Мои воспоминания о Каре, Прибылева-Корба Анна Павловна, Год: 1914 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 27 минут(ы)

Мои воспоминанія о Кар.

I. Устькарійская тюрьма.

Женская тюрьма на Усть-Кар, о которой я буду говорить, была выстроена подъ одиночки для уголовныхъ арестантовъ. Въ ма 1882 г., посл побга изъ нижне-карійской мужской тюрьмы, окончившагося для бжавшихъ полной неудачей, мстная администрація ршила воспользоваться пустовавшей тюрьмой. Сюда привели изъ тюрьмы на Нижней Кар кучку заключенныхъ, предназначенныхъ къ отправк въ Петропавловскую крпость. Ихъ гнали 15 верстъ до Усть-Кары ударами прикладовъ, и когда ослабвшіе отъ долгаго сиднія падали на землю, ихъ поднимали прикладами же. Въ одиночкахъ они сидли на карцерномъ положеніи, на казенной пищ, безъ табаку и чаю. Въ камерахъ не было ни кроватей, ни табуретокъ, ни столовъ. Заключенные спали, сидли и ли на полу.

Большой коридоръ тюрьмы былъ превращенъ въ кордегардію. Взводъ казаковъ дневалъ и ночевалъ здсь. Казаки часто подходили къ окошечкамъ, прорзаннымъ въ дверяхъ одиночекъ, смотрли на заключенныхъ, какъ на дикихъ зврей, посаженныхъ въ клтки. Но скоро они поняли, что стерегутъ людей съ высокой и свтлой душой. Даже во вншнихъ проявленіяхъ казаковъ сказалась перемна: грубая брань, не умолкавшая до того времени въ коридор, не слышалась боле, шумъ и гамъ утихли. Въ нкоторыхъ изъ казаковъ пробудилась доброта. Они стали приносить заключеннымъ табакъ и бумагу для куренія и выражали имъ сочувствіе.

Въ конц 1882 г. въ устькарійскую одиночную тюрьму перевели политическихъ каторжанокъ съ Нижней Кары. Ихъ было всего три: Н. А. Армфельдъ, С. А. Лешернъ и Е. Сарондовичъ. Е. К. Брешковская къ тому времени окончила каторгу по процессу 193-хъ и была отправлена на поселеніе въ Баргузппъ.

Вскор прибыли вновь осужденныя по кіевскимъ, одесскимъ и петербургскимъ процессамъ. Привезли также осужденную вторично въ каторгу за побгъ Брешковскую. Тюрьма наполнилась. Число заключенныхъ въ ней доходило до 13, и тогда приходилось жить по дв въ маленькихъ камерахъ, которыя имли вс по одной сажени въ длину и ширину, а въ высоту, можетъ быть, немногимъ боле.

Камеры не отапливались и нагрвались только изъ коридора двумя имвшимися тамъ печами. Въ виду этого, при сильнйшихъ забайкальскихъ морозахъ, не мыслимо было запирать одиночки. И дйствительно, он всегда стояли открытыми. Сами заключенныя для своего удобства замняли двери занавсками.

О гигіеническихъ условіяхъ этой тюрьмы даже говорить не приходится. Стны ея промерзали. Окна въ камерахъ были такія, какія длаются въ конюшняхъ, въ нсколько вершковъ вышиною, и помщались подъ самымъ потолкомъ. Особенно отъ холода страдали крайнія камеры, которыя также не отапливались. Съ великимъ трудомъ удалось добиться, чтобы поставили небольшую печку въ камер, гд находилась Т. И. Лебедева, уже тогда больная туберкулезомъ.

II. Мои товарищи.

Въ март 1884 года, когда меня привезли на Кару, въ тюрьм содержались: Татьяна Ивановна Лебедева, Софья Андреевна Иванова, Софья Александровна Лешернъ, Екатерина Константиновна Брешковская, Наталья Александровна Армфельдъ, Марія Александровна Колнкина, Фанни Абрамовна Морейнисъ, Юлія Осиповна Круковская, Надежда Семеновна Смирницкая, Антонина Игнатьевна Лисовская, Викторія Викторовна Левенсонъ и Софья Наумовна Шехтеръ.

