Н. И. БАРСОВ. НЕСКОЛЬКО ИССЛЕДОВАНИЙ ИСТОРИЧЕСКИХ И РАССУЖДЕНИЙ О ВОПРОСАХ СОВРЕМЕННЫХ
Н. И. БАРСОВ. НЕСКОЛЬКО ИССЛЕДОВАНИЙ ИСТОРИЧЕСКИХ И РАССУЖДЕНИЙ О ВОПРОСАХ СОВРЕМЕННЫХ
С.-Петербург, 1899.
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Н. И. Барсов. Несколько исследований исторических и рассуждений о вопросах современных, Розанов Василий Васильевич, Год: 1899
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Между статьями этого чрезвычайно интересного сборника замечательны: ‘Вольтер и Римские деяния’ (католический сборник легенд и рассуждений), где автор доказывает плагиат в романе Вольтера ‘Задиг’ (20-я глава, рассуждение о Провидении), и плагиат таких мыслей, которые до сих пор считались личною и оригинальною доктриною Вольтера, основною в его философско-теологическом миросозерцании. Оказывается, что она изложена почти теми же словами, как в ‘Задиге’, в VIII главе ‘Деяний’, общераспространенной книги в иезуитских школах, где получил первое образование и Вольтер. Другое исследование автора, ‘Декамерон’ и ‘Пир десяти дев’, раскрывает подобное же литературное заимствование, никем ранее не замеченное. ‘Пир десяти дев’ есть произведение III века христианской эры и принадлежит св. Мефодию, епископу Тирскому. Оно написано в подражание ‘Симпосиону’ (‘Пиру’) языческого Платона, и имеет ту же тему: рассуждение о чувственной любви, которое ведут десять дев, под председательством хозяйки и устроительницы пира, Ареты, в прекрасной и уединенной местности за городом. Выписками параллельных текстов из творения св. Мефодия и ‘Декамерона’ (стр. 88-91) и анализом всего построения обоих произведений г Барсов не оставляет сомнений, что гениальный итальянец имел перед собою текст этого старинного памятника христианской литературы и пользовался им, особенно в отношении тона, иногда пародируя Мефодия.
Из исследований, посвященных русской истории, замечательны: ‘Кто был виновником прекращения опричнины при царе Иване IV’ (стр. 159—196), где автор, на основании одной рукописи Петербургской духовной академии, указывает, что побудительной причиной прекратить опричнину было ‘Послание к царю Ивану Васильевичу’ знаменитого епископа Вассиана Топоркова, коего ‘бесовский совет’ (‘не держать около себя людей умнее себя’) дал мысль Грозному упразднить и опричнину. Но в особенности интересны статьи, которые пышут всем жаром современности: это — ‘О религиозности русского народа’, по поводу знаменитой полемики, завязавшейся между Достоевским, Кавелиным и Градовским, после речи первого на пушкинском празднике, ‘Ю. Ф. Самарин — по его письмам’ и личные воспоминания автора о Гончарове. С последним автор завел однажды разговор на тему о чрезвычайной странности в построении нашей средней школы: ‘Не есть ли это аномалия, — говорил я, — что с одной стороны, через изучение древних авторов, осваивают молодых людей с древним античным мировоззрением, с доктринами и принципами язычества, — и в то же время думают сделать молодых людей хорошими христианами через два недельных урока катехизиса, преподаваемых совместно с десятком уроков древних языков? Кто же не знает, что эти две доктрины, языческая и христианская, до противоположности не сходны между собой? Как укладываются обе оне в голове юноши, особенно если он к изучению той и другой доктрины относится с одинаковым рвением и обе их сумеет выразуметь и понять? Если конечная цель всякого образования дать людям цельное и законченное мировоззрение, то как достигается эта цель при совместном изучении классиков и Евангелия?’. Старая тема, на которую замечательно ответил многодумный романист: — ‘Никакого миросозерцания ни в том, ни в другом случае, т. е. ни в гимназиях, ни в университетах, не изучают и не приобретают: посещают классы, учатся хорошо или худо, много или мало, — а все почти и по окончании университета остаются без миросозерцания. Нечто вроде миросозерцания, кой-какие правила, кой-какие понятия о предметах, не содержащихся непосредственно в лекциях и учебниках, приобретаются более или менее вне учебных занятий в школе, из домашнего быта и из домашних традиций, из среды, в которой вращается юноша, наконец — из элементов самообразования, которое в лучших случаях, идет об руку с школьными занятиями. Образовательное и воспитательное влияние школы на учащихся у нас малозначительно, школа, средняя и высшая, сообщает у нас лишь агрегат знаний, представляющих нередко в голове юноши полный хаос. У нас учащийся шкоде принадлежит всего меньше. Не то, что в Англии, где воспитанник, например, Итонской школы, все время своего воспитания и образования — с детства до самой поздней юности — принадлежит ей одной всецело и безраздельно, и никому больше, ею одною, образованием, воспитанием и обучением в ней организованными, вырабатывается весь строй понятий юноши и правил жизни, весь его характер, все то, что угодно вам называть миросозерцанием. У нас не то. У нас учатся и в гимназиях, и в университетах, лишь для прав, для аттестатов, и приобретают таковые без большого труда, нередко не пользуясь ничьими другими услугами, как одного Савельича (NB: давнишний знаменитый швейцар Петербургского университета, занимавшийся, между прочим, продажей профессорских литографированных или писанных лекций дарившихся ему, за ненадобностью, оканчивавшими курс)’…
Во всякой сносной домашней библиотеке книга г. Барсова, служащая продолжением вышедших в 1879 году его же ‘Исторических и критических опытов’ — займет почетное место, и не раз развлечет скучающего хозяина и даст пищу его уму.
НВип. 1899. 20 янв. No 8225. С. 7.