Егор Казимирович Мейендорф и его путешествие в Бухару
Егор Казимирович Мейендорф и его путешествие в Бухару
* * *
* * *
Н. А. Халфин
Н. А. Халфин. Егор Казимирович Мейендорф и его путешествие в Бухару, Мейендорф Егор Казимирович, Год: 1975
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Н. А. Халфин
В конце второго десятилетия XIX века царское правительство готовило посольство в Бухарское ханство. Оно намечалось давно и было связано с торгово-политическими интересами России, хотя инициативу и настойчивость в развитии отношений проявляли правящие круги Бухары. Еще в 1815 г. посетивший столицу Российской империи представитель эмира Хайдар-хана Азимджан Муминджанов ходатайствовал о посылке в ханство царского посланника для заключения договора о торговле.
Министр иностранных дел К. В. Нессельроде, рассмотрев ходатайство Муминджанова, 5 июля 1816 г. заявил, что Александр I охотно пошлет в Бухару своего представителя1. Большой торопливости, однако, при этом проявлено не было, и в августе 1819 г., когда Азимджан Муминджанов вновь посетил Петербург, он вернулся к вопросу о посольстве.
Прошло еще около года. В июне 1820 г. вестнику эмира Хайдар-хана вручили ноту, заверявшую, что в ближайшее время в ханство будет снаряжен, царский дипломатический чиновник2. 3 июля руководителем посольства в Бухару был назначен действительный статский советник А. Ф. Негри3. Он работал во внешнеполитическом ведомстве и считался знатоком Востока: Александр Федорович Негри (1784—1854) владел турецким и персидским языками, в 1818 году он исполнял обязанности старшего советника Российской императорской миссии в Тегеране.
В качестве основной цели посольства Негри предусматривались переговоры о расширении торговли между двумя государствами4. Поскольку правящие круги империи были чрезвычайно заинтересованы в развитии русско-бухарских экономических связей и укреплении политических позиций в ханстве, миссия Негри по инструкции должна была собрать материалы о природных ресурсах, правителях среднеазиатских ханств, их отношениях между собой, а также с Афганистаном, Ираном, Османской империей, о положении в этих странах и Северной Индии, о возможностях судоходства по Сырдарье и Амударье, ‘наконец, в каких наиболее товарах европейских имеют там нужду’ и откуда их получают5.
Такая обширная программа была намечена вполне обоснованно. В рассматриваемое время государства Средней Азии были изучены чрезвычайно слабо. Источником сведений о них, как правило, были полуграмотные купцы или их приказчики, столь же мало образованные странники, и не случайно в их рассказах экономика, политическая и культурная жизнь восточных стран представляли порой в самом фантастическом свете.
Понятно, что осуществить в ограниченный срок сбор данных по самым разнообразным вопросам, сочетая это с ведением переговоров, было не под силу даже опытному А. Ф. Негри. Поэтому царское правительство включило в состав посольства натуралиста Э. А. Эверсмана (позднее — крупный специалист в области естественных наук), а также группу офицеров: капитана гвардейского генерального штаба Е. К. Мейендорфа, поручика того же штаба В. Д. Вольховского (соученик А. С. Пушкина, с отличием окончивший Царскосельский лицей), поручика по квартирмейстерской части Тимофеева, инженеров Отдельного Оренбургского корпуса подпоручиков Тафаева и Артюхова.
Герой нашего небольшого повествования — Егор Казимирович Мейендорф происходил из прибалтийских баронов, родился в 1794 г. в семье генерала от кавалерии. 8 октября 1811 г. он вступил колонновожатым в царскую свиту по квартирмейстерской части, через три с половиной месяца стал прапорщиком, а 30 августа 1818 г. был произведен уже в капитаны.
По понятиям тех времен пройти менее чем за семь лет путь от прапорщика до капитана означало совершить головокружительную карьеру. Дело здесь было, однако, не только в способностях Е. К. Мейендорфа, хотя он и не был их лишен. Немало помогла и сложившаяся обстановка. Первые шаги Мейендорфа на военном поприще совпали с началом Отечественной войны. Он участвовал во многих сражениях как на стадии отступления русской армии (в частности, при Полоцке и Борисове), так и в период разгрома французских войск и наступления М. И. Кутузова и его преемников (при Виртемберге, Галле, под Бауценом, при Кульме, Лейпциге, Фершампенудзе, под Парижем).
Е. К. Мейендорф находился ‘против французов в походе’ и в 1815 г., во время знаменитых ‘Ста дней’. Во всех этих боях он проявил смелость и мужество, был награжден рядом орденов и золотой шпагой с надписью ‘За храбрость’.
Как свидетельствует его формулярный список, он знал русский, немецкий и французский языки, а также ‘часть математических наук’. Интересно отметить, что 14 августа 1818 г. он получил бриллиантовый перстень ‘за сочинение плана г. Павловска’6.
Итак, вместе с Негри должен был отправиться энергичный офицер, имевший к тому же неплохую общеобразовательную подготовку. Перед отъездом Е. К. Мейендорфу, гвардейского генерального штаба капитану, было вручено ‘Наставление… касательно обозрения Киргизской степи во время следования… с посольством в Бухару’7. Ему предлагалось исследовать пути от Троицка до ханства, как и течения рек, изучить возможность заселения обширных просторов к югу от Оренбурга.
Е. К. Мейендорф должен был ‘назначить места, удобные для крепостей вдоль по дорогам от крепостей Орской и Троицкой… до реки Сырдарьи, на коей равномерно назначить место, удобное для крепости’. Эти действия обосновывались необходимостью ‘обезопасить караванные пути в Бухарию и Хиву’. Офицеру надлежало также провести астрономическое определение долгот и широт, составлять маршруты путей, на основании чего подготовить ‘Общую генеральную карту’, и вести журнал ‘путеследования в Бухару и обратно’.
10 октября 1820 г. миссия Негри, к которой присоединился натуралист X. Пандер, выступила из Оренбурга. 17 декабря, примерно в 50 км от столицы ханства, дипломатов из России встретил эмирский визирь с почетным эскортом из нескольких сотен бухарских всадников. Еще через три дня состоялся торжественный въезд посольства в Бухару. Его членов принял эмир Хайдар-хан.
В дальнейшем А. Ф. Негри несколько раз встречался с ним и визирем. Посланец Российской империи информировал Петербург о перспективном заявлении Хайдар-хана: ‘Непременно нужно, чтобы с той и другой стороны (России и Бухарского ханства.— Н. X.) торговцы и караваны часто приезжали’8. Он сообщал и о проявлении правящими кругами среднеазиатского государства заинтересованности в безопасном следовании караванов, об их заверении, что бухарские войска будут охранять идущие на север торговые обозы до Сырдарьи, а оттуда до Оренбургской линии их должен оберегать русский конвой. Несколько неохотно приняли ганские власти предложение о принятии в Бухаре постоянного консула Российской империи, а посылку своего представителя в Петербург или Оренбург сочли вовсе нецелесообразной.
А. Ф. Негри удалось выкупить из плена семь русских невольников (еще восемь человек тайно пришли к нему сами) и добиться обещания эмира запретить покупку похищенных подданных своего северного соседа.
Таким образом, на первый взгляд посольство разрешило поставленные перед ним задачи. Оренбургский военный губернатор П. К. Эссен 24 марта 1821 г. сообщал Александру I и министерству иностранных дел, что переговоры в Бухаре принесли хорошие результаты9. Думается, однако, что восторженный тон посланий Эссена был не совсем обоснованным. Хотя бухарские правители приняли сделанные им предложения, эта договоренность не была оформлена и закреплена документально. Не было заключено никаких письменных соглашений. Вначале предполагалось, что вместе с Негри и его спутниками в Россию направится ответная миссия Хайдар-хана, но это посольство отправилось в путь только через четыре года…
После трехмесячного пребывания в Бухаре, во время которого представителей Петербурга весьма ограничивали в их передвижениях по городу, 23 марта 1821 г. они двинулись в обратный путь. 20 апреля, на следующий день после переправы через Сырдарью, Негри в письме Эссену выражал надежду, что ‘цель миссии — узнать Бухару и изъяснить бухарцам благодетельные виды’ российского императора — достигнута10.
В середине мая дипломаты возвратились на родину, и Негри заверил оренбургского военного губернатора в том, что письменное подтверждение его договоренности с Хайдар-ханом вскоре доставит представитель эмира11. Отметим, что в письме Эссену глава миссии несколько осторожно и туманно определял поставленные перед ним задачи: ‘Узнать Бухарию и изъяснить благодетельные виды’ (!). Опытный дипломат, он, по всей вероятности, понял, что бухарское правительство, довольно легко принимавшее его предложения, отнюдь не склонно проводить их в жизнь.
Это было характерным для взаимоотношений России с ханствами Средней Азии вплоть до 60-х годов XIX в. Местные феодальные правители были далеки от сложившегося в Европе буржуазного правопорядка, не всегда придавали важное значение итогам переговоров, даже когда они были документально зафиксированы,— эти важные бумаги нередко терялись. Эмиры и ханы стремились избегать письменного оформления достигнутых соглашений и не спешили осуществлять их, особенно если чувствовали в них какую-либо угрозу своим правам и привилегиям.
Как бы то ни было, прибытие в 1825 г. в Петербург посланца Бухарского ханства не сдвинуло дело с мертвой точки.
И все же одна из двух целей миссии А. Ф. Негри была осуществлена превосходно. Не многие русские посольства, побывавшие в Бухаре, могут похвастать таким обилием и разнообразием доставленных сведений. Участие в поездке специалистов различного профиля во многом способствовало всестороннему изучению среднеазиатского государства. Уже в 1821 г. несколько периодических изданий — ‘Сибирский вестник’, ‘Отечественные записки’, ‘Исторический, статистический и географический журнал’, ‘Вестник Европы’ — предоставили свои страницы для публикации сведений о посещении Бухарского ханства русскими дипломатами.
Через два года в Берлине на немецком языке была опубликована книга Э. Эверсмана ‘Путешествие из Оренбурга в Бухару’12. Посвятив первую часть описанию пути, а также ботанико-геологическим и этнографическим сюжетам, во второй части автор касается природно-географических условий ханства, его истории и экономики, духовных и торговых учреждений, планировки и архитектуры столицы и т. п.
Большой интерес представляла доставленная миссией в Россию ценная восточная рукопись ‘Тарих-и-Мукими-хани’ (‘Мукимхаковская история’). Впоследствии она была издана ориенталистом О. И. Сенковским на французском языке и ‘долгое время оставалась для европейцев единственным источником для истории Бухарского ханства’13. В 1956 г. в Ташкенте эта книга увидела свет на русском языке: ‘Мукимхановская история (Тарих- и Мукими-хани) Мухаммед Юсуфа Мунши, пер. с тадж. с предисл., прим. и указателями А. А. Семенова. Отв. ред. Д. Г. Вороновский’.
Не останавливаясь на мелких сообщениях и заметках, напечатанных. членами посольства А. Ф. Негри, отметим вклад в эту тематику Е. К. Мейендорфа. Еще в 1822 г. Егор Мейендорф передал в журнал ‘Северный архив’ заметку ‘Краткое начертание путешествия Российского посольства из Оренбурга в Бухару в 1820 году’. В течение последующих лет он трудился над монографией на эту тему, которая была издана в 1826 г. в Париже на французском языке.
Прежде чем коснуться непосредственно этой книги, необходимо остановиться на том, почему полковник генерального штаба Российской империи издал ее во Франции. Причина этого заключалась не только в ‘неглижировании’ петербургской и прочей аристократией русского языка, хотя и оно было не последним основанием. В предисловии французского издателя излагаются некоторые мотивы, обусловившие публикацию работы за границей. Они нуждаются в расшифровке.
В начале XIX в. французская востоковедческая наука занимала одно из ведущих мест в мире. Данное обстоятельство было в значительной степени связано с бурным развитием в стране капиталистических отношении и активной политикой в Азии и Африке. Франция быстро превращалась в крупнейшую колониальную державу. Проблемы научного изучения Востока тесно переплетались с повседневными практическими целями и задачами. Расширялось число различных учреждений, в той или иной мере связанных с ориенталистикой.
Еще в 1795 г. в Париже была основана Национальная школа живых восточных языков, в которой обучались дипломаты, переводчики и пр. В 1821 г. там же начали свою деятельность первые в истории человечества Географическое общество, а в следующем году — Азиатское общество. К этому следует добавить, что восточные страны и восточные языки изучались в многочисленных университетах, и прежде всего в Парижском, знаменитой Сорбонне.
Богатые традиции в области ориенталистики как бы освящали труды, которые выходили во Франции и были связаны с этой тематикой. Дополнительным условием успеха своей книги Е. К. Мейендорф, по-видимому, считал привлечение к ее изданию А. Жобера.
Амедей Жобер (1779—1847) играл активную роль во французской политике на Востоке, а в дальнейшем — в изучении стран Азии и Северной Африки. В 1805 г. он выступал в качестве посланца Наполеона к иранскому шаху Фатх Али, побывал также в Египте. Свою поездку описал в работе ‘Путешествие в Армению и Персию в 1805—1808 гг.’, вышедшую в Париже в 1821 г.14. Ученик известного филолога Сильвестра де Саси, Жобер преподавал персидский и турецкий языки в Коллеж де Франс, был директором Школы восточных языков, переводчиком короля, а также автором нескольких востоковедческих трудов.
Интересно, однако, отметить, что обращение к французским авторитетам вызвало несколько иронических реплик в критико-библиографическом отклике, появившемся в Росии на ‘Путешествие из Оренбурга в Бухару…’. Фаддей Булгарин, опубликовавший обширный отзыв, писал: ‘В начале книги напечатано ‘предуведомление от издателя’ неизвестного, в котором он осыпает похвалами г. кавалера Жобера (издателя, объявившего свое имя) за старание, с коим он поправил ошибки и промахи автора. Что же это такое? Уловка ли книгопродавца, сделанная для того, чтобы книгу ‘пустить в ход’, или услуга поклонника-приятеля? В первом случае подобное ‘предуведомление’ совершенно излишне, потому что творение, какова книга г. Мейендорфа, всегда будет иметь читателей, во втором же оно очень неловко и даже неуместно: совестно даже сказать, что поправки гг. французских издателей суть именно те только места в книге, которые еще надобно поправить!’15.
Далее автор рецензии упрекал ‘гг. ученых, которым г. Мейендорф поручил издание сего сочинения в Париже’, в том, что они, ‘взявшись поправлять мнимые ошибки, наделали истинных, а именно в собственных именах…’16. Искажения имен и некоторых восточных терминов, имевшиеся во французском издании, исправлены Е. К. Бетгером при переводе либо оговорены в принадлежащих ему и нам комментариях, помещенных в конце этой книги.
Следует заметить, что в нынешнем виде труд Е. К. Мейендорфа несколько отличается от публикации 1826 г. В нем опущены четыре приложения: О. И. Сенковский, ‘Описание бухарских монет’, М. Кёлер, ‘Описание медальона, привезенного из Бухары бароном Г. Мейендорфом’, О. И. Сенковский, ‘Заметка о торговых путях из Семипалатинска в Кашмир, через город Аксу, Яркент, Тибет’ (перс. текст и комм.), X. Пандер, ‘Естественно-историческая (натуральная) история Бухары. Описание страны, заключенной между Оренбургом и Бухарой’ (пер с нем.). Эти материалы относятся к частным вопросам или не имеют прямой связи с содержанием книги.
В то же время Е. К. Бетгер включил в ‘Путешествие…’ Мейендорфа перевод некоторых разделов упомянутой выше работы его коллеги по бухарскому посольству — Э. А. Эверсмана, а также отрывки из воспоминаний сопровождавшего миссию священника Будрина. Приводимые в них сведения, как нам представляется, дают дополнительные штрихи для общей характеристики отдельных сторон жизни ‘Благородной Бухары’.
Перейдем к краткому рассмотрению ‘Путешествия из Оренбурга в Бухару’. По своей структуре книга делится на три части. Как и труд Э. А. Эверсмана, первая часть посвящена Казахстану, населяющим его родам и племенам, их административному устройству, образу жизни, обычаям и т. д. Вполне согласно с терминологией тех лет Е. К. Мейендорф называет казахов ‘киргизами’ (собственно киргизов тогда именовали ‘кара-киргизами’, или ‘дикокаменными киргизами’), а их государственнл-племенные объединения (жузы) — ‘ордами’.
Далеко не все утверждения автора выдерживают научную критику. Так, справедливо указывая на притеснения, которые терпели казахские племена от Хивинского ханства, он пишет о том, что ‘два народа (хивинцы и казахи.— Н. X.) грабят друг друга уже 30 лет, производя в порядке набега или возмездия то, что у них носит название ‘баранты» (стр. 38). Под барантой (барымтой), как и аламанами у туркмен, мы обычно подразумеваем грабительский набег феодальной дружины, специфическое явление тех лет (либо других лет в других странах в аналогичную эпоху), отнюдь не распространяемое на весь народ.
В другом месте Е. К. Мейендорф считает склонность к грабежу, жестокость чуть ли не национальными чертами казахов, хотя они были им присущи отнюдь не больше, чем любому другому народу (стр. 42—44).
Категорически отвергая подобные необоснованные оценки, мы вместе с тем не можем пройти мимо тех вопросов, которые привлекли пристальное внимание участника царского посольства и к которым он не раз возвращается на страницах своей книги. Речь идет о ситуации на торговых путях, связывающих Российскую империю со среднеазиатскими ханствами.
Петербург придавал немаловажное значение развитию экономических отношений с восточными соседями, учитывая их взаимовыгодный характер. Между тем расширение торговых связей в этот период сталкивалось со специфическими трудностями. Вплоть до неудачного похода В. А. Перовского на Хиву (1839 г.) это ханство претендовало на влияние среди казахов, принявших российское подданство, пыталось ввести среди них свою администрацию, собирать подати, облагать пошлинами проходившие караваны. После присоединения к своим землям в первом десятилетии Ташкентского владения другую часть казахов стремились подчинить себе кокандские ханы.
На безбрежных степях Казахстана развернулась острая борьба за господство над местным населением. Чтобы укрепить свои позиции, хивинские и кокандские агенты натравливали одни казахские племена и роды на другие, искусно используя обычай кровной мести, а главное — межфеодальные противоречия и раздоры отдельных представителей правящей верхушки, в том числе близких родственников.
Хивинские власти (особенно в 1806—1825 гг., в период правления энергичного и волевого Мухаммед Рахим-хана) прилагали немало усилий, чтобы подчинить своим интересам русско-среднеазиатские торговые отношения. Они вынуждали караваны проходить через пункты, где находились их посты, чинили помехи товарообмену между Россией и Бухарой, провоцировали нападения на торговые обозы.
Именно эти и аналогичные им обстоятельства обусловливали препятствия, мешавшие значительному расширению экономических связей Российской империи с ханствами Средней Азии17, а отнюдь не мифические ‘грабительские тенденции’, якобы присущие казахскому народу, утверждения о которых проскальзывают в рассматриваемой книге Е. К. Мейендорфа.
Второй крупный ее раздел — изложение географических данных о Средней Азии, ее рельефе, климатических условиях, водных ресурсах. Автор не имел возможности разъезжать по всем среднеазиатским просторам, чтобы лично ознакомиться с их достопримечательностями, но во время своего путешествия он беседовал с различными странниками, купцами, паломниками, старательно фиксируя любопытные сообщения. Это позволило Е. К. Мейендорфу более или менее достоверно описать многие города местных ханств, а также привести интересные сведения о соседних странах, о дорогах, связывавших эти страны.
К числу допускаемых здесь неточностей следует отнести то обстоятельство, что Е. К. Мейендорф называет всю Среднюю Азию ‘татарской’ (т. е. ‘тюркской’), хотя существенную часть ее населения составляли таджики — представители иранских народов, а также киргизы, относящиеся антропологически к монголоидной расе.
Основное место занимает в книге Бухарское ханство, ему посвящена треть всего издания. Находящийся здесь материал во многом перекликается с тем, какой был собран Э. А. Эверсманом, но отличается определенной детализацией, живостью изложения, вниманием к отдельным мелочам, не лишенным, однако, научного и практического интереса. Автор с увлечением сообщает полученные им сведения о Самарканде и Мерве, Катта-кургаке и Вабкенте, Чарджуе, Каракуле и других городах и селениях, уделяя особенное внимание, понятно, главному пункту ханства — Бухоро-и-Шериф (‘Благородной Бухаре’), истории и планировке столицы, национальному составу населения, его промыслам, сельскохозяйственным занятиям жителей и т. п.
Если натуралист Э. А. Эвереман акцентирует внимание на природных ресурсах, растительном и животном мире посещенных земель, то офицер Е. К. Мейендорф больше останавливается на административном устройстве Бухарского ханства.
Он рассказывает о сложной системе придворных чинов и званий, состоянии войска, развитии внешней и внутренней торговли. Отмечается разветвленность экономических связей среднеазиатского государства, прячем в качестве его торговых партнеров упоминаются как Российская империя, так и различные страны Востока, в том числе Индия, Афганистан, Кашгария, Персия, соседние ханства и др.
В поле зрения Е. К. Мейендорфа вошли также быт и нравы бухарцев, природно-географические условия ханства.
Отмечая наблюдательность автора, мы тем не менее никак не можем согласиться с отдельными оценками и характеристиками, которыми он наделяет те или иные народы, в частности узбеков или таджиков (определенные разъяснения в наиболее необходимых случаях даются в комментариях переводчика и редактора). Нужно, естественно, помнить, что Е. К. Мейендорф — высокопоставленный царский офицер, воспринимающий увиденное с позиций своего класса, своей среды, своего воспитания и образования, высокомерного подчас отношения к народам Востока. Так, например, он отдает предпочтение военной службе перед торговой деятельностью и т. п.
Следует также учитывать, что автор не соприкасался непосредственно с подлинными представителями народов Средней Азии в течение длительного времени, что он имел дело преимущественно с развращенной придворной знатью, а потому не располагал хоть какими-нибудь серьезными основаниями для обобщений и категорических утверждений. Выводы же, сделанные на базе весьма краткого знакомства или в результате получения недобросовестной по самым различным соображениям информации, вряд ли достаточно достоверны…
К счастью, таких моментов в рассматриваемой работе немного. Более того, порой Е. К. Мейендорф, вступая в противоречия с самим собой, справедливо пишет о большом трудолюбии местных жителей, забывая о своих утверждениях, что ими руководит главным образом ‘жажда подарков’, ‘жадность’, что они видят ‘добродетель’ в ‘золоте’ и т. д.
В целом же можно с уверенностью констатировать, что в основном мы имеем дело с полезным и добротным трудом, который породил немалый резонанс в научном мире и политических кругах. Интерес к странам Востока, и в том числе к загадочному Бухарскому ханству, был столь велик, что почти одновременно с парижским изданием в 1826 г. в Йене вышел немецкий перевод книги Е. К. Мейендорфа18.
На русском языке она в полном виде так и не появилась, хотя в некоторых журналах печатались отдельные отрывки, подчас довольно обширные19. Эти журналы давно стали библиографической редкостью, да и содержащиеся в них публикации не дают полного представления о книге Е. К, Мейендорфа, получившей высокую оценку специалистов.
‘Наконец любопытство публики удовлетворено появлением сочинения, ожиданного с величайшим нетерпением, которое гг. парижские издатели тешили беспрерывным двухгодичным объявлением, печатанным во всех новых книгах и журналах!— так начиналась восторженная рецензия упомянутого уже Фаддея Булгарина в ‘Северном архиве’.— Но никогда не поздно иметь творение, которое прибавляет неоцененное сокровище сведений к массе познаний о Востоке, сделавшемся ныне любимым предметом ученого любопытства европейцев. Одно имя Мавераннегера20 (обыкновенно называемого Бухариею) пробуждает в уме множество самых блестящих и самых горестных воспоминаний в истории рода человеческого. Равно славная в летописях Азии, как и в ее романах, прекрасная страна сия была попеременно отчизной Тамерланов и Авиценнов, Бабуров и Улугбеков, средоточием познаний и сокровищ Востока и театром борьбы двух величайших любимцев счастия: Хорезм-Шаха и Чингисхана’21.
Уже такое начало должно было в какой-то мере обозначить ‘причастность’ автора заметки к проблемам Востока и свидетельствовать о его знакомстве, хотя бы поверхностном, с его историей. Пересказав вкратце основное содержание ‘Путешествия…’, рецензент приходит к четкому выводу: ‘…сие сочинение по всем отношениям составляет эпоху в ученом и литературном свете…’. Оно ‘доставит автору почетное место в облает’ наук и привлечет благодарность ученых к русскому правительству, которое, высылая ученые экспедиции в разные отдаленные и малоизвестные страны, споспешествует распространению полезных сведений’22. Менее напыщенно, но также с большой похвалой отозвался об этой книге крупный знаток Туркестана, ученый с мировым именем И. В. Мушкетов23.
В связи с этим можно констатировать, что труд Е. К. Мейендорфа встретил полное одобрение в отечественном востоковедении. Такую же положительную оценку получил он и за рубежом. В частности, распространенный и авторитетный лондонский журнал опубликовал обширную рецензию, похожую на конспективный пересказ ‘Путешествия в Бухару’24.
Чтобы завершить наше краткое повествование, необходимо осветить дальнейшую судьбу автора. ‘Формулярные списки о чиновниках свиты е. и. в. по квартирмейстерской части, состоящих при 2-й Армии’, составленные в Тульчине и датированные 15 декабря 1821 г., свидетельствуют, что Мейендорф в июле этого года вернулся из поездки в Среднюю Азию, во время которой ‘произвел рекогносцировки в Киргизской степи’, в августе стал полковником и находился ‘при Главной квартире 2-й Армии’25, то есть, в Тульчине. Возникает вопрос: как отразилось на Е. К. Мейендорфе восстание декабристов, вспыхнувшее через четыре года? Ведь Тульчин и 2-я Армия были средоточием наиболее радикально и решительно настроенных участников этого движения во главе с П. И. Пестелем. По-видимому, молодой полковник не был связан с ними. Во всяком случае, его не задели репрессии, с которыми царские власти обрушились на декабристов.
Возможно, однако, что острейшие политические события как-то затронули Е. К. Мейендорфа, ибо в начале 1826 г. он значится уже не по самому привилегированному в дореволюционной России военному ведомству, а по министерству финансов. Так, когда Азиатский комитет 20 марта 1826 г. рассматривал просьбу бухарского эмира о снижении таможенных пошлин, решение вопроса было отложено до завершения поездки ‘полковника барона Мейендорфа’, которого министерство финансов отправило ‘для обозрения всей границы Российской с Азиатскими владениями в отношении взаимной торговли и для исследования на месте новых предположений в пользу оной’26.
В дальнейшем бывший полковник дослужился до высокого в гражданской иерархии чина действительного статского советника и стал признанным специалистом по финансам и экономическим связям со странами Востока. В частности, в феврале 1829 г. директор Азиатского департамента министерства иностранных дел К. К. Родофиникин привлек Е. К. Мейендорфа к участию в переговорах с прибывшими из Кокандского ханства посланцами ‘для объяснения с ними о торговле народов Средней Азии вообще и особенно кокандской’ 27.
Этим не ограничивался, однако, круг его интересов. Е. К. Мейендорф был активным членом Русского Географического общества, с декабря 1847 по апрель 1852 года входил в состав Совета Общества и особой Комиссии по пересмотру его устава28. Выдающийся отечественный географ П. П. Семенов (с 1913 г. — Семенов-Тян-Шанский) отмечает, что в 1847 году Е. К. Мейендорф предложил Обществу исследовать кряж возвышенностей с обнажениями девонской формации, проходивший, по предположениям тех лет, по Орловской губернии, а также ‘всю опирающуюся на него черноземную полосу России от Самары до Киева. Исполнение широко поставленной Мейендорфом программы, по обсуждении ее особой Комиссией, составленной из К. И. Арсеньева, А. С. Джунковского, барона Е. К. Мейендорфа, А. Д. Озерского и Е. К. Петерсона, признано было Советом превышающим средства Общества, но предложение это принесло свои плоды, приведя Отделение географии России к начертанию проекта разрешенной в 1849 г., но осуществленной уже в следующем периоде деятельности Общества экспедиции для исследования центральной русской девонской полосы…’29.
Е. К. Мейендорф занимался и другими научными и народнохозяйственными проблемами. Вместе со своим братом Александром Казимировичем, который длительное время был председателем московских отделений Мануфактурного и Коммерческого советов30, он являлся членом существовавшего при Отделении статистики Русского Географического общества ‘политико-экономического комитета’. Комитет занимался обсуждением различных вопросов ‘по хозяйственной статистике и по политической экономии, частью передаваемых на специальное обсуждение Комитета из статистического отделения, частью возникавших в среде самого Комитета’31. Автор этих строк — П. П. Семенов-Тян-Шанский — не раскрывает сущности и подробностей тематики, привлекавшей внимание Егора Казимировича и его коллег, но уже то обстоятельство, что они исследовали политэкономические проблемы, ‘возникавшие’ к тому же ‘в среде самого Комитета’, характеризует определенную широту их интересов и кругозора.
Умер Е. К. Мейендорф в 1863 г., не оставив после себя крупных публикаций, кроме предлагаемого вниманию читателей ‘Путешествия в Бухару’.
Даже в сжатом рассказе о книге Е. К. Мейендорфа, каким по необходимости является вступительная статья, нельзя не остановиться на личности переводчика. Евгений Карлович Бетгер, родившийся в Ташкенте 30 июня (12 июля) 1887 г., принадлежал к числу коренных ‘туркестанцев’. Его отец, фармацевт, почти всю жизнь провел в Средней Азии и в течение четверти века содержал главную ташкентскую аптеку.
В 1905 г. Е. К. Бетгер поступил на историко-филологический факультет Московского университета. В связи с революционными событиями 1905 г. занятия в университете были прерваны, и осенью 1906 г. он переехал в Гейдельберг, где был зачислен на историческое отделение философского факультета местного университета. После трех лет обучения в Германии Е. К. Бетгер возвратился в Россию и продолжил образование и а историко-филологическом факультете Киевского университета, который окончил в 1914 г.
Вскоре после победы Великой Октябрьской социалистической революции он стал работать в Туркестанской публичной библиотеке (впоследствии Государственная публичная библиотека УзССР имени Алишера Навои в Ташкенте). В стенах этой крупнейшей в Средней Азии библиотеки протекала его научная, публикаторская и организаторская деятельность вплоть до последних дней (он скончался в 1956 г.). Е. К. Бетгер был и ее ученым секретарем, и директором, а в дальнейшем заведовал отделом редких книг. Он был хорошо подготовлен к этой деятельности, дополнив свое историко-филологическое образование востоковедным: за 1920—1924 гг. Е. К. Бетгер окончил арабское отделение Туркестанского восточного института. В 1943 г. он получил степень кандидата исторических наук.
За четыре десятилетия (без малого) работы в богатейшем книгохранилище он написал более 150 научных трудов и статей, прежде всего библиографического характера. Немалое практическое значение имели и имеют составленные им указатели к газете ‘Туркестанские ведомости’, уникальному в буквальном смысле слова, имеющемуся в единственном экземпляре ‘Туркестанскому сборнику’, к материалам статистических комитетов Туркестанского края и др.
М. П. Авшарова и М. С. Виридарокий, авторы интересной брошюры о Е. К. Бетгере, свидетельствуют, что в его архиве ‘осталось более 50 неопубликованных работ’, и выражают уверенность, что ‘некоторые из этих трудов появятся в печати как посмертные издания’32.
Такое убеждение вполне обоснованно. Изданные им ‘Дневные записи плавания А. И. Бутакова на шхуне ‘Константин’ для исследования Аральского моря в 1848—1849 гг. по рукописным материалам Узбекской и Украинской Гос. публ. библиотек’ (Ташкент, 1953) убедительно характеризуют исследовательское мастерство Е. К. Бетгера, его глубокое проникновение в историю Средней Азии дореволюционного периода. Он бережно подошел и к переводу описания путешествия Е. К. Мейендорфа и, как явствует из подготовленных им примечаний, проделал немалую дополнительную работу, чтобы скрупулезно и точно разобраться в географии и политической обстановке в Средней Азии, в сложностях административной и иной терминологии Бухарского ханства первых десятилетий прошлого века.
Окончательную подготовку к печати перевода ‘Путешествия из Оренбурга в Бухару’ осуществил заместитель начальника Главного архивного управления при Совете Министров Узбекской ССР Маврикий Леонович Вайс. Не приходится сомневаться в том, что с выходом в свет этого труда востоковеды и специалисты по истории СССР получат первоклассный источник, в основном хорошо и всесторонне характеризующий крупнейшее среднеазиатское ханство в начале XIX в. и путешествие миссии А. Ф. Негри в Бухару. Широкие круги читателей, интересующиеся историей нашей Родины, также найдут для себя немало любопытного и полезного в этой книге.
1 ‘Недатированная памятная записка’.— Архив внешней политики России, Санкт-Петербургский Главный архив (далее — АВПР), СПб. Главный архив, 1—7, оп. 6, д. 1820-1, папка 1, л. 1.
2 АВПР, СПб. Главный архив. 1—8, оп. 7, д. 1818-1, лл. 389—390.
3 Там же, 1-7, оп. 6, д. 1820-1, папка 2, лл. 1—2.
4 Там же, папка 11, лл. 1—8.
5 ‘Инструкция министерства иностранных дел от 25 июля 1820 г.’,— АВПР, СПб. Главный архив, 1-7, оп. 6, д. 1820-1, папка 11, лл. 9—10.
6 Центральный государственный военно-исторический архив СССР’ ф. 489, от. 1, д. 7065, лл. 1166—1168 (далее — ЦГВИА СССР).
7 АВПР, СПб. Главный архив, 1-7, оп. 6, д. 1820-1, папка 5, лл. 2—3.
8 ‘Письмо А. Ф. Негри из Бухары от 15 января 1821 г.’,— там же, папка 15, лл. 30—34.
9 Там же, лл. 56—64.
10 АВПР, СПб. Главный архив, 1-7, оп. 6, д. 1820-1, папка 15, л. 77 ‘Письмо Негри — Эссену от 20 апреля 1821 г.’.
11 ‘Письмо Негри — Эссену от 15 июля 1821 г.’,— там же, лл. 93—94.
12 См.: Е. Eversmann, Reise von Orenburg nach Buchara. Nebst einem Wortverzeichniss aus der afghanischen Sprache, begleitet von einem naturhistorischen Anhange und einer Vorrede von N. Lichtenstein, Berlin, 1823, 150+40 s.
13 В. В. Бартольд, История изучения Востока в Европе и в России, СПб., 1911, стр. 222.
14 P. A. Jaubert, Voyage en Armnie et en Perse (1805—1806), P., 1821.
15 ‘Северный архив’, 1826, июль и август, No 14 и 15, стр. 231.
16 Там же, стр. 237.
17 Более подробно об этом см.: Н. А. Халфин, Россия и ханства Средней Азии (первая половина XIX века), М., 1974, стр. 38—46.
18 (Е. Meyendorff), Reise von Orenburg nach Bouchara im Jahre 1820 Baron E. de Meyendorff. Nach dem franz. original bearbeitet von C. Herrn V. Scheider, Jena, 1826.
19 ‘Северный архив’, ч. 22, 1825, стр. 395—401, ч. 23, 1826, стр. 161—162, ч. 24, стр. 72—85, ч. 25, стр. 178—194, ‘Московский телеграф’, 1326, ч. X, No 15, стр. 231—239, ч. XI, No 16, стр. 48—62, ‘Журнал мануфактур и торговли’, 1832, No 6, стр. 83—105, ‘Казанский вестник’, ч. 18, 1826, кн. 12, стр. 233—259, ‘Азиатский вестник’, 1825, кн. 1, стр. 3—15, кн. 2, стр. 75—80, кн. 4, стр. 231—240, кн. 5, стр. 304—311, кн. 6, стр. 374—380.
20 Более правильно и принято Мавераннахр, так в дореволюционной литературе подчас именовалась Средняя Азия.
21 ‘Северный архив’, 1826, июль и август, No 14 и 15, стр. 224—225, начертания имен подлинника сохранены.
22 Там же, стр. 235, 238—239.
23 См.: И. В. Мушкетов, Туркестан, т. 1, ч. 1, СПб., 1886, стр. 82—88.
24 См.: ‘Foreign Quartely Review’, vol. 14, 1834, Julv. стр. 58—92.
25 ЦГВИА СССР, ф. 489, on. 1, д. 7065, лл. 1166—1168.
26 АВПР, СПб. Главный архив, 1-8, оп. 7, д. 1821-2, лл. 125—132.
27 Там же, 1-6, д. 1828-1, лл. 194—195.
28 П. П. Семенов, История полувековой деятельности имп. Русского Географического общества 1845—1895, ч. 1, СПб., стр. 9, 11. .
29 Там же, стр. 35.
30 Егора и Александра иногда путают. См., например, статью о А. К. Мейендорфе в ‘Советской исторической энциклопедии’ (т. 9, M., 1966, стлб. 292).
31 П. П. Семенов, История полувековой деятельности…, ч. 1, стр. 171.
32 М. П. Авшарова, М. С. Виридарский, Евгений Карлович Бетгер (1887—1956). Очерк жизни и деятельности, Ташкент, 1960, стр. 25-426.