Моя первая встреча с В. И. Лениным, Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич, Год: 1926 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 15 минут(ы)

В. Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ

Воспоминания о ЛЕНИНЕ

ИЗДАТЕЛЬСТВО ‘НАУКА’
Москва
1969

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ*

* Предисловие было написано В. Д. Бонч-Бруевичем к его книге ‘На боевых постах Февральской и Октябрьской революций’. Редакция сочла целесообразным поместить это предисловие и начале настоящего сборника.

Так случилось, что мне пришлось довольно много в разной житейской и политической обстановке наблюдать жизнь и деятельность Владимира Ильича Ленина. Когда он был жив, как-то не думалось, что надо записывать то, что он делал, как работал, как учил.

Работая бок о бок с ним, мы слишком привыкали к окружающей обстановке и забывали, а часто и не понимали, что среди нас жил тот, кто судьбой отмечен для жизни в тысячелетиях. И вот теперь, когда наступило время подумать каждому из нас, что он знает, что он помнит о Владимире Ильиче, приходится с горестью сознаться, что громадное количество наблюдений кануло в вечность и их нет возможности восстановить, что при всем напряжении мысли многое совершенно изгладилось из памяти. Теперь только сознаешь, как были мы безумно расточительны, когда множество писем, записок, заметок Владимира Ильича уничтожалось каждым из нас и в бурные времена революционной борьбы, и в крайне трудные, подозрительные, опасливые времена конспиративной подпольной работы, и в годину всеудушающей столыпинской реакции.

Утерянного не воротишь, и теперь чувствуешь и сознаешь лишь одно: напрягая всю память, изучая документы, изучая литературу, проверяя себя в беседах с современниками и участниками общей работы, хочется все припомнить и записать обо всем, что знаешь о том, кто спит непробудным сном там, в Мавзолее на Красной площади, окруженный необъятной любовью и преданностью миллионов людей, поднятых им к новой, разумной жизни.

Я попытался в этой книге собрать часть того малого, что мне до сего дня удалось записать о Владимире Ильиче. Думая продолжать эту работу и далее, я решаюсь выпустить в свет написанные, к сожалению, в разной манере эти отдельные главы моих воспоминаний, выпустить теперь, пока не поздно, ибо каждый из нас, носящий на своих плечах шестой десяток лет, должен помнить, что путь подходит к концу и надо успеть сделать самое главное. А что может быть ‘главнее’ в нашей более или менее мирной теперешней обстановке, когда есть возможность отдать некоторые часы на литературную работу, как не записи о нем, о Владимире Ильиче?

Вот это-то сознание дает оправдание тому, что я решаюсь предложить вниманию читателей часть предпринятой мною и далеко не оконченной работы — воспоминаний о Владимире Ильиче Ленине и его эпохе.

Москва, 1930 г.

МОЯ ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С В. И. ЛЕНИНЫМ

В 1893 г., когда я познакомился с сестрой Владимира Ильича Анной Ильиничной¹, бывая у нее и нередко беседуя не только о московском революционном, по преимуществу социал-демократическом движении, но часто и о петербургском, я ни одного раза не услышал от нее упоминания о ее брате, о Владимире Ильиче. Нередко в разговорах мелькало имя ‘Петербуржца’, которого у нас в Москве в то время никто еще не знал, но о котором мы нередко слышали, как о человеке весьма образованном, выступавшем смелым оппонентом народников на теоретических диспутах.

В начале января 1894 г. Анна Ильинична мне как-то сказала, не хочу ли я присутствовать на реферате, где будет выступать В. В.² и ему будут возражать ‘наши’. Я очень охотно согласился. Анна Ильинична сказала мне зайти к ней 7 января, что я и сделал, и получил адрес, где будет реферат. Адрес оказался мне знакомым. Это была квартира Залесской на Воздвиженке, где у нее в церковном доме в нижнем этаже был книжный склад под названием ‘Сотрудник школ’. В нем я часто бывал по издательским делам. Анна Ильинична просила приходить поаккуратней, ‘без хвостов’, к семи часам вечера 9 января 1894 г. Я в этот день принял все меры, чтобы явиться туда совершенно ‘чистым’. Из моей квартиры в Козловском переулке я ушел рано. Пробыл на службе в Межевом Казенном доме дольше обыкновенного, пообедал там, в Межевом клубе, и совершенно другим ходом, через задние дворы этого огромнейшего дома в Хохловском переулке, вышел на Покровский бульвар, спустился к Яузской больнице, походил там во дворе, мне знакомом, затем вышел в глухой переулок, нанял одинокого извозчика и поехал часов в пять с половиной на Арбат. Сойдя около большого книжного магазина и хорошенько осмотревшись в самом магазине, где я купил какую-то книжечку, я вышел и затерялся в многочисленных переулках Арбата, крутя по которым и проверяя себя на каждом шагу, я наконец очутился возле Пречистенского бульвара, где теперь памятник Н. В. Гоголю.

Около шести с половиной часов, перейдя Арбатскую площадь, я вошел в книжный склад магазина Залесской, где меня все знали, и стал просматривать новые дешевые книжки. Около семи я подошел к Залесской и, что-то говоря ей, произнес несколько слов пароля. Она очень удивленно посмотрела на меня, ибо, как видно, никогда не подозревала, что я занимался нелегальной работой, улыбнулась и весело и довольно громко сказала.

— Вот и прекрасно!.. Это весьма интересно!.. Зайдите-ка ко мне сюда в кабинет…

Я вошел, она — за мной, плотно затворив дверь и ничего не говоря, пальцем указала на другую внутреннюю дверь и, подталкивая меня и улыбаясь широкими карими глазами, направила к ней.

— Войдите, там вас встретят… Это моя квартира… — сказала она мне полушепотом.

Дверь беззвучно отворилась, я сошел с приступочка и очутился в полутемной комнате. Ко мне подошла девушка лет восемнадцати, напоминавшая курсистку, и со словами ‘идите сюда!..’ взяла меня за руку и повела, сказав: ‘Здесь темно!’. Мы прошли коридор, чем-то заставленный, и вышли в довольно просторную переднюю, освещенную керосиновой лампой, где уже висело несколько пальто. Разделся и я. Девушка ввела меня в зало, где посредине стоял большой обеденный стол, вокруг которого разместилось десяток стульев. По стенам тоже стояли стулья, между которыми были маленькие столики. Тут же по одной стене стоял довольно большой вместительный диван и около него по обеим сторонам два мягких кресла такого же фасона и обивки. Над ними висели большие круглые стенные часы с приятным башенным боем, которые встретили меня семью ударами бархатного звона. Уже было человек пятнадцать, из которых по крайней мере половина скопилась у широких дверей, выкрашенных под дуб, открывавших вход в соседнюю комнату, по-видимому, гостиную. Именно оттуда вышел молодой человек лет двадцати семи, которого я сразу узнал: это был Николай Ефимович Крушенский. Его я встречал на заседаниях Комитета грамотности³. Оглядевшись, я кое-кого узнал, так как встречал их по разным кружкам и у общих знакомых в московских интеллигентных радикальных семьях. Вскоре из гостиной вышла Анна Ильинична и, увидав меня, ласково заулыбалась и подошла ко мне. Указывая мне глазами на среднего роста мужчину в плотном пиджаке, в очках, с круглой стриженой бородкой, тихо сказала:

— Это В. В.

Я впервые видел эту знаменитость народников, чрезвычайно скучные книги которого я с великим терпением преодолевал как необходимую тяжелую повинность.

Пришла хозяйка, а за ней вошла горничная, которая пристально осмотрела уже накрытый чайный стол.

— Итак, начнем… — сказал молодой человек после того, как томпаковый блестящий фигурный самовар был внесен, стаканы и чашки налиты и разнесены и все уселись, кроме небольшой группы, стоявшей у дверей в гостиную, среди которых был темноватый блондин с зачесанными, немного вьющимися волосами, продолговатой бородкой и совершенно исключительным, громадным лбом, на который все обращали внимание. Он не вошел в зало, а там, в гостиной, то прислушивался, то на цыпочках подходил к двери, то, закладывая пальцы за жилетку, быстро прохаживался, вдруг останавливался и задумывался, чтобы через секунду еле слышно совсем близко подойти к двери и особо внимательно прислушаться.

— Господа, предметом настоящего моего доклада, — начала спокойным, тусклым голосом эта народническая знаменитость, — будет уже давно известная всем нам и, если хотите, даже приевшаяся уже тема о роли общины в нашей современной хозяйственной жизни, разработанная на основании всех данных науки и статистических исследований, но… — и он немного помолчал, улыбнулся сам себе, вскинул голову и резко отчеканил… — но что будешь делать, когда многие из современной молодежи, совершенно не понявшие принципы учения известного на Западе экономиста Маркса и не зная, что к чему, прилагают эти, уже полуотжившие методы как следует еще не изложенной доктрины к нам, к России, имеющей свою особую историю, свой быт, нравы, обычаи, вообще все свое оригинальное, отнюдь не похожее на западное крестьянское бытие, идущей совершенно иным, чем на Западе, своеобразным, своим историческим особенным путем развития…

Прерываемый время от времени аплодисментами части собравшихся, довольный успехом, около полутора часов излагал он свои тягучие мысли, которые вбивались в головы слушателей постоянным повторением их в разнообразном обрамлении. Все это говорилось тоном, не допускающим никаких возражений, как некая давным-давно известная истина, как нечто то, что есть сама правда.

Наконец В. В. кончил и как-то рухнул в мягкое кресло, подвинутое ему курсисткой, все время смотревшей на него.

Председательствовавший молодой человек откашлялся и робко спросил:

— Может быть, кто желает спросить достоуважаемого Василия Павловича, может быть, кто-либо недопонял чего… Итак, есть ли вопросы? . . Кто просит слова?

Выступили несколько московских марксистов, которые довольно вяло и довольно банально возражали В. В.

Взяв слово для ответа выступавшим ораторам, В. В. поверхностно, покровительственно-отечески, а иногда и презрительно глумился над малыми знаниями молодых ораторов, особенно укоряя их тем, что они не читали то ту, то другую книжку…

Молодой человек, ведший собрание, снисходительным тоном, словно продолжая нравоучения В. В., спросил:

— Я думаю, желающих больше нет… Все было ясно, — язвительно прибавил он, покачиваясь и улыбаясь, — захотели высказаться, ну что же!.. И теперь стало еще ясней…

— Я прошу слова, — резко, звучно, громко сказал кто-то оттуда, из дверей гостиной, и я увидел тонкую, протянутую через чье-то плечо руку.

В дверях расступились, и я увидел того, кто все время находился в гостиной во время реферата.

Бледноватое лицо выступавшего покрылось красноватыми пятнами. Взгляд был сосредоточен, а белый изумительный сократовский лоб уступом нависал над весьма оживленным лицом. Все стихло.

— Нас здесь поучали, чтобы мы хорошенечко продумали отживающую свой век ‘теорию’ экономиста Маркса… — начал он, подчеркивая интонацией отдельные слова. — — Похвальное пожелание, что и говорить,. . Но хотелось бы узнать у почтенного референта, на какой предмет должны мы подробно и углубленно познакомиться с ‘отживающей свой век’ доктриной ‘экономиста’ Маркса… Впрочем, это понятно! Нам, нашему поколению, все нужно знать досконально и даже в том числе действительно отживающую свой век, весьма плохонькую, худенькую и часто совершенно нелепую и даже более того… ну как бы повежливей сказать? … старенькую и убогую теорию народничества вообще и экономическую его теорию в частности и в особенности… Чтоб не возвращаться к этому в дальнейшем, я посоветовал бы господину почтенному референту и его слушателям и товарищам действительно углубленно заняться изучением всей теории автора ‘Капитала’, чтобы обогатить свои обветшалый теоретический багаж знаниями действительно высокой науки, которую теперь принято называть марксизмом с его непревзойденным диалектическим методом, о котором, как я полагаю, почтенный референт не имеет ни малейшего понятия. Мы постараемся и на этот счет, хотя бы в примерах, кое-что разъяснить ему.. .

В зале поднялся шум… Кто-то прошипел: ‘Как он смеет!’… ‘Какая дерзость!’… ‘Это ужасно!’… Молодой человек приподнялся было и хотел что-то сказать, но выступающий, на память цитируя почти слово в слово референта, упоминая цифры, проценты и прочее, стал жестко, резко критиковать сказанное референтом, приводя такое огромное число цитат, книг, цифр, что В. В. вдруг добродушно заулыбался, махая рукой, как бы давая знать, чтобы не мешали слушать, и, все вытягиваясь, вырастал из своего глубокого мягкого кресла. Незнакомец подвинулся несколько вперед, овладев всеобщим вниманием, достал из бокового кармана синие ученические тетрадки, сложенные пополам, видимо, прекрасно ему знакомые, и вычитывал оттуда целые таблицы.

Он говорил минут сорок.

— Итак, господа, — закончил он, — давайте углубленно учиться марксизму, и тогда нам многое будет понятней и мы не будем делать ложных шагов в теории и практике, как нередко делаем их теперь…

Молодой человек засуетился и начал было что-то говорить осудительное по адресу оппонента, но В. В. вдруг протянул руку, перебил его и, волнуясь, сказал:

— Молодой мой оппонент, который резко обрушился на пятидесятилетнюю нашу теорию и всех ее защитников, взяв под свое покровительство только одного Чернышевского, много раз беспощадно и крайне резко задел меня лично, но я не обижаюсь на него, господа, — сказал он, понизив голос, поникая головой и немного помолчав… — Мне приятно было его слушать: его задор, его убежденность, его огромные знания, наконец, эта изумительная, невиданная память и знание вопроса, его обобщения, его окончательные выводы — все это так стройно, так живо, так солидно, так крепко, что прямо затрагивает за живое и меня, старика… Я приветствую моего оппонента, и прежде, чем ответить ему, я должен долго и много подумать, поработать, а потому давайте кончим на этом и будем знать, что среди марксистов появилась большая восходящая звезда… От всего сердца желаю ему успеха…

Крайне взволнованный, я пробирался в переднюю… Незнакомца уже не было… Кто-то сказал, что он ушел сейчас же после выступления… Я оделся и искал под вешалкой калоши и тут столкнулся с Анной Ильиничной и ее мужем.

— Пойдемте отдельно, — сказала она мне, — но вы приходите сейчас же к нам. Попьем чайку… — И она улыбнулась мне, радостная и довольная.

Анна Ильинична жила неподалеку от Арбата — где-то на Собачьей площадке. Я юркнул из парадного и мигом свернул на Никитский бульвар, там огляделся, даже присел на лавочку возле какой-то девицы, ожидавшей знакомства, и заговорил с ней. Осмотрелся и убедился, что никто за мной не идет. Встал и сразу перешел через бульвар на другую сторону и затерялся в переулках, соображая, как лучше и скорей выйти к квартире Елизаровых. Места я здесь знал чудесно, даже проходные дворы и до какого часа они открыты, я знал все на память. Весь погруженный в кипящие мысли после потрясшего меня возражения неизвестного, я и не заметил, как подошел к квартире Анны Ильиничны.

Я поспешно нажал звонок, и к двери, мерно спускаясь по лестнице, вышел М. Т. Елизаров⁴.

— Без хвоста?

— Конечно…

Вхожу в маленькую столовую и здороваюсь с Анной Ильиничной и ее матерью⁵, которую раньше я не знал и не видел. Она мило, приветливо улыбается. Сажусь за стол. Не успел перемолвиться двумя-тремя фразами о референте, как вошел тот самый незнакомец, кто так чудесно отчитал В. В. Я просто обомлел и не знал, что сказать, даже растерялся как-то, так было это неожиданно. Незнакомец торопливым шагом подошел ко мне совсем близко и, смотря мне прямо в глаза, сказал:

— Петербуржец… Вы Владимир Дмитриевич? Прекрасно. Как же вы здесь живете? Москва прежде славилась филиппов-скими калачами, а теперь, очевидно, такими мастодонтами-ископаемыми, как В. В. Вот уж удружил… Ничего подобного не ожидал я… Раздосадовал он меня.

М. Т. Елизаров рассказывал, сколь почтительно отнесся В. В. к своему ‘молодому оппоненту’…

— Гм, гм… — Впервые в жизни услышал я этот, столь после часто повторяемый, скептический возглас Владимира Ильича. — Это надо посмотреть. Впрочем, если он действительно хочет серьезно учиться марксизму… Это хорошо, это очень хорошо… Это никогда не поздно… Но уж больно у них мышление-то примитивное… Одолеет ли он диалектику Маркса? Ну, будет о нем… — вдруг прервал себя таинственный Петербуржец. — Расскажите-ка вы, батенька, — обратился он ко мне, — что у вас здесь делается в Москве… Мне говорят, что вы имеете хорошие социал-демократические связи.

— Ну, какие там хорошие, так кое-что, — ответил я совершенно искренне, считая свои связи и среди интеллигенции, и среди рабочих весьма еще маленькими. Я рассказал ему все, что знал, и закончил, сказав: как вы сами видите, все это крайне ничтожно и ненадежно, весьма поверхностно.

— Это ничего!.. Надо начинать и упорно идти и идти к цели… Надо никогда не унывать и постепенно, крайне осторожно умножать связи…

Во время разговора я заметил, что Петербуржец на ‘ты’ с Анной Ильиничной. ‘Значит, близко знакомы’, — подумал я.

— Какой замечательный человек! Какие знания, какой острый ум и какая сильная, свободная речь… — думалось мне. — Но кто он, этот Петербуржец?..

В Москве реферат имел огромный отзвук. По всем кружкам стало известно о нем, и социал-демократы торжествовали победу.

Думаю, в начале 1895 г. появились в Москве ‘синие тетрадки’ со знаменитым памфлетом против народников. Я получил их от Анны Ильиничны и, придя домой к себе на Сретенку, где я уже жил один, отделившись от отца, сейчас же ночью принялся читать первую тетрадку. Это была большая статья, напечатанная в трех тетрадках на гектографе, хорошо сброшюрованная и оклеенная синевато-фиолетовой обложкой, отчего эти брошюры сокращенно именовались ‘синие тетрадки’ {Другое, второе, более полное издание в желтых обложках называлось ‘желтые тетрадки’.}. Это было нелегальное произведение без подписи автора, которое называлось: ‘Что такое ‘друзья народа’ и как они воюют против социал-демократов. (Ответ на статьи ‘Русского Богатства’ против марксистов)’ {В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 1, стр. 125—346. — Ред.}.

Чем более я читал и перечитывал это произведение, тем больше я встречал и мысли, и выражения, которые год тому назад я услышал от Петербуржца на реферате В. В. Наконец я совершенно убедился, что это одно и то же лицо, и со своим открытием полетел к Анне Ильиничне, с которой за этот год еще более сблизился, обмениваясь с ней нелегальной литературой, попадавшейся нам в руки. Почти с первых слов я не утерпел и поведал ей свое открытие. Она улыбнулась и добро посмотрела на меня.

— Да, вы угадали… Это одно и то же лицо…

Я стал передавать ей мои личные впечатления от прочитанного, а также рассказал, что эти же тетрадки читались вслух в одном из кружков, членом которого я состоял, — это был кружок Величкиных⁶, — где также очень радуются появлению этого произведения, но несколько осуждают за резкость тона, за полемические красоты и неделикатные обзывания некоторых из народников:

— Молодежь оскорбляется особенно за Михайловского⁷, — говорил я ей, — который весьма популярен. На естественном факультете университета чуть ли не дошло дело до драки между разгоряченными студентами. Один из фанатиков-народников разорвал экземпляр ‘синих тетрадок’, и многие аплодировали ему…

— Да, да! — взволнованно заговорила Анна Ильинична, — я тоже слышала с этой стороны неблагоприятные отзывы… Я так и знала, что так будет… Я не раз говорила Володе, что этого не надо… — и она несколько смутилась, проговорившись, назвав по имени автора тетрадок.

— Ну, ничего, вам сказать можно, мы хорошо с вами знакомы, но прошу: это глубоко между нами… Петербуржец — это мой брат.

Я почтительно поклонился, благодаря за доверие, и мне теперь сразу стал понятным тогдашний ее разговор на ‘ты’ с Петербуржцем.

‘Владимир Ильич Ульянов… — пронеслось у меня в голове…— Так вот он кто — этот Петербуржец!’. Но тогда в Москве эта фамилия мало что говорила. Мне было радостно узнать, что он, Ульянов, так образован, так смел, так силен как оратор и публицист, от которого надо ожидать многое…

Мне стало легче разговаривать с Анной Ильиничной, которая нередко открыто при мне теперь упоминала в разговоре Володю, и я знал, о ком она говорила.

Последний раз в этот период я видел В. И. Ленина в 1895 г. до его ареста ⁸, я полагаю, в марте месяце. Думаю так потому, что в это время у нас в Москве, при самом близком моем участии, изготовлялись мимеографы. Об этом Анна Ильинична ничего не знала. Видевшись с Петербуржцем около марта 1895 г. у Анны Ильиничны, я сказал, что вскоре в Москве можно будет достать по дешевой цене — всего тридцать рублей! — мимеограф, который дает хорошие результаты. Петербуржец уцепился за это мое мимолетное сообщение и, тихонько подойдя ко мне, спросил:

— А нельзя ли и нам приобрести хотя бы один мимеограф?

— Конечно, можно, и вам в Питер, в верные руки, хотелось бы дать как можно скорей…

— Но как это сделать? — спросил он меня.

— Присылайте человека, а мы с ним пришлем вам один мимеограф…

Мы условились о пароле, и я дал Владимиру Ильичу адрес моей квартиры на углу Большой Бронной, дом Мозжухина. Я объяснил, как меня найти во дворе. Петербуржец это запомнил, ничего не записывая. Мы условились и о сроке.

Действительно, в самом конце марта или в начале апреля к нам на квартиру, — а я жил вместе с моим товарищем студентом-филологом И. Ф. Блиновым,— явился очень высокого роста студент в форме технологического института, черный, подслеповатый, в очках, с маленьким портфелем, который он держал под мышкой. Обменявшись паролями, я сказал, что ему придется несколько дней обождать, на что он очень рассердился. Мы успокоили его, сказав, что он будет жить у нас и ему только не надо будет никуда выходить.

Через два дня я перенес все части мимеографа на квартиру Величкиных в Ольховцы, где упаковали его в хороший ящик увеличенного объема, дабы был с виду легче, туда же припаковали краску, парафин и все прочее.

Мать Величкиных, старушка Варвара Михайловна, одевшись попроще, отвезла его на Николаевский вокзал и сдала через носильщика в багаж и просила поосторожнее обращаться.

— Посуду чайную дочке посылаю к свадьбе… Вот написать нечем вот здесь: ‘верх’, ‘осторожно’, ‘посуда’.

Носильщик за двадцать копеек утешил старушку, все написал, как она хотела… Варвара Михайловна смотрела, как ящик на весы ставили, и всех просила поосторожней обращаться и усердно раздавала серебряную мелочь… На квитанции просила написать ‘стекло’, чтобы в пути не разбить, и, всех поблагодарив, спокойно ушла, находясь все время под наблюдением посланной нами на проследку ее младшей дочери. Покружив по Москве, они обе благополучно вернулись домой.

Мы взяли билет третьего класса для технолога, вручили ему квитанцию, получили с него 42 рубля за мимеограф со всеми накладными расходами, благополучно вывели его из нашей квартиры и убедились, наблюдая издали за ним, что он наконец-то уехал. Нам вскоре стало известно через Анну Ильиничну, что доехал он благополучно. Мимеограф был получен, установлен, начал работать, и на нем в 1895 г. размножили шестнадцать прокламаций и одну брошюру. Мы были вполне удовлетворены.

А я был особенно рад и горд, когда мне Айна Ильинична передала благодарность от Петербуржца.

Таково было первое мое знакомство с Владимиром Ильи чем, i знаменитым Петербуржцем, так неожиданно состоявшееся I поздно вечером 9 января 1894 г.

Гораздо позднее, после Октябрьской революции, чуть ли не в 1923 г., мне был доставлен фотоснимок с интересного документа. Это было ‘совершенно секретное’ отношение московского обер-полицмейстера Власовского в департамент полиции, помеченное по 3-му делопроизводству. 20 января 1894 г. за No 2826 (Москва). Вот его текст:

Московского обер-полицмейстера

Отделение по охране

общественной безопасности

и порядка в г. Москве

20 января 1894 г.

No 2826, г. Москва

по 3 делопроизводству

В ДЕПАРТАМЕНТ ПОЛИЦИИ

Вследствие отношения от 18 прошлого декабря за No 7271 имею честь уведомить департамент полиции, что студент Юрьевского университета Иосиф Мордухов Давыдов за время проживания в Москве вращался исключительно среди лиц, политически не благонадежных.

Кроме пассивного его участия на чисто студенческом вечере 12 сего января, агентуре известно, что он с увлечением дебатировал 9 числа этого месяца на конспиративно устроенной сыном коллежского асессора Николаем Ефимовичем Крушенскпм вечеринке в доме Залесской, по Воздвиженке. Присутствовавший на вечере известный обоснова-тель теории народничества писатель ‘В. В.’ (врач Василий Павлович Воронцов) вынудил своей аргументацией Давыдова замолчать, так что защиту взглядов последнего принял на себя некто Ульянов (якобы брат повешенного), который и провел эту защиту с полным знанием дела.

19 сего января наблюдаемый выехал в С.-Петербург, о чем было телеграфировано полковнику Секеринскому с тем, чтобы о результатах наблюдения им был поставлен в известность департамент полиции.

Исполняющий должность обер-полицмейстера
полковник Власовский
Начальник отделения подполковник Бердяев

И. М. Давыдов отрицает свое участие в этом собрании {См. об этом: ‘На заре рабочего движения в Москве’. М., 1932, стр. 151-152. — Ред.}. На мою память, И. М. Давыдов там был, но дело, конечно, не в этом. А дело в том, что совершенно очевидно, что на этом собрании, казалось, с особой осторожностью подобранных слушателей несомненно присутствовал осведомитель охранного отделения, который сейчас же весьма обстоятельно сообщил своему начальству о реферате и споре народников с марксистами. Шпион, очевидно, был хорошо осведомлен: мы, члены московской социал-демократической организации, не знали, кто такой Петербуржец, а осведомитель охранного отделения великолепно знал Петербуржца и называл его Ульяновым.

