——
Молодик на 1844 год, украинский литературный сборник, Белинский Виссарион Григорьевич, Год: 1844
Время на прочтение: 9 минут(ы)
В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том 8. Статьи и рецензии 1843—1845.
М., Издательство Академии Наук СССР, 1955
49. Молодик на 1844 год, украинский литературный сборник. Издаваемый И. Бецким.— В пользу Харьковского детского приюта. Санкт-Петербург. В тип. К. Жернакова. 1844. В 8-ю д. л. 250 стр.1
Назад тому около четырнадцати лет русская литература была по преимуществу альманачною. Маленькие, тощенькие книжечки в 16-ю долю листа ежегодно появлялись чуть не десятками, в них помещались большею частию отрывки из романов и повестей в прозе, драм и комедий в прозе и в стихах, но больше всего отрывки из поэм в стихах, мелкие лирические стихотворения, преимущественно элегии. Молодая публика, которая теперь сделалась уже солидною, возмужалою публикою, тем с большим жаром принимала эти книжки, что и сама участвовала в их составлении. Одни из альманахов были аристократами, как, например, ‘Северные цветы’, ‘Альбом северных муз’, ‘Денница’, другие — мещанами, как, например, ‘Невский альманах’, ‘Урания’, ‘Радуга’, ‘Северная лира’, ‘Альциона’, ‘Царское село’ и проч., третьи — простым, черным народом, как, например, ‘Зимцерла’, ‘Цефей’, ‘Букет’, ‘Комета’ и т. п. Альманахов последнего разряда не перечтешь — так много их. Аристократические альманахи украшались стихами Пушкина, Жуковского и щеголяли стихами гг. Баратынского, Языкова, Дельвига, Козлова, Подолинского, Туманского, Ознобишина, Ф. Глинки, Хомякова и других модных тогда поэтов. Эти альманахи издавались или известными литераторами, или людьми, имевшими большие и прочные литературные связи,— и потому все знаменитости охотно снабжали их своими произведениями, сочинения же посредственные или и плохие попадали туда для балласта. Альманахи-мещане преимущественно наполнялись изделиями сочинителей средней руки и только для обеспечения успеха щеголяли несколькими пьесками, вымоленными у Пушкина и других знаменитостей, которые бросили в них что-нибудь залежавшееся в их портфелях, что-нибудь такое, чего бы они даже и совсем не желали видеть в печати. Альманахи-мужики наполнялись стряпню сочинителей пятнадцатого класса, горемык, которые за удовольствие видеть себя в печати готовы были платить деньги. Вот почему некоторые писаки издавали свои собственные сочинения в виде альманахов!
Но мода на альманахи, свирепствовавшая больше десяти лет, вдруг прошла. Это во всех отношениях отрадное событие произошло от возвышения ценности прозы на счет ценности стихов. Стихи перестали забавлять погремушкою-рифм и набором модных слов: от них потребовалось оригинальности и мысли (стало быть, не одного уже смысла, который они, т. е. стихи, часто считали совершенно лишним для себя украшением): сметив эту беду, стихи стали являться в меньшем количестве. По мере того, как стихи падали в цене, проза ценилась вс дороже и дороже. Отрывков уже не читали, а требовали полного романа, оконченной повести,— и эти романы и повести сделались скоро главною опорою журналов. Вследствие этого за статьи стали платить деньгами, и авторы оставили аркадскую привычку своими трудами кормить других: они сами захотели находить посильное обеспечение в своей литературной деятельности. Альманахам тут стало нечего делать! Бывало, им нужны были деньги только на напечатание выпрошенных и вымоленных отрывков и разных мелочей, которые легко укладывались в крошечной книжке, не требовавшей больших расходов на издание, а тут потребовалось вдруг платить деньги за статьи значительного объема и потом издавать уже не миниатюрные книжечки, а порядочные книжки. Итак, перевелись альманахи, а с ними — и альманачники. А что это был за курьезный народ — эти альманачники! Мы удивляемся, как никому не придет на мысль — написать тип альманачника доброго старого