Молодежь и ее развратители, Катков Василий Данилович, Год: 1907 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 14 минут(ы)

В. Д. Катков

Молодежь и ее развратители

‘Он не был неверующим, но он
сделал многих других неверующими’.
Слова Вольтера о Бэйле

Нет работы более бесполезной, как улучшение внешних форм жизни без заботы об улучшении внутреннего человека. И нет надежды более тщетной, как надежда на лучшие времена и более счастливую жизнь, без подъема нравственного и культурного уровня общества. Все прочные и благодетельные реформы должны начинаться с облагораживания человека — с его воспитания.

Понятна отсюда огромная важность забот о подрастающем поколении. В ней будущее страны. В ней ее счастье, сила и слава или бедствие, бессилие и позор. Судьбы народа, его подъем или упадок, его благополучие или гибель зависят от того воспитания, которое дается его молодежи.

Здесь не разумеется, конечно, только одно школьное воспитание. Школа не есть ни единственный, ни даже важнейший фактор воспитания. Есть множество скрытых и явных совоспитателей, совокупность которых и создает нравственный характер последующего поколения, его силу или его слабость, прогресс или развал.

К этим совоспитателям принадлежит природа, наделяющая нас теми или иными расовыми чертами, семья, общество, друзья, пресса, дух времени, школа, церковь, государство…

Только принимая во внимание все эти факторы, можем мы объяснить себе современное печальное положение воспитания нашей молодежи, распадение школы, понижение нравственного и умственного уровня якобы учащегося юношества.

Мы рассмотрим некоторые из указанных факторов воспитания и роль их в развращении современной молодежи. На первый план должны быть поставлены

Родители

Только немногие из них сознают лежащую на них обязанность воспитать своих детей, и редко кто вполне понимает, что тайна всякого воспитания лежит в примере.

Огромная важность семьи в воспитании человека не подлежит сомнению. Никакая школа не может заменить семью и исправить то, что упущено в семье. Основы религиозно-нравственного воспитания закладываются здесь, в семье, — питомнике доброй морали и первой школе трудолюбия и других частных и общественных добродетелей.

Понятно, как велика роль в семье личности родителей и тех принципов, которыми они руководятся в своей жизни, служащей наглядным образцом и примером для детей. Семья, прививающая атеизм своим детям явно или косвенно (индифферентизмом в вопросах веры и церкви), не может положить здорового фундамента доброй нравственности в душе ребенка. ‘Жалким растением без настоящей жизни остается и должна остаться нравственность, если ей недостает религиозного освещения, если ее не воспитывают на почве доверия к Божеству, если она не берет себе пищи в этой почве’*.

————————————————

* Rein, Padagogik, 130.

Рабское преклонение перед печальной и злосчастной модой, видящей в религии ‘отсталость’, а прогресс и современность — в возведении в божество ‘успеха’, денег, власти и прочих кумиров, равно как и полное невежество в деле воспитания, служат причиной или показного равнодушия к вопросам веры или даже прямого издевательства над нею. И к сожалению, люди, которые по своему положению и умственной культуре должны бы были быть духовными вождями общества, настолько близоруки, невежественны и испорчены в этом отношении, что часто идут впереди других по этой, самой верной, дороге нравственного падения народа.

Какую религиозную почву для нравственности своих детей может приготовить ‘просвещенный’ родитель, который в душе искренно уверен, что религия есть хитрая выдумка попов или правительства, или богатых людей, желающих ‘держать в рабстве’ несчастных пролетариев? А такая ‘философия религии’ сделалась теперь обычной вещью, благодаря интеллигентному невежеству широких слоев нашего ‘образованного’ общества.

Словами этой почвы не подготовишь, если дети видят, что сами проповедники никакого значения этим словам не придают на деле.

Огромное большинство наших родителей настолько несведуще в вопросах педагогики, психологии и этики, что и не подозревает, какие гибельные семена сеет оно своими речами или поступками. Оно не знает, что и не будучи неверующим, можно сеять неверие, не будучи революционером, создавать революционеров из других, не имея дурных намерений, насаждать вокруг себя упадок и разрушение, распущенность и разврат.

‘Критикуя’ все и всех, кроме самих себя, оплевывая свой народ, свое правительство и свою школу, подрывая неосмотрительно авторитет церкви, добрых традиций и государства, многие из родителей совсем не подозревают, какую удобную почву подготавливают они в душе своих детей для восприятия всяких лжеучений до атеизма и социализма включительно.

В доброй семье, внимательно следящей за развитием своих детей, в семье, умевшей сохранить и передать своим младшим членам заветы нравственно-религиозной жизни и миросозерцание великих учителей человечества, никогда не появятся ни экспроприаторы, ни убийцы, ни хулиганы-освободители. И слабые члены найдут в здоровой семье противовес развращающему влиянию общества, товарищей, дурных учителей, павшей печати и добровольцев-совоспитателей из профессиональных ‘развивателей’ юношества с улицы и из подполья.

Семья — самая благоприятная почва для воспитания. Это прекрасно понимают на Западе, у немцев, французов и англичан, но, к сожалению, этого не сознают наши родители. Гончаров в своем бессмертном ‘Обломове’ дал нам яркую картину этого различного отношения к детям родителей русских и родителей более строгой и воспитанной нации. Свои обязанности к детям на Западе родители понимают строже, чем у нас, не останавливаясь и перед сантиментальным общественным мнением, где заботы о будущем дитяти вызывают необходимость прибегать к мерам физического воздействия.

Один из публицистов в числе привилегий английской чопорной, но сильной строгим сознанием своих обязанностей аристократии на одном из видных мест ставит право сечь своих детей. У нас, где по-своему умеют любить детей, но не умеют воспитывать их и предпочитают скорее иметь дурных сограждан в тюрьмах и в ссылке, чем школы, в которых можно было бы прибегать к более суровым мерам наказания, подобное крайнее средство отменено. Но просвещенные и свободолюбивые, культурные и воспитанные граждане Запада не останавливаются и перед этой тяжелой обязанностью не только в домашнем воспитании, но и в школе*. Говорят, что из современных выдающихся деятелей Англии только немного таких, которые не были сечены в свое время. Тяжело это, бесспорно! Но еще тяжелее видеть потом грабителей, отцеубийц, бомбометателей и прочих ‘благодетелей’ в лице близких людей или собственных детей.

——————————————

* Ср.: Wiese, German Letters on English Education, 200.

На Западе понимают цену дисциплины, трудолюбия, привычки к порядку, послушания, и на привитие этих качеств детям направлены все усилия родителей и воспитателей. И пока сознание необходимости всего этого живо в нации, она будет, несмотря на другие противодействующие причины, сохранять свою силу и здоровье, а правительству страны нет необходимости прибегать к чрезвычайным мерам по отношению к взрослому населению. ‘Кто считает людей хорошими, — говорил Великий Фридрих, — тот не знает расы. Ибо человеческий род, предоставленный самому себе, жесток (brutal). Только воспитание может что-нибудь поделать здесь’. ‘Человек может сделаться человеком только через воспитание’-, вторил ему Кенигсбергский философ. Эти идеи вошли в плоть и кровь Западной семьи. Не то у нас…

Одни слишком поглощены деловой жизнью и не находят времени для детей, да и смотрят на воспитание их как на последнее дело в своих заботах, взваливая все на школу. Но школа далеко не всесильна. Никто и ничто не заменит здоровой семьи в выполнении высшей и самой священной из обязанностей — воспитание младших ее членов.

Другие ведут пустую праздную жизнь, погрузившись в вихрь удовольствий и оставив детей на попечение наемных бонн и гувернанток.

Они забыли, что будущее их детей зависит от того нравственного содержания, которое эти последние находят во внутренней и внешней жизни своих родителей.

Третьи, будучи прекрасными служаками, незаменимыми врачами, общественными деятелями, учеными или техниками, являются плохими воспитателями своих детей, не желая понимать, что нравственность и весь уклад общественной жизни зависит прежде всего от того, что представляет из себя семейная жизнь народа и как поставлено в ней воспитание детей.

По тем или иным причинам, но воспитание детей в наших русских семьях поставлено несравненно хуже, чем на Западе. Семья не служит у нас той опорой здоровой и правильной общественной и государственной жизни, какой является она в более культурном обществе. А без такого фундамента нельзя создать ничего прочного и достойного никакими законодательными велениями, никакими хартиями, уставами или конституциями, как бы они ни были похожи на западные.

Никакая школа не может следить и влиять в такой мере на развитие характера, усвоение нравственных начал и миросозерцания детей, как семья. Никто не может так вовремя подметить дурные посторонние влияния и устранить их или создать им противовес, как родители.

К сожалению, наши родители, если они и обладают кое-какими верхушками нравственной и умственной культуры, сами, по большей части, представляют из себя духовных ‘бездомных скитальцев’ или духовно-пьяных субъектов, которые, по этой причине, и не могут насадить в душе своих детей каких-нибудь высших начал, корнями связанных с тысячелетней жизнью народа, начал, не зависящих от временных настроений толпы и воспринятых не одним умом, а сердцем и духом, волей и крепким характером.

Редко являясь положительным фактором, наши родители очень и очень часто выступают в роли отрицательного элемента в воспитании своих детей. У нас не только мало таких семей, которые бы, по словам Гербарта, могли служить символом мирового порядка и от родителей которых дети выводили бы, идеализируя, качества божества, но многие семьи, наоборот, служат очагами заразы для собственных и чужих детей.

Основная задача воспитателя, действующего на душу ребенка образовательным путем, заключается в том, чтобы ввести его в национальную жизнь, анализируя национальный круг идей*. Вместо этого, многие из наших ‘интеллигентных’ родителей направляют все свои усилия на то, чтобы порвать все нити между жизнью ребенка и жизнью народа и обратить его в беспочвенного фантазера и иностранца не только в своей, но и во всякой иной стране. Индифферентизм к тому, что народ ставит выше всего и считает самым дорогим для себя, как религия, непонимание исторических условий жизни страны и обусловленного ими уклада государства и общества, в связи с рабским поклонением формам, выросшим на иной нравственной и исторической почве и требующим такого фундамента, которого у нас нет, неуважение к интересам того самого народа, который вырастил нас во имя абстрактных идей, нигде не нашедших себе применения, но распространяемых хитрыми своекорыстными лжеучителями или наивными людьми, — вот тот багаж, который дают своим детям для жизненного пути их близорукие родители.

——————————————

* Rein, Padagogik, 92.

Такие родители и семьи не могут, конечно, быть фактором прогресса в общественной жизни. Имея в виду подобных родителей, не покажется странной мысль Руссо исключить совершенно их в деле воспитания и предоставить его вполне школе (если бы, конечно, можно было практически осуществить такую идею). Во всяком случае, подобное положение дела налагает на государство лишние заботы. Со стороны семьи ему нельзя ожидать помощи. Родительские комитеты, сомнительные, как средство улучшить школу, несомненно, имели бы огромное значение, если бы они поставили себе задачей наблюдение над самими родителями и улучшение воспитания в семье.

Школа

Другим важнейшим фактором воспитания является школа. Русская школа не может, конечно, идти в сравнение со школой западной. Не тот материал воспитания и обучения (ученики). Не та среда, в которой живут западные образцы, не тот персонал воспитателей и учителей.

В общем русский школьник не обладает ни той привычкой к труду, ни той дисциплиной, которая есть у западноевропейского школьника. Трудно поднять на высокую ступень трудоспособность и дисциплину в школе, когда окружающая жизнь давит со всех сторон ленью и распущенностью. Нельзя найти при общих условиях культуры страны и западноевропейский персонал учителей. Все связано в общественной жизни…

Однако и при этих неблагоприятных условиях школа наша могла бы быть тем, чем служит, например, школа в Германии: источником силы государства и первым фактором культуры, если бы каждый из воспитателей и преподавателей сознательно относился к своим обязанностям, а интересы дела стояли в их глазах выше призрачной популярности или ложной гуманности.

Постановка школьного дела в Германии может служить образцом и не для нас одних. Америка стремится подражать в этом случае Германии, и та же тенденция заметна также в Англии, хотя каждая из этих стран имеет свои особенности в постановке школы, имеющие свои преимущества и оказывающие свое влияние на школы континентальной Европы.

Школа в Германии есть часть народной жизни: она живет теми же началами, что народ и государство. В начальной школе учитель тех деревень и поселений, которые, имея свою церковь, не могут иметь своего пастора (а таких много), одновременно исполняет обязанности этого последнего при общественных богослужениях (руководство ими и чтение проповедей). О распространении атеизма через персонал этих школ не может быть потому и речи… В то же время эти учителя, как и большинство немцев, являются искренними патриотами, преданными своему Государю, добрыми сынами своего народа, которые не предадут его ни за какие пышные фразы космополитизма. Религиозность, живой патриотизм и устойчивое национальное чувство в связи с немецким трудолюбием, честностью и дисциплиной — вот основы испытанной силы и здоровья немецкой нации. Такая школа не может выродиться в орудие политического, нравственного и религиозного разврата.

Те же положительные черты свойственны и немецкой средней, равно как и высшей школе. Правительство прекрасно понимает важность сохранения нравственных основ школы и воспитания, не останавливаясь перед устранением даже из высших школ людей, тяготеющих к разрушительным доктринам, вроде социал-демократии, и тогда, когда их специальность не стоит близко к политике, и, по-видимому, делает их безвредными для слушателей. Стоит вспомнить случай с пр.-доцентом физики Аронсом, оправданным университетским судом и все-таки устраненным министерством.

Благодаря здоровью школы германская молодежь, как известно, отличается более строгими нравами, дисциплиной, трудоспособностью, патриотизмом, лояльностью королю и императору, национальным духом. Исключения не подрывают силу общего правила. И в высшей школе германская молодежь не теряет интереса к высшим запросам духа: темы вроде ‘сущности христианства’ или ‘доказательств бытия Божия’ привлекают толпу слушателей, не находящую себе помещения в самых больших аудиториях (на 600-700 человек).

Наша ‘образованная’ публика в большинстве случаев судит о западноевропейской жизни по романам модных писателей, а потому и представляет ее себе часто не в надлежащем виде. Даже во Франции, где семейная жизнь не так здорова, как в Германии, а положение религии в школе и государстве за последнее время изменилось к худшему, можно видеть картины, которые, к сожалению, сделались немыслимыми у нас при нашем ‘прогрессе’ просвещения. Видел ли, например, кто-нибудь в России студентку или ‘курсистку’, переходящую из университетской аудитории в церковь и там молящуюся на коленах.

Наша школа, как и наше семейное воспитание, является антиподом германской. О своих обязанностях, о лояльности, об отечестве и вере огромный процент нашего педагогического персонала имеет весьма смутное представление. ‘Немного науки, — говорил еще Бэкон, — уклоняет нас от религии, много науки снова приводит нас к ней’. Огромная доля наших преподавателей, от низшей школы до высшей включительно, не только поражена скептицизмом или даже атеизмом, но и не скрывает такого несчастья, не предугадывая всех последствий этого для своих питомцев.

‘Интеллигент’ сделалось синонимом человека, проникнутого, по крайней мере, индифферентизмом к религии, составляющей основу народной жизни везде и всегда. Ученики, следуя, без сомнения, дурному примеру, а иногда, может быть, и просто ‘интеллигентной’ моде, порывают с церковью уже на скамье средней школы. Суррогата веры нет и быть не может, а в этом возрасте при неустановившемся характере и впечатлительности такое положение опасно как никогда.

Горе нашей школы и молодежи в том, что она в такую трудную минуту предоставлена самой себе. Нет в ней силы, которая могла бы соединить положительные элементы и, организовав их, направить на планомерную борьбу с невидимыми и бессознательно действующими разрушительными влияниями. А без этого последующее поколение не может никогда достигнуть более высокой ступени развития!

Не только нет сознания у многих педагогов необходимости бороться с темными силами, но некоторые из них являются прямыми проводниками нравственного и политического разврата, беря на себя грустную роль ‘освободителей’ от ‘предрассудка’ религии и ‘отсталых’ политических верований народа… Работа нетрудная, если принять во внимание неопытность молодежи и даровую помощь, путем печати и устного слова, со стороны нашей ‘интеллигенции’ с ее невежеством и при ученых дипломах, с ее неспособностью к собственному творчеству и заразительным, при таких условиях, примером Запада, который она совершенно не в состоянии понять.

Здесь идет речь не о намерениях педагогов-развратителей. Хорошими намерениями ад вымощен. Политиканы-кадеты, создавшие последнюю смуту в России, при ненасытном честолюбии и политическом невежестве, могли иметь прекрасные намерения. Но с одними добрыми намерениями можно попасть и в преисподнюю. Хорошие политики родятся еще реже, чем хорошие поэты. Уловить существенные черты народной психологии и действия масс удается только немногим. Эрудиции одной здесь мало. Возьмем конкретный пример. М.Ковалевский обладает большой эрудицией. Но когда шел вопрос о выборе председателя печальной памяти первой нашей Думы, Щепкин (тот самый, который весьма правильно видел всю разницу между запертыми в тюрьмах революционерами и прогрессистами только в том, что те уже сидят, а эти еще не сидят там) на вопрос, почему не отдают предпочтения М.Ковалевскому, сказал: ‘Это вечный юноша’. Есть действительно люди, которые всю свою жизнь, не взирая ни на какую начитанность, остаются детьми — наивными и совершенно негодными для политической деятельности. При небольшой дозе государственного ума Муромцев никогда бы не подписал Выборгского воззвания: одна эрудиция не помогла. Или возьмите, например, Л.Н. Толстого: первоклассный художественный талант, смотрит на некоторые вопросы нравственной и политической жизни совершенно правильно, но в государственные люди он совершенно не годится. Точно так же и множество ученых: это незаменимые люди в сфере своей специальности, но когда они переходят в область политики, они никуда не годятся.

Можно быть прекрасным человеком и одновременно плохим музыкантом. Совмещение учености и здравого взгляда на политическую жизнь, какое мы видим, например, в Менделееве — редкое явление. Кабинетный ученый редко бывает в состоянии прибрести практический взгляд на вещи, нужные политику. В странах вроде России это сделать еще труднее, чем на Западе: там народы перешли в стадию самостоятельного развития культуры, а у нас культура развивается под сильным воздействием Запада (в области техники, науки промышленности, земледелия, мореплавания, торговли и пр.), а потому подражательность грозит всегда задавить или сдвинуть с места национальные устои жизни. Немец, француз и англичанин могут довольствоваться тем, что успели разобраться в элементах собственной национальной жизни. Русский должен выполнить двойную работу: ориентироваться в русской жизни и разобраться в жизни западноевропейской, чтобы знать, что можно взять у Запада и чего нельзя изменить в отечественной жизни, не вызывая катастроф.

Самонадеянно переходя в чуждую им сферу, политики и плохие педагоги, наши преподаватели, не будучи часто дурными людьми, являются развратителями юношества, достойными величайшего презрения. Можно не быть неверующим и делать неверующими других. Можно не быть революционером и бомбометателем и воспитывать из своих питомцев героев браунинга и динамита, грабителей и убийц. Маркс не был марксистом, а Дарвин дарвинистом. Большинство профессоров наших университетов совсем не революционеры, равно как и преподаватели средних школ не анархисты, но важнейшими виновниками пережитой нашей Родиной смуты с ее убийствами, грабежами и поджогами, были они. Они не только не боролись, как это они обязаны были делать, против разрушительного влияния эгоизма, распущенности, самомнения и политического невежества, но потворствовали им и даже подстрекали их. Ни для кого не тайна, что главными деятелями и душой самой нечестной, лицемерной и вредной партии кадетов, стянувшей к себе все отрицательные элементы государства, нравственности и религии, были они. Они создали ту практическую мораль, которая отрицает свободу личности, ее неприкосновенность, независимость суждения и святость религиозных убеждений: мораль, которая оправдывала грабежи, убийства, преследовавшие за мнения, глумления над религией, требовала крови и поджогов, разрушения семьи, церкви, государства. Близорукие или ослепленные честолюбием и жаждой власти, они не понимали смысла поговорки: кто сеет ветер, пожнет бурю, кто сеет бурю, пожнет ураган.

То, что развращение юношества не входило в намерения некоторых, еще не может служить оправданием. Неосторожность, непредусмотрительность и ошибка — не добродетель, а недостаток, порок, преступление. Кому много дано, у того много и спросится и ‘горе без-законнику, ибо будет ему возмездие за дела рук его’!

Печать

Третьим важнейшим совратителем юношества является печать: газеты, журналы, брошюры, книги. Роль некоторых из них за последнее время была самая постыдная.

Печать, как и вообще слово, есть орудие обоюдоострое. Много добра можно сделать через ее посредство, но много и зла. Если общество не обладает само силой, которая бы в состоянии была давать перевес хорошим влияниям над дурными, тогда на правительство падает воспитательная задача: противодействовать дурному и поддерживать хорошее. От этой задачи не свободно ни одно правительство. Но меры и средства осуществления ее меняются в зависимости от общественных и политических условий страны. Мера, хорошая в одном государстве, может быть дурной в другом.

Бывают, однако, времена, вроде последней смуты, когда государственная власть теряет возможность контролировать печать с указанной воспитательной целью. Тогда вырываются наружу силы злобы, зависти, невежества, пошлости, разрушения, эгоизма и ненависти. Печать обращается в открытую проповедь революции, анархии, убийств, грабежа, поджогов, разрушения основ нравственности и цивилизации.

В более спокойное время та же в сущности работа разрушения делается более скрытым путем: намеками, Эзоповским языком, мыслями между строк, аллегориями и проч. Мошенники пера не менее изобретательны здесь, чем и мошенники кармана.

И в том и в другом случае печать особенно гибельно действует на молодежь, как на еще неустановившуюся часть общества.

Пользуясь лучшими стремлениями неопытной молодой души, печать хитро сеет в ней идеи, которые фатально приводят юнца к столкновению с национальной исторической жизнью.

Педагогика краеугольным камнем при организации воспитательного образования делает анализ национального круга идей. Из развития национальной культуры должны быть почерпаемы в первой линии те начала и идеи, которые делаются фундаментом всего последующего развития индивида. Юноша должен овладеть этими началами и идеями, понять их смысл*.

————————————

* Ср. Rein Padagogik, 92.

Печать действует как раз в противном направлении. Она оплевывает историю народа, она глумится над тем, что составляло и составляет святыню национальной жизни: религию, лояльность, убеждения и интересы народа. Она подрывает авторитет родителей и школы. Она подстрекает и посылает юношу на борьбу с тем, значения чего он не мог уяснить себе ни в семейном кругу, ни в школе.

Печать вносит в душу молодежи яд социализма, а вместе с ним и атеизма. Она приучает его смотреть на жизнь тела как на единственную реальность, а в погоне за чувственными наслаждениями видеть единственную, действительную и достойную просвещенного человека задачу существования. Идеи Бога, души, бессмертия духа отходят в область фантазии. Этим в корне разрушается индивидуальная и общественная нравственность, а с ней вместе и основы национальной силы. Общество, проникнутое материалистическим атеизмом, не может иметь ни благосостояния, ни счастья, ни здоровья, ни силы общества, где крепки основы христианской морали. Только то общество сильно, которое готово жертвовать временными интересами интересам вечным и на защиту последних отдавать собственную свою жизнь. Но вечные интересы могут быть только у того, кто верит в нечто нематериальное. Только эта вера и может поддержать индивида и общество в трудную минуту, только она в состоянии служить мотивом для масс жертвовать своею жизнью.

Весь пропитанный завистью, ненавистью, жаждой материальных благ и презрением к идейной стороне человеческой жизни социализм губит молодежь: губит для семьи, для общества, для церкви, для родных. Это новая религия не духа, не идеи, не любви и самопожертвования, как христианство, а религия жестокого и близорукого материализма, зависти, ненависти, эгоизма, корыстолюбия и властолюбия.

Проповедью этой религии то в грубой, то в более хитрой и утонченной форме и занята та часть нашей печати, которая ложно именует себя прогрессивной. Она ведет человечество к первобытному варварству, к грубости и жестокости нравов, к разрушению всего хорошего, что добыто христианской цивилизацией. Не имея силы, чтобы влиять на более сознательную часть населения, она бросает эти злые семена в среду, которая менее всего способна критически отнестись к этому вреднейшему и опаснейшему лжеучению: в среду фабричных рабочих и в среду зеленой, малознающей и неопытной молодежи.

Развращение молодежи печатью тем гибельнее, что печать есть важнейший фактор популярности, которой наша ‘интеллигенция’ дорожит более, чем честью, долгом и правдой. Рабы толпы, наши ‘интеллигенты’ не имеют внутренних ресурсов, чтобы выносить ее odium [ненависть (лат.)].

Не умея уважать ни свободы, ни чести, ни достоинства личности, ни правды, ни высших интересов нравственного развития общества, наша печать, пропитанная ложью и рабской услужливостью грубой толпе, поднимает вопли и стоны, когда рука высшей власти полагает veto на свободу развращения молодежи и других неустойчивых элементов.

На эту лживую развратительницу падут в свое время родительские слезы загубленных ею детей, падет проклятие истории за причиненное ею зло Родине, падет кара Божия за поруганные святыни человеческой души!

Прочие развратители

Дурными родителями, изменившей своей задаче школой и нравственно павшей печатью не ограничиваются, конечно, факторы развращения молодежи. Открыто и скрыто в том же дурном направлении действуют и другие влияния: школьное товарищество с дурными элементами, ‘митинги’ и тайные общества, добровольцы-развратители и вся вообще нравственно сбившаяся с кругу российская ‘интеллигенция’, дух времени и мода, попустительство высшего школьного управления и преступная сентиментальность общества, не заглядывающего в будущее.

На некоторые из этих причин следует указать особо.

Товарищество играет огромную роль в юношеский период. Хорошее товарищество к добру, дурное — к разврату. К сожалению, не всегда юноша находится в таком положении, чтобы выбором товарищей руководил более опытный и здоровый рассудок. Особенно гибельным для нравственности и всей будущей жизни молодого человека является товарищество с элементом того племени, которое всегда играло разлагающую роль в жизни общества и о котором с презрением отзывался еще Веспасиан. Льстя окружающим и ловко, в силу унаследованных привычек, пользуясь слабыми сторонами других, равно как юношеским благородством нашей расы, они сеют среди молодежи семена революции, социализма, атеизма и космополитизма, не порывая в то же время связи с собственной сферой, крепко хранящей традиции веры и национальности, субординации и личной наживы. Школа и кружки, куда проникают эти элементы, становятся рассадниками нравственно-религиозного и политического разврата.

Другая причина — это недостаточная бдительность школьного надзора и излишняя его доверчивость, равно как и полное почти отсутствие надзора внешкольного, составляющего прежде всего обязанность родителей и заступающих их место. Это ведет к развитию вреднейших тайных обществ, руководимых обыкновенно незримой рукой какого-либо добровольного печальника об умственном, нравственном и политическом развитии молодежи, совоспитателя из недоучившихся гимназистов, прошедшего дополнительный курс в какой-нибудь тюрьме. Свою лепту такому совоспитанию старается внести обыкновенно всякий истинный российский ‘интеллигента’, не умеющий отличить правой руки от левой в педагогическом деле и наивно верящий, что его запас сногсшибательных, ‘прогрессивных’ идей есть последнее достояние науки и плод европейской цивилизации, а не собственного невежества.

Рука, которая ведет воспитание юношества на Западе, несравненно более сурова и жестока, чем у нас. Дисциплина, царящая во всей жизни, чувствуется также как в школьной, так и во внешкольной жизни юношества,

Европейский воспитатель пришел бы в ужас, если бы увидел нашу современную молодежь…

Чтобы справиться с этой бедой, нужна не сентиментальность, не преступное попустительство, а суровые меры возмездия развратителям, строгое выполнение долга каждым, кто стоит близко к воспитательному делу, и сознание, что он имеет дело с будущностью страны!

Как самой опасной ошибкой является не та, которая груба и бросается в глаза каждому, а та, которая скрыта и с трудом замечается, так и самыми вредными развратителями являются не те, которые делают это открыто, грубо и для всякого заметно, а те, что прикрываются громкими фразами и благородными намерениями.

————————————————————————-

Впервые опубликовано: ‘Харьковские Губернские Ведомости’ NoNo 23, 28, 34 за 1907.

Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/katkov_v_d/katkov_v_d_molodej_i_ee_razvratiteli.html