1903, No 12, декабрь, с. 126-128, подпись: N. N.)
Н. Лосский. Основные учения психологии с точки зрения волюнтаризма, Бердяев Николай Александрович, Год: 1903
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Лосский является представителем сравнительно нового в психологии направления волюнтаризма. ‘Волюнтаризм, как показывает и само слово, есть такое направление в психологии, которое утверждает, что все явления душевной жизни, относимые индивидуальным сознанием на основании непосредственного чувства к ‘я’, протекают по образцу волевых актов’ (Введение, с. 1). Иными словами, наша душевная жизнь не есть что-то пассивное, она — активна, она обладает творческим характером и представляет собою не что иное, как осуществление наших стремлений, что психологически находит свое выражение в особом основном состоянии сознания, в чувствовании активности, и результатом чего являются различные перемены, которые мы сознаем как продукт своей деятельности. Если способность осуществлять стремления назвать волею, то воля становится в тесное соотношение с сознанием, она есть его активность. Н. Лосский, беря понятие причины в том смысле, в каком оно употребляется в эмпирической науке, подводит это соотношение под категорию причинности: воля — причинность сознания. При подобном понимании волюнтаризма, а именно так развивает его автор разбираемой нами книги, это направление, конечно, не может быть поставлено в один разряд с такими односторонними направлениями в психологии, как, например, интеллектуализм или асоциационизм, и безусловно заслуживает более глубокого внимания, чем они: волюнтаризм отнюдь не стремится вывести и понять всю душевную жизнь человека из одного элемента, волевого. Он, считая волю свойством индивидуального сознания, только подчеркивает творческий характер нашего внутреннего бытия.
Оправдание основного положения волюнтаризма, конечно, не может быть дано внутри психологии: вопрос о понимании душевной жизни человека есть кардинальный философский вопрос, с чем согласен и г. Лосский. Однако, оставляя за собою обязанность дать впоследствии гносеологическое обоснование волюнтаризма, он в рассматриваемом нами исследовании ставит себе другую задачу: как показывает и заглавие книги, он стремится развить здесь ряд учений по основным психологическим вопросам с точки зрения волюнтаризма, он стремится, так сказать, расчистить дорогу для этого направления, устранить недоумения, возбуждаемые им, и выдвинуть, не переступая при этом границ психологического, чисто эмпирического исследования, те выводы и проблемы, к которым оно неизбежно приводит.
В результате его исследования получается довольно стройная система психологии, однако еще совершенно необоснованная и неоправданная, с последним г. Лосский, конечно, вполне не согласится, так как он, в общем, признает свою работу и обоснованием волюнтаризма, хотя и психологическим. С его точки зрения, такой взгляд вполне понятен, так как он считает метод непосредственного самонаблюдения, которым большею частью пользуется в данном исследовании, при помощи которого он, например, доказывает, что любой ‘мой’ сознательный процесс заключает в себе все элементы волевого акта: мое стремление, чувствование активности и перемену, сознаваемую как результат моей деятельности, — вернейшим научным орудием не только в области психологии, но и естествознания. Исходя из своей гипотезы о ‘данных мне’ состояниях, образующих в совокупности объективный мир, и из вытекающего отсюда учения об интуиции, т. е. способности ‘я’ непосредственно сознавать внешний мир, он на с. 204, например, прямо высказывает ту мысль, что естествознание относится пока к разряду наук условных и перейдет в разряд действительных только тогда, когда психология выработает более высокое понятие о субстанции и тем предоставит ему возможность в своих исследованиях исключительно опираться на непосредственный опыт. Правда, раньше на с. 49 он соглашается, что способ познания, опирающийся на непосредственный опыт, не застрахован абсолютно от ошибок, в доказательство этого он указывает на заблуждение, долгое время тяготевшее над человечеством и исключительно обязанное непосредственному восприятию, заблуждение, будто солнце вращается вокруг земли. ‘Однако, — пишет он дальше, — без сомнения onus probandi [743] лежит на стороне тех, кто признает то или другое восприятие иллюзиею: пока астрономия не предоставила убедительных доводов в пользу теории, противоречащей этому восприятию, естественно и необходимо было опираться на него’. А эти доводы, спросим мы, из какого источника почерпаются? Уж, конечно, не из непосредственного опыта, а значит, и критерий истины падает не на него, и в таком случае совершенно непонятно, почему г. Лосский ставит переход естествознания из разряда наук условных в разряд действительных в зависимость от того, будет ли оно опираться на непосредственный опыт или нет. Вообще, вопреки его мнению, метод наблюдения, а в частности и самонаблюдения, не может ничего доказывать, не может ничего опровергать, он обоюдоострое орудие: поскольку исследователь наблюдает факты, данные ему хотя бы и в непосредственном восприятии, он неизбежно подводит их под понятия, от характера которых и зависит тот или другой выход из них. Какая масса психологов занимается наблюдением над своею душевной жизнью, и к каким различным результатам приходят они! Этим замечанием мы не хотим, конечно, уничтожить всякое значение за методом наблюдения и в частности самонаблюдения, мы утверждаем только, что наблюдение фактов и их описание есть приложение общей теории, а не обоснование её, в этом смысле и разбираемая нами книга представляет собою только применение начал волюнтаризма к решению психологических вопросов, а не оправдание его, причем правильность их решения зависит от правильности начал, а не наоборот. Между тем, вера г. Лосского в непреложную истинность показаний непосредственного восприятия настолько сильна, что он пользуется им и при определении объекта психологии с точки зрения своего учения. Объектом психологии он считает данные опыта, взятые с субъективной стороны, причем характер субъективности он усматривает в чувствованиях, окрашивающих опыт, следовательно, разграничение субъективного и объективного у него основывается на качественнонепосредственно воспринимаемом различии. Отсюда, с точки зрения г. Лосского, в область психологии должны подпадать все те душевные процессы, которые я непосредственно сознаю как ‘мои’, однако, принимая во внимание, во-первых, шаткость и трудность разграничения на основании непосредственного чувства ‘моих’ процессов от состояний, ‘данных мне’, во-вторых, гипотезу г. Лосского о последних, сглаживающую резкое различие между теми и другими, и, наконец, в-третьих, его собственное заявление, что психология не может и не должна совершенно исключить из своей области состояния сознания, ‘данные мне’, приходится признать, что объект психологии в разбираемой нами книги остается, строго говоря, невыясненным и не отграниченным резко от объекта естествознания.
Оставляя пока в стороне философское обоснование волюнтаризма и основные учения, вытекающие из него (о сознании, о личности, об интуиции), ибо эти вопросы уместнее разобрать тогда, когда появится обещанный труд г. Лосского, мы здесь еще скажем несколько слов о практическом значении выдвигаемого им направления, а следовательно, в частности и о практическом значении появления его труда. Как известно, система воспитания у нас в России до сих пор покоится, в общем, на чисто интеллектуальных началах: она всецело направлена на развитие интеллектуальных способностей. И если за последние годы обратил у нас на себя внимание вопрос о необходимости физического и даже эстетического воспитания, зато вопрос о воспитании воли остается до сих пор в полнейшем пренебрежении. Между тем, достаточно бросить самый беглый взгляд на наше юношество, на литературные типы, изображаемые современной русской беллетристикой, чтобы убедиться, насколько тяжелы и печальны последствия такого полного игнорирования при воспитании одной из основных человеческих способностей. Безволие, или, точнее, глубокий разлад между волей и разумом, неумение подчинять первую последнему, неспособность к строгому и последовательному проведению своих взглядов — такова, к сожалению, одна из характерных черт, присущая нашему поколению en masse [744], и если выработке её немало способствует и неправильная постановка чисто интеллектуального образования, то, во всяком случае, здесь несомненно также сказывается влияние полнейшего отсутствия воспитания воли. Волюнтаризм, подчеркивая волевой характер душевной жизни человека, без сомнения, обратит внимание нашего общества на этот крайне важный во всех отношениях вопрос и внесет новую свежую струю в область современной педагогики.