времени (к чести нашего образования, это время уже старое)! Альманачник — это родной брат литературщику, тоже очень типическому лицу. Альманачник — это человек, у которого не хватает способности произвести самому что-нибудь порядочное, который если и пытайся писать, то всегда неудачно, и неудача однако ж не отбила у него охоты во что бы ни стало приобрести известность в литературном мире. Что ж ему остается делать? Собирать чужие труды и на сборнике ставить свое имя. Средство легкое и приятное! Дела никакого, труда нисколько, а имя в печати, к ному приглядываются, привыкают, и смотришь — наш собиратель уже лицо известное… Впрочем, должно сказать, что альманачник бывал не без страсти к литературе, только эта страсть в нем была всегда горемычная и жалкая. Он толковал горячо о том, кто выше — Пушкин или Жуковский, бранил классицизм, восхищался романтизмом, не имея ни малейшего понятия ни о том, ни о другом, суеверно благоговел перед вдохновением поэта, считая его за какое-то волшебное опьянение, которое делает человека без ума — умным, без науки — знающим, без труда — не отстающим от века. Альманачник поклонялся множеству маленьких авторитетиков, дививших свои муравейники, и с негодованием говорил о холодном и гибельном скептицизме журналов, не признававших таланта и заслуги в разной литературной тле, которой дивился он, добрый альманачник — сам такая же жалкая тля, как и предметы его удивления, в свою очередь добродушно дарившие и его, альманачника, своим удивлением.2
Но увы, теперь альманачник — такой же миф, как и альманахи доброго старого времени! Г-н Смирдин издал альманах
‘Новоселье’, в котором было очень мало стихов (и то большею частию хороших) и очень много прозы (тоже большею частию хорошей), самый формат ‘Новоселья’ (в 8-ю д. л.) показал, что время прежних альманахов миновало навсегда. Да и кто из прежних альманачников мог иметь средства издать что-нибудь вроде
‘Новоселья’? С 1837-го года начал выходить альманах ‘Утренняя заря’. Это опять было нечто совершенно не похожее на прежние альманахи: в ней с типографскою роскошью издания составитель соединил прекрасные гравюры и занимательность статей. Для того и другого он имел средства, связи с художниками и всеми известнейшими литераторами делали для него возможным предприятие, не для всех возможное, да притом он не щадил и издержек. Но и ‘Утренняя заря’ наконец прекратилась…3 Вдруг с некоторого времени начал появляться в Петербурге украинский альманах г. Бецкого. Цель его прекрасная, в исполнении видно, что издатель делал с своей стороны вс, что только было в его возможности, но альманах не имел успеха: явный знак, что царство альманахов кончилось навсегда и что если они могут существовать, то уже не на прежних основаниях добровольной вкладчины, но на основании журнальном, т. е. на плате за статьи… Дело известное: если автор дает свою статью даром, значит, она никуда не годится. Скажут: это торгашество! Где ж любовь к литературе? Где бы она ни была, но только, конечно, она не в кармане тех, которые корыстно пользуются для себя чужим бескорыстным трудом… Но скажут: если книга издается с доброю, бескорыстною целью, почему же не пожертвовать статьею? Прекрасно. Вы бедный человек и, между прочим, существуете и литературою (потому что одною литературою у нас трудно существовать), у вас есть, например, повесть, за которую журналист дает вам 500 рублей: если, при всей своей бедности, вы считаете себя в состоянии жертвовать на доброе дело 500-ми рублями — честь вам, но не осуждайте же строго и тех, у кого нет столько великодушия и любви к добру, чтоб ради их питаться и одеваться воздухом… Но любовь к литературе, чистое стремление к славе? — А разве надежда на обеспечение себя литературными трудами производит охлаждение к литературе, и разве слава хорошего произведения умалится оттого, что автор получил за него приличный гонорариум?..
Вс сказанное нами нисколько не относится к альманаху г. Бецкого. Мы имели в виду защитить литераторов, не хотящих даром давать хороших статей,— против несправедливых упреков в корыстолюбии и торгашестве…4
Что касается до альманаха г. Бецкого, он состоит из трех отделений. Первое наполнено стихами в ужасающем количестве. Большая часть стихотворений — плоды усердия украинских поэтов. Украина, как известно всем, страна, благословенная небом: хлеб и стихи родятся в ней, даже в посредственно урожайные годы, сам-шестьдесят. Если вам нужно стихов для альманаха,—пошлите в Харьков просительный циркуляр и издавайте хоть тысячу альманахов в год — материала станет еще на пять тысяч. Каков этот материал, другой вопрос. Боже мой! сколько на Украине поэтов! Что, если б там было хоть вполовину столько же читателей,— да это была бы одна из образованнейших стран в Европе!.. Пальм, Дуров, С. Д., Щербина, Соловей Будимирович, В. Ш…в, Фата Моргана, Ш. Щ., ***, Щоголев… Это только избранные,— а сколько званых и еще сколько должно быть таких, которых никто не зовет, но которые готовы всюду явиться! Впрочем, и избранные-то отличаются больше усердием и трудолюбием, чем талантом. Соловей Будимирович, например, скорее способен усыпить, нежели разбудить весь мир или хоть ту частичку мира, которая решилась бы его послушать.5 Впрочем, г. С. Д. довольно недурно переводит Барбье, жаль, что в то же время он переводит довольно неинтересные вещи из Виктора Гюго.6 Греческие мелодии переведены г. Щоголевым недурными стихами, жаль только, что эти мелодии, как все народные мелодии, в переводе еще менее интересны, чем в подлиннике, и что новогреческие песни, благодаря усердию переводчиков, особенно надоели всем русским читателям. О прочих украинских поэтах можно и умолчать как ради их собственной пользы, так и ради пользы наших читателей. Но ‘Молодик’ наполнен стихами не одних украинских поэтов: великорусские, с своей стороны, тоже не оставили ничего, что могло сделать ‘Молодик’ истинно украинским альманахом. В нем есть стихи гг. Ф. Глинки, Бенедиктова, Кукольника, графини Ростопчиной, князя Шаховского, Корсакова, Бернета, Губера, есть вирши гг. М. Дмитриева, Степанова и других. Из стихотворений начисленных нами великороссийских поэтов только стихотворение г. Губера ‘Расчет’ достойно замечания. Г-н Ф. Глинка в одном из своих стихотворений воспевает какого-то ‘Фаддея с железною палкою’, и мы из этого стихотворения узнам, что означенный Фаддей больно бил своею железною палкою недобрых людей. Что, если б он принялся за плохих рифмачей… В другом своем стихотворении г. Ф. Глинка взывает к человеку: ‘Проснись, пробудись, человек!’, но человек, прослушав стихотворение, еще крепче заснул. В третьем своем стихотворении г. Ф. Глинка воспевает ‘Поэта в себе’ — лицо, как значится из заглавия, весьма загадочное:
Зуб шатается уж больно,
И седеет ус!
В битвах жизни я невольно
Становлюся трус…
Из этого ясно видно, что, если у кого больно шатается зуб, это так же признак старости, как и седеющий ус… Да, мы было и забыли сказать, что в украинском альманахе есть отрывок из драматической поэмы великороссийского пииты В. Соколовского, который не перестает терзать внимание здешнего юдольного мира своими пресноводяными, надутыми и натянутыми виршами. Когда перестанут его печатать?..
Интереснейшие стихотворения в украинском альманахе принадлежат двум поэтам, которые теперь поневоле могут заходить во всякое стихотворное общество, как бы ни было оно несообразно с их достоинством: мы говорим о Пушкине и Лермонтове. Первого напечатано в ‘Молодике’ одно стихотворение: ‘В альбом Г. К.’, второго три стихотворения: ‘К Кавказу’, ‘К Бухарову’ и ‘Слепец, страданьем вдохновенный’. Все четыре стихотворения не отличаются особенным поэтическим достоинством: они интересны только как произведения таких поэтов, которых каждая строка должна быть сохранена для потомства. Выписываем их все, как общее достояние — наше, ваше и всякого, кто дорожит памятью обоих поэтов. Вот стихотворение Пушкина:
В альбом
Г. К.7
Простой воспитанник природы,
Так я бывало воспевал
Мечту прекрасную свободы
И ею сладостно дышал…
Но я вас вижу, вам внимаю…
И что же? слабый человек!
Свободу потеряв навек,
Неволю сердцем обожаю.
Вот — Лермонтова:
К Кавказу
Тебе, Кавказ, суровый царь земли,
Я посвящаю снова стих небрежный.
Как сына, ты <его> благослови
И осени вершиной белоснежной.
От юных лет к тебе мечты мои
Прикованы судьбою неизбежной.
На севере, в стране тебе чужой —
Я сердцем твой, всегда и всюду твой.
Еще ребенком робкими шагами
Взбирался я на гордые скалы,
Увитые туманными чалмами,
Как головы поклонников Аллы.
Там ветер машет вольными крылами,
Там ночевать слетаются орлы,
Я в гости к ним летал мечтой послушной
И сердцем был товарищ их воздушной.
С тех пор прошло тяжелых много лет,
И вновь меня меж скал своих ты встретил,
Как некогда ребенку, твой привет
Изгнаннику был радостен и светел,
Он пролил в грудь мою забвенье бед
И дружески на дружний зов ответил,
И ныне здесь, в полуночном краю,
Вс о тебе мечтаю и пою.
К Бухарову
Мы ждем тебя, спеши, Бухаров,
Брось царскосельских соловьев,
В кругу товарищей гусаров
Обычный кубок твой готов.
Для нас в беседе голосистой
Твой смех приятней соловья.
Нам мил и ус твой серебристый
И трубка плоская твоя.
Нам дорога твоя отвага,
Огнем душа твоя полна,
Как вновь раскупоренная влага
В бутылке старого вина.
Столетья прошлого обломок,
Меж нас остался ты один,
Гусар прославленных потомок,
Пиров и битвы гражданин.8
Слепец, страданьем вдохновенный,
Вам строки чудные писал,
И прежних лет восторг священный,
Воспоминаньем оживленный,
Он перед вами изливал.
Он вас не зрел, но ваши речи,
Как отголосок юных дней,
При первом звуке новой встречи
Его встревожили сильней.
Тогда признательную руку
В ответ на ваш приветный взор,
Навстречу радостному звуку
Он в упоении простер.
И я, поверенный случайный
Надежд и дум его живых,
Я буду дорожить, как тайной,
Печальным выраженьем их.
Я верю, годы не убили,
Изгладить даже не могли,
Вс, что вы прежде возбудили
В его возвышенной груди.
Но да сойдет благословенье
На вашу жизнь за то, что вы
Хоть на единое мгновенье
Умели снять венец мученья
С его преклонной головы.9
В отделе прозы ‘Молодика’ помещены статьи: ‘Миссионер’, повесть г-жи Жуковой, ‘Набег в степи’, эпизод из нового романа г. Кузьмича, ‘Самоотверженные’ г. Башуцкого. Итак, г. Кузьмич грозится русской литературе новым романом… Бедная русская литература!
‘Несколько глав из истории Малороссии Максима Берлинского’ и две статьи ‘Материалов для истории Малороссии’ составляют ученое отделение ‘Молодика’.
Но лучшее украшение этого альманаха состоит в картинках:
1) Портрет императора Петра Первого. Рисовал г. Берже с оригинала, дарованного Петром Великим своему духовнику, Тимофею Надаржинскому, гравирован на меди художником Петербургской академии г. Захаровым.
2) Изображение духовника Петра Великого, рисовано г. Охрименком в Ахтырке с подлинной картины, сделанной в чужих краях.
3) Вид странноприимной ахтырской обители, рисован с натуры В. А. Корсаковой.
4) Портрет Гоголя с fac simile.
5—6) Две картинки, изображающие малороссиянок в их национальных костюмах, рисованы княгинею С. А. Голицыною, литография Поля.
Портрет Гоголя довольно неудачен, но изображения Петра Великого и его духовника сделаны превосходно, а картинки княгини Голицыной и по рисунку и по литографии выше всякой похвалы: прекрасный труд даровитой художницы оттиснут с таким совершенством, что трудно поверить, чтоб это была русская литография. Вообще эти картинки — загляденье: в карандаше княгини Голицыной столько прелести, души, таланта, вкуса, грации, что нельзя довольно налюбоваться ее рисунками.10
1. ‘Отеч. записки’ 1844, т. XXXIV, No 5 (ценз. разр. 30/IV), отд. VI, стр. 1—6. Без подписи.
Отзывы Белинского о других выпусках ‘Молодика’ помещены в ИАН, т. VII, No 19 и н. т., NoNo 15 и 19.
2. В образе альманашника, набросанном Белинским, отражены черты главным образом О. М. Сомова (1793—1883), который принимал участие более чем в тридцати альманахах 20-х—30-х годов, сам издавал сначала вместе с А. А. Дельвигом, а затем единолично альманах ‘Сев. цветы’ (с 1827 по 1832 г.) и написал очерк ‘О романтической поэзии. Опыт в трех частях’ (СПб., 1823). Тип альманашника набросан был и Пушкиным (см. ПссП, т. XI, стр. 133—138, статья ‘Альманашник’).
3. Альманах ‘Утренняя заря’ выходил в течение пяти лет (1839—1843). Издателем его был В. А. Владиславлев. Белинский не раз писал об ‘Утренней заре’ (см. ИАН, т. III, NoNo 18 и 127, т. IV, No 79 и т. VI, No 98).
4. Более подробно на вопросе о гонораре Белинский остановился в статье ‘О критике и литературных мнениях ‘Московского наблюдателя» (ИАН, т. II, No 32).
5. ‘Соловей Будимирович’ — псевдоним молодого Н. Ф. Щербины, который напечатал в том же номере ‘Молодика’ ряд стихотворений под псевдонимами Фата Моргана***, а также и под своим собственным именем.
6. ‘С. Д.’ — псевдоним С. Ф. Дурова.
7. Заглавие стихотворения в позднейших изданиях: ‘Кн. Голицыной. Посылая ей оду ‘Вольность». Обращено к княгине Евдокии Ивановне Голицыной. Дата стихотворения: 1817 г. Пятый стих в позднейших изданиях читается так: ‘Но вас я вижу, вам внимаю…’ (см. ПссП, т. II, ч. 1, стр. 56).
8. В шестом стихе в журнальном тексте вместо ‘крик’ напечатано ‘слух’ (опечатка).
9. Стихотворение ‘Слепец, страданьем вдохновенный’ обращено к Анне Григорьевне Хомутовой, двоюродной сестре и другу молодости поэта-слепца И. И. Козлова, с которым она встретилось после долгой разлуки, когда последний уже лежал, разбитый параличом. Под впечатлением этой встречи, о которой он уэнал от А. Г. Хомутовой или самого И. И. Козлова, Лермонтов и написал свое стихотворение.
10. Княгиня Софья Алексеевна Голицына, урожденная Корсакова, была женой харьковского предводителя дворянства князя В. П. Голицына, на средства которого издавался ‘Молодик’ (‘Переписка Я. К. Грота с П. А. Плетневым’, т. II, стр. 182).