Мысли из дневников Л. Н. Толстого (1881-1910), Толстой Лев Николаевич, Год: 1910

Дневник
Время на прочтение: 1103 минут(ы)
Скачать в PDF

Мысли из дневников Л. Н. Толстого
1881-1910

Составил В. С. Аньянов (vanyanov@yandex.ru)

Волгодонск
2014

Предисловие

Литературное наследие Толстого поистине бесценно. Во всем мире восхищаются его гениальными художественными творениями. Но в тени этой славы находятся другие произведения автора, которые сам Толстой ценил намного выше, чем ‘Войну и мир’ и ‘Анну Каренину’. Это статьи, сборники изречений, письма и дневники, написанные после духовного перелома, пережитого писателем во второй половине 70-х годов XIX века. Полушутя, Толстой говорил, что его художественные сочинения — это рекламная вывеска для привлечения публики к его действительно важным произведениям. Из творчества позднего периода, пожалуй, наименее известными широкому кругу читателей остаются дневники писателя.
Дневники Толстого поражают своей глубиной, оригинальностью мышления и разнообразием затрагиваемых тем. Трудно найти сколько-нибудь важную сторону общественной или личной жизни, которая бы не волновала писателя и не нашла отражения на страницах его дневников. Однако больше всего Толстого интересовали религиозно-нравственные вопросы, потому что именно в религии, и вытекающем из нее нравственном поведении, он видел благо человеческой жизни. Мы можем соглашаться или не соглашаться с убеждениями, к которым пришел Толстой-мыслитель, но одно бесспорно: дневник Толстого до конца искренен.
Толстой незадолго до смерти так писал о своих дневниках последних лет:
‘ Дневники… могут иметь некоторое значение, хотя бы в тех отрывочных мыслях, которые изложены там. И потому издание их, если выпустить из них всё случайное, неясное и излишнее, может быть полезно людям’.
Исполняя волю Толстого, выпустив ‘всё случайное, неясное и излишнее’, данная книга предлагает читателю ознакомиться с религиозно-философскими размышлениями великого мыслителя из его дневников 1881-1910 гг.
1881-1883
5 мая 1881 г.
Семья — это плоть. Бросить семью — это 2-ое искушение — убить себя. Семья — одно тело. Но не поддавайся 3-му искушению — служи не семье, но единому Богу. Семья указатель того места на экономической лестнице, которое должен занимать человек. Она — плоть. Как для слабого желудка нужна легкая пища, так для слабой, избалованной семьи нужно больше, чем для привычной к лишениям.
6 мая 1881 г.
Не даром пословица: деньги — ад. Ходил Спаситель с учениками. ‘Идите по дороге, придут кресты, налево не ходите — там ад’. Посмотрим, какой ад. Пошли. Куча золота лежит. ‘Вот сказал — ад, а мы нашли клад’. На себе не унесешь. Пошли добывать подводу. Разошлись и думают: делить надо. Один нож отточил, другой пышку с ядом спек. Сошлись, один пырнул ножом, убил, у него пышка выскочила — он съел. Оба пропали.
15 мая 1881 г.
Государство. ‘Да мне всё равно, в какие игрушки вы играете, только чтобы из-за игры зла не было’.
18 мая 1881 г.
Сережа говорит: учение Христа всё известно, но трудно. Я говорю: нельзя сказать ‘трудно’ бежать из горящей комнаты в единственную дверь.
21 мая 1881 г.
Спор: ‘добро условно’, т. е. нет добра — одни инстинкты.
22 мая 1881 г.
Продолжение разговора об условности добра. Добро, про которое я говорю, есть то, которое считает хорошим для себя и для всех.
29 мая 1881 г.
— Христианское учение неисполнимо.
— Так оно глупости?
— Нет, но неисполнимо.
— Да вы пробовали ли исполнять?
— Нет, но неисполнимо.
28 июня 1881 г.
Разговор о Боге. Они думают, что сказать: я не знаю этого, это нельзя доказать, это мне не нужно, что это признак ума и образования. Тогда как это-то признак невежества. ‘Я не знаю никаких планет, ни оси, на которой вертится земля, ни экликтик каких-то непонятных, и не хочу это брать на веру, а вижу ходит солнце, и звезды как-то ходят’. Да ведь доказать вращение земли и путь ее, и мутацию, и предварение равноденствий очень трудно, и остается еще много неясного и, главное, трудно вообразимого, но преимущество то, что всё сведено к единству. Также и в области нравственной и духовной — свести к единству вопросы: что делать, что знать, чего надеяться? Над сведением их к единству бьется всё человечество. И вдруг разъединить всё, сведенное к единству, представляется людям заслугой, которой они хвастают. Кто виноват? Учим их старательно обрядам и закону Божию, зная вперед, что это не выдержит зрелости, и множеству знаний, ничем не связанных. И остаются все без единства, с разрозненными знаниями и думают, что это приобретение.
1 июля 1881 г.
Разговор о том, что обидчиков простить надо. Читает Евангелие: и кто хочет взять у тебя рубаху… Смеется. Да что ж, это разве на смех сказано? — Ну, так и надо делать…
3 июля 1881 г.
Я с болезни не могу справиться. Слабость, лень и грусть. Необходима деятельность, цель — просвещение, исправление и соединение. Просвещение я могу направлять на других. Исправление — на себя. Соединение с просвещенными и исправляющимися.
10 июля 1881 г.
Тургенев боится имени Бога, а признает его. Наивно спокойный, в роскоши и праздности жизни.
5 октября 1881 г.
1) Прошел месяц — самый мучительный в моей жизни. Переезд в Москву. Всё устраиваются. Когда же начнут жить? Всё не для того, чтобы жить, а для того, что так люди. Несчастные! И нет жизни. Вонь, камни, роскошь, нищета, разврат. Собрались злодеи, ограбившие народ, набрали солдат, судей, чтобы оберегать их оргию, и пируют. Народу больше нечего делать, как, пользуясь страстями этих людей, выманивать у них назад награбленное. Мужики на это ловчее. Бабы дома, мужики трут полы и тела в банях, возят извозчиками.
2) Соловьев бедный, не разобрав христианство, осудил его и хочет выдумать лучше. Болтовня, болтовня без конца.
22 декабря 1882 г.
Если любишь Бога, добро (кажется, я начинаю любить его), любишь, т. е. живешь им — счастье в нем, жизнь в нем видишь, то видишь и то, что тело мешает добру истинному — не добру самому, но тому, чтобы видеть его, плоды его. Станешь смотреть на плоды добра — перестанешь его делать, мало того — тем, что смотришь, портишь его, тщеславишься, унываешь. Только тогда то, что ты сделал, будет истинным добром, когда тебя не будет, чтобы портить его. Но заготовляй его больше. Сей, сей, зная, что не ты, человек, пожнешь. Один сеет, другой жнет. Ты, человек, Лев Николаевич, не сожнешь. Если станешь не только жать, но полоть — испортишь пшеницу. Сей, сей. И если сеешь Божье, то не может быть сомненья, что оно вырастет. То, что прежде казалось жестоким, то, что мне не дано видеть плодов, теперь ясно, что не только не жестоко, но благо и разумно. Как бы я узнал истинное благо — божие — от неистинного, если б я, человек плотский, мог пользоваться его плодами?
Теперь же ясно, то, что ты делаешь, не видя награды, и делаешь любя, то наверно божие. Сей и сей, и Бог возрастит, и пожнешь не ты, человек, а то, что в тебе сеет.
1 января 1883 г.
1) Когда только проснусь, часто мне приходят мысли, уяснения того, что прежде было запутано, так что я радуюсь — чувствую, что продвинулось.
Так на днях — собственность. Я всё не мог себе уяснить, что она. Собственность, как она теперь — зло. А собственность сама по себе — радость на то, что тем, что я сделал, добро. И мне стало ясно. Не было ложки, было полено, я выдумал, потрудился и вырезал ложку. Какое же сомненье, что она моя? Как гнездо этой птицы ее гнездо. Она хочет им пользоваться, как хочет. Но собственность, ограждаемая насилием — городовым с пистолетом — это зло. Сделай ложку и ешь ею, но пока она другому не нужна. Это ясно. Вопрос трудный в том, что я сделал костыль для моего хромого, а пьяница берет костыль, чтобы ломать им двери. Просить пьяницу оставить костыль. Одно. Чем больше будет людей, которые будут просить, тем вернее костыль останется у того, кому нужнее.
2) Нынче Гудович умерла. Умерла совсем, а я и мы все умерли на год, на день, на час. Мы живем, значит мы умираем. Хорошо жить, значит хорошо умирать. Новый год! Желаю себе и всем хорошо умереть.
1884
Без даты
1) Китайские пословицы:
И из реки мышь не выпьет больше того, что в брюхо влезет (богатство).
Чего нельзя сказать, лучше не делать.
Бог не поможет, коли упустишь.
Когда пить захотелось, некогда колодца рыть.
Сладкие речи — яд, горькие — лекарство.
Яйцо всё крепко, а насидится, цыпленок вылупится.
Кто бьет на самое лучшее, добьется хорошего, а кто бьет только на хорошее, тот никогда не дойдет до него.
Останови руки, останови и рот.
Дегтярная бочка только на деготь.
Доброта завяжет крепче долга.
На чужие деньги жить — время коротко, на других работать — время долго.
Открой книгу, что-нибудь да узнаешь.
Настоящий человек всегда, как дитя.
Не тот судья, кто играет, а кто смотрит.
Счастье умному — радость, а дураку — горе.
Себя попрекай, в чем других попрекаешь, а других прощай, в чем себя прощаешь.
2) Из Лаоцы:
Когда человек родится, он гибок и слаб, когда он колян и крепок — он умирает.
Когда деревья родятся, они гибки и нежны. Когда они сухи и жестки, они умирают. Крепость и сила спутники смерти. Гибкость и слабость спутники жизни. Поэтому то, что сильно, то не побеждает.
Когда дерево стало крепко, его срубают.
То, что сильно и велико, то ничтожно, то, что гибко и слабо, то важно.
3) Я сейчас перечел среднюю и новую историю по краткому учебнику.
Есть ли в мире более ужасное чтение? Есть ли книга, которая могла бы быть вреднее для чтения юношей? И ее-то учат. Я прочел и долго не мог очнуться от тоски. Убийства, мучения, обманы, грабежи, прелюбодеяния и больше ничего.
Говорят — нужно, чтобы человек знал, откуда он вышел. Да разве каждый из нас вышел оттуда? То, откуда я и каждый из нас вышел с своим миросозерцанием, того нет в этой истории. И учить этому меня нечего.
Так же как я ношу в себе все физические черты всех моих предков, так я ношу в себе всю ту работу мысли (настоящую историю) всех моих предков. Я и каждый из нас всегда знает ее. Она вся во мне, через газ, телеграф, газету, спички, разговор, вид города и деревни. В сознание привести это знание? — да, но для этого нужна история мысли — независимая совсем от той истории. Та история есть грубое отражение настоящей. Реформация есть грубое, случайное отражение работы мысли, освобождающей человечество от мрака. Лютер со всеми войнами и Варфоломеевскими ночами не имеет никакого места между Эразмами, BoИtie, Rousseau и т. п.
4) Из Вед:
Будь они лошади, коровы, люди, слоны, всё, что живет, ходит, плавает и летает, всё, что даже не двигается, как деревья и травы, всё это глаза разума. Всё образовано разумом. Мир есть глаз разума, и разум его основа. Разум есть единое сущее. Человек, отдаваясь разуму и служению ему, спускается из этого мира явлений в мир блаженный и свободный и становится бессмертным.
5) Конфуций не упоминает о Шанг-ти — личном Боге, а всегда только о небе.
А вот его отношение к миру духовному. Его спрашивают: как служить духам умерших? Он сказал: когда вы не умеете служить живым, как вы будете служить мертвым? Спросили о смерти: когда вы не знаете жизни, что вы спрашиваете о смерти? Спросили: знают ли мертвые о нашем служении им? Он сказал: если бы я сказал, что знают, я боюсь, что живые погубили бы свою жизнь, служа им. Если бы я сказал, что не знают, я боюсь, что совсем бы забыли о них. Вам незачем желать знать о том, что знают мертвые. Нет в этом нужды. Вы всё узнаете в свое время.
Что есть мудрость?
‘Искренно отдаваться служению людям и держаться дальше от того, что называют духовным миром — это мудрость’.
‘Управлять значит исправлять. Если вы ведете народ правильно, кто посмеет жить неправильно?’
Было много воров. Спросили: как от них избавиться?
‘Если бы вы сами не были жадны, то вы бы деньги платили им, и они не стали бы воровать’.
Спросили, хорошо ли для блага добрых убивать дурных?
‘Зачем убивать? Пусть ваши желания будут добрые, и все будут добрые. Высшее всё равно как ветер, а низшее, как трава. Ветер дует, трава гнется’.
Весь вопрос в том, что и кого считать высшим.
Считать высшим, поднимать, уважать доброе.
Считать низшим, спускать, презирать злое — без сделок.
9 марта 1884 г.
Пришел Гуревич-эмигрант (еврей). Хочет найти общее соединительное евреев и русских. Оно давно найдено. Иногда я грущу, что дрова не горят. Точно если бы они загорелись при мне, это бы не было явным признаком, что горят не дрова, а поджожки, и они не занялись.
10 марта 1884 г.
1) Андрюша пролил чернила. Я стал упрекать. И верно у меня было злое лицо. Миша тотчас же ушел. Я стал звать его, но он не пошел и занялся тотчас же рисованием картинок. После я послал его в комнату Тани спросить о Маше. Таня сердито окрикнула его. Он тотчас же ушел. Я послал его еще раз. Он сказал: нет, я не хочу, я хочу с тобой быть. Где сердятся, там нехорошо. Он уходит оттуда, но сам не сердится, не огорчается. И его радости и занятия жизни не нарушаются этим. Вот чем надо быть. Как говорит Лаоцы — как вода. Нет препятствий, она течет, плотина, она остановится. Прорвется плотина — она потечет, четвероугольный сосуд — она четвероугольна, круглый — она круглая. От того-то она важнее всего и сильнее всего.
2) Что за глупое явление реформация Лютера. Вот торжество ограниченности и глупости. Спасение от первородного греха верою и тщета добрых дел стСят всех суеверий католичества. Учение (ужасное по нелепости) об отношениях церкви и государства могло только вытечь из глупости. Так оно и вытекло из лютеранства.
11 марта 1884 г.
Учение середины Конфуция удивительно. Всё то же, что и Лаоцы — исполнение закона природы — это мудрость, это сила, это жизнь. И исполнение этого закона не имеет звука и запаха. Оно тогда — оно, когда оно просто, незаметно, без усилия, и тогда оно могущественно. Признак его есть искренность — единство, не двойственность. Он говорит: небо всегда действует искренно.
Не знаю, что будет из этого моего занятия, но мне оно сделало много добра.
12 марта 1884 г.
Неопределенность желаний, и потому неискренность, и потому бессилие. Как удивительно ясно и сильно выражение Лаоцы, что небо производит всё, и могущественно, потому что оно всегда искренно.
14 марта 1884 г.
Читал Отечественные Записки. ‘Психические явления должны войти в круговорот жизни’. Разумеется, но не через это они сделаются нам известны, только регулируемы они могут быть тем, что мы поймем их связь с круговоротом жизни. Они — известное, самое известное, то известное, которое нам необходимо признавать известным для решения вопросов круговорота жизни. Всё круговорот — правда. Но есть начало движения и начало косности. Глядя на мир, я должен признать силу и материю. Стараясь же определить и то, и другое, я прихожу к метафизическому представлению начала того и другого — непостижимой начальной силы и непостижимого вещества. Я пришел к этой бессмыслице только потому, что я не признал известного себя, который есть начальная непостижимая сила и непостижимое вещество. Вещество и сила соприкасаются с непостижимым, но не где-то там, в бесконечном пространстве и времени, а во времени, а во мне самом. Я сознающая себя сила и сознающее себя вещество, и потому только и вижу круговорот силы и вещества.
15 марта 1884 г.
Мое хорошее нравственно состояние я приписываю чтению Конфуция и, главное, Лаоцы. Надо себе составить Круг чтения: Эпиктет, Марк Аврелий, Лаоцы, Будда, Паскаль, Евангелие. Это и для всех бы нужно. Это не молитва, а причащение.
16 марта 1884 г.
Читал статью Гуревича. Дурно написана. Тон эмигранта — развязный и неясный. Интересно изменение миросозерцания еврея. Да, променять синагогу с Талмудом на гимназию с граматикой невыгодно. Кажущаяся выгода только в том, что в гимназии и университете ни во что не верят — делаешься свободным от всего, но это не надолго приятно. Всё равно, как снять платье зимой. В первую минуту покажется легче.
18 марта 1884 г.
Принес письмо еврей. Читал письмо. Странно. Это 3-й еврей обращается ко мне. Одно общее во всех. Они чувствуют, что их вера, как ни изуродована — вера, и лучше безверия прогресса. Этот кажется серьезнее всех. Но у всех какой-то спешный азарт. Вспыхивают, а не горят.
19 марта 1884 г.
1) Извозчик пьяный, сквернослов, здоровенный. Сейчас о похабстве… Что делать с этими? Их же имя легион. Это в лучшем случае Горации. Конфуций прав, только не насилие власти, а насилие убеждения — искусства — церкви, обряды жизни, веселья, нравы определенные, которым бы легко было им повиноваться. Но непременно повиноваться. Они сами не могут. В их числе все женщины.
2) Пришел Гуревич. Он писатель без своих мыслей. Лучшая поверка человека: уйдет он и нечего вспомнить.
22 марта 1884 г.
Я грущу, что мое дело не растет. Это всё равно, что грустить о том, что посеянное не всходит сейчас же, что зерен не видно. Правда, что поливки нету. Поливка была бы — дела твердые, ясные, во имя учения. Их нет, потому что не хочет еще Бог.
23 марта 1884 г.
Сел за перевовод Урусова. Неровен. Часто очень нехорошо. Не знаю что&#65533,: текст или перевод? Вероятнее текст. Надо писать, т. е. выражать мысли так, чтобы было хорошо на всех языках. Таково Евангелие, Лаоцы, Сократ. Евангелие и Лаоцы лучше на других языках.
25 марта 1884 г.
Человек, делающий дурное, самое дурное — не зол и часто бывает очень добр — цари, солдаты. Но человек, делающий дурное и знающий, что это дурно, — сомневающийся, вот кто зол, только эти злые и есть в мире.
29 марта 1884 г.
1) Читал Конфуция. Всё глубже и лучше. Без него и Лаоцы Евангелие не полно. И он ничего без Евангелия.
2) Письмо после обеда от Черткова. Он сердится за разумение вместо Бога. И я с досадой подумал: коли бы он знал весь труд и напряжение, и отчаяние, и восторги, из которых вышло то, что есть. Вот где нужно уважение. Но чтобы оно было, нужно его заслужить. А чтобы его заслужить, нужно его не желать.
3) Я боялся говорить и думать, что все 99/100 сумасшедшие. Но не только бояться нечего, но нельзя не говорить и не думать этого. Если люди действуют безумно (жизнь в городе, воспитание, роскошь, праздность), то наверно они будут говорить безумное. Так и ходишь между сумасшедшими, стараясь не раздражать их и вылечить, если можно.
4) Если точно я живу (отчасти) по воле Бога, то безумный, больной мир не может одобрять меня за это. И если бы они одобрили, я перестал бы жить по воле Бога, а стал бы жить по воле мира, я перестал бы видеть и искать волю Бога. Таково было твое благоволение.
30 мapтa 1884 г.
Читал Конфуция. Надо сделать это общим достоянием.
Не даром ‘церемония’ — propriety — обращения с людьми есть целое учение: 1) этика — основы нравственности и 2) приложение этих основ — обращение с людьми.
Март 1884 г.
Читал Конфуция и записывал. Религиозное — разумное объяснение власти и учение о нем китайское было для меня откровением. Если Богу угодно, я буду полезен людям, исполнив это. Во мне всё больше и больше уясняется то в этом, что было неясно. Власть может быть не насилие, когда она признается как нравственно и разумно высшее. Власть, как насилие, возникает только тогда, когда мы признаем высшим то, что не есть высшее по требованиям нашего сердца и разума. Как только человек подчинился тому — будь то отец или царь, или законодательное собрание, — что он не уважает вполне, так явилось насилие. Когда то, что я считаю высшим, стало не высшим, и я осуждаю его, то употребляются обыкновенно два способа: стать самому выше того, что было высшим — подчинить его себе (ссоры сыновей с отцами, революции), или, несмотря на то, что высшее перестало быть высшим — продолжать нарочно считать его высшим — конфуцианство, славянофильство, Павел (несть власти не от Бога). Оба средства ужасные и самое ужасное последнее, оно доводит до первого. Выход же один: я не считаю того-то высоким, и потому и должен поступать так. Считаю то высоким и должен поступать так.
Власть истинная не может быть основана ни на предании, ни на насилии. Она может быть основана только на единстве признания высоты.
4 апреля 1884 г.
1) Очень тяжело в семье. Тяжело, что не могу сочувствовать им. Все их радости, экзамен, успехи света, музыка, обстановка, покупки, всё это считаю несчастьем и злом для них и не могу этого сказать им. Я могу, я и говорю, но мои слова не захватывают никого. Они как будто знают — не смысл моих слов, а то, что я имею дурную привычку это говорить. В слабые минуты — теперь такая — я удивляюсь их безжалостности. Как они не видят, что я не то, что страдаю, а лишен жизни, вот уже 3 года. Мне придана роль ворчливого старика, и я не могу в их глазах выйти из нее: прими я участие в их жизни — я отрекаюсь от истины, и они первые будут тыкать мне в глаза этим отречением. Смотри я, как теперь, грустно на их безумство — я ворчливый старик, как все старики.
2) Если верить в то, что цель и обязанность человека есть служение ближнему, то надо и доходить до того, как служить ближнему. Надо выработать правила, как нам, в нашем положении, служить? А чтобы нам, в нашем положении, служить, надо прежде всего перестать требовать службы от ближних. Странно кажется, но первое, что нам надо делать — это прежде всего служить себе. Топить печи, приносить воду, варить обед, мыть посуду и т. п. Мы этим начнем служить другим.
7 апреля 1884 г.
1) Толпы бегут к заутрене. Когда будут бегать хоть не так, но в 1/100 к делу жизни?!
2) С Страховым разговор о дарвинизме. Он — бедный — серьезно, разумно опровергает бред сумасшедших. Напрасно и бесконечная работа. Напрасно потому, что они безумны тем, что не верят разумным доводам, и бесконечная работа потому, что сумасшествиям нет конца.
3) Когда проскочет через машину колос, то он колос. Когда попадет в машину, то он зерно, потом мука, потом хлеб, потом кровь, потом нервы, потом мысль, и как только он мысль, то он всё, т. е. уже не колос, а то, из чего и рожь и хлеб, и свинья, и дерево, и добро, и всё, т. е. Бог. Попадет в корковое, мозг и оттуда может попасть в Бога, в источник всего. В человеке, в жизни его, в мозгу, в разуме источник всего. Не источник, а та часть, которая соединяется, сливается с началом всего. Всякое жизненное явление, впечатление, получаемое человеком, может пройти по человеку, как по проводнику, и может дойти до его сердцевины, и там слиться с его началом. Задача и счастье человека образовать из себя центр начальный, бесконечный, свободный, а не вторичный, ограниченный, подневольный проводник.
9 апреля 1884 г.
1) Поздно читал Страхова статью. Праздно, на все глупости не надоказываешься. А анализировать приемы науки не нужно, кто любит науку, тот их знает, как знает законы равновесия человек, который ходит.
2) Начал Менгце. Очень важно и хорошо. Менгце учил, как recover, найти потерянное сердце. Прелесть.
10 апреля 1884 г.
Деятельность революционеров воображаемая, внешняя — книжками, прокламациями, которые не могут поднять. И деятельность законная. Если бы ей не препятствовали, в ней не было бы вреда. Им задержали эту деятельность — явились бомбы.
11 апреля 1884 г.
Нельзя запрещать людям высказывать друг другу свои мысли о том, как лучше устроиться. А это одно, до бомб, делали наши революционеры. Мы так одурели, что это выражение своих мыслей нам кажется преступлением.
14 апреля 1884 г.
Неужели не может быть счастливой жизни? Я не знаю. Надо в несчастной быть счастливым. Надо это несчастье сделать целью своей. И я могу это, когда я силен духом. Надо быть сильным или спать.
16 апреля 1884 г.
1) Получил письмо Черткова с возмутительной запиской англичанина for their own dear saves. Все преступники — сумасшедшие. Судья лечит. Зачем же он судит, а не свидетельствует? Зачем он наказывает?
2) Попытки не курить глупы. Бороться не надо. Надо очищать, освящать ум.
3) Всё бродит мысль о программе жизни. Не для загадывания будущего, которого нет и не может быть, а для того, чтобы показать, что возможна и человеческая жизнь.
18 апреля 1884 г.
Я сомневался, нужно ли помогать политическим заключенным. Мне не хотелось, но теперь я понял, что я не имею права отказывать. Рука протянута ко мне. ‘И в темнице посети’.
21 апреля 1884 г.
Встретил Самарина. Дурная привычка ценить в шляпах и колясках дороже. Самарин для меня то же, меньше, чем Петр лакей. Петра лакея я не знаю, а Петра Самарина уже знаю.
23 апреля 1884 г.
Пошел к Урусовым. Племянница интеллигентная консерваторка. Как не противиться злу? Всё то же. Хочется знать истину и осуждать других, но делать ее не хочется.
25 апреля 1884 г.
Как люди, лишенные религиозного чувства, ненавидят проявление его и чутки. Им ненавистно упоминание, как о важном, о том, чего они не видят.
3 мая 1884 г.
Хороший разговор о городе и деревне. Можно говорить о выгодах города, как выгоды, но как только поставить вопрос, что нравственнее, так всё кончено.
13 мая 1884 г.
Читал Эмерсона. Глубок, смел, но часто капризен и спутан. Всё попытки сердиться.
14 мая 1884 г.
В лесу стоял. Стал гадать — влияние огромное, большое, среднее, ни то, ни се, малое, очень малое, ничтожное. Два раза вышло очень малое. Я уже пережил гаданье — привычка. Но очень малое заняло меня. Ведь это лучшее, что я могу желать. Самое огромное дело ведь всегда очень малое. Для Бога всякое дело очень малое. И оно-то дело. И целый ряд хороших мыслей о том, как хорошо желать и делать очень малое: приятное детям, Власу, жене, если бы можно было.
15 мая 1884 г.
Эмерсон сильный человек, но с дурью людей 40-х годов.
16 мая 1884 г.
1) Как много времени выигрываешь от отсутствия тщеславия и охоты к потехам.
2) Прелестная мысль Бугаева, что нравственный закон есть такой же, как физический, только он im Werden. Он больше, чем im Werden, он сознан. Скоро нельзя будет сажать в остроги, воевать, обжираться, отнимая у голодных, как нельзя теперь есть людей, торговать людьми. И какое счастье быть работником ясно определенного божьего дела!
19 мая 1884 г.
Надо только делать добро около себя, радовать людей вокруг себя — без всякой цели и это великая цель.
22 мая 1884 г.
Говорил с детьми, как жить — самим себе служить. Верочка говорит: Ну хорошо неделю, но ведь так нельзя жить. И мы доводим до этого детей!
27 мая 1884 г.
1) Много думал о том, что учение искупления Павла, Августина, Лютера, Редстока — сознание своей слабости и отсутствие борьбы — имеет великое значение. Борьба, надежда на свои силы, ослабляет силы. Не мучить себя, не натягивать струны и тем не ослаблять ее. А кормить себя пищей жизни. То же самое, что искупление. Очень интересно узнать будет ли меня теперь также мучить искушение с тех пор, как я не буду бороться с ним.
2) Жизнь наша есть исполнение возложенного на нас долга. И всё сделано для того, чтобы исполнение это было радостно. Всё залито радостью. Страдания, потери, смерть — всё это добро. Страданья производят счастье и радость, как труд — отдых, боль — сознание здоровья, смерть близких — сознание долга, потому что это одно утешение. Своя смерть — успокоение. Но обратного нельзя сказать, отдых не производит усталости, здоровье — боли, сознание долга — смерти. Все радость, как только сознание долга. Жизнь человека, известная нам — волна, одетая вся блеском и радостью.
2 июня 1884 г.
У Kingsley прекрасно философское объяснение ‘сына’ — идея человека — праведного для себя, для Бога. А чтобы быть таким праведным, надо быть обруганным, измученным, повешенным, презираемым всеми и всё-таки праведным. К Христу это неверно, потому что у него были ученики, было признание его от людей. Неправильно и то, что ‘сын’ вполне выражен Христом. Он выражается вечно и выразится только во всем человечестве.
3 июня 1884 г.
Пошел на суд. Заведение для порчи народа. И очень испорчен. Расчесывают болячки — вот суд.
4 июня 1884 г.
1) Скептицизм ведет к несчастью, если человек живет в разладе с своими идеалами: чем дальше он пойдет по этому пути, тем тяжелее ему будет. И для него надо желать, чтобы жизнь его была хуже. Чем хуже, тем лучше.
2) Всем надо везти тяжесть, и все его рассуждения, как и многих других, — отвиливания: ‘повезу, когда другие’. ‘Повезу, когда оно тронется’. ‘Оно само пойдет’. Только бы не везти. Тогда он сказал: я не вижу, чтоб кто-нибудь вез. И про меня, что я не везу. Я только говорю.
9 июня 1884 г.
Одно средство для того, чтобы сделать что-нибудь, — это приготовить орудия работы, завести порядок в работе и кормить. Накормить лошадь, запрячь ладно и не дергать, а ровно ехать, тогда довезет легко. То же с работой своей — кормить, т. е. 1) питаться верой — религией, мыслью о жизни общей и личной смерти, 2) чтоб было к чему прикладывать деятельность, 3) не рвать, не торопиться и не останавливаться. Это чтобы делать. А чтобы не делать, одно средство — пустить воду, которая рвет плотину, по другим путям. Тоже в жизни — похоть. Работать веселую, неостановную работу.
11 июня 1884 г.
Думал о своих неудачных попытках романа из народного быта. Что за нелепость?! Задаться мыслью написать сочинение, в котором первое место бы занимала любовь, а действующие лица были бы мужики, т. е. люди, у которых любовь занимает не только не первое место, но у которых и нет той похотливой любви, о которой требуется писать.
14 июня 1884 г.
Высшее счастье — отдавать себя другим, и это подтверждается в работе продолжительно и в акте сосредоточенно. Да, это так, но для этого должна быть работа, соответственная потреблению. А если потребление выше работы, потребность эта будет преувеличена, так оно и есть. Стало быть, опять всё к работе. Главное несчастье наше — это то, что мы потребляем больше, чем работаем, и потому путаемся в жизни. Работать больше, чем потреблять, не может быть вредно. Это высший закон.
24 июня 1884 г.
Перечитывал дневник тех дней, когда отыскивал причину соблазнов. Всё вздор, одна — отсутствие физической напряженной работы. Я недостаточно ценю счастье свободы от соблазнов после работы. Это счастье дешево купить усталостью и болью мускулов.
27 июня 1884 г.
Нужда, т. е. нужная работа, учит, главное, мудрости жизни — делать наибольшее дело с наименьшей тратой и чужих, и своих сил. Этому выучишься только в настоящем труде.
30 июня 1884 г.
Честолюбие и вообще vanite занимает пустое место, незанятое — миросозерцанием. Полнеет содержание миросозерцания, уничтожается vanite.
9 июля 1884 г.
Читал Meadows о Китае. Он весь предан китайской цивилизации, как всякий умный, искренний человек, знающий китайскую жизнь. Ни на чем лучше не видно, как на Китае, значение насмешки. Когда человек не в силах понять вещь, он над ней смеется. Китай — 360 миллионов жителей, самый богатый, древний, счастливый, мирный народ живет какими-то основами. Мы подняли на смех эти основы, и нам кажется, что мы распорядились Китаем.
10 июля 1884 г.
Читал Meadows. Прекрасно. Образование китайцев, как он говорит, по качеству выше нашего, хотя и ниже по количеству. Образование там главное в этике, а у нас этики совсем нет.
12 июля 1884 г.
Молился вчера, значит, слаб. Молитва к богам и святым — чаще к святым — от того, что нужна помощь. И если бы мы жили христианской жизнью, была бы помощь от людей, от церкви. Всё, о чем мы разумно молимся, могут сделать нам люди — помочь трудом, умом, любовью.
13 июля 1884 г.
Читал Meadows о цивилизации. Прекрасно он делит на 4 степени: 1) материальная, 2) физическая, 3) умственная, 4) нравственная. Цивилизация же есть замена физических факторов умственными и умственных — моральными. Это запутано, но есть правда. Цивилизация есть слово и его вовсе определять не нужно. Правда же в том, что наибольшее благо людей достигается применением к жизни тех факторов, которыми получается благо наилегчайшим путем. И как нелепо поднимать руками то, что можно поднять рычагом, так же нелепо поддерживать отношения и защищать свою независимость войной, когда эта же цель достигается нравственной жизнью.
27 июля 1884 г.
1) У нравственного человека семейные отношения сложны, у безнравственного всё гладко.
2) Мы упрекаем Бога, горюем, что встречаем препятствия в осуществлении учения Христа. Ну, а что, если бы мы все были без семей несогласных. Мы бы сошлись и жили счастливо и fad’но. Ну, а другие. Другие бы и не знали. Мы хотим собрать огонь в кучу, чтоб легче горел. Но Бог раскидал огонь в дрова. Они занимаются, а мы тоскуем, что они не горят.
28 июля 1884 г.
Есть пищу и не выставлять работу, получать знания и не передавать — это онанизм настоящий. Всё чаще и чаще будешь выпускать, и всё гаже будешь себе и другим. Я онанист всяческий. Надо не быть.
1 августа 1884 г.
Стал говорить Лазареву мои замечания на его выражения мысли. Он не может переносить этого и злится. Он показал мне этим свою неискренность. Журнальное образование и тщеславие. Христианство тронуло его только внешней стороной. Он, как Rads’токисты, только приводит к учению Христа, а то, в чем оно, он и не думал. Много я узнал от этого странного человека. Главное, как ложно учение любви. Это не шутка, что я ненавижу любовь, как учение. Это прямо qui pro quo. Любовь есть сама жизнь, цель, закон, а они и Павел, и непонимающие учения Христа выставляют ее правилом. Как правило — это величайшая ложь.
2 августа 1884 г.
Думал о постепенности требований природы: пищи и труда, собирания семени и отдачи его и (мне кажется) собирания и передачи его. Любовь же не входит в этот ряд, потому что любовь есть сама жизнь, которая достигается естественными удовлетворениями этих требований.
6 августа 1884 г.
В числе ряда дел, наполняющих жизнь, есть дела настоящие и пустые. Знать настоящие и пустые — в этом всё знание жизни.
9 августа 1884 г.
Произведения науки, как учреждение вроде церкви, — пустая важность.
17 августа 1884 г.
Верочка Кузминская решила, что ходить без MademoisХle в гимназию нельзя, потому что все засмеют. И я понял в первый раз всю страшную силу влияния среды. Всё можно сделать в школе и потому, как же строго надо относиться к тому, что делаешь в школе.
21 августа 1884 г.
Всякая наука хороша, но только наверно не та, которая в данную минуту считается большинством самой настоящей и важной. Так вся наша университетская наука.
25 августа 1884 г.
1) Спорят за картами: ‘я видел туза’. — ‘Нет, вы не могли видеть’ и т. д. Им тяжело и другим тяжело, зачем они это делают? Я думаю, что скоро выучатся этого не делать, т. е. не настаивать на том, что я прав.
2) Делая дела дьявола — войну, суд, присягу, нельзя говорить о Христе.
28 августа 1884 г.
Вечером читал Maupassant. Забирает мастерство красок, но нечего ему, бедному, писать.
31 августа 1884 г.
1) Умереть? Ну что ж. Износить свою личность так, что она ненужна, т. е. неразумна. Мне противно, неразумно, стало быть — противна моя жизнь. Мне нужно и радостно разумное, стало быть, нужна и радостна смерть.
2) Стало ясно, как и чем сильны женщины: холодностью и невменяемой, по слабости их мысли, лживости, хитрости, льстивости.
1 сентября 1884 г.
Женщины никогда или редко любят, т. е. отдают свое миросозерцание любимому человеку. Они всегда холодны.
2 сентября 1884 г.
Сила женщин — лесть, что они любят. Мы так уверены, что мы стоим любви, что мы верим.
12 сентября 1884 г.
Читал Будизм — учение. Удивительно. Всё то же учение. Ошибка только в том, чтобы спастись от жизни — совсем. Будда не спасается, а спасает людей. Это он забыл. Если бы некого было спасать — не было бы жизни. Учение о том, что вопросы о вечности не даны, прелестно. Сравнение с раненным стрелою, который не хочет лечиться прежде, чем не узнал, кто его ранил.
Без даты
Жить в Ясной. Самарский доход отдать на бедных и школы в Самаре по распоряжению и наблюдению самих плательщиков. Никольский доход (передав землю мужикам) точно так же. Себе, т. е. нам с женой и малыми детьми, оставить пока доход Ясной Поляны, от 2 до 3-х тысяч. Оставить на время, но с единственным желанием отдать и его весь другим, а самим удовлетворять самим себе. т. е. ограничить как можно свои потребности и больше давать, чем брать, к чему и направлять все силы и в чем видеть цель и радость жизни. Взрослым троим предоставить на волю: брать себе от бедных следующую часть Самарских или Никольских денег, или, живя там, содействовать тому, чтобы деньги эти шли на добро или, живя с нами, помогать нам. Меньших воспитывать так, чтобы они привыкали меньше требовать от жизни. Учить их тому, к чему у них охота, но не одним наукам, а наукам и работе. Прислуги держать только столько, сколько нужно, чтобы помочь нам переделать и научить нас и то на время, приучаясь обходиться без них. Жить всем вместе: мужчинам в одной, женщинам и девочкам в другой комнате. Комната, чтоб была библиотека для умственных занятий, и комната рабочая, общая. По баловству нашему и комната отдельная для слабых. Кроме кормления себя и детей и учения, работа, хозяйство, помощь хлебом, лечением, учением. По воскресениям обеды для нищих и бедных и чтение и беседы. Жизнь, пища, одежда все самое простое. Все лишнее: фортепьяно, мебель, экипажи — продать, раздать. Наукой и искусством заниматься только такими, которыми бы можно делиться со всеми. Обращение со всеми, от губернатора до нищего одинаковое. Цель одна — счастье свое и семьи, зная, что счастье это в том, чтобы довольствоваться малым и делать добро другим.
1885-1887
5 Апреля 1885 г.
1) Всё занятие моей жизни есть (к сожалению моему, потому что это скользкий обманчивый путь жизни) сознание и выражение истины. Часто мне приходят ясно выраженные мысли, радостные и полезные для меня, но, не найдя им места, я забываю их. Буду записывать. Кому-нибудь пригодятся.
2) Думал о своем несчастном семействе: жене, сыновьях, дочери, которые живут рядом со мной и старательно ставят между мной и собой ширмы, чтобы не видать истины и блага, которое обличит ложь их жизни, но и избавит их от страданий.
Хоть бы они-то поняли, что их праздная, трудами других поддерживаемая жизнь, только одно может иметь оправдание: то, что употребить свой досуг на то, чтобы одуматься, чтоб думать. Они же старательно наполняют этот досуг суетой, так что им еще меньше времени одуматься, чем задавленным работой.
3) Думал об Усове, о профессорах: отчего они, такие умные и иногда хорошие люди, так глупо и дурно живут? От власти на них женщин. Они отдаются течению жизни, потому что этого хотят их жены или любовницы. Всё дело решается ночью. Виноваты они только в том, что подчиняют свое сознание своей слабости.
4) Творить волю пославшего меня — это моя пища. Какое глубокое и простое значение. Спокойным, всегда удовлетворенным можно быть только, когда целью своей ставишь не что-либо внешнее, но исполнение воли пославшего. Я не хочу печатать своего портрета в сочинениях, — мне противно, неприятно. Но если я буду делать свою волю, я не соглашусь, оскорблю, огорчу. Если же я исполню не свою волю, я попрошу не делать этого. А если сделают, буду спокоен, потому что исполнил волю пославшего.
Еще какое ясное выражение: это — моя пища. Большинство людей делают для себя только то, что нужно для тела: пищу, и половое, и забавы, а то всё для людей. Так вот про всю ту область, которую люди делают не для себя, а для славы людской, Христос говорит, что в ней надо работать, исполняя волю пославшего — не для людей. И про эту-то деятельность он говорит, что она для него, как пища, так же необходима и не зависима от мнения людского. Творить волю пославшего так же, как есть и пить, не для людей, а для своего удовлетворения. Вот это-то нужно, и это-то можно, и это-то единственный путь жизни, дающий благо всегда, везде.
25 мая 1886 г.
1) В деле Божием не важно, много ли сделал — хоть что-нибудь, но только прямо, тогда ты участник в нем, в деле Божием. Оно не кончается, и работников нет конца, работник он сам. Если твое дело прямо, то оно пойдет в дело, и его докончат. Только когда оно криво, оно не нужно и вредно. Не много, а прямо.
2) Вера благотворнейшее и злотворнейшее дело. Учители Моисей, Конфуций, Брама, Лаодзы, Будда, Христос делали благотворное дело. Жрецы — дело из него же губительнейшее. Связь с государством, вот что губило всех.
3) Сон — смерть. Что будет после смерти? Зачем бояться смерти? Как не бояться смерти? Какая нужда жить лучше, когда придет смерть?
Смерть — сон. Зачем бояться сна? Затем, что не кончил начатого. Как не бояться сна? Чего же его бояться, когда это отдых, перемена жизни? Зачем жить хорошо нынче, когда я засну? Да ведь завтра проснешься. А что смерть — сон, это несомненно. Мы видим, как всё засыпает и пробуждается. Мы сами засыпаем и пробуждаемся. И помним пробуждение и ждем усыпления.
26 мая 1886 г.
Сначала Бог сотворил человека вечным. Он всё рос и спал. Потом — знающим прошлую и будущую жизнь наиближайшую. Он стал ленив. Потом смертным, одиноким, ничего не знающим о прежней и прошлой жизни. Он стал зол. Он вложил в него бесконечную жизнь, показал ему, что откуда-то он пришел и куда-то пойдет и что он всё из всего. И он стал трудиться и любить.
19 июня 1886 г.
1) Мир живет. В мире жизнь. Жизнь — тайна для всех людей. Одни называют ее Бог, другие — сила. Всё равно — она тайна. Жизнь разлита во всем. Всё живет вместе и всё живет отдельно: живет человек, живет червь. Эту отдельную жизнь наука называет организмами. Это глупое слово — неясное. То, что они называют организмом, есть сила жизни, обособленная местом и временем и неразумно заявляющая требования жизни общей для своей обособленности. Это обособление жизни само в себе носит противоречие. Оно исключает всё другое. Всё другое исключает его. Оно, кроме того, исключает самого себя. Своим стремлением к жизни оно уничтожает себя: всякий шаг, всякий акт жизни есть умирание. Противоречие это было бы неразрешимо, если бы в мире не было разума. Но разум есть в человеке. Он-то и уничтожает это противоречие. Один человек съел бы другого, если бы у него не было разума, показывающего ему, что&#65533, его благо: ему лучше быть в любви с этим другим человеком и вместе с ним убивать зверей для пищи. Этот же разум показал ему, что ему лучше не убивать зверей, а быть в любви с ними и питаться их произведениями. Этот же разум покажет и дальше в этом направлении и уничтожит противоречие эгоизма.
2) Для всего огромного мира существ, съедающих друг друга, заложен в одного человека разум (любовь тоже), долженствующий уничтожить всё противоречие эгоизма. Кажется, так мало для такого огромного дела. Это всё равно, что сказать: как мало одной искры для сожжения леса. Если искра огонь и есть горючий матерьял, то как бы мала она ни была, ее достаточно. Нужен только горючий матерьял, нужно, чтоб он был и не уничтожался. И в мире противоречивого эгоизма он есть. В мир противоречивого эгоизма существ, для того, чтобы они не уничтожили сами себя, вложено одно из эгоистических стремлений цветения, оплодотворения, в человеке — похоти полового акта. И мир живет, представляя не гибнущий матерьял для деятельности разума — любви, уничтожающего противоречие эгоизма существ. Мир может ждать: матерьял не уничтожится — всегда будет, и настоящая искра огня есть. Бог или природа дает необходимое, но только достаточное для своих целей. Природа или Бог действует всегда одинаково. Она или он не делают готового, а делают возможность совершения, не дерево, а семя.
3) Для Бога, для природы нет времени. Когда есть возможность чего-либо, то уже есть то, что должно быть. То же и с осуществлением уничтожения противоречий эгоизма существ деятельностью разума. Есть возможность, и потому есть осуществление, есть то, что говорил пророк, что лев будет лежать с ягненком. Можно дальше сказать, что ни один зверь не раздавит насекомого и ни одного растения. Для человека, не сознавшего свою разумную природу, есть полное удовлетворение в жизни эгоистического противоречия. Он тогда не видит его. Он следует низшему закону Бога или природы, но как скоро он сознал свою разумную природу, противоречие внутреннее его жизни отравляет ее. Он не может жить ею и отдается другому закону разума — любви, имеющему целью уничтожение противоречия. И, отдавшись этому новому закону, получает такое же полное удовлетворение. Для разумного существа нет другой жизни, кроме деятельности, имеющей целью уничтожение противоречия. Эта деятельность выводит его из своей личности и заставляет отречься от себя и вводит в жизнь общую, в служение тому Богу или той природе, для которых нет времени.
Он делается частью его. Тот же, кто не отдается этому служению и продолжает жить в противоречии эгоизма, этим самым исключает себя из жизни. Человек (служащий закону разума), сам отрекающийся от своей жизни для служения закону разума, получает жизнь вечную в этой вечной деятельности разума. Человек, не отрекающийся от себя, отрекается от разума и теряет свою жизнь, становясь только матерьялом для деятельности разума.
Задача человека в этой жизни отречься от всего противоречивого в самом себе, т. е. личного, эгоистического, для возможности служения разуму, для уничтожения внутреннего противоречия жизни, в чем одном он находит полное удовлетворение, безопасность, бесстрашие и спокойствие перед смертью. Если он не исполняет этой задачи, он остается в внутреннем противоречии личной жизни и уничтожает себя, как уничтожает себя всякое противоречие.
4) Говорят о будущей жизни, о бессмертии. Бессмертно только то, что не я. Разум — любовь — Бог — природа.
28 августа 1886 г.
Главное заблуждение жизни людей то, что каждому отдельно кажется, что руководитель его жизни есть стремление к наслаждениям и отвращение от страданий. И человек один, без руководства, отдается этому руководителю. Он ищет наслаждений и избегает страданий и в этом полагает цель и смысл жизни. Но человек никогда не может жить, наслаждаясь, и не может избежать страданий. Стало быть, не в этом цель жизни. А если бы была, то что за нелепость: цель — наслаждения, и их нет и не может быть. А если бы они и были, — конец жизни, смерть, всегда сопряженная с страданием. Если бы моряк решил бы, что цель его миновать подъемы волн, куда бы он заехал? Цель жизни вне наслаждений и страданий. Она достигается, проходя через них.
Наслаждения, страдания — это дыхание жизни: вдыхание и выдыхание, пища и отдача ее. Положить свою цель в наслаждении и избежании страданий, это значит потерять путь, пересекающий их. Цель жизни общая или духовная. Единение.
18 октября 1886 г.
Как странно и невероятно кажется сначала, чтобы будущая жизнь моя была только во всей деятельности, произведенной моей жизнью и не только в душах людей, но и в мире вообще. Так же странно и невероятно показалось бы зародышу, что будущая жизнь зародыша будет та сложная деятельность моего тела.
А аналогия полная.
3 февраля 1887 г.
Человек употребляет свой разум на то, чтобы спрашивать: зачем и отчего? — прилагая эти вопросы к жизни своей и жизни мира. И разум же показывает ему, что ответов нет. Делается что-то в роде дурноты, головокружения при этих вопросах. Индейцы на вопрос отчего? говорят: Майа соблазнила Брама, существовавшего в себе, чтобы он сотворил мир, а на вопрос зачем? не придумывают даже и такого глупого ответа. Никакая религия не придумала, да и ум человека не может придумать ответов на эти вопросы. Что ж это значит?
А то, что разум человеку не дан на то, чтобы отвечать на эти вопросы, что самое задание таких вопросов означает заблуждение разума. Разум решает только основной вопрос как. И для того, чтобы знать как, он решает в пределах конечности вопросы отчего и зачем?
Что же как? Как жить? Как же жить? Блаженно.
Этого нужно всему живущему и мне. И возможность этого дана всему живущему и мне. И это решение исключает вопросы отчего и зачем.
Но отчего и зачем не сразу находится блаженство? Опять ошибка разума. Блаженство есть делание своего блаженства, другого нет.
другого нет.
1888
23 ноября 1888 г.
1) На днях была девушка, спрашивая (такой знакомый фальшивый вопрос!), — что мне делать, чтоб быть полезной? И, разговорившись с ней, я сам себе уяснил: великое горе, от которого страдают миллионы, это не столько то, что люди живут дурно, а то, что люди живут не по совести, не по своей совести. Люди возьмут себе за совесть чью-нибудь другую, высшую против своей, совесть (например, Христову — самое обыкновенное) и очевидно не в силах будучи жить по чужой совести, живут не по ней и не по своей, и живут без совести. Я барышню эту убеждал, чтобы она жила не по моей, чего она хотела, а по своей совести. А она, бедняжка, и не знает, есть ли у нее какая-нибудь своя совесть. Это великое зло. И самое нужное людям это выработать, выяснить себе свою совесть, а потом и жить по ней, а не так, как все — выбрать себе за совесть совсем чужую, недоступную и потом жить без совести и лгать, лгать, лгать, чтобы иметь вид живущего по избранной чужой совести. Потому-то я, истинно, предпочитаю кутилу весельчака, нерассуждающего и отталкивающего всякие рассуждения, умствователю, живущему по чужой совести, т. е. без нее. У первого может выработаться совесть, у второго никогда, до тех пор пока не вернется к состоянию первого.
2) С женой тяжелые отношения, распутать которые может только смиренная жизнь, как узел только покорное следование всем клубком за ниткой.
24 ноября 1888 г.
1) Утром хотел писать ‘Номер газеты’. Уже давно эта мысль приходит мне: написать обзор одного номера с определением значения каждой статьи. Это было бы нечто ужасающее.
2) Пришел Дарго. Это один из тех людей, которые только занимают место и проходят во времени, но которых нет, по крайней мере для меня, хотя я и пытаюсь найти долженствующего быть человека.
3) Жизнь, не моя, но жизнь мира с тем renouveau христианства со всех сторон выступающая, как весна, и в деревьях, и в траве, и в воде, становится до невозможности интересна. В этом одном весь интерес и моей жизни, а вместе с тем моя жизнь земная кончилась. Точно читал, читал книгу, которая становилась всё интереснее и интереснее, и вдруг на самом интересном месте кончилась книга и оказывается, что это только первый том неизвестно сколь многотомного сочинения и достать продолжения здесь нельзя. Только за границей на иностранном языке можно будет прочесть его. А наверно прочтешь.
4) Сейчас учитель Андрюши, кандидат, только что кончивший филолог, рассказывал, что Андрюша плохо учится, потому что не умеет словами объяснить, написать арифметическую задачу. Я сказал, что требования объяснения есть требования бессмысленного заучивания, — мальчик понял, но слов не умеет еще находить. Он согласился и сказал: да, мы, учителя, обязаны формы даже давать заучивать. Например мы учим тому, что рассуждение о задаче должно начинаться со слов: если. Если бы мне сказали, что так учили в Японии 1000 лет тому назад, я бы с трудом поверил, а это делается у нас свежими плодами университета.
25 ноября 1888 г.
1) Нарgood: Отчего не пишете? Я: Пустое занятие. Hapgood: Отчего? Я: Книг слишком много, и теперь какие бы книги ни написали, мир пойдет всё так же. Если бы Христос пришел и отдал в печать Евангелия, дамы постарались бы получить его автографы и больше ничего. Нам надо перестать писать, читать, говорить, надо делать.
2) Траписты в Америке. Ведь каждый из этих 200 братий, пошедший на молчание и труд, в 1000 раз больше философ, чем, не говорю уж Гроты и Лесевичи, а чем Канты, Шопенгауеры и Cousin’ы!
3) Суждения о Русском правительстве Kennan’a поучительны. Мне стыдно бы было быть царем в таком государстве, где для моей безопасности нет другого средства, как ссылать в Сибирь тысячи и в том числе 16-летних девушек.
4) Люблю обращаться к Богу. Если бы не было Бога, то хорошо уже это обращение в безличную пустоту. В таком обращении нет всех тех слабостей тщеславия, человекоугодничества: расчетов, от которых почти невозможно отделаться, обращаясь к людям.
26 ноября 1888 г.
Общий недостаток всех научных знаний, обращенных к массам: или ничего не говорить (вода — мокрая) или не может говорить, потому что на разных языках говорим, разной жизнью живем.
27 ноября 1888 г.
О деньгах: о том, как быть с ними. У одного их нет, у другого лишние. Джунковский хочет служить и копить, чтобы купить землю, дом и кормиться с земли. Какой очевидный самообман. (Он не ужился на земле с Хилковым.) Ведь нужны ему не деньги и земля и дом, а ему нужно самому быть земледельцем и по любви и по привычкам. Если он в себе устроит земледельца, то он попадет на землю, а если нет, то никакие приспособления не сделают его им. Задача всех нас одна: из своего положения богатства, больших требований и отсутствия полезного труда для людей, выучиться жить с меньшими требованиями и не желать больших и выучиться делу наверно полезному людям. И к этому надо спускаться понемногу, т. е. по мере достижения того и другого.
30 ноября 1888 г.
Я всё гадаю по картам (пасьянсам), что писать? Из всех суеверий это одно, к которому меня тянет — именно к загадыванию, к спрашиванию у Бога, что делать? То или это? Освободиться от этого можно только тем, чтобы делать не для себя, а для Бога (тогда у него и спрашивать нечего). Для себя одно лучше другого, а для Бога всё одинаково хорошо или дурно, потому что для него нужны не факты, а мотивы, по которым делается. Да, это гаданье есть признак силы личной жизни. При личной же жизни, мне кажется, что даже невозможно без гаданья. Поэтому-то язычникам и нельзя было начинать никакого дела без птицегадания и рассматривания внутренностей жертв.
1 декабря 1888 г.
Чтение газет и романов есть нечто в роде табаку — средство забвения. Тоже и разговор праздный. Стоит не делать этого, чтобы вместо этого: сидеть смирно и думать, или играть с ребенком, утешая его, или говорить по душе с человеком, помогая ему, или главное — работать руками.
Чтобы не читать, главное не надо бояться оставаться без дела, если нет настоящего дела, следуя правилу: лучше ничего не делать, чем делать ничего. Тогда лучше труд, настоящий труд и отдых, а не всегдашнее ни то ни сё нашего мира.
4 декабря 1888 г.
Как бы приучить себя, встречаясь с людьми, ожидать и желать от них (для испытания себя, для уничтожения своей поганой личности), желать от них унижения, оскорбления и превратного о тебе мнения (юродство).
6 декабря 1888 г.
1) Немного помогает мне правило: желать, сходясь с людьми, чтобы они тебя унизили, оскорбили, поставили в неловкое положение, а ты бы был добр к ним.
2) В городах сотни тысяч проездных лошадей. Это всё не нужно. Через 50 лет этого не будет. Будет стыдно ездить здоровому.
7 декабря 1888 г.
1) Когда это поймут ту простую вещь, что если бы доктора 10-рублевые спасали, то каково же бы было положение бедных. И как бы тогда обвинять тех, которые бы убили старика, чтобы, ограбив на 10 рублей, нанять доктора и спасти молодого сына.
2) Служить людям? но как, чем служить? Не деньгами, не услугами телесными даже: расчистить каток, сшить сапоги, вымыть белье, посидеть ночь за больным. Всё это и хорошо, может быть и лучше, чем делать это для себя, но может быть и дурно и, в сущности, бесполезно. Одно полезно, одно нужно — это научить его жить добро. А как это сделать? Одно средство: самому жить хорошо. Обман в том, что хотят учить так, чтоб виден был плод ученья и тогда неизбежно учить словами. Ученье же своей жизнью — из верных верное, только не увидишь часто — почти всегда — плодов. И остается одно — жить хорошо.
3) Всё не уживаются люди: Джунковский с Хилковым, Чертков с Озмидовым и Залюбовским, Спенглеры муж с женой, Марья Александровна с Чертковым, Новоселов с Первовым. Одна причина, что все преграды приличий, законов, которые облегчали сожитие, устранены, но этого мало, утешаться можно этим, но это неправда. Это ужасное доказательство того, что люди, считающие себя столь лучшими других (из которых первый я), оказываются, когда дело доходит до поверки, до экзамена, ни на волос не лучше. ‘Я с ним не могу жить’. ‘А с ним не можешь жить, так и не живи вовсе — тебе именно с ним и надо жить’. ‘Я хочу пахать, только не это поле’ (то первое, которое довелось пахать). ‘Похоже, что ты только хвалился, а не хочешь пахать’. (Так было у меня со многим и многими) ‘Я не могу с ним жить, разойдусь, тогда будет лучше’. Да что же может быть лучше, когда сделал хуже всего, что только можно сделать. Всё: бедность жизни, воздержание, труд, смирение даже, всё это нужно только для того, чтобы уметь жить с людьми, жить, т. е. любить их. А коли нет любви, так и это всё ничего не стоит. Вся пахота нужна, чтоб посев взошел, а коли топчешь посев, незачем было и пахать.
9 декабря 1888 г.
Американки — две сестры, одна через Атлантический, другая через Тихий океан и съехались и опять едут, всё видели, и меня видели, но не поумнели. Она спросила: странно вам, что они так ездят? Я попытался сказать, что надо жить так, чтобы быть useful другим, она сказала, что она так и ожидала, что я это скажу, но о том: правда ли это или нет, она уже не может думать.
10 декабря 1888 г.
Как хорошо, что получение писем не интересует меня. Ничего нужного мне вне меня нет.
12 декабря 1888 г.
1) Фет говорит, что безнравственно воздерживаться в чем-нибудь, что доставляет удовольствие. И рад, что он сказал это. Зачем? Тут же пришел Грот и недоволен диссертацией Гилярова. Тоже зачем? Зачем Гилярову защищать себялюбие? Зачем Гроту защищать любовь?
2) Да, есть совесть. Люди живут либо свыше совести, либо ниже совести. Первое мучительно для себя, второе — противно. Лучше то, чтобы жить по растущей совести всегда немного выше ее, так, чтоб она дорастала то, что взято выше ее. Я живу выше, выше совести, и она не догоняет: и в том, что оскорбляюсь и всё чувственен и тщеславен, что не хочется не печатать до смерти.
13 декабря 1888 г.
Мы в жизни замерзшие, закупоренные сосудчики, задача которых в том, чтобы откупориться и разлиться, установить сообщение с прошедшим и будущим, сделаться каналом и участником жизни общей. Смерть плотская не делает этого. Она как бы только вновь переливает и опять в закупоренные сосуды.
15 декабря 1888 г.
1) Соня за обедом сказала: надо быть совсем глупой, чтобы верить другому, не иметь своих мыслей. Я сказал: никто не имеет своих мыслей, а дело только в том: следовать ли мыслям Христа или M-me Minangois. Она больше и больше чувствует тяжесть своей жизни, но при моей жизни едва ли изберет иной путь. Я уж не жалею. Так должно быть.
2) Из Смоленского вокзала выбегают собравшиеся ехать рекрута, нарядные, гибкие, свежие, молодые. Цвет молодежи, весь цвет берут и развращают.
16 декабря 1888 г.
1) Книги из библии и евангелия хуже, чем могли бы быть. Апостолы и библия ввели неясность. А всё только в том.
2) Процесс прогресса. Мир идет вперед к Царству Божию, как золото промывается. Золота не прибавляется, а только песок промывается.
17 декабря 1888 г.
Грот рассказывал свою философию. Поразительно! обо всем житейском он говорит и думает, как антифилософ, а о теории мысли, чувства он философ. Строит карточные, мысленные домики. И даже некрасивые и неоригинальные, а так, только похоже на философию.
19 декабря 1888 г.
Правительства защищают интересы людей и взыскивают деньги, блюдут за исполнением контрактов денежных. Почему они (правительства) не блюдут за исполнением условий, хоть бы семейных, а главное условий трудовых. Трудовыми условиями я называю вот что: Мы согласились — ты Б. мне носи дрова и хлеб, а я буду тебя учить. Нельзя правительствам — они окажутся виноваты. Но мы можем и должны позвать их к ответу на основании того самого принципа, который они выставили и который поддерживают.
25 декабря 1888 г.
Что это значит порядочный, gentleman? He знаю, но значит что-то. Должно быть значит вот что: барин нечаянно, malgre soi.
28 декабря 1888 г.
Одни люди себя строго судят и других прощают. Другие себя прощают и других судят.
30 декабря 1888 г.
1) Простая любовь ко всем — это площадка на спуске. Отдых.
2) Злые дела прикрыты добрыми именами. Чтоб начать добрые дела, нельзя взять куклы добрых дел и из них переделать настоящие, нельзя из вех переделать живые деревья, а надо выкинуть вехи и посадить живое, и вместо дерева семячко, надо всё начинать сначала.
3) Он сказал о своей тоске, беспомощности, одиночестве и страхе смерти, я узнал себя и мне стало жалко его. Я сказал: молитесь Богу, т. е. найдите ту точку, в которую смотреть помимо людей. Он понял. Он живет в постоянном ужасе смерти. На нем поразительно ясно то, что с ним, с Сережей и с кучей людей. В университете товарищеская самая либеральная нравственность — фрондировать, никому не кланяться, уважать науку (ну, целый кодекс), нравственность чужая, наклейная. И с ней живется не дурно сначала и как будто подъем. Но проходит время, приложений ее нет, напротив, а самомнение остается то же и погибель. Немолодышев страдает тем, что у него нет сознанья своих вин. И все они также снисходительны к себе, и строгость к другим.
1889
1 января 1889 г.
Начали читать Лесковского Златокузнеца при светских барышнях: Мамонова, Самарина. Только эстетические суждения, только эту сторону считают важной. Подумал: ну пусть соберется вся сила изящных искусств, какую только я могу вообразить, и выразит жизненную нравственную истину такую, которая обязывает, не такую, на которую можно только смотреть или слушать, а такую, которая осуждает жизнь прежнюю и требует нового. Пусть будет такое произведение, оно не шевельнет даже Мамоновых, Самариных и им подобных. Неужели им не мучительно скучно? Как они не перевешаются — не понимаю.
6 января 1889 г.
Сейчас перечел заглавия начатых вещей. Не хочется ничего писать. Удивительно — совсем или временно. Но и не болтать же, как вчера. Всё заблуждение о том, что книжники ближе к истине, чем другие люди, тогда как несравненно дальше. Главное, что у них засорены мозги.
11 января 1889 г.
Читал и Мормонскую библию и Жизнь Смита и ужасался. Да, религия, собственно религия, есть произведение обмана. Лжи для доброй цели. Иллюстрация этого очевидная, крайняя в обмане: Жизнь Смита, но и другие религии (собственно религии) тоже, только в разных степенях.
13 января 1889 г.
Читал мормонов, понял всю историю. Да, тут с очевидностью выступает тот умышленный обман, который составляет частью всякую религию. Даже, думается — не есть ли исключительный признак того, что называется религией, именно этот элемент — сознательной выдумки — не холодной, но поэтической, восторженной полуверы в нее, — выдумки? Выдумка эта есть в Магомете и Павле. Ее нет у Христа. На него наклепали ее. Да из него и не сделалось бы религии, если бы не выдумка воскресения, а главный выдумщик Павел.
19 января 1889 г.
От греха страдание. От страдания разумение. От разумения — любовь. Разумение уничтожает грех, любовь уничтожает страдание. Всё это я думаю о своем грехе, своем страдании, своем разумении, о своей любви. Но кроме того, что так для себя, внешнее действие то же. Грех чей бы то ни было производит чье бы то ни было страдание, разумение чье бы то ни было всегда общее и уничтожит грехи чьи бы то ни было и любовь всегда общая и уничтожает страданья чьи бы то ни было.
20 января 1889 г.
Быть готовым прослыть дураком, обманщиком, знать, что во всяком случае это будет. Запачкать руки, чтоб не бояться браться за грязное. И тогда жить не для славы людской. Легко сказать. Но когда привык жить только для славы — не зачем жить. Cercle vicieux. Жить для Бога, будешь презирать суждения людей. Презирай суждения людей, выучишься жить для Бога, а то не зачем больше жить.
22 января 1889 г.
1) Приходила трогательная женщина с 4-мя детьми и матерью — муж университетского образования, алкоголик, бьет, выгоняет, спрашивала, что с ним делать? Да, одно из двух: принять в семью и губить детей, или выгнать в шею. Одного же, что нужно — лечения с любовью — нету. Да и то не знаю, так ли? Да, кажется, по божью надо принять его.
2) В разговоре с Алехиным уяснилась следующая притча. Поручил помещик именье приказчику, приказчик пригласил всех своих родственников, кроме того старосту и выборных и составил сложное управление на образец Лутовиновского (И. Тургенева): 1) управляющий (2000), 2) помощник его (1000), 3) бухгалтер, 4) управляющий конторой, 5) его помощник, 6) врач телесный, 7) врач духовный, 8) цензор, 9) умиритель, 10) соединитель и т. п. Всё с именья шло на них. Неужели найдутся такие люди, которые скажут, что для улучшения именья нужно внушить управителям добросовестность в исполнении их обязанностей. Такие найдутся только из участников управления. Свежему же человеку ясно, что надо прежде всего всех уничтожить, а потом установить уж только тех, которые окажутся нужны.
23 января 1889 г.
Когда я получаю письмо от Денисенко, от ‘спутника’ из Оренбурга, вообще озлобленные и ругательные, и статьи Шелгунова, не надо бросать и забывать их, а надо радоваться о них, вникать в них: почерпнуть из них поучение, если возможно, если нет, то еще важнее приучить себя весело и любовно переносить их. Приучать себя к этому, как приучал себя к мысли о смерти.
24 января 1889 г.
1) По признакам у Ванички туберкулы и смерть. К нему странное чувство ‘ай’ благоговейного ужаса перед этой душой, зародышем чистейшей души в этом крошечном больном теле. Обмакнулась только душа в плоть.
2) Со мной стало делаться недавно странное и очень радостное — я стал чувствовать возможность всегдашней радости любви. Прежде я так был завален, задушен злом окружающим и наполняющим меня, что я только рассуждал о любви, воображал ее, но теперь я стал чувствовать благость ее. Как будто из под наваленных сырых дров изредка стали проскакивать струйки света и тепла, и я верю, знаю, чувствую любовь и благость ее. Чувствую то, что мешает, затемняет ее. Теперь я совсем по-новому сознаю свое недоброжелательство к кому-нибудь — к Тане было вчера — я пугаюсь, чувствуя, что заслоняю себе тепло и свет. Кроме того, часто чувствую такую теплоту, что чувствую то, что, любя, жалея, не может прерваться состояние тихой радости жизни истинной.
3) Пришел Федор Федорович с юношей. Хочет найти религиозные основы. Да, я сказал ему. Два пути: один радости вне себя, другой радости только в очищении своей души.
25 января 1889 г.
Думал, не только думал, но чувствовал, что могу любить и люблю заблудших, так называемых злых людей. Думал сначала так: Разве можно указать людям их ошибку, грех, вину, не сделав им больно? Разве можно выдернуть зуб без боли? Есть хлороформ и кокаин для телесной боли, но нет для души. Подумал так и тотчас же пришло в голову: не правда, есть такой хлороформ душевный. Также, как и во всем, тело обдумано со всех сторон, а о душе еще и не начато думать. Операцию ноги, руки делают с хлороформом, а операцию исправления человека делают, болью заглушая исправление, болью вызывая худшую болезнь злобы. Душевный хлороформ есть и давно известен — всё тот же: любовь. И мало того: в телесном деле можно сделать пользу операцией без хлороформа, а душа такое чувствительное существо, что операция, произведенная над ней без хлороформа — любви, всегда только губительна. Пациенты всегда знают это и всегда требуют хлороформа и знают, что он должен быть. Лекари же часто сердятся за это требованье. ‘Чего захотел, — говорят они, говорил я сколько раз, — и за то он должен быть благодарен, что я лечу, вырываю, отрезаю его болячку, а он требует, чтобы еще без боли! Будь доволен и тем, что лечу’. Но больной не внимает этим рассуждениям, ему больно, и он кричит, прячет больное место и говорит: не вылечишь и не хочу лечиться, хочу хуже болеть, если ты не умеешь лечить без боли, и он прав. Ведь что такое душевная болезнь — это заблуждение — отступление от закона, от единого пути и запутывание на ложных путях в сети соблазна. И вот люди, желающие помочь, или просто идущие более прямым путем (и по существующей между всеми людьми связи) вытягивающие заблудших из их сетей, как же они должны поступать? Очевидно, человека, только что своротившего, можно прямо тянуть с ложного пути на правый, ему не больно будет, но человека, уже опутанного сетью, нельзя прямо тянуть — ему сделаешь больно, надо мягко, нежно распутать прежде, эта остановка, это распутыванье и есть хлороформ любви. А то что же выходит?
Человек весь по ногам, рукам, по шее обмотан сетями на ложном пути и вот, чтобы спасти его, я, ухватив за что попало, тащу его, душа его, и перерезаю ему члены и хуже затягиваю его. Чем дальше он, чем больше запутан, тем больше любви нужно ему. Вот это-то я почти понимал прежде, теперь же совсем понимаю и начинаю чувствовать.
27 января 1889 г.
Да, вся беда в преждевременности, в уверенности в том, что сделал то, чего не сделал. Это с христианством вообще, это, в частности, с рабством. Уничтожили рабов — бумаги на владение рабами, но все-таки не только меняли каждый день белье, делали ванны, ездили в экипажах, обедали 5 кушаний, живем в 10 комнатах и т. п., — всё вещи, которых нельзя делать без рабов. Удивительно ясно, а никто не видит.
29 января 1889 г.
Все глупости людские ясны только до тех пор, пока сам не вступил в них. А как вступил, так кажется, что иначе и быть не может. Потому-то так дорого не вступать в них.
30 января 1889 г.
Соня так страстно болезненно любит своих детей от того, что это одно настоящее у нее в жизни. От любви, ухода, жертвы для ребенка она прямо переходит к юбилею Фета, балу не только пустому, но дурному.
31 января 1889 г.
1) После обеда пришел Семенов. Вопрос о его деньгах, т. е. о нужде ему, не решился для меня. Но нет: в той мере, в которой ему нужны деньги, в этой мере он не исполнил христианский закон.
2) Новоселов начал осуждение тем, кто не поставил себя по внешней форме безукоризненно. Очень узок и не добр. Много говорили и под конец выяснилось, что формы безукоризненной нет, и что та, которую он хочет принять, укоризненна больше той, которую он укоряет. Очень много говорил, но, кажется, не бесполезно. Впрочем, когда кажется, то часто выходит обратное.
6 февраля 1889 г.
Думал притчу по случаю того, что люди, желающие жить во имя Христа, хотят жить вместе. Люди хотят жить во имя Христа. Это зерны, хотящие прорасти и принести плод. Огорчаться христианину на то, что вокруг него люди мирские, не такие, как он, всё равно, что зерну огорчаться о том, что вокруг него земля, а оно не висит на просторе, или о том, что оно не лежит с другими зернами. Но ведь земля это то самое, что нужно зерну для того, чтобы питаться и пустить рост. Другие зерна ему не нужны, они нужны только как навоз.
8 февраля 1889 г.
Всё хочется умереть. Да, мне кажется, что я дожил до того, что, думая о будущем, отыскивая впереди цели, к которым стремишься в будущем, я знаю и вижу одну крайнюю цель в этой жизни — выход из нее, и стремлюсь к ней почти радостно, по крайней мере, уже наверно без противления. Благодарен за это.
9 февраля 1889 г.
Да, становится ясно, что ‘с словом надо обращаться честно’, т. е. что если говорить, то надо говорить так ясно, как только можешь, а не с хитростями, умолчанием и подразумеванием, с которыми пишут все, и я писал. Постараюсь этого не делать.
12 февраля 1889 г.
1) Качал воду в колодце — звонят в церквах. Я, бывало, злился на звоны Иверской и т. п. Не право злился. Касаткин, Архангельский, не говоря об Ивине, с трудом расстаются с верой в чудеса и исполнение молитв о внешнем, так что же нетронутая масса? Придет им в свое время, а пока нет повода, что ж им делать? Одни фарисеи, т. е. те, кто знает и продолжает. Горе вам, книжники и фарисеи — лицемеры.
2) Я вчера лишнее говорил. Это не эгоизм — страх быть в глупом положении. А надо добродушно молчать, хоть бы приговаривая: понимаю, когда понимаешь.
3) Пришел Ивин. Не столько сомнений у него о самой загробной жизни, сколько о той загробной жизни, про которую он уже написал и напечатал. Читал с ним Евангелие, свое изложение, и мне многое не понравилось: много ненужных натяжек. Хорошо бы исправить, но едва ли я могу теперь. И едва ли это нужно. Помню то доброе чувство, по которому я не боялся, что меня осудят за ошибки. Я знал, что больше доброго, чем злого, что от сердца доброго исходят слова добрые, и потому не боялся зла и не боялся осуждения и теперь в хорошие минуты не боюсь. Если бы это было, то это было бы высшее благо — юродство.
13 февраля 1889 г.
Отец, помоги мне не переставая радоваться, исполняя в чистоте, смирении и любви волю твою.
14 февраля 1889 г.
Читал в Our Day критики на Elsmer’a — поучительно. Можно ли возражать таким? Надо тотчас же узнавать аргументацию, чтоб скрыть истину и замолкать. А то это ужасно. Признаки этого: 1) когда разговор, сделав круг, возвращается, не двинувшись вперед, к точке исхода, 2) когда горячится и сердится один из двух, 3) когда один из собеседников отклоняется от всего довода, а выхватывает только то, что нужно, чтоб не разрешить вопроса. Этакие споры подобны тому, что бы делали люди под предлогом отпирания замка. Когда держащий ключ дергал бы им в ту минуту, как он входит.
15 февраля 1889 г.
Был юноша, пустой. Хочет быть полезен, всё узнать, а сам 18 лет знает женщин. Да, я хорошо сказал ему, что средство служить людям одно: быть лучше. Да светит свет ваш перед людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего небесного. А не из грязи грех проповедывать.
20 февраля 1889 г.
1) Читал Mathew Arnold. Предисловие. Удивительно торжественно. Только он забрал в свой круг того, что он возвышает, и Ветхий Завет. И это давит и тянет к земле.
2) Незнание, плод неясности, не от не знания многого, но от многого знания. Возьми так называемое священное писание, возьми всё с Библии. Боже, что за путаница в сознании, возьми Новый Завет с посланиями — путаница большая (вот о властях Заведующий лавкой цитировал Павла) и возьми одни Евангелия — ясность, возьми одни слова Христа из Евангелия и какой свет!
3) Надо писать с тем, чтобы не показывать своего писания, как и дневник этот, при жизни. И, о ужас! Я задумался — писать ли? Станет ли сил писать для Бога? Вот как мы гадки и как мы всегда переоцениваем себя. Так думал перед сном. Но теперь вижу, что могу и буду, и буду счастлив, делая это. Только бы не желать, не радоваться тому, чтобы кто-нибудь узнал.
22 февраля 1889 г.
Мудрость, знание у нас распалось на два: богословие, в котором изменять ничего нельзя и которое решает все вопросы о жизни, всё, что нужно знать. Что этот мир? Что я? Зачем? Что будет? Что делать? Всё это решено богословием и этого касаться нельзя. Философия же может говорить о всем, только не об этом, только не о том, что нужно и важно.
23 — 24 февраля 1889 г.
1) Читал Mat. Arnold’a, очень хорош тонкостью разграничений, при чем не теряется ясность, но с церковью англиканской National Society for the promotion of goodness — влияет, и это жалко. Зачем для promotion of goodness надевать епанчи, петь известные песни в известных домах?
2) В практической жизни не может не быть неправильностей и отступлений от идеала, но в мысли, в идеале беда, если отступление, если прямая уже и в представлении не совсем кратчайшая линия между двумя точками.
25 февраля 1889 г.
У нас царство разврата и женщин. Женщины движут всем. И это ложь и от того такое раздраженное отстаивание. Попробуйте коснуться этого. Нет предмета, который бы озлобил более людей. А поддерживайте это, и вам всё простится.
26 февраля 1889 г.
В связи с статьею Добровольского описание несправедливостей демократии заставило думать: Ну, хорошо, ну, не будет договора, не будет правительство поддерживать прав, что ж будет? Люди или по привычке будут стремиться к установлению этих прав насилием или просто будут делать то, что они делают и делали, отстаивать насилием свои выгоды, продолжительность исключительного владения (собственность) и будут придумывать для нее оправдания. Будет хуже. Правда. Но эта неправда правительственная, состоящая в том, чтобы утверждать обязанности по отношению земли одной десятой из 10 тысяч владельцев так же строго, как обязанность исполнить обещанную работу и т. п., не сделается правдой. Договор и собственность есть ложь. Но как освободиться от нее? Постепенными шагами, подоходным налогом, уничтожением наследства и т. п. Пожалуй, но сознавая, что это не то, что должно, а только приближение. Самая беда это компромисс, принимаемый за принцип. А вот это-то всегда в правительственных делах. Политического изменения социального строя не может быть. Изменение только одно нравственное, внутреннее человека. Но каким путем пойдет это изменение? Никто не может знать для всех, для себя мы все знаем. И как раз все озабочены в нашем мире этим изменением для всех, а только не для себя.
27 февраля 1889 г.
1) Как бы найти критериум не истины, но того состояния умов, при котором их общение может быть плодотворно, или скорее — такое состояние и отношение умов, при котором общение плодотворное невозможно. Как бы найти те условия, при которых винт может держать, и те, при которых он не держит. Дело, главное, в том, чтобы найти признаки праздной болтовни, баловства словом, которые ужасны для меня, как и для всех искренних работников слова. Как же — я из глубины души достаю с болью и страшным трудом мысль, и вдруг эта мысль замешивается в миллионы таких же мыслей и среди этой массы теряет свое значение. Мысли же эти не мысли, а подобие их и добываются совсем не из глубины и совсем иначе и очень легко. Вот найти признак их.
2) Всё бы хорошо, кабы только женщины были на своем месте, т. е. смиренны.
28 февраля 1889 г.
1) Многописание есть бедствие. Чтобы избавиться от него, надо установить обычай, чтобы позорно было печататься при жизни — только после смерти. Сколько бы осадку село и какая бы пошла чистая вода!
2) Чтобы спорить и из спора выходил плод, нужно, чтобы спорящие смотрели в одну и ту же сторону, чтоб цель у них была одна (истина). Надо уяснить себе, что каждый хочет доказать. И если окажется, что или один ничего не хочет доказать (очень обыкновенно), или что цели, побуждающие спорить спорящих, совершенно различны, то спор тотчас же следует прекратить.
3) Главное заблуждение в том, что не чувства руководят рассуждениями, а что рассуждения могут руководить чувствами. От этого прекрасная мысль Arnold’a, что метод Христа есть sweet reasonableness, любовная разумность.
2 марта 1889 г.
Во сне видел: цель жизни всякого человека улучшение мира, людей: себя и других. Так я видел во сне, но это неправильно. Цель моей жизни, как и всякой: улучшение жизни, средство для этого одно: улучшение себя. Действительно, надо быть совершенным, как Отец. Надо быть, как Отец. Не только не робеть от такой гордости, но робеть от мысли о том, что можно забывать это. Я не орудие, но орган Божества. Я такой же, как и Отец, как говорил Иисус, но я его орган, клеточка и всё тело. Отношение подобное. Дерзко приравнивать себя Отцу только тогда, когда считаешь себя и его личностями. Но когда ясно, что существует только мое отношение к нему, то я не могу не считать себя одинаковым с ним. Я и Отец одно. И когда поймешь это: я то же, что Отец, — какая сила духовная прибавляется. Как Паскаль говорит, как разночинец, нашедший права наследства. Я, по крайней мере, как только скажу себе, что я такой же, как Он, и призван делать дело Его, так не могу уж делать низкого, нечистого, не могу гордиться, радоваться на себя и не могу не любить, не жалеть. Всё как Он. Ты посланец от Отца, делать Его дело. И потому, чтобы быть достойным продолжать его делать, иметь это благо, 1) блюди себя чистым, каким Он представляется тебе, 2) всё, что делаешь, делай только в исполнение Его воли и 3) волю Его ты познаешь, когда ты в любви. Любовь — это Его сила, проходящая через тебя, поворачивайся такой стороной, чтобы она проходила через тебя. Еще неясно, но мне не то что ясно, но мне это сознание придало силы.
3 марта 1889 г.
1) Учись во всем у Бога. Учись делать доброе так, чтобы получающий его не видал твоей руки. Как Бог. Он это делает, до такой степени скрывая себя, что многие точно думают, что Его нет.
2) Женское царство — беда. Никто как женщины не могут делать глупостей и гадостей чисто, мило даже и быть вполне довольными. А нет уважения к суждению людей, которое вызвало бы сомнение.
3) Грот жалок, он что-нибудь дурное сделал и хорошо чувствует. Как неверно слово: жалок, к такому положению. Жалок человек, когда не видит греха. Только горе в том, что я-то сержусь тогда, а не жалею, как бы должно было.
4 марта 1889 г.
Читал Arnold’а. Слабо. Софизмы о церкви, которая ему зачем-то нужна.
5 марта 1889 г.
Ох, кабы облечься в броню любви, т. е. на все стороны всегда выставлять любовь к людям, чтоб никто бы тебя не пробрал.
6 марта 1889 г.
1) Мне всё легче и легче с людьми, говорю, что могу, о божьем, а остальное как хотят.
2) Фет жаловался на скуку и на незнанье того, что хорошо и дурно, что должно и не должно. Я сказал: Люди жили и не знали зачем, Христос объяснил закон жизни: установления Царства Божьего на земле и дал смысл жизни каждого — участия в этом, установлении Царства Божьего. И всё это самая точная, ясная реальная философия. И ее-то они называют мистицизмом.
3) Спорили о православии. Они, как и моя сестра бедная, не знают еще веры, а думают, что имеют ее.
8 марта 1889 г.
Читали статью Евангелического союза в ответ Победоносцеву и замечания на это редакции. Это ужасно. Мне последнее время стали ужасны не физические уродства, раны, а духовные, из которых самые очевидные — уродства слова, употребляющего все способы для скрытия истины и выставления лжи вместо ее. Софизм возражения Победоносцева в следующем:
У нас полная веротерпимость: мы позволяем строить церкви всех исповеданий и в них отправлять богослужения, крестить, венчать, хоронить, присягать и др., каждому по своим обрядам, но воспрещаем каждому вероисповеданию проповедывать свое учение, т. е. совращать из православия, как они выражаются. Подразумевается, что религия состоит только в исполнении известных внешних жизненных актов: службы, похороны, крестины, браки, присяги и больше ничего, и что эти акты каждое вероисповедованпе может делать по своему обряду, т. е., что магометан не заставляют крестить своих детей и т. п. Это не веротерпимость, а отсутствие насилия такого, при котором ни один иноверец не стал бы приезжать в Россию. И тут до религии еще дела нет. Это мертвая форма, религия же есть нечто живое. Оно нечто живое уже потому, что постоянно нарождаются новые люди и для них вопрос: какой веры? Вопрос этот решается опять по мертвому, т. е. дети веры отцов. Стало быть дело не религиозное, а гражданское, — гражданское же решается не на основании того, что должно руководить всяким гражданским актом, — справедливости. 1) Дети, у которых один из родителей православный, должны быть православны. 2) Проповедывать устно и письменно православие — можно, никакое другое исповедание — нельзя. 3) Совращать в православие можно — это называется миссионерство, в другие же исповедания — нельзя. Этих 3-х пунктов нет в других странах и потому там есть веротерпимость, а у нас нет.
10 марта 1889 г.
Говорили о том, что не надо делать по предписанию извне, а по внутренней потребности. Ну, не люблю человека — не притворяться, не лгать. Люблю курить — курить и т. п. Я говорил: да, но надо любить любить, любишь чистоту — не курить и т. п. и надо возбуждать в себе эту любовь к доброму. Как возбуждать эту любовь к любви и т. п.? Есть одно всемирное, всем известное и до неузнаваемости изуродованное средство: молитва. Обращение (следовательно, внимание к тому) к самому святому в себе (выдвигание его вперед). Святое же во мне есть святое во всех, есть святое в самом себе, есть Бог. Да, молитва сильнейшее средство и единственное, молитва, как вызывание в себе лучшего что есть и приучение себя жить им. Так и выходит: человек, не знающий в себе ничего выше силы, могущей делать то или другое, обращается к такой силе личного Бога, прося у него здоровья, жизни, дождя. Человек, не знающий ничего выше гордости, славы, поклоняется Богу прославляемому. Часто и то, и другое, и еще третье. Хочется сказать: человек, не знающий ничего выше покаяния, поклоняется Богу искупившему, тому, который принял покаяние и очистил. Человек, не знающий ничего и выше самоотречения, поклоняется Богу самоотречения Будде и Христу, как мученику. И потом всё это вместе. Я знаю Бога творящего добро и поклоняюсь ему.
11 марта 1889 г.
1) Тщеславие, роскошь, поэзия, всё это обворожительно, когда полно энергии молодости, но без молодости и энергии, а с скукой старости, просвечивающей сквозь всё, — гадко.
2) Думаю об общинах, что для освобождения себя от пользования правом чужого труда неразумно и опасно собирать себе деньги (орудие угнетения) и на эти деньги покупать несправедливейшую собственность — земельную.
3) Не говорите о нужде бедных материально и о помощи им. Нужда и страдания не от материальных причин. Если помогать, то только духовными дарами, нужными одинаково и бедным и богатым. Посмотрите на жизнь среднего сословия. Мужья с отвращением, напряжением, тоской наживают деньги противными для них самих средствами, а жены неизбежно с недовольством, с завистью к другим, с тоскою проживают всё и им мало и в воображении утешаются надеждой на выигрыш билета, если не в 200, то в 50 тысяч.
4) Читал ‘Учение XII Апостолов’ Соловьева. Как праздны рассуждения ученые. В науке неправильно одно значение, которое ей придается. Они, ученые (профессора), делают некоторое определенное дело и нужное, они собирают, сличают, компилируют всё однородное. Они, каждый из них, справочная контора, а их труды справочные книги. Например в Учении собрано всё касающееся этого, и это полезно, но выводы не полезны и глупы. Catalogue raisonne и экстракты из книг — полезны, но их воображение, что этими компиляциями, собраниями, каталогами они увеличивают знание, в этом комическое заблуждение. Как только они выходят из области компиляций, они всегда врут и путают добрых людей.
5) С Ограновичем спорил. Он материалист. Сознание — плод сил, действующих в материи, и потому надо действовать на материю. Чем? Ну, обычное сумасшествие.
Я как будто пробовал, тверд ли я. Если говорил, то значит не тверд.
13 марта 1889 г.
Васильев проповедует. Все они и Пашков, Radstock проповедуют. Я понял их, Евангеликов, так: они от церковной безбожности очнулись и нашли более разумную и свободную и теплую веру в Христа, искупившего своей кровью наши грехи и спасшего нас. И верят, и радуются. Но ошибка и тут большая: они чувствуют себя совершенными и всю энергию направляют на проповедь, предполагая, что совершенство жизни совершится бессознательно. В этом вредоносная ошибка. Васильев проповедует бессмыслицу и соблазняет своей жизнью, равно и многие другие. Я соблазняю своей жизнью меньше, потому что признаю себя несовершенным и, кроме того, не проповедую.
14 марта 1889 г.
1) Китайцы не могут смотреть иначе на нас, как на варваров сумасшедших, злых и подлых, корыстолюбивых уродов. Как поучителен такой взгляд.
2) Пошел к Третьякову. Хорошая картина Ярошенко ‘Голуби’. Хорошая, но и она и особенно все эти 1000 рам и полотен с такой важностью развешанные. Зачем это? Стоит искреннему человеку пройти по залам, чтобы наверно сказать, что тут какая-то грубая ошибка и что это совсем не то и не нужно.
15 марта 1889 г.
1) Читал Quental’a. Он говорит, что узнал, что несмотря ни на какие неопровержимые доказательства (детерминизма) зависимости жизни от внешних причин свобода есть, но она есть только для святого. Для святого мир перестает быть тюрьмой. Напротив он (святой) становится господином мира, потому что он высший истолкователь его. ‘Только через него и знает мир, зачем он существует. Только он осуществляет цель мира’.
2) Читаю хорошенькие вещицы Чехова. Он любит детей и женщин, но этого мало.
18 марта 1889 г.
Врачи, юристы, богословы, все те, которые научно занимаются предметами фантастическими, не могущими быть предметами познания, вырабатывают приемы, посредством которых у них получается внешнее, механическое подобие достоверности, т. е. получается успокоение личное о том, что я, мол, приложил все известные научные приемы для познания и потому могу быть спокоен, о том же, что употребляемые приемы не могут по существу дать познания, они не думают. Таковы: следствия, судопроизводство у юристов, исследование больного у докторов, подведение под тексты у богословов. Хотелось сказать, что то же и у естественнпков, но это не вполне так.
19 марта 1889 г.
Отчего не мог быть Христос больше. Христос такой, которого все гнали, убили, не скажу: никто не узнал, но мы не узнали, мир не узнал. Могли, должны были быть и есть миллионы, биллионы, бесконечное число Христов (Будд), делавших дело жизни. Мы не знаем словами, но делом жизни они дошли до нас и сделали нас. Из этого выходит то, что понимание Христа как единицы личности не только мелко, но нельзя. Это личность. Есть Христос — логос, разумение, и он во всем. И называть его нельзя Иисусом, жившим в Галилее. Другое выходит то, что надо и можно и должно жить так, чтобы быть Христом неизвестным. Да им, в сущности, и будешь всегда, т. е. если ты святой, то ты будешь неизвестным. И Христос Иисус неизвестен для милиардов и для существ мира. Всё это ведет к тому, что кроме исполнения воли Отца ничего нет ясного и несомненного.
21 марта 1889 г.
1) Пошел к Гроту. Что за каша в голове. Даже нет понятия о различии между ясными и не ясными мыслями.
2) Хохлов покидает техническоеучилише, дом и идет в деревню. Жутко, знаю, что не выйдет то, чего он жаждет, но стремление к чистоте, отречение — хороши и должны принесть плоды.
22 марта 1889 г.
Животному даны органы, например, зверю — чутье, насекомому — щупальцы, и исполнять свое назначение животное может только через употребление своих высших органов. То же и с человеком. Он может исполнять свое назначение только через употребление своего высшего органа — разума. Какое его употребление? — Понимание жизни как служение Богу для установления Царства Божия на земле или, с другой стороны, любовь к Богу и ближнему.
26 марта 1889 г.
1) Как не суди, я есмь весь орудие чье-то, Божье. Часть этого орудия подчиняется воле Бога всегда, несомненно, это плоть, даже животное, которое ест и плодится и при всем этом радуется, и в действительности и вечности чего я не сомневаюсь, но есть еще нечто во мне главное, что может подчиняться и противиться воле Его. Как скоро оно не подчиняется, оно страдает (является зло, другого нет), как скоро подчиняется, оно становится столь же действительным и вечным, и радостным (еще более действительным и вечным, и радостным), как и плоть и животное. Страдать, сомневаться можно только в жизни, противной воле Бога. Как только в согласии с ним, нет ни страданий, ни сомнений.
2) Помни, что жизнь твоя есть только исполнение воли Бога в чистоте, смирении и любви. Всё вне этого не жизнь.
27 марта 1889 г.
1) Миткаль обходится дешево, потому что не считают людей, сколько портится и до веку не доживают. Если бы на почтовых станциях не считать, сколько лошадей попортится, тоже дешева бы была езда. А положи людей в цену, хоть в лошадиную, и тогда увидишь, во что выйдет аршин миткалю. Дело в том, что люди свою жизнь задешево, не по стоимости продают. Работают 15 часов. И выходит из за станка — глаза помутивши, как шальной, и это каждый день.
2) Творить волю Бога? Как узнать ее? Одно средство — жить, не нарушая закона (чистоты, смирения и любви). Прямо узнать и творить волю можно только святому, нам же одно это средство: не оскверняй себя, не возвышай себя и не будь враждебен никому, и сила жизни повлечет тебя по пути исполнения воли.
3) Ищите Царствия Божия и правды его и остальное приложится. Ищите того, чтобы быть исполнителями воли Бога и больше ничего, ничего. Всё будет — и праведность, и радость, и жизнь, не говоря о хлебе и одежде, которые и не нужны. Нужен только хлеб насущный — пища жизни, та пища, про которую сказал Христос: Пища моя творить волю пославшего.
4) Не хвалить так же важно, как не хулить. Ничто так не возбуждает гнева.
28 марта 1889 г.
1) Старался успокоить себя мыслью о смерти и никак не мог. Умственно, разумом не боюсь смерти, а сердцем далек еще. Может быть так и будет и иначе не может быть, пока жив и здоров, и смерти нет. Когда она придет, Отец сведет к ней тихо, без потрясений и противления. Надеюсь, что так будет. Когда я дома думаю о смерти — готов кажется, но вчера на дороге в лесу не боялся, но не мог быть спокоен, радостен. Это от того, что во мне энергия деятельности жизни (Бог велит действовать) и с нею не соединимо понятие смерти. Уничтожься энергия деятельности — не вели Бог жить — и легко будет умереть.
2) Пьяный дикий народ в трактире, 3000 женщин, вставая в 4 и сходя с работы в 8, и развращаясь, и сокращая жизнь, и уродуя свое поколение, бедствуют (среди соблазнов) в этом заводе для того, чтобы никому ненужный миткаль был дешев, и Кноп имел бы еще деньги, когда он озабочен тем, что не знает куда деть те, которые есть. Устраивают управление, улучшают его. Для чего? Для того, чтобы эта гибель людей, и гибель в других видах, могли бы успешно и беспрепятственно продолжаться. Удивительно!
29 марта 1889 г.
Я и большинство людей губят свою невинность — не от соблазнов, не то чтобы женщина прельстила, а просто a froid решают, что вот еще есть удовольствие — блуд, как курить, пить, и идут совершать блуд.
30 марта 1889 г.
1) Приехали американцы. Два пастора, один literary man. Они бы издержали только доллар на покупку моих книг — What to do и Life, и только два дня на прочтение их и узнали бы меня, т. е. то, что есть во мне, много лучше.
2) Заботится M-r Newton о соединении церквей в практической деятельности. Это прекрасно. Но боюсь, что помимо истины христианской нигде не соединятся, а истина в жизни христианской, а жизнь христианская в полном отречении от собственности, безопасности, следовательно и всякого насилия — хоть декларация Гарисона.
3) Было бы недобросовестно считать равнозначущими и отрицающими одно другое — речи злые, неразумные и добрые, разумные: злые, неразумные не имеют за собой ничего, кроме раздражения минуты, добрые же и разумные — природу человека. Добро и зло не равны. Первое — свет, второе — отсутствие света.
4) Низшая потребность, переходящая в похоть — еда, нужная прямо только мне для себя, посредственно она нужна для всего, более высокая потребность полового общения, также переходящая в похоть, нужная прямо для семьи, еще более высокая потребность одобрения людского, переходящая в похоть славолюбия, нужная прямо для общества людей. Как сделать, чтобы ни одна не переходила в похоть и пределы закона? Пост, чистота, смирение.
3 апреля 1889 г.
Читал Ньютона о соединении церквей. Пока будут говорить о церквах и их соединении, соединения не будет, главное, надо быть серьезным и правдивым в деле веры, т. е. в деле объяснения смысла жизни и потому направления ее, а будут люди серьезны и правдивы, не будут говорить о причастиях, троицах и церквах, и все соединятся. О, кабы только они отбросили все суеверия, весь этот cant об искуплении и инкарнации, божестве Христа и тому подобное! Есть наша жизнь всех одинакая — мудреная и бедственная и как бы таинственная, и вот есть объяснение этой жизни Христом. Возьмем с благодарностью это объяснение и будем стараться еще дальше, лучше, точнее уяснять себе наше дело жизни. А то эти люди, да и большинство (коль не все) христиан, берут учение Христа со всем суеверным балластом веков, и оно выходит не объяснение, а затемнение жизни, и хотят в этом мраке согласиться. Ищите света и больше ничего, и согласие и единение будет.
4 апреля 1889 г.
Читал Щедрина. И хорошо, да старо, нового нет. Мне точно жалко его, жалко пропавшую силу.
6 апреля 1889 г.
Урусов прекрасно объяснил свое понятие о любви. Любовь не чувство, а лицо. Это лицо берет за руки меня, ‘я’ и ближнего и связывает меня с ним. И только тогда, т. е. когда он через Бога связано ближним, только тогда человек — человек.
7 апреля 1889 г.
Совсем не нужно много спать, когда не объедаешься. 4-й день не ем сахара и белого хлеба и прекрасно. То же, что я открыл о половом разврате и законности и радости воздержания, то же и об еде — пост. И одно в связи с другим.
8 апреля 1889 г.
1) У дома нашел мальчика, семинариста из Рязани, который просил денег и навалился на меня всей тяжестью своей онанистической беспомощности. Я торопился домой и ничем не сумел помочь ему. Говорил с ним и дал деньги, которые были у меня. Это одно из самых трудных положений: юноша, составив себе преувеличенное и ложное представление обо мне, долго носясь с этим представлением и еще с представлением о том, что он считает своим незаслуженным несчастием, добирается до меня и ждет спасения полного, и вдруг ничего. Надо помнить, что это одно из труднейших дел и потому надо не отстраняться от него и делать его наилучшим образом. Это drawback многих радостей моего положения. Главное же не торопиться.
2) Бог сошел на землю, чтобы дать закон (спасения, благо) и Христос дал закон этот. Я, человек, слышал его и понял и нашел спасенье и благо. И вдруг оказываются неясности, затруднения, и надо искусственные построения делать, которые еще неяснее, чтобы разъяснить. Зачем я пойду туда? Зачем всё то, что путает и что не от Христа? А таковое весь ветхий завет и, главное, падение, искупление. Да, беда вся в том, что Христа мы не понимаем, как Бога, могшего родиться только от Бога, а мы принимаем его сыном еврейского народа (замечательно, что народ-то отрекся от него), сыном матери (отчего же не внуком и племянником еще) и тянем в божественность и его antИcИdents. В сущности же Бог не может иметь никаких antИcИdents. Бог родился в мире (я ведь говорю по признанию (которое я могу допустить) его Богом), а не в еврейском народе и для всего мира, и потому для учения Бога вовсе не нужно, не имеет никакого значения учение еврейского народа, так же мало, как имеет значение учение его матери, дяди. Это такая обычная ошибка.
3) Да, хорошо бы: остави нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим: чтобы забыть всё прошедшее людей и сначала относиться к ним.
12 апреля 1889 г.
1) Получил брошюру, проповедь Dol’a. Ничто, как такие хорошие, но пресные книги, не указывают на тщету писаний, рассуждений, построений.
2) Я, проходя в этом мире, умирая, могу делать одно: исполнять волю пославшего или проводящего, т. е. проходить так как он хочет, не задерживая себя и одних и не стаскивая других и, главное, не толкаясь, не злясь.
14 апреля 1889 г.
1) Мы работники, от которых скрыт результат работы, которым не дано воспользоваться работой. Дано одно: возможность участия в работе, слияние интересов с хозяином. Удивительно, как этот последний вывод, до которого доходишь, определенно и именно в этой самой форме выражен Христом. Ведь это даже не сравнение — это само дело. Вся жизнь людей есть работа: работа на хозяина (фабричная и др.), работа пахоты и посева, уборки и опять посева, улучшения земли, пород, построек, умственные изобретения — всё не для себя, всем пользоваться не надо, а во всем есть благо в самой работе. Такова вся и жизнь. Дано пользоваться только благом самой работы. И еще дано перенесение своего интереса в интерес другой, вне себя, в интерес хозяина или дела, и это перенесение интереса, это освобождение себя от интереса своего, для гибнущего себя, возможно только через работу. Так в работах жизни. И точно то же во всей жизни, когда на всю жизнь свою временную плотскую, на направление своим произволом этой жизни, смотреть (а иначе и смотреть нельзя), как на работу для дела Божьего, или, короче, для Бога. Только проводя свою всю жизнь для исполнения воли Бога (в установлении Царства Божия, правды, где его видишь, и соблюдении чистоты, смирения и любви, где и не видишь), в работе Божьей можно отрешиться от своего интереса тем, чтобы найти интерес в деле Божьем. Сказать, что воспользуешься в будущем этим делом, рискованно, но точно нельзя доказать. Да и зачем? когда участие в работе уж дает благо. Только начинаешь участвовать и уж чувствуешь благо, что ж будет, если отдашься весь этой работе, сделаешь привычку к ней? Тогда благо настоящее будет так велико, что не нужно будет воображать себе никакого другого в будущем.
2) Помни, ты работник дела Божьего (молитва, которую напишу на ногте).
18 апреля 1889 г.
Читал Танееву об искусстве. Он совершенно невежественный человек, усвоивший бывшее новым 30 лет тому назад эстетическое воззрение и воображающий, что он находится в обладании последнего слова человеческой мудрости. Например, чувственность — это хорошо. Христианство — это католические догмы и обряды и потому глупость. Греческое миросозерцание — это высшее и т. п.
19 апреля 1889 г.
Читал World Advance Thought и Universal Republic. Созревает в мире новое миросозерцание и движение и как будто от меня требуется участие, провозглашение его. Точно я только для этого нарочно сделан тем, что я есмь с моей репутацией — сделан колоколом.
Отче, помоги мне. Если такова воля Твоя, буду делать.
20 апреля 1889 г.
Встретил Озмидова. Он шел ко мне с 4-мя пунктами: 1) что если хочешь дурное, то надо его делать, иначе — фарисейство. Непостижимый вздор, если не знать, что эта теория нужна ему, чтобы оправдывать свое курение, револьвер, т. е., делая дурное, думать, что я делаю, что должно, 2) что я несправедливо сказал, что если человеку нужны деньги, то это не значит, что ему нужны деньги, а значит, что нужно направление того ложного положения, в котором он находится. Непостижимое непонимание, если не знать, что не понимать этого ему необходимо для того, чтобы не считать свое положение неправильным, 3) что неверно я сказал, что разрешение экономических затруднений для отдельного человека состоит в том, чтобы быть нужным, тоже непостижимое несогласие, если не знать, что он считает себя нужным людям, несмотря на то, что люди не понимают своей нужды. Наконец, четвертое. На этом четвертом я так ясно убедился, что все эти якобы разъяснения недоразумений суть не что иное, как умственные хитрости для оправдания своего положения (для довольства собой, исключающего движение вперед), что я перестал возражать и мне истинно стало жалко его. Думаю, что это мое молчание более полезно могло подействовать на него, чем возражение. Четвертое состояло в том, что человек может убить себя. Может ли человек убить себя? спросил он. Думаю, что нет, отвечал я. А как же, когда я, защищая другого, подставлю себя? Да, разумеется, сказал я, удивляясь, к чему эта высота самоотвержения. ‘А, стало быть, и морфин хорошо?’ Я понял, что морфин, который он вспрыскивает и который есть слабость, он объясняет тем, что он делает это для того, чтобы быть в состоянии работать и потом кормить семью, следовательно, убивает себя для других. Никогда так ясно не было мне искривление суждений людских для оправдания себя, для избавления себя от покаяния и потому от движения вперед. Это нравственный морфин. Таковы все изуверы, все теоретики. Да, вот что нужно писать на ногте: не спорить с такими. Спор с такими — страшный обман, это драться обнаженному с покрытым латами (нехорошо сравнение).
21 апреля 1889 г.
1) Читаю Ноеса о коммунах. Везде одно: освобождение себя от суеверий религии, правительства и семьи.
2) Работа докторов могла бы быть хорошая, коли бы была одухотворена.
3) Прошел с Сашей к солдатам. Страшно и странно смотреть, как серьезно и уверенно делают эти гадости и глупости. Мне даже кажется, что им стыдно.
22 апреля 1889 г.
Читая шекеров, приходишь в ужас от однообразия мертвенного и суеверий: пляски и невидимые посетители и подарки — очки, фрукты и т. п. Удаление в общину, образование общины, поддержание ее в чистоте — всё это грех — ошибка. Нельзя очиститься одному или одним, чиститься, так вместе, отделить себя, чтобы не грязниться, есть величайшая нечистота, в роде дамской чистоты, добываемой трудами других. Это всё равно, как чистить или копать с края, где уж чисто. Нет, кто хочет работать, тот залезет в самую середину, где грязь, если не залезет, то, по крайней мере, не уйдет из середины, если попал туда. Смутно приходит мысль: всё дело в том, чтобы исполнять закон истины, насколько есть свет там, где стоишь, и сдвигаться с места только для того, чтобы исполнять этот закон, а не для себя. Есть три способа служить Богу и братьям.
1-й тот, чтобы, уверив себя, что знаешь волю Бога о других, заставлять других убеждением, силой, даже хитростью исполнять этот закон: это церковь, государство, наука даже.
2-й тот, чтобы бороться с ложным учением церкви, государства, науки, доказывать ошибки — это революционная и практическая и умственная деятельность. Общины как образцы истинной жизни, общины монастырские, социалистические — это иллюстрации этой деятельности — они тоже плод борьбы.
3-й способ — единственно разумный, тот, который (достигнуто уж давно бы было, я хотел сказать, забывая, что то, что было, должно было быть, и без него не могло бы быть то, что будет) состоит в том, чтобы не заставлять делать других, не оспаривать тех, которые заставляют делать (церковь, государство, науку), не показывать образцы, как общины и монастыри, а просто самому делать, где находишься, по мере света. Убедить людей, что заставлять других и быть заставляемым делать доброе нельзя, что все заставляющие и заставляемые всегда делают злое. (Нелепо, в самом деле, что одни люди знают, как надо жить, а другие не только не знают, но и не могут быть научены, а должны быть заставляемы.) От этого, от власти и влияния церкви, государства, науки, всё зло. Суеверия, кощунства, остроги, убийства, ложь, софизмы — всё от этого. Убедить людей, что бороться с этим и показывать образчики в общинах есть усиление зла и еще большее удаление от предмета. Нужно одно: самому, каждому приближаться к идеалу по мере света. О коли бы это начали делать. Что бы сталось со всем злом мира?!
23 апреля 1889 г.
Страшно подумать, как заброшен мир, как парализована в нем деятельность лучших представителей человечества организациями церкви, государства, педагогической науки, искусства, прессы, монастырей, общин: все силы, которые могли бы служить человечеству примером и прямым делом становятся в исключительное положение, такое, при котором простое житье, воздержание от пороков, слабостей, глупостей, роскоши становится необязательным, простительным, даже нужным (нельзя же архиерею, министру, ученому не иметь прислуги, удобоваримого обеда, рюмки вина), и не остается никого для делания простого, прямого дела жизни. Еще хорошо, что церковь, государство, наука, литература, искусство не чисто выбирают, а остаются люди рядовые. Но все-таки это отступление лучших по силам людей от дела жизни губительно. St. Simon говорит: что если бы уничтожить 3000 лучших ученых? Он думает, что всё погибло бы. Я думаю — нет. Важнее уничтожение, изъятие лучших нравственно людей. Это и делается. И все-таки мир не погибает.
24 апреля 1889 г.
1) Чуется, что смерть приближается. Нет побуждения жить. Сделать хочется слишком много, такого, что не укладывается в этой жизни. Да и форма жизни не та, тяготит меня, а разорвать не могу.
2) Попов от Сютаева. Он ищет святых, чтобы видеть осуществление истины, которой служит. Ему кажется, что у Сютаева есть путь: брать на себя.
25 апреля 1889 г.
Попов взволнованно ищет добра и истины. Боюсь, что он еще в периоде тщеславия, жизни для людей. Периоды жизни: 1) животный, 2) животный и славы человеческой, 3) животный, славы человеческой, и божеский. И еще положения переходные из одного в другое.
28 апреля 1889 г.
1) Джентльмен — это помои от христианина. Смывали посуду, где был христианин — вышел джентльмен.
2) Еще можно заблуждаться о вреде, губительности для своей жизни своего эгоизма, но на эгоизме семейном это очевидно, из-за дурмана тщеславия не видать, например, вреда себе своего эгоизма, но на детях, жене, за которых тщеславишься, очевиден весь вред. Тоже с богатством и всякой потачкой личности своей и семейной. Мать любит детей, а делает им вред. Стало быть, не любовь, а пристрастие.
29 апреля 1889 г.
В Учении XII Апостолов сказано: одних обличай, за других молись, а третьих люби больше души своей. По моему надо так: одним, сострадая, помогай, других, молясь за них, обличай, третьих люби больше души своей. Оно так и выходит. Все люди и каждый человек отдельно сначала живет животной жизнью, где ему нужно помогать, потом жизнью мирской, славой людской, где его нужно обличать, и потом жизнью божеской, где нельзя не любить его больше себя. Выходит и еще с той стороны, что жизнь человека есть исполнение воли пославшего, которая совершится (если прямо не знаешь несомненно этой воли, что бывает большей частью) тогда, когда будешь жить в чистоте, которая дает возможность помогать другим, в смирении, которое освобождает от делания для славы людской и в благоволении к людям, которое ведет к любви.
30 апреля 1889 г.
1) Проходя назад, слышу разговор Вахмистра: ‘не полагается’. Какое страшное слово! Ведь не про божеский закон оно говорится, а про безумно жестокую чепуху военного устава.
2) 7 пунктов обвинительного акта против правительства: 1) церковь, обман суеверия, траты, 2) войско, разврат, жестокость, траты, 3) наказание, развращение, жестокость, зараза, 4) землевладение крупное, ненависть бедноты города, 5) фабрики — убийство жизни, 6) пьянство, 7) проституция.
3) Читал статью Ковалевского профессора, исповедание матерьялизма очень связное. Среда, воздействуя в известном направлении, вызывает реакцию, из этой реакции выделяются органы, и органы чувств, чувства оставляют следы, следы эти, комбинируясь, производят ум, волю, душу. Всё это прекрасно и очень верно: но дело в том, что всё это не нужно. Мне дела нет, как произошла моя душа, но она есть и действует. Ну так как же ей действовать? Вот это-то нужно знать, а теория происхождения ее не только не отвечает на вопрос, но отводит от него. Как я спросил плутоватого мальчугана, объявившего, что он умеет складывать, как сложить: лапа. Он задумался и спросил: какая лапа, собачья?
14 мая 1889 г.
Маша дорогого сто ит: серьезна, умна, добра. Упрек ей делают, что она не имеет привязанностей исключительных. А это-то и показывает ее истинную любовь. Она любит всех и заставляет всех себя любить — не так же, но больше, чем любящие исключительно своих.
16 мая 1889 г.
Достоверность знания как получить? Всегда говорят: разум. Но разум у каждого свой. Нужен авторитет: откровение, закрепленное чудом. Какой ужасный вздор. И какой софизм! Предполагается, что нужно иметь истину такую, в которой все бы были согласны. Но такой истины, в которой все бы были согласны, нет, не от того, что нет истины, но от того, что не все согласны. И способ утвердить истину посредством откровения, закрепленного чудом, не дает больше согласия — напротив больше несогласия — чудо за чудо, откровение за откровение, одно отрицает другое. Нет истины, в которой бы все были согласны, но есть постоянно движение и мое и всех людей к той истине, в которой все согласны, не могут не быть согласны. Все люди верят в такую истину и идут к ней. И в движении к истине всегда согласие. Несогласие только в предполагаемой неподвижной истине.
19 мая 1889 г.
Обыкновенно предполагают и Христос даже так (по Луке) учил о собственности, чтоб отдать собственность. Это не верно. Церковь, государство, собственность. Всё это надо уничтожить только в себе, в себе уничтожить признание действительности этих дел, а разрушать ничего не надо. Для человека, уничтожившего в себе хоть собственность, не нужно будет ничего отдавать, а нужно только жить, не признавая ее (разумеется для себя прежде всего, но также и для других) и тогда отдавать ничего нельзя, но нельзя и не позволять брать каждому, что он хочет, и можно и должно просить у всех, а не покупать.
20 мая 1889 г.
Искусство, чтобы быть уважаемым, должно производить доброе. А чтобы знать доброе, надо иметь миросозерцание, веру. Доброе есть признак истинного искусства. Признаки искусства вообще — новое, ясное и искреннее. Признак истинного искусства — новое, ясное и искреннее, доброе.
24 мая 1889 г.
1) Хорошо быть руганным и еще лучше быть полезным. А каково. Обе вещи сходятся. Для их блага обличать: будешь поруган и полезен.
2) Читал World Advance Thought. Много риторики, а нужно дело. Не Soul comunion нужно 27 числа, а во всякое число нужно сходиться в одном, в исполнении учения Христа, в непризнавании Церкви, Государства, Собственности.
3) Не конгрессы мирные нужны, а непокорение солдатству каждого.
25 мая 1889 г.
1) Во сне видел, что я взят в солдаты и подчиняюсь одежде, вставанию и т. п., но чувствую, что сейчас потребуют присяги и я откажусь, и тут же думаю, что должен отказаться от учения. И внутренняя борьба. И борьба, в которой верх взяла совесть.
2) Нет умственной энергии. Помоги, Отец. Вздор! Только бы служить Богу до конца теми силами, которые остались. В этом вся сила.
29 мая 1889 г.
1) Странно кажется, но нельзя иначе сказать, как то, что Грекорусская вера есть одна из самых суеверных и вредных ересей.
2) Ходя по лесу, где я преследовал и без жалости добивал раненного зайца, подумал о том, как невинны должны быть убийцы. Они думают о другом и убивают без борьбы. Но стоит опомниться. Как хороша могла бы быть история об убийце, раскаявшемся на незащищавшейся женщине.
3) Жизнь дана нам, как ребенок дан няньке, чтобы возрастить его. (Великая притча о талантах.) И как дурная нянька может пользоваться ребенком, и щеголять им, может бояться и стыдиться показать его нечистым, невыхоленным, усталым, хотя для его здоровья и роста ему нужно бывать и нечистым и усталым, так и глупый дурной человек с своей жизнью хочет показать ее в наилучшем свете, хочет хвастаться ею, пользоваться ею, забывая то, что ему нужно только возрастить ее. Когда не хочется, не нравится то или другое положение, спроси себя: что, мешает это положение росту жизни или содействует ему? И большей частью окажется обратное.
30 мая 1889 г.
По случаю Ильи, который опять занят постройкой. Люди, не воскресшие к жизни, заняты всегда и всё только приготовлениями к жизни, а жизни нет. Заняты едой, сном, ученьем, отдыхом, продолжением рода, воспитаньем. Одного нет — жизни, роста своей жизни. Да, дело наше, как дело няньки — возрастить порученное нам — нашу жизнь. И пусть не говорят столь любимую пошлость, что растить свою жизнь — эгоизм. Растить свою жизнь — служить Богу. Люби Господа Бога твоего всем сердцем, всей душой и всем помышлением твоим и ближнего, как самого себя. Когда видишь пользу ближнего и не видишь никому пользы от своего роста и приходится выбирать всегда рост своей жизни, потому что польза ближнего всегда сомнительна, благо же роста своей жизни всегда несомненно. Как кажутся непонятными бесцельные и безвестные страдания и получают смысл только вне видимых нами условий жизни, так и бесцельное, бесполезное на наш взгляд благо и безвестное, но несомненное благо своего роста доказывает нам то, что жизнь наша не ограничивается видимыми условиями. В этом, мне кажется, разрешение того страстного непреодолимого эгоизма, который составляет нашу жизнь. Я могу любить только себя, но чтобы не страдать от любви к себе, я должен найти и выделить в себе достойное любви — Бога. Не от того ли сказано: люби Бога твоего всем сердцем твоим и всем…? Это, скажут, эгоизм. А благо людей, скажут, утилитаризм. И то и другое несправедливо. И то и другое правда и одно доказывает другое. Из себя человек найдет смысл только в росте жизни. Вне себя человек найдет только то, что устанавливает Царство Божие на земле. Одно неизбежно совпадает с другим. Людям же по мере сил их дано руководиться тем или другим, оба ведут к одной цели. Кто не достиг сознания жизни в росте, руководится тем, что содействует благу людей. Как совершенно всё равно, нарисовать фигуру черным на белом или оставив белое в черном, контуры будут те же.
Сказать, что жизни нет у человека, который не растит свою жизнь, не есть метафора: у такого человека точно нет жизни, как нет ее в дереве, которое спускает старую кору, но не выращивает новую, как нет ее в животном, которое разлагается, но не асимилирует пищу. Вся плотская жизнь организма с ее пищей, ростом, продолжением рода есть по отношению истинной жизни (растущей) только разрушительный процесс.
31 мая 1889 г.
Надо учиться растить жизнь. Ученье это в том, чтобы думать о добре другого и потому о желаниях его. Чтоб учиться этому, надо начинать с одного, двух людей, а не с городской тесноты. Городская теснота и суета лишает возможности учиться жить.
1 июня 1889 г.
Говорил вечером о единственном смысле жизни, о росте, не о росте, а о рощении своего воспитанника. Готовиться к жизни, а не жить, значит няньке заниматься собой, а не воспитанником.
2 июня 1889 г.
1) Как свойственно людям, делая для других, думать только о себе. Вы говорите ребенку: принеси мне шляпу. Ему не то интересно, что вам нужна шляпа, и он принесет ее вам, а то, что он служит вам, и так хорошо, и спрашивает: где? в зале? принести сюда? И вам заметно, что он ваше дело переделывает в свое. Взрослые лучше скрывают это, но так же заметно.
2) Читал слова: люби Бога твоего всем сердцем… и т. д., удивляешься этим словам и, сводя их с представлением о Боге в той же книге, не находишь им смысла: нельзя любить Бога, казнящего и т. п. Но дело в том, что слова эти имеют смысл для того, кто только что выяснил себе Бога, поняв его из себя, для того, кто чувствовал еще пуповину, связывавшую его с Богом. Слова не имеют смысла для нас, вообще, для тех, которые удалили от себя Бога, изуродовавши себя.
3) С матерьялистами и совсем заблуждающимися не надо тратить времени на спор. Надо, указав им их ошибку, идти вперед, пускай остаются позади. Так же как с людьми, спорящими о дороге. Надо указать им настоящую и идти по ней, предоставив им исправить свою ошибку или оставаться назади.
4) Говорил с Страховым, между прочим о верах, о православной. Он сказал было, что христианство в народе есть дело православной церкви. Я сказал: напротив, христианство есть в народе, несмотря на церковь. Посмотрите на прямое последствие влияния церкви, в главных центрах ее: полный мрак, в Москве, в Риме, дисиденты в мире католичества, православия и протестантства, христиане, не зараженные духом ереси, наш народ, квакеры, францискане и др. это истинные христиане, сходящиеся везде, всегда согласные. Только ереси, называющие себя католической, православной, во вражде друг с другом и со всеми.
3 июня 1889 г.
Вопрос: Вы признаете, что любовь радостное чувство?
Ответ: Да.
В: Признаете, что могут быть условия, увеличивающие и уменьшающие ее?
О: Да.
В: Какое действие на возможность любви производит забота о себе?
О: Уменьшающее.
В: А обратное, самоотречение?
О: Увеличивающее. Давайте так и делать.
Но, может быть, заботы о себе дают больше радости, чем любовь? Надо взвесить. Вспомнил заботу Сони о Леве, о всех детях, заботу внешнюю, но такую, какую одну она может понять, и полюбил ее. Как бы вызывать перед собою все хорошие черты человека, когда имеешь дело с ним.
5 июня 1889 г.
Только кротостью и смирением достигается добро. Всякий нравственный подвиг: победа ли над похотью, гневом, славолюбием и др. достигается только каким-то внутренним утишением, каким-то заливанием волн маслом. Да, во все покои добрые двери отворяются внутрь. Наружу отворяются с размаху двери в бучило.
6 июня 1889 г.
1) Вчера, обдумывая воззвание, нашел форму обращения к ближнему, сестре или брату. Кто бы ты ни был, брат мой, вот наше положение и вот что мы знаем и можем знать….. и т. д. Человек не бывает лучше другого, как не бывает место одной реки глубже или чище места другой реки. Человек течет, как река. И человек между 15 и 16 годами и другой между 25, 30, и 3-й между 40, 50, и 4-й между 4 и 5-м часом на последнем году своей жизни и т. д. всё несоизмеримые величины. И нельзя сказать этот лучше или хуже.
2) Я несчастлив, потому что не чист. Как установить чистоту?
3) Говорили с Страховым о так называемых Отцах Церкви: Иоанн Златоуст, Василий Великий, Августин и т. п. Надо уметь разделять: как люди они братья и достойны любви, но как самозванные наместники Христа, его враги, они ненавистны и вредны. И не надо забывать этого.
4) Проводил юношу. Он добрый. Я говорил ему слишком много, надо бы формулировать, что и что ему нужно. Надо бы так: 1) понимать свою жизнь только как служение, и потому, не заботясь о своих силах, об уменьшении или увеличении их, служить теми силами, какие есть, 2) молиться — Отче наш, т. е. чаще становиться в условия, где нет заботы о людях, а только о Боге, и 3) (пустяки) уменьшать требования от жизни: не было чтоб прислуги, не проживать денег — та же прислуга.
7 июня 1889 г.
Мир это огромный храм, в котором свет падает в середине. Все люди, любящие свет, стремятся к нему и с разных сторон мира собираются в середине и соединяются. Единение достигается только тогда, когда ищут не единения, а истины. Обыкновенно люди собираются в темных пределах и, имея целью единение, сгоняют, привлекают к себе людей. Но в другом пределе другие люди делают то же. Ищи истину и найдешь единение. Ищи единения и удалишься от истины.
11 июня 1889 г.
1) Мне кажется, мы все живем в подавленном состоянии. Видят все, что живем не так, как надо, а продолжаем.
2) Женщина, наряжаясь, сама на себя разгорается похотью. Наряжая других даже, она живет воображением о похоти. От этого-то наряды так властны над женщинами.
3) Не надо думать, чтобы доброе могло непосредственно пересиливать зло. Ты пожертвовал собой, а он говорит: ‘он и не смеет иначе, он знает меня, каков я’. Ты оторвал от сердца, отдал дорогое. Он только гордится по этому случаю собой: тем, что он стало быть так нужен, или тем, что он так был умен и тонок, что умел выпросить.
13 июня 1889 г.
1) Люди самые слабые, бессильные нравственно выбиваются из нужды, т. е. из тех условий, которые разумно руководят их жизнью: принуждают их к труду и воздержанию. Выбиваются и становятся в такое положение, которое по плечу только самым мудрым. И гибнут нравственно и страдают в 100 раз хуже, чем от нужды.
2) О наследственности, а именно: для тех, для кого весь человек есть результат матерьяльных сил, всё и передается. Для лошади, барана всё передается, всё, что нужно от лошади и от барана, всё, что мы ценим в них. Но для того, кто в человеке видит и ценит его усилие подчинить себе плоть, наследственно ничего переходить не может. И это усилие может быть и сильным и слабым, и в сильном и в слабом физически существе.
3) Люди чувствуют, что путь, по которому они идут, не настоящий. Что им делать? Казалось бы не может быть и разговора о том, что нужно искать всеми силами, соблюдая себя в наилучшем состоянии или того, чтобы иметь те способности внимания и энергии, которые для этого нужны, но обыкновенно делается другое: человек пугается своей ошибки, и, думая, что он погиб, что будет наказан, обращается к невидимым силам Елогим, стараясь умилостивить их — просит прощенья и по мере жертв (в прямом смысле), приносимых им, думает, что он получает его. Являются пророки, отрицающие этот взгляд и жертвы и утверждающие, что если есть невидимые силы, то они требуют одного: хождения по правильному пути. Является Христос, который говорит то же и указывает самый путь. ‘Я есмь путь жизни и истины’. Но старый взгляд так свойствен людям, что учение пророков и Христа претворяется в учение о жертве. Христос оказывается жертвой, которая сама себя принесла, и люди остаются в прежнем состоянии искания прощения. Одни признают прощающую, очищающую благодать в таинствах и, исполняя их, приносят что-то подобное жертвам, признавая вместе с тем и искупление жертвой Христа, другие признают одну жертву Христа. Оба остаются на первом мировоззрении, что покидание пути есть грех, за который надо добиться прощения. Одна неправда такого взгляда та, что для того, чтобы вернуться на путь, невыгодно думать, что что-либо внешнее, кроме моего учения, может вернуть меня на него, другая неправда та, что, считая себя очищенным, новым Адамом, человек перестает бороться. А между тем, если есть новое рождение, новый Адам, как они любят говорить — т. е. если человек, кроме животной неразумной цели жизни, постигает другую,человеческую разумную цель, то старые стремления к животным целям остаются живы, и потому главное дело человека есть борьба, ожесточенная, упорная и хитрая борьба. А для борьбы нужно прежде всего знать, что есть 2 борющихся, а потом нужно полнейшее внимание для того, чтобы помогать борьбе нового Адама с старым, а не усыпление в мысли, что я весь новый. Но кто такой тот, кто помогает борьбе? Не знаю. Должно быть, Бог. Тот, что во мне, тот, которого я должен любить всем сердцем, всей душой и всем разумением. Да, 1) тело, животное, 2) человек разумный и 3) Бог. Вот из чего я состою.
14 июня 1889 г.
Страхов говорил о плане своего сочинения о пределах познания. Познание бывает только формальное, но есть еще постижение содержания. Это область нравственности, любви и искусства. Он не ясен. Читал критику на него Тимирязева и ужаснулся. ‘Дурак, ты сам дурак’. В области той, которая избрана перед всеми другими по своей достоверности, область, в которой всё основывается на столь любимых фактах, оказывается столь сомнительной, что можно утверждать два противуположные мнения.
15 июня 1889 г.
1) Дурное отношение детей к родителям не зависит ли от презрения детей к родителям за их чувственность? Они чувствуют это как-то.
2) Страшный пример тщеты науки и искусства это споры о дарвинизме (да и многом другом) и вагнеровщина. А ведь жрецы-то науки и искусства не дожидают решенья, а давно решили, что черный народ должен им служить. А куафер театральный купил именье и ему в ноги падают мужики.
3) Две вещи дурны, вероятно в связи одна с другой: 1) то, что я тягощусь жизнью, забываю, что если есть силы жизни, то они могут быть употреблены на служение Богу и что никуда не уйдешь — нет пустоты, везде трение и в трении жизнь и 2) что поддаюсь животным инстинктам, не побеждаю их — в еде, в еде главное.
4) Нынче читал прекрасную переделку из ‘L’homme qui rit’ и подумал: описывается всё, как жизнь отдают герои другим, но всё это вздор. Надо от места отказаться, как Семеновский дворник или, еще труднее, от каши, когда голоден.
5) У богатых праздных классов детей больше, следовательно, дармоедов всё увеличивается. Так что по самой сущности дела так продолжаться не может.
17 июня 1889 г.
Если в жизни есть доброе, то под старость уж и то нужно, чтоб не испортить сделанное. Если Бог даст сделать, то еще лучше.
23 июня 1889 г.
Образец женских рассуждений.
Я: Какие чудные статьи о Non resistance.
Она: Да, только разговоры. Все знают и никто не делает, потому что невыгодно.
Я: Да от того, что не внушают.
Она: Сколько ни внушай, не будут делать.
Я: Отчего ж, если бы внушали, хоть так, как внушается святость причастия. Ведь никто не выплюнет причастия, хотя бы под угрозой казни это велели.
Она: Да, это-то пустяки, легко, это всякий сделает, а того нет.
Я (озадаченный): Да ведь я говорю, что несмотря на то, что это пустяки, и не сделают. Ты не понимаешь.
Она: Что ж тут понимать? Я и дальше-то всё поняла. Это ты только всё одно и то же размазываешь.
25 июня 1889 г.
1) Привитая оспа избавляет ли от настоящей — неизвестно, но привитые соблазны не то что спасают наверное, но необходимы, чтобы избавиться от них. И легче отстать от соблазна, привитого в детстве, чем от привитого после, например, роскошь, прислуга, сладкая еда. Несомненно одно, что всем равно. И не несчастнее недоедающий, чем объедающийся и даже в меру едущий. Несомненно еще другое, что человеку для того, чтобы узнать зло, надо вкусить от голода его. Т. е. учиться не мозгами, а боками, надо опытом изведать зло, потолкаться о стенки, огораживающие путь истинный, чтоб идти по нем. Одного опыта мало, нужно и знание (разумение). Испытать и знать. Знать и испытать. Второе легче.
2) Думал о повести о человеке, всю жизнь искавшего доброй жизни и в науке, и в семье, и в монастыре, и в труде, и в юродстве и умирающего с сознанием погубленной, пустой, неудавшейся жизни. Он-то святой.
3) Сердится человек только потому, что не знает, от чего произошло то, на что он сердится. Потому что если бы он знал, то сердился бы не на следствие, а на причину: причина же внешняя всегда Бог — тайна, а внутренняя ты сам. Должно быть, как буддисты говорят, и всякий грех от незнания, но гнев уж наверное. Ребенок сердится на пол, что он его убил, а я на человека на то, что он делает не то, что вытекает из моего миросозерцания, а из своего. Разве это не одинаково глупо?
4) Доктор: Вы больны?
Больной: Да.
Д: Лечитесь, принимайте лекарство.
Б: Что ж я от лекарства никогда не буду болен?
Д: Нет, будете, но вылечитесь от этой болезни.
Б: Наверное?
Д: Наверное мы никогда не можем сказать, но есть большое вероятие.
Б: Не стоит лечитъся, если только вероятие.
Д: Вы ничего не теряете испытав.
Б: Нет, теряю. То лекарство, которое вы предлагаете, всегда ли и всеми ли признавалось?
Д: Нет, только в последнее время нашей истинной школой медицины.
Б: Вот видите, если я знаю, что в прежнее время лечили другим, противная школа (гомеопатия) тоже лечит другим и признает предлагаемое вами лечение вредным, то я несомненно теряю, слушаясь вас. Во-первых, вероятие, что ваше лекарство полезно, такое же, как и то, что оно не полезно, во-вторых, есть даже вероятие, что оно вредно. Главное же, несомненно то, что, повинуясь вам, я наверное: 1) теряю время, занимаясь лечением, 2) приучаю себя к тому, что для меня хуже всякой болезни, заниматься своим телом.
5) Хочу ли, готов ли умереть сейчас: и более готов, чем бывал прежде — страху нет ни малейшего, но как будто не можешь вполне вообразить переход потому не уверен, что нет страха.
26 июня 1889 г.
Знать, что несешь крест, и нести любя, совсем не то, что когда он навалится на тебя, ты не ждешь и не желаешь. Всё равно, как работа: если бы то напряжение и боль, которые испытываешь охотно при работе, мы бы испытывали без работы и нашего согласия на то, было бы мучительно. То же и с жизнью, с участью каждого, с несением креста, на евангельском языке.
1 июля 1889 г.
Looking backward прекрасно. Одно плохо: социалистическое Марксовское представление, что если очень долго делать дурно, то само собою сделается хорошо. Капиталы сходятся в малое число рук, под конец сойдутся в одни. Рабочие союзы тоже сольются в один. И будет капитал и рабочая сила разделенные. Тогда власть или революция соединит их, и всё будет благополучно. Главное то, что ничего в нашей цивилизации не уменьшится, не пойдет назад: будут те же дворцы, гастрономические обеды, сласти, вина, экипажи, лошади — только всё будет доступно всем. Вот это непонятно, как они не видят, что это невозможно. Возьмите сейчас роскошь Яснополянского дома, разделите ее между мужиками. Нельзя. Ничто не годится. (Надо отказаться от роскоши.) Пока есть насилие, сила капитала и изобретения направлялась не на то, что нужно. И чтобы было то, что нужно, массам надо всё проверить. Главное же надо быть готовым отказаться от всех усовершенствований нашей цивилизации, только чтоб не было того жестокого неравенства, которое составляет нашу язву. Если правда, что я люблю брата, то я не задумаюсь лишиться гостиной, только бы приютить его, бесприютного. А то мы говорим, что хотим приютить брата, но только с условием, чтобы гостиная оставалась свободною для приема. Надо решить, кому служить — Богу или Мамону. Обоим нельзя. Если Богу, то надо отказаться от роскоши и цивилизации, будучи готовым устроить ее завтра же, только общую и равную.
2 июля 1889 г.
Самопожертвование матери ни хорошо, ни дурно, так же как труд. И то и другое хорошо только, когда разумно любовно. А труд для себя и самопожертвование для своих исключительно детей — дурно.
4 июля 1889 г.
1) Вся драма повести, всё время не выходившая у меня, теперь ясна в голове. Он воспитал ее чувственность. Доктора запретили рожать. Она напитана, наряжена, и все соблазны искусства. Как же ей не пасть. Он должен чувствовать, что он сам довел ее до этого, что он убил ее прежде, когда возненавидел, что он искал предлога и рад был ему.
2) Был разговор с А. Кузминским о христианстве. Я сказал, что христиане только те, которые кротки, смиренны, терпеливы, как Христос, т. е. nоn resistant. А что те, которые не признают этого, признают по вере убийство, казни, суды, не имеют права называть себя христианами. Что в имени? Нет, очень много. Имя принято ложно и сбивает людей. Александр Михайлович стал доказывать, что христиане и те, которые не признают его, имеют право называться христианами и что благодаря им все-таки произошло и происходит смягчение нравов, охристианение жизни. Он огорчился, что у него отнимают успокаивающее его душу учреждение. Я сказал, что самая вредная секта есть та, которая сознательно отрицает сущность христианства — православие.
Смягчение нравов и охристианение людей произошло не от учения полухристианства или по имени только христианства (православия), но несмотря на него. Они злейшие враги, т. е. главные задерживатели установления Царства Божия, они паразиты истинного христианства. Как только явится что-нибудь истинное, наука, искусство и, главное, вера, являются паразиты этого истинного. Про них-то говорил Христос, называя их лицемерами, и про них говорил, что они ставят памятники, гробницы пророкам и преследуют их. Попробуйте скажите о православии. А наши святые? Да святые-то, которых вы называете вашими, были бы только больше святыми, если бы не было вас. И они святые, а вы противное им, вы губители истины, потому что служите не ей, а ее заставляете служить своим целям.
6 июля 1889 г.
Разговор за завтраком о том, кто говорит и не делает. Какая тут путаница! Человек, как Соня, говорит: другие говорят, но не делают. А я не говорю и не делаю. Это честнее. Что за вздор! Да ты знаешь ли, что нужно делать? Знаю. Ну, так уж лучше говорить. Говоренье хоть что нибудь — обязывает.
7 июля 1889 г.
Ум, дарованья даны не всякому и неравномерно, но понимание чувств людей, улыбки, нахмуренья дано всем, и малоумным, и детям, больше чем другим.
11 июля 1889 г.
1) Урусов всё делает свои вычисления. Это возможно только при табаке. Очевидно, ему ничего не нужно, кроме упражнения своих сил. А приложение их правильное потеряно.
2) Полудновали, я предложил кончившему есть и перекрестившемуся Степану картофеля с маслом. Он отказался, сказав, что сыт и что через силу есть — грех. Кабы все знали это?!
12 июля 1889 г.
Файнерман пишет о моем кресте, предвидя мои мучения в том, что я живу в таких условиях, которые мне противны и которые я хочу и колеблюсь изломать. Противны да, но колебаний в том, чтоб изломать, нет, потому что я знаю, что это как болезнь, старость, смерть, благие условия жизни моей, а потому и противность не болезненная, а крест, значение которого он не понимает. Крест значит неприятное, больное, тяжелое, несомое как неизбежное, необходимое, от Бога посланное и потому уж не неприятное, не больное, не тяжелое, а такое, без которого бы было неприятно, не ловко и не естественно. Это то же, что получить на спину неожиданную, непризнаваемую необходимой тяжесть, скажем в пуд (ведь это мука) или несение мешка с пудом муки для пищи своей и детей.
15 июля 1889 г.
1) Нынче утром сказал Романову о собственности и общине, и что всё дело не в общине, а в том, чтобы исполнять сознанный закон, одно из положений которого неимение собственности. И что если бы держаться этого, то вышла бы не община, а совсем другое.
2) Говорил Урусову на то, что он сказал, что пострижение в монахи помогает доброй жизни. Сказал: Христос указал нам путь и верующие видели его всегда перед собой как прямую линию. Дело нашей жизни свести движение наше к этой прямой. Движение наше не сходится с этой прямой, а пересекает и окружает ее, как спираль. Отступление наше от прямой заставляет нас страдать и вот вместо того, чтобы продолжать усилия приближаться к прямой, мы придумываем приемы, которые бы скрывали от нас наше отступление: жертвы, молитвы, таинства, причастие, вера в искупление. Но всё это великий грех, потому что уничтожает усилие — одно нужное. Нужно стремиться сначала, и опять сначала, и тогда получится сила, особенно от сознания того, что спираль постоянно приближается к прямой и неизбежно должна слиться с ней.
16 июля 1889 г.
1) Кто кается, тот любит униженье, а не боится его.
2) Как бы надо поступить? И всё не то. Надо думать только о нынешнем часе, чтобы исполнить волю пославшего. Молился, и молитва уяснила. Да, жить, исполняя без конца, без цели, а только по указанному Им направлению.
3) Какое удивительное дело — неуважение детей к родителям и старшим во всех сословиях, повальное! Это важный признак времени, уважение и повиновение из-за страха кончилось, отжило, выступила свобода. И на свободе должно вырасти любовное отношение, включающее в себя всё то, что давал страх, но без страха. Так у меня с одной Машей. Боюсь говорить и писать это, чтобы не сглазить, т. е. не разочароваться.
17 июля 1889 г.
Вот как думал о том, что надо помнить в минуту упадка духа, горя, страха, досады или гнева на людей: Помни, что жизнь твоя только в исполнении воли Бога на земле, исполнять же волю Бога несомненно ты можешь, только возращая свою духовную сущность, возращать же свою духовную сущность ты можешь только соблюдением чистоты в твоей животной, смирения в твоей человеческой (мирской) и любви в твоей божеской жизни. Для соблюдения же чистоты тебе нужны лишения, для смирения нужны худая слава и унижения, для любви нужна враждебность к тебе людей (и если любите любящих вас, какая же вам… и т. д.). И потому то, что ты называешь страданиями, то, на что ты жалуешься, чем тревожишься, о чем горюешь, чего боишься, всё это ничто иное, как или лишения и боли, или худая слава, оскорбления, унижения, или враждебность к тебе людей, а и то и другое и третье необходимо тебе для соблюдения чистоты, смирения, любви, для возращивания своей духовной сущности, для служения Царству Божию, для жизни. И потому не огорчаться, а радоваться я должен и лишениям и унижению и враждебности. В самом деле, неужели Бог мог поставить человека в такое ужасное положение, чтобы он переносил лишения, унижения и враждебность, не получая за это возмездия? Это не могло быть. И нет этого. Нельзя ответить, будет ли возмездие на том свете или нет? Вопрос неправильно поставлен. Надо исправить прежде ложный взгляд, которого не должно быть, при котором возникает такой вопрос. Вроде того, как если бы люди ленивые, голодая от праздности, спрашивали бы, будет ли им награда на том свете. Награды не будет за то, что они должны работать то, чем кормиться, но надо понять, что работа, дающая хлеб, есть необходимое условие животной жизни. Точно так же надо понять, что перенесение лишений, унижений и враждебности есть необходимое условие жизни духовной.
18 июля 1889 г.
Получил письма и выписку из газет: The world has of Tolstoi, as much as it can digest. Лестно. То-то и скверно, что прислушиваешься к этому.
20 июля 1889 г.
1) Читал Brunetier’a о Discipl’e. Смешной страх, как бы они не сказали того, что я готовлюсь сказать. О! Только бы сказали! И сказали бы лучше моего, затмив меня, но возбудив сердца!
2) Шел мимо всегдашнего покоса Тита покойника и подумал ясно, что тело его в земле и жизни его здесь нет больше, то самое, что вот-вот со мной будет, и тут злиться, гордиться, печалиться, беречь что бы то ни было, кроме своей души.
3) В Америке казнят — не публично и без боли (электричеством). Если же не для угрозы и не для страданий, то зачем же? Изъять из жизни. Да кто же взял на себя решенье вопроса о том, кто подлежит изъятию из жизни?
24 июля 1889 г.
1) Я пишу ‘Крейцерову Сонату’ и даже ‘Об искусстве’, и то и другое отрицательное, злое, а хочется писать доброе
2) В древности у греков был один идеал красоты. Христианство же, выставив идеал добра, устранило, сдвинуло этот идеал и сделало из него условие добра. Истина? Я чувствую, что в сопоставлении, замене одного из этих идеалов другим вся история эстетики, но как это? Не могу обдумать. Мешает мне и образ нашей жизни и нездоровье думать. Что ж делать — только бы растить свою душу в чистоте, смирении и любви. Не было ни того, ни другого, ни третьего.
25 июля 1889 г.
1) Во времена духовного упадка, такие времена, когда не чувствуешь любви к враждебным людям, даже к равнодушным, когда занят собой, в эти времена не суди людей, а суди себя, кайся. Это самое удобное время для этого, так что и это настроение пойдет тебе в пользу. Докапывайся до последней глубины своей гадости. Нынче я испытал это. Увидал всю силу своего эгоизма. Это состояние подобно тому, когда сошла вода из колодца, реки, пруда, грязно, уныло, пусто, но пользуйся, только в эти времена очистишь нечистоты дна.
2) Помни, что ничто не может нарушить твоей жизни. Она в соблюдении порученной тебе души твоей. А она вся в твоей, и твоей одной, власти.
3) Ты страдаешь, это от того, что ты заснул и забыл, в чем жизнь твоя. Жизнь твоя в установлении Царства Божия на земле. (И это не верно.) Жизнь в исполнении воли Бога. Воля же Бога в том, чтобы я сохранил всё то, что он дал мне, сохранил и увеличил. (Как удивительно! Думаю, думаю, живу внутренне, выживаю и прихожу забыв, не думая о нем.)
Сохранить и увеличить можно только в чистоте страданиями, в смирении унижениями и в любви борьбой с враждебностью.
Это всё так, но новое было для меня то, что я ясно понял, что установление Царства Божия на земле не может быть целью моей жизни, что это стрелять пушкой по воробьям, что конечная цель слишком ничтожна для такого огромного (бесконечного) средства, что цель вне Царства Божия на земле. Царство же Божие на земле установится как последствие, точно так же как душевное и даже телесное здоровье получится при исполнении воли Бога.
Установление Царства Божия на земле может служить только поверкой того, что, соблюдая и увеличивая то, что дано тебе Богом, ты не ошибешься.
4) Прекрасное место из New Christianity о том, что составление символа есть обречение себя на сектантство и что символы, имеющие назначение соединять, они-то разъединяли.
5) Читал Fouillie Transformation de l’idee morale. Что за каша в голове, что за низость умственная! Что за невежество. Из непонятого Евангелия изуродованные обрывки и смелое суждение и построение нелепое, произвольное о том, что сделалось ясно, вечно, как бы дитя стало придумывать геометрию, кое-что услыхав без связи и смысла. Ужасно! Вот: последние будут первыми — еще неизвестно, но что первые ученые нашего века будут последними, это уж верно.
27 июля 1889 г.
1) Для Маши было большое счастье то, что мать не любила ее. Таня не только не имела тех побудительных причин искать блага на указываемом мною пути, но ее прямо соблазняли любовью и баловством.
2) Я считал иногда своих близких. Как это глупо и не христианско! Разве можно знать, что и как и чем ты сделал Божье? Человек, делающий волю Бога, всегда не знает, не может знать того, что произойдет, видимых последствий. Он всегда с завязанными глазами. И тем лучше исполняет волю Бога, чем он слепее. Как слепая лошадь лучше ходит на кругу. Не знаю, что произойдет, но знаю (верю), что ни одно усилие мое для Бога не пропадет. ‘Что ж это вера?’, — спросил я себя. Да, пожалуй вера, но только эта вера не есть для меня та вера, про которую говорят православные, вера, руководящая жизнью, эта вера есть последствие миросозерцания. Из этого ясно различие веры и миросозерцания. Миросозерцание — это то, во имя чего живешь, поступаешь так, а не иначе, потому что оно-то определяет благо и зло, проводит черту между ними. И потому можно жить по миросозерцанию, но не по вере. Если люди думают, что живут по вере, fides, доверию, то они ошибаются, они живут по миросозерцанию, из которого вытекает, что они знать ничего не могут, а могут найти определение добра и зла, только слушаясь того или тех, кому они верят.
3) Земледелие, заменяющее кочевое состояние, которое я выжил в Самаре, есть первый шаг богатства, насилий, роскоши, разврата, страданий. На первом шаге видно. Надо сознательно вернуться к простоте вкусов того времени. Это невинность мира детская.
4) После обеда читал газеты. Требования социалистов о вмешательстве государственной власти в часы работы с возвышенной платой, в работу женщин и детей и т. п., т. е. требуются привилегии рабочему классу и вроде майоратов стеснения. И не думают о том, что власть не может помешать людям продавать себя. Нужно, чтоб люди поняли, что нельзя покупать и продавать людей. А для этого нужно — свобода от вмешательства правительства и главное, свобода, даваемая воздержанием.
30 июля 1889 г.
1) Довольно неготовому первых слов молитвы Отче наш, именно: Отче наш иже еси на небеси, да святится имя твое — т. е. сознание того, что свята одна любовь. Это не даром первое прошение: это первое условие божеской жизни. Прежде надо помнить, знать, что свята одна любовь, а потом, уж будучи пропитанным любовью, можно желать пришествия Царства Божия. Только любовью, только любовно можно достигать и Царства Божия. Это всё равно, что прежде всего надо наточить косу, а потом уж косить. Как я это горьким опытом узнал. Царство Божие не придет, не придет, если не достигать его любовью.
2) Подумал об Урусове: что бы было с ним, если б его лишили средств жизни, если бы была установлена справедливость? Он и Костенька и подобные им погибли бы ужасно. Надо, чтоб они сами выучились жить не паразитами. А пока они паразиты, есть и питающие этих паразитов. Христиане не могли бы кормить, поить их, поставлять им табак, вино и т. п. Всё делается с двух сторон: уничтожается и возможность и способность.
3) Лева сказал, на меня глядя: грибы, это та же охота. Тоже жалко грибков маленьких, как и дупелей, только маленькая разница. Я промолчал, а потом думал: да, маленькая разница, но как Брюлов говорил, на то, что вот он, поправляя, чуть-чуть изменил, а всё стало другое, что искусство только тогда, когда дело в ‘чуть-чуть’, так и еще с большей справедливостью можно сказать, что добрая жизнь начинается там, где чуть-чуть.
31 июля 1889 г.
1) Любить, доказать, что любишь, заставить признать это других, заставить другого любить себя, всё это невозможные дела, потому что они делаются для людей. И как то же просто и легко, когда оно делается для Бога: любить его, Л. С. Ф. Ш., любить их перед Богом, т. е. знать, что я желаю им добра и не осуждаю, а скорее хвалю их — не думать, не говорить про них и не делать им дурного, предоставляя Богу последствия.
2) Всё больше и больше подтверждает меня в том, что любить можно только врагов, тех, к кому не влечет. Любить можно, только подставляя щеку, только тех, которые бьют, и потому, чтобы иметь счастье любить, надо, чтобы тебя били. А потому-то, что тебя бьют, или унижают, есть не неприятность, могущая вызвать раздражение, а есть радость — исполнение ожидаемого, как я и писал здесь же, что, сходясь с людьми, жди, как желаемого, оскорбления. А то я же говорил много раз, что получить удар по одной щеке, чтобы иметь счастие подставить другую, есть счастливая случайность, как выигрыш 200 тысяч. Желал этого, а, сам получая пощечины (хотя и не в прямом смысле), не только не пользовался ими, чтобы исполнить заповедь — подставить, а огорчался, унывал, злился. Подставление щеки не есть редкий — это напротив самый частый случай.
2 августа 1889 г.
1) Вчера пришел какой-то юноша с стихами. Нынче он ждал меня и, когда я вышел, его уже не было. Я огорчился, даже досада, что я лишаюсь удовольствия купаться и после купанья пить кофе и читать, и только пройдясь, вспомнил, что единственно истинно радостное дело это растить свою душу, а для роста именно нужны эти лишения маленькие и большие. Но надо выучиться любить маленькие, чтобы полюбить и большие.
2) Мысль из World Advance Thought, что люди не растущие, не могущие больше расти здесь, умирают, т. е. переходят в форму, способную к росту. Там сказано — есть люди, которые не могут здесь принять новое сознание. Такие люди должны родиться вновь.
3 августа 1889 г.
1) Люди в глубине души всегда знают, что хорошо и что дурно, in seinem dunklem Drauge ist sich des rechten Weges wohl bewusst.
2) Нынче утром понес Урусову подарить по случаю рожденья папиросочницу и стало стыдно. Стыдно давать деньги доктору, стыдно брать за писанье, неприятно слышать, когда дети говорят о деньгах, и многое подобное. Стыд этот надо воспитывать, блюсти, а не переламывать, чтоб загрубеть.
3) He от этого ли происходит то, что спириты, вертя вдвоем, втроем карандаш или блюдечко, по буквам получают выражение мыслей таких, которые те же люди не в состоянии выразить в состоянии рассеянности. Это нечто вроде ясновиденного гипнотического сна.
4) О вреде избрания внешней цели для жизни. Ищите Царства Божия и правды его, а остальное приложится. Моряк, руководись тем компасом, который в твоем корабле, крошечной стрелкой, которая меньше в 1000 раз корабля, а не видимым предметом, даже не звездами, всё обманет, кроме того, что в тебе. Не заботься ни о том, чтобы написать важное сочинение, ни о том, чтобы люди познали истину, ни о том, чтобы ты оставался чистым в глазах людей, заботься о том только, чтобы исполнить волю пославшего тебя. Воля же пославшего тебя та, чтобы ничего не погибло из того, что он тебе дал, а чтобы, напротив, воскресло, ожило, распустилось, очистилось всё, что может.
5 августа 1889 г.
1) Часто говорят: мне уж не к чему, мне уж помирать пора. Всё, что не к чему, потому что помирать пора, не к чему было и когда-либо делать. А есть дело, которое всегда нужно и чем ближе к смерти, тем нужнее — дело души, растить, воспитывать душу.
2) Начинаю вспоминать именно то, что все горести, неприятности, унижения — искушения.
6 августа 1889 г.
1) Письмо от Калужинского. Просит сыскать и прислать письма его. Сел писать ему, но нет адреса и потому отложил. Выйдет, что ему, наглому человеку, я напишу, а кроткий и смирный, в 1000 раз больше стоющий ответа, останется без ответа, скажут: ‘Стало быть, надо быть наглым’. Для чего? Для того, чтобы получать письма, деньги, славу и т. п. Да, но для чего всё это? Ведь нужно одно: воспитать, возростить себя, сохранить и возвысить то, что дано мне. Для этой цели тому, кто всё получит — худо. Он не пойдет вперед, не выработает тех органов, которые нужны для служения Богу и для блага. Первое обух, второе лезвие’.
2) Что как родится еще ребенок? Как будет стыдно, особенно перед детьми. Они сочтут, когда было, и прочтут, что я пишу. И стало стыдно, грустно. И подумал: не перед людьми надо бояться, а перед Богом. Спросил себя: как я в этом отношении стою перед Богом, и сейчас стало спокойнее. (Часто бывает наоборот, что перед Богом хуже, чем перед людьми, но в этом случае было обратное.) Да, лучше перед Богом жить, чем перед людьми. Он (Бог) и справедливее (осудит только за дурное), и умнее (поймет всё), и добрее (простит всё). Только что надуть его нельзя. Зато исправиться можно. Да, как хорошо переводить в эту высшую инстанцию!
3) Думал об ужасных словах посланий Павла и Петра о покорности властям. ‘Не повинуйтесь властям’, сказал бы Христос, если бы он говорил об этом предмете. Как же можно в чем бы то ни было повиноваться власти, цель которой есть насилие и оно же средство. Нельзя ни в чем повиноваться, как не станет никто повиноваться озлобленному, пьяному, шальному.
14 августа 1889 г.
1) Как в организме боль указывает на нарушение закона, — предупреждает, так и в обществе людском страдание от враждебности указывает на нарушение закона единения, предупреждает. Если делая дело, которое считаешь добрым, испытываешь страдание враждебности или заставляешь других испытывать враждебность к себе, тотчас остановись: значит ты не умеешь еще делать то дело, за которое взялся. Больно физически или духовно враждебно — остановись делать и, с одной стороны, учись делать без боли, с другой устрани то, от чего больно.
2) Удивляешься, что человек не видит очевидного требования разума, а забываешь, что человек не возрожденный видит прежде всего свою плотскую жизнь, свою особенную жизнь с ее приятностями и мыслит только о том, как сделать эту жизнь более приятною: о другом мыслить не может, и ты вдруг требуешь, чтобы он мыслил независимо от своих выгод.
3) Искусство есть одно из орудий выражения (через подражание таких же чувств, как зевотой) нового содержания. Пустое же искусство нашего времени есть вызывание таких же чувств, как и испытываемые художником, не для того, чтобы выразить что-нибудь, а просто так: как Петрушка читал книгу для процесса чтения.
4) Пришел Ругин. Рассказывал про общину и теорию Алехина о людоедстве, что христианину прежде всего надо перестать людей есть. Правда, и спасибо ему, что он напоминает и показывает, как это трудно, но все-таки это не цель, а последствие. Если в любви всё сделаешь, будет наверное и чистота в экономическом отношении, если же и достигнешь чистоты только в экономическом отношении, то может не быть вовсе главного, любви. Правда, что в деле любви можно врать себе и другим, в чистоте же экономической жизни нельзя. И потому-то достигать ее так важно.
19 августа 1889 г.
Блудник есть не ругательство, но состояние (думаю, то же и блудница), состояние беспокойства, любопытства и потребности новизны, происходящее от общения ради удовольствия не с одной, а с многими. Как пьяница. Можно воздерживаться, но пьяница — пьяница и блудник — блудник, при первом послаблении внимания — падет. Я блудник.
21 августа 1889 г.
Бесконечность пространства и времени кажутся и непонятными и заключающими в себе противоречие, когда они, бесконечность пространства и времени, думаются сами по себе, независимо от жизни своей и ее смысла и цели. Но стоит понять жизнь и ее смысл — совершенствование или приближения к благу и тогда бесконечность пространства и времени не только не непонятны, не противуречивы, но эта бесконечность есть необходимое условие, или скорее последствие смысла жизни. Какое ж могло бы быть совершенствование или приближение к благу, если бы время и пространство были бы ограничены?
22 августа 1889 г.
1) Труды людей, занятия, приписывающие себе важность под знаменем деятельностей научной и художественной, загромождают мир. Требования к людям предъявляются огромные, и деятельность граничит часто с безумием и развратом: (по науке) классицизм, реализм, дарвинизм, гипнотизм, бактерии, (по искусству) развратные картины, статуи, театры, балеты, романсы, песни, оперы Вагнера и др. Необходимо разобраться и проверить справедливость требований уважения к себе людей, занятых этими деятельностями. Какое объяснение этих деятельностей? Наука движет вперед человечество, содействует его благу. Искусство приводит в сознание человечество его самого. Такое обычное всеобщее. Найти его можно не в писаниях эстетиков, а в общественном мнении. Это совершенно не справедливо по отношению к науке теперешней: благо матерьяльное — опытом, а не теорией, благо же духовной жизни — почти отрицается. Приведение же в сознание совсем не нужно. Что ж, неужели всё это вздор и обман? Сравнение с церковью. Молебен Казанской Божьей матери в христианской церкви. Неужели всё христианство от этого вздор? Нет, но дегенерация, отклонение, извращение. Точно то же и с наукой и искусством. Посмотрим же, что это. Это передача людьми друг другу своего внутреннего содержания. Передача внутреннего содержания для единения есть самое важное и святое. В передаче важно передача доброго — признак ведущего к единению. Разделения на науку и искусство в действительности нет, есть два рода передачи.
Характер первого рода есть логический довод, второго рода есть воздействие на свойство подражания (зевота).
Теперь передача тем или другим способом нужного для единения есть важное дело и передача эта совершается только при соблюдении 3-х условий, чтобы было ново, было хорошо ясно и было правдиво. Так оно всегда и было и будет. Всегда это было делом религии, но всем злоупотребляют, и вот является передача не важного и нужного, а только нового красивого и правдивого, и вот являются псевдо наука и псевдо искусство, в области которых является и прямо ложная наука и ложное искусство, не соблюдающее даже 3-х условий. Не ново или не ясно (красиво) или не правдиво. Но бывают и соблюдающие все три, но не передающие важного — софисты в науке и софисты или скорее эстеты в искусстве, является в избыточествующих классах забава псевдо наукой и псевдо искусством. Наука для науки, искусство для искусства. Чтение Петрушки Гоголя для процесса чтения. И догмат о том, что всякое открытие науки на что-нибудь да пригодится и всякое проявление художества что-то производит хорошее. Подстраиваются теории. Теория Шопенгауера и Конта для наук.
Как же должно быть? Передавать важно и тем и другим способом только то, что содействует истинному благу, ведет к единению, и то важно. Баловать же как Петрушка книгой для процесса чтения и знаниями не зная зачем, а также искусством — вредно и гадко. Dixi.
2) Медицина это учение о том, что может быть помогает. Для того, чтобы выучиться этому, надо выучиться многому тому, что может быть есть, и на это изучение посвятить года. Когда же потратишь на это года, уже не скажешь, что это вздор. Нет более фантастической и мошеннической науки.
3) Ей нужно не уверить других, а в противность доводам собеседника уверить себя, только себя, что она права. Когда знаешь и ясно видишь это, как спорить?
4) Образец дамских разговоров. Я говорил о неправильности того, что общественное мнение одобряет сильное горе по детям. Не понимают. Говорят: как же вы хотите, чтобы противиться естественному чувству горя. Я говорю: на войне естественно бояться, а т. к. бояться считается стыдным, то люди и не боятся, вот чего я желал бы, такого же общественного мнения относительно детей. ‘Нет, — говорит Менщикова, — как же не жалеть, хотя бы и на войне убьют сына — все-таки жалко’. И так большей частью мы спорим с дамами и с молодыми людьми. Они просто не понимают, хуже чем не понимают — не понимают, воображая и делая вид, что понимают.
23 августа 1889 г.
Глядишь на женщину, как на предмет наслаждения, хотя бы то была, и даже тем более, если это твоя жена, то ты прелюбодействуешь и грешишь. При исполнении закона хлебного труда, совокупление имеет цель вне личного наслаждения, помощники, продолжатели, но при избытке — один разврат.
24 августа 1889 г.
Есть по отношению веры три рода людей: 1) те, у которых совесть не говорит, главное, не тревожит. Они знают, что считается хорошим и дурным, но могут спокойно делать дурное. Это невинные. (Впрочем, все невинные), 2) это те, которых совесть тревожит, мучит, и им надо что-нибудь сделать, чтобы успокоить ее. И вот они делают то, что советуют духовные врачи — жертвы, молитвы, покаяние и вера, fides, доверие в то, что говорят. Это сумасшедшие и 3) те, у которых совесть требует дела, перемены жизни, приближения к тому, что указывает разумная любовь. Это разумные.
25 августа 1889 г.
Так же, как я в заповеди: люби Бога твоего всем сердцем и т. д. и ближнего и т. д., видел прежде неестественное преувеличение в требовании любви к Богу, как и в заповеди — любитъ ненавидяших и т. д. я видел преувеличение, почти риторику, и как увидал теперь,что вся сила любви к Богу и что эта заповедь есть только выражение самого несомненного и ясного, так и требование любви к ненавидящим я понял теперь, как самое ясное и несомненное. В самом деле, другой любви нет и не может быть, потому что привязанность, дорожение теми, которые полезны, приятны, утешительны мне, никак не есть любовь, а нечто другое. ‘То же делают и язычники’. То же делают и собаки.
26 августа 1889 г.
1) От Черткова письма. Он пишет, что мысль о смерти останавливает энергию всякой деятельности. Он не поверил, не усвоил себе сознания о том, что я совершенствующееся орудие, орган божества. В плотском мире орган совершенствуется, а потом разрушается, изнашивается, а в духовном нет разрушения. Все мы с годами делаемся божественнее. Смерть может быть только переход из одного органа в другой. И потому мысль о смерти не прекращает интерес, энергию совершенствования.
2) Я прежде был, и слова Христа: ‘от начала сущий, как и говорю вам’ и ‘прежде чем был Авраам, Я есмь’, говорят только это.
3) Бог делает то, что делает, только через свои органы. Такие органы мы — разумные существа. И как я могу перемещать предметы только руками, так и Бог может творить разумное только разумными существами, нами. Сказать, что Бог может делать разумное и без разумных существ, всё равно, что сказать, что я могу работать поле без рук.
27 августа 1889 г.
Читал вчера присланную Американскую газету Dawn и Nationalist, обе газеты христианского социализма. Программа: национализация промышленности и установление братства человечества. Программа Nationalist’a. Замена принципа борьбы соревнования и индивидуализма артельностью и установление сыновности Богу и братства людей, программа (вкратце) Dawn’a. Всё это прекрасно. Но средства, предлагаемые ими для этого, не определенны, неясны и не могут быть иными. Они предлагают проповедь всех родов и приложение к торговым делам и к жизни принципа братства, а не борьбы соревнования. Но как прилагать эти принципы в мире борьбы? Если жизнь каждого основана теперь на борьбе с другими, то борьба эта ведется до конца со всеми, как мы и видим — борьба с ребенком, женщиной, заставляя их работать сверх сил. Как только нет этого, нет обеспеченности. Другой поборет меня, и я погибну. Как же прилагать в этом мире? Одно средство — отдавать себя и всю жизнь свою. Не противиться злу, а гибнуть самому во имя истины. Вот это-то не договариваемся.
29 августа 1889 г.
1) Инстинкт половой это стремление, если не исполнить весь закон, то обеспечить возможность его исполнения. Истинность этого подтверждается и на отдельных лицах: чем больше человек приближается к исполнению закона, тем более он отвращается от половой страсти, и наоборот.
2) Обыкновенно думают (и я всегда думал, прикладывая это к себе), что можно служить Богу и быть полезным людям, только будучи здоровым. Неправда. Часто напротив. Христос больше всего послужил Богу и людям, будучи совсем умирающим — на кресте, когда он прощал убивающих его. То же может делать всякий человек больной. И нельзя сказать, какое состояние: здоровья или болезни более удобно для служения Богу и людям.
3) Я вожусь с своим писаньем Крейцеровой Сонаты из-за тщеславия, не хочется перед публикой явиться не вполне отделанным, не складным, даже плохим. И это скверно. Если что есть полезного, нужного людям, люди возьмут это из плохого. В совершенстве отделанная повесть не сделает доводы мои убедительнее. Надо быть юродивым и в писании.
4) Сошлись за рыжиками в елочках и слышу Маша говорит сердито: ‘это отчаяние, их любимое занятие’ и т. п. Это она об малышах, что они убивают лягушек. Я подумал, что надо ей сказать: не быть как Дужкин, как сестра милосердия на перевязочном пункте, не работающая, но охающая. И стал думать об этом для себя. Если я знаю несомненно, что мне хорошо и все придут, рано или поздно, туда, где я, и вижу, что люди идут прочь туда, где им дурно и будет хуже, как я могу сердиться на них? Одно, что я могу — жалеть. Научи меня, Отец, поступать, как ты: жалеть, делать и ждать.
1 сентября 1889 г.
Самое невыгодное (экономически, да и всячески) расположение людей такое, когда человек работает для себя одного, защищает, обеспечивает себя одного. Я думаю, что если бы так было, если бы не было групп, хоть семьи, где люди работают для других, то люди не могли бы жить. Самое выгодное устройство (экономические да и всякое) людей такое, при котором каждый думал бы о благе всех и беззаветно отдавал бы себя служению этому благу. При таком настроении всех каждый получит наибольшую долю блага. Но этого стремления к благу всех нет в людях, напротив, каждый стремится к своему благу в ущерб другим, но это расположение так невыгодно, что при этой борьбе тотчас же ослабевают многие. И вот по самой природе вещей делается то, что один покоряет других и заставляет их служить себе, и является самый невыгодный розничный, а, отчасти, совокупный, более выгодный, труд людей. Но при этом совокуплении людей является неравенство и угнетение людей. И вот делаются людьми попытки уравнения (таковы попытки артели, общины) и освобождения людей (таково политическое право). Уравнение ведет всегда к невыгоде: в работе, чтобы быть равным в вознаграждении, самый лучший работник равняется с худшим, в пользовании предмета делятся так, чтобы ни у кого не было больше и лучше другого (дележ земли), и потому деление идет всё мельче и мельче и всем невыгоднее. Так что попытки уравнения, освобождения от угнетения, политические права ведут к большему возбуждению и неладам и освобождения угнетенных остаются без успеха, а объединение, покорение всё большего и большего количества людей одному всё увеличивается. И чем больше совокупление труда, тем выгоднее труд, но тем поразительнее и возмутительнее неравенство. Как же быть? Розничный труд невыгоден, совокупный выгоден, но неравенство и угнетение ужасны. Социалисты хотят устранить неравенство и угнетение тем, чтобы присвоить капитал народам, человечеству, так что совокупляющая единица сделается уже само человечество, но, во-первых, не только человечество, но и народы еще не сознают необходимости этого, а до тех пор, пока это устройство не будет достоянием всего человечества, во-вторых, среди людей, стремящихся к своему благу, нет никакой возможности найти людей столь бескорыстных, которые бы управляли бы капиталами человечества, не воспользовавшись своей властью, и опять не внесли бы в мир неравенство и угнетение. Так что человечество стоит неизбежно перед дилемой, или оказаться от движения вперед, достигаемого совокупностью труда, даже пойти назад, только бы не нарушить равенства и не допустить угнетения, или смело признать, что неравенство должно быть, а также и угнетение, что где дрова рубят, щепки летят, что должны быть жертвы, что борьба есть закон человечества. И такой взгляд усваивается и поддерживается одними людьми, но всё громче и громче слышится рядом с этим протест обделенных, стоны угнетенных и голоса возмущенных во имя идеала Христа или истины и добра, который будто официально признается нашим миром. Да всякий ребенок знает, что самое выгодное для всех было бы то, чтоб каждый заботился об общем деле и потому был бы обеспечен, как член общего, но так как этого нет и невозможно влезть в душу каждого и приказать это, а угодить всем тоже невозможно или бесконечно долго, то остается другое: продолжать содействовать совокупному труду, вытекающему из покорения многих немногими и, вместе с тем, скрывать перед обделенными их неравенство с счастливыми, препятствовать их нападениям и помогать, благотворить угнетенным. Так и делают, но совокупления капиталистически делаются всё больше и больше, неравенство и угнетение жесточе. А рядом с этим просветление общее и неравенство и жестокость угнетения очевиднее и для угнетенных и для угнетающих. Дальнейшее движение по этому пути становится невозможным, и мало думающие, до конца не думающие люди предлагают воображаемые заплатки, воспитание людей в сознании необходимости совокупления для большей выгоды. Это нелепо. Если цель большая выгода, то всякий получит ее для себя большую при капиталистическом устройстве и потому из этих попыток ничего не выходит, кроме разговоров. Наивыгоднейшее устройство всех получится не тогда, когда целью каждого будет стоять выгода, земное благо, оно получится только тогда, когда целью каждого будет стоять благо независимое от земного, когда каждый от сердца скажет: блаженны нищие, блаженны плачущие, гонимые. Только тогда, когда каждый не будет искать блага земного, когда будет искать духовного, всегда совпадающего с жертвой, проверяемого жертвой, только тогда получится наибольшее благо всех. И в самом деле, хоть простой пример: живут люди, если все аккуратны, убирают, чистят за собой, то каждому нужно мало труда, чтобы соблюдать общую чистоту, но все привыкли к тому, что за ними убирают и чистят. Что ж надо делать тому, кто хочет, чтобы было чисто? Ему надо работать за всех, быть совсем в грязи. Если же он не будет делать этого и будет работать только за себя, он не достигнет своей цели. Разумеется, легче было бы велеть им всем. Да некому велеть. Остается одно — делать самому за других. В самом деле, в мире, в котором все живут для себя, начать жить для других немножко нельзя, надо отдать всего себя. И этого самого и требует совесть, та, которая освящена Христом.
3 сентября 1889 г.
1) Пьянство папирос поразительно. Как нужно не видать, так поднимается дым и наполняет всю комнату.
2) Сереже поразительна и ужасна ирония, насмешка, смешное представление. Да, это орудие зла и его никогда (как насилие) употреблять не надо. Я начинаю видеть это, хотя еще не чувствую.
4 сентября 1889 г.
1) Я (в ответ на то что Диоген презренный человек, потому что ходил голый): Христос тоже проповедывал бедность.
Она: Нет. Он сказал: если хочешь быть совершен.
Я пытаюсь сказать, что Он сказал: оставь дома, поля, жену и детей. Она не дает говорить, продолжает: Христос сказал: если хочешь быть совершен, а не то, что каждому, а то как бы были семьи. И амплифицирует до бесконечности.
Я хочу сказать и говорю: да я понял, дай мне сказать.
Она: Да, я знаю, ты привык всегда один говорить, чтоб тобой восхищались.
Я: Да нет.
Она: Ну хорошо, я замолчу, и уходит.
Потом идет речь о браке.
Я: Он сказал: кто хочет вместить…
Она: Так не будет семьи. Напротив, честная семья воспитывает, делает добро.
И опять амплификация.
Я (выждав) хочу сказать, что закон — полное целомудрие и хочу привести примеры девушки. ‘Если она посвятит себя Богу …’
Она (перебивая): Это другое дело, и я согласна. Посвятить себя Богу, монастырю.
И опять амплификация о том, что я не говорил.
Я: Да я еще не сказал.
Она: Разве я не понимаю?
Я: Нет, ты не поняла.
Она: Ты один понимаешь. Все глупы.
2) Ирония скверное орудие, его жалко бросать, но оно скверно, как насилие.
3) Он купил дурную пшеницу и посеял, а хорошую отказал. Теперь он занят (это занимает его время) тем, чтобы доказывать себе, особенно в присутствии других, что он не ошибся. То же делается беспрестанно ошибающимися — церковники.
7 сентября 1889 г.
1) Верочка прекрасно по своей откровенности говорила о том, что для нее жизнь только тогда, когда она кокетничает с мужчиной. Все они, бедные, так. Пока нет жизни в самой, есть потребность передать эту жизнь другому.
2) Почему осуществление Царства Божия на земле никак не может совершиться ни путем того правительственного насилия, которое теперь существует, ни путем революции и правительственного социализма, ни тем путем, который проповедуют евангельские социалисты, путем проповеди и постепенного сознания людей, что так выгоднее. Пока цель людей есть благо личной жизни, ни один человек не может остановиться в стремлении к своему благу на том, что справедливо, на требованиях от людей, таких, при которых всем бы было хорошо. Ни один человек не может этого сделать, во-первых, потому, что невозможно найти ту точку в этих требованиях, которая бы была вполне справедливою, человек всегда преувеличит свои требования, а, во-вторых, и, главное, потому, что если бы и можно было найти меру справедливых требований, человеку нельзя заявить только требования того, что справедливо, он никогда не получит этого, а без сравнения меньше, потому что требования других людей вокруг него определяются не справедливостью, а наибольшей личной выгодой, так что очевидно в действительности справедливое пользование благами мира получится для каждого отдельного лица скорее соревнованием и борьбою, как оно и есть в нашем мире, чем справедливыми требованиями. И потому для достижения справедливости при стремлении людей к личному благу нужно, чтобы были такие люди, которые сумели бы установить ту меру мирских благ, которая справедливо может доставаться на долю каждого, и такие люди, которые бы имели власть помешать людям пользоваться большим, чем то, что им следует по справедливости. Люди, бравшие на себя эти оба дела, всегда были и теперь есть между людьми — это правители, но до сих пор, ни в монархиях, ни в республиках, не было таких, которые, определяя меру благ и распределяя их между людьми, не нарушали бы этой меры для себя и для своих помощников и тем не уничтожали бы того дела, которое они призваны и берутся делать. Так что это средство признано уж всеми неудовлетворительным. И вот некоторые люди говорят, что надо уничтожить этих правителей и основать другого рода правительство, ведающее преимущественно экономические дела, которое, признав все капиталы и земли общим достоянием, управляло бы работой людей и распределяло бы им блага мирские соответственно их работе, или их потребностям, как говорят другие. Попытки этого устройства делались до сих пор без успеха. Но и без испытания такого устройства можно смело сказать, что при стремлении людей к личному благу устройство такое не может осуществиться, потому что те люди, очень много людей, которые будут заведовать экономическими распорядками, будут люди с стремлениями к личному благу и будут иметь дело с такими же людьми и потому неизбежно в устройстве и поддержании нового экономического склада будут преследовать свои личные выгоды так же, как и прежние правители, и тем будут нарушать смысл самого того дела, к которому они призваны. Скажут: выбрать таких людей — мудрых и святых. Но выбрать мудрых и святых могут только мудрые и святые. Если же бы все люди были мудрые и святые, то не нужно бы было никакого устройства. Так что неисполнимость того, что проповедуют революционеры, социалисты, чувствуется всеми, даже ими самими, и потому отжило свой век и не имеет успеха. И вот является 3-е учение евангельского социализма, которое проповедует проповедь воздействия на сознание. Но успех этого учения очевидно возможен только тогда, когда все люди будут иметь одинаковое ясное сознание выгоды общности труда и когда сознание это будет у всех единовременно. Но так как очевидно ни того ни другого не может быть, то и экономического устройства, основанного не на соревновании и борьбе, а на общности интересов не может быть установлено. И потому лучшего экономического устройства, чем теперешнее, не может быть, пока цель людей есть личное благо.
Заблуждение тех, которые проповедуют евангельский социализм, состоит в том, что из евангельского учения они берут только тот практический вывод общего блага, которое есть не цель, указываемая Евангелием, но только поверка верности пути. Евангелие учит пути жизни и при шествии по этому пути оказывается, что достигается земное благополучие. Оно достигается, это правда, но оно не есть цель. И если бы цель учения евангельского ограничивалась достижением земного благополучия, то земное благополучие и не достигалось бы. Цель выше или дальше, цель учения совсем независимая от мирских благ, цель есть спасение души, т. е. того божественного начала, которое вложено в человеке. Спасение это достигается отречением от личной жизни и потому от мирских благ и стремлением к благу ближнего — любовь.
И только при этом стремлении достигается попутно наивысшее благо всех на земле — Царство Божие. При стремлении к личному благу не достигается ни личное благо, ни общее. При стремлении к самоотречению достигается и личное, и общее.
10 сентября 1889 г.
1) Хозяин (это Бог) поручил свое именье рабам (это люди) и рабы умышленно или неумышленно приняли то, в чем завернуто было именье (тело), за то, что поручено от хозяина, и берегли и преувеличивали эти оболочки именья, всё вещественное, а само именье (душу) или не увеличили (а не увеличив, уменьшили), или растратили. Хорошо сравнить с виноградником. Хозяин поручил виноградник, и рабы, вообразив, что торканье самое важное, развели, укоренили кусты и деревья, и заглушили виноградные лозы. Совершенно это совершалось и совершается в мире, и освобождение от этого заблуждения проповедует Евангелие. Хорошо бы с этой стороны осветить Евангелие, соединить все места, говорящие об этом, начиная с Матфея VI, 25. Душа больше пищи и одежды, и до притчи о талантах, о требовании увеличить данное, которая так определенно говорит то же (и у Матфея и у Луки). То же говорит и притча о неверном управителе, так ясно освещенная прибавлением слов о том, что нельзя служить двум господам. Угроза отрешения от должности есть угроза смерти. Сделка с должниками это деятельность для упрочения бессмертия или жизни истинной (двойная аналогия — прощайте должникам не только вашим, но и Божьим — грешникам). В конце только припутаны 10, 11, 12 стихи переписчиком, превратно понявшим притчу. Это же значение имеет и гость не в брачной одежде, опять непонимавшим значение притчи переписчиком впутанный в притчу пира. Этот гость не в брачной одежде есть отдельная притча. Бог зовет в жизнь будущую — высшую, и вся жизнь здешняя есть или приумножения таланта или сделка с должниками, или приготовление себя к пиру, делание себя достойным той жизни. Та же мысль в рабах приказчиках, ожидающих господина, и девах, ожидающих жениха. В этих притчах та же мысль высказывается с той стороны, что вся здешняя жизнь должна быть непрестанное приготовление к той жизни, что в этой жизни нет более важного дела, что все другие дела добрые и важные (дела милосердия, любви к ближнему) вытекают неизбежно из этого соблюдения и возращения данного Богом таланта. От того и вся речь о девах, талантах кончается в 25-й главе Матфея стихами с 31 по 45, в которых говорится о том внешнем выражении, проявлении, которое произойдет от соблюдения и возращения жизни каждого человека в себе. Человек будет иметь целью только блюсти светильник, растить талант, последствия же этого будут те, что будут накормлены голодные, посещены больные и заключенные и т. п. и по этим внешним признакам можно будет узнать тех, которые исполнили волю Бога. Да, только соблюдение светильника, ращение таланта, облачение себя в брачную одежду есть дело, вечно, радостно наполняющее жизнь. И какое страшное заблуждение растить торканье, вместо лозы: то, что в таких огромных размерах творится в нашем мире.
2) Удивительные русские мужицкие выражения: спасать душу, жить для души, помнить Бога, в себе Бога иметь и жить пo-Божьи.
11 сентября 1889 г.
1) Сознание жизни в возращении таланта сделалось моим. И беспрестанно вспоминаю это. И всякий раз радостно разрешается всякое затруднение. Как будто зацепит, растопырившись, и тотчас же опять примет настоящий размер и проходит везде не цепляясь.
2) Соня всё поговаривает о переезде в Москву, чего ей страшно хочется — нужно. Опять станет обидно, жалко потерять уединение, жалко детей — зацепит: вспомнишь о том, что мое дело — моя душа, и всё ясно и опять расцепилось и прошло. Занятие моей душой не значит, что я соглашусь ехать — нисколько — очень может быть, что это, напротив, заставит не ехать, но интерес переносится с того, что не в моей власти (по Эпиктету) и мне не нужно и не важно (по христианскому учению), на то, что мне нужно и важно и потому в моей власти.
12 сентября 1889 г.
Вспоминал свое увлечение хозяйством, даже работой с желанием кончить. Всякое занятие делом, имеющим определенную цель, достижение этой внешней цели есть пьянство. Пьянство в том смысле, что цель внешняя никак не может быть серьезной, заправдочной целью человека. Миллионы, собственность земли, камни, ленты, чины, даже ближе к человеку: наряды, удобства, не могут быть целью. Строго говоря, это пьянство, как всякие игры. Людям всем дано только одно дело: соблюдение своей души. Искание того Царства Божия, которое внутри нас и остальное всё не приложится, а само вытечет из этого искания внутреннего Царства Божия. Это искание внутреннего Царства Божия должно быть одно целью, подстановка под эту цель другой временной цели, какая бы она ни была высокая, хоть бы установление Царства Божия на земле, не говоря уж об излечении всех болящих и т. п., есть самое искусное дело дьявола, т. е. заблуждения. Вопрос только может быть: достигнется ли всё нужное на земле, если жить только для спасения души? Испытайте и узнаете. Главное то, что и вопроса не может быть. Было бы лучше, если бы я мог двигать мускулами других людей и животных, как я хочу, но я не могу и потому всё внимание на себя. Очень, очень важно это. Надо думать об этом.
13 сентября 1889 г.
С трудом боролся с дьяволом, подавляя его искушение злобы на Соню, которая враждебно страдальчески расположена. Успокаивает больше всего сознание того, что я должен поступить по Божьи так, как поступает Бог. Он не сердится, не огорчается и не ослабевает, а всё тот же добрый, радостный и всемогущий. Таков должен быть и я.
14 сентября 1889 г.
Жизнь в исполнении воли Бога. В чем эта воля Бога? Всё, что мы можем себе поставить целью, как волю Бога, всё недостаточно, не полно, всё только признак, но не сама воля Бога, так же как один частный работник не может понять всего дела предпринимателя. Как ни жалко, мелко это сравнение воли Бога, т. е. всего, с волей предпринимателя, но оно именно этой несоразмерностью тем более показывает невозможность человеку понять всю волю Бога. Есть для нас признаки того, что мы делаем волю Бога, но самую волю Бога мы никогда не узнаем. По всем этим признакам мы можем узнавать то, что мы делаем волю Его, то же, в чем именно состоит Его воля, всегда останется для нас тайною. И так и должно быть. Не могло бы быть жизни — жизни вечной, если бы цель, к которой мы стремимся, была понятная нам, следовательно конечная. Признаки же того, что живем мы по Его воле, а не против нее, даны нам самые несомненные, такие же или еще более несомненные, чем для лошади, которую возжи пускают идти только в одном направлении. Самый первый, главный, несомненный признак, которым мы так склонны пренебрегать, это отсутствие ощущения духовного страдания (как у лошади отсутствие ощущения боли от удил). Если испытываешь полную свободу ничем ненарушаемую, то живешь по воле Бога. Другой признак, поверяющий первый, это не нарушение любви с людьми. Если не чувствуешь враждебности ни к кому и знаешь, что к тебе не чувствуют зла, ты в воле Бога. Третий признак, опять поверяющий первый и поверяемый им, есть рост духовный. Если чувствуешь, что делаешься духовнее, побеждаешь животное, ты в воле Бога.
Мы знаем, верно знаем, когда мы живем по воле Бога, но не знаем, не знаем мы самую волю Бога и нам надо помнить, надо знать, что мы не знаем и не можем знать ее, а не выставлять себе цели внешние, отождествляя их с волей Божьего, как бы ни высоки казались нам эти цели, как например, поучение людей в истинах веры, установление на деле Царства Божия на земле, указание примера жизни по Божьи и многое другое. Лошадь верно знает, что она идет по воле хозяина, когда и возжи не дергают ее, но она не знает воли хозяина и горе ей, если она вообразит, что знает эту волю. Хозяин воротит загруженную кобылу с шоссе в грязь, заставляет ее войти в грязный, тесный от других лошадей двор. Кобыле кажется ясно, что воля хозяина в том, чтобы везти тяжесть по шоссе, и она везет ее, сворачиванье же в грязь двора и общение с другими лошадьми — этого не может хотеть хозяин, по суждению кобылы, и кобыла упирается, и жалуется, и страдает. Она не знает, что хозяин сворачивает на двор и затем, чтобы сложить тяжесть на других лошадей и затем, чтобы покормить лошадь, потому что он жалеет ее, ожидая от нее приплода. Так и я сколько, сколько раз упирался, жаловался на судьбу, на те возжи, которые вели меня туда, куда вели, и страдал. А всё от того, что я себе представлял известное осуществление в мире воли Божьей. Вот я отдал свое именье, отказался от всякой роскоши и живу, своим примером указывая, как можно и должно жить по воле Бога. И вдруг меня воротят в сторону в грязь, тесноту. Я думаю, что дело Божье задерживается, нарушается от этого. А оно, может быть, этим-то и делается. И наверное делается, если налицо признаки того, что я живу по воле Бога. Я ищу ближайших последствий и огорчаюсь, что не вижу их, а не знаю тех последствий в миллион раз больших, которые достигаются этим обходом.
15 сентября 1889 г.
1) Читал о калмыках, о том, что им мало нужно, и они не мучают себя работой, как европейцы, приучившие себя к тысячам прихотей и потом отдающие всю жизнь на удовлетворение их.
2) Радоваться! Радоваться! Дело жизни, назначение ее — радость. Радуйся на небо, на солнце, на звезды, на траву, на деревья, на животных, на людей. И блюди за тем, чтобы радость эта ничем не нарушалась. Нарушается эта радость, значит ты ошибся где-нибудь — ищи эту ошибку и исправляй. Нарушается эта радость чаще всего корыстью, честолюбием, и то и другое удовлетворяется трудом. Избегай труда для себя, мучительного тяжелого труда. Деятельность для другого не есть труд. Будьте как дети — радуйтесь всегда. Какое страшное заблуждение нашего мира, по которому работа, труд есть добродетель. Ни то ни другое, но скорее уж порок. Христос не трудился.
16 сентября 1889 г.
1) Камень не может сделаться вредным, даже не может сделаться неполезным. Железо и всё не живое. Оно никому и ничему не делает вреда и оно не может отказаться от того, чтобы из него сделали, из камня жернов, из железа плуг. Но человек может быть вреден, может быть бесполезен. Вот это-то и страшно. Нельзя человеку быть ничего: он вреден уже тем, что он неполезен.
2) Прославление, восхваление труда в роде восхваления полового общения в единобрачии. Неестественно иметь многих жен и неестественно не работать и потому ни то ни другое не достоинство.
21 сентября 1889 г.
Славянофильство — это любовь к народу, признание истины в его формах жизни. У нас это произошло от того, что благодаря Петру русское высшее сословие усвоило себе всё, что сделал запад, стало на тот путь, где видно, что идти дальше некуда, стало на эту точку зрения тогда, когда народ еще не вышел из старого республиканского склада жизни. И вот это высшее сословие видит, что не надо идти за ними, а надо попытаться удержать старые справедливые формы — сознательно.
23 сентября 1889 г.
По церковному верованию должен наступить конец света, по науке точно также должна кончиться и жизнь человека на земле и сама земля, что же так возмущает людей, что нравственная добрая жизнь тоже приведет к концу род человеческий. Может быть, это совпадает. В статье шекеров говорится то же самое. Там говорится: почему же людям воздержанием не избавить себя от насильственной смерти?
24 сентября 1889 г.
1) Письма Аполлова — замечательные. Он бросает священство. Он пишет: я не приставал к вам, боялся, что Толстой оставляет что-нибудь из ненавистной мне богословской системы. Теперь я присоединяюсь, чтоб посвятить жизнь на борьбу с этим обманом. И разные резкие сильные выражения. Хороша его сказка, задуманная, об уловке Мары, чтоб бороться против света Будды. В самом деле, как же бороться с христианством, как не прикинувшись учеником? Превосходная книга из Тихона Задонского. Не может же всё это не произвести последствий. Мне кажется иногда, что я присутствую при зажигании поджожек. Они загорелись, так что наверно загорится всё. Дрова еще совсем холодны и нетронуты, но они несомненно загорятся все.
2) Надо помнить свои грехи. Примириться с ближним, простить обиды? Трудно, невозможно даже, сказать себе: прощу, и простить. Одно можно. Это помнить свои вины, грехи, если можно, против того человека, которого надо простить, если же нельзя, то хоть просто свои вины и грехи, равные и большие той, какую надо простить. Многие не могут этого. И я не мог. Не могут те люди, которые не знают за собой грехов. Не знают, потому что точно не видят их. Грехи их от не троганья их скипелись и покрылись корой в их душе и они воспоминанием не могут найти их. Надо прежде общим покаянием разбить эту кору, раскидать их и тогда они всегда будут под рукой и всегда найдешь столько и каких нужно грехов, один хуже других.
25 сентября 1889 г.
1) Жизнь по Божьи вызывает злость людей. Злость эта бывает особенно ядовита. Злящиеся люди выбирают самые слабые места (как пчелы глаза) и бьют в них. Выедают грязь во всех закоулках, вычищают сердце до дна. И это-то и нужно человеку, желающему жить по Божьи. Мне много пользы сделало это.
2) Большая доля неуспеха моей проповеди от того, что я еще не опомнился от радости познания истины и мне всё кажется, что это я узнал ее и я говорю от себя, приписываю себе, а не Богу и не от Бога говорю. Надо помнить всегда и так говорить, что я говорю не от себя, а говорю то, что сказано в откровении (вся мудрость людей) и в совести каждого.
26 сентября 1889 г.
Добрый человек — это тот, кто помнит свои грехи и забывает свое добро, и злой — наоборот. Не прощай себе для того, чтоб быть в состоянии прощать другим.
28 сентября 1889 г.
Несоответствие дел, поступков с сознанием — грех, то, что служит основанием всяких жертв и культа, есть непременное условие человеческой жизни, движение жизни. Несоответствие ведь есть ничто иное, как видимое перед собой недостигнутое совершенство. Жизнь без этого несоответствия, когда человек живет не видя своих грехов, есть жизнь животная, такая же жизнь человека, не видящего впереди высшего совершенства — как бы головой в стену уткнулся. Да, огромная ошибка это покаяние, раскаяние и искупление грехов чем-либо другим, чем то, что вытекает из самого сознания греха. Ведь что такое грех? Отступление с прямого пути направо или налево. Что ж вытекает из того, что я понял, что я сбился налево? Кажется ясно, что только то, что я должен идти направо столько же, сколько я шел налево. Мы же когда каемся, этого не делаем, каемся в грехе, а не ворочаемся на тот путь, с которого свел нас грех. Как ни суди, всё выйдет, что грех требует чего-то еще, кроме покаяния. Грех — зло людям. Если я сделал зло, то ясно, что сколько я сделал зла, столько же должен стараться сделать и добра тем или другим людям. Если я внес грехом ложь в мир, должен столько же внести правды. Если я прогневил грехом Бога, то добрыми делами умилостивил его. Насколько грехом испортил душу, настолько добрыми делами должен исправить ее. Во всяком случае грех обязывает к деятельности, а не к покаянию.
29 сентября 1889 г.
1) Ужасные люди, живущие животной жизнью и имеющие дар рассуждения и слова. Они-то говорят: ‘не надо рассуждать’ — рассуждают, что не надо рассуждать. Обычная вещь есть ложная религия, все религии суеверия, есть люди, которые говорят, но не делают — не надо говорить, есть люди рассуждающие неверно — не надо рассуждать.
2) Мне пришла мысль и потом я забыл ее. Ну, ничего, это только мысль. Если бы это был не только миллион рублей, но камушек, жемчуг, бриллиант, я бы перерыл всё, пока бы не нашел его, но тут что, только мысль. Только пар, только семечко, только мысль! Ведь из семя дуб, ведь от мысли совсем другая деятельность самого сильного существа человека, а нам кажется, что ничто.
1 октября 1889 г.
Теоретически возможны три устройства мира (людского общества). Первое то, что люди, лучшие люди Бога дадут людям закон такой, при котором будет соблюдено наибольшее счастье людей и власти будут заставлять исполнять этот закон. Так и было, но вышло то, что власти, те, которые исполняют закон, злоупотребляли властью и нарушали закон, и не одни они, но и их пособники, которых много. Потом явилась 2-я схема, laisser faire, laisser passer, мысль, что не нужно властей, что все люди, стремясь каждый к своему благу, этим самым установят справедливость. Но это не выходит, во-первых, потому, что власть не уничтожена и люди думают, что ее нельзя уничтожить, потому что явится насилие одних над другими, т. е. я, правительство, откажусь от применения власти для задержания разбойника, а разбойник не откажется, а пока есть власть, условия людей, борящихся за свое благо, неравны не только потому, что одни сильнее других, но еще и потому, что люди пользуются властью для борьбы, во-вторых, потому, что при стремлении постоянном каждого к своему только благу — малейшее преимущество одного дает ему новое преимущество, и неравенство неизбежно должно установиться. Остается одна третья теория, что люди поймут, что им выгоднее жить для блага других, и все станут стремиться к этому. Это самое даст христианская вера. И при этом предположении не может быть, во-первых, извне никаких препятствий в осуществлении этого: будет ли, не будет ли существовать правительство, капитализм и весь теперешний порядок вещей, предполагаемое изменение миросозерцания людей осуществляет это. И, во-вторых, не нужно ожидать никакого особого термина для начала осуществления и всякое одно лицо, изменившее свое миросозерцание и отдающееся для блага других, уже содействует благу, в-третьих же, это самое совершается с тех пор, как мы что-либо знали о жизни людей.
2 октября 1889 г.
Часто враждебно относишься к людям, во-первых, за то, что они делают то же самое, что делали их предки, и отстаивают это всеми силами своего ума, не вникая во все рассуждения, которые представляют им, а прямо откидывая их. Еще более враждебно располагаешься к людям, когда они при этом, да и вообще доказывая что-нибудь, недобросовестно спорят, например, я называю докторов мерзавцами за то, что они, побуждаемые корыстными целями, говорят, чего не знают, путают народ, а между тем сыну советую, если уж он поступает в университет, поступать на медицинский факультет. И мне говорят: ‘называть докторов мерзавцами, не верить в них, смеяться над ними и туда-то именно посылать сына. Этого нельзя понять!’ и т. п. Я недоброжелательно располагаюсь. А тут что? Первое — консерватизм: чтоб было как было. Второе — желание себя обмануть, себя уверить, что я прав. Вникни в источник этого. Ребенок вчера плясал на этом месте и после ел баранку и он этого самого хочет нынче. Если же делает, что делают все, положим крестился, мы говорим, что он консерватор, а он не делает то, что делали все, а только то, что он делал вчера. На этом весь консерватизм. Если у человека нет силы или иногда досуга мысли, то он будет делать как ребенок то же самое, что он делал вчера. Для того же, чтобы объяснить это, он придумает или возьмет придуманные аргументы, и вот консерватор. Точно так же ребенок играет в куклы или лошадки и уверяет себя, что кукла больна или лошадь горячится и он целым рядом слов, интонаций особенно, уверяет себя в этом. Чего ему хочется, он в том уверяет себя, иногда и других. А мы говорим, как он хорошо говорит. На этом всё то, что именно можно назвать красноречием, краснобайством. Если человек не понимает жизни, ее явлений, законов, то он будет сам себя уверять краснобайством, что в мире то и есть, что ему хочется. И вот как разберешь две самые раздражающие в людях вещи: консерватизм — непременно чтоб всё было как было и недобросовестное, лживое красноречие, — и то и другое свойство детской слабости: отсутствие мысли и непонимание жизни.
3 октября 1889 г.
1) 1) Универсалисты, 2) Унитарьянцы, 3) Квакеры нового толка с 36 года, 4) большинство спиритуалистов, 5) Сведенборгиане, 6) Шекеры, 7) Зоариты, 8) Спиритуалисты, держащиеся своих церквей, и наконец 9) Broadchurch, которой представитель Hebert Newton, — всё это одно и то же. Всё это идет к practical Christianity, к всемирному братству и признак этого — non-resistance.
2) Читаю Ballou в первый раз хорошенько. Непременно надо перевести, но его исключение случая употребления силы против ребенка с лекарством, сумасшедшего, бешеного есть слабость, уступка, губящая всё. The next best thing есть ужасная вещь. Это дьявол: лечение сифилиса и воспитательные дома при поощрении разврата, Красный крест при поощрении войны, инспекторы рабочих, школы, кассы и т. п. при поощрении фабричного производства, сумасшедшие дома при поощрении сведения с ума, поощрение лечения при губящем здоровье образе жизни и многое другое. Бог, природа ли к каждому яду приложили противоядие. И люди озабочены тем, чтобы усовершенствовать противоядие так, чтобы не избегать ядов. Не хорошо сравненье. Баллу говорит, что можно допустить насилие и заключение над сумасшедшим — нет, нельзя, как нельзя убить. Если бы мы знали это вперед, мы бы боялись таких положений, в которых надо насиловать или убивать, и не доводили бы до него людей. Теперь же это ни по чем.
7 октября 1889 г.
Разумеется, я в том, что во мне хорошо, ничто иное, как орган Бога, я выражаю, передаю то, что он в меня не то, что вложил раз навсегда, а то, что он в меня вкладывает, через меня проталкивает. А я то горжусь! Как бы гордился камень, загораживающий проток ключа, тем, что из него идет вода, поящая зверей и людей. Но камень гордится, что он чист и не портит воду. И то неправда: он бы испортил воду, коли бы не та же вода обмыла и обмывала его.
11 октября 1889 г.
1) Не знаю, нужно ли записать, даже кажется, что не нужно, а видел с большой настоятельностью, именно то, что не нужно задавать себе цели совершенствования общие, как например быть в любви со всеми, быть трудолюбивым, т. е. всегда в работе, быть воздержанным и т. п., а надо задавать себе самые близкие частные конкретные, с позволения сказать, цели, например, нынче провести день, ни разу не позволив подняться в себе недоброжелательному чувству к NN, или проще, установить согласие с NN или нынче дописать или дошить сапоги, или проще — не гулять нынче, или нынче не предаваться похоти, а есть за обедом впроголодь или проще: поберечься нынче. Преимущество этого то, что ничего при этом о себе не воображаешь. Так живут самые, самые лучшие люди: они живут и вовсе не думают о добродетели.
2) Прочел нынче статью в Воспитании и Обучении о книжках Посредника. Осуждаются и Эпиктет, и Паскаль, и Гоголь, и Марк Аврелий за то, что они не предлагают средств внешних улучшить положение людей. Но ведь они утверждают с первых слов — Эпиктет — что внешние вещи не в нашей власти. Стало быть, надо не сердиться на Эпиктета, Марка Аврелия, Паскаля и Гоголя, а доказать, что они не правы. Но противники не доказывают этого, потому что это им кажется слишком явным. ‘Не истоплю печки, будет холодно, не повесь замка, меня обкрадут, не посажу в острог разбойника, он мне сделает зло. А истоплю, будет тепло, повешу замок, и не украдут, посажу в острог разбойника, он мне не сделает зла’. Это так ясно и несомненно, что против этого спорить нельзя, но это так ясно и несомненно, что нельзя же предполагать, чтобы Эпиктет, Марк Аврелий, Гоголь, Паскаль и др. не видели этого, следовательно, говоря про то, что внешние вещи от нас не зависят, они верно говорят нечто другое. Они говорят, что, истопив печку, ты никак не можешь быть уверен, что ты будешь пользоваться теплом или даже, что будет теплее: может разбиться окно, может отворяться дверь, может завалиться, ты сам можешь быть вызван на двор, что повешенный замок на лошадь не обеспечивает ее целость: ее могут все-таки увести и она может издохнуть, что заключение конокрада в острог не избавляет тебя от зла, которое он тебе может сделать, научив того, кто сидит с ним в остроге, как сделать тебе зло. Они не говорят, что последствия топления печки, вешания замка и сажания в острог разбойника никогда не будут иметь желаемых последствий, но они говорят, что надо помнить, что последствия могут быть и иные и противуположные и потому нельзя человеку все свои силы класть на такие сомнительные дела: должны быть у него дела несомненные. И вот такие-то несомненные дела они и указывают. Дела эти — это делание добра людям. Дела эти, так же как и топление печки, и кование лошади, и сажание в острог, достигают тех же практических целей, т. е. что делающий добро людям будет согрет, у него не уведут лошадь и ему не сделает зла разбойник (некоторые утверждают, что даже действительнее достигают их, и я так думаю и могу доказать) и потому в этом смысле шансы равны, одно перевешивает другое, но, кроме того, получается выгода 1-я та, что деятельность добра не исключает и деятельности практической, как топление печки, когда она не противуположна добру, так что для достижения практический цели два действия, и 2-я та, что деятельность добра имеет такое свойство несомненности, что она продолжается радостно (у мучеников) даже тогда, когда от нее получаются самые пагубные для тела последствия. ‘Но и мы, преследующие практические цели, не лишаем себя возможности делать добро и даже любим делать его, но мы не ставим его главной целью’. Вот в этом то и ошибка. Когда я топлю печку, ни у кого не отнимая дров и времени, моя деятельность не исключает возможности доброй жизни, когда же я вешаю замок, я уж этим поступком делаю кое-что противное доброй жизни: я выказываю недоверие к людям, я утверждаю свою исключительную собственность, я вызываю к нарушению этой собственности — и может быть колебание для человека, желающего жить добро, повесить ли замок или нет. Но когда я сажаю разбойника в острог, является уже прямое противоречие деятельности для практической цели и доброй жизнью и необходимо знать, что важнее и чем жертвовать чему. В этом то, в этих дилемах всё различие.
3) Можно ли для большой, очень вероятной пользы сделать маленькую, но наверное гадость? Нельзя, потому что самая вероятная и большая польза может оказаться вредом, всегда даже можно о всяком случае найти 2 противуположные мнения, а гадость наверное как была, так и останется гадость. Сомнение в этом и решение в ложную сторону происходит только от того, что мы не понимаем — не видим, ясно не видим прямой связи причин и следствий между миром нравственным и матерьяльным, как это нам кажется в мире матерьяльном. Я ясно вижу, мне кажется, связь между тем, что я побил малого, который крал у меня горох, и тем, что после этого горох цел, но я не вижу связи между тем, что малый этот сделал мне зло, оправдывая его тем, что я бил его и т. п.
12 октября 1889 г.
Если бы сказано было: будьте совершенными, как Павел или даже как Иисус Христос, жизнь могла бы кончиться. Стал как Христос, а потом? А то сказано: Как Отец Небесный — нет конца, что ни сделал в себе, как ни подвинулся, всё так же далек. Или как движение по двум силам. Всегда силы под тем же углом, чтобы могло быть мое движение вперед. Всегда то же несоответствие с совершенством Отца Небесного. И есть куда идти всегда.
18 октября 1889 г.
Старость, иногда и не старость, а приближение к смерти, есть переход части существа (части — неверно) в другой, тот дальнейший мир. Я чувствую иногда, что я живу в нем уже, в том мире. Добрая жизнь моя (когда есть таковая) есть последствие сознания той высшей жизни. Младенец, ребенок и юноша часто живут еще там назади, в прошедшем мире, и дурные дела их суть последствия их того сознания прежнего низшего мира. Полная жизнь здесь есть только момент — точка соприкосновения прошедшего сознания с будущим. Всё это не так. Всё это слова, но верно то, что я чувствую центр своей тяжести теперь там, за гробом.
22 октября 1889 г.
В нашем мире обжорство считается счастьем. С радости свиданья, брака, родин едят. Любимых людей угощают, чем богаче, тем лучше едят: в обжорстве видят счастье. От этого происходит, что в обратном: в невозможности обжорства — есть хлеб с водой — видят бедствие и этим казнят, в том же, чтобы вовсе не есть дни, видят самое страшное несчастие. Да Танер не ел 40 дней, а что больше проходило дней без еды, то больше радовался, да пустынники не едят или доводят еду до minimum’a и счастливы. Тут есть большое заблуждение. Человеку, хотящему есть, надо дать хлеба, если у тебя есть. И все делают это. Про это говорить не стоит — злой человек и тот собаку накормит, а не то что добрый человек человека, но жалеть людей преимущественно в виду их еды, обеспечивать людям их еду, заботиться о ней, забывая о пище души, есть большой грех. Происходит это не от того, что нам точно жалко людей от того, что они голодны или холодны, тут жалкого ничего нет, но от того, что нам, имеющим излишнюю пищу и одежду — нам, в этом полагающим счастье, совестно перед голодными и голыми. И эту совесть мы называем жалостью. Диоген не мог испытывать другой жалости, кроме жалости за невежество, незнание истины. И мы, по мере освобождения от обжорства и роскоши, освобождаемся от этой ложной жалости и приобретаем единую истинную жалость к незнанию, к заблуждению, к греху.
Почему никто не ужасается тому, что люди живут без света истины (есть даже люди, которые считают, что полезно от масс скрывать истину) годами, поколениями, а ужасается тому, что люди плохо, мало едят (голодный год), дышат дурным воздухом? Они помрут от дурной пищи и воздуха, скажут. Что ж за беда, отвечу я. Не зачем жить здоровым поколениям людей без знания истины. Главное же то, что люди могут быть обеспечены всем матерьяльным — и воздухом, и пищей, и питьем, и одеждой самыми лучшими и быть не людьми, не нужными, вредными, как все развратники, существами, но не может быть обратного: чтобы люди, наученные всей истине, которая доступна в данное время человечеству, были бы ненужными, вредными существами.
24 октября 1889 г.
1) К религиозному сознанию истинному непоколебимому привело меня признание бессмысленности и бедственности жизни и признание не рассудочное, а чувство всего существа. Разница — признать умом или быть приведенным к пропасти и ужаснуться, увидав ее. Мне кажется, что только это одно приводит к истинной непоколебимой вере: только изведав погибельность всех путей, кроме единого истинного, непоколебимо станешь на истинном. Так со мной было и так мне кажется должно быть со всеми. Но может быть, что есть другой путь: познания единого истинного пути по откровению, ясновидению, по привлекательности единого истинного пути. Может быть, так есть для других, более чутких и чистых натур. И такая вера яснее, светлее, радостнее моей, вытекающей не столько из любви к истине и добру, сколько из сознания погибельности всех остальных путей. Может быть одни приходят, как я, отрицательным, другие положительным.
И в том и в другом есть пришедшие только рассудком и пришедшие всем существом. Все люди могут относиться к истине только так: 1) рассудком познавая благо истины и 2) всем существом познавая его, 3) рассудком познавая погибельность всех путей, кроме истинного и 4) всем существом познавая это. И потому в действительности каждый человек, если знает истину, то только этими 4-мя способами в различных степенях их. Третье отношение к истине, т. е. рассудочное познание по гибельности всех путей, кроме истинного, переходит в 4-ое тем скорее, чем страстнее натура человека к личному благу. Такой скорее избегает большое количество ложных путей до тех мест, где они очевидно ведут к гибели. Ход познания во мне был такой, да я думаю, что он такой и для всех: Прежде всего человек рассудочно любит истину (я ее любил с 15 лет, когда восторгался Руссо), потом начинает познавать погибельность не истинных путей рассудком, потом убеждается всем существом, что все погибельны, кроме одного, потом должен всем существом полюбить истину. Вот это-то еще предстоит мне.
2) Есть два способа рассуждения: один состоит в том, что рассуждающий для решения данной задачи не признает ни одного вывода установленным и выводит все сначала из тех данных, из которых должны быть сделаны выводы, другой способ состоит в том, что рассуждающий вперед признает часть выводов (хотя бы один) уже установленным и решает задачу только так, чтобы она сошлась с установленным выводом. Это нечто в роде того, чтобы решать уравнение с многими неизвестными, предполагая значение одного неизвестного. Решение может быть найдено, но только в одном случае, во всех же остальных случаях будут делаться вычисления, весьма похожие на правильные, но такие, которые будут приводить всегда к невозможности.
Например: Разумна ли смертная казнь? Можно рассуждать так: люди живут вместе, стремятся все к своему благу, устанавливают некоторые правила для совместной жизни. Разумно ли в числе этих правил поставить правило о том, что за известные поступки одни люди должны убивать людей. Это первый род рассуждений. Второй род рассуждений такой: вперед признав, что правительство должно существовать, доказывать необходимость смертной казни тем, что отсутствие ее повлекло бы уничтожение правительства. Другой пример. Разумно ли мне проводить свою жизнь в писании бумаг сомнительной важности, заставляя других поддерживать мое существование, и можно рассуждать так: Я сознаю равноправность всех людей и потому всякий другой имеет такое же право на сладкую жизнь, как и я. Другой пример, способ рассуждения такой. Бумаги, которые я пишу, составляют необходимое условие всякого общества и потому равенство людей должно быть в чем-то другом. Вроде того, как решать уравнение х + у = 10 и 2х + 3у = 26, можно решать так, чтобы, не придавая никакого значения неизвестным, вычесть одно из другого и определить. Это правильный способ. Другой способ в том, чтоб предполагать, что х непременно какое-нибудь а, х = а, отыскивать значение у. При таком способе решения бесконечное количество случаев неверно и только один, когда х положено = 4, верно. Таковы постоянно рассуждения о жизни и о возможности исполнения учения истины, таковы рассуждения людей о своей частной жизни и о жизни общественной. ‘Да, говорит рассуждающий, я хочу следовать учению истины’, но оставаясь в своем положении царя, министра, палача, солдата, попа, прокурора, купца, землевладельца, врача, ученого, писателя за деньги, и он хочет, придав известное определенное значение своему положению, своему х, найти правильное решение всего уравнения. Этого очевидно не может быть. Так же и в вопросах общих: Да, пускай руководит миром учение истины (справедливость, добродетель (justice, vertu). Они особенно любят эту фикцию истины), но только чтобы остались Париж с своей Ейфелевой башней, проституцией, Шарко и т. п. Только бы остались Германия, Россия, Англия… Но всякое такое предрешение уничтожает возможность не только исполнения, но понимания истины. Вот почему так давно знают люди истину и так мало понимают и исполняют ее.
27 октября 1889 г.
1) Сознание своего нездоровья, заботы об устранении его, главное мысль о том, что я теперь нездоров и не могу, а вот дай выздоровлю, тогда сделаю, всё это большой грех, т. е. ошибка. Это ведь значит говорить: не хочу того, что мне дано, а того, чего мне хочется, именно чтобы нынче было так же, как вчера. ‘Живот болит, за то зубы не болят’ и т. д. Сейчас всегда можно радоваться тому, что есть, и делать из того, что есть (т. е. тех сил, какие есть), всё что можно.
2) Читал опять присланного мне Walt Whitman’a. Много напыщенного пустого, но кое-что уже я нашел хорошего, например, ‘Биография писателя’. Биограф знает писателя и описывает его! Да я сам не знаю себя, понятия не имею. Во всю длинную жизнь свою, только изредка, изредка и кое-что из меня виднелось мне.
3) Вспоминал, как я молодым человеком жил во имя идеалов прошедшего, быть похожим на отца, на деда, жить так, как они жили. Мои дети, Миша мой живет инстинктами моими 40-х годов. Не подражает же он теперешнему мне, которого он видит, а мне прошедшему, 40-х годов. Что это такое? Не происходит ли это от того, что я думал прежде, что ребенок живет не весь тут, а часть его еще там, откуда он пришел, в низшей ступени развития, я же уж живу там, куда я иду, в высшей ступени развития, но там я теперь отсталый, ребенок. Очень это наивно. Но никак не могу сделать, чтобы не признавать этого.
4) Только человек, положивший свою жизнь в служение Богу и ближнему, познает то, что служить и Богу и ближнему можно только через себя и сосредоточивает свою деятельность на себе, на своем божественном начале, признак служения которому есть служение другим. Болью сердца он познает неизбежность обращения всей своей энергии на себя. Ну как бы сказать? Человек, желающий спасти утопающего, не должен ахать, бегая по берегу, не должен даже бросаться в одежде и сапогах, а должен раздеться и, внимательно работая своими членами, плыть туда, к утопающему. Всё, что может сделать человек для другого, всегда будет сделано им самим, его деятельностью, энергией, направленной на свою деятельность. Вот это-то любят забывать те, которые не перенесли еще свою жизнь из личной жизни в служение Богу и ближнему и, рассуждая о жизни, любят говорить о том, что заботы о себе, о своем личном спасении есть эгоизм и т. п. Они любят говорить, что ради любви к людям можно пожертвовать и своим спасением, и своими принципами! как они любят говорить. Всё это ложь, сентиментальность, любовь без почвы, которой не может быть.
28 октября 1889 г.
1) Совпадение линии жизни с линией идеала есть счастье и что усилие для этого совпадения есть дело жизни, что все религии ложные — искупления суть ничто иное как освобождение себя от этого усилия.
2) К роману или драме ‘Духовное рождение’. Ему открылась ложь его жизни и истина истинной и он избирает первый попавшийся путь: отдавать нищим, ходить за больными, учредить общину, проповедывать и ошибается. И вот все в восторге нападают на него и на истину.
3) Говорить о человеке всегда так, как бы я говорил ему, желая оставаться с ним другом.
4) Выставление перед обществом ясного христианского идеала жизни заставит людей, почувствовав неправду своей жизни, искать точек опоры. И вот в наше время, странное дело, люди свободно мыслящие ухватываются за государственную нашу форму, за церковь, то о чем бы не смели без страха ridicul’a подумать 5 лет тому назад. Также упираются на науку, искусство. Пока не поднимало моста с одной стороны, столбы запасные на другой стороне были на слаби, а теперь мост лег на ненужные запасные столбы всей тяжестью, тем лучше. Если столбы эти хороши, то они удержат, если нет — скорее сломаются.
5) Подхожу к дому после прогулки и думаю о предшествующем, о том, что сознание истины охватывает людей, что даже в наше время (с нашей точки зрения) совершается как бы подъем на ступень и слышу в тумане осеннего дня крики, голоса мужиков, кроющих нашу конюшню, топоры плотников, строющих нам сарай, мальчишки по грязи скачут с лошадьми, люди идут обедать. Жена делает коректуры. Дитрихс что-то пишет ненужное, дети мои учатся латыни. Что это? Зачем это? Они все делают не то, что хотят, и не то, что нужно, а делают то, что вытекает из того случайного сцепления, в котором они застали себя. Сцепление же случайно и надо не затягивать его, а, напротив, растянуть, распустить и стремиться каждому только к вечному делу общего роста и только во имя его соединиться.
29 октября 1889 г.
1) Люди все хотят поправлять Христа. Он хорош, велик, свят, но он увлекался, надо понимать и т. п. Он говорит: В мире если вас будут мучить… отдайте всё и жизнь свою… Возьмите крест… Оставьте поля, жену, детей и т. д. Всё это надо понимать, говорят те, которые исповедуют его устами. Это всё преувеличения, мистицизм и т. п., говорят те, которые не исповедают его. И вот и те, и другие, проникнувшись духом его учения, желая того же, чего он хочет, поправляют его, придумывая средства достигнуть того же без таких крайних мер. Поправляют его 2-ю тысячу лет и всё не удается. Последние поправки это justice или социализм христианский и простой. Он, мистик, говорит: возьми крест. Этого совсем не надо, надо только понять, что жить для общего выгоднее, и всё выйдет. Так говорят люди положительные, научные. Но забывают то, чего не забывал мистик, что мгновенно внушить всем невыгоду заботы о своей личности и выгоду общинной жизни нельзя. Нельзя внушить ее дикарям, с которыми еще нет общения, нельзя внушить этого эгоизму молодости, страсти и потому неизбежно выйдет то, что человека или людей, переставших бороться за себя и ищущих благо общего, сейчас же задавят те, которые ищут блага себе, и потому дело никогда не выйдет. Положительные люди науки забыли то, что разрушает все их предположения. Мистик же не забыл, он прямо указал на то, что будет, что человека, отрекшегося от личного блага, среди людей ищущих только личного блага, тотчас же неизбежно задушат, и так и сказал, что середины нет в мире: надо искать или своего только блага, как все, или быть готовыми на потерю всего личного, на смерть. Он и сказал так, и указал людям другое духовное благо, не только не зависящее от личного блага, но совпадающее с самоотвержением, так что по его учению, во-первых, нет обмана и неясности, а, во-вторых, выходит то, к чему стремятся люди, установление общего блага. По теориям поправителей Христа ничего не вышло, никогда ничего не может выйти, по теории же Христа выходит, во-первых, благо каждого отдельно, понявшего духовное благо, и благо общее, неизбежно долженствующее вытечь из отречения сначала отдельных личностей, а потом и всех во имя духовного блага. Стремление к справедливости ни к чему не приводит, кроме как к несчастию и разочарованию того, кто стремится, и к погибели его, и к продолжению борьбы, стремление к самоотречению приводит того, кто стремится, к высшему духовному благу и уменьшает напряжение борьбы (покорностью) и заражает примером. Христос точнее своих исправителей.
2) Часто огорчаешься, что бессилен против людей, не можешь передать им истину, не можешь воздействовать на них.
Это от того, что видишь одно зло их — не видишь их добра. Ведь только добро своей души покоряет зло своей души, стало быть, для того, чтобы воздействовать на человека, надо вызвать в его душе его добро и вооружить его против его же зла. А как же это сделать, когда видишь в нем одно зло. На зло действуют еще насилием и страхом, но, действуя так, достигают только подобия добра , т, е. лицемерия. Действовать же не насилием нельзя иначе, как вызвав добро. Зло производит всегда зло, таков закон. Не об этом ли сказано: Луки XI, 17-26?
30 октября 1889 г.
Говорил с Алехиным. Он грешит тем, что считает свою форму и себя святым. Очень грешит. Ему кажется, что есть два состояния только: мирская ложная жизнь и общинная святая. В этом грубая ошибка. Думал по этому: Есть вот что: мир людской, подразумевая под этим словом большинство людей, живущих мирской эгоистичной жизнью. В среде этого большинства всегда были и есть люди, понявшие погибельность этой жизни, отдающие другим, миру блага личной жизни и живущие для другого духовного блага. Эти люди застаются этим новым сознанием во всех самых разнообразных положениях жизни. В каждом из этих положений люди стремятся к жертве своей личностью и к достижению духовного блага. Это стремление, выводящее людей из ложных, высших по мирскому, положений и вводящие их в низшие по мирскому, истинные, и составляет их жизнь и составляет в общем осуществление Царства Божия. Таков всегда есть и был ход истинной жизни, но рядом с этим постоянно происходит еще следующее: люди, не понимая того, что выхождение правдиво и любовно из ложного положения (увлекая с собой других) и есть сама жизнь, представляют себе жизнь только уж после освобождения от лжи и стараются освободить себя от лжи ложными средствами, обрубая жестоко, не любовно связи с людьми, только бы поскорее начать истинную жизнь, которую они известным внешним образом определяют. Это обман. Старый обман — сделать жизнь похожей на истинную, такой, как будто люди любят добро. Это зло худшее.
31 октября 1889 г.
Апатия, грусть, уныние. Но не дурно мне. Впереди смерть, т. е. жизнь, как же не радоваться? По этому самому, по тому, что чувствую уменьшение интереса, не говорю уже к своей личности, к своим радостям (это, слава Богу, отпето и похоронено), а к благу людей: к благу народа, чтобы образовались, не пили, не бедствовали, охлаждение даже к благу всеобщему, к установлению Царства Божия на земле, по случаю этого охлаждения думал: Человек переживает 3 фазиса, и я переживаю из них теперь 3-й. Первый фазис: человек живет только для своих страстей, еда, питье, веселье, охота, женщины, тщеславие, гордость и жизнь полна. Так у меня было лет до 30, до седых волос (у многих это раньше гораздо), потом начался интерес блага людей, всех людей, человечества (началось это резко с деятельности школ, хотя стремление это проявлялось, кое-где вплетаясь в жизнь личную, и прежде). Интерес этот затих было в первое время семейной жизни, но потом опять возник с новой и страшной силой при сознании тщеты личной жизни. Всё религиозное сознание мое сосредоточивалось в стремлении к благу людей, в деятельности для осуществления Царства Божия. И стремление это было так же сильно, так же наполняло всю жизнь, как и стремление к личному благу. Теперь же я чувствую ослабление этого стремления: оно не наполняет мою жизнь, оно не влечет меня непосредственно, я должен рассудить, что это деятельность хорошая, деятельность помощи людям матерьяльной, борьбы с пьянством, с суевериями правительства и церкви. Во мне, я чувствую, выростает новая основа жизни, — не выростает, а выделяется, высвобаживается из своих покровов, новая основа, которая заменит, включив в себя стремление к благу людей, также как стремление к благу людей включило в себя стремление к благу личному. Эта основа есть служение Богу, исполнение его воли по отношению к той его сущности, которая поручена мне. Не само совершенствование, нет. Это было прежде и включает любовь к личности, это другое. Это стремление чистоты божеской (и не чистоты телесной, нечистота телесная противна, но она не нарушает этого, нарушает главное ложь перед людьми и перед собой), соблюдение в чистоте полученного от Бога дара и вступление в жизнь, где нет осквернения его, в жизнь другую. Стремление к лучшей, высшей жизни и соблюдение себя в готовности к ней. Стремление это начинает всё больше и больше охватывать меня, и я вижу, как оно охватит меня всего и заменит прежние стремления, сделав жизнь столь же полною. Я не ясно выразил, но ясно чувствую. Главное дело в том, что когда во мне исчез интерес личной жизни и не вырос еще интерес религиозный, представши сначала в виде стремления к общему благу человечества, я ужаснулся, но потом тотчас же успокоился, когда возникло религиозное чувство стремления к благу человечества, и в этом стремлении нашел удовлетворение полное стремлению к благу личности. Точно так же, теперь, когда исчезает во мне прежнее страстное стремление к благу человечества, мне немножко жутко, как будто пусто, но стремление к той жизни и приготовление себя к ней уже заменяет прежнее, вылупляется из прежнего и точно так же, как и с стремлением к личному благу, удовлетворяет вполне и лучше стремление к благу общему. Готовясь к той жизни, я вернее достигаю цели блага человечества, чем когда я ставил себе целью это благо. Точно так же, как, стремясь к благу общему, я достигал своего личного блага вернее, чем когда я ставил себе целью личное благо. Стремясь, как теперь, к Богу, к чистоте божеской сущности во мне, к той жизни, для которой она очищается здесь, я попутно достигаю вернее, точнее блага общего, и своего личного блага, как-то неторопливо, несомненно, спокойно и радостно.
1 ноября 1889 г.
Люди говорят: ‘La planХte roulera ainsi quand elle ne sera plus qu’une boule sans air et sans eau, dont l’homme aura disparu comme les bЙtes et les plantes’, и им кажется, что такие соображения очевиднее всего доказывают ничтожество человека, а между тем ничто так очевидно не показывает его величие, вечность. Ведь одно из двух: или это рассуждение есть рассуждение червяка, не могущего иначе думать, как в нелепых формах пространства и времени, и тогда всё рассуждение это вздор, или то, что рассуждает об уничтожении мира, не есть то, что может уничтожиться.
2 ноября 1889 г.
1) Не надо сердиться на злых, недобрых людей — они прямо — это не утешение себя, не игра слов — они прямо определяют, утверждают добро в добрых. Без них не было бы добра. Как всё нужно, всё хорошо.
2) Читал журнал Грота. И грешил, сердился на Трубецкого. Философия, имеющая целью доказать Иверскую. Решение уравнений со многими х, у, z, когда придано произвольно х самое нарочно нелепое решение. Ведь сколько труда! Да и весь журнал — подбор статей без мысли и ясности выражения.
3 ноября 1889 г.
Большая ошибка думать, что Царство Небесное там, за гробом, и такая же большая ошибка думать, что оно здесь. Оно внутри, а когда внутри, то здесь и там не раздельно.
5 ноября 1889 г.
1) Главное дело, чего я прежде не понимал, это то, что вывод тот, что науки и искусства без религиозной основы, т. е. без цели, которой они должны служить, непременно баловство.
2) Наука и искусство без религиозной основы — вздор и зло. Показать, как наука и искусство зло: наука теория заражений, теория наследственности, гипнотизма, искусство распаление похотей.
7 ноября 1889 г.
1) Нынче в Туле, глядя на всю суету и глупость и гадость жизни, думал: Не надо, как я прежде, бывало, негодовать на глупость жизни, отчаяваться. Всё это признаки неверия. Теперь у меня больше веры. Я знаю, что всё это кипит в котле и варится или закисает и сварится и закиснет. Так чего же я хочу? Чтоб не двигалось? Чтобы люди не ошибались и не страдали? Да ведь это одно средство познания своих ошибок и исправления пути. Одни сами себя исправляют, другие других, третьих. Все делают дело Божье, хотят или нет. И как хорошо хотеть. Пишу так и на меня находит сомненье: нет ли тут преувеличения, сантиментальничанья, философски христианского cant’a? Опасаюсь этого. Нет ничего ужаснее, как пересолить хорошее, пережарить. Вот где именно ‘чуть-чуть’ Брюловское.
2) Говорил с Алексеем Митрофановичем. Он возражает мне о том, что наука может указать нравственный закон, что электричество как-то указывает на необходимость взаимности. Он читает всё это время ‘О жизни’. Читает это и не видит, что он говорит то самое (только дурно), что я высказал хорошо и старательно опроверг в этой книге, именно чтобы, отвернувшись от предмета, по тени, бросаемой им, изучать его. Да, невозможно ничего доказывать людям, т. е. невозможно собственно опровергать заблуждения людей: у каждого из заблуждающихся есть свое особенное заблуждение. И когда ты хочешь опровергнуть их, ты собираешь в одно типическое заблуждение всё, но у каждого свое и потому, что у него свое особенное заблуждение, он считает, что ты не опроверг его. Ему кажется, что ты о другом. Да и в самом деле, как поспеть за всеми! И потому опровергать, полемизировать никогда не надо. Художественно только можно действовать на тех, которые заблуждаются, делать то, что хочешь делать полемикой. Художеством его, заблуждающегося, захватишь совсем с потрохами и увлечешь куда надо. Излагать новые выводы мысли, рассуждая логически — можно, но к спорить, опровергать нельзя, надо увлекать.
8 ноября 1889 г.
Нам кажется естественной наша жизнь с закабаленными рабочими для наших удобств, с прислугой. Нам даже кажется, как дети сказали: ведь его никто не заставляет, он сам пошел в лакеи и как учитель сказал: что если человек не чувствует унижения выносить за мной, то я не унижаю его, нам кажется, что мы совсем либеральны и правы. А между тем, всё это положение есть нечто столь противное человеческому свойству, что нельзя бы было не только устроить, но и вообразить такое положение, если бы оно не было последствием очень определенного нам известного зла, которое мы все знаем и которое, мы уверяем себя, уже давно прошло. Не было бы рабства, ничего подобного нельзя бы было выдумать. Всё это есть не только последствие рабства, но само оно, только в иной форме. Источник этого есть убийство. И не может быть иначе.
9 ноября 1889 г.
1) Брак был прежде приобретение жены для обладания ею. Опять отношение к женщине установилось войною, пленом. Мужчина себе устроил возможность удовлетворять своей похоти, не думая о женщине: гарем. Единобрачие изменило количество жен, но не отношение к ней. Отношение же, истинное, совсем обратное. Мужчина может всегда иметь женщину и всегда может воздерживаться, женщина же (особенно, познавшая мужа) с гораздо большим трудом может воздерживаться тогда, когда может иметь общение, что с ней бывает в 2 года раз. И потому если уж кто может требовать удовлетворения, то никак не мужчина, а женщина. Женщина может требовать этого потому, что для нее это не pflichtloser Genuss, как для мужчины, а, напротив, она с болью отдается и болея ожидает и боли, и страдания, и заботы. Кажется, что так формулировать надо брак: сходятся, любя духовно друг друга, мужчина и женщина, и оба обещают друг другу то, что если они будут иметь детей, то только друг с другом. Требование же плотского общения должно идти от ней, а не от него.
2) Много думал и формулировал себе ясно, но потом, когда пришел к доказательству того, что наука теперешняя не права, потому что не служит религии, занялся и не мог себе уяснить, как же может наука служить религии? Нужно, чтобы знания служили благу — единению людей для того, чтобы они были важны. Единению людей служит, кроме любви, еще истина. Приходя к единой для всех истине, люди соединяются между собой. (От этого суеверия вредны — они разъединяют людей.) И потому наука истинная ведет к единению, но для того, чтобы она была таковою, она должна действительно вести всех к истине. Выражения истины должны быть ясны, понятны и истинны, несомненны. То ли делает большая часть науки? Обратное: выражения не ясны и непонятны и истины не только сомнительны, но вызывают споры и производят не соединение, а разделение. Это происходит от того, что те, которые называют себя жрецами науки, потеряли религиозную основу (это не совсем верно) и не имеют целью единение всех, а свои дилетантские интересы, славу и divertissement.
11 ноября 1889 г.
Мое недовольство жизнью от того, что я забываю, что я не хозяин, а работник. Чтоб мне было хорошо, мне надо исполнять волю хозяина. Только тогда и другим будет хорошо. Главное, только тогда для меня не будет тяготы неисполненных желаний и сомнений — поступить так или этак. Инструкции от хозяина ясны — правда и любовь. Именно надо чувствовать себя послом: 1) держать себя с достоинством, помня, кого ты представляешь, 2) быть ласковым учтивым дипломатом, мудрым как змеи и 3) в виду иметь одну цель исполнения посольства.
13 ноября 1889 г.
Не было бы рабства, не было бы многоженства, не было бы смертоубийства, не было бы прислуги, и мясоедения. Наше сознание жизни истинной потеряно и подменено ложным сознанием жизни плотской всё от готовых хлебов и прислуги. А это от убийства, плена, рабства. Ах, как надо бы разъяснить это.
14 ноября 1889 г.
1) Много болтал с Алексеем Митрофановичем. Законы, говорит, физические, одна сила до психики. Да ведь это обман чувств, я говорю ему, что вы знаете физический закон. Ведь это отвлечение. Вы знаете себя, свое сознание — Льва Николаевича. Отвлекши от него Льва Николаевича, получается человек, отвлекши духовную деятельность, получается животное, отвлекши физиологический процесс, получается химпческий процесс, отвлекши их, получаются физические силы. Да ведь отвлеченье, отвлеченье от отвлеченья. От того-то оно и кажется ясно, что пусто, как цифровые величины.
2) Всё ходит и тревожит мысль о том, что рабство, стоящее за нами, губит нашу жизнь, извращает наше сознание жизни.
3) Ищешь, как лучше обойтись с человеком, (прибавлю) как обойти трудность? Прикидываешь и так и этак и всё не выходит. А есть одно средство: быть готовым на униженье ради Бога и с любовью к этому человеку, или вообще к людям.
4) Людям необходимо чувствовать себя правыми перед самими собой, без этого им нельзя жить, и потому если жизнь их дурна, они не могут мыслить правильно (вот где губит нашу мысль инерция рабства) и от этого та путаница в головах. Главное правило для жизни — это натягивать ровно с обоих концов постромку совершенствования (движение вперед), и мысленного совершенствования и жизненного, чтоб одно не отставало от другого и не перегоняло. Как у нас впереди идеалы высокие, а жизнь подлая, и у народа жизнь высокая, а идеалы подлые.
18 ноября 1889 г.
1) Я не смею думать о личном счастьи — даже не счастьи, а спокойствии. И не надо — так лучше. Мне много добра сделано.
2) Людям, чтобы жить, надо быть правыми перед собой. Если же они не правы, они прямо избегают того, что обличает их, прямо не слушают, не понимают понятное. Это казнь их. Мало этого, суетятся, заводят себе суету, чтоб не слышать, не думать.
3) Я уж писал, что зло, как серная кислота, выедает, как кирпич, чистит добро. Удивительна экономия природы даже и в этом, зло очищает, усиливает добро. Я это личным опытом знаю. Чем злее люди, тем вернее и строже их требования добра. Им нельзя не требовать добра. Оно нужно им, чтоб покрыть их зло. Эгоисту нужно самоотвержение, гордому смирение. Чем больше озяб человек, тем больше ему нужно тепла.
4) Предопределение? Да оно есть, т. е. будет то, что хочет Бог, только того, чего он хочет, он может достигнуть бесчисленными путями и времени для него нет. То, что будет через 1000 лет, для него также есть, как то, что теперь. От этого предопределение.
5) Хохлова, отказавшегося от воинской повинности, признают сумасшедшим. Да, только одни есть люди безнадежно, несомненно сумасшедшие — это психиатры, те, которые других признают сумасшедшими.
19 ноября 1889 г.
Ходил гулял утром и думал о ней, о том, чтобы письмо ей написать, которое бы она прочла после моей смерти. Сказать ей хочу, что ей надо искать, искать веры, основы духовной жизни, а нельзя жить, как она, инстинктами (которые у ней все, нет не все, материнские хорошие) и тем, что другие делают. Другие сами не знают, потому что то, на чем они стоят, проваливается.
21 ноября 1889 г.
1) Человек живет не по своей воле, какая-то сила выдвинула его в мир и движет — сила эта (как ни смотри на мир, на человека — материалистически или идеалистически) — всё в мире от тяготения до самоотвержения, и в движении этом человек придумывает себе цели, освещает себе это стремление, говорит себе, зачем он живет. Человек с рассудком не может не делать этого. И потому он не может не считать себя правым в своих поступках. Человек идет с фонарем и говорит, что он видит траву, камень, дорогу и не может быть вопроса о том, что он прав или не прав: он не может не идти и не может не видеть и называет то то, что он видит при свете фонаря, причиной того, что он видит, то то, что он идет, причиной того, что он видит. Один видит дальше и лучше направляет путь. Сердиться за то, что человек не видит лучшего пути, нельзя, жалеть даже нельзя, можно только помогать им видеть лучший путь. Должно даже, потому что в этом весь смысл жизни. Понимать, что он не может иначе и идти и видеть и то, что каким бы обходом он ни шел, он идет к Богу, как и ты. Не сердиться, не жалеть, а двигать туда, куда видишь, так же как и он двигает.
2) Материи, разумеется, нет никакой вне меня — вне меня есть существа — сознания на различных степенях и такие же, как я. И материя есть мое средство общения с ними.
23 ноября 1889 г.
Письмо от Левы. Он всё хочет словами доказать, что его дела добрые. Не может еще видеть. Что делать! Пример могут видеть все и, каким бы высоким ни был пример, он может действовать на людей, но мысли, слова, до которых не дорос человек, вредно действуют. Он привыкнет баловать важное.
24 ноября 1889 г.
Дух управляет материей, материя есть только проявление деятельности духа, как говорит Эванс. Всё это хорошо. Я сказал бы: есть существа-сознания, эти существа общаются между собой в формах материи, проявляющейся в пространстве и времени. Пример: то, что у меня гниет печень, то, что происходят изменения матерьяльные, или я страдаю от того, что меня посадили в тюрьму, или я сам ослаб так, что сижу, не выходя из комнаты, всё это влияет на мой дух, но всё это, все эти изменения материи произошли от деятельности духа моего же. От того, что я дурно жил, у меня гниет печень, и я страдаю от тюремного заключения и ослабел так, что не могу выходить. Говорить, что это происходит от материальных причин, всё равно, что человек, который бы ходил на час под окнами, говорил бы, что вонь происходит от г…., а не от его поступков. И в доказательство приводил бы тот довод, что, как бы он ни изменял своих поступков, вонь будет. Вонь будет и будут болезни и беды, последствия моих (можно сказать и общих, не разделяя себя с человечеством) дел, но чтобы уничтожить их, нужно не чистить г-, не лечить свою печень, не убегать из тюрьмы, не велеть катать себя, а не делать всего того, что привело меня к этим бедам. Вонь пройдет сама и беды все пройдут, надо сделать только так, чтобы ни то, ни другое не возвращалось. Ошибки Эванса и сиентистов именно в том, что они утверждают, что т. к. дух причина и двигатель и власть, то он может исправить материальное. Он и может, но только в условиях пространства и времени. Чтоб не воняло, он может сделать так, что не будет со временем вонять в известном месте, т. е. там, где он не будет ходить на час, и будет убеждать людей не делать того же. Но сделать чудесное благовоние в нужнике не может, как не может возвратить зрение этому слепому и силу этой руке, атрофированной и сейчас. 2-й главный аргумент матерьялистов тот, что измените частицы материи в мозгу, и у вас изменится или уничтожится деятельность духа, стало быть причина деятельности духа в мозгу, в материи. Но ведь это всё равно, что сказать, что если иначе повернуть дышло или отцепить его, то повозка поедет боком или вовсе станет, стало быть причина движения повозки дышло. Как дышло есть орудие передачи движения, так и материя есть орудие передачи духовной деятельности и потому, если повозка с дышлом едет, то необходимо предположить, что ее везет лошадь, или пар, вообще сила, но то, что повозка стала, нисколько не доказывает того, что ее везло дышло. Точно так же если совершается какая-либо деятельность через известное сочетание частиц материи, то необходимо предположить, что есть сила не матерьяльная, следовательно духовная, которая движет ее, но что деятельность прекратилась, никак не доказывает того, чтобы известное сочетание частиц материи было бы причиной деятельности.
Но на это скажут матерьялисты: мы и признаем силу, но одну силу движения, а не тысячи разных сил, как вы. Мы сводим все другие силы на простое движение, толчок. Это прекрасно, отвечаю я, но здесь обращаюсь к тому, что я говорил в книге ‘О жизни’, именно, что я знаю только одну силу — силу своей жизни, и не могу ее понимать иначе, как объединенною.
25 ноября 1889 г.
Вечером читал Эванса. Идет дело о том, что бессознательные отправления организма управляемы все-таки духом, бессознательной мыслью. И потом о значении воображения и мысли в воздействии на отправления. Не так это легкомысленно, как я думал. Я попробовал остановить свою изжогу, решив, что ее нет и не должно быть. И вот теперь 12 часов, нет. Так же надо убедить себя, главное, что ты счастлив, что ты расположен работать и т. п.
26 ноября 1889 г.
Признак истинной, т. е. самоотверженной любви тот, что если человек, которого я люблю и для которого тружусь, не принимает моих трудов, презирает их, я все-таки не могу сердиться на него и не дорожу своими трудами. Противуположный признак ложной эгоистичной привязанности.
28 ноября 1889 г.
Вчера читал в книге Эванса, что жизнь есть любовь, и когда жизнь любовь, то она радость, благо. Да, стало быть всё, что нужно, одно, что нужно — это любить, уметь, привыкнуть любить всех всегда, отвыкнуть не любить кого бы то ни было в глаза и за глаза. Ведь я знаю это, ведь я писал об этом, ведь я как будто верю в это. Отчего ж я не делаю этого, не живу только этим? Вся та жизнь, которую я веду, ведь только tatonnement, а надо твердо поставить всю жизнь на это: искать, желать, делать одно доброе людям, любить и увеличивать в них любовь, уменьшать в них нелюбовь. Доброе людям? Что доброе? Одно: любовь. Я это по себе знаю и потому одного этого желаю людям, для одного этого работаю. Не нащупывая, а смело жить этим значит то, чтобы забыть то, что ты русский, что ты барин, что ты мужик, что ты женат, отец и т.п., а помнить одно: вот пред тобой живой человек, пока ты жив, ты можешь сделать то, что даст тебе и ему благо и исполнит волю Бога, того, кто послал тебя в мир, можешь связать себя сним любовью.
1 декабря 1889 г.
1) Подумал о Домашке: что же мы лечим ее тело, а не думаем о ее душе, просто не утешаем ее, сколько можем. И стал думать. Вот тут-то являются утешения армии спасения, утешения, состоящие в том, чтобы, действуя на нервы пением, торжественной речью и тоном, поднять дух, вызвать загробную надежду. Я понимаю, как они успевают и как это им самим кажется важным, когда умирающий подбадривается и проводит в экстазе свои последние минуты. Но хорошо ли это? Мне чувствуется, что не хорошо. Я не мог бы это делать. Сделавши это, я умер бы от стыда. Но ведь оттого, что я не верю. Они же верят. Этого я не могу делать, но что-то я могу и должен делать — делать то, что я желал бы, чтобы мне делали, желал бы, чтобы не оставили меня умирать, как собаку, одного, с моим горем покидания света, а чтобы приняли участие в моем горе, объяснили мне, что знают об этом моем положении. Так мне и надо делать.
2) Нет спасенья, пока не возненавидишь себя, потому что, пока не возненавидишь себя, не полюбишь других. Но не возненавидеть страстно, даже вовсе не возненавидеть, а презирать себя — так же мало думать, заботиться духовно (физически — кормить себя, греть, покоить, когда этого требует тело, не мешает) о себе, как о Фомиче я теперь забочусь, а заботиться о нем и всех, с кем я встречаюсь, как теперь я забочусь о себе.
3) Как ужасно то, что я забываю, именно забываю главное, то, что если не смотреть на свою жизнь, как на послание, то нет жизни, а ад. Я это давно знаю, давно писал в дневнике и в письмах и могу забывать, а забыв, страдаю и грешу, как нынче. Да, послание, и надо исполнять его для Того, кто послал.
2 декабря 1889 г.
Надо помнить не только о том, что я посланник, которому поручено дело, но и в том смысле, что я посланник, который должен соблюсти и возвысить, возрастить себя. Оба — одно и то же, возвысить себя можно, только исполняя Его дело, и, возвышая, возращая и себя, исполнить Его дело.
3 декабря 1889 г.
1) Всё неисполнение закона от того, что люди говорят: хочу религии, но только такой, чтобы она не нарушала моего образа жизни, тогда как религия есть сила, дающая форму жизни. Это всё равно, что желать сесть в отправляющийся вагон и не лишиться обстановки своей жизни. Одно средство сесть в стоячий вагон.
2) Верю, что мне поручены и дело Твое и сила Твоя. Дело ж Твое в том, чтобы проявить Тебя в себе и в мире.
6 декабря 1889 г.
Верю, что во мне сила Твоя, данная для исполнения дела Твоего. Дело же Твое в том, чтоб преувеличить силу Твою в себе и во всем мире.
9 декабря 1889 г.
Был у Домашки, она лежит и стонет и даже не отвечает мне. Сказал ей о Боге — напомнил, но дальше ничего говорить не мог. Да, я слуга, орган Божий. И вот при виде Домашки чувствуешь, что это дело не мое, не мне поручено. Ясно думал и радостно о том, что жизнь моя, а потому я заключаю и всего, есть сила Божия, есть вся сила жизни, которая проходит через меня, через (ограниченное и органическое) часть всего, и я могу пропускать через себя эту силу и могу задерживать ее: вот вся моя роль в жизни, задержать я не могу, но могу задерживать. Жизнь мира мне представляется так: через бесчисленные и разнообразные трубочки стремится жидкость или газ, или свет. Свет этот есть вся сила жизни — Бог. Трубочки это мы, все существа. Одни трубочки неподвижны совсем, другие чуть-чуть, третьи больше и наконец мы совсем подвижные трубочки. Мы можем совсем пропускать свет и можем загораживать его на время. То, что мы называем своей жизнью, личной жизнью — это способность стать поперек свету — не пропускать его, истинная же жизнь есть способность стать так, чтобы пропускать свет вполне, не задерживать его. Но когда человек стал так, движение его жизни кончается. Оно кончается, когда человек уже начинает устанавливаться так. Движение жизни кончается и тогда человек чувствует, что он только тогда сделал всё, что должно, когда он устранился так, что его как бы нет. Когда человек познает эту отрицательность своего личного существования, тогда он переносит свою жизнь в то, что проходит через него, в Бога. Я испытываю это, слава Богу. Хотел я выразить яснее словами то, что верю, что во мне сила Божия, делающая дело Божие, и потом убедился, что это не нужно: довольно того, что я не я, а сила Божия, делающая во мне. Как и сказано Иоанном, V гл., 19. Сын ничего не может творить сам от себя, если не увидит Отца творящего, ибо что творит Он, то и сын творит так же. И всякий раз, как вспомню это, так станет хорошо: усмиряется досада, недовольство и уничтожается забота о чужом мнении.
10 декабря 1889 г.
Надо бы коротко и ясно изложить, что я думаю, именно: 1) неучастие в насилии правительственном, военном, судейском, 2) половое воздержание, 3) воздержание дурманов, алкоголя, табаку, 4) работа. Всё без красноречия, а коротко и ясно.
11 декабря 1889 г.
1) То, что нам кажется движением нашей личной жизни, есть движение нашей формы жизни, когда мы становимся под углом к направлению жизни Божеской. Когда же станем по направлению воли Божьей, то она проходит через нас, переставая нас двигать, и тогда иллюзия пропадает и тогда мы сознаем, что мы, наша жизнь, ничто иное, как сила Божья. И тогда представляется необходимость перенести свое сознание из оболочки, формы, в силу ее направления. Эта трудность однако побеждается сама собой и устраняется вопрос о бессмертии и будущей жизни. Сознание жизни перенесено из движущейся формы в источник силы, в самую волю Божью, вечную, бесконечную. Я из сознания формы перешел к сознанию самой жизни. Так как же мне усумниться, что то, что есть одно, было и будет, что оно не умрет? Я сознаю себя самого силою жизни, которая проходит через меня, движение моей жизни есть колебание этой формы, стоявшей под углом к направлению силы и понемногу устанавливающейся в том же направлении. Устанавливается одинаковость направления, движение прекращается, плотская личная жизнь кончается, я перехожу в силу, проходящую через меня. Но что ж эта сила бесконечная вся? ходящее через меня не есть я, а я был частью всего, но как я перестал быть частью, я слился со всем — Нирвана? Так что ли? Представляется так. Тайна вечная. И не нужно дальше знать. Знаю только, что мне не страшна смерть при этом. В руки Твои предаю дух мой! Обособленность его, составлявшаяся формой, через которую он проходил, кончается, и я соединяюсь со Всем. Странно! Я недавно стал это живо чувствовать — то, что когда я умру, то я нисколько не умру, но буду жив во всем другом. Думается это так: я представляю себе сначала, что я умру здесь и возвращусь к жизни где-нибудь в другой форме — положим самое простое — существа вроде человека в детстве, и пойду опять развиваться или находить то положение новое, ту форму, при которой проходила бы беспрепятственно сила Божия. Хорошо. Но потом думаю: но если и не буду помнить себя, как не помню прежней жизни, то я ли это буду? Не я. Да, зачем же мне быть тем же я. Всё, что будет, будет я. Только, может быть, свяжется опять часть этого я с какой-нибудь формой. Так что погибели, уничтожения, смерти нет. И прямо буддийское отношение: не то, что как бы мне не умереть, а как бы мне опять не ожить? По мне ожить, т. е. связаться опять с формой, прекрасно и не ожить хорошо. Но не ожить, т. е. не связаться опять с какой-нибудь формой, не ожить нельзя, потому что сила Божия одна сама в себе без формы есть только мое представление и очевидно неточное, ложное, не полное. Сила же Божья двигающая, направляющая формы жизни, т. е. живое в формах — это не мысль, а это самая действительность. Ведь я, сравнением выражая, так понимаю всю жизнь. Через существа, как через прозрачные или проходимые тела, проходит, направляя их, сила Божия. Я одно из существ. Материя, матерьяльное это пределы моей формы и мне подобных.
2) Любовь потому основное свойство наше, живых существ, что она выражает единство силы, проходящей через всех нас. Любовь — это сознание единства и стремление к нему. Сам я, разумеется, не могу быть тем, чем хочу, всё, что я могу, я могу не помешать Божьей силе проявляться в моей ограниченной форме.
17 декабря 1889 г.
С Соней был разговор, кончившийся хорошим взаимным чувством. Да, прежде раздражение взаимное, злоба и выражение ее, потом начинаешь воздерживаться от выражения злобы, но злоба та же, и с одной стороны хуже тем, что молчишь и молчание еще больше отчуждает. Но теперь наступает время, что я могу переносить (едва ли могу) злобу, раздражение, не заражаясь ими и могу отвечать, т. е. указывать на ошибки. Это-то и нужно. Это нужно. Мысль о том, что мне надо не мешать проявляться через меня Богу, удивительно утверждая и успокаивая, действует на меня.
24 декабря 1889 г.
1) Грубая философская ошибка — это признание 3-х духовных начал: истина, добро и красота. Таких никаких начал нет. Есть только то, что если деятельность человека освящена истиной, то последствия такой деятельности — добро (добро и себе и другим), проявление же добра всегда прекрасно. Так что добро есть последствие истины, красота же последствие добра. Истина, не имеющая последствием добро, как например, теория чисел, воображаемая геометрия, туманные пятна при нахождении мира и т. п., так же как добро, не имеющее в основе своей истину, как например милостыня набранными, скопленными деньгами, и т. п. Также красота, не имеющая в основании своем добро, как например, красота цветов, форм, женщины не суть ни истина, ни добро, ни красота, но только подобие их.
2) Монашеская жизнь имеет много хорошего: главное то, что устранены соблазны и занято время безвредными молитвами. Это прекрасно, но отчего бы не занять время трудом прокормления себя и других, свойственным человеку.
3) Вопрос о свободе воли: человеку предстоят всегда только два выбора: поступить по плоти или по духу, или по форме по себе или по содержанию по Богу. И раз выбор совершен, поступки на том и другом пути, поступки определены с роковой необходимостью.
25 декабря 1889 г.
Мне стало вдруг стыдно и гадко, что я усвоил тон поучении в письмах. Это надо прекратить.
26 декабря 1889 г.
Жить для себя одного нельзя. Это смерть. Жизнь только тогда, когда живешь для других или хоть готовишь себя к тому, чтобы быть способным жить для других. Но как? Другим я не нужен, не нужна. В том-то и дело, что когда живешь для себя, то ищешь общения с людьми, которые тебе могут быть полезны — это всё люди богатые, сильные, довольные и потому, когда живешь для себя, оглянешься вдруг, отыскивая, кому бы я мог быть полезен, кажется, что никому я не могу быть нужен. Но если понял, что жизнь в служении другим, то будешь искать общения с бедными, больными, недовольными и тогда не поспеешь служить всем, кому будет хотеться служить.
27 декабря 1889 г.
Те, которые утверждают, что здешний мир юдоль плача, место испытания и т. п., а тот мир есть мир блаженства, как будто утверждают, что весь бесконечный мир Божий прекрасен или во всем мире Божьем жизнь прекрасна, кроме как только в одном месте и времени, а именно в том, в котором мы живем. Странная бы была случайность!
1890
3 января 1890 г.
1) Оскорблены мы так, что желаем отомстить только тем, кого любим. А как только желание зла им (месть) начинает сбываться, нам жалко их.
2) Пророк, настоящий пророк, или, еще лучше, поэт ю?ЇдЇ (делающий) — это человек, который вперед думает и понимает, что люди и сам он будет чувствовать. Я сам для себя такой пророк. Я всегда думаю то, что еще не чувствую, например, несправедливость жизни богатых, потребность труда и т. п., и потом очень скоро начинаю чувствовать это самое.
3) Эмерсону сказали, что мир скоро кончится. Он отвечал: ‘Well, I think I can get along without it’.
4) Вера необходима, как и твердят обыкновенно, но не вера в троицу, сотворение мира, воскресение и т. п. Одно, во что неизбежно нужно верить, одно, где при устройстве человека рассчитано на веру, это то, зачем всё это делается? Что выходит из деятельности человека? Нужно верить, что это нужно. Нам показано ясно, что делать, но не показано, что из этого выйдет. И есть прелесть в этом доверии. Заставляют меня что-то делать, не говорят зачем, но меня любят, и я люблю и делаю. Вера тут сливается с любовью, вытекает из нее и производит ее. Вот надежда — sauf mon respect к Павлу — тут не только не при чем, но даже вносит что-то грубое, противное и вере и любви понятие. Вера тут доверие не к тому, что мне говорят, а к тому, кто мне говорит. И в самом деле, что если бы не было потребности веры, а всё бы было ясно известно и определено (как это и стараются определить церковники и догматики), то разрушается всё прекрасное в отношении к Богу. Не может быть ни любви, ни веры ему. Если ясно (как и уверяют церковники), зачем Бог всё это сделал и сотворил, и погубил, и простил, и искупил, и указал средства искупления, то какая же тут вера? Никакой. А чистый расчет. И какая же любовь? За что? И к кому? Тот Бог, который выходит из этих рассказов, зачем и как он всё это сделал, не вызывает любви.
Вера нужна потому, что она открывает простор деятельности. Если бы всё было известно и не нужно бы было верить, то незачем бы действовать. А вера — это условие самобытной божеской деятельности.
5 января 1890 г.
Мы ищем ума, силы, доброты, совершенство во всем этом, а совершенство не дано человеку ни в чем. Совершенства не может быть ни в силе, ни в уме, ни в доброте. Может быть одно: соответствие к тому, где ты in sein Platz passen. Этого можно достигнуть, и тогда полное спокойствие и удовлетворение. Дает это, главное, смирение.
10 января 1890 г.
1) Соня ужасно не в духе, Маша сердилась не хорошо в отпор. Я ей говорю: 1) первая стадия за зло отплатить, 2) зло перенести страдая, 3) пожалеть злящегося, 4) помочь ему. Вот этому надо учиться.
2) При рассказе Стаховича о Шарко и Бергейме, что одни — Шарко — говорят, что потому, что в часах с снятой гирей или пружиной можно, двигая стрелки, двигать колеса, что от этого и всякие часы (с пружинами и гирями) устроены так,что безразлично, двигать ли пружиной или рукою стрелку, другие же — нансийцы — говорят, что всё дело в пружине и воздействие стрелки на колеса возможно только при устранении пружины.
15 января 1890 г.
1) Разговоры с Янжулом о христианском социализме. Странное равнодушие у меня стало последнее время к высказыванью истины о жизни — неудобопринимаема она.
2) Половой акт потому так увлекателен, что он снятие с себя ответственности, он освобождает как бы меня от исполнения закона и переносит это, ответственность, на других. Не я буду достигать Царства Божия, а мои дети. От этого женщины так уходят в детей.
3) Всё в мире круговратно, т. е. начнется, кончится, опять начнется, как колесо вертится: так вертятся день, месяц, год, т. е. луна, земля около себя и вокруг солнца, так вертится то, отчего предварение равнодействия, так вертится солнце, так растения, животные, так воды, ветры — всё в мире родится, растет, созревает, стареется, умирает, опять родится — и до конца. Так я родился и начал быть. Я начал быть, но не совсем начал. Если бы до меня не было людей, разве я был бы такой же? Я произведение предшествующих людей, то, что составляет мое я, было прежде меня — оно будет и после меня. Но я спрашиваю: буду ли я? Я? И ответ на это может быть дан только тогда, когда я ясно сознаю то, что я разумею под я. Большей частью дети, молодые под я разумеют нечто совсем материальное: то, что ест, пьет, смеется, отдыхает. Этого, очевидно, не будет. Но нечто другое, то, что меня сделало, что во мне от предшествующих людей, то останется и после меня, и если я это назову собою, буду чувствовать это как свое я, то я и буду твердо знать, что не умру. А впрочем, всё это невозможно объяснить. Вопрос о том, буду ли я жить после смерти, всегда останется вопросом, подобным тому: как если бы день нынешний спрашивал себя, тот ли я день, который был вчера, и тот день, который будет завтра, будет всё я же или другой? Или весна спрашивала бы: та весна, которая была, и та, которая будет, это я же или не я?
4) О вере говорят: верить в сотворение мира, в троицу, в воскресение Христа и т. п. Во всё это нельзя верить. Можно доверять или не верить тем, кто говорит это, а не в самое это. Верить можно лицу, а не предложениям, propositions. И вера необходима человеку — вера Богу, не в Бога, а Богу. Нельзя мыслящему человеку не верить Богу, тому, кто послал меня сюда, по выражению Христа. Одна тайна всегда останется для человека, только одна. Зачем я живу? Ответ разумный один: затем, что этого хочет Бог. Зачем он этого хочет? Это тайна. И эта тайна покрывается только верой Богу, верой в то, что он, добрый, сделал это и меня для добра.
5) Думал о том, как некоторые люди относятся к Крейцеровой Сонате. Им кажется, что это нечто особенный человек, а во мне, мол, нет ничего подобного. Неужели ничего не могут найти? Нет раскаяния, потому что нет движения вперед, или нет движения вперед, потому что нет раскаяния. Раскаяние — это как пролом яйца или зерна, вследствие которого зародыш и начинает расти и подвергается воздействию воздуха и света, или это последствие роста, от которого пробивается яйцо. Да, тоже важное и самое существенное деление людей: люди с раскаянием и люди без него.
17 января 1890 г.
Электрический свет не только ненужен, но вреден, потому что освещает Hay Market, Невский и неприятельские лагери. Он тогда только будет нужен, когда ему будет готово доброе употребление.
18 январь 1890 г.
Буткевич рассказывал, что многие ненавидят Крейцерову Сонату, говоря, что это описание полового маньяка. Меня это в первую минуту огорчило, но потом приятно, что во всяком случае это разворочало то, что нужно. Разумеется, можно бы лучше, но как умел.
19 января 1890 г.
1) Истинная жизнь начинается тогда, когда она становится связью между прошедшим и будущим: тогда только она получает настоящее и радостное значение.
2) Cтирал пыль с нового дивана и вдруг ясная мысль такая. Отчего одно и то же в действительности серо, не важно, не красиво и радостно, ясно в воспоминании? Не от того ли это, что настоящее, истинное есть только духовное, действительность же, реальность, как говорят, это только леса, подставляемые для постройки настоящей духовной жизни. Действительность, реальность — это дым от огня и света истинной жизни. И дым этот застилает и портит настоящую, истинную жизнь.
21 января 1890 г.
1) Странное дело эта забота о совершенстве формы. Не даром она. Но не даром тогда, когда содержание доброе. Напиши Гоголь свою комедию грубо, слабо, ее бы не читали и одна миллионная тех, которые читали ее теперь. Надо заострить художественное произведение, чтобы оно проникло. Заострить и значит сделать ее совершенной художественно — тогда она пройдет через равнодушие и повторением возьмет свое.
2) Вера есть необходимое условие жизни. То, во что надо верить — тайна — есть условие всякой жизни — движения. Без тайны не было бы возможности движения вперед к неизвестному. Если бы я был там, куда я иду, я не шел бы. Движение к этому неизвестному и есть жизнь. Любовь к этому неизвестному есть вера. Идти все-таки во всяком случае будешь. Но вера сделает то, что будешь идти с радостью.
3) Говоря с Евдокимовым и убеждая его в том, что ничего нет ни исключительного, ни страшного в том, что он теряет умственные способности, если бы это была и правда, я говорил ему о себе, повторил то, что давно думал, именно то, что всякий человек есть всегда, с рождения, непрестанно гибнущее существо. (Ребенок, как говорит Лао-дзе, делаясь крепким и жестким, теряет уже гибкость и жизненность.) Физическая гибель для человека, сознающего себя в духовном я, обнажает только всё больше и больше духовное я. (Гибель мышц рук и ног, а также гибель мозга.) В сознание моего духовного я не входит моя умственная сила. Сознание это в чем-то другом — в смирении, преданности воле божьей — в том, чему большей частью мешает и физическая и умственная сила. Из погибели физического я вылупляется невольно я духовный.
27 января 1890 г.
1) Всё, что мы имеем духовно, есть последствие передачи, но из всей массы передаваемого выделяется то, что мы называем наукой и искусством. Что это? Это-то не то, чего нельзя не знать, что само собой передается, — искусство ходить, говорить, одеваться и т. п., и это не то, чего можно не знать, специальное дело — кузнечное, сапожное, а то, что и должно знать всякому человеку.
2) О смерти то, что не надо никогда забывать, что жизнь есть постоянное умирание. И сказать, что я постоянно умираю, всё равно, что сказать — я живу. Сознание постоянного умирания потому полезно, что сознание это нельзя иметь без сознания жизни. Сознание это вызывает на необходимость употребить на дело свою умирающую жизнь.
29 — 30 января 1890 г.
Нынче утром почувствовал, что мне не хочется передавать ему (Черткову) мои мысли именно потому, что он их принимает так жадно. Боязно. Я-то плох. Мне самому нужно питаться ими.
31 января 1890 г.
Странное дело: с необыкновенной ясностью и радостью видел во сне, что жизнь человеческая не то, что я думал, не круг или шар с центром, а часть бесконечной кривой, из которой то, что я вижу, понимаю, имеет подобие шара.
4 февраля 1890 г.
Тело — это леса, при которых строится жизнь. Тело это пища духа. Матерьялисты, т. е. несчастные сумасшедшие, говорят, что вся жизнь в теле. Без тела, скажут они, нет жизни. Это всё равно, что говорить, что вся жизнь в пище, а не в теле, потому что без пищи нет тела. Тело не живет само по себе, так же как пища не живет сама по себе. А только когда есть тело, тогда пища дает ему жизнь, и точно так же только когда есть дух, тело дает ему жизнь. Пища войдет в тело, а потом выйдет и даст телу жизнь. Так же тело, войдет в дух, а потом выйдет и даст ему жизнь.
5 февраля 1890 г.
1) Думал к драме о жизни: отчаяние человека, увидавшего свет, вносящего этот свет в мрак жизни с надеждой, уверенность освещения этого мрака, и вдруг мрак еще темнее.
2) В Евангелии нет указания на брак, есть отрицание его, есть противодействие разврату вожделения и развода для тех, которые уже находятся в браке, но учреждения брака, как говорит это церковь, нет и помина. Ничего кроме нелепого чуда Каны, которое утверждает брак столько же, сколько посещение Закхея утверждает собирание податей.
11 февраля 1890 г.
1) Главный соблазн в моем положении тот, что жизнь в ненормальных условиях роскоши, допущенная сначала из того, чтобы не нарушить любви, потом захватывает своим соблазном, и не знаешь, живешь так из страха нарушить любовь или из подчинения соблазну. Признак того, что первое, т. е. что допускаешь соблазн только из страха нарушить любовь — тот, что не только не ослабляются прежние требования совести, но появляются новые.
2) Послесловие Крейцеровой Сонаты писать не нужно. Не нужно потому, что убедить рассуждениями людей, думающих иначе, нельзя. Надо прежде сдвинуть их чувство, предоставив им рассуждать о том, что они правы. Они будут чувствовать себя неправыми, а все-таки будут рассуждать, что правы. Это не то, что нужно людям, а без этого не могут жить люди. Рассудок — фонарь, привешенный к груди каждого человека. Человек не может идти — жить иначе как при свете этого фонаря. Фонарь всегда освещает ему вперед его дорогу — путь, по которому он идет. И рассуждения о том, что освещает мне мой фонарь на моем пути, когда путь мой другой (хотя бы путь мой был истинный, а его ложный), никак не может заставить его видеть другое или не видать того, что он видит по тому пути, по которому идет. Нужно сдвинуть его с дороги. А это дело не рассуждения, а чувства. Даже сдвинувшись с ложной дороги и уж идя по истинному направлению, он долго будет видеть то, что освещает его фонарь на ложном пути.
3) Очень много думал о Коневской повести. 1) Он не хотел обладать ею, но сделал это потому, что так надо — ему кажется. Она прелестна в его воображении. Он улыбается, и ему хочется плакать. 2) Поездка в церковь, темнота, белое платье, поцелуй. 3) Старая горничная берет деньги, но смотрит грустно. 4) Старая горничная фаталистка, Катюша одинока. 5) Она, увидав его при проезде, хочет под поезд, но садится и слышит ребенка в чреве. 6) Он спрашивает у тетки, где она. У помещика в горничных. Дурно живет, в связи с лакеем. И ей нельзя не быть в связи: в ней разбужена чувственность. 7) Он в волнении и спрашивает: И вы прогнали? И очень она плакала? И я виноват? и т. д. 8) Пробовал ambition — скверно, не по характеру, заграницу — Париж — разврат — скверно. Остались чтение, изящество, охота, карты, примеры. Волоса седеют — тоска.
16 февраля 1890 г.
Я рад, что в самые дурные минуты я не падаю до озлобления на людей и до сомнения в истинной жизни. Только поползновение к этому. Я все эти дни, не сознавая этого, задавал себе вопросы о жизни. Что ж за беда, что умру плотски? Умрет ведь моя личность, только сознание моей личности. Если она есть произведение материальных сил, то она есть обман. А чем скорей уничтожится обман, тем лучше. Если же в этом сознании есть то, что уничтожится, и то, что останется, то чем скорее уничтожится то, что должно уничтожиться, тем лучше, потому что это-то личное сознание мешает мне жить с Богом шире. Любовь есть это стремление уйти от того, что уничтожается в личности.
17 февраля 1890 г.
1) Главная ошибка людей в жизни — самая обычная и вредная, — в том, что мы хотим что-то совершить в жизни — подвиг, или хоть дело какое бы то ни было. Этого нельзя, это совсем неправильно, всё равно как если бы человек, которого приставили пахать, стал бы на своей сохе возить — да неверно и это — или человека приставили запрягать на станции, а он бы хотел свезти. Дело наше здесь только в том, чтобы делать, как должно, то, что потребуется, т. е. любовно. В роде того, что запрягать — делать всё то, что соединяет людей, а сделать что-нибудь, совершить нам не дано, потому что жизнь наша не есть что-либо цельное, законченное, а есть часть чего-то несоизмеримо огромного, есть конечная частица бесконечного. Дело всё только, чтобы часть прилаживалась как должно к целому. Если уж хочешь совершить что-нибудь, то все-таки совершить ты можешь не сочинение, не ряд сочинений, не просвещение народа, не объединение Германии и т. п., а только одно, свою всю жизнь до последнего издыхания, так что все-таки ты не узнаешь, что ты совершил, и жизнь твоя вся в целом видна будет не тебе, а другим. Крез и Солон. Это радостно и полезно думать. Как ни стар, как ни болен, как ни много, как ни мало сделал, всё твое дело жизни не только не кончено, но не получило еще своего окончательного решающего значения до последнего издыхания. Это радостно, бодрительно.
2) Прочел китайское: Иу говорил, пока я не привел в исполнение то, что я узнал, я боюсь узнавать новое.
3) Вы пишете, что не надо усилий. Каких усилий? В темноте делать усилия, чтобы отворить дверь, или нарубить дрова, неразумно, но еще неразумнее не сделать усилий, чтоб засветить свет — засветить и даже усилить, насколько возможно. Усилие одно, главное, которое свойственно делать человеку и которое никогда не надо прекращать — это усилие просветить себя — не знанием запятых и лейкоцитов и т. п. чепухой, нынче трескучей, завтра забытой, а истинной мудростью людской, просвещению которой и обязан Бирюков своим спокойствием и радостью. Когда же человек просвещен, то он уж без усилий будет делать то, к чему влечет его природа. И потому не надо не думать, а надо, напротив, много и хорошо думать с мудрейшими людьми мира.
19 февраля 1890 г.
Государь, министр, первосвященник, политический деятель думает, что он ответит за то, что может произойти, если он не сделает то-то и то-то. Всё вздор. Человек не может отвечать ни за что, кроме как за свои поступки перед Богом. И несправедливо распределять обязанности: семейные, общественные, личные. Одни обязанности перед своей совестью. Что будет — я не знаю и не могу знать, а что должно — знаю. Грех ни в чем ином, как тушении своего и — хуже всего — чужого света.
20 февраля 1890 г.
1) Грех ни в чем ином, как только в том, чтобы тушить тот свет, который горит в тебе. Еще хуже грех — тушить свет, который горит в других. Вопрос о свободе воли сводится к этому.
Чувствую, что вопрос о свободе воли сводится как-то к этому.
2) Материя — это пределы меня, моего я. Проявление моего я — это точки соприкосновения с другими существами, со всем миром. Но есть во мне еще нечто, не имеющее пределов и единое — всё. Это вся моя духовная, разумная, любовная деятельность.
3) В New Christianity прочел: иметь целью свое счастье — ад, благо других, служение Богу — небо, рай.
22 февраля 1890 г.
1) Во сне видел что-то, что я в городе подъехал на лошади к крыльцу, сошел, и лошади нет, и я в отчаянии. И я во сне отыскивал все средства спасения, вспоминаю, что я, вероятно, сплю, и делаю усилие, чтобы проснуться, и просыпаюсь. Ведь то же и самоубийство. Самоубийство есть это усилие проснуться.
2) Только смерть и последние минуты, часы, годы дают смысл жизни. Так что, может быть, я еще не начинал жить.
3) Матерьялисты, объясняющие всё механической теорией, видят в мире только материю и энергию, и поэтому думают, что они отрицают невещественное, идеальное, спиритуализм. Но они утверждают сильнее и определеннее всяких идеалистов то, что сущность жизни есть нечто духовное. По их мировоззрению есть непостижимая, неуничтожимая материя, такая же энергия и различные соединения того и другого (форма). Я есмь такое таинственное соединение двух таинственных сущностей в нечто единое. Таинственна материя, таинственна энергия, таинственна форма, соединение, то, что сознает себя единым. Вся разница между спиритуалистами и материалистами в том, что материалисты имеют в виду материю и энергию, предполагая, что ее формы суть естественное и неизбежное последствие энергии в материи, спиритуалисты же имеют прежде всего в виду форму существа, сознание единства, а на материю и энергию смотрят, как на неизбежное условие существования формы.
27 февраля 1890 г.
1) Машинька только и говорила про Амвросия, и всё, что говорит, ужасно. Подтверждается то, что я видел в Киеве — молодые послушники святые, с ними Бог, старцы — не то, с ними дьявол. Вчера был у Амвросия, говорил о разных верах. Я говорю: где мы в Боге, т. е. в истине, там все вместе, где в дьяволе, т. е. лжи, там все врозь.
2) Монастырь — духовное сибаритство.
28 февраля 1890 г.
Горе их (монахов), что они живут чужим трудом. Это святые, воспитанные рабством.
4 марта 1890 г.
1) Сережа говорит: надо быть занятым. Это ничего не говорит. Надо знать, чем быть заняту. А чтобы знать это, одно средство: делать то, что тебе нужно, то, что ты сам потребляешь, или то, к чему влечет неудержимо призвание.
2) Поправить жизнь монастырскую, сделать из нее христианскую можно двумя способами: 1) Перестать брать деньги от чужих, т. е. чужие труды, а жить своим трудом, или 2) уничтожить все внешние обряды, все запрещенные Евангелием молитвы общие в храмах, Матвея гл. VI, и всё связанное с этим. Одно держит другое, как две доски шалашиком.
3) Церкви сделали из Христа Бога спасающего, в которого надо верить и которому надо молиться. Очевидно, что пример его стал не нужен. Работа истинных христиан именно в том, чтоб разделать эту божественность (картина Ге). Если он человек, то он важен примером и спасет только так, как себя спас, т. е. если я буду делать то же, что он.
4) Позитивисты, либералы, революционеры и всякие мнимо нехристианские секты верят в ту же Христову истину, в которую и мы, только не во всю и под другим именем, и потому не только с ними спорить и ссориться не надо, но надо дружить с ними.
5) Читал дневник Тани и полюбил ее нежно, заглянув в ее слабую, мятущуюся душу. Она пишет: ‘право, я не дурная’. Она это сама сказала, и был случай увидать. Но ведь все такие же, и Победоносцев, и Никанор, и Скабичевский, и др. Надо устанавливать на них этот взгляд, и можно.
6) Самое ужасное страдание: знать, что я страдаю и лишаюсь не от завала горы, не от бактерии, а от людей, от братьев, которые должны бы любить и которые, вот, ненавидят меня, если заставляют страдать. Это вот когда вели на казнь декабристов, это заключенные — несчастные в Каре и др. Ужасно!
7 марта 1890 г.
1) Ночью были очень сильные боли. Думал умереть и теперь всё думаю. И страху не могу даже понять. И сожаления нет. В здоровые минуты скорее бывает желание умереть, а во время боли совершенное равнодушие, т. е. равны жизнь и смерть.
2) Читал в New Christianity о любви Робертсона: держи, говорит, ее, она всё победит, что бы с тобой ни было. Странно, о чем ни думай, всё сводится к одному этому: люби — не не люби, не относись без любви ни к кому ни в мыслях, ни к отсутствующим, ни к умершим. И можно. И когда достигаешь, как хорошо!
9 марта 1890 г.
1) Главная разница в влиянии — не христианства, но нравственного серьезного сознания — на жизнь та, что для одних известные положения, сословия, учреждения мира признаются непоколебимыми, неизменными, и уж в этих положениях они стараются следовать указанию христианства или нравственного учения, для других же настоящим является вопрос о самых положениях, о сословиях, об устройстве жизни, и всё подлежит изменению. Для одних христианство есть руководство для поступков в известных положениях, для других оно поверка законности самых положений, ‘богатый, высокопоставленный должен на пользу употреблять свое…’ и т. д. Фальшь.
2) Вчера читаю в New Christianity: Christ must be in social life, in politics, in business. Как это Christ in business? Всё равно, что Christ in kicking или killing (война). Да, прежде всего надо этим людям внушить, что все положения, от положения земледельца до палача, распределяются по своей нравственности, и потому мало быть хорошим в своем положении, надо избирать то или другое.
10 марта 1890 г.
Всё думаю о любви и прилагаю. Всегда везде можно extirper из души всё недоброжелательное, слушая разговор, читая, думая.
11 марта 1890 г.
1) Получил статью Янжула, читал. Главное, по ихнему, надо не изменять жизни, не трогать учреждений, но поправлять жизнь. Жизнь не плоха от дурных учреждений. Хотелось бы написать про это в связи с Christian business.
2) Думал о послесловии в форме ответа на письмо Прохорова. 1) Не могу ответить, как вам идти в Москву, не знаю, где вы. 2) Есть три положения, и с первого не видно того, что видно со 2-го, а со 2-го не видно то, что видно с 3-го. С 3-го же видно и то, что видно со второго и с первого. Не могу я близорукому дать впереди точку направления, которую я вижу, но он не видит. 1) Цель — сам, 2) люди, 3) Бог. Беда думать служить Богу, людям, когда все силы души направлены на служение себе, и думать служить Богу, когда все силы души направлены на служение себе и людям. Надо не идти выше требований своего сознания и не ниже.
12 марта 1890 г.
Жизнь вечная есть, но не такая, какую мы можем, как эту, видеть, слышать, осязать чувствами этого тела. Жизнь вечную мы можем сознавать только тем, что вечно. Сомнение в вечности нашей жизни происходит именно от того, что, спрашивая себя: будем ли мы видеть, слышать, чувствовать ее после смерти, невольно должны ответить, что нет, забывая то, что есть чувственное и духовное сознание. Если есть духовное сознание теперь здесь, то очевидно, что уничтожение ушей, глаз, чувств может помешать чувственному, но не может помешать духовному сознанию.
13 марта 1890 г.
1) Если не любишь своего животного, похоти, и хочешь покорить его, то будешь радоваться всякому лишению — даже страданию, как средству покорения, если не любишь славы людской и хочешь освободиться от ее соблазна, то будешь радоваться всякому унижению, если не любишь мести, будешь радоваться всякому проявлению нелюбви к тебе, при котором только ты можешь показать истинную любовь — любовь к ненавидящим.
И потому не бояться лишений и страданий, унижения и позора, нелюбви и ненависти людей, а желать этого надо.
Не стараться делать добро надо, а стараться быть добрым, не стараться светить надо, а стараться быть чистым. Человек носит в себе алмаз, призму которого он может очистить и не очистить. Насколько очищен этот алмаз, настолько светит через него свет и Бог, светит и для самого человека и для других. И потому всё дело человека внутренне не в делании добра, не в свечении людям, а только в очищении себя. И свет и добро людям — неизбежные последствия очищения.
2) Злоба к одному человеку заражает душу точно так же, как злоба ко всему миру, и потому Калигула, желавший, чтобы у всех людей была одна голова, чтобы он мог отрубить ее, не больше зол, чем муж, не любящий свою жену и желающий от нее избавиться. Злоба, как и любовь, не химическое вещество, а органическое, как дрожжи — закваска. Крошечная доля заквашивает всё.
3) Gaston Boissier пишет, что христиане в первые века только сначала были строги и враждебно относились к Риму, к государству, а потом стали приноравливаться к государству, и христианство не вредило государству. Надо бы сказать, явились люди, называющие себя христианами и жившие в согласии с государством, епископы — церковники. Христиане же, как были, так и остались не врагами, но проповедниками учения, несовместимого с государством. Одно из страшных и зловреднейших заблуждений то, что люди, крещенные Константином, Карлом, Владимиром, и сами они — христиане. Народов не было и не бывает христианских, есть люди христиане, и таковые есть между турками, китайцами, индейцами.
4) Новоселов хочет выйти из общины, потому что ему непереносимо название и положение перед людьми собственника. Написать ему надо, что первый шаг это отказаться от похоти и удовлетворяющей ей собственности, второй шаг это отказаться от тщеславия и удовлетворяющего этому мнения людского.
5) Безумный человек, мечущийся, злящийся, дерущийся, делающий гадости отличается от всех так называемых не безумных, делающих то же самое, только тем, что безумный хуже умеет объяснять эти свои гадости, чем так называемые не безумные. У каждого человека на груди фонарь — его рассудок и этот рассудок освещает каждому его путь, его дела, — какие бы они ни были — разумные или неразумные. У безумных потух совсем или отчасти этот фонарь, вот вся разница. Разница же между разумными и всеми родами безумных та, что разумный идет по истинному единому пути, освещаемому не своим фонарем, а светом ночным, хотя и далеко не столь ярким, как фонарь, но светом общим, безумный же идет без руководства этого света.
17 марта 1890 г.
Два типа: один критически относится не только к поступкам, но и к положению — например, не может взять место чиновника правительства, не может собирать и держать деньги, брать % и т. п., и вследствие этого всегда в нужде, в бедности, не может прокормить ни семью, ни даже себя и по своей слабости становится в унизительное для себя и тяжелое для других положение — просить, другой же относится критически только к своим поступкам, но положения принимает не критикуя и, поставив себя раз в положение чиновника, богатого человека, с избытком кормит себя, семью и помогает другим и никому не в тягость (незаметно по крайней мере). Кто лучше? — Оба. Но никак не последний.
18 марта 1890 г.
Ничего не делал. Всё болит печень. Должно быть, смертная болезнь. Мне это ни страшно, ни неприятно. Только не привык. Всё хочется по-старому работать.
19 марта 1890 г.
Он весь, его разговоры, шуточки — это точно приправа к кушанью, которого нет. Это часто бывает, что жизнь, деятельность, разговоры, в особенности веселье и шутки, это приправы к тому существенному, чего нет.
20 марта 1890 г.
Разговаривал с Алексеем Митрофановичем о статье Иванова о стоиках. Он верно придает стоицизму значение религии. Как удивительно, что профессиональные философы не видят того, что Эпиктет, Сократ, Конфуций, Менций, Сакиа Муни — это одно, а все Платоны, Аристотели, Декарты, Гегели, Шопенгауеры совсем другое, как живописцы художники и мастеровые. То — мудрость и жизнь, это — пустомыслие и слова. Первое есть то же, что христианство, когда с него снят ложный ореол, разумеется, менее полное и глубокое. Поднять мудрость мудрецов и извлечь мудрость Христа из обоготворения и свести их в один фокус.
25 марта 1890 г.
1) В разговоре о счастье семейной жизни вышло, что несчастье есть счастье, потому что в несчастьи семейном растет человек с неотъемлемым счастьем. Так и должно быть.
2) Видел во сне, что материя претворяется, изменяет форму, но не уничтожается, и это было доказательством бессмертия.
27 марта 1890 г.
1) Иногда ощущаешь в сознании какое-то беспокойство, чего-то недостает, чего-то стыдно. Спросишь себя: не оттого ли это, что я сделал то-то дурное? Да, но не это только. Не от того ли еще? Да, но и еще что-то. И стыдно, и неловко, и чего-то недостает и хочется. Кажется, что это случайное тревожное состояние, а это-то и есть сознание истинной движущейся жизни. Видишь возможность лучшего и тянешься к нему.
2) Недовольство либералов и революционеров тем, что люди употребляют свои силы на христианскую, кажущуюся им столь бесполезной и даже мешающей их целям деятельность, подобно тому недовольству, которое испытывал бы человек за то, что пахотой под хлеб портят на пару траву.
28 марта 1890 г.
1) Отец наш, да святится сущность Твоя, любовь, с тем, чтобы наступило царство любви, и воля Твоя о том, чтобы всё управлялось любовью (Тобою), совершалась здесь на земле, как она, в моих глазах, совершается на небе. И дай мне жизни, т. е. участия в совершении этого сейчас здесь. И уничтожь последствия моих ошибок, которые могут мешать мне, так же как я уничтожаю в своем сознании последствия видных мне ошибок других людей, могущих мешать мне любить их. И не введи меня в искушение — физическое страдание, отуманение, соблазн, которые препятствуют осуществлению любви, и, главное, избавь меня от главного препятствия во мне самом — от зла в моем сердце. Да, только одно, одно нужно для этой жизни и для всей жизни, одно — любовь, увеличение ее.
2) Сомневаешься в вечности твоей жизни, в том, что есть остаток, не умирающий с телом. Так что же любовь? Любовь ведь это стремление, прямо противуположное животному. Любовь к самке, к самцу, к детям нужна для животного рода. Но любовь ко всем, к животным, к врагам, зачем она? И как она могла возникнуть из животных сил? Любовь есть то, что вселилось в животное и не может умереть с ним.
30 марта 1890 г.
Помни, что от тебя ничего не требуется: ни подвига, ни какого бы то ни было внешнего дела, а только одно: действия, поступки, наиболее соответственные твоему положению сейчасному, в духе любви. Делай сейчас то, чего требует от тебя твоя божественная сущность (любовь), подчиняя животное, жертвуя им, и, главное, — не рассуждай о том, что выйдет. Как только к деятельной любви подмешаешь рассуждение, скажешь: я не пойду к этому зовущему человеку, потому что знаю, что не могу быть ему полезен, и займусь делом более нужным людям, так всё погибло. Мерило одно: чтобы на тебя, радостно улыбаясь, смотрели сейчас и Бог и люди.
8 апреля 1890 г.
Нехорошо придти и накурить людям. Но разве лучше придти к веселым, счастливым людям с мрачным лицом и испортить им удовольствие.
10 апреля 1890 г.
1) Одно из самых дерзких неповиновений Христу это богослужение, общая молитва в храмах и название отцами духовенство, тогда как Мф. III, 5-15, Иоанна IV, 20, 21 и Мф. XXIII, 8.
2) Выразить словом то, что понимаешь, так, чтобы другой понял тебя, как ты сам — дело самое трудное, и всегда чувствуешь, что далеко, далеко не достиг того, что должно и можно. И тут взять и задать себе еще задачу ставить слова в известном порядке размера и окончаний. Разве это не сумасшествие? Но они готовы уверять, что слова сами собой складываются в ‘волнует кровь… и любовь’.
3) Социалисты говорят: не нам, пользующимся благами цивилизации и культуры, надо лишаться этих благ и спускаться к грубой толпе, а людей, обделенных благами земными, надо поднять до нас и сделать их участниками благ цивилизации и культуры. Средство для этого наука. Она научает нас побеждать природу, она до бесконечности может увеличить производительность, она может заставить работать электричеством Ниагарский водопад, реки, ветра. Солнце будет работать. И всего всем будет довольно. Теперь только малая часть, часть людей, имеющая власть, пользуется благами цивилизации, а большая лишена этих благ. Увеличить блага, и тогда всем достанет. Но дело в том, что люди, имеющие власть, уже давно пользуются не тем, что им нужно, а тем, что им не нужно, всем, чем могут. И потому как бы ни увеличились блага, те, которые стоят наверху, употребят их все для себя. Употребить нужного нельзя больше известного количества, но для роскоши нет пределов. Можно тысячи четвертей хлеба скормить лошадям, собакам, миллионы десятин превратить в парки и т. п. Как оно и делается. Так что никакое увеличение производительности и богатств ни на волос не увеличит блага низших классов до тех пор, пока высшие имеют и власть и охоту потреблять на роскошь избыток богатств. Даже напротив, увеличение производства, большее и большее овладевание силами природы дает большую силу высшим классам, тем, которые во власти, силу удерживать все блага и ту власть над низшими рабочими классами. И всякое поползновение со стороны низших классов заставить богатых поделиться с собой (революции, стачки) вызывают борьбу, борьба же бесполезную трату богатств. ‘Никому пускай не достается, коли не мне’, говорят борющиеся.
Покорение природы и увеличение производства благ земных для того, чтобы переполнить благами мир, так, чтобы всем достало, такое же неразумное действие, как то, чтобы увеличивать количество дров и кидание их в печи для того, чтобы увеличить тепло в доме, в котором печи не закрываются. Сколько ни топи, холодный воздух будет нагреваться и подниматься вверх, а новый холодный тотчас же заступать место поднявшегося, и равномерного распределения тепла, а потому и самого тепла не будет. До тех пор будет доступ холодному воздуху и выход теплому, имеющему свойство подниматься вверх. Будет так до тех пор, пока тяга будет снизу вверх.
До сих пор против этого придумано три средства, из которых трудно решить, которое глупее, так они глупы все три. Одно, первое, средство революционеров, состоит в том, чтобы уничтожить то высшее сословие, через которое уходят все богатства. Это вроде того, что бы сделал человек, если бы сломал дымовую трубу, через которую уходит тепло, полагая, что когда не будет трубы, тепло не будет уходить. Но тепло будет уходить в дыру так же, как и в трубу, если тяга будет та же, точно так же, как богатства все будут уходить опять к тем людям, которые будут иметь власть, до тех пор, пока будет власть. Другое средство состоит в том, чтобы делать то, что делает теперь Вильгельм II. Не изменяя существующего порядка, от высших сословий, имеющих богатство и власть, отбирать маленькую долю этих богатств и бросать их в бездонную пропасть нищеты. Устроить вверху вытягивающей тепло трубы, там, где проходит тепло — опахала и этими опахалами махать на тепло, гоня его к низу в холодные слои. Занятие очевидно праздное и бесполезное, потому что, когда тяга идет снизу вверх, то как бы много ни нагоняли тепла вниз (а много нагнать невозможно), оно всё тотчас же уйдет, и труды пропадут даром. И наконец 3-е средство, которое с особенной силой проповедуется теперь в Америке. Средство состоит в том, чтобы заменить соревновательное, индивидуалистическое начало экономической жизни началом общинным, артельным, кооперативным. Средство, как это и высказано в Dawn и Nationalist, то, чтобы проповедыватъ и словом и делом кооперацию — внушить, растолковать людям, что соревнование, индивидуализм, борьба губит много сил и потому богатств, а что гораздо выгоднее кооперативное начало, т. е. каждому работать для общей пользы, получая потом свою долю общего богатства. Что так выгоднее будет для всех. Всё это прекрасно, но горе в том, что, во-первых, никто не знает, какая порция достанется на каждого, если всем будет поровну. Главное же то, что какая бы ни была эта порция, она покажется недостаточна людям, живущим, как они теперь живут, для своего блага. ‘Всем будет хорошо, и тебе будет как всем’. Да я не хочу жить, как все, а лучше. Я жил всегда лучше, чем могут жить все, и привык так. А я жил долго хуже, чем все могут жить, и хочу жить, как жили другие. Средство это глупее всех, потому что оно предполагает, что при существующей тяге снизу вверх, т. е. при мотиве стремления к наилучшему, можно уговорить частицы воздуха не подниматься выше по мере нагревания.
Средство одно — показать людям их истинное благо и то, что богатство не только не есть благо, но отвлекает их, скрывая от них их истинное.
Одно средство: заткнуть дыру мирских желаний. Только это одно даст равномерное тепло. И это-то и есть самое противоположное тому, что говорят и делают социалисты, стараясь увеличить производительность и потому общую массу богатств.
13 апреля 1890 г.
1) Детерминисты, т. е. люди, отвергающие свободу воли, говорят об яйце, как о предмете в скорлупе с известными физическими и химическими свойствами. Те же, которые утверждают свободу воли, говорят об яйце, как зародыше живой птицы, не могут согласиться. Для одних: человек — животное, произведение материальных сил, для других: человек — таинственная сила, заключенная в животное, произведение материальных сил.
2) Говорят: благодаря роскоши жизни высших классов, их досугу, происходящему от неравенства состояний, являются выдающиеся люди — равнодушные к благам мира, с одними духовными интересами. Это всё равно, что сказать, что на поле, вытоптанном скотиной, оставшиеся колосья особенно хороши. Ведь это неизбежное вознаграждение, которое есть во всяком зле, а потому нельзя этим оправдывать делание зла.
3) Орлов да и многие говорят: я верю, как мужик. Но то, что он говорит это, показывает, что он верит не как мужик. Мужик говорит: я верю, как ученые господа, как архиерей.
18 апреля 1890 г.
1) В ответ на письмо Кудрявцева, в котором он пишет, что половой союз есть священный акт, т. к. продолжает род, думал, что как человек вместе со всеми животными подчиняется закону борьбы за существование, так он подчиняется как животное и закону полового размножения, но человек как человек находит в себе другой закон, противный борьбе — закон любви, и противный половому общению для размножения — закон целомудрия.
2) Думал для будущей драмы, как мужики притворяются, что верят для господ, а господа притворяются для мужиков.
30 апреля 1890 г.
1) К повести Фридрихса. Перед самоубийством — раздвоение: хочу я или не хочу? Не хочу, вижу весь ужас, и вдруг она в красной паневе, и всё забыто. Кто хочет, кто не хочет? Где я? Страдание в раздвоении, и от этого отчаяние и самоубийство.
2) Определение любви, стремление к любви — нельзя выражать тем, чтобы любить самому — этого нельзя себя заставить делать, а в том, чтобы устанавливать любовь, согласие между людьми, так что своя любовь, согласие само собой подразумевается — включено в это.
3) К послесловию. Если же пал или пала, то знать, что искупления этого греха нет иного, как 1) освободиться вместе от соблазна похоти и 2) воспитать детей слуг Богу.
4) Тщеславие есть первое, самое грубое орудие совершенствования — орудие против животной похоти. Но потом надо лечиться от лекарства. И это трудно. Боголюбие — больше не знаю.
5 мая 1890 г.
1) Вчера думал к статье о пьянстве. 1) Человеку нужно разрешить нечто трудное, чтобы идти вперед, надо осветить, и вот он затемняет наркотиками. 2) Человек упирается в то же затруднение и не разрешает. Для движения вперед нужна ясность, ее-то затемняют. 3) Нужно самое острое, его-то сшибают.
2) Единственное, во что можно верить, это то, что добро — добро, что его можно и должно делать без награды.
3) Обращение к Богу как к личности нужно, когда сам себя чувствуешь слабым — личностью, когда силен — не чувствуешь себя личностью и живешь, когда слаб — только просишь. Лицо — прости, помоги мне, лицу.
9 мая 1890 г.
1) Многие из тех мыслей, которые я высказывал последнее время, принадлежат не мне, а людям, чувствующим родство со мною и обращающимся ко мне с своими вопросами, недоумениями, мыслями, планами. Так основная мысль, скорее сказать, чувство, Крейцеровой Сонаты принадлежит одной женщине, славянке, писавшей мне комическое по языку письмо, но замечательное по содержанию об угнетении женщин половыми требованиями. Потом она была у меня и оставила сильное впечатление. Мысль о том, что стих Матфея: если взглянешь на женщину с вожделением и т. д. относится не только к чужим женам, но и к своей, передана мне англичанином, писавшим это. И так много других.
2) Поразительная противуположность между отношением людей к двум отделам знания: тем, что называется нравственным учением, религией даже, и тем, что любят называть наукой. Люди, далеко ушедшие в первом разряде знаний — нравственном учении, большей частью образцами своими ставят предшествующих учителей: Менций — Конфуция, Платон — Сократа, Будда — браминов, Христос — Исайю. Учители эти всегда считают себя ничего не знающими (Сократ прямо говорит это). Мудрость свою считают перешедшей к ним от предков, свою же ничтожною. Совершенно противоположно смотрят люди так называемой науки: им всегда кажется, что до них никто ничего не знал. Что только теперь наука находится в обладании, если не всей, то такой доли истины, о которой не смели мечтать предшествующие. Если человек науки вспомнит о том, как смотрели предшествующие люди науки же на мироздание, на устройство человеческого тела, на происхождение мира и того, что его наполняет, и прочее, то он так уверен, что ошибались все предшествующие, но не он, что не может не презирать всей научной деятельности, кроме своей, своего времени.
Совершенно обратное в области нравственных учений: христианин, буддист, конфуцианец не может не презирать себя и учения своего времени.
И в самом деле: в научных знаниях могут быть такие перевороты, как признание элементов в теории химии, земля центр мироздания и земля же крошечный спутник одного из бесчисленных солнц, — до мелочей: спасительность кровопускания и губительность его.
В области же нравственных учений этого нет, не было и не может быть: Будда, Христос (были ли они в действительности или не были, это всё равно) остаются для нас теми же идеальными совершенствами, выше которых мы ничего не можем себе представить. Я не говорю, разумеется, о тех диких людях, не понимающих нравственного величия Христа и считающих себя учеными, которые воображают себе, что если бы Христос был революционером, и вероятно Будда тем, чем хотели, чтобы он был, то было бы гораздо лучше.
10 мая 1890 г.
Прелестно и нужно для статьи о пьянстве слова Лессинга: ‘Многие люди перестают думать тогда, когда думанье начинает быть трудным’. Я прибавил бы: ‘и плодотворным’.
18 мая 1890 г.
1) Неправильно говорить: жизнь в Боге радостнее, чем мирская. И в мирской и в божеской есть радости и печали — только другие. Я записал это. А теперь вижу, что это неправда. В жизни для Бога нет горя и печали. Горе и печаль при переходах, когда они-то и перегоняют в нее. То, что я записал это, доказывает, как я духовно ослаб. Помню, вызвало во мне эту мысль сведения о тоске Попова. Мне хотелось оправдать его. И я сказал вздор. Это можно сказать про жизнь человека, признающего и не признающего обязательности учения Христа.
2) Искусство жизни подразделять в себе божеское и человеческое. В первом быть непоколебимым, во втором уступать.
3) Человек, как животное, подчиняется закону борьбы и половому стремлению для усиления рода, как разумное, любящее, божественное существо, он подчиняется закону обратному — не борьбы с соперниками и врагами, а смирения перед ними и любви к ним, и не полового стремления, а целомудрия.
4) Как похоть вкуса есть необходимое условие развития ребенка, так тщеславие необходимое условие развития в дальнейшем возрасте. Но и того и другого слишком много и без того заложено в природу человека, чтобы развивали их воспитанием.
5) Анархисты правы во всем — и в отрицании существующего и в утверждении того, что хуже насилия власти при существующих нравах без этой власти быть не может. Ошибаются они только в том, что анархию можно установить революцией — учредить анархию! Анархия установится, но установится только тем, что всё больше и больше будет людей, которым не нужна защита правительственной власти, и всё больше и больше людей, которые будут стыдиться прилагать эту власть.
6) С Сережей-братом шел разговор об обеспечении жизни наперед.
Сережа: Нельзя жить, не зная, будут ли сыты завтра мои дети.
Я: Христианину нельзя заботиться об этом: забота об этом есть отрицание всего учения.
Сережа: Да вот вы говорите, а все живы и живете, и у детей молоко есть, и сами чай пьете.
Я. Да ведь это и сказано. Сказано, что не заботьтесь и всё будет. Птицы небесные… и т. д.
7) Идеал Христова служения Отцу — это служение, прежде всего исключающее заботу как о пище, так и о продолжении рода. До сих пор попытки отказа от этих забот не прекратили рода человеческого. Что дальше будет? Не знаю.
8) Делать добро, не признавая Бога мздовоздаятеля, есть единственное истинное исповедание Бога. Приписывание Богу забот о наградах и наказаниях есть отрицание его и совершенное лишение себя возможности делать доброе. Делание добра для добра — это-то и есть Бог.
9) Только одно есть доброе дело — это то, которое имеет целью открытие себе Бога, открытие окошечка, через которое виден Бог. Только через это окошечко, если удается открывать его, и видишь Бога, и только через него и действует Бог в тебе. Кабы суметь раскрыть его настежь!
10) Мы пишем наши романы, хотя и не так грубо, как бывало: злодей — только злодей и Добротворов — добротворов, но все-таки ужасно грубо, одноцветно. Люди ведь все точно такие же, как я, т. е. пегие — дурные и хорошие вместе, а ни такие хорошие, как я хочу, чтоб меня считали, ни такие дурные, какими мне кажутся люди, на которых я сержусь или которые меня обидели.
11) Добрые дела, которые делаются в виду награды или по предписанию старцев, directeurs de conscience — столь же мало добрые дела, как накладные икры — икры. Этими ходить нельзя, а теми увидать Бога нельзя.
12) Думал о скверности своей жизни, всё для людей, для славы, если не для брюха, о том, как при болезни, смерти чувствуется слабая привычка жить не людьми, но Богом. И начал думать о том, что надо учиться жить для Бога, пока бодр и здоров, надо найти радость. Тут же прочел в New Christianity прекрасную статью о целях и любвях человека. Если цели его мирские, и он любит их, он в аду, и наоборот. Думал, главное, о том, что если ты живешь для Бога, то то, что про тебя думают люди, тебе всё равно, и то, что тебе помешали в твоем намерении — деле — всё равно. Всё это вместе сделало то, что вот 2-й день воспоминание о Боге, о жизни для него особенно успокоительно, усиливая, действует на меня: рассердишься, досадно станет, захочется чего, вспомнишь о том, что жизнь только та, которая для одного его, и мгновенно проходит.
20 мая 1890 г.
Мы едим соусы, мясо, сахар, конфеты — объедаемся, и нам кажется ничего. В голову даже не приходит, что это дурно. А вот катар желудка повальная болезнь нашего быта. Разве не то же самое сладкая эстетическая пища — поэмы, романы, сонаты, оперы, романсы, картины, статуи. Тот же катар мозга. Неспособность переваривать и даже принимать здоровую пищу и смерть.
25 мая 1890 г.
1) То, что мы называем земной жизнью, всей нашей жизнью, есть только одна из обязанностей, должностей всей жизни — земная жизнь есть одна из форм — теперешняя — служения и роста и относится ко всей жизни, как одно из исполнений обязанности слуги относится ко всей его жизни. И что мне за дело, если те, с которыми я имею по этой должности дело, теперь, будут недовольны мной? Только бы хозяин был доволен.
2) Какая страшная сила и плодотворность была бы в нашей деятельности (доброй), если бы совсем не заботились о том, как ее оценят люди, как она выразится для людей. Ничто так не ослабляет деятельность, как заботы о том, какие будут ее последствия.
3) Большие, важные, великие дела — всё это не для Бога. Для Бога есть только совершенные полные дела. Для того, чтобы быть с Богом, не нужно делать ничего большого, а нужно только то, что сейчас делаешь, делать вполне наисовершеннейшим образом.
4) Если веришь в Бога, то будешь верить в жизнь в настоящем, будешь доделывать дела настоящего до конца, до возможного совершенства. Пример: не написать учение истины, не избавить людей от войны, а сейчас с тем стариком, который пришел спрашивать, как лечить одышку и сына вызволить из солдатства, обойтись как возможно лучше.
5) Наибольшее сближение с Богом — это наибольшее сосредоточение в настоящем. И наоборот.
2 — 8 июня 1890 г.
1) Я обхожу людей, мне люди мешают. Да ведь ты живешь только людьми и только для них. Если тебе мешают люди, то тебе жить незачем. Уходить от людей — это самоубийство.
2) Полемика в Open Court по случаю книги Bellamy очень интересная. Сначала возражает Open Court тем, что борьба есть закон жизни, что представить себе жизнь без борьбы всё равно, что представить себе физический мир без закона тяготения. Очень удобно, но не может быть. Ему возражают, что в борьбе сначала одерживает верх the strongest, а потом the fittest, а потом будто бы уже самый best, нравственный. Это вздор. Fittest значит тот, который больше годится для общинной жизни. Община с годящимися, дисциплинированными членами будет сильнее общины с негодящимися, недисциплинированными членами будет сильнее опять для борьбы. Но как же будет? Нужнее лучший нравственно. Лучший нравственно должен будет быть наисильнейшим, умнейшим и наиболее годящимся. Если так, то опять сильнее для борьбы, и нравственный получает другое значение. Но что делать с плохими, пока они есть? С слабыми, глупыми? Очевидно, их надо убивать. Существование слабых уничтожает всё представление об этой новой нравственности. По старому нравственность не есть средство усиления и победы в борьбе, а напротив. И по старой нравственности слабому, больному, старому есть место, по новой нравственности места им нет. Надо уничтожить наследственность, болезни, старость. Что за нелепость!
9 — 12 июня 1890 г.
Самому самого победить нельзя. Самый святой сам — сам чёрт. Надо устроить в себе обиталище достойное Бога, чтобы он пришел и вселился.
15 июня 1890 г.
1) Разговорился о статье Михайловского о наследственности. Всё дело в том, что забыто деление Эпиктета о вещах зависящих и независящих от нас. Ни наследственность, ни среда не зависят от нас. Т. е. они зависят, но так же, как зависят от меня бесчисленное количество последствий, могущих произойти от моей деятельности. Но дело ведь в том, что всех могущих произойти последствий я предвидеть не могу, и потому могу желать делать одно: именно то, чтобы все те последствия, которые могут произойти от моей жизни, были бы благие, а не пагубные. Для того, чтобы узнать, какие последствия важнее, опять одно средство — знать, какие действия для меня наилучшие и наихудшие. Только поступая для своей души наилучшим образом, я произведу наилучшие последствия и для наследственности, т. е. произведу лучших людей, и для воспитания людей.
2) Сказал Страхову, что все рассуждения об охлаждении солнца, о происхождении видов пустяки. Он говорит: еще большие пустяки рассуждения о небесной иерархии. Да, нет глупости, которая не считала бы себя разумною, потому что знает еще большую глупость. Если человек понимает, что есть вещи, которые зависят от него, и такие, которые не зависят, и мало того, что понимает, но видит, что единственный смысл, цель жизни в улучшении того, что зависит от себя — своей души, то всё это отпадает. Потому что вся жизнь всякого человека, что бы ни было позади, скверная — пустые 50 лет, или добродетельная — полезные 50 лет — вся жизнь всякого человека представляется для него тем иксом остающейся доли жизни, от которого зависит всё, который сгладит всё прошедшее — сделает злое добрым или доброе злым. От этого икса зависит быть Иудой или разбойником. И потому это не шутка, и думать о пустяках некогда. Думают же о пустяках те, которые не видят этого. Им надо чем-нибудь заполнить пустоту.
17 июня 1890 г.
1) Много и часто думаю эти дни, молясь о том, что думал сотни, тысячи раз, но иначе, именно: что мне хочется так-то именно, распространением его истины не словом, но делом, жертвой, примером жертвы служить Богу, и не выходит. Он не велит. Вместо этого я живу, пришитый к юбкам жены, подчиняясь ей и ведя сам и со всеми детьми грязную, подлую жизнь, которую лживо оправдываю тем, что я не могу нарушить любви. Вместо жертвы, примера победительного, скверная, подлая, фарисейская, отталкивающая от учения Христа жизнь. Но ты знаешь, что в моем сердце и чего я хочу. Если не суждено, не нужен я тебе на эту службу, а нужен на навоз, да будет по Твоему. Это скверный эгоизм. И нельзя отговариваться тем, что я хочу успеха дела, становления Царства Бога, и от того грущу. Грустить об этом нечего. И без меня сделается. Даже нельзя говорить так смешно: и без меня сделается. Это всё равно, что червяк очень озабочен тем, что ему нельзя точить дерево, потому что он скорбеет, что без него дерево не скоро сточится и будет расстройство в порядке мира. Самому хочется? Да. Но хлеб наш насущный даждь нам днесь. Дай мне жизни настоящей. И эта жизнь есть и дана, и просить нечего. Господи, Отец. Люблю тебя, возьми меня. И благодарю тебя за то, что ты открыл себя мне. Не скрывайся от меня.
2) Страхов да и многие испорченные духовным онанизмом люди смотрят на этику с эстетической точки зрения: для него нравственность лучше безнравственности только или, главное, потому что она красивее.
3) Помню себя, как я предполагал осуществление всего доброго в крестьянской жизни, вижу людей, верящих в осуществление идеала в европеизме, в монашестве, у тодов в горах Индии. Все молодые люди, созерцая идеал, всегда надеются найти его где-нибудь и спешат искать. Они не знают и не хотят верить, что его не надо искать там и здесь, в пространстве и времени, а что идеал затем дан, чтобы его осуществлять сейчас, здесь. Царство Божие внутри нас и достигается усилием.
24 июня 1890 г.
Вчера читал ‘Без догмата’. Очень тонко описана любовь к женщине — нежно, гораздо тоньше, чем у французов, где чувственно, у англичан, где фарисейно, и у немцев — напыщенно, и думал: написать роман любви целомудренной, влюбленной, как к Соничке Калошиной, такой, для которой невозможен переход в чувственность, которая служит лучшим защитником от чувственности. Да не это ли единственное спасение от чувственности? Да, да, оно и есть. Затем и сотворен человек мужчиной и женщиной. Только с женщиной можно потерять целомудрие, только с нею и можно соблюсти его. Нецеломудрие начинается при перемене.
25 июня 1890 г.
1) Надо бы написать книгу ЖРАНЬЕ. Валтасаров пир, архиереи, цари, трактиры. Свиданья, прощанья, юбилеи. Люди думают, что заняты разными важными делами, они заняты только жраньем. А то, что за кулисами делается? Как готовятся к этому?
2) Воспитание их ведется кем? Женщиной без убеждений, слабой, доброй, но journaliere, переменчивой и измученной взятыми на себя ненужными заботами. Она мучается, и они на моих глазах портятся, наживают страдания, жернова на шеи. Прав ли я, допуская это, не вступая в борьбу? Молюсь и вижу, что не могу иначе. Не моя воля, но Твоя. С одной стороны, порча детей, страдания напрасные, с другой — борьба, озлобление. Лучше пусть будет первое. Второе наверно, первое не наверно. Не для своей семьи я рожден и должен жить, а для Бога. А Бог ясно велел то, чтобы не нарушать — хоть не любви — хоть согласия, хоть не заводить, не усиливать злобы. Да будет со мной воля Твоя. Пусть буду служить Тебе не так, как мне хочется, чтобы служба моя видна была мне и радовала меня, а так, как ты хочешь, чтобы я и не знал, как. А всё хочется свободы, хотя и борюсь.
26 июня 1890 г.
1) Одно из обычных заблуждений людей то, что они делают то, что делается само собою, что они везут то, на чем сами едут. Государь правит государством, министр министерством, хозяйка домом и т. п. Они делают только то, что им велит делать предание и окружающие, и участвуют в общем движении.
2) Думал, лежа в лесу и глядя на дальний лес и небо: не нужна мне, бесполезна мне красота природы, как и красота искусства, гораздо низшая. Другое нужно и радует. А это только развлекает, отвлекает. Но зачем же это? Зачем? Да, пчеле надо любить всё это, чтобы был мед, перга, летва, пчеле, липе надо любить землю, воздух, влагу, чтобы была липа, всем животным, всему нужно это, чтобы размножаться, как и мне нужно это было для низшей животной жизни. Теперь нужно нечто другое, не имеющее выражения в материальном мире и ищущее этого выражения вне его, там, за гробом. Я могу себе представить существа, которым те проявления добра, которые влекут меня к себе, так же не нужны станут, как мне проявления красоты.
29 июня 1890 г.
Община Алехина прекрасное дело для тех, которые могут его делать. (Я думаю, что я на старости лет стал бы его делать.) Но нисколько не обязательное дело для всех. То же и жизнь Колечки и Хилкова и всякая. Есть мирская злая жизнь и есть божеская святая жизнь. Утверждать, как это делают многие, почти все, что мирская злая жизнь и есть та, которая должна быть — неправильно и вредно. Но и думать, что святая божеская жизнь осуществима на земле и устраивать жизнь, которая казалось бы такою другим и даже себе — тоже неправильно и вредно. Хорошо то, чтобы отрекаться от дьявола и всех дел его, этой злой мирской, жизни, и, не спуская глаз с идеала святой жизни, уходить от мирской и приближаться к святой, сколько можешь, не заботясь о том, похоже или непохоже это на святую жизнь. Вот это одно хорошо и нужно. И, делая это, будет и Алехинская, и Колечкина, и Хилковская, и Чертковская жизнь, и все хороши, и все делают дело божие.
1 июля 1890 г.
1) С Ермолиным начал спорить. Он понял то, что надо устроить производительную артель, т. е. чтобы люди, собравшись в общину, поселились на земле и, производя сырые продукты, переделывали их — льняное семя в масло, лен в полотно. И это для него источник всяких рассуждений о жизни, смерти, мироздании и цели мира.
2) Придите ко мне все труждаюшиеся и обремененные, и я успокою вас. Возьмите иго мое на себя и научитесь от Меня, что я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим, ибо иго мое благо, и бремя мое легко. Глубокое значение этого. Всё беспокойство только от несмирения. Если быть готовым ко всякому унижению, то какое спокойствие! И как легко! И научитеся от Меня, ибо я кроток и смирен, унижен сердцем. Будьте смиренны, и тогда только найдете спокой душам вашим.
3) Катерина умирает во время покоса. Событие ничтожное с точки зрения покосников. Покос убрали прекрасно. Какой важности это событие с точки зрения умирающей и умершей Катерины.
4) Хорошо бы написать историю человека доброго, нежного, кроткого, милого, образованного, умного, но живущего по-господски, т. е. жрущего и потому требующего, чтоб для него резали цыплят, не спали кучера, рабочие и чистили нужники. Нельзя быть добрым человеку, неправильно живущему.
2 июля 1890 г.
Приехала Гельбиг с дочерью. У ней тот недостаток, про который я пишу Анненковой, желание быть выдающейся, прекрасной. Она всё говорит, что ей ничего не нужно. Этого не надо говорить, а надо делать.
3 июля 1890 г.
1) Тяжело, скучно, праздность, жир, тщета разговоров. Точно жиром заплыли, засорены зубья колес и не цепляются. То не идут колеса от недостатка мази, а то не идут от набитого в них сала. Писать для этих людей? Зачем? Странная неохота писать.
2) Главная черта женщин неуважение к мысли — недоверие к тому, что она — мысль — приведет всегда. От того ложь, извращение истины, игра мыслями и вообще духовными дарами. Если бы мужчины не были связаны с женщинами половым чувством и вытекающей из того снисходительностью, они бы видели ясно, что женщины (большей частью) не понимают их, и не говорили бы с ними, исключая девственниц. Женщин начинаешь узнавать по жене и совсем узнаешь по дочерям. Это женщины, на которых смотришь совсем свободно.
4 июля 1890 г.
Статьи и письма всё о Послесловии и Крейцеровой Сонате. Поразительно, какое пренебрежение к слову, какое злоупотребление им! То же, что в женских разговорах, окружающих меня. Чем ниже предмет этих разговоров, тем лучше. О глазках и лапках по крайней мере искренно. Но чем выше поднимается предмет, тем менее искренно. Там М-me Гельбиг. Что она несет. И всё та же главная черта хвастовства, тщеславия и лжи. Для женщины очень важно, что больше или меньше сахару или денег, но что больше или меньше правды, она искренно уверена, что всё равно.
Страдаю от того, что окружен такими людьми с искривленными мозгами, такими самоуверенными, с такими готовыми теориями, что для них писать что-либо тщетно: их ничем не проберешь. Вчера жена начала укорять Машу, что у нее нет духовных интересов, и всякие утверждения прямо противные делу, и потом сама же сказала, что она сердита на нее за то, что она то-то и то-то. От того они и не курят: они и так не видят указаний совести.
5 июля 1890 г.
1) Застал М-mе Гельбиг с Страховым в разговоре о том, можно ли очистить всё любовью, не изменяя своей жизни. Я вступился и горячо говорил, тем более, что пришла молодежь. Но, разумеется, никого не убедил. Слишком больно то место, в которое я мечу, и потому они старательно и поспешно и своевременно защищают его, как глаз веком.
2) Rаubеr’ы Шиллера от того мне так нравились, что они глубоко истинны и верны. Человек, отнимающий, как вор или разбойник, труд другого, знает, что он делает дурно, а тот, кто отнимает этот труд признаваемыми обществом законными способами, не признает своей жизни дурной, и потому этот честный гражданин несравненно нравственно хуже, ниже разбойника.
3) Молился, когда встретился Страхов. Он сказал, что мысль не всегда с одинаковой силой действует. Да, молиться можно только тогда, когда новый луч проникает в сердце, или то молитва, когда новый луч проникает в сердце, и ты живешь при свете этого луча. Как хорошо мне было, когда я мог вызвать не мысль о Боге, а мог стать перед лицом его. А потом утратилось. Не совсем, но утратилось. Потом было сознание того, что нельзя, не должно огорчаться тем, что я не могу служить Богу так, как мне хочется — проповедником, что он знает, зачем я ему нужен. И то и делать. Потом было сознание радости, спокойствия, унижения — смирения. ‘Придите ко мне все труждающиеся и обремененные, и я успокою вас. Научитесь от меня, что я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим. Ибо иго мое благо, и бремя мое легко’. Потом думал, что беда в том, что я позволил зарождаться в себе духу недоброжелательства, а что нужна любовь.
4) Оставь нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим, т. е. ко всем людям относись как бы освобожденный от долгов своих — не боясь их и, главное, не поминая их долгов, а как бы с новыми, свежими существами, открытыми на всё доброе, т. е. на любовь.
И всё это вместе, и всё это только тогда возможно, когда ходишь перед Богом, т. е. живешь с ним, для него. Помоги мне. Не отпускай меня от себя.
6 июля 1890 г.
1) Искусство — одно из средств различения доброго от злого — одно из средств узнавания хорошего. Это одно из духовных отправлений человечества, как кормление, пути сообщения и т. п. суть физические отправления. Как же может быть, чтобы это отправление надо было отыскивать назади за 5 000 и за 500 лет, а у нас бы его не было. Очевидно, это происходит от тупости судящих, не могущих видеть около себя новое проявление, а видящих только трупы старого.
2) Да, как болезнь нужна для убийства похоти, так унижение, позор нужны для убийства тщеславия.
3) Приехали Зиновьевы. Очень мне тяжело с людьми мертвыми, а они так сознательно, нарочно мертвы.
7 июля 1890 г.
Не то что прав или не прав спиритизм, гипнотизм, дарвинизм, а некогда, незачем заниматься этими делами. Как заниматься о том, внушает ли и как и что Шарко своей истеричной пациентке, а не заниматься тем, чтобы узнать, как внушить ту правду, которую знаешь.
10 июля 1890 г.
1) Николинька, когда был маленький, ложился в постель играя и просил няню продолжать играть, а он будет спать. Так и православные, просят попов за них молиться, пока они будут спать.
2) В Риме по приказу папы казнили во время карнавала в костюмах и покупали окна смотреть. И вдруг поняли, что это дурно. Нет градаций в переходе от зла к добру, а прямо от самого черного к совсем белому.
11 июля 1890 г.
1) Как живое космографическое представление получается только тогда, когда мы в воображении перенесемся на солнце, так живое представление о том, что мне делать (для исполнения воли Бога), чтобы поступать хорошо, получается только тогда, когда перенесешься в судящего тебя Бога. И это можно. Я пробовал.
2) Вечером с Страховым спор о русском. Одно из двух: славянофильство или евангелие. Мы переживаем то ужасное время, о котором говорил Герцен. Чингис-хан уже не с телеграфами, а с телефонами и бездымным порохом. Конституция, известные формы свободы печати, собраний, исповеданий, всё это тормоза на увеличение власти вследствие телефонов и т. п. Без этого происходит нечто ужасное и то, что есть только в России.
13 июля 1890 г.
Надо написать об отговорке — добывать хлеб не прямо, косвенным путем — то, что всякое добывание есть поедание людей или подличанье и прислуживанье людям, поедающим людей.
14 июля 1890 г.
Вспоминаю то, что я делал 3-го дня, и не могу вспомнить. Забыл так, что никогда не вспомню. То, что я делал, другие люди не видали или видели, но забыли так же, как и я. Это может быть с днями и со всей жизнью. Что ж остается? Одно: рост души.
20 июля 1890 г.
1) Плакаться людям, что у них нет любви, как будто ее может не быть и ее можно откуда-то взять. Это всё равно, что, стоя с дырявым ведром под ключом, плакаться на то, что нет воды в ведре и искать откуда-то воды, которая бы держалась. Надо заткнуть дыру, через которую уходит любовь. Соблазны, можно сказать, застилают, отгораживают любовь, но лучше сказать, что они мешают ей держаться.
2) Родители, живя развращенной, невоздержанной в пище, праздной, в неуважении к людям — жизнью, всегда требуют от детей воздержания, деятельности, уважения к людям. Но язык жизни, примера далеко слышен и виден и ясен и большим, и малым, и своим, и инородцам.
3) 6 молитв, 6 мест Евангелия, вызывающих твердость, спокойствие и радость:
1) Отче наш, сущность Твоя и моя — любовь.
2) Да будет не моя воля, но Твоя.
3) Нести крест свой на каждый день.
4) Если не прощаете должникам, и вам не простится. Так жить, чтоб начинать с каждым человеком сначала — забыв все свои прошедшие отношения.
5) Придите все труждающиеся, научитесь унижению, спокойствию унижения, и найдете спокойствие и благо.
6) Не творите милостыню вашу перед людьми. Перед Богом жизни, а не перед людьми.
21 июля 1890 г.
1) Молитва очень радует меня.
1) Отче наш, иже еси на небесех, да святится имя Твое. Имя Твое есть любовь. Бог есть любовь.
2) Да приидет царствие Твое.
Ищите же Царствия Божия и правды его, а остальное приложится.
Я признаю Бога и себя любовью и ищу проявления ее, совершения Царства Бога в мире и в себе.
3) Да будет воля Твоя, яко на небеси, так и на земли. Проявление же любви, совершение царства Бога да будет не так, как я хочу, но как ты хочешь.
4) Хлеб наш насущный даждь нам. Совершение Царства Бога да будет как для всего мира, так и мое участие в нем не так, как я хочу, но как Ты хочешь. Возьмите иго мое на себя и научитесь, что я кроток и смирен сердцем и… Служение всякое — благо.
5) Даждь нам днесь. Служение всякое — благо, только помни, что надо отречься от себя и нести крест свой на каждый день.
6) И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим. Крест на каждый день вперед, и не оглядывайся назад. А сначала со всяким человеком забывай его грехи. И если не будете прощать, не простится и вам.
7) И не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого. И не творите милостыню перед людьми.
Не заглядывай ни вперед, ни назад и не поддавайся соблазну суждений людей и, главное, лукавому.
Кроме первого исповедания веры в то, что Бог и жизнь — это любовь, на каждую просьбу молитвы указание из Евангелия о том, как сделать, чтобы она исполнилась. На ‘да придет царствие твое’ — ищите царства небесного и правды его — Мф. VI. 33. На: ‘Да будет воля твоя’ — Марка XIV. 36. На: ‘Хлеб наш насущный дай нам’ — Мф. XI. 28-30. На: ‘днесь’ — Луки IX. 23. На: ‘остави нам долги наши яко…’ — Мф. VI. 15, XVIII. 35. ‘И не введи нас во искушение’ — Мф. VI. 1-18.
2) Заботы о любви, о том, чтобы во мне была любовь, увещания в этом смысле, подобны заботам и увещаниям о том, чтобы иметь свет тому человеку, который сам собой загородил то отверстие, из которого идет свет. Не заботиться и увещевать нужно о том, чтоб был свет, а о том, чтобы уничтожить или хоть уменьшить соблазн личности, закрывающей свет: соблазны личной похоти, тщеславия. Только уничтожь их, отстранись от окна света, и свет прольется.
3) Думал о своих дневниках старых, о том, как я гадок в них представляюсь, и о том, как не хочется, чтобы их знали, т. е. забочусь о славе людской и после смерти. Как страшно трудно отрешиться от славы людской, не заботиться совсем о ней. Не страдать о том, чтобы прослыть за негодяя. Трудно, но как хорошо! Как радостно, когда отбросишь заботу о славе людской, как сразу попадаешь в руки Богу, и как легко и твердо. Вроде как тот мальчик, который попал в колодезь и висел на руках, страдая, а стоило только перестать держаться, и он стал бы на материк, который тут же, под ногами, попал бы в руки Богу.
25 июля 1890 г.
1) Ум, мысли, чувство n’est qu’une secretion du cerveau. Хорошо. Это правда. Ум, мысли, чувства, но сознание жизни? Жизнь, которую я сознаю в себе? Сознание жизни? Это уж не отделение мозга, а жизнь — таинственная сущность, Бог. Что же это? Какое свойство этого? Стремление захватить как можно больше. Любовь есть стремление обнять больше, уйти от себя и захватить больше, всё — быть Богом. Стремление к Богу. К нему я и иду и приду. Стремленье Бога, который во мне, освободиться.
2) Думал о том, как я объяснял личное бессмертие в ‘О жизни’. Не верно. Характер — это особенность, выросшая в прошедших веках, скрывающаяся в бесконечности, но оно умирает с плотью и возрождается в потомстве, но не связано с моим сознанием. Мое сознание — это Бог — и не иметь характера. Даже не могу сказать, что моя жизнь должна расти в любви. И этого не могу знать. Моя жизнь есть Бог, а для Бога нет большего и меньшего. Мое сознание жизни есть Бог. Бог есть сознание всей жизни. Для меня с моим ограниченным сознанием сознание всей жизни выражается любовью. Мы и стремимся к наибольшему сознанию, к сознанию всей жизни, она-то и есть любовь. Привязанный корнями к своему личному сознанию, я стремлюсь к сознанию всего — это стремление выражается любовью, пока я привязан корнями к своему личному сознанию. Но отрешись я от него — умри, и любовь станет (может быть это так) сознанием всего, что я люблю. Во всяком случае мое сознание, отрешенное от личности, станет сознанием божества, сознанием всего. Мое сознание будет сознанием всего. А я жалею, что мое сознание перестанет быть сознанием, связанным с ограниченной личностью. Я не могу представить себе этого — так это хорошо — и от того боюсь. Если я отрекся или как бы то ни было освободился от своей узкой личности, то почему же всякая жизнь не будет мне то же, что и моя жизнь? Непонятно. Но все идет к тому, что во мне есть бог, и быть им хорошо всегда, начиная с этого мира.
3) Главное различие мужчин и женщин: для мужчины разум есть двигатель, для женщины разум есть последствия движения. Женщины и женские умы играют разумом, движутся же инерцией и похотями, мужчины настоящие руководят разумом инерцию и похоти.
27 июля 1890 г.
1) Надо выучиться узнавать заразу раздражения и тотчас же давать ей отпор.
2) Скверно faire du style a propos de Dieu.
3) Люди имеют наибольший успех те, которые не стыдятся с торжественной важностью делать самые большие глупости. Подумал, вспомнив, как Захарьин рассказывал, что у них в клиниках для содействия пищеварению пускают струю воды на пузо.
4) Любовь есть стремление сознавать другие существа как себя. Все существа сознают себя или включены в сознание чье-либо. Всё существующее сознается всемирным существом Богом, как мое тело мною. Любовь есть стремление к тому, чтобы быть, как Бог, а не так, как сказал Иоанн, что Бог есть любовь. Мешает осуществлению стремление исключительное сознания себя. Путь к достижению стремления есть отрешение от себя — смерть личности и переход в всемирное сознание. Только проходя через всемирное сознание (через Бога), я могу сознавать других как себя.
29 июля 1890 г.
1) Ходил с Голцапфелем. Он говорил про оскорбленье, про свое будущее. Иногда выгодно нравственно учить, хотя и опасно, docendo discimus. Я говорил ему о кресте на каждый день и о такой же чистоте позади — не помнить долгов других и вследствие того и своих. Главное помнить, что не дело какое-либо предстоит делать, совершать, а участвовать наиуспешнейшим, полезнейшим образом в деле божьем, которого совершение я не то что не увижу, но не могу видеть, участвовать, заботясь только о наилучшем участии. Это же и точит — совершенствует тебя духовно и совершенствуя дает и радость.
2) Родительская власть прежняя рухнула. Родители же держатся за формы власти и тем мешают установлению новой формы.
3) Поразительно, как он, могущий судить там, где дело не касается личности, теряет всякий смысл, когда надо выгородить свою правоту.
4) Думать вполне правильно можно только, когда живешь хорошо, а то сейчас покривится разум, чтоб скрыть, уменьшить свои грехи. Употребление разума дается любовью.
30 июля 1890 г.
1) С неудовольствием думал о неловких, стыдных выражениях, употребленных во вчерашних письмах. И знал, что это физическое, и победил это сознанием смирения и незаботы о людском мнении.
2) Заснул и видел во сне, что я куда-то собираюсь и всё теряю, и одно найду, другое потеряю. Физическое состояние недовольства и стыда во сне возможно, но на яву я прежде не побеждал его, а теперь побеждаю.
3) Осуждать еще потому нельзя, что если я и вижу искренно, не потому, что он меня обидел, а вижу его недостаток, то вижу я, а не тот, кому я говорю. Часто же бывает, что тот, кто слышит осуждение, не имеет права осудить, не видит того, что осуждается, но по свойственному всем тщеславию ухватывается за осуждение, которое дает ему вид стоящего выше.
31 июля 1890 г.
1) Молитва только тогда молитва, когда все слова ее прикладываются к прошедшей и предстоящей жизни — долги свои вспоминаешь и чужие, прощая их, и т. п.
2) Как же молодому человеку только стремиться к целомудрию, а не искать той девушки, которая была бы по душе и сделала бы счастье? ‘Если так, то кончится тем, что падешь, а потом и женишься на первой попавшейся’. Но разве не то же самое случается с теми, которые ищут с Толстым, с Степой, с В.
3) Зачем физическая сила тела. Только затем, чтобы, сжигая ее, тем светить духовно.
3 августа 1890 г.
1) Как удивительно определение евангельское жизненной деятельности — не радость, не наслаждение, не достижение какой-либо цели, а крест или, лучше всего, — иго — место в работе.
2) Как грубо я ошибаюсь, вступая в разговоры о христианстве с православным, или говорю о христианстве по случаю деятельности священников, монахов, синода и т. п. Православие и христианство имеют общего только название. Если церковники христиане, то я не христианин, и наоборот.
6 августа 1890 г.
1) Чем люди безнравственнее, тем выше предъявляемые ими требования. Помню, редактор журнала говорил о том, что хотя и трудно и бесславно жить городской барской жизнью, надо нести это. Что за высота! Не могу даже представить себе исполнения этого, а он просто требует.
2) Чтобы победить заботу о людской славе, надо заботиться о худой славе — не минуешь юродства. Я хотел сделать это нынче утром, сказать, что мне дела нет до погорелых, но не выдержал и сделал напротив — расхвастался.
7 августа 1890 г.
1) Да будет воля Твоя, как на небе, так и на земле, относится и к будущей жизни. В том, что будет после смерти со мною, да будет Твоя воля. Не моя, но Твоя, и не то, что я хочу, а то, что Ты, и не как я хочу, а как Ты хочешь. И когда скажешь это от сердца, как легко!
2) Вопросы о загробной жизни. И отчего мы не знаем, что будет? Мы и теперь склонны пренебрегать этой жизнью для будущей, теперь, когда мы не знаем, что ж бы было, если б мы знали? — Открыть нам, что будет с нами после смерти, нельзя было: если бы мы знали, что нас ждет дурное, было бы лишнее страдание, если б мы знали, что нас надет прекрасное, мы б не жили здесь, а старались бы умереть. Только если бы мы знали, что там нет ничего, только тогда мы бы жили здесь хорошо. Оно почти так и есть. Скорее всего предполагать, что нет такой жизни, которую мы бы нашими орудиями мысли и слова могли выразить.
3) В молитве ‘Остави нам долги наши, как и оставляем должникам нашим’, и конец 18 главы: ‘И не простит вам отец ваш, если каждый из вас не простит брату своему от сердца своего прегрешения его’ сказано что? А то, что наши грехи (ошибки) не помешают нам жить, простятся нам только в том случае, если мы от сердца простим всем, т. е. всех любим. Если дошел до любви, то всё побеждено, и прежние грехи развязаны и не мешают.
10 августа 1890 г.
1) Доказательство того, что любовь есть сама жизнь — Бог и что если освободиться от соблазнов, то любовь забьет ключом, в том, что когда, хотя мысленно, освободишься от соблазнов — и придешь в состояние любви, то в воображении прощаешь и любишь одинаково без малейшей разницы лютейшего врага, немного неприятного и самого симпатичного человека.
2) К ‘Отцу Сергию’. Описать новое состояние счастия — свободы, твердости человека, потерявшего всё и не могущего упереться ни на что, кроме Бога. Он узнает впервые твердость этой опоры.
11 августа 1890 г.
Нельзя проявлять нарочно любовь, как-то выпускать ее. Помилуй Бог проявлять ее так. Это выходит фарисейство.
13 августа 1890 г.
1) Не ‘comprendre c’est tout pardonner’, а вот как: ‘aimer c’est comprendre, comprendre c’est pardonner, pardonner c’est aimer’.
2) Юродство, разумеется, неестественно, идеал: ровное отношение и полное равнодушие к похвале или осуждению людей, но мы в нашем мире (я по крайней мере) до такой степени привыкли жить ради одного тщеславия, — для славы людской, что, чтобы исправиться, надо умышленно приучать себя переносить осуждение людей. Палка согнута в одну сторону, чтобы выправить ее, надо перегибать ее в другую.
15 августа 1890 г.
1) Православие не есть вера (религия), а отрицание всякой веры, есть заполнение сором того места, которое должно бы принять веру.
2) Мы часто, чтобы смягчить свою нелюбовь к людям, говорим про нелюбимого человека: жалею его, мне жаль его. Это ложь. Если ты не любишь, то ты не жалеешь. Если ты не любишь, то старайся уничтожить то, что мешает тебе полюбить, а пока не уничтожил, избегай сделать ему зло и не тужься любить и не уверяй себя, что ты жалеешь. Мало ли людей заблудших в России, в Китае. Отчего же ты не жалеешь их?
3) Свойственно забывать себя в деле, в работе, можно забыть себя в пахоте, в косьбе, в шитье. Так же надо забыть себя во всей жизни, в деле божьем: не спрашивать себя: что будет из моего труда, что выйдет из меня после смерти, а отдаваться делу с такой же, хотя, любовью, с таким же, хотя, желанием сделать хорошо, с каким пашешь, шьешь. Это тем более легко, что дело божие есть дело любви, которое свойственно и радостно делать.
17 августа 1890 г.
1) Отчего мы так рады обвинять и так злобно несправедливо обвиняем? Оттого, что обвинение других снимает с нас ответственность. Нам кажется, что нам дурно не от того, что мы дурны, а оттого, что другие виноваты.
2) Смерть ребенка, болезнь, потеря дорогого, все это только указания нашей кривизны, неладности. Все эти внешние события только видимости, в них нет ничего реального, реально только то, что мы испытываем при этих явлениях, наше отношение к ним.
19 августа 1890 г.
1) Когда молишься: остави нам долги наши и т. д., надо вспоминать хорошенько свои грехи — хорошенько свои глупости. Ну, я сержусь на глупость сыновей, а давно ли я мечтал о лошадях, о том, что мне царь подарит засеку, окружающую Ясную Поляну. Глупости и гадости для нехристя нет пределов, и все равны, и на все сердиться нельзя. А мерзость свою как вспомню: Федорову жену, пруд, зеркало, Женеву. Надо бы написать. Да не знаю, польза или вред. Польза знать, что все мы одинаковы, вред, что ничто не скверно.
2) Виновность, виноват — это понятие дикости, или оправдание злобы, или указание пути к благу. Первое чаще. Мы говорим: ‘он виноват’ только тогда, когда мы злимся на человека. Если же мы про себя говорим: виноват, то это только значит, что я, сбившись с дороги, увидал, что я не на ней и что надо не сбиваться — так приладиться, чтобы не сбиваться.
3) Спорят о том, есть ли или нет свобода воли, т. е. может или не может человек сделать лучшее или худшее. Это всё равно, что спорить о том, может или не может путник после метели сбиваться с пути и итти по нем? Всё дело состоит в том, чтоб итти по пути, это одно дело. И вопрос: может ли сбиваться и итти по пути? — неуместен. Также и вопрос, может ли человек итти по пути к благу и сбиваться с пути? Жизнь есть не что иное, как шествие по пути, стремление к шествию по пути, так где ж тут место вопросу о свободе воли? Но скажут: вопрос в том, может ли человек по своей воле сбиваться с пути? Разумеется, не может. Так стало быть детерминизм? Нисколько. Человек всегда стремится к благу, к тому, чтобы итти по пути, и то, что он пойдет по нем или мимо, есть дело самой жизни, таинственной и самой реальной силы. В какой мере есть у каждого из нас эта сила, никто не знает. Сила эта свободна — может возрасти до всемогущества и спуститься до нуля.
4) Страхов и Темирязев хорошие, порядочные люди и вот ругаются. Отчего? От науки, как мужики от вина, стало быть наука ихняя скверная.
5) Церковь есть учреждение для скрытия Христова учения. Они заботятся скрывать Христово учение, но вовсе не озабочены распространять свое, так мало озабочены, что, утверждая, что троица есть главный догмат, они не внушили его народу.
6) Доброе учение, которое попадается в церкви, как Тихон Задонский, происходит от того, что в сети скверного учения, предназначенного для скрытия от людей Христова учения, попадаются люди добрые, христианские по духу, и вот они, не разрывая сети, вносят туда, сколько могут, доброго.
20 августа 1890 г.
Делать добро материально людям то же, что лелеять тело ребенка. Без этого нельзя, но не в этом дело. Дело в установлении Царства Божия — любви.
22 августа 1890 г.
Судить о других совсем не нужно, если это не нужно для дела Божия.
23 августа 1890 г.
1) Дело жизни, работа жизни, вся жизнь — это установление царства Бога, царства любви. Средство установления опять та же любовь. Это и сама жизнь. Жизнь есть исполнение дела, порученного Богом.
2) Забота о себе, о личной жизни — это покража у хозяина принадлежащих ему сил и времени. Заботы о личной жизни — это вроде того, что делают приказчики по имению, купив себе именьице около и перегоняя скот и перевозя семена и всё другое из хозяйского в свое.
3) Надо бы написать свое исповедание веры, такое, в которое верят все христиане — это будет: Отец, Христос, учитель и посредник, и его учение жизни. Написать, во что мы верим со всеми другими христианами и во что неверим: во все особенности каждого исповедания, как-то: троица, воскресенье, искупленье, преемственность ерархии, таинства, папа, Анна Ли и т. п.
4) Чтобы жить для Царства Бога — любви, надо уметь служить этому царству и еще важнее уметь не соваться, где тебя не спрашивают, спокойно ждать.
26 августа 1890 г.
1) Всё: мои болезни, моя женитьба, характер жены — всё, что иногда казалось мне злом, было и есть благо. Всё благо, зла нет. Зло только кажется во времени. Не было бы времени, не было бы зла. Это как в белом храме нет черного и темного, черное и темное только кажется от расстояния. Тоже только для умственного взора, отделенного временем, кажется, что есть зло.
2) Осуждение остроумное — это под соусом труп. Без соуса отвратился бы, а под соусом не заметишь, как проглотишь.
3) Любить — это переноситься в душу другого, жить его желаниями. Я не могу этого. Учись. Ты не мог сыграть и чижика, а теперь читаешь ноты presto. Как же ты хочешь без упражнения. Бывает врожденное, так же как и музыка: один в деле любви деликатен, чует за другого от природы, и в деле музыки слышит, помнит, находит, а другой не чует и не слышит. Но и тому и другому надо учиться. Надо учиться, упражняться любить, т. е. чувствовать за другого, а мы не только не учимся, но часто учимся противному, учимся не чувствовать за другого, тушить в себе эту чуткость: в делах, в игре, на охоте, на войне.
28 августа 1890 г.
1) Маша рассказывала, как Лева с Стаховичем говорили о том, что не надо смешивать благотворительность с хозяйством: ‘в хозяйстве справедливость, а благотворительность — совсем другое’. Так говорят с уверенностью, что это умно и мило, а в сущности это не что иное, как отмежевание себе произвольной области, в которой вперед уж освобождаешь себя от всякого человеческого чувства, в которой разрешаешь себе быть жестоким. Так говорят про службу, дисциплину, государство. Какое прекрасное художественнее произведение возможно на эту тему. И как нужно! И как мне хочется!
2) Большинство добрых чувств, мыслей — не чувства, мысли. А то, что тебя взволнует что-либо доброе: сострадание ли, сознание ли неправды и желание помочь уяснить, и это доброе стремление переходит или в негодование, злобу, осуждение, или в тщеславное перед людьми выставляемое рассуждение — болтовню, и сила его уходит, ничего не сделав. Надо не выпускать, запереть это чувство, как пар, как воду, и пускать его уж только в поршень и на колесо.
3 сентября 1890 г.
Я сержусь на нравственную тупость детей кроме Маши. Но кто же они? Мои дети, мое произведение со всех сторон, с плотской и духовной. Я их сделал, какими они есть. Это мои грехи — всегда передо мной. И мне уходить от них некуда и нельзя. Надо их просвещать, а я этого не умею, я сам плох.
Я часто говорил себе: если бы не жена, дети, я бы жил святой жизнью, я упрекал их в том, что они мешают мне, а ведь они моя цель, как говорят мужики. Во многом мы поступаем так: наделаем худого, худое это стоит перед нами, мешает нам, а мы говорим себе, что я хорош, я бы всё сделал хорошо, да вот передо мной помеха. А помеха-то я сам.
6 сентября 1890 г.
Вчера читал Emil’a Руссо. Да, дурно я повел свою семейную жизнь. И грех этот на мне и вокруг меня.
11 сентября 1890 г.
1) Молиться бывает нужно во время волнения при людях, тогда я молюсь так: 1) смирение — любить унижение, желать его, 2) покорность воле Бога, я не знаю, как должно служить Богу, и напрасно воображаю, что так, а надо так, как я не думаю, и 3) любовь: что хочешь, как хочешь делай, но чтобы наименьше нарушить любовь.
2) Нам представляется, что высшая степень добродетели и радости, это высшая степень напряженности и восторга. Напротив: высшая степень добродетели тогда, когда испытываешь высшую степень легкости, а высшая степень радости — это когда испытываешь высшую степень не восторга, а спокойствия.
3) Содействовать установлению Царства Бoгa — любви — в этом жизнь, но содействуя надо быть как вода (Лаодцы), течь туда, куда ход есть — не выбирая течь.
4) Жизнь тратится, хочешь не хочешь — трата будет, так пусть же уж лучше тратится на служение Богу.
13 сентября 1890 г.
1) Читал Coleridg’a. Очень симпатичный мне писатель — точный, ясный, но к сожалению робкий — англичанин — англиканская церковь и искупление.
2) Вчера подумал о том, что война (все говорят о посылке войск на Прусскую границу и о войне) не так страшна тем, что драться будут или звери кровожадные или стадные животные и что если они перебьют друг друга, то меньше их останется — и сказал это. Как на меня напали! А это так. Точно выражаясь, надо сказать так: люди, к несчастию, только опытом познают — и потому опыт бедственности войны им нужен. Это раз. А другое то, что людей, стоящих на той степени, на которой могут убивать друг друга по приказанию кого-то, не так жалко, как было бы жалко разумных людей. Это утешение.
3) Иду по деревне и смотрю — копают разные мужики. Каждый для себя картофельную яму, и каждый для себя кроет, и многое другое подобное. Сколько лишней работы! Что если бы всё это делать вместе и делить. Казалось бы, не трудно: пчелы и муравьи, бобры делают же это. А очень трудно. Очень далеко до этого человеку, именно потому, что он разумное, сознательное существо. Человеку приходится делать сознательно то, что животные делают бессознательно. Человеку прежде еще общины пчелиной и муравьиной надо сознательно дойти до скота, от которого он еще так далек: не драться (воевать) из-за вздоров, не обжираться, не блудить, а потом уж придется сознательно доходить до пчел и муравьев, как это начинают в общинах. Сначала семья, потом община, потом государство, потом человечество, потом всё живое, потом весь мир, как Бог.
4) Вчера разговаривал с Рутченко, который рассказывал, что они спорили с Долнером о награде за добро. Долнер будто бы утверждал, что за страдание должна быть награда, а Рутченко напомнил о работниках в винограднике. Мне пришло в голову, что награды уж потому не может быть, что нет перерыва в жизни (смерть перерывает для тех, которые остаются, но не для умирающих), нет времени для расчета, когда можно наградить или казнить.
14 сентября 1890 г.
Читал Coleridg’a. Много прекрасного. Но у него английская болезнь. Ясно, что он может ясно, свободно и сильно думать, но, как только он касается того, что уважается в Англии, так он, сам не замечая того, делается софистом.
16 сентября 1890 г.
Утром читал Hausrath’a. Как много труда положено, и как мало узнаешь. Научный прием — это прием умерщвления живого.
17 сентября 1890 г.
Христиане всегда, по слову Христа, были гонимы. Не все те, которые были гонимы, были христиане, но те, которые не были гонимы, не были христиане.
19 сентября 1890 г.
1) Как недоступны учению истины мужики. Так полны они своими интересами и привычками. Кто же доступен? Тот, кого привлечет Отец — тайна.
2) Все поступки моей жизни происходят в 3-х областях: первая — это та, в которой я не хочу делать некоторые дела и не могу делать того, чего не хочу, и не могу не делать того, что хочу. Например, не хочу драться с людьми, убивать животных и не могу этого делать, хочу отвечать на всякое заявление, требование, и не могу не делать. Вторая — та область, о которой говорит Павел: хочу делать доброе и делаю злое, не хочу делать и могу сделать, хочу сделать и могу не сделать, например, не предаваться похоти, делать для Бога, а не для людей. И третья область, в которой я ничего себе не запрещаю и ничего не приказываю и делаю, что вздумается, так или иначе. Вторая область есть область жизни. В ней я подвигаюсь и откладываю некоторые дела, бывшие предметом борьбы, в разряд дел, которые я не могу уже делать, и включаю в нее новые дела из третьей области, которые были безразличны и которые я начинаю хотеть — одни не делать, другие — делать. Эта средняя область есть область жизни, в ней движешься, и всегда движешься, мудреешь умом и опытом, слабеешь телом, и хочешь не хочешь всё дальше и больше откладываешь то, с чем боролся, назад в разряд невозможных и из 3-й области в разряд тех, с которыми борешься. Если же хочешь этого и в этом полагаешь жизнь, то жизнь нескончаемая радость.
21 сентября 1890 г.
1) Как определенно ровно настолько уменьшается потребность мирского рассеяния, забот, похотей, насколько наполняет душу духовная жизнь.
2) То, что теперь дает наука, это только указание того, как много может сделать человек, как много впереди ему в области матерьяльной. Еще больше в области духовной — любви.
22 сентября 1890 г.
1) Мир стоит и дошел до того, до чего он дошел, по крайней мере, столько же благодаря известным, сколько и неизвестным людям, мудрецам и святым. Христов, может быть, лучше того, которого мы знаем, было много. Хороша бы история неизвестного Христа.
2) Думал всё о тех же двух кладовых и мастерской. Одна горница кладовая, где матерьял, другая — мастерская, куда беру из матерьяльной кладовой и над ней работаю, и третья кладовая, куда складываю отделанную работу. Дорого не набирать сразу слишком много, не по силам матерьялу, который портится, пылится, вянет, но не работается, потом важно то, чтобы работать над тем, что взято в мастерскую, и наконец, важно не тратить время на любованье работой оконченной, считая это делом.
Различие людей в различной их отношении к этим делам и еще важное различие, за которое чаще всего люди осуждают друг друга, это то, что у каждого человека разные вещи взяты на верстак — в рабочую. Обвиняешь, зачем он не делает того, что ему надо бы, а не замечаешь того, что у него взято в мастерскую, на верстак, другое, и он не может оторваться, не кончив.
4 октября 1890 г.
1) Всё живое растет, тем только отличается от мертвого: то и с верованиями — пониманиями Христа. Одно мертвое неподвижное — это верование и понимание церкви.
2) Дело в том, что среди языческого мира родилось христианство, и началось взаимодействие одного на другое. Старое языческое отпечатывалось на христианстве, христианство накладывало свою печать на язычество. Живое молодое побеждало отживающее. Соединение того и другого происходило в разных степенях. Языческое всё более и более просветлялось христианским (или, сказать иначе, свет просвещал тьму), и такое движение идет до сих пор, и вдруг среди этого непрерывного движения, составляющего жизнь человечества, придумываются основания, по которым можно признать известное состояние просветления истинным, вечным, окончательным. И закрепляется состояние, свойственное 3-му веку, и требуется, чтоб его после 15 веков признавали соответствующим. Но христианство именно в движении к идеалу, и потому то, что закреплялось и тем лишалось движения, тем самым и переставало быть христианским.
3) Всякое учение, составлявшее ступень для достижения следующей, могло быть христианским, но только не то, которое закреплялось как выражение вечной жизни, также как жизнь христианская могла быть всякая, только не та, которая соединялась с властью и насиловала.
4) Главное несчастие церковного учения теперь в том, что они наивно уверены в том, что они христиане, тогда как они учением, закреплением догматов и жизнью (насилием) отреклись от христианства и всю историю христианства изучают только с той точки зрения, при которой вырабатывается именно их суеверие. Всё же, что противоречит этому, отбрасывается названием ереси. Что же называется ересью? Без прибавлений и шуток: то, что противно нашей ереси.
5) Broglie говорит: Constantin Иtait prЙt Ю employer la violence pour servir (!) la religion, jamais pour la dominer.
6) Константин давал такие прогонные деньги, что епископы летели на соборы с восторгом.
7) Mais bien que le service militaire ne fut jamais interdit aux chrИtiens, un prИjugИ assez naturel contre une profession meurtriХre… могли быть вредны, и потому благословил военную службу.
8) Никейский символ подписан под влиянием угрозы.
9) Константин придумал механический способ решения вопросов веры.
10) Константин говорит в речах только о Боге, понятия его и епископов самые грубые. Всё, что выше, как Тертуллиан, Ориген, Арий, отрицается.
11) Праздник освящения Константинополя с играми в цирке и молебствиями.
12) Broglie видит, что успех погубил христианство, но он говорит, что это испытание, которое 15 веков выдержало церковное христианство. То-то и дело, что нет.
13) Иполит считает еретиком Калиста и называет их калистианами, Калист — Иполита. Оба святые.
14) Все еретические сочинения погибли, всё, что мы знаем — это из обвинителей их.
15) Эпифаний признает 80 ересей сект, Филастрий — 156.
16) При страдании, в умирании невозможна деятельность мысли. Еле-еле можешь лениво молиться, проводя мысль по пробитой колее.
6 октября 1890 г.
1) Проснулся рано и радостно думать о необходимости написать всю трезвую правду о том, что считается верой, о том безумии, которое признается и повторяется: искупление, творение, таинства, церковь и т. п. Очень ясно представляется, но нет формы. Разумеется, художественная сильнее бы всего.
2) Христос, в противность древним религиям внешнего закона, который никогда (хоть бы суббота) не мог быть исполнен, дал образец совершенный, и приближение к нему, всегда возможное (в каком бы человек ни был положении), поставил целью.
3) Вера Христова вся в деле, а не в исповедании — исповедание делом.
4) Вред безумного церковного учения в том, что оно подрывает веру в разум. Если возможна Троица, то всё возможно.
5) Вещи, украшения гостиных, мешают детям, а дети вещам. Война между ними, и победа всегда на стороне вещей.
8 октября 1890 г.
1) Обычное рассуждение о том, что рабочие классы свободны работать или нет, образовываться и подняться в высшие слои общества, напоминает мне вопрос той барыни, которая говорила, что у мужиков нет хлеба, так отчего они не едят пирожки? Такое же непонимание не только действительности, но того, о чем и в чем речь.
2) Когда трудишься или страдаешь — некогда, нельзя молиться. Это надо было делать прежде.
23 октября 1890 г.
1) К молитве прибавилось: к Ищите Царства Божия и правды его — Царство Божие внутрь вас есть, и к искушению — главное искушение — думать, что жизнь моя и дана мне, что мы хозяева сада, когда жизнь дана для работы его, и в сад я только за тем пущен, чтоб платить оброк хозяину. Всегда поражает простота и истинность этого.
2) От Кузминского жестокое письмо. И вчера я его понял, как он пойман и как он именно одинок и жалок. Пойман он тем, что его служба требуется женой. И когда зашел он далеко — что дальше, то холоднее, черствее, жесточе служба, и всё дальше любовь людей, всё больше страх и недоброжелательство, и отношений с людьми меньше и меньше, и утешение одно — сознание власти. А за это еще меньше любви. И холодно, жутко и одиноко.
3) Нам дан разум на борьбу с искушениями, а мы употребляем его на достижение того, что выставляют нам искушения.
24 октября 1890 г.
1) Что больше живу, то яснее убеждаюсь в том, что доводы ума не могут изменить жизни. Они изменяют жизнь только тогда, когда она тронется. Чувство, желания, выгоды, представление о том, что есть благо, вызывает деятельность мысли, и тогда мысль, деятельность ума, руководит жизнью. Но дело в том, что если деятельность мысли не связана с представлением о благе, с желанием, то она передается только внешне, не связываясь с поступками, с жизнью.
2) Разум на то только и дан нам, чтоб помогать борьбе с искушениями, с искушениями 3-х родов: искушения похоти, тщеславия, злости, — искушения, лишающие чистоты, смирения и любви. Только разум дает орудие борьбы с искушениями похоти тем, чтобы откидывать те условия, которые служат соблазнами — вырывать глаз, руку…., с искушениями тщеславия тем, чтобы делать дела без ведома людей, умышленно, испытывая себя, делать дела, вызывающие недоразумения, осуждение людей, с искушениями злости, подавляя в себе злые помыслы. На это только дан нам разум. И каково же наше положение, когда мы как раз на противное этому употребляем его: на то, чтобы достигнуть удовлетворения похоти, тщеславия, злости.
3) Сущность христианства в том, что жизнь наша не есть наша жизнь, как сад не есть собственность тех, которые пущены в него, а собственность хозяина, Бога, полученная нами для того, чтобы платить за нее трудами для Бога, что жизнь наша есть данная нам сила для служения Богу, исполнения воли пославшего и совершения дела Его. Дело же и воля Его в том, чтобы все соединялись любовью. Для соединения в любви главное избегать соблазнов, указанных 5-ю заповедями.
4) Мы не можем ничего знать о том, что есть, а можем знать верно только о том, что должно быть. Много знаний разных, но одно важнее и достовернее всех — знание того, как жить. И это-то знание пренебрегается и считается и неважным и недостоверным.
29 октября 1890 г.
1) Удивительное слово: Царство Божие внутри вас. Указывается на то, что во власти нашей, и то, что внешнее ничего не значит и есть только дело времени.
2) Кажется так просто и известно всем, что совестно говорить и писать, а мне было совсем поразительно радостно ново, именно: что животное всегда стремится к наслаждению. Желая войти, толкается прямо в дверь, отворяющуюся во внутрь. Разум затем и дан, чтоб, желая туда войти, тянуть дверь сюда. Желая наслаждения, искать труда. Ведь человек знает, стоит ему только вспомнить минуты радости, что лучшее наслаждение — это сознание совершенного доброго дела, и не дела, а хорошо, как надо, проведенного времени: часа, дня, года, жизни. Что ж дает эту радость? Труд не для себя. Стремленье к наслажденью — и всегда сознание ошибки, стремление к труду для других — и всегда радость. Как развешено верно! Даже не верно. Перевешано в пользу бедных. У богатых наслаждения и возможность сознательно, испытав их, освобождаться от них, у бедных привычка труда для других. Крестьянский мальчик с детства привыкает работать на людей и всю жизнь потом работает другим. Богатый с детства и всю жизнь обратное.
3) Отче наш, иже еси на небесах, да святится имя твое. Имя твое любовь. И мы познали любовь Его к нам и уверовали в нее. Бог есть любовь. И пребывающий в любви, пребывает в Боге, и Бог в нем.
Бога никто не видел никогда. Если мы любим друг друга, то Бог пребывает в нас, и любовь его совершается в нас. Иоанна послание III гл., 18, 17, 14 и 15. Да приидет Царствие Твое. Ищите Царства Божия и правды Его, остальное приложится вам. Царство Божие внутрь вас есть. Да будет воля Твоя, яко на небе, так и на земле. Не моя воля да будет, но Твоя, и не то, что я хочу, но Ты, и не как я хочу, а как Ты. Хлеб наш насущный даждь нам днесь. Дай мне пищу жизни. Пища моя творить волю Пославшего меня и совершить дело Его. Дело его не есть дело внешнее, а то, чтобы делать, как он — взять иго его и научиться от него быть кротким и смиренным сердцем и найти покой душам вашим, ибо иго мое благо и бремя мое легко. И отвергнуться от себя, взять крест свой на каждый день и идти за ним. Не иметь никакого дела в виду, а только каждый день, час, отвергнувшись себя, следовать за ним с кротким и смиренным сердцем, куда он поведет. И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем должникам нашим. И не простит вам Отец ваш прегрешение ваше, если каждый из вас не простит от сердца своего брату своему все прегрешения его. И в самом деле: как же я хочу быть свободен от своих грехов, когда я не освобождаю другого. Свобода моя будет только тогда, когда я прощу всем, всех буду любить. Только такая любовь освободит и меня от последствий моих грехов. Не введи нас во искушение.
Искушения мои 3-х родов: против чистоты, смирения и любви. Против чистоты надо отрезать руку, коли рука соблазняет, т. е. надо выходить во что бы то ни стало из тех условий, которые вызывают похоть. Ведь только это свойство и отличает человека от животного. На то только и дан ему разум. Против смирения надо не делать доброго перед людьми, чтобы не путать себя и не знать, для Бога ли делаешь или для людей. Надо не думать о своих делах добрых, помнить о злых, чтоб левая не знала, что делает правая. Против любви: подавлять в себе зачатки зла в мыслях. Из сердца выходят злые помыслы, убийства, кражи, лжесвидетельства, прелюбодеяния, любодеяния, хуления. Против всех искушений молиться постоянно — Яко твое есть царство, сила и слава. Все блага жизни не мои, но Твои, они даны мне, как сад оброчникам. Не думать о том, что это мое, и я вправе распоряжаться и пользоваться: оброк я должен платить. Мало того, что оброк, вся моя жизнь, мое сознание есть не мое, но Его, того, кто послал меня, и жизнь эта дана мне как талант, для работы над ней, для роста, увеличения ее. И это не то, что так кто-то велел, а это так есть, я поставлен в такие условия: и если захочу для себя спасти свою жизнь, я погублю ее. И спасу я ее только тогда, когда, служа пославшему меня, погублю ее. Думал еще, что, молясь так, я забываю смерть. Часто хорошо думаю, но думаю без смерти. И эта дума легкая, пустая. Часто хорошо живу, но живу без ожидания смерти, и это жизнь легкая, пустая. Жизнь — талант, данный мне для роста. Только тогда можно думать и жить с смертью, когда будешь помнить, что дело одно — не написать что, не помочь кому, не сделать что вне себя, а только одно: возрастить свою жизнь, чтоб отдать ее хозяину, когда он возьмет ее — лучше, больше, чем она была дана мне. Это страшно только тогда, когда рост жизни можно представить себе помимо любви к людям и, стало быть, служения им. Но рост и служение одно и то же, только рассматриваемое с разных сторон.
30 октября 1890 г.
Прекрасное письмо от женщины редактора Alfa. Пишет, что я должен написать о детях, в смысле наследственности. Как они носятся с наследственностью, именно потому, что она не обязывает, а оправдывает.
1 ноября 1890 г.
Как хорошо в 15-ом стихе III главы Послания Иоанна: человекоубийца не имеет жизни вечной, в нем пребывающей. Не человек вступает в жизнь вечную. А жизнь вечная бывает в человеке. И бывает и есть она в человеке, когда есть в нем любовь — Бог, любовь ко всем, радостная, не усиленная.
6 ноября 1890 г.
1) Простить от сердца, тогда и нам простится, т. е. наше прошедшее не будет тяготить нас.
2) Читал биографию Бруно. Хорошо изложение его миросозерцания: бытие, порядок, гармония — дух, разум, любовь.
3) Молитва, которой молиться всегда, чтобы не впадать в напасть, для меня такая: помни, что ты посланник Бога — любви — от него исшел и к нему идешь.
4) Я вспомнил, как я играл в карты, выигрывал деньги, и как я смотрел на них, как на естественное, законное средство наслаждений. И тени сомнения не было. И я любил их. Деньги были для меня тогда нечто основное. За ним ничего не было. Так теперь многие смотрят.
5) Как страшно должно быть усумниться в вере детской. Инстинктом чувствуется, что надо будет искать, трудиться: оттолкнуться от берега и пуститься в море.
6) От ложного учения церкви, перенесшего центр тяжести религиозный из области нравственного учения в внешнее богопочитание и определение того, что есть, потеряно знание того, что должно. А мы не можем знать того, что есть, а можем знать только то, что должно.
7 ноября 1890 г.
Письмо от Алехина. Он осуждает себя за то, что он два внешние условия выставил в общине — труд и безбрачие, и говорит, что это задушило жизнь общины. Пишет, что две вещи он не сделал, к которым его тянуло, и как желает знать о них мое мнение: 1) не написал декларацию своих религиозных основ жизни, и 2) протест против карийских ужасов.
Декларацию, провозглашение основ своей жизни, хорошо и даже нужно сделать. Нужно это для того, чтобы знали единоверцы и враги, чего они могут и должны ожидать от меня, для того еще, чтобы сжечь свои корабли, которые часто мешают. Второе же — протест против жестокости на Каре не нужен: вся жизнь наша должна быть протестом против всякого зла.
8 ноября 1890 г.
Думал при молитве о том, что ‘Возьмите иго мое на себя и научитесь от меня, ибо я кроток и смирен сердцем’ значит то, что дело божье, то, которому мы призваны служить, понять мы не можем всё, как не может понять лошадь, зачем и куда и даже что она везет, но если она смиренна и кротка — она участница труда, даже главная работница, и ей хорошо. То же и нам. Смутно мы знаем, что мы делаем дело любви, знаем, что мы везем любовью, и потому знаем, когда везем и когда не везем. И везти есть счастие и радость. И лошадь радуется, когда ее запрягают и пускают. Не мог долго понять стих послания Иоанна, IV главы, 16 и 19, где говорится, что мы познаем, что Бог возлюбил нас, и о любви, которую он имеет к нам. А теперь начинаю понимать и сердцем чувствовать то благо, которое дает нам Бог, давая эту радостную, блаженную, неумирающую и вечно растущую жизнь.
9 ноября 1890 г.
1) Только благодаря понятию церкви, представлению о том, что известное понимание истины есть ее окончательное выражение, могло случиться то, что ряд грубых недоразумений (сын Божий = Бог, пища жизни = поеданию тела и т. п.) возведен в догматы замерзшие, в которые велят влезать людям нашего даже века. Что зла от этого и какое извращение ума и фарисейство — ужасно подумать.
2) Рост жизни (увеличение любви) производит дела любви. Только дела любви производят рост жизни.
3) О VoguИ и его фразах о войне. Он, бедный, думает, что он глубокомысленен, и не догадывается о том, что даже тот закон эволюции и подбора, который он приводит, исполнится только тогда, когда он, VoguИ, и каждый из нас будет жить свойственно своей природе. Если бы всё существующее не исполняло свойственное ему по закону природы, то как же бы совершался этот закон природы. А человеку свойственно искать блага соответственно указаниям своего разума.
4) И не простит вам Отец ваш небесный, если каждый из вас не простит от сердца своего брату своему все прегрешения его. Это имеет тот смысл, что как же я хочу, чтобы мне простились, не имели для меня последствий, не мучили меня все прегрешения мои, если я и то не могу простить. Если в моем сердце, которое могло бы выпустить из себя следы, оставленные на нем делами других, и то застревают эти дела, как же им, моим грехам, не застревать во всем окружающем мире. Это один смысл, но другой смысл тот, что если бы я мог простить всем всё, то это самое мое состояние прощения, примирения со всем миром, стерло бы и все следы моих грехов в мире. Вспоминаю свои грехи: то, что не прощено мне в них: мое теперешнее богатое положение, мои отношения к жене, детям. Стоит мне простить всё всем — простить суждения неправильные обо мне, вызванные моим положением, простить жене, детям, стереть всё, отнестись к ним сначала с любовью, и мое отношение к ним меняется.
‘Познаете истину, и истина сделает вас свободными’. Истина же есть любовь.
15 ноября 1890 г.
Низшие рабочие классы всегда ненавидят и только ждут возможности выместить всё накипевшее, но верх теперь правящих классов. Они лежат на рабочих и не могут выпустить: если выпустят, им конец. Всё остальное — игра и комедия, сущность дела — это борьба на жизнь и смерть. Они, как разбойники, караулят добычу и защищают добычу от других.
18 ноября 1890 г.
1) Лучшую молитву, которую я теперь мог найти для того, чтобы молиться всегда, ‘чтобы не впасть в напасть’, молитву короткую и действующую на душу, — это то, что я посланный Тобой работник (раб), именно работник Твой, хочу работать Тебе Твое дело, любить, и чтобы Ты, когда придешь за мной, застал бы меня на работе. Жизнь дана мне только под условием делания дел любви. И жизнь дана мне, как талант, для роста, расти же жизнь не может иначе, как делами любви. И моя жизнь истинная есть только та, которая взращена мною. Так что не сохраняя эту жизнь, а только тратя ее, я приобретаю жизнь истинную, вечную.
Христос говорит: прощаются тебе грехи твои. Ведь это не что иное, как сознание греха, зла его, сознание такое сильное, что повторение греха становится невозможным. Стоит сознать так грех, чтобы последствия его перестали связывать, напротив, когда сознал грех и освободился от него — познаете истину, и истина освободит вас — то последствия греха не то что радостны, но нужны, без них бы хуже, и они не тяжелы. Например, я обидел человека, он страдает. Это-то мне и нужно теперь, чтобы искупить перед обиженным мою обиду. Или я соблазнил женщину — мне нужна именно она, чтобы я мог искупить свое зло перед нею. Сознание греха освобождает от него. Познаете истину, и истина освободит вас. Прощаются грехи преодоленные.
2) Думал о разврате газет: читаю в Неделе отчет о моей повести в Fortnightly Review, где говорится, что юноша пошел с нею, и тем кончается, и что вся повесть написана на тему брачной жизни. Ведь это я знаю, что вранье, но ведь 0,99 известий, сообщений такое же вранье, которое никто но поправляет — некогда: завтра новые новости, а надо поспеть к сроку — месячному, недельному или суточному. Мыслить к сроку. Ведь это удивительно, как силен дьявол, т. е. ретроградная сила. Мысль только тогда мысль и плодотворна, когда она ничем не связана: в этом ее сила в сравнении с другими плотскими делами. Так нет же. Взяли ее и заковали в условия времени, чтоб обессилить, обезличить ее. И именно эта-то форма обессиленная стремится поглотить всё. Философы, мудрецы свои думы высказывают к 1-му числу месяца, и пророки тоже.
3) Да, замечательная мысль квакеров: если в христианстве не движешься вперед, то идешь назад. Эта мысль прекрасно подтверждает то, что всё учение Христа есть учение идеала.
4) Критики моей книги нападали на метафизику и умалчивали о нравственном учении. То же самое и во всех суждениях об ересях, подробно рассказывают, как монтане и другие так-то и так-то неправильно судили о божестве (вероятно так же верно описывая учение монтанов и других, как миссионеры описывали учение буддистов), а потом в двух словах о том, что они жили нравственно, не употребляя насилия.
5) Разговорился с Borel. Он пессимист. L’humanitИ est mauvais и т. д., и от того можно жить кое-как, особенно же считая себя нравственным от того, что боишься заразиться сифилисом.
19 ноября 1890 г.
1) В дополнение тому, что я думал о прощении грехов. Грех есть не что иное, как отклонение своей воли от воли Бога, отцепление своей воли от воли Отца. Прекращение страдания, вызываемого грехом, совершается при возвращении к воле Бога, к объединению себя с волей Бога. Объединение это духовно, но как скоро оно совершилось, то, что было страдание, оставаясь тем, что оно было, перестает быть страданием.
Исполнение воли Бога — дело жизни, но в чем воля божья? Такой ли, иной ли поступок надо совершить, чтоб исполнить волю Бога, в такие ли, иные ли условия себя поставить: отдать именье? бросить семью? обличать людей? Идти в Ниневию или Иерусалим и т. п.? И нет ответа. Ни то, ни другое, ни 3-е не нужно, и никакое положение и действие не содействует исполнению воли Бога. Не только не содействует, но препятствует, потому что всякое действие по своей воле, всякая перемена положения есть непокорность воле божьей. Исполнение же воли божией, как и Царство Его, внутреннее: исполнение не в действиях, а в покорности, в кротком и смиренном отношении к запросам жизни, в которой находишься. Ты скажешь: или запросы бывают противные совести, или несколько противуречивых, или вовсе нет запросов. Только относись к запросам, если они противны твоей совести, с кротостью и смирением, то есть отказывайся от исполнения их без хвастовства и озлобления, а с кротостью и смирением, или относись к тем запросам, которые кажутся противоречивыми, с кротостью и смирением, отвергнувшись от своей воли, а только перед Богом, — и противоречие разрешится. Того же, чтоб запросов не было, не может быть. Хоть одни потребности тела и те запросы, и можно есть, и спать, и укрываться с кротостью и смирением.
Да, воля Бога не в том, что делать (что делать, показывает жизнь), а как делать. Как и есть то, что творит истинную духовную жизнь.
2) Молитва всегдашняя теперь: не людям, а Тебе и перед Тобою работаю, и не этой жизнью хочу жить, а всею — той истинной, бессмертной.
22 ноября 1890 г.
1) К статье. Светские критики — нравственные кастраты, у которых вынут нравственный нерв, сознание творимости жизни своей силой.
2) Церковь — это завеса, скрывшая дверь спасенья, открытую Христом. Люди, не видя ее, мечутся, как отчаянные.
23 ноября 1890 г.
Молитва постоянная: хочу жить не себе, не людям, но Тебе. Не себе, не людям, т. е. не тому, что ясно, ощутительно, наверно есть. И всем этим жертвовать тому, чего не видишь — Богу. А что как его нет. И мне стало не то что страшно, а памятно, как бывало страшно. Любовь разрешает и сомнение о Боге тем, что при любви не может быть того вопроса, который вызывает сомненье. Сомнение вызывается страхом за себя, за свою личность, а при любви ее нет.
26 ноября 1890 г.
Юдин, говоря о своих беседах с умным попом, и в особенности хозяином холостым, 30 лет, московским, молящимся полчаса, сказал мне, что читает: Слава тебе Боже, Царю Небесный, Богородица, Символ веры, Возбранной, Достойно и еще что-то — ясно показывают, как вместо Христовой веры подставлена языческая, в которой молитва есть талисман.
28 ноября 1890 г.
1) Молитесь всегда, чтобы не впасть в искушение: не хочу, или, лучше, хочу не жить для (своей похоти) своего тела теперь, не хочу жить для славы людской здесь, хочу житъ для любви божеской всегда и везде.
2) Борьба с искушением против чистоты, с похотью состоит в том, чтобы отрезать то, что соблазняет — руку, глаз… Так говорится в Евангелии, и я так думал, но это не правда, не совсем правда. Это вроде утверждения о том, что надо искать и устраивать для себя наиболее благоприятную для нравственности среду — то, что говорят либералы, социалисты, главное, революционеры. В этом есть внутреннее противоречие: каким образом я, не будучи еще нравственным, узнаю, какие условия содействуют нравственности. Это не так. Нынче я понял, как это. Борьба с искушением против чистоты состоит действительно в постановке себя в условия, в которых меньше соблазна, но эта постановка происходит не от того, что я отыскиваю такие условия, а от того, что требования мои чистоты становятся всё больше и больше: прежде я видел нечистоту только, положим, в прелюбодеянии, потом я вижу ее в ухаживаньи, в объядении, в праздности, в чтении романов, слушаньи музыки и т. д., и избегая ухаживанья, объядения и другого, я становлюсь в более выгодные условия для борьбы с соблазном. Так что не придумывать или избирать надо условия выгодные, но двигаться в достижении идеала, и всякий шаг есть постановление себя в более выгодное условие для борьбы.
3 декабря 1890 г.
Тоска, уныние. Смерть становится ближе и ближе, и не только не страшно, но я стараюсь не отдаваться надежде на скорое пришествие ее, а жить вечною жизнью теперь так же, как буду жить после смерти. То не будет другое, а то же.
15 декабря 1890 г.
1) Прежде общий идеал, потом сознание возможности осуществления идеала, потом осуществление идеала.
2) Благодаря цензуре, вся наша литературная деятельность — праздное занятие. Единое, что нужно, что оправдывает это занятие (литературой), вырезается, откидывается цензурой. Вроде того, как если бы позволяли столяру строгать только так, чтоб не было стружек. И напрасно думают писатели, что они обманут правительственную цензуру. Обмануть ее нельзя, как нельзя обмануть человека, которому бы потихоньку, без ведома его, хотели бы поставить горчичник. Как только начнет действовать, он сорвет его.
3) Поша показывал мне письмо к нему Оболенского, в котором он осуждает меня в бессердечии. Мне было больно, праздно, бесцельно больно, как мне показалось сначала, т. к. я не мог ничего извлечь себе — душе на пользу из его суждения, одно я видел, что он имеет зло на меня. И мне это было больно. Но польза и в таком осуждении есть, и большая. Как ни старайся угодить людям, ты никогда не угодишь всем, и если ясно видишь это, то поневоле перестанешь заботиться об угождении им и начнешь угождать одному Богу.
4) С разных сторон и в жизни, и в своем писаньи все чаще и чаще прихожу к мысли о том, что люди мыслят большею частью в той мере, в какой они не святы, не с тем, чтобы найти истину, а только с тем, чтобы им оправдать и возвеличить себя. Только святой может мыслить совсем правильно, и только мысль святого плодотворна. Люди же грешные полны желаний, отвращений, ожиданий, пристрастий, и мысль служит им. Картина, сюжет которая обличает нас, кажется нам технически плохою, и наоборот. Так что для того, чтобы понять предмет, нужно не вникать в него, думать, разбирать его, а нужно очищать свое сердце от желаний, пристрастий, надежд мирских — от греха, увеличивать любовь, как для того, чтобы видеть через замерзшее стекло, надо не напрягать зрение, не приближаться к стеклу, а очищать и оттаивать его.
5) Нынче, молясь об искушениях славы людской, о том, что презирание нас людьми должно быть радостно для нас, думал об юродстве, прикладывал его к себе и почувствовал опасность юродства для такого слабого человека, как я.
Если совершенно отрешишься от людского мнения о себе, будешь даже искать осуждения, то лишишь себя сдерживающей силы людского мнения, которое для слабого человека еще нужно. Я думаю, что это есть ахилесова пята юродства. Начнет делать для того, чтобы люди осуждали его, а потом отдастся соблазну.
20 декабря 1890 г.
1) Увеличивать любовь в людях и в себе одно нельзя без другого, и признак настоящей жизни — когда совершается и то и другое, т. е. тогда только увеличивается любовь в людях, когда при этом она растет в тебе. Если нет в тебе роста любви, то недействительна твоя работа. И тогда только увеличится любовь в тебе, когда она увеличивает любовь в людях. Если деятельность твоя для твоей души не увеличивает любовь в людях, то она тщетна для твоей души.
2) У Ренана прочел очень умное: сверхъестественное не было сверхъестественно и теперь не сверхъестественно, surnaturel для людей, не имеющих научного (как он говорит) взгляда на мир: для них чудо не сверхъестественно, а натурально. Всё для них совершается чудесами.
25 декабря 1890 г.
В числе тех фасов, сторон, с которых представляется идеал Христов, есть и тот, что жизнь только в настоящем. Полное достижение его есть прекращение жизни, соединение с Богом — только в каждую минуту соответствие своему положению, удаление от него есть безумная потеря жизни.
26 декабря 1890 г.
Церковь, научая людей знать истину и не делать, атрофировала в людях нравственный нерв.
1891
8 января 1891 г.
1) Христианская истина открылась мне сознанием братства и моего удаления от него. Какая была радость и восторг и потребность осуществления!
2) Да, основная истина христианская есть сознание того, что жизнь эта плотская дана только для приобретения жизни истинной.
3) Любишь и радуешься. И стоит только подумать о том, как об тебе думают люди, чтобы любовь твоя перешла в злобу и радость в печаль.
4) Сделать добро людям, т. е. увеличить любовь в них, нельзя без того, чтобы не увеличить любовь в себе, не вызвать умиления любви в себе, и наоборот — нельзя увеличить любовь в себе, не сделав поступков любви, не увеличив ее в людях. Думая это, я вовсе не думал о сущности жизни и о единстве ее во всех людях, а это более всего другого подтверждает, доказывает то, что то, чем мы живем, что и есть наша жизнь, одно во всех нас — любовь. Уменьшаясь или увеличиваясь в одном, она увеличивается во всех.
15 января 1891 г.
Думать, что внешними условиями можно изменить свою жизнь, все равно, что думать, как я бывало маленький, что, севши на палку и взяв ее за концы, я могу поднять себя.
25 января 1891 г.
1) Читал Renan’а. Самоуверенность ученого непогрешимого поразительна. Между прочим: ‘la mort d’un Francais c’est un fait moral, celle d’un Cosaque n’est qu’un fait physiologique’.
2) Кухаркин сын Кузька, ровесник Ванички, пришел к нему. Ваничка так обрадовался, что стал целовать его руки. Так естественно радоваться всякому человеку при виде другого, естественно, увидав швейцара, отворившего дверь, так быть радым ему, чтобы целовать его руку.
3) Ясно представил себе, как вор, дожидаясь того, кого он хочет ограбить, и узнав, что он не поехал в этот день или поехал другой дорогой, сердится на него, считает себя им обиженным и с чувством сознания своей справедливости собирается за это отомстить ему.
26 января 1891 г.
Как бы я был счастлив, если бы записал завтра, что начал большую художественную работу. Да, начать теперь и написать роман имело бы такой смысл. Первые, прежние мои романы были бессознательное творчество. С Анны Карениной, кажется больше 10 лет, я расчленял, разделял, анализировал, теперь я знаю что —что и могу все смешать опять и работать в этом смешанном.
11 февраля 1891 г.
За эти дни были всё статьи в газетах ругательные. О послесловии Суворина. О Плодах Просвещения в Берлине, что я враг науки. И вчера coup de grace — тем более, что я был не в духе (и как я рад этому!) — в Open Court статья о Бутсе и обо мне, как об образцах фарисейства — говорить одно, а делать другое — говорить, что отдать всё нищим, а самому увеличивать именье продажей этой самой проповеди. И ссылаться на жену. Как Адам — жена дала мне и я ел. Очень больно было, и теперь больно, когда пишу. Но не следует, чтоб было больно, и могу стать в то положение, чтоб не было больно, но очень трудно. Я фарисей: но не в том, в чем они упрекают меня. В этом я чист. И это-то учит меня. Но в том, что я, думая и утверждая, что я живу перед Богом, для добра, потому что добро — добро, живу славой людской, до такой степени засорил душу славой людской, что не могу добраться до Бога. Я читаю газеты, журналы, и отыскивая свое имя, я слышу разговор, жду, когда обо мне. Так засорил душу, что не могу докопаться до Бога, до жизни добра для добра. А надо. Я говорю каждый день: не хочу жить для похоти личной теперь, для славы людской здесь, а хочу жить для любви всегда и везде, а живу для похоти теперь и для славы здесь.
Буду чистить душу. Чистил и докопал до материка — чую возможность жить для добра, без славы людской. Помоги мне, Отец. Отец, помоги. Я знаю, что нет лица Отца. Но эта форма свойственна выражению страстного желания.
Сейчас перечитывал летний дневник июля. Как я был ближе к Богу. То же было требование жить перед Богом, переноситься мыслью в судящего тебя Бога. Плох бы я был. И как я благодарен тем ругательствам, которые заставили меня очнуться.
14 февраля 1891 г.
1) Вчера получил от Александры Андреевны хорошее письмо. Немножко есть о Христе, как о лице — ‘с ним, к нему’ и т. п., но этот cant не мешает искреннему, настоящему религиозному чувству. Она пишет: главное — смирение: не задавать себе задачи сделать великое, а жить просто любя, и будешь делать дело большое, распространяя свет вокруг себя. Так она пишет или приблизительно это. Она хорошо говорит и чувствует, но что в этом чуждо мне? И отчего? А то, что она оправдывает свое положение. Можно и должно смотреть на свое положение, как на такое, в которое меня поставили родители, судьба рождения, воспитания, но нельзя и не должно смотреть на то, чтобы это положение было хорошо и должно быть таким, оставаться. А вот это-то делают люди. И это грех. Не спускать идеала. А усиливать силу нравственного зрения. Не двигать силой засорившуюся машину и не говорить, что такою засорившеюся и должна быть машина, а не переставая чистить ее, смазывать, чтобы довести до того движения, которое ей свойственно.
2) Дело критики — толковать творения больших писателей, главное — выделять, из большого количества написанной всеми нами дребедени выделять — лучшее. И вместо этого что ж они делают? Вымучат из себя, а то большей частью из плохого, но популярного писателя выудят плоскую мыслишку и начинают на эту мыслишку, коверкая, извращая писателей, нанизывать их мысли. Так что под их руками большие писатели делаются маленькими, глубокие — мелкими и мудрые глупыми. Это называется критика. И отчасти это отвечает требованию массы — ограниченной массы — она рада, что хоть чем-нибудь, хоть глупостью, пришпилен большой писатель и заметен, памятен ей, но это не есть критика, т. е. уяснение писателя, а это затемнение его.
3) Сейчас и нынче, как и все дни, сидел над тетрадями начатых работ о науке и искусстве и о непротивлении злу, и не могу приняться за них, и убедился, что это мой грех. От того, что я хочу, чтобы было то, что я хочу и как я хочу, а не то, что Он и как Он хочет. Праздность физическая от того, что прямо не в силах, праздность умственная преимущественно от того, что хочу по своему. Ну отрывки, ну без связи, ну неясно, но пусть будет то, что Он хочет и внушает мне.
4) Читаю ‘Our Destiny’ Gronlund’а. Много хорошего, например он говорит, что если бы люди были свободны волею совершенно, то это было бы величайшее бедствие. Человек не может украсть так же, как не может полететь. Хорошо тоже, что равенство, он говорит, должно быть экономическое в пользовании, но неравенство в производстве. А при теперешнем порядке, напротив, устанавливается равенство в производстве — гениальный музыкант или поэт ткет на фабрике, а экономически два совершенно равные ничтожества разделены пучиной — один наверху роскоши, другой нанизу нищеты.
5) Нелепо говорить об одинаковой обязательности условия, в котором на одной стороне выдача 0,00001 состояния (положим, поденная плата), с другой — целый весь день 14-часового труда, т. е. вся жизнь дня. Я писал и говорил, что правительство, которое требует с обеих сторон одинокого исполнения и казнит одинаково за неисполнение, прямо нарушает истинную справедливость, соблюдая внешнюю.
6) Gronlund полемизирует с Спенсером и со всеми теми, которые отрицают правительство или видят назначение его только в обеспечении личности. Gronlund полагает основу нравственности в общественности. Образцом, зародышем скорее, настоящего социалистического правительства ставит trade-unions, которые, насилуя личность, заставляя ее жертвовать своими выгодами, подчиняют ее служению общим целям. Думаю, что это неправда. Он говорит, что правительство организует труд. Это было бы хорошо, но забывается то, что правительство всегда насилует и эксплуатирует труд под видом защиты. Так же оно будет эксплуатировать труд под видом организации его. Прекрасно бы было, если бы правительство организовало труд, но для этого оно должно быть бескорыстным, святым. Где же они эти святые? — Справедливо, что индивидуализм, как они называют, разумея под этим идеал личного блага каждого отдельного человека, есть самый пагубный принцип, но принцип блага многих людей вместе столь же пагубен, пагубность его только не видна сразу. Достижение той кооперации, коммунизма, общественности, вместо индивидуализма, получится не от организации, — мы никогда не угадаем будущей организации, — но только от следования каждым из людей незатемненному побуждению сердца, совести, разума, веры, как хотите назовите, закона жизни. Пчелы и муравьи живут общественно не потому, что они знают то устройство, которое для них самое выгодное, и следуют ему — они понятия не имеют о целесообразности, гармоничности, разумности улья, кочки муравейной, какими они нам представляются, а потому, что они отдаются вложенному в них (мы говорим) инстинкту, подчиняются, не мудрствуя лукаво, а мудрствуя прямо, — своему закону жизни. Я представляю себе, что если бы пчелы могли сверх своего инстинкта (как мы называем), сверх сознания своего закона, еще придумывать наилучшее устройство своей общественной жизни, они бы придумали бы такую жизнь, что погибли бы. В этом одном сознании закона есть нечто и меньшее и большее рассуждения. И только оно дано приводить на тот узкой единственный путь истины, по которому следует идти человеку и человечеству.
16 февраля 1891 г.
1) Зашел к Василью с разбитыми зубами, нечистота и рубах и воздуха и холод — главное, вонь — поразили меня, хотя я знаю это давно. Да, на слова либерала, который скажет, что наука, свобода, культура исправит всё это, можно отвечать только одно: ‘устраивайте, а пока не устроено, мне тяжелее жить с теми, которые живут с избытком, чем с теми, которые живут лишениями. Устраивайте, да поскорее, я буду дожидаться внизу’. Ох, ох! Ложь-то, ложь как въелась. Ведь что нужно, чтобы устроить это? Они думают, чтоб всего было много, и хлеба, и табаку, и школ. Но ведь этого мало. Серега, грамотный, украл деньги, чтобы съездить в Москву. Он б…, отец бьет. Константин ленится. Чтоб устроить, мало матерьяльно все переменить, увеличить, надо душу людей переделать, сделать их добрыми, нравственными. А это не скоро устроите, увеличивая матерьяльные блага. Устройство одно — сделать всех добрыми. А чтоб хоть не сделать это, а содействовать этому, едва ли не лучшее средство — уйти от празднующих и живущих потом и кровью братьев и пойти к тем замученным братьям. Не едва ли, а наверно.
2) Я слабею умом, памятью, не могу писать. Не от того ли, что я не ем масла и того, из чего делается фосфор? Фосфор — мысль. Хорошо. А любовь какое вещество? Мыслей нет, а любви не меньше, а больше. Они правы, что мысль можно рассматривать как движение вещества, но любви- жизни — нельзя. Что они делают, это всё равно, что бы делал человек, рассматривая и изучая паровоз: движутся колеса от рычагов, рычаги от поршней, поршни от пара, пар от воды, вода от тепла… И если бы наблюдающий не мог видеть печки и дров, а хотел бы объяснить, он бы сказал: ‘а тепло от трения’. Движение производит трение, трение тепло, тепло превращает воду в пар…
3) Читал Review of Reviews (отвратительно), но там статья против стачек, доказывается, что в Австралии капиталисты победили, стакнувшись. И в самом деле, как ясно, что против стачек стачки, и капиталисты, т. е. те, кого защищает власть, сила, всегда будут сильнее.
4) Тяготишься, что не делаешь того, что задумал, что я не пишу свою статью о науке и искусстве и о непротивлении злу, да кто же мне сказал, что в этом дело, заданное мне Богом? Разве я не видел, как какие-нибудь ‘Provinciales’ Паскаля, писанные с такой любовью, не нужны, а ‘PensИes’ — дело Божье. Самое опасное — усетиться на то, что именно это нужно писать, или еще хуже — думать. Это нужно для меня — это я решил, а не Бог. Это всё равно, что наборщик, который будет догадываться по смыслу, как ему кажется, а не буква за буквой. Шел по дороге и полетчики на шоссе укладывают камень. Я говорю: вы добавляете? ‘Нет, наше дело только сложить’. Так каждому из нас только определенное дело, и чем меньше выходить из него и соображать общее (этого я никогда не соображу, а устроено так, что всё придет в свое место), и чем больше сосредоточиваться в одно свое определенное дело, тем радостнее и плодотворнее. Авраам занес руку на сына (прекрасная легенда), и от сына пошел род, как песок морской, так надо быть готовым сжечь, уничтожить всё, что затеял и любишь.
5) Свобода воли, говорится, в том, чтобы сознательно и свободно содействовать предустановленному порядку, закону.
Я бы сказал: свобода воли состоит в том, чтобы не делать или делать то, что должно: быть пустоцветом или плодом. Свобода только в выборе между пустоцветом или плодом. Пустоцвет должен быть, и плод должен быть. И со стороны глядя на жизнь человеческую, как и на всякую жизнь, все совершается по законам, но из себя глядя как человеку, так и…
Всё чепуха. Свободы не может быть в конечном, свобода только в бесконечном. Есть в человеке бесконечное — он свободен, нет — он вещь. В процессе движения духа совершенствование есть бесконечно малое движение — оно-то и свободно и оно-то бесконечно велико по своим последствиям, потому что не умирает.
17 февраля 1891 г.
1) Читал Montaigne и Эртеля. Первое — старо, второе — плохо.
2) Сегодня приехал Ге с женой и картиной. Что за необыкновенная вещь это раздражение — потребность противоречить жене. С женой у него постоянно пикировка. Это тяжело и поучительно. Необыкновенно типично.
25 февраля 1891 г.
Все учения до Христа, если они имели целью общую жизнь, как Моисей, Солон, Ликург, Конфуций, то требовали изменения форм жизни, требовали насилия, стремились к тому, чтобы жизнь шла бы так, как будто нет зла, чтобы злые, преступники были изгнаны, уничтожены, или, если они имели целью одну внутреннюю жизнь, как учение браминов, буддистов и всех аскетических учений, отрицали внешнюю общую жизнь, не хотели знать ее. Учение христианское церковное в связи с государством есть учение первого типа: жизнь учреждается так, как будто нет зла, или по крайней мере так, что не видно существующего зла: злодеи в изгнании и по тюрьмам или боятся отдаться явно своему злу и действуют хитростью. Христианство аскетическое есть учение второго типа. Люди, следуя этому учению, озабочены душою только своею и бросают развращенный мир и уходят из него.
Учение Христа истинное соединяет оба, оно дает для осуществления наивысшей внешней справедливости, не кажущейся, но настоящей, средство, состоящее в совершенствовании личности каждого среди общества и для общества, только для общества.
26 февраля 1891 г.
1) Наука, то, что называют теперь наукой, пустое дело, потому что оно всё исходит из ложного начала. Она признает реальность только за материальным миром.
2) Нравственность только может быть вредна для индивидуума и даже для рода — вредна, как вреден огонь для сала свечи. Если выгодно муравью, чтобы жить в государстве муравьином, подчиняться и смиряться — быть нравственным, то по отношению к другому муравьиному государству это невыгодно, и ему надо быть безнравственным. Но если бы даже все муравьи сошлись в один муравейник, им для выгоды своей надо бы было быть безнравственными по отношению других животных. Но мало того: если бы даже считать небезнравственной борьбу с другими существами, никогда нельзя сказать, где конец муравьям и начало других существ. То же и с человеком: где кончается человек и начинается животное. Ренан говорит, что la mort d’un Francais est un fait moral tandis que la mort d’un Cosaque n’est qu’un fait physiologique. Англичанин так думает про негра, индийца. И в самом деле, зулу и Балу два разные существа. Идиоты, дети, старики, выжившие из ума, люди ли? Границы нет. И я очень благодарен за это дарвинизму. Нравственным нельзя быть относительно одного человека, нравственным необходимо быть относительно всех. Нравственным быть значит иметь любовь. Более любви, шире любовь, правильнее распределение предметов любви — более нравственно, и наоборот. Стало быть, нравственность нельзя вывести из борьбы. Нравственность вредна, нравственность есть жизнь реальная духа, питаемая веществом.
И вот наука нашего времени, признавая реальность только в том, что не имеет ее, утверждая про себя, что она единая истина, изучает тени, гоняется за призраками, толчется на одном месте, сама чувствуя, что что-то неладно и что надо как-нибудь обосновать человеческую жизнь, которая, при строгой последовательности мысли, вся уничтожается, старается самыми нелогичными рассуждениями сделать невозможное — материальными законами объяснить духовную жизнь. Все эти Фулье, Вунты, Летурно делают это самое.
3) Вчера прочел место Diderot о том, что люди будут счастливы только тогда, когда у них не будет царей, начальств, законов, моего и твоего.
1 марта 1891 г.
Ничто так ясно не показывает того, что жизнь наша истинная в самоотречении, как потребность, испытываемая многими (и мною), в жертве, в страдании. Стремление это бывает временами (и половое — временами), но оно тем не менее искренно и сильно. То, что оно бессмысленно, часто тем более подтверждает его естественность.
2 марта 1891 г.
Хорошо уяснил себе бесцельность всяких не только филантропических пальятивов, но и социалистических организаций, как рабочие союзы и т. п. Дело всё в тех бедняках, у которых нет работы, работа которых не дает им того, что им нужно для жизни. Это не попавшие на место, потерявшие место, дурные, ленивые, слабые, одержимые страстями, осрамившиеся работники. Это всё такие работники, которым, при существующем положении рабочего рынка, нет работы, или нет нужной им платы за работу. Как ни поддерживай этих людей, их не удовлетворишь, потому что поддержка увеличивает их требования и самое число их (этих людей). Как ни улучшай положение рынка, т. е. как ни увеличивай плату за работу, их не удовлетворишь и не уменьшишь их число. Эти люди суть те, которые при состязании остались за флагом. А пока будет состязание, будут люди, остающиеся за флагом, и потому всякие филантропические учреждения и улучшения положения рабочих не уничтожат этих остающихся за флагом. Чтобы их не было, нужно, чтобы не было состязания: то, что я писал прежде, нужно, чтобы принцип борьбы заменился обратным: принципом жертвы — любви.
4 марта 1891 г.
Читал статью Чижа о нравственности сумасшедших. Нравственность есть высшая способность. Строго говоря: высшая есть способность, так он говорит, видеть идеал и направлять к нему свою жизнь. Следующая есть способность альтруизма — опять его словами, следующая есть способность жертвовать сейчасной пользой, выгодой, будущей. Ошибочно то, что он считает, что нравственность в зависимости от здоровья нерв и есть избыток силы. Это неправда: скорее можно сказать, что нравственная (духовная) сила дает силу, здоровье нерв. А откуда приходит эта сила?
5 марта 1891 г.
Я читал статью Козлова против меня, и мне не было нисколько больно. И думаю, это от того, что последнее время много мне было уроков, уколов в это место: притупилось, замозолилось, или, скорее, я немного исправился, стал менее тщеславен. И думаю, как же благодетельна не только физическая, но нравственная боль! Только она и учит. Всякая боль: раскаянье дурного дела как нужно, если не мне уж самому, то другим, кому я скажу. Так это со мной. Все страдания нравственные я хочу и могу сказать людям. Думал о себе, что для того, чтобы выйти из своего тяжелого положения участия в скверной жизни, самое лучшее и естественное написать то, что я пишу и хочу, и издать. Хочется пострадать. Помоги, Отец.
9 марта 1891 г.
1) Был разговор о наследственности. Лёва настаивал, что она есть. Для меня признание того, что люди не равны в leur valeur intrinseque, всё равно, что для математика признать, что единицы не равны. Уничтожается вся наука о жизни.
2) Мне объяснилась вера слепая, вера в нелепость, вера в прошедшее, Соловьева, Трубецкого, Стаховича, Рачинского, которой я прежде не понимал. И понял я это на Рачинском, вспоминая, как он писал мне, что начинает уже не спорить с символом веры. Он воспитывал в себе веру, приучал себя к ней. Так он приучал себя, а другие, большинство людей, приучены к ней с детства. Есть две веры: одна — вера привычки, вера прошедшего, при которой разум употребляется на то, чтобы объяснить себе то, чему веришь по привычке, и вера разумная, та, которую определяет Павел — обличение невидимых, как бы видимых… вера разумная, вера в то, что не в силах еще выразить, обнять со всех сторон, но что уж верно знает разум, вера будущего. Смешение этих двух понятий производит недоразумение.
Первая вера — вера мертвая, неподвижная, вторая вера — живая, движущаяся.
3) Бросил щепку в водоворот ручья и смотрю, как она крутится. Пароход — только побольше немного — такая же щепка, земля — пылинка, 1000 лет, минута — всё ничто, всё материальное ничто, одно реальное, несомненное, закон, по которому всё совершается, и малое и большое — воля Божия. И потому, хочешь жить не мечтательно, а реально, живи в воле Божией.
4) Читал прелестное определение Henry James (senior) того, что есть истинный прогресс. Прогресс есть процесс, подобный образованию, высеканию статуи из мрамора, elimination выключение всего лишнего. Мрамор, материал — ничто. Важно высекание, отделение лишнего.
5) Правдиво только то (не истинно, а правдиво), что сам знаешь, испытал и говоришь о себе, своем опыте, всё остальное может быть ошибочно. Мне тогда-то там-то было больно. Это несомненно, если я умею различать свои ощущения. Но то, что земля кругла, вертится, не говоря уже о том, что все организмы развивались так-то никогда не может быть несомненно. То, что 2 в 2 = 4, или сумма квадратов катетов = квадрату гипотенузы, нельзя назвать правдивым или неправдивым, потому что это только утверждение того, что я знаю. То же, что в воде есть столько-то водорода и столько-то кислорода, справедливо только в той мере, в которой это мой опыт.
6) Я молился сначала о избавлении от искушений похоти, потом тщеславия, потом нелюбви. Как будто к любви надо подходить через чистоту и смирение. Это неверно. Хотя я и писал, и думал, и думаю, что сущность жизни есть любовь, и что если ничто не препятствует любви, никакие соблазны, то она, как ключ, будет течь из души, хотя я это говорил, и это справедливо, для возрождения к жизни мало избавляться от соблазнов похоти и тщеславия — это не восстановит любви. Скорее, наоборот, нужно изгнать из сердца злобу, и тогда отпадает тщеславие, а отпадает тщеславие — отпадает похоть. Ослабление начинается сверху: сначала засоряется любовь злобой, а как только явилась злоба, является тщеславие и за ним похоть. Так что исправлять надо не снизу, а сверху.
7) Все художественные произведения наши все-таки языческие (буду говорить о поэзии) — все герои, героини красивы, физически привлекательны. Красота впереди всего. Это могло бы служить основой целому большому художественному произведению.
13 марта 1891 г.
Люди мало знают, оттого что они или думают о том, что не дано их пониманию, недоступно им: Бог, вечность, дух и т. п., или о том, о чем не стоит думать: о том, как мерзнет вода, о теории чисел, о том, какие бактерии в какой болезни и т. п. То перехватят, то недохватят. Один узкий путь знаний, как и добра. Знать нужно только то, как жить.
17 марта 1891 г.
Говоря с американцем, я сказал, что материальная жизнь есть только тень. Я сказал это на его слова о том, что если поразить известный центр мозговой, то изменится душа. Как же продолжить сравнение с тенью? А так: измененье положения той плоскости, на которой отражается тень, не изменит предмета. Материальные изменения — это изменения отражающей поверхности. Сравнение можно продолжить в том, что когда мы говорим, что уничтожение животной жизни — смерть — есть уничтожение души, всё равно, что говорить, что когда в наших глазах уничтожается тень, уничтожается и предмет. Тогда как уничтожение жизни тела может быть признак усиления жизни, так же как уничтожение тени может быть признаком увеличения света — света с новой стороны.
24 марта 1891 г.
1) Есть расчет Гершеля, по которому выходит, что если бы человечество удваивалось каждые 50 лет, как теперь, то, считая 7000 лет, от 1-й пары теперь людей было бы столько, что если бы их ставить друг на друга по всей земле, то эта пирамида достала бы не только до солнца, но перешла бы это расстояние в 27 раз. Какой же вывод? Только два выхода: или допускать и желать моров, войн, или стремиться к половой чистоте. Только стремление к чистоте может уравновесить. Интересны бы статистика войн и моров и безбрачия, наверно в обратном отношении, т. е. что чем меньше губящих условий, тем больше безбрачных. Одно уравновешивает другое. Другой невольно представляющийся вывод, который я еще не умею ясно формулировать, тот, что забота умственная, расчета, о сохранении жизни людской, неправильна. Правильна только любовь, а любовь не бывает одна, а всегда соединяется с чистотой. Представить себе человека, который плодил бы людей и заботился бы о сохранении их жизней. Оба дела вместе безумны. Правильно, справедливо было бы то, чтобы родить одного и по крайней мере убить одного. Разумно одно: будьте совершенны, как отец ваш. Совершенство же это в чистоте, это потом в любви. Вывод: прежде чистота, потом сохранение других жизней. А то наша научная холодная забота о сохранении жизней, при полном отсутствии, не говорю, любви, но первых требований нравственности — чистоты, благоволения.
Сохранять жизнь младенцев, больных, сумасшедших. Зачем? Незачем. Не сохранять жизнь, а любить их, делать им добро.
2) Во сне видел тип неясности, слабости: ходит, спустивши кисти рук, мотает ими, как кисточками.
3) Мы страдаем от недовольства собой. И слава Богу. Нельзя нам не страдать, и надо нам страдать, и хорошо нам страдать. Утешенье то, что прежде в тех же условиях мы тоже страдали, но страдания наши были мучительны, страдания наши выражались недовольством другими, ненавистью, теперь же они выражаются недовольством собою, отвращением к себе. И это страдание носит в себе утешение, жить легче.
4) Возьмите иго мое на себя и научитесь от меня, ибо я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим, ибо иго мое благо и бремя мое легко есть. Это самое говорит добрый хозяин лошади, запрягая ее, научая ее не биться, не торопиться, а мягко влегать в хомут и везти, потому что хомут мягкий и воз нетяжелый. Ах, всё забываешь и все бьешься!
5) Писал Файнерману и не дописал о принципах, о разнице принципов и веры. Он писал про это, совершенно отвергая принципы, т. е. рассудочные определения жизни. Он не прав. Рассудочная деятельность, определение вперед поступков, правила жизни нельзя отвергать, как нельзя отвергать того, что для того, чтобы ходить, надо не только отталкиваться одной ногой, перенося тяжесть вперед, но надо прежде еще заносить вперед ногу. И то и другое нужно для движения.
6) Думал, и сам не знаю, грех ли то, что думал, что я несу тяжелую жизнь. Живу я в условиях, обстановке жизни чувственной — похоти, тщеславия, и не живу в этой жизни, тягощусь всем этим: не ем, не пью, не роскошествую, не тщеславлюсь — или хотя ненавижу всё это, и эта ненужная, чуждая мне обстановка лишает меня того, что составляет смысл и красоту жизни: общение с нищими, обмен душевный с ними. Не знаю и не знаю, хорошо ли делаю, покоряясь этому, портя детей. Не могу, боюсь зла. Помоги, Отец.
7) Как легко мы говорим, что простили обиды. 3-го дня Ваничка ударил Кузьку. Я сказал, что он дурной мальчик. Он обиделся и был не в духе и стал избегать меня и говорить, что он не будет ходить со мной, не пустит меня в свою комнату. И что ж! Я оскорбился, во мне поднялось недоброе чувство к нему, желание сломить его. Я с видом игнорирования его нарочно прошел в его комнату, в которую он не пускал. Нет, трудно нам, порченным гордецам, прощать обиду, забывать ее, любить врагов, даже таких, как милый 3-х-летний сын Ваничка.
8) Читаю письмо нынче еврея о своих гонениях, и он пишет: ‘Пора оставить’ и т. д. Какой прекрасный, искренний оборот. Но стоит его высказать, и сейчас его подхватят и начнут употреблять неискренно, и пропала сила выражения. Прекрасно говорит Шопенгауер: новое редко бывает хорошо, потому что хорошее недолго остается новым.
9) Государственная форма теперь есть остаток приемов, которые нужны были прежде, но теперь уж излишни, в роде того как козлы влезают на стены, на столбы, что им прежде было, но чего им теперь уж не нужно.
10) Путешествия, чтения, знакомства, приобретения впечатлений нужны до тех пор, пока эти впечатления перерабатываются жизнью, когда они отпечатываются на более или менее чистой поверхности, но как скоро их так много, что одни не переварились, как получаются другие, то они вредны: делается безнадежное состояние поноса душевного — все, всякие впечатления проскакивают насквозь, не оставляя никакого следа. Таких я видал туристов англичан, да и всяких. Таковы герцоги разные, короли, богачи.
11) Хочешь ли, не хочешь, все-таки каждый из нас живет только для Бога и перед Богом, от которого он исшел и к которому пойдет. Все наши заботы о личной жизни, о славе людской, ведь это всё ничто иное, как свертки с дороги, по которой мы посланы, и увлечение, собирание по дороге цветов или ягод. Хочешь, не хочешь, придешь опять к хозяину и шел только по воле его.
12) Вчера читал Diderot о науках, о математике и естественных, физических, как он называет, науках, и о пределах их, определяемых только полезностью, — прекрасно.
26 марта 1891 г.
Отрицать войну, т. е. признавать закон неубийства, могут только признающие закон половой чистоты.
1 апреля 1891 г.
1) Сон, полный сон без сновидений, — это жизнь в другом, ином мире — другая, иная жизнь, память той, иной жизни исчезает, но нравственные последствия той жизни остаются. Таково отношение наше к предшествовавшей этой жизни. Такова будет и следующая жизнь: памяти об этой не будет, но будут нравственные последствия ее, т. е. станешь настолько лучше. Это пришло в голову, но я не верю в это. И это слишком определенно.
2) Великая истина Лаодзы Le non agir — ничего не делать, не затевать, а только отдаваться тому, чему считаешь хорошим отдаваться — отдаваться тому, в чем совпадаешь с потоком, с волей Божьей. Если бы частицы потока воды стремились каждая по своему направлению, поток бы не имел силы и ничего бы не мог произвести. А какая страшная сила — стремиться самому туда же, куда тебя влечет. Илья Муромец сидел сиднем 30 лет. Так и надо сидеть, ожидая призыва от Бога. Делаешь зло и себе и людям, один раз от того, что не сделал, а 10 тысяч раз от того, что сделал.
3) Наборщики, не знающие языка, лучше набирают, не догадываясь по-своему смысла. Так надо и жить — не догадываясь о смысле того, что делаешь, не угадывать дела , будто бы нужные Богу, а делать одно за другим то, что велит Бог — набирать букву за буквой, а смысл всему дам не я, а Он.
4) Бедность, страдания людей требуют не того, как это обыкновенно думают, чтобы стараться сделать жизнь этих страдающих лучше — это не в нашей власти, но того, чтобы самому жить так, чтобы свою жизнь сделать лучше. Это же улучшение своей жизни одно делает лучше положение страдающих. Улучшение своей жизни ведет к жертвам для страдающих.
5) Чтобы узнать волю Отца, надо узнать истинную, основную свою волю — она, сыновняя воля, всегда совпадает с отцовской.
18 апреля 1891 г.
1) Труд для других не тот, которым воспользуются другие, а только тот, цель которого служение другим. Только этот труд плодотворен, служит истинной жизни людей, тот, про который люди знают, что он по любви делается для них.
2) Прекрасное было письмо Черткова. Он писал о Матвее Николаевиче, как он, добрый человек, сначала увлекся христианством, как чем-то родственным его душе, но когда он понял, что требование христианства — отдать всё, всего себя, и не чувствовать за это никакого достоинства, то он ужаснулся и отклонился. Но это только на время.
3) Лихтенберг говорит: люди — ученики, природа — учитель, ученики в состоянии понимать учителя, но они, вместо того чтобы слушать учителя, сдирают друг у друга, уродуя сдираемое ошибками.
4) Разговаривал с Цуриковым о вере. Он повторяет ужасную фразу о том, что разуму нельзя доверять. Не верить разуму — всё равно, что не верить обонянию и вкусу для пищи. Тот, кто, преподавая учение, говорит: принимайте его, не доверяя разуму, делает то же, что говорит баба, подавая гнилой квас, говоря: не раскушивайте, т. е. не внюхивайтесь, не поверяйте вкусом. Разум, нужный на всё, на проверку всех житейских дел, и который мы старательно употребляем для проверки качества, количества покупаемого, продаваемого, самых неважных вещей, вдруг оставить, когда дело идет о всей жизни — по их понятиям даже и вечной жизни! Требование не доверять разуму может быть заявлено только теми, которые предлагают что-либо дурное, долженствующее быть отвергнуто разумом, так же как только квас гнилой баба советует не раскушивать.
5) Разум церковниками употребляется не на то, чтобы познавать истину, а чтобы то, что хочется считать истиной, выдать за таковую.
6) Мне приходится отступить от прежнего намерения — не признавать свое право на собственность, приходится дать дарственную. Маша отказывается, разумеется, и ей неприятно, что ее отказ не принимают серьезно. Я ей говорю: им надо решить: хорошо или дурно иметь собственность, владеть землей от меня? Хорошо или дурно отказаться? И они знают, что хорошо. А если хорошо, то надо так поступить самим. Этого рассуждения они не делают. А на вопрос о том, хорошо или дурно отказаться? не отвечают, а говорят: ‘она отказывается на словах, потому что молода и не понимает’. Как мне тяготиться жизнью, когда у меня есть Маша! Лёва и Таня тоже милы, но они лишены нравственно-религиозного рычага, того, который ворочает.
2 мая 1891 г.
1) Тип самодовольный, искренно считающий себя нравственным — развратник, потому что соблюдает семейные обряды, декорум.
2) Вера в Бога, настоящая, верная, только тогда, когда порвется вера в себя, в людей, в счастье здесь. Надо пробить верхний слой льда, чтобы стать на твердый.
3) Для чего правительство обеспечивает верность условий между частными людьми? Для того, что оно нуждается в обеспечении своих условий: оно главный, заказчик. Не обеспечив условий между частными людьми, оно не могло бы требовать исполнения с своих подрядчиков, те бы сказали: мои подрядчики не исполняют условия. Подподрядчики взыскивают с своих, те с своих, и так далее, и доходит наконец до последнего, настоящего поставщика всего, до работника. И тут обеспечение, требование насильственное исполнения условий, является вопиющей несправедливостью. Подрядчик закладывает известное количество рублей, составляющих 1/100000 его имущества, а рабочий свою жизнь на год, месяцы, дни. Неисполнение условий с той и другой стороны наказывается одинаково.
4) Разговаривал вчера о воспитаньи. Зачем родители отдают от себя в гимназию? Мне вдруг ясно стало. Если бы родители держали его дома, они бы видели последствия своей безнравственной жизни на своих детях. Они видели бы себя, как в зеркале, в детях. Отец пьет вино за обедом с друзьями, а сын в кабаке. Отец на бале, а сын на вечеринке. Отец ничего не делает, и сын тоже. А отдай в гимназию, и завешено зеркало, в котором себя видят родители.
5) Иду по жесткой дороге, в стороне с бойкой песней идут с работы пестрые бабы. Промежуток между напевом, и слышен мерный стук моих ног о дорогу, и опять поднимается песня, и опять затихла и стук шагов. Хорошо. В молодости, бывало, без песни баб, внутри что-то всегда или часто пело. И всё — и звук шагов, и свет солнца, и колебание висячих ветвей березы, и всё, всё как будто совершалось под песню.
10 мая 1891 г.
1) Мэри играет на фортепьяно прекрасно. Но совсем затуманенная искусством девушка. С нею сделано то самое, чего боялся ее отец. Она не замечает, что она, потратив столько жизни на искусстве, должна себя подстегивать, чтобы считать искусство чем-то возвышающим, небесным. И чем лучше, тем хуже — всё заслонено. Она, Мэри, машина для произведения щекочущих звуков. Иллюзия в том, что, так как ее хвалят, она уверена, что то, что она делает, хорошо. Певцы. Мазини.
2) Когда человек умирает, то сознание отделяется от него и, как созревшее, отпавшее семя, ищет зацепиться за что, прижиться к чему-нибудь, к нужной ей почве, чтобы начать жить снова. Если бы зерно, засыхая и отпадая, чувствовало бы, оно чувствовало бы прекращение жизни. Разве не то же самое чувствует человек, умирая?
3) Верить в то, что человеку, а потому и человечеству, как собранию людей, стоит только захотеть, чтобы с корнем вырвать из себя зло.
4) Главная забота людей и главное занятие людей, это не кормиться — кормиться не требует много труда, — а обжорство. Люди говорят о своих интересах, возвышенных целях, женщины о высоких чувствах, а об еде не говорят, но главная деятельность их направлена на еду. У богатых устроено так, чтобы это имело вид, что мы не заботимся, а это делается само собой. Все вообще, в среднем, едят, я думаю, по количеству втрое того, что нужно, и по ценности, по труду приобретения в 10 раз больше того, что нужно. Это одна из главных перемен, которые предстоят людям.
5) Нравственный упадок, готовность подпасть соблазну — пасть — это большей частью состояние сомнамбулизма, т. е. такое состояние, в котором бездействуют, спят высшие центры, душевные силы. Чтобы не подпасть, надо не бороться, придумывать средства против, всё это напрасно — надо понять, что спишь, и постараться проснуться. Помню, как я часто в такие минуты соблазнов физически встряхивался, как бы желая проснуться. Надо сделать то, что делаешь во время кошмара: спросить себя: не сплю ли я? И тогда очнешься. Знать, что подпадение соблазну, который ниже твоего среднего нравственного уровня, есть состояние ненормальное, сна — очень выгодно, дает новое и самое сильное орудие борьбы.
6) Le non agir не есть слабость, покорность — напротив, это есть проявление высшей силы, это есть принятие в себе воли Божьей, замена своей воли волей Божьею. Суета жизни, энергичная деятельность житейская есть большей частью признак слабости, покорности. Нет более суетливых, деятельных людей, как придворные, и нет более рабского состояния.
22 мая 1891 г.
1) Послесловие к послесловию: Так ли, не так ли я объяснил, почему нужно наибольшее половое воздержание, — не знаю. Но я знаю несомненно то, что совокупление есть мерзость, на которую можно смотреть, о которой можно думать без отвращения только под влиянием похоти. Даже для того, чтобы иметь детей, не станешь этого делать над женщиной, которую любишь. Пишу это в то время, как сам одержим похотью, с которой не могу бороться.
2) Говоришь: хочу отвергнуться себя, взять крест свой на каждый день и идти за Христом, а сам думаешь: как бы поскорее кончить молитву, чтобы начать делать свою волю, то, что мне приятно.
3) Говоришь: это ненатурально, подразумевая, что т. к. это ненатурально, то этого и не надо делать. А не знаешь, что т. к. мы живем дурно, все привычки наши, всё, что сделалось для нас натурально, всё это дурно, то всякий шаг, которым мы будем выходить, — из дурного. Ненатурально скорее признак доброго.
4) Для статьи: Люди, исповедующие христианскую веру, большей частью не имеют христианского жизнепонимания. А есть христианское, подлаженное к личному и к общественному жизнепониманию.
5) Если авторитеты церкви и науки не заслоняли бы от людей истинный смысл учения Христа, люди не могли бы быть так глупы, чтобы, нуждаясь в нем и имея его перед собой, не понимать его.
6) Говорят: веселость, радость — хорошо, грусть, печаль — дурно. Неправда. В унылом настроении веселость так же неприятна как в веселом настроении — грусть, но с той разницей, что если появляется среди грусти веселость, то почти всегда, если только это не прелестные дети, противно.
7) Приближаюсь к старости, к смерти — силы слабеют, меньше жизни. Это хорошо. Приближение к старости и смерти — это приближение из душного помещения к двери, ведущей в цветущий сад. Мы приближаемся толпою, и чем ближе к двери, к выходу, тем больше давка, тем меньше свободы движений. Близко уже к простору и свету.
8) Запутавшийся юноша жил у приятеля: денег нет, места нет, приятеля утруждать совестно. ‘Я — несчастный!’ Зачем жить? Продал пальто, пошел в баню, взял номер с ванной и отворил себе вены бритвой. Пришли, он без чувств. Перевязали раны, стали лечить. Остался жив, но слепой и без владения рук и ног. Теперь дрожит за свою жизнь, и все силы его посвящены на поддержание здоровья. Если бы человек убивал себя не сразу, а ступенями, ступенями десятью, и так, чтобы на каждой ступени, т. е. отбавив жизни на известную долю, он мог бы спросить себя: продолжаешь ли хотеть умереть, то я думаю, чем больше бы отбавлял себе человек жизни, тем больше дорожил, бы остатком и в каких-то огромных степенях, так что человек никогда бы не убил себя.
9) Я не то что ем или пью, а я занимаюсь искусством, играю на фортепьяно, рисую, пишу, читаю, учусь, а тут приходят бедные, оборванные, погорелые, вдовы, сироты, и нельзя в их присутствии продолжать, — совестно. Что их нелегкая носит, держались бы своего места, не мешали.
Такое явление среди еды, lown tennis и занятий искусством и наукой доказывает больше всяких рассуждений.
27 мая 1891 г.
1) Только когда перестанешь жить для себя и людей, станешь жить для Бога.
2) Приезжал техник, говорит, что советоваться о том, как ему жить: на заводах, или при училище, т. е. быть полезным людям практической деятельностью или наукой. Какое заблуждение, во-первых, в том, чтобы быть полезным людям, нам, которые так вредны людям. Прежде надо озаботиться о том, чтобы не быть вредным, а во-вторых: Почему ты хочешь быть полезным техником, учителем, доктором, земским начальником, помещиком? Во многих случаях тут противоречие: полезным земским и помещиком нельзя быть, а кроме того — главное — надо быть хорошим, т. е. не эгоистическим человеком. А то эгоистический техник, учитель, доктор хуже, чем ни то ни сё человек. А надо быть любящим чем придется, и тогда всё будет хорошо. Положение избирает за нас судьба, только деятельность в положении (если оно не злое) — наше дело.
3) Наследственность? Черты наследственности передаются по крайней мере 10-ю поколениями. В 10 поколениях 1000 предков (2 родителя, 4 деда, бабки, 8 прадедов, прабабок, и т. д., в 10 колене будет 1000), следовательно, свойство одного родителя дает только 1/1000 шанса. Да и это неверно. Тут вычисление очень сложное. Если допустить влияние только до 10-го колена, то прадед 10-го колона назад нес в себе уж 1000 возможностей свойств, также и прадед и прабабка 9-го колена, и так до последнего. Кроме того, многие из проявившихся возможностей свойств уничтожились в умерших бездетных членах рода. И уничтожились, по Дарвину, самые невыгодные для жизни проявления свойств. Так что каждое свойство родителя, чтобы влиять на потомка, имеет только — и то едва ли — 1/1000 шанса. Следовательно, говорить о последствиях можно, но руководиться ими нельзя, как мы не руководимся в жизни соображениями о вероятностях, имеющих 1/1000 шанса. Ложь теперешних модных толков о наследственности состоит именно в том, что они хотят возвести в закон, из которого можно вывести руководящее правило, самое пустое соображение — праздного любопытства, из которого ничего вывести нельзя. Они ведь говорят: ведите себя хорошо, а то, если не будете, передадите свои пороки детям. Это всё равно, что сказать человеку, который дерется с другим, что этого не надо делать, потому что от этого запылится платье, т. е. для побуждения человека к воздержанию от известных поступков, причины для которого существуют огромные, придумывать побочное, пустейшее соображение.
4) Поша пишет превосходно, что нужна во всем мера — и в физической работе, а то физическая работа озверяет. Но зная, что она озверяет, он пишет, тем более мы не должны сваливать ее на других. Как кратко и сильно.
5) Я стареюсь, слабею, болею, чувствую ослабление не только физических, но умственных сил. Как бы из моей формы жизни, из моего тела уходит вниз та сила, которая наполняла его — как бы тот дух, который раздувал эту куклу. И я боюсь, и мне кажется, что уйдет, вот уйдет всё, и я останусь одна оболочка, одна шелуха, которая скорчится, сожмется, сопреет. И где же я? Но ведь тут ошибка в том, что я отождествил себя с этой оболочкой, а не с тем, что раздувало ее. Стоит отождествить себя с этим духом, с той силой жизни, которая двигала меня, с той силой, которая заставляла меня мечтать, любить, влюбляться, искать славы, и потом искать добра перед Богом, чтобы страх этот уничтожился. Дух жизни уходит из формы моего тела, и я ухожу с ним. С ним спускаюсь, умаляюсь, перехожу в бесформенность, но не отделяюсь от него, остаюсь с ним, не перестаю сознавать себя им. Нельзя духу жизни (которым был я) перейти в другую форму жизни иначе, как так, чтобы не перестать сознавать себя в этой форме. И он уходит, спускается, но я, сознание своего я, не разлучаясь, идет с ним. Я испытываю это, когда перестаю думать, желать, но сознаю себя в этом замирающем в этой форме духе. Один признак этого сознания есть мир, спокойствие. С другой стороны то же самое: всё, что во мне, через меня, жило, это Бог (вечно разумное, любовное), начало жизни. Оно самое и есть я. Теперь это я изменяет свою форму, так что я доходит до не я, но оно есть, оно одно есть, было и будет.
6 июня 1891 г.
1) Женщина не верит разуму, не понимает, что нужно отвергнуться себя, что в этом жизнь, но когда надо отвергнуться себя — броситься в воду за утопающим, сделает это скорее мужчины.
2) Я скучаю, огорчен тем, что не пишется, что не произвожу ничего. Новое подтверждение того, что всё, что огорчает, всё, всё на пользу. Неспособность писать исправляет заблуждение, что жизнь есть писание. Жизнь есть служение Богу, исполнение Его воли, в тысячах дел, кроме писанья.
3) Лева мечтает о женитьбе и думает, что это нужно, что внешним образом — браком соблюдешь чистоту. Я говорю: отучишь драться тем, что руки свяжешь.
9 — 10 июня 1891 г.
1) Есть два средства не чувствовать материальной нужды: одно — умерять свои потребности, другое — увеличивать доход. Первое само по себе всегда нравственно, второе само по себе всегда безнравственно: от трудов праведных не наживешь палат каменных.
2) К Коневскому рассказу. Первая часть — поэзия материальной любви, вторая — поэзия, красота настоящей.
3) Я не делаю этого, например, не избегаю прислуги, потому что это малость, не стоит того. Всё хорошее — малость. Большую можно сделать мерзость, а доброе дело всегда мало, незаметно. Добро совершается не по вулканической, а по нептунической теории.
4) Я не делаю этого, потому что это ненатурально. Натурально? Да если мы живем в среде развращенной, то, живя в ней натурально и никого не шокируя, ты наверно не выступишь из нее. Живя в такой среде, все доброе, которое ты сделаешь, непременно будет ненатурально. Можно сделать ненатуральное и недоброе, но живя в развращенной среде, нельзя ничего сделать доброго, чтобы оно не было ненатурально.
5) К ‘Отцу Сергию’. Он узнал, что значит полагаться на Бога, только тогда, когда совсем безвозвратно погиб в глазах людей. Только тогда он узнал твердость, полную жизни. Явилось полное равнодушие к людям и их действиям. Его берут, судят, допрашивают, спасают — ему все равно. Два состояния: первое — славы людской — тревога, второе — преданность воле Божьей — полное спокойствие.
11 июня 1891 г.
1) Дети иногда дают бедным хлеб, сахар, деньги и сами довольны собой, умиляются на себя, думая, что они делают нечто доброе. Дети не знают и не могут знать, откуда хлеб, деньги. Но большим надо бы знать это и понимать то, что не может быть ничего доброго в том, чтобы отнять у одного и дать другому. Но многие большие не понимают этого, особенно женщины.
2) К ‘Отцу Сергию’. После того как он убил, сидит в темноту и вдруг видит, что заря занимается, светлеет и будет день — свет. Ужас.
3) Мода умственная — восхвалять женщин, утверждать, что они не только равны по духовным способностям, но выше мужчин, очень скверная и вредная мода.
То, что женщины не должны быть ограничены ни в каких правах, то, что к женщине надо относиться так же, с тем же уважением и любовью, как и к мужчине, что она равна в правах с мужчиной, в этом не может быть никакого сомнения, но утверждать, что женщина в среднем одарена тою же духовной силою, как и мужчина, ожидать встретить в каждой женщине то же, что ожидаешь встретить в каждом мужчине, значит умышленно обманывать себя, и обманывать себя во вред женщине. Если мы будем ждать от женщины того, чего ждем от мужчины, то и будем требовать этого, а не встречая требуемого, будем раздражаться, будем приписывать злой воле то, что происходит от невозможности.
Так что признание женщин тем, чем они есть, более слабыми духовно существами, не есть жестокость к женщине, признание их равными есть жестокость. Слабостью или меньшей силой духовною я называю меньшую покорность плоти духу, в особенности — главная черта женская — меньшую веру велениям разума.
4) В числе новостей, с которыми меня встретили дома, было то, что садовница опять родила, опять приехала старуха и увезла ребенка неизвестно куда. Все страшно возмущены. Употребление средств для порождения — ничего, а за это нет достаточно осудительных слов. Нынче узналось, что бабка вернулась и привезла назад ребенка. Дорогой бабка съехалась с другими, везшими таких же детей. Из этих детей одному дали слишком глубоко в рот рожок. Он втянул его в себя и задохся. В один день привезли в Москву 25 детей. Из этих 25 9-ых не приняли, потому что законные или больные. Таня Андреевна ходила утром усовещевать садовницу. Садовница, горячо выгораживая своего мужа, говорила, что при их бедности и неопределенности жизни ей нельзя иметь детей. И грудь не берет. Одним словом, ей это неудобно. Перед самым же этим, я на качелях качал 3-х детей заброшенных, и встретился мне еще мальчик, Васин племянник. Вообще кишит детвора. Родятся, растут, чтоб сделаться пьяницами, сифилитиками, дикарями. При этом толкуют о спасении жизни людей и детей и об уничтожении их. Да зачем плодить дикарей? Что тут хорошего? Не убивать их, не перестать плодить их надо, а надо все силы употреблять на то, чтобы из дикарей делать людей. Только это одно доброе дело. И дело это делается не одними словами, но примером жизни.
23 июня 1891 г.
Интересные разговоры с Романовым. Ему кажется, что надо отдать бедным — нищим, землю — мужикам, а не отстраняться только, самому освободиться от собственности. Тут же разговор о личном Боге. Он чувствует потребность в вере в личного Бога. Точно как будто оттого, что хочется, это и будет. То и другое есть признак непережитого жизнепонимания общественного, языческого, в котором побудительная сила — слава. Нужно сделать материальное, видимое, ощущаемое добро и получить ощущаемую, видимую награду.
25 июня 1891 г.
1) Всё о том же, что спасение жизни матерьяльное — спасение детей, погибающих, излечение больных, поддержание жизни стариков и слабых не ость добро, а есть только один из признаков его, точно так же как наложение красок на полотно не есть живопись, хотя всякая живопись есть наложение красок на полотно. Матерьяльное спасение, поддержание жизней людских есть обычное последствие добра, но не есть добро. Поддержание жизни мучимого работой раба, прогоняемого сквозь строй, чтобы додать ему его 5000, не есть добро, хотя и есть поддержание жизни. Добро есть служение Богу, сопровождаемое всегда только жертвой, тратой своей животной жизни, как свет сопровождаем всегда тратой горючего матерьяла. Очень важно разъяснить это. Так закоренело заблуждение — принимать последствие за сущность.
2) Огарев пишет: кривое осуждение — т. е. за то, чего я не заслуживаю, ввергает меня в тоску, тогда как прямое (верное) поднимает меня. Как справедливо!
3) Все говорят о голоде, все заботятся о голодающих, хотят помогать им, спасать их. И как это противно! Люди, не думавшие о других, о народе, вдруг почему-то возгораются желанием служить ему. Тут или тщеславие — высказаться, или страх, но добра нет. Голод всегда (нищих всегда имеем), т. е. всегда есть кому и для чего жертвовать, ни в одно время не может быть более нужная моя жертва или служба, чем в другое, потому что материально самое большое мое дело будет а/ , т. е. ничто, а духовно всегда определенная величина.
4) Нельзя начать по известному случаю делать добро нынче, если не делал его вчера. Добро делают, но не потому, что голод, а потому, что хорошо его делать.
27 июня 1891 г.
Ошибка о возможности христианский добродетели без воздержания происходит от представления о возможности любви без самоотречения.
14 июля 1891 г.
1) Разговор с женой, всё о том же, о том, чтобы отказаться от права собственности на сочинения, опять то же непонимание меня: ‘я обязана для детей…’ Не понимает она, и не понимают дети, расходуя деньги, что каждый рубль, проживаемый ими и наживаемый книгами, есть страдание, позор мой. Позор пускай, но за что ослабление того действия, которое могла бы иметь проповедь истины. Видно, так надо. И без меня истина сделает свое дело.
2) Всё подлежит закону: растения, животные, но у человека есть что-то особенное, кроме закона, которому он подлежит. Это так кажется человеку, потому что он смотрит из себя. Так кажется каждому существу что-то особенное в его положении, в его законе, потому что оно смотрит из себя. Особенным кажется то место, на котором стоит человек, потому что он держит фонарь.
3) Человек всякий живет только затем, чтобы проявить свою индивидуальность. Воспитание стирает ее.
4) Спор с православными: ‘Не могу верить’, и с либералами: ‘Не могу не верить’.
5) Отчего успех Радстока в большом свете? Оттого, что не требуется изменения своей жизни, признания ее не правой, не требуется отречения от власти, собственности, князя мира сего.
6) Вор не тот, кто взял необходимое себе, а тот, кто держит, не отдавая другим, ненужное себе, но необходимое другим.
22 июля 1891 г.
1) К ‘Отцу Сергию’. Когда он пал с купеческой дочерью и мучается, ему приходит мысль о том, что если падать, то лучше бы ему пасть тогда с красавицей А., а не с этой гадостью. И опять гадость захватывает его.
2) Гельмгольц, рассуждая о жизни, говорит: человек с своим телом подобен пламени. Частицы, сгорая, заменяются новыми, но пламя остается тем же. Если оно уничтожится, разве это доказательство, что оно не возвратится. Я говорю в телефон. Колебания воздуха передаются пластинке, колебания пластинки передаются магнитам, магниты возбуждают электрические токи. Где же слова, сказанные в телефон? они превратились в электрический ток, но вот ток (дошел) до магнитов, магниты вызывают колебание пластинки, пластинка — воздуха и вновь появляются те же слова. Остроумное материальное гадание о бессмертии. В мире происходит бесконечное-бесконечное количество всякого рода сочетаний и проявлений. Я есмь одно из них. Я исчезну, но время бесконечно, и потому то же сочетание, то же я, должно опять проявиться через бесконечное время. Бесконечное же время, когда я не буду, для меня мгновенье. Стало быть, я всегда буду, засну и сейчас же проснусь.
3) Цель его жизни не может быть доступна человеку. Знать может человек только направление, ведущее к цели.
31 июля 1891 г.
1) Анархия и социализм, т. е. отрицание собственности — это христианство, но только с удержанием существующего порядка. Христианство есть отчасти социализм и анархия, но без насилия и с готовностью жертвы.
2) Свобода воли есть сознание своей жизни. Свободен тот, кто сознает себя живущим. Сознавать же себя живущим, значит сознавать закон своей жизни, значит стремиться к исполнению закона своей жизни.
4 августа 1891 г.
К вопросу о свободе воли. Как только я получаю сознание жизни, я делаюсь участником ее. Я хочу исполнять закон, стало быть, я хочу того же, что хочет Бог.
12 августа 1891 г.
1) Что такое Бог? Зачем Бог? Бог — это неограниченное всё то, что я знаю в себе ограниченным: я — тело ограниченное, Бог — тело бесконечное, я существо, жившее 63 года, Бог — существо, живущее вечно, я — существо, мыслящее в пределах моего понимания, Бог — существо, мыслящее беспредельно, я — существо, любящее иногда немного, Бог — существо, любящее всегда бесконечно, я — часть, Он — всё. Я себя не могу понять иначе, как частью Его.
2) Когда неразрешенный вопрос тебя мучает, то чувствуешь себя больным членом какого-то всего здорового тела, чувствуешь себя больным зубом здорового тела, и просишь всё тело помочь одному члену. Тело всё — Бог, член — я.
3) Сколько раз думал и записывал это, но опять и опять это поражает меня с новой силой: не нужно искать добрых дел, подвигов. Если только будешь делать, что от тебя требуется сейчас, в том положении, в каком ты находишься, наилучшим образом, по-христиански, во всю, то жизнь будет полна, и нечего будет искать добрых дел и подвигов.
4) Нелепость нашей жизни происходит от власти женщин. Власть же женщин происходит от невоздержания мужчин, так что причина безобразия жизни — невоздержание мужчин.
5) На что назначение яблока, мясо его, на то ли, чтобы служить оболочкой и потом навозом семени, или на то, чтобы быть пищей и наслаждением людей и животных? Один скажет: для защиты и удобрения почвы для семени, и он будет прав, но будет неправ, если осудит того, кто съедает яблоко. Другой скажет: для наслаждения, и будет прав, но будет неправ, если забудет, что мясо яблока должно служить семени.
6) Женщина привлекательная говорит себе: он умный, он ученый, он славный, он богатый, он великий, он нравственный, святой, а он мне глупой, невежественной, неизвестной, бедной, ничтожной, безнравственной покоряется, стало быть и ум и ученость и всё — пустяки. Это их губит и делает их дурными.
7) Родители говорят, как их дети мучают. Если бы они знали, как родители мучают детей: и кокетство, и ссоры, и недоброты, и нервность любви, несправедливость, все пороки тех, которые, по представлению детей, должны быть безупречны.
8) Религиозное чувство есть способность провидеть — чувством познавать.
9) Часто говорят: нельзя просить Бога о событиях, чтоб случилось то-то и то-то. Можно. Можно просить о событиях, зависящих от людских поступков, если просящий верит в свободу воли. Свобода воли ведь есть действие божеской силы в человеке. Сила эта может быть усилена в каждом человеке, если Бог слышит молитвы и исполняет их, Бог может проявить себя в людях, и события изменяются. Я это говорю для тех, которые хотят просить, нуждаются в просьбе. Для христианина это не нужно. Преданность воле Божьей — необходимое условие христианской жизни — исключает возможность определенного желания и потому прошения.
27 августа 1891 г.
Следует делать то, что делают духоборы: кланяться в ноги всякому человеку, помня, что в нем Бог. Если нельзя делом, то духом.
28 августа 1891 г.
1) Еще человек и еще, и еще. И всё новые, особенные, всё кажется, что этот-то вот и будет новый, особенный, знающий того, чего не знают другие живущие, лучше, чем другие. И всё то же, всё те же слабости, всё тот же низкий уровень мысли.
2) Неужели люди, теперь живущие на шее других, не поймут сами, что этого не должно, и не слезут добровольно, а дождутся того, что их скинут и раздавят.
3) Живо представилось: что если бы делать добро людям, кормить, лечить, учить, как делаются дела охоты, с той же страстностью, с тем же нарушением всех приличий, с теми же подготовлениями, расходами, напряжением (ночи не спать в отъезжее поле), хотя бы с тем же хвастовством даже. Если бы встречали эти дела то же сочувствие и сознание, что это надо, как встречают охотников!
4) Я говорю о религиозном чувстве. Что это? Надо определить. Религиозное чувство, то, которое бывает в разных степенях у людей и у некоторых доходит до кажущегося полного отсутствия, есть провиденье (от того религиозных людей и называют пророком), такое ясное представление того, что должно быть, что это представление служит руководством жизни. Не имеющие или в малой степени имеющие это чувство руководятся, напротив, тем, что было, прошедшим, преданием, верят в то, что было, и их-то, этих людей, толпа называет религиозными. Человек же, видящий законы будущего, пренебрегает прошедшим и потому представляется толпе безбожником.
5) Есть огромное преимущество в изложении мыслей вне всякого цельного сочинения. В сочинении мысль должна часто сжаться с одной стороны, выдаться с другой, как виноград, зреющий в плотной кисти, отдельно же выраженная, ее центр на месте, и она равномерно развивается во все стороны.
6) Говорить то, что не надо внешним образом бороться с своими пороками, всё равно, что говорить, что, корчуя пни, не надо их расшатывать руками сверху, а только подбивать кирками и ломами.
7) В чем грех денег, обладания ими? В произвольном употреблении их, в пользовании той властью, которую они дают. Греха нет тогда, когда я вынужден употреблять их, когда у меня требуют их или того, что можно приобрести на них, требуют другие или моя нужда. Грех же тогда, когда я употребляю их произвольно, когда я могу сделать то, могу сделать другое, когда должен решать, идти ли мне в театр, или ужинать, ехать ли путешествовать, или купить велосипед и т. п. Я иду в Тулу прогуляться и оттуда еду на поезде, мне нужно на это 15 коп. — это грех. Я еду к больному, который зовет меня в Париж, мне на дорогу нужно 200 р. Нет греха.
8) Нужны не стачки против работы, а стачки против солдатчины, и тогда достигнутся все те цели, которые преследуются стачкой.
9) Мольтке уверяет, что теперь народы хотят воевать, а не правительства. Раздразнили петухов, воспитали к тому, а потом говорят: это они сами.
10) Почему разрушились общины? Общинники не обманывали себя, что они свободны от собственности, если они владеют сообща, а видели, что они удерживали собственность вместе так же, как прежде удерживали порознь. Окружающие тащили. А им надо было держать. И держать нельзя было, потому что у живших вместе людей та степень, дальше которой человек не может уступить, была не одна и та же. Оттого разлад. Оказалось, что жить надо в той перетасовке черного и белого и всех теней, в которой мы все находимся, и не выделяться одним более или менее светлым и окрашиваться еще одной краской. Жить можно только перетрощенным с всякими людьми. Жить же святым вместе нельзя. Они все помрут. Жить нельзя одним святым. И для Божьего дела невыгодно. Одно сходство с другим.
11) Говорил с тетей Таней. Она стала хвалить Иоанна Кронштадтского. Я возражал, потом вспомнил: благословляйте ненавидящих вас, и стал искать доброе в нем и стал хвалить его. И мне так весело, радостно стало: да, благословлять, творить добро врагам, любить их, есть великое наслаждение — именно наслаждение, захватывающее, как любовь, влюбленье. Любить врагов — ведь только на врагах-то и можно познать истинную любовь. Это наслажденье любви.
12) Молиться можно об чем хочешь: о том, чтоб выиграть 200.000, о том, чтобы выздоровел умирающий, только прибавить надо то, что цель молитвы, душевное удовлетворение, может быть достигнуто двояко, и потому и всякая молитва может быть двояка: можно просить выиграть 200.000 и не желать этого, чтобы выздоровел и чтоб не желать.
13) Приступы половой похоти порождают путаницу мыслей, скорее отсутствие мыслей. Весь мир потемнеет, теряется отношение к миру. Случайность, мрак, бессилие.
14) ‘Как же можно жить, не зная, что будет, не зная, в каких формах будешь жить?’ Только тогда и начинается настоящая жизнь, когда не знаешь, что будет. Только тогда творишь жизнь и исполняешь волю Бога. Он знает. Только такая деятельность служит свидетельством веры в Бога и в Его закон. Только тогда и свобода и жизнь.
15) Человек бывает силен только когда он один. (Ибсен)
16) Работа, всякая работа (сапогов) дает возможность человеку уйти из себя в работу. Особенно работа Божьего дела. Всякая работа (работа сапогов тоже) есть работа Божьего дела, и ты не воспользуешься ею, не войдешь в обетованную землю. В том-то и самозабвение работы.
17) Пишут: война погубит сама себя, так страшны ее орудия. Неправда, будь они еще страшнее, будь они таковы, что 0,99 погибнут наверное, и люди все-таки пойдут и будут идти, пока не проснется человек — религиозный человек.
15 — 18 сентября 1891 г.
Употребление денег грех, когда нет несомненно нужды в употреблении их. Что же определит несомненность нужды? То, что в употреблении нет произвола, нет выбора, то, что деньги могут быть употреблены только на одно дело. Хочу сказать то, что за неупотребление денег в данном случае будет мучить совесть, но это неопределенно.
8 октября 1891 г.
1) То, что быть в нужде по отношению к пище и одежде и помещению есть наивыгоднейшее положение человека — не переесть, не перегреться, не перепокоиться. Особенно первое: есть надо так, как будто не достанет на всех, и всегда оставлять другим.
2) То, что когда трудно, как мне теперь, безвыходно, надо думать, что это отличие мне. Мне задается урок трудный, потому что в меня верят, надеются на меня и любят меня. Надо быть благодарным.
9 октября 1891 г.
1) Как-то, молясь Богу, мне стало ясно то, что Бог есть точно реальное существо, любовь, есть то всё, что я одним краюшком захватываю и ощущаю в форме любви. И не чувство, не отвлеченность, а реальное существо, и я ощутил Его.
2) Бывает в отношениях с людьми то, что бывает с сапогом или калошей, когда там разорвется внутри и заворотится. И что больше суешь, то больше заворачивается и меньше входишь.
3) Говорила Соня, что Соня сноха нехорошая мать. Вот, говорит, она не делает того, что ты осуждаешь в Крейцеровой Сонате. Она не отравляет жизнь мужа детьми. А если любить детей и ходить за ними, то будешь неприятна. И мне подумалось: какая необходимая приправа ко всему доброта. Самые лучшие добродетели без доброты ничего не стоят, и самые худшие пороки с ней прощаются. Какой бы хороший художественный тип слабого, порочного человека и доброго.
4) Приходила баба просить защиты: за корчемство приговорили к 50 р. штрафа или к острогу на три месяца, а она вдова, у нее нет земли и 4 детей. Подумал, что делает тот, кто сажает ее. Наказывают эту нищую и ее детей за то, что она захотела участвовать в барышах казны на 25 р.
6 ноября 1891 г.
К ‘Отцу Сергию’. Надо, чтобы, он боролся с гордостью, чтоб попал в тот ложный круг, при котором смирение оказывается гордостью, чувствовал бы безвыходность своей гордости и только после падения и позора почувствовал бы, что он вырвался из этого ложного круга и может быть точно смиренен. И счастье вырваться из рук дьявола и почувствовать себя в объятиях Бога.
17 ноября 1891 г.
Все науки, искусства, все просвещение хорошо, только бы для приобретения плодов его не нужно было задавить, не дать жить, лишить блага, огорчить ни одного человека. А оно, всё наше просвещение, построено на трудах задавленных людей.
24 ноября 1891 г.
Похоть, славолюбие и любовь божеская совершенно правильно обратно пропорциональны своей прелестью и истинным достоинством. Чем похотливее похоть, тем она менее достойна и не нужна другим, то же и с славой, то же и с любовью, и тем слабее она влечет к себе и наоборот.
1892
3 февраля 1892 г.
1) Когда видишь много людей новых, таких, каких никогда не видал, хоть где-нибудь в Африке, в Японии: человек, другой, третий, еще, еще, и конца нет, всё новые, новые, такие, каких я никогда мог не видать, никогда не увижу, а они живут такой же эгоистичной своей отдельной жизнью, как и я, то приходишь в ужас, недоумение, что это значит, зачем столько? Какое мое отношение к ним? Неужели я не видал их, и они мне чужие? Не может быть. И один ответ: они и я — одно. Одно и те, которые живут, и жили, и будут жить, одно со мною, и я живу ими, и они живут мною.
2) Я стал торопиться молиться, сделал из этого такую привычку, что стал говорить себе: надо поскорее помолиться, чтобы потом пить кофе и разговаривать с NN. Поспешить отделаться от Бога, чтоб заняться Иван Иванычем! Если молитва не есть важнейшее в мире дело, такое, после которого всё хуже, всё ничто, после которого ничего нет, то это не молитва, а повторение слов.
3) Единственное объяснение религиозных нелепых учений, как искупление, Троица, таинство, иерархия и т. п., — это то, что это религия не для своего внутреннего употребления. В роде того, как если бы человек, питающийся яблоками или хлебом, увидал бы у другого картонные, или дом без входных дверей. Что это? Зачем ему это? Он не понял бы до тех пор, пока не понял бы, что это для вида, для других.
5 февраля 1892 г.
От сна пробуждаешься в то, что мы называем жизнью, в то, что предшествовало и следует за сном. Но и эта жизнь не есть ли сон? А от нее смертью не пробуждаемся ли в то, что мы называем будущей жизнью, в то, что предшествовало и следует за сновидением этой жизни?
В сновидении, во сне, мы живем теми впечатлениями, теми чувствами, которые даны нам предшествующей жизнью, той самой, в которую мы возвращаемся, просыпаясь. Также и в том, что мы называем настоящей жизнью, мы живем теми данными и той кармой, которую мы вынесли из предшествующей жизни, той самой, в которую мы возвращаемся.
Как сон настоящий есть период, во время которого мы набираемся новых сил для движения вперед в той жизни, в которую мы возвращаемся с пробуждением, так и эта жизнь есть период, в котором мы набираемся новых сил для движения вперед в той жизни, из которой мы вышли и в которую возвращаемся.
Бывает во сне кошмар, от которого мы пробуждаемся особенным усилием воли. Не то ли и отчаяние, от которого спасаются самоубийством? Но и вся предшествующая этой жизни жизнь и последующая, в которую мы переходим смертью, с своим серединным сновидением того, что мы теперь называем жизнью, не есть ли в свою очередь только одно сновидение, точно так же предшествуемое другой, еще более реальной жизнью, в которую мы и возвращаемся? И так далее, до последней степени бесконечной реальности жизни Бога?
29 февраля 1892 г.
Выхожу утром с горшком на крыльцо, большой, здоровый, легкий мужик, лет под 50, с 12-летним мальчиком, с красивыми, вьющимися, отворачивающимися кончиками русых волос. ‘Откуда?’ Из Затворного. Это село, в котором крестьяне живут профессией нищенства. ‘Что ты?’ Как всегда, скучное: К вашей милости. ‘Что?’ — Да не дайте помереть голодной смертью. Всё проели. ‘Ты побираешься?’ — Да, довелось. Всё проели, куска хлеба нет. Не ели два дня. Мне тяжело. Всё знакомые слова и всё заученные. ‘Сейчас’. И иду, чтобы вынести пятак и отделаться. Мужик продолжает говорить, описывая свое положение. Ни топки, ни хлеба. Ходили по миру, не подают. На дворе метель, холод. Иду, чтоб отделаться. Оглядываюсь на мальчика. Прекрасные глаза полны слез, и из одного уже стекают светлые, крупные слезы.
Да, огрубеваешь от этого проклятого начальства и денег.
3 апреля 1892 г.
1) Враги всегда будут. Жить так, чтоб не было врагов, нельзя. Напротив, чем лучше живешь, тем больше врагов. Враги будут, но надо сделать так, чтобы не страдать от них. И можно сделать, сделать так, что враги не только не будут страданием, но будут радостью. Надо любить их. И это легко.
2) Я один, а людей так ужасно, бесконечно много, так разнообразны все эти люди, так невозможно мне узнать всех их — всех этих индейцев, малайцев, японцев, даже тех людей, которые со мной всегда — моих детей, жену. Среди всех этих людей я один, совсем одинок и один. И сознание этого одиночества и потребности общения со всеми людьми и невозможности этого общения достаточно для того, чтобы сойти с ума. Одно спасение — сознание внутреннего, через Бога, общения со всеми ими. Когда найдешь это общение, перестает тревожить потребность внешнего общения.
3) Есть три жизни: 1) животная — похотливая, 2) людская — тщеславная, и 3) божеская — добрая, и есть переходы из одной в другую и третью. Есть 1) чисто-животная — дети малые, дураки совсем, потом 2) есть тщеславная, но тщеславная для удовлетворения животной: чтоб меня уважали люди, так чтобы я мог больше удовлетворять похоти, и 3) есть тщеславная чистая — только для славы, при которой животная похоть приносится в жертву славе. И 4) есть божеская, но не для добра, а для славы. Где доброе делается для того, главное, чтобы люди хвалили, и 5) есть божеская — чисто божеская, где и похоть и слава приносятся в жертву добру. Я стою перед этой ступенью. Помоги мне, Господи.
4) Молитва? Кому я говорю: ‘Помоги мне’. Я знаю, что нет такого лица, к которому можно бы так обращаться, но я делаю, как будто есть такое лицо для того, чтобы я мог ясно выразить то, что мне нужно.
5) Во всех духовных делах — религиозных, чтобы быть точным, надо прилагать слово quasi — как бы, как его приложил Ньютон к определению своего закона притяжения — тела: quasi atrahuntur, т. е. относятся друг к другу так, как будто притягиваются. То же и с Богом, и с будущей жизнью, и с стремлением к добру. Живы, как будто есть Бог, во власти которого ты находишься, и который любит добро и ненавидит зло. Живи так, как будто ты проснешься к другой жизни, которая будет продолжением этой. Живи так, как будто цель твоей жизни есть увеличение любви в себе и в других. Всё это не значит, чтобы не было Бога, будущей жизни, увеличения любви, а то, что всё это само в себе для меня недоступно, а доступно, и не только доступно, но и несомненно, мое отношение к этому.
6) Любить? Всех любить и всегда любить нельзя — не осилишь. Разумеется, это хорошо бы. Но это невозможно, как невозможно не спать. И тот, кто точно любил, знает, и чем сильнее он любил, знает, что этого нельзя. Не достанет внимания. Чтоб полюбить, надо вникнуть в чужую душу. А это труд, для которого нужны силы. А когда их нет, не надо притворяться. Не надо, не вникнув в душу чужую, уверять себя, что я люблю его. Это ложь. Не надо тоже и слегка принять участие в нем, возненавидеть его врагов (это бывает самая обычная форма поверхностной любви). Это похоже на то, как очищаешься от репьев, с одного места отцепишь к другому. Чтобы любить, нужно внимание, усилие, которое ограничено, и мы не можем всегда владеть им. Когда есть это внимание, слава Богу, и потому надо не тратить эту силу на пустяки, а беречь ее. Но когда нет этой силы, то надо не обманывать себя, что любишь, а напрягать все силы на то, чтобы только не не любить, чтобы не допускать себе в душу враждебных чувств. Дальше этого и не ищи.
26 мая 1892 г.
1) Бог учит людей страданиями, теперь голодом, как люди учат бессловесных животных: не понимает — еще 5 часов без еды. Так нас учит Бог теперь, но мы плохо понимаем. Хотим, не изменяясь, быть сытыми. Это-то и плохо.
2) Мысль шведа о том, что земля богатеет от обитания на ней всех животных, которые кормятся на ней, и беднеет от человека, потому что он не только кормится, но еще и балуется над ней.
3) Надо быть по отношению воли Бога как добрая породистая кобылка, которую я выезжал. Она не вырваться хотела, не перестать служить, а только хотела догадаться, чего, какой работы я хочу от нее! Она пробовала то с той, то с 2-ой, то с 3-й ноги, то вправо, то влево, то голову вверх. Так и нам надо. Так и я желаю.
5 июля 1892 г.
1) Для нравственной жизни нужно связать свою эту жизнь со всею бесконечною жизнью, следовать закону, обнимающему не одну эту жизнь, но всю. Это делает вера в будущую жизнь.
2) Когда проживешь долго — как я 45 лет сознательной жизни, то понимаешь, как ложны, невозможны всякие приспособления себя к жизни. Нет ничего stable в жизни. Всё равно как приспособляться к текущей воде. Всё — личности, семьи, общества, всё изменяется, тает и переформировывается, как облака. И не успеешь привыкнуть к одному состоянию общества, как уже его нет и оно перешло в другое.
3) Как религия, которая, считая себя абсолютной, непогрешимой истиной, есть ложь, так и наука. Говорят о соединении науки и религии. Только бы и та и другая не держались бы внешнего авторитета, и не будет разделения, а религия будет наука, и наука будет религия.
4) Я застал себя на повторении самому себе неприличного анекдота и стал искать, каким ходом мысли я пришел к этому: оказалось, что постыдное, мучающее раскаяние, воспоминание навело на мысль о том, что надо каяться. Мысль о стыде покаяния навела на воспоминание о том, как я глупо рассказал этот анекдот. Меня удивило, что я вспоминал этот анекдот, и я испугался: неужели мне приятно вспоминать это, как бывало прежде. Но по филиации мысли я добрался, что связь мыслей была нравственна. Интерес был нравственный. И я подумал, что вся разница и жизни и художественных произведений поэзии та, что для одних связь, руководящая нить, клей, которым склеиваются одно с другим события жизни, у одних эгоистический, похотливый, у других нравственный.
5) Что такое потребность в собственности? Что человек стремится признавать своей собственностью? То, что ему необходимо для его жизни.
6) Вчера поразительный разговор детей. Таня и Лева внушают Маше, что она делает подлость, отказываясь от имения. Ее поступок заставляет их чувствовать неправду своего, а им надо быть правыми, и вот они стараются придумывать, почему поступок нехорош и подлость. Ужасно. Не могу писать. Уж я плакал, и опять плакать хочется. Они говорят: мы сами бы хотели это сделать, да это было бы дурно. Жена говорит им: оставьте у меня. Они молчат. Ужасно! Никогда не видал такой очевидности лжи и мотивов ее. Грустно, грустно, тяжело мучительно.
6 августа 1892 г.
Я сижу в бане, и мальчик пастух вошел в сени. Я спросил, Кто там? — Я. Кто я? — Да я. Кто ты? — Да я же. Ему, одному живущему на свете, так непонятно, чтобы кто-нибудь мог не знать того, что одно есть. И так всякий.
9 августа 1892 г.
1) Были письма от Файнермана и Алехина о том, чтобы собраться, — собор. Какое ребячество! Они хотят того, что есть последствия того, что дает единение, т. е. чтобы мы делали бы дело Божие и были бы все вместе, без того, что это производит — одинокой работы перед Богом.
2) Как ни мало бойся смерти, нельзя, нельзя приступить к этому переходу, такому, какого не было со дня рожденья, без замиранья сердца. Знаю я, что иду я туда, quo non nati jacent, что иду я к тому доброму Богу, от которого я исшел, но не могу без замирания сердца приступить к этому, как не мог бы без замиранья сердца пуститься из балона на парашюте, как бы ни был уверен в верности парашюта.
21 августа 1892 г.
1) Написал длинное письмо Прокопенке в ответ на его — о живом Христе. В письме этом надо поправить следующее: Я написал сначала, что пылкие, славолюбивые люди, потом написал: некоторые, но надо было написать ни то, ни другое, а люди, поверхностно понявшие учение Христа, понявшие только последствия его, а не самый способ его, состоящий в установлении каждым человеком своего отношения к Богу, для достижения этих последствий устраивают сообщества людей, требующих друг от друга исполнения известных поступков и, кроме того, стараются сами или напугать или расчувствовать себя различными представлениями так, чтобы желательные последствия были исполнены.
2) О воспитании был разговор. Соня говорит, что она видит, что дурно воспитывает, что гибнут физически и нравственно. Но что же делать? Как будто говорят все: там, что хорошо или дурно — это всё равно, а вот у меня есть одна жизнь, и у детей одна жизнь. И вот я эту одну жизнь погублю, уже не преминую.
3) Говорил с Ваней Горбуновым. Он говорит: ‘у вас в О жизни сказано, что если человек умирает, то так надо. Это неправда’. Он прав. Это неправда. Этого нельзя сказать. На вопрос: зачем этот умер, а этот жив? нельзя ответить, так же как нельзя ответить на вопрос: где я буду после смерти? Где я буду? Это два вопроса ‘где’ и ‘буду’, спрашивающие о том, в каком я буду отношении к пространству и времени тогда, когда выйду из теперешнего моего состояния, в котором я не могу мыслить. ( Вне пространства и времени, когда я перейду в то состояние, в котором может не быть ни пространства, ни времени.) Вопрос же о том: зачем, почему этот умер, а этот жив, есть такой же вопрос, спрашивающий о том, в каком отношении к причинности находится человек, вышедший из мира причинности?
4) Человек, живя в личной жизни, немного похож на лошадь, взятую из табуна, в котором она жила общей жизнью, и которая запряжена и должна работать, пока ее опять не выпустят в табун.
5) Мы заставляем других — часто детей — улыбаться шуткам. Это только подобие того, чего мы хотим — чтоб улыбались от умиления любви.
6) Говорил о музыке. Я опять говорю, что это наслаждение только немного выше сортом кушанья. Я не обидеть хочу музыку, а хочу ясности. И не могу признать того, что с такой неясностью и неопределенностью толкуют люди, что музыка как-то возвышает душу. Дело в том, что она не нравственное дело. Не безнравственная, а как и еда — безразличное, но не нравственное. Я за это стою. А если она не нравственное дело, то совсем и другое к ней отношение.
15 сентября 1892 г.
1) Говорил о музыке. Это наслаждение чувства, как чувства (sens), как ощущение вкуса, зрения, слуха. Я согласен, что оно выше, т. е. менее похотливо, чем вкус, еда, но я стою на том, что в нем нет ничего нравственного, как стараются нас уверить.
2) Соблазны не случайные явления, приключения, что живешь, живешь спокойно и вдруг соблазн, а постоянно сопутствующее нравственной жизни условие. Идти в жизни всегда приходится среди соблазнов, по соблазнам, как по болоту, утопая в них и постоянно выдираясь.
3) Условия жизни, одежда, привычки, остающиеся на человеке после того как он изменил жизнь, всё равно как одежда на актере, когда он, среди спектакля, от пожара выбежал на улицу в костюме и румянах.
4) Мы постоянно гипнотизируем самих себя. Предписываем себе в будущем, не спрашивая уже дальнейших приказаний при известных условиях, в известное время сделать то-то и то-то и делаем.
22 сентября 1892 г.
То, чего мы желаем и не достигаем, это только приманка, в которой ничего нет. То же, что нам мешает достигнуть того, чего мы желаем, это-то есть самое дело нашей жизни, как если бы лошадь желала выбежать из оглобель, в которые она запряжена, и считала бы помехой ту телегу, которую она везет.
1 октября 1892 г.
Как ни страшно это думать и сказать: цель жизни есть так же мало воспроизведение себе подобных, продолжение рода, как и служение людям, так же мало и служение Богу. Воспроизводить себе подобных. Зачем? Служить людям. А тем, кому мы будем служить, тем что делать? Служить Богу? Разве Он не может без нас сделать, что ему нужно. Да ему не может быть ничего нужно. Если Он и велит нам служить себе, то только для нашего блага. Жизнь не может иметь другой цели, как благо, как радость. Только эта цель — радость — вполне достойна жизни. Отречение, крест, отдать жизнь, всё это для радости. И радость есть и может быть ничем ненарушимая и постоянная. И смерть переходит к новой, неизведанной, совсем новой, другой, большей радости. И есть источники радости, никогда не иссякающие: красота природы, животных, людей, никогда не отсутствующая. В тюрьме — красота луча, мухи, звуков. И главный источник: любовь — моя к людям и людей ко мне. Как бы хорошо было, если бы это была правда. Неужели мне открывается новое. Красота, радость, только как радость, независимо от добра, отвратительная. Я узнал это и бросил. Добро без красоты мучительно. Только соединение двух, и не соединение, а красота, как венец добра. Кажется, что это похоже на правду.
7 октября 1892 г.
1) Нынче, рубя дрова, вдруг живо вспомнил какое-то прошедшее состояние, очень незначительное, малое, ничтожное, вроде того, что ловил рыбу и был беззаботен, и это прошедшее показалось таким значительным, важным, радостным, что как будто такого уже никогда не может быть, и вместе с тем это только жизнь. Так что всё мое стремление к жизни есть только стремление к этому. Так что моя жизнь, цепкость к жизни, не есть ли это смутное сознание того, что пережито мною в прежней, скрытой от меня за рождением жизни. Я стремлюсь к такому же счастью в теперешней и будущей жизни, какое я знал в предшествующей.
2) К Amiel’ю хотел бы написать предисловие, в котором бы высказать то, что он во многих местах говорит о том, что должно сложиться новое христианство, что в будущем должна быть религия. А между тем сам, частью стоицизмом, частью буддизмом, частью, главное, христианством, как он понимает его, он живет и с этим умирает. Он как bourgeois gentilhomme fait de la religion sans le savoir. Едва ли это не самая лучшая. Он не имеет соблазна любоваться на нее.
3) Если бы мне дали выбирать: населить землю такими святыми, каких я только могу вообразить себе, но только чтобы не было детей, или такими людьми, как теперь, но с постоянно прибывающими свежими от Бога детьми, я бы выбрал последнее.
4) Тургеневское Довольно, и Гамлет, и Дон Кихот — это отрицание жизни мирской и утверждение жизни христианской.
6 ноября 1892 г.
1) Верочка подошла к шкапу, понюхала и говорит: как пахнет детством. Маша подошла: да, совершенно детство, и радостно улыбается. Я подошел, понюхал — а у меня очень тонкое чутье — ничем не пахнет. Они чувствуют чуть заметный запах, потому что этот запах соединился с сильным сознанием радости жизни. Если бы этот запах был еще слабее, если бы он был доведен до бесконечно малого, но совпадал бы с сильным чувством жизни, он был бы слышен. Всё то, что пленяет нас в этой жизни, красота, — это то, что соединилось с сильным сознанием жизни до рождения. Некоторое — потому, что оно нужно вперед, некоторое — потому, что оно прежде было. Впрочем, в истинной жизни нет ни прежде, ни после. Только то, что сильно чувствуешь, это какой-нибудь момент жизни.
2) Что такое я (организм)? Я — какой-то центр, в котором обменивается материя. Быстрота, энергия этого обмена материи совпадает с радостью жизни. Энергия эта всё ослабевает, обмен всё замедляется, замедляется и наконец прекращается, и центр переходит в другое место.
3) Если презирать человека, не будешь вполне добр к нему. Если ж очень уважать человека, тоже будешь слишком много требовать и не будешь вполне добр к человеку. Для доброго отношения к человеку нужно прирезать его, как слабое человеческое существо, и уважать его, как NN.
4) Злой человек! Негодяй, мерзавец, злодей! Преступник. Страшный! Люди слишком слабы и жалки, для того чтобы они могли быть злы. Все они хотят быть добры, только не умеют, не могут. Это неумение быть добрым и есть то, что мы называем злым.
5) От Страхова письмо о декадентах. Ведь это опять искусство для искусства. Опять узкие носки и панталоны после широких, но с оттенком нового времени. Нынешние декаденты, Baudelaire, говорят, что для поэзии нужны крайности добра и крайности зла. Что без этого нет поэзии. Что стремление к одному добру уничтожает контрасты и потому поэзию. Напрасно они беспокоятся. Зло так сильно — это весь фон — что оно всегда тут для контраста. Если же признавать его, то оно всё затянет, будет одно зло, и не будет контраста. Даже и зла не будет — будет ничего. Для того, чтобы был контраст и чтобы было зло, надо всеми силами стремиться к добру.
1893
5 мая 1893 г.
1) Человек свободен в духовном, в том, что движет физическим.
2) Произведение драматического искусства, очевиднее всего показывающего сущность всякого искусства, состоит в том, чтобы представить самых разнообразных по характерам и положениям людей и выдвинуть перед ними, поставить их всех в необходимость решения жизненного, нерешенного еще людьми вопроса и заставить их действовать, посмотреть, чтобы узнать, как решится этот вопрос. Это опыт в лаборатории. Это мне хотелось бы сделать в предстоящей драме.
15 мая 1893 г.
1) Поразительно ограбление земли у нас в Херсонской, Самарской губернии и др. И великолепие Москвы, арки для встречи государя и иллюминация. Или в Чикаго выставка и обезлесение, омерщвление земли. И всё это нам поправит наука искусственным дождем, производимым электричеством. Ужасно! Истребят 98% и восстановят 2%.
2) Одна из главных причин дурной жизни — это то, что не знаешь, когда совершается важное дело — поворот, и проживаешь эту минуту без внимания. Вместо того чтобы подчеркнуть себе, что теперь экзамен, тут-то и сам и другие стараются представить это самое важное, поворотное дело ничтожным, тем более, что дело это самое важное, имеющее огромное мирское влияние, состоит большей частью в слове ‘да’, ‘нет’. Так это было со мной с разделом.
23 мая 1893 г.
1) Солдат брил пуделя капитанского. Но не умел и для опыта обрил голову солдату. У пуделя глаз болит. Операция сомнительна. Для опыта надо сделать над солдатом.
2) Много грешишь тем, что некоторых людей, чаще всего самых близких, с которыми всегда, считаешь неизлечимыми и никогда уж не говоришь им того, что считаешь истиной. Надо как солнце: стена — стена, трава — трава, море — море, рожь — рожь.
3) Великое дело и необходимое вырываться из своей окружающей тебя везде атмосферы.
4) Только пробился лист на березах и от теплого ветра пошла по нем веселая рябь. Вечер, смеркается после грозы. Лошади только пущены, жадно сгрызают траву, помахивая хвостами.
5) Что мне дал брак? Страшно сказать. Едва ли не всем то же.
6) Две условности одинаково сильны: для мужчины — снести пощечину без дуэли, для женщины — брак без церкви.
7) Не делайте вид, что меня судите, прощаете, смягчаете, угрожаете. Вы — разбойники. Я в вашей власти, как Лудовик XVI был во власти сапожников. Но с той разницей, что всё, чем вы угрожаете мне, есть то самое, что мне желательно. Я живу только для исполнения воли Бога, установления Его царства, для установления Его царства нужно гонение невинных. Чем больше гонения, тем очевиднее его истина. И потому всё, что вы мне сделаете дурного — до пыток и казни, полезно для дела Божья и радостно для меня.
8) У Вани естественно научные книги о почве, о пределах естествознания, о механическом анализе. Поразительно глупо то, что они говорят: например, Дюбуа Раймон говорит, что естествознанию недоступно только значение силы, материи и сознания. А узнать все причины образования всего существующего, сводя это к движению атомов — можно. Только забыл, что всё происходит в бесконечном пространстве и времени. Или Докучаев. Называет почву организмом. Или немец MЖhl говорит о трех фазисах земли, забывая, что переход из 1-го во 2-ой зависел от появления органических тел, а мы не знаем, как они появились. Стало быть, и не имеем права говорить о первом фазисе. Не говоря уже о разногласии постоянном по всем вопросам. А какое страшное орудие затемнения нравственных требований. Я вижу это по Раевским. Чувствительные весы, анализ и т. п. Все это так важно, так же важно, как и евхаристия. Как надо написать про эту ложь.
27 мая 1893 г.
Дирижер берет неизвестных, посредственных музыкантов и дает симфонии, так что и музыканты и публика приходят в восторг. Самый очевидный и важный случай гипнотизации.
29 мая 1893 г.
1) Как несомненно то, что жизнь только в том, чтобы исполнять волю пославшего. В воображении представил себе, что я живу так, только для исполнения Его воли, что я равнодушен к мнению людей, что, в каком бы я ни был положении, я знаю, что я в этом положении по воле Его, для того, чтобы делать волю Его, того, кто есть вечно, и я подумал о смерти, и так ясно мне стало, я почувствовал, как тогда легка смерть, не только легка — радостна.
2) Говорят, существующее разумно, напротив, всё, что есть, всегда неразумно. Разумно только то, чего нет, что рассудители называют фантазией. Если бы то, что есть, было бы разумно, не было бы жизни, и точно так же ее не было бы, если бы не было разумно то, чего нет (т. е. идеала).
Жизнь есть только вечное движение от неразумного к разумному.
Говорят: всё существующее разумно. Неправда. Напротив: Всё существующее неразумно, если под существующим разуметь видимый, осязаемый мир. Если бы существующее было разумно, мы бы не признавали его существующим, мы бы не сознавали своей жизни, если бы не сознавали несоответствия ее с идеалом разума и не работали бы для уничтожения этого несоответствия и не сознавали: жизни в утробе матери, во сне, в обмороке. Проявление сознания, совпадающее с проявлением жизни, есть признак поставленной нам задачи для произведения работы. Если канал прокопан, то не может быть работы и работников для прорытия канала. Если есть работники, т. е. работающие люди, то очевидно есть дело, которое нужно сделать. Точно так же, если есть жизнь, то есть дело жизни, которое должно быть сделано. И живущие делают это дело. И если в мире есть дело, которое нужно сделать, то очевидно мир не совершен, а есть представление и возможность его большего совершенства.
Можно сказать, что разумно копать колодцы или пруд там, где нет воды, или сажать лес, или убирать нечистоты, или удобрять поля, или учить детей и т. п., но нельзя сказать, что разумно жить без воды, без леса, среди нечистот и невежественных детей. Точно так же можно сказать, что разумно совершенствовать себя и мир, но нельзя сказать, что мы и мир разумны.
3) (К первой мысли о том, как легка бы была смерть и жизнь, если бы искренно вполне жить только для исполнения воли Бога.) Часто мне приходило в голову, и я писал это, что юродство (во Христе), т. е. умышленное представление себя худшим, чем ты есть, высшее свойство добродетели. Теперь же я вижу, что это не только не высшее свойство, но это необходимое первое (или, скорее, второе) условие всякой доброй жизни. Как только человек немного освободится от грехов похоти, так тотчас же он отступается и попадает в худшую яму славы людской. И как для приучения себя к воздержанию есть путь и приемы, есть, главное, постоянное внимание к себе, так и для борьбы с славолюбием. И одно из первых упражнений — как в пище, не съесть более вкусного, а удовлетвориться менее вкусным, так и в этом — не воспользоваться случаем доброй славы и довольствоваться той, какая сложилась. А это и есть юродство. Юродство нарочно притворяться порочным хотя и полезно может быть себе, но думаю, что вредно, как есть гнилое, но не разрушать установившегося дурного мнения и радоваться ему, как освобождению от величайшего соблазна и привлечению к истинной жизни исполнения воли бога, естественно и должно.
4) Вся жизнь неразумна: неразумно то, что у человека ненужная слепая кишка, что у лошади остаток 5-го пальца, и все излишки, атавизмы всего живого, неразумна, главное, борьба за существование: бесполезная трата энергии. Человек вносит разумность и в мир природы, уничтожая неразумную борьбу и трату. Но деятельность эта вне себя, далекая, только отраженная. Человек только рассудком видит это неразумное. Неразумие же своей жизни он не только видит рассудком, но чувствует сердцем, как противное любви и всем существам. И в этом приведении неразумного в своей жизни к разумному состоит его жизнь. Очень важно тут то, что неразумие в природе познается рассудком, неразумие в самой жизни человеческой — сердцем (любовью) и рассудком.
Жизнь человека в том, чтобы приводить неразумное в своей жизни к разумному. И потому для этого нужны два дела:
Видеть во всем его значении неразумие жизни, не отвращать от него внимания и сознавать во всей чистоте разумность возможной жизни. Сознавая всю неразумность и всегда вытекающую из нее бедственность жизни, человек невольно отвращается от нее и, с другой стороны, ясно сознавая разумность возможной жизни, человек невольно стремится к ней. Не скрывать поэтому зла неразумия и выставлять во всей ясности благо разумной жизни должно бы составлять задачу всех учителей человечества. Но тут-то на седалище Моисеево всегда садятся те, которые не идут к свету, потому что дела их злы, и потому всегда люди, выставляющие себя учителями, не только не стараются уяснить неразумие жизни и разумность идеала, а, напротив, скрыть неразумие жизни и подорвать доверие к разумности идеала.
Это совершается в нашей жизни. Вся деятельность людей и мира состоит из скрывания неразумия жизни: с этой целью существуют и действуют: 1) полиция, 2) войска, 3) уголовные законы, тюрьмы, 4) филантропические учреждения: приюты для детей, богадельни для стариков, 5) воспитательные дома, 6) дома терпимости, 7) сумасшедшие дома, 8) больницы, в особенности сифилитические и чахоточные, 9) страховые общества, 10) пожарные команды, 11) все обязательные и устраиваемые на насильственно собираемые средства образовательные учреждения, 12) учреждения для малолетних преступников, агрономические учреждения, выставки и мн. др.
Если бы только 0,001 той энергии, которая употребляется на устройство всего этого, имеющего целью скрыть зло и только увеличивающего его (интересно проследить, как роковым образом каждое из этих учреждений, кроме скрывания зла, порождает новое зло и увеличивает неудержимо, как снежный ком, то зло, которое оно предполагает уничтожить: посмотрите воспитательные, сумасшедшие, сиротские дома, тюрьмы, войско), была бы употреблена на противодействие тому, для скрывания, чего служат все эти учреждения, зло бы, теперь явное нам и мучающее нас, зло бы это быстро уничтожилось.
5) Читал Г. Буасье ‘Падение язычества’. Роль, которую там играла риторика, совершенно подобна той, которую у нас играет наука.
5 июня 1893 г.
1) Одна из главных причин враждебного чувства мужей и жен — это соперничество их в деле ведения семьи.
Жене нужно не признавать мужа разумным и практичным, потому что, если бы она признавала его таковым, ей бы надо было делать его волю, и наоборот.
Если бы я теперь писал Крейцерову Сонату, я бы выдвинул это.
2) Можно грабить на заведении Бога, а можно быть у него поденным, работать, не зная, что и зачем делаешь. Можно быть месячным, годовым и участником.
3) Выставка в Чикаго, как и все выставки, есть поразительный образчик дерзости и лицемерия: всё делается для наживы и потехи, от скуки, а приписываются благие любвенародные цели. Оргии лучше.
4) Часто говорят: ваше недовольство, осуждение, есть дело рассудка и холодно. Это правда, когда человек видит и осуждает несогласие окружающего, вне его проявляющееся, с требованием разума, но когда человек чувствует несогласие своей жизни с окружающим, это уже не дело рассудка, а разума, совести, любви, и не холодно, а горячо.
5) Ничто так не препятствует проявлению любви, как несмирение, гордость, тщеславие, самолюбие, самовыставление. Одно прикосновение этого личного чувства и готовый раскрыться цветок любви закрывается.
6) Читал о статье Макса Нордау. Прекрасно говорит о том, что наша беллетристика должна сделаться скоро забавой женщин и детей, как танцы.
7) Всё это: искусство, музыка — хорошо, но очевидно занимает неподобающее ей место.
8) Только христианин ставит свою жизнь в познании и исполнении истины, и потому только один христианин свободен, потому что ничто не может помешать исповеданию истины.
9) Я долго не верил сам себе, что религия официальная есть ошибающееся, отклоняющееся от истины религиозное и антирелигиозное учение, но пришлось поверить. То же теперь относительно официального образования.
10) Идут навстречу с песнями бабы. ‘Откуда?’ Из Крыльцова. ‘Где были?’ У поручика (за 10 верст) работали. ‘Зачем так далеко?’ Да мы разве бы пошли, за лошадей по два дня отрабатывали. Попались лошади в засеке. Они прошли 10 верст туда, идут 10 верст назад, там целый день работали. ‘Что ж, я чай, поругали поручика?’ За что ж его ругать? Ха-ха. И запели песни.
Всем равно. Как нельзя в озере поднять в одном месте воду выше, чем в других, или спустить, так нельзя ни увеличить, ни уменьшить благо материальными средствами.
10 июня 1893 г.
1) Люди признают, что наказания жестоки, но они говорят: это необходимо для поддержания существующего порядка. Но порядок-то существующий хорош ли? Нет, он дурен, невозможен. Так что же его поддерживать?
2) Мой друг детства: потерянный человек, пьяный, обжора, несчастный, ленивый, лживый, — всегда, когда речь идет о детях, о воспитании, приводит в пример свое детство и свое воспитание, как бы подразумевая бесспорно то, что результат, который дало его воспитание, служит доказательством его успешности. И он делает это невольно и не видит комичности этого. Так сильна любовь, предилекция к себе всех людей.
3) Чтобы понять то, что есть наука, надо исследовать, что она дает тем, которые получают ее, и что она для тех, которые творят ее.
4) Решить вопрос о том, хорошо ли, добро ли то, что мы признаем наукой и искусством — не шутка. Всё воспитание молодых поколений основывается на том, что мы признаем наукой и искусством.
5) Воспитание, передача знаний тогда настоящие, когда передается важное, нужное содержание (нравственное учение) в ясной, разумной, понятной форме (наука) и так, что оно пленяет, заражает, увлекает своей искренностью того, кому передается (искусство). У нас же нравственное религиозное учение передается неясно и неискренно — наш закон божий, наука без нравственного содержания передается опять отдельно, и искусство — только одна привлекательность — опять отдельно.
6) Главный вред науки и искусства в том, что они наполняют жизнь, вместо деятельности, подобием жизни, отражением ее.
7) Когда я спрашивал, зачем спектральный анализ, мне говорили: может пригодиться. С науками то же, что с товарами: прежде производят их, а потом ищут им употребление, помещение.
8) Если я физический калека, то что же делать, буду служить, как могу, в своем искалеченном теле, если я нравственный калека, одержим непреодолимыми пока страстями, то все-таки я хочу служить всеми силами, какие есть во мне.
9) Религия не есть то, во что верят люди, и наука не то, что изучают люди, а религия то, что дает смысл жизни, а наука то, что нужно знать людям.
21 июня 1893 г.
1) У всех детей и отцов зубы портятся исключительно в одних условиях. Что же? Вы думаете, причину, или когда им укажут эту причину, устранят ее? Нет. Несмотря на то, что они страшно дорожат зубами, они будут продолжать жить так же, пломбируя себе зубы за большие деньги платиной и золотом. Сифилис и больницы, преступления и наказания, война и красный крест и мн. др.
2) Всего меньше мы понимаем поступки друг друга те, которые вытекают из тщеславия: не угадаешь, чем и перед кем он тщеславится.
3) Люди говорят: что они не знают, в чем закон жизни или Бога. И они точно не знают и сомневаются. А происходит это от того, что они верят, полуверят, во что-нибудь нелепое, как Троица, церковь, наука и т. п. и, чувствуя противоречие между законом Бога и своей верой, сомневаются и в том и в другом. Они поступают так, как поступил бы человек, поставивший себе перед глазами доску и потому не видящий того, что перед ним.
4) Только при понимании жизни в исполнении воли пославшего получает смысл смерть и жизнь загробная.
25 июня 1893 г.
1) Представил себе людей, для полноты мужчину и женщину — мужа и жену, брата и сестру, отца и дочь, мать и сына богатого класса, которые живо поняли грех жизни роскошной и праздной среди нищеты и задавленности трудом народа и ушли из города, отдали кому-нибудь, так или иначе избавились от своего излишка, оставили себе в бумагах скажем 150 р. в год на двоих, даже ничего не оставили, а зарабатывают это каким-либо мастерством — положим рисование на фарфоре, переводы хороших книг, и живут в деревне, в середине русской деревни, наняв или купив себе избу и своими руками обрабатывая свой огород, сад, ходят за пчелами, и вместе с тем подавая помощь сельчанам медицинскую, насколько они знают, и образовательную — учат детей, пишут письма, прошения и т. п. Казалось бы, чего лучше такой жизни. Но жизнь эта будет адом и сделается адом, если люди эти не будут лицемерить, лгать, если они будут искренни. Ведь если люди эти отказались от тех выгод и радостей, украшений жизни, которые им давали и город и деньги, то сделали они это только потому, что они признают людей братьями, равными перед Отцом — неравными по способностям, достоинствам, если хотите, но равными в своих правах на жизнь и все то, что она может дать им. Если возможно сомненье о равенстве людей, когда мы их рассматриваем взрослыми, с отдельным прошедшим каждого, то сомненья этого уже не может быть, когда мы видим детей. Почему этот ребенок будет иметь все заботы, всю помощь знания для своего физического и умственного развития, а этот прелестный ребенок, с теми же и еще лучшими задатками, сделается рахитиком, вырожденным, полукарликом от недостатка молока и останется безграмотным, диким, связанным суевериями человеком, только грубой рабочей силой? Ведь если люди эти уехали из города и поселились жить так, как они живут в деревне, то только потому, что они не на словах, но на деле верят в братство людей и хотят, если не осуществить, то осуществлять его в своей жизни. И эта-то попытка осуществления должна, если только они искренни, должна привести их в ужасное, безвыходное положение. С своими с детства приобретенными привычками порядка, удобства, главное, чистоты, они, переехав в деревню и наняв или купив избу, очистили ее от насекомых, может быть, даже сами оклеили ее бумажками, привезли остатки мебели, не роскошной, а нужной: железную кровать, шкаф, письменный столик. И вот они живут. Сначала народ дичится их: ожидает, как и от всех богатых, насилием ограждения своих преимуществ, и потому не приступает к ним с просьбами и требованиями. Но вот понемногу настроение новых жителей уясняется: сами они вызываются служить безвозмездно, и самые смелые, назойливые люди из народа опытом узнают, что новые люди эти не отказываются, и можно поживиться около них. И вот начинаются заявления всякого рода требований, которых становится всё больше и больше. Начинается как бы рассыпание и разравнивание возвышающегося над общим уровнем зерна до тех пор, пока не будет возвышения. Начинаются не только выпрашивания, но и естественные требования поделиться тем, что есть лишнего против других. И не только требования, но сами поселившиеся в деревне люди, войдя в близкое общение с народом, чувствуют неизбежную необходимость отдавать свои излишки там, где есть крайняя нужда. Но мало того, что они чувствуют необходимость отдавать свой излишек до тех пор, пока у них останется то, что должно быть у всех, т. е. у среднего — определения этого среднего, того, что должно бы быть у всех, нет никакого, — и они не могут остановиться, потому что всегда вокруг них есть вопиющая нужда, а у них излишек против этой нужды. Казалось бы, нужно удержать себе стакан молока, но у Матрены двое детей, грудной, не находящий молока в груди матери, и 2-х-летний, начинающий сохнуть. Казалось, подушки и одеяло можно бы удержать, чтобы заснуть в привычных условиях после трудового дня, но больной лежит на вшивом кафтане и зябнет ночью, покрываясь дерюжкой. Казалось, можно бы удержать чай, пищу, но ее пришлось отдать странникам, ослабевшим и старым. Казалось, можно бы удержать хоть чистоту в доме. Но пришли нищие мальчики, и их оставили ночевать, и они напустили вшей, которых они только что с трудом вычесали, придя от больного.
Нельзя остановиться, и где остановиться? Только те, которые не знают совсем того чувства сознания братства людей, вследствие которого эти люди приехали в деревню, или которые так привыкли лгать, что и не замечают разницу лжи от истины, скажут, что есть предел, на котором можно и должно остановиться. В том-то и дело, что предела этого нет, что то чувство, во имя которого делается это дело, таково, что предела ему нет, что если есть ему предел, то это значит только то, что этого чувства совсем не было, а было одно лицемерие. Продолжаю себе представлять этих людей. Они целый день работали, вернулись домой. Кровати у них уже нет, подушки нет, они спят на соломе, которую достали, и вот, поев хлеба, легли спать. Осень, идет дождь с снегом. К ним стучатся. Могут ли не отпереть? Входит человек, мокрый и в жару. Что делать? Пустить ли его на сухую солому? Сухой больше нет. И вот приходится или прогнать больного и положить его мокрого на полу, или отдать свою солому и самому, потому что надо где-нибудь спать, лечь с ним.
Но и этого мало: приходит человек, которого вы знаете за пьяницу и развратника, которому вы несколько раз помогали и который всякий раз пропивал то, что вы ему давали, приходит теперь с дрожащими челюстями и просит дать ему 3 р., которые он украл и пропил и которые если он не отдаст, его посадят в тюрьму. Вы говорите, что у вас только и есть 4 р., и они необходимы вам завтра для уплаты. Тогда пришедший говорит: ‘да, это значит, всё только разговоры, а когда дело до дела, то вы такие же, как и все: пускай погибает тот, кого мы на словах считали братом, только бы мы были целы’.
Как тут поступить? Что сделать? Положить лихорадочного больного на сыром полу, а самим лечь на сухое, еще хуже — не заснешь. Положить его на свою постель и лечь с ним: заразиться и вшами и тифом. Дать просящему последние 3 рубля, значит остаться завтра без хлеба. Не дать, значит, как он и говорит: отречься от того, во имя чего живешь. Если можно остановиться здесь, то почему не остановиться было раньше. Почему было помогать людям? Зачем отдавать состояние, уходить из города? Где предел? Если есть предел тому делу, которое ты делаешь, то все дело не имеет смысла, или имеет только один ужасный смысл лицемерия.
Как тут быть? Что делать? Не остановиться, значит погубить свою жизнь, завшиветь, зачахнуть, умереть, и без пользы как будто. Остановиться, значит отречься от всего того, во имя чего делаешь то, что делаешь, во имя чего делал что-либо доброе. И отречься нельзя, потому что ведь это не выдумано мною или Христом, что мы братья и должны служить друг другу, ведь это так. И нельзя вырвать этого сознания из сердца человека, когда оно вошло в него. Как же быть? Нет ли еще какого выхода? И вот представим себе, что люди эти, испугавшись того положения, в которое их ставила их необходимость жертвы, приводящей к неизбежной смерти, решили, что их положение происходит от того, что средства, с которыми они пришли на помощь народу, слишком малы, и что этого не было бы и они принесли бы большую пользу, если б у них было много денег.
И вот представим себе, что люди эти нашли источники помощи, собрали большие, огромные суммы денег и стали помогать. И не прошло бы недели, как случилось бы то же самое. Очень скоро все средства, как велики бы они не были, разлились бы в углубления, которые образовала бедность, и положение осталось бы то же.
Но может быть есть еще 3-ий выход. И есть люди, которые говорят, что он есть и состоит в том, чтобы содействовать просвещению людей, и тогда уничтожится это неравенство. Но выход этот слишком очевидно лицемерный. Нельзя просвещать население, которое всякую минуту находится на краю погибели от голода, а главное, неискренность людей, проповедующих этот выход, видна уже потому, что не может человек, стремящийся к установлению равенства хотя бы через науку, поддерживать это неравенство всей своей жизнью. Но есть еще 4-ый выход, тот, чтобы содействовать уничтожению тех причин, которые производят неравенство, содействовать уничтожению насилия, производящему его. И выход этот не может не придти в голову тем искренним людям, которые будут пытаться в жизни своей осуществлять свое сознание братства людей.
‘Если мы не можем жить здесь, среди этих людей, в деревне, должны будут сказать себе те люди, которых я представляю себе, если мы поставлены в то ужасное положение, что мы неизбежно должны зачахнуть, завшиветь и умереть медленной смертью, или отказаться от единственной нравственной основы нашей жизни, то это происходит от того, что у одних скопление богатств, у других нищета, неравенство же это происходит от насилия, и потому, так как основа всего это насилие, то надо бороться против него’. Только уничтожение этого насилия и вытекающего из него рабства может сделать возможным такое служение людям, при котором не было бы неизбежности жертвы всей своей жизнью. Но как уничтожить это насилие? Где оно? Оно в солдате, в полицейском, в старосте, в замке, которым запирают мою дверь. Как же мне бороться с ним? Где, в чем? И вот тут-то есть люди, все живущие насилием, и борющиеся с насилием, и насилием же борющиеся с ним. Но для человека искреннего это невозможно. Насилием бороться с насилием, значит ставить новое насилие на место старого. Помогать просвещению, основанному на насилии, значит делать то же самое. Собрать деньги, приобретенные насилием, и употреблять их на помощь людей, обделенных насилием, значит насилием лечить раны, произведенные насилием. Даже в том случае, который я представлял себе: не пустить больного к себе и на свою постель и не дать 3 рубля, потому что я силою могу удержать их, есть тоже насилие. И потому борьба с насилием не исключает необходимости в нашем обществе человеку, желающему жить по-братски, отдать свою жизнь, завшиветь и умереть, но при этом борясь с насилием: борясь проповедью ненасилия, обличением насилия и, главное, примером ненасилия и жертвы.
Как ни страшно и ни трудно положение человека, живущего христианской жизнью среди жизни насилия, ему нет другого выхода, как борьба и жертва — жертва до конца. Надо видеть ту пучину, которая разделяет завшивевших, заморенных миллионы людей с перекормленными, в кружевах, другими людьми, и чтобы заполнить ее, нужны жертвы, а не то лицемерие, которым мы теперь стараемся скрыть от себя глубину этой пропасти.
Человек может не найти в себе сил броситься в эту пропасть, но миновать ее нельзя ни одному человеку, ищущему жизни. Можно не идти в нее, но так и знать и говорить, а не обманывать себя, не лицемерить.
Да и нет, совсем не так страшна эта пучина. И если страшна, то страшнее те ужасы, которые предстоят нам на пути мирской жизни.
На днях были известия, справедливые ли, нет (в этих случаях любят выдумывать), что адмирал Тройон для соблюдения чести (честь флота, предназначенного на убийство), чести флота, отказался спастись и как герой (скорее, как дурак) умер с своим кораблем. Ведь умереть от вшей, заразы, нужды, помогая людям и отдавая последнее, меньше шансов, чем умереть на маневрах, на войне.
Ведь эти вши, и черный хлеб, и нужда кажутся так страшны. Ведь дно нужды не глубоко, и мы часто, как тот мальчик, который с ужасом провисел целую ночь на руках в колодце, в который он упал, боимся воображаемой глубины и воды: под мальчиком на поларшина ниже было сухое дно.
Но не надо надеяться на это дно, надо идти на смерть. Только та любовь, для которой нет конца жертвам до самой смерти.
18 — 19 июля 1893 г.
1) Суждение о том, что наука полезна и спасет человечество от его бед, есть самообман. Искренние люди науки работают только для того, что имеют охоту узнать известные стороны известных явлений. То же и с искусством. А наука, как таковая, есть только известные случайные знания, не нужные, но ясные и не связанные с другим.
2) Жило, жило человечество всегда так, что женщина была руководима мужчиной, вдруг сделалось то, что женщины не должны быть руководимы, а сами руководят.
3) Если грабители захватили власть и богатство, то владеть властью и богатством будут те, которые будут подличать и потакать грабителям, т. е. самые подлые. От этого власть в руках женщин.
4) Если бы кто сомневался в неразделимости мудрости и самоотречения, тот пусть посмотрит, как на другом конце всегда сходятся глупость и эгоизм.
5) Форма романа не только не вечна, но она проходит. Совестно писать неправду, что было то, чего не было. Если хочешь что сказать, скажи прямо.
6) Несправедливо, что веротерпимость основывается на справедливости, на том, что если я верю в свою религию, то и он имеет право верить в свою. Неправда. Всякий истинно верующий будет болеть от того, что другой не верит в то, что он считает истиной, и будет всеми имеющимися средствами стремиться обратить другого. То, что называется веротерпимостью христианина, есть только то, что тогда как магометанин обращает мечом, христианин не может употребить никакого другого средства, кроме убеждения и любви.
7) Есть две улыбки: одна радости, это хорошая, другая насмешливости: 1) над другими, 2) над собой, почти стыда, обе дурные.
8) Есть 4 (кажется 4) разные миросозерцания:
1) Tо, что человек приходит в мир, как бы человек пришел на завод, в котором он, не обращая внимания, что и зачем делается на заводе, останавливая, портя и ломая всё устроенное на заводе, устраивает себе наиприятнейшую жизнь на этом заводе. Это делают всегда все дети и наивные, эгоистичные люди. Таких людей много: они ищут счастья в ущерб заводу и, переломав и перепортив многое, очень скоро видят, что счастья нет. Это самые обыкновенные люди. И почти все люди проходят через это миросозерцание.
2) То, что человек начинает видеть, что завод есть завод, на котором нечто определенное делается, что всё на этом заводе хорошо устроено, но только ему нет на этом заводе места. Блестящие колеса вертятся, ремни ходят, что-то лезет, соединяется. Но всё это только мешает ему. И он начинает думать, что если хозяин, который его сюда послал, так хорошо всё устроил и не дал ему тут места (как ему кажется), то вероятно это сделано потому, что его назначение в другом месте, в другом учреждении.
Это люди, признающие здешнюю жизнь приготовлением, испытанием для другой жизни, или испорченной жизнью, падением, грехом, как это понимают церковные люди. Всё тут хорошо. ‘И равнодушная природа красою вечною сиять’, но назначение человека не здесь, а там, в au dela.
3) Миросозерцание то, по которому люди, видя эту неустанную работу, не нужную для них, не дающую им счастья, признают эту жизнь всю злом и считают самым разумным и желательным для себя делом освобождение от нее, уничтожение своей всякой жизни (пессимизм, буддизм).
4) То, при котором человек, увидав себя в середине этой творящейся со всех сторон работы, понимает, что если все и всё работает, то и он должен принимать в ней участие и найти себе свое место для работы. И стоит человеку понять это, как тотчас же ему станет ясно, что и как ему надо делать. И начав это делать, он достигает и того, чего искали первые, т. е. наибольшего личного счастья, и то, что счастье это не там, au dela, как думают это вторые, а здесь, в исполнении предназначенного дела. И увидит, что жизнь не есть зло, как это думают третьи, а благо не только личное, т. е. ограниченное пространством и временем, как то, которого ищут, а благо бесконечное и вечное. И это благо он будет чувствовать больше или меньше, смотря по тому, что он будет делать хозяйское неохотно, как раб, или охотно, как участник дела хозяина.
9) Миллионы народов жили тысячи лет и питались не мясом и отдыхали периодически в 7-й день. И вот наука по первому вопросу нашла, что питаться растительной пищей без мяса нельзя, а по второму, сделав ряд опытов (посадив человека в клетку и заставив его вертеть камень), пришли к заключению, что отдых на 7-й день необходим. Если бы у них не было награбленных денег, на которые они покупают себе мясо, а они сами должны бы были работать, они давно бы пришли к несомненному правильному решению первого вопроса и без опытов в клетке узнали бы, как нужно отдыхать 7-й день.
Вот он настоящий метод, и несомненный, который должен заменить ложный метод так называемой науки.
10) Женщины, как евреи, платят за то рабство, в котором их держали, порабощением мужчин. И поделом. Но не надо поддаваться и надо уничтожить в себе эту слабость, на которой они ловят нас. Так что это полезно.
11) Искусство, говорят, не терпит посредственности. Оно еще не терпит сознательности. Я певец, напомадился, надел фрак и галстуки и буду, стоя на эстраде, петь вам. И я весь похолодел, и мне противно. А кормилица с нянькой идут по саду и тихим голосом одна напевает, другая вторит народную песню. Кроме того, громко петь хорошо страшно трудно.
16 августа 1893 г.
1) Нынче ночью проснулся и стал мучительно думать. Так же мучительно думал и с вечера. И всё хуже, хуже и был на границе нервного расстройства. Стал молиться всю молитву. И в особенности сознание своей зависимости, исключающей все другие зависимости, от Бога. То, что не моя пусть будет воля, а Твоя. (И ошибки мои, допущение их, как я ни раскаиваюсь в них — Твоя воля.) Не то, чего я хочу, но чего Ты хочешь, и не так, как я хочу, а как Ты хочешь. И это сознание удивительно успокоило меня и ночью и сейчас, когда пишу это. Я тоскую об этой неприятности. А она-то именно нужна для того, чтобы обратить меня к Пославшему меня, чтобы вызвать сознание одной, высшей зависимости от него, уничтожающей все другие. Гонения, мученичество не сделали бы этого со мной: они возгордили бы меня. А это унижает меня, показывает мне мою ошибку, мою неправду. А это-то и надо мне. Другое утешает и успокаивает меня — это вступление в молитву: да святится имя Твое. Имя Твое есть любовь. Пребывающий в любви, пребывает в Боге и Бог в нем и т. д. Если кто видит брата своего в нужде (я прибавлю и в заблуждении) и закрывает от него сердце свое, то как пребывает в том любовь Божия? Не оставить братьев в нужде — надо обличить угнетателей, не оставить людей в заблуждении — надо обличить их. Но тут-то и нарушается любовь. Обличить, любя. А я умею только шипя злобой, как животное. Господи, помоги мне, не переставая, сознавать себя в воле Твоей и творить ее.
2) Человек живет только Богом, только тогда, когда он сознает в себе Бога и живет им, то молитва есть то же, что обращение цветка к солнцу. Обращаясь к солнцу, он воспринимает в себя все лучи его.
3) Бывает, что человек вдруг с раздражением начинает защищать положение самое, на ваш взгляд, не важное. Вам кажется: это кирпич, и вся цена ему 3 коп. Но для него этот кирпич есть замок свода, на котором построена вся его жизнь
4) Иногда себе и некоторым людям всегда кажется, что есть заслуга в том, чтобы отдаваться в волю Пославшего и совершать дело Его. Но тут нет и не может быть заслуги, тут награда, благодеяние, возможности блаженства сознания себя в Его воле.
5) Одна из главных помех движения вперед человечества для установления Царства Божия, это дети, юноши, женщины, люди, лишенные религиозного чувства. Но та самая сила, которая в этих существах удерживает движение вперед, закрепляет это движение, когда оно уже началось, и распространяет его.
6) Не только всякое сумасшествие есть дошедший до последнего предела эгоизм, самодовольство, самовозвеличение (мания величия), но всякое ослабление духовной силы выражается увеличивающимся эгоизмом, самодовольством и самовозвеличением, исключительностью заботы о себе.
7) Разговор с социал-демократами (юноши и девицы). Они говорят: ‘Капиталистическое устройство перейдет в руки рабочих и тогда не будет уже угнетения рабочих и неправильного распределения заработка’. ‘Да кто же будет учреждать работы, управлять ими?’ — спрашиваю я. ‘Само собой будет идти, сами рабочие будут распоряжаться’. Да ведь капиталистическое устройство установилось только потому, что нужны для всякого практического дела распорядители с властью. Будет дело, будет руководство, будут распорядители с властью. А будет власть — будет злоупотребление ею, то самое, с чем вы теперь боретесь.
8) Что лучше мужчине и женщине: кокетничая сходиться на бале или над постелью тифозного больного? Первое лучше.
9) Никак нельзя сказать, не только полезна или бесполезна жизнь, которую ведет человек, но нельзя даже сказать, радостна она или нет. Это узнается только впоследствии, когда она вся видна будет. То же, что в работе. Спросите пахаря во время работы, радостна ли его жизнь. Он не знает и скорее думает, что радостна жизнь праздная богача, а спросите, когда он старик и вспоминает о своей жизни.
10) Как бы помнить всегда свое достоинство посланника Божия, которому поручено Его дело. Если бы я был послом царя в Турции, как бы я следил за собой. А теперь, послом Бога в мире, всё нипочем. А еще царь мог бы чего-нибудь не узнать, а тут скрыть ничего нельзя.
23 августа 1893 г.
1) Я говорил Мите Олсуфьеву о том, что религия есть установление отношения человека к бесконечному, такое, которое определяет его поступки. Он говорит, что это неясно. И действительно для него это неясно, потому что ему хочется, чтобы я бы сказал ему такое определение религии, которое отвечало бы его неясному представлению о том, чем бы он желал, чтобы была религия. В роде того, как если бы человеку, который представляет себе, что пахота есть езда на лошади, было бы неясно определение пахоты вздиранием и переворачиванием верхнего слоя земли.
2) В первый раз, на этих днях молясь словами: и ненадежен для Царства Божия взявшийся за плуги оглядывающийся назад, я понял все значение этих слов. Делай то, что нужно для установления Царства Божия (я невольно отношу это к печатанию моей книги), и не заботься о том, что от этого будет. Ничего, кроме хорошего, от этого ни для кого выйти не может.
3) Представлял себе, как прокурор или жандарм будет требовать от меня подписки не писать или чего подобного, говоря, что у меня на это высочайшее повеление. Не может быть высочайшее, потому что у меня высочайшее — защищать братьев своих и обличать их гонителей. Есть только 2 средства заставить замолчать меня: или то, чтобы перестать делать то, что я обличаю, или убить меня, или запереть на век, действительно только первое, и потому скажите тем, кто вас послал, чтобы они перестали делать то, что делают.
4) В каждой болезни есть доля духовного страдания. Эта доля может быть различна от 80 до 10, но, скажем, что она 50%. Вот эти-то 50% и могут быть устранены духовным лечением.
5) Противники христианства в жизни говорят: вы хотите уродства, разрушения всего. Посмотрите, как правильно и красиво идет наша жизнь. А послушаться вас, и будет разгром. Это всё равно, что те люди, которые подштукатурят и подкрасят заваливающийся дом и, указывая на вырытые ямы для фундамента нового, скажут: вот, чего вы хотите.
6) С Страховым разговор: Он хочет во всем находить хорошее и, по крайней мере, не пропускать его там, где оно есть. Но дело в том, что, как ни опасно пропустить хорошее, не оценив его, еще опаснее признать хорошим и удерживать то, что мы призваны всей нашей жизнью уничтожать и заменять. На ноже ходить.
7) Другой разговор с Страховым о том, что, как дошли люди теперь до обеспеченья каждого человека от насилия, грабежа, убийства, от диких зверей, так теперь пора дойти до обеспеченья каждого человека от голодной смерти. Это теперь предполагается только, но этого нет. Как скоро правительство и берет в свое ведение человека, оно его кормит.
5 октября 1893 г.
1) Наука — тюрьмоведение.
2) Есть два рода умов: один ум — логический, эгоистический, узкий, длинный, и другой — чуткий, сочувствующий, широкий, короткий.
3) Есть два способа познавания внешнего мира: один самый грубый и неизбежный способ познавания пятью чувствами. Из этого способа познания не сложился бы в нас тот мир, который мы знаем, а был бы хаос, дающий нам различные ощущения. Другой способ состоит в том, чтобы, познав любовью к себе себя, познать потом любовью к другим существам эти существа, перенестись мыслью в другого человека, животное, растение, камень даже. Этим способом познаешь изнутри и образуешь весь мир, как мы знаем его. Этот способ есть то, что называют поэтическим даром, это же есть любовь. Это есть восстановление нарушенного как будто единения между существами. Выходишь из себя и входишь в другого. И можешь войти во все. Всё — слиться с Богом, со Всем.
4) Дети еще тем хороши, что у них нет дела, а они заняты только тем, как бы хорошо провести день. Так их и воспитывать надо. А мы торопимся приучать их к делу, т. е. к тому, чтобы вместо вечного дела перед Богом и своей совестью они бы делали то дело, которое установлено какими-то людьми по уговору, как игра.
5) Чтобы узнать, веришь ли в молитву, попробуй молиться о том, чего не желаешь или боишься.
6) Когда колешь жесткую плаху, первый удар отскакивает, как от стали, и думаешь, что ничего не сделал и напрасно бить. И беда, если заробеешь. Но бей еще, и скоро услышишь глухие удары. Это значит, что тронулось. И еще несколько ударов, и плаха расколется. В таком положении мир по отношению к христианской истине. А как я помню то время, когда удары отскакивали, и я думал, что это безнадежно. То же и с людьми. Надо, как тот человек, который стал вычерпывать море. Если он отдаст свою жизнь на дело, то, какое бы ни было дело, оно сделается, а тем более дело Божье.
7) Каждый поступок маленького ничтожного существа человека — бесконечно малая величина, в сравнении со всеми действующими силами в бесконечном пространстве и времени, действие его бесконечно и по пространству и по времени.
8) Говорят, одна ласточка не делает весны, но неужели от того, что одна ласточка не делает весны, не лететь той ласточке, которая уже чувствует весну, а дожидаться. Так дожидаться надо тогда и всякой почке и травке, и весны не будет.
9) Да, добро только тогда, когда не знаешь, что его делаешь. Как только оглянулся, как в сказке о добывании живой воды, поющего дерева, так и пропало то, что добыл. Чтоб левая не знала, что делает правая — не предписание, а утверждение того, что, когда левая знает, то это уже не добро.
10) Радости прежней жизни вспоминаются в этой, как поэтическое чувство. Поэтическое чувство — большая память и много пережитого в прежней жизни. Может быть, в прежней жизни я был атом, сложившийся в теле и стремившийся к соединению, и в этом была вся жизнь. Теперешняя жизнь для будущей покажется с своей любовью к людям таким же несложным простым законом притяжения.
11) Сколько разных сторон есть предмета, сколько радиусов шара = , столько жизней мы проходим и будем проходить. Проходя же, делать дело совершенствования.
12) Главное бедствие очень культурных людей, как Амиель, это их балласт разностороннего и, особенно, эстетического образования. Это больше всего мешает им знать, что они знают, как говорил Лаодцы (это болезнь). Им жалко выкинуть этот балласт, а с этим балластом они не могут уместиться на лодке христианского сознания. И им не верится, чтобы для такого простого дела, как христианское спасение, можно бы было пожертвовать таким сложным и утонченным. Это Амиель, имя им легион.
13) Милль говорит: ‘Человечество получит большую долю счастья, когда каждый человек будет преследовать свое счастье под условием соблюдения правил и условий, требуемых для блага прочих, чем нежели когда человек поставит единственною целью благо всех прочих’. Это справедливо, но только при том, чтобы под благом отдельного человека разуметь его благо духовное, т. е. согласие его с волей Бога, или, проще, удовлетворение требований своей совести (разума и любви). Каждый человек пусть ищет Царства Божия и правды его, пусть в этом положит свою цель, и получится наибольшее счастье всех, но тогда выйдет то, что счастье человека будет состоять в том, чтобы соблюдать те правила и условия, при которых достигается благо всех людей. Т. е. получится то самое, что отрицает Милль.
14) Лаодзи говорит о том, что высшее в мире есть пустота, как вместилище сосуда, пустота ступицы, пустота мехов кузнечных, что главное средство употребления есть пустота. Это ничто иное, как свобода — не политическая свобода, которая никогда не свободна, но свобода внутренняя, свобода от страстей, та свобода, без которой ничего не может быть совершено великого, т. е. та свобода, которая, если есть у человека, делает его всемогущим.
15) Мужья ненавидят именно своих жен, как Лессинг сказал: была одна дурная женщина, и та моя жена. В этом виноваты сами женщины своей лживостью и комедиантством. Они все играют комедию перед другими, но не могут продолжать играть за кулисами перед мужем, и потому муж знает всех женщин разумными, добрыми, одну только свою знает не такой.
3 ноября 1893 г.
1) Ничто так не мешает людям понимать смысл жизни и жить, как должно, как то, что они придумывают себе специальные точки зрения. Так, положим, человека на ваших глазах убивают. Если у вас нет никакой специальной точки зрения, вы броситесь отнимать или, по крайней мере, будете негодовать, отговаривать, но если у вас точка зрения эстетическая, вы наблюдаете выражение чувств, позы, если у вас точка зрения служебная, вы одобряете правильность, или не одобряете неправильность с служебной точки зрения, если у вас точка зрения религиозная, вы рассуждаете о грехе и т. п.
2) Многие люди, переходя от мирской жизни к христианской, бывают в тяжелом переходном положении тогда, когда всякая деятельность мирская потеряла смысл и не влияет, а деятельность христианская — форма служения Богу — еще не найдена. Когда находишься в этом положении, не думай, что можешь вернуться к старому, или что можешь оставаться в бездействии, но знай, что спасение только в новой, совсем новой, другой христианской деятельности: содействии установлению Царства Божия.
3) Отчего всегда люди гадали на птицах, внутренностях, и на картах, пасьянсах? Гадание, обещающее успех, подбавляет энергии, надежды на успех. И потому, когда хочется гадать, знай, что хочется прибавки энергии, прибавь.
4) Жить до вечера и до веку. Жить так, как будто доживаешь последний час и можешь успеть сделать только самое важное. И вместе с тем так, как будто то дело, которое ты делаешь, ты будешь продолжать делать бесконечно.
5) Не думай никогда, что ты не любишь, или что тебя не любят. Это только нарушена чем-то всегда существовавшая и существующая любовь между тобой и людьми, и тебе надо только постараться устранить то, что нарушает эту вечно связывающую между собой людей любовь, которая всегда есть.
22 декабря 1893 г.
1) Как страшно это — забыть Бога. А это делается незаметно. Дела для Бога подмениваются делами для людей, для славы, а потом для себя, для своего скверного себя. И когда ткнешься об эту скверность, хочется опять подняться.
2) Неясность определения искусств, музыки, например, происходит от того, что мы хотим приписать им значение, соответственное тому несвойственному им высокому положению, в которое мы их поставили. Значение их: 1) помощь для передачи своих чувств и мыслей словом, вызывание настроения, соответствующего тому, что передается, и 2) безвредное и даже полезное, в сравнении со всеми другими, следовательно, полезнейшее из всех других удовольствий.
3) По свеже замерзшему льду можно пройти напросте, но если надо нести тяжесть, надо проломать лед до старого. Или, чтобы строить дом, надо выкопать. (Не выходит эта притча.)
4) Как только ты видишь в себе матерьяльное явление, так ты ничто, потому что ты часть бесконечной материи в бесконечном пространстве и времени. Для того, чтобы ты был что-нибудь, тебе надо быть чем-нибудь нематерьяльным: духовным существом. Но и духовное существо твое ограничено и составляет как бы ничто в сравнении с , бесконечностью разума, бесконечной любовью. Чтобы быть чем-нибудь, тебе надо быть орудием, органом Сущего, его дифференциалом.
5) Ми-ти (китаец) прав: любовь всепобедна. Но он не прав тем, что хочет переделывать ее, приучать к ней людей. Она не может быть употреблена внешним, она может быть употреблена только внутренним образом, т. е. что человеку, познавшему ее, надо жить ею. Это же и единственное средство ее распространения.
6) Забыть Бога, т. е. забыть, что смысл жизни только в Боге. Как это страшно. А это беспрестанно случается со мной.
7) Спроси себя хорошенько, чего ты хочешь из двух: чтобы тебя сейчас возвеличили, чтобы ты видел плоды своих дел, но было бы возможно сомнение в твоем деле, или чтобы ты был не понят, поруган до конца, но дело твое было бы наверно дело Божие?
8) Вера в дела людские, в науку, например. Положиться на них без разбора, всё равно, что брать рожь из невеянного вороха и печь из него хлебы, настаивая на том, что это хлеб, и он обмолочен.
9) Либералы у нас точно раскольники старообрядцы. Все это кристаллизировало, окаменило их принципы. И они понимают только свое отношение к правительству, спор о перстах и т. п. Иное же отношение к тому, с чем они борются, кажется им не только чуждым, но враждебным.
10) Смотрю на женщин курсисток, с книжками, тетрадями бегающих с лекций на лекцию. На женщин живописцев, музыкантов. Всё они могут. И, как обезьяны, всё переняли у мужчин. Одного не могут женщины (девушки еще могут) — это нравственного двигателя.
11) У одного хозяина была на его заведеньи и трудная и, главное, опасная работа. Заставлять людей делать опасную работу насилием или нуждой он не хотел. Он предоставлял им полную свободу и давал им всё, чего они желают, но для того, чтобы придать им смелости и сравнять их всех между собой, он всех их приговорил к смерти. Но только не всех вдруг, в одно определенное время, а по жребию. Так что из миллионов перемешенных жеребьев вынимались каждый день тысячи, и тех казнили. И никто не знал, кому когда придется итти на казнь. От этого людям этим уже нельзя было бояться делать дело хозяина, как бы оно страшно ни было, потому что более страшное, смерть всегда висела над ними.
И вот нашлись из них люди столь глупые, что, зная, что они всякую секунду неизбежно умрут, они все-таки стали обеспечивать свою жизнь и избегать опасностей и перестали делать хозяйское дело. Тогда хозяин уже сделал еще так, чтобы те, которые не исполняли его дела, были лишаемы увеселений и не только в очередь, но сверх очереди подвергались смерти.
Хозяин — это Бог. Работники — это все люди. Казнь — это смерть, часа которой никто не знает. Люди, которые стали обеспечивать себя и бояться делать дело Божье, — это богатые люди, заботящиеся о своей жизни. Новое распоряжение хозяина о том, чтобы те, которые боятся делать дело его жизни, были лишены увеселения и казнены не в очередь, — это пресыщенность, болезненность, физическая и духовная слабость богатых людей и ранняя смерть, постигающая их.
1894
24 января 1894 г.
1) Никак не отделаешься от иллюзии, что знакомство с новыми людьми дает новые знания, что чем больше людей, тем больше ума, доброты, как чем больше вместе углей горящих, тем больше тепла. С людьми ничего подобного: всё те же, везде те же. И прежние и теперешние, и в деревне и в городе, и свои и чужие, и русские и исландцы и китайцы. А чем больше их вместе, тем скорее тухнут эти уголья, тем меньше в них ума, доброты.
2) В книге Чичерина доказывается философски, что сущность христианства есть вочеловечение, искупление, воскресение. Нечто подобное же доказывается философски же в статье Александра Введенского. Это доказывает только то, что на философском жаргоне можно доказывать, что хотите, и потому ничего нельзя доказать.
3) Самое главное, скрытое, внутреннее препятствие для признания людьми всей истины состоит в том, что они чуют, а иногда и знают, что признание истины несовместимо с теми огромными успехами техники, которые дают приятность нашей жизни. Они чувствуют, что все эти удобства жизни, или большая доля их, при правильном устройстве ее, не могут удержаться, что 0,99 должны погибнуть, и им кажется, что без них жизнь не в жизнь. Они ошибаются, как тот, кто боится из города переехать в деревню.
4) Мы хотим угодить Богу и людям, т. е. чтобы нас одобряла наша совесть и люди. Это невозможно. Почти всегда (по крайней мере, во время поступка и скоро после совершения его) люди не одобряют то, что одобряет совесть, и наоборот.
5) Приехали к Илюше. С утра вижу, по метели ходят, ездят в лаптях мужики, возят Илюшиным лошадям, коровам корм, в дом — дрова. В доме старик-повар, ребенок-девочка работают на него и его семейство. И так ясно и ужасно мне стало это всеобщее обращение в рабство этого несчастного народа. И здесь, и у Илюши — недавно бывший ребенок, мальчик — и у него те же люди, обращенные в рабов, работают на него. Как разбить эти оковы? Господи, помоги мне, если ты открыл мне это так ясно и так нудишь меня.
6) Как ужасна жизнь для себя, жизнь, не посвященная на служение божьему делу! Ужасно, когда понял тщету и погибельность личной жизни и свое назначение служения. Эта жизнь не ужасна только для тех, кто не увидал еще пустоты личной семейной жизни. Она не ужасна, когда человек бессознательно служит общей жизни, и не ужасна, а спокойна и радостна, когда человек сознательно служит ей. Ужасна она во время перехода от одной к другой. А переход этот неизбежно должен пережить всякий. Я думаю, даже ребенок, умирая.
7) Мне очень грустно, серьезно, но хорошо. Как будто чувствую приближающееся изменение формы жизни, называемое смертью. (Нет, и это слишком смелое утверждение.) Не изменение формы, а тот переход, при котором ближе, яснее чувствуешь свое единство с Богом. Так я представляю себе:
и т. д.
Прямая линия — это Бог. Узкие места — это приближение к смерти и рождение. В этих местах ближе Бог. Он ничем не скрыт. А в середине жизни он заглушен сложностью жизни. Господи, прими меня, научи меня, войди в меня. Будь мною. Или уничтожь меня. Без тебя не то что не хочу, но нет мне жизни. Отец!
9 февраля 1894 г.
1) Все молокане, штундисты одинаково организованы и заимствуют свою организацию друг у друга. Та же внешняя обрядность и подчиненность власти, как и у православных, и потому то же подобие благочестия, т. е. лицемерие.
2) Думал за это время с ужасной силой о значении своей жизни, но высказать не могу и 1/100 того, что чувствовал!
3) Смысл жизни для меня стал уже исключительно в том, чтобы служить Богу, спасая людей от греха и страданий. Страшно только то, что захочешь угадать тот путь, который хочет сделать Бог, и ошибешься и поспешишь и, вместо того чтобы содействовать, помешаешь, задержишь. Одно средство не ошибаться — не предпринимать, а ждать призыва Бога — такого положения, в котором нельзя не поступить так или иначе: для Бога, а не против него, и в этих-то случаях все силы души напрягать на то, чтобы делать первое.
4) Человек стоит на пути истинной жизни только тогда, когда то, что он делает, ведет его к совершенству и содействует установлению Царства Божия на земле. И только тогда чувствуешь полное удовлетворение, когда сознаешь, что подвигаешься вперед, подвинулся, и когда видишь, что послужил людям, миру, когда служишь им. Это не рассуждение, а утверждение несомненного факта. Только эти два чувства дают удовлетворение.
5) Ясно пришла в голову мысль повести, в которой выставить бы двух человек: одного — распутного, запутавшегося, павшего до презрения только от доброты, другого — внешне чистого, почтенного, уважаемого от холодности, не любви.
23 марта 1894 г.
1) Искусство истинное только тогда, когда совпадает внутреннее стремление с сознанием исполнения дела Божия: можно стремиться выразить то, что занимает, но что не нужно Богу, и можно стремиться содействовать произведением искусства делу Божию, но не иметь к нему внутреннего стремления, и будет не искусство.
2) Художественное произведение есть то, которое заражает людей, приводит их всех к одному настроению. Нет равного по силе воздействия и по подчинению всех людей к одному и тому же настроению, как дело жизни и, под конец, целая жизнь человеческая. Если бы столько людей понимали все значение и всю силу этого художественного произведения своей жизни! Если бы только они так же заботливо лелеяли ее, прилагали все силы на то, чтобы не испортить его чем-нибудь и произвести его во всей возможной красоте. А то мы лелеем отражение жизни, а самой жизнью пренебрегаем. А хотим ли мы, или не хотим того, она есть художественное произведение, потому что действует на других людей, созерцается ими.
3) Терять людей?! Мы говорим: я потерял жену, мужа, отца, когда они умерли. Но ведь часто и очень часто бывает, что мы теряем людей, которые не умирают: так расходимся с ними, что они хуже, чем умерли. А напротив, часто, когда люди умирают, мы тогда-то и находим их, сближаемся с ними.
4) Сестра Машинька зазвала меня на юродивую. Юродивая очень милая, но она при мне говорила всё пошлости, обращая меня. Хорошо же она говорила, по рассказам сестры, когда она увещевала строптивую горничную девушку. ‘Ты ведь душу свою губишь, говорила она, а ведь душа в тебе хорошая, прекрасная. Жаль ее бедную. На что ты ее мучаешь так’ и т. д. Это мне понравилось.
5) Красотой мы называем теперь только то, что нравится нам. Для греков же это было нечто таинственное, божественное, только что открывавшееся.
6) Мне часто случалось, особенно с Сережей-братом, оправдываться, когда он нападал на меня, утверждая, что я живу дурно, что я обманываю людей, пользуясь всем, как и другие, и т. п. И я оправдывался и хвастался своим христианством: ‘Нет, я добрый, хороший!’ Как глупо! Христианин не может оправдываться. Когда его осуждают, он может сказать только то, что мало мне этого, что если бы вы всё знали про меня, вы бы не так еще бранили бы меня и были бы правы. Христианин всегда виноват и почти во всем.
7) Часто за это последнее время, ходя по городу и иногда слушая ужасные, жестокие и нелепые разговоры, приходишь в недоумение, не понимаешь, чего они хотят, что они делают, и спрашиваешь себя: Где я? Очевидно, дом мой не здесь.
8) Если бы человек знал наверно, что жизнь его кончается этой жизнью, то что бы стал он делать на закате жизни, как я?
Дела все здешние перешли уже в другие, более молодые руки, а что же делать ему? Только когда веришь, что жизнь. не кончается здесь, остается всегда самая важная и всегда интересная и нужная работа над своей душой, которая не пропадает, а окажется нужной там.
21 апреля 1894 г.
1) Тяжесть потери любимых людей: ребенка, мужа, жены, отца, матери, заключается, главное, в том, что, лишаясь их, человек лишается того, что выводило его из себя, из своего эгоизма, и без них он остается в самом ужасном для человека положении, если он не христианин, опять один с самим собою.
2) Ужасно смотреть на то, что богатые люди делают с своими детьми. Когда он молод и глуп и страстен, его втянут в жизнь, которая ведется на шее других людей, приучат к этой жизни, а потом, когда он связан по рукам и по ногам соблазнами — не может жить иначе, как требуя для себя труда других, — тогда откроют ему глаза (сами собой откроются глаза). И выбирайся, как знаешь: или стань мучеником, отказавшись от того, к чему привык и без чего не можешь жить, или будь лгуном.
3) Представь себе, что любимая женщина обещала тебе свиданье вечером. Как ты проведешь этот день, как будешь готовиться к этому свиданию? Как будешь бояться, чтобы не кончился мир до этого свиданья. А совершись свиданье, и после пусть будет, что будет. Вот что значит желать. Вот так-то желать я бы хотел исполнять волю Бога. Так же страстно только одного желать — исполнения ее. Возможно ли это? Да, возможно. Для этого нужно только, чтобы так же ясно знать, в чем дело, нужно сознавать труд свой, нужно, чтобы была жертва. Молю Бога об этом. И верю, что Он даст мне этого. Целый день нынче молился об этом.
4) Молился нынче, гуляя, о том, чтобы Бог утвердил во мне веру в то, что я знаю дело Божие и творю его. И думал, что всё дело в этой вере. Если я верю, что творю дело Божие в себе, то я уже творю его. Увеличивая веру в себе, я увеличиваю ее в других и внутренним и внешним путем: внутренним — тем, что та часть моего я, в которой я увеличиваю веру, есть та единая сущность, которая есть во всех людях, и, увеличивая ее в себе, я увеличиваю ее во всех, как бы увеличивая ту жидкость, которая разлита во всех (дурно пишу), внешним путем я увеличиваю ее в других тем, что моя вера неизбежно заражает верою всех окружающих так же, как бы капля в море, имеющая возможность развивать в себе тепло, неизбежно сообщала это тепло и всем окружающим ее каплям.
3 мая 1894 г.
1) Читал вчера поразительную по своей наивности статью профессора Казанского Университета Капустина о вкусовых веществах. Он хочет показать, что всё, что люди употребляют: сахар, вино, табак, опиум даже — необходимо в физиологическом отношении. Эта глупая, наивная статья была мне в высшей степени полезна, она ясно показала мне, в чем лицемеры науки полагают дело науки. Не в том, в чем она должна быть: определении того, что должно быть, а в описании того, что есть. Совершенное извращение науки совершилось именно со времени экспериментальной опытной науки, т. е. науки, которая описывает то, что&#65533, есть, и потому не наука, потому что то, что&#65533, есть, мы все так или иначе знаем, и описание этого никому не нужно. Люди пьют вино, курят табак, и наука ставит себе задачей физиологически оправдать употребление вина и табаку. Люди убивают друг друга, наука ставит себе задачей оправдать это исторически. Люди обманывают друг друга, отнимают для малого числа землю или орудия труда у всех, и наука экономически оправдывает это. Люди верят в нелепицы, и теологическая наука оправдывает это.
Задачей науки должно быть познание того, что должно быть, а не того, что есть. Теперешняя же наука, напротив, ставит себе главной задачей отвлечь внимание людей от того, что должно быть, и привлечь его к тому, что есть и что поэтому никому знать не нужно.
2) Самые самодовольные и спокойные люди те, страсти которых и требования от жизни не превосходят того, что допускается светом: любовницы, дома терпимости, даже педерастия, служба, жалованье, присвоение женитьбой, война, дуэль и т. п.
3) L’etre eternal une fois qu’il est est toujours. Таково то, что&#65533, есть в человеке — то, что&#65533, живет среди мертвого, в мертвом, что&#65533, живет мертвым (творительный падеж).
4) Жить для служения Богу, для установления Царства Божия, не зная как? когда? — это мало. Потому-то и дана человеку его душа, душа, совершенствуя которую, он только может служить Царству Божию. А совершенствовать свою душу — этого не мало, а достаточно. Это дело может поглотить так же сильно, как всякая страсть.
15 мая 1894 г.
Благо матерьяльное себе приобретается только в ущерб другим. Благо духовное — всегда через благо других.
2 июня 1894 г.
1) Сейчас получил телеграмму о смерти Ге. Не пишутся слова: смерть Ге. Как все-таки мы слепы и видим только то, что нам кажется. Так, нам кажется, нужен был он с своими проектами и планами. Но нет. Я его очень — не хочу говорить: любил, очень люблю, но все-таки мне казалось, что он, хотя далеко не кончил в смысле художественном, далеко не кончил в смысле христианского и развития движения. Страшно писать это. Но это казалось мне. Мне ужасно жалко его. Это был прелестный, гениальный старый ребенок.
2) Женщины — это люди с половыми органами над сердцем.
3) Всё хотим общего организационного дела, а не делаем частного, личного, домашнего, разнообразного. Не в суде, не в литературе, не в палате, а дома, с слугой, с прачкой, с дворником.
4) Собирал ландыши. И вдруг вижу белый ландыш, нагнулся — это свет на зеленом листке. В глазах у меня представление ландыша, и я его вижу везде. Так всё то, что я вижу в этой жизни, всё это от того, что в той жизни я видел, любил, искал этого — идея.
13 июня 1894 г.
1) Какая-то связь между смертью и любовью. Любовь есть сущность жизни, и смерть, снимая покров жизни, оголяет ее сущность любовью. Когда человек умер, только тогда узнаешь, насколько любил его.
2) Всё, что вижу: цветы, деревья, небо и земля, всё это мои ощущения. Ощущения же мои суть ничто иное, как сознание пределов моего ‘я’. ‘Я’ стремится расшириться и в этом стремлении сталкивается с своими пределами в пространстве, и сознание этих пределов дает ему ощущения, а ощущения оно объективирует в цветы, деревья, землю, небо. Что же такое любовь? Зачем любовь, когда жизнь состоит в этих столкновениях с своими пределами? Столкновение с этими пределами необходимо, и в этих столкновениях игра жизни. При чем тут любовь? Не помню как, но это представление жизни упраздняло любовь, делало ее ненужной. И на меня нашло сомнение и уныние. Не выдуманное ли всё то, что я думаю и говорю о любви. Правда, что не один говорю про нее, не я выдумал это. А давно и все. Но хотя это и дает вероятие, что есть что-то, все-таки не самообман ли это? Да почем же я знаю, что я — я, а что всё то, что я вижу, есть только предел меня? Кроме сознания пределов, есть сознание себя, того, что&#65533, сознает пределы. Что же это сознание? Если оно чувствует пределы, то оно по существу своему беспредельно и стремится выйти из этих пределов. Чем же я могу выйти из этих пределов? Чем могу проникнуть за них? Только тем, чтобы любить то, что&#65533, за пределами. Так что любовь уничтожает пределы, соединяя того, кто любит, с тем, что за пределами, с Богом, с любовью.
Посредством любви человек разрушает ограничивающие его пределы, может делаться беспредельным — Богом. Сначала человек уничтожает эти пределы между ближайшими к нему, понятнейшими существами, потом между более отдаленными, труднее постигаемыми.
Но как же питаться, не убивая растений, не давя траву, насекомых, т. е. не нарушая любви. Стало быть, как не увеличивай пределы, в этом мире немыслимо осуществление полной любви, т. е. уничтожение пределов между собой и миром. Невозможно полное осуществление, но возможно бесконечное приближение. Но мир этот не один — есть другие миры, в которых осуществление это вероятно возможно. Человек, с одной стороны, приближает в этом мире осуществление царства Бога, т. е. любви, с другой — сам готовится к той жизни, в которой это возможно. Кто готовится?
14 июня 1894 г.
1) Мы переживаем теперь тот неизбежный момент во всяком процессе отрезвления. Пена должна осесться, дым рассеяться, размах прекратиться для того, чтобы начался настоящий, твердый, неудержимый рост. Будут и есть уже охлаждения, отпадения, отречения и даже предательства. Тем лучше. Прожигается всё то, что может сгореть.
2) Смотрел на прелестный солнечный закат. В нагроможденных облаках просвет, и там, как красный неправильный угол, солнце. Всё это над лесом, рожью. Радостно. Нет, этот мир не шутка, не юдоль испытания только и перехода в мир лучший, вечный, а это один из вечных миров, который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны сделать прекраснее и радостнее для живущих с нами и для тех, кто после нас будет жить в нем.
15 июня 1894 г.
Пришел Лева и, по случаю письма Колички, стал говорить, что не хорошо он жил, потому что не был счастлив, потому что жизнь его не давала ему счастья. По его мнению поверка истинности — это сознание счастья. Не могут этого понять молодые, да и многие немолодые нерелигиозные люди, что истинна только та точка зрения, при которой счастие совсем устраняется. Да и как же взять поверкой истинности счастье? Сознание счастья обманчиво, переменчиво. То, что мне вчера казалось счастьем, нынче уже не кажется таким.
25 июня 1894 г.
1) Положение наших детей очень дурно: нравственного авторитета нет никакого. Соня разрушает старательно мой, а на место его ставит свои комические требования приличия, выше которых им легко стать. Жалко и их и ее. Ее мне особенно жалко стало последнее время. Она видит, что всё, что она делала, было не то и не привело ни к чему хорошему. Сознаться же в том, что она виновата в том, что не пошла за мной ей невозможно почти. Это слишком ужасно бы было раскаяние.
2) Цель жизни в том, чтобы вызвать в себе Бога, который хочет блага всем. Жизнь может быть в том, чтобы заглушить этого Бога, или в том, чтобы вызвать его.
Царство Бога может быть только в душе, т. е. душа может быть покорна Богу, слиться с ним. Эта же покорность и есть средство установления Царства Божия в мире. Установление Царства Божия в мире есть неизбежное последствие.
3) Говорят: искусство естественно, птица поет. На то она птица. А человек — человек — имеет высшие требования. Да и если он поет, как птица, то он прекрасно делает, но если он собирает сотни музыкантов, изуродованнных людей, в своих консерваториях, которые в белых галстуках играют непонятную симфонию, то он не может уже отговариваться птицей: он тратит разум, данный ему для высших целей, на подражание — и неудачное — птице.
4) Приятно есть, спать, испражняться даже, на чистом месте, т. е. приятно грязнить. Так же и нравственно. От этого приятна девственность и тела и души — чтобы иметь удовольствие загрязнить ее.
5) Все требования добра могут быть непосильны человеку, кроме одного, которое всегда в его власти: исповедовать истину. Поднять 50 пудов, сдержаться от гнева, похоти, может быть, невозможно человеку, но не лгать он всегда может. И потому в этом главное требование христианства.
26 июня 1894 г.
1) Я посланник и должен делать дело Божие: раздувать в себе искру Божию — любовь, то, что&#65533, устанавливает Царство Божие в себе, т. е. покорность Ему, слияние с Ним, и Царство Божие вне себя, то, что часто заражает других, вызывая в них тоже разгорание искры Божьей — любви.
2) Дело Божие скрыто от меня бесконечностью. Не то чтобы я не мог видеть его, потому что оно бесконечно, а потому, что оно представляется мне во времени и пространстве и потому в обманчивом свете бесконечности.
27 июня 1894 г.
1) Читал Шопенгауера. У него карма только в смысле приготовления в прошедшей жизни характера к этой, а нет в этой борьбы света с тьмой. Он отрицает это и непоследователен.
2) Вспомнил знаменитое Количкино изречение, что критика — это когда глупые говорят об умных.
29 июня 1894 г.
1) Всё чаще и чаще и живее думаю о смерти, смерти только плотской. Той, которая ужасала меня прежде, уж не вижу теперь. Отчего бы не дожить до страстного любопытства? Но нет, нельзя, не дано. Лучше в этом отношении только готовность.
2) Читаю Шопенгауера Parerga. У него странная ошибка: характер неизменен, всякая борьба бесполезна, а между тем характер есть последствие предшествующей жизни. Отчего же он стал таким, а не иным? Он изменился. Вот эти-то изменения и составляют задачу нашей жизни. Производятся они не рассуждением, не борьбой, не опытом, не средой, не любовью, но всем этим вместе. Отрицать что-либо из этого значит отрицать жизнь, одну из сторон жизни.
1 июля 1894 г.
Пришел ряд мыслей о слепоте людей, борющихся с анархизмом уничтожением анархистов, а не исправлением порядка жизни, того самого, во имя безобразия которого борются анархисты.
6 июля 1894 г.
1) Мы часто досадуем на людей за их непринятие христианского мировоззрения, несмотря на то, что они понимают его. Это напрасно. Оно им не нужно. Они живут, как животные — не в смысле обиды, а в смысле невозможности обнять вопрос жизни во всем том значении, при котором христианство дает свой ответ. Живет, веселится, печалится, радуется, страдает, растет, стареется и умирает, не задавая себе вопроса: зачем, и ему не нужно христианского учения, оно неуместно для него. Жили люди в каменный период и до него, как животные, тогда передовые люди только начинали понимать необходимость общения, но передовых стало больше, и сложилась жизнь, и толпа покорилась. Точно так же и теперь: им — людям на низшей степени нравственного развития, не нужно христианского учения, они сами не могут понять, зачем оно, но они могут и должны быть руководимы теми, которые понимают, они внешним образом должны быть приведены к жизни сообразным с этим пониманием. (Не на это ли только и нужно искусство?)
2) Вспомнил свою изломанность, испорченность. Я испорчен и ранней развращенностью и роскошью, обжорством и праздностью. Если бы этого всего не было, я бы теперь, в 65 лет, был свеж и молод. Но разве эта испорченность пропала даром. Все мои нравственные требования выросли из этой испорченности.
11 июля 1894 г.
1) Один из признаков исполнения закона — христианское единение. А мы все разбиты на партии, сословия, народы, веры, секты, партии: политические, экономические, литературные, сословия: богатых, бедных, интеллигентных, народных, аристократов, vulgo, народы, племена: разных цветов — белых, черных, желтых, разные правительства, веры, секты: христианские, магометанские, еврейские, буддистские и куча других, и еще в каждой секты. Как же тут основывать секты, Communion, не бояться этого, не бояться увеличивать разъединения. Напротив, главное наше дело: ломать все перегородки, отделяющие нас, держаться только того, что единит не только с христианами, но с буддистами, магометанами, дикими. В этом христианство.
2) По случаю мерзкой книги Prevost, который тоже в предисловии рассуждает о нравственности, думал: (давно известно), что художник поучает не тому, чему хочет, а тому, чему может. То, что он победил в себе, что стало ueberwundener Standpunkt, то он может обличить, то, что он не только считает хорошим, но то, что он страстно любит, то только он может заставить полюбить. А не то, что ему вздумается. Это лучше всего доказывает то, что художник действует не доводом, а мимичностью, вызывая подражательность.
3) Целей искусства две: одна — животная игра, плясать, как теленок, петь, как птица поет, развлекать сказками, как развлекали сказочники, и другая, человеческая — двигаться вперед и этим содействовать движению людей к установлению Царства Божия. И потому есть две точки зрения на искусство, которые обыкновенно смешиваются: животная и человеческая, и с животной точки зрения можно судить только про животное искусство, а с человеческой можно судить про то и другое. И с человеческой животное хорошо только тогда, когда оно содействует требованиям человека. Когда же оно не содействует, но и не противоречит, оно безразлично, когда же противодействует, оно дурно.
Из этого смешения происходят все недоразумения об искусстве, человек с животной точки зрения судит об искусстве человеческом или об искусстве, противодействующем человеческим целям, и т. п. в разных перемещениях.
4) Нужно, чтобы это было христианское учение истины, доступное всем народам. И ясны три момента: 1) Отчаяние от мирской жизни, от недостижимости цели блага, 2) сознание своего положения доверенного лица, посланника, которому поручена величайшая драгоценность, искра божия, которую надо разжечь, и 3) сознание того, что то, чего был лишен и что приводило в отчаяние, то опять дано, ‘приложится’, и вместо отчаяния — радость.
15 июля 1894 г.
Страшно сказать, но молиться словами нельзя, т. е. что словесная молитва не может быть услышана. Можно словами возбуждать себя к молитвенному состоянию, как говорит это Чертков, но молитва, которая может быть услышана Богом, есть молитва не словесная. Молиться словами значит выражать мысли о Боге. А мыслить о Боге нельзя, можно только сознавать Его, делать Его волю. Общение в этом мире возможно только делами (в числе дел могут быть и слова). И не делами собственно, а всем существом своим, покорностью всего существа своего Богу. Не знаю как, не нашел сравнения. И вместе с тем увидал, что немножко несправедливо то, что нельзя молиться словами. Надо сказать: нельзя общаться с Богом словами. Молиться же есть прелюдия к общению с Богом.
23 июля 1894 г.
Читаю Моррисона. Хорошо. То, что я с болью рожал, теперь бегает по улицам.
27 июля 1894 г.
Время с годами становится для меня всё быстрее и быстрее, весна, лето, осень, зима летят незаметно, т. е. другими словами, обман времени всё меньше и меньше обманывает меня. Для существа очень старого обман будет почти незаметен, для существа вечного времени не будет. Рождающееся существо еще не умеет опомниться и для него время тянется длинно. В первый момент оно даже стоит. И нет жизни.
9 августа 1894 г.
1) Прочел вновь ‘Perplexed philosopher’. Прекрасная. Очень живо сознал вновь грех владения землей. Удивительно, как не видят его. Как нужно бы писать об этом — написать новый ‘Uncle Tom’s Cabin’.
2) Сколько правды говорится со всех сторон, и как она не слышится людьми. Нужно что-то еще, что-то другое.
3) Для согласия супругов надо, чтобы во взгляде на мир и жизнь, если они не совпадают, тот, кто менее думал, покорился бы тому, кто думал более. Как бы я счастлив был покориться Соне, да ведь это так же невозможно, как гусю влезть в свое яйцо. Надо бы ей, а она не хочет — нет разума, нет смирения и нет любви.
4) Одно из самых путающих все наши метафизические понятия суеверий есть суеверие о том, что мир сотворен, что он произошел из ничего и что есть Бог-творец. В сущности мы не имели никаких оснований предполагать Бога-творца и никакой нужды (китайцы и индейцы не знают этого понятия), а между тем Бог-творец и промыслитель не может совместиться с христианским Богом-отцом, Богом-духом, Богом, частица которого живет во мне и составляет мою жизнь и проявить и возвысить которую составляет смысл моей жизни, Богом-любовью. Бог-творец равнодушен и допускает страдание и зло. Бог-дух избавляет от страданий и зла и есть всегда совершенное благо. Бога-творца нет. Есть я, познающий данными мне орудиями чувств мир и знающий внутренне своего Отца-Бога. Он — начало меня духовного. А мир внешний есть только мой предел.
15 августа 1894 г.
Цингер, умный, но пустой, не в смысле легкомыслия, а в смысле отсутствия содержания, именно пустоты.
16 августа 1894 г.
Кто унизится, тот возвысится, кто покорится, тот покорит, кто отречется от счастья, тот получит благо. Всё это только то, что сказано: кто погубит жизнь свою, тот получит ее.
18 августа 1894 г.
1) Мы говорим: наука, что бы она ни исследовала — спектр, млечный путь, года Марциана, бацилл и т. п., непременно будет полезна. А надо говорить так: то, что нужно, на пользу людям, только такие знания мы можем назвать наукой.
2) Об анархистах. Огромным всесторонним трудом мысли и слова разумение распространяется между людьми, усваивается ими, в самых разнообразных формах и пользуясь самыми странными средствами, оно начинает захватывать людей: кто из моды, кто из хвастовства, под видом либерализма, науки, философии, религии, оно становится свойственным людям. Люди верят, что они братья, что нельзя угнетать братьев, что надо помогать прогрессу, образованию, бороться с суевериями, оно становится общественным мнением, и вдруг…. террор, французская революция, 1-е марта, убийство Карно, и все труды пропадают даром. Точно набранная по капле плотиной вода одним ударом лопаты уходит и без пользы размывает поля и луга. Как могут не видеть вреда насилия анархисты? Как бы хотелось написать им об этом. Всё так, все верно — то, что они рассуждают и делают, распространяя понятия о бесполезности, вреде государственного насилия. Только одно надо им заменить: насилие — убийство — не участием в насилиях и убийствах.
3) Ужасна та духовная стена, которая вырастает между людьми — иногда десятки лет живущими вместе и как будто близкими. Хочешь пробить ее и, как муха за стеклом или птичка, бьешься во все места стекла, и нигде нет прохода и возможности соединения. Думаешь иногда: может быть, и я такой же, представляю такую же стену для других. Но нет, я знаю, что я открыт, и зову, и ищу сближения, и радостно принимаю всякое обращение, всякий вызов откровенности.
Происходит это вероятно от греха. Грех распространяет вокруг себя густую, плотную атмосферу ложных рассуждений, через которые не могут проходить лучи света, или проходят с такой рефракцией, что не достигают тела, а проходят мимо.
4) Мне кажется, что я умственно слабею. И в первую минуту мне это показалось больно. Но обдумавшись, я вижу, что тут дурного нет ничего (не могу еще видеть, что хорошо в этом, а наверно хорошо). Надо только отвыкнуть от потребности умственной работы. Делать то, что могу и что хочет Бог. Сила Божия в немощах совершается.
22 августа 1894 г.
1) Доктор славянин много интересного рассказывал о том зловредном влиянии, которое производит патриотизм в маленьких народностях Австрии. Они грызутся между собой и с верховной властью, и им кажется, что они заняты очень важными делами.
2) Отчего мы так охотно верим тому, что нас любят? Мученик скажет мучителю, раб — хозяину, обманутый — обманувшему, что любит, и тот верит. Это не только от того, что нам особенно радостно быть любимым, но еще, и, главное, от того, что любовь естественна, свойственна человеку.
27 августа 1894 г.
Чтобы исполнять волю Бога, нужно делать дело Его. Чтобы делать дело Его, нужны две вещи: разум и любовь (и не порознь, а вместе), т. е. нужны истина и добро, нужно чтобы разум был любовен, т. е. чтобы деятельность его имела целью любовь, или чтобы любовь была разумна, т. е. чтобы любовь не противна была разуму. Пример первого — это деятельность разума научная: исследование млечного пути, тонкости метафизики, естественных наук, искусство для искусства, пример второго — любовь к женщине одной, к своим детям, к своему народу, любовь, имеющая целью благо не духовное, а животное.
Плод деятельности разума — истина. Плод деятельности любви — добро. Но чтобы был плод, нужно чтобы совпали обе деятельности. Добро произойдет только от разумной, проверенной на истине любви, и истина — только от деятельности любовного, имеющего целью добро, разума.
Всё это я не выдумал, а это я увидал. Чего ты от меня хочешь? Толкни меня, Отец. И прости, что не умею ждать. Сказал это и радостно, умиленно жду.
28 августа 1894 г.
Читал вечером ‘Labour Prophet’. Много хорошего: рассуждение о том, что есть необходимое и важное (important). Необходимое: пища, одежда, жилище, общество, дороги, здания и т.п., и важное (important), духовное развитие — науки, искусства, религия. Всем людям свойственно иметь и то, и другое, и прежде необходимое, без которого не может быть и важного. И всем свойственно приобретать и то, и другое. А между тем, одни люди имеют только необходимое, приобретая необходимое для всех других людей, а другие люди имеют всё необходимое, и не работая для него.
30 августа 1894 г.
1) Любовь к Богу значит желать того, чего желает Бог. Желает же он блага всему.
Братья, будем любить друг друга, любящий рожден от Бога и знает Бога, потому что сказано, Бог есть любовь, надо же сказать: любовь есть Бог. Впрочем и Бог есть любовь, т. е. Бога мы знаем только в виде любви, и любовь есть Бог, т. е. что если мы любим, то мы не Боги, а Бог.
2) Романы кончаются тем, что герой и героиня женились. Надо начинать с этого, а кончать тем, что они разженились, т. е. освободились. А то описывать жизнь людей так, чтобы обрывать описание на женитьбе, это всё равно, что, описывая путешествие человека, оборвать описание на том месте, где путешественник попал к разбойникам.
6 сентября 1894 г.
Не увидать той обетованной земли, куда ввел других, хотя содействовать сколько нибудь введению других есть неизменный закон истинной жизни. Дело истинной жизни, чем настоящее оно, тем отдаленнее его последствия, и не только отдаленны, но бесконечны последствия истинной жизни, и потому увидать их нельзя. Видишь дальше того, чем проживешь. Дом увидишь, как отстроится, и генеральский чин доживешь, а не увидишь не только освобождения от рабства государства, но и от рабства земельного. Самое очевидное доказательство того, что жизнь не в достижении цели, а в исполнении посланничества.
8 сентября 1894 г.
1) Жить можно только дурно — похотями, и хорошо — только одним: добротой, желанием, усилием быть добрее и добрее.
2) Только с сильными, идеальными стремлениями люди могут низко падать нравственно. Только птица с крыльями может стремглав броситься вниз с дерева или крыши. Сознание силы подъема духовного — крыльев.
10 сентября 1894 г.
1) На вопрос: как быть без государства, без судов, войска и т. п. Ответ не может быть дан на вопрос, потому что он дурно поставлен. Вопрос не в том — устроить государство: по нынешнему, или по новому. Я и никто из нас не приставлен к решению этого вопроса. А решению нашему подлежит и не произвольно, а неизбежно, вопрос о том, как мне поступить в постоянно становящейся передо мною дилемме: подчинить ли свою совесть делам, совершающимся вокруг меня, признать ли себя солидарным с правительством, которое вешает заблудших людей, гонит на убийство солдат, развращает опиумом и водкой народ и т. п., или подчинить свои дела совести, т. е. не участвовать в правительстве, дела которого противны моему сознанию? А что из этого выйдет, какое будет государство, этого я ничего не знаю, и не то, что не хочу, но не могу знать. Знаю только то, что из того, что я буду следовать вложенному в меня высшему моему свойству разума и любви или разумной любви, ничего дурного выйти не может. Как не может выйти ничего дурного из того, что пчела будет следовать вложенному ей высшему инстинкту, будет вылетать с роем из своего дома, казалось бы, на погибель. Но повторяю, я об этом судить не хочу и не могу. В том то и сила учения Христа, и не потому, что Христос — Бог или великий человек, а потому, что учение его неотразимо, в том и заслуга учения Христа, что он из области вечных сомнений и гаданий перевел дело на почву несомненности. Ты — человек, существо разумное и доброе, знаешь, что эти свойства в тебе высшие, кроме того знаешь, что нынче завтра ты умрешь, исчезнешь. Если есть Бог, то ты пойдешь к нему, и он спросит у тебя отчет о твоих поступках, поступил ли ты по Его закону, или хотя по вложенным им в тебя высшим свойствам, если нет Бога, то опять-таки ты сознаешь разум и любовь высшим свойством и ты должен им подчинить другие твои стремления, а не их подчинить своей животной природе, заботе об удобствах жизни, страху перед неприятностями и материальными несчастьями. Повторяю, вопрос не в том, какое общежитие будет более обеспечено, лучше, то ли, которое будет ограждаться ружьями, пушками, виселицами, или то, которое не будет ограждаться этими средствами, а вопрос для каждого человека только один и такой, от которого уклониться нельзя: хочешь ты, существо разумное и доброе, появившееся на мгновение в этом мире и всякую минуту могущее исчезнуть, участвовать в убийстве заблудших людей, или подряд всяких людей чужой народности, участвовать в истреблении целых народов, названных нами дикими, хочешь быть участником искусственного вырождения поколений людей опиумом, водкой для нашей выгоды, хочешь быть участникам этих дел или хотя солидарным с тем, кто их делает, или нет? И ответ на этот вопрос для тех людей, для которых он возник, может быть только один. А что будет из этого, не знаю, потому что мне не дано знать. А что должно делать, знаю несомненно. Если же вы спрашиваете: что выйдет? то отвечаю, что наверно выйдет хорошее, потому что, поступая так, как того велит разум и любовь, я поступаю по высшему известному мне закону.
2) Ошибка ужасная представлять себе мир сотворенным. Мир не сотворен, а он творится. И жизнь есть ничто иное, как творение. И мы, люди, орудия творчества. Мы творим мир по воле Бога.
3) Дело жизни есть совершенство. Орудие — я, любовь. Для того, чтобы любовь была действенна нужен разум.
Любовь есть желание блага. Желание блага себе — себялюбие, желание блага другому, другим — любовь к людям, желание блага всему — любовь к Богу. Разум делает из любви себялюбивой любовь Божию.
16 сентября 1894 г.
1) Неясен вопрос о Боге. Бог — творец, Бог — личность совершенно излишнее и произвольное представление.
2) Сравнение равнодушия лошади, идущей под ветками, и неравнодушия и страдания даже верхового на ней, которого по лицу бьют ветки, с равнодушием толпы, идущей навстречу известным, обычным для них условиям жизни, и неравнодушия о страданиях людей, которые выше многими головами толпы, не могут быть равнодушны от этих явлений и страдают от них.
20 сентября 1894 г.
1) Надо употреблять нездоровье на пользу, не осуждать других, а самому перенести так, чтобы никого не беспокоить, никому не быть неприятным и, главное, продолжать служить.
2) Понятие желания блага, не освещенное разумом, является себялюбием, и освещенное или освобожденное разумом является любовью, более или менее истинной, по мере степени освещения разумом.
3) Читал о философии Тейхмюллера, о том, что я давно знаю, что пространство и время суть только порядок распределения предметов, как я давно еще в детстве, почти 15 лет, решил, что время есть возможность понимать два предмета без понятия пространства — надо, чтобы один ушел, а другой пришел на его место. Пространство же есть возможность видеть, понимать два предмета без времени, надо, чтобы один стал подле другого. И что времени и пространства нет, а это только две возможности понимать предметы. И что потому очень ошибочно говорить о бесконечности времени и пространства, о звездах, свет которых не дошел еще до нас, и о состоянии солнца за миллионы лет и т. п. Это всё вздор, и тут ничего нет реального. Реальны только наши чувства и мысли. И потому ошибочно думать и говорить: я сделаю это тогда-то после и там-то. Что сделано в области духовной, то сделано, что не сделано, то не сделано сейчас и всегда и везде.
24 сентября 1894 г.
1) Вот где настоящая эмансипация женщин: не считать никакого дела бабьим делом, таким, к которому совестно притронуться, и всеми силами, именно потому, что они физически слабей, помогать им, брать от них всю ту работу, которую можно взять на себя. Точно так же и в воспитании, именно в виду того, что вероятно придется родить и потому меньше будет досуга, именно в виду этого устраивать для них школы не хуже, но лучше мужских, чтобы они вперед набрали сил и знаний. А они на это способны. Вспоминал свое грубое в этом отношении эгоистическое отношение к жене. Я делал как все, т. е. делал скверно, жестоко. Предоставлял ей весь труд так называемый бабий, а сам ездил на охоту. Мне радостно было сознать свою вину.
2) Увидал Ваксу собаку, изуродованного, безногого, и хотел прогнать его, но потом стыдно стало. Он болен, некрасив, уродлив, за это его гнать. Но красота влечет в себе, уродство отталкивает. Что же это значит? Значит ли то, что надо искать красоту и избегать уродства? Нет. Это значит то, что надо искать того, что дает своим последствием красоту, и избегать того, что даст своим последствием уродство: искать добра, помощи, служения существам и людям, избегать того, что делает зло существам и людям. А последствие будет красота. Если все будут добры, всё будет красиво. Уродство есть указание греха, красота — указание безгрешности — природа, дети. От этого в искусстве поставление целью его красоты — ложно.
27 сентября 1894 г.
1) То, что в большинстве религий и так в особенности в догматической христианской, очень много метафизического, точно как будто сложный огромный механизм, а сила производимая или крошечная, или никакой, т. е. сила нравственная, жизненная. Всё это приходит мне в голову, потому что все яснее и яснее вижу излишество и как бы изменение центра тяжести, отклонение не в ту сторону, которые дает религиозному миросозерцанию введенное в него понятие Бога. Чем серьезнее, искреннее я думаю о себе, о жизни и о начале ее, тем меньше мне нужен, тем нарушительнее становится понятие Бога. Чем ближе подходишь к Богу, тем меньше видишь Его. Не от того, что Его нет, а от того, что страшнее говорить о Нем, не то что определять, но называть Его.
2) Верный признак того, что любовь есть начало всего, есть Бог, то, что, желая увеличения любви, безразлично желаешь его в себе и в других, увеличение любви также еще больше радует в других, чем в себе. Всякие другие качества в других могут вызвать хоть не зависть, а сожаление, что они не во мне, только не любовь.
3) Начало жизни нашей есть нечто вечное, бесконечное, выражается же оно желанием блага себе, другим, тем, что мы называем любовью.
29 сентября 1894 г.
Задерживает любовь 1) то, что принимает подобие жизни, как будто дает разумную цель ей, как: имущество, семья, государство, наука, искусство, и 2) то, что заставляет забывать бессмыслицу жизни: наслаждения, соблазны. Нынче же думал еще иначе: 3 рода обманов: 1) обманы похотей: а) обжорство, б) сладострастие, в) забава, 2) славы людской: а) обычай, б) почести, в) славы, 3) суеверия: а) собственность, б) государство, в) веры — религии.
4 октября 1894 г.
Об изложении веры:
1) Обманы — это то, что принимает подобие жизни. Соблазны — это то, что отвлекает силы жизни.
2) Личность ищет продолжение жизни и боится потерять.
3) Душа не только не боится потерять жизнь, но творит ее.
4) Желание блага себе — это жизнь личности, желание блага другим — это жизнь души.
5) Истинная жизнь состоит в том, чтобы в этой жизни достигать цели, которая вне ее.
6) Живущий жизнью истинной так уверен в неистребимости его жизни, что не может жалеть этой жизни, как не может жалеть тратить воду тот, кто стоит у неиссякаемого источника ее.
7) Живущий жизнью личною бережет жизнь личности, потому что кроме ее нет ничего, живущий жизнью истинной смело тратит эту личную жизнь для того, чтобы творить истинную.
8 октября 1894 г.
1) Я ослабел и мой светик любви, который так радостно освещал мою жизнь, начал затемняться. Не надо забывать, что не в делах этого мира жизнь, а только в этом свете. И я как будто вспомнил. Помоги, Господи.
2) Молитва есть чтение верительной грамоты, освежение в своей памяти своего назначения, своего посланничества.
9 октября 1894 г.
Окунулся в нищету деревни. Как дурно, что давно уже не вступаю в нее. Жалеешь своего времени, хочется всё сказать, что имею сказать, а сил нет. И если сближаться с деревней, то нет ровного настроения, которое, кажется, нужно для работы. Я говорю, кажется, нужно, потому что не уверен в том, что должно. Если бы работа в деревне, общение с народом шло ровно, естественно, без борьбы, а то, кроме чистой искусственности отношений, еще борьба в семье и тяжело, не по силам.
13 октября 1894 г.
1) Жизнь есть желание блага. И что ложное понимание состоит только в том, чтобы считать собою свою личность, как только я — личность, то благо желается для личности. Стоит только перестать считать собою личность, и жизнь будет желание блага тому, что считаешь собою — тому, что любишь. Всё верчусь около этого. Соблазны, кажется, что определил теперь верно: соблазны — это сознательное удовлетворение потребностей, и увеличение их и обеспечение личности. Первые соблазны — это соблазны похоти, забавы (искусства, науки) и славы людской. Вторые — это собственность, государственность, религия.
2) Теперь люди носятся с теорией искусства, ставя идеалом его одни — красоту, другие — полезность, третьи — игру. Вся путаница происходит от того, что люди хотят продолжать считать идеалом то, что уже пережито и перестало быть им. Таковы полезность и красота. Искусство есть умение изображать то, что должно быть, то, к чему должны стремиться все люди, то, что дает людям наибольшее благо. Изобразить это можно только образами. Таких идеалов человечество пережило два и теперь живет для третьего. Прежде всего — полезность: и всё полезное было произведением искусства, так оно и считалось, потом — прекрасное и теперь — доброе, хорошее, нравственное. Путаница происходит от того, что хотят пережитое поставить опять идеалом, как бы взрослых заставить играть в куклы или лошадки.
3) Когда человек осуждает другого за недостаток любви, то это почти всегда значит только то, что человек этот от недостатка любви стал нелюбезен людям и огорчается этим.
4) Я пишу Катехизис и постоянно поверяю на себе положения, которые там излагаю. Ни для какого изучения нет такого подручного предмета для экспериментов и никакое положение так очевидно не оправдалось опытом, как то, что смысл жизни в увлечении любви. Покуда я помнил это и жил этим, мне не переставая было радостно.
21 октября 1894 г.
1) Вспоминал свое молодое время и свои отношения к женщинам. Если бы захотел человек отнять от себя всякую возможность свободной умственной деятельности и свободных отношений к людям, то надо делать то, что я делал: есть мясо, пить кофе, чай, вино, не работать, но делать гимнастику и читать возбуждающие страсть книги. Я был всю свою молодость, как перекормленный, шальной жеребенок. Странно вспомнить.
2) Дьявол подловил было меня ужасно. В своей работе над Катехизисом он подсказал мне, что можно обойтись без понятия Бога, Бога в основе всего, Бога, по воле которого мы живем в этом мире, по воле которого наша божественная сущность заключена в личность для каких-то Его целей, и оставить одного того Бога, который проявляется в нашей жизни, и вдруг на меня стало находить уныние, страх. Я ужаснулся, стал думать, проверять и нашел чуть было не потерянного Бога и как будто вновь обрел и полюбил Его. Что бы ни случилось и ни подумалось грустное, тяжелое, стоит вспомнить, что есть Бог, и становится радостно. В роде того, как на Кавказе было физическое впечатление: ‘а, горы!’, так здесь — духовное: ‘а, Бог!’
22 октября 1894 г.
Хохлов ухватил и держится за сторону отрицательную учения истины, за то, что обличает мир, и обличает мир с высоты учения Христа, а стоит сам не на Христе, а на подмостках около него. И подмостки эти подломились, и он упал ниже, чем стоял, упал в полный мрак, из которого ничего не видит, кроме себя. Положение его ужасно. Он никого и ничего не любит, ни о ком и ни о чем не думает, кроме как о себе, и от этого страшно несчастен.
26 октября 1894 г.
1) Умер Павел-сапожник. Всё спрашивал жену: Не заходили за мной? И всё прислушивался к окнам. А ночью вскрикнул: Идут! Сейчас! И умер. Только старикам, как мне, заметна эта краткость, временность жизни. Это так ясно, когда один за другим вокруг тебя исчезают люди. Только удивляешься, что сам все еще держишься. И стоит ли того (хоть только с этой точки зрения), появившись на такой короткий промежуток времени, в этот короткий промежуток наврать, напутать и наделать глупости. Точно как актер, у которого только одна короткая сцена, который долго готовился к этой сцене, одет, гримирован, и вдруг выйдет и соврет, осрамится сам и испортит всю пьесу.
2) Всякий человек, как бы он ни был порочен, преступен, неучен, неумен, какие бы он ни делал гадости и глупости, непременно считает себя совершенно правым. И сердиться на него за это нельзя и не надо: ему нельзя не считать себя правым. Если бы он не считал себя правым, он не мог бы жить так, как он живет.
Человек одаренный (праведный) и обремененный (грешный) разумом не может жить противно рассуждению. И потому, если он хочет жить противно разуму, он и придумывает такие рассуждения, которые не только оправдывают его, но доказывают ему, что именно так, а не иначе, он и должен поступать. Чтобы не считать себя правым ему надо перестать жить, как он жил.
Человек может только двояко судить о себе: считать себя совсем правым или совсем виноватым. Считает себя совсем правым тот, кто не хочет изменять своей жизни и разум свой употребляет на оправдание того, что было, и считает себя совсем виноватым тот, кто хочет совершенствоваться и разум свой употребляет на познание того, что должно быть.
3) Я думал то, что сознание, чувствование Бога, живущего во мне и действующего через меня, не может быть ощущаемо всегда. Есть деятельности, которым надо отдаться вполне, безраздельно, не думая ни о чем, кроме как об этом деле. Думать же при, этом о Боге невозможно, развлекает и не нужно. Нужно жить просто, без усилия, отдаваясь своему влечению, но как только является внутреннее сомнение, борьба, уныние, страх, недоброжелательство, так тотчас сознавай в себе свое духовное существо, сознавай свою связь с Богом, переносись из области плотской в область духа, и не для того, чтобы уйти от дела жизни, а, напротив, для того, чтобы зарядиться силами для совершения его, для того, чтобы победить, одолеть препятствия. Как птица должна двигаться вперед на ногах, сложив крылья, но как скоро препятствие — так раскрыть крылья и взлететь. Я делаю это и мне хорошо. Как только сердито, жутко, уныло, больно — раскрыть крылья, вспомнить, кто ты, и с этим сознанием вернуться к своему месту и делу, и всё легко, и все тяжелое исчезает.
27 октября 1894 г.
Удивительно, как мог я не видеть прежде той несомненной истины, что за этим миром и нашей жизнью в нем есть Кто-то, Что-то, знающее, для чего существует этот мир, и мы в нем, как в кипятке пузыри, вскакиваем, лопаемся и исчезаем. Несомненно, что делается что-то в этом мире, и делается всеми живыми существами, и делается мною, моей жизнью. Иначе для чего бы было это солнце, эти весны, зимы и, главное, для чего эта 3-х летняя, беснующаяся от избытка жизни девочка, и эта выжившая из ума старуха, и сумасшедший. Эти отдельные существа — очевидно не имеющие для меня смысла, а вместе с тем так энергично живущие, так хранящие свою жизнь, в которых так крепко завинчена жизнь, — эти существа более всего меня убеждают, что они нужны для какого-то дела разумного, доброго, но недоступного мне.
30 октября 1894 г.
1) Велено присягать 12-летним. Неужели они думают связать этим детей? Разве не очевидно это самое требование показывает их вину и сознание ее. Хотят удержать и спасти тонущее самодержавие и посылают на выручку ему православие, но самодержавие утопит православие и само потонет еще скорее.
2) Разум — не Бог, и глупо молиться Разуму — богине разума, но разум есть священное, Богом данное орудие для познания Бога. И потому надо соблюдать это орудие во всей чистоте и не отдавать его на поругание. Разум не может всего понять, не только в явлениях мира, но даже и в назначении человека, но он может всегда видеть неразумное и указать на него. Между тем, чтобы всё понять, и до того, чтобы всё принимать, как бы неразумно оно ни было — большая разница. Думал это по случаю тех ужасающих нелепостей, которые пишутся и печатаются, говорятся и проделываются по случаю перемены царствования.
2 ноября 1894 г.
Духовное, божеское начало в нас стремится к совершенству, к Отцу, к тому, чтобы быть тем, чем оно было или должно быть. И это стремление есть увеличение любви. Увеличение же любви не достигается иначе, как работой жизни, а работа жизни преобразует жизнь.
10 ноября 1894 г.
Шествие через Москву с гробом было очевидным лицедейством, которое должны были производить цари. Такое лицедейство они производят всю жизнь: в этом проходит вся их жизнь. А люди еще завидуют им.
16 ноября 1894 г.
1) Писал Катехизис и стал думать с начала и испытал давно не испытанный восторг. Хочется сказать: Господи, благодарю тебя за то, что ты открываешь мне свои тайны. Пусть это заблуждение, я все-таки благодарю Тебя.
2) Личность есть орудие совершенствования души. Только через личность и работу ею может душа совершенствоваться и приближаться к Богу. И только через мир может душа общаться с другими душами и, соединяясь с ними, подвигать их и самой подвигаться к совершенству. Царство Божие есть только форма, в которой выразится высшее теперь нам доступное совершенство и общение души.
20 ноября 1894 г.
1) Надо жить, проходя между двумя одинаково опасными утесами Харибды и Сциллы: желания умереть и желания продолжать жить. Хотеть умереть — не будешь работать, не хотеть умереть значит работать для себя, а не для Бога. Только тогда хорошо жить, когда не желаешь умереть, потому что есть радостная работа, и когда, делая дело Божие, готов умереть, потому что знаешь, что дело Божие не кончится, а что тебя только от одной работы переведут на другую.
2) Иду по Кремлю мимо стен Кремлевских и бойниц и думаю: было время, когда это было нужно, нужны были и пыточные приспособления, и орудия казни, и цензуры, а пришло время, и уже некоторые из этих предметов и для некоторых людей уже представляют только памятники древности. Также придет время, когда так будут показывать пушки, сабли, крепости, мундиры, ордена.
3) Считать собою проявление Бога в себе, то, что мы называем душою.
4) Бессмертная душа не может удовлетвориться смертным, конечным делом, ей нужно дело бесконечное и бессмертное, как она сама.
5) Ложное понимание жизни в том, чтобы считать собою свою умирающую личность, а не свою вечно растущую душу.
6) Говорить, что разум может привести нас в заблуждение, что не надо верить ему, что это гордость — всё равно, что говорить, что работающий с лампой в шахте работник может заблудиться, если будет руководиться светом своей лампы, что не надо верить ее свету, что это гордость. Да чему же верить, когда это один свет? Я знаю, что мой разум ограничен и слаб, в сравнении с разумом Бога, и что я всего сознать не могу, но все-таки разум есть разум и единственный руководитель мой и руководитель, данный от Бога и подобный Ему. Если лампа шахтера не солнце, то все-таки свет и свет, подобный солнцу и от него происшедший.
25 декабря 1894 г.
1) Вера в чудеса — признак сознания неважности, непрочности, нереальности, случайности законов материального мира, сознания зависимости их от духовного начала, в котором вся сила, и которое вечно, неизменно и одно действительно. Можно верить и желать того, чтобы живым улететь на небо, или воскреснуть после смерти, но никому в голову не придет желать и верить в то, что 2 х 2 сделается 5, или горькое ощущение сделается сладким, или ненависть станет добром.
2) Я прежде видел явления жизни, не думая о том, откуда эти явления и почему я вижу их. Потом я понял, что всё, что я вижу, происходит от света, который есть разумение. И я так обрадовался, что свел всё к одному, что совершенно удовлетворился признанием одного разумения началом всего. Но потом я увидал, что разумение есть свет, доходящий до меня через какое-то матовое стекло. Свет я вижу, но то, что дает этот свет, я не знаю. Но знаю, что оно есть. Это то, что есть источник света, освещающего меня, который я не знаю, но существование которого знаю, есть Бог.
3) Бога узнаешь не столько разумом, даже не сердцем, но по чувствуемой полной зависимости от Него, в роде того чувства, которое испытывает грудной ребенок на руках матери. Он не знает, кто его держит, кто греет, кто кормит, но знает, что есть этот кто-то, и мало того, что знает — любит его. В первый раз почувствовал возможность любить Бога.
4) Испытал радостное чувство перенесения смысла жизни в желание служения Богу через служение людям, желание блага всем, с кем встретишься. И такая жизнь возможна и радостна. Вот это точно жить по-божьи.
5) Для того, чтобы спастись, т. е. не быть несчастным, не страдать, надо забыть себя. Единственное забвение себя есть забвение любви, но большинство людей, подчиняясь соблазнам, не любят и не хотят забыться любовью и изощряются забываться табаком, вином, опиумом, искусствами.
31 декабря 1894 г.
1) Лева говорил, что они долго беседовали с Ваней Раевским о том, что молодые люди нашего времени чахнут и нервно болеют от того, что нет поприща деятельности, и много другого, очень хитроумного говорили они между собой. А сводится всё к религии горшка, как говорил дедушка, к тому, чтобы не заставлять других служить себе в самых первых простых вещах. Ведь вся христианская мораль в практическом ее приложении сводится к тому, чтобы считать всех братьями, со всеми быть равным — это сознание было главным переворотом в моей жизни, — а для того, чтобы исполнить это, надо прежде всего перестать заставлять других работать на себя, а при нашем устройстве мира — пользоваться как можно меньше работой, произведениями других, тем, что приобретается за деньги, как можно меньше тратить денег, жить как можно проще. А они — самые добрые из них, желающие быть согласными со мною, обходят это требование, называя его односторонностью, преувеличением, и, нарушая первое, главное правило нравственности, хотят жить нравственно. Понятно, что у них ничего не выходит при этом. И они тоскуют и гибнут.
2) Зашел в Посредник, там говорили о том, что можно ли Желябова, Кибальчича признать высоко нравственными, самоотверженными людьми. Я сказал, что нет. Почему? Потому что поступок, обдуманно совершенный ими, был безнравственен. Почему? Потому что для того, чтобы поступок был нравственен, нужно, чтобы он удовлетворил двум условиям: чтобы он был направлен к благу людей и к личному совершенствованию. Поступок, чтобы быть нравственным, должен быть определен двумя положительными координатами. И быть всегда на диагонали этих координат.
Выходит такой чертеж:
Так что если поступок определяется стремлением к общему благу и личным совершенствованием, то он будет всегда в поле а, на диагонали +.
Если же обратное, то будет в поле d. И будет совсем дурной. Если же в поле b, то хотя и будет стремиться к общему благу, будет лишен личного совершенствования. Таковы все поступки организаций, правительственные, революционные, 1 марта, инквизиция.
Если же поступок будет в поле с, то хотя он и будет стремиться к совершенствованию, он будет лишен стремления к общему благу. Таковы все аскетические поступки — стояние на столбу и т. п.
1895
6 января 1895 г.
1) Он пристроил себе практическое в славянофильском духе служение народу, т. е. пуховик, на котором лежать, не работать. Всё дело в том, что они признают жизнь неподвижною, а не текущею.
2) Служба, торговля, хозяйство, даже филантропия не совпадают с делом жизни: служением Царству Божию, т. е. содействию вечному прогрессу.
3) Жизнь истинная — в движении вперед, в улучшении себя и улучшении жизни мира через улучшение других людей. Всё, что не ведет к этому, — не жизнь, тем более то, что препятствует этому.
29 января 1895 г.
Организация только парализует силы частных людей.
7 февраля 1895 г.
1) Сумаcшествие — это эгоизм, или наоборот: эгоизм, т. е. жизнь для себя, для одной своей личности, есть сумасшествие. (Хочется сказать, что другого сумасшествия нет, но еще не знаю, правда ли.) Человек так сотворен, что он не может жить один, также как не могут жить одни пчелы, в него вложена потребность служения другим. Если вложена, т. е. естественна ему потребность служения, то вложена и естественна потребность быть услуживаемым. Если человек лишится 2-й, т. е. потребности пользоваться услугами людей, он сумасшедший, паралич мозга, меланхолия, если он лишится первой потребности — служить другим, он сумасшедший всех самых разнообразных сортов сумасшествий, из которых самый характерный — мания величия. Самое большее количество сумасшедших это сумасшедшие 2-го рода — те, которые лишились потребности служить другим — сумасшествие эгоизма, как я это и сказал сначала. Сумасшедших этого рода огромнее количество, большинство людей мирских одержимо этим сумасшествием. Оно не бросается нам в глаза только потому, что сумасшествие это обще большим массам и сумасшедшие этого рода соединяются вместе. Они мало страдают от своего сумасшествия, потому что не встречают ему отпору, а напротив сочувствие. И потому все люди, одержимые этим сумасшествием, с страшным упорством держатся битых колей, преданий внешних, светских условий. Это одно спасает их от мучительной стороны их эгоистического сумасшествия. Как только такой человек почему бы то ни было выходит из сообщества одинаковых с собой людей, так он сейчас же делается несчастным и очевидно сумасшедшим. Такие сумасшедшие: все составители богатств, честолюбцы гражданские и военные. Как только они вне таких же, как они, людей, вне voies communes, так они fous a lier.
2) Едва ли есть слово, которое употребляли бы в таких разнообразных, неопределенных и противуречивых значениях, как идеал. Идеал — это та, по пути движения человечества начинающая открываться ему, истина. Это идеал для человечества. Но для отдельного человека — это то, что начинает открываться ему и что может стоять далеко назади идеала человечества. Так идеал прошлого времени был в религиозной области — католической: покорность церкви и ее постановлениям, идеал в широком смысле протестантской: осуществление в жизни и в мире учения Христа, в политической: прежде — конституция, республика, теперь — всемирное братство. Идеал имеет еще другое значение — недостижимого совершенства, присущего сознанию человека: идеальный круг и т. п. Думаю, что последнее определение есть точное, истинное, общее определение идеала, первое же прикладное — есть практическая степень приближения. Общий идеал многоугольника есть круг, прикладной идеал есть более сторонний многоугольник.
3) Я часто говорю или пишу то, что я уже говорил или писал прежде и не могу вспомнить: писал ли, или говорил я это прежде или нет. И это бывает только в дорогих мне и кажущихся важными мыслях. Это происходит от того, что я не знаю и не могу вспомнить, что то, что я хочу выразить, открыто мне было до и после этой жизни.
4) Положение просвещенного истинным братолюбивым просвещением большинства людей, подавленных теперь обманом и хитростью насильников, заставляющих это большинство самим губить свою жизнь, положение это ужасно и кажется безвыходным. Представляются только два выхода и оба закрыты: один в том, чтобы насилие разорвать насилием, террором, динамитными бомбами, кинжалами, как делали это наши нигилисты и анархисты, вне нас разбить этот заговор правительств против народов, или вступить в согласие с правительством, делая уступки ему и, участвуя в нем, понемногу распутывать ту сеть, которая связывает народ и освобождает его. Оба выхода закрыты. Динамит и кинжал, как нам показывает опыт, вызывают только реакцию, нарушают самую драгоценную силу, единственную, находящуюся в нашей власти — общественное мнение, другой выход закрыт тем, что правительства уже изведали, насколько можно допускать участие людей, желающих преобразовывать его. Они допускают только то, что не нарушает существенного, и очень чутки насчет того, что для них вредно, чутки потому, что дело касается их существования. Допускают же они людей, несогласных с ними и желающих преобразовывать правительства, не только для того, чтобы удовлетворить требованию этих людей, но для себя, для правительства. Правительствам опасны эти люди, если бы они оставались вне правительств и восставали бы против них, усиливали бы единственное сильнейшее правительств орудие — общественное мнение — и потому им нужно обезопасить этих людей, привлечь их к себе посредством уступок, сделанных правительством, обезвредить их вроде культуры микробов и потом их же употреблять на служение целям правительств, т. е. угнетение и эксплуатирование народа.
Оба выхода плотно и непробивно закрыты. Что же остается? Насилием разорвать нельзя — увеличиваешь реакцию, вступать в ряды правительств тоже нельзя, становишься орудием правительства. Остается одно: бороться с правительством орудием мысли, слова, поступков жизни, не делая ему уступок, не вступая в его ряды, не увеличивая собой его силу. Это одно нужно и наверно будет успешно. И этого хочет Бог и этому учил Христос.
5) Глядя на то, что делается во всех собраниях, на то, что делается на свете с условными приличиями и увеселениями, мне поразительно ясна стала, кажется, никогда еще не приходившая мне мысль, что кучей, толпой, собранием делается только зло. Добро делается только каждым отдельным человеком порознь.
15 февраля 1895 г.
1) Бог помог мне, помог тем, что хотя слабо, но проявился во мне любовью, любовью к тем, которые делают нам зло. Т. е. единственной истинной любовью. И стоило только проявиться этому чувству, как сначала оно покорило, зажгло меня, а потом и близких мне, и всё прошло, т. е. прошло страдание.
2) Она страдала ужасно. Это был бес ревности, безумной, ни на чем не основанной ревности. Стоило мне полюбить ее опять, и я понял ее мотивы, а поняв ее мотивы, не то, что простил ее, а сделалось то, что нечего было прощать.
21 февраля 1895 г.
1) Соблазн — это всё то, что отводит человека от исполнения своего назначения, как всё то, что отводит посланца от исполнения данного ему поручения.
2) Ложное понимание жизни в том, чтобы считать, что то, что дано для траты — наша животная личность, должно быть сохранено. Зарытый талант. Человеку дана земля для того, чтобы он кормился на ней, а он бережет ее, не пашет. Нет, дурно сравнение. Лучше: человеку дано зерно, чтобы он кормил семью или работников, а он бережет его. Всё та же основная евангельская мысль, кто погубит жизнь, т. е. свою плоть, тот сохранит ее, кто сохранит, т. е. будет стараться сохранить тело, тот погубит душу.
3) Чем больше тратить, тем больше дастся. Сравнение Лаодзы с мехами: чем больше из них выходит, тем больше входит. Если бы только человек верил твердо, что жизнь его в душе, а тело — матерьял, пища души, хлеб души и что хлеб этот дается без конца — тогда какая свобода, какая смелость!
4) Мы дожили до того, что человек просто добрый и разумный не может быть участником государства, т. е. быть солидарным, не говорю про нашу Россию, но быть солидарным в Англии с землевладением, эксплуатацией фабрикантов, капиталистов, с порядками в Индии — сечением, с торговлей опиумом, с истреблением народностей в Африке, с приготовлениями войн и воинами. И точка опоры, при которой человек говорит: я не знаю, что и как государство, и не хочу знать, но знаю, что я не могу жить противно совести — эта точка зрения непоколебима и на этой должны стоять люди нашего времени, чтобы двигать вперед жизнь. Я знаю, что мне велит совесть, а вы, люди, занятые государством, устраивайте, как вы хотите, государство так, чтобы оно было соответственно требованиям совести людей нашего времени. А между тем люди бросают эту непоколебимую точку опоры и становятся на точку зрения исправления, улучшения государственных форм и этим теряют свою точку опоры, признавая необходимость государства, и потому сходят с своей непоколебимой точки зрения.
26 февраля 1895 г.
Похоронили Ваничку. Ужасное — нет, не ужасное, а великое душевное событие. Благодарю тебя, Отец.
12 марта 1895 г.
1) Так много перечувствовано, передумано, пережито за это время, что не знаю, что писать. Смерть Ванички была для меня, как смерть Николиньки, нет, в гораздо большей степени, проявление Бога, привлечение к Нему. И потому не только не могу сказать, чтобы это было грустное, тяжелое событие, но прямо говорю, что это радостное — не радостное, это дурное слово, но милосердное от Бога, распутывающее ложь жизни, приближающее к Нему, событие. Соня не может так смотреть на это. Для нее боль, почти физическая — разрыва, скрывает духовную важность события. Но она поразила меня. Боль разрыва сразу освободила ее от всего того, что затемняло ее душу. Как будто раздвинулись двери, и обнажилась та божественная сущность любви, которая составляет нашу душу. Она поражала меня первые дни своей удивительной любовностью: всё, что только чем-нибудь нарушало любовь, что было осуждением кого-нибудь, чего-нибудь, даже недоброжелательством, всё это оскорбляло, заставляло страдать ее, заставляло болезненно сжиматься обнажившийся росток любви. Но время проходит и росток этот закрывается опять, и страдание ее перестает находить удовлетворение, vent в всеобщей любви, и становится неразрешимо мучительно. Она страдает в особенности потому, что предмет любви ее ушел от нее, и ей кажется, что благо ее было в этом предмете, а не в самой любви. Она не может отделить одно от другого, не может религиозно посмотреть на жизнь вообще и на свою. Не может ясно понять, почувствовать, что одно из двух: или смерть, висящая над всеми нами, властна над нами и может разлучать нас и лишать нас блага любви, или смерти нет, а есть ряд изменений, совершающихся со всеми нами, в числе которых одно из самых значительных есть смерть, и что изменения эти совершаются над всеми нами, — различно сочетаясь — одни прежде, другие после, — как волны.
Я стараюсь помочь ей, но вижу, что до сих пор не помог ей. Но я люблю ее, и мне тяжело и хорошо быть с ней. Она еще физически слаба: два месяца нет р. и она иногда думает, что она беременна. Таня, бедная и милая, тоже очень слаба. Все мы очень близки друг к другу, как Д. хорошо сказал: как, когда выбыл один листок, скорее и теснее сбиваются остальные.
2) Соблазн есть мысль о том, что должно быть сохранено то, что дано для траты, что должна быть усовершенствована и улучшена личность, то, что дано для усовершенствования и улучшения того, что не лично — души и мира Божьего.
Заблуждение это тем ужасно, что оно заставляет жалеть то, чего нет конца, что дается тем больше, чем больше оно тратится. Как у Лаодзе сказано, как воздух в кузнечных мехах, чем больше его выходит, тем больше набирается, т. е. тем больше проходит сквозь меха. Так и плотские формы жизни — они бесконечны, и тем больше их проявляется, чем больше их тратится. Только надо верить в это. Если и умрешь — оживешь, веришь ли ты сему?
3) Смерть детей с объективной точки зрения: природа пробует давать лучших и, видя, что мир еще не готов для них, берет их назад. Но пробовать она должна, чтобы идти вперед. Это запрос. Как ласточки, прилетающие слишком рано, замерзают. Но им все-таки надо прилетать. Так Ваничка. Но это объективное дурацкое рассуждение. Разумное же рассуждение то, что он сделал дело Божие: установление Царства Божия через увеличение любви — больше, чем многие, прожившие полвека и больше.
4) Соня говорила часто: он меня спасал от зла. Я — дурная, грубая натура, он любовью своей смягчал, приближал меня к Богу. Как будто он теперь не делает этого.
5) Да, любовь есть Бог. Полюби, полюби того, кто делал тебе больно, кого ты осуждал, не любил и всё то, что скрывало от тебя его душу, исчезнет, и ты, как сквозь светлую воду на дне, увидишь божественную сущность его любви, и тебе не нужно и нельзя будет прощать его, тебе нужно будет прощать только себя за то, что ты не любил Бога в том, в ком он был, и из-за своей нелюбви не видал Его.
6) Да, жить надо всегда так, как будто рядом в комнате умирает любимый ребенок. Он и умирает всегда. Всегда умираю и я.
7) Несколько дней после смерти Ванички, когда во мне стала ослабевать любовь (то, что дал мне через Ваничкину жизнь и смерть Бог, никогда не уничтожится), я думал, что хорошо поддерживать в себе любовь тем, чтобы во всех людях видеть детей — представлять их себе такими, какими они были в 7 лет. Я могу делать это. И это хорошо.
8) Радость жизни без соблазна есть предмет искусства.
9) Жизнь моя и всех только служение, а не имеет цели в самой себе.
10) Читал дурную статью Соловьева против непротивления. Во всяком нравственном практическом предписании есть возможность противоречия этого предписания с другим предписанием, вытекающим из той же основы. Воздержание: что же, не есть и сделаться неспособным служить людям? Не убивать животных, что же, дать им съесть себя? Не пить вина. Что ж, не причащаться, не лечиться вином? Не противиться злу насилием. Что же, дать убить человеку самого себя и других?
Отыскивание этих противоречий показывает только то, что человек, занятый этим, хочет не следовать нравственному правилу. Всё та же история: из-за одного человека, которому нужно лечиться вином, не противиться пьянству. Из-за одного воображаемого насильника, убивать, казнить, заточать.
18 марта 1895 г.
1) Писательство, особенно художественное, прямо нравственно вредно мне. И я, когда я писал ‘Хозяина и Работника’, поддавался желанию славы. И те похвалы и успех служат верным показателем того, что это было дурное дело. Нынче я как будто немного нравственно проснулся.
Главное, надо помнить и понимать, что всякое внешнее дело, как бы оно велико ни казалось, есть ничтожество, что ты маленький, крошечный червячок, служащий делу Божьему, что ты как величина внешняя = 1/ , т. е. 0, что ты величина только в той степени, в которой ты проявил в себе Бога. Прислушиваться же к своему значению есть соблазн из соблазнов, величайший и вреднейший соблазн.
2) Был старичок из Сибири, где он живет в пустыне. Я говорю: как же жить в пустыне, когда люди во тьме: не надо ставить свет под спуд. А он говорит: кто станет искать света, тот найдет. Т.е. дело не в том, чтобы светить, а в том, чтобы быть светлым.
27 марта 1895 г.
1) Так как я не слышу всех осуждений, а слышу одни похвалы за Хозяина и Работника, то мне представляется большой шум и вспоминается анекдот о проповеднике, который на взрыв рукоплесканий, покрывших одну его фразу, остановился и спросил: или я сказал какую-нибудь глупость? Я чувствую то же и знаю, что я сделал глупость: занявшись художественной обработкой пустого рассказа. Самая же мысль не ясна и вымучена — не проста. Рассказ плохой. И мне хотелось бы написать на него анонимную критику, если бы был досуг и это не было бы заботой о том, что не стоит того.
2) Вчера думал о завещании Лескова и подумал, что мне нужно написать такое же. Я всё откладываю, как будто еще далеко, а оно во всяком случае близко. Это хорошо и нужно не только потому, что избавляет близких от сомнений и колебаний, как поступить с трупом, но и потому, что голос из-за гроба бывает особенно слышен. И хорошо сказать, если есть что, близким и всем в эти первые минуты.
Мое завещание приблизительно было бы такое. Пока я не написал другого, оно вполне такое.
1) Похоронить меня там, где я умру, на самом дешевом кладбище, если это в городе, и в самом дешевом гробу — как хоронят нищих. Цветов, венков не класть, речей не говорить. Если можно, то без священника и отпеванья. Но если это неприятно тем, кто будет хоронить, то пускай похоронят и как обыкновенно с отпеванием, но как можно подешевле и попроще.
2) В газетах о смерти не печатать и некрологов не писать.
3) Бумаги мои все дать пересмотреть и разобрать моей жене, Черткову В. Г., Страхову, и дочерям Тане и Маше (что замарано, то замарал сам. Дочерям не надо этим заниматься), тем из этих лиц, которые будут живы. Сыновей своих я исключаю из этого поручения не потому, что я не любил их (я, слава Богу, в последнее время всё больше и больше любил их), и знаю, что они любят меня, но они не вполне знают мои мысли, не следили за их ходом и могут иметь свои особенные взгляды на вещи, вследствие которых они могут сохранить то, что не нужно сохранять, и отбросить то, что нужно сохранить. Дневники мои прежней холостой жизни, выбрав из них то, что стоит того, я прошу уничтожить, точно так же и в дневниках моей женатой жизни прошу уничтожить всё то, обнародование чего могло бы быть неприятно кому-нибудь. Чертков обещал мне еще при жизни моей сделать это. И при его незаслуженной мною большой любви ко мне и большой нравственной чуткости, я уверен, что он сделает это прекрасно. Дневники моей холостой жизни я прошу уничтожить не потому, что я хотел бы скрыть от людей свою дурную жизнь: жизнь моя была обычная дрянная, с мирской точки зрения, жизнь беспринципных молодых людей, но потому, что эти дневники, в которых я записывал только то, что мучало меня сознанием греха, производят ложно одностороннее впечатление и представляют…..
А впрочем, пускай остаются мои дневники, как они есть. Из них видно, по крайней мере, то, что, несмотря на всю пошлость и дрянность моей молодости, я все-таки не был оставлен Богом и хоть под старость стал хоть немного понимать и любить Его.
Из остальных бумаг моих прошу тех, которые займутся разбором их, печатать не всё, а то только, что может быть полезно людям.
Всё это пишу я не потому, чтобы приписывал большую или какую-либо важность моим бумагам, но потому, что вперед знаю, что в первое время после моей смерти будут печатать мои сочинения и рассуждать о них и приписывать им важность. Если уже это так сделалось, то пускай мои писанья не будут служить во вред людям.
4) Право на издание моих сочинении прежних: десяти томов и азбуки прошу моих наследников передать обществу, т. е. отказаться от авторского права. Но только прошу об этом и никак не завещаю. Сделаете это — хорошо. Хорошо будет это и для вас, не сделаете — это ваше дело. Значит, вы не могли этого сделать. То, что сочинения мои продавались эти последние 10 лет, было самым тяжелым для меня делом в жизни.
5) Еще и главное прошу всех и близких и дальних не хвалить меня (я знаю, что это будут делать, потому что делали и при жизни самым нехорошим образом), а если уж хотят заниматься моими писаниями, то вникнуть в те места из них, в которых, я знаю, говорила через меня Божья сила, и воспользоваться ими для своей жизни. У меня были времена, когда я чувствовал, что становился проводником воли Божьей. Часто я был так нечист, так исполнен страстями личными, что свет этой истины затемнялся моей темнотой, но все-таки иногда эта истина проходил через меня, и это были счастливейшие минуты моей жизни. Дай Бог, чтобы прохождение их через меня не осквернило этих истин, чтобы люди, несмотря на тот мелкий нечистый характер, который они получили от меня, могли бы питаться ими. В этом только значение моих писаний. И потому меня можно только бранить за них, а никак не хвалить. Вот и всё.
3) Соня ужасно страдает. Причина то, что она к животной любви к своему детищу привила все свои духовные силы: положила свою душу в ребенка, желая сохранить его. И желала сохранить жизнь свою с ребенком, а не погубить свою жизнь не для ребенка, а для мира, для Бога.
4) Если есть страдание, то был или есть эгоизм. Любовь не знает страданий, потому что жизнь любовная есть жизнь Божеская всемогущая. Эгоизм же есть ограничение личности.
5) Что такое время? Нам говорят, мера движенья. Но что же движенье? Какое есть одно несомненное движенье? Такое есть одно, только одно: движенье нашей души и всего мира к совершенству.
6) Пространство есть предел личности.
7) Коротко сказать правило жизни: жить в этой жизни жизнью вечной, т. е. жить по-Божьи.
8) Не душу свою тратить на сохранение и увеличение животной личности, а животную личность тратить на сохранение и увеличение души. Жить для души. Жить по-Божьи.
9) Жить по-Божьи значит желать того, чего желает Бог. Бог же желает блага мира, благо же мира приобретается увеличением в нем любви.
10) Я часто сознаю в себе ослабление стремления к совершенству. Происходит это от двух причин: оттого, что точно ослабеваешь, и оттого, что достиг того, к чему стремился, и стремление останавливается на время, как когда ступишь на ступень и заносишь ногу на другую.
11) Наследственность царей доказывает то, что нам не нужны их достоинства.
12) Люди, живущие мирской жизнью, лучшие из них, люди, любящие своих близких, должны бы понять, что в жизни их должна быть не перестающая мука, потому что смерть висит над ними.
13) Бог в нас, в этом одно вечное, истинное, свойственное человеку миропонимание. Сютаев говорит: Бог в табе и вместе с тем признает писание и потому ему необходимо духовно перетолковать так писание, чтобы решателем всего все-таки был ‘Бог в табе’. То же делают все люди, признающие в глубине сознания то, что основа всего в них, и вместе с тем какое-нибудь внешнее учение. Они перетолковывают внешнее учение так, чтобы оно совпало с единым, вечным миропониманием. Так делают матерьялисты, социалисты.
14) Один из главных соблазнов, едва ли не основной, это представление о том, что мир стоит, тогда как и мы и он, не переставая, движемся, течем.
15) Давно еще прежде я спрашивал себя, зачем дети мрут? и не нашел ответа и забыл про это. Потом, не думая о детях, я решил для себя вопрос смысла жизни так, что он состоит в том, чтобы увеличивать любовь в себе и в мире. И теперь, вспомнив о вопросе: зачем дети мрут? я увидал, что ответ на смысл жизни отвечает вполне и на вопрос о смерти детей.
16) Прежде чем любить, или скорее для того, чтобы любить, нужно знать то, что можно и нельзя не любить. Это-то нечто, что можно и нельзя не любить, есть Бог, есть Божеское в мире и в людях. Видеть это Божеское, знать его, значит уже на половину любить его. А это Божеское есть во всех людях, во всем.
17) Безумие наследственности властителей подобно тому, чтобы вручить управление кораблем сыну или внучатному племяннику хорошего капитана.
18) Ах, кабы жить так, чтобы делать только наилучшее, наиболее должное, предоставляя всё остальное Богу.
19) Жить для Бога значит тратить свою жизнь для блага мира. Она и так тратится. Но она дана тебе в руки вся, до самоубийства: можешь истратить всю не для Бога и всю для Бога.
20) Хвалить других за их божественные свойства значит вызывать в них эти свойства. Быть хвалимым за эти божественные свойства значит быть призываемым к сознанию их.
6 апреля 1895 г.
1) Задача жизни в том, чтобы тратить свою плотскую жизнь на проявление и вызывание любви, устанавливающем единение: разменивать свое мясо на единение между существами мира.
2) Единение существ и людей возможно только в истине, и потому для установления единения нужно познание истины. Так что прежде проявления любви нужно познание истины. Познание же истины есть и познание Бога. Любить можно только Бога, только божественное в мире и людях. Но чтобы любить Его, надо познать Его, уметь познавать его. И потому прежде любви Бога должно быть познание Его. Познать же Бога значит познать самого себя, отделить божественного себя от телесного — выделить содержание из формы. Всё в этом.
3) Жить пo-Божьи значит жить для блага себя, не отделенного от других существ.
4) Не значит ли жить по-Божьи — давать жизнь другим, пробуждать в других жизнь духовную, истинную?
5) Как в жизни плотской высшее проявление ее в любви половой, которая дает жизнь плотскую, так и в жизни духовной высшее проявление ее в любви божеской, порождающей жизнь духовную.
Всё это очень слабо и не сведено к единству, но всё это верно и всем этим я живу.
6) Мать страдает о потере ребенка и не может утешиться. И не может она утешиться до тех пор, пока не поймет, что жизнь ее не в сосуде, который разбился, а в содержимом, которое, вылившись, потеряло свою форму, но не исчезло. Вся мудрость мира в том, чтобы перенести свою жизнь из формы в содержимое и не направлять свои силы на сохранение формы, а на то, чтобы течь.
7) Жизнь истинная есть жизнь божеская, но мы не видим ее: соблазны скрывают ее от нас.
8) Прежде я жил только для блага своей личности. Потом я понял, что во мне есть другая, высшая сущность и что надо жить для этой высшей сущности, но только понял это. Потом я стал временами жить для этой сущности. Теперь же надо сделать так, чтобы всегда жить для этой сущности, и если уже нельзя иначе, только временами жить для личности. Всё дело в том, чтобы стало естественно жить для Бога, а жить для себя стало бы исключением.
9) Самая сильная умиленная любовь есть та, которую мы испытываем к людям, которых мы прежде ненавидели — любовь к врагам.
10) Цель жизни благо. Благо только в служении Богу. Служение Богу в увеличении любви в мире. Увеличение любви в мире достигается только увеличением и проявлением любви в себе. Любовь же в себе и дает нам то высшее благо, к которому мы стремимся.
11) Вера Ивановна, как только узнает, что кто-либо умер и никто не подает за упокой его души, делает это. Машенька тоже стала добрее после того, как пошла в монастырь. Что это значит? Как соединяется язычество с христианством? Не могу вполне уяснить себе. Что такое культ? Я в статье Религия и нравственность определяю религию общим основным миропониманием, но кроме этого общего основного миропонимания религия имеет еще и частное значение — культа, жертв, наставников… Что это такое? И какое имеет значение? Не есть ли это покров, который мы накидываем и под которым скрываем греховность нашей жизни?
12) Очень легко знать, что добро и что зло само по себе, но очень трудно решить это для людей, запутавшихся в добре и зле.
13) Наибольшее число страданий, вытекающих из общения мужчин и женщин, происходит от совершенного непонимания одного пола другим. Редкий мужчина понимает, что значат для женщины дети, какое место они занимают в их жизни, и еще более редкая женщина понимает, что значит для мужчины долг чести, долг общественный, долг религиозный.
14) Один из самых трудных переходов это переход от жизни хорошенькой к жизни хорошей.
10 апреля 1895 г.
1) Ходил по улицам и смотрел на лица: редкое неотравленное алкоголем, никотином и сифилисом лицо. Ужасно жалко и обидно бессилие, когда так ясно спасение. Бараны прыгают в воду, а ты стоишь отмахиваешь, а они всё так же прыгают, и представляется, что они-то делают дело, а ты мешаешь им.
2) Естественный ход жизни такой: сначала человек ребенком, юношей только действует, потом, действуя, ошибаясь, приобретая опытность, познает и потом уже, когда он узнал главное, что может знать человек, узнал, что добро, начинает любить это добро: действовать, познавать, любить. Дальнейшая жизнь (также и наша теперешняя жизнь, которая есть продолжение предшествовавшей), есть прежде деятельность во имя того, что любишь, потом познавание нового, достойного любви и, наконец, любовь к этому новому, достойному любви. В этом круговорот всей жизни.
3) Человек считается опозоренным, если его били, если он обличен в воровстве, в драке, в неплатеже карточного долга и т. п., но если он подписал смертный приговор, участвовал в исполнении казни, читал чужие письма, разлучал отцов и супругов с семьями, отбирал последние средства, сажал в тюрьму. А ведь это хуже. Когда же это будет? Скоро. А когда это будет — конец насильственному строю.
14 апреля 1895 г.
1) Продолжаю быть праздным и дурным. Нет ни мыслей, ни чувств. Спячка душевная. И если проявляются, то самые низкие, эгоистические чувства: велосипед, свобода от семейной связи и т. п. Устал ли я от пережитого в последнее время, или пережил ступень возраста, вступив в давно желанный мною старческий, чистый возраст?
2) Надо помнить, что время для исполнения мною предназначенного мне в этом мире дела на исходе, и грех тратить его непроизводительно, т. е. не служа делу Божию. Сколько ни обдумывал я вопрос об отношении дела Божия к внутреннему совершенствованию любви, я не могу выйти из того положения, что задача жизни — исполнение дела Божия — уничтожение разъединения, увеличение любви, и что совершаться это дело может только через дело, в котором происходит внутреннее совершенствование в любви.
3) Цель жизни есть проникновение (пермеация) всех ее явлений любовью, есть медленное, постепенное претворение злой жизни в добрую, есть творчество истинной жизни, потому что истинная жизнь есть только жизнь любовная, есть рождение истинной, т. е. любовной жизни. И в обыкновенной жизни человек задает себе цель в претворении внешней жизни, не переставая совершенствовать внутреннюю, в исключительных же случаях — заточения, Робинзона — остается одно внутреннее совершенствование. Что же это значит? Это значит то, что любовь не есть ни внешняя, ни внутренняя и не может иметь разных целей: она есть жизнь и потому… Нет, не ясно мне. Хотел написать, что нужно непрестанную деятельность, но не знаю, правда ли.
4) Представил себе роман о том, как наш брат образованный бежал с переселенцами от жены и увез с кормилицей сына. Жил чистою, рабочею жизнью и там воспитал его. И как сын поехал к выписавшей его матери, живущей вовсю роскошной, развратной, господской жизнью.
5) Вспомнил живо, как всякий раз, как я ближе подходил к Богу, все близкие и дальние не только осуждали, негодовали на меня. И чем дальше отходил от него, как теперь (‘Хозяин и работник’ и лечиться), тем ласковее становились ко мне.
6) Читал журнал, статьи Ковалевского, Пыпина, Соловьева, повесть Ожешко, Бурже и т. п. и вспомнил требование брата Сережи от литературы. Есть сердечная духовная работа, облеченная в мысли. Эта настоящая и эту любит Сережа и я, и все понимающие. И есть работа мысли без сердца, а с чучелой вместо сердца, — это то, чем полны журналы и книги.
7) ‘Если ты не научишь людей, за это не ответишь, а если сам себя не научишь, за это ответишь’. Это страшно сильно. И склоняюсь в светлые минуты думать, что всё дело в проявлении в себе любви, для чего нужно только устранять соблазны. А устранишь соблазны и проявится любовь, она потребует дела — будет ли это просвещение всего мира или приручение и смягчение паука. Всё равно важно.
8) Мы любим людей не за то, что они делают нам, не за их достоинства, не потому, что мы хотим любить их, а за то, что мы делаем для них, жертвуем для них своею жизнью. И поэтому, чтобы любить, надо жертвовать. А чтоб жертвовать, надо любить. Как же быть? Один выход: уничтожать соблазны, затыкающие любовь — жизнь. А что соблазн? Обман рассудка, подсказывающий, что жизнь там, где ее нет.
25 апреля 1895 г.
1) Страшно трагично положение матери: природа вложила в нее прежде всего неудержимую похоть (то же она вложила и в мужчину, но в мужчине это не имеет тех роковых последствий — рождения детей), последствием которой являются дети, к которым вложена ещё более сильная любовь и любовь телесная, т. к. и ношение, и рождение, и кормление, и выхаживание есть дело телесное. Женщина, хорошая женщина полагает всю свою душу на детей, отдает всю себя, усваивает душевную привычку жить только для них и ими (самый страшный соблазн тем более, что все не только одобряют, но восхваляют это), проходят года, и эти дети начинают отходить — в жизнь или смерть — первым способом медленно, отплачивая за любовь досадой, как на привешенную на шею колоду, мешающую жить им, вторым способом — смертью, мгновенно производя страшную боль и оставляя пустоту. Жить надо, а жить нечем. Нет привычки, нет даже сил для духовной жизни, потому что все силы эти затрачены на детей, которых уже нет. Вот что надо бы высказать в poмане матери.
2) Начал учиться в манеже ездить на велосипеде. Очень странно, зачем меня тянет делать это. Евгений Иванович отговаривал меня и огорчился, что я езжу, а мне не совестно. Напротив, чувствую, что тут есть естественное юродство, что мне всё равно, что думают, да и просто безгрешно, ребячески веселит.
3) Любовь есть проявление в себе (сознание) Бога, и потому стремление выйти из себя, освободиться, жить Божеской жизнью. Стремление же это вызывает Бога, т. е. любовь и в других (нехорошо, бестолково). Главная мысль моя в том, что любовь вызывает любовь в других — Бог, проснувшийся в тебе, вызывает пробуждение того же Бога и в других.
4) Ездил с девочками в театр, и, возвращаясь оттуда, они стали говорить про то, какой будет скоро матерьяльный прогресс, как электричество и т. п. И мне жалко их стало, и я им стал говорить, что я жду и мечтаю, и не только мечтаю, но и стараюсь, о другом единственно важном прогрессе — не электричества и летанье по воздуху, а о прогрессе братства, единения, любви, установления Царства Божия на земле. Они поняли, и я сказал им, что жизнь только в том и состоит, чтобы служить приближению, осуществлению этого Царства Божия. Они поняли и поверили. Серьезные люди — дети, ‘их же есть царство Божие’. Нынче читал еще мечтания какого-то американца о том, как хорошо будут устроены улицы и дороги и т. п. в 2000 году, и мысли нет у этих диких ученых о том, в чем прогресс. И намека нет. А говорят, что уничтожится война только потому, что она мешает матерьяльному прогрессу.
26 апреля 1895 г.
1) Вчера видел свой портрет, и он поразил меня своей старостью. Мало остается времени. Страшно то, что чем старше становишься, тем чувствуешь, что драгоценнее становится (в смысле воздействия на мир) находящаяся в тебе сила жизни, и страшно не на то потратить ее, на что она предназначена. Как будто она (жизнь) всё настаивается и настаивается (в молодости можно расплескивать ее — она без настоя) и под конец жизни густа, вся один настой.
2) Как только стану рассуждать: кому молюсь? чего прошу? как он исполнит мою молитву? Ничего не знаю. Знаю только, что мне нужно молиться, что меня страстно тянет к молитве, что я без всяких внешних влияний сейчас пишу и держу с трудом слезы умиления молитвы, знаю, что мне необходимо молиться и что этот акт молитвы не праздный, а самое лучшее и плодотворное дело, которое я могу делать.
28 апреля 1895 г.
1) Хохлов почти на свободе, говорит, что запутался. ‘Я и право стал сумасшедший’. Не знаю, как помочь ему. Вероятно, всё дело в похоти. Познав женщин в юности, он уже не мог совладать с coбой и весь ушел на борьбу с своей похотью. У него остались выводы из христианского учения, а самого учения нет. Он стал эгоистом вследствие этой напряженной борьбы с собою. Как тонущий, падающий человек только думает о себе.
Вопрос: как тут быть? Тем же страдает Иван Михайлович. Как быть? Что сказать сыну, вступающему в этот возраст борьбы? Вся жизнь есть борьба плоти с духом, есть постепенное восторжествование духа над плотью.
Половая борьба есть самая напряженная, но зато всегда оканчивающаяся победой духа. Борьба эта не случайное, не исключительное явление, а дело всей жизни, что надо знать, надо готовиться к борьбе — как атлеты — надо быть всегда на страже, не отчаиваться и не унывать, когда побежден, а подниматься и вновь готовиться к борьбе. Есть падение случайное, падение с теми женщинами, которые и не хотят связывать свою жизнь с одним, и есть падение женитьбы, которая может продолжаться, как моя, 32 года, но падение всё-таки падение, и всё так же надо не унывать и ждать освобождения, которое придет и кажется пришло ко мне.
2) Смерть есть уничтожение той плотской оболочки, которая сдерживала в своих пределах духовное. После смерти остается от человека одно духовное. Скажут: не духовное, а матерьяльный отпечаток в мозгах людей. Но отпечаток — отпечаток, а я говорю не об отпечатке, а о моей любви к человеку, усиленной его жизнью и смертью. И вот, когда разрушается то временное и пространственное, которое скрывало для меня отчасти духовное, когда это духовное освободилось и слилось с моим внепространственным и вневременным духовным существом, с моей любовью, тогда мы стараемся это освободившееся духовное опять приурочить к пространству и времени: ставим памятники на месте могилы, кладем цветы, поминаем 6 недель, год и дни смерти и т. д.
3) Три есть средства облегчения положения рабочих и установления братства между людьми: 1) не заставлять людей работать на себя, ни прямо, ни косвенно не требовать от них работы — не нуждаться в той работе, которая требует излишка труда: во всех предметах роскоши. 2) Самому делать для себя (и если можешь и для других) ту работу, которая тяжела и неприятна и 3) собственно не средство, а последствие приложения второго: изучать законы природы и придумывать приемы для облегчения работы: машины, пар, электричество. Только тогда придумаешь настоящее и не придумаешь лишнего, когда будешь придумывать для облегчения своей или, по крайней мере, лично испытанной работы.
И вот люди заняты только приложением 3-го средства, и то неправильно, потому что устраняются от 2-го и не только не хотят употребить настоящих средств 1-го и 2-го, но и слышать не хотят о них.
4 мая 1895 г.
1) Как бы сделать то, чтобы так же не досадовать на душевные искривления и калечество, как не досадуешь на физические, но и не проходить их мимо, а терпеливо, если не излечивать их, то помогать либо освобождению от них, либо жизни при них.
2) Нельзя, раз вступив в известные практические отношения с людьми, вдруг пренебречь этими условиями во имя христианского отречения от жизни. Начал излагать эти мысли и не вышло. Верно одно то, что часто бывает, что человек вступит в жизненные мирские отношения, требующие только справедливости: не делать другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, и, находя эти требования трудными, освобождается от них под предлогом (в который он иногда искренно верит), что он знает высшие требования христианские и хочет служить им. Женится и решит тогда, когда познает тяжесть семейной жизни, что надо оставить жену и детей и итти за Ним. Или собирает артель, чтобы кормиться земельным трудом, и, увидав трудность, бросит и уйдет. Не надо обманывать себя: думать, что стоишь нравственно выше того положения, в которое стал. Если бы стоял выше, то и положение было бы выше. И это не значит, что оставайся всегда в том положении, в котором находишься, напротив, постоянно стремись вытти из него и стать выше. Но становись выше не отрицанием обязательств, а освобождением себя от них: 1) выполнением тех, которые взяты и 2) не вступлением в новые.
3) Сущность жизни, сама жизнь есть любовь, и эта мысль очень поразила его, разъяснила ему все неясное.
4) Жизнь есть движение. Я живу и потому ношу в себе силу движения, я есмь это движение и, хочу ли я того или не хочу, я живу. Вопрос для человека только в том, радостно, блаженно ли он живет, или горестно и мучительно. И вот учение истины указывает человеку путь блаженства и путь мучений. Путь блаженства состоит в том, чтобы служить Богу, путь мучений в том, чтобы служить своей смертной личности.
Жизнь есть движение. Оно может быть радостно и может быть мучительно. Для того, чтобы оно было радостно, нужно, чтобы оно соответствовало той воле, которая послала меня в мир. Нужно служить Богу. Как знать, чем я могу служить Богу? Знать я это могу по тому, когда движение совершается беспрепятственно (субъективно — радостно). Когда это бывает? Когда живу любовно, т. е. как и вода, покоряясь форме, но теку. Что нужно сделать, чтобы быть любовью? Разрушить обманы, вследствие которых мы хотим сломать стены и ломаем себя.
Чем мы можем сломить соблазны-обманы? Разумением.
7 мая 1895 г.
1) Жизнь служения людям открыта мне вполне, и захотелось этой жизни, только этой жизни. Но вошел в жизнь и как будто колеблюсь, — где служение: идти к Хохлову, облегчить его, к девице, о которой вчера просили студенты, или дома: домашние, прислуга, или встречи на улице? И отвечаю себе: и то, и другое, и 3-е, и 4-е. Записывать, что требуется вне дома, и делать. Так вдруг радостна, полна стала жизнь.
2) Религия изменяет государственный порядок, не думая об этом, но государственная власть не может, хотя и старается это сделать, изменить религию.
3) Время не есть форма мышления, а соотношения движения своего с движением вне себя.
15 мая 1895 г.
1) Часто тратишь свои душевные силы бесполезно. Это грех. Силы эти даны на служение. Только на это они и должны быть расходуемы. А то из приличия, из тщеславия, из апатии тратишься так, что не остается сил и времени на служение.
2) Не надо смешивать: тщеславия с славолюбием и еще менее желанием любви — любвелюбием. Первое — это желание отличиться перед другими ничтожными, даже иногда дурными делами, второе — это желание быть восхваляемым за полезное и доброе, третье — это желание быть любимым.
Первое — хорошо танцевать, второе — прослыть между людьми добрым, умным, третье — видеть выражение любви людей. Первое — дурное, второе — лучше, что бы ни было, третье — законно.
Не поддаваться ни одному, дорожить только оценкой Бога — это святость.
3) Неудержимая, или удержимая только на минуты потребность дышать доставляет наслаждение, когда она удовлетворяется после лишения, тоже и с пищей. Желание этого удовлетворения несомненно. Это обмен вещества в себе. Другое, удовлетворение половой потребности, также настойчиво, несомненно и также всё, как будто, разрешает и дает еще большее наслаждение. Это обмен членов рода. Более высокое наслаждение, получаемое от этой деятельности, происходит от того, что круг обмена больше. Реже, даже редко проявляемая деятельность духовной любви ко всему существующему еще более удовлетворяет, еще более несомненно, и доставляет еще высшее — высшее, доступное человеку наслаждение. Это есть обмен духовной силы. И более высокое наслаждение, получаемое от этой деятельности, происходит от того, что круг обмена еще больше. В первом случае возобновляется одно тело одного человека, на место отжившей частицы является другая, и человек чувствует себя одной, одинокой личностью, во втором случае возобновляется род, на место одного отживающего члена является другой, и человек живет уже идеей рода и чувствует себя частицей этого рода, в третьем случае возобновляется божественная сущность — дух, отживающее проявление духа (вся жизнь мирская) заменяется новым проявлением ее, и человек чувствует себя божественной сущностью — духом.
4) Соня начала говорить вчера ночью про то, что смерть Ванички есть величайшее несчастие, страдание и что смерть эта сделана Богом. Часто люди говорят так о зле, которое причиняет Бог людям. И говоря и думая так, люди воображают, что они верят в Бога, и молятся Ему. Бог делает зло! А если Бог делает зло, то он не добрый, не любовь, а если он не добрый, то его нет. Происходит это от того, что люди так уверятся в том, что то, что они делают дурно, не только хорошо, но превосходно, как они уверяют, что любить своих детей — прекрасно, что когда они испытывают то зло, которое есть только последствия их ошибок — грехов, они обвиняют не себя, но Бога. И потом в глубине души признают Бога злым, т. е. отрицают его и потому не получают от него утешения.
18 мая 1895 г.
1) К старости ослабевают умственные силы — это несомненно. Т. е. ослабевает умственная энергия, память. Но одно не уменьшается — это любовь. А, напротив, увеличивается. И это так и должно быть. Умственные силы нужны только на то, чтобы разбить те преграды, которые мешают проявлению любви. И если умственные силы были направлены на это, к старости соблазны разбиты и умственных сил не нужно. Подтверждается это еще и тем, что умственные силы дают похвалу людскую, любовь же дает только согласие с Богом. И к старости и не нужно уже то, что дает славу людскую, а нужно только то, что согласно с Богом.
2) Долго меня смущала неясность отношения между разумом (разумением) и любовью и еще жизнью, и то, и другое, и третье казалось всем, казалось основной божественной сущностью. И теперь мне кажется, что отношение это уяснилось мне. Жизнь есть сила движения, самобытная (творческая) сила. Не просвещенная разумом это есть только сила. Просвещенная разумом это есть любовь. Разум есть указатель пути жизни. И путь этот есть только один: любовь.
28 мая 1895 г.
На гуляньи устроены мачты для влезания на них и доставания призов. Такой прием увеселения: чтобы манили человека часами (пускай он погубит свое здоровье) или бег в мешках, а мы будем забавляться, смотреть, — мог возникнуть только при делении людей на господ и рабов. Все формы нашей жизни сложились такими, какими они сложились, только потому, что было это деление: акробаты, половые в трактирах, нужники, производство зеркал, карточек, все фабрики, всё могло возникнуть таким, каким оно есть, только потому, что было деление на господ и рабов. А мы хотим братскую жизнь, удержав рабские формы жизни.
29 мая 1895 г.
1) Что такое одобрение людей и что такое одобрение Божие? Первое — это одобрение, если не лучшего, то среднего свойства людей, такого, которое всегда находится во всех или в большинстве людей, второе — это то, что только изредка проявляется в редких лучших людях.
2) Специализация труда есть произведение рабства. Предела специализации нет. Для того, чтобы специализация была законна, она должна быть прежде всего свободна. А то люди вступили на путь специализации и поддерживают ее скрытым рабством.
3) Ныне царство матерьялизма, т. е. женщин и врачей. Об этом много можно и должно понимать.
4) Говорят: она не в силах понять. А если она не в силах понять, то зачем же она не слушается. А то хочет, не понимая жизни и зная, что жизнь эта осуждается, руководить ею.
4 июня 1895 г.
1) Уяснилось важное для Коневской: именно двойственность настроения — два человека: один робкий, совершенствующийся, одинокий, робкий реформатор и другой поклонник предания, живущий по инерции и поэтизирующий ее.
2) Читал об Ибсене. Он говорит, что отрекшись от плотской любви, застынешь, что она приведет к истинной. Какое заблуждение! Только отрекшись от нее или пока не знаешь ее, знаешь истинное умиление любви. О, как хорошо может выйти Коневская. Как я иногда думаю о ней. В ней будут два предела истинной любви с серединой ложной.
3) Строй жизни нашей рабский и думать, что можно удержать этот строй жизни с братством, хотя с равенством и свободой, всё равно, что построить египетские пирамиды братской общиной.
4) Дехтерев спросил меня, как и чем я различаю разум от чувства, я отвечал ему, что не знаю этого деления, или скорее, что не признаю этого деления основным. Есть дух, живущий в нашем теле, проходящий через него и, как через призму, проходя через него, раздробляющийся на то, что мы называем разумом, чувством, верою и т. п.
7 июня 1895 г.
1) В животную бессознательную личную жизнь внесена безличная, божественная, духовная сила. Духовная сила эта, проявляясь разумом, разлагает бессознательную животную жизнь: уничтожает животную личную жизнь, но не освобождается от животной безличной жизни, а творит в животной личной жизни иную, высшую, любовную жизнь.
Разум, направленный на увеличение благ животной жизни, производит соблазны. Соблазны — это усилия удержать личную жизнь. Уничтожение этих соблазнов есть дело божественного разума, уничтожение их освобождает любовь.
2) Как к старости начинает уничтожаться реальность мирской жизни, начинает прощупываться сквозь мнимо реальные явления жизни, сквозь образы мира — пустота, а за пустотою — Бог, от которого пришел и к которому идешь.
12 июня 1895 г.
1) Всё время читал то Неделю, то Русскую Мыслъ. Всё интересно, но всё излишне. В Закаспийском крае процветают только те поселения, которые хозяйничают, как подгородные. Разве не то же самое и во всей России? Откуда же деньги в городах? С податей, с народа и с торговли, с народа же. Не проще ли было не обирать этих денег? Не было бы войска, чиновников, фабрик, перемещения товаров. Всё это правда, но если бы не было рабства и не продолжали оставаться в рабстве земледельцы. От них в зависимости были бы устроители войска, чиновников, фабрик и торговли, а не наоборот, как теперь.
2) Для того, чтобы отношения с людьми были правильны, всегда радостные и никогда не мучительны, надо относиться к людям через Бога, т. е. при отношениях с ними помнить, что нужно и важно не то, что мне нужно, не то, что нужно тому человеку, с которым я вступаю в отношения, а то, что от вас обоих нужно Богу. Только вспомнить про это, когда испытываешь тяжесть, неприятное чувство от отношений с людьми, и тотчас всё проходит и заменяется радостью. Пробовал нынче утром так относиться к людям, к детям, Соне и так хорошо было. Отец, помоги мне никогда не забывать этого. Я знаю, что это одна из твоих истин.
13 июня 1895 г.
1) Вчера приехал Сережа с Маней. Они очень любовны, но боюсь, что женясь они делают то, что делают иногда, когда ключ не отворяет или дверь забухла: вертят и толкают в противуположную сторону. Сравнение не верно, но я хочу сказать, что каждый отдельно не может, не умеет прожить, давай же попробуем связавшись вместе.
2) Заповеди Христа не правила, а всё только указания соблазнов или скорее различных форм, принимаемых одним основным соблазном — соблазном того, что жизнь тебе дана для твоего блага, что 1) правило — ты предназначен к счастью и потому можешь гневаться на тех, кто мешают ему, 2) что похоть половая дана для твоего наслаждения, в) что ты можешь обеспечить свое благо — обещанием, что есть что-либо несомненно твердое в тебе, г) что, возмещая на других сделанное тебе зло, ты можешъ избавиться от него и д) что для ограждения этого блага тебе нужно причислить себя к какой-нибудь народности.
3) Конкретные науки в противуположность абстрактным становятся тем менее точны, чем ближе предмет их приближается к человеческой жизни: 1) математика, 2) астрономия, 3) химия, 4) физика, 5) биология (начинается неточность), 6) антропология (неточность увеличивается), 7) социология (неточность доходит до тех пределов, что самая наука уничтожается).
4) Мы не можем, не должны знать будущего. Это незнание есть необходимое условие жизни. Полное знание исключало бы возможность жизни. Нет ни одного поступка в плотской жизни, которой бы не нес за собою бедственные для себя или для других последствия. Человек с своим незнанием будущего подобен человеку, которому бы завязали глаза и заткнули уши для того, чтобы он не видел тех жертв, которые он невольно растаптывает каждым своим шагом, и не слышал их воплей. Неведение это уменьшается только в той мере, в которой деятельность человека переносится из области плотской в область духовную, в той мере, в которой человек живет не для достижения матерьяльных целей, а духовной — соединения своей воли с волей Бога.
17 июня 1895 г.
Без понятия Бога, без сознания Его не может быть разумного миросозерцания.
18 июня 1895 г.
1) Читал Herbert’a Spencer’a ответ Balfour’y. Исповедание агностицизма, как они теперь называют атеизм. Я говорю, что агностицизм, хотя и хочет быть чем-то особенным от атеизма, выставляя вперед мнимую невозможность знать, но в сущности то же, что атеизм, потому что корень всего есть непризнание Бога. Так читал Н. Spencer’a, который говорит не то, что я желаю откинуть верования в Бога, но я должен сделать это. Самообман есть только другая альтернатива. ‘Нет никакого удовольствия, говорит он, в сознании себя бесконечно малым прыщиком на планете, которая сама есть такая же бесконечно малая песчинка в сравнении with the totality of things (я бы спросил у него, что он разумеет под totality of things). Не представляет никакого утешения то, что поражающие вас неисцелимые страдания происходят от слепых сил, которые так же безучастно и случайно разрушают ныне червячка, завтра целые миры, и созерцание вселенной без понятного начала и конца и без понятной нам разумной цели, не доставляет никакого удовлетворения. Желание понять значение всего этого не менее сильно в агностике, как и в других, но не находя объяснения этому, он не довольствуется тем, которое ему предлагают’. Совершенно то же самое говорил мне 3-го дня Иван Иванович: происходит какое-то коловращение и среди этого бесконечного по времени и пространству коловращения являюсь я — живу и исчезаю, это несомненно, всё же остальное, т. е. представление о каком-то разумном существе, от которого я произошел и для достижений цели которого я существую вместе со всем, что существует — это представление такое есть самообман.
Два различные и противуположные эти мировоззрения надо представить так: одни, агностики, говорят: я вижу себя, рожденное от своих родителей, так же как и все другие, окружающие меня живые существа, живущие в известных, подлежащих моему исследованию и изучению, условиях и изучаю себя и другие существа, как живые, так и не живые, и те условия, в которых они находятся, и сообразно с этим изучением устанавливаю свою жизнь. Вопросы о происхождении я исследую точно так же и наблюдением и наведением достигаю всё большего и большего знания. Вопрос, же о том, откуда произошел весь этот мир, зачем он существует и я существую в нем, я оставляю неотвеченным, так как не вижу возможности так же определенно, ясно и доказательно отвечать на него, как я отвечаю на вопросы об условиях существующего в мире, и потому ответы на этот вопрос, состоящие в том, что существует якобы разумное существо Бог, от которого я произошел (обыкновенно говорится: от которого произошел мир, подразумевая под этим происхождением сотворение мира, чего не утверждает христианское учение) и которое для известной своей цели определило закон моей жизни, эти ответы на вопрос я не признаю, как не имеющие той ясности и доказательности, которые имеют научные ответы на вопросы о причинах и условиях различных жизненных явлений. Так говорит агностик и, не допуская возможности какого-либо другого знания, кроме того, которое приобретается наблюдением и рассуждением над этими наблюдениями, он, если и не прав, то совершенно логично последователен.
Христианин же, признающий Бога в человеке, говорит: я вижу себя в обладании духовных свойств разума и любви и признаю себя духовным, т. е. разумно любовным существом, ограниченным теми пределами телесности, в которых я нахожусь, и стремящимся к увеличению этих духовных сил и наибольшему проявлению их, и из этого заключаю, что существует такое же духовное разумно-любовное, неограниченное существо: я сознаю себя живущим только потому, что я сознаю себя разумным. Сознавая же себя разумным, я не могу не признать того, что жизнь моя и всего существующего должна быть также разумна. Для того же, чтобы быть разумной, она должна иметь цель. Цель же этой жизни должна быть вне меня, в том существе, для которого я и всё существующее служит орудием для достижения цели. Существо это есть, и я должен в жизни исполнять закон (волю) Его. Вопросы же о том, каково это существо, которое требует от меня исполнения своего закона, и когда возникла эта разумная жизнь во мне, и никак она возникает в других существах во времени и пространстве, т. е. что такое Бог: личный или безличный, как он сотворил и сотворил ли мир, и когда во мне возникла душа, в каком возрасте, и как она возникает в других, и откуда она взялась, и куда уйдет, и в каком месте тела живет, — все эти вопросы я должен оставить неотвеченными, потому что знаю вперед, что в области наблюдений и рассуждений над ними я никогда не приду к окончательному ответу, т. к. всё скроется в бесконечном времени и пространстве. По этому же самому я и не признаю даваемых наукой ответов о том, как зачался мир: солнце, земля, как зачинается душа и в какой части головного мозга она находится. В первом случае агностик, признавая себя только животным существом и потому признавая только то, что подлежит внешним чувствам, не признает духовного начала и примиряется с нарушающей требования разума бессмысленностью своего существования, во втором случае христианин, признавая себя только разумным существом и потому признавая только то, что соответствует требованиям разума, не признает действительности данных внешнего опыта и потому считает данные эти фантастическими и ошибочными. Оба одинаково правы. Но разница, и существенная, между ними в том, что по первому мировоззрению всё в мире строго научно, логично и разумно, за исключением самой жизни человека и всего мира, не имеющих никакого смысла, и поэтому из такого мировоззрения — несмотря на все попытки противного — вытекает очень много интересных и забавных соображений, но не вытекает ничего нужного для руководства в жизни, тогда как по второму мировоззрению жизнь человеческая и всего мира получает определенный разумный смысл и самое прямое, простое и доступное всем приложение к жизни, причем не нарушается и возможность научных исследований, которые ставятся при этом на свойственное им место.
2) В последнее время я очень слаб и потому близок к смерти, т. е. к новой высшей жизни, и потому яснее, проще (слава людская соскочила) чувствую. И вот успех внешний, осуществление, по моим понятиям, царствия Божия на земле не радует меня: отказы от военной службы — ну хорошо. А потом? И что бы ни было, разве это всё? Разве что-нибудь внешнее может удовлетворить? Только одно внутреннее движение вперед и то, какое в моей власти, движение и приближение к Богу, только это может вечно удовлетворять и радовать. И я чувствую это всей душой. А то внешнее осуществление — успех? Уже не говоря о том, что оно может быть прямо ложно, односторонне-узко, разве какое бы то ни было осуществление что-нибудь доказывает? Ну община, ну народ, ну человечество усвоило какую-нибудь…
19 июня 1895 г.
Чертков говорил, что человек может искренно верить в законность собственности и т. п., верить в ложь. Я думаю, что это нельзя. Он говорит: они верят в ветхий завет. Но они верят в ветхий завет только потому, что ветхий завет оправдывает то, что им нужно.
28 июня 1895 г.
1) Мы не можем, не должны знать будущего в области матерьяльной. Это незнание есть необходимое условие матерьяльной жизни. Если бы мы знали будущее, мы бы матерьяльно не жили. В области же духовной мы всё знаем, потому, что в ней нет будущего. И потому неизвестность нашей жизни уменьшается в той мере, в которой жизнь наша переходит от матерьяльной к духовной, в той мере, в которой мы освобождаемся от оков материи.
2) Для того, чтобы в жизни политической был порядок, чтобы люди не отдавались своим страстям и самоуправству, не дрались бы, а разбирались бы по закону, для этого установлено правительство. Правительство это в конституционных странах состоит из представителей, депутатов. И вот эти самые депутаты, избранные для того, чтобы избавить людей от самоуправства, разрешают между собой разногласие дракой. Так было во французском, потом в английском, теперь то же произошло в итальянском парламенте.
3) Наука, искусство — всё прекрасно, но только при братской жизни они будут другие. А то, чтобы была братская жизнь, нужнее того, чтобы наука и искусство оставались такими, какими они теперь.
5) Любовь настоящая только та, предмет которой непривлекателен.
4 июля 1895 г.
1) Добро, обличающее людей в их зле, совершенно искренно принимается ими за зло. Так что милосердие, смирение, любовь даже представляется им чем-то противным, возмутительным. Ничто очевиднее этого явления не доказывает того, что главная деятельность человека — совершенствование его — состоит в уяснении сознания.
2) Для борьбы с соблазнами нужно уяснение сознания. Если человек ясно видит, что дело дурно (т. е. безнравственно, грешно, вредно), то он наверное не будет делать его. Но часто говорят, как Павел: я знаю, что дурно, и делаю. Не совсем знаешь. Есть разные степени знания. Полное знание есть то, которое освещает весь предмет со всех сторон. Уяснение сознания совершается концентрическими кругами.
Человек делает то, что он считает дурным, только потому, что то, что он хочет прекратить делать, находится в круге, еще не освещенном со всех сторон. Я не перестану курить до тех пор, пока мне не ясна будет та ошибка, грех, заблуждение, из которых вытекает курение, пока я не откажусь от самого греха.
3) Читал забавный спор ученый Ельпе с каким-то профессором: научные рассуждения приводят к диаметрально противуположным заключениям.
12 июля 1895 г.
1) Когда мы знаем, что человек приговорен к смерти, мы добры к нему — любим. Как же мы можем кого-нибудь не любить, когда знаем, что все приговорены.
2) В моем детстве водили, мучая их, медведей, теперь водят, мучая и губя их, по деревням детей в трико, акробатов.
3) Сколько раз замечал: вы относитесь к человеку с обычным презрением, не как к человеку, он не недоволен вами, не имеет к вам враждебного чувства, но только войдите с ним в немного человеческие отношения, не отдавшись ему совсем и серьезно, и он возненавидит вас.
5 августа 1895 г.
1) Когда читаешь о себе, то может показаться, что тем, чем ты занят, занят и весь мир, но это неправда.
2) Центральное положение катехизиса то, что человек поставлен в мире так, что он погибает и ему нужно спастись. Для того, чтобы спастись, ему нужно ухватиться за спасительное кольцо воли Божией, которое он чувствует в себе. Этот акт спасения есть вместе с тем и то единственно плодотворное и содействующее совершению в мире воли Божьей установление Его царства.
3) В чем прогресс? Прогресс, по мне, состоит во всё большем и большем преобладании разума над животным законом борьбы, по эволюционистам же — в торжестве животной борьбы над разумом, потому что только вследствие этой животной борьбы, по их понятиям, может совершаться прогресс.
4) Наука тогда только наука, когда она исследует то, что должно быть. По учению же эволюционистов наука должна исследовать то, что было и что есть, и объяснять, почему хорошо то, что есть. Так смотрят на науку все эволюционисты. И потому у них выходит, что борьба есть необходимое условие прогресса и потому хороша.
5) По Вейсману, объяснение наследственности состоит в том, что в каждом зародыше есть биофоры, биофоры же складываются в детерминанты, детерминанты складываются в иды, иды же в иданты. Что за прелесть для комедии.
6) По Вейсману же, смертные существа потому остались жить, что все не смертные не выдержали борьбы с смертными, т. е. бессмертные — померли. Неужели не удастся воспользоваться этой прелестью.
7) По Кидду выходит, что главный двигатель человеческого прогресса есть религия, религия же есть неразумный инстинкт, который поэтому нельзя изучать. И потому он и не изучает того, в чем состоит главный двигатель человеческого прогресса. Я же считаю, что нужно изучать именно это, религию, т. е. то, что служит основой человеческого прогресса, и не отвергаю изучения и борьбы. Так что выходит, что я изучаю то, что нужнее всего, и то, что менее нужно. Он же отказывается от изучения того, что нужнее всего, и изучает только то, что не нужно или менее нужно.
8) Хорошая семейная жизнь возможна только при сознанном, воспитанном в женщинах убеждении в необходимости всегдашнего подчинения мужу (разумеется во всем, кроме вопросов души — религиозных). Я говорил, что это доказывается тем, что так было с тех пор, как мы знали жизнь людей, и тем, что семейная жизнь с детьми есть переезд на утлой лодочке, который возможен только тогда, когда едущие подчиняются одному. И таким одним признавался всегда мужчина, по той причине, что, не нося, не кормя, он может быть лучшим руководителем жены, чем жена мужа. Но неужели женщина всегда ниже мужчины? Нисколько, как только тот и другая девственны — они равны. Но что же значит то, что теперь жены требуют не только равенства, но главенства? А только то, что семья эволирует, и потому прежняя форма распадается. Отношения полов ищут новой формы и старая форма разлагается. Какая будет новая форма, нельзя знать, хотя много намечается. Может быть большее количество людей, держащихся целомудрия, могут браки быть временными и после рождения детей прекращаться, так что оба супруга, родив детей, расходятся и остаются целомудренными, могут дети быть воспитываемы обществом. Нельзя предвидеть новой формы. Но несомненно то, что старая разлагается и что существование старой возможно только при подчинении жены мужу, как это было везде и всегда, и как это происходит там, где семья еще держится.
9) Свобода воли? Отрицают свободу воли. И доказывают ее. Свобода воли есть нечто иное, как та истинная, вечная, божеская жизнь, которую мы можем получить, к которой можем приобщиться в этой жизни. Как же доказывать ее? Это сам Бог в нас, действующий через нас. Я свободен, когда сливаюсь с Богом, а сливаюсь я с Богом тогда, когда подавляю в себе всё, что препятствует любви, и когда отдаюсь ей.
10) Кидд говорит, что прогресс совершается не разумными силами, а инстинктом слепым, религиозным. Но он говорит, что прогресс совершается только при условии размножения своих средств существования, т. е. наибольшего размножения. Неужели религиозное чувство влечет человека только к размножению? Пожалуй, если вспомнить евреев. Но милосердие ведь прямо противоположно размножению и борьбе. А оно составляет основу почти всех религий.
11) Трегубов привез книгу Сергия о спасении по православному учению. Хорошая книга, но длинно и трудно, с текстами говорит то, что коротко, ясно и легко. По случаю этой книги мне живо опять поднялся вопрос, как должно отнестись к православию.
Несомненно, что люди, предающиеся ему, становятся лучше, так же как евангелики и др. лучше, чем были прежде. Но почему же я чувствую также отвращение к этому учению, почему Христос бранил фарисеев? А потому, что если бы у нас было неведение и православие только, то не было бы никакого сомнения, что православие добро есть. Но когда нам открыта истина в той высокой мере, в которой она открыта Христом, то как же не иметь отвращения к тому учению, которое при свете учения Христа становится уже ложью.
Если бы у меня не было другой пищи для моей лошади, кроме кислого месива, я бы кормил ее этим и благословлял бы тех, которые бы мне дали его. Но когда у меня есть чистый овес, я не могу не негодовать на людей, которые кормят лошадь кислятиной, и не жалеть об этом. Но мне говорят, что люди охотно сами принимают это православное учение. И лошадь можно приучить к тому, что она ест кислое, вредное и не ест доброго. Нельзя не жалеть об этом и не негодовать на тех, кто приучает к этому.
12) Живешь животной жизнью и тогда живешь во времени и пространстве. Но проявление истинной божеской жизни, в которой я сливаюсь с Богом вне ее, т. е. вне времени и пространства. Я не знаю, когда я жил этой жизнью, прежде ли, после, в детстве ли, теперь или буду жить.
13) Застала меня буря в Колпне. Я просидел у мужиков. Они богаты и ужинали: картошки, хлеб, огурцы было особенное угощение. Рахитические дети, измученные работой члены, без постели, мухи, нечистота. И ужаснее всего безнадежность душевного спасения. Не верят в будущую жизнь, не верят в возможность жить по Христу.
7 сентября 1895 г.
1) Смотрю на веселость, смелость, свободу, царственность молодых людей и еще больше детей. В нас, стариках, наши грехи смирили нас, застлали ту божескую силу, которая вложена в нас. Им же нельзя не быть самоуверенными и свободными, они должны быть такими, потому что носят в себе еще не загаженное жизнью божественное начало — все возможности.
2) Матерьяльный мир подлежит закону борьбы за существование, ему подлежим и мы, как матерьяльные существа. Но кроме нашего матерьяльного существования, мы сознаем в себе еще и другое, не только независимое от закона борьбы начало, но противуположное ему начало любви. Проявление в нас этого начала есть то, что мы называем свободой воли.
3) Хотят из одной борьбы вывести нравственность. А между тем из борьбы ничего кроме борьбы выйти не может. Вследствие борьбы гибнут слабейшие и выделяются сильнейшие, эти сильнейшие опять борются и опять гибнут слабые и выделяются сильные и так без конца. Из борьбы может выйти только борьба более крупных единиц, но только борьба.
4) Ничто не доказывает лучше существование Бога, как попытки эволюционистов признавать нравственность и вывести ее из борьбы.
Что она из борьбы вытекать не может — очевидно, а между тем они чувствуют, что без нее нельзя, и признают ее и стараются вывести ее из своих положений, хотя выводить ее из положения эволюционизма столь же или еще более странно и не логично, чем выводить из предписаний, данных еврейским Богом на Синае. Ошибка их, состоящая в том, что они отрицают сознание своего духовного ‘я’ как произведения Бога, частицы его, без которого не может быть разумного миросозерцания, заставляет их допускать не оправданное и даже противоречивое таинственное, т. е. в виде нравственности того самого Бога, которого они исключили из своего миросозерцания. Третьегодняшный француз говорил мне, вопросительно: что недостаточно ли будет для обоснования нравственности доброты и красоты? — Т. е. опять тот же Бог, которого они по той болезни душевной, которой они одержимы, боятся признать.
5) Человек обидел тебя, ты рассердился на него и, разумеется, сдержался, не обидел его. И что ж? В сердце у тебя злоба, и ты не можешь относиться к этому человеку добро. Точно как будто дьявол, который стоит всегда у двери твоего сердца, воспользовался тем моментом, когда ты почувствовал к человеку злобу и, открыв эту дверь, вскочил в твое сердце и сидит в нем хозяином. Вчера испытал это и должен был употребить большие усилия: смирение, ласки к обидевшему, чтобы выкурить из сердца этого мерзавца.
6) Заметил в себе, что я стал добрее с тех пор, как мало изменяю жизнь и подчиняюсь порядкам ложной жизни. И помню, как — когда я изменял свою жизнь, как я был недобр часто. Как всё в жизни делается с двух концов, так и это: двинуть сначала жизнь, во имя добра изменив ее, потом утишить свое сердце, установить в себе доброту в новом положении. Потом опять двинуть в себе доброту в новом положении. Потом опять двинуть вперед. Как шаги, перекачиваясь, идешь с ноги на ногу.
Многое так — почти всё нужно делать с двух концов, любовь и дела.
7) Ехал ночью верхом и молился. И говорил: ничего не хочу, кроме исполнения воли Твоей и, говоря это, думал: какой же я хороший, что действительно ничего не желаю, кроме исполнения воли Его и готов на всё, чего Он захочет от меня. И вдруг живо представил себе свое отношение к Богу. Да я ведь весь Его произведение, в Нем живу, Им живу. Ведь то, за что я хвалю себя, есть только признание самой очевидной истины, есть только не бунт против Него. Всё равно, как клеточка моего тела вдруг бы догадалась о зависимости своей к моему телу и гордилась бы тем, что она исполняет то, чего не может не исполнять. И так мне это показалось странно, что я мог хвастаться своей преданностью воле Божьей, что я расхохотался.
8) ‘Да будет воля Твоя’ значит действительно: да будет воля Твоя. А то иногда думалось, что позор, клевета на меня, как на исполнителя Его воли, мешают Его делу. Я считаю, что для дела Божия нужна моя добрая слава. Неправда. Может быть, нужен мой позор, как нужен был позор Христа. Всё хорошо.
22 сентября 1895 г.
1) Вот кто настоящая волшебница — это любовь. Стоит полюбить, и то, что полюбил, становится прекрасным. Как только сделать, чтобы полюбить, чтоб всё любить? Не по хорошу мил, а по милу хорош. Как сделать? Одно знаю: не мешать любви соблазнами и, главное, любить любовь, знать, что в ней только жизнь, что без нее страданье.
2) Как часто я бывало спорил с религиозными догматиками: православными, евангеликами и др. Как это нелепо. Разве можно серьезно рассуждать с человеком, который утверждает, что верит в то, что есть только одно правильное воззрение на мир и на наше отношение к нему, то, которое выражено 1500 лет тому назад собранными Константином епископами в Никее, — мировоззрение, по которому Бог — Троица, 1890 лет назад пославший сына в деву, чтобы искупить мир и т. д. С такими людьми нельзя рассуждать, можно их менажировать, жалеть, пытаться излечить, но на них надо смотреть, как на душевно больных, а не спорить с ними.
3) Недовольство собой есть трение, признак движения.
4) Нет ни одного верующего человека, на которого бы не находили минуты сомнения, сомнения в существовании Бога. И эти сомнения невредны, напротив, они ведут к высшему пониманию Бога. Тот Бог, которого знал, стал привычен и не веришь больше в Него. Веришь вполне в Бога только тогда, когда он вновь открывается, тебе. А открывается он тебе новой стороной, когда ты всей душой ищешь Его.
5) Отчего ‘я’ — ‘я’, тот же ‘я’, который был 60 лет и 30 лет и 2 часа тому назад, — потому что я люблю это ‘я’. Потому что любовь связывает этих всех различных, растянувшихся во времени ‘я’, в одно целое. Во времени мне ясно видно, как любовь связывает ‘я’, собирает его в одно. В пространстве то же в моем теле. Физиолог скажет: рука — моя ‘я’, потому что это один организм, и нервы болью указывают на единство. Да отчего больно мне? От того, что я люблю всё, что мое тело. Любовь связала в одно. Диккенс пишет про этого безногого, который носился с своей ногой в стклянке и любил ее. Мать любит срезанные волосы ребенка, и ей больно, когда их уничтожат. Также можно любить во времени прежде живших людей и больных, их страдания. Любовь к своему ‘я’ в известных пределах пространства и времени и есть то, что мы называем жизнью. Эта любовь к своему ‘я’ есть любовь, кристализовавшаяся, ставшая бессознательной, а любовь к другим существам во времени и пространстве есть, может быть, приготовление к другой жизни. Наша жизнь есть плод предшествующей сферы любви, а будущая произойдет от сферы любви в этой жизни. Как? Обителей много.
6) Как удивительно, что бесконечность пространства и времени приводят часто как доказательство силы человеческого разума (я сам часто думал так), а между тем нет более очевидного доказательства неполноты, узости, частности, лживости даже человеческого разума, как то, что он не может иначе ничего себе представить, как в пространстве и во времени. А понятия пространство и время суть бессмыслицы и противны требованиям разума. Время должно указывать пределы последовательности, а пространство — пределы расположения вещей, а, между тем, ни то, ни другое не имеет пределов. Я не знаю более точного определения времени и пространства как то, которое я мальчиком еще 15 лет сделал себе, а именно: время есть способность человека представлять себе много предметов в одном и том же пространстве, что возможно только через последовательность, пространство же есть способность человека представлять себе много предметов в одно и то же время, что возможно только при рядом стоянии вещей. Как способности людей, время и пространство можно определить, но как свойство вещи, оно не имеет смысла. Будет совершенно разумно, если я буду говорить, что я имею свойство видеть всё, что я вижу в пространстве и во времени, но будет совершенно нелепо, если я буду воображать, что вещи, весь мир действительно существуют в пространстве и времени, и потому буду задаваться вопросами о том, как произошли вещи, весь мир — прежде и еще прежде, и так без конца, и другими вопросами, какие и где есть вещи — весь мир, за этими и еще за этими, и так без конца.
А между тем это-то самое нелепое предположение, что вещи, мир — действительно существуют во времени и пространстве, и делают люди так называемой положительной науки.
24 сентября 1895 г.
1) Вышел до завтрака пройтись по саду и вижу на липе новый недавно выросший гриб. Сбил его палкой. И подумал: он живой. Тоже явились условия, удобные для его существовании, и он явился и живет. И подумал о всем том, что живет в бесконечном мире по тем же законам. И удивился на мудрость — разумность — устройства мира. И потом опомнился, поняв, что удивляюсь я не на премудрость устройства мира, а на премудрость своего разума, который видит всё так премудро. Ведь это всё равно, что удивляться на правильность того полушара, который я вижу на небе, и круга около себя. Ведь это только закон моего зрения. А там законы моего разума, которые облекли всё существующее в эту удивляющую меня правильность.
2) Надо не на словах, а на деле жить не для себя и для людей, а для Бога. А чтобы действительно так жить, надо приучать себя к этому, как приучаешь себя жить для себя, потом для любимых людей. Правда, будет сначала неловко, не будет простоты, естественности, будешь срываться, но потом привыкнешь и будешь жить так, не думая. Буду стараться. Нарочно записал, чтобы заметить, что будет через месяц. Станешь писать, говорить, работать, есть, спать даже, и всё можно делать для себя и для Бога. И если приучиться делать только для Бога, какое спокойствие и сила!
25 сентября 1895 г.
1) Жить для Бога? Как дойти до того, чтобы жить для Бога? Так же, как дошел до того, что жил только для себя: убедиться, что всякая другая жизнь бессмысленна, бесполезна, губительна, что всякая другая жизнь — не жизнь. Не убедительность, даже не руководящее чувство дает твердость убеждения — опытом изведанное и несомненное бессмыслие всякой другой жизни.
2) Можно думать, что жить для Бога: содействовать установлению царства Божия можно, главное, убеждая людей быть добрыми, воздерживаться от соблазнов, учреждая жизнь других людей. Это заблуждение: жить для Бога можно только тем, чтобы любить людей, проявлять любовь, заражать любовью, заставлять их верить в любовь. Мне это очень нужно знать теперь, и я решаю так, что ничего не нужно устраивать или внушать людям, а только с лаской и любовью обращаться со всеми. Это сильнейшее средство установления царства Божия.
26 сентября 1895 г.
1) Писание не шло. Переменял слишком много и запутался. И стыдно писать эти вымыслы. Правду пишет Бодянский, что не годится писать художественное иносказательное. Я всегда это чувствую и спокоен только, когда пишу во-всю то, что знаю и о чем думаю.
2) Пока человек не сознает себя, он не знает, живет ли он или нет и потому не живет. Когда же он сознАет себя живущим, он невольно задает себе вопрос: зачем он живет. Задав же себе этот вопрос, он ищет на него ответа, найдя же ответ, он не успокаивается до тех пор, пока не делает того, для чего он живет.
29 сентября 1895 г.
1) Чудесное слово сказал мне Гастев. Мы говорили с ним про впечатление, производимое на крестьян книгами. Трудно им угодить, потому что жизнь их очень серьезна. Вот это то важное слово. Кабы побольше людей нашего мира понимали его!
2) Видел во сне, что меня прибили по лицу, и я стыжусь, что не вызвал на дуэль, а потом соображаю, что я могу не вызывать, так как это доказывает мою последовательность — непротивление. Вообще соображения во сне бывают только самые низменные. Вот во сне действует ум, а разум, сила нравственного движения отсутствуют.
6 октября 1895 г.
1) Был американец, разбогатевший рабочий — финляндец родом, социалист, коммунист. Очень невзрачный, но много рассказал интересного, гораздо больше, чем утонченные американцы. Главное, что он рассказал мне, что в Соединенных Штатах из 60 миллионов работают руками только 6 миллионов, т. е. 10%, у нас же, я думаю, 50 или больше, что там один человек пашет на 18 лошадях, плугами, которые хватают на сажень ширины, и обрабатывает один человек 10 акров в день и получает от 2 до 4 и более долларов в день. Что это значит? К чему ведет? Важно это чрезвычайно, но я еще не уяснял себе всего этого значения. Рабочий вопрос разрешается этим путем. Рабочих часов меньше, плата больше, работа легче. Вопрос только, что работать? Приходит мысль, что всё дело в том, как сделать работу и жизнь рабочих приятною, travail attrayant. Всё дело, как-будто, в этом. Тогда капиталисты захотят быть рабочими. Но как сделать труд привлекательным? Надо, чтобы условия его были приятны и чтобы не было в нем необходимости.
2) Сила, с которой мы убеждены в чем-нибудь, полная, совершенная, непоколебимая, бывает не тогда, как доводы логически неотразимы, и не тогда даже, когда чувство совпадает с требованиями ума, а только тогда, когда человек опытом убеждается, испытав противуположное, что есть только один путь. Такое убеждение нам дается о том, что жизнь есть только одна: следование воле Бога.
12 октября 1895 г.
Получил итальянскую книгу. О преподавании христианства в школе. Прекрасна мысль о том, что преподавать религию есть насилие — тот соблазн детей, про который говорил Христос. Какое право имеем мы преподавать то, что оспариваемо огромным большинством. Троицу, чудеса Будды, Магомета, Христа? Одно, что мы можем преподавать и должны, — это нравственное учение.
13 октября 1895 г.
Женщинам свойственно поддерживать движение жизни рождением, воспитанием детей, поставленном новых сил вместо потраченных, мужчинам свойственно направлять эти силы — т. е. саму жизнь. И тот и другой может делать и то и другое, но свойственно…
24 октября 1895 г.
1) Есть что-то такое — содержание, матерьял жизни, сама жизнь есть всё — Бог. В этом всём я объединился, и всё на мой взгляд объединилось. Объединено всё любовью. Я возлюбил прежде тело свое, и оно стало ‘Я’. Я возлюбил теперь дух, и оно станет после смерти другое ‘Я’.
Когда я очунаюсь к жизни — сознаю себя, я вижу себя и по времени и по пространству объединенной частью какого-то бесконечного целого, в котором я вижу такие же объединенные чем-то части, подобные мне, которые я называю людьми, или живыми существами, или даже растениями, это объединенное любовью существование, которое я сознаю в себе и вижу в других существах, я называю жизнью. Дает эту жизнь, т. е. объединяет всё то, что составляет меня, любовь, т. е. я люблю всё то, что составляет меня и по времени и по пространству. Такое же объединяющее начало любви я вижу и во всех отдельных существах. В жизни этой по мере того, как живу, начинаю всё больше и больше любить нечто, находящееся вне меня и не составляющее меня: я люблю и вещи и людей и более всего нечто отвлеченное — добро, благо, как я понимаю его, и всё меньше меньше люблю то, что объединенное любовью составляло и составляет меня, мою жизнь в этом мире. Из этого — из того, что я всё меньше и меньше люблю то, что составляет меня, свою жизнь, и всё больше и больше люблю то, что вне меня и, главное, нечто нематерьяльное, не доступное моим 5 чувствам, нечто духовное, и из того, что жизнь есть объединение любовью, я заключаю, что моя всё уменьшающаяся любовь к этой жизни и всё увеличивающаяся любовь к чему-то, находящемуся вне этой жизни, есть движение перехода от этой жизни к другой, еще не доступной мне, до тех пор, пока я не вступил в нее. Физическое умирание мое и всё большая и большая любовь к тому духовному, что вне этой жизни, подтверждают меня в этом предположении. Я предполагаю именно то, что есть то, что представляется мне всем — Богом, и в этом всём проявляются различные единицы объединения, различные степени любви, делающие существа тем, что они суть. Я — одно из таких объединенных существ. В прежнем существовании я, не будучи человеком, любил то, что составляет духовное существо человека, и перешел из низшей ступени существования на ту, которую я любил. Теперь я люблю нечто высшее и перейду в ту форму существования, которая соответствует моей любви. И так форм существования может быть бесчисленное количество. Отца моего обители многи суть.
Мир представляется мне таким, каким я его вижу и понимаю, подразделенным на такие единицы не только существ, но планет, звезд только потому, что мое объединение такое, а не иное. Как только мое объединение будет иное, и мир для меня будет иной. Иной, но не всякий, а только такой, какой соответствует моим духовным требованиям, моей любви, разрастающейся в этом мире. Для разрастания же этой любви есть определенный закон, по которому оно совершается, закон нашей нравственной жизни, которому подчиняются все люди, так что всех людей ожидает одна и та же новая форма, новое объединение жизни. Всё это предположения, но для меня не менее, но более достоверные, чем вращение земли вокруг солнца.
2) Как только разум откинет соблазны, т. е. благо низшего порядка, так человек неизбежно начинает стремиться к истинному благу, т. е. к любви.
Пока человек живет животной жизнью (в детстве всегда), у него только один путь. Но как только в нем проснулся разум, сознание своего существования, у него всегда два пути: либо подчинять свою животную природу разуму, либо разум заставить служить животной. Соблазны состоят в том, чтобы заставить служить разум животной природе. Если человек подчинит свою животную природу разуму, откинет соблазны, то разум откроет человеку другой, единственный путь, и человек будет стремиться к нему.
25 октября 1895 г.
1) Сейчас уехала Соня с Сашей. Она сидела уже в коляске, и мне стало страшно жалко ее, не то, что она уезжает, а жалко ее, ее душу. И сейчас жалко так, что насилу удерживаю слезы. Мне жалко то, что ей тяжело, грустно, одиноко. У ней я один, за которого она держится, и в глубине души она боится, что я не люблю ее, не люблю ее, как могу любить всей душой, и что причина этого наша разница взглядов на жизнь. И она думает, что я не люблю ее за то, что она не пришла ко мне. Не думай этого. Еще больше люблю тебя, всю понимаю и знаю, что ты не могла, не могла придти ко мне, и от того осталась одинока. Но ты не одинока. Я с тобой, с такою, какая ты есть, люблю тебя и люблю до конца, так, как больше любить нельзя.
2) Как скоро человек получил разум, он должен употреблять его (таланты). А как скоро он употребит его, он познает, что не может жить для себя (виноградари в саду). А как скоро он познает, что живет не для себя, так сейчас же начнет делать повеленное. И, делая это повеленное дело, получит награду. Мешают этому соблазны. Соблазны, это разум, направленный на животную жизнь.
Человек пробуждается к жизни, когда в нем начинает действовать разум, основа которого есть сознание себя живущим отдельно от мира. Как скоро в человеке проявилась эта сила, так человек получает власть над собою. Прежде он жил, и жизнь его шла по закону, находящемуся вне его. Получив же разум, он может и должен жить по закону, находящемуся в нем самом. Я говорю должен жить, потому что проявившийся в нем разум требует подчинения себе. В этом состоит смысл притчи о талантах: сознание себя живущим отдельно. Разум дан человеку для того, чтобы он употреблял его, руководил им свою жизнь. Если он делает это, то жизнь его, благо его жизни увеличивается, если он не делает этого, то он теряет и эту жизнь, которую имеет.
Проявившийся разум показывает человеку, что жизнь его животная не есть жизнь, так как она не имеет никакого смысла, а есть только содержание, матерьял жизни, и что становится она жизнью только тогда, когда она употреблена на исполнение требований вложенного в нас разума. В этом состоит смысл притчи о виноградарях. Люди, имеющие и разум и живущие животной жизнью для целей животной жизни, подобны людям, которым дан сад, великие блага и выговорены условия, при исполнении которых люди могут пользоваться садом, люди же хотят пользоваться им, не исполняя условия. И вследствие этого погибают. Требования же разума состоят в том, чтобы не делать того, что не имеет смысла. Жизнь же личности не имеет смысла. Смысл имеет только деятельность, не противная разуму. Цель ее скрыта от нас, но цель должна быть и, поступая сообразно разума, я содействую достижению ее. Поступая же так, и получаю удовлетворение личности высшее, какое я могу иметь. В этом смысл слов: ищите Царства Божия и правды его, а остальное приложится вам. И слов: кто оставит дома, поля, жену, детей и… тот получит в 100 раз больше и жизнь вечную.
Так бы и должно было быть, но существует инерция прежней животной жизни, цель которой состоит в благе личности, и люди, получив разум, всё еще продолжают жить для блага личности и мало того: еще и разум, данный им для познания неразумия жизни личности, употребляют на служение благу личности или совокупностей личностей. В этом состоит то, что евангельское учение называет соблазнами, ловушками.
Соблазнов главных четыре: 1) соблазн блага своей личности, 2) соблазн блага семьи, 3) соблазн блага отечества и 4) соблазн блага всего человечества. Будучи заключен в условия пространства и времени, человек не может достигнуть своего или чьего бы то ни было блага, не может даже содействовать этому благу, потому что не может знать, какие будут последствия его поступков в бесконечном пространстве и времени, следовательно, среди бесконечной сложности условий. Одно, что он может делать с уверенностью не ошибиться, это то, чтобы действовать соответственно того света разума, который есть в нем.
3) Жизнь человека есть движение. Сознав себя живущим, человек видит, что жизнь его движется, и движется по закону, находящемуся вне его, и вместе с тем сознает, что разум, проявившийся в нем, есть новый закон, в нем самом находящийся, по которому он может и должен сам направить свою жизнь. Движение жизни, сила этого движения не зависит от человека, но с тех пор, как в нем проявился разум, направление этого движения находится уже в его власти. Соблазн состоит в том, что вместо того, чтобы употреблять разум на направление движения жизни, человек направляет его на усиление этого движения, на подхлестывание его. От этого извращения и животной жизни и тщетная трата разума. И потому самая обыкновенная ошибка людей состоит в том, чтобы посредством разума заставлять себя действовать, тогда как разум нужен только на то, чтобы направлять данное не мною, но только сознаваемое во мне движение. Разум есть руль, животная личность — паруса . Ветер — сила Божия. Нет, нехорошо это сравнение. Разум есть спуск плотины, направляющий воду на колесо мельницы. Вода — сила Божия.
4) Неделание важнее, чем думают (чем я сам думал). В минуты упадка духа не заставляй себя делать. Только хуже: и испортишь прежде сделанное и помешаешь тому, что сделал бы после. В минуты энергии удерживай себя, чтобы иметь силы направить.
5) Сила Божия, движущая жизнь, есть любовь. Не освещенная разумом, эта сила есть любовь к себе, освещенная, направленная разумом, она есть любовь к существам, к людям, к истине, добру, к Богу. 6) Воздержание, смирение усиливает деятельность разума. Разум освобождает любовь.
6) Часто меня поражали уверенные, красивые, внушительные интонации людей, говоривших глупости. Теперь я знаю, что чем внушительнее, импозантнее и звуки и зрелища, тем пустее и ничтожнее.
7) Консерватизм есть направление разума, долженствующего направлять движение на то, чтобы остановить его.
8) Осталось жить немного, а работы еще, кажется, пропасть. Осталось только два дня, а надо и обмолотить, и извеять, и свезти с поля снопы, и передвоить, и не знаешь, за что взяться. Так и я. Только бы делать самое, самое нужное.
28 октября 1895 г.
1) Жить остается на коротке, а сказать страшно хочется так много. Хочется сказать и про то, во что мы можем, должны, не можем не верить, и про жестокость обмана, которому подвергают сами себя люди — обман экономический, политический, религиозный, и про соблазн одурения себя — вино, и считающегося столь невинным табака, и про брак, и про воспитанье, и про ужасы самодержавия. Всё назрело и хочется сказать. Так что некогда выделывать те художественные глупости, которые я начал было делатъ в Воскресении. Но сейчас спросил себя: а что, могу ли я писать, зная, что никто не прочтет? И почувствовал как бы разочарованье, но только на время, потом почувствовал, что могу: значит была доля славолюбия, но есть и главное — потребность перед Богом.
2) Жизнь, та, которую мы видим вокруг себя, есть движение вещества по определенным известным законам, в себе же мы чувствуем присутствие совершенно другого, не имеющего ничего общего с теми, закона, требующего от нас исполнения своих требований. Можно сказать, что мы видим, познаем все другие законы только потому, что в нас есть этот закон. Если бы мы не сознавали этого закона, мы не познавали бы и тех. Закон этот отличается от всех остальных, главное, тем, что те законы вне нас и принуждают нас к своему повиновению, этот же закон в нас самих, больше чем в нас — он есть сами мы и потому он не принуждает нас, а напротив, освобождает нас, когда мы следуем ему, потому что следуя ему, мы становимся сами собою. И потому нас влечет к тому, чтобы исполнить этот закон, и мы неизбежно рано или поздно исполним его. В этом и состоит свобода воли. Свобода эта состоит в том, чтобы признать то, что есть, а именно то, что этот внутренний закон есть мы сами. Внутренний закон этот есть то, что мы называем разум, совесть, любовь, добро, Бог. Слова эти имеют различные значения, но все с разных сторон определяют одно и то же. В этом признании собою этого внутреннего закона, сына Божия, и состоит сущность христианского учения. На мир можно смотреть так: существует мир, управляемый определенными известными законами и среди этого мира есть существа, подчиненные этим законам вместе с тем носящие в себе другой, несогласный с прежними законами мира, высший закон, и закон этот неизбежно должен восторжествовать в этих существах и победить закон низший. И в этой борьбе и постепенной победе высшего закона над низшим, в этом только жизнь и людей и всего мира.
5 ноября 1895 г.
1) Как будто приближаюсь к ясному и простому выражению того, чем живу. Как хорошо, что я не кончил катехизиса. Похоже, что напишу иначе и лучше. Если хочет Отец. Понимаю, почему нельзя этого сказать скоро. Если бы сказалось это сразу, то чем бы жить в области мысли? Дальше этой задачи уже мне не пойти.
2) Ясно понял, отчего у меня не идет Воскресенье. Ложно начато. Я понял это, обдумывая рассказ о детях — Кто прав, я понял, что надо начинать с жизни крестьян, что они предмет, они положительное, а то тень, то отрицательное. И то же понял и о Воскресеньи. Надо начать с нее.
9 ноября 1895 г.
1) Подтверждение того, что разум освобождает латентную в человеке любовь, в справедливости изречения: tout comprendre c’est tout pardonner. Если простишь человека, то и полюбишь. Простить ведь значит перестать осуждать и ненавидеть.
2) Если человек поверит во что-нибудь со слов другого, то он теряет веру в то, во что он неизбежно поверил бы, если бы не доверял. Тот, кто верит в Бога-Христа, в воскресенье, таинства и т. п., перестает верить в разум. Так прямо и говорят, что не надо верить в разум.
3) Сопоцько дал мне ключ к тому, почему люди верят в личного Бога, Бога-Христа и тому подобное: он один из тех самолюбивых людей, которые всегда хотят быть правыми не только перед людьми, но и перед собой. И вот он сделал два, не то что дурные поступка, но раза два отдался слабости — раз присягнув, по требованию урядника, новому царю, другой раз продолжая есть мясо, тогда как сам писал о вегетарьянстве. Он знает в глубине души, что и то и другое не хорошо, но он хочет быть правым и вот он придумывает целые теории, по которым выходит, что лучше было не отказываться не присягать — чтобы не выдаваться и т. п., и лучше было есть мясо, потому что неедение показало бы несвободу. Он же пишет мне — вперед забегает — я ничего не писал про это, о молитве и личном Боге и о том, что можно просить Бога. Что это значит? А то, что в такую же минуту слабости, как и когда он присягнул и соблазнился мясом, он стал молиться личному Богу, ожидая от Него исполнения молитвы. Если бы он был человек строгий к себе, ставящий истину выше своей правоты, он бы признался, что дурно сделал присягнув, поевши мясо и в минуту слабости обратившись к воображаемому личному Богу, слышащему наши молитвы, он бы признался, что как в минуты слабости мы гадаем, верим приметам и обращаемся к Богу, но что от того, что мы воображаем так Бога и ищем Его помощи, Он не делается, и осудил бы свою слабость, как в случае присяги, мясной еды, так и в этом. Но ему нужно быть правым, и он из своей суеверной слабости делает теорию, выдумывает софизмы, красноречивые примеры, чтобы доказать, что действительно есть то, чего ему захотелось в минуту слабости. На этом, только на этом все суеверия, вся церковность. И не верят в церковные суеверия люди, обыкновенно, до тех пор, пока не ослабеют. А как ослабеют, так их слабость служит для них доказательством, если только они не строги к себе и не любят истину больше своей правоты.
10 ноября 1895 г.
Брошюра о войне прекрасная, французская. Да, надо 20 лет, чтоб мысль стала общею.
15 ноября 1895 г.
Читаю Афоризмы Шопенгауэра. Очень хорошо. Только поставить: служение Богу вместо познания тщеты жизни, и мы согласны.
7 декабря 1895 г.
1) Был в театре на репетициях ‘Власти Тьмы’. Искусство, как началось с игры, так и продолжает быть игрушкой и преступной игрушкой взрослых. Это же подтвердила музыка, которую много слышал. Воздействия никакого. Напротив, отвлекает, если приписывать то неподобающее значение, которое приписывается. Реализм, кроме того, ослабляет смысл.
2) Я часто желал пострадать, желал гонения. Это значит, что я был ленив и не хотел работать, а чтоб другие за меня работали, мучая меня, а мне только терпеть.
3) Ужасно то извращение разума, которому для своих личных целей подвергают власти детей во время их воспитания. Царство сознательного матерьялизма объясняется только этим. Ребенку внушаются такие бессмыслицы, что потом матерьялистическая ограниченность, ложное понимание, не доведенное до своих обличающих неверность понимания выводов, представляется огромным приобретением разума.
4) Насилие соблазнительно потому, что оно освобождает от усилия внимания, от работы разума. Надо потрудиться развязать узел — оборвать короче.
5) Обычное извращение разума, совершаемое насильственно навязанной верой таково, что человек довольствуется либо идолопоклонством, либо матерьялизмом, что, в сущности, одно и то же. Вера в реальность нашего представления есть вера в идола и последствия те же — надо приносить ему жертвы.
6) Я могу себе представить до такой степени перенесенное на жизнь духа сознание, что страдания тела встречаются радостно.
7) Красивая женщина улыбается, а мы думаем, что потому, что она улыбается, правда и хорошо то, что она говорит, когда улыбается. А часто улыбка приправляет совсем гнилое.
8) Стоит заняться воспитанием, чтобы увидать все свои прорехи. А увидав, начинаешь исправлять их. А исправление самого себя и есть наилучшее средство воспитания своих и чужих детей и больших людей.
Сейчас читал письмо Шкарвана о том, что медицинская помощь не представляется ему добром, что продолжение многих пустых жизней на многие сотни лет гораздо меньше важно, чем самое слабое дутие, как он пишет ‘дуновение’, на искру божеской любви в сердце другого. Вот в этом дутии и лежит всё искусство воспитания. А чтобы раздуть в других, надо раздуть в себе.
9) Любить значит желать того, чего желает любимый предмет. Желают предметы любви противуположного, и потому любить можно то, что желает одного и того же. Желает же одного и того же Бог.
10) Человек, начиная жить, любит только себя и отделяет себя от других существ тем, что он любит не переставая то, что составляет его существо, но чем больше он живет сознательной жизнью, тем большее и большее количество существ он начинает любить, хотя и не такой прочной и неперестающей любовью, какой он любит себя, но все-таки так, что он желает блага всему тому, что он любит, и радуется этому благу и страдает от зла, которое испытывают любимые им существа и соединяет воедино всё то, что он любит. Так как жизнь есть любовь, то почему не предположить, что мое ‘я’, то, что я считаю собою и люблю исключительной любовью, не было такое же соединение любимых мной предметов в прежней, как и то соединение этих предметов, которое я делаю теперь? То совершилось уже, а это совершается. Жизнь есть увеличение любви, расширение своих пределов, и это расширение совершается в разных жизнях. В теперешней жизни это расширение представляется мне в виде любви. Это расширение нужно для моей внутренней жизни, и оно же нужно для жизни этого мира. Но жизнь моя может проявляться не в одной этой форме, она проявляется в бесчисленном количестве форм. Мне видна только эта. А между тем движение жизни, понятное мне в этом мире увеличением любви во мне и единением существ любовью, в то же время производит и другое, одно или много, невидимые мною действия, как например я составляю 8 кубиков в картину на одной стороне их и не вижу других сторон составного куба, но на других сторонах составляются такие же правильные, невидимые мне картины.
11) Много думал о Боге, о сущности своей жизни и казалось, только сомневался и в том и в другом и поверял свои доводы, и потом, недавно, раз просто захотелось опереться на веру в Бога и в неистребимость своей души и к удивлению своему почувствовал такую твердую спокойную уверенность, какой никогда прежде не чувствовал. Так что все сомнения и проверки очевидно не только не ослабили, но в огромной степени утвердили веру.
12) Разум дан не на то, чтобы познать, что надо любить — этого он не покажет — а только на то, чтобы указать, чего не надо любить.
13) Как во всяком мастерстве главное искусство не в том, чтобы правильно работать заново известные предметы, а в том, чтобы поправлять всегда неизбежные ошибки неправильной, испорченной работы, так и в деле жизни главная мудрость не в том, что делать сначала и как правильно вести жизнь, а в том, чтобы поправлять ошибки, освобождаться от заблуждений и соблазнов.
14) Счастье есть удовлетворение требований существа человека, живущего от рождения и до смерти только в этом мире, благо же есть удовлетворение требований вечной сущности, живущей в человеке.
15) Сущность учения Христа в том, чтобы человек узнал, кто он, чтобы он, как птица, не пользующаяся своими крыльями, бедствующая по зиме, понял, что он не смертное животное, зависящее от условий мира, а как птица, понявшая, что у нее есть крылья и поверившая в них, понял бы, что он, сам он, никогда не рождался и не умирал, а всегда есть и проходит в этом мире только одну из бесчисленных форм жизни для исполнения воли того, кто послал его в эту жизнь.
23 декабря 1895 г.
1) Всё зло мира только от того, что люди считают себя, свою личность достойной целью сознательной жизни — себя или совокупность личностей — всё равно. Пока человек живет для себя бессознательно, он не делает зла. Если и есть борьба, то борьба бессознательная сейчас же кончается, как кончается борьба с средой — человек приспосабливается к ней или погибает, и борьба эта не жестока и не есть зло. Борьба начинает быть жестока только тогда, когда человек на нее направляет свое сознание, приготавливает ее, усиливает, удесятеряет, усотеряет ее энергию. Как Паскаль говорит, что есть три рода людей: одни не знают и сидят смирно, также смирны и те, которые знают, но есть середина, которые не знают и думают, что они знают: от них всё зло мира. Это именно люди, в которых проснулось сознание, но которые еще не знают, как надо употребить его.
2) Всё дело в том, чтобы всегда помнить, кто ты. Нет такого трудного положения, из которого сейчас бы не представился выход, если только вспомнишь, что ты не временное, матерьяльное проявление, а вечная, вездесущая сущность. Я — воскресение и жизнь. Верующий в меня не умрет во век, а если и умрет, оживет — веришь ли ты сему? Я шел по улице. Нищий жалкий просит, я забыл, кто я, и прошел мимо. Потом вдруг вспомнил и так же естественно, как голодный станет есть, усталый сядет, я вернулся и подал. То же в поползновениях ссоры, обиды, тщеславия.
3) Нельзя перестать по своей воле бодрствовать, т. е. заснуть. Точно так же нельзя по своей воле перестать жить. Жизнь главнее воли — желания.
4) Наслаждения плоти бери с благодарностью все, какие попадаются тебе на пути, если только они не грешны, короче, не противны твоему сознанию, не заставляют его страдать. Усилия же воли, свободу свою употребляй только на служение Богу.
1896
23 января 1896 г.
1) Истинное художественное произведение — заразительное — производится только тогда, когда художник ищет, стремится. В поэзии эта страсть к изображению того, что есть, происходит оттого, что художник надеется, ясно увидав, закрепив то, что есть, понять смысл того, что есть.
2) У всякого искусства есть два отступления от пути: пошлость и искусственность. Между обеими только узкий путь. И узкий путь этот определяется порывом. Есть порыв и направление, то минуешь обе опасности. Из двух страшнее: искусственность.
3) Нельзя заставить ум разбирать и уяснять то, чего не хочет сердце.
4) Дурно, когда ум хочет дать эгоистическим стремлениям значение добродетели.
25 января 1896 г.
На театре изображают смерть. Производит ли она 1/10000 того впечатления, которое производит близость настоящей смерти?
26 января 1896 г.
Я лег заснуть, но не мог заснуть и так ясно, ярко представилось мне такое понимание жизни, при котором мы бы чувствовали себя путниками. Перед нами одна станция в знакомых, одних и тех же условиях. Как же можно пройти эту станцию иначе, как бодро, весело, дружелюбно, совокупно деятельно, не огорчаясь тому, что сам уходишь или другие прежде тебя уходят туда, где опять будем все еще больше вместе.
13 февраля 1896 г.
1) Ах, кабы ни на минуту не забывать смерть, в которую всякую минуту можешь соскользнуть. Коли бы помнить, что мы не стоим на ровной плоскости. Если думать, что стоим, тогда только представляется, что ушедший оборвался и сам боишься оборваться, а катимся, не переставая, сталкиваясь, обгоняя и будучи обгоняемы, туда за завесу, которая скрывает от нас уходящих и скроет нас от остающихся! Если помнить это всегда, то как легко и радостно жить и вместе катиться туда — по той же покатости — во власти того же Бога, у которого были, во власти которого мы теперь и будем после и всегда.
2) Нет более убедительного доказательства существования Бога, как свойство души, по которому мы можем переноситься в другие существа. Из этого свойства вытекает и любовь и разум. А и то и другое не в нас, а вне нас, и мы только совпадаем с ним.
3) Возможность убить себя есть простор, данный людям. Бог не хотел рабов в этой жизни, а свободных работников. Если остаешься в этой жизни, то значит условия для тебя выгодны, а выгодны — работай. Если же уйдешь от условий здесь, убьешься, то там опять предложат тебе такие же. Так что уйти некуда. Хорошо бы написать историю того, что переживает в этой жизни тот, кто убил себя в предшествующей: как он, натыкаясь на те же требования, которые ему предлагались в той, приходит к сознанию, что надо исполнить. И в этой жизни понятливее других, помня данный урок.
4) Как делается то, что умный образованный человек верит в то, что бессмысленно? Человек думает то, что желает его сердце. И только если сердце его желает истины, он будет мыслить истину. Но если сердце его желает земных радостей, спокойствия, он будет мыслить о том, что даст ему земные радости или исполнение или еще что другое. А так как человеку несвойственно иметь земные радости и спокойствие, он будет мыслить ложно, а чтобы быть в состоянии мыслить ложно, он будет себя гипнотизировать.
22 февраля 1896 г.
Отец моей и всякой жизни! Если дело мое кончено здесь — как я начинаю думать — и испытываемое мною прекращение духовной жизни означает совершающийся переход в ту, иную жизнь, что я уже начинаю жить там, а здесь понемногу убирается этот остаток, то укажи мне это явственнее, чтобы я не искал, не тужился. А то мне кажется, что у меня много задуманных хороших планов, а сил нет не только исполнить всё — это я знаю, что не нужно думать — но хоть делать что-нибудь доброе, угодное Тебе, пока я живу здесь. Или дай мне силы работать с сознанием служения Тебе. Впрочем, да будет Твоя воля. Если бы только я всегда чувствовал, что жизнь только в исполнении Твоей воли, я бы не сомневался. А то сомнение от того, что я закусываю удила и не чувствую поводьев.
27 февраля 1896 г.
1) Есть два искусства. Есть искусство, как верно определяют его, происшедшее от игры, от потребности всякого существа играть. Игра теленка — прыжки, игра человека — симфония, картина, поэма, роман. Это одно искусство — искусство и играть и придумывать новые игры — исполнять старое и сочинять. Это дело хорошее, полезное и ценное, потому что увеличивает радости человека. Но понятно, что заниматься игрою можно только тогда, когда сыт. Так и общество может заниматься искусством только тогда, когда все члены его сыты. И пока все члены не сыты, не может быть настоящего искусства. А будет искусство пресыщенных — уродливое и искусство голодных — грубое, жалкое, как оно и есть. И потому в этом первом роде искусства-игры ценно только то искусство, которое доступно всем, увеличивает радости всех. Если оно таково, то оно не дурное дело, в особенности если оно не требует увеличения труда угнетенных, как это происходит теперь.
Но есть еще и другое искусство, которое вызывает в людях лучшие и высшие чувства.
Сейчас написал это, то, что я говорил не раз, и думаю, что это неправда. Искусство только одно, и состоит в том, чтобы увеличивать радости безгрешные, общие, доступные всем — благо человека. Хорошее здание, веселая картина, песня, сказка дает небольшое благо, возбуждение религиозного чувства любви к добру, производимое драмой, картиной, пением, дает большое благо.
2) Ни в чем так не вредит консерватизм, как в искусстве.
Искусство есть одно из проявлений духовной жизни человека, и потому, как если животное живо, оно дышит, выделяет продукт дыхания, так если человечество живо, оно проявляет деятельность искусства. И потому в каждый данный момент оно должно быть — современное — искусство нашего времени. Только надо знать, где оно. (Не в декадентах музыки, поэзии, романа.) Но искать его надо не в прошедшем, а в настоящем. Люди, желающие себя показать знатоками искусства и для этого восхваляющие прошедшее искусство — классическое и бранящие современное — этим только показывают, что они совсем не чутки к искусству.
3) Рачинский говорит: заметьте, что в одно время с распространившимся употреблением наркотиков 17 века начались и поразительные успехи наук, в особенности естественных. Не от этого ли, я говорю ему, и произошло ложное направление науки — изучение того, что не нужно человеку, а есть предмет праздного любопытства, или нужно, но не есть единое на потребу? Не от этого ли заброшено так, именно с этого времени, единое на потребу, т. е. решение вопросов нравственных и приложение их к жизни?
4) Что такое благо? (Я знаю только по-русски слово, выражающее это понятие). Благо есть истинное добро, добро для всех, le bien veritable, le bien de tous, what is good for everybody.
5) Люди в борьбе с ложью и суевериями часто успокаиваются тем количеством суеверий, которые они разрушили. Это неправильно. Нельзя успокоиться до тех пор, пока не уничтожено всё, что только противоречит разуму и требует веры. Суеверие, как рак (cancer). Надо вычистить всё, если браться за операцию. А оставишь одно маленькое и из него разрастется опять всё.
6) Знание историческое того, как возникают различные мифы и верования в народах, в различных местах и в различное время, казалось бы, должно уничтожить веру в то, что те мифы и те верования, которые нам привиты с детства, составляют абсолютную истину, а между тем так называемые образованные люди в это верят. Как, значит, поверхностно образование так называемых образованных.
7) Сегодня был разговор за обедом о том, что с порочными наклонностями мальчика выгнали из школы и что хорошо бы его отдать в исправительное заведение. Совершенно то же, что делает человек, живущий дурно, вредной здоровью жизнью, который, когда его постигает болезнь, обращается к доктору, чтоб тот его вылечил, и в мыслях не имея того, что болезнь его есть данный ему благодетельный указатель о том, что его вся жизнь дурна и что надо изменить ее. То же и с болезнями нашего общества. Каждый больной член этого общества не напоминает нам того, что вся жизнь общества неправильна и надо изменить ее, а мы думаем, что для каждого такого больного члена есть или должно быть учреждение, избавляющее нас от этого члена или даже исправляющее его. Ничто так не мешает движению вперед человечества, как это ложное убеждение. Чем больнее общество, тем больше учреждений для лечения симптомов и тем меньше забота об изменении всей жизни.
6 марта 1896 г.
1) Corneille пишет в prИface к Menteur об искусстве, что цель его развлечение, divertir, но оно должно быть не вредно и, если можно, и поучительно просветительно.
2) Лежал засыпал. Вдруг что-то точно оборвалось в сердце. Подумал: так приходит смерть от разрыва сердца и остался спокоен, ни огорчен, ни радостен, но блаженно спокоен: здесь ли, там ли, я знаю, что мне хорошо то, что должно, как ребенок на руках матери, подкинувшей его, не перестает радостно улыбаться, зная, что он в ее любящих руках. И подумал, отчего это так теперь, а прежде не было? Оттого, что я прежде не жил жизнью всей, жил только жизнью здешней. Чтобы верить в бессмертие, надо жить бессмертной жизнью здесь. Можно идти ногами и видеть перед собой пропасть, которую нельзя перейти, и можно подняться на крыльях.
2 мая 1896 г.
Важное событие — это сочинение Африкана Спира. Я сейчас прочел то, что написано в начале этой тетради: в сущности, не что иное, как краткое изложение всей философии Спира, которой я не только не читал тогда, но о которой не имел ни малейшего понятия. Поразительно это сочинение осветило с некоторых сторон и подкрепило мои мысли о смысле жизни. Сущность его учения та, что вещей нет, есть только наши впечатления, в представлении нашем являющиеся нам предметами. Представление (Vorstellung) имеет свойство верить в существование предметов. Происходит это от того, что свойство мышления состоит в приписывании впечатлениям предметности, субстанционности, проэктировании их в пространстве.
3 мая 1896 г.
1) ‘Приди и вселися в ны и очисти ны от всякия скверны’. Напротив: очисти сам свою душу от скверны, и Он придет и вселится в тебя. Он только и ждет этого, как вода втекает в тебя по мере освобождения места. ‘Вселися в ны’. Как мучительно одиноко без Тебя. Испытывал это эти дни, и как спокойно, твердо, радостно, никого и ничего не нужно с Тобой. Не остави меня. Нельзя молиться. Его язык другой, чем тот, на котором я говорю. Но он поймет и переведет на свой, когда я говорю: помоги мне, приди ко мне, не оставляй меня. Тут же и впал в противоречие: говорю: надо очиститься, тогда он войдет, а я, не очистившись еще, зову его.
5 мая 1896 г.
1) Андрюша и Миша на деревне. Та же общая отчаянность. И мне грустно. Причина одна: выставлено высшее нравственное требование. Во имя его отвергнуто всё, что ниже его. А ему не последовано. Я 15 лет тому назад предлагал отдать большую часть имения, жить в 4-х комнатах. Тогда бы у них был идеал. А теперь никакого. Они видят, что тот, который им ставит мать: соmme il faut’ность не выдерживает критики, a мой перед ними осмеян — они и рады. Остается одно — наслаждения. Так и живут. Нельзя жить без хоть самого низшего, честолюбивого, хоть корыстолюбивого идеала.
2) С малым капиталом невыгодно никакое предприятие. Чем больше капитал, тем выгоднее: меньше расходов. Но из этого никак не следует, чтобы, по Марксу, капитализм привел к социализму. Пожалуй, он и приведет, но только к насильственному. Рабочие будут вынуждены работать вместе и работать будут меньше, и плата будет больше, но будет то же рабство. Надо, чтобы люди свободно работали сообща, выучились работать друг для друга, а капитализм не научает их этому. Напротив, научает их зависти, жадности, эгоизму. И потому из насильственного сообщения через капитализм может улучшиться матерьяльное положение рабочих, но никак не может установиться их довольство. Довольство может установиться только через свободное сообщение рабочих. А для этого нужно учиться общаться, нравственно совершенствоваться — охотно служить другим, не обижаясь на то, что не встречаешь возмездия. А учиться этому можно никак не при капиталистическим соревновательном устройстве, а при совершенно другом.
11 мая 1896 г.
1) Спир говорит, что мы знаем только ощущения. Действительный матерьял нашего познания — это ощущения. Но спрашивается, от чего различие ощущений (хотя одного и того же чувства зрения или осязания)? Он (Спир) слишком настаивает на том, что телесность есть иллюзия, и не отвечает на вопрос: от чего различие ощущений? Не тела производят различие ощущений, я согласен с этим, но такие же существа, как мы, должны быть причиною этих ощущений. Я знаю, что он признает то, что есть наше существо, он признает единым. Хорошо. Если оно едино, то оно разделено, раздроблено, и я есмь это единое существо только в известных пределах. И пределы эти моего существа суть пределы других существ. Или одно существо разгорожено пределами, и пределы эти дают ощущение, т. е. матерьял познания. Тел нет, тела — иллюзия, но существа другие не иллюзия, и я познаю их через ощущение. Их деятельность производит во мне ощущение, и я заключаю, что то же производит и моя деятельность в них. Когда я получаю ощущение от человека, с которым общаюсь, это понятно, но когда я получаю ощущение от земли, на которую падаю, от солнца, которое меня греет, что производит во мне эти ощущения? Вероятно, действие существ, которых жизнь я не понимаю, а познаю только часть их. Как блоха на моем теле. Прикасаясь с землею, испытывая жар солнца, я соприкасаюсь своими пределами с пределами солнца. Я в мире (я проэктирую это в пространстве — не могу иначе, хотя это и не так в действительности), как клеточка, но не неподвижная, а блуждающая и соприкасающаяся своими пределами не только с пределами других таких же клеток, но с другими огромными телами. Еще лучше, не проэктируя это в пространстве: я взаимодействую с самыми различными существами, или мое деление единого существа общается с другими самыми различными делениями.
16 мая 1896 г.
1) Был Н. Н. Иванов. Это трудный экзамен любви. Я выдержал его только внешне и то плохо. Если бы экзаминатор прошел хорошенько в разбивку, я бы постыдно срезался.
2) Почти, да и совсем можно умереть. А то всё кажется, что еще что-то нужно сделать. Делай, а там видно будет, коли не годишься уж на работу, сменят, пошлют нового, а тебя пошлют на другую. Только бы всё повышаться в работе!
3) Человек в известный период своего возраста пробуждается к сознанию своей жизни. Он видит, что всё вокруг него живет (и он сам так жил, до пробуждения разума), не зная о своей жизни. Теперь же, узнав про то, что он живет, он сознает ту силу, которая дает жизнь всему миру, и совпадает с ней в своем сознании, но будучи ограниченным в своем отдельном существе (организм), и ему кажется, что цель этой силы, дающей жизнь миру, есть жизнь его отдельного существа.
Жизнь есть желание блага. Все, что&#65533, живет, живет только потому, что желает блага, что&#65533, не желает блага, то не живет. Человек, пробудившийся к разумному сознанию, сознает в себе жизнь, т. е. желание блага. Но, так как сознание это загорается на отдельном телесном существе человека, так как человек узнает про то, что жизнь есть желание блага, будучи уже отделенным от других своим телом, существом, то в первое время пробуждения в человеке разумного сознания ему кажется, что жизнь, т. е. желание блага, которое он сознает в себе, имеет своим предметом его отдельное телесное существо. И человек начинает сознательно жить для блага этого отдельного существа, начинает тот свой разум, который открыл ему сущность всякой жизни — желание блага, употреблять на то, чтобы приобретать благо для своего отдельного существа. Но чем дальше живет человек, тем очевиднее становится для него недостижимость его цели.
И потому, не уяснив еще себе своей ошибки, прежде даже, чем он разумом сознает невозможность блага для отдельной личности, человек опытом и чувством познает ошибочность деятельности, направленной на благо своей отдельной личности, естественно стремится к тому, чтобы свою жизнь, свое желание блага вынести из своей личности и перенести на другие существа — на товарищей, друзей, семью, общество.
Тот самый разум, который он хочет употребить на достижение блага для своего отдельного существа, показывает человеку, что благо это недостижимо, что оно уничтожается борьбою отдельных существ за желаемое благо, уничтожается непредотвратимыми бесчисленными бедствиями и страданиями, угрожающими человеку, а, главное, неизбежными в отдельной человеческой жизни болезнями, страданиями, старостью и смертью.
Как бы ни распространял человек свое желание блага на другие существа, он не может не видеть, что все эти отдельные существа так же, как и он, подлежат неизбежным страданиям и смерти и потому так же, как и он сам, не могут иметь истинной жизни.
Вот это-то заблуждение людей, пробудившихся к сознанию жизни, и рассеивает христианское учение, показывая человеку, что как только пробудилось в нем сознание жизни, т. е. желание блага, то существо его, его я уж не есть то отдельное телесное существо, а это самое сознание жизни, желание блага, которое родилось в его отдельном существе. Сознание же желания блага есть желание блага всему существующему. Желание же блага всему существующему есть Бог.
Христианское учение и учит тому, что в человеке с пробудившимся сознанием (беседа с Никодимом) живет подобный Богу сын его, посланный отцом в мир для исполнения в нем воли отца.
Христианское учение открывает человеку с пробудившимся сознанием то, что смысл и цель его жизни не состоят в том, как ему это казалось прежде, в приобретении наибольшего блага своей отдельной личности или другим таким же отдельным личностям, сколько бы их ни было, а только в исполнении в этом мире воли Отца, пославшего человека в мир, открывает человеку и волю Отца относительно сына. Воля Отца относительно сына та, чтобы проявилось в мире то желание блага, которое составляет сущность его жизни, чтобы человек, живя в этом мире, желал блага всё большему и большему количеству существ и следовательно служил бы им, как он служит своему… .
17 мая 1896 г.
1) Желание блага не есть Бог, а только одно из проявлений его, одна из сторон, с которой мы видим Бога. Бог во мне проявляется желанием блага.
2) Бог, заключенный в человеке, сначала стремится освободиться тем, чтобы расширить, увеличить то существо, в котором он находится, потом, усмотрев непреступные пределы этого существа, стремится освободиться тем, чтобы выйти из этого существа и обнять собой другие существа.
3) Разумное существо не вмещается в жизни личности и как скоро оно разумно, так стремится выйти из нее.
4) Христианское учение открывает человеку то, что сущность его жизни есть не его отдельное существо, а Бог, заключенный в этом существе. Бог же этот сознается человеком разумом и любовью.
5) Желание блага себе, любовь к себе могла существовать в человеке только до тех пор, пока не проснулся в нем разум. Как только проснулся разум, так ясно стало человеку, что желание блага себе, отдельному существу, тщетно, потому что благо неосуществимо для отдельного и смертного существа. Как только появился разум, так стало возможно только одно желание блага — желание блага всему, потому что при желании блага всему нет борьбы, а единение, и нет смерти, а передача жизни. Бог не есть любовь, но в живых неразумных существах проявляется любовью к себе, в живых существах разумных — любовью ко всему существующему.
6) Чтобы верить в бессмертие, надо жить бессмертною жизнью здесь, т. е. жить не в себя, а в Бога, не для себя, а для Бога. Человек в этой жизни как будто стоит одной ногой на доске, другой на земле, и как только в нем проснулся разум, видит, что доска эта, на которую он чуть было не стал, над пропастью и не только гнется и трещит, но уж падает, и человек переносит всю свою тяжесть на ту, которая стоит на земле. Как же не бояться, если стоять на том, что гнется, трещит и падает, и как же бояться и чего бояться, если стоять на том, на что всё падает и ниже чего нельзя упасть.
7) У нас в литературе принято говорить, что в царствование Николая были такие условия, что великие мысли не могли проявиться (Грановский плачется на это и другие). Да мысли-то не было настоящей. Это всё самообман. Если бы все Грановские, Белинские и прочие имели что сказать, они сказали бы, несмотря ни на какие препятствия. Доказательство — Герцен. Он уехал за границу. И несмотря на свой огромный талант, что ж он сказал нового, нужного?
Все эти Грановские, Белинские, Чернышевские, Добролюбовы, произведенные в великие люди, должны благодарить правительство и цензуру, без которых они бы были самыми незаметными фельетонистами. Может быть в них, в Белинском, Грановском и других неизвестных, и было что-нибудь настоящее, но они всё в себе задушили тем, что воображали, что им надо служить обществу в формах общественной жизни, а не служить Богу исповеданием истины и проповеданием ее без всякой заботы об формах общественной жизни. Было бы содержание, а формы сами собой сложатся. Люди, поступающие так, т. е. свое стремление к истине приурочивающие к существующим формам общества, подобны существу, которому даны бы были крылья для того, чтобы летать, не зная препятствий, и которое бы употребляло эти крылья для того, чтобы помогать себе ходить. Такое существо не достигло бы своей цели — всякое препятствие остановило бы его и крылья бы испортило. А потом это существо жаловалось бы на то, что его задержали, и с грустью говорило бы (как Грановский), что оно далеко бы пошло, если бы его нe задержали препятствия. Свойства истинной духовной деятельности таковы, что ее нельзя задержать. Если она задерживается, то это значит только то, что она не настоящая.
8) Понемногу умирающий (стареющийся) человек испытывает то, что должно бы испытывать прорастающее зерно, не перенесшее свое сознание из зерна в росток. Он чувствует, что убывает, но не сознает себя там, где прибывает — в другой жизни. Я начинаю испытывать это.
9) Разум есть орудие для познания истины — поверка, критика. Под разумом понимают много различных умственных деятельностей и очень сложных и потому часто сомневаются в правильности разума. В ответ на эти сомнения я говорю, что есть деятельность разума несомненная, именно деятельность критическая, деятельность проверки того, что мне передают. Мне говорят, что Бог 1 и 3, что он улетел на небо, что хлеб — это тело и т. п. Я подвергаю это проверке разума и несомненно решаю, что то, что неразумно, того нет для меня. Нельзя сказать, что всё, что существует, то разумно, или что&#65533, разумно, то существует, но нельзя не сказать, что что&#65533, неразумно, то не существует для меня.
10) Человеку кажется, что его животное — это самое его существо, а духовная жизнь есть произведение этого животного, так же как человеку, плывущему на лодке, кажется, что он стоит, а бежит берег со всей землею.
11) Есть доброта, которая хочет пользоваться выгодами доброты, а не нести невыгоды ее. Это доброта животная.
12) Христианская истина, говорят, не может быть доказана, надобно верить, точно как будто легче убедиться в истинности бессмысленного, чем разумного. Зачем лишать христианство убедительности? Зачем?
13) Природа, говорят, экономна своими силами — при наименьшем усилии достигает наибольших результатов. Также и Бог. Для того, чтобы установить в мире Царство Божие, единение, служение друг другу и уничтожать вражду, Богу не нужно делать это самому. Он вложил в человека свой разум, освобождающий в человеке любовь, и всё, что он хочет, будет сделано человеком. Бог делает свое дело через нас. А времени для Бога нет или есть бесконечное. Вложив в человека разумную любовь, он уж все сделал.
Для чего он сделал это так, через человека, а не сам? — вопрос глупый и такой, который никогда не пришел бы в голову, если бы мы все не были испорчены нелепым суеверием творения мира Богом.
14) Одно из мучительнейших духовных страданий есть непонимание тебя людьми, когда чувствуешь себя безнадежно одиноким с своими мыслями. Утешение в том, что знаешь, что то самое, чего не понимают в тебе люди, понимает Бог.
15) Перенести свое я из телесного в духовное значит сознательно желать только духовного. Тело мое может бессознательно стремиться к плотскому, но я сознательно не желаю ничего плотского, как не желаю падения, но не могу не подчиняться закону тяготения.
16) Если перенес свое я в духовное существо свое, то почувствуешь такую же боль, нарушая любовь, как чувствуешь боль физическую, когда нарушаешь благо тела. Указатель такой же непосредственный и верный.
17) Грех это усиление сознания жизни в своем отдельном существе или ослабление разумного сознания, показывающее несостоятельность животной жизни. Для первой цели направляется деятельность разума на усиление обмана отдельной жизни: 1) пища, 2) похоть, 3) тщеславие, усиливаемое разумом.
Для второй цели употребляются средства ослабления разума: табак, опиум, вино.
18) Соблазн — это утверждение, что можно нарушать любовь для большого блага: 1) себя — надо кормить, вылечить, образовать, успокоить себя, чтобы быть в состоянии служить людям, и для этого можно нарушить любовь, 2) надо обеспечить, сохранить, образовать семью, и для этого можно нарушить любовь, 3) надо учредить, обеспечить, обезопасить общину, государство, и для этого можно нарушить любовь, 4) надо содействовать спасению душ людей насильственным внушением, воспитанием, и для этого можно нарушить любовь.
19) За картину, стоившую мастеру 1000 рабочих дней, дают 40 тысяч рабочих дней, за оперу, за роман еще больше. И вот про эти произведения одни говорят, что они прекрасны, другие, что они совсем дурны. И критерия несомненного нет. Про воду, пищу, добрые дела нет такого разногласия. Отчего это?
20) Что происходит от того, что человек признает своим я не свое отдельное существо, а Бога, живущего в нем? Во-первых то, что сознательно не желая своему отдельному существу блага, такой человек не будет, или менее напряженно будет, отнимать его у других, во-вторых то, что, признав своим я — Бога, желающего блага всему существующему, этого же будет желать и человек.
21) Почему люди так страстно держатся семейного начала — произведения и воспитания детей? Потому что для человека, не перенесшего свое сознание из отдельного существа в Бога, это единственное кажущееся удовлетворительным объяснение смысла жизни.
22) Смысл жизни открывается человеку, когда он признает собою свою божественную сущность, заключенную в телесную оболочку. Смысл этот в том, что сущность эта, стремясь к своему освобождению, расширению области любви, совершает этим расширением дело Божие, состоящее в установлении Царства Божия на земле.
23) Насилие не может ни ослабить, ни усилить духовное движение. Воздействовать на духовную деятельность силой всё равно, что ловить лучи солнца, чем бы ни закрыли их, они будут сверху.
24) Полагаешь ли ты свою жизнь в дровах, которые сгорают, или в огне, который горит? Готовишь дрова, а потом жалеешь их, так же готовишь себя, а потом жалеешь. Но сравнение нехорошо, потому что огонь кончается. Сравнение было бы лучше с пищей. Полагаешь ли жизнь в пище или в том, что питается? Не в этом ли смысл перевранных слов Евангелия Иоанна о теле моем, которое должно быть пищей? Человек есть пища для Бога, если он отдается Богу.
25) Главная цель искусства, если есть искусство и есть у него цель, та, чтобы проявить, высказать правду о душе человека, высказать такие тайны, которые нельзя высказать простым словом. От этого и искусство. Искусство есть микроскоп, который наводит художник на тайны своей души и показывает эти общие всем тайны людям.
26) Любовь, заключенная в человеке, освобожденная разумом, проявляется двояко: 1) своим расширением и 2) установлением Царства Божия. Это пар, который, расширяясь, работает.
27) В последнее время я стал чувствовать такую твердость и силу не свою, а того дела Божья, которому хочу служить, что мне странны раздражение, укоры, насмешка над людьми, враждебными делу Божью — они жалки, трогательны.
28) Мир, живущий бессознательно, и человек в период своего детства делал бессознательно дело Божие. Пробудившись к сознанию, он делает его сознательно. При столкновении двух способов служения человек должен знать, что бессознательное переходит и перейдет в сознательное, а не наоборот, и что поэтому надо отдаваться будущему, а не прошедшему.
29) Обман человека, пробудившегося к сознанию и продолжающего считать собою свое отдельное существо, состоит в том, что он орудие считает собою. Если чувствуешь боль от нарушения блага отдельного существа, то это то же, что чувствовать в руке удары по орудию, которым работаешь. Орудие надо беречь, точить, но не считать собою.
30) Бог экономен силой. Ему нужно проникнуть любовью всё. Он зажег одного человека любовью и поставил его в необходимость зажигать всё остальное.
31) Ничто так но изменяет религиозное мирожизнепонимание, как то, каким мы признаем мир: с началом и концом, как признавали его в древности, или бесконечным, как признают его теперь. При конечном мире можно придумать в нем разумную роль отдельному смертному человеку, при бесконечном мире жизнь такого существа не имеет смысла.
32) На Катюшу находят, после воскресения уже, периоды, в которые она лукаво и лениво улыбается и как будто забыла всё, что прежде считала истиной, просто весело, жить хочется.
33) Кто живет вполне духовной жизнью, тому жизнь здесь становится так не интересна и тяжела, что легко расставаться с нею.
34) Наташа Страхова спрашивает у отца, рассказывавшего что-то о том, когда она не родилась. Где же я была? Я бы ответил: ты спала и не просыпалась здесь. Зачатие, рождение, ребячество есть только приготовление к пробуждению, которое мы видим, но не спящий.
35) Заблуждение, в котором мы находимся, считая собой свое отдельное существо, то же, в каком бы был путник, считая одну станцию всем путем, или человек один день всею жизнью.
36) Читал о коронации и ужасался на сознательный обман людей. В особенности регалии.
28 мая 1896 г.
1) Удивительно, как много людей видят какой-то неразрешимый вопрос в зле. Я никогда не видел вопроса. Для меня теперь совершенно ясно, что то, что мы называем злом, есть то благо, действие которого мы еще не видим.
2) Стихотворения Малармэ и других. Мы, не понимая их, смело говорим, что это вздор, что это поэзия, забредшая в тупой угол. Почему же, слушая музыку непонятную и столь же бессмысленную, мы смело не говорим того же, а с робостью говорим: да, может быть. Это надо понять, подготовиться и т. п. Это вздор. Всякое произведение искусства только тогда произведение искусства, когда оно понятно — не говорю всем, но людям, стоящим на известном уровне образования, том самом, на котором стоит человек, читающий стихотворения и судящий о них. Это рассуждение привело меня к совершенно определенному выводу о том, что музыка раньше других искусств (декадентства в поэзии и символизма и пр. в живописи) сбилась с дороги и забрела в тупик. И свернувший ее с дороги был гениальный музыкант Бетховен. Главное: авторитеты и лишенные эстетического чувства люди, судящие об искусстве. Гёте? Шекспир? Всё, что под их именем, всё должно быть хорошо и on se bat les flancs, чтобы найти в глупом, неудачном — прекрасное, и извращают совсем вкус. А все эти большие таланты: Гёте, Шекспиры, Бетховены, Микельанджелы рядом с прекрасными вещами производили не то что посредственные, а отвратительные. Средние художники производят среднее по достоинству и никогда не очень скверное. Но признанные гении производят или точно великие произведения, или совсем дрянь: Шекспир, Гёте, Бетховен, Бах и др.
3) Представить себе самое сложное, запутанное дело, в котором требуется мое участие. Со всех сторон кажется, что стоят неразрешимые дилеммы: и так нехорошо, и так дурно. И стоит только перенести вопрос из области внешней в область внутреннюю, в свою жизнь: понять, что это только поприще для моего внутреннего совершенствования, что это экзамен, мерка моего нравственного развития, опыт, насколько я могу и хочу делать дело Божие, увеличение любви — и всё разрешается так легко, просто и радостно.
4) Ошибка (грех) — это употребление разума, данного мне на то, чтобы познать свою сущность в любви ко всему существующему, на то, чтобы добывать благо своему отдельному существу. Пока человек жил без разумного сознания, он исполнял волю Бога, добывая благо себе и борясь за него, и не было греха, но как только пробудился разум, так грех.
5) Шорник Михайло говорит мне, что он не верит в будущую жизнь, что он думает, что когда человек помрет, то дух выйдет из него и уйдет. А я говорю ему: вот ты с этим духом-то уйди, вот ты и не умрешь.
8 июня 1896 г.
1) Когда человек живет животной жизнью, он не знает, что через него живет Бог. Когда в нем пробуждается разум, он знает это. А зная, он соединяется с Богом.
2) В жизни животной человек должен руководиться инстинктом, разум, направленный на то, что не подлежит ему, всё испортит.
3) Роскошь не есть ли приготовление лучшего, когда есть достаточное?
9 июня 1896 г.
Религия народа такая: есть Бог и боги и святые. Христос пришел на землю, как мне нынче сказал мужик, затем, чтобы научить людей, как и кому молиться. Боги и святые делают чудеса, имеют власть над плотью и делают подвиги и добрые дела. Людям же надо только молиться, знать как, кому, и молиться. А добрые дела люди не могут делать, они могут только молиться. Вот и вся вера.
19 июня 1896 г.
Об искусстве. Что такое красота? Красота — то, что мы любим. Не похорошу мил, а помилу хорош. Вот в том и вопрос, почему мил? Почему мы любим? А говорить, что мы любим потому, что красиво, это всё равно, что говорить, что мы дышим потому, что воздух приятен. Мы находим воздух приятным потому, что нам нужно дышать. И также находим красоту потому, что нам нужно любить: и кто не умеет видеть красоту духовную, видит хоть телесную и любит.
19 июля 1896 г.
1) Вчера иду по передвоенному черноземному пару. Пока глаз окинет, ничего кроме черной земли — ни одной зеленой травки. И вот на краю пыльной, серой дороги куст татарина (репья), три отростка: один сломан, и белый, загрязненный цветок висит, другой сломан и забрызган грязью, черный, стебель надломлен и загрязнен, третий отросток торчит вбок, тоже черный от пыли, но всё еще жив и в серединке краснеется. Напомнил Хаджи-Мурата. Отстаивает жизнь до последнего, и один среди всего поля, хоть как-нибудь, да отстоял ее.
2) Способен к языкам, к математике, быстр в соображении и на ответ, может петь, рисовать правильно, красиво, также писать, но нет ни нравственного, ни художественного чутья и от того ничего своего.
3) Любовь к врагам! Трудна она, редко удается, как и всё вполне прекрасное. Но зато какое счастье, когда достигаешь ее. Есть чудная сладость в этой любви, даже в предвкушении ее. И сладость эта как раз в обратном отношении привлекательности предмета любви. Да, духовное сладострастие любви к врагам.
4) Другой человек заставляет меня страдать. Как только я думаю о себе, о своем страдании, страдание все растет и растет, и находит ужас перед мыслью о том, до чего оно может дойти. Стоит подумать о том человеке, от которого страдаешь, подумать об его страдании, и мгновенно исцеляешься. Иногда это легко — когда уже любишь мучителя, — но хотя и трудно, всегда можно.
5) Что такое те пределы, которые отделяют нас — одни существа от других? Не суть ли пространство и время условия этих делений, или скорее, последствия этих делений? Если бы я не был отделен, для меня бы не было ни пространства, ни времени, как его нет для Бога. Но как только я не всё, то я могу понимать себя и другие существа только через пространство и время.
6) Хорошо ли влюбленье? Если человек живет уже человеческой, духовной жизнью, то влюбленье, любовь, брак будет для него падение, он должен будет отдать часть своих сил жене, семье, или хоть только предмету влюбленья. Если же он на степени животной: ест, пьет, работает, служит, пишет, играет, то влюбленье будет для него подъем, как для животных, для насекомых во время случки.
7) Говорят, что нужна молитва, нужно умиление молитвы, вызываемое службой: пением, чтением, возгласами, иконами, но что такое молитва? Общение с Богом, сознание своего отношения к Богу, высшее состояние души. Неужели это состояние души может быть достигнуто воздействиями на внешние чувства, воздействия, которые употребляются для вызывания самых низких чувств, для одурения? Не вероятнее ли, что молитвенное состояние может быть достигнуто только в редкие, исключительные минуты и непременно в уединении, как и сказал это Христос, и как увидал Илия Бога не в буре, а в нежном дуновении ветра?
8) Вчера переглядывал романы, повести и стихи Фета. Вспомнил нашу в Ясной Поляне неумолкаемую в 4 фортепьяно музыку, и так ясно стало, что всё это: и романы, и стихи, и музыка — не искусство, как нечто важное и нужное людям вообще, а баловство грабителей, паразитов, ничего не имеющих общего с жизнью: романы, повести о том, как пакостно влюбляются, стихи о том же или о том, как томятся от скуки. О том же и музыка. А жизнь, вся жизнь кипит своими вопросами о пище, размещении, труде, о вере, об отношении людей.
9) Вечер и красота, счастье, благо на всём. А в мире людей? Жадность, злоба, зависть, жестокость, похоть, разврат. Когда будет в людях то же, что в природе? Там борьба, но честная, простая, красивая. А тут подлая. Я знаю ее и ненавижу, потому что сам человек.
10) Когда я страдал душою, я старался успокоить себя сознанием служения. И это успокаивало, но только тогда, когда был явный случай служения, т. е. что оно несомненно требовалось и к нему влекло. Но что делать, когда нет ни того, ни другого? Отдаться Богу, отречься от себя.
30 июля 1896 г.
1) Кант, говорят нам, сделал переворот в мысли людской, он первый показал, что вещь сама в себе недоступна познанию, что источник познания и жизни духовен. Да не то же ли самое сказал 2000 лет тому назад Христос, но только в понятной людям форме. ‘Поклоняться в духе и истине, дух животворит, буква, плоть не пользует ни мало’.
2) Балы, праздность, зрелища, процессии, увеселительные сады и т. п. дают страшное орудие в руки устроителей. Могут быть страшные влияния. И если что&#65533, подчинять контролю, так это.
3) Думал, глядя на лес, на землю, на траву, какое смешное заблуждение думать, что мир такой, каким он представляется мне. Думать, что мир такой, каким он представляется мне, значит думать, что не может быть другого познающего существа, кроме меня с моими 5-ю чувствами. Подошел Сергей Иванович. Я сказал ему, что я думал. Он сказал: да, одно верно, что мир не такой, каким мы его видим, и мы ничего не знаем так, как оно есть. Я сказал: нет, мы знаем нечто именно таким, какое оно есть. ‘Что же?’ — То, что познает. Оно именно такое, каким мы его знаем.
4) Часто удивляются на то, что люди неблагодарны. Надо удивляться, как они могут быть благодарны за сделанное им добро. Как бы мало ни делали люди добро, они знают несомненно, что делание добра есть величайшее счастье. Как же людям благодарить других за то, что эти другие напились, когда в этом великое наслаждение?
5) Свободен только тот, кому никто и ничто не может помешать сделать то, что он хочет. Такое дело есть только одно: любить.
6) Молитва обращается к личному Богу не потому, что Бог личен, я даже знаю наверное, что он не личен, потому что личность есть ограниченность, а Бог беспределен, а потому что я личное существо. У меня зеленое стеклышко на глазу, и я все вижу зеленым, не могу не видеть мир зеленым, хотя и знаю, что он не таков.
7) Эстетическое наслаждение есть наслаждение низшего порядка. И потому высшее эстетическое наслаждение оставляет неудовлетворенность. Даже, чем выше эстетическое наслаждение, тем большую оно оставляет неудовлетворенность. Всё хочется чего-то еще и еще. И без конца. Полное удовлетворение дает только нравственное благо. Тут полное удовлетворение — дальше ничего не хочется и не нужно.
8) Ложь перед другими далеко не так важна и вредна, как ложь перед собой. Ложь перед другими есть часто невинная игра, удовлетворение тщеславия, ложь же перед собой есть всегда извращение истины, отступление от требований жизни.
9) Хотя и редко, но мне случалось делать добро от жалости настоящей. Никогда тогда не помнил, что именно я сделал и при каких условиях. Помнишь только, что был с Богом. Подумал это по случаю ботинок любимых, которые помню отдал, пожалев, и долго не мог вспомнить, куда они делись. То же со всеми теми минутами, когда был с Богом, в молитве ли, в деле жизни ли. Память есть дело плотское, а тут дело духовное.
10) Не может жить человек плотской жизнью, если не будет считать себя правым, и не может жить духовной жизнью, если не будет считать себя грешным.
11) Попов сказал мне: для чего со мной связалось так, что коверкает всю мою жизнь, существо без бороды, с длинными волосами и выступающими сосцами, очень похожее на человека, но совершенно по основным свойствам различное от него?
31 июля 1896 г.
1) Неверие в разум — источник всего зла. Неверие это достигается преподаванием обмана веры с детства. Поверь в одно чудо и погублено доверие разуму.
2) Нельзя ли добром склонить NN к истине? Да, добром. Что значит добром? Добром значит сказать столько лести, что новое заблуждение и самодовольство будет хуже прежнего.
3) Не счастье дает христианство, а безопасность, опускает на дно, с которого некуда падать.
4) Я — часть Его, известным образом отделенная от других таких частей, а Он — всё, Отец, и почувствовал любовь, прямо любовь к Нему. Теперь, особенно теперь не могу не только восстановить, но вспомнить это чувство. А было так радостно, что я сказал себе: вот думал, что я не узнаю уж нового и вот узнал удивительно блаженное, новое чувство, именно чувство.
5) Какой humbug: красота, истина, добро. Красота — это одно из качеств внешних предметом, как здоровье — качество живых тел. Истина не есть идеал науки. Идеал науки есть знание, а не истина. Добро же не может стать в ряду с этими двумя, потому что оно есть цель жизни.
6) Не помню добра, потому что оно вне матерьяльного человека — памяти.
14 сентября 1896 г.
1) Есть много людей, особенно европейцев и особенно женщин, которые не только говорят, но и пишут умные, как будто, вещи так же, как немые говорят: собственно, ему несвойственно думать, так же, как немому говорить, но и того и другого, и глупого и немого научили.
2) Для того, чтобы любить отдельного человека, надо быть ослепленным. Без ослепления можно любить только Бога, а людей жалеть, что и значит любить по-божьи.
3) Чтобы избавиться от врага, надо полюбить его, как и сказано в учении XII апостолов. А чтобы полюбить, надо задать себе задачей своей жизни любовь к врагу, делать ему добро любовью, себя совершенствовать в любви к нему.
4) Сначала поражаешься, почему людям глупым свойственны такие уверенные, убедительные интонации. Но так и должно быть. Иначе бы их никто не слушал.
5) Декорация для мужиков — наше счастье. Бедным, глядя на жизнь богатых, кажется, что это счастье. А счастье это столько же счастье, сколько картоны, изображающие дерево или замок, — дерево и замок.
6) Мы все влечемся ко всему и друг к другу, как частицы одного тела. Только наша необтесанность, шершавость, углы мешают нашему соединению. Влечение уж есть, его делать нечего, надо только обтесывать себя, стирать свои углы.
7) Одно из самых сильных средств гипнотизации — внешнего воздействия на душевное состояние человека — это наряд. Это хорошо знают люди: от этого монашеская одежда в монастырях и мундир в войске.
8) Когда меня мучила моя слабость, я искал средств спасения, и одно такое я нашел в мысли о том, что нет ничего стоячего, что всё течет, изменяется, что всё это пока и надо только потерпеть пока, пока живы мы, я и те. А кто-нибудь уйдет первый. Пока не значит жить кое-как, а значит не отчаиваться, дотерпеть.
9) Хотел сказать, что благодарен, для того, чтобы хорошо расположить и потом сказать правду. Нет, думаю — нельзя. Это припишется своим достоинствам, и правда еще менее будет приятна. Человек, не признающий своих грехов — это сосуд, герметически закрытый крышкой и ничего в себя не пропускающий. Смириться, покаяться — это значит открыть крышку, сделать себя способным к совершенствованию — благу.
10) Варварство мешает единению людей, но то же делает и слишком большая утонченность без религиозной основы. Там разъединяет физическое, а тут духовное.
11) Человек — это орудие Бога. Сначала я думал, что это орудие, которым призван работать сам человек. Теперь же я понял, что это орудие, которым работает не человек, а Бог. Дело человека только в том, чтобы себя держать в порядке. Как топор, который бы должен был держать себя всегда чистым и наточенным.
12) Отчего негодяи стоят за деспотизм? Оттого, что при идеальном правлении, воздающем по заслугам, им плохо. При деспотизме же всё может случиться.
13) Я часто встречаю людей, не признающих никакого Бога, кроме того, которого мы познаем сами в себе. И я удивлялся.
Бог во мне. Но Бог — бесконечное начало, как же, зачем он очутился во мне? Нельзя не спросить себя об этом, а как только спросишь, то надо признать причину внешнюю. Отчего же люди не нуждаются в ответе на этот вопрос? Оттого, что ответ на этот вопрос для них в реальности существующего мира. И по Моисею или по Дарвину — всё равно. И потому для понятия о внешнем Боге нужно понять, что действительно реально только впечатление наших чувств, т. е. мы сами, наше духовное я.
14) В минуты страсти, увлеченья, чтоб победить, нужно одно: разбить иллюзию о том, что страдаю, желаю я — отделить свое я истинное от взбаламученной воды страсти.
10 октября 1896 г.
1) Были японцы с письмом от Кониси. Они, японцы, к христианству несравненно ближе, чем наши церковные христиане.
2) Весь мир есть не что иное, как бесконечное пространство, наполненное бесконечно малыми бесцветными, беззвучно двигающимися частицами материи. В сущности, даже и этого нет: я узнаю, что это частицы материи, только по их непроницаемости, непроницаемость же я могу знать только по своему чувству осязания и мускульному чувству. Если же бы у меня не было этого чувства, то я не знал бы и о непроницаемости и о материи. О движении тоже я, строго говоря, не имею права говорить, потому что, если бы у меня не было чувства зрения и опять мускульного чувства, я не знал бы ничего и об движении. Так что всё, что я имею право утверждать о внешнем мире, есть то, что что-то есть, что-то совершенно мне неизвестное, как это давно сказано и браминами, и Кантом, и Беркелеем. Есть какой-то предлог — какая-то песчинка, вызывающая раздражение в раковине улитки и произведшая жемчужину (secretion, выделение улитки), весь наш внешний мир. Что же есть?
Есть я сам с своим представлением себя, солнца, деревьев, зверей, камней.
Откуда же взялись эти: солнце, растенья, звери, камни, я сам с своим телом? Из моего представления, из того, во что я в своем представлении преобразил некоторых из этих бесцветных, беззвучных атомов. Что же такое мое представление? Мое представление — это я, то, что я называю собой. Стало быть, самое главное, самое важное, самое настоящее это то, что я называю собой. Но что ж такое то, что я называю собой? Есть ли это что-нибудь произвольное, от меня зависящее? Нет — это что-то независящее от меня, предопределенное. Я не могу не быть собою и не иметь те представления, какие имею. А именно то, что я включаю в себя малую часть этих движущихся атомов и считаю их собою, все же остальные атомы вижу в форме существ, более или менее подобных мне. Мир представляется мне весь состоящим из таких же существ, как я, или подобных мне.
Так что, включая известное число атомов в то, что я называю собою, я представляю себе это свое отдельное существо чем-то цельным, отдельным от всего мира и живущим среди таких же во времени и пространстве живущих существ, и это называю жизнью.
Жизнь — в этом выделении себя из всего остального. Выделение же это не имеет в себе ничего матерьяльного, несмотря на то, что оно выделяет, как будто, материю.
Всё, что живет, выделяет себя из всего остального. Только выделение это и есть жизнь. Не будь этого выделения — не будет ничего, кроме какой-то таинственной основы жизни, которую мы называем материей. Когда человек умирает, он перестает выделять себя из всего остального.
3) Люди думают, что жизнь их в теле, что из того, что происходит в теле: дыханья, питанья, кровообращения и т. п. происходит жизнь. И это кажется несомненным: остановятся питание, дыхание, кровообращение и кончается жизнь. Но кончается ведь жизнь тела, жизнь в этом теле. И действительно, если считать, что жизнь происходит от процессов тела и только в теле, то как только кончаются процессы тела, должна кончиться и жизнь. Но ведь это произвольное утверждение. Никто не доказал — и не может доказать, что жизнь только в теле и не может быть без тела. Утверждать это всё равно, что утверждать, что солнце зашло, что кончилось солнце. Надо прежде решить, что такое жизнь? То ли, что я вижу в других, как она начинается и прекращается, или то, что я знаю в себе. Если она то, что я знаю в себе, она только и есть, и потому она не может уничтожиться. То же, что в телах передо мной кончаются процессы, соединенные с жизнью во мне и других существах, показывает мне только то, что жизнь куда-то уходит из моих чувственных глаз. Уйти же, уничтожиться она никак не может, потому что кроме нее ничего нет в мире. Вопрос, стало быть, может быть в том: уничтожится ли, может ли уничтожиться моя жизнь? И уничтожение тела человека есть ли признак уничтожения его жизни? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо прежде всего решить, что такое жизнь. Жизнь есть сознание моей отдельности от других существ, существование других существ и тех пределов, которые отделяют меня от них. Жизнь моя не связана с моим телом. Может быть тело, но не быть сознания моей отдельности — как у спящего, у идиота, у зародыша, у припадочных. Правда, не может быть жизни без сознания тела, но это оттого, что жизнь есть сознание своей отдельности и своих пределов. Сознание же своей отдельности и своих пределов совершается в нашей жизни в пространстве и времени, но может совершаться всяким другим образом, и потому уничтожение тела не есть признак уничтожения жизни.
20 октября 1896 г.
1) В художественном произведении главное — душа автора. От этого из средних произведений женские лучше, интереснее. Женщина нет-нет да и прорвется, выскажет самое тайное души — оно-то и нужно, видишь, что она истинно любит, хотя притворяется, что любит другое. Когда автор пишет, мы — читатель, прикладываем ухо к его груди и слушаем и говорим: дышите. Если есть хрипы, они окажутся. И женщины не умеют скрывать. А мужчины выучатся литературным приемам, и его уж не увидишь из-за его манеры, только и знаешь, что он глуп. А что у него за душой — не увидишь.
2) Потушив свечу, стал щупать спички и не нашел, и нашла жутость. ‘А умирать собираешься! Что ж, умирать тоже будешь со спичками?’, — сказал я себе, и тотчас же увидал настоящую свою жизнь в темноте, и успокоился. Что такое этот страх темноты? Кроме страха невозможности справиться в случае какого-нибудь случая, это страх отсутствия иллюзий главного из чувств — зрения, это страх перед созерцанием своей истинной жизни. У меня уже нет теперь этого страха, напротив, то, что было страхом, стало успокоением, осталась только привычка страха, но у большинства людей страх именно перед тем, что одно может дать успокоение.
3) Когда человек ставится в необходимость выбора между делом, явно полезным другим, но с нарушением требований совести (воли Бога), то дело ведь только в близорукости, в том, что человек видит в ближайшем времени то добро, которое произойдет от его поступка, если он нарушит волю Бога, но не видит в более отдаленном времени того, в бесконечное число раз большего добра, которое произойдет от воздержания от этого поступка и исполнения воли Бога. Это вроде того, что делают дети, нарушая общий порядок дома, нужный для их же блага, ради своего сейчасного удовольствия, игры.
В том и дело, что для дела Божья и для человека, совершающего дела Божий, нет времени. Человек не может не представлять себе всё во времени и потому, чтобы правильно судить о значении дела Божьего, он должен представлять себе его в очень отдаленном, даже бесконечном. То, что я не убью убийцу и прощу его, то, что я никем невидимый умру, исполняя волю Бога, принесет свои плоды… если уже я хочу мыслить во времени — в бесконечном времени. Но принесет свои плоды наверное.
4) Утонченность и сила искусства почти всегда диаметрально противуположны.
5) Правда ли, что произведения искусства добываются устойчивым трудом? То, что мы называем произведением искусства — да. Но настоящее ли это искусство?
6) Японцы запели — мы не могли удержаться от смеха. Если бы мы запели у японцев, они бы смеялись. Тем более, если бы им играли Бетховена. Индейские и греческие храмы всем понятны. Всем понятны и статуи греческие. Понятна и живопись наша лучшая. Так что архитектура, скульптура, живопись, дойдя до своего совершенства, дошли и до космополитизма, общедоступности. До того же дошло, в некоторых своих проявлениях, искусство слова — в поучениях Будды, Христа, в поэзии Сакиамуни, Якова, Иосифа. В драматическом искусстве — Софокл, Аристофан — не дошли. Доходят в новых. Но в музыке coвсем отстали. Идеал всякого искусства, к которому оно должно стремиться, это общедоступность, а они, особенно теперь музыка, лезет в утонченность.
7)Искусства нет в том смысле какого-то великого проявления человеческого духа, в каком его понимают теперь. Есть забава, состоящая в красоте построек, в изваянии фигур, в изображении предметов, в пляске, в пении, в игре на разных инструментах, в стихах, в баснях, сказках, но всё это только забава, а не важное дело, которому можно сознательно посвящать свои силы. Так всегда и понимал и понимает это рабочий, неиспорченный народ. И всякий человек, не удалившийся от труда и жизни, не может смотреть на это иначе. Сколько зла от этой важности, приписываемой паразитами общества своим забавам!
8) Весь внешний мир образуется нами, нашими чувствами. Мы ничего не знаем и не можем знать про него. Всё, что мы можем узнать, изучая внешний мир, это отношение наших чувств (sens) между собою и законы этих отношений. Это очень интересно — спору нет, и из изучения этих отношений открываются много новых положений, которыми мы можем пользоваться и которые увеличивают удобства нашей жизни, но это не только не всё, не вся наука, как это утверждают теперь люди, занимающиеся этим изучением, но это есть только одна крошечная частичка науки. Наука есть изучение отношения нашего духовного я, того, которое владеет внешними чувствами и пользуется ими, к своим внешним чувствам или миру внешнему, что одно и то же. Это отношение нужно изучать, потому что в этом отношении совершается движение человечества вообще к своему совершенству и благо и движение к тому же каждого отдельного человека.
Это отношение составляет предмет всей науки, теперь же изучение этого отношения называется учеными нашего времени этикою и считается одною и очень неважною из большого количества других наук. Всё навыворот — вся наука считается малой частью, а малая часть считается всей наукой. От этого озверение людей.
Происходит же это от поразительного невежества большинства так называемых ученых. Они наивно уверены, что внешний мир есть настоящая реальность, точно так же, как мужики уверены, что солнце и звезды ходят вокруг земли. Как мужики не знают всего того, что сделали Галилей, Коперник, Ньютон или, если слышали, не верят, так матерьялисты ученые не слыхали, не знают или не верят тому, что сделали в критике познания Декарт, Кант, Беркелей и еще раньше их индусы и все религиозные учения.
9) Когда страдаешь, нужно войти в себя, не искать спички, а потушить тот свет, который есть и который мешает видеть своего истинного я. Нужно перевернуть Ваньку-встаньку, который стоял на пробке, и поставить его на свинец, и тогда всё станет ясно и прекратится большая доля страдания — вся та доля, которая не физическая.
10) Когда страдаешь страстью, то вот несколько рецептов паллиативов:
1) Вспомни, как прежде много раз ты страдал от того, что соединял себя в своем сознании с своей страстью — похоти, корысти, охоты, тщеславия, и вспомни, как всё это проходило, и ты не находил уже того я, который тогда страдал. Так и теперь. Страдаешь не ты, а та страсть, которую ты неправильно соединил в одно с собою.
2) Еще, когда страдаешь, вспомни, что это страдание не есть неприятность, от которой можно желать избавиться, а есть самый труд жизни, самое то дело, которое ты приставлен делать. Желая избавиться от нее, ты делаешь то, что сделал бы человек, подняв плуг там, где крепка земля, где именно она и должна быть разделана.
3) Потом вспомни в ту минуту, когда ты страдаешь, что если в тех чувствах, которые в тебе, есть злоба, то страдание в тебе. Замени злобу любовью, и страдание кончится. И это можно. Это любовь к врагу, которая и есть одна настоящая любовь. Надо добиваться ее, добиваться трудом — сознанием того, что в ней жизнь. Зато когда добьешься, какое облегчение!
4) Главное переверни Ваньку-встаньку, найди свое истинное я, то, которое видно только без спичек, и тогда злоба сама исчезнет. Это я не умеет, не может, не на кого ему злиться. Оно может только жалеть, любя.
26 октября 1896 г.
1) Искусство есть выдумка, есть соблазн забавы куклами, картинками, песнями, игрой, сказками и больше ничего. Ставить же искусство, как это они делают (то же делают и с наукой) на один уровень с добром есть sacrilege ужасный. Доказательство, что это не так, есть то, что и про истину (правду) я могу сказать, что истина — добро (как Бог приговаривал: добро зело, тёйб), т. е. хорошо, и про красоту можно сказать, что это хорошо, но про добро нельзя сказать, что оно красиво (оно бывает не красиво) или истинно (оно всегда истинно).
2) Есть только одно добро — хорошо и дурно, а истина и красота это условия хорошие некоторых предметов. Другое очень важное — это то, что разум есть единственное средство проявления освобождения любви.
1 ноября 1896 г.
Как удивительно, что живут отдельно люди: подумал о Стасове, как он сейчас живет, что думает, чувствует? О Количке тоже. И так странно, ново стало знание того, что они, все они, люди, живут, а я не живу в них, что они закрыты от меня.
2 ноября 1896 г.
Искусство — это игра. И когда игра трудящихся, нормальных людей — она хороша, но когда это игра развращенных паразитов, тогда она дурна, и вот теперь дошло до декадентства.
5 ноября 1896 г.
1) Надо отделить свое истинное я от того, которое оскорблено и сердится, помнить, что это не помеха, не случайная неприятность, а самое мне предназначенное дело и, главное, знать, что если есть во мне нелюбовь к кому-нибудь, то пока есть во мне эта нелюбовь — я виноват. А как знаешь, что виноват, так легко.
2) Первая и главная заповедь есть любовь Божеская, а другая, подобная ей и вытекающая из нее — особенно вытекающая — есть любовь к ближнему.
3) Нельзя говорить про произведение искусства: вы не понимаете еще. Если не понимают, значит произведение искусства нехорошо, потому что задача его в том, чтобы сделать попятным то, что непонятно.
6 ноября 1896 г.
1) Естественные науки, когда хотят определить самую сущность вещей, впадают в грубый матерьялизм, т. е. невежество. Таковы кроме турбильонов Декарта и атомы, и эфир, и происхождение видов. Всё, что могу сказать: это то, что представляется мне так. Точно так же, как представляется мне свод небесный круглым, но я знаю, что он не круглый, а представляется мне таким только потому, что мое зрение во все стороны хватает на один и тот же радиус.
2) Высшее совершенство искусства — это его космополитизм. А у нас теперь напротив оно всё больше и больше обособляется, хоть не по народам, то по сословиям.
3) Утонченность искусства и сила его всегда обратно пропорциональны.
4) Отчего приятно ехать? Оттого, что это самая эмблема жизни. Жизнь — едешь.
12 ноября 1896 г.
Слабость мысли и грустно. Надо учиться быть довольным глупостью. Только бы уже не любить, но не не любить.
16 ноября 1896 г.
1) Не переставая думаю об искусстве и об искушениях или соблазнах, затемняющих ум, и вижу, что к их разряду принадлежит искусство.
2) Говорят, Бога надо понимать как личность. В этом большое недоразумение: личность есть ограничение. Человек чувствует себя личностью только потому, что он соприкасается с другими личностями. Если бы человек был одни, он бы не был личность. Эти два понятия взаимно определяются: внешний мир, другие существа и личность. Не было бы мира других существ, человек не признавал, не чувствовал бы себя личностью, не будь человек личность, он не признавал бы существования других существ. И потому человек среди мира немыслим иначе, как личность. Но как же про Бога сказать, что он личность, что Бог личный? В этом корень антропоморфизма. Про Бога можно сказать только то, что говорил и Моисей и Магомет, что Он один, и то один не в том смысле, что нет другого или других богов, по отношению к Богу не может быть понятия числа, и потому нельзя даже сказать про Бога, что Он один (в значении числа), а в том смысле, что Он одноцентренен, что он не понятие, а существо, то, что православные называют живой Бог в противуположность Богу пантеистическому, т. е. высшего существа духовного, живущего во всём. Он один в том смысле, что Он есть, как существо, к которому можно обращаться, т. е. не то, что молиться, что есть отношение между мною, ограниченной личностью, и Богом непостижимым, но существом. Главная непостижимость для нас Бога состоит именно в том, что мы знаем Его как существо единое — не можем иначе знать Его и между тем единое существо, заполняющее собою всё, мы не можем понять. Если Бог не един, то Он расплывется, и Его нет. Если же Он един, то мы невольно представляем Его себе в виде личности, и тогда Он уже не высшее существо, не всё. А между тем для того, чтобы знать Бога и опираться на Него, нужно понимать Его наполняющим всё и вместе с тем единым.
3) Как очевидно ошибочны наши представления о будущей жизни в телах, более или менее подобных нашим. Наши тела, такие, какими мы их знаем, суть не что иное, как произведение наших внешних 5 чувств. Как же может быть жизнь для того духовного существа, которое отделилось от тела, быть в той форме, которую определяет и производит это тело своими чувствами?
17 ноября 1896 г.
1) Забава хороша, если она неразвратная, честная, и за забавы не страдают люди.
2) Эстетика есть выражение этики, т. е. по-русски: искусство выражает те чувства, которые испытывает художник. Если чувства хорошие, высокие, то и искусство будет хорошее, высокое и наоборот. Если художник нравственный человек, то и искусство его будет нравственным и наоборот.
3) Мы радуемся на успехи наши технические — пар, фонографы. И так довольны этими успехами, что если нам скажут, что успехи эти достигаются только при гибели человеческих жизней, то, пожимая плечами, говорим: надо постараться, чтоб этого не было: 8-ми часовой день, страхования рабочих и т. п., но из-за того, что несколько людей гибнут, нельзя отказываться от тех успехов, которых достигли, т. е. fiat зеркало, фонограф и т. п., pereat несколько людей. Стоит только допустить этот принцип, и нет предела жестокости, и очень легко добывать всякие технические усовершенствования. У меня был знакомый в Казани, который в свою Вятскую деревню за 130 верст ездил вот как: он покупал на конной пару лошадей за 20 рублей (лошади были очень дешевы), запрягал их и гнал 130 верст до места. Иногда они добегали до места, и у него оставались лошади и стоимость проезда, иногда не добегали части пути, и он нанимал. Но все-таки ему обходилось дешевле, чем нанимать ямских. Еще Свифт предлагал есть детей. И это было очень выгодно. В Нью-Йорке компании железных дорог по городу давят каждый год несколько человек прохожих и не переделывают переезды так, чтобы не было возможности несчастий, потому что переделка эта стоит дороже, чем уплата семьям ежегодно раздавленных. То же происходит и в технических усовершенствованиях нашего века. Они делаются жизнями человеческими. А надо ценить каждую жизнь человеческую, не ценить, а ставить ее выше всякой цены, и делать усовершенствования так, чтоб жизни не гибли, не портились, и прекращать всякое усовершенствование, если оно вредит жизни человеческой.
22 ноября 1896 г.
Играл Гольденвейзер. Одна фантазия фуга: искусственность ученая, холодная и претенциозная, другая Bigarure Аренского: чувственно, искусственно, и третья баллада Chopin: болезненно, нервно. Ни то, ни другое, ни 3-е не может годиться народу.
27 ноября 1896 г.
1) Мы все в жизни работники, приставлены к делу спасения своей души. Можно сравнить с блюдением огня, данного с неба и зажженного в моем теле. Дело мое только в том, чтобы блюсти и разжигать в себе этот огонь (не тратить материала этого огня, как я это делал последнее время, не на горение), не думая о том, что и как загорается от этого огня. Не трудное дело молотить в несколько цепов, а чтобы ладить, не спутаться (и не то что молотить, а не мешать другим), надо только помнить о себе, о своем размере — когда ударять. А только задумался о других, поглядел на них и спутался. То же и в жизни. Только помнить о себе, о своем деле — дело это одно: любить, увеличивать в себе любовь, не думать о других, о последствиях своего труда, и дело жизни идет плодотворно и радостно. Только подумал о том, что ты производишь, о последствиях своего труда, начал соображать его с этими последствиями, и дело путается и останавливается, и сознание тщеты жизни. Хозяин жизни дал нам такую работу каждому отдельно, что совершение этой работы есть самое плодотворное дело. И Он сам употребит, направит эту работу, даст ей место и значение. А как только я хочу найти и определить ей место и сообразно с этим видоизменять ее, так я путаюсь, вижу тщету работы и отчаиваюсь. Мое дело делать, а уж Он знает, на что это нужно, и употребит. Человек ходит — Бог водит. А дело одно: увеличивать в себе любовь.
Я — это самодвижущаяся пила или лопата живая, жизнь ее состоит в том, чтобы держать свое лезвие чистым и острым. А работать уже оно будет и работа будет нужна. Острым держать и всё острить и острить. Делать себя всё добрее и добрее.
2) Писал Мане о том, что она напрасно думает, что можно отказаться от подвига жизни. Жизнь есть подвиг. А главное то, что то самое, что огорчает нас и кажется нам, что мешает нам исполнить наше дело жизни, и есть наше дело жизни. Есть обстоятельство, условие жизни, которое мучает тебя: бедность, болезнь, неверность супруга, клевета, унижение. Стоит тебе только пожалеть себя, и ты несчастнейший из несчастнейших. И стоит только понять, что это то самое дело жизни, которое ты призван делать: жить в бедности, в болезни, простить неверность, клевету, унижение и вместо уныния и боли — энергия и радость.
3) Искусство, становясь всё более и более исключительным, удовлетворяя всё меньшему и меньшему кружку людей, становясь всё более и более эгоистичным, дошло до безумия, так как сумасшествие есть только дошедший до последней степени эгоизм. Искусство дошло до крайней степени эгоизма и сошло с ума.
2 декабря 1896 г.
Я понял свою вину. Мое чувство: я узнал на себе страшную, гнойную рану. Мне обещали залечить ее и завязали. Рана так отвратительна мне, так тяжело мне думать, что она есть, что я постарался забыть про нее, убедить себя, что ее не было. Но прошло некоторое время — рану развязали, и она, хотя и заживает, все-таки есть. И это мучительно мне было больно, и я стал упрекать, и несправедливо, врача. Вот мое положение.
Главное — приставленный ко мне бес. Ах, эта роскошь, это богатство, это отсутствие заботы о жизни матерьяльной, как переудобренная почва. Если только на ней не выращивают, выпалывая, вычищая всё кругом, хорошие растения, она зарастет страшной гадостью и станет ужасна. А трудно — стар и почти не могу.
15 декабря 1896 г.
Одно очень поразило меня: это мое ясное сознание тяжести, стеснения от своей личности, от того, что я — я. Это мне радостно, потому что это значит, что я сознал, признал хоть отчасти собою того не личного я.
20 декабря 1896 г.
1) Приводят в доказательство того, что искусство хорошо, то, что оно производит на меня большое впечатление. Да кто ты? На декадентов производят сильное впечатление их произведения. Ты говоришь,что они испорчены. А Бетховен, непроизводящий впечатления на рабочего человека, производит такое впечатление на тебя только потому, что ты испорчен. Кто же прав? Какая музыка несомненна по своему достоинству? А та, которая производит впечатление и на декадента, и на тебя, и на рабочего человека: простая, понятная, народная музыка.
2) Какое бы облегчение почувствовали все, запертые в концерте для слушания Бетховена последних сочинений, если бы им заиграли трепака, чардаш, или тому подобное.
3) Был Иванцов и говорил о том, что он признает только ощущения, что сам человек, ‘я’, есть ощущение. Ощущение получает ощущения. Он дошел до этой глупости, потому что прием научный: ограничения области исследования — не признавание ничего дальше ощущения — очень хорошо и полезно для практических целей науки опытной психологии, но никуда не годится для жизненного мировоззрения. И эту-то ошибку часто делают люди: переносят прием, годный для науки, в жизнь.
4) Ничто так не путает понятий об искусстве, как признание авторитетов. Вместо того, чтобы по ясному и точному понятию об искусстве определять, подходят ли произведения Софокла, Гомера, Данта, Шекспира, Гете, Бетховена, Баха, Рафаеля, Микель Анджело под понятие хорошего искусства и какие именно, — по существующим произведениям признанных великими художниками определяют само искусство и его законы. А между тем есть много произведений знаменитых художников ниже всякой критики, и много ложных репутаций, случайно получивших славу: Данте, Шекспир.
5) Читаю историю музыки: из 16 глав об искусственной музыке есть одна коротенькая глава о народной музыке, и о ней почти ничего не знают, так что история музыки не есть история того, как зарождалась и распространялась и развивалась настоящая музыка — музыка мелодий, а история искусственной музыки, т. е. того, как уродовалась настоящая мелодичная музыка,
6) Искусственная, господская музыка, музыка паразитов, чувствуя свое бессилие, свою бессодержательность, прибегает, чтобы заменить настоящий интерес искусственным, то к контрапункту, фуге, то к опере, то к иллюстрации.
7) Церковная музыка потому и была хороша, что она была доступна массам. Несомненно хорошо только то, что всем доступно. И потому наверное: чем более доступна, тем лучше.
8) Различные характеры, выражаемые искусством, только потому трогают нас, что в каждом из нас есть возможности всех возможных характеров.
9) История музыки, как и все истории, написана по тому плану, чтобы показать, как она понемногу достигала того положения, в котором находится то, чего пишется история, теперь. Теперешнее же состояние музыки или то, чего пишется история, предполагается высшим. А что как оно не только низшее, но совсем уродливое, случайное уклонение в уродливость?
10) Вера в авторитеты делает то, что ошибки авторитетов берутся за образцы.
11) Говорят, музыка усиливает впечатление слов в арии, песне. Неправда. Музыка перегоняет Бог знает насколько впечатление слов. Ария Баха. Какие слова могут с ней тягаться во время ее воспроизведения. Другое дело слова сами по себе. Но на какую музыку ни положи Нагорную проповедь, музыка останется далеко позади, когда вникнул в слова. Crucifixe Фора. Музыка жалка, подле слов. Совсем два разных чувства — и не совместимые. В песне они сходятся только потому, что слова дают тон.
12) Как-то живо вспомнил Василия Перфильева и других, кого видал в Москве, и так ясно стало, что, несмотря на то, что они умерли, они есть.
13) Харибда и Сцилла художников: или понятно, но мелко, вульгарно, или мнимо возвышенно, оригинально и непонятно.
14) Поэзия народная всегда отражала, и не только отражала, предсказывала, готовила народные движения — крестовые походы, реформация. Что может предсказать, подготовить поэзия нашего паразитного кружка? Любовь, разврат, разврат, любовь.
15) Народная поэзия, музыка, вообще искусство иссякло, потому что всё даровитое переманивалось подкупами в скоморохов богатых и знатных: камерная музыка, оперы, оды…
16) Во всех искусствах — борьба христианского с языческим. Христианское начинает побеждать и набегает новая волна 15-го века — возрождения, и только теперь, в конце 19-го, опять поднимается христианство, и язычество, в виде декадентства — дойдя до последней степени бессмыслия, уничтожается.
17) Кроме того, что даровитейшие люди из народа подкупами переманивались в лагерь паразитов, причиной уничтожения народной поэзии и музыки были: сначала закрепощение народа, а потом самое главное — книгопечатание.
18) Чертков говорил, что вокруг нас четыре стены неизвестности: впереди стена будущего, позади стена прошедшего, справа стена неизвестности о том, что совершается там, где меня нет, и 4-я, он говорит, стена неизвестности того, что делается в чужой душе. По-моему, это не так.
Три первые стены так. Через них не надо заглядывать. Чем меньше мы будем заглядывать за них, тем лучше. Но 4-я стена неизвестности того, что делается в душах других людей, эту стену мы должны всеми силами разбивать — стремиться к слиянию с душами и других людей. И чем меньше мы будем заглядывать за те три стены, тем больше мы будем сближаться с другими в этом направлении.
19) После смерти по важности и прежде смерти по времени нет ничего важнее, безвозвратнее брака. И так же, как смерть только тогда хороша, когда она неизбежна, а всякая нарочная смерть — дурно, так же и брак. Только тогда брак не зло, когда он непреодолим.
20) Ренегатство происходит от того, что то, что исповедывал человек, он исповедывал не для себя перед Богом, а для людей. Он изменяет своему исповеданию или потому, что убедился, что больше людей или лучшие, по его мнению, люди исповедуют не то, что он, или потому, что то, что он прежде делал, он делал для славы людской, а теперь хочет жить для себя перед Богом.
21) Если бы я верил в личного Бога, к которому можно обращаться с вопросом, я бы сказал: зачем, за что Бог сделал так, что одни, зная истину несомненную, все горят ее огнем, а другие не хотят, не могут понять и принять ее и даже ненавидят ее?
22) Прошло 5 дней, и чувство это — стеснения, тяжести своего тела и пото&#65533,м — сознания существования того, что&#65533, нетело, страшно усилилось. Хочется скинуть эту тяжесть, освободиться от этих пут и вместе с тем чувствуешь их. Тело надоело. Испытываю тяжелую тоску. Борюсь с ней тем, что ищу в своей жизни задачи вне этой жизни. Такая есть одна: приближение к совершенству Бога — к любви. Жизнь здесь есть не что иное, как проявление здесь в этих формах наибольшего, божеского совершенства. Жить до века и до вечера — это по времени. Жить для всемирной жизни и для этой — это по пространству.
21 декабря 1896 г.
Есть люди, лишенные как эстетического, так и этического (главное, этического) чувства, которым нельзя внушить того, что&#65533, хорошо, еще менее, когда они делают и любят нехорошее и думают, что это нехорошее — хорошо.
1897
5 января 1897 г.
1) Всё зло, от которого страдают люди и на которое жалуются, всё только от солдатства. Но не это важно. Важно то, что служа вообще правительству, а особенно солдатом, губишь душу.
2) К запискам сумасшедшего или к драме. Отчаяние от безумия и бедственности жизни. Спасение от этого отчаяния в признании Бога и сыновности своей Ему. Признание сыновности есть признание братства. Признание братства людей и жестокий, зверский, оправдываемый людьми небратский склад жизни неизбежно приводит к признанию сумасшедшим себя или всего мира.
3) Читал письмо Накашидзе о съезде духоборов, где они решали общественные вопросы. Это образец возможности управления без насилии. Нужно два условия. Уважение младших и вообще слабых духовно к решениям избираемых старших и более сильных духовно — старичков, как духоборы называют, и второе условие, чтобы эти старшие были разумны и любовны. На съезде этом говорили о соединении общности имущества, и старички советовали, но постоянно повторяли: только чтоб не было насилия, чтоб добровольно. В народе и у духоборов это уважение и признание необходимости исполнять решение стариков есть. И всё без формы: и выбор стариков, и способ соглашения.
4) Как ни толкни кристалл, как ни распускай, ни жги, он сложится при первой возможности опять в те же формы. Так и склад общества будет всегда тот же, каким изменениям ни подвергай его. Изменится форма кристалла только тогда, когда в нем произойдет химическое изменение — внутреннее, то же и с обществом.
5) Хорошо бы написать предисловие к Шпиру такого содержания: Мир таков, каким мы его видим, только в том случае, если не существует иначе устроенных, одаренных иными чувствами, чем наши, существ. Если же мы видим не только возможность, но необходимость существования существ иных, одаренных иными, чем наши, чувствами, то мир ни в каком случае не такой только, каким мы его видим. Наше представление мира показывает только наше отношение к миру, точно так же, как зрительная картина, которую мы составляем себе из того, что мы видим до горизонта и неба, никак не представляет действительного определения видимых вещей. Другие чувства: слуха, обоняния, главное осязания, проверяя наши зрительные впечатления, дают нам более определенное понятие о видимых вещах, но то, что мы знаем, как широки, толсты, тверды, или мягки и как звучат и пахнут видимые нам вещи, не доказывает того, что мы знаем вполне эти вещи и что новое чувство (сверх 5), если бы было дано нам, открыло бы нам, что наше, составленное по пяти чувствам понятие о вещах так же обманчиво, как и то понятие плоскости и уменьшения в отдалении предметов, которое давало нам одно зрение. Я вижу в зеркале человека, слышу его голос и вполне уверен, что это настоящий человек — но подхожу, хочу взять его за руку и ощупываю стекло зеркала и вижу свой обман. То же должно происходить с умирающим человеком: нарождается новое чувство, которое открывает ему (с его нового чувства и даваемого им нового знания) обман признания собой своего тела и всего того, что через посредство чувств этого тела признавалось существующим.
Так что мир наверное не такой, каким мы его познаём: будут другие орудия познания и будет другой мир. Но как бы ни изменилось то, что мы считаем миром, наше отношение к миру, одно несомненно, такое, каким мы познаем его и всегда неизменное: это то, что познает, и познаёт не только во мне, но и во всём, что познаёт. Это познающее одно везде и во всём и в самом себе. Это Бог и та почему-то ограниченная частица Бога, которая составляет наше действительное Я.
Но что же такое этот Бог, т. е. вечное, бесконечное, всемогущее, сделавшееся смертным, ограниченным, слабым? Зачем Бог разделился сам в себе? Не знаю, но знаю, что это есть, что в этом жизнь. Всё, что мы знаем, есть не что иное, как только такие же деления Бога. Всё, что познаем как мир, есть познание этих делений. Наше познание мира, то, что мы называем материей в пространстве и времени — это соприкосновение пределов нашего Божества с другими его делениями. Рождение и смерть суть переходы от одного деления к другому.
6) Разница между счастьем христианским и языческим в том, что язычник ищет счастия, готовит его себе, ожидает, требует его, христианин же ищет, готовит, ожидает, требует царства Божьего, а счастие принимает, когда оно приходит, как неожиданное, незаслуженное, неподготовленное. И оно не меньше.
15 января 1897 г.
Не только не жалко, но хочется уйти от этой скверной, унизительной жизни. Думал и особенно больно и нехорошо то, что после того, как я всем божеским, служением Богу жизнью, раздачей именья, уходом из семьи, пожертвовал для того, чтобы не нарушить любовь, — вместо этой любви должен присутствовать при унизительном сумасшествии. Это скверные, слабые мысли. Хороши мысли те, что это самое послано мне, это я должен нести, это самое нужно мне. Что это не должно, не может нарушать моей жизни, служения Богу. Мои страдания — доказательства того, как я мало живу жизнью служения Богу. Это как всё то, что выступает за броню божественной жизни — оно и уязвимо. Буду бороться.
4 февраля 1897 г.
1) В конце концов всегда властвуют те, над которыми производится насилие, т. е. те, которые исполняют закон непротивления. Так женщины ищут прав, а они властвуют именно потому, что они подчинены и были и еще суть — силе. Учреждения во власти мужчин, а общественное мнение во власти женщин. И общественное мнение в миллион раз сильнее всяких законов и войск. Доказательство того, что общественное мнение в руках женщин, то, что не только устройство жилищ, пищи определяются женщинами, расходуют богатство, следовательно руководят работами людей женщины, успехи произведений искусств, книг, даже назначение правителей определяется общественным мнением, а общественное мнение определяется женщинами. Хорошо кто-то сказал, что мужчинам надо искать эмансипации от женщин, а не наоборот.
2) К воззванию. Обличайте обманщиков, распространяйте истину и не бойтесь. Если бы распространять обман и убийство, то понятно, что было бы страшно, а то вы будете распространять освобождение от обмана и убийства. Кроме того и нет основания бояться. Кого? Они, обманщики и убийцы, знают, что они обманщики и убийцы, и сами боятся. Помню раз в деревне служивший у нас слабый и вялый 12-летний мальчик поймал на дороге и привел огромного здорового мужика-вора, унесшего из передней полушубок.
3) Поэты, стихотворцы выламывают себе язык так, чтобы быть в состоянии сказать всякую мысль всевозможными различными словами и чтобы из всяких слов уметь составлять подобие мысли. Таким упражнением могут заниматься только люди несерьезные. Так оно и есть.
4) Если бы мы никогда не двигались, то всё то, что мы видим, представлялось бы нам плоским, а не в перспективе. Движение дает нам представление о вещах в трех измерениях пространства. Точно то же и с матерьяльностью вещей: если бы не жили, не двигались в жизни, мы бы видели одну матерьяльность вещей, но двигаясь в жизни, передвигая свою духовность по матерьяльности мира, мы узнаем обманчивость представления о том, что матерьяльное действительно таково, каким оно нам кажется.
5) Двадцать раз повторял и 20 раз, как новая, приходит мысль о том, что спасение от всех волнений, страхов, страданий как физических, так в особенности духовных в том, чтобы разбить в себе иллюзию единства своего духовного я с физическим. И это всегда можно. Когда разбита эта иллюзия, то я духовный может страдать только от того, что он связан с физическим, но уж не от голода, боли, печали, ревности, стыда и т. п. В первом случае, пока он связан, он делает то, чего хочет физический я, сердится, осуждает, бранит, бьет, во 2-м случае, когда он отделен от физического, он делает только то, что может освободить его от мучительной связи, а освобождает только проявление любви.
6) Когда целью искусства признается красота, то искусством будет всё то, что для известных людей представляется красотой, т. е. всё то, что нравится известным людям.
7) Вред искусства тот главный, что оно занимает время, скрывает от людей их праздность. Знаю, что оно вредно и для производящих и для воспринимающих, когда оно поощряет праздность, но не вижу ясного определения того, когда оно позволительно, полезно, хорошо. Хотелось бы сказать, что только тогда, когда это есть отдых от труда, как сон, но не знаю еще, так ли.
8) К воззванию. Вы ошибаетесь, бедняки, если думаете устыдить, или растрогать, или убедить богача, чтобы он поделился с вами. Он не может этого сделать потому, что видит, что вы хотите того же, чего и он, что вы боретесь против него тем же средством, которым он борется против вас. Вы не только убедите его, но заставите его уступить вам только тем, что не станете искать того же, что он, не станете бороться с ним, а перестанете бороться, перестанете и служить ему.
9) Если искусства цель не добро, а наслаждение, то и распределение искусства будет иное. Если цель его — добро, то оно неизбежно распространится на наибольшее число людей, если цель его наслаждение, то оно сосредоточится в малом числе.
10) Искусство есть (я написал: ‘пища’), но лучше сказать: ‘сон’, необходимый для поддержания духовной жизни. Сон полезен, необходим после труда, но сон искусственный вреден — не освежает, не ободряет, но ослабляет.
11) Слушал контрапунктное пение a capella. Это уничтожение музыки, средство извращения ее. Нет мыслей, нет мелодий, и берется какая попало бессмысленная последовательность звуков, и из сочетаний этих последовательностей, ничтожных, оставляется какое-то скучное подобие музыки. Самое лучшее, когда кончается последний аккорд.
12) Самый строгий и последовательный агностик, хочет он или не хочет этого, признает Бога. Он не может не признавать того, что, во-первых, в существовании его самого и всего мира есть какой-то недоступный ему смысл, а во-вторых, того, что есть закон его жизни, закон, которому он может подчиняться или от которого может уклониться. Вот это-то признание высшего, недоступного человеку, но неизбежно существующего высшего смысла жизни и закона своей жизни и есть Бог и Его воля. И такое признание Бога гораздо тверже признания Бога Творца, Троицы, Искупителя, Промыслителя и т. п. Верить так значит прокопать бут до камня, до материка и на нем строить дом.
13) Степа рассказывал про тот физиологический процесс, который совершается в младенце, когда он отделяется от матери. Правда, что это чудо.
Меня заняла эта мысль по отношению к учению о том, что всё матерьяльное иллюзия. Как же иллюзия совершается там, где я не вижу ее? Как ты видишь, так и совершается. Ты видишь всё через свои очки. Это хорошо, но отношению всяких других явлений, но здесь совершается самое основное, то, из которого слагается вся жизнь моя и всего живого: обособление от мира. И вот тут на моих глазах совершается это обособление: был один, стало два, как в первобытной клетке.
14) Всякое живое существо носит в себе все возможности своих предков. Выделяясь же, оно проявляет некоторые из них, неся в себе все остальные и приобретая новые. В этом процесс жизни: соединять и выделять.
15) Решаю непременно каждый день писать. Ничто так не утверждает в добре. Это лучшая молитва.
5 февраля 1897 г.
Я — работник. Делаю ли дело повеленное? В этом всё.
16 февраля 1897 г.
Женщины не считают для себя обязательными и не могут двинуться вследствие требований разума. У них не натянут этот парус. Они идут на веслах без руля.
17 февраля 1897 г.
1) К воззванию. Описать положение фабричных, прислуг, солдат, земледельцев в сравнении с богачами и показать, что всё от обманов. 1-й обман: обман земли, 2-й обман: обман податей, таможен, 3-й обман: обман патриотизма, защита и наконец 4-й обман: голова всем, обман смысла жизни (религиозный) двух сортов: а) церковный и b) атеизм.
2) В средние века, в XI веке, поэзия была общая — народа и господ, les courtois et les vilains, потом разделилась и les vilains стали подделывать под господскую, а господа под народную. Надо, чтобы пришло опять соединение.
3) Сотни раз себе говорил и записывал: единственное и верное спасение от всех горестей: сознание своего посланничества, забота, сделал ли то, на что послан.
4) Почти каждый муж и жена упрекают друг друга в делах, в которых они не считают себя виноватыми. Но ни одна сторона не перестанет обвинять, ни другая никогда не оправдается.
5) Ни за поэтом, ни за живописцем не бегают, как за актером и, главное, музыкантом. Музыка производит прямо физическое действие, иногда острое, иногда хроническое.
6) Мы совершенно ложно приписываем ум и доброту таланту, так же, как и красоте. В этом большой самообман.
7) Для того, чтобы всегда было хорошо: всегда думать о других, в особенности, когда говоришь с кем.
8) Движение жизни, расширение отдельного существа дает время. Если бы не было движения, увеличения любви, не было бы и времени, пространство же есть представление других существ. Если бы не было других существ, не было бы и пространства.
9) Женщины лишены нравственного чувства, как двигателя. У них этот парус не натягивается и потому не везет.
20 февраля 1897 г.
Нет большей причины заблуждений и путаницы понятий, самых неожиданных и иначе необъяснимых, как признание авторитетов — т. е. непогрешимой истинности или красоты лиц, книг, произведений искусства. Тысячу раз прав Мэтью Арнольд, что дело критики в том, чтобы выделять из всего того, что написано и сделано, хорошее от дурного и преимущественно дурного из среды того, что признано прекрасным, и хорошего из того, что признано плохим или вовсе не признано. Самый резкий пример такого заблуждения и страшных последствий этого, задержавших на века движение вперед христианского человечества, это авторитет священного писания и Евангелий. Сколько самых неожиданных, иногда нужных для своего оправдания, иногда ни на что ненужных и удивительных, наговорено и написано на тексты священного писания, иногда самые глупые или даже дурные. Вместо того чтобы сказать: а вот это очень глупо и, вероятно, или приписано Моисею, Исайе, Христу, или переврано, начинаются рассуждения, объяснения, нелепые, которые никогда бы не появлялись на свет, если бы не было этих нелепых стихов, а они не признавались бы вперед священными и потому разумными. Стоит только вспомнить нелепый Апокалипсис. То же самое с греческими трагиками, Виргилием, Шекспиром, Гёте, Бахом, Бетховеном, Рафаелем и новыми авторитетами.
22 февраля 1897 г.
Думал к воззванию, глядя на бесчисленных сыновей Дормидона в пальтецах. Он их воспитывает, ‘производит’ в люди. Зачем?
Вы скажете: вы живете так, как живете, для детей. Зачем? Зачем воспитать еще поколение таких же обманутых рабов, не знающих, зачем они живут, и живущих такою нерадостною жизнью?
24 февраля 1897 г.
1) Отчего некоторым людям нельзя даже и говорить про истину и добро — так они далеки от нее? Это оттого, что они окружены таким толстым слоем соблазнов, что уж стали непроницаемы. Они не могут бороться с грехом, потому что из-за соблазнов не видят грех. В этом главная опасность и весь ужас соблазнов.
2) Мне говорят, когда я осуждаю пропаганду религиозную, вы тоже проповедуете. Нет, я не проповедую, главное потому, что мне нечего проповедывать. Даже атеисту я не буду проповедывать Бога (если я проповедывал, то ошибался). Я только делаю те выводы из того, что люди признают, указывая на те противоречия, которые заключаются в том, что они признают, и которых они не замечают.
3) Генерал представительный, чистый, корректный, с густыми бровями и важным видом (и необыкновенно добродушный, но лишенный всякого нравственного двигающего чувства) навел меня на поразительную мысль, о том, как и какими путями самые равнодушные к общественной жизни, к благу общему, именно они-то вступают невольно в положение управителей людей. Я так и вижу, как он будет заведывать учреждением, от которого зависят миллионы жизней, и только потому, что он любит чистоплотность, элегантность, утонченную пищу, танцы, охоту, бильярд, всевозможные увеселения и, не имея средств, держится в тех полках, учреждениях, обществах, где всё это есть, и понемногу, как добрый, безобидный, повышается и делается правителем людей.
4) Читаю Аристотеля. Он говорит в Политике, книге IV, гл. VIII: Dans cette rИpublique parfaite, oЫ la vertu dеs citoyens sera rИelе, ils s’abstiendron de toute profession mИcanique, de toute spИculation mercantile, traveaux dИgradИs (dИgradants?) et contraires Ю la vertu. Ils ne se livreront pour davantage Ю l’agriculture. Il faut du loisir pour acquИrir la vertu…
Вся эстетика его имеет цель добродетель. И мы, с христианским сознанием братства людей, хотим руководствоваться и этическими и эстетическими понятиями древних!!
25 февраля 1897 г.
Молился и испытал удивительное чувство. Вероятно, подобное тому, которое возбуждают в себе мистики духовным деланием: почувствовал себя одного духовного, свободного, связанного иллюзией тела.
28 февраля 1897 г.
1) Я обтирал пыль в комнате и, обойдя кругом, подошел к дивану и не мог вспомнить, обтирал ли я его или нет. Так как движения эти привычны и бессознательны, я не мог и чувствовал, что это уже невозможно вспомнить. Так что, если я обтирал и забыл это, т. е. действовал бессознательно, то это всё равно, как не было. Если бы кто сознательный видел, то можно бы восстановить. Если же никто не видал или видел, но бессознательно, если целая сложная жизнь многих людей проходит бессознательно, то эта жизнь как бы не была. Так что жизнь — жизнь только тогда, когда она освещена сознанием. Что же такое сознание? Что такое поступки, освещенные сознанием? Поступки, освещенные сознанием, это такие поступки, которые мы совершаем свободно, т. е. совершая их, знаем, что мы могли бы поступать иначе. Так что сознание есть свобода. Без сознания нет свободы, и без свободы не может быть сознания. Если мы подвергаемся насилию и не имеем никакого выбора о том, как мы перенесем это насилие, мы не будем чувствовать насилия. Память есть не что иное, как сознание прошедшего — прошедшей свободы. Если бы я не мог стирать и не стирать пыль, я бы не сознавал того, что я стираю пыль, если бы я не сознавал того, что я стираю пыль, я не мог бы иметь выбора: стирать или не стирать? Если бы у меня не было сознания и свободы, я бы и не помнил прошедшего, не связывал бы его в одно. Так что самая основа жизни есть победа и сознание — свободосознание.
1 марта 1897 г.
1) Смерть теперь уже прямо представляется мне сменой: отставленном от прежней должности и приставлением к новой. Для прежней должности кажется, что я уже весь вышел и больше не гожусь.
2) Думал об Адаме Васильевиче, как типе для драмы — добродушном, чистом, балованном, любящим наслаждения, но хорошем и не могущем вместить радикальные нравственные требования.
3) Для твердости и спокойствия есть одно средство: любовь, любовь к врагам.
4 апреля 1897 г.
1) Мир, который мы знаем и представляем себе, есть не что иное, как законы соотношений наших чувств (sens), и потому чудо есть нарушение этих законов соотношений, и потому разрушает наше представление о мире. В самой грубой форме это так:
Я знаю, что вода (не замерзшая) всегда жидкая, и удельный вес ее меньше удельного веса моего тела. Глаза мои, слух, осязание показывают мне жидкую воду, и вдруг человек идет по этой воде. Если он прошел по воде, то это ничего не доказывает, а только уничтожает мое понятие о воде.
2) Очень обычная ошибка полагать цель жизни в служении людям, а не в служении Богу. Только служа Богу, т. е. делая то, что он хочет, можно быть уверенным в том, что не делаешь пустого и нет невозможности выбора: кому служить.
3) Церковные христиане не сами хотят служить Богу, а хотят, чтобы Бог им служил.
4) Шекспир стал ценим, когда потеряли нравственный критерий.
5) Мы так запутаны, что каждый шаг в жизни есть участие в зле: в насилии, в угнетении. Не надо отчаиваться, а медленно распутываться из тех сетей, в которые мы пойманы, не рваться (этим хуже запутаешься), а осторожно распутывать.
6) В ревности есть физическое ощущение, родственное с похотью, но тяжело… .
7) Думал очень хорошо о Хаджи-Мурате, о том, что в нем, главное, надо выразить обман веры. Как он был бы хорош, если бы не этот обман.
3 мая 1897 г.
Волоски лилипутов так связали меня, что скоро не двинусь ни одним членом, если не стану разрывать. Грустно, грустно и не от неудовлетворенности внешней. Ничего от жизни не хочу я, и не жаль мне прошлого ничуть, а на себя гадко, совестно, жаль своей души. Помоги, Господи. Бог, вы слышите? Наверно слышите, потому что вы же и говорите.
17 мая 1897 г.
Я думаю, что верую и исповедую по крайней мере то, что Бог есть любовь и потому Он, любовь, побеждает всё. И вот мне выпало испытание, надо бороться. И вместо любви во мне упреки и злоба, и я борюсь не любовью, а унываю и злюсь и спрашиваю себя: как же любовь победит это зло, разумея то зло, от которого я страдаю. И жду победы здесь в моей жизни и вижу, что нет — любовь не победит то зло, от которого я страдаю, и я всё буду до смерти страдать от него. Точно так же, как говорят те люди, которые оставить преступников, злодеев, не запирать, не казнить их, что любовь не может победить этих злодеев. И они правы, но дело только в том, что любовь есть такое огромное в сравнении с обычными рассудочными делами действие, что последствия никогда не видны тому, кто его производит. Любовь не победит тех двух-трех злодеев, которых мы знаем, но победит тысячи, которых мы не знаем.
Всё равно, как телеграфист, который бы не передавал депешу, потому что он не видит, как она выходит на той станции. Любовь действует почти всегда — всегда даже — с креста, так что тому, кто закрывает глаза уже, и которого жизнь вся мгновенье, очевидно, нельзя видеть действия силы вечной. Верить в любовь, истинно верить так, чтобы не изменять ей, значит верить в вечную жизнь. И вот я оказался тем телеграфистом, который не верит в то, что тот аппарат, к которому он приставлен, действовать которым научен, действует. И что хуже всего, я верил, пока не надо было работать. А как только надо было начать трудиться, я отказываюсь, говоря: я не вижу, как он действует, может быть, он и вовсе не действует. Значит, нет веры. Стыдно, Л. Н. Благодарю Тебя, Отец, за испытанье.
16 июля 1897 г.
1) Тип женщин (бывают такие и мужчины, но больше женщины), которые не могут видеть себя, у которых как будто шея не поворачивается, чтоб оглядеть себя. Они не то, что не хотят каяться, они не могут себя видеть. Они живут так, а не иначе потому, что так им кажется хорошо. И потому, если они что сделали, то потому, что это было хорошо. Такие люди страшны. А такие люди бывают умные, глупые, добрые, злые. Когда они глупые и злые, это ужасно.
2) При низком нравственном уровне — решительность суждений. Поступки всех лучших людей объясняются тем, что бы я сделал. Христос проповедовал из тщеславия, осуждал фарисеев из зависти и т. п.
3) Второе условие искусства — новизна. Для ребенка всё ново и потому много художественных впечатлений. Для нас же нова известная глубина чувства, та глубина, в которой человек достает свою отдельную от всех индивидуальность. Это для безразличного искусства. Для высшего же новизна только в религии, так как религия есть самое передовое мировоззрение.
4) Когда бывает, что думал и забыл о чем думал, но помнишь и знаешь, какого характера были мысли: грустные, унылые, тяжелые, веселые, бодрые, помнишь даже ход: сначала шло грустно, а потом успокоилось и т. п., когда так вспоминаешь, то это совершенно то, что выражает музыка.
5) Бог дал нам дух свой, любовь, разум, чтобы служить ему, а мы этот дух его употребляем на служение себе, употребляем топор на то, чтобы строгать топорище.
6) Маша вышла замуж, а жалко ее, как жалко высоких кровей лошадь, на которой стали возить воду. Воду она повезет, а ее изорвали и сделали негодной. Что будет, не могу себе представить. Что-то уродливо неестественное, как из детей пирожки делать. Таня тоже нажила себе страдания. Миша мучается. В Пирогове тоже та же беда. Ужасно! Страсть, источник величайших бедствий, мы не то что утишаем, умеряем, а разжигаем всеми средствами, а потом жалуемся, что страдаем.
17 июля 1897 г.
Говорил о любви, о том, что мы безумно разжигаем эту страсть, а потом страдаем от ее преувеличения и эксесов.
7 августа 1897 г.
Часто говорю себе, что надо жить служа, но как вступаю в жизнь, так не то что забываю, а рассеиваюсь.
9 августа 1897 г.
1) Прислуга делает жизнь ложной и развратной: как только прислуга, так увеличиваешь потребности, усложняешь жизнь и делаешь ее тяжестью: из радости, когда делаешь сам, делаешь досады, а главное, отрекаешься от главного дела жизни, исполнения братства людей.
2) Эстетическое и этическое — два плеча одного рычага: насколько удлиняется и облегчается одна сторона, настолько укорачивается и тяжелеет другая сторона. Как только человек теряет нравственный смысл, так он делается особенно чувствителен к эстетическому.
3) Люди знают двух Богов: одного, которого они хотят заставить служить себе, молитвами требуя от него исполнения своих желаний, и другого Бога такого, которому мы должны служить, к исполнению воли которого должны быть направленны все наши желания.
4) Обычное явление, что старики любят путешествовать, уезжать далеко и переменять место. Не предвиденье ли это и готовность к последнему путешествию?
15 августа 1897 г.
1) Особенность женского характера та, что руководит жизнью только чувство, а разум только служит чувству. Даже не может понять того, чтобы чувство могло быть подчинено разуму. Но не только женщины, сколько мужчин есть таких, которые не слышат, не видят того, что неприятно, не видят так, как будто этого не существует.
2) Когда люди не в силах отделаться от суеверий, продолжают отдавать дань ему и вместе с тем видят, что другие освободились, то они сердятся на этих освободившихся. За что же я страдаю, делаю глупости, а он свободен?
3) Искусство, т. е. художники, вместо того, чтобы служить людям, эксплуатирует их.
4) С тех пор, как я стал стар, я стал смешивать людей: например, детей: Сережу с Андреем, Мишу с Ильей, также я смешиваю чужих, принадлежащих или отмеченных в моем мозгу к одному типу. Так что я знаю не Андрея, Сережу, а знаю собирательное лицо, к которому принадлежат Андрей, Сережа.
5) Мы так привыкли к мысли, что всё для нас, что земля моя, что когда приходится умирать, нас удивляет то, что моя земля, некоторая моя принадлежность, останется, а меня не будет. Тут главная ошибка в том, что земля кажется чем-то приобретенным, приложенным ко мне, тогда как это я приобретен землею, приложен к ней.
6) Как хорошо бы было, если бы мы могли с тем же вниманием жить, делать дело жизни, главное, общение между людьми, с тем же вниманием, с которым мы играем в шахматы, читаем ноты и т. п.
20 сентября 1897 г.
Жизнь наша так устроена, что всякая наша забота о себе, употребление своего разума (духовных сил) на заботу о себе, приносит только несчастье. А между тем этот эгоизм нужен, чтобы жить отдельной жизнью. Это таинственная воля Его. Как только живешь для себя, так погибель, как вне себя, так спокойствие, радость и себе и другим.
2 октября 1897 г.
1) Нет большего подспорья для эгоистичной спокойной жизни, как занятие искусством для искусства. Деспот, злодей непременно должен любить искусство.
2) Какая радостная, спокойная и вполне свободная могла бы быть жизнь, если вполне отдать себя Богу, т. е. во всех случаях жизни искать только одного: сделать то, чего Он хочет, сделать это в болезни, в оскорблении, в унижении, в страдании, во всех соблазнах и в смерти, которая тогда только перемена назначения. Слабость, неисполнение того, чего хочет Бог? Что ж тогда? Ничего: возвращение к сознанию того, что жизнь только в этом исполнении. Минуты слабости — это промежутки между буквами жизни — не жизнь.
3) Всё дело в том, чтобы сделать усилие, то самое, что сказано в евангелии: ‘Царство Божие усилием берется…’ Всё хорошее, всё настоящее, всякий истинный акт жизни совершается усилием: не делай усилий, живи по течению, и ты не живешь. А между тем церковное учение проповедует, что усилие — грех, что это гордость, надежда на свои силы. Светское учение говорит то же самое: ‘Усилие над собой бесполезно, всё делает организация, среда’. Какое заблуждение! Усилие важнее всего. Всякое маленькое усилие: победить лень, жадность, похоть, гнев, уныние — это важнейшее из важного, это проявление Бога в жизни, это карма, расширение своего я.
5) Когда люди восхищаются Шекспиром, Бетховеном, они восхищаются своими мыслями, мечтами, вызываемыми Шекспиром, Бетховеном. Как влюбленные любят не предмет, а то, что он вызывает в них. В таком восхищении нет настоящей реальности искусства, но зато есть полная беспредельность.
6) Только тогда можно понять и почувствовать Бога, когда ясно понял нереальность всего матерьяльного.
7) В первый раз ясно почувствовал Бога, то, что он есть и я в нем. Что только и есть, что я в нем: в нем и как ограниченное в неограниченном, в нем и как окруженный существами, в которых Он.
8) Не знаю отчего, нет у меня того религиозного чувства, которое было, когда прежде писал дневник ни для кого. То, что его читали и могут читать, губит это чувство. А чувство было драгоценное и помогавшее мне в жизни. Начну сначала с нынешнего 14 числа писать опять по-прежнему так, чтобы никто не читал при моей жизни.
9) Человеку, не умеющему каяться, нет спасенья от своих грехов. Если ему и укажут его грехи, то он только рассердится на тех, которые их укажут ему, и только прибавит новый грех.
10) Все попытки жизни на земле и кормления себя своим трудом были неудачны и не могут не быть неудачны в России, потому что для того, чтобы человеку нашего воспитания кормиться своим трудом, надо конкурировать с мужиком, он устанавливает цены, сбивает их своим предложением. А он поколениями воспитан к суровой жизни и упорной работе, а мы поколениями воспитаны к роскошной жизни и праздной лени. Из этого не следует, что не надо стараться кормиться своим трудом, но только то, что нельзя ожидать осуществления этого в первом поколении.
11) Все бедствия, порождаемые половыми отношениями, влюбленностями, происходят только от того, что мы смешиваем плотскую похоть с духовной жизнью, с — страшно сказать — любовью, употребляем наш разум не на то, чтобы осудить и определить эту страсть, а на то, чтобы разукрасить ее павлиньими перьями духовности. Вот где les extrЙmes se touchent. Приписывать все влечения между полами половой похоти кажется очень матерьяльным, а напротив — это самое духовное отношение: выделить из области духовной всё, что не принадлежит ей, чтобы мочь высоко ценить ее.
12) Всё, что я знаю, есть произведение моих чувств. Чувства мои указывают мне мои пределы, соприкасающиеся с пределами других существ. Это ощущение или познание пределов мы сознаем и не можем сознавать иначе, как материей, в этой же материи мы видим или только материю или существа, так же, как и мы, ограниченные пределами. Существа близкие нам по размерам — от слона до козявки мы познаем, познаем их пределы. Существа же далекие от нас по размерам, как атомы и как звезды, мы признаем одной материей. Но кроме этих двух родов существ, которых мы познаем нашими чувствами, мы неизбежно должны признать еще другие существа (не духовные существа, каковы мы, то само собой), не познаваемые нашими чувствами, но которые матерьяльны, т. е. тоже составляют пределы. Такие существа: атомы, эфир. Присутствие этих существ, допущение которых требуется нашим разумом, несомненно доказывает то, что наши чувства дают нам только одностороннее и очень ограниченное познание о других существах и о внешнем мире. Так что можно себе представить такие существа, одаренные такими чувствами (sens), что для них эфир дает такую же реальность, как наша материя.
13) Если бы помнить всегда, что язык нам дан для передачи мыслей, способность же мыслить дана для познания Бога и его закона любви, и что поэтому говорить можно только тогда, когда имеешь сказать что-либо доброе. А пока не можешь сказать доброго, не можешь удержать недоброго — молчи, хоть всю жизнь.
14) Как только неприятное чувство к человеку, так значит ты чего-то не знаешь, а тебе нужно узнать, нужно узнать мотивы того поступка, который неприятен тебе. А как только ясно понял мотивы, то сердиться можно так же мало, как на падающий камень.
15) Сердишься на женщину, что она не понимает, или понимает, но не делает того, что ей говорит разум. Она не может этого делать. Как магнит действует на железо и не действует на дерево, так и выводы разума для нее не обязательны, не двигательны. Для нее обязательно чувство и выводы разума только тогда, когда они передаются авторитетом, т. е. чувством желания не отстать от других. Так что она не поверит и не последует очевидному требованию разума, если оно не подтверждено авторитетом, а поверит и последует величайшей нелепости, если только это все делают. Она не может иначе. А мы сердимся. Много и мужчин есть таких, женоподобных.
16) Служить надо другим, а не себе, уже только потому, что в служении другим есть предел и потому тут можно поступать разумно — построить дом неимущему, купить корову, одежду, а в служении себе нет предела — чем больше служишь, тем хуже.
17) Время есть только для тела, оно есть отношение существ с различными видимыми нами пределами к существам, пределов которых мы не видим, к движению солнца, луны, земли, к движению песка в песочных часах. И потому время есть для того, что мы называем телом, для того, что имеет пределы, для того же, что не имеет пределов, для духовного — нет времени. От этого помнишь только те времена, в которые жил духовно.
18) Мы страдаем от себя, от требований своего я и все знаем, что одно средство не страдать от этого я в том, чтобы забыть его, и мы ищем забвения в рассеяниях, занятии искусством, наукой, в вине, куреньи, и забвенья настоящего нет, а Богом устроено так, что только одно есть настоящее забвение, верное и всегда под руками — это забота о других, служение другим. А я забыл это и живу страшной эгоистической жизнью, и от этого мне дурно.
19) Ехал мимо закут. Вспомнил ночи, которые я проводил там, и молодость и красоту Дуняши (я никогда не был в связи с нею), сильное женское тело ее. Где оно? Уж давно одни кости. Что такое эти кости? Какое их отношение к Дуняше. Было время, когда эти кости составляли часть того отдельного существа, которое была Дуняша. Но потом это существо переменило центр и то, что было Дуняшей, стало частью другого огромного по величине своей, недоступного мне существа, которое я называю землею. Мы не знаем жизни земли и потому считаем ее мертвой, так же, как живущее один час насекомое считает мертвым мое тело, потому что не видит его движения.
20) Пространство есть отношение между собой различных предельных существ. Оно есть. Время же есть только отношение движения живых существ между собой и движения вещества, считаемого нами мертвым.
21) Ужаснее всего: пьянства, вина, игры, корысти, политики, искусства — влюбленья. С такими людьми нельзя говорить, пока они не выспались. Страшно.
16 октября 1897 г.
Много у меня записано соображений, правил, которые если помнить, то будет хорошо жить. Да, правил слишком много, и все помнить всегда нельзя. То же, что с подделкой под искусство. Правил слишком много, и все помнить нельзя. Надо, чтобы шло изнутри, руководилось бы чувством. Так же и в жизни. Если только проникнут чувством, живешь в Боге, то не отступишь ни от одного правила и сделаешь больше того, что в правилах. Вот в этом-то состоянии быть всегда. А нынче как раз был в самом дурном: всё сердило. Что такое? Как объяснить себе это состояние?
Представилось такое объяснение: душа, духовная сущность может жить в своем центре или в своих пределах. Живя в себе, она не сознает пределов. Живя в периферии, она беспрестанно болезненно чувствует пределы. Спасенье от такого состояния: признание иллюзорности матерьяльного мира — отдалиться от пределов, собраться в себя.
17 октября 1897 г.
Корень всего зла и всех страданий не столько незнание, сколько ложное знание — обман. Воззвание должно кончаться призывом содействия всех к уничтожению обмана.
21 октября 1897 г.
Оставшись один после занятий, спрашивал себя, что мне делать, и, не имея никакого личного желания (кроме телесных потребностей, поднимающихся, только когда есть, спать хочется), так ясно почувствовал радость сознания воли Бога, что мне ничего не нужно и не хочется, как делать то, что Он хочет. Чувство это возникло вследствие вопроса, который я сам себе задал, оставшись один в тишине: кто я? зачем я? И так ясно ответилось само собой: кто и что бы я ни был, я кем-то послан, что-то делать. Ну и давай это делать! И так радостно, хорошо почувствовал свое слияние с волей Бога. Это второе мое живое чувство Бога. То я почувствовал прямо любовь к Богу. Теперь не могу вспомнить, как это было, помню только, что было это радостное чувство. О, какое счастье — уединение!
22 октября 1897 г.
В детстве, юности чувства (sens) очень определенны, пределы твердые. Чем дольше живешь, тем больше и больше стираются эти пределы — чувства тупеют, устанавливается другое отношение к миру.
10 ноября 1897 г.
1) Положение людей, одурманенных ложной религией — всё равно, как в жмурках: завяжут глаза, да еще возьмут под мышки, да закрутят. А потом пустят. И всех. Без этого не пускают.
2) Самое обыкновенное суждение о христианстве, особенно у новых ничшеанских рассудителей, что христианство — это отречение от своего достоинства, слабость, покорность. Как раз напротив: истинное христианство прежде всего требует высшее сознание своего достоинства, страшную силу и непоколебимость. Как раз напротив, поклонники силы должны подличать перед силой.
3) Шел по деревне, заглядывал в окна. Везде бедность и невежество, и думал о рабстве прежнем. Прежде видна была причина, видна была цепь, которая привязывала, а теперь не цепь, а в Европе волоски, но их так же много, как и тех, которыми связали Гюливера. У нас еще видны веревки, ну бичевки, а там волоски, но держат так, что великану-народу двинуться нельзя. Одно спасенье: не ложиться, не засыпать. Обман так силен и так ловок, что часто видишь, как те самые, которых высасывают и губят — с страстью защищают этих высасывателей и набрасываются на тех, кто против них. У нас царь.
14 ноября 1897 г.
1) Читал о действиях англичан в Африке. Всё это ужасно. Но — пришло в голову — может быть, это неизбежно нужно для того, чтобы к этим народам проникло просвещенье. Сначала задумался и подумал, что это так надо. Какой вздор. Почему же людям, живущим христианской жизнью, не пойти просто, как Миклуха-Маклай, жить к ним, а нужно торговать, спаивать, убивать. Говорят, если бы люди жили по-христиански, им бы делать нечего было. Вот дело. И дело огромное — пока Евангелие проповедуется всей твари.
2) Наука, потеряв религиозную основу, стала изучать пустяки, главное, перестала изучать важное. С тех пор и составилась теория опытной науки, Бекон.
3) Думал в pendant к Хаджи-Мурату написать другого русского разбойника Григория Николаева, чтоб он видел всю незаконность жизни богатых, жил бы яблочным сторожем в богатой усадьбе с lawn tennis’oм.
4) Я нынче в очень дурном духе и мне трудно помнить, представить себе себя, каким я бываю в хорошем духе. А это непременно нужно, чтоб не отчаиваться и не делать дурного — будучи в дурном — воздерживаться от всякой деятельности. Разве не то же самое в жизни? Надо не верить, что я такой дрянной, каким я себя чувствую, а сделать усилие вспомнить, какой я там, какой я в духе, и жить в меру того воспоминаемого я или вовсе не жить — воздерживаться.
5) Toute rИunion d’hommes est toujours infИrieure aux ИlИments qui la component. Это оттого, что они соединены уставом. В своем естественном соединении, как Бог их соединил, они не только не ниже, но в много раз выше.
15 ноября 1897 г.
Любовь хороша только тогда, когда не сознаешь её. А стоит сознать, да еще порадоваться на свою любовь, и конец ей.
17 ноября 1897 г.
1) Моя жизнь — мое сознание моей личности всё слабеет и слабеет, будет еще слабее и кончится маразмом и совершенным прекращением сознания личности. В это же время, совершенно одновременно и равномерно с уничтожением личности, начинает жить и всё сильнее и сильнее живет то, что сделала моя жизнь, последствия моей мысли, чувства, живет в других людях, даже в животных, в мертвой материи. Так и хочется сказать, что это и будет жить после меня. Но всё это лишено сознания и потому я не могу сказать, что это живет. Но кто же сказал, что это лишено сознания? Почему я не могу предположить, что это всё объединится новым сознанием, которое я справедливо могу назвать моим сознанием, потому что оно всё составится из моего? Почему не может это другое, новое существо жить вместе с теми существами, которые теперь живут? Почему не предположить, что мы все — частицы сознания других, высших существ, таких, какими мы будем. ‘У отца моего обители многи суть’, не в том смысле, что места разные есть, а в том, что сознания личности разные: одни включаются, переплетаются с другими. Ведь весь мир, какой я знаю с его пространствам, временем, есть произведение моей личности, моего сознания. Как только другая личность, другое сознание, так совсем другой мир, элементы которого составляют наши личности. Как в ребенке, во мне понемногу зарождалось сознание (которое сделало и то, что я себя ребенком, зародышем даже, вижу отдельным существом), так оно зарождаться будет и теперь, уже зарождается в последствиях моей жизни, в будущем моем я после моей смерти. Церковь есть тело Христово. Да, Христос теперь в своем новом сознании живет жизнью всех живых и умерших и будущих членов церкви. Так же будет жить и каждый из нас своею церковью. И у самого ничтожного будет своя ничтожная и может быть плохая церковь, но церковь, составляющая новое тело его. Но как? Вот этого-то мы не можем представить себе, потому что ничего не можем представить себе вне нашего сознания. И не обители, а сознания многи суть. Но тут последний, самый страшный неразрешимый вопрос: зачем это? Зачем это движение. Эти переходы из одних низших, более частных сознании в более общие — высшие? Зачем? Это тайна, которую мы не можем знать. В этом-то и нужен Бог и вера в Него. Только Он знает это и надо верить, что это так надо.
2) Думал о прелести — именно прелести — зарождающейся любви, когда на фоне веселых, приятных, милых отношений начинает вдруг блестеть эта звездочка. Это вроде того, как пахнувший вдруг запах липы или начинающая падать тень от месяца. Еще нет полного цвета, нет ясной тени и света, но есть радость и страх нового, обаятельного. Хорошо это, но только тогда, когда в первый и последний раз.
3) Еще думал о той иллюзии, которой все подвержены, а особенно люди, деятельность которых отражается на других, иллюзия, состоящая в том, что, привыкнув видеть действие своих поступков на других, этим воздействием на других поверяешь верность своих поступков.
4) Для гипнотизации нужна вера в важность того, что внушается (гипнотизация всех художественных обманов). Для веры же нужно невежество и воспитание доверия.
20 ноября 1897 г.
Думал о том моем старинном тройном рецепте против горя и обиды:
1) подумать о том, как это будет неважно через 10, 20 лет, как теперь стало неважно то, что мучало 10, 20 лет тому назад,
2) вспомнить, что сам делал, вспомнить такие дела, которые не лучше тех, которые тебя огорчают.
3) Подумать о том, в сто раз худшем, что могло бы быть. Можно прибавить к этому еще то, чтобы вдуматься в положение, в душу огорчающего тебя человека, понять, что он не может поступать иначе. Tout comprendre c’est tout pardonner. Важнее же и сильнее и несомненнее всего этого — это то, чтобы сказать себе: не моя воля да будет, но Твоя и не так, как я хочу, а как Ты хочешь, и не то, что я хочу, а то, что Ты хочешь. Мое же дело в тех условиях, в которые Ты поставил меня, иполнять Твою волю. Помнить, что когда трудно, то это самое и есть то, что задано мне, это и есть тот случай, который не повторится, в котором ты можешь иметь счастье сделать то, что Он хочет.
21 ноября 1897 г.
1) Думал о смерти. Как странно, что не хочется умирать, хотя ничто не держит, и вспомнил об узниках, которые так обживутся в своих тюрьмах, что им не хочется и даже боятся покидать их для свободы. Так и мы обжились в своей тюрьме этой жизни и боимся свободы.
2) Мы посланы сюда делать дело Божие. Как хороша в этом смысле притча о слугах, в отсутствие своего хозяина, вместо того, чтобы делать дело его, расхищающих его имущество.
3) Когда сердишься, не любишь кого-нибудь, знай, что это не ты, а что это сон, кошмар — самый ужасный кошмар. Как останавливаются косить, чтоб не портить травы. Так и тут. Надо лечиться.
4) Розанов рассуждает о Меньшикове и подтрунивает над ним. Как… забыл, подтрунивал над Николинькой, а он молчал и весело мне улыбался. Как это всегда трогательно.
24 ноября 1897 г.
1) Странная судьба: с отрочества начинаются тревоги, страсти, и думается: женишься и пройдет. У меня и прошло, и был длинный период — лет 18 — спокойствия. Потом стремление изменить жизнь и отпор обратный. Борьба, страдания и, наконец, как будто, гавань и отдых. Не тут-то было. Самое тяжелое начинается и продолжается и, должно быть, проводит в смерть. Это — смерть того или другого при теперешних условиях страшнее всего.
2) Легко бы было кротко, терпеливо, с состраданием относиться к заблуждающимся людям, если бы эти люди не рассуждали и не рассуждали похоже на правду. Надо как-нибудь ответить на эти рассуждения, и тут-то не выдержишь.
3) Всякий из нас в таком положении, что хочешь не хочешь, надо делать, работать. Каждый всегда на топчаке. Вопрос только в том, на какой стать топчак.
25 ноября 1897 г.
1) Нам всегда кажется, что нас любят за то, что мы хороши. А не догадываемся, что любят нас от того, что хороши те, кто нас любит. Заметить это можно, если послушать то, что говорит тот жалкий и отвратительный и тщеславный человек, которого вы с великим усилием над собой пожалели: он говорит, что он так хорош, что вы и не могли поступить иначе. То же и когда тебя любят.
2) Раки любят, чтобы их варили живыми. Это не шутка. Как часто слышишь, да и сам говорил или говоришь то же. Человек имеет свойство не видать страданий, которые он не хочет видеть. А он не хочет видеть страданий, причиняемых им самим. Как часто я слышал про кучеров, которые дожидают, про поваров, лакеев, мужиков в их работе — ‘им очень весело’. Раки любят, чтоб их варили живыми.
28 ноября 1897 г.
1) Часто, бывало, говоришь с человеком, и вдруг у него делается ласковое радостное лицо, и он начинает говорить с вами так, что кажется он сообщит вам нечто самое радостное для вас: оказывается, он говорит о себе. Захарьин о своей операции, Машенька о свидании с отцом Амвросием и его словах. Когда человек говорит об очень близком ему, он забывает, что другой не он. Если люди не говорят об отвлеченном или духовном, они непременно каждый говорит о себе. И это ужасно скучно.
2) Мечешься, бьешься, всё от того, что хочешь плыть по своему направлению. А рядом не переставая, и от всякого близко, течет божественный, бесконечный поток любви всё в одном и том же вечном направлении. Когда измучаешься хорошенько в попытках сделать что-то для себя, спасти, обеспечить себя, оставь все свои направления, бросься в этот поток, и он понесет тебя, и ты почувствуешь, что нет преград, что ты спокоен навеки и свободен и блажен.
3) Только бы себя не любить, себя, своего Л. Н., и будешь любить и Бога и людей. Ты зажжен и не можешь не гореть, а горя, будешь зажигать других и сливаться с другим огнем. Себя любить значит жалеть свою свечу и тушить огонь.
4) Если человек говорит очевидную неправду, или брань на тебя, то ведь он это делает не от радости. И то и другое очень тяжело. Если он это делает, то очевидно ему нельзя иначе, и он делает это, страдая. А ты вместо того, чтобы жалеть, сердишься на него. Напротив, надо постараться помочь ему.
5) Трагизм человека умиленного, желающего только добра, когда он в этом состоянии, за это свое состояние, которое он не может не считать хорошим, встречает шипящую злобу и ненависть людей.
2 декабря 1897 г.
1) Мне было очень тяжело от страха раздражения и тяжелых столкновений, и я молился Богу: молился, почти не ожидая помощи, но все-таки молился. Господи, помоги мне выйти из этого. Избавь меня. Я так молился. Потом встал и прошел до конца комнаты и вдруг спросил себя: да не уступить ли мне? Разумеется, уступить. И Бог помог — Бог, который во мне, и стало легко и твердо. Вступил в тот божественный поток, который тут, возле нас, всегда течет и которому мы всегда можем отдаться, когда нам дурно.
2) Разговаривал с Душаном. Он сказал, что так как он невольно стал моим представителем в Венгрии, то как ему поступать? Я рад был случаю сказать ему и уяснить себе, что говорить о толстовстве, искать моего руководительства, спрашивать моего решения вопросов — большая и грубая ошибка. Никакого толстовства и моего учения не было и нет, есть одно вечное, всеобщее, всемирное учение истины, для меня, для нас особенно ясно выраженное в евангелиях. Учение это призывает человека к признанию своей сыновности Богу и потому своей свободы или рабства (как хотите назовите), свободы от влияний мира и рабства Богу, воле Его. И как только человек понял это учение, он свободно вступает в непосредственное общение с Богом и спрашивать ему уже нечего и не у кого. Это похоже на плавание человека по реке с огромным разливом. Пока человек не в серединном потоке, а в разливе, ему нужно самому плыть, грести, и тут он может руководиться направлением плавания других людей. Тут и я мог руководить людей, сам приплывая к потоку. Но как только мы вступили в поток, так нет и не может быть руководителя. Все мы несомы силою течения, все в одном направлении, и те, кто были назади, могут быть впереди. Если человек спрашивает, куда ему плыть, то это доказывает только то, что он еще не вступил в поток и то, что тот, у кого он спрашивает, плохой руководитель, если он не умел довести его до того потока, т. е. до того состояния, в котором уже нельзя, потому что бессмысленно, спрашивать. Как спрашивать: куда плыть, когда поток с неотразимой силой влечет меня по радостному для меня направлению? Люди, которые подчиняются одному руководителю, верят ему и слушают его, несомненно бродят впотьмах вместе с своим руководителем.
3 декабря 1897 г.
Моя работа над Искусством многое уяснила мне. Если Бог велит мне писать художественные вещи — они будут совсем другие. И писать их будет и легче и труднее. Посмотрим.
11 декабря 1897 г.
Выяснилось положение Грота: он — душевно больной, как все люди-нехристиане.
13 декабря 1897 г.
1) Физическая связь с случайным супругом есть одно из установленных Богом средств для распространения его истины: для испытания, укрепления сильнейшего и для просвещения слабейшего.
2) Людям, исповедующим сыновность Бога, не радоваться жизни, тосковать есть ужасный грех — ошибка. Если понял, что цель жизни есть деятельность для Бога без своих целей, то ничто не может ни помешать этой деятельности, ни задержать ее. Главное же, жизнь волей неволей идет вперед к лучшему: и своя жизнь и жизнь мира. Как же не радоваться этому движению? Надо только помнить, что жизнь есть движение.
14 декабря 1897 г.
Мы тяготимся болезнью, а болезнь есть необходимое благое условие жизни. Только она одна (пожалуй не одна, но одна из главных и всем общих условий) готовит нас к смерти, т. е. переходу в другую жизнь. Потому-то она и послана всем, и детям, и взрослым, и старикам, потому что все во всех возрастах умирают. А мы тяготимся ею. То, что мы тяготимся болезнями, показывает только то, что мы живем не так, как должно и этой временной и вместе и вечной, а живем только одной временной жизнью. Болезнь есть приготовление к переходу. И потому роптать на болезнь всё равно, как роптать на холод, дожди. Надо пользоваться ими, а не роптать. И только те, кто живет играючи, досадуют на дождь, а кто живет серьезно, тот радуется. Так и болезнь. Мало того: не только болезнь, но дурное расположение духа, разочарование, горести. Всё это помогает отлеплению от мирского и облегчает переход в новую жизнь.
17 декабря 1897 г.
Надо совершенствоваться в любви, в чем никто помешать не может и что очень интересно. Любовь же не в исключительных привязанностях, а в добром, не злом отношении ко всякому живому существу.
21 декабря 1897 г.
Сейчас прочел рассказ Чехова На подводе. Превосходно по изобразительности, но риторика, как только он хочет придать смысл рассказу. Удивительно прояснилось у меня в голове благодаря книге ‘Об искусстве’.
29 декабря 1897 г.
1) Говорят обыкновенно, что христианское учение (истинное Христово, а не церковное) разрушает всякое единение, что это есть ‘индивидуализм’, разъединяющий. Как это лживо! Христианство только потому и проповедует спасение личное, ‘индивидуализм’, как они говорят, что это личное спасение необходимо, доступно, радостно всем и потому неизбежно соединяет людей, не механически: давлением насилия извне, или перемешиванием ‘культурой’, а химически, внутренним неразрывным единением.
2) Иногда жалуешься на то, что не любят твою душу, а любят или не любят тело и сердишься на них, осуждаешь, а не видишь того, что они не могут: для них твоя душа, самое святое святых твоей души, то, что ты знаешь, одно есть, одно действует — есть ничто, потому что невидимо, как химические лучи спектра.
3) Есть люди (преимущественно женщины), для которых слово есть только средство достижения цели и совершенно свободно от основного своего значения — быть выражением действительности. Люди эти бывают страшно сильны. Их преимущество подобно тому, которой имел бы человек, который в фехтовании снял бы шишечки с рапир. Противники его связаны условиями того, чтобы… Нет хорошего сравнения. Лучше всего: подобно игроку в карты — шулеру. Примеры этого такие. Человеку хочется, положим, украсть, он берет чужие деньги и рассказывает, что ему поручили взять их, просили об этом, и верит, что его просили. И доказательство несправедливости своего показания оправдывает новой ложью. Он убивает. Убитый так страдал, что умолял убить себя. Ему хочется делать какую-нибудь гадость или глупость, ну перевернуть всю мебель кверху ногами или распутничать. И он подробно объясняет, как признано докторами, что это необходимо делать периодически и т. п. И он сам себя уверяет, что это так. Когда же оказывается, что это не так, он не слушает, приводит свои доводы и потом тотчас же забывает и свои и чужие доводы. Люди эти страшны — ужасны.
4) Спириты говорят, что после смерти души людей живут и общаются с ними. Верно говорил, помню, Соловьев-отец, что это верованье церкви о святых, об их заступничестве и о молитвах к ним. Евгений Иванович так же верно говорит, что как пашковство есть выделение одного догмата искупления и приурочивание всего к нему, так спиритизм есть выделение догмата святых и приурочивание всего к нему.
5) Я же говорю об этом догмате о душе следующее: душой мы называем Божественное — духовное, ограниченное в нас нашим телом. Только тело ограничивает это Божественное — духовное. И это-то ограничение и дает ему форму, как сосуд дает форму жидкости или газу, заключенному в нем. И мы знаем только эту форму. Разбей сосуд, и заключенное в нем перестает иметь ту форму, которую имело, и разливается, разносится, соединяется ли с другими веществами, получает ли новую форму? мы этого ничего не знаем, но знаем наверное то, что оно теряет ту форму, которую оно имело в своем ограничении, потому что то, что ограничивало, разрушилось. То же и с душой. Душа после смерти перестает быть душою и, оставаясь духом — божественной сущностью, становится чем-то другим, таким, о чем мы судить не можем.
6) Разговор с Трубецким. Какой жалкий юноша. Всё понимающий и вместе с тем ничего не умеющий поставить на настоящее место и потому живущий в невообразимой путанице.
1898
1 января 1898 г.
1) Письмо от редактора ‘The adult’ о свободной любви. Если бы было время, хотелось бы написать об этом предмете. Должно быть и напишу. Главное показать, что всё дело в выгораживаньи для себя возможности наибольшего наслаждения без думы о последствиях. Кроме того они проповедуют то, что уже есть и очень дурно. И почему отсутствие внешней restraint поправит всё дело. Я, разумеется, против всякой регламентации и за полную свободу, но только идеал есть целомудрие, а не наслаждение.
2) Все мы думаем, что наша обязанность, призвание, это делать разные дела: воспитать детей, нажить состояние, написать книгу, открыть закон в науке и т. п., а дело у всех нас только одно: делать свою жизнь, сделать так, чтобы жизнь была цельным, разумным, хорошим делом. И делом не перед людьми, оставив по себе память доброй жизни, а делом перед Богом: представить ему себя, свою душу, лучше, чем она была, ближе к Нему, покорнее Ему, согласнее с Ним. Думать так — главное чувствовать так, очень трудно. Всё сбиваешься на славу людскую, но это можно и должно.
4 января 1898 г.
1) Вчера Стасов и Римский-Корсаков, кофе, глупый разговор об искусстве. Когда я буду исполнять то, что много баить — не подобаить?
2) Жизнь всякая бессмысленна, исключая той, которая имеет целью служение Богу, служение совершению недоступного нам дела Божия.
13 января 1898 г.
1) Организация, всякая организация, освобождающая от каких-либо человеческих, личных, нравственных обязанностей. Всё зло мира от этого. Засекают, развращают, одуряют людей и никто не виноват.
2) Каждый из нас — это свет, божественная сущность, любовь, сын Божий, заключенный в тело, в пределы, в цветной фонарь, который мы же разрисовывали нашими страстями, привычками, так что всё, что мы видим, мы видим только через этот фонарь. Подняться, чтобы видеть через него, нельзя — наверху такое же стекло, сквозь которое и Бога мы видим, сквозь нами же разрисованное стекло. Одно, что мы можем — это не смотреть сквозь стекла, а сосредоточиться в себе, сознавать свой свет и разжигать его. И это одно спасенье от обманов жизни, от страданий, соблазнов. И это радостно и всегда возможно.
3) Сновидения — это не что иное, как смотрение не на мир сквозь стекла, а только на стекла и переплетение этих разных рисунков стекол. Во сне видишь только стекла, наяву — мир сквозь стекла.
4) Женщина может, любя мужчину, видеть в нем достоинства, которых нет, но будучи равнодушной, она не может видеть достоинства мужчины иначе, как через мнение других.
5) Христиане стремятся к соединению и соединяются между собой и с другими людьми христианским орудием единения: смиреннием — любовью. Но есть люди, которые не знают этого средства соединения, не верят в него и стараются соединиться (все люди стараются соединиться) другими, внешними средствами насилия, угрозы. Нельзя требовать от этих людей, не знающих, не могущих понять христианского средства соединения, чтобы они не пользовались своим средством, но совершенно несправедливо и неразумно, когда эти нехристианские люди навязывают это свое низшее средство единения людей знающим и пользующимся высшим. Говорят: вы, христиане, пользуетесь нашим средством: если вас не ограбили, не убили, то это благодаря нам. На это христиане отвечают, что им не нужно (как оно действительно и есть для христиан) всё то, что даст им насилие. И потому, если и законно то, что люди, не знающие высшего средства единения, пользуются низшим, незаконно то, что они на свое низшее средство смотрят как на всеобщее, единственное и хотят принуждать к употреблению тех, кому оно не может быть нужно.
Главный шаг, который предстоит теперь человечеству, состоит в том, чтобы люди не только признали и допустили средство христианского единения, но признали то, что оно есть высшее, то, к которому стремится и к которому неизбежно придет всё человечество.
6) Когда бываешь полон энергии, то живешь и должен жить для этого мира, когда же болеешь, то умираешь, т. е. начинаешь жить для того, послесмертного мира. Так что в том и в другом фазисе есть работа. Когда болеешь, умираешь, то сосредоточивайся в себе, думай о смерти и жизни за смертью, а не тоскуй об этой. Оба процесса нормальны, и в обоих есть свойственная состоянию работа.
19 января 1898 г.
1) Всё неприятное есть только Ermanung тому, чтобы подвигаться вперед к совершенству.
2) Помоги, Отец. Приди и вселися в меня. Ты уже вселен, Ты уже я. Мое дело только сознать Тебя.
3 Февраля 1898 г.
1) В минуты уныния хочется просить помощи у Бога. И можно просить. Но только такой помощи, которая бы помогла мне и не помешала бы никому другому. И такая помощь есть только одна: любовь. Всякая другая — матерьяльная помощь не только может, но должна стать в разрез с матерьяльным благом других. Только одна любовь — увеличение в себе любви — удовлетворяет всему, что можешь желать, и не становится в разрез с благом других. ‘Приди и вселися в ны’.
2) Женщины употребляют слова не для выражения своих мыслей, а для достижения своих целей. Такой же смысл они ищут и в словах других. И от этого они так навыворот часто понимают людей. И это очень неприятно.
3) Смысл жизни только один: самосовершенствование — улучшать свою душу. ‘Будьте совершенны, как Отец ваш небесный’.
Когда тяжело, когда мучает что, вспомни, что в этом только твоя жизнь, и сейчас станет легко. И радостно. Как радуется богач, собирая свое богатство, так радуешься и ты, если только положил в этом одном жизнь. А для достижения этого преград нет. Всё, что кажется горем, преградой в жизни мирской — ступень, сама подставляющаяся тебе под ноги, чтобы ты поднялся.
4) Если есть в тебе силы деятельности, то пусть она будет любовная, если нет сил и ты слаб, то слабость твоя пусть будет любовная.
5) Неорганическое есть только то, жизнь чего мы не можем понять. Для блохи неорганическое есть мой ноготь. Точно так же и зло есть непонятое добро.
6) Служить Богу и людям. Но как? Чем? Может быть, нет этой возможности. Неправда. Эта возможность всегда дана тебе — делаться лучше.
7) Человек посланник, как и сказал Христос, именно посланник, которому важно только исполнить данное ему поручение и всё равно, что о нем думают. Пускай думают дурно — иногда это нужно — только бы поручение было исполнено.
8) Одно из самых обычных заблуждений состоит в том, чтобы считать людей добрыми, злыми, глупыми, умными. Человек течет и в нем есть все возможности: был глуп, стал умен, был зол, стал добр и наоборот. В этом величие человека. И от этого нельзя судить человека. Какого? Ты осудил, а он уже другой. Нельзя и сказать: не люблю. Ты сказал, а оно другое.
9) Говорят про царя, что не виноват он, а его окружающее — неправда — он один причиной всего. Жалеть его можно и должно, но нужно знать, где причина.
10) То, что цель жизни есть самосовершенствование, совершенствование бессмертной души есть единственная цель жизни человека, уже справедливо потому, что всякая другая цель, в виду смерти — бессмысленна.
11) Если человек обсуживает последствия своего поступка, то мотивы поступка нерелигиозные.
12) На коленях перевернулся от тяжести разрезной нож, и мне показалось, что это живое, и я вздрогнул. Отчего? Оттого, что ко всему живому есть обязательства, и я испугался, что я не исполнил их, раздавил живое существо.
13) Сила в рабочем народе. Если он несет свое угнетение, то только потому, что он загипнотизирован. Вот в этом-то всё дело — уничтожить этот гипноз.
14) Нельзя не желать того, чтобы знали и одобряли наши поступки. Тем, у кого нет Бога, надо, чтобы знали и одобряли их поступки. У того, у кого есть Бог, достаточно, чтобы Он знал. На этом можно проверить, есть ли у человека Бог.
5 февраля 1898 г.
1) Как нелеп довод врагов нравственного совершенствования о том, что человек, истинно самоотверженный, пожертвует своим совершенством для блага других, т. е. что человек готов стать дурным, чтобы поступать хорошо. Если разуметь под этим то, что человек готов перед людьми прослыть дурным, только бы исполнить требования своей совести, а не служить известному делу или даже людям. Служение делу и людям может иногда совпадать, а может и не совпадать с требованиями совести. Это частный случай.
2) Сомневаться в том, что источник всех зол есть ложное религиозное учение, может только человек, не думающий о причинах житейских общественных явлений. Причины всех этих явлений — мысли людей. Как же могут не иметь огромного влияния на общественное устройство ложные мысли? Людям некоторым хорошо в ложном устройстве, основанном на ложных мыслях, понятно, что они поддерживают ложные мысли, ложное религиозное учение.
3) Не могу писать и тоскую и принуждаю себя. Как глупо! Точно жизнь в писаньи. Она даже не во внешней деятельности, и Не как я хочу, а как Ты хочешь. Еще полнее и значительнее без писанья. Вот я учусь жить без писанья.
4) Совершенствоваться не значит готовиться к будущей жизни (это мы так говорим для удобства, простоты речи), а совершенствоваться значит приближаться к той основе жизни, для которой нет времени, а потому и нет смерти, т. е. всё более и более переносить свое Я из жизни телесной в жизнь духовную.
5) Евгений Иванович рассказывал про Анну Шарапову. Она спокойна только когда заняты ею. Всякое занятие посторонним ей неинтересно. Всякое же занятие другими людьми оскорбляет ее. Ей кажется, что она поддерживает жизнь всех близких, что без неё все бы пропали. При малейшем укоре, она оскорбляет всех. И через 10 минут забывает и ни малейшего раскаяния. Это крайняя степень эгоизма и сумасшествия, но есть много градаций, приближающихся к этому. В сущности, думать, что я живу для себя, для своего наслаждения, славы, есть полное сумасшествие потенциальное. Нельзя не жить для себя, нельзя не защититься при нападении, не броситься на пищу, когда голоден, но думать, что в этом жизнь, и ту самую мысль, которая дана для того, чтобы увидать невозможность такой жизни, употреблять на усиление такой отдельной жизни, есть полное сумасшествие.
6) Жена приходит к мужу и ласково, умно говорит, как прежде не говорила. Муж тронут. А это только оттого, что она сделала гадость.
7) Jean Grave, L’individu et la sociИtИ говорит, что революция только тогда будет плодотворна, когда 1’individu будет воздержан, бескорыстен, добр, готов к помощи ближнему, не будет тщеславен, не будет осуждать других, будет иметь сознание своего достоинства. Т. е. будет иметь все достоинства христианина. Но как же он приобретет эти добродетели, зная, что он только случайное сцепление атомов? Все добродетели эти возможны, естественны, даже невозможно отсутствие их при христианском миросозерцании, том, что мы сыны Бога, посланные делать Его волю, но с матерьялистическим мировоззрением добродетели эти несовместимы.
8) Чувствую, применяю к жизни сознание того, что цель жизни одна: быть совершенным, как Отец, делать то же, что Он, то, чего Он хочет от нас, т. е. любить, любовь чтобы руководила в минуты самой энергичной деятельности и чтобы одной ей дышать в минуты величайшей слабости. Как только что-нибудь тяжело, больно, так стоит только вспомнить это, и всё тяжелое, больное исчезает и остается одно радостное.
Человеку, серьезно, искренно пользующемуся своим разумом, очевидно, что все цели закрыты ему: одна только разумна: жить для удовлетворения требований Бога, своей совести, своей высшей природы (всё одно и то же). Если выразить это во времени, то жить так, чтобы готовить свою душу к переходу в лучший мир, если выразить это точнее вне времени: слить свою жизнь с ее безвременным началом, с Добром, с Любовью, с Богом.
Боюсь только одного: чтобы это так сильно и благотворно действующее на меня сознание единственной разумности и свободы, радостности жизни в Боге, не притупилось, не потеряло свое, возносящее меня от дрязг жизни, освобождающее действие. Ах кабы всем, кабы всегда так. Нынче ночью при этом свете обдумывал разные явления жизни, и так было хорошо и радостно. Подожду экзамена, буду готовиться к нему.
19 февраля 1898 г.
1) Люди никак не могут согласиться с нереальностью всего матерьяльного. Все-таки стол есть, и всегда уйду из комнаты — он есть, и для всех он есть такой же, какой и для меня, говорят обыкновенно. Ну, а когда закрутишь два пальца и катая один шарик чувствуешь несомненно два? Ведь точно так же всякий раз, как я так возьму шарик, будет два и для всякого, кто возьмет так шарик, будет два, а между тем двух шариков нет. Точно так же и стол только для закрученных пальцев моих чувств — стол, а он может быть полстола, 1/1000 стола, совсем даже не часть стола, а нечто совсем другое. Так что реально только мое, всегда повторяющееся впечатление, подтверждаемое впечатлениями других людей.
2) Странно, Таня возится с дантистами и ей выдернули не тот зуб, и это обстоятельство более всего мне подтвердило то, что я дурно поступил, отдав именье детям. Им бы было лучше. Только надо было уметь, не нарушая любви, сделать это. А я не умел.
3) Удивляешься иногда, каким образом могут умные, хорошие люди отстаивать жестокость, насилия, дикие суеверия церкви. Но стоит вспомнить про сознание угнетения, обиды, начинающее проникать в рабочие классы, и видишь, что это только чувство самосохранения. Только этим объясняется живучесть патриотизма, церкви.
4) Фаресов рассказывал мне про учение Маликова. Всё это было прекрасно, всё было христианское: будьте совершенны, как Отец ваш, но нехорошо было то, что всё это учение имело целью воздействие на людей, а не внутреннее удовлетворение, не ответ на вопрос жизни. Воздействие на других — главная ахиллесова пята. Так что мое положение, ложное для людей, может быть оно-то и нужно.
5) Священнику, вообще духовному лицу, чтобы загладить свой грех, надо с амвона перед всем народом покаяться в обмане — сказать: простите, что обманывал вас. Какая сильная сцена! И правдивая.
6) Наше искусство с поставкой потех для богатых классов не только похоже на проституцию, но есть не что иное, как проституция.
7) Общее впечатление от статьи ‘о науке’ — раскаяние. Чувствую, что это правда, что это надо, но больно, что оскорбляю, огорчаю много добрых заблудших. Очевидно, 0,999 не поймут во имя чего я осуждаю нашу науку, и будут возмущены. Надо бы было сделать это с большей добротой.
8) В последний раз, как я писал, я высказывал страх, что то перенесение себя из жизни мирской, суетной, оскорбляющей, раздражающей, в жизнь перед Богом, жизнь вечную (здесь, теперь), которое я испытал, не потерялось бы, чтобы не притупилось бы. Но вот прошло 13 дней, и я всё так же это чувствую и чувствовал все это время и радовался и радуюсь: начну загадывать в пасьянсе, услышу раздражающий разговор, противоречие, недоволен своим писаньем, осуждением людей, жалею что-либо и вдруг вспоминаю, что это мне так кажется, потому что я согнулся и копаюсь под полом, а стоит только выпрямиться во весь рост, и всё неприятное, раздражительное не только исчезло, но помогает радости торжества над своей человеческой слабостью. Не испытал еще этого при физических сильных страданиях. Выдержит ли? Должно выдержать. Помоги, Господи. А то очень радостно. Радостно то, что положительно открылось в старости новое состояние большого неразрушимого блага. И это не воображение, а ясно сознаваемое, как тепло, холод, перемена состояния души — переход от путаницы, страдания к ясности и спокойствию и переход от меня зависящий. Вот именно выросли крылья, как только тяжело, больно идти ногами, распускаешь крылья. Почему же не всегда на крыльях? А видно, слаб еще. Не приучился, а может быть и необходим отдых. Интересно узнать, есть ли это состояние свойство старости, могут ли молодые испытывать его? Я думаю, что могут. К этому надо приучать себя. Это-то есть молитва. ‘Надо что-то скрывать, чего-то бояться, что-то мучает, чего-то не достает’ и вдруг: нечего скрывать, нечего бояться, нечему мучиться, нечего желать. Главное то, что переносишься от суда людского на суд Божий. Ох, кабы это удержалось до смерти. Но и за то, что испытал, благодарю тебя, Отец.
9 марта 1898 г.
1) Одно из величайших заблуждений при суждениях о человеке в том, что мы называем, определяем человека умным, глупым, добрым, злым, сильным, слабым, а человек есть всё: все возможности, есть текучее вещество.
Это есть хорошая тема для художественного произведения и очень важная и добрая, потому что уничтожает злые суждении — рака — и предполагает возможность всего хорошего. Работники дьявола, уверенные в присутствии дурного в человеке, достигают великих результатов: суеверия, казни, войны. Работники Божьи достигли бы больших результатов, если бы они более верили в возможность добра в людях.
2) Хотят завладеть, читаем, русские, японцы, англичане, немцы, ссоры, дипломатическая борьба, будет и военная, и всё это только совершающееся заквашивание желтой расы в одну христианскую квашню, разнесение и усвоение идей, как Крестовые походы, войны Наполеона.
3) Не только будут делать пищу в лабораториях, но работать не нужно будет. Люди так дурно распределили свои два отправления: пищи и работы, что вместо радости эти отправления для них мучения, и поэтому хотят избавиться от них. Всё равно, как если бы люди так изуродовали свои отправления пота и дыхания, что искали бы средства искусственным способом заменить их.
4) Чем больше живешь, тем меньше становится время жизни. Для бесконечной продолжительной жизни — жизни совсем бы не было.
5) Только когда живешь без соображений времени — прошедшего и будущего, живешь жизнью истинной, свободной, для которой нет препятствий. Только тогда недоволен, стеснен, когда помнишь прошедшее (обиды, противоречия, свои даже слабости) и думаешь о будущем: то будет или не будет. Только в одном пункте сливаешься с Богом и живешь своей божественной сущностью — в настоящем (даже когда живешь животной жизнью). Как только употребишь ум на соображения о том, что будет, так слаб, ничтожен, а как только употребляешь его на то, чтобы делать волю пославшего, так всемогущ, свободен. Это можно видеть даже по тому, как тотчас же ослабеваешь, лишаешься сил, когда подумаешь о последствиях своего дела.
21 марта 1898 г.
1) Социалисты никогда не уничтожат бедность и несправедливость, неравенство способностей. Умнейший, сильнейший будет пользоваться глупейшим и слабейшим. Справедливости и равенства благ нельзя достигнуть ничем меньшим христианства, т. е. отречением от себя и признанием смысла своей жизни в служении другим.
2) Для того, чтобы жить с Богом и Богом и в Боге, нужно не руководиться ничем извне: ни тем, что было, ни тем, что может быть — жить только настоящим, только в нем сливаешься с Богом.
3) Умные социалисты признают, что для достижения их цели главное дело в том, чтобы поднять умственно и физически рабочих. Сделать это можно только религиозным воспитанием, а этого они не признают, и потому вся их работа тщетнa.
Ищите Царствия Божия и правды его, а остальное приложится вам есть единственное средство достижения цели социализма.
4) Все согласны, что мы живем не так, как должны бы и могли бы. Лекарство одних: фатализм религиозный и еще хуже научный, эволюционный, другие утешаются тем, что постепенно всё само собой лучше и лучше устраивается, — постепеновцы, третьи обещают, что всё устроится, когда дойдет до последней крайности — социалисты — правительство и богатые классы завладеют вполне всеми, т. е. рабочими, и тогда вдруг власть как-то перескочит не только к рабочим, но к неошибающимся, бескорыстным, самоотверженным, святым рабочим, которые поведут уже всё дело без ошибки, без греха, четвертые говорят, что исправить всё дело можно только истреблением злодеев, дурных. Но где кончаются дурные и начинаются хоть не добрые, но безвредные — нет указаний. То не истребят всех дурных, то, как в большую революцию, захватят в дурные уже и хороших. Только начать строго судить, никто прав не останется. Как же быть? А есть только одно средство: религиозное изменение дум людей. И вот этому-то изменению мешают все воображаемые лекарства.
5) Тело мое есть не что иное, как та часть всего существующего, которой я могу управлять.
6) Весь мир есть то, что я ощущаю. Но что такое я? Это то, что действует.
7) Как бы хорошо написать художественное произведение, в котором бы ясно высказать текучесть человека, то, что он, один и тот же, то злодей, то ангел, то мудрец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо.
8) Каждый человек, как и все, несовершенный во всем, все-таки в чем-нибудь одном более совершенен, чем в другом, и эти-то совершенства предъявляет как требование к другому и осуждает.
9) Нельзя служить не Богу и мамону, а мамону и Богу. Служение Мамону, всякого рода суета есть помеха служению Богу. Тишина, одиночество, даже скука есть необходимое условие служения Богу. В Москве самый дикий народ религиозно. В Париже еще дичее.
10) Есть такая игрушка английская peepshow — под стеклушком показывается то одно, то другое. Вот так-то показать надо человека Хаджи-Мурата: мужа, фанатика и т. п.
11) Недавно я испытал чувство — не то что рассуждение — а чувство, что всё матерьяльное и я сам с своим телом есть только мое представление, есть произведение моего духа и что есть только мой дух. Очень радостное чувство.
12) Военная служба делает с другой стороны то же, что делает ложное религиозное воспитание: приучает людей отрекаться от своего разума.
13) Есть два воззрения на мир: 1) мир есть нечто определенно существующее, т. е. существующее в определенных формах, и 2) мир есть нечто постоянно текущее, образующееся, к чему-то идущее. При первом взгляде жизнь человеческая представляется тоже чем-то определенным, состоящим в спокойном пользовании благами мира. При этом взгляде всегдашнее неудовлетворение, недовольство устройством мира: оно не отвечает предъявленным требованиям, при втором взгляде жизнь человеческая понимается, как нечто самоизменяющееся и содействующее изменению и достижению целей мира. И при этом взгляде нет неудовлетворенности и недовольства устройством мира, а если есть недовольство, то только собой за недостаточное согласие с движением мира и несодействие этому движению.
14) Честолюбие служебное и корыстолюбие скупцов потому так заманчивы, что они очень просты. При всякой другой цели жизни надо многое соображать, думать, и никогда не видишь ясно результатов. А тут так просто: была одна звезда, стало две, был один миллион, стало 2 и т. д.
15) Сказал Евгению Ивановичу, что завидую его свободе, а он сказал мне, что ему очень тяжело именно от свободы и даже власти и связанной с ней ответственности, так что только кажется, что одному лучше, другому хуже — так сильному, слабому, здоровому, больному, богатому, бедному. И мне вдруг ясно стало, что все различия наших положений в мире ничто в сравнении с нашими внутренними состояниями. Всё равно, как безразлично, упал ли человек с корабля в Азовское, Черное, Средиземное море или в океан, в сравнении с тем, что умеет он или не умеет плавать.
16) Вопроса женского нет. Есть вопрос свободы, равенства для всех человеческих существ. Женский же вопрос есть задор.
17) Чем виноватее сам перед своей, хотя бы и скрытой совестью, тем охотнее и невольно ищешь вины других и в особенности тех, перед которыми виноват.
18) Как только ушел в прошедшее или будущее, так ушел от Бога, и от этого тотчас же одиноко, сиротливо, несвободно.
19) Стал думать о себе, о своих обидах и своей будущей жизни и опомнился. И так мне естественно было сказать себе. Тебе-то что за дело до Льва Николаевича? И хорошо стало. Стало быть есть тот, кому мешает подлый, глупый, тщеславный, чувственный Лев Николаевич.
20) Как только начнешь думать о будущем, так начнешь гадать. Выйдет пасьянс — будет то. Ведь это сумасшествие. И оно не может не наступить, потому что думать о будущем есть начало сумасшествия.
12 апреля 1898 г.
1) Всякая победа над врагом есть увеличение своей силы. Помнить это особенно нужно мне теперь. Идет борьба между духовным и животным я. И всё, что я приобрету для первого, на всё это я ослаблю второго. С одной чаши весов перекладываю на другую. Раз еще подпал искушению — это накатывание дороги к злу, устоял, это начало накатывания новой дороги к добру.
2) Удивительно, как мы привыкли к иллюзии своей особенности, отделенности от мира. Мы видим, чувствуем — жизнь заставляет нас всякую минуту чувствовать нашу связь и зависимость от мира, чувствовать свою нецельность, и мы все-таки верим, что мы, наше я — что-то такое, во имя чего можно жить. А между тем, когда ясно поймешь эту иллюзию, то удивляешься, как можешь не видеть того, что ты — не часть целого, а временное и пространственное проявление чего-то невременного и непространственного.
3) Женщины всегда признавали над собой власть мужчины. И не могло быть иначе в мире нехристианском. Мужчина сильнее и мужчина властвовал. Так было во всем мире (исключая сомнительных амазонок и закона материнства) и так и теперь среди 0,999 рода человеческого. Но явилось христианство и признало совершенство не в силе, а в любви и тем освободило всех покоренных, и пленных, и рабов, и женщин. Но для того, чтобы свобода рабов и женщин не была бедствием, нужно, чтобы освобожденные были христиане, т. е. полагали жизнь свою в служении Богу и людям, а не в служении себе. Рабы же и женщины не христиане, а между тем освобождены. И они ужасны, они-то служат источником всех бедствий мира. Что же нужно делать? Обратить опять в рабство рабов и женщин? Этого нельзя сделать, потому что некому. Христиане не могут покорять. А нехристиане не отдадутся более в рабство, а будут бороться. Они и борются между собой, и те и другие, покоряя и держа в рабстве христиан. Что же нужно делать? Делать нужно одно: привлекать людей к христианству, обращать их в христиан. Делать же это можно, только исполняя в жизни закон Христа.
4) С вчерашнего дня состояние душевное очень тяжелое. Не даюсь, не высказываюсь никому кроме Бога. Я думаю, что это очень важно. Важно молчать и перетерпеть. То страдания перейдут к другим и заставят их страдать, а то перегорят в тебе. Это дороже всего. Много помогает мысль о том, что в этом моя задача, мой случай возвыситься — приблизиться немного к совершенству. Приди и вселися в меня, чтобы затихли мои скверны. Пробудись во мне. Всё хочется плакать.
27 апреля 1898 г.
1) Пословица: хорошему сыну состоянье не заводи, дурному — не оставляй.
2) Бог не знает, когда будет пробужденье людей. Я думаю, что жизнь человеческая состоит в всё большем и большем пробуждении, просветлении. И пробуждение это, просветление делается самими людьми (Богом в людях). И в этом жизнь, и в этом благо, и потому эта жизнь и это благо не могут быть отняты от людей.
3) Мое пробуждение состояло в том, что я усомнился в реальности матерьяльного мира. Он потерял для меня всё значение.
4) Так много лжи во всех делах в высших классах, так всё запутано ложью, что никогда нельзя просто ответить ни на какой вопрос.
5) Хороша ли исключительная любовь? Нравственный человек будет смотреть на исключительную любовь — всё равно женатый или холостой — как на зло, будет бороться с ней, мало нравственный человек будет считать ее добром и будет поощрять ее. Совсем безнравственный человек не понимает даже это и смеется над ней.
29 апреля 1898 г.
1) Смотришь, вглядываешься в жизнь человека, особенно женщины — видишь, из какого миросозерцания вытекают его поступки, видишь, главное, как неизбежно отскакивают всякие доводы, противные этому миросозерцанию, и не можешь себе представить, как могло бы измениться это миросозерцание — вроде, как косточка финиковая — как она прорастет, а есть условия, когда изнутри пойдет изменение и совершится. Живой человек всегда может родиться, семя прорасти.
2) Я гадаю, спрашивая: если я буду действовать, как должно, то будет ли всё хорошо, уничтожатся ли все препятствия? Вопрос этот — плеоназм, это вопрос о том: что, когда я буду действовать в области, где нет препятствий, будут ли препятствия?
3) Удивительно, как мы не понятливы и не благодарны! Бог устроил нашу жизнь так, что заказал нам все ложные пути, что всё сгоняет нас с этих ложных, вредных, ведущих нас к погибели, страданиям путей на единственный свободный, всегда радостный путь любви, и мы все-таки не идем на этот путь и жалуемся на то, что страдаем от попыток идти по ложным, губительным путям.
4) Одна из настоятельнейших потребностей человека, равная, даже более настоятельная, чем еда, питье, похоть, и про существование которой мы часто забываем — это потребность проявить себя, знать, что это сделал я. Очень много поступков, иначе непонятных, объясняются этой потребностью. Надо помнить ее и при воспитании и имея дело с людьми. Главное, надо стараться, чтобы это была деятельность, а не хвастовство.
5) Отчего дети и дурачки поднимаются на такую страшную высоту, выше большинства людей? Оттого, что разум их не извращен ни обманами веры, ни соблазнами, ни грехами. На пути к совершенству у них ничего не стоит. Тогда как у взрослых стоит грех, соблазн и обман. Первым надо только идти, вторым надо бороться.
6) Нравственный человек борется с влюбленностью и исключительной любовью, безнравственный потакает ей.
7) Дети эгоистичны без лжи. Жизнь вся учит бесцельности, гибельности эгоизма. И потому старики достигают неэгоистичности без лжи. Два предела.
8) Стал соображать о столовых, о покупке муки, о деньгах, и так нечисто, грустно стало на душе. Область денежная, т. е. всякого рода употребление денег, есть грех. Я взял деньги и взялся употреблять их только для того, чтобы иметь повод уехать из Москвы. И поступил дурно.
9) Довольно ясно, как сводится неурядица жизни к религиозному обману. Если в голове неясно, жизнь бестолкова, и ничего не хочется.
10) Самое короткое выражение смысла жизни такое: мир движется, совершенствуется, задача человека участвовать в этом движении и подчиняться и содействовать ему.
11) Читал Боккачио. Начало господского безнравственного искусства.
4 мая 1898 г.
1) Как следит атлет за увеличением мускулов, так следи за увеличением любви или хоть по крайней мере за уменьшением злобы и лжи, и будет полная, радостная жизнь.
2) Что лучше: участвовать в зле, стараясь уменьшить его (служба), или отстраняться от него? Вечное возражение: ‘Будет анархия’. ‘Да, но теперь хуже анархии — несправедливость’. ‘Так что же начинать всё сначала: опять сильный обидит слабого?’ — ‘Да, всё сначала, но с той разницей, что теперь мы продолжаем жестокости и несправедливости, установленные во времена языческие, варварские, а теперь мы живем в свете христианства, и жестокости и несправедливости не будут уже так жестоки и несправедливы’.
3) Я смотрю и видимые линии пригоняю к форме, живущей в моем представлении. Вижу белое на горизонте и невольно даю этому белому форму церкви. Не так ли и всё то, что мы видим в этом мире, получает ту форму, которая уже живет в нашем представлении (сознании), вынесенном из прежней жизни? (Идеи.)
9 мая 1898 г.
1) Не могу себе представить того, что прежде мучало меня: уничтожение себя.
2) Та жизнь начинает привлекать меня, только страшен процесс путешествия. Только бы переехать благополучно, а там уже всё будет хорошо.
11 мая 1898 г.
1) Один есть предмет веры — Бог, тот, который послал меня, Тот, который всё, чего я сознаю себя частью. Эта вера необходимая и достаточная. Если есть эта вера, то нет места никакой другой. Всё остальное — доверие, а не вера. Верить можно только в то, что несомненно есть, но чего мы не можем обнять разумом.
2) Форм мышления — категорий не 7, не четыре: причинности, материи, пространства, времени, а только одна: движение, включающее в себя всё. Движение есть перемена места — стало быть пространство, перемена же места может быть скорее и медленнее — время, движение предшествующее — причина, последующее — следствие — то, что перемещается — материя.
Всё — движение. Человек сам непрестанно движется, и потому всё ему объясняется только движением.
3) Самое вредное последствие дурного дела то, что когда человек совершает его, он освобождает себя от требований своей совести. Едим животных, так отчего не охотиться? Воюем, так нечего церемониться и с своими и т. п.
4) Вся жизнь наша в том, что мы считаем себя отдельной единицей, индивидуумом, человеком, Но кроме этих особей, отдельных от всех других, химия открывает нам совсем другие отдельности: кислорода, азота и т. п. Это отдельно, и потому же жизнь.
27 мая 1898 г.
Всё, что у Павла Коринфянам XIII сказано о любви, надо сказать, и больше того, об отрешении от себя. Любовь нельзя сделать в себе, а отрешение от себя можно. И стоит отрешиться от себя, возникнет и любовь. Я думаю это потому, что вот сейчас утром стал вспоминать о всех неприятностях, могущих возникнуть от распределения пожертвований, всё, что нужно сделать и для духоборов и в своем писании, и чего я не сделал, о всех своих слабостях, ошибках, о нерадостной и не такой, какой бы хотелось, жизни детей, о своей непоследовательности, и стоит только отрешиться от себя, от желаний своих, и мгновенно уничтожается всё неладное и прошедшее и будущее, и остается одно: требование служения в настоящем. Как удивительно уничтожается время сознанием своего назначения.
12 июня 1898 г.
1) Часто бываешь слишком строг к человеку, а он, бедный, ни на что не годен.
2) Сила правительств в том, что у них в руках самопитающийся круг власти: ложное учение производит власть, а власть дает возможность распространять одно ложное учение, устраняя всё противное ему, обличающее его.
3) Люди спокойно живут в таком устройстве, при котором не только матерьяльная власть в руках людей или человека, случайно заменяющихся одни другими, но в руках этих людей или человека власть над душами людей. Так что люди могут быть воспитаны и построены так, как этого захочется случайно находящимся во власти, может быть, дурному, развратному человеку или людям. Если бы люди только поняли, чем они рискуют при этом, они ни минуты не могли бы жить при этих условиях.
4) Жизнь мира — одна, т. е. такова, что к ней не может быть приложимо понятие числа. Множественность является только от перегородок сознания. Для сознания всемирного нет числа, нет множественности.
5) Непротивление злу не только потому важно, что человеку должно для себя, для достижения совершенства любви, поступать так, но еще и потому, что только одно непротивление прекращает зло, поглощая его в себе, нейтрализует его, не позволяет ему идти дальше, как оно неизбежно идет, как передача движения упругими шарами, если только нет той силы, которая поглощает его. Деятельное христианство не в том, чтобы делать, творить христианство, а в том, чтобы поглощать зло.
6) Смерть есть переход от одного сознания к другому, от одного представления мира к другому. Как бы из одной сцены с декорациями переносишься в другую. В момент перехода видно, что то, что мы считаем действительностью, есть только представление, т. к. мы переходим от одного представления к другому. Во время этого перехода видна или хоть чувствуется самая настоящая реальность. Этим важна и дорога минута смерти.
7) Для всемирного сознания, для Бога нет материи. Материя есть только для разделенных друг от друга существ. Предел деления — это то, что мы называем материей со всеми ее бесконечными формами.
8) Нельзя достаточно помнить того, что жизнь всех существ есть непрестанное движение. Почти все наши несчастия от того, что мы не знаем или забываем это. И воображая, что мы не идем, а стоим, ухватываемся за рядом — которые быстрее, которые медленнее нас — движущиеся существа, хватаемся за них и держимся, пока сила движения не разорвет нас. И мы страдаем.
9) Мы все катимся по наклонной, всё ниже и ниже спускающейся плоскости. Всякая попытка удержаться на месте только производит падение, тем большее, чем больше задержался.
10) Мы посланы пройти этот наклонный путь, пронеся чрез него тот свет, который поручен нам. И всё, что мы можем сделать, это помогать на пути друг другу в несении этого света, а мы задерживаем, сталкиваем друг друга, тушим свой и чужой свет.
11) Я знаю, что когда передо мной зевают люди, то я могу заразиться, и потому говорю себе: а я не хочу зевать и не буду.
Я выучился делать это для зевоты, но только начинаю учиться этому для злобы.
12) Как странно и тяжело на меня действует вид детей моих, владеющих землей и заставляющих работать народ. Как угрызение совести. И это не рассуждение, а чувство, и очень сильное. Виноват я был, не отдав землю мужикам? Не знаю.
13) Лесков воспользовался моей темой и дурно. Чудесная мысль моя была три вопроса: какое время важнее всего? какой человек? и какое дело? Время сейчас, сию минуту, человек тот, с которым сейчас имеешь дело, и дело то, чтобы спасти свою душу, т. е. делать дело любви.
14) Ничто не может спасти человечество от того обмана, в который оно поймано властью. Только религиозное чувство может дать отпор и победить.
28 июня 1898 г.
1) Paul Adam делает жестокую характеристику мужика, вообще рабочего: и грубый, и эгоист, и раб, и изувер — всё может быть справедливо, но одно, что он без нас будет существовать, а мы без него — все сгаснем. И потому нельзя нам его судить.
2) Мне бывает особенно неприятно, когда люди, мало жившие и думавшие, мне не верят и, не понимая меня, спорят в вопросах нравственных. Это оттого же, отчего ветеринару было бы досадно, если бы с ним спорили люди, не сведущие в его искусстве. Разница только в том, что ветеринарное, поварское, самоварное, какое хотите искусство или знание признается искусством или знанием, в котором компетентны только изучавшие эту область, в деле же нравственности все считают себя компетентными, потому что каждому нужно оправдывать свою жизнь, а жизнь оправдывается только теориями нравственности. И каждый составляет себе их.
3) Я часто думал о влюблении, о хорошем, идеальном, исключающем всякую чувственность влюблении, и не мог найти ему место и значение. А место и назначение это очень ясное и определенное: оно в том, чтобы облегчать борьбу похоти с целомудрием. Влюбление должно у юношей, не могущих выдержать полного целомудрия, предшествовать браку и избавить юношей в самые критические годы от 16 до 20 и больше лет от мучительной борьбы. Тут и место влюблению. Когда же оно врывается в жизнь людей после брака, оно не уместно и отвратительно.
4) Меня часто спрашивают совета в вопросах владения землей. Я по старой привычке отвечаю, тогда как в сущности на такие вопросы так же неприлично отвечать, как было бы неприлично отвечать на вопросы о том, как воспользоваться владением или трудом, оброком крепостного раба.
5) Люди, стоящие на низшей ступени нравственного, религиозного мировоззрения, не понимают, не могут понимать людей, стоящих на высшей ступени. Но для того, чтобы между теми и другими возможно было единение, людям, стоящим на низшей ступени, дано чутье доброго и уважение к этому доброму. Если же нет этого чутья и уважения, то очень плохо. А его в нашем обществе так называемых образованных становится всё меньше и меньше.
30 июня 1898 г.
1) Правительственная вся забота направлена не на то, чтобы устроить хорошую жизнь управляемым, а на то, чтобы доказать тем, которые говорят, что правительство дурно управляет, что это неправда. И потому выходит та странная вещь, что правительства трудятся и хлопочут вовсе не о народе, а о том, чтобы доказать несправедливость обвинителей.
2) Человек есть отделенное от всех других, чувствующее свои пределы существо. В числе общих пределов, которыми он отделяется от других существ, есть его пределы общие с непостижимым существом, землею. Смерть есть уничтожение всех различных общих пределов с другими существами и всего этого общего с существом земли предела — слияние с землей. Всякая болезнь, рана, старость есть разрушение этих пределов.
3) Дело жизни — любить, но любить нарочно недостойных любви людей нельзя, можно не не любить, по-божески, добро относиться к этим существам в каждую данную минуту.
4) Живо вспомнил, какой огромной важности дело — полная, до мелочей, во всем правдивость, избегание всяких внешних лживых форм. И решил держаться этого. It is never too late to mend.
5) Священник сказал убийце: Э, брат, не тужи, Бог и не таких грешников прощает. А ты что? Не робей. Молись. Убийца заплакал.
6) Как, казалось, велико и прочно благо американского народа, и как оно оказалось непрочно, как всякое благо, основанное не на жизни по закону Христа. Испано-американская война. Джингоизм.
7) Часто молился (почти не веря, испытуя), чтобы Бог устроил мою жизнь, как я хочу. Нынче же молился просто обычной моей утренней молитвой и довольно внимательно. И после этой молитвы вспомнил о своем желании и хотел присоединить молитву об исполнении этого желания и попытался обратиться об этом к Богу, и тотчас же почувствовал ошибку — что лучше гораздо будет, если всё будет не по моей воле, а по Его. И без малейшего усилия и радостно сказал: да будет не моя, но Твоя воля.
8) Духовная жизнь значит то, чтобы видеть связь причины и следствия в духовном мире и этой связью руководиться в жизни. Матерьялисты не видят этой связи и потому не берут ее в руководство своих поступков, а берут в руководство поступков причинную связь физическую, ту самую, которая так сложна, что мы никогда вполне не знаем ее, потому что каждое следствие есть следствие следствия, основная же причина всего всегда духовная.
Про это самое говорит Эпиктет, когда укоряет людей за то, что они очень внимательны к явлениям внешнего мира, к тому, что не в нашей власти, и невнимательны к явлениям внутренним, к тому, что в нашей власти.
9) Многим кажется, что если исключить из жизни личность и любовь к ней, то ничего не останется. Им кажется, что без личности нет жизни. Но это только кажется людям, которые не испытали самоотвержения. Откинь от жизни личность, отрекись от нее, и останется то, что составляет сущность жизни — любовь.
10) Люди старательно свяжут себя так, чтобы один человек мог двигать ими всеми, потом веревку от этой своей связанной толпы отдадут кому попало. И удивляются, что им дурно. Удивительный обман. Люди сплачиваются, связываются сами собою перед опасностью для защиты. Но опасности нет никакой, и они продолжают связывать себя и отдаются в руки тем, которые хотят властвовать.
11) Только одно, одно настоящее дело нам задано: жить любовно с братьями, со всеми — нужно отрешение от себя.
12) Всё тяжелое исчезает, когда откинешь иллюзию личной жизни и признаешь свое призвание в служении Богу, и что хорошо бы испытать это в физических страданиях, выдержит ли это перед физическими страданиями?
6 июля 1898 г.
Жизнь Христа особенно важна, как образец той невозможности человека видеть плоды своих трудов. И тем меньше, чем важнее дело. Моисей мог войти с своим народом в обетованную землю, но Христос никак не мог видеть плоды своего учения, если бы он жил и до сих пор. Вот этому надо учиться. А то мы хотим делать дело Божье, а награду получать людскую.
17 июля 1898 г.
1) Помыслы ведут к мечтаниям, мечтания к страстям, страсти к бесам. (Из Добротолюбия)
2) Эстетическое наслаждение, получаемое от природы, доступно всем. Все различно воспринимают его, но не на всех оно действует, так же должно действовать и искусство.
3) Как трудно действительно жить только для Бога! Думаешь, что живешь для Бога, а как только встряхнет жизнь, откажет та жизненная подпорка, на которой держался, чувствуешь, что нет державы в Боге, и падаешь.
4) К ‘Отцу Сергию’. Один хорош. С людьми — падает.
5) Какое очевидное заблуждение: жить для целей земных. Как только цель не узко эгоистическая, так цель эта не достигается скоро, при жизни. Моисей не вошел в обетованную землю, и Христос отчаялся в своем деле.
6) Нет успокоения ни тому, который живет для мирских целей среди людей, ни тому, который живет для духовной цели один. Успокоение только тогда, когда человек живет для служения Богу среди людей.
20 июля 1898 г.
1) Жизнь для себя — мука, и потому, что хочешь жить для иллюзий, для того, чего нет и что не может быть не только счастливо, но не может быть. Всё равно, как одевать и кормить тень. Жизнь только вне себя, в служении другим и не в служении близким, любимым — это опять для себя, а в служении тем, кого не любишь, еще лучше в служении врагам.
2) Ужасное заблуждение в том, чтобы смешивать любовь половую, к детям, к друзьям, с любовью к людям через Бога, к людям, к которым равнодушен, и еще более к врагам, т. е. к людям заблудшим.
3 августа 1898 г.
1) Хотят уничтожить злоупотребления (властью) там, где есть власть, т. е. насилие. Это всё равно, что уничтожить дым при горении (нехорошее сравнение). Можно скрыть его от себя, но не уничтожить, потому что самая власть есть злоупотребление своей силою, т. е. здесь подтверждается закон Дарвина в другом смысле. Там переживает the fittest, а здесь из всех насильников самый бессовестный, наглый. И потому, где есть насилие, есть всегда злоупотребление насилием.
2) Есть два приема деятельностей людских и потому, какого из этих двух родов деятельностей они преимущественно держатся, и два рода людей: одни употребляют свой разум на то, чтобы узнать, что хорошо и что дурно, и поступают сообразно этому знанию, другие поступают, как им хочется, и потом уже употребляют свой разум на то, чтобы доказать, что то, что они сделали, хорошо, а чего не сделали, дурно.
3) Совершенно ясно, что выгоднее всё делать сообща, но рассуждения для этого недостаточно. Если бы рассуждение было достаточно, то это давно бы уже было. То, что это видно по капиталистам, не может убедить людей жить сообща. Кроме рассуждения о том, что это выгодно, надобно, чтобы сердце было готово так жить (мировоззрение было такое, которое совпадало бы с указанием разума), а этого нет и не будет, пока не переменятся желания сердца, т. е. мировоззрение людей.
4) Если бы даже случилось то, что предсказывает Маркс, то случилось бы только то, что деспотизм переместился бы. То властвовали капиталисты, а то будут властвовать распорядители рабочих.
5) Ошибка марксистов (и не одних их, а всей матерьялистической школы) в том, что они не видят того, что жизнью человечества движет рост сознания, движение религии, более и более ясное, общее, удовлетворяющее всем вопросам понимание жизни, а не экономические причины.
6) Главная недодуманность, ошибка теории Маркса в предположении о том, что капиталы перейдут из рук частных лиц в руки правительства, а от правительства, представляющего народ, в руки рабочих. Правительство не представляет народ, а есть те же частные люди, имеющие власть, несколько различные от капиталистов, отчасти совпадающие с ними. И потому правительство никогда не передаст капитала рабочим. Что правительство представляет народ — это фикция, обман. Если бы было такое устройство, при котором правительство действительно выражало бы волю народа, то в таком правительстве не нужно бы было насилия, не нужно бы было правительства в смысле власти.
7) Ничто так не размягчает сердце, как сознание своей вины, и ничто так не окаменяет его, как сознание своей правоты.
8) Рабочие пойманы и завладением землей, и податями, и солдатством, и обманом веры, что кажется нет выхода. Спасение в истине, в проповедании, исповедании ее.
9) Закон сохранения энергии доказывают, но энергия есть не что иное, как отвлеченное понятие, так же, как материя. А отвлеченное понятие всегда равно само себе. Ведь это не что иное, как то, что мы бы стали доказывать, что закон тяготения, несмотря на все кажущиеся отступления, неизменно существует во всем.
10) Вера в чудеса имеет в своей основе сознание того, что мир наш, такой, какой он есть, есть произведение наших чувств. Ошибка только в том, что предполагается, что чудесное, т. е. противное законам разума, приложенным к нашим чувствам, может произойти для нас при нашем орудии познания, т. е. наших чувствах. Противное же нашим законам разума, приложенным к нашим чувствам, может произойти для других существ, для существ с другими чувствами, т. к. наше орудие познания, наше чувство есть только один частный случай из бесчисленного количества других возможностей.
11) Большое заблуждение думать, что разум человека совершенен и может открыть ему всё. Ограниченность разума видна и очевиднее всего в том, что человек не может разрешить (и ясно видит, что не может) задачи бесконечности: за всяким временем есть еще время, за всяким пространством еще пространство, за всяким числом еще число, так что всё временное, пространственное — непознаваемо.
12) Разум человека так же слаб и ничтожен в сравнении — и в бесчисленное число раз больше — с тем, что есть, как разум (средство познания) козявки, амебы в сравнении с разумом человека. Разум человека в сравнении не то что с наивысшим разумом, но с разумом, который выше его — всё равно, что понимание сложной задачи из высшей математики или хоть из алгебры человека, не знающего математики, которому она кажется неразрешима (как для нас задачи бесконечности, пространства и времени). Тогда как задача эта проста и ясна для знающего математику. Разница только в том, что математике можно выучиться. Разрешить же задачу пространства и времени не поможет никакое изучение. Это предел возможности нашего познания при нашем разуме.
13) Я молюсь Богу о том, чтобы он избавил меня от того страдания, которое меня мучает. А страдание это послано мне Богом для того, чтобы избавить меня от зла. Хозяин стегает кнутом скотину, чтобы выгнать ее из горящего двора и спасти ее, а скотина молит о том, чтобы ее не стегали.
14) Есть обычные, иногда умышленные, иногда неумышленные недоразумения о моих взглядах, которые, признаюсь, раздражают меня:
1) Я говорю, что Бог, сотворивший мир в 6 дней, пославший сына, сам этот сын, — не Бог, а что Бог есть то, что одно есть, непостижимое благо, начало всего, против меня говорят, что я отрицаю Бога.
2) Я говорю, что не надо насилием противиться насилию, против меня говорят, что я говорю, что не надо бороться со злом.
3) Я говорю, что надо стремиться к целомудрию, и на этом пути будет в первой степени девственность, во второй — чистый брак, в третьей — не чистый, т. е. не единственный, но брак, против меня говорят, что я отрицаю брак и проповедую прекращение рода человеческого.
4) Я говорю, что искусство есть деятельность заражающая, и чем более заразительно искусство, тем оно лучше. Но что эта деятельность хороша или дурна независимо от того, насколько она удовлетворяет требованиям искусства, т. е. заразительности, еще и потому, насколько она удовлетворяет требованиям религиозного сознания, т. е. нравственности, совести, против меня говорят, что я проповедую тенденциозное искусство и т. п.
15) Женщина — так и говорят легенды — орудие дьявола. Она, вообще, глупа, но дьявол дает ей на подержание свой ум, когда она на него работает. Смотришь, сделала чудеса ума, дальновидности, постоянства, чтобы сделать гадости, а как только нужна не гадость, не может понять самой простой вещи, не соображает дальше настоящей минуты и нет ни выдержки, ни терпения (кроме деторождения и детоухаживания).
Всё это относится к женщине не христианке, нецеломудренной женщине, каковы все женщины нашего христианского мира. О! как хотелось бы показать женщине всё значение целомудренной женщины. Целомудренная женщина (не даром легенда Марии) спасет мир.
16) Люди все заняты тремя делами: 1) кормиться, т. е. поддерживать свое существование, 2) плодиться, поддерживать существование рода и 3) исполнять то, для чего они посланы в мир, устанавливать Царство Божие, для чего одно средство — совершенствовать себя. Люди заняты почти все двумя делами, забывая последнее, которое в сущности есть одно настоящее дело.
17) Упадок нравственного сознания человечества в том, что большая часть людей поставлена в такое положение, что весь интерес их жизни только в том, чтобы кормиться и плодиться. Это всё равно, как если бы хозяин содержал скотину, заботясь только о том, чтобы она была накормлена или, скорее, не умерла с голода и плодилась бы, а никогда не получал бы никакого дохода, ни шерсти, ни молока, ни работы от этой скотины.
Хозяин, пославший нас в мир, требует от нас, кроме существования и продолжения его, еще и нужной ему работы.
18) К ‘Bocкресению’. Нельзя было думать и помнить о своем грехе и быть самодовольным. А ему надо было быть самодовольным, чтобы жить, и потому он не думал, забыл.
19) Нельзя требовать от женщины, чтобы она оценила чувство своей исключительной любви на основании нравственного чувства. Она не может этого сделать, потому что у нее нет истинного, т. е. стоящего выше всего, нравственного чувства.
24 августа 1898 г.
1) Люди посланы а мир, чтобы делать дело Божие, а они перессорились, передрались и устроились так, что одним некогда его делать потому, что надо кормиться, а другим некогда потому, что надо караулить отнятое. Какая трата сил! Вроде того, как работников выслали на работу и дали им пищу. Одни отняли пищу, и им надо караулить ее, а другие добывают пищу, а дело стоит.
2) Люди живут в мире, не исполняя своего призвания, вроде того, как бы заводские рабочие заняты были только тем, как поместиться, питаться, гулять.
3) Одно из нужнейших дел человечества состоит в воспитании целомудренной женщины.
4) Мир такой, какой он есть, только потому, что я так отделен от всего остального. Как только мое отделение от ВСЕГО кончится, пределы расторгнутся и установятся другие, так мир станет для меня совсем другой.
5) Ты хочешь служить человечеству? Хорошо. То, что ты хотел сделать, сделает другой. Доволен ли ты? Нет, недоволен, потому что важно для меня не то, что сделается, а то, что я сделаю, то, что сделаю свое дело. Лучшее доказательство, что дело не в деле, а в своем движении к добру.
6) Как трудно угодить людям: одним нужно одно, другим другое, им нужно и мое прошедшее и: будущее, Бoг же один, и желание его в отношении меня одно, и ему нужно только мое настоящее, то, чтобы я сейчас делал, что он хочет. А что было — то было, а что будет — не мое дело.
7) Эгоизм, вся жизнь эгоистическая, законен только до тех пор, пока не проснулся разум, как скоро он проснулся, то эгоизм законен только в той мере, в которой он нужен, чтобы поддержать себя, как орудие, нужное для служения людям. Назначение разума — служить людям. В том весь ужас, что его употребляют на служение себе.
8) Человек отдается иллюзии эгоизма, живет для себя и страдает. Стоит ему начать жить для других, и страдание облегчается, и получается лучшее благо мира: любовь людей.
9) Как отучают себя от куренья, от дурных привычек, так можно и должно отучать себя от эгоизма. Захочешь увеличить свое удовольствие, захочешь выставить себя, вызвать любовь других, остановись. Если нечего делать для других или не хочется ничего делать, не делай ничего, но только не делай для себя.
10) Баварец рассказывал про их жизнь. Он хвалится высокой степенью свободы, а между тем у них обязательное и религиозное грубо-католическое обучение. Это самый ужасный деспотизм. Хуже нашего.
2 ноября 1898 г.
Под ногами морозная твердая земля, кругом огромные деревья, над головой пасмурное небо, тело свое чувствую, чувствую боль головы, занят мыслями о Воскресении, а между тем я знаю, чувствую всем существом, что и крепкая морозная земля, и деревья, и небо, и мое тело, и мои мысли — что всё это только произведение моих пяти чувств, мое представление — мир, построенный мной, потому что таково мое отделение от мира, какое есть. И что стоит мне умереть и всё это не исчезнет, но видоизменится, как бывают превращения в театрах: из кустов, камней сделаются дворцы, башни и т. п. Смерть есть не что иное, как такое превращение, зависящее от другой отдельности от мира, другой личности: то я себя, своё тело с своими чувствами считаю собою, а то совсем иное выделится в меня. И тогда весь мир станет другим. Ведь мир такой, а не иной только потому, что я считаю собой то, а не другое. А деления мира может быть бесчисленное количество.
14 ноября 1898 г.
1) Как трудно угодить людям. Чтобы угодить им, нужно чтобы и прошедшее и будущее отвечало их требованиям. Чтобы угодить Богу, нужно только удовлетворить Его требованиям в настоящем.
2) Жить для других кажется трудно так же, как кажется трудно работать. Но как и в работе, за заботу о других может быть лучшая награда: любовь других. Может и не быть. Тогда как в работе награда внутренняя: наработался, устал и хорошо.
3) Поэзия в старину занималась только сильными мира: царями и т. п., потому что себя эти сильные мира представляли высшими и полнейшими представителями людей. Если же брать людей простых, то надо, чтобы они выражали чувства всеобщие.
4) Если не позволять себе жить для себя, то невольно, от скуки, станешь жить для других.
5) Женщины точно так же, как и мужчины, одарены чувством и умом, но разница в том, что мужчина, большей частью, считает обязательным для себя и выше чувств веления ума (разум), женщина же считает обязательным для себя и выше разума — чувство. То же, но только на разных местах.
6) Сердишься на рассудителя, который считает, что главное, основное в жизни человека есть его матерьяльная природа, а человек этот не знает духовного, а знает одно матерьяльное воздействие и потому не может судить иначе.
7) Думаешь, что ты один и страдаешь от одиночества, а ты не только в согласии, но ты один со всеми — только искусственные и устранимые преграды отделяют тебя. Устрани их, и ты один со всеми. Устранение этих преград по мере сил и есть дело жизни.
8) Если человек считает собою свое животное существо, то и Бога он будет представлять себе матерьяльным, властвующим матерьяльно над матерьяльным. А Бог — не такой, Бог дух и не властвует ни над чем, а живет во всем.
9) Смотришь на людей, целующих икону, подлезающих под нее, обожающих и боящихся ее. Если людей могли обмануть так, то нет обмана, на который бы они не поддались.
10) Тяжело оттого, что жизни нет, а есть только эгоистическое существование.
11) Бог проявляется в нас сознанием. Пока нет сознания, нет Бога. Только сознание дает возможность добра, воздержания, служения, самопожертвования.
Всё зависит от того, на что направлено сознание.
Сознание, направленное на животное я, убивает, парализует жизнь, сознание, направленное на духовное я, возбуждает, возвышает, освобождает жизнь.
Сознание, направленное на животное я, усиливает, разжигает страсть, производит страх, борьбу, ужас смерти, сознание, направленное на духовное я, освобождает любовь.
12) Смерть есть перемена сознания, перемена того, что я могу сознавать собою. И потому страх смерти есть ужасное суеверие. Смерть есть радостное событие, стоящее на конце каждой жизни. Страдания затем и посланы людям, чтобы удерживать их от смерти. А то все бы, понимающие жизнь и смерть, стремились бы к смерти. Теперь же к смерти нельзя придти иначе, как через страдания.
13) Величайший акт жизни это сознание своего я, и последствия его благодетельнейшие или ужаснейшие, смотря по тому, на что — на тело или дух будет направлено это сознание.
14) Чтобы избавиться от нравственных (даже и от физических) страданий, есть два средства: уничтожить предмет страдания или в себе чувство, производящее страдания. Первое не во власти, второе во власти человека (повторяю Эпиктета).
15) Прогресс нравственный человечества происходит только от того, что есть старики. Старики добреют, умнеют и передают то, что они выжили, следующим поколениям. Не будь этого, человечество не двигалось бы. А какое простое средство!
16) Если человек смотрит на жизнь матерьяльно, то старики не лучшают, а хужеют, и прогресса нет.
17) Технический прогресс все приветствуют, все подгоняют, нравственный же, религиозный прогресс задерживают жрецы. Оттого главные бедствия жизни.
25 ноября 1898 г.
1) Мы очень привыкли к рассуждениям о том, как надо устроить жизнь других людей — людей вообще. И нам такие рассуждения не кажутся странными. А между тем такие рассуждения не могли бы никогда возникнуть между религиозными и потому свободными людьми. Такие рассуждения суть последствия деспотизма: управления одним человеком или людьми другими. Так рассуждают и сами деспоты, и люди, развращенные ими, говорят, если бы я имел власть, я бы сделал с другими то-то и то-то. Это заблуждение вредно не только потому, что оно мучает, уродует людей, подвергающихся насилию деспотов, но и ослабляет во всех людях сознание необходимости исправлять себя. Тогда как это одно единственно действительное средство воздействия на других людей.
2) Вспомнил евангельские слова: и ученик не бывает выше учителя. Если и научится, будет как учитель. Мы, богатые, властвующие классы, учим народ. Что, если бы нам удалось научить их так, чтобы они сделались такие же, как мы?
3) Говорят, пишут, проповедуют о богопознании. Какое ужасное не только кощунство, но признание непонимания того, что есть Бог и что мы. Мы частица бесконечного всего, хотим понять не только это всё, но и причину — начало этого всего. Какая нелепость и какое признание безбожия или признание богом того, что не есть Бог. Мы только можем знать, что Он есть Сущий, Ягве, и можем по себе заключать, что он не есть.
4) Любовь есть только признание того, что Бог — не плоть, не страсть, не эгоизм, не злость.
5) Сотворение мира есть одно из самых зловредных суеверий в нашем церковном мировоззрении. Мы так привыкли к этой нелепости, что нам не только кажется естественно рассуждать о том, как начался мир (начался мир?!), но даже кажется странным не иметь ответа на этот вопрос. А между тем для всякого свободного и разумного человека совершенно очевидно, что он сам и мир существует, существовал и будет существовать вечно, что нет границ миру ни в какую сторону, ни по времени, ни по пространству — и что вопросы, естественно долженствующие занимать человека, состоят в том, что есть? как есть? В каких отношениях между собой? Главное, что мне делать? Вопрос же о том, как произошел мир, есть нелепость, потому что нельзя остановиться на том, что Бог сотворил мир, надо спросить, как произошел Бог. Всё это кощунственное или языческое представление о Боге.
Только от этой нелепости все горы книг (Дарвин в том числе) о происхождении видов.
6) Почему развращается народ? Нет никакой веры. Младенцем насильно окрестят, а потом считают уголовным преступлением всякое рассуждение о вере (совращение) и всякое отступление. Только и есть вера, что у сектантов.
26 ноября 1898 г.
Зло есть матерьял любви. Без зла нет и не может быть проявления любви. Бог есть любовь, т. е. Бог проявляется нам в победе над злом, т. е. в любви. Вопрос о происхождении зла так же нелеп, как и вопрос о происхождении мира. Не откуда зло, надо знать, а как его побороть? Как прилагать любовь?
1899
12 января 1899 г.
1) Мы хотим знать Бога, не зная Его законы. А нам дано знать только законы, и о Боге, о существовании Его мы заключаем только потому, что есть законы, и потому должен быть и законодатель.
2) Природа входит в человека и дыханием и пищей, так что человек не может не чувствовать себя частью ее и ее частью себя.
3) Искусство наше есть то же, что соус к пище. Если есть один соус — вкусно, но не будешь сыт и испортишь желудок.
4) Если бы только люди понимали, что истинная, законная, плодотворная жизнь есть любовь, то они бы понимали, что пока нет любви, надо останавливаться жить. Как сосуд, в котором отстаивается вино — если идет гуща, значит не готово, и не надо лить, а надо ждать, а то погубишь и вино и гущу.
5) Управляет нашим миром насилие, т. е. злоба, и потому находящееся всегда в обществе большинство — несамостоятельные, шаткие члены: женщины, дети, неумные — воспитываются злобой и переходят на сторону злобы. А надо бы, чтобы мир управлялся разумом, добром, тогда бы всё это большинство воспитывалось бы добром и переходило бы на его сторону. Для того же, чтобы это было, нужно, чтобы разум и добро проявляли себя, не унывая, заявляли бы о своем существовании. Это очень важно.
6) Сложность знания — признак его ложности. Что истинно, то просто.
7) Как нехорошо, что люди, ищущие совершенствования, огорчаются клеветой, дурной славой заслуженной (и еще лучше незаслуженной). Клевета, дурная слава дает возможность, наталкивает на деятельность, оценка которой только в нашей совести. А это так редко, так трудно и так полезно. Юродство невольное есть лучшая школа добра.
8) Физическая работа важна тем, что она мешает уму праздно и бесцельно работать.
9) Важнее знать то, о чем не надо думать, чем знать то, о чем надо думать.
10) Женщины слабы и хотят не только не знать своей слабости, но хотят хвастаться своей силой. Что может быть отвратительней?
11) Человек добрый, если только он не признает своих ошибок и старается оправдывать себя, может сделаться извергом.
12) Вся забота правителей состоит не в том, как они говорят, чтобы утвердить религию в народе, а, напротив, в том, чтобы выхолостить народ от религии. И в России они почти достигли этого.
26 июня 1899 г.
1) Приближаясь к месту назначения, всё чаще и чаще думаешь о том месте, куда подъезжаешь. Так и приближаясь к смерти, к перемене назначения.
2) Только бы всегда помнить, что нет другого смысла жизни, другого способа найти радость жизни, как только исполняя Его волю. И как можно бы спокойно и радостно жить!
3) Во время болезни исполнять Его волю тем, чтобы готовиться перейти в другую форму.
4) Нам кажется, что настоящая работа это работа над чем-нибудь внешним — производить, собирать что-нибудь: имущество, дом, скот, плоды, а работать над своей душой — это так, фантазия, а между тем всякая другая, кроме как работа над своей душой, усвоение привычек добра, всякая другая работа — пустяки.
5) Бога не слушаются, а обожают. Лучше не обожать, но слушаться.
6) Какое бы ты ни делал дело, будь готов всегда бросить его. Так и примеривайся — можешь ли отделиться.
7) Машина правительственная есть страшная машина. Если бы ясно понимали ее опасность, мы никогда не допустили бы ее образования.
8) Кажется странным и безнравственным, что писатель, художник, видя страдания людей, не столько сострадает, сколько наблюдает, чтобы воспроизвести эти страдания. А это не безнравственно. Страдание одного лица есть ничтожное дело в сравнении с тем духовным — если оно благое — воздействием, которое произведет художественное произведение.
9) Человечество — это огромное животное, которое ищет и не может найти, что ему нужно. Очень медленно впечатления вызывают аффекты, а аффекты передаются мозгу, и мозг вызывает поступки. Деятельность социалистов, либералов и революционеров — это попытки гальванизировать, заставить действовать животное, возбуждая двигательные нервы и мышцы. А есть один орган, который произведет всё, если он цел, — это головной мозг в животном, в народе — религия.
10) Мне тяжело, я прошу Бога помочь мне. Да ведь мое дело служить Богу, а не Ему служить мне.
11) Жизнь индивидуальная, личная, есть иллюзия, такой жизни нет, есть только функция, орудие чего-то.
12) Военное сословие есть пережиток, не имеющий применения — слепая кишка.
13) Мы жалуемся на упадок духа. Но это необходимо. Человек не может находиться на той высоте, на которую он поднимается иногда. А человек поднимается и тогда загипнотизировает себя на время упадка. И во время упадка уже действует на основании того, что открылось ему в минуты подъема. Только уметь пользоваться минутами подъема и уметь загипнотизировывать себя.
14) Зло мира, причина его очень проста. Все ищут midi a 14 heures. То в экономическом, то в политическом устройстве. Сейчас читал рассуждение в немецком парламенте о том, как помочь тому, что крестьяне бегут в города. А разрешение вcex вопросов одно, и никто но признает его и даже не интересуется им. А разрешение одно, ясно и несомненно: власть имеющие развратились, потому ч то имеют власть и составили себе учение религиозное, соответствующее их развращению. И это самое учение они усиленно с детства прививают народу.
Спасение одно: разрушение ложного учения.
15) Разница между людьми: NN думает о смерти и это не ведет его дальше вопроса о том, как, кому оставить деньги, где и как похоронить. И Паскаль думает о смерти.
16) Нельзя выдумать для жестоких поступков более выгодных условий, как то сцепление чиновников, которое существует в государстве.
17) Будущего нет. Оно делается нами.
18) Бесконечность времени и пространства не есть признак величия ума человеческого, а напротив, признак его неполноты, неизбежной ложности.
19) Мы думаем о будущем, устраиваем его, а ничто не важно, потому что важно делать творческое дело любви, которое можно делать во всех возможных условиях, а потому совершенно безразлично, какое будет будущее.
20) Мы сердимся на обстоятельства, огорчаемся, хотим изменять их, а все возможные обстоятельства суть не что иное, как указания того, в каких сферах, как нужно действовать. Ты в нужде — работай, в тюрьме — думай, в богатстве — освобождайся и т. п.
Всё равно, как лошадь сердится на тот путь, по которому ее направляют.
21) Пресса — это лживость with a vengeance.
22) Всё разрозненно — соединяет нас только Бог, живущий во всем. От этого он и любовь.
23) Понятия о Боге у человека религиозного постоянно разрушаются, заменяясь новым, высшим пониманием.
24) Военное дело не только погибель трудов, не только жизней, но погибель добра.
25) Со многими людьми можно жить только тогда, когда с ними обращаешься, как с лошадью: не считаясь с ними, не упрекая, не внушая, а только отыскивая modus vivendi. Это о них: не мечите бисер. Ужасно, но без этого правила еще хуже.
26) Разве можно представить себе рабочего социалиста с верой в Иверскую? Стало быть прежде всего освобождение религиозное.
27) Как мы все согласны, что свободен только тот, кто поборет страсти, а потом, зная это, мы серьезно заботимся об освобождении людей полных страстей.
28) Разумной убежденности никогда не бывает полной. Полная убежденность бывает только неразумная, в особенности у женщин.
29) Отвечай добром на зло, и ты уничтожишь в злом человеке всё удовольствие, которое он получает от зла.
30) Бог есть любовь. Мы знаем Бога только в любви, соединяющей всё. В себе узнаем Бога в стремлении к этому соединению.
31) Беспрестанно думаешь о том, что мне будет хорошо от добра. А добро есть или его нет, а не будет.
32) Всё дело в мыслях. Мысль — начало всего. И мыслями можно управлять. И потому главное дело совершенствования: работать над мыслью.
4 июля 1899 г.
1) Правительство разрушает веру. А вера нужна. Одни, насилуя себя, веруют в чудесное, нелепое, другие — в науку. Но в какую? В современную. В современной же 99/100 — ложь, заблуждение. Во всякой современной науке тоже. Истина, открытая Богом, разумеется, — правда, религия и истина, добытая разумом человеческим, наука тоже, разумеется, — правда, да дело в том, что мы признаем открытым Богом и что добытым разумом человеческим.
2) Смерть есть разрушение тех органов, посредством которых я воспринимаю мир, каким он представляется в этой жизни — это разрушение того стекла, через которое я смотрел, и замена его другим.
3) Люди из образованных, употребляющие свое образование не на просвещение и освобождение рабочих классов, а на одурениее его, подобны работникам, употребляющим свою силу не на поддержание жизни, а на разрушение ее. Это интеллигентные Пугачевы, Стеньки Разины, только в тысячу раз вреднее.
28 сентября 1899 г.
1) Женщины, требующие для себя труда мужского и такой же свободы, большей частью бессознательно требуют для себя свободы разврата и спускаются вследствие этого гораздо ниже семьи, думая стать выше ее.
2) Что такое память, которая делает из меня одно существо от детства и до смерти? Что такое это свойство, связывающее отдельные по времени существа в одно? Надо бы спросить: не что связывает, а что разделяет эти существа? Разделяет то свойство времени, вне которого я не могу видеть себя. Я один нераздельный от рождения и до смерти, но проявить и сознать себя я должен во времени. Я сейчас такой, какой я был и буду, но я должен был и должен буду проявлять и сознавать себя во времени. Должен же я проявлять и сознавать себя во времени для общения с другими существами и воздействия на них.
3) Я сорвал цветок и бросил. Их так много, что не жалко. Мы не ценим этой неподражаемой красоты живых существ и губим их, не жалея — не только растения, но животных, людей. Их так много. Культура, цивилизация есть не что иное, как загубление этих красот и заменение их. Чем же? Трактиром, театром…
4) Тебя упрекают в злобе, разврате, лжи, воровстве! Приводят доказательства и т. п. Что надо делать? Отвечать вопросом: который час? Пойдешь купаться? Видела ли NN и т. п. Это лучшее и единственное средство перенести эти обвинения и даже оправдаться в них.
5) Дороже всего на свете добрые отношения между людьми, а устанавливаются эти отношения не вследствие разговоров — напротив, от разговоров портятся. Говорить как можно меньше и в особенности с теми людьми, с которыми хочешь быть в хороших отношениях.
6) Питаясь, я уничтожаю пределы между собой и другими существами, производя детей, я делаю почти то же. Результаты разрушения матерьяльных пределов видны, результаты разрушения духовных преград и возникновение этого единения не видно только потому, что оно обширнее.
7) Люди разделены (отделены от других существ), и это представляется им пространством. То же, что они нераздельны по существу, представляется им временем. Пространство разъединяет, время соединяет. Но это неверно. И время и пространство есть разделение, есть невозможность постигновения единства.
8) Братство естественно, свойственно людям. Небратство, разделение старательно воспитывают.
9) Иногда хочется по-детски кому-то (Богу) жаловаться, просить помощи. Хорошее ли это чувство? Нехорошее — слабость, неверие. То, что больше всего похоже на веру: просительная молитва есть, именно, неверие — неверие в то, что зла нет, что просить не об чем, что, если тебе худо, то это только тебе показывает, что тебе надо поправиться, что происходит то самое, что должно быть и при чем ты должен делать, что должно.
Сейчас пишу это холодно, с трудом понимая то состояние, при котором живешь только для Бога. И вижу из этого, как есть люди, которые совсем никогда этого не понимают, не знают никакой другой жизни, кроме мирской для людей. Я знаю это состояние, но сейчас не могу вызвать его в себе, а только вспоминаю о нем.
10) Всё, что живет без сознания, как я живу, когда сплю, как жил в утробе матери, живет не матерьяльно, т. е. не знает материи, а живет. Жизнь же есть нечто духовное. Стараясь вспомнить свое состояние до сознания, на пороге сознания — я знаю только чувство тяжести, довольства, наслаждения, страдания, но понятия о теле своем или чужом — нет. Понятие тела (материи) является только тогда, когда является сознание. Понятие тела является только потому, что сознание дает понять присутствие в себе начала всего (духовного). И в то самое время, как я сознаю, что я начало всего, я сознаю и то, что я не всё начало, а часть его. И вот эта-то частичность, пределы, отделяющие меня от всего, я и сознаю телом: своим телом и телами, окружающими меня.
11) Если ты чего-нибудь желаешь, чего-нибудь боишься, то это значит, что ты не веруешь в того Бога любви, который есть в тебе. Если бы ты верил в него, то ничего не мог бы желать или бояться, потому что все желания того Бога, который живет в тебе, всегда исполнятся, потому что Бог всемогущ, и ничего не боялся бы, потому что для Бога ничто не страшно.
12) Не думать, что знаешь, в чем именно воля Божия, а быть смиренным, и тогда будешь любовным, а воля Божия по отношению тебя только в этом.
13) Люди, уверяющие других, что разум не может быть руководителем жизни, это те, разум которых так извращен, что ясно видят, что он заведет их в болото.
14) Единственный случай, когда можно и должно человеку заниматься собой, — это, когда он чувствует себя несчастливым. Несчастье есть лучшее условие для совершенствования, подъема на высшую ступень, несчастье есть указание своего несовершенства. Надо радоваться этим случаям. Это приготовление себя к работе, духовная пища.
15) То я простой человек Лев Николаевич, животное, а то я посланник Бога. Всё тот же человек, но то публика, а то сам судья в цепи при исполнении своих высших обязанностей. Почаще надевать цепь.
16) Человек есть вневременное и внепространственное существо, которое сознает себя в условиях пространства и времени.
17) Игры, карты, тенис, скачки заманчивы, потому что они выдуманы для blasИs. Недаром мудрые учителя запрещали их. Игры искусственные развращают. Они нужны blasИs, а простым рабочим людям достаточны самые простые, без приготовлений.
18) Только тогда и выработаешь истинную любовь, когда придется противодействовать обиде: побороть обиду любовью, полюбить врага.
19) Желают, волнуются, страдают только из-за пустяков или из-за дурного. Хорошее совершается без волнений. От того и слово ‘сердце’ значит ‘злость’.
2 октября 1899 г.
1) Пространство вытекает из сознания пределов, из сознания своей отдельности: я — один, а в мире такие же в пределах существа — 2, 3, 4… . Существа эти могут поместиться только в пространстве. Из сознания пределов вытекает и время.
Отдельность, не всеобъемлемость нашего я выражается в том, что мы признаем собою часть движущейся материи: часть материи, которую мы признаем собою, дает нам понятие пространства, часть движения, которое мы признаем собою, дает нам понятие времени. Или иначе. Представить себе часть материи мы не можем иначе, как в пространстве, представить себе часть движения мы не можем иначе, как во времени. Пространство вытекает из невозможности представить себе два или много предметов вне времени. Время вытекает из невозможности представить себе два, много предметов вне пространства. Пространство есть возможность представить себе два, много предметов в одно и то же время, время есть возможность представить себе два, много предметов в одном и том же пространстве (один выйдет, другой войдет).
Разделение не могло бы быть в одном пространстве вне времени. Если бы не было времени (движения), все предметы в пространстве были бы неподвижны и составляли бы не много предметов, а одно нераздельное, наполненное материей пространство. И разделение не могло бы быть в одном времени вне пространства. Если бы не было пространства, не могли бы быть движения, и я не отделялось бы ничем от всего остального
Тело мое, сознаваемое мной, как я, и познающее всё остальное, есть движущаяся определенное время часть материи, занимающая определенное пространство.
2) Анархия не значит отсутствие учреждений, а только отсутствие таких учреждений, которым людей заставляют подчиняться насильно, а такие учреждения, которым люди подчиняются свободно, по разуму. Казалось иначе не могло и не должно бы быть устроено общество существ, одаренных разумом.
3) Зачем за грехом не следует страдание того лица, которое совершило грех? Тогда бы он видел, что не нужно делать. Затем, что люди живут не отдельно, а в обществе, и если все страдают от греха каждого, то все и должны противодействовать ему.
4) Совесть есть память общества, усвояемая отдельным лицом.
5) В старости чувствуешь то же, что в путешествии: сначала мысли в том месте, из которого едешь, потом в самом путешествии, потом в том месте, куда едешь. Я испытываю это всё чаще и чаще, думая о смерти.
6) Правда, что может быть полезен грех большой, вызывая раскаяние перед Богом, независимо от суда людского. Такой грех выводит из области людского суда — из тщеславия, которое завладевает человеком и скрывает от него его отношения к Богу.
7) Рост физический это только приготовление запасов для работы духовной служению Богу и людям, которая начинается при увядании тела.
13 октября 1899 г.
1) Получил брошюры Weptrup’a из Америки о деньгах, которые поразили, мне уяснив всё неясное в финансовых вопросах и сведя всё, как и должно было быть, к насилию правительств.
2) Главная причина семейных несчастий та, что люди воспитаны в мысли, что брак дает счастье. К браку приманивает половое влечение, принимающее вид обещания, надежды на счастье, которое поддерживает общественное мнение и литература, но брак есть не только не счастье, но всегда страдание, которым человек платится за удовлетворение полового желания, страдание в виде неволи, рабства, пресыщения, отвращения, всякого рода духовных и физических пороков супруга, которые надо нести: злоба, глупость, лживость, тщеславие, пьянство, лень, скупость, корыстолюбие, разврат — все пороки, которые нести особенно трудно не в себе, в другом, а страдать от них, как от своих, и такие же пороки физические: безобразие, нечистоплотность, вонь, раны, сумасшествие и пр., которые еще труднее переносить не в себе. Всё это, или хоть что-нибудь из этого, всегда будет, и нести приходится всякому тяжелое. То же, что должно выкупать: забота, удовлетворение, помощь, всё это принимается как должное, все же недостатки, как не должное, и от них страдают тем больше, чем больше ожидалось счастья от брака. Главная причина этих страданий та, что ожидается то, чего не бывает, а не ожидается того, что всегда бывает. И потому избавление от этих страданий только в том, чтобы не ждать радостей, а ждать дурного, готовясь переносить его. Если ждешь всего того, что описано в начале 1001 ночи, ждешь пьянства, вони, отвратительных болезней, то упрямство, неправдивость, пьянство даже можно не то что простить, а не страдать и радоваться, что нет того, что могло бы быть, что описано в 1001 ночи, нет сумасшествия, рака и т. п. И тогда всё доброе ценится.
Не в этом ли и главное средство для счастья вообще? Не оттого ли люди так часто несчастны, особенно богатые? Вместо того, чтобы сознавать себя в положении раба, который должен трудиться для себя и для других и трудиться так, как этого хочет хозяин, люди вообразят себе, что их ждут всякого рода наслаждения и что всё их дело в том, чтобы пользоваться ими. Как же при этом не быть несчастным? Всё тогда: и труд, и препятствия, и болезни, необходимые условия жизни, представляются неожиданными страшными бедствиями. Бедные поэтому менее бывают несчастны: они вперед знают, что им предстоит труд, борьба, препятствия и потому ценят всё, что дает им радость. Богатые же, ожидая только радостей, во всех препятствиях видят бедствия и не замечают и не ценят тех благ, которыми пользуются. Блаженны нищие, ибо они утешатся, голодные — они насытятся, и горе вам, богатые…
27 октября 1899 г.
1) О свободе воли — просто: человек свободен во всем духовном — в любви: может любить или не любить, больше и меньше. Во всём остальном он не свободен, следовательно, во всём матерьяльном. Человек может направить и может не направить свою силу на служение Богу. В этом одном (но это огромно) он свободен: может везти или быть везомым.
2) Война, суды, казни, угнетение рабочих, проституция и многое другое — всё это необходимое, неизбежное последствие и условие того языческого строя жизни, в котором мы живем, и изменить что-либо одно или многое из этого невозможно. Что же делать? Изменять самый строй этой жизни, то, на чем он стоит. Чем? Тем, чтобы, во-первых, не участвовать в этом строе, в том, что поддерживает его: в военщине, в судах, податях, ложном учении и т. п., и во-вторых, делать то, в чем одном человек всегда совершенно свободен: в душе своей заменить себялюбие и всё, что вытекает из него — злобу, корысть, насилие и пр. любовью и всем тем, что вытекает из нее: разумностью, смирением, милосердием и пр. Как колеса машины нельзя повернуть силой, они все связаны с шестернями и другими колесами, а пустить и не пустить пар, который задвигает их легко, так точно страшно трудно изменить самые внешние условия жизни, но быть добрым или злым легко. А это: быть добрым или злым — изменяет все внешние условия жизни.
3) Жизнь наша есть освобождение заключенного, расширение пределов, в которых действует беспредельное начало. Представляется же нам это расширение пределов материей в движении. Предел расширения в пространстве представляется нам материей. Часть этой материи, которую мы сознаем собою, мы называем своим телом, другую часть мы называем миром. Предел расширения во времени мы называем движением. Часть этого движения, которое мы познаем собою, мы называем своей жизнью, другую часть называем жизнью мира. Вся жизнь есть расширение этих пределов, освобождение от них.
20 ноября 1899 г.
1) Я 70 лет всё спускаю и спускаю мое мнение о женщинах, и всё еще и еще надо спускать. Женский вопрос! Как же не женский вопрос! Только не в том, чтобы женщины стали руководить жизнью, а в том, чтобы они перестали губить ее.
2) Мы говорим о цели жизни, хотя и не такой, которая была бы понятна нам, но такой, которая была понятна высшему разуму. Цель — всё равно, что причина. Причина — назад. Цель — вперед. А причина, понятие причины (а потому и цели) является только тогда, когда есть время, т. е. существо в своем понимании ограничено временем. И потому для Бога и для человека, живущего божеской жизнью, цели нет. Есть жизнь, в которой растет сознание, вот и всё.
3) Капля, сливаясь с большей каплей, лужей, перестает быть и начинает быть.
18 декабря 1899 г.
1) О многоголосной музыке. Нужно, чтобы голос говорил что-нибудь, а то много голосов, и каждый ничего не говорит.
2) Одна из главных причин зла нашей жизни есть воспитываемая в нашем христианском мире вера в грубого, еврейского Бога личного, тогда как главный признак (если можно так выразиться) Бога в том, что он ничем не ограниченный, следовательно, неличный.
3) Надо победить смерть — не смерть, а страх смерти, происходящий от непонимания жизни. Если только поймешь жизнь и необходимое благое условие ее — смерть, то перестанешь бояться ее, противиться ей. А перестанешь бояться ее — перестанешь служить себе смертному, а будешь служить несмертному Богу, от которого пришел и к которому идешь.
4) Материя есть всё то, что доступно нашим чувствам. Наука заставляет нас предполагать, что есть материя, недоступная нашим чувствам. В этой области могут быть существа, составленные из этой материи и ощущающие ее — эту недоступную нашим чувствам материю. Я не думаю, чтобы такие существа были, я только думаю, что наша материя и наши чувства, ощущающие ее, есть только одна из бесчисленных возможностей жизни.
5) Я — раб, я — червь, я — царь, я — Бог. Раб и червь — правда, а царь и Бог неправда.
6) Напрасно люди придают особенное значение и величие своему разуму. Пределы человеческого разума очень недалеко и тотчас же видны. Пределы эти: бесконечность пространства и времени. Человек видит, что окончательные ответы на вопросы, которые он задает себе, всё удаляются и удаляются, и во времени, и в пространстве, и в обеих областях этих последнего ответа нет, потому что обе области бесконечны. Разум человека имеет пределы очень недалекие. Он вполне годен только на ответы о том, как жить человеку. Только в этой области он дает окончательные ответы.
7) Читал о книге Энгельгарта. Эволюция прогресса жестокости. Я думаю, что тут есть большая доля правды. Жестокость увеличилась преимущественно потому, что совершилось, содействующее увеличению матерьяльного богатства людей, разделение труда. Все говорят о выгодах разделения труда, не видя того, что необходимое условие разделения труда, кроме омашинения человека, есть еще устранение условий, вызывающих человеческое нравственное общение людей. Если мы делаем одно и то же дело, как земледельцы, понятно, что между нами установится обмен услуг помощи, но между пастухом и фабричным ткачом не может быть общения.
8) Как Бог должен относиться к молитвам, если бы был такой Бог, которому можно бы было молиться? Так же, как должен бы относиться, хозяин дома, в котором проведена вода, к которому пришли бы жильцы просить воды. Вода проведена, вам стоит только повернуть кран. Так же приготовлено для людей всё, что им может быть нужно, и Бог не виноват, что вместо того, чтобы пользоваться проведенной чистой водой, одни жильцы таскают воду из вонючего пруда, другие приходят в отчаяние от недостатка воды и молятся о том, что им дано в таком изобилии.
9) При существующем, разделяемом всеми мировоззрении теперешний экономический и политический строй есть наилучший — должны быть и войско, и суды, и капитализм, и проституция, и церковь. И потому все осуждения существующего строя неосновательны, и все попытки изменить, улучшить его, не изменяя общего людям мировоззрения, грубо матерьялистического (разделяющегося на атеизм и церковное суеверие), тщетны.
10) Можно личным опытом проверить истину о том, что Бог, часть которого есть мое я, есть любовь, и опытным путем убедиться в этой истине. Как только нарушена любовь, прекращается жизнь, не хочется ничего делать — всё тяжело. И напротив, как только восстановляется любовь — помирился, с кем ссорился, простил, получил прощение — так хочется жить, действовать — всё кажется легко и возможно.
11) Хорошо бы было хоть приблизительно цифрами, а потом графически выразить то количество труда — рабочих дней, которыми пользуются в своей жизни богатые люди. Более или менее приблизительно это выражается деньгами. Если я проживаю 10 р. в день, это значит, что на меня, не переставая, работают 20 человек.
12) Обыкновенно говорят: это очень глубокомысленно и потому не вполне понятно. Это неправда. Напротив. Всё то, что глубоко, то ясно до прозрачности. Как вода, которая бывает мутна на поверхности, а чем глубже, тем прозрачнее.
13) Одна — меньшая часть людей, около 20%, сумасшедшая сама по себе — одержима манией эгоизма, доходящей до сосредоточения всех душевных сил на себе, другая — большая часть, около 80%, загипнотизирована научным, художественным, государственным и, главное, религиозным гипнозом и тоже не пользуется своим разумом. От этого успех в свете всегда достается сумасшедшим, одержимым тем же сумасшествием, каким одержимо большинство.
14) Испытываю чувство успокоения, удовлетворения, когда заболеваю, когда совершается разрушение пределов моей личности. Как только выздоравливаю, испытываю обратное: беспокойство, неудовлетворенность. Не есть ли это явные признаки того, что разрушение пределов личности в этом мире — вступление жизни в новые пределы?
20 декабря 1899 г.
Человек есть часть целого. Или, вернее, человек сознает свою жизнь как часть целого — часть всего. Он сознает себя частью потому, что сознает себя ограниченным теми телами, которые соприкасаются с его телом. Чувства его указывают ему эти пределы — чувство есть одно осязание: осязание волн эфира глазом, волн воздуха ухом, запаха, вкуса носом, языком. Не будь этих чувств, человек не знал бы тел. Человек сознает себя частью Всего. Отдельность свою он сознает телом. Всё он сознает движением. Тело есть предел части, движения.
1900
1 января 1900 г.
1) Я — отдельное существо, общающееся со Всем. Свою отдельность я познаю материей в себе и вне себя. Свое общение со Всем я познаю движением в себе и вне себя. Предел общения есть движение во времени. Одну часть материи и движение я признаю собою, другую — миром, Всем. В этом жизнь.
Предел между тем, что я сознаю собой и не собою, я сознаю материей в пространстве. В сознании одной части материи и движения собою и состоит жизнь.
Для Всего нет материи и нет движения. Материя и движение суть понятия, вытекающие только из сознания отдельности и общения. Материя есть сознание предела отдельности, движение — сознание предела общения.
Не будь сознания отдельности, не было бы понятия материи, не будь сознания общения, не было бы понятия движения.
Человек в жизни стремится выйти из того и другого предела: из первого его выводит любовь, из второго разум. Любовь разрушает отдельность, разум действует в области, где нет движения.
2) Если ребенку раз внушено, что он должен верить, что Бог — человек, что Бог 1 и 3, одним словом, что 2 в 2 = 5, то орудие его познания навеки исковеркано: подорвано доверие к разуму. А это самое делается над всеми детьми. Ужасно.
3) Затем так устроено, чтобы мы не видали успеха своей деятельности (Моисей не вошел в обетованную землю), чтобы мы действовали не в виду успеха, а для спасения души, т. е. не руководясь внешними, обманчивыми, а внутренними, несомненными мотивами.
4) Вспомнил свое отрочество, главное, юность и молодость. Мне не было внушено никаких нравственных начал — никаких, а кругом меня большие с уверенностью курили, пили, распутничали (в особенности распутничали), били людей и требовали от них труда. И многое дурное я делал, не желая делать — только из подражания большим.
5) Есть три побудителя деятельной жизни: 1) удовлетворение личных похотей, 2) желание одобрения людей, славы людской и 3) исполнение своего назначения — воли Бога.
Перейти с первого побудителя на второй, т. е. делать больше для славы людской, чем для похоти, и жертвовать похотью для славы — легко и нехорошо. Перейти же со второго на третий, т. е. делать больше для исполнения своего назначения, чем для похоти и для славы, жертвовать похотью для исполнения воли Бога, и трудно, и прекрасно и нужно.
6) Попробуй жить для одной похоти и увидишь, что не только не удовлетворишь ее, но все больше и больше будешь разжигать ее несоответственно возможности удовлетворения и потому все меньше и меньше получишь удовлетворения. Живя для славы людской, удовлетворишь похоть, но требования удовлетворения славы почти также разрастутся несоответственно возможности удовлетворения и будет неудовлетворенность. Но живи для исполнения воли Бога и получишь полное удовлетворение и похоти и славы. Исполнение же воли Бога всегда дает полное удовлетворение.
7) Говорили о различных пониманиях устройства мира: прерывности или непрерывности материи. При моем понимании жизни и мира: материя есть только мое представление, вытекающее из моей отдельности от мира. Движение же есть мое представление, вытекающее из моего общения с миром, и потому для меня не существует вопроса о прерывности или непрерывности материи.
8) Ехал наверху на конке и глядел на дома, вывески, лавки, извозчиков, проезжих, прохожих, и вдруг так ясно стало, что весь этот мир с моей жизнью в нем есть только одна из бесчисленного количества возможностей других миров и других жизней и для меня есть только одна из бесчисленных стадий, через которую мне кажется, что я прохожу во времени.
9) Солдат, убивавший неприятеля и арестанта, на допросе у Бога:
Вопрос: Знал ты, что не должно убивать?
Ответ: Знал.
В.: Откуда.
О.: В законе божием сказано.
В.: Зачем же ты убивал?
О.: Начальство приказывало.
В.: Но если ты знал, что Бог не велит, как же ты не задумался и не понял, что начальство тебя обманывает.
О.: Начальство меня учило и о Боге и сказало мне, что по приказанию начальства — можно.
Богу бы нечего было говорить, если бы он предоставил людям учить людей, а он сам учит прямо, и солдат знал в сердце своем, что не надо убивать, и потому виноват.
10) Мы уважаем и боготворим людей: придворные — царей, духовные — архиереев и т. п. только потому, что чем выше тот, кому мы покоряемся (для своей пользы), тем более мы оправданы не только в чужих, но и своих глазах.
11) Ева соблазнила Адама, и всегда это так. Все решает самка. Самцы же так устроены, что для того, чтобы не холостовала самка — что не могут устоять. (Животные: собаки, волки, зайцы, олени). И потому начало разврата идет от женщины. Когда уж все развратилось, то и мужчины развращают женщин, но начало от женщины. И спасти мир от разврата может только женщина, вернувшись сначала к животному, а потом и дальше — к еще большему целомудрию.
? Человек есть нечто отдельное от мира, от Всего. Пределы, отделяющие его от мира, он сознает материей. Единение же свое с миром он сознает движением.
8 января 1900 г.
1) Читаю газеты, журналы, книги и все не могу привыкнуть приписать настоящую цену тому, что там пишется, а именно: философия Ничше, драмы Ибсена и Метерлинка и наука Ломброзо и того доктора, который делает глаза. Ведь это полное убожество мысли, понимания и чутья.
2) Читаю о войне на Филипинах и в Трансвале и берет ужас и отвращение. Отчего? Войны Фридриха, Наполеона были искренни и потому не лишены были некоторой величественности. Было это даже и в Севастопольской войне. Но войны Американцев и Англичан среди мира, в котором осуждают войну уж гимназисты, — ужасны.
3) Нынче вспомнил неприятное словечко, сказанное обо мне Сережей, и мне стало тяжело. Когда от чего-нибудь становится тяжело, это верный признак, что ты живешь для похоти или для славы людской, а не для служения Богу. Вспомнил это, откинул ложную цель, и открыл настоящую, единственную и сейчас стало легко.
16 января 1900 г.
1) Нельзя быть достаточно осторожным в поощрении в себе тщеславия — любви к похвале. Если бы враг хотел погубить человека, то вернее чем споить — захвалить его. Развивается болезненная чувствительность — при похвале, ведущая к праздному расслаблению, при порицании — к озлоблению и унынию. Главное, увеличивает болезненность и уязвимость.
2) Читал ‘Даму с собачкой’ Чехова. Это все Ничше. Люди, не выработавшие в себе ясного миросозерцания, разделяющего добро и зло. Прежде робели, искали, теперь же, думая, что они по ту сторону добра и зла, остаются по сю сторону, т. е. почти животные.
3) Перепроизводство там, где народ в нужде, это только признак не только рабства: что люди работают не на себя, а на хозяев, — но и того, что рабство денежное, т. е. что рабов держат тем, что перед ними держат то, что им нужно, но не дают.
4) Загоняет на фабрику и нужда и соблазн. При неравномерном распределении богатств нельзя провести черту между нуждой и соблазном. Люди жили без чая и сахара, без кожаных сапог, нужда это или соблазн пить чай и купить сапоги, когда все пьют и носят?
5) Мужики говорят: спасать душу, а мы говорим, что это глупости. А это одно из двух дел жизни: надо делать постоянно дело Божие и готовить себя к лучшей жизни, начиная с этого мира.
6) Можно смотреть на половую потребность, как на тяжелую повинность тела (так смотрел всю жизнь), и можно смотреть как на наслаждение (я редко впадал в этот грех).
7) Самое лучшее отношение к половой похоти — это: 1) чтобы совсем подавить ее. Next best 2) это то, чтобы сойтись с одной женщиной целомудренной и одинаковой веры и с ней вместе растить детей или помогать друг другу, 3) Next worse ходить в дом терпимости, когда похоть замучает, 4) иметь случайный сношения с разными женщинами, не сходясь с ними, 5) иметь дело с девушкой и потом бросить ее, 6) еще хуже иметь дело с чужой женой, 7) хуже всего жить с своею неверною, безнравственной женою.
8) Едва ли не всегда страдания физические и страдания самолюбия — гордости, тщеславия — не ведут к движению вперед духовному. Всегда особенно страдания гордости. А мы, дурачье, жалуемся.
9) Мое положение — но и всякое положение — несомненно мне на пользу. Волшебная палочка дана. Только умей ей пользоваться.
10) Был Горький. Очень хорошо говорили. И он мне понравился. Настоящий человек из народа.
11) Какое у женщин удивительное чутье на распознавание знаменитости. Они узнают это не по получаемым впечатлениям, а по тому, как и куда бежит толпа. Часто, наверное, никакого впечатления не получила, а уж оценивает, и верно.
13 марта 1900 г.
1) Теперешнее положение, особенно Гаагская конференция показали, что ждать от высших властей нечего и что распутыванье этого ужасного губительного положения, если возможно, то только усилием частных отдельных лиц.
2) Теперешнее предстоящее освобождение будет такое же, какое было от крепостного права, т. е. что тогда только отпустят одну цепь, когда другая будет твердо держать. Невольничество отменяется, когда утверждается крепостное право. Крепостное право отменяется, когда земля отнята и подати установлены, теперь освобождают от податей, когда орудия труда отняты. Отдадут — имеют намерение отдать — рабочим орудия труда, только под условием обязательности для всех работы.
3) Часто бывают нехорошие чувства. Борюсь и побеждаю иногда совсем, до корней. Но только временами, когда уяснишь себе, вспомнишь, что жизнь только служение, а служение совершается только любовью. Приходит сомнение: я смирюсь, перенесу обиду, выкажу добрые чувства во имя любви, никто не узнает того, что было у тебя в душе, твое смирение, твои добрые чувства будут объяснены твоей слабостью, неискренностью, притворством. Так что ты не только не подашь пример добрых чувств, нужных для служения, а покажешь пример обратного. ‘Разве это будет служение?’ — говоришь себе в минуты сомнения. Да, будет. Раз и навсегда пойми, что ты не в силах обсудить последствия твоих дел: все они расплываются в бесчисленные и разнообразнейшие сложнейшие соотношения. Тебе нужно только слушаться хозяина. Не от этого ли та религиозная теория послушания — церкви, папе, старцу, что теория послушания справедлива, хотя и несправедливо послушание кому бы то ни было, только не Богу в единственном безоговорочном простом и ясном повелении его: люби — вызывай любовь в себе и других.
Ведь не станут удивляться рабочие, строящие дом, и знающие, что они строят дом, удивляться тому, что иногда вместо того чтобы воздвигать стену, архитектор велит разламывать ее. Они знают, что если он велит, то это ведет к постройке дома, хотя они и не могут понять как. Тоже и с требованием послушания Богу, в единственном его законе любви. Но послушание только в единственном этом законе, потому что только этот закон стоит выше человеческого разума.
4) Самое важное, единственно важное и тайное от людей дело жизни состоит в том, чтобы увеличивать любовь в себе и в других. Что увеличение любви есть дело возможное и дело Божие, видно из того, что любовь, как только она проявится, сейчас сразу увеличивает любовь в том, к кому она проявляется. A проявление это в любимом увеличивает любовь любящего, так что она сама растет. И не может не быть этого, потому что она есть Бог.
Так что увеличивать в себе и в других любовь есть первое главное дело, которому должны быть пожертвованы все другие. Есть много дел хороших: и воспитание детей, и земледелие, и распространение добрых мыслей, и др. Но дорого то, чтобы изо всех этих дел выделять первое и главное.
5) Есть три мировоззрения: 1) жизнь для наслаждения, 2) жизнь для спасения души, 3) жизнь для исполнения воли Бога.
Все три справедливы, но только одно из них включает оба другие. Если жить для наслаждения, то испортишь свою душу и будешь жить противно воле Бога. Если жить для спасения души, то лишишься наслаждения жизни и не исполнишь воли Бога. Только исполняя волю Бога получишь наибольшее число наслаждений и усовершенствуешь свою душу.
Первая есть жизнь эпикурейцев, почти всех людей, вторая — жизнь аскетов религиозная, третья — жизнь христиан.
6) Кабы женщины только понимали всю красоту девственности, до какой степени она вызываете лучшие чувства людей, они бы чаще удерживали ее. А то беспрестанно видишь страшное падение девственности или в грубую похоть со всем обманом глупой влюбленности, или раскаяние в своей высоте и красоте.
7) Видел во сне: один стоит на столбе и люди любуются им и хвалят, другой, чтобы победить, превзойти его, пляшет на гвоздях. Третий просто добрый.
8) Искусство, поэзия: ‘Для берегов отчизны дальней’ и т. п., живопись, в особенности музыка, дают представление о том, что в том, откуда оно исходит, есть что-то необыкновенно хорошее, доброе. А там ничего нет. Это только царская одежда, которая хороша только тогда, когда она на царе жизни — добре.
9) Как хорошо, что не знаешь результатов своих дел, если бы знал, не последние результаты (последних нет и не может быть), a видел бы последствия гораздо дальше, чем теперь, то никогда бы ни на что не решился. Теперь же решаешься не потому, что знаешь последствия, а потому что должен.
10) У самого злого человека расцветает лицо, когда ему говорят, что его любят. Стало быть в этом счастие, и самое большое, людей. А чтобы достигнуть его, есть одно средство: любить. Люби — и тебя будут любить.
11) Одна из главных причин наших ошибок в жизни в том, что мы забываем, что мы здесь не пребываем, а путешествуем, и не путешествуем, a едем кучером или матросом.
12) Иду мимо извозчика лихача. Он выбился из серых мужиков — завел упряжку, обрился, имеет попону, кафтан с соболем, знает хороших господ. Как ему внушить, что это все не важно, а важно исполнение нравственного закона? Дома, в школе, в церкви, в чтениях (как в том, на котором я был в работном доме), что он слышит?
13) В работном доме священник, толкуя народу первую заповедь нагорной проповеди, разъяснял, что гневаться можно и должно, как гневается начальство, и убивать можно по приказанию начальства. Это было ужасно.
Все можно простить, но не извращение тех высших истин, до которых с таким трудом дошло человечество.
14) Лессинг, кажется, сказал, что каждый муж говорит или думает, что одна на свете была дурная, лживая женщина и она-то моя жена. Происходит это от того, что жена вся видна мужу и не может уже его обманывать, как обманывают его все другие.
15) Бьешься по стенкам клетки. Это и полезно, тем, что заставит тебя вспомнить, что верх свободен и что у тебя есть крылья. Поднимись. Стены — это условия мирской жизни. Верх — это Бог, крылья — это вера в него.
16) То, что делаешь по внушению, забываешь. Это не жизнь. Жизнь только то, что делаешь с согласия высшей духовной силы. Ту помнишь. Эта только жизнь.
17) Хотят уравнять женщину с мужчиной. Не в первенстве дело, а в разности. Всякая самка, от пчелиной матки и до женщины, привлекает собою много самцов, из которых все готовы удовлетворить ее. Она выбирает. В этом ее призвание. Самец и мужчина не в том положении. Вот основная разница.
18) Внушение возможно только на почве принятой знакомой идеи. Идеи можно себе представить плоскостями, расположенными одна над другою. Движение жизни человека состоит в переходе от низших идей к высшим. Переход от низшей идеи к высшей препятствует внушению в низшей идее, или по крайней мере дает возможность освобождения от внушений низших идей.
19) Молитва есть самовнушение. Стараюсь этим способом внушить себе, что жизнь моя только, только, только служение.
20) Молишься Богу. Говорят: какому Богу? Как вы можете знать то, что он слышит вас?
Да что тот Бог, который во мне, слышит меня, в этом-то уж не может быть сомнений.
Так что ж вы молитесь сами себе?
Да, только не низшему себе, не всему себе, а тому что есть во мне Божьего, вечного, любовного. И оно слышит меня и отвечает.
Благодарю тебя и люблю тебя Господи живущий во мне.
19 марта 1900 г.
Надо молиться — делать себе самовнушение, но нужно не давать молитве делаться механической и для того надо составить ряд молитв, которые читать по очереди, хоть на 12 дней. A кроме того составить себе молитвы короткие на каждый час — при каждом бое часов. Так например, при бое вспоминать:
1) Помни смерть: что жизнь — переход к смерти, т. е. перемене,
2) Что смысл ее только служение, что служения есть два: дело мысли, разума, и дело любви.
3) Что лучше ничего не делать, чем делать ничего — ложь.
4) Что присутствие всякого человека есть призыв к высшей осторожной и важной деятельности.
5) Что униженным, смиренным быть выгодно, а восхваляемым, гордым — обратное.
6) Что теперешняя минута никогда не повторится.
7) Что ничего неприятного тебе быть не может — если неприятно, то значить ты спутался.
8) Что всякое дурное, даже пустое дело вредно тем еще, что накатывает дорогу привычке, и всякое доброе дело — наоборот.
9) Не осуждай.
10) Обсуживая поступки других людей, вспоминай свои.
11) Помни, что духовное — мир, любовь — важнее миллионов матерьяльного мира.
12) Помни, что ты посланник, представитель Бога — не унижай его.
Молитву же большую надо составлять изо всего, что читаешь, думаешь и знаешь.
Так, например, вторая молитва после моего обычного Отче Наш может быть такая:
Избави меня Господи (Бог во мне) от первого искушения заботы о внешнем: о хлебе, жилище — вещах, о славе людской, и дай мне помнить, что жизнь человека только в увеличении разума и любви. И от второго искушения избавь меня: от мысли о том, что все от Бога, что я ничто, от равнодушия к делу своей жизни, от прекращения усилия, и дай мне помнить, что я слуга, посланник Бога, исполнитель его воли.
И от 3-го искушения: служения чему бы то ни было больше, чем Богу — избавь меня. И дай мне помнить, что всякое дело тогда только хорошо, когда оно есть дополнение или последствие служения Богу.
Я не верно записал сегодня 12 молитв. Не надо молиться под ряд. Каждый час нужна только одна молитва: помоги мне служить тебе Богу.
А молитвы должны быть сообразны положениям — встречам.
Так, когда один и выбор что делать:
1) помни, что жизнь только в служении, увеличении разума и любви.
2) Когда один и грустно, скучно, горько: помни, что если не можешь делать дело служения, не делай противного и
3) помни, что ты посланник.
4) Когда сходишься с человеком, помни, что наступил самый важный момент дела.
5) Когда женщина, помни, что она мать и дочь и, главное, человек-сестра, а не самка.
6) Когда тебя оскорбили — радуйся, это на пользу.
7) Когда раздражаешься, помни, что это нарушение самого святого — это себя губишь.
8) Не осуждай.
9) Когда обсуждаешь, помни свои грехи.
24 марта 1900 г.
1) Вчера была страшная операция Тани. Я несомненно понял, что все эти клиники, воздвигнутые купцами, фабрикантами, погубившими и продолжающими губить десятки тысяч жизней — дурное дело. То, что они вылечат одного богатого, погубив для этого сотни, если не тысячи бедных, очевидно дурное, очень дурное дело. Тоже, что они при этом выучиваются будто бы уменьшать страдания и продолжать жизнь, тоже нехорошо, потому что средства, которые они для этого употребляют, таковы (они говорят: ‘до сих пор’, а я думаю по существу), что они могут спасать и облегчать страдания только некоторых избранных, главное же потому, что их внимание направлено не на предупреждение, гигиену, а на исцеление уродств, постоянно непрестанно творящихся.
2) Читаю психологию. Прочел Вундта и Кефтинга. Очень поучительно. Очевидна их ошибка и источник ее. Для того, чтобы быть точными, они хотят держаться одного опыта. Оно и действительно точно, но зато совершенно бесполезно и вместо субстанции души (я отрицаю ее) ставят еще более таинственный параллелизм.
Человек едет верхом, отчасти немного правит, отчасти немного лошадь везет его. Люди рассуждают глядя на него. Одни говорит: он правит лошадью, другие говорят: лошадь везет его, его движения последствия движения лошади. Третьи, осуждая и тех и других, важно произносят: существуете параллелизм между движениями седока и лошади: она трусит, он трясется, она станет, он станет. Все это может быть, но ни то, ни другое, ни третье нисколько неинтересно. Единственно интересное это то, откуда, куда он едет и кто его послал.
3) Гадание — это внушение: обещание, что совершится то, чего хочешь и потому усиление энергии для достижения.
4) Стремление к единению, освобождение от отделения: любовь расширяет матерьяльно-пространственные пределы, деятельность ума уничтожает пределы движения, временные.
5) Полного освобождения (и потому полной свободы) нет, но человек приближается к свободе по мере соединения своего с безграничным свободным началом любви и разума.
6) Внушение необходимо и полезно, когда передает задним усвоенное передними, но губительно, когда задним передает отсталое, пережитое и удерживает в нем.
7) Все наши заботы о благе народа подобны тому, что бы делал человек, топча молодые ростки, уродуя их и потом вылечивая каждое деревцо, травку отдельно. Это, главное, относится к воспитанию. Слепота наша к делу воспитания поразительна.
8) Закон сохранения материи и энергии совершается во всех организмах. Все организмы подлежать этим законам. Как и везде одно движение порождает другое, или накопление, которое потом освобождается. Все это хорошо, и витализм не нужен, но остается необъяснимым самое главное явление: деление организмов, обособленность их, то, что каждый организм есть нечто отдельное, себя, только себя поддерживающее. Если бы и возможно было (явно невозможно) показать, как делились организмы по Дарвину, все таки останется необъясненным главное, сознание себя отдельным существом.
9) Сознание разумное есть сознание Бога. Только тогда сознаешь себя отдельным, когда сознаешь себя всеобщим. Понятие отдельности не могло бы возникнуть без понятия нераздельности. Сознание поэтому уничтожает пределы материи — любовью и пределы движения — разумом.
6 апреля 1900 г.
1) Подошел к ломовым извозчикам и стал против головы молодого, добродушного, сильного, косматого, вороного жеребца и понял его характер и полюбил его. И так понятно и несомненно стало, что начало всего, первое знание, из которого исходят все другие, то, что я — отдельная личность и другие существа — такие же.
2) ‘Воля пославшего меня’. Что такое воля пославшего? Я не могу ее понять, но поднявшись до божественного разума, я хотя и не знаю, в чем воля, но знаю, что в ней есть смысл.
3) Люди бессовестные — это те, которые живут руководствуясь низшей способностью ума. Совесть же есть проявление высшего божеского разума.
4) Кто начал внутренно совершенствоваться, тот знает несомненно, что это совершенствование не может кончиться. Скажут: что только тот, кто верит в бесконечность жизни, может полагать свои силы на совершенствование, но это будет только одна часть правды: верить в вечность жизни и совершенствоваться — одно и тоже, вытекает из одного источника, и не может быть одно без другого.
5) Всякие внешние обязанности мешают, заслоняют важнейшие обязанности к самому себе. Несчастные цари воспитываются и поддерживаются в признании такого огромного количества внешних обязанностей, что не остается совсем места для обязанностей к себе. Я это заметил, когда говорил о том, что нашему царю надо главное исполнять требования нравственности — оказалось, что таких нет, кроме супружеской верности, он должен и казнить и грабить и развращать.
6) Стремление к единению со Всем в самых низших и видимых сферах совершается через движение необходимое для питания. Как это происходит у амебы.
7) Господи, пробудись во мне и освяти меня и мою жизнь. Такой должна быть молитва ежечасная.
8) Когда чувствуешь себя несчастным, вспомни о несчастии других и о том, что бы еще могло быть.
9) Наследственность для человечества есть то, что память для человека.
10) Существует наивное ходячее мнение, что муж, в особенности если он старше жены и жена очень молода, может воспитать и образовать жену. Это грубое заблуждение. У женщин свои предания, свой способ передачи их, как бы свой язык. И потому мужчина никогда не может влиять на женщину иначе, как ее желанием прельстить его. Женщины живут совершенно независимо от духовной жизни мужчины (разумеется, есть исключения, хотя и очень редкие) и никогда не поддаются влиянию мужчин, а сами своим упорством и хитростью тоже посредственно, а не прямо (так как мужчины тоже не понимают женского языка) влияют на всю жизнь и потому и на мужчин.
11) Назначение женщины, как человека, если она целомудренна, тоже как и мужчины: служить Богу, исполняя его волю установления Царства Божия, внутренним совершенствованием, но назначение ее, как женщины, это продолжение рода. Идеальная женщина это та, которая будет рожать детей и воспитывать их по христиански, т. е. так, чтобы они были слуги Бога и людей, а не паразиты жизни.
7 апреля 1900 г.
Меня уж давно тревожить мысль о том, какое значение при моем мировоззрении получают положения о неисчезаемости материи и энергии. Материя есть предел и потому всякие изменения материи только изменяют форму предела: то был лед, то вода, то пар, то кислород и углекислота.
Но и то и другое и третье продолжают быть пределами между мной и земным шаром с его атмосферой. Но с энергией у меня не выходило этого же. Энергия, которую можно рассматривать, как движение, есть нечто действительное, а не кажущееся мне только, не есть только средство представления моего единства со всем миром. И потому мое прежнее положение о том, что движение есть только то, что соединяет меня со всем миром, — неверно. Движение есть сама жизнь.
Жизнь есть расширение пределов, в которых заключен человек. Пределы эти представляются человеку материей и в пространстве. Пределы эти отделяют его от других существ, сами в себе заключают пределы между различными существами. Человек по аналогии с собой узнает в других существах эти пределы. Там, где о них не узнает, он называет эти пределы неорганической материей, т. е. признает, что он не видит, не познает то существо, которое граничит с ним. Так граничат с ним земля, воздух, светила.
Расширение этих-то пределов, которое мы не можем себе представить иначе, как движением, и составляешь то, что мы называем жизнью. Такую жизнь мы сознаем в себе, такую видим во всех существах и такую поэтому можем предполагать в тех существах, которых мы не можем обнять и которые мы видим одной их мертвой стороной.
При этом мировоззрении мне показалось, что закон сохранения энергии получает объяснение. Закон сохранения энергии при этом мировоззрении относится только к мертвой материи, т. е. что там, где нет жизни, не может быть никакого усиления движения.
2 мая 1900 г.
1) Сердишься иногда на людей, что они не понимают тебя, не идут за тобой и с тобой, тогда как ты совсем рядом стоишь с ними. Это все равно, что ходя по лабиринту (какие бывают в садах), требовать, чтобы человек, стоящий совсем рядом с тобой, только за стенкой, шел по одному направлению с тобой. Ему надо пройти целую версту, то чтобы сойтись с тобой и сейчас идти не только не в одном, но в обратном направлении, чтобы сойтись с тобою. Знаешь же ты, что ему надо идти за тобой, а не тебе за ним, только потому, что ты уж был на том месте, на котором он стоит.
2) Каждое искусство представляет свое отдельное поле, как клетка шахматной доски. У каждого искусства есть соприкасающееся ему искусство, как у шахматной клетки, клетки соприкасающиеся. Когда верхняя поверхность клетки использована, чтобы работать на ней, т. е. чтобы произвести что либо новое, надо идти глубже. Это трудно. Тогда люди захватывают соприкасающаяся клетки и производить этой смесью нечто новое. Но смесь эта — музыки с драмой, с живописью, лирикой, и обратно — не есть искусство, а извращение его.
3) Жизнь есть расширение пределов. Пределы представляются нам материей. Мы иначе не можем познавать пределов, как в виде материи, из которой часть мы признаем собой, остальное же — миром. Единство же наше с миром мы представляем себе движением, не можем познавать иначе наше единство с миром, как в виде движения.
Достигнув наивысшего предела расширения жизни через движение в тех пределах тела человеческого, в которых мы находимся, мы начинаем устанавливать новую единицу с новыми более широкими пределами, осуществление которой невозможно при теперешних пределах, и которое должно быть возможно при разрушении настоящих пределов.
4) Жизнь наша господская так безобразна, что мы не можем радоваться даже рождению наших детей. Рождаются не слуги людям, а враги их, дармоеды. Все вероятия, что они будут такими.
5) Безнравственным людям выгодно не верить в то, что мир движется духовными силами по ступеням идей к добру. И потому они верят в неизменные законы, которым будто бы подчинена и их воля.
6) Временами теряешь свое отношение к Богу, как будто нет Его. И как радостно, когда опять найдешь Его.
7) Мало того, что есть люди, которые не могут не поступать дурно, есть люди, которые не могут понять, что, поступая дурно, они поступают дурно.
5 мая 1900 г.
Счастливы и несчастливы те люди, которые не знают раскаяния. Сделав несчастье людей, они умрут с уверенностью, что они облагодетельствовали их. Понять же всю свою виновность им слишком было бы тяжело. Это раздавило бы их, а не исправило.
17 мая 1900 г.
Что такое уродцы: близнец, вырезанный в наросте на лопатке, недоноски и т. д.? Это попытки неправильного эгоистического расширения. Жизнь есть стремление к расширению пределов. Любовь плотская есть это стремление обманчиво направленное (односторонне). Оно как будто совершается, у мужчины продолжается короче, у женщины длиннее с детьми, но кончается отделением, обособлением того, что казалось расширением пределов, и потому большей частью страданием. Нестрадание только тогда, когда это отделение от себя новой жизни не нарушает расширения, когда расширение происходить и в новой жизни: говоря нашим языком, когда родители и дети связаны нравственным чувством, что так редко. Всегда борьба отделения со стороны детей и желания единства, покорности со стороны родителей и оба совершенствуются.
23 июня 1900 г.
Все существа и я совершаем круг или полкруга или какой другой линии в данных пределах и во время прохождения набираем общение с другими существами — любим их, расширяя свое я в идее, приготовляем его к расширению в следующей форме.
12 июля 1900 г.
1) Дело мое — творить волю пославшего. Я не могу знать, в чем Его воля, но, поднявшись до высшей точки своего разума, я совпадаю с разумом Бога, и хотя не знаю какой, но знаю, что есть смысл, и знаю, что мне надо делать, чтобы жить согласно с этим смыслом, делать надо то, что объединяет.
2) Совесть и есть ничто иное, как совпадение своего разума с высшим.
3) Кто видит смысл жизни в усовершенствовании, не может верить в смерть, в то, чтобы усовершенствование обрывалось. То, что совершенствуется, только изменяет форму.
4) Когда у человека очень много обязанностей, он пренебрегает обязанностями к себе, к своей душе, а они только важны. Бедные цари, воображающие себе так много и важных обязанностей.
5) Движение есть средство сознания своего единения со всем. В самых низших формах это стремление к единению проявляется в питании — даже в амёбе.
6) Господи, пробудись во мне, освяти меня и мою жизнь. Да, пробудись, освяти. Всегда надо поминать.
7) Когда чувствуешь себя несчастным, вспомни о несчастиях других и о том, как могло бы быть хуже. Так записано, а забыто два главных: вспомни, чем ты виноват — не был, а теперь виноват, а самое, самое главное, что то, что ты называешь несчастием, есть то, что послано тебе для твоего испытания, возможности усовершенствования: обучения тому, как можно и как радостно любить ненавидящих и т. п.
8) Женский язык понимают только женщины.
9) Сердишься на людей за то, что они не понимают тебя, а забываешь, что в деле мысли мы все движемся как бы по лабиринту и хотя и бываем часто как будто близко, но отделены иногда верстами. A вместе мы только при входе и при выходе.
10) Каждое искусство — шахматное поле, которое надо углубить, чтобы найти новое. Люди же не могущие углубить прихватывают в свое поле из соседних искусств и думают, что творят новое: поэзия — музыку, и наоборот, живопись — поэзию и т. д. На этом оперы и т. п.
11) Жизнь есть расширение пределов. Пределы представляются нам в виде материи в пространстве, из которой часть мы признаем собою, остальное — миром, единство же наше с миром мы познаем в виде движения во времени.
12) Достигнув наивысшего предела расширения в теле (возмужалость), человек стремится установить новые, более широкие пределы, но осуществление их невозможно при тех пределах, в которых он находится, и потому жизнь тела уничтожается.
13) Не могу радоваться рождению детей богатых сословий — разводятся дармоеды.
14) Безнравственно живущим и желающим продолжать так жить людям невыгодно верить, что мир движется по ступеням идеи к добру, и они не верят в это.
15) Временами теряешь свое отношение к Богу и потом опять находишь, опять понимаешь, что жить можно только для Него, служа только Ему. И как тогда легко и свободно!
16) Сердишься на людей, что они делают дурно и не стыдятся, а они не видят дурного дурным и не виноваты. Только бы всегда помнить это!
17) Молитва есть единственное положение, в котором человек, становясь лицо с лицом к Богу, должен быть честен сам с собою. А люди устроили такую молитву (все публичные богослужения), в которой люди могут быть и бывают особенно бесчестны.
18) Бесконечность, как большая, так и малая, есть только признак нереальности всего матерьяльного и пространственного.
19) Христианство, если только оно искренно принято, действует, как самый страшный динамит, разрывая все старое и открывая новые бесконечные горизонты.
20) Зло все не от точно умных, и не от глупых, а от промежуточных, как это же говорит Паскаль.
21) Движение есть единственное средство общения для предельного существа. Для беспредельного существа не будет движения, не будет и времени.
22) Земля, планеты, звезды движутся, потому что они — отделенные пределами от других существ существа, имеющие общение с миром. Их существа — это видимые нами их пределы. Их движение есть видимое нами их общение с миром.
23) Движение есть средство единения. Так как движение бесконечно, то человек имеет возможность в будущем полного единения со всем. Человек есть все, но во времени: Бог есть все вне времени.
24) Закачивают ребенка не затем, чтобы избавить его от того, что заставляет его кричать, a затем, чтобы он не мог кричать. То же мы делаем с собой соблазнами — увлечениями мирскими.
25) Всякого ребенка из достаточных классов самым воспитанием ставят в положение подлеца, который должен нечестной жизнью добывать себе по крайней мере 800 рублей в год.
26) Мы делаем попытки освобождения себя от пределов во сне, в пьянстве, в половой любви. Но все эти попытки не удаются. Есть только три средства освобождения: 1) приготовление к освобождению в любви христианской, 2) в разуме, 3) полное освобождение в смерти.
27) Если предполагать переход существ в временном и пространственном мире, то почему не предположить, что человек может перейти в планету, а планета в X. Человек к планете = планета к X. То, что разница между человеком и планетой велика, уничтожается тем, что разница между планетой и Х-ом может быть такая же, и такая же между X и Y и т. д.
28) Учи свое сердце, а не учись у него. (Буддийское)
29) Я серьезно убежден, что миром управляют: и государствами, и имениями, и домами совсем сумасшедшие. Несумасшедшие воздерживаются или не могут участвовать.
30) Всякое существо в своей форме проходит круг, во время которого, общаясь с другими, расширяет свои пределы для другой жизни.
31) Мы смешиваем понятия жизни истинной и жизни будущей. И мы правы. Все, что мы скажем про будущую жизнь, будет справедливо об истинной.
32) Евангелики, православные, спириты, буддисты часто верно понимают религиозные истины, несмотря на то, что им была необходима ложь для подхода к ним.
33) Разрушаем миллионы цветков, чтобы воздвигать дворцы, театры с электрическим освещением, а один цвет репья дороже тысяч дворцов.
34) Только бы помнить, что я не частный человек, а посланник: обязанности которого в том, чтобы 1) никогда не уронить достоинства того, кого представляешь, человеческое достоинство, 2) всегда во всем действовать по его предписанию (любовь), 3) всегда содействовать тому делу, для которого послан (царство божие), 4) всегда при столкновении Его интересов с своими жертвовать своими.
35) Нет тверже убеждений тех, которые основаны на выгоде. Убеждения, основанные на разуме, всегда подлежать обсуждению, поверке, a те безапелляционны и решительны, как бы ни были противны разуму.
36) Есть люди, которые не могут руководиться разумными убеждениями, а руководятся только выгодой. А ты придумываешь доводы, чтобы убедить их.
7 августа 1900 г.
1) Говорят: Бог есть любовь, или любовь — Бог, или разум — Бог, или Бог — разум. Все это несправедливо. Любовь и разум суть только свойства, дающие возможность познать существование Бога, то, что Он есть. Через любовь и разум только познаем, что есть Бог, а что Он мы не можем знать.
2) Эгоизм личный дурен и это мы все знаем, эгоизм семейный — хуже, и часто мы не только не знаем, что он дурен, но считаем его добром, эгоизм народный ужасен и его не только не боятся, но считают великой добродетелью.
3) Люди чувствуют, что жить в эгоизме не только дурно, но мучительно, и, стараясь спастись от него, предаются семье, народу, или еще работе, в особенности умственной, духовной: шахматы, наука, искусства, но все это не спасает. Спасает только христианское мировоззрение: жизнь для служения Богу и людям.
4) Как у глаза есть веко, так у дурака есть самоуверенность для защиты от возможности поранения своего тщеславия. И оба, чем более берегут себя, тем менее видят — зажмуриваются.
5) Наши чувства к людям окрашивают их всех в один цвет: любим — они все нам кажутся белыми, не любим — черными. А во всех есть и черное и белое. Ищи в любимых черное, а главное — в нелюбимых белое.
6) Есть любовь телесная и любовь духовная. Телесная вытекает из симпатии, смутно сознаваемой выгоды, удовольствия, любовь духовная большей частью, напротив, из борьбы с своими дурными чувствами, из сознания того, что надо, должно не ненавидеть, а любить. Она почти всегда обращена на врагов — самая дорогая, лучшая любовь.
15 августа 1900 г.
1) Между старыми и молодыми, если оба нормальны, происходить странное недоразумение. Человек 20 лет, обращаясь к 5-летнему, знает разницу понимания и сообразно с этим и обращается с ребенком. Но человек 50 лет не так уже обращается с 35-летним и даже с 20-летним. А разница та же. Та же даже и между 80-летним и 65-летним. От этого то надо уважать старость и старикам уважать самих себя и не становиться на одну ногу с молодыми — спорить. Недоразумению этому помогает еще и то, что все человечество идет вперед, и молодой человек, усвоив то, что свойственно его времени, думает, что он сам впереди старика и что ему нечему учиться у него.
2) Если хочешь узнать себя, то замечай, что ты помнишь и что забываешь. Если хочешь узнать, что считаешь важным и что нет, замечай, что забываешь, что помнишь. То, что помнишь, вот это-то может быть предметом художественного произведения. Например: отчего упоминание об одном человеке напоминает другого, одного события — другое или человека. Вот в этой связи самое важное в твоем мировоззрении. По этим признакам узнаешь сам себя.
3) Ужасно положение нашего общества, живущего без религиозно-нравственного руководства. Если бы вместо 10 заповедей Моисея была бы только одна: не убивай, можно бы было надеяться на ее исполнение, но когда их 10 — о дне субботнем, о кумирах, о клятве,то естественно стали исполнять легкие, обходя трудные. В христианстве еще хуже — кто день субботний, кто причастие, кто искупление, а не убий оставили, тем более, что христианство не только не велело убивать, но даже не гневаться и подставлять щеку. Сказали: это невозможно, и все отменили.
Главное же то, что в мире, принявшем христианство, убийство было необходимым, условием существования общества. В наших обществах поставить правило не убий все равно, как в банке поставить правило не брать процентов.
4) Брак, разумеется, хорошо и необходимо для продолжения рода, но если для продолжения рода, то надо, чтобы родители чувствовали в себе силы воспитать детей не дармоедами, а слугами людям и Богу. А для этого нужно быть в силах жить не трудами других, а своими, больше давая, чем беря от людей. У нас же буржуазное правило, что жениться можно только тогда, когда крепко сидишь на шее людей, т. е. имеешь средства. Нужно как раз обратное: может жениться только тот, кто может жить и воспитать ребенка, не имея средств. Только такие родители могут хорошо воспитать детей.
5) Вся жизнь в этом мире есть только образование новой формы жизни, которую мы познаем в сознании — в том, что мы любим. Чувство самосохранения в молодости и вообще до старости есть ничто иное, как противодействие всему тому, что нарушает процесс образования новой формы. Когда же новая форма готова, человек спокойно, радостно переходить в нее, т. е. умирает.
21 августа 1900 г.
1) Большое заблуждение в том, что людей взрослых мы, старики, считаем себе в версту, забывая что то же расстояние, какое есть между 3-летним ребенком и 25-летним человеком остается то же и между 25 и 50-летним. Молодые же думают, что если у них выросла борода, то они ровня со всеми.
2) Почему помнишь одно, а не помнишь другое? Почему Сережу называю Андрюшей, Андрюшу — Сережей? В памяти записан характер. Вот это, то, что записано в памяти без имени и названия, то, что соединяет в одно разные лица, предметы, чувства, вот это то и есть предмет художества.
3) Когда не любишь, не старайся любить, а старайся расправить свою душу, как мешок, из которого не сыплется.
4) Сознание духовной жизни, духовного начала в себе проявляется тогда, когда начинается борьба (большей частью первое пробуждение половое). Если есть борьба — не внешняя борьба: не знаешь, что выгоднее, рискнуть или не рискнуть, а внутренняя: борешься с чем то невидимым, не обещающим выгоды, как воздержание от порока, то есть то духовное начало, во имя которого происходить борьба. Дети не знают этой борьбы и духовного начала, есть и люди такие — часто женщины.
5) Признак развратности нашего мира — это то, что люди не стыдятся богатства, а гордятся им.
6) Вдруг стало ясно, что как несправедливо, когда старик говорит: пожил, пора и умереть. Старик не имеет права говорить так. Он — плод, зерно. Былку можно затоптать, но зерно надо съесть. Это не значит то, что старику надо бояться смерти, напротив, надо не боясь смерти жить. И тогда только легко жить и жизнь полезна, когда не боишься смерти.
7) Странное мое положение в семье. Они может быть и любят меня, но я им не нужен, скорее encombrant, если нужен, то нужен, как всем людям. А им в семье меньше других видно, чем я нужен всем. От этого: несть пророк без чести…
8) У нас нет никакой веры и от этого лживая религия, лживая наука, лживое искусство.
26 августа 1900 г.
1) Тем нехороша умственная работа, что пока не влечет к ней, испытываешь праздность. А за работу физическую — сапоги, не хочется браться — и потому, что тяжело, и потому, что покажется не натуральным. Думал, что если не можешь работать ни умственно, ни телесно, то все силы, все внимание употребляй на то, чтобы быть любовным. Это работа и высшая и всегда возможная, даже в одиночестве: думать о людях с любовью.
2) Есть люди, одаренные в сильной степени нравственным и художественным чувством, и есть люди почти лишенные его. Первые как бы сразу берут и знают интеграл. А вторые делают сложные вычисления, не приводящие их к окончательным выводам. Точно как будто первые проделали все вычисления где-то прежде, а теперь пользуются результатами.
3) Обращение к военному: когда вы встречаете заведомого вора, вы не только не стараетесь сблизиться с ним, но напротив удалиться. Что хуже — убийство или воровство? Разумеется, убийство. Ваше занятие — обучение, распоряжение убийством, вы носите при себе орудие убийства. Как же вы хотите, чтобы люди не сторонились вас.
4) Есть люди, ищущие жертвы, готовые на жертву, сами не зная, для чего и для кого жертва, и есть люди, желающие быть добрыми, но без жертвы. Первые служат Богу и людям, вторые мешают делу божию и делают зло людям.
30 августа 1900 г.
1) Два пути, два средства, две формы познания, сознания Бога: любовь и разум. Любовь — это стремление к благу, которое до тех пор, пока мы признаем смысл в своей отдельной жизни, признается за стремление к своему личному благу, но есть сама сущность жизни, которая стремится к благу всего. Разум — это уяснение средств достижения блага, — пока жизнь в личности, достижения блага личности, когда жизнь во всеобщем благе, в достижении этого всеобщего блага.
2) Как то спросил себя: верю ли я, точно ли верю в то, что смысл жизни в исполнении воли Бога, воля же в увеличении любви (согласия) в себе и в мире и что этим увеличением, соединением в одно любимого я готовлю себе будущую жизнь? И невольно ответил, что не верю так в этой определенной форме. Во что же я верю? спросил я. И искренно ответил, что верю в то, что надо быть добрым: смиряться, прощать, любить. В это верю всем существом.
3) Чтобы быть подобным Богу, надо ничего не желать, ничего не бояться, а только любить. А как только будешь любить, то и не будешь ничего желать, ничего бояться. Быть подобным Богу Юпитеру, Богу творцу, Богу саваофу — очевидно безумная гордость и грех, но быть подобным Богу, которого мы знаем только через любовь и разум, не только не грех, но есть необходимость для того, чтобы избавиться от страданий и быть спокойным и радостным. Чтобы быть подобным Богу надо только любить. Для того же, чтобы любить, надо только отвергнуть себя. Открыть, скинуть то, что закрывало его, источник воды живой — жизнь божескую, которая есть в нас.
4) Что Отец делает, то и Сын делает. Все дело, совершаемое в мире, есть свободное соединение разрозненного, это же должен делать и сын (я), приводя любовью в соединение и согласие разрозненное и несогласное.
5) Как вследствие физического движения: кровообращения, питания — собирается и растет физическое тело, так точно вследствие духовного движения, любовного общения — собирается духовное тело нашей будущей жизни.
7 сентября 1900 г.
1) Все люди служат, т. е. исполняют дело, не сейчас удовлетворяющее. Кроме сна, еды, есть потребность деятельности, вот это и есть служение. Можно служить себе, готовя для будущего, семье, народу, господам, начальникам, царям. И все служат кому бы то ни было. И не догадаются, что служить надо и должно только Богу, Тому, Кто послал нас в мир. А ясно, что служить можно с успехом и должно только Богу. Почему? Потому что себе служить никогда не удовлетворишь. Что больше готовишь, то больше нужно. Другим служить удобнее: сделаешь то, что считаешь для него и для них нужно и успокоишься. Невыгодно только то, что служишь таким же неудовлетворяющимся и погибающим существам, как и сам. То же и при служении народу, даже человечеству. Только Бог такое существо, которое удовлетворяется всем, самым малым, что ты сделаешь для него и такое, которое не погибает.
Пишу и думаю: нет, и Бог не удовлетворяется малым, и требует все больше и больше. Но это неправда. Если ты сделал добро другому, он забывает его и недоволен, что ты не делаешь больше. Бог же не забывает и доволен тем, что ты сделал.
Коли бы с детства воспитывали людей, что жизнь только в служении Богу. А возможно.
2) Что лучше: любовь добрых и ненависть и страх злых, или любовь злых и жалость и презрение добрых? Казалось бы выбор легок.
3) Андрюша едет один в коляске и ему кажется (да и всем почти глядящим на него), что если он едет и одет так великолепно, то он имеет и соответствующие великолепию достоинства. Я сам всегда на себе это чувствовал при хорошем платье, обстановке. Как же вредна для духовной жизни роскошь! Самое вредное: без основания увеличивает знаменатель.
4) Как удивительно хорошо устроена духовная жизнь человека. Часто огорчался, что мысль, разум бессилен, бездействует. А наблюдай себя и увидишь, что в это самое время особенно сильно действует или может действовать, проявляться любовь. Когда разум действует, является невнимание ко всему, чем не занять разум, является гордость. Когда же он бездействует, если не поддашься унынию, вызывается с большей силой доброта, любовь.
5) Источник всех бедствий, от которых страдают люди, в том, что они хотят предвидеть будущее: сначала для себя каждый и для него работать, потом для семьи, потом для народа. Человек может только делать то, что и должно, предоставляя жизни складываться так, как того хочет высшая воля или судьба. Человек ходить, Бог водит.
Зачем же дана человеку способность предвидеть будущее? И не могу ответить. Вижу, что предвидение и деятельность в виду будущего — источник зла и то, что это предвиденье необходимо для жизни: необходимо, сея семена, предвидеть, что будет лето и осень и что они вырастут и т. п.
6) Не надо искать радостей, готовить их себе, а, служа, брать те радости, что встречаются на пути.
7) Хотел вести в дневнике служебный журнал, но потом подумал, что это нарушить правило о том, чтобы, левая рука не знала…
8) Почувствовал живо выгоду служения Богу перед служением людям, отыскивая их одобрение. Перед людьми невольно хочешь выказаться в лучшем свете и огорчаешься, когда тебя выставляют в дурном. Перед Богом ничего этого нет. Он знает меня, каков я, и перед ним никто меня оклеветать не может, и я никак не представлюсь лучше, чем я есмь.
9) Ученые объяснения большей частью производят то впечатление, что бывшее ясно и понятно, становится темно и запутано.
10) Ничто мне так не помогает в моих дурных к людям чувствах, как воспоминание о том, что я должен быть подобен Богу. Тотчас же забывается все прошедшее, устраняется всякая мысль о будущем и делается добро и спокойно. Так что для того, чтобы вызвать в себе Бога, сознать Его, жить Им, надо отрешиться от себя во времени, жить в одном настоящем. Удивительно, как это практически без ошибки до сих пор удается мне.
11) К большой драме думал о том, как изобразить доброе, хорошее существо, совершенно лишенное возможности понять христианское мировоззрение.
12) То, что теперь называется христианской религией, есть такое же условное приличие, как формы обращений и подписей в письмах: Dear sir и yours faithfully и т. п.
13) Все в жизни очень просто, связно, одного порядка и объясняется одно другим, но только не смерть. Смерть совсем вне этого всего, нарушает все это, и обыкновенно ее игнорируют. Это большая ошибка. Напротив, надо так свести жизнь с смертью, чтобы жизнь имела часть торжественности и непонятности смерти, и смерть — часть ясности, простоты и понятности жизни.
22 сентября 1900 г.
1) Мне кажется, что как есть критический половой возраст и многое решается в этом возрасте, так есть критический духовный возраст — около 50 лет, когда человек начинает серьезно думать о жизни и решать вопрос об ее смысле. Обыкновенно решение этого времени безповоротно. Беда, если оно ошибочно.
2) Пространство и время только для меня в этом теле. И то и другое происходит от моей отделенности: пространство — это пределы, время — это последовательность соприкосновения пределов. Для Бога нет пределов и нет времени и пространства. Так и нет ни того, ни другого для моей духовной сущности.
3) Я сначала думал, что то, что способность учиться есть признак тупости, есть парадокс, в особенности не верил этому потому, что я дурно учился, но теперь я убедился, что это правда и не может быть иначе. Для того, чтобы воспринимать чужие мысли, надо не иметь своих. Сомнанбулы учатся лучше всех.
4) Одно спасение и средство жить спокойно и радостно это слить свою волю с волей Бога, не иметь своей воли, не иметь желаний. Это знали и стоики и буддисты. Но отречение от желаний есть жизнь без радостей и без смысла. Если Бог, который послал нас в мир, хочет только того, чтобы мы не имели желаний и отрекались от всего, то такой Бог деспот, самодур. Зачем у меня желания, чтобы отрекаться от них?
Христианство говорит тоже самое, учит тому же, что и стоики, и буддисты, также требует отречения от себя, слияния с волей Бога, но с тою разницей, что дает смысл жизни и не уничтожает желаний, а направляет их на то, чего хочет Бог — на установление Царства Божия на земле, т. е. замены борьбы и насилия любовью и согласием. И у христианина есть радость все большее и большее установление Царства Божия, и Бог для христианина не деспот и самодур, а разумный и добрый хозяин нас, работников.
5) О молитве просительной. Можно ли просить Бога? Нельзя, главное, потому, что все, о чем мы только можем вздумать просить для нашего истинного блага — все это дано нам в изобилии. Просить Бога о благах — все равно, что просить пить, стоя у ключа. Это и значат, вероятно, слова о том, что Он ключ воды живой, кто жаждет, иди и пей.
6) С объективной точки зрения жизнь мира есть борьба телесной жизни (происходящей по закону повторения и подражания, переходящих в потомство) с жизнью духовной, требующей не повторения одного и того же, a соответствия с все более и более выясняющимися требованиями разума. Тоже самое и с точки зрения субъективной: всякий человек отдается с одной стороны телесной жизни: подражает, повторяет, с другой стороны, в нем проявляются требования разума, предписывающие новые первые поступки. И жизнь субъективная в борьбе этих двух начал.
9 октября 1900 г.
1) Ехал верхом, и так ясно почувствовал, что этот мир случайный, — один из многих, т. е. моя жизнь одна из многих. Не могу даже восстановить в себе веру в реальность этого мира, т. е. что этот мир (эта жизнь) один (одна), а вижу известное случайное положение себя в этом мире и таким, каким я есмь.
2) Не помню уж по какому случаю, кажется после внутреннего обвинения моих сыновей — я стал вспоминать все свои гадости. Я живо вспомнил все, или по крайней мере многое, и ужаснулся. На сколько жизнь других и сыновей лучше моей. Мне не гордиться надо прошедшим, да и настоящим, а смириться, стыдиться, спрятаться, просить прощение у людей. Написал: у Бога, а потом вымарал. Перед Богом я меньше виноват, чем перед людьми. Он сделал меня, допустил меня быть таким. Утешение только в том, что я не был зол никогда, на совести два три поступка, которые и тогда мучили, а жесток я не был. Но все таки гадина я отвратительная.
И как хорошо это знать и помнить. Сейчас становишься добрее к людям, а это главное, одно нужно.
3) Старики теряют память всего недавнего. А память ведь есть то, что связывает совершающееся во времени в одно я. Значит это я здешнее закончено и начинается новое.
4) Литераторам, их трудам приписывается неподобающее им значение и важность, потому что в руках литераторов — пресса, устанавливающая общественное мнение. Только этим можно объяснить эти странно серьезные рассуждения критиков о значении героев поэм, романов. Тем же объясняется и преувеличенное значение, придаваемое искусству. Они все одной клики.
5) Если нашел вещь, и нет хозяина, если возьмешь траву, дерево в степи, которую ты считаешь ничьею, или из леса ничьего, то ты не виноват. Также не виноват и землевладелец и владелец фабрики и получающий жалование чиновник, если он не знает, как приобретена земля, фабрика, как и с кого собираются подати, но коли он знает, что найденной вещи есть хозяин, что трава, деревья куплены другим — он вор, если берет. И такой же вор, если знал, как теперь должны знать все, как приобретается земля, фабрика, подати, и пользуется тем, другим или третьим — он вор.
6) Страшный, не разрешимый вопрос: как могут люди умные, образованные — католики, православные — верить в нелепости церковной веры, может быть объяснен только гипнозом. В детском возрасте и потом в минуты подавленного состояния людям внушаются идеи, и они так крепко засаживаются, что люди потом не в силах освободиться от них. Читая прошлого года книги о гипнозе, я не нашел в них ответа на вопрос: как освобождаться от гипноза? Я думаю, что одно средство: нарушение связи с гипнотизатором, естественный образ жизни и главное подъем в область духовной самодеятельности.
Говорят, гипнотизаторы подлежать суду за внушение поступков противозаконных. A внушение в детском, восприимчивом к гипнозу возрасте всех ужасов церковной веры не только не запрещается, но запрещается невнушение. Это ужасно.
7) Все яснее и яснее для меня становится, что чем меньше силы чувства и самобытной мысли, тем легче человек усваивает передаваемое. В обучении есть тоже гипноз. В истеричном состоянии подражание усваивается удивительно.
И истеричные, не имея никаких других мыслей и чувств кроме тех, которыми они охвачены в данную минуту — действуют очень сильно на других, тоже гипнотизируют. Они, как намагниченное железо, делаются магнитом.
10 октября 1900 г.
1) Если человек все говорит про поэтическое, знайте, что он лишен поэтического чувства. То же о религии, о науке (я любил говорить о науке), о доброте — тот зол.
2) Я теперь беспрестанно застаю себя на чувстве недоверия к реальности этого мира. Зачем весна, лето, осень. Разве нельзя совсем иначе. И разве не ясно, что это только 1/ случайность, а одно 0/ есть ничто. Так я и чувствую. Ничто этот мир, а что — это я, моя душа.
И я вспомнил, как я смотрел на мир в детстве. Как несомненно было, что этот мир единственный и даже не единственный, a настоящий, так что все, кроме него, фантазия. А теперь я знаю, что этот мир — фантазия. От детского представления о мире, т. е. собственно о моем телесном я, до теперешнего ясного сознания его случайности и ничтожности, я проходил (и все проходят) много ступеней.
3) Хорошо ли женское образование? Хорошо. А хорошо ли курсы? Скверно. Отчего? От того, что они, как всякая школа, ставят людей в положение особенно восприимчивое к гипнозу. A девушки особенно склонны к этому. Все школы — это усыпление. Настоящее невредное образование приобретает каждый только один, как все хорошее приобретает всякий только один, т. е. не один, а с Богом.
4) Думалось как-то хорошо по случаю моих отношений к людям близким, что эта близость к ним не безразлична, а обязывает. Не могу сейчас лучше сказать. Что через мои отношения с ними я устанавливаю новую форму.
16 октября 1900 г.
Я говорил о нереальности всего передаваемого внешними чувствами, следовательно всего матерьяльного. Невольно вопрос: что же реально? В чем жизнь, если все матерьяльные явления не составляют ее? Реально и важно в жизни только одно: видоизменение единиц, образование новых единиц посредством увеличения единиц из единиц старых.
28 октября 1900 г.
1) Жизнь есть постоянное творчество, т. е. образование новых высших форм. Когда это образование на наш взгляд останавливается, или даже идет назад, т. е. разрушаются существующие формы, то это значить только то, что образуется новая невидимая нам форма. Мы видим то, что вне нас, но не видим того, что в нас, только чувствуем это (если не потеряли сознания и не признаем видимого внешнего за всю нашу жизнь). Гусеница видит свое засыхание, но не видит бабочки, которая из нее вылетит.
2) Память уничтожает время: сводить во единое то, что происходить как будто врозь.
3) Есть религия, философия, наука, поэзия, искусство большого большинства народа: религия, хотя и прикрытая суевериями, вера в Бога — начало, в неистребимость жизни, философия бессознательная: фатализма, матерьяльности и разумности всего существующего, поэзия сказок, жизненных истинных событий, легенд, и искусство красоты животных, произведений труда, вырезушек и петушков, песен, пляски. И есть религия истинного христианства: философия от Сократа до Амиеля, поэзия: Тютчев, Мопасан, искусство: Шопен в некоторых произведениях, Гайдн (не могу найти примеров живописи). И есть религия, философия, поэзия, искусство толпы культурной: религия — евангелики, армия спасения, философия — Гегель, Дарвин, Спенсер, поэзия — Шекспир, Дант, Ибсен. Искусство — Рафаель, декаденты, Бах, Бетховен, Вагнер.
Навел меня на эти мысли мой нарастающий ноготь. Осталось мясо — ткань. Отчего на ней в этом месте растет ноготь? Ноготь, роговое утолщение случайно встречается везде: на груди, на спине. Ответ по Дарвину тот, что ногти росли везде, но везде, кроме как на оконечностях — когти — они были бесполезны и не удерживались. Животные же, у которых были когти, давали породу с когтями. Но и образовавшееся зародыши когтей, хотя бы и на оконечностях, не представляли никаких преимуществ, и животные с зачатками когтей на оконечностях не имели никакого повода оставить больше породы, чем те, у которых когти были на заднице. И этакая теория — философия признается великим произведением мысли!
Дарвинизм имеет все данные для философии толпы. Он не прост и может озадачивать, и то, что он глуп, не сразу видно, потому что он курчав. Изысканность, поразительность, глупость и курчавость в этом признаки и религии, и философии, и поэзии, и искусства толпы. Таков Дант, Шекспир, Бетховен, Рафаель.
4) Память в старости теряется на имена и на события настоящего. Это происходить от того, что память собирает в одно то, что существу нужно для будущей, следующей жизни.
5) Для того, чтобы хорошо жить в этом мире, надо понимать его нереальность — понимать, что его внешняя форма есть одна из бесконечных случайностей, следовательно ничто. Этот мир сам по себе есть — —1, то, чего не может быть и что не имеет смысла отдельно, но имеет значение и смысл только как переходный фазис жизни.
6) 99/100 поступков всех людей совершаются по подражанию, по внушению, по инстинкту. 1/100 делается по разуму, свободно, и эта то 1/100 движет человечество, есть истинная жизнь.
7) Не таков ли обычный ход прогресса, что делаются изобретения и матерьяльные усовершенствования, которые разрушают нравственный порядок жизни. Когда же этот беспорядок становится очень тяжелым, поднимаются нравственные вопросы, и жизнь с ее матерьяльными усовершенствованиями исправляется, и опять шаг вперед матерьяльных усовершенствований и второй шаг нравственного. От этого недовольство цивилизацией — и законное.
8) Есть аристократия не ума, но нравственности. Такие аристократы те, для которых нравственные требования составляют мотив поступков. Отчего они такие? Буддист бы сказал: от того, что они жили прежде лучше — карма.
9) Думал о том, что если служить людям писанием, то одно, на что я имею право, что должен делать, — это обличать богатых в их неправде и открывать бедным обман, в котором их держат.
10) Жизнь есть переход из одной формы в другую — и потому самоотречения, т. е. выхода из своей формы — мало, нужно образовать новую форму. Жизнь этого мира есть матерьял для этой новой формы.
29 октября 1900 г.
1) Вера неизбежная, необходимая и достаточная, как говорится в математике, есть вера в то, что есть Бог или то, что послало меня в мир, и что я его произведение, его работник, его частица и что со мной будет то, что должно быть — вера ребенка в мать, которая держит его на руках. Знать: кто я? что я? зачем я? куда я иду? — я не могу. Это знает Бог. И я верю в Него и что все, что Он сделает со мной, будет хорошо, то, что должно быть.
2) Грубая ошибка матерьялистов та, что они для объяснения существующего начинают с отдаленного по времени и даже пространству, забывая то, что и время и пространство есть только слабость нашего ума и что начинать надо с настоящего момента, настоящего места, т. е. с себя рассуждающего, как и начинал Декарт.
3) Испытываю странное чувство духовного bien Йtre’a, как только начинаю думать хорошо. Точно лег, когда устал, или пью воду, когда жажду. Так что в этом, стало быть, нормальное состояние духовного существа.
7 ноября 1900 г.
1) Мне очень было тяжело до тех пор, пока не сознал того, что это-то одно и нужно мне: нужно готовить не к будущей жизни себя, а живя хорошо этой жизнью, готовить будущую жизнь.
2) Человек живет сначала для своего временного, преходящего существа и как будто удовлетворяется, потом приходит сознание нетвердости того, на что громоздишь, потом видишь, что единственно живое — это духовное существо, которому не нужно то, что делал для себя — тела (напротив, вредно), начинаешь чувствовать, что смысл только один: в удовлетворении того существа, которое не умирает — духовного. Удовлетворяет же это существо только добро — совершенствование в добре — одно: любовь.
Но знать это и жить этим две разные вещи. Я спустился с горы, на которой я жил для своих радостей (мне не нужно их), но еще только пытаюсь подняться на гору — жизни для совершенствования, любви — только порывами двигаюсь. Большей же частью нахожусь в мертвой точке, спустившись с одной горы и не поднявшись еще на другую.
3) Думал о могуществе человека дикого, смягчаемого патриархальным гостеприимством, о страшном могуществе нашего мира, ничем не смягчаемом, о том, что историческая судьба заставила принять христианство, и главное, о том, что техника: порох, ружья, телеграфы дают подобие мира, скрывают постоянно убийство или угрозу его.
12 ноября 1900 г.
1) Начинаю привыкать видеть смысл жизни в служении, но лениво, очень лениво служу.
2) Поразило меня известие, что княгиня Вяземская, квинтэссенция будто бы аристократии: упряжки Ю la Daumon, и французский лепет, и на ее имя в Тамбовский губернии 19 кабаков, приносящих по 2 000 рублей. И они говорят — не о чем писать, и описывают прелюбодеяния.
3) Открой людям истину, как евангелие, которая должна спасти их и избавить от зла, и кроме неприятностей ничего не будет открывателю. Напиши пьесу, еще лучше похабный роман, и тебя засыпят цветами, похвалами и деньгами. Правда, кто-то сказал, что большая интеллигентная толпа — дети. Они любят говорить про народ, что они — дети, a дети именно они, богатые, правящие классы.
4) Сущность китайского учения такая:
Истинное (Великое) учение научает людей высшему добру, обновлению людей и пребыванию в этом состоянии. Чтобы обладать высшим благом нужно 1) чтобы было благоустройство во всем народе, для того, чтобы было благоустройство во всем народе, нужно 2) чтобы было благоустройство в семье. Для того, чтобы было благоустройство в семье, нужно 3) чтобы было благоустройство в самом себе. Для того, чтобы было благоустройство в самом себе, нужно 4) чтобы сердце было исправлено. (‘Ибо где будет сокровище ваше, там будет и сердце ваше’). Для того, чтобы сердце было исправлено, нужна 5) сознательность мысли. Для того, чтобы была сознательность мысли, нужна 6) высшая степень знания. Для того, чтобы было знание, 7) нужно изучение самого себя (как объясняет один комментатор).
Все вещи имеют корень и его последствия, все дела имеют конец и начало. Знать что самое важное, что должно быть первым и что последним есть то, чему учит истинное учение.
Когда ясно определена главная цель, к которой должно стремиться, можно, откинув другие ничтожные цели, достигнуть спокойствия и постоянства. Достигнув спокойствия и постоянства, можно ясно обдумать предмет. Ясно обдумав предмет, можно достигнуть цели.
Усовершенствование человека есть начало всего. Если корень в пренебрежении, то не может быть хорошо то, что должно вырасти из него.
Чтобы обладать благом, человеку надо изучать законы неба (волю пославшего его), чтобы обновляться, надо не переставая каждый день исправлять себя: признавать свои ошибки и стараться вновь не впадать в них, чтобы оставаться в том, что он считает благом, надо иметь искренние цельные недвойственные мысли. Птица знает, где оставаться. Как же не будет знать этого человек?
Учение середины.
Небо вложило в человека свойственную ему природу. Следовать своей природе есть истинный путь человека (Я есмь жизнь, путь и истина). Указание этого пути дает учение.
Путь следования своей природе таков, что всякое отступление лишает жизни, и потому мудрый человек старается узнать путь прежде, чем он видит вещи, и боится сбиться с пути прежде, чем слышит о них, потому что нет ничего важнее того, как то, что невидимо, и то, что незаметно. Только когда человек не находится под влиянием страстей и впечатлений, он может познавать самого себя. В то время, как человек находится вне влияний удовольствия, досады, горя, радости он находится в состоянии равновесия и в этом состоянии может познать самого себя (свою природу и свой путь). Когда же чувства эти возбуждены в нем после того, как он познал самого себя, то чувства эти проявляются в должных пределах и наступает состояние согласия.
Внутреннее равновесие есть тот корень, из которого вытекают все добрые человеческие деяния, согласие же есть всемирный закон всех человеческих деяний.
Только бы состояния равновесия и согласия существовали в людях — и счастливый порядок царствовал бы в мире, и все существа процветали бы.
И потому мудрый человек внимателен к себе тогда, когда он один, и всегда держится равновесия и согласия. И хотя его не знает мир и не уважает, он не жалеет о том.
То, что он делает, совершается тайно, но достигает самых далеких пределов. Поступки его просты в отношениях с людьми, но в последствиях своих они неизмеримы.
Знать же, как достигнуть этого совершенства, человек всегда может. Вытесывающий топорище имеет всегда образец перед собою. Тоже и с совершенствованием: образец совершенства человек находит всегда в себе и себя же творит по этому образцу. (Вы — боги, сыны божьи.) Если человек на основании своей природы понимает, что не должно делать другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, тот близок к истине. Добродетельный человек исправляет себя и ничего не требует от других, так что для него не может быть ничего неприятного. Он не ропщет на людей и не осуждает Небо.
И потому добродетельный человек спокоен, тих, ожидая предписаний Неба, тогда как низкий человек, ходя ложными путями, всегда тревожен, ожидая счастливых случайностей.
Человек, чтобы быть добродетельным, должен поступать так же, как поступает стрелок из лука, если он промахивается, то ищет причину неудачи не в цели, а в себе. Человек совершенствующийся подобен путнику, который должен всегда сначала пройти близкое расстояние и восход на гору должен начинать с низа.
Небо действует искренно, сознательно. Человек должен стремиться к достижению сознательности. Тот, кто обладает сознательностью, тот без усилия знает, что справедливо, и, понимая все без усилия мысли, легко вступает на путь истины. Тот, кто достиг сознательности избирает то, что хорошо и твердо держится того, что избрал.
Для достижения же сознательности нужно изучение того, что добро, внимательное исследование этого, размышление о нем, ясное различение и серьезное исполнение его. Пусть человек делает это, и если бы он и был глуп, он станет умен, и если бы он был слаб, он сделается силен.
Если у человека есть разум, вытекающий из сознательности, это должно приписать природе, если же у него есть сознательность, происшедшая от разума, то это должно быть приписано учению. Будь сознательность и будет разум, будь разум и будет сознательность.
Только тот, кто достиг высшей сознательности может дать полное развитие своей природе. А как скоро он может дать полное развитие своей природе, он может дать полное развитие и природе других людей, природе животных, природе всего существующего. Когда он достиг этого, он делается помощником Неба.
Близок к этому тот, кто развивает в себе ростки добра. Посредством их он может достигнуть сознательности. Сознательность в нем, делаясь видимой, становится явной, становясь явной, становится блестящей, становясь блестящей — влияет на других. Так что только тот, кто обладает сознательностью, может обновлять людей.
Тот, кто обладает сознательностью, не только восполняет себя, но и других людей. Себя он восполняет добродетелью, других он восполняет знанием. Добродетель и знание суть свойства природы человека. И таким образом совершается соединение внешнего и внутреннего.
От этого сознательности свойственна бесконечность. Сообщаясь другим, она не прекращается, не прекращаясь, она достигает самых дальних пределов. Достигая же дальних пределов, она становится бесконечною и истинно существующею. Так что и тот, кто обладает ею, становится бесконечным и истинно существующим.
Будучи такова по своей природе сознательность, без высказывания себя, становится явною, без движения производит перемены и без усилия достигает своих целей.
Путь неба и земли может быть выражен в одном изречении: в них нет двойственности, и потому они производят вещи непостижимым образом.
Пускай невежественный человек судит о вещах, не зная их, пускай гордый человек приписываете себе власть решать вопросы своим суждением, пускай человек, живущий в современности, возвращается к тому, что исповедовалось в прошедшие века, — все поступающие так теряют жизнь. Добродетельный же человек, не упуская никаких мельчайших и незаметнейших проявлений своей природы, старается довести ее во всех направлениях до высшего совершенства. Он дорожить своим старым знанием и постоянно приобретает новое.
Тогда как низкий человек, все более и более уходя в погибель, старается приобрести как можно больше известности, добродетельный человек предпочитает скрывать свою добродетель по мере того, как она становится все более и более известной. Забота добродетельного человека одна: рассматривать свое сердце, чтобы там не было ничего дурного.
То, в чем никто не может сравниться с добродетельным человеком, есть то, чего другие люди не могут видеть. Действия неба не имеют ни цвета, ни звука, ни запаха. Таковы же и действия добродетельного человека.
14 ноября 1900 г.
Занимаюсь Конфуцием, и все другое кажется ничтожным. Главное, то, что это учение о том, что должно быть особенно внимательным к себе, когда один, сильно и благотворно действует на меня.
17 ноября 1900 г.
Боже мой, как трудно жить только перед Богом — жить, как жили люди, заваленные в шахте и знающие, что они оттуда не выйдут и что никто никогда не узнает о том, как они жили там. А надо, надо так жить, потому что только такая жизнь есть жизнь.
18 ноября 1900 г.
Я могу временами жить для Бога, помня смерть, думать только о своей душе, об улучшении ее таком, какое нужно не только здесь, но и там. Могу и жить для этой жизни, отдаваясь своим стремлениям. Но того, чтобы соединить и то и другое, этого не могу. А это одно и нужно.
19 ноября 1900 г.
1) Ничего не могу делать. Стараюсь приучиться к этому и не роптать. Внутренняя работа идет, и потому не только не роптать, но радоваться надо. Удивительно устроен человек. Или здесь работай, или готовься для работы там. Самая же лучшая работа здесь тогда, когда готовишься для работы там.
2) О нелепости просительной молитвы. Каково бы было положение тела, если бы каждая клеточка могла просить — и с успехом — Бога о том, чтобы для нее были по ее желанию размещены клеточки или чтобы не умирала она сама и те клеточки, которые ей приятны.
23 ноября 1900 г.
1) Мы, богатые классы, разоряем рабочих, держим их в грубом непрестанном труде, пользуясь досугом и роскошью. Мы не даем им, задавленным трудом, возможности произвести духовный цвет и плод жизни: ни поэзии, ни науки, ни религии. Мы все это беремся давать им и даем ложную поэзию — ‘Зачем умчался на гибельный Кавказ’ и т. п., науку — юриспруденцию, дарвинизм, философию, историю царей, религию — церковную веру. Какой ужасный грех. Если бы только мы не высасывали их до дна, они бы проявили и поэзию, и науку, и учение о жизни.
24 ноября 1900 г.
1) Легко или, по крайней мере, возможно — и я мог бы отдаться служению одному Богу: молитва, монастырь. Но деятельность эта не удовлетворяет — всегда недовольство и возможность бросить. Тоже возможна и легка деятельность для людей — общественная, но тоже ее ждет разочарование. Твердо только служение Богу через служение людям. И такое служение есть только служение любовью.
2) Единственно захватывающая все существо и не подлежащая разочарованью и в которой нет соревнования деятельность есть самосовершенствование в любви. Захватывающее одно самосовершенствование в чем бы то ни было. Но во всем есть предел и есть зависть к больше успевшим — во всем, кроме любви.
26 ноября 1900 г.
1) Успех в добре тем еще хорош, что нельзя гордиться, тщеславиться, даже утешаться им. Успех этот только тогда успех, когда он незаметен самому себе.
2) Читаю Евангелие по-голландски и многие места вновь поражают меня. Так, страшно поразила меня нагорная проповедь. Как могут люди не понимать, не чувствовать, что в ней сказано и то, что должно быть в будущем для всех, и то, что для каждого человека сейчас — единственное, лучшее, единственное спасение.
Вчера поразили меня стихи в 18 гл. Матфея стих 14. ‘Так нет воли Отца вашего небесного, чтобы погиб один из малых сих’. Это бы надо надписать над всеми школами и помнить всякую минуту, когда имеешь дело с детьми. Ни в чем так не чувствуется единство со Всем, как в общении с детьми. Они не дети, a будущие люди и учители своих детей. Страшно подумать про все значение этой связи.
Другой, поразивший меня стих — это стих 18. ‘Что свяжете на земле, то связано будет и на небе’. Как грубо нелепо толкуется это исповедью! Нигде так ясно, как здесь, не говорится о вечности жизни в разных формах, представляющихся нам последовательными во времени. То, чем я чувствую себя связанным здесь: своими страстями, есть то, что я не развязал в прежней жизни. Если я не развяжу их здесь теперь, я буду связан ими в будущей.
Тоже с новой стороны представились мне стихи 19 и 20 о том, что все, чего вы желаете, получите вы, если вы соединитесь. Потому что больше ничего не нужно для блага людей, как их соединение. Все чего они желают, будет им, если они соединятся.
30 ноября 1900 г.
Тело тяготит меня и надо смотреть с радостью на разрушение его. Это движение вперед — радостное…
1 декабря 1900 г.
1) Какое ужасное свойство — самоуверенность, довольство собой. Это какое-то замерзание человека: он обрастает ледяной корой, сквозь которую не может быть ни роста, ни общения с другими, и ледяная кора эта все утолщается и утолщается. Навели меня на эти мысли мои отношения с многими людьми: это все, ужасно сказать, свиньи, перед которыми нельзя кидать жемчуга. Видишь, что он несчастен от заблуждения, в котором находится, живешь с ним, говоришь и знаешь то, что облегчит, спасет его — и не можешь сказать ему, а впрочем не от того ли это, что сам плох, нелюбовен для Бога? Если бы была любовность, можно бы найти вход к нему в душу и проникнуть в нее. Надо сделаться газом, все проникающим, а не грубой жидкостью и крепким телом. От этого-то всё, всё в себе, в совершенствовании себя. Только когда ты совершен, ты всемогущ. И настолько ты силен, насколько ты близок к совершенству.
2) Жизнь человека в том, что он ставит себе цели и стремится к достижению их. Достижение всех целей, самое стремление к ним, — стало быть жизнь, — может встречать препятствия и неодолимые: имущество погибнет, слава заменяется забвением или позором, любимый человек, для счастья которого жил, умирает, воспитание, проповедь не воспринимаются людьми: во всем может быть помеха, остановка, в одном не может быть ни помехи ни остановки — в самосовершенствовании в любви перед Богом, в спасении души, как говорят мужики. Везде со всех сторон стены, один только этот путь открыт, и потому это единый истинный путь, истинный, т. е. свойственный человеку.
Человека заперли в одиночное заключение, он Робинзон, который никогда не соединится с людьми, а умрет на своем острове, — нет, лучше, он заключенный, умирающий после 20 лет в тюрьме, никому неизвестный. Неужели он не жил эти 20 лет? Нет, цель его жизни также достижима и еще легче того, кто живет в мире. Он мог изведать себя, свое сердце и вырвать из него все дурное, мог усовершенствовать себя в Боге. Так это и было и с декабристами и со всеми почти заключенными. Но идиот? сумасшедший? — спросят меня. Я не знаю и не могу объяснять, зачем они есть и не об этом пишу. И пишу я не для идиотов и сумасшедших и не для младенцев, а для разумных людей.
Эта самая возможность ставить себе цель самосовершенствования и достигать ее во всех возможных условиях, показывает не только то, что в этом назначение человека, но и то, что назначение его не исчерпывается в этой жизни. Человек, очистивший свою душу в уединении и умерший никому неведомый, не мог делать этого так, без смысла. Смысл же один, что душа его нужна лучшая для другой жизни. Притча о талантах ясно говорит это. Смысл жизни заключенного, когда откинуто все путающее нас — ясен. Тот же смысл жизни и всех живущих в мире. Дело одно — улучшать свою душу. То же, что делается в мире, есть только последствие этой улучшенной души. Люди, думающие, что их дело жизни в том, чтобы устраивать по своему жизнь других людей, подобны вот чему:
Хозяин призвал косцов и дал каждому косу, отбой и брусок и велел приладить косы, отбить, наточить и быть готовыми делать ту работу, какую он велит. Умные косцы так и сделали, и наутро хозяин поставил их на луг, и они острыми косами легко и радостно исполняли работу, глупые же косцы стали бранить умных за то, что они сейчас не косят и, не приладив, не отбив, не наточив кос, пошли косить что попало и испортили луг и поломали косы и сами измучились.
Есть такие глупые или коварные люди, которые говорят: совершенствование себя — это эгоизм, надо работать для других, жертвовать собой для такой работы. Да разве можно совершенствовать себя, не работая для других. Мое сравнение не верно: совершенствовать себя значить разжигать огонь. А разожженный огонь будет жечь и без твоего намерения, будет жечь то, что нужно, что велит Бог. Человек ходит, Бог водит. ‘Неер Элохим непещ адам’, т. е. светоч Бога — душа человека.
Все нравственные правила, хоть бы заповеди Христа: не гневайся, не клянись, не разводись с женой, не насилуй, не воюй — все касаются людей, нельзя их исполнить, не делая добра людям. Человек не может истинно спасать душу, не делая доброго людям. Всякий связан со всеми своей матерьяльной жизнью. И если только он будет исполнять, самое первое нравственное правило, делать другим то, что хочешь, чтобы другие делали тебе, он будет служить людям.
Страшно подумать о том, что есть теперь и что бы могло быть, если бы все люди спасали свою душу, жили всею жизнью, вечной жизнью (совершенствуясь), а не одной этой маленькой жизнью, и то, что есть теперь.
Я начинаю смутно и изредка чувствовать возможность жить для спасения души, для улучшения ее для этой жизни и будущей, и тогда как легко и радостно. Ах, если бы всегда, до смерти.
8 декабря 1900 г.
1) Все стараюсь быть немного получше: уничтожить зародыши нелюбви в сердце, но еще очень плохо подвигаюсь. Могу не говорить, не делать, но не могу любовно говорить и делать. Грешен тем, что и прежние дни и в особенности нынче чувствую Sehnsucht к смерти: уйти от всей этой путаницы, от своей слабости, — не скажу своей личной, но условий, в которых особенно трудно, вступить в новую школу. А может быть, это-то и нужно. И на это-то я и живу еще, чтобы здесь, сейчас бороться со злом в себе (а потому и кругом себя). Даже наверно так. Помоги мне То, что может помочь. Плачу почему-то, пиша это. И грустно, и хорошо. Все невозможно, кроме любви. И все-таки как праздника — именно праздника, отдыха, жду смерти.
2) От Маши милое письмо. Как я люблю ее, и как радостна атмосфера любви, и как тяжела обратная.
3) Всякое философское и религиозное учение, есть только учение о том, что должно делать. И вот на эту мерку, если примерить учение Ницше?
4) Один человек придумывает себе предлоги, чтобы спешить, не поспевать, делать торопливо, он весь суета, другой видит во всем повод злобы, третий — во всем повод своего возвеличения, четвертый — во всем повод печали, пятый — во всем повод любви. И все совершающиеся события, которыми пользуются эти люди для проявления себя, — ничто, одна иллюзия, важны же духовные свойства этих людей, их сочетания, взаимодействие. В этом одном жизнь, истинная реальность.
5) В китайском учении Середины сказано, что для 1) блага всех нужно 2) благоустройство государства. Для благоустройства государства — 3) благоустройство семьи. Для благоустройства семьи — 4) улучшение человека. Для улучшения человека нужно 5) исправление сердца (т. е. желаний). Для исправления сердца нужно 6) один говорит: sincerity, другой: veracity of intention. Я бы сказал: единство цели. Для достижения единства цели нужно: истинное знание. Для истинного знания нужно различение вещей, т. е. добра и зла. Я бы изменил первые два положения так: для 1) блага нужно 2) добрые отношения с людьми. Для добрых отношений с людьми нужно, чтобы 3) ты сам был хорош. Для того, чтобы ты был хорош, нужно 4) чтоб ты очистил свое сердце. Для того, чтобы ты очистил свое сердце, нужно 5) чтобы у тебя была определенная цель жизни. Для того, чтобы у тебя была определенная цель жизни, нужно 6) чтобы ты был просвещен. Для того, чтобы ты был просвещен, нужно 7) чтобы ты знал что хорошо и что дурно.
11 декабря 1900 г.
1) Стараюсь исправлять свое сердце. У меня есть уже различение добра и зла, и потому есть просвещение, но нет единства намерения, и потому не очищено сердце, и я дурен, и отношения дурны, и нет общего блага.
2) Как само собой растет тело младенца, так сам собой растет дух старика, освобождаясь от страстей.
3) Ребенок живет только для похоти своей личности. Мальчик, юноша — для славы и для похоти. Взрослый — муж, жена — для служения людям — трудом, семьей, тщеславием и похотью. Старик живет для Бога, для своей души, и для людей, и для тщеславия и для похоти. Совсем старый, умирающий, живет для одного Бога, для одной души. В начале, ребенком, живет для одного тела, в конце, старцем — для одной души.
Идеально бы было так: Ребенок для тела 2(a), юноша для славы 22 (а2) и для тела 2(а). Взрослый для людей а3, а2 для тщеславия и а для тела. Старик а4 для души, а3 для людей, а2 для славы и а для плоти, и старец а5 для души.
4) Самые лучшие люди — дети, свежие оттуда и старцы, готовые туда.
5) Без веры в Бога в себе, в жизнь вневременную и внепространственную не может быть ни разумной, ни доброй, ни счастливой жизни.
6) Как хорош ответ Эмерсона на замечание о том, что мир кончится. Он сказал: ‘I think I can get along without it’.
15 декабря 1900 г.
1) Когда достигаешь желаемого лучшего душевного состояния, то не можешь сознавать достижения, потому что, став лучше, больше требователен. Точно также, как когда хочешь заснуть и наконец засыпаешь, то не можешь сознавать достижения. Можно продолжить сравнение: узнаешь, что достиг, только по рассуждению, а непосредственно никогда не знаешь. Также никогда не знаешь, когда и насколько стал лучше.
2) Прошел мимо лавченки книг и вижу ‘Крейцерову Coнату’. И вспомнил: и ‘Крейцерову Сонату’, и ‘Власть Тьмы’, и даже ‘Воскресенье’, я писал без всякой думы о проповеди людям, о пользе, и между тем это, особенно ‘Крейцерова Соната’, много принесло пользы.
3) Вышел утром и вспомнил, что уж четверг, а вторник, среда, проскочили незаметно. И подумал: так пройдут и все быстрее и быстрее недели, годы, и все, что будет — несомненно уж есть, только я его не вижу, как я не вижу за версту, а по мере того, как подвигаюсь, вижу. А и не буду подвигаться, все, что есть — есть.
И мне живо представилось то, что время есть только условие моей жизни, но только не слабость, а сила. Время есть возможность свободы, деятельности свободной. Если бы не было времени, а все, что будет, было бы, я бы не мог действовать. Все, что будет, уж есть, это несомненно. Но я действую, и потому одно из двух: или все мои действия, моя свобода — иллюзия (детерменизм, фатализм) или действия мои имеют смысл для меня и свободны в известных пределах, т. е. что сеятель знает, что он снимет с поля сто пудов зерна, но это не мешает одному колосу (если бы он был свободен) принести втрое, вшестеро, в сто крат. Воля Бога совершится во всяком случае, или скорее, я не могу ничего решать о воле Бога независимо от меня, вне меня, но от меня зависит лишить себя высшего счастья — быть насколько могу проводником этой воли, или получить это счастие: втянуть в себе насколько может вместиться эта воля Божия во мне в виде Любви.
4) Исторический матерьялизм есть только отзвук матерьялизма физиологического, уже разрушенного самими учеными матерьялистами (Claude Bernard, Dubois Raihmone и еще кто-то). Доказано, что жизнь нельзя свести на механические процессы. А если в жизни есть X, то в истории жизни жизней должны быть X в степени X — (XХ). Но так как лишенные религии оглупели и озверели, им кажется, что XХ гораздо понятнее и проще, чем Бог. Главное при основе XХ удобно болтать что-то похожее на науку.
5) Думал о том, что Шопенгауера Parerga und Paralipomena гораздо сильнее его систематического изложения.
Мне не надо (да и некогда), главное, не надо писать систему. Из того, что я здесь записываю, выяснится мой взгляд на мир, и если он нужен кому, то им и воспользуются.
6) Сейчас Саша грубо сказала. Я огорчился, а потом постарался вызвать любовь, и все прошло. Как удивительно любовь все, все развязывает.
7) Очень важная дорогая мне мысль. Обыкновенно думают, что на культуре как цветок вырастает нравственность. Как раз обратное. Культура развивается только тогда, когда нет религии и потому нет нравственности (Греция, Рим, Москва). В роде жирующего дерева, от которого незнающий садовод будет ждать обильного плода от того, что много пышных ветвей. Напротив, много пышных ветвей от того, что нет и не будет плода. Или телка яловая.
19 декабря 1900 г.
1) Вера, закон Божий, которому учат в школах и семьях преподается также, как учат самые дурные учителя арифметике: заставляют заучивать наизусть и таблицу умножения и правила, не объясняя что почему, тогда как учить закону Божию надо также, как хорошие учителя учат математике, заставляя ученика самому дойти или разумом проверить то, что ему передается. Такое надо составить руководство к закону Божию.
2) Художник для того, чтобы действовать на других, должен быть ищущим, чтоб его произведение было исканием. Если он все нашел и все знает и учит, или нарочно потешает, он не действует. Только если он ищет, зритель, слушатель, читатель сливается с ним в поисках.
3) Две ужаснейшие чумы нашего времени: церковное христианство или скорее догматическое, супернатуралистическое, которое прививается людям с детства и поддерживается гипнотически до смерти, и — матерьялизм, физиологический, антропологический и, главное, исторический, т. е. убеждение в том, что все идет само собой по законам механическим, физическим, химическим, биологическим и даже психологическим (в смысле материалистической психологии), и потому все усилия быть добрым, делать добро — праздны, бесцельны. И этот материализм караулит людей при их освобождении от догматического христианства. Только что освободятся от безнравственной лжи церковной, как попадают в еще худшую ложь матерьялизма.
4) Детерминизм есть тот же фатализм, но только глупый, потому что без Бога.
5) Говорили: cherchez la femme, а теперь и искать нечего: явно все бедствия или огромная доля их от распущенности женщины. Бывают растения, цветы которых особенно вредны, а плоды безвредны и полезны. Таковы женщины. Они безвредны только когда поглощены материнством. Да и после они страшны, и безвредны только тогда, когда урегулированы обычаем скромности, девственности и vИnИrabilitИ старости. Я живо представил себе мир, в котором все молодые женщины были бы заняты материнством, а юные приготовлением, а старые помощью материнству, и мне очевидно стало, как много страданий и горестей не знал бы такой мир.
20 декабря 1900 г.
1) Я, всякое живое существо, есмь частица Непостижимого для меня (части) Всего, расширяющая свои пределы, устанавливающая все бо льшую и бо льшую связь со Всем.
Было это:
Cтало вот что:
Cтановится вот что:
И это всегда для всех и беспрестанно. В этом жизнь. Пределы свои, т. е. то, что отделяет меня от всего, я не могу иначе понимать, как материей в пространстве. Свое же расширение пределов я не могу иначе понимать, как движением во времени. Время есть возможность большего и меньшего расширения пределов.
Свобода состоит в том, что я могу скорее или позднее совершить свое расширение: приблизиться к совершенству, могу этим и содействовать скорейшему осуществлению Царства Божия. Для Бога оно совершилось — для него времени нет. А для меня время для того, чтобы я мог участвовать, мог в себя вместить большее или меньшее участие.
2) Надо за правило себе, несовершенному, злому, поставить: что когда имеешь отношение с нелюбимыми людьми: помни о себе, чтоб не согрешить. Только когда любишь людей, можешь отдаваться счастию забвения себя.
3) Живо вспомнил радостное состояние в детстве, когда знаешь, что любимые старшие тобой довольны. Как бы сделать так, чтобы испытывать тоже чувство, вместо любимых старших, перед Богом, — хоть бы своей совестью.
4) Мне очень полезно прикидывать свое душевное состояние к положению одиночного заключения, или Робинзона, уверенного, что он умрет в этом одиночестве. Та работа, которую будет производить над собой, находя в ней смысл и радость, готовя себя к жизни вечной, истинной, вот эта-то работа настоящая, и ее-то надо всегда в миру производить над собою.
5) Человек хорош и добр, когда доволен собой, а доволен собой, потому что Бог доволен им. Но люди, зная эту радость довольства, стараются быть довольны собой не потому что Бог ими доволен, а потому, что они сами, или льстецы довольны ими.
6) Хороша одна из буддийских последовательностей грехов: 1) сладострастие, 2) злоба, 3) лень, 4) гордость, самоправедность 5) неуверенность.
Противуположные добродетели: 1) воздержание, 2) кротость, 3) трудолюбие, 4) смирение, 5) вера. Хорошо проверять себя по этому делению. Хромаю больше всего первым и третьим.
29 декабря 1900 г.
1) Читал об удивительных машинах, заменяющих труд и страдания человека. Но это все равно, как выдумать сложный аппарат, посредством которого можно сечь и убивать без труда и напряжения. Проще не сечь и не убивать. Так и машины, производящие пиво, вино, бархат, зеркала и т. п. Вся сложность нашей городской жизни в том, что придумают себе и приучат себя к вредным потребностям, а потом все усилия ума употребляют на то, чтобы удовлетворять им или уменьшать вред от удовлетворения их: вся медицина, гигиена, освещение и вся городская вредная жизнь. Прежде, чем говорит о благе удовлетворения потребностей, надо решить, какие потребности составляют благо.
2) Читал Ничше Заратустра и заметку его сестры о том, как он писал, и вполне убедился, что он был совершенно сумасшедший, когда писал, и сумасшедший не в метафорическом смысле, а в прямом, самом точном: бессвязность, перескакивание с одной мысли на другую, сравнение без указаний того, что сравнивается, начала мыслей без конца, перепрыгивание с одной мысли на другую по контрасту или созвучию и все на фоне пункта сумасшествия — idИe fixe о том, что, отрицая все высшие основы человеческой жизни и мысли, он доказывает свою сверхчеловеческую гениальность. Каково же общество, если такой сумасшедший и злой сумасшедший, признается учителем?
3) Когда человек ищет благо во всем, кроме любви, он все равно как во мраке ищет пути. Когда же он познал, что благо и его и всего существующего — в любви, так солнце взошло и он видит свой путь и не может уже хвататься за то, что не дает ему благо.
4) Мало того, что познав смысл жизни в расширении пределов, в любви, человек перестает страдать, стремясь к недостижимому, — он достигает всемогущества в том, что составляет смысл и цель его жизни: расширение пределов, совершенствование в любви. Препятствия — это оселок, страдания — это и оселок и приближение к разрыванию пределов, смерть — это разрывание пределов. Все радостно.
5) Забавно суждение людей о том, что непротивление злу насилием, плата добром за зло — очень хорошие правила для отдельных личностей, но не могут быть применимы к государству. Точно как будто государство не есть соединение людей, а что то особенное от людей. Кислород имеет такие то свойства. Но это только свойства атомов, молекул кислорода. Кислород же в больших соединениях получает совсем другие, противуположные свойства. Одно это рассуждение о том, что государства имеют противуположные людским свойства, составляет очевиднейшее доказательство отжитости государственной формы.
6) Говорят о равенстве мужчин и женщин. Равенство в духовном отношении совершенное, но не в половом. В половом (животном) различие огромное: самец всегда готов и для всякой самки: потому что половое общение не нарушает его деятельности: олени, волки, зайцы, трутни пчел. Всегда много самцов бегают за одной самкой. Самка же не всегда готова. А когда готова, то вся отдается и ни на что уж неспособна, когда производит потомство. Выводов отсюда много.
7) Наблюдая явления мира вне себя, человек видит строгую закономерность: все определено причинами и следствиями, и ту же закономерность он хочет перенести в мир жизни людей (истории), забывая, что явления в жизни людей происходит в нем, в его воле и потому извне определены быть не могут.
8) Всегда в горе есть духовное возмездие и огромная выгода. Горе — Бог посетил, вспомнил.
31 декабря 1900 г.
1) Сейчас получил письмо от господина, устраивающего библиотеку. Он как-будто укоряет меня в корыстолюбии при продаже моих сочинений: налог на бедных и т. п. И мне стало ужасно обидно, что он, не зная моего отношения к этому, подозревает, упрекает меня. Мало того, я почувствовал к нему ненависть и был в недоумении как поступить: молчать, сказать, чтобы обратился в склад к жене. И все было нехорошо. Хотел подняться выше этого и не мог, до тех пор, пока не догадался, что все дело в моем отношении к нему. Надо не ненавидеть, а любить его: разъяснить ему его ошибку, ему помочь. Да, только одна любовь развязывает все узлы.
2) Дети — это увеличительные стекла зла. Стоит приложить к детям какое-нибудь злое дело и то, что казалось по отношению взрослых только нехорошим, представляется ужасным по отношению детей: несправедливость сословий, еврейство, разврат, убийство…
3) Главная неестественность драматических произведений есть то, что говорят все лица одинаково долго и их слушают. В действительности это не так: каждое лицо имеет возможность говорить и выслушивает по свойствам своего характера и ораторского искусства. Хотел так переделать свою драму. Да видно, мое сочинительство кончилось. Что ж, и то хорошо.
1901
9 января 1901 г.
Человек должен делать волю хозяина, не обсуждая ее, не догадываясь о назначении, веря в хозяина и его разумность. А как только стал догадываться, стал поправлять Его, то ошибки и страдания. Вот где место веры.
19 января 1901 г.
1) Люди живут своими мыслями, чужими мыслями, своими чувствами, чужими чувствами (т. е. понимать чужие чувства, руководствоваться ими). Самый лучший человек тот, который живет преимущественно своими мыслями и чужими чувствами, самый худший сорт человека — который живет чужими мыслями и своими чувствами. Из различных сочетаний этих 4-х основ, мотивов деятельности — все различие людей.
Есть люди, не имеющие почти никаких ни своих, ни чужих мыслей, ни своих чувств и живущие только чужими чувствами, это самоотверженные дурачки, святые. Есть люди, живущие только своими чувствами, — это звери. Есть люди, живущие только своими мыслями, — это мудрецы, пророки, есть живущие только чужими мыслями — это ученые глупцы. Из различных перестановок по силе этих свойств — вся сложная музыка характеров.
2) Есть только Бог — дух такой, какого я сознаю в себе, я, субъект, и Бог, которого я не сознаю, но с которым соприкасаюсь: мир существ, объект.
3) Для того, чтобы человек (всякое существо) сознавал себя существующим, нужно, чтобы он был ограничен. Если бы существа не были бы ограничены — их не было бы. Мы говорим: человек сознает себя потому, что он ограничен, можно так же справедливо сказать: человек ограничен потому, что сознает себя.
4) Иллюзия я, ограниченного телом, происходит от пределов, в которые заключено божеское начало.
5) Мужчина должен подняться до целомудрия женщины, а не женщина, как это происходит теперь, спуститься до распущенности мужчины.
6) Верность жен достигалась и достигается в большинстве народов насилием мужчин над женщинами. Насилие дурно, но люди считают, что неверность хуже насилия, и потому уничтожить насилие можно только тем, чтобы женщины стали целомудренны. Женщины же думают, что все дело в насилии.
7) Исправлять зло в обществе правительственными мерами значит противиться злу насилием. Надо искать другие средства.
8) Помочь нужде других можно только жертвой. Жертва всегда тиха, легка и радостна. Люди же желают помогать, не жертвуя — через других. И для этого всегда нужен шум и усилия и даже страдания. И люди, пытающиеся помогать так, всегда и хвастаются и жалуются.
9) Мы все — и это не сравнение, а почти описание действительности — вырастаем и воспитываемся в разбойничьем гнезде и только когда вырастем и оглядимся, то понимаем, где мы, и чем мы пользуемся. И вот тут-то начинаются различные отношения к этому положению, одни пристают к разбойникам и грабят, другие думают, что они не виноваты, если только пользуются грабежом, не одобряя его и даже стараясь прекратить его, третьи возмущаются и хотят разрушить гнездо, но они слабы и их мало. Что же надо делать?
10) Жизнь состоит в том, чтобы добывать все более и более истину о своем назначении и жить более и более согласно с этой истиной. Всякая же религия (ложная) говорит, что у нее в писании или предании находится готовая полная, совершенная истина (Веды, Библия, Евангелие, Коран) и есть средство жить сообразно с этой истиной (вера, жертвы, молитвы, благодать). Так что ни искать истины не нужно, ни трудиться над улучшением своей жизни. Это ужасно.
6 февраля 1901 г.
1) Главное, надо стараться разрушить постоянно поддерживаемый правительством обман, что все, что оно делает, оно делает для порядка, для блага подданных. Все, что оно делает, оно делает или для себя (грабит покоренных), или для того, чтобы leur donner le change и уверить их, что оно делает это для них.
2) ‘Как океан объемлет шар земной, так наша жизнь объята снами’. Мало того — снами: объята бессознательной рефлективной
жизнью. Не только рефлективною, но рассудочною, признаваемой большинством людей жизнью, но не имеющей в себе истинных свойств жизни. Истинная жизнь, жизнь, сознающая свое божественное начало, только как редкие островки на этом океане бессознательной жизни, совершающейся по определенным материальным законам. И только эти моменты, складываясь друг с другом (исключая все разделяющее их), составляют истинную жизнь. Остальное сон.
3) Матерьялисты говорят о том, что жизнь есть не что иное, как физико-химические процессы, совершающиеся по определенным законам, и они совершенно правы. Они рассматривают жизнь объективно и, рассматривая так, ничего другого видеть не могут. Но видят они только ту основу, на которой и в которой зарождается и происходит истинная, не наблюдаемая ими жизнь. Когда они говорят при этом о внутреннем опыте (употребляемом ими для психологии), то это только недоразумение: наблюдать наблюдателя нельзя.
Они совершенно правы, отыскивая и устанавливая законы, управляющие видимым внешним миром, но неправы, когда хотят или предполагают по тем же законам объяснить существование наблюдающего и потому отрицают независимое существование этого наблюдающего и способ познавания этого наблюдающего: сознание, то самое, чем они пользуются для своих наблюдений, без чего они не могли бы делать их.
Иначе сказать можно это еще так. Есть два способа познания: один внешний — наблюдения, при котором допускается данным и не требующим объяснения существование наблюдателя, которому верится, другой — такой, при котором исследуется самый наблюдатель и на основании его изучения уже признается достоверность внешнего, наблюдаемого.
4) Наблюдать явления внешнего мира объективно, не скажу очень полезно, но не лишено своего рода полезности, но признавать явления этого мира всею жизнью есть величайшее заблуждение. Вся жизнь есть только то, что мы сознаем, и поэтому изучать всю жизнь можно только внутренним путем, все же то, что мы наблюдаем объективно, есть только последствия жизни. Жизнь есть только то, что мы сознаем как жизнь. Мало того, и сознание себя отдельной личностью еще не есть настоящая человеческая жизнь. Настоящая человеческая жизнь начинается только тогда, когда начинается божеское сознание, т. е. человек сознает себя сыном, слугою Бога, а остальное все только подобие жизни. И в остальном матерьялисты правы, считая все явления наблюдаемой ими жизни физико-химическими процессами.
Если изучающий фабрику не был в машинном отделении и не видит причину движения, и больше того: допускает, что движение как-то есть само собою и не подлежит исследованию, то он будет совершенно прав, описав фабрику, как систему колес, шестерен, ремней, производящих видимую ему работу, но будет в большом заблуждении, если будет думать, что все большее и большее изучение внешнего механизма приближает его к познанию основ движения всего. Тот же, кто войдет в машинное отделение, увидит паровую машину и в ней признает жизнь. Тот же, кто войдет в топку, тот увидит ее в силе огня.
Главное, что я хочу сказать, вот что:
Наблюдая в мире, в растении процесс обмена вещества, самосохранения, роста и цикла рождения, размножения и смерти, и такой же процесс сознавая в себе, мы говорим, что это жизнь. Наблюдая потом тот же процесс в передвигающемся, проявляющем чувства животном, и находя такой же процесс в себе, мы говорим: растительный процесс еще не жизнь — вот это жизнь, — отодвигаем линию, отделяющую жизнь от нежизни. Но мало этого: наблюдая в других людях и себе умственную жизнь, достигающую разностороннего улучшения жизни, мы еще отодвигаем линию, отделяющую жизнь от нежизни: говорим: то животная жизнь, а вот это настоящая жизнь. Но потом мы еще можем отодвигать линию, отделяющую жизнь от нежизни, еще более ограничить то, что называли жизнью. Наблюдая в других, лучших людях жизнь религиозную, жизнь не для себя, а для цели вне себя, и видя в себе это свойство, мы говорим, и имеем на это полное право, что только такая жизнь — не для себя, а для Бога, — есть жизнь. Так определяется жизнь христианством.
Так что я знаю три жизни: 1) жизнь растительную, бессознательную, 2) жизнь, сознающую себя отдельным существом, и 3) жизнь, сознающую себя божественной сущностью в пределах личности. Эту жизнь только я называю жизнью.
Хотим мы того, или не хотим, мы должны сами своим решением определять то, где начинается и кончается жизнь. Обычно мы начало жизни определяем рождением, а смерть — прекращением физиологических процессов. Но мы можем определять пределы ее и иначе: не физиологически, но психологически: можем называть жизнью только то, что совершается при сознании личности, и тогда жизнь начнется не с рождения и кончится не физической смертью. Можем признавать пределами ее уничтожение религиозного сознания, и тогда жизнь еще сузится. И так и должно.
5) Люди молят Бога помочь им извне, а Он всегда готовый помочь им в них самих. Только бы они поверили в Него, в этого внутреннего Бога, и дали бы Ему возможность помочь им. А то они не дают Ему этой возможности: хотят, чтобы Он помог им, как они этого хотят, а не так, как Он этого хочет. Все равно, как сумасшедший, который, желая выйти, захлопывает ту дверь, которую отворяют ему.
6) Приспособления для ласкания внешних пяти чувств, как красивое убранство жилищ, утвари, а главное одежд, особенно женских, есть то, что разжигает похоть. Как музыка, духи, гастрономическая пища, гладкие, приятные на ощупь поверхности. Блеск, свет, красота солнца, деревьев, травы, неба, даже вид человеческого тела без искусственных украшений, пение птиц, запахи цветов, вкус простой пищи, плодов, осязание природных вещей не вызывает похоти. Ее вызывают электрическое освещение, убранство, наряды, музыка, духи, гастрономические блюда, гладкие поверхности.
8 февраля 1901 г.
1) Вчера в первый раз понял, и понял на NN, сдержанном, холодном и хитром, как и отчего они и все те, кто не разделяют христианскаго взгляда на жизнь, ненавидят и должны ненавидеть и не меня, а то, что я исповедую. Отделить же то, что я исповедую, от меня слишком трудно. И как им трудно скрывать, и как им тяжело. Он сказал, что будете ненавидимы за имя мое. И не может быть иначе. Надо это знать и не заблуждаться и не огорчаться.
2) Ужасно, когда видишь бесполезные страдания одних людей
от нужды, других от излишка, еще ужаснее видеть, как люди эти неизбежно сами развращаются и самою жизнью, и воспитанием, но ужаснее всего видеть то, что, погибая так физически и нравственно, люди считают, что так должно быть, что выхода из этого положения нет и не может быть. И мы, наше общество христианское в этом положении.
3) Если ты знаешь, что предмет есть, и ты ищешь его, то не только есть возможность, но можно наверное сказать, что ты найдешь его. Только в одном случае не найдешь: это если ты видишь его, но признаешь не тем, что ты ищешь. (Ищешь письмо, но оно в другом конверте, и ты решил, что в этом конверте его не может быть). Это самое происходит в нашем обществе с христианством. Все знают его, видят, но все решили, что оно не то, что им нужно.
4) Обыкновенно говорят: зачем навязывать свои религиозные убеждения как взрослым, так и детям. Каждый пускай сам составляет их. Какое странное смешение понятий! Навязывать, т. е. лишать человека возможности видеть, знать другое — как это делают церковники, разумеется дурно, но передавать и ребенку и взрослым все то, что выработала человеческая мысль в области религии, не только не дурно, но необходимо. Почему, если я учу ребенка или взрослого тому, что сумма квадратов катетов равна квадрату гипотенузы, или тому, что электричество имеет два полюса и действует по таким-то законам, я не насилую, а уча тому, что в человеке есть духовное, неумирающее начало и что с другими надо поступать так, как хочешь, чтобы поступали с тобою, я насилую? Такое странное мнение существует только потому, что принято считать единственную нужную и важную основную науку — науку религии и нравственности — не наукою, а чем-то произвольным, неважным.
5) Искал определение религии, взял книгу Чичерина ‘Религия и наука’. Искусственные построения на заданную тему. Мое определение такое: это такое установление человеком отношения к бесконечному, которым определяется цель его жизни.
6) Задумался хорошо, свежо, снова о том, что такое время. И всем существом почувствовал его реальность или, по крайней мере, реальность того, на чем оно основано. Основано оно на движении жизни, на процессе расширения пределов, которое не переставая происходит в человеке. Пускай само время — категория мышления, но без движения жизни его бы не было. Время есть отношение движения своей жизни к движению других существ. Не оттого ли оно идет медленно в начале жизни и быстро в конце, что расширение пределов совершается все с увеличивающейся и увеличивающейся быстротой? Мера скорости — в сознании расширения. В детстве я подвинусь на вершок в то время, как солнце обойдет свой годовой круг и месяц свои 12 и 13 кругов, а в старости я подвинусь на два вершка, пока солнце обойдет круг и месяц свои 12. Так как мера во мне, то я и говорю, что скоро.
Быстрота расширения подобна падению — обратно пропорциональна квадрату расстояний от смерти.
7) Мы все в жизни как неуки лошади, обратанные, введенные в хомут и оглобли. Сначала бьешься, хочешь жить для себя, по своей воле — ломаешь хомут, рвешь возжи, постромки, но не уйдешь, умаешься и только тогда успокоишься, когда забудешь о своей воле и подчинишься высшей воле и повезешь.
11 февраля 1901 г.
1) Читаю книгу Чичерина ‘Наука и Религия’. Точка зрения верна, но самоуверенность, туманность выражения, предвзятые мысли и от того легкомысленно и sans portИe.
2) Вчера был Янжул. Я спросил его о том, что он думает о смерти, об уничтожении или неуничтожении. Он не понимает также, как не понимает корова. И сколько таких людей! А ты разговариваешь с ними и огорчаешься, что они не соглашаются! Тут ужасно трудно установление такого отношения, чтобы не презирать, а любить их, как любишь животных, не требуя от них большего, чем чего требуешь от животных. Главное то, что многие из них сами разрушают это отношение, вступая в споры о том состоянии души, которое недоступно им. Как нехорошо то, что я написал. Это нарушает братство людей. И пускай они в том состоянии, в каком находятся теперь, как дети (а не животные), не понимают. Относись к ним всегда с уважением, как к понимающим. Это тебе тяжело, больно, что они оскорбляют самое дорогое тебе. Терпи. Ты не знаешь, когда они проснутся. Может быть сейчас, и ты, твои слова то самое, что пробудит их.
3) Обращение к китайцам надо оставить. А прямо озаглавить: Безбожное время или новое падение Рима. И прямо начать с указания на отсутствие религии.
19 марта 1901 г.
1) Надо помнить и не забывать то, что сказано Кольриджем, что тот, кто любит христианство более, чем истину, очень скоро будет любить свое исповедание или секту более, чем христианство, и кончит тем, что будет любить себя более, чем все на свете. ‘Не who loves Christianity better than Truth proceeds to love his Church or sect better than Christianity and ends in loving himself better than all’.
Это самый существенный ответ тем, которые боятся отказаться от божественности Христа.
2) Люди, имеющие в виду народ и его благо, совершенно напрасно — и я в том числе — приписывают важность волнениям студентов. Это собственно раздор между угнетателями, между уже готовыми угнетателями и теми, которые только еще хотят быть ими.
3) Болезнь застает людей неготовыми к новой, больной форме жизни, и потому, когда болен, или вовсе не живешь, ожидая выздоровления, или живешь дурно, не приладившись к новой форме жизни. Надо учиться жить больному. Можно больному, так же, как и здоровому, жить наилучшим образом. А это все, что нужно.
4) ‘Les obligations de l’homme envers Dieu — voila la religion’. Vauvenargue. Как хорошо!
5) Пришел Александр Петрович, я его очень холодно принял, потому, что он бранил меня. Но когда он ушел, я лишился покоя. Где же та любовь, то признание целью жизни увеличение любви, которое ты исповедуешь? говорил я себе, и успокоился тогда, когда исправил. Это иллюстрация того, как слабо укоренилось в душе то, что исповедуешь, но вместе с тем и того, что оно пустило корешки. Еще нет того, чтобы на всякий запрос был ответ любви, но уже есть то, что когда отступил от этого, то чувствуешь необходимость поправить. Не сразу отзывается, a fait long feu.
6) У женщин только два чувства: любовь к мужчине и к детям, и выводные из этих чувств, как любовь к нарядам для мужчин и к деньгам для детей. Остальное все головное, подражание мужчинам, средство привлечения мужчин, притворство, мода.
7) Как только среди общества уменьшается религиозное чувство, так увеличивается власть женщин. Среди вполне религиозного мира они бессильны, среди мира без религии, как наш, — вся власть в их руках.
8) Атеист говорит: я не знаю Бога, мне не нужно это понятие. Говорить это все равно, что говорить человеку, плывущему по морю в лодке, что он не знает моря и ему не нужно это понятие. То бесконечное, которое окружает тебя, на котором ты движешься, законы этого бесконечного, твое отношение к нему, это-то и есть Бог. Говорить, что ты не видишь Его — это поступать как страус.
9) Мы утверждаем реальность звезд, но мы не имеем права признавать за ними такую же реальность, как за огнем в костре. Правда, что костер может представляться моему зрению такою же светящейся точкой, но я познаю костер и слухом, и обонянием, и осязанием, а звезду только зрением. Тяготение, которое я ощущаю здесь, я только предполагаю. То же относится и к бесконечно малому микроскопа.
10) Главное различие ложной религии от истинной то, что в ложной религии всегда употребляется возбуждение, воздействие на внешние чувства, произведение умиления, восторга, экстаза. Для этого и великолепные здания, и живопись, иконы, и музыка, пение, и ладан, и пафос чтения и движений жрецов, коленопреклонения или скакания или качания шекеров. А между тем для проявления истинного религиозного чувства нужна, напротив, бездеятельность внешних чувств, тишина, спокойствие, простота. (Тихий ветерок, а не бури Ильи Пророка).
То же нужно и в суждениях о религии, в изложении ее сущности: не восторженный тон и не красноречие, а простота, ясность, точность, деловитость выражений.
11) Ярцов прекрасно рассказал, в чем, по его мнению, заключается церковная вера, и почему церковники так держатся за таинства, обряды, потому что они любят делать дурное: красть, прелюбодействовать, величаться, а все это можно делать безнаказанно только при условии соблюдения постов, говений, посещения служб, похорон с молитвами для отпущения грехов и т. п. Для них не сделать чего-нибудь этого значит или перестать делать дурное или нести за него ответственность.
12) Что больше живу, то больше ужасаюсь на последствия алкоголя и никотина. Не говоря о тех явных, грубых последствиях увеличения преступности, заболеваний, страшной траты жизней, эти наркотики сбивают с людей (это особенно заметно в нашем кругу) верхи мыслей и чувств, самый главный и нужный цвет разума. От этого видишь людей, которые могут служить, писать книги, производить художественные вещи, но не могут понимать самого главного: смысла жизни, и даже полагающие, что этого совсем и не нужно. Какие-то духовные кастраты. И имя им легион. Я окружен ими.
28 марта 1901 г.
1) Стало совершенно ясно, что все наше православие есть колдовство от страха. И корень всего — вера в чудесное.
2) Живо вообразил себе смерть: заглянул туда или, скорее, представил себе всю ожидающую перемену с такой ясностью, как никогда, и было немного жутко, но хорошо.
8 апреля 1901 г.
1) Главная причина религиозного консерватизма — это то, что хорошо живется — эгоизм.
2) Есть характера, которые забывают все, что они сделали дурного другим, и хвастаются этим, и помнят все, что им сделали.
3) Скажи, как ты перешел от бдения к сну и в чем состоит этот переход? Также невозможно понять и сказать, в чем состоит переход от жизни к смерти.
4) Сколько труда для подавления и предупреждения восстаний: и тайная, и явная полиция, и шпионы, и тюрьмы, и ссылки, и войска! И как легко уничтожить причины восстания.
5) Счастливые периоды моей жизни были только те, когда я всю жизнь отдавал на служение людям. Это были: школы, посредничество, голодающие и религиозная помощь.
22 апреля 1901 г.
1) Часто, когда видишь много чуждых людей или когда думаешь о миллионах жителей Азии, то ужасаешься на свою малость, свое ничтожество, чувствуешь, что твое я в этом море людей ничто или почти ничто. И оно так и есть, если и пока не сознаешь себя частицей Бога, сыном Бога и не только братом всех этих миллионов, но единым с ними, связанным с ними внутренней связью в Боге — связью любви.
2) Для людей все-таки нужен культ. Какой же может быть культ при исповедании учения истины? Дни отдыха вроде воскресенья. И в эти дни: 1) критицизм, высказывание про близких в глаза их недостатков, 2) высказывание теми, кто испытали это на себе, приемов нравственного совершенствования — исправления — рецепты нравственного совершенствования и разбор их, 3) отыскание хоть раз в месяц падшего существа и забота о восстановлении его, 4) лечение, облегчение страданий, 5) веселье общее.
А потом подумал и решил, что и этого не нужно, нельзя, что все это может и должно перейти в смерть. Не нужно ни субботы, ни определенных дел. Суббота всегда, всегда надо служить Богу, и дел служения не 5, а бесчисленное множество.
3) Вся религия (вечная всемирная) — одна: вера в Бога во мне и вне меня, в людях и животных даже, и потому служение ему там, где Он есть.
Вся религия — братство людей, основанное на единстве происхождения или зависимости.
4) Есть религиозные люди, которые относятся пренебрежительно и даже отрицают заботу людей о своем теле и также и всякую профессиональную деятельность. Это неверно. Человек лучший не может всегда служить Богу. Бывают периоды равнодушия, усталости. И тогда человек может и должен исполнять профессиональное дело — шить, строгать, учить и т. п., только бы дело это не было противно Богу. Не может человек и всегда служить людям профессиональным делом, бывают периоды усталости, и тогда пускай он служит себе: ест, спит, веселится. Только бы это служение себе не мешало и не было противно служению Богу. Не пренебрегать надо этими периодами усталости, неспособности служения Богу, а организовать их так, чтобы они не мешали служению Богу.
5) Господи, помоги мне делать Твое дело бесстрашно, спокойно и любовно.
6) Есть три отрасли педагогики, потому что есть три рода мышления: 1) логический, 2) опытный и 3) художественный. Наука, учение есть не что иное, как усвоение того, что думали до нас умные люди. Умные люди думали всегда в этих 3-х родах: или делали логические выводы из положения — мысли: математика и математические науки, или наблюдали и, отделив наблюдаемое явление от всех других, делали выводы о причинах и следствиях явлений, или описывали то, что видели, знали, воображали. Короче: 1) мыслили, 2) наблюдали и 3) выражали. И потому три рода наук: 1) математические, 2) опытные и 3) языки.
7) То, что делаешь для себя или для людей с определенной целью, всегда слабо и результаты гадательны. То же, что делаешь для Бога без видимой и желательной цели, всегда непреодолимо могущественно и ведет прямо к своей цели. Точно за тобой, со всей своей силой стоит сам Бог.
7 мая 1901 г.
1) Ужасен тип людей, хотящих быть всегда правыми. Они готовы осудить невинных, святых, самого Бога, только бы быть правыми.
2) Многие истины, как, например, о том, что смысл жизни только в служении Богу, или просто то, что есть смерть, или что всё движение человечества основано на движении религии, — все эти истины кажутся сначала только отвлеченными рассуждениями, не имеющими связи с жизнью и как бы мало вероятными, но проходит время, и они все становятся не только более вероятными, но несомненными, едиными истинными и нужными, и такими, которым нельзя не верить и по которым надо жить.
3) Смерть, казавшаяся невероятной, становится все более и более вероятной, и не только вероятной, но несомненной.
4) Видел во сне тип старика, который у меня предвосхитил Чехов. Старик был тем особенно хорош, что он был почти святой, а между тем пьющий и ругатель. Я в первый раз ясно понял ту силу, какую приобретают типы от смело накладываемых теней. Сделаю это на Хаджи Мурате и Марье Дмитриевне.
5) Статья Герье, в которой он прямо говорит о том, что церковь явилась как ответ на требование установления единства веры.
6) Вера настоящая есть признание существования предмета непостижимого, недоступного ограниченному разуму: Бог, дух, вечная жизнь. И эта вера всегда есть у всех людей, хоть та вера, что не надо искать веры. Там, где останавливается разум, то место, к которому он привел и дальше которого идти не может, и есть эта истинная вера, совсем другое, чем доверие.
7) Думал о требованиях народа и пришел к мысли, что главное — собственность земли, что если бы было установлено отсутствие собственности земли, а принадлежность ее тому, кто ее обрабатывает, то это было бы самым прочным обеспечением свободы. Более прочным, чем habeas corpus. Ведь и habeas corpus не есть физическое обеспечение, а только нравственное, то, что человек чувствует себя вправе защищать свой дом. Точно так же и еще больше он должен чувствовать себя вправе защищать свою землю, ту, с которой он кормит семью.
11 мая 1901 г.
1) Орлову есть что сказать, и он умеет сказать. А сказать ему есть то, что он любит мужика, того, кто кормит нас. От этого же обратили внимание на Горького. Мы все знаем, что босяки — люди и братья, но знаем это теоретически, он же показал нам их во весь рост, любя их, и заразил нас этой любовью. Разговоры их неверны, преувеличенны, но мы все прощаем за то, что он расширил нашу любовь.
2) Вера, та самая, которую все считают самой важною, — вера- доверие — великое зло. Она хуже самого легкомысленного своего рассуждения, она всегда ложь, ложь по способу передачи, и ложь выгодная тому или тем, кто передает ее.
3) Успехи технические, научные нашего века происходят от отсутствия веры. Если человек не жалеет рук, здоровья вообще, он, очевидно, накоротке сделает больше того, который будет работать правильно, не губя себя. То самое происходит в обществе — организме. Люди не жалеют своих членов (рабочий народ), губят его и физически и нравственно, не жалеют здоровья, целости всего организма, и потому понятно, что они достигнут большего, чем общество, живущее правильно и жалеющее свои члены.
4) Меня уговаривают молиться, говеть и совершать все те действия, которые дают такое великое успокоение, когда веришь в их действительность. Уговаривать человека, который не верит в них, не нуждается в них и спокоен без них, все равно, что предлагать деньги человеку в степи. Если бы он был в городе, его бы нечего было просить принять деньги, он бы с руками вырвал их. Так же и в деле религии-колдовства. Это величайшее успокоение и радость. Как же просить о том, чтобы воспользоваться тем, что дает успокоение и радость?
5) Религия колдовства упраздняет истинную религию, требующую хорошей жизни, потому что дает поправку дурной жизни, как бы разрешает ее.
6) Споришь с человеком и не можешь понять, как он не сдается на очевидность доказательств. А поищи и ты увидишь, что несогласие его от того, что его мировоззрение несогласно с твоим. Хочешь согласиться, то ищи согласия в религиозном мировоззрении, состоящем в ответе на вопрос: из-за чего жить? Все в этом.
7) Человек живет и если живет, то что бы он ни говорил, у него есть ответ на вопрос, из-за чего жить? И в этом ответе все. Все его убеждения вытекают из этого ответа.
8) Женщины, как дети, лгут, не замечая этого. Для достижения их цели им нужно солгать, и они так заняты достижением цели, что не замечают своей лжи.
Кроме того, у них нет религии никакой, кроме той, какая им внушена.
9) Отыскивая причину зла в мире, я все углублялся и углублялся. Сначала причиной зла я представлял себе злых людей, потом дурное общественное устройство, потом то насилие, которое поддерживает это дурное устройство, потом участие в насилии тех людей, которые страдают от него (войско), потом отсутствие религии в этих людях, и наконец, пришел к убеждению, что корень всего —религиозное воспитание. И потому, чтобы исправить зло, надо не сменять людей, не изменять устройство, не нарушать насилие, не отговаривать людей от участия в насилии и даже не опровергать ложную и излагать истинную религию, а только воспитывать детей в истинной религии.
10) Когда я сижу на другом и езжу на нем, то это порядок. Когда же этот другой хочет выпростаться из-под меня, то это беспорядок.
13 мая 1901 г.
1) Очень неверно, неточно, неопределенно сказано: люби ближнего. Это сказано в библии, в Евангелии же только повторено, выбрано самое важное из всего. Любить велеть нельзя, любовь есть высшее проявление души и потому ничем не может быть вызываемо. Оно вызывает все другое. Любить можно велеть только Бога, потому что это свойственно человеку: как только он свободен от соблазнов, он невольно больше всего любит Бога, т. е. истину, добро, любовь. Надо сказать: не то, что люби ближнего — этого нельзя, а будь добр к ближнему (люби Бога). Это всегда можно.
2) Странное дело: любить и презирать нельзя, а быть добрым и презирать не только можно, но быть добрым с людьми, которых не любишь, можно только тогда, когда презираешь их. Когда не презираешь людей, а хочешь любить, то вместо того, чтобы любить, чтобы быть добрым с ними, делаешься зол, ненавидишь. Чудесно выражено это в учении 12 Апостолов. Одних люби, как свою душу (это тех, когда любим), других обличай.
Слово ‘презирать’ неверно. Надо не презирать, а не ожидать от людей того, чего они дать не могут, и главное не ожидать от них любви к себе.
8 июня 1901 г.
1) Работа физическая без напряжения сверх силы вызывает добродушное желание общения. Шел мимо сторожа. Он пашет, собаки набросились, а он добродушно хвалится собаками.
2) Все на свете растет, продолжительно изменяется, делая спиральные круги. Так, по крайней мере, нам кажется, и жизнь людей — круг спирали завершается в этой жизни, — так и животные и растения и планеты.
3) Ужасно одиноко положение того, кто не чувствует своего единения со всеми отдельными существами. Когда подумаешь о всех людях, существах, живущих отдельно, — ужас берет. Успокаивает и радует даже, когда их обнимаешь разумом и любовью.
4) Почувствовал верность, близость, радость смерти, т. е. перехода в другую жизнь. В будущую жизнь можно смотреть через два окна: одно внизу, на уровне животного: в окно это виден один ужасный мрак и страшно, другое окно выше, на уровне духовной жизни, и через него открывается свет и радость.
5) Умирание есть путешествие. Всякое путешествие есть труд, но труд этот всегда вознаграждается, а кроме того и путешествие бывает более или менее трудное.
9 июня 1901 г.
1) Одно из самых вредных дел, в особенности для той самой цели, которой хотят достигнуть, есть обучение искусству, т. е. тем образцам, которые считаются лучшими, тому вкусу, который царствует. Ничто так не задерживает развития искусства. Разве мы не знаем, какие уродливые вкусы считались высшими, и какие безобразия — образцами.
2) Вся жизнь была только увеличение и укрепление своего божественного сознания. Как же может оно уничтожиться? Мы не сомневаемся в том, что в матерьяльном мире ничто не исчезает, ни материя, ни энергия. Как же думать, что уничтожится духовное существование? Мы думаем так только потому, что не верим в духовное существование, и еще потому, что не видали, во что оно претворяется, как видим силу, переходящую в тепло и т. п., потому что претворяющееся — мы сами.
3) Можно только то сказать, что новая жизнь начнется так же, как эта: уяснением своего положения в новых условиях.
4) Мы смотрим на смерть, как на что-то не только совсем особенное от жизни, но как на что-то прекращающее жизнь, а она такое же будущее, как следующий год, и так и надо уметь смотреть на нее.
5) Человек, думающий о смерти со страхом, подобен путешественнику, заехавшему за океан и со страхом думающему о возвращении домой. Может быть и качка, и морская болезнь, и буря, а не миновать ворочаться домой.
6) Все существа отдельны, сами для себя, и потому бессмысленны. Дает им смысл только единение с ними через любовь и разум.
7) Хочется сказать народу: несчастные, обманутые братья: не верьте, главное, тому, что вам скажут, что другие люди могут взять на себя те грехи, которые вы будете делать, и потому убивайте — греха на вас не будет.
11 июня 1901 г.
1) Расширение пределов познания дает нам понятие времени, расширение пределов материи дает понятие пространства.
2) Есть люди, которые говорят не для выражения мыслей, а для совершения поступков: разбранить кого, подольститься к кому, похвастаться и тому подобное. Разговор же для обмена мыслей им недоступен.
3) Пределы я духовного — познание, пределы я животного — материя. Расширение познания — время, расширение или сужение материи есть пространство. Расширение есть движение.
30 июня 1901 г.
1) Время только в этой форме жизни, поэтому при переходе в иную форму жизни, не может быть вопроса о времени, и слова: будущее и прошедшее не имеют смысла. В этой жизни вспоминаешь не данные прошедшей жизни, а данные другой формы жизни. Жизнь всегда вся одна, только в каждой форме она кажется отделенной.
2) Как хороша болезнь: все разрешается, что казалось неразрешимым. И разрешается все тем же единственным средством — любовью.
3) Время есть то, что ограничивает меня, отделяя меня от различных форм жизни, в которых я был или буду. Пространство же есть то, что ограничивает меня, отделяя от других существ. Изменение форм представляется мне движением, различие же меня от других существ представляется мне материей.
4) Я совершенно основательно боялся уничтожения в смерти, когда во мне не было истинной жизни (в молодости). Теперь, имея эту жизнь, не могу себе представить уничтожения.
16 июля 1901 г.
1) Все существа бессмысленны, пока отдельны. Дает всему смысл разум, соединяя их.
2) Религия истинная, настоящая всегда замазывается слоем лжи. Но этот слой лжи, слезая с нее, оставляет ее еще чище, чем она была, унося с собой все, что было лишнее.
3) Для того, чтобы быть услышанным людьми, надо говорить с голгофы, запечатлеть истину страданием, еще лучше — смертью.
4) Помоги мне, Господи, видеть доброе во всех людях, кроме в себе, и никого не осуждать, кроме себя.
5) Страшная непобедимая сила в мирских делах — жестокость, непризнание обязательности своих обещаний и слов, и наглая ложь.
6) Китайцы говорят: мудрость в том, чтобы знать, что ты знаешь то, что знаешь, и знаешь, что не знаешь, чего не знаешь, я прибавляю к этому: еще большая мудрость знать, что нужно знать и чего можно не знать, и что знать прежде и что после.
7) Человек не свободен, когда он попал в какое-либо течение, но он свободен подвергнуть себя тому или другому течению. И потому человек должен приучить себя освобождаться от течений и выходить на берег, чтобы обдумать, какое ему избрать течение.
8) Ничто так не полезно для души, как превратное и презрительное о тебе суждение людей. Ничто так не приводит к жизни в Боге, который знает твои желания и то, насколько ты виноват или нет.
9) Женщин узнают только мужья. Только муж видит их за кулисами. От этого Лессинг и говорил, что все мужья говорят: одна была дурная женщина, и та моя жена. Перед другими же они так искусно притворяются, что никто не видит их, какие они в действительности, в особенности пока они молоды.
10) Главная способность женщин — это угадывание, кому какая роль нравится, и играть ту роль, которая нравится.
Материнство — их настоящая жизнь и великое дело, а они воображают, что материнство мешает им жить, т. е. притворяться по вкусу избранных мужчин.
11) Марья Александровна, прочтя мое письмо о том, что возмездие тем большего блага, чем больше любовь, есть закон жизни этой и загробной, спросила: разве я после смерти не соединюсь с Богом? Я ответил ей, что мы не имеем никакого основания думать так. Так думают христианские церковники, браманисты и буддисты. Но мы не имеем основания так думать.
Жизнь, которую мы знаем, есть постоянное увеличение блага по мере увеличения любви. Это не только основное свойство жизни, но сама жизнь. И потому если мы предполагаем жизнь за гробом, то эта жизнь должна быть в основе такая же, как и та, какую мы знаем, хотя и в формах теперь непостижимых для нас.
12) Пределы моего существа мне представляются материей. Изменения моего существа мне представляются движением. Пределы моего существа по отношению других существ мне представляются пространством. Изменения моего существа по отношению изменений других существ мне представляются временем.
13) Есть ли Бог или нет, и есть ли или нет ее, будущей жизни, все-таки лучшее, что я могу сделать, это то, чтобы увеличивать в себе любовь. Это так, потому что увеличение любви тотчас же увеличивает благо.
14) Пределы своего существа, познаваемые сознанием, представляются мне материей, пределы моего же существа, познаваемые моими пятью чувствами, представляются мне предметами в пространстве. Изменения пределов моего существа, познаваемых сознанием, представляются мне движением, изменения пределов моего же существа, познаваемых моими пятью чувствами, представляются мне движением предметов во времени.
18 июля 1901 г.
1) Сознание дано человеку затем, чтобы понимать свое положение, ставить себя в то течение (тот гипноз), которое должно, которое нужно Богу, а люди употребляют сознание, чтобы увеличить свое наслаждение.
? Жизнь настоящая, духовная, есть основа, на которой вышиваются всякие узоры: болезни, страдания, потери. И если основа настоящая, то узоры только разнообразят, украшают ковер, но не разрушают его.
20 июля 1901 г.
1) Для журнала нужно: отдел истории религий и биографии.
2) Жизнь будущая, загробная мне так же ясна и несомненна, как и настоящая жизнь. Не только ясна и несомненна — она есть та же самая, одна жизнь. Она представляется мне преходящей только вследствие иллюзии времени, т. е. совершающихся изменений.
3) Пределы моего я дают понятие тела (материи). Изменения моего я дают понятие силы. Различие пределов моего я, соответственно моим чувствам: осязания и зрения, дает понятие предметов в пространстве. Различие изменений моего я, соответственно моим органам: кровообращения, дыхания, мускульного напряжения, — дает мне понятие движения во времени.
4) Радостно, что после болезни яснее стало взять крест на каждый день.
5) Во всей путанице, во всем круговороте жизни, одна цель, к которой все приходит: увеличивать любовь. Свобода в том, что каждый может увеличить свою долю любви и потому — блага.
6) Жизнь есть увеличение отделенного от Всего существа (не матерьяльного). Зачем существо это сознает Все, а есть только часть? зачем оно изменяется? — существо это не может понять. Но не может не предполагать этому разумную причину, смысл, — не может не допускать такого существа, которому причина, смысл этот понятны, которое само не отделено и не составляет часть, а целое, Все. Существо это — Бог.
Будучи отделено от Всего и постоянно увеличиваясь, частичное существо, человек сознает свои пределы. И пределы эти представляются ему телами: своим и чужими — телами в пространстве. Постоянно увеличиваясь же, человек сознает совершающиеся в его пределах изменения, и изменения эти представляются ему движением во времени.
7) Не надо желать жить, потому что хочешь сделать что-либо, а надо делать потому, что живешь.
18 августа 1901 г.
1) ‘Не выполняя божественного служения в каждом добровольном поступке нашей жизни, мы совсем не выполняем его’, говорит Рёскин. Вот это надо делать и помнить.
2) Что было мне радостно и хорошо во время болезни, это то, что, умирая, я живу точно так же, как всегда. Нижнее глубокое течение истинной жизни не прерывается смертью. И что я чувствовал, или скорее не чувствовал перерыва.
3) Вся путаница, весь круговорот жизни ведет все-таки всегда к одному: к увеличению любви. И потому невыгодно, тяжело идти против него, а радостно сознательно делать то, что творится бессознательно: быть с Богом.
4) Свобода дана человеку в том, что может увеличить его благо: в увеличении в себе любви. В том благость божия, что он не свободен — встречает препятствия — во всем, что не дает ему блага.
5) Если у тебя есть враг, отравляющий твою жизнь, надо ли тебе желать избавиться от него? Нет. Если ты сумеешь воспользоваться своим врагом так, чтобы выучиться на нем: прощать, любить врагов, то то, что приобретаешь этим, гораздо больше благо, чем то, которое ты бы имел, избавившись от врага. И не только больше, но то было благо временное, а это — вечное, не для одной только этой жизни.
6) Говорят: для добра не нужна награда. Это справедливо, если разуметь награду внешнюю, в будущем, но без награды, без того, чтобы добро не давало того, к чему стремится человек, что движет им, — не давало благо, — нельзя бы было делать добро. Дело только в том, чтобы понимать, в чем истинное благо. Истинное же благо не во внешнем и в будущем, а в внутреннем и настоящем: в улучшении души. Это и награда и двигатель.
7) Часто слышишь, что молодежь говорит: я не хочу жить чужим умом, я сам обдумаю. Зачем же тебе обдумывать обдуманное. Бери готовое и иди дальше. В этом сила человечества.
8) Смотришь на подлость людей и удивляешься отсутствию человеческого достоинства. Но только вспомнить о том, что только религия дает человеку сознание его достоинства, и перестанешь удивляться, что нет достоинства у людей, не имеющих религии. Люди без религии стараются заменить религию почестями. И почести для них религия.
9) Если бы только люди понимали, какое огромное счастье жить религиозной жизнью: т. е. поступать в чем свободен не для людей, но для Бога.
10) Как надо быть настороже от всякого заражения: насмешки, чувственности, а главное злобы! Человек злобно бранит тебя, и ты, вместо того, чтобы почувствовать отвращение к злобе, сам заражаешься ею. Как пищу нельзя принимать, не спросив себя: не вредна ли она, так и всякое внушение, гипнотизацию. Прежде, чем отдаться ей, надо спросить себя: не вредная ли она?
11) Я — часть чего-то. Свою отделенность я познаю только пределами между собой и всем остальным. Кроме того я познаю себя изменяющимся. Пределы, отделяющие меня от остального мира, я познаю материей, часть которой составляет меня, и часть которой составляет все остальное. Изменения свои я познаю движением, совершающимся во мне и во всем остальном. Отношение материальных предметов между собою я называю пространством, отношение изменений во мне и других существах я называю временем.
10 октября 1901 г.
1) Трудно жить для Бога одному среди людей, не понимающих даже этого и живущих только для себя. Как радостна в этом положении помощь единоверцев.
2) Когда я думаю о смерти, мне радостно думать о том, как я проснусь к той жизни так же точно, как я просыпался к этой в раннем детстве.
3) Нет, не эта жизнь сон, а сон то, что разделяет одну форму жизни от другой — то, на одном конце чего смерть, а на другом — рождение.
4) Человек есть отдельное изменяющееся существо, постигающее цельное и неизменное.
5) Два предмета в одном и том же пространстве — движение. Два предмета без движения — пространство.
6) Человек, изменяющееся отдельное существо, стремится к неизменности и цельности. И то и другое достигается любовью. Чем больше любви, тем меньше изменения и тем более расширяется область жизни, т. е. приближается человек к цельности.
7) Астрономия не имеет полной реальности, потому что составляет результат одного чувства (sens) зрения.
8) Сила религии в том, чтобы чувствовать себя выше всех законов человеческих.
9) Одна из самых обычных и важных ошибок, которые делают люди в своих суждениях, та, что люди считают хорошим то, что любят.
10) Одним чувством (sens) мы познаем пределы себя, совокупностью чувств мы познаем живое — себе подобное.
11) Течет струя и стоит неподвижно, и нам кажется, что это неподвижный предмет. То же и с жизнью. Она нам кажется всегда стоячею, а она течет.
12) Жизнь серьезное дело! Ах, кабы всегда, особенно в минуты решений, помнить это!
13) Жаль потерять, расстаться с вещью, к которой привык, долго употребляя ее, как же не жалеть расстаться с орудием своего тела, которое употреблял всю жизнь. Особенно если удавалось употреблять его хоть изредка хорошо.
14) Делаешь усилие проснуться, когда сон становится ужасен и нет сил переносить его, то же надо делать и в жизни, когда она становится невыносима, и проснуться из животной жизни в жизнь духовную — сознать свое вечное божественное я.
15) Предприниматели (капиталисты) обкрадывают народ, делаясь посредниками между рабочими и поставщиками орудий и средств труда, также обкрадывают купцы, становясь посредниками между потребителями и продавцом. Тоже под предлогом посредничества между обиженными и обидчиками устанавливается грабеж государственный. Но самый ужасный обман — это обман посредников между Богом и людьми.
16) Избави Бог жить только для этого мира. Чтобы жизнь имела смысл, надо, чтобы цель ее выходила за пределы этого мира, за пределы постижимого умом человеческим.
17) Нет более ненужного дела, как приобретение себе, удержание или увеличение богатства.
18) Жизнь представляется мне так:
круглое подвигается вверх, стержень расширяет, а жизнь становится меньше, тоньше, так:
и наконец жизнь совсем сливается с стержнем, с вечным, неизменяющимся.
19) Либералы, социалисты, революционеры считают, что религия не нужна, и пренебрегают ею, хотят уничтожить всякую. А религия есть, была и будет всегда главный двигатель людей. И правительства знают это и потому посредством ложной религии ведут на ложный путь людей. Те же, кто борются с правительством, вместо того, чтобы уничтожать ложную религию и устанавливать истинную, предоставляют правительствам полную власть руководить людей ложной религией. И потому очевидно всегда будут побеждены.
29 ноября 1901 г.
1) Когда ровно течет струя воды, то кажется, что она стоит. Так же кажется с жизнью своей и общей. Но замечаешь, что струя не стоит, а течет, когда она убывает, особенно когда каплет, так же и с жизнью.
2) Когда я буду умирать, я желал бы, чтобы меня спросили: продолжаю ли я понимать жизнь так же, как я понимал ее, что она есть приближение к Богу, увеличение любви. Если не буду в силах говорить, то если да, то закрою глаза, если нет, то подниму их кверху.
3) Надо написать о свободе совести, веротерпимости. Все дело в том, что церковь не есть то, чем она себя определяет, собрание верующих со Христом во главе, а мирское учреждение. В первом случае невозможно преследование, во втором — необходимо.
4) Говорят, что женщины любят мужество, красоту, или тех, кто их любит. Это все неправда: они сдаются тем, которые уверены, что они сдадутся. А сдавшись, любят, оправдывая себя, того, кому сдались.
5) Если страдаешь, то это только от того, что не видишь всего (еще не наступило время), не раскрылось то, что совершается этим страданием. Время есть раскрытие жизни. Каменный период для людей — это те формы, в которых раскрывалась жизнь человечества. Но не все раскрыто, она замыкается сзади и не раскрыта впереди. Вот так:
6) Неприятности, тяжелые положения, горе… Одно спасение: перенести жизнь в область Бога, жить перед Ним только. И тогда не только проходит все тяжелое, но вся жизнь становится лучше, так что все, что нам кажется тяжелым — горем, все это добро и настоящее большое добро.
7) Есть ужасные заслонки, замыкающие сердца и сознания людей и мешающие им принять истину. Как отворять их? Как проникать за них? Не знаю, а в этом величайшая мудрость.
8) Религия есть закон, который ничем нельзя отменить и никак нельзя обойти, нарушение которого нельзя скрыть и награду за исполнение которого нельзя получить в этом мире, а безрелигиозные люди знают только закон человеческий, который всегда можно обойти, нарушение которого можно скрыть и награду за исполнение которого мы всегда ожидаем.
9) Люди различаются еще тем, что одни прежде думают, потом говорят и делают, а другие прежде говорят и делают, а потом уже думают.
10) Другое различие людей то, что одни чувствуют прежде других, а потом себя, а другие прежде себя, хотел сказать: а потом других, но большей частью такие люди ограничиваются тем, что чувствуют только себя. Это ужасное различие.
Люди чуткие (первого рода) всегда славолюбивы, люди второго сорта — тщеславны. Первые озабочены чувствами к себе других людей, вторые хотят только, чтобы их хвалили. Les defauts de ses vertus, и наоборот. Как бы хорошо было составить список этих парных качеств!
11) Все люди закупорены, и это ужасно. Но они закупорены для одного человека, а для другого открыты. У каждого человека есть отверстие, через которое он может воспринять истину, но истина передается ему не со стороны отверстия. Одно средство — изливать, если она есть в тебе, истину в мир, и она найдет отверстие.
12) Как хорошо еврейское правило не дерзать произносить имени Бога. Это запрещение показывает, что они понимали, что такое Он. Наше же панибратское отношение, наше же: Господи помилуй, переходящее в ‘помилос’, ‘помилос’, показывает, что у нас и не догадываются о том, что может быть Бог для людей религиозных.
26 декабря 1901 г.
1) После идолопоклонства народов провозглашено было единство Бога еврейскими пророками. Прошло 2000 лет, и после извращения христианства Ислам провозгласил опять: нет Бога кроме единого Бога.
2) Люди, усваивающие христианское воззрение, обыкновенно стремятся совершать христианские подвиги. А для христианства нужны не подвиги, а простая христианская жизнь.
3) Так ясно видна ближайшая задача жизни. Она в том, чтобы жизнь, основанную на борьбе и насилии, заменить жизнью, основанной на любви и разумном согласии. И огромный матерьял, который должен быть духовно переработан для этого, лежит нетронутым еще в рабочем народе всех рас и вер.
4) Всякий человек закован в свое одиночество и приговорен к смерти. ‘Живи зачем-то один, с неудовлетворенными желаниями, старейся и умирай’. Это ужасно! Единственное спасение, это вынесение из себя своего ‘я’, любовь к другому. Тогда вместо одной, две ставки, больше шансов. И человек невольно, стремясь к этому, любит людей. Но люди смертны, и если в жизни одного больше горя, чем радости, — то то же и в жизни других. И потому положение все то же отчаянное. Только и утешения, что на миру смерть красна. Одно полное спасение была бы любовь к бессмертному, к Богу. Возможна ли она?
5) Единственную возможность любви к Богу я вижу в том, чтобы быть не только довольным жизнью, но радоваться на жизнь, видеть в ней всегда добро. Вывожу я это так: тот, кто недоволен жизнью, огорчается чем-нибудь в ней, видит в ней зло, не может любить источник, начало жизни — Бога и всегда или отрицает, или обвиняет, осуждает, даже ругает его. И потому тот, кто доволен жизнью, радуется ею, видит в ней всегда добро, должен испытывать обратное чувство: признает Бога, благодарен Ему, хвалит Его.
6) Есть одно средство любить Бога: оно состоит в том, чтобы любить себя, свое божественное ‘я’, так же, как мы любим свое телесное ‘я’, т. е. жить для этого ‘я’, руководиться в жизни его требованиями и потому ничем не огорчаться, ничего не бояться и все считать для себя (этого ‘я’) возможным. Любя это ‘я’, я люблю то проявление Бога, которое одно доступно для любви. Для разума доступен и другой Бог — начало всего, но для любви доступен только этот.
7) Как бы хорошо было жить только этим ‘я’, как бы легко было жить и умирать, т. е. переходить в другую жизнь. Но болезни, боль мешают этому, заставляя стараться о прекращении страданий, они заставляют соблюдать жизнь, от которой требуется работа здесь. Затем же и страсти и огорчения.
? Религия есть такое состояние, при котором поступки обусловливаются не соображениями об этой только, временной жизни, но соображениями о всей вечной, бесконечной жизни.
1902
2 января 1902 г.
Говорят: будущая жизнь. Если человек верит в Бога и закон Его, то он верит и в то, что он живет в мире по Его закону. А если так, то и смерть происходит по тому же закону и есть только возвращение к Нему.
4 января 1902 г.
Бывают минуты, что не могу радоваться, или хотя равнодушно смотреть, на приближение смерти. А бывает в хорошие минуты, что так просто, хорошо.
6 января 1902 г.
Ничто духовное не приобретается духовным путем: ни религиозность, ни любовь, ничто. Духовное все творится матерьяльной жизнью, в пространстве и времени. Духовное творится делом.
10 января 1902 г.
Думал об отделенности ‘я’ и о боязни смерти, кажущемся уничтожении ‘я’. Смерть и есть уничтожение ‘я’, т. е. отделенного и потому матерьяльного существа, или скорее иллюзия уничтожения, тогда как уничтожаются только пределы вроде освобождения сжатого газа. Кажется, что он исчез, а он только вступил в новые соединения.
11 января 1902 г.
Личность, мое ‘я’ должно быть орудием служения. И это можно. Когда же употребляешь это орудие, то спрашиваешь: кто тот, кто употребляет его? Это тот, кто не есть орудие и не умирает. Только начни заниматься орудием, чистить, беречь, украшать его, — и нет жизни, и подвержен всем мучениям, потому что орудие тратится. Только тот, кто употребляет его, не тратится, а растет.
Мы так привыкли считать свое орудие собою, что нам страшно его уничтожение. А стоит привыкнуть считать собою то, что работает орудием, и не может быть страха, а только сознание неловкости, что отнято прежнее орудие, а новое не дано еще. Как странно работнику быть без работы, потому что хозяин отнял у него орудия. Признание орудия и работника есть признание Бога.
22 января 1902 г.
1) Если веришь в Бога, то веришь, что все, что совершается, все благо: страдания, болезнь и др., — это все только приготовления к новой неожиданной радости. И потому кто верит в Бога, тот всегда должен быть радостен, радостен и добр. И подтверждается это сейчас же тем, что кто верит в Бога и потому радостен, того сейчас все любят и ему хорошо. А чтобы быть радостным всегда, надо только одно: то, чтобы пользоваться с благодарностью теми радостями, которые соответствуют желаниям, на те же события, которые кажутся неприятными, несогласными с желаниями, смотреть как на обещание радости и во всяком случае как на испытания. Доказательство, что это так, в том, что прошло испытание, всегда жалеешь, что не воспользовался им, а мог бы.
2) Бог в пределах есть жизнь. Движение в этих пределах есть расширение их.
3) Есть ли будущая жизнь? Будущая — не знаю. Знаю то, что есть Бог, по воле которого я вступил в эту временную жизнь и живу в ней. Кончится эта временная жизнь по воле Его же. Стало быть я буду опять в Его воле. Так что: от Тебя исшел и к Тебе иду, или скорее: я всегда был в Тебе и остаюсь в Тебе. В этом ответ.
4) Иногда близость смерти тревожит. А иногда — именно, когда не думаешь, а отдаешься, — так легко и просто.
5) Смерть есть уничтожение ‘я’, т. е. отделенного и потому матерьяльного, или скорее иллюзии чего-то реального, т. е. матерьяльного существа. В действительности уничтожаются только пределы, вроде освобождения сжатого пара или газа. Он исчез, и кажется, что он уничтожился, но он только вступил в новые соединения.
6) Личность — мое ‘я’ должно быть орудием служения. И это можно. Когда же употребляешь это орудие, то является вопрос, кто тот, кто употребляет его? Это тот, кто не есть орудие, кто не матерьялен, кто вне пределов — Бог во мне. Только начни заниматься орудием: чистить, украшать, беречь его, и нет жизни, и подвержен всем мучениям. Только кто употребляет его, живет и растет.
7) Мы так привыкли считать свое орудие собою, что нам страшно его уничтожение. (От этого и бывает у меня двоякое отношение к ожидаемой смерти).
Стоит привыкнуть считать собою то, что употребляет орудие, и не может быть страха, а только сознание неловкости, что отнято прежнее орудие, а новое не дано еще.
Признание работника, работающего орудием, есть признание Бога.
8) Граубергер говорит совершенно справедливо, что для христианина в наше время есть только одно приличное местопребывание — тюрьма.
23 января 1902 г.
1) Чудные стихи:
Зачал старинушка покряхтывать,
Зачал старинушка покашливать,
Пора старинушке под холстинушку,
Под холстинушку да и в могилушку.
Что за прелесть — народная речь. И картинно, и трогательно, и серьезно.
2) Нет более явного доказательства ложного пути, на котором стоит наука, чем ее уверенность в том, что она все узна ет.
29 января 1902 г.
1) Единственное спасение от отчаяния жизни — вынесение из себя своего ‘я’. И человек естественно стремится к этому посредством любви. Но любовь к смертным тварям не освобождает. Одно освобождение — любовь к Богу. Возможна ли она? Да, если признавать жизнь всегда благом, наивысшим благом, тогда естественна благодарность к источнику жизни, любовь к Нему и потому любовь безразлично ко всем, ко всему, как лучи солнца.
2) Для человека, полагающего благо жизни в внутреннем совершенствовании, — все хорошо. Когда все удовлетворяет желаниям, то просто непосредственно хорошо, когда же жизнь идет противно желаниям, то это единственная и наиболее легкая возможность совершенствования, так что опять все хорошо. Доказательство этого то, что когда пройдет время испытания, т. е. когда жизнь шла противно желаниям, то раскаиваешься в том, что не воспользовался им для того блага, которое дает сознание совершенствования.
3) Бывало досадывал, что жизнь чужая идет, а ты лежишь, умираешь, а теперь только хочется, чтобы она шла себе, не мешая спокойному умиранию.
4) Ценность старческой мудрости возвышается, как брильянты, каратами: самое важное на самом конце, перед смертью. Надо дорожить ими, выражать и давать на пользу людям.
30 января 1902 г.
1) Отобрали у рабочих все молоко, наделали пирожных и ванн, а потом с помощью науки хотят делать наипитательнейшим то далеко не достаточное количество, которое осталось для рабочих. Вот цель нашего ученого земледелия, техники, медицины.
2) Лежат рассыпанные по миру тлеющие угли. Дух Божий живит их по мере силы жизненности, развиваемой в каждом угле и сообщаемой другим. В этом для человека и цель и смысл жизни. Только это.
Только это в том смысле, что законность и степень законности всех других целей зависит от того, в какой степени они содействуют достижению этой.
Только бы эти раскиданные и тлеющие угольки старались пользоваться веющим на них духом Божиим. И сообщать друг другу радость сознания этого духа и теплоты согревающего их огня любви.
Как ясно, когда стоишь на пороге смерти, что это несомненно так, что нельзя жить иначе. Ах, как благодетельна болезнь. Она, хоть временами, указывает нам, что мы такое и в чем наше дело жизни.
31 января 1902 г.
1) Понятно, что в молодости ничтожная цель удовлетворения чувства кажется единой целью жизни, но это-то переставление нижней цели на место высшей есть источник всех бедствий людей. Если цель моя добыть и соблюсти чистую воду для питья для ближних и животных, я не полезу в этот источник с грязным сосудом, ногами или одежде, только чтобы поскорее удовлетворить свою похоть.
2) Как мало я ценил глубочайшую притчу о насыщении пятью хлебами, раздавая хлеб, но не поглощая его.
3) Часто говорят про людей: эгоисты, самоотверженные — это неверно: одинаково распределено и то и другое свойство. Скупой, художник, политический деятель направляет свое самоотвержение на то, что по существу эгоистично, и тогда представляется нам вполне эгоистом. Наоборот, врачи, сестры милосердия и т. п. Но бывает, что самоотвержение и эгоизм сталкиваются на одном предмете, и это бывает в мирской любви родных, друзей и в особенности матерей семейства.
1 февраля 1902 г.
Бирюков как-то писал в письме, что для того, чтобы любить, надо стараться делать всем приятное. Да, верно, всем надо делать приятное: и ребенку, и старику, и кучеру, и государю. И когда я думаю об этом, то вспоминаю притчу о самарянине, — там все это сказано.
2 февраля 1902 г.
Огонь и разрушает и греет. Также и болезнь. Когда здоровый, стараешься жить хорошо, освобождаясь от пороков, соблазнов, то это делаешь с усилием и то как бы приподнимешь одну давящую сторону, а все остальное давит. Болезнь же сразу приподнимает всю эту грязную чешую и сразу делается легко, и так страшно думать, что, как это знаешь по опыту, как только пройдет болезнь, она опять наляжет всей своей тяжестью.
5 февраля 1902 г.
1) Самое дальнее сознание своих пределов дает зрение, потом слух, потом обоняние, потом вкус и осязание. Сознание этих пределов отпадает понемногу, сначала с дальнего — зрения, до ближайшего — осязания. Последнюю степень сознания своей отдельности и пределов дает сердце. При всяком отпадении сознания пределов, в виде матерьяльного лишения, расширяется какая-то плохо сознаваемая нематерьяльная область. При последнем отпадении — расширяется до последней степени эта духовная область.
2) Один человек совершает самое ужасное преступление и мучается и сознает, что это дурно, что он мог не делать этого. Другой же совершает как бы ничтожный безнравственный проступок и оправдывает себя и живет весело, спокойно. Преступление первого производит только матерьяльное зло, часто обращающееся в духовное добро для себя и для других. Проступок же второго производит неисчислимые бедствия и для себя — тем, что открывает свободную дорогу другим худшим поступкам, — и для других — примером спокойствия и довольства в зле.
3) Какие обязанности важнее: солдата, царя или человека? Те все — перед людьми, и от них можно освободиться, а обязанность человека — перед Богом, и от нее нельзя освободиться.
4) Да будет воля Того, по чьему закону я узнал эту жизнь и ухожу из нее.
5) К письму. И потому вы приходите к убеждению о неосуществимости этой идеи, тогда как осуществление идеи освобождения земли от права собственности без сравнения может быть легче осуществлено, чем восстановление отжившей идеи самодержавия, без всякой высшей цели, — самодержавия для самодержавия, того самого, чем занято теперь все правительство.
17 — 18 февраля 1902 г.
Какое ужасное слово: ‘не баловать’! Не баловать значит дать волю чувству мести — наказывать и платить злом за зло. Напротив, имея дело со злом, одно, что нужно, — это баловать, баловать без конца, т. е. любить.
21 февраля 1902 г.
1) Об уничтожаемости, непонятности смерти при уничтожении эгоизма.
2) Рёскин и я неправы, видя главное зло последствий общественного устройства в уничтожении жизней, — главное зло в уничтожении любви и возбуждении разъединения между людьми.
3) Спокойные смерти под влиянием церковных обрядов подобны смерти под морфином.
22 февраля 1902 г.
Уничтожение эгоизма не отвечает на вопрос о смерти, но устраняет его.
Февраль 1902 г.
1) De mortuis aut bene aut nihil, — какое языческое, ложное правило! О живых говори добро или ничего. От скольких страданий это избавило бы людей, и как это легко. О мертвых же почему не говорить и худого. В нашем мире, напротив, установилось правило: с некрологами и юбилеями говорить о мертвых одни страшно преувеличенные похвалы, следовательно только ложь. И это наносит людям ужасный вред, сглаживая и делая безразличным понятие добра и зла.
2) Надо проболеть тяжелой болезнью, чтобы убедиться, в чем жизнь: чем слабее тело, тем сильнее становится духовная деятельность.
3) Если эта жизнь благо, то и всякая другая тоже. И наоборот. И потому, чтобы не бояться смерти, нужно уметь видеть только благо этой жизни.
8 марта 1902 г.
1) Белинский без религии — из нижнего этажа. Гоголь религиозный — из верхнего.
2) Человек матерьяльный — вонючее, ядовитое существо.
3) ‘И охладеет любовь’, — это последнее худшее бедствие. И оно-то совершилось.
4) Что важнее: обязанности царя или человека? Обязанности царя можешь сложить, а обязанности человека никогда.
5) Один путь — культуры, другой — отречения от жизни. Ни тот, ни другой: отречение от личности — любовь, и достигается цель — счастье.
6) Вересаев пишет, что после одушевления служения людям наступает разочарование, компромиссы. Он спрашивает: отчего? А только оттого, что это делалось по гипнозу, по кружковскому чувству, по славе людской, а не по установленному отношению к Бесконечному.
7) Христианство не есть ни отречение от жизни, ни допускающий все культ, а есть учение, регулирующее жизнь. Одно перехватило, другое недохватило.
21 март 1902 г.
1) К молодежи. Отдаваясь современному и пренебрегая прошедшим, вы насаживаете деревья без корней.
2) Да будет воля Того, по чьему закону я жил в этом мире (в этой форме) и теперь, умирая, ухожу из этого мира, выхожу из этой формы. Волю эту я знаю только по благу, которое она дала мне, и потому, уверенный в ее благости, спокойно и, поскольку верю, радостно отдаюсь ей.
3) Три модные философии на моей памяти: Гегель, Дарвин и теперь Ничше. Первый оправдывал все существующее, второй приравнивал человека к животному, оправдывал борьбу, т. е. зло в людях, третий доказывает, что то, что противится в природе человека злу, — есть ложное воспитание, ошибка. Не знаю, куда идти дальше.
4) Говорят: вернитесь к церкви. Но ведь в церкви я увидал грубый, явный и вредный обман. ‘Продолжайте у нас покупать муку’, — но ведь я знаю, что ваша мука с известкой, вредна.
5) Положение людей, не поднявшихся до религиозного сознания, действительно очень затруднительное, когда они наблюдают поступки людей религиозных. Они в таком же недоумении, в каком должен быть человек, живущий одной животной жизнью, при виде поступков людей, живущих умственной жизнью. Обед готов, а он не ест, что-то читает, или пишет. Жизнь у него сладкая, а он тревожен и т. п.
6) К молодежи. Изучайте древние религии не в том смысле, как разные ограниченные Летурно, что, мол, вот какие глупости исповедовали люди (не мы, умные), а в том: какими глубокими мыслями и верованиями жило древнее человечество.
7) К духовенству. Очнитесь от гипноза. Задайте себе вопрос: что бы вы думали, если бы родились в другой вере? Побойтесь Бога, который дал вам разум не для затемнения, а выяснения истины.
8) Выхожу из этой жизни по воле Того, Кто мне дал ее, спокойно отдаюсь ей, зная ее только как источник высшего блага — жизни.
9) Жизнь, какая бы ни была, есть благо, выше которого нет никакого. Если мы говорим, что жизнь зло, то только в сравнении с другой жизнью, лучшей или воображаемой. В жизни может быть зло, а самая жизнь не может быть злом. Благо может быть только в жизни. И потому нельзя говорить, что отсутствие жизни может быть благо.
Здоровье может быть только в теле, и потому нельзя говорить, что отсутствие тела есть здоровье.
10) То, что видит нерелигиозный человек, видит и религиозный, но то, что видит религиозный, не видит нерелигиозный.
30 марта 1902 г.
Бога, как личность, мы не можем знать. Одно, что мы знаем, — это закон, волю, как выражается Евангелие. И из существования закона мы склонны заключать антропоморфически, что есть законодатель, есть лицо, воля чья. Главное же, то, что есть закон (воля), которой мы призваны подчиняться и из которой мы не выходим и не можем выйти ни живя, ни умирая. Живя, мы можем участвовать в исполнении закона (в этой жизни), умирая, участие наше кончается. Новое дело не назначено. Рабочий без места.
Март или апрель 1902 г.
1) Есть два рода любви: бессознательная — сердечная, и сознательная — разумная. Задача жизни в том, чтобы выработать в себе любовь сознательную, которая сама собой переходит в бессознательную.
2) Жизнь есть основа всего. Она была, есть и будет. Здесь мы ее знаем, как отделенное от всего мира. Отделение дает необходимость пространства и времени. Но пространство и время не могут объяснить жизни. Все в пространстве и времени иллюзорно. Пространственные и временные соображения нужны только для руководства ‘я’ — отдельного существа в этом мире. Но для познания существующего не только не помогают, но служат главным препятствием, приводя все к бесконечности большей или малой.
3) Наша иллюзия, что при смерти жизнь кончается, происходит от того, что мы форму жизни считаем за жизнь: как если бы человек считал, что не вода в пруду, а самая форма пруда есть предмет. Тогда, как только бы ушла вода из пруда, он думал бы, что уничтожилось то, что было пруд.
10 апреля 1902 г.
1) Вопрос в том для нас: сольется ли моя отдельная жизнь с бесконечным потоком жизни, или опять примет новую отдельную форму? В первом случае это верх невообразимого блаженства: нирвана, непосредственная жизнь в Боге. Во втором — это продолжение жизни в новой форме, обусловленное, по карме, моей здешней жизнью. Вопрос и страх в потери сознания своего ‘я’ в обоих случаях неоснователен. Но первый случай невероятен. Мы не имеем права предполагать жизнь вне отдельности, потому что не знаем такой. И потому остается только 2-й случай: новая форма жизни. Но предполагать новую форму жизни с удержанием сознания прежнего ‘я’ мы тоже не имеем права, так как начали эту жизнь без сознания прежнего ‘я’. Но сознание отделенного ‘я’ зависит от пространства и времени. Переход же из одной формы в другую происходит вне пространства и времени.
Мы пробуждаемся к новому сознанию (новой отделенности) сами не знаем из чего. Мы существуем вне времени и в той, и в другой, и в тысячной форме. ‘Прежде чем был Авраам, Я есмь’.
2) Во всяком случае, для того, чтобы не бояться уничтожения в смерти, надо верить.
3) К рабочему народу. Не имеете права требовать 8-ми часовой день и пр. А требовать земли для пропитания имеете неотъемлемое право, даже обязанность по отношению ваших детей.
4) Мы не знаем жизни, кроме той, которой живем, потому что мы здесь все понимаем во времени и пространстве, а жизнь другая была (или скорее есть) вне времени и пространства. Потому же и переходя в другую жизнь (или скорее уходя из этой жизни), мы не можем себе представить другой жизни. Нам необходимо представить ее во времени и пространстве, а она вне ее.
5) Не есть ли всякое наслаждение — воспоминание? Все, что воспоминание, то дает радость.
6) Говорят: прекрати существующий порядок — все погибнет. Все равно как сказать: растает река и все погибнет. Нет, пойдут корабли, начнется настоящая жизнь.
Май 1902 г.
1) Что лучше: поставить себя в ложное отношение с миром, или с Богом? Воспитать детей в согласии с православием — это второе, в согласии с Богом — это первое.
2) Человек — отделенное духовное существо. Духовное существо, чтобы быть отделенным, должно представляться материальным, потому что только материальное может быть делимо. Отделенность же есть необходимое условие движения (жизни), работы. Жизнь людей, и вообще всех отдельных существ, есть как бы дыхание божества. Мы органы Бога.
3) Уничтожаются одни пределы, вступаешь в другие. Пока не дошел до новых пределов, кажется, что нет материи, нет жизни. Но это продолжается только до тех пор, пока не уткнешься в новые пределы.
4) Человек, сознавая свое духовное существо, не может уничтожиться. Как? Этого не дано знать. Как только человек (или всякое существо) сознал неизбежность уничтожения той формы жизни, в которой он находится, он неизбежно должен быть приведен к сознанию неуничтожаемости сущности его жизни.
5) Проведение хотя бы самой, по нашему мнению, благодетельной меры посредством насилия я считаю противным признаваемому мною христианскому закону любви, но предлагаю эту меру, становясь на точку зрения людей, желающих во что бы то ни стало отстоять отжившее самодержавие и дать ему наилучшее оправдание.
6) Чем беднее (босяки и т. п.) и чем презираемее, — тем свободнее, и наоборот. И чем богаче и важнее (царь), тем более рабы.
7) Если человек религиозен, т. е. дорос до необходимости установить отношение своей ограниченной части к целому, то ему нельзя обойтись без Бога. Признать себя частью бесконечного, по времени и пространству, мира, — значит признать себя частью чего-то неоконченного, т. е. частью части, и потому нет установления отношения к целому. Чтобы было это отношение, нужно найти нечто целое, а целое это может быть только духовное. Это духовное, внепространственное и вневременное и есть Бог, которого мы сознаем себя ограниченным проявлением.
8) Как нельзя установить постоянное отношение к ряду чисел: 1, 2, 3, 4… , так невозможно установить постоянное отношение к матерьяльному, т. е. пространственному и временному миру. Для установления такого отношения нужно найти нечто не увеличивающееся, не уменьшающееся, — всегда равное самому себе, и такое существо есть только духовное существо, которого я чувствую, сознаю себя частью, проявлением.
9) Прежде нерелигиозные люди были врагами общества, теперь они руководители.
10) Безопасность общества обеспечивается нравственностью его членов, нравственность же основывается на религии. Правительство и правящие классы захотели свою безнравственную жизнь оправдать религией и для этого извратили религию, а как только извратилась религия, так пала нравственность, а с падением нравственности все более и более уничтожалась безопасность общества, так что правительству и правящим классам пришлось все более и более извращать религию и употреблять насилие для соблюдения безопасности не всего уже общества, а только самих себя. Это самое и делали и делают наши христианские правительства, и положение становится все хуже и хуже. В настоящее время оно для правительства кажется безвыходным.
3 июня 1902 г.
Жизнь состоит в увеличении любви — это совершенно верно, но чтобы иметь только это в виду, не думая о том, что именно такая или иная деятельность полезна, т. е. увеличивает любовь, надо жить только верою в Бога и закон Его.
1 июля 1902 г.
1) Как ни трудно скрыть необходимость делания добра, люди разными обходными, хитрыми путями достигают этого. Но добро может всякую минуту стряхнуть с себя закрывающие его покровы и привлечь к себе людей. И вот для того, чтобы этого не случилось, придумано средство наложить на покровы, скрывающие добро, камень такой, который оно бы не могло поднять. Камень этот — смешное, le ridicule, — установить такое общественное мнение, что делание добра (настоящего добра) est ridicule, смешно. Устроить бал, базар для игры в благотворительность — можно, а выносить за собой горшок — смешно.
2) Точно так же, как я читал в Иене вывешенное у немца профессора математики изречение, что дорога не истина, а процесс ее открытия: дорога не степень нравственного совершенства, до которой достигаешь, а процесс совершенствования.
3) Мы — органы Бога. Что мы должны делать, мы знаем, но зачем мы это делаем, это не дано нам знать никогда. В этом смирение и вера.
Одно объяснение этого то, что вопрос зачем? есть условие нашей отделенности, есть признак нашей слабости. Для Бога нет: зачем? Зачем есть только для нас, для существ отделенных, частичных, смутно сознающих то, что жизнь их есть служение. И потому при каждом поступке возникает вопрос, который собственно значит: то ли я делаю, что мне велено. Цель есть такое же показывающее неполноту человека и его разума условие, как пространство и время.
4) Человек (я) есть отделенное от всего, изменяющееся (расширяющееся) духовное существо. Сначала изменение (расширение) равномерно с пределами, потом пределы отстают, и расширение идет независимо от пределов, разрушая их.
5) Пределы своей отделенности человек (я) сознает материей в соприкосновении с другими существами, изменения, происходящие в самом существе, он сознает по отношению изменений в других существах.
6) Сначала жизнь духовного существа изменяется, расширяясь вместе с пределами. В середине жизни духовное существо расширяется, но пределы уже не расширяются. При конце жизни духовное существо продолжает расширяться, разрушая пределы, и расширяется до тех пор, пока совершенно не разрушает их — смерть.
7) Моя последняя болезнь была сильная потуга рождения, но теперь дан отдых, чтобы набраться силы для следующей, чтобы она была действительна.
8) Мы часто не ценим добрых поступков несимпатичных нам людей именно потому, что они нам несимпатичны. Это большая ошибка. Нужно как раз обратное, для того, чтобы вызвать в себе любовь там, где ее еще нет.
9) И не говори, что, делая доброе не признанное всеми дело, ты будешь один. Многим надо быть для дурного дела, а для дела Божия достаточно быть одному, потому что с тобой Бог. А когда с тобой Бог, то ты долго не останешься один, а все будут с тобой.
4 июля 1902 г.
Наша отделенность не есть отделенность по существу. Мы живем во всем, как и Бог, но лампочка нашего сознания освещает для нас ту маленькую частицу всего, и при рождении и смерти свет этой лампочки-сознания переходит с места на место. Жизнь есть только новое освещение.
5 августа 1902 г.
1) Удивительное дело: я знаю про себя, как я плох и глуп, а между тем меня считают гениальным человеком. Каковы же остальные люди?
2) Жизнь есть движение. Движение же может быть там, где есть ограничение. И поэтому понятие жизни нельзя относить к Богу.
3) Одни везут, другие на них едут. Везущие хотят перейти в едущих и большей частью влезают на везущих. Если же не удается влезть, то остаются ни тут, ни там.
4) В музыке есть элемент шума, контраста, быстроты, прямо действующий на нервы, а не на чувство. Чем больше этого элемента, тем хуже музыка. То же и в других искусствах: в поэзии — декламация, в живописи — яркость красок.
5) Для того, чтобы установить прочные отношения с Богом, надо делать хорошее, доброе, требующее усилия дело так, чтобы оно никому не было известно. Бог ревнив и любит секретность. Тут только если будешь делать дело охотно, узнаешь, веришь ли в Бога.
6) Те, которые говорят: мы не знаем, что там будет, совершенно правы. Никак нельзя знать, что там будет, когда нет никакого там, и говорить о том, что будет в том состоянии, где все есть, а ничего не делается. Ответ на вопрос, что там будет (пространство и время), состоит в ответе на вопрос, что такое Я?
Если я — любовь, то ясно, что нет вопроса ни о там, ни о будет.
20 сентября 1902 г.
1) Если умели люди власти подкупить церковь, чтобы она оправдывала их положение, то как же им не подкупить науку.
2) Заставить себя любить нельзя, можно только устранить препятствия, мешающие любви.
3) Я не знаю жизни иной, как только ограниченную — отделенную от всего — частичную. И потому жизнь была и будет отделенная. Отделенную же жизнь я не могу представить себе иначе, как в пространстве и времени, но это не значит того, чтобы не могла быть отделенность помимо пространства и времени.
4) Жизнь я не могу иначе видеть, как движением во времени, пределы жизни не могу видеть иначе, как материей в пространстве.
5) Лист падает осенью не от мороза, или сухости, а оттого, что он исполнил свое химическое назначение. Так же и всякий организм, так же и человек.
6) Желать при смерти удержать свою личность — это значит желать лишения себя возможности новой, молодой жизни. Доктор психиатр рассказывал, что он раз вывел с собой на улицу своих больных. Больные испугались новой для них свободы и большой жизни и стали жаться к доктору и проситься назад. Так же, говорят, заключенные в первое время освобождения тоскуют о тюрьме. Не то же ли это?
7) О безнравственности медицины. Все безнравственно. Безнравственен страх болезни и смерти, который вызывает медицинская помощь, безнравственно пользование исключительной помощью врачей, доступной только богатым. Безнравственно пользоваться исключительными удобствами, удовольствиями, но пользоваться исключительной возможностью сохранения жизни есть верх безнравственности. Безнравственно требование медицины скрывания от больного опасности его положения и близости смерти. Безнравственны советы и требования врачей о том, чтобы больной следил за собой — своими отправлениями, вообще жил как можно меньше духовно, а только матерьяльно: не думал бы, не волновался, не работал.
8) Социалисты видят в трестах, синдикатах осуществление или движение к осуществлению социалистического идеала, т. е. что люди работают сообща, а не врозь. Но работают они сообща только под давлением насилия. Какие доказательства на то, что они так же будут работать, когда будут свободны, и какие доказательства того, что тресты и синдикаты перейдут к рабочим. Гораздо вероятнее, что тресты произведут рабство, от которого освобождаясь рабы будут разрушать эти не ими устроенные тресты.
9) Гипноз предания, т. е. внушения людям повторения того, что делали их предки, есть главная преграда движения вперед — освобождения человечества.
10) Мое выздоровление похоже на то, что экипаж вытащили из трясины, в которой он завяз, не на ту сторону, куда неизбежно надо ехать, а на эту. Через трясину не миновать ехать.
21 сентября 1902 г.
1) Те нелепости, противоречия, которые вбивают в голову детям внушением, приучают их к восприятию нелепостей, делают не только возможным восприятие всяких нелепостей, но делают невозможным удержание разумного, все равно, как если просунуть, протащить в щель закрома толстую вещь, то в эту щель пролезет и мышь, и высыпется зерно.
2) Если идеал матерьяльное благо, то нет никакой надобности ни в какой добродетели, a moins que то, чтобы добродетель содействовала матерьяльному. Добродетель же всякая не только не содействует матерьяльному благу, но всегда почти противуположна ему. И потому, как только высший идеал матерьяльное благо, так все разговоры о нравственности — ложь, всякое же нравственное действие есть отступление от идеала.
3) Есть увлечение в злости, в недоброжелательности, в подыскивании обвинений против того человека, к которому недоброжелателен. И потому надо воздерживаться от этого взбивания в себе такого недоброжелательства — бояться заводить такое уксусное гнездо злобы.
4) Воспоминание не есть ли сознание или скорее сознание не есть ли воспоминание?
Воспоминание есть сознание во времени и пространстве, сознание, окрашенное явлениями материи пространства и проявляющееся во времени, сознание же есть воспоминания о прежней жизни, очищенное от всего временного, пространственного. Без сознания не может быть воспоминания. Помнишь только, что пережил с сознанием.
5) Человек сознает себя и животным, и духовным существом, и эти два сознания, или два полюса, так регулируют жизнь человека, что он никогда не может быть ни счастлив, ни несчастлив, главное же, не может ни один человек быть счастливее, или несчастнее другого. Чем больше страдает, замирает животная сторона, тем больше освобождается и получает удовлетворение духовная сторона человека, и чем больше удовлетворяется животная сторона, тем более страдает, замирает духовная сторона. И наоборот, чем больше страдает, замирает духовная сторона, тем более удовлетворяется животная, и чем больше удовлетворяется духовная сторона, тем больше страдает животная.
Письмо к Халилееву
Я получил ваше письмо, Константин Григорьевич, и очень рад, что могу ответить на ваш вопрос.
По моему убеждению, не рассудочному, но выведенному из опыта длинной жизни, — сущность жизни человека — духовная: человек есть дух, частица божества, заключенная в известные пределы, сознаваемые нами материей, и жизнь духа не подлежит никаким стеснениям, тем менее страданиям, — она всегда равномерно растет, расширяя те пределы, в которых заключена. Людям же свойственно поддаваться обману, иллюзии о том, что сущность нашей жизни в тех пределах, которые ее ограничивают, т. е. в материи.
И тогда, под влиянием этой иллюзии, мы смотрим на матерьяльное страдание и в особенности на болезнь и смерть, как на несчастие, тогда как все матерьяльные страдания (всегда неизбежные, как и самая смерть) только разрушают пределы, стесняющие наш дух, и, уничтожая иллюзию нашей матерьяльности, возвращают нас к свойственному человеку сознанию своей жизни в духовном, а не матерьяльном существе. Чем больше страдание матерьяльное, чем ближе самая кажущаяся большим страданием смерть, тем легче и неизбежнее приводится человек к освобождению от иллюзии матерьяльной жизни и к признанию ее в духе. Сознавая же жизнь свою в духе, человек, правда, не получает тех острых наслаждений, которые дает матерьяльная животная жизнь, но чувствует свою полную свободу, неуязвимость, неистребимость, чувствует свое единение с Богом, с основною сущностью всего, причем смерть не существует, или смерть становится только избавлением и возрождением. И тот, кто испытал это состояние, не променяет его ни на какие матерьяльные наслаждения. Я говорю это потому, что с необыкновенной силой и ясностью испытал это во время болезни. Выздоравливая, я испытывал 2 противоположные чувства: одно — радость оживающего животного и другое — сожаление духовного существа о потере, заглушении той ясности духовного сознания, которое было во время болезни. Но несмотря на все, вступившие при выздоровлении в силу, соблазны мирской жизни, знаю верно, что моя болезнь была для меня величайшим благом. Она дала мне то, чего не могли дать ни мои рассуждения, ни суждения других людей. И то, что она мне дала, я уже не потеряю никогда и унесу с собой. Но кроме болезни, вспоминая всю мою жизнь, я вижу ясно, что все и очень многое, что мучило меня, было для меня истинным благом, сбивая меня с пути искания матерьяльного и натыкая на приобретение истинного, духовного блага. Недаром мудрость народная говорит о болезнях, пожарах и всем том, что не от воли людской, — Бог посетил. Нет хуже положения для достижения истинного блага, как то самое, что люди желают себе и другим: здоровья, богатства, славы.
Дай Бог вам почувствовать всю благодетельность страданий и приближения к смерти, неизбежной смерти. Правда, что для этого нужно верить в свою духовную сущность, частицу Бога, не подлежащую никаким изменениям или умалениям, тем менее страданиям или уничтожению, но по письму вашему мне думается, что вы должны верить в это, или если не верите еще, то придете к этой вере. Помогай вам Бог, прежде всего тот, который в вас.
23 сентября 1902 г.
1) Церковь одела христианство, обещающее благо людям, для того, чтобы с ним вместе проникнуть в среду людей и завладеть ими, в одежды чуждые христианству, несогласные с ним. Люди поддались, потом стали понимать, что они обмануты, и с озлоблением бросились на переодетое ложное христианство. Христианство понемногу снимает с себя чуждые ему одежды, но обманутые им люди, помня все то зло, которое причинено им, продолжают бить и гнать христианство.
2) Говорят о том, что христианство есть учение слабости. Хорошо то учение слабости, основатель которого погиб мучеником на кресте, не изменяя себе, и которое насчитывает миллионы мучеников, единственных людей, смело смотревших в глаза злу и восстававших против него. И евреи, казнившие Христа, и теперешние государственники знают, какое это учение слабости, и боятся его одного более всех революционеров. Они чутьем видят, что это учение, под корень и верно разрушающее все то устройство, на котором они держатся. Упрекать в слабости христианство все равно, что на войне упрекать в слабости то войско, которое не идет с кулаками на врага, а под огнем неприятеля, не отвечая ему, строит батареи и ставит на них пушки, которые наверное разобьют врага.
3) Мне кажется, что главный интерес нашего времени в том, что идет основная борьба на жизнь и смерть между двумя внушениями, гипнозами: внушением физическим — церковным, государственным, военным, и внушением невещественным — умственным, внушением печати. Враги церкви и государства знают, что их сила в слове, в печати, в умственном однообразном развитии масс.
26 сентября 1902 г.
1) Очень живо представил себе внутреннюю жизнь каждого отдельного человека. Как описать, что такое каждое отдельное ‘я’? В этом собственно и состоит весь интерес, все значение искусства — поэзии.
2) Думал об особенностях веры каждого и в первый раз понял, что каждый верит по-своему, и если точно верит, т. е. установил свое отношение к Богу, то вера его священна. В первый раз почувствовал уважение к чужой вере, веротерпимость.
3) Могут ли женщины быть умны? Женщины могут быть очень умны, в общем не тупее, если не умнее мужчин, но ум их не на месте, как матица, которая положена не под крышу, а на крышу. У мужчины, какой ни есть ум, ум этот служит руководством деятельности, у женщины ум — игрушка, украшение. Жизнь женщины руководится чем хотите: тщеславием, материнством, корыстью, любовью, но не умом.
4) Люди, любящие говорить, часто показывают, как со многими людьми бесполезно говорить, потому что они вас так же не понимают, как если бы вы говорили на непонятном языке. Вы делаете замечание хотя бы о том, что у женщин ум не на месте, любящий говорить торопится объяснить вам вашу мысль, поправить выражение ее: ‘Да, вы хотите сказать, что у женщин фантастический ум’. Вы, разумеется, молчите. И он доволен.
5) Нравственная деятельность всегда независима от пользы, т. е. находится вне времени и пространства. Это есть то расширение пределов, в котором заключается истинная, не временная и не пространственная жизнь.
6) Наше сознание есть нечто неизменное, вневременное и вне- пространственное. Оно стоит, явления же временные и пространственные проходят через него, а человеку кажется, что он со своим сознанием движется в пространстве и времени.
Но скажут: где же было сознание, когда человек рожался? А я скажу, там же, где оно во время сна, где оно было до смерти. Сознание никогда не прерывалось, оно одно есть, и благодаря ему есть все, что есть. То же, что мне кажется, что сознание возникает из ребенка, никак не доказывает, чтобы зародыш его был в ребенке, — так же, как не доказывает то, что растение выходит из земли, чтобы зародыш его был в земле. Вспышки сознания, отделенные одни от других периодами времени, кажутся отделенными для наблюдения извне. Для внутреннего же опыта сознание всегда одно и нераздельно, какие бы длинные ни казались извне промежутки между одним и другим проявлением его. Как сон не разрывает сознания, хотя бы он, как в сказках, для внешнего наблюдения продолжался тысячи лет, так же не прерывает сознания и смерть и рождение, т. е. переходы из одной жизни в другую.
29 сентября 1902 г.
1) Если признаешь Бога, то неизбежно признаешь и равенство людей. Тот Бог, который в тебе составляет начало твоей жизни, такой же во всяком другом. Только не зная Бога, можно видеть неравенство людей.
2) Как радостно замечать в себе свободные, бессознательно почти совершаемые поступки, которые прежде были делом усилия. Ничто так не показывает роста, как заметка на стене.
6 октября 1902 г.
Эпиктет говорит: укрепляй в себе довольство своей судьбой. С этим все победишь.
29 октября 1902 г.
1) Вы говорите, что все зависит от внешних, т. е. матерьяльных, причин, и что поэтому человек не свободен. Исследуя всякий поступок, вы найдете причины, обусловливающие его, и все будет понятно и ясно. Но вот морская птица в бурю плывет по волнам. И другая такая же птица, забыв то, что она прилетела и теперь плавает по избранному ею направлению, наблюдая ее подъем и падение по волнам и даже направление ее движения, не имея point de repaire, от которого она могла бы измерить движение птицы, — все ее движения объяснит движением волн. Но наблюдаемая птица, перебирая ногами, плывет по волнам и движется в избранном ею направлении.
То же самое с человеком в его зависимости от среды. Если мы наблюдаем его извне, мы не видим среди движений, зависящих от среды, его главного движения жизни, не имея point de repaire. Главное движение его есть его совершенствование, его-то мы не видим.
Но мало того, что наблюдающая птица не видит движения наблюдаемой птицы, пока она плывет в море: наблюдаемая птица может еще подняться и поднимается или ныряет и исчезает из поля зрения наблюдающей, и мы опять приписываем ее исчезновение волнам. То же и с человеком в этой жизни — пространственной и временной. Пока он здесь, он весь кажется в зависимости от временных и пространственных условий, но он еще был прежде и вне этих условий, и может выходить из этих условий, и тогда мы, умея наблюдать и видеть только в этих условиях, говорим, что его нет.
2) Матерьяльное объяснение жизни ясно и просто для всего, кроме как для вопроса о том, что есть жизнь и чем надо руководиться в ней. Духовное же объяснение жизни ясно определяет жизнь и чем надо руководиться в ней, но зато не знает и не хочет знать ничего о матерьяльных условиях жизни, которые, очевидно, бессмысленны и противоречивы.
4 ноября 1902 г.
1) Читаю Postscriptum de mа vie, V. Hugo. Об infini он расписывает расстояния звезд, быстроту, продолжительность времени, и что-то в этом видит величественное. Меня никогда это не озадачивало, не пугало, я всегда видел в этом недоразумение и никогда не признавал реальности этих страстей величин пространства и времени. Теперь же я знаю, что это значит.
Человек есть духовное, растущее (расширяющееся), отделенное от других существ, существо. Пределы своего роста (расширения) человек не может постигать иначе, как движением. Пределы своего отделения от других существ он не может постигать иначе, как телами (материей). Не будь человеческое существо растущим, расширяющимся, не было бы движения, не будь оно частью, не было бы материи. Отношение своего движения к движению вне себя представляется человеку временем, отношение своего тела к другим телам представляется человеку пространством. Так что ни пространства, ни времени нет, а есть только представление об отношениях существ между собою. А так как отношений может быть бесчисленное количество, то и пространство и время кажутся нам бесконечными, в действительности же их нет и то, что мы представляем себе пространство и время бесконечными, показывает только то, что мы не можем знать всех отношений существ между собою. То, что мы мыслим мир в бесконечном пространстве и бесконечном времени, показывает только то, что мы не можем знать отношений всех существ между собою, а знаем только свое отношение к предельным нам существам.
2) Ясно понял возможность самой нелепой веры. Это дело характера.
3) Сознание стоит, события жизни движутся через него, а нам кажется, что движется сознание, как облака, бегущие мимо луны.
4) Эгоизм — сумасшествие. Сумасшествие — эгоизм.
5) Люди хотят свободы и для достижения ее входят в рабство учреждений, из которого никогда не выходят и не выйдут.
6) 1) Сознать христианскую истину — это первая ступень, 2) попытка сейчас осуществить ее в жизни, 3) негодование, озлобление на врагов истины, 4) отчаяние, 5) попытки примирения, 6) все в себе, перед Богом, не заботясь о последствиях.
То же записано иначе:
1) Восторг познания истины.
2) Желание и надежда сейчас осуществить ее.
3) Разочарование в возможности осуществить ее в мире, надежда осуществить ее в своей жизни.
4) Разочарование и в этом, и отчаяние.
5) Все для души, не заботясь о последствиях.
Это программа драмы.
7) Главное различие революционера и христианина то, что первый все в виду последствий, второй — все для Бога, предоставляя ему установить последствия.
8) Читая Мережковского об Эврипиде, я понял его христианство. Кому хочется христианство с патриотизмом (Победоносцев, славянофилы), кому с войной, кому с богатством, кому с женской похотью, и каждый по своим требованиям подстраивает себе свое христианство.
9) Говоришь себе, что живешь больше для людей, чем для Бога, потому что люди сейчас же оценивают твои поступки, отвечают тебе, а Бог молчит. Но Бог молчит так же, как мы молчим, когда к нам обращается человек, неискренность которого мы чувствуем. Он молчит, потому что мы неискренни, не всей душой живем для Него. Когда же мы живем только для Него, Он тотчас же отвечает нам в нас тихой радостью, спокойствием, неуязвимостью.
10) Сознание есть воспоминание без содержания. Воспоминание есть сознание в пространстве и времени.
11) Хочется жить вовсю, т. е. использовать всю свою форму жизни.
12) Ничшеанство есть только неизбежный вывод, который не смели сделать материалисты из своего учения.
13) Матерьялисты, утверждая, что альтруизм образуется вследствие развития общества, а что религиозные учения суть последствия известной степени развития, принимают следствие за причину: альтруистическое учение вытекает только из религиозного.
30 ноября 1902 г.
1) Прежде всего пробуждается в человеке сознание своей отделенности от всего остального, т. е. своего тела, потом сознание того, что отделено, т. е. своей души, — духовной основы жизни, и потом сознание того, отчего отделена эта духовная основа жизни, т. е. сознание Бога.
2) Зачем наши жизни и жизнь всего мира? Зачем этот рост отдельных существ? Похоже, что это дыхание Бога, что Бог дышит нашими жизнями.
3) В часах показываются секунды, минуты, часы, сутки, недели, месяцы, годы (есть такие часы). Так и в жизни мира есть эфемериды и жизни людей и жизни солнц.
4) Основа жизни есть сознание своей отдельности. А это сознание уже наверное не матерьяльное. А в нем основа жизни и вся жизнь.
11 декабря 1902 г.
1) Мы знаем, что без физических усилий мы ничего не достигнем. Почему же думать, что в области духовной можно достигнуть чего-либо без усилия.
2) Любовь настоящая есть только любовь к ближнему, ровная, одинаковая для всех. Одинаково нужно заставить себя любить тех, которых мало любишь или ненавидишь, и перестать слишком любить тех, которых слишком любишь. Одно не дошло, другое перешло линию. Оттого и другого все страдания мира.
3) Обыкновенно думают, что, опровергая, оспаривая матерьялистов, опровергают и оспаривают ученую, философскую теорию. В действительности же ты не оспариваешь и опровергаешь, а просто просвещаешь, как просвещает тот, кто объясняет людям, что земля стоит не на трех китах.
Матерьялисты — и наши ученые, и самые грубые мужики.
4) Видел во сне, что я говорю кому-то: вы мне говорите про какие-то написанные людьми листочки, которые вы называете законами, а я говорю и следую закону того Всего, чего я чувствую себя частью.
13 декабря 1902 г.
1) Напрасно думают критики, что движение интеллигенции может руководить народными массами (Милюков). Еще более напрасно думал бы писатель сознательно руководить массами своими сочинениями. Пусть только каждый приводит свое сознание в наибольшую ясность и жизнь в наибольшее соответствие с требованиями этого сознания.
2) Если на вопрос: можете ли вы играть на скрипке? вы отвечаете: не знаю, я еще не пробовал, то мы сейчас же понимаем, что это шутка. Но когда на такой же вопрос: можете ли вы писать сочинения? — мы отвечаем: ‘может быть могу, я не пробовал’, — мы не только не принимаем это за шутку, но постоянно видим людей, поступающих на основании этого соображения. Доказывает это только то, что всякий может судить о безобразии бессмысленных звуков не учившегося скрипача (найдутся такие дикие люди, которые найдут и эту музыку прекрасной), но что нужно тонкое чутье и умственное развитие для того, чтобы различать между набором слов и фраз и истинным словесным произведением искусства.
3) Вся первая половина XIX века полна попыток разрушить насильственной революцией деспотический государственный строй. Все попытки кончились реакцией, и власть правящих классов только усилилась. Очевидно, революция не может теперь одолеть государственную власть. Остается одно: такое изменение мировоззрения народа, при котором он перестал бы служить насилиям правительств. Такое изменение может произвести только религия, и именно христианская. Религия же эта так извращена, что ее все равно, что нет. И что хуже всего, это то, что место ее занято. И потому не только главное, но единственное средство в наше время служить человечеству состоит в разрушении извращенного христианства и установлении истинной христианской религии. То самое, что всеми считается самым ничтожным делом и чего не только никто не делает, но самые бойкие квазиученые люди заняты обратным: еще большим запутыванием и затемнением извращенного христианства.
16 декабря 1902 г.
Написал на своем портрете французскому художнику Robert Castor следующее:
‘Le but de notre existence n’est pas en elle mЙme. Il est au delЮ. Notre vie est une mission dont nous pouvons connaНtre les devoirs, mais point le but’.
1903
4 январь 1903 г.
Для того, чтобы понятно было мое понимание жизни, нужно стать на точку зрения Декарта о том, что человек несомненно знает только то, что он есть мыслящее, духовное существо, и ясно понять, что самое строго научное определение мира есть то, что мир есть мое представление (Кант, Шопенгауэр, Шпир). Но что же такое это духовное существо, которое я называю собою, и что есть причина моего представления о существовании мира? На эти вопросы, определяя жизнь, я отвечаю так: жизнь есть сознание духовного, отделенного от Всего остального, существа, находящегося в непрестанном общении со Всем. Пределы отделенности от Всего этого существа представляются мне телом (материей) моим и телами других существ, составляющими Все. Непрестанное же общение этого отделенного духовного существа со Всем представляется мне не иначе, как во времени. Пределы моего духовного существа, проявляющиеся в пространстве, я не могу познавать иначе, как телом своим и других существ. Общение же этого существа с другими я не могу познавать иначе, как движением.
Не было бы отделенности моего духовного существа от Всего, не было бы моего тела, ни тел других существ. И точно так же не было бы моего отдельного существа, не было бы движения и всех других существ. Так что жизнь есть сознание отделенности моего ограниченного пределами духовного существа от какого-то другого, безграничного духовного существа, составляющего Все и Начало всего.
6 января 1903 г.
Я теперь испытываю муки ада. Вспоминаю всю мерзость своей прежней жизни, и воспоминания эти не оставляют меня и отравляют жизнь. Обыкновенно жалеют о том, что личность не удерживает воспоминания после смерти. Какое счастие, что этого нет! Какое бы было мучение, если бы я в этой жизни помнил все дурное, мучительное для совести, что я совершил в предшествующей жизни. А если помнить хорошее, то надо помнить и все дурное. Какое счастие, что воспоминание исчезает со смертью и остается одно сознание — сознание, которое представляет как бы общий вывод из хорошего и дурного, как бы сложное уравнение, сведенное к самому простому его выражению: х = положительной или отрицательной, большой или малой величине. Да, великое счастие уничтожение воспоминания, с ним нельзя бы жить радостно. Теперь же с уничтожением воспоминания мы вступаем в жизнь с чистой, белой страницей, на которой можно писать вновь хорошее и дурное.
12 февраля 1903 г.
1) Сознание Всего, заключенное в пределы, стремится расширить эти пределы. В этом первая половина жизни людей, человек в первой половине своей жизни все больше и больше любит предметов и людей, т. е., выходя из своих пределов, переносит свое сознание в другие существа. Но как бы много он ни любил, он не может уйти из своих пределов, и во второй половине жизни уже не старается расширять свои пределы, а разрушает их. Совершается нечто похожее на развитие бабочки из гусеницы. Мы здесь гусеницы: сначала растем, потом засыхаем в куколку. Бабочкой же мы сознаем себя уже в той жизни.
2) Все религиозно-нравственное учение сводится к познанию своего закона — закона расширения пределов, достигаемого любовью.
3) Сознание своего отдельного существа есть жизнь человека. Сознание Всего есть жизнь Бога. Любовью, т. е. расширением своих пределов, человек приближается к Богу, но любовь не есть свойство Бога, как говорят обыкновенно: любовь есть свойство только человеческое.
13 февраля 1903 г.
Жизнь есть сознание заключенного в пределы и изменяющего эти пределы духовного (следовательно, не пространственного и не временного) существа.
Пределы этого существа представляются нам телом своим и телами других существ. Изменение же этих пределов представляется нам движением.
Не будь наше духовное существо заключено в пределах, не было бы тела, материи.
Не изменялись бы пределы этого существа, не было бы движения.
Отношение нашего тела к другим телам мы не можем себе представить иначе, как в пространстве. Отношение изменения пределов нашего существа к изменениям других существ мы не можем себе представить иначе, как во времени. Нам кажется, что изменяется самое заключенное в пределы существо, в действительности же изменяются только пределы. Происходит то же, когда нам кажется, что по небу бежит луна промеж туч. Бежит же туча, а луна стоит. То же и с духовным существом, которое мы сознаем. Оно неподвижно и всегда равно само себе, изменяется только его область, сознаваемая нами. Изменения эти бесконечно разнообразны, но в общем, in the long run изменения эти состоят все в большем и большем расширении области сознания.
19 февраля 1903 г.
Жизнь есть сознание изменений пределов отделенного от всего мира духовного существа, которое мы признаем собою.
Изменения пределов этого существа мы не можем познавать иначе, как во времени. Самые пределы же этого существа мы представляем себе в пространстве. Совершающиеся изменения пределов своего духовного существа во времени мы познаем движением, пределы этого существа в пространстве мы признаем телом своим и телами других существ.
Так что не будь изменений пределов духовного существа, признаваемого человеком собою, не было бы ни времени, ни пространства, ни движения, ни тел (материи).
20 февраля 1903 г.
1) Сторонники социализма — это люди, имеющие в виду преимущественно городское население. Они не знают ни красоты, ни поэзии деревенской жизни, ни их страданий. Если бы они знали, они не хотели бы, как теперь, уничтожить эту жизнь, заменить ее удобствами городской, а старались бы только освободить ее от ее бедствий.
2) Как только думаешь о том, чтобы улучшить свою будущую жизнь: рай или карма, так неохота действовать. А как только думаешь о том, чтобы жить сообразно закону единения, любви, так радостное, спокойное расположение.
1 марта 1903 г.
1) Читал статью Мечникова опять о том же: что если вырезать прямую кишку, то люди не будут более думать о смысле жизни, будут также глупы, как сам Мечников. Нет, без шуток. Мысль его в том, что наука улучшит организм человека, освободит его от страданий, и тогда можно будет найти смысл — назначение жизни. Наука откроет его. Ну а как же до этого жить всем? Ведь и жили уже миллиарды с прямой кишкой. А что как, по вашей же науке, солнце остынет, мир кончится до полного усовершенствования человеческого организма? К чему же было огород городить?
2) Человек не может не быть эгоистом, не думать, не помнить, не заботиться о себе. А между тем благо человека возможно только тогда, когда он направляет свою деятельность вне себя, на благо ближнего. Как быть? Одно средство: сделать заботу о себе такою, чтобы она направлялась вне себя, на благо ближнего. Сделать это можно тем, чтобы заботиться о себе, о своей душе и для этого исполнять волю Бога. Воля Бога же в том, чтобы любить ближнего, делать добро ему.
9 марта 1903 г.
1) Жизнь есть сознание заключенного в пределы, отделенного от всех других, духовного существа, находящегося в общении с различными существами внешнего мира.
2) Пределы, отделяющие сознаваемое нами существо от различных существ внешнего мира, представляются нам телом своим и телами других существ (тело в смысле материи).
3) Общение же нашего отделенного от всего мира существа с различными существами внешнего мира представляется нам движением.
4) Не будь отделенного от различных существ внешнего мира, общающегося с ними существа, признаваемого нами собою, не было бы тела (материи), ни своего, ни других существ. Только соприкосновение пределов того существа, которое мы признаем собою, с другими существами дает представление тела. Только разделение существ дает понятие тела. Не будь изменения отношений отделенного от других существ существа, признаваемого нами собою, с другими существами, не было бы движения ни в своем теле, ни в других телах. Только изменение отношений к внешнему миру дает представление движения.
Только перемена общения то с теми, то с другими существами дает понятие движения.
Если бы существа не были разделены и составляли бы одно и не было бы пределов между ними, не было бы понятия тела.
Если бы все, хотя и отделенные друг от друга, существа не изменяли бы своих отношений друг к другу, не было бы движения. Не было бы движения: не было бы и сознания: было бы одно нераздельное духовное существо, для которого не только не нужно, но немыслимо тело, материя, и также не нужно и немыслимо движение, и еще менее мыслимо сознание. (И потому представление о существе вечном, бесконечном — Боге, как о существе сознательном, — так же несправедливо, как и представление о Нем, как о существе телесном или движущемся, т. е. изменяющемся. Понятия: сознания, тела и движения суть понятия, свойственные только духовному существу, отделенному от других существ, но находящемуся в общении с ними.)
5) Пределы, отделяющие нас от других существ, мы не можем себе представить иначе, как телами, одно из которых мы признаем собою, остальные (соприкасающиеся с тем телом, которое мы признаем собою) признаем внешним миром, вне нас находящимися существами.
6) Общение нашего существа с другими мы не можем себе представить иначе, как движением (т. е. изменением отношений нашего существа к другим). Одну часть этого движения мы признаем движением своего существа, другую часть этого движения мы признаем движением других существ.
7) Отношения тела, которое мы признаем собою, к другим телам мы называем пространством. Отношения движения, совершающегося в нашем теле, к движению тел вне нас мы называем временем.
11 марта 1903 г.
1) Мы живем только тогда, когда помним о своем духовном я. А это бывает в минуты духовного восторга или минуты борьбы духовного начала с животным.
2) Часто, а может быть и всегда, наше довольство, недовольство жизнью, наше впечатление от событий происходят не от самых событий, а от нашего душевного состояния. И этих душевных состояний, очень сложных и определенных, есть очень много. Так, есть состояние стыда, состояние упрека, умиления, воспоминания, грусти, веселости, трудности, легкости. Как возникают эти состояния? Не знаю. Но знаю, что бываю в состоянии стыда, и тогда все стыдно, а если не к чему приложить стыд, то стыдно беспредметно. То же с состоянием упрека, с умилением, то же с воспоминанием, как это ни странно. Все вспоминаешь, а нечего вспоминать, то вспоминаешь то, что сейчас есть, и то, что вспоминал это еще прежде, то же с грустью, веселостью и много других состояний, которые надо определить и обдумать их происхождение.
3) Главное различие социалистов от анархистов-христиан, да и вообще анархистов, то, что первые хотят изменить экономическое устройство. Если они хотят изменить политический строй, то только настолько, насколько он мешает предполагаемому ими экономическому устройству. Большинство же считает даже необходимым удержать этот строй для достижения своих целей. Анархисты же видят все зло в существующем политическом строе, основанном на насилии, и считают первым делом его уничтожение, предполагая, что при уничтожении насильственного политического строя экономические условия сложатся сами собой наилучшим образом.
4) Часто люди, либералы-государственники, вообще всякие доктринёры считают хорошим, борясь только с одним из проявлений лжи, допускать и не бороться с другими. Это все равно, что при наводнении останавливать только одну из заливающих вас струй воды, предоставив другим затапливать вас.
? Почти всегда люди, за которыми ходит другой, служа им, отдаются чувству раздражения, злобы на этих людей. Это, вероятно, зависть в том, что не они служат, а им.
6) Все чаще и чаще в минуты неудовольствия, сомнений вспоминаю, что мне нужно угодить только Богу, к которому иду, а не людям. И становится очень хорошо и легко.
7) Начинаю опять изложение определения жизни:
I. Жизнь есть сознание отграниченного от всего существующего, но находящегося в общении с этим вне нас существующим духовного существа, признаваемого нами собою.
II. Пределы, отграничивающие от всего существующего сознаваемое нами собою духовное существо, представляются нам с одной стороны телом нашим и с другой стороны телами других существ.
III. Общение же нашего отграниченного от всего остального существа с вне нас существующим представляется нам движением своего тела и тел, вне нас существующих.
13 марта 1903 г.
1) Второй раз встречаю в жизни незаслуженную, ничем не вызванную ненависть от людей только за то, что им хочется иметь такую же репутацию, как моя. Они начинают любить, потом хотят быть тем, что любят, но то, что они любят, не они, и мешает им быть таким же, и они начинают ненавидеть: Меньшиков, Лева. Вот доказательство зла славы.
2) Бог — это весь бесконечный мир. Мы же, люди, в шару, не в середине, а в каком-либо месте (везде середина) этого бесконечного мира. И мы, люди, проделываем в своем шару окошечки, через которые смотрим на Бога: кто сбоку, кто снизу, кто сверху, но видим все одно и то же, хотя представляется оно нам и называем его мы различно. И вывод из того, что видно в окошечках, для всех один: будем жить все согласно, дружно, любовно. Ну и пускай каждый глядит в свое окошечко и делает то, что вытекает из этого смотрения. Зачем же отталкивать людей от их окошечек и тащить к своему? Зачем приглашать даже бросить свое — оно, мол, дурное — и приглашать к своему? Это даже неучтиво. Если кто недоволен тем, что видит в свое, пускай сам подойдет к другому и спросит, что ему видно, и пускай тот, кто доволен тем, что видит, расскажет то, что он видит.
3) Я очень счастлив тем, что стал совсем по-настоящему веротерпим. И научили меня неверотерпимые люди.
14 марта 1903 г.
1) Теория эволюции о происхождении видов в чрезвычайно, даже бесконечно отдаленном от нас времени есть то же по отношению времени, что мы делаем по отношению пространства, когда объясняем состав тел из атомов или объясняем передачу света эфиром. Самый удобный, может быть, и единственный способ установления законов, определяющих состав тел и передачу света, есть теория атомов и эфира, но и атомы и эфир не представляют ничего реального (многие грубо заблуждаются, строя дальнейшие теории на реальности атомов и эфира), а есть только удобный способ объяснения химических и физических процессов. Точно так же и теория эволюции представляет только удобный и, может быть, наилучший способ установления законов соотношений видов организмов, но не имеет в себе ничего реального. И те, которые строят свои теории наследственности или ставших ненужными органов и т. п., вследствие происхождения человека от низших организмов, грубо заблуждаются, принимая научное построение за нечто реальное, действительно существовавшее. Начало истинно научное всякого исследования есть никак не прошедшее и отдаленное, а настоящее и свое тело и происходящие в нем изменения.
2) Читал ‘Opinions sociales’ Anatole France’a. Как и все правоверные социалисты и поклонники науки и потому отрицатели религии, он говорит, что не нужно милосердие, любовь, нужно только justice. Это справедливо, но для того, чтобы в действительности была justice, нужно, чтобы в стремлении, в идеале было самоотречение, любовь. Для того, чтобы был честный брак, нужно стремление к полному целомудрию. Для того, чтобы было истинное знание, нужно стремиться к познанию духовного мира. Тогда будет знание матерьяльного, а иначе будет невежество. Для того, чтобы было справедливое распределение услуг, надо стремиться отдать все, ничего не беря себе, а иначе будет грабеж чужого труда. Для того, чтобы попасть в цель, надо целить выше и дальше ее. Для того, чтобы подняться высоко на исполинских шагах, надо бежать прочь от столба.
3) Теперь самое главное: все о том же — определение жизни.
I. Жизнь есть сознание неизменного духовного начала, проявляющегося в пределах, отграничивающих это начало от всего остального.
II. Пределы этого отграниченного от всего остального начала представляются человеку движущимся телом своим и других существ.
III. Отдельность, несливаемость, непроницаемость одного существа другим может представляться только телом (материей), движущимся независимо от движений других существ.
IV. И потому как телесность и пространство, так движение и время суть только условия возможности представления отделенности нашего духовного существа от всего остального, т. е. от неограниченного, нетелесного, непространственного и недвижущегося, вневременного, духовного существа.
V. И потому жизнь наша представляется нам жизнью пространственного тела, движущегося во времени.
VI. Нам представляется, что наше тело, составляя одну часть бесконечного в пространстве телесного мира, происходя от родителей, предков, живших прежде нас в бесконечном времени, получает начало в утробе матери, рождается, растет, развивается, потом слабеет, сохнет и умирает, т. е. теряет свою прежнюю телесность, переходя в другую, перестает двигаться и умирает.
VII. В действительности же истинную жизнь нашу составляет только сознание отделенного от своего начала и заключенного в пределы тела и движения духовного существа.
VIII. Духовное существо это всегда равно само себе и не подлежит изменению, нам же кажется, что оно растет и расширяется, т. е. движется. Движутся же только пределы, в которых оно находится, нам это кажется так же, как кажется, что движется месяц, когда тучи бегут через него.
IX. Жизнь есть жизнь только тогда, когда проявляется сознание, когда из-за пределов выступает сознание. И оно всегда есть. Те промежутки отсутствия сознания, которые нам кажутся, нам кажутся только тогда, когда мы смотрим на движение пределов сознания в других существах. Когда же мы смотрим из себя, мы знаем, что сознание одно и не изменяется, не начинается и не кончается.
X. Знание того, что жизнь наша в нашем сознании, заключенном в пределы, а не в этих пределах, составляет главное руководство истинной жизни составляет основу нравственности.
XI. Оно составляет основу нравственности потому, что сознание того, что жизнь моя в сознании моего духовного — следовательно, непространственного, невременного, ничем не ограниченного ‘я’, побуждает меня стремиться к освобождению себя из пределов, в которых заключено мое духовное я. Освобождение же совершается только любовью. Любовь есть стремление вынести свое духовное я из своих пределов, сделать своим я жизнь других существ. И в этом вся основа нравственности.
XII. Любовь есть стремление захватить в себя Все, сделать свое сознание сознанием Всего. В пределах, в которых сознает себя человек в этом мире, это невозможно, и потому любовь указывает ему на иной мир, приближает его к иному миру, в котором осуществится его стремление, когда разрушатся пределы — здешняя жизнь, препятствующая осуществлению его стремления.
20 марта 1903 г.
1) Обыкновенно думают, что жизнь старика суживается, сходит на нет. Все зависит от того, как смотреть на жизнь. Если смотреть на жизнь, как на матерьяльную силу, сейчас на наших глазах видоизменяющую отношения ближайших предметов и людей, то жизнь молодого человека представляется могущественной, а жизнь старика — ничтожной, если же смотреть на жизнь, как на силу духовную, дающую духовное направление деятельности людей, то жизнь старика, чем он старше, тем могущественнее изменяет огромное количество отношений предметов и людей.
2) Когда люди говорят, что мысль, деятельность духовная вообще есть произведение деятельности мозговых клеток, потому что деятельность мысли всегда обусловлена деятельностью мозга, и деятельность эта прекращается, как скоро уничтожен мозг или часть его, они говорят то же, что говорил бы человек, утверждающий, что музыкальное творчество всегда обусловлено деятельностью фортепьяно или оркестра, и деятельность эта прекращается, как скоро уничтожено фортепьяно, оркестр или часть их.
Те, которые говорят так, не знают истинно духовной (высшей) деятельности человека, которая не происходит от телесных условий, а пользуется телесными условиями, пока она связана с телесными условиями. Такое воззрение есть собственно petitio principium, т. е. вперед решено, что нет ничего вне телесных условий, и потому понятно, что то, чем пользуется для своих целей духовное начало, признается единственно существующим и производящим духовную деятельность. Человек рубит топором дерево. Рубит топор, уничтожьте топор, и никто не будет рубить дерево. Поэтому реален топор, а человек, махающий топором, есть только последствие топора, придаток его. Тот, кто не знает никакой другой деятельности человека, кроме рубления топором, будет по-своему прав, признавая человека придатком топора.
14 апреля 1903 г.
1) Обыкновенно меряют прогресс человечества по его техническим, научным успехам, полагая, что цивилизация ведет к благу. Это неверно. И Руссо, и все восхищающиеся диким, патриархальным состоянием так же правы или так же неправы, как и те, которые восхищаются цивилизацией. Благо людей, живущих и пользующихся самой высшей, утонченной цивилизацией, культурой, и людей самых первобытных, диких совершенно одинаково. Увеличить благо людей наукой — цивилизацией, культурой так же невозможно, как сделать то, чтобы на водяной плоскости вода в одном месте стояла бы выше, чем в других. Увеличение блага людей только от увеличения любви, которая по свойству своему равняет всех людей, научные же, технические успехи есть дело возраста, и цивилизованные люди столь же мало в своем благополучии превосходят нецивилизованных, сколько взрослый человек превосходит в своем благополучии не взрослого. Благо только от увеличения любви.
2) Люди, лишенные внутреннего, религиозного руководства, думают найти его в историческом законе, как они его понимают. Но чем же руководились те люди, которые начинали историю?
? Я выздоравливаю и слежу за улучшением своего телесного состояния, — как это несвойственно старику. Старику свойственно только следить за своим умиранием, за разрушением пределов.
4) Читал Торо и духовно поднялся. Да, надо, чтобы вся жизнь была совершение дела Божия, во всяком поступке помнить Его, то, чего Он хочет от меня. Буду стараться. А Он уж сам собою поможет мне в той мере, в которой я открою Ему доступ в мою душу.
29 апреля 1903 г.
1) Жизнь есть только сознание. То, что физиологи называют жизнью, есть только признаки, предшествующие, сопровождающие сознание и следующие за ним. Сознание есть низшее: своей отдельности, и высшее: сознание своего отношения к миру.
2) Когда против объяснения явления говорят: это отвлечения, а я говорю факты, — так, факт есть вращение солнца вокруг земли, вращение же земли есть отвлеченная идея.
3) Одно свойство жизни несомненно: сначала расширение сознания, т. е. стремление признания, посредством любви, собою других существ, и потом, когда расширение доходит до крайних пределов, разрушение пределов, заключающих жизнь, т. е. сознание.
1 мая 1903 г.
1) Всё — живое. Всё — организмы. Мы не признаем некоторых только потому, что они или слишком велики, как земля, солнце, или слишком малы, как частицы минералов, кристаллов.
2) Как молодости радостно сознание роста, так старости должно быть радостно сознание распадения ограничивающих пределов.
3) Игра — серьезное дело. И это совершенно верно: если игру не вести серьезно, то ничего не останется, нельзя будет играть. То же самое с богослужениями, торжествами, празднествами, юбилеями. Если не вести эти дела серьезно, ничего не останется и нельзя будет их делать. От этого люди ни в чем так не строги, как в требованиях исполнения правил торжеств.
4) Как ужасны раздраженные, неработающие рабочие! Что хуже: они или Николай Павлович? Это еще вопрос.
5) Времени нет. Это только ограничение. Источник движения и времени — это сознание множества ограничивающих сознание существ. Если бы одно существо ограничивало мое я, то не было бы движения, но так как существ много, то для того, чтобы сознавать их, как пределы, нужна последовательность сознания. Она-то, эта последовательность, и представляется нам движением во времени. Нам кажется, что есть время, и оно наполняется последовательностью сознания существ, в действительности же есть только последовательность сознания, которая представляется нам временем.
6) Жизнь всех людей состоит сначала в расширении, а потом в уничтожении пределов сознания. Мудрость состоит в том, чтобы знать это и в этом расширении видеть истинное благо и сознательно содействовать этому расширению.
7) Объяснение происхождения организмов от первоначальной клетки — протоплазмы — то же, что объяснение химических процессов посредством атомов и света посредством волн невесомого эфира. Атомы и эфир сами по себе нереальны, но суть объясняющие явления, устанавливающие для них законы предположения. Нереальны они потому, что предполагается бесконечное (бесконечно малое) пространство (объем, вес). Точно так же нереальны объяснения происхождения организмов из протоплазмы, а суть только предположения, объясняющие явления и устанавливающие для них законы. Нереальны же они потому, что предполагается бесконечное (бесконечно великое) время образования их.
8) Ошибка феминизма в том, что они хотят делать все то же, что мужчины. Но женщины — отличные от мужчин существа, с своими совершенно особенными свойствами, и потому, если они хотят усовершенствоваться, занять в обществе высшее положение, им надо развиваться в своем особенном направлении. Какое оно — я не знаю, к сожалению, и они не знают, но верно то, что оно иное, чем мужское.
9) Для того, чтобы существо было отделено от другого, нужно, чтобы оно не могло слиться с ним, было непроницаемо. А это возможно только тогда, когда существо матерьяльно. Потому-то и представляются нам все отдельные тела матерьяльными.
10) Кто-то спрашивает меня: судьба ли от человека или человек от судьбы? — Чем больше живешь духовной жизнью, тем независимее от судьбы и наоборот.
11) В наш век существует ужасное суеверие, состоящее в том, что мы с восторгом принимаем всякое изобретение, сокращающее труд, и считаем необходимым пользоваться им, не спрашивая себя о том, увеличивает ли это изобретение, сокращающее труд, наше счастье, не нарушает ли оно красоты. Мы, как баба, через силу доедающая говядину, потому что она досталась ей, хотя ей и не хочется есть и еда наверное будет ей во вред. Железные дороги вместо пешей ходьбы, автомобили вместо лошади, чулочные машины вместо спиц.
12) Приемы естественных наук, основывающих свои выводы на фактах, — самые ненаучные приемы. Фактов нет. Есть наше восприятие их. И потому научен только тот прием, который говорит о восприятии, о впечатлениях.
13) Только сознание есть жизнь. Не имеем права говорить ни о какой жизни без сознания. Не имеем права называть жизнью то, что сопутствует сознанию, — только потому, что наблюдаем другие существа и знаем от людей, наблюдавших нас, что точно те же явления ‘физиологической жизни’, которые сопутствуют сознанию, были и до появления сознания.
Человек сознает себя единым (в детстве, возмужалости и старости) только потому, что сознание ребенка и через 50 лет старика — все одно и то же, и для него нет времени. Время только для того, что множественно.
14) Жизнь и сон. Пробуждение от сна тяжело, только когда не выспался и тебя будят (страдание совершенно подобное умиранию молодого). Когда же выспался, то пробуждение радостно, как радостна должна быть для отжившего жизнь старика смерть, т. е. пробуждение к новой жизни.
15) Сновидения возникают мгновенно при пробуждении, без времени. Представления складываются в последовательность (иногда неразумную) только потому, что их много, и эта последовательность дает нам иллюзию времени. Не то же ли самое есть жизнь с своим множеством представлений (тоже часто в неразумной последовательности), которая представляется во времени, при смерти эта иллюзия исчезнет, и останется только, как после сна, освежившееся, расширившееся сознание?
16) Не время содержит события или, вернее, наши представления, а множество представлений и смена их дает понятие времени.
17) Множество дает понятие движения и времени.
13 мая 1903 г.
1) Надо приучить себя: входить в молитвенное состояние при начале общения со всяким человеком, сказать себе: смирно! как только сошелся с человеком.
2) Сознание есть воспоминание, очищенное от образов, а воспоминание — сознание, загроможденное образами. Сознание есть воспоминание (представляя себе во времени) о всей прожитой бесконечное время жизни, (рассуждая же отвлеченно) — сознание своего сознания. Воспоминание же есть не что иное, как сознание (во времени) непрерывности моей жизни, (рассуждая же отвлеченно) — сознание вневременности моей жизни.
3) Человек уходит из времени, когда сознает свое сознание. И это-то нужно для доброй жизни.
17 мая 1903 г.
1) Доказательство того, что воспоминание есть сознание и наоборот, есть то, что чем дольше живешь, тем более слабеет воспоминание и усиливается сознание.
2) Ночью увидал в глазах искру яркого света и почему-то вслед за этим не то, что понял, а почувствовал всем существом призрачность (иллюзорность) всего того, что дают чувства и что мы считаем реальным миром.
26 мая 1903 г.
Здешняя жизнь не иллюзия и не вся жизнь, а одно из проявлений, вечных проявлений вечной жизни.
27 мая 1903 г.
1) Движение мое, моего тела, есть необходимое условие отделенности моего я от всего остального. Не двигайся я, я не был бы отделен от всего остального. Не будь я отделен, не было бы движения. Так что отделенность и движение обусловливают одно другое.
Но что начало? Отделенность.
2) Я — существо духовное, следовательно, неограниченное, будучи отделенным от Всего, стремлюсь разорвать отделяющие меня от Всего пределы. От этого движение.
3) Всякое движение есть стремление расширить свое я, захватить в себя другие существа, сделать другие существа собою: таково порабощение других существ, подчинение их своей воле: животные, растения, таково совокупление, семья, таково питание желудком, легкими, кожей, претворение в себя других существ — питание, свойственное всем живым существам, от человека до инфузории.
4) Духовное существо проявляется в этой жизни сознанием себя отделенным существом. Это одно из его проявлений, но я не имею права сказать, что оно единственное. Проявлений разных, иных, чем это, может быть бесчисленное количество, но проявление это не случайное, временное, а вечное. И уходя из него, я не могу не видеть, что другие отделенные существа остаются в нем. Поэтому моя деятельность здесь не бесполезная, она нужна для других существ. Я прокладываю им дорогу, даю бо льшую силу их деятельности.
5) Для чего эта отделенность духовных существ, расширяющих свои пределы, не дано знать человеку, но это несомненно нужное дело.
6) Жизнь эта не есть иллюзия, а вечная жизнь, совершающаяся проявляющимися сознаниями в своей отделенности. Так что человек, уходя из этой формы жизни и переходя в другую, оставляет свой вечный след в этой жизни.
29 мая 1903 г.
Жизнь начинается, когда начинается сознание в себе духовного существа (заключенного в пределы). Сознание же это начинается при первом воспоминании того, что было со мною. Что такое воспоминание? Воспоминание есть какой-то (очевидно не матерьяльный) акт, посредством которого я приписываю два или больше различных событий или впечатлений — себе: чувствую и говорю, что и то и другое состояние было мое состояние.
Это сознание единства различных состояний есть начало духовной жизни. Только достигнув этого сознания, человек понимает, что он — духовное существо, отделенное от всего другого. До этого человек, если и действует, как отделенное существо (что мы знаем только по наблюдению над другими людьми, а не внутренним опытом), не знает, что он живет. Сознание жизни и отделенности от Всего начинается с воспоминания, т. е. с сознания духовности своего существа, заключенного в пределы.
1 июня 1903 г.
1) Главная духовная поддержка в случае неприятности от людей — это сознание того, что он, они пускай делают что&#65533, хотят, и пусть из этого выходит что&#65533, выходит. Я изменить этого не могу, только бы я делал то, что&#65533, должно.
2) Читая некролог Бугаева и его теорию монад, понял, что он смутно разумел духовные, отделенные существа, включающие в себя другие отделенные по наблюдению существа.
3) Жизнь есть сознание собою нескольких многих, бесконечно многих отдельных, по наблюдению, существ. Движение показывает отдельность существ.
Отношение существ между собою есть движение — я не могу иначе представлять себе, как движением.
3 июня 1903 г.
1) Всякая власть чует, что она существует только благодаря невежеству народа, и потому инстинктивно и верно боится просвещения и ненавидит его. Есть, однако, условия, при которых власть волей-неволей должна делать уступки просвещению, тогда она делает вид, что покровительствует ему, берет его в свои руки и извращает. Но есть и такие условия — так велика сила власти, при которых этого не нужно. В таких условиях был Николай, и понял это и так и действовал.
2) Николай считал всех людей такими же, как те, которые окружали его. А те, которые окружали его, были подлецы, и потому он всех людей считал подлецами.
3) Надо жить перед Богом не только при встрече с людьми, но всегда, когда и один: воздержание, труд и т. д.
5 июня 1903 г.
Работать над собой надо, когда один, когда не под влиянием людей или дел. В одиночестве надо исправлять свои мысли, останавливать дурные, вызывать добрые. Стараться исправлять себя в то время, когда в движении жизни, все равно, как чинить телегу на ходу.
9 июня 1903 г.
Человек действует по трем двигателям: 1) чувство, рефлексы, 2) гипноз и 3) разумное побуждение. Разумное наблюдает первые два. Его — разумное, никто не наблюдает или наблюдает он, разум, сам.
Первые два при столкновении, т. е. когда вызывается поступок чувством и противуположный — гипнозом, решают конфликт без моего участия. При столкновении же чувства или гипноза с моим разумным сознанием — разумное сознание решает так или иначе: поддается или побеждает.
Так что, собственно, жизнь есть только разумная, сознательная.
18 июня 1903 г.
1) Расширение сознания, или, точнее, уяснение духовного сознания, перенесение своего ‘я’ в духовное сознание совершается, выражается любовью. Любить естественно легче существа подобные себе. Так мы и любим людей, легче всего своих родных, потом наиболее похожих на себя чужих, потом наиболее похожих на себя животных, потом даже растения.
2) Задумал три новые вещи:
1) Крик теперешних заблудших людей: материалистов, позитивистов, ничшеанцов, крик (Map. 1,24): Оставь: что тебе до нас, Иисус Назарянин? ‘Ты пришел погубить нас. Знаю тебя, кто ты, святой божий’.
2) В еврейский сборник: веселый бал в Казани, влюблен в красавицу, дочь воинского начальника-поляка, танцую с нею, ее красавец старик-отец ласково берет ее и идет мазурку. И наутро после влюбленной бессонной ночи, звуки барабана и сквозь строй гонит татарина, и воинский начальник велит больней бить.
3) Описать себя по всей правде, какой я теперь, со всеми моими слабостями и глупостями, вперемежку с тем, что важно и хорошо в моей жизни.
3) Люди не христиане недоумевают: почему люди, исповедующие христианство, не следуют ему вполне? Мы, мол, матерьялисты, если ставим себе идеал (они говорят: идеал), следуем ему. Но дело в том, что идеал есть только один — христианский, состоящий в жизни для Бога, или по воле Бога, и человек, поставивший его себе, не может вполне следовать ему, люди же не христиане живут животною жизнью (она может выражаться и деланием добра людям, но только для своей выгоды), всегда последовательны, как последовательно всякое животное. Недоразумение это происходит от того, что люди не христиане не испытали того напряжения труда (царствие божие силою берется), которое нужно для приближения к христианскому идеалу, и им кажется, что следование ему так же легко, как следование животной природе.
В сущности же, жизнь человеческая, всех людей, определяется двумя пределами. Отношения животной жизни к духовному идеалу, одному и тому же во всех истинных философиях и религиях, к идеалу следования закону всего мира, или своих желаний. На одном пределе полное следование духовному идеалу, на другом — полное следование одним требованиям животной природы (всякий знает это состояние в детстве). Между тем и другим пределом есть бесчисленное количество степеней. Все люди стоят на одной из этих степеней, и все движутся вперед от животной жизни к духовной.
4) Жизнь есть сознание. Сознаний два: одно — низшее сознание: сознание своей отделенности от Всего, и высшее сознание: сознание своей причастности ко Всему, сознание своей вневременности, внепространственности, своей духовности, сознание всемирности. Первое сознание — своей отделенности — я называю низшим потому, что оно сознается высшим духовным сознанием (я могу понять, сознать себя отделенным). Второе же сознание — духовное — я не могу сознать. Я сознаю только, что я сознаю, и сознаю, что я сознаю, что сознаю, и так до бесконечности. Первое сознание (низшее) дает, вследствие своей отделенности, понятие телесности, материи (и движения и потому пространства и времени), второе же сознание не знает ни телесности, ни движения, ни пространства, ни времени, ничем не ограничено и всегда равно само себе. Вся задача жизни состоит в перенесении своего я из отделенного во всемирное, духовное сознание.
Это-то перенесение своего я из отделенного в нераздельное, всемирное и есть то, что нам представляется жизнью.
5) Ignorabimus — любя употреблять латинские, не всем понятные, слова — говорят ученые. Да, не будем знать или, скорее, есть вещи, которых мы не можем знать. И очень важно знать, чего мы не можем знать, чтобы не тратить напрасно сил на попытки познать непознаваемое.
Для чего заключенное в пределы духовное существо стремится расширить и разорвать эти пределы? Что совершается с духовным существом, разорвавшим пределы? И многое другое — не можем знать…
19 июня 1903 г.
1) Все люди более или менее приближаются к тому или другому пределу: один — жизнь только для себя, другой — жизнь только для других.
2) Перечел Франциска Ассизского. Как хорошо, что он обращается к птицам как к братьям! А разговор его с frХre LИon о том, что есть радость?!
3) Жизнь есть сознание своего единства с Богом.
23 июня 1903 г.
Я очень дурной по свойствам человек, очень туп к добру, и потому мне необходимы большие усилия, чтобы не быть совсем мерзавцем. Как Юрий Самарин как-то очень хорошо сказал, что он — прекрасный учитель математики, потому что очень туп к математике. Я — совершенно тоже в математике, но я, главное, тоже в деле добра — очень туп, и потому не совсем дурной, — нет, смело скажу: хороший учитель.
4 июля 1903 г.
Жизнь продолжается во время сумасшествия только для наблюдателя извне, жизнь же истинная, жизнь сознания отсутствует, так же как она отсутствует во сне, в утробе матери, в первом детстве, в периоде страсти. Жизнь человеческая только тогда жизнь, когда человек сознает в себе духовное начало жизни. Это-то сознание человеком духовного начала претворяет матерьяльную, пространственную, движущуюся, временную жизнь мира.
10 июля 1903 г.
X. Жизнь представляется сначала человеку матерьяльно-пространственной и движущейся-временной. Человек признает сначала жизнью ту отдельность от всего остального той движущейся материи, которую он сознает собою, и полагает, что его жизнь матерьяльно-пространственна и самоподвижно-временна, и в движении этой материи во времени видит свою жизнь, в прекращении же движения этой материи видит прекращение своей жизни.
XI. В этой уверенности человека поддерживает наблюдение над другими людьми, постоянно представляющимися ему матерьяльными в пространстве и движущимися во времени. То, что временами человек не чувствует движения своей жизни во времени, — как это бывает во сне, в обмороке, в сумасшествии, в увлечениях страстей, — наблюдая непрерывность движения материи в других существах, заставляет человека думать, что и его жизнь непрерывно движется во времени, хотя внутренне не только не испытывает этой непрерывности движения, но испытывает одно неподвижное, всегда равное себе сознание, которое только для внешнего наблюдения отделяется промежутками сна, сумасшествия, страстей, в действительности же всегда одно.
Такое сознание жизни во времени и пространстве есть не полное сознание жизни, а только приближение, приготовление к нему. Настоящая жизнь начинается только тогда, когда человек сознает свое духовное, внепространственное и вневременное начало. Только тогда жизнь получает настоящее значение…
11 июля 1903 г.
XII. Так что люди знают две жизни и приписывают два различных значения слову ‘жизнь’. Одно значение есть понятие движущейся, отделенной от всего остального материи, признаваемой человеком собой, и второе — неподвижное, всегда равное себе, духовное существо, которое человек признает собою.
XIII. Понятия эти кажутся различными, но в сущности тут не два, а только одно понятие: понятие сознания себя духовным существом, заключенным в пределы. Признание жизнью пространственное и временное существование отделенного существа есть только недодуманность. Сознание себя отделенным от Всего существом возможно только для духовного существа. Духовное же существо не может быть ни пространственно, ни временно. И потому признание всею жизнью матерьяльное временное существование человека есть только ошибка мысли, — есть признание части за целое, — последствия за причину, есть такая же ошибка мысли, как признание силою, движущею колесом мельницы, падающую струю воды, а не реку.
XIV. Различие же между признанием жизнью духовного неизменного начала, а не проявления его в тех пределах, в которых оно находится, очень важно и всегда было делаемо всеми религиозными учителями. На этом разъяснении различий двух понятий жизни основано учение евангелия об истинной жизни: жизни духа, и ложной жизни — жизни плотской и временной.
XV. Важно это разъяснение потому, что из сознания обмана ложной жизни и сознания истинной вытекает руководство жизни людей, вытекает то учение добра, правды и любви, которое дает наибольшее благо человечеству.
XVI. Из сознания истинной жизни в духовном сознании вытекает все то, что называют добродетелью и что дает наибольшее благо людям. Из этого сознания вытекает то, что составляет основу всех добродетелей: вытекает любовь, т. е. признание собою жизни всех существ мира, и для исполнения требований любви из этого же сознания вытекает самоотвержение, воздержание, бесстрашие, вытекает усиленное, уясненное требование того, что мы называем совестью, что есть не что иное, как сознание своей духовности.
XVII. Человек, познавший свою жизнь, подобен (кажется, так говорит Паскаль) человеку, рабу, который вдруг узнает, что он царь.
12 июля 1903 г.
1) Нас смущает понятие бесконечности времени и пространства. Это происходит от того, что мы приписываем действительность явлениям недействительным, кажущимся, — явлениям временным и пространственным. Явления эти представляются нам бесконечными. В действительности же они не существуют и потому не могут быть ни конечны, ни бесконечны. Существует действительно только духовное — не то, что бесконечное, а такое, к которому не может быть прилагаем признак конечности или бесконечности. Мы в нашей жизни видим явления в известном ряду, во времени и в пространстве, и приписываем этому ряду продолжение вне нашей жизни. В этом заблуждение. Заблуждение в том, что мы считаем нашу жизнь преходящею, а неизменно существующим мир, тогда как неизменно существует наша духовная жизнь, к которой не приложимо понятие конечности или бесконечности, мир же с своим движением есть только явление преходящее, находящееся в зависимости от нашего представления.
2) В медицине два заблуждения, оба впадающие в крайности: одно: величайшая утонченность исследований: микроскопические наблюдения, где так легка ошибка (фагоциты и др.), и другое: грубое представление организма, как механизма, который можно механически или химически исправлять.
3) Есть люди тяжелые, неприятные, несправедливые, злые, но временами отдающиеся все Богу —добру и правде. И за эти времена им можно простить все это. И есть люди приятные, добрые, но никогда не доходившие до сознания полной истины и добра. Эти люди тяжелее.
15 июля 1903 г.
1) Выделять по времени периоды ясного сознания от затемненного и заглушенного, как во сне и сумасшествии, — неверно. Есть одно вневременное существо, которое и есть мое ‘я’. Оно более или менее затемняется, как солнце тучами и атмосферой, моей ограниченностью, но оно всегда едино и невременно.
2) Говорят: то только настоящее бессмертие, при котором удержится моя личность. Да личность моя-то и есть то, что меня мучает, что мне более всего отвратительно в этом мире. Остаться навеки со своей личностью — это, действительно, мучение Агасфера.
16 июля 1903 г.
1) Нельзя нарочно заснуть, но можно нарочно проснуться. Нельзя нарочно полюбить что-либо — увлечься, но можно удержаться от увлечения. Главное, нельзя заснуть. Что это значит? А то, что жизнь неистребимая, одна реальная есть только та, которая открывается в сознании, все же остальное есть только то, что скрывает эту жизнь.
2) Жизнь есть только то, что открывается в сознании, посредством сознания. И эта жизнь невременна и непространственна.
3) Я говорил и думал прежде, что жизнь есть сознание. Это неправда. Жизнь есть то, что открывается через сознание, и она всегда и везде есть, т. е. вневременна и внепространственна. Наше заблуждение в том, что мы то, что скрывает жизнь, принимаем за жизнь.
4) Любовь не есть главное начало жизни. Любовь последствие, а не причина. Причина любви — сознание своей духовности. Это сознание требует любви, производит любовь.
17 июля 1903 г.
1) Жизнью мы называем две вещи: 1) наше сознание духовного начала, проявляющегося в мире, и 2) наблюдаемое нами во времени и пространстве проявление этого начала. В сущности, есть только одно первое понятие жизни, как проявление сознаваемого нами духовного начала. Оно одно действительно. Не было бы его, ничего бы не было. Из него одного вытекает все, что мы знаем, о чем бы то ни было, из него же вытекает и второе понятие, в котором мы приписываем жизни то, чего мы не знаем и о чем судим только по наблюдению над другими существами.
Если бы кто сказал, что есть еще третье понятие жизни, именно, что жизнь есть то, что проявляется в нашем сознании, есть то начало всего, которое лежит в основе Всего, то это было бы так же несправедливо, как и признание жизнью наблюдаемых явлений. То, что лежит в основе Всего, есть то, что мы называем Богом и чего мы не знаем, не можем знать, хотя и знаем, что оно существует. Явления же в пространстве и времени так же непонятны, как Бог, хотя и могут быть наблюдаемы. Первое (Бог) только сознаваемо, но не наблюдаемо, второе (матерьяльный мир) только наблюдаемо, но не сознаваемо.
18 июля 1903 г.
1) Движение — понятие движения возможно только при сознании чего-то неподвижного — нашего духовного существа.
2) Движение, которое мы знаем, есть только рост, расширение, или всякого рода изменения пределов существ. Не будь изменений, не было бы движения.
21 июля 1903 г.
1) Бесконечное духовное, внепространственное, вневременное существо, т. е. то, что мы знаем существующим, до D, но которое не постигаем, свойства которого не знаем, то, что мы называем Бог. Это существо проявляется нам в телесной форме. Мы называем жизнью, нашей жизнью, наше сознание этого существа. Называем мы тоже жизнью наблюдаемое нами проявление этого существа вне нас во времени и пространстве, и называем нашей жизнью наблюдаемое другими и передаваемое нам проявление этого существа в пространстве и времени. Первое есть истинная жизнь, второе — только проявление жизни.
2) Для выражения всего моего отношения к власти недостаточны ни формы рассуждения, ни обращения, ни художественного произведения, а нужна новая форма. Может быть, я ищу ее.
3) Не могу достаточно повторять себе (и другим), что есть три двигателя жизни человеческой: 1) чувство, вытекающее из различных общений человека с другими существами, 2) подражание, внушение, гипноз, и 3) вывод разума. На миллион поступков, совершающихся вследствие первых двух двигателей, едва ли один совершается на основании выводов разума. Распределение это происходит и в каждом человеке (т. е. что человек из миллиона поступков совершает один по разуму), и в различных людях.
25 июля 1903 г.
1) Обращаются к царю, советуя ему сделать то-то и то-то для общего блага. И я делал это. От него ждут помощи, действий, а он сам чуть держится. Все равно, как человеку, который еле-еле руками, зубами держится за сук над пропастью, советовать помочь поднять бревно на стену.
2) Все государственники объясняют необходимость государства тем, что без государства не может (как они выражаются) достигать своих целей не только союз людей, но и отдельные личности. То же, что сказать, что пойманная, поколениями прирученная, домашняя скотина не может достигать своих целей иначе, как живя взаперти и неволе.
3) Бог хотел, чтобы мы были счастливы, и для того вложил в нас потребность счастья, но Он хотел, чтобы мы все вместе были счастливы, а не отдельные люди. От того и несчастливы люди, что стремятся не к общему, а к отдельному счастью. Высшее же счастье человека — это быть любимым, и потому в человека вложено это желанье (превратно это выражается честолюбием, тщеславием). Для того же, чтобы быть любимым, очевидно надо самому любить.
9 августа 1903 г.
Думая о людях, которых не любишь, прибавляй эпитет: милый, бедный, милый Бибиков, милый Яшвиль, милый Победоносцев. Это самовнушение, сейчас ищешь ту сторону, с которой N.N. милый и находишь.
12 августа 1903 г.
1) Изучение материи — это изучение различных пределов существ.
2) Если спор, что основа: материя или духовное существо? то не может быть сомнения. Знание о материи мы черпаем из нашего представления, основанного на впечатлениях, знание же о себе, духовном существе, мы имеем полное.
20 августа 1903 г.
1) Когда сам забыл имя и спрашиваешь у другого, этот другой заражается и тоже забывает.
2) Научить жить, пока повернешься на одной ноге: ‘Совершенствуйся, старайся быть совершенным, как отец наш небесный’.
27 августа 1903 г.
В человеческой жизни есть две области: духовная и телесная. И та и другая не допускают свободы. И в той и другой все действия и явления суть следствия причин, которые в свою очередь суть следствия более отдаленных причин, и ни в той ни в другой области не может быть явлений или поступков свободных, т. е. независимых от причин. Так что, если бы человек не мог переводить свое сознание из области телесной в область духовную, свободы воли не было бы.
Но так как человек может выходить из области сознания телесного в область сознания духовного — и даже в этом состоит сущность жизни человеческой, — то человек свободен. Свобода его в этом переходе из области телесной в область духовную. Человек не свободен в области телесной и так же не свободен в области духовной. Но несвобода в области духовной не только не неприятна, не тяжела для человека, но радостна. Эта несвобода есть подчинение своему закону, тогда как несвобода в области телесной всегда неприятна и тяжела. И потому, чем полнее человек переносит свое сознание из области телесной в область духовную, тем он свободнее.
3 сентября 1903 г.
1) Часто смешиваю людей: дочерей, некоторых сыновей, друзей, неприятных людей, так что в моем сознании не лица, а собирательные духовные существа. Так что я ошибаюсь не тогда, когда называю одного вместо другого, а тогда, когда считаю каждого отдельным существом.
? О литературе. Разговаривая о Чехове с Лазаревским, уяснил себе то, что он, как Пушкин, двинул вперед форму. И это большая заслуга. Содержания же, как у Пушкина, нет. Горький — недоразумение. Немцы знают Горького, не зная Поленца.
? 28-ое прошло тяжело. Поздравления прямо тяжелы и неприятны — неискренно ‘земли русской’ и всякая глупость. Щекотания тщеславия, слава Богу, никакое. Авось нечего щекотать.
8 сентября 1903 г.
1) Кто не знает того, как одно чувство поверяет другое: я сижу и вижу ящик, подвигаюсь и различаю, что это не ящик, а колпак с лампы и стена, заплетенные пальцы чувствуют два шарика, зеркало, слышу колокольчики, а это индюшки, чую запах нечистоты, а это яйца и т. д. Зрение, слух, обоняние, осязание, вкус — все обманывает, и обман обличается переменой положений, или поверкой другого чувства. Стало быть все, что мы считаем существующим, таким, каким мы его признаем, с переменой положений, с прибавлением новых чувств, с изменением их, может быть совсем иным. В этой жизни мы скоро, в продолжение нашей жизни, исправляем ошибки чувств. Но не будет ли новая жизнь, с изменением положений и чувств, исправлением всего заблуждения этой жизни.
Вообще все, что мы знаем, мы знаем (кроме себя, своего духовного я) не непосредственно, а по впечатлениям чувств. Впечатления же чувств, начиная от самых низших, могут быть более и более совершенные, но и самые совершенные никогда не дадут полного знания и потому всегда могут быть более и более совершенны.
2) То, что мы не знаем вещей самих в себе (кроме своего духовного я), никак не доказывает того, что, кроме нас, ничего нет, и что мы ничего не можем знать. Другие существа, другие отделенные от Всего сущности существуют так же, как и мы, мы знаем это, соприкасаясь с ними, знаем по показанию наших чувств и по тому, что они то же, что мы.
3) Поразительна непредвиденность людей, когда мы едим из жадности вредное, зная, что будем страдать, поразительна и непредвиденность проматывающих именье, но так же удивительна непредвиденность людей, не думающих о смерти и потому не думающих о жизни.
6 октября 1903 г.
1) Все наши представления, знания слагаются из двух элементов: из данного чувствами впечатления и из того, чего мы ожидаем и как объясняем себе впечатление.
2) Жить, действовать только для удовлетворения сейчасного своего желания, без соображения о других существах и будущем времени, безнравственно. Чем поступок обусловлен отношениями с большим количеством существ и поставлен в зависимости от более отдаленного времени, тем он нравственнее. Совершенно нравственен поступок только тогда, когда он обусловлен отношением ко всему и к бесконечному времени или независим от времени, когда он совершается во имя Бога.
14 ноября 1903 г.
1) Когда жизнь людей безнравственна и отношения их основаны не на любви, а на эгоизме, то все технические усовершенствования, увеличение власти человека над природою: пар, электричество, телеграфы, машины всякие, порох, динамиты, робу- литы, производят впечатление опасных игрушек, которые даны в руки детям.
2) Самое грубое представление о божестве (Бесконечном), о будущей жизни, в каких бы грубых формах не было выражено и то и другое, есть та высокая ступень просвещения, до которой дошло человечество. Так что человек, знающий все науки и говорящий на всех языках, и развивший до высшей степени тонкости свои умственные, логические способности, если он не вступил на эту ступень, т. е. не имеет представления о Боге (Бесконечном) и о будущей (истинной) жизни, т. е. не установил своего отношения ко Всему, то стоит, как человек, ниже той безграмотной старухи, которая верит и в Миколу, и в Богородицу, и в батюшку Спасителя и пр., что все вместе составляет ее представление о Боге (Бесконечном), и что после смерти душа ее пойдет по мытарствам и будет вечно мучиться в аду или блаженствовать в Царствии Небесном. Вторая просвещеннее первого, потому что она имеет ответ на главный вопрос жизни: отчего она живет и что ее ожидает. Первый же, имея самые хитроумные ответы на самые сложные, но неважные вопросы из жизни, не имеет ответа на главный вопрос, свойственный разумному человеку: зачем он живет и что его ожидает?
3) Обыкновенно думают, что прогресс в увеличении знаний, в усовершенствовании жизни, — но это не так. Прогресс только в большем и большем уяснении ответов на основные вопросы жизни. Истина всегда доступна человеку. Это не может быть иначе, потому что душа человека есть божеская искра, сама истина. Дело только в том, чтобы снять с этой искры Божьей (истины) все то, что затемняет ее. Прогресс не в увеличении истины, а в освобождении ее от ее покровов. Истина приобретается как золото, не тем, что оно приращается, а тем, что отмывается от него все то, что не золото.
4) Смерть была бы страшным нравственным мучением, если бы она могла наступать тогда, когда человек обладает всеми своими силами. Старость и болезнь делают легким спуск к смерти. Но даже и при насильственной смерти, от раны, задушения и т. п., смерть не наступает мгновенно, а физические страдания подготовляют ее. При насильственной смерти приготовление это только совершается быстрее.
5) Человек представляется составленным из двух существ: одного телесного, которое постоянно ослабляется и идет к смерти (Лao-Тзи прекрасно говорит, что то, что слабо и гибко, как ребенок, то могущественно и полно жизни, то же, что сильно и твердо, то близится к смерти), так что телесная жизнь человеческая идет, уничтожаясь от самого рождения и до смерти, но есть другая жизнь человеческая, жизнь духовная, которая идет, возрастая от рождения сознания и до смерти. Если человек не знает этой второй жизни, он глубоко несчастлив, он только приговоренный к казни. Но стоит человеку сознать себя в своем духовном существе, и он видит обратное, не постоянное уничтожение, а постоянное возрастание того, что он считает собою.
6) Военных людей научают умирать при исполнении своих обязанностей, и многие исполняют это — умирают с оружием в руках. Почему же нельзя человеку-христианину, понимающему жизнь в служении Богу, совершенствовании, нельзя умирать также с оружием в руках, т. е. исполняя назначенное дело? Это тем более можно, что чем старше становится человек или вообще чем ближе к смерти, тем значительнее и влиятельнее его деятельность. На этом и основаны всегдашние правила уважения старых.
7) Тело — орган общения с миром. А между тем я же говорю, что тело, как мое, так и других существ, есть только предел моего разъединения с миром. Но предел ведь всегда принадлежит частью к той, частью к другой стороне того, что он разделяет. Тело же мое и есть та внутренняя сторона моего предела. Оно все составлено так, чтобы быть органом общения с внешним миром.
8) Я знаю только одно безгрешное и величайшее благо мира — это любовь людей, когда тебя любят. Но получить этого блага нельзя, ища его, ища любви людей. Единственное средство получения его есть исполнение закона жизни, воли Бога, совершенствования. Это величайшее благо есть то остальное, которое приложится вам, если вы истинно ищете Царствия Божия.
9) Читал университетские очерки Гегидзе. Бедный, искренний юноша видит нелепость университетской науки и всей культуры и ужас того разврата, которому он подпадает. В одном месте, говоря о том, что делать, какую поставить себе цель в жизни, он, вперед решая, что такою целью, конечно, не может быть самосовершенствование, перебирает все другие цели, и все они не удовлетворяют его. Да простит Бог тех, которые внушили и внушают нашим молодым поколениям, что нужна и похвальна внешняя деятельность, а что самосовершенствование, то единственное назначение человека, которое удовлетворяет всем требованиям и его души, и всех внешних условий, именно это самосовершенствование не только не нужно, но смешно и даже вредно.
Бедный юноша мечется, отыскивая достойную цель жизни, и естественно бедное, заблудшее существо останавливается на женской любви, наивно воображая, что в этой любви главное, высшее назначение человека. Не имея перед собою никакой духовной цели, ему естественно представляется, что то, вложенное в животную природу человека стремление к продолжению рода, выражающееся более или менее поэтическою любовью, и есть высшее назначение человека.
10) Совершенно спокойно думал о смерти, только некоторое нетерпение как бы не долго страдать. Разумеется, это неправда, самые страдания могут быть употреблены на то же вечное дело жизни.
24 ноября 1903 г.
1) Мы знаем в себе две жизни: жизнь духовную, познаваемую нами внутренним сознанием, и жизнь телесную, познаваемую нами внешним наблюдением.
Обыкновенно люди (к которым я принадлежу), признающие основой жизни жизнь духовную, отрицают реальность, нужность, важность изучения жизни телесной, очевидно, не могущего привести ни к каким окончательным результатам. Точно так же и люди, признающие только жизнь телесную, отрицают совершенно жизнь духовную и всякие основанные на ней выводы, отрицают, как они говорят, метафизику. Мне же теперь совершенно ясно, что оба неправы, и оба знания: матерьялистическое и метафизическое имеют свое великое значение, только бы не желать делать несоответствующие выводы из того или другого знания. Из матерьялистического знания, основанного на наблюдении внешних явлений, можно выводить научные данные, т. е. обобщения явлений, но нельзя выводить никаких руководств для жизни людей, как это часто пытались делать матерьялисты, — дарвинисты, например. Из метафизических знаний, основанных на внутреннем сознании, можно и должно выводить законы жизни человеческой, — как? зачем? жить: то самое, что делают все религиозные учения, но нельзя выводить, как это пытались многие, законы явлений и обобщения их.
Каждый из этих двух родов знания имеет свое назначение и свое поле деятельности.
2) Часто случается, что среди серьезного разговора, о вопросах духовной жизни, шутка кого-нибудь из беседующих о проявлении духовной жизни сразу нарушает всю важность предмета и переносит в другую область. Говорят, например, о душевных свойствах высоконравственного человека, и вдруг кто-нибудь вспомнит, как он пукнул в обществе, и все невольно смеются, и весь интерес, хотя и на время, но исчезает. Шутка, циническая часто, из области духовной сразу уносит в область телесную.
? Две жизни, которыми живет человек, можно графически изобразить так:
Пунктирные линии обозначают телесную жизнь: рождения, роста, остарения и смерти, уничтожения телесной жизни, черные же линии, идущие в обе стороны, обозначают вечную, истинную, неумирающую духовную общую жизнь.
Проживая свою телесную жизнь, человек раньше или позже соприкасается с вечной жизнью, и переносит в нее свое я. Тогда жизнь телесная уже совершается без его признания ее своим я.
Телесная жизнь представляется ему нереальной не только в будущем, но и в прошедшем. Как скоро человек достиг до настоящей жизни, он бросает уже ненужную ему жизнь телесную. Она была ступенью для подъема до истинной жизни и не нужна более: она лестница. Она временна, в ней есть прошедшее и будущее, так как имеет цель доступную человеку, жизнь же истинная, духовная, общая, изображаемая черными, тянущимися в обе стороны бесконечными линиями, не имеет цели доступной человеку и потому для нее нет времени.
Слияние телесной жизни с вечной, достижение посредством телесной жизни жизни вечной, иногда совершается незаметно, иногда порывами, иногда рано, иногда поздно. У меня было порывом. Блаженное время. Думаю, что слияние это совершается для каждого человека.
30 ноября 1903 г.
1) Стал думать о жизни, о Боге, и смысл жизни и Бог перестали быть ясны, и нашел ужас сомнения. Стало жутко. Сердце сжалось. Но продолжалось недолго. Главный ужас был в сомнении, в том, что нельзя молиться, что никто не услышит, что ничто не обязательно. Не страх смерти, а страх бессмысленности. Продолжалось недолго. Первая звездочка просвета зажглась в том, что всегда в основе всего: от Кого, от Чего исшел, к тому иду и приду. Потом просветлело сознание того, чего хочет от меня сила, пославшая меня, и стало легко, сомнение исчезло. Это было скорее физическое затемнение, в котором важно знать, что это физическое, некий сон, сон высших духовных сил. И в эти минуты не спрашивать, а ждать.
2) Я прежде думал, что сущность жизни человека состоит в все большем и большем расширении пределов. Но это неверно, не может быть. В чем сущность жизни, не дано нам знать. Одно, что мы знаем, это то, что все совершенствование человека состоит в наибольшем слиянии с непостижимой для него вечной жизнью, в все большем и большем слиянии своей линии жизни с теми двумя параллельными бесконечными линиями, которые влекут его к себе.
Идеальная жизнь такая:
3) Третьего дня видел во сне, что я сочиняю комический по форме рассказ крестьянина, набравшегося непонятных слов, но рассказ трогательный. И было очень хорошо. Вообще всю ночь была особенно оживленная деятельность мозга: представил себе еще три народные типа: один — силач, богатырь, медлитель, но подверженный припадкам бешенства, где делается зверем. Другой — болтун, хвастун, поэт, нежный и самоотверженный минутами. Третий — эгоист, но изящный, привлекательный, даровитый и бабник.
19 декабря 1903 г.
1) Читал Macdonald’a о развитии религиозного чувства в животных, в губке даже. Написал об этом Черткову. Ошибка в том, что он ту иллюзию чего-то реального, которую мы испытываем, глядя в пространство и время, скрывающиеся в бесконечности, признает за нечто реальное, как простые люди признают небо, свод небес за нечто реальное. В действительности же сознающий свою духовную сущность человек видит себя всегда в середине времени и пространства и видит себя движущимся и движущимся все вокруг него. Движение же, которое он видит, так же как и многообразность предметов в пространстве, есть только необходимое условие его отделенности. Все движется, и представляется разнообразный мир в пространстве только потому, что человек сознает себя отделенным от всего остального существом. Не будь он отделен, не было бы движения и не было бы всего многообразия существующего.
Отделенному человеку кажется, что он движется, и что движется весь мир, а в действительности то, что сознает в себе человек, не движется, а всегда сознает себя в середине времени и пространства, среди бессознательного, мало сознательного и вполне сознательного и всегда стремится слиться с сознанием других отделенных существ. Это достигается отрешением от страстей, от себя — любовью, перенесением любви к себе в любовь к другим. Зачем это? не знаем и никогда не узнаем. Это Бог дышит нашими жизнями.
2) Могу перенестись в самого ужасного злодея и понять его, но не в глупого человека. А это очень нужно.
3) Мы говорим, что только человек свободен, животные же подлежат закону необходимости. Это неправда. Нам это кажется потому, что мы видим только последние, общие результаты жизни животных, но не видим той борьбы, которую, может быть, переживают все, а не замечаем тех исключений, которые отступают от закона. Если бы были существа, относящиеся к человеку так же, как люди относятся к животным, то этим существам казалось бы, что люди строго подчинены законам, что у них нет свободы выбора, и существа эти не обращали бы внимания на редкие нарушения закона, случающиеся в человечестве, так же как мы не обращаем внимания на такие исключения среди животных.
4) Художник, поэт и математик или вообще ученый. Поэт не может делать дело ученого, потому что не может видеть только одно и перестать видеть общее. Ученый не может делать дело поэта, потому что всегда видит только одно, а не может видеть всего.
5) Бывают люди машинные, которые отлично работают, когда их приводят в движение, но сами не могут двигаться.
6) Истинно целомудренная девушка, которая всю данную ей силу материнского самоотвержения отдает служению Богу, людям, есть самое прекрасное и счастливое человеческое существо. (Тетинька Татьяна Александровна.)
20 декабря 1903 г.
1) Во всякой религии три элемента:
1) Отношение человека к Богу и нравственный из него вывод.
2) Восторженное выражение этих истин — пафос.
3) Выдумка, ложь бессознательная и сознательная.
В стоицизме отсутствуют элементы пафоса и лжи, и потому стоицизм почти не религия.
В мормонстве все одна выдумка, ложь, и оба элемента, пафоса и нравственного учения, заимствованы.
В магометанстве преобладающий элемент пафос. Есть и ложь. Нравственный элемент заимствован.
25 декабря 1903 г.
Стараюсь заснуть и не могу именно потому, что спрашиваю себя: засыпаю ли я? т. е. сознаю себя. Сознание и есть жизнь. Когда буду умирать, если я сознаю себя, то не умру.
29 декабря 1903 г.
Люди никогда не жили без религии. Мы, маленькая частичка людей, та, которая берет на себя учить большинство, живет без религии и думает, что ее и не нужно. От этого все бедствия людей. А между тем, казалось бы ясно, что без религии нельзя жить. Нельзя жить потому, что:
1) Только религия дает определение хорошего и дурного, и потому человек только на основании религии может сделать выбор из всего того, что он может желать сделать — в те минуты, когда страсти его молчат,
2) Без религии человек никогда не может знать, хорошо ли или дурно то, что он делает,
3) Только религия уничтожает эгоизм —только вследствие религиозных требований человек может жить не для себя,
4) Только религия уничтожает страх смерти — не то, что человек может идти на опасность смерти или даже лишить себя жизни, а может спокойно ждать смерти,
5) Только религия дает человеку смысл жизни,
6) Только религия устанавливает равенство людей,
7) Только религия освобождает человека от всех внешних стеснений.
30 декабря 1903 г.
1) Если хочешь узнать всю радость доброго дела, то сделай добро тайно, темно, только перед своей душой, т. е. перед Богом. И доброе дело будет не вне тебя, а в тебе.
2) Всякий человек живет тремя мотивами: или отдается чувству, или подчиняется внушению, или — высшая доступная человеку жизнь — подчиняется только разуму. В борьбе между этими тремя проходит вся жизнь человека. Освобождайся сначала от чувства, потом от внушения, потом и от своего разума, а подчиняйся одному вечному разуму — Богу.
1904
2 января 1904 г.
Движение, которое мы представляем себе вечным в будущем в виде прогресса, есть очевидная иллюзия, вытекающая из сознания нашей отделенности от мира. Без движения нет отделения. В сущности же мы, как и Бог, стоим неподвижно, и нам кажется только, что мы разрываем, расширяем свои пределы. В этом жизнь. Бог нами дышит.
3 января 1904 г.
1) Боюсь ли я смерти? Нет. Но при приближении ее или мысли о ней не могу не испытывать волнения вроде того, что должен бы испытывать путешественник, подъезжающий к тому месту, где его поезд с огромной высоты падает в море, или поднимается на огромную высоту вверх на баллоне. Путешественник знает, что с ним ничего не случится, что с ним будет то, что было с миллионами существ, что он только переменит способ путешествия, но он не может не испытывать волнения, подъезжая к месту. Такое же и мое чувство к смерти.
2) Я сначала думал, что возможно установление доброй жизни между людьми при удержании тех технических приспособлений и тех форм жизни, в которых теперь живет человечество, но теперь я убедился, что это невозможно, что добрая жизнь и теперешние технические усовершенствования и формы жизни несовместимы. Без рабов не только не будет наших театров, кондитерских, экипажей, вообще предметов роскоши, но едва ли будут все железные дороги, телеграфы. А кроме того, теперь люди поколениями так привыкли к искусственной жизни, что все городские жители не годятся уже для справедливой жизни, не понимают, не хотят ее. Помню, как Юша Оболенский, попав в деревню во время метели, говорил, что жизнь в деревне, где заносит снегом так, что надо отгребаться, невозможна. Теперь есть люди, и это те, которые считаются самыми образованными, которые удивляются не тому, как могли люди устроиться так, что для них нет ни метелей, ни темноты, ни жара, ни холода, ни пыли, ни расстояния, как живут городские люди, а удивляются тому, как это люди, живя среди природы, борются с ней.
3) Движение есть иллюзия, необходимо вытекающая из нашей отделенности. Признать смысл жизни в нашем отдельном совершенствовании (расширении пределов) нельзя, потому что всякое совершенствование, всякое расширение есть ничто среди бесконечного пространства и времени, признать смысл жизни, как я делал это прежде, в прогрессе — единении существ, опять нельзя, потому что опять всякое единение ввиду бесконечности пространства и времени есть ничто. Так что жизнь наша есть движение только для нас, но в действительности жизнь неподвижна.
Для чего-то я есмь отделенное от всего другого духовное существо, которому кажется, что оно движется среди движущихся существ, между рождением и смертью. Существу этому несомненно твердо, хорошо только в той мере, в которой оно сознает свою духовность. Сознание же этой духовности кажется ему расширением его пределов. И потому я признаю это сознание своей духовности или расширение пределов своим законом, или волей Того, Кто поставил это духовное существо, составляющее мою жизнь, в условия отделенности. Отделенность духовного существа и кажущееся расширение своих пределов не имеет для меня никакого смысла, но смысл этот, недоступный для меня, должен быть и есть. В этом-то, в том, что жизнь моя имеет непонятный для меня, но глубокий смысл, в этом истинная и необходимая людям вера. Я верю, что есть Тот, для Кого моя жизнь имеет смысл, и есть смысл в моей жизни.
6 января 1904 г.
Два ума: ум в области матерьяльной — наблюдения, выводы, рассуждения о наблюдаемом, и другой ум в области духовной: отношение к Богу, к людям, другим существам, нравственные требования… Большей частью, даже всегда, чем больше один ум, тем меньше другой.
11 января 1904 г.
Какое заблуждение и какое обычное: думать и говорить: я живу. Не я живу, а Бог живет во мне. А я только прохожу через жизнь или, скорее, появляюсь в одном отличном от других виде.
Бог живет во мне или, скорее, через меня, или, скорее: мне кажется, что есть я, а то, что я называю мною, есть только отверстие, через которое живет Бог.
14 января 1904 г.
1) Проснулся нынче здоровый, физически сильный и с подавляющим сознанием своей гадости, ничтожества, скверно прожитой и проживаемой жизни. Как хорошо, даже выгодно, чувствовать себя униженным, гадким! Ничего ни от кого не требуешь, ничто не может тебя оскорбить, ты всего худшего достоин. Одно только надо, чтобы это унижение не переходило в отчаянность, в уныние, не мешало стремлению хоть немного выпростаться из своей вонючей ямы, — не мешало работать, служить, чем можешь.
2) Какое праздное занятие вся наша подцензурная литература! Все, что нужно сказать, что может быть полезно людям в области внутренней, внешней политики, экономической жизни и, главное, религиозной, все, что разумно, то не допускается. То же и в деятельности общественной. Остается забава детская. ‘Играйте, играйте, дети. Чем больше играете, тем меньше возможности вам понять, что мы с вами делаем’. Как это стало несомненно ясно мне.
3) Всех людей можно себе представить придавленными огромным — ну, хоть досчатым полом — или, лучше, войлоком. И все лежат скорчившись, согнувшись, и им тяжело, душно, и нужно и хочется расправиться. И вот каждый, вместо того, чтобы по мере сил выпрямиться, стать во весь рост (стараться быть совершенным, как Отец ваш Небесный), каждый прорывает войлок, выпрастывает руки, кладет на войлочный покров и сидит или лежит. Тем, которые не прорвали войлок и хотят выпрямиться, становится еще тяжелее, и возможность поднять весь покров вследствие дыр становится еще труднее. Все эти дыры — это всевозможные деятельности людские: и государственные, и общественные, и научные, и художественные. Нужна же одна деятельность: выпрямления.
15 января 1904 г.
Думал о главном различии науки и религии. Человеку, он как лошадь на топчаке, нужно сейчас действовать. А чтобы действовать, надо знать, как. И для того, чтобы знать это, есть такое предугадывающее обобщение, вдохновение — религиозное сознание. И потому оно всегда было, есть и будет.
16 января 1904 г.
1) Естественники, физиологи рассуждают о том, как получаются человеком впечатления от внешнего мира, и исследуют глаз, волны света, источник колебания волн эфира и воздуха для слуха и нервов для осязания и т. п., а дело все в том, что человек и всякое живое существо неразрывно связано — есть одно со всеми существами мира и знает их так же, как себя, только несколько отдаленнее. И когда получает впечатления, познает их, только вспоминает то, что знает.
2) Как прав Амиель, что для всякого чувства и мысли есть свой зенит, на котором надо стараться удержать, запечатлеть чувство или мысль. Пропустишь — и не восстановишь. Так я думал о разбойничьей шайке правительств так сильно и ясно дня два тому назад, а теперь все холодно и несильно.
18 января 1904 г.
Время для нас только по неспособности нашей обнять всё — наша отделенность (тоже и пространство). Но как же объяснить происхождение животных, людей от родителей? Что такое вне времени мой сын? Какое его отношение ко мне? Такое же, какое мое отношение к моему отцу, моей матери, моей жене, — более близкое, чем к другим существам. Козявка, жившая 1000 лет тому назад в Австралии, — самое далекое от меня существо, собака, жившая тогда же в Австралии, ближе, козявка, теперь живущая в Австралии, ближе, собака, лошадь в России, чем современнее, тем еще ближе, человек в Австралии еще ближе, в России еще ближе, в Ясной Поляне еще ближе, мой сын теперь еще ближе. Как же может представляться мир существу, для которого нет времени и пространства? А так же, как мне представляется мое ‘я’, совокупляющее в себе все мое прошедшее в этом мире.
19 января 1904 г.
1) Я — духовное и потому внепространственное, вневременное, бесконечное, вечное существо, отделенное от своего начала (знаю, что слово и понятие отделенности есть понятие временнопространственное, но не могу иначе понимать). И это отделенное существо рвется из своих пределов, как сжатый газ, и в том жизнь, что оно, сознавая свою духовность, свое единство со Всем, стремится соединиться с ним. В этом стремлении, усилении сознания, в этом — трепетание божеской жизни. Всякое существо, живя — добреет, т. е. сознает все больше и больше свое единство с другими существами, с миром, со Всем. Мне это представляется во времени, т. е. что к старости и собака и человек становятся добрее, но в действительности это происходит вне времени, т. е. человек в одно и то же время и отделенность и все. Противоречие во всем, что мы думаем вне форм пространства и времени (и злее и добрее), т. е. нашего ума не хватает на мышление вне пространства и времени. Логично только то, что мы видим в пространстве и времени. Но самое пространство и время не логичны.
? То, что пространство и время не существуют сами по себе, а суть только необходимые формы мышления вследствие нашей отделенности, доказывается тем, что пространство и время взаимно определяются: пространство есть возможность представить (постигать) два предмета в одно и то же время, или вообще постигать два предмета (независимо от времени). Время же есть возможность представлять, постигать два предмета в одном и том же пространстве или независимо от пространства.
22 января 1904 г.
1) К правительству надо выяснить свое отношение. И отношение это может быть двоякое: или правительство есть необходимое условие порядка, и надо подчиняться и служить ему, или признать то, что я признаю и что нельзя не признать, что правительство есть шайка разбойников, и тогда надо, кроме того, что стараться просветить этих разбойников, убедить их перестать быть разбойниками, самому выгородить себя, насколько это возможно, от участия с этими разбойниками в пользовании их добычей. Главное, не делать то, что делают теперь либералы: признавать правительство нужным и бороться с ним его же орудиями. Это детская игра.
2) Что такое время? Отчего оно как будто идет и идет медленно? Ведь ничего не идет, а только я сличаю различные движения, так что времени нет или оно стоит. А кроме того, всякий промежуток времени есть частица бесконечности, т. е. ничто. Если допустить время бесконечное, то нет различных существ. Все существа суть различные соединения, а так как эти соединения происходят бесконечно, то все повторятся бесконечное количество раз, и нет их уничтожения.
27 января 1904 г.
Война, и сотни рассуждений о том, почему она, что она означает, что из нее будет и тому под. Все — рассуждающие люди, от царя до последнего фурштата. И всем предстоит, кроме рассуждений о том, что будет от войны для всего мира, еще рассуждение о том, как мне, мне, мне отнестись к войне? Но никто этого рассуждения не делает. Даже считает, что не следует, что это не важно. А схвати его за горло и начни душить, и он почувствует, что важнее всего для него его жизнь — эта жизнь его я. А если важнее всего эта жизнь его я, то кроме того, что он — журналист, царь, офицер, солдат, он — человек, пришедший в мир на короткий срок и имеющий уйти по воле Того, Кто его послал. Что же для него важнее того, что ему делать в этом мире, очевидно важнее всех рассуждений о том, нужна ли и к чему поведет война. А делать по отношению войны ему очевидно что : не воевать, не помогать другим воевать, если уж не удерживать их.
28 января 1904 г.
1) Точно так же для серьезного отношения к жизни нужно понимать и помнить, что я умру, как и то, что меня не было прежде.
2) Главное спасение от всех бед — это сознание людьми своих обязанностей к Богу и поставление их впереди всех других обязанностей: помнить, что прежде, чем я — царь, кучер, городовой, я — человек. Это, только это одно я желал бы проповедовать всем людям.
3) Есть трудолюбие, вытекающее из желания служить Богу и людям. Это добродетель. Есть трудолюбие, вытекающее из желания улучшить свое положение. Это безразлично, если не вредно людям, хотя трудно, чтобы так было. И есть трудолюбие из желания забыться, не покаяться. Это всегда дурное, жалкое, вредное трудолюбие.
? У европейских народов 133 миллиарда долга. Кто кому должен? Бедняки, трудящиеся — богачам, владеющим бумагами. Может быть, когда-нибудь будет иначе, но до сих пор проценты на долги выплачивают трудящиеся рабочие, получают же эти проценты — богатые, владетели бумаг.
5) Когда происходит такое страшное дело, как война, все делают сотни соображений о самых различных значениях и последствиях войны, но никто не делает рассуждения о себе: что ему, мне, надо делать по отношению войны. Это самая лучшая и ясная иллюстрация того, как ничто не может исправить существующего зла, кроме религии.
2 февраля 1904 г.
1) Как трудно жить религиозно, т. е. для Бога, независимо от своих склонностей и славы людской. Трудно жить так потому, что всякую минуту забываешь Бога под влиянием страстей и воздействия людей. Одно средство для этого — это воспоминание о том, кто и что ты? (воспоминание же есть сознание) и самовнушение, или, что лучше всего, взаимовнушение. Помню, я раз заметил между сестрой Машенькой и ее мужем, как он, любовно улыбаясь, сказал ей: помни. Мне подумалось тогда, что они решили напоминать друг другу о доброй жизни, и я умилился. Но этого не было. А как хорошо это могло бы быть между единомысленными, единоверными супругами: чтоб один напоминал другому: в чем жизнь и что важнее всего в мире.
2) Мир состоит из отделенных частей божества. Отделенность дает матерьяльное движение. Только уничтожься материя — и нет отделенности. Точно так же уничтожься движение — и нет отделенности. И потому материя и движение существуют только для нас, для отделенных существ. Для Бога нет ни материи, ни движения, но есть бесчисленное количество отделенных существ, которые мы можем познавать только в пространстве, т. е. ограниченно, и во времени, т. е. в настоящем и отчасти в прошедшем. Для него же, для Бога, они все, отделенные существа, существуют без пространства и времени.
Все отделенные существа по своему свойству стремятся расшириться и перейти в другую, высшую отделенность. В этом наша жизнь. Для Бога же они уже расширились и перешли в другую и третью и в бесконечное число форм жизни. Мы же все это переживаем. И в этом жизнь и благо.
В сущности для Бога все стоит, все неподвижно и бестелесно, но есть жизнь. Какая? Мы не можем понять и знать. Наша же жизнь состоит в переходах из одной жизни в другую, вечное движение, вечное воскресение, вечный рост.
Но хотя жизнь наша и духовна, и материя и движение — условия нашей отделенности, жизнь в этом мире — не только не призрак, но самая настоящая, единая жизнь, и цель нашей жизни — служение той общей жизни, которую мы знаем. Самое точное, даже не сравнение, а совершенное подобие отношения нашей отдельной жизни к жизни нашего мира есть отношение клетки ко всему телу. Отношение же наше к Всему — отношение клетки ко всему органическому миру. Клетка живет, служит, стареется, разлагается, умирает, на ее место приходит другая. Только дайте клетке сознание.
19 февраля 1904 г.
Ребенок плачет, рожаясь. Умирающий печалится, умирая. И тому и другому надо радоваться — самая важная минута рождения для обоих. Только для ребенка уже после перехода по сю сторону, для умирающего перед переходом на ту сторону.
23 февраля 1904 г.
Меня смущала мысль о том, что без времени я не могу себе представить ничего. Когда я говорю, что все, что я вижу во времени, в последовательности, уже есть, я как будто говорю, что все, что будет, уже есть, но я только не могу этого видеть. Но такое представление есть представление все-таки во времени. Понимать же существование вне времени нужно так, как я понимаю себя в том, что я называю воспоминанием: я понимаю себя и 5 лет, и 10 лет, и 15, и 20, и 21, и всех времен в одном. Я — все, что, мне казалось, было во времени, и, когда умру, буду все то, что я был во всей моей жизни. Я соединю все своей жизнью. Жизнь моя исключает время. Но мало того, что я — весь я во все время моей жизни, я — то, что был мой отец, дед, бабка, все люди: я все это ношу в себе, я — даже все, что буду после моей смерти. Я не то что буду (время), а от меня скрыто все, я не могу обнять все, и от этого мне кажется, что я во времени. Так что ясно, что понятие времени вытекает из ограничения, отделенности. Я — все, но сознаю только часть, и от того во времени. Смысл жизни, то, что мне представляется целью ее (для меня), есть не что иное, как сознание своего божественного начала, вечности, бесконечности. И потому представляется, что цель жизни есть расширение. Но это не цель, а свойство сознания. Сознание не переставая работает, светит, не может перестать работать, светить. В жизни же его работа проявляется стремлением к единению со Всем. Все же это представляется прошедшим, настоящим, будущим всех существ. И к единению со всеми существами прошедшего, настоящего, будущего стремится человек: с прошедшим — понимая жизнь прошедшую всего мира и в особенности людей, в настоящем — общаясь с людьми, в будущем — служа им. Для меня это все происходит во времени. Для себя я — одно цельное существо, составленное из меня, прошедшего через время, для высшего же существа я только выражение его ограниченного сознания.
25 февраля 1904 г.
1) Сознание на первой ступени ищет добра только себе, воображаемому матерьяльному существу, на второй ступени ищет добра только себе, воображаемому отдельному духовному существу, на третьей ступени оно есть добро себе и всему, с чем оно соприкасается: оно ничего не ищет, оно есть, одно есть.
На первой и второй ступени я, настоящее я (божественное) принимает свои пределы за самого себя. Только на третьей ступени оно сознает себя тем, что есть.
Свобода возможна только на третьей ступени сознания. Отдельное матерьяльное существо не может быть свободно. Также не может быть свободно и отдельное духовное существо. Свободно может быть только вечное, бесконечное существо, хотя оно проявляется и в ограниченном виде. ‘Познаете истину, и истина освободит вас’.
2) Жизнь есть рост сознания. Все события жизни, какие бы они ни были, только окрашивают рост сознания.
3) Как ни желательно бессмертие души, его нет и не может быть, потому что нет души, есть только сознание Вечного (Бога). Смерть есть прекращение, изменение того вида (формы) сознания, которая выражалась в моем человеческом существе. Прекращается сознание, но то, что сознавало, неизменно, потому что вне времени и пространства. Тут-то и нужна вера в Бога. Я верю, что я не только в Боге, но я — проявление Бога и потому не погибну.
Когда люди не только на второй, и на первой ступени ожидают бессмертия, они правы по существу, неправы только в том, что они ожидают бессмертия своей воображаемой личности, которая есть только пределы, в которых выражается сознание.
27 февраля 1904 г.
1) Разница моего первого понимания и теперешнего, и великая разница, в том, что духовное существо, Бог, не может быть ограничено, не может быть частью, сознание же этого духовного существа может быть ограничено.
2) Ich fЭhle mich. Кто этот я и кто тот себя, которого он чувствует? Очевидно, что истинный я — духовное существо чувствует свое воображаемое я, свои пределы, как человек видит свое отражение, свою тень.
3) То, что я называю своим телом, своим организмом, есть то отверстие, через которое я сознаю. Уничтожь организм — закрывается отверстие.
4) То, что люди называют великим, — просто, естественно, незаметно для того, кого называют великим.
7 марта 1904 г.
1) Вся сансара, т. е. суета жизни, все события, как ни кажутся разнообразны для каждого человека, в сущности однозначащи, равны для всех людей: сложная ли, длинная ли жизнь, или простая и короткая. Все родятся, живут, умирают, и время и события не имеют значения. Важно и составляет сущность жизни одно: уяснение сознания, я сказал бы: очищение того стекла, через которое смотрит человек на мир, вернее же, выработка того глаза, того органа, которым человек, вообще живущее существо видит, познает мир.
2) Прекрасная пословица: живой живое и думает, т. е. что пока человек жив, он не может весь не отдаваться интересам этого мира. От этого так страшна смерть, когда человек, полный жизни, думает о ней. Когда же приближается смерть раной, болезнью, старостью, человек перестает думать о живом, и смерть перестает быть страшною.
3) Смерть — это захлопнутое окно, через которое смотрел на мир, или опущенные веки и сон, или переход от одного окна к другому.
4) Чем глупее, безнравственнее то, что делают люди, тем торжественнее. Встретил на прогулке отставного солдата, разговорились о войне. Он согласился с тем, что убивать запрещено Богом. Но как же быть? — сказал он, придумывая самый крайний случай нападения, оскорбления, которое может нанести враг. Ну, а если он или осквернит или захочет отнять святыню?
— Какую?
— Знамя.
Я видел, как освящаются знамена. А папа, а митрополиты, а царь, а суд, а обедня. Чем нелепее, тем торжественнее.
5) Видел сон. Я разговариваю с Гротом и знаю, что он умер, и все-таки спокойно, не удивляясь, разговариваю. И в разговоре хочу вспомнить чье-то суждение о Спенсере или самого Спенсера, что тоже не представляет во сне различия. И это рассуждение я знаю и говорил уже прежде. Так что рассуждение это было и прежде и после. То, что я разговаривал с Гротом, несмотря на то, что он умер, и то, что рассуждение о Спенсере было и прежде и после и принадлежало и Спенсеру и другому кому-то, — все это не менее справедливо, чем то, что было в действительности, распределенное во времени. Во сне часто видишь такие вещи, которые, когда их наяву распределяешь во времени, кажутся нелепыми, но то, что о себе узнаешь во сне, зато гораздо правдивее, чем то, что о себе думаешь наяву. Видишь во сне, что имеешь те слабости, от которых считаешь себя свободным наяву, и что не имеешь уже тех слабостей, за которые боишься наяву, и видишь, к чему стремишься. Я часто вижу себя военным, часто вижу себя изменяющим жене и ужасаюсь этого, часто вижу себя сочиняющим только для своей радости.
6) Сновидения ведь это моменты пробуждения. В эти моменты мы видим жизнь вне времени, видим соединенным в одно то, что разбито по времени, видим сущность своей жизни: степень своего роста.
10 марта 1904 г.
1) Как много определений свободы, и мне думается, все неверны. Свобода людей внешняя возможна только тогда, когда люди перестанут употреблять насилие. И потому в рассуждениях о свободе нужно говорить не о том, в чем свобода, а о том, в каких случаях люди считают законным насилие.
2) Общее правило, не парадокс: чем глупее, часто безнравственнее дело, тем оно обставляется большей торжественностью: Папа, архиереи, парламенты, богослужения, коронации, знамена, театры, оперы, бордели.
3) Я видел сон, который уяснил многое, именно то, что сон соединяет в одно то, что в действительности разбивается по времени, пространству, причинности. Вижу, что я с Гротом (он умер и жив) говорю о Спенсере и хочу сказать то, что знаю, но забыл и вспоминаю. Я говорю потом с Маевским, он молод, а я знаю, что он умер стариком. Он рассказывает о своем способе решения уравнений высших степеней, когда три величины известны. Я говорю, что это всегда решается, но он говорит, что х не просто х, а икс иксов. Это говорит кто-то другой, который и Кузминский, и Николинька, и еще кто-то, который тут же был и не был. Маевский рассказывает что-то, но я занят своими мыслями и не слушаю, слышу только конец тот, что меня выпустили откуда-то и что за мной могут прийти, и я боюсь. Играет ли он в шахматы? я спрашиваю. Нет, а мы играем. И Николинька — он же Сережа, и он же Водовозов. Оказывается, что тот, другой, был Водовозов. Маевский говорит, что я бледен. Я чувствую, что это не может быть иначе, потому что то, что я сделал, было очень дурное дело. Я его сделал и теперь делаю и прошу его не говорить этого жене, которая сейчас придет сюда и откроет мое преступление. Преступление в том, что я не мог остановить что-то ужасное. Мы выходим в переднюю, там маленький солдат.
— Что ты?
— К вашему сиятельству покойника.
Смотрю, в углу передней большая куча веретей прикрывает, очевидно, тело.
Оказывается, что я сделал что-то дурное, и не я, а многие, и мы ушли. Я думал, что я уйду. Но вот привезли, и я просыпаюсь.
Нет личности, нет времени, нет пространства, нет причинности.
4) В пробуждении все, что кажется последовательным, складывается в один момент. То же и в жизни: последовательность времени и причинности мы делаем — ее нет. Мне становится страшно, что я заглядываю туда, куда не следует заглядывать.
5) Как только есть Бог, так все люди в одинаковой зависимости от Него. Признание Бога есть признание братства и потому любви. Бог не есть любовь, но из понятия Бога неизбежно вытекает любовь.
14 марта 1904 г.
Высшее сознание Божества предписывает второму сознанию — сознанию души, сознание души — сознанию тела (самовнушение).
19 марта 1904 г.
Нравственность нельзя предписывать. Нравственная, добрая жизнь вытекает из религиозного, метафизического понимания жизни. Как всегда: ни одна цель не достигается прямым стремлением к ней, а всегда попутно при стремлении к высшей цели. Так в этом случае: Сознание своей participation с Божеством неизбежно ведет к нравственной жизни, к поступкам нравственным и к воздержанию от безнравственных.
22 марта 1904 г.
1) Сознание в себе божественного начала возможно только при деятельности или воздержании от чего-либо. Пробовал, ничего не делая, вызывать в себе это сознание, и ничего не выходило, когда же хотел что-либо сделать или подумать не то, то это сознание тотчас же помогало. Точно так же помогает и для того, чтобы сделать то, что считаешь должным, и медлишь или устраняешься.
2) Явления жизни распределяются по времени: прошедшего, настоящего, будущего только потому, что я, ограниченное существо, не в силах обнять в одно и то же время прошедшее, настоящее, будущее. Точно так же человек не в силах совместить сознание тела, души и Бога, а они совмещаются в его жизни и живут одновременно в нем.
29 марта 1904 г.
1) Вопрос о свободе, который так многообразно и путано решается, весь только в том, что он решается положительно, тогда как он должен решаться отрицательно. Свобода людей может быть достигнута только тогда, когда люди перестанут, употребляя друг против друга насилие, оправдывать его.
2) Мы забываем, что мы всегда, всякую минуту находимся на пороге смерти, т. е. такого изменения нашей жизни, подобного которому мы никогда не испытывали и которого мы себе представить не можем.
3) В момент пробуждения складывается в форме времени последовательное сновидение. Не есть ли наша жизнь вся — момент пробуждения, в который складываются ее события в последовательной временной форме?
4) Живо представил себе тот внутренний мир тайный, одному владельцу его известный, какой есть во мне, во всех людях, в Машеньке-сестре, Соне, старике-раскольнике и др.
5) Если есть бессмертие, то оно только в безличности. Истинное я есть божественная бессмертная сущность, которая смотрит в мир через ограниченные моей личностью пределы. И потому никак не могут остаться пределы, а только то, что находится в них: божественная сущность души. Умирая, эта сущность уходит из личности и остается чем была и есть. Божеское начало опять проявится в личности, но это не будет уж та личность. Какая? Где? Как? Это дело Божие.
6) Как радостно и благотворно помнить, что в тебе Бог!
7) Жизнь есть благо все большего и большего сознания: сначала матерьяльной отдельности, потом душевной отдельности, потом божественного начала в пределах.
Для Бога все, что было и будет, все это есть, все сливается в Его жизни, как в моей жизни сливается в одно все мое прошедшее, настоящее и (сливается наступая) будущее. Наше стремление и благо в том, чтобы все больше и больше сознавать божеское. Для Бога это не нужно. Это нужно только для нас, давая нам благо. Для Бога не только прошедшее и будущее человека, но прошедшее, настоящее, будущее жизни всего мира слито в одно. Как я ребенок, юноша, муж, старик — одно, так для Бога жизнь ассириян, греков, французов, японцев и всего, что будет и что было в этом мире и во всех мирах, сливается в одно.
8) Старость, разрушение организма есть радостное расширение пределов сознания. Смерть есть совершенное расторжение их и слияние капли с океаном, может быть только, чтобы опять выделиться каплей. (Эти рассуждения граничат с помешательством.)
9) Как радостно в детстве и юности усиление сознания (телесного), так радостно в возмужалости усиление сознания духовного, так в старости (что я только что испытал) радостно сознание уже не отдельного духовного существа, а сознание своей причастности к вечному, бесконечному. Всегда радость. Если же сейчас, в старости, мне кажется, что радость моего телесного юношеского сознания была больше, чем та радость, которую я испытываю теперь от сознания своей причастности Богу, то это от того, что то украшено прелестью воспоминания. Но даже и при этом та радость, которую я испытываю теперь от сознания своей божественности, больше, даже сильнее той.
10) Мне хочется написать статью о гипнозе. О пользе, необходимости и о вреде и злоупотреблении им, о том, как бороться против него. Думая же о причине его, я пришел к следующему:
Все существа внутренно, скрытно от нас связаны между собой, как корень одного многоветвистого растения (нехорошо сравнение), как одна сила, движущая множество станков, и потому остановка, ускорение одного станка останавливает, ускоряет другие (опять нехорошо). Дело в том, что все мы — проявления одного существа, и потому каждое проявление в одном вызывает такие же проявления в других. Проявление действия, вытекающею из сознания какой-либо из трех степеней в одном существе, вызывает такое же сознание в других и такое же действие. Не подчиняется только низшему сознанию высшее.
31 марта 1904 г.
1) Как в организме на всех членах отзывается усилие одного и даже вызывает подражание — кручение пальцев, руки, ноги, — так и в этом мире, где все живое есть один организм, усилие каждого человека, даже животного отзывается во всех других подражанием, гипнозом.
2) Мир живых существ есть один организм. Сила, жизнь общая этого организма не есть Бог, а есть только одно из проявлений Его. И как наша планета есть часть солнечной системы, которая в свою очередь есть часть другой, большей системы и т. д., так и сила духа есть только одно из проявлений Бога. Так что этим путем Бог всегда недоступен. Он доступен только для разума, который говорит, что есть и должно быть не то что начало всех начал, а начало, не имеющее начала, т. е. начало вне закона причинности, то начало, которого образчик, признаки я сознаю в себе.
5 апреля 1904 г.
1) Уяснение законов жизни, новое, с новой стороны, понимание их, нравственные правила, скорее, пособия, вытекающие из ясно выраженного понимания, всегда помогали мне в жизни. Но всегда тоже такие нравственные истины притираются, перестают действовать. Но последнее: сознание себя духовным вечным существом, заключенным в пределы, представляющиеся мне телом, долго держится не ослабевая и продолжает поддерживать меня даже в том слабом состоянии, в котором нахожусь теперь. Часто вспоминаю и укрепляюсь.
2) Думал о Николае I, об его невежестве и самоуверенности и о том, какая ужасная вещь то, что люди с низшей духовной силой могут влиять, руководить даже высшей. Но это только до тех пор, пока сила духовная, которой они руководят, находится в процессе возвышения и не достигла высшей ступени, на которой она могущественнее всего.
3) Читал философскую книгу об этике Спинозы. Обоснование этики возможно только на признании божественности природы того, что мы называем собою. Но как beibringen эту мысль неразвитым людям? Внушение.
7 апреля 1904 г.
1) Пророк говорит: дух Божий не говорил мне долго, но нынче я услышал его голос, и он велел мне провозгласить людям…. Матерьялист говорит: у меня последнее время плохо действовал желудок, и не было охоты мыслить. Нынче подействовал желудок, и я начал статью. Кто прав? Оба правы. Но у пророка вопрос взят глубже.
2) Говорят об эвдемонизме, называя так нравственное учение, целью которого полагается благо. Но при всяком учении ближайшею целью всегда будет благо. По христианскому учению: цель жизни — исполнение воли Бога, но средство познания воли Бога есть благо — не счастье, а благо, т. е. удовлетворение высших духовных стремлений человека.
22 апреля 1904 г.
1) Если понимаешь себя, как Бесконечное Начало, проявляющееся в ограниченных пределах, то цель, смысл, деятельность жизни одна: делать то, чего хочет Бог, что свойственно Богу, проявившемуся во мне. При таком понимании жизни уничтожается весь интерес к тому, что случается, интерес только в том, что мне делать, т. е. в настоящем, в момент вне времени.
2) В том-то и истинная жизнь и свобода, что можешь жить только в настоящем — вне времени.
3) Во времени, т. е. так, как человек рассматривает себя, он, очевидно, не свободен, свободен он только в настоящем, в делании вне времени.
29 апреля 1904 г.
1) Движение материи вытекает из ограниченности моего (понимания) воспринимания. Я не могу воспринимать все вдруг, вследствие своей ограниченности, и потому воспринимаю постепенно. Эта постепенность воспринимания представляется мне движением материи во времени, как кажется, что бегут берега, когда постепенно получаешь впечатления от них.
Как же объяснить два крайние явления: движения своего сердца, дыхания, и движения земли вокруг солнца и солнца к Геркулесу?
2) Человек есть проявление Всего — Бога, в ограниченных пределах. Ограничение это в том, что он, чтобы быть Всем, должен пройти через время и пространство (движение и материю).
3) Человек познает что-либо вполне только своей жизнью. Я знаю вполне себя, всего себя до завесы рождения и прежде завесы смерти. Я знаю себя тем, что я — я. Это высшее или, скорее, глубочайшее знание. Следующее знание есть знание, получаемое чувством: я слышу, вижу, осязаю. Это знание внешнее, я знаю, что это есть, но не знаю так, как я себя знаю, что такое то, что я вижу, слышу, осязаю. Я не знаю, что оно про себя чувствует, сознает. Третье знание еще менее глубокое, это знание рассудком: выводимое из своих чувств или переданное знание словом от других людей — рассуждение, предсказание, вывод, наука.
Первое: мне грустно, больно, скучно, радостно. Это несомненно.
Второе: я слышу запах фиалки, вижу свет и тени и т. д. Тут может быть ошибка.
Третье: я знаю, что земля кругла и вертится, и есть Япония и Мадагаскар и т. п. Все это сомнительно.
Жизнь в том, что и третье и второе знание переходят в первое, что человек все переживает в себе.
4) Дух человека божествен, бесконечен, вечен, но сознание его ограничено. Он может сознавать только во времени и пространстве, но время и пространство бесконечны, и потому и он бесконечен. Бог сознает все, человек же только то, что отграничено пространством и временем.
5) Я был уже многим. И все, чем я был, все это во мне, все это мое я. И жизнь моя здесь и после смерти будет только приобретением нового содержания моего я. И как бы я ни увеличивался, я никогда не перестану быть ограниченным, ничтожным, потому что Все бесконечно.
6) Я теперешний и я в следующую секунду — один и тот же я, но я не могу сознавать я следующей секунды, и поэтому мне кажется, что есть движение моего сердца, дыхания. Не будь перехода сознания нового я, не было бы движения сердца. Также не будь перехода сознания нового я, не было бы движения земли вокруг своей оси, дня и ночи.
7) Я представлял себе сознание, как ограниченное отверстие в шару. Сначала границы этого отверстия представляются телесным существом, потом то, что составляет содержание этого отверстия, представляется духовным существом, и под конец самое содержимое шара, все содержимое его признается собою. Так что высшее сознание возвращается назад в себя. Но это не так. Телесным существом представляются те пределы, которые ограничивают то, что сознается собою, потом признается то, что находится в пределах. Потом это как бы стекло или лед все утончается и утончается, и сознание переходит не назад, а вперед, в высшую сферу.
8) Вся загадка, вся трудность, весь узел определения жизни в том, что жизнь есть сознание только настоящего мгновения, и вместе с тем моя жизнь есть жизнь всего мира и в пространстве и во времени, но я не могу ее сразу сознать всю (как может, должен сознавать Бог), но сознаю ее по частям во времени и пространстве. Я — я и в 50, и 30, и 20, и 10 лет, и во время рождения, и до рождения, и в отце, деде, прадеде и во всем предшествовавшем. Все это во мне уже есть. И все, что будет со мной при жизни и после смерти, все это уже есть, но я только не пережил еще этого, но переживу. И только от этого есть движение и материя, время и пространство. (Иногда мне кажется, что это откровение истины, иногда кажется, что это философский бред.)
30 апреля 1904 г.
1) Наше постоянное стремление к будущему не есть ли признак того, что жизнь есть расширение сознания? Да, жизнь есть расширение сознания.
2) Движение, все движение в мире матерьяльном, начиная с движения сердца до движения Сириуса, есть только иллюзия, происходящая от расширения сознания: все больше и больше ожидаю, узнаю и переживаю.
3) Для того, чтобы могло быть расширение сознания (благо), нужно, чтоб оно было ограничено. Оно и ограничено пространством и временем.
4) Сначала кажется, что я — матерьяльное (я принимаю свои пределы за себя), потом кажется, что я — что-то духовное, т. е. что-то, как матерьялисты говорят, что-то из тонкой материи, отдельное. Потом сознаешь, что ни матерьяльного, ни духовного нет, а есть только прохождение через пределы вечного, бесконечного, которое есть Все само в себе и ничто (Нирвана) в сравнении с личностью.
5) Живя с сознанием телесности, человек — эгоист, борец за свои радости, живя с сознанием духовного существа, он — гордец, славолюбие, живя в сознании своего ученичества в Божестве, он делает то, чего хочет и что делает Бог — блага всем.
7 мая 1904 г.
1) Третьего дня встретил оборванного просящего прохожего. Разговорился с ним: он бывший воспитанник Педагогического института. Он — ницшеанец sans le savoir. Да какой убежденный. ‘Служение Богу и ближним, подавление своих страстей — это узость, нарушение законов природы. Надо следовать страстям, они дают нам силу и величие’. Поразительно, как учение Ничше, эгоизм, есть необходимое следствие всей совокупности quasi-научной, -художественной и, главное, -философской и -популяризаторской деятельности. Мы не удивляемся и не сомневаемся в том, что если в хорошо разработанную землю попали семена и при этом будет тепло, влага, и ничто не затопчет посев, то вырастут известные растения. Возможно также верно определить, какие будут духовные последствия известных умственных, художественных, научных воздействий.
2) Мне все больше и больше кажется, что нужно и есть что сказать о причинах подавления духовной жизни людей и средствах избавления. Все то же старое: причина всего — насилие, оправдываемое разумом насилие, и средство избавления: религия, т. е. сознание своего отношения к Богу. То же хочется выразить в художественной форме: Николай I и декабристы.
3) Жизнь ограниченного сознания: наша жизнь и жизнь всех отдельных существ сознается нами движением и материей во времени и пространстве. Для жизни же неограниченного сознания нет ни времени, ни пространства, ни движения, ни материи. Такая жизнь непонятна нам, но она есть. Одна она есть. Наша же жизнь и всех отдельных существ есть только проявление ее. Такая неограниченная жизнь невыразима словом, непонятна рассудку. Но мы знаем ее, знаем потому, что она есть мы, и мы — это она. Мы знаем ее помимо рассудка, соединяемся с ней вне области рассудка. Для рассудка мы можем объяснить себе существование такой неограниченной жизни тем, что она соединяет в одно все существующее так же, как мы воспоминанием соединяем в одно всю свою прошедшую жизнь и воображением соединяем в одно жизнь других существ. Мы соединяем так только ограниченное число событий и существ, Бог же соединяет в себе все.
4) Жизнь наша представляется нам расширением своего сознания, в сущности же нет расширения, а есть уяснение сознания жизни. Жизнь (Бог) по существу беспредельна и бесконечна, и потому сознание этой беспредельности и бесконечности есть жизнь в нас. И закон жизни есть все более и более ясное это сознание.
8 мая 1904 г.
Получил письмо от матроса из Порт-Артура. Угодно ли Богу или нет, что нас начальство заставляет убивать?
Есть это сомнение, и я пишу о нем, но знаю тоже, что есть великий мрак в огромном числе людей. Но, как Кант говорит, как только ясно выражена истина, она не может не победить все. Когда? Это другой вопрос. Нам хочется скоро, а у Бога 1000 лет как один час. Думается мне, что для того, чтобы кончились войны (и с войнами узаконенное насилие) нужны вот какие исторические события: нужно 1) чтобы Англия и Америка были в войнах разбиты государствами, введшими общую воинскую повинность, 2) чтобы они вследствие этого ввели общую воинскую повинность, и 3) что тогда только все люди опомнятся.
11 мая 1904 г.
1) Илья Васильевич, лакей, вследствие праздника и гулянья не в духе. И я не успел оглянуться, как заразился тем же дурным, недобрым расположением. Одно из важнейших правил в жизни: не зевать, когда другие зевают. Не поддаваться никакому внушению, не проверив его. Отдаваться только такому, какое признаешь добрым: поддаваться внушению Христа, Марка Аврелия, а не Мопасана и т. п. Не забывать и того, что ты тоже внушаешь.
2) Моя жизнь (которую я знаю основательно одну) есть, несомненно, если не расширение (расширение мне не нравится), то уяснение сознания (оно было темно становится яснее). И, дойдя до высшей степени ширины, ясности, т. е. что я сознаю собою другие существа или даже все существа, оно исчезает — наступает смерть. Но такое же сознание я вижу, знаю — живет в других людях, существах, которые ограничивают мое сознание, соприкасаются с ним. И в них, во всех этих существах происходит то же: они уясняют свое сознание, увеличивают его, живя, и это увеличившееся, уяснившееся в них сознание уничтожается смертью. Так что жизнь вообще есть проявление истинно и неограниченно существующего, сущего, ‘до ое’, в бесконечно многих ограниченных сознаниях, которые нам представляются матерьяльными движущимися существами так же, как и мы сами. Эти зарождающиеся и уничтожающиеся сознания суть как бы дыхания Бога. Бог дышит нашими жизнями. Это сравнение не точно. Сравнение будет вернее с живыми клетками тела. Каждая живет и умирает и, живя и умирая, служит всему. Но, чтобы сравнение было полно, надо прибавить, что клетка-человек (про другие не знаю, но думаю, что и они смутно сознают) сознает то, что он и все другие клетки имеют источником одно общее начало.
Из этого понимания жизни прямо вытекает нравственное учение всех религий. Человек, дух, сын божий, брат всех существ, призван служить всем существам, Всему, Богу. Как хорошо! Особенно ясно выясняется из этого понимания жизни нравственное обязательство не только не уничтожать жизнь существ, но служить жизни. Жизнь всякая есть проявление Бога. Уничтожить жизнь значит уничтожить орган, вместе со мной служащий Богу — служащий и мне.
20 мая 1904 г.
1) Часто с необычайной ясностью чувствую, сознаю случайность этого мира, этой жизни. Она — не все, но она и не ничто, она — частица Всего.
2) Ехал верхом дорожкой между только посаженными крошечными березками и 40-летними старыми березами моей посадки и живо представил себе, как через 40 лет крошечные березки будут старые, а на место старых будут молодые от корня. И эта мысль — боюсь глупого самомнения, но все-таки скажу — эта мысль показалась мне тем же, чем было упавшее яблоко для Ньютона. Я подумал: что такое значит то, что я знаю, что будет через 40 лет, через минуту, через 100 лет, мог бы знать — ничто не мешает этому — что будет через 1000, миллионы лет? Что это значит? Значит, что во мне есть разум, предвидящий будущее, уничтожающий время. Время есть для моего тела, но для разума есть только более и менее ясное. Более ясное я называю настоящим. Но его нет. Это только точка соприкосновения, менее ясное я называю прошедшим, еще менее ясное я называю будущим. Так что наиболее ясное есть прошедшее, ближайшее к настоящему, менее ясное — будущее, и тем более ясное, чем оно ближе к настоящему.
Сознание себя в своем теле и вне его в других существах так же, как и сознание себя в прошедшем и будущем, есть сознание своего духовного существа. Сознание себя в своем теле есть сознание самое ясное, сознание в соприкасающихся существах — менее ясное, сознание в познаваемых только разумом существах — еще менее ясное. Духовное существо сознает себя в своем теле внутренним опытом, в соприкасающихся существах — внешними чувствами, во всех остальных — воображением. Во всех проявлениях своих — это все то же духовное существо, которое мы называем разумом.
Яблоко мое в том, что не только рассуждение, но воображение и воспоминание есть не что иное, как разум.
21 мая 1904 г.
1) Я говорил и думал, что свободы нет ни в плотской, ни в духовной области, но что во власти человека переходить из одной области в другую. Я даже думал и сказал: что человек может переходить по своей воле как из низшей области в высшую, так и обратно. Это неверно. Человек не может произвольно переходить из одной области в другую, но он всегда переходит из низшей степени сознания в высшую. (В этом жизнь.) И переходит не произвольно, а по законам жизни. Иллюзия же обладания свободой происходит от того, что по закону жизни всегда, переходя от низшего сознания к высшему, человек чувствует себя все более и более свободным. (На низшей ступени сознания, когда человек сознает только свою отдельность от Всего, сознает себя телесным существом, он испытывает наибольшую несвободу. Поднимаясь выше, он все более и более чувствуя себя свободным. Признав же себя только одним из проявлений Бога, он чувствует себя вполне свободным.) Подвигаясь же от каждой низшей ступени сознания к высшей по основному закону жизни, человеку, чувствующему себя все более и более свободным, т. е. все более осуществляющим вложенное в него стремление к благу, кажется, что это он сам свободно избрал эту свободу и благо. Если бы человек незаметно для себя плыл бы по реке, и в этом движении перед ним открывалось бы по берегам то самое, что он желает видеть, то очень естественно, что ему представилось бы, что это двигается не то судно, на котором он плывет, а что это он сам по своей воле приближается к тем местам, к которым он желает приблизиться. Иллюзия его разрушилась бы, как только он приблизился бы к местам, в которых он не желает быть. Так точно и непрестающее движение жизни, влекущее человека из низшей области сознания в высшую, от меньшей свободы к большей, от меньшего блага к большему, представляется ему его свободной деятельностью. Иллюзия эта разрушается, как скоро человек совершает поступок, вызванный сознанием низшей степени, когда в нем начинает проявляться сознание высшей степени. Вопрос о свободе воли возникает только во времена переходов от низшей степени сознания к высшей (а процесс этого перехода совершается всегда). И никто никогда не говорит, что человек может свободно выбрать дурное вместо хорошего, но говорят обыкновенно, осуждая человека, что он мог выбрать хорошее вместо дурного. Происходит это от того, что во всех людях постоянно совершается процесс перехода из низшей сферы сознания в высшую (в этом жизнь), и нам кажется, когда происходит борьба низшего сознания с высшим, — что это мы сами произвольно делаем или не делаем. Мы чувствуем себя свободными, но мы не свободны.
И как хорошо знать, что мы не свободны, а что мы орудия в руках Бога! Нет гордости, довольства собой, приписывания себе заслуг, нет превознесения себя над другими. Нет, главное, осуждения других.
Представляются две опасности: при признании свободы воли: самовозвеличение, гордость, осуждение, нетерпимость к людям. При отрицании свободы воли: равнодушие к своей душевной деятельности, фатализм, нравственная бездеятельность. Но истина не может быть вредна. И первая альтернатива удовлетворяет всем требованиям души человека. Боятся нравственной бездеятельности, но не говоря уже о том, что нравственные усилия, как каждый испытал, всегда бессильны, не говоря об этом, какая же может быть более могущественная нравственная деятельность, чем вера в Бога, отречение от своей воли, преданность Его воле.
Если есть во власти человека нечто подобное свободе воли, сознательному стремлению и усилию к благу, то это только одно: сознание того, что движение сознания человека от низшей ступени к высшей есть закон жизни человека и его высшее благо. Но это сознание закона жизни не есть дело личного усилия одного человека, а последствие совокупной деятельности людей, есть опять-таки по закону жизни вступление всего человечества на высшую ступень сознания.
3) Нельзя отрицать того, чтобы не была возможна личная жизнь и после смерти. Но если она будет, то она будет относиться к нашей теперешней жизни так же, как наша теперешняя жизнь относится к предшествующей, о которой мы ничего не знаем.
23 мая 1904 г.
1) Человек на низшей ступени покорен только себе, но не покорен людям и Богу, т. е. закону Всего. На более высокой он покорен людям (законам людским, подчиняя им свою волю), но не покорен Богу, на высшей он покорен Богу, подчиняя Его закону и свою волю, и требования людей.
2) Смирение перед людьми — свойство низкое, потому что не покорен и себе и Богу. Смирение же перед Богом — высшее свойство, потому что, покоряясь Богу, стоишь выше требований своей личности и людей.
24 мая 1904 г.
1) Все последнее время не только не ослабляется во мне сознание своей причастности божеству, но усиливается и помогает жить и делать легко то, что прежде делал с трудом. Боюсь ошибиться, но мне кажется, что я начинаю переходить на новую ступень сознания, жизни в Боге, жизни Богом. Начинаю чувствовать не только возможность, но естественность такою состояния. Еще шатко, но могу уже стоять. Очень похоже на то, как ползающий ребенок начинает ходить, учится удерживать равновесие. Пройдет время, и ему труднее будет ползать, чем ходить. Начинаю чувствовать, именно чувствовать это. И это очень радостно. А говорят: зачем старость? Дурно старость. Неперестающее движение вперед к благу, и чем дальше, тем истиннее, тверже благо.
2) Главная особенность жизни в Боге — это совершенное отсутствие заботы о мнении людском. К этому трудно привыкнуть, так как переходишь к сознанию жизни в Боге, для Бога, от сознания жизни в людях, для людей. Признак того, что живешь для Бога тот, что не нуждаешься в суждении людей — они не могут уже влиять на тебя. И я, слава Богу, начинаю уже испытывать это, как поднявшийся на ноги качающийся ребенок. ‘Дыбочки! Дыбочки!’
3) Несомненно, все люди должны переживать три степени ясности сознания. Первая — когда ограниченность божественной силы в тебе принимаешь за отдельное существо. Не видишь своей связи с бесконечным началом. Второе — когда видишь, что сущность твоей жизни есть дух, но, не отрешившись от понятия своей отдельности, думаешь, что твой дух в теле — отдельное существо — душа. И третье — когда сознаешь себя ограниченным проявлением Бога, т. е. единого истинно существующего невременного и непространственного. От этого три рода жизни: 1) жизнь для себя, 2) жизнь для людей и 3) жизнь для Бога. От непонимания этого споры, несогласия, ошибки, осуждения. Как ребенку грудному, находящемуся на первой ступени, я не могу внушить необходимости помнить о других людях и сдерживать себя, так и человеку, живущему для людей, будут непонятны доводы о том, что надо жить для Бога, хотя бы это и было несогласно с требованиями людей. От этого все несогласия и осуждения. Старайся вообще поднять брата на высшую ступень сознания, но не требуй от него согласия с доводами из той области, которая еще чужда ему.
4) Человек не свободен, и люди не свободны, но они все идут к большей и большей свободе, к высшему сознанию — в этом жизнь. И потому я не могу сам себя по произволу поднять на высшую степень сознания, но, вступив на известную степень сознания, я могу и должен или, скорее, не могу не содействовать уяснению сознания своего и других людей. Кроме сознания личного, существует сознание общее (религии, мудрость), и этому сознанию я могу, должен, не могу не содействовать, и это сознание влияет и на меня, и на других людей. Так что движение вперед совершается не произвольно одним человеком над собою, а всем человечеством (и, конечно, не произвольно) над каждым отдельным человеком.
25 мая 1904 г.
1) Для того, чтобы найти благо свое, надо стремиться к благу других. Лучшее, единственное средство служить себе — это служить людям (получишь величайшее благо от мира: любовь людей). Для того, чтобы содействовать благу людей, для того, чтобы служить людям, надо служить Богу, т. е. не иметь целью благо людей, а только исполнение воли Бога (воля Бога — благо людей), и достигнешь и блага людей, и своего. Это непреложный закон. И жизнь понемногу научает ему.
2) Человек на низшей ступени личного сознания не может быть движим требованиями сознания высшего, общественного. Так же и человек, стоящий на степени общественной, не может быть движим требованиями высшего, религиозного сознания. Но это не значит того, чтобы требования как общественные, так и религиозные должны бы были быть чужды людям, стоящим на низшей степени (детям, легкомысленным людям). Если бы это было, то люди, живущие на низших степенях сознания, отдаваясь своим влечениям, так далеко зашли бы, что им трудно бы было перейти на высшую степень сознания. Для этого есть выработанные внушения, как общественные, так и религиозные, которые передаются людям, стоящим на низших степенях сознания, и удерживают их в известных пределах. На это-то и нужно внушение.
28 мая 1904 г.
Жизнь высшего сознания тем особенна, что нельзя хвалить себя, быть довольным собой. Можно только укорять себя, когда сделал не то. Когда же сделал, что нужно, то только не гадко, как работник с хозяином, пришедшие с поля.
30 мая 1904 г.
Все научные исследования ничтожны без религиозной основы. Разум человека действует плодотворно только тогда, когда он опирается на данные религии. Только религия, ставя разумные цели, распределяет поступки людей по их значению. Самый прекрасный, благожелательный, умный поступок безобразен, вреден, бессмыслен, не у места. Место же определяет только религия. Во имя чего надо отдать жизнь, и во имя чего не пошевелить пальцем. Религия одна дает относительную оценку поступков, потому что она одна оценивает поступки по их внутреннему достоинству.
2 июня 1904 г.
1) Человек, взрослый человек без религиозного мировоззрения, без веры, есть духовный, нравственный калека. Он может делать то, что свойственно человеку, может жить только благодаря искусственным приспособлениям: забавы, искусство, похоть, честолюбие, корыстолюбие, любопытство, наука. И такой человек — как и калека — всегда во власти всех, с ним можно сделать все, что хочешь. И такова вся наша, вся европейская (и американская) интеллигенция. Эта интеллигенция-калека ни во что не верит, ничего не умеет делать, кроме пустяков, но знает, что ей надо жить. И жить она может только чужими трудами. Заставить же кормить, содержать себя она может только людей тоже без религии. И потому все усилия ее направлены на то, чтобы или извратить ту веру, которую имеет народ, или совсем лишить ее народ. Первым делом специально занято духовенство, вторым — ученые: наука, литература, искусство.
2) Для того, чтобы знать, что надо и чего не надо делать, что прежде (т. е. что важнее) и что после надо делать, нужно знать свое назначение. Если человек знает, что его назначение — земледелие, возделывание растений, то он прежде всего будет исполнять дела, требуемые его назначением: будет пахать, сеять, копать, убирать, всякие же другие дела будет делать только в той мере, в которой они не препятствуют его главному занятию. Кроме того, и в своем деле он в выборе занятий будет руководиться тем, что наиболее важно и нужно для успеха его дела: будет весною пахать, скородить, сеять, а не будет возить навоз или строить и т. п. Так что без знания своего назначения для человека невозможна никакая деятельность. Так это в тех различных деятельностях, которые избирает человек в жизни. Точно то же и по отношению всей жизни человека: Для того, чтобы человек мог вести разумную жизнь и знать, что во всей жизни его наиболее важно, что он должен делать прежде, что после? что выбрать и как поступить (когда являются одно другое исключающие требования, а такими противоречивыми требованиями полна жизнь всякого человека), для этого человеку необходимо знать уже не свое частное призвание земледельца, столяра, писателя, ему нужно знать свое человеческое назначение. И вот знание этого назначения человека в мире и есть то, что известно людям под словами: вера, религия.
3) Время есть тот предел, который скрывает от нас наше расширение, наш рост и который дает нам вследствие этого иллюзию самодеятельности, свободы. По мере того, как я расширяю свое сознание, я сознаю его (да, сознаю сознание), и мне от того, что мое сознание открывается мне, кажется, что я сам это делаю.
4 июня 1904 г.
1) Время и пространство суть те два предела, которые с двух сторон (с двух сторон?) ограничивают человека, делают его отдельным существом. Время дает нам понятие о росте предметов и нас самих, пространство дает понятие о многообразности, множестве предметов. Пространство дает нам представление своей матерьяльной отделенности, независимой от роста, время дает представление о росте, уничтожающем матерьяльную отделенность.
2) Война есть произведение деспотизма. Не будь деспотизма, не могло бы быть войны, могли бы быть драки, но не война. Деспотизм производит войну, и война поддерживает деспотизм.
Те, которые хотят бороться с войной, должны бороться только с деспотизмом.
5 июня 1904 г.
1) Мое единство со Всем скрывается от меня тем, что я не могу сознавать себя иначе, как вещественным в пространстве и движущимся во времени.
2) Сознаю себя нераздельным со Всем и вместе с тем чувствую себя отделенным от Всего.
6 июня 1904 г.
1) Несчастные брошенные солдатки ходят. Читаю газеты, и как-будто все эти битвы, освящения штандартов так тверды, что бесполезно и восставать, и иногда думаю, что напрасно, а только вызывая вражду, написал я свою статью, а посмотришь на народ, на солдаток, и жалеешь, что мало, слабо написал.
2) Как-будто начала проходить свежесть сознания жизни как участия в Божестве. Не хочу допустить этого ослабления. Возобновляю сознание. Впрочем, думаю, что всякое такое уяснение себе одной стороны истины оставляет след. Но мало этого, хочу жить сознанием своей причастности Вечному, Бесконечному.
3) Вещество в пространстве есть то, что ограничивает меня, отделяет меня от всего. Сознаю ли я себя большим, вещественно, существом в сравнении с блохой или малым в сравнении с горой, но всяком случае то, что я называю собою, есть какое-то бесконечно малое по величине существо — сознающее свои пределы веществом. Движение же во времени (т. е. отношение движения того, что я считаю собою, к движению всего остального) соединяет меня со всем существующим.
8 июня 1904 г.
Не могу сознавать свое вечное, бесконечное существо иначе, как веществом в движении, ограниченным веществом в движении вне меня.
9 июня 1904 г.
1) Особенно ясно почувствовал возможность жизни без ожидания награды (страха наказания у меня никогда не было), а только для того, чтобы исполнять свое назначение. Как клетка тела. Не ждать за свои поступки возмездия, ничего не желать, кроме исполнения своего назначения, — видеть в этом все и начало и конец всего — это и есть то отречение от личности, которое нужно для доброй жизни. Такое руководящее начало в жизни очень облегчает жизнь: уничтожает то насилие над собой, которое требуют различные доктрины. Например, сейчас, от меня требуют денег погорелые, помощи босяки, совета рабочий, призываемый к воинской повинности. Я устал, не могу все исполнить. И я мучаюсь, если я руковожусь правилом, что надо помогать и т. п. Но как только я сознаю себя живущим только для того, чтобы исполнять свое назначение клетки в теле, я спокойно и радостно делаю, что свойственно моему назначению, не больше, и не тревожусь.
2) Ожидать награды в будущем — то же, что жить надеждой, живя дурно сейчас. Награда, — не награда, а радость, — есть сейчас всегда. Живи ею. И когда живешь своим истинным сознанием, то живешь вне времени, т. е. всегда в настоящем, в том моменте, когда ты свободен. И тогда всегда хорошо.
10 июня 1904 г.
1) Сознание в нас, — не сознание, а то безвременное, внепространственное начало жизни, которое мы сознаем, — неподвижно, нетелесно, вневременно, внепространственно. Оно одно неизменно есть, и жизнь состоит в том, что мы все яснее и яснее, полнее и полнее сознаем его. Сознаем же его яснее и полнее потому, что не сознание растет, — оно неизменно, — а скрывающие его пределы утончаются. Как бы темная, густая туча, сквозь которую с трудом просвечивает солнце, двигаясь, заслоняет солнце все более и более светлыми частями, и солнце выплывает из нее. То же с нашей жизнью. В этом все движение жизни. Нам кажется, что движемся мы, а это движется то, что скрывает от нас нашу истинную сущность.
2) Времени, разумеется, нет для истинной жизни, оно есть только для тех действий, которые мы совершаем в области ‘тучи’ — того, что скрывает от нас нашу истинную жизнь. В этих делах необходимо сообразоваться с временем, с будущим и с вещественно-пространственными соображениями. Все дела эти непроизвольны (нам кажутся они только свободными), и все они, начиная с биения сердца и кончая научным открытием или художественным произведением, все непроизвольны и ведут только к утончению ‘тучи’, к утончению пределов, скрывающих жизнь. Свободны мы только в сознании своей божественности, проявляющейся в настоящем, т. е. вне времени.
3) Жизнь, истинная жизнь только в настоящем, т. е. вне времени. Как давно я знаю это, а только теперь вполне понял, и то едва ли ‘вполне’. Всегда, в каждый момент жизни можно вспомнить это, перенести свою жизнь в настоящий момент, т. е. в сознание Бога. И как только сделаешь это, так отпадает все, что может тревожить, воспоминания прошедшего, раскаяние, ожидание или страх будущего, и является спокойствие, твердость, радость. И не думай, что это уничтожает энергию жизни, приводит к аскетической умной молитве и глядению на кончик носа. Напротив, это дает несравнимую с обычной жизнью энергию, бесстрашие, свободу и доброту.
4) Помня о том, что ты живешь только сейчас, в настоящем, т. е. вне времени, нельзя ни печалиться, ни тем более злиться, можно только радоваться и любить. О, помоги мне, Господи, т. е. Тот, Кого я сознаю, чтобы всегда, а если нельзя всегда, то хоть как можно чаще сознавать Тебя.
Применяю это к своей жизни теперь, к моим старческим недугам. И недуги становятся благом. Я в старости имею две радости: одну — все радости этой жизни: общение с миром, природой, животными, главное, людьми, работу мысли активной и пассивной (восприятия чужих мыслей), и еще имею радость сознания приближения перехода в новую форму жизни (мои недуги).
11 июня 1904 г.
1) Все помню свою истинную жизнь, что она в настоящем. Стоит вспомнить, и то, что тревожило — перестает, что сердило — перестает, что огорчало — радует. Саша идет — беспокоюсь. Да ведь это не моя жизнь. Что будет, то хорошо. Сердит то, что Ухтомский глупо пишет, да ведь он не знает, и опять это не я в настоящем. Из книги чужой листы пропали. Да ведь это так должно было быть. Твое дело отнестись к этому, как должно.
2) Только сознание истинной жизни разрешает три неразрешимые вопроса: 1) вопрос фатализма, предопределения, 2) вопрос свободы воли и 3) вопрос эгоизма. Вопрос фатализма в том, что если все предопределено, то мне нечего, незачем жить. Ответ: все предопределено, кроме той жизни, которая проявляется в твоем сознании. Она-то и предопределяет все. Вопрос свободы воли в том, что как же я свободен, когда все предопределено во времени? Ответ: все предопределено во времени, но ты свободен в настоящем, вне времени. Вопрос эгоизма в том, что эгоизм — дурно, безнравственно, вредно для общей жизни, а между тем, как ни верти, в основе всякой деятельности лежит эгоизм. Ответ: сознание своего ‘я’ и должно быть двигателем всего, но сознание своего истинного ‘я’, единого с Богом, а не обманного ‘я’, кончающегося своей личностью, своих пределов, принимаемых за существо. Сознание своего божеского ‘я’ не только не безнравственно, не вредно, но оно одно нравственно, одно ведет к истинному благу всех людей.
13 июня 1904 г.
1) Наш Бог, не говорю уже о Боге церковном — Троице, Боге Творце, Боге деистов, страшно антропоморфичен, выдуман нами по нашим слабостям. Бог тот, которого я не то что сознаю, не то что понимаю, а тот, существование которого для меня неизбежно, хотя я ничего не могу знать про Него, как только то, что Он есть. Этот Бог для меня вечно Deus absconditus, непознаваемый. Я сознаю нечто вневременное, непространственное, внепричинное, но я никакого права не имею называть это Богом, т. е. в этой невещественности, вневременности, непространственности, внепричинности видеть Бога и Его сущность. Это есть только та высшая сущность, к которой я причастен, но Начало, principium этой сущности может быть и должно быть совсем иное и совершенно недоступное мне. Скажут: это ужасно — чувствовать себя одиноким. Да, ужасно, когда приучил себя к мысли, что у тебя есть помощник, заступник. Но ведь это все равно, что укрыться в шалаш от бомб или, еще хуже, под высокое дерево от молнии. Нет Бога, которого я могу просить, который обо мне заботится, меня награждает и карает, но за то я не случайное явившееся по чьей-то прихоти существо, а я орган Бога. Он мне неизвестен, но мое назначение в нем не только известно мне, но моя причастность Ему составляет непоколебимую основу моей жизни.
2) Паскаль говорит где-то, что христианин находится в положении темного человека, который узнает вдруг свое царское происхождение. Я бы сказал так: человек, пришедший к сознанию своей истинной жизни, подобен человеку, который был бы вывезен из своего деревенского уединения в большой город, где бы он нашел все удобства и соблазны богатой жизни, и который, бесцельно проживя в увеселениях и рассеянии некоторое время, получил бы известие от той власти, которая выслала его в город, что он прислан в город не для своего увеселения, а для того, чтобы быть в этом городе представителем этой власти и исполнить ее поручения.
Все дело в том, чтобы постоянно вспоминать, а потом и постоянно помнить, что ты не праздный, веселящийся путешественник, а посланник, представитель высшей власти, имеющий от нее определенное поручение.
15 июня 1904 г.
1) Стараются уничтожить взяточничество, считают это позором и считают позором те люди, которые владеют землей, отдают деньги в рост, пользуются прислугой, воюют, ходят в распутные дома. Почему взяточничество хуже других дел? Нисколько. Только потому, что оно невыгодно правителям. И сколько таких неверных оценок хорошего и дурного. Такие же неверные оценки образованья, просвещенья. Человек не знает теории Дарвина, Маркса — он невежда. Другой не знает, как, когда, где сеют хлеб, чем различаются деревья — это очень мило.
2) Шопенгауер неправ, говоря, что мы сострадаем страданиям телесным потому, что едины. Единство наше не телесное, а духовное. Наживин пишет о том, почему мы жалеем убитых солдат, брошенные семьи, заброшенных больных. Ведь все это должно быть, все это благо.
Да, все должно быть, все благо, и, когда мы сострадаем, наша жалость к страдающему есть иллюзия. Это есть только вызов к единению, это есть сознание разрозненности. Мы страдаем не за убитых солдат, а за тех, которые их ведут на бойню, не за брошенные семьи, а за тех, которые их забросили, не за больных, а за тех, кто сделал их больными и не служит им.
Я испытал это чувство в остроге при прощании политических. Я расплакался, и Егор Егорыч, заключенный, стал утешать меня, что ему не так тяжело, как я думаю. Я тогда ясно сознал свое чувство и сказал ему, что мне жалко не его, а тех, которые поставили их в это положение. Это так: страдающему всегда лучше, чем тому, от кого он страдает.
18 июня 1904 г.
1) Не обманываю ли я себя, хваля бедность? Увидал это на письме к Молоствовой. Вижу это на Саше. Жаль их, боюсь за них без коляски, чистоты, амазонки. Объяснение и оправдание одно: не люблю бедность, не могу любить ее, особенно для других, но еще больше не люблю, ненавижу, не могу не ненавидеть то, что дает богатство: собственность земли, банки, проценты. Дьявол так хитро подъехал ко мне, что я вижу ясно перед собой все лишения бедности, а не вижу тех несправедливостей, которые избавляют от нее. Все это спрятано, и все это одобряется большинством. Если бы вопрос был прямо поставлен, как бы мне больно ни было, я решил бы его в пользу бедности. Надо ставить себе вопрос прямо и прямо решать его.
2) Мечников придумывает, как посредством вырезания кишки, ковыряния в заднице обезвредить старость и смерть. Точно без него и до него никто не думал этого. Только он теперь хватился, что старость и смерть не совсем приятны. Думали прежде вас, г-н Мечников, и думали не такие дети по мысли, как вы, а величайшие умы мира, и решали и решили вопрос о том, как обезвредить старость и смерть, только решали этот вопрос умно, а не так, как вы: искали ответа на вопрос не в заднице, а в духовном существе человека.
Смерть и старость не страшны и не тяжелы тому, кто, установив свое отношение к Богу, живет в нем, знает, что то, что составляет его сущность, не умирает, а только изменяется. И умирает и стареется легко тот, кто не только знает это, но верит в это, верит так, что живет этим, так живет, что старость и смерть застают его за работой. Всякий знает, что умереть легко и хорошо, когда знаешь, за что, зачем умираешь, и самой смертью своей делаешь предназначенное себе дело. Так легко умирают взрывающие себя или убитые в сражении воины. Так легко должны были умирать и умирали мученики, самой смертью своей служа делу всей своей жизни и жизни всего мира. Хочется сказать, что счастливы такие мученики, и позавидовать им, но завидовать нечего, во власти каждого в каждой жизни нести это мученичество в старости и смерти: умирать благословляя, любя, умиротворяя своими последними часами и минутами.
20 июня 1904 г.
1) Эгоизм — самое дурное состояние, когда это эгоизм телесный, и самое вредное себе и другим, и эгоизм — сознание своего высшего ‘я’ — есть самое высшее состояние и самое благое для себя и других. Стоит заботиться о себе телесном — и ряд неустранимых трудностей и бед, стоит заботиться о себе духовном — и все легко, и все благо.
2) Чем больше живешь, тем становится короче и время и пространство. Что время короче — это все знают, но что пространство меньше — это я теперь только понял. Все кажется все меньше и меньше, и на свете становится тесно.
3) Споры бывают только от того, что спорящие не хотят воротиться к тем положениям, на которых они основывают свои выводы. Если бы они сделали это, они увидали бы или что положения, принимаемые ими за аксиомы, несогласимы, или то, что кто-нибудь один, а может быть, и оба делают неправильные выводы из верных основ.
4) Человек всегда стремится к тому, чтобы выйти из своих пределов: он пытается сделать это посредством матерьяльных воздействий на матерьяльные предметы или приобретением собственности, или приобретением знаний, или овладением силами природы, или соединением в браке и семьею, или властью, и ничто не освобождает его от его пределов. Всегда одно в ущерб другого: он только растягивает мешок, в котором он сидит. Чем больше он растянет его в одну сторону, тем больше он натянется и стеснит его во всех других.
5) Для того, чтобы расширить свои пределы, человеку есть только одно средство: слиться, соединиться с другими существами, соединиться же, слиться с другими существами человек может только тогда, когда он поймет свою духовную сущность. Поняв же то, что он духовное существо, он неизбежно сливается со всеми другими существами — любовью.
6) В чем ценность жизни человека? Почему нельзя убивать людей? Все равно они умрут. Ценность жизни в том, что каждый человек есть особенное, единственное, никогда не бывшее прежде существо, имеющее соответственное своей особенности назначение. Каждое существо есть особенный и нужный Богу Его орган.
? Человек в настоящем, т. е. вне времени, всегда свободен, но, когда мы рассматриваем его поступок всегда во времени, он всегда представляется последствием предшествующей причины. Всякому поступку предшествовал какой-либо поступок или состояние, и не только один поступок и одно состояние, но бесчисленное количество поступков и состояний, и потому всякий поступок может быть отнесен к какому-либо поступку или состоянию или какой-нибудь совокупности предшествующих поступков или состояний как его или их последствие. И потому человек свободен, но кажется несвободным. Совсем обратное тому, что говорят детерминисты, говорящие, что человек не свободен, но кажется свободным. И Лихтенберг глубоко прав: вы говорите, что человек не свободен, потому что мы несомненно знаем, что всякое действие имеет свою причину, а я говорю, что положение о том, что всякое действие имеет свою причину, несправедливо, потому что я несомненно знаю, что человек свободен.
22 июня 1904 г.
1) Брат в очень дурном состоянии, нестолько физическом, сколько духовном. Правда, положение очень тяжело: удар, рот на сторону, слюна и боли, но оно становится тяжелее от того, что он не хочет покориться. В таком положении есть только два выхода: противление, раздражение и увеличение страданий, как это у него, или, напротив: покорность, умиление и уменьшение страданий, даже до уничтожения их.
2) Жизнь есть просветление сознания до известного крайнего определенного предела. Как Лao-тзе говорит: что мало и гибко, что растет, то сильно, что велико и твердо, что выросло, то слабо, человек с самого рождения слабеет физически и сильнеет духовно. Естественно, вне особенных случайностей, человек равномерно слабеет телесно и сильнеет духовно.
И когда человек знает это, ему легко расставаться с уменьшением сил. Всякая убыль физическая с лихвою вознаграждается прибылью духовной. Если же человек не знает этого, ему ужасно. И потому надо знать это.
27 июня 1904 г.
1) Николай Павлович распоряжается миллионами, посылает тысячи на военную бойню, и иногда сам удивляется: как это его слушаются.
? Я задавал себе вопрос: время есть только моя ограниченность, невозможность видеть все вдруг, или возможность видеть два предмета в одном и том же пространстве. Что же значит то, что я расширяю пределы или уясняю сознание? В расширении и уяснении есть процесс движения, включающий в себя понятие времени? И я отвечаю: в расширении пределов и уяснении сознания нет движения, а есть только отделенные состояния моего я в настоящем, т. е. вне времени, которые связываются этим моим я.
Последовательность состояний опять время. Время происходит от моей способности воспоминания. Воспоминание же есть проявление моего единения со Всем так же, как и разум. Только воспоминание и прошедшем, а разум — в будущем. Я есмь, я сознаю себя отдельным от Всего существом. Отделенность моя определяется иначе, чем движутся окружающие меня предметы: движущимся веществом, которое я сознаю собою. Различно движущееся вещество есть необходимое условие моей отделенности. Если бы было одно движение всего вещества, то не было бы отделенности. Если же бы было вещество без различного движения, то не было бы отделенности, а все сливалось бы в одно.
Теперь же я сознаю себя отделенным существом и вместе с тем сознаю себя соединенным со Всем.
Если бы я был лишен способности воспоминания и разума, я бы был только отделенным существом, не имеющим никакой связи со всем. Но воспоминание делает то, что все различные свои состояния, все свои различные ‘я’ я признаю связанными с собою, разум же — то, что я сознаю свою связь и со всеми другими существами.
28 июня 1904 г.
1) Больно бывает переходить из хорошо организованной языческой жизни к признанию христианских требований. Но что же делать. Это роды, и, как все роды, болезненные.
2) Человек в каждый момент настоящего есть отдельное, иное существо. То, что в нем живет Вечное, делает то, что все эти состояния сознаются как одно. Человек не может видеть себя рядом ребенком, отроком, юношей, стариком, умирающим: на низшей, средней, высшей степени развития, и потому эти состояния представляются ему последовательно. От этого время. Последовательность же определяется тем, что только высшая степень представляет новое, иное. Низшая степень не может следовать за высшей, потому что в высшей есть низшая.
Отдельная от других ограниченная совокупность движений вещества сознается мною собою, и также сознается мною собою ограниченная последовательность состояний этой совокупности. Так что движение вещества есть ограничение, пределы моего ‘я’.
3) Мотивы, которые наталкивают молодых людей на революционную деятельность, весьма различны и смешаны. Есть и это большинство — неудачники, которые, став революционерами, сразу становятся без всякого труда на точку, с которой они могут презирать большинство людей, есть и такие, которые вместе с этим желанием возвыситься в своем мнении, желают служить человечеству и верят, что это самый верный путь служения, есть, хотя и очень малый процент людей, отдающихся этой деятельности ради искреннего желания служить ближнему и отдать на это служение свои силы и даже жизнь. Но все они, какой бы мотив ни натолкнул их, все отдаются этой явно бесполезной деятельности только потому, что ими руководит чувство спорта.
4) Вспомнил военную выправку при Николае Павловиче (записки Розена: 3-х забей, одного выучи), вспомнил крепостное право и то испытанное мною отношение к человеку как к вещи, к животному: полное отсутствие сознания братства. Это главное в том, что я хотел бы писать о Николае I и декабристах.
5) Думал о состоянии души в высшем сознании. Находясь в этом состоянии, сливаешься с высшей волей. Воля же высшая в благе, т. е. просвещении людей. И потому в этом состоянии нельзя быть неподвижным. Напротив, все вызывает к деятельности, но только направленной не на себя, а на других. В этом состоянии естественно пользоваться всяким случаем служить Богу и людям. И какое успокоение! Как трудно угодить себе, и как легко угодить Богу, людям. И не искать этого служения, а только пользоваться каждым случаем. Когда ищут, то это признак того, что не пользуешься случаями, которые окружают нас всегда и везде.
6) Избавиться совсем от желания славы людской невозможно. Слава людская, любовь людей не может не радовать. Надо только не искать ее, не делать ничего для нее.
2 июля 1904 г.
1) Я сознаю себя отделенным от Всего существом. Отделенность эта определяется, с одной стороны, тем, что Все представляется мне бесконечным веществом и что среди этого бесконечного вещественного Всего одну часть я признаю собою, с другой стороны, отделенность эта определяется тем, что Все вещество представляется мне бесконечно движущимся и что среди этого бесконечного движения Всего движение той части вещества, которую я признаю собою, я признаю своим движением, своей жизнью. Если бы не было внешних чувств и не было памяти, то не было бы ни вещества в пространстве, ни движения во времени. Внешние чувства дают понятие о веществе в пространстве, память — о движении во времени.
2) Было время, когда анархизм был немыслим. Народ хотел обожать и покоряться, и правители были уверены в своем призвании и не думали об утверждении своей власти и не делали ничего для этого. Теперь же народ уже не обожает и не только не хочет покоряться, но хочет свободы, правители же не делают то, что считают нужным для своей и народной славы, а заняты тем, чтобы удержать свою власть. Народы чуют это и не переносят уже власть, хотят свободы, полной свободы. С тяжелого воза надо сначала скидать столько, чтобы можно было опрокинуть его. Настало время уже не скидывать понемногу, а опрокинуть.
3) Разве мыслима разумная жизнь в государстве, где глава его торжественно благословляет иконами, целует их и заставляет целовать?
3 июля 1904 г.
1) Жизнь есть увеличивающееся сознание своей духовной, вневременной, внепространственной сущности.
2) Я сознаю собою только одну часть вещества. И эта часть отделена в пространстве от всего остального вещества. Кроме того, я эту часть вещества могу познавать только в безвременном моменте настоящего. Все остальные состояния этой части вещества отделены от меня во времени. Если бы та часть вещества, которую я сознаю собою, не могла бы общаться с внешним миром и не могла бы знать о своих состояниях, я бы ничего не знал о мире. Но та часть, которую я сознаю собою, имеет органы, посредством которых она может общаться в известных пределах, определяемых чувством (sens), с внешним миром, и, кроме того, свойство памяти, посредством которого она может до известных пределов (рождения) знать свои прежние состояния. И потому человек во всякий момент своей жизни чувствует себя в общении с внешним миром и с своими прежними состояниями.
3) Екатерина II или Николай I, начиная царствовать, удивляются на то, как легко царствовать, как мало усилия нужно для того, чтобы быть великой царицей, великим царем.
7 июля 1904 г.
Какие могут быть для человека от чего бы то ни было результаты? Не говорю уже про свою личную жизнь, какие могут быть результаты в деятельности среди бесконечного по пространству и времени мира? Писать на текучей воде, передвигать бусы на кругом сшитом шнурке? Все бессмысленно. Удовлетворять своим страстям? Да, но, не говоря о том, что все это проходит, все ничтожно, всего этого мало человеку. Хочется делать что-нибудь настоящее, не писать на воде. Что же? Для себя, для страстей. Глупо, но забирает. Сейчас хочется. Для семьи? Для общества? Для своего народа? Для человечества? Чем дальше от себя, тем холоднее, и странно, тем хуже, безнравственнее. Для себя я постыжусь обобрать человека, не говорю уже убить, а для семьи оберу, для отечества убью, для человечества уже нет пределов — все можно.
Так что же делать? Ничего? Нет, делай все, что тебе хочется, что вложено в тебя, но делай не для добра (добра нет, как и зла), а для того, что этого хочет Бог. Делай не доброе, а законное. Это одно удовлетворяет. Это одно нужно и важно и радостно.
12 июля 1904 г.
Жизнь эта наша подобна сновидению. Как сновидение относится к жизни настоящей, к бдению, к жизни после пробуждения, так наша настоящая жизнь относится к жизни после пробуждения — смерти.
Все, что составляет матерьял сновидений, мы почерпнули из предшествовавшей жизни, так и матерьял нашей настоящей бдящей жизни мы черпаем из другой, прежней жизни: наши влечения, отвращения.
Жизнь в сновидении происходит вне времени, пространства, вне отдельных личностей: имеешь дело во сне с умершими как с живыми, хотя знаешь, что они умершие. Также и место — и в Москве и в деревне, и время — и давнишнее и настоящее.
Жизнь в настоящем, бдящем состоянии — всегда в условиях пространства, времени, различных личностей. Это не преимущество, а, напротив, ограничение, слабость. Так что жизнь в сновидении показывает, какою должна быть жизнь настоящая до- и посмертная, не связанная пространством и временем. Жизнь такая, в которой я могу быть всем везде, всегда.
Смерть есть пробуждение. Сейчас, теперь, живя, я нахожусь в том положении, в котором нахожусь, когда сплю. Мне кажется, что я переживаю разные события, состояния, но все это ничто и есть только произведение моего пробуждения. Мне кажется, что есть время, пространство, а этого ничего нет, есть только пробуждение. И что вся моя жизнь не временна, я почувствую, сознаю в момент пробуждения — смерти.
Так что же жизнь? И что же наши старания жить так или иначе? И что мы должны делать? Одно: знать, что жизнь наша не во времени и пространстве, а вне их. А зная это, я невольно буду жить тем, что вневременно, внепространственно: разумом и любовью, — тем, что единит людей. Разум единит людей тем, что приводит их к единству, любовь — тем, что влечет к соединению со Всем.
Но, скажут, если смерть есть пробуждение или, скорее, пробуждение — смерть, то, поняв, что человек спит, он проснется только от того, что сознает себя спящим, как это и бывает в сновидениях.
Одним сознанием того, что он в этой жизни спит, человек не может разбудить себя от жизни, т. е. умереть, как это бывает при кошмаре (пожалуй, с этим можно сравнить самоубийство), но человек может, как и во сне, понимать, что он спит, и продолжать спать. И в этом главное дело человека. Понимать, что все временное и пространственное — сон, и что настоящее в этом сновидении только то, что вне пространства и времени: разум и любовь.
17 июля 1904 г.
1) Как трудно установить все свои отношения к условиям жизни, к предметам, животным, в особенности к людям. Установишь к одним — расстроишь с другими. Как невозможно описать правильный круг по окружностям, а нужно описать его из центра, так и с установлением отношений к миру. Найди центр и установи отношение каждой части окружности к центру — и будут правильны отношения всех частей окружности между собою. Так и установи отношение к Богу — и установятся все отношения к миру, главное, к людям.
2) Нравственность, добро — это начало всего, Бог, по Arnold’y which makes for righteousness. Из этого все. А несчастные матерьялисты хотят вывести нравственность из ничего.
? Социализм, помимо сейчасного облегчения положения рабочих, есть проповедь учреждения внешних форм, будущего экономического устройства человеческих обществ. И потому il a beau jeu. Все представляется в будущем, без содержания и осуществления в настоящем, кроме борьбы за улучшение жизни рабочих. Главная ошибка в понимании социализма то, что смешивают под этим понятием две вещи: 1) борьба с эксплуатацией капитала и 2) воображаемое движение к осуществлению социалистического строя. Первое — полезное и естественное дело, второе — невозможное, фантастическое представление.
4) Захотелось написать 2-ю часть Нехлюдова. Его работа, усталость, просыпающееся барство, соблазн женский, падение, ошибка, и все на фоне робинзоновской общины.
18 июля 1904 г.
1) Сновидения нельзя достаточно изучать и наблюдать. Ничто так, как они, не открывает тайны душевной жизни. Данные науки: микроскопические, телескопические, химические, физические исследования, исследования микроорганизмов кажутся нам совершенно ясны и точны. Точно так же кажутся нам во сне различные рассуждения, которые при пробуждении представляются нам ужасающими нелепостями. И как во сне бывает иногда, что критически обсуждаешь свои рассуждения и видишь их нелепость, так и наяву не нужно большего глубокомыслия для того, чтобы увидать, что все эти столь восхваляемые нами научные открытия в сущности нелепы и ничего действительного не открывают, а суть только игра ума, главное же — что поступки людей по отношению всем известных требований совести есть верх безумия.
2) Обратись к людям своей духовной, божеской стороной: разума и любви, разумной любви, любовного разума — и ты привлечешь их к себе и сам привлечешься к ним. Обратись к ним с телесной, личной стороны — и неизбежно отдаление, борьба, страдание.
? Мы постоянно забываем, что мы не стоим, а идем и сами каждый отдельно в возрасте, и все вместе с веком. Заблуждение это особенно сильно в детстве. Дети любят, чтобы все было по-старому, и не хотят верить тому движению, в котором они участвуют. Но с годами движение это убыстряется, как камень, падающий сверху, и старики видят уже быстрое явное движение. Для правильной жизни надо всегда помнить, что мы не стоим, а движемся, и не цепляться за то, от чего мы уходим.
? Сижу в своей комнате и издалека слушаю неумолкаемый разговор и знаю, что разговор этот идет с раннего утра и будет идти до позднего вечера, и шел и вчера, и 3-го дня, и раньше, и всегда и будет идти до тех пор, пока говорящим не нужно будет работать. И главное, все сказано, говорить нечего. Одно средство наполнять разговор — это говорить злое про отсутствующих или спорить зло с присутствующими. Ужасное бедствие — праздность. Люди созданы так, чтобы работать, а они, создав рабов, освободились от труда, и вот страдают, и страдают не одной скукой и болтовней, но атрофией мускулов, сердца, отвычкой труда, неловкостью, трусостью, отсутствием мужества и болезнями.
Но это только те страдания, которые себе наживают праздные люди, а скольких лучших радостей они лишаются: труд среди природы, общение с товарищами труда, наслаждение отдыха, пища, когда она идет на пополнение затраченного, общение с животными, сознание плодотворности своего труда. Моя жизнь погублена, испорчена этой ужасной праздностью. Как бы хотелось предостеречь других от такой же погибели.
21 июля 1904 г.
1) Во сне кажется естественным то, что безумно, так и в этой жизни.
2) Говорят: жизнь наша — тайна. Нет никакой тайны для разумных вопросов. А для неразумных вопросов все тайна.
24 июля 1904 г.
1) Чем больше люди разъединены, тем возможнее, нужнее кажется деспотизм — насилие. Теперь же, когда они все живут одной жизнью, деспотизм — appendix не нужный, вредный, губительный. У бабочки выросли крылья, и ей тесно в куколке, и нужно расправить крылья, и куколка пересохла.
2) Я — все тот же я в ребячестве, юности, мужестве, старости. Весь мир — все тот же во всем том, что мне кажется бесконечностью пространства и времени, но я не могу познавать (сознавать) его таким Всем, я могу познавать его только частями и по пространству и по времени. В этом моя отделенность от Всего. Я не отделен, но сознание мое ограничено. Если я сам себе представляюсь растущим и все меня окружающее представляется мне растущим, изменяющимся — и моим чувствам, и моему воображению, и разуму, то это не значит то, что все изменяется, растет — не только растения, животные, но планета земля, солнце — то это не значит то, что оно изменяется и растет, но только то, что я не могу ни видеть, ни познавать чего-либо постоянным, но могу видеть и познавать только частями во времени и пространстве. Для Бога и я — дитя, и я — старик, и мои родители, и их родители, и до бесконечности, и мои дети, и внуки, и правнуки, и до бесконечности — все это со всеми сопутствующими этим жизням условиями существуют всегда, и Бог сознает их собою. И не только эти жизни, но жизнь планеты земли и всего, что предшествовало ей, и солнце, и то, что предшествовало ему, и конец планеты земли и потухающего солнца, и до бесконечности все это для Бога есть. Бог сознает все это без стеснений пространства и времени. Я же не могу. Если я хочу сознать сразу два предмета (без времени), то мне нужно представить их в пространстве. Если же я хочу сознать два предмета сразу, без пространства, то мне нужно время.
Так что я мирское, то, что мы называем человеком, есть мое ограниченное сознание мира в пространстве и времени.
29 июля 1904 г.
1) Мне представляется все растущим, расширяющимся, но это иллюзия: бесконечно растущего, расширяющегося не может быть. Для бесконечного нет ни большего, ни меньшего. Так что то, что мне кажется растущим, расширяющимся, есть движение, завершающееся кругом: змея, кусающая хвост.
2) Главная ошибка борющихся с существующим злом та, что хотят бороться извне. Перестроится мир не извне, а изнутри. И потому вся энергия на внутреннюю работу.
3) Время есть неспособность видеть себя всего сразу. Или: возможность понемногу видеть себя всего. Я момент тому назад и я сейчас — два разные предмета, я не могу их видеть, сознавать вместе вдруг, и потому я их вижу во времени. Или: благодаря времени я вижу, сознаю себя всего во всех моментах прошедшего. Время есть способность видеть, сознавать два предмета в одном и том же пространстве. Я в прошедшем и я в настоящем — эти два предмета. Мы говорим: человек имеет способность воспоминания. Воспоминания нет, а есть я (ограниченное пределами сознание Бога), которое сознает ряд своих я, проявляющихся одно за другим, т. е. во времени. Если спросишь, как можно без времени познать себя ребенком, молодым, старым, то я скажу: я, совмещающий в себе ребенка, юношу, старика и еще что-то, бывшее прежде ребенка, и есть этот ответ.
Пространство же есть неспособность видеть, сознавать себя одним без отношения к другим существам, или: возможность видеть, сознавать много предметов в одно и то же время. Пространство есть возможность видеть, сознавать несколько предметов в одно и то же время. Я в одно и то же время чувствует, сознает себя и свои пределы, состоящие из существ.
4) Матерьялист говорит: ‘Увертюра, которую играет орган, происходит от органа и производится им. Вот трубы, вот барабаны, вот литавры, вот движущая пружина. Уничтожьте одну трубу, все разладится, уничтожьте пружину, все прекратится. Каких же еще доказательств, что увертюра Фрейшюца произошли от органа?’
— А почему же именно увертюра Фрейшюца? — спрашиваете вы.
— А потому, что было и есть бесчисленное количество органов, которые производили всякие сочетания звуков. Нескладные сочетания разрушали органы, а складные, как увертюра Фрейшюца, остались. А вы вносите какую-то ненужную величину: композитора. Все и без композитора очень просто и ясно.
31 июля 1904 г.
1) Если не любишь кого-нибудь, то старайся вспоминать о нем, видеть в нем все хорошее, главное — постарайся с усилием, жертвой сделать ему добро, и ты спасешься от нелюбви.
2) Любовь к себе воспоминанием соединяет во единое различные я (во времени), соединяет воедино свое я с другими существами любовь к миру, к Богу, к внешнему.
2 августа 1904 г.
1) Слушая музыку и задавая себе вопрос: почему такая и в таком темпе, вперед как бы определённая последовательность звуков? я подумал, что это от того, что в искусстве музыки, поэзии, художник открывает завесу будущего — показывает, что должно быть. И мы соглашаемся с ним, потому что видим за художником то, что должно быть или уже есть в будущем. То же — и в высшей степени — в нравственной проповеди, в пророчестве.
2) Пришло в голову восторженно блаженное состояние женщины красавицы, знающей, что ею любуются, в то время как она слушает прекрасную музыку и знает, чувствует, что на нее смотрят.
3) Жизнь никогда не стоит на месте, а всегда не переставая движется, движется кругами, как-будто возвращающими все живущее, через уничтожение, к прежнему несуществованию, в сущности же эти самые круги в своем возникновении и исчезновении составляют новые, другие, большие круги, которые, так же возникая и уничтожаясь, составляют еще большие круги, и так до бесконечности и вверх и вниз.
Знаем мы это прежде всего и яснее всего, несомненнее всего по своей жизни, начинающейся рождением, продолжающейся усилением, доходящим до мертвой, неподвижной точки, и потом равномерно ослабевающей и кончающейся не ничем, а смертью. Отличие рождения и смерти от возникновения из ничего и уничтожения в ничто — то, что, хотя жизнь как бы возвращается к своему началу, она возвращается иная, чем та, которой началась. Там был ребенок — при смерти старец.
Так что процесс жизни не бесцелен, каким бы он был при простом возникновении и исчезновении, а цель его, очевидно, сделать из ребенка юношу, мужа, старца. То же самое можем видеть мы и вверху или впереди. То же самое видим мы и внизу или позади в жизнях бесчисленных клеток, составляющих тело, возникающих и умирающих. Тела наши составляют частицы того большого круга, который совершает земля, солнце, которые также рожаются, стареются и умирают. Все, что мы видим, знаем, подлежит этому закону жизни — рождения и смерти. В микроскопических телах мы не видим этого потому, что процесс совершается слишком скоро, в телескопических не видим потому, что процесс для нас слишком медленен. Знаем мы твердо этот процесс только в себе. Для чего-то нужно всякому человеческому существу переделаться из ребенка в старика и во время этой переделки исполнить какое-то назначение. Если бы цель жизни состояла только в том, чтобы люди переделывались из детей в стариков, то люди не умирали бы до старости. Если же цель жизни состояла бы только в служении людей друг другу, людям совсем не нужно бы было умирать.
Так что жизнь человеческая есть и рост жизни, и служение.
Закон этот рождения, роста и умирания относится не к одной телесной стороне жизни, но и к духовной. Духовная жизнь зарождается, растет и доходит до зенита не на середине жизни, но на конце ее.
10 августа 1904 г.
1) Суеверия, гадания привлекают нас тем, что есть возможность найти вне себя поддержку энергии: хорошее предзнаменование — и бодрее делаешь, а потому и лучше.
2) Сознание в себе Бога не допускает бездеятельности: зовет, требует проявления, требует общения с божественным и освещения небожественного — борьбы, труда.
3) Насилие, власть, деспотизм были неизбежны при отсутствии общения. Общение, дороги, пар, электричество делают насилие ненужным. Оно держится только по инерции.
4) Говорят о воле Бога в смысле цели Бога. Цели не может быть у Бога. У Него все достигнуто. Так что мотив его деятельности может быть только один: любовь.
5) Главная причина разделения и несогласия людей в том, что одни считают жизнью наблюдаемое, другие сознаваемое. Делать выводы из наблюдаемого есть дело науки, делать выводы из сознаваемого — дело религии, учения о поведении.
6) Страх смерти тем больше, чем хуже жизнь, и наоборот . При совсем дурной жизни страх смерти ужасен, при совсем хорошей его нет. По страху смерти можно мерять доброту жизни человека. Я не говорю о людях, которые говорят, что не боятся смерти, потому что даже не умеют думать о ней.
? Суеверное учение о награде раем и наказании адом за гробом имеет твердое основание. Только поставьте на место рая награду бесстрашия и на место ада наказание ужаса, и будет правда. Так справедливо замечание, кажется, Торо, что в суевериях содержится часто более истины, чем в самой строгой науке.
8) Как всегда, смерть застает неготовым, заставляет все внимательнее и внимательнее вникать в жизнь и смерть.
15 августа 1904 г.
1) Люди придумывают себе признаки величия: цари, полководцы, поэты. Но это все ложь. Всякий видит насквозь, что ничего нет и царь — голый.
Но мудрецы, пророки? Да, они нам кажутся полезнее других людей, но все-таки они не только не велики, но ни на волос не больше других людей. Вся их мудрость, святость, пророчество ничто в сравнении с совершенной мудростью, святостью. И они не больше других. Величия для людей нет, есть только исполнение, большее или меньшее исполнение и неисполнение должного. И это хорошо. Так лучше. Ищи не величия, а должного.
2) Надо установить твердо свое отношение к царям, богачам, сильным мира. Одно: преклонение перед ними, другое: равнодушие к ним искусственное и искусственное сожаление, вытекающее из желания не подчиниться их престижу. Настоящее же отношение должно быть отвращение, как ко всем убийцам, грабителям, смягченное только общечеловеческой любовью, как к убийце, каторжнику, который бы случайно захватил тебя в свою власть.
17 августа 1904 г.
1) Кощунство, возмущающее меня не умышленно, а непосредственно, не икона в помойной яме, не евангелие вместо оберточной и всякой бумаги (хотя и тут испытываю что-то неприятное), но то, когда говорят шутя, играя, забавляясь софизмами о нравственности, добре, любви, разуме, Боге, как это делает Жером Жером, которого я читаю здесь, и как делают это многие и многие и научные, и журнальные, и художественные писатели и нарочно и нечаянно.
2) Гуляя, вспомнил живо свое душевное состояние в молодости, в особенности после военной службы. До этого еще было живо, чуть живо стремление совершенствоваться. Во имя чего, я не определял, не знал, но чувствовал — есть то, во имя чего это нужно. Но после военной службы я был совершенно свободен от всяких духовных уз, т. е. совсем раб своего животного. Было одно, во имя чего я еще мог принести в жертву похоти животного и даже жизнь самого животного (война, дуэль, к которой всегда готовился), и только одно, а то все было возможно. И так было до 50 лет. Как бы я хотел избавить от этого людей!
3) Бесконечность вещества, как во времени, так и в пространстве, очевиднее всего показывает нам недействительность вещественного мира. То понятие бесконечности, которым так гордятся маломыслящие люди, в котором видят признак величия человеческой природы, есть только признак того, что самый тот матерьял вещественной природы, над которым мы думаем, в сущности есть ничто, есть вопиющее противоречие. Если вещественный мир начался миллионы лет тому назад, и до начала этих миллионов лет прошли еще миллионы, и до тех еще миллионы, и так без начала (тогда как разум требует определения начала всякого явления), и так же не может не продолжаться бесконечно и не может иметь конца, т. е. цели (а разум требует цели всякого явления), и самое вещество не имеет составных частей, так как может быть бесконечно делимо и никогда не может найти пределы, так как бесконечно велико: за планетами солнце, за солнцем Геркулес, за Геркулесом млечный путь, за звездами млечного пути еще звезды, и так без начала и конца. Если таков вещественный мир, то очевидно, что в нем нет ни малого, ни великого, ни долгого, ни короткого, что все в нем — ничто, и что таков только наш вещественный мир, что таким мир кажется нам, но что он не такой, не может быть таким, и что мир вещественный есть наше противоречивое, неизбежно противоречивое представление, и потому никак не может быть действительно таким, каким он нам кажется.
Но если мир не есть то, что нам кажется, и то, что нам кажется, не есть действительный, настоящий мир, то что же действительно, что существует по-настоящему? Что такое то, на основании чего мы признаем этот вещественный мир недействительным, ненастоящим? Наше разумное сознание. Только сознавая жизнь, мы не встречаем никакого сомнения и противоречия. Только это сознание указывает нам на противоречия вещественного мира с его бесконечностью по времени и пространству. Мало того: только благодаря сознанию жизни существует весь этот кажущийся мир. Вещественный мир, со включением моего тела, своими пятью чувствами познающего его, есть произведение этого сознания. Не будь сознания, не будет мира. Уничтожается сознание — уничтожается мир. Правда, что как только оно возникает или восстановляется, возникает или восстановляется и мир, но это никак не доказывает того (как думают многие), что мир может существовать такой, каким мы его знаем, такой, каким мы его знаем, — без сознания.
Всякий раз, когда месяц встает над морем, мы видим, как он выплывает из моря, как зажигаются ярким светом волны, как вновь потухают от набежавших туч, но то, что всякий раз бывает одно и то же при выходе месяца, мы не имеем права говорить, что месяц выходит из воды, что вода зажигается и изредка потухает.
Мир состоит из общения различных сознаний, разделенных иллюзией вещества в пространстве и времени.
4) Решительно надо оставить мысль отделывать свои сочинения. А надо писать то, что уясняется в голове, как сложилось по разным отделам: 1) мудрости — религии — философии, 2) художественных вещей, 3) воспоминания. Воспоминания непременно надо записывать, как вспомнится: какие времена, состояния, чувства живо вспомнятся и покажутся стоящими записи.
18 августа 1904 г.
Что же такое мир? И вот, на что не могло ответить наблюдение, отвечает сознание. Мир — это существа такие же, как я (духовные), соприкасающиеся со мной, отделяющие меня от них и себя от меня. Отделенность свою или их я могу познавать только в виде движущегося вещества. И потому матерьяльный мир, движущееся вещество, есть только форма моего отделения и отделения всех существ друг от друга. Сознанием, только сознанием я познаю другие существа, весь мир. Сознание говорит мне, что человек (всякий человек) есть другое такое же, как я, отделенное существо. То же говорит оно мне про все живое. То же говорит мне и про то, что мне представляется мертвым, как земля, на которой я живу, как звезды, солнце. Я знаю, что земля есть тело, и движущееся тело, только потому, что я знаю свое движущееся тело. Так что истинное существование есть только духовное, и истинное знание тоже только духовное.
19 августа 1904 г.
1) Тэн описывает бедствия анархии 1780—90 годов. Едва ли они больше бедствий теперешней японской войны, происходящей при самом правильном государственном порядке.
2) Нет большего и меньшего матерьяльного блага, во всем компенсация. Крестьянка, питающаяся хлебом и квасом, после родов встающая, заедаемая нечистью и т. п., не несчастнее барыни с своими прихотями, капризами, нервами и действительными страданиями. Как нельзя в одном месте поднять уровень пруда, так нельзя дать себе или другому большего или меньшего блага.
‘Если так, то зачем сострадать, помогать людям? Им так же хорошо, как и мне’.
Но дело в том, что мне нехорошо, если я в числе тех, которые имеют избыток вещественных благ, если я держусь обмана того, что, отнимая от других или удерживая, можно увеличить свое благо. Мне дурно, и я не могу не стремиться избавиться от этого. Кроме того, и главное, если я знаю, что смысл моей жизни в любви, т. е. в перенесении себя в жизнь, интересы других, я буду помогать другому, потому что таково его желание, и желание не вредное, если он хочет пищи, отдыха, буду помогать, как я буду помогать ребенку, уронившему и сломавшему игрушку. Мое дело жизни есть служение Богу, исполнение Его воли — единения людей. Единению этому препятствует неравенство матерьяльное, иллюзия того, что можно вещественными средствами увеличить благо, и потому я буду разрушать это неравенство, эту вредную иллюзию, которая мешает единению людей. Вот мой ответ. Ответ этот сводится к тому основному положению, что добро не может определяться внешними, вещественными последствиями. Оно определяется только большим или меньшим исполнением своего назначения, воли Бога.
20 августа 1904 г.
Читая историю французской революции, становится несомненно ясно, что основы революции (на которые так несправедливо нападает Тэн) несомненно верны и должны быть провозглашены и что, как он говорит, воображаемый человек, т. е. идеал человека, гораздо действительнее француза известного времени и места, и что руководиться этим воображаемым человеком для устройства жизни гораздо практичнее, чем руководиться соображениями о свойствах такого-то и такого-то француза, ошибка была только в том, что провозглашенные принципы предполагалось осуществлять так же, как и прежние злоупотребления: насилием. L’assemblИe construante была бы совершенно права, если бы она объявила те же самые принципы, а именно: что никто не может владеть другим, не может владеть землей, никто не может собирать подати, никто не может казнить, лишать свободы, объявила, что отныне никто, т. е. правительство, не будет поддерживать этих прав, и больше ничего. Что бы из этого вышло — не знаю, и никто не знает, что бы вышло и теперь, если бы это было объявлено, но одно несомненно, что не могло бы выйти того, что вышло в Французской революции. Частные люди никогда не побьют, не зарежут и не ограбят одной тысячной того числа, которое побьют и ограбят правительства, т. е. люди, признающие за собой право убивать и грабить. Может быть, не было готово французское общество к такому перевороту тогда, может быть, оно не готово и теперь, но несомненно, что переворот этот должен совершиться, что человечество все более и более приготавливается к этому перевороту и что придет время, когда человечество будет готово к нему.
22 августа 1904 г.
Жизнь есть просветление, снимание покровов с сущего. Оно стоит неподвижно, но вокруг него все просветляется, снимаются покровы, оно познает все новое и новое, и ему кажется, что оно движется и что его жизнь в этом движении. Если бы оно было одно, то просветление это было бы просветление, а не казалось бы движением. Но оно не одно, оно просветляется среди различно просветляющихся существ, и эти различные степени просветления дают понятия движения во времени, которое есть только отношение просветлений. Доступные моему наблюдению просветления совершаются в кругах спиральных, циклах, кругах, постепенно просветляющихся.
Сравнить это можно с теплом, светом, заключенным в оболочки льда, вообще тающего от тепла вещества различной толщины. Я одна из таких частиц тепла и света и, по мере таяния оболочки, вижу все более и более другие частицы тепла, растопляющие свои различной толщины оболочки. Что это происходит в людях, я наверное знаю по себе. Знаю, что это происходит в животных, догадываюсь, что это происходит в растениях, предполагаю, что это же происходит в том, что так далеко от меня (так не видна мне тающая оболочка), что я считаю эти тела неживыми — как планеты, звезды и атомы. Просветления совершаются в отдельных частях — личностях, и в соединениях частей — в клетках и в теле человека, в отдельных живых существах и во всей планете с ее обитателями животными и растительными.
26 августа 1904 г.
1) Говорят о бедствиях анархии, даже террористической. Разве это может сравниться с бедствиями хоть теперешней японской войны?
? Думал вместе о готовности к смерти и о том большом деле, которое я делаю и могу сделать. И живо почувствовал, что нельзя быть готовым к смерти, спокойно умереть, если приписываешь себе какую-либо важность, считаешь себя не только выше людей, но равным с хорошими людьми. Только смирение самое большое, искреннее дает спокойствие перед смертью. Это от того, что, думая о смерти, думаешь о Боге, о Том, по воле Кого жил и к Кому пойдешь. А если думаешь о Нем, то не можешь не чувствовать не то что свою малость, а полное ничтожество свое — нуль. Если же считаешь себя важным, великим, то, значит, не думаешь о Боге, о Том, о Ком нельзя не думать умирая, потому что к Нему идешь. Надо сделаться малым перед людьми, перед собою, чтобы войти в дом Бога. Отрекись себе — и ты сольешься с Ним. Чем больше отречение, тем ближе к Нему.
3) Дорога, важна степень просветления, а на какой она ступени в бесконечном кругу — безразлично.
27 августа 1904 г.
1) Я, постепенно просветляясь (живя), выражаю себя. То же происходит для рода людей: я, просветляясь, выражаю род всех моих предков. Весь мир (на мой взгляд), просветляясь (живя), выражает все прошедшее мира. Какая это линия? Т. е. все это просветление идет ли все вперед и вперед по прямой, которая мне кажется прямой только потому, что это бесконечно большая, замыкающаяся кривая, или это прямая, которая для меня, как бесконечная, не имеет смысла, но не бессмысленна для бесконечного Разума. Для меня все по спирали, оси которых составляют большие спирали, оси которых еще больше, и так до бесконечности. Я не могу и должен не мочь понять все. Но я знаю направление и движение, знаю, главное, что я, истинный я, не бесконечен, не бессмысленен, но сущий и стою неподвижно, а то, что мне кажется, что я движусь и все движется, есть только просветление, в чем жизнь. И это важно и нужно.
2) Для того, чтобы спокойно, разумно понимать жизнь и смерть, неизбежно, необходимо понимать свое равенство со всеми не только людьми, но животными, понимать не только равенство, но ничтожество. Только при таком понимании себя может быть разумная, спокойная жизнь и бесстрашие перед смертью. Ты — какая -то бесконечно малая частица чего-то, и ты был бы ничто, если бы у тебя не было определенного призвания — дела. Это только дает смысл и значение твоей жизни. Дело же твое в том, чтобы использовать данные тебе, как и всему существующему, орудия (иступить топор, источить косу). И все дела равны, и ты не можешь сделать ничего больше того, что тебе задано, не можешь и не сделать. Все твое дело в том, чтобы делать охотно. Стало быть, ты можешь быть супротивником Бога, можешь мучить себя и все-таки исполнить Его дело. В лучшем случае ты можешь только не противиться, не корячиться. И потому ничего важного, великого человек не может сделать. Только стоит приписать человеку великое, исключительное — и делаешь из него урода. Стоит приписать это себе — и погиб: и нет спокойствия, ясности жизни и бесстрашия смерти. Прикладываю к себе: мне дана потребность думать, выражать мысли, писать и сообразовать кое-как свою жизнь с своими мыслями (что я очень дурно делаю), и потому, как бы мне и другим нам, бактериям, ни казались важны мои записанные мысли, они в действительности так же важны, как выращенная рожь, не важнее, чем воспитанная кошка. Я чувствую: как только приписал себе значение большее, чем яблони, клена, принесшего плоды, так лишил себя спокойствия, радости жизни, покорности смерти.
1 сентября 1904 г.
1) По мере того, как открывается сущность жизни, т. е. что человек узнает свою безвременную, беспространственную природу, уничтожается, умаляется его матерьяльная природа, т. е. разбиваются пределы, отделяющие его от других существ (земля, и в землю пойдешь).
2) Не только люди к старости, но животные добреют. Добреют ли растения? Что делается в них, мы не знаем, но то, чем проявляются их жизни в старости, имеет свойства добра: они роняют свои плоды, семена, служат другим и перестают бороться (гниют), уступают место другим.
3) Одна из причин, по которой женщины менее разумны, чем мужчины, та, что они привлекательны для мужчин особенно в девическом возрасте, и мужчины не исправляют, не осуждают их, а хвалят.
4) Смерть, говорят, похожа на засыпание, но это несправедливо и неверно. Мы не знаем момента засыпания, и потому сравнение с засыпанием ничего не объясняет. Мы знаем только пробуждение и с ним только можем сравнить смерть. Засыпание же есть момент рождения. Аналогия с пробуждением полная: Пробуждаемся или когда выспались, когда нажились, устали от жизни, или когда внешние причины (страдания) будят нас. Как сон становится слабее к времени пробуждения и нам снятся сновидения, так и жизнь все слабеет и все больше и больше сознаешь нелепость окружающей жизни. Иногда (как у меня теперь) это доходит, как при кошмаре во сне, до ужаса перед жизнью и желания проснуться.
5) Дарвина считают философом, мудрецом, открывшим важный закон. А между тем весь закон его состоит в том, что он вместо: для чего? сказал: почему? Говорили: у северного животного теплый мех для того, чтобы он мог жить на севере, а он говорит: у животного теплый мех потому, что оно живет на севере. (Все, у кого не было теплого меха, умерли.) Но ведь вопрос: для чего? если и переделан в одном случае в вопрос: почему? он не устранен. Для чего олень и собака живут на севере? Потому что все другие животные умерли? Но для чего эти пошли на север или явились там? Для чего вообще животные? Для чего именно такие существа, как животные?
15 сентября 1904 г.
1) Время и пространство суть ограничения нашего существа. Как ограничение нашего существа, пространство есть наша невозможность обнять все существующее: а мы познаем только все то, что из существующего открывается нашим 5 чувствам. Соединяем же в одно все существующее мы посредством разума, который признает существующим все то, что он познает 5-ю чувствами. Как ограничение нашего существа, время есть наша невозможность видеть, познавать все наше существо и весь мир, а мы познаем его только в последовательных состояниях. Духовное же существо наше посредством воспоминания соединяет воедино все эти последовательные состояния, признавая все их, от детства до старости, одним собою.
Не будь воспоминания и разума, жизнь наша была бы одно состояние одного своего существа.
2) Странная вещь: очень часто я по чувству влеком больше к безнравственным, даже жестоким, но цельным людям (Вера, Андрюша и многие другие), чем к либеральным, служащим людям и обществу людям. Я объяснил это себе. Люди не виноваты, если они не видят истинного смысла жизни, если они еще слепы — не как совы, но как щенята. Одно, что они могут делать хорошего, это не лгать, не лицемерить, не делать того, что похоже на настоящую человеческую, религиозную деятельность, но не есть она. Когда же они лицемерят, делают для людей, но не для Бога, оправдывают себя, они отталкивают.
3) Гипнотизм, внушение есть важное, необходимое условие для общественной жизни, но беда, когда оно употребляется для зла. Мало того, что оно отупляет, развращает людей, останавливает их в их движении к свету и благу, оно в наше время имело еще то ужасное последствие, что когда лучшие люди общества поняли, что религиозные лживые учителя употребляют внушение на вред людям, эти лучшие люди выработали в себе искусство отпора (который всегда нужен) против всякого религиозного внушения. Видишь добрых, хороших людей, которые теперь прямо боятся слов и понятий: Бог, религия, и отворачиваются, не разбирая. А между тем и религия, и религиозное внушение суть необходимые условия разумной жизни людей.
4) Люди во всем любят отстаивать старое и больше всего в религии. А между тем все идет, все течет, и, очевидно, точно так же течет, идет основа всей жизни — религия. Религия же, отставшая от своего времени, есть уже не религия, есть ничто, даже не ничто, а помеха для истинной, соответствующей требованию людей, религии.
5) Был очень не в духе 3-го дня и знал это, и держался, и не верил себе. Кто же этот тот, кто не верил и удерживал другого? Если бы не было другого доказательства духовности человека, это было бы достаточным доказательством. Правда, есть люди, — и я был такой, когда этого другого, не верящего тому, кто не в духе, не было, но если он есть в некоторых, то должен быть во всех. Он есть, только не выделился, как не выделился в непроросшем зерне.
6) Я говорил себе, что смерть похожа на сон, на засыпание: устал и засыпаешь, — и это правда, что похоже, но смерть еще более похожа на пробуждение. В сне я знаю оба момента — и засыпания (хотя этого я не сознаю) и пробуждения, который сознаю. В смерти же я знаю момент пробуждения (хотя и не сознаю его) и момент умирания, который сознаю.
Так что смерть есть наверное засыпание и вероятно пробуждение. То, что это засыпание, подтверждается тем, что оно совершается при усталости, то, что это пробуждение, подтверждается тем, что оно совершается вследствие нарушения спокойствия и благосостояния, т. е. страданий, и вследствие не усталости, а, напротив, полного отдохновения, готовности к делу жизни.
7) Как представляться должен мир собаке, волку: она не представляет себе человека брюнетом, плешивым, белым, вообще известным зрительным образом, а запахом: горьким, кислым, сладким и т. п. Для собаки вид человека то же, что для нас его запах. А как представляться должен мир мухе? Трудно догадаться и сколько-нибудь представить себе.
8) Прекрасная сказка Андерсена о горошинах, которые видели весь мир зеленым, пока стручок был зеленый, а потом мир стал желтый, а потом (это уже я продолжаю) что-то треснуло, и мир кончился. А горошина упала и стала расти.
9) Несколько раз за это время охватывало чувство радости и благодарности за то, что открыто мне.
10) Карлейль говорит, что атеизм приводит к валетизму. Кто не признает власть Бога, непременно признает власть человека.
11) В старости отмирают способности, внешние чувства, которыми общаешься с миром: зрение, слух, вкус, но зато нарождаются новые не внешние, а внутренние чувства для общения с духовным миром, — и вознаграждение с огромным излишком.
12) Лихтенберг говорит, что насекомые живут будущим, как мы прошедшим. И мы живем будущим, когда устанавливаем долг, вытекающий из вечного закона, долг, который определяет в самом существенном всю нашу будущую жизнь.
13) Странное дело: я пришел к тому убеждению или, скорее, вернулся, что всякое объективное изучение есть суета, обман, даже преступление, попытка познать непостижимое. Только свой субъективный мир открыт человеку, и только изучение его плодотворно. Изучение внешнего мира есть изучение данных своих чувств (sens). И потому и изучение внешнего мира — естественные науки — плодотворно только тогда, когда матерьял его — впечатления. Как только изучается невидимое, неосязаемое — начинается ложное знание.
14) Будь правдив, смиренен и добр, и будешь свободен, спокоен и радостен.
? Бог — это закон, требующий правды, смирения и доброты. И исполнение дает свободу, спокойствие и жизнь.
22 сентября 1904 г.
1) Страх смерти или, скорее, какое-то недоумение перед смертью происходит от того, что мы приписываем реальность времени (и пространству), приписываем реальность иллюзии, форме. Приписываем же реальность времени потому, что не сознаем в себе вневременного. Спрашиваем себя: что будет после смерти? Но ведь это противоречие: что будет, т. е. что произойдет во времени, когда уничтожится жизнь во времени. Одно несомненно: не будет жизни во времени. То же, что жизнь во времени кончается со смертью, не доказывает того, что кончается всякая жизнь. Для того, чтобы это было, нужно, чтобы было доказано, что жизнь есть только во времени. А это не только не доказано, а у нас есть сознание противного.
Если же жизнь есть и вне времени, то для чего же она проявляется во времени и пространстве? А для того, что только во времени и пространстве, т. е. в состоянии отделения себя от Всего, может быть жизнь, т. е. движение, т. е. стремление к расширению, просветлению. Если бы не было отделения частей, не было бы движения, не было бы жизни. Бог, говоря общепринятым языком, был бы неподвижный, один, теперь же Он живет с нами, нами — всеми существами мира
2) Без ограничения пространства и времени не было бы нас, не было бы блага нашей жизни, состоящей в расширении, просветлении. Так что не жаловаться надо на наше ограничение, а радоваться, благодарить за него.
3) Смерть есть прекращение временного существования. Если временное существование не вся жизнь, а только форма жизни, то смерть или соединяет со Всем, или вводит в новую форму.
4) Мы не можем себе представить жизнь после смерти и не можем вспомнить жизнь до рождения потому, что не можем представлять вне времени и можем вспоминать только во времени. Если же мы действительно есмь, то есмь вне времени.
5) Сны, сновидения — это образцы жизни вневременной и внепространственной. Мы видим людей умерших и старых молодыми, и находимся и в Москве и в Казани, и лица, с которыми говорим, и А. и Б., и одно не мешает другому.
6) Религия — это понятная всем философия, философия — это доказываемая и потому запутанная и приведенная в систему религия.
7) О, как бы хотелось написать катехизис (без вопросов и ответов) нравственности всем, главное, детям понятный и убедительный! Вот когда сказал бы: ныне отпущаеши.
? Читал Канта. Его Бог и бессмертие, т. е. будущая жизнь, удивительны по своей недоказанности. Впрочем, он сам говорит, что не снимает с одной чаши весов своего желания доказать бессмертие. Основная же мысль о вневременной воле, вещи самой в себе, совершенно верна и известна всем религиям (браминской), только проще, яснее выраженная. Остается одна, но за то громадная заслуга: условность времени. Это велико. Чувствуешь, как бы ты был далеко позади, если бы, благодаря Канту, не понимал этого.
22 октября 1904 г.
1) Опять, что со мной так часто бывало, приходит мысль, кажущаяся странной, парадоксом, но приходит с другой стороны, другой, третий раз, начинаешь думать о предметах и мыслях, связанных с нею, и вдруг приходишь к убеждению, что это не только не парадокс, не случайная мысль, а самая основная, важная, которая открывает новую важную сторону жизни. Так это было со мной с мыслью о призвании человека совершенствоваться. Я осторожно, робко относился к этой мысли, потому что одним она кажется трюизмом, а другим чем-то неприятным, глупо смешным, против чего они озлобленно восстают. И вот я пришел к убеждению, что это мысль, разрешающая все сомнения, что в этом ясный и единственно доступный нам смысл жизни. Зачем нужно (Началу жизни, Богу, или просто: зачем нужно) то, чтобы мы совершенствовались, я не знаю и не могу знать. Могу только догадываться, что это нужно для того, чтобы было осуществлено наибольшее благо как отдельных личностей, так и совокупностей их, так как ничто так не содействует благу и тех и других, как стремление к совершенствованию. Но если я не знаю зачем, я несомненно знаю, что в этом закон и цель нашей жизни. Знаю я это по трем самым убедительным доводам: потому что, во-первых, вся наша жизнь есть стремление к благу, т. е. к улучшению своего положения. Совершенствование же есть самое несомненное улучшение своего положения. И стремление к совершенствованию не есть предписание разума, а есть свойство, прирожденное человеку. Всякий человек всегда сознательно или бессознательно стремится к этому. Во-вторых, это одна единственная деятельность из всех человеческих деятельностей, которая не может быть остановлена и которая в стеснениях, страданиях, болезнях, самой смерти может совершаться так же свободно, как и всегда. Третье доказательство того, что это есть назначение человека, то, что для человека, сознательно поставившего себе эту деятельность целью, исчезает все то, что мы называем злом, или, скорее, претворяется в добро. Гонения, оскорбления, нужда, телесные страдания, болезни свои и близких людей, смерти друзей и своя, все это такой человек принимает как то, что не только должно быть, но что нужно ему для его совершенствования.
Притча о талантах говорит это самое. Жизнь есть увеличение своей души, и благо не в том, какая душа, а в том, насколько человек увеличил, расширил, усовершенствовал ее. Зачем это? Никто не знает и не может знать. Но что это есть, это мы все, если не знаем, то смутно чувствуем и можем знать.
2) Буридан в доказательство несвободы воли приводил воображаемый пример осла, который умер бы с голода между двумя привязанными перед ним на равном расстоянии вязанками сена, потому что у него не было бы мотива начать одну или другую. В таком положении был бы человек, когда потребности и страсти его молчат. Рассуждение о том, какой поступок доставит ему больше выгоды, никогда бы не могло руководить человеком, потому что соображений о последствиях поступка может быть бесчисленное количество самых разных и противоположных. Когда человек не руководим желанием удовлетворения потребности или страсти, мотивом его поступка не может быть рассуждение, которое всегда может противоречить само себе. Выход из этого положения нерешительности дает только чувство справедливости.
3) Всякое приобретенное знание не принадлежит тому, кто усвоил его, а всем тем, кому оно может быть нужно. Этому естественно следуют все владеющие знанием (всегда есть потребность сообщить его) и те, которые ищут его. Противодействуют этому общению только те, дела которых совершаются во мраке.
4) Жизнь в смысле внутреннего сознания жизни каждым отдельным человеком и свобода в смысле возможности для человека избирать и совершать поступки по своей воле суть понятия почти однозначащие: жизнь совершается только в настоящем, настоящее же вне времени. Свобода же есть возможность совершения поступков вне условий времени.
5) Смерть есть прекращение того сознания жизни, которое я испытываю теперь. Сознание прекращается, это я вижу на умирающих, но что делается с тем, что сознавало? Этого я не знаю и не могу знать.
? Жизнь наша представляется нам расширением, увеличением сознания. Но ведь это представляется нам только потому, что мы живем во времени. Вне времени, для существа, которое вне времени, нет и не может быть увеличения, расширения, движения.
7) Если даже мирские радости и бедствия, которые могут постигнуть человека, одинаковы для добродетельного, самоотверженного и порочного, себялюбивого человека (хотя это не так, и для добродетельного всегда вероятней больше радостей и меньше бедствий), то все-таки добродетельный человек всегда будет в барышах, так как будет испытывать то особенное внутреннее благо, которое дает добрая жизнь, благо, которого лишен человек порочный.
8) Для того, чтобы жить свободно, надо жить только в настоящем. Но нельзя жить только настоящим. Деятельность настоящего обусловливается прошедшим и будущим. Это справедливо, но справедливо только по отношению деятельности, направленной на других. Наилучшая, святая жизнь человека была бы такая, в которой он всю свою мирскую деятельность, обусловленную прошедшим и будущим, направлял бы на служение людям, свою же духовную деятельность направлял бы только на служение Богу, своей душе в настоящем.
9) Награды и наказания за гробом в вечности и в несуществующем месте, в аду — это только грубое выражение того, что награды и наказания совершаются вне времени, т. е. в нашем вневременном сознании и вне пространства, т. е. в нашем духовном существе.
10) ‘Любовь, также требования любви есть сознание любви’. Значение такое: то, что нам хорошо, когда мы любим и когда нас любят, значит то, что сущность нашей жизни — любовь.
11) Надо помириться с тайной, окружающей нас, признать непроницаемость ее и знать, где остановиться в постановке вопросов и в ответах на них.
12) Одинаково ошибочно не отвечать на вопросы метафизические, как и отвечать на все.
13) Мы можем знать о нашей жизни, назначении и смысле ее ровно столько, сколько это нам нужно для нашего блага.
14) Мы не любим людей не потому, что они злы, а мы считаем их злыми потому, что не любим их.
15) Пространство есть способность представлять себе тела, и прежде всего свое собственное тело, как нечто матерьяльное, тогда как оно есть только предел, отделяющий меня от всего остального.
16) В человеке есть твердое сознание того, что он всегда был — и даже не всегда был (время), а что никогда не было того, чтобы его не было. Вот это-то сознание, сознание сознания, я думаю, есть то, что не может исчезнуть.
17) По мере продления жизни, и в особенности доброй жизни, ослабевает значение времени и интерес вопроса о том, что будет. Чем старше, тем быстрее идет время, т. е. становится меньше, и тем неинтереснее вопрос, что будет после приближающейся смерти. Меньше смысл, значение: ‘будет’ и больше то, что ‘есть’.
18) В старости, как и в сновидениях, лица, места, времена сливаются в одно: братья в сыновей, друзья друг в друга: помнятся не лица, а мое отношение к ним. Если отношение одно, то лица сливаются. То же с местами и временами. В смерти все сольется в одно. Что будет это одно?
19) Французская большая революция провозгласила несомненные истины, но все они стали ложью, когда стали вводиться насилием.
20) Если ты веришь в бессмертие, то не думай о времени. Бессмертие во времени значит вечная, бесконечная жизнь, а это бессмыслица.
21) Какое бы то ни было бессмертие, оно не в вечности, не во времени.
22) Спрашивают, зачем умирают дети, молодые, которые мало жили. Почем вы знаете, что они мало жили? Ведь это ваша грубая мерка временем, а жизнь меряется не временем. Все равно, что сказать: зачем это изречение, эта поэма, эта картина, это музыкальное произведение такие коротенькие, за что их оборвали и не растянули до величины самых больших речей, картин, пьес? Как к значению (величине) произведений мудрости, поэзии неприложима мерка длины, так и к жизни. Почему вы знаете, какой внутренний рост совершила эта душа в свой короткий срок и какое воздействие она имела на других? Духовную жизнь нельзя мерить телесной меркой.
23) Мы не можем понимать жизнь иначе, как движение во времени, как движение к благу. А жизнь для Бога есть просто жизнь — жизнь благо.
24) Бог есть икс (х), но хотя значение икса и не известно нам, без икса нельзя не только решать, но и составить никакого уравнения. А жизнь есть решение уравнения.
25) Сколько есть людей, всем недовольных, все осуждающих, которым хочется сказать: подумайте, неужели вы только затем живете, чтобы понять нелепость жизни, осудить ее, посердиться и умереть. Не может этого быть. Подумайте. Не сердиться вам надо, не осуждать, а трудиться, чтобы исправить то дурное, которое вы видите.
5 ноября 1904 г.
1) Если только помнить то состояние нежизни, из которого я вышел и к которому иду, то как не ценить всех тех благ, которыми полна эта жизнь. Человек утопающий, всегда утопающий, не знающий другого состояния, вынырнул на мгновение в последний раз и недоволен тем состоянием, которое он испытывал. Помни всегда все то, что не только угрожает, но свойственно тебе: разрушение, страдания, смерти близких, своя смерть, и ты будешь ценить всякий час свободный от всего этого, и радость жизни будет самое естественное твое чувство.
2) Когда мы жалеем, сострадаем, мы жалеем не потому, что страдающему сделали больно, а потому, что тот, кто делает больно другому, нарушает то единение, которое должно быть между людьми. Когда злодей мучает другого, мы только по недоразумению говорим и нам кажется, что мы жалеем страдающего: мы жалеем — жалеем в форме возмущения — обидчика.
Когда сумасшедший рвется и бьет — и больно — сторожей, мы не жалеем сторожей, но сумасшедшего. В этом случае нам ясно, кто настоящий страдалец, кто делает и потому терпит зло. Когда страдает за правду мученик, мы не жалеем его, нам ясно, что не зло, а добро постигло мученика, и только по недоразумению негодуем на мучителей, хотя они должны бы были вызывать нашу жалость.
Сущность дела в том, что человек только сам себе может сделать зло, но не может сделать его другому. Происходит это от того, что человек в жизни застрахован, навсегда обеспечен от внешнего зла: обеспечен тем, что благо человека, составляющее в этой жизни соединение из блага телесного и блага духовного, всегда и во всех людях количественно одно и то же, не может ни увеличиваться, ни уменьшаться соответственно мировоззрению человека.
Отношение добра духовного и матерьяльного можно сравнить с весами. Мировоззрение человека, более высокое или низкое, можно сравнить с той точкой опоры, на которой серединой своей лежит коромысло весов. На одном плече коромысла духовное, а на другом — матерьяльное благо. Чем больше человек лишается матерьяльных благ: обеспечения, власти, славы, силы, здоровья, друзей, чем ниже спускается плечо матерьяльных благ, тем ровно на тот же самый угол, на который спустили, поднимается плечо духовных благ: преданности воле Бога, благорасположения к людям, смирения, покорности, терпения, серьезности мысли, бесстрашия смерти. Степени мировоззрения определяют более высокую или низкую точку опоры коромысла. Большая или меньшая чуткость человека определяется длиною плеч коромысла, но где бы оно ни было утверждено и какова бы ни была его длина, закон возмездия духовными благами за потерю матерьяльных остается неизменным. И потому человек не может испытывать абсолютного зла: он может подвергнуться злу матерьяльному, но благо духовное всегда в равной мере вознаграждает за потерю. И один человек также не может быть ни счастливее ни несчастнее другого, как на ровной плоскости озера не может из воды составиться ни бугра ни ямы. А потому и один человек не может сделать зла другому, и когда нам кажется, что человек делает зло другому, мы ошибаемся: мы видим, что совершается зло, но относим зло не к тому, кого оно постигает. Зло может сделать человек только сам себе, а не другому. И такое зло делает себе человек или люди, когда они хотят сделать зло другим.
Зло и добро человека состоит в большем или меньшем совершенстве, в большем или меньшем приближении к Богу. Это приближение можно, продолжая сравнение, уподобить подъему или опусканию точки опоры коромысла. Желающий делать зло другому, зло матерьяльное (так как другого никто сделать не может), для того, чтобы достигнуть своей цели, должен спустить плечо коромысла матерьяльных благ того человека, которому он хочет сделать зло. Для этого он должен спустить свою точку опоры. Так что, спустив матерьяльное плечо коромысла того человека, которому он хочет сделать зло, он поднимает его духовную силу и не вредит ему, себе же вредит, спускаясь на низшую степень миросозерцания.
И потому жалеем мы бессознательно не тех, кому хотят делать зло, а тех, которые хотят этого.
В сущности, все верующие в доброго Бога не могут не верить в то, что в мире нет зла и, главное, что ни один человек не может сделать зла другому. Я не мог бы ни верить в Бога, ни жить в таком мире, где Нерон, Екатерина, глупый Николай могут делать несчастия людей. Этого не может быть. А если есть, то нет ни разума, ни Бога.
Но скажут: мы видим людей, которым несчастия матерьяльные не придают никакого духовного блага, напротив, они еще больше раздражаются и теряют последние духовные блага. Я думаю, что это неправда и что нам только кажется, потому что мы не знаем того, что происходит в душах этих людей, не знаем того, что было прежде несчастий в их душах, не можем себе представить того мрака, в котором жила эта душа. Что бы ни говорил человек, пораженный несчастьем, всякое матерьяльное зло заставляет человека спокойнее, доверчивее, разумнее отнестись к неизбежной смерти.
3) Ночью испытал сиротливое чувство, сознав себя удаленным от Бога, с прерванным с Ним общением. Ему не нужно. А я не могу без Него. Как ни глупо, неосновательно, младенческое мое отношение к Нему, а оно нужно мне. Нужно на известной глубине или высоте сознания.
Говорят: можно обойтись без Бога. Разумеется, можно, тому, кто не дорос до потребности общения с Ним. Я обходился бо льшую половину жизни. И теперь не нуждаюсь в Нем, когда живу животной жизнью. Всякий из нас несомненно знает, когда он физически наиболее здоров. Также знает всякий думающий человек, когда он наиболее здоров духовно. Вот в эти-то минуты духовного здоровья нельзя обходиться без Бога.
4) Людям дурно жить от того, что они не только не сознают свое истинное положение в мире, но представляют себе это положение совсем не тем, что оно есть. Люди думают, что они живут телесно в этом мире, а между тем они не живут в нем, а только проходят через него. Живут люди духовно вне времени и пространства, жизнь же в этом мире есть только исполнение известного назначения.
5) Все чуждее становится эта жизнь и все тверже понимание ее, и все меньше, незаметнее овражек, отделяющий от того, что за смертью.
24 ноября 1904 г.
1) Как ни странно это может казаться, несомненно то, что только в том, что называлось ересями, проявлялось и двигалось, т. е. уяснялось, становилось доступно христианство. Ереси могли быть нехристианские, ошибочные, но несомненно то, что учения, признававшиеся государственной, организованной религией: католичество, православие, лютеранство, не были христианством.
2) В числе иллюзий самые обыкновенные: жалеть жертвы, а не мучителей, быть недовольным миром, когда недоволен собой, бояться будущего, когда боишься прошедшего.
3) Вижу сон, что мне проснуться в 5 часов, и просыпаюсь, гляжу на часы и вижу, что 5 часов. Все это во сне. Но потом действительно просыпаюсь и вижу, что ровно 5 часов. Это значит то, что, когда я проснулся и увидал, что 5 часов, я вообразил, что видел сон о том, что проснулся ровно в 5. Для сновидений нет времени, потому что нет видимых движений других существ, которые составляют время.
1 декабря 1904 г.
1) Существующий строй до такой степени в основах своих противоречит сознанию общества, что он не может быть исправлен, если оставить его основы, так же, как нельзя исправить стены дома, в котором садится фундамент. Нужно весь, с самого низа, перестроить. Нельзя исправить существующий строй с безумным богатством и излишеством одних и бедностью и лишениями масс, с правом земельной собственности, наложения государственных податей, территориальными захватами государств, патриотизмом, милитаризмом, заведомо ложной религией, усиленно поддерживаемой. Нельзя всего этого исправить конституциями, всеобщей подачей голосов, пенсией рабочим, отделением государства от церкви и тому подобными паллиативами.
2) Ars longa, vita brevis. Иногда жалко. Так многое хочется сказать.
11 декабря 1904 г.
1) Люди говорят, что они своей деятельностью хотят служить человечеству, его развитию, как-будто они могут знать, что в этом бесконечно сложном процессе совершенствования человечества, что и как содействует и что препятствует этому развитию. Для того, чтобы не ошибаться и действительно наверное содействовать этому всеобщему совершенствованию, человек может делать только одно: сам совершенствоваться, стараться быть совершенным, как Отец Небесный.
2) Все то, что мы называем жизнью, есть процесс пробуждения, т. е. перехода из одного сознания в другое. Многое говорит за это. Наши теперешние сновидения — это образцы жизни без времени и пространства. Теперешняя же жизнь с временем и пространством есть исключительное состояние. Время и пространство — это условия сна. Они тускнеют при пробуждении. То, что я теперь чувствую, приближаясь к смерти, очень похоже на пробуждение. Сновидения становятся все разумнее и яснее, и вот-вот откроется настоящее состояние бдения (или другого, высшего сна).
3) Гулял с Илюшком и после его нехороших рассказов попытался передать ему религиозное, с сознанием приближения к смерти, понимание жизни. Он не принял, и я усомнился, не есть ли это плодотворное сознание близости смерти и движения к ней свойство только старости?
4) Церковь, чтобы придать себе несвойственную ей силу, признала за собой внешнюю непогрешимость. И это-то признание и губит ее теперь. Будучи непогрешима, она не может каяться и потому несет на себе все свои грехи (казни, обманы, ложь) и, чтобы скрыть их, влезает в еще большие грехи и лжи и путается в них.
5) В нравственном мире очень обыкновенны недоразумения, по которым причины принимаются за следствия и следствия за причины: самое обыкновенное видеть, как люди думают искренно, что они недовольны миром, когда они только недовольны собой, или жалеют жертвы жестокостей людских, когда в сущности достойны жалости и жалки мучители, а не жертвы, или люди думают, что они боятся за будущее, а они только боятся, недовольны прошедшим. И еще много есть таких обманов.
6) Всегда поражает прямо противуположное истине суждение большинства об истинной вере и ересях. Везде может быть истинное религиозное чувство, но только не в соединенной с государственным насилием церкви.
7) Врачебная наука и практика составляет так же, как пьянство, милитаризм, роскошь и угнетение рабочих, одно из величайших бедствий нашего времени и одного со всеми другими бедствиями происхождения: именно, отсутствия религии, т. е. признания своего положения в мире. Основа разумного (религиозного) понимания жизни есть memento mori, память о смерти, — не столько память, сколько понимание краткости и убегаемости жизни. Врачебная же наука должна смотреть только на жизнь, отыскивая средства продлить ее. И этот взгляд усваивается толпой. Кончается же тем, что продлить жизнь медицина не достигает, а достигает только того, что портит жизнь, лишая ее разумного понимания, не говорю уже о нравственных ужасах страха зараз и нелепых теорий заразительных бактерий.
8) Разницы между людьми в телесном отношении очень мало, почти нет, в духовном — огромная, неизмеримая.
9) Величие земных благ, которыми пользуется человек, соразмерно тем злодеяниям, которые он совершил и совершает. Нерон, Екатерина, Орловы, Наполеон, Рокфелеры и т. п.
10) Всякое страдание может быть преодолено духовной силой, потому что страдание имеет предел, духовная же сила беспредельна.
11) Меня часто поражает та уверенность, с которой люди, желающие считаться христианами, отрицают закон непротивления злу насилием, тогда как без этого закона все христианство рассыпается, как машинка, из которой вынута пружина, державшая все вместе. Закон непротивления есть только применение к жизни закона: не убий. Если только допустить право защиты силой от насилия, то нельзя уже запретить убийство. ‘Он хотел убить меня или другого’. ‘Он собирался убить меня или другого, надо остановить его, и нет другого средства, кроме насилия’. Стоит допустить это, и убийство разрешено. Все заповеди Христа суть только приложение к жизни заповеди не убий: 1) не гневайся, 2) не прелюбодействуй, 3) не клянись, 4) не противься, 5) люби врагов.
12) Стал молиться, призывать Бога, просить Его. Знаю, что я верчусь с землею, а не свод небесный с звездами, а все-таки записываю движения звезд. Знаю, что Он не личность, да я личность, и как в астрономии, так и тут знаю, что не ошибусь. И делаю открытия.
13) Читал Спинозу. Спиноза — еврей: любовь к Богу основа всего. Нет искренности и молодо, или, скорее, молодо и от того искусственно и не вполне искренно, не как Паскаль, пишущий кровью сердца.
Le dernier acte est toujours sanglant, quelque belle que soit la comИdie en tout le reste. On jette enfin de la terre sur la tЙte. Et en voilЮ pour jamais.
22 декабря 1904 г.
1) Бог отвечает только тому, кто говорит с ним наедине. Нельзя рассказать другому своего отношения к Богу. Как только тайна нарушена, прекращается отношение.
2) Есть люди, которые пользуются религией для честолюбия, корысти, властолюбия, но есть и такие, которые пользуются ею для забавы, для игры. Эти ужасны.
3) То значение, которое в наше время приписывается молодежи и женщинам, происходит от того, что старые мужчины не знают, что хорошо, что дурно. Молодежь и женщины, по своей горячности и легкомыслию, думают, что знают. Старики и рады верить им.
4) Есть только два способа совместной согласной жизни людей: повиновение одному или нескольким распорядителям под страхом насилия или свободное соглашение людей, не исключающее и распорядителей, когда это нужно, но без права насилия.
5) Только начинаешь по-настоящему жить в старости, когда улеглись страсти, освободилась естественная любовь ко всем и уяснился смысл, значение жизни, не нарушаемое смертью.
6) Если бы я не был ограничен пределом пространства, то не было бы вещества, и я был бы все, и не было бы жизни.
Я есмь движение — расширение — рост. Если бы не было пределов моего я, не было бы вещества, а не было бы вещества, не было бы движения. Я был бы все, и некуда бы было двигаться. Точно так же, если бы не было пределов моего движения, некуда было бы двигаться. И точно так же, не было бы пределов вещества, я был бы все, и движенья не было бы.
7) Жизнь, которую я сознаю, есть прохождение духовной неограниченной (божественной) сущности через ограниченное пределами вещество.
8) Если бы вещество, через которое проходит божественная сущность, было не ограничено пределами, божественная сущность была бы во всем, и не было бы вещества, и не было бы движения, была бы нирвана, если бы через вещество не проходила божественная сущность, то не было бы ни вещества, ни движения.
9) Самые убедительные интонации у сумасшедших. Вообще, чем глупее, тем убедительнее. Как будто закон жизни так установлен, чтобы люди подчинялись разумному убеждению только по разуму, а не по гипнозу. В разумном убеждении нет гипноза: всегда трезвость, простота.
9) Старость — свобода, разумность, ясность, любовь.
10) С необыкновенной ясностью понял, всей душой почувствовал ничтожество, бедственность, неразумность телесной жизни и несомненность той духовной жизни, которая открывается в ней, несомненность своей причастности Богу.
Ах, если бы удалось ясно передать людям то, что я так ясно понимаю, чувствую, показать, что только это — единое на потребу и для частной, личной, и для общественной жизни.
11) Либералы, революционеры тратят задаром драгоценный духовный матерьял. Они подобны людям, которые, подойдя к реке, вместо того, чтобы строить мост, бить сваи из приготовленного матерьяла, валят все это в реку в надежде замостить, а река все относит.
12) Жизнь — это падение с высоты с увеличивающейся быстротой. Надо знать это, чтобы разумно жить, не удивляться, что падаешь, не хвататься руками за то, мимо чего летишь: испортишь руки.
13) Преступления, совершаемые государством, без сравнения хуже, жесточе всех тех, которые совершают частные люди. Главное же то, что те знают, что они преступники, а эти гордятся, величаются своими преступлениями.
14) Государство есть произведение только насилия завоеваний. Все теории договора и пр. оправдания apres coup. Ужасно читать всю сложную ложь государственного права.
31 декабря 1904 г.
1) Процесс уничтожения пределов тела: вещества и движения — радостный, должен быть радостный. Жизнь есть смерть. Если любишь жизнь, люби смерть. Если любишь плотскую любовь, люби детей. Как плотская любовь ведет к детям, так жизнь ведет к смерти. Смерть есть плод жизни. Как же не любить ее, бояться ее? Как много зла людям сделала ложная церковная вера, по учению которой назначение, цель жизни — смерть — и деятельность, употребление сил жизни — труд — представляются злом, наказанием за грех! Труд, грех, смерть признаны злом. А труд есть не только лучшее, но единственное употребление жизни, грех есть сознание своей ошибки, смерть — достижение цели. И все это признано злом.
2) Жизнь есть прохождение духовной неограниченной (божественной) сущности через ограниченное пределами вещество. Точнее выразить надо так: Жизнь есть сознание духовной сущности в пределах. Пределы эти представляются веществом и движением, и поэтому жизнь представляется прохождением духовного сознания через вещество.
3) Как легко избавиться от споров! Споры всегда только от того, что хочешь быть прав, не хочешь признать своей ошибки перед людьми. А как легко сказать: впрочем, может быть, я ошибаюсь. И не только сказать, но и подумать. Решаются вопросы не в спорах, а в расследовании с самим собою, когда сам себе возражаешь всеми силами. Если в споре хорошо возражают, не спорь, а с благодарностью прими к сведению возражение и обдумай его один, сам с собою. Так легко: а может, я ошибаюсь.
4) Сдача Порт-Артура огорчила меня, мне больно. Это патриотизм. Я воспитан в нем и не свободен от него так же, как не свободен от эгоизма личного, от эгоизма семейного, даже аристократического, и от патриотизма. Все эти эгоизмы живут во мне, но во мне есть сознание божественного закона, и это сознание держит в узде эти эгоизмы, так что я могу не служить им. И понемногу эгоизмы эти атрофируются.
5) Совесть есть воздействие сознания вечного, божественного начала на сознание временное, телесное. Пока не проснулось это сознание, нет совести. Напрасно обращаться к ней.
? Деятельность духовного, вечного начала в пределах (наша жизнь) проявляется движением, разрушающим отделенное вещество. Движения сердца, желудка, легких, мускулов, все есть разрушение отделенного существа. Разрушение это начинается с рождения и кончается смертью. Жизнь есть процесс этого разрушения.
1905
1 января 1905 г.
1) Мы гадаем, ищем, желаем счастия, т. е. таких условий, при которых нам бы было хорошо, а между тем нам хорошо может быть только от нашего усилия побороть то, что нам нехорошо. Так что выходит совершенно обратное того, что мы думали: то самое, что мы называем счастьем: здоровье, богатство, слава, красота, все это — Капуи, все это ослабляет нашу энергию, устраняет возможность или, по крайней мере, не вызывает потребность проявить усилие, — то самое, что дает истинное благо. И обратно: все, что считается несчастьем, вызывает эти усилия. На этом зиждется и то ужасное заблуждение, что внешние формы общественной жизни есть благо, и надо устраивать их. Хочется сказать парадокс, что чем лучше формы общественной жизни, тем ниже и умы и характеры людей (Америка до освобождения негров). Искать того, что называется счастливыми условиями жизни: богатства, славы, здоровья, красоты, привлекательности, это все равно, что согреваться у печки, а не здоровым трудом на свежем воздухе.
2) Устройство внешних форм общественной жизни без внутреннего совершенствования — это все равно, что перекладывать без известки, но на новый манер, разваливающееся здание из неотесанных камней. Как ни клади, все не будет защищено от непогоды и будет разваливаться.
3) Постепенное уничтожение пределов вещества и движения, с которыми связана была духовная сущность, когда все больше и больше сознаешь эту сущность, должно быть радостно, и я испытываю это.
4) Жизнь есть переезд на коне от какого-то одного места, о котором я не помню, до какого-то другого, которого я не знаю, но которое будет то, подле которого конь станет, и надо будет слезать. Или лучше: переезд на корабле, на который я сел, не знаю, когда, но с которого придется слезть или когда велит капитан, или когда доедешь до последней пристани.
Помни, что ты в пути, что всякую минуту можешь быть ссажен, и что во всяком случае должен будешь слезть на последней пристани (70, 80, 90, 100 лет), и что во время пути надо, чтобы не было плохого, исполнять требования капитана. Сначала весело, ново, и забываешь, что плывешь, потом все больше и больше понимаешь свое положение, привыкаешь к нему и, подъезжая к пристани, сжился с товарищами, полюбил их, и тебя полюбили, но веришь капитану, который верно говорит тебе, что тебе там, где он тебя ссадит, будет так же хорошо, как и на корабле.
5) Бездна народа, и я устал от них. Но рад тому, что это неприятное скопление вызывает не неудовольствие, а поощрение к внутренней работе: поступить наилучшим образом по отношению к тому, что неприятно.
2 января 1905 г.
Жизнь представляется в освобождении духовного начала от оболочки плоти, — вот так:
Может быть и так:
Чем больше плоти, тем меньше возможности общения, слияния с другими.
Процесс жизни отделенной — в освобождении от плоти, процесс жизни общей — в слиянии, в совокупном освобождении от плоти. Как в личной, отдельной жизни освобождение от плоти, сама плоть и движение только кажутся, так и в совокупной жизни это освобождение только кажется. Жизнь человека, моя жизнь уже вся есть освобожденная от плоти, какова она в конце жизни, также уже есть и вся освобожденная от вещества и времени жизнь совокупная всего человечества, всего мира. Мне она только кажется вещественной и движущейся, т. е. в пространстве и времени. Для существа же не отделенного, как я, для начала жизни, для Бога, она есть вне вещества и не движется. То, что Все состоит из отделенных и потому вещественных и движущихся существ (для них самих), делает то, что для всех этих отделенных существ есть жизнь, есть участие в божественной жизни.
20 января 1905 г.
1) Живем мы только для того, чтобы пользоваться благом жизни. Весь смысл жизни, доступный нам, только в том, чтобы мы имели возможность участвовать в божеской жизни, и потому мы должны быть счастливы. Если мы несчастливы, то это значит только то, что мы делаем не то, что должно, или не делаем того, что должно. Так что не только благо есть последствие исполнения долга, но наш долг в том, чтобы мы испытывали благо.
2) Музыка есть стенография чувств. Вот что это значит: быстрая или медленная последовательность звуков, высота, сила их, все это в речи дополняет слова и смысл их, указывая на те оттенки чувств, которые связаны с частями нашей речи. Музыка же без речи берет эти выражения чувств и оттенков их и соединяет их, и мы получаем игру чувств без того, что вызывает их. От этого так особенно сильно действует музыка, и от этого соединение музыки с словами есть ослабление музыки, есть возвращение назад, выписывание буквами стенографических значков.
3) В сновидениях я облекаю свои ощущения жизни (ведь все происходит в полупросыпании) в те образы воспоминания, которые я собрал в бдящем состоянии. Во что я облекаю мои ощущения в жизни? Ведь ощущения — только ощущения прикосновения волн эфира, воздуха или самого тела. Если эти ощущения облекаются в образы, чувства, как будто воспоминания, то только потому, что я в прежней жизни набрал эти образы и воспоминания. Не в этой жизни, а в прежней или в какой-то вне этой жизни, потому что с первых моментов сознания я одно люблю, понимаю, другое не люблю, не понимаю.
4) Сон похож на жизнь тем, что как во сне бывают несколько степеней пробуждения: думаешь, что проснулся, а только перешел из более полного забвения в менее полное. И бывает еще то, что особенно похоже на жизнь — это то, что становится во сне мучительно тяжело, и делаешь усилие сознания, и просыпаешься к большей реальности. Я несколько раз так просыпался в жизни. Думаю, что предстоит теперь только последнее, в этой жизни, пробуждение — смерть.
5) Человеку посредством движения своего сознания дана возможность общения со всем проявляющимся в других существах — людях, животных, растениях — сознанием. Для Бога нет движения, все уже есть и ничто не изменяется, для человека же это движение, возможность изменения дает благо.
6) Жизнь в материи проявляется движением, разрушающим материю.
7) Нам легко видеть теперь обман церкви, когда мы уже вне ее, но мы не видим точно такого же обмана того, что называется наукой, потому что мы в нем.
8) Главное и самое нужное для религиозной жизни — сознание (это знали давно уже все люди) того, что мы не стоим, а не только движемся, но летим (как хотите, вверх или вниз) с страшной быстротой. Совсем другое отношение к жизни, если знаешь или если не знаешь, не помнишь этого. Только забывая это, люди хватаются руками, стараясь удержать то, мимо чего пролетают. Нельзя хвататься — руки оторвет.
9) Надо помнить, что мы не на месте, а плывем на большом пароходе, и у капитана есть неизвестный нам список, где и когда кого высадить. Пока же нас не высаживают, что же мы можем делать другого, как только то, чтобы, исполняя закон, установленный на пароходе, стараться в мире, согласии и любви с сотоварищами провести определенное нам время?
10) Общественный прогресс истинный — в большем и большем единении людей. Для единения людей нужны три вещи:
1) Сила, которая заставляла бы людей соединяться, так же, как для того, чтобы камни сложились в здание, нужно, чтобы были люди каменщики, которые соединяли бы эти камни. Эта сила есть помимо воли людей: их дело только не мешать проявлению этой силы любви.
2) Чтобы люди не имели бы свойств, отталкивающих их друг от друга: пороков, страстей, себялюбия, так же, как для того, чтобы сложить здание из камней, надо обтесать их, чтобы в них не было неправильных форм.
3) Чтобы люди, соединившись, сознавали бы необходимость и благо этого соединения, и чтобы это сознание держало их вместе так же, как известь или цемент держит вместе камни здания.
Первое — стихийная сила, второе — самосовершенствование, третье — религия.
11) Я — только сознание, т. е. нечто духовное, но я могу сознавать и себя как тело и как движение.
29 января 1905 г.
1) Слушал политические рассуждения, споры, осуждение, и вышел в другую комнату, где с гитарой пели и смеялись. И я ясно почувствовал святость веселья. Веселье, радость — это одно из исполнений воли Бога.
2) В последнее время я почувствовал, как я духовно спустился после той духовной, нравственной высоты, на которую меня подняло мое пребывание в общении с теми лучшими, мудрейшими людьми, которых я читал и в мысли которых вдумывался для своего Круга Чтения. Несомненно можно духовно поднимать и спускать себя тем обществом присутствующих или отсутствующих людей, с которым общаешься.
3) Мы так привыкли к болтовне об общем благе, что уже не удивляемся на то, как человек, не делая никакого дела, прямого труда для общего блага, не высказывая никакой новой мысли, говорит о том, что, по его мнению, нужно делать, чтобы всем было хорошо. В сущности, ведь ни один человек не может знать хорошенько, что ему самому нужно для его блага, а он с уверенностью говорит о том, что нужно для всех. Это особенная черта только нашего времени. Платон, Солон, Конфуций, Сен-Симон, Фурье, Овен высказывают новые идеалы и новые законы, рядовые люди работают для себя, своей семьи, своей общины, предлагая свои мнения о ближайших интересах, но что такое, какое значение всех этих разговоров и статей о всем известном и надоевшем?
4) Я делаю то, что есть. Это значит то, что жизнь не только моя вся от рождения до смерти, т. е. я, какой я стал во всю жизнь, но и жизнь всего мира, все это есть, но мне не видно по моей ограниченности, это открывается мне по мере моего движения в жизни. Это есть, а я делаю это. В этом жизнь.
5) Жизнь моя открывает мне меня самого. В этом открытии себя и есть жизнь. Вся моя жизнь есть один поступок. И поступок этот совершен. Я только не знаю его. Что же, стало быть, человек не свободен? — Отчего? Я делаю себя и жизнь. И то, что я делаю, этого самого и хочет Бог. Те отступления, которые я делаю от прямого направления воли Бога, для меня важны, лишая меня блага, но (для Бога) для общего хода жизни так ничтожны, что различие их незаметно. Воля Бога — как бы цилиндр, в пределах которого направляется моя воля, давая мне благо или зло, но во всяком случае не выходящая из воли Бога. Убийство сейчас дурно, дурно для того, кто его совершает, но последствия его: раскаяние, жалость, возмущение производят то же благотворное действие, как и добродетель самопожертвования, любви.
1 февраля 1905 г.
1) Жизнь моя и всякая жизнь из себя есть сознание, признание собою одной части духовного и потому бесконечного, беспредельного существа. То, что я есмь только часть его, я сознаю по тем пределам, которые отграничивают меня от Всего, и пределы эти я не могу представлять себе иначе, как только веществом. Пределы эти — мое тело и все меня окружающее. То же, что я есмь часть духовного, следовательно, бесконечного, беспредельного существа, я сознаю по тому изменению, движению, происходящему и в моих пределах, и вне их, движению, которое соединяет меня со всем и составляет сущность жизни.
Как материя, вещество не существует само по себе, а есть только то, что отделяет меня от Всего, следовательно бесконечного и беспредельного существа, так и изменение, движение, происходящее в моих пределах и вне их, не существует само по себе, а есть только то, что соединяет меня, отделенного от Всего, с тем, от чего я отделен. Как вещество есть только потому, что я отделен, так что, если бы не было меня, не было бы никакого вещества, так и движение есть только потому, что часть духовного существа, которую я сознаю собою, отделена от Всего и стремится соединиться со Всем, так что, если бы не было моего отделения от Всего, не было бы и никакого движения. И потому я представляюсь себе веществом в движении, отделенным этим движением от движущегося вещества Всего.
Все, что движется, мне представляется движущимся, в сущности же уже есть и всегда было и будет то, к чему, по направлению чего движется что-либо. Вся моя жизнь от рождения и до смерти, несмотря на то, что я могу находиться в начале или середине ее, уже есть, и то, что будет, также несомненно есть, как и то, что было. Также есть и все то, что будет с человеческим обществом, с планетой землей, с солнечной системой, я только не могу видеть всего, потому что я отделен от Всего. Я вижу только то, что открывается мне по мере моих сил. Я живу и, переходя от одного состояния в другое, вижу (так сказать) внутренность жизни. И, кроме того, главное, имею радость творчества жизни.
То, что все, что составляет мою жизнь, уже есть, и вместе с тем я творю эту жизнь, не заключает в себе противоречия. Все это есть для высшего разума, но для меня этого нет, и я имею великую радость творить жизнь в тех пределах, из которых не могу выйти. Если допустить Бога (что необходимо для рассуждений в этой области), то Бог творит жизнь нами, т. е. отделенными частями своей сущности.
2) Движение есть борьба отделенного духовного существа с смертью, с тем, что мы называем инерцией. Вещество есть предел духовного существа. Если бы не было отделенного духовного существа, не было бы вещества и не было бы движения. Как только есть вещество и движение, то непременно должно быть отделенное духовное существо.
18 февраля 1905 г.
1) Если будет жизнь — где бы и какая бы она ни была, или иначе, если есть жизнь, то есть и я. Жизнь — это я. Без меня нет жизни. Это очень важно. Это ответ на вопрос: кончается ли жизнь со смертью? Если бы с уничтожением я, т. е. сознания, уничтожалась жизнь, то я бы сказал и знал, что уничтожается и я. Но жизнь продолжается, поэтому должно продолжаться и я. Жизни нет без я. Когда я вижу, что человек умирает, и мне перестают быть видимы проявления его сознания, то это не доказывает того, чтобы уничтожилось то, что сознает.
2) Без отделения я от Всего нет ни вещества ни движения.
3) Вещество может быть только при движении, движение только при веществе.
4) Жизнь представляется нам нелепостью только тогда, когда мы принимаем иллюзию я за нечто реальное.
5) Понять иллюзию своего я и реальность своего я — одно и то же.
6) Сознание есть во всяком случае причина и вещества и движения.
7) Гадание (в древности) есть не что иное, как желание решения по воле Бога. Воля эта, разумеется, не открывается по внутренностям жертвенного животного, а по религиозному определению жизни и вытекающему из этого определения руководству поведения. Так что мотив гадания законен, не законен способ решения.
8) Как удивительно все события моей жизни отклоняли меня от честолюбивой, тщеславной карьеры. И Барятинский, и Левин, и Философов, и….
9) Ничто не движется. Нам кажется только, что все движется, потому, что мы не можем видеть всего.
24 февраля 1905 г.
1 ) Я — это сознание в пределах. Пределы эти представляются мне движущимся веществом. Предел вещества — мое тело, та часть движущегося вещества, которую я признаю собою. Предел движения — моя жизнь, — та часть вещественного движения, которую я признаю собою.
Если бы было сознание Всего, то не было бы ни вещества, ни движения. И точно так же, если бы вовсе не было сознания, не было бы ни вещества ни движения.
Сознание в пределах выражается, представляется движущимся веществом, часть которого человек считает собой.
С точки зрения движения — это движение от рождения до смерти, которое я считаю собой, с точки зрения вещества — это вещество моего тела, которое я считаю собою.
28 февраля 1905 г.
1) Человек может жертвовать благами жизни мирской только ради жизни вечной. Всякая жертва вне этой причины не есть жертва, а или подобие ее, или ошибка, не расчет.
2) Большинство людей живут так, как будто идут задом к пропасти. Они знают, что сзади пропасть, в которую всякую минуту могут упасть, но не смотрят на нее, а развлекаются тем, что видят.
6 марта 1905 г.
1) Как смешны люди, исследуя и большую и малую бесконечность своими телескопами и микроскопами. Это все равно, что человек, отыскивающий своих знакомых в доме, в котором, ему сказано, что никто никогда не жил и не может жить. Бесконечность есть только указание на то, что там, где предмет его изучения идет в бесконечность, как звезды и микробы, должна быть ошибка постановки вопроса, и изучение ни к чему не может привести.
2) Подумал о том, что преподается в наших школах, гимназиях: главные предметы: 1) древние языки, грамматика — ни на что не нужны, 2) русская литература, ограничивающаяся ближайшими, т. е. Белинский, Добролюбов и мы, грешные. Вся же великая всемирная литература закрыта, 3) история, под которой понимается описание скверных жизней разных негодяев королей, императоров, диктаторов, военачальников, т. е. извращение истины, и 4) венец всего — бессмысленные, глупые предания и догматы, которые дерзко называют Законом Божиим.
Это в низших школах. В низших школах отрицание всего разумного и нужного. В высших школах, кроме специальностей, как техника, медицина, сознательно уже преподается матерьялистическое, т. е. ограниченное, узкое учение, долженствующее объяснять все и исключать всякое разумное понимание жизни. Ужасно!
3) Человек сознает себя существом, не скажу: вечным и вездесущим, но вневременным и внепространственным. Он не может сказать, что он всегда был и будет, ни того, что он живет везде, во всем, но не может себе представить времени, когда он не был, ни такого места, в котором бы он не был хотел я сказать, но это неверно, скорее можно сказать: ни того, чтобы он был в одном месте своего тела. Так что человек сознает себя и вечным и бесконечным существом, и частью какого-то целого, отделенным от всего остального движущимся веществом. Вся жизнь человека есть не что иное, как переход от одного сознания: от сознания своей отделенности к сознанию своей вечности и бесконечности, бестелесности и неподвижности, или вневременности и внепространственности.
Сначала, младенцем, человек сознает только свое отделенное существо. Начинается же расширение сознания признанием жизни в других существах, любовью к ним, продолжается все большим и большим расширением сознания, все большим и большим сознанием своего духовного вечного, бесконечного существа и кончается полным слиянием сознания отдельного существа с сознанием вечным, бесконечным — сознанием духовного существа. Слияние — это есть смерть.
Для телесного сознания отделенного существа — смерть страшна, для духовного, божественного — смерть радостна.
4) Истинное религиозное учение должно состоять в том, чтобы указать людям преимущества сознания вечного, духовного перед временным и телесным, научить людей пользоваться временным и телесным для достижения целей духовных. Ах, кабы уметь и успеть хоть кое-как сделать это!
9 марта 1905 г.
1) Жизнь (в этом мире) есть движение неперестающее, неизбежное (лошадь на колесе). Лошадь — это моя духовная сущность, колесо — это моя отделенность, производящая и материю — колесо — и движение. Движение, деятельность неизбежны. Мое дело только покоряться этому движению, не делать ложных усилий, а выбирать на колесе наилучшее направление, положение. Усилие нужно только отрицательное: не отдаваться своим страстям.
Не нужно делать усилия для произведения какого-нибудь дела: нужно только усилие в выборе того, что в воле Бога. И тогда всегда легко и хорошо.
2) Жить этой временной, отдельной жизнью по закону вечной, всеобщей.
3) Как опасна жизнь для славы людской! Для себя, для своего эгоизма можно сделать много дурного, но для славы людской делается ужасное, такое, которое в сто, тысячу раз хуже всего того, что может сделать человек из эгоизма.
18 марта 1905 г.
1) Вспомнил с осуждением о нелюбимом человеке и поймал себя на разжигании недоброжелательства. Да, или вовсе не думать о нелюбимых (естественно) людях или, если думать, то только о том, что в них доброе, и меряя их дурное с таким же своим дурным. Свое всегда будет больше, хотя и в другом роде.
2) Как трудно, когда в слабом духовно состоянии, не думать о мнении людей. Спустишься с той высоты, где дело только с Богом, и тотчас же попадаешь в людскую сутолоку и занят ею. Еще ниже — область своих плотских страстей.
3) Грустно, что не пишется, не хочется. А между тем, чего же еще желать? Ведь если болен и умер, не буду писать и не буду огорчаться этим. Тоже и теперь. Только если делаешь, то делай Божье. Вот и все.
4) Тургенев написал хорошую вещь: Гамлет и Дон Кихот и в конце присоединил Горацио. А я думаю, что два главные характера — это Дон Кихот и Горацио, и Санхо Панса, и Душечка. Первые большею частью мужчины, вторые большей частью женщины. Сыновья мои все Дон Кихоты, но без самоотвержения, дочери все — Горации с готовностью к самоотвержению.
20 марта 1905 г.
В детстве — как взброшенное кверху тело, которое остановилось перед падением вниз. Сначала не видишь падения, потом радуешься ему (молодость), потом быстрее — удивляешься, потом еще быстрее — отчаиваешься, и потом признаешь и понимаешь, что только и есть это промелькивание или бесконечно малое, или бесконечно большое.
22 марта 1905 г.
1) Понял и решил, что для хорошей жизни нужны две вещи:
? Руководиться в жизни только (помимо требований тела) волей Бога, независимо от мнения людей. Даже практиковать юродство (незаметное).
? Не думая о любви к тебе людей, любить всех людей и, главное, любить не только на деле, в сношениях, но в мыслях, в представлении о людях: всегда думать о людях с уважением и любовью, не позволять себе думать не добро. Я сказал: ‘не только, но’, а напротив: главное дело приучим, себя думать всегда с любовью о людях, тогда только будешь и обращаться с ними с любовью.
2) Все эти дни колебался, думал, можно ли, не заботясь о славе людской, о их любви к себе, любить их, и нынче понял, что это не только можно, но должно.
Испытываю чувство любви ко всем, ко Всему, и мне особенно хорошо. Боюсь, что много в этом физического, но все-таки это великое благо. Господи, не отнимай у меня этого. Приди и вселись….
30 марта 1905 г.
1) Нужнее всего мне две вещи: победить заботу о мнении людей и недоброе чувство к ним.
Для первого: пользоваться всяким случаем осуждения, непонимания тебя, не огорчаясь и не справляя. Для второго очень важное: не позволять себе думать недобро о людях.
2) Ничто так не мешает улучшению людей, как забота об устройстве общей жизни, об исправлении, улучшении других.
3) Как правы славянофилы, говоря, что русский народ избегает власти, удаляется от нее. Он готов предоставлять ее, скорее, дурным людям, чем самому замараться ею. Я думаю, что если это так, то он прав. Все лучше, чем быть вынужденным употребить насилие. Положение человека под властью тирана гораздо более содействует нравственной жизни, чем положение избирателя, участника власти.
Это сознание свойственно не только славянам, но всем людям. Я думаю, что возможность деспотизма основана на этом. Думаю тоже, что своему участию в правительстве надо приписать безнравственность, индифферентность европейцев и американцев в конституционных государствах.
4) Я — отделенное от Всего существо. Отделение свое я сознаю веществом и движением. Пределы свои я сознаю движущимся веществом. Один предел есть та часть вещества, которую я сознаю собой, другой — та часть движения, которую я сознаю собой: ощущение и воспоминание.
3 апреля 1905 г.
1) Все время думаю о том, как бы приучиться жить совершенно независимо от мнения людского (исключая изучение того, что им (людям) нужно, чтобы можно было служить им), независимо даже от желания их любви к себе, а только для Бога, для исполнения закона своей жизни. Я думаю и чувствую даже, что можно приучить себя к этому. При такой одинокой, с одним Богом жизни теряется энергическая побудительная сила славы, одобрения людского, но приобретается великое спокойствие, постоянство и твердое сознание верности пути. Надо, надо приучать себя к этому. Я думаю, что можно приучить и детей.
2) Луки XVII, 7—10. Удивительная притча. Я только на днях понял все великое значение ее. Мы все хотим совершать подвиги, чтобы люди хвалили нас, если и не похвалы, то хотим награды, ценим свою заслугу. Это все ужасное, зловреднейшее заблуждение. Человек не может ничего сделать лучшего, как только исполнить то, что должен. Исполнив же все, что должен, он только не сделал дурного, только не виноват. Он может быть не виноват, но заслуги никакой не может быть. Заблуждение о том, что в делах наших есть заслуга, происходит от того же, что мы живем для славы людской, а не для Бога. Только живи для Бога и поймешь, что не может быть заслуги. Это только от злого сравнения себя с другими. Помогай другим, если можешь, но не сравнивай себя с ними. Сравнивай себя с тем, что ты должен и мог бы быть. Ты можешь пройти по мосту, можешь не свалиться с него, но больше того, чтобы пройти по мосту (который приготовлен для тебя), ты ничего сделать не можешь. Ты можешь не потонуть, но лететь над водой не можешь. И если ты прошел и не свалился, то тебе нечем гордиться. Будь доволен, что есть мост, и ты идешь по нем. Старайся идти получше. Вот и все. Как важно понять это! Все нравственное учение в этом.
3) Еще ясно мне стало то, что для Бога, для той истинной жизни, начало которой я сознаю в себе, не может быть движения и потому не может быть цели, не может быть близкого и далекого, большего и малого, не может быть хорошего и дурного, но для жизни нашей, для отделенного существа неизбежно существует движение и цель, и близкое и далекое, и худое и доброе, и человек должен жить в этой иллюзии, как в иллюзии движения солнца, но знать он должен, что жизнь его не движется, и вся иллюзия движения — только для его блага.
4) Чем больше живу, тем мне яснее становится, что то, что я называю миром и собою (матерьяльным миром и матерьяльным собою), есть только одна из бесконечно огромного числа возможностей миров и существ. Для каждого отдельного существа есть свой, совсем особенный от моего мир. Не мир матерьяльный, объективный, а условия жизни.
5) Назначение человека — благо. И благо, хотя и различное, свойственно ребенку, юноше, мужу, старцу.
6) Благо всегда присуще человеку. Как только и насколько нарушается матерьяльное, настолько увеличивается духовное.
7) Умственная мужская деятельность за деньги, в особенности газетная, есть совершенная проституция. И не сравнение, а тождество.
6 апреля 1905 г.
1) Признавать Бога, верить в Него значит признавать нечто не познаваемое чувствами (но самое реальное). И, удивительное дело, те, кто не хочет признавать Его, Его духовную реальность, необходимо должны признать не подлежащую чувствам (которой они приписывают матерьяльность) реальность бессмысленной бесконечности материи во времени и пространстве.
2) Мы смело отдаемся в руки врачей, хлороформирующих нас для совершения операции. Как же робеть, когда при смерти над нами эту операцию под хлороформом совершает Бог или природа?
3) Как нужно, нужно отвыкнуть от мысли о награде, похвале, одобрении. За все хорошее, что мы можем сделать, нам не может быть никакой отплаты. Плата вперед получена нами такая, что с самым большим усердием не отработаешь ее.
4) У человека два сознания: своего ограниченного, заключенного в пределы ‘я’ и своего неограниченного ‘я’. Для неограниченного ‘я’ не может быть страданий (стеснений), не может не быть постоянное благо (не то страстное благо, которое дает временное удовлетворение желания, а благо ровное, спокойное, благо сознания себя, сознания блага). И человек может переносить и переносит более или менее, чаще или реже свое сознание из одного ‘я’ в другое. Человек, живущий одним духовным ‘я’ (святой), не знает несчастий, человек, живущий одним ограниченным ‘я’, не может не страдать. Все мы живем в середине между двумя, все более и более освобождаясь от ограниченного и приближаясь к неограниченному, духовному.
16 апреля 1905 г.
1) Жить не для людей, а для Бога кажется трудно, потому что не видишь награды за добрую жизнь. Так кажется. А это неправда. Бог, который в тебе, награждает, да еще как (совесть).
2) Главное зло науки: отвлекать от существенных вопросов, обещая какое-то решение чего-то.
3) Последнее время бывает минутами такое ясное понимание жизни, какого никогда прежде не было. Точно сложное уравнение приведено к самому простому выражению и решению.
21 апреля 1905 г.
1) Наука — совершенно, как церковь, — неуловима. Ты говоришь: вот, — указывая на дарвинизм, или преступные типы, или тому подобное, — вот чепуха или ложь. Тебе отвечают: да это не наука, а я говорю про настоящую науку, — подразумевая под этим нечто другое, также отрицаемое людьми, признающими другие, а не эту часть науки.
2) В первый раз понял все значение заповеди: люби Бога всем сердцем и всею душою твоею. Это значит то самое, чего я теперь хочу достигнуть, к чему я с таким трудом теперь приучаю себя, а именно, то, чтобы жить для Бога, служить только Ему, т. е. делать всякое дело только в виду Бога и для того, чтобы делать то, чего Он хочет, независимо от того, чего хочешь сам и чего хотят от тебя люди. И это можно, можно.
3) Сначала, в первое время жизни человек живет только для себя, потом для себя и славы людской (людей таких же, как сам, живущих для себя). Потом начинает жить для себя и для толпы и еще для избранных, наиболее уважаемых людей, и потом начинает жить не только для себя и для славы людской, но и для Бога. А надо жить только для Бога. Тогда будет хорошо и тебе, будет и слава людская. Надо приучать себя к этому.
4) Чем хуже становится человеку телесно, тем лучше ему становится духовно. И потому человеку не может быть дурно. Я долго искал сравнения, выражающего это. Сравнение самое простое: коромысло весов. Чем больше тяжесть на конце телесном, чем хуже телесно и в смысле славы людской (тоже телесное), тем выше поднимается конец духовный, тем лучше душе.
5) Все чаще и чаще думаю о памяти, о воспоминании, и все важнее и важнее, основнее и основнее представляется мне это свойство. Я получаю впечатление. Его нет в настоящем. Оно есть только в воспоминании, когда я начинаю, вспоминая, обсуждать его, соединять с другими впечатлениями и мыслями. Я получил радость или оскорбление. В настоящем нет ни радости ни оскорбления, оно начинает действовать только в воспоминании. Из бесчисленного количества впечатлений, которые я получал, я очень многие забыл, но они оставили следы в моем духовном существе. Мое духовное существо образовано из них.
6) Если кто-нибудь сомневается в том, что жизнь есть нечто духовное, а тело — только необходимое условие, то пусть он подумает о том, что такое его ‘я’. Ведь никак не тело и не сознание тела в настоящем, а сознание всего того, что соединено в одно моим воспоминанием. Даны все эти воспоминания чувствами тела, но существо, которое я называю собой, никак не тело. Напротив, тело есть нечто, хотя и дающее воспоминания, вместе с тем и нарушающее духовное сознание.
7) Вещество — это предел, в который заключено нераздельное духовное начало, движение есть то, что выражает (проявляет) единство, нераздельность духовного существа. Не будь вещества, не могло бы быть отдельности духовного существа. Или иначе: отдельность духовного существа представляется веществом. Не будь движения, отделенное существо не было бы единым со Всем. Или иначе: единство отделенного существа со Всем представляется движением.
Не будь нераздельного духовного существа, заключенного в пределы, не было бы жизни. Жизнь есть единство в разделенности, или разделенность в единстве.
8) Только признание духовности мира и иллюзорности материи и движения разрешает загадку бесконечности. Вещество и движение, пространство и время — иллюзии.
9) Отделенность нельзя сознавать без движения вещества.
10) Предел вещества — то вещество, которое я сознаю собою, предел движения — то движение, которое я сознаю собою.
11) Я — не мое тело, а движение моего тела. Я — это воспоминание моей жизни, нечто вполне духовное.
12) Мы переходим от животного (обманчивого) сознания к сознанию духовному, истинному, и когда мы переходим в духовное сознание, нам кажется, что мы сами это сделали, что мы свободны. Но это нам кажется только потому, что мы бы могли оставаться в животном сознании.
13) Движение само по себе всегда иллюзия. Мы познаем только известную степень движения, а ни самое быстрое, ни самое медленное недоступно нам. И что же, движусь ли я в вагоне, подвигаясь назад, с той же быстротой, с которой еду?
Движения нет. Движение есть только отношение отдельных существ.
14) Вещество отделяет и соединяет. То же делает и движение. Без вещества не может быть отделенности, не может быть и без движения. Вещество познается только движением, движение познается только веществом.
15) Как полезно, укрепляюще осуждение, в особенности незаслуженное, и как пагубно, расслабляюще похвалы и особенно незаслуженные (а они все незаслуженные).
4 мая 1905 г.
1) Кто-то, математик, сказал Наполеону о Боге: Je n’ai jamais eu besoin de cette hypotХse. А я бы сказал: Je n’ai jamais pu faire quoique ce soit de bon sans cette hypotХse.
2) Жизнь вся моя есть, была и будет, от рождения до смерти. Я только не вижу ее еще всю. Изменить ее я не могу: телесное иллюзорное идет по телесным законам, духовное — по духовным. Я только перехожу из одной области в другую, и эти переходы из телесной, т. е. иллюзорной, в духовную, реальную, мне кажутся свободой. У меня нет свободы, но лучше, чем свобода, то, для чего нужна свобода, — у меня благо, всегдашнее благо. В этом и несомненный смысл жизни. Мне дано благо, ненарушимое благо.
3) Движение — это отделение себя от себя, вещество — это отделение себя от Всего. (Это или очень глубоко мудро, или очень глубоко глупо.) Для отделения себя от себя нужно движение, и от движения — время. Для отделения себя от Всего нужно вещество, и от вещества — пространство.
4) Я, как отдельное существо, есмь вещество, включающее в себя другие существа, и есмь движение, включающее в себе другие движения. И вместе с тем сам включен и в другое вещество, и другое движение.
5) Для животного существа в человеке нужно счастье извне, для разумного, духовного существа нужно только усилие (усилие сознания) изнутри.
6) Я вижу во сне, что со мной разговаривает человек о том, что было между нами прежде, и я вспоминаю, что это точно было. Точно так же, как я вспоминаю наяву то, что было. И воспоминание мое наяву не более реально, чем воспоминание во сне. Я верю, что это было. Доказательство только то, что я помню. Если и другие говорят, что это было, то ведь только их воспоминания. Они столько же ценны, как и воспоминания тех, с которыми я говорю во сне. Так что нельзя отрицать того, что вся эта жить есть сон, пробуждение от которого наступит при смерти. И часто к старости, как к концу времени сна, нелепость этой жизни-сна становится все яснее и яснее.
7) Саша от боли вспрыснула морфий. Няня не одобрила: пострадать надо, когда Бог посылает. А Мечников хочет уничтожить не только страдания, но и смерть.
Разве он не жалкий, испорченный ребенок в сравнении с народной мудростью старушки?
8) Судковой говорил, что он представляет себе нравственный прогресс человечества таким, что люди будут чувствовать жизнь других не только близких, но всех людей и будут испытывать это счастье за всех. А я подумал, что это уже есть, и я уже в сознании могу жить этим и живу.
19 мая 1905 г.
? Сознание останавливает время, т. е. иллюзию.
? Вчера получилось известие о разгроме русского флота. Известие это почему-то особенно сильно поразило меня. Мне стало ясно, что это не могло и не может быть иначе: хоть и плохие мы христиане, но скрыть невозможно несовместимость христианского исповедания с войной. Последнее время (разумея лет 30 назад) это противоречие стало все более и более сознаваться. И потому в войне с народом нехристианским, для которого высший идеал — отечество и геройство войны, христианские народы должны быть побеждены. Если до сих пор христианские народы побеждали некультурные народы, то это происходило только от преимущества технических военных усовершенствований христианских народов (Китай, Индия, африканские народы, хивинцы и среднеазиатские), но при равной технике христианские народы неизбежно должны быть побеждены нехристианскими, как это произошло в войне России с Японией. Япония в несколько десятков лет не только сравнялась с европейскими и американскими народами, но превзошла их в технических усовершенствованиях. Этот успех японцев в технике не только войны, но и всех матерьяльных усовершенствований ясно показал, как дешевы эти технические усовершенствования, то, что называется культурой. Перенять их и даже дальше придумать ничего не стоит. Дорого, важно и трудно добрая жизнь, чистота, братство, любовь, то самое, чему учит христианство и чем мы пренебрегли. Это нам урок.
Я не говорю этого для того, чтобы утешить себя в том, что японцы побили нас. Стыд и позор остаются те же. Но только они не в том, что мы побиты японцами, а в том, что мы взялись делать дело, которое не умеем делать хорошо и которое само по себе дурно.
3) Мысль о необходимости сознания жизни перед Богом перестала действовать сильно, как новое, но, надеюсь, что проложила колею и часть ее (мысли) перешла в бессознательную деятельность.
24 мая 1905 г.
1) Сестра Машенька (монахиня) и Пелагея Ильинишна тетушка (полумонахиня) в моем представлении сливаются в одно существо. И это так и есть. Духовное существо во всех одно, но здесь, при малом различии формы, это единство яснее представляется.
2) Разница несправедливости земельной собственности и орудий труда в том, что владение землею включает неизбежно власть над людьми, живущими на ней, владение же орудиями труда дает власть только над теми людьми, которые подчиняются этой власти.
3) Без глаза нет солнца. Без меня нет мира. Это не верно. Без солнца не было бы животного и его глаза, но мир совсем не необходим для того, чтобы было сознание, т. е. я. В сознании своего я есть нечто основное, без чего ничего существовать не может. Я могу допустить, что уничтожится тот мир, который я знаю, но не могу допустить своего уничтожения.
4) Люди учат других, как им жить, уговаривают их…. все это недоразумение. Человеку никак нельзя ничего внушить, еще меньше может человек заставить сам себя что-нибудь пожелать, понять, полюбить, даже сделать.
Сам человек над собой ничего не может сделать. Он изменяется, переходя из сознания животного в сознание духовное, и эти изменения ему кажутся самопроизвольными. Но это не так: человек так же подлежит неизменным законам в области телесной, как и в области духовной. Разница только в том, что в области телесной он страдает, а в области духовной испытывает постоянное благо. (Страдания, испытываемые в области телесной (и страдания, необходимые при возрасте, болезнях, старости), показывают только то, что человеку свойственно благо, что благо есть его назначение). И потому человек не может сам на себя воздействовать. Только другие могут воздействовать на него, и он может воздействовать на других в области духовной. Воздействие в области духовной состоит в воссоединении себя со Всем. Чтобы воздействовать на другого, надо только помогать ему выйти из своего одиночества и соединиться со всем духовным миром прошедшим, настоящим и будущим. (Соединение с будущим есть то, что мы называем идеалом.) Самому же надо укрепляться этим единением.
5) Говорят о нечестности крестьян, о лживости, воровстве. Это-то и ужасно. Ужасно то, что мы, те, которые ограбили и грабим крестьян, — мы виноваты в этом. Какой честности, правдивости требовать от человека по отношению к разбойникам, которые ограбили и захватили его?
6) Карлейль говорит, что деятельность, труд для человека, для того, чтобы он мог совершенствоваться, так же необходим, как то, чтобы глина, из которой горшечник делает горшки, вертелась бы. Верчение не есть труд только, есть возникшее духовное сознание.
7) Стареясь, жалко молодых радостей: веселья, дружбы, любви…. И не нужно лишаться их. Стареешься, живи этими радостями в молодых, переносясь в них, любя их, руководя ими.
8) Один смысл жизни: благо. Жизнь подразделена затем, чтобы всякое отделенное существо испытывало благо, радовалось бы. Благо разумного существа человека только тогда благо, когда оно благо всех.
9) Как мы не знаем жизнь трудового народа! Не знаем всех тех жертв жизнями, которые они несут ради своего труда. Все это я думал, глядя на то, как откапывали засыпанного Семена Владимирова. Самопожертвование, радость самопожертвования видна в Алексее Жидкове, Герасиме. Удивительно. Надо бы выяснить это людям.
10) Чем больше занят собою, своей душою, тем меньше занят внешним миром, и тем больше добра вносишь в мир. И наоборот.
11) Жизнь есть расширение, углубление духовного сознания. Все, что мы считаем злом, содействует этому.
12) При смерти уничтожается отделенность и потому прекращается сознание движения и телесности.
13) Совершенствование есть сама жизнь: расширение сознания. Радостно сознавать его. А ни остановить ни подогнать его нельзя.
14) Полезно заниматься особым родом молитвы. В мыслях перебирать людей нелюбимых, вникая в их душу и думая о них с любовью. У меня длинный список такого поминания. И у всех есть.
(Вот эта мысль не моя, я бы не мог выдумать ее, а она пришла мне неизвестно откуда, и я могу и должен пользоваться ею, так же как и те, которым я сообщу ее.)
15) Мне кажется, что есть день один и другой, утро, вечер, ночь, год один и другой, весна, лето, зима, что есть Фоканов Ми- хайла — дед, Тарас — отец, Петр — сын и его сын, а все это так кажется только от того, что я отделен и не могу видеть всего сразу, а это все есть, все в одном.
? Подходят к двери шаги.
Я спрашиваю: Кто там?
Отвечают: Я.
— Кто я?
? Да я, — с удивлением, что можно об этом спрашивать.
Это мальчик крестьянский. Он знает, что на свете есть только его я. То я, которое во всем. Я же спрашиваю: о том окошке, через которое смотрит я.
17) Хотел сказать, что без самоотвержения ничто важное, существенное не совершается. Но это неправда. Надо сказать, что без готовности отдать свою жизнь ничто настоящее не совершается. ‘И кто погубит душу, тот…’
18) Ничто не может быть признано причиной чего-либо. Причины всего бесконечно разнообразны и отдаленны и необъяснимы.
6 июня 1905 г.
1) Я чувствую, что только начинаю быть похожим на человека, только грубо оболванен. Это не доказывает того, чтобы я, начатый я непременно продолжал жить, но значит то, что для чего-то это делается, хоть для того, чтобы мне испытывать эту радость совершенствования.
2) Полный человек, каким он должен быть — это человек религиозный. Человек без религии, животный — только возможность человека. Таковы дети, таковы некоторые и 50-летние люди.
3) Часто смотрю на жизнь совсем со стороны, как будто не участвуя в ней. И только при этом взгляде видишь ее правильно.
4) Чем старше я становлюсь, тем воспоминания мои становятся живее. И удивительно, вспоминаю только радостное, доброе, и наслаждаюсь воспоминанием не меньше, иногда больше, чем наслаждался действительностью. Что это значит? То, что ничто не проходит, ничто не будет, а все есть. И чем больше открывается жизнь, тем резче выделяется доброе, истинное от дурного, ложного.
5) Пропасть народа, все нарядные, едят, пьют, требуют. Слуги бегают, исполняют. И мне все мучительнее и мучительнее и труднее и труднее участвовать и не осуждать.
6) Аналогия церкви и науки подтверждается во всем: также не доказывают, не объясняют, не вникают в несогласное, а утверждают, не слушают и сердятся.
7) Глядя на все явления мира, в особенности на деятельности, жизни людей, вижу, как понемногу вместе со мной освобождаются от отделенности, расширяются существа, стоящие на различных ступенях. В этом жизнь. И это надо помнить, и тогда не будешь сердиться и негодовать.
8) Меня сравнивают с Руссо. Я много обязан Руссо и люблю его, но есть большая разница. Разница та, что Руссо отрицает всякую цивилизацию, я же отрицаю лжехристианскую. То, что называют цивилизацией, есть рост человечества. Рост необходим, нельзя про него говорить, хорошо ли это или дурно. Это есть, в нем жизнь. Как рост дерева. Но сук или силы жизни, растущие в суку, неправы, вредны, если они поглощают всю силу роста. Это с нашей лжецивилизацией.
9) Если гуляют и топчут хороший луг, я жалею, но не негодую, но когда под видом блага народа, любви к нему, в сущности же из корысти, славы людской и самых разнообразных целей, всковыривают луг и засевают абсянтом или портят, и он зарастает полынью, я не могу не негодовать. Знаю, что дурно, но не могу не негодовать против самодовольных либералов, которые делают это.
10) Ты хочешь совершенства, и жизнь, ослабляя твое тело и его страсти, помогает тебе. От этого бессознательно всегда хочется вперед — уйти из тела, из движенья: из отделенности. Положи свою жизнь в расширении духовном, и болезни, старость, всякие телесные невзгоды, смерть будут благом.
11) Кажется, что ослабеваешь, стареешься, умираешь, а это крепнешь, растешь, рождаешься.
12) Уговаривать нельзя, можно только помогать вступить во всемирную духовную жизнь: соединиться с Богом.
13) Ты только передаточное орудие, через которое действует сила божия. Твое дело только в том, чтобы держать в порядке орудие — себя, свою душу.
14) Я орудие, которым работает Бог. Мое благо истинное в том, чтобы участвовать в Его работе. Участвовать же в Его работе я могу только тем, чтобы держать в порядке, чистоте, остроте, правильности то орудие, которое дано мне.
15) Не заниматься собой, а работать внешнюю работу, которую я считаю нужной, все равно, что рубить тупым топором. Только испортишь топор и размочалишь и расщеплешь то, что рубишь, а ничего не сделаешь, не построишь.
16) Только когда один, в тишине, т. е. в общении с тем Богом, который в тебе, поднимаешься на ту высоту, на которой был и можешь быть. С людьми сейчас спускаешься. Я испытывал это с Чертковым. Уж как он мне близок, а как только я не один, я только 1/100 себя. Все должны испытывать это.
17) Вчера сидело много народа: старые, молодые, мужья, жены, девушки, дети, и мне так ясно стало, что это все отверстия — окна, через которые я вижу Бога. Все они равномерно открываются мне сниманием той пелены, которая покрывает их. И понимая это, сердиться на них: требовать от них одинакового понимания.
12 июня 1905 г.
1) Человек не может не быть прав, когда он утверждает себя, свое божественное я, но когда он с уверенностью правоты, свойственной божественному я, утверждает свое животное, или тщеславное, честолюбивое, исключительное я, тогда он ужасен. В этом основа самоуверенности.
2) Зачем? я не знаю, но знаю несомненно, что мне свойственно стремиться к благу, определяя благо и достигая его теми средствами, которые даны мне. Ребенком я кричу, плачу, ласкаюсь, чтобы получить желаемое, юношей, мужем прилаживаюсь, борюсь, тружусь, и только старцем вижу, что благо только в служении Богу. И это так. И это можно бы знать теоретически. В этом преподавание религии.
18 июня 1905 г.
1) Это разгром не русского войска и флота, не русского государства, но разгром всей лжехристианской цивилизации. Чувствую, сознаю и понимаю это с величайшей ясностью. Как бы хорошо было суметь ясно и сильно выразить это.
Разгром этот начался давно: в борьбе денежной, в борьбе успеха в так называемой научной и художественной деятельности, в которой евреи нехристиане побили всех христиан во всех государствах и вызвали к себе всеобщую зависть и ненависть. Теперь это самое сделали в военном деле, в деле грубой силы японцы, показав самым очевидным образом то, к чему не должны стремиться христиане, в чем они никогда не успеют, в чем всегда будут побеждены нехристианами: в праздном знании того, что называется наукой, в доставляющих удовольствие забавах, ‘pflichtloser Genuss’ и средствах насилия. История совершает обучение христиан отрицательным путем: показывает им, чего они не должны делать, на что не должны устремлять свои силы.
2) Движение религиозное к большему свету — правде и добру есть результат всех сложных деятельностей людских: и экономической, и политической, и художественной, и научной. Сложная, огромная работа совершается только для того, чтобы произвести очень небольшой шаг в религиозном сознании. Подобно тому, как для передвижения великой тяжести работают сложные колеса, рычаги, пробегая тысячи сажен в своем вращении для того, чтобы на дюйм подвинуть тяжесть.
3) Иногда и все чаще бывает время, что желаешь смерти. Это дурно. Желать смерти — явное неповиновение Богу. Уже потому нельзя желать смерти, что вся твоя жизнь, может быть, была нужна для того часа, который должен был наступить, а ты лишил себя этого часа.
4) Читал записки сектанта Мироненка. Очень даровитый и религиозный человек. Прекрасны сравнения, прекрасное понимание и применение текстов Священного писания. Но тут же я заметил, как опасно говорить о религиозных предметах образно, сравнениями, в связи с текстами, приподнято и неясно.
Для обсуждения и выражения религиозных предметов нужно еще больше точности, чем в математике.
5) Жизнь своим общением увеличивает внутреннее содержание духовного существа. В этом расширение. Чем больше раскрывается свое существо, жизнь, тем больше общения с существами мира.
6) Радоваться только на увеличение мудрости и любви и тогда радость жизни.
7) Так как я отделенное существо, то не могу видеть, чувствовать, сознавать Всего.
8) Меня долго смущала мысль о том, что желание любви людей, существ, даже будущих людей так сильно, естественно, так кажется хорошо, дает так много хороших, чистых радостей, что, казалось бы, должно быть хорошо, а между тем высшее состояние духовного человека то, когда он живет только для Бога, не заботясь о славе людской, презирая ее. И вот разъяснение этого противоречия открылось мне. Ведь все существа, люди, живущие теперь и имеющие жить после, ведь все это проявления Бога — это Бог в одном из тех состояний, в которых он доступен мне. И потому искать любви существ, людей современных и будущих, не противно, но согласно с желанием служить Богу, исполнять Его волю. Дело только в том, чтобы желать, искать любви духовной, а не животной.
9) Есть два сознания: сознание животное, отделяющее, и сознание духовное, соединяющее. В первом не свободен, во втором не может быть вопроса о свободе. Нельзя сказать, что в первом не свободен, потому что, если я скажу, что не свободен в животном, чувствующем свое отделение существе, то как же я назову то состояние, в котором я, человек, существо, не чувствует своего отделения, как это происходит в младенце, в утробном плоде? Так что если я назову человека свободным вполне при сознании духовном, я не могу не признать известной степени свободы в существе животном, сознающем свое отделение. Так что, очевидно, есть степени свободы. И, строго говоря, нельзя признать полной свободы и в человеке при духовном сознании.
Свобода, как и жизнь, есть большая или меньшая. И как жизнь идет, увеличиваясь, расширяясь, так и свобода.
29 июня 1905 г.
1) Время — это сама жизнь. Эта мысль пришла почти во сне и, как всегда в полусне или во сне, показалась особенно важной и глубокой. Сущность мысли та, что мир, ‘Все’, неподвижно и невременно, но для меня, отдельного существа, он постепенно раскрывается: снимаются покровы, скрывающие его от меня, сознание мое расширяется, освобождается, и в этом моя жизнь.
2) Изменение государственного устройства может произойти только тогда, когда установится новая центральная власть, или когда люди местами сложатся в такие соединения, при которых правительственная власть будет не нужна. А вне этих двух положений могут быть бунты, но не перемена устройства.
3) Toqueville говорит, что большая революция произошла именно во Франции, а не в другом месте, именно потому, что везде положение народа было хуже, задавленнее, чем во Франции. En dИtruisant en partie les institutions du moyen Бge on avait rendu cent fois plus odieux ce qui en restait. Это верно. И по той же причине новая, следующая революция освобождения земли должна произойти в России, так как везде положение народа но отношению к земле хуже, чем в России.
4) Как хорошо быть больным! В болезни ясно видно, что важно и что неважно в жизни. А в этом вся мудрость.
5) Желать умереть нельзя, потому что желать умереть значит желать будущего, а истинная жизнь вне времени.
6) Я пережил 3 отношения к брачной жизни: 1) брак ненарушим, счастлив ли, несчастлив ли, терпи, как свое тело, и нет порывов, отчаяния, романов, 2) согласье душ, страсть, поэтическая любовь, Вертер, страдания любви, 3) не нравится супруг или супруга, расходись и возьми нового или новую.
7) Хорошо бы написать об отношении неиспорченных детей к вегетарьянству, как они твердо знают, что нельзя лишать жизни.
8) Революция только та благотворна, которая разрушает старое только тем, что уже установила новое. (Гурийцы.) Не склеивать рану, не вырезать ее, а вытеснять ее живой клетчаткой.
9) Увеличение свободы есть просветление сознания.
10) Свобода есть освобождение от иллюзии, обмана личности.
11) Как французы были призваны в 1790 году к тому, чтобы
обновить мир, так к тому же призваны русские в 1905 г.
3 июля 1905 г.
1) Павла Николаевна, как и многие, говорит, что не любит принципов, потому что нельзя live to it. Это неспособность мыслить. Принципы — это сознание истины, добра, и вся жизнь есть приближение к ним. Как же жить без них.
? Человек, живущий духовным сознанием, не может быть не свободен: он живет в Боге. Но приходит человек в духовное сознание не по своей воле.
? Не работается. Только бы смотреть на выработку в себе любви как на главное дело жизни, и дела всегда есть, и не будешь жалеть, что не пишется.
? Нездоровье, боль, дурное расположение духа? Я этого нынче желал, чтобы в этих состояниях испытать себя и победить.
5 июля 1905 г.
Цивилизация шла, шла и зашла в тупик. Дальше некуда. Все обещали, что наука и цивилизация выведут нас, но теперь уже видно, что никуда не выведет: надо начинать новое.
31 июля 1905 г.
1) Пассивная революция началась в России. В такие времена борьбы, как теперь в России, нужно, первое: воздерживаться от того, чтобы помогать той или другой стороне, второе: отыскивать средства примирения.
2) Интеллигенция внесла в жизнь народа в сто раз больше зла, чем добра.
3) Революция теперь никак не может повторить того, что было 100 лет назад. Революции 30, 48 годов не удались потому, что у них не было идеалов, и они вдохновлялись остатками большой революции. Теперь те, которые делают русскую революцию, не имеют никаких: экономические идеалы — не идеалы.
4) Революция плодотворная только та, которую нельзя остановить.
5) Отдельные существа проявляются в этом мире в различных (по отношению между собой) пределах в пространстве и времени. Это проявление их есть то, что мы называем жизнью, сознавая его в себе и наблюдая в других существах. Проявление свое я переживаю, проявление в других существах (пределы которых ограниченнее моих) я вижу вполне, как в менее долговечных, чем человек, существах: собаки, насекомые. В некоторых вижу начала или знаю по преданиям о началах (растения), в некоторых не знаю ничего о началах и не вижу концов (планеты, звезды).
6) Смысл жизни для нас в нашей жизни есть благо. Но говорить, что Бог дал нам жизнь для нашего блага — антропоморфизм.
7) Главная преграда для осуществления учения Христа (открытой истины) — женщины, их лживость, их освобождение себя от своего долга, своего призвания — деторождения.
8) Для существования разумного, нравственного общества необходимо нахождение женщин под внушением мужчин. В нашем же обществе обратное: мужчины находятся под внушением женщин.
9) Гораздо лучше кокетничание женщин плечами и задницей, чем принципами, убеждениями.
10) Только благодаря времени: постепенному открыванию существа мира, возможно сознание жизни — движение жизни. Всем отделенным существам открывается их духовная сущность постепенно. И это открывание есть то, что мы (для себя) сознаем жизнью, движением жизни.
11) Недоразумение деятелей теперешней русской революции в том, что они хотят учредить для русского народа новую форму правления, русский же народ дожил до сознания того, что ему не нужно никакой.
12) Как хорошо, что я бываю и зол, и глуп, и гадок, и знаю это про себя. Только благодаря этому я могу (к несчастью, только иногда) кротко, прощая, переносить злость, глупость, гадость других.
13) Страдаешь от того, что люди не религиозны, не понимают религиозных требований, и досадуешь на них — огорчаешься. Надо понять, что способность религиозного отношения к жизни (высшая теперь человеческая способность) не может быть передана рассуждением или каким бы то ни было духовным воздействием людям, не имеющим ее. Как нельзя научить собаку затворять дверь, или лошадей не топтать траву, или диких людей готовить себе жилища и пищу, пока у них не развился рассудок, так нельзя научить людей — каково большинство людей теперь — тому, чтобы они жили, понимая все значение своей жизни, т. е. жили, руководствуясь религиозным сознанием. Люди такие только начинают вырабатываться — являются один на тысячи, и являются совершенно независимо от образа жизни, матерьяльного достатка, образования, столько же и даже больше среди бедных и необразованных. Количество их постепенно увеличивается, и изменение общественного устройства зависит только от увеличения их числа.
14) Ничто так не подвигает к добру, как сознание того, что тебя любят. Оно подвигает и тем, что радостно быть любимым, и делаешь то, что вызывает любовь, подвигает и прямо, непосредственно тем умилением, которое возбуждает любовь, возбуждаемая и испытываемая.
15) Слишком хорошо, легко бы было жить, если бы не было того, что тревожит, огорчает, испытует.
16) Все совершающиеся изменения в жизни людей, все существенные — совершаются по духовным причинам. Но это не только не значит того, что изменения эти произвольны, но, напротив, показывает, что они непроизвольны, так как изменения духовные вне власти человека — они сама жизнь.
17) Цивилизация лжехристианская завела христианские народы в такой тупик, из которого ясно, что нет никакого выхода, и надо идти назад, не всю дорогу назад, а ту часть дороги, которая завела в тупик.
18) Сидим на дворе, обедаем, 10 кушаний, мороженое, лакеи, серебро, и приходят нищие, и люди добрые продолжают есть мороженое спокойно. Удивительно!!!!
19) Борьба света и тьмы, добра и зла происходит во мне, а я думаю, мне кажется, что это я борюсь. Так записано. В сущности же я понимаю это так: Раскрывается для меня сущность жизни, снимаются покровы, скрывающие ее, а я думаю, что я иду. То бывает, что едешь, и тебе кажется, что берега бегут, а тут: берега идут, а тебе кажется, что ты идешь.
20) Религиозное сознание указывает все большее и большее благо в духовном, и потому человек все больше и больше стремится к духовному благу.
21) Разница между правилами и законами та, что правила предписываются, а законы сознаются. Таковы законы христианства.
22) Русская революция должна разрушить существующий порядок, но не насилием, а пассивно, неповиновением.
23) Откровенно говорить можно только с Богом. Только Ему можно все сказать.
24) Хорошо, когда люди отталкивают — приближаешься к Богу. На это особенно хорошо унижение.
25) Рассуждением нельзя вызвать в другом религиозного сознания, но уяснять религиозное сознание словом, выяснять благость нужно (этого же и хочется). Нужно затем, что, когда в человеке зарождается религиозное сознание, он находит помощь в своем движении. Уяснение своего религиозного сознания повышает общее.
26) Социализм есть одно из малых приложений христианства, но неверное, потому что неполное.
27) Сущность религиозного сознания в том, что человек перестает сознавать себя царем, купцом, отцом, мужем, а сознает себя той математической точкой в пространстве и времени, которая имеет смысл только в этой точке, в нематерьяльном сознании, цель, задача которой одна: исполнить то, что должно.
10 августа 1905 г.
1) Различие между мужчиной и женщиной: у мужчины похоть всегда, но такая, что можно ее удержать. У женщины временами неудержимая.
? Какая явная нелепость — насилием уничтожать насилие.
3) Вчера нагрешил, раздражился о сочинениях — печатании их. Разумеется, я кругом виноват. Хорошо ли, дурно это, но всегда после такого греха, разрыва любовной связи точно рана болит. Спрашивал себя: что значит эта боль? И не мог найти другого ответа, как только то, что открывается (посредством времени) сущность своего существа. Считаешь его лучшим, чем оно есть.
4) Странное испытываю я теперь в хорошие минуты ощущение понимания смысла жизни, такого ясного, что становится жутко.
27 августа 1905 г.
1) Кто свободнее: монгол, раб Чингисхана или Богдыхана, который может отнять у него имущество, жену, детей, жизнь, или бельгиец, американец, посредством выборов управляющий будто бы сам собою?
2) Лучшее состояние то, когда ничего не желаешь. Но что же тогда благо? Благо тогда труд для исполнения воли Пославшего.
Благо одно — труд. И потому и молитва — одно: благодарность за то положение, в котором находишься.
Просыпаюсь и спрашиваю: что передо мной, что ожидает меня? Ничего, кроме смерти впереди, и ничего, кроме исполнения должного сейчас. Это кажется дурно. А как это хорошо! Радует и возбуждает не то, что со мной случится, а то, что я сделаю.
Благо только одно: не счастье, а труд, согласный с законом, с волей Бога. Разве это не благо, разве это не хорошо?
3) Все благо. Все бедствия только открывают то божественное, бессмертное, самодовлеющее, которое составляет основу нашу. Главное же бедствие по людскому суждению — смерть, открывает нам вполне наше истинное ‘я’.
4) Мы видим будущее на длину видимого нами прошедшего. Ребенок — на длину месяцев, года, муж — десятилетий, старец — полустолетий, и перед самым концом, как я, уже видит за пределами жизни.
5) Люди часто боятся, что может случиться что-то особенное. Но, увы, ничего с человеком особенного случиться вне очень узких пределов, случиться не может. И хочется часто людям чувствовать тоже что-то особенное, великое. Ничего и чувствовать особенного люди не могут. Высшее чувство, доступное человеку — это сознание своей преданности воле Бога.
6) В детстве желают всего, в юности и мужестве — чего-либо одного, в старости — ничего.
7) Жизнь есть умирание. Хорошо жить значит хорошо умирать. Постарайся хорошо умирать.
8) Главный, величайший подвиг, совершенный в начале нынешнего века на Дальнем Востоке, это подвиг китайцев, удержавшихся в мире, несмотря на все несправедливости, жестокости, ужасы, совершенные против них. Они — христиане, мы, белые, — дикие язычники.
9) То, что случилось в России, подобно вот чему: швейцар в игорном доме понял, что его хозяин обирает посетителей, увидал, что деньги из карманов посетителей переходят в карман хозяина. Ему это понравилось, и он решил сделать то же, но самым простым образом: узнав, что у человека есть деньги, он прямо полез к нему в карман, оказалось, что сосед этого человека заступился и отколотил швейцара. И он удивляется, отчего другим это удается, а ему нет.
10) То, что мы называем движением нашей жизни, есть только снятие с нее тех покровов, которые скрывают нам часть ее. Так же, как выступание предметов, прежде залитых водой, когда она сбывает, кажется нам движением этих предметов.
Кажется нам, что это мы сами делаем, потому, что это освобождение от мрака есть благо, и мы желаем его.
11) Как мне ясно определилась теперь история моих отношений к Европе: 1) радость, что меня, ничтожного, знают такие великие люди, 2) радость, что они меня ценят на равне с своими, 3) что ценят выше своих, 4) начинаешь понимать, кто те, которые ценят, 5) что они едва ли понимают, 6) что они не понимают, 7) ничего не понимают, что они, те, оценкой которых я дорожил, глупые и дикие.
12) Просыпаюсь утром и спрашиваю себя: что у меня впереди? и отвечаю: ничего, кроме смерти. Ничего не желаю. Все хорошо. Что же делать? Как же жить? Наполнять остающуюся жизнь делами, нужными Пославшему. И как легко! Как спокойно! Как свободно! Как радостно!
9 сентября 1905 г.
1) Во мне два начала: духовное и телесное, они борются. И постепенно побеждает духовное. Борьбу этих начал я сознаю собой и называю своей жизнью.
2) Могу ли я бороться? Могу ли сказать себе: я хочу не делать того-то, а делать то-то? Нет. Уже потому нет, что все это происходит в протекающем моменте настоящего. Возможно только все более и более ясное сознание блага духовной победы и разъяснение этого блага. Но движение сознания не от меня.
3) Когда говорят о награде за добрую и наказании за злую жизнь, о рае и аде, говорят только то, что лучше, законнее жить хорошо — духовно, чем дурно — телесно. Надо жить так, как будто нас ожидают рай и ад.
4) Отчего одни люди понимают жизнь религиозно, а другие нет? Это самая большая разница, какая только может быть между людьми. Религиозные люди — это настоящая духовная аристократия. И как их мало.
5) В дурные минуты не чувствую Бога, сомневаюсь в нем. И спасенье всегда одно и верное. Перестать думать о Боге, а думать только об его законе и исполнять его: любить всех, не любить себя, и сейчас кончается сомнение, и живу.
6) Все революции были большее и большее осуществление вечного, единого, всемирного закона людей.
7) Закон (Божий) один для всех людей: закон умирания плоти и воскресения духа. В этой жизни и всегда.
19 сентября 1905 г.
1) Один закон для всех людей: умирание плоти, воскресение духа.
2) Все революции — это только видимые проявления (скачки, подъемы на ступени) осуществления высшего, одного для всех людей закона.
3) Мы путаемся в решении вопроса о будущей жизни. Вопрос неверно, ложно поставлен: жизни будущей нет. Жизнь и будущее — это противоречие: жизнь только в настоящем. Нам только кажется, что она была и будет. Надо не решать вопрос о будущем, а о том, как жить в настоящем, сейчас.
4) Нельзя сказать: дай, я не буду повиноваться людям — власти. Не повиноваться людям может только тот, кто повинуется Богу.
5) Только прошедшее мое — благо. Будущего нет. В настоящем возможно благо.
6) Человек спокоен только, когда живет по высшему закону, который доступен ему, какой бы он ни был.
? Иногда думаю, что не имею права говорить о Боге. Я не могу ничего знать про него. Утверждать его — это утверждать то, что не может быть известно. Закон я знаю. Употребляю же я слово, понятие Бог, как употребляю слова: тяжесть, свет и т. п.
8) Совсем кончил ‘Конец Века’ и редко был так доволен тем, что написал. Это поймут меньше, чем что-либо из того, что я написал, а между тем это оставит след в сознании людей.
20 сентября 1905 г.
Когда грустно, тяжело, стыдно, стоит только подумать, что это-то мне и нужно побороть, и все проходит, а иногда и радостно становится.
21 сентября 1905 г.
1) Унылое состояние. Начал думать, что это от того, что никто меня не любить. Сталь перечислять всех не любящих. Но вспомнил, за что меня любить? Именно не за что. Только бы мне любить, а это их дело. И любят меня много больше, чем я того стою.
Я исключительно дурной, порочный человек. Во мне все пороки, и в высшей степени: и зависть, и корысть, и скупость, и сладострастие, и тщеславие, и честолюбие, и гордость, и злоба. Нет, злобы нет, но есть озлобление, лживость, лицемерие. Все, все есть, и в гораздо большей степени, чем у большинства людей. Одно мое спасенье, что я знаю это и борюсь, всю жизнь борюсь. От этого они называют меня психологом.
2) Мир, Всё, Бог существует без времени и пространства. Но я, отдельная духовная частица Бога, могу видеть Мир, Всё, Бога только в пространстве через вещество и во времени через движение.
Мир, Всё, Бог существует неизменно, но я, составляя частицу его, сознаю его во времени моим движением жизни в известный момент его и моим телом в известном пространстве его.
27 сентября 1905 г.
1) Не иллюзия ли это, и вредная иллюзия, что жена должна и может быть другом. То, чтобы жена могла быть другом, так же мало вероятно, как то, чтобы работник, которого я найму, или хозяин, к которому я поступлю, был музыкант. А между тем мы так в молодости уверены, что это бывает, что огорчаемся и досадуем на наших жен, когда они прекрасные жены, но не друзья.
2) Вспоминал, как сущность обращения моего в христианство было сознание братства людей и ужас перед той небратской жизнью, в которой я застал себя. Вот это-то надо бы успеть рассказать до смерти. Это было одно из самых сильных чувств, которые я испытал когда-либо.
3) Бёме говорит:
Wer sieht die Zeit,
Wie Ewigkeit,
Und Ewigkeit, wie Zeit,
Der ist befreit Von allem Streit.
Не время понимать как вечность, и вечность как время, а понимать, что времени нет, и что то, что я называю временем, есть процесс духовного зрения, понимания себя в жизни.
Я, настоящий я — стою, и перед моим духовным взором раскрываюсь и я сам, и другие существа. То, что я называю свободой воли — это мое сознание своей духовности, неподвижности.
4) Хорошо человеку не только физически, но и духовно пострадать. Жить в довольствии, согласии, любви со всеми людьми: как же бы стал умирать тогда?
12 октября 1905 г.
1) И какая кому польза духовная или телесная от того, что есть Россия, Британия, Франция? Матерьяльные величайшие бедствия: подати, войны, рабство, и в духовном отношении: гордость, тщеславие, жестокость, разъединение и солидарность с насилием.
Много было жестоких и губительных суеверий: и человеческие жертвы, и инквизиция, и костры, но не было более жестокого и губительного, как суеверие отечества, государства. Есть связь одного языка, одних обычаев, как, например, связь русских с русскими, где бы они ни были: в Америке, Турции, Галиции, и англосаксонцев с англосаксонцами в Америке, Англии, Австралии, и есть связь, соединяющая людей, живущих на общей земле: сельская община или даже собрание общин, управляемых свободно установляемыми правилами жителей, но ни та ни другая связь не имеет ничего общего с насильственной связью государства, требующего при рождении человека его повиновения законам государства. В этом ужасное суеверие. Суеверие в том, что людей уверяют и люди сами уверяются, что искусственное, составленное и удерживаемое насилием соединение есть необходимое условие существования людей, тогда как это соединение есть только насилие, выгодное тем, кто совершает его.
2) Постоянное стремление в будущее, желание поскорее жить есть указание того, что жизнь постоянно открывается, что в этом открытии — жизнь, что в нем и благо.
3) Совершенно ясно понял и почувствовал все безумие нашей, богатых, освобожденных от труда сословий, жизни и то, что оно не может быть иначе. Люди, не работая, т. е. не исполняя один из законов своей жизни, не могут не ошалеть. Так шалеют перекормленные домашние животные: лошади, собаки, свиньи.
4) Увидал на полу яблочное зернышко. ‘Отчего другие яблочные зерна прорастут в земле, будут продолжать жить, а это погибнет?’
Случайность. Но что такое случайность? Если в этом важнейшем в мире деле — случайность, то во всем случайность. Так и говорит глупая теория Дарвина. Умный ответ: не знаю. Не знаю и про семена растений, не знаю и про животных, но про себя знаю, не могу не знать. Вся моя жизнь прошедшая, все мое сознание или воспоминание прошедшей жизни говорит мне, отчего не проросло во мне зерно добра и блага (добро — объективно, благо — субъективно). Я сделал то, что не должно и что лишило меня блага, или не сделал то, что должно и что было бы благо. Я мог и сейчас могу сделать то, а не это и потому полагаю, что и для семян есть нечто, кроме случайности.
Знаю я, что для прорастания яблочных семян или березовых есть предел, что не может их быть больше известного количества, знаю также, что и жизнь человеческая, несмотря на то, что поступлю я так или этак, будет происходить в известных пределах по известным законам. Но знаю, что я-то могу поступать в этой жизни так или иначе, и что в этом поступании так или иначе, в этом жизнь.
Поступание же так или иначе есть вот что: жизнь мира постоянно открывается моему взгляду, не могущему видеть всего, открывается во времени. В этом процессе открывания я могу сознавать себя преходящим животным или неизменным духовным существом. В этом — том или другом — сознании при процессе открывания и есть то, что мы называем свободой воли.
5) Жизнь — в стремлении к осуществлению блага, и это дано нам в сознании духовного существа — свободы. Жизнь мира, как целое, определена, неизменна — она есть, для нее нет времени прошедшего и будущего. Но в этой жизни мы, духовные существа, сознаем себя во времени и потому свободны и можем быть блаженны.
Мы трепещем в мире, и это трепетание есть жизнь и благо. Все изменения, которые может сделать человек в общей жизни, только кажутся ему, только изменения для него: для всей жизни они ничто, пределы этих изменений очень узки.
Цель возможных изменений есть благо.
В каждый момент жизни человека и людей одно и то же положение относительно прошедшего и будущего, и всегда человек может свободно достигать блага.
7) Читал Герцена ‘С того берега’ и восхищался. Следовало бы написать о нем, чтобы люди нашего времени понимали его. Наша интеллигенция так опустилась, что уже не в силах понять его. Он уже ожидает своих читателей впереди. И далеко над головами теперешней толпы передает свои мысли тем, которые будут в состоянии понять их.
23 октября 1905 г.
1) Все в мире стремится к благу, и потому человек, чтобы исполнять закон мира, должен стремиться к благу всех. Исполняя же этот закон, т. е. стремясь к благу всех, он несомненно приобретает свое благо. И только таким стремлением он приобретает свое истинное благо. Стремиться же к благу всего мира можно только тем, чтобы жить высшим, духовным сознанием.
2) Единственное несомненное мое благо — это воспоминание доброй жизни — жизни божественного сознания.
3) Человек, живущий одной животной жизнью, не может не верить в полное уничтожение всего со смертью, не может не думать, не верить так, пока живет животною жизнью, и потому не может не бояться смерти. Думаю, что приближение к смерти, страдания, ослабляя человека, невольно заставляют его перенести свое сознание из животного Я в духовное — и тогда человек перестает бояться смерти. От этого и умирают все, даже самые наименее духовные люди, спокойно.
4) Движение во времени — это видение (созерцание) духовным существом самого себя (открывающегося видением), всем духовным существом, которого я только часть.
Я открываюсь сам себе во времени. Но, открываясь сам себе во времени, я вместе с тем ношу в себе всё то, что уже открылось тому кругу людей в прошедшем, который я могу обнять. Так что я, кроме того, что открываюсь сам себе, есмь вместе с тем и звено того открытия мира самому себе (миру).
5) Человек не познает, не может познать смысла не только общей, но и своей жизни. Но ему необходимо метафизическое объяснение смысла жизни и своей, и всего мира. Я искал везде — и в чужих душах и умах, и в своей этого объяснения, и не нашел никакого более простого, удобного и наиболее, относительно верного, как то, что есть Бог и мы должны исполнять Его волю. Не быть антропоморфистами мы не можем.
6) ‘Служить Богу’. Конечно, это бессмысленно для людей, никогда не думавших о смысле своей жизни и признающих его в своем счастье. Это легкомыслие, и легкомыслие простительное, но когда это легкомыслие обдуманное, обделанное, как ничшеанство — это уже глупость, sottise.
7) Счастье — это удовлетворение желаний животного существа, благо — это удовлетворение стремлений всей жизни — духовного существа.
? Телесная сила может сделать все, но только не добрый поступок.
9) Революция в полном разгаре. Убивают с обеих сторон. Выступил новый, неожиданный и отсутствующий в прежних европейских революциях элемент — ‘черной сотни’, ‘патриотов’: в сущности, людей, грубо, неправильно, противоречиво представляющих народ, его требование не употреблять насилие. Противоречие в том, как и всегда, что люди насилием хотят прекратить, обуздать насилие.
Вообще легкомыслие людей, творящих эту революцию, удивительно и отвратительно: ребячество без детской невинности. Я себе и всем говорю, что главное дело теперь каждого человека смотреть за собой, строго относиться к каждому поступку, не участвовать в борьбе. А возможно это только человеку, относящемуся религиозно к своей жизни. Только с религиозной точки зрения можно быть свободным от участия, даже сочувствия той или другой с троне и содействовать одному: умиротворению тех и других.
3 ноября 1905 г.
1) Думал о своей жизни: о праздности и слабости большей ее части. Только по утрам исполняю свое назначение — пишу. Только это от меня нужно. Я орудие чье-то.
2) Во всей теперешней революции нет идеала. И потому не революция, а бунт.
3) Видел во сне, что творю нечто ужасное по безнравственному безобразию. Делаю это и совершенно спокоен. Различие сна и действительности (субъективно) для себя в том, что не видишь различия между нравственным и безнравственным: не можешь вызвать в себе сознания высшего я.
4) Истинная жизнь есть сознание себя, она же есть нравственная жизнь. Я сознаю себя. Кто же этот я, который сознает себя? Это божественное, вечное, всемирное начало, которому я могу быть причастным. Свобода воли только в том, что мы можем переходить из низшего сознания в высшее.
22 ноября 1905 г.
1) Есть сознание временное, животное, и сознание духовное, вечное или, скорее, невременное. Сознание животное должно быть орудием сознания духовного.
2) Жизнь — в настоящем. Не жизнь, а обязанности, свобода. Все прошедшее есть произведение настоящего. Возможность представлять себе будущее дана нам только для того, чтобы, руководясь соображениями о нем, вернее решать поступки настоящего, а никак не для того, чтобы ждать, готовить его, жить для него, для завтрашнего дня, которого может и не быть.
3) Собака, лошадь проходит над страшнейшей пропастью без колебаний, человек не может. Как же он, обладая тем воображением, которое мешает ему пройти над пропастью, проходит спокойно над пропастью смерти, которая всегда под ним? Он делается животным. Отдается воображению, где оно мешает, и не пользуется им, где оно нужно.
4) Жизнь есть все большее и большее раскрытие себя, своего значения и значения мира, насколько оно открывается от рождения и до смерти. Но если бы это раскрытие не кончалось, а продолжалось сотни, тысячи, миллионы лет, что бы видел и понимал человек? Он видел бы, что он умер, а родились его или чужие дети и жили бы новой для него жизнью, и от них родились бы еще и еще дети, внуки, правнуки, потомки, и изменялся бы уже не один человек, а целые общества, и рожались бы новые соединения и т. д. без конца и общего смысла для него. Так что очевидно, что бессмысленность жизни мира происходит не от краткости жизни, а от недостатка разумения. Для человека всегда весь реальный мир не имеет смысла.
5) Сначала жизнь телесная и радости и дети телесные, потом жизнь духовная и радости и дети духовные. И детей и радостей духовных может быть гораздо больше, чем телесных.
6) Переход от жизни животной к жизни духовной, от радостей, интересов животных к радостям и интересам духовным, есть начало, зародыш нового отделенного духовного существа, еще не познавшего своих пределов, еще не пришедшего к сознанию. Когда же существо это придет к сознанию, ему представятся его пределы веществом так же, как и теперь в нашей жизни, и также он поймет жизнь подобных ему существ, как и мы понимали в нашей жизни.
9 декабря 1905 г.
1) Как это люди не видят, что жизнь есть зарождение нового сознания, а смерть — прекращение прежнего и начало нового.
2) Когда наступит новый, разумный, более разумный склад общественной жизни, люди будут удивляться тому, что принуждение работать считалось злом, а праздность — благом. Тогда, если бы тогда было наказание, лишение работы было бы наказанием.
3) Сознавать себя можно определенной формы куском льда и водой. В первом случае солнце — зло, во втором — величайшее благо.
4) При животном сознании главное дело: что я сделаю, при духовном — как я себя поведу, как буду жить.
5) Переход от государственного насилия к свободной, разумной жизни не может сделаться вдруг. Как тысячелетия слагалась государственная жизнь, так, может быть, тысячелетия она будет разделываться.
16 декабря 1905
1) Часто прямо чувствую (может быть, это и заблуждение, прелесть), что через меня хочет пройти, требует выражения мне ясная истина, и я все не могу облечь ее в наиболее доступную форму. Истина эта простая, до глупости простая: что людям лучше жить не каждому для себя, а для всех, как хочет того Бог. И что это лучше и для тела и для души. Может быть, и удастся сказать это. Разумеется, не для того, чтобы меня хвалили или чтобы радоваться на то, что я сделал, а для того только, чтобы сделать, что должно. Только бы быть поджожками костра. Пускай сгореть прежде, чем займется костер.
? Смотрел, одеваясь, на портрет Гарисона и подумал о том, как он был велик, когда издавал свой ‘Nonresistant’, и как потом — не то что опустился, а стал незначащим, когда ездил в Англию и говорил речи и занимался женским вопросом. Подумал об этом, прикинул на себя, и так мне ясно стало, что все мы орудия Божьи, что Он проявляется через всех нас и не исключительно и больше через кого-нибудь одного, а через всех: в одном в одно время и для одних людей, в другом в другое время и для других людей. Все мы равны, все — органы Бога, в одном он больше открыт в одно время, в другом — в другое. Так и надо смотреть на людей, на всех людей.
3) Главное различие людей не в том, как они думают: богаты ли мыслями, и широкий ли круг обхватывает их мысль, и много ли они знают, т. е. помнят, а в том, что они думают, что привлекает к себе их мысль, и что они знают, т. е. запоминают.
18 декабря 1905 г.
Видел во сне. Кто-то говорит мне: вы хороший человек? Я говорю: сказать, что я хороший человек, будет несмирение, т. е. что я не хороший человек, сказать, что я дурной, будет рисовка. Правда в том, что я бываю и хороший и дурной человек. Вся жизнь в том проходит, что, как гармония, стягивается и растягивается и опять стягивается от дурного до хорошего и опять к дурному. Быть хорошим значит только то, чтобы желать чаще быть хорошим. И я желаю этого.
23 декабря 1905 г.
1) Сознание — это взгляд на себя. Есть кто-то, кто может видеть меня. Подняться на ту высоту, с которой видишь себя, как постороннего — очень полезно, нужно. Это высший акт человеческой души. Удивительное дело, сознание сразу останавливает всякую деятельность, но только на время. Надо посредством сознания остановиться, а потом уже продолжать деятельность пропущенною сквозь сознание. Есть люди, почти лишенные этого свойства. Надо признавать это и не требовать и не ожидать от них недоступного им.
2) Один из главных мотивов революции — это чувство, которое заставляет детей ломать свои игрушки, страсть к разрушению.
3) Теперь, во время революции, ясно обозначились три сорта людей с своими качествами и недостатками. 1) Консерваторы, люди, желающие спокойствия и продолжения приятной им жизни и не желающие никаких перемен. Недостаток этих людей — эгоизм, качество — скромность, смирение. 2) Революционеры — хотят изменения и берут на себя дерзость решать, какое нужно изменение, и не боящиеся насилия для приведения своих изменений в исполнение, а также и своих лишений и страданий. Недостаток этих людей — дерзость и жестокость, качество — энергия и готовность пострадать для достижения цели, которая представляется им благою. 3) Либералы — не имеют ни смирения консерваторов, ни готовности жертвы революционеров, а имеют эгоизм, желание спокойствия первых и самоуверенность вторых.
4) Как хорошо, в роде молитвы, посвящать время на то, чтобы стараться любить (прощать) всех нелюбимых людей, так хорошо тоже молиться, благодаря, вспоминая все блага, которыми пользуешься: семья, друзья, достаток, здоровье.
27 декабря 1905 г.
1) Читал ‘Мысли мудрых людей’. Сказано: все страдания от незнания. Спасение от страданий — знание. Истинное знание достигается совершенствованием. И потому спасение от страданий одно: совершенствование. Совершенствование же достигается работой в тиши над собой, а никак не внешними изменениями форм жизни. Хочется прибавить к этому то, что работа над внешними изменениями форм жизни, как это совершается теперь у нас, не только нарушает ту тишину, которая необходима для внутренней работы, но всегда понижает уровень нравственности. Очень понижает его.
2) Дунаев ужасается на зверство людей. Я не ужасаюсь. Это кажется удивительно, но происходит это от того, что тот ужас, который он испытывает теперь при проявившемся зверстве (причина которого в отсутствии религии), я испытал 25 лет тому назад, когда увидал себя вооруженным рассудком животным, лишенным всякого понимания смысла своей жизни (религии), и увидал кругом всех людей такими. Я тогда ужаснулся и удивлялся только тому, что люди не режут, не душат друг друга. И это не фраза, что я ужаснулся тогда. Я действительно ужаснулся тогда едва ли не более, чем люди ужасаются теперь. То же, что делается теперь, есть то самое, перед чем я ужаснулся и чего ждал. Я, как человек, стоящий на тендере поезда, летящего под уклон, который ужаснулся, увидав, что нельзя остановить поезда. Пассажиры же ужаснулись только тогда, когда крушение совершилось.
3) Весь закон Божий в одном: в признании себя ‘рабом Божьим’, в сосредоточении всех своих желаний в одном: в исполнении дела, к которому приставлен. Дело это одно: ты сам, твоя душа, доведение себя до высшего доступного тебе совершенства.
Ничто так очевидно не подтверждает этого (что дело жизни есть именно это исполнение воли Божией), как то, что чего бы ты ни желал вне своего совершенствования и как бы полно ни удовлетворилось твое желание, как скоро оно удовлетворено, так тотчас же уничтожается прелесть желания. Не теряет своего радостного значения одно: сознание своего приближения к Богу.
Сколько вещей желал, начиная от того, чтобы у тебя выросли усы, и до того, чтобы учредилась республика в России, и как только выросли усы и учредилась республика, так удивляешься, как мог желать такой не могущей радовать вещи.
Только искание Царства Божия и правды его внутри себя дает истинную, не перестающую, а растущую радость. Всякий шаг вперед на этом пути несет с собой свою награду, и награда эта получается сейчас же. И ничто не может отнять эту награду.
4) Я сказал, что весь закон Божий в том, чтобы понимать себя рабом Божиим, но можно с другой стороны сказать, что закон Божий в том, чтобы жить только в настоящем, т. е. все усилия своей воли напрягать на настоящее. Прошедшее и будущее нужны только как уяснители того, что нужно в настоящем.
Желать нужно только того, что совершается в настоящем. Желать в прошедшем — это сожаление, раскаяние, желать в будущем, — это мечты, планы. Желать же в настоящем можно только одного: наилучшим образом исполнить должное, т. е. рабу — волю хозяина, человеку — волю Бога.
? Еще ясная пришла характеристика Александра I, если удастся довести хоть до половины. То, что он искренно, всей душой хочет быть добрым, нравственным, и всей душой хочет царствовать во что бы то ни стало. Показать свойственную всем людям двойственность иногда прямо двух противоположных направлений желаний.
31 декабря 1905 г.
1) Читая Строганова о Ромме, был поражен его геройством в соединении с его слабой, жалкой фигуркой. Напомнило Николиньку. Я думаю, что это чаще всего бывает так. Силачи, чувственные, как Орловы, бывают трусы, а эти — напротив.
2) Моя двойственность. То я поутру и ночью истинно мудрый и хороший человек, то я — слабое, жалкое существо, не знающее, что с собой делать. Разница в том, что первое — настоящее, а во втором состоянии я знаю, что я в тумане заблуждений.
3) Жизнь есть прохождение духовной сущности через отделенную расширяющую форму.
1906
4 января 1906 г.
1) В мирской жизни мы ждем награды извне за то, что сделали хорошо. Такой награды нет и не может быть. Что ни случится, какие желания ни исполнятся, они сейчас же теряют свою прелесть, свое значение, награда же — настоящая, несомненная, неуменьшающаяся и растущая. И такая награда есть одна: это добрый поступок, если он сделан только для Бога, как например, если в душе своей победишь недоброе чувство — простишь. Делаешь для Бога — и награда от Бога, от того Бога, который в нас. И награда эта — не награда, а это удовлетворение. Это то же, чтобы утолить жажду. Это не награда, а больше, тверже. Но для того, чтобы знать эту награду, надо установить с Богом, с одним Богом отношение.
2) Жизнь есть рост или раскрытие духовной сущности. Это раскрытие идет до самой смерти. В смерти оно совершается вполне для того отдельного существа, которое я сознаю собой.
3) Я всю жизнь жил для внешних целей, для себя и для людей, в особенности для людей, трудно отвыкать от этого и приучить себя жить одному с Богом и для Бога. А в этом высшее благо.
6 января 1906 г.
? В ‘Мыслях мудрых людей’ мысль Рёскина о том, что грех людей есть грех Иуды, что люди не верят в своего Христа и продают его.
Да, главная ошибка, источник всяких страданий и бедствий то, что мы не верим в свою божественность и продаем ее за чечевичную похлебку телесных радостей.
2) Еврейская вера — самая нерелигиозная. Вера, у которой знаменатель , бесконечность. Гордая вера в то, что они одни избранный Богом народ.
3) Шкарван прекрасно пишет, что наша теперешняя революция — это тот огонь, в котором сожжет сама себя вся та нечисть, которая мутит и развращает Россию.
4) Часто, как нынче, грустно, грустно, одиноко. Облегчение в таком положении никак не рассеяние, а все больше и больше сближение с Богом. Господи, Господи, помоги мне.
16 января 1906 г.
1) Читал profession de foi очень глупого, но последовательного матерьялиста, enfant terrible матерьялизма. Он свою жизнь выводит из процессов мировых — космических, и выходит, что он должен жить по законам, выведенным наукой, т. е. людьми, но он не говорит этого: ему кажется, что законы, которые они признают научными — это законы абсолютно истинные. И мне, читая это, особенно ясна стала нелепость понимания жизни как явления матерьяльного.
2) Молитву понимают как что-то торжественное, возвышенное, исключительное. А между тем настоящая молитва, и самая действительная — это нечто самое простое, низменное, смиренное и обыденное, обычное. Истинная, настоящая молитва ведь есть не что иное, как признание своего ничтожества, своей плохоты, своего положения раба, слуги Бога.
3) Любовь людей — самая большая радость в жизни. Но странное дело: ищи любви людской — и не получишь ее. Не думай о любви людской, не ищи ее, думай только о том, чтобы угодить Богу, — и получишь любви людской больше, чем ожидаешь.
18 января 1906 г.
Что мне, старику, делать? Сил мало, они слабеют заметно. Я несколько раз в жизни считал себя близким к смерти. И — как глупо — забывал, старался забывать это. Забывать что? То, что я умру, и что во всяком случае — 5, 10, 20, 30 лет, смерть все-таки очень близка. Теперь я уже по годам своим естественно считаю себя близким к смерти и забывать это уже не к чему, да и нельзя. Что же мне, старому, бессильному, делать? спрашивал я себя. И казалось, что нечего, ни на что сил нет. И нынче так ясно понял ясный и радостный ответ. Что делать? Уже показано, что умирать. В этом теперь, в этом и всегда оно было, мое дело. И надо сделать это дело как можно лучше: умирать и умереть хорошо. Дело перед тобой, прекрасное и неизбежное, а ты ищешь дела. Это мне было очень радостно. Начинаю привыкать смотреть на смерть, на умирание не как на конец дела, а как на самое дело.
22 января 1906 г.
1) Жизнь одного человека есть приближение к смерти. Жизнь всего человечества, всего мира есть то же самое. Мир farЮ da sХ. Не знаю, имеет ли он или не имеет сознания, но про себя я знаю, что я сознаю себя, и сознаю себя умирающим. Что же такое это умирание? Умирание — это есть сначала все большее и большее понимание вместе с развитием похотей, затемняющих понимание, и к концу затихание похотей и просветление понимания и совершенствование. Так что в общем умирание, или смертная жизнь есть не что иное, как все большее и большее просветление. Я сознаю это. Следовательно, для того, чтобы мне жить по закону своей жизни, по течению, мне надо жизнь свою полагать в просветлении и совершенствовании. И это одно не боится смерти.
2) Я пришел откуда-то и уйду куда-то. Есть требования этой временной, промежуточной жизни, и требования той, из которой я ушел и в которую уйду — всей жизни. Надо жить для всей — по ее требованиям и законам.
3) Мне представляется все во времени. Но есть, действительно есть все только вне времени. Я не могу видеть Всего. Это Все только понемногу, частично открывается мне. В этом жизнь наша смертная в мире.
30 января 1906 г.
1) Сейчас читал Universal Kinship и в нем определение — всегда меня удивляющее — в числе душевных свойств человека ‘воли’, volition, которая, разумеется, определяется, как и должно быть, всеми людьми, верующими в реальность материи, определяется, как нечто производное по неизменным законам от впечатлений, эмоций и т. д. Автор совершенно верно говорит, что если человек побеждает свои стремления и поступает противно им, то только потому, что поступает по наиболее сильному мотиву. Так что всегда поступок есть последствие наиболее сильного побуждения. Совершенно верно, если смотреть на человека как на самодействующую машину, не принимая во внимание того, что заставляет машину действовать, не спрашивая себя о том, что такое та сила, которая приводит в действие машину, т. е. что такое та сила жизни, которая заставляет действовать?
Для человека же, задавшего себе вопрос о том, что такое эта сила? и ответившего себе (как и нельзя иначе ответить), что это есть та таинственная и вместе самая близко известная ему сила, которую он называет собою — своим ‘я’, своей жизнью, своим движением жизни, — такой человек не может не признать, что когда он сознает эту силу, сливается своим сознанием с нею, то сила эта становится могущественнейшим двигателем, побеждающим все другие побуждения.
Пока сила эта руководится животными стремлениями, подчиняется им, она, хотя и составляет основу всех стремлений, она как будто подчиняется им, подчиняется самому сильному из них. Но как скоро сила эта, сознавая сама себя, освобождается от телесных влияний, она властвует над всем. И потому совершенно неправильно называть поступок, вызванный этим сознанием (побеждающим все телесные стремления), наиболее сильным из многих побуждением. Это не есть одно из многих побуждений, а это есть та сила, которая лежала в основе всех других побуждений и подчинялась им, теперь же, через сознание освобожденная от всех телесных побуждений, властвует над всеми ими.
2) Пространство и материя в нем — это то, что отделяет меня от всех других существ, от всего мира, время — это то, что отделяет меня (это отделенное от всего мира существо) от меня же самого в полном его значении (хотя бы в этом мире), от меня полного, законченного, каким я буду, умирая.
3) Движение религиозного сознания и чувства, мне кажется, было и есть вот какое:
Сознав в себе духовную силу: божественное начало, человек сознавал и ограниченность в себе этого начала: подчинение его внешним воздействиям, и вследствие этого признавал существование этого начала вне себя в более могущественной (менее ограниченной), чем в себе, форме: фетишизм, поклонение героям. Сначала эти божества были очень мало удалены от человека, так что он запанибрата обращался с ними: приносил им жертвы, подкупал, задабривал, в самых грубых проявлениях даже наказывал их, не давал им жертв, бил их (как чуваши своих идолов), составлял с ними уговоры, как Завет евреев, и т. п.
Чем дальше жило человечество, тем представление о том начале, которое человек сознавал ограниченным в себе и потому должен был представлять себе вне себя неограниченным, представление это становилось все более и более далеким от человека, все более и более неограниченным, все менее и менее антропоморфичным, т. е. менее и менее подобным человеку. Таковы представления Иеговы, Отца (христианское), Брамы, Неба китайцев. Соответственно с этим расширением представления божества, изменялось и отношение к нему. Но изменялось это отношение очень медленно. Везде продолжалось и продолжается поклонение, хвала, даже жертвы (хотя бескровные). Если наиболее мыслящие люди и понимают все бесконечное (именно бесконечное) расстояние между нами, людьми, и Богом и вытекающую из этого невозможность договорного, подкупающего, просительного, хвалебного отношения человека к Богу, большинство продолжает относиться к Богу все еще с этим желанием подкупить, задобрить Его, восхвалять Его. Дело же идет к тому, чтобы люди — и самое большинство — поняли все величие, — даже нельзя сказать: величие, а всю неизмеримость того, что мы называем Богом, и всю ничтожность, бесконечную малость человека в сопоставлении с Богом. Дело идет к этому пониманию. И это понимание нужно людям, потому что оно только даст им истинное благо. Оно даст благо потому, что, поняв такое свое отношение к Богу, при котором невозможно никакое уговорное или задабривающее отношение к Нему, а только одно: исполнение возложенного на нас дела, только такое отношение, поставив человека на его настоящее место, может дать ему истинное благо, состоящее только в исполнении своего назначения. Мы так привыкли к торжественному великолепию церковных служб, зданий для Божества или хотя к торжественным речам о Божестве, что нам кажется, что служение Богу может совершаться только в торжественных и исключительных условиях. А между тем для служения Богу нужно как раз обратное: нужно ясное, живое сознание своего ничтожества, нужно не желание заявить себя, даже не утверждение своего знания Бога, а нужно только исполнение своего назначенного этим Богом дела. Клетка моего тела не должна пытаться познать все мое тело (она и не может этого сделать), а должна только исполнять предназначенное ей дело. Так и человек должен не утверждать, не восхвалять, не познавать Бога, не молиться Ему, а только исполнять дело Божие.
Единственный повод отношения человека к Богу — это отыскивание закона Его. Только в этом разумном познании закона Бога человек одним краешком прикасается Богу. Познавая закон Бога для себя, он познает не Бога, а Его существование.
4) Живет человек и работает на земле, как Робинзон или русские крестьяне, и обстраивается, одевается, кормится с семьей. Приходят люди и говорят: дай часть твоего труда на то, что мы считаем для тебя нужным. По какому праву? И зачем ему отдавать?
2 февраля 1906 г.
1) Чем тверже вера в Бога, тем Бог все более и более удаляется. В последнем представлении Он только закон. И тогда уже невозможно не верить в Него.
2) Читал Канта ‘Religion in GrДnzen der blossen Vernunft’. Очень хорошо, но напрасно он оправдывает, хотя и иносказательно, церковные формы.
Кант неправ, говоря, что исполнение обрядов, вера в исторические предания есть фетишизм и что это нечто совершенно противуположное разумной вере в нравственный закон. Вера в исторические предания и в необходимость обрядов есть тa же вера в закон, но нравственный закон понимается превратно. Кант прав, противуполагая нравственный закон обрядовому, но я хочу сказать, что тот, кто верит в обряды и предания, все-таки верит, хотя и ошибается, признает нечто высшее, кроме животных потребностей. Так что я подразделил бы людей на три: 1) ни во что не верующих, не видящих ничего вне доступного рассудку, 2) верующих в ложные предания и 3) верующих в закон, сознанный ими в своем сердце.
Чувашин, носящий за пазухой своего Бога и секущий и мажущий его сметаной, все-таки выше того агностика, который не видит необходимости в понятии Бога.
3) Людям кажется, что нельзя жить без правительства, но ведь также казалось, что нельзя жить без пыток, без рабов, без колдовства, гадания. Те, кто говорили, что не нужно пыток, рабов и др., не брали доказывать, что можно без них жить, а просто говорили, что это дурно — противно и разумной и доброй природе человека. То же и с правительством. Оно дурно, оно ужасное зло и матерьяльное и духовное. А зло не может быть необходимо, чтобы без него не могло существовать человечество.
4) Забота о себе, все внимание, направленное на себя, очень дурное, ужасное состояние, когда я, на которое направлены забота и внимание, — я телесное с своими чувственными и умственными радостями. Но совсем не то, когда вся забота, все внимание направлены на я духовное, на я общее всему живому, когда вся забота и внимание направлены на то, чтобы совершенствовать это я, т. е. расширить его, слиться им с Богом и со всем живущим (люби Бога и ближнего). Только служа этому я, возможно благо свое и всех людей.
5) Познать Бога можно только исполнением Его закона. ‘Делайте то, что я говорю, и узнаете, правда ли это’. Чтобы познать Бога, надо слиться с Ним. Чтобы слиться с Ним, надо исполнять Его закон.
6) Не может войти богатый в Царство Небесное. Как это просто и как несомненно, и как все сказано в этом.
6 февраля 1906 г.
1) Читал прекрасную брошюру Д. Хомякова. Все хорошо. Горе в том, что он считает христианство и православие равнозначащими и к духовным требованиям жизни причисляет быт. Это уже совсем неверно и явный софизм.
2) Народ, как и человек, может ставить главным условием своего блага матерьяльное преуспеяние, и тогда благоустройство политическое для него дело первой важности, и может народ так же, как и человек, ставить высшим условием своего блага свою духовную жизнь, и тогда матерьяльное преуспеяние и политическое благоустройство для него не только неважно, но противно, если он должен принимать в этом политическом устройстве участие. Западные народы принадлежат к первому типу, восточные, и в том числе русский, — ко второму. Это мысль Хомяковых — отца и сына. И мысль совершенно верная. Но если русский народ, дорожа своей духовной жизнью, которая выражалась в православии, мог довольствоваться самодержавием русских царей, охотно подчиняясь их власти, даже когда она была жестока, только бы самому быть свободным от участия в насилии власти, то это не доказывает того, чтобы такое отношение к власти — повиновение ей должно бы было всегда продолжаться.
Отношение это неизбежно должно было измениться по двум причинам: во-первых, потому, что власть, в старину патриархальная и властвующая только над одним однородным, одноязычным и одноверным народом, не ставящая себе задачей соединение в одно чуждых народностей (империализм), не заставляла людей участвовать в чуждых народу делах (защищать Россию от монголов или французов, но не душить Польшу, Финляндию или захватывать Манчжурию) и потому не требовала от народа чуждых ему и жестоких дел, и во-вторых, требования духовной жизни не остаются всегда одни и те же, а уясняются и развиваются, и христианство, прежде требовавшее только покорности властям, даже если бы власти требовали убийства, в своем уясненном состоянии потребовало от людей уже другого: неучастия в угнетении, насилиях, убийствах. Так что отношение народа к власти неизбежно изменяется с двух концов: власть становится хуже, жесточе, противнее духовному складу народа, и духовные требования народа становятся чище, выше.
10 февраля 1906 г.
1) Люди, народ не только охотно подчиняются тем, которые берут на себя труд, властвуя, распоряжаться, но готовы переносить много лишений, только бы не быть оторванными от дела и не быть принужденными, нарушая требования своей духовной жизни, участвовать в распоряжениях управления (выборы, присяжные и т. п.). И потому не только охотно передают власть, но и награждают всячески тех, которые берут на себя этот труд (почести, богатство). И это происходило не в одной России или славянских землях, как это говорят славянофилы, но это общее, вечное свойство людское.
И такое же общее людское свойство то, что люди, облеченные властью, употребляют ее не на то, для чего она была дана им: на то, чтобы устраивать общие дела, а употребляют ее для своих корыстных, честолюбивых целей (повторяется везде, где есть власть, от деревенского старосты и урядника до королей и императоров). Когда же такие злоупотребления власти усиливаются, подвластные люди возмущаются (революции), и власть свергается и заменяется другою. Когда же и новая власть (консульство после Бурбонов, и опять Бурбоны после Наполеона, и Орлеаны после Бурбонов, и новый Наполеон после Лудовика Филиппа), и все замены одной власти другой становятся так же тяжелы и несоответственны своему назначению, тогда подвластные люди стараются ограничить власть (в Европе раньше всего это сделано в Англии). Но ограничение власти малым числом людей производит только расширение власти, олигархию, но вред и тяжесть такой власти для подвластных остаются те же. И тогда подвластные стараются ограничить и этих ограничивающих верховную власть, и устанавливается все более и более всенародная, демократическая конституция. Но для того, чтобы подвластные действительно могли ограничить властвующих организацией выборов, протестов, прессой, необходимо подвластным непрестанно и внимательно заниматься этими средствами ограничения власти. Занятия же этими средствами ограничения лишают подвластных людей той свободы, досуга заниматься своим делом и вовлекают в участие во власти, т. е. в то самое, ради чего люди отказались от власти и передали ее другим. Происходит ложный круг: желание освободить себя от забот и греха участия в общественных делах заставило людей передать власть над собой некоторым. Злоупотребления властью тех, которым она была передана, заставляют подвластных людей искать средств ограничения этой власти. Единственное же средство ограничения есть участие во власти.
Трудность для подвластных людей участия во власти для ограничения ее увеличивается в величайшей степени еще и тем, что эта эволюция власти, этот процесс передачи ее одному лицу, потом ряда злоупотреблений ею, потом революции, потом попыток ограничения ее совершается не в 2 дня, не в 2 года, не в 20 лет, а веками. Веками совершаются злоупотребления власти, состоящие преимущественно в большем и большем подавлении свободы народа, извлечении из него его средств и в завоеваниях или в подпадении завоеваниям, и когда подвластным людям приходится участвовать во власти, ограничивая ее, им представляются уже не простые вопросы общественного устройства, а такие самые разнообразные усложнения, освященные давностью, образовавшиеся во время действия неограниченной власти, распутать и разрешить которые представляется людям нового времени совершенно невозможным. Являются насильственно воссоединенными с народом чуждые народы, как для России — Польша, Кавказ, Финляндия и др., для Пруссии — французские провинции и Познань, для Австрии — Венгрия, Чехия, Галиция, для Франции — Ницца, Алжир, Сиам, для Британии — бесчисленное количество чуждых и враждебных ей народов, от Ирландии до Тибета, или порабощение чуждой власти своего народа. Являются неоплатные долги, составленные в прежнее время, являются огромные богатства, составившиеся во время действия власти и благодаря ей, и нищета целых сословий, тоже образованная действиями этой власти.
Трудность разрешения этих вопросов для людей нового времени, участвующих во власти, кроме трудности самых вопросов, заключается еще и преимущественно в том, что религиозно-нравственное сознание — идеалы людей нового времени совсем иные, чем те, во имя которых совершались те дела, затруднения, в которых приходится теперь участвовать людям нашего времени.
Резкими образцами такого трудного разрешения в наше время осложнений, совершенных несколько веков тому назад, служат вопросы ирландский, польский, эльзас-лотарингский, папский. Таковы осложнения политические, возникшие в давнее время. Неразрешимые же осложнения экономические, возникшие благодаря злоупотреблениям власти — это та борьба сословий, известная под именем социализма, в которой должны принимать участие все люди нового времени, призываемые к ограничению власти и к участию в ней.
Так что в наше время сделалось то, что тот самый народ, который когда-то, века тому назад, чтобы избавиться от тяготы управления общественным делом, передал власть над собой одному или нескольким лицам, вследствие постепенного все большего и большего злоупотребления властью теми, кому она была передана, после разных попыток перемен своих правителей, был приведен к тому, чтобы опять взять на себя всю тягость управления общественного дела, только с той разницей, что теперь управление этим делом в бесконечное число раз труднее и тяжелее, чем оно было когда-то. Во-первых, по сложности тех условий, в которые веками понемногу был вовлечен народ. Во-вторых, потому что те приемы грубого насилия, которые были свойственны и естественны людям старого времени и которые и теперь необходимы для существующего, сложившегося общественного строя, уже не только чужды людям нового нашего времени, но противны их религиозно-нравственным требованиям.
Какой же вывод изо всего этого?
Тот, что средство внутреннего управления людьми самими себя властью оказалось со временем недостаточным и недействительным, и что поэтому, для внутреннего управления, люди должны прибегнуть к другому средству, к тому средству, которое, соответственно разрушению прежнего средства общения людей между собою — власти, постепенно вырастало между ними точно так же, как постепенно одновременно спадает и уничтожается оболочка зерна и вырастают из него корни и семядоли.
Средство это есть разумно любовное общение людей между собой, основанное на едином, общем всем людям религиозном понимании жизни.
2) Особенно живо и ясно понял, лежа в темноте в постели, щупая свой череп, что то, что мне кажется крепким, как мой череп, только таким мне кажется. Вспомнил на оружейном заводе молот, легко, мягко продавливающий в блин толщиною стальные кружки. Для существа с органами такой же силы череп мой мягок, а есть существа, для которых паутина крепка. Гладко, шершаво, велико, мало, даже зелено, красно, коротко, долго и т. п., все это условно. Только скучно повторять, а надо бы всякий раз говорить: для меня. Само же по себе оно ничто.
3) Что же такое я? Я? Я — ничто само по себе. Я — только известное отношение. Только отношение мое действительно есть. Отношение к чему? Ко всему и ко Всему. Ко всему значит ко всем таким же отношениям, и ко Всему — к совокупности всего, чего я понять не могу, но что должно быть и потому есть.
4) Страшно трудно бороться с своими физическими страстями: похоти в молодости, жадности. Есть положения, в которых даже нельзя бороться. Но с одной из сильнейших страстей, все время, от детства до старости, соблазняющей человека, с страстью хвалы, славолюбия можно бороться, можно и должно всегда победить ее. Средство для победы: приучить себя делать только для своей души, для Бога, и учиться пренебрегать людскими суждениями в похвале и порицании.
5) Иногда жалеешь, что не можешь достигнуть нравственного совершенства. А вот стар и все еще так гадок. А об этом надо не сожалеть, а радоваться надо. Борьба с собой бесконечна. Матерьял всегда есть, и всегда есть радость работы.
6) Время скрывает смерть. Как только живешь во времени, то не можешь представить себе его прекращения, а смерть есть прекращение времени.
7) Сознание, т. е. духовное созерцание самого себя, останавливает жизнь. Полное сознание себя есть смерть.
8) Как личность развивается сначала в матерьяльную силу, а потом в духовную, так и всякое общество.
9) Христианство в виде православия могло уживаться с самодержавием, но одновременно развратилось самодержавие и очистилось христианство до невозможности подчиняться требованиям развращенной власти.
10) Жалеешь, что слабеешь физически, а не ценишь, забываешь то, как равномерно (и не равномерно, а больше) крепнешь духовно.
11) Какая радостная, успокоительная мысль, что человек есть только орудие. Его дело только держать себя в исправности (как бы косе или топору, который может сам точить себя). А работать мною будет та сила, которая все делает. Совершенствуй себя.
Царство Божие внутри вас есть. Я пишу сочинение и хочу его распространить. Оно погибает. Мне кажется, что все мое усилие пропало. Неправда. То, что в тебе выработалось во время писания, или даже в покорности, с которой ты принял пропажу сочинения, это неизвестным тебе путем передастся кому-то или как-то сделает, что должно, и будет гораздо важнее твоего сочинения. Чем яснее видишь конечный результат твоей деятельности, тем она ничтожнее.
18 февраля 1906 г.
1) Когда сердишься на кого-нибудь, то обыкновенно ищешь оправдание своему сердцу, приписывая или замечая все только дурное
в нем. И этим усиливаешь свое недоброжелательство и связанное с ним страдание. А надо совсем напротив: чем больше сердишься, тем внимательнее искать все хорошее в нем, все, что оправдывает его, и тогда не только ослабишь свое сердце и связанное с ним страдание, а напротив, почувствуешь доброжелательство и радость.
2) То, что мы называем жизнью, есть постепенное обнаружение для нас, посредством времени, скрытой от нас цельности своей личности и доступной нам жизни мира. Посредством времени открывается нам все наше существо и вся связанная с нами жизнь мира. Без времени я в молодости, положим, до 16 лет, был бы только кусочек самого себя, теперь я уже почти весь я, а когда буду умирать, буду весь я: сознаю себя всего. И мир, как я знал его (скажем) до 48 года, был нечто совсем другое, чем то, что я теперь разумею под жизнью мира. Конечно, и я, когда умру, все-таки буду сознавать только кусочек всего себя, и также и с тем, что я познаю из жизни мира. Когда понял это, понял, что в этом все большем и большем просветлении и расширении как отдельного сознания, так и сознания мира состоит жизнь и твоя и жизнь мира и что к этому она идет помимо твоей воли, то понятно, что самое лучшее, что я могу делать, это то, чтобы самому стремиться к этому просветлению, расширению, что самое лучшее, спокойное, радостное — это то, чтобы самому содействовать тому, что делается помимо тебя: грести, плывя по течению.
Зачем это делается? невольно спрашиваешь себя. Какая цель этого просветления сознания личного и сознания мира? Вопрос этот человеческий, т. е. свойствен существам, живущим во времени (причина и следствие ведь возможны только во времени). Для людей что-то совершается, и естественен вопрос: что будет из совершения. Для Бога же все совершилось или не начало совершаться, а все есть. Движение во времени и вытекающие из него вопросы: зачем, почему, свойственны только слабости человеческой.
4) Урусов особенно любил слова: ‘не любящий не имеет жизни вечной, пребывающей в нем’. И еще сильнее слова: ‘пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем’. Нынче особенно сильно и ново понял значение этих слов в связи с тем обычным, свойственным большинству людей, представлением о любви, состоящей в том, чтобы делать приятное людям и получать от них за это любовь. Любовь, пребывающая в нас, или наше пребывание в любви означает не наши поступки, а наше душевное состояние, из которого могут вытекать поступки, приятные другим и вызывающие их любовь, и наоборот. В каждом столкновении с миром, когда, поступая по-божьи, человек вызывает огорчение, недоброжелательство людей, можно поступить по-мирски: уступить людям, не сделать по-божьи и тем избавиться от причинения огорчения и недоброжелательства и вместе с тем невольно упрекать и не любить тех людей, которые были причиной отступления от требований совести и Бога, и поступить по-божьи: исполнить то, что требует совесть и Бог, какие бы это ни вызывало огорчения и недоброжелательство, но самому пребывать в любви к этим людям, понимать, оправдывать и любить их. Вообще за правило надо поставить себе то, чтобы пребывать в любви к людям, главное — в мыслях и чувствах своих, когда ты один, для того, чтобы чувство это утвердилось и не исчезло при общении с ними. Это можно. И очень легко и радостно и плодотворно. До сих же пор я поступал обратно, и выходило то, что я не исполнял то, что требовала совесть, и воспитывал в себе недобрые чувства к людям и, странное дело, своими уступками в них же вызывал недобрые чувства. Это я испытал в передаче именья.
5) Трудно победить дурное расположение духа и недоброжелательство к человеку, но можно. И если хоть раз удастся, то испытаешь такую радость, что захочется испытать ее и другой раз.
6) Весь я, каким я сознаю себя теперь, есмь произведение моих воспоминаний, начавшихся со временем. Но я был и прежде, чем стал жить во времени, но я не помню той жизни, так как память только во времени.
7) Страх смерти есть преимущественно страх перед необходимостью покинуть привычное существование, — как страх переезда в иные условия жизни. У детей меньше эта привычка, от этого дети меньше боятся смерти, чем взрослые и старики, и легко умирают.
8) Очутился в жизни. Не знаю, откуда? зачем? куда пойду? что будет? Узнать я этого ничего не могу. А что мне делать? мне явственно сказано, и мало того, меня всякий раз, как я начинаю делать не то, что должно, меня что-то хлопает по носу. Что же мне иного делать, как только то, чтобы исполнять то, что велено.
9) Мы не помним прежней жизни потому, что воспоминание есть свойство только этой жизни.
10) Смерть есть разрушение тех органов восприятия впечатлений (пяти чувств или того, что поддерживает их), которые производят представление времени.
Если органы эти не разрушаются насильственно, они разрушаются постепенно, изнашиваются старостью. Эти чувства составляют главное условие ограничения, отделения. Как скоро при смерти они разрушаются, уничтожается и ограничение, отделенность.
11) Необходимое условие хорошей, разумной жизни есть понимание этой жизни, как неперестающего движения к прекращению ее (этой жизни) и изменению ее. Надо остерегаться привыкать к этой жизни, как привыкать к экипажу, в котором едешь до места.
12) Одним в плоде нужно только зерно, а оболочка мешает, другим мешает зерно, а нужна оболочка — яблоко, томат…
13) В глубокой старости обыкновенно думают и другие и часто сами старики, что они только доживают век. Напротив, в глубокой старости идет самая драгоценная, нужная жизнь и для себя, и для других. Ценность жизни обратно пропорциональна в квадратах расстояния от смерти. Хорошо бы было, если бы это понимали и сами старики, и окружающие их.
14) Помни, что ты едешь, а не стоишь. В этом все.
15) Только тогда легко умирать и радостно, когда устанешь от своей отделенности от мира, когда почувствуешь весь ужас отделенности и радость соединения, если не со Всем, то хотя бы выход из тюрьмы здешней отделенности, где никто не понимает, не знает, не хочет понимать и знать тебя (хотел сказать: ни тебя, ни Бога), когда только изредка общаешься, как перелетающими электрическими искрами любви. Так хочется сказать: довольно этой клетки. Дай другого, более нужного мне общения. И знаю, что смерть даст мне его.
16) Хочешь, думаешь действиями, словами влиять на людей, послужить Богу для осуществления Его царства, а когда вдумаешься в свое положение, то видишь, что все лучшее служение — это себя сделать лучшим. А уже Он мною сделает, что Ему нужно и как Ему нужно.
2 марта 1906 г.
1) Спокоен, всегда радостен может быть только тот, для кого главное и даже одно дело жизни — дело соблюдения, просветления своей души перед Богом и для Бога. Но как трудно приучить себя к равнодушию о мнении людском, особенно когда оно осуждает то, что делаешь для Бога.
Да, надо иметь дело только с Богом и перед Богом. Трудно это. Но стоит поработать для этого, приучить себя к этому. Сто ит потому, что только так легко и жить и умирать.
2) Чем больше думаю, тем больше убеждаюсь в истине того, что дело жизни человека только в соблюдении и улучшении того орудия, которое дано ему (притча талантов). Человек — орудие. Дело его только в том, чтобы держать себя (орудие) в исправности. Приводит в движение это орудие не он сам. Вроде того, как когда работник приставлен к движущимся посторонней силой режущим ножам. Его дело содержать их острыми, чтобы не мяли, не портили того, что будут резать. Человек, пока жив, должен работать, действовать. Это не его сила. А сила, действующая через него. Его же дело — делать хорошо то дело, которое заставляет его делать влекущая его сила. Он должен питаться. Это не его сила, а действующая через него. Его же дело питаться хорошо, не уничтожая жизней и не заставляя других кормить себя. Он стремится к половому общению. Опять это не его сила, а действующая через него. Его дело быть верным супругом и заботливым родителем. Также неизбежно, не от него зависит отношения с людьми. Его дело отношения эти сделать добрыми. Также не от него зависит думать или не думать, но его дело останавливаться на мыслях добрых и отгонять злые.
3) Как трудно любить, жалеть людей самоуверенных, гордых, хвастливых! Уже по этому одному видно, как важно смирение. Оно сильнее всего другого вызывает самое драгоценное в жизни: любовь людей.
4) Мы так привыкли видеть людей нашего круга, занимающихся политикой, т. е. заботящихся о том, как лучше устроить общую жизнь людей, и на эту деятельность полагающих все свои силы, что мы не удивляемся этому явлению. А между тем оно очень удивительно.
Люди, совершенно небрежные в исполнении своих экономических, семейных, личных дел, всю свою энергию полагают на будущее воображаемое устройство общества и, несмотря на разногласие всех партий, с упорством отстаивают свое. Объяснение одно: человеку нужна деятельность и уверенность, что деятельность его полезна. В своих личных, экономических, семейных делах он запутался, и у него не только нет уверенности в разумности, но напротив. И потому он избирает такую, в которой результаты не видны, и он может утешать себя уверенностью, что он делает нужное, полезное дело. Подтверждением этого служит то, что чем у человека растерзаннее жизнь личная, тем он энергичнее отдается политике.
5) В хорошие минуты, когда сознаешь себя вполне тем, что ты еси, как человек, ни больше ни меньше, как ясно чувствуешь свое ничтожество и бессилие. Ты какое-то отношение к чему-то бесконечному, какое-то бесконечно малое трепыхание чего-то бесконечно малого в необъятном. И когда поймешь это, поймешь, что в это твое ничтожное, слабое состояние ты поставлен высшей силой, которую можешь понимать, можешь слиться с нею. И из бесконечного ничтожества является неразрушимая сила.
6) То, что мы называем причиной и следствием, есть не что иное, как причина — прежде раскрывшееся, в известном направлении мысли, состояние предмета, следствие — имеющее раскрыться, тоже в известном направлении мысли, или раскрывшееся уже состояние предмета. Например: у меня болит живот. Причина в одном направлении мысли: съел неудобоваримое, в другом: не подумал, что надо воздержаться, в третьем: нахожусь в условиях соблазна роскошной пищи, в 4-м — испортил свои пищеварительные органы прежним невоздержанием, в 5-м — это наследственно, и т. д. Польская революция произошла от революционного духа времени, от характера поляков, от двуличности Александра I, от жестокости Николая, от раздела Польши Екатериной и Фридрихом. Тоже и с последствиями. Причина ночи — прежде наступления ночи наблюдаемое движение солнца, причина дурного поступка — прежде установившееся ложное понимание жизни. Причины одной какого бы то ни было явления никогда не может быть. Причин бесчисленное количество — все предшествующее может рассматриваться как причина. Называем же мы причиной то состояние, которое при известном направлении мысли предшествовало раскрывшемуся явлению.
7) Представил себе смерть — переход в другую жизнь (засыпание и пробуждение) — и представил себе так просто, что без противления принял бы смерть.
8) То, что я как-то давно, почти как шутку, как фантазию, написал Хилкову, что жизнь наша — это сновидение того сна, в который мы погрузились в прежней жизни, и что смерть будет пробуждение к новой форме жизни, эта мысль представляется мне уже не фантазией, а большой вероятностью. Наши сновидения в этой жизни — отголоски всей жизни, указания на ее законы.
9) Говоря с Дориком о том, какая должна быть нравственная жизнь — без роскоши, без прислуги, не богатая, а бедная, подумал, что надо бы объяснить ему, почему я не так живу. А потом подумал: зачем? Он, если правда то, что я говорю, несмотря на то, что я не делаю того, что говорю, будет жить, как я говорю, потому что найдет в этом благо. Меня же за то, что я не делаю того, что говорю, он осудит (и поделом, а если не поделом, то это на пользу мне), или сам без моего объяснения поймет, почему я не так живу, и оправдает.
10) Когда человек умен, он не знает, что он умен, ему кажется так естественно, что он понимает, что понимает, что он не может приписывать этому значения. Притом же ему так многое еще непонятно. То же если человек силен телесно и даже духовно, то же особенно, когда человек истинно добр, он не видит своей доброты, как летящий на баллоне не чувствует своего движения.
11) В самой преданности другому существу, в отречении от себя во имя другого существа есть особенное духовное наслаждение. Такое чувство испытывали во время крепостного права рабы, дворовые, такое же испытывают придворные к своим владыкам, почитатели к духовным лицам, старцам. Хорошо выработать в себе такое чувство к Богу. ‘Но, — скажут, — Его не видишь’. Не видишь, но чувствуешь, сознаешь живее, чем извне чувствовал своего человеческого героя. ‘Но, — скажут еще, — там награда: милости того, кому предан’. А здесь разве нет? И здесь награда, да еще какая: радостная жизнь.
12) Жизнь человеческую можно представить так: движение по коридору или трубе сначала свободное, легкое, потом, при все большем и большем саморасширении, все более и более стесненное, трудное. Во время движения человек все ближе и ближе видит перед собой полный простор и видит, как идущие перед ним скрываются, исчезают в этом просторе.
Как же, чувствуя всю напряженность, сдавленность движения, не желать поскорее дойти до этого простора? И как же не желать и бояться приближения к нему?
13) Ехал верхом лесом, и было так хорошо, что думал: имею ли я право так радоваться жизнью? И отвечал себе: да, имел бы право на радость жизнью всякий человек, если бы не было греха, не было страданий, производимых одними людьми над другими. Теперь же, когда есть грех и есть жертвы его невольные, должны быть жертвы вольные, и мы не имеем права радоваться жизнью, а должны радоваться жертвой, вольной жертвою.
Людям дана возможность полного блага жизни. Если бы не было греха, они бы владели, пользовались им. Теперь же, когда есть грех, люди должны стараться жертвою исправить его. И в этом исправлении греха есть — при теперешнем состоянии мира (другого и не было, мир без греха только в идеале), в исправлении греха, в жертве — истинное благо жизни людей.
14) Философские системы — это плохо сложенные своды, замазанные известкой с тем, чтобы не видна была их непрочность. Свод из неотесанного камня, если держит, то наверное прочен. Мало того, свод самый прочный тот, который строился бессознательно, как природные пещеры.
? Что бы было, если бы все люди понимали и сознавали то, что жизнь есть только соблюдение своего духовного ‘я’ перед Богом и для Бога?! А почему же невозможно? Не только возможно, но необходимо.
16) Работаю внутри себя и, кажется, хорошо. В том-то и горе и то-то и хорошо, что как на баллоне летишь, не чувствуешь ни ветра ни движенья, потому что движешься с ветром, не чувствуешь своего улучшения, потому что оно только то, что должно быть, что есть. Чувствуешь ветер только, когда остановишься, т. е. скверно живешь.
5 марта 1906 г.
1) Можно и должно приучить себя к любовному отношению ко всем людям, ко всем живым существам. Для этого надо не только в сношениях с людьми и животными быть добрым, любовным, а это будет только тогда, когда обо всех, всех, всех людях будешь думать любовно, не только о тех, с которыми живешь и с которыми встречаешься, но о тех, о ком слышишь, читаешь, о живых и умерших. Можно приучить себя к этому. И тогда какая радость!
2) Предстоящая нам не только в старости, но всякую минуту смерть показывает нам, что нельзя жить для себя. Как же жить для себя? того себя, который всякую минуту понемногу уходит и всякую минуту может совсем уйти. Это все равно, что устроить для себя перед своим домом на плывущем по течению плоту театр, который с плотом может сейчас потонуть и во всяком случае наверное скоро уплывет из вида. Так что жить для себя никак нельзя, можно жить только для людей, для всего мира или для Бога. А жить для всего мира и значит жить для Бога, а жить для Бога значит жить для мира.
3) Влюбление настоящее, поэтическое только тогда, когда влюбленный не знает о различии и назначении полов.
9 марта 1906 г.
1) Лицемерие, фарисейство религиозное кончилось давно. Никто уже не хвалит теперь людей за то, что они религиозны, ходят в церковь, скорее, смеются. Но место фарисеев не осталось пустым. Его с успехом занимают теперь фарисеи лицемеры служители не Бога, а народа — государственники, либералы, революционеры. А как в Евангелии представлен Христос, выходящий из себя при обращении к ним, так и теперь трудно удержаться от негодования и отвращения к ним. Всю речь Христа к фарисеям можно переделать, обращая ее к политическим деятелям.
Только не надо сердиться и осуждать людей, подпавших этому заблуждению, а если можешь, добро обличай их, если не можешь, то хоть жалей о них, но не сердись. А если и этого не можешь, молчи и работай над собой, чтобы уничтожить недоброе чувство к человеку.
2) Как ярко выразилось на революционерах, когда они начинали захватывать власть, обычное развращающее действие власти: самомнение, гордость, тщеславие и, главное, неуважение к человеку. Хуже прежних, потому что внове.
3) Женщины не людей меряют тем идеалом совершенства, который они себе составили, а идеал совершенства составляют по тем или по тому, кого любят. А когда никого не любят, то по себе.
4) Как трудно, особенно после дурной привычки целой жизни, приучить себя считать самым главным делом жизни работу над своей душой, приближение ее к совершенству или, вернее, движение к совершенству.
5) Как прав Паскаль, говоря, что люди постоянно хлопочут только для того, чтобы забыть про свое положение (карты, заяц). Заяц нехорошо только потому, что мучаешь животных, но карты (не игра для выигрыша) без всякого сравнения лучше занятия политикой, наукой, искусством, вообще всем тем, чем человек желает возвысить себя.
6) Смерть есть разрушение тех органов единения с миром, которые дают нам представление о времени.
? Наше представление о времени происходит от нашей неспособности познавания сразу всего предмета. Время есть та постепенность нашего познания мира, которая вытекает из ограниченности наших способов познания.
8) Все это время было состояние такое, как будто ‘я’, настоящий ‘я’ ушел куда-то или во мне же спрятался куда-то, так что я не вижу, не сознаю его, но знаю, что он есть и что он выйдет опять наружу, и что надо будет отдать отчет, как я вел себя в его отсутствие: не осквернил ли чем его жилище?
11 марта 1906 г.
1) Вчера было особенно подавленное состояние. Все неприятное особенно живо чувствовалось. Так я говорю себе, но в действительности я ищу неприятного, я восприимчив, промокаем для неприятного. Никак не мог избавиться от этого чувства. Пробовал все: и молитву, и сознание своей дурноты. И ничего не берет. Молитва, т. е. живое представление своего положения, не доходит до глубины сознания, признание своей ничтожности, дрянности не помогает. Чего-то не то что хочется, а мучительно недоволен чем-то, и не знаешь чем. Кажется, что жизнью: хочется умереть. К вечеру состояние это перешло в чувство сиротливости и умиленное желание ласки, любви, мне, старику, хотелось сделаться ребеночком, прижаться к любящему существу, ласкаться, жаловаться и быть ласкаемым и утешаемым. Но кто же то существо, к которому я мог бы прижаться, и на руках которого плакать и жаловаться? Живого такого нет. Так что же это? А все тот же дьявол эгоизма, который в такой новой, хитрой форме хочет обмануть и завладеть. Это последнее чувство объяснило мое предшествующее состояние тоски. Это только ослабление, временное исчезновение духовной жизни и заявление своих прав эгоизма, который, пробуждаясь, не находит себе пищи и тоскует. Средство против этого одно: служить кому-нибудь самым простым, первым попавшимся способом, работать на кого-нибудь.
2) Читал записки Ашенбренера о Шлиссельбурге. Как ясно, что жизнь в себе, а границы внешней свободы, как бы ни казались одни тесны, а другие пространны, почти и даже совсем безразличны.
19 марта 1906 г.
1) Пишу я в дневнике не для себя, а для людей — преимущественно для тех, которые будут жить, когда меня, телесно, не будет, и что в этом нет ничего дурного. Это то, что, мне думается, что от меня требуется. Ну, а если сгорят эти дневники? Ну, что ж? Они нужны, может быть, для других, а для меня наверное не то что нужны, а они — я. Они доставляют мне благо.
2) Наука есть не что иное, как собранные и систематизированные наблюдения. Вопрос, над чем делаются эти наблюдения? Кроме различия между наблюдениями ненужными и нужными, мелочными и важными, есть два главные различия наблюдении: наблюдения над матерьяльными и над духовными явлениями. Наблюдения матерьяльные только констатируют явления, показывая, что есть то, что есть, наблюдения же духовные дают руководство в жизни, показывают, что такие поступки дают такие, а другие другие последствия.
3) Безрукий человек рассказывал мне о том, что он не может заснуть до тех пор, пока воображаемые пальцы на отсутствующей руке не сложатся в кулак, и что никакие личные усилия не могут содействовать этому. Неужели тоже и с дурным расположением духа, и надо только терпеливо ждать, когда душа сложится в покойное состояние? И да и нет. Заставить себя работать духовно — не могу. Но быть довольным своим положением — могу, очень могу.
4) Как молитва настоящая только уединенная — один с Богом, так и деятельность настоящая только та, где мотив ее известен одному Богу, т. е. никому.
5) Что такое инерция? Не есть ли это признание изменяемости наблюдателя?
6) Страхов показывал мне какую-то матерьялистическую книгу, объяснявшую душевную жизнь клеточек, в которой для недостающего объяснения вводилось понятие воспоминания, как явление самое простое и вполне понятное. Помню, что и тогда нелепость этого введения самого таинственного для объяснения самого простого поразила меня, теперь же уже вполне понял, что такое воспоминание, память.
Способность воспоминания, память — это то таинственное для нас явление, объясняющее все остальное, но ничем не могущее быть объяснено, посредством которого мы знаем то, что знаем, посредством или вследствие которого мы живем духовною жизнью, вследствие которого мы познаем себя и мир, доступный нам, вполне, без времени. Воспоминание происходит во времени, но познаем мы, благодаря воспоминанию, вне времени. Я познавал себя час за часом во времени, но знаю я теперь себя независимо от времени, всего, какой я есмь: и ребенок, и мальчик, и юноша, и муж, и стареющийся, и старик, все вместе в одном. Также знаю и Россию, и Францию, и др., и род человеческий, и весь мир со всем, что я знаю об его изменениях. То, что мы называем разумом, есть только сжатое, концентрированное воспоминание или вывод из него. Правда, можно в разумной деятельности выделить способность делать выводы из воспоминаний, но все-таки основа и разума, и всей духовной жизни есть способность воспоминания.
7) Последовательность событий телесной жизни: болезнь, смерть, брак, урожай, неурожай, удача, неудача предприятия, все вне моей власти. Воспоминания же, из которых складывается мое духовное я, в моей полной власти, я могу переставлять, сопоставлять, выдвигать одни, заменять другие, как хочу.
8) Был в дурном расположении духа. Мне досадно, я недоволен, сержусь. Это я могу преодолеть, и вместо досады, сердца, мне грустно. Этого я не могу преодолеть. Одно могу: то, чтобы и грустно мне было в Боге.
9) Когда бываешь в хорошем, бодром умственном состоянии, то, обращаясь к Богу, понимаешь, чувствуешь Его во всем том величии, до которого можешь довести свое понимание: видишь в нем закон, начало жизни. Но когда слаб духовно, разумом, то видишь, чувствуешь Бога не такого большого, далекого, а маленького, близкого, и молишься ему просто: Господи, помилуй. И Он все тот же, и также законно обращение к Нему.
10) Познать Бога значит увидать свой предел. Предел этот — сфера. Я в центре ее. Большой разум видит, чувствует эту предельную сферу по нескольким радиусам. Как бы слаб ни был разум, если он ищет Бога, он в каком-нибудь одном месте, по какому-ни- будь радиусу чувствует предельную сферу и свое отношение к ней. Пускай он представляет себе эту доступную ему предельную точку в виде личности человекообразной или в виде грома и молнии, — если он чувствует свое отношение к сфере, он знает Бога и он человек просвещенный. Но если человек не знает ни одной точки предельной сферы, не чувствует своего отношения к ней, а подробно исследует сферы, ближайшие к себе (ученые), хотя бы он изучил всю эту ближайшую сферу, он человек невежественный.
11) Мне кажется, что мир движется. При строгом рассуждении я вижу, что не мир движется, а я не вдруг познаю его. Но мир не движется и не происходит (дарвинизм), он есть. Мне только кажется он происходящим, и то, что мне кажется о геологических и космических переворотах, только кажется мне по устройству моего ума, но не имеет никакой реальности.
12) Ездил верхом и все время спорил сам с собой. Слабый, дрянной, телесный, эгоистический человек говорит: все скверно, а духовный говорит: врешь, прекрасно. То, что ты называешь скверным, это то самое точило, без которого затупилось, заржавело бы самое дорогое, что есть во мне. И я так настоятельно и уверенно говорил это, что под конец победил, и я вернулся домой в самом хорошем настроении.
13) Огорчался на то, что поступил дурно, согрешил и с успехом ответил себе, что я не брался быть безгрешным, что без греха нельзя быть, но брался и должен браться за то, чтоб избавляться от греха, и это успокоило меня. Да, все возвращаешься к старому, к давно известному, к тому, что все в табе, как говорил Сютаев, и вся жизнь в настоящем. Как только станешь думать о том, что вне тебя, об ожидаемых последствиях или о прошедшем, так пропал. Только бы не только помнить, но жить жизнью внутренней, с Богом, и нет несчастий, и все радость. Но жить-то надо внутренней жизнью так, чтобы исполнение ее требований было нужно, необходимо также, как необходимы требования жизни телесной (голод). Пища моя в том, чтобы творить волю пославшего. Великое слово — сравнение, чтоб духовное делание было также настоятельно необходимо, как пища.
2 апреля 1906 г.
1) Почти ничего не писал. Слабость и физическая тоска. Но, странное дело. В тех редких просветах мысли, которые находили, мысль работала глубже и яснее, чем в периоды постоянной работы мысли. Невольно приходить в голову, что раскрытие жизни совершается равномерно. Если мне и кажется, что жизнь стоит во мне, она не стоит, но идет подземно и потом раскрывается тем сильнее, чем дольше она задерживалась.
2) Род земледельческой жизни не есть один из различных родов жизни, a есть жизнь, как книга — библия, сама жизнь, единственная жизнь человеческая, при которой только возможно проявление всех высших человеческих свойств. Главная ошибка при устройстве человеческих обществ и такая, которая устраняет возможность какого-нибудь разумного устройства жизни, та, что люди хотят устроить общество без земледельческой жизни или при таком устройстве, при котором земледельческая жизнь только одна и самая ничтожная форма жизни. Как прав Бондарев!
3) Удивительное дело! Стоит только рассказать, как-нибудь раскрыть людям то доброе, которое чувствуешь, делаешь или хочешь делать, и тотчас же та внутренняя сила и радость, которую давало это сознание добра, исчезает. Точно как выпущенный пар из паровика. Если делаешь для Бога, то делай только для Бога. Держи тайну с Богом, и он поможет тебе. Как разболтал людям, он отворачивается от тебя. ‘Ты, мол, сказал людям, от них и жди помощи’.
На эту тему хотелось бы написать рассказ-сон: Человек видит, как после смерти его судят и на весах вешают его дела. Он ждет, что принесут и положат его труды для народа, благотворительность, его научные труды, его семейные добродетели, их несут, и все это ничего не весит, иное производит обратное действие: весы поднимаются. Для славы людской. И вдруг несут то, что он забыл: как он подавил в себе досаду в споре, поднял игрушку девочке (придумать надо лучше), — все то, что люди не знали, не ценили. Можно еще сопоставить двух юродивых: одного, признанного юродивым, профессионального юродивого, и другого, про юродство невольное которого никто не знает. И как первый не угоден, а только второй угоден Богу.
4) Ни себя, ни мир, какой он есть, я никогда не мог бы познать, если бы он равномерно не раскрывался мне. Это раскрытие представляется мне жизнью во времени. Ближайшие пределы мои представляются мне веществом в пространстве. Если бы я был одно вещество в пространстве, то не было бы ни движения, ни того, что мы называем жизнью. Но это вещество в пределах постоянно раскрывается мне в предуставленных пределах (от рождения до смерти). То, что в веществе и пространстве есть мое тело, то в движении и времени есть моя жизнь.
Я сам вместе с миром постоянно раскрываюсь себе. За 70 лет я был ребенком, и мир был мир 30-х годов. Потом я раскрывался сам себе, и раскрывался мир в каждый момент моей жизни.
5) Я есмь известное отношение к существам, иначе (больше и меньше) ограниченным, чем я. Думал это вот по какому случаю. Нынче первый день пасхи, и я слышу, в церкви звонят. Я вспомнил, как звонили 50 лет тому назад. Те, которые звонили тогда, молодые ребята, теперь старики или умерли. Кто же звонит теперь? Опять такие же молодые, как те тогда. Le roi est mort, vive le roi! Умерших заменяют молодые, такие же, как те, но не совсем такие: в них уже совершаются перемены, во всех их, такие же, как во мне, от ребячества, юности к старости. Но эти звонящие люди не все. В Италии, Испании, Турции, Китае так же заменились люди 50-х годов — новыми, опять так же, как и те перемены, которые произошли во мне. Но и это не все: в зверях, в растениях, в реках, в горах, в планете земли, в солнце (его пятнах), в Сириусе, во всем произошли такие же перемены. Я в них одна точка, сознавающая себя и по мере жизни сама себе открывающаяся. Я сознаю свои перемены, свой рост, но не сознаю (только могу знать) перемен вне себя в народе, в человечестве, в мире. Не знаю также и тех перемен, которые происходят в клетках моего тела и в протоплазме этих клеток.
6) Все, что я могу делать, если понимаю свое положение в мире — это то, чтобы покоряться закону раскрытия себя, своей духовной сущности, плыть по течению, не становиться поперек течения, не цепляться ни за что, противясь течению. Какая же безумная гордость тех людей, которые хотят творить жизнь, хотят делать что-то для всей жизни! Все, что может делать человек — это только то, чтобы самому для себя подчинять себя воле Бога, ЗАКОНУ.
Сначала это кажется очень мало нашей гордости. Но если мы только откинем ложное представление о несвойственном нам положении, то трудно человеку желать чего-нибудь большего, чем то, что дано ему. Человек может найти свое благо в слиянии своего сознания с волей Бога и вместе с тем, когда слияние это совершилось в нем, не может не чувствовать, что это его слияние действует не на него одного, но имеет, как Божество, бесконечное действие, чувствует себя Богом (Вы — Боги). Человек, для себя соединивший свою волю с волей Бога, помогает этим всем существам мира.
7) Всегда страшно поражает меня внутренняя законная гордость всякого человека, уверенность его в своей правоте. В этом гордом сознании своей правоты есть законность. Человек, как существо, носящее в себе Бога, должен быть прав. Горе в том, что посланник великого Царя свои полномочия употребляет не на порученное ему дело, а на прихоти, забавы, пустяки личные.
8) Самое шаткое и подверженное заблуждению знание — это знание, основанное на наблюдении, опыте.
9) Когда я вижу существа на той степени, на которой я был, детей, я понимаю их, потому что я помню себя, когда я был таким же. Точно так же, когда я вижу существа, которыми я был когда-то вне моей жизни, или которые тот же я, но отдаленный: обезьян, зверей, насекомых, растения, камни, землю, — я тоже хотя и не так живо, как детей, понимаю их.
10) Есть события в моей жизни, которые я совершенно забыл, так забыл, что невозможно их вспомнить. Что это значит? В раскрытии мира во времени есть промежутки. Я замечаю большие. Но и самые малые — промежутки. Раскрывается же мир без промежутков, без времени. Он есть.
11) Поэзия церковности. Церковность разрушается, когда поэзия секюларизируется, становится мирскою. Отнять поэзию церковности, не заменив ее, жестоко.
12) Мир — высшее матерьяльное благо общества людей, как высшее матерьяльное благо личности — здоровье. Так всегда полагали люди. И мир возможен только для земледельцев. Только земледельцы кормятся прямым трудом. Горожане неизбежно кормятся друг другом. Среди них возникло государство, и возможно и нужно. Земледельцам оно излишне и губительно.
13) Жизнь всех народов везде одна и та же. Более жестокие, бесчеловечные, гулящие люди кормятся насилием, войною, более мягкие, кроткие, трудолюбивые — предпочитают терпеть. История есть история этих насилий и борьбы с ними.
14) Отчего это я испытываю совершенно новое, странное смешанное чувство благоденствия, когда, потушив свечу, лежу в постели? Ничто не болит, тепло, тихо, спокойно. Мне радостно, хорошо, и страшно, что я люблю жизнь и не перенесу без противления смерть. Отчего это?
15) Хотелось бы написать рассказ о том, как политический деятель, после 20, 30 лет труда в одном направлении, достигнув своей цели, вдруг хватился, что у него есть душа, которой надо бы служить и которую он оставил в небрежении, и она ссохлась, загрубела и не отзывается и не дает и не воспринимает радостей. (Он заболел или в тюрьме.)
16) В книгах с важностью пишут, что там, где есть права, там есть и обязанности. Какой это смелый вздор — ложь. У человека есть только обязанности. У ЧЕЛОВЕКА ЕСТЬ ТОЛЬКО ОБЯЗАННОСТИ.
17) Говорят и спорят о системе Генри Джорджа. Дорога не система (хотя я не только не знаю, но не могу себе представить лучшей), но дорого то, что эта система устанавливает общее и равное для всех людей отношение к земле. Пускай найдут лучшее.
17 апреля 1906 г.
1) Возвеличиваемым людям — царям, героям, нельзя совершать обыкновенные человеческие отправления, нельзя резвиться. Выходит страшный, отвратительный контраст. Елисавета к Троице, Екатерина….
2) Западные народы бросили земледелие и все хотят властвовать. Над собой нельзя, вот они и ищут колоний и рынков.
3) Только при земледельческом труде всех может быть разумная, нравственная жизнь. Земледелие указывает, что самое, что менее нужное. Оно руководит разумной жизнью. Надо коснуться земли.
4) Умиление и восторг, которые мы испытываем от созерцания природы — это воспоминание о том времени, когда мы были животными, деревьями, цветами, землей. Точнее — это сознание единства со всем, скрываемое от нас временем.
25 апреля 1906 г.
1) Эпиктет говорит: ты не сердишься на слепого за то, что он не видит. Да, но трудно не сердиться, когда слепой уверен, что он видит, а что ты слепой, и тянет тебя в яму. Надо не идти за ним, но все-таки сердиться незачем.
2) Почему каждый человек бывает несокрушимо самоуверен? От того, что он может быть совершенно прав, живя своей божественной природой, и он переносит права своей божественной природы на свою животную личность.
3) Самоуверенны несокрушимо бывают две крайности совсем животные люди и совсем святые.
4) Мы по слабости своих познавательных способностей не можем видеть мир, какой он есть, а видим его только раскрывающимся во времени, и нам кажется, что мы живем во времени.
5) Все уже есть, и я ничего не могу изменить. Одно могу: m’adopter Ю la volontИ de Dieu. От того, что я поступлю так или иначе, мир не изменится. Будет то, что должно быть, и то, что мне кажется изменением, не есть изменение для мира, для Бога. Все, что я могу — это то, чтобы, соединившись с волею Бога, получить то благо, которое дано мне, или лишиться его.
6) Человек спрашивает: буду ли я? Слейся с волею Бога, и не будет вопроса, потому что не будет будущего.
7) Все уже есть, и потому не может быть изменено мною. Есть русская дума и все то, что от нее и после нее произойдет. Те изменения, которые я могу сделать, совершатся только тогда, когда они будут совпадать с волею Бога, все же, несогласное с нею, не совершится. Мне кажется (во времени), что произойдут перемены от того, что я убью Дубасова или напишу воззвание, призывающее людей к христианской, доброй жизни, но перемены никакой во внешнем мире, для безвременного созерцания, не будет. Дубасов или не будет убит, или на место его будет Кубасов, и то, что я напишу христианское воззвание, тоже ничего не изменит, потому что оно будет написано, или, скорее, то, что я хочу написать, войдет в души людей и будет руководить ими. То же, что одно, судя временно и лично, будет раньше или позже, т. е. при других временных условиях, не изменит сущности дела.
8) Я никогда хорошенько не понимал того, что Платон разумел под идеями. Не есть ли это те отделенные от Всего существа, из которых я знаю несомненно себя и по себе и другие такие же отделенные существа. Сам для себя я кажусь совершенно особенное, отдельное существо, но других людей я смешиваю в своем сознании (то, что я называю типом, характером), смешиваю в сновидениях, где в одном лице соединяются несколько. Так и себя я только ошибочно считаю особенным, одним: я в себе ношу много духовных существ.
9) Мы живем задним числом. Это значит то, что все, что нам кажется, что должно совершиться (и все, что нам кажется, что уже совершилось), все это не было, не будет, а есть. Мы только переживаем то, что есть, как видим свет звезды, только теперь доходящий до нас. Наше проявление во времени и сознание жизни дано нам затем (если рассуждать, как обыкновенно, о Боге), чтобы мы могли пользоваться благом. Весь мир (Бог) есть, и все существа в Нем сознают жизнь, радуются жизни, благодаря иллюзии времени.
10) Спрашивают: зачем страдания? Надо спрашивать: от чего страдания? Страдания от того, что в человека вложено, во-первых, сознание своего единства с Богом и со всем существующим, и во-вторых, стремление к благу — к благу Всего. Когда же человек достиг до сознания своего единства со Всем и вместе с тем ищет блага себя одного, он вместо блага получает и производит страдания. Страдания показывают человеку, что его благо есть благо всех. Благо же всех достигается одним средством: любовью.
Любовь есть соединение сознания единства Всего и стремления к благу.
11) Что такое число? Число — собрание единиц. Что такое единица? Кажется очень просто. А между тем это один их самых глубоких вопросов. Я думаю, что единица — это отвлечение от сознания отделенности от Всего.
12) Свойство людей передавать власть, право насилия, другим не есть черта добрая и христианская, и что поэтому плоды ее: насилия, убийства — грехи еще худшие, чем при личном участии.
13) Движение есть отношение существ во времени. Мир в каждый момент настоящего иной, чем в предшествующий и следующий момент. Эти перемены и есть движение.
14) Мне нужно два главные дела: равнодушие к мнению людей о моих поступках и доброе отношение ко всем людям и существам. И оба сходятся в одном: в служении Богу.
15) Самоуверенность свойство животного, нерешительность, робость — человека.
16) Человек может поступать так или иначе: по воле или против воли Бога. Но жизнь мира от этого не изменится, потому что перемена только во времени, а времени для мира — нет. Я сделаю противное воле Бога сейчас и думаю, что от этого изменится жизнь мира, но она не изменится, потому что я же сделаю потом то, что должен был сделать. Если же я не сделаю, то сделает это мой сын, правнук, а не мой, то сын, правнук зулуса. Мир уже есть один, как есмь я один, и потому он измениться не может, изменяются отношения во времени, но не мир и не я. Мир так устроен, что я могу измениться, но мир неизменен.
17) О раскольниках при Петре. Дело для них не двуперстное сложение, а то, что властвует антихрист.
18) Развращение участвующих во власти тем сильнее, чем новее.
19) Как в этой жизни я сознаю себя без времени, а все остальное познаю движением во времени, так в прежней жизни я был зародышем.
20) То, что мы называем и понимаем движением, есть изменение отношений между положениями существ. Я открываюсь сам себе, и мир открывается мне. Отношение мое и окружающего в известный момент одно: в следующий оно будет другое. Переход из одного состояния в другое мне представляется движением.
21) Что будет, если все больше и больше будет объединяться? Прекратится сознание движения (это и бывает при смерти). Оно и прекращается по мере расширения жизни. Буду в Боге.
22) Во сне нет ни времени ни личности: и прежде и после — одно, и два лица — одно.
23) У человека есть, кроме сознания своей жизни, высшее сознание, способность спросить себя: истинно ли и добро ли то, что я делаю? У человека, стало быть, есть в нем самом мера истинного и доброго. В нем, стало быть, есть истина и добро. От этого самоуверенность — истинная, когда человек сливает свою жизнь с истиной и добром, и ложная, когда человек считает, что его жизнь, какая ни есть, — истина и добро.
24) Видел сон, что я выгоняю сына, сын — соединение Ильи, Андрея, Сережи. Он не уходит. Мне совестно, что я употребил насилие, и то, что не довел его до конца. Тут присутствует Стахович, и мне стыдно. Вдруг этот собирательный сын начинает меня своим задом вытеснять с того стула, на котором я сижу. Я долго терплю, потом вскакиваю и замахиваюсь на сына стулом. Он бежит. Мне еще совестнее. Я знаю, что он сделал это не нарочно. Сына нет. Приходит Таня, в сенях и говорит мне, что я не прав. И прибавляет, что она опять начинает ревновать своего мужа. Вся психология необыкновенно верна, а нет ни времени, ни пространства, ни личности.
25) Если хочется иметь больше значения в мире, славу, то это значит, что не живешь духовной жизнью. Для духовной жизни нет большего и меньшего. Есть только единение с Богом, исключающее область большего и меньшего. Большее и меньшее есть только для последствий. А последствия вне определения.
26) Есть Бог непостижимый, нераздельный, и я и все существа, частично сознающие Его, имеющие благо сознавать Его, т. е. жить.
27) Назначение человека в том, чтобы служить Богу — миру. А человек начинает служить себе и, разумеется, портит свою жизнь. Испортив свою жизнь, начинает служить обществу, чтоб ему было лучше. И еще больше портит себе. А служить надо Богу в себе или себе в Боге.
28) Мне кажется бесконечность времени и пространства, но ее нет. Я имею благо, живя задним числом, сознавать в себе силу Бога.
Умирая, я перехожу в дальнейшую форму, высшую, т. е. более широкую, неподвижную, и сливаюсь с началом Всего, сознаю всю жизнь, неподвижную Нирвану. Смерть есть прекращение ограничения. Я весь тогда в травке, в слоне, в солнце, во всем — до тех пор, пока не буду опять ограничен. (Рассуждаю во времени, не могу иначе.)
29) Я стремлюсь к благу. И так и должно быть, только к благу всех, к тому благу, которое достигается любовью.
30) Нездоровье для духовной жизни не вредно. Я начинаю приучаться не тяготиться нездоровьем, но не дошел еще — что нужно — до того, чтобы радоваться ему, как радуешься вообще жизни.
26 апреля 1906 г.
Революционеры употребляют против правительственных лиц тот самый аргумент, который правительственные лица употребляют против своих врагов и на чем воспитали людей: то, что убийство допустимо для общего блага.
30 апреля 1906 г.
1) 300 лет тому назад пытки так же казались необходимы, как теперь кажется насилие. Как посредством пыток достигались скоро желаемые результаты, так же они достигаются и насилием.
2) Власть одного человека над другим губит прежде всего властвующего. Богатство, деньги есть такая же власть, как и прямая. Она также губит прежде всего тех, кто обладает им, и губит хуже, потому что грех ее скрыт.
3) Вопрос: свободен ли человек, мог ли поступить иначе, чем он поступил? Вопрос упраздняется временем. Не мог, потому что время нельзя воротить.
Что же значит сознание свободы? Значит только то, что я мог проявить себя, какой я истинно есмь, т. е. мое истинное, духовное я, и проявил или не проявил себя таким.
3 мая 1906 г.
1) То, что я чувствую, что сделал то, что должен или что не должен был сделать, не значит то, что я мог сделать то или иное, а то, что я, сделав то, что должно, или не сделав и чувствуя несогласие с собой, не сделал что-либо, а только узнал себя, какой я действительно есмь, в чем (в узнавании себя) и состоит вся жизнь.
2) Понятие ответственности за поступки, награды и наказания есть сознание истинного блага в служении Богу и зла от отступления от этого служения, перенесенное во время.
3) Если и допустить, что я мог поступить не так, как поступил, то это показывает только то, что могут быть временные изменения: много разных возможностей и для меня, и для мира. Я есмь, какой есмь, но в жизни мог сделаться таковым раньше или после, и мир есть, какой есть, только он по времени и условиям мог сделаться таким раньше или позже через те или другие факторы. Но для Бога, если допустить Бога, он так же один и тот же, как поле ржи для хозяина пашни: какие колосья вырастут, какие пропадут, когда соберет рожь — раньше или позже — поле будет. Если даже и не будет в этот год — будет на следующие года.
4) Мое понимание жизни можно выразить так: жизнь человека — это постепенное раскрытие его для самого себя среди окружающих его явлений, раскрывающихся для него по мере его раскрытия.
Движением представляется нам отношение между собой раскрывающихся явлений.
5) Какая радость узнавать в себе Бога! А в этом, только в этом жизнь. Узнаешь в себе свободное, разумное, любящее и потому блаженное существо.
6) Часто смешивается в нашем сознании желание любви от людей и любовь к ним. А ничто так не противоположно. Любовь ничего не ищет вне себя. А желание любви ищет вне себя и недовольно.
7) Делать с успехом дела можно только для себя: сластолюбие, корысть, слава. Но все эти дела скверные. Для людей же если захочешь делать: политика, благотворительность, поучения… ничего не выходит. Чтобы делать нужное для людей, делай то, что велит Бог, а что выйдет — предоставь ему.
22 мая 1906 г.
1) Только будь в полной преданности воле непостижимого, таинственного начала — Бога (Deus absconditus) и полагай свою жизнь в исполнении этой воли, и все будет легко. И как всегда у меня бывает особое утешение и молитва, теперь это моя молитва и мое утешение.
? Мир неподвижен, неподвижен и я, мне кажется, что мир и я движемся, а они не движутся, а раскрываются мне.
3) В это последнее время минутами находило тихое отчаяние в недействительности на людей истины. Особенно дома. Тяжела неестественность условной близости и самой большой духовной отдаленности. Иногда хочется убежать, пропасть.
29 мая 1906 г.
1) Мы, русские, находимся в счастливом, выгодном положении вследствие 3-х условий:
1) Исторический момент. Мы дожили в деспотизме до явного провала представительного правления.
2)Противоречие между выяснившимся смыслом христианства и нашей жизнью стало явно и непереносимо.
3) Мы живем преимущественно земледелием, а земледелие, от которого мы отходим вследствие греха власти, есть единственная разумная форма жизни.
И потому русскому народу надо только перестать признавать необходимость власти.
Но как же жить без власти? Будет резня, анархия, — говорили прежде. Но говорить этого уже нельзя. Во-первых, потому, что ясно, что, идя по теперешнему пути с властью, народы идут к самоуничтожению: нельзя всем властвовать, всем покупать, всем производить предметы роскоши и пользоваться ими, а по этому пути мы идем к этому. Во-вторых, живя промышленной городской жизнью, нельзя быть нравственным. В-третьих, положение народа так дурно, что хуже быть не может.
2) Учение Христа не касается политики, но оно одно решает все политические вопросы.
3) Я не понимал прежде того, что разумел Платон под своими идеями, но теперь понял, когда сам неизбежно пришел к ним.
То, что я в узком смысле называю собою, это сейчас в моем теле. Но более настоящее — это я и ребенок, и молодой, и старик — со всем и хорошим и дурным, что есть во мне. Таким я вижу себя во сне: я и молодой и старый. Других же людей я вижу во сне так, что они, несколько лиц, и живые и мертвые — в одном. Я понимаю тогда себя и людей вне времени и пространства.
Как я вижу человека и всякое животное как одно целое (не могу видеть иначе), а между тем всякое животное есть изменяющееся существо, соединение клеток, поддерживаемое обращением крови и другими процессами, так я могу видеть и буду видеть (в другой жизни) всех людей как одно целое, изменяющееся существо (идеи).
4) Я понимаю существо этого комара, потом понимаю существо комара (вообще), потом существо насекомого, живого существа, потом соединения существ — мира — Бога (опять идеи).
5) Человек посредством сознания может избавиться от зла — все претворить в благо для себя и для мира.
6) Как я больно, мучительно чувствую нелюбовь людей, вроде как болит член тела. И как восторженно, радостно, умиленно чувствую любовь. Первое — хорошо, второе — дурно.
7) Все мы живем и грабежом, и милостыней, и трудом. Дело только в том, сколько чего %. Я весь живу милостыней и грабежом. И мучаюсь.
8) У нас глупое православие, такой же глупый раскол и разумные секты. У европейцев умное католичество и глупые секты.
9) Мне представляется, что все существа совершают круги и от рождения к смерти. Вот так:
Одна часть круга скрыта, но это только так кажется мне, потому что я не могу понимать сущностей, какие они действительно суть. Они не движутся, но стоят, но не такие, какие я понимаю.
10) Часто испытываю отчаяние от непонимания людьми самых очевидных, простых истин и от ужасной самоуверенности.
11) Смотрю, Верочка служит няней, работает, а мои болтаются, играют. Кто счастливее? Разумеется, нет сравнения.
12) Я не могу понимать существа иначе, как во времени: как они рядом со мной появляются и совершают круг: козявка, ворон, дуб.
13) Удивительно, как это люди хотят заставить других людей сделать себя свободными. Человеку надо только знать, что он свободен. Петуху надо перестать смотреть на черную черту от носа, встать и идти. Как у Силоамской купели.
14) Три главные черты в людях в разных долях составляют все различия характеров:
1) разумность — знание, инстинкт того, что важно, о чем больше всего думать, и что неважно,
2) умственная ловкость, память, сообразительность и
3) чуткость, способность переноситься в другого и чувствовать за него.
15) Проповедовать христианство надо не столько рабочим, сколько неработающим господам.
16) Безумие теперешнего правительства, при свободе печати позволяющего себе репрессии.
17) Господа, все праздные люди, живущие чужим трудом, все виноваты и все знают это и сваливают вину друг на друга: революционеры на консерваторов, консерваторы на революционеров.
18) Разум дан человеку не для того, чтобы вырабатывать правила, как жить, а для того, чтобы жить по разуму.
Зайцы живут не по правилам, а по внутреннему закону. Так должен жить и человек. Правила, предписываемые людям, внешние законы произошли от завоевателей. И эти правила теперь мешают людям жить по разуму. Поэтому первое и главное, что должны сделать люди — это то, чтобы бросить все внешние правила, законы.
19) Я открываюсь себе среди других отделенных существ (идеи) и не могу видеть их, как и себя, вполне.
20) Сознать себя отделенным существом значит познать существование того, от чего отделен, познать существование Всего — Бога.
21) Служить Богу нельзя. Ему не может быть нужна никакая служба. Он только дает благо существования всем, делится со всеми ради любви. Он — любовь.
6 июня 1906 г.
1) Наукой люди, руководящие общественным мнением, называют данные, получаемые от наблюдения, все же то, что дается сознанием (самое основное и нужное), признается не наукой.
2) Невыгоды представительного правления: нерешительность, споры, раздражение, развращение народа, выгоды (мнимые) то, что злоупотребления власти видны и могут быть исправляемы. Выгода же истинная одна: та, что видно зло от самой власти, от всякой власти.
3) Что будет? Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо решать его не ввиду наших представлений о жизни народа и народов, как мы делаем обыкновенно, а став на точку зрения человека, нормального человека (Робинзона), человека, как все люди, кормящего себя и свою семью.
4) Говорят: успехи цивилизации: прогресс, печать, пар, электричество, машины, каменный уголь, изменяют жизнь народов. Но ведь все эти изобретения произошли только от того, что существовало насилие власти. Уничтожьте насилие власти, и уничтожатся все эти изобретения, по крайней мере, большая часть их.
5) День не есть та минута, которую я переживаю, но есть все, что совершается от восхода до захода солнца. Дано мне это представление и опытом, и воспоминанием, и разумом. Тоже и представление о моем 40-летнем сыне. Это не тот плешивый человек, который сейчас рассуждает о политике, а это то существо, которое рожалось, играло, училось, заблуждалось, мужало и которое будет стареться и умрет. И так все.
6) Самое обычное заблуждение, что люди растут до 20-25 лет одинаково и физически и духовно. Ошибка в том, что рост физический останавливается, но духовный не перестает до глубочайшей старости и смерти.
3 июля 1906 г.
1) Я знаю, что живу в этом мире, что, живя, мне надо увеличивать любовь. Я спрашиваю, для чего это? И ответа нет. Но я верю, не могу не верить, что это хорошо, что это так надо. В этом вера.
Когда я спрашиваю себя: кто сделал, что это так, и кто знает, для чего это так? Я тоже не нахожу ответа. Но я верю, не могу не верить, что есть Тот или То, Кто или Что сделало это и знает, зачем.
В этом вера в Бога.
2) Слабоумные и потому самоуверенные, упрямые люди не видят, просто не видят того, что опровергает их суждения. Человек доказывает им то, что опровергает их. Он говорит, что доказывающий сам не верит и притворяется.
3) Ты как лошадь на колесе. Делать, работать будешь. Задача твоя только в том, чтобы делать, работать то, что тебе велено. Велено же тебе только то, чтобы себя делать лучше. А лучше значит покорнее Богу. А чем покорнее будешь Богу, тем тебе будет лучше и всем людям.
Благодарю Того, кто сделал это так. Лучше для человека ничего быть не могло.
4) Богатые землевладельцы осуждают рабочих, крестьян. Да ведь все, что они могут сделать дурного, все лучше того, что делаете вы. Вы своей жизнью, основанной на грабеже, разрушаете всякую нравственность в людях, а потом жалуетесь на их безнравственность.
? Человек живет не для себя, а для исполнения воли Бога.
Что такое Бог? Закон и законодатель.
В чем воля Бога? В возвеличении в себе духа Божия.
Что ожидает человека? Ничего не ожидает, а благо сейчасное и вечное дает исполнение воли Бога.
6) Если признать то, что время есть постепенное раскрытие для нас недоступного для нашего воспринимания во всем его значении: сущности себя и окружающего мира, то нам не нужно понятие движения самого в себе. Движение, при таком понимании, есть только перемена отношений меня и предметов. При раскрытии их во времени есть переход предметов из прошедшего в настоящее. Момент тому назад летающий стриж был перед окном, в теперешний, настоящий момент он за 2 аршина. Переход от одного места, т. е. отношения к другим предметам, я воспринимаю движением. Переход совершается постоянно, и потому постоянно все в движении.
7) Теперешние бедствия привычны и распределены, но хуже, трудно.
8) Чтобы узнать волю народа, надо вникнуть в состояние каждого.
? Жизнь есть обязанность. Перед кем? В чем обязанность? В чем последствия исполнения?
10) На днях был в самом дурном расположении духа, и противен мне был только я сам. Слава Богу.
11) Получил от Гончаренко озлобленное письмо. Сначала огорчило, но потом подумал: как ему тяжело злиться. Вспомнил жалкого Александра Петровича и начинаю чувствовать жалость, но только начинаю. Очень трудно. Главная трудность — самоуверенность людей.
12) Все зло от того, что нет религии. А нет религии от того, что одни люди настаивали на том, что религия в мурцовке и в том, что поп, накрыв фартуком, простит грех и т. п., и взрослые не могли верить этому. И свою религию не могли выдумать, а взяли то, что было: безбожие.
13) Мы часто смотрим на древних, как на детей. А дети мы перед древними, перед их глубоким, серьезным, не засоренным пониманием жизни.
14) Меня обидели. Как хорошо! Могу простить, могу иметь радость прощения.
15) Если русский народ — нецивилизованные варвары, то у нас есть будущность. Западные же народы — цивилизованные варвары, и им уже нечего ждать. Нам подражать западным народам все равно, как здоровому, работящему, неиспорченному малому завидовать парижскому плешивому молодому богачу, сидящему в своем отеле. Ah, que je m’embЙte!
He завидовать и подражать, а жалеть.
16) Есть два сознания: одно — отделенности от Всего, другое — единства со Всем.
17) Какое спокойствие и бесстрашие, если желать только одного: исполнить волю Бога, дело Божие сейчас: любить людей и об одном этом думать!
18) Пробудись, возрасти, укрепись во мне и покори моего животного и заставь его служить Тебе, исполняя Твою волю.
19) Братцы, любите друг друга! говорил Иоанн в старости. Люди любят слушать это. Я вчера радостно испытал это с телеграфистом.
20) Что бы было, если бы все разговоры, все газеты, книги, лекции проповедовали бы все одно и то же, как теперь проповедуют революцию, проповедовали бы христианскую любовь, радость любви, благость ее.
21) Индусы покорены англичанами, а они свободнее англичан: они могут жить без англичан, а англичане не могут жить без них.
22) Какая ужасная привычка приказывать! Нет ничего более развращающего, нарушающего отношение естественного, доброго, разумного человека к человеку. Бедные и подвластные не знают этого греха, и это незнание с избытком искупает невыгоду их положения. Надо всем отвыкать приказывать.
23) Не есть ли все, что делается теперь, только освобождение печати после долгого запрета для того, чтобы истина христианская сильнее охватила бы людей.
24) Дурное расположение духа — нездоровье — это самая нужная проверка твердости христианского сознания — экзамен. Чем хуже физическое состояние, тем больше можно и должно жить сознанием. Как это хорошо. Благодарен за это.
25) Все более ясно мне, что жизнь есть пробуждение.
26) Если жизнь в духе (сознаешь ее в духе), то нет смерти, есть только освобождение от уз тела.
27) Как можно положить жизнь в увеличение чинов, славы, богатства, мускулов (и как многие, умирая, живут этим), так можно положить ее в увеличении духовной силы — любви. И можно умереть, не заметив этого, думая только об увеличении этого блага.
30 июля 1906 г.
1) Есть ли Бог? Не знаю. Знаю, что есть закон моего духовного существа. Источник, причину этого закона я называю Богом.
2) Чем больше служишь другим (с усилием), тем радостнее, чем больше служишь себе (без усилия), тем тяжелее жизнь.
3) Дело, предстоящее русскому народу, в том, чтобы развязать грех власти, который дошел до него. А развязать грех можно только тем, чтобы перестать участвовать во власти и повиноваться ей.
4) Жизнь моя раскрывается мне, раскрывается и жизнь мира, а мне кажется, что я движусь и движется мир.
5) Людям необходимо, чтобы жить, быть согласными с самими собой, т. е. быть правыми. Для живущего духовной жизнью возможно признание неправоты своего животного во имя правоты своего духовного я. Но не живущий духовной жизнью, во имя чего ему признать себя неправым? — Нельзя.
6) Люди мало образованные бывают часто дерзки и упорны в мыслях. Это оттого, что они не знают, какими разными путями может работать мысль.
7) Настоящее сознание своей ответственности может быть только у человека, признающего свое рабство Богу. Только тогда сознание греха и радость доброго дела.
8) Опасность мнимого знания последствий своей деятельности — в дерзости поступков, в допущении дел дурных ради добрых последствий. Я знаю, что все люди будут счастливы, если будет республика или самодержавие, и потому не беда погибель нескольких для блага всех.
? Когда я говорю: я не могу этого сделать, я, собственно, говорю, что я не мог этого сделать прежде. То же, что я могу в каждую минуту настоящего, я не знаю и не могу знать. И мне надо знать, что я не могу знать этого.
10) Думал, читая Круг Чтения, о странном соединении в одном дне: выписки из Матфея Единая заповедь: люби Бога и ближнего, и другая выписка — то же самое другими словами из Марка Аврелия, того самого, который гнал и мучил христиан. Как бы не впасть в такую же ошибку: считать вредными и врагами единомышленников.
24 августа 1906 г.
1) Не знаю, что от чего: самоуверенность от глупости, или глупость от самоуверенности. Но если самоуверенность есть глупость, то нельзя сказать, что глупость — это самоуверенность. Причина — глупость. Самоуверенность частный случай.
2) Прочел у Менделеева, что назначение, идеал человека — размножение. Ужасно нелепо. Вот глупость (не свойство, а поступок слова) — последствие самоуверенности. Животные поедают друг друга, и потому им надо размножаться, и размножение может быть идеалом кроликов. Поедание и размножение взаимно ограничиваются. У людей же, освободившихся от поедания другими животными, размножение ничем не может быть ограничено, кроме сознанием добра, совершенствованием. Совершенствование включает целомудрие. Оно-то и ограничивает. Как ужасно безнравственно и просто глупо менделеевское размножение. Ведь если люди выдумают химическую пищу, то размножение все-таки дойдет до того, что будут стоять плечо е плечом. Поедание и размножение животных есть экилибри, устанавливаемый в области эгоистической, телесной жизни. В области духовной жизни — любовь, приручение и целомудрие.
3) Начало самоотречения есть самоотречение семейное, т. е. воздержание от наслаждения произведения себе подобных — целомудрие, потом уже самоотречение от себя, своей жизни.
4) Сущность всех вер одна и та же. И не может быть иначе, потому что сущность отношения человека к Богу, к Бесконечному, везде для всякого одна и та же.
Браманизм, буддизм, таосизм, конфуцианство, еврейство, христианство — одно и то же признание непостижимого Начала, в зависимости которого наша жизнь, признание в себе отражения, или частицы, или проявления этого Начала и вытекающего из этого признания исполнения воли, благой воли этого благого Начала.
5) Все веры различны во внешности, на поверхности, но все ближе и ближе сходятся по мере углубления.
6) Церковь, наука, искусство, государство, цивилизация, право, все это эвфемистические наименования оправдываемых и непрекращаемых гадостей и глупостей, которые делают люди.
7) Думал о том, что теперь делать правительству, и стало совершенно ясно, что главное: прекратить все репрессии, согласиться на все требования, и не для того, чтобы стало лучше (хуже не будет, и очень может быть, что станет лучше), но для того, чтобы не участвовать в зле, не быть в необходимости сдерживать, карать.
8) В разговоре грубо ошибся в греческом слове и в исторической дате, и стало неприятно, досадно. Вспомнил о том, зачем, для чего живу: для исполнения Его воли, и как рукой сняло. Трудно вспомнить, в чем была неприятность.
9) Молитва моя по утрам почти всегда полезна. Часто повторяю некоторые слова, не соединяя с ними чувства, но большей частью то одно, то другое из мест молитвы захватит и вызовет доброе чувство: иногда преданность воле Бога, иногда любовь, иногда самоотречение, иногда прощение, не осуждение. Всегда всем советую.
10) Иногда молюсь в неурочное время самым простым образом, говорю: ‘Господи, помилуй’, крещусь рукой, молюсь не мыслью, а одним чувством сознания своей зависимости от Бога. Советовать никому не стану, но для меня это хорошо. Сейчас так вздохнул молитвенно.
11) Я просил людей, чтобы они вывели меня из моего положения. Путь этот ложный. Мне не нужно ничьей помощи, и мне не выходить нужно из своего положения, а нужно одно: жить хорошо. И тогда и только этим я выйду из своего положения.
12) Если люди доведут демократизм управления до того, что все люди будут участвовать в управлении, то не будет и управления — люди будут каждый управлять сам собой.
13) Не может быть иного управления, как или большинство под властью одного или немногих, или меньшинство под властью большинства. В обоих случаях дурно. Или все управляют всеми, тогда нет управления.
14) Меня причисляют к анархистам, но я не анархист, а христианин. Мой анархизм есть только применение христианства к отношениям людей. То же с антимилитаризмом, коммунизмом, вегетарьянством.
15) Вся жизнь есть раскрытие неизвестного, снятие покровов. Смерть есть последнее раскрытие в жизни.
16) Письмо, а тем более печать были главной причиной извращения истиной веры, раскрытой великими основателями религий, отношения человека к Богу и вытекающих из этого отношения обязанностей. Все большие религии распространялись устно. И мне кажется, что только так и может распространяться истинная религия. И не столько устно, сколько не письмом, не печатью, а жизнью и частью жизни — устной проповедью.
Не говоря о том, что при таком распространении не может быть закрепления слов и потом лжетолкования их (как послания Павла, больше всего извратившие христианство), при распространении жизнью и устной проповедью поверка истины всегда в жизни проповедника, и всякая ошибка в слове, выражении проходит бесследно, остается его искренность, и она только служит истинным проводником. Я как-то почти шутя сказал, что книгопечатание было самым могущественным средством распространения невежества, и это не шутка, а ужасная и печальная истина. Мы все знаем, к чему ведет болтовня в жизни, болтовня языком. Такая же, худшая болтовня происходит теперь в печати. Наше общество с своими журналами, газетами, книгами, лекциями, совершенно подобно ошалевшей толпе, в которой все говорят и никто не слушает. Но это я говорю о всяких самых различных предметах, которыми занята печать, от политики до стихов и драм. В деле же религии несомненно, что письмо и особенно печать препятствуют более всего правильному распространению религиозных истин и содействуют извращению и затемнению их.
17) Бога нельзя просить о чем-либо. Бог не то что не хочет, не может изменять ничего, потому что Он установил закон, но которому всем равно. Всякое изменение была бы несправедливость. А мы как дети, которые завидуем, что игрушки другим достались лучше, или плачемся на то, что нам делают больно гребенкой, вычесывая вшей.
18) Хотелось сказать народу: помните, что всякое участие в насилии только все больше и больше закабаляет вас. И потому идите только за теми, которые будут вести вас во имя Бога, а не во имя ваших выгод.
19) Свобода по-китайски Тао, т. е. путь, по которому человек не может встретить препятствий. Тао значит исполнение закона своего существования.
20) Люди могут жить разумной и радостной жизнью, только руководясь религиозным законом. Без религии — страсти и гипноз, т. е. страдания и рабство.
21) В последнее время, глядя на людей, лишенных всякой религии, я стал уважать людей, верующих в Бога, хотя представляющих себе Его в самых грубых формах. Вера в Иверскую все-таки лучше, чем полное отсутствие признания высшего закона.
22) Думаю, что в духовном совершенствовании всегда происходят неперестающие временные упадки и подъемы, но подъемы все бо льшие и бо льшие. Трудно представить себе духовное просветление без затемнения страстей.
23) Я вижу желудь. Желудь есть дубок, дуб. Дуб есть часть леса. Лес есть часть растений. Растения — часть земной поверхности. Земная поверхность — часть земли. Земля — часть планет. Планеты — спутники одного солнца, и т. д. И тоже назад: желудь из клеток, клетки из своих составных физиологических, химических частей, и те из составляющих их. Так что, собственно, ничего нет, а все идет, движется перед моим сознанием, т. е. мое сознание раскрывается.
1 сентября 1906 г.
Я не живу, и не живет весь мир во времени, а раскрывается неподвижный, но прежде недоступный мне мир во времени. Как легче и понятнее так! И как смерть при таком взгляде не прекращение чего-то, а полное раскрытие.
2 сентября 1906 г.
1) Самое большое нравственное усилие и единственное, которое может сделать человек — это то, чтобы вспомнить, кто он. Кто Я? Стоит мне в самые дурные минуты вспомнить это, и все уясняется, все тяжелое, неприятное, уничтожается. Кто я? Я — духовное существо, то, которое есть прежде, чем был Авраам. И для этого существа все равно, что о нем думают, все равно, теперь умереть или после, должно бы быть все равно — страдать или не страдать, но не могу, хотя наверное страдания готовят уравновешивающую их радость.
2) Жизнь есть только совершенствование или раскрытие себя во всей силе. Вот это-то и есть сознание, вспоминание себя. Смерть есть конец совершенствования в одном направлении, полное раскрытие. Когда это раскрытие, или совершенствование в одном направлении, совершилось, не нужно ни памяти, ни тела.
3) Совершенствование общества не может совершаться через революцию. Если зло и может содействовать добру, не могу я желать делать зло, если знаю, что зло — зло.
4) Как старость посредством воспоминания просевает впечатления. Какое сильное впечатление — похоть и все чувственные удовлетворения, а теперь, в старости, впечатления природы, отношений с людьми, охоты, земледелия, веселья живы с необыкновенной силой, впечатления чувственные не вызывают ничего приятного, скорее совестно.
5) Соня пожелала священника, и я не только согласился, но охотно содействовал. Есть люди, которым недоступно отвлеченное, чисто духовное отношение к Началу жизни. Им нужна форма грубая. Но за этой формой то же духовное. И хорошо, что оно есть, хотя и в грубой форме.
6) Снимаются покровы. Когда все сняты, кончается жизнь.
7) Людям, не верующим в Бога, нельзя не бояться безвластия, анархии. Они не верят в то, что миром управляет Бог. Из-за управления людского не видят управления божеского.
8) Без подчинения закону невозможна общественная жизнь. И потому анархисты только тогда могут быть правы, когда они верят в общий и доступный всем людям закон Бога.
9) Западные народы далеко впереди нас, но впереди нас на ложном пути. Для того, чтобы им идти по настоящему пути, им надо пройти длинный путь назад. Нам же нужно только немного свернуть с того ложного пути, на который мы только что вступили и по которому нам навстречу возвращаются западные народы.
10) Наши хулиганы — это образчик того, к чему мы идем.
11) Меня восхваляют, а я знаю, что я не только самый обыкновенный, но скорее плохой, чем хороший человек. Как хорошо помнить это!
12) Как смерть умиротворяет! Над смертью так естественна любовь. А люди смертью возбуждают к злобе.
13) Соня открывается нам, умирая, открывается до тех пор, пока видна. Так же открываюсь и я сам себе, пока виден.
? Жизнь, усилие жить только в одном, в сознании себя духовным существом в этом вещественном, т. е. разделенном на отдельные существа, мире. Духовное существо не имеет страстей, желаний и потому сознает свое единство со всем. А сознание единства с существами мира — это любовь.
15) Как умиротворяет смерть! Разве не очевидно, что она раскрывается и для меня и для себя, когда же умирает, то совершенно раскрывается для себя. ‘Ах, так вот что!’ Мы же, остающиеся, не можем еще видеть того, что раскрылось для умирающего. Для нас раскроется после, в свое время.
24 сентября 1906 г.
1) В нашем мире увеличение, продление жизни считается несомненным добром, главным делом, ради которого можно пожертвовать всем остальным. Но это неправда: главное дело, которому можно и должно жертвовать всем, не только продлением, но и всей жизнью — это то, чтобы жизнь была добрая, согласная с волей Бога. Это ужасное, вреднейшее суеверие. От того, что большинство людей признает продление жизни самым важным делом, и происходит то, что смертная казнь считается самым страшным наказанием. Для человека, полагающего свое главное дело в доброй жизни, а не в продлении ее, смертная казнь должна представляться столь же смешным наказанием, как лишение чинов, орденов и дворянского достоинства.
2) Я могу общаться душою только с человеком, который признает высший закон Бога и обязанность повиноваться ему. Или, что то же самое, сознает божественность своей природы, т. е. высшее свойство любви ко всему, основой своей жизни.
3) Молиться значит стать в исключительное отношение к одному Богу. И потому молитва возможна только тогда, когда ты прервал всякие отношения к людям. Это может быть и среди людей, когда забыл про них, но естественнее всего, когда ушел в клеть, т. е. в уединение.
4) Внушение не есть ли сознание? Внушение, т. е. не телесная, духовная передача чувств, желаний, побуждений к деятельности, есть указание на то, что духовная сущность всех существ одна и та же в разных степенях близости: блохе, мухе не могу передать и получить (получить отчасти могу), мыши, курице почти могу, собаке, лошади могу, и вполне могу получить и передать человеку. Свойство внушения, как деятельное, так и страдательное, есть проявление единства духовного начала, которое я знаю в форме сознания.
5) Пространство разъединяет, время соединяет. Если бы не было времени, и все существа (отдельные) были бы распределены в пространстве, они не могли бы иметь общения (не было бы движения). Но как только открывается постоянно новое состояние существ, то есть возможность общения всего со всем.
6) В старости особенно ясно чувствуется преходящесть жизни, чувствуется, что ты и все на свете ни мгновение не остается таким, как было: прут — дерево, зеленя — рожь, жеребенок — старый мерин, ребенок — дряхлая старуха. И все это изменяется в связи со мной, с моими изменениями.
7) Все открывается, открывается, пока живешь, одним и тем же постепенным темпом. Но наступает смерть, и или перестает открываться то, что открывалось, или перестает видеть тот, кому открывалось. Тот же, кому открывалось, не может не остаться, потому что все, что было, было только потому, что он был. Он один есть.
8) Что может быть мерзее полового общения. Стоит только описать в точности этот акт, чтобы вызвать ужаснейшее отвращение. И потому всегда у всех народов, выходивших из животного состояния, вступавших в жизнь духовную, являлся стыд перед половым актом и его членами. Если спрашиваешь себя, для чего это так, то ответ ясен: для того, чтобы человек в той мере, в которой он разумное, духовное существо, воздерживался от этого акта и совершал его только, когда он не в силах бороться с похотью к нему. Для того же, чтобы продолжался род, пока это нужно, вложено страстное животное влечение к этому акту. Какое же извращение человеческой природы возвеличение, восхваление этого акта и частей тела, нужных для него! То, что делают теперь так называемые эстеты, художники.
9) Видел во сне, что Лева как-то не понимает или нарочно что-то рассказывает про Гёте, и мне это неприятно. Потом кто-то сказал, что моя деятельность как муха, и то и другое оскорбило, огорчило меня, и я во сне не могу вызвать в себе того сознания закона своей жизни, которое, я знаю, освободит меня от неприятного чувства. В этой невозможности высшего религиозного сознания разница сна от бдения.
10) Испытываю тяжелую неловкость от того, что, здороваясь, целуюсь с Сережиной женой, и никак не могу преодолеть этого чувства столь же, даже более сильного, чем раскаяние в дурном поступке. Что это значит? Не могу решить, а надо.
11) Насколько дело жизни прямого отношения с людьми дороже, важнее писания. Тут ты прямо действуешь на людей, видишь успех или неуспех, видишь свои ошибки, можешь поправить их, там ты ничего не знаешь, может быть, подействовал, может быть, нет, может быть, тебя не поняли, может быть, ты не так сказал.
12) Тайна в том, что я всякую минуту другой и все тот же. То, что я все тот же, делает мое сознание, то, что я всякую минуту другой, делает пространство и время.
13) Я и мир, сознаваемый мною, открываются мне через снятие покрова, открываются мне постепенно таким, каким — не то что я есмь и мир есть — а какими я могу понять в теперешнем состоянии себя и мир. А мне кажется, что то, что открылось мне раньше, есть причина того, что открывается мне после, и что то, что открывается после, есть последствие того, что открылось раньше.
14) Вчера нашла страшная минута сомнения. Главное сомнение было в том, зачем хорошо, по закону Бога, жить? И я благодарю Бога за это сомнение. Оно яснее, несомненнее, чем когда-либо, показало мне, что без своего блага нельзя объяснить ничего, и вера в закон Бога без блага не может быть. Вера может быть в закон Бога, когда закон этот дает благо. Основа всего — благо. Жизнь есть благо. Зачем жить? Для блага. Для блага, да, но только не для своего личного блага, а для блага всего, Всего. Жизнь же для блага Всего есть любовь.
15) Не любишь себя — пропал. Любишь себя одного — тоже пропал. Спасенье только, когда любишь себя и все, т. е. Бога. Когда же любишь так, то Бог становится и тем, что любит, и то, что любишь.
16) Хорошо только тогда, когда любишь себя, свою душу, ‘sein schЖnes Herz’, как в детстве. Но ужасно, когда любишь себя, свое тело или чужое тело, как женщины, гимнасты.
30 сентября 1906 г.
1) Жизнь в сознании своего духовного (божественного) начала всегда благо. Не может быть не благом (стоики), потому что то, к чему она стремится: к все большему и большему уяснению, расширению сознания, этого самого она всегда достигает, когда она — в сознании. При смерти она достигает высшей доступной в этой жизни степени и кончается — не сознание, а процесс его раскрывания, расширения.
2) Что такое порода? Черты предков, повторяющиеся в потомках. Так что всякое живое существо носит в себе все черты (или возможность их) всех предков (если верить в дарвинизм, то всей бесконечной лестницы существ) и передает свои черты, которые будут бесконечно видоизменяться, всем последующим поколениям. Так что каждое существо, как и я сам, есть только частица какого-то одного, временем расчлененного существа — существа бесконечного. Каждый человек, каждое существо есть только одна точка среди бесконечного времени и бесконечного пространства. Так, я, Лев Толстой, есмь временное проявление Толстых, Волконских, Трубецких, Горчаковых и т. д. Я частица не только временного, но и пространственного существования. Я выделяю себя из этой бесконечности только потому, что сознаю себя.
3) Есть большая прелесть, соблазн в восхвалении, в пользовании славой, но едва ли не большая еще есть радость в самоунижении. Я как-то по глухоте не расслушал и сделал глупый вопрос и совершенно искренно сказал: я, кажется, от старости стал и глух и глуп. И, сказав это, мне стало особенно приятно, весело. Думаю, что это всегда так.
4) О ложном пути народов, устраивающих свою телесную жизнь.
Люди пережили или переживают длинный, со времен не только Рима, но Египта, Вавилона, период заблуждения, состоящего в направлении всех сил на матерьяльное преуспеяние, в том, что люди для этого преуспеяния жертвовали своим духовным благом, духовным совершенствованием. Произошло это от насилия одних людей над другими. Для увеличения своего матерьяльного блага люди поработили своих братьев. Порабощение это признали законным, должным, и от этого извратилась мысль, наука. И эту ложную науку признали законной. От этого все бедствия. И мне думается, что теперь наступило время, когда люди сознают эту свою ошибку и исправят ее. И установится или, скорее, разовьется истинная, нужная людям наука духовная, наука о совершенствовании духовном, о средствах наиболее легких достижения его.
5) Недавно стали говорить о гипнозе, исследовать его самые крайние проявления. И стали преувеличивать, лгать, выдумывать. Но важны не крайние проявления его, а, напротив, самые обычные — то, что один человек начинает смеяться, плакать, сердиться, горячиться, и другому невольно хочется делать то же. Что такое значит, что вы читаете трогательные слова, писанные со слезами, и вы плачете, слышите энергические ругательства, видите насилие, и вам хочется сделать то же? Исследовать нужно не загипнотизирование у Шарко, а те удивительные явления, что люди носят дешевую удобную одежду, и вдруг начинают переменять ее на дорогую и неудобную. Все знают, что люди не воскресают, что люди не изменяются от того, что их помажут маслом, и т. д., и все верят нелепому, так верят, что совершают во имя этой веры вредные, губительные для себя поступки, идут на смерть, убивают других.
Объяснение этого есть для меня одно:
Жизнь, то, что мы называем жизнью, есть проявление в мире, в различных существах, на различных ступенях всемогущей, вечной, единой существующей (т. е. что все, что есть — это только она) силы (то, что называют Богом). И что сила эта одна во всех существах, только на разных ступенях ясности своего проявления, и потому, как одна струна заставляет звучать другую, одинаково натянутую, так и тут проявление на равной степени вызывает одинаковые поступки. Чем больше существ одинаково настроенных, тем вернее передаются влияния. Чем больше стадо, тем сильнее испуг и стремление. От этого веры в чудотворные иконы, в социализм, крестовые детские походы, кровопролитные революции.
6) Читаю Гёте и вижу все вредное влияние этого ничтожного, буржуазно-эгоистического даровитого человека на то поколение, которое я застал — в особенности бедного Тургенева с его восхищением перед Фаустом (совсем плохое произведение) и Шекспиром, — тоже произведение Гёте, — и, главное, с той особенной важностью, которая приписывалась разным статуям Лаокоонам, Аполлонам и разным стихам и драмам. Сколько я промучался, когда, полюбив Тургенева, желал полюбить то, что он так высоко ставил. Из всех сил старался, и никак не мог. Какой ужасный вред авторитеты, прославленные великие люди, да еще ложные!
1 октября 1906 г.
1) Если есть что-нибудь, когда-нибудь, где-нибудь, для кого-нибудь, то есть только одно, то, что сказано в первых стихах Евангелия Иоанна, есть сознание, т. е. человек сознает нечто. Сначала ему кажется, что это сознание есть он сам, но, вдумавшись, как это будет видно после, он видит, что есть только то, что он сознает, а что то, что он считает собою, есть только то ограничение, вследствие которого он не может сознавать всего того, что сознает. Сознание человека значит то, что он чувствует в себе в какой-то неполной, ограниченной мере проявление чего-то бесконечного, всемогущего. И это проявление кажется ему Иваном, Петром, Львом Толстым. Человек есть проявление (чтобы не повторять слова бесконечного, всемогущего, назову это божественным) божественного существа в ограниченном состоянии. Это проявление божества, сознание человеком своей божественности, составляющее его, ограничено тем, во-первых, что оно представляется в пространстве ограниченным телом, тем, что проявляется оно не во всем существующем, а только в теле, и еще тем, что свойство всемогущества имеет только над этим своим телом (не в том смысле, что человек может сделать все, что хочет, с своим телом, но что те части его тела, которые подлежат ему, он может направлять, как хочет). Во-вторых, ограничено тем, что человек сознает себя не всего, а ясно сознает только ту часть себя, которая заключена в этом его теле, и то не всю, а только ту часть, которая раскрылась ему и постоянно и равномерно раскрывается. Так что собой человек называет ту часть мира, которую сознает и в которой чувствует себя всемогущим, и ту степень раскрытия своего сознания, до которой он дошел. Жизнью же мы называем все большее и большее раскрытие сознания, как во времени, так и в пространстве, т. е. все большее и большее раскрытие своей божественной сущности и вследствие этого все большее и большее расширение сознания, перенесение сознания на другие существа, на все (любовь). Начинается жизнь, когда начинается сознание. Сначала сознание и всемогущество его ограничено своим телом. И в это время тело бывает сильнее всего. Потом тело слабеет, и всемогущество переносится вне себя, на другие существа, покоряемые, как свое тело своим нервным аппаратом, любовью, не сейчас, как действует аппарат на тело, но так же верно, хотя бы и через столетия. В этом расширении сознания по мере раскрытия его, в этом жизнь. Кончается она прекращением сознания, того сознания, которое мы знаем. Но так как жизнь есть только то, что мы сознаем, то прекращение нашего сознания не может быть причиной прекращения жизни, так же как прекращение света солнца при его заходе не может быть указанием на уничтожение солнца. Нравственный вывод из этого понимания жизни тот, что так как высшее проявление жизни есть расширение ее, любовь, то к этой цели должны быть направлены усилия человека. Люби Бога и ближнего. Будь всемогущ над своим телом: работай, играй, будь семьянином, но знай, что высшее призвание и раскрытие ведет к любви ко Всему. Таково учение монашества, индусов и всякое нравственно-религиозное учение и учение христианское.
Главное — уверенность в том, что то, что есть я, есть проявление божества, и что благо только в одном: в сознании себя этой частью Бога, и что все бедствия в одном: в признании себя отдельным от Бога существом.
Когда я говорю о всемогуществе человека, я разумею под этим то сознание своей жизни, которое может проявляться в момент настоящего. Если человек сознает себя живым, это значит, что он может так или иначе проявить это сознание. Пускай он будет бессилен двигаться, говорить, он, пока жив, может так или иначе думать. Если человек не может поступить так или иначе — он мертв. И это не нужно доказывать, это знают все. И потому жизнь состоит в этом всемогущем произвольном раскрытии сознания в каждый момент настоящего.
2) Ребенок служит только себе. Его сознание Бога есть сознание своей животной жизни, и он прав. Вырос ребенок, и, как зверь, которому надо кормиться, он испытывает потребность труда. И он входит в общение с природой, работая для своего питания, и он также прав. Он мужает, и является новая нужда — похоть. Он удовлетворяет ей, и у него и у нее дети, надо кормить их. В этом его жизнь, и он прав. И у него общение с супругой, детьми. Круг его деятельности расширяется. И он и жена и дети входят в общественные условия. Надо, пользуясь ими — школами, дорогами и т. п., — принимать участие в них, и он прав, заботясь об этих делах. Круг еще больше расширяется. Но общество не одно. Оно часть человечества и в настоящем, и в прошедшем, и в будущем. И он приведен к необходимости нравственно-религиозного учения для всех людей.
Таков ход одного человека. Но люди, проходя через эти ступени, узнали, к чему ведет жизнь человека. И, узнав последнюю цель, ею руководятся в удовлетворении первых. Религиозно воспитывают, религиозно женятся, устраивают общественные дела.
2 октября 1906 г.
1) Понятно, что правительство, т. е. люди правительственные, по своему прошедшему поставленные в необходимость заведовать различными частями установленного управления, стараются так или иначе отвечать на предъявляемые к ним требования. Понятно тоже, что человек, недовольный правительством, требованиями его, может отказаться исполнять эти требования, может, охраняя себя, уехать из пределов влияния правительства, перейти в другое подданство. Но что за странная мысль частного лица заменить существующее правительство новым, и что за странная и преступная деятельность, направленная на достижение такой цели. А между тем это то самое, что теперь делаю все люди нашего праздного круга.
‘Так что же, так и оставаться с Николаем Павловичем или с персидским шахом?’ — ‘Зачем? Можно и должно бороться уяснением мысли, нельзя у себя — за границей, как Герцен. Главное же, надо бороться пассивным неучастием в том, что считаешь дурным, бороться уяснением нравственных начал, уничтожающих оправдания зла’. ‘Но это будет долго’. ‘Во-первых, скоро только блох ловят, а во-вторых, такой способ борьбы со злом не только не возьмет больше времени, но, напротив, достигнет во много раз скорее цели — и скорее, и вернее. Изменение, сделанное насилием, неизбежно приведет к следующему тоже насильственному изменению. Главное же то, что изменение может совершиться только при подъеме общественного сознания. Общественное же сознание всегда понижается — и очень — всякой революцией.
2) Только время дает возможность свободы (всемогущества над тем, что во власти), дает жизнь, т. е. свободу. Время же есть изменение отношений частей пространства. Не будь ограничения времени, т. е. будь я сразу, какой я есмь или буду в момент смерти, т. е. будь я тем существом, включающим в себя все воспоминания, весь опыт прожитой жизни, будь это существо сразу, не было бы жизни, не было бы свободы. Свобода и жизнь есть только потому, что я постоянно раскрываюсь сам себе, и что в каждый момент этого раскрытия я могу так или иначе отнестись к условиям, в которых нахожусь. Я сказал: не будь ограничения времени, но ограничение времени возможно только при ограничении пространства, т. е. что я сознаю себя частью всего пространственного мира. Если бы — как ни странно это сказать я был Все, то я не жил бы: я бы только был для кого-то. Если бы я сразу был то, что я есмь — тоже странно сказать, я тоже не жил бы. Для того, чтобы жить и быть свободным, необходимо ограниченное существо в пространстве, проявляющееся во времени. Это самое я и есмь.
10 октября 1906 г.
1) Только время, т. е. постоянное движение всего и меня, дает возможность свободы, т. е. направления движения, происходящего во мне. Только время дает возможность свободы отдельному существу.
2) То, что я называю своею жизнью, есть сознание божественного начала, проявляющегося в одной части Всего. Часть эта ограничена пределами, представляющимися мне телесностью (материей) в пространстве. И божественное начало это не только свободно, но всемогуще и в пределах через изменения во времени. Эти изменения сознания во времени есть то, что я называю жизнью. Проявилось бы божественное сознание только в телесности в пространстве — и не было бы движения, не было бы жизни. Жизнь есть проявление божественного начала в пределах пространства движением во времени.
3) Жизнь есть освобождение (все большее и большее) своей божественности. Не началось сознание божественности, свободы — не началась жизнь (сознание это есть во всем органическом). Кончилось это сознание — кончилась жизнь.
4) Смерть есть прекращение сознания в прежней форме.
5) Уж очень отвратительна наша жизнь: развлекаются, лечатся, едут куда-то, учатся чему-то, спорят, заботятся о том, до чего нет дела, а жизни нет, потому что обязанностей нет. Ужасно!!!! Все чаще и чаще чувствую это.
6) Чудное осеннее утро. Тихо, тепло, зеленя, запах листа. И люди вместо этой чудной природы, с полями, лесами, водой, птицами, зверями, устраивают себе в городах другую, искусственную природу, с заводскими трубами, дворцами, локомобилями, фонографами… Ужасно и никак не поправишь.
7) Люди нашего времени гордятся своей наукой. То, что они гордятся так ею, лучше всего показывает то, что она ложная. Истинная наука тем и познается, или, скорее, несомненный признак истинной науки — сознание ничтожности того, что знаешь, в сравнении с тем, что раскрывается. А что наука ложная, в этом нет никакого сомнения. Не в том, что то, что она исследует, неверно, а в том, что это не нужно: некоторое — относительно, в сравнении с тем, что важно и не исследовано, а многоe и совсем не нужно. И я твердо уверен, что люди поймут это и начнут разрабатывать единую истинную и нужную науку, которая теперь в загоне — НАУКУ О ТОМ, КАК ЖИТЬ.
Хорошо бы посвятить остаток жизни, чтобы указать на это людям.
8) Сначала кажется умным производить начало мира не от Творца, а от матерьяльных процессов: туманных пятен и т. п. Потом становится ясно, что оба предположения равны, одинаково неосновательны. Когда же глубже вдумаешься в вопрос, то станет ясно, что производить мир от Бога Творца без сравнения разумнее, чем производить его от матерьяльных сил. Производя мир от Творца, допускается, хотя и в грубой форме, начало духовное. Производство же от вещественных сил в бесконечном пространстве и времени — явная бессмыслица.
11 октября 1906 г.
1) Дурно отнесся к нищему или еще что-то сделал дурное — не помню, но стало совестно, больно, почувствовал раскаяние. Особенно по-старому больно, что нельзя поправить, что тот, с кем надо было обойтись хорошо, ушел, и уже не догонишь. Это ложное чувство. Не в том дело, что непоправимо последствие моего поступка (оно может быть и поправимо), а в том, что непоправим самый поступок, что время, в котором он совершен, не возвратится. Но поправим я сам. Я могу, сознав свой грех, быть осторожным в повторении его. Важны не последствия, а поступок, дающий привычку злую или добрую.
2) Баба, призывающая Бога, даже Николая Чудотворца, как нечто высшее, духовное, ближе к истине самого ученого профессора, не признающего ничего не подлежащего наблюдению и рассуждению.
3) Записано о Маше: надо Бога любить больше Коли. Это значит то, что если живущий в тебе и сознаваемый тобою Бог зовет к одному делу, а привязанность — к противоположному, то большая ошибка предпочесть любовь человеческую. Одно исключение: если N. N. любишь не для себя, а для Бога.
4) Надо бы Круг Чтения составить так, чтобы в каждом дне была одна мысль религиозная, метафизическая, определяющая положение человека в мире, а другая — правило полезное, помогающее жить доброй жизнью.
5) Иногда ставят истину идеалом. Это не верно: истина есть только отсутствие лжи.
6) Часто, когда, молясь, повторяю слова, совсем по-новому, глубже, чем прежде, понимаю их. Так, нынче, повторяя слова: Ищите Царства Божия и правды Его, остальное приложится вам. Царство Божие внутри вас есть, я понял, что Царство Божие это — в тебе, т. е. чтобы в тебе царствовал Бог. Слова же: остальное приложится — значат не то, что приложится внешнее благо, а то внутреннее благо свободы, всемогущества, спокойствия, которое испытываешь, когда сознаешь себя в божественном.
7) Когда молишься Богу, хотя бы и в самой грубой, просительной форме, то совершаешь уже один первый шаг, необходимый для общения с Богом, признаешь, что благо от Бога, ошибаешься только в том, что ожидаешь блага этого извне.
8) Можно считать собою то, в чем проявляется моя жизнь — мое тело и его поступки, и можно то, что проявляется: божественное начало. В первом детстве человек считает собою только первое: свое тело, в молодости чаще и чаще человек сознает свое божественное. В старости сознание это все усиливается, и, я думаю, оно вполне сознается при смерти. Этим объясняется тот восторг, который часто испытывают умирающие.
9) Молитва есть сознание (как бы оно ни проявлялось) своей божественности. Молящийся молится себе, собою, сознает себя частью Бога.
10) Хотел написать о перенаселении и спасении от него в свойственном разумному человеку целомудрии.
11) Ничто не может помешать каждому существу делать предназначенное ему дело (последствия дела могут быть не те, которые мы предполагаем, но делу ничто помешать не может). Ничто не может помешать грибу расти, мыши плодиться, яблоне цвести и человеку делать свойственное разумному существу дело: разумное добро. Ничто не может помешать человеку быть добрым, любить.
12) Человек не свободен только, когда действует противно своей разумной природе.
13) Люди правительства говорят, что правительство необходимо и полезно. Так же говорит и кабачник, и содержатель распутного дома.
14) Что такое та особенная живость воспринимания мысли, которую я иногда испытываю, в особенности во время прогулок? Бывает, что понял мысль, передал ее, считаешь ее справедливою и остаешься холоден к ней, или вдруг она охватывает тебя всего, чувствуешь, что это не слова, а дело, что ты должен жить по ней, ею. И это бывает очень радостно.
15) Мы удивляемся перед растением (как мухоловка), которое проявляет признаки разума. Также удивительно, когда разумное существо проявляет только признаки жизни животной или растительной.
16) Время дает возможность свободы отдельному существу.
14 октября 1906 г.
1) У меня постоянно есть религиозная мысль о жизни, о своих обязанностях, и когда она только приходит, она поднимает, поддерживает меня. Но потом действие ее ослабевает, и она, как признанная истина, идет в архив и перестает быть двигателем. Так у меня почти произошло теперь с мыслью о том, что жизнь есть сознание своей божественной сущности и жизнь одною ею без всяких соображений о внешних условиях. (Это относится и до своего тела.) Первое время я испытывал восторг, и казалось, всегда буду жить так, но вот прошло с неделю, и сила воздействия на жизнь ослабевает. Но надеюсь, что не совсем. И теперь, как вспомню, что я и в чем моя жизнь, и с этим сознанием отнесусь к вопросам жизни — предстоящим делам, так сейчас спокойствие, твердость, серьезность, свобода от всяких соображений о последствиях. Нет, это не пройдет даром. Это придало мне много силы.
2) Христианство наше, скорее, павлианство, так далеко от истинного христианства, что его надо не только открывать, но выпрастывать и спасать.
20 октября 1906 г.
1) Очень много в нашем, в моем понимании смысла жизни (религии) условного, произвольного, неясного, иногда прямо неправдивого. Хотелось бы выразить смысл жизни как можно яснее, и если нет, то ничего не вносить в это определение неясного.
Неясно, для меня, понятие Бога. Я не имею никакого права говорить про Бога, про всего Бога, тогда как я знаю только то, что во мне есть нечто свободное, всемогущее — хотел сказать: благое, но это качество не может быть приписано этому ‘нечту’, так как всемогущее и свободное и единое не может не быть благим. Это сознание я знаю и могу жить в нем, и в этом перенесении в это сознание всей своей жизни есть высшее благо человека.
2) Сознание есть созерцание созерцателя. Созерцатель в зависимости, созерцание свободно.
3) Отделенное существо не могло бы быть свободно, если бы не было времени, т. е. постоянного, непрерывного раскрытия своего существа и других существ. Момент соприкосновения прошедшего с будущим дает возможность свободы.
4) Через пределы своего существа, сознаваемые мной телесностью в пространстве, я получаю понятие множества, через раскрытие существа, сознаваемое мною временем, я получаю понятие движения.
5) Успешность революции — в зависимости от освобождения от заблуждений.
6) Читал свое ‘О смысле жизни’ и вижу, что теперь я яснее понимаю и мог бы выразить то, что там сказано. А тогда казалось, что лучше нельзя сказать. То же будет и с теперешним пониманием и выражением, то же будет вечно. А я хочу все понять. Если все понять, так же как и все обнять, не было бы жизни.
7) Жизнь — все в большем и большем раскрывании. Понимание Бога Творца, и даже Бога Христа, и даже угодников так же на своей стадии законно, как и мое.
8) Все больше и больше занимает меня мысль выделения христианства (отчасти я это бессознательно сделал) из церковного, главное, павловского христианства. В первый раз чувствую, что это в мои года не по силам предприятие.
Закон и Пророки до Иоанна. Отныне же Царство Божие проповедуется, и всякий человек усиливает его (Луки XVI, 16). Закон был дан Моисеем, но милость и истина через Иисуса Христа (Иоанна I, 17, Матфея XI, 12, 13) со времени Иоанна Крестителя. Как хорошо бы было вырвать Евангелие из Ветхого Завета и Павла! Это было бы великое дело.
9) Да, все творящееся в действительном мире не есть Ein Gleichniss, Alles VergДngliche ist nur ein Gleichniss, — как говорит Гёте, но все пространственное и временное есть только проявление божественного, духовного.
10) Я по старой привычке ожидаю событий извне, своего здоровья, и близких людей, и событий, и успеха. И все это не только глупо, но вредно. Перестань только думать, заботиться о внешнем, и ты невольно перенесешь все силы жизни на внутреннее, а оно одно нужно и одно в твоей власти.
? Рассердился на собаку (она погналась за овцами) и хотел побить ее. И почувствовал, как поднялось во мне злое чувство, и подумал: всякая потачка, попустительство злому, похотливому чувству — хотел сказать: не только, но надо сказать: только тем и дурны, что усиливают то, от чего надо избавляться. Всякая такая потачка подобна тому, что сделаешь, отстранив препятствие, задерживающее падение предмета.
12) Радуюсь тому, что сознание жизни духовной, Бога в себе, не ослабевает. Испытываю совершенно новое состояние сознания, когда признаю себя не Львом Толстым, а проявлением духовного беспредельного, единого существа: равнодушие к мнению людей, к состоянию тела, даже к своей производительности, испытываю кроткое, любовное бесстрашие всемогущества. Прекрасная русская пословица: ‘как перед Богом’. Жить перед Богом.
23 октября 1906 г.
1) Властвующие люди устраивают такую жизнь, в которой успевают люди того же взгляда на жизнь, того же направления, тех же свойств, как и властвующие.
2) Лежа в постели, я стал вспоминать, потушил ли я лампу, и сколько ни думал, не мог вспомнить, не только не мог вспомнить, но знал несомненно, что не могу вспомнить, что если я потушил ее (я и потушил), то сделал это бессознательно. Что же такое те поступки, которые мы совершаем бессознательно и которые поэтому не остаются в воспоминании, не составляют нас? Поступки эти делает наше тело, но не мы. Они так же не мы, как предсмертные или послесмертные содрогания нашего тела или извержения Везувия. Улыбка или страдание ребенка, которые мы видим, даже жужжание мухи, завязшей в паутине, гораздо больше мы, чем целый ряд наших поступков, не вошедших в наше сознание, а потому и воспоминание. Мы то, что мы сознаем. А любовью мы сознаем очень многое вне себя.
3) Надо как пьянства бояться похвалы, выражения любви.
4) Как хорошо бы никогда не терять прямого отношения к Богу, исключающего всякий интерес к людским суждениям. И это можно. Можно быть в сильном и слабом состоянии, в состоянии бездействия, но надо не поддаваться соблазну желания любви к себе. Это страшный соблазн, зачинающийся в первом детстве и до сих пор держащий меня или, скорее, постоянно подчиняющий меня своей власти.
? Во всех важных делах жизни для того, чтобы не делать зла себе и другим, важнее всего видеть, знать, чувствовать ту черту в каждом деле, до которой можно дойти и даже нужно и у которой надо остановиться: насилие совершаемое надо терпеть, но когда насилие требует от тебя участия в нем, надо остановиться. Тоже и в деле любви. Дело любви в том, чтобы делать другим то, чего они желают. Чтобы знать то, чего они желают, надо чувствовать их довольство тем, что для них делается, их благодарность. Но делать то, что вызывает благодарность, похвалу — уничтожает любовь.
26 октября 1906 г.
1) Жизнь есть делание, совершение себя, и оно идет, пока может, в этой форме. А есть предел. Предел — полное самоотвержение, а оно невозможно для человека животного. И потому надо умереть, т. е. перейти в другую форму.
2) Очень хочется написать все, что думается человеком, хоть в продолжение 6 часов, но все. Это было бы страшно ново и поучительно.
3) В человеке два человека: один не настоящий, тот, которого обыкновенно считают собою: Федя, Лев Николаевич, Иван Иванович, тот, который родился мальчиком или девочкой в русской, французской, дворянской, купеческой, крестьянской семье, у которого такие глаза, такой нос, которому столько лет. Это человек не настоящий, а настоящий тот, который живет в этом человеке и с каждым годом, днем, часом все больше и больше проявляется и все больше и больше получает власть над Львом Николаевичем, Иваном Ивановичем и т. п. Человек вообще, живя, желает всяких вещей: и почестей, и веселья, и богатства, и все эти желания большей частью не сбываются, а если и сбываются, то оказываются не стоившими заботы. Это от того, что одно настоящее дело человека — это то, чтобы все больше и больше проявлять свою духовность, все больше и больше овладевать своим телом, становиться все более и более свободным и всегда радостным. И потому человек будет счастлив только тогда, когда в этом одухотворении, овладевании своим телом будет класть свою жизнь, будет желать только этого.
Он будет счастлив, во-первых, потому, что желание его всегда будет исполняться, ничто не может помешать этому исполнению, во-вторых, потому, что во всяком другом деле исполненное желание ослабляет радость исполнения, а в одухотворении чем больше исполнения, тем больше радости.
Одухотворение же есть совершенствование, увеличение любви. И то благо, которое дает это одухотворение, совершенствование, увеличение любви, состоит, главное, в том, что человек сам любит (а это лучшее счастье) и любим — и это не малое.
9 ноября 1906 г.
1) Подчиняться людям может только человек, который считает себя свободным. Считает себя свободным тот, кто делает, что хочет, а тот, кто делает, что хочет, раб всего. Свободен только тот, кто считает себя рабом Бога и делает только то, чего хочет Бог и чему никто и ничто помешать не может.
2) Награда доброй жизни, как и самая жизнь, вне времени — в настоящем. Сейчас делаешь хорошо, и сейчас хорошо. Последствия же могут быть и худые и хорошие.
3) Грех богатства, не только богатства, но излишка, а тем более большого богатства, кроме своего внутреннего греха пользования трудом, отнимания для себя труда других людей, еще и в том — и ужасный грех — в возбуждении зависти и нелюбви людей.
4) Мысль только тогда движет жизнью, когда она добыта своим умом или хотя отвечает на вопрос, возникший в своей душе: мысль же чужая, воспринятая только умом и памятью, не влияет на жизнь и уживается с противными ей поступками.
5) Братство, равенство, свобода — бессмыслица, когда они понимаются, как требования внешней формы жизни. От этого-то и была прибавка: ‘оu la mort’. Все три состояния — последствия свойств человека: братство — это любовь. Только если мы будем любить друг друга, будет братство между людьми. Равенство — это смирение. Только если мы будем не превозноситься, а считать себя ниже всех, мы все будем равны. Свобода — это исполнение общего всем закона Бога. Только исполняя закон Бога, мы все наверно будем свободны.
6) Человек, как разумное существо, не может не быть нравственным или безнравственным, не может не быть добрым или злым. Не может быть ни то ни сё, потому что не может не кормиться и не плодиться. А и кормиться и плодиться животное может безразлично, ни нравственно, ни безнравственно. Человек же, как разумное существо, может безнравственно кормиться чужими трудами и безнравственно плодиться, не заботясь о детях.
7) Как можно приучить себя класть жизнь в чинах, богатстве, славе, даже в охоте, в коллекционерстве, так можно приучить себя класть жизнь в совершенствовании, в постепенном приближении к поставленному пределу. Можно сейчас испытать это: посадить зернышки и начать следить за их ростом, и это будет занимать и радовать. Вспомни, как радовался на увеличение силы телесной, ловкости: коньки, плаванье. Также попробуй задать себе хоть то, чтобы не сказать в целый день, неделю ничего дурного про людей, и достижение будет также занимать и радовать.
8) Самоотречение ценно, нужно и радостно только, когда оно религиозное, т. е. отрекаешься от себя для того, чтобы исполнить волю Бога.
9) Пока человек в этой жизни, он не может ни всего отдать, ни всего понять. И все-таки он должен стараться отдать, и понять как можно больше. И чем больше отдашь и поймешь, тем больше блага.
10) Человек упорно держится своих мыслей, главное, потому, что он дошел до этих мыслей сам, и, может быть, очень недавно, осудив свое прежнее. И вдруг ему предлагают осудить это свое новое и принять еще более новое, то, до чего он не дошел еще. А тут еще одно из самых смешных и вредных суеверий, что стыдно изменять свои убеждения. Стыдно не изменять их, потому что в все большем и большем понимании себя и мира — смысл жизни, а стыдно не переменять их.
11) Если есть Бог, то он не три, не два, не двадцать два, даже не один. Понятие числа неприложимо к Богу.
12) Да, как атлет радуется каждый день, поднимая большую и большую тяжесть и оглядывая свои все разрастающиеся и крепнущие белые мускулы (бицепсы), так точно можно, если только положишь в этом жизнь и начнешь работу над своей душой, радоваться на то, что каждый день, нынче, поднял большую, чем вчера, тяжесть, лучше перенес соблазн. Только любоваться нельзя, да и не на что, потому что всегда остается так много недоделанного.
13) Нехорошо уверять себя, что любишь людей, что живешь любовью, повторять фальшивые слова Павла или самому придумывать такие. Где нам любить, когда вся жизнь наша основана на зле. Все, чем я пользуюсь, сделано с проклятиями, сделано поневоле, от нужды, которой я пользуюсь. Говорить про нашу любовь к людям, даже вызывать в себе чувства, подобные любви, все равно, что лаком покрывать нетесаное дерево, скородить непаханое. Мы живем угнетением братьев. Надо, прежде, чем любить, перестать жить их страданиями.
14) Если бы то, для достижения чего ты трудишься, могло бы быть достигнуто тем, чтобы твоя деятельность осталась бы не только неизвестна, но считалась бы подлой, дурной, — продолжал ли бы делать то, что делаешь? Только когда на такой вопрос ответ наверно положительный, можно отдавать все свои силы на избранную деятельность.
15) Сон, сновидения суть воспоминания, но что в сонном состоянии они представляются нам событиями.
16) Христианское человечество стоит перед дилеммой: отречься не только от христианства, но и от всякой религии, или отказаться от государства, от могущества, силы. Европейцы, французы, американцы, англичане, немцы как будто склоняются к первому решению: отказ от религии, надеюсь, что русские изберут второе.
17) Удивительно, что люди не видят того, что и внутренняя, глубокая причина, и последствия совершающейся теперь в России революции не могут быть те же, как причины и последствия революции, бывшей больше ста лет тому назад.
18) Мне представляется, что я движусь и весь мир движется, и я называю это временем, тогда как ничто не движется, а происходит только то, что я открываюсь сам себе вместе с открывающимся мне миром.
Все, что я узнаю: всю мою жизнь, всю жизнь мира, все то, что я знаю из прошедшего, то, что открылось в свое время другим людям и передано мне, все то, что я узнаю из будущего, т. е. того, что открывается мне, все это не движется и не есть ни прошедшее ни будущее, а есть всегда, вне времени. Оно всегда было, есть и будет и Все неизвестно мне, а только часть этого вечно сущего раскрылась и раскрывается в моей жизни.
Моя жизнь со всем видимым из моей жизни миром раскрывается мне, но она всегда была и есть и будет, и моя смерть, о которой я знаю по наблюдению и сознанию, тоже уже есть. И есть все то, что сопряжено с смертью. Так что случиться со мною и со всем миром ничего не может, так как все уже есть.
Жизнь есть все большее и большее открытие того, что есть, и потому смерть должна быть тоже открытие, но открытие чего-то такого, чего мы не знаем и не можем знать, так как о том, что открывает жизнь, мы знаем по рассказам людей, о том же, что откроет смерть, ничего не можем знать.
Жизнь есть равномерное, постепенное раскрытие себя. При раскрытии я сознаю в себе бесконечную, неограниченную силу, и сознание этой силы дает мне чувство свободы. Мне кажется, что то раскрытие, которое составляет мою жизнь, есть мое движение и я делаю свою жизнь. Но я не делаю ее, я только имею радость участия в ней. Все, что я сделаю, уже есть. (Все, что я делаю — это только одно из воспоминаний Бога.) Но я имею счастье сознания себя участником жизни мира.
19) Часто бывает тревога, недовольство собой от того, что чувствуешь себя terre Ю terre, ничего не хочется делать, мысли не ходят. Не надо тревожиться. И это состояние, хотя бы полного идиотизма, хорошо и радостно, только бы быть в согласии с людьми и не делать худого. Корень этого чувства недовольства опять в тщеславии: ты, мол, должен что-то сделать, отличиться, а ты ничего не должен делать, а ждать, чтобы тобой делал хозяин то, что Ему нужно.
17 ноября 1906 г.
1) Что сновидения — воспоминания, видно из того, что не знаешь, что было прежде и что после. Связываешь же все воспоминания в последовательный ряд событий в момент пробуждения. От этого и кажется, что длинный сон кончается и сливается с звуком действительным, пробуждающим.
2) Подумал, что если буду так совершенствоваться, то, du train que cela va, нечего будет делать скоро. Какое безумие! Не бойся, 1000 лет пройдет, и то не очистишься от самой мерзкой грязи, а что дальше, то идеал дальше. Идеал — полное отречение, а ты в теле.
3) В ‘Мыслях мудрых людей’ чудная выписка Лаотсе, что совершенство и польза, и значение, и употребление только в пустоте. Ступица, сосуд, двери.
Для человека высшая и сила, и польза, и благо в отречении от себя.
4) Часто, особенно теперь, с новой силой вспоминаю и понимаю: Fais се que dois, advienne que pourra. Человек ходит, Бог водит. Все в этом: в том, чтобы не думать о последствиях поступков, а о доброте, божественности поступков. Понимание этого изменяет всю жизнь.
5) Я не движусь, а открываюсь сам себе. Сознавать это особенно важно потому, что если думаешь, что движешься, то занят условиями, последствиями движения. Если же знаешь, что ты еси вечное, непространственное, божеское ‘я’, то не думаешь о движении, а только о том, чтобы быть тем, что ты еси, т. е. свободным, даже всемогущим.
6) Как странно и смешно просить Бога. Не просить надо, а исполнять Его закон, быть Им. Одно человеческое отношение к Богу — это то, чтобы быть благодарным Ему за то благо, которое он дал мне, как частице Его. Хозяин поставил своих работников в такое положение, что, исполняя то, что он показал им, они получают высшее доступное их воображению благо (благо душевной радости), а они просят его о чем-то. Если они просят, то это значит только то, что они не делают то, что им предназначено.
7) Удивительное место Паскаля, где он говорит: ‘Наша душа брошена в тело, где она находит: число, время, измерение’. Я бы сказал: пространство, время, материю, движение. ‘Он рассуждает об этом и называет это природой, необходимостью и не может мыслить иначе’. То самое, что я думаю теперь. И какое ужасное заблуждение думать, что то самое, что ограничивает истинную жизнь, и есть сама жизнь.
8) Понятны верования буддизма о том, что, пока не дойдешь до полного самоотречения, будешь возвращаться к жизни (после смерти). Нирвана — это есть не уничтожение, а та новая, неизвестная, непонятная нам жизнь, в которой не нужно уже самоотречения. Неправ только буддизм в том, что он не признает цели и смысла этой жизни, ведущей к самоотречению. Мы не видим его, но он есть, и потому эта жизнь так же реальна, как и всякая другая.
9) Ничего нет гнуснее того эгоизма, который относится к своему телесному я, и ничего выше того, который сознает одно свое духовное я и ему одному служит.
18 ноября 1906 г.
1) Все заблуждения философов — от построений объективных. А несомненно только субъективное, не субъект Ивана, Петpa, а субъективное общечеловеческое, познаваемое не одним разумом, но разумом и чувством — сознанием.
2) Надо приучаться спокойно переносить, дурные, превратные о тебе суждения, даже не переносить, а быть совершенно равнодушным.
3) Чем меньше думаешь о себе, о своем отношении к Богу, тем больше занят мнением людей. Какое великое дело, какое радостное состояние — не переставая сознавать свои обязанности к себе, к Богу! Юродство — великое дело.
21 ноября 1906 г.
1) Подумал о том радостно-умиленном состоянии, которое испытывал, бывало, при обращении к Богу, как к существу, с которым могут быть личные отношения при молитве к Нему. Спросил себя: могу ли теперь испытывать тоже? и ответил: да, и попытался молиться, просить, но когда спросил себя: о чем буду просить, то оказалось, что просить не о чем. Все, что от Него, все хорошо. Тогда спросил себя: не могу ли просто обратиться к Нему? Спросил себя: что я скажу Ему? И сказать нечего. Одно сказать могу: благодарю за благо, бесконечное благо жизни.
2) Если все уже есть, и то, что мы называем жизнью во времени, есть только раскрытие того, что есть, то как же понимать сознание своей свободы?
Для Бога, для всего мира все уже есть, и есть такое, какое есть, и ничто изменено быть не может. Но не то для меня. Пчелы должны заложить детву и заготовить мед, и наверно будет рой, и он наверно будет для пчеловода. Он уже есть. Но какая пчела будет нести корм детям, класть зародыши, заготовлять мед, и какая погибнет, это зависит от пчелы. Так и люди, всегда будут те, которые исполнят волю, предначертание Высшей воли, но кто они будут, зависит от них. Могу быть я и могу не быть. Каждый из нас может быть трутнем, может быть пчелой. Закон же количества трутней и пчел вне их власти, — и пчел и людей, и всегда будет и пчел и людей столько, сколько нужно для жизни улья и для жизни мира. В этом-то и благо, великое благо жизни, что я могу быть сотрудником или, скорее, исполнителем воли Бога, закона Его, несомненного закона, хотя я и могу отступать от него. Отдаться, насколько возможно в теле, всеми силами исполнению воли Бога может всякий и могут все, и жизнь не уничтожится, всегда будет возможно высшее совершенство. Не может быть только обратного: того, чтобы все не исполняли волю, закон Бога, и чтобы жизнь пошла назад, или, скорее, чтобы не было того, что уже есть.
23 ноября 1906 г.
Меня все больше и больше ругают со всех сторон. Это хорошо. Это загоняет к Богу. Только бы удержаться на этом. Вообще чувствую одну из самых больших перемен, совершившихся во мне именно теперь. Чувствую это по спокойствию и радостности и доброму чувству (не смею сказать: любви) к людям. Все почти мои прежние писания последних лет, кроме Евангелия и некоторых, мне не нравятся по своей недоброте. Не хочется давать их.
Да, хочется подвести отделяющую черту под всей прошедшей жизнью и начать новый, хоть самый короткий, но более чистый эпилог.
27 ноября 1906 г.
1) Скончалась Маша. Странное дело. Я не испытывал ни ужаса, ни страха, ни сознания совершающегося чего-то исключительного, ни даже жалости, горя. Я как будто считал нужным вызвать в себе особенное чувство умиления горя и вызывал его, но в глубине души я был более покоен, чем при поступке чужом — не говорю уже своем — нехорошем, не должном. Да, это событие в области телесной и потому безразличное. Смотрел я все время на нее, как она умирала: удивительно спокойно. Для меня она была раскрывающееся перед моим раскрыванием существо. Я следил за его раскрыванием, и оно радостно было мне. Но вот раскрывание это в доступной мне области (жизни) прекратилось, т. е. мне перестало быть видно это раскрывание, но то, что раскрывалось, то есть. ‘Где? Когда?’ — это вопросы, относящиеся к процессу раскрывания здесь и не могущие быть отнесены к истинной, внепространственной и вневременной жизни.
2) Во мне постоянно борются три жизни: 1) животная, 2) во мнении людском и 3) жизнь божеская. Божеская жизнь, т. е. проявление во мне воли, силы божьей, одна жизнь истинная, две первые — подобие жизни, скрывающие истинную. Все различия людей только в том, какая жизнь преобладает, а все живут до конца.
3) На народном языке жалеть значит любить. И это верное определение того рода любви, который больше всего связывает людей и вызывает их любовную деятельность. Есть любовь, когда, видя высоту, правду, радостность человека — существа, чувствуешь свое единство с ним, желаешь быть им. Это любовь низшего существа к высшему. И есть любовь, и самая нужная — перенесение себя в другого, страдающего человека, сострадание, желание помочь ему. Это: жалеть— любить. Первая любовь может перейти в зависть, вторая может перейти в отвращение. Первая любовь: любовь к Богу, к святым, к лучшим людям, свойственна человеку, но особенно важно развить в себе вторую и не дать ей извратиться в отвращение. В первой любви мы жалеем, что мы не такие, как те, кто лучше нас, во второй любви мы жалеем, что люди не такие, как мы: мы здоровы, целы, а они больны, калеки. Вот тут надо особенно стараться выработать в себе такое же отношение к духовно больным людям, развращенным, заблуждающимся, гордым (что особенно трудно), как и к больным телесно. Не сердиться на них, не спорить с ними, не осуждать их, а если не можешь помочь, то жалеть их за то, что те духовные калечества и болезни, которые они несут, не легче, а еще тяжелее телесных.
4) Я думал прежде, что как, положив свою жизнь в произращении, можно радоваться на успехи произрастания, так же можно, положив свою жизнь в совершенствовании, радоваться на успехи. Но это неправда. Свое совершенствование никогда не видишь, если оно действительно. А если видишь, то его нет. Можно только приучить себя класть жизнь не в совершенствовании, а в проявлении своей божественной природы, жить по-божьи, и усилие заменится привычкой.
5) Жизнь, истинная жизнь только в том, чтобы в каждый момент настоящего, не руководясь ни прошедшим ни будущим, проявлять свою божескую сущность, жить ‘по-божьи’. Как это мало, а вся мудрость жизни, вся разгадка ее смысла в одном этом.
6) Как в минуты серьезные, когда, как теперь, лежит не похороненное еще тело любимого человека, ярко видна безнравственность и ошибочность и тяжесть жизни богатых. Лучшее средство против горя — труд. А у них нет необходимого труда, есть только веселье. А веселье неловко, и остается невольно фальшивая, сентиментальная болтовня. Только что получил фальшиво сочувственные письма и телеграммы, и встретил дурочку Кыню, она знала Машу.
Я говорю:
— Слышала наше горе?
— Слышала, — и тотчас же: — Копеечку дай.
Как это много лучше и легче.
29 ноября 1906 г.
1) Думал о том, что мы называем Богом, о начале, о том, без чего ничего бы не было, и вспомнил, что Христос не называл это Богом, а Отцом, и не в смысле личности отца, его любви к детям, а главное, в смысле источника, начала всего. Сейчас справлюсь в симфонии. По Ветхому Завету 10 страниц, а по Новому Завету очень мало. Главное то, что молитва Отче наш и лучшие места Евангелия — везде Отец.
2) Вспомнил, как я лгал в молодости, как солгал Готье, что уезжаю, когда не думал уезжать, только потому, что мне казалось, что это может увеличить его уважение ко мне. И это навело на мысль, что если только люди не считают нравственно дурным ложь, вообще не держатся нравственного обязательного закона, они всегда для выгоды своей будут лгать. И будут лгать самым неожиданным манером во время разговора, предполагая, что такая-то ложь может вызвать удовлетворение их тщеславию.
3) Побуждает к деятельности и заставляет воздерживаться прежде всего животная природа человека. Ради требований животной природы человек идет на охоту и ради этих же требований не ест сырое мясо или незрелый плод, а варит и ждет. Кроме животной природы, побуждает к деятельности и сдерживает человека воздействие на него других людей: страх перед ними или перед их мнением. Эти два двигателя всегда в борьбе, и то один, то другой побеждает. Третий двигатель: это требования божеской (духовной) природы человека. Такая же идет борьба между этими требованиями и теми двумя. Смысл жизни, торжество жизни — в победе этого последнего над двумя первыми.
4) Думал о душевном состоянии людей, участвующих в революции:
1) Люди из народа, нуждающиеся и страдающие массы. Главные побудительные чувства — это зависть, корыстолюбие, злоба. И потому они жалки, и великий грех тех, кто приводит их в это состояние.
2) Делатели революции, пресса, проповедники, практически деятельные революционеры. Мотивы этих и чувства: тщеславие, славолюбие, суетливость, самоуверенность, самомнение, властолюбие и та же зависть и злоба.
3) Отстаивающие существующее борцы против революции: эгоизм, упорство и злоба, но не столь жестокая, как у первых двух.
Как же не жалеть несчастных захваченных этой заразой и не стараться остаться свободным от нее и спасти от нее, кого можешь?
5) Прочел превосходное место в ‘Мыслях мудрых людей’ Конфуция на 29 ноября: ‘Небо и земля велики, но…’ и подумал о том, что говорить о том, что основа всего есть телесное, и что духовное есть произведение телесного, все равно, что сказать, что основа моей телесной жизни есть та пища, которой я питаюсь. Хотя и совершенно справедливо, что без пищи я бы не мог жить и что все мое тело есть только превращенная пища, вся моя телесная жизнь не есть пища, а пища есть одно из условий моей телесной жизни, которая состоит из сложного моего организма со всеми его отправлениями. То же самое и про материю и духовное существо. Хотя я не знаю моего духовного существа без тела, но я знаю, что тело есть только одно из условий моей духовной жизни, состоящей из непостижимого разумом, но только сознаваемого мною начала. Не было бы организма, не было бы не только пищи, но и самого понятия пищи. Точно так же, не было бы сознаваемого мною духовного начала, не было бы ни материи, ни этого понятия. Начало всего — мое духовное сознание жизни. Сознание это получает от внешних чувств впечатления и из них составляет мир матерьяльный. Начало всего — это духовное я. И оно вне времени. Оно есть, было и будет.
1 декабря 1906 г.
1) Основа, жизнь есть божественная частица, сознаваемая нами любовью. Насколько соскакивают животные страсти, отсыхает и спадает кора животности, настолько высвобождается оно, божеское начало — любовь, которая и есть и была и в детстве и в юности сущность жизни, прикрытая, преобразованная тогда страстями.
2) Если понял не одним умом, а всем внутренним опытом жизни, что жизнь, смысл, благо ее только в высвобождении заваленной, засоренной, затемненной духовной основы жизни, если понял и положил в этом жизнь, то чем же иным может представляться смерть, как только полным высвобождением этого духовного начала от того, что скрывает его, — от ограничения плоти. И потому смерть должна бы быть не страшна, а желательна, как полное осуществление того, к чему шла вся жизнь. Мы всегда инстинктивно ждем, ищем, желаем будущего, торопим его пришествие. Смерть, правда, приходит чаще с страданиями и трудом перенесения их, но ничто хорошее не приходит, как роды (евангельское сравнение), без страданий. Но женщина, зная, что она рожает, не боится страданий и смело, радостно идет на них. Так же должны и мы встречать смерть. И это не слова, а я верю в это.
? Сейчас чувствую себя очень слабым, не только членами тела, но мозгом, умом. Не могу думать ясно и напряженно, и странное дело, в этом слабом состоянии я сознаю свою жизнь и смысл ее и добра, свое дело в жизни лучше, чем в самые светлые в умственном отношении времена. Ум, энергия ума, быстрота его совсем не нужны для понимания и исполнения закона жизни. Скорее напротив: сила божия в слабости совершается.
4) Только теперь понял, как важна внутренняя работа в одиночестве, с Богом: останавливать себя в дурных мыслях не любовных, недобрых, в раздражении не только на животных, но на вещи. Зацепился: ‘ах, черт’. Не надо. В мыслях тщеславных, не говорю уже похотливых, ловить себя и понимать, чувствовать всю свою гадость и бороться с ней. Только когда один с собой, с Богом и можно работать над собой. А когда с людьми, то уже поздно. Когда с людьми, то поступишь хорошо, только когда заготовил это в единении, в tЙt-Ю-tЙt с Богом. Это и есть настоящая молитва.
23 декабря 1906 г.
1) Одни говорят (материалисты), что действительно есть только тело, дух же есть иллюзия, огонек, загорающийся на нем. Другие (идеалисты) говорят, что действительно есть только дух, а тело есть временная иллюзия, порождаемая ограниченностью духа. Кто прав? Признай первое, удовлетворяй требованиям тела, и на каждом шагу разочарование, раскаяние и все больший и больший страх неминуемой смерти. Признай второе, и все больше и больше успокоения, радости, свободы и не только бесстрашие смерти, но нет ее. Какое же может быть сомнение?
? Я просыпаюсь в постели и сознаю себя таким, каким я был в 35 лет. Это не то, что я вспоминаю, а я именно такой. Мне надо вспомнить, что я теперь, чтобы сказать, что это воспоминание. А это не воспоминание, а это то, что я теперь и такой, какой я теперь, и такой, какой я был 40, 30, 20, 10 лет тому назад. То, что я называю воспоминанием, есть только сознание невозможности проявить себя тем, чем я есть: соединением всего того, что я пережил во времени.
3) Странно, только теперь, когда я накануне смерти, я начинаю жить настоящею жизнью: для себя, для Бога, независимо от людей. И какая это сила. Я не вполне еще овладел ею, но чувствую ее временами.
4) Живу и часто вспоминаю последние минуты Маши (не хочется называть ее Машей, так не идет это простое имя тому существу, которое ушло от меня). Она сидит, обложенная подушками, я держу ее худую милую руку, и чувствую, как уходит жизнь, как она уходит. Эти четверть часа одно из самых важных, значительных времен моей жизни.
29 декабря 1906 г.
1) Что значит любить Бога? Любить Бога значит любить то Все, чего я сознаю себя частью.
2) Ужасно, когда человек, вообразивший свою жизнь в теле, видит, что тело это разрушается, да еще с страданиями! Для человека, понимающего свою жизнь в духе, разрушение тела есть только усиление духа, страдания же необходимые условия этого разрушения.
3) В нашем обществе потеряно сознание греха изнеженности. Все или большая часть изобретений, которыми мы гордимся, от железных дорог до телефонов, направлены на усиление изнеженности.
4) То, что в нашем мире считается единственной и самой важной наукой: естественные науки, политико-экономия, история (как она изучается), юриспруденция, социология и пр., совершенно такие же ненужные и большей частью ложные знания, какова в старину была ‘наука’, включавшая в себя богословие, алхимию, аристотелевскую философию, астрологию.
5) Невозможно обнять с матерьяльной точки зрения всякое явление жизни.
6) У древних мысли не было о возможности жить без власти и без разделения на народы, теперь мысль эта уже есть, и нельзя спрятать ее и переделать ее сообразно жизни, а неизбежно жизнь переделать по мысли. Так и будет.
7) Как кажется несомненным то, что богатым жить лучше, чем бедным, а между тем как это несомненно несправедливо. И несправедливо не только до известной степени, но всегда и до конца: самая большая бедность лучше небольшой бедности, и самое большое богатство хуже среднего. Всем совершенно равно, и потому тому, кто понимает это, незачем изменять свое положение. Как вода везде на одном уровне, так и возможность счастия людей не зависит от богатства или бедности.
8) Записано для себя: перестать писать о общественном устройстве, а только о религии. И как раз уже теперь чувствую необходимость написать об исторических теориях и свободе воли и потому — о нравственности.
9) Как тщетны все убеждения о лучшем устройстве всякого рода политиков, социалистов, революционеров, так тщетны и мои. Делай то, что можешь, для себя в той области, где ты властен, а последствия предоставь той силе, от которой они зависят.
10) Часто удивлялся на путаницу понятий таких умных людей, как Владимир Соловьев (сказал бы: Булгаков, если бы признавал в нем ум), и теперь ясно понял, отчего это. Все от того же (как и во всей теперешней науке) признания государства, как чего-то независимо от воли людей существующего, предопределенного, мистического, неизменного.
11) Я огорчаюсь тем, что не увижу при жизни последствий своей деятельности, а вместе с тем огорчаюсь тем, что не нахожу в жизни случая такой деятельности, при которой я бы был совершенно уверен, что мною не руководит желание славы людской. У меня есть то самое, что мне нужно, а я жалуюсь.
12) В современной литературе нам с одинаковой притягательностью предлагается все, что производится. Чем дальше назад, тем меньше предлагаемое: большая часть отсеяна временем, еще дальше — еще больше. Оттого так важны древние. Предлагаемая литература имеет вид конуса вершиной книзу. Близко к этой вершине браминская мудрость, китайская, буддизм, стоицизм, Сократ, христианство, дальше, расширяясь, идут Плутарх, Сенека, Цицерон, Марк Аврелий, средневековые мыслители, потом Паскаль, Спиноза, Кант, энциклопедисты, потом писатели XIX века и наконец современные. Очевидно, и среди современных есть такие, которые останутся, но трудно попасть на них, во-первых, потому, что их так много, что нельзя пересмотреть всех, а во-вторых, потому, что так как толпа всегда глупа и безвкусна, выставляется на вид только самое плохое.
? Обряды должно заменить разумное понимание жизни. Опасно то, когда исполнение обряда признается добрым поступком, но жалко и лишиться обрядов. Некоторым они нужны. Подумал о том, хорошо ли бы было ввести, например, обряд в том, чтобы при встрече с каждым человеком войти в общение с ним. Но не говоря о невозможности исполнения в городах, если бы и исполнять в деревне, то, как сейчас, перешло бы в формальность. Нет, обряд — это всегда замена религии формой, всегда убивание религии.
14) Часто говорят, что надо не сердиться на дурных людей, но жалеть их. Для того, чтобы это было искренно, надо, чтобы ты сам испытывал счастье от доброй жизни. Только тогда искренно то сожаление, что дурной, заблудший человек лишен того блага, которое ты имеешь.
15) Для Детского Закона Божия записывал простые правила: 1) не осуждать, 2) не объедаться, 3) не разжигать похоти, 4) не одурманиваться, 5) не спорить, 6) не передавать недоброго о людях, 7) не лениться, 8) не лгать, 9) не спорить, 10) не отнимать силой, 11) не мучить животных, 12) жалеть чужую работу, 13) обходиться добром со всяким, 14) старых людей уважать.
16) Человек в мире подобен работнику, которого хозяин взял на содержание с уговором, чтобы работник исполнял хозяйское дело и получал тем больше награждения, чем лучше исполнит, и вместе с тем был готов всякую минуту быть отосланным хозяином на другую работу или вообще туда, куда захочет хозяин, может быть и на полное уничтожение.
17) Время, вследствие нашей неспособности, невозможности понять себя всего, дает возможность понять большую часть себя в последовательности. Пространство же, вследствие нашей неспособности, невозможности понять себя всего, дает возможность понять хотя часть себя в одно и то же время вне себя.
18) Для практических целей всегда кажется выгодным употребление насилия. Но достижение этих целей обманчиво. Для духовной цели нужно непротивление злу, и достигаются невидимые цели.
19) Христианская вера, вообще, только в том и состоит, чтобы не верить себе, не верить тому, что тебе кажется, а верить Богу, тому, что Он велит: не верить кажущимся последствиям, а верить в неизвестные и всегда благодетельные последствия исполнения воли Божьей.
20) Ты, политический деятель, говоришь, что руководит твоей деятельностью любовь к людям. Ты трудишься для их будущего блага. Но ведь кроме политической деятельности перед тобой огромное поле проявления твоей любви и не в будущем, а в настоящем, и без примеси того зла, которое неизбежно в твоей деятельности.
21) С особенной ясностью, приложимостью к жизни почувствовал всю сложность условий жизни и невозможность предвидеть последствий своих поступков. Разумны только поступки, вытекающие или из животных потребностей, или из духовных требований: и те и другие — веления Бога.
22) Самой умной и почтенной деятельностью считается политика и наука. А между тем нет более праздного и вредного занятия.
23) Я борюсь с своей привычкой руководствоваться в своей деятельности славой людской. Нечему удивляться, когда вся жизнь, кроме телесных побуждений, была руководима только этим. Огромная привычка. Думаю, что это не мое исключительное положение, а таково свойство всех живущих духовной жизнью. Первая форма духовной жизни есть жизнь для славы (так это даже признавалось хорошим у древних), с редкими проблесками жизни для служения. Чем дальше, тем больше жизни для Бога и меньше для славы. Так со мной было.
24) Ездил верхом, и так хорошо было, что хотелось молиться. Искал формы молитвы, и нет другой, как только благодарность. Дано все, чего могу желать.
25) Не надо указывать на зло, а вызывать сознание добра. И тогда зло они сами найдут.
26) Положение нашего христианского мира подобно тому, в каком находились бы люди, зашедшие в тупик, из которого им хода нет. Люди толпятся, теснятся, жмут друг друга, положение становится все хуже и хуже, но они все еще верят, что выход впереди, и вместо того, чтобы остановиться и идти назад, продолжают губить друг друга.
27) Как трудно различить, служишь ли людям для их блага (ради внутреннего стремления любви) или для благодарности, похвалы от них. Поверка одна: будешь ли делать то же, зная, что никто не узнает. При каждом поступке неживотного побуждения, спроси: для кого?
28) Можно так определять характеры.
1) Чуткость — бо льшая, меньшая и до тупости.
2) Ум — больший, меньший и до глупости.
3) Страстность — бо льшая, меньшая и до апатии, холодности.
4) Смирение — большее, меньшее и до самоуверенности.
Можно присоединить еще правдивость и лживость, хотя это свойство не такое основное. И характеры определять проводимыми чертами.
29) Человеку свойственно стремиться к увеличению. Это может быть увеличение количества рублей, картин, лошадей, чинов, мускулов, знаний, а увеличение одно только нужно: увеличение доброты.
30) Люди, подчиняющиеся какой бы то ни было власти, без всякого сравнения свободнее людей, участвующих во власти.
31) Воля Бога в том, чтобы было хорошо, но не мне одному, а всем. О том, что хорошо для деревьев, я почти не знаю, что нужно для животных, я приблизительно знаю, о том, что хорошо для людей, я совсем знаю. Вот и надо исполнять эту волю Бога.
32) Историко-экономические мнимые законы — это только отрицание свободы человека, отрицание нравственности, оправдание зла.
33) Все теории историко-экономические — это только оправдание скверной жизни, топтание в тупике, из которого нет выхода.
34) Веселье бывает хорошее и дурное.
31 декабря 1906 г.
То, что мы понимаем движением, есть проявление все большее и большее в себе вечного сознания. Движение есть сознание своей божественности. Без движения не было бы жизни. Благодаря этому движению, жизнь трепещет в нас. Неясно, но постараюсь выразить яснее.
Та же мысль прекрасно выражена у Амиеля: чтобы увидать всю сферу, надо обойти ее, или чтобы она вертелась. Движение жизни есть вертящаяся бесконечная сфера.
1907
14 января 1907 г.
1) Невозможно спокойно жить с высоким о себе мнением. Первое условие и спокойной и доброй жизни — это то, что говорил про себя Франциск, когда его не пустят. И нынче все утро был занят этим уменьшением своего знаменателя. И, кажется, небесполезно: живо вспомнил в себе все то, что теперь осуждаю в сыновьях: игрецкую страсть, охоту, тщеславие, разврат, скупость. Главное, понять, что ты — самый ниже среднего уровня по нравственности, слабости, по уму, в особенности по знаниям, ослабевающий в умственных способностях человек, и не забывай этого, и как легко будет жить. Дорожить оценкой Бога, а не людей. Признавать справедливость низкой оценки людей.
2) Есть только два пути жизни: жить для радостей тела, ставить выше всего эти радости, или жить для души, ставить выше всего радости духа. При следовании первому пути радости есть, но они кратковременны, и чем дальше, тем они слабее и реже, и кончается ужасом смерти и самым губительным для радостей тела концом: страданиями и смертью. При следовании второму пути радость не прекращается, и чем дальше, тем радости больше, и кончается высшей радостью — смертью.
3) Как страшно должно бы быть человеку чувствовать себя одним среди мира, отделенным от всего! Если бы — как он ни заблудился — человек не чувствовал бы свою духовную связь с миром, с Богом, он не мог бы жить. Если же он теряет сознание этой связи, он не может жить и убивает себя. Это объяснение почти всех самоубийств.
4) То, что многие люди, огромное большинство людей, называют поэзией, это только неясное, неточное выражение глубоких мыслей (Walt Whitman и др.). Стихотворец скажет неясно неопределенно то, что ясно и определенно выражено у Канта, например, что Бога мы познаем только по сознанию закона Его, — и люди в восхищении от произведения стихотворца, в особенности потому, что оно не обязывает.
5) Рабочие, вообще бедные, не добрее, а скорее, злее богатых — осуждают, завидуют им. Этим-то они жалки больше, чем своей бедностью. Богатые же всегда безнравственнее бедных, пользуются их трудом, живут в праздности и этим-то, главное, жалки.
6) Ошибаюсь или нет, но мне кажется, что только теперь — хороши ли, дурны ли? — но созрели плоды на моем дереве.
7) Строй жизни общества основан на религиозном понимании жизни большинства этих людей. Строй жизни так называемых христианских народов основан на еврейском и ветхозаветном и мнимохристианском павловском религиозном понимании жизни. Не этим ли объясняется преуспеяние евреев во всех отраслях нашей жизни?
8) Жизнь не движется, а трепещет, дрожит в каждом существе.
То, что мне кажется, что жизнь движется во времени, есть иллюзия. Жизнь только все больше и больше проявляется во времени. Солнце не движется, когда закрывавшие его облака открывают его.
9) Радуйся, и паки реку: радуйся. Если хорошо живешь, то радость неперестающая. На старости я вижу это. Старость радует меня. Бывают хорошие минуты, когда радует и приближение к смерти.
10) Сознание ограничено пространством и временем, но оно само в себе независимо. Оно свободно, но может выражаться, проявляться только в пространстве и времени.
11) Смешно писать такую всем известную истину в конце жизни, а истина эта для меня, как я ее теперь понимаю, скорее, чувствую, представляется совершенно новой. Истина эта в том, что надо всех любить и всю жизнь строить так, чтобы можно было всех любить.
12) Да, спасать надо не Россию, а то, что в миллион миллионов раз дороже воображаемого существа России, — свою душу.
13) Не надо думать, что жизнь религиозных людей должна быть вся поглощена заботой о поддержании своей религиозности и должна быть жизнь скучная, посвященная отвлеченной деятельности. Напротив, жизнь людей, установивших религиозную основу ее, не может не быть радостной и совершенно свободной от заботы о своей религиозности.
Думать так все равно, что думать, что люди с государственно-научным миросозерцанием будут только то и делать, что говорить о политике и науке.
14) Религиозное учение должно быть основой воспитания. Воспитание без религиозного учения (как это происходит у нас) есть не воспитание, а непременно и развращение, и притупление высших способностей.
15) Для того, чтобы жить не мучительно, надо иметь надежду радости впереди себя. Какая же может быть надежда радости, когда впереди старость и смерть? Есть только один выход из этого положения: положить свою жизнь в духовном совершенствовании, в все большем и большем соединении с Богом. Только тогда жизнь есть неперестающая радость и такая же радость — смерть.
16) Евреи более дома в нашем мире, потому что живут в мире талмудистско-павловском, христиане же — в непоследовательном, внутренно противуречивом мировоззрении ветхозаветно-христианско-павловском. Их мировоззрение цельно, наше противоречиво.
17) Глядел на портреты знакомых писателей 1856 года, всех умерших, живо представил себе, что это все тот один Он, который во мне, который проявлялся различно во всех их, который проявляется теперь во всех людях, встречающихся мне, и в Великанове, и в Shaw. Ах, если бы всегда не только помнить, но чувствовать это!
18) По мере остарения все менее и менее чувствуешь реальность людей. В детстве все люди, которых я знал, были, казалось, неизменны, такие, какие были, но по мере движения жизни они все более и более изменяющиеся духовные проявления. И теперь для меня маленькая Таничка есть уже не определенное существо, а изменяющаяся форма проявления духа.
19) Время есть, как говорит Амиель, вращение передо мной сферы. Но я-то где? И вдруг мне ясно стало, что я вращаюсь вместе со сферой (бесконечной) и вместе с тем стою над ней (или в ней), созерцая ее. И мне вдруг пришла удивительная мысль по своей простоте и по тому, что она никогда не приходила мне, — именно, что если есть движение (а мы все сознаем движение жизни), то движение может быть только относительно чего-нибудь неподвижного. И это неподвижное духовное и есть то я, которое созерцает движущуюся жизнь.
Как удивительно ясно и просто — не доказательство, а уяснение той бессмертной духовности, которая составляет сущность человека, да и всякого существа. Жизнь трепещет в каждом существе именно от того, что каждое существо движется вместе со всеми и вместе с тем неподвижно, как сознание.
20) Читал Memorabilia. Очень интересно сличить высоту нравственного понимания с простотой жизни, с малой степенью развития технической стороны. Теперь эта сторона так далеко ушла, а нравственная так отстала, что безнадежно восстановить правильное отношение.
16 января 1907 г.
1) Думал о том, что такое время. Я представлял себе это вращением сферы, но проще представить себе это усилением зрения духовного. Я вижу себя все яснее и яснее, и если бы я был один в мире и я бы не состоял из открывающихся мне существ, я бы не знал движения: был бы только я, каким я вижу себя сейчас. Но вместе со мной открываются моему зрению другие существа: иные скорее, иные медленнее. Эфемериду, при мне рождающуюся и при мне умирающую, я вижу всю в то время, как я только вижу маленькую открывающуюся часть себя, и дуб, только 1/10 частью открывающийся мне.
2) Читал статейку, присланную Bolton Hall’ом, о непротивлении. Автор говорит, что нарушает свойственное людям единство, единение отдельная воля каждого, что надо отречься от своей воли (и в этом он прав) и не только не противиться, но исполнять все то, что от тебя требуют, потому что предъявляемые к тебе требования — это требования жизни мира. А жизнь знает, что ей нужно. И в этом он не прав, потому что жизнь мира есть жизнь существ, руководящихся свойственными каждому органами. В числе органов человека высший есть разум, и человек не может, не должен отказаться от него, т. к. жизнь мира складывается из деятельности людей, руководимых разумом. Единение людей совершится не отказом людей от разума, а признанием всеми его законов.
2 февраля 1907 г.
1) Был анархист-экспроприатор и на деревне говорил с мужиками о том, что не надо работать на господ и отобрать то, что они (господа) считают своим. Хотелось бы спросить у него и его учителей: а на богатого мужика, у которого 10 лошадей ходят в извоз или работается кирпич и т. п., можно или нельзя работать? Если можно еще, то где надо остановиться? И если установим, на каких нельзя работать, то как мы установим, утвердим это? Установим законы, приводимые в действие насилием? Но ведь тогда опять будут злоупотребления властью.
И это рассуждение мне вдруг с совершенной ясностью (никогда прежде не испытанной мною) показало ужасное заблуждение устройства человеческой жизни. Всякое устройство основывается на насилии и поддерживается насилием. Ведь совершенно ясно, что ни на какое устройство жизни все люди никогда не будут согласны, так что заставить их исполнять установленное устройство можно только насилием, т. е. правом насилия, данным некоторым людям. Устройство общества, основанное на насилии, имеет целью препятствовать насилию людей друг над другом. А между тем, как и рассуждение, так и опыт и вся история показывают нам, что право насилия, данное некоторым, не могло помешать и не мешает людям отступать от установленного устройства и совершать насилия друг над другом. И выходит, что установленное насилием устройство только увеличивает теми, кто пользуется насилием, количество людей, насилующих друг друга.
Казалось, должно бы быть ясно, что если общение животных руководимо одними телесными чувствами, — что мы называем инстинктом, — то общение людей, имеющих, кроме телесных чувств — инстинкта, — еще свойства разума, не может быть руководимо и инстинктом и разумом, а должно быть руководимо вполне или тем или другим. Вот эти-то два начала, руководящие жизнью людей, и производят то заблуждение насильнического устройства, от которого страдают люди. Всякое устройство, основанное на насилии, есть неправильное смешение двух несовместимых начал: чувственных, инстинктивных стремлений и разума, между которыми всегда было и не может не быть противоречия. В первобытных обществах, при низкой степени развития разума, когда люди руководятся одним инстинктом, противоречие это незаметно, но чем дольше живут общества, чем больше получает значения разум, тем противоречие это становится очевиднее и невыносимее. В настоящее время в христианском мире оно дошло до последней степени.
2) Как древние общества были немыслимы без рабов, так они также немыслимы были без еще несчастнейших чем рабы, существ, без властителей. Теперь освободили рабов, пора освободить и этих несчастных.
3) Вчера было письмо от сына Льва, очень тяжелое. Я прочел только начало и бросил. Я написал было ответ серебряных слов, но, успокоившись, предпочел золотые. Именно на эти-то случаи и нужна любовь к Богу, добру, правде, и если не любовь, то не нелюбовь к людям. Удивительное и жалостливое дело: он страдает завистью ко мне, переходящей в ненависть. Да и этому можно и должно радоваться, как духовному упражнению. Соблазн тут тот, что мне кажется главным то, что он мешает мне заниматься моими ‘важными делами’. А я забываю, что важнее того, чтобы уметь добром платить за зло, ничего нет. Заботиться о том, чтобы исправить его, даже помочь ему, нельзя и не нужно. Одно нужно: не чувствовать к нему недоброго чувства, вызвать простое, независимое от его поступков доброжелательство.
13 февраля 1907 г.
1) Для того, чтобы ясно понять нереальность пространства (телесности) и времени (движения), что и то, и другое есть только ограниченность нашего мышления, надо подумать о том, что как мое тело в пространстве, так и мое движение во времени одинаково бесконечно малы в сравнении с бесконечно великим (которого я не могу не допустить), и бесконечно велики в сравнении с бесконечно малым, которое также необходимо мыслится.
2) Умственно ограниченные люди, так называемые материалисты, вперед отгораживают себя от всяких серьезных рассуждений о свойствах человеческой природы и разума (Канта, Платона, Христа) тем, что все это неопределенная, неясная, взаимно противоречивая ‘философия’, в области которой они считают всякие рассуждения бесполезными. Они готовы говорить с вами о политике, об естественных науках, об экономических законах, но только не о философии и религии. Они сразу затыкают в себе то единственное отверстие, через которое могут проникнуть в человека серьезные и нужные ему мысли и знания. Они поступают так, как поступил бы человек, которому необходимо вычислить кубические меры, но который вперед говорит, что он готов слушать вас, но только не говорите ему о математике, потому что он знает, есть математика n’ых измерений и есть математические парадоксы.
3) Какое удивительное явление, что браманизм, несмотря на свое гораздо более высокое, чем еврейство, религиозное понимание, подвергся таким же, если еще не худшим извращениям или, скорее, наростам.
4) Как редко встречаешь и — еще реже — испытываешь истинную любовь — любовь к любви, любовь не только ко всем людям, но ко всему, к Богу. Боже, помоги мне жить в этой любви, т. е. приди и вселись в меня.
5) Революционерами руководят, главное, зависть и често- и властолюбие. И что хуже всего — это то, что эти гадкие чувства прикрываются мнимой любовью и состраданием к народу и, что смешнее всего, мнимой любовью к свободе: они закабаляют себя во власть, в самую ужасную неволю, из любви к свободе!
6) Мы думаем и говорим: отчего Бог не сказал нам словами свою волю, но мы забываем, что словами, всегда неточными, неясными, всегда неполными, говорят по своему несовершенству только люди, а что у Бога есть другой язык, другое средство передачи истины: наше сознание Его сущности.
7) Основа жизни нашей — беспредельное стремление к благу. Но, как отдельные, ограниченные существа, мы никогда не получаем всего того блага, которого желаем. Полное благо можем мы получить только как участники жизни не только всего человечества, но всего существующего. И эту возможность участия в жизни Всего мы имеем, когда сознаем себя тем духовным началом, которое дает нам жизнь. Сознание это проявляется в нас любовью.
Ничто лучше этого сознания не подтверждает той истины, что жизнь наша — в любви не к себе одному, но ко Всему, и не кончается или, скорее, не ограничивается мирской, телесной жизнью от рождения до смерти. Так что мы живем здесь и своею отдельной жизнью, и жизнью другого более обширного существа, включающего наши отдельные существования так же, как наше тело включает в себя составляющие его отдельные клетки. И потому наша деятельность для блага Всего не пропадает так же, как не пропадает деятельность отдельных клеток для всего организма. Смерть поэтому, может быть, есть только перенесение сознания из отдельной личности в более обширное существо, включающее в себя отдельные личности. И это вероятно потому, что вся жизнь человеческая есть только все большее и большее расширение сознания.
8) Хорошо бы всегда помнить, что жизнь, плотская жизнь отдельного существа, не есть состояние, а есть непрестанное движение. Жизнь есть состояние только для сознания духа, того самого, по отношению которого жизнь телесная есть постоянное движение.
9) Жизнь мирская (от рождения до смерти) есть все большее и большее сознание человеком своей духовности. Для того, чтобы это было возможно, должно совершаться все большее и большее раскрытие духовного существа. Раскрытие же это представляется нам движением во времени тела в пространстве.
10) Движение относится ко времени так же, как тело к пространству.
11) Астрономия — это наука, в которой очевиднее всего иллюзорность пространства и времени. Надо быть совершенным идиотом или ученым для того, чтобы не понимать, что если столько-то миллиардов верст до Сириуса, то должны, по этому рассуждению, быть и такие звезды, для определения расстояния которых недостанет пространства от нас до Сириуса, чтобы выписать линейку, изображающую в цифрах это расстояние. И то будет только крошечная дробь цифры расстояния еще дальнейших миров, и так без конца. А что если это так, то очевидно, что и миров этих совсем нет, а это есть только указание на иллюзорность нашего представления в формах времени и пространства.
12) Доброму богатому жалко бедного и стыдно за свое богатство и часто искренно хочется сделать добро бедному. Даже добрый бедный почти всегда завидует богатому, досадует за то, что он беден, и хочется скорее сделать зло, чем добро, богатому.
Вот этим-то, главное, и жалки бедные.
13) Легко сказать: надо не ненавидеть дурных людей, а, напротив, жалеть и любить их. Это так. Но для того, чтобы это можно было искренно сделать, есть только одно средство: видеть, чувствовать и любить в них того Бога, который и в тебе, и в них. Для того же, чтобы быть в состоянии это сделать, надо в себе сознавать этого Бога и любить Его. И потому все, все в этом.
14) Суди о других, как о себе же. Ведь это — ты же. И потому будь в их дурных делах так же снисходителен, как ты бывал и бываешь к себе. И так же, как в своих грехах, надейся на их раскаяние и исправление.
15) Видел во сне, что мы приготавливаемся к изданию несуществующего журнала нравственности. 1-й отдел: религиозно-метафизические учения. Истории и обзор религии. 2-й отдел: 1) правила жизни, относящиеся к одному себе, 2) к людям. 3-й отдел: воспитание детей.
16) У всех вер одни и те же основы. И не может быть иначе человек везде один.
17) Самоотречение нужно и в религиозных учениях, нужно отречься от своего дорогого, привычного, для того, чтобы можно было сойтись с другими учениями.
18) Почему мы стремимся вперед, все вперед? Потому что жизнь только в раскрытии.
19) Освобождение народа, конституция, всякие свободы, величие государств, патриотизм, наилучшее общественное устройство — все это только покровы, под которыми скрываются зависть, властолюбие, честолюбие, тщеславие, праздность, отчаяние. Последствия же всех этих добрых намерений: борьба всех против всех, ненависть вместо любви и все больший и больший упадок нравственности.
20) Жизнь наша представляется нам движением. Для того же, чтобы было движение, нужно, чтобы была точка неподвижная, по отношению которой совершается движение. Такая точка есть наше сознание своей духовности. То, что нам представляется движением, есть снятие покровов с того духа, который мы сознаем в себе.
21) Наша жизнь представляется нам движением с началом — рождением, и концом — смертью. И мы по этой своей временной жизни хотим судить и о всей жизни, приписывая и ей движение, начало и конец. Говорим о сотворении мира или зачатке его, и о конце мира, и о движении жизни в мире, тогда как эти понятия свойственны только нашей ограниченной части жизни, а никак не могут быть свойственны всей жизни мира.
22) Одно из самых пагубных заблуждений людей, желающих улучшать свою жизнь, состоит в том, чтобы думать, что возможно такое общественное расположение, распределение людей, при котором людям может быть лучше, чем при каком-нибудь ином: хроническая борьба партий, сословий, из которых устанавливается подобие порядка, все это — только самообманы, вносящие только новое зло тем, что отдаляют людей от единой нужной для лучшего устройства общества деятельности — от работы людей над самими собой.
23) Пресса все более и более заменяет личное общение людей. И замена эта особенно невыгодна для любовного общения людей между собою. Как ни велики выгоды распространения печати, едва ли эта невыгода не перевешивает их все.
24) Четыре ступени религиозно-метафизического сознания:
1) я знаю, что существую.
2) знаю, что существуют другие люди и существа.
3) знаю, что начало, основа существования всех людей, животных и всего существующего — та же, что и во мне.
4) стремлюсь соединить основу своей жизни с жизнью других существ — любовью.
25) Я ничего непосредственно не могу знать о том, что было, когда меня не было, не могу знать, какова была моя утробная жизнь и первое детство, не знаю непосредственно и все то, что происходило во время моего сна и забвения. Всего этого не было бы, если бы не было таких же людей, как я, от которых я узнаю то, что ими было сознано о моей неизвестной мне жизни и о том, что предшествовало ей. Все это — только результат моего общения с другими людьми, которые своими рассказами дают мне представление о том, что происходило и со мною, и до меня. Сведения эти нужны только для внешней связи явлений, но, сами по себе, они не составляют части моей жизни, не нужны мне и часто недостоверны, и достоверность и недостоверность их не важны для меня. Важно для меня и составляет мою истинную жизнь все то, что непосредственно было сознано мною и было открыто моему сознанию через мысли сознательных существ, общавшихся со мной в этой жизни или живших тысячи лет назад и выразивших словами то, что смутно таилось в моем сознании и потому, получив форму выражения, составило часть его. Так что мысли Будды, Канта, Христа, Амиеля и других составляют часть моей жизни, между тем как большая часть моей жизни в молодости (совершенно забытая) и жизнь людей, живущих рядом со мной и каждый день общающихся со мной. Сократ, Христос, Будда действительно существуют для меня, а я, 9/10 моей так называемой жизни, жизнь всех миллионов людей, не оставивших ничего в сознании других людей, могущих передать результаты их сознания — не существуют для меня.
19 февраля 1907 г.
Для того, чтобы ответить о свободе воли — на вопрос, свободен ли человек? — надо прежде сказать, что у человека есть два сознания: телесное и духовное (т. е. человек сознает себя то духовным, то телесным). Для телесного сознания не может быть речи о свободе, так как жизнь телесная происходит в условиях пространства и времени (и нет настоящего). Для духовного же сознания точно так же не может быть речи о свободе, так как для него не существует ничего могущего стеснить его, оно всемогуще. И это сознание проявляется только в том, чего нет для телесного сознания, в настоящем. И потому на вопрос о свободе воли ответ: не свободен в телесном сознании и свободен в духовном.
Если же спросят: свободен ли человек переходить из одного сознания в другое? Ответ: жизнь — только в духовном сознании.
22 февраля 1907 г.
1) Для чего я — отделенное проявление Бога? Для того, чтобы я имел благо сознания себя и общения со всем миром.
2) Детям нужен и не вреден догматизм.
17 марта 1907 г.
1) Странная вещь, неслыханная мной — это причина нелюбви сыновей к отцам (разумеется, в нехристианских семьях) — это зависть и соперничание сыновей с отцами.
2) Настоящее — тот вневременный момент, который соединяет прошедшее с будущим. И в этом настоящем я могу вызвать в себе сознание и сделать этот момент реальным. Прошедшее же и будущее — иллюзия.
3) Я только один и есть и был и буду, и я — мгновенное проявление во времени.
4) Я духовное не хочу быть в теле, стало быть, я в теле не по своей воле, и есть воля высшая.
5) Чувствую благо старости и болезней, освобождающих меня от заботы о мнении людском. Помогает этому и то, что меня теперь больше бранят, чем хвалят.
6) Только в области сознания человек свободен. Сознание же возможно только в моменте настоящего.
7) Я чувствую себя вечным, одним истинно существующим. И я же, когда сужу о себе, вижу себя ничем, бесконечно малой частицей чего-то бесконечно великого. Что же правда: первое или второе? Если второе, то сознание своего первого, вечного ‘я’ — обман. Но этого не может быть, потому что без этого обмана (первого ‘я’) нет жизни, нет ничего, нет, главное, и второго ‘я’.
Если же правда — первое, то второе: вся телесная жизнь есть обман. Но этого тоже не может быть, потому что без телесной жизни я не мог бы делать этих рассуждений. И потому есть и то, и другое: Я — духовное, непространственное, невременное существо в телесных, пространственных и временных условиях.
И потому, отвечая на вопрос о свободе воли, надо изменить вопрос так: Откуда происходит представление о свободе воли?
8) Благотворительность подобна тому, что бы сделал человек, который, иссушив сочные луга водосточными канавами, потом поливал бы эти луга в тех местах, где они представлялись бы особенно сухими. У народа отберут то, что ему нужно, и тем лишат его возможности кормиться своим трудом, а потом стараются поддержать его слабых, распределяя между ними часть того, что у него отобрано.
9) Я — не только не я, плотский Л. Н., от рождения и до смерти, но я, даже с телесной точки зрения, есмь только плотское проявление всех моих предков без конца и передаточное звено между ними и моими потомками, тоже без конца. Я — мгновенная вспышка чего-то.
10) Предание рода есть грубое проявление сознания своего единства.
11) Любовь дурно выражает сознание единства людей. Любовь есть только последствие этого сознания, а сознание единства глубже.
12) Жизнь человека всегда есть переход из сознания животного в сознание духовное. Но какой же может быть переход, когда времени нет?
Перехода и нет, а и телесное сознание и духовное доступно мне только через время, иначе сказать: в форме времени. Ты говоришь, что время только форма, что времени нет. А что же значит то, что тебя не было прежде, а теперь ты еси и живешь в мире и умрешь?
Это значит то, что я не могу вместе понимать бытие и небытие в этом мире. Так что я и есмь и меня нет в этом мире.
13) Как должно бы быть мучительно тем, у кого много денег. У них много просят, и как им разобрать, кому дать? Одно средство — отдать все.
14) Себя забыть хорошо бы, да нельзя, и потому надо хоть ровнять: поступать с другими, как хочешь, чтоб поступали с тобой.
15) Если заметил, что в споре человек защищает свое внешнее положение, поскорей прекрати разговор.
16) Трудно молодому пренебречь телом. И не надо стараться сразу. Сначала не делать дурного, потом делать хорошее, потом отдать себя.
17) То, что жизнь истинная вне времени, лучше всего доказывает то, что она только в настоящем, которое всегда вне времени.
18) Вспомнил так живо милого мальчика Николашу, что мне представилось, что я — он, что я улыбаюсь его улыбкой, блещу его глазами. Так это бывает, когда любишь. Разве это не явное доказательство того, что во всех нас живет один дух, и что любовь уничтожает разделение?
19) Время есть снимание покровов с неподвижного, единого сущего духа Божия.
20) Непроницаемость вещества в пространстве скрывает сначала от нас единство сущего духа. Движение во времени снимает эти покровы.
21) Живут истинной жизнью только старики и дети, свободные от половой похоти. Остальные — только завод для продолжения животных. Оттого так отвратителен разврат в стариках и детях. А люди думают, что вся поэзия только в половой жизни. Вся истинная поэзия всегда вне ее.
22) Самый ужасный и вредный человечеству обман — это фарисейство, лицемерие, выдающее деятельность эгоистическую, для своих целей за служение Богу. (Лицемерие это с давних времен обличается.) Едва ли не более вредное, особенно развившееся в наше время, есть фарисейство политическое. Люди, от царя до товарища рабочего, уверяют себя и других, что они заняты благом народа, а они заняты им, сколько курица построением храма, а движимы только грубым эгоизмом.
Есть еще фарисейство семейное. Человек скуп, властолюбив и хочет уверить себя и других, что то, что он делает, он делает для семьи.
23) Думал о начале уроков для детей: Зачем живешь? Чтобы быть счастливым. Как быть счастливым? Так жить, чтобы все, живя так, все были счастливы.
24) Вместо системы Генри Джорджа должно быть свободное вознаграждение за землю, которой пользуешься.
25) Как просто то, что делается: все, кто внизу, хотят влезть наверх, на тех, которые держат верх. Влезают под разными предлогами, самый обычный — просвещение. Но кто же будет держать, когда все полезут? Хорошо, когда в Англии есть рабы в Индии, в колониях.
26) Читая Паскаля, понял в первый раз, как надо понимать l’homme dans l’Иtat de pИchИ и la rИdemption. To, что есть естественный ход жизни: переход от непосредственности животного к требованиям духовной жизни, он (и все церковники) называет спасением, искуплением, происшедшим от Христа.
27) Ekklesia — собрание избранных — первый грех, нарушение завета Христа — всемирного братства.
28) Тем вредны и праздны все революции, что деятели их руководятся только эгоизмом. Изменить же установившийся строй может только деятельность для Бога.
29) Читаю письмо с самоуверенным решением вопроса непротивления. Если убивают, насилуют,… отказаться от воинской повинности, а пойдет семейный. И сначала досадно на самоуверенность, глупость, а подумав, вижу, что ему нельзя иначе. Если бы он не был так уверен, то он или понимал бы, как я, или вовсе не жил бы, а ему хочется жить.
? Я говорю: жизнь раскрывается. Но что же я при этом? Могу ли я или не могу содействовать этому раскрытию? Можешь. Можешь не движением, а соблюдением своей неподвижности, перенесением себя в единое сущее, которое всегда неподвижно. Можешь тем, чтобы не двигаться вместе с покровами.
? Все яснее и яснее для меня безумие и, главное, грех, гадость, лицемерие политической деятельности.
5 апреля 1907 г.
1) Подумал об ужасном вреде осуждения. Да, лучше 100 раз ошибиться, считая дурного за хорошего, чем один раз разлюбить одного.
2) Просительная молитва, хотя и ложная по своей цели, все- таки — польза для души, все-таки — это признание своей зависимости от Бога. Ошибка в том, что безвременное настоящее переносится в будущее, духовное — в телесное.
3) Кролики размножаются и борются, а люди совершенствуются и потому не нуждаются в борьбе.
4) Как вся вода вытечет из ведра, если в нем будет хоть одна дырочка, так и все радости жизни (любви) не удержатся в душе человека, если в нем будет нелюбовь хоть к одному человеку.
5) Написать жизнь человека, прожившего все три искушения Христа в пустыне.
6) Что такое часы? Я говорю, что моя жизнь есть постепенное раскрытие моего духовного неподвижного существа. Что же такое часы? Написано так: ‘Я сделал себе тот же самый обман движения, под которым я нахожусь’. Это не то. Не умею ответить.
7) Для того, чтобы не делать ближнему своему дурного — любить его, нужно приучать себя не говорить ни ему, ни о нем дурного, а для того, чтобы приучить себя к этому, надо приучить себя не думать о нем дурного.
8) Со мной бывает, что, когда я люблю кого-нибудь — так это было недавно с мальчиком Колей, — я не то что вижу, а чувствую его улыбку и чувствую себя им. Это особенно часто бывает, когда жалеешь. Это подтверждает то, что Бог один в нас во всех, и Он есть любовь.
9) Память не есть ли сознание (прозрение духа) прошедшего, а разум — сознание (прозрение духа) будущего.
10) Вся разница между человеком и животным та, что человек знает, что он умрет, а животное не знает. Разница огромная.
11) Благотворительница довольна собой, что она сжалилась и дала бедной. А бедная только о том думает и тем довольна и хвалится, что она хорошо умеет выпрашивать. ‘От меня не отвертится’.
12) Есть память своя личная, что я сам пережил, есть память рода — что пережили предки и что во мне выражается характером, есть память всемирная, божия — нравственная память того, что я знаю от Начала, от которого исшел.
13) Думаю о том, как распределить мысли для нравственного учения детского, и вижу, что в духовной области нет первого, второго, третьего, нет более или менее важного. Все одинаково важно, и все — первое. (Евангельские работники, нанятые в разные часы дня).
14) Особенно живо чувствовал радость, спокойствие, блаженство состояния любви ко всем. Только в таком состоянии все хорошо и в жизни и в смерти.
15) Насмешка, особенно умная, представляет насмехающегося выше того, над чем он смеется, а большей частью (всегда даже) насмешка есть верный признак непонимания человеком того предмета, над которым он смеется.
16) Мы думаем, говорим даже: отчего Бог не сказал нам словами, чего он от нас хочет? Но мы забываем то, что только наша слабость говорит неточными, недостаточными, односторонними словами. А что у Бога есть другой язык, другое средство передачи своей воли. Средство это — вся жизнь внешнего мира и то, что вложено в нашу душу.
17) Жизнь раскрывается. Ну, а ты-то что же при этом? Можешь или не можешь содействовать этому раскрытию?
Можешь тем, чтобы соблюдать свою неподвижность — не двигаться вместе с тем, что закрывает тебя. Двигаясь, ты остаешься неподвижен. Удерживая свою неподвижность, ты двигаешься.
18) Для того, чтобы простить, надо забыть, желать забыть то, за что прощаешь, и начинать отношения сначала.
19) Только теперь начинаю жить настоящей жизнью. Только теперь начинаю бояться одного судьи и руководиться Его судом.
9 апреля 1907 г.
Моисей не увидал обетованной земли, в которую вел народ. Я очень люблю эту аллегорию. Мы часто жалеем, что не видим плодов своих трудов, но то, чтобы не видеть, делать, без ожидания награды, есть необходимое, существеннейшее условие всякого истинно доброго дела.
30 апреля 1907 г.
1) Время — это одна из форм проявления истинной жизни, та форма, в которой нам, людям, доступна эта жизнь.
2) Живут истинной жизнью более всего дети, вступая в жизнь и не зная еще времени. Они всегда хотят, чтобы ничто не переменялось. Чем дальше они живут, тем больше подчиняются иллюзии времени. К старости иллюзия эта все слабеет — время кажется быстрее, и наконец старики все больше и больше вступают в жизнь безвременную. Так что наиболее живут настоящей жизнью дети и старики. Люди же, живущие половой жизнью, больше готовят матерьял жизни истинной, чем сами живут ею.
3) Осуждают эгоизм. Но эгоизм — основной закон жизни. Дело только в том, что признать своим ‘ego’: свое сознание или свое тело, или, вернее, свое духовное или телесное сознание.
4) Анархизм с допущением насилия — смешное недоразумение. Анархизм есть только один разумный — христианство, игнорирование каких бы то ни было внешних политических форм жизни и жизнь каждого для своего ‘я’, но не телесного, а духовного.
5) Пространственное, матерьяльное ‘я’ моего тела так же, как и временное ‘я’, связано со Всем, со всем бесконечным пространственным миром. Временная связь — это то, что ‘я’ — произведение моих бесчисленных, бесконечных предков и родоначальник таких же потомков.
6) Любовь — это расширение жизни. Это есть связь пространственная: любовью я сознаю собою все существующее. И как во времени моя связь скрывается в бесконечности, так и здесь.
7) У каждого человека есть высшее, то, до которого он дошел, миросозерцание, во имя которого он живет. Изменяет же миросозерцание он сам. И всякий человек способен воспринять только то, что согласно с его миросозерцанием. Все же несогласное, как бы он ясно ни понимал сказанное, прочитанное, проходит через него, не оставляя никакого следа. Есть такое миросозерцание: хороша жизнь высших светских людей с украшениями влюбления, искусств, роскоши. Другое такое: хорошо участие в благоустроенности, как в Европе. Еще другое: хорошо быть приятным, веселым. Еще: хорошо всех удивить.
8) Бедные испытывают больше счастья, чем богатые, потому что удовлетворение нужды: одежда, когда ее не было, пища, когда голодал, дом, когда не было крова, — без сравнения радостнее, чем удовлетворение прихотей богатых.
9) Память о ближайшем все больше и больше пропадает с годами: человек все больше и больше сознает свое неподвижное ‘я’. Так же пропадает мысль о будущем. Человек становится негодным для мира.
10) Как стареясь человек приходит к все большему и большему сознанию своего духовного единства, так стареется и мир и приходит к единению и успокоению.
11) 6 тем рассказов для детей:
1) О жестоком помещике, которого пожалела старуха,
2) О неунывающем весельчаке в бедствиях,
3) Об Агафьи Михайловниной жалости к собакам, кошкам, мышам, тараканам,
4) О заваленных врагах в шахте,
5) Перемирие на войне,
6) Три искушения.
12) Жизнь есть благо освобождения духа. Благо людей в достижении желаемого. Есть только одно, достижению чего ничто помешать не может — это становиться лучше.
13) Делать не для себя уже потому нужно, что никогда не можешь знать, воспользуешься ли сам своим трудом. По той же причине неразумно делать для одного человека или для малого числа людей. Вполне разумно делать только то, что делаешь для всех.
14) Нужно не спорить, не указывать на преимущество одних приемов жизни перед другими, вообще не говорить о том, что выйдет. Этого никто не знает. А говорить том, что должно делать каждому для своей души.
15) Человек освобождается от отделения пространственного — любовью, от отделения временного — сознанием своего неизменного духовного начала.
16) Самое грубое понятие о Боге мало отличается от самого возвышенного в сравнении с близостью истинного понимания о Боге.
17) Тот, кто молится идолу, невежественен, непросвещен, но тот, кто совсем не молится, и непросвещен, и глуп.
18) Какое ужасное положение людей, не сознающих свою духовную жизнь, когда они стареются. Я испытываю обратное.
19) Ошибиться, приняв недобрых людей за добрых, в 100 раз лучше, чем обратная ошибка.
20) Читал о Думе и прямо сожалел о том, что все эти люди умны и образованны. Гораздо бы было меньше греха, если бы они были глупы и безграмотны.
21) Та свобода, которую мы имеем, чтобы изменять течение нашей жизни, не может изменить общего хода жизни. Как когда мы высыпаем рой пчел, каждая пчела может изменить свое положение, но общее последствие высыпания будет неизменно. То же и с людьми, не подчиняющимися общему закону. Свобода в том, что человек может иметь радость сознательного подчинения высшему закону своей жизни.
22) Будущую жизнь в Царстве Божьем я представляю себе так, что будут богатые и бедные. Бедные будут довольствоваться своей бедностью, и богатым не нужно будет защищать свое имущество. Непросвещенные люди будут богаты, будут бороться друг с другом, просвещенные люди будут бедны и ни с кем не будут бороться.
23) Не солнце движется, а земля поворачивается к нему, так же не время идет, а мир, скрытый временем, открывается сам себе.
24) Как все таинственно для старых людей, и как все ясно детям!
25) Какая удивительная тайна пришествие нового человека в мир!
26) Избегай всего, что разъединяет людей, и делай всё то, что соединяет их.
27) Личный эгоизм — малое зло, эгоизм семейный — больше, эгоизм партии — еще больше, эгоизм государства — самый ужасный.
28) Пространство уничтожается временем, а время уничтожается пространством. При бесконечном времени все перемены вернутся к единству и опять вернутся. При бесконечном пространстве нет никаких перемен — нет времени.
29) Лошадь не слушается, а поддается тому мотиву, который побуждает ее. Ей все равно, идти направо или налево, и малейшее давление слева по шее заставляет ее идти вправо. Так же и человек без веры.
22 мая 1907 г.
1) Я не говорю, что государственное устройство хорошо или дурно, и что надо или не надо заниматься политикой, а я говорю только то, что прежде, чем заниматься политикой, каждому человеку надо заниматься своей жизнью, душой, и что самые мудрые политические меры в государстве с 100 миллионами жителей сделают гораздо меньше того, что сделает нравственно-религиозное улучшение жизни одного человека из этих 100 миллионов.
2) Прекрасное выражение Канта: ‘Люди делаются софистами своих юношеских заблуждений’: Соловьевы, Аксаковы. И чем они умнее, ученее, тем вреднее.
3) Детям нужны три основы: 1) не бояться смерти, 2) любить труд и 3) любить добро. Для всех трех — приемы обучения.
4) Доброта, любовь — нет более радостного состояния. Сейчас и награда. И как раз обратное: недоброта — наказание в сознании самое тяжелое.
5) Воля, свобода — только в сознании своей духовности и потому всегда отрицательная.
6) Думать, что мы можем знать мир и себя, изучая материальные условия мира, и не признавать источником знания свою душу, можно сравнить вот с чем. Человек живет безвыходно в темном углу. Сведения о том, что делается на свете, он получает только от своего друга. Друг не переставая сообщает ему о том, что делается. И сведения эти так интересны для него, что он как будто сам непосредственно живет с тем, что рассказывает ему его друг, и, живя с этим представлямым ему его другом миром, забывает про то, что все эти сведения он получает через друга, что самое реальное для него не мир, с которым он не имеет непосредственного общения, а истинно существует для него только этот друг. И что для того, чтобы ему иметь ясное и безошибочное понятие о мире, ему нужно, во-первых, признать, что все, что он знает, он знает через друга, и, во-вторых, изучить самого друга с тем, чтобы знать, в чем можно и в чем нельзя верить ему. Друг этот есть то духовное начало, которое живет в нас и через которое мы знаем то, что знаем. Думать, что его нет, все равно, что думать, что человек, сидя в одном темном углу, может без помощи друга знать все то, что делается в мире.
7) В наше время между двумя сословиями, дворянским и крестьянским, переменились роли. Прежде на стороне помещиков были жестокость и жадность, а самоотвержение на стороне крестьян. Теперь стало наоборот.
8) Грубое суеверие — что я своими усилиями могу устроить дом, семью. Еще более грубое — что я могу устроить народ, еще более грубое — что я могу устроить Царство Божие для всего человечества. Все это, в особенности устройство жизни всего человечества, совершается по законам, мне недоступным и от меня не зависящим. Думать и поступать так все равно, что для клетки моего тела, если бы она для того, чтобы тело мое поступало так, как она этого хочет, нарушала бы законы своей жизни. Все, что мы можем делать, так же, как и каждая отдельная клетка нашего тела, это то, чтобы наисовершеннейшим образом исполнять закон своей жизни. Общее же течение жизни совершается по недоступным нам законам и ради недоступных нам целей.
9) Истинная жизнь всегда только в настоящем.
10) Христианское понятие равенства, понятое не со смирением, а с гордостью, производит не единение, а разъединение людей.
11) Смерть есть уничтожение сознания, то самое, что мы каждый день испытываем, засыпая. Возникает ли новое сознание, как это бывает в сновидениях, мы не знаем.
12) Христианство, учение о доброй жизни, дает, а не требует, от непонимания этого все ужасы революции.
13 мая 1907 г.
1) Воспользоваться свободой революции для того, чтобы избавиться от суеверия необходимости власти. ‘Но люди не готовы’. Тут cercle vicieux. Люди не будут готовы, пока будет развращающая их власть.
2) Как опекун считает всегда неготовым воспитанника, так же и кандидаты в опекуны. Анархисты видят зло власти, но верят в нее — в ее средства.
3) Можно любить всякого человека. Только, чтобы любить так человека, надо любить его не за что-нибудь, а ни за что. Только начни любить так и найдешь, за что.
4) Что прежде, что после? Прежде надо освободить людей от рабства, а потом уже облегчать машинами работу. А не так, как теперь, когда изобретение машин только усиливает рабство.
5) То, что ученые историки все дальше и дальше проникают в древность, показывает, что и прошедшее открывается нам так же, как и будущее, но открывается другим процессом и также неполно.
6) Спрашивать: есть ли Бог? все равно, что спрашивать: есть ли я? Я в себе знаю Бога — не всего, но частицу, проявление. Все то, чего я есмь проявление, это есть Бог, столь же неизбежно существующий, как и я.
7) Вред медицины в том, что люди больше заняты телом, чем духом. Жизнь сложилась так, что гибнут миллионы молодых, сильных, здоровых, детей — гибнет жизнь, а старательно и искусно лечат старых, ненужных, вредных. Главное, приучает людей — даже народ — больше заботиться о теле, чем о душе.
Если бы не было ее совсем, не было бы этого соблазна заботы о теле, люди больше думали бы о душе, и в общем положение людей было бы много лучше. Прекрасное выражение в народе, когда болен: помираю. Болезнь заставляла бы думать о смерти, а не об аптеке. А живи люди более духовной жизнью, не было бы браунингов, войн, голодных детей и матерей, уничтожающих плод.
8) Говорят: нет духовного начала, все от тела. Если люди живут для тела, заняты только телом, никогда не борются с ним, то как же им думать иначе. Ребенок живет для тела, но не объясняет, не оправдывает этого, но горе, когда взрослый продолжает жить по-ребячески и искусными умствованиями оправдывает это. Только тот, кто борется с телом, знает, что такое тело, и знает, что есть то, что борется с ним и что сильнее его.
9) Свобода, равенство может быть осуществимо только любовью, а не насилием. При осуществлении насилием — это величайшее зло.
10) Две науки точные: математика и нравственное учение. Одно — самое поверхностное, другое — самое глубокое. Точны и несомненны эти науки потому, что у всех людей один и тот же разум, воспринимающий математику, и одна и та же духовная природа, воспринимающая нравственное учение (учение о жизни).
28 мая 1907 г.
1) Душевное состояние такое, что все неприятно, все: что было, что будет — все нехорошо. Что это значит? А то, что душа хочет освободиться от прошедшего и будущего и жить одним неумирающим, непреходящим и неначинающимся настоящим. Такое душевное состояние хорошо, и надо пользоваться им, живя одним вечным, духовным.
2) Для того, чтобы убедиться в том, что в нас живет духовная сила, независимая и не происходящая от тела, достаточно вспомнить о способности каждого человека судить о своем душевном состоянии: рассматривать его, как нечто внешнее, сознавать себя, и невозможность сознать это сознание, рассматривать его, как нечто внешнее, сознавать сознание. Я могу, рассматривая себя, познать, что я сейчас раздражен или умилен, что мой поступок был дурной или хороший, но я не могу сознать этого сознания, рассматривать это сознание, как нечто внешнее. Я могу сказать: что я сознаю, что я сознаю (и даже, что сознаю, что сознаю, что сознаю), но это сознание не будет иметь никакого содержания, а будет только все то же сознание своей духовности.
3) Три предположения:
1) дух = сознание = разум — произведение материи и в зависимости от нее,
2) материя — произведение сознания и в зависимости от него,
3) дух и материя нераздельно соединены, и ни одна не влияет на другую.
В первом случае на вопрос, откуда взялась материя, составляющая мое тело, я должен ответить: от прежде бывшей материи. А та? От прежней. А та? И я должен признать совершенно непонятную мне материю, появившуюся сама собою.
При втором на вопрос, откуда взялась душа? я отвечаю тем, что не признаю вопроса. Душа, сознание, разум, ниоткуда не появилось — оно есть, одно действительно есть, так есть, что без него ничего нет. И потому в первом случае источник меня вне меня в бесконечном и совершенно непостижим, во 2-м он во мне и вполне ясен.
Третье же предположение отпадает само, так как не могут быть равны два начала жизни, из которых одно вполне непонятно, а другое вполне понятно.
4) Сон — совершенное подобие смерти: в том, что прекращается сознание, но не прекращается жизнь. Может быть, подобен сон и тем, что в нем начинается новое сознание, все основанное на прежнем (бдящем), но не связанное с ним.
Может быть, подобие и в том, что вся наша жизнь относится к истинной жизни, как сновидения к нашей теперешней жизни. Точно так же, как в теперешней жизни после каждого засыпания и пробуждения жизнь все больше и больше открывается, так и истинная жизнь все больше и больше открывается с каждым рождением после смерти.
5) Поступки по вере усиливают веру. Вера производит поступки. Circulus viciosus.
7 июня 1907 г.
1) Бог, все изменяющий, и сам не изменяющийся.
2) Я сознаю тело, сознаю душу, но не сознаю того, что сознает и то и другое. Это-то и есть Он, Бог, Любовь.
3) Жизнь не в теле и не в душе, а в духе. Он один сознает и то и другое, а его ничто не сознает.
? Какая обворожительная черта лица — прелесть улыбки!
? Господи, помоги мне, сожги моего древнего, плотского человека. Да, одно утешение, одно спасение: жить в вечности, а не во времени.
? Как вредно писать статьи, составлять статьи, а не излагать мысли, чувства, как они приходят.
9 июня 1907 г.
1) Безумная жизнь людей. Вся безумная — и старая и новая, которые борются между собой. Состарившаяся безумная жизнь считается разумной, новая безумная жизнь считается прогрессом: вера, политика, наука, искусство, педагогика, промышленность, торговля, финансы, земледелие, печать, общение полов, медицина, психиатрия, табак, вино. Все одинаково безумно — и старое и новое.
2) Вера, исповедуемая христианскими народами, — вера еврейская. Оттого успех евреев в сравнении с христианами, хотя и смутно, но придерживающимися истинного христианства. Если представить себе народы исповедующими такую религию, которая требовала бы, главное, энергических порывов, легкомыслия, веселости, то в народах, исповедующих такую религию, самый большой успех имели бы цыгане.
3) Мир раскрывается мне в известный момент своего развития, и раскрывается мне, как человеку (так и всем людям), известным темпом, т. е. с одной и той же быстротой, как ровно поворачивающееся колесо часов. Я могу себе представить существа, из которых стали люди, за сотни тысяч лет в прошедшем, в тот момент, когда они были звери, могу представить себе и мир вперед на сотни тысяч лет, когда волк будет лежать с ягненком (сделается травоядным или ручным). Это относительно момент раскрытия, но я могу представить себе и более медленный и более быстрый, чем наш, темп раскрытия. И одно это изменение темпа дает возможность бытия самых разнообразных, непонятных нам существ.
4) Вся цель теперешней цивилизации — уменьшение труда и увеличение удовольствий праздности. (Еврейская цивилизация: праздность — условие рая). Тогда как главное благо человека матерьяльное — должно быть в увеличении приятности труда. При теперешней цивилизации человек, его радости, отдаются в жертву выгоде. Пар вместо лошади, сеялка вместо руки, велосипед, мотор вместо ног и т. п.
5) Вред — и самый большой — медицины в том, что мешает спокойной торжественности процесса умирания.
6) Самое верное средство прогнать сомнения и укрепить себя в том, в чем сомневаешься — это то, чтобы проповедовать, учить других тому, в чем сомневаешься.
7) Когда человек лишился способности зрения, он не может уже отличать свет от тьмы. Так же и человек, лишившийся сознания своей божественности, теряет возможность различения добра и зла.
8) Одно чувство проникает всю библию и связывает между собой всю ту кашу самых разных и по смыслу, и по достоинству мыслей, правил, рассказов — это чувство исключительной, узкой любви к своему народу.
9) Испытал большую радость общения с Богом, только с Богом, без людей. И испытал это, благодаря письму Андрея, которое при отсутствии общения с Богом было бы очень больно.
10 июня 1907 г.
1) На душе хорошо. Любовное отношение становится привычной. Ах, коли бы с детства приобреталась эта привычка!
2) Все больше и больше почти физически страдаю от неравенства: богатства, излишеств нашей жизни среди нищеты, и не могу уменьшить этого неравенства. В этом тайный трагизм моей жизни.
3) Какое великое слово: ‘Ищите Царства Божия и правды Его, и остальное приложится вам’. Это значит: будете искать остального во всех разных видах, как все ищут, и наверное не найдете, и Царства Божия не только не найдете, но удалитесь от него. И наоборот: ищите Царства Божия — и найдете его и все остальное. Это единственное средство получения остального.
16 июня 1907 г.
1) Многие понимают, т. е. думают, что понимают, христианское учение, вообще религиозно-нравственное учение, ‘отчасти’, и берут кое-что, оставляют другое. Это все равно, что брать из молитвы, изречения, стихотворения одни слова, откидывая другие. Les grandes pensИes viennent du coeur. Это хорошо: ‘les grandes pensИes viennent’, но ‘du coeur’ не нужно. Разве не то же христианское учение без непротивления?
2) То, что жизнь есть непрестающее раскрытие того, что уже есть, подтверждается тем, что мы не можем ничем остановить это раскрытие, представляющееся нам нашим движением. Я всегда могу заставить себя действовать (т. е. мне кажется, что я могу). В сущности же, я не могу не действовать, но никак не могу заставить себя не действовать: остановить обращение крови, дыхание, заснуть.
3) Самоуверенные и потому ничтожные люди всегда импонируют скромным и потому достойным, умным, нравственным людям именно потому, что скромный человек, судя по себе, никак не может себе представить, чтобы плохой человек так уважал себя и с такой самоуверенностью говорил о том, чего не знает.
4) В человеке сердце и разум: т. е. желания и способность находить средства их удовлетворения. Но это не весь человек. Человек вполне — это еще способность сознавать себя (вне времени): свои желания и свой разум.
5) Движение, как вне меня, так и во мне, есть открывание для меня того вечного, вневременного и внепространственного существа, которое есть и которого я не могу обнять, но к познанию которого приближаюсь. В этом открывании меня и мира я могу принимать участие двоякое: пассивное, бессознательное, отдаваясь течению, признавая реальным переменчивый мир, — и активное, сознательное, признавая себя духовным существом, все более и более раскрывающимся, сливающимся со Всем.
27 июня 1907 г.
1) Так ясно почувствовал преимущество косца работника в росистом лугу рано утром, пускай и в жар полдня, и бедственность его хозяина за раздражающей его газетой и кофеем, с озлоблением, тоской и геморроем.
2) Я недавно еще радовался тому, что живо, жизненно чувствовал необходимость, естественность и радость любовного общения со всеми людьми, а теперь понял, что чувство это производное, а основное чувство — это сознание любовного общения не с людьми, а с источником всего, с Богом. Это чувство включает первое. Живо чувствовал это несколько дней: всякую минуту чувствовал Его близость и жил у Него на глазах, исполняя Его волю.
3) Не жить с Богом — сиротливо, чувствуешь себя одиноким.
4) Любовь не есть какое-либо особое чувство (как ее понимают обыкновенно). Любовь есть только последствие более или менее ясного сознания своей причастности Всему. Пальцы руки не любят друг друга, а живут общей жизнью. Они не поняли бы, что такое любовь.
Я — неполное сознание Всего. Полное сознание Всего скрывается от меня пространством и временем. Пространство и время лишают меня возможности сознать Все.
5) Есть Нечто непреходящее, неизменяющееся, короче: непространственное, невременное и не частичное, а цельное. Я знаю, что оно есть, сознаю себя в нем, но вижу себя ограниченным телом в пространстве и движением во времени. Мне представляется, что были за 1000 веков мои предки люди и до них их предки животные и предки животных — все это было и будет в бесконечном времени. Представляется тоже, что я моим телом занимаю одно определенное место среди бесконечного пространства и сознаю не только то, что все это было и будет, но что все это и в бесконечном пространстве и в бесконечном времени все это я же.
В этом кажущееся сначала странным, но в сущности самое простое понимание человеком своей жизни: я есмь проявление Всего в пространстве и во времени. Все, что есть, все это — я же, только ограниченное пространством и временем. То, что мы называем любовью, есть только проявление этого сознания. Проявление это естественно более живо по отношению более близких, по пространству и времени, существ.
6) Живо думал о том, чтобы правдиво написать всю свою мерзость, ничтожество, не прошедшие только, а теперешние.
7) Хотелось ожидаемым детям сказать вот что: Вы все знаете, что у Христа был любимый ученик Иоанн. Иоанн этот долго жил и, когда очень состарился, насилу двигался и еле говорил, то всем, кого видел, говорил только все одни и те же короткие 4 слова. Он говорил: дети, любите друг друга. Я тоже стар, и если вы ждете от меня, чтобы я что-нибудь сказал вам, то я ничего не могу сказать от себя и повторю только то, что говорил Иоанн: дети, любите друг друга. Лучше этого ничего сказать нельзя, потому что в этих словах все, что нужно людям. Исполняй люди эти слова, только старайся люди отучаться от всего того, что противно любви: от ссор, зависти, брани, осуждения и всяких недобрых чувств к братьям — и всем бы было хорошо и радостно жить на свете. И все это не невозможно, и даже не трудно, а легко. Только сделай это люди — и всем будет хорошо. И рано ли, поздно люди придут к этому. Так давайте же сейчас каждый понемногу приучать себя к этому.
8) Одни люди поднимаются в обществе людей, другие спускаются.
9) Человеку естественно исполнять волю Бога: жить в любви, как естественно птице вить гнездо, петь, выводить птенцов. Только ложные учения сбивают человека с естественного пути.
10) Все страсти только преувеличение естественных влечений — законных: 1) тщеславие — желание знать, чего хотят от нас люди, 2) скупость — бережливость чужих трудов, 3) любострастие — исполнение закона продолжения рода, 4) гордость — сознание своей божественности, 5) злоба, ненависть к людям — ненависть к злу.
11) Доказывать существование Бога! Может ли быть что-ни- будь глупее мысли: доказывать существование Бога. Доказывать Бога все равно, что доказывать свое существование. Доказывать свое существование? Для кого? Кому? Чем? Кроме Бога, ничего не существует.
12) Как легка и радостна становится жизнь, освобожденная от страстей, в особенности от славы людской.
13) Жизнь становится сновидением. Сознаешь его нелепость и не можешь проснуться — умереть. Да, жизнь — сон: одни люди просыпаются рано, не доспав — ранняя смерть, другие — выспавшись: смерть в старости.
1 июля 1907 г.
При встрече с каждым человеком надо молитвенно, серьезно относиться (не шуточно), помня, что это Бог. Правда, что и всё — Бог. Но человек — это Бог, наиболее понятный мне.
20 июля 1907 г.
1) Как хорошо быть виноватым, униженным и уметь не огорчаться. Это можно. И как это нужно. И как дурно считать себя правым, возвышенным перед людьми и радоваться этому! Очень дурно, и я испытываю это. Это губительно для истинной жизни.
2) Если бы положение о том, что три угла треугольника равны двум прямым, было бы противно интересам людей, они нашли бы доказательства противного. (Гоббс)
3) Стараешься вызвать любовь к человеку и не можешь. Одно средство достигнуть этого: вызвать в себе любовь к Богу, сознание своего единства с Богом, и достигнешь если не любви деятельной, то уже наверное освободишься от нелюбви, от недоброго чувства к человеку. Сейчас вспомнил о ветеринаре, о моих шутках о нем, и стало стыдно и совестно перед собой. (Как полезно писать этот дневник: беседовать так с своей душой, как говорит Марк Аврелий).
4) Любовь нечего вызывать, только устрани то, что мешает проявлению ее, т. е. себя, истинного себя.
5) Старость уже тем хороша, что уничтожает заботу о будущем. Для старика будущего нет, и потому вся забота, все усилия переносятся в настоящее, т. е. в истинную жизнь.
6) Мы все оправдываем себя, а нам, напротив, для души нужно быть, чувствовать себя виноватым. Надо приучать себя к этому. А чтобы было возможно приучить, надо радоваться случаю, когда можешь признать себя виноватым. А только поищи, и случай этот всегда найдется.
7) Любишь быть силен, ловок, умен, способен на всякое дело, и упражняешься для этого в силе, ловкости, в разных делах. А есть одно дело, которое важнее всех других и успех в котором дает наибольшую радость, и потому разумно упражняться более всего в этом деле. Дело это в том, чтобы приближаться к Богу в самом себе.
8) Как важно для исполнения закона жизни и для блага ее понимать жизнь, как прохождение.
9) Тело человека отделяет его от Всего пространством, и тело же объединяет человека со Всем временем.
В пространстве человек отделен от всего мира, во времени он соединен со всем.
10) Нравственность не может быть ни на чем ином основана, кроме как на сознании себя духовным существом, единым со всеми другими существами и со Всем. Если человек не духовное, а телесное существо, он неизбежно живет только для себя, а жизнь для себя и нравственность несовместимы.
11) Нравственность только в том, чтобы понимать себя проявлением Бога: сыном, рабом Его, — и потому понимать смысл жизни в исполнении воли Его. Безнравственность — это то, чтобы понимать себя слугою или своей личности, или своей семьи, или своего отечества, или своей породы существ — человечества.
12) Не успел оглянуться, как соблазнился, стал приписывать себе особенное значение: основателя философско-религиозной школы, стал приписывать этому важность, желал, чтобы это было, как будто это имеет какое-нибудь значение для моей жизни. Все это имеет значение не для, а против моей жизни, заглушая, извращая ее.
13) Сходясь с людьми, всегда помнить, что жизнь только в настоящем. Малого захотел! Жить всегда в настоящем значит жить всегда и с Богом и Богом.
14) Надо, встречаясь с каждым человеком, помнить, что перед тобою Бог. Вот когда и где настоящая молитва. А то у входа в церковь стоят нищие, а мы проходим мимо к иконам, к словам, к службе.
15) Какая дурная привычка, сходясь с человеком, начинать с шутки. В человеке Бог, а с Богом нельзя шутить. Всегда, сходясь с человеком, говори с ним вовсю.
16) Тело мое — не я, разум мой — тоже не я. Не я и мое сознание. Я, мое истинное я — это то, что я сознаю. Сознаю же я свою духовную, божественную сущность. Я не понимаю эту сущность, но она-то одна и есть настоящий я.
17) Учение о будущей жизни больше вредит, чем помогает доброй жизни в этом мире. ‘Мы переходим от смерти в жизнь, если любим братьев’.
Верь в будущую вечную, загробную жизнь — и не будешь здесь радостно, а, напротив, будешь здесь мучительно жить. Не верь в будущую вечную жизнь, а признавай эту жизнь вечною — и будешь спокойно и радостно жить в этой жизни.
18) Нельзя проповедовать учение блага, живя противно этому учению, как живу я. Единственное средство доказательства того, что учение это дает благо — это то, чтобы жить по нем, как живет Добролюбов.
19) Смерть уже тем хороша, что избавляет от своего я тех, кто понял всю узость, всю несвободу этого связанного с я отделения от Всего.
20) Какая удивительная иллюзия матерьялистов! Не сознавать свою истинную жизнь или, сознавая ее, не верить этому сознанию и переносить свою жизнь во внешнее.
21) Колокольчик, письма. По старой привычке я ожидаю чего-то извне: кто-то приятный едет, какое-нибудь хорошее известие в письме. Я ожидаю, а между тем знаю очень хорошо, что извне мне ничего хорошего прийти не может. Не могу придумать, что извне, какой человек и какое известие могло бы дать мне истинную радость. Что же может дать мне радость? Чего я могу желать? Только одного: того, что я сам могу дать себе: все большего и большею приближения к Богу, слияния с Ним. Сейчас я в дурном духе, какую же радость, я сейчас могу доставить себе? Могу и теперь доставить себе и большую радость: победить это настроение, воспользоваться им для того, чтобы научиться и при нем не прекращать своего общении с Богом.
6 августа 1907 г.
Крестьяне были гораздо лучше нравственно во время крепостного права, чем теперь. Отчего это? Думаю, оттого, что подавленность, нужда, страдания содействуют нравственному совершенствованию, а свобода, достаток, внешние блага вредны. Вредны, потому что трудны, требуют многого. Человек лучше и легче может устроиться в маленьком домике, чем в огромном дворце. Как это ни странно и кажется дико, я верю, что это так. И вывод из этого для меня тот, что благо человека — только духовное, и нарушает это благо более всего забота о телесном, матерьяльном благе. Из этого дальнейший вывод тот, что нет ничего вреднее для человека, как заботиться о своем телесном благе. Как же быть, если не заботиться о своем телесном благе? А так быть, чтобы заботиться о благе других с уверенностью, что другие будут заботиться о тебе. Так что самоотвержение есть самый основной закон жизни человеческой.
8 августа 1907 г.
1) Сущность религии в том, чтобы видеть не себя одного и прикасающихся к тебе, а Все, бесконечное Все, и свое отношение к этому Всему — Богу.
2) Сущность жизни, благо ее, то, к чему свойственно стремиться человеку — это увеличение любви и, вследствие этого увеличения, увеличение блага жизни своей и всеобщей. Как это люди не понимают, и я не понимал этого? Ведь это самое сказано в: ‘Придите ко мне все труждающиеся и обремененные…’
3) Дело жизни, кроме внутреннего, есть только одно: увеличивать в людях любовь делами и словами, убеждением.
4) Странник мне говорил: ‘Жить нельзя стало. Помещики совсем сдавили народ. Деваться некуда. И попы. Они как живут. Сироту, вдову обдирают — последнюю копейку. А кто за правду, за народ идет, тех хватают. Сколько хорошего народа перевешали’.
Ходит он и тысячи ему подобных, чтобы кормиться, а это самое сильное средство пропаганды.
5) Прежде были святые Франциски, а теперь — Дарвины.
6) Молодое поколение теперь не только не верит ни в какую религию, но верит, именно верит, что всякая религия — вздор, чепуха.
7) Смирение есть основа всего — и добродетели, и разума. Нет ничего более полезного для души, как памятование о том, что ты — ничтожная и по времени, и по пространству козявка, сила которой только в понимании этого своего ничтожества.
8) Удивляешься на признаваемые людьми нелепости, неразумности. Пойми, что все это от того, что только этими нелепостями люди могут оправдать те свои пороки, про которые они знают, что они могли бы не быть и даже должны не быть.
9) Ум возникает только из смирения. Глупость же — только из самомнения. Как бы сильны ни были умственные способности, смиренный человек всегда недоволен — ищет, самоуверенный думает, что все знает, и не углубляется.
10) В телесном своем состоянии — хочется есть, спать, весело, скучно — человек один, в поступках, общении с людьми ты соединяешься с немногими существами, в мыслях ты соединяешься со всеми людьми прошедшего и будущего.
11) Нет на свете более сильной душевной радости, как состояние нежной, умиленной любви.
12) Все есть. Нет ни пространства, ни тела, ни времени, ни движения. И вот в этом внепространственном, бестелесном, вневременном, недвижущемся Всем является человек и чувствует себя частицей, отделенной от Всего, и отделение это представляется телом в пространстве. Но он чувствует себя и частью Всего, и это сознание своего причастия Всему он сознает движением во времени.
13) Только посредством тела в пространстве я делаюсь отдельной частью Всего. Только посредством движения во времени я, часть, соединяюсь со Всем. Тело отделяет и образует пространство. Движение соединяет и образует время.
14) Мужики жалуются, что на них ездят, а сами ездят на сыновьях, на женах. Ездят только на тех, кто сам любит ездить. Сам ездишь, так уж не жалуйся, что на тебе ездят.
15) Кант считается отвлеченным философом, а он великий религиозный учитель.
16) Правдивость настоящая может быть только у людей, живущих перед Богом. Люди, живущие перед людьми, всегда виляют и будут вилять.
17) Неверно думать, что назначение жизни есть служение Богу. Назначение жизни есть благо. Но так как Бог хотел дать благо людям, то люди, достигая своего блага, делают то, чего хочет от них Бог: исполняют Его волю.
18) Свободы выбора в состоянии тела почти нет: обжегся — отскочил, не спал 2-е суток — заснул. Свобода выбора поступков уже больше: пойти — не пойти? Делать ту или иную работу. Свобода выбора мысли еще больше — почти полная.
19) Дама с ужасом говорит, содрогается от мысли об убийстве, а сама требует поддержания той жизни, которая невозможна без убийства.
20) Читал про слепо-немую, которая радуется своей жизнью, благодарит за нее Бога и пишет, что назначение человека — быть счастливым, довольным и своей радостью жизнью помогать другим радоваться жизни.
21) Я не потому только обращаюсь к Богу, как личности, что я так воспитан, но я воспитан так потому, что такое обращение к Богу свойственно человеку. Я знаю или могу знать, что солнце есть какое-то огромное соединение раскаленных газов, но я говорю, не могу не говорить и не думать, что солнце — это светлый, теплый красно-желтый круг, который выходит из-за горизонта и заходит за него. Также и про Бога я знаю и могу знать, что Он есть все, не имеющее никаких пределов и ограничений, но я говорю и думаю, не могу не говорить и не думать, что Бог — это Отец, во власти которого я нахожусь, который добр и знает меня и может помочь мне. И говорю: прости мне, Господи, помоги мне, благодарю Тебя.
22) Прекрасна мысль Лаодцы о смирении, как я понимаю ее. Он говорит так: человек, ищущий славы людской, все больше и больше возвеличивается, и по мере того, как он возвеличивается в глазах людей, он все более и более слабеет в самом себе и доходит наконец до того, что сам ничего не может сделать. Человек же, ищущий одобрения Бога, все больше и больше унижается перед людьми, но делается все более и более могущественным и наконец доходит до того, что нет того дела, которого бы он не мог сделать.
22 августа 1907 г.
1) К старости проходит интерес к будущему и прошедшему, уничтожается память и воображение, но остается, разрастается жизнь в настоящем, сознание этой настоящей жизни.
2) Существует среди нас и всегда, а особенно теперь, эпидемическое безумие, охватывающее детей, безумие устраивания жизни не своей, а других людей.
3) Читал Кропоткина о коммунизме. Хорошо написано и хорошие побуждения, но поразительно по внутреннему противоречию: для того, чтобы прекратить насилие одних людей над другими, совершить насилие. Дело в том, как сделать людей не эгоистами и не насильниками? По их программе, для достижения этой цели нужно совершать новые насилия.
4) Живо почувствовал разницу жизни для мира, для людей, для одобрения их, и жизни для Бога, вовсю. Какая свобода, радость, сила такой жизни!
5) Вчера очень хороший разговор с Николаевым. Он начал с того, что сказал: ‘Я говорю страшную вещь: я признаю собственность, признаю священное право собственности на то, что сделано трудом человека’. Я возразил, что ни права, ни священности его я не признаю. Правда, что человеку свойственно желать беспрепятственно пользоваться тем, что он сработал, и что свойственно уважать в другом это свойство. Но тут нет никакого ‘права’. Коммунисты говорят, что все принадлежит всем, а некоммунисты говорят, что есть право собственности, и оно священно. А я думаю, что для христианина не может быть ни коммунизма, ни права собственности. Христианство с главной основой своей — полной свободой, исключающей возможность насилия человека над человеком, — упраздняет и коммунизм, и право собственности.
Если я сделал сапоги и хочу отдать их своему сыну, то коммунист требует от меня эти сапоги на общую пользу. Если я не хочу отдать, он употребит против меня насилие. Точно так же и государственник против того человека, который захочет отнять у меня сапоги, употребит насилие. Христианин же, хотя и знает и уважает свойство людей желать распоряжаться каждому самому своей работой, не считает никого вправе силою осуществлять это желание и также не считает никого вправе во имя коммунизма силою отнимать у человека произведение его труда. Христианство, не допуская насилие, исключает собственность так же, как и коммунизм. Собственность так же, как и коммунизм, произведение насилия, находится в области насилия, не существующей для христианина.
6) Когда что-нибудь тревожит тебя, постарайся разобраться в том, что тревожит: божеское ли это дело или человеческое. Я не знал, как решить о духоборческих деньгах, старался не выходить к городовым. Как только спросил себя, во имя чего я тревожусь, тотчас же все стало ясно.
7) Ничто так не больно, как дурное мнение о тебе людей, а ничто так не полезно, ничто так не освобождает от ложной жизни.
8) Славянофильская мысль о том, что пускай властвуют (если уж нужна власть) самые плохие люди, пока они плохие, — совершенно верна.
9) Думал о двух людях, враждебных мне, которые оскорбляли меня, — о П. О. и Мет., и вспомнил, что в мыслях надо не сердиться на них, а любить их мысленно. И начал стараться и так успел, что не могу уже восстановить прежнего недоброго чувства к ним.
10) Прекрасная мысль, что Бог — это свет солнца, а человек предмет, поглощающий лучи света — Бога. Тело человека — это те лучи Бога, которые не поглощены человеком. Жизнь есть все большее и большее поглощение человеком божества.
11) Хочется, страстно хочется одно: умолять людей, от Николая II до последнего вора-разбойника, пожалеть себя: все забыть, все соображения о Боге, о будущей жизни, не говорю уже — о государстве, семье, своем теле, и все внимание, все силы свои обратить на одно: на то, что одно точно, несомненно есть, — на свою жизнь, и не губить ее ни для отечества, ни для славы, ни для богатства, ни для Бога, а жить для себя, для своего блага: пользоваться тем благом жизни, которое в нашей власти. Это благо неотъемлемое, перевешивающее, уничтожающее все, что может быть тяжелого в нашей жизни, — это благо есть любовь, любовь ко всему живому и даже неживому, и между прочим и любовь к себе, к своей душе. Это то состояние духа, при котором все — благо. Меня мучают, дразнят, пытают, бьют, а я жалею и люблю тех, кто это делает, и мне тем лучше, чем злее они ко мне. Выработай в душе это чувство — а это возможно, — и все будет благо, все то, что считается бедствием, в том числе и смерть. Все претворится в благо.
12) Любить врагов, любить ненавидящих не есть преувеличение, как это кажется сначала — это основная мысль любви. Так же, как непротивление, подставление другой щеки не есть преувеличение и иносказание, а закон, закон непротивления, без которого нет христианства. Также нет христианства без любви к ненавидящим, именно к ненавидящим.
13) Я тягощусь болезнью. А ведь болезнь есть только матерьял той радостной работы, которая предстоит мне: работы победы духовного начала над телесным и радости, вытекающей из этой победы. Не знаю, будет ли такая же радость, как при победе над недобротой, — попытаюсь.
14) Ничто так не задерживает осуществления Царства Божия, как то, что мы хотим установить его делами, противными ему: насилием.
15) ‘Sammle nur die grЖsste Kraft auf den kleinsten Punkt’. Сосредоточь только все силы на малейшую точку, и ты совершишь великое. Сосредоточить все силы духа на ничтожнейшее существо — свое тело, и ты сделаешь, не думая о том, то, что в мире называется великим.
16) — Что такое Бог?
— Это то, что в тебе не твое тело.
— И только?
? Нет, это еще и то, что и в других людях не одно их тело, еще и то, что во всем, что мы знаем, не одно тело.
? Читал газету об убийствах и грабежах с угрозой убийств. Убийства и жестокость все усиливаются и усиливаются. Как же быть? Как остановить? Запирают, ссылают на каторгу, казнят. Злодейства не уменьшаются, напротив. Что же делать? Одно и одно: самому каждому все силы положить на то, чтоб жить по-божьи и умолять их, убийц, грабителей, жить по-божьи. Они будут бить, грабить. А я, с поднятыми по их приказанию кверху руками, буду умолять их перестать жить дурно. ‘Они не послушают, будут делать все тоже’. Что же делать? Мне-то больше нечего делать.
7 сентября 1907 г.
1) Если ты понял, что ты — Бог, проявившийся отдельно — в теле, то какая же может быть смерть для Бога? Если же ты понял это, то ты не можешь не стремиться к освобождению себя от отделенности и к соединению со Всем. Освобождение же себя от отделенности достигается только одним: любовью ко Всему и всем. Любовь же дает лучшую радость в жизни.
‘И мы знаем, что мы перешли от смерти в жизнь, если любим братьев’ (‘Послание Иоанна’).
2) Человек, живущий телесной жизнью, руководящийся временными интересами, совершенно подобен птице, которая, мучаясь, бегала бы слабыми ногами по земле, не зная употребления своих крыльев.
3) Мир не Бог, но мир есть проявление Бога. В себе я сознаю Бога, могу сознавать Его и в людях, и даже в животных, полусоз- наю, полуразумею Бога в растениях. В песке же, в микроскопических частицах материи и в звездах не сознаю и не разумею Бога, но не могу не предполагать, что он проявляется и там более чутким и разумным существам, чем я.
4) Хочется так сказать людям:
Милые братья, зачем вы мучаете себя и других людей, зачем стараетесь переделать, улучшить жизнь людей, переделать, улучшить самих людей? Ведь ни вы, никто не можем это сделать. Стараясь переделать и улучшить жизнь людей, вы только мучаете и себя, и других людей, портите свою и чужую жизнь. Ни один человек в мире не призван к тому, чтобы исправлять других людей, и никто не может этого сделать. Всякий человек признан только к тому, чтобы исправлять, улучшать самого себя, и всякий человек и должен и может это делать. И мало того, что всякий человек может и должен это делать: истинное благо всякого человека только в этом, только в том, чтобы улучшать самого себя, возвышать в себе, как сказано в Евангелии, сына Божия. Только испытай это человек: положи все свои силы на то, чтобы жить не для своего тела, а для Бога, положи свои силы на то, чтобы увеличивать в себе любовь, и он почувствует, как радостна и легка станет жизнь его. ‘Придите ко мне все труждающиеся…, возьмите иго мое на себя и научитеся от меня все, яко кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим, ибо иго мое благо и бремя мое легко’.
5) Все растет, уходит и проходит. Удивительно, как люди могут не понимать этого: переносят свои желания на будущее, не думая о том, что будущее не остановится и так же пройдет, как все прошедшее.
6) В последнее время каждый день ощущение праздника и благодарности за дарованное благо.
7) Услыхал за акацией разговоры ребят: курят и матерщинничают. Я подозвал малого, стал усовещивать, он стал лгать и осуждать других. Душевное состояние этих ребят хуже, чем всякие телесные бедствия.
8) Мы переживаем ужасное время. Ужасны не грабежи, не убийства, не казни. Что такое грабежи? Это переходы имуществ от одних людей к другим. Это всегда было и будет, и в этом нет ничего страшного. Что такое казни, убийства? Это переходы людей от жизни к смерти. Переходы эти всегда были, есть и будут, и в них нет ничего страшного. Страшны не грабежи и убийства, а страшны чувства тех людей, которые грабят и убивают.
11 — 12 сентября 1907 г.
1) Если бы я не знал, что я умру (как, я думаю, не знает этого животное), ответ на вопрос: зачем жить? — был бы очень легкий: жить, удовлетворяя своим животным потребностям. Но ведь во мне есть то свойство разума, по которому я знаю, что я умру, что моя жизнь здесь есть только прохождение, что заботы ни о моем здоровье, ни о моем имуществе, ни о моем почете, ни о моей славе, ни о том, что я сделаю для моей семьи или для моего народа, не могут доставить мне блага. Я умру, исчезну, и потому совершенно всё равно, был ли я здоров, богат, славен, были ли мои наследники, соотечественники, даже род человеческий более или менее счастливы, потому что всего этого для меня не будет, да не будет и для самого себя. Что же мне делать во время этого перехода моего в этой жизни из одного несуществования в другое несуществование? Ответить на это я могу с двух сторон, и оба ответа одинаковы. С одной стороны, я не могу не признать того, что мое появление здесь и мое прохождение через жизнь должно быть нужно той силе, которая послала меня сюда, и нужно это прохождение мое не как животного только, а как животного существа, одаренного разумом, т. е., что я должен делать в этой жизни что-то такое, для чего нужен разум. С этой стороны положение мое подобно тому, в котором был бы работник, который был бы в том одурманении, при котором он забыл все то, что было с ним перед этим, и который очнулся в неизвестном ему месте с лопатой в руках и подле недокопанной, но начатой, выходящей из недоступного отдаления канавы. Кто-то властвующий над ним, очевидно, хочет, чтобы он продолжал той лопатой, которая дана ему в руки, начатую работу. То же испытывает и человек, являющийся в этот мир и входящий в обладание своего разума: он не может не сознавать, что кто-то хочет от него то, чтобы он своим разумом продолжал начатую в этом мире разумную работу.
С другой стороны ответ на тот же вопрос, еще более ясный и, если можно так сказать, еще более несомненный — это то, что живу я в этом мире для блага и ни для чего иного, как только для блага. И говорит мне это уже не разум, не случайные мои рассуждения, наблюдения, а не переставая все существо во все время моей жизни.
Ответ этот так прост и ясен, так сознается всегда и всеми, что он должен бы был быть принят всеми и никем никогда не оспариваем. На деле же выходит то, что ответ этот признается справедливым только детьми и самыми простодушными людьми, люди же взрослые, думавшие и наблюдавшие жизнь, признают этот ответ несогласным с разумом и наблюдением, — именно то, что люди, полагающие цель своей жизни в благе, не только не достигают его, но большей частью становятся несчастными. Что же это значит? Неужели признать, что та сила, которая ввела меня в жизнь, которая обусловливает мою жизнь, вложила в меня, во всех нас неистребимую, всегдашнюю потребность блага только для того, чтобы обмануть, измучить нас, заставить нас стремиться к тому, чего мы не можем достигнуть? Неужели основные начала души: разум и желание блага противуположны друг другу, исключают одно другое? Этого не может быть, — всегда отвечало и не может иначе отвечать сердце человеческое. И действительно, этого никогда не было, не могло и не может быть. Разум и желание блага не только не противуположны друг другу, не исключают одно другое, а, напротив, немыслимы одно без другого, дополняют одно другое.
Дело в том, что они кажутся несогласимы только тогда, когда извращено понятие желания блага, приписываемого личности, извращен и разум, когда он признает возможным такое благо. Извращено понятие желания блага, когда цель этого желания представляется в благе личности. Благо это немыслимо при неизбежности не только смерти, разрушающей всякую возможность блага личности, но при существовании борьбы за существование во всех ее видах, при существовании физических страданий, болезней… И эта невозможность была бы совершенно очевидна, если бы обман не поддерживался извращенным разумом, который самыми разнообразными изворотами не старался бы или скрыть эту невозможность, или оправдать ее. Так оправдывают эту невозможность все учения о будущей загробной жизни и вытекшие из этих религиозных учений (хотя и отрицающие их) философские учения о нравственном долге (Кант и его последователи). Так же стараются скрыть эту невозможность учения эпикурейские, позитивистов и тех, которые отчаиваются в жизни. Скрывают эту явную невозможность блага личности, кроме рассуждений извращенного разума, еще и самые грубые и простые средства разжигания страстей и притупления разума, даже искусственными средствами (одурманивающими веществами).
Так что кажется невозможным благо и противоречивым это желание блага в человеке с его разумом только потому, что извращены и понятие блага, и разум человеческий. Извращено желание блага тем, что основное, главное, составляющее жизнь человека и неистребимое в нем желание блага не есть желание блага для своей телесной личности, — оно кажется только таким при неразвитом и извращенном разуме, — а есть желание блага себе, своему духовному существу, тому существу, которое человек сознает не в одном себе, но во всем живом и особенно сильно и живо в таких же, как он, людях. Желание же блага своему духовному существу, сознаваемому человеком во всем живом, проявляется в человеке любовью. И потому истинное благо человека есть то благо, которое он находит в любви, в том чувстве любви, которое он сознает к себе, которое дает ему счастье и которое он может бесконечно увеличивать и в увеличении которого и в пользовании которым никто и ничто не может ему препятствовать, в котором человек чувствует себя всемогущим, в котором сливается, соединяется с тем Началом, которому он приписывает свое существование. Таково извращение понятия блага. Извращение же разума состоит именно в этом не только непонимании того, в чем истинное благо, но в признании кажущегося блага личности за настоящее благо, в признании возможности блага где-то за гробом или здесь, в этой жизни, для человеческой личности.
Стоит восстановить понятие истинного блага, состоящего к увеличении любви, и откинуть все те ложные рассуждения, которыми разум старается скрыть безвыходное противоречие желания блага и невозможности его, для того, чтобы желание блага истинного, не только вложенного в душу человека, но составляющего эту душу, выражающегося любовью и не могущего встретить препятствий и не быть все более и более удовлетворенным, чтобы это желание блага и не было бы самым ясным и точным ответом на вопрос о том, что делать человеку во время этого прохождения от одного существования к другому, которое мы называем жизнью. Разум, с одной стороны, отвечает мне на этот вопрос тем, что я — работник, долженствующий исполнить в этой жизни то служение, которого хочет от меня пославший и давший мне для этого служения нужное орудие. Ответ в том, что я — работник и должен делать нужное хозяину дело. На вопрос же о том, в чем именно это дело, и зачем мне его делать? разум мой не отвечает мне. И вот тут-то, с другой стороны, я получаю самое твердое и ясное указание на то, в чем это дело и зачем мне его делать? Делать для блага, потребность которого составляет сущность моей души.
Кто-то, что-то хочет от меня, чтобы я делал какое-то дело, пользуясь данным мне орудием разума.
Я спрашиваю: что именно и зачем мне делать? И мне отвечает неудержимое, неперестающее стремление к благу моего духовного существа, которое выражается во мне любовью, таким свойством, в котором я сознаю себя не только свободным, но всемогущим.
Казалось бы, чего же еще для того, чтобы не было никакого сомнения? Но и этого мало. Для того, кто бы все-таки усомнился в этом, готово самое убедительное доказательство. Доказательство это — опыт. Пусть только испытает человек истинность этого положения, пусть хоть на время перенесет свою жизнь из ложного искания блага для своей телесной личности в благо духовной — в увеличение в себе любви ко всему живому, которое окружает его и с которым он входит в сношение, и он тотчас всем существом своим почувствует полное освобождение от всех стеснений, страхов, главное, тяжелых, недобрых чувств, тотчас почувствует то самое душевное состояние, которого всегда желало все существо его. Мало и этого, отдавшись этому чувству, человек почувствует, что не только все так называемые горести, страхи, болезни, испытываемые личностью, но самая явная для разума неизбежная смерть, которая уничтожает все, самая смерть перестает существовать для человека, положившего свою жизнь в духовном начале, живущем во всем и сознаваемом им любовью.
2) Если человек знает или думает, что знает, что ему делать для того, чтобы ему и всем людям было хорошо, лучше всего жить, то это, что он знает, или думает, что знает, и есть вера.
3) Есть доля правды в том, что жизнь моя, моя духовная жизнь остается в тех людях, которым она нужна была. Может быть, я есмь то, что осталось в других существах от духовной жизни какого-нибудь существа. И то существо было тоже соединение духовных начал других существ, и те также.
4) То, что у NN такая жена, нужно было именно для него. А то бы он возгордился своей святостью.
5) Сказать NN, чтобы не увлекался мною. Во мне и теперь и гадости, и глупости, и хитрости без конца.
15 сентября 1907 г.
1) Человек есть проявление божества, но ему кажется сначала, что он особенное существо: ‘я’. Ему кажется, что он — ‘я’ отдельный, что он — человек, а он Бог, проявление Его. Не знаю, как животные, но человек не только может, но должен это познать. А познав это, человек не может не полагать свою жизнь в соединении со всем, т. е. в любви. Последствием этого для человека является благо.
2) Любить дурного человека кажется невозможным. Оно и точно невозможно. Но любить надо и можно не человека, а задавленного, заглушенного Бога в человеке, и любить этого Бога, и стараться помочь ему высвободиться. И это не только можно, но радостно.
3) Настоящая, серьезная жизнь только та, которая идет по сознаваемому высшему закону, жизнь же, руководимая похотями, страстями, рассуждениями, есть только преддверие жизни, приготовление к ней, есть сон.
4) Как в стареющемся человеке, все более и более проявляется в нем согласие с силой божьей вечной, так точно все больше и больше проявляется это согласие во всем мире, по мере движения времени.
5) Никто не призывает тебя к изменению и улучшению существующих порядков, но вся сила жизни, вложенная в тебя, призывает тебя к изменению и улучшению твоей внутренней, духовной жизни, к все большему и большему проявлению в себе Бога.
6) Все больше и больше проявлять в себе Бога — в том жизнь, в том и вера.
7) Женщины нашего круга, людей достаточных, имеют перед мужчинами этого круга огромное преимущество, которого не имеют деревенские, вообще трудящиеся женщины — это то, что они, рожая и выкармливая детей, делают несомненно нужное, определенное высшим законом, настоящее дело. Мужчины же наши большей частью проживают всю жизнь в штабах, профессорстве, судах, администрации, торговле, не только не делая никакого настоящего дела, но делая скверные, глупые, вредные дела. Зато и женщины бездетные, если только они не святые, не отдаются делам любви, а берутся за мужское безделье, бывают еще гаже, глупее и самодовольнее в своей гадости самых извращенных мужчин неработающих классов.
8) Человек запутался так, что, что ни сделай, все дурно, как перекресток дорог сказочного богатыря. Кажется, что выхода нет, и куда ни пойди — все будет худо. И вот, если только найдет на него внутреннее просветление, и он поймет, что ему выбирать ничего не нужно, а нужно только сознать в себе Бога и отдаться Ему, т. е. отдаться любви. И тогда не нужно ничего выбирать. Иди по какой хочешь дороге — на всех благо.
9) Говорят: только попробуй один жить по любви, когда все люди вокруг будут жить по-мирскому, и тебя оберут, замучают самого и только посмеются над тобой. Так говорят люди, но это неправда. Не может этого быть. Любовь и разум вложены не в меня одного, а во всех людей. Не мог Бог вложить в нас любовь и разум — частицу Себя — только затем, чтобы нам было дурно, если мы станем жить тем, что вложено в нас и что влечет нас к себе. Не может этого быть.
10) Какое счастие чувствовать, как я это иногда чувствую, что у меня другого побуждения в жизни нет, как только то, чтоб исполнять волю Пославшего.
Я помру, так что же? Тем лучше. Если не я сам, Л. Н., буду исполнять эту волю, будут исполнять ее те люди, которые от меня, через меня поймут, что жизнь только в том, чтобы исполнять эту волю.
11) Какое счастье жизнь! Иногда теперь, все дальше и дальше подвигаясь в старости, я чувствую такое счастье, что больше его, кажется, не может быть. И пройдет время, и я чувствую еще большее, чем прежнее, счастье. Так чувствую я это теперь, записывая сейчас, 15 числа, этот дневник в 12 часов дня.
12) Хорошо спрашивать себя, особенно когда колеблешься: сделать, не сделать? для себя ли делаешь или для Бога?
26 сентября 1907 г.
1) Отчего безграмотные люди разумнее ученых? От того, что в их сознании не нарушена естественная и разумная постепенность важности предметов, вопросов. Ложная же наука производит это нарушение.
2) Требования семьи не могут оправдать противные нравственности поступки, так же как взятый на себя подряд не может оправдать бесчестных расчетов с поставщиками.
3) Требования семьи — это мои требования для семьи.
4) Нужда для семьи нужнее, чем роскошь.
5) Мне, богатому человеку, надо дать воспитание детям: как одевать их, кормить? как их учить? Для человека в нужде вопросы эти решены, и всегда лучше, чем для человека богатого.
6) Смотрю на крошку внучку Таничку и думаю: будет большая, старая, как ее мать, бабка, и спрашиваю себя: как это произойдет? Отчего? И вот, самое это простое и важное явление все знают, и никто матерьяльным путем, научным не только не может объяснить, а и не пытается объяснить.
7) NN не любит хорошего человека, вредит, бранит его. Но человек умирает, и неловко бранить, особенно оттого, что все жалеют. И вот NN уверяет, что он всегда очень любил.
8) Наше воспитание людей похоже на выведение таких плодов (яблок и т. п.), в которых все почти была бы одна оболочка (вкусная) семени. Чтобы семени, если можно, совсем бы не было. Воспитывать людей так, чтобы души было как можно меньше, а было бы одно тело.
9) Только благодаря времени, движению, возможно осуждение себя, раскаяние и вследствие этого радость духовного роста. Только благодаря пространству, отделенности, возможна любовь и радость ее. Для недвижущегося и неотделенного существа — для Бога — нет ни радости духовного роста, ни блага любви.
10) Внешние знаки поклонения Богу нужны, необходимы людям. Человек, который, будучи один, перекрестится, скажет: Господи, помилуй, этим показывает признание своего отношения к Существующему Непостижимому. Жалки люди, не признающие этого отношения.
11) Бог хочет блага всем. Если я хочу жить по воле Бога, то должен желать блага всем, т. е. любить.
12) Во мне живет то, что хочет блага. Я только по недоразумению думаю, что я хочу блага себе. Желание блага, живущее во мне, не может желать блага себе одному. Желание блага есть голос Бога, желающего блага всему.
13) Для разумного человека, живущего духовной жизнью, разум есть руководитель жизни. Для неразумного, живущего телесной жизнью, разум есть только орудие, которое может быть с пользой употреблено для блага личной жизни.
10 октября 1907 г.
1) Жизнь — не шутка, а великое, торжественное дело. Жить надо бы всегда так же серьезно и торжественно, как умираешь.
2) Когда люди говорят, то кажется, что всякое говоренье есть одно и то же дело. А между тем этих говорений есть два совершенно различных и по причинам, вызывающим говоренье, и по последствиям. Большей частью люди говорят только для того, чтобы дать ход всем своим чувствам. Это говоренье праздное, и второе, говорят тогда, когда хотят передать свою мысль другому для его пользы. Это говоренье хорошее.
3) Есть времена, когда я не сознаю себя, но и в эти времена я знаю, что я есмь. Что же такое то, про что я знаю, что оно есмь, хотя и не сознаю его? Это божественное — Бог во мне.
4) Сознавать Бога в себе — это одно, и это достигается довольно легко в уединении. Но сознавать не только в себе, но и в других, когда сходишься с ними — это гораздо труднее. И этому надо учиться.
5) Истинная и твердая вера в Бога в том, чтобы, несмотря на осуждение людей, делать то, чего хочет Бог, и быть спокойным.
6) Как хорошо, облегчительно чувствовать и признавать себя виноватым. Все запутанное и трудное сразу объясняется и облегчается.
? Правда ли, что благо человека только в увеличении в себе любви? Отчего же этого нет теперь во всех людях? А оттого же, отчего этого не было во мне 30 лет тому назад. Как человек растет, так и человечество.
8) Человек не знает, что хорошо, что дурно, а пишет исследование об упавшем аэролите и о происхождении слова ‘куколь’!
? Не раз уже я рисовал это:
12 октября 1907 г.
1) Все больше и больше входит в жизнь то, чтобы, не думая о себе для себя (тела) и о себе в мнении других, жить любя. И удивительно радостно. Должно быть, от возраста, освободившего от страстности: в гневе, похоти, славе людской, но думаю, что возможно и всем.
2) Говорят, говорю и я, что книгопечатание не содействовало благу людей. Этого мало. Ничто, увеличивающее возможность воздействия людей друг на друга: железные дороги, телеграфы/фоны, пароходы, пушки, все военные приспособления, взрывчатые вещества и все, что называется ‘культурой’, никак не содействовало в наше время благу людей, а напротив. Оно и не могло быть иначе среди людей, большинство которых живет безрелигиозной, безнравственной жизнью. Если большинство безнравственно, то средства воздействия, очевидно, будут содействовать только распространению безнравственности. Средства воздействия культуры могут быть благодетельны только тогда, когда большинство, хотя и небольшое, религиозно-нравственно. Желательно отношение нравственности и культуры такое, чтобы культура развивалась только одновременно и немного позади нравственного движения. Когда же культура перегоняет, как это теперь, то это великое бедствие. Может быть и даже я думаю, что оно бедствие временное, что вследствие превышения культуры над нравственностью, хотя и должны быть временные страдания, отсталость нравственности вызовет страдания, вследствие которых задержится культура, и ускорится движение нравственности, и восстановится правильное отношение.
20 октября 1907 г.
1) Вера в Бога в том, чтобы, несмотря на осуждения людей, делать то, чего хочет Бог, и быть спокойным.
2) Хорошо избавиться от любострастия, от гнева, от любостяжания, но лучше всего во много раз — избавиться от заботы о славе людской. Ничто так не подрывает духовную деятельность.
3) Успех евреев основан на ложной постановке жизни. Выдаются люди без веры (вера их самая отжившая). Не тем ли объясняются и успехи японцев?
? Сон отличается от бдящей деятельности тем, что во сне невозможно главное дело жизни: нравственное усилие. От этого во сне спокойно делаешь ужасные по безнравственности дела.
? Получаю телеграммы угрожающие и страшно ругательные письма. К стыду своему, должен признаться, что это огорчает меня. Осуждение всеобщее и озлобление, вызванное письмом, так и осталось для меня непонятно. Я сказал то, что есть, и просил напрасно не тревожиться и меня оставить в покое. И вдруг… Удивительно и непонятно. Одно объяснение: им приятно думать, что все, что я говорил и говорю о христианстве — ложь и лицемерие, так что можно на это не обращать внимания.
26 октября 1907 г.
1) Жизнь кажется то тем, то другим, то телесным благом, то горем, то болезнью, то трудностью, то радостью, а вся жизнь есть только ‘воскресение’, т. е. увеличение любви, восстание любви из гроба тела. И это неперестающая радость.
2) Все больше и больше считаешь всё любимое тобой — собою, а любишь все, и потому не на словах, а на деле становишься Богом.
3) Как это люди не видят того, что отрицать существующее устройство общества можно только на основании совершенно нового, иного порядка, основанного не на насилии? А такого совершенно нового порядка мы даже не можем себе представить, и не можем знать. Можно отрицать насилие и не как орудие, а как поступок дурной, но отрицать устройство какое бы то ни было, не отрицая насилие, — безумно.
4) Одно из самых обычных заблуждений людей — то, чтобы приписывать себе те изменения, которые не переставая совершаются в телесной и духовной жизни как отдельных лиц, так и собраний людей, обществ. ‘Я вылечил, я научил, я устроил’, а это все сделало неперестающее движение всего во времени. Изменить, подвинуть можно только себя.
5) Со временем идет духовный рост, освобождение духовного начала, как в отдельном человеке, так и во всем человечестве. И двигаются вперед люди если не боками, то мозгами, а то и тем и другим вместе. Разумеется, и приятнее и успешнее двигаться мозгами, чем боками. И потому усилия людей, желающих ускорить движение, должны быть направлены на деятельность разумную, сознательную, а не на стихийную, бессознательную.
6) Жизнь — это неперестающий рост духовный. Но в детстве, юности, когда вместе с духовным ростом совершается рост телесный, люди легко принимают рост телесный за всю жизнь и отдаются ей, забывая жизнь духовную. Ошибка обозначается, когда тело начинает разрушаться, но исправление ее бывает трудно от силы инерции, привычки.
7) Хорошо, просыпаясь, вставая, сказать себе: ‘Помоги мне, Бог мой (во мне и вне меня), прожить этот день или хоть ту часть его, которую мне придется прожить еще, по моей, согласной с твоей, божеской воле’.
8) Непротивление злу насилием — не предписание, а открытый, сознанный закон жизни для каждого отдельного человека и для всего человечества, даже для всего живого.
Закон этот не переставая исполняется. Волки вырождаются, кролики размножаются. Закон этот, как всякий закон, есть идеал, к которому само собой бессознательно стремится все живое и должен стремиться каждый отдельный человек.
Закон этот кажется неверным только тогда, когда он представляется требованием полного осуществления его, а не (как он должен пониматься) как всегдашнее, неперестающее, бессознательное и сознательное стремление к осуществлению его. Иконников, Кудрин, Куртыш исполняют сознательно закон непротивления, Николай с Столыпиным и революционеры, уничтожая самих себя, врагов непротивления, бессознательно содействуют осуществлению закона.
9) Странно, что мне приходится молчать с живущими вокруг меня людьми и говорить только с теми далекими по времени и месту, которые будут слышать меня.
27 октября 1907 г.
Отрываюсь от работы, чтобы записать то, что с утра испытываю невыразимую, умиленную радость сознания жизни любви, любви ко всем и ко Всему. Какая радость! Какое счастье! Как не благодарить То, Того, Кто дает мне это?
8 ноября 1907 г.
1) Чем больше себялюбие, тем труднее понять другого, перенестись в другого, а в этом все. И наоборот.
2) Всякий дурной поступок, а также и добрый оставляет главные последствия в себе: усиления дурной или доброй привычки.
3) Дело не в том, чтобы у всех было ровно, а в том, чтобы со всеми быть в любви. Можно быть богатым и в любви с бедными, и быть равным по имуществу и ненавидеть.
4) Если мозг занят научными знаниями, то в нем не может быть места для религиозно-нравственных. Этим объясняется нерелигиозность наших высших классов. Телесный труд оставляет мозг свободным, но не то с умственным трудом.
5) Трагизм положения в том, что нет иного выбора, как только грубая языческая церковность или истинное христианство. Но в истинном христианстве человек один, не только один, но большинство враждебно ему. И люди не берут ни того, ни другого и остаются без всякой, какой бы то ни было веры.
6) Воскресение значит то, что из гроба своей личности выходишь посредством любви в жизнь Всего, в любовное сознание всего, с чем входишь в общение, в соприкосновение, в готовность любви ко всему.
А всего этого, скрытого от меня во времени и пространстве, и нет вовсе. Есть только Бог, то начало беспространственное и безвременное, которое во мне.
7) Я знаю, что те простые и ясные истины о жизни, которые я пишу теперь, наверное будут определяться учеными читателями будущего мистицизмом или еще каким-нибудь названием, дающим им возможность, не понимая их, оставаться в своем невежестве спокойно-самодовольными.
8) Я сердит, но вот начинает действовать желудок, и сердце проходит. Материалист скажет: вот вам и духовное ‘я’: все от тела. Но ведь его рассуждение основано на том, что человек знал, что он сердит, и знает, что при действии желудка сердитость прошла. Стало быть основа всего — сознание. А сознание не от тела.
9) Христианство Константина, принятое народами, то же, что принятое выгодное на вид условие, главные требования которого скрыты. Назвался груздем, полезай в кузов.
10) Самое трагикомическое в нашем христианстве то, что оно вводится и распространяется между бедными и слабыми — сильными и богатыми, теми самыми, существование которых отрицается христианством.
11) Божественное я есть то я, которое сознает себя. Рука, нога, нос, живот, мозг не сознают себя. Не сознает себя и соединение всего, как оно в мертвом теле. Сознает себя нечто неопределимое, свободное, всемогущее в своей духовной области.
12) При чтении книг надо не забывать, что это общение с ближними, и что оно поэтому должно быть любовное: не сердиться на пишущих дурное, а жалеть.
13) Отчего неразумны так называемые ‘образованные’? От того, что головы их набиваются ненужными пустяками, выдаваемыми им за самое важное.
22 ноября 1907 г.
1) Христианство Константина, принятое народами, подобно подписанию неосторожным человеком условия, в котором требования другой стороны так скрыты фразами, а видно только то, что выгодно. И вышло то, что назвался груздем, полезай в кузов.
2) Для того, чтобы любить всех во всем, надо быть Богом, и это можно. Для того, чтобы быть им, надо помнить, что надо всех и все, во всем, всегда любить.
3) Если люди молятся ради спасения души в будущем и ради этого будущего живут хорошо, то они делают то, что нужно, хотя и объясняют мотивы своей деятельности неверно, проектируя во времени — в будущем — то, что совершается в настоящем.
4) Как похоже замерзание члена (ушей) на то, что совершается с людьми при загрубении от пороков. Сначала больно, потом совсем безболезненно (уши гремят), зато придется оттаивать. И тогда мучительно.
5) Жалуешься на жизнь, а только вспомни, сколько людей любят тебя.
6) Любить — благо, быть любимым — счастье.
7) Человек — это сосуд с двумя отверстиями, в одно из которых входит (от Бога) любовь и в другое выходит (вроде чайника). Все дело человека — для блага держать в чистоте оба отверстия. Одно — большее, через которое входит любовь Божия. Держать в чистоте его тем, чтобы освобождаться от себялюбивых страстей. Чистота второго отверстия, через которое выходит жизнь, зависит от устранения, избавления себя от всего того, что мешает любви к людям: раздраженье, гордость, стяжательность.
8) Праздность — мать всех пороков, в особенности умственных — ложных рассуждений: политика, наука, богословие.
9) Если богатый совестлив, то он стыдится богатства и хочет избавиться от него, а избавиться от него почти так же трудно, как бедному разбогатеть. Трудность главная — семья. Привычки можно преодолеть, но — семья.
10) Упрекать в гордости можно и должно только себя. А то всякое несогласие представляется гордостью.
11) Живо почувствовал всю несоизмеримость своей духовной, божественной, безвременной жизни и всех видимых мне интересов этой жизни. Написать, не говорю уже: драму, воззвание, но ясно изложить учение истины — все это так ничтожно в сравнении с внутренней, духовной жизнью с ее неизбежным выражением в этой жизни, хотя и в недоступной мне форме, что невольно всю энергию жизни переносишь на освобождение духовной сущности и сознание и потому и невольное проявление ее.
12) Видел во сне, что устраиваю чью-то спальню, и что для устройства ее мне нужно спросить кого-то на той же улице. Я иду, захожу в дом, меня не узнают, но я дохожу до хозяина, он спрашивает, что мне нужно? И я, к досаде, чувствую, что забыл. Делаю усилия вспомнить. И эти усилия будят меня. И я в бдящем состоянии стараюсь вспомнить, и не могу. И я понимаю, что то, зачем я шел во сне, я и не знал, но увидал во сне только то, что ‘я забыл’. Все, что я видел, как мне казалось перед этим, все это было без времени. Только просыпаясь, я все это расположил во времени. Не то ли мы делаем в нашей жизни? Все, что мы (как нам кажется) переживаем, все это уже есть, а мы только располагаем это во времени. То, что все есть, и ничего в нашей жизни не происходило, не двигалось, мы узнаем, когда будем умирать (просыпаться), как я узнал, проснувшись, что я не забыл, а только видел во сне, что забыл.
13) Свойственно ли молодости желать того, чего я желаю: спасения души, приближения к Богу? Мне ясно, что больше желать нечего, потому что я стою перед смертью. Но им, бедным, кажется, что есть много достойного желания, кроме этого, — того, что единое на потребу.
14) Хорошо молиться в уединении, но кроме этой молитвы, едва ли не еще нужнее этой молитвы — молиться при вступлении в общении с каждым человеком: царем или нищим. Молиться, т. е. напоминать себе о том, что наступил важный момент, в котором надо жить всеми силами души.
15) Правительство русское знает и не может не знать, что у нас все держится на религии, и себя основывает на религии, но та религия, на которой оно основывает себя, была нетверда и прежде, теперь уже совсем не держит.
16) Надо готовиться хорошо умереть. Вся жизнь с детства — есть умирание, и потому надо всегда не переставая готовиться.
17) ‘Суеверие личности’. Это верное выражение.
18) Читаю наизусть слова о любви из послания Иоанна и подумал, как много мы можем сделать привычкой. Большей частью я привыкал к дурному, а можно приучить себя к хорошему так, чтобы механически делать доброе.
19) Не сердиться надо не от того, что это людям вредно и неприятно, а от того, что это тебе вредно, хуже всего.
20) Дарвин и ученые думали, что они устранили Бога тем, что открыли переживание более приспособленных, и открытием питекантропуса, но кто же сделал приспособление и питекантропуса? Опять Бог, как и в библейском объяснении. А не есть ли все это нечто подобное моему сновидению, когда я видел во сне, что забыл что-то важное, а я видел во сне, что забыл то, чего не было.
21) Душу человека можно сравнить с закрытым сосудом с одним выходом. Выход этот — выход любви. Жизнь есть выливание жидкости. И потому все дело жизни — это то, чтобы держать в чистоте отверстие, а не пытаться пробить стенки.
? Плохо, если вода в сосуде вообразит себе, что она — сосуд, и не будет сознавать свою способность течь, испаряться. То же и с душой.
23) Чем ближе смерть, тем сильнее чувствую обязанность сказать то, что знаю, что через меня говорит Бог. И тем больше чувствую это необходимым, что тут уже нет личного, славы людской.
29 ноября 1907 г.
1) Сначала кажется странным, почему человек, сделавши злое дело, становится еще злее. Казалось бы, ему надо успокоиться: он сделал то, что хотел. А это от того, что сознание, совесть упрекает его, и ему надо оправдаться, если не перед другими, то перед самим собою, и для оправдания он делает зло новое with a vengeance.
2) Пища только тогда законна, когда возможны и желательны последствия ее — труд. Точно так же и половое общение — только тогда, когда возможны и желательны последствия его — дети.
3) Насколько животные целомудреннее людей: только до оплодотворения.
? Лиха беда начать. Целомудренный стыд — могучее средство предохранения. А наше искусство притупляет, уничтожает его.
5) Испытываю сейчас уже благотворность той душевной деятельности, которой я отдался. В самом телесно дурном состоянии и расположении духа мне хорошо. Мало того, что хорошо — радостно. Как удивительно, de gaitИ de couer, губят свои жизни люди, попуская себя на раздражение. ‘Всё в табе’, как говорил Сютаев. Смотри с любовью на мир и людей, и он так же будет смотреть на тебя.
16 декабря 1907 г.
1) Грехи потому грехи, т. е. ошибки, что приводят к обратным последствиям того, для чего они совершаются. Наслаждение едой, питьем, половой похотью, богатством, славой. Все ощущения радости ослабевают от удовлетворения.
2) Отсутствие религии производит, вследствие отсутствия одной свойственной человеку работы над собой, потребность перенесения этой работы на других, производит столь распространенное в наше время сумасшествие поучения, осуждения других и заботу об устройстве не своего внутреннего мира, а вещественного, внешнего мира.
3) Революционеры не успевают в своей деятельности преимущественно потому, что они грубо определяю то, что должно быть, и даже как то, что должно быть, должно совершиться. Это поспешность, нетерпеливость, ребячество. Перевороты успешные совершаются только религиозным путем, когда люди думают только о себе, о своей жизни, а не определяют переворот в жизни общей.
4) Пора человеку узнать себе цену. И как удивительно сознание своей духовности дает человеку в одно и то же время и высшее сознание своего достоинства, и низшее смирение. Сознание достоинства, не похожее на возвеличение себя, гордость, но заявляющее гораздо большие, чем гордость, требования, и смирение, не похожее на покорность человеку, но спускающееся еще гораздо ниже.
5) Какое безумие — работать для устройства жизни! Живи сам для себя, для Бога, а жизнь уже устроится наилучшим образом. А то люди, живя дурно, жестоко, — цари, министры, революционеры, живя дурно, этой самой своей дурной жизнью думают устроить хорошую жизнь.
6) ‘Но как же не устраивать жизнь, не поддерживать существующее устройство, не заботиться об этом устройстве, погибнет все’. Да ведь и так уже давно все погибло и держится тем, что только губит еще больше. Как промотавшийся, весь в долгах человек не может не увеличивать своих долгов для того, чтобы продолжалась ведомая им жизнь.
7) Поразительно извращение мысли у людей ученых и сохранение ее целости у людей неученых. Причина этого — отрицание души у ученых и признание ее у неученых.
8) Телесная праздность возможна только при излишке труда работающих.
9) Определение мира, как произведения движения материи, по Марксу, Энгельсу, Феербаху, Дицгену, гораздо, несравненно сложнее, труднее и запутаннее и, главное, еще больше безосновно, чем определение Бога.
10) Бог есть любовь. А любовь во всех верах.
11) Без религии, т. е. установленного отношения к бесконечному духовному, человек — бесхвостая обезьяна, умеющая делать фонографы, баллоны, бомбы и т. п.
12) Люди нашего времени, особенно ученые, не только не знают религии никакой, но не знают даже того, что такое религия, хуже этого: думают, что знают, предполагая под религией разговоры и произвольные рассуждения о неопределенных предметах: душе, Боге и т. п. Люди эти похожи на того лакея знаменитого математика, который, видя, что его хозяин пишет мелом на доске буквы и цифры, решил с своими приятелями, что занимается профессор тем, чтобы рисовать линейки значков и цифр на черной доске.
13) Хорошо обращаться с людьми так, как будто ты прощаешься с ними перед смертью. И тут не будет ошибки. Разве не все равно, что тебя отделяет от смерти полчаса или полвека?
14) Хорошо помнить, что каждый день, час — это отсрочка от смерти. Тогда все внешнее, случающееся с тобой, получает неважное значение (что значит рана, болезнь, бедность, потеря друга в сравнении со смертью?), а зато употребление наилучшее остающегося времени получает самое огромное значение. Да, memento mori.
15) Человек — и все и ничто. В этом причина грехов.
16) Мы не знаем, что должно быть, и потому, когда поступаем с определенной внешней целью, то всегда делаем то, что было.
17) Свободен может быть человек терпящий насилия, но никак не совершающий их.
18) Чем утешиться в том, что только что начинаешь понимать, как надо жить, и начинаешь жить, — умираешь? А тем, что живешь не ты, а все человечество, все духовное живет Богом. Соединись с Ним — и не умрешь.
19) Любовь выводит из себя.
20) Грехи свои человек чувствует, как зло, и страдает от них, соблазны он уже не чувствует, а суевериями гордится.
21) Для общего дела наверное лучше делать каждому, что ему велено, а не то, что ему кажется хорошим.
22) Как только человек забыл или пропустил мимо ушей то, что ему велено, он непременно делает то, что было делано им или людьми вокруг него, воображая себе, что он делает то, что сам выдумал.
23) Человеку велено увеличивать любовь (он веление это носит в сердце), а он устраивает удобства жизни. Все равно, как работнику велено сеять, сажать, а он забыл это или пропустил мимо ушей, а помнит то, что он ровнял поле, пахал, боронил, укатывал, и он пашет, боронует, укатывает поле с всходящей уже зеленью. Ему кажется, что его дело только в этом.
24) Дело жизни не в том, чтобы быть великим, богатым, славным, а в том, чтобы соблюсти душу.
25) Религия — это отношение с Богом. У идолопоклонника это есть, у самого ученого человека этого нет. И идолопоклонник неизмеримо выше.
26) Перейти из пережитой религии к новой, к новому отношению к Богу — не шутка, а трудное дело.
27) Материалисты определяют понятия понятиями более неопределенными, чем то, что они определяют.
28) Ложь необходима для гордости, для богатства, для власти.
? Смирение и сознание своего человеческого достоинства — одно и то же. Оно не совместимо ни с гордостью, ни с властолюбием, ни с богатством.
? Нисколько не увлекаюсь и не желаю распространения, как бывало прежде, а просто рад, что мог и могу служить людям хоть чем-нибудь. Как странно, что вместе с добротой приходит смирение — скромность. Мне теперь не нужно, как прежде, притворяться смиренным. Как только работа в себе, так сейчас видишь, что не только гордиться, но радоваться не на что. Радуюсь только на то, что мне незаслуженно хорошо, и что ближе к смерти, то все лучше и лучше.
30 декабря 1907 г.
1) Нельзя себе представить другой жизни, кроме той, какая есть, т. е. нельзя представить себе другого средства дарования бесконечному количеству существ сознания блага, радости жизни. А мы говорим: эта жизнь нехороша. Кто говорит? Говорит это личность, а ее-то и нет. А есть только одно Все, и каждая беспространственная и безвременная частица Его может сознавать себя и Все. И эта частица недовольна! (Все это или глубокое проникновение в сущность жизни, или чепуха. Думаю, что первое.)
2) Я не в духе, и от того нет любви к людям, а нет любви — и мне тяжело, и я еще больше не в духе.
3) Человеческому ‘я’, поставленному в пространственные и временные условия, кажется, что и пространство и время, с которыми оно связано, бесконечны. Это показывает только то, что это ‘я’ духовно.
4) Деятельность жизни проявляется любовью. Увеличить в себе любовь человек не может, потому что любовь есть сама сущность жизни. Человек может только уничтожать препятствия проявлению любви. И в этом жизнь человеческая, и на это должны быть направлены усилия человека.
1908
1 января 1908 г.
1) Если человек думает в час смерти, что ему нечего делать, он не знает жизни. Ему надо делать все то же, что он делал во всю свою жизнь: освобождать свою душу.
2) Можно себя приучить помнить шуточные стихи или помнить изречения мудрых и святых людей, то, что называют молитвами.
3) Зачем я пишу это? Затем, что это мне нужно, а может быть это нужно и другим.
4) При всяком жизнепонимании приходишь к чему-то такому, про что знаешь, что оно есть, но что не можешь выразить словами. Только это есть вера.
5) Человек — все и ничто, а он думает, что он — что-то. В этом вся ошибка — грех. От этого суеверие личности.
6) Может быть свободен человек, терпящий насилия, но никак не совершающий их.
7) Матерьялисты определяют понятия понятиями более неопределенными, чем то, что они определяют. Например: ‘Критерии истинности есть возможность целесообразной деятельности’.
Определяя материю, мир, движение и их соотношения, они дают гораздо более непонятных утверждений, чем понятия: душа, дух, Бог.
8) Исключительных привязанностей не может не быть, но грех в том, чтобы не только оправдывать их, но возводить в достоинство.
9) В первый раз с необыкновенной, новой ясностью сознал свою духовность: мне нездоровится, чувствую слабость тела, и так просто, ясно, легко представляется освобождение от тела, — не смерть, а освобождение от тела, так ясна стала неистребимость того, что есть истинный ‘я’, что оно, это ‘я’, только одно действительно существует, а если существует, то и не может уничтожиться, как то, что, как тело, не имеет действительного существования. И так стало твердо, радостно! Так ясна стала бренность, иллюзорность тела, которое только кажется.
Неужели это новое душевное состояние — шаг вперед к освобождению? Думаю, что да, потому что сейчас позвал Ивана и что-то особенно радостное, близкое почувствовал в общении с ним. Дай Бог, дай Бог. Как будто почувствовал освобождение того, что одно есть: ЛЮБВИ. Ах, кабы так осталось до смерти и так бы передалось людям братьям!
10) Грех — это то отклонение от жизни духа, которое неизбежно совершается в жизни человеческой и уменьшать и исправлять которое составляет задачу, смысл и радость жизни человеческой.
11) То, что жизнь только в усилии нравственном, видно из того, что во сне не можешь сделать нравственного усилия и совершаешь самые ужасные поступки.
12) Жизнь людей без нравственного усилия — не жизнь, а сон.
13) У меня выбита рука, я слежу за ее выздоровлением. Но вот она справилась, и мне чего-то недостает. Не за чем следить. А ведь вся жизнь есть такое слежение за ростом: то мускулов, то богатства, то славы. Настоящая же жизнь есть рост нравственный, и радость жизни есть слежение за этим ростом. Какое же ребяческое, недомысленное представление — рай, где люди совершенны и потому не растут, стало быть не живут.
14) Люди много раз придумывали жизнь лучше той, какая есть, но, кроме глупого рая, ничего не могли выдумать.
15) Казалось бы, как легко по своему эгоизму понять эгоизм других. Но мы никогда хорошенько не понимаем этого, а если и понимаем, то не помним.
16) Государственное устройство не изменится до тех пор, пока люди не будут готовы лучше умереть, чем участвовать в насилии уплатой податей, солдатчиной, признанием законности власти.
17) Христианство частично проявляется то как требование свободы, то равенство, то общины, то справедливость и мн. др. Все это — частные проявления: христианство осуществляет все, чего только могут желать люди.
18) Любить Бога значит любить совершенство.
19) — Как вам нравятся стихотворения NN?
— Что же, кормится.
13 января 1908 г.
1) Если смысл жизни в совершенствовании, то ясно, что он не может быть в усовершенствовании души (она божественна и потому совершенна), а только в уничтожении того, что мешает проявлению — грехов.
2) Видишь во сне, что совершаешь какую-либо гадость, знаешь, что это гадость, и не можешь остановиться. То же и в этой жизни: знаешь, что гадость, и не можешь освободиться, и все больше и больше просыпаешься.
3) Только суеверия: 1) церковное, 2) государственное, 3) науки и искусства дают возможность праздно с спокойной совестью жить.
4) Все почти технические усовершенствования удовлетворяют либо эгоистическим стремлениям к личному наслаждению, либо семейной, сословной, народной, государственной гордости (войны).
5) Сновидения совершенное подобие жизни. Разница только в том, что в сновидениях нет участия воли, усилия души, и в том, что сновидения не так последовательны (как говорит Паскаль), главное, не все сразу видят одно и то же. Подобны же тем, что как все то, что я познаю во сне, дано мне моей способностью восприятия впечатлений, так и все наяву дано мне тою же способностью.
6) Просительная молитва, если бы и был Бог личный, бессмысленна потому, что все, что нам нужно, дано нам.
7) Жизнь есть освобождение духа. Жизнь — зло, когда сознательно живешь противно тому, что совершается в жизни, и жизнь — благо, когда сознательно стремишься к ее цели, течению, закону.
8) В газете: ‘мне говорят: будь целомудрен, а я говорю: если это не вредит моему здоровью’. Какой ужас! Во-первых, нарушение целомудрия гораздо больше угрожает здоровью, чем соблюдение его, а во-вторых, главное, здоровье и нравственный закон — два несоизмеримые условия жизни. Нарушать нравственный закон для здоровья — все равно, как разламывать дом, в котором живешь, чтобы топить им.
9) Для успешности усилия надо поступать так, как будто ты уже имеешь те чувства, которые желал бы иметь.
10) До тех пор не заимствуй от других ответы на вопросы, пока вопросы не возникли в тебе самом.
11) Смерть не есть освобождение, а прекращение процесса освобождения.
12) Умирая, надо делать наибольшее усилие для освобождения души проявлением любви. Это самое удобное время для освобождения души посредством любви.
13) Неследование христианскому закону непротивления есть источник всех бедствий людей христианского мира. Происходит это от того, что христианство без закона непротивления не есть религия, а самое грубое подобие религии (а без религии не могут и никогда не жили люди). Подобие это религии с иконами, причастиями, крещениями, духовенством — самое грубое и, кроме этого, еще внутренно разрушаемое тем евангелием, которое оно признает.
14) Люди все стоят перед великой тяжестью, которую им нужно поднять. У каждого в руках уже введенный под эту тяжесть рычаг. И вот, вместо того, чтобы налечь на рычаг и, насколько есть сил, содействовать подъему тяжести, люди бросают рычаг, вскакивают на тяжесть, своим весом увеличивая ее, и, стоя на ней, цепляются за нее руками, стараясь поднять ее.
15) Есть предание, что Апостол Иоанн в глубокой старости говорил только четыре слова: ‘дети, любите друг друга’. Думали, что он впал в детство, а насколько важнее, несравнимо важнее только эти четыре слова всего, что теперь говорят, пишут и печатают люди.
16) Гадание и просительная молитва одно и то же.
17) Нет ничего хуже оглядывания на свое приближение к совершенству. Попробуй идти и думать о том, сколько осталось. Сейчас покажется трудно. То же и с движением к совершенству.
18) Говорят: как же быть с убийцами, грабителями? Вся трудность ответа от того, что предполагаются какие-то особенные люди, обязанные и имеющие право противодействовать преступлениям. Как быть с морозом, с бурями? Никак: делать свое дело, а не думать, что имеешь средства остановить морозы, бури. Делай свое дело. Исправляй своего преступника — себя.
19) Какое странное и верное слово: что муж и жена (если они живут духовно) не двое, а одно существо.
20) Все, представляющееся бесконечным, — иллюзорно. Действительно существует только то, к чему не может быть применимо понятие большего и меньшего.
21) Неследование закону непротивления пагубно тем, что уничтожает ту одну религию, которую исповедуют люди христианского мира.
20 января 1908 г.
1) Основа жизни — сознание своего существования не того, каким я себя застаю, а того, что я есмь, что только одно это я действительно есть. Все остальное кажется. Только такое же я в других существах сознается мною существующим тогда, когда я освобождаю свое я от того, что заслоняет его, — и я сознаю, через любовь, других людей собою.
2) Хороша старость еще тем, что знаешь, что наверное не доживешь до последствий своих дел (впрочем, это и для всех при сознании смерти). Так что для оценки людской и всем, но уже особенно старику, не стоит ничего делать.
3) Всякое рассуждение о происхождении чего-нибудь во времени — нелепо. Прежде — то, еще прежде — то, еще прежде — туманные пятна. Ну, а прежде туманных пятен?
Кроме того, если были туманные пятна, то для кого они были? То же и с Богом творцом. А потому понятны рассуждения архиерея о том, чем упражнялся Бог до сотворения мира.
4) Признавать учение Христа и допускать насилие — вроде того, что признавать возможность доброй жизни при распространении пьянства.
5) Главное заблуждение людей науки в том, что они думают, что существует мир, а не я, не сознание человека.
6) Люди, считающие себя религиозными, — нерелигиозны, учеными — неучены, добрыми — недобры, утонченными — неутонченны.
7) Нельзя достаточно радоваться осуждению, обвинению, клевете, которую не можешь опровергнуть. Ничто так не возвращает к истинной жизни для своей души, для Бога, к жизни в любви.
8) Гораздо более возмутительная несправедливость была бы в том, если бы, как думают ученые люди, человек мог бы не знать смысла жизни и своего руководства в ней без требующего досуга изучения сложных и трудных наук, чем то, что у одного миллионы, а у другого нет сапог.
9) Признавая жизнь в себе, изучаешь и улучшаешь доступного и известного себе себя, признавая же жизнь в мире, изучаешь и улучшаешь недоступную и неизвестную тебе жизнь мира.
10) Религиозная и научная деятельность несовместимы. При занятии одной из двух пренебрегаешь другой.
? Простота — необходимое условие и признак истины.
? Должно быть, близко смерть. И приближаюсь к ней, как приближаюсь на езде к цели путешествия. Сравнение не верно, потому что по мере приближения улучшается езда.
31 января 1908 г.
1) Источник того, что мы называем сознанием, есть противоречие требований нашего духа с требованиями тела: сознание нашего несовершенства. У совершенного существа не может быть сознания.
2) Если бы было одно тело без требований духа, не было бы сознания тела, не было бы его, а если бы был один дух, то точно так же не было бы сознания его, не было бы духа.
3) Иногда возникает глупый вопрос: зачем все это? А между тем, если бы я знал, зачем все это, всего этого не было бы. Вопрос этот похож на то, что человек делает и спрашивает, зачем он делает. Я живу, так нечего спрашивать: зачем? Если бы не знал, зачем, то не жил бы. А живешь, так знаешь.
4) Мы — как животные, хотим делать добро тем, кто его делает нам, и зло тем, кто нам делает зло. Как разумные существа, мы должны бы делать обратное. Добро нужнее всего тому, кто делает нам зло, кто зол. Добро особенно нужно тем, кто делают не нам, а кому бы то ни было зло.
5) Как бы хорошо и как нужно для жизни не забывать, что звание человека настолько выше всех возможных человеческих званий, что нельзя не относиться одинаково к царице и проститутке.
6) Всегда обещают и ждут за добрые дела награду в будущем, в вечности. Она — награда — и есть в вечности, в настоящем, во вневременном моменте.
7) Я узнал благо и учение жизни на исходе своей и потому сам уже не могу воспользоваться этим знанием. И потому нужно, я обязан передать то, что знаю, людям.
8) Пошел было к Соне, чтобы сказать недоброе об Андрее, и на дороге опомнился: зачем? И, вернувшись, почувствовал новую радость. Я не знаю еще хорошенько радости общения tЙte-a-tЙte с Богом, с одним Богом без людей. А какая это радость!
9) Если жизнь в совершенствовании, то человек не может быть хорош никогда. И потому смирение — необходимейшее условие жизни.
10) Только когда истинно любишь Бога, т. е. всех, и знаешь то благо, какое дает такая любовь, только тогда можно не злиться на людей, на дурных людей, а можно, жалея их, истинно любить их.
11) Любовь только тогда дает радость, когда она полная, божеская, т. е. любишь всех, т. е. любишь Бога, и когда не ждешь за нее никакой награды ни от Бога, ни от людей, когда никто не знает про нее. Как только есть хоть один человек, которого не любишь, или есть забота о том, чтобы тебя похвалили, чтоб тебе полезна была твоя любовь, так нет блага от любви. (Юродство.)
12) Если знаешь то благо, какое дает любовь, то не можешь злиться, осуждать человека, лишенного любви, не можешь не жалеть его. Только тогда ясно, просто и не может быть иначе, как то, чтобы не жалеть Николая, Столыпина, Бюлова, Рокфелера больше, чем нищего, больного.
13) Любить врагов, делать добро делающим нам зло не есть подвиг, а только естественное влечение человека, понявшего сущность любви. Делать добро любящим, любить любящих не есть любовь и не дает свойственное любви особенное, единственное и величайшее благо. Благо это дает только любовь к людям, делающим нам, вообще делающим зло.
14) Ясно, живо понял бедственность людей богатства и власти, как они понемногу введены в эту ужасную жизнь. Нищий бродяга много свободнее и несравненно менее несчастлив.
15) Любовь только тогда дает радость, когда это любовь божеская, т. е. любовь ко всем и на деле и, главное, в мыслях.
16) Все усилия должны быть направлены на то, как бы не нарушилась в тебе любовь.
17) Пока дух в теле, рядом являются самые высокие и самые пустые мысли. Хорошо еще, когда пустяки, а не гадости, не зло.
18) Читал Shaw. Он поразителен своей пошлостью. У него не только нет ни единой своей мысли, поднимающейся над пошлостью городской толпы, но он не понимает ни одной великой мысли прошлых мыслителей. Вся его особенность в том, что он самые избитые пошлости умеет высказывать самым изысканно извращенным, новым способом, как будто он говорит что-то свое, новое. Главная черта его — это ужасающая самоуверенность, равняющаяся только его полному философскому невежеству.
19) Сознание своей духовности люди высказывают самыми странными и неожиданными приемами. Сознание это выражается прежде всего понятием Бога, потом бессмертием души после смерти, потом воскресением, воскрешением, потом даже признанием вечной материи. Во всех этих приемах следствие берется за причину. Человек сознает в себе безвременное, беспространственное существо и приписывает эти свойства вне себя Богу, или тоже из этого сознания выводит бессмертную жизнь за гробом, или воскресение, или вечность материи.
? Я нынче все больше и больше начинаю забывать. Нынче много спал и, проснувшись, почувствовал совершенно новое освобождение от личности: так удивительно хорошо! Только бы совсем освободиться. Пробуждение от сна, сновидения — это образец такого освобождения.
21) Я начинаю испытывать (как Христос говорит: иногда будете видеть, а иногда не будете видеть меня) какую-то странную радостную свободу от своего тела, чувствую только свою жизнь, свое духовное существо, какое-то равнодушие ко всему временному и спокойное, твердое сознание истинности своего существования. Впрочем, сказать этого ясно нельзя, по крайней мере теперь не умею.
22) То же самое, но только с другой стороны: что тела своего иногда не чувствую, а чувствую жизнь и свою и других существ.
8 февраля 1908 г.
1) Тело — проявление духа. Движение и тело суть необходимые условия сознания. Без тела и движения не могло бы быть сознания. Без сознания не было бы ни тела, ни движения, пространства и времени тоже.
2) Сознание есть условие отделенности, неполноты, ограниченности. То, что ограничено в человеке, само в себе, неограниченное, не нуждается в сознании.
3) Хорошо начинать день молитвой о том, чтобы провести день или ту часть его, которая дана мне, исполняя волю Бога: свое назначение, и кончать день перед сном молитвой воспоминания и покаяния о том, в чем отступил от должного.
9 февраля 1908 г.
1) Христианство никак, как думают некоторые, не в том, чтобы не повиноваться правительству, а в том, чтобы повиноваться Богу.
2) Чем бы люди ни пытались избавиться от насилия, одним только наверное нельзя избавиться от него: насилием.
3) К воззванию. Одно из двух — это то, чтобы, сделав духовное усилие, перестать повиноваться правительствам, признав необходимость повиновения Богу, или продолжать жить, как живем. Но если избрать последнее, то нельзя забыть того, что раз выяснилось, того, что мы неизбежно идем к погибели и телесной и духовной.
4) Спрашивал себя: зачем я пишу это? Нет ли тут личного желания чего-либо для себя? И уверенно могу ответить, что нет, что если пишу, то только потому, что не могу молчать, считал бы дурным делом молчать, как считал бы дурным не постараться остановить детей, летящих под гору в пропасть или под поезд.
5) К воззванию. Можно бы было относиться равнодушно к тому, что я говорю, если бы я говорил что-нибудь мною придуманное, такое, что может быть и может не быть, но ведь та погибель, о которой я говорю, не может не быть, неизбежно будет. Можно бы было задумываться, сделать ли или не сделать то, что я говорю, если бы для этого нужно было что-нибудь опасное, трудное, стыдное, унизительное, несогласное с человеческой природой, а тут напротив, то, к чему я призываю, и безопасно, и легко, и благородно, и согласно и с сознанием своего достоинства и с природой человека.
6) Говорят: если мы будем так глупы, что не будем противиться злу, не будем готовиться к отпору, то придут японцы, китайцы, вообще нехристиане и пленят и перебьют нас. Но ведь тот закон любви ко всем, во имя которого мы не будем бороться и вооружаться, не есть наша личная фантазия, а есть высший закон жизни, заложенный в душах всех людей. Закон этот известен и китайцам, и японцам, и так же, как и у нас, только извращен. Стоит людям увидать возможность следования в жизни этому закону, и люди, будь они японцы, китайцы, дикие негры, они усвоят этот закон. А не усвоят этот закон и поработят и побьют нас, то это будет все-таки без сравнения лучше того, чем если бы мы побили их.
7) Добрая жизнь народов возможна только в той мере, в которой живут доброй жизнью люди, их составляющие. Революции же вызывают в людях, кроме прежних недостатков, еще самую противную, несовместимую с доброй жизнью троицу пороков: гордости, зависти, злобы. Улучшение положения народа возможно, напротив, только при невмешательстве народа в дела власти.
8) Хорошо помнить при общении с людьми, что надо относиться к ним, как к сынам Бога, безразлично, царь он или нищий. Хорошо помнить при этом и о своей и его смерти.
9) Говорят о бессмертии души, о будущей жизни, что нужно знать про это для настоящей жизни. Какой вздор! Тебе дана возможность все увеличивающегося и увеличивающегося блага здесь сейчас, чего же тебе еще надо? Только тот, кто не умеет и не хочет находить это благо, может толковать о будущей жизни. Да и что такое в самом деле то, что мы называем будущей жизнью? Понятие будущего относится ко времени. А время есть только условие сознания в этой жизни. Говорить о будущей жизни, когда кончается эта жизнь, это все равно, что говорить о том, какую форму примет кусок льда, когда он растает, или, перейдя в воду, и составные части его превратятся в пар.
Кроме того, какая мне и зачем жизнь в будущем, когда вся моя жизнь духовная — только в настоящем. Жизнь моя в том, что я люблю, а я люблю людей и Бога. И то и другое не уничтожается с моей смертью. Смерть есть только прекращение отделенности моего сознания.
10) Нашел, кажется, не замеченное прежде в Паскале место:
‘Истинная добродетель в том, чтобы ненавидеть себя (потому
что мы действительно ненавистны своими похотями) и искать такое
существо, которое бы стоило любви и которое мы бы могли любить. Но так как мы не можем любить то, что вне нас, то надо любить такое существо, которое было бы в нас, но не было нами. И такое существо есть только одно: Всемирное существо. ‘Царствие божие внутрь вас’ (Луки XVII, 21). Всемирное благо в нас, но оно не мы’.
11) Память — связь с прошедшим, любовь — связь с настоящим. Уменьшается связь с прошедшим — память, увеличивается связь с настоящим. Нельзя владеть обеими: чем больше первая, тем меньше вторая. И наоборот. Полное уничтожение памяти и полное соединение с настоящим любовью — смерть.
12) Я сейчас все больше и больше теряю память и сознаю то, что приобретаю. И так хорошо!
13) Бог не есть любовь. Мы называем Его любовью только потому, что Он проявляется в людях любовью.
14) Спрашиваю себя: может ли сознание того, что истинное, всегда доступное, всегда растущее благо, такое, при обладании которым ничего больше не нужно, может ли такое сознание сделаться общим, передаваться воспитанием? И отвечаю: да.
15) Мир представляется мне таким устройством, при котором существа (в том числе и человек) одарены самодеятельностью, дающей им сознание блага, в точно определенных пределах, в области которых они свободны, но из которых выйти не могут. Так что существа имеют благо свободы, не могущей нарушить течение жизни целого и его законов. Один из таких законов может быть сознан человеком. Закон этот есть любовь.
16) Свобода воли есть возможность не по внешней, чужой, а по своей воле жить и действовать согласно или несогласно с законом Всего. Но несогласие это ограничено известными непреступаемыми пределами. Так что человек может свободно действовать согласно с законом любви и получить все увеличивающееся и верное, вполне удовлетворяющее его, им самим приобретенное благо, но не может нарушить общего закона жизни, так как, и отступая от закона и противодействуя ему, он исполняет его.
17) Нужно составить новую, соответствующую моему духовному состоянию молитву и выучить ее так же, как я знаю теперешнюю.
18) Думал ночью как будто заново о смысле жизни. И опять все то же, что должен и можешь делать то, чего требует от тебя твое духовное сознание. И не то что должен перед кем-нибудь, а неизбежно поощряем к этому тем, что одна только эта деятельность дает истинное благо. Если же спрашивать: зачем? То ein Narr kann mehr fragen als Tausend Weisen antworten. Зачем — не мое дело, и мне не нужно и не дано знать. Нет и органов для того, чтобы понять это.
19) Наша жизнь и наше призвание в ней подобно вот чему:
Что-то хорошее, нужное для людей делается какою-то непонятной для них силой. Представим себе, что строится что-то. Люди не могут понять, что и зачем, но знают, что им надо в известном направлении носить, возить матерьял: камни, песок, известь, лес, железо. И если люди делают это — им легко и хорошо. Они и делают это: некоторые, зная, что строится что-то, другие — не зная даже и этого. Есть между людьми ленивые, которые просто не делают то, что нужно, и им бывает худо. Есть и усердные, но самоуверенные, которые думают, что знают, зачем идет работа, и или возят матерьял не туда, куда велено, или сами начинают строить не то, что нужно.
20) Вчера, читая мистические книги и находя в них хорошее, но неясное, с неприятным чувством подумал о том, что то же может показаться и в моих писаниях. Как въелось тщеславие! Что мне за дело о том, как будут смотреть? Делай, что должно, а о мнении других…
21) Жизнь наша проявляется двояко: как освобождение духа в себе, совершенствование личности, и как освобождение духа во Всем, совершенствование мира.
22) Собака удивляется на фонограф, а не удивляется на голос человека, на проявления жизни в нем, в слоне, в лошади, в мухе, знает, что есть другие существа, так же, как и она сама, отделенные от других.
Муха же и вошь знают это про муху и вошь, но не знают этого про человека. А человек не знает этого про земной шар. А земной шар не знает этого про… и т. д.
23) Удивляешься на решительность суждений глупых, недумающих людей. А разве это может быть иначе? Тот, кто думает, знает, как сложно всякое умственное утверждение и часто как сомнительно.
24) Испытываю все больше и больше великое благо забвения.
25) Грех телоугождения произвел грех праздности, сладострастия, грех гордости — грехи неравенства, тщеславия, любостяжания. Все эти грехи вместе — недоброжелательства.
? Есть только два возможные последовательные, но неразумные миросозерцания: 1) тело есть — дух кажется, 2) дух есть — тело кажется.
? Духовная жизнь, внутренняя, духовная работа все больше и больше затемняет телесную жизнь, и все лучше и лучше на душе. То, что кажется парадоксом: что старость, приближение к смерти и сама смерть — хорошо, благо — несомненная истина.
11 февраля 1908 г.
Никак нельзя внушить, передать другому религиозное мировоззрение. У каждого свое. Если бы не было у каждого своего, не был бы каждый особенным, незачем бы было каждому жить. Можно только дать матерьялы для образования своего миросозерцания, а брать из них, что ему нужно, будет он сам.
13 февраля 1908 г.
1) Божеская любовь, т. е. любовь к Богу, узнается только по любви к врагам. Их-то нужнее всего любить для того, чтобы были те благие последствия, которые дает любовь.
2) Если рассуждать в форме пространства и времени о жизни, то можно представить себе то, что наши сознания произошли от сознаний частиц, составляющих тело сознающего, и что также из наших сознаний отдельных существ составится сознание одного высшего отдельного существа, которое будет относиться к нам, как мы к частицам своего тела. Существа эти кажутся нам огромными, но ведь пределов нет ни величине, ни числу (звезды).
Из всей этой чепухи верно и важно одно: то, что тот мир, который мы знаем, который мы воображаем — да, воображаем нашими духовными способностями, — не только не есть весь мир, как он есть, а есть один из бесконечно малых и бесчисленных миров, какие есть и какие могут быть бесконечно разнообразно представляемы. Вывод только тот, что весь телесный мир есть только произведение нашей духовной сущности и что истинное доступное нам знание — только духовное.
? Почему мир представляется нам ‘im werden’? Почему меня не было и не будет, а мир все тот же будет и так же изменяться? Ответ только один: не знаю.
19 февраля 1908 г.
Хочу же я сказать всем и тем и этим и всем людям вот что:
Нельзя так жить, надо ‘одуматься’, как говорил еще Иоанн. Надо одуматься, понять, что нельзя жить без веры и, поняв это не выдумывать новые веры или научные новые учения, которые, не объясняя смысла жизни, только описывают внешнюю сторону ее и потому не могут дать никакого руководства в ней, ничего этого не нужно, а нужно только откинуть от той веры, в которой мы живем, то, что скрывает сущность настоящей, то, что скрывает от нас истинную. Откинуть ложь и жить по той истине, которая открыта нам и принять которую мы принуждены ужасным, горьким опытом.
Только пойми мы это, пойми мы то, что не осуществление программ демократов, монархистов, социалистов, анархистов, антимилитаристов и т. п., пойми мы то, что не эти односторонние проявления религиозной истины, свойственной нашему времени, могут избавить нас от зла, а избавит нас только признание всей религиозной истины, во всей ее целости, той истины, которая от века открыта всякому сердцу человеческому и ясно, просто, убедительно открыта нам во всех истинных учениях жизни и особенно ясно и близко в учении Христа. Только пойми мы это и прими эту истину — истину
о том, что жизнь наша только в большем и большем проявлении любви, — любви, несовместимой с насилием, пойми мы, что в этом увеличении любви в себе и во всем человечестве — и отдельное благо каждого, и благо всех людей, — только пойми мы это и в своей жизни и в общении с людьми и, главное, в воспитании следующих поколений поставь эту истину в основу всего. Только пойми всякий человек, что он не только не имеет никакого права, но и возможности устраивать жизнь других людей, что дело его, каждого, устраивать, блюсти свою жизнь, возвышая в себе дух сына Божия, увеличивая главное его свойство любовь. И не скажу, что все ужасы нашей жизни заменятся тем благом, которого желает всякое сердце человеческое, потому что, пока жив человек и человечество, всегда будет идеал, к которому они будут стремиться, а уничтожится то кричащее, мучительное несоответствие требований нашей души и существующей злой, все ухудшающейся, зверской жизни.
Вот это, только это хотел я, прежде чем умереть, сказать своим братьям.
Кто бы ты ни был: царь, нищий, подумай об этом, пожалей себя, пожалей свою душу.
Ведь как бы ты ни был затуманен, одурен своим царством, властью, богатством, как бы ни был измучен, озлоблен своей нуждой и обидами, ты такой же, как и мы все, обладатель или, скорее, проявитель того же духа Божия, который живет во мне, и надеюсь, думаю, даже уверен, что говорит через меня, говорит тебе: зачем, для чего ты мучаешь себя и всех, с кем имеешь общение в этом мире? Только пойми, кто ты и как, с одной стороны, ничтожно то, что ты признаешь своей телесной жизнью и ошибочно называешь собою, и как необъятно велико то, что ты сознаешь истинно собою — твое духовное существо, — только пойми это и кто бы ты ни был, не изменяя своего внешнего положения, а оставаясь царем, дворником, приказчиком, профессором, земледельцем, начни каждый час своей жизни жить не для внешних целей, а для исполнения того истинного назначения твоей жизни, которое ты не можешь не сознавать: начни жить, полагая цель и благо твоей жизни в том, чтобы с каждым часом, днем все больше и больше освобождать дух свой от обманов плоти, все больше и больше совершенствоваться в любви, что в сущности одно и то же. Только начни делать это — и с первого часа, дня ты почувствуешь, какое новое, неиспытанное и чудное благо все больше и больше будет вливаться в твою душу и — что больше всего поразит тебя — как те самые внешние условия, которыми ты как был озабочен и которые все-таки так далеки были от твоих желаний, как эти условия сами собой (оставляя тебя в твоем внешнем положении или выводя из него) сложатся для тебя так хорошо, как ты только можешь желать.
Милый брат, ради Бога, ради своей души, ради своей жизни, не решай вперед, что все то, что я пишу здесь, неверно, несогласно с тем высшим знанием, которым, тебе кажется, что ты обладаешь. Ради всего дорогого для тебя умоляю тебя для тебя же самого: прочти внимательно то, что написано здесь, постараясь понять то, что написано (как всегда и должно относиться к мыслям и словам другого человека) так, как понимал тот, кто писал их.
И если ты несчастлив — а я знаю, что ты несчастлив, — подумай о том, что то, что предлагается тебе здесь, выдумано не мною, а есть плод духовных усилий всех высших, лучших умов и сердец человечества, и что это не рассуждения и слова только, а самое практическое, верное средство избавиться тебе от твоего несчастия и дать тебе величайшее благо. Подумай об этом и испытай.
20 февраля 1908 г.
Постоянно получаю письма с сомнениями и опровержениями непротивления. Как это знаменательно! Никто не сомневается в заповеди не убий, не укради, не лги и др. А между тем все те необыкновенные случаи, которые придумываются для непротивления, приложимы и ко всем другим запрещениям и указаниям. Отчего это? Оттого, что заповедь непротивления есть заповедь всех заповедей, — такая заповедь, непризнание которой разрешает неисполнение всех других. Прежде я говорил, что я прожил 80 лет и никогда не видал тех случаев, о которых пишут, а в эти 80 лет не прожил ни одного дня, часа, не видав страшного зла от неисполнения этой заповеди.
22 февраля 1908 г.
Наука изучает свое откровение, своих апостолов, отцов: Дарвина, Маркса…
23 февраля 1908 г.
1) Анночке: пойми, что ты не самка, а человек. А главное, помни, что твое дело — совершенствование твоей души, а не брак. И потому, если не удался брак или ошиблась, оступилась, не только не отчаивайся, но знай, что в этом исправлении ошибки — твоя жизнь и твое благо. Если и станешь самкой, то стань человеческой, — не скажу выше, а человечнее животного.
2) Целомудрие. Род прекратится. Ну так поедем в бордель.
24 февраля 1908 г.
1) Если жалуешься на страдания — и телесные и душевные, — то жалуешься на жизнь: страдания — это трение жизни, без которого не было бы жизни, не было бы того, в чем сущность жизни: освобождения души от тела, от ошибок тела, от страданий, связанных с телом. Малые страдания — медленное движение освобождения, большие страдания, как телесные, так и душевные — более быстрое освобождение. А мы жалуемся на страдания. Пойми это — и будешь видеть благо в страданиях, и не будет страдания, как нет его для работника.
2) Что я помню из прошедшего? Все то, что содействовало освобождению: и события, и люди. Остальное все забыто. Какого же еще доказательства, что жизнь в освобождении?
3) Истинный закон Бога — то, что соединяет людей, ложный закон Бога — то, что разъединяет.
Февраль 1908 г.
Почему мир представляется нам im Werden, в движении, и почему меня не будет, а мир все так же будет изменяться? И я ответил: не знаю. Нет, знаю.
Мир представляется мне im Werden, совершающимся, потому что я не в силах обнять его весь, как он есть вне времени, так, как я обнимаю вполне существо умершего (любимого): он для меня уже не совершается, а есть, как есть, весь. То же, что мир будет без меня изменяться, есть ни на чем не основанное предположение. Мир будет представляться другим существам (т. е. мне кажется, что будет представляться другим существам) опять.
10 марта 1908 г.
1) Затеяли юбилей, и это мне вдвойне тяжело: и потому что глупо и неприятна лесть, и потому что я по старой привычке соскальзываю на нахождение в этом не удовольствия, но интереса. И это мне противно.
2) Хочу написать то, что делается во мне и как делается то, чего я никому не рассказывал и чего никто не знает.
Живу я вот как:
Встаю, голова свежа, и приходят хорошие мысли, и, сидя на горшке, записываю их. Одеваюсь, с усилием и удовольствием выношу нечистоты. Иду гулять. Гуляя, жду почту, которая мне не нужна, но по старой привычке. Часто задаю себе загадку: сколько будет шагов до какого-нибудь места, и считаю, разделяя каждую единицу на 4, 6, 8 придыханий: раз, и а, и а, и а, и два, и а, и а, и а…. Иногда по старой привычке хочется загадать, что если будет столько шагов, сколько предполагаю, то все будет хорошо. Но сейчас же спрашиваю себя: что хорошо? и знаю, что и так все очень хорошо, и нечего загадывать. Потом, встречаясь с людьми, вспоминаю, а большей частью забываю то, что хотел помнить, что он и я одно. Особенно трудно бывает помнить при разговоре. Потом лает собака Белка, мешает думать, и я сержусь и упрекаю себя за то, что сержусь. Упрекаю себя за то, что сержусь на палку, на которую спотыкаюсь. Да, забыл сказать, что умываясь, одеваясь, вспоминаю бедноту деревни и больно на свою роскошь одежд, а привычка чистоты. Возвращаясь с прогулки, берусь за письма. Просительные письма раздражают. Вспоминаю, что братья, сестры, но всегда поздно. Похвалы тяжелы. Радостно только выражаемое единение. Читаю газету ‘Русь’. Ужасаюсь на казни, и, к стыду, глаза отыскивают Т. и Л. Н., а когда найду: скорее, неприятно. Пью кофе. Всегда не воздержусь — лишнее, и сажусь за письма.
21 марта 1908 г.
1) В знании важно не количество знаний, даже не точность их (потому что точных совершенно знаний нет и никогда не будет), а разумная связность их, то, чтобы они со всех сторон освещали мир. Вроде того, что бывает в постройках. Постройка может быть великолепна — зимний дворец и шалаш, и то и другое разумные постройки, если защищают со всех сторон от непогоды и дают возможность жить в них. Но самые великолепные три стены без четвертой или без крыши — не постройка и вне сравнения с шалашом. То же и в научных теперешних знаниях в сравнении с знаниями безграмотного крестьянина. Эта истина должна быть основой воспитания и образования. Расширять знания надо равномерно.
2) Трудность объяснения жизни не в том, чтобы объяснить происхождение духовного, а в том, чтобы объяснить одинаковость представления телесного.
3) Весь мир для меня, для человека, — зрительный. Я вижу все, а ощупываю, прислушиваюсь, нюхаю только, когда не верю глазам. Для собаки весь мир пахнет, и, поверяя запах, она смотрит. Когда собака лает на видный предмет, не успев обнюхать, то это то же, что со мной, когда я глазами ищу, что так воняет.
4) Нельзя совсем отрицать славу людскую. Желать быть одобренным Христом — не дурно.
23 марта 1908 г.
1) Если бы было известно, что смерть ухудшает наше положение, жизнь в виду неизбежной смерти была бы ужасна. Если же бы мы наверно знали, что смерть улучшает наше положение, мы пренебрегали бы жизнью.
2) Прежде, чем был Авраам, я есмь — может, должен сказать каждый человек. Все сознаем свою жизнь без начала ее. А если ей не было начала, то не будет и конца.
3) Живо почувствовал грех и соблазн писательства, почувствовал его на других и перенес основательно на себя.
4) Нужно два: любовь и правда. Первое я знал. Надо работать над вторым. Нет, три: воздержание, правда и любовь.
5) Счастье сознательного добра — соединение с Богом.
6) Как императоры убеждены в благодетельности монархии и президенты — республики, а капиталисты в необходимости капиталов, а профессора, фармацевты в необходимости медицины, так все они убеждены в необходимости противления злу насилием.
7) Закон жизни прекрасно изображается пальцами в перчатке: отдели их, воображая увеличить тепло каждого пальца, и всем холодно, и чем лучше отделены, тем холоднее, откинул перегородки, соединил — всем хорошо.
8) Видишь, как мальчик, идя по деревне, нарочно дразнит собак. Собаки окружили его и лают и бросаются, а он отмахивается палкой. Говоришь ему: зачем ты дразнишь собак? Он говорит: я не дразню, я отбиваюсь.
9) Только тогда делаешь дело Божье, когда не знаешь, что его делаешь.
10) Хорошо знать, что все, что ты делаешь, ты делаешь только для Бога, и что ничто не может помешать мне делать то, что я делаю.
11) Вся жизнь есть освобождение — сознательное и бессознательное — от похотей плоти, от плотской жизни. Смерть есть это полное освобождение. Как же бояться, не желать ее? Трудно не желать.
Бояться, не желать ее можно только тогда, когда не понимаешь, не сознаешь свое духовное ‘я’, то ‘я’, которое одинаково нетелесно в старом человеке, в ребенке, даже грудном, даже в животном.
12) ‘Вся жизнь — материальные процессы, развитие и соотношение существ’.
Хорошо, но что же такое отдельность существ, сознание каждым существом своей отдельности? Ведь если есть только материя, то материя эта должна быть вся единою, нераздельною. Что же такое значит то, что некоторые соединения материи сознают себя отделенными от всех других?
Образуется или не образуется эта отделенность и сознание отделенности, что это такое?
А это-то удивительное явление пропускается, признается существующим без объяснения.
А все дело в нем, и никакие объяснения ничего не дают, если это не объяснено.
24 — 25 марта 1908 г.
1) Нельзя не думать о засыпании и пробуждении, как о подобии смерти и рождения. Как при засыпании теряется связь бывшего сознания бдения с новым сознанием в сновидении, так же должно быть и при смерти. И как при пробуждении является новое сознание, так должно быть и при рождении.
Главное подобие в отношении ко времени в том, что как во сне, так и наяву времени нет, но мы только воображаем, не можем не воображать его. Я вспоминаю длинный, связный сон, который кончается выстрелом, и я просыпаюсь. Звук выстрела — это был стук ветром прихлопнутого окна. Время в воспоминании о сновидении мне нужно, необходимо было для того, чтобы в бдящем состоянии расположить все впечатления сна. То же и в воспоминаниях о событиях бдения: вся моя жизнь в настоящем, но я не могу в воспоминании о ней, скорее в сознании ее не располагать ее во времени. Я — ребенок, и муж, и старик — все одно, все настоящее. Я только не могу сознавать этого вне времени.
Спрашиваю себя: зачем это? И ответ сам собой напрашивается: затем, чтобы дать мне возможность блага жизни. Будь я вне времени и пространства, меня бы не было и не было бы моего блага, не было бы моей возможности жить по своей, моей воле — она же воля Бога. Бог живет во мне.
Как, просыпаясь от стука захлопнувшегося окна, я знаю, что сновидение было иллюзия, так я при смерти узнаю это обо всех, кажущихся мне столь реальными событиях мира.
2) В первый раз понял на Сереже, мог бы и на его матери, что бывают люди, всегда или до времени лишенные религиозного метафизического интереса и понимания, а ты сердишься на них за их непонимание. А как поймешь, что это его свойство души, и станет легко.
27 марта 1908 г.
1) Как бы помнить то, что главное и даже единственное в жизни — освобождение от тьмы (зла), скрывающего Бога, а никак не счастье мое, успех мой, одобрение людьми моих дел.
2) Как хорошо, что я понял нынче — vaut mieux tard que jamais, что люди — Сережа и Соня и им имя легион — несогласны со мной не потому, что они (как мне казалось прежде) опровергают или думают, что опровергают мои доводы, а оттого, что все это не интересует их, они не знают, не могут узнать всего того, что касается вопросов религии.
3) Проявляя божественность своей души, мы никак не можем знать, какое проявление ее: доброе слово обидевшему глупому человеку или полная философская система будет иметь какие последствия.
4) Для насилуемых, для огромного числа рабочего народа противление злу, подчинение себя насилию и участие в нем есть грубое суеверие вроде постов, поклонений и всякого рода самоистязаний.
? К статье. Но что же делать? Вопрос этот только для людей нерелигиозных. Религиозные знают, что делать: установлять в себе Царство Божие и не думать о других. Бедствие нерелигиозных людей: они учат других.
? Жизнь моя есть проявление Бога. Чем более я проявляю Бога, тем я испытываю большее благо (свободу, сознание добра). Благо не есть цель, а только признак исполнения назначения.
31 марта 1908 г.
1) Я прежде думал, что разум (разумение) есть главное свойство души человеческой. Это была ошибка, и я смутно чувствовал это. Разум есть только орудие освобождения, проявления сущности души — любви.
2) К статье. Знаю я, что я не увижу последствий этого моего воззвания, но знаю так, знаю вернее смерти, что последствия эти будут. Будут не в том смысле, что сложится такой или иной мною предвидимый и желаемый строй жизни, а будут в том, что уничтожится то безумие и зло, в котором живут теперь люди христианского мира. Это будет, я вернее смерти знаю, что это наверно, неизбежно будет.
1 апреля 1908 г.
То, что составляет истинное, существенное движение жизни: освобождение Бога любви — никогда не сознается и не может сознаваться, как сон. Не можешь знать, когда заснул. Можешь желать заснуть и, вспоминая, знать, что ты спал, но не можешь сознавать осуществления своего желания, как его сознаешь при плотских желаниях.
То же и с ‘просвещением’ в смысле освобождения от тьмы, скрывающей Бога любовь, — в совершенствовании.
Не могу же я сознавать в себе истинное движение жизни потому, что совершается оно не мною, а тем Всем, что живет во всем.
2 апреля 1908 г.
Низшая ступень — жизнь для похотей тела, чтобы угодить телу. Вторая ступень — для одобрения людского, чтобы угодить людям. Третья — для награды от Бога, чтобы угодить Богу вне себя. Четвертая, выше которой я не знаю, — жизнь ни для чего, а только чтобы угодить Богу в себе.
3 апреля 1908 г.
1) К статье. Никем не мучимы, сами себя мучаете. И не телесно только, а духовно губите. И водка, и уничтожение общины, и суеверие, и безбожие, и революция.
2) Как не знаешь, когда и как заснул, так не знаешь, когда и как родился. И как во сне, так и в жизни начинаешь все больше и больше верить в то, что представляется мне, отделенному от Всего. И так же, как во сне, все меньше и меньше веришь и под конец просыпаешься, т. е. теряешь ту личность, которой жил во сне, и входишь в то состояние, в котором был до сна, и не в то состояние, а в состояние высшее — состарился, поумнел, подобрел.
4 апреля 1908 г.
Женщина делает большое дело: рожает детей, но не рожает мыслей, это делает мужчина. Женщина всегда только следует тому, что внесено мужчиной и что уже распространено, и дальше распространяет. Так и мужчина только воспитывает детей, а не рожает.
6 апреля 1908 г.
1) Ведь жизнь каждого из нас не в том или ином устройстве, а в благе не личном, а в благе общем. Общее же благо приобретается не устройством с спорами, злобой, насилием, а только любовью. Главное же то, что это возможно, это в моей власти, это свойственно моей природе, а то — устройство — и не в моей власти, и противно моей природе.
2) К статье. ‘Но этого никогда не будет’. Было время, когда не было и государств, а были, как теперь, сами собою управляющиеся народы. Почему же думать, что вечно будет одно и то же? И каждый из нас прежде сосал грудь, потом играл в игрушки, потом учился, потом женился, потом работал, воспитывал детей, потом старел, умнел, оставлял прежнее и т. д.
7 апреля 1908 г.
1) Вера любви, как высшего закона жизни, не исключает никаких радостей жизни. Можно играть, плясать, все не противное любви делать ЛЮБЯ.
8 апреля 1908 г.
1) Революция и особенно подавление ее изобличило отсутствие веры в христианство.
2) Высший нравственный закон только тогда закон и что-нибудь, когда никакой закон не может быть признан выше, обязательнее его.
9 апреля 1908 г.
1) Знаю в себе тот же X — силу жизни, которую знаю во всем и особенно ясно в наиболее себе подобных существах. Силу жизни эту называю Бог. Могу, не сознавая эту силу, жить ею, могу сознавать и жить ею. Разница между этими двумя жизнями в том, что при первой живу одной ограниченной, окруженной враждебными существами жизнью, при второй живу, кроме своей ограниченной, еще и жизнью всех однородных, близких существ, все больше и больше сознавая и их любовью.
2) К статье. Но вам-то, рабочему народу, нет никакой выгоды. Отчего же вы? А оттого, что у вас нет веры. От этого вы мучаете себя. От этого вы слушаетесь. Вы освободитесь и освободите других только тогда, когда будете поступать не для выгоды, не по зависти, не по злобе, а ради Бога, по совести, ради добра, как поступали те люди, о которых я пишу.
10 апреля 1908 г.
Бог высвобождается из всех самых разнообразных препятствий. И это высвобождение во всех видах, всегда, для всех благо.
12 апреля 1908 г.
1) Если бы мужчины знали всех женщин, как мужья знают своих жен, они никогда бы не спорили с ними и не дорожили бы их мнением.
? Хороший работник не бросает работу, если и знает, что не увидит ее в деле и не получит награды. То же с работой жизни до самой последней минуты смерти.
3) Если работник и не увидит ни конца своей работы, ни приложения ее, знает, что не получит награды за ее исполнение, ни наказания за неисполнение, он, если он хороший работник, все- таки будет делать ее. Моя работа — это моя жизнь, и она всегда цельная с последней отделкой — смертью. Делай ее хорошо.
4) Придите ко мне, говорит Христос, и я думаю, что всем и удачникам, и особенно неудачникам хорошо последовать его совету.
5) Религия есть знание воли Божией: общего направления пути.
19 апреля 1908 г.
? Верный признак того, что вся моя деятельность пустая, то, что на меня не только нет гонений, но меня восхваляют. Хорошо для смирения.
? Чувствую большую тяжесть от глупой благотворительности внешней в соединении с безумной роскошью своей жизни.
20 апреля 1908 г.
Записано как-то в начале года: ‘все утро думал о том, почему мир представляется нам ‘Im Werden’. Есть теперь что-то похожее на ответ. Вот что: Жизнь есть рост сознания. В этом и жизнь, и благо ее. Рост не может совершаться в этом мире иначе, как в пространстве и времени. Я говорю: ‘в этом мире’, потому что жизнь, следовательно, сознание может и растет бесконечно, приближаясь к Богу (Нирвана), и в этом приближении может проходить миры, т. е. состояния, в которых ограничение, а потому и рост происходят в иных условиях, чем пространство и время.
21 апреля 1908 г.
1) Я хочу жить Богом, а не своим телесным я, Львом Толстым. Что это значит? То, что я хочу сознание Льва Толстого заменить сознанием всего человечества, даже всего живого. И это сознание я называю Богом. Но это сознание не есть Все, не есть весь Бог, а только одно из проявлений Его, доступных мне.
2) Пространство, время, тело и форма происходят от моего бессилия познавать все, как оно есть. Я могу познавать только движущееся и разделенное. Как я не могу познать шара иначе, как когда он вертясь обращается ко мне всеми сторонами, так и не могу познать людей, животных и растения и все иначе, как движущимся и разделенным. Первое, т. е. движение, дает время и пространство, второе — разделение — дает тело и форму.
22 апреля 1908 г.
1) К статье. ‘Но что же будет?’ Вопрос только от того, что мы привыкли к суеверию о том, что мы устраиваем жизнь. Разве, стараясь делать, устраивать жизнь по-своему, мы сколько-нибудь достигаем этого? Жизнь устраивается при всех наших усилиях не так, как мы хотим и воображаем.
Но что будет со мною, если я один буду не противиться среди борющихся, среди злых? Опять то же суеверие. То было об устройстве жизни других, это — об устройстве своей жизни. Какая будет и общая, и наша внешняя жизнь, никогда не может быть известно нам. Уже одна ежечасная возможность смерти делает это знание невозможным. Устраивая и не устраивая свою внешнюю жизнь, я знаю, что она будет не такою, какою я хочу. Одно только по отношению моей жизни в моей власти: это ее внутреннее изменение — все большее и большее приближение к нравственному совершенствованию, и это одно нужное мне и главное изменение моей жизни всегда в моей власти.
Каково же заблуждение людей, употребляющих все силы на то изменение жизни, которое вне их власти, на устройство жизни других людей, и для этого мнимого устройства ее лишающих себя того устройства жизни, которое всегда в их власти и которое одно может влиять на жизнь других людей? То, что со мной будет, в смысле внешних событий хорошее или дурное, я не знаю и не могу знать, то же, что жить нравственно всегда хорошо и для меня, и для всех людей, я наверное знаю. И зная это, я буду жертвовать верным неверному?
Так что кажущийся таким трудным для ответа вопрос о том, не ошибочно ли бы было среди всех живущих насилием злых быть одному или немногим непротивящимися добрыми, подобен вопросу о том, как быть трезвому среди пьяных, не лучше ли напиться вместе со всеми.
23 апреля 1908 г.
Есть сознание себя, своей духовной сущности, и сознание своих пределов, которое в начале жизни сознается как ‘я’. Это второе сознание пределов заслоняет, скрывает первое сознание духовности: кажется, что сознание своих пределов и есть сознание себя. Вся жизнь есть все большее и большее сознание своей духовной сущности, освобождение от обмана признания собою своих пределов. Смерть для того, кто вполне сознает свою духовную сущность, есть освобождение от стеснявших ее пределов.
26 апреля 1908 г.
1) Ничто так не утверждает в неуничтожаемости, безвременности своей сущности, ничто так не способствует спокойному принятию смерти, как мысль о том, что, умирая, я не вступаю в новое положение, а только возвращаюсь в то безвременное, беспространственное, бестелесное, бесформенное состояние, в котором был и из которого пришел в эту жизнь.
Нельзя даже сказать: ‘в котором был’, а в то состояние, которое мне так же свойственно, как и то, в котором я нахожусь теперь.
2) Таничка еще свежа от Начала всего — любви и любит всех. Мика уже любит только себя, я приучаюсь опять, как Таничка, любить всех.
3) Der langen Rede kurzer Sinn. Причина всех бедствий — суеверие возможности устройства общества насилием. Причина суеверия — отсталость веры, деятельность, не имеющая уже разумного основания. Причина отсталости веры — непонимание той, которая свойственна возрасту человечества и открыта ему. И потому избавление от бедствий — понимание соответственной возрасту человечества веры, веры в высший закон любви.
28 апреля 1908 г.
1) Меня старательно лечат. Был Щуровский. Усердие большое, но, как и все, хочет знать и верит, что знает, но ничего не знает.
2) Пережил давно не переживавшееся чувство сомнения во всем. В конце концов остается все-таки одно: добро, любовь — то благо, которое никто отнять не может.
3) Все еще далеко от жизни только для души (Бога), и все еще тревожит слава людская. Да, как говорил Паскаль, есть только одно истинное благо, то, которое никто ни отнять, ни дать не может. Только бы уметь его приобретать и жить для него!
30 апреля 1908 г.
Социалисты делают, кроме всех других ошибок, две главные, разрушающие все их доводы.
Первая — в предположении о том, что все сосредоточенное в одних местах машинное производство останется то же при экономической свободе рабочих. Тогда как потребность по крайней мере 9/10 всех предметов — защиты государства, изготовляемых теперь ружей, пушек, крепостей, предметов роскоши, железных дорог и т. п. должна уничтожиться, так что и машинное, всегда тяжелое для людей производство, возникшее только при несвободе, произведшей капитализм, не только не будет расти, но уничтожится, и люди будут жить не кучами мучительно городской жизнью, а просторно, естественно и радостно на земле, и им не нужно будет капитала. Прогресс же технический будет в том, что будут придуманы облегчения производства без необходимости каторжной жизни. (Вчера был убежденный рабочий-социалист. Я спросил, что он делал на заводе: трубки для папиросных гильз.)
Вторая в том, что при социалистическом устройстве необходимы распорядители. Откуда возьмут таких людей, которые без злоупотреблений устроят посредством насилия социалистический справедливый строй?
2 мая 1908 г.
1) Разве не ясно, какой полный невежда этот профессор Геккель. Каковы же его ученики? Возражать не стоит: возражение в Евангелии, но они не знают его, безнадежно не знают, решив, что они выше его.
А если люди так невежественны, что могут по закону убивать, то что же закон? И все рушится.
2) Нельзя спрашивать: переменить ли жизнь? Переменить надо жизнь только тогда, когда нельзя не переменять. И тогда нечего спрашивать. А для того, чтобы прийти в такое положение, надо внутренне, духовно измениться.
6 мая 1908 г.
1) В первый раз ясно вполне понял благодетельность осуждений, укоров, стыда людского. Понял, как это загоняет в себя, разумеется, если есть в себе то, куда уйти. Прямо хорошо, желательно.
2) Умереть значит уйти туда, откуда пришел. Что там? Должно быть, хорошо, по тем чудесным существам детям, которые приходят оттуда.
9 мая 1908 г.
Сознание — это изучение своего духовного существа, познание — это изучение всего внешнего. Одно всегда в ущерб другому. Чем больше одного, тем меньше другого.
Память и усилия мысли в той же зависимости: чем больше одного, тем меньше другого. Как одно ограниченное вместилище. И от того, что вместилище для обоих одно, почти всегда смешивают оба и принимают одно за другое, тогда как напротив — чем больше памяти, тем меньше усилия мысли, и наоборот. Про памятливого человека говорят — умный, про самобытно мыслящего, мало помнящего говорят — глупый.
10 мая 1908 г.
Сознание есть изучение духовной сущности, познание — изучение телесного, вещественного. Сознание есть знание идеала совершенства и своего отношения к нему. Из него вытекает нравственное совершенствование. Познание есть знание вещественного мира, всегда недоступное по условиям времени и пространства — бесконечности их, и потому из него ничего не вытекает.
12 мая 1908 г.
Со мной случилось нынче что-то новое, необыкновенное, не знаю, хорошее или дурное, должно быть хорошее, потому что все, что было, есть и будет, все только хорошо. Случилось то, что я проснулся с небольшой головной болью и как-то странно забыл все: который час? Что я пишу? Куда идти? Но, удивительная вещь! Рядом с этим особенная чуткость к добру: увидал мальчика, спящего на земле — жалко, бабы работают — мне особенно стыдно. Прохожие — мне не досадно, а жалко. Так что совсем не к худшему, а к лучшему.
Господи, Начало жизни, Ты, неведомый, непостижимый, но сущий, глупо говорить: благодарю тебя, но иначе не могу выразить мою умиленную радость существования.
13 мая 1908 г.
Утеряна главная сущность учения Христа: сыновность Богу.
14 мая 1908 г.
1) Благодарю тебя, Господи, за то, что открыл мне то, что можно жить Тобою. И не хочу и не могу жить другой жизнью.
2) Как удивительно проста разгадка жизни: жизнь личности — Льва, Петра, Ивана — нелепое заблуждение. Живет во мне Бог, а я — Его орган. ‘Бог живет во всех, но не все знают это’.
15 мая 1908 г.
К ‘Не Убий’. И все это делается для нас, для мирных жителей. Хотим мы или не хотим этого, нас делают участниками этих ужасов.
И все это делается среди тех людей и теми людьми, которые говорят, что поклоняются и считают Богом того, кто сказал: вам сказано, …, все братья…, любить всех, прощать всем не семь, а семьдесят раз семь. Кто сказал про казнь, что пусть тот, кто без греха, бросит первый камень. В этом страшное дело. Это самое ужасное, запрещенное дело делается наиболее почитаемыми людьми и с участием учителей этой веры. Делается там, где в народ считается долгом помочь несчастненьким.
Вижу, как с улыбкой презрения прочтут это европейцы. То ли дело у нас, скажут англичане и другие. У нас все это так устроено, что одно удовольствие. Все по машине. Ничего не видно, и только флаг.
16 мая 1908 г.
Сознание есть сличение, сравнение своего ‘я’ телесного, своей личности с ‘я’ божественным, духовным, всеобщим, которое во мне же. Поэтому сознание — основа всякой нравственности.
Есть люди лишенные или почти лишенные этого свойства — сознания. У этих людей часто рядом с огромным знанием, утонченностью нет нравственных требований: мои сыновья, и им имя легион — все ученые.
Помню, как я в детстве почти удивился проявлению в себе этого свойства, которое еще не умело находить для себя матерьял. Помню, меня удивляло то, что я мог, сознавая себя, сознавать сознающего себя, и опять спрашивая, сознавал, что я сознаю себя сознающим сознающего себя. И потом: сознаю себя, сознающего себя, сознающего себя и т. д. до бесконечности.
Да, сознание есть признание в себе Бога и суждение Бога во мне о своей личности и о всем открывающемся мне с точки зрения личности.
20 мая 1908 г.
1) Были добролюбовцы два из Самары — не совсем хорошее впечатление. В них отсутствует драгоценное для меня свойство простоты. Их добрая жизнь деланная, и я чувствую, что пахнет и клеем и лаком. Сознание нужно, необходимо, но я думаю, что оно нужно только для поверки себя, а не для подделки себя.
2) Моя жизнь хороша тем, что я несу всю тяжесть богатой ненавидимой мной жизни: вид трудящихся для меня, просьбы помощи, осуждение, зависть, ненависть, — и не пользуюсь ее выгодами, хоть тем, чтобы любить то, что для меня делается, чтоб помочь просящим, и др.
21 мая 1908 г.
Заходили два студента. Один — литератор, другой — революционер. Революционер прямо поставил вопрос: если бы я мог при повешении 20 сделаться палачем и, повесив одного, спасти 19, следовало ли бы повесить этого одного? Приводил еще другие подобные же примеры. Когда я сказал ему, что надо делать свое, не делать дурного, он сказал: а не будет ли того, что этот не делающий дурного будет, не смотря на страдания вокруг него, ходить, высоко подняв голову: ‘какой, мол, я хороший’ Я сказал ему, что у нас каждого слишком много грехов всяких, чтобы, не делая греха компромисса, чувствовать себя безгрешным. Да, это служение народу, делание добра другим есть страшное зло. И все зло правительства, и все зло революционеров, и все зло воспитания, экономическое — все на этом.
29 мая 1908 г.
1) Мы хотим устроить счастливую, справедливую жизнь людей, но с тех пор, как мы знаем жизнь людей и знаем, что они всегда стремились к этому, мы знаем, что они никогда не достигали этого. Всегда за достигнутой ступенью блага тотчас же открывалась другая, следующая, столь же настоятельно необходимая, какою казалась и та, которая только что достигнута, и так продолжалось до теперешнего времени, начиная с людоедства и до национализации земли. И потому естественно не только предположить, но быть уверенным, что так и будет всегда.
Так и будет, так и должно быть. Положение человека, идущего вперед к благу, которое все отодвигается от него, подобно тому, что, как говорили мне, делают с упрямыми лошадьми. К оглоблям впереди их утверждают кусок хлеба с солью так, что лошадь чует его, но не может достать. И она тянется и движется, желая достать хлеб, но это самое движение отодвигает хлеб, и так до бесконечности. То же и с людьми: благо никогда не достигается, потому что при достижении одного блага сейчас же представляется новое. А благо — совершенство бесконечное, как Бог.
Какой же из этого вывод?
А только тот, что человек может и должен знать, что благо его жизни не в достижении стоящей перед ним цели, а в движении для цели высшей, недоступной ему.
2) Для того, чтобы понять законы жизни, нужно не объяснять происхождение духовного, т. е. сознания. Это одно, что так ясно и несомненно и не временно, что не требует объяснения своего происхождения, а напротив, на нем одном может основаться всякое, какое бы то ни было знание. Для того, чтобы понять законы жизни, нужно объяснить причины, по которым сознание во всех людях одинаково воспринимает явления матерьяльного мира (пределов отдельного сознания): одинаково видит, слышит, ощущает.
3) Если бы мы наверно знали, что смерть, ухудшает наше положение, жизнь в виду смерти была бы ужасна. Если же бы мы наверно знали, что смерть улучшает наше положение, мы пренебрегали бы жизнью. Так что ничего нельзя желать лучшего того, что есть.
4) ‘Прежде, чем был Авраам, я есмь’, может и должен сказать каждый человек. Мы все сознаем свою жизнь без начала ее. А если ей не было начала, то не может быть и конца.
5) Живо почувствовал соблазн и грех писательства на других и перенес на себя.
? Нужно не переставая помнить три требования добра: воздержание, правду и любовь.
? Писал письмо крестьянину о земле, и во время писания убедился, что при существовании государственного насилия нет средств, которые могли бы улучшить чье-либо положение.
3 июня 1908 г.
Не могу постоянно жить духовным ‘я’. А как не живешь им, то все задевает. Одно хорошо, что недоволен собой и стыдно. Только бы этим не гордиться.
10 июня 1908 г.
Нынче утром обхожу сад и, как всегда, вспоминаю о матери, о ‘маменьке’, которую я совсем не помню, но которая осталась для меня святым идеалом. Никогда дурного о ней не слышал. И идя по березовой аллее, подходя к ореховой, увидел следок по грязи женской ноги, подумал о ней, об ее теле. И представление об ее теле не входило в меня. Телесное все оскверняло бы ее. Какое хорошее к ней чувство! Как бы я хотел такое же чувство иметь ко всем: и к женщинам, и к мужчинам. Хорошо бы, имея дело с людьми, думать так о них, чувствовать так к ним.
12 июня 1908 г.
1) Начинаю привыкать к признанию главным — одним делом жизни — любовь. Главное — в мыслях. Нельзя достаточно настаивать на том, что кто хочет жить истинной жизнью, должен прежде всего делать это усилие к истинной жизни в своих мыслях, когда один сам с собой. Удивительно, как мало знают это. Как подумал о ком-нибудь с недоброжелательством, остановись, ищи в нем доброе, пусть он будет для тебя как самое дорогое для тебя существо. Для меня — моя мать.
2) Одно дело только можно делать во всех возможных телесных условиях — это быть любовным. Это можно и с больной печенью и умирая.
13 июня 1908 г.
Говорят: есть три времени: прошедшее, настоящее, будущее. Какая грубая и вредная ошибка. Есть два вида времени: прошедшее и будущее, настоящее же вне времени. И жизнь истинная, свободная вне времени, т. е. в настоящем. Как это важно знать. Можно жить, только настоящим, т. е. свободно.
18 июня 1908 г.
Плохо, когда нравственное добро ставится целью для достижения каких бы то ни было внешних условий, положений. От этого главные бедствия людей: ложь религиозная, ложь государственная, революционная.
21 июня 1908 г.
Как легко сказать: жить для Бога, т. е. делать, желать только то, что должно Его орудию, а не Льву Николаевичу, и как трудно и велико жить так. Пытаюсь. И из 10 раз в сношениях с людьми и даже с собой 9 раз забываю. Хорошо, что apres coup вспоминаю и жалею. Да и как не быть трудным — это такое огромное благо. Благо и приближаться к нему.
23 июня 1908 г.
Себялюбие, т. е. любить себя больше всего, — и величайшее заблуждение, и высшее совершенство. Заблуждение, когда любишь больше всего свою личность, и высшее совершенство, когда любишь больше всего то духовное начало, которое живет и проявляется во мне.
24 июня 1908 г.
1) Последнее время испытываю очень радостное сознание: как только в чем-либо сомнение: сказать — не сказать, пойти — не пойти, большей частью для похоти или славы людской, или пожалеешь о чем, — скажешь себе: а тебе что за дело? Жизнь только для Бога в себе и вне себя, и сейчас уничтожается сомнение, и спокойно, хорошо, радостно.
2) Плохо, что камень крепок, когда хочешь рубить его, а если нужен камень, чтоб точить на нем, — тогда чем он жестче и крепче, тем лучше. Так и с тем, что мы называем горестями.
3) Почувствовал в первый раз возможность, как говорит Вивекананда, чтобы все вместо ‘я’ сделалось ‘ты’. Почувствовал возможность самоотречения не во имя чего-нибудь, а во имя здравого смысла. Трудно отвыкать от табаку, пьянице от вина, а труднее и вместе с тем нужнее всего отучиться от этого ужасного пьянства собою, своим ‘я’:. А я начинаю теперь, перед смертью чувствовать возможность такого отречения. Не велика заслуга.
30 июня 1908 г.
1) Любить истинно и можно и должно только ненавидящих.
? Большая часть нерелигиозных людей пользуются нравственными требованиями только для оправдания своих себялюбивых целей.
? Был слепой, бранивший меня. Вчера я ходил к нему и сказал, что я люблю его 1) за то, что он ищет Божьей истины, 2) за то, что он — тот ненавидящий, обижающий, которого должно любить, и 3) за то, что я, может, могу быть нужен ему, и простился с ним, пожав его руку. Он перед отъездом хотел видеть меня. Я обрадовался. Он сказал: я нечаянно пожал руку, я не могу жать руку подлецу, мерзавцу, фарисею, лицемеру. Софья Андреевна велела ехать, но я успел сказать, и искренно, что я люблю его. О, если бы так со всеми!
2 июля 1908 г.
Благодетельность телесных страданий еще не умею понимать и чувствовать, а знаю, что она есть. Зато благодетельность оскорблений, укоров, клевет, даже злобы и знаю и даже чувствую.
4 июля 1908 г.
1) Читал статью Вивекананда о Боге превосходную. Его критика ‘Воли’ Шопенгауера совершенно права. Одно неверно: то, что он начинает с (объективного) рассуждений о мире (Universe). Рассуждать об этом не дано нам. И все такие рассуждения, как ни кажутся важными, пустословие. Исход всего и законное рассуждение всегда может и должно начинаться только с личности, с себя. Рассуждать о внешнем, о мире, не сказав о себе, о том, кто видит мир, все равно, что начать рассказ так: ‘потому что когда он на меня замахнулся’ и т. д., т. е. рассказывать, не упомянув о том, кто, где и кому говорит.
Основа всякому рассуждению о мире, о Боге одна: сознание человеком своего единства с началом всего, своей божественности и вместе с тем сознание своей отделенности, своей ничтожности. ‘Я царь, я Бог, я раб, я червь’. Зачем? Отчего я такой, я не знаю, не могу, не хочу и не нуждаюсь знать, но знаю, и всякий знает, что я — и Все и ничто. В соединении этих двух есть то, что мы называем и сознаем жизнью. Я — всё. Я един и я отделен. От того, что я отделен, от того я телесен и я в движении, а телесность может быть только при пространстве, а движение — только при времени. Как единое же существо, я бестелесен, неподвижен, вне пространства и времени. Благо мое в сознании этого единства в отделенном.
2) Личность всякого человека слагается из двух его свойств. Первое — умственных способностей: памяти, сообразительности, способности внимания, сосредоточенности (главное, от этой способности сосредоточенности внимания), и второе — его живости сознания идеала совершенства.
Первые всегда довольны, вторые всегда недовольны собой. Первый тип занят весь соображениями о телесном, второй — о духовном. Первый смотрит на духовное, как на орудие работы над телесным, второй — на телесное, как на орудие для работы над духовным.
3) Понятно, если бы после органов слуха, зрения, мозга явился бы орган, посредством которого человек познавал бы жизнь на звездах, мог бы перелетать, и чтобы ни придумать, все это может развиваться. Но откуда сознание? Сознание того, что все эти органы мои, что все это — я и все остальное — не я?
Ведь это все равно, как если бы спросить, как появился этот дворец, и мне бы сказали: а вот как: сначала сделали окна, двери, террасы, потом штукатурили, красили, и вышел дом. Удивительно.
4) Не наказывать, не противиться злу насилием, не иметь богатств, — все это кажется нам какими-то великими подвигами, требованиями неисполнимыми, а ведь это только самые простые указания того, что люди должны перестать делать, чтобы не вредить себе. Также казалось подвигом не ругаться, не пьянствовать, не есть мяса. А теперь мы понимаем, что это просто практический совет — не делать себе вреда. То же и с наказанием, с насилием, с богатством.
11 июля 1908 г.
1) Чувствую возможность жизни, вполне руководимой одной любовью. Начинаю понимать возможность того, чтобы, сходясь с людьми, не переставая помнить о том, что нужно другому, а не мне: помнить, что интерес жизни должен быть не ‘я’, а ‘ты’ или ОН.
2) Те, кто, признавая какую бы то ни было нравственность, находят, что нельзя все-таки допустить закон непротивления, совершенно подобны тому человеку, который в математике допускал бы равенство квадрата гипотенузы сумме квадратов катетов или еще подобные математические выводы и между тем говорил бы, что признание прямой линии кратчайшим расстоянием между двумя точками все-таки парадоксально и преувеличенно. Подобны потому, что как вся геометрия не может существовать без положения о том, что прямая есть и т. д., так и никакая нравственность не может существовать без положения о любви, включающей в себя непротивление. А всякое нравственное учение основано на любви.
20 июля 1908 г.
1) Я — это сознание Бога.
2) Еду верхом в глуши и вижу в чаще какие-то созревшие ягоды. Никто не увидит этих ягод, никому они не нужны, и им никто не нужен, а они неукоснительно, вовсю делают не свое дело, а то, какое им предназначено, исполняя волю Того ‘Я’, которое в виде отдельного существа живет в этом растении. Так же и человек, отличаясь от растения тем (кажущимся) преимуществом, что может сознавать в своем отдельном существе это всемирное ‘Я’.
Да, я — Л. Н., я — писатель, я — нищий, я — царь — это большое заблуждение. От него все страдания людей. Есть только Один и бесчисленные проявления Его, одно из которых — то, которое я сознаю собой. И благо нам, если мы не признаем Его проявление в себе за отдельное свое ‘я’, а всегда чувствуем в себе то ‘Я’ и живем Им. И мы испытываем самые разнообразные и неизбежные горести и страдания, если живем в заблуждении, что Я есть наше я.
Жизнь — в исполнении воли ‘Я’, или, иначе, жизнь — в стремлении к прекращению разъединения, в слиянии со Всем. А это-то приближение к слиянию есть лучшее благо нашей жизни — любовь.
5 августа 1908 г.
1) Была два раза музыка. В последний раз много думал во время игры, а именно: определял всякую вещь известным чувством, настроением, перенося ее в область словесного искусства, и оказалось, что было: то умиление, то веселость, то страсть, то тревога, то любовь нежность, то любовь духовная, то торжественность, то грусть и мн. др., но одного не было — не было ничего недоброго: злобы, осуждения, насмешки и т. п. Как бы так художественно писать?
2) Безумно жить, забывая о смерти, что сознание присущности смерти, возможности ежеминутного наступления ее есть самое нужное условие жизни, что без этого сознания жизнь не может не быть бессмыслицей с постоянной возможностью отчаяния при воспоминании о смерти. Казалось бы, так неизбежно понять, что мы в жизни — высланные на работу работники, которых всякую минуту, мы не знаем когда, может снять хозяин и вернуть туда, откуда он выслал их, — ‘Туда’ и ‘Откуда’, которых мы одинаково не знаем. Казалось бы, иначе нельзя людям понимать свою жизнь. А они понимают ее, как что-то им принадлежащее, в которой они могут достигать своих целей. Как же им при таком взгляде не отчаиваться при мысли о смерти?
Да, ты только работник дела хозяйского, Божия, и знаешь наверно только то, что ты прислан сюда работать Его дело. Хорошо ли, дурно это положение, нечего рассуждать, оно таково и не изменится, одно, о чем можно и должно рассуждать — это то, как лучше прожить. А лучше прожить можно, очевидно, только тогда, когда будешь делать ту работу, какая задана. Узнаешь, что делаешь ту работу, какая задана, потому, что она самая легкая, и не только легкая, но и радостная. С тех пор, как мы знаем жизнь людей, мудрейшие из них искали определение этой работы и указывали ее — все истинные религии и учения нравственности указывали это, и все одно и то же: единение со всеми и содействие единению со всеми — любовью. О том же, что за хорошее исполнение работы будет награда после смерти от хозяина, можно гадать и верить. Но эти гадания тем меньше нужны, чем больше и лучше исполняет человек работу хозяина. Исполнение это дает благо, благо в настоящем, исключающее всякий интерес к будущему.
11 августа 1908 г.
1) Тяжело жить в тех нелепых, роскошных условиях, в которых мне привелось прожить жизнь, и еще тяжелее умирать в этих условиях: суеты, медицины, мнимого облегчения, исцеления, тогда как ни того, ни другого не может быть, да и не нужно, а может быть только ухудшение душевного состояния. Отношение к смерти никак ни страх, но напряженное любопытство.
2) Хотя и пустяшное, но хочется сказать кое что, что бы мне хотелось, чтобы было сделано после моей смерти. Во-первых, хорошо бы, если бы наследники отдали все мои писания в общее пользование, если уже не это, то непременно все народное, как-то: ‘Азбуки’, ‘Книги для чтения’. Второе, хотя это и из пустяков пустяки, то, чтобы никаких не совершали обрядов при закопании в землю моего тела. Деревянный гроб, и кто хочет снесет или свезет в Заказ против оврага, на место зеленой палочки. По крайней мере, есть повод выбрать то или другое место.
3) Да, ‘все в табе и все сейчас’, как говорил Сютаев, и все вне времени. Так что же может случиться, с тем, что во мне и что вне времени, кроме блага?
17 августа 1908 г.
Сюжеты художественных произведений:
1) Ребенок в богатой буржуазной семье атеистической научно-либеральной предается церковности. Он через 15 лет революционер-анархист.
2) Кроткий, искренний сын священника, хорошо учится и в школе и в семинарии, его женят и посвящают. Дочь его соседа прихожанина дает матушке, тщеславной интеллигентке, книгу. Он читает Толстого, и пробуждаются вопросы.
3) Мальчик, 6-ой сын слепого нищего, вызывает сочувствие жены первого либерала-атеиста. Его берут, отдают в школу, блестящие способности, выводят его в магистры науки. Он едет на родину, встречается с товарищами, ужасается, передумывает все и отрицает науку и истину одну и спасение видит в вере в Бога.
4) Один из товарищей начал торговать, нажил миллион и либеральничая живет трудами рабочих.
5) Сын аристократической семьи ведет к сводне, потом филантропия, потом отречение от всего.
6) Сын разорившегося полуаристократа, тщеславный, делает карьеру женитьбой, сын сдержанный делает карьеру — вешает. Он льстил первому, теперь важничает.
7) Такой же, сын буржуа, аристократический писатель, живет журналистикой, чувствует гадость и не может.
18 августа 1908 г.
1) В теле каждого человека живет дух Божий. Не было бы в теле людей единого для всех духа Божьего, не было бы жизни. Не было бы тел людских, разделяющих людей, также не было бы жизни.
2) Любовь человека соединяет его с людьми и Богом, дает ему высшее благо. Этой любви не было бы, если бы не было тела, и потому тело необходимо для блага людей.
3) Жизнь — это освобождение души от тела, и когда освобождение в любви, жизнь — благо.
4) Освобождение от жизни любовью — благо. Мешают этому благу ошибки — грехи.
5) Если бы не было духа, заключенного в теле, не было бы жизни. Мы не имеем никакого права говорить о духе и о теле отдельно. Мы не знаем и не можем знать ни того, ни другого в разделении, но мы не можем понимать нашу жизнь без этого разделения, так как знаем, что вся наша жизнь есть неперестающее уничтожение тела и уяснение духа. При смерти совершается полное уничтожение тела и уяснение духа и исчезновение его.
20 августа 1908 г.
1) Вредно угождать телу и потому, что оно никогда не довольно, а хочет все большего и большего, и потому, что чем больше служишь телу, тем больше ослабляешь душу.
2) Страдать можно только телом. Дух не знает страданий. Чем слабее духовная жизнь, тем сильнее страдания. Какая же ошибка жить для тела, а не для души.
21 августа 1908 г.
1) Нынче ночью испытал без всякой внешней причины особенно сильное и мало сказать: приятное, а серьезное, радостное чувство совершенного отпадения не страха даже, а несогласия со смертью. Очень радуюсь этому, потому что это чувство, я знаю, не случайное, проходящее, а оно может, не будучи испытываемо беспрестанно, оставаться в глубине души, и это очень хорошо. Чувство это подобно тому, что бы испытал человек, узнав неожиданно для себя, что там, где он считал себя вдали от дома, он подле него, и что то, что он считал чем-то страшным и чуждым, есть самый дом его.
2) Чувствую приближение 28-го по увеличению писем. Буду рад, когда это кончится, хотя рад тоже тому, что совершенно равнодушен к тому или к другому отношению людей но мне, хотя и все более и более неравнодушен к моему отношению к ним.
22 августа 1908 г.
1) Бог — это законодатель жизни, т. е. я по своему человечеству допускаю законодателя за законом. Есть закон жизни. Бог — это законодатель.
2) Ужасно то, что мы отвыкли от любви и еще хуже, привыкли к нелюбви.
3) Бог не любит посторонних лиц. С ним можно общаться один на один.
4) Видел отвратительный по безнравственности сон, и больше чем когда-нибудь убедился, что нравственность не может иметь материального начала. Она-то главный признак духовной природы.
23 августа 1908 г.
Верю, что то, что живит весь мир, то невидимое, неосязаемое, но одно истинно существующее есть во мне и живет в самом себе. Хочу соединиться с ним во всех проявлениях его и знаю, что соединение это дается любовью. Любовь же дает высшее благо. Мешают этому благу грехи тела, грехи ума, грехи веры. Грехи тела: объедение, леность, половая похоть, недоброжелательство к людям и живым существам. Грехи ума, соблазны: гордость, тщеславие, неравенство, богатство, желание возмездия. Грехи веры, суеверия: суеверие возможности для блага их устроения людей насилием, суеверие различия государств и народов, суеверие ложного закона Бога, суеверие ложной науки.
Помоги мне, Бог в себе и Бог во мне, своим усилиями мысли и дела освобождаться от этих грехов. Помоги мне презирать свое телесное я, забывать его, помоги мне воздерживаться и в деле и слове от всякого поступка, не руководимого любовью и удаляющего от освобождения. Помоги мне сознать свою жизнь в освобождении себя от грехов тела любовью. Помню, хочу всегда помнить, что жизнь моя, истинная жизнь — в освобождении от грехов тела только в настоящем, что жизнь эта в моей власти, что проявление ее любовью дает мне неизменное благо, ненарушимое ни страданиями, ни смертью. Помоги мне, Бог в себе и во мне, помнить то, что то, что мы называем жизнью, есть ничто иное, как только постепенное освобождение души от тела, что не было бы этого тела и постепенного освобождения от него, не было бы и того, что мы называем жизнью, и того блага, которое дает нам это постепенное освобождение. Помоги, помоги, помоги мне не оступаясь идти по пути этого освобождения, памятуя то, что в нем одном благо и жизнь.
24 августа 1908 г.
Все живое имеет сознание. В сознании себя отдельным существом — жизнь. Всякое живое существо сознает себя подчиненным общим и своим законам: камень — и тяготения, и непроницаемости, растение — и тяготения, и роста, и воспроизведения, животное — и тяготения, и роста, и воспроизведения, и общения с себе подобными, человек — и тяготения, и роста, и воспроизведения, и общения, и разумного нравственного поведения.
26 августа 1908 г.
1) Шумят по случаю юбилея, и я рад, что чувствую себя спокойным совсем. Недоброе письмо и не заслуженно недоброе письмо гораздо больше тревожит меня, чем все, что делается ради юбилея.
2) Грехи, соблазны и суеверия всегда были, есть и будут. Жизнь и благо ее в освобождении от них.
28 августа 1908 г.
1) Короткая молитва: не оставляй меня Ты (не могу назвать Тебя). Помогай мне служить Тебе в деле Твоем, быть с Тобою, в Тебе и Тобою.
2) Поесть, когда голоден, выпить воды, когда хочется пить, —большое удовольствие телу. Но отказаться от еды, питья, от всего, чего хочет тело, уже не удовольствие, а радость души. Знает это только тот, кто испытал это.
1 сентября 1908 г.
Не оставляй меня и помоги мне, Господи, исполнять волю Твою, всегда быть Тобою, в любви ко всему живому. Не оставляй меня и помоги мне.
2 сентября 1908 г.
1) Благодарю Тебя, Господи, за жизнь и благо ее. Помоги мне прожить ее в любви. Не оставляй меня, чтобы мне помнить то, что Ты во мне, и что я жив только Тобою.
2) 1) Правдивость в мелочах, 2) правдивость в том, чтобы не скрывать, 3) приучать себя высказывать именно то, что хочется скрыть.
3) Верю, что есть только Ты, и что Ты во мне и во всем живом. Чувствую себя отделенным от Тебя, но жизнь моя в Тебе и потому стремлюсь любовью соединиться с Тобой и со всем живым, тем, что от Тебя. Хочу этого соединения и потому борюсь с тем, что отделяет меня от Тебя: с похотью тела, с ленью, сладострастием и, главное, с недобротою. Борюсь с соблазнами гордости, тщеславия, корысти, возмездия, борюсь с суевериями властолюбия, государства, богословия, науки. Борюсь усилием дела и мысли, самоотречением, смирением, правдивостью и воздержанием в деле и слов. Знаю, что жизнь только в любви — в настоящем, и что для духовной жизни нет страданий, нет смерти, есть только то, чего желает душа, — только благо.
3 сентября 1908 г.
Я все забыл и забываю, так что прошедшее исчезает для меня. Также, еще больше исчезает будущее. Как это хорошо! Вся сила жизни — а сила эта страшно умножилась — переносится в настоящее. Я сознаю это. Как это радостно!
14 сентября 1908 г.
1) Придумал остроумное и бойкое словечко против человека, напечатавшего мне неприятное, и хотел записать. Потом вспомнил, что это нехорошо, и решил не писать. И стало очень хорошо на душе. Если сомневаешься в том, дает ли духовная жизнь, удовлетворение ее требований, такое же благо, как удовлетворение телесных желаний, или вообще дает ли благо, то постарайся сделать такое доброе, хоть немного самоотверженное дело, и устроить так, чтобы никто никогда не узнал. Сделай это и увидишь, что удовлетворение духовных требований не менее радостно, чем телесных.
2) Ох, слава людская! Как она путает нас! Как важно освобождаться от нее. Градации: 1) для себя, 2) для людей, 3) для себя Бога. От первого до второго — малое расстояние, от второго до третьего — огромное.
28 сентября 1908 г.
1) Хочешь соединиться с людьми — не соединишься, живешь только для себя, для души, не думая о соединении, — и соединишься с китайцем, индусом, с человеком 25 столетия.
2) ‘Зачем любить неприятных людей?’ Зачем принимать лекарство? Затем любить неприятных, что это приятно, что в этом благо.
3) Бог любит tЙte-a-tЙte. Two is company…
4) Молитва короткая: ‘Хочу жить здесь Тобою’.
5) В жизни нашей одна цель: благо, и цель эта достигается. Но для того, чтобы она могла быть достигнута, нужно было, чтобы жизнь наша была в пространстве и времени. Для того, чтобы для человека было благо, оно должно быть не постоянное, а достигаемое.
26 октября 1908 г.
1) Получаю письма от юношей, вдребезги разбивающие все мое миросозерцание. Прежде я досадовал на легкомысленную самоуверенность и ограниченность, потом хотелось показать ему всю его глупость, теперь же почти не интересует. Т. е. интересует, пока я ищу, нет ли справедливого упрека, но потом оставляю. Ведь только подумать о том, как в моей семье никакие доводы, никакая близость, даже любовь не могут заставить людей перестать утверждать, что 2 в 2 = 5, как же хотеть переубедить чужих, далеких людей? Да, великое слово Франциска Асизского: когда будет радость совершенная. Да, много из моих последователей берут из христианства только его отрицающую зло сторону. Истинное христианство не сердится на нехристианские поступки людей, а старается только самому не поступать не христиански — сердиться.
2) Какое удивительное сумасшествие: убивать людей для их блага!
3) Как я прекрасно забыл все прошедшее и освободился от мысли о будущем. Да, начинаю в этой жизни выходить из нее, из главного условия ее: времени.
28 октября 1908 г.
1) Да, когда я родился, я умер к той жизни, потерял сознание той жизни. Не могу себе представить, не могу мыслить иначе как в условиях времени, что я родился, потерял сознание (употребляю глаголы в прошедшем, все в прошедшем, следовательно, во времени). Но я в этой жизни не могу мыслить вне времени, но это не показывает того, что та жизнь была во времени, так же, как и то, что жизнь после смерти (которую я не могу мыслить вне времени) будет во времени.
2) Какая ни с чем не сравнимая, удивительная радость — и я испытываю ее — любить всех, все, чувствовать в себе эту любовь или, вернее, чувствовать себя этой любовью. Как уничтожается всё, что мы по извращенности своей считаем злом, как всё, все становятся близки, свои… Да, не надо писать, только испортишь чувство.
Да, великая радость. И тот, кто испытал ее, не сравнит ее ни с какой другой, не захочет никакой другой и не пожалеет ничего, сделает все, что может, чтобы получить ее. А для того, чтобы получить ее, нужно одно небольшое, но трудное в нашем извращенном мире, — одно: отучить себя от ненависти, презрения, неуважения, равнодушия ко всякому человеку. А это можно. Я сделал в этом отношении так мало, а уже как будто вперед получил незаслуженную награду.
С особенной силой чувствую сейчас — или, скорее, чувствовал сейчас на гулянье эту великую радость — любви ко всем.
Ах, как бы удержать ее или хоть изредка испытывать ее. И довольно.
30 октября 1908 г.
1) ‘Жажда знания’, ‘помогите’ — в письмах. И это больше ничего, как самая грубая корысть и тщеславие — залезть повыше на шею своего же брата.
2) Мало того, чтобы ‘креститься’, сказать себе, что хочу жить по-христиански. Этому надо много и с усилием учиться — учиться
жить по-христиански, хотя бы учиться тому, чтобы встречать всякого человека (нынче два несчастные оборванцы из Тулы, вчера Андрея жена) с любовью и уважением. А отношение к имуществу, к пище, к увеселениям, к речи? Да, в 80 лет только начинаю не то что учиться, а понимать, что надо учиться.
3) Как только чувствуешь, что что-нибудь неприятно, что чего-нибудь боишься, хочешь скрыть — ищи в себе: в чем ты тут отступал от любви, ищи и найдешь.
31 октября 1908 г.
Одно из главных, если не главное, сознание, из которого вытекают высшие нравственные состояния — это сознание своей духовности, божественности, вследствие которой в той мере, в которой сознаешь ее, нельзя ни хитрить, ни скрывать, ни бояться, ни — главное — нельзя не любить кого бы то ни было. Как практическое правило, я применяю его к себе так: как только чего-нибудь страшно, на что-нибудь досадуешь, чего-нибудь хочется, кого-нибудь не любишь, главное, чего-нибудь боишься, вспомни, кто ты, пойми, что ты — свободное всемогущее существо, и все проходит. Становится ясно, что если чего боишься, желаешь и не можешь, то препятствие в тебе. И как только поймешь это — сейчас свобода и всемогущество. Всякое неудовлетворение — это только сошествие с истинного пути: бьешься о стены, прешь туда, куда не надо. Опомнишься, станешь на путь, и опять со всеми, со Всем, с Богом.
2 ноября 1908 г.
1) Сижу на лавочке и смотрю на кусты и деревья, и мне кажется, что на дереве большие два как бы ярко-оранжевые платка, а это на вблизи стоящем кусте два листка. Я отношу их к отдаленным деревьям, и это два большие платка, и ярко-оранжевые они от того, что я отношу цвет этот к удаленному предмету И подумал: весь мир, какой мы знаем, ведь только произведение наших внешних чувств: зрения и осязания и наших соображений. Как же верить в реальность, единую реальность мира, каким мы его представляем себе? Какой он для блох? Какой для Сириуса, для неизвестного мне существа, одаренного неизвестными мне чувствами? И пространство и время — это все мною построено. То, что я называю бесконечно малыми существами нисколько не меньше меня. И то, что я называю моментом, нисколько не меньше того, что я называю вечностью. Одно, одно есть — то, что сознает, а никак не то, что оно познает и как.
2) Отсутствие меры выставляет на вид производителя искусства, и от того уничтожается иллюзия того, что я не воспринимаю, а творю.
10 ноября 1908 г.
Все пути человеку заказаны, кроме одного — совершенствования, увеличения духовной силы, освобождения от тела, приближения к Богу. Дело это, единственно разумное дело жизни, совершается только в моменте настоящего. Прошедшее не существует, оно так же, как и все отношения с миром, суть только матерьял совершенствования. Будущее же никак не бери целью своей деятельности (это то главное, что я живо понял нынче). Будущего — представления того, что будет, не должно быть для разумно живущего человека. Есть только настоящее, в котором я могу совершать свойственное мне дело жизни. То же, что выйдет из этого, мне не дано знать, не дано знать, что выйдет для мира (а люди думают, что они могут знать это, и этим руководствуются. В этом главная причина злой жизни людей), не дано знать и то, что выйдет для моей души. Так что делаться лучше, жить доброй жизнью ни для чего — по нашему взгляду — не нужно. И как это хорошо. Только тогда истинная радость добра, когда ничего за это не получается.
Пришла было мысль, что доброй жизнью приготавливается душа для другой, лучшей жизни за гробом. Но это не то. Ничего не будет. Все есть. Если живешь добро, сейчас есть все то благо, какого можешь желать. А какая свобода и сила, когда вся жизнь в одном настоящем.
Записал, но совсем не то. Нет 1/10000 той силы и радости, когда мне открылось.
2) Все больше и больше сознаю, познаю невозможность жизни во имя будущего. Нельзя устраивать государства, нельзя свою семью, нельзя СЕБЯ. Что будет, предоставь Ему, а сам живи в том, что есть, стараясь делать то, что хотели всегда все люди и чему учили и что одно ты можешь беспрепятственно делать, чего одного тебе истинно хочется и что одно дает тебе истинное счастье: становиться лучше и лучше, любовнее и любовнее.
15 ноября 1908 г.
1) Вчера до 12 часов играл в карты. Совестно, гадко. Но подумал: люди скажут: ‘хорош учитель, играет в винт 2 часа сряду’. И по-настоящему подумал: это-то и нужно. В этом-то настоящее, нужное для доброй жизни смирение. А то генерал должен держаться, как генерал, посланник — как посланник, а учитель — как учитель. Неправда. Человек должен держаться как человек. А человеку свойственно прежде всего смирение, желать быть униженным. Это не значит, что надо играть в карты, если можешь делать другое, нужное людям, но значит, что не надо бояться суждений людей, а, напротив, хорошо уметь переносить их sans sourciller.
2) Хорошо молился нынче. Как хорошо: не моя воля да будет, но Твоя, и не то, что я хочу, а то, что Ты хочешь, и не так, как я хочу, а как Ты. Как хорошо, когда ясно, глубоко понимаешь. Все тут. И то, что все внешнее не по моей, а по Твоей воле, т. е. все хорошо, как должно быть, а внутреннее же мое, во мне, я хочу, чтоб было по Его воле, т. е. было бы неперестающая любовь.
3) Опытом узнаю, как благотворно, радостно никого не осуждать в словах, главное — в мыслях.
4) Вчера разозлился на лошадь. Как скверно!
29 ноября 1908 г.
1) Только признай себя виноватым, и все запутанное ясно. А виноватым признать себя перед Богом, перед лучшим собой всегда легко. А они пускай думают, что я виноват перед ними. Да я наверное — только поищи — виноват и перед ними.
2) Жить богатым становится все стыднее, а бедным все досаднее и досаднее.
3) Смерть есть прекращение силы жизни в пространстве и времени. Да это так, — прекращение проявления только в пространстве и времени.
4) Движение тела в пространстве и времени есть неизбежное условие этой жизни. А это самое движение тела в пространстве и времени есть нелепость: противоречие и разуму и сознанию. Единственный разумный и согласный с сознанием смысл жизни есть освобождение духа от этих условий. Жизнь есть постепенное — смерть полное освобождение.
5) Высшее религиозное состояние есть духовный эгоизм. Все — для себя, истинного себя — Бога в себе.
6) Воровство? Воровство возможно только при нехристианской жизни. Воровать можно только у воров. А какое же возможно воровство при отдаче кафтана, когда просят рубаху?
7) Весь матерьяльный прогресс нашего христианского мира обусловлен отсутствием в большинстве людей этого мира религиозно-нравственных требований. Вследствие этого отсутствия — порабощение большинства меньшинству и напряженный, направленный на увеличение удобств жизни труд.
8) Нужнейшая наука — религоведение. Сравнение всех религий показало бы, в чем общая всем религиозная истина, и что — случайные наросты.
3 декабря 1908 г.
1) Усилие, направленное на преобладание своего духовного ‘я’ над телесным и полутелесным — на совершенствование, приближение к Богу, очищение себя, — благотворное во многих и многих отношениях, особенно благотворно в том, что освобождает от — все еще владеющей мной — заботы о славе людской. Только усилие всей жизни, направленное на приближение к Богу только для себя, только это одно освобождает от этого ужасного соблазна.
Да, продержать во рту сладкой кусок пищи так, чтобы узнать вкус его, и выплюнуть, и никому не рассказывать про это.
2) Я потерял память. И — удивительное дело — ни разу не пожалел об этом. Могу пожалеть о том, что теряю волосы, и жалею, но не о памяти, так очевидно потеря эта была последствием приобретенного, не совмещающегося с памятью. Как выбрасывают выжимки, когда взято масло, так и с памятью. Она только матерьял, из которого должно сложиться понимание смысла жизни.
? Бог нужен мне так же, как и я Ему. Не то что нужен Ему я, Л. Н., а то, что есмь Его проявление, один из (для меня) бесконечно малых органов Его бесконечного (для меня, потому что я не могу ничего понимать вне времени, вневременное же представляется мне бесконечным) организма. Как всякая самая крошечная клеточка моего организма необходима мне, пока она составляет часть моего тела, но не именно эта клеточка. Также и я для Него.
? Как еще я далек от чуть-чуть порядочного, как плох. Сейчас пишу это и спрашиваю себя: и это пишу я не для тех, кто будет читать этот дневник? Пожалуй, отчасти. Да, работать надо над собой. Теперь, в 80 лет, делать то самое, что я делал с особенной энергией, когда мне было 14, 15 лет: совершенствоваться, только с той разницей, что тогда идеалы совершенства были другие: и мускулы и вообще то, что нужно для успеха среди людей. Ах, если бы приучиться всю, всю энергию класть на служение Богу, на приближение к Нему. А приближение к Нему невозможно без служения людям. А если бы я жил в пустыне и умирал, никому неизвестный, я все-таки знаю, что мое совершенствование, приближение к Нему нужно. Помоги, помоги мне жить Тобою.
4 декабря 1908 г.
1) При мысли о предстоящих поступках и, если можешь, при совершении самых поступков, спрашивай себя: для чего ты делаешь то, что делаешь: для себя ли, для Бога, для своей совести, или для людей, для их одобрения. Спрашивай себя: будешь ли делать то же, что делаешь, если бы ты не только знал, что никто никогда не узнает про это, но что это доброе для оценки твоей совести дело останется для людей поводом осуждения тебя.
Надо приучать себя к этому. Это единственно важное дело в жизни и для 14-летнего мальчика, и для меня, 80-летнего старика.
Не могу иногда не видеть благотворность моих добрых поступков и не могу не умиляться, не радоваться. Но помни, что главные последствия не видны тебе, а есть.
2) На свете нет ничего великого, есть правильное и неправильное только. А все одинаково бесконечно велико или бесконечно мало.
6 декабря 1908 г.
1) То, что мы называем жизнью, есть та частица или, скорее, то проявление жизни, которое мы сознаем в теле.
? Как я особенно счастлив. Если меня и ненавидят, не зная меня, многие, как много людей не по заслугам любят меня. Люди, которые по своим quasi религиозным взглядам, которые я разрушаю, должны бы были ненавидеть, любят меня за те пустяки — ‘Война и мир’ и т. п., которые им кажутся очень важными.
? Ясно вижу, чувствую радостную возможность перенести весь интерес и смысл жизни, все желания на то, что всегда в моей власти, что всегда дает благо: на — не скажу — духовное совершенствование, а на все большее и большее приближение к исполнению не своей, а всемирной воли. Теперь только, на 9-м десятке, начинаю приучать себя и приучаю. Помоги Бог всякую минуту, во всяком деле, при всякой мысли вспоминать: то ли делаю, что хочу для исполнения Его воли, а не своей, не для людей, а для себя, духовного себя? И вспоминаю. И надеюсь, что дойду до того, что не нужно будет и вспоминать.
14 декабря 1908 г.
1) Дети приходят прямо от Бога.
2) Потеря памяти о себе, о личности. Ведь это великое благо. Личность кончается, начинай жить всем.
15 декабря 1908 г.
1) Истинная, блаженная жизнь — это сознательное, всей жизнью исполнение воли Бога. Согласие своей воли, подчинение ее воле Всего.
2) Основа представления человека о веществе, движении, пространстве и времени — в отделенности человека от мира, от Всего. Для того, чтобы сознавать себя отделенным, человек должен представить себе вещество движущееся, вещество, потому что отделенным или соединенным должно быть что-нибудь. Вот это что- нибудь и есть вещество, движущееся же потому, что только движением могут быть отделены части вещества друг от друга. Отделенное же вещество нельзя себе представлять иначе, как занимающее известное место в пространстве. Движение же, перемена места в пространстве включает в себя представление о том, что вещество было в одном месте и стало в другом, т. е. понятие времени.
То же, что ни вещество, ни движение, ни пространство, ни время не имеют никакого реального значения, а суть только необходимости нашего сознания отделенности, доказывается тем, что все эти понятия не могут представляться иначе, как бесконечными, т. е. не имеющими сами по себе никакого реального смысла. Реально, действительно только отделенность человека от Всего, вещество же, движение, пространство и время суть только необходимые условия мысли при сознании человеком своей отделенности.
3) Все хорошее не достается даром: смерть достигается страданиями. Они же и облегчают ее для тех, кто не видят ее блага.
4) Есть только два рода людей: религиозные, живущие для исполнения Общей воли, и нерелигиозные, живущие для себя. Это два более различные существа, чем волк и заяц.
5) Наука по отношению к закону любви (непротивления) поступает так же, как поступала религия: не отрицает прямо закона любви, но ставит выше его законы, уничтожающие его. В религии — это было повиновение власти от Бога, в науке — это повиновение законам историческим, экономическим, естественным.
6) Послания Иоанна отрицают всякое представление о Боге, кроме любви, кроме того начала любви, которое каждый человек сознает в себе. Просить не о чем и некого. Можно только жить или не жить любовью.
Когда нет никакого другого Бога, кроме любви, то хочешь не хочешь будешь служить любви, если почувствовал недостаточность жизни для себя и потребность общения с высшим, со Всем, миром.
Вот эта-то вера нужна, нужна потому, что она возможна только на деле. И прочна эта вера потому, что все лишнее отброшено, а держится на том, что знает всякий человек и разумом и сердцем.
Молитва при такой вере не такая, в которой к кому-то обращаешься, просишь кого-то: помоги, помилуй, а только такая: ‘Знаю, что Ты — любовь. Хочу жить Тобою’.
7) Любовь — это сознание своей истинной жизни, единой во Всем. Дети, приходя ОТТУДА, еще ясно чувствуют эту жизнь и ее единственное вполне доступное нам проявление в любви. Сознание своей личной жизни есть самообман. Старость понемногу освобождает от него. Совсем освобождает смерть.
18 декабря 1908 г.
1) Воспоминание о прошедшем и загадывание о будущем составляют то, что мы называем и сознаем личностью. Перестань человек вспоминать и загадывать, и для него уничтожится время и с ним вместе личность, и останется только любовь, обращенная на все окружающее его в мире, на все разнообразное отделенное от него и друг от друга. И человек почувствует, сознает себя неподвижным среди движущегося вокруг него мира (его личность составляет часть этого движущегося мира. Человек почувствует, что мир движется перед ним, как земля перед солнцем, а он стоит, и только, как солнце землю, соединяясь со светом Бога, освещает этот движущийся перед ним, вокруг него мир. Только освободись человек от воспоминаний в прошедшем и загадываний в будущем, освободись от времени, и он освободится от обмана о том, что движется он, не мир вокруг него, движется затем, чтобы он мог понимать его.
То же самое, иначе записанное:
Личность есть только воспоминание о прошедшем и желания в будущем. Как только нет ни того ни другого, нет времени — жизнь в безвременном моменте настоящего — нет личности, а есть только основа жизни — любовь, Бог. Так это было бы, если бы человек мог вполне отрешиться от воспоминаний и желаний, в жизни же возможно только приближение: чем меньше воспоминаний и желаний, т. е. чем больше уничтожена, ослаблена личность, тем больше проявляется в жизни любовь — Бог, тем больше живешь вне времени и сознаешь, что движешься не ты, а мир для того, чтобы ты мог познавать его.
2) Когда римский мир развратился, его обновили неразвращенные варвары. Теперь уже нет варваров, и потому, хочешь — не хочешь, надо нам самим делаться варварами в том хорошем, что было в варварах.
3) Большая ошибка думать, что все изобретения, увеличивающие власть людей над природой в земледелии, в добывании и химическом соединении веществ, и возможность большего воздействия людей друг на друга, как пути и средства сообщения, печать, телеграф, телефон, фонограф, есть благо. И власть над природой, и увеличение возможности воздействия людей друг на друга будут благом только тогда, когда деятельность людей будет руководима любовью, желанием блага другим, и будут злом, когда она будет руководима эгоизмом, желанием блага только себе. Выкопанные металлы могут пойти на удобства жизни людей или на пушки, последствие увеличения плодородности земли может дать обеспеченное питание людям и может быть причиной усиленного распространения и потребления опиума, водки, пути сообщения и средства сообщения мыслей могут разносить добрые и злые влияния. И потому в безнравственном обществе, каково наше мнимо христианское, все изобретения, увеличивающие власть человека над природою и средства общения, не только не благо, но несомненное и очевидное зло.
4) Вчера почувствовал большую пользу из подавленного состояния духа, при котором не трогают вопросы религиозные и хочется не любить, а осуждать и ненавидеть. Хорошо заставить себя в таких состояниях сознавать их, бороться с ними, главное же, хорошо тем, что, зная себя таким, понимаешь невменяемость других людей, когда они такие, и уже можешь не сердиться на них, а жалеть их.
27 декабря 1908 г.
1) Молитва. Хочу жить сейчас в Тебе, Тобою, чтобы совершалась не моя воля, но Твоя, не то, что я хочу, а то, чего Ты хочешь, и не так, как я хочу, а так, как Ты хочешь.
2) Молитва при общении со всяким человеком. Помни, что перед тобой стоит не убийца, не развратник, не жандарм, полицейский, король, шпион, а проявление Бога. Помни, перед кем ты, и относись к нему, как к самому священному предмету, какой только есть в мире.
? Хорошо, слушая рассказ о дурных делах людей, читая книги неумные, дурные, помнить, что делали или писали это люди, т. е. существа, проявляющие в себе или могущие проявлять в себе Бога. Это можно. Можно приучить себя к этому. А если приучишь, какое счастье!
? Мне часто совестно бывает говорить людям о том, как надо жить и в чем они ошибаются. В этом моя большая ошибка. В мои года я должен делать это. В этом моя прямая обязанность.
29 декабря 1908 г.
Как несчастны богатые: несчастны потому, что одно истинное благо в жизни — любовь (и от себя и к себе), богатый же всегда лишен этого. Чем больше он раздает, тем больше от него требуют, меньше его любят, и он не может любить тех, которые видят в нем только кошель. И это до тех пор, пока он все раздаст. Только тогда является возможность любовного общения со всеми. А любовь полная только тогда, когда со всеми.
30 декабря 1908 г.
Жизнь есть сознание отделенности. Для сознания отделенности необходимо представление себя веществом, и непременно движущимся. Недвижущееся вещество не могло бы быть отделено, а сливалось бы со Всем. Движущимся же может сознавать себя только вещество, занимающее часть пространства. Без вещества, занимающего часть пространства, немыслимо движение, а без движения немыслимо отделение. Сознание же себя движущимся может быть только при сознании непрестанного перехода настоящего в будущее и бывшего настоящим в прошедшее, т. е. при сознании времени. И потому сознание отделенности возможно только при сознании себя движущимся во времени веществом в пространстве.
1909
1 января 1909 г.
1) Высшее, хотелось бы сказать: утонченное духовное благо (наслаждение) есть любовь к ненавидящему, к тому, кто хочет мне сделать зло. Удивительное дело: чем больше что зло для телесной жизни, тем то больше благо для духовной — любовной. Как же не жить любовной жизнью, не воспитывать в себе эту жизнь? А это возможно, я это с поразительной ясностью вижу на себе.
2) Благо жизни людей прямо пропорционально их любви между собой. Каково же должно быть их теперешнее положение, как далеки должны они быть от блага теперь у нас в России, когда все правители, консерваторы, все революционеры, все помещики, крестьяне, все ненавидят друг друга?
3) Все тяжелее и тяжелее мне становятся разговоры. И как хорошо одному! Удивительное дело, только теперь, на девятом десятке начинаю немного понимать смысл и значение жизни: исполнение — не для себя, своей личной жизни и, главное, не для людей — воли Бога — Любви, и в первый раз нынче, в первый день Нового 09 года почувствовал свободу, могущество, радость этого исполнения. Помоги мне быть в Тебе, с Тобою, Тобою.
3 января 1909 г.
1) В старости это уже совсем можно и даже должно, но возможно и в молодости, а именно то, чтобы быть в состоянии не только приговоренного к смертной казни, но в состоянии везомого на место казни. Как хорошо: ‘Я есмь — смерти нет. Смерть придет — меня не будет’. Мало того, чтобы быть готовым не удивляться тому, что есть смерть, ничего не загадывать, хорошо, главное, то, что вся жизнь становится торжественна, серьезна. Да, жизнь — серьезное дело.
2) Легко сказать: жить перед Богом, только перед Богом. А как это трудно и как хорошо. Я немножко начинаю понимать эту возможность, даже изредка жить так. Как это радостно! Удивительно, сколько совершенно новых узнаешь на старости радостей. Для того же, чтобы жить перед Богом, нужно, необходимо обращение к Нему, общение с Ним, как с личностью, хотя знаешь, что Он не личность. Это же обращение к Нему нужно приговоренному к смерти, нужно мне и всем нам.
Жить перед Богом значит целью всякого поступка своего ставить исполнение Его воли, а исполнение это в одном — в любви, в том, в чем я вижу Его.
? Признание Бога любовью тем и хорошо и благотворно, что признавая Его любовью, общение с Ним, которого не можешь не желать, только одно: любовь к людям. Преимущество этого общения с Богом перед всяким другим общением в том, что при этом общении чувствуешь, что Он есть и отвечает тебе в твоей душе, отвечает тем, что чем больше, полнее отдаешься ты любви к людям, тем больше Он спокойствием, радостью наполняет твое сердце.
? Получил письмо от Копыла и не умею, как поступить. Самое трудное общение — это общение с вполне сумасшедшим, менее трудное — с не вполне сумасшедшим. Не надо, нельзя освобождать себя от любовного общения признанием сумасшествия. Напротив, тут и узнаешь могущественность ‘меча любви’. Не люблю метафор, но эта мне очень нравится. Именно меч, всё разрубающий. Нет такого тяжелого, запутанного, затруднительного положения, которое не разрешалось бы проявлением любви без всяких соображений о прошедшем и будущем, а любви сейчас, в настоящем.
6 января 1909 г.
1) Нет охоты писать. Да и не надо. Только бы над собой работать, приучать себя жить не для тела, не для славы людской, а для себя, настоящего себя, того, которое не родилось и не умирает, для Бога. Только освободись от ложной жизни, и будет настоящая.
2) Был настоящий интеллигент, литератор Гершензон, будто бы с вопросами о моих метафизических основах, в сущности же с затаенной (но явной) мыслью показать мне всю безосновность моей веры в любовь. Долго он мямлил, но наконец ясно, определенно высказал следующее:
‘Почему думать, что то Начало, которое создало жизнь и мир и ведет жизнь мира, предписало основой нравственности любовь?’ И это он говорил после того, как я уже определенно высказал ему то, что под Богом я разумею Любовь, не могу понимать Бога иначе, как любовью. Оказалось, что для него уже решено, что есть кто-то, создавший и ведущий мир, и что надо, мол, ответить на вопрос, откуда взялся мир. И вот надо было внушить ему, воображавшему, что он покажет мне неосновательность моего мировоззрения, допускающего на веру без основания закон любви основным законом жизни, и выведет меня из моего заблуждения своим строго рационалистическим взглядом, — надо было внушить ему, что его взгляд самый детский, основанный на принятом на веру положении о том, что есть Начало, сотворившее и ведущее, есть грубое суеверия, и что та любовь, которую он полагал, что я понимаю как предписание этого создавшего и ведущего начала, есть та самая единственная форма, в которой я могу понимать, в которой мне открывается это начало. Надо было внушить ему, что, говоря о происхождении мира, он говорит о временном, тогда как, как бы ни понимать начало всего, оно вне времени и пространства, так как время и пространство есть только, вследствие нашей ограниченности, неизбежная форма нашего восприятия явлений мира. Всё это я разъяснил ему, но он, разумеется, ничего не понял, а если мог понять, то постарался переврать, чтобы удержать свое установившееся и нужное не для души, а для мирских целей миросозерцание.
3) Читал чертковскую переписку с Эртелем. Опять та же самоуверенная, несерьезная интеллигентная болтовня со стороны Эртеля и ясное, твердое понимание Черткова. Одно, что вынес из этих двух впечатлений — это сознание тщеты рассуждений. Ах, если бы только отвечать, когда спрашивают, и молчать, молчать. Если не было противоречием бы написать о необходимости молчания, то написать бы теперь: Могу молчать. Не могу не молчать. Только бы жить перед Богом, только любовью.
8 января 1909 г.
1) Я совсем почти потерял память. Прошедшее исчезло. В будущем ничего (почти) не желаю, не жду. Что может быть лучше такого положения? И я испытываю это великое благо. Как не переставая не благодарить Бога за эту чудную жизнь, свободную, радостную?!
2) Как бы хорошо ясно определить те злодейские должности, которые не только христианин, но просто порядочный человек — не злодей, желающий чувствовать себя не злодеем, — исполнять не может. Знаю, что торговец, фабрикант, землевладелец, банкир, капиталист, чиновник безвредный как учитель, профессор живописи, библиотекарь и т. п. живут воровским, грабленым, но надо делать различие между самим вором и грабителем и тем, кто живет воровским. И вот этих самих воров и грабителей надо бы выделить из остальных, ясно показать греховность, жестокость, постыдность их деятельности.
И таких людей имя — легион: монархи, министры: a) внутренних дел, с насилием полиции, казнями, усмирениями, b) финансов — подати, с) юстиции — суды, d) военные, е) исповеданий (обман народа), и все служащие, все войско, все духовенство. Ведь это миллионы. Только бы уяснить им что они делают.
10 января 1909 г.
1) Разговор с Андреем очень для меня поучительный. Началось с того, что они, все братья, страдают безденежьем.
Я: Отчего?
Он: Да всё дороже стало, а живем в известной среде.
Я: Надо жить лучше, воздержанее.
Он: Позволь возразить.
Я: Говори.
Он: Ты говоришь, что надо жить так: не есть мяса, отказываться от военной службы. Но как же думать о тех миллионах, которые живут, как все?
Я: Совсем не думать, думать о себе.
И выяснилось мне, что для него нет никакого другого руководства в жизни, кроме того, что делают все. Выяснилось, что в этом — всё, что за крошечными исключениями все живут так, не могут не жить так, потому что у них нет другого руководства. А потому и упрекать их и советовать им другое — бесполезно и для себя вредно, вызывая недоброе чувство. Человечество движется тысячелетия веками, а ты хочешь годами видеть это движение. Движется оно тем, что передовые люди понемногу изменяют среду, указывая на вечно далекое совершенство, указывая путь (Христос, Будда, да и Кант, и Эмерсон и др.), и среда понемногу изменяется. И те опять как все, но иначе.
2) Интеллигенты — это те, которые так же ‘как все’ интеллигенты.
3) Может быть, живу я еще затем, чтобы стать хоть немного менее гадким. Даже наверное за этим. И буду стараться.
11 января 1909 г.
Казненных пропасть, и убийства. Да, это не звери. Назвать зверями — клевета на зверей, а много хуже.
Чувствую потребность что-то сделать. Неудержимое требование, а не знаю еще что. Вот когда от души говорю: помоги, Господи! Ничего не хочу для себя. Готов на страдания, на унижения, только бы знать сам с собой, что делаю то, что должно. Какое легкое или страшно трудное слово: что должно.
12 января 1909 г.
1) Был у Чертковых. Очень приятно — не приятно, а гораздо больше — равенство общения со всеми. Разумеется, и там неполное, не нет мучительного присутствия ‘прислуги’, подающих сладкие кушанья, которых им не коснуться. Всё тяжелее и тяжелее жизнь в этих условиях. Но не знаю, как благодарить Бога, что рядом с увеличивающейся тяжестью увеличивается и сила для перенесения. Вместе с бременем и силы. А от сознания сил несравненно больше радости, чем тяжести от бремени. Да, иго Его благо и бремя легко.
2) Художественная работа: ‘Был ясный вечер, пахло…’ — невозможна для меня. Но работа необходима, потому что обязательна для меня. Мне в руки дан рупор, и я обязан владеть им, пользоваться им. Что-то напрашивается, не знаю, удастся ли. Напрашивается то, чтобы писать вне всякой формы: не как статьи, рассуждения и не как художественное, а высказывать, выливать, как можешь, то, что сильно чувствуешь. А я мучительно сильно чувствую ужас, развращаемость нашего положения. Хочу написать то, что я хотел бы сделать, и как я представляю себе, что я бы сделал.
14 января 1909 г.
1) Сон похож на смерть, только та разница, что и просыпаешься и засыпаешь на виду в этой жизни, а когда рождаешься, то не знаешь, из какой жизни пришел, и когда умираешь, не знаешь, в какую жизнь уходишь.
2) Какое скверное соединение: вера, надежда и любовь, такое же ложное (вероятно, ради троицы), как красота, истина и добро. Какое безобразное соединение. Вера почти всегда ложь, даже всегда, если это не признание временного предела разума. Надежда же есть ложь, т. е. жизнь в будущем. Любовь же есть все высшее и вернейшее и благотворнейшее из всего открытого нам. То же и с красотой, под фирмой которой возвеличивается похоть. Истина же есть только отрицание лжи, а положительного ничего не включает. Добро же есть все.
3) Зачем ты живешь? Не знаю. А если ты не знаешь этого, то никогда не будешь знать и того, что тебе надо делать и чего не надо делать. А плохо жить тому, кто не знает этого. А потому с тех пор, как живут люди, они думали о том, зачем живут люди, и, поняв это, учили людей, что надо и чего не надо делать. Вот это-то учение и называется верой.
4) Индийцы говорят, что только одна их вера браминская истинна. Китайцы говорят, что истинна только буддийская вера. Татары, турки, персы — что истинна только Магометова вера. Евреи говорят, что истина в их вере. Христиане говорят, что все эти веры неправильны, а правильна одна христианская, но сами разошлись на разные веры: католическую, греко-российскую, лютеранскую и разные протестантские веры. Истинна вера только та, которая одна для всех людей. И это одно нужное для всех людей есть во всех верах. Одно это истинно, и этого надо держаться.
5) Если спросишь людей, тебе скажут, когда, в каком году ты родился и сколько тебе лет. Но сам про себя ты не можешь сказать, когда ты начался. Ты знаешь про себя, что ты всегда был, что если бы тебя не было, ничего бы не было. То же и про смерть: люди говорят, что ты помер, но ты про себя знаешь, что тебе нельзя умереть. Тело твое началось, растет, будет стареться, помрет, но то нетелесное, что живет в твоем теле — дух Божий — помереть не может.
6) Ты знаешь, что ты жив потому, что в тебе живет дух Божий, а если другие люди живут, то ведь и в них живет дух Божий, а потому дух Божий один во всех.
7) Отчего ты радуешься, когда другой человек радуется, и печалишься, когда другой печалится? А оттого, что радуется и печалится в другом человеке тот самый дух, какой живет в тебе.
15 января 1909 г.
На рождение можно смотреть, как на засыпание, и тогда жизнь — сон, и смерть — пробуждение. И можно смотреть на рождение, как на пробуждение от сна, и на смерть, как на засыпание. Можно смотреть еще и так, что рождение есть и засыпание к этой нашей телесной жизни и вместе с тем пробуждение от прежнего сна, а также и на смерть, как на пробуждение от этой жизни и засыпание в новую жизнь. И то, и другое, и третье верно. Пробуждение и сон, сон и пробуждение есть наивернейшее представление во времени нашей жизни.
16 января 1909 г.
Не знаю, хорошо ли это или дурно, то, что после общения с людьми всегда совестно, всегда чувствуешь, что делал не то, что нужно l’esprit de l’escalier. Недовольство же в том, что не то делаю с людьми, думаю, что хорошо. Надо учиться. Разумеется, легко бы одному, а вот учись с людьми!
17 января 1909 г.
1) Как не то что трудно жить всегда перед Богом, а как забывчиво, как легко отклониться от этого. Хорошо, что сейчас же тоскливое состояние, подлое состояние заботы о мнении людей — каких? всяких — больно напоминает об этом. Да, да, помнить, помнить всегда, что жизнь только тогда, когда живешь по Его воле, для Него, в Нем. И какая тогда свобода, радость, какое высокое сознание или, скорее, сознание высоты своего человеческого значения, достоинства.
2) В то время, как стало больно от сознания своей слабости, подлости заботы о славе людской, живо почувствовал важность предшествующей работы в хорошие минуты. Было к чему вернуться. Да, в этом истинная молитва. Проложить след, пробить дорожку лучших мыслей, лучшего, высшего, доступного мне в лучшие минуты понимания жизни, и потом в слабые минуты укрыться под это понимание. Нынче особенно низко пал, и особенно радостно было спастись в прежнее, уже знакомое, свободное, радостное состояние общения с одним Им, сознанием себя Его органом. Ох, помоги, помоги оставаться в этом!
3) Смерть есть то освобождение, к которому идешь, и потому благо.
4) Смерть благо для того, кто положил жизнь в освобождении себя в жизни.
18 января 1909 г.
Смерть благо только тогда, когда исполняешь волю Пославшего. Воля же Его в освобождении себя от личной жизни.
20 января 1909 г.
1) Давно не был так слаб и телесно и умственно. Не скажу, чтобы духовно. Только бы не проявляться. В этом воздержании главное дело духовной жизни в периоды слабости. Не делай только того, что противно Его воле и воле твоего настоящего ‘я’, и ты будешь делать то самое нужное и хорошее, что ты можешь сделать. Всё то, что мы считаем важным, хотя бы содействие вступлению людей на путь истинной жизни любви, блага, как это кажется важным, а как это несомненно явно ничтожно: ничтожно, во-первых, в сравнении с той, только чуть смутно прозреваемой нами всей жизнью, которой мы, как бесконечно малая, но все-таки частица, служим своей жизнью, а во-вторых, потому что мы в своей ограниченности но можем видеть, в чем наше служение.
Наше служение только тогда действительно, когда мы не знаем, в чем оно, а знаем только то, чего мы должны не делать. Делать, хотим мы этого или не хотим, мы будем. Усилие наше только в том, чтобы не делать против Его воли — не сбиваться с дороги. Самая, казалось бы, очевидная, благая, разумная деятельность, вполне самоотверженная для блага людей — не только революционная, но распространение той истины религиозной, которую мы считаем несомненной, может быть не только тщетной, но вредной, если не противной, то не согласной с Его волей (пути Его неисповедимы), а воздержание от поступков, самые ничтожные поступки, в самом малом кругу, могут быть тем самым, чего Он хочет, и самым плодотворным для того самого, что желает Он и сам в себе и в моей душе.
Особенно чувствую это теперь при моей слабости (как полезно для души всё то, что бывает с нами, и в особенности то, что мы считаем и называем злом). В эти дни слабости я не испытываю затемняющего стремления деятельности, особенно живо чувствую неправду жизни — ложь жизни. Постоянно совестно. Особенно за разговоры. Надо быть сдержаннее.
2) Как вредно и тщетно это устраивание жизни не только других людей, но и самого себя — это empiИtement, вторжение в дело Божие. Почти всё зло, 99/100, в мире от этого.
3) Загадывания, предположения, желание видеть распространение своих мыслей, увеличение числа единомышленников, желание написать такое, что вызвало бы сочувствие, похвалу — всё это губит жизнь. Ничего не нужно, кроме памятования в настоящем своего положения органа Божества.
4) Читая газету, живо представил себе отношение ко всем этим известиям человека религиозного, свободного, знающего свое назначение.
5) Нынче хотел писать, но не в силах. Так у меня на верстаке три работы. Едва ли сделаю хоть одну. Впрочем, это о будущем. Может быть, мой разговор с дурочкой Парашей важнее и нужнее этих работ. Только вспомнить всю сложность событий мирских, в которых участвуют люди, чтобы ясно понять, почувствовать всю легкомысленность, тщету и вредность предположений служить общему делу.
22 января 1909 г.
1) Возвратиться к церкви, причаститься перед смертью, я так же не могу, как не могу перед смертью говорить похабные слова или смотреть похабные картинки, и потому всё, что будут говорить о моем предсмертном покаянии и причащении — ложь. Говорю это потому, что, если есть люди, для которых по их религиозному пониманию причащение есть некоторый религиозный акт, т. е. проявление стремления к Богу, для меня всякое такое внешнее действие, как причастие, было бы отречением от души, от добра, от учения Христа, от Бога.
Повторяю при этом случае и то, что похоронить меня прошу также без так называемого богослужения, а зарыть тело в землю, чтобы оно не воняло.
2) Читал с большим интересом статью Лукашевича о жизни. Удивительно всё направление статьи: найти определение жизни вне сознания, в наблюдении и изучении внешнего мира.
Если бы и было доказано, что кроме механических, физических и химических сил есть еще силы (пускай назовут их, как хотят), останется тайна отделенности каждого организма — существа, живущего, умирающего и порождающего себе подобных. Тайна ‘я’, отделенности, тайна большего или меньшего сознания.
Если бы и удалось свести жизнь к общим законам, то почему отдельность сознания?
Всё дело в том, что человек знает прежде всего себя, свое ‘я’, и находит это ‘я’ связанным пространственным и временным пределами, и наблюдая и изучая явления пространственные и временные, приходит к признанию сначала таких же, как и он, отделенных существ — организмов, а потом и к признанию существ, уже не отделенных, а сливающихся в одно: кристаллов, молекул, атомов. И естественно видит в них тот предел пространственный и временный, который его ограничивает. Натыкается на бессмысленность бесконечности, на признание мира таким предметом, центр которого везде, а пределы нигде. Т. е., исходя от самого известного: себя, своего сознания, разумный человек невольно приходит к познанию сначала ближайшего к себе, потом более отдаленного и наконец к сознанию непостижимости. Матерьялисты же исходят из наблюдения и, дойдя до атомов, до бесконечности миров, не останавливаются перед этим, а от атомов и бесконечности миров, т. е. от непознаваемого, исходят для познания познаваемого, т. е. себя.
24 января 1909 г.
1) Как мне в детстве внушено было всю энергию мою направить на молодечество охоты и войны, так возможно внушить детям всю энергию направлять на борьбу с собой, на увеличение любви.
2) Любовь отвечает на все требования добра. Чистота телесная, половая, кажется, совсем чуждое любви свойство, а подумай только о том, что ты делаешь тому, с кем только сладострастно совокупляешься, и любовь помешает тебе отдаться дурному чувству. А богатство, экономическое неравенство тоже кажется далеким, а борьба против него, как весь социализм, только проявление любви.
3) Кинул книгу на полку, она соскользнула, упала на пол, я рассердился и выбранил книгу. Также должна быть ясна и стыдна злоба на человека, не делающего того, чего мне хочется.
2 февраля 1909 г.
1) Жизнь, какую я сознаю, никак не есть жизнь моего ‘я’. Я — иллюзия, нужная для этой жизни, но иллюзия — как бы леса, подмостки, орудие для работы, но не в нем сама работа. Напротив, перенесение интереса на него — на ‘я’ — губит, останавливает работу. А работа не только нужная, хорошая, но радостная. В чем она? До конца не дано знать нам, но отчасти, насколько нужно, видно. Та работа настоящая, в которой делаешь то, что нужно, но не для тебя.
2) Разум, которому мы приписываем такое решающее, высшее значение, для истинной жизни не имеет не только такого важного значения, но не имеет никакого. Он нужен только для жизни ‘я’. Он только здесь, среди людей имеет такую важность, обязательность, но если представить себе жизнь после смерти, то не только можно ее представить себе без руководительства разума, но должно представить ее таковою. Там будет другое руководительство занимать то место, которое здесь занимает разум.
3) Рассуждая о том, что будет после смерти, мы рассуждаем о том, о чем не можем рассуждать: рассуждаем временно, т. е. с участием времени, о том состоянии, которое будет вне времени. Время ведь есть только, также и пространство, форма нашей жизни. А мы из нее уйдем. Как же тогда время?
4) Даже в этой жизни есть нечто в нашей деятельности невременное и непространственное, и оно-то и самое нужное, важное и благотворное. А мы так привыкли к времени и пространству, что при представлении о загробной жизни переносим их туда.
Времени нет. Есть моя жизнь. А она только написана на времени. Есть сочинение, а нет строк, букв. Оно написано только посредством строк и букв. И то, что хорошее сочинение написано строками и буквами, никак не доказывает того, что дальнейшие строки и буквы книги будут продолжать сочинение или составят подобное же сочинение.
5) Время и пространство и вещество — обман, и мое ‘я’ — обман (не обман, а фикция, мечта), а жизнь есть и не обман мое участие в ней, не скажу в вечной, но вневременной, внепространственной жизни. И то, что я не ‘буду’ жить в теле после смерти и что не будет мое ‘я’, не только не уменьшает мою веру в загробную жизнь, но непоколебимо утверждает ее. То, что я называю и сознаю своим ‘я’, есть вневременное, одно истинно существующее, — есть — не могу сказать: часть, потому что в части есть понятие пространства и вещества, но есть сама жизнь.
4 февраля 1909 г.
1) Читал Арцыбашева. Талантлив, но та же неблаговоспитанная литературная небрежность, в особенности в описаниях природы. Маленькие и большие таланты, от Пушкина и Гоголя, работают: ‘Ах, не ладно, как бы лучше’. Нынешние: ‘Э, не стоит! И так сойдет!’
У Арцыбашева не только талант, но и мысли, к несчастью, зная все неточное, легкомысленное, что думано о вопросах в жизни, они все, и он тоже, поразительные невежды во всем том, что сделано великими мыслителями прошедшего. Они часто с сознанием своей великой смелости и мудрости позволяют себе по-своему очень слабо усумниться в том, что исповедуется всеми в их кругу, и не знают того, что не только их сомнения, но все то, что вытекает из их сомнений, давно передумано и уяснено, так что в этих вопросах уже нет подлежащей открытию Америки. Но все-таки у Арцыбашева работает — и самобытно — мысль, чего нет ни у Горького, ни у Андреева. Простой талант без содержания у Куприна, у Арцыбашева и талант и содержание. Но все-таки они несравненно выше Андреева и Горького, особенно Арцыбашев. Рассказ ‘Кровь’ — прекрасно. Хорош и ‘Гололобов’. ‘Куприян’ страдает небрежностью описаний того, чего не знает автор.
2) По ощущению того, как это неприятно терпеть, понял — смешно сказать: в 80 лет — то, что не надо говорить с другими о том, что тебя занимает, а ловить то, что их занимает, и об этом говорить, если есть что.
3) Наша жизнь есть не что иное, как только сознание нашей отделенности, то, что мы называем своим ‘я’ и что есть не что иное, как только сознание жизни всего. Для того, чтобы быть отделенным, надо, чтобы было то, от чего мы сознаем себя отделенными. А это-то то, от чего мы сознаем себя отделенными, мы не можем понимать иначе, как бесконечным в смысле матерьяльном, и не можем понимать иначе, как нераздельным с собою в смысле духовном.
Вот это-то нераздельное со мной и есть то, что мы называем Богом. Если позволить себе приписывать по установившейся привычке намерения этому Богу, то Он дает нам этой нашей отделенностью и сознанием нашей духовной неразделенности со всем, дает нам жизнь и ее благо. Смерть есть прекращение сознания отделенности. Чем оно заменяется? Уничтожается ли только это сознание? Одно несомненно, что оно, то сознание себя, не может уничтожиться, потому что одно есть. Кроме него, ничего не существует.
Если мы сознаем себя отделенными, то это от того, что мы были (слово ‘были’ неверно, потому что выражает время тогда, когда дело идет о вневременном) нераздельными, или скорее: то, что мы сознаем себя отделенными — это только иллюзорное, или ‘временное’ сознание, а в действительности мы не перестаем быть одно со всем (на религиозном языке это значит, что в нас живет Бог). Эта-то одновременная отделенность и нераздельность дает нам власть, свободу, всемогущество, дает нам жизнь и ее благо. Так что смерть есть только уничтожение иллюзорного, временного сознания отделенности. Заменится ли оно другим сознанием или нет, мы не знаем и не можем знать и не должны знать, потому что знание это уничтожило бы свободу нашей жизни.
Деятельность во имя сознания нераздельности есть высшая, всегда свободная и дающая благо деятельность. Деятельность же во имя сознания отделенности исполнена всегда страданий, страхов, неудовлетворенных желаний.
4) Я волей-неволей принужден верить, что мне сделали какую-то несвойственную мне славу важного, ‘великого’ писателя, человека. И это мое положение обязывает. Чувствую, что мне дан рупор, который мог бы быть в руках других, более достойных пользоваться им, но он volens-nolens у меня, и я буду виноват, если не буду пользоваться им хорошо. А я последнее время, кажется, больше для пустой болтовни, повторения старого пользуюсь им. Будем стараться.
5) Слышу и получаю письма, вероятно и в печати, упрекающие меня за то, что я не отдал землю крестьянам. Не могу не признать, что было бы лучше, не боясь упреков семьи, отдать землю крестьянам (каким?), но можно было как-нибудь устроить, но дурно ли, хорошо, я не сделал этого, но никак не потому, что дорожил этой собственностью. Я 20 лет и больше ненавижу ее и не нуждаюсь и не могу нуждаться в ней и благодаря моим писаниям, и если не писаниям, то моим друзьям. Единственная выгода того, что я не отдал землю, та, что меня за это осуждали, ругали, осуждают и ругают.
Теперь же после моей смерти я прошу моих наследников отдать землю крестьянам и отдать мои сочинения, не только те, которые отданы мною, но и все, все в общее пользование. Если они не решатся исполнить обе мои посмертные просьбы, то пускай исполнят хоть одну первую, но лучше будет — и для них — если они исполнят обе.
5 февраля 1909 г.
1) ‘Le monde est une sphХre dont le centre est partout et la circonfИrence nulle part’. Прибавлю к этому, что этот центр — я и всякое живое существо. Жить значит чувствовать, сознавать себя центром вселенной, Всего.
И очевидно, что действительно существующее есть то, что мне представляется сферой бесконечной только потому, что я так же, как и всякий человек не только современный, но живший сотни тысяч лет назад, понимаю себя центром, из которого исходят бесконечные радиусы, только это, представляющееся мне сферой, но не могущее иметь никакой формы, только это действительно существует, мы с червяком — воображаемое, как и всё матерьяльное, весь матерьяльный мир есть только воображаемое, — воображаемое потому, что матерьяльное, не имеющее пределов, есть бессмыслица, contradictio in adjecto. Действительно существует только то нечто духовное, от которого я чувствую себя отделенным.
2) Брак не дает полноты жизни, а лишает ее в лучшем случае, в худшем — будет лишним препятствием к достижению назначения — блага.
6 февраля 1909 г.
1) Тем хорошо признание Бога любовью, что общение с ним только одно: любовь к людям. И общение такое, при котором Его чувствуешь, Он отвечает тебе.
2) Легко сказать: ‘жить только перед Богом’, а как трудно, но и как хорошо!
3) Четыре ступени жизни:
1-я — животная (младенцы),
2-я — подражание, подчинение внушению, ‘что люди, то и я’ (детство),
3-я — для славы людской (юность),
4-я — для души, для Бога (настоящая жизнь).
Во всей жизни остаются все четыре. Вторая — традиция, инерция, гипноз, как люди, так и мы — главный двигатель 0,99 всей деятельности людской и в семье, и в общественных обычаях, и в государстве, и в религии.
4) Хочется просить помощи у Бога. Но Бога никто же нигде же не видел, т. е. Бога мы не можем понять, не можем понять, но можем вступить в общение с Ним любовью. Если мы любим, то мы в Нем и Он в нас. Так будем же любить всех и ближних, и дальних, и любящих, и ненавидящих нас. И будем всегда любить всех и мыслью, и словом, и делом. В этом одном и помощь от Бога и в этом высшее благо, которое Он дает нам.
7 февраля 1909 г.
1) Хочется помощи Бога. Понимать же Бога могу только любовью. Если люблю, то Он во мне и я в Нем. И потому буду любить всех, всегда, в мыслях, и в словах, и в поступках. Только в такой любви найду помощь от Бога.
2) Сознание отделенности дает через чувство осязания понятие непроницаемости. Понятие же непроницаемости дает понятие вещества.
8 февраля 1909 г.
Три молитвы, три напоминания себе о том, кто я и что мне свойственно и должно делать:
1) Знаю, что если люблю, то Ты во мне и я в Тебе. И потому хочу любить всегда и всех: и в мыслях, и в словах, и в делах.
2) Хочу не думать о суде людском, а делать только то, что мне перед живущим во мне Тобою должно и можно делать.
3) Внешние события будущего скрыты от меня, но я знаю, что они совершаются по Твоей воле, и потому не хочу желать в будущем тех или иных, зная, что то, что совершается по Твоей воле, всегда благо.
9 февраля 1909 г.
1) Во всем да будет не то, чего я хочу, и не так, как я хочу, а то, чего Ты хочешь и как Ты хочешь. Не хочу желать и ожидать чего-либо в будущем, ни успеха в деятельности, ни славы людской, ни сил телесных, ни самой жизни. Одного хочу, чтобы быть в Тебе и с Тобою, любить всегда и всех: и в мыслях, и в словах, и в делах.
2) Да будет со мною не то, чего я хочу, и не так, как я хочу, но то, чего Ты хочешь и как Ты хочешь. Не хочу в будущем ни успеха деятельности, ни славы людской, ни телесных сил, ни продления жизни. Одного хочу: хочу для того, чтобы быть в Тебе и Тебя сознавать в себе, любить всех и в мыслях, и в словах, и в делах.
3) Ничего не желаю в будущем, знаю, что всё, что будет, будет благо, не желаю и похвалы людской, зная, что назначение мое не в любви людей но мне, а в моей любви к ним, любви в делах, в словах, в мыслях.
11 февраля 1909 г.
1) Молитва моя не годится для последних минут жизни, при смерти. А если не годится для смертного часа, то и вообще не годится, потому что смертный час всегда, всякую минуту. Подумал сначала, что не годится в особенности для смертного часа усилие избавиться от заботы о славе людской. Но подумав еще, увидал, что это неверно, что соблазн славы людской не покидает человека и в минуты смерти, часто, напротив, в эти минуты еще усиливается — как во всех тщеславных героических подвигах. Даже едва ли не во всех их двигатель — тщеславие. Да, тщеславие, забота о славе людской — одно из главных препятствий для отдачи своей жизни служению духовному началу вне себя и в себе: вне себя, все яснее и яснее постигая его требования, и в себе, всё больше и больше подчиняя свою жизнь этим требованиям. Так что молитву оставляю такою, как записал. Разве прибавлю то, что выражает сознание, память о неизбежности, близости, естественности и благе смерти.
Знаю, что умираю, и в виду смерти не могу желать ничего внешнего в той жизни, из которой ухожу, не могу тоже желать и похвалы от людей, потому что она не нужна умершему. Но не могу не желать и желаю одного: любить всегда одинаково всех и делом, и словом, и мыслью, всякую минуту и до последней минуты.
12 февраля 1909 г.
1) Какой это неразрывный круг: добрая жизнь — дела — усиливают веру, вера производит дела. От этого ясно, как не может быть веры — а только подобие ее — самая страшная ложь — у властителей, воинов, грабителей, судей, лжеучителей.
2) Как действенны слова умирающего! Отчего? А оттого, что умирающий не думает о мирском. Да ведь мы все умирающие. Только не думай о мирском и твои слова будут так же действенны, если только слушатели будут чувствовать твою отрешенность от мирского.
13 февраля 1909 г.
Читал Croft Hiller’а. Неверно, искусственно допущение насилия для восстановления прав Бога. Только любовь, а любовь только без насилия — любовь. Главное же, в чем я ошибся, то, что любовь делает свое дело и теперь в России с казнями, виселицами и пр.
14 февраля 1909 г.
1) Говорят: ‘Разве возможно жить по закону любви, без удержания насилием злых?’ То, что люди говорят это, показывает, что говорящие верят в закон насилия, верят в то, что насилие учредит жизнь. Они верят в это, и действительно, закон насилия отчасти, только отчасти учреждает, или нам кажется, что учреждает жизнь. Что бы было, если бы мы верили в закон любви так же, как верим в закон насилия? Все дело в вере в то или другое. И я думаю, что вера в закон любви придет и сделается столь же общей, какой была вера в закон насилия. (Я говорю: была, потому что теперь уже является сомнение в действенности закона насилия.) А как только вера эта сделается общей, так уничтожится большая часть тех зол, от которых страдает теперь человечество.
2) Часто отдаешься унынию, негодованию о том, что делается в мире. Какая это непростительная ошибка! Работа, движение вперед, увеличение любви в людях, сознание ее возможности, ее применения, как закона жизни, растет в человечестве и положительным путем — признание ее благодетельности, и отрицательным — признание все ухудшающегося и ухудшающегося положения людей вследствие признания закона насилия. Да, надо видеть этот двоякий рост, а не отчаиваться.
? Смертные казни хороши тем, что явно показывают то, что правители дурные, заблудшие люди, и что поэтому повиноваться им так же вредно и стыдно, как повиноваться атаману разбойничьей шайки.
? Для того, чтобы закон любви учредил жизнь, надо верить в него так же, как мы верим в закон насилия.
? Наш мир только частный случай.
15 февраля 1909 г.
1) Осуждать за глаза людей — подло, в глаза — неприятно, опасно, вызовешь злобу. И потому одно возможное, разумное, а потому и хорошее отношение к людям, поступающим дурно, — такой для меня был Столыпин с своей речью — сожаление и попытка разъяснить им их ошибки, заблуждения.
2) Был нищий, мужик, бывший солдат, говорит иностранными, ненужными словами, но смысл речей один: ненависть к правителям, к богатым, зависть и оправдание себя во всем. Страшное существо. Кто это сделал? Революционеры или правительство? Оба.
3) Религиозно-нравственное положение народа ужасно, как будто нет выхода. Но он есть, только во времени. Наелся дурной, вредной пищи или напился пьян, и мучаешься, и кажется, что нет выхода, потому что сейчас действительно нет выхода, но выход есть. Желудок переварит, организм переработает, так и в этом.
4) Какое ужасное зло сделано революционной литературой: указать прежде не сознаваемое, спокойно переносимое зло и предложить, как единственное средство избавления, средство, не избавляющее, а увеличивающее зло — это ужасно жестоко. И это самое сделано революционерами с народом.
18 февраля 1909 г.
1) Все хочется — не знаю, по старой ли привычке или по свойству души человеческой — хочется молиться, обращаться к Кому-то, к Богу. Я последнее время, стараясь ясно определить себе Бога, как и должно было быть, пришел к признанию невозможности отношения к Нему, к отрицанию Его для разума, но потребность жива. Бог, Ты, Ты — все, чего я смутное проявление в теле, в отделенном от Всего теле, Ты — Весь, во всем совершенстве, помоги мне. Говорю это и мне хорошо на душе. Не знаю, кто Тот, Кого я прошу о помощи, но мало того, что знаю, что Он есть, но знаю и то, что чем больше, искреннее, горячее прошу Его о помощи, тем больше чувствую эту помощь. Да, помоги мне освобождаться от тела, соединяться с Тобой — и чувствую, что Ты уже помогаешь, и — хотел бы сказать, что люблю Тебя, но ‘люблю’ не то слово. Чувство мое к Тебе и не так горячо, как любовь, и не так узко, телесно. Это не любовь. В любви есть желание блага, а в этом только желание соединения.
2) Я все придумывал молитву краткую и молюсь составленной длинной молитвой. Это нехорошо. Молитва не может быть одна и та же на все дни, на все часы. Нынче мне нужно: ‘помоги’. А иногда нужно: ‘благодарю’. Иногда нужно только созерцание, и иногда память о Нем и о Себе.
3) Не знал и не знаю ни одной женщины духовно выше Марьи Александровны. Она так высока, что уже не ценишь ее. Кажется, так и должно быть и не может быть иначе.
19 февраля 1909 г.
1) Надеяться, ожидать чего-нибудь разумный человек может только одного: смерти.
2) Надо в жизни не ожидать будущего, а готовиться к жизни в настоящем.
21 февраля 1909 г.
1) Мы, крошечные отделенные существа с нашими случайными внешними чувствами (таких чувств может быть миллионы разных. Мы и видим разные у животных), мы этими чувствами творим мир, нами познаваемый, с микроскопическими животными и небесными телами, и живем в полной уверенности, что мир действительно такой, и такой только и есть. Какая глупость! Не говоря уже о том, что мир-то этот нелепый в бесконечном времени вперед и назад и в бесконечном пространстве, с бесконечно великими частями материи и такими же бесконечно малыми частицами материи, т. е. совершенная чепуха, не говоря уже об этом, разве не очевидно, что то, что мы называем действительно существующим миром, есть произведение чувств одного, случайно одаренного известными, исключительными чувствами существа человека. Так что тот мир, который мы воображаем, что существует один, есть только одна из бесчисленных возможных случайностей. Знаем же мы, что это так, потому что знаем по участию в нем, что есть другой мир, независимый от тех или иных чувств, мир духовный, — один, только один. Этот другой мир мы не можем сказать, что знаем, но можем и должны сказать, что он есть. И знать то, что он есть, — великое благо.
2) Забота о славе людской, о мнении людей не есть одна из слабостей людских, один из соблазнов, как думают многие. Нет. Это соблазн из соблазнов. На нем почти все, если не все грехи людей: и богатство, и ученость, и властолюбие, и раздражение, и ненависть, и отчаяние — все на этом. Для того, чтобы почувствовать все губительное значение этого ужасного соблазна, стоит только представить себе жизнь, свободную от него, жизнь, посвященную всю исполнению воли Бога, с совершенной беззаботностью о суждении людей. Только представить себе это живо во всех случаях жизни — и представится удивительная, неиспытанная свобода и сознание своего человеческого, божественного назначения.
22 февраля 1909 г.
Как неправильно говорить о ‘свободе воли’. Точно как будто кто-то от чего-то освободился. Свобода света, свобода тяготения. То, что называют свободой воли, есть сама жизнь, то, что мы называем жизнью, но что и называть-то ничем нельзя. Свободой воли мертвые люди называют ту жизнь, которую они утратили и о которой удержали смутное воспоминание.
25 февраля 1909 г.
Вспомнил насмешки Соловьева о том, что я говорю, что не земля вертится, а солнце ходит, и подумал, что несомненно разумнее полагать и думать и говорить, что солнце ходит, чем то, что земля вертится. То — первое — несомненное, общее для всех, окончательное данное чувств, второе — вывод ума, во-первых, не всем одинаково доступный, во-вторых, рассуждение не окончательное, а требующее еще менее доступных всем, и не окончательное рассуждение, а ведущее в область бесконечных и неоконченных, неясных рассуждений.
27 февраля 1909 г.
Чувствую близость смерти, и если умирать — это то, что я чувствовал вчера и отчасти нынче, то это одно из лучших состояний, испытанных в этой жизни.
28 февраля 1909 г.
1) Жизнь есть стремление к соединению с Началом всего, с Богом. Так как же может быть страшна смерть для того, кто понимает истинный смысл жизни? Как же ему бояться того, в чем исполнение его стремлений?
2) Умирая, испытываешь то, что брошенный ребенок, возвращаясь к любящей и любимой матери.
3) Как рабочие сами виноваты! Цель не должна быть освобождение, а достижение лучшей духовной жизни — цель религиозная, общая, и тогда и только тогда попутно достигнется цель политическая, частная.
1 марта 1909 г.
1) Бог есть любовь. Любить Бога значит любить любовь.
2) В первый раз испытал чувство, которое могу назвать похожее на любовь к Богу. Сейчас не могу по произволу вызвать это чувство, но могу вспоминать о нем.
3) Смерть есть прекращение жизни в пространстве и времени. Для того, кто не сознает жизни вне пространства и времени, она есть прекращение всего.
4) Подати — самое могущественное орудие порабощения, и потому освобождение возможно только при освобождении от участия в собирании податей и — страшно сказать (и вместе с тем радостно) — только при освобождении от корысти, при готовности к бедности, при отказе служения богатым.
2 марта 1909 г.
Ничего не желаю для себя в будущем, потому что верю, что все безразлично, и если я делаю, что должно, для меня все благо. Не ищу похвалы от людей, потому что знаю, что искание славы людской мешает исполнению воли Бога. Желаю и ищу одного: чтобы я всякую минуту жизни одинаково любил всех, любил и делом, и словом, и мыслью.
3 марта 1909 г.
1) Любить Бога значит любить божественное в себе. В себе оно ограничено, только вне себя оно полно. Предмет любви к Богу есть то, что во мне ограничено, но вне меня полно.
2) Любить Бога и ближнего значит любить в себе то, что не ограничено, в других же и то, что ограничено.
3) Да, Бог сотворил мир, но не какой-нибудь особый Бог, а тот Бог, который во мне. Он сотворил весь видимый мир.
5 марта 1909 г.
Гоголь — огромный талант, прекрасное сердце и слабый, т. е. несмелый, робкий ум.
Лучшее произведение его таланта — ‘Коляска’, лучшее произведение его сердца — некоторые из писем.
Главное несчастие его всей деятельности — это его покорность установившемуся лжерелигиозному учению и церкви и государства, какое есть. Хорошо бы, если бы он просто признавал все существующее, а то он это оправдывал, и не сам, а с помощью софистов-славянофилов и был софистом, и очень плохим софистом, своих детских верований. Ухудшало, запутывало еще больше склад его мыслей его желание придать своей художественной деятельности религиозное значение. Письмо о ‘Ревизоре’, вторая часть ‘Мертвых душ’ и др.
Отдается он своему таланту — и выходят прекрасные, истинно художественные произведения, отдается он нравственно-религиозному — и выходит хорошее, полезное, но как только хочет он внести в свои художественные произведения религиозное значение, выходит ужасная, отвратительная чепуха. Так это во 2-й части ‘Мертвых душ’ и др. Все от того, что искусству приписывал несвойственное ему значение.
6 марта 1909 г.
1) Читал газету и о казнях, и о злодействах, за которые казни, и так ясно стало развращение, совершаемое церковью — скрытием христианства, извращением совести, и государством — узаконением, не только оправданием, но возвеличением гордости, честолюбия, корыстолюбия, унижения людей и в особенности всякого насилия, убийства на войне и казней. Казалось бы, так несомненно ясно это, но никто не видит, не хочет видеть этого. И они — и церковь, и государство, хотя и видят все увеличивающееся зло, продолжают производить его. Происходит нечто подобное тому, что бы делали люди, умеющие только пахать и имеющие только орудия пахоты и только своей работой, пахотой могущие существовать, если бы эти люди пахали бы поля, на которых уже взошли всходы.
Если могли быть нужны в свое время дела церкви и государства, они явно губительны в наше время и продолжают совершаться.
2) Очень — хотел сказать ‘дурно’ — слабо себя чувствую: сердце сжимается, и не могу ничего последовательно думать. Не знал что делать. И спросил себя: что перед Богом, перед хозяином делать? И сейчас ясно стало по крайней мере то, чего не надо, не стоит делать.
7 марта 1909 г.
1) Много думал о Гоголе и Белинском. Очень интересное сопоставление. Как Гоголь прав в своем безобразии, и как Белинский кругом неправ в своем блеске, с своим презрительным упоминанием о каком-то Боге. Гоголь ищет Бога в церковной вере, там, где он извращен, но ищет все-таки Бога, Белинский же, благодаря вере в науку, столь же, если не более нелепую, чем церковная вера (стоит вспомнить Гегеля с его ‘alles, was ist, ist vernЭnftlich’, и несомненно еще более вредную, не нуждается ни в каком Боге. Какая тема для нужной статьи!
2) Наша жизнь, богатых классов, есть неперестающее воровство, грабеж, которые смягчаются хотя отчасти для тех, кто родился, воспитан в этом грабеже, но которые для тех, кто увеличивают грабеж получением мест у капиталистов, у правительства, есть подлость. Для всех же есть лицемерие.
3) Не говоря о многих и многих благах, присущих только старости: долгого опыта, свободы от сладострастия (огромное благо), забвения, равнодушия, спокойствия, самое большое или, по крайней мере, одно из больших — это то, что все, что делаешь, делаешь уже не для своей телесной личности, зная, что ее скоро не будет. Так для меня особенно важно сознание того, что я не услышу похвал, не буду знать о впечатлении, которое произведет написанное. Так что могу писать только перед Богом, с одной мыслью, что эта моя деятельность хороша, угодна Ему, тому, кто меня послал.
4) Одна из главных причин бедствий, переживаемых человечеством — это инерция, признание добрыми отжившие формы жизни: церковь, государство, наука. Пахать по всходам, надевать на себя взрослого детскую одежду, разрывать, зашивать, прилаживать ее, а не понять то, что она уже не нужна, что надо ее бросить, а строить новую.
9 марта 1909 г.
Надо в приемах жизни выражать свою расценку людей: сострадательное отвращение к Столыпиным и всяким Гершельманам и министрам, и уважение к мужику, и сострадательного уважения к рабочему-босяку.
10 марта 1909 г.
1) Все бедствия от предания, инерции старины. Кофточка разлезлась по всем швам, так мы из нее выросли, а мы не смеем снять ее и заменить такой, какая впору, и ходим почти голые всё от любви к старине.
2) Приписывать себе значение можно, только забывая о Боге и о своем отношении к Нему. Как бы ты ни был важен и полезен для людей, перед Богом-то что ты? И какая разница между тобою и самым кажущимся тебе ничтожным человеком?
3) Важность, значительность последствий наших поступков нам не дано знать. Доброе слово, сказанное пьяному нищему, может произвести более важные и добрые последствия, чем самое прекрасное сочинение, верно излагающее законы жизни. И потому руководиться в выборе своих поступков нельзя предполагаемыми последствиями, а только нравственным для себя достоинством поступка.
12 марта 1909 г.
1) Я забыл почти все, что было, особенно ближайшее, но что же я — меньше ‘я’, меньше сознаю жизнь от того, что я забыл? Напротив, я — больше ‘я’, больше сознаю жизнь.
Разве не то же самое случилось со мной, когда я родился? Я не принес ничего, а только был.
То же самое совершается при смерти.
2) Бдение и сон, являясь необходимыми условиями жизни, не суть ли указания того, что есть наша жизнь: пробуждение от сна, усталость и засыпание?
То, что мы не можем понимать и всю нашу жизнь до рождения и после смерти иначе, как во времени, не доказывает того, что вся жизнь во времени. Это доказывает только то, что теперь мы не можем понимать жизнь иначе, как во времени.
3) Хорошо бы описать наше устройство жизни, как оно есть, некоторых властвующих над многими посредством обмана мысли: религии, науки, внушения, опьянения, насилия, угроз. Да, ужасно!
4) Религиозное сознание людей не переставая подвигается в смысле уяснения, упрощения, доступности. А между тем люди дорожат и передают друг другу и считают неизменными преимущественно внешние формы, которые не подлежат ни упрощению, ни уяснению, и такими же неизменными считают те основы, которые должны и не могут не изменяться.
16 марта 1909 г.
1) Довольно одного благословения церковью такого брака, как Андреев, чтобы обличилась вся подлость и лживость церкви.
2) Огромное количество рабочих кладут свой труд на произведение предметов роскоши: туалеты, мебель, произведения искусства, и все не успевают занять все руки рабочих. Стоит только стать массе народа в положение хоть небольшого достатка, и рабочих не хватит, чтобы удовлетворить их потребности — жилья, одежды, пищи, удовольствий!
3) Бороться с половой похотью было бы в сто раз легче, если бы не поэтизирование и самых половых отношений, и чувств, влекущих к ним, и брака, как нечто особенно прекрасное и дающее благо (тогда как брак, если не всегда, то из 10000 — 1 раз не портит всей жизни), если бы с детства и в полном возрасте внушалось людям, что половой акт (стоит только представить себе любимое существо, отдающееся этому акту) есть отвратительный, животный поступок, который получает человеческий смысл только при сознании обоих того, что последствия его влекут за собой тяжелые и сложные обязанности выращивания и наилучшего воспитания детей.
4) Мужик думает своим умом о том, о чем ему нужно думать, интеллигент же думает чужим умом и о том, о чем ему совсем не нужно думать. Но думает мужик так только до тех пор, пока он дома, в своей среде, как только он приобщился интеллигенции, так он думает уже совсем чужим умом и говорит чужими словами.
19 марта 1909 г.
1) Как прост вопрос о земле с точки зрения владельцев ею. Я огораживаю от всех кусок земли и допускаю пользоваться ею толь- ко под условием служения мне.
При личном рабстве владелец заставляет известных людей, под угрозой битья, убийства, служить себе, при земельном рабстве владелец заставляет неизвестно кого, каких-то людей, под угрозой голода, даже смерти, служить себе. Как просто! И удивительное дело: сколько веков вообще и сколько десятилетий после уничтожения личного рабства прошло, пока люди начинали сознавать свое положение. И при этом-то всемирном, освященном законом рабстве, называемом священной собственностью, люди хотят устроить какое-то социалистическое благоденствующее государство. Удивительно, как мало человек пользуется своим разумом.
2) Возведение брака в какое-то, с одной стороны, таинство, с другой — в форму высшего блага жизни человеческой есть грубое заблуждение, совершенно подобное тому, какое было бы, если бы приятие пищи возведено было в таинство или в одно из высших благ.
21 марта 1909 г.
1) В существующем зле не только нельзя обвинять никого, но что именно обвинения-то людей и делают все зло. Вспомнил Марка Аврелия или Эпиктета, который говорит, что на делающего зло не только нельзя, не должно сердиться, но его-то и жалеть надо. А тут сердятся на людей, воспитанных в том, что хозяйственность — добродетель, что хорошо наживать, хорошо не промотать отцовское, дедовское, сердятся и готовы убивать их за то, что они делают то, что считают должным, и мало того: стараются владеть этим как можно безобиднее, делают всякие уступки, лишая себя. И их считают врагами, убивают те, которые и не подумают сделать этого. Убивают и тех, которые воспитаны на том, что стыдно не занимать в обществе то же положение, которое занимают отцы, деды, и занимают эти места, стараясь смягчить свою власть. И убивают те, которые желают власти не менее, не имея для этого даже и повода наследственности. Одним словом, надо и хочется сказать то, что надо войти в положение людей и не судить их по их положению (которое образовалось не ими, а по тысячам сложнейших причин), а по их доброте. Т. е. внушить то, что все мы знаем, что мы все люди, все братья, и нам надо судить себя, а не других. Положение же улучшиться может никак не наказаниями (т. е. местью, злыми чувствами и делами), а только добротой. Хочется сказать:
То, что живем дурно и в чем эта дурнота, сказано и пересказано и не переставая говорится — нечего повторять это. Надо думать, как исправить. А исправить есть только одно средство — доброта ко всем и строгое суждение к себе — религия добра — любовь, любовь, любовь. Е pur si muove.
2) Жить во времени значит жить в прошедшем и будущем. Из известного прошедшего строить предполагаемое будущее. И какое счастье, когда, как у меня теперь, почти исчезло прошедшее, меньше, но все-таки исчезло и будущее. И ровно насколько исчез интерес к прошедшему (даже все забыл) и к будущему, настолько увеличился интерес к настоящему, т. е. к настоящей жизни.
3) Я непосредственно сознаю только одну частицу мира — свое тело, но то, чем я сознаю, единое со всем, что живет, т. е. сознает себя. И я посредственно, через свои чувства и разум, сознаю и весь мир.
? Мотив революционеров едва ли не главный — молодечество, потом тщеславие, потом самообман любви к народу.
? Да будет не моя, а твоя воля. Да, нет свободы воли. Есть свобода делать зло, но нет свободы делать добро. Зло — это моя работа. Добро, которое я делаю, — не моя, а Его работа. Что же я могу? Могу не делать зла, не губить то добро, какое есть во мне.
? Я в таком состоянии, что ничего не могу делать, и мне это неприятно, но это обман времени. Мне хочется делать что-то во времени. А это не нужно. Это всё равно, что хотеть делать во время сна.
? Прежде всего надо понять, что нет и не может быть никакого подвига, никакого геройства, ничего ‘великого’. Есть только исполнение и неисполнение долга. Всё равно, как если бы конюх, убирая конюшню, пахарь или косец говорили бы о том, какой они сделали подвиг, какое геройство, великое дело совершили вчера, убирая конюшню, или допахивая поле, или докашивая луг.
23 марта 1909 г.
1) Как хорошо говорится: 70 лет живу на этом свете. Живу-то безвременно, а на этом свете столько-то.
2) Никакие грехи: воровство, блуд, убийство и др. в 1/100000 доле не делают того зла, какое делают оправдания хотя бы самой малой слабости. Все ужасы, совершаемые правительствами, и безумия, распространяемые церквами, основаны на таких оправданиях религиозных, патриотических, социалистических.
26 марта 1909 г.
1) Читал Канта: Религия в пределах только разума. Очень близко мне. Как я счастлив, что делал то же. Как счастлив, как благодарен. Сейчас перед сном болезненно захотелось молиться Богу, молиться Богу, просить Его помощи, чувствовать, сознавать Его, Его помощь, и болезненно и радостно до слез. И молился, и просил и помощи и того, чтобы Он был со мной. И Он был и есть. И сейчас пишу, и до слез радостно.
Кто Он? Он тот, то, что я знаю любовью, и общение с Ним есть, и не могу не желать и в форме прошения, моления не могу не выражать этого общения.
28 марта 1909 г.
Чем старше становишься, тем короче становится прошедшее и будущее, тем сосредоточеннее в настоящем. В смерти полное сосредоточение в безвременном (contradictio in adjecto) моменте.
29 марта 1909 г.
1) До сих пор не понимал всей важности работы над своими мыслями. Эта работа происходит почти только в настоящем: сегодня подумал дурно — и сейчас поправился, и ничто не мешает. А как важно! Подумаешь о Л., о Г., о себе, что я сделаю, и сейчас поправишься, и я вижу, как я этой работой подвигаюсь более, чем всякой другой.
2) Помоги, Х! Х — не Христос, а икс, т. е. неведомый, но сознаваемый Бог.
3) То, что читают и списывают мои дневники, портит мой способ писания дневника. Хочется сказать лучше, яснее, а это не нужно. И не буду. Буду писать, как прежде, не думая о других, как попало.
1 апреля 1909 г.
1) Мучительна мне это безумная (больше, чем безумная, рядом с бедной на деревне) жизнь, среди которой уже сам не знаю как обречен доживать. Если не в чем другом, так в этом сознании неправды я явно пошел вперед. И роскошь мучительна, стыдна, отравляет всё, и тяжелы сыновья своей чуждостью и общей всей семье самоуверенностью исключительной, — то же у дочерей. Хочется сказать про это Саше, чтоб она поняла, как хорошо быть правой, но как во много раз лучше, радостнее быть виноватым перед собой, и самое лучшее, когда сомневаешься, виноват или нет, и все-таки признаешь себя виноватым.
2) Как губительна, развращает детей гимназия (Володинька Милютин — Бога нет), как нельзя преподавать рядом историю, математику и Закон Божий. Школа неверия. Надо бы преподавание нравственного учения.
8 апреля 1909 г.
1) Много читал о древней китайской и индусской религии, и как ясно стало их преимущество в том, что у них насилие есть религиозное начало, нужное для благоустроенной жизни, у нас же, у христиан (будучи противным исповедуемой нами религии), есть только грех и прелесть греха насилия, власти.
2) Бог дышит нашими (всеми отдельными существами) жизнями. Что Он делает через нас? Мы не знаем и не можем знать. Одно мы знаем, что в этом наша жизнь, и когда мы знаем это, то нам хорошо, и легко делается, как по маслу, и наше и Его дело.
3) Выбора нет людям нашего времени: или наверное гибнуть, продолжая настоящую жизнь или de fond en comble изменить ее.
4) Все растет и, вырастая, изменяется. Неужели неизменно одно то, на основании чего живет человечество?
5) Приучать себя думать о себе, как о постороннем, а жалеть о других, как о себе.
6) Да, подчиняться и ставить выше всех других может и должен человек только одному закону: тому, который свойствен всем людям и в исполнении которого все люди находят свое благо.
7) Человек и родится, и живет, и умирает один, и сам же, один же получает награду — не в каком-либо неизвестном, а в этом мире за добрую и наказание за дурную жизнь. (Законы Ману)
8) Как хорошо, нужно, пользительно, при сознании всех появляющихся желаний, спрашивать себя: чье это желание: Толстого или мое? Толстой хочет осудить, думать недоброе об NN, а я не хочу. И если только я вспомнил это, вспомнил, что Толстой не я, то вопрос решается бесповоротно. Толстой боится болезни, осуждения, и сотни и тысячи мелочей, которые так или иначе действуют на него. Только стоит спросить себя: а я что? И все кончено, и Толстой молчит. Тебе, Толстому, хочется или не хочется того или этого — это твое дело. Исполнить же то, чего ты хочешь, признать справедливость, законность твоих желаний — это мое дело. И ты ведь знаешь, что ты и должен и не можешь не слушаться меня, и что в послушании мне твое благо.
Не знаю, как это покажется другим, но на меня это ясное разделение себя на Толстого и на Я удивительно радостно и плодотворно для добра действует.
11 апреля 1909 г.
1) На душе уже не так хорошо, как было. Толстой забирает силу надо мной. Да врет он. Я, Я, только и есть Я, а он, Толстой, мечта и гадкая и глупая.
2) Сознание божественности своей души — это разумная (метафизическая) основа жизни. Любовь — это проявление в жизни этого сознания своей божественности (религиозная основа жизни). Воздержание от страстей, грехов, соблазнов, препятствующих проявлению любви, — это добрая жизнь (нравственная основа).
14 апреля 1909 г.
Основа всего — моя отделенность, сознание моей отделенности. Сознание же отделенности есть сознание себя отделенным и того, от чего отделен. Из отделенности моей вытекает: 1) мое представление о веществе, составляющем меня, и того, от чего я отделен, и, следовательно, о пространстве, в котором оно проявляется, и 2) мое представление о движении, т. е. изменении отношений отделенного от того, от чего оно отделено, и, следовательно, о последовательности этих изменений, о времени.
15 апреля 1909 г.
1) Да, три сорта людей: воры, нищие и работники. Я к первым, мы, воры, неприятны, но хуже их нищие — просители: кому денег, кому совет, кому место, кого спасать. Да, vivre et laisser vivre. Эгоизм — самое дурное чувство и самое хорошее. Самое хорошее — когда эгоист тем, что никого, кроме себя (и Бога) не нужно и просить никого ни о чем не нужно.
2) ‘Чем хуже, тем лучше’. Лучше для того, кто живет для души (как хорошо, ясно, просто это выражение!). Худое — это только матерьял и поощрение работы для души. А эта работа лучшее благо.
17 апреля 1909 г.
1) К заповедям: не убий, не укради, не прелюбодействуй, надо прибавить: не проси.
2) Чем нелепее вера, тем она упорнее, тверже: вера в искупление, бессмертники, малеванцы, чем разумнее, тем подвижнее, не упористее: всегда уясняется, проверяется.
3) Все живое, настоящее растет незаметным ростом, и также истинная вера в душе одного человека и всех.
18 апреля 1909 г.
Да, Толстой хочет быть правым, а Я хочу, напротив, чтобы меня осуждали, а Я бы перед собой знал, что Я прав.
19 апреля 1909 г.
1) Видел во сне, что кто-то передает мне письмо или молитву Оптинского старца-учителя. Я читаю и восхищен этим писанием. Там много всего прекрасного, спокойного, старчески мудрого, любовного, но я всё забыл, кроме одного, особенно тронувшего меня: то, что он никого ни учить не может, ни советовать поступить так или иначе. Учить не может, во-первых, потому, что не считает себя выше и умнее кого бы то ни было, во-вторых, потому, что всё, что нужно знать человеку, сказано и в откровении (так говорит старец), и в сердце каждого. Советовать же не может сделать то или другое потому, что никто не знает и не может знать, какое положение, какой поступок, тот или другой, даст большее внешнее, телесное благо. Всякое положение, всякий поступок по отношению к внешнему благу и к возможности внутреннего истинного блага — безразличны. Только бы мне самому всегда поступать по воле Бога! Всё это так плохо размазано, записано здесь, а во сне это было удивительно на 3/4 печатной странички. Особенно тронула меня вера в то, что всё, что совершается во внешнем мире, безразлично для нас, потому что наверное хорошо — благо для всех и всего, и что надо оставить заботу об этом, предоставив всё Ему, и тем больше направить все свои силы на то одно, что в нашей власти, — на исполнение в себе Его воли, — воли, состоящей в совершенствовании в любви. Сила, жизнь есть, требует приложения. Чем больше прилагаешь ее на внешнее, тем меньше остается ее для внутреннего, и наоборот. Это совершенно подобно (хотя и неверно в отношении размеров) подобно положению рабочего на огромном заводе. Рабочий приставлен к очень маленькому, вполне доступному его силам делу: вертеть, качать, цеплять что-нибудь, и он знает, что чем точнее он будет исполнять то, к чему он приставлен, тем лучше ему самому будет и тем лучше пойдет всё дело непонятного ему во всем устройстве завода. И точно так же, как ошибочно и губительно для себя будет поступать рабочий, если, отвлекаясь от назначенного дела или вовсе оставляя его, будет заниматься общими, не предоставленными ему делами завода, будет учить, поправлять других рабочих в виду наилучшего хода всего завода, устройства которого он не знает и не может знать, — точно так же, как губительно (только для себя будет поступать такой рабочий, потому что у хозяина рабочих без конца, и неработающий будет заменен работающим, ход же завода обеспечен), — точно так же поступает и человек, оставляя то дело внутреннего усовершенствования и проявления его в любви, к которому он приставлен, и отдавая свои силы на содействие тому делу, которое вне его власти и хода которого он не знает и не может знать.
? Если человек ясно только поймет, в чем его дело, и то, что не его дело, то для такого человека будут совершенно одинаковой ценности поступки: поступок, который спасет от смерти тысячу человек, и поступок, состоящий только в том, что человек удержится от злого, осудительного, обличительного слова против человека, обидевшего его. Последствия того и другого поступка и всех наших поступков недоступны, непонятны нам, добрый же, нравственный поступок, если он вполне нравственный, добрый, не имеет никаких других побуждений, кроме добра, не может быть ни больше, ни меньше, все такие поступки равны.
20 апреля 1909 г.
Вчера поразительные слова Сергея: ‘Я, говорит, чувствую и знаю, что у меня такая теперь сила рассудительности, что я могу всё верно обсудить, решить’. ‘Хорошо бы было, если бы я к своей жизни прилагал эту силу рассудительности’, — прибавил он с удивительной наивностью. Во всей семье — мужской особенно — самоуверенность, не знающая пределов. Но у него, кажется, больше всех. От этого неисправимая ограниченность. Нарочно пишу, чтобы после моей смерти он прочел. А сказать нельзя.
23 апреля 1909 г.
1) Читал Вехи. Удивительный язык. Надо самому бояться этого. Нерусские, выдуманные слова, означающие подразумеваемые новые оттенки мысли, неясные, искусственные, условные и ненужные. Могут быть нужны эти слова только, когда речь идет о ненужном. Слова эти употребляются и имеют смысл только при большом желании читателя догадаться и должны бы сопровождаться всегда прибавлением: ‘ведь ты понимаешь, мы с тобой понимаем это’.
2) Странное дело, рассказы Страхова вызвали во мне желание художественной работы, но желание настоящее, не такое, как прежде — с определенной целью, а без всякой цели, или, скорее, с целью невидной, недоступной мне: заглянуть в душу людскую.
26 апреля 1909 г.
Горький пишет об индивидуализме. Этим словом на интеллигентном жаргоне называется жизнь личности. И им кажется, что они открыли что-то новое, когда пришли к тому, что ‘индивидуализм’ нехорошо, а хорошо социализм, коммуна, народ et tout le tremblement. Им и в голову не приходит то, что в противоположении личности, отделенного ‘я’ от Всего и сознании этого Всего (Бога) вместе с ‘я’, что в этом вся суть и тайна жизни, тысячи лет тому назад сознанная людьми, но только с той разницей, что они противуполагают личность какому-нибудь собранию людей, а в действительности она противуполагается Всему, т. е. Богу и всему человечеству, всему живущему, всему.
27 апреля 1909 г.
Чувствую близость — не смерти (смерть скверное, испорченное слово, с которым соединено что-то страшное, а страшного ничего нет) — а чувствую близость перехода, важного и хорошего перехода, перемены. Хотел сказать: перейду к Богу, и это не верно. Если бы во мне не было Бога, то я мог бы сказать: пойду к Богу, а как же я пойду к самому себе. Чтобы точно выразиться, надо сказать, что я перестану быть человеком. И в этом нет ничего ни дурного, ни хорошего, а только то, что должно быть, как нет ничего ни дурного, ни хорошего, что я был Левочка, а теперь стал отходящий (отходящий лучше) старик. Такое состояние близости к перемене очень, смело скажу, радостно. Так ясно видишь, что нужно делать, чего не нужно.
28 апреля 1909 г.
1) Для своего блага (истинного) и для служения людям (исполнения своего назначения в мире) нужно два свойства: 1) довольство всеми теми внешними условиями, в которых живешь, и 2) всегдашнее недовольство своим душевным состоянием. Ничего не делать для изменения своего внешнего состояния и все силы направлять, сосредоточивать на улучшение своей души. Большинство же людей делают обратное: всегда довольны своей душой, собой, и всегда недовольны своим положением — стараются улучшить его, этим самым еще больше вредя душе. Для своего блага это важно тем — и это главное, — что при довольстве внешнем и недовольстве внутреннем все, на что направлены силы, в моей власти, при обратном же то, на что направлены силы, вне моей власти.
2) Забота о мнении людей, о славе людской скрывает — не скрывает, а уменьшает, ослабляет радость исполнения доброго, хорошего только для удовлетворения требований своего духовного ‘Я’ (воли Бога).
3) Не знают ни Бога, ни богов, знают один нравственный закон (как они его понимают), и насколько они нравственно, т. е. весь народ, выше наших христиан.
29 апреля 1909 г.
1) Как странно, что не хочется видеть увядание тела: выпадение волос, сыпь на ухе, морщины, мозоли… Отчего же радовался на возрастание, укрепление тела? Мать так радуется при своем ослаблении от беременности, рождающийся кричит от боли и радости, а я, старик, не радуюсь признакам приближения к новой жизни? Дурная привычка. Давно пора откинуть ее и радоваться признакам приближения к…. ‘смерти’ — не хочется сказать, к ‘новой жизни’ — не имею права, — приближения к тому, что так же естественно и должно быть и хорошо, как возмужание.
3 мая 1909 г.
Мы не можем понимать иначе нашу жизнь здесь, как в пространстве и времени. Но сознавать мы нашу настоящую жизнь не можем иначе, как вне пространства и времени, всегда в моменте настоящего. И потому, говоря о жизни вне условий этой жизни, о жизни ‘до’ рождения и ‘после’ смерти, мы не можем, не должны приписывать ей условий пространства и времени, говорить, где будет жизнь. Мы знаем только то, что жизнь и до рождения была, и после смерти будет не такая, какая она есть теперь, т. е. не была и не будет пространственной и временной. Какая же она будет? Не знаем, не можем знать.
5 мая 1909 г.
1) Самое лучшее и самое худшее — себялюбие, эгоизм. Вопрос только в том: кто тот, кого я люблю больше всего? Если телесный я — дурно, если духовный я, то самое лучшее, что может быть. И этот-то духовный эгоизм я нынче в первый раз на деле в жизни почувствовал, и почувствовал все благо этого. Началось с неприятного чувства от нищих просителей. ‘Да ведь это твоя работа, твой матерьял для работы — любить нелюбящих, неприятных’. И сейчас исчезло все неприятное, тяжелое. И благодаря этому применению применял несколько раз сегодня в общении с людьми, и всегда с успехом. И очень, очень хорошо. Только бы продолжилось.
2) Что будет мне за то, что я буду жить хорошо, любовно, какие последствия для меня будет иметь эта жизнь? И вдруг ясна стала нелепость этого вопроса: какая награда мне будет за то, что я сольюсь с Богом, буду жить Богом? Какая награда мне будет за то, что я поем, когда голоден? Какие последствия будут от того, что я вступлю в то высшее состояние? Последствие то, что я найду себя.
3) Очень значительно было для меня чтение Лаотце. Испытал гадкое чувство, прямо противуположное Лаотце: гордость, желание быть Лаотце. А он как хорошо говорит: высшее духовное состояние всегда соединяется с самым полным смирением.
6 мая 1909 г.
Бог не допускает посторонних лиц, а только tЙt-Ю-tЙt. Two is company, three is none. Как только чувствуешь его судьею — нет и не может быть мысли о суждении людей.
7 мая 1909 г.
? Мы, я, только говорим о том, что в нас, в каждом человеке живет, проявляется Бог. Но ведь это не слова — это несомненнейшая истина. Так надо и жить по ней. А что значит жить по ней, по той истине, по которой Бог в каждом человеке? Значит то, что при встрече, при общении с человеком помнить, что я имею дело с проявлением Бога, т. е. при всяком общении с человеком быть в торжественно набожном, молитвенном настроении. Молитва — это молитва, вызывание в себе высшего духовного состояния, памятование о своей духовности. Общение с человеком — это таинство общения с Богом, причащение. Ах, если бы всегда помнить это!
? Церковная вера извращает истинное христианство, уничтожает всё его значение для жизни.
? Вчера читал брошюру с бранью на меня. Не могу сказать, как тот мудрец, что хорошо, что он еще не всё знает мое дурное, но было больно сначала, а потом, как только вспомнил, что это матерьял работы, мой экзамен, что мне нужно только перед Ним быть или приближаться к тому, чем Он хочет, чтоб я был. И тотчас не только прошло тяжелое чувство, но заменилось радостным. Как бы передать это людям?
? На езде верхом рассердился на лошадь за ее пугливость и стал мстить и дергать ей рот. И вспомнил, что и в лошади тот же дух жизни, и что и с ней надо обращаться религиозно, любовно, и тотчас изменилось отношение. То было: я тебе испугаюсь — и хлыст, а то: ну, милая, не бось. И это отношение к животным очень важно. Оно лучше, легче всего подготавливает к такому же любовному отношению к людям: люди лгут, тщеславятся, язвят нарочно, главное, лжемудрствуют, и с ними труднее удержаться. А привыкнешь к животным — легче будет с людьми.
9 мая 1909 г.
1) Смотрю на весеннее выступление жизни — силы жизни одной и той же во всем: и в траве, и в почках деревьев, и в цветках, и в насекомых, и птицах. И подумал, что мы, люди, имеем свойство, отчасти подчиняясь этой силе, сознавать ее в себе.
2) Живо представил себе повесть или драму, в которой нет злых, дурных, все добрые для себя и все невиноватые. Как бы было хорошо и как ярко выступила бы из-за этой доброты, невиновности людей недоброта и виновность устройства жизни.
10 — 11 мая 1909 г.
1) Человечество и каждый человек переходит от одной поры (saison) к другой, следующей, от зимы к весне, сначала ручьи, верба, трава, береза и дуб пробрался, а вот цветы, а вот и плод. Как будто чувствую и в себе, и в человечестве созревание плода.
2) Сержусь, досадую на нищего просителя, а только бы помнить, что это оселок для точения, повод для укрепления привычки любви. (Сейчас был такой, и я не вспомнил. А часто, к радости, среди разговора вспоминаю и дергаюсь.)
3) Самоотречение?! Разве можно отрекаться от себя, когда ‘я’ — только ‘я’ телесное. Самоотречение есть отречение от того, что я ошибочно считаю собою. Самоотречение есть признание своей божественности, вечности.
4) Умирающему приводят священника. Он умоляет, чтобы его не заставляли на пороге смерти осуждать, обличать обманы церкви.
5) Пишет жене: ‘Прости меня. Я же простил тебе, но не могу не сказать хоть из-за гроба того, чего не решался сказать живой, чтобы не раздражить, и потому не успеть и даже навсегда не успеть помочь тебе, не решался сказать, что ты живешь дурно, для себя дурно, мучая себя и других и лишая себя лучшего блага — любви. А ты способна — и очень — ко всему самому лучшему. Я много раз видел эти зародыши в тебе. Помоги себе, милая. Только начни — и увидишь, как ты сама, твое лучшее, истинное я поможет тебе’.
6) Все дело в том, чего человек хочет достигнуть — в чем его идеал: хочет он богатства, почестей, славы, удовольствий — будет одна жизнь, хочет любви своей ко всем людям — будет совсем другая. Все в идеале. Хочет человек богатства, почестей, славы, удовольствий — и будет он обдумывать, как отобрать побольше от других себе, как бы поменьше расходовать, давать другим, хочет почестей — будет потакать, услуживать, покоряться тем, кто во власти, будет горд, будет отделяться от людей, будет презирать тех, кто не нужны ему для успеха. Хочет славы — будет всем жертвовать, и чужой и своей жизнью, для успеха. Хочет удовольствий — будет придумывать средства увеличения наслаждений, переменяя и придумывая наиболее сильные. Если же хочет человек любви своей ко всем людям, то будет он, когда без дела одни сам с собою, вспоминать о том, как он в прежней жизни, вчера, нынче, не соблюл любви с человеком, как сделал, сказал, подумал недоброе, нелюбовное, и будет думать, что помешало ему в этом: какие пороки, соблазны, привычки, и будет думать о том, как избавиться от них. Когда же на людях, будет стараться помнить, что одно нужно для исполнения воли Пославшего и для его истинного блага, нужна только любовь к людям, и, помня это, будет обходиться с каждым человеком одинаково, как с братом, стараясь не только о том, чтоб не сделать ему вред (один из самых больших — раздражить его), но о том, чтобы сделать ему то добро, которое можешь. Будет, главное, воздерживаться от всего того, что может нарушить благо других людей, что несовместимо с любовью. Если хочет человек любви, то будет он естественно и в делах, и в словах, и в мыслях воздерживаться от того самого, что для человека, живущего не по закону любви, представляет главную цель жизни, — будет воздерживаться от собирания и удерживания богатства, от достижения почестей, славы, от всех удовольствий, доступных не всем людям и приобретаемых всегда одними людьми в ущерб другим. Люди говорят: это трудно. Но они говорят так только потому, что, не испытав радости любви, не знают ее и не верят в нее.
Трудно жить по любви! Трудно жить несогласно, противно любви. А стоит только человеку испытать жизнь по закону любви, чтобы никогда уже не захотеть никакой другой.
7) Любить Бога значит любить проявление Его. Проявление яснее всего (прежде всего) сознавалось, это проявление Его, во мне. Но проявление Его я не могу не видеть везде: в небе, в земле, в камне, песке, в звездах. Разница во всех этих проявлениях только та, что одни ближе ко мне (не по месту ближе, а по роду проявления), а другие дальше. Чем ближе ко мне, тем больше можно и должно любить. Самое дальнее от меня: земля, камень, песок, небо, планеты, звезды, — мне естественно любить и их, но дерево, растение ближе ко мне, и я больше люблю их, еще больше — животных, больше всего — самого близкого к себе, человека. Но еще больше, больше всего на свете не могу не любить себя, свое я, только не телесное, мерзкое я, которое должно мне быть так далеко, как всякое животное, даже как камень, песок, но свое духовное я, любовь к которому есть сама любовь, есть любовь ко всему. Отвратителен эгоизм телесный, и нет ничего выше эгоизма духовного, перенесения своего сознания в духовное, вечное, всемирное я. И перенесение это совершается любовью и дает такое благо, испытывая которое ничего больше не нужно. Как же не благодарить Того, То, что дало нам это благо?!
8) Отчего я совершенно не признаю жизнь в камне, песке, а не отрицаю возможности жизни в звездах? Я думаю, оттого, что камень я познаю всеми внешними чувствами и все-таки не признаю в нем жизни, звезды же я познаю только одним чувством зрения и потому допускаю возможность жизни. Но это не доказывает того, что в камне нет жизни, а в звездах может быть, а только то, что все мои внешние 5 чувств недостаточны для того, чтобы проникнуть в жизнь камня.
9) Чувствую эти последние дни особенно радостное, спокойное, удовлетворенное духовное состояние. Спрашиваю себя: не от физически ли здорового состояния? И больно так думать. Ах, если бы это было последствием нового, более живого понимания любви и зависимости от одного Бога!
10) Одна из главных ошибок, мешающих осуществлению закона любви — это представление о том, что для жизни по учению Любви нужно полное осуществление каждым человеком в своей жизни закона любви. Нужно не осуществление — полное осуществление невозможно, если бы оно совершилось, не было бы жизни, — нужно приближение к осуществлению. В этом приближении жизнь и ее благо.
Люди же обыкновенно, признав учение в полном осуществлении закона любви и видя невозможность этого осуществления и для отдельных лиц, и для всего человечества в данное время, решают дело тем, что признают учение прекрасным и вместе с тем неосуществимым. Одних это заводит в отрицание всякой религии, других в такое извращение христианства, при котором невозможность эта исполнения всего учения исправляется благодатью, верой в искупление, таинствами. Эта-то ошибка отводит людей от того ясного, вытекающего из учения о любви, понимания жизни в том, чтобы дело жизни полагать в этом приближении к совершенству, и в приближении непременно постепенном, т. е. в достижении сначала первых степеней совершенства, потом следующих и т. д. Как говорит китайский мудрец, что для того, чтобы взойти на гору, надо начинать с подошвы. В этой-то постепенности и главная задача практического учения любви. Нельзя стараться быть милосердным, собирая и удерживая ненужные для жизни богатства, нельзя быть смиренным, считая себя начальником, аристократом, высшим светским или духовным лицом, нельзя быть человеколюбивым, участвуя в военном деле или будучи поенным.
В нашем обществе людям, желающим следовать законам любви, предстоит прежде всего деятельность отрицательная: не делать того, что делал и что делается вокруг тебя.
11) Прохожий молодой человек, я с ним по-человечески обратился, и так радостно. Как мы de gaitИ de coeur лишаем себя лучших радостей любви.
13 мая 1909 г.
1) Большие мыслители (Христос, Лаотзе) откроют истину, люди пониже их духом, ученики (Павел) принизят, приспособят к большинству. Большинство еще принизит, установит легенды. Чем больше круг, тем мельче. А потом явятся уж люди чуждые веры, которые закрепят.
2) Сейчас выстрел и визг собаки. Верно, убили. Прямо почти физически больно и жалко того, кто убил. Благодарю и за это. Какая радость жить любовью!
14 мая 1909 г.
Хочется, хочется умереть. И без недоброго отчаянного чувства, а просто уйти к Нему и уйти от них. Никогда не испытывал такого сильного желания смерти, спокойного и твердого и радостного желания. Кажется, что нечего делать здесь. Разумеется, только кажется. Если держат меня здесь, то есть и дело, постараюсь делать его. Ohne Hast, ohne Rast. А слава Богу, опять от этого желания смерти стало на душе хорошо.
15 мая 1909 г.
Стал опять думать о том, как обо мне судят: ‘Отдал, будто бы, всё семье, а сам живет в свое удовольствие и никому не помогает’,— и стало обидно, и стал думать, как бы уехать, как будто и не знаю того, что надо жить перед Богом в себе и в Нем и не только не заботиться о суде людском, но радоваться унижению. Ах, плох, плох. Одно хорошо, что знаю, и то не всегда, а только нынче вспомнил. Что ж, плох, постараюсь быть менее плохим.
Да, да, радуйся, когда тебя ругают. Ничто так не загоняет в себя.
16 мая 1909 г.
1) Правда, что то болезненное сознание тщеславия, которое я испытываю, происходит от ослабления других соблазнов, но и помимо старости это один из самых губительных соблазнов. Он губителен, главное, тем, что подменивает религиозное чувство или сознание. И потому это едва ли не худший, вреднейший из соблазнов. Для других вреден, противен сладострастник, скупец, гневливец, лжец, но для себя самого хуже всего тщеславный человек, делающий все для мнения людей. Там есть предел, здесь нет.
2) Только одна вера освобождает человека от рабства перед мнением людей.
3) В воспитании первое дело приучить детей (да и людей) к тому, чтобы у них были поступки, независимые от мнения людей.
Особенно могущественно это чувство потому, что оно соприкасается с любовью, преимущественно с желанием быть любимым, и представляется в виде любви. ‘Я не делаю противно мнению людей, чтобы не огорчить их, и делаю по-ихнему, чтобы сделать им приятное’. Да, хорошо упражняться в делании добрых дел, не одобряемых людьми.
4) Богопочитание любовью тем важно, что всякое другое богопочитание или вовсе не требует усилия, или, если требует, то усилия легкого, внешнего — встать, пойти в церковь, произносить слова молитвы и т. п., тогда как богопочитание любви к людям требует внутреннего, духовного усилия: вспомнить, что перед тобой проявление Бога, и вызвать в себе то высшее духовное состояние, на которое способен.
5) Бог не в храмах, не в изображениях, не в словах, не в таинствах, не в делах человеческих, а в человеке, в самом человеке, перед ним, перед проституткой, палачом, приговаривателем к казням, перед этим благоговей, созерцая в них Бога.
? В газетах мои письма: священнику и Трегубову. И как пьянице вино, так мне эти письма, и сейчас забота о суждении людей. Должно быть, от того, что я не чувствую уже телесных похотей, я особенно болезненно чувствую тщеславие и не могу освободиться.
17 мая 1909 г.
Боюсь ошибиться, но кажется, начинаю привыкать к душевному состоянию свободы от заботы о людском мнении. И какое спокойствие, твердость! Состояние это возможно только при полном перенесении жизни в исполнение Его воли, требований Его через совесть, сознание в себе Его.
20 мая 1909 г.
Два дела, две работы: помнить, когда я с людьми, что важно и нужно мне не одобрение их, а одобрение Бога во мне, и другое то, что люди передо мной не только люди, но Бог в людях, что я перед Богом и в себе и в них. Т. е. не заботиться о том, чтобы они любили, уважали меня, а самому любить и уважать их, как божественное.
22 мая 1909 г.
1) Чествование мое плохой признак. Навело меня на эту мысль чествование Мечникова. Оба мы, очевидно, очень пустые люди, если так потрафили толпе. Утешает меня немного то, что меня ругают — не завистники, а серьезно ругают и революционеры, и духовенство, церковники.
2) Есть два очень грубые и вредные суеверия: одно — что есть Бог, который сотворил мир и человека и дал ему определенный, выраженный словами закон, другое — что мир, познаваемый нашими чувствами, такой в действительности, каким он нам представляется, и наша жизнь, т. е. закон нашей жизни, определяется нашим отношением к этому миру. Первое суеверие распространено среди масс и как ни грубо оно, менее грубо и менее вредно, чем суеверие образованного меньшинства о руководстве жизни, выводимом из отношения к миру, познаваемому нашими чувствами, не признающих свое мировоззрение верою, тогда как это мировоззрение есть только вера, и очень нелепая.
3) Неравенство имущественное, разделение государств делают, во-первых, то, что изобретательность направляется на выдумки для удобств, потех некоторых, на военную борьбу и, во-вторых, деятельность направляется на угождение им: лакеи, актеры, писатели, артисты.
4) Для того, чтобы была независимость от условий жизни мира, нужно неперестающее сознание зависимости от Него, Того, кто во мне и в Себе.
5) ‘В чем смысл жизни? Что добро, что зло? Что такое Бог? Что дух, что материя?’ и т. п. Все это спрашивает студент-мальчик, воображая, что он один так умен, что может ставить эти вопросы, загибать… А он, бедняга, такой невежда, и безнадежный, самоуверенный невежда и глупец, что не знал и не подумал о том, что не могли эти вопросы не возникать перед величайшими умами мира и не вызывать ответов, о которых он и понятия не имеет. Это невежество самое обыкновенное и свойственно только глупцам.
6) Мужчина смешон, когда хвастается своим лицом и грацией, а женщина — своей силой и умом.
7) Говорить серьезно о праве, когда есть право земельной собственности, все равно, что говорить о праве на владение рабами, о порядке продажи их.
24 мая 1909 г.
Без любви не к N.N., а к ближнему вообще нет и не может быть никакой нравственности, а без недопущения насилии, т. е. без непротивления, нет и не может быть любви к ближнему, и потому без непротивления не может быть никакой нравственности. Проповедь же или признание любви без непротивления есть гадкая ложь и лицемерие. Лучше закон борьбы без лжи нравственной.
25 мая 1909 г.
Думал о быстроте, а главное, об однообразии времени: день, ночь, и опять, и опять, и пролетают года, десятилетия.
Время есть только та форма, в которой я сознаю свою жизнь, имею радость творить ее. Жизнь же моя вся уже есть для Начала жизни — Бога. Бог через меня и бесконечное количество существ живет и дает радость, благо жизни мне и всем этим существам. То, что мы называем свободой воли и что и есть свобода — это допущение или недопущение в себя Бога с тем, чтобы Он мог через меня творить жизнь — жить. Недопущение же Его в себя лишает меня блага жизни, но Ему не может мешать жить, так как он живет в бесконечном количестве существ, т. е. непонятно для меня. Кроме того, Он живет и в тех существах, которые сознательно не допускают Его в себя. И живя в них, достигает тех же своих целей. Важно тут только то, что человек, каждый из нас, имея бессознательное благо жизни, может иметь и величайшее сознательное благо — быть орудием Бога, непосредственно соединяясь с Ним и заодно творя и Его и свою жизнь.
Дождь поливает поля, леса, степи, и живущие уже на них злаки, деревья, травы имеют вследствие воспринятия влаги радость роста, цветения, плодоношения, но влага, дождь действует и на голую землю, размягчая ее, приготовляя ее к возможности принимать семена и растить их. То же и с людьми — и сознательно участвующими в жизни божеской, и не сознающими Бога и все-таки участвующими, сами не зная того, в Его жизни.
26 мая 1909 г.
С Соней тяжелый разговор о хозяйстве. За обедом тоже она, бедная, запуталась. Интересное существо она, когда любишь ее, когда не любишь, то слишком просто.
27 мая 1909 г.
Наша особенная, исключительная любовь к ближним только затем и нужна, чтобы показать, как надо бы любить всех. В проститутках видеть дочерей и так же, как за любимую дочь, страдать за них.
29 мая 1909 г.
1) Общение человека с человеком есть единственное и величайшее таинство: сознание себя (Бога) в другом. Только бы понимать это таинство.
2) Люди, мало мыслящие и занятые своими целями, не могут переноситься мыслью в других. А это-то и важно.
3) Сходясь с людьми, не думай о своей выгоде, а о том, как ты будешь судить о себе, а думай о выгоде того, с кем сходишься, и не думай о том, как он будет судить о тебе.
4) Очень хотелось бы в ‘Нет виноватых’ показать, как все люди живут одним своим и глухи ко всему остальному.
30 мая 1909 г.
1) Надо, обращаясь с людьми, не думать о своих желаниях, а помнить о желаниях тех, с кем имеешь дело, но не думать о суждении о себе тех, с кем имеешь дело, а думать о том суждении, которое будешь иметь о своем отношении к этим людям.
? Надо было усилие, чтобы вспомнить о моем отношении к безногому. А это потому, что это отношение было такое, какое должно быть, т. е. хорошее. Радовать нас не могут и не должны наши хорошие поступки. Радость, благо не в поступках, а в том спокойствии, в той свободе, которую они дают.
31 мая 1909 г.
1) Мечников оказался очень легкомысленный человек — арелигиозный. Я нарочно выбрал время, чтобы поговорить с ним один на один о науке и религии. О науке ничего, кроме веры в то состояние науки, оправдания которого я требовал. О религии умолчание, очевидно, отрицание того, что считается религией, и непонимание и нежелание понять того, что такое религия. Нет внутреннего определения ни того, ни другого: ни науки, ни религии. Старая эстетичность Гегелевско-Гётевско-Тургеневская.
2) Недоброго чувства ни к кому не было, но безумие людское и самоистязание удручают.
1 июня 1909 г.
Бога или нет или нет ничего, кроме Бога.
2 июня 1909 г.
Жестокость несвойственна человеку и объясняется только узостью цели, сосредоточенностью усилий жизни на цели. Чем Щже эта цель, тем возможнее жестокость. Любовь целью ставит благо других и потому, исключая цель, несовместима с жестокостью.
5 июня 1909 г.
Утренняя молитва:
Верю, что Бог живет во мне и в каждом человеке, и потому хочу любить и почитать Его в себе и в других и для этого не делать ничего противного Ему. Никого не обижать, не бранить, не осуждать, всем уступать, всем делать то, что себе хочешь, всех любить.
Вечерняя молитва:
Верю в то, что Бог во мне и во всех людях, и потому хочу ничего не делать противного Ему, а вот сделал то-то и то-то. Подумаю, от чего я сделал это и как сделал, чтобы опять не сделать того же?
6 — 7 июня 1909 г.
1) Познание Бога может быть троякое: 1) верою, 2) разумом и 3) любовью. Можно поверить, что Бог есть то, что мне сказали про Него. Можно рассуждением прийти к признанию Начала всего, к существованию чего-либо вневременного и внепространственного, неразрушаемого, необходимости признания либо конечности, либо бесконечности, включающих в себя признак нереальности. Не так выражаюсь, хочу сказать, что все то, что телесно и занимает ограниченное пространство в пространстве бесконечном и происходит во времени бесконечном в обе стороны, все это не действительно есть. Есть то, что есть вне времени и пространства. А так сущее есть только то, что мы называем Богом. Можно прийти к признанию существования Бога сознанием в себе этого внепространственного и вневременного, это познание Его единством с Ним, выражаемым любовью.
2) Чувствую себя очень глупым, но зато и — смело скажу — хорошим. Так естественно, страстно, от всей души говорю, думаю, чувствую одно то, чтоб делать то, что Ему угодно, суметь быть Его органом. Все глупо, бессмысленно, но на душе тепло, радостно, хорошо.
9 июня 1909 г.
1) В первый раз вчера испытал очень радостное чувство полной преданности воле Его, полного равнодушия к тому, что будет со мною, отсутствия всякого желания, кроме одного: делать то, чего Он хочет. Я и прежде, давно уже познал это, как истину, открытую мне разумом, но только теперь испытал это как чувство — чувство обращения к Нему и желания получения указания от Него: что же делать? Привык к молитве и к ожиданию ответа на человеческие речи. Но это самообман. Ответ есть в душе. Благодарю Тебя. Как хорошо! Чую ответ, и так радостно, что выступают слезы.
2) Тело мое разрушается. Так же разрушается тело сопревшего яблока. Яблоко, оболочка семени сопревает, остается семя, производящее другие яблони, яблоки. Еще яснее это на семенах, как злак, не имеющих оболочки. Неужели назначение яблока только воспроизведение себе подобных? Неужели таково же и назначение человека? Но в яблоке уже есть то, что кроме семени воспроизводящего есть еще оболочка, имеющая назначение. Очевидно, и в человеке должно быть, кроме воспроизведения, еще другое назначение. И мало того, что есть другое назначение, и есть самое истинное, главное назначение, воспроизведение же — самое ничтожное даже не назначение, потому что повторение одного и того же не имеет смысла. В чем же это назначение?
10 июня 1909 г.
1) Если речь о борьбе, то любовь, кроме своего внутреннего значения, есть самое могущественное орудие борьбы.
2) Анархисты — это люди, верующие в разумность и законность вывода и приложения к жизни закона любви, но не знающие и не признающие этого закона.
14 июня 1909 г.
1) Ясно, живо вспоминал о своих гадостях: Аксинья, Шувалов. И я смею осуждать людей!? И как мне хорошо стало от этого сознания своей гадости.
2) Говорю о любви, а в мыслях не люблю, презираю, даже ненавижу. Вчера получил ядовитое обратительное письмо и вместо того, чтобы понять, суметь пожалеть, написал гадкое, такое же ядовитое письмо. Хорошо, что не послал.
3) Знаю Бога потому, что знаю в себе любовь к людям и всему живому. Знаю, что живу, только потому, что люблю и себя, и все живое.
4) Не потому люблю людей и свою душу, что знаю Бога и Его волю, а знаю Бога и Его волю потому, что люблю людей и свою душу.
5) Знаю Бога потому, что знаю свою душу. А душу свою знаю потому, что люблю свою душу, и не одну свою душу, а и души других людей, душу всего мира.
6) Тело мое болеет и умирает, душа не болеет и не умирает. Душа — это Бог, живущий в моем теле.
7) Живу я и телом и душою. Тело любит только себя, душа любит всех людей, все живое. Тело болеет, стареет и умирает, душа не болеет, не стареет и не умирает.
Буду же полагать жизнь свою в душе, а не в теле.
8) Бедственность теперь положения русского народа в одном: в ложном понимании людьми смысла жизни, в ложной вере. Правительство и Союз русского народа совершенно правы, всеми силами поддерживая ложную веру. Всё в этом.
9) Устроили Анну Кашинскую. Наказывают за мошенничество в подмеси к муке и т. п. А это страшное мошенничество спокойно совершается.
10) Вчера говорил с Любой и Алей о стихах. А надо было спросить: знаете ли вы, как надо жить? А пока это не узнаете, ничего нельзя изучать.
11) Возмущает жестокость и несправедливость только при первом впечатлении. Потом привыкаешь. А когда родишься и живешь в ней — как теперь захват земли — то даже не можешь видеть ее.
12) Бог открывается одной любовью, но утверждается разумом.
13) Бог открывается человеку и любовью и разумом. Это две стороны Его, доступные человеку.
15 июня 1909 г.
Всё подвигаюсь в внутренней работе. Никогда не поверил бы, что это возможно в 81 год. Всё бо льшая и бо льшая строгость к себе и от того всё большее и большее удовлетворение. Главные две черты: преданность Его воле и неосуждение в мыслях.
16 июня 1909 г.
1) Человек знает, что умрет, и даже с каждым днем умирает. Казалось бы, довольно знать это, чтобы понять (то, чего никто не понимает), что смысл жизни не может не быть независимость от временности существования, а именно, во всяком случае тот, чтобы исполнять в этом мире то, чего хочет Пославший, или то, что даст смысл всякому моменту жизни, а даст такой смысл только одно: исполнение, стремление к исполнению единого желания, в котором одном свободен: нравственного совершенствования.
? Когда я задался задачей подавлять в себе всякое чувство недоброжелательства, мне дело это казалось не важно, главное, потому, что я не верил в возможность его исполнения. Так мне казалось и первые дни. И вот прошло, я думаю, около двух месяцев, и я нынче думал на прогулке о том, к кому у меня есть недоброе чувство, стал вспоминать и — удивление и радость — перебирал, кого мог, и не нашел никого.
Подумал, что может быть — это хорошее расположение духа, в котором я нынче. Но нет, и во времена самого дурного расположения духа у меня уже нет этого недоброжелательства, хотя и нет той любви ко всем, какую испытываю теперь. Главное при этом нужное и действительное — это ловить себя в недоброжелательстве в мыслях и подавлять, разъясняя.
Как бы хотелось научить этому людей. Да не поверят или подумают, что это — то, что одно нужно на свете — не нужно им.
3) Надо бороться с удовольствием, испытываемым от похвал, признания значения.
17 июня 1909 г.
Не придумываю что писать и писать ли вообще, а отдаюсь побуждению и думаю, что оно верно, если нет других.
18 июня 1909 г.
1) Короткая молитва. Знаю, что если я в любви, то я с Тобою, а если я с Тобою, то все благо. Так буду же всегда любить всех в делах, словах и мыслях.
2) Как редки и дороги люди, говорящие то, что точно думают.
3) Надо найти прежде, где замок и чем он держит, а потом найти ключ. Замок, запирающий все, — солдатство. Ключ, отпирающий замок, один: вера в Бога. Солдаты производят и держат солдат. Разумное соображение о том, что мы сами себя мучаем, недостаточно. Нужна вера.
? Разум есть то, посредством чего мы познаем, что есть Бог, — познаем любовь. Пока не познал любовь, разум представляется всем, Богом (Бог есть слово).
? Пришла в голову постыдная, сумасшедшая мысль, а именно то, что как удивительно, что я, мое мерзкое, жалкое, исполненное всяких гадостей ‘я’, избрано Богом для проявления себя — бесконечно-малой, ничтожной, но все-таки части Себя.
19 июня 1909 г.
Человек ограбил все селение и сложил в кучу ограбленное и сторожит. Пришел раздетый и утащил рубаху. Грабитель поймал и по закону, который сам составил, наказал. Разве не то же самое со всеми богачами среди бедных, и в особенности с земельными собственниками: не переставая грабят тысячи людей на миллионы. У них взяли корм с земли для коровы, лошади — судят и казнят не грабителя, а взявшего необходимое с земли, которая его по самым неоспоримым актам.
Прежде чем составлять законы, запрещающие воровство хомута, дерева, сена, надо бы составить законы, запрещающие грабеж самой законной собственности людей — земли.
20 июня 1909 г.
1) Брак — это главное препятствие к жизни настоящей. Идеал всегда должен быть безбрачие, а никак не освящать эту гадость.
2) Нынче проснулся от ясного, простого, понятного всем опровержения матерьялизма.
Матерьялисты должны допускать нелепость Творца, чтобы объяснить, отчего сложилась материя так, что из нее образовались отдельные существа, из которых первый я, и с такими свойствами, как чувства и разум.
Для нематерьялиста же ясно, что всё, что я называю миром вещественным, есть произведения моего духовного ‘я::. Тайна для них главная — отделенность моя и существ.
21 июня 1909 г.
1) Как ни странно сказать, матерьялисты неизбежно должны признавать Творца для того, чтобы ответить на вопрос, почему материя, откуда явился матерьяльный мир с своими изменениями? Без признания основой всего — сознания, и вещества в пространстве и времени единственной возможностью понимания окружающего мира, нет другого объяснения существования материи, как только Бог-Творец. Матерьялисты гордятся своим безбожием, а все их учение implique, включает понятие Бога-Творца. Les extrЙmes se touchent. Только признание основой всего — сознания не нуждается в понятии Бога Творца.
2) Злы, глупы и виноваты не люди, а зол, глуп и виноват только мир.
3) Два врозь и умные и добрые человека делаются и глупы и злы, когда сходятся. Что же может быть хорошего, когда сойдутся 20, 100, 1000, когда сойдутся все? Как важно знать и помнить это на людях и быть настороже. От этого-то так и важно религиозное учение. Оно выводит из этой подчиненности толпе. Только оно одно.
4) Бог — это то Все, от чего я сознаю себя отделенным. Бог будет и у того, кто сознает себя отделенным от Всего матерьяльного, но горе в том, что Все матерьяльное сеть бессмыслица, так как оно бесконечно по времени и пространству.
? Чем дальше отодвигается что по времени (палеонтология) и пространству (астрономия), тем очевиднее ничтожность всего вещественного в бесконечном пространстве и всех его изменений в бесконечном времени.
22 июня 1909 г.
1) Самые злые дела делаются из-за славы людской. Делаются злые дела и из-за похоти, но похоть с годами ослабевает, соблазн же славы людской с годами только крепнет и усиливается.
2) Казалось бы, что может быть невиннее незлобивой веселой шутки, а между тем шутка есть одно из самых обычных и сильных, коварных средств для скрывания от себя людьми, не желающими ее видеть, серьезности жизни и своих грехов.
3) Старики забывают многое, почти все. Умирая, забывается последнее. Если представить себе рождение в будущей жизни, то рождающийся ничего не помнит, вступая в свет, т. е. находится в том положении, в котором в нашем мире находится всякий рождающийся ребенок (буддисты так и думают). Неверно тут только то, что при возрождении предполагается время, а забвение всего есть выход из условий времени. Смерть всегда останется возвращением к тому, из чего вышел, но никак не переход к другой жизни. Работник отработал свой урок и возвращается к хозяину за новыми приказаниями.
23 июня 1909 г.
1) Дурное расположение духа не только не вредно, но всегда полезно для работы над собой.
2) Нельзя ли вместо того, чтобы думать, что мысль плохо работает от неприлива крови к мозгу, или на душе мрачно от того, что печень не в порядке, думать, что недостаточно прилива крови к мозгу и печень не в порядке от слабости работы мысли и от мрачности души. Одно нераздельно с другим. Что причина и что следствие? Признаем же мы обыкновенно вещество причиной духовного потому, что внимание наше направлено на вещественные изменения, а не на духовные.
? Когда человек один, ему легко быть хорошим. Только сойдись с другими — и он становится дурен. И чем больше людей сходится вместе, тем труднее им удержаться от дурного. От этого-то так важна, нужна любовь. Только с нею, не делаясь хуже, могут сходиться люди.
? Пора понять, что если хочешь служить людям, то работай для grand monde — рабочего народа и его имей перед собой в виду, когда пишешь. Наш брат в огромном большинстве безнадежен. А те жаждут.
26 июня 1909 г.
1) Всякий добросовестный работник знает радость исполнения дела. Такая же, только в много раз большая — та, которою испытываешь творя дело любви, когда поставил его делом жизни. Особенность же этой радости при исполнении дела любви та, что делу этому, а следовательно, и радости от него ничто не может помешать.
? Буддисты говорят, что как старики забывают все прошедшее, так и вновь нарождающиеся души не помнят прежних жизней. Прибавить к этому можно еще то, что, приближаясь к смерти (в старости), мы не только забываем прошедшее, но и теряем всякий интерес к будущему, т. е. выходим из жизни временной и приближаемся к безвременному началу жизни, к Богу.
? Встретил Василия Панюшкина. Долго, гуляя, говорил с ним. Прекрасный юноша. В этих, только в этих людях надежда на будущее. Да хоть ничего не выходи из них, хорошо и для них, и для меня, и для всех, что они есть.
27 июня 1909 г.
Все вещественное даже не ничтожно, а ничто, потому что все всегда есть a/ = 0, часть бесконечного. Действительно существует только ‘я’ — мое сознание. Скажут: ‘Если так, то ничего нет, нет жизни или смысла ее’. Это неправда. Жизнь в уяснении, а это уяснение может происходить только в мире временном и пространственном, который сам в себе не имеет значения, но необходим для работы уяснения сознания. Магомет, кажется, сказал: Бог захотел не один испытывать благо и сотворил людей.
29 июня 1909 г.
1) Как мы привыкаем креститься, произносить слова молитвы, так можно и должно привыкнуть любить и уважать людей. Благодарю Бога, недавно начал, а начинаю привыкать. Делаю часто бессознательно.
? Думать, что меня родила волшебница, которой я не вижу, а не мать, которую вижу, значит лишиться радости материнской любви. А это самое делают люди, воображая себе Бога несуществующего, Бога-Творца всего мира и разных чудес, и потому не знающие своего истинного Бога, проявляющегося в любви.
? Зося уехала. Смешно ее пристрастие ко мне. В роде ухаживания за человеком из-за его денег, когда человек знает, что у него их нет.
30 июня 1909 г.
1) Истинное знание только одно: знать, как жить. Люди же знают очень многое, а не знают это и даже думают, что этого нельзя и не нужно знать. Ненужное знание забивает им головы и мешает знать то, что нужно.
2) Чудеса нужны тем, у кого нет разумной основы для веры.
3) При вере в любовь просить не о чем. Надо только делать.
5 июля 1909 г.
1) Самый трудный, критический возраст — это когда человек перестает телесно расти, сильнеть. Я думаю, около 35 лет. Развитие, рост тела кончается, и должно начинаться развитие, рост духовный. Большей частью люди не понимают этого и продолжают заботу о росте телесном, и ложное взятое направление бывает губительно.
? Не могу не удивляться, зачем Бог избрал такую гадину, как я, чтобы через нее говорить людям.
? Поехал в 3-м классе, и очень приятно — жандарм и переселенцы. Те люди, с которыми обращаются, как с скотиной, а которые одни делают жизнь и историю (если она кому-нибудь интересна).
? На душе очень хорошо. Хочется обращаться к Богу, и все не находил обращения. Нашел наилучшее: благодарю, благодарю и благодарю за великое благо жизни.
12 июля 1909 г.
Сначала жутко отрешиться от мнения людского так, чтобы ложное, унизительное о тебе мнение людей не трогало тебя, — жутко и одиноко, но если удастся осилить, поставить все перед Богом в себе, перед своей совестью, как твердо, непоколебимо, свободно. Юродство — великое дело.
14 июля 1909 г.
1) Не могу отделаться от заботы о суждении людей. А как только есть эта забота, нет заботы о душе. Нынче несколько раз ловил себя на этом. И всякий раз, как только вспоминал, сознавал свой грех, думал о том, как бы только не переставая быть с Богом, т. е. любить всех, так сейчас и хорошо. Так было нынче утром с бабочкой с ребенком — просила на бедность, плачет, говоря, что несет последний расстегай продавать, и показывает узел с расстегаем, а ребеночек миленький, веселенький, хлопает ручонкой по узлу и смеется. И так мне хорошо, трогательно было, и я так хорошо полюбил ее, и так свободно на душе стало. Другой раз на езде верхом тоже что-то неприятно стало от мысли о нелюбви ко мне людей, вспомнил то, что я люблю их, и сейчас радостно.
2) К Стокгольму. Начать с того, чтобы прочесть старые, а потом новые письма отказавшихся. Потом сказать, что все говорилось здесь очень хорошо, но похоже на то, что мы, имея каждый ключ для отпора двери той палаты, в которую хотим взойти, просим тех, кто спрятались от нас за непроницаемой дверью, отворить ее, а ключи не прилагаем к делу и учим этому и других. Главное, сказать, что корень всего — солдатство. Если мы берем и учим солдат убийству, то мы отрицаем все то, что мы можем сказать в пользу мира. Надо сказать всю правду. Разве можно говорить о мире в столицах королей, императоров, главных начальников войск, которых мы уважаем так же, как французы уважают М-r de Paris. Перестанем лгать — и нас сейчас выгонят отсюда.
Мы выражаем величайшее уважение начальникам солдатства, т. е. тех обманутых людей, которые нужны не столько для внешних врагов, сколько для удержания в покорности тех, кого мы насилуем.
3) Мы познаем Бога в трех видах: 1) в Нем самом, 2) в самих себе и 3) в ближних. Познавать Его в Нем самом значит познавать Его волю, чтобы исполнять ее. Познавать Его в самих себе значит познавать эту волю в любви. Познавать Его в ближнем значит любить ближнего, как самого себя.
15 июля 1909 г.
Дошел, слава Богу, до того, что в мыслях один сам с собою могу побеждать заботу о суде людском сознанием жизни перед Богом, но не могу привыкнуть вспоминать это при всяком общении с людьми.
19 июля 1909 г.
Придумал молитву при встрече с человеком: помоги, Бог, мне обойтись с этим проявлением тебя с уважением и любовью. Думаю только о твоем, а не людском суде.
20 июля 1909 г.
1) Тоскливое состояние — уныние. Хочется помощи от Бога, от всемогущего Бога. И только одна помощь: отречение от себя и соединение с Ним. Тоска, уныние только от того, что ушел от Него, а вообразил себе, что ты — ты, Лев Толстой, а не то, что одно есть.
2) Вчера на молитве в первый раз с новой стороны понял слова: возьми крест твой на каждый день (Луки 9, 23). Особенно живо понял то, чтобы выше всего ставить сейчас, в настоящем, исполнять волю Его в себе. Тем-то и важна молитва — слова мудрости, что они способны иметь значение с разных сторон и потому с разных сторон воздействуют на душу и возвышают ее.
3) Первая мысль при известии о перелете Ламанша — как применить аэропланы к войне, к убийству.
21 июля 1909 г.
1) Мало того, что ‘Бога никто не видел нигде’, но и постигнуть Его не во власти человека. Как сказал кто-то: знаем закон и источник, причину закона, и не только причину закона, но и причину моей жизни. Но какова эта причина — не то, что не могу постигнуть, но знаю, что и не могу пытаться. Хвалить, просить, каяться — все это невозможно по отношению к Богу. Не то что Он не слышит этого, но это не подобающее Ему отношение, как если бы хотел сказать: козявка бы испытывала закон тяготения, просила бы, хвалила, каялась по отношению к движению небесных тел. Но это все не то. Я в первый раз понял то, что я есмь одно из бесконечно малых проявлений жизни по отношению к бесконечно великой жизни, и потому мое отношение одно: я есмь почти ничто, но я есмь по отношению Всего. Нет, нельзя или не умею выразить не то что понятие Бога, но своего отношения к Нему.
2) Считать свою жизнь центром жизни есть для человека безумие, сумасшествие, аберрация.
22 июля 1909 г.
Насколько мой мизинец может сознавать себя — он может, когда я хочу сознавать его, — настолько и я могу, когда Бог сознает себя во мне, сознавать себя. Но насколько мизинец не может понять всего тела, настолько я не могу понять Бога, который сознает себя во мне.
23 июля 1909 г.
1) Записано так: считать одну свою жизнь жизнью — безумие, сумасшествие. Неверно. Этого не бывает. Сказать лучше: чем большую долю жизни признаешь в своей жизни, тем меньше жизни, и наоборот. Да этого и нельзя. Нельзя потому, что то, что мы называем своей жизнью, есть божеское начало, одно и то же, живущее во всем. То, что мы называем состраданием, участием, любовью, есть только проявление в нас этого начала.
2) Мы говорим о бесконечности времени и пространства (а потому и величины предметов). В сущности же, это наше неизбежное признание бесконечности времени, пространства (величины) есть только признание призрачности всего временного, пространственного (великого, малого), т. е. что нет, собственно, нет никакой величины времени или пространства, потому что всякая величина, год, миллион лет, вершок, миллиард километров — ничто, a/ . Время и пространство только дают форму духовному началу, дают жизнь, — не жизнь, а возможность проявления духовного начала, в чем и состоит то, что мы называем жизнью.
3) Я дожил до того сознания, что я не живу, но живет через меня Бог. Это звучит безумной гордостью, а между тем это, насколько это искренно чувствуется, есть самое настоящее смирение. Все мои гадости я не считаю собою, своей жизнью, я считаю своей жизнью только то, что в ней хорошо. Как ни мало этого, оно есть. И это малое не мое, а это Бог.
Все усилия, которые я могу и которые мне свойственно делать, только в том, чтобы открыть в свою душу доступ Богу, дать простор Его деятельности, подавив себя.
? В то время, как мыслящие люди нашего времени заботятся о том, как бы освободиться от собственности вообще и самой преступной — земельной собственности, у нас заботятся об утверждении чувства собственности. Вроде того, как если бы в половине прошлого века у нас заботились бы о том, чтобы укрепить, утвердить чувство рабовладения и рабства.
? Молитва тем особенно хороша, нужна, — но настоящая молитва, — что она поднимает человека на ту высшую духовную точку, на которую он способен подняться — дает силу борьбы с плотью.
6) Боже мой, как я, хотелось сказать, один, но вспомнил, что Ты со мною, и стыдно стало. Только тогда и хорошо, когда один с Тобою.
24 июля 1909 г.
Основа призрачности жизни в том, что мы называем движением. Основа призрачности — движение. Движение же включает в себя призрачность времени и пространства. Время, как я говорил, способность представлять себе два предмета в одном и том же месте, пространство — возможность представлять себе два предмета в одно и то же время. Движение есть способность представлять себе переходы предметов из одного места в другое. Количество же мест, как для бесконечно малых, так и бесконечно великих предметов, не может быть мыслимо иначе как бесконечным. А потому и количество переходов предметов из одних мест в другие не может быть мыслимо иначе, как бесконечным. Т. е., что движение то, без чего мы не можем мыслить, понимать, сознавать жизнь, есть только призрак такой же, как тот, когда тебе, стоящему неподвижно, тогда как все со всех сторон равномерно бежит вокруг тебя, кажется, что все стоит, а бежишь ты. Точно то же совершается и с основной сущностью человеческого ‘я’. ‘Я’, истинное ‘я’ человека — вне движения, пространства и времени, но оно не может понимать жизни иначе, как в движении, и ему кажется, что мир стоит (хотя в нем, в мире, и происходит движение), но что движется он, развиваясь, стареясь, приближаясь к смерти и умирая, кажется, что он приходит и уходит, а мир остается. Все это очевидная призрачность. Очевидная уже потому, что для того, чтобы было движение, необходимо, чтобы было что-либо неподвижное, по отношению к которому и совершается движение. И такое неподвижное есть только одно: сознание своего вневременного, внепространственного, недвижущегося ‘Я’.
Что же такое жизнь? Раскрытие, освобождение от затемнения, застилания этого неподвижного ‘я’, от призрачности движения, пространства и времени.
Жизнь, как каждого отдельного существа, так и всего мира, есть это освобождение, благо все увеличивающееся и увеличивающееся этого освобождения. Зачем? Для чего это так? Для чего нужен этот процесс освобождения, т. е. жизнь? Это не дано знать человеку. Одно, что дано знать ему — это то, что в этом благо, великое благо жизни. И знание этого, подчинение этому закону увеличивает это благо.
26 июля 1909 г.
1) Когда я не сознаю себя, я живу животной жизнью, когда сознаю себя и делаю то, что решил в душе — живу человеческой жизнью, когда же сознаю жизнь других существ, любя их, живу божеской жизнью.
2) Хорошее определение любви:
Etre un homme n’est rien, Йtre homme est quelque chose, Йtre l’homme voilЮ ce que m’attire. (Amiel)
27 июля 1909 г.
Кроме других хороших последствий от осуждения людей, клеветы, ругательств, самое благодетельное последствие то, что всякие осуждения, ругательства, особенно клеветы отдаляют от заботы о суждении людском и невольно приближают к заботе о суждении своей совести, о суде Бога.
28 июля 1909 г.
1) Есть на свете такие существа, которые живут все от произведений земли, но для того, чтобы им было как можно труднее кормиться, они землю свою разделили так, что пользоваться ею могут только те, кто не работает на ней, те же, кто работают, не могут пользоваться ею и страдают и мрут поколения за поколениями от невозможности кормиться с земли. Кроме того, существа эти избирают по одному семейству или по нескольким из многих и отказываются от своей воли и разума ради рабского повиновения всему тому, что захотят делать над ними эти избранные. Избранные же бывают самые злые и глупые из всех. Но существа, избравшие и покоряющиеся, всячески восхваляют их. Существа эти говорят на разных языках, непонятных друг другу. Но вместо того, чтобы стараться уничтожить эту причину недоразумений и раздоров, они еще разделяют сами себя, независимо от различия языка, еще на разные соединения, называемые государствами, и из-за этих соединений убивают тысячи и тысячи себе подобных и разоряют друг друга. Для того, чтобы они могли удобнее разорять и убивать друг друга, существа эти надевают особенные, одинаковые, большей частью пестрые одежды, придумывают средства убивания друг друга и обучают повинующихся многих одному — наилучшим способам убийства.
При этом существа эти для объяснения своей жизни, смысла и назначения ее, уверяют себя и друг друга, что есть такое же, как они, существо, но только одаренное теми свойствами, которые они желали бы иметь, могущее поэтому делать всякого рода глупости и гадости, и придумывают разные, самые не нужные никому средства, как угождать этому воображаемому существу, и тратят на это угождение огромные доли своих трудов, хотя трудов этих недостает большей частью для прокормления самих себя. Для того, чтобы эта выдумка не перестала обманывать детей, родители старательно обучают своих детей всем выдумкам об этом существе, называемом Богом, о том, как Он сотворил мир, как Он сделался человеком, как потом дал есть свое тело и потом улетел на небо, которого они знают, что нет никакого, и тому подобное. И не только от своих детей требуют, чтобы они повторяли все это, но требуют того же от других особей и убивали и убивают за несогласие с этим сотни тысяч себе подобных.
Но мало того, что они все делают все эти гадости и глупости и страдают от них и знают, что страдают именно от этих гадостей и глупостей, они не только продолжают их делать, но избирают из себя существа, которые обязаны придумывать такие рассуждения, по которым бы выходило, что все эти глупости и гадости необходимо нужно делать, нельзя не делать. Все эти рассуждения, самые запутанные и никому не понятные, менее всего тем, кто их придумывают, называются у них наукой. И все эти оправдания гадостей и глупостей и разные ни на что не нужные умствования считаются самым важным делом, и этим умствованиям обучают всех детей, и все родители, и сами юноши за великую честь почтут учиться этой науке.
Разводятся же эти существа таким грязным, отвратительным, уродливым поступком, что сами же стыдятся этого поступка и не только не совершают его при других, но всегда тайно. Притом последствия этого поступка — рождение новых таких же существ — не только мучительно для того рода существ, из утробы которого выходят новые, беспомощные в начале своей жизни существа, но и в высшей степени затруднительны для тех, кто производит их, и они тяготятся ими. Кроме того, неперестающее размножение этих существ угрожает бедствиями голода для всех, так как распложение их идет быстрее, чем люди могут успеть приготовлять для всех пищу. Существа эти знают все это, говорят про это и, несмотря на это, не только совершают и ущерб своей выгоды, здоровья, общих соображений, всегда, когда только могут, этот отвратительный поступок, но еще и всячески возвеличивают его. Одни восхваляют его в несвязных, запутанных словах, называемых поэзией, другие не только восхваляют, но благословляют этот мерзкий поступок во имя того выдуманного существа, которое они называют Богом.
Не буду говорить о тех миллионах глупостей и гадостей, которые делаются этими существами: как они отравляют себя ядом, считая это удовольствием, как собираются в самые зараженные ими же самими места в огромном количестве в среде незанятых огромных пространств земли, строят в одной местности дома в 30 этажей, или как, не заботясь о том, как бы им всем лучше передвигаться, заботятся о том, чтобы только некоторые могли ездить, летать как можно скорее, или как набирают слова так, чтобы концы были одни и те же, и, составив вместе, как потом восхищаются этим набором слов, называя это поэзией, или как набирают другие слова без окончаний, но такие же глупые и непонятные, называют их законами и из-за этих слов всячески мучают, запирают в тюрьмы и убивают по этим законам друг друга. Да всего не перечтешь. Удивительнее же всего при этом то, что существа эти не только не образумливаются, не употребляют свой разум на то, чтобы понять, что глупо и дурно, а, напротив, на то, чтобы оправдывать все свои глупости и гадости. И мало того, что не хотят сами видеть мучающих их глупостей и гадостей, не позволяют никому среди себя указывать на то, как не надо делать то, что они делают, и как можно и должно делать совсем другое и не мучиться так. Стоит только появиться такому, пользующемуся своим разумом существу между ними, и все остальные приходят в гнев, негодование, ужас и где и как попало ругают, бьют такое существо и или вешают на виселице, или на кресте, или сжигают, или расстреливают. И что всего страннее, это то, что, когда они повесят, убьют это разумное, среди безумных, существо, и оно уже не мешает им, они начинают понемногу забывать то, что говорило это разумное существо, начинают придумывать за него то, что будто бы оно говорило, но чего никогда не говорило, и когда все то, что говорено этим разумным существом, основательно забыто и исковеркано, те самые существа, которые прежде ненавидели и замучили это, одно из многих, разумное существо, начинают возвеличивать замученного и убитого, даже иногда, думая сделать этим великую честь этому существу, признают его равным тому воображаемому злому и нелепому Богу, которого они почитают.
Удивительные эти существа. Существа эти называются людьми.
2) Все зло от того, что люди, извращая мысль, заставляют ее служить своей выгоде.
3) Никакие восстания, бунты, союзы не сделают одной тысячной того, что может сделать воздержание хотя бы от двух дел: потребления водки и поступления в войско.
4) Ты говоришь человеку ясное, простое, казалось бы, нужное и обязательное для каждого человека, он ждет только, скоро ли ты кончишь. А когда ты кончил, отвечает хитроумными рассуждениями, очень искусственно связанными с вопросом. Ты удивляешься, что это такое. Человек, интересующийся всякими знаниями и способный понимать, человек, знающий математику, прекрасно решающий шахматные задачи, — и вдруг такое непонимание. Отчего это? А оттого, что он чует, что твоя мысль, признавая неправильным его положение, разрушает то положение, которым он дорожит больше, чем правдивостью мысли. И от этого он не понимает, не хочет понять то, что ты говоришь.
В этом одном объяснение всех царствующих нелепых, называемых науками, рассуждений. Все от того, что люди все разделяются на два рода: для одних мысль управляет жизнью, для других — наоборот. В этом ключ к объяснению безумия мира.
30 июля 1909 г.
В новой, господской музыке вошло в употребление украшение, состоящее в том, чтобы, перебив ритмическое выражение мелодии, делать антимелодические и антиритмические отступления, самые чуждые мелодии, и потом, чтобы rehausser прелесть мелодии, из этих отступлении возвратиться к мелодии. Со временем же стали в этих отступлениях полагать смысл музыки.
1 августа 1909 г.
1) Несмотря на мое ясное понимание Бога не познаваемого, а только сознаваемого в себе, мне часто хочется Бога личного, такого, какому можно бы молиться. Это слабость, привычка и вместе с тем естественное желание общения с Богом такого же, как общения с человеком, хотя этого-то и не может быть. Желание это естественно сильно. Для того же, чтобы удовлетворить ему, нужно верить, что Он есть именно такой, каким бы я хотел, чтобы Он был, т. е. личным существом, с которым я мог бы общаться не неразрывно внутренно, как это есть в действительности, а внешним общением, как с отдельным существом. Для того, чтобы мочь так общаться, нужно верить, что Он есть отдельное существо, а чтобы верить этому, надо доказательство. Доказательством таким может быть только чудо, показывающее и Его отделенность от меня, и Его существование, как отдельного от меня существа. И потому, чтобы верить в личного Бога, нужны чудеса. Чудес нет, надо верить в предания о чудесах или воображать себе чудеса. Это и делают так называемые верующие. Те же, которых называют атеистами, требуют для веры в Бога также чудеса, но, будучи критически трезвы в мыслях, не верят в чудеса прошедшего, не видят чудес в настоящем и потому не верят в Бога, а верят только в то, что познается внешними чувствами.
И те, и другие: верующие в Бога вследствие веры в чудеса и не верующие ни в какого Бога одинаково заблуждаются, потому что одинаково не признают того единого, несомненного Бога, Бога в себе, Бога, требующего добра, Бога, выражаемого законом совести, по Иоанну — любовью. А не веря в этого Бога, не верят и в это проявление Его. И не имея несомненного основания нравственности, одни основывают ее на букве, другие на науке.
2) Как ни странно это кажется, самые твердые, непоколебимые убеждения — это самые поверхностные. Глубокие убеждения всегда подвижны.
3) Как удивительно верно изречение Иоанна — Бог есть любовь, т. е. Бог есть то высшее, что есть в нас.
4) Не понимают люди истину и придумывают странные софизмы для того, чтобы иметь возможность не принять ее, или для того, чтобы отстоять свое положение, или для того, чтобы не признать даром и вредно потраченным временем всю прежнюю деятельность.
5) Пока живешь, не спрашивая: кто, что живет в тебе, — живешь как животное. Но как только спросил себя и узнал в себе то, чем живешь, узнал в себе То, что живет во Всем, так познал и любовь и Бога.
2 августа 1909 г.
1) Ищешь помощи у внешнего Бога. Совершенно то же, что делает истеричная женщина, воображающая, что она не может встать и подойти к пище, и умирает с голоду, призывая к себе пищу. А ей нужно только встать и прийти к ней.
2) О, как избавиться, как избавиться от славы людской. Это какая-то дыра в сосуде, и ничто не держится в нем, а сколько могло бы быть хорошего.
? Общество женщин полезно тем, что видишь, как не надо быть похожим на них.
4) Истинная вера в Бога та, при которой не нужно чудес и не интересна природа и ее изучение.
5 августа 1909 г.
1) Хорошо, нужно помнить ничтожность своего ‘я’ — ничтожность в настоящем смысле, т. е. что ‘я’ телесное есть вполне
ничто, a/ , или ноль. Только ‘я’ духовное есть нечто — орган чего-то. Ясно понял эту ничтожность. Ничтожность и по пространству — бесконечно малой козявки среди бесконечно великого мира, и по времени — вся 80-летняя жизнь — момент, который есть что-нибудь, только когда живешь моментом настоящего.
2) Говорят: не думай о смерти — и не будет смерти. Как раз наоборот: не переставая помни о смерти — и будет жизнь, для которой нет смерти.
3) Отчего Ксантипы бывают особенно злы? А оттого, что жене всегда приятно, почти нужно осуждать своего мужа. А когда муж Сократ или приближается к нему, то жена, не находя в нем явно дурного, осуждает в нем то, что хорошо. А осуждая хорошее, теряет la notion du bien et du mal — и становится все ксантипистее и ксантипистее.
8 августа 1909 г.
1) Не люблю я говорить с людьми, которые, слушая вас, делают вид, что они знают то, что вы скажете, и вперед соглашаются с вами. Мы, мол, понимаем друг друга, и все. Крестьяне свои почти всегда слушают и говорят так.
2) Любовь к себе — своему телесному я и ненависть к людям и ко всему — одно и то же. ‘Люди и всё не хотят меня знать, мешают мне, как же мне не ненавидеть их?’
3) Наша вся жизнь подобна сновиденью одной ночи, в котором забыто все, что было до этого сновидения.
10 августа 1909 г.
1) Для того, чтобы жизнь была радостна (чем она должна быть), надо точно, не на словах, а на деле полагать свои цели не в себе, Льве, а в делах любви. И дела любви все всегда вне меня — в других.
? Вся наша жизнь, все интересы нашей жизни — в предметах, находящихся известное время в известных состояниях. Сами же предметы различны по занимаемым ими в пространстве местам, а пространство бесконечно, и потому все предметы равны, т. е. ничто по отношению к бесконечности пространства. То же и с временными состояниями предметов, они все ничто по отношению бесконечности времени. Так что то, что понимаем как бесконечность и называем бесконечностью, есть не что иное, как только признак иллюзорности, недействительности всего вещественного и личного в нашей жизни.
? Было одно письмо грубо ругательное. С точки зрения распространения истины — радостно. А просто по душе — грустно: за что и зачем ненавидят?
12 августа 1909 г.
1) Раздражаешься, сердишься на себялюбие людей. А вдумайся — и их можно только жалеть: они лишены величайшего, не сравненного ни с чем блага сознания в себе того, что всегда свободно, всегда радостно, всегда вне времени и стеснений вещества.
2) Испытываю нынче, 12 августа, необычайное умиленно радостное, благодарное, любовное ко всем чувство. Неужели это от того, что было желчное состояние перед этим? И то хорошо. Все уравновешивается, и все благо. Говорят, нельзя насильно любить. Правда, что бывают такие телесные состояния (желчь), когда это особенно трудно. Но и в такие времена, если поставить свою жизнь в увеличении любви, по крайней мере не даешь ходу своей недоброте и борешься. Зато какая радость, когда, как теперь, и просто хочется всех любить, и знаешь, что в этом все дело жизни. Любовь в квадрате. Никогда не испытывал такого радостного чувства, как нынче.
3) Я сознаю себя Всем, вместе с тем отделенным от Всего. И жизнь моя и всех существ есть разрушение того, что отделяет.
Тайна жизни моей, всякого человека, даже существа, в сознании отделенности в себе того, что по существу своему одно во Всем.
Для того, чтобы человек (и всякое существо) мог сознавать свою отделенность от Всего, нужно, чтобы он сознавал себя в движущемся веществе. Вещество без движения ничто, а также и движение без вещества. Вещество можно представлять себе только в бесконечном пространстве и движение — только в бесконечном времени. Бесконечность того и другого показывает их иллюзорность, воображаемость. Отделенность существ есть одно из проявлений. Чего? Зачем? Не дано знать. Человек знает только то, что он Все и вместе с тем отдельное существо. Знает, что то чувство любви, которое он сознает к себе, а потом ко Всему, есть та единая основа, которая составляет его жизнь, отделенная от Всего.
13 августа 1909 г.
Неделание (по Лаотзе) уже потому важнее делания, что делание большей частью вне, а неделание всегда в нашей власти. Все несомненные заповеди, как заповеди: не убий, не укради, не лги, не прелюбодействуй, всегда отрицательные. Положительные заповеди могут относиться только к духовной, всегда свободной деятельности: люби, желай другому, чего себе желаешь. Неделание же Лаотзе вытекает из его веры (метафизической основы, говоря скверным словом), веры в то, что Тао и в небе и в человеке, или что есть Бог сам в себе и в человеке. Учение Лаотзе в том, чтобы не делать, т. е. не делать того, чего хочет в тебе человек, а предоставить живущему в тебе Тао — Богу делать через тебя то, чего Он хочет.
14 августа 1909 г.
1) Человек, поднявшийся до религиозного сознания, т. е. до признания себя существом духовным, и человек нерелигиозный говорят на разных языках и не могут понимать друг друга.
2) В минуты и слабости и силы я люблю говорить: Господи, помоги… И думаю, что никто не слышит меня, а все-таки говорю. И мне пришло в голову: если отношение Начала всего ко мне подобно моему отношению к частям моего тела, так что я могу по своей воле сознавать ту или другую часть своего тела, почему не вообразить, что как я могу, когда захочу, внести себя, свое сознание в свою руку, ногу, палец, так и То, у чего я прошу помощи, может, если захочет, внести Себя, Свое сознание в частицу Себя, в меня, в мою заключенную в тело душу?
Если это так, то как страдание одной части моего тела вызывает сознание этой части, так точно и страдание мое, всего моего существа вызывает сознание Богом моего ‘я’. Так как же не желать страдания?
15 августа 1909 г.
Чудное утро. Как много мы теряем, просыпая утра.
16 августа 1909 г.
1) Приходили два рабочие, зажиточные, интеллигентные, социалисты. Страшное самомнение и ограниченность. Ничего своего. Нет человека, есть член партии. После разговора с ними пришел к давно напрашивавшемуся и только теперь уяснившемуся выводу. Есть два сорта людей: у одних людей мысль связана с жизнью. Хочешь не хочешь, надо делать то, чего требует мысль, и нельзя продолжать спокойно делать то, что противно мысли: мысль руководит жизнью. У других снят с махового колеса передаточный ремень, и мысль (большей частью чужая) сама по себе, и жизнь сама по себе. Двигатели же жизни таких людей: животные похоти и слава людская. Доказывать этим людям то, что противно их похоти и славе людской, так же бесполезно, как надевать ремень только на малое колесо с зубьями. Колесо вертится, и они радуются и даже гордятся, что колесо их быстрее вертится, чем колесо работающее.
2) Делает человек только по своей слабости в этой жизни. Только не делая, он сливается с Тао, неделающим Началом. Не делает, а живет с Тао.
3) Думал о славе людской. Есть в этой потребности доброго мнения о тебе — любви к тебе людей что-то непреодолимое и законное. И сейчас мне пришло в голову то, что насколько ложно, преступно желание похвалы, любви людей при жизни, настолько хорошо, добро, законно желание продолжения своей жизни в душах других людей после своей смерти. В этом желании нет ничего потакающего личности, нет ничего исключительного, а есть одно желание участия в общей, всемирной, духовной жизни, участия в деле божием, бескорыстное, безличное.
17 августа 1909 г.
1) Только то, что духовно в нашей жизни, действительно есть. Так новое сознание духовной истины есть совершившийся факт, несмотря на то, что сознание это не получило еще или вовсе не получит (вследствие смерти например) своего осуществления. Духовное вне пространства и времени, и потому сознание, если оно истинно духовное, искреннее, то оно уже в одном сознании (намерении) совершилось.
2) Как мы мало принимаем количество людей, когда говорим о влиянии и распространении того или другого направления мысли. Направление революционное, социалистическое захватывает в России, скажем, ну 100, ну 200, ну 300 тысяч человек. В России при 150 000 000, если вычесть детей 0,30 и, скажем, больных, идиотов 0,05, будет все-таки около 100 миллионов, и 300 000 будет составлять только 1/300 или около того всего населения. Т. е. что надо в 300 раз больше, чтобы изменилось свободно устройство общества. Так это по арифметике, но в действительности совсем не то. Есть огромная масса, составляющая едва ли не 0,999, то есть 100 000 000 — 150 000 = 99 850 000, а то и все 149 850 000, которые избирают положение status quo, т. е. того, какое есть, которое не принуждает изменять, хлопотать, не нарушает привычного. И это-то большинство, 0,999, только тогда перейдет на сторону революционеров, когда меньше беспокойства будет при новом, чем при старом устройстве. Приближает к этому три влияния: одно — сознание все большей и большей тревожности, беспокойства существующего устройства. Второе — все большая и большая ясность, спокойствие нового устройства. Третье, главное, все большая и большая ясность нравственно-религиозной неправильности прежнего и правильности нового устройства. Для усиления же этого третьего влияния есть два средства: уяснение невыгод старого и выгод нового и самое могущественное средство — воспитание.
18 августа 1909 г.
Испытал особенно радостное, веселое чувство любви ко всем, ко всему и от всей души пожалел тех людей, которые лишают себя этого, которые думают устраивать себе увеселения внешними средствами.
19 августа 1909 г.
1) На прогулке почувствовал новое и радостное, умиленное состояние любви, особенной любви ко всем, желание передать им свое душевное состояние, свое радостное, свободное отношение к Богу, и сострадание, уважительное, любовное к ним, и уверенность в том, что можно, можно помочь им.
2) Вся тайна нашей жизни, сущность нашей жизни в переходе сознания себя, как отделенного существа, к сознанию себя Всем, не раздельным, единым, свободным, всемогущим существом — Богом. Жизнь есть кажущееся нам постепенное освобождение в себе божеского сознания. Жизнь есть только, только это. Те, кто держится старого, установившегося понятия Бога, могут говорить, что Бог дал людям благо познавать Его в себе. Но это предположение произвольно. Есть и верно только одно: то, что жизнь человеческая есть освобождение в себе (невещественного, неподвижного, внепространственного, вневременного начала) от отделенности и неизбежных условий отделенности. Условия эти: вещество в пространстве и движение во времени.
20 августа 1909 г.
1) Я, должно быть, всем надоел своими не перестающими писаниями всё об одном и том же (по крайней мере так это должно казаться большой публике), и что надо молчать и жить, а если писать, и то если очень захочется, то только художественное, к которому меня часто тянет. И, разумеется, не для успеха, а для того, чтобы более широкой аудитории сказать то, что имею сказать, и сказать не навязывая, а вызывая свою работу.
2) Я — все, и я — ничто. Я — все, когда я сознаю себя духовным, нераздельным со всем существом и проявляю это сознание любовью к тому всему, какое я сознаю, т. е. ко всему тому, что я признаю живущим, и я — ничто, когда я сознаю себя телесным, отделенным от всего существом, проявляющим это сознание любовью только к своему телесному, отделенному от всего ‘я’. Ничто, потому что тогда я — n/ .
21 августа 1909 г.
Было пшеничное зерно, оно лежало тысячи лет в египетских гробницах, и оно ничего не знало про себя. Для него самого — для зерна — было всё равно, что его не было. Ученые раскапывали гробницы, и найдя в них зерна пшеничные, чтобы испытать их, взяли несколько и покрыли землей и стали поливать водой. И вот зерно, которое было, но ничего не знало про себя, вдруг узнало про себя, что оно есть, и есть в одно и то же время и зерно, и росток.
22 августа 1909 г.
1) Что ни представляй себе в пространстве и во времени, всё —a/ , т. е. ничто. Так что есть, действительно есть только то, что вне пространства и времени, — мое духовное сознание — единое с сознанием всех людей, единое нераздельное, познаваемое мною в вневременном и внепространственном моменте настоящего.
? Записано так: жизнь есть перенесение сознания из пространственного и временного во внепространственное и вневременное. Так записано, но это неверно. Перенесение уже есть нечто временное. Лучше сказать: жизнь есть освобождение сознания от временного и пространственного.
? Как для того, чтобы зерно получило жизнь, нужно закрыть его землей, так и для того, чтобы душа жила, нужно, чтобы она была закрыта телом.
25 августа 1909 г.
1) Как вредно иметь планы. Как только препятствие исполнению, так и раздражение.
2) Хотя это и очень нескромно, но не могу не записать того, что очень прошу моих друзей, собирающих мои записки, письма, записывающих мои слова, не приписывать никакого значения тому, что мною сознательно не отдано в печать. Читаю Конфуция, Лаотзи, Будду (то же можно сказать и об Евангелии) и вижу рядом с глубокими, связными в одно учение мыслями самые странные изречения, или случайно сказанные, или перевранные. А эти-то, именно такие странные, иногда противоречивые мысли и изречения — и нужны тем, кого обличает учение. Нельзя достаточно настаивать на этом. Всякий человек бывает слаб и высказывает прямо глупости, а их запишут и потом носятся с ними, как с самым важным авторитетом.
3) Я есмь нечто, сознающее свою отделенность от Всего. Все и себя вместе со всем я не могу понимать иначе, как веществом в движении. А между тем, если бы я был только вещество в движении и весь мир был бы тоже только вещество в движении, то, будучи двигающимся веществом вместе со всеми двигающимися веществами всего мира, я не мог бы сознавать себя отделенным. И потому я, сознающее себя отделенным, должно быть нечто невещественное и неподвижное. Если оно, это я, вместе со Всем кажется мне веществом и движущимся, то только потому, что все, кроме его, этого я, есть движущееся вещество.
То, что мы называем жизнью, есть освобождение невещественного, недвижущегося я от этого заблуждения.
4) Сейчас думал про это, и вдруг стало тяжело, сомнительно. Старался справиться, но не помогали никакие рассуждения, не мог сознавать Бога — и стало одиноко, бессмысленно, страшно. Вспомнил молитву: знаю, что если я в любви, то я в Тебе и Ты во мне. И тотчас же все облегчилось, почувствовал возможность любви, и тотчас же, встретив дворника Алексея, почувствовал к нему любовь, и все прошло. Да, только одно, одно — любовь.
5) Что у Лаотзе — путь, у Иоанна — любовь. И Лаотзе смешивает путь с Началом всего, с Тао. То же делает и Иоанн, называя любовь Богом.
26 августа 1909 г.
Думал о том, как я стрелял птиц, зверей, добивал пером в головы птиц и ножом в сердце зайцев без малейшей жалости, делал то, о чем теперь без ужаса не могу подумать. Разве не то же самое с теми людьми, которые теперь судят, заточают, приговаривают, казнят. Неправильно думать, что такие люди знают, что дурно то, что они делают, и все-таки делают. Они, так или иначе, доходят до неведения того, что дурно то, что они делают. Так это было со мной с зайцами.
27 августа 1909 г.
Я чувствую, что ко мне отношение людей — большинства — уже не как к человеку, а как к знаменитости, главное, как к представителю партии, направления: или полная преданность и доверие или, напротив, отрицание, ненависть.
28 августа 1909 г.
Приехал Маклаков. Он практически очень умен, но совершенно плотно заткнут для всех по-настоящему нужных людям вопросов, как и очень, очень многие.
29 августа 1909 г.
? Мы, люди, — я по себе это знаю — орудия высшей силы. То, что делает нашими жизнями эта Высшая Сила, мы не знаем и не можем знать, как не знает клеточка моего тела, что я делаю и для чего. И потому всякая мною поставленная себе цель, не совпадая с недоступной мне целью Высшей Силы, нарушает исполнение этой цели. Не настолько, чтобы цель эта не достигалась — цель эта тем или иным способом всегда достигается, — но настолько, что я лишен блага чувствовать — сознавать единство своей жизни с Высшей Силой. Так что цель, к достижению которой свойственно стремиться человеку, не может быть цель, доступная человеку, а может быть только одна: слияние с волей Бога. Слияние это достигается любовью.
? Проходя в передней, услыхал громкий голос Булыгина, говоривший: ‘Нельзя жить той зверской жизнью, которой мы живем’, и голос сына Сергея, говорящий: что ‘точно наша жизнь теперь не хороша, но что вообще в устройстве жизни нет ничего нехорошего’. И я в первый раз ясно понял миросозерцание этих людей, увы, называемых образованными. Это люди с заткнутыми отверстиями, через которые может войти разумная и обязательная мысль каждого человека, именно: как мне надо жить? — вопрос разумного человека, ответ на который есть только в религии. У них же отверстие это заткнуто ‘научными’ глубокомысленными, т. е. глупыми соображениями о том, ‘как развивается общество людей’, законы и т. п. научные соображения. И выходит заколдованный круг: эти соображения скрывают от них необходимость религии, и они же (эти соображения) отвечают — очень глупо, но все-таки отвечают — на вопросы религиозные о том, как жить, которые хочешь не хочешь стоят перед всяким человеком.
? Думал о всех обращающих меня. Как они не хотят видеть того, что я, стоя одной ногой в гробу и все силы не ума только, а души употребивший на ответ: во что верить и как жить, и знающий всё то, что они знают, de gaietИ de coeur гублю себя. Удивительно, как это не больно бы было им, если бы сказать им это. Их забота обо мне доказывает только их неполную веру в свое. Я не хочу обращать их.
30 августа 1909 г.
Сломал ноготь, и немного больно. И подумал, как мало мы, здоровые и не страдающие, ценим свое здоровье и сострадаем чужой боли.
31 августа 1909 г.
Как только не в духе, так не любишь людей, а чем больше позволяешь себе не любить, тем больше и больше становишься не в духе. Вот уже именно cercle vicieux.
1 сентября 1909 г.
1) Ни на ком, как на очень неумных людях, не очевидно то разрушение, dИvastation всего духовного и замена всего нужного неразберимой кашей.
2) Нашло, кажется, никогда не бывшее прежде состояние холодности, сомнения во всем, главное, в Боге, в верности понимания смысла жизни. Я не верил себе, но не мог вызвать того сознания, которым жил и живу. Только нынче с утра опомнился, вернулся к жизни. Всё это казнь за недобрые, нелюбовные чувства, на которые я попустил себя в предшествующие дни. И поделом. Как ни странно это сказать: знание Бога дается только любовью. Любовь есть единственный орган познания Его.
4 сентября 1909 г.
1) Как ни дерзко, самоуверенно это, не могу не думать и не записать себе, что мне нужно помнить в моем общении с людьми, что я с огромным большинством из них стою на такой точке мировоззрения, при которой я должен спускаться часто и очень много, чтобы общение какое-нибудь было возможно между нами.
2) Ложное обо мне суждение людей, необходимость оставаться в этом положении. Как ни тяжело все это, начинаю иногда понимать благодетельность этого для души.
3) Молюсь просто: Отец, Бог, помоги, помоги мне. И Он помогает. Нельзя Ему не помогать. Он, кого я прошу, во мне, так что молитва эта значит только то, что я хочу жить Им.
4) Произведение искусства только тогда истинное произведение искусства, когда, воспринимая его, человеку кажется — не только кажется, но человек испытывает чувство радости о том, что он произвел такую прекрасную вещь. Особенно сильно это в музыке. Ни на чем, как на этом, не видно так главное значение искусства, значение объединения. ‘Я’ художника сливается с ‘я’ всех воспринимающих, сливающихся в одно.
? Ходил по улицам и ужасался на разврат, — не на разврат, а на явное отсутствие нравственно-религиозного сдерживающего начала. А очень, очень многие крестятся, проходя мимо церквей.
6 сентября 1909 г.
1) Всякое богопочитание, какое бы оно ни было, возвышает человека. Возвышает тем, что выражает сознание своей зависимости и отношения (хотя бы понимание этого отношения и было ложно) с Высшим, ни от чего не зависимым существом — Богом.
2) Ничто так не влечет ко лжи, как забота о славе людской. И потому особенно важно освобождение от этой заботы. Освобождает же только сосредоточение всех сил на исполнение того, чего хочет от меня Бог, чего хочет Все от бесконечно малого Его органа. А освобождение от лжи, жизнь в истине — такие свобода и благо.
7 сентября 1909 г.
1) Молюсь: помоги мне, Бог, — тот Бог, который во мне. Помоги мне в том, чтобы делать только то, что Тебе угодно, а не думать о том, что обо мне подумают и скажут люди. Помоги тоже не судить людей ни на словах, ни в мыслях. А то самое обыкновенное — живешь заботой о суждениях людей, тех самых людей, которых осуждаешь.
2) Помоги мне, Господи, ни на словах, ни в мыслях не осуждать людей, зато и не заботиться об их суждении обо мне, а хотя бы они и осуждали меня, делать то, что Ты хочешь.
8 сентября 1909 г.
1) О любви всегда надо помнить, que c’est Ю prendre ou Ю laisser. Если признавать благость, необходимость любви, то надо признавать любовь всю, не отвлекая от нее (от любви христианской) главного ее признака: любви к оскорбляющим, к врагам — непротивления. А то мы говорим о благости, прелести деятельной, умиленной любви, а не соблюдаем главного, первого требования любви отрицательной — неделания того, что противно любви.
2) Есть 4 разряда работников Божьих, т. е. 4 способа исполнять дело жизни, подобно тому, как могут быть 4 разряда работников у хозяина:
1-й разряд — это такие работники, которые придумывают средства угождения хозяину помимо работы и потому позволяют себе не исполнять назначенную работу, — это всякие религиозные учения с догматами веры в искупление, таинства, молитвы и т. п.
2-й разряд — это такие работники, которые вместо того, чтобы работать, все свои силы кладут на то, чтобы точить, чистить, беречь орудия работы, и потому все меньше и меньше работают и потому, что заняты уходом за орудиями, и потому, что боятся испортить их. Это те люди, которые вместо того, чтобы тратить свои телесные силы на дело Божье, заботятся о своем теле, чтобы как можно больше сохранить его.
3-й разряд — это те работники, которые не знают и не хотят знать хозяина и того дела, какое им приказано, а делают то дело, которое они сами своим умом себе придумали и считают самым для себя важным. Это люди, не признающие нравственно обязательного начала — Бога и потому придумывающие себе всякие чуждые делу божию занятия: государственные, ученые, так называемые культурные.
4-й разряд — это те, которые все силы своей души и тела покладают на исполнение дела Божия: увеличение в себе — а этим самым и в других — сознания Бога — любви, проявляемой в делах, словах, мыслях.
3) Живо почувствовал, что я слуга Бога. И такую радость, уверенность, спокойствие — даже гордость почувствовал, и так живо почувствовал этот несчастный самообман людей, которые лезут — я сам лез туда же когда-то, — в слуги властителей земных и чем выше поднимаются в этом служении, тем ниже спускаются в служении Богу.
10 сентября 1909 г.
1) Злоба происходит от бессилия, сказал Руссо. Как это верно! Злится тот, кто хочет сделать то, что вне его власти, встречает препятствия и злится. А все вещественное вне власти человека. Не знает препятствий человек только в деятельности духовной. Что хочу, то и делаю. А если не осиливаю, то сержусь на себя (а к себе всегда более снисходителен, чем к другим), да и сердиться не так больно, а главное, не бесполезно. Есть только один выход деятельности, не встречающей препятствий — это деятельность духовная — любви, подобно тому, как бы запертое животное билось в запертом помещении, тогда как есть дверь, но дверь, отворяющаяся на себя.
? Ищу радости в похвале людской: иногда достигаю, иногда случается совсем обратное — ругают. Когда же и достигаю, не получается полного удовлетворения: хочется еще и еще. Когда же удается вспомнить вовремя о губительности заботы о славе людской и подавить ее, всегда радостно, и радость эту никто не может уничтожить. И ничего больше не хочется.
? На душе очень, очень хорошо. Всё думаю: за что мне такое счастье? Всё, что мне нужно, есть у меня, и что важнее всего, знаю, что это то, что одно нужно мне, есть у меня, а именно, сознание своей жизни в очищении, проявлении, освобождении духа. Была величайшая помеха — забота о славе людской, и на меня навалился такой излишек этой славы и в таком пошлом виде славы перед толпой, что внешним образом, отталкивая — лечит. Так что борьба легка и радостна даже.
12 сентября 1909 г.
К заблуждающимся нетрудно вызвать в себе жалость, но трудность в том, что заблуждающиеся вместе с тем всегда и самодовольно уверенны. Вот эту-то отталкивающую самоуверенность надо выучиться переносить так, чтобы она не мешала жалости, т. е. любви. Но как? Where is a will is a waу. Надо употреблять все то же одно для всего хорошего, единственное и всегда могущественное средство все то же — любовь.
13 сентября 1909 г.
Помнить о Боге и забывать о себе — это значит помнить о Боге в себе, о своей божественности, безличности и забывать о своей телесности, о своей личности.
14 сентября 1909 г.
1) Помни не о Льве Николаевиче, забывай эти гадости, а помни о Боге. Как поймешь, кто — кто: Бог — то, благость чего можно только чувствовать, а нельзя и понять, и Лев Николаевич, исполненный, не только в прошедшем, всяких мерзостей. А ты помнишь о Льве Николаевиче и забываешь о Нем.
Только ясно понять, кто — кто, и привыкнешь. Когда один — помнишь, а как с людьми — сейчас и забыл, и нужно усилие, чтобы вспомнить. Помоги, помоги, Ты во мне, помнить о себе.
2) Ненадежен для Царствия Божия взявшийся за плуг и оглядывающийся назад — на людей, что они подумают, скажут.
3) Я, мы все — работники: кто добывает железо, кто перевозит, кто делает гвозди, болты на огромном заводе, устройство, а главное, цель которого не может быть доступна рабочим. Рабочие не знают и не могут знать, что производится на заводе. И потому ясно, что всякая работа не та, к какой приставлены рабочие (исполнение требований закона, совести), а направленная на предполагаемую и всегда неверную цель (потому что цель настоящая не может быть понята), всякая такая работа только мешает делу, делаемому заводом.
15 сентября 1909 г.
1) Вся наша жизнь есть подготовление к пробуждению — радость пробуждения.
2) Все знают и все замечали те странные сны, которые кончаются пробуждением от какого-нибудь внешнего воздействия на сонного: или стук, шум, или прикосновение, или падение, причем этот в действительности случившийся шум, толчок или еще что получает во сне характер заключительного впечатления после многих, как будто подготавливавших к нему. Так что сон я вспоминаю, например, так: я приезжаю к брату и встречаю его на крыльце с ружьем и собакой. Он зовет меня идти с собой на охоту, я говорю, что у меня ружья нет. Он говорит, что можно вместо ружья взять, почему-то, кларнет. Я не удивляюсь и иду с ним по знакомым местам на охоту, но по знакомым местам этим мы приходим к морю (я тоже не удивляюсь). По морю плывут корабли, они же и лебеди. Брат говорит: стреляй. Я исполняю его желание, беру кларнет в рот, но никак не могу дуть. Тогда он говорит: ‘Ну, так я’, и стреляет. И выстрел так громок, что я просыпаюсь в постели и вижу, что то, что был выстрел — это стук от упавших ширм, стоявших против окна и поваленных ветром. Мы все знаем такие сны и удивляемся, как это сейчас совершившееся дело, разбудившее меня, могло во сне подготовляться всем тем, что я до этого видел во сне и что привело к этому только что совершившемуся мгновенному событию?
Этот обман времени имеет, по моему мнению, очень важное значение. А именно то, что времени нет, а что нам представляется все во времени только потому, что таково свойство нашего ума. Точно тот же обман происходит и в том, что мы называем действительной жизнью. Только с той разницей, что от того сновидения мы проснулись, а от жизни проснемся только при смерти. Только тогда мы узнаем и убедимся, что реально было в этой жизни то, что спало и что проснулось при смерти.
То же, что случалось с тобой и что тебе казалось, что ты делал в этой жизни, было то же самое, что человек спящий, видящий сны. От этого происходит и то, что как во время сна для человека нет времени, т. е. спит ли он час или сто, одинаково для спящего, также и для человека, живущего в этом мире, времени нет. Он всегда в настоящем.
3) Да, жизнь есть радость пробуждения. Иногда кажется, что проснулся, и тогда ясна сновиденность всего того, что представляется действительной, настоящей жизнью. И так хорошо, легко тогда.
16 сентября 1909 г.
1) Рождение есть пробуждение от сна. Сновидения того сна почти все забыты, остается соединенной, слагается в одно вся жизнь та в виде реального характера в этой жизни, точно так же, как при пробуждении от сновидения все виденное во сне сходится в одно. То же, надо предполагать, будет при смерти, все пережитое сложится в одно, с чем вступишь в ту жизнь. Наши ежедневные засыпания и пробуждения — образцы перехода от одних жизней к другим.
Но все переходы?
Должно быть, так складываются в одно, непостижимое одно.
Нет ли при таком понимании такой же бессмыслицы признавания бесконечного?
Есть полное пробуждение — смерть, и есть неполные пробуждения в самой жизни. Я проживаю такое. Пробуждение выводит из себя, а выводя из себя, вводит в жизнь всего, а жизнь всего познается любовью.
2) Любовь не есть начало жизни, а только признание сознания начала жизни, Бога.
3) Помнить о Боге значит перестать помнить о себе, Льве Николаевиче.
17 сентября 1909 г.
1) Жизнь — это желание блага. Если понять, что жизнь личности — сон, то нельзя уже желать блага мечте, сну, и желание блага направляется на все — любовь.
? Сон, с своими периодами полной бессознательности и полупробуждениями сознания, дающими материал для запоминаемых сновидений, и наконец полным пробуждением — совершенное подобие жизни с бессознательным периодом, проявлениями сознания запоминаемыми, все более и более ясными, и наконец смертью — полным пробуждением. Хотелось бы сказать, что жизнь до рождения, может быть, была такая же, что тот характер, который я вношу в жизнь, есть плод прежних пробуждений, и что такая же будет будущая жизнь, хотелось бы сказать это, но не имею права, потому что я вне времени не могу мыслить. Для истинной же жизни времени нет, она только представляется мне во времени. Одно могу сказать — то, что она есть, и смерть не только не уничтожает, но только больше раскрывает ее. Сказать же, что было до жизни и будет после смерти, значило бы прием мысли, свойственной только в этой жизни, употреблять для объяснения других, неизвестных мне форм жизни.
? Встретился фотограф и кинематографщик. Неприятно то, что вызывает сознание себя не божественного, а пакостного Льва Николаевича.
19 сентября 1909 г.
Ольга Фредерикс сказала, что ей важно и нравится в теософии то, что отвратительно, именно то, что несправедливость этого мира уравнивается, устраняется жизнью в других мирах.
25 — 26 сентября 1909 г.
1) Как бы хорошо ни было выражено то, что сознаешь о значении и смысле своей жизни, самое выражение ослабляет значение того, что выражено.
2) Помоги мне Тот, Кого знаю, но не могу ни назвать, ни понять, помоги мне жить не по воле Льва Николаевича, а по воле Того, по воле Кого живет Лев Николаевич.
3) Человек плачется на то, что он лишен того блага, которого жаждет, и ищет его везде, только не там, где оно есть, а между тем ему надо только не искать ничего, ничего не делать, и благо это будет его достоянием.
4) Человеку для его ненарушимого блага нужна только одна вера: вера в то, что благо его только в исполнении не своей воли, а Его воли. Его же воля всегда и тотчас же ясна, как только человек отрешился от своей.
5) Прекрасное у Платона сравнение Симплия души с гармонией лиры, а тела — с самой лирой. ‘Уничтожь лиру — и уничтожится гармония’.
Еще лучше возражение Сократа то, что так как он нынче же на суде своей душой, т. е. гармонией, по сравнению Симплия, отказавшись отречься от своих убеждений, разрушил самую лиру, то очевидно, что сущность жизни не в лире, а в том, что представляется Симплию гармонией, т. е. в чем-то нетелесном.
27 сентября 1909 г.
1) Обдумываю письмо государю о земле, самой, кажется, первой важности, и в это время приходит мысль о том, что сказать Софье Андреевне о желании Ильи Васильевича получить прибавку жалованья. Одно дело — благо русского народа, обсуждаемое с царем, другое: прибавка жалованья лакею. Но второе важнее первого, потому что это второе требует моего участия и решения, первое же я сам предпринимаю.
2) В обществе людей, живущих духовной жизнью, во главе их, влияя на них, естественно станет человек высший по нравственным качествам. В обществе же людей, живущих одной телесной, мирской жизнью, неизбежно всегда во главе их с властью над ними станет человек самый низкий по нравственным свойствам.
3) Человек родился в доме отца, воспитался и мог продолжать жить, работая на отца, но такая жизнь показалась ему и тяжелой, и бессмысленной, и он бросил дом и пошел искать другой жизни, другой работы. Он менял места, то ему не нравилось, то его не принимали, то принимали и прогоняли, и он измучился и вспомнил о доме. И только тогда нашел благо, когда вернулся, от чего ушел — к отцу.
То же и с жизнью людей, оставляющих свойственную им жизнь по воле Отца-Бога и служение Ему. Так же страдают, выходя из Его воли, и так же находят покой и радость, возвращаясь домой, к Нему, к исполнению Его воли.
30 сентября 1909 г.
Все наши восприятия чувствами совершаются через осязание, для которого нужна материя — вещество. Через вещество же мы и отделены от Всего. Для нашего отделения нужно вещество. Но почему не вообразить себе совсем другие существа, которые могут получать впечатления и быть отделены не веществом, а чем-либо другим? Так что мы, живя в иллюзии вещества, не знаем, не можем знать эти нематерьяльные существа, так как не знаем того, что отделяет их от Всего, так же, как они не могут знать нас и того, что нас отделяет — вещество, которое не существует для них.
2 октября 1909 г.
1) Думал о художественном писании, в котором относиться с радикальным недоумением, т. е. с разумным христианским мировоззрением, к описываемой современности. Могло бы быть очень сильно и очень заманчиво. Слава Богу, не имею своей воли. Захочет Он — сделаю.
2) Думал сейчас, при чтении прекрасных дней ‘На каждый день’, о том, что то, что я сознаю своим ‘я’, есть сознание Богом самого себя через весь мир, в том числе и через меня. От этого-то Бог есть любовь.
3) Читал о людоедах в Африке и думал об отношении с ними христиан, разумеется, непротивляющихся. И сначала смутился, но потом одумался и понял, что, во 1-х, если и побьют многих, неизбежно будут удивлены и пожелают пользоваться их добротой и самоотречением, а потом и поймут, глядя на их всегдашнее довольство, преимущество их понимания жизни. Ну да это может и не быть, одно несомненно, что никогда род человеческий или общества людей не разделятся на два лагеря: одних — диких зверей, а других — святых. В действительности везде, как было, так и есть: весь род человеческий стоит на постепенных в духовном совершенстве состояниях, и между дикими и святыми много промежуточных ступеней, всё приближающихся к совершенству любви.
8 октября 1909 г.
1) Надо бы ответить тому, кто меня осуждает за то, что я не беден, как Иоанн Креститель, что Иоанн — святой, а я — отставной офицер, жил дурной жизнью и только к старости начавший думать о Боге и кое-как добираться до того, как бы служить Ему.
? Ученый определил 7000 видов мух.
? Хочется умереть. Что же тебе дурно? Не дурно, а там лучше.
14 октября 1909 г.
1) Всякая просительная молитва есть признак неверия в Бога. Бог — высший разум, высшая любовь. Все на благо. Что мне не нравится — это только признак моего неизбежного непонимания.
2) Произведение искусства только тогда настоящее, когда воспринимающий не может себе представить ничего иного, как именно то самое, что он видит, или слышит, или понимает. Когда воспринимающий испытывает чувство, подобное воспоминанию, что это, мол, уже было и много раз, что он знал это давно, только не умел сказать, а вот ему и высказали его самого. Главное, когда он чувствует, что это, что он слышит, видит, понимает, не может быть иначе, а должно быть именно такое, как он его воспринимает. Если же воспринимающий чувствует, что то, что ему показывает художник, могло бы быть и иначе, видит художника, видит произвол его, тогда уже нет искусства.
3) Есть искусства двойные: музыка, драма, отчасти живопись, в которых мысль — задача искусства — и исполнение разделяются: в музыке композиция и исполнение, также и в драме — сочинение пьесы и исполнение, отчасти и в живописи, вообще в пластическом искусстве, замысел и исполнение, и уже вполне — иллюстрация. И в этих двойных искусствах чаще всего встречается фальшивое искусство: ложная, пустая мысль и прекрасное исполнение музыкантами, или актерами, или живописцами. Особенно в драме и музыке. Есть драматурги (Андреев принадлежит к ним) и композиторы, которые, не заботясь о содержании, о значительности, новизне, правдивости драмы, музыкального сочинения, рассчитывают на исполнение и к удобству, эффектам исполнения подгоняют свои произведения.
18 октября 1909 г.
1) Сознаний — два. Одно сознание тела и различных частей его, которыми могу двигать или которые болят, чешутся, и другое сознание — души, различных свойств ее, которые могу направить на то или другое или которые страдают.
? Молитва. Радуюсь тому, что знаю, что Ты еси, и что я есмь, и, главное, тому, что знаю, что Ты и я одно и то же.
? Перечисляли писателей выдающихся, и тем имя легион, а второстепенных, третьестепенных? Какое скверное и пустое занятие. И какой оно имеет успех.
19 октября 1909 г.
Перечитал свои писания: ‘О смысле жизни’, ‘О жизни’ и др., и так ясно, что не надо только портить того, что сделано. Если уже писать, то только тогда, когда не можешь не писать.
20 октября 1909 г.
1) Все больше и больше переходит в старости жизнь из прошедшего и будущего в настоящее. А чем больше переносишь силу жизни, Wille zum Leben, из прошедшего и будущего в настоящее, тем свободнее и блаженнее жизнь.
2) Теперешняя молитва моя такая: помни, что тебе нет дела до людей, что ты перед Богом.
3) Все или почти все несчастья людей от того, что они заботятся не о себе, а о других людях. Только заботься люди только о себе, о своем истинном благе, и каждый бы был (чем он должен быть) доволен своей жизнью и не заставлял бы страдать других и сам бы не страдал от них.
21 октября 1909 г.
1) Нет меня, моего я, а есть только моя обязанность перед Ним.
Я, как отдельное существо, — иллюзия. Я только один, бесконечно малый о рган бесконечно великого, недоступного мне Всего. Мое дело служить этому Всему, как служит каждая клетка, частица всему телу. Воображать себе, что я — отдельное, независимое существо, — верх безумия. Я только о рган. Нет никакого я, есть только обязанности о ргана служения Всему и возможность радостного сознания этого служения. Служение же возможно только тогда, когда о рган в единении со Всем. Единение со Всем дается любовью. Так что любовь не есть цель Всего (Бог не есть любовь), а только условие, при котором о рган, то, что мне представляется как ‘я’, соединяется со Всем. Цель же Всего не доступна мне, хотя я и миллиарзнаю, что служу ей.
? Письмо от Черткова о праве на издание писем, которое хочет присвоить Сергеенко. Как тяжело! Не Чертков, Чертков — это другой я, а эти бедные люди, зарабатывающие средства жизни произведениями мысли. Право лучше чистить нужники, чище работа.
? Саша рассказывала про жадность детей и их расчеты на мои писания, которые попадут им после моей смерти, следовательно, и на мою смерть. Как жалко их. Я отдал при жизни всё состояние им, чтобы они не имели искушения желания моей смерти, и все-таки моя смерть желательна им. Да, да, да. Несчастны люди, т. е. существа, одаренные разумом и даром слова, когда они и то и другое употребляют для того, чтобы жить, как животные. Нехорошо, сужу их. Если так живут, то, значит, иначе не могут. А я сужу. Да, хочется художественной работы. Можно всё высказать, облегчить себя, никого не осуждая.
23 октября 1909 г.
1) Одна из главных причин ограниченности людей нашего интеллигентного мира — это погоня за современностью, старание узнать или хоть иметь понятие о том, что написано в последнее время. ‘Как бы не пропустить’. А пишется по каждой области горы книг. И все они, по легкости общения, доступны. О чем ни заговори: ‘А вы читали Челпанова, Куна, Брединга? А не читали, так и не говорите’. И надо торопиться прочесть. А их горы. И эта поспешность и набивание головы современностью, пошлой, запутанной, исключает всякую возможность серьезного, истинного, нужного знания. А как, казалось бы, ясна ошибка. У нас есть результаты мыслей величайших мыслителей, выделившихся в продолжение тысячелетий из миллиардов и миллиардов людей, и результаты мышления этих великих людей просеяны через решето и сито времени. Отброшено все посредственное, осталось одно самобытное, глубокое, нужное: Веды, Зороастр, Будда, Лаодзе, Конфуций, Ментце, Христос, Магомет, Сократ, Марк Аврелий, Эпиктет, Руссо, Паскаль, Кант, Шопенгауер и еще многие. И люди, следящие за современностью, ничего не знают этого, а следят и набивают себе голову мякиной, сором, который весь отсеется и от которого ничего не останется.
2) Есть добрые люди, которые до такой степени лишены духовной жизни и вследствие этого понимания духовной жизни в других, что они были бы в отчаянии, если бы сознали себя виновниками телесного страдания других, особенно близких людей, но которые с совершенно спокойной совестью наносят самые тяжелые страдания духовной стороне жизни других людей: ставят их в необходимость тяжелой борьбы, оскорбляют самое святое, дорогое им.
3) Есть самоотречение телесное и самоотречение духовное. Первое — это отдать другому пищу, когда тебе самому есть хочется, отдать деньги, труд… Второе — это то, чтобы отдать славу доброго дела другому, прослыть дураком, дурным человеком для того, чтобы исполнить требования совести, закон Бога, любви.
4) Для записок Священника. Как больше всего усилили в нем сомнения софизмы защиты церкви товарищем, и как утвердило в вере принесение бабой свечи Казанской Божьей Матери.
24 октября 1909 г.
Нет более неприятного предмета для размышления и наблюдений, как своя телесная личность. Да, нет меня, есть только мои обязанности. Прекрасное подобие: положение работника.
25 октября 1909 г.
Читал о физике в Брокгаузе и нашел подтверждение своих мыслей о пустячности ‘науки’ и физики с своими гипотезами эфира, атомов, молекул.
Основание всей физики (как и других естественных наук) только одно — это изучение законов познавания предметов посредством внешних чувств. Основное чувство — осязание, подразделенное на виды его: зрение, слух, обоняние, вкус. Первые два разработаны. Об остальных и речи нет.
То, что должно бы быть основою всех знаний, если не единственным предметом знания — учение нравственности — стало для некоторых не лишенным интереса предметом, для большинства ‘образованных’ — ненужной фантазией отсталых, необразованных людей.
29 октября 1909 г.
1) Не судить ни на словах, ни в мыслях и потому тем менее заботиться о суждении людей. А то самое обыкновенное — тот, кто весь живет заботой о мнении людей — осуждает почти всех людей, каких знает.
2) Помоги мне, Господи, ни на словах, ни в мыслях не судить людей, за то и не заботиться о их суждении обо мне.
3) Желание блага есть жизнь. Личность и все ее интересы — сон, и желание блага направляется на всё — любовь.
31 октября 1909 г.
Главная причина непонимания жизни после смерти — это невозможность представить себе жизнь вне пространства, вещества, времени и движения. Мы можем только сознавать ее, но не можем представить.
1 ноября 1909 г.
1) Удивительная слепота матерьялистов. У меня есть пять чувств: зрение, слух, обоняние, вкус, осязание. Хорошо. Весь мир обусловлен этим, общим всем людям и общим всем существам основным чувством осязания. Хорошо. Я, человек, испытываю чувство зрения, слуха… но это не все: я могу спросить себя, что я испытываю сейчас зрением, или слухом, или осязанием, или обонянием, или вкусом? И испытывать самое чувство и сознание этого чувства, т. е. могу перенести свое сознание на то или другое чувство. Мало того: я думаю, я могу спросить себя: о чем я думаю? Что же это то, что сознает и спрашивает? Это не чувство и не мысль — это сознание жизни. Но могу ли я спросить себя: что такое это сознание — и сознать сознание? Нет. Стало быть, это главная основа того, что мы называем жизнью. А что это такое? То, что мы называем жизнью и которое, хотя и связано с тем, что представляется нам телом, никак уж не может быть объяснено телесно.
2) Ни про что вещественное нельзя сказать, что оно есть. Все вещественное только происходит и проходит. Если что есть, то только то, что невещественно.
3) Особенно ясно понял нынче одуряющее влияние ‘науки’, т. е. запоминания чужих мыслей. Ничто так, как это нагромождение чужих мыслей, не атрофирует, не умерщвляет так способность иметь свои мысли и уметь управлять ими.
4 ноября 1909 г.
1) Дело у меня теперь главное одно: хорошо умереть. Оно и у всех всегда главное дело, потому что для того, чтобы хорошо умереть, надо хорошо жить. Только в 25 лет не помнишь и не понимаешь этого так, как в 81.
2) Тщеславие, забота о славе людской, с которой я так боролся и борюсь, так же сильно, как в молодых существах половое чувство.
И странное дело, я понял, что оба эти чувства одинаково необходимы для жизни совокупности людей. Половое чувство необходимо для продолжения человечества, славолюбие — для продолжения движения мысли человечества. Последствие первого — продолжение жизни, последствие второго — развитие, совершенствование жизни. Не будь полового чувства — не было бы жизни поколений, не будь славолюбия — не было бы общения, единения мысли между людьми. Оба чувства составляют трудно преодолимую потребность и вместе с тем, строго говоря, безнравственны и если несдерживаемы, вызывают самые отвратительные поступки, и потому естественно людям воздерживаться от того и другого и отдаваться тому и другому только тогда, когда человек не может не отдаться этим требованиям и берет на себя обязательство, связанное с исполнением требований чувства: при половом чувстве обязательство берется по отношению последствий поступка — содержание, ращение, воспитание детей, при славолюбии же — обязательство в исполнении в жизни тех начал, которые высказывает пишущий или говорящий.
3) Часто в письмах спрашивают у меня: хорошо ли, нужно ли жениться, выходить замуж? Думаю, что такой ответ ясно выразит то, что я думаю и чувствую по этому вопросу:
Всегда лучше воздержаться, если можешь, уничтожить в себе пол, если можешь, т. е. быть ни мужчиной, ни женщиной, а человеком. Если же не в силах и не можешь видеть мужчина в женщинах — сестер, а женщина в мужчинах — братьев, если половое чувство нарушает главное дело жизни — братское, равно духовное, любовное отношение ко всем людям, то женись, сойдясь неразрывно, на всю жизнь с одним или одною, разумеется, стараясь найти в том или той, с кем сходишься, наибольшее согласие с своим жизнепониманием, и вступая в такое половое общение, знай, что ты этим общением берешь на себя обязательство растить и воспитывать детей, — естественное, оправдывающее последствие брака.
4) Лучшая радость жизни — за зло заплатить добром.
5 ноября 1909 г.
1) ‘Люби в себе не себя, а атман, т. е. дух беспредельный, и будешь любить всё, и будешь жить духом, свободно, блаженно’. Как я счастлив, что не рассуждением, а всей душой, главное, опытом начинаю понимать, испытывать, чувствовать это.
2) Только положи свою жизнь, цель ее в освобождении духа, в совершенствовании, в общении с Богом (всё это одно и то же) — и нет в жизни ничего, кроме радости всё большего и большего приближения к цели. Только поставь в этом жизнь и всё, что называется горем: болезни, потери и, главное, оскорбления, унижения, — всего этого можно желать, чтобы иметь радость перенести любовно, особенно оскорбления, дающие случай отплатить добром за зло.
3) Всё никак не могу привыкнуть сотворить молитву при встрече с каждым человеком и во время общения. Думаю, что привыкну. Как радостно быть учеником в 81 год и делать успехи!
8 ноября 1909 г.
Пришел оборванный до последней степени нестарый человек в ботинках. Спросил, кто? Был газетчик, сослан за ‘распространение нелегальной литературы’.
— Пьете?
— Пил немного.
Просит книжек.
— Грамотный?
— Как же.
— Я дам посмирнее каких, а то опасно.
— Я не боюсь.
— Да, я думаю, вам тюрьма не страшна.
— Чего страшного мне. Лучше в тюрьме, чем так.
— Да, жалко вас. Сколько пострадало за революцию. А ведь ясно, что ничего нельзя было сделать.
Говорю, что обыкновенно: что в самом народе, в нравственно-религиозной жизни, в отказе от участия в насилии, в солдатстве. Всё в самом себе. А силой не возьмешь.
— Не теперь, так после когда-нибудь.
— Нет, не равны силы. Там миллиарды денег, миллионы войск, а у вас что? Победит одно: нравственно религиозная жизнь.
— Да, это так. Бранят, бранят правительство и богачей, а сами только о том и думают, как бы побольше схапать, где и как попало.
— Вот то-то, говорю я. А как жалко мне вас.
Вдруг отвернулся, закрыл глаза рваным рукавом и зарыдал и долго не мог повернуться ко мне. Пока говорил об общем, он был спокоен, осуждал, рассуждал. Но как только он почувствовал сострадание к себе, он сознал себя, какой был и что теперь, и не выдержал.
9 — 10 ноября 1909 г.
1) Движение может быть только, когда есть что-либо недвижущееся, в покое. Движение есть нарушение покоя естественного положения. Также и вещество. Понятие вещества возможно только, когда есть что-либо невещественное, сознаваемое. Вещество есть нарушение сознаваемого естественного состояния сознания.
2) Трудно любить обижающих нас, но я понимаю, что можно, и иногда могу, но почти невозможно, для меня по крайней мере, любить самодовольных, гордых людей.
? К Детской Мудрости о патриотизме. Разговор больших и потом спор и драка детей, чей сад лучше.
? Читал Горького. Знание народа черносотенного, прекрасный язык, т. е. говор людей. Но совершенно произвольная, ничем не оправдываемая психология, т. е. приписывание чувств, мыслей своим лицам — и всё больше героическая, и потом среда исключительно безнравственная. Притом рабское уважение перед наукой. Всё воображаемые и неестественные, огромные героические чувства и фальшь. Но талант большой. И у него, и у Андреева нечего сказать. Им бы надо писать стихи или то, что и выбрал Андреев — драмы. В стихах спасет допускаемая неясность, а в драме — обстановка и актеры. То же было у Чехова, но у него есть комизм.
11 ноября 1909 г.
1) Что такое единица, один??? Откуда это понятие? Оно кажется самым ясным, а оно самое необъяснимое. Если я говорю: один, одно кресло, перо, то я говорю про… Не могу ясно выразить. Одно, что хотел сказать, что понятие одного возникло из сознания себя одним среди бесконечного.
2) ‘Мы отстали’. Слава Богу, что отстали, т. е. народ отстал, не развратился еще и, может, выведет нас, развращенных уже, на верную, спасительную дорогу всеобщего равенства, при котором только возможна любовь. Этого-то нам — высшим, ‘образованным’ — и не хочется, и мы всячески стараемся не выходить на эту дорогу, а, напротив, оставаться в прежнем положении и развратить народ и школами с ‘законом Божиим’, и наукой, и главное, двумя китами, каждый по 700 миллионов, одно прихода— кабаки, другое расхода — солдатства. Собираем доход с развращения, приучения к пьянству и расходуем его на приучение к убийству. Важно не то, что обирают народ, важно то, что развращают его.
3) Нет такого Бога, который мог бы исполнять наши требования, есть только такой, требования которого мы должны исполнять.
4) Хочу жить с Тобою не для себя, а для Тебя.
5) Вся тайна в том, что есть нечто непреходящее, соединенное с временем и пространством, нечто это — сознание. Нечто неподвижное, соединенное с подвижным, — сознание. Сознание сознания есть любовь.
6) Мне кажется, что сознание началось при рождении. Но это неверно: началось соединение неподвижного сознания с известным подвижным, отделенным пространством предметов, но сознание вне времени и потому не могло начаться, так же как не началась река, когда на ней поставили мельницу, началась мельница. И потому дело жизни уйти в сознание, самое глубокое, доступное человеку сознание.
14 ноября 1909 г.
Устал, устал от жизни. Выспался, пора проснуться. Одно, одно хорошо: делай повеленное, и если уж не любить всех, то не не любить никого.
15 ноября 1909 г.
1) Утонченное духовное наслаждение для души, вроде гастрономических деликатесов для желудка — это доброе, ласковое, непритворное любовное отношение к человеку, оскорбившему вас, и еще утонченнее, если удастся без его ведома сделать ему добро.
2) Все усиливается тоска, почти отчаяние от своей праздной жизни в безумной роскоши среди людей, напряженно трудящихся и лишенных необходимого, возможности удовлетворения первых потребностей. Мучительно жить так, а не знаю, как помочь и себе и им. В слабые минуты хочется умереть. Помоги, Отец, делать до последней минуты то, что Ты хочешь. Работа над собой в мыслях, которой я учусь и отдаюсь все больше и больше последнее время, много, очень много подвинула меня, но как всегда, истинное движение в добре, как всегда, только все больше и больше открывает свое несовершенство.
18 ноября 1909 г.
1) Не могу передать сильного, странного, колеблющегося чувства — сознания возможности жизни только для Бога, для исполнения Его закона. То же чувство, когда сознаешь себя органом, каналом, через который проходит только в этом мире неподвижное, невещественное, безвременное, внепространственное начало, которое мне дано сознавать.
2) Да, какое чудное сознание проходящего через меня и составляющего мое ‘Я’ духовного начала, которое я могу сознавать собою. Прекрасно это у Магомета: ‘Бог захотел быть известным, проявить себя и сотворил людей’. Разумеется, не сотворены и не захотел. А это выражает то, что я чувствую.
19 ноября 1909 г.
1) Прощение не имеет смысла для христианина. Понятие прощения вытекает из нехристианского чувства и понятия наказания — мести.
? Сознание есть чувствование в одно и то же время всего и своего отдельного от всего существа. Проявление этого чувствования есть любовь ко всему и любовь к себе. Любовь есть желание блага предмету любви, и потому любовь ко всему есть желание блага всему и производит согласие, мир, единение, любовь же к себе есть желание блага одному себе и производит вражду, борьбу, раздор. Кроме того, любовь ко всему включает любовь к себе, любовь же к одному себе исключает любовь ко всему. И потому любовь ко всему побеждает любовь к себе, и в этой победе жизнь и каждого отдельного человека, и всего мира.
? Получил письма с осуждением за статью о науке, и все от одинакового типа людей, ‘верующих’ в науку, как в религию, поставивших себе идеалом достижение этой науки, достигших известной степени ее обладания, и вдруг неверующий позволяет себе отрицать эту единственную святыню.
? Дурные телесные состояния полезны, вызывая усилие подъема. Когда же телесно хорошо, подъем этот особенно заметен.
23 ноября 1909 г.
1) Как невозможно удержать кашля — сколько ни удерживай, он вырвется, хотя бы это было при слушании слов самого великого человека или при самой прекрасной и торжественной музыке, так невозможно удержаться теперь у нас, в России, от высказывания, от крика боли при созерцании тех ужасов, которые так спокойно совершаются.
2) Мне подарили электрический карандаш: отвернешь и он освещает то место, где пишешь, и только то, где пишешь. Карандаш этот поразительная эмблема нашей жизни. Отверни, освободи от того, что скрывает свет твоей души, и ты будешь жить в свете, освещающем тебе то, что тебе нужно видеть, знать для того, чтобы действовать, но только то, что нужно знать для того, чтобы действовать.
3) Когда мне теперь, в мои года, приходится вспоминать о половом акте, я испытываю не то что отвращение, какое я и в молодости испытывал, но прямо удивление, недоумение, что разумные человеческие существа могут совершать такие поступки.
4) Мы называем безнравственными, потерянными людьми воров. А между тем воровство бедных, нищих у богатых нисколько в нравственном отношении не хуже, часто и менее дурно, чем многие и многие поступки, которые считаются даже похвальными, как торговля вообще, в особенности вредными предметами — вином и т. п., как служба, особенно судебная, административная, военная, духовная деятельность в каких бы то ни было высоких степенях и мн. др. Воры почти всегда не понимают и не признают преступности своей деятельности так же, как не признают этого архиереи, губернаторы, министры, судьи, сенаторы. Побуждает же воров к их деятельности, кроме выгоды и больше, чем выгода: охота. Именно охота, желание испытать радость ловко обделанного дела, как у охотника ловко застреленного, затравленного зверя. Как бы хорошо было, кабы люди понимали это!
5) Бог передает знание о себе человеку не человеческим языком — словом, а своим особенным, божеским языком, без слов вполне понятным чистому сердцу человека.
6) Горький, как Ничше, вредный писатель: большое дарование и отсутствие каких бы то ни было религиозных, т. е. понимающих значение жизни, убеждений, и вместе с этим поддерживаемая нашим ‘образованным’ миром, который видит в нем своего выразителя, самоуверенность, еще более заражающая этот мир. Например, его изречение: Веришь в Бога — и есть Бог, не веришь в Бога — и нет его. Изречение скверное, а между тем оно заставило меня задуматься. Есть ли тот Бог сам в себе, про которого я говорю и пишу? И правда, что про этого Бога можно сказать: веришь в Него — и есть Он. И я всегда так думал. И от этого мне всегда в словах Христа: любить Бога и ближнего — любовь к Богу кажется лишней, несовместимой с любовью к ближнему, — несовместимою потому, что любовь к ближнему так ясна, яснее чего ничего не может быть, а любовь к Богу, напротив, очень неясна. Признавать, что Он есть, Бог сам в себе — это да, но любить? Тут я встречаюсь с тем, что часто испытывал, — с раболепным признанием слов Евангелия.
Бог — любовь, это так. Мы знаем Его только потому, что любим, а то, что Бог есть сам в себе — это рассуждение, и часто излишнее и даже вредное. Если спросят: а сам в себе есть Бог? Я должен сказать и скажу: да, вероятно, но я в Нем, в этом Боге самом в себе, ничего не понимаю. Но не то с Богом-любовью. Этого я наверно знаю. Он для меня все: и объяснение и цель моей жизни.
25 ноября 1909 г.
1) Бог не может быть существом. Понятие существа нераздельно с понятием отдельности от всего остального, а Бог есть ‘всё’, так как же Он может быть отделенным.
2) Сегодня ночью были довольно сильные боли, и я вспомнил, что страдания — это тоже испытание того, насколько жизнь твоя в духе, а не плоти. И мысль эта, и вытекшее из нее отношение к страданию очень облегчило их.
3) Как хорошо то, что все значение деятельности человека не может быть видно ему при его жизни. Если бы человек, деятельность которого будет иметь великое значение в далеком будущем, через 200-300 лет, сознавал бы ее при своей жизни, он одурел бы. Если бы Христос знал все значение своего дела, он и сам поверил бы, что он Бог.
28 ноября 1909 г.
1) ‘Ты говоришь, что лучшая жизнь в том, чтобы жить для Бога, и что надо жить такою жизнью, а сам живешь не так. Стало быть, несправедливо то, что ты говоришь’.
Ты говоришь, что прямая линия — кратчайшее расстояние между двух точек, а сам едешь из Тулы в Петербург не но прямой линии, а через Москву.
2) Как редко я живу перед Богом, несмотря на все усилия. Утешаюсь тем, что именно потому, что хоть изредка, минутами живу перед Богом, чувствую всю пустоту, лживость, нерелигиозность 0,9999 всей жизни. Вечно забота о мнении людей, о славе и неправдивость — это 0,9999 жизни. А можно. Мало что можно, какое счастье жить так: употреблять свою силу душевную только на исполнение Его закона.
3) Нельзя, не надо рассуждать о душе, о Боге и об отношении между тем и другим, а можно и должно одно: сознать это отношение и исполнять то, чего оно требует. Главное — жить только этим отношением, помня только Его и игнорировать, пренебрегать всеми другими соображениями. Помнить это отношение и потому пренебрегать всем остальным или пренебрегать всем мирским и потому помнить об одном.
29 ноября 1909 г.
? Расходишься с Богом не потому, что не делаешь, что нужно, а почти всегда потому, что делаешь то, что не нужно.
2) Ах, если бы привыкнуть жить перед судом Бога — чувствовать Его всегда судящим меня, так же, как живешь перед судом людским, заботишься о нем. Ах, если бы только всякий час, всякую минуту жить перед Ним! Какое бы счастье.
30 ноября 1909 г.
1) Читал о Руссо в лексиконе. Професор ‘разобрал’ и осудил его. Глупость людская всё больше и больше ужасает меня.
2) Ошибаются, думая, что можно заставить себя любить. Можно нужно только удержать себя от того, что мешает любить: побороть грех, понять соблазны, распутать суеверия, и любовь, любовь ко всем, сознание не одной своей, а всей жизни, будет.
3 декабря 1909 г.
1) Чтобы быть художником слова, надо, чтоб было свойственно высоко подниматься душою и низко падать. Тогда все промежуточные ступени известны, и он может жить в воображении, жить жизнью людей, стоящих на разных ступенях.
2) Не люблю, даже считаю дурным поэтическое, художественное, драматическое третирование религиозно-философски-этических вопросов, как ‘Фауст’ Гете и др. Об этих вопросах надо или ничего не говорить, или с величайшей осторожностью и вниманием без риторики фраз и, помилуй Бог, рифм.
3) Жить в настоящем самое важное в мыслях. Это твердая подготовка поступков в жизни.
4) Я не хочу быть христианином, как не советовал и не хотел бы, чтобы были браманисты, буддисты, конфуцианцы, таосисты, магометане и другие. Мы все должны найти, каждый в своей вере, то, что обще всем, и, отказавшись от исключительного своего, держаться того, что обще.
8 декабря 1909 г.
1) Чуя близость смерти, почувствовал возможность и великую радость жизни, свободной от своего ‘я’, а всю посвященную на служение. Можно так жить, и как бы хорошо для других, а главное, для себя.
2) Дело жизни моей, моего ‘я’, есть исполнение долга, что это не только лучшее, но единственное, что я разумно могу делать. Не могу достаточно ясно выразить и достаточно радоваться тому новому, испытанному мною чувству — уже не рассуждение, а чувство, что я — работник, только работник Того, кем я живу. Что меня нет, как ‘я’, как Лев Николаевич, есть только работник, и все интересы мои только Его дело. И это дело может быть то, чтобы пахать и сеять землю, чтобы кормить людей, и чтобы растить детей, и чтобы уяснить сознание. Можно бы возразить, сказать: а как же свое совершенствование?
Свое совершенствование не исключается этим пониманием себя — совершенствуюсь не для себя, а только для того, чтобы быть хорошим для Него работником.
Как все становится легко, просто. Живу — хорошо, буду работать Ему. Умру — значит, не нужна больше моя работа. Самоубийство только при таком взгляде преступно.
9 декабря 1909 г.
1) Во всех религиях есть ложь и есть истина. Лжи во всех разные, истина во всех одна.
Уже по этому одному можно узнать, что в каждой религии истинно и что ложно.
2) Понимай жизнь, как свою собственность, и вся жизнь — неперестающая тревога, разочарование, горести, бедствия, понимай ее, как условие служения Хозяину, и вся она спокойствие, удовлетворение, радость и благо.
В каком бы месте, придя в сознание, я ни застал себя, это то самое место, куда меня назначил Хозяин. И какие бы ни были те силы, большие или малые, и духовные и телесные, которые я чувствую в себе, эти силы суть те самые орудия, которые мне даны Хозяином для исполнения порученного дела, будь это локомотив, или топор, или метла. Дело же, приказанное Хозяином, мы всегда узнаем, как только перестанем заботиться о своих, выдуманных нами, личных делах — дело одно: проявление любви, слияние со всеми. А это можно делать всегда, везде, при каких бы то ни было силах.
3) Что такое то я, которое я сознаю в себе отделенным от Всего? Что такое то Всё, от чего я сознаю себя отделенным, и каково отношение моего я ко Всему? т. е. то, что разумеется под словами: учения о душе, учения о Боге и учения о нравственности. Без этих учений о душе, о Всем, о нравственности не может быть ни разумной, ни нравственной жизни людей, не может быть разумного знания.
А эти-то учения вполне отсутствуют в нашем мире. От этого и наша безумная жизнь, и наши праздные упражнения мысли, называемые нами истинной наукой.
Но, может быть, вы скажете, что мое определение того, в чем должна быть основа всех знаний, произвольно и что человеку нужнее знать о весе Марса и солнца, и о микробах, и происхождении животных и т. п., чем знать то, что он такое, что такое Всё, окружающее его, и как ему надо жить. Знаю, что мне скажут это точно так же, как говорят церковники, что утверждение о том, что вся вера в том, чтобы любить ближнего, произвольно.
10 декабря 1909 г.
Не переставая молюсь новой молитвой и живу ею. Помоги мне быть только Твоим работником. Знаю, что он так же может помочь мне, как я могу помочь частицам моего тела служить всему, но молитвой выражаю только то, что сознаю всей душой. И, удивительное дело, в 81 год только только начинаю понимать жизнь и жить.
11 декабря 1909 г.
1) Как для того, чтобы топор, пила, заступ делали то дело, на которое они предназначены, надо, чтоб они были остры, так и для того, чтобы твои человеческие силы делали то, что они предназначены делать, надо, чтобы они были любовны.
Работник с тупым топором, пилой, заступом не может делать хозяйское дело, и человек, делающий дело Божье без любви, не может делать Его дело.
Любовь есть орудие, данное человеку Богом для служения Ему. Но как орудие — топор, пила, заступ, должно быть исправно, отточено для того, чтобы оно могло резать то, что оно должно резать, так и любовь должна быть отточена так, чтобы она могла брать, действовать не только на близких, добрых, но чуждых, недобрых, всех людей, все живое.
2) Мы работники дела общего, всемирного, божия. Пути, которыми совершится это дело, не могут быть доступны нам, как не может быть доступно работникам все дело хозяина (пример, разумеется, далеко не полный, сравнивая всемирное, вечное движение с делом частным, временным). Всякое угадывание работника о том, в чем состоит дело хозяина, и направление своих сил — как и не может быть иначе — на это различно предполагаемое дело только отвлекает силы работника от дела и замедляет совершение его, лишает работника лучшего блага: сознания несомненности знания того, что он делает то, чего хочет от него хозяин. Такое же сознание дается человеку только одним: тем, что, отступая от воли хозяина, работник лишается блага, исполняя ее — получает благо.
Как работнику хозяин сказал: если будешь делать то, что я велю, буду держать, кормить, обеспечивать тебя, давать тебе то, чего тебе хочется, так и человеку, всему существу его сказано: дам тебе благо, если будешь делать то, что я велю, не будешь делать — не будет тебе блага. Благо же твое в увеличении в себе любви. То же, что я велю, ты знаешь из того, что это одно дело, которое ты всегда можешь делать.
Поняв же это, человек получает и самое несомненное знание о том, в чем дело не только его жизни, но жизни всего мира: не все дело мира, со всеми подробностями его достижения, как думают знать это люди, предписывающие определенную деятельность, а получает несомненное знание об одном из подготовительных состояний к тому, всегда скрытому от человека, общему, всемирному, Божьему делу, которое делается жизнью мира. Получается несомненное знание о том, что это подготовительное состояние, включающее в себе всё, что только могут придумать люди, делающие предположения о задачах жизни, состоит в одном: в увеличении всеобщей любви — увеличении, которому ты несомненно содействуешь, увеличивая ее в себе.
3) Сознание своего положения работника всегда на глазах хозяина необычайно успокаивает, утверждает, отгоняет сомнения и, главное, заботу о славе людской и дает такую радость. Не могу по старой привычке не выражаться в форме просьбы:
‘Помоги, помоги мне не переставать сознавать себя твоим крошечным, но все-таки работником, чтоб не прошли эти успокоение и радость’.
12 декабря 1909 г.
Для того, чтобы быть с Богом, быть в настоящем, быть неподвижным, надо не переставая двигаться, т. е. для того, чтобы быть с неподвижным, вечным, надо не переставая отодвигать то, что отделяет от него.
13 декабря 1909 г.
1) Прислана статья, где говорится о том, что я проповедник матерьялизма (sic), отрицающий всё духовное, и в книге Джемса то, что я меланхолик, близкий к душевной болезни. Очень полезно для освобождения от заботы о славе людской.
2) Дети тем особенно милы, что живут всегда в настоящем. Даже их мечты есть жизнь в настоящем и не нарушают ее.
14 декабря 1909 г.
Читал книгу Джемса. Неверное отношение к предмету — научное. Ох, это научное!
15 декабря 1909 г.
? Человек мыслящий, говорящий, если не живет религиозно, а одними животными потребностями, бывает ужасен тем, что у него нет даже того семейного, родового инстинкта, который есть у животного, вследствие чего он становится эгоистом, врагом всех, кроме себя, и врагом ужасным, потому что вооружен теми свойствами мысли и слова, которые необходимы и безвредны только при человеческом свойстве религии. Все равно, как в руки ребенка — кинжал, ружье, порох. Такие люди тоже ребята. Надо стараться жалеть их, любя. И это очень трудно.
? Не могу не видеть грубого суеверия медицины, но сказать это людям, живущим во всех смыслах ею — нельзя.
16 декабря 1909 г.
Разговор о медицине: о помогании людям, не зная, верна ли помощь, о том, что ни страдания, ни смерть, от которых они хотят избавлять, не зло, а главное, что не может быть хорошим делом дело, делающееся из корыстных целей.
17 декабря 1909 г.
1) Помни, что состояние твоего тела: желудок, похоть или успокоение ее, усталость, боль, все это изменяет — не изменяет, а повышает до высшей степени или понижает до низшей степени твое духовное состояние, твое отношение к жизни. То восторг радости, умиления от блага жизни, то тоска, уныние, то всех любишь, то всех не любишь или хотя удерживаешься, чтобы не не любить.
Помни это и не приписывай тому состоянию подъема или упадка значения настоящего твоего состояния. А состояние настоящее твоего духовного я есть центральное, среднее, то, по которому ты радуешься состоянию подъема и стараешься удержать его и не веришь состоянию упадка и стараешься победить его. Дорого то, чтобы эта центральная точка не переставая двигалась к подъему, а не к упадку.
? Заблудших людей всегда больше, чем незаблуждающихся или мало заблуждающихся, и потому сила самая основная и могущественная всегда на стороне первых. При внешних успехах цивилизации: путях сообщения, печати, особенно ежедневной печати, сила эта удесятеряется.
? Читал статью Меншикова о ‘Круге Чтения’. Владеет языком, даже талантом писателя и отчасти благодаря этому совершенно не рассуждает, не боится неправды и даже не интересуется вопросом о том, правда ли, неправда то, что пишет.
18 декабря 1909 г.
1) Всё больше и больше становится непонятным безумие жизни и явно бессилие высказать свое понимание его.
2) Тип человека: отлично, внимательно, честно делает все житейские дела: служит, хозяйничает, так же, даже еще более внимательно, играет в шахматы, в карты. Но как только вопрос о жизни, так равнодушие или отыскивание поверхностного, смешного, очевидное признание того, что жизнь должна быть осуждена рассуждением, и потому избегание рассуждений о жизни, не только невнимательность, но полное равнодушие.
19 декабря 1909 г.
1) Опять, к большой моей радости, твердое и успокоивающее сознание своего работничества. Особенно радостно при сознании работничества — это спокойствие, неторопливость, отсутствие желания сделать скорее то-то и то-то. Делаешь, что можешь, в Его работе, а что из этого выйдет — Его дело. У Него, кроме меня, работников много. Да и работа не нужна Ему. Нужна она нам для нашего блага. Главное же, радостно это сознание потому, что совершенно освобождает от заботы о славе людской.
2) Ходил и ездил с саратовским гостем. Он хочет перейти в ‘мою’ веру, а я ему внушаю, что у меня ‘моей’ веры нет никакой.
3) Пора бросить писать для глухих ‘образованных’. Надо писать для grand monde — народа. И наметил около десяти статей: 1) о пьянстве, 2) о ругани, 3) о семейных раздорах, 4) о дележах, 5) о корысти, 6) о правдивости, 7) о воле рукам, побоях, 8) о женщинах, уважении к ним, 9) о жалости к животным, 10) о городской чистой жизни, 11) о прощении.
20 декабря 1909 г.
Дунаев верит только в науку, в цивилизацию и в меня, насколько я часть цивилизации.
21 декабря 1909 г.
Говорил с Сережей Булыгиным нехорошо. Всё то же, что со Львом Рыжим: о Боге и возможности — по их мнению — общения с Ним помимо или, скорее, кроме любви. Что мне за дело?
22 декабря 1909 г.
Человек всегда в грехах, всегда понемногу выбирается и приближается, но никогда не приблизится, и что в этом приближении жизнь и ее благо.
24 декабря 1909 г.
1) Телесная жизнь есть сон. Смерть есть пробуждение к более действительной жизни.
2) Чем определеннее наше понятие о Боге, тем менее руководит такой Бог нашей жизнью. И наоборот.
? Чем больше мы уверены в том, что полное совершенство достижимо в этой жизни, тем труднее и меньше мы движемся к достижению наибольшего, доступного нам совершенства.
4) Вспоминал про свой разговор и со Львом и с Сережей Булыгиным о Боге. Я был не прав. Мне нужно общение с Ним, а я отрицал Его. Мысль же учения Льва в том, что все делают то, что им свойственно, и что судить их и тем более поучать, исправлять их не нужно и вредно. Живи во всю, перед Богом, и всё будет. Если я не соглашался со Львом, то не только от того, что он неясно говорит, а от своей гадости.
5) Чем ответить на предположение о весьма возможном завоевании японцами и китайцами и требование участия в их насилиях, поддерживаемом не только угрозой смерти, но пытками?
Ответ тот, что борьба должна быть, но борьба духовная. А смерть, страдания только общий удел всего живого. А также и возражения Льва, что все делают, что им свойственно: делай свое, а их не суди.
26 декабря 1909 г.
Можно и должно жить только — или на сколько можно — настоящим, безвременным настоящим. На сколько живешь настоящим, на столько живешь вечной жизнью, неподвижной жизнью. Жизнь, события, твоя старость, смерть бегут мимо тебя, а ты стоишь.
30 декабря 1909 г.
1) Всегда забываешь то, что дорого и важно усилие душевное не тогда, когда в общении с близкими по духу людьми, но как раз напротив.
2) Одно, но зато великое, истинное благо дано человеку: сознание себя проявлением Бога (духовным началом). Благо это в том, что человек, сознающий себя проявлением Бога, соединяясь с Богом, имеет все, чего желает, не знает ни в чем препятствий и несомненно знает, что жизнь его имеет тот самый смысл, который он признает за ней. Человек же, сознающий себя личностью, никогда не имеет и не может иметь того, чего желает, во всем встречает препятствия и не знает того значения, которое имеет его жизнь, несмотря на то, что и такая жизнь, как его, не может не иметь значения.
3) Движение жизни совершенно различно для человека, сознающего себя духовным началом или телесной личностью.
Для сознающего себя духовным началом, его ‘я’ неподвижно, но все остальное, в том числе и его тело, неудержимо движется помимо его. Он стоит на берегу, а река со всем, что есть на ней, движется мимо его. Для сознающего же себя личностью он сам движется вместе со всем и сознает свое движение потому только, что есть предметы, движущиеся медленнее его и совершенно неподвижные. Он плывет по реке и знает, что плывет, только потому, что есть предметы, плывущие медленнее его, и берега совсем неподвижные, и знает, что плывет к смерти, к уничтожению.
4) Признаки духовного начала: 1) независимость, 2) простота, 3) неподвижность, 4) совершенство.
1910
3 января 1910 г.
Ездил с Олсуфьевым верхом. Он православный из приличия, и потому с горячностью защищает. Да, если религия не на первом месте, она на последнем. Отстаивают горячо только неподвижную, т. е. религию доверия.
4 января 1910 г.
Очень чужды окружающие. Думал об отношениях к людям нашего мира, нерелигиозным. В роде как к животным. Любить, жалеть, но не входить в духовное общение. Такое общение вызывает недобрые чувства. Они не понимают и с своим непониманием и самоуверенностью, употребляя разум на затемнение истины, оспаривая истину и добро, завлекают в недобрые чувства.
Нужно выработать в себе особенное отношение к этим людям, чтобы не нарушать любовь к ним.
6 января 1910 г.
Вчера был еврей, требовавший сжатое изложение смысла жизни. Все, что я ему говорил — не то, все это субъективно, а нужно объективно, на основании ‘эволюции’. Удивительна глупость, тупоумие, вкусивших учености.
7 января 1910 г.
Каждый сознает свое ‘я’ так же, как я — свое. Это кажется очень просто, но необыкновенно важно. Только бы всегда помнить об этом. Если только помнить, то конец всякому осуждению, не говорю уж, неприятному другому поступку.
Это важно, главное потому, что если хоть не сознаешь, но живо воображаешь другое ‘я’, как свое, то сознаешь и то, что всякое другое ‘я’ самое коренное ‘я’, есть не только такое же, как мое, но оно одно и то же.
Важно такое сознание чужого ‘я’, как своего, для блага человека, еще потому, что признавая чужое ‘я’ таким же, как свое, можешь делать благо не только одному своему ‘я’, но и всем другим.
Любовь есть не что иное, как только признание других я — собою.
10 января 1910 г.
1) Необходимо проповедывать людям любовь, равную ко всем: к неграм, диким, к врагам, потому что не проповедуй этого, не будет и не может быть освобождения от зла, будет самое естественное: свое отечество, свой народ, защита его, войско, война. А будет войско, война, то нет пределов злу.
2) Для жизни необходим идеал. А идеал только тогда идеал, когда он — совершенство. Направление только тогда может быть указано, когда оно указывается математически, не существующей в действительности, прямой.
13 января 1910 г.
1) Не анархизм то учение, которым я живу. А исполнение вечного закона, не допускающего насилия и участия в нем. Последствия же будет или анархизм, или, напротив, рабство под игом японца или немца. Этого я не знаю и не хочу знать.
2) Комета захватит землю и уничтожит мир, уничтожит все материальные последствия моей и всякой деятельности. Пускай. Это показывает только то, что всякая материальная деятельность, имеющая предполагаемые материальные последствия, бессмысленна. Осмысленна одна деятельность духовная для исполнения вложенного стремления — закона. Какие будут последствия этой деятельности — не знаю, да и не могу предполагать, потому что они — последствия — все временные, а духовная деятельность безвременна, но знаю, что только одна эта деятельность осмысленна.
14 января 1910 г.
1) Человеку дано одно дело: расти духовно. Думать о последствиях только вредно для исполнения призвания и для неизвестного, творящегося нами дела и даже для видимых нами последствий. ‘И не надежен для Царства Божия взявшийся за плуг и оглядывающийся назад’.
Наше положение в жизни можно сравнить с положением лошади или вообще запряженного животного. Животному свойственно двигать, идти вперед, то же и человеку в духовном совершенствовании. Животное запряжено и, хочет не хочет, если движется, то движет и то, что связано с ним, хоть и не знает, что и как. Тоже и человек своим нравственным ростом движет за собой и что-то еще. (Кое-что он видит. Он видит иногда, как его движения содействуют движению других). От этого-то не страшна комета. Все, что сделано в духовном мире, неразрушимо разрушением материальных предметов.
2) Жизнь, т. е. усилие мое, только в настоящем. А настоящее духовно и потому вне времени. Воспоминание о прошедшем и представление о будущем суть только средства руководства в настоящем.
15 января 1910 г.
Живо вспомнил о том, что сознаю себя совершенно таким сейчас, 81-го года, каким сознавал себя, свое ‘я’, в 5-6 лет. Сознание неподвижно. От этого только и есть то движение, которое мы называем временем. Если время идет, то должно быть то, что стоит. Стоит сознание моего ‘я’. Хотелось бы сказать, то же и о веществе и пространстве: если есть что-либо в пространстве, то должно быть что-либо невещественное, непространственное.
16 января 1910 г.
Суд над политическим. Обвинение за то, что он читал и распространял самоотверженно более справедливые и здравые мысли об устройстве жизни, чем то, которое существует.
21 января 1910 г.
1) Чем определеннее и решительнее решаются вопросы о неизвестном: о душе, о Боге, о будущей жизни, — тем неопределеннее и нерешительнее отношение к вопросам нравственным, к вопросам жизни.
2) Нет более распространенного суеверия, как то, что человек с его телом есть нечто реальное. Человек есть только центр сознания, воспринимающего впечатления.
3) Пространство и материя, время и движение, а также и число суть понятия, которые мы не имеем права относить к явлениям вневременным и внепространственным, как душа, Бог. Нельзя говорить про Бога, что Он один или три (число), или про душу, что она ‘будет’, или ‘на том свете’. Все это понятия пространственные или временные, и потому, относимые к внепространственному и вневременному, не имеют никакого смысла.
4) Мы говорим о жизни души после смерти. Но если душа будет жить после смерти, то она должна была жить и до жизни. Однобокая вечность есть бессмыслица.
24 января 1910 г.
1) Если серьезно подумать о жизни своей и всего мира, то нельзя не признать, что есть нечто такое, что его знать никак нельзя, то также нельзя не признавать особенно, потому что это Нечто одно и то же, и в моей душе, и в самом себе.
2) Умирая, можно сказать только то, что спокоен, потому что знаю, что иду к Тому, от Кого пришел.
3) Какая бы хорошая, нужная и великой важности работа была бы — народный самоучитель, с правильным распределением знаний по их важности и нужности.
26 января 1910 г.
Мы привыкли представлять, может быть и не можем не представлять себе Бога и будущую жизнь, но можно прийти к тем же выводам, к которым приводит представление о Боге и будущей жизни, и без этого представления. Разум, опыт и внутреннее чувство влекут, и даже определеннее к тому же самому, чего требует представление Бога и будущей жизни.
29 января 1910 г.
Во всякого рода занятиях важно уметь останавливаться перед тем, чего не знаешь, а не думать, что знаешь то, чего не знаешь. Но важнее всего это воздержание от мнимого знания в деле религии, веры. Все безумие религиозных суеверий — только от этого невоздержания.
4 февраля 1910 г.
1) Как важно помнить, что требуется от нас не совершенство, а приближение к нему во всем (так и в моей теперешней работе), сколько можешь. Feci quod potui, faciant meliora potentes. Это очень нужно помнить.
2) Если думать о будущем, то как же не думать о неизбежном будущем — смерти. А никто не думает. А надо и хорошо для души и даже утешительно думать о ней.
11 февраля 1910 г.
1) Если время идет, то что-нибудь стоит. Стоит сознание моего ‘я’. Если есть вещество в пространстве, то должно быть что-либо вне пространства. Опять мое сознание.
2) Как в вещественном мире все ко всему притягивается, так и в мире духовном.
13 февраля 1910 г.
1) Засыпая, я теряю сознание бдящего себя, умирая, я теряю сознание живущего этой жизнью себя, но как при засыпании не уничтожается то, что сознает, так и при смерти. Что оно такое, это сознающее, — не знаю и не могу знать.
Приходит в голову: ну, хорошо, моя душ — это то, что сознает, не умрет, а где-то когда-то опять (все временные и пространственные понятия) проявится. Но не помня того, что был прежний ‘я’, это уже не я. Сознание мое со смертью уничтожилось. Что бы ни было после смерти ‘я’, того начала, которое составляет мое ‘я’, меня уже нет, не будет и не может быть. Но если это так, то приходит вопрос: что же такое это мое ‘я’, появившееся вдруг при рождении. Что такое это ‘я’? Отчего это ‘я’ — ‘я’? И как же может это ‘я’, так непонятно вне времени появившееся, не исчезнуть так же непонятно вне времени.
Хорошо, я умру. Но почему всякая жизнь после моей смерти не будет моя жизнь?
2) Я забыл и забываю все, что составляло меня, Льва Николаевича. Что же остается? А остается очень важное, самое важное. То, что проявилось при рождении в этом мире, но что не было, не будет, а есть. И эта жизнь моя — одна моя, и, наверное, моя, но и всякая жизнь отчего же не моя? Я это сознаю уж через любовь.
3) Люди возвели свою злобу, мстительность в чувство законное, в справедливость и ее-то, свою пакость, приписывают Богу. Какая нелепость!
15 февраля 1910 г.
1) Мне дурно жить, потому что жизнь дурна. Жизнь дурна, потому что люди, мы, живем дурно. Если бы мы, люди, жили хорошо, жизнь была бы хорошая, и мне было бы не дурно жить. В числе людей есмь я. И если я и не могу всех людей заставить жить хорошо, — я могу сделать это с собой и этим хотя немного улучшить жизнь людей и свою. Подтверждает такое рассуждение в особенности то, что если бы все люди усвоили это рассуждение, а рассуждение это неотразимо справедливо, то и для меня и для всех людей жизнь была бы хороша.
2) От грехов — самоотречение, от соблазнов — смирение, от суеверий — вера в разум, от ложных учений — вера в истину.
16 февраля 1910 г.
Немного тяжело, не имея никаких практических интересов, иметь сношения с людьми, руководимыми преимущественно этими интересами.
19 февраля 1910 г.
Думал о безумии личной жизни, служения не только личной жизни своей, но жизни общей, временной, о которой, о благе которой, ничего не знаешь и не можешь знать. Можно служить только Ему или, скорее, делать то, что должно для благих, но недоступных мне целей, всегда совпадающих с моим истинным благом.
26 февраля 1910 г.
1) Заснуть, ведь, значит совершенно то же, что умереть, значит потерять сознание своего я. Что такое я? Отчего я?
2) Нет меня, есть только то, что во мне.
1 марта 1910 г.
Пора проснуться, т. е. умереть. Чувствую уже изредка пробуждение в другую, более действительную действительность.
3 марта 1910 г.
Одни люди думают для себя и потом, когда им кажется, что мысли их новы и нужны, сообщают их людям, другие думают для того, чтобы сообщить свои мысли людям, и когда они сообщили свои мысли людям, особенно если люди хвалят их, считают эти мысли истиной.
8 марта 1910 г.
Читал записки Александры Андреевны и испытал очень сильное чувство: во-первых, умиления от хороших воспоминаний, во-вторых, грусти и ясного сознания того, как и она, бедная, не могла не верить в искупление et tout le treblement, потому, что не веря, она должна была осудить всю свою жизнь и изменить ее, если хотела бы быть христианкой, иметь общение с Богом. Люди нерелигиозные могут жить без веры, и потому им незачем нелепая вера, но ей нужна была вера, а разумная вера уличала ее. Вот она и верила в нелепую, и как верила! В-третьих, испытал сознание того, как внешнее утверждение своей веры, осуждение других — как это непрочно, неубедительно. Она с такой уверенностью настаивает на своей и так решительно осуждает. В-четвертых, почувствовал и то, как я часто бывал неправ, недостаточно осторожно прикасаясь к чужой вере (хотя бы в науку).
11 марта 1910 г.
1) Все яснее и яснее понимаю то, что сон и пробуждение, которые мне казались подобием, — больше, чем подобие жизни и смерти. Как, пробуждаясь, я прихожу к более ясному, более действительному сознанию, чем то, какое было во сне, так и при рождении. И, как я только кое-что вспоминаю из того, что было до рождения, так и наяву я только изредка вспоминаю то, что видел во сне. И как, засыпая каждый день, я теряю сознание, так и при смерти (не верно, подобие только в том, что во сне я получаю низшее сознание, чего не может быть при смерти), я теряю сознание, и в этой потере нет не только ничего дурного, но это всегда желательно. Это всегда — отдых и приготовление к лучшей жизни.
2) Революция сделала в нашем русском народе то, что он вдруг увидал несправедливость своего положения. Это сказка о царе в новом платье. Ребенком, который сказал то, что есть, что царь голый, была революция. Появилось в народе сознание претерпеваемой им неправды, и народ разнообразно относится к этой неправде (большая часть, к сожалению, с злобой), но весь народ уже понимает ее. И вытравить это сознание уже нельзя. И что же делает наше правительство, стараясь подавить неистребимое сознание претерпеваемой неправды? Увеличивает эту неправду и вызывает все большее и большее злобное отношение к этой неправде.
12 марта 1910 г.
1) Как важно понятие Бога и как мы не только не ценим того, что нам дано, но с легким сердцем откидываем вследствие нелепостей, которые присоединены к нему.
2) Какое обратное движение эволюции происходило в религиях: браманизм, Зороастр, еврейство, буддизм, христианство, магометанство, и почему это? А потому, что религиозное сознание в обратном отношении к практическому улучшению жизни. В наше время дошли до нелепостей эволюции в материальном мире без начала и конца и по времени, и по пространству.
17 марта 1910 г.
1) Если бы человек ничего бы не знал о жизни людей нашего христианского мира, и ему бы сказали: вот есть такие люди, которые устроили себе такую жизнь, что самая большая часть их, 0,99 или около того, живет в непрестанном телесной работе и тяжелой нужде, а другая часть, 0,01 живет в праздности и роскоши, что, если эта одна сотая имеет свою религию, науку, искусство, каковы должны быть эти религия, наука, искусство? Думаю, что ответ может быть только один: извращенные, плохие и религия, и наука, и искусство.
2) Как трудно любить, даже не не любить, противного, самоуверенного и глупого человека. Трудно, но что же делать. В этом заданная тебе главная работа.
3) Дали человеку то, лучше чего он ничего не может себе представить. А он говорит: нехорошо, мало. Дали бабе холст — говорит: толст, дали тоне — говорит: дай боле. Да, если бы тебя, болван, не разбудили, ты бы все спал и ничего бы не знал и не видал все то, что теперь знаешь и видишь. Твое дело воспользоваться, как можно лучше тем, что дано тебе, а ты говоришь: нехорошо.
4) Для того, чтобы понять какой бы то ни было вещественный предмет, надо знать его происхождение, причину его появления и отношение его к другим предметам. Происхождение же и причина появления всякого вещественного предмета скрываются в бесконечном времени. Также и отношение предмета к другим предметам неопределимо, так как все предметы распадаются на бесконечно малые и разрастаются до бесконечно великих. Так что ни происхождение, ни причина появления предметов, ни их отношение к другим предметам не могут нам быть ни известны, ни понятны.
Время существования, не только моего тела, 80 лет, но нашей планеты, земли, хотя бы миллиарды лет суть только бесконечно малый момент бесконечного времени. И потому причины происхождения и меня, и земли, и всего на свете не могут быть ни понятны, ни известны нам. А также и отношение к веществу в пространстве и моего тела, и земли, и чего хотите, есть, опять среди бесконечного мира, даже не песчинка, а ничто. Удивительна не эта бесконечность времени и вещества в пространстве, но удивительна, хочется сказать, бесконечная глупость людей, считающих материальные явления самыми понятными, такими, которые удовлетворительно, без необходимости признания чего-нибудь духовного, объясняют жизнь.
5) Жизнь для мужика — это прежде всего труд, дающий возможность продолжать жизнь не только самому, но и семье и другим людям. Жизнь для интеллигента — это усвоение тех знаний или искусств, которые считают в их среде важными, и посредством этих знаний пользоваться трудами мужика. Как же может не быть разумным понимание жизни и вопросов ее мужиком, и не быть безумным понимание жизни интеллигентом.
6) Бог-Творец, Бог-Брама, -Вишну, -Сива, Бог-Юпитер, Бог- Христос и т. п. Все это так нелепо, что мы смело отвергаем, не можем не отвергать эти нелепые представления. А не думаем о том, что понятие Бога, духовного начала всего, есть такое великое и необходимое понятие, до которого мы одни никогда не додумались бы, если бы оно не было открываемо людям постепенно усилиями мысли величайших мудрецов мира. Это огромный шаг человечества, а мы воображаем, что, имея радий, аэропланы, электричество, можем обойтись без него. Да, можем, но только как животные, а не как люди, как мы и живем теперь в наших Ньюйорках, Лондонах, Парижах с 30-этажными домами.
26 марта 1910 г.
1) Спасение человечества возможно только через неучастие в насилии. Не платить податей даже нельзя. Придут и отберут, но не быть насильником всегда можно.
2) Как в молодости болеешь за свое зло и жаждешь блага своего организма, так в старости, как я болезненно чувствую теперь, болеешь за зло общее и жаждешь блага общего, всего общего организма.
27 марта 1910 г.
1) Отчего мой язык, моя пятка, мои легкие связаны в одно мое тело? Не близостью: мои экскременты ближе, чем моя кожа, а они не мои, а кожа, ухо, пятка, клетка моего тела — мои. Все это связано в одно моим сознанием. Так не могут быть связаны сознанием миры, может быть сознание Земли, Марса, Солнца и даже многого такого, что мне с моим временным, пространственным пониманием, не представляется соединенным воедино.
2) Я все пустое забыл. Как же это могло не быть, когда во мне не переставая идет внутренняя работа самоосуждения — усилия, которая занимает все мои духовные силы.
3) Что такое вера? Вера — это то духовное здание, на котором стоит вся жизнь человека. Это то, что дает ему точку опоры и потому возможность двигаться. Это то, что для телесного существа то, на чем оно стоит. Для одного, для насекомого достаточен волосок, для пчелы — цветок, листок, для птицы — ветка, для белки — сучок, для медведя — дерево. То же и для веры человека. Для одного — икона, для другого — таинства, для третьего — пророк, для четвертого — Бог личный. Все зависит от веса его требований сердца и разума.
4) В духовном мире еще больше сложности, чем в вещественном.
5) Значение жизни измеряется не временем, а глубиною.
6) Ты о людях, а Бог о тебе.
7) Удовольствие — для тела, для души — благо. Удовольствие и благо редко сходятся.
1 апреля 1910 г.
1) Вещество и пространство, время и движение отделяют меня и всякое живое существо от Всего Бога. Как же представлять себе Бога личным, т. е. ограниченным, т. е. в пространстве и времени.
2) Есть во всех нас два ‘я’ — телесное, т. е. соединение тела с сознанием, т. е. телесная жизнь, и одно сознание, т. е. духовная жизнь. У детей духовная жизнь, когда проявляется, проявляется во всей чистоте, без участия ума и его плодов соблазнов, и потому особенно мило.
3 апреля 1910 г.
Жизнь моя, а также, вероятно, и всех людей становится духовнее с годами. Тоже совершается и с жизнью всего человечества. В этом сущность и смысл жизни всей и всякой, и потому смысл моей жизни опять только в этом одухотворении ее. Сознавая это и делая это, знаешь, что делаешь предназначенное тебе дело: сам одухотворяешься и своей жизнью хоть сколько-нибудь содействует общему одухотворению — совершенствованию.
4 апреля 1910 г.
1) Одно из двух: или жить во времени и пространстве, руководясь в своей деятельности соображениями о предстоящем и внешних вещественных условиях, и бояться, надеяться, и всегда ошибаться и страдать, или жить только настоящим и духовным началом — душою и руководиться в своей деятельности, не зная ни страха, ни разочарования, ни ошибок, ни страданий, законом духовного начала души — любовью.
Жизнь не допускает ни того, ни другого вполне. Жизнь только тогда жизнь, когда духовное начало побеждает вещественное, и только в этой победе — жизнь.
? Любовь к Богу и сознание Его — это то же, что тяготение к Земле и Земли к большему центру, а того еще к большему центру тяготения и так без конца. Любовь к ближнему, к животным — это тоже тяготение между предметами, находящимися в зависимости от всеобщего тяготения. Бога мы знаем точно так же, как знаем тяготение. Точно так же, как знаем тяготение по его закону, так и Бога по Его закону любви. Тот же закон любви к Богу, как и закон тяготения к общему, основному центру тяготения, и как тот же закон тяготения между отдельными предметами вещества, так и тот же закон любви между отдельными живыми существами. И так же, как мы не знаем, не можем даже представить себе всеобщего центра тяготения, мы не можем знать и представить даже себе Бога. Но так же как несомненно то, что этот непостижимый центр есть, так же несомненно и то, что Бог есть.
Грубое представление тяготения есть верх и низ, более высокое: Земля притягивает, еще более высокое: Землю притягивает Солнце, Солнце же само притягивается к… и т. д. То же и с представлением Бога. Самое грубое представление Бога — идол, более высокое: Христос, Будда, еще более высокое — Бог личный. Но ни то, ни другое недоступно человеку, хотя и то и другое, как понятие и как факт неизбежно, необходимо.
5 апреля 1910 г.
Как хорошо помнить свое ничтожество: человека перед миллиардами людей, животного среди миллиарда миллиардов животных, своего обиталища Земли-песчинки, в сравнении с Сириусом и др., и свое время жизни в сравнении с миллиардом миллиардов веков. Один смысл: ты — работник. Урок заданный написан в твоем разуме и сердце и выражен ясно и понятно лучшими из таких же существ, как ты. Награда за исполнение урока сейчас же опять в тебе верная. Но какое значение имеет твой урок и исполнение его — не дано знать тебе, да и незачем. Тебе и так хорошо. Чего еще желать тебе?
7 апреля 1910 г.
1) Безумно приятная весна. Всякий раз не веришь себе: неужели опять из ничего эта красота?
2) Жить только для того, чтобы исполнять не свою, а Его волю. Какая свобода! Как же не быть благодарным и за рождение, и за жизнь, и за смерть?
9 апреля 1910 г.
1) ‘Ты — царский работник, а я — Божий’.
2) Одно из самых тяжелых условий моей жизни — это то, что я живу в роскоши. Все тратят на мою роскошь, давая мне ненужные предметы, обижаются, если я отдаю их. А у меня просят со всех сторон, и я должен отказывать, вызывая дурные чувства. Вру, что тяжело. Тяжело от того, что я плох. Так и надо. Это хорошо, очень хорошо. Целый день d’une humeur de chien, особенно где надо бы быть добрым. Только все-таки помню, что одобрение нужно только Его.
10 апреля 1910 г.
1) Если сердишься на людей, то подумай, не от того ли, что сам плох. Если сердишься на животных, то все вероятия за то, что плохота в тебе. Если же сердишься на вещи, то знай, что все в тебе и надо взять себя в руки.
2) Я, слава Богу, привык молиться, когда один. А когда сходишься с людьми, когда нужнее всего молитва, все не могу привыкнуть. Буду всеми силами стараться приучить себя при встрече, общении с каждым человеком сказать самому себе: помоги мне, Господи, с братской любовью обойтись с ним, с ней.
3) Какой большой грех я сделал, отдав детям состояние. Всем повредил, даже дочерям. Ясно вижу это теперь.
11 апреля 1910 г.
1) Дьявол тщеславия так хитер и ловок, что, когда ты совершенно искренно начинаешь судить себя и видишь все свои гадости, он уже тут как тут и подсказывает так: ‘Вот видишь, какой ты хороший, не такой, как все. Ты смиренен и осуждаешь себя. Ты хороший’.
2) Нас приучили понимать под религией точное, определенное представление о Боге и Его законе, и от этого нам кажется, что признание непонятного, но несомненного Бога и Его требований, написанных не в книгах, а в наших сердцах, не удовлетворяет нас. А между тем только в этом непонятном Боге и в требованиях Его, написанных в наших сердцах, и есть религия, одна истинная религия.
3) Когда сходишься с человеком, то должно бы быть одно чувство радости и благодарности за то, что является возможность единения.
4) Патриотизм невозможен для человека, во что-нибудь разумно верующего.
5) Жизнь так полна противоречий всему тому, что мы думаем и чувствуем, что дурман табака, вина необходим нам.
12 апреля 1910 г.
Мучительная тоска от сознания мерзости своей жизни среди работающих для того, чтобы еле-еле избавиться от холодной, голодной смерти, избавить себя и семью. Вчера жрут 15 человек блины, человек 5-6 семейных людей бегают, еле поспевая готовить, разносить жранье. Мучительно стыдно, ужасно. Вчера проехал мимо бьющих камень, точно меня сквозь строй прогнали. Да, тяжела, мучительна нужда и зависть, и зло на богатых, но не знаю не мучительнее ли стыд моей жизни.
16 апреля 1910 г.
1) Не помню кто, Досев или киевский студент, уговаривали меня бросить свою барскую жизнь, которую я веду, по их мнению, потому что не могу расстаться с сладкими кушаньями, катаниями на лошади и т. п. Это хорошо. Юродство.
2) Как не быть самоубийствам при том извращении веры и нелепости науки. От веры в науку, из огня в полымя.
3) Вера безумна потому, что хочется верить по-старому, а жить по-новому.
19 апреля 1910 г.
1) Судишь других, не зная их. А про себя сколько гадостей знаешь и забываешь.
? Движение, которое изменяет склад жизни, медленно. Его ступени — поколения. Теперь, например, не может быть движения, пока не вымрут бары, богатые вообще, не знающие стыда за свое положение, и революционеры, либералы, довольные собой.
? Был разговор о любви. Выше исключительной любви не ставят ничего и прямо называют лицемерием истинную любовь. Надо бы внести в ‘Мысли о жизни’ о развращающем действии романов и вообще восхваления любви исключительной.
? Приехали два японца. Дикие люди в умилении восторга перед европейской цивилизацией. Зато от индуса и книга и письмо, выражающие понимание всех недостатков европейской цивилизации, даже всей негодности ее.
20 апреля 1910 г.
1) Движение вперед медленно, по ступеням поколений. Для того, чтобы двинуться на один шаг, нужно, чтобы вымерло целое поколение. Теперь надо, чтобы вымерли бары, вообще богатые, не стыдящиеся богатства, революционеры, не влекомые страданием несоответствия жизни с сознанием, а только тщеславием революции, как профессии. Как важно воспитание детей, — следующих поколений.
2) Японцы принимают христианство, как одну из принадлежностей цивилизации. Сумеют ли они так же, как наши европейцы, так обезвредить христианство, чтобы оно не разрушило того, что они берут в цивилизации?
3) Огромное большинство живет одной животной жизнью, в вопросах же человеческих слепо подчиняется общественному мнению.
4) Усилие мысли, как семя, из которого вырастает огромное дерево, не видно, а из него вырастают видимые перемены жизни людей.
29 апреля 1910 г.
1) Мы молимся словами, а общение с Ним, Богом возможно не словами, а только любовью.
2) Сознание пробуждает от сна. Так же, только сознание ‘кто я?’, пробуждает от ложной телесной жизни. Душа — это сознание. Кажется, как мало сознание. Жизнь так сложна, ощутительна, а сознание такое что-то небольшое, так мало заметное. Маленькое, мало заметное, а оно — Все.
Что такое сознание? То, что я спрошу себя: кто, что я? И отвечу: я — я. Но я спрошу себя: кто же этот второй ‘я’? И ответ только один: опять ‘я’, и сколько ни спрашивай, все я — я. Явно, что ‘я’ есть что-то внепространственное, вневременное. Одно, что действительно есть. Все могло произойти от условий пространства и времени телесное, только не сознание. А сознание — все.
1 мая 1910 г.
Одна из главных причин самоубийств в европейском мире — это ложное церковное христианское учение о рае и аде. В рай и ад не верят, а между тем представление о том, что жизнь должна быть раем или адом, так засело в голову, что не допускает разумного понимания жизни такой, какой она есть, а именно — не рая и не ада, а борьбы, непрестанной борьбы, — непрестанной, потому что жизнь только в борьбе, но не в Дарвиновской борьбе существ, особей с существами, особями, а борьбе духовных сил с телесными ограничениями их. Жизнь — борьба души с телом. Понимая так жизнь, то невозможно, не нужно, бессмысленно самоубийство. Благо только в жизни. Я ищу блага, как же мне для достижения блага уйти от жизни? Я ищу грибов. Грибы только в лесу. Как же я для того, чтобы найти грибы, уйду из леса?
4 мая 1910 г.
1) Все, чем может порадовать себя человек, живущий для души, это то, что я стал все-таки немного менее гадок, чем был прежде. И это не изречение для красоты мысли и слога, а мое искреннее, самое искреннее, на деле в последнее время проверяемое, душевное состояние. И эта радость сознания своего хоть маленького движения, — радость, и большая.
2) Хорошо жить так, чтобы делать такое дело, какое наверное знаешь, что не кончишь, и последствий которого наверно не увидишь.
6 мая 1910 г.
Привычка — механические, бессознательные поступки, есть фундамент истинной жизни — нравственного совершенствования. Жизнь — в усилии для достижения совершенства. То, до чего достиг человек, откладывается в область отжитого, привычки, и делаются новые усилия для того, чтобы достигнуть, отложить в область бессознательного — привычки. Усилие всегда отрицательное. Оно и не может быть иным, потому что жизнь в освобождении. Освобождение совершается. Дело жизни — не делать того, что мешает освобождению. И от этого все дело жизни — в сознании того, что есть жизнь, и в противодействии тому, что мешает ей.
Усилие, превращающее сделанное в привычку, есть главное, единственное дело жизни. Без усилия нет человеческой, есть только животная жизнь.
И матерьялисты совершенно правы, если, говоря о животной жизни, сводят ее к борьбе за существование и привычке. Но если говорить о человеческой жизни, то надо объяснить главное свойство ее — усилие. Что такое с матерьялистической точки зрения усилие?
10 мая 1910 г.
1) Чем больше живу, тем меньше понимаю мир вещественный и, напротив, тем все больше и больше сознаю то, чего нельзя понимать, а можно только сознавать.
2) Спасение от бедственности нашей жизни одно, и только одно: признание полного безумия нашей жизни и полное отречение от нее.
3) Христианский идеал нашего времени есть полное целомудрие. Признание брака чем-то священным, даже хорошим, есть отречение от идеала. Христианское посвящение, если допустить религиозный акт посвящения, может быть только одно: посвящение себя полному целомудрию, а никак не разрешенному половому общению, и обет может быть не верности супругов, а для обоих только один: целомудрия, включающего в себя верность одному.
‘Но как же род человеческий?’ Не знаю. Знаю только то, что, как для человека не только не обязателен животный закон борьбы, а напротив, стоит отрицающий борьбу идеал любви, также знаю, что закон совокупления, свойственный животному, не обязателен человеку, а обязателен обратный идеал целомудрия. А что выйдет из этого? Не знаю. Но знаю наверное, что, следуя высшим стремлениям моего существа: любви и целомудрия, ничего, кроме хорошего, выйти не может.
4) Не может не быть самоубийств, когда людям не на что упереться, когда они не знают: кто они и зачем они живут, и уверены при этом, что этого и знать нельзя.
5) Как понятие творения засело в головы людей, требуя ответов на вопрос: как во времени произошел мир, творение мира (Дарвин), так другой такой же вопрос — о происхождении зла (грех Адама, наследственность). А и то и другое — грубое суеверие. Мир не происходил, а есмь я, и зла нет, а опять-таки есмь я.
Само собой разумеется, что люди не могли испортить жизнь людскую, сделать из хорошей по существу жизни людской жизнь дурную. Они могли только то, что они и сделали — временно испортить жизнь настоящих поколений, но зато невольно внесли в жизнь то, что двинет ее быстро вперед. Если они сделали и делают величайшее зло своим арелигиозным развращением людей, они невольно своими выдумками, вредными для них, для их поколений, вносят то, что единит всех людей. Они развращают людей, но развращают всех: и индусов, и китайцев, и негров — всех. Средневековое богословие или римский разврат развращали только свои народы, малую часть человечества, теперь же электричество, железные дороги, телеграф, печать развращают всех. Все усваивают, не могут не усваивать все это и все одинаково страдают, одинаково вынуждены изменить свою жизнь, все поставлены в необходимость изменить в своей жизни главное понимание жизни — религию.
Машины, чтобы делать что ? Телеграфы/фоны, чтобы передавать что ? Школы, университеты, академии, чтобы обучать чему? Собрания, чтобы обсуждать что ? Книги, газеты, чтобы распространять сведения о чем? Железные дороги, чтобы ездить кому и куда?
Собранные вместе и подчиненные одной власти миллионы людей для того, чтобы делать что ? Больницы, врачи, аптеки для того, чтобы продолжать жизнь, а продолжать жизнь зачем?
Миллионы страдают телесно и духовно для того, чтобы только захватившие власть могли беспрепятственно развращаться. Для этого ложь религии, ложь науки, одурение спаиванием и воспитанием, и где этого мало — грубое насилие: тюрьмы, казни.
Ради Бога, хоть не Бога, но ради самих себя, опомнитесь. Поймите все безумие своей жизни. Хоть на часок отрешитесь от тех мелочей, которыми вы заняты и которые кажутся вам такими важными: все ваши миллионы, грабежи, приготовления к убийствам, ваши парламенты, науки, церкви. Хоть на часок оторвитесь от всего этого и взгляните на свою жизнь, главное на себя, на свою душу, которая живет такой неопределенный, короткий срок в этом теле, опомнитесь, взгляните на себя и на жизнь вокруг себя и поймите все свое безумие, и ужаснитесь на него. Ужаснитесь и поищите спасения от него. Но и искать вам нечего. Оно у каждого из вас в душе вашей. Только опомнитесь, поймите, кто вы, и спросите себя, что вам точно нужно. И ответ сам, один и тот же для всех, представится вам. Ответ в той одной вере, которая свойственна нам, нашему времени, вере в Бога и в открытый — не открытый, а вложенный в души наши закон Его — закон любви, настоящей любви, любви к врагам, той, которая признавалась, не могла не признаваться, всеми великими учителями мира и которая так определенно, ясно выражена в той вере, которую мы хотим исповедывать и думаем, что исповедуем. Только опомнитесь на часок, и вам ясно будет, что важное, одно важное в жизни не то, что вне, а только одно то, что в нас, что нам нужно. Только поймите то, что вам ничего, ничего не нужно, кроме одного: спасти свою душу, что только этим мы спасем мир. Аминь.
И все от ужаснейшего, губительнейшего и самого распространенного суеверия всех людей, живущих без веры, — суеверия о том, что люди могут устраивать жизнь, — добро еще свою, а то все устраивают жизнь других людей для семей, сословий, народов. Ужасно губительно это суеверие тем, что та сила души, какая дана человеку на то, чтобы совершенствовать себя, он всю тратит ее на то, чтобы устраивать свою жизнь, мало того — жизнь других людей.
11 мая 1910 г.
Суеверие зла. Зла нет. Жизнь — благо. Зло — отсутствие блага, только признак заблуждения, ошибки. Время только затем и существует, чтобы мы могли видеть свои ошибки и исправлять их, иметь радость (высшее благо) исправлять свои ошибки. Если же мы не исправляем свои ошибки, то они исправляются помимо нашей воли смертью.
Да, жизнь — благо, нет зла. Есть только ошибки наши: общие и наши личные. И нам дана радость посредством времени не только исправлять их, но и пользоваться всем тем опытом, который пережит человечеством.
12 мая 1910 г.
1) Как легко усваивается то, что называется цивилизацией, настоящей цивилизацией и отдельными людьми, и народами! Пройти университет, отчистить ногти, воспользоваться услугами портного и парикмахера, съездить за границу, и готов самый цивилизованный человек. А для народов: побольше железных дорог, академий, фабрик, дредноутов, крепостей, газет, книг, партий, парламентов — и готов самый цивилизованный народ. От этого-то и хватаются люди за цивилизацию, а не за просвещение — и отдельные люди, и народы. Первое легко, не требует усилия и вызывает одобрение, второе же, напротив, требует напряженного усилия и не только не вызывает одобрения, но всегда презираемо, ненавидимо большинством, потому что обличает ложь цивилизации.
2) Злом мы называем то, что нам, нашему телу не нравится: злая собака, лошадь, злое перо (не пишет), злой стол для ребенка, о который он ударился, злой человек, злой Бог.
3) Опасность завоевания разрушает религиозную закоснелость Востока. Явная польза милитаризма.
13 мая 1910 г.
1) Только сказать про то, что большинство людей, как милости, ждут работы, чтобы ясно было, как ужасна наша жизнь и по безнравственности, и по глупости, и по опасности, и по бедственности.
2) В медицине то же, что и во всех науках: ушла далеко без поверки, немногие знают ненужные тонкости, а в народе нет здравых гигиенических понятий.
3) Сколько ни старался жить только перед Богом не могу. Не скажу, что забочусь о суждении людей, не скажу, что люблю их, а несомненно и неудержимо произвольно чувствую их, так же, как чувствую свое тело, хотя слабее и иначе.
4) То, что зло есть суеверие, яснее всего видно из того, что смерть считается злом.
14 мая 1910 г.
Как бы хорошо быть в состоянии искренно ответить на вопрос: Как твое здоровье? — Не знаю, это меня не касается.
18 мая 1910 г.
1) Религиозная истина: сознание в себе невидимого начала, дающего жизнь всему, и стремление к удовлетворению требований этого начала, познаваемых и каждым из людей, и некоторыми наиболее чуткими к этому сознанию, людьми. И везде одно и то же: выражение этого высшего начала соединяет людей, соединенные люди, под влиянием похотей — страстей, извращают понимание этого начала и его требований, и соединение одних людей служит основанием и причиной отступления от сознанных требований.
Тогда появляется вновь более ясное выражение религиозного начала и его требований, и ему подчиняются несколько больших соединений, и опять извращается, и опять положение ухудшается, и требует еще более высокого, общего и ясного выражения требований религиозного сознания, и опять этому высшему сознанию подчиняется большее количество людей, и опять извращается. Но всякий раз большее количество, живя общей жизнью, больше и больше материально улучшают свою жизнь. Так что постоянно с более высоким пониманием религиозной истины и с большим количеством людей, принимающих эту истину, равномерно извращается истина и увеличиваются материальные успехи жизни. Увеличивается и количество соединенных людей, увеличивается общение между людьми.
Так это шло и дошло до нашего времени, до высшей степени. Половина, если не больше, населения земного шара находится в близком общении между собой, материальные успехи огромны, а между тем последняя высшая истина христианская, магометанская, извращена до последней степени.
2) Чувствую, как благодетельно действует на душу изучение или обзор жизни, особенно духовной жизни, всех народов земли. Среди каких миллиардов, живших, живущих и имеющих жить, живу я — ничтожное, жалкое, дрянное, чуть-чуть сознающее себя существо. Какое безумие думать, что я, мое материальное я, имеет какое-нибудь значение посреди этих миллиард миллиардов живших и живущих людей, из которых большинство и умом и душою выше меня. Если я что-нибудь, то только перед Богом и перед самим собой, насколько я божественен.
3) Как трудно, а зато как хорошо и радостно жить совершенно независимо от суждений людей, а только перед судом своей совести, перед Богом. Иногда испытываю это, и как хорошо!
4) Память? Как часто память принимают за ум. А не видят того, что память исключает ум, несовместима с умом, с умом самобытного решения вопросов. Одно заменяет другое.
20 мая 1910 г.
1) ‘Помоги мне, Господи, жить, исполняя только Твою волю’. Что это значит? А то, во-первых, что я личность, могущая мыслить только в пределах пространства и времени, невольно представляю себе невидимое Начало, дающее жизнь всему, тоже личностью, — не могу иначе. Во-вторых, то, что я ничего не хочу, или более всего хочу того, чтобы соединиться с этим Началом, хочу устранить все то, что мешает этому соединению.
2) Крестьяне считают нужным лгать, предпочитают при равных условиях ложь правде. Это от того, что их приучили к этому, так как всегда лгут, говоря с ними и о них.
3) Во мне начало жизни всего. Я знаю это не потому, что я изучал мир, а потому, что я чувствую весь мир, живу всем миром, только живу всем миром и чувствую его, сознавая свою ограниченность пространством и временем.
Себя в пределах своего тела я чувствую вполне ясно, других, одновременно и в одном месте живущих со мною людей, менее ясно, еще менее ясно людей, отдаленных от меня временем и пространством, но все-таки не только знаю про них, но чувствую их. Еще менее ясно чувствую животных, еще менее ясно неодушевленные предметы. Но все это я не только знаю, но чувствую тем единым, дающим жизнь всему миру, началом.
4) Профессор пресерьезно описывает Табу, ужасаясь на нецивилизованность ‘диких’, а сам признает Табу собственности, священной собственности, собственности земли.
5) Подняться на ту точку, с которой видишь себя. Все в этом.
6) То, что мы называем действительностью, есть сон, который продолжается всю жизнь и от которого мы понемногу пробуждаемся в старости (пробуждаемся к сознанию более действительной действительности) и вполне пробуждаемся при смерти.
7) Какое высоконравственное условие жизни то, что происходит во всех крестьянских семьях: что возросший человек отдает весь свой заработок на содержание старых и малых.
22 мая 1910 г.
1) Общаясь с человеком, заботься не столько о том, чтобы он признал в тебе любовное к нему отношение, сколько о том, чувствуешь ли сам к нему истинную любовь.
2) Все дело ведь очень просто. Завоеватели, убийцы, грабители подчинили рабочих. Имея власть раздавать их труд, они для распространения, удержания и укрепления своей власти призывают из покоренных себе помощников в грабеже и за это дают им долю грабежа. То, что делалось просто, явно в старину, — ложно, скрытно делается теперь. Всегда из покоренных находятся люди, не гнушающиеся участием в грабеже, часто, особенно теперь, не понимая того, что они делают, и за выгоды участвуют в порабощении своих братьев. Это совершается теперь от палача, солдата, жандарма, тюремщика, до сенатора, министра, банкира, члена парламента, профессора, архиерея, и, очевидно, никаким другим способом не может окончиться, как только, во-первых, пониманием этого обмана, а во-вторых, настолько высоким нравственным развитием, чтобы отказаться от своих выгод, только бы не участвовать в порабощении, страданиях ближних.
3) 1) Ищет истину и сам находит. Подразделение: а) ищет истину и довольствуется тем, что нашел, б) не довольствуется, не переставая ищет.
2) Ищет истину, но не своим умом и усилием, а в искании других, и смело следует тому, что открыли другие. Подразделение: а) держится одного раз навсегда, б) переменяет.
3) Не ищет истины, но берет то, что придет в голову или попадается, и держится этого, пока не мешает жить.
4) Не ищет, но того, что попалось, держится для приличия. Подразделение: а) религиозное, б) научное.
5) Не признает никакой истины. Подразделение: а) признает это, б) не признает.
24 мая 1910 г.
Приходят к человеку, приобретшему известность значительностью и ясностью выражения своих мыслей, приходят и не дают ему слова сказать, а говорят, говорят ему или то, что гораздо яснее им, или нелепость чего давно доказана им.
27 мая 1910 г.
1) В первый раз живо почувствовал случайность всего этого мира. Зачем я, такой ясный, простой, разумный, добрый, живу в этом запутанном, сложном, безумном, злом мире? Зачем?
? О суде. Если бы только понимали эти несчастные, глупые, грубые, самодовольные злодеи, если бы они только понимали, что они делают, сидя в своих мундирах за накрытыми зеленым сукном столами и повторяя, разбирая с важностью бессмысленные слова, напечатанные в гадких, позорящих человечество книгах, если бы только понимали, что то, что они называют законами, есть грубое издевательство над теми вечными законами, которые записаны в сердцах всех людей. Людей, которые без всякого недоброжелательства стреляли в птиц в месте, которое называется церковью, сослали в каторгу за кощунство, а эти, совершающие не переставая, живущие кощунством над самым святым в мире: над жизнью человеческой. Царь обучает невинного сынишку убийству. И это делают христиане!
1 июня 1910 г.
Читал Чернышевского. Очень поучительна его развязность грубых осуждений людей, думающих не так, как он.
3 июня 1910 г.
Все никак не приучусь жить только для себя, только перед Ним, не думая о мнении людей. Не могу приучиться, потому что требования души перед Ним так переплелись с желанием, во многом и совсем совпадают — одобрения людей, что никак не отделишь одного от другого. А как страшно нужно: какая слабость, тревога, неопределенность, когда думаешь о мнении людском, и какая свобода, спокойствие, всемогущество, когда живешь только для себя перед Ним!
5 июня 1910 г.
1) Человеку говорят, чтобы он работал, а он говорит: я не хочу. А если вы говорите, что все должны работать, так пусть все эти богачи, которые ничего не делают, покажут мне пример. Они станут работать, и я стану, а без них не хочу.
2) В Детскую мудрость. Нечаянно пирожное съел и не знал, что делать, и как няня научила покаяться.
3) Да, надо учиться любить, как учатся играть на скрипке. Но как быть, когда противен всем существом да еще самоуверен? Хочется презирать, но это противно любви. Избегать его? Да, но надо быть готовым полюбить. А для этого: 1) поискать хорошенько, нет ли в твоем отвращении чего-нибудь личного: оскорбленного самолюбия и т. п., 2) не позволять себе вспоминать и думать о нем недоброе.
13 июня 1910 г.
Благодарю Того, То, что дало, дает мне жизнь и все ее благо, — разумеется, духовное, которым я все еще не умею пользоваться, но даже и за телесное, за всю эту красоту, и за любовь, за ласку, за радость общения. Только вспомнишь, что тебе дано ничем не заслуженное благо быть человеком, и сейчас все хорошо и радостно.
14 июня 1910 г.
1) Сердце указывает, что любить, и поэтому, о чем думать, что изучать.
2) Зло есть только отступление от закона.
3) О том, что будет после смерти, нам не дано знать, о том же, что уже есть благо, мы можем знать и знаем.
4) Как естественно, что просвещенные люди закрывают все тело, особенно женщины, оставляя открытым только то, на чем печать духовности — лицо. Оголение тела теперь признак падения. Должно бы быть и у мужчин.
5) В очень сильном, задушевном молитвенном настроении, хочется молиться. И пытаюсь молиться: помоги мне быть с Тобою, исполнить дело Твое, победить все дурное в себе. И все, что я ни думаю, все не то, все не нужно и сознаю, что просить не о чем, что все, чего я могу просить, все дано мне, все есть у меня. Могу одно: благодарить.
6) Соединять может только понимание того, что соединяет только одна религия — одно понимание жизни. Но религии такой нет — как церкви или бехаисты, а только стремление к такой единой религии. Мешает единению, во-первых, непонимание того, что в этом цель, а во-вторых, и главное, — понимание этого, но с предположением, что эта религия найдена, что она католицизм, бехаизм. Истинная религия есть прежде всего искание религии.
7) Встретил эстонца-приказчика, деловитого, трезвого, красивого человека, и в первый раз ясно понял значение ‘России’ — орда, заграбившая хороших, нравственно и умственно стоящих выше орды наций и теперь гордящаяся этим и всеми силами удерживающая покоренных. Как ни отвратительно самое дело, еще более отвратительно оправдание его, величаемое патриотизмом.
15 июня 1910 г.
1) Воспитание зиждется на религиозном обучении, передачей детям в самом доступном, простом виде тех главных пониманий жизни и вытекающего из этого понимания руководства поведения, которые одни и те же выработаны во всем человечестве. И вот вместо этого детям внушают, именно внушают религиозное учение старое, извращенное, несогласное с другими учениями и такое, в которое сами обучающие ему не верят. Относится это ко всем большим религиозным учениям: браманизму, еврейству, буддизму, таосизму, христианству, магометанству. Какое ужасное преступление!
2) Страшно сказать, но что же делать, если это так, а именно, что со всем желанием жить только для души, для Бога, перед многими и многими вопросами остаешься в сомнении, нерешительности. Одно спасение: не разрешая вопроса, в момент настоящего делать то, что сейчас для Бога, для души считаешь лучшим.
Думать, что можно жить безошибочно, безгрешно — большое и вредное заблуждение.
19 июня 1910 г.
1) Ужасно не единичное, бессвязное, личное, глупое безумие, а безумие общее, организованное, общественное, умное безумие нашего мира.
2) Паскаль говорил, что, если бы сны были бы так же последовательны, как события бдящей жизни, мы бы не знали, что сон, что бдение. А я скажу, что, если бы, что составляет безумие самого безумного человека, было бы безумием всеобщим, а безумие жизни всех было бы безумием только одного человека, мы бы не знали, что безумная, а что разумная жизнь.
3) Почти всякий предстоящий поступок, если серьезно подумать о нем, вызывает нерешительность. Решает дело то, что в момент настоящего нельзя не поступить. И потому драгоценна мысль — она готовит то или другое решение.
21 июня 1910 г.
Нам дано одно, но зато неотъемлемое благо любви. Только люби, и все радость: и небо, и деревья, и люди, и даже сам. А мы ищем блага во всем, только не в любви. А это искание его в богатстве, власти, славе, исключительной любви — все это, мало того, что это не дает блага, но наверное лишает его.
27 июня 1910 г.
? Как смешно думать, что самое понятное и основа всего материя-вещество, тогда как материя-вещество есть только средство общения, разделенного в самом себе, духовного начала.
? Материя-вещество есть только, вместе с движением, средство общения, разделенного в самом себе, духовного начала.
3) Как нет резкого деления между сном и бдением, так нет и такого деления между разумной и безумной жизнью. Большее или меньшее приближение от сна к бдению и от безумной к разумной жизни определяется большим или меньшим пробуждением сознания, и потому возможности нравственного усилия.
4) Как человек, живущий не для себя, а для исполнения закона Бога, кроме последствий того благого дела, которые он видит, он совершает еще бесконечно важнейшие последствия, которых не видит. Как пчела, которая, собирая мед для семьи, оплодотворяет им растение, и те самые, которые не только ее породе, но и тысячам других пород нужны.
5) Гуляя, срываю чудные цветки и бросаю. Их так много. То же и с чудными духовными цветами жизни. Не ценим их потому, что их так много.
6) Три ежечасные молитвы: 1) хочу жить только для Тебя и перед Тобою, 2) жить сейчас, в настоящем, любовью и 3) благодарю за все, чего не заслужил и не сто ю.
6) Сумасшедший мне все говорил: не украл, а взял. И он прав. ‘Украл’ можно говорить о том, кто берет то, что принадлежит всем: землю и труд другого.
7) Сумасшествие всегда следствие неразумной и потому безнравственной жизни.
8) Сумасшедшие всегда лучше, чем здоровые, достигают своих целей. Происходит это от того, что для них нет никаких нравственных преград: ни стыда, ни правдивости, ни совести, ни даже страха.
? Отдельные существа сознают себя отделенными тем, что нам представляется телом, веществом, немыслимым вне пространства и движения, немыслимым вне времени.
10) Читаю психиатрию. Какая тупость и часто прямо глупо. Для того, чтобы объяснить сознание, говорится о субъективном и объективном, как-будто слово субъективно есть что нибудь другое, как только дурное название сознания. И так все.
28 июня 1910 г.
Как странно, что люди стыдятся своей нечистоплотности, трусости, низкого звания, но гнева не только не стыдятся, но радуются сами на себя, подхлестывают себя, усиливают его, считая его чем-то хорошим.
Конец июня 1910 г.
1) Суеверие церкви состоит в том, что будто бы были и есть такие люди, которые, собравшись вместе и назвав себя церковью, могут раз навсегда и для всех людей решить о том, как надо понимать Бога и закон Его.
Суеверие науки подобное суеверию церкви в том, что будто бы те знания, которые приобретены теми немногими, освободившими себя от необходимого для жизни труда, суть те самые знания, называемые ими наукой, которые нужны для всех людей!
2) В народе все растущая ненависть к угнетателям, к властям, но он сам служит угнетателям. Зачем он служит? А затем, что соблазнен, обманут религиозным и научным обманом.
3) Мы не подвинулись в религиозном понимании. Тот же анимизм, тот же фетишизм. Для того, чтобы понять это, человеку нужно только понять, какие в нем требования, привычки, и какие требования его человеческой природы: разума и любви, и проверить то, что стало привычными требованиями своей природы. И не требования разума и любви подчинять требованиям привычки, как это делается теперь, а напротив, на основании требований разума и любви проверять то, что привычно. И тогда… Только представь себе свободного от привычки человека в каком бы то ни было положении людей нашего общества, принадлежащего или к неимущему рабочему, или к так называемому высшему богатому сословию, что бы увидал этот человек в том мире, в котором мы живем, не видя, не чувствуя, не понимая всего ужаса, всего безумия нашей жизни?
1 июля 1910 г.
1) Разделенное само от себя духовное начало сознает себя разделенным тем, что нам представляется телом. Сознает же оно свое разделение тем, что нам представляется движением. Тело нераздельно с пространством, а движение с временем.
2) Видел во сне, что говорил с Сережей и говорю следующее: мы живем тем, что ищем блага. Есть блага телесные: здоровье, похоти тела, богатство, половая любовь, слава, почести, власть. И все эти блага: 1) вне нашей власти, 2) всякую минуту могут оборваться смертью и 3) не могут быть благами для всех. И есть другое благо, духовное — любовь к людям, которое: 1) всегда в нашей власти, 2) не обрывается смертью — можно умирать любя и 3) не только возможно для всех, но тем более радостно, чем больше людей живут ради этого блага.
Когда кончил, сказал: докажи, что это неправда. Ведь нельзя. И Сережа, и все замолчали.
4) Удивительное дело, мы менее всего понимаем то, что лучше всего знаем, или: лучше всего знаем то, чего совсем не понимаем: свою душу, можно сказать, и Бога.
5 июля 1910 г.
То, что дает нам жизнь, то, что мы знаем в себе ограниченным телом и потому несовершенным, мы называем душою, то же, ничем не ограниченное и потому совершенное, мы называем Богом.
Жизнь есть стремление к соединению с тем, от чего она отделена: с другими душами и с Богом — с Его совершенством.
10 июля 1910 г.
? В вере можно разувериться. Кроме того, веры могут быть две противоположные. Правда, в верах более внешнего проявления, чем в сознании, но зато веры шатки и противоречивы, а сознание одно и неизменно.
? Понятие справедливости искусственно и не нужно христианину. Черту эту нельзя провести в действительности. Она фантастическая и совершенно не нужна христианину.
11 июля 1910 г.
1) В первый раз ясно понял все значение смирения для жизни, для свободы, радости в ней.
2) Я плох и плохо прожил, не умел и не осилил устроить жизнь хорошо. Но, если ясно понял так, как, мне кажется, другие не понимают, не зло — ошибки жизни, как же мне, хоть в уплату за свою дурную жизнь не сказать этого. Может быть, кому-нибудь и пригодится.
3) Я не ожидал того, что, когда тебя ударят по одной, и ты подставишь другую, что бьющий опомнится, перестанет бить, и поймет значение твоего поступка. Нет, он, напротив того, и подумает, и скажет: вот как хорошо, что я побил его. Теперь уж по его терпению ясно, что он чувствует свою вину и все мое превосходство перед ним.
Но знаю, что, несмотря на это, все-таки лучшее для себя и для всех, что ты можешь сделать, когда тебя бьют по одной щеке, — это то, чтобы подставить другую. В этом ‘радость совершенная’. Только исполни. И тогда за то, что кажется горем, можно только благодарить.
16 июля 1910 г.
1) Мы живем безумной жизнью, знаем в глубине души, что живем безумно, но продолжаем по привычке, по инерции жить ею, или не хотим, или не можем, или то и другое, изменить ее.
2) Понял свой грех относительно Льва: не оскорбляться надо, а любить. Какая нелепость: равнять и, чтобы одно могло перевешивать другое: оскорбление и любовь — не любовь к Ивану, к Петру, а любовь, как жизнь в Боге, с Богом, Богом.
3) Освободился от чувства оскорбления и недоброжелательства к Льву, и, главное, от жалости к себе. Мне надо только благодарить Бога за мягкость наказания, которое я несу за все грехи моей молодости и главный грех, половой нечистоты при брачном соединении с чистой девушкой. Поделом тебе, пакостный развратник. Можно только быть благодарным за мягкость наказания. И как много легче нести наказание, когда знаешь за что . Не чувствуешь тяготы.
20 июля 1910 г.
1) Идет в душе неперестающая борьба о Льве: простить или отплатить жестким, ядовитым словом? Начинаю яснее слышать голос добра. Нужно, как Франциск, испытать радость совершенною, признав упреки дворника заслуженными.
2) Как легко выместить делом, словом, и как трудно простить, но зато какая радость, если осилишь.
3) Вера, то, чему верят, есть не что иное, как суеверие. Люди предпочитают веру сознанию, потому что вера тверже и легче, так же тверда и легка, как следование обычаю, и легко переходит в привычку, но сама вера всегда не тверда, шатка и не вызывает движения духовной жизни. Она всегда неподвижна и задорна, вызывает желание обращения других, как и не может быть иначе, так как основывается на общественном мнении, а чем больше людей разделяет веру, тем она тверже. Вера есть дело мирское, удобное условие для телесной жизни. Сознание Бога — дело души, неизбежное условие разумной, хорошей жизни. Вера всегда stationnaire, сознание всегда движется. Для ‘верующих’ движение жизни совершается в области телесной, для сознающих в области духовной.
4) Не могу в душе простить Веру за ее падение. И ясно понял сейчас всю жестокость, несправедливость этого. Стоит только вспомнить свое мужское половое прошедшее. Да, ни на чем так не видно, что общественное мнение устанавливалось не женщинами, а мужчинами. А женщина уже потому меньше, чем мужчина, подлежит осуждению, что она несет всю великую тяжесть последствий своего греха — роды, позор, мужчина же ничего. ‘Не пойман, не вор’. Павшая женщина или родившая девушка опозорена перед всем миром, или прямо вступает в класс презренных существ, б-ей. Мужчина же чист и прав, если только не заразился.
21 июля 1910 г.
1) Вы спрашиваете, как понимать такие и такие слова Евангелия, Откровения, или Библии, находя в таких словах или противоречивое, или неясное, или просто нелепое. На это ваше недоумение отвечаю следующее: читать надо Евангелие и все книги, признаваемые Св. Писанием, точно так же обсуживая их содержание, как мы обсуживаем содержание всех тех книг, которые читаем, и потому, встречая противоречивое, неясное, или нелепое, не отыскивать разъяснений, а прямо откидывать все таковое, приписывая важность и значение только тому, что согласно с здравым смыслом и, главное, нашей совестью. Только при таком отношении к так называемому Священному Писанию, чтение его и, в особенности Евангелия, может быть полезно.
2) Наука — это богадельня, или скорее поприще успеха среди толпы, открытое для всех самых умственно и нравственно тупых людей. Занимаясь наукой, он может не сознавать того, что он делает, считая букашечки или перечисляя книги и, выписывая из них, что подходит под избранную тему, может или ничего не думать, или выдумывать в том безжизненном, никому ни на что не нужном, соображении какую-нибудь теорию и быть вполне уверенным, что он делает самое важное на свете дело.
3) 1) Тип ученого, 2) тип честолюбца, 3) корыстолюбца, 4) верующего консерватора, 5) тип кутилы, 6) разбойника, в принятых пределах, 7) в непринятых, 8) правдивого человека, но в обмане, 9) славолюбца писателя, 10) социалиста революционера, 11) ухаря, весельчака, 12) христианина полного, 13) борющегося. Нет конца этим чувствуемым мною типам.
26 июля 1910 г.
Есть один вечный, человеческий закон любви, а суеверы науки, исследуя зверей, нашли закон борьбы и приложили его к человеческой жизни. Какое безумие!
27 июля 1910 г.
1) История наказания есть постоянная его отмена. Иеринг.
2) Спасаясь от разбойников случайных, признаваемых разбойниками, мы отдаемся в руки разбойников постоянных, организованных, признаваемых благодетелями, отдаемся в руки правительств.
3) Человек сознает себя Богом, и он прав, потому что Бог есть в нем. Сознает себя свиньей, и он тоже прав, потому что свинья есть в нем. Но он жестоко ошибается, когда сознает свою свинью Богом.
4) Старушка говорит, что мир и человека сотворил Батюшка Царь Небесный, а ученый профессор, что происхождение человека есть результат борьбы видов за существование и что мир есть тоже продукт эволюции.
Разница между этими двумя воззрениями, и явно в пользу старушки, та, что старушка своими словами о творчестве Батюшки Царя Небесного явно признает, как в происхождении человека — его души, так и в происхождении мира, нечто непонятное, недоступное уму человеческому, ученый же профессор хочет своими крошечными наблюдениями и выводами из них, хочет прикрыть то основное, непонятное и недоступное, что должно быть признано и отделено от доступного и понятного, для того, чтобы это доступное и понятное было действительно доступно и понятно.
5) Мы не признаем закон любви, свойственный человеку, открытый нам всеми величайшими мудрецами мира и сознаваемый нами в нашей душе, потому что мы не видим его на вещественных явлениях мира, а видим в вещественном мире закон борьбы, свойственный животным, и потому признаем закон борьбы, приписывая его человеку. Какое ужасное и грубое заблуждение! А оно-то считается миросозерцанием, свойственным самым просвещенным людям.
3 августа 1910 г.
ЧЩдное место Паскаля. Не мог не умиляться до слез, читая его и сознавая свое полное единение с этим, умершим сотни лет тому назад, человеком. Каких еще чудес, когда живешь этим чудом?!
5 августа 1910 г.
1) Привычка — великое дело. Привычка делает то, что те поступки, которые прежде всякий раз требовали усилия, борьбы духовного с животным, уже перестают требовать усилия и внимания, которые могут быть употреблены на следующие в работе дела. Это известка, которая скрепляет положенные камни так, что на них можно класть новые. Но та же благодетельная сторона привычки может быть причиною безнравственности, когда борьба была решена в пользу животного: есть людей, казнить, воевать, владеть землей, пользоваться проституцией и т. п.
2) Да, вера, суеверия, фанатизм дают большую силу самоотречения в жизни, но происходит это от того, что устанавливается одно, главное, даже единственное, большею частью возможное дело жизни, дающее исполнение всего закона жизни: исполнение церковных законов, оскопление, самосжигание, уничтожение неверных и т. п. Без веры-суеверия, для исполнения закона Бога нужно не для чего-либо одного, определенного, а для решения всех самых важных вопросов жизни, на основании общего закона Бога — любви. И такая деятельность не дает таких ярких проявлений, как первая.
3) Чем больше самоотречения, тем труднее удержаться в смирении, и наоборот.
4) Слова умирающего особенно значительны. Но ведь мы умираем всегда и особенно явно в старости. Пусть же помнит старик, что слова его могут быть особенно значительны.
5) ‘Он бросился на колени, плакал, причитал, просил Бога научить спасти его, но в глубине души чувствовал, что это все вздор и никто не спасет его’.
6) Какая ужасная, или скорее, удивительная дерзость или безумие тех миссионеров, которые, чтобы цивилизовать, просветить ‘диких’, учат их своей церковной вере.
7) То, что мы называем миром, слагается из двух частей: из сознания и того, что сознается. Не было бы сознания, не было бы мира, но нельзя сказать, что не было бы мира, не было бы сознания.
8) Часто на словах говоришь, что с человеком нельзя говорить о вещах, недоступных ему, но на деле не удерживаешься и часто совершенно бесполезно тратишь слова и раздражаешься за то, что тебя не понимает тот, кто не может понять.
9) Жизнь вся эгоистическая есть жизнь неразумная, животная. Такова жизнь детей и животных, не плодящихся. Но жизнь вся эгоистическая для человека взрослого, обладающего разумом, есть противуестественное состояние — сумасшествие. Таково положение многих женщин, живших с детства законно эгоистической жизнью, потом эгоизм семейной животной любовью, потом эгоистической супружеской любовью, потом материнством и потом, лишившись семейной, внеэгоистической жизни: детей, остаются с рассудком, но без любви всеобщей, в положении животного. Положение это ужасно и очень обыкновенно.
10) Ты хочешь служить другим, работник хочет работать. Но для того, чтобы с пользой работать, нужно иметь орудие, и мало того — иметь, надо, чтобы орудие было хорошо. Что же ты с своими свойствами, характером, привычками, знаниями представляешь ли ты из себя хорошее орудие для служения людям? Служить надо тебе не людям, но Богу, и служение Ему — ясно, определенно. Оно в том, чтобы ты увеличивал в себе любовь. Увеличивая же в себе любовь, ты не можешь не служить людям, и будешь служить так, как это нужно и тебе, и людям, и Богу.
11) Несчастен не тот, кому делают больно, а тот, кто хочет сделать больно другому.
12) Всякий человек всегда находится в процессе роста, и потому нельзя отвергать его. Но есть люди до такой степени чуждые, далекие в том состоянии, в котором они находятся, что с ними нельзя обращаться иначе, как так, как обращаешься с детьми — любя, уважая, оберегая, но не становясь с ними на одну доску, не требуя от них понимания того, чего они лишены. Одно затрудняет в таком обращении с ними — это то, что вместо любознательности, искренности детей, у этих детей равнодушие, отрицание того, чего они не понимают, и, главное, самая тяжелая самоуверенность.
7 августа 1910 г.
1) Редко встречал человека более меня одаренного всеми пороками: сластолюбием, корыстолюбием, злостью, тщеславием и, главное, себялюбием. Благодарю Бога за то, что я знаю это, видел и вижу в себе всю эту мерзость и все-таки борюсь с нею. Этим и объясняется успех моих писаний.
2) И одурение это особенно сильно и неизлечимо потому, что люди не видят, не хотят, не могут видеть его. А не хотят, не могут видеть, потому что вполне довольны собой, своим положением. Мы в эволюции, в прогрессе. У нас аэропланы, у нас подводные лодки. Чего же еще? Вот дай срок, и все будет прекрасно. И в самом деле, нельзя не восхищаться немыслящим людям аэропланами и т. п. К чему-нибудь, да появились они. А появились они, потому что 0,99 рабов делают то, что велят 0,01 и, правда, что делаются чудеса. И люди верят, что чудеса эти нужны, и потому не могут, не хотят изменять жизнь, производящую эти чудеса. Чудеса поддерживают дурную жизнь. Дурная жизнь производит чудеса. Разве можно улучшить жизнь, продолжая жить дурно. Одно нужно: поставить на первое место нравственные требования, а поставь на первое место нравственные требования, и тотчас же уничтожатся аэропланы и….
? Масарик писал: дело не в том, что нет религии, a есть глупая, ложная религия — религия прогресса. И пока она не уничтожится — нет исправления. Вера в эволюцию, а потому ‘служить’.
Получаю письма. Самоуверенность общая, здесь самоуверенность частная. Служить тому, что мы знаем и чего хотим. Религия же истинная в том, чтобы служить тому, чего мы не знаем, а мы хотим служить, как мы хотим и как служим, и что дальше, то все хуже, но говорим: пройдет! Нам нужна вера в эволюцию.
4) Трудно себе представить тот переворот, который произойдет во всей вещественной жизни людей, если люди не то, что станут жить по любви, но только перестанут жить злобной, животной жизнью.
5) Если уже говорить о Боге-Творце, то Бог, сотворивший по их понятию человека, не могущего понимать иначе, как при ограничении пространства и времени, этот Бог, по их понятию, находится тоже в пространстве и времени, т. е. вездесущ (пространство), вечен (время).
6) Сначала кажется, что жить только перед Богом не твердо, мало, искусственно, неестественно. А только попытайся жить так и увидишь, как легко, и твердо, и естественно.
Не для того ли и дана человеку жизнь во времени, чтобы он мог утвердить себя в жизни в Боге?
Разве не то же самое, когда люди живут только перед людьми: политические деятели, ученые, художники. Как ни пусты все эти деятельности, как ни сомнительны все их результаты, люди отдают им всю жизнь. То как же не отдать всю свою жизнь на деятельность для души, всегда плодотворную, всегда свободную и всегда вознаграждаемую?
10 августа 1910 г.
1) Как легко простить кающегося, смиренного и как трудно потушить в себе rancune, недоброжелательство к оскорбившему, самоуверенному, самодовольному! А таких-то и важно выучиться прощать.
2) Любовь есть сознание себя проявлением Всего — единство себя и Всего — любовь к Богу и ближним.
3) Стоит только сознать себя смиренным и тотчас же перестаешь быть им.
12 августа 1910 г.
1) Полезно приучаться, когда один на один, не делать такие поступки, которые не сделаешь при людях: не убить муху, не рассердиться на лошадь и т. п., и делать при людях такие поступки, за которые знаешь, что тебя осудят, но которые ты не считаешь дурными.
2) Бог — это само в себе без ограничения то духовное начало, которое я сознаю своим ‘я’ и которое признаю во всем живом.
15 августа 1910 г.
1) Какая странность: я себя люблю, а меня никто не любит.
2) Вместо того, чтобы учиться жить любовной жизнью, люди учатся летать. Летают очень скверно, но перестают учиться жизни любовной, только бы выучиться кое-как летать. Это все равно, как если бы птицы перестали летать, и учились бы бегать или строить велосипеды и ездить на них.
24 августа 1910 г.
1) Хожу по парку и думаю о том, какое состояние у детей Сухотиных, сколько шагов кругом парка, буду ли сейчас по приходе пить кофе и т. п. И мне ясно, что и моя ходьба — мое телесное движение, и мои мысли — не жизнь. Что же жизнь? И ответ я знаю только один: жизнь есть освобождение духовного начала души от ограничивающего ее тела. И потому явно, что те самые условия, которые мы считаем бедствиями, несчастьями, про которые говорим: это не жизнь (как я говорил и думал про свое положение), что это самое только и есть жизнь, или, по крайней мере, возможность ее. Только при тех положениях, которые мы называем бедствиями и при которых начинается борьба души с телом, только при этих положениях, начинается возможность истинной жизни и самая жизнь, если мы боремся сознательно и побеждаем, т. е. душа побеждает тело.
2) Временная жизнь в пространстве дает мне возможность сознавать свою безвременность и духовность, т. е. независимость от времени и пространства.
3) Если бы не было движения во времени и вещества в пространстве, я бы не мог сознавать свою бестелесность и вневременность: не было бы сознания.
4) Только сознание своего неизменяющегося, бестелесного ‘я’ дает мне возможность постигать тело, движение, время, пространство. И только движение вещества во времени и пространстве дает мне возможность сознавать себя. Одно определяет другое.
5) Для того, чтобы решить, чему или кому верить или чему или кому не верить, — решить может только свой разум.
6) Внешний мир есть только вещество в движении. Для того же, чтобы было движение вещества, необходима отделенность предметов вещества, и такая отделенность прежде всего во мне: я отделен от всего мира и потому узнаю отделенность других существ друг от друга и от всего мира. Отношение предметов вещества между собою определяются мерами пространства, отношение движения отдельных предметов определяются мерою времени.
7) Плохо, когда богатым не стыдно, а бедным не незавидно.
8) Всем равно — заглавие очерков характеров.
9) Я могу сознавать, что мне хочется есть, что мне хочется сердиться, что мне хочется узнать… Кто же этот, который сознает?
10) Прежде правительство с помощью одной церкви обманывало народ, чтобы властвовать над ним, теперь тоже правительство понемногу подготавливает для этого дела и науку, и наука очень охотно и усердно берется за это дело.
11) Духовенство и сознательно и преемственно бессознательно старается для своей выгоды не давать народу выйти из того мрака суеверия и невежества, в который оно завело его.
1 сентября 1910 г.
Люди, одаренные разумом и сознанием божественного начала в себе, соединяющего их, вместо того, чтобы развивать в себе это начало, хотят передвигаться быстрее лошадей, оленей, летать, как птицы, и заглушают в себе то, что дано им для их блага, и стараются развить в себе то, что не дано и не нужно им. Удивительно!
2 сентября 1910 г.
1) Сначала кажется, что движусь ‘я’ — ego, со всем миром, но чем дальше живешь, тем яснее становится, что движусь не я, а я, мое истинное ‘я’ неподвижно, вне времени, а движется мимо этого ‘я’ весь мир вместе с моим телом, которое плешивеет, беззубеет, слабеет, движется мимо ‘я’ весь мир, освобождая ‘я’ от обмана жизни во времени.
2) Чем больше сознает человек свою духовность, тем яснее он понимает обман своего, кажущегося движения во времени.
4 сентября 1910 г.
1) Понятие греха и совершение поступков и воздержание от поступков, не ради выгоды или славы людской, а ради страха греха, есть необходимое условие истинно человеческой, разумной, доброй жизни. Люди, живущие без понятия греха и без воздержания от него, живут одной животной жизнью. И так живут все так называемые просвещенные люди.
2) Жизнь, без понимания ее смысла, т. е. без религии, есть то, что называется сумасшествием. Когда же сумасшествие становится общим большого количества людей — оно смело проявляется и доходит до высших пределов самоуверенности. Так что уже люди здравые считаются сумасшедшими и таких людей запирают или казнят.
3) Как по закону тяготения все вещественное стремится к единению, так же и все духовное стремится к такому же единению по закону любви.
4) Я умер — мой дух перестал жить в моем теле, но тот же мой истинный я, мой дух живет и будет продолжать жить в других существах, понимавших и понимающих меня. ‘Но это уже не твой будет дух’, — говорят на это. ‘То-то и хорошо, что к этому тому, что останется жить после меня, не будет примешана личность, — отвечаю я. Личность есть то, что мешает слиянию моей души со Всем. А после смерти останется мой дух, но не будет личности’.
5 сентября 1910 г.
1) Матерьялисты прямо говорят, что они своими научными, опытными исследованиями все объяснили, свели к общим законам: осталось одно незначительное среди других, психическое явление, еще не сведенное к объяснению опытным путем, но Га nе tardera pas.
Удивительная глупость или скорее сумасшествие, учтиво сказать — уклонение от здравого смысла! То, на чем основана вся жизнь, в чем состоит вся жизнь, что должно быть основанием всякого изучения, это одно пропускается в надежде, что оно вот-вот на днях объяснится каким-нибудь профессором из Берлина или Гамбурга. Удивительно!
2) Ах, если бы всегда помнить, что ты стоишь перед самим Богом, перед высшим, доступным тебе проявлением Его, когда ты стоишь перед человеком.
6 сентября 1910 г.
Сознание, сущность сознания есть нечто непостижимое, непреодолимое, то, что мы называем духом, душою. Сознание заключено в известной части вещества, это вещество есть наше тело, и вот сознание посредством внешних отношений (органов) к другим телам, веществам познает окружающий мир. В этом сущность жизни человеческой.
14 сентября 1910 г.
1) Помнить, что в отношениях к Софье Андреевне дело не в моем удовольствии или неудовольствии, а в исполнении в тех трудных условиях, в которые она ставит меня, дела любви.
2) Мы всегда погоняем время. Это значит, что время есть форма нашего восприятия, и мы хотим освободиться от этой стесняющей нас формы.
15 сентября 1910 г.
1) Сначала кажется, что мир движется во времени и я иду вместе с ним, но чем дальше живешь и чем больше духовной жизнью, тем яснее становится, что мир движется, а ты стоишь. Иногда ясно сознаешь, иногда опять впадаешь в заблуждение, что ты движешься со временем. Когда же понимаешь свою неподвижность — независимость от времени, понимаешь и то, что не только мир движется, а ты стоишь, но с миром вместе движется твое тело: ты седеешь, беззубеешь, слабеешь, болеешь, но это все делается с твоим телом, с тем, что не ты. А ты все тот же — один и тот же всегда: 8-летний и 82-летний. И чем больше сознаешь это, тем больше сама собой переносится жизнь вне себя, в души других людей. Но не это одно убеждает тебя в твоей неподвижности, независимости от времени. Есть более твердое сознание того, что я, то, что составляет мое я независимо от времени одно, всегда одно и несомненно есть — это сознание своего единства со Всем, с Богом.
Хорошо, ‘я’ — неподвижно, но оно освобождается, т. е. совершается процесс освобождения, а процесс непременно совершается во времени. Да, то снятие покровов, которое составляет освобождение, совершается во времени, но ‘я’ все-таки неподвижно. Освобождение сознания совершается во времени: было больше, стало меньше, или было меньше — стало больше сознания. Но само сознание одно — неподвижно, оно одно есть.
2) Разве бы я мог, удержав память, большую часть духовного внимания направлять на сознание и поверку себя.
3) Тщеславие, желание славы людской основано на способности переноситься в мысли, чувства других людей. Если человек живет одной телесной, эгоистической жизнью, эта способность будет использована им опять-таки для себя, для того, чтобы, догадываясь о мыслях и чувствах людей, вызвать в них похвалы, любовь к себе. В человеке же, живущем духовной жизнью, способность эта вызовет только сострадание другим, знание того, чем он может служить людям, — вызовет в нем любовь.
4) Никогда не испытывал в сотой доле того сострадания, сострадания до боли, до слез, которое испытываю теперь, когда хоть в малой степени стараюсь жить только для души, для Бога.
5) Ясно понял значение вещества, пространства, движения (времени). Пространство — мера вещества, время — мера движения. Если я говорю, что вещество твердо, то я говорю только то, что оно тверже другого, менее твердого: железо тверже камня, камень — дерева, дерево — глины, глина — воды, вода — воздуха, воздух — эфира, эфир — чего? Все это меры твердости по отношению нуля твердости, который я знаю в себе. То же с пространством. Сириус дальше Солнца, Солнце — Земли, Земля — Луны, Луна — Сибири, Сибирь — Москвы, и так до моей руки, моего тела, до нуля расстояния, которое я знаю в себе. Опять то же в движении — времени. Геологические первороды раньше растений, растения раньше животных, животные — раньше человека, египтяне раньше евреев, евреи — греков и так далее до нуля времени во мне, тоже до нуля движения во времени, который я знаю в себе. И потому есть и реально только то, что бестелесно — внепространственно и неподвижно, т. е. вневременно. И это есть то самое, что я сознаю собою.
6) Материнство для женщины не есть высшее призвание.
7) Самый глупый человек — это тот, который думает, что все понимает. Это особый тип.
8) Думать и говорить, что мир произошел посредством эволюции, или что он сотворен Богом в 6 дней, одинаково глупо. Первое все-таки глупее. И умно в этом только одно: не знаю и не могу, и не нужно знать.
9) Вместо того, чтобы те, на кого работают, были благодарны тем, кто работают, — благодарны те, кто работают тем, кто их заставляет на себя работать. Что за безумие!
10) Не могу привыкнуть смотреть на ее слова, как на бред. От этого вся моя беда.
Нельзя говорить с ней, потому что для нее не обязательна ни логика, ни правда, ни сказанные ею же слова, ни совесть — это ужасно.
11) Не говоря уже о любви ко мне, которой нет и следа, ей не нужна и моя любовь к ней, ей нужно одно: чтобы люди думали, что я люблю ее. Вот это-то и ужасно.
12) Одно и только одно, мы несомненно знаем — это одно единственно несомненно и прежде всего известное нам есть наше ‘я’, наша душа, т. е. та бестелесная сила, которая связана с нашим телом. А потому и всякое определение чего бы то ни было в жизни, всякое знание в основе своей имеет это одно, общее всем людям знание.
13) Прогресс ни для отдельного человека, ни для рода человеческого не имеет никакого значения, потому что происходит во времени, которое бесконечно. Прогресс во времени есть только необходимое условие возможности сознания блага, совершенствования.
22 сентября 1910 г.
Нигде, как в деревне, в помещичьей усадьбе не видна так ясно вся греховность жизни богатых.
24 сентября 1910 г.
1) В первый раз ясно понял все значение жизни в настоящем: избегать всего, что делаешь и думаешь, имея в виду будущее: игры, загадывания, забота от впечатлений от моих поступков, и главное в каждый момент, что теперь может и должно быть хорошо, потому что в моей власти отнестись к тому, что совершается, как к работе внутренней.
2) Разница между знанием и наукой. Знание — все, наука — часть. Так же, как разница между религией и церковью.
29 сентября 1910 г.
1) Если есть какой-нибудь Бог, то только тот, которого я знаю в себе, как самого себя, а также и во всем живом. Говорят: нет материи, вещества. Нет, она есть, но она только то, посредством чего Бог не есть ничто, не есть не живой, но живой Бог, посредством чего Он живет во мне и во всем. Зачем, это я не знаю, но знаю, что это есть.
Надо помнить, что моя душа не есть что-то — как говорят — божественное, а есть сам Бог. Как только я Бог, сознаю себя, так нет ни зла, ни смерти, ничего, кроме радости.
2) Сейчас в дурном духе: все нехорошо, все мучает, все не так, как бы мне хотелось. И вот вспоминаю, что жизнь моя только в том, чтобы освобождаться от того, что скрывает мне меня, и тотчас же все перестанавливается. Все, что мучало, представляется пустяками, не стоящими внимания, то же, в чем жизнь и что дает ее радости, сейчас передо мной. Только бери. И вместо досады спокойное обращение на себя и то, что мучило, становится материалом переработки. А переработка эта всегда возможна и всегда дает лучшую радость жизни.
3) Какой ужасный умственный яд современная литература, особенно для молодых людей из народа. Во-первых, они набивают себе память неясной, самоуверенной, пустой болтовней тех писателей, которые пишут для современности. Главная особенность и вред этой болтовни в том, что вся она состоит из намеков, цитат самых разнообразных, самых новых и самых древних писателей. Цитируют словечки из Платона, Гегеля, Дарвина, о которых пишущие не имеют ни малейшего понятия, и рядом словечки какого-нибудь Горького, Андреева, Арцыбашева и других, о которых не стоит иметь какого-нибудь понятия. Во-вторых, вредна эта болтовня тем, что, наполняя головы, не оставляет в них места, ни досуга для того, чтобы познакомиться с старыми, выдержавшими проверку, не только десяти, ста, тысячи лет писателями.
30 сентября 1910 г.
1) Бог дышит нашими жизнями. Могу в заблуждении своем сказать себе, что я — я, а Бог сам по себе, или нет Его, и могу понять, что я — Он, и тогда все легко и радость и свобода.
2) Софья Андреевна говорит, что не понимает любви к врагам, что в этом есть аффектация. Она, да и многие не понимают этого, главное потому, что думают, что то пристрастие, которое они испытывают к людям, есть любовь.
2 октября 1910 г.
1) Бог дышит нашими жизнями и всей жизнью мира. Он и я одно и то же. Как только понял это, так и стал Богом.
2) Матерьялистическое объяснение жизни есть совершенно так же последствие невежества, как и придумывание машин с вечным движением (получаю от крестьян письма с такими проектами). Perpetuum mobile последствие невежества в механике, матерьялистическое объяснение жизни последствие невежества в мудрости. ‘Только знай подмазывай — можно и дегтем, можно и маслом, и будет ходить’.
3) Бог дышит нами и блажен. Главное свойство Его есть благо. Он понимаем нами, как благо. Мы ищем блага — вся жизнь наша в этом искании, и потому, хотим ли мы этого или не хотим, вся жизнь наша — в искании Бога.
Если мы ищем блага себе, своему телесному ‘я’, мы не находим его, вместо благо находим горе, зло, но наши ошибки своими последствиями самыми разнообразными ведут к благу других людей следующих поколений. Так что жизнь всех людей есть всегда искание блага и всегда достижение его, но только при ложной жизни — блага для других людей, для всех кроме себя, при правильной жизни достижение блага и для себя. Если ищем Бога, находим благо. Если ищем истинного блага, находим Бога. Любовь есть только стремление к благу. Главная же основа всего — благо. И потому вернее сказать, что Бог есть благо, чем то, что Бог есть любовь.
3 октября 1910 г.
1) Я себе много раз говорил, что при встрече, при общении со всяким человеком надо вспоминать то, что перед тобой стоит проявление высшего духовного начала, и соответственно этого воспоминания обойтись с ним. Вспомнить значит сознать себя, т. е. вызвать в себе Бога. А если вызвал, и уже не ты будешь обходиться с этим человеком, а Бог в тебе, то все будет хорошо.
2) Музыка, как и всякое искусство, но особенно музыка, вызывает желание того, чтобы все, как можно больше людей, участвовали в испытываемом наслаждении. Ничто сильнее этого не показывает истинного значения искусства: переносишься в других, хочется чувствовать через них.
3) Венера Милосская, красота женского тела. Все вздор — похоть, облеченная в форму, так называемого, искусства.
6 октября 1910 г.
1) Гуляя, особенно ясно, живо чувствовал жизнь телят, овец, кротов, деревьев, — каждое, кое-как укоренившееся делает свое дело — выпустило за лето побег, семячко — елки, желудь превратились в дерево, в дубок, и растут, и будут столетними, и от них новые, и также овцы, кроты, люди. И происходило это бесконечное количество лет, и будет происходить такое же бесконечное время, и происходит и в Африке, и в Индии, и в Австралии, и на каждом кусочке земного шара. А и шаров-то таких тысячи, миллионы. И вот когда ясно поймешь это, как смешны разговоры о величии чего-нибудь человеческого или даже самого человека. Из тех существ, которых мы знаем, да — человек выше других, но как вниз от человека — бесконечно низших существ, которых мы отчасти знаем, так и вверх должна быть бесконечность высших существ, которых мы не знаем потому, что не можем знать. И тут-то при таком положении человека говорить о каком-нибудь величии в нем смешно. Одно, что можно желать от себя, как от человека, это только то, чтобы не делать глупостей. Да, только это.
2) Бог дышит нами и блажен. Мы ищем блага, т. е. хотим ли этого или не хотим, ищем Бога. Если мы ищем блага себе (телесное — личность), мы не находим его, но невольно примером, последствиями служим благу других людей (борьба, технические усовершенствования, научные, религиозные заблуждения). Если же мы сознаем себя Богом, ища блага всех (любовь), то находим благо свое. Если ищем Бога — находим благо, если ищем истинное благо — находим Бога. Да, любовь есть последствие блага. Первое не любовь, а благо. Вернее сказать, что Бог — это благо, чем то, что Бог есть любовь.
3) Человек сознает свою жизнь, как нечто такое, что всегда есть и всегда было и даже не всегда, потому что ‘всегда’ указывает на время, а что есть и есть, и одно только и есть. Тело мое дано из утробы матери, но я совсем другой я есмь.
4) Самый обыкновенный упрек людям, высказывающим свои убеждения, что они живут несогласно с ними и что поэтому убеждения их неискренни. А если подумать серьезно, то поймешь совершенно обратное. Разве умный человек, высказывающий убеждения, с которыми жизнь его не согласуется, может не видеть этого несогласия? Если же он все-таки высказывает убеждения, несогласные с его жизнью, то это показывает только то, что он так искренен, что не может не высказать то, что обличает его слабость и не делает того, что делает большинство, — не подгоняет свои убеждения под свою слабость.
7 октября 1910 г.
1) Религия есть такое установление своего отношения к миру, из которого вытекает руководство всех поступков. Обыкновенно люди устанавливают свое отношение к началу всего — Богу, и этому Богу приписывают свои свойства: наказания, награды, желание быть почитаемым, любовь, которая, в сущности, свойство только человеческое, не говорю уже о нелепых легендах, в которых Бога описывают, как человека. Забывают то, что мы можем признать, скорее не можем не признать, начало всего, но составить себе какое-нибудь понятие об этом начале, никак не можем. Мы же придумываем своего человеческого Бога и запанибрата обращаемся с ним, приписывая ему наши свойства. Это панибратство, это умаление Бога более всего извращает религиозное понимание людей и большей частью лишает людей какой бы то ни было религии — руководства поступков. Для установления такой религии лучше всего оставить Бога в покое, не приписывать ему не только творения рая, ада, гнева, желания искупить грехи и т. п. глупости, но не приписывать ему воли, желаний, любви даже. Оставить Бога в покое, понимая Его, как нечто совершенно недоступное нам, а строить свою религию, отношение к миру на основании тех свойств разума и любви, которыми мы владеем. Религия эта будет так же религия правды и любви, как и все религии в их истинном смысле от браминов до Христа, но будет точнее, яснее, обязательнее.
2) Какое страшное кощунство для всякого человека, понимающего Бога, как можно и должно признавание одного еврея Иисуса Богом!
9 октября 1910 г.
1) Тело? Зачем тело? Зачем пространство, время, причинность? Но ведь вопрос: зачем? есть вопрос причинности. И тайна, зачем тело, остается тайной.
2) Спрашивать надо не зачем я живу, а что мне делать.
10 октября 1910 г.
1) Дело наше здесь только в том, чтобы держать себя, как орудие, которым делается хозяином непостижимое мне дело — держать себя в наилучшем порядке, чтобы, если я соха, чтобы сошники были остры, чтобы, если я светильник, чтоб ничего не мешало ему гореть. То же, что делается нашими жизнями, нам не дано знать, да и не нужно.
2) Понятие Бога в самой, даже грубой форме — разумеется далеко не отвечающее разумному представлению о нем, все-таки очень полезно для жизни уже тем, что представление о нем, хотя бы самое грубое, переносит сознание в область, с которой видно назначение человека, и потому ясны все отступления от него: ошибки, грехи.
3) Когда революционеры достигают власти, они неизбежно должны поступать так же, как поступают все властвующие, т. е. совершать насилия, т. е. делать то, без чего нет и не может быть власти.
11 октября 1910 г.
1) Любовь к детям, супругам, братьям — это образчик той любви, какая должна и может быть ко всем.
2) Надо быть, как лампа, закрытым от внешних влияний — ветра, насекомых и при этом чистым, прозрачным и жарко горящим.
19 октября 1910 г.
1) Представление мира вещественного во времени и пространстве не имеет в себе ничего действительно существующего (реального), а есть только наше представление. Это так, потому что представление это само по себе внутренне противоречиво. Вещество не может быть понимаемо иначе, как в ограниченных пределах пространства, а между тем пространство бесконечно, т. е. без пределов. Всякая вещь, чтобы быть вещью, должна быть чем-нибудь ограничена, ограничена другой вещью. Земля воздухом, частицы воздуха газами, газ тончайшими газами. А те?
Точно то же и со временем. Время определяет продолжительность явлений, а между тем, время само по себе бесконечно, и потому, всякая принадлежность по отношению к бесконечности не имеет никакого значения. Жизнь микроорганизма менее продолжительна, чем жизнь человека, а жизнь человека — чем жизнь планеты, а жизнь планеты? Так что все меры продолжительности имеют только относительное значение, сами же по себе суть только х/ , и потому все равны между собой, какой бы ни был х.
2) Жить перед Богом, не значит жить перед каким-то Богом на небе, а значит, вызвать в себе Бога и жить перед ним.
3) Солдатство вызывает потребность патриотизма, оправдывающего подлости солдатства. Патриотизм вызывает потребность солдатства, поддерживающего патриотизм.
4) Можно сознавать Бога в себе самом. Когда сознаешь Его в себе самом, то сознаешь Его и в других существах (и особенно живо в людях). Когда сознаешь Его в себе и в других существах, то сознаешь Его и в Нем самом.
23 октября 1910 г.
Я потерял память всего, почти всего прошедшего, всех моих писаний, всего того, что привело меня к тому сознанию, в каком живу теперь. Никогда думать не мог прежде о том состоянии, ежеминутного памятования своего духовного ‘я’ и его требований, в котором живу теперь почти всегда. И это состояние я испытываю без усилий. Оно становится привычным. Сейчас после гулянья зашел к Семену поговорить об его здоровьи и был доволен собой, как медный грош, и потом, пройдя мимо Алексея, на его здоровканье почти не ответил. И сейчас же заметил и осудил себя. Вот это-то радостно. И этого не могло бы быть, если бы я жил в прошедшем, хотя бы сознавал, помнил прошедшее. Не мог бы я так, как теперь, жить большей частью безвременной жизнью в настоящем, как живу теперь. Как же не радоваться потере памяти? Все, что я в прошедшем выработал (хотя бы моя внутренняя работа в писаниях), всем этим я живу, пользуюсь, но самую работу — не помню. Удивительно. А между тем думаю, что эта радостная перемена у всех стариков: жизнь вся сосредотачивается в настоящем. Как хорошо!
24 октября 1910 г.
Зачем нужно, чтоб людей бранили, осуждали за их добрые стремления? И сейчас же понял, как это не то, что оправдывается, но как это неизбежно, необходимо и благодетельно. Как бы вознесся, возгордился человек, если бы этого не было, как бы незаметно удовлетворение мнению людскому подменило бы для него исполнение дела своей души. Как сразу освобождает такая ненависть и презрение людей — незаслуженные — от заботы о людском мнении и переносит на одну единственную, незыблемую основу жизни: исполнение воли своей совести, она же и воля Бога.
3 ноября 1910 г.
И все на благо и другим, и главное, мне.
Толстой Лев Николаевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Воспоминания крестьян-толстовцев. 1910-1930-е годы, Толстой Лев Николаевич, Год: 1931
  2. Записки журналиста — 1, Чарушников Андрей Иванович, Год: 1959
  3. Том 58, Дневники и записные книжки, 1910, Полное собрание сочинений, Толстой Лев Николаевич, Год: 1910
  4. Том 50, Дневники и записные книжки 1888-1889, Полное собрание сочинений, Толстой Лев Николаевич, Год: 1952
  5. О веротерпимости, Толстой Лев Николаевич, Год: 1901
  6. Несколько слов по поводу книги ‘Война и мир’, Толстой Лев Николаевич, Год: 1867
  7. Будни председателя товарищеского суда, Чарушников Андрей Иванович, Год: 1974
  8. Дневник 1889—1918 годов, Коноров Алексей Иванович, Год: 1918
Электронная библиотека