Горький Максим
Горький Максим
Мудрец
Мудрец
Примечания
Мудрец
Примечания
Мудрец
Мудрец, Горький Максим, Год: 1906
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Был мудрец.
Он понял печальную тайну жизни, тайна наполнила сердце его тёмным трепетом ужаса, и во мраке её грустно погасли улыбки земли, тихо умерли радости. Холодным оком разума своего он смотрел в глубь времён и видел там тьму, будущее было ясно для него — там была тьма. Он ходил по дорогам родины своей, по улицам городов и по сёлам её, он ходил, печально помавая одинокой, мудрой головой, и звучала в пёстром шуме жизни его проповедь, как печальный звон похоронного колокола.
— Люди! Вы живёте между тьмою и тьмой. Из пропасти неведения вышли вы, в тумане неведения трепещет жизнь ваша, ледяная тьма неведения ждёт вас впереди…
Люди слушали грустную речь его, понимали горькую правду её и вздыхали, молча глядя в очи мудреца.
Но, проводив его в одинокий путь мудрого, они шли к работам своим и на пиршества свои, ели хлеб свой, пили весёлое вино своё и, со смехом любуясь играми детей, забывали о нуждах своих и о горе, изведанном ими вчера.
Боролись друг с другом за власть и богатства, умилённо слушали проповедь любви, руками в крови ближнего своего ласкали милых сердцу красавиц и устами предателей целовали друзей своих. Воровали друг у друга имущество и, обогащённые кражами, горячо защищали собственность, бессовестно лгали друг другу, и все говорили, что лишь правда должна быть царицею жизни, а некоторые даже верили в благостную силу правды и страдали за веру свою. Любили они музыку и счастливо плакали под звуки её, восхищались красотой, а вокруг себя допускали безобразное, совершали отвратительное. Порабощали они друг друга и говорили, что жаждут свободы, презирали подчинявшихся власти их и тайно, трусливо, как хитрые звери, ненавидели владык своих. И всегда, желая лучшего, тревожно искали его вокруг себя, но в себе не умели создать это лучшее, поглощённые мелочными заботами об удобствах жизни своей, истощая свой ум во вражде и во лжи, в грубых хитростях ради торжества ненасытной своей жадности ко благам земли.
Так, подобно грязным свиньям, жили эти забавные чудаки и считали себя падшими ангелами. И была их жизнь как вулкан грязный, вулкан неистощимый, изрыгавший в светлую пустыню небес смрадный пар стонов и воплей, липкий пепел страданий и горя, вонючую грязь вожделений звериных…
Одинокий мудрец, тихо шествуя сквозь суету земли, говорил голосом всеведения:
— Что есть жизнь? Вы не знаете. Что — истина? Вы не скажете. И зачем вы? Неизвестно вам. Вот в чём ваше несчастие!..
И, видя, как влюблённый обнимает возлюбленную свою, говорил им печально:
— Смерть ждёт вас и потомство ваше…
И, видя, как люди строили роскошные жилища себе, говорил, укоряя:
— Всё сиё — в жертву гибели…
И, видя детей играющими на лугу среди цветов, подобных им, вздыхал и говорил в сердце своём:
‘Жатву смерти видят очи мои…’
И, если некто из мудрецов жизни, чуждых душе познавшего тёмную мудрость смерти, поучал юношество в храме науки своей чудным тайнам её, он говорил, усмехаясь:
— Ограниченность — имя мудрости твоей! Ибо погибнет земля, и все храмы её, и науки её, и правда и ложь их, и неведом тебе день и час гибели твоей…
Но однажды, на окраине шумного города, в тёмной, узкой улице грязи и нищеты, в смрадном тумане запахов гниения, мудрец увидел тесную толпу работников, один из них говорил им речь, и удивился мудрец вниманию слушателей, — никогда люди не слушали его проповедь с такой жадностью. И острый укол зависти коснулся сердца мудреца.
— Товарищи! — говорил оратор работникам. — Мы лежим в грязи труда нашего, подобно камням на дне реки, а над нами быстро катятся волны жизни владык наших. Мы для них — как ступени, и по нашим телам они поднимаются вверх, на высоту истины, и оттуда обращают силу разума своего против нас, дабы и ещё поработить души наши… Они всё знают, — мы — ничего, они живут, мы — ещё не жили, им ведома вся мудрость, нам — только сказки, всё светлое в их руках, в наших — ничего, и даже, даже хлеба мало, чтобы сытыми жили мы. Поработили они нас и пресытились, и вот уже скоро голод наш победит пресыщенных, ибо бессилен дух их, тогда как мы жизнию духа живы и сильны. Мы хотим жить, мы хотим знать, мы хотим быть людьми. Мы хотим насытить алчущий дух наш всею мудростью земли, созданной на твердынях терпения нашего, мы хотим всего, что уже есть, мы хотим создать то, чего нет ещё!
— Человек! — сказал мудрец, снисходительно усмехаясь. — Заблуждение имя слов твоих. Ограниченно познание людей, и не будут они знать более, чем могут. И не всё ли равно тебе, как погибнешь ты, — голодный или же пресыщенный, подобно тем, против которых направляешь столь слабое жало мудрости твоей? И не всё ли равно, невеждой ляжешь ты в гроб твой или оденешься в холодный саван жалких учений владык твоих? Подумай, — всё на земле и сама земля будет ввергнута в чёрную пропасть забвения, в бездонную пучину смерти…
Работники молча смотрели в очи его и недвижно слушали мудрую речь, и, чем больше говорил он, тем сильнее одевались лица их суровым холодом. Потом один из них сказал товарищу:
— Матвей! У меня рука болит, — дай ты в шею этой старой обезьяне…
Вот и всё.
…Да, конечно, я согласен, он несколько грубоват, этот рабочий народ, но разве он виновен в этом? Ведь никто и никогда не учил хорошим манерам.
Впервые напечатано в журнале ‘Адская почта’, No 1, СПБ, 1906.
В собрания сочинений не включалось.
Печатается по рукописи, хранящейся в Архиве А. М. Горького.