МУЗЫКАНТ — ПОЭТУ.
МУЗЫКАНТ — ПОЭТУ.
* * *
Анатолий Каннарович.
‘Жизнь Искусства’, No 804, 1921
Музыкант — поэту, Каннарович Анатолий, Год: 1921
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Когда на панихиде, в церкви, на Смоленском, запел в хоре один женский голос, я, стоявший все время у гроба Блока и смотревший в эти строгие, неземные черты поэта, невольно вспомнил Блоковскую ‘девушку’, которая ‘пела в церковном хоре’… ‘И всем казалось, что правда будет’… ‘И нам всем, умеющим любить искусство и его творцов, поистине, казалось, что правда будет, что она есть, и только никто не знает, где и в чем она: в жизни или в том, что зовется Смертью, т. е. той Правдой, о которой ‘плакал’ тот же Блоковский ‘ребенок, причастный Тайнам’, плакавший о том, что ‘никто не придет назад’. И вот над всеми правдами царит Одна: ‘никто не придет назад’.
Но поэт, композитор, художник счастливее всех других: они поистине бессмертны.
В тот же вечер я пошел на другую панихиду: для публики это был просто концерт из произведений Бетховена, но для меня это была, повторяю, панихида, ибо, когда раздались скорбные звуки похоронного марша ‘Героической’ симфонии Бетховена, когда я услышал в этих звуках рыдание всею страдающего человечества, рыдание самого Бетховена, оплакивающего своего любимого героя, когда. я почувствовал всю силу истинного трагизма Этого похоронного гимна, такого страстного и безнадежного, полного картин, которые мы можем видеть, как картины-галлюцинации, будучи только в церкви, я понял тогда, что я совсем не на концерте, и что не надо ходить на панихиду именно в церковь, и что искусство наше, подобно Блоковскому ‘ребенку’, причастно тем ‘Тайнам’, через которые мы соприкасаемся с самим Богом. И вот почему, слушая в тот вечер Бетховена, думал и молился я о том Блоке, которого хоронили мы утром. И продолжая слушать Бетховена, я почему то вспомнил, как Ершов, указывая на лежащего в гробу Блока, сказал: ‘Вот какой бедняга!’ И также, дальше слушая Бетховена, почему то вспомнил я, как в церкви на Смоленском во время панихиды подошла к гробу девушка, поцеловала холодные, восковые руки Блока и беззвучно удалилась. Я не знаю, почему я обо всем этом вспомнил, слушая именно вечною Бетховена… Да, но я вспомнил: моя начальная мысль была: ‘но поэт, композитор, художник счастливее всех других: они поистине бессмертны’. И в этом виною их творчество — единственный залог бессмертия.
Блок один из самых музыкальных поэтов современности. Его символизм, его неясная, ему свойственная туманность, его мистицизм, его окутанная дымкой таинственности Тайна — тайна жизни или тайна смерти, его изысканно-тонкий, чарующе-нежный, полный ‘ каких-то сновидений и грез образ Незнакомки — все это полно музыки, и, несомненно, поэт Блок ждет своего композитора, композитора тонких Блоковских стихов, композитора Блоковских ‘Двенадцати’, композитора Блоковского театра: Балаганчика, Незнакомки, Розы и Креста. Знаю я, что кое-что уже ‘переложено’ на музыку. Написали на Блоковские слова Гнесин (песня пажа из ‘Розы и Креста’ и еще что-то оттуда-же), Щербачев (романсы на слова лирики Блока), Лурье, написавший два хора и романсы. Но, мне думается, несмотря на перечисленное, что Блок ждет и дождется, вероятно, своего композитора, который подойдет к Блоку не ‘между прочим’, а до конца серьезно. Для того, чтобы это произошло, надо, чтобы композитор органически почувствовал поэта, и только тогда он может влюбиться в него, и только тогда композитор может раскрыть поэта. При отношении композитора к слову, как к чему-то маловажному, мы получили ряд романсов на дурные слова Апухтина или Галиной или еще кого-то.
Все дело в том, что до сих пор слово поэта, как таковое, служило для композитора только поводом — (и это лучший случай, ибо бывали и худшие) поводом сочинить музыку. Надо-ли говорить, что такой подход— неправильный, странный и не говорящий в пользу культуры музыканта. Надо-ли говорить, что слово поэта требует самого бережного к себе отношения, требует проникновения в это слово со стороны композитора, что композитор должен органически почувствовать поэта, чтобы полюбить его, иначе всесильная музыка композитора не раскроет тайны слова поэта.
Блок ждет своего музыкального воплотителя, равного по духу, по силе, по манере и стилю автору ‘Двенадцати’, ‘Незнакомки’.