Молодой великан
Молодой великан
Молодой великан, Гримм Вильгельм Карл, Якоб, Год: 1815
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Братья Гримм
У одного крестьянина был сын, ростом с мизинчик. Он нисколько не рос и за много лет ни на волосок не вырос. Задумал однажды крестьянин в поле выехать пахать, а малютка-сын и говорит ему: ‘Батюшка, я хочу с тобою в поле’. — ‘В поле? — сказал отец. — Нет, уж лучше дома оставайся, ты там ни на что не пригоден, того и гляди, еще потеряешься’.
Тут начал малютка плакать, и, чтобы унять его плач, отец сунул его в карман и захватил с собою.
Выехав в поле, отец вынул его из кармана и посадил в свежевзрытую борозду.
В это время из-за горы вышла громадная великанша. ‘Видишь ли ты эту громадину? — спросил отец сына, и, желая на всякий случай пристращать ребенка, добавил: — Вот она придет, да и возьмет тебя’.
А великанша лишь переступила два шага, уж и очутилась рядом с бороздою.
Осторожно подняла великанша малютку двумя пальцами из борозды, внимательно его осмотрела и, ни слова не сказавши отцу, унесла его с собою.
Отец был при этом, но от страха не мог произнести ни звука, он счел своего сына погибшим и навек для себя утраченным.
Великанша унесла малютку домой и стала кормить его своею грудью, и вот малютка стал расти и крепнуть, как все великаны.
По истечении двух лет великанша пошла со своим воспитанником в лес, желая испытать его силу, и сказала ему: ‘Вытащи-ка себе из земли дубинку’.
Мальчик оказался уже настолько крепким, что вырвал молодое деревце из земли с корнями.
Но великанша подумала, что это надо лучше делать, вернула его домой и еще два года кормила грудью.
При вторичном испытании силы мальчика возросли уже настолько, что он мог вытащить из земли старое дерево.
И это показалось великанше еще недостаточным, и она кормила его еще два года грудью.
Через два года великанша вместе с повзрослевшим мальчиком пришла в лес и сказала: ‘Ну-ка, вырви теперь себе порядочную дубину’.
Тот шутя вырвал толстейший дуб из земли, так что треск кругом пошел. ‘Ну, теперь довольно с тебя, — сказала великанша, — теперь ты выучился!’
И повела его обратно на то поле, с которого его унесла. Отец юноши стоял на том поле за плугом.
Молодой великан подошел к нему и сказал: ‘Видишь, отец, каким твой сын молодцом стал?’
Крестьянин перепугался и стал отнекиваться: ‘Нет, ты мне не сын, не надо мне тебя — ступай себе’. — ‘Ну, конечно же, я твой сын, пусти меня поработать, ведь я могу пахать так же, как ты, и даже, пожалуй, еще лучше тебя’. — ‘Да нет же, нет, ты мне не сын, и пахать ты тоже не можешь, пойди ты от меня’.
А между тем, испугавшись этого великана, он бросил плуг, отошел от него и присел в сторонке.
Тогда юноша принялся за плуг и надавил на него одною рукою, но напор был так силен, что плуг глубоко ушел в землю.
Крестьянин не мог на такую работу смотреть хладнокровно и крикнул ему: ‘Коли хочешь пахать, не напирай так сильно, не то испортишь все дело’.
Юноша же, чтобы исправить свой промах, отпряг лошадей, сам впрягся в плуг и сказал: ‘Ступай себе домой, батюшка, да прикажи матушке приготовить какой-нибудь еды побольше, а я тем временем вспашу все поле’.
Пошел отец домой и заказал жене приготовить сыну поесть. А юноша вспахал на себе все поле в две десятины величиною, а затем впрягся в две бороны и взборонил все поле.
Окончив эту работу, он пошел в лес, вырвал два дуба с корнями, положил их на плечи, да привесил на них спереди и сзади по бороне и по лошади, и понес все это, словно охапку соломы, к родительскому дому.
