В.В. Розанов
В.В. Розанов
Мусульманский мир
Мусульманский мир
Вл. Череванский. Мир ислама и его пробуждение. Историческая монография. 2 части. Спб., 1901.
Мусульманский мир, Розанов Василий Васильевич, Год: 1901
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Труд этот принадлежит члену государственного совета, бывшему товарищу государственного контролера. Отмечаем это, чтобы выразить глубокую симпатию тому явлению, что текущие деловые занятия не безраздельно владеют умами наших государственных людей и они находят возможным отдавать часть внимания своего темам обширно историческим или обширно политическим. Книга г. Череванского написана живым и легким языком публициста и практического человека и читается с таким же удовольствием и без всяких трудностей, как роман. Дешевизна и обширность, вероятно, сделают ее крайне распространенною, а ведь мусульманский мир до такой степени поверхностно знаком нам, что уже одно это качество составляет достоинство книги и заслугу автора. Чтобы понять религию и что-нибудь религиозное, нужно быть поэтом и иметь на челе своем хоть чуть-чуть, хоть чуточку, хоть паутинку ‘пророчества’, ‘посланничества’, ‘жребия’ святого. Этого нет у г. Череванского, и это отнимает у его книги глубину и настоящую значительность. Тон его часто иронический, говоря о Каабе и в ней о черном камне, он замечает, что с достоверностью ученые знают только одно, что это — метеорит, но что ‘более подробные сведения о нем пока приходится отложить до того времени, когда свет просвещения допустит физиков и химиков войти в святилище мусульман’. Этот слог, и мысль, и предположение открывают в авторе русского прогрессиста, для которого все в мире погибнет, кроме русского (особенного, характерного) прогресса. ‘Все умрет, и вот когда все умрет, останемся Дарвин и мы, и еще обезьяны’. Этою краткою формулою мы не делаем большого упрека автору, но мы ею очерчиваем только глубокий прозаизм душевного сложения того поколения, к которому он принадлежит (60-е годы) и выше которого он не хочет стать. Мы не критикуем, мы констатируем. Однажды, просмотрев ‘календарь праздников’ православной церкви, я рассеянно перевернул страницу ‘Крестного календаря’ и рассеянно же начал пробегать строки сперва ‘еврейского календаря’, а затем ‘магометанского календаря’. Сон рассеянности вдруг сбежал с моих глаз, я потер глаза рукою, очнулся: сколько же ‘откровений’ исторических, поэтических и философских в одном сложении календаря! У нас все годовые праздники суть исторические, вспоминательные, собственно — юбилейные: вот 1600-е воспоминание ‘Воздвижения креста Господня’ (св. Еленою), вот в нынешнем году будет 1601-е воспоминание того же, еще другие праздники — святых икон: ‘Казанской Божией матери’, ‘Смоленской Божией матери’, еще праздники — мучительные воспоминания мучений, мучеников и мучениц, ’29 августа чествования главы Иоанна Предтечи’, ’12 октября мученика Прова и мученицы Доминики’. Но вот у евреев есть тоже много исторических, но между ними вдруг глаз читает: ‘первый день новолуния шебата’ (8 января), ‘день новолуния адара’ (6 февраля), ‘день новолуния нисана’ (8 марта), ‘день новолуния ияра’ (6 апреля) и т.д. Очевидно, что-то и как-то евреи чувствуют в луне, чего мы не чувствуем и никак не можем уловить в ней! Что новолуние, что полнолуние, что безлуние, — просто православному священнику не может прийти в голову, чтобы это хотя малейшее отношение имело до круга его обязанностей, служб и хотя малейшего внимания. Стоимость стеариновых свеч для него занимательнее всех ‘новолуний’ на свете. ‘Значит, и корни их религии совсем другие, чем у нас’, — подумал я. И стал я дальше любопытствовать: 5 января ‘ночь всемогущества’ в магометанском календаре.
Тут что-то ‘капнуло’ в ум и сердце мусульман, что они назвали ‘ночью всемогущества’. Есть какие-то наивно-суеверные праздники: например, 10 февраля помечено только: ‘сонливые белки уходят в пещеры’. Что это такое, ума приложить не могу! Есть исторические и между ними — еврейские: ’13 февраля, переход Моисея через Нил’. Одна эта строчка календаря лучше всяких рассуждений и справок исторических говорит о зависимости магометанства от иудаизма и об неотчужденности магометан от евреев: тогда как ведь для нас мусульманство — хуже язычества! Но понимаешь вдруг дружелюбие евреев к маврам и ненависть же евреев к христианам в Испании до Фердинанда, Изабеллы и Колумба. Но вот строки специально мусульманские: ‘4 июня — праздник труб’, ’15 июля — священная ночь’, ‘2 апреля — перстень Али’, ‘4 октября — ночь тайн’. Какие удивительные слова! Я не подсказываю читателю: он и сам сумеет задуматься о глубокой, кажется, вовсе для нас непостижимой особенности сложения религии Магомета! Наше воззрение и даже самый термин: ‘магометанство’ — прямо и без обиняков как бы бросает: ‘вера в Магомета’, ‘они веруют в Магомета’, ‘мы’ в Христа, а они — ‘в Магомета’. Между тем, Христос есть Бог наш, а они так же мало ‘веруют в Бога-Магомета’, как евреи теперь, да и три тысячи лет назад, ‘веровали в Моисея’. Обе религии ‘веруют в Бога, Елоах (ед. число от ‘Елогим’) у евреев, Аллах — у аравитян’, ‘коего Моисей открыл одним, а Магомет — другим’. Это разница. ‘А кто же Магомет’? — Пастух, раб Божий, слуга народа.
Абдул-феда пишет: ‘По настоянию жителей Мекки, родственники потребовали у Магомета, чтобы он прекратил россказни о видениях и пророчестве, но услышали от него в ответ: ‘Дайте мне луну и солнце — я и тогда не откажусь от своих помыслов‘. Не правда ли, это прекрасно, как ‘стой солнце и не движься луна’ Иисуса Навина. Вообще, в магометанстве много поэзии, легенд и суеверий, от ‘суеверий’ ведь не избавлены и мы, и теологи всей Европы весьма недружелюбно смотрят на манипуляции исторической критики. Но вот легенда, которой, не веря, я все-таки радуюсь, что она есть, т.е. рассказывается между Каиром, Меккою и Казанью: ‘Однажды к Магомету прилетел голубь с просьбою о защите против гнавшегося за ним ястреба. Голубя он спрятал в рукав, но тут ястреб потребовал выдачи своей добычи, говоря, что у него нет корма для его большой семьи (какой реализм!). Мухаммед предложил ему овцу, а после отказа принять эту замену — предложил самого себя. Он намеревался уже воткнуть нож в свое тело, но… тогда голубь и ястреб превратились в ангелов и признались, что они, по изволению всемогущего Бога, являлись к нему для испытания’ (ч. I, стр. 119). Какое сплетение реального и чуда, добродушия человеческого и жестокости законов природы!
Или вот еще уже не легенда, а факт: обращение Омара. Произошла в самом начале проповедничества Магомета уличная небольшая свалка из-за него. Омар был громадного роста и необычайной силы. Запрятав кинжал в рукав, он отправился к дому, в котором жил Магомет, дабы покончить с ненавистным сеятелем смут. Но на пути его встретил араб, от которого он услышал: ‘Твоя семья не поблагодарит тебя, если ты убьешь ее пророка’. При этих неожиданных словах Омар вспомнил, что однажды сестра его приглашала его выслушать несколько стихов, списанных для нее из коранической песни. Теперь он поспешил к сестре и потребовал, чтобы она прочла ему стихи. Едва она их сказала, как он пришел в неописанное восхищение и объявил, что с этого времени он — враг кумиров Каабы и будет поклоняться Единому, ‘а сердце мое пусть расклюют коршуны, если когда-нибудь я изменю величайшему пророку’. Его дочь со временем сделалась женою Магомета, и она оказала неоценимую услугу исламу, сохранив тщательно сутры Корана. Здесь, в этом факте, лучше, чем в бесчисленных описаниях и разъяснениях, мы читаем об очаровании, разом и непобедимо действующем, которое исходило из Корана и ослепило очи Востока.
Книга г. Череванского содержит достаточно опровержений его теоретическому освещению делу: ‘Мусульманство — косно, неспособно к развитию, имеет вместо семьи нечто вроде наших веселых домов’. Вот общий его взгляд на дело. Между тем от арабов европейцы научились алгебре, через арабов начали понимать Аристотеля и высшие части геометрии. Философия арабов, в лице Авицены и Аверроэса, достигла величайших уточнений построения, к которым вовсе не способны даже самые либеральные из современных приват-доцентов философии. Арабы создали архитектурный стиль! Этого одного уже немало. А степень их симпатии к умственному свету ничто так не выражает, как слова, приписываемые халифу Али: ‘Чернила ученого столь же достойны уважения, как и кровь мученика’. Кажется, это можно было бы избрать эпиграфом к всемирной истории наук! Наконец, семья: если бы у мусульман она напоминала наши веселые дома (буквальное выражение автора), то… откуда же высокий и прямой рост, сила и крепость наших татар-халатников? Ведь это — гвардия в смысле породистости. А какова семья в чистоте, силе и интенсивности своей, такова и порода человека. Не замечает ли автор, что какой-то рахитизм породы у христиан заставляет подозревать у них худосочие и семьи. На этом мы кончим наши краткие замечания о книге, прекрасно написанной, но едва ли эквивалентно обдуманной, выверенной. Кажется, автор исторически смешал ‘туретчину’ с исламизмом. В самом деле, в настоящий исторический момент монголы являются носителями, хранителями и пропагандистами корана: турки, татары и бухарцы. Посредственность национальной их крови есть причина упадка теперь ислама, его временной и случайной, но проистекающей из существа Корана, некультурности. Были Багдад, Дамаск, Гренада, теперь — Константинополь и Хива, но ведь и в христианстве есть Париж, пожалуй — был Париж, и есть Бухарест и Будапешт.
В моей небольшой нумизматической коллекции есть диргем (серебряная монета в наши 50 копеек величиною) арабского калифа Мехди. Меня трогают каким-то воодушевлением и чистосердечием надписи на ней. Пусть судит читатель: на лицевой стороне, внутри ободка, крупно начертано: ‘Нет Бога, кроме Бога единого, не имеющего сообщника’, в ободке написано: ‘Во имя Бога выбит этот диргем в Каер Эс-Салям в 167 году геджры’ (от бегства Магомета из Мекки в Медину). На обороте монеты, в ободке: ‘Мухаммед, посол Божий, послал его Бог с прямым направлением и истинною верою, да прославится она над всеми верами, и неверные не воспротивятся этому’, в середине монеты (т.е. внутри ободка): ‘Мухаммед, посол Бога, да смилуется над ним Бог и да спасет его. Халиф Эль-Мехди’. — Не правда ли, выразительно?
Впервые опубликовано: Исторический вестник. 1901. Март. С. 1193—1196.