По летнему времени, может бы, и не след говорить о старых книжках, да и новыми не всякий интересуется, приходит в свой цветущий палисадник, располагается в соответствующем гамаке с романом в руках,— а мысли уходят в туманные дали, попросту говоря, дремлется.
В нашем же возрасте и при неизбывной нашей страстишке к дарам прекрасной старины — книжная пыль слаще той, коей опыляются цветы в целях продолжения рода. И вот, прогуливаясь по садам российской словесности, забрел старый книгоед в тенистую аллею осьмнадцатого века, где в числе прочих любопытных диковинок приобрел в собственность большую редкость под титулом:
‘Мопс без ошейника и без цепи, или Свободное и точное открытие таинств общества, именующегося Мопсами.— В Санктпетербурге 1784 года. Печатано с дозволения указного у Христофора Геннинга’.
Лицо, к истории прилежное, сразу отметит дату расцвета в России масонских тайных обществ, вначале свободных от гонений, а позже привлекших гнев богоподобной Фелицы1. Много есть весьма ныне искомых книг, изданных Новиковым и типографической компанией московских мартинистов. Однако означенная книга не из их числа, а как раз наоборот: издана, надо полагать, с благословения Екатерины для насмешки над просвещенным увлечением, знаем, что ею внушено издание ‘Тайны противунелепого общества’, а может быть, ее ручкой и писано, а также книжки ‘Масон без маски’, переведенной с французского языка.
Книжечка о Мопсе также переведена, и очень плохо, с французского языка, а автором ее был аббат Ларюдан2. Аббат пишет: ‘Ils dressè,rent des Statuts’, a y переводчика выходит: ‘Они поставили статуи’. В том же роде и все — и, однако, книжечка любопытна и заслуживает внимания.
Что это было за общество Мопсов — послушаем самого автора:
‘Сей Орден имеет свое начало от неспокойной совести. Климент вторыйнадесять, наложив проклятие на франкмасонов в 1736 году, принудил великое множество католиков-немцев, устрашенных папским его указом, отстать от своего общества. Но они, не зная, что делать, и видя себя лишенных увеселений, которыми пользовалися, предприняли учредить другое, которое, будучи свободно от досмотру Ватиканского, доставило им те же забавы, что и первое’.
Хотя на деле было не совсем так, однако действительно вошло в моду за границей тайное общество веселых забавников и забавниц, как бы на манер масонского, но в целях развлечения и игры. Тоже — и устав, и слова, и знаки, и будто бы символы, и должности, и ритуал посвящения, но лишь в одну степень. ‘А как верность и любовь, которые они себе обещают, делают существо их обществва, то они взяли для эмблемы собаку и дали себе имя Мопса, которое на немецком языке значит небольшую английскую собаку, косматую и кудрявую, которая из всего рода собак почитается за вернейшую’.
В отличие от масонов, Мопсы допустили в свою среду женщин, будто бы чтобы их задобрить доверием. ‘Слышны крики, которыми они противу масонов всю Европу наполнили. Мопсы по причине боятся привлечь на себя столь страшных неприятелей’. И даже в должности Мастера Ложи допущена женщина: ‘Ложею управляют шесть месяцев мужчина, а шесть женщина, и когда принимают женщину, всегда великая Мопса, смотрительница и другие чиновницы, исправляют должность принятия’.
И дальше разоблачитель подробно описывает весь ритуал принятия лиц обоего пола в тайное общество Мопсов, являющийся насмешливым искажением масонского.
Когда посвящаемого подводят к двери храма, то он не стучит ни рукой, ни ногой, а ‘…скребет в оные, как собака: сие делает он трижды, и когда ему не отворяют, он опять начинает скресть пуще, и изо всей своей силы, и воет точно так, как собака’. Затем новичка вводят, налагают ему на руки цепь, а на шею ошейник и десять раз обводят вокруг назначенного места. В это время все прочие стучат тростями и шпагами, воют по-собачьи и кричат: ‘Мементо мори’, то есть помни, что надобно умереть. Многие при этом пугаются, так как глаза из завязаны. Так, описывает аббат случай, когда одна женщина даже упала от страху в обморок. Однако ‘надобно,— говорит он,— согласиться, что есть много мужчин, которые себя показывают женщинами в этом случае: не могут на ногах держаться, другие всем телом потеют. Все сие представляет чудное позорище для собрания’.
Дальше говорит великий Мастер, а за приемлемого отвечает первый Смотритель:
В. М.— Что значит шум, который был теперь только слышен?
Смотр.— Вошла сюда собака, которая не есть Мопс, и Мопсы хотят ее кусать.
В. М.— Спроси у него, что он хочет.
Смотр.— Он хочет быть Мопсом.
В. М.— Как может сделаться сие превращение?
Смотр.— С дружась с нами.
В. М.— Не любопытство ли его побуждает сюда войти?
Смотр.— Нет, великий Мопс, польза соединиться с собранием, в котором члены суть препочтенные.
В. М.— Спроси у него, боится ли он дьявола?
Тут отвечают ‘да’ или ‘нет’. А затем приемлемому приказывают высунуть язык, сколь может, берут его за язык пальцами и осматривают со всех сторон, ‘как бы хотели вытянуть и смотреть язык свиньи, не порос на я ли она’. И в то же время два брата будто бы серьезно между собою разговаривают поблизости, чтобы посвящаемый слышал:
— Над меру жарко, над меру жарко, пусти его немного прохладиться!
— Теплота умеренна, поверьте мне, что не жарко, надобно, чтобы он мог сделать знак.
А тот слушает и дрожит от страха. ‘Я видел,— пишет аббат,— что некоторые, крича от ужаса, скоропостижно прыгали назад и приносили руки ко рту, как бы действительно дотронуты были раскаленным железом’.
Затем опять разговор:
Смотр.— Великий Мопс, все уже имеет он, что надобно иметь, дабы быть Мопсом.
В. М.— Я радуюсь тому. Однако спроси его, хочет ли он целовать братьев.
Смотр.— Так, великий Мопс!
В. М.— Спроси у него, хочет ли он целовать… Мопса или великого Мастера?
Тут, где поставлены точки, у автора книжки тоже точки, и он просит прощения, что ‘не может переменить употребительны слова’.
Происходит, конечно, недоразумение и большое замешательство. Принимаемый жалуется, что больше никогда в такой компании играть не придет. Особенно женщины не соглашаются. Однако Смотритель убеждает сделать выбор: либо Мопса, либо великого Мастера поцеловать в указанное место. И наконец, Смотритель ‘берет вышепоказанную собаку, сделанную из штофу или из другой какой подобной материи, у которой хвост загнут, как держат все собаки сего рода, он его прилагает ко рту приемлемого и таким образом насильно велит ему целовать’.
По выполнении сего берут с новичка торжественное обещание, что он не выдаст никому тайн общества, иначе ‘да почтут меня за бесчестного человека’ или же ‘почтут за бесчестную женщину, и да не почтут меня ни красивою, ни разумною, ни достойною любви никакого мужчины, и да откажутся от меня все приятности, которые жены получают от уборного своего столика’. Потому что мужчины клянутся на шпаге, а женщины — на уборном столике.
Потом посвящаемому ‘дают свет’, снимают с глаз повязку, и он видит всю компанию Мопсов, мужчин со шпагами, а женщин, ‘имеющих в одной руке нечто из своего уборного столика’, а в другой мопсовое чучело.
Тайный же знак у Мопсов таков: крепко прижать средним пальцем кончик носа, два другие пальца по краям рта, а большой палец под подобородок, мизинец отставить в сторону, а высунутый кончик языка скосить направо. ‘Не можно вообразить большей шалости той, которая бывает в собрании мужчин и женщин, когда учатся делать сей знак! Вообразите заботливое состояние женщин, принужденных искажать прелести свои таковым гнусным знаком, и мужчин, старающихся показать себя тут как возможно страшнее и безобразнее’.
В заключение же всех сих шуточек устраивается обед, и все охотно выпивают и закусывают. Автор описывает это с видимым удовольствием: ‘Собрание, состоящее из самых молодых мужчин и женщин или, по крайней мере, из таких, которые еще в состоянии веселиться, ествы нежные, вина отборные! веселость, искренняя любовь и дружеское обхождение. Однако,— прибавляет он,— пристойность там наблюдается. Любятся между собою, но обыкновенно только глазами! Объявление словами, сделанное при полном столе, почтено бы было за нескромность и грубость, но имеют случай и на самом месте изъясняться откровеннее и самопроизвольно’.
Ему, аббату Ларюдану, это тайное общество все же кажется гораздо приятнее и лучше масонского. У масонов есть присяга, признанная папой Климентом действием безбожным, между тем как Мопсы довольствуются одним торжественным обещанием и, таким образом, законов не нарушают.
И вот — чтобы закончить — еще кусочек из катехизиса Мопсов, который дается им для изучения.
Вопрос: — Мопс ли ты?
Ответ: — Я не был тем, уже тридцать лет.
В.— Чем же ты был, чрез тридцать лет?
О.— Я был собакою, однако недомашнею собакою.
В.— Когда ты стал домашнею?
О.— Когда мой провожатый начал скресть и лаять у дверей.
В.— Откуда идет ветр?
О.— От востока.
В.— Который час?
О.— Еще рано.
В.— Как ходят Мопсы?
О.— Ведут их цепью от запада к востоку.
В.— Как они пьют?
Но об этом уже рассказано: пьют они хорошее вино и ведут себя достаточно благопристойно, если только все тайны были доступны аббату Ларюдану и от нас он ничего не скрыл.
Сей занятный рассказ об обществе Мопсов великая русская императрица благословила пропечатать, чтобы противопоставить деятельности московских мартинистов, Новикова, Шварца, Лопухина и других, двинувших русское просвещение, впервые поставивших на высоту печатное дело, основавших Дружеское ученое общество, посылавших молодежь учиться за границу, а дома открывших училища, приюты, больницы, аптеки и во дни неурожая и голодухи на личные средства кормивших хлебом голодные деревни и целые округа3. А затем, когда книжка не подействовала,— посадила в узилище замечательнейшего из деятелей конца осьмнадцатого века, Николая Ивановича Новикова.
Однако, по летнему времени, книжка изложена мною не в поучение, а лишь для невинной забавы.
[7 июля 1932 г.]
ПРИМЕЧАНИЯ
ПН, 1932, No 4124, 7 июля
1 Масонство (франкмасонство) (от фр. franc maon — вольный каменщик) — религиозно-этическое движение, возникшее в начале XVIII в. в Западной Европе. В основе раннего масонства лежала утопическая идея об объединении людей в религиозном братском союзе. В России Екатерина II (‘богоподобная Фелица’) преследовала масонство.
2 М. А. Осоргин, вслед за библиографами Н. В. Губерти и В. Н. Рогожиным, ошибочно приписывает авторство ‘Мопса без ошейника’ аббату Ларюдану. В действительности автором был Габриэль Луи Перо (1700—1767).
3 М. А. Осоргин высоко ставил общественные заслуги русских масонов XVIII в., образы которых часто появлялись в его произведениях (см., например, повесть ‘Вольный каменщик’, Париж, 1937).