Съ С. И. Шехтеръ я на Кар не успла хорошо познакомиться потому что ее скоро увезли на поселеніе въ Якутскую область Точно также я мало знала В. В. Левенсонъ, которая большую часть времени проводила въ своей камер, рдко оттуда показывалась и тоже вскор была отправлена на поселеніе.

Въ тюрьм мн всегда грустно было видть Ю. О. Круковскую. На вол она не принадлежала ни къ какому революціонному кружку и пострадала случайно. А извстно, что такія лица особенно тяжело переносятъ заключеніе. Свои 13 лтъ каторги Круковская получила за то, что вынесла вещи и нсколько книгъ изъ квартиры Стефановича, когда онъ скрылся передъ Чигиринскимъ дломъ и его разыскивала полиція. Создалась большая несоообразность: въ 1883 г. Стефановичъ былъ приговоренъ къ 8 годамъ каторги, ему по манифесту того года уменьшили срокъ до 6 лтъ, а Круковская, вовсе не причастная къ Чигиринскому длу, продолжала отбывать свой долгій срокъ. Понятно, что она съ нетерпніемъ ожидала окончанія тюремнаго заключенія, но вншнимъ образомъ ничмъ этого не проявляла, а оставалась спокойной и бодрой. Чаще всего Юлія Осиповна усердно что-то шила, вышивала, или убирала свою каморку, въ которой царствовалъ образцовый порядокъ. Она была родомъ изъ Черниговской губерніи и иногда пла украинскія псни, хотя голосъ ея былъ слабый и надтреснутый.

Въ настроеніи остальныхъ заключенныхъ было много общаго. Вс мы были революціонерки и, кажется, я не ошибусь, если скажу, что вс мы пришли въ тюрьму съ нкоторымъ удовлетвореніемъ прошлою дятельностью, а потому мы съ большимъ спокойствіемъ относились къ своему положенію. Многія изъ насъ были долгосрочныя, надежда выйти на волю представлялась почти несбыточной. Но даже возможность встртить смерть въ стнахъ карійской тюрьмы не нарушала нашъ душевный покой, который отчасти, можетъ быть, происходилъ оттого, что, вступая въ революціонную партію, мы уже роднились со смертью, а потомъ, переживъ крушеніе революціоннаго движенія и гибель нашихъ лучшихъ товарищей, мы сдлались въ значительной степени равнодушны къ собственной судьб.

Въ общемъ и чаще всего настроеніе бывало бодрое. Сколько бы намъ ни пришлось прожить здсь,— думали мы — проживемъ это время наиболе человческимъ образомъ, — трудясь, работая, по возможности обогощая свой умъ новыми знаніями, наслаждаясь обществомъ нашихъ славныхъ и милыхъ товарищей. Это не была искусственно созданная программа поведенія. Она вытекала изъ свойствъ нашихъ характеровъ, а, въ значительной степени, и изъ нашего міровоззрнія.

Правда и то, что такъ сложиться могла наша жизнь въ тюрьм только при существовавшихъ тогда отношеніяхъ администраціи къ политическимъ заключеннымъ. Въ этихъ отношеніяхъ совершенно отсутствовали наступательныя стремленія. Я говорю здсь только о тхъ лицахъ, которыя были приставлены къ нашей тюрьм. Вс они исполняли свои обязанности и, какъ было очевидно для всякаго, исполняли ихъ за жалованье, которое получали отъ казны. Они кормились службою, боялись больше всего на свт потерять ее, и потому длали свое дло добросовстно. Стерегли насъ, доставляли все, что по расписанію полагалось, и не передавали того, что не полагалось.

