МОЖНО ЛИ ЛЮБИТЬ СВОЁ ОТЕЧЕСТВО?
МОЖНО ЛИ ЛЮБИТЬ СВОЁ ОТЕЧЕСТВО?
ГОЛОД И ПАТРИОТИЗМ
ГОЛОД И ПАТРИОТИЗМ
——
——
ПОСЛЕДНЕЕ ПРИБЕЖИЩЕ
ПОСЛЕДНЕЕ ПРИБЕЖИЩЕ
Можно ли любить своё отечество?, Свенцицкий Валентин Павлович, Год: 1911
Время на прочтение: 6 минут(ы)
———————
Публикуется по: Свенцицкий В. Собрание сочинений. Т. 3. Религия свободного человека (1909-1913) / Сост., коммент. С. В. Черткова. М., 2014.
———————
Можно ли быть христианином и любить своё отечество, быть ‘патриотом’?
Не теми патриотами, имя которых употребляется почти как бранное слово, — о тех и говорить нечего. Дело так ясно и просто: люди живут, поживают и добра наживают. При чём тут ‘патриотизм’? Такое ‘мирное накопление богатств’ можно называть, конечно, ‘иносказательно’ каким угодно словом — и ‘консерватизмом’, и патриотизмом, — но, когда ставится вопрос о совмещении любви к родине с религией, разумеют нечто иное.
Настоящую любовь. Самоотверженную и бескорыстную. Любовь, которая может вылиться в подвиг, которая заставляет человека положить душу свою за свою страну, подобно заповеди Христовой: положить её за други своя.
Вот эта-та любовь может ли ‘ужиться’ с христианством?
Новому религиозному движению придётся по-своему отвечать на все вопросы жизни. Придётся по-своему ответить и на этот вопрос. Разумеется, не все вопросы придётся решать заново. Громадная работа мысли предшествовала современному движению. Не с неба оно упало. Главнейшим его вдохновителем был, бесспорно, Вл. Соловьёв, — поскольку речь идёт об идейной основе движения. И здесь часто придётся быть только ‘популяризатором’, доводить до сведения масс то, что давно уже решено в недоступных большинству его религиозно-философских трактатах.
Вопрос о ‘патриотизме’ как будто бы и прост для решения. В самом деле, можно ли задавать его по отношению учения Христа, учения, которое проповедует, что надо всех ближних и всех врагов любить, как самого себя, что нет ни эллинов, ни иудеев? Раз человек будет немцев, французов, русских — любить, как самого себя, т. е. одинаково, не ясно ли, что ни о каком ‘патриотизме’, т. е. исключительной любви к данному народу, — не может быть и речи.
И всё-таки вопрос этот считался, считается и долго, вероятно, ещё будет считаться спорным.
Причина этого психологическая.
Умом очень легко ‘доказать себе’, что любить свой народ больше всякого другого народа противоречит учению Христа.
Но чувству доказать это гораздо труднее.
Всякий, всматриваясь в своё чувство любви к родине, видит, что это настоящая любовь. И вдруг ему говорят: надо от этой любви отказаться. Она — ложь.
Трудно человеку принять это и вырвать из своего сердца настоящую любовь. Он не может не чувствовать её правды.
Но в том-то и дело, что вырывать ничего и не надо.
Правы те, которые скажут, что подлинная правда в их любви к своей стране.
И правы те, которые скажут, что любовь к своей стране несовместима с полной правдой христианской.
Христианство всегда отрицает низшую ступень во имя высшей. Но никогда не говорит: просто выбрось ступень, на которой стоишь.
И любовь к своему сыну есть некоторая правда. Но лучше любить всю свою семью, чем одного её члена. И когда человек полюбит всю свою семью, любви к одному уже не останется, она сольётся с любовью ко всей семье.
Но лучше, чем любить свою семью, любить весь свой народ. В эту широкую и самоотверженную любовь войдёт и любовь к семье. Здесь уже личный эгоизм расширяется до таких пределов, когда в любом является подвиг и самоотречение.
