Н. А. Прозорова
Н. А. Прозорова
К биографии А. И. Соколовой (Синее Домино)
К биографии А. И. Соколовой (Синее Домино)
Спи спокойно Моя родная.
Писательница Александра Ивановна Соколова.
Скончалась в Петербурге 10 февраля 1914г. [78]
Н. А. Прозорова. К биографии А. И. Соколовой (Синее Домино), Соколова Александра Ивановна, Год: 2000
Время на прочтение: 28 минут(ы)
В биографии писательницы Александры Ивановны Соколовой (урожд. Денисьевой, наст. отчество — Урвановна, 1833-1914) много неясного.
Войдя в литературный мир театральной рецензенткой ‘Московских ведомостей’, Соколова осталась в нем на долгие сорок пять лет и написала множество статей, фельетонов, рассказов, исторических этюдов, ‘уголовных романов’ и, наконец, имевшие большой успех мемуары ‘Из воспоминаний смолянки’ и ‘Встречи и знакомства’. Ее хорошо знала газетная Москва по броскому псевдониму Синее Домино.
Биография и творчество Соколовой не изучены, и немногим известно, что она была матерью знаменитого фельетониста Власа Дорошевича, которого оставила в младенческом возрасте на воспитание чужим людям, отказавшись от материнских прав. Забытое имя писательницы не раз всплывало рядом с именем Дорошевича и требовало серьезного комментария, но исследователи наталкивались на отсутствие достоверных сведений о ней. Первая попытка анализа взаимоотношений Соколовой и Дорошевича была сделана С. В. Букчиным в книге ‘Судьба фельетониста’ [1], отдельных же работ о Соколовой не выходило.
[1] — Букчин С. В. Судьба фельетониста. Минск, 1975. С. 11- 15.
В последние годы издательства Москвы, Санкт-Петербурга, Саранска, Казани и Таллинна републиковали ряд произведений Соколовой, и необходимость в прояснении ее судьбы стала особенно актуальной. Отдельные факты биографии писательницы, реконструированные по отрывочным воспоминаниям (ее собственным и о ней), нуждаются в документальном подтверждении. Некоторым уточнениям биографического характера на основе архивных материалов и посвящена эта статья.
Родилась Александра Урвановна [2] в семье Денисьевых, принадлежащей к старинному дворянскому роду, в 1791 году он был занесен в 6-ю часть дворянской родослов- {стр. 159} ной книги Рязанской губернии. [3] Высокородное происхождение позволило ей учиться в старейшем привилегированном учебном заведении для девочек — Смольном институте (Императорское воспитательное общество благородных девиц). Среди дочерей богатых помещиков, петербургских аристократов и потомков остзейских баронов появилась ‘неуклюжая и полудикая девочка’, как вспоминала впоследствии Соколова, ‘поступившая в число воспитанниц аристократического института единственно в силу того только, что ее дед и отец, — чуть не однодворцы — значились записанными в 6-ю или так называемую ‘бархатную книгу». [4]
[2] — Примерно с 1880-х годов Соколова стала подписываться ‘Александра Ивановна’, и это отчество устойчиво закрепилось за ней в памяти современников, поэтому в дальнейшем оно будет использовано в статье как более распространенное.
[3] — См.: Лихарев М. П. Алфавитный список дворянских родов Рязанской губернии, внесенных в дворянскую родословную книгу по 1 января 1893 г. Рязань, 1893. С. 39. Указание о внесении рода Денисьевых в 6-ю часть дворянской родословной книги см. также: ЦГИА СПб. Ф. 2. Oп. 1. Ед. хр. 4355. Л. 11 (Дело о приеме А. У. Денисьевой в Смольный институт).
[4] — Соколова А. Я. Из воспоминаний смолянки // Вестник всемирной истории. 1901. N 5. С. 45.
Александра была единственным ребенком в семье. Ее отец Урван Дмитриевич Денисьев (1797-1847) — кавалерийский офицер, участник Отечественной войны 1812 года, был племянником министра народного просвещения А. С. Шишкова и двоюродным братом сенатора А. И. Казначеева. Добровольно вступив в армию юнкером Орденского кирасирского полка в январе 1813 года, молодой дворянин уже в мае за отличие в сражении был произведен в корнеты. Денисьев 1-й [5] принимал участие в заграничных походах русской армии 1814 года, в сражениях в Пруссии и Саксонии и был награжден серебряной медалью ‘За взятие Парижа’.
[5] — Кавалерийским офицером был и его родной брат Александр Дмитриевич Денисьев, автор ‘уланской песни’, отец Елены (Лели) Александровны Денисьевой.
В формулярном списке Урвана Денисьева отмечены частые служебные перемещения: из Орденского кирасирского полка в Лейб-гвардии кирасирский (1816-1827), затем в Нарвский гусарский (1829) и Ингерманландский гусарский (1829-1832) полки. [6] В 1831 году он был послан на усмирение польского мятежа в Минскую, Гродненскую и Виленскую губернии и 2 октября 1831 года за преследование мятежного отряда на р. Неман получил чин подполковника. Отчаянно-смелый по характеру, Денисьев доходил до бретерства: за вызов на дуэль был отдан под суд, но наказанию не подвергался. [7]
[6] — См.: РГИА. Ф. 1349. Oп. 5. Ед. хр. 6619 (1847). Л. 219-226 (Формулярный список о службе и достоинстве Тихвинского городничего полковника Урвана Денисьева).
[7] — По Всемилостивейшему манифесту 16 апреля 1841 года он был освобожден от наказания (см.: Там же. Л. 220).
В 1832 году он вышел в отставку (видимо, в это время женился), а уже в 1836 году вновь определился на военную службу сначала в Сумский гусарский (1836), а затем в Волынский уланский полк (с 1838 года). Как блестящий наездник и видный собой офицер в 1842-1844 годах Денисьев был командирован в Образцовый кавалерийский полк (позднее — Офицерская кавалерийская школа). Это был учебный полк, образованный для совершенствования всей армейской кавалерии, в который отбирались лишь самые лучшие наездники, красивые и здоровые, как в командный состав, так и среди нижних чинов. За смотр подготовленных в 1843 году образцовых команд Денисьев был удостоен Высочайшего именного благоволения.
Военную службу Урван Дмитриевич оставил в 1845 году, выйдя в отставку с награждением чином полковника. Последний год жизни состоял на гражданской службе Тихвинским городничим (с марта по октябрь 1847 года). Умер 20 октября 1847 года. Наследство, оставшееся после смерти боевого офицера, было более чем скромным: небольшой наличный капитал (162 рубля 54 копейки), книги и иконы, семейные портреты (кроме них, портрет Пушкина), фамильное серебро. [8]
[8] — См.: ЦГИА СПб. Ф. 2. Oп. 1. Ед. хр. 4355. Л. 14 (Опись имущества, оставшегося после смерти полковника Урвана Дмитриевича Денисьева).
{стр. 160}
О матери Александры — Анне Андреевне Денисьевой (урожд. Шумиловой) — известно значительно меньше. Из переписки Тихвинского уездного суда с Советом правления Смольного института по вопросам вступления в права наследников полковника Денисьева видно, что на момент смерти мужа Анна Андреевна с ним не проживала. На объявления о вызове наследников, помещенные в ‘Новгородских губернских ведомостях’ [9], а также в ‘Московских сенатских объявлениях’, [10] вдова не откликнулась, но подала прошение о пенсии за службу мужа министру внутренних дел. Сообщая об этом в Совет Смольного института, чиновники Тихвинского уездного суда отмечают, что местопребывание вдовы неизвестно. Совет Смольного просит разыскать вдову полковника Денисьева, мать воспитывающейся в это время в институте Александры. Семейная неустроенность Денисьевых, которая чувствуется даже в официальной переписке чиновников, тянется затем как в судьбу самой Соколовой, так и в судьбу ‘брошенного’ ею незаконнорожденного сына — Власа Дорошевича.