Надзирателями при нашей тюрьм состояли жандармы, которые находились подъ начальствомъ ‘коменданта тюремъ государственныхъ преступниковъ на Кар’. Одинъ изъ нихъпо очереди отбывалъ дежурство при нашей тюрьм, а если для какихъ-нибудь работъ приходили во дворъ или въ тюрьму уголовные арестанты, то ихъ сопровождалъ второй жандармъ. Къ намъ также назначалась надзирательница. Чаще всего жена старшаго жандарма и была надзирательницей, но въ разное время служили надзирательницами дв вдовы.

Вс надзирательницы были очень порядочныя женщины. Нкоторыя были прізжія изъ Иркутска, другія — мстныя жительницы. По обязанности своей службы надзирательницы должны были присутствовать при обыскахъ, которые производили жандармы, они же длали для насъ необходимыя покупки, служили посредницами между нами и заказчиками какихъ-нибудь рукодлій. Такъ какъ надзирательницы относились къ намъ почеловчески, то и мы отвчали имъ тмъ же.

Вообще поведеніе всхъ лицъ, приходившихъ съ нами въ соприкосновеніе, было вполн вжливое и корректное.

Въ день моего прізда на Кару (18 марта 1884 г.) я слегла отъ сильной боли въ ног. Должно быть, въ лодк, въ которой меня везли по Ингод и Шилк, было очень сыро, вслдствіе чего появилась острая ревматическая боль. Нельзя испытать большую привтливость и боле дружескій пріемъ, чмъ я встртила на Кар отъ своихъ товарокъ. Мн отвели отдльную камеру, навщали меня, несли кто — книгу, кто — газету {Въ т времена въ сибирскихъ тюрьмахъ разршилось имть одну изъ сибирскихъ газетъ и извстную газету ‘Недля’.}. За обдомъ меня угостили мстнымъ блюдомъ, которое носило названіе ‘дротъ’, это была крутая ячменная каша, приправленная саломъ. Словомъ, меня окружили всевозможной лаской, и я чувствовала себя счастливой, потому что находиться среди множества интеллигентныхъ людей съ добрыми и умными лицами, съ живой и остроумной рчью, дйствительно, большое счастье.

Черезъ два дня боль въ ног исчезла. Я могла встать, одться, и начать знакомиться съ внутренней жизнью тюрьмы. Но прежде чмъ перейти къ ней, мн хочется еще сказать нсколько словъ о моихъ новыхъ товарищахъ и дать небольшія характеристики хоть нкоторыхъ изъ нихъ.

III. Е. К. Брешковская.

Наибольшей популярностью среди насъ пользовалась Е. К. Брешковская. Она покоряла сердца своимъ умніемъ легко и быстро сходиться съ людьми, распознавать ихъ настроеніе, ихъ горести и находить утшеніе для страждущихъ въ минуты унынія или острой душевной боли.

Брешковскую знали и уважали даже карійскіе обыватели, такъ какъ первую свою каторгу она отбывала на Нижней Кар. Ее привезли въ первый разъ на Кару посл ‘большого’ процесса. Кром нея тогда содержались въ каторг осужденные по дламъ Каракозова и Нечаева. Изъ женщинъ Екатерина Константиновна была одна. Ее не посадили въ тюрьму, а оставили жить съ самаго ея прізда въ вольной команд. Она давала уроки дтямъ или зарабатывала хлбъ свой шитьемъ. Общимъ уваженіемъ къ ней заражалась даже тюремная администрація. Въ мое время старшій жандармъ, Кравченко, любилъ совтоваться съ ней по хозяйственнымъ дламъ, а смотритель ‘зданія тюрьмы’ {Смотритель зданія тюрьмы былъ вмст съ тмъ смотрителемъ надъ всми уголовными тюрьмами на Усть-Кар и полный властелинъ надъ арестантами. Впослдствіи эту должность занялъ нкій Бобровскій, который явился палачемъ Сигиды.}, Машуковъ, всегда, когда предстоялъ ремонтъ тюрьмы (а это случалось часто, потому что она была кое-какъ сбита изъ лиственничныхъ бревенъ), приходилъ спрашивать у Екатерины Константиновны, когда и какъ это лучше сдлать.