Когда он пришел во двор, мать не узнала его и спросила: ‘Кто этот страшный, громадный человек?’ Муж сказал ей: ‘Да это сын наш’. — ‘Нет, уж никак не сын — такого большого у нас не было, наш был маленький’. И давай кричать сыну: ‘Ступай прочь, нам тебя не надобно’.
Юноша на это ничего не сказал, поставил лошадей в стойло, задал им овса и сена. Все справив, вошел он в дом, присел на скамейку и сказал: ‘Матушка, мне бы теперь поесть хотелось — скоро ли будет у тебя готово?’ Она сказала: ‘Сейчас!’ — и внесла два большущих блюда — ими она с мужем дней восемь подряд были бы сытехоньки!
А юноша очистил их один, да еще спросил у матери, нет ли у ней еще чего-нибудь в запасе. ‘Нет, — отвечала мать, — тут все, что у нас есть’. — ‘Да это меня только разлакомило, мне этого мало’. Не решилась мать ему противоречить, поставила на огонь полнешенек котел свинины и, когда свинина сварилась, внесла котел в комнату. ‘Наконец-то перепадает мне и еще пара крошечек!’ — сказал юноша, и весь котел опорожнил один, но и этого оказалось недостаточно.
Вот и сказал он: ‘Батюшка, вижу я, что тебе меня не прокормить, сделай ты мне железный посошок настолько крепкий, чтобы я его о колено переломить не мог, так я и пойду по белу свету счастья искать’.
Отец был этому очень рад, запряг пару коней в повозку и привез от кузнеца железную палицу такой длины и толщины, какую могли свезти его кони. Юноша упер в палицу колено и — ррраз! — сломал ее, как прутик, надвое и отбросил в сторону. Впряг отец две пары коней в повозку и привез на них палицу еще длиннее и толще первой. Сын и эту переломил о колено, отбросил и сказал: ‘Батюшка, эта мне не годится, запрягай коней побольше, привези мне палицу потолще’.
Впряг отец четыре пары коней в повозку и привез такую большую и толстую палицу, какую четыре пары лошадей на себе свезти могли. Взял ее сын в руки, тотчас отломил от нее сверху кусок и сказал: ‘Вижу, батюшка, что ты не можешь мне добыть такого посоха, какой мне нужен’.
Пошел он путем-дорогою и, стал всюду выдавать себя за кузнеца. Вот пришел он в деревню, где жил один кузнец, он был большой скряга, никому ничего не любил давать и все старался захватить в свои руки.
К нему-то и пришел наш молодец в кузницу и спросил, не нужен ли ему подмастерье. ‘Нужен’, — сказал кузнец и, взглянув на него, подумал: ‘Здоровый детина — хорошим молотобойцем будет, не даром будет хлеб есть!’ Потом спросил: ‘Сколько же ты хочешь получать жалованья?’ — ‘Никакого мне жалованья не нужно, — отвечал тот, — а только каждые две недели я тебе буду давать два тумака, и ты их должен выдержать’. Скряга был этим очень доволен. На другое утро пришлому кузнецу надо было впервые ковать, но когда хозяин вытащил из печки раскаленный брус железа, то молодец так ударил молотом, что и железо разлетелось вдребезги, и наковальня ушла в землю. Тут скряга озлился и сказал: ‘Э-э, брат, ты мне не гож! Ты бьешь слишком грубо! Говори скорее, сколько тебе за этот один удар следует?’ Молодец отвечал ему: ‘А вот сколько: дам я тебе самый легонький пинок, и больше ничего!’ И дал легонько пинка ногою, так что скряга от того пинка через четыре стога сена перелетел. Затем он выискал себе в кузнице самый толстый железный брус и пошел далее.
Пройдя сколько-то, наш молодец пришел к фольварку и спросил у управляющего, не нужен ли ему старший рабочий. ‘Да, — отвечал управляющий, — мне старший рабочий может пригодиться, а ты смотришься здоровенным детиной, так сколько же ты хочешь в год жалованья?’ Молодец и этому отвечал, что не требует никакой платы, а только желает дать ему три тумака, и он те тумаки должен выдержать. Управляющий был очень доволен таким условием, потому что и он тоже был скряга.
На следующее утро рабочие должны были ехать в лес за дровами, и все уже встали, а наш молодец еще лежал на кровати. Тут и крикнул ему один из рабочих: ‘Вставай скорее, пора в лес ехать, и тебе надо ехать с нами’. — ‘Ах, ступайте вы! — отвечал он им грубо и насмешливо. — Я все же раньше всех вас поспею’.
Тогда рабочие пошли к управляющему и сказали, что старший еще не встал и не хочет с ними в лес ехать. Управляющий послал их еще раз его будить и приказать ему, чтобы он впрягал лошадей. Но тот отвечал то же, что и прежде: ‘Ступайте вперед! Я все же прежде всех вас поспею’.
Затем он пролежал еще два часа в постели, наконец поднялся с перины, но сначала принес с чердака два мешка гороха, сварил себе кашу и преспокойно ее съел, и только тогда уж запряг коней и поехал в лес.
Невдалеке от леса дорога шла оврагом, он по этому оврагу проехал, а затем завалил дорогу деревьями и хворостом так, что никакой конь не мог по ней пробраться. Прибыв к лесу, он увидел, что остальные рабочие выезжают из леса с нагруженными возами и направляются домой, он и сказал им: ‘Поезжайте, поезжайте! Все же раньше меня не будете дома’. Сам он далеко в лес не поехал, а вырвал с корнями два самых больших дерева, бросил их на телегу и повернул назад.
Когда он подъехал к завалу, остальные рабочие все еще стояли там со своими возами и не могли пробраться. ‘Вот видите, — сказал он, — кабы вы со мною остались, то вместе со мною могли бы и домой вернуться да еще лишний час поспать’. Так как и его лошади не могли через завал пробраться, то он их отпряг, положил и их на воз, сам взял дышло в руку, и разом перетащил воз через завал, словно воз перьями был нагружен. Перетащив свой воз, он обернулся и сказал другим рабочим: ‘Вот видите, я скорее вас пробрался! ‘.
Приехав во двор фольварка, он взял одно из деревьев в руку, показал его управляющему и сказал: ‘Тут в одном дереве добрая сажень будет’. Управляющий поглядел и сказал своей жене: ‘Хорош этот детина! Хоть и дольше других спит, а раньше всех домой возвращается’.
Так служил он у управляющего целый год, когда дошло до уплаты жалованья рабочим, то и наш молодец тоже сказал, что ему хотелось бы получить условленное вознаграждение. Управляющий же испугался не на шутку тех тумаков, которые ему предстояло получить, и стал его усердно просить, чтобы он ему те тумаки не давал, а за то он уступал ему свое место управляющего, а сам поступал к нему в рабочие.
‘Нет, — сказал тот, — не хочу я быть управляющим, я — старший рабочий и хочу рабочим остаться, да желаю, чтобы и условие мое соблюдено было в точности’. Управляющий откупался от него, чем тот пожелает, но все было напрасно, и молодец на все отвечал отказом. Тогда управляющий растерялся и просил дать ему двухнедельный срок на размышление. Молодец на это согласился. Вот собрал управляющий всех своих дельцов, чтобы они обдумали, как тут быть, и чтобы дали ему добрый совет. Дельцы долго раздумывали и наконец решили, что от этого детины всем грозит опасность и что ему человека убить — то же, что муху задавить. Они посоветовали, чтобы управляющий велел ему очистить колодец, а когда он туда влезет, они бросят в колодец жернов, тогда уж он верно живой оттуда не вылезет. Понравился этот совет управляющему, и наш молодец согласился в колодец лезть.
Когда он опустился на дно колодца, они скатили в колодец самый большой из жерновов, находившихся вблизи, и думали, что уж наверно у молодца голова окажется размозженной, но тот крикнул: ‘Отгоните кур прочь от колодца, а то они роются там наверху в песке, все глаза мне залепили’. Управляющий и прикинулся, будто кур от колодца отгоняет, а молодец, покончив работу, вылез оттуда с жерновом на шее и сказал: ‘Посмотрите-ка, не правда ли, славное у меня ожерелье?’ Тут опять-таки захотел он получить свое вознаграждение, но управляющий опять стал просить о двухнедельной отсрочке.
Снова собрались к нему дельцы и посоветовали, чтобы он отправил молодца на заколдованную мельницу: пусть ночью зерно смелет — оттуда-то еще ни один человек жив поутру не возвращался. Предложение понравилось управляющему, он позвал молодца в тот же вечер и велел ему свезти на мельницу восемь четвертей ржи, да в ночь и смолоть их.
Пошел молодец в амбар, засунул две четверти в правый карман да две же — в левый, а четыре четверти в перекидном мешке взвалил себе на грудь и на плечи и с этим грузом потащился на заколдованную мельницу.
Мельник сказал ему, что днем он может молоть, а ночью мельница заколдована, и всех, кто туда входил, утром находили мертвыми. Молодец отвечал ему: ‘Ну, уж я как-нибудь улажусь, ступайте отсюда да ложитесь спать’. Затем он пошел на мельницу, засыпал зерно и стал его молоть. Часов около одиннадцати вечера он вошел в комнату мельника.
Вдруг открылись двери настежь, и в комнату вкатился большущий стол, а на том столе сами собою поставились вина и всякие вкусные блюда, и никого кругом не было видно, кто бы те блюда на стол подавал. А потом и стулья сами собою придвинулись к столу, хотя людей и не было, и только уже после разглядел он там чьи-то руки, которые распоряжались ножами и вилками и раскладывали кушанье.
Молодец был голоден, увидел кушанья, тоже уселся за стол, принялся за еду и наелся всласть. Когда он насытился, да и другие тоже очистили блюда свои, он явственно услышал, как кто-то задул все свечи, в комнате стало темно, и вдруг он ощутил на щеке своей нечто вроде оплеухи. ‘Ну, если еще что-нибудь подобное повторится, — крикнул он, — тогда ведь и я в долгу не останусь!’ Получив вторую оплеуху, он и сам стал раздавать их направо и налево. И так продолжалось всю ночь, он ничего не спускал своим невидимым противникам и щедро воздавал им за то, что от них получал. На рассвете все прекратилось разом.
Когда мельник поднялся с постели, то пошел взглянуть на молодца и очень удивился тому, что молодец еще жив. А тот и говорит: ‘Я досыта наелся, много оплеух получил, да немало и сам их роздал’. Мельник был очень обрадован этим, сказал, что теперь, верно, мельница от всякого колдовства освободится, и охотно предлагал ему большую денежную награду. Но тот отвечал: ‘Денег мне не надо, у меня всего вдоволь’. Потом взвалил муку на спину, отправился домой и сказал управляющему, что вот он все исполнил по его приказу, а теперь желал бы получить условленную плату. Когда управляющий это услышал, тогда-то его настоящий страх обуял: он не мог успокоиться, стал ходить взад и вперед по комнате, и пот крупными каплями катился у него со лба. Чтобы немножко освежиться, он открыл окно, но прежде чем успел остеречься, наш молодец дал ему такого пинка, что он через окно вылетел на воздух, взвился вверх и из глаз совсем скрылся.
Тогда молодец обратился к жене управляющего и сказал: ‘Коли он не вернется, так следующий тумак тебе останется’. Та воскликнула: ‘Нет, нет, я этого не выдержу!’ — и тоже открыла было другое окно, потому что и у ней тоже холодный пот проступал от страха на лбу. Тогда он и ей дал пинка, и она тоже от того пинка через окошко вверх взлетела, и еще выше своего мужа, потому что была легче его.
Муж-то кричит ей на лету: ‘Спускайся ко мне’, — а она ему: ‘Нет, ты поднимайся ко мне, я к тебе не могу спуститься’. Так они и носились по воздуху, и ни один к другому приблизиться не мог, да, пожалуй, и теперь все еще носятся…
А наш молодец взял свою железную палицу и пошел себе домой.