Этот документ устанавливает точную дату выступления Владимира Ильича, именно 9 января 1894 г., и подтверждает точный адрес состоявшейся тогда вечеринки у Залесской. Из документа также ясно видно, как всюду была пронизана тогда вся наша общественная жизнь шпионажем царского правительства. Всюду и везде присутствовал невидимый глаз из охранного отделения, полиции и жандармов, подслушивающих, выглядывающих, высматривающих все, что делается и совершается противоправительственного в недрах всех слоев общества.

И несмотря на это, жизнь шла вперед, ростки свободного творчества, свободного слова, печати, собраний и организаций всюду пробивались к жизни, к свету, захватывая и притягивая к себе все более широкие и глубокие разнообразные слои нашего общества того времени. Как ни старались задавить, заглушить новую жизнь свирепые, жестокие агенты самодержавия, им это сделать не удавалось: факел свободы разгорался все сильней и сильней!

ПРИМЕЧАНИЯ

В первой редакции опубликовано в журнале ‘Огонек’ (No 36. М., 1926) под названием ‘Владимир Ильич в Москве в 1894 г.’ Печатается по II т. Избранных сочинений В. Д. Бонч-Бруевича (далее — Избр. соч.). М., 1961.

¹ Анна Ильинична Ульянова-Елизарова (1864—1935) — старшая сестра В. И. Ленина, профессиональный революционер, видный деятель Коммунистической партии. В 1898 г. вошла в первый Московский комитет РСДРП, в 1900—1905 гг. работала в ‘Искре’ и большевистских нелегальных газетах. Неоднократно подвергалась арестам. В 1918—1921 гг. работала в Наркомпросе, позже — научный сотрудник Института Ленина. Автор воспоминаний о В. И. Ленине.

² В. П. Воронцов (В. В.) (1847—1918) — экономист и публицист, один из идеологов либерального народничества 80—90-х годов. Воронцов идеализировал крестьянскую общину и мелкое товарное производство, утверждал, что в России нет условий для развития капитализма. Выступал против марксизма. В. И. Ленин в своих работах подверг уничтожающей критике взгляды Воронцова.

³ Комитеты грамотности — либерально-буржуазные общественные организации, возникшие в середине XIX в. при Вольно-экономическом обществе в Петербурге и при Обществе сельского хозяйства в Москве, целью которых было распространение грамотности в народе. В 1896 г. Комитеты были закрыты царским правительством, считавшим деятельность их опасной.

⁴ Марк Тимофеевич Елизаров (1862—1919) — профессиональный революционер, большевик. После Октябрьской революции — нарком путей сообщения. Муж А. И. Ульяновой-Елизаровой.

⁵ Мария Александровна Ульянова (1835—1916) — мать В. И. Ленина, дочь врача. Высокообразованная женщина, владела несколькими языками, была прекрасной музыкантшей, имела звание учительницы. Целиком посвятив себя семье, Мария Александровна была идейным другом и воспитателем своих детей, разделяя и поддерживая их революционные взгляды и действия. Умерла в Петрограде. (Стр. 14.)

Кружок Величкиных организовался в Москве в сентябре 1895 г. В него вошли Н. М. Величкин, его две сестры В. М. и К. М. Ве-личкины, В. Д. Бонч-Бруевич, П. Н. Колокольников и др. По свидетельству С. И. Мицкевича (см. его книгу ‘На грани двух эпох’. М., 1937, стр. 222), этот ‘новый интеллигентский кружок… восстановил многие связи среди рабочих’.

Ы. К. Михайловский (1842—1904) — теоретик либерального народничества, публицист, литературный критик. Михайловский вел борьбу с марксистами на страницах журнала ‘Русское богатство’, редактором которого он был. В своей работе ‘Что такое ‘друзья народа’ и как они воюют против социал-демократов’ и в других произведениях В. И. Ленин дал убедительную критику взглядов Н. К. Михайловского. (Стр. 16.)

В. И. Ленин был арестован в декабре 1895 г.

В. Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ

Воспоминания о ЛЕНИНЕ

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ*

МОЯ ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА С В. И. ЛЕНИНЫМ

ПРИМЕЧАНИЯ

Читайте также: