МУСУЛЬМАНСКАЯ РЕЛИГІЯ ВЪ-ОТНОШЕНІЙ КЪ ОБРАЗОВАННОСТИ.
МУСУЛЬМАНСКАЯ РЕЛИГІЯ ВЪ-ОТНОШЕНІЙ КЪ ОБРАЗОВАННОСТИ.
Статья вторая и послдняя.
И. БЕРЕЗИНЪ.
‘Отечественныя Записки’, No 2, 1855
Мусульманская религия в отношении к образованности, Березин Илья Николаевич, Год: 1855
Время на прочтение: 28 минут(ы)
Раскиданныя по всему Алкурану, безъ малйшей стати и послдовательности, общественныя узаконенія послужили основаніемъ мусульманскому своду законовъ. Тамъ, гд не доставало ни изреченія Алкурана, ни преданія въ слов, дйствіи или признаніи, имамы и мудитехиды составляли, въ общемъ дух ислама и развитія мусульманской самостоятельности, новые приговоры или поясненія, иные изъ числа послднихъ, вслдствіе разныхъ обстоятельствъ, были ужь не дополненія, а чистыя измненія первобытнаго смысла Алкурана, такъ-что въ послднее время, если собрать вс прибавленія, прежніе мусульмане не узнали бы своего ученія, а между-тмъ, несмотря на страшное потрясеніе коренныхъ уставовъ ислама, еще очень-далеко до настоящей реформы, долженствующей отринуть едва-ли не вс основанія мусульманскаго ученія. Не предупреждая событій, посмотримъ, изъ чего слагаются общественные уставы ислама? Займемся прежде всего отдломъ законовъ благочинія.
Здсь, на первомъ план выдаются постановленія о пищ и пить, вслдствіе важности послднихъ для жизни въ жаркомъ климат. Если постановленія лжеучителя объ употребленіи пищи, раздленіе ея, заимствованное изъ іудейской религіи, на чистую и нечистую {Алкур. 11, 168, V, 4, 6, VI, 146, XVI, 117. Абу-Ханифа между рыбами допускаетъ въ пищу только рыбъ собственно.}, изъ которыхъ послдняя запрещается исламомъ {Наши татары, слдуя обычаю предковъ своихъ, кочевниковъ, употребляютъ въ пищу конское мясо, но, по опредленію мусульманскихъ законниковъ, это принадлежитъ къ числу поступковъ, достойныхъ порицанія.}, отличаются стремленіемъ къ ограниченію чувственности и сообразпостью со страною, въ которой родился исламъ, если этимъ уставомъ отчасти обязаны мусульмане простымъ и воздержнымъ образомъ жизни, хотя и не совсмъ опрятнымъ, то рядомъ съ этими правилами проглядываетъ по-временамъ фанатическое гоненіе на нкоторыхъ животныхъ. Въ преданіяхъ собака представлена особенно-нечистымъ животнымъ {‘Если собака напьется изъ твоей посуды, вымой послднюю семь разъ’. Предан.— ‘Кто держитъ собаку, того заслуга ежедневно уменьшается на каратъ’. Предан.} и исключеніе допускается только для охотничьихъ собакъ. Постановленія объ охот очень ограничены {Алкур. V, 97.}, потому-что всякая дичь должна быть зарзана съ произношеніемъ имени Божьяго ‘тесміэ’ {Алкуран. XVI, 117.}.— Между запрещенными предметами стоятъ и вс опьяняющіе напитки (‘всякое опьяняющее питье запрещено’. Предан.), противъ которыхъ Мухаммедъ возставалъ жарко и постоянно {‘Спросятъ тебя (Мухаммеда) о вин и о метаньи жеребья, вщай: въ обоихъ большое зло и польза для людей, но зло ихъ обоихъ больше пользы.’ Алкур. II, 216.— ‘Пьющій вино подобенъ обожающему идоловъ’. Предан. ‘Вино — мать мерзостей’. Предан.— ‘Когда человкъ беретъ въ руки чашу съ виномъ, надъ нимъ проклятіе ангеловъ небесныхъ и земныхъ’. Предан.— ‘Продажа вина запрещается’. Предан. ‘Посланникъ запретилъ съ каедры вс сорты винъ, которыхъ онъ считаетъ пять: изъ винограда, финиковъ, меда, ячменя и хлбное’. Предан.}, потому-что самъ былъ воздерженъ, но строгое veto, наложенное на вино, замняется, въ силу разршенія многихъ законниковъ, употребленіемъ опіума, допускаемымъ въ мусульманскихъ государствахъ, такъ-что, избгая одного зла, исламъ впалъ въ другое. Впрочемъ, несмотря на точные и суровые уставы, запрещающіе употребленіе вина, которое мусульмане называютъ матерью грховъ, исторія ихъ представляетъ множество примровъ публичнаго нарушенія этого закона высокими особами, подававшими поводъ къ чрезвычайному соблазну (припомните халифа Езида), а тайное употребленіе вина довольно-обще всмъ сословіямъ, особливо въ послднее время.
Мы уже имли случай указать на воинственный характеръ мусульманской религіи: это направленіе выразилось и въ запрещеніи игры. Устремляя все вниманіе на образованіе въ своей общин ратниковъ для сокрушительной проповди, Мугаммедъ лучшее употребленіе празднаго времени находилъ въ воинскихъ упражненіяхъ и изгналъ вс другаго рода игры. Вотъ преданія отъ него: ‘Не присутствуютъ небесные духи его ни при какой изъ игръ, кром скачки и стрлянья изъ лука’.— ‘Ему, мусульманину, запрещены (игры), кром трехъ: забава съ лошадью своей, бросаніе стрлъ изъ рукъ и забава съ семействомъ своимъ’.— ‘Кто играетъ въ шахматы и въ шашки — омочитъ руку въ крови свиньи’. Здсь исламъ впадаетъ въ односторонность и изгоняетъ изъ общества человческаго невинныя удовольствія, замняя ихъ приготовленіями на брань, какъ-будто мусульманинъ долженъ вчно имть передъ глазами одинъ джихадъ. Практическое направленіе здсь выступаетъ ужь изъ предловъ умренности, и постановленіе, въ-сущности нелишенное достоинствъ, поощряетъ развитіе дикой страсти.
Тмъ же самымъ ударомъ, которымъ Мухаммедъ ниспровергъ идоловъ Каабы, поражены и изящныя искусства. Изъ опасенія, чтобъ аравитяне не обратились къ идолопоклонству, лжеучитель запретилъ и живопись и скульптуру {О вы, врующіе! вино, метанье жеребья, статуи и гаданье — дла сатанинскія: удаляйтесь отъ нихъ для собственнаго блага’. Алкур. V, 92).— ‘Небесные духи не входятъ въ домъ, въ которомъ находятся собаки и картины’. Предан.}, только изображенія цвтовъ и рзьба, преимущественно выражающаяся въ затйливыхъ украшеніяхъ, которыя получили названіе арабесковъ, допускаются у мусульманъ. Исламъ смотритъ на изображеніе живаго существа въ живописи, или скульптур, какъ на профанацію сотворенія, и утверждаетъ, что въ судный день картины и статуи потребуютъ у своихъ мастеровъ души, которой художники не могли имъ дать въ этой жизни. Впрочемъ, нкоторые мусульманскіе законники допускаютъ изображенія даже людей и животныхъ, извстной величины {Въ нкоторыхъ мусульманскихъ государствахъ мы находимъ и собственную монету съ изображеніями.}. Понятно, что, при такомъ гоненіи, живопись не сдлала успховъ въ мусульманскихъ государствахъ и ограничивается дтскими опытами, безобразными, безвкусными, въ которыхъ поразительна яркость красокъ. Что же касается до скульптуры, то мусульмане строго и единодушно исполняютъ заповдь лжеучителя, который выразился еще неодобрительно и о музык {Слушать музыку — грхъ противъ закона, заниматься ею — развратъ, находить въ ной удовольствіе — невріе’. Предан.}. Запрещеніе этого искусства, гд бы и въ какомъ бы то ни было вид, доходитъ до запрещенія псенъ, даже духовныхъ, исключая напва, употребляемаго при мусульманскомъ богослуженіи. Здсь мы видимъ ужь чистый матеріализмъ, что исламъ гонитъ высшія благородныя наслажденія, допуская только одни чувственныя удовольствія. Реальное направленіе доходитъ здсь до нелпаго, не умя раздлить огромной пользы отъ незначительнаго вреда. Вслдствіе этого запрещенія изящныхъ искусствъ, мы находимъ въ мусульманскомъ обществ вмсто живописцевъ — каллиграфовъ, вмсто скульпторовъ — рщиковъ, вмсто музыкантовъ — гудочниковъ. Къ-счастію, чувство изящнаго такъ присуще человческой душ, что никакіе запреты Алкурана не могутъ заглушить его, и поэтому мусульмане такіе же охотники до музыки, хотя и плохой, какъ и другіе народы. Должно еще замтить, что восточная музыка, съ своей оригинальной, раздирательной гаммой, не есть созданіе мусульманъ. Театральныя представленія у послдователей ислама состоятъ или въ грубыхъ мистеріяхъ, или въ непристойныхъ кукольныхъ комедіяхъ {Мухаммедъ присутствовалъ при играхъ и танцахъ своихъ женъ, но самъ участія въ нихъ не принималъ. Мусульманскій законъ запрещаетъ и танцы.}, оба направленія даны или религіознымъ Фанатизмомъ, или плотскимъ духомъ ислама, и слдовательно все, что ни длается дурнаго въ мусульманскомъ обществ во имя изящныхъ искусствъ, принадлежитъ преимущественно исламу.
Вс способности, вс чувства изящнаго, которыя возможны въ мусульманин при его презрніи къ живописи, скульптур и музык, обращаются на архитектуру, получившую блестящее развитіе у аравитянъ, особливо испанскихъ. Замтимъ, что вообще шіиты, какъ народъ мануфактурный, мене подчиняются запретительнымъ правиламъ относительно изящныхъ искусствъ, нежели сунитты.
Кажется, что посл такого безразсуднаго гоненія на изящныя художества, посл подавленія прекраснйшихъ душевныхъ силъ, вдохновеніе должно у мусульманъ преимущественно обнаруживаться въ поэзіи, но лжеучитель въ разрушительной проповди своей коснулся и этой части умственныхъ наслажденій. Видя въ поэтическихъ состязаніяхъ аравитянъ, на которыхъ явились лучшія созданія арабскаго генія, только языческій обрядъ, Мухаммедъ изрекъ: ‘окончивъ свои церемоніи паломническія, вспоминайте Бога, какъ вы вспоминали своихъ предковъ, но съ большимъ усердіемъ’ {Алкур. II, 196.}. Этимъ запретомъ онъ положилъ конецъ поэтическимъ собраніямъ аравитянъ на ярмаркахъ Оказа, на которыхъ каждый бардъ, наперерывъ передъ другими, выхвалялъ своихъ героевъ, и въ которыхъ съ восторгомъ говоритъ Эль-Аззаки. Разумется, что эти слова относились собственно къ аравитянамъ и поэзія начала замтно упадать со времени Мухаммеда только въ Аравіи. Относительно поэзіи вообще выраженія Мухаммеда въ Алкуран неочень-лестны! {‘Поэты послдуются ихъ заблудшимися’. Алкур. XXVI, 224.} Въ преданіяхъ они противорчивы {Эти преданія были приведены выше. Прибавимъ еще одно преданіе: ‘Самое справедливое слово, сказанное поэтомъ — стихъ Лебйда: все тлнно, кром Бога’.}, однако общее сознаніе ислама не отвергаетъ поэзіи, потому-что самъ лжеучитель лучшими мстами ‘Несомннной Книги’ обязанъ вдохновенію и поэзіи, и притомъ языкъ и бурныя картины Алкурана Мухаммедъ ставилъ доказательствомъ ниспосланнаго будто бы ему откровенія {Алкур. II, 21. Извстенъ разсказъ объ обращеніи знаменитаго арабскаго поэта Лебида вслдствіе возбужденнаго въ немъ восторга второю главою Алкурана.}.
Однажды ршившись преслдовать все, что имло малйшій видъ идолопоклонства, Мухаммедъ сталъ рубить направо и налво, и нкоторые изъ этихъ ударовъ пали на полезныя знанія. Такъ, напримръ, анатомія исключена изъ списка мусульманскихъ наукъ ради того, что умершій долженъ немедленно подвергнуться допросу Мупкира и Накира. Вслдствіе такого постановленія, изученіе медицины въ мусульманскихъ земляхъ ограничивается познаніемъ лекарствъ и дйствія ихъ, но не доходитъ до познанія самого человка, естественно, что мусульманская медицина находится въ дтств. Замчательно, что нкоторыя медицинскія опредленія временъ Мухаммеда попали и въ преданія лжеучителя, и потому должны навсегда служить руководствомъ для мусульманъ. Вотъ эти опредленія: ‘цлебная сила заключается въ трехъ предметахъ: въ медовомъ пить, въ кровопусканіи и въ жженіи огнемъ. Послднее запрещается моему народу’.— ‘Семенъ меланту — врное лекарство противъ всхъ болзней, исключая лихорадки Самъ’.— ‘Что это за лихорадка?’ спросили.— ‘Смерть’.— ‘Индійское алоэ дано вамъ для лекарства: въ немъ семь исцляющихъ силъ’.— ‘Сокъ темнокрасной макны — исцленіе для глазъ’.
Тотъ же принципъ исключительности выразился и въ язык, на которомъ мусульмане должны молиться. Мухаммедъ, по необходимости учившій на арабскомъ язык (онъ не зналъ другаго), восхваляющій этотъ языкъ также понеобходимости (онъ долженъ былъ льстить народному самолюбію), установилъ своимъ примромъ отправлять богослуженіе мусульманское на арабскомъ язык курейшитскаго діалекта. Это введеніе арабскаго языка въ богослуженіе у мусульманскихъ народовъ имло неблагопріятные результаты для отечественныхъ нарчіи. Это началось еще во время халифата. Аравитяне, исполняя завщаніе лжеучителя, распространили вмст съ завоеваніями исламъ, а вмст съ религіей и языкъ свой: употребленіе арабскаго языка въ имперіи было всеобщее и подавляло вс другія письменности. Въ это время Персіяне, составляющіе нын одну изъ главныхъ мусульманскихъ націй, проводили жизнь незамтно: подъ правленіемъ халифовъ, не привлекала ничьего вниманія народность персидская, напротивъ, интересъ сосредоточивался только на всемъ арабскомъ, и персидскій языкъ, уступившій даже на родин своей первенство арабскому, значительно подвергся вліянію его. Безчисленное множество арабскихъ словъ перешло въ персидскій: изъ всхъ частей рчи были заимствованія, даже конструкція персидская въ нкоторыхъ случаяхъ передлалась по образцу арабской, но, къ-счастію, наружное вліяніе арабскаго языка не пошло дальше словъ и нкоторыхъ оборотовъ: персидскій языкъ бросилъ множество своихъ выраженій, но сохранилъ природный характеръ. Съ теченіемъ времени, несмотря на усилія патріотическихъ геніевъ, какъ, напримръ, Фирдауси, господство арабскаго языка усиливалось, и въ новйшее время все еще апогеемъ краснорчія у персіянъ считается безпрерывное употребленіе арабскихъ словъ — смсь странная и ни съ чмъ несообразная, потому-что характеры обоихъ языковъ совершенно-различны. Та же самая исторія повторилась и на турецкомъ язык, когда турки начали свои выселенія въ халифатъ, а особливо съ основаніемъ османской династіи. Такимъ-образомъ лучшія природныя нарчія мусульманъ утратили часть жизненной силы отъ неумреннаго вліянія арабскаго языка, при пособіи религіи, и введеніе арабскихъ словъ дошло до того, что новйшіе османскіе краснобаи сочинили слдующій рецептъ для отличнаго османскаго періода: возьми семьдесять словъ арабскихъ, двадцать персидскихъ и десять османскихъ, перемшай достаточно — и прослывешь лучшимъ османскимъ стилистомъ. Эти послдствія всмъ явпы, но есть еще послдствія скрытыя, на этотъ разъ они также немногочисленны, потому-что духъ арабской націи, выраженный въ мухаммедовой проповди, не могъ вполн привиться къ противоположнымъ элементамъ новообращенныхъ національностей, и слдовательно персъ и турокъ, ставши мусульманами, сохранили еще многія черты своей народности.
Мухаммедъ хотя и запретилъ обряды, помощью которыхъ человкъ желаетъ проникнуть будущее {Алкур. V, 4, CXIII, 4.}, по нкоторыя изъ суеврныхъ обычаевъ сохранили силу, именно гаданіе по Алкурану, вра въ сновиднія, основанная на преданіи: ‘Богъ оправдываетъ сонъ посланника Своего’. Но извстію мусульманскихъ писателей, Мухаммедъ выдумалъ формы заклинанія, послднія и нкоторыя другія главы Алкурана {Дв послднія главы Алкурана изданы Мухаммедомъ противъ чаръ Іудоянина Лебида, направленныхъ на лжеучителя.} считаются амулетами попреимуществу {Monum. arab. pcrs et turcs, par Reinaud, I, 61. Мухаммедъ врилъ снамъ и считалъ себя однажды околдованнымъ, какъ видно изъ предъидущаго примчанія.}. Слдуя безразсуднымъ внушеніямъ лжеучителя, мусульмане предались суевріямъ, вошедшимъ ужь до того въ религіозную систему, что отверженіе ихъ считается невріемъ: почти всмъ камнямъ приписываются таинственныя силы, боле или мене важныя {Monum. par Reinaud, I, 10 и слд.}. Для талисмановъ есть особенная наука ‘Керрэ’ или ‘Харзъ’ {Тамъ же, 63.}, Али составилъ гадательную книгу ‘джефръ’ {Тамъ же, 347.}. Подъ вліяніемъ предразсудковъ, получили у аравитянъ, во вредъ другимъ знаніямъ, преимущественное развитіе алхимія и астрологія, во вс времена вмст съ магіей занимавшія умы мусульманъ.
Ограниченныя потребности арабскаго общества были причиною, что гражданскія установленія въ Алкуран очень-бдны и немногосложны: дальнйшее развитіе ихъ принадлежитъ послдующимъ вкамъ, но, несмотря на эту бдность, въ гражданскихъ постановленіяхъ Алкурана хранятся смена общественнаго разложенія, и можно утвердительно сказать, что это самая грубая, самая безнравственная и, слдовательно, самая вредная для образованности часть мусульманской религіи.
Внецъ противообщественности составляетъ разршеніе многоженства, примромъ самого лжеучителя {Кром Хадиджи, Мухаммедъ имлъ десять женъ и много наложницъ. Съ отвратительнымъ богохульствомъ лжеучитель ввелъ въ Алкуранъ разсказы о похожденіяхъ съ своими женами, призывая всякій разъ имя Божіе (Алкур. LXVII—6, XXIV, II и слд. XXXII, 34 и слд.)}, доведенное до широкихъ размровъ сластолюбія. Потворствуя и своимъ страстямъ и страстямъ своего племени, Мухаммедъ сказалъ: ‘женитесь на тхъ изъ женщинъ, которыя вамъ нравятся, на двухъ, на трехъ, на четырехъ’ {Алкур. IV, 3.}, ‘женитесь и множитесь, ибо я прославлю себя во множеств своихъ народовъ въ день судный’ {Предан.}, ‘бракъ есть одно изъ исполненныхъ мною дйствій, и тотъ, кто не слдуетъ моему примру, не изъ моихъ’ {Предан.}, ‘почитайте бракъ, какъ состояніе, имющее цлью распространеніе рода человческаго’ {Предан. См. еще Алкур. II, 220, 223, IV, 49 и слд. V и проч.}. Хотя полигамія не составляетъ въ ислам непремннаго требованія (еще бы!), и даже ограничена условіемъ нкоторой достаточности, потому-что нельзя жениться, не обезпечивъ будущей жены взносомъ приданаго, однако вс эти матеріальные уставы представляютъ огромныя нравственныя неудобства. Если многоженство не обязательно для мусульманина, то примръ лжеучителя, изреченія Алкурана и собственныя наклонности человка влекутъ его воспользоваться безнравственнымъ разршеніемъ ислама, поставивъ же условіемъ брака извстный избытокъ, Мухаммедъ придалъ этому важному въ жизни гражданина событію совершенно-матеріальное значеніе: мужчина, никогда невидавшій своей суженой, просто покупаетъ себ плотскую забаву, и вотъ что составляетъ, если не прямо, то косвенно, цль мусульманскаго труда. Зажиточный мусульманинъ иметъ полное право завести себ многочисленный харемъ, на сколько лишь достанетъ его состоянія и физическихъ силъ {Алкур. IV, 128.}, содержать приличнымъ образомъ всхъ женъ и невольницъ, и тогда ужь избытокъ отдавать на пользу ближняго. Если это и не выражено въ ислам прямыми текстами, то по-крайней-мр вытекаетъ изъ общихъ изреченій Алкурана. Обезпеченіе приданымъ, съ перваго шага жены въ домъ мужа, производитъ раздлъ интересовъ, доходящій до невроятнаго безобразія тамъ, гд харемъ переполненъ женами и наложницами.
Въ ученіи Мухаммеда о женщин должно различать два взгляда: отношенія супружескія и отношенія общественныя, въ обоихъ случаяхъ, кром угоды собственнымъ страстямъ, лжеучитель слдовалъ еще бедуинскимъ понятіямъ, и потому впалъ въ наружное противорчіе. Если, съ одной стороны, пеламъ представляетъ женщину, только по слабости ея, существомъ неприкосновеннымъ, съ которымъ воспрещается варварское обхожденіе {‘Обходитесь съ женщинами снисходительно, потому-что женщина отворена изъ кривой рпы, и лучшія изъ нихъ носятъ слды кривой рпы’. Предан.— ‘Никто изъ васъ да не бьетъ женщины, какъ онъ бьетъ своего верблюда и невольника’. Предан.}, то, съ другой стороны, женщина составляетъ что-то въ род застрахованной домашней посуды. Въ доказательство послдняго, мы можемъ привести очень-много выраженій и Алкурана и преданій, напримръ, ‘жены ваши — пашня вамъ: воздлывайте вашу пашню какъ угодно, сдлавъ сначала для душъ вашихъ что-нибудь’ {Алкур. II, 223.}, ‘женитесь на женщинахъ, ради ихъ красоты, ради ихъ имущества, ради ихъ исповданія и ради ихъ свойствъ’ {Предан.}. Нравственное униженіе женщины выражено очень-ясно во всемъ ученіи Мухаммеда. Вотъ тексты мусульманскіе: ‘мужчины стоятъ надъ женщинами, потому-что Богъ даровалъ преимущество первымъ надъ вторыми и потому-что первые содержатъ послднихъ изъ своихъ имуществъ… Тхъ (женщинъ), которыхъ вы опасаетесь, что он разсердятъ васъ, журите, отсылайте съ ложа и бейте’ {Алкур. IV, 38, еще II, 228. Замтьте, что въ преданіи запрещено бить женъ, какъ верблюдовъ или невольниковъ, слдовательно, ихъ должно быть иначе?..}. ‘Женщины — существа съ ограниченнымъ смысломъ’ {Предан.}. ‘Женщины суть веревки сатаны’ {Предан.}. ‘Я видлъ огонь и адъ, и большая часть обитателей его были женщины’ {Предан.}. ‘Самое величайшее наказаніе мужьямъ я далъ въ женахъ ихъ’ {Предан.}. На основаніи этихъ положеній, мусульмане считаютъ женщину существомъ, недостигшимъ надлежащаго развитія. Слдуя своей систем, Мухаммедъ поставилъ немусульманку ниже невольницы {Алкур. II, 220.}, а также позаботился о женщинахъ въ будущей жизни: по одному опредленію Алкурана {Алкур. XXXIII, 33.}, женщина получаетъ заслуженную мзду въ будущей жизни, по преданію же только молодыя женщины будутъ въ Эдем {Мухаммедъ, не желая огорчить одной старухи, прибавилъ, что старыя женщины будутъ превращены въ молодыхъ (Алкур. LVI, 34—37).}, но и тамъ, какъ въ этомъ бренномъ мір, жена лишь служитъ для потхи мужа, и то еще въ случа, если онъ пожелаетъ ея. Для удаленія соблазна отъ мусульманина, запрещено женщинамъ участвовать въ молитв мужчинъ.
Изъ этого двойственнаго воззрнія слдуетъ, однакожъ, очень-ясно, что женщина составляетъ что-то среднее между человкомъ и животнымъ и что она для общества, ради своей слабости, а боле ради принадлежанія кому-нибудь, есть вещь неприкосновенная, но, какъ жена, она вполн принадлежитъ мужу, который воленъ въ ея жизни и смерти {Алкур. II, 228, IV, 38 и проч.}. По предписаніямъ самого лжеучителя {Алкур. XXIV, 31, XXXII, 31, 53, 57.} и по его примру, женщина исключена изъ мусульманскаго общества: она не членъ его, но лишь раба его, или, много ужь, нсколько-лучше рабы. Алкуранъ подробно исчисляетъ, передъ кмъ можетъ являться женщина безъ покрывала {Алкур. XXIV, 31.}. Заступники Мухаммеда, восторгающіеся тмъ, что имламъ не даетъ никакихъ преимуществъ ни знатности, ни богатству, какъ-будто это исключительная особенность его, должны согласиться, что въ ислам есть зло, неизвстное другимъ исповданіямъ, это — вчная во всемъ исключительность. Раздливъ человчество на дв половины и одаривъ правами только одну — мусульманъ, Мухаммедъ и въ этой половин образовалъ новую исключительность — мужчинъ, и только изъ нихъ составилъ общество. Знаемъ, что исламъ, въ числ обязанностей мужчины и женщины, предписываетъ стыдливость {Алкур. XXXIII, 31.}, но эта выгода слишкомъ-слаба длятого, чтобъ противодйствовать вреду, проистекающему отъ многоженства. Заключенныя въ харемъ, всегда подъ покрываломъ для всхъ мужчинъ, исключая прислуги и ближайшихъ родственниковъ, содержимыя въ самомъ строгомъ надзор, даже въ увеселеніяхъ прикованныя лишь одна къ другой, устраненныя отъ всхъ публичныхъ занятій, раздляющія сердце своего супруга съ другими женами и невольницами, неприкосновенныя ни для какой власти, кром мужей въ своемъ харем, страдающія подъ неограниченнымъ деспотизмомъ супруга и отъ интригъ своихъ соперницъ, чуждыя высшаго чувства супружеской любви, употребляющія вс силы душевныя только на соблазнъ мужа и на. униженіе своихъ соперницъ — таковы мусульманскія женщины! Всмъ извстно ограниченное воспитаніе женщины на Восток, направленное лишь къ тому, чтобъ прельщать чувственность мужчины — понятно, что, при такомъ жалкомъ стремленіи, восточная женщина не можетъ быть гражданкою, она лишь безотвтная мать своихъ дтей. Въ мусульманскихъ языкахъ даже не существуетъ слова для означенія хозяйки дома, потому-что женщина здсь только очень-зависимая хозяйка уголка. Мусульмане означаютъ домашній очагъ не иначе, какъ мстомъ запрещеннымъ ‘харемъ’, говоря о жен, они употребляютъ большею-частью нелестныя три фразы (‘кашикъ-душмани’ — врагъ ложекъ, и проч.) Алкуранъ и преданіе ограничиваютъ обязанности жены любовью къ дтямъ и попеченіемъ о муж {Алкур. II, 233.}, дальнйшее развитіе женщин воспрещается. Только врожденному такту Мусульмане обязаны соблюденіемъ нкоторыхъ приличіи въ сношеніяхъ съ женщиною, но какое счастіе можетъ быть въ томъ семейств, въ которомъ мужъ и жена не знаютъ другъ друга до-тхъ-поръ, вока не соединятся на цлую жизнь пли, по-крайней-мр, на время до развода? Какое спокойствіе можетъ обитать тамъ, гд нсколько женъ, законныхъ и незаконныхъ, должны раздлять поровну ласки мужа, гд интригуютъ за любовь супруга, отъ взгляда котораго зависитъ судьба женъ? Какія добродтели могутъ обитать въ томъ семейств, гд мать состоитъ во вражд съ соперницами, а дти лишь смотрятъ на семейный раздоръ? Харемное воспитаніе дтей, составляющее одну изъ обязанностей мусульманской женщины, для общества очень-вредно, особливо если возьмемъ высшихъ членовъ его, которые почерпаютъ здсь изнженную женоподобность, развитіе чувственности, нердко сохраняемое ими на всю жизнь, проводимую больше съ женщинами. Какое образованіе можетъ дать своимъ дтямъ мать, сама неимющая его? Какую практическую мудрость можетъ передать своимъ дтямъ женщина, удаленная отъ всхъ общественныхъ сношеній? Если дитя съ раннихъ поръ привыкаетъ видть въ матери ничтожное существо, только средство къ произведенію его на свтъ, если юноша долженъ видть въ спутниц своей жизни только средство къ наслажденіямъ, то какихъ возвышенныхъ подвиговъ и чувствованій ожидать отъ сердца, затвореннаго для любви семейной? Прекрасныя стремленія души человческой гаснутъ, умерщвленныя губительнымъ словомъ лжеучителя, и человкъ остается лишь съ пародіями ихъ. Исторія мусульманскихъ народовъ полна примрами самаго зврскаго нарушенія семейныхъ связей. Что жь касается до рыцарскаго духа аравитянъ во время крестовыхъ походовъ, то оінь принадлежитъ пустынному бедуину, у котораго очень-рдко встрчаются дв жены, а не горожанамъ съ развращенными нравами. У бедуиновъ законнымъ женамъ принадлежитъ дань самыхъ благородныхъ чувствованій человка: власть повелвать страстями мужчины силою своей любви и наконецъ первенство надъ соперницами, но все это созданіе не ислама, а народнаго характера, внесенное мало-по-малу въ мусульманское общество, для семейнаго быта котораго лжеучитель изрекъ, между-прочимъ, замчательное правило: ‘не отставляй твоей палки отъ дома твоего, чтобъ сохранить чистоту нравовъ’ {Предан.}.
Такимъ-образомъ, уничтоживъ идею національности, Мухаммедъ попралъ и идею семейства: послдствія уничиженія женщины отразились на всемъ мусульманскомъ быт. Обезславивъ супружескую любовь, отнявъ у женщинъ право гражданства, Алкуранъ не могъ, однакожь, побдить навсегда человческой природы и открылъ путь многочисленнымъ харемнымъ интригамъ, въ которыхъ иной разъ одна жена является повелительницей мужа, чмъ-то въ род супруги, хотя это первенство стоитъ ей потери всей нравственности.
Алкуранъ подробно занимается бракомъ, какъ установленіемъ моральнымъ и гражданскимъ {Алкур. IV, 3, 26 и слд.} и опредляетъ степень крови для бракосочетанія {Тамъ же.}, допуская непозволительное смшеніе: иногда можно жениться на сестр жены. Оставляя гражданскую сторону мусульманскаго брака, мы не можемъ не указать на его почти-постоянную случайность: мужчина и женщина знаютъ другъ друга лишь по чужимъ разсказамъ, важный вопросъ жизни ршается наемницами. Такому обычаю, проистекающему изъ уставовъ самой религіи и отчуждающему моральную привязанность мужа и жены, обязанъ Востокъ, въ числ другихъ причинъ, безчисленной путаницей въ семейныхъ отношеніяхъ.
Какъ естественное послдствіе многоженства, является въ ислам разводъ {Разводъ и его условія изложены въ глав. II (ст. 226 и слд), LXV (1 и слд.), XXXVIII, LVIII и друг. Алкурана.— Разводъ заимствованъ изъ іудейства.}. Нтъ ничего легче мусульманину, какъ разорвать супружскія цпи, стоитъ мужу сказать: ‘я отвергаю тебя’. И здсь женщина унижена: только мужъ можетъ отказываться отъ жены своей или давать ей позволеніе на разводъ, и на это должно имть важныя причины: жена можетъ лишь съ выкупомъ и съ согласія мужа разводиться съ нимъ и потомъ выходитъ по своей вол за другаго {Алкур. II, 229 и др.}. Мухаммедъ сказалъ, ‘проклятіе Божіе на всякомъ, изъ сладострастія разводящемся’ {Предан.}, и мусульмане, сообразуясь съ этимъ возгласомъ, рдко пользуются разводомъ и стараются мирить чувственность съ закономъ: большею-частью они даже не знаютъ всхъ условій, при которыхъ возможенъ разводъ, а между-тмъ мы не утаимъ, что здсь чувственность доведена до высокой утонченности — есть разводъ ‘несовершенный и совершенный’, есть ‘благочестивый обманъ’, {Алкур. II, 230.} и проч.
Охраняя непорочность женъ своихъ, Мухаммедъ преслдовалъ прелюбодяніе: въ Алкуран назначается согршившимъ мужчин и женщин сто ударовъ кнутомъ въ собраніи мусульманъ {Алкур. XXIV, 2. О свидтеляхъ прелюбодянія. См. Алкур. IV, 39, гд предписано уличенныхъ въ этомъ грх женъ запирать въ домы до смерти или до освобожденія ихъ Богомъ.}, а въ преданіяхъ лжеучитель выразился еще сурове: ‘дитя прелюбодянія принадлежитъ ложу, а прелюбодй — побіенію камнями’. Такое рзкорчіе въ уставахъ происходитъ оттого, что въ первый разъ дло шло о жен самого Мухаммеда, подвергшейся подозрнію въ измн, а мусульманскіе законники опредляли, что первое наказаніе падаетъ на небрачныхъ, а второе — на брачныхъ лицъ. Какъ бы то ни было, а пеламъ во всякомъ случа и здсь выдерживаетъ свой характеръ жестокости, и между-тмъ, преслдуя такъ немилосердо преступленіе, которому и стыдно бы показываться въ мусульманскомъ полигамномъ обществ, почти чуждомъ нравственныхъ увлеченій, Алкуранъ выражается весьма-легкомыслено о порок противу природы {Алкур. XXVII, 56.}, называя его только заблужденіемъ… Наконецъ упомянемъ мимоходомъ, что Мухаммедъ изреченіемъ въ своей ‘книг’ допустилъ существованіе евнуховъ въ мусульманскомъ обществ {Алкур. XXIV, 31.}, и слдовательно неправы т {D’Ohsson, ‘Tableau gnral de l’Empire Othoman, IV, 475, Garcin de Tassy, Exposition de la foi Musulmane’, 87.}, которые отрицаютъ законность этого варварскаго учрежденія въ ислам.
Мы не будемъ говорить о правилахъ наслдства, изложенныхъ въ Алкуран {Алкур. II, 276—178, IV, 6, 12 и друг. О духовномъ завщаніи, какъ общественной обязанности, см. Алкур. II, 176, 242, о взаимныхъ договорахъ тамъ же, объ условіяхъ займа и платежа, II, 282—283. Уставъ о наслдств отчасти заимствованъ изъ іудейства.}, отчасти проникнутыхъ духомъ исключительности, по обратимъ вниманіе на уставъ о невольничеств.Примръ невольничества существуетъ въ ислам въ самомъ обширномъ размр: по опредленію ислама, господинъ вполн располагаетъ своимъ рабомъ, его собственностью, его судьбою, его дтьми, даетъ ему самъ жену, употребляетъ въ какую угодно работу, продаетъ, даритъ, не даетъ никому отчета даже въ насильственной смерти своего раба {‘Рабъ и все, чмъ онъ владетъ, принадлежитъ его господину’. Предан.}. И здсь исламъ гнететъ преимущественно немусульманъ: свободный мусульманинъ не можетъ быть невольникомъ или невольникъ муслимъ не можетъ быть рабомъ у немусульманина, родство уничтожаетъ рабство. Хотя Мухаммедъ сказалъ: ‘освобождайте своихъ собратій изъ оковъ рабства’ {Предан.}. ‘Мусульманинъ, освобождающій собрата, освобождается самъ отъ страданій человческихъ и вчнаго огня’ {Пред.}. Хотя исламъ предписываетъ милосердіе къ рабамъ {Отношенія господина къ невольнику въ мусульманскихъ земляхъ большею-частью проистекаютъ изъ старинныхъ преданій.}, однако мусульмане слабо помнятъ эти благодтельныя сентенціи: рдко покупаютъ себ блаженство неба съ ущербомъ благъ земныхъ, даже мало употребляютъ неполное условное освобожденіе, допускаемое религіею, и стараются увеличивать число невольниковъ и угнетеніе ихъ, пользуясь правомъ сильнаго и богатаго. Жестокость, безнравственность и запутанность ислама въ этомъ дл простирается до того, что онъ позволяетъ господину раздлять ложе со всми невольницами и двумъ господамъ имть одного раба. Мусульмане очень любятъ имть невольниковъ, и покупаютъ ихъ при первой возможности, такъ-что значительную часть городскаго общества составляютъ рабы. Что же касается до филантропическихъ защитниковъ мусульманскаго рабства, утверждающихъ, что невольникъ составляетъ у мусульманина часть семейства и нердко выводится въ люди, то защитники опираются въ этомъ случа на исключенія, а не на общее правило {Алкур. V, 42.}.
Уголовные законы ислама большею-частью жестоки: напримръ, воръ, мужчина или женщина, долженъ наказываться отсченіемъ руки {Алкур. XVI, 128, XLII, 38.}. Хотятъ извинить эту жестокость желаніемъ Мухаммеда прекратить разбои бедуиновъ, по какое дло образованному обществу до бедуинскихъ привычекъ и пороковъ? Кром этого аравійскаго оттнка, въ уголовныхъ законахъ ислама есть еще другой важный уставъ изъ бедуинскихъ нравовъ: кровомщеніе. Хотя Мухаммедъ и говоритъ, что терпніе лучше мстительности {Алкур. II, 173—174, IV, 94, V, 49 и друг. Мусульманскіе законники замняютъ бдному человку освобожденіе невольника дву мсячнымъ постомъ,}, хотя, но уложенію Алкурана, воинственный ‘крикъ бедуиновъ’: пожаръ за пожаръ, но никогда стыдъ! мщеніе за мщеніе — но никогда позоръ! смягчается внесеніемъ денежной пени ‘діэтъ’ за кровь убитаго и освобожденіемъ невольника {Алкур. II, 173. Еще XVII, 33 и XXV, 68.}, однако въ то же время Алкуранъ возглашаетъ: ‘а вы, врующіе вамъ написано кровомщеніе за убійство, свободный человкъ за свободнаго, невольникъ за невольника, женщина за женщину’ {Алкур. XVI, 128, еще XLII, 38.}, и даже опредляетъ степень мщенія: ‘если вы мстите за обиду, мстите наравн съ обидою, которая нанесена вамъ’ {Алкур. IV, 62. По объясненію мусульманскихъ законниковъ (Бейзави), здсь разумются верховныя и низшія власти, насколько ихъ повелнія, законны (съ мусульманской точки зрнія).}. Практическая мудрость ислама, на пути смягченія бедуинской жестокости, далеко не достигла благоразумной мры, и въ этомъ отдл ислама господствуетъ варварство, свойственное лишь неразвитымъ пламенамъ. Замтимъ, однакожь, съ особеннымъ удовольствіемъ, что законъ ‘кисаса’ jus talionis ne нравился вполн тмъ націямъ, гд его не было въ обыча.
Остается разсмотрть государственные законы ислама. Уже заране мы должны ожидать здсь огромныхъ пропусковъ и потому, что Мухаммедъ выдавалъ себя лишь за религіознаго реформатора, и потому, что бывшее у него примромъ арабское общество не представляло, въ своей олигархіи, достаточныхъ данныхъ для составленія идеи о государств, даже въ самомъ ограниченномъ смысл: дло подтверждаетъ наши ожиданія.
Первый и главный пропускъ состоитъ въ томъ, что въ первобытномъ ислам нтъ ни государя, ни государства. Это странное съ перваго взгляда явленіе произошло очень-просто: Мухаммедъ не изъявлялъ притязанія на корону, онъ заботился лишь о душевномъ и отчасти тлесномъ спасеніи своей общины, и, какъ руководитель ея, ввелъ въ Алкуранъ многіе гражданскіе уставы, но тмъ дло и закончилось. Ни государя, ни государства Алкуранъ не далъ мусульманамъ. Мы и не можемъ требовать этого отъ Мухаммеда: съ его ограниченными понятіями объ общественномъ устройств, онъ не въ силахъ былъ отличить религіи отъ политики, божескій уставъ отъ гражданскаго, и, смшавъ оба направленія, политическаго порядка и власти не далъ. Въ фокус его воззрнія постоянно вращался не человкъ съ его потребностями, но мусульманинъ съ нетерпящимъ фанатизмомъ и исключительнымъ складомъ. Находятъ, что Мухаммедъ не создалъ даже первосвященства, но это несовсмъ-справедливо: онъ не титуловалъ себя такъ, но на дл онъ былъ первосвященникомъ своей общины. Очевидно чуждый идеи о томъ огромномъ развитіи, которое современемъ должна была получить его община, Мухаммедъ и при смерти своей не заботился о преемник: въ слпомъ убжденіи, что -омъ обладатель откровенія, лжеучитель считалъ свой подвигъ конченнымъ, потому-что образовалъ паству, и не думалъ о государств. Эти важные пропуски взялись пополнить сподвижники Мухаммеда, на основаніи нкоторыхъ преданій. Но — увы! темная и близорукая идея, руководившая лжеучителемъ, явилась здсь во всей своей слабости. Съ трудомъ отъискались слдующія изреченія: ‘повинуйтесь Богу, повинуйтесь посланнику и имющему власть изъ васъ’ {Предан.}, ‘правленіе побдителю’ {Предан.}: ‘тотъ, кто умираетъ, не зная имама своего времени, умираетъ смертью непросвщеннаго’ {Предан.}, ‘имамы изъ курейшитовъ’ {Персіяне и турки республику означаютъ словомъ ‘джумхуръ’ — община.}. Этимъ ограничился Мухаммедъ въ опредленіяхъ своихъ относительно начала, изъ котораго истекаетъ верховная власть. Очень-естественно, что неясное преданіе ‘правленіе побдителю’ открывало, вопреки другимъ указаніямъ, широкій путь хищничеству и низверженію утвержденной династіи, чмъ и не замедлили воспользоваться люди предпріимчивые. Это ‘правленіе’ безъ опредленнаго принципа осталось и остается навсегда единственнымъ въ мусульманской держав. Если такъ неопредленно исходное положеніе, то вредныя послдствія его для общественнаго устройства и государственнаго благоденствія не могутъ не быть обширны.
Такъ-какъ Мухаммедъ въ лиц своемъ соединялъ первосвященника и правителя, то мусульманскіе законники, глядя на примръ наставника, положили, что мусульмане должны быть управляемы однимъ имамомъ, который соединяетъ съ себ власть духовную и свтскую, который иметъ право и силу наблюдать за исполненіемъ предписаній закона, справедливо наказывать, защищать границы, собирать войска, содержать порядокъ въ государств, отправлять правосудіе, длить законно добычу, совершать публично молитву по пятницамъ и въ праздники, однимъ словомъ, держать всякій урядъ въ государств. Власть имама обнимаетъ все: вс должны повиноваться ему и всякая власть, проистекающая не отъ него, считается незаконною даже и тогда, когда она дйствуетъ на состояніе страны благотворно. Эти постановленія принадлежатъ послдующимъ временамъ и Мухаммеду не должны-быть приписываемы, хотя они большею-частью основаны на его образц. Впрочемъ, молчаніе Алкурана о правахъ государя, произвело разногласіе въ мнніяхъ мусульманскихъ законниковъ: одни, признавая единство халифата и нераздльность верховной власти, утверждаютъ, что мусульманскія державы должны составлять одно ‘тло и что незаконные похитители должны признавать духовную власть имама, другіе же налагаютъ на хищниковъ и обязательство признанія свтской власти имама, то-есть, налагаютъ на нихъ обязанности сузереновъ. Такимъ-образомъ исламъ, отрицая законность хищничества власти, въ то же время предлагаетъ условія, которымъ должна подвергаться незаконная власть, чтобъ получить силу.
Исламъ не требуетъ отъ имама совершенства во всхъ отношеніяхъ, но предписываетъ для имамата пять необходимыхъ качествъ: мусульманизмъ, свободное состояніе, мужескій полъ, здравый разсудокъ и совершеннолтіе, кром-того, имамъ долженъ быть видимъ. Это послднее условіе принимается суннитами по причин многихъ смутъ въ мусульманскихъ земляхъ, такъ-какъ шіиты признаютъ поврье о невидимомъ имам ‘Мехди’, которымъ нсколько разъ пользовались, въ ущербъ общественнаго спокойствія, искусные обманщики, достигавшіе иногда трона. Дальнйшія предписанія ислама относительно государя состоятъ въ томъ, что исламъ не допускаетъ ни дробленія власти въ лиц двухъ или боле правителей, ни республиканскаго правленія {По народному убжденію, турецкій султанъ ежедневно можетъ казнить семерыхъ, великій везиръ — шестерыхъ и т. д. для каждаго везира ‘куббе’ по чину, простые везиры имютъ право на одну голову.}, ни регентства. Пороки не препятствуютъ имаму отправлять свои обязанности, лишь бы онъ не впадалъ въ невріе, и мусульмане обязаны ему повиновеніемъ, каковы бы ни были права его на тронъ и какъ бы дурно онъ ни управлялъ. По этому опредленію, верховная власть имама и его управленіе неприкосновенны, но недостатки мусульманскаго правителя, по опредленію законниковъ, должны быть терпимы только до-тхъ-поръ, пока злоупотребленія обращаются въ кругу администраціи, какъ скоро имамъ посягнетъ на измненіе уставовъ ислама, признанныхъ законниками, онъ отршается отъ власти. Такимъ-образомъ справедливо мнніе, что верховная власть въ мусульманскихъ державахъ ограничена религіей, иначе, духовнымъ сословіемъ, но такое ограниченіе можетъ повести лишь ко вреду для общественнаго развитія, что мы дйствительно и находимъ въ мусульманскихъ владніяхъ. Мсто общественнаго сужденія здсь заступаютъ фанатическіе приговоры изувровъ, и притомъ, ограничивая верховную власть сохраненіемъ коренныхъ уставовъ неподвижнаго и условнаго порядка, исламъ даетъ султану полное и безотчетное право въ частности на жизнь и смерть каждаго подданнаго {Предан.}: въ этомъ-то а состоитъ собственно-деспотическая сторона мусульманскаго монархизма. Утверждаютъ, что ни Мухаммедъ, ни Алкуранъ не виноваты въ злоупотребленіяхъ восточнаго деспотизма, которыми омрачена исторія мусульманскихъ государствъ. Положимъ, что первоначальный идеалъ мусульманскаго повелителя состоялъ въ надзор за точнымъ исполненіемъ даннаго закона, въ предводительствованіи военною силою и въ употребленіи ея на упроченіе и расширеніе вры, положимъ, что дальнйшія опредленія ислама о султанской власти возникли на основаніи готовыхъ азіатскихъ преданій и примровъ, но разв выпустимъ мы изъ виду тотъ соблазнительный образъ централизаціи власти, который представленъ самимъ Мухаммедомъ?
Наконецъ, значительный пропускъ встрчается и въ опредленія престолонаслдія. Лжеучитель только сказалъ: ‘Не привтствуйте народа, надъ которымъ (царствуетъ) женщина’ {На основаніи этого принципа являются въ мусульманств ‘Эхлимена’ — люди запрета, имющіе достаточную силу для исполненія чего-нибудь.}, и, какъ-бы удовольствовавшись и здсь уничиженіемъ женщины, остальное предалъ на волю рока. Исламъ длаетъ законною власть государя или по праву наслдства, или по праву оружія — постановленіе, принадлежащее первымъ временамъ халифата, когда законники хотли оправдать владычество Умайядовъ и, основываясь на изреченіи ‘правленіе побдителю’, опредлили, что вс событія міра въ вол Божіей и что, поэтому, завоеватель трона покровительствуется небомъ. Позднйшіе законовдцы подтвердили это ршеніе {Предан.} и запретили даже курейшитскому племени притязанія на престолъ, если ужь царствуетъ государь, хотя и незаконный. Святотатственно соединяя религію съ политикой, исламъ открылъ обширное поле собственному разрушенію: всякая религіозная секта ужь легко превращается, при такомъ начал, въ политическую. Право избранія и право наслдства, религія и политика встртились враждебно у смертнаго одра лжеучителя… но это предметъ посторонній для настоящей статьи.
Заступники ислама особенно гордятся тмъ, что эта практическая религія отршаетъ аскетизмъ (‘нтъ отшельничества’, сказалъ Мухаммедъ) {‘Когда встрчаются два врующіе и здороваются руками, падаютъ грхи ихъ подобно тому, какъ падаютъ сухіе листья съ дерева’. Пред.}, и предписываетъ соединеніе въ гражданское общество {Алкур. XXXIX, 12.}. Мы знаемъ изъ исторіи, что первый уставъ не исполняется, что въ мусульманств довольно аскетическихъ орденовъ, да этого нарушенія и должно было ожидать, зная разнообразіе человческой природы. Другое предписаніе требуетъ въ общественныхъ отношеніяхъ уваженія старшихъ, на основаніи изреченія: ‘разв равняются т, которые свдущи несвдущимъ’ {Алкур. XLVI, 14—15. Дтоубійство (двочекъ), бывшее въ обыча у древнихъ аравитянъ, воспрещено. Алкур. XVII, 33.}? Здсь дло, по обыкновенію, идетъ только о просвщенныхъ въ вр, но уваженіе вообще старшихъ составляетъ въ ислам религіозное правило, только оно состоитъ — кому ужь и неизвстно это!— не въ душевномъ уваженіи, а въ наружномъ раболпств, съ многочисленными ‘теменна’ и ‘серфру’, переходящими, при первомъ удобномъ случа, въ дикую потху надъ прежнимъ идоломъ. Историческихъ и другихъ доказательствъ на это довольно. По предписанію религіи, униженіе существуетъ въ отношеніяхъ учениковъ къ учителямъ, дтей къ родителямъ {Предан.}, рабовъ къ господамъ, но въ этомъ униженіи, только наружномъ, большею-частью исчезаетъ теплота чувства. Матеріальное пониманіе любви до того преобладаетъ въ мусульманскомъ обществ, что ласки между родственниками здсь большая рдкость.
Мухаммедъ, думавшій боле о религіозной реформ, предоставилъ своимъ преемникамъ составленіе государственныхъ законовъ и учрежденіе мстъ и должностей. Видя, необходимость создать организованное общество, ученики Мухаммеда занялись гражданскими уставами и постановленное сохранилось съ небольшими измненіями донын. Во всхъ правилахъ они руководствовались Алкураномъ и преданіями, и чего не доставало, то дополняли въ дух проповди лжеучителя. Алкуранъ представляетъ положенія касательно раздла и употребленія добычи — цлая восьмая глава носитъ названіе ‘Добыча’ — имя въ виду не развитіе внутренняго государственнаго благосостоянія, но угнетеніе немусульманъ, благотворительность на счетъ хищенія — правило, котораго постоянно держатся и донын въ мусульманскихъ владніяхъ. Науку государственнаго управленія мусульмане называютъ ‘ріасетъ’ — кораблевожденіе, и съ этимъ понятіемъ непремнно соединяютъ употребленіе строгости, что они означаютъ словомъ ‘сіасетъ’ — лошадеуправленіе. Было бы неумстно и долго разбирать вс гражданскія учрежденія въ мусульманскихъ державахъ, довольно сказать, что они, какъ основанныя на проповди лжеучителя, не могутъ быть справедливы и согласны съ истинною образованностью. Управленіе во всхъ мусульманскихъ государствахъ представляетъ тотъ капитальный педантизмъ, что нтъ должнаго надзора и поврки за лицами, могущими произвольно предаваться злоупотребленіямъ, основу правосудія составляетъ Алкуранъ, объясняемый каждымъ судьею по-своему, такъ-что отправленіе правосудія находится въ рукахъ безсовстныхъ казуистовъ, и притомъ въ мусульманской держав чиновниками могутъ быть только мусульмане. Несмотря на то, что Мухаммедъ проклялъ монополистовъ, помстивъ ихъ въ Судный День въ число убійцъ пророковъ, монополіи въ мусульманскихъ земляхъ весьма-обыкновенны.
Наконецъ пора взглянуть на послднее положеніе ислама — на отношенія къ немусульманамъ, полныя высшей несправедливости и самой зловредной исключительности. Прежде всего Алкуранъ требуетъ конечнаго и повсемстнаго истребленія немусульманъ, почти въ каждой глав проповдуя ‘джихадъ’, войну за вру, который не иначе знаменуется, какъ ‘путемъ Божіимъ’. Изъ легіона такихъ возгласовъ приведемъ немногіе, въ которыхъ выразился съ особенною силою духъ нетерпимости, разлитый по всму ученію Мухаммеда: ‘ратуйте противъ нихъ (неврующихъ) до-тхъ-поръ, пока не останется неврія, и пока не будетъ вра только въ Бога’ {Алкур. V, 40.}, ратуйте противъ неврующихъ въ Бога и въ послдній день, и несчитающихъ запрещеннымъ того, что запретилъ Богъ и Его посланникъ, и неврующихъ въ истинную вру имющихъ книги, пока они не дадутъ дани и не будутъ покорены {Алкур. IX, 29. См. еще Алкур. II, 187 — 189, 212, 245, IV, 76 — 79, 86,_ VIII, 40 — 57, 63, IX, 5, 36, 38 — 39, 41 и слд. 124, XXII, 77, XLVII, 16. Въ преданіяхъ поставлено слдующее рдкое выраженіе: ‘знайте: рай находится подъ тнью мечей’.}. По ученію ислама, джихадъ — нормальное и постоянное положеніе мусульманъ, и хотя нкоторые законники, на основаніи немногихъ изреченій Алкурана {Алкур. II, 187, IV, 257.}, утверждаютъ, будто мусульмане не должны нападать первые, однако большинство (хонефитскій толкъ), и притомъ на основаніи многочисленныхъ изреченій, опредлило, что мусульмане должны начинать войну съ неврующими. Только слпой, хромой и разслабленный освобождаются отъ джихада {Алкур. XLVIII, 17.}. Но, кром физическаго джихада, есть еще моральный, по опредленію Алкурана, потому-что часть мусульманъ должна идти на войну, а другая заниматься изученіемъ и проповдываніемъ вры {Алкур. IX, 123.}, и наконецъ мусульманинъ можетъ жертвовать на джихадъ имущество {Алкур. IX, 41.}, такъ-что сюда входятъ даже женщины съ своими заработками. Только два исхода прекращаютъ джихадъ: или истребленіе немусульманъ, или дарованіе имъ помилованія, съ обязательствомъ подданства, унизительнаго поголовнаго окупа съ потерею гражданства {Алкур. II, 189, VIII, 63, IX, 11.}. Перемиріе, допускаемое Алкураномъ, только временная мра, и притомъ длятого, чтобъ потомъ поразить врне немусульманъ. Пеламъ въ воинскихъ уставахъ довольно жестокъ {Въ Алкуран есть даже правила стратегіи (IV, 73).— Воинскіе уставы Алкурана сходны съ іудейскими.}: онъ разршаетъ предавать смерти враговъ вры, хотя щадить даже тхъ, которые не могутъ вредить (женщинъ, дтей, стариковъ, немощныхъ), запрещаетъ уродовать плнниковъ, но позволяетъ обращать ихъ въ рабство и продавать, отдаетъ плнныхъ въ волю побдителя, во не позволяетъ мнять ихъ или отпускать на выкупъ. Миръ съ врагами дозволяется только въ крайности, и то, какъ мы сказали, временной {‘И нуженъ миръ отъ нихъ (неврующихъ), если отъ него будетъ намъ польза’. Предан.— ‘И даваніе имущества ради мира ненужно, исключая избжанія гибели’. Предан.— См. еще Алкур. XLVII, 37.}. До какой степени возвышена Мухаммедомъ важность и заслуга джихада, это мы видли не разъ, а до какой степени самый джихадъ пагубенъ для образованности, это видно изъ исторіи мусульманскихъ державъ. Военный деспотизмъ начало свое отчасти беретъ также въ джихад.
Въ тсной связи съ джихадомъ стоитъ безпримрное униженіе немусульманъ, проповдуемое Алкураномъ: ‘питайтесь достояніемъ, отнятымъ у неврующихъ {Алкур. IV, 70.}, по истеченіи священныхъ мсяцевъ, ратуйте противъ неврующихъ, несоблюдающихъ договоровъ, берите ихъ {Алкур. IX, 5. Объ отношеніяхъ мусульманъ къ немусульманамъ говорится еще въ слдующихъ мстахъ Алкурана: II, 99, 103, 114, III, 27, 114, IV, 47, 54, 1 15, 116, 137, 138, 143, V, 56, 62, 63, 83, 84, 85, IX, 8, 9, 10, 23, 28, LVIII, 15, 22, LX, 1, 2, 3, 4, 13.} и пр. Такимъ-образомъ Алкуранъ ставитъ вн закона всхъ немусульманъ, такъ-что нтъ ни одного народа мусульманскаго и въ этомъ народ ни одного мусульманина, который, по ученію ислама, не имлъ бы права убить каждаго немусульманина, или завладть животомъ и животами его, какимъ бы ни было способомъ. Вся ‘страна вражды и (дар-уль-Харбъ) есть собственность перваго захватывающаго ее мусульманина: только трактаты, договоры и другія обязательства могутъ остановить дйствіе этого права, умрить его и даже въ большой части отмнить (напримръ, при поступленіи немусульманъ въ число ‘райя’ немусульманскихъ подданныхъ мусульманской державы). Обязательствомъ считается ‘аманъ’ обезопасеніе {Подъ аманомъ заключается идея не только безопасности вообще, или частной безопасности, на которую иметъ право всякій обитающій въ своей земл, по и понятіе безопасности гарантированнаго иностранца и даже врача.}, данное одному или нсколькимъ немусульманамъ какимъ бы то ни было свободнымъ мусульманиномъ, и этотъ аманъ иметъ силу не только передъ тмъ, кто далъ его, но и для всего мусульманскаго общества, въ томъ числ и для султана (‘кровь неврующаго получаетъ значеніе только черезъ аманъ’), такъчто за убитаго обезопасеннаго ‘муста’минъ’ полагается на убійцу ‘діэтъ’ цна крови, и ‘кефарегъ’ искупленіе. Относительно пріобртеній живота и животовъ у немусульманъ исламъ очень-нецеремоненъ: онъ допускаетъ два способа: открытую войну и хищничество, послднее можетъ даже переходить просто въ воровство, потому-что духовный законъ осуждаетъ, но не наказываетъ воровства въ ‘стран вражды’, такъ-какъ исламу нтъ до нея никакого дла. Удивительно нравственнныя и благородныя правила, на основаніи которыхъ немусульманинъ есть существо безъ правъ и состоянія въ этомъ мір, законная добыча перваго мусульманина — цль для всякаго угнетенія и хищничества, однимъ словомъ, уничтоженіе, возведенное въ идеалъ! Не только граждански, но и духовно уничтожаетъ немусульманъ проповдь Мухаммеда: ‘не падайте духомъ, не просите мира: вы ихъ (неврующихъ) выше и съ вами Господь’ {Алкур. XLVII, 37.}, вмст-съ-тмъ, Алкуранъ совершенно отчуждаетъ мусульманъ отъ немусульманъ (‘а вы врующіе! водите дружбу лишь между собою’ {Алкур. III, 114, еще Алкур. III, 27.}, разрывая даже родственныя узы {Алкур. IX, 114, LX, 3.}. Отсюда вытекаетъ та неутомимая ненависть къ немусульманамъ, то презрніе, гнушающееся всмъ немусульманскимъ, какъ бы оно полезно ни было, то омерзніе, недопускающее даже прикосновенія къ немусульманнну, какъ къ нечистому, та постоянная неодолимая преграда, которая раздляетъ привилегированныхъ отъ паріевъ, ‘дар-уль-исламъ’ отъ ‘дар-уль-харбъ’. Всякому извстно, что мусульманинъ считаетъ грхомъ даже пребываніе въ ‘стран вражды’. Напрасно думаютъ, будто преобразованія, въ дух смягченія, возможны при такихъ положительныхъ и ясныхъ опредленіяхъ Алкурана и ислама: вы, новые реформаторы, можете поставить иной принципъ, совершенно-чуждый исламу, но это будетъ прямое отрицаніе самыхъ коренныхъ уставовъ мухаммедова ученія, въ которомъ такъ тсно связана ненависть къ немусульманамъ съ ‘иманомъ’ догматической и даже моральной частью вры ‘динъ’. Ниспровергайте исламъ, но не говорите, что вы развиваете недосказанныя положенія въ его же дух, издавайте гюльханейскія грамоты, но не утверждайте, что ваша реформа въ видахъ ислама законна: скажите намъ сначала стихи Алкурана или преданій, на которыхъ вы основываетесь, или, въ крайнемъ случа, покажите примръ изъ первыхъ временъ мусульманства, мы же съ своей стороны знаемъ знаменитое изреченіе лжеучителя: ‘всякое нововведеніе есть противуобычіе, а всякое противуобычіе — заблужденіе, а всякое заблужденіе (ведетъ) въ огнь адскій {Предан.}. Дйствуя такимъ образомъ въ отношеніи къ исламу, по-крайней-мр сознайтесь, что вы дйствуете противъ смысла ислама. Но мы знаемъ, что откровенныя сознанія не въ вашемъ дух, что вы боитесь новыхъ веххабитовъ… Ложь носитъ наказаніе въ себ самой.
Обзоръ нашъ конченъ. Всякій безпристрастный читатель можетъ теперь видть, какъ ложно думаютъ объ ислам т, которые считаютъ возможнымъ сліяніе истинной образованности съ ученіемъ Мухаммеда. Съ своей стороны, мы считаемъ долгомъ предъявить, что признаемъ такое соединеніе ршительно-противоестественнымъ и недостаточнымъ: одно изъ двухъ: или исламъ не будетъ исламомъ, или образованность не будетъ образованностью, средины здсь нтъ. Нкоторыя уступки съ обихъ сторонъ ни къ чему не поведутъ: съ одной стороны ослабляется энергія, съ другой не достигается истина. Не съ преднамренною цлью прійдти къ заране-составленному результату начали мы эту статью и не избирали мы умышленно только т мста Алкурана и преданій, которыя годились для оправданія нашей идеи: напротивъ, мы даже постоянно слдовали тмъ исходнымъ пунктамъ, которые принимаются мусульманскими законоучителями, и если только не всегда соглашались съ послдними въ результатахъ, то единственною причиною было отсутствіе слпой вры и разумный разборъ предлагаемой исторіи. Длая уступку и европейскимъ хвалителямъ ислама, мы почти постоянно разсматривали это ученіе именно съ той стороны, которою хотятъ его возвысить — съ практической, по и это повело лишь къ отрицательнымъ выводамъ. Прежде придавали на Запад исламу абстрактную тенденцію, съ нкотораго времени, за долго, впрочемъ, до ныншнихъ событій, вошло въ моду восхищаться практичностью, реальностью мухаммедова ученія: ни то, ни другое, при ближайшемъ разсмотрніи всхъ уставовъ ислама, не оказывается состоятельнымъ. Если въ однхъ частяхъ вроученія исламъ является, благодаря отчасти позднйшему вліянію греческой философіи, чисто-умозрительнымъ и притомъ осмысленнымъ — Божество чуждо всякаго образа, а Мухаммедъ одаренъ человческими слабостями — то многія части того же вроученія не только положительны, но даже матеріальны. Гегель считаетъ идеалъ мусульманина отвлеченностью, въ которой фанатизмъ относится отрицательно къ конкретному, приписывая въ то же время мусульманскому фанатизму способность къ подвигамъ великодушія {Hegel’s ‘Vorlesungen ber die Philosophie der Geschichte’, 363—364.}, но въ этомъ историческомъ воззрніи знаменитый философъ не сконцентрировалъ всего мусульманскаго ученія и не отдлилъ внушеніи ислама отъ характера арабской націи. Разумется, если мы будемъ имть въ виду только нкоторыя изреченія Мухаммеда, то дйствительно впадемъ въ абстрактность. Эти нкоторыя изреченія въ преданіяхъ поясняются такъ: ‘лучшій изъ людей есть тотъ, который учитъ или учится Алкурану’ — ‘кто не слдуетъ моему образу жизни, тотъ не изъ моихъ’, и наконецъ требованіе вчнаго джихада. Но пеламъ, какъ мы видли, не ограничивается такою отвлеченностью, и хотя, по отношенію къ немусульманамъ, муслимъ обязывается постояннымъ и вчнымъ джихадомъ, по, но отношенію къ самому себ, ему не только дозволяется, но даже предписывается эгоистическое наслажденіе, и слдовательно воловина абстракціи здсь ужь уничтожена. Точно такъ же несправедливо утвержденіе безусловной практичности ислама: въ догмат свободы воли человческой, между-прочимъ, исламъ стремится къ нераціональной отвлеченности, а во многихъ другихъ случаяхъ, какъ мы показали, практичность переходить въ грубую и одностороннюю матеріальность аномаліи въ характер ислама. И къ чему же привели мусульманскія націи практичность ислама? Къ умственному усыпленію, къ позорной лни.
Еслибъ мы захотли распространить снисходительность въ сужденіи объ ислам до того, что, вопреки заповди Мухаммеда, отдлили бы религію отъ политики, то и это снисхожденіе не привело бы къ утшительному результату. Несмотря на то, что первая часть наполнена заимствованіями изъ другихъ исповданій, излишняя отвлеченность произвела недостатокъ раціональности, а между-тмъ до настоящаго идеализированія ни одно опредленіе не возвышается, а обрядовая часть лишена символизма. Божество является неумолимымъ къ одной половин человчества и слишкомъ-снисходительнымъ къ другой, съ обширнымъ предопредленіемъ также для одной части человческаго рода, принципъ фатализма мы не находимъ нужнымъ разсматривать съ строгою философскою послдовательностью, потому-что не видимъ въ немъ критеріума и даже разорвана въ немъ связь духа съ тломъ. Идея, конечно, также не установлена ни сама по себ, ни въ-отношеніи къ Безконечному, хотя ничто дйствительное не есть постоянно и все переходитъ. Въ представленіи будущей жизни боле важна угроза наказанія, нежели воздаяніе въ раю: послднее составляетъ только земное же наслажденіе, но въ широкихъ размрахъ, такъ-что интеллектуальное назначеніе ужь неумстно и духъ не иметъ цли для своего стремленія. Мусульманинъ и въ будущей жизни является совершенно-тлеснымъ и матеріалистомъ. По опредленію Даумера, исламъ возводитъ въ высокое ‘положительное, опредленное, жизнь бытіе’, но въ этомъ нераціональномъ возведеніи преобладаетъ грубая матерія для конечнаго. Экзотерическій Алкуранъ не иметъ даже достаточныхъ основаній для религіи, въ историческую же часть вроученія введены недостойнымъ образомъ азіатскіе миы.
Возьмемъ ли мораль ислама: здсь поражаетъ насъ та же матеріальность и узкость взгляда {Въ преданіяхъ, какъ мы видли не разъ, встрчаются даже нелпыя толкованія, напримръ, происхожденіе зимы и лта Мухаммедъ объясняетъ двоякимъ свойствомъ адскаго огня — холодить и жечь.}. Правда, изъ обозрнія нравственныхъ уставовъ этого ученія мы видли нсколько правилъ, и полезныхъ, и удобоисполнимыхъ, и даже въ мусульманскомъ кругу равнственныхъ, но они имютъ значеніе только относительное, безъ нкоторыхъ условій они цнны лишь вполовину, а этихъ-то условій и недостаетъ исламу. Нравственный принципъ его составляетъ прежде всего Фанатизмъ, но это начало отрицательное, такъ-что исламъ самъ въ себ носитъ смя разрушенія. Идеаломъ для человка въ его естественномъ стремленіи Мухаммедъ взялъ аравитянина, идеаломъ же для человка въ его отношеніяхъ къ Богу и людямъ Мухаммедъ принялъ самого себя: отсюда проистекаютъ слабыя стороны мусульманской морали {О практической морали мусульманской. См. ‘Practical philosophy of the Muhammadan people, by Thompson’ (перев. съ персидскаго).}. Ограничивъ кругъ ея узкою чертою милосердія къ мусульманину и любви къ самому себ, исламъ обязываетъ человка къ извстной степени свирпости и развиваетъ чувственность {Мухаммедъ въ преданіяхъ часто говоритъ, что Богъ создалъ два предмета для блаженства людей: цвты и женщинъ.}, хотя въ то же время мы не находимъ въ ученіи Мухаммеда пластическихъ представленій. Для руководства человка исламъ недостаточенъ уже и потому, что одностороненъ, понятія о прав и груд несправедливы, изящныя искусства запрещены, въ-отношеніи между мужчиною и женщиною исламъ — стыдно сказать! не допускаетъ другой связи, кром плотской. Грустное опредленіе! Подвиги самоотверженія для спасенія погибающаго собрата весьма-рдки между мусульманами и потому, что нтъ истинной любви, и потому, что Фатализмъ признается основою событій. Везд исламъ позволяетъ увольнять себя отъ исполненія моральныхъ обязанностей, если представляется достаточная причина. Съ другой стороны, матеріальность лишила мусульманина цли въ жизни и дала ограниченный выводъ мусульманскому стремленію — жить длятого, чтобъ жить.
Въ немногихъ словахъ выражается смыслъ ислама: преданіе себя на волю Промысла, изступленное отреченіе отъ всего немусульманскаго и сенсуальное воззрніе на жизнь настоящую и будущую. Первое правило довело, въ числ другихъ причинъ, мусульманскій Востокъ до квіетизма. Въ абстрактности джихада исламъ знаетъ только дв національности: мусульманскую и немусульманскую, а всякую другую народность онъ подавляетъ {Въ одномъ преданіи, между прочимъ, говорится: ‘кто хочетъ племя свое подвести подъ народъ, къ которому оно не принадлежитъ, тотъ получитъ мсто въ аду’.}, и притомъ немусульманская народность вн закона. Исламъ не разуметъ даже и того, что какое-нибудь убжденіе лучше отсутствія всякаго убжденія: онъ не длаетъ различія между безвріемъ и врованіемъ немусульманскимъ, у него есть тупое выраженіе: ‘немусульмане одна нація’ {Изречен.}. Въ ислам нтъ отечества, есть только мусульманинъ: всякій посторонній элементъ отвергается какъ оскверненіе. Пускай бы еще исламъ, въ-отношеніи немусульманъ, ограничивался индеферентизмомъ, но, отрицая все неврное, онъ невольно впадаетъ въ обскурантизмъ, предлагая религіозную централизацію, исламъ не допускаетъ введенія мусульманской земли въ систему другихъ народовъ, какъ по ясному правилу религіи, такъ и по общему направленію мусульманскаго общества. Конечно, исламъ, вмсто племеннаго быта и разъединенія, предлагаетъ одну имперію, по, не дозволяя вносить въ нее ничего чужаго, въ то же время навязываетъ всмъ климатическія условія и поврья Аравіи, правила, пригодныя лишь для своего околотка, онъ уничтожаетъ до-мухаммедову исторію, называя ее временами невжества, и заставляетъ каждый народъ развиваться наперекоръ своей натур. Пожалуй, мы извинимъ Мухаммеду его уступки обстоятельствамъ, по исламу, какъ религіи, извинить не можемъ. Странны т, которые не хотятъ признать въ мусульманин человконенавидца.
Одно изъ важнйшихъ несчастій мусульманской религіи состоитъ въ томъ, что она не заботится о культур. Духовное совершенствованіе непонятно мусульманину, общая польза ему чужда, и это также составляетъ одну изъ причинъ мусульманскаго квіетизма. Въ основаніи человческой натуры лежитъ потребность усовершенствованія, но для этого необходимо человку побужденіе, необходимъ возвышенный идеалъ, котораго бы не достигалъ самый лучшій человкъ и, слдовательно, всегда бы имлось впереди что-нибудь для усовершенствованія: идеалъ мусульманина очень ограниченъ. Исламъ не допускаетъ прогресса ужь и потому, что всякое нововведеніе, по заклятію его, ведетъ въ огнь адскій. Не разршая тайны жизни, обойдя глубокіе вопросы, исламъ допускаетъ только крайне-одностороннее развитіе человка, а извстно, какъ это въ общественномъ значеніи пагубно.
Позволимъ себ еще нсколько словъ о мнимой исторической заслуг ислама, для разсмотрнія которой потребна особенная статья: защитники Мухаммеда восхваляютъ, какъ неслыханное благодяніе, уничтоженіе кровавыхъ жертвъ въ Аравіи. Но разв введеніе благодтельнаго устава въ одной земельк можетъ искупить опустошенія и страшныя человческія бойни въ цлой части свта, обезлюдненіе и войной, и многоженствомъ цвтущихъ и благодатныхъ странъ, поверженіе въ квіетическій обскурантизмъ многихъ мильйоновъ людей? И разв Аравія не осталась при прежнемъ кочевомъ и родовомъ быт, въ глубокомъ невжеств? И кто же можетъ поручиться, что этого благодянія, за которое благодарятъ Мухаммеда, не оказало бы Аравіи христіанство, еслибъ лжеучитель не вздумалъ пресчь ему пути? Ассирія и Персія были образованне ныншнихъ мусульманскихъ державъ, вопреки историческому совершенствованію, исламъ, всегдашній анахронизмъ, отодвигаетъ человчество назадъ. Едва-ли не самая видная услуга ислама состоитъ въ томъ, что онъ разнесъ по свту оспу, дотол неизвстную, и долго бывшую, какъ и самый исламъ, страшилищемъ для человчества. Предлъ пройденъ, грядущее созрло…