МОЯ ПОЗДКА ВЪ БУХАРУ.
Путевыя наблюденія и замтки.
МОЯ ПОЗДКА ВЪ БУХАРУ.
Путевыя наблюденія и замтки.
I.
II.
III.
Н. Петровскій.
‘Встникъ Европы’, No 3, 1873
Моя поездка в Бухару, Петровский Николай Фёдорович, Год: 1873
Время на прочтение: 45 минут(ы)
Знаніе истиннаго положенія дла, которое насъ почему-нибудь интересуетъ, есть первое условіе къ тому, чтобы привести такое дло къ какому-нибудь концу и безошибочно руководить имъ. Это — одна изъ заповдей политики, которая, впрочемъ, въ большинств случаевъ и иметъ судьбу заповдей: весьма часто приходится и нашимъ политикамъ, и нашимъ публицистамъ, говорить по поводу этой заповди — гршенъ! Мн представился случай въ прошедшемъ году побывать въ одномъ изъ главныхъ центровъ Средней Азіи и познакомиться близко съ людьми и ихъ длами, я вспомнилъ при этомъ, что толкуется у насъ о среднеазіатскомъ вопрос, и тогда только понялъ, насколько криво ставится этотъ вопросъ и въ нашей публицистик, и въ практической жизни. Наши завоеванія въ Средней Азіи первоначально сдланы были боле или мене случайно, и впослдствіи нашли себ оправданіе въ двухъ отношеніяхъ: во-первыхъ, говорили, эти завоеванія открываютъ намъ рынки для сбыта нашихъ мануфактурныхъ произведеній, а во-вторыхъ, даютъ вамъ возможность путемъ восточныхъ отношеній вліять на западныя. Первое изъ этихъ положеній не выдерживаетъ даже и снисходительной критики, ибо ваши рынки были открыты гораздо ране, да и открыватъ ихъ очень широко не приходилось надобности, когда половина русскаго населенія ходить еще въ самотканной затрапез и сермяг, второе же положеніе — далеко недостигнуто. Вліять на западныя отношенія можно только изъ Бухары — политическаго и торговаго центра Средней Азіи, а Бухара пока еще въ рукахъ у эмира. Такимъ образомъ, не уясня передъ собой пути и создавая въ Ташкент дефициты, достигшіе въ прошедшемъ году до 6 м. руб. {Дефицита, 1868 г — 3.866,000
1869 — 1.877,000
1870 — 3.009,000
1871 — 4.611,000
Итого — 13.814,000
Средній годовой — 8.453,000, а если вычесть изъ дохода контрибуціи съ эмира (460 т.), то дефицитъ еще больше.}, мы не можемъ смло взглянуть въ глаза среднеазіатскому вопросу. Изъ двухъ ханствъ (Бухары и Бокана) наши публицисты начали созидать въ своемъ воображенія какія-то государства, сознающія свои цли и потребности и понимающія международныя отношенія. Изъ ничтожнйшихъ, невжественныхъ, на-половину разбойниковъ и на-половину торгашей, эмира и хана, мы сдлали (опять-таки въ нашемъ воображеніи) государей и хотимъ вразумлять ихъ мирной политик и благодяніямъ цивилизаціи. А они, прижатые нами, только и думаютъ, какъ-бы насъ надуть и выжить изъ Средней Азіи. Мирная политика наша кажется имъ слабостію, дружескія завренія — лицемріемъ. Какимъ образомъ мы не беремъ того, что легко взять можемъ? Этого ни голова эмира, ни голова хана вмстить никакъ не могутъ. Будь они на нашемъ мст, думаютъ они,— они поршили бы этотъ вопросъ немедленно и взяли бы все то, что могутъ взять, забывъ въ одну минуту вс наши добрыя внушенія о польз мира, торговли и о выгодахъ цивилизаціи. Словомъ, они были бы искренне, еслибы только были сильне. Вотъ впечатлніе, которое я вынесъ изъ своего личнаго знакомства, встртившись лицомъ къ лицу съ нашими любезными сосдями.
Я выхалъ въ Бухару еще весною прошедшаго года и дорогою записывалъ все, что мн удалось видть и слышать, съ цлью подлиться потомъ съ соотечественниками своими путевыми наблюденіями и замтками. По нкоторымъ обстоятельствамъ, о которыхъ я скажу ниже, я предполагалъ начатъ свой дневникъ съ Самарканда, но преждевременный уходъ нашихъ арбъ съ моими вещами прямо на Чирачки, минуя Шахрисябзъ, помшалъ мн исполнить мое намреніе до самаго Карши, куда, навстрчу эмира, мы направили свой путь, и гд я могъ ссть въ первый разъ за перо.
Ршившись добраться до Бухары, я постарался обставить свою поздку такимъ образомъ, чтобы извлечь изъ нея наиболе пользы какъ для пріобртенія свдній, которыя меня интересовали спеціально, а именно въ отношеніи экономическомъ и финансовомъ, такъ и вообще для ознакомленія съ краемъ и его жителями. Съ этою цлію я взялъ съ собою, кром переводчика моего служителя-татарина, еще двухъ, преданныхъ мн лицъ, найду которыми и распредлилъ занятія но собиранію свдній. Молодой г. Трубчаниновъ, вызвавшійся сопутствовать мн, взялъ съ собою приказчика-татарина, довольно свдущаго въ торговл человка. Такимъ образомъ, весь нашъ путешествующій караванъ, кром бухарскаго посланника {Иссамединъ-Мирахуръ, возвращавшійся изъ Ташкента въ Бухару.} и его 12 человкъ свиты, состоялъ изъ меня, Н. С. Трубчанинова, моего переводчика Ибрагима Юнусова, ташкентца Бай-Магомета, взятаго мною собственно для собиранія торговыхъ свдній, Хакима-Ходмси (моего мирзы) {Писецъ.}, приказчика, моего слуги и двухъ арбъ съ нашими вещами и образцами товаровъ Турчанинова. Всмъ имъ я далъ передъ отъздомъ надлежащія инструкціи и наставленія, и при этомъ не могу не прибавитъ съ чувствомъ особой благодарности, пріятель мой Джурабекъ {Бывшій шахрисябзскій бекъ, выданный намъ (посл взятія Шахрисябза) коканскимъ ханомъ и живущій теперь въ Ташкент.}, какъ я узналъ въ дорог отъ моихъ людей, призывалъ ихъ въ себ, далъ имъ совты, какъ держать себя въ Бухар и крпко-на-крпко заказалъ имъ беречь меня и слушаться. Этихъ средствъ, конечно, было бы достаточно, чтобы сдлать если не многое, то во всякомъ случа нчто солидное, но дорога до Карши показала намъ, что надежды ваши едва ли вполн осуществятся: насъ чествуютъ сильно, но разспрашивать не даютъ. Я хорошо сдлалъ, что послушался совта опытныхъ людей и похалъ въ Бухару не incognito, а съ оффиціальнымъ письмомъ къ эмиру.— Вотъ мой дневникъ.
21-го апрля (1872 г.) въ пятницу, мы выхали изъ Ташкента: бухарскій посланникъ съ своею свитой и моими людьми часовъ въ 7 утра, я — гораздо поздне, въ тарантас, чтобы догнать его на первой станціи и затмъ хать верхомъ. Звзда путешествующихъ, какъ сказалъ мн посланникъ Мирахуръ, была намъ на пользу, ибо свтла съ правой, а не съ лвой стороны. На первой станціи въ этотъ день (почтовый) не было никакой возможности получить лошадей. А былъ въ отчаяніи: тарантасъ ухалъ назадъ, а у меня кром термометра и портрета H. Н. Головачева {Военнаго губернатора Сыръ-Дарьинской области. Портретъ посылался эмиру.}, переданнаго мн на дорог K. В. Струве {Чиновникъ по дипломатической части.}, ршительно ничего не было. Къ счастію пришла изъ Ташкента почта, меня посадили на вьюки и довезли до кишлака {Кишлакъ — селеніе, отъ слова кышь — зима, буквально зимовка, хотя собственно зимовки (у киргизовъ) называются китау.} Кавунчи {Кавунъ — дыня, Кавунчи — Дынное, въ род вашихъ названій селеній: Рыбное и т. п.} (между Ніязъ-Саши и старымъ Ташкентомъ), гд на ночь остановился нашъ караванъ по случаю усталости еще не привыкшихъ къ дорог лошадей. Такимъ образомъ, въ первый день мы сдлали пути очень немного, но за то вечеръ и ночь этого дня имли для меня нкоторое значеніе, я замтилъ, что во время этого, хотя и небольшого перехода, между моими людьми и свитой Мирахура установились уже извстныя отношенія, на основаніи которыхъ я могъ принимать мры въ дальнйшемъ нашемъ путешествіи. Большинство этой свиты, люди простые, сразу подружились съ нами, тихонько выпрашивали у моего человка водочки, которую (между прочимъ сказать) здсь пьютъ преисправно, и съ такою же охотою служили мн, какъ и Мирахуру. Напротивъ того, люди боле къ нему приближенные (кром его родного брата, котораго онъ держитъ въ черномъ тл) и хватившіе нчто отъ мусульманской учености, держались отъ насъ въ сторон и, кажется, были шпіонами. Къ этой послдней категоріи, къ изумленію моему, присталъ и мой мирза, возбудившій во мн излишнимъ усердіемъ и ласкательствомъ къ Мирахуру нкоторыя подозрнія. Вс эти, неважныя въ сущности, подробности я считаю нужнымъ замтить потому, что они обрисовываютъ личность самого Мирахура, о которомъ я скажу ниже. Изъ Кавунчи мы сдлали большой переходъ прямо до Чиназа, гд, 22-го апрля, насъ видлъ жестоко уставшими С. Б. Янчевскій. Отдохнувъ нсколько часовъ, мы передъ закатомъ солнца переправились за р. Дарью. Въ Голодной степи {Отъ р. Дары до Джизака.}, въ лиц Мирахура, предсталъ мн во-очію столь знакомый намъ образъ до-петровскихъ временъ боярина, путешествующая изъ своихъ помстьевъ въ столицу. По зеленющей степи въ вечерней прохлад медленно двигались арбы, окруженныя верховою челядью. Въ арб на мягкихъ коврахъ и подушкахъ сидлъ Миряхуръ и развлекалъ себя нескромными сказками своихъ челябинцевъ. За сказками слдовали псни, за пснями опять сказки. Днемъ, во время жары, все останавливалось и отдыхало до вечерней прохлады. Между дломъ не забывались и намазы, и мой мирза, приложивъ правую руку въ уху, на манеръ запвалъ, усердно выкрикивалъ азанъ {Призывъ къ молитв.}. Такимъ образомъ, мало-по-малу, съ небольшими варіаціями, добрались мы до Ягачлы {Станція въ степи. Ягачъ — дерево (по-татарски Агачь).}, 23-го апрля въ 8 часовъ вечера. Здсь застигла насъ феноменальная гроза. Изъ Ягачлы я выхалъ поздне арбъ и Мирахура. Темь была страшная. Чтобы не сбиться съ пути, мы хали поодиночк другъ за другомъ, ощупывая дорогу. Минутъ черезъ десять загремлъ громъ и пошелъ мелкій и частый дождикъ, какъ будто на насъ сыпали мокрую манную крупу. Еще минутъ десять, на ушахъ нашихъ лошадей, оконечностяхъ нагаекъ, носкахъ сапоговъ и чалмахъ мусульманъ появились яркіе огни (Кастора и Поллукса) благо цвта. Съ дороги мы сбились, молнія сверкала ежеминутно, лошади не шли. Пришлось остановиться и ждать, что будетъ. Но не прошло пяти минутъ, какъ такіе же огни начали появляться на земл и въ воздух, и летали передъ нами въ различныхъ направленіяхъ. Стало дйствительно страшно. Нсколько разъ мы слзали съ лошадей и искали дорогу, но все напрасно: компасъ мой не дйствовалъ, а разсылать людей было опасно. Наконецъ, часа черезъ полтора гроза начала утихать и мы, промокшіе до костей, настигли сначала наши арбы, а потомъ арбы и свиту Мирахура, которая, перепуганная грозой, долго не давала намъ отклика, принимая насъ за джиновъ {Въ Средней Азіи, сколько мн извстно, два чорта: шайтанъ — въ род нашего дьявола, и джинъ — въ род нашего народнаго чорта.}, т.-е. нечистую силу.
Къ утру слдующаго дня, т.-е. 24-го апрля, мы были уже въ Джизак. День случился базарный. Я отправился смотрть торговлю. Базаръ довольно большой и оживленный. Англійскихъ произведеній, кром кисеи (William’ и Graham’а), не имется. Русскихъ ситцевъ и мелочи много, но халатовъ изъ русскихъ матерій встрчается мало. За неимніемъ торговой статистики Средней Азіи, наблюдать распространеніе мануфактурныхъ товаровъ всего легче и врне на базар. Здсь, въ опредленный день, виденъ весь обиходъ и вс потребности жизни мусульманскаго міра. Кром лавокъ съ товарами, открытыхъ и удобныхъ для наблюденія, на базар появляется масса народу изъ отдаленныхъ мстностей. Эти лица — живыя статистическія цифры, по костюму ихъ можно сразу судить, въ какой степени и какой мануфактурный товаръ проникаетъ въ эти мстности. Джизакскій базаръ, какъ вс узбекскіе базары — аукать {Аукать — жизненныя потребности, пища.}, т.-е базаръ первыхъ потребностей, нашъ сельскій базаръ. Торговаго базара, въ род нашихъ ярмарокъ или базара коканскаго, гд обмниваются купцами произведенія однихъ странъ на другія — въ Джизак, конечно, нтъ, но тмъ не мене значеніе его, какъ базара-аукать, очень большое. Индйскаго, кирпичнаго чая (сыпь-чай или алма-чай, т.-е. яблочный) въ Джизак очень много. Чай этотъ, какъ извстно, появился у насъ недавно, нсколько ране того времени, какъ онъ былъ законфискованъ нами въ Ташкент. Джизакскіе торговцы говорили мн, что выгоды отъ этого чая много и что онъ расходится быстро. У насъ есть такой же кирпичный чай — китайскій, лучшаго качества, но странное дло — до сего времени онъ раскупался, и то въ незначительномъ количеств, только въ Семирчьи, въ Ташкент же шелъ очень туго и за послдній годъ его вовсе не было видно. Я обратилъ на это обстоятельство вниманіе С. Н. Трубчанинова и просилъ его написать объ яблочномъ ча нашимъ торговцамъ въ Кяхт. Сравнительное достоинство обоихъ этихъ чаевъ, а равно цны и пути индйскаго чая я сообщу когда-нибудь другой разъ.
Въ Самаркандъ, подъ постояннымъ почти дождемъ, мы прибыли 27-го апрля и прожили до 29-го. Въ Самарканд, а равно я въ дальнйшемъ путешествіи, я имлъ случай убдиться, что слухи, ходившіе въ то время у насъ, не лишены основанія. Сосдъ нашъ дйствительно что-то затваетъ и, какъ выразился мн В. Р. Сровъ {Начальникъ самаркандскаго отдла, одинъ изъ знатоковъ Азіи.}, мечется въ разныя стороны. Дня три тому назадъ, передъ нашимъ пріздомъ, ухалъ отсюда (изъ Карши) авганскій посланникъ {Магомедъ-Тагиръ, какъ мн передавали.}. Хивинскій — ухалъ иль Бухары нсколько ране, наконецъ, въ Бухар былъ какой-то Френги, и ухалъ оттуда также очень недавно. Абдрахманъ-Ханъ {Претендентъ на авганскій престолъ, живетъ въ Самарканд.} человкъ чрезвычайно обстоятельный и незнающійся съ сартани, положительно уврилъ меня, что договоръ о сдач Берки авганцахъ давно уже подписанъ. Теперь ждутъ только прихода іуда иранскихъ войскъ. Здсь говорятъ тоже самое, но прибавляютъ, та авганскія войска пройдутъ прямо въ Шахрисябзъ, куда вслдъ за ними прідетъ эмиръ. Я объ этихъ слухахъ самъ лично ни съ кмъ не говорю и никого не разспрашиваю, но странно, что Мирахуръ увряетъ меня, что въ город и народ ходитъ множество ложныхъ слуховъ, и уже три раза спрашивалъ меня, будетъ ли пріятно генералу Абрамову {Начальникъ Заравшанскаго округа.}, если эмиръ подетъ въ Шахрисябзъ. Что это значить — я понять ршительно не могу. Ныншней зимой были въ Бухар англичане и одинъ изъ нихъ, называющій себя муллой изъ Мешеда, живетъ тамъ въ настоящее время. Я знаю его адресъ и постараюсь увидать его, чтобы лично убдиться въ справедливости этихъ слуховъ {Подъ такимъ именемъ въ Бухар, какъ я узналъ, дйствительно живетъ одинъ Мусафиръ ‘пришлецъ, путешественникъ’, но увидать его мн не удалось.}. Наконецъ, почетное и любезное, по вншности, охраненіе меня отъ всякаго соприкосновенія съ вншнимъ людомъ, также наводить на нкоторыя сомннія. Вчера, напримръ, я вздумалъ-было прохаться по городу (посл уже свиданія съ эмиромъ), но меня удержали подъ благовидными предлогами до прізда Мирахура. Я замтилъ ему это, нонъ былъ очень сконфуженъ. При этомъ я считаю своимъ долгомъ высказать мое мнніе о личности самого Мирахура. Во время нашего пути отъ Ташкента до Карши я не разъ имлъ случай убдиться, что личность эта для русскихъ интересовъ непригодная. Если можно употребить сдланное хною выше сравненіе,— это нашъ древній думный дьякъ, старающійся устроить себ карьеру ласкательствомъ и угодничествомъ вкусамъ своего повелителя, безъ всякаго сознанія его истинныхъ пользъ и выгодъ страны и народа. Въ одномъ изъ моихъ частныхъ писемъ въ Петербургъ я совершенно ошибочно охарактеризовавъ личность Мирахура. Теперь, я спшу исправить мою ошибку. Въ Россіи или на Кавказ многимъ вроятно удавалось встрчать молодыхъ раскольниковъ, весьма начитанныхъ въ Св. писаніи и кажущихся съ перваго взгляда очень толковыми и даже просвщенными. При дальнйшемъ же съ ними знакомств оказывалось (по крайней мр со мной), что люди эти крайне тупые и ограниченные. Знаніе буквы писаній даетъ имъ нкоторый лоскъ и возможность, опираясь на книжный авторитетъ, примняться ко всякимъ обстоятельствамъ, лишь бы достигнуть своей маленькой цли. Боле широкаго взгляда на вещи у этихъ людей, мало нравственныхъ и забитыхъ букводствомъ, не бываетъ. Такимъ мн кажется Иссамединь-Мирахуръ. Нсколько случаевъ подтвердятъ мою характеристику. Зная, что расположеніе къ нему нашего высшаго начальства ставитъ его высоко среди чиновнаго бухарскаго люда и передъ эмиромъ, онъ никогда, во всю дорогу, не упускалъ случая похвастаться этимъ передъ своими знакомыми и притомъ такъ, чтобы я слышалъ. Съ другой стороны, онъ зналъ вкусы своего повелителя, не особенно насъ долюбливающаго, и показывая себя истымъ мусульманиномъ, везд, гд было нужно, корчилъ изъ себя святошу, ненавидящаго кяфировъ. Въ Чиракчи это вышло очень забавно. Разсказавъ беку, при мн по-тюркски, какъ его любятъ русскіе, и показавъ одинъ подарокъ, онъ тотчасъ же прибавилъ по-персидски, что вотъ какія настали времена: служимъ кяфирамъ и ихъ чествуемъ, но Богъ дастъ, не все будетъ такъ,^настанутъ и прежнія времена. На этотъ разъ онъ опростоволосился: рядомъ съ нимъ сидлъ мой Бай-Магометъ, которому я запретилъ говорить по-персидски, и все слышалъ. Кром этихъ случаевъ было еще очень много мелкихъ я забавныхъ случаевъ. Но за Самаркандомъ начались-было и совсмъ нехорошія продлки. Того же Бай-Магомета Мирахуръ призывалъ къ себ нсколько разъ по секрету и уговаривалъ его, какъ мусульманина, ничего не скрывать и сказать, зачмъ именно я пріхалъ въ Бухару, и не предпринимаютъ ли русскіе чего-либо непріязненнаго противъ эмира. Мой мирза тоже всю дорогу казался очень сконфуженнымъ и возбуждалъ подозрнія. Полагаю, что и ему было сказано что-нибудь подобное.
О пути по бухарскимъ владніямъ и о жить въ Барши я разскажу ниже, а теперь не могу не замтитъ, какое удобство доставилъ мн мой оффиціальный характеръ. Несмотря на вс мелкія непріятности, сопровождавшія нашъ путъ и пребываніе въ Карши, я все-таки долженъ сказать, что положеніе длъ въ Средней Азіи измнилось изумительно. Пять-шесть лтъ тому назадъ, могъ ли бы русскій, хотя бы и съ оффиціальнымъ характеромъ, одинъ, безъ всякаго конвоя, совершенно частнымъ человкомъ пріхать въ Карши, быть обласканнымъ эмиромъ и получить отъ него дозволеніе свободно разъзжать по его владніямъ. Теперь это стало возможнымъ. Я сижу здсь за письменнымъ столомъ на кресл, нарочно для русскихъ сдланномъ, передъ окнами толпится народъ, встрчающій меня не только не враждебно, но даже радушно,— и не врится мн, что я въ Карши, въ гостяхъ у того грознаго повелителя, изъ владній котораго, еще очень недавно, рдкій европеецъ выходилъ живымъ.
Вотъ нкоторыя подробности нашего странствованія по бухарскимъ владніямъ и сцена моего свиданія съ эмиромъ въ Карши.
Еще ране прізда нашего въ Самаркандъ, бухарскій посланникъ Мирахуръ говорилъ мн и моему переводчику, что недостатокъ воды въ бухарскихъ владніяхъ и въ особенности возобновленіе Тюетартарскаго арыка {Оросительная канава.} возбуждаетъ въ бухарскомъ населеніи сильный ропотъ на русскихъ. По свдніямъ, полученнымъ въ дорог Мирахуромъ, жители гор. Бухары приходили будто бы въ Карши съ жалобою къ эмиру на задержаніе воды въ Самаркандскомъ отдл и просили его, разъ навсегда, покончитъ это дло. По слухамъ же, дошедшимъ до моихъ людей отъ свиты Мирахура и жителей Самарканда, эмиръ ухалъ изъ Бухары будто бы потому, что боялся ропота народа. Въ какой степени справедливы эти извстія, я не могу сказать, ибо не могъ узнать о нихъ, до сего времени, ничего положительнаго, но помнится мн, что подобнаго рода слухи ходили и въ прошлую весну и, кажется, оказались неврными. Тмъ не мене, въ виду важности этихъ слуховъ, я счелъ необходимымъ, по прізд въ Самаркандъ, подробне ознакомиться съ воднымъ вопросомъ, чтобы, въ случа надобности, умть объяснить его эмиру. Изъ собранныхъ мною по этому, предмету свдній оказалось, что воды въ бухарскихъ владніяхъ дйствительно мало, но виною тому не администрація Самаркандскаго отдла, а само бухарское правительство. Вопросъ о правильномъ снабженіи водою бухарскихъ владній обсуждался, по приказанію начальства, нсколько мсяцевъ тому назадъ въ Самарканд, особою коммиссіею, состоявшею изъ членовъ отъ администраціи Самаркандскаго отдла и двухъ представителей бухарскаго правительства (Иссамедина Мирахура и бывшаго Зіаудинскаго {Зіаудинское бекство на нашей границ.} бека). По ршенію этой комиссіи бухарское правительство обязано, какъ непосредственно заинтересованное этомъ дл, два раза въ годъ давать знать начальнику Самаркандскаго отдла, нужна-ли вода въ Бухар или нтъ. Если въ вод окажется надобность, то вс арыки округа должны бытъ обязательно закрыты на дв недли, если же нтъ, то арыки открываются и закрываются по усмотрнію самихъ жителей. Ныншній годъ бухарское правительство не дало о вод, въ условленное время, никакихъ извстій, и потому вс арыки Самаркандскаго отдла остались открытыми и Заравшанъ обмеллъ. Я говорилъ объ этомъ Мирахуру, онъ, въ свою очередь, говорилъ эмиру, но до сего времени (уже боле недли) въ Самаркандъ никакого встника о вод не послано. Что же касается до Тюетартарскаго арыка, то слухи о его возобновленіи также неврны и преувеличены. Тюетартарскій арыкъ {‘Тюе-тартаръ’, т,-е. протащитъ верблюда: арыкъ названъ такъ потому будто бы, что верблюдъ не могъ черезъ него переправиться.}, нкогда одинъ изъ самыхъ большихъ арыковъ Самаркандскаго бекства, былъ выкопанъ, какъ говорятъ, по приказанію Абдулла-Хана, извстнаго строителя рабатъ и сердовъ {Рабатъ — обширныя куполообразныя зданія для остановки каравановъ и путниковъ. Сардоба (cартъ — холодный, оба — вода) хранилище дождевой и ключевой воды. Об постройки, похожія другъ на друга, изъ жженнаго кирпича.} въ голодныхъ степяхъ, и заключалъ въ себ пятьсотъ жернововъ воды {Сила теченія арыка и количество воды измряется вращеніемъ мельничнаго жернова, смотря потому сколько мельничныхъ жернововъ, поставленныхъ на одномъ мст, могутъ быть приведены въ движеніе извстнымъ арыкомъ, 500 жернововъ — очень большой арыкъ.}. Выходя изъ Заравшана въ разстояніи одного таша {Ташь — камень.} (8 верстъ) ниже Пенджакента, онъ идетъ, около 16-ти верстъ, почти параллельно этой рк и затмъ круто поворачиваетъ на сверо-западъ. Въ настоящее время по немъ идетъ весьма малая вода только до этого поворота, дале воды нтъ. У поворота, въ самомъ углу, выдляется изъ Тюетартара другой арыкъ — Булунгуръ, и идетъ къ сверу до Каменнаго моста, а отъ сего послдняго — къ западу до сліянія съ Заравшаномъ (Акъ-Дарьей). Эта послдняя часть Булунгура носитъ разныя названія, и въ томъ числ Тюетартара. Отъ нея въ сверу отдляется арыкъ Пай. Этихъ объясненій, мн кажется, будетъ достаточно, чтобы представить суть настоящаго дла. Для орошенія совершенно обезводнившей мстности Тагиръ-Шеихъ, иначе говоря, для увеличенія воды въ арык Пай, администраціей Самаракандскаго отдла дозволено было не возобновить, а только расчиститъ Тюетартарскій арыкъ, т.-е. т его части, которыя снабжаютъ водою мстности Каменнаго моста и Тагиръ-Шейха. О возобновленіи и расчистк сверо-западнаго направленія этого арыка, конечно, не могло быть и рчи. Вроятно, что слухъ о работахъ у Каменнаго моста (на той части арыка Булуигура, которая носитъ названіе Тюетартара) и послужилъ поводомъ къ ложнымъ извстіямъ о возобновленіи будто-бы всего Тюетаргарскаго арыка. Это обстоятельство я также разъяснилъ Мирахуру, и, кажется, онъ остался имъ удовлетвореннымъ. Ко всему вышеизложенному я считаю себя обязаннымъ прибавить, что какъ бы ни было желательно удовлетворить бухарское населеніе въ достаточномъ количеств водою, но съ другой стороны невозможно оставлять при малой вод и нашихъ подданныхъ, самаркандскихъ жителей. По дорог въ Кара-Тюпе, послдній нашъ пограничный пунктъ съ Шахрисябзомъ, я видлъ около пяти кишлаковъ, оставленныхъ жителями за недостаткомъ орошенія. Каратюбинскій аксакалъ {Буквально: блая борода (акъ — блый, сакалъ — борода), староста.} говорилъ мн, что число такихъ кишлаковъ доходитъ въ настоящее время до 13-ти, и что жители ихъ переселились въ Шахрисябзъ только въ прошедшемъ году.
Перейду теперь въ описанію нашего дальнйшаго странствія. Въ Самарканд Мирахуръ нсколько схитрилъ. Не знаю, по какимъ соображеніямъ онъ отдалъ приказаніе моимъ арбамъ идти прямо на Чиравчи черезъ Джамъ, не заходя въ Шахрисябзъ, а меня между тмъ уврилъ, что арбы наши будутъ въ Шар въ тотъ же самый день, какъ мы туда прідемъ черезъ Кара-Тюпе.
Я, разумется, не подалъ и вида, что узналъ объ этой хитрости, во внутренно побранилъ Мирахура порядочно: благодаря ему я оставался три почти дня безъ блья, вещей и платья. Я полагаю, что поводомъ въ этой хитрости было предположеніе, что у меня въ арбахъ есть письма въ Шахрисябзъ отъ прежнихъ бековъ. Отправивши наши арбы черезъ Джамъ, мы сами похали во боле кратчайшему пути на Кара-Тюпе. Верстъ за 10 до этого кишлака насъ встртили на дорог два почетныхъ лица, посланныхъ шахрисябзскими беками поздравить меня съ пріздомъ. Тутъ только я узналъ отъ Мирахура, что о путешествіи моемъ въ бухарскія владнія уже извстно эмиру и что мн, какъ гостю, готовятся торжественныя встрчи и пріемы. Это меня нсколько опечалило, ибо лишило меня возможности жить, какъ мн хочется, и длать, что мн угодно. Нкоторое время я подумывалъ-было возвратиться, но мысль, что изъ этого, очень обыкновеннаго по нашему, дла можетъ произойти въ нкоторомъ род casus belli, заставила меня покориться.своей участи, откровенно говоря, не особенно пріятной. Два посланца оказались очень любезные люди, всю дорогу, вопреки мусульманскому обычаю, они болтали безъ умолку, особенно одинъ изъ нихъ, разсказывавшій мн съ особеннымъ жаромъ о чудесныхъ свойствахъ русскаго напитка балисона (т.-е. бальзама). Кстати я долженъ здсь прибавитъ, что запрещенная шаріятомъ русская водка попивается мусульманами преизрядно. Нтъ лица, которое бы скромно не замчало, что аракъ есть очень полезное ‘лекарство’, употреблять которое, въ случа болзни, нисколько не противное шаріяту {Буквально: путь для достиженія цли, предписанной Кораномъ каждому мусульманину. Сборникъ постановленій, относящихся до всего обихода мусульманской жизни.}.
Переночевавъ въ Кара-Тюпе, мы на разсвт, похали дале на перевалъ Тахта-Карачи, откуда начинаются уже бухарскія владнія. Дорога до перевала очень трудная: на каждомъ почти шагу рытвины и камни. Посланецъ отъ iарскаго бека говорилъ мн, что въ прежнее время эмиръ Носрулла съ пушками и арбами хаживалъ по этой дорог воевать съ шахрисябзцами, и потомъ, посл неудачъ, приказалъ завалить ее камнями. Перевалъ Тахта-Карачи — небольшой, около 5-ти тысячъ футовъ. Подъемъ и спускъ отлогіе. Трудная дорога до перевала искупилась роскошнйшимъ видомъ долины рки Кашка-Дарьи, открывшимся намъ съ перевала. Вся видимая нами мстность, около 70-ти верстъ въ окружности, представляла почти сплошной садъ, среди котораго въ масс зелени скрывались.города Китабъ, Шаръ, Якобакъ съ окрестными кишлаками. Жаль мн стало нашихъ скитальцевъ Джурабека и Бабабека {Другой Шахрисябзскій бокъ, тоже живущій въ Ташкент.}, и постоянная грусть, написанная на ихъ лицахъ, стала мн понятною. Отдохнувъ въ кишлак Кайнаръ {Кайнаръ — кипящій: названіе получилъ отъ журчащихъ ключей.}, мы выхали въ полдень къ Китабу. По дорог начались встрчи съ обычными фразами и пожеланіями. Посл первыхъ привтствій начались спросы о здоровь начальника нашего края и продолжались стереотипною фразою (‘Джакдаралъ-губуръ амамъ ме пеанъ ме’ {Т.-е. ‘генералъ-губернаторъ здоровъ ли?’} чрезъ каждую четверть часа чуть ли не всю дорогу. У воротъ Китаба насъ встртилъ курбаши (полиціймейстеръ). Соскочивъ съ лошади, онъ крпко жалъ мн руку, приговаривая умильнымъ голосомъ по-русски: ‘прощай, прощай.’ Я едва сохранилъ свое достоинство, приличное этой торжественной минут. Тронулись дале. Масса народу бжала за нами, нсколько бачей {Красивые мальчики, услаждающіе мусульманъ своими пснями и плясками.} показывали мн пальцами за какую цну они готовы придти во мн. На базар передъ цлостью стояли шпалерами войска. Заиграли встрчу, приклоняли значки, и я, ошеломленный этимъ пріемомъ, въ пыли и грязи, предсталъ предъ очи китабскаго бека, встртившаго меня стоя на галлере своего дворца. Бекъ оказался человкъ не бойкій. Выдавливая слова, онъ спросилъ меня о здоровь генералъ-губернатора, поздравилъ съ пріздомъ, прибавивъ, что Хазретъ (т.-е. эмиръ), узнавъ о прізд гостя отъ русскаго начальства, приказалъ принять меня самымъ почетнымъ образомъ. Посл достархана и получасовой бесды, самаго незначительнаго содержанія, за меня надли халатъ, посадили на никуда негодную, но хорошо убранную лошадь и повезли въ Шаръ. Тамъ встрча была еще торжественне. Самъ Давлетъ-Бій Серкеръ командовалъ войсками. Кажется, стрляли изъ пушекъ. Я сосчиталъ 22 значка, что, по одному на сотню, составитъ до 3-хъ тысячъ войска. На внутреннемъ двор стояли дн мдныя пушки на лафетахъ, очень похожія на наши. Абдулъ-Каримъ-Диванъ-Беги, шарскій бекъ, человкъ совершенно другого закала, чмъ сынъ {Братъ.} его бекъ Китабскій. Старый придворный и воспитатель теперешняго эмира, онъ видалъ на своемъ вку многое и потому продлывалъ вс эти встрчи самымъ невозмутимымъ образомъ. Онъ принялъ меня просто и, кажется, радушно. Прищуривъ лвый глазъ и внимательно оглядвъ меня, онъ тотчасъ-же пустился въ разговоръ, изрдка похлопывая меня по плечу и посмиваясь. Посл мн говорили, что старикъ отступилъ отъ своихъ обычныхъ править и разговорился со мною боле, чмъ это онъ обыкновенно длаетъ. Въ новомъ халат и на новой, также очень плохой, лошади возвратился я въ приготовленное для меня помщеніе. Вечеромъ былъ базмъ {Пляски мальчиковъ — бачей.}, но я такъ усталъ, что отправился спать тотчасъ посл прихода бачей. Въ шахрисябзскихъ встрчахъ я, а также и мои люди, замтили одно отсутствіе всякаго уваженія кителей къ ихъ новому правительству. На этомъ обстоятельств стоить остановиться нсколько подробне. На всемъ пути отъ Ташкента до Карши я внимательно слдилъ за нашими встрчами. Въ русскихъ предлахъ мусульмане встрчали Мирахура гораздо радушне, чмъ меня. Напротивъ того, въ бухарскихъ владніяхъ и въ особенности въ Шахрисябе на Мирахура и нашихъ провожатыхъ почетныхъ лицъ не только не обращали вниманія, но мн казалось, они какъ будто намренно старались показать имъ свое неуваженіе. Сидитъ, напримръ, кучка людей, смотритъ въ упоръ — и ни одного слова привтствія. Изрдка Мирахуръ самъ выпускалъ ‘ассалямъ алейкюмъ’, но и это неудавалось: отвты были рдки. Меня принимали гораздо радушне: почти везд прикладывались въ чалмамъ руки и изрдка слышалось даже ‘здравствуй.’ Полагая, что это говорятъ русскіе или татары, я всякій разъ заговаривалъ съ ними по-русски, но всегда оказывалось, что кром ‘здравствуй’ они ничего боле не знаютъ. Индйцы и евреи кланялись, снимая шапки, только мн исключительно, я не видалъ ни одного, который сдлалъ бы селямъ {Поклонъ.} Мирахуру.
Шахрисябзскія владнія и Карши я считаю послднимъ предломъ распространенія нашего мануфактурнаго товара въ юіу.
Въ Гиссар русскихъ товаровъ, какъ мн сказывали, нтъ, за Карши — они попадаютъ случайно и рдко. Въ Бухар я постараюсь разъяснить этотъ вопросъ во всей подробности. Англійскихъ матерій, кром кисеи, въ IIIахрисябзи въ настоящее время нтъ, но судя по потолку бывшаго дворца Джурабева въ Кишаб, разукрашенному квадратиками изъ англійскаго ситца, можно заключить, что матеріи эти въ IIIахрисябвъ проникали. Замчательно (вели не случайно), что извеушавшіе квадратики этого потолка замнены уже русскимъ ситцемъ. Индйскаго зеленая чая очень много, а чернаго вовсе нтъ. Въ Шар и затмъ до самаго Карши меня угощали пловомъ изъ нешаурскаго риса (палку Пешаурй). Это ничтожное невидимому обстоятельство навело меня на нкоторыя соображенія, далеко, по- моему мннію, не безъинтересныя. Палау Пешаури составляетъ здсь признакъ хорошаго тона, и потому пешаурскій рисъ привозится сюда изъ Авганистана въ весьма значительномъ количеств. Въ Карши онъ продается по 20 коп. за фунтъ. Если есть разсчетъ и выгода привозить этотъ грузный и дешевый товаръ изъ такой дали и продавать его, при оплат по нсколько разъ зякетомъ, по такой сравнительно недорогой цн, то понято, что и всякій другой, а слдовательно и англійскій товаръ, какъ только на него появится спросъ, будетъ доставляться сюда и продаваться здсь съ выгодою. Значить, вопросъ не въ трудностяхъ пути и дороговизн фрахта, а въ спрос. Въ Бухар я наведу объ этомъ подробныя справки.
1-го мая, мы оставили Шаръ. За Шахрисябзскими владніями характеръ мстности значительно измняется. Долина Кашка-Дарьи становится шире и ровне, садовъ мене, пашенъ много. Населеніе, исключительно узбекское, живетъ лтомъ въ юртахъ, к потому кишлаки дйствительно кишлаки, т.-е. зимовки, а не селенія. Передъ Чиракчи насъ встртили бекскіе люди, по узбекскому обычаю, съ какъ-буре {Буквально: срый волкъ. Игра состоитъ въ томъ, что нсколько всадниковъ, зарзавъ козла, поперемнно вырываютъ его на скаку другъ у друга. Наше выраженіе ‘дерутъ козла’ конечно пришло отсюда.}. Я нсколько разъ видалъ какъ-буре и всегда замчалъ, что въ этой любимйшей игр киргизскаго и узбекскаго, народа зрители не могутъ не обратиться въ актеровъ. Такъ было и здсь: почетные халаты не вытерпли и сами начали ‘драть козла’. Это точно также, какъ у насъ кулачные бои въ Москв на льду у Дорогомиловскаго моста. Прідетъ какой-нибудь богатый купчина посмотрть на бой — и не вытерпитъ: шубу долой, и пошелъ драться. Городъ Чиракчи, резиденція бека, большой узбекскій кишлакъ очень печальнаго вида, безъ садовъ, въ развалинахъ. Базаръ бываетъ два раза въ недлю. Европейскихъ произведеній совсмъ не видно, скота очень много. Чиракчискій бекъ, сынъ защитника Самарканда, неразговорчивый узбекъ, принялъ насъ въ садик близъ крпости. Тутъ мы переночевали и отправились дале до кишлака Чима. Еще ране итого кишлака, въ который мы пріхали ночью, насъ встртили двое приближенныхъ каршинскаго бека Тюря-Джана, второго сына Эмира. Наконецъ, 3-го мая въ 7 часовъ утра мы выхали въ Кариіи. Я не буду утомлять читателя подробнымъ описаніемъ встрчи и пріема насъ въ Карши. Войска не было, во множество золотыхъ халатовъ съ шигауломъ {Церемоніймейстеръ.} во глав жали мн руку, называли дорогимъ гостемъ и по меньшей мр сто разъ спрашивали о здоровь нашего начальства. Все было приторно до-нельзя и сквозило фальшью. Изъ всхъ нашихъ дорожныхъ встрчъ только одинъ шарскій бекъ Абдулъ-Каримъ-Диванъ-Беги, по простот и искренности своего обращенія, можетъ составлять исключеніе, все остальное разыгрывалось, боле или мене успшно, по заране данной программ, и потому было интересно не боле, какъ театральное зрлище чиновныхъ актеровъ благородной Бухары.
Въ Карши меня помстили великолпно въ роскошномъ мусульманскомъ дом со столомъ и мебелью, приготовленными въ прошломъ году для K. В. Струве. О жить въ Карши и о самомъ народ я разскажу другой разъ, а теперь опишу мое свиданіе съ эмиромъ. Я видлъ его высокостепенство два раза: 4-го и 10-го мая, въ день отъзда его въ Шахрисябзъ. Первое свиданіе продолжалось не боле четверти часа, второе — около получаса. Получивъ отъ Мирахура надлежащія наставленія и совты, я, вмст съ нимъ, С. Н. Трубчаниновымъ и моими людьми отправились верхомъ въ крпость. Передъ воротами мы слзли съ лошадей и, пройдя довольно длинный корридоръ, наполненный придворными, пріхавшими длать селямъ, очутились у воротъ второго, внутренняго двора. Тутъ меня и моего переводчика приняли въ свое распоряженіе два церемоніймейстера (удайчи), съ длинными въ рукахъ палками и, взявъ тихонько подъ руки, ввели осторожно въ ворота. Вдали, на двор, въ маленькомъ, съ открытыми окнами, домик сидлъ на полу, облокотясь на подушку, эмиръ. Снявъ фуражку, я сдлалъ поклонъ, удайчи прокричали протяжно: ‘Худай Хазрети Амирни Музафаръ Мансуръ-Кыльсунъ’ (т.-е. Богъ да сдлаетъ великаго эмира могущественнымъ и побдоноснымъ), и мы весьма медленно начали двигаться къ домику. Удайчи во все время пресмшно присдали и мшали мн идти. Входя на лстницу, я снялъ шапку. Эмиръ былъ одинъ {Мирахуръ вошелъ посл и стоялъ у дверей.}. Посл моего поклона онъ подалъ мн свою мягкую и теплую руку и посадилъ, шагахъ въ трехъ, возл себя. По совту Мирахура, я заговорилъ первымъ. Передавъ ему поклонъ отъ русскаго начальства, я объяснилъ ему цль моего путешествія въ Бухару и поблагодарилъ за радушный пріемъ, оказанный мн въ его владніяхъ. Спросивъ меня о здоровь главнаго русскаго начальника, эмиръ сказалъ мн, ‘хоть кильдынгизъ’ (т.-е. добро пожаловать), ‘поживите теперь въ Карши, а потомъ позжайте въ Бухару, я радъ вашему прізду’. Я поблагодарилъ его за эти слова, прибавивъ, что оказанныя мн любезности и радушіе служатъ лучшимъ доказательствомъ добрыхъ отношеній эмира къ русскому правительству. ‘Вы нашъ дорогой гость, возразилъ на это эмиръ, и иначе мы поступать не можемъ’. Затмъ, посл нсколькихъ секундъ молчанія, видимо затрудняясь (вовсе время разговора голосъ его дрожалъ), эмиръ спросилъ меня, не имю ли я какого-либо порученія отъ русскаго начальства. Я отвчалъ, что никакого не имю. Это, кажется, его успокоило, ибо онъ быстро подалъ мн руку, улыбнулся и показалъ глазами, что аудіенція кончена. Посл меня ввели къ эмиру H. С. Трубчанинова и моихъ людей, первому онъ подалъ изъ окна руку, а съ другими раскланялся. Тмъ же порядкомъ, отступая назадъ, возвратились мы на вншній дворъ. Тутъ надли на меня палевой халатъ и повели въ Тюря-Джану. Чистенькій и недурненькій собой юноша принялъ меня храбре своего отца. Освдомившись о здоровь Государя Императора и нашего генералъ-губернатора, онъ спросилъ меня, хорошо ли меня приняли въ его бекств и, получивши мой отвтъ, отпустилъ меня домой. Разговоръ нашъ длился не боле пяти минуть. На богато украшенной лошади, подаренной мн эмиромъ, возвратился я въ свое помщеніе, куда на другой день эмиръ прислалъ мн своихъ батей и машка-рабаза {Шута.}. Плясали бачи недурно, но шутки машка-рабаза — были верхомъ цинизма.
Второе свиданіе мое съ эмиромъ происходило 10-го мая, передъ самымъ его отъздомъ въ Шахрисябзъ. На этотъ разъ, по совту Мирахура, я явился передъ его высокостепенствомъ въ пожалованномъ мн халат. Разговоръ нашъ былъ нсколько продолжительне перваго. Ране этого свиданія во мн пріхалъ въ Карши, изъ Бухары, прикащикъ Арзамасцева {Ташкентскій купецъ.}, Грошевъ. Отъ него я узналъ, что русскимъ торговцамъ живется въ Бухар хорошо, притсненій не длается и, гд нужно, оказывается покровительство. Все это я передалъ эмиру при второмъ свиданіи, прибавивъ, что о сдланномъ мн пріем и о словахъ русскаго купца я не замедлю написать въ русскому начальству, которому, несомннно, будетъ пріятно это услышать. Видимо довольный моими словами, эмиръ перебилъ моего переводчика и, обращаясь ко мн, сказалъ: ‘Я слышалъ, что вы говорите по-тюркски. Зачмъ же не объясняетесь со мною на этомъ язык?’ Я отвчалъ ему (по-тюркски), что хотя я и знаю этотъ языкъ, но не говорилъ на немъ потому, что боялся сдлать ошибку. ‘Напрасно — возразилъ мн эмиръ — мн гораздо пріятне слышать вашъ голосъ и ваши слова, чмъ слова вашего переводчика’. Мы стали говорить по-тюркски. Эмиръ сообщилъ мн, что сейчасъ онъ детъ въ Шахрисябзъ, очень жалетъ, что не можетъ побесдовать со мною боле, и потому проситъ меня передать отъ него поклонъ нашему генералъ-губернатору. Я еще разъ поблагодарить его за угощеніе и его милости. ‘Будьте нашимъ гостемъ, сказалъ мн, прощаясь, эмиръ, позжайте въ Бухару или куда вамъ заблагоразсудится, везд вы будете хорошо приняты’. Этимъ свиданіе наше окончилось {Посл свиданія онъ прислалъ мн халатъ, лошадь и 100 тиллей. Людямъ моимъ, кром халатовъ, выдано было по 10 р.}.
Повидимому все вышло такъ, какъ нельзя быть лучшей Хазретъ самъ, самоустно, далъ мн разршеніе разъзжать по его владніямъ, но это только на словахъ, на дл же оказалось совершенно противное. Меня не только не пустили въ Берки, и вроятно не пустятъ въ Чарджуй, но и окружили такимъ пометнымъ конвоемъ шпіоновъ, слдящихъ, съ Мирахуромъ во глав, за каждымъ моимъ шагомъ, что не будь у меня преданныхъ мн людей, я видлъ бы только стны тхъ городовъ, куда медоточивая бухарская любезность нашла умстнымъ повезти меня. Мало того, самъ Мирахуръ за мой пріздъ сюда попалъ въ немилость эмира. Онъ самъ признался мн въ этомъ, въ для него минуты, когда эмиръ, придравшись за что-то къ нему, приказалъ-было наказать его 150 ударами палокъ и затмъ, ради свиданія со мной (какая послдовательность!) простилъ его, приказавъ проводить (или, пожалуй, выпроводить) меня до Катта-Бургана. Вообще, некрпкій въ своихъ нравственныхъ правилахъ и обманувшійся притомъ въ своихъ ожиданіяхъ на счетъ наградъ и повышеній за поздку въ Ташкентъ, мой дорожный товарищъ сначала-было полиберальничалъ, но потомъ струхнулъ, да и жажда карьеры взяла свое. Никто такъ усиленію не убждаетъ меня отказаться теперь отъ поздки въ Чарджуй, какъ Мирахуръ, проповдовавшій въ Ташкент несомннную пользу отъ частыхъ посщеній русскими бухарскихъ владній, никто такъ ревностно не оберегаетъ меня отъ всякихъ разспросовъ и собиранія нужныхъ мн свдній, какъ опять тотъ же Мирахуръ, хорошо понимающій всю безобидную цль этихъ разспросовъ. Вотъ обращая сторона медали, тмъ боле печальная, что она относится не къ одному какому-либо лицу, а къ цлой систем дйствій бухарскаго правительства.
Въ Карши я прожилъ восемь дней. Одинъ изъ этнографовъ Туркестанскаго края, бывшій съ русскими войсками въ Карши, очень серьзно говорилъ мн, что Карши боле походитъ на русскій, чмъ на сартовскій городъ, улицы въ немъ будто бы широкія и мощеныя, доха со стеклянными окнами, женщины почки открытыя и т. п. Все это, какъ надо было ожидать, оказалось врнымъ. Правда, есть въ Карши одна не особенно узкая улица съ наброшенными на ней камнями, по которой гораздо опасне здить, чмъ по всякой другой, но такая улица, конечно, не мостовая, оконъ со стеклами я ни одного не видалъ, а женщины, какъ и везд въ этихъ странахъ, ходятъ тщательно закрытыя въ фаранджи (халахъ) съ покрывалами на лиц (чашбандъ). Но за то описаніе Карши, сдланное Ханыковымъ въ его книг о бухарскомъ ханств, оказалось до такой степени врнымъ и точнымъ, что просто приходишь въ изумленіе, какъ можно было тридцать лтъ тому назадъ, когда собираніе подобнаго рода свдній было несравненно трудне, чмъ теперь, представить такое точное описаніе города, въ которомъ авторъ пробылъ всего нсколько дней. На мой взглядъ Карши очень напоминаетъ Ташкентъ: постройки грубоватыя и аляповатыя, чисто узбекскія, среди города сады и огороды, большой скотный базаръ и огромная торговля такъ-называемымъ у насъ казацкимъ товаромъ, то-есть шерстью, арканами, мшками, армячиной, кошмами, матою, алачею и т. п. Со времени Ханыкова въ Карши почти ничего не измнилось, прибавилась только одна баня и выстроились три новые караванъ-сарая. Занятія жителей остались т же, но, какъ, мн говорили, значительно расширились и каждогодно расширяются. А видлъ громадныя и весьма хорошо обработанныя плантаціи табаку и маку. Каршинскій табакъ (два сорта,— я взялъ ихъ смена), какъ извстно, славится во всей Средней Азіи и вывозится въ огромномъ количеств въ Ташкентъ, въ Коканъ и даже въ Хиву. Макъ — другой изъ важнйшихъ продуктовъ мстной промышленности, разводится жителями для продажи его сменныхъ головокъ, изъ шелухи которыхъ приготовляется извстный одуряющій напитокъ — кукнаръ, едвали не самый распространенный изъ всхъ наркотиковъ Средней Азіи. Шелковицы въ Карши очень много: вс арыки, вс дворы мечетей и медрессэ {Высшія училища.} обсажены тутовыми деревьями, въ садахъ то же самое, между тмъ шелководство, какъ и слдовало ожидать, у узбекскаго населенія развито очень мало. Весь почти добываемый шелкъ потребляется на мст, и только весьма небольшое количество его, а равно и коконовъ, отправляется въ Бухару. Торговля эта, незначительная по своему размру, не иметъ притомъ, какъ мн кажется, и никакой будущности, ибо каршинскому шелку и коконамъ приходится конкуррировать съ коконами и шелкомъ прибухарскихъ кишлакахъ, а потому рдко находить себ хорошій сбытъ. То же самое, что сказано о шелк, примняется въ равной степени и къ хлопку. Узбекское населеніе потребляетъ его для себя: длаетъ изъ него бязь, алачу, каляну и др. хлопчато-бумажныя произведенія, но продаетъ его мало. За то торговля хлбомъ, или точне, зерномъ иметъ уже совершенно другое значеніе: Барши по отношенію въ Бухар — почти то же, что Ауліэата по отношенію въ Ташкенту. Громадная масса хлба, возвращеннаго водами Башка-Дарьи, стекается въ Барши и идетъ оттуда почти безпрерывными караванами въ Бухару. Выгоды отъ этой торговли, какъ надо полагать, очень большія. По дорог въ Бухару я встртилъ множество хлбныхъ каравановъ и въ ихъ числ 164 верблюда, везущихъ по этому пути рисъ даже изъ Самарканда. Боясь задержки каравана въ Катта-Бурган, хозяева не затруднились провезти рисъ въ Бухару по окольному и гораздо длиннйшему пути черезъ Джамъ и Чиракчи, чтобы только продать его въ Бухар. Наконецъ, я долженъ упомянуть здсь еще объ одномъ продукт, районъ потребленія котораго весьма обширный — именно о соли розоваго цвта, извстной у насъ въ Ташкент подъ именемъ самаркандской. Соль эта встрчается почти во всхъ городахъ Туркестанскаго края, я видлъ ее въ Перовсв и Ауліэат. Изъ этого можно судить, какъ значителенъ ея вывозъ. Соль добывается въ горахъ, лежащихъ въ 10-ти верстахъ въ югу отъ Карши. Я хотлъ-было побывать на мст ея разработки, но любознательность моя въ этомъ отношеніи была пріудержана тми же любезными отговорками, какія представлялись мн противъ моего намренія хать въ Керки,— меня не пустили. По разсказамъ, соль добывается изъ трехъ мстъ, составляющихъ собственность государства, запасы ея очень велики, добыча предоставлена всмъ безъ исключенія лицамъ, подданнымъ бухарскаго правительства, въ прежнее время за вывозъ каждаго верблюда сели взимали въ казну 20 коп., теперь не берутъ ничего. Хотя Карши лежитъ на главномъ торговомъ пути Бухари съ Индіей и Авганистаномъ, тмъ не мене большой торговли привозными товарами въ Карши незамтно, вс караваны, идущіе изъ Индіи и Авганисгана въ Карши, не растюковываются, а проходить прямо въ Бухару, гд они оплачиваютъ зякеть, и оттуда уже нкоторые изъ этихъ товаровъ, а равно индйскій чай, звонъ привозятся въ Карши для распродажи. Отсюда понято, тему товары эти продаются въ Карши значительно дороже, чмъ въ Бухар. Сравненіе товарныхъ цнъ и издержекъ провоза, а равно и описаніе торговыхъ путей я представлю впослдствіи, а теперь продолжаю мой дневникъ.
Самъ я жилъ въ теченіи всего времени пребыванія въ Карши почти взаперти. Въ бухарскомъ государств, какъ было древле и у насъ, очень странные нравы. Величіе лица измряется тамъ миромъ, наросшимъ на его благородномъ тл и полнымъ отсутствіемъ вниманія въ вншнему міру. Чмъ боле сидитъ на мст бухарецъ и чмъ мене интересуется онъ окружающимъ мірокъ, тмъ боле къ нему уваженія отъ его согражданъ. То же ‘совтовали длать и мн, ‘Вы большой человкъ’, говорилъ мн Мирахуръ, ‘вамъ не слдуетъ здить по базару, если нужно что, вамъ принесутъ сюда, и вы выберете и купите.’ Въ силу этихъ наставленій, или, пожалуй, настояній, отъ которыхъ безъ нарушенія добрыхъ отношеній я не могъ отдлаться, мн удалось только три раза выхать въ городъ и на базары и притомъ съ такимъ конвоемъ провожатыхъ, что въ присутствіи ихъ я могъ длать только самые отрывочные разспросы о торговл и промышленности города. Приходилось поручитъ это дло моимъ людямъ, но и за ними дятельно слдили. Кое-когда по вечерамъ проскользали къ моимъ людямъ знакомые и приносили имъ разныя базарныя новости и слухи. Обь этихъ слухахъ я уже упоминалъ выше. Теперь я долженъ прибавить, что въ Карши они были сильне и чаще слышались, чмъ въ Бухар. Ого и понято, центръ такихъ слуховъ, конечно, возл эмира, а не въ народ. Здсь я считаю умстнымъ высказать мое мнніе по поводу азіатскихъ слуховъ вообще. Я придаю имъ гораздо боле значенія, чмъ, напримръ, ходячимъ слухамъ у насъ или вообще у образованныхъ народовъ. Жизнь азіатскихъ народовъ, какъ наша до-петровская жизнь, которою восхищаются такъ наивно наши домашніе любители старины, очень проста и однообразна какъ по своей вншности, тамъ и по своему внутреннему содержанію. Владтели и высшія лица въ государств, по своей жизни и по своему развитію и образованію, ничмъ не отличаются отъ простого люда, правда, они ходятъ въ лучшихъ халатахъ, живутъ въ лучшихъ домахъ, слаще дятъ и пьютъ, но на этомъ и оканчивается все различіе, нисколько въ дйствительности не существенное, ибо вчерашній бекъ, жившій въ большомъ дом, здившій въ хорошихъ халатахъ на хорошихъ лошадяхъ, сегодня самъ торгуетъ на базар халатами и совершенно примиряется съ своею участью. Въ Бухар я жилъ въ дом очень важнаго нкогда бека, Абдулъ-Гафара (не Ура-Тюбинскаго {Викентій Уратюбинскій, мой хорошій знакомый, живетъ теперь въ Ташкент.}), продающаго теперь халата на базар въ Самарканд. Ныншній коканскій ханъ Худояръ, въ дни напастей и потери ханства, былъ торговцемъ мелочью (баккалъ) въ Джизак. Такихъ примровъ можно найти много. Отсутствіе разницы въ привычкахъ жизни и умственнаго и нравственнаго развитія азіатскихъ народомъ порождаетъ то, что вс предположенія, намренія и чувства владтеля, всегда понятныя народу, силою самыхъ вещей, не могутъ быть отъ него скрыта. Не имя никакой умственной жизни, азіатскій властитель и его приближенные не могутъ стать выше своего народа, и потому понятно, что народъ этотъ находится съ ними въ постоянномъ и самомъ близкомъ общеніи. Вслдствіе этого общенія, основаннаго не на общемъ высокомъ развитіи, а на общемъ низкомъ уровн интеллектуальномъ и нравственномъ, вроятность базарнаго слуха въ Азіи, конечно, въ нсколько сотъ разъ боле, чмъ вроятность такого же слуха въ странахъ цивилизованныхъ.
Позвольте объяснить это примромъ, сидитъ, положимъ, бухарскій эмиръ въ своемъ дворц съ своими шутами и холопьями, изъ которыхъ многіе, можетъ быть, будутъ завтра министрами, и среди сказокъ и разсказовъ о городскихъ новостяхъ и сплетняхъ, волею-неволею говорить или проговаривается имъ о тхъ или другихъ своихъ намреніяхъ, симпатіяхъ или антипатіяхъ. На другой день слуги эти бгутъ по своимъ пріятелямъ и разсказываютъ, что слышали у эмира, на третій день объ этомъ знаетъ уже половина города. Если слухъ поважне, то онъ передается но секрету, но тмъ не мене о немъ вс знаютъ, и знаютъ его, конечно, не такъ, какъ знаютъ напримръ, у насъ о предположеніяхъ государственнаго совта. Если ко всему этому прибавить, что азіатская жизнь иметъ такое же (если не лучше) средство) какъ у насъ печать, для распространенія слуховъ — именно базаръ, то станетъ понятно, что базарные слухи въ Азіи вовсе на такъ безосновательны, какъ это съ перваго взгляда кажется. Въ нихъ есть преувеличенія и несообразности, но въ существ они гораздо врне всхъ нашихъ подобнаго рода слуховъ. Притомъ же преувеличенія обоюдныя: эмиръ и его приближенные преувеличиваютъ базарные слухи, базаръ — эмировскіе. Руководствуясь этими соображеніями, я принималъ жъ свднію всякій слухъ, который только доходилъ до меня во время моего путешествія по бухарскимъ владніямъ.
Изъ Карши мы выхали 10-го мая, одновременно съ эмиромъ, отправившимся съ 10 тыс. войска и 10 пушками въ Шахрисябзъ. О количеств войска я знаю по слухамъ, а пушки видлъ самъ, когда выходилъ отъ эмира. Подъ каждой пушкой было запряжено 10 лошадей, и на каждой лошади сидлъ солдатъ. Впрочемъ, все смотрло довольно стройно и благообразно, такъ что превзошло мои ожиданія. Основываясь на словахъ эмира, самоусгно разршившаго мн безпрепятственно разъзжать по его владніямъ, я тотчасъ же по выход отъ эмира заявилъ желаніе отправиться на Аму-Дарью, въ Керки,— но не тутъ-то было: Мирахуръ, избгнувшій палочныхъ ударовъ, захотлъ, очевидно, загладить самымъ ретивымъ образомъ свою прежнюю, хотя и мнимую вину — привозъ меня въ Бухару. Начались самыя краснорчивыя отговорки. Какъ жидъ на ярмарк, Мирахуръ безпрестанно перебгалъ то ко мн, то къ моимъ людямъ, отговаривая меня оставить мое намреніе и упрашивая ихъ склонить мстя къ тому же. Вс отговорки о жаркой погод, дурной дорог, нападеніи туркменовъ, боязни предъ русскихъ начальствомъ за цлость моей особы, были мною отклонены, безпокойство моего стража все боле и боле усиливалось, ибо приходилось сказать напрямикъ, что хать нельзя. Наконецъ, когда весь запасъ отговорокъ былъ истощенъ,— слово это было произнесено, и я, скрпя сердце, удовольствовался. Вс эти продолжительные переговоры были важны для меня въ томъ отношеніи, что теперь я имю полное право сказать, что меня въ Керки не пустили.
Разговоръ о посщеніи Чарджуя я оставилъ до Бухары уже изъ хитрости: мн хотлось получить отзывъ по каждому городу отдльно, итакъ, оставивъ всякія надежды на Керки, приходилось хать въ Бухару. Дорога отъ Карши до Бухары (18 ташей) голая степь, хуже которой мн еще не приходилось видть. Наши караваны и Голодная степь — роскошные луга въ сравненіи съ степью Каршинскою. Тутъ въ ма мсяц уже не было никакой растительности, вода, негодная для питья, встрчалась только въ сардобахъ и работахъ, построенныхъ богобоязненнымъ Абдуллъ-Ханомъ лтъ 300 тому назадъ, для остановки путниковъ и каравановъ на этомъ безотрадномъ и опасномъ для нихъ пути. Для насъ везли воду изъ Карши, а съ половины дороги — привезли изъ Бухары. Собственно степь начинается не прямо отъ Карши, а отъ кишлака Касана (у Ханыкова неврно: Барсакъ), куда мы пріхали въ полдень 10-го мая, прохавши мимо старыхъ развалинъ кургановъ и арыковъ. По всему видно, что степь эта была когда-то очень сильно населена, и что въ настоящее время здсь осталась только весьма малая часть прежняго населенія. По дорог до кишлака Касана намъ встрчались стада барановъ особенной, такъ-называемой здсь, арабской породы, безъ курдюковъ, мелкаго роста, отличающейся хорошимъ качествомъ шерсти. Такая порода овецъ, какъ я слышалъ, водится будто бы только возл Карши и Бухары. Очень большой кишлакъ Касанъ (до 2-хъ т. домовъ, съ двумя пятничными {Пятница (джума) — соотвтствуетъ нашему воскресенью, джума-месчидъ (пятничная мечеть) въ род нашего собора.} мечетями) населенъ таджиками, занимающимися между прочимъ шелководствомъ. Здсь мн удалось видть выкормку червей шелкопрядовъ и разспросить кое-что о шелководств. Породы тутовника и червей, періоды развитія болзни сихъ послднихъ, даже техническія названія оказались такія же какъ въ Туркестанскомъ кра. Мнніе, что шелководство пришло въ Среднюю Азію не изъ Битая, а изъ Персіи, мн кажется врнымъ, по крайней мр для новйшаго времени. Размотки шелка въ Касан нтъ, вс добываемые его жителями коконы отправляются для размотки въ Карши. Хотя касанскія поля орошаются еще водами Кашка-Дарьи, но уже замтно, что воды здсь бываетъ немного, въ каждомъ почти дом находится колодезь (до 8-ми аршинъ глубины) съ весьма хорошею водою. За Касаномъ начинается уже голая степь, на которой, если не ошибаюсь, до самаго Ходжи-Мубарака (4 таша = 32 версг.) видны остатки большихъ арыковъ и слды большихъ нкогда поселеній. Въ этотъ кишлакъ мы пріхали въ 2 часа ночи на 11-е мая.
Кишлакъ небольшой (до сто домовъ), весь въ развалинахъ, но съ весьма хорошею мечетью, населенъ онъ таджиками и арабами, Богъ-всть чмъ занимающимися: я не видалъ на этой безотрадной мстности ни одного деревца, ни одной травы. Все имло такой жалкій видъ разрушенія и запустнія, что окружающая степь эта воздымающимися отъ втра песками казалась мн приглядне (при лунномъ освщеніи), чмъ эта пародія на человческія жилища. Въ Ходж-Мубарак содержится караулъ изъ 30-ти человкъ для охраны отъ нападенія туркменовъ. Начальникъ этой стражи, величающій себя юсъ-баши {Т.-е. сотникомъ.}, хотлъ-было сдлать намъ торжественную встрчу, но я уволилъ его отъ этого развлеченія, справедливо полагая, что въ такое время цлесообразне лечь спать, чмъ утруждать себя церемонными разговорами о здоровь нашего начальства. Отдохнувъ цлую ночь въ Хадж-Мубарак, мы въ 3 1/2 часа пополудни потянулись въ Какиръ. Втеръ былъ страшный, цлые холмы песку, засыпая нимъ глаза и платья, переносились съ мста на мсто, мы хали почти шагомъ въ самомъ мрачномъ расположеніи духа. Передъ Какиромъ втеръ утихъ, и мы въ 7 1/4 часовъ вечера добрались наконецъ, усталые и измученные, до этого рабата. Тутъ насъ встртили посланные отъ кушъ-беги {Сокольничій (кушъ — птица), главный министръ.}, привезли свжую воду и фрукты и задали намъ приличное угощеніе.
Я думалъ-было выхать изъ Какира пораньше, но Мирахуръ, напуганный разсказами о туркменахъ, посовтовалъ намъ провести здсь всю ночь и выхать по восход солнца. На этомъ пути дйствительно случаются нападенія туркменовъ, и въ Какир они чаще, чмъ въ другихъ мстахъ. За два дня до нашего прізда было убито здсь два человка. Вс путники запираются ни ночь въ рабатъ и караулъ (изъ 20-ти человкъ) стережетъ ихъ съ заряженными ружьями. Насъ въ рабатъ помстить было невозможно, и потому весь караулъ, въ полномъ состав, образовалъ вокругъ насъ цпь, и такъ охранялъ насъ до самаго утра 12-го мая. Но разсказамъ начальника караула, въ пяти ташахъ (40 верстъ) разстоянія къ Дарь, начинаются весьма глубокіе пески, по-брюхо лошади, въ которыхъ выжидаютъ добычи и скрываются отъ нападеній туркмены. Преслдованія по этимъ пескамъ не только невозможны, но и опасны. Много лошадей и всадниковъ погибаютъ въ нихъ не достигши цли. При этомъ я долженъ замтить, что вс разсказы о туркменахъ, которые, мн приходилось слышать на этомъ пути, отличались особеннымъ благоговніемъ и страхомъ передъ ловкостью и молодечествомъ этого народа. Конечно, эти благоговніе и страхъ не выражались прямо, но, какъ въ разсказахъ нашихъ крестьянъ о знаменитыхъ разбойникахъ, они слышалось въ каждомъ слов разскащика.
Изъ Какира, мы выхали утромъ и съ тми же мученіями дохали до караула, боле просторнаго, чмъ Какиръ, рабата, обитаемаго сотеннымъ карауломъ, резиденціи главнаго начальника всей охранительной стражи по этой дорог. Здсь мы сдлали большой привалъ, въ теченіе котораго мн удалось осмотрть рабатъ и разспросить кое-что о дорожной страж. Я не буду описывать видъ и устройство рабата, подобныя описанія значительно удлинили бы мои и безъ того длинныя замтки. Укажу только на одно обстоятельство, показавшееся мн особенно характернымъ. Кто здилъ по нашимъ русскимъ дорогамъ и сиживалъ на станціяхъ, тому хорошо извстно, какими глупыми и подъ-часъ циническими вещами бываютъ исписаны ихъ стны. Стны мусульманской станціи — рабата — были также исписаны, но не тми только выраженіями. Благочестивые путники и скромные торговцы, проходившіе по этому пути — въ виду-ли безотрадной степи и ежеминутной опасности или по другимъ причинамъ, не только не находили въ себ духа сквернить стны этого гостепріимнаго пріюта какими-либо пошлыми или циническими словами, а считали приличнымъ украшать ихъ такими выраженіями, которые ободряли и подкрпляли бы ихъ собратій на этомъ тяжеломъ и опасномъ пути. Я очень теперь сожалю, что не записалъ для образца нкоторыхъ стихотворныхъ изреченій, которыя мн удалось прочесть съ помощію моего мирзы, на стнахъ караульнаго рабата. Для охраненія пути отъ Карши до Бухары, какъ я сказалъ выше, поставлены на станціяхъ караулы: въ Ходж-Мубарак 30, въ Какир 20 и въ караул 100 человкъ. Стража эта, наемная, плохо вооруженная и врядъ-ли полезная, стоитъ правительству очень дорого. Каждый стражникъ съ лошадью получаетъ отъ казны 20 руб. въ мсяцъ на своемъ иждивеніи. По истеченіи мсяца караулъ уходитъ въ Бухару, и на мсто его высылается другой. Эти безпрерывныя смны порождаютъ то, что ни на одной станціи нтъ никакого признака осдлости: бездльные стражники, плохо накормленные и напоенные, только и думаютъ какъ бы поскоре дожить срочное время и вернуться въ Бухару. Выбравшись изъ караула въ 4 часа пополудни и прохавши остатки до-нельзя надовшей намъ степи, мы пріхали наконецъ въ 8 часовъ вечера въ первый прибухарскій кишлакъ Каганъ {Маршрутъ отъ Карши до Бухары, указанный въ книг Ханыкова, оказался вполн врнымъ.}. Тяжелый путь былъ оконченъ, назавтра приходилось увидть благородную Бухару…
Всякій пойметъ, въ какомъ настроеніи былъ я и мои мусульмане. Въ Каган мы ночевали и на другой день, 13-го мая въ 8 часовъ утра, въхали въ Бухару. Ожиданія, какъ извстно, рдко сходятся съ дйствительностію. Такъ было въ настоящемъ случа и со мной. Бухару я нашелъ далеко не такою, какою предполагалъ въ своемъ воображеніи. Того величія развалинъ минувшей мусульманской жизни, какое чувствуется при възд въ Самаркандъ,— въ Бухар нтъ. Большой пыльный городъ, безъ садовъ, съ очень узенькими и кривыми улицами и высокими безобразными домами, производилъ на насъ далеко не веселое впечатлніе. Множество обширныхъ медрессэ и мечетей, прочно и красиво построенныхъ изъ жжнаго кирпича, перемшивались съ глиняными лачугами и вонючими базарчиками, и, не имя передъ собой площадей, много теряли въ своемъ вид. Полнымъ ходомъ боле часу хали мы по этимъ кривымъ улицамъ, окруженные почетною стражей въ красныхъ халатахъ и провожатыми отъ кушъ-беги, встртившими насъ наканун въ Каган. Народу было не особенно много, но лица смотрли радушно, по крайней мр (какъ мн казалось) радушне чмъ въ другихъ городахъ. Многіе думали, какъ мн сказывали посл, что вмст съ нами придетъ въ Бухару вода, безъ которой жителямъ приходилось плохо: вс арыки и хаузы {Общественные пруды.} были пусты, деревья сохли и колодезной воды едва доставало для питья людей и лошадей. Во все время пребыванія нашего въ Бухар жары и духота стояли невыносимыя. Въ дорог я разбилъ мой термометръ и потому не былъ въ состояніи опредлить степень этого жара, но могу сказать, что такой жары, какая была въ Бухар, въ Ташкент я никогда не испытывалъ. Вода пришла посл нашего отъзда, когда эмиръ выслалъ наконецъ, согласно уговору, въ Самаркандъ за водой Зіаудинскаго бека Астана-Кула.
Мн отвели помщеніе не за городомъ, какъ желалъ Мирахуръ, а въ самомъ город, какъ хотлось мн, чтобы быть ближе къ базару. Въ приготовленномъ для меня дом я нашелъ русскую мебель и былъ встрченъ главнымъ зякетчи Таксабой {Таксаба — чинъ, его сравниваютъ съ чиномъ нашего полковника.}, сыномъ кушъ-беги. Зная, что лицо это, правая рука своего отца, играетъ въ торговыхъ длахъ весьма важную роль, я старался быть съ Таксабой какъ можно любезне: хвалилъ отведенное мн помщеніе, любезность встртившихъ насъ лицъ, изящество дистархана {Буквально — салфетка, а въ переносномъ смысл — угощеніе.} и т. п. Красивое, но глупое лицо Таксабы прояснилось, и вс мои любезности, какъ я узналъ посл, были въ точности переданы самому кушъ-беги. Въ Бухар я прожилъ 10 дней и, разумется, все вниманіе мое обращалъ на тотъ предметъ, который составлялъ главную цль моей поздки, т.-е. торговлю. Несмотря на вс затрудненія, которыя намренно и хитро устраивались Мирахуромъ, чтобы помшать моимъ занятіямъ, я все-таки, съ помощью Н. С. Трубчанинова, Бай-Магомета и живущаго въ Бухар довреннаго купцовъ Быковскихъ И. Н. Шмелева, весьма обязательнаго человка,— усплъ собрать по этому предмету нкоторыя, нелишенныя интереса свднія, особенно по индйской торговл.
Вотъ мое мнніе о Бухар и о всей ея торговл. Мнніе это, я долженъ оговориться, не есть, такъ сказать, продуктъ 10-ти-дневнаго обозрнія Бухары, оно составилось у меня гораздо ране, еще въ запрошломъ году посл посщенія мною Самарканда. Настоящая моя позда въ Бухару только подкрпила мои прежніе взгляды. По моему глубокому убжденію, основанному на двухгодичномъ наблюденіи средне-азіатской торговли, Бухара есть самый главный пунктъ этой торговли, настолько для насъ важный, что положеніемъ и направленіемъ его торговли должны обусловливаться вс наши дальнйшія дйствія въ Средней Азіи. Будучи огромнымъ складомъ русскаго и англо-индйскаго товара, Бухара ведетъ обширную и оживленную торговлю со всми сосдними мусульманскими странами, получая отъ нихъ ихъ мстныя произведшія и снабжая ихъ, въ свою очередь, товарами изъ своего склада. Условія англо-индйской бухарской торговли мы, къ сожалнію, знаемъ очень мало, но знаемъ хорошо торговую энергію и предпріимчивость нашихъ соперниковъ и наше русское ‘авось’. Кто можетъ поручиться, что при нашей небрежности въ бухарскому рынку вся торговля Средней Азіи не перейдетъ въ руки англичанъ или ихъ подручниковъ авганцевъ? А намки на это уже есть, и какъ я скажу ниже о ча, довольно осязательные. Тогда, конечно, намъ длать въ Средней Азіи будетъ уже нечего.
Предположенія мои о бухарскомъ базар, я долженъ сознаться, оказались значительно слабе дйствительности. Отбитъ только разъ взглянуть на этотъ базаръ, по крайней мр въ пять разъ большій ташкентскаго, съ его громадными изъ жжнаго кирпича караванъ-сараями и томами {Каменные закрытые гостинные дворы.} (первыхъ 24, вторыхъ до 6-ты), набитыми всевозможными товарами далекой Индіи и столь же далекой Москвы, съ его торговцами, отъ пешаурца до казанскаго татарина включительно, чтобы сказать, что рынокъ этотъ не чета нашему ташкентскому. Изъ Индіи и Авганисгана идутъ сюда до тысячи предметовъ, такъ называемаго аттарскаго {Отъ ‘атръ’ — амбра.} товара (красильныя и лекарственныя вещества и мелочь), около шестнадцати сортовъ зеленаго чая, масса разнообразныхъ хлопчато-бумажныхъ матерій, шали, паррчи, опій, фаянсовая посуда, металлическія издлія, печатныя книги. Караванъ-сараи: Абдурашидъ, Бадрудзинъ, Баранкуна, Дамляширъ, Измаилъ-Ходжа и Мирза-Гуль — служатъ складами почти включительно индйскаго товара. Персія снабжаетъ Бухару нкоторыми красильными веществами, такъ-называемыми мешеускими ситцами, срой, перцомъ, оружіемъ, серебромъ и въ весьма значительномъ количеств писанными и печатными книгами. Изъ Хивы приходятъ готовыя шубы, льняное масло, баранье сало, пшеница, рисъ, яблоки, бараны, кукнаръ {Шелуха сменныхъ головокъ мака, изъ которой приготовляется одуряющій напитокъ.}, желзный купоросъ и русскіе товары: сахаръ, чугунные котлы, леденецъ и т. п. Гератъ высылаетъ сухіе фрукты, вха, барановъ и рабовъ, а Мервъ — туркменскихъ лошадей и оружіе. Наконецъ, на бухарскій базаръ сшиваются произведенія мстныя: хлопокъ, шелкъ, шерсть, пряжи, мха, кожи, краски, хлбъ, шелковыя и бумажныя издлія, готовое платье и т. п. Въ свою очередь Бухара высылаетъ въ эти страны либо свои, либо произведенія сосднихъ государствъ. Въ Авганисганъ — золото, шелкъ, верблюжью шерсть, козій пухъ, марену, шелковыя и полушелковыя матеріи, русское сукно, бархатъ и атласъ, бличьи шубы, лошадей, ишаковъ {Ишакъ — оселъ.} и даже кошекъ и соловьевъ. Въ Хиву — чай, табакъ, опій, хлопокъ, шелкъ, марену, аттарскій товаръ, шелковыя, полушелковыя и бумажныя матеріи. Въ Персію — золото, мерлушки, шелковыя матеріи и русское сукно и бархатъ. Уже однихъ этихъ простыхъ и краткихъ перечисленій странъ и товаровъ достаточно, чтобы подтвердить высказанное мною выше мнніе о тортовомъ значеніи бухарскаго рынка, ежегодный оборотъ котораго, по приблизительному исчисленію, достигаетъ до 40 милл. рублей. Когда-нибудь я постараюсь разсмотрть этотъ вопросъ возможно обстоятельне, ибо, повторяю еще разъ, въ удовлетворительномъ его разршеніи летать, по моему мннію, вся суть дла нашего въ Средней Азіи. Не разгадавъ Бухары, мы никогда не поставимъ средне-азіатскую торговлю въ выгодное для насъ положеніе, даже боле:— можетъ случиться, что вслдствіе незнанія бухарскаго рынка, мы его окончательно потеряемъ, уступивъ другимъ то, что было, такъ сказать, у насъ подъ носомъ, а тогда, по пословиц: ‘близокъ локоть, да не укусишь’,— поправить ошибку уже будетъ невозможно.
Въ настоящее время можно нова съ увренностію сказать, что торговля русскими товарами иметъ здсь первостепенное мсто, и тяготніе Бухары въ Макарію (т.-е. нижегородской ярмарк) чувствуется на каждомъ шагу. Русскими хлопчато-бумажными произведеніями (кром кисеи, но съ прибавленіемъ тика, котораго изъ Афганистана не привозятъ) Бухара завалена буквально сверху до ниву. На мой взглядъ, русскаго бумажнаго товара по крайней мр разъ въ шесть боле англійскаго. Я отдлъ на базар этикета фабрикъ: Соколова, Богомазова, Сучкова, Истомина, Муравьева, Корнилова, Шереметьева, Мануйлова, Сидорова, Морозова, Урусова, Баранова, Зубкова, Борисова, Миндовскаго, Фокина и Зивина. Затмъ идутъ сукна фабрикъ: Осипова, Ремизова и Туляева, плисъ, парча и бархатъ, кожи кунгурская и уфимская, юфта, пряжа (ярославская и Лодера), прутовое, полосовое и листовое желзо, чугунные котлы, мдь, латунь, олово, свинецъ, мха, мдныя и желзныя издлія, фаянсовая посуда, сахаръ, леденецъ (преимущественно Кокина), сахарный песокъ, квасцы (идутъ больше Ушковскіе), купоросъ (синій), нашатырь, сандалъ (идетъ тертый), фуксинъ (преимущественно первый сортъ, второй и третій нейдутъ), стеариновыя свчи, писчая бумага, ртуть, мишура, бисеръ, краски, сундуки и всякая мелочь. На память я не могу теперь перечислять всхъ виднныхъ мною на бухарскомъ рынк русскихъ товаровъ, но современемъ я непремнно составлю подробный каталогъ этимъ товарамъ, съ обозначеніемъ ихъ цнъ и нкоторыми моими примчаніями.
Здсь достаточно будетъ сказать, что цны на вс почти русскіе товары въ Бухар значительно ниже ташкентскихъ. Разница въ цн, напримръ, сахара достигала, во время моего пребыванія въ Бухар, 5 руб. на пудъ (въ Бухар 11, въ Ташкент 16 руб.), но, говорятъ, бываетъ и больше. Въ прошломъ году я пытался-было (въ частномъ письм въ А. И. Б.) объяснить эту разницу мновымъ характеромъ торговли, т.-е. наложеніемъ на бухарское сырье всей сбавки на русскіе товары, но теперь вижу, что кром этой причины дйствуютъ еще много другихъ, объяснить которыя надо подумавши. Какъ ни пріятно русскому человку, захавшему въ Бухару, видть такую разнообразную массу товаровъ своей родины и чувствовать тяготніе бухарскаго рынка въ отдаленнымъ торговымъ центрамъ Россіи, тхъ не мене отъ этого же зазжаго человка не скроется и другая, печальная сторона дла: отсутствіе на этомъ рынк русскихъ торговцевъ. Я указываю на это обстоятельство не изъ квасною патріотизма, а во имя торговыхъ интересовъ и главнымъ образомъ Москвы, снабжающей Бухару издліями своихъ фабрикъ. Вся торговля русскими товарами ведется въ Бухар туземцами, либо татарами.
На первый взглядъ покажется, что въ этомъ обстоятельствъ, повидимому, нтъ еще особенной бды, лишь бы русскіе товары шли въ Среднюю Азію, но на дл выходитъ другое. Московскіе, оренбургскіе и троицкіе купцы знаютъ лучше меня, какъ отплачиваютъ имъ за ихъ довріе бухарцы. Неуплата въ срокъ денегъ за взятый въ кредитъ товаръ или уплата ихъ по нсколько копекъ съ рубля, а иногда и просто скрытіе товара и должника — явленіе самое обыкновенное въ нашей бухарской торговл. Рдкій изъ русскихъ торговцевъ, отпускающихъ въ Бухару товаръ, не испыталъ на себ котораго-нибудь изъ этихъ случаевъ, и все это очень понятно и легко объяснимо. Вс торговыя сношенія между русскими купцами и ихъ кредиторами — бухарцами совершались и совершаются на самыхъ широкихъ основаніяхъ доврія со стороны русскихъ и полной безнаказанности за его нарушеніе со стороны бухарцевъ. Не зная своего будущаго должника-бухарца, пріхавшаго изъ-за 4 т. верстъ, не имя никакихъ понятій о его коммерческихъ оборотахъ, русскій торговецъ отпускаетъ ему свой товаръ въ кредитъ, такъ сказать, на ‘ура’, не будучи ровно ничмъ гарантированъ не только въ полученіи денегъ, но и въ отысканіи, въ случа надобности, своего должника. Въ свою очередь бухарскій человкъ, торгашъ къ душ, очень хорошо понимаетъ превосходство своего положенія, и зная, что его достать трудно, съ спокойнымъ духомъ обманываетъ своего кредитора, употребляя тотъ или другой изъ указанныхъ мною способовъ. Конечно, не вс вообще дла ведутся тахтъ образомъ, но нельзя отрицать, чтобы такіе случаи были рдкими, а тмъ боле исключительными. Напротивъ того, они такъ часты и постоянны, что становятся уже характернымъ признакомъ этой торговли и разсказъ о нихъ займетъ, по моему мннію, не послднее мсто въ исторіи нашихъ торговыхъ сношеній Бухарою. Если ко всему этому прибавить, что вся торговля сырьемъ, главнымъ образомъ, хлопкомъ и шелкомъ, находится безусловно въ рукахъ бухарцевъ и мстныя условія этой торговли остаются до сего времени совершенно недоступными для русскихъ торговцевъ, то станетъ понятнымъ, что преобладаніе на бухарскомъ рынк русскихъ товаровъ, несмотря на ихъ количество, далеко еще не упрочено и рано или поздно можетъ быть легко поколеблено. Это сдлается, конечно, мало-по-малу, незамтно для насъ самихъ, какъ сдлалось, напримръ, съ чайной торговлей. Этихъ объясненій, мн кажется, достаточно, чтобы доказать, какъ важно пребываніе въ Бухар русскихъ торговцевъ, или по крайней мр, агентовъ отъ русскихъ торговыхъ домовъ. Смшно сказать, что въ такомъ торговомъ центр, какъ Бухара, ведущемъ такую обширную торговлю съ Россіей, живетъ всего-на-всего одинъ только русскій торговецъ {И. Н. Шмелевъ, довренный гт. Быковскихъ, если не считать В. И. Грошева, занимающагося заготовленіемъ маты (блой бумажной матеріи) для русскихъ войскъ въ Ташкент.}, тогда какъ приказчиковъ авганскихъ купцовъ, безпрестанно шмыгающихъ изъ Бухары въ Кабулъ, Пешауръ и обратно, можно считать десятками!..
Въ заключеніе этого конечно краткаго и неполнаго обзора бухарской торговли я считаю себя обязаннымъ изложить здсь мои наблюденія надъ чайной торговлей. Въ Бухар она для насъ окончательно пропала. Огромные караваны (по 5 т. верблюдовъ) зеленаго чая ежегодно приходятъ въ Бухару изъ Авганистана и затмъ расходятся по бухарскимъ владніямъ, туркестанскимъ степямъ, идутъ въ Хиву и проникаютъ въ Коханъ и русскій Туркестанъ. Чернаго чая буквально нтъ нигд. Для меня, правда, находили въ Бухар (и очень легко) рижскій бальзамъ, но не могли найти фунта фамильнаго чая, сколько-нибудь годнаго для питья. Въ гостяхъ у кушь-беги я пилъ черный чай такой, отъ котораго меня чуть-чуть не стошнило. Склады зеленаго чая въ Бухар громадные, конкуррироватъ съ ними русскимъ чаямъ невозможно, какъ по сравнительной дороговизн этихъ послднихъ, такъ и потому, что уже мсто занято. Теперь намъ остается только не допуститъ этого чая въ наши предлы, оставивъ всякую надежду вытснить его изъ Бухары. Все, что я сказалъ выше, относилось до чая зеленаго, для кирпичнаго (именно яблочнаго, алма-чай) я длаю исключеніе. Можетъ быть, при энергіи нашихъ торговцевъ имъ удастся вытснить этотъ чай изъ Бухары таковымъ же, но лучшаго качества, идущимъ къ намъ изъ Кяхты.
За отсутствіемъ эмира, хозяиномъ города былъ бій Магомед, исправляющій должность кушъ-беги. Его я видлъ два раза, на другой день посл прізда въ Бухару и передъ самымъ изъ нея выздомъ. Достопочтенный бей Магомедди, извстный еще нашимъ плнникамъ въ 1867-мъ году, какъ курбаши города Бухары, по происхожденію иранецъ. Посл служенія своего полиціймейстеромъ столицы, онъ сдланъ былъ главнымъ начальникомъ бухарскихъ войскъ, и затмъ, недавно, посл смерти кушъ-беги, ему поручено исправленіе этой важной должности. Сипай {Служивое сословіе, безграмотное, но мене фанатичное, чмъ духовное.} по роду своихъ занятій, бій Магомедди тмъ не мене человкъ грамотный, и, какъ мн кажется, очень мало воинственный. Стоитъ только взглянуть на его доброе и веселое лицо, за его дородную и медленно-движущуюся мшковатую фигуру, чтобы сказать, что человкъ этотъ не созданъ командовать арміями, да, пожалуй, не созданъ и править государствомъ. На меня онъ произвелъ впечатлніе стараго барскаго ключника, тщательно берегущаго барское добро, точно исполняющаго свои обязанности, подчасъ, въ угоду барину, строящаго изъ себя шута, но не возвышающагося никогда до даванія ему совтовъ или противорчія его намреніямъ. Не будучи, развратникомъ, какъ, большинство окружающихъ эмира лицъ, онъ тмъ не мене не могъ отстоять своей семейной независимости и недавно, по приказанію эмира, долженъ былъ взятъ себ въ жены одну изъ жертвъ любострастія своего господина. Разв это не наше доброе, старое время — награжденіе ключниковъ барскими любовницами? Тмъ не мене я долженъ сказать, что дйствія кушъ-беги по отношенію къ торговл и торгующимъ заслуживаютъ всякой похвалы. Человкъ онъ очень доступный и простой, взятокъ, кажется, беретъ мало, и, главное, ближайшій помощникъ его (зякетчи) его единственный сынъ, не особенно умная, но очень симпатичная личность. Оба эти лица окружили себя преданными имъ соотечественниками, иранцами, которые, какъ люди, бывшіе нкогда въ тяжеломъ положеніи рабовъ, не даютъ себ воли и гораздо гуманне Саратовъ. Отношенія кушъ-беги въ Мирахуру боле чмъ натянутыя, оба они ненавидятъ другъ друга и въ состояніи скрывать это, особенно Мирахуръ, безпрестанно твердившій мн, что еслибы былъ живъ прежній кушъ-беги, меня, конечно, не встртили бы такъ, какъ при кушъ-беги настоящемъ. Почему не нравилась ему сдланная мн встрча — я не знаю, но думаю, что все это говорилось для того, чтобы не расположить меня къ кушъ-беги и чтобы нерасположеніе мое къ нему было передано въ письмахъ къ нашему начальству. Я, разумется, на эту новую хитрость не поддался, и мало того — далъ понять людямъ кушъ-беги, что вліянія на мои мннія Мирахуръ не иметъ. Эти отношенія между главнымъ государственнымъ сановникомъ бухарскаго ханства и довреннымъ этого ханства у нашего начальства служатъ, по моему мннію, второю причиною непригодности Мирахура для нашихъ интересовъ. Трудно поручиться, будетъ ли онъ настолько благоразумнымъ, чтобы стать выше личныхъ отношеній, и ради интересовъ дружбы и мира поддерживать (если даже не тормазить) вс т дла, ршеніе или направленіе которыхъ будетъ зависть непосредственно отъ кушъ-беги. Я думаю, что на такую высоту онъ подняться не въ состоянія.
При первомъ свиданіи съ кушъ-беги я заговорилъ о своемъ желаніи хать въ Чарджуй. Бдный премьеръ, неполучившій, какъ видно, отъ эмира никакихъ на этотъ предметъ указаній, совершенно растерялся, и въ сильномъ смущеніи началъ замтно для всхъ насъ подмаргивать Миракуру, приглашая его выручать себя изъ этой бды. Краснорчивый Мирахуръ, какъ я и ожидалъ, повторилъ мн вс т доводы, которые уже были высказаны мн въ Карши противъ моего намренія хать въ Керки. Въ свою очередь, я проговорилъ вс т же возраженія, которыя противопоставлялъ ему тамъ относительно этихъ доводовъ. Я впередъ зналъ, что въ Чарджуй меня не пустятъ, но мн нужно было продлать этотъ діалогъ, чтобы получить, отказъ въ положительной форм. По выполненіи, довольно удовлетворительномъ, нашихъ ролей, мн сказали, что въ Чарджуй хать нельзя. Отказъ этотъ (не то что въ Карши) я принялъ совершенно спокойно: я уже убдился, что врить Бухар ни въ чемъ нельзя. Приходилось остаться на мст и по крайней мр разузнать что-нибудь о торговл. Но и тутъ пропасть затрудненій. Оказалось, что по базару мн можно здить только съ провожатыми въ красныхъ халатахъ, привлекающими ко мн массу народа, что входить въ разговоры съ торговцами мн, какъ большому человку, неприлично, что осмотръ медрессэ и мечетей можетъ показаться народу страннымъ и т. п. и т. п. Рядомъ мучительныхъ переговоровъ мн удалось, наконецъ, избавиться отъ нкоторыхъ изъ этихъ стсненій, но, тмъ не мене, ни въ медрессэ, ни въ мечети я не входилъ и залучить къ себ торговцевъ не могъ. Все, что мною собрано о торговл, сдлано боле черезъ посредство моихъ спутниковъ, чмъ мною самимъ. Чтобы отвлечь меня отъ базара, Мирахуръ выдумалъ новую хитрость, на которой и попался. Онъ посовтывалъ мн не безпокоиться разъздами по базару и притомъ въ жаркое время дня, а лучше призывать въ себ разныхъ маклеровъ и торговцевъ, отъ нихъ получать какія мн нужны свднія. Я согласился, полагая, что вс собранныя мною отъ нихъ свднія я успю переврить потомъ на базар. Собрались во мн вс эти лица, и Мирахуръ началъ говорить имъ, въ моемъ присутствіи, по-тюркски, рчь, что вотъ, дескать, пріхалъ большой тюря {Тюря — названіе, присвоенное всмъ принцамъ крови, а съ занятіемъ Туркестана — всемъ русскимъ военнымъ и гражданскимъ чиновникамъ.}, которому нужно зналъ вотъ то-то и то-то. Вы должны все это ему подробно разсказать, ибо это будетъ полезно для дла дружбы и пріятно эмиру и русскому начальству. Затмъ, когда я предложилъ пришедшимъ маклерамъ предварительно побесдовать съ Бай-Магометовъ, Мирахуръ очень настоятельно, уже по-персидски, рекомендовалъ имъ не говорить ничего положительнаго. Возмущенный этики словами (тотчасъ же переданными мн по секрету Бей-Магометомъ), я сдлалъ Мирахуру сцену, посл которой онъ въ одно и то же время просилъ у меня прощенія и уврялъ, что я его словъ не понялъ. Я притворился, что дйствительно не понялъ, и мы разстались друзьями. Вотъ при какихъ условіяхъ мн приходилось изучать мстную торговлю.
Отъ кушъ-беги я получилъ халатъ и хорошую лошадь,— подарки, какъ мн сказалъ Мирахуръ, не цнные. Я имю основаніе думать, что онъ самъ посовтовалъ сдлать мн такіе подарки, и затмъ, мряя на свой аршинъ, думалъ, что нецнность ихъ повредитъ въ моихъ глазахъ его противнику. Я передаю вс эти мелочи потому, что он рельефне, чмъ мои слова, обрисовываютъ здшніе нравы и характеры.
Посл перваго свиданія моего съ кушъ-беги, я задумалъ попасть на невольничій базаръ. Существованіе въ гор. Бухар рынка для продажи невольниковъ подвергалось въ послднее время сомнніямъ. Было мнніе, что съ завоеваніемъ русскими Самарканда открытая продажа невольниковъ на базарахъ не только ослабла, но и совсмъ превратилась. Мнніе это подтверждалось, между прочимъ, тмъ обстоятельствомъ, что никто изъ оффиціальныхъ лицъ, посщавшихъ въ недавнее время Бухару, не видлъ невольничьяго базара и не заявлялъ о его существованіи, даже боле, одно изъ этихъ лицъ, не помню именно кто, положительно отвергало существованіе такого базара. Мн первому удалось увидть невольничій базаръ и собственными глазами убдиться, кто постыдный торгъ людьми производится постоянно и въ значительныхъ размрахъ въ 190 верстахъ отъ русской границы, открыто безъ всякой утайки, на базар въ центр города. Вчера, въ сопровожденіи пристава отъ кушъ-беги, я постилъ караванъ-сарай, гд продаются невольники, и видлъ ихъ продажу. Сарай: этотъ помщается на большомъ базар (Регистанъ), въ той его части, которая называется Чарсу, и носитъ названіе Пай-Астана. Нижній этажъ сарая занятъ продавцами сырыхъ кожъ, верхній — невольниками. Продажа производится каждый день съ соблюденіемъ всхъ установленныхъ при продаж товаровъ формальностей, какъ-то: оцнки товара маклеромъ, уплат зякета и т. п. Во время моего посщенія, въ сара находилось, до 100 человкъ мужчинъ и до 30 женщинъ и дтей. При мн былъ проданъ 12-ти-лтній мальчикъ за 120 рублей. Хотя я похалъ въ сарай неожиданно и почти насильно, тмъ не мене приставъ мой усплъ предупредить о моемъ посщеніи, и сарай къ моему прізду былъ прибранъ: больные невольники и слишкомъ плачущія женщины и дти были спрятаны на заднемъ двор, а на показъ мн (шли оставлены боле приличные по вншности и боле привыкшіе къ своему положенію… По собраннымъ мною свдніямъ продажа невольниковъ производится не только на базар, но и въ отдльныхъ домахъ у барышниковъ (Кулъ-Джаляпъ), и не только въ Бухар, но и во многихъ городахъ и большихъ кишлакахъ. Главный невольничій базаръ во всей Средней Азіи — есть Бухара. Барышники скупаютъ невольниковъ у туркменовъ, и затмъ перепродаютъ ихъ либо въ другіе города и кишлаки, либо въ Хиву. Если положитъ, что каждый день продается только одна десятая часть того числа невольниковъ, которыхъ я видлъ въ караванъ-сара, то число всхъ невольниковъ, продаваемыхъ ежегодно въ одной только Бухар, превзойдетъ 4 тысячи человкъ. Постить невольничій базаръ мн стоило большихъ усилій: все краснорчіе Мирахура было исчерпано, чтобы отклонить меня отъ моего намренія, но я остался непоколебимъ и добился моего желанія.
Передъ моимъ отъздомъ обратно изъ Бухары И. Н. Шмелевъ, единственный представитель русскихъ купцовъ въ Бухар, пригласилъ меня къ себ обдать въ караванъ-сарай Аимъ, гд обыкновенно останавливаются и торгуютъ вс рдкіе русскіе торговцы, прізжающіе въ Бухару. Противъ принятія этого приглашенія на меня сильно возсталъ Мирахуръ, находя, что мн, большому, по его мннію, человку совершенно неприлично хать въ караванъ-сарай а тмъ боле якшаться съ купцами, для бухарскаго тюри непонятно человческое обращеніе съ купцомъ. Кром того онъ видлъ въ этомъ обиду для эмира, неумвшаго какъ будто бы приличнымъ образомъ принять и угостить меня. ‘Они наши говорилъ о купцахъ сей мусульманскій бояринъ, ‘мы ихъ должны кормить и жаловать, а не они насъ’. Но И. Н. Шмелевъ, узнавъ объ этихъ разговорахъ, обидлся бы и справедливо, еслибъ я отклонилъ его приглашеніе. Я былъ въ затрудненіи, какъ поступить въ этою щекотливомъ случа, тмъ боле, что никакіе доводы и убжденія о нашихъ обычаяхъ и порядкахъ, отличныхъ отъ мусульманскихъ, на Мирахура не дйствовали, и только счастливо подвернувшаяся мн на память ссылка на авторитетъ русскаго начальства, которое никогда не отвергаетъ въ подобныхъ случаяхъ приглашенія купцовъ, помогла мн разрубить сей Гордіевъ узелъ къ общему удовольствію обихъ сторонъ.
Часа въ два пополудни отправился я въ Аимъ-Сарай безъ какихъ почетныхъ провожатыхъ. Это кажется сдлано было съ цлію не придавать моей поздк особой важности. Бдная каморка И. Н. Шмелева, обитая къ моему прізду коленкоромъ и всячески разукрашенная, представляла самый праздничный видъ. На окн играла шарманка и ожидали прихода скрипки, въ свое время неявившейся, на двор толпился народъ, сарты смотрли къ намъ въ окна, словомъ томаша {Развлеченіе.} была большая. Радушный хозяинъ, обрадованный счастливымъ исходомъ дла, суетился донельзя и угостилъ на славу — всмъ, что только можно было найти въ Бухар. Этотъ радушный, отъ чистаго сердца пріемъ, произвелъ на меня, посл всяческаго бухарскаго лицемрства, самое пріятное впечатлніе. Я думаю, что и для туземцевъ онъ имть нкоторое значеніе. На другой день мят принесли съ базара новости, что туземные купцы были очень довольны моимъ посщеніемъ Аима-Сарая. Русскій тюря, говорили они, не побрезгалъ пріхать въ сарай и угощаться съ купцами — значитъ, мннія купцовъ далеко не сходились въ этомъ случа съ мнніемъ Мирахура.
Зная нсколько тюркскій языкъ и безпрестанно скитаясь по базарамъ, я имлъ время и возможность пріобрсти множество отрывочныхъ и разнообразныхъ свдній, преимущественно о разныхъ промышленныхъ производствахъ. Этими свдніями я приводилъ въ Бухар въ немалое удивленіе всхъ лицъ, съ которыми мн приходилось бесдовать. Мусульманскимъ людямъ било изумительно и непонятно видть большого русскаго тюря, знающаго, напр., вс названія сортовъ различныхъ товаровъ, вс кассаба {Арабское слово, означающее вообще промыселъ: ‘Утузъ-ики-хассаба’ (тридцать два промысла) означаютъ все вообще промышленное сословіе, хотя родовъ и, видовъ промысловъ гораздо больше, чмъ 32.}, бесдующаго о различныхъ производствахъ и даже о шаріят и о сектахъ. Я никогда не забуду того удивленія, которое выразилось на лицахъ всхъ присутствовавшихъ, когда я, разсматривая принесенный ко мн особаго сорта канаусъ, въ род нашей саржи, замтилъ, что его ткали съ большимъ количествомъ ремизовъ, чмъ обыкновенный. По всей комнат вошелъ благоговйный шопотъ о моей мудрости. Въ другой рань, въ Карши, я сконфузилъ мутавали {Завдывающій хозяйственною частію въ медрессэ, въ род нашего эконома въ монастыряхъ.} замтивъ, что либо медрессэ построено поздне, чмъ онъ говоритъ, либо строитель медрессэ жилъ ране, ибо въ противномъ случа строитель его не могъ быть изъ секты нашхбандія, какъ утверждалъ мутавали, потому что глаза этой секты — Богоуэддинъ жилъ гораздо поздне, чмъ умеръ строитель медрессэ. Какъ-то въ дорог я заплъ стихъ, который поютъ дуваны {Юродивые очень уважаемы въ Бухар.}, и изумленію окружающихъ не было конца. Такихъ случаевъ было со мной много. Все это привело бухарцевъ къ тому убжденію, что я хватаю съ неба звзды, вижу насквозь всякаго человка, знаю вс языки міра и въ томъ числ арабскій и персидскій, но только изъ хитрости на нихъ не говорю. Конечно, все это имло хорошую сторону, ибо возвышало въ Бухар значеніе русскихъ, но съ другой стороны, кажется, многаго мн не показывали и не говорили ради именно этой моей ‘мудрости’.
Передъ отъздомъ моимъ изъ Ташкента я имлъ намреніе склонить эмира къ устройству почты между Бухарою и Катты-Курганомъ (190 верстъ). Такимъ образомъ, установилось бы, наконецъ, столь желаемое торговымъ сословіемъ правильное почтовое сообщеніе между русскими городами и Бухарою. Всякому здсь хорошо извстно, какія затрудненія длаетъ этотъ маленькій 190-верстный перерывъ. Вс письма изъ Бухары до нашей границы и обратно приходится пересылать съ оказіями, неврными и ненадежными, а между тмъ бываютъ времена, когда отъ своевременной посылки письма зависятъ большіе барыши и убытки. Къ тому же масса бухарскихъ купцовъ и приказчиковъ ежегодно здитъ и живетъ въ Оренбург, Нижнемъ, Москв и, понятно, очень желала бы быть въ постоянныхъ и правильныхъ сношеніяхъ съ Бухарою. Приступая къ исполненію этого дла, я давно уже просилъ Анима-Ходжи Юнусова написать мн проектъ объ устройств такого почтоваго сообщенія, примняясь въ мусульманскимъ воззрніямъ. Проектъ вышелъ на славу. Предисловіе его, какъ тому и слдовало быть, начиналось прямо съ Корана, и затмъ развивалась общая мысль и ея примненіе на практик. Проектъ этотъ я, повязалъ дорогой Мирахуру и получилъ отъ него въ отвтъ, что все это, пожалуй, очень хорошо, но для Бухары не нужно, ибо прежде ничего такого не было.— Да вдь прежде все было хуже, Мирахуръ,— возразилъ я, забывъ, что бесдую не съ европейцемъ, а съ каждымъ годомъ все становятся лучше и лучше. ‘Нтъ, говорилъ мн убдительнымъ тономъ мой пріятель, прежніе люди были умне и лучше, они и увидли раньше насъ Бога’. А замолчалъ, ибо возражать на его било нечего. Въ Бухар я поднялъ этотъ вопросъ опять, и опять изучилъ на него тотъ же отвть.
Не лучшую участь имли и другія мои попытки и порученія. Такъ, меня просили взыскать деньги съ Якуба-Мацума, который санъ желать, какъ мн извстно, отдать деньга и только боялся эмира. Но его нарочно удалили изъ Бухары, чтобы я не могъ его самъ къ себ потребовать.
Съ чувствомъ обманутыхъ ожиданій и неисполнившихся надеждъ оставилъ я, 22 мая въ 6 часовъ вечера, Бухару. Утромъ въ день нашего отъзда шелъ очень большой и рдко бывающій въ Бухар дождь. Засохшія деревья позеленли, пыль улеглась, и мы весело дохали до Богоуэддина (8 верстъ), монастыря города Бухары. А не нахожу теперь возможнымъ вдаваться въ подробное описаніе этой знаменитой въ мусульманскомъ мір обители, отлагаю это до другого мста и другого времени. Здсь же спшу записать только первое, свжее впечатлніе отъ этой мусульманской святыни. Мазари Богоуэддинъ — вертепъ самыхъ безобразнйшихъ, нахальнйшихъ и назойливйшихъ нищихъ, похожихъ скоре на разбойниковъ по большимъ дорогамъ, чмъ на лицъ, живущихъ доброхотными подаяніями. Нигд у насъ я не видалъ такого громаднаго скопленія ихъ, какъ въ Богоуэддин. Я слышалъ, что въ праздничное время число ихъ доходить до 50 и 60 т. человкъ и боле.
Дорогу до Катты-Кургана я также не буду описывать, ибо она уже давно описана. Остановлюсь только на Бермин, гд я видлся съ его бекомъ, Тюря-Джаномъ, 13-ти-лтнимъ сыномъ эмира. Въ Кермине мы пріхали 23-го мая, и посл обычныхъ встрчъ тотчасъ же представились маленькому беку. Пріемъ былъ очень торжественный, съ войсками. Чтобы замаскировать передо мною ихъ малое число, солдаты были разставлены въ одну линію шага на два другъ отъ друга. Лошадь мою хотли-было ввести въ самую цитадель, но я слзъ съ нея у воротъ.
Свиданіе съ сыномъ эмира продолжаюсь не боле пяти минутъ. Бдный мальчикъ былъ такъ сконфуженъ, что ршительно не произнесъ ни одного слова, несмотря на то, что приближенный его, Насрэдинъ Токсаба, очень внушительно упрашивалъ его, сказать что-нибудь дорогому гостю. По уход на меня надли очень хорошій халата, подвели очень порядочную лошадь и затмъ прислали на дорогу 1000 монета. Цлый день мы пробыли въ Бермин въ дом Насрэдина Токсабы, весьма хорошаго, повидимому, человка, онъ долгое время торговалъ въ Оренбург, бывалъ въ Нижнемъ и знаетъ нсколько по-русски. Въ кишлак Мир, въ 28-ми верстахъ передъ Катты-Курганомъ, мы распростились съ Мирахуромъ, отправившимся прямою дорогою въ Шахрисябзъ въ эмиру. 25-го мая, я въхалъ въ Катты-Курганъ, 27-го числа въ Самаркандъ, гд прожилъ 7 дней, и 7-го іюня въ Ташкента, пробывъ въ дорог полтора мсяца и сдлавъ верхомъ боле тысячи верста.
Ташкентъ, 1872.