[9] — Новгородские губернские ведомости. 1847. 20 дек. N 51.
[10] — Московские сенатские объявления. 1848. 3 янв. N 1 (последнее из объявлений).
В обширных мемуарах ‘Встречи и знакомства’ лишь однажды, да и то вскользь, вспоминает Соколова о своей матери: ‘В начале пятидесятых годов мне пришлось случайно быть в Нижегородской губернии, где у меня оставался клочок земли, случайно уцелевший от громадного состояния, прожитого моей матерью, принесшей за собой в приданое 4 000 душ крестьян в имениях, при которых были и фабрики и заводы. Замечу мимоходом, что так спускать свои состояния и так проживаться, как делали баре тех времен, в настоящее время уже не умеют… Кругозор уже… Размаха прежнего нет!’ [11] К 1847 году, судя по формулярному списку Денисьева, недвижимого имущества ни у него, ни у его жены не было, а потому впоследствии, ‘когда нужда постучалась в дом’, их дочь вынуждена была жить исключительно литературным трудом.
[11] — Соколова А. И. Встречи и знакомства // Исторический вестник. 1911. N 9. С. 813.
Дату рождения Соколовой следует оговорить особо. В большом некрологе в ‘Историческом вестнике’, написанном Б. Б. Глинским, указан 1836 год рождения Соколовой, [12] тот же год назван и в словаре псевдонимов Масанова. [13] В анкетах и прошениях о материальной помощи в Постоянную комиссию для пособия нуждающимся литераторам, ученым и публицистам писательница также сообщает о своем возрасте. В прошении от 20 марта 1909 года она пишет: ‘-..а 9 марта текущего года мне исполнилось 73 года’. [14] В сведениях, поданных в начале 1913 года в Комиссию для назначения пособия, Соколова на вопрос о возрасте указывает: ‘В марте минет 76 лет’. [15] Автор некролога в ‘Русском слове’ пишет, что Соколова скончалась 78-ми лет от роду. [16] Таким образом, в определении возраста писательницы (в том числе и ею самой) нет точности. На основании же документов, обнаруженных в ЦГИА СПб и РГИА, можно утверждать, что Соколова скончалась в возрасте 80-ти лет (не дожив месяц до 81 года), так как в найденных архивных материалах, имеется сообщение о том, что она крещена 12 марта 1833 года. Остановимся на этом подробнее. После смерти полковника Денисьева началась официальная переписка между Тихвинским уездным судом и Советом правления Смольного института по вопросу вступления в наследство его дочери и вдовы. Тихвинский суд пишет: ‘Из дела видно, что к имению этому состоят наследницами родная дочь умершего г. Денисьева Александра Урванова, воспитывающаяся в Императорском воспитательном Обществе благородных девиц при Смольном монастыре, находящемся в С.-Петербурге, которой, как усматривается из копии метрического свидетельства, доставленной упомянутым обществом, ныне { стр. 161}
[12] Б. Г. А. И. Соколова. Некролог // Исторический вестник. 1914. N 3. С. 956.
[13] Масанов И. Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: В 4 т. М., 1956-1960. Т. 4. С. 446.
[14] См.: ИРЛИ. Ф. 540(1908). Ед. хр. 54. Л. 7.
[15] Там же. Л. 24.
[16] [ Б. п .]. А . И. Соколова. Некролог // Русское слово. 1914. 11 февр. N 34.
18 лет…’ [17] На данное заявление Совет общества отвечает: ‘Канцелярия Императорского Воспитательного Общества благородных девиц на отношение Тихвинского Уездного суда от 31 января сего года за N 136 долгом считает сей суд уведомить, что дочь умершего полковника Урвана Дмитриева Денисьева, Александра воспитывающаяся в Императорском воспитательном Обществе благородных девиц, как из находящихся при делах Канцелярии Совета указа Рязанского Депутатского Собрания видно, не достигла еще даже и 17-ти летнего возраста, ибо крещена 12 марта 1833 года, посему на основании 213 и 214 ст. Х тома св. зак. Гражд. издания 1842 года, она, Денисьева, ни управлять, ни распоряжаться оставшимся после смерти отца ее имуществом, а тем более выдавать на таковые действия доверенности без особого попечителя права не имеет’. [18] Далее Совет Смольного просит Тихвинский суд ‘отнестись к матери означенной девицы’, чтобы завершить дело с оставшимся имуществом на законном основании. Другим документом, подтверждающим 1833 год как дату рождения Соколовой, является запись в формулярном списке У. Д. Денисьева за 1847 год: в графе о семейном положении и наличии детей, указан возраст Александры — 14 лет. [19] Таким образом, сопоставляя дату рождения — 9 марта (указанную самой Соколовой в прошении в Постоянную комиссию) и учитывая официальное письмо Совета, ссылающегося на указ Рязанского Депутатского Собрания, а также запись о возрасте дочери в формулярном списке Денисьева, можно утверждать, что родилась Александра Урвановна 9-го, а крещена 12 марта 1833 года. [20]
[17] См.: ЦГИА СПб. Ф. 2. Oп. I. Ед. хр. 4355. Л. 12 (Отношение Тихвинского уездного суда от 31 января 1849 года N 136 в Канцелярию Совета при Императорском воспитательном обществе благородных девиц).
[18] Там же. Л. 7 (Отношение Канцелярии Совета Императорского воспитательного общества благородных девиц от 12 марта 1849 года).
[19] См.: РГИА. Ф. 1349. Oп. 5. Ед. хр. 6619 (1847). Л. 220.
[20] Дата 1836 год, возможно, возникла ошибочно из-за того, что метрическое свидетельство, представленное при поступлении Денисьевой в Смольный институт было выдано Рязанской Духовной Консисторией 21 мая 1836 года (см.: ЦГИА СПб. Ф. 2. Oп. 1. Ед. хр. 4355. Л. 11).
По воспоминаниям Соколовой, для поступления в Смольный ее привезли ‘из глухого захолустья’ в Петербург в 1843 году, официально же она была зачислена 2 сентября 1842 года [21] и стала пансионеркой императора Николая I. Хлопоты по ее устройству в институт взяла на себя родная тетка Анна Дмитриевна Денисьева, долгие годы служившая в Смольном сначала классной дамой, а потом инспектрисой. Благосклонное внимание двора позволило Анне Дмитриевне лично представить свою племянницу государыне. ‘Императрица милостиво потрепала меня по щеке, — вспоминала потом Соколова, — и сказала, что она передаст государю, какую ‘petite merveille’ [22] привезли ему в пансионерки’. [23] Благодаря хорошей домашней подготовке, маленькой воспитаннице удалось сразу же занять ‘первенствующее место’ по успеваемости и получить прозвище ‘восьмое чудо’. Однако втянуться в замкнутую институтскую жизнь она так и не смогла: ‘…с каждым днем мне становилось все скучнее, неприветнее, — вспоминала она, — и даже как будто физически холодно’. [24]
[21] Там же. Л. 2.
[22] Petite merveille — маленькое чудо (фр.).
[23] Соколова А. И. Из воспоминаний смолянки // Вестник всемирной истории. 1901. N 5. С. 54.
[24] Там же. С. 49.
Кроме Александры, в Смольном монастыре воспитывались еще четыре племянницы А. Д. Денисьевой, дочери другого ее родного брата: Мария, Ольга, Анна и Пелагея. Шестая племянница — Елена Александровна Денисьева (Леля), рано потерявшая мать и уже кончившая курс, жила вместе с Анной Дмитриевной. История любви Ф. И. Тютчева к Елене хорошо известна благодаря ‘Денисьевскому циклу’ поэта. [25] Соколова же была свидетельницей закулисной стороны жизни своей двоюродной сес- { стр. 162} тры в то время, когда отношение двора, а затем и начальствующего штата Смольного, резко переменилось к Анне Дмитриевне. ‘Кузина моя, — писала Соколова, — была ангел и по душе, и по характеру, и никто из тех, кто ее знал и ценил по достоинству, не мог и не смел упрекнуть ее в ее увлечении, но… свет зол и строг…’ [26] Племянницам было запрещено посещать тетку и общаться с кузиной, и так как положение, в котором была Леля, ‘уже невозможно было скрывать’, Анна Дмитриевна вскоре вынуждена была оставить место службы и съехать с казенной квартиры.
[25] См.: Чагин Г. В. ‘О ты, последняя любовь…’: Женщины в жизни и поэзии Тютчева. СПб., 1996.
Год ухода Анны Дмитриевны на пенсию совпал с выпуском Соколовой из стен Смольного монастыря. Долгий девятилетний курс обучения завершился. Основательными познаниями могли гордиться лишь немногие воспитанницы, в числе которых была и Александра. В своих воспоминаниях Соколова описывает комичные случаи, происходившие на выпускных экзаменах и демонстрирующие незнание институтками элементарных вещей. Сокурсницами Соколовой, начиная с ‘голубого’ класса, были младшие дочери Тютчева Екатерина и Дарья, привезенные из-за границы. Их старшая сестра Анна была крайне недовольна выбором места учебы. Недостатки воспитательного процесса в старейшем женском учебном заведении стали для нее очевидны сразу. ‘Образование, получаемое там, — писала Анна Тютчева, — было вообще очень слабо, но особенно плохо было поставлено нравственное воспитание. Религиозное воспитание заключалось исключительно в соблюдении чисто внешней обрядности, и довольно длинные службы, на которых ученицы обязаны были присутствовать в воскресенье и в праздничные дни, представлялись им только утомительными и совершенно пустыми обрядами. О религии, как об основе нравственной жизни и нравственного долга, не было и речи. Весь дух, царивший в заведении, развивал в детях прежде всего тщеславие и светскость’. [27] Воспитанницы Смольного выходили из его стен с иллюзорными представлениями о жизни и своем месте в ней, и возможно, в строгой оценке воспитания, данной Анной Тютчевой, кроется одна из причин непонятного и горького поступка, совершенного позднее Соколовой.
[26] Соколова А. И. Из воспоминаний смолянки // Вестник всемирной истории. 1901. N 7. С.167.
[27] Цит. по: Чагин Г. В. ‘О ты, последняя любовь…’: Женщины в жизни и поэзии Тютчева. С. 41.
Выпуск из Смольного состоялся в марте 1851 года, и Александру взяла на попечение другая ее родная тетка — Александра Дмитриевна Денисьева, жившая в Рязанской губернии и в Москве. Этот факт, [28] как и некоторые другие, позволяет заметить, что Александра была окружена заботой своих теток по отцовской линии, но, по-видимому, обойдена вниманием матери. Так, свидетельство из Рязанской врачебной управы, хранящееся в деле о приеме Соколовой в Смольный институт, было выдано Варваре Дмитриевне Денисьевой, прошение о ее зачислении в институт представила Анна Дмитриевна, а приняла Александру после выпуска Александра Дмитриевна. Никаких документов, носящих следы заботы Анны Андреевны Денисьевой о своей дочери в документах о приеме в институт нет.
[28] См.: ЦГИА СПб. Ф. 2. Oп. 1. Ед. хр. 4355. Л. 11.
О своем пребывании здесь Соколова оставила мемуары ‘Из воспоминаний смолянки’, [29] пожалуй, единственные автобиографические записки о Смольном институте 1840-х годов. Впрочем, биографических сведений в них мало, в центре повествования легенды, жившие в стенах старого монастыря, визиты царской фамилии, необычайные истории, судьбы воспитанниц. Написанные через полвека после выпуска, записки Соколовой выражают ее писательское кредо: не задерживать внимание читателя на истории собственной жизни. Выгодно отличаясь динамикой повествования и отсутствием восторженности от воспоминаний смолянок более поздних выпусков, [30] записки { стр. 163} Соколовой касаются и воспитательного процесса в институте, хотя глубины и обобщений, свойственных, например, воспоминаниям Е. В. Водовозовой, [31] в них нет.
[29] Соколова А. И. Из воспоминаний смолянки // Вестник всемирной истории. 1901. N 5-8.
[30] Ср.: Крестовская М. В. Смольный. Исчезнувшие типы // Ежемесячное литературное приложение к ‘Ниве’. 1904. N 3. С. 385-408, N 4. С. 545-584, Лаврентьева С. И. Пережитое. СПб., 1914.
[31] См.: Водовозова Е. В. Дореформенный институт и преобразования К. Д. Ушинского // Русское богатство. 1908. N 7-11 и др.
Первые годы жизни Соколовой после окончания Смольного протекали в Москве, где она часто посещала гостеприимный дом Сушковых, бывший в те годы московским литературным салоном. У Дарьи Ивановны Сушковой жила тогда ее племянница Кити Тютчева, часто бывала и охотно читала свои стихи графиня Е. Ростопчина (урожд. Сушкова). Представители московской литературы собирались и в доме цензора Ржевского, где Соколова видела Гоголя, Щербину, Погодина и познакомилась с Н. В. Бергом. Позднее, навещая в Петербурге свою кузину Лелю, Соколова общалась с Ф. И. Тютчевым, который, как она вспоминала, ‘несмотря на громадную разницу лет, удостоивал меня частыми беседами’. Близкое знакомство Денисьевых с гр. А. Г. Кушелевым-Безбородко и его женой Любовью Ивановной открывало возможность встреч с литературными и музыкальными знаменитостями, посещавшими их салон в Петербурге. Красивая и прекрасно образованная музыкально, умеющая поддержать живой разговор, Соколова и сама вызывала в светских кругах интерес и имела успех. По воспоминаниям В. А. Гиляровского, она пережила в дни юности в Петербурге роман, отзвуком которого стал впоследствии ее псевдоним ‘Синее Домино’. [32]
[32] См.: Гиляровский В. А. Избранное: В 3 т. М., 1960. Т. 2. С. 91.
В середине 1860-х годов в судьбе Соколовой, находившейся тогда в Москве, произошли важные события. 5 января 1865 года у нее появился незаконнорожденный сын Власий, ставший впоследствии известным писателем-фельетонистом. Год и дату рождения Власа Дорошевича, реконструированную исследователем С. В. Букчиным на основе автобиографических очерков писателя, [33] мы имеем теперь возможность подтвердить подлинными документами. В материалах Императорской Канцелярии прошений на Высочайшее имя, хранящихся в РГИА (Ф. 1412), имеется Дело коллежского секретаря Михаила Родионовича Дорошевича об усыновлении воспитанника (начато 10 февраля, окончено 26 апреля 1876 года), к которому приложены ценные документы: свидетельство о рождении Власа и акт о передаче материнских прав (копии). Остановимся на этих документах подробнее. В копии свидетельства, выданного Московской Духовной консисторией, указано, что ‘в метрической книге Московской Николаевской, что на Пупышах, церкви, тысяча восемьсот шестьдесят пятого года в статье о родителях .N 7, писано: января пятого дня у дочери умершего гвардии полковника Александры Урвановой Денисьевой незаконно родился сын Власий, крещен 19 марта, восприемником был инженер полковник Александр Александрович Казначеев, крестил священник Иоанн Александровский с причтом’. [34] Крестным отцом Власа, как видно из документа, стал А. А. Казначеев, дальний родственник Соколовой по отцовской линии. [35] Дальнейшие события описывает Михаил Дорошевич в своем прошении об усыновлении воспитанника:
[33] См.: Букчин С. В. Дорошевич В. М. // Русские писатели. Биобиблиографический словарь / Под ред. П. А. Николаева. М., 1992. Т. 2. С. 159-162.
[34] См.: РГИА. Ф. 1421. Oп. 5. Ед. хр. 561. Л. 7 (Дело коллежского секретаря Михаила Дорошевича об усыновлении воспитанника).
[35] Александр Александрович Казначеев, очевидно, сын сенатора Александра Ивановича Казначеева, двоюродного брата Урвана Дмитриевича Денисьева.
’28 августа 1865 года из дома Кольрейфа, состоящего в г. Москве, Пятницкой части, 1 квартала скрылась от неизвестных причин дочь умершего Гвардии Полковника девица Александра Урванова Денисьева, оставив на произвол судьбы незаконнорожденного ею ребенка, которому в то время было от роду семь месяцев.
В то самое время я состоял на службе помощником надзирателя в том же квартале. По доведении об этом происшествии до сведения бывшего Московского Обер-Полицмейстера графа Крейца, ребенок этот по резолюции Его Сиятельства оставлен был на нашем попечении. {стр. 164}
Затем в декабре месяце того же года отыскалась мать этого малютки, но уже назад она его к себе не приняла и, отрекшись от прав матери, передала их жене моей Наталье Александровне Дорошевич, как видно из представленного при сем в подлиннике акта.
Тогда широко раскрылись ему наши объятия, ребенок рос, и при возрастании признавал нас за своих родителей, и мы полюбили его как родного, данного нам Богом сына.
Ныне ему 12-й год, он учится в 3-й гимназии, прилежен к наукам, но слаб здоровьем’. [36]
Таким образом, причины, по которым Александра Урвановна оставила своего сына и скрылась, не известны. Прояснить их не удается и по сей день. Предположение о том, что она попала в какую-то политическую историю и что за ней следила полиция, документами не подтверждено. Единственным источником этого предположения являются воспоминания Натальи Власьевны Дорошевич (дочери Власа Дорошевича, внучки Соколовой), о достоверности которых имеются различные мнения. В воспоминаниях, продиктованных в 1955 году в болезненном состоянии стенографисткам Литфонда, Наталья Власьевна вспоминает о Соколовой следующее: ‘Дама она была не очень серьезная, ‘с авантюркой’, и очень быстро попала в какую-то чрезвычайно неприятную политическую историю. Не надо думать, что она серьезно занималась революционной работой, политикой — так просто подошло’. [37] Далее Наталья Власьевна сообщает, что Соколова исчезла из Москвы с грудным ребенком на руках и оказалась в Западном Крае (?), где и бросила своего сына, скрываясь от полиции. Однако из вышеприведенных документов явствует, что местом действия была Москва. В воспоминаниях Натальи Власьевны много досадных неточностей и ошибок, которые перекочевали затем в работы исследователей творчества В. Дорошевича. [38] Впрочем, строго судить за них мемуаристку нельзя, учитывая то, что длительное время она страдала неизлечимой болезнью и находилась под воздействием морфия. ‘Предлог, по которому должна была быть арестована Соколова, был, видимо, не особенно серьезный, — вспоминает Н. Дорошевич, — поэтому дело о ней скоро прекратилось. Оказалось, что она уехала заграницу, пробыла там некоторое время, потом вернулась в Москву, и ее больше никто не беспокоил’. [39] Остается непонятным, почему Соколова не забрала ребенка себе после того, как исчезла опасность быть арестованной, если, конечно, история с бегством от полиции — правда, а не удобная семейная легенда? Ведь решение об отказе от материнских прав, согласно имеющимся документам, она принимала вполне сознательно. В акте о переуступлении материнских прав над ребенком от 19 декабря 1865 года Соколова написала следующее:
[36] См.: РГИА. Ф. 1412. Oп. 5. Ед. хр. 561. Л. 1-1, об.
[37] См.: Дорошевич Н. В. Жизнь Власа Дорошевича // РГБ. Ф. 218 (Собр. единичных поступлений). Ед. хр. 711. Л. 4. (Частично опубл.: Дорошевич Н. В. ‘Король фельетона’ в последние годы жизни / Публ. и коммент. Вл. Лидина // Простор. 1971. N 4. С. 92-103.)
[38] Так, например, отчество Михаила Родионовича Дорошевича у мемуаристки — Иванович, мужа Соколовой Сергея она называет Александром и т. д. Основываясь на ее воспоминаниях, во вступительной статье к сборнику очерков и рассказов В. Дорошевича А. П. Карелин пишет о том, что Соколова оставила ребенка в ‘пустом холодном доме где-то в Белоруссии (?), его подобрал и усыновил бездетный коллежский секретарь и домовладелец Михаил Иванович (?) Дорошевич …’ (см.: Дорошевич В. М. Рассказы и очерки / Вступит, статья А. П. Карелина. М., 1986. С. 6).
[39] РГБ. Ф. 218. Ед. хр. 711. Л. 5.
‘Я, нижеподписавшаяся, дочь подполковника (так в документе. — Н. П .) Александра Урвановна Денисьева, дала сию расписку жене коллежского секретаря Наталье Александровне Дорошевич в том, что я, взятого ею на воспитание 13 сентября сего 1865 года незаконнорожденного сына моего Власия, имеющего 11 месяцев от рождения, отдаю ей навсегда на воспитание, передавая ей при том на него все права матери и обязуюсь никогда и ни в каком случае не требовать его к себе обратно, а также не { стр. 165} входить ни в какие распоряжения относительно его воспитания, содержания и ничего до него касающегося и никогда не посещать его без ее, г-жи Дорошевич, согласия. Расписку же сию, всю писанную моею рукою, обязуюсь никогда и ни в каком случае не опровергать, так как дана она мною обдуманно, в здравом рассудке и совершенно добровольно’. [40]
[40] РГИА. Ф. 1412. Oп. 5. Ед. хр. 561. Л. 3.
Этот шаг Соколовой принес Власу Дорошевичу немало страданий, о глубине которых можно судить по многим фельетонам и очеркам, в которых он касается болезненной темы незаконных и несчастных детей. [41] ‘Вы должны извинить меня, — пишет Дорошевич, — если я говорю с такой горячностью о дурных матерях. Жизнь сделала это’. [42]
[41] См. очерки и фельетоны В. Дорошевича ‘О незаконных и о законных, но несчастных детях’, ‘Компетентное мнение’, ‘Право отца’ и др.
[42] Дорошевич В. М. О незаконных и о законных, но несчастных детях // Дорошевич В. М. Собр. соч.: В 10 т. М., 1905. Т. 1. С. 189.
Однако своего обещания не требовать сына к себе Соколова не сдержала, чем и вызвала у приемных родителей Власа решение обратиться в Канцелярию прошений на Высочайшее имя с ходатайством об усыновлении воспитанника. На прошение, поданное в феврале 1876 года, чета Дорошевичей уже в апреле того же года получила отказ. В отпуске уведомления Дорошевичу, в частности, говорится, что ‘всеподданнейшее) прошение его об усыновлении воспитанника не могло подлежать действию за силою 145-й и последующих статей Св. Зак. Т. X. (часть!?) (изд(ание) 1857 г(ода)) и неоднократных Высоч(айш)их повелений об оставлении подобных ходатайств без последствий’. [43]
[43] РГИА. Ф. 1412. Oп. 5. Ед. хр. 651. Л. 9.
По воспоминаниям Н. В. Дорошевич, Власа через суд насильно вернули матери, с которой он прожил несколько лет, а затем подростком ушел из дома, скитался, в поисках заработка переменил много профессий, пока, наконец, не вступил на путь литературного труда. ‘О его происхождении никто никогда не писал. Сам он о своем прошлом, о своей юности, молодости никогда не говорил, — вспоминала о Дорошевиче А. Даманская. — Отца он как будто не знал, мать его, когда он вышел на арену журналистики, была еще в живых, что-то пописывала и неплохо переводила, и лишь из озорства или в отместку ей за что-то подписывал он свои газетные очерки в одной одесской газете ‘Сукин сын’. Шалость была скверная, и вряд ли у кого хватило бы смелости ему о ней напомнить’. [44] Холодность отношений Власа и Соколовой потрясла в свое время и В. Гиляровского, который работал вместе с ними в газете ‘Новости дня’: никто не знал, что они мать и сын. И лишь спустя годы Гиляровский узнал от Дорошевича об их родстве.
[44] Даманская А. На экране моей памяти / Вступит, статья, публ. и коммент. О. Р. Демидовой// Лица: Биографический альманах. СПб., 1996. Вып. 7. С. 140. Псевдоним ‘Сукин сын’ у Дорошевича не выявлен, возможно, мемуаристка ошибается и имеет в виду псевдоним ‘Сын своей матери’ (см.: ‘Московский листок’ (1890) и ‘Развлечение’ (1887-1889)).
На краю этой семейной драмы, как бы в стороне от нее, стоит родной отец Дорошевича — Сергей Соколов, за которого Александра Ивановна вышла замуж уже после рождения Власа. Сведения о нем чрезвычайно скудны. Человек ‘низкого’ происхождения, добрый и хороший, но слабый и неудачник — вот то немногое, что отмечают современники. [45] ‘Соколов тоже принадлежал отчасти к журнальному миру и был живой портрет Дорошевича, — вспоминает Гиляровский, — один из представителей того мирка, которому впоследствии присвоили наименование ‘богема». [46] В неравный брак Соколова вступила по любви, но была ли она счастлива, сказать трудно: ‘невозможные нравы литературной богемы’ были ей хорошо знакомы, материального достатка в семье не было, и она была поставлена лицом к лицу перед необходимостью { стр. 166} работать. Автобиографическая скупость воспоминаний Соколовой ‘Встречи и знакомства’ вызывает сожаление: событий и переживаний личного характера в них нет. Судя по документам, ее супружеская жизнь была коротка. Уже в 1875 году Александра Ивановна подписывалась так: ‘вдова московского мещанина Александра Урвановна Соколова’, [47] а овдовела она. возможно, и ранее. На руках ее остались двое детей — Мария и Трифон.
[45] См.: [Б. п.]. А. И. Соколова. Некролог // Русское слово. 1914. 11 февр. .N 34.
[46] Гиляровский В. А. Избранное. Т. 2. С. 92.
[47] РГИА. Ф. 776. Oп. 5. Ед. хр. 118. Л. 30 (Дело об издании газеты ‘Русский листок’).
Литературная деятельность Соколовой началась вскоре после ее личного знакомства весной 1868 года с М. Н. Катковым. Вынужденная искать какой-либо литературной работы, она обратилась к старому фельетонисту Н. М. Пановскому, которого знала давно и который был знаком еще с ее отцом. Пановский свел Александру Ивановну с Катковым, и с июля 1868 года ей была предложена работа в ‘Московских ведомостях’. Предположительно, авторство фельетона ‘Московские бульвары’, напечатанного 14 июля 1868 года в N 24 . ‘Современной летописи’ (воскресное прибавление к ‘Московским ведомостям’) за подписью А. С. принадлежит Соколовой. Написанный в задиристом, даже скандальном, тоне, фельетон о содержании московских бульваров не прошел незамеченным: в N 28 появилась ответная статья купца 1-й гильдии А. Масса, содержателя кремлевских садов и городских бульваров. В роли музыкального и театрального рецензента Соколова впервые выступила в сезон 1868-1869 годов. Одной из ее первых музыкальных публикаций в ‘Московских ведомостях’ была заметка о годовщине Московской консерватории (N 189), а затем целая серия статей об открытии представлений итальянской оперы и спектаклях Малого театра (N 196, 199, 200, 203, а также в ‘Современной летописи’: N 33, 34, 39 и др.) за подписью ‘А. С.’. После удачного дебюта Соколова стала ‘присяжным рецензентом’ сцены Малого театра, русской и итальянской оперы. ‘Театральный мир трепетал ее рецензий, она была тонким знатоком искусства’, — писал автор некролога в ‘Русском слове’. [48]
[48] [ Б. п .]. А. И. Соколова. Некролог // Русское слово. 1914. 11 февр. N 34.
В течение двух сезонов Соколова была театральным и музыкальным обозревателем ‘Московских ведомостей’ (наряду с Г. Ларошем и Н. Пановским), но затем, оставив газету на некоторое время по болезни, назад уже не вернулась, а перешла в ‘Русские ведомости’, где ей, как опытному рецензенту, были вверены для обозрения все театры Москвы. С октября 1871 года в рубрике ‘Театральные заметки’ Соколова писала о Малом, Большом, Народном театрах, итальянской опере, спектаклях Артистического кружка, касаясь не только игры актеров, вопросов грима и костюмов, но и литературного анализа выбранных для постановки пьес, свои объемистые рецензии (по 3- 4 полных столбца) Соколова подписывала псевдонимом ‘X-z’. Как о самой светлой странице своей литературной биографии вспоминала она о работе с Н. С. Скворцовым, А. И. Чупровым, А. С. Посниковым, Н. И. Пастуховым: ‘Это было хорошее, блестящее для газеты время. Работали мы усердно и дружно, знамя принятого на себя дела держали высоко, и успех издания был каждому из нас близок и дорог, как наше личное дело’. [49] В это время Александра Ивановна представила для публикации в ‘Русском вестнике’ свою первую повесть ‘Сам’, в центре которой — деспотичный характер главы купеческого семейства, и как следствие, загубленная жизнь родной дочери и ее возлюбленного. Повесть была прочитана Соколовой в доме Н. А. Любимова в присутствии В. А. Соллогуба, который первым отметил большой беллетристический талант начинающей писательницы, но пророчески предостерег ее от опасности разменять его на ‘газетные пятаки’, которые ‘всякий талант заедят’. Однако постоянный заработок мог дать Соколовой только ежедневный газетный труд, и потому с нескрываемой горечью она писала: ‘И та газетная работа, которую он (Соллогуб. — Н. П. ) называл ‘газетными пятаками’, сделалась моим уделом, и в беллетристике я { стр. 167} заняла скромное место фельетонного романиста, которое хотя и дало мне немало денег, зато славы и известности не дало и не могло дать никакой’. [50] Повесть ‘Сам’, уже готовая к печати, была просмотрена и в целом одобрена Катковым, который, тем не менее, предложил Соколовой опустить одну из глав, ‘написанную с серьезным порицанием некоторой части администрации’. Авторское самолюбие писательницы было задето, на компромиссы она не пошла, и повесть была напечатана в другом журнале славянофильской ориентации — ‘Беседа’ (1871. N 7, подпись: А. С.), редактируемом С. А. Юрьевым. Отношение же к Каткову, несмотря на произошедший инцидент, Соколова сохранила прежнее. На удивление светлый его образ, по сравнению с другими мемуаристами, она оставила в своих воспоминаниях. ‘Чистый как хрусталь, с доброй, незлобивой душой и сердцем, открытым для всякого добра, — писала она, — Катков мог подлежать суду общества единственно только в силу своих крайних мнений и увлечений, как публицист, но и тут он имел красноречивое оправдание в том, что всегда думал то, что писал и говорил, и что все высказываемое им было искренно и главное совершенно бескорыстно’. [51]
[49] Соколова А. И. Встречи и знакомства // Исторический вестник. 1911. N 6. С. 843.
[50] Там же. N 4. С. 116.
[51] Там же. N 6. С. 840.
Из ‘Русских ведомостей’ Соколова ушла как раз в то время, когда успех газеты начал расти. ‘Энергичная и одухотворенная’ работа закончилась для нее вскоре после того, как в качестве помощника редактора туда пришел В. Н. Неведомский. Соколова не захотела мириться с казенными порядками, заведенными им в редакции, и в октябре 1873 года покинула газету. К этому времени она уже работала московским фельетонистом ‘Голоса’ А. Краевского и ‘была приглашена на очень выгодных условиях в ‘Русский мир’, негласно редактировавшийся и издававшийся в то время известным в военном мире генералом Черняевым…’ [52] Выгодные условия, предложенные Соколовой, объяснялись тем, что газета генерала М. Г. Черняева и В. В. Комарова, примыкавших к славянофильскому направлению, получала субсидии частных лиц, хотя денежные дела редакций были весьма запутанными. Соколова стала заведовать московским отделением ‘Русского мира’, которое было открыто Черняевым вскоре после ее прихода. Литературно- общественная позиция писательницы, видимо, соответствовала направлению газеты, выступавшей в то время против ‘военных реформ’ Д. А. Милютина и за укрепление социальной и политической роли дворянства. Русское дворянство — сквозная тема всей беллетристики Соколовой.
[52] Там же. N 10. С. 95.
Середина 1870-х годов была для Соколовой временем материального достатка. В августе 1875 года Александра Ивановна перекупила право издания газеты ‘Русский листок’ у отставного надворного советника Александра Федоровича Федорова. Начав хлопоты по изданию своей газеты еще в 1874 году, Федоров получил необходимое разрешение Главного управления по делам печати в январе 1875 года. Но после первого же выпуска газеты 23 марта 1875 года [53] издание было приостановлено, и Московский цензурный комитет попросил Главное управление возбудить судебное преследование против Федорова за то, что в N 1, помимо ответственного редактора, поименован редактором В. Д. Коносевич, который в этом звании не был утвержден. Видимо, из-за неприятностей с цензурой в июне месяце Федоров решил передать право на издание Соколовой. Дважды они обращались в Главное управление по делам печати, и наконец, 9 августа 1875 года Соколова получила свидетельство о разрешении издавать в Москве ‘Русский листок’. [54] Программа ‘Русского листка’ ничем не отличалась от программ других газет малой прессы, имела справочный отдел, биржевую, торговую, судебную хроники, разделы ‘Внутрироссийские новости’ и ‘Литературный фельетон’. Значительную часть занимали перепечатки из других газет. Во время пе- { стр. 168} ре дачи прав на газету Соколова получила разрешение на изменения в программе, введя в нее политический отдел (отечественный и иностранный). Вникнув в дела издания и желая приобрести более широкий круг читателей, она обратилась в Главное управление по делам печати с просьбой о выпуске ‘Русского листка’, вместо двух, четыре раза в неделю и без помещения иллюстративного материала, который ‘является напрасною и весьма значительной затратой’, окупить которую изданию не удастся. Федоров оставался в газете редактором, а Соколова писала в ней театральные заметки (под псевдонимом ‘X.Z.’), фельетоны, и, по воспоминанию Б. Глинского, ‘очередной номер порою целиком наполняла собственными писаниями’. [55] Первый номер вышел 16 ноября 1875 года, последний 21 марта 1876 года (N 56). За короткий период своего существования газета имела цензурные нарекания за материал, помещенный в N 8 и N 15, в котором было допущено ‘неуместное в подцензурной газете глумление над жандармами и над торжеством празднования дня учреждения ордена св. Георгия’. [56] В N 15 в фельетоне ‘Адвокаты-самоучки’ (подпись — Один из присутствующих в суде) жандарм именовался ‘Гоголевской Коробочкой в мундире тайной охраны всеобщего благополучия’ и высмеивалась его ‘истинно жандармская бестолковость’. Главное управление по делам печати рекомендовало Московскому цензурному комитету быть более внимательным при издании столь дешевой газеты. В октябре 1876 года Соколова передала издание Александру Александровичу Александровскому, [57] который вскоре переименовал его в ‘Русскую газету’. Соколова осталась сотрудником редакции.
[53] Номер этой газеты см.: РГИА. Ф. 776. Oп. 5. Ед. хр. 118 (Дело об издании газеты ‘Русский листок’).
[54] Там же. Л. 39.
[55] Б. Г. А. И. Соколова. Некролог // Исторический вестник. 1914. N 3. С. 957.
[56] РГИА. Ф. 776. Oп. 5. Ед. хр. 118. Л. 43.
[57] Там же. Л. 44.
С августа по сентябрь 1881 года, когда Соколова находилась в отпуске, в ‘Русской газете’ печаталась повесть ‘Важная барыня’ Н. Е. Добронравова, в которой был намек на вольный образ жизни писательницы. В героине повести — ‘разодетой в пух и прах Олимпиаде Ивановне’, редакторше ‘Вездесущей газеты’, легко угадывался темперамент Соколовой. Но Александра Ивановна, сама избегавшая строгих нравственных оценок, ‘даже не обиделась’, как писал Гиляровский, на Добронравова за то, что он вывел ее в столь карикатурном виде.
С 1883 года (после закрытия ‘Русской газеты’) Соколова работала в ‘Новостях дня’ А. Я. Липскерова и являлась на первых порах фактическим редактором газеты, была, по воспоминаниям Гиляровского, ‘в редакции все’. В ‘Новостях дня’, а также в ‘Московском листке’ она публиковала маленькие фельетоны под названием ‘Письма провинциалки’ за подписью Анфиса Чубукова, где в форме писем провинциальной помещицы давала ироничные зарисовки московской жизни, обывательских нравов, анонсы спектаклей и т. д. Удачливый конкурент московских газет, ‘Листок’ Н. И. Пастухова ежедневно печатал романы-фельетоны, особо популярные среди низового читателя. Дважды в неделю под псевдонимом ‘Синее Домино’ давала материал в газету и Соколова, романы которой ‘из высшего круга’, часто с уголовной интригой (‘На дне пропасти’, ‘Чужое счастье’, ‘Последний визит’ и др.), привлекали более широкий круг читателей и отличались достаточно высоким стилистическим уровнем.
Интерес к ‘уголовным романам’ [58] — новому жанру, появившемуся в русской литературе примерно в 1870-х годах, объясняется разными причинами. Прежде всего переходом к новому гласному суду после реформы судебной системы 1866 года и тем вниманием, которое оказывала общественность открытым судебным процессам. В ‘Воспоминаниях о князе Урусове’ Соколова писала, что в день открытия гласного { стр. 169} судопроизводства зал суда представлял собой зрелище несравненно более оживленное, чем театральный зал в день постановки самой сенсационной пьесы. Безусловно, Соколова присутствовала не на одном судебном заседании, где и черпала сюжеты для своих произведений (очерки ‘Вердикт’, ‘Не под силу (Быль)’, ‘Приговор (Из записок судебного следователя)’ и др.). Помимо жанра документального очерка, удовлетворявшего интерес к судебной хронике, были востребованы и оригинальные (а не переводные) романы с ‘уголовщиной’. К тому же в России к этому времени появился массовый читатель, и книжный рынок стремился удовлетворить его вкусы. Кроме Соколовой, в жанре ‘уголовного романа’ писали А. И. Деянов, Ф. К. Иванов, Н. Э. Гейнце, Н. Н. Животов и др.
[58] ‘Термин ‘уголовный роман’ охватывал все произведения (в том числе и исторические), где речь шла о преступлении, независимо от характера конфликта и типов персонажей’ ( Рейтблат А. И. Детективная литература и русский читатель (вторая половина XIX- начало XX в.) // Книжное дело в России во второй половине XIX-начале XX века. Сб. научных трудов. СПб., 1994. Вып. 7. С. 126).
В конце 1880-х годов Соколова переезжает в Петербург и завязывает знакомство с издательством А. Каспари, работает в газетах ‘Свет’ и ‘Луч’. С. С. Окрейц, вспоминая об Александре Ивановне, которую он встречал в редакции ‘Света’, отмечал, что ‘всегда дивился энергии этой женщины. Чего только она не писала в своей жизни…’ [59] Один за другим выходят ее романы ‘Золотая пыль’ (СПб., 1890), ‘Без следа’ (СПб., 1890), ‘Бездна’ (СПб., 1890), ‘На смену былому’ (СПб., 1890), ‘Москва конца века’ (СПб., 1900), ‘Из-за могилы’ (СПб., 1891), ‘Спетая песня (Из записок следователя)’ (М., [1892]). В течение многих лет, начиная с 1889 года (с перерывами), на страницах ‘Петербургского листка’ печатаются романы Соколовой ‘Примадонна’, ‘Беспросветная тьма’, ‘Без воли’, ‘Каменное сердце’, ‘Из-за могилы’, ‘До седьмого колена’, рассказы ‘На берегу Невы’, ‘Благая весть’ и другие (за подписью — Синее Домино, С. Д., А. С. и Старожил). [60] Некоторые из романов и повестей, по словам писательницы, переводятся на иностранные языки, [61] в том числе, на итальянский. [62] Талант романистки подвергается испытанию: приходится много писать, чтобы поддержать больного сына Трифона Сергеевича Соколова, находящегося в Москве, и дочь Марию Сергеевну, живущую с матерью в Петербурге.
[59] Окрейц С. С. Литературные встречи и знакомства // Исторический вестник. 1916. N 7. С. 48.
[60] Псевдоним ‘Старожил’ не зафиксирован за Соколовой в словаре Масанова ( Масонов И. Ф. Словарь псевдонимов русских писателей, ученых и общественных деятелей: В 4 т. М., 1956-1960. Т. 4. С. 446). Доказательством принадлежности ей этого псевдонима служит то, что роман ‘Из-за могилы’, печатавшийся в ‘Петербургском листке’ (22 мая-18 июля 1890 года, N 137-194) за подписью ‘Старожил’, вышел затем отдельным изданием: Соколова А. Из-за могилы. СПб., 1891.
[61] ИРЛИ. Ф. 540 (1908). Ед. хр. 54. Л. 1, об.
[62] Повесть ‘Опекун’ была переведена на итальянский язык и напечатана в Риме (см. об этом редакционное примечание в изд.: Соколова А. И. Опекун. СПб., 1905).
1906-1909 годы принесли Александре Ивановне много горя. Здоровье самой Соколовой (‘пролежала два года без ног’), не позволяло ей работать так же энергично, как раньше, а болезненное состояние сына приняло необратимый характер. [63] Уже было продано и заложено все ценное, и Соколовой пришлось обратиться за помощью в Постоянную комиссию для пособия нуждающимся литераторам, ученым и публицистам. В прошении от 21 ноября 1908 года она писала: ‘У меня в Москве умирает сын, одиноко, сиротливо умирает, помощь необходима неотложная, а я бессильна и сама больна’. [64] В этом состоянии беспросветного горя она готова была обратиться за поддержкой к разным людям, и, видимо, надеялась на помощь Дорошевича, но не получила ее. Лишь такое предположение может объяснить резкий тон письма Соколовой к А. И. Сумбатову-Южину от 11 декабря 1908 года:
[63] ‘Трифон окончательно спился, — вспоминал Гиляровский, — обитая в плохой квартирке на Сретенке в Стрелецком переулке, куда я не раз носил ему деньги для платы за квартиру по просьбе Александры Ивановны, писавшей мне об этом из Петербурга’ ( Гиляровский В. А. Избранное. Т. 2. С. 91).
[64] ИРЛИ. Ф. 540 (1908). Ед. хр. 54. Л. 5.
‘Что Вы не говорили с Власом Дорошевичем — я понимаю, и счастлива, что так вышло. Ни он бы Вас не понял, ни Вы бы его не уразумели. {стр. 170}
Слишком уж он ‘Terre-a-terre!’ [65]
[65] Terre-a-terre — низменный, пошлый (фр.).
Дочь мою его молчание огорчило, меня же Влас ни огорчить, ни удивить ничем не может. Он для меня совсем-таки не существует! ‘Так, словно мельканье какое, а не заправдашный человек’, как говорит один из героев Глеба Успенского.
Вы на Вашей нравственной горе и слов-то таких не знаете, какими с Власами Дорошевичами беседуют.
Южины — сами по себе, а Дорошевичи — сами по себе! Так уж от Господа Бога положено!’ [66]
[66] РГАЛИ. Ф. 878. Oп. 1. Ед. хр. 1886. Л. 2.
Тяжелая семейная ситуация усугубилась еще и тем, что внезапно заболела чахоткой Мария Сергеевна, [67] а в апреле 1909 года умер в Москве сын Александры Ивановны Трифон. В фонде Постоянной комиссии сохранилась протокольно-сухая запись о выдаче денег на его погребение: ‘Из аванса 30 р. Марии Сергеевне Соколовой, дочери писательницы, на расходы погребения брата. 28 апреля 1909 г. за N 870’. [68]
[67] Ср. в письме Соколовой к Сумбатову-Южину от 12 апреля 1909 года: ‘Нева тронулась, у Маши кровь горлом показалась…’ (Там же. Л. 5).
[68] ИРЛИ. Ф. 540 (1908). Ед. хр. 54. Л. 11.
Только привычка к каждодневному труду помогла Александре Ивановне пережить этот тяжелый год. Хлопоты в Москве Сумбатова-Южина о назначении ей временной пенсии не увенчались успехом, но Соколова уже начала большую литературную работу для ‘Исторического вестника’. »Записки’ мои подвигаются, — писала она Александру Ивановичу еще в марте 1909 года о своих мемуарах ‘Встречи и знакомства’, — и будут наверное интересны и как воспоминания старого литератора, и как записки старого театрала, и как общие записки старой женщины, некогда принадлежавшей к ‘большому свету». [69]
[69] РГАЛИ. Ф. 878. Oп. 1. Ед. хр. 1886. Л. 3-3, об.
Сотрудничество с ‘Историческим вестником’, в котором печатались мемуары ‘Встречи и знакомства’, стало большой творческой удачей для Соколовой, а терпеливое отношение к ней редактора С. Н. Шубинского давало возможность работать в полную силу. Круг знакомств мемуаристки среди литературного и музыкально-театрального мира был очень широк: от знаменитых русских писателей и музыкантов до почти забытых, но когда-то блиставших корифеев сцены. Картины культурной жизни Москвы и Петербурга перемежаются в ее мемуарах с увлекательными светскими историями и эпизодами собственной литературной биографии. На протяжении четырех лет Соколова делилась на страницах ‘Исторического вестника’ наиболее яркими впечатлениями от встреч с Н. В. Гоголем, Ф. М. Достоевским, Н. В. Бергом, В. А. Соллогубом, П. И. Чайковским, М. П. Погодиным, Г. Венявским, С. А. Юрьевым, М. Н. Катковым, Н. А. Любимовым, А. И. Левитовым, А. Н. Серовым, Ю. Н. Голицыным, Бегичевыми, Рубинштейнами.
Интерес представляют и письма Соколовой к Сергею Николаевичу Шубинскому, в которых она высказывает некоторые ‘программные’ положения своего писательского кредо. Позиция Соколовой в вопросе о том, что нужно и что можно печатать на страницах исторического журнала, подробно изложена ею в одном из писем к Шубинскому 1911 года, написанном в резко полемической, фельетонной манере. По ее мнению, автор исторических записок должен не сочинять, а только передавать исторические факты или рассказывать истинную правду, невзирая на то, ‘насколько эта правда лестна или нелестна потомкам героев того или иного события’. Другими словами, правдивость изложения является для Соколовой основным критерием оценки воспоминаний о событиях и лицах прошлого. Поводом к выяснению этого вопроса послужила негативная реакция потомков семьи Энгельгардтов на опубликованную { стр. 171} Соколовой ‘горькую семейную хронику’. [70] ‘Быть может, надо было только заглавные буквы имен и фамилий ставить, но тогда это будет не история!! Под фирмой X. Y. Z. — что хочешь рассказывай! Скрывать фамилий я не могу, я не сочиняю, а передаю давно прошедшее! Три четверти века прошло с тех пор, и о царях на этом расстоянии лет уже говорят правду! Горю г-жи Ланни я сочувствую, но за подтверждение всего мною написанного ей признательна. История с горем частных лиц не считается, она считается только с правдой’. [71] Некоторый элемент неразборчивости в средствах для достижения популярности, безусловно, чувствуется в позиции писательницы и не убеждает в ее правоте.
[70] Речь в ней идет о муже Анны Романовны Энгельгардт, который был признан по царскому вердикту умершим (‘живым трупом’) за преступную связь с родной дочерью и жил в дальнейшем без паспорта в доме своей сестры (см. об этом: Соколова А. И. Встречи и знакомства // Исторический вестник. 1911. N 2. С. 558-563). В письме к Шубинскому Соколова отмечает, что для нее важен не частный случай, произошедший в семье Энгельгардтов, а царское повеление, в результате которого, живой человек стал ‘живым трупом’.
[71] РНБ. Ф. 874. Ед. хр. 126. Л. 196, об. — 197 (письмо Соколовой к С. Н. Шубинскому 1911 года).
К мемуарам ‘Встречи и знакомства’ примыкают воспоминания о князе А. И. Урусове, очерки о Преображенской больнице в Москве, о московской сыскной полиции, рассказ ‘Николай I и васильковые дурачества’ и другие, также опубликованные у Шубинского.
Помимо работы в ‘Историческом вестнике’, Соколова печатала очерки и рассказы в журналах ‘Родина’, ‘Всемирная новь’, ‘Нива’, ‘Сборник русской и иностранной литературы’. Основные темы ее рассказов — несчастная любовь с трагическим концом (‘На Красную горку’, ‘С новым счастьем’, ‘Старинный вальс’, ‘Современная Периколла’), мистика (‘Большой дом’, ‘Ночь под Новый год’), взаимоотношения ‘отцов и детей’ (‘Своей дорогой’, ‘Мать’), характерные русские типы (‘Богатыри былых времен’, ‘Мсье Серж и Петр Петрович’), а также рождественские и пасхальные сюжеты (‘Воистину воскрес!’, ‘Две елки’, ‘Первая русская елка’). Ряд очерков касается исторических тем (‘Священный памятник Бородина’) и польского вопроса (‘К воле и солнцу’).
В 1912 году выходит отдельным изданием исторический этюд Соколовой ‘Северный сфинкс’ (СПб., 1912), в центре которого незаурядная и противоречивая личность императора Александра I. Соколова тщательно изучила материалы эпохи, а также только что опубликованные вел. кн. Николаем Михайловичем документы и тексты, касающиеся жизни Благословенного. [72] Внимание читателя обращено прежде всего на человеческие качества императора, его интимную жизнь, и лишь во вторую очередь на его государственные деяния. Этюд получил благожелательные отзывы критики, [73] а автор рецензии в ‘Историческом вестнике’ писал: ‘Едва ли мы будем неправы, если определим исторический жанр А. И. Соколовой — стилем французских работ о русской истории Валишевского, в основе которого лежат нередко именно ‘кулисы истории’, порою анекдотический материал, иногда даже скандальная хроника давно минувшего времени. Такт и вкус автора только одни спасают этот жанр исторической монографии от вульгарности, но зато читатель получает увлекательное чтение’. [74] Свою книгу Соколова преподнесла в подарок Шубинскому и Власу Дорошевичу. Сохранилась ее лаконичная дарительная надпись на титульном листе экземпляра, подаренного сыну: ‘Власу Михайловичу Дорошевичу от автора’. [75] Эпохе Александра I и {стр. 172} истории его любви к М. А. Нарышкиной посвящен также роман Соколовой ‘На всю жизнь’ (СПб., [1912]).
[72] Переписка имп. Александра I с сестрой вел. кн. Екатериной Павловной. СПб., 1910, Императрица Елисавета Алексеевна, супруга имп. Александра!. СПб., 1908-1909. Т. 1-3, Генерал-адъютанты имп. Александра I. СПб., 1908, и др.
[73] Гаррис. А. И. Соколова. ‘Северный сфинкс’. Исторический этюд. СПб., 1912. [Рец.] // Утро России. 1912. 25 февр. N 46. С. 5.
[74] Исторический вестник. 1912. N 2. С. 755.
[75] ИРЛИ. Ф. 411. Ед. хр. 76. Л. 1.
В качестве бесплатных приложений журнала ‘Родина’ вышли романы из жизни императора Николая I ‘Царский каприз’ (СПб., [1911]), ‘Царское гаданье’ (СПб., 1909), ‘Тайна царскосельского дворца. Из эпохи Анны Иоанновны’ (СПб., [1911]), а также ‘уголовные романы’ (бесплатные приложения к журналу ‘Живописное обозрение всего мира’) ‘Золотая фея’ (СПб., [1911]), ‘Маффия — царство зла’ (СПб., [1911]).
Семейное положение Александры Ивановны в последние годы жизни остается по-прежнему тяжелым: болеют и дочь и она сама. Все чаще приходится работать в постели, иногда трудно передвигаться по комнате. С 1910-го по 1913 год Постоянная комиссия для пособия нуждающимся литераторам, ученым и публицистам выдает Соколовой рассроченное пособие (по 20 рублей в месяц). В июле 1913 года исполняется сорок пять лет непрерывного литературного труда писательницы, о чем она сообщает в письме к своему старому другу, журналисту и драматургу Л. Л. Пальмскому (Балбашевскому):
’28 июля исполнилось 45 лет моей литературной работы, ни о каком юбилее я не мечтала и не мечтаю, но кое-кто вспомнил, начиная с Власа, который прислал милейшую депешу из заграницы. Из Москвы прислали цветы (сноп, как сноп ржи, перевязанный роскошными лентами), еще из Москвы — совсем фантастическую корзину фруктов, от ‘Вестника’ — букет, лично от редактора ‘Родины’ — прекрасную икону Казанской Божией матери, а от издательской фирмы Каспари ящик серебра. Депеш было много, словом, вышло очень мило, но не принимала я никого, потому что мне было очень плохо, и мы даже пирога не испекли на этот день.
Вас я увидала бы с удовольствием, но… сообщать вам о юбилее, значило бы разорять вас на букет, а я этого не хотела.
Когда вернется Влас, мы отобедаем в самом интимном кружке (это мы с ним так решили еще до его отъезда), и одним из первых и самых дорогих гостей будете вы, как человек сердечнее всех ко мне относившийся в горькие, тяжелые минуты моей жизни. ‘Полюби нас черненькими’…’ [76]
[76] ИРЛИ. Ф. 53. Ед. хр. 123. Л. 1-2 (письмо Соколовой к Л. Л. Пальмскому. (1913)).
Литературный и жизненный путь Соколовой подходил к концу. Ее тянуло в родную Москву. Больная, она все же продолжала работать. На страницах ‘Петербургской газеты’ печатался ее последний роман ‘Без руля и ветрил’ [77] о судьбе молодой княжны, несущейся по морю жизни подобно кораблю без парусов, а 29 декабря 1913 года в газете ‘Свет’ появился ее рождественский рассказ ‘Гаданье’.
[77] Соколова А. И. Без руля и ветрил // Петербургская газета. 1913. 15сент. — 31 дек. N 253-359.
Скончалась Александра Ивановна 10 февраля 1914 года в Петербурге, панихиды были отслужены в Симеоновской церкви. День и ночь у гроба писательницы читали псалтырь монахини Леушинского подворья. Тело ее было перевезено в Москву и 12 февраля погребено на Пятницком кладбище, недалеко от ‘места Ростопчиных’, почти рядом с часовней, и на белом деревянном кресте была сделана надпись:
[78] Саладин А. Т. Очерки истории московских кладбищ. М., 1997. С. 38. В примечаниях С. Ю. Шокарева отмечено, что могила А. И. Соколовой не сохранилась (Там же. С. 301), у М. Артамонова, обследовавшего московские кладбища в 1993 году, другие сведения (см.: Артамонов М. Московский некрополь. М., 1995. С. 423).
{стр. 173}
Оригинал здесь: Порталус.