Но ещё лучше любить всех людей, весь мир, и тогда не будет ни эллина, ни иудея, ни своих, ни чужих, человек станет ‘всемирным патриотом’.
Таким образом, полнота христианской правды несовместима с ‘патриотизмом’, ибо меньшее всегда будет поглощено большим. ‘Патриотизм’ — это капля любви, и если разольётся море любви всечеловеческой, оно поглотит эту каплю, не потому, что она ‘противоположна’ морю, а потому что она однородна с ним по существу, но бесконечно меньше его, и войдёт в него, как часть целого.
Достижение высших степеней совершенства в христианстве всегда должно идти изнутри. Хорошо отказаться от любви к своей семье во имя любви к отечеству. Но если человек не любит семью, потому что ‘так учил Христос’, а вместо этого неспособен и на любовь к родине, — то он опускается ещё ниже, ибо отказывается от всякой любви.
Так и в вопросе о любви к своему отечеству.
Если человек ‘заменяет’ свой патриотизм любовью ‘вселенской’, он прав. Это именно то, чему учил Христос.
Но если он, основываясь на словах Христа, просто ‘отказывается’ от любви к родине, то он не выполняет и большей любви и отказывается от меньшей.
Любящий весь мир больше христианин, чем любящий только свой народ. Но не любящий ни мира, ни своего народа — не христианин вовсе, совсем!
Что такое ‘патриотизм’?
Патриотизм — это шампанское.
Когда народ питается тюрей из картофеля и опилок, умирает от цинги и тифа — это называется голодом. Когда на рауте у графа Бобринского пьют за славу России — это называется ‘патриотизмом’.
Права на исключительное пользование ‘патриотизмом’ предъявляют в наши дни националисты во главе с Меньшиковым и ‘вдовствующим братом’ А. Столыпиным (выражение кн. Мещерского).
Вопрос о национализме — старый и больной вопрос русской жизни. Казалось одно время, после знаменитой полемики Вл. Соловьёва с славянофилами, что ‘национальный вопрос в России’ решён окончательно и бесповоротно.
По существу, оно так и было.
Теоретическое славянофильство рухнуло. И если теперь снова выплывают на свет Божий ‘национальные вопросы’, то вовсе не как ‘идейное возрождение’, а как практика жизни. ‘Философия’ — перешла в ‘политику’. Искренний пафос Аксакова — в шампанское графа Бобринского.
Что же общего между голодом и ‘патриотизмом’?
Очень много.
Если бы все были одинаково сыты, не на что было бы пить шампанское. Другими словами, если бы не было голода, не было бы ‘патриотизма’.
Таким образом, те, кто говорят: ‘Диета помогает’, — правы. Очень даже помогает: она даёт ‘жизнь’ современному патриотизму и веселит сердце человеческое…
Надо правду сказать, такое взаимоотношение голода и патриотизма — совершенно новое. Русское общество таких вещей ещё не слыхивало.
Всяко бывало. Ставили патриотизм в связь с бородами, с кафтанами, с париками, с борзыми собаками и даже с лакейскими ливреями. Но теперешняя связь его с голодом — это наше, собственное, над этим можно плакать или утешаться — уж это у кого какой вкус. Но признать за последнее слово современности неизбежно должен всякий.
‘Патриотам’ на Руси живётся прекрасно.
Они управляют страной, ведут её к ‘славе’ и ‘счастью’. Земли у них много. Их окружает почёт и уважение. В благодарность за всё это народ они не забывают: как только выдаётся случай, сейчас же пьют шампанское и говорят восторженные речи о терпении, трудолюбии и покорности русского мужика.
Такая идиллия продолжается до тех пор, пока губернаторы доносят, что в деревне всё благополучно.
— Святая Русь, — умиляются патриоты, — ах, славянофилы! Как они правы…
Но когда в министерство внутренних дел начинают поступать ‘тревожные сведения’, настроение на патриотических раутах меняется, и хотя шампанское пьют по-прежнему, но говорят уже совсем другие речи:
— Мужик — дармоед, лентяй, вор… Прочтите ‘Наше преступление’ Родионова — замечательно!..
Особую ненависть в патриотах возбуждает слово: Голод!..
— Неправда! Ложь! Обман! Жидовские газеты!.. Нет голода… Урожай необычайный…
В этом почти стихийном стремлении ‘патриотов’ откреститься от голода — вскрывается вся подлинная сущность нашего ‘шампанского патриотизма’.
Если народ по-настоящему любили бы, по-настоящему бы любили страну, то весть о страшном несчастии, на неё надвинувшемся, заставила бы чутко отзываться и душой, и сердцем. Когда с любимым человеком случается несчастье, мы склонны скорей преувеличивать опасность. Так и здесь. Если бы любили ‘святую Русь’, ‘покорных’ мужиков, — скорее преувеличили бы ужасы голода.
А теперь:
Оренбургский епископ печатает: во многих селениях крестьяне обращались к священнику с просьбой отслужить последнюю литургию перед голодной смертью. Помогите!..
— Ложь! — кричит ‘Колокол’, — не было этого. Неправда. Запросить губернатора. Запросить министра. Запросить!.. Клевета!
Из Глущицы, Николаевского уезда, Самарской губернии, телеграфируют: тысячи голодных со слезами просили священника разрешить им резать лошадей и есть конину.
— Жидовская интрига! Революция!.. Подкуп!..
Отчего же такая боязнь признать факт голода?
При настоящем патриотизме — это было бы необъяснимо. Но при нашем ‘патриотизме’ — это ясно как день.
Если правда, что люди умирают от голода, то:
1) Всё-таки стыдно пить шампанское.
2) Неспокойно на душе: а вдруг ‘терпения’ у русского мужика не хватит.
3) Надо ‘принимать меры’ к оказанию помощи.
Правительству самому сделать это трудно, а общество допустить ‘опасно’. Что же остаётся?
Да только и остаётся кричать:
— Ложь! Жиды! Клевета!..
У Джонсона есть замечательный афоризм: ‘Последнее прибежище негодяя — патриотизм’.
Джонсон едва ли имел в виду Россию. И, уж конечно, не знал, что слова эти ни к одной стране не могут быть применены с таким правом, как к нашей.
Процесс Герценштейна, убийство Караваева, споры о ‘тёмных’ и ‘светлых’ деньгах — всё это засвидетельствовало непреложно: когда человек дошёл до последней черты, потерял последние остатки образа и подобия Божия, когда всё в жизни пройдено, не осталось ни стыда, ни совести, ни чести — терять больше нечего, идти некуда, тогда остаётся последнее прибежище — патриотизм.
Было время, когда с ‘патриотами’ можно было спорить, не соглашаться, но разговаривать, как с людьми. ‘Самодержавие, православие и народность’ — было некоторой идейной формулой.
С теперешними ‘патриотами’ разговаривать не о чем и незачем. За старой ‘формулой’ давно уже стоит: ‘произвол, ханжество и шампанское’. Эта новая основа патриотизма ничего общего с идеями не имеет, и потому её можно только заклеймить.
‘Патриоты’, заплёвывающие праведника-мученика Толстого, публично называющие его ‘вором’ и ‘мошенником’, позволяющие себе писать о благороднейшем русском писателе Короленко ‘маститый каторжник’, ‘жидовский батька’, ‘продажный человек’… Это не только не патриоты, но даже не люди.
Это выродки, дошедшие в своём духовном падении до последних пределов безумия, оскверняющие, заплёвывающие не только свою страну, не только лучших граждан, праведников наших, утешение наше, людей, за жизнь которых Бог прощает нам нашу мерзкую жизнь, — но и самих себя, точно и вправду безумные, исступлённые.
Таким людям действительно прибежище одно — патриотизм.