Н. И. Свешников — книготорговец, мемуарист, пьяница, Рейтблат А. И., Год: 1996

Время на прочтение: 9 минут(ы)

А. И. Рейтблат
Н. И. Свешников — книготорговец, мемуарист, пьяница

В культуре всегда есть определенная иерархия. В русском обществе второй половины XIX в., например, высок был престиж дворянской культуры и, в конце века, культуры интеллигенции. Определенный интерес и уважение вызывала традиционная крестьянская культура (воспринимаемая как принципиально иная и оцениваемая как народная, подлинная, исконная). Но культура городских низов (мещане, мелкое чиновничество, мастеровые, слуги и т. п.) либо не замечалась, либо расценивалась чрезвычайно низко — как пошлая, ущербная, грязная. Поэтому о ней осталось очень мало этнографических описаний и мемуарных свидетельств. Воспоминания о жизни и быте городского простонародья можно пересчитать по пальцам Книга Н. И. Свешникова — из их числа. Ее отличает панорамность охвата (столицы, провинциальные города, села), широкий диапазон сословного состава ‘героев’ (от обитателей ночлежек до царя), точность и выразительность описаний. Глубоко своеобразен и в то же время типичен автор этой книги.
Напоминая героя испанского плутовского романа, он постоянно переходит с места на место, меняет занятия, не брезгует мошенничеством и воровством В круге его знакомых — и ‘нигилисты’, и ‘мазурики’, и Н. С. Лесков, А. П. Чехов, Г. И. Успенский.
Жизнь Свешникова была изломана чисто русским недугом — пьянством. Подобных ему пьяниц во второй половине XIX — начале XX в. в России было немало. Крестьяне и разночинцы, оторванные от родины, не нашедшие прочного места в жизни и обиженные на нее, сталкиваясь с невозможностью преодолеть свою социальную неполноправность, глушили свое отчаяние вином [Ср. воспоминания лубочного литератора И. С. Ивина, который, подобно Свешникову, нередко оставался с просроченным паспортом и высылался на родину, связал свою судьбу с рыночной книжностью и сильно пил: Ивин И. С. Автобиография // Лубочная книга М… 1990 г. C. 345-386]. Пили и многие литераторы-разночинцы: Ф. М. Решетников, Н. Г. Помяловский, А. И. Левитов, Н. В. Успенский, А. А. Шкляревский, И. К. Кондратьев и др. Но подробно рассказать о возникновении и последствиях этой привычки решались немногие, и среди них — Свешников. Русская литература знает потрясающие описания психологии запойных пьяниц, например, Мармеладова в ‘Преступлении и наказании’ Достоевского. Но и на этом фоне мемуары и переписка Свешникова отнюдь не проигрывают, потрясая своей достоверностью, искренностью и безысходностью.
Работу над основной частью воспоминаний Свешников завершил в конце 1880-х гг. Весной 1889 г. он оставил 8 тетрадей с воспоминаниями на предмет знакомства и возможной публикации Г. И. Успенскому. 22 апреля 1889 г. А. П. Чехов писал в Петербург хорошо знакомому ему А. С. Суворину: ‘Сегодня был у меня бывший букинист Свешников. Оборван и в лаптях. Глаза ясные, лицо умное. Идет пешком в Петербург, где хочет заняться прежним делом. Пить он бросил. У меня были его воспоминания, которые вы видели Помните?’ [Чехов А. П. Полн. собр. соч. Письма М… 1970 Т. 1 С. 196] Получив это письмо. Суворин попросил С. Н. Шубинского, редактора издаваемого им журнала ‘Исторический вестник’, ознакомиться с его рукописью. Однако в Петербурге Свешников не застал Шубинского и обратился к хорошо ему знакомому Н. С. Лескову. 2 июня 1889 г. Лесков писал в Москву издателям журнала ‘Русская мысль’: ‘Мой придворный поставщик редких книг, букинист Николаи Иванович Свешников, два года тому назад запил, просрочил паспорт, пропал из вида и, наконец, на сих днях возвратился и предстал полунагой с рукописью о претерпенных им злоключениях, практикуемой теперь в огромном размере ‘высылкой на родину’. Рукопись, разумеется, неискусная, но с содержанием очень жизненным. Я из нее сделал очерк, представляющий явление новое и нигде никем не описанное. Да его и не может составить никто иной, кроме мужика, который сам все там изложенное видел и претерпел на своей шкуре’. Очерк, названный Лесковым ‘Спиридоны [Лесков Н. С. Собр. соч. М… 1958 Т. 11 С. 429] повороты’, был опубликован в ‘Русской мысли’, вызвал всеобщий интерес и удостоился похвал критиков [Отметим, впрочем, что Г. И. Успенским отрицательно отнесся к тому, что Лесков поместил очерк ‘под своей подписью и, вероятно, получил обычный гонорар за чужое, переделанное им произведение, что как будто и нехорошо’… в сущности ведь пользуешься чужим материалом (Полн. собр. соч. М. 1954 Т. 14. С. 337)]. Этот факт, наряду с чеховской рекомендацией, сыграл свою роль в решении Шубинского печатать воспоминания (Свешников в октябре 1889 г. передал их Суворину, а тот, со ссылкой на положительный отзыв Чехова, — Шубинскому). Однако работа над ними была еще не завершена, и Свешников продолжил свои труд. Работу над воспоминаниями он считал своим нравственным долгом. В письмах к Шубинскому он так формулировал цель своей работы ‘… у меня только одно желание, чтобы принесть полную и искреннюю исповедь и, хоть тем, доставить какую-либо пользу’, ‘тяжело мне было писать некоторые страницы, но, дав себе слово писать одну правду, я в своих записках выставил себя — как сумел — тем, что я есть’ [ОР РНБ. Ф. 874 Оп. 1. Ед. хр. 47. Л 121-122, 122 об.]. Своим принципом Свешников сделал предельную документальность и фактическую точность. Он писал тому же адресату: ‘В описаниях моих я не вдаюсь ни в сочинения, ни в исследования, а привожу только то, что приходится мне видеть и слышать, из быта тех людей, с которыми я сталкивался, или записываю их подлинные рассказы’ [Там же Ед. хр. 53. Л. 40 об.].
Работая над воспоминаниями, Свешников с 1890 г. по частям (тетрадям) передавал их Шубинскому, выклянчивая деньги (обычно в журналах плата осуществлялась после публикации) и, как правило, сразу же пропивая их. Некоторые разделы он писал, находясь в знаменитой петербургской трущобе — Вяземском доме, нередко пропив одежду и не имея в чем выйти. Мучили его и болезни. Опубликовав в 1892 г. в суворинском ‘Новом времени’ описание быта и нравов Вяземского дома, он навлек на себя гнев его обитателей.
Наконец, в 1896 г. труд Свешникова был завершен, отредактирован Шубинским и опубликован в ‘Историческом вестнике’. При содействии Чехова Свешников пытался договориться с И. Д. Сытиным об отдельном издании, но эта затея не имела успеха. В следующем году в том же ‘Историческом вестнике’ появились подготовленные им исключительно ценные воспоминания ‘Петербургские книгопродавцы-апраксинцы и букинисты’
Однако пьянство все глубже и глубже затягивало его. Он исповедовался брату А. П. Чехова Александру: ‘Достану двугривенный — пропью: достану рубль — тоже пропью’ [Письма А. П. Чехову его брата Александра Чехова М… 1939. С. 339] Постоянным его прибежищем стал Вяземский дом, он болел, работал над статьей ‘О развитии своего пьянства и о моей собственной борьбе с этим пороком’. Однако поддержки уже не было, Шубинский перестал отвечать на письма о помощи и в конце июня 1899 г. Свешников умер в больнице. В некрологе он был назван ‘представителем тех настоящих букинистов, которые любили книгу и знали книжное дело, как редко кто знает его из книгопродавцев. Эти букинисты-библиографы были незаменимыми помощниками писателей и ученых в разыскивании нужных и часто редких книг’ [Исторический вестник. 1899. No 8 С. 1056].
Оставшиеся после него мемуары представляют разноаспектный интерес, однако особенно ценны они в качестве одного из немногих источников по истории низовой книжности, причем принадлежащего к числу наиболее точных и достоверных. Дело в том, что наряду с солидными издателями и упоминаемыми в курсах истории литературы писателями, которые обычно находятся в поле зрения мемуаристов и историков книги, в Москве и Петербурге существовала еще книжность ‘рыночная’, обращенная к крестьянству и городским низам. Возникла она в последней трети XVIII в., когда стала быстро расти численность читателей из этой среды. Уже тогда существовали книгопродавцы, писатели и издатели, обслуживающие только эту аудиторию [См. Шкловский В. Матвей Комаров, житель города Москвы. Л.1929: Шкловский В. Чулков и Левшин Л. 1933, Гриц Т… Тренин В. Никитин М. Словесность и коммерция М. 1929]. С течением времени низовая книжность упрочилась и в последней трети XIX в. уже опережала по тиражам книжность ‘высокую’.
За более чем столетнее существование, к концу XIX в., она сложилась в особый мир с прочно налаженными механизмами создания и распространения книги. Хотя изменения в издательском репертуаре происходили постоянно, тем не менее эта сфера была очень консервативна, а традиции — весьма устойчивы. Между столицами здесь сложилось своеобразное разделение труда (Москва обеспечивала главным образом сельского читателя, а Петербург — городское простонародье), причем в каждой из них сложились своеобразные ‘опорные пункты’. В Москве изданием и продажей подобных книг занимались преимущественно ‘книжники’ с Никольской улицы, в Петербурге, как отмечал автор путеводителя по городу, — ‘мелкая рыночная торговля, приютившаяся по Большой Садовой и в прилегающих к ней рынках, а также на ларях, у букинистов. Торговля эта неразборчива — купит и продаст что угодно: она, собственно, и живет распродажей, преимущественно разной завали и старья. Здесь все есть — начиная от сказки о Бове Королевиче, до разрозненных томов Академического словаря, сочинений философских и наиспециальнейших. Попадаются иногда весьма редкие ценные книги. Некоторые из апраксинских книгопродавцев прославили себя и издательской деятельностью, каковы: Екшурский, Федоров, Холмушин и другие Издания их почти не печатаются иначе, как в десятках тысяч экземпляров: это, преимущественно, так называемые народные книжки: сказки, буквари, ‘жития’, сонники и т. п.
Торговля с ларей производится главнее всего у мостов, например, у Аничкова, Казанского, Полицейского и других’ [Михневич В. Петербург весь на ладони Спб. 1874 Ч. 2 С. 523-530].
Символом ‘рыночной’ книжной торговли в Петербурге стал Апраксин рынок. Там с конца 1780-х гг. торговали старыми книгами Вначале — ‘на рогоже’ и ‘в развал’, с 1810-х гг. стали появляться книжные лари и лавки, причем продавали преимущественно лубочные картины и ‘народные’ книги Как отмечал П. К. Симони, ‘для мелкого чиновничества, духовенства, купечества, мещанства, ремесленников, солдат, прислуги из барских домов и т. п. людей на Апраксином был постоянный клуб, в котором заранее условливались встречаться знакомые, чтобы отвести душу в беседе и заняться вместе покупками’ [Симони П. К. О книжной торговле и типах торговцев на Старом Апраксином рынке // Старые годы 1907 No 2. С 68].
Рыночными книгопродавцами и издателями становились, как правило, выходцы из крестьянской, мещанской или купеческой среды Они хорошо знали вкусы народного читателя и в своей деятельности стремились ориентироваться на них. В результате к народу попадали два типа книг — изданные давно и новые, но в культурном плане и те и другие были, как правило, книгами устаревшими. Те идеи и литературные образцы, которые волновали читателей из привилегированных кругов в прошлом, устарев и ‘выйдя из моды’ там, постепенно ‘спустились’ в народную среду. Это были либо просто старые книги, продаваемые букинистам за ненадобностью, либо старые тексты, переизданные (нередко после переработки и адаптации) теми же букинистами.
Основу издательского репертуара составляли переиздания старых книг (жития святых, духовно-нравственные произведения: обработки фольклора, лубочные романы, получившие известность еще в 1830-1840-х гг: песенники, письмовники и т. д.), прикладные пособия (по столярному делу, строительству, виноделию и т. п.) и новые книги (романы, сценки, анекдоты, юмористические стихи и др.).
Подготовкой текстов для рыночных издателей занимались литераторы, специализировавшиеся на подобной литературе. Как отмечалось тогда, ‘авторами подобных произведений являются люди полуграмотные: спившиеся с круга подьячие: чиновники, получившие за какую-нибудь провинность волчий паспорт, несчастные юноши, скитающиеся по ночлежным притонам и там утратившие всякий облик человеческий. И вот, за полтину денег и за полштоф очищенной, подобные авторы — в редкие минуты трезвого вдохновения — пишут книжки для народа!’ [Карло-Сысоев В.Что читает народ, и что следовало бы ему читать. Спб. 188 RC. 5] Петербургских литераторов такого рода Свешников называет сам: Н. И. Волокитин, А. К. Нестеров, Н. Ф. Суслов, П. П. Татаринов. Можно добавить еще В. Я. Шмитановского: среди москвичей были известны И. С. Ивин, M. Е. Евстигнеев, И. К. Кондратьев, В. А. Лунин (псевдоним — Кукель), Н. М. Пазухин. В. Суворов и др. Они получали за печатный лист 3-5 рублей (в иллюстрированных журналах платили за лист 20-30 руб., а в ‘толстых’ — 50-100 руб.).
Главным для издателей было любой ценой продать выпущенные книги. Поскольку покупатель ориентировался не на авторов (их имена обычно не запоминали), а на тему, было очень важно привлечь внимание названием книги или умелой рекламой. Поэтому во всех низовых газетах издатели помещали обширные рекламные объявления с завлекательными характеристиками изданных книг, на которые нередко ‘ловились’ провинциальные читатели. В прессе отмечалось, что ‘в нашей обширной матушке России всегда находится довольно легковерных и любопытных людей, которые попадаются на удочку, заброшенную ловким издателем, шлют ему рубли и разумеется получают ничего не стоящую дрянь: издание расходится за изданием, спекулятор богатеет…’ [[Волокитин Н.?] Очерки нашей издательском промышленности // Новое время 1868 21 сентября]
Коммерческий успех какой-либо новой книги нередко приводил к появлению подражаний ей и, нередко, подделке ее названия и фамилии автора. Например. Е. И. Екшурский, о котором пишет Свешников, после успеха пьесы Н. И. Чернявского ‘Гражданский брак’ выпустил роман Н. М-ой ‘Гражданский брак’, вслед за нашумевшим романом В. В. Крестовского ‘Петербургские трущобы’ — книгу В. К-го ‘Варшавские трущобы’ и т. д.
Если книга почему-либо ‘не пошла’, рыночные издатели нередко перепечатывали титульный лист (изменив название книги и год издания) и вклеивали его на место старого, тем самым подновив книгу.
Одним из важнейших принципов рыночной книжности была доставка книг к покупателю. Если ‘высокая’ книга продавалась в магазинах и покупатель сам шел за ней (или посылал слуг с конкретным заказом), то низовую книгу несли к читателю ‘ходебщики’ (уличные букинисты) в городе и офени — в деревне.
Букинисты-‘ходебщики’ (их еще называли ‘холодными букинистами’) с холщовым мешком за плечами разносили книги по трактирам, местам гуляний, рынкам. ‘Эти мешки, очень длинные, с зашитыми концами, лишь с большой прорехой в середине, куда и вкладывались книги, представляли собой походную лавку такого книжника’ [Лазаревский И. Среди коллекционеров Пг… 1917 С. 59]. Одеты ‘холодные букинисты’ были в длиннополый сюртук и смазные сапоги, на голове обычно носили высокий треух-картуз. Число их было невелико, и наиболее способные и знающие из их числа не только стали известны в среде литераторов и библиофилов, но проникали даже в великокняжеские и царские дворцы. Они были знакомы со всеми собирателями домашних библиотек и приносили постоянным клиентам книги по их заказам, подбирая их у рыночных книгопродавцев либо выменивая у других книгособирателей. Летом их покупатели покидали город, уезжая на отдых, а букинисты шли в военные лагеря за городом либо на дачи, торговали запрещенной (политической и эротической) литературой. Встречались среди них мошенники, способные скрыть от покупателя дефект, некомплектность многотомного издания, но были и подлинные любители книги. ‘Золотым’ временем букинистов-‘ходебщиков’ были 1860-70-с гг., к концу 1880-х гг. эта разновидность книжной торговли вышла из употребления.
В деревню ‘народная’ книга попадала тремя основными путями. Первый — это ярмарки, которые играли важную роль в экономике и культуре пореформенной России. Наряду с другими товарами туда из Петербурга и особенно из Москвы привозились значительные партии книжного товара, который раскупался посетителями ‘После развязки ярмарки, накануне разъезда, купцы, довольные своими делами, покупают гостинцы для домашних, при этом, бывало, приказывали своим ‘молодцам’ забежать и в книжную лавку и захватить кое-какие книжки ‘подешевле’… Так возились книги для ребят в качестве калачей и пряников’ [Безобразов В. П. Народное хозяйство в России СПб… 1892 Ч. I. С. 217]. Аналогичным образом и крестьяне покупали на ярмарках и базарах книги в подарок своим детям. Забирали (обычно в кредит) на ярмарках книги для торговли и офени, разносившие их по деревням. Сеть разносчиков — офеней — это второй и, возможно, основной путь доставки книги на село. Приходили офени за книгами и в Москву. Офени набирали в свой короб большие партии лубочной литературы (нередко — с мелким ‘галантерейным’ товаром) и затем шли по деревням, продавая (а нередко и обменивая на продукты) книги. По оценке Ю. А. Горшкова, в 1860-70-х гг. действовало несколько десятков тысяч офень [Горшков Ю. А. Торговля народными изданиями и концентрация торгового капитала в лубочном книжном деле пореформенной России (1860- 1870-е гт.) // Книжное дело в России во второй половине XIX — начале XX в. Л. 1983 С. 110]. Хорошо знавший офенский промысел издатель И. Д. Сытин так характеризовал их деятельность: ‘В базарные дни все эти торговцы появлялись на базарных площадях, предлагая книжный товар собравшемуся народу, в другие же дни ходили по деревням: с коробом за плечами из избы в избу, показывая здесь свои товар, расхваливая его и предлагая его собравшейся около короба деревенской публике, с которой они умели говорить понятным ей языком’ [Сытин И. Д. Жизнь для книги М. 1962. С. 57].
Свешников хорошо изучил рыночную книжность — в Петербурге он торговал на ларе и вразнос, испробовал себя и в качестве офени. Его воспоминания об апраксинских книгопродавцах очень информативны и точны. Он так формулировал принципы своей работы над ними: ‘От себя я ничего не сочиняю, но пишу факты и затем проверяю их у старых торговцев’ [ОР РНБ Ф.874 Оп. 1 Ед. хр. 66 Л. 189].
Хорошее знание материала и достоверность его воспроизведения обеспечили высокую информативность и долговечность воспоминаний Свешникова. Они были переизданы в 1930 г. и ныне в третий раз предлагаются читательскому вниманию.
В качестве приложения к ним печатается подборка очерков и воспоминаний, дополняющая и делающая более объемной рисуемую Свешниковым картину низовой книжности.

————————————————————-

Источник текста: Н. И. Свешников. ‘Воспоминания пропащего человека’ Москва, 1996.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека