‘Мы пойдем впереди с красными флагами’…, Краснов Петр Николаевич, Год: 1917

Публицистика
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Скачать в PDF

Петр Николаевич Краснов

‘Мы пойдемъ впереди съ красными флагами’…

(iюнь 1917 года на N-омъ фронт).

текст приводится по изданию:

‘Нива‘, No 38.

Иллюстрированный журнал литературы политики и современной жизни.

Петроград. Изд-во Т-ва А. Ф.Маркс. 1917г.

I.

Въ дом генерала Наумова неспокойно. Старый генералъ ходитъ взадъ и впередъ большими твердыми шагами по обширному кабинету и ‘бурчитъ’ недовольно подъ носъ. Генеральша моложавая женщина съ серебристо-сдыми волосами, не покидаетъ своей кушетки, дочери Нелли и Долли, двочки 12 и 14 лтъ, притихли. Сегодня Вовикъ заявилъ отцу, что онъ бросаетъ училище Правовднiя и идетъ вмст съ шестью товарищами на ускоренные курсы Пажеского корпуса.
Вовику всего 17 лтъ. Онъ еще не военнообязанный. Тамъ, можетъ-быть, пока онъ подросъ бы, кончилась бы и эта война. Тогда, куда угодно…
Въ душ Наумова разладъ. Любовь къ сыну, здоровый эгоизмъ отца борется съ чувствомъ патрiотизма. Еще вчера, в обществ другихъ генераловъ и сановниковъ, генералъ громилъ ‘оставшихся въ тылу’, призывалъ к патрiотизму, говорилъ, что вс, вс до одного, должны взять винтовку и идти защищать родину. Самъ въ большой зал клуба вспоминалъ ружейные прiемы и кричалъ команды до тхъ поръ, пока удушье не захватило его и онъ не закашлялся. Да, то для другихъ… Пожалуй, онъ самъ бы пошелъ, если бы здоровье ему позволило, но Вовикъ!!…
Вовикъ, красавецъ-юноша, стройный, пылкiй, мужественный. Аполлонъ въ доспхахъ Гермеса. Онъ не можетъ оставаться равнодушнымъ зрителемъ, когда вс идутъ на войну.
— Ты понимаешь, папа, и ты, милая мама, поймешь, — говорилъ онъ вчера, и его голосъ ломался, а на лицо безъ признака усовъ и бороды то набгалъ пурпуръ волненiя, то сбгалъ, — идутъ вс русскiе люди. Князь Гагаринъ записался первымъ, потомъ Селивановъ, потомъ я…
— Эхъ, поторопился…
Папа, но пойми же, родин нужны офицеры. Мы молоды, сильны, хорошiе гимнасты, намъ легко дается военная наука, и мы принесемъ пользу родин.
— Ты бы о матери подумалъ, — тихо шепчетъ генеральша, и слезы текутъ изъ ея глазъ.
И въ ней ужасный разладъ… она такъ понимаетъ сына, такъ восхищается его порывомъ, такъ горячо любитъ и уважаетъ его за это… Да, уважаетъ маленькаго Вовика, того самаго Вовика, который такъ еще недавно совершенно безпомощный спалъ въ колыбельк, котораго она крестила на ночь… И вотъ въ Вовик проснулся рыцарь и герой.
— Ты, мама, сама не то думаешь, что говоришь…
И онъ цлуетъ мать.
— Вдь еще вчера ты, мама, говорила, что стыдно сидть въ тылу теперь, помнишь, вернувшись изъ театра, ты разсказывала, какое тяжелое впечатлнiе произвела на тебя масса мужской молодежы, переполнявшей театръ… Ты вдь, милая мама, горячая патрiотка, я знаю, ты все готова отдать, чтобы только Россiя побдила…
— Что же, — улыбаясь сквозь слезы, говоритъ мать, — ты хочешь, чтобы я и сына, единственнаго сына, отдала въ жертву войн!
Молчанiе… Бубнитъ генералъ, ходя взадъ и впередъ по гостиной, и Нелли и Долли смотрятъ большими полными восторга и любви глазами на брата.

II.

Ахъ, что это было за время! Волшебное время любви, восхищенiя, нжности, тонкаго ухаживанiя другъ за другомъ!
Рубашка, подтянутая блымъ ремнемъ, шаровары и высокiе сапоги, все это такъ шло къ Вовику. Онъ сталъ будто выше ростомъ, стройне, мужественне. А когда онъ уходилъ изъ отпуска и мать заботливо расправляла складки шинели у него на спин и смотрла, чтобы все было по форм, она такъ любовалась и такъ гордилась имъ.
А въ душ!?.. Пресвятая Богородица проститъ ея прегршенiе. Она, отдавшая Сына Своего Iисуса Христа на крестныя муки, она пойметъ ея молитвы и услышитъ ихъ. Въ душ она молилась, чтобы война окончилась раньше, чмъ Вовикъ будетъ офицеромъ…
Она, и Нелли и Долли ходили провожать ихъ пажескiй батальонъ в лагери, он должны были тысячи разъ повторять, что ихъ рота, рота Вовика, была лучше всхъ, что они отлично маршировали, что они настоящiе русскiе солдаты.
Это лто 1916 года съ рдкими отпусками на дачу, съ тихими вечерами по субботамъ въ палисадник у цвтущихъ и благоухающихъ клумбъ табаку и душистаго горошка, буйнымъ букетомъ бло-розовыхъ, темно-лиловыхъ, пунцево-красныхъ цвтовъ протянувшагося къ скамейк и плетеному креслу, это лто было волшебное, лто такой полной любви, такого восторженнаго поклоненiя Вовику, что онъ чувствовалъ себя окрыленнымъ, сильнымъ и могучимъ.
И въ такомъ настроенiи онъ вышелъ въ офицеры.
Полки волновались и шумли. По вечерамъ въ казармахъ говорились рчи, и страшное слово ‘измна’ змею шевелилось въ сердцахъ многихъ простыхъ людей.
Искали правды и не находили. Не врили никому… Правда, что мы проданы нмцамъ? Правда, что кругомъ измнники, что хотятъ заключить теперь же миръ и отдать Россiю на поругнiе? Правда ли, что нмецкiе принцы приiзжаютъ свободно въ Петроградъ и узнаютъ вс наши секреты?
Искали правды у этихъ молодыхъ безусыхъ прапорщиковъ. Неужели они — вся молодость, порывъ и благородство — они обманутъ?
И не врили имъ…
По угламъ ходила темная молва. Приходили и уходили люди, и никто не зналъ, кто они и откуда?
Слово ‘товарищъ’ звучало ласковымъ призывомъ и непонятною сердечною тревогою наполняло солдата. Не ‘братцы’, не ‘молодцы’, не ‘ребята’, а товарищи, и казалось, что-то особенное творится, размягчается душа, и тло становится способнымъ на подвиги.
Не хотлось заниматься. Тянуло на улицу, на разговоры, слушать, что говорятъ, говорить самому, передавать чужiя хорошiя слова… ‘Мы сами!’
‘Самъ народъ, черезъ своихъ избранниковъ долженъ править’, ‘министерство, отвтственное передъ народомъ’.
Въ ротахъ разбивались на партiи и боязливо молчали на тревожный вопросъ приходящихъ людей — ‘что же, товарищи, съ нами или противъ насъ?’
А дома, недовольный, бубнилъ генералъ. Онъ слушалъ восторженные разсказы Вовика, смотрлъ на его оживленное лицо, полное вры въ сознательность мысли, и говорилъ ворча:
— А самоокапыванiю вы учите?
— Но, папа… Гд же? Вдь мы занимаемся на Морской и Благовщенской, на площади Марiинскаго театра не окопаешься…
— Гм!.. гм!.. Многiе тамъ окопались и основательно окопались… Ну, а можетъ твоя рота или тамъ твой батальонъ делать перебжки версты на четыре и не терять направленiя и выравнивать цпи?..
— Но, папа… Мы не пробовали…
— Гм!.. гм!.. Да, вотъ мн вспоминается, — и старикъ испытующими глазами смотритъ въ лицо своему сыну. — Въ турецкую войну это было… Да… ну замялся одинъ батальонъ. Колонной шелъ, подъ огонь попалъ, ну гранаты тамъ стали рваться, шрапнель… Да… А Скобелевъ увидалъ… ‘батальонъ, стой! На плечо! Шай на краулъ!’ И пошелъ прiемы длать подъ огнемъ, да поправляетъ, кто не такъ сдлаетъ, кричитъ… А потомъ и повелъ… Такъ пошли, будто и огня турецкаго нтъ…
Вовикъ молчитъ… Да, пожалуй, его рота не сдлаетъ этихъ прiемов подъ огнемъ.
— Вотъ, погоны сняли… Чести никому не отдаютъ, что же, хорошо это?
— Но, папа… Отданiе чести — это пережитокъ крпостного права. Это остатокъ того времени, когда офицеръ былъ бариномъ, а солдатъ слугою. Теперь вс равны, вс товарищи!
— То-то! Товарищи! А въ противогазахъ вы ходите, бгаете? Ручныя гранаты бросать практикуетесь?
— Милый мой папа, неисправимый ты фронтовикъ, Николаевскiй служака — вдь у насъ не только противогазовъ нтъ, у насъ нтъ ни лопатъ, ни поля, гд учиться, ружей не на всхъ хватаетъ…
— Нехорошо, Вовикъ… Нехорошо! Какъ же вы пойдёте въ атаку? Какъ же пройдете вы сквозь стну заградительнаго огня?
— Но, папа! Если нужно, мы пойдемъ впереди съ красными флагами!

III.

Съ красными знаменами, съ большими плакатами съ надписями: ‘земля и воля’, ‘война до побднаго конца’, ‘война за свободу народовъ’ они пошли на войну.
Гремла впереди марсельеза, и народъ густою толпою съ криками ‘ура’ провожалъ ихъ.
‘Товарищи, не забывайте насъ’, — колыхался большой красный плакат надъ срою толпою солдатъ.
— Не сумлвайтесь, товарищи, не забудемъ!.. Заключайте, товарищи, скорича миръ, да и шабашъ, повоевали и довольно… — кричали изъ толпы.
Въ рядахъ маршевой роты шелъ смутный гомонъ, курились огоньками папиросы, летла шелуха подсолнуховъ, и въ этой толп солдатъ, такъ же одтый, какъ и они, шелъ Вовикъ. Онъ старался отыскать въ толп свою мать, Нелли и Долли, стараго генерала, еще и еще разъ обмняться съ ними взглядами, полными любви и ласки, и за толпою не находиъ ихъ.
А они шли рядомъ. Двочки впереди, а за ними генералъ съ женой, и они искали въ солдатской толп милое лицо своего обожаемаго сына.
Какой-то извозчикъ, стоя на козлахъ своей пролетки, посмотрлъ на генерала, потомъ на солдатъ, окруженныхъ толпою, и, захлебываясь отъ восторга, воскликнулъ:
— Вотъ этимъ во фронтъ становиться, а не генераламъ, чортъ ихъ дери совсмъ! Ахъ, ну и молодцы! Ей-Богу, правда! Эти побдятъ! Ну и молодцы! Ахъ, чортъ его возьми совсмъ, на гармоник какъ жаритъ. Ну, право слово, народъ! Настоящiе ерои!.. И офицера съ собою въ ряды поставили. Иди, молъ! Небойсь! Назвался груздемъ, ползай въ кузовъ… А офицеръ моло-оденькiй…
И шумнымъ потокомъ мимо остановившихся трамваевъ шла по Загородному проспекту эта толпа, и изъ трамваевъ имъ махали платками и кричали ‘ура’!..

IV.

— Они не хотятъ учиться, — тихо, почти шопотомъ, сообщилъ Вовикъ своему товарищу Гагарину.
— Да, и у меня рота не вышла.
— Говорятъ, не зачмъ учиться. Вчера бгать заставилъ. Пришелъ комитетъ, сказалъ, что рота считаетъ это издвательствомъ надъ ними. Воевать будутъ, а учиться не станутъ.
— У меня, Вовикъ, хуже. Мн прямо говорятъ, война кончена, и учиться не для чего. ‘Какъ же, говорю имъ, война кончена, кто вамъ это сказалъ? ‘ — ‘Немецкiе солдаты, говорятъ, намъ такъ сказали. Мы къ ним ходили, они и сказываютъ: вы положите ружья, и мы положимъ, вотъ тогда миръ и будетъ’.
— Ужасъ!..
Это слово они произнесли впервые. Въ темной землянк, затерявшейся среди лабиринтовъ окоповъ, они первый разъ сознали свою великую отвтственность передъ Россiей и передъ армiей.
Они говорили шопотомъ. Они знали, что за ними въ сто паръ глазъ слдятъ ихъ люди, подслушиваютъ, что они говорятъ. Они знали, что имъ не довряютъ, что съ чьихь-то нелпыхъ словъ ихъ подозрваютъ въ контръ-революцiи!
— За что? За что?
Они слышали разъ, какъ одинъ не молодой уже парень, изъ людей никогда не служившихъ, говорилъ, поглаживая винтовку: ‘первая пуля, товарищи, офицеру. Въ них вся загвоздка. Попановали, и довольно. Теперь мы сами себ офицеры…’ {Действительно, ЗА ЧТО? Этот вопрос они еще долго задавали себе в застенках ЧК, в советских тюрьмах и лагерях… И недоумевали: они ведь такие же царские изменники, как и солдатня. Действительно — ЗА ЧТО? — Социальная ступень ‘не холопов’, обязывавшая их к службе Помазаннику Божиему в первую очередь, давала о себе знать в лице бдительных чекистов…}
И никто не остановилъ его…
— Вовикъ, Вовикъ, — тихо говоритъ князь Гагаринъ. — Что же это будетъ! Вдь говорятъ, на-дняхъ мы переходимъ въ наступленiе. Какъ же мы пойдемъ?!
Долго молчитъ Вовикъ. По его молодому, уже загорвшему лицу бродятъ какiя-то тни.
— Мы пойдемъ, Саша, впереди съ красными флагами, и они пойдутъ за нами! — наконецъ тихо говоритъ онъ.

V.

— Приказъ о наступленiи…
— Постойте, товарищъ. а кемъ отданъ приказъ?
— Главнокомандующимъ.
— А что это, его бумаги?
— Нтъ, это приказъ полку.
— Товарищи, а можетъ-быть, это еще и обманъ? Намъ нужно, товарищи, комитетами обсудить. можемъ мы наступать, или нтъ. Потому, товарищи, может, между нами есть люди не согласные. Россiйская соцiалъ-демократiя провозгласила миръ безъ аннексiй и контрибуцiй. какое же можетъ быть наступленiе? Кому оно нужно? Опять потоки крови… Довольно…
— Товарищи! Я полагаю, обсудить этотъ приказъ необходимо, потому, можетъ, какiе люди есть безъ сапогъ, или совсмъ голодные, что же и имъ, къ примру, тоже наступать придется?
— Товарищи, почему должны наступать мы, а не т, которые по городамъ въ тылу окопались? Мы свое отвоевали. Съ насъ довольно…
Въ толп за составленными ружьями слышались возбужденные голоса, крики, страшные споры. А въ сторон вдоль длинной шеренги ружейных козелъ взадъ и впередъ нервно, вздрагивающей походкой ходилъ молодой командиръ полка с блднымъ лицомъ и горячими глазами. За деревней начинались ходы сообщенiя, тамъ еще дальше были окопы, и въ нихъ киплъ теперь жестокiй бой.
Со страшнымъ трескомъ рвались снаряды, и гулъ выстрловъ сливался въ непрерывный грохотъ, подобный небесному грому.
У крайней хаты, бленькаго домика, покрытаго шапкой ржавой соломы, былъ поставленъ телефонный аппаратъ, и возл него на корточкахъ сидли телефонисты.
Одинъ изъ нихъ подбжалъ къ полковнику и доложилъ:
— Господинъ полковникъ, васъ начальникъ дивизiи къ телефону требуетъ.
Bсe насторожилось, и шумный митингъ стихъ. Каждый прислушивался, что говорилось.
Но вотъ полковникъ отошелъ отъ телефона. Онъ былъ блденъ. Нижняя челюсть его непроизвольно дрожала. Онъ снялъ фуражку и перекрестился.
— Ишь крестился! — раздался въ толп насмешливый голосъ, но никто не поддержалъ насмшника.
— Въ ружье! — раздалась команда. И съ глухинъ ропотомъ солдаты разобрали ружья. Они знали свою задачу, имъ ее объясняли. Когда Энскiй полкъ ворвется въ первую линiю окоповъ, имъ нужно было идти сквозь него на вторую.
Артиллерiйскiй огонь стихъ у насъ, у противника сталъ безпорядоченъ. Гд-то совсмъ недалеко вспыхнуло сначала тихое, потомъ грозное, несокрушимое ‘ура’. И сейчасъ же раздалась команда командира перваго батальона:
— Батальонъ по-ротно въ дв линiи стройся!
Роты разобрались и пошли выдвигаться за деревню.
— Ну, вы, товарищи, идите, а я не желаю, — сказалъ, одинъ и вышелъ изъ рядовъ.
За нимъ вышло еще человкъ шесть изъ роты, которую велъ Вовикъ.
— Трусы! Измнники! Предатели! — раздалось изъ роты, но они только смялись.
Выйдя за деревню, роты рассыпались цепями и пошли по полю, поросшему бурьяномъ и травою. Все чаще и чаще стали со свистомъ проноситься надъ ними снаряды непрiятеля и съ грохотомъ, разрываться въ неб, покрытомъ тяжелыми облаками.
Шли тяжело, неуверенно, походкой горожанъ и мужиковъ, а не скорой походкой солдата. Но шли. Вовикъ несколько разъ оглядывался и видлъ, что цпь за цпью подвигалась по полю пехота, и ближе и ближе становились сначала наши окопы, уже оставленные нами. Ихъ прошли, и рота нсколько потаяла въ нихъ.
— Товарищи! Такъ нельзя! Это измена! — кричали въ рядахъ, но увлекаемая великой силой наступленiя рота шла, а съ нею шли и другiя роты полка.
Когда прошли первую линiю непрiятельскихъ окоповъ, уже pанятыхъ Энскимъ полкомъ, стали часто cвистать и властно щелкать пули. Впереди котломъ кипли пулеметы и непрерывно трещали ружья, противникъ устроился прочно во второй линiи окоповъ.
Полкъ залегъ и не вставалъ. Напрасно раздавались крики: ‘въ атаку!’ ‘впередъ!’ — никто не вставалъ. Кое-кто взялся за лопату, но, не умя окапываться, положилъ ее на землю. Появились раненые, поползли назадъ сначала они, а потомъ и здоровые. Наступила, критическая минута.
— Ничипорчукъ, — молодымъ, полнымъ задора голосомъ крикнулъ Вовикъ, — дайте флагъ!
Молодой солдатъ подползъ къ офицеру и далъ ему красный флачок.
И онъ вспыхнулъ, какъ пламя молодого задора, какъ яркiи цвтокъ мака на зеленой нив, и рядомъ вспыхнулъ другой, третiй.
Офицеры исполнили свое слово. Они пошли впереди съ красными флагами. И несколько мгновенiй передъ изумленнымъ противникомъ жидкою цпью разввались алыя знамена, знамена русской революцiи.
— За свободу, товарищи! Ура!..
Цпи встали и бросились за офицерами.
Все меньше и меньше становилось впереди красныхъ флаговъ. Они таяли подъ огнемъ неприятеля и падали, какъ падаетъ макъ подъ серпомъ косаря.
Упалъ, неловко споткнувшись, и Вовикъ и такъ и остался лежать, уткнувшись головою въ землю, съ откинутымъ въ сторону краснымъ флачкомъ.
Но полкъ уже ворвался въ окопы, онъ бралъ плнныхъ, онъ бжалъ на покинутыя прислугой непрiятельскiя батареи.
— За свободу! За землю и волю! — волна за волною стремились людскiя волны, пробгая мимо тхъ, кто ихъ рванулъ впередъ и теперь остался лежать, успокоенный навки.

VI.

Тамъ, на генеральской дач подъ Петроградомъ, какъ и въ прошломъ году, пышно разросся цвтущiй душистый горошекъ, и высоко торчатъ тонкiе бокалы блыхъ цвтовъ табака.
Въ соломенномъ кресл сидитъ моложавая генеральша, Нелли и Долли сидять рядомъ, и вс шьютъ.
Генералъ сидитъ тутъ же на скамейк и читаетъ вечернiя газеты.
— Мари! Наши-то перешли въ наступлеше. Впереди пошли офицеры съ красными флагами! А, какъ ты полагаешь, и Вовикъ пошелъ?
— Пошелъ, конечно, — съ тихимъ вздохомъ говорить генеральша, и глаза ея сверкаютъ слезами и материнской гордостью.
— Гд-то теперь Вовикъ? — тихо говоритъ Нелли, и об барышни перестаютъ шить и задумчиво смотрятъ на мать.
И тишина, страшная звенящая тишина, становится среди нихъ. Сильно пахнетъ табакъ, благоухаютъ душистый горошекъ и махровые пышные левкои, и никто не знаетъ, что то, что было Вовикомъ, уже зарыто, въ земл, и никто не пойдетъ, никто не укажетъ, гд лежитъ онъ, кумиръ и предметъ обожанiя всей семьи.
Ихъ такъ много погибло въ этотъ, славный побдный день, когда они шли впереди съ красными флагами.
Краснов Петр Николаевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Всевеликое Войско Донское, Краснов Петр Николаевич, Год: 1922
  2. Казачья ‘Самостийность’, Краснов Петр Николаевич, Год: 1922
  3. Тихие подвижники, Краснов Петр Николаевич, Год: 1923
  4. Жемчужины в имперской короне, Краснов Петр Николаевич, Год: 1939
  5. Любите Россию!, Краснов Петр Николаевич, Год: 1919
  6. В Донской станице при большевиках, Краснов Петр Николаевич, Год: 1918
  7. Армия, Краснов Петр Николаевич, Год: 1928
  8. Восточный отряд на реке Ялу. Бой под Тюренченом, Краснов Петр Николаевич, Год: 1911
Электронная библиотека