Она была чрезвычайно подвижна. Она совершала прогулку по двору въ теченіе долгаго времени и по нсколько разъ въ день. Но этого движенія ей было мало: въ промежуткахъ она упражнялась еще въ гимнастик, что происходило за печкой въ коридор, и здсь же Брешковская давала уроки танцевъ одной очень молоденькой каторжанк, срокъ которой кончался черезъ нсколько мсяцевъ. Остальное время у Кати, какъ вс ее звали въ тюрьм, проходило въ бесдахъ съ товарищами, въ чтеніи вслухъ, въ шить, въ обученіи кого-нибудь французскому языку.

Ее надо считать одной изъ иниціаторшъ матеріальной помощи, которую женская тюрьма оказывала мужской, и объ организаціи которой я скажу ниже.

Вторая каторга для Екатерины Константиновны была непродолжительна, и въ іюн 1884 года ее увезли обратно въ Баргузинъ на поселеніе.

IV. Т. И. Лебедева.

О Татьян Ивановн Лебедевой я разскажу подробне. Еще въ 1899 году мною былъ составленъ ея біографическій очеркъ, но онъ не былъ тогда напечатанъ и потомъ затерялся. Пользуясь случаемъ, я возстановлю теперь наиболе важные факты ея жизни.

Татьяна Ивановна происходила изъ старинной судейской семьи города Рязани. Родители ея рано умерли и заботы о воспитаніи ея перешли къ ея брату Петру Ивановичу Лебедеву и его жен Вр Дмитріевн. Малолтняя Татьяна Ивановна поступила въ Московскій Николаевскій институтъ, гд пробыла 11 лтъ до окончанія курса. Каникулы она проводила неизмнно въ деревн, въ имніи брата въ Рязанской губерніи, и это обстоятельство, а также тсныя дружескія отношенія, существовавшія между всми членами семьи, предохранили Т. И. отъ пагубной оторванности отъ жизни, обычно порождаемой институтскимъ воспитаніемъ.

Согласно семейнымъ традиціямъ Петръ Ивановичъ Лебедевъ избралъ себ судебное поприще. Онъ былъ мировымъ судьею въ Москв съ самаго основанія мировыхъ учрежденій и оставался въ этой должности боле 30 лтъ, до дня своей смерти. Въ Москв его знали и любили за просвщенную дятельность, за умныя и справедливыя ршенія.

Образовательной стороной институтской жизни Татьяна Ивановна была довольна. Она находила, что учебная программа института хорошо подготовила ее къ дальнйшему самообразованію и слушанію высшихъ курсовъ. Но въ общемъ институтъ оставилъ самое тягостное воспоминаніе въ ея душ.

Однообразіе почти монастырскаго уклада жизни было особенно тяжело для Т. И. при живомъ и дятельномъ характер ея. На Кар, уже имя боле 30 лтъ отъ роду, она все еще съ волненіемъ вспоминала о гнетущей тоск института, о случаяхъ омеряченія или повальной истеріи, которыя иногда охватывали воспитанницъ, въ особенности въ великомъ посту, во время говнія. Къ этому прибавлялось чувство голода, которое институтки испытывали ежедневно. Раздобыть кусочекъ чернаго хлба на кухн между обдомъ и ужиномъ или до обда считалось большимъ счастьемъ, которое выпадало на долю немногихъ. Гуляя позднею осенью по двору, институтки, по словамъ Т. И., откапывали изъ кучи мусора кочерыжки капусты, уже захваченныя морозомъ, и почистивши ихъ, подали съ упоеніемъ.

Долгое пребываніе въ институт, при неблагопріятныхъ для роста и укрпленія здоровья условіяхъ, не могло не отразиться на физическомъ состояніи Т. И. Если оно не вызвало порока сердца у нея, то во всякомъ случа способствовало его развитію.

У Татьяны Ивановны былъ большой даръ слова, ея рчь лилась свободно и красиво, и это была иногда дкая, полная сарказма рчь. По всмъ вроятіямъ, при другихъ условіяхъ изъ Т. И. выработался бы выдающійся ораторъ. Память у нея была громадная, она знала наизусть стихотворенія многихъ русскихъ поэтовъ, и можно было заслушаться, когда она говорила ихъ на память.

Т. И. была небольшого роста, но широка въ плечахъ. Цвтъ лица ея бросался въ глаза: смуглый и блдный. На блдномъ лиц блестли прекрасные черные глаза. Взглядъ ихъ скоре выражалъ проницательность и сосредоточенность мысли, нежели нжность и ласку. Въ послдніе годы своей жизни Т. И. носила стриженые волосы, и они были очень тонки, шелковисты и чисто чернаго цвта. Добъ былъ невысокій, съ обозначенными буграми. Ротъ — крупный съ слабо очерченными губами, какой бываетъ, говорятъ, у людей съ ораторскими наклонностями. Характерно для личности Татьяны Ивановны, что въ народническій періодъ ея дятельности лучшими ея друзьями и товарищами были Шишко и Кравчинскій, а поздне — Фроленко, Перовская, В. Н. Фигнеръ и другіе видные народовольцы.

Ея труды на вол въ первые годы ея революціонной дятельности, до возникновенія ‘Народной Воли’, были посвящены рабочимъ въ Москв, а поздне въ Петербург. Она занималась пропагандой и обученіемъ рабочихъ и организовывала ихъ въ кружки, основывала библіотеки и завдывала ими.

Въ первый разъ Т. И. была арестована въ середин 70-хъ годовъ въ Москв и посл допроса увезена въ Петербургъ въ домъ предварительнаго заключенія. Однако по просьб Вры Дмитріевны Лебедевой она была отпущена на поруки брату и вернулась въ Москву. Такъ какъ она продолжала сношенія съ рабочими и товарищами народниками, то, не желая навлечь подозрнія полиціи на брата и его семью, она стала проживать по нелегальному паспорту. Ко времени процесса Т. И. явилась въ Петербургъ и снова была помщена въ домъ предварительнаго заключенія. Судомъ она была оправдана и выпущена на свободу, но въ виду того, что оправданныхъ вновь арестовывали по приказу III отдленія, она опять сдлалась нелегальной и осталась въ Петербург. Въ то время жизнь въ революціонныхъ кругахъ столицы била ключемъ. Вновь выпущенные радикалы знакомились съ длами, спшили примкнуть къ организаціи ‘Земля и Воля’, возникшей въ Петербург въ то время, когда молодежь сотнями томилась въ тюрьм и крпости въ ожиданіи процесса.

Въ настроеніи молодежи, все боле убждавшейся въ невозможности продолжать мирное хожденіе въ народъ, замчался ршительный переломъ. Уже раздался выстрлъ Засуличъ, наэлектризовавшій молодыя сердца. Т. И. посщала собранія и принимала горячее участіе въ преніяхъ по вопросамъ, волновавшимъ вс умы.

Въ Петербург, какъ и въ Москв, она вела сношенія съ рабочими и завдывала библіотекой, основанной для нихъ ‘Землей и Волей’. Жизнь приходилось вести очень безпокойную, такъ какъ полиція, взбудораженная увозомъ В. И. Засуличъ посл ея оправданія и исчезновеніемъ многихъ оправданныхъ по большому процессу, часто производила обыски и облавы.

Не будучи посвященной въ приготовленія къ убійству генерала Мезенцева, Т. И. въ утро 4 августа случайно зашла къ семь невсты Кравчинскаго. Вскор явился онъ самъ и молча поздоровался съ Т. И. По блеску глазъ, по особому выраженію лица, Т. И. догадалась, что случилось нчто чрезвычайное. Когда они остались одни, Кравчинскій сказалъ ей, что онъ только-что съ Михайловской площади, гд кинжаломъ убилъ Мезенцева.

Начавшіеся вслдъ затмъ аресты заставили Т. И. покинуть Петербургъ. Мы снова видимъ ее въ Москв, гд той же осенью она съ кучкой молодежи встрчала на вокзал отправляемыхъ въ ссылку кіевскихъ студентовъ, арестованныхъ передъ тмъ по случаю волненій въ университет. Когда демонстранты дошли по Тверской до Охотнаго ряда, торговцы, подговоренные полиціей набросились на нихъ, били кулаками, бросали въ грязь, молодыхъ двушекъ ловили за косы и тоже избивали. Молодежь бросилась бжать, кто куда могъ. Т. И. съ двумя студентами и знакомой курсисткой бжали по Тверской улиц. За ними гнались охотнорядцы. Бглецы увидали открытыя ворота и бросились во дворъ. Едва одинъ изъ студентовъ усплъ захлопнуть ворота, а другой задвинуть засовъ, какъ охотнорядцы начали ломиться въ ворота. Все же они побоялись разгромить ихъ и съ бранью удалились. Когда опасность миновала, осажденные взглянули другъ на друга. Платья на нихъ были разорваны, шляпы потеряны, лица въ крови и грязи. Въ такомъ вид они не ршились итти по Москв и просидли въ этомъ чужомъ двор до сумерекъ, когда можно было разойтись по домамъ незамченными.

Весной 1879 года Т. И. находилась въ Харьков, помогая С. Л. Перовской въ ея планахъ освобожденія заключенныхъ харьковской центральной тюрьмы. Здсь содержалось большинство мужчинъ, осужденныхъ въ каторгу по процессамъ 193-хъ, 50-ти и демонстраціи на Казанской площади. Т. Ив. отдавалась своей новой задач со свойственной ей энергіей и настойчивостью, но намреніе освободить централистовъ пришлось скоро бросить, потому что ихъ перевели въ борисоглбскую центральную тюрьму.

Т. И. оставалась въ Харьков и вела сношенія съ рабочими и молодежью вплоть до създовъ въ Липецк и Воронеж.

На липецкомъ създ Т. И. примкнула къ народовольцамъ и съ тхъ поръ состояла членомъ исполнительнаго комитета. Когда вскор посл създа былъ выработанъ планъ взрыва царскаго позда при обратномъ прозд императора Александра II изъ Ливадіи въ Петербургъ, то одинъ изъ трехъ назначенныхъ пунктовъ покушенія выпалъ на долю Т. И. Лебедевой и Михаила едоровича Фроленка. Имъ было поручено устройство покушенія подъ Одессой.

Побывавъ на воронежскомъ създ, гд завершился разрывъ между только что слагавшейся партіей и прежними народниками-пропагандистами, Фроленко и Лебедева выхали въ Одессу.

При помощи мстныхъ знакомыхъ Михаилу едоровичу удалось заручиться рекомендаціями, а потомъ поступить путевымъ сторожемъ на Юго-западную желзную дорогу. Т. И. была зачислена штатной сторожихой и на ея обязанности лежало встрчать позда въ отсутствіе Фроленка. Само собой разумется, что они жили по подложному паспорту, въ которомъ именовались супругами Александровыми. Будка, которую они занимали, находилась на 12 верст отъ Одессы. Въ виду близости ея расположенія къ полотну ж. д. не предстояло надобности въ подкоп. Вс приготовленія были уже закончены и динамитъ привезенъ, какъ стало извстно, что маршрутъ царя измненъ. Вмсто того, чтобы направиться моремъ изъ Ливадіи въ Одессу и потомъ по ж. д. въ Москву и Петербургъ, Александръ II ршилъ хать по Лозово-Севастопольской ж. д. Но здсь его ждалъ подкопъ подъ Александровскомъ и дальше подъ Москвой.

Незадолго до взрыва подъ Москвою былъ арестованъ Гольдепбергъ, который везъ динамитъ изъ Одессы въ Москву. Его отправили въ Петербургъ, посадили въ крпость и посл 19 ноября стали придавать ему особо важное значеніе. Спустя нкоторое время, Гольденбергъ началъ сообщать администраціи все, что зналъ. Его обширныя показанія занимаютъ много страницъ. Они не погубили всхъ тогдашнихъ дятелей на революціонномъ поприщ, лишь благодаря Клточникову, который ежедневно передавалъ исполнительному комитету то, что показывалъ Гольденбергъ. Вслдствіе этого успвали скрыться и перемнить фамиліи и адреса вс скомпрометированныя Гольденбергомъ лица. Онъ выдалъ также Т. И., сказавъ, что прозжая по Юго-западной ж. д. и случайно находясь у окна вагона, онъ увидалъ недалеко отъ Одессы Т. И. Лебедеву, которая стояла съ желзно-дорожнымъ флагомъ у будки въ качеств сторожихи, и описалъ подробно ея примты. Такимъ образомъ правительство узнало о готовившемся покушеніи подъ Одессой.

Исполнительный комитетъ при помощи Богородскаго {Сынъ смотрителя крпости.} передалъ Гольденбергу, что ему извстны во всхъ подробностяхъ его предательства, а мотивы, которые онъ измыслилъ для ихъ прикрытія, не. могутъ оправдать его. Прочитавъ эти слова, Гольденбергъ повсился на полотенц. ‘Онъ врно понялъ наше письмо’,— сказалъ по этому поводу А. Д. Михайловъ,— оно подсказало ему, что онъ долженъ кончить самоубійствомъ’.

Вернувшись посл Одессы въ Петербургъ, Т. И. принимала дятельное участіе въ работахъ исполнительнаго комитета. Въ конц лта 1880 года она вмст съ М. Ф. Фроленко отправилась въ Кишиневъ, гд предполагался подкопъ подъ казначейство. Въ этомъ дл было много участниковъ, но оно не удалось, потому что почва близъ дома, откуда велся подкопъ, была песчаная. Потолокъ и стны подземной галереи обваливались по мр того, какъ она прокладывалась. Ставить же подпорки и строить деревянную обшивку было невозможно по мстнымъ условіямъ. Времени на устройство помщенія и начальныя работы ушло очень много. Участники предпріятія вернулись только въ октябр въ Петербургъ.

Въ первыхъ числахъ марта 1881 года М. Ф. Фроленко былъ арестованъ на квартир Кибальчича. Его собственная квартира, гд онъ жидъ вмст съ Т. И., была обнаружена полиціей. Такимъ образомъ Т. И. посл ареста мужа пришлось покинуть Петербургъ. Здоровье ея было очень расшатано и товарищамъ, хотя съ трудомъ, удалось убдить ее хать на Кавказъ лчиться. Но Т. И. не переносила бездйствія и пребываніе на Кавказ скоро стало ей невыносимымъ. Она вернулась въ Москву и была узнана на улиц жандармскимъ офицеромъ. Чувствуя за собой погоню, она ухала въ Петербургъ, бродила по улицамъ въ полномъ изнеможеніи, и была арестована близъ Николаевскаго вокзала.

Въ іюн 1883 года Тат. Ив—у перевели изъ Петропавловской крпости въ домъ предварительнаго заключенія. Я смотрла въ окно камеры, когда въхавшая во дворъ тюрьмы карета остановилась у подъзда. Изъ нея вслдъ за жандармскимъ офицеромъ вышла женщина небольшого роста въ арестантскомъ халат. Я тотчасъ узнала Т. И. Она шаталась отъ слабости и чуть было не упала, но оправилась и вошла въ канцелярію тюрьмы. Для насъ, заключенныхъ, не было тайной, что Т. И. очень плоха, и смерть ея ожидалась со дня на день. Однако перемна режима нсколько подняла силы больной, и въ іюл Т. И. присоединили къ партіи политическихъ каторжапъ, отправляемыхъ изъ Петербурга на Кару, въ числ которыхъ были и мы, осужденные по процессу 17-ти. Дорогой Т. И. стала предметомъ особой заботливости товарищей, и подъ вліяніемъ благопріятныхъ условій она замтно оживала. Бесды съ друзьями доставляли ей огромное удовольствіе: посл двухлтