М. А. Волошин
М. А. Волошин
Молитва о городе
Молитва о городе
(Феодосия весною 1918 года при большевиках)
Молитва о городе, Волошин Максимилиан Александрович, Год: 1919
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Феодосия при большевиках не напоминала ни один другой русский город.
Она была единственным беззащитным и открытым портом на Черном море. Туда спасались со всех его побережий. Каждый день в ее порт врывались транспорты: заржавленные, помятые, заплатанные. По два, по три, по четыре в день. Однажды их пришло 34. Это было в день взятия Одессы.
Каждый из них требовал места, грозил расстрелять остальных. расталкивал их, швартовался у мола, спускал сходни, и по сходням. со знаменами, с пулеметами, с плакатами, на которых было написано, кто они, спускалось его народонаселение и шло к совету ‘захватывать власть’.
Тут были трапезундские солдаты, армянские ударники, румынские большевики, сербский легион, турецкие пленные, просто беженцы и анархисты всех оттенков: анархисты-коммунисты, анархисты-террористы, анархисты-индивидуалисты, анархисты-практики…
В течение месяца большевики были крайне правой партией порядка. Местные ‘буржуи’ молили Бога: ‘Дай, Бог, только, чтобы наши большевики продержались’. Благодаря борьбе с более левыми партиями большевикам некогда было заняться собственными делами — т.е. истреблением буржуев.
Иногда наведывался миноносец из Севастополя — ‘Пронзительный’ или ‘Фидониси’ — и спрашивал: ‘Что, ваши буржуи до сих пор живы? Вот мы сами с ними управимся’. На что председатель совета Барсов — портовый рабочий, зверь зверем, — отвечал с неожиданной государственной мудростью:
‘Здесь буржуи мои, и никому другому их резать не позволю’.
Благодаря всему этому Феодосия избегла резни и расстрелов, бывших в Севастополе, в Симферополе, в Ялте.
Каждая волна приносила с собой что-нибудь новое.
Социалистический рай начался с продажи рабынь на местном базаре — на том самом месте, где при генуэзцах и турках продавали русских рабов.
Трапезундские солдаты привезли с собою орехи и турчанок. Орехи — 40 р. пуд. Турчанки — 20 р. штука.
Потом прибыло турецкое посольство на двух миноносцах с помирающими от голода тяжелоранеными. Совет устроил обед — но не голодающим, а турецкому посольству. Председатель совета сидел в каскетке. Турки были корректны, в мундирах и орденах. Был произнесен ряд речей.
— …Передайте вашей турецкой молодежи и всему турецкому пролетариату, что у нас социалистическая республика… Да здравствует третий интернационал.
Таких речей было произнесено 6-7. После каждой турецкое посольство вставало и отвечало одной и той же речью:
— Мы видим, слышим, воспринимаем. И с отменным удовольствием передадим обо всем, что мы видели и слышали, его императорскому величеству — султану.
Когда настала неделя анархистов и через каждые 20 минут где-нибудь в городе лопалась бомба — очень громкая и безопасная, на стенах Феодосии можно было видеть единственную в своем роде прокламацию:
‘Товарищи! Анархия в опасности! Защищайте Анархию!’
Но анархия была на следующий день раздавлена, сотня анархистов-практиков была вывезена под Джанкой и там расстреляна, а на месте прокламации было наклеено мирное объявление:
‘Революционные танц-классы для пролетариата, со спиртными напитками’.
После только раз появился в Феодосии отряд анархистов: они построились на площади по росту, они были вооружены до зубов и обвешаны ручными фанатами по поясу. Вид у них был грозный, и они улыбались во весь рот. Над ними развевалось черное знамя во всю площадь с надписью ‘Анархисты-террористы’.
По какому-то наитию я подошел к правофланговому и спросил: ‘Sind Sie Deutsche?’ — ‘О, ja, ja — wir sind die Freunde’ [‘Вы немец?’ — ‘О, да, да — мы друзья’ (нем.)]. А затем шепотом пояснил: ‘Мы немецкие пленные. Сейчас анархистам очень хорошо платят’.
Через неделю Феодосия была занята немецкими войсками.
Таковы иронические улыбки этого жуткого времени. Вот патетическая сторона его:
I
И скуден, и неукрашен
Мой древний град
В венце генуэзских башен,
В тени аркад,
Среди иссякших фонтанов,
Хранящих герб
То дожей, то крымских ханов, —
Звезду и серп,
Под сенью тощих акаций
И тополей,
Средь пыльных галлюцинаций
Седых камней,
В стенах церквей и мечетей
Давно храня
Глухой перегар столетий
И вкус огня,
А в складках холмов охряных —
Великий сон:
Могильники безымянных
Степных племен,
А дальше — зыбь горизонта
И пенный вал
Негостеприимного Понта
У желтых скал.
II
Войны, мятежей, свободы
Дул ураган,
В сраженьях гибли народы
Далеких стран.
Шатался и пал великий
Имперский столп,
Росли, приближаясь, клики
Взметенных толп.
Суда бороздили воды,
И борт о борт
Заржавленные пароходы
Врывались в порт.
На берег сбегали люди.
Был слышен треск
Винтовок и гул орудий,
И крик, и плеск.
Выламывали ворота,
Вели сквозь строй,
Расстреливали кого-то
Перед зарей.
III
Блуждая по перекресткам,
Я жил и гас
В безумьи и в блеске жестком
Враждебных глаз,
Их горечь, их злость, их муку,
Их гнев, их страсть,
И каждый курок и руку
Хотел заклясть.
Мой город, залитый кровью
Внезапных битв,
Покрыть своею любовью.
Кольцом молитв.
Собрать тоску и огонь их
И вознести
На распростертых ладоньях:
‘Пойми… Прости!’
Впервые опубликовано: ‘Дело’ (Одесса) 1919, No 1, 23(10) марта, С. 2.
Исходник: http://dugward.ru/library/voloshin/voloshin_molitva_o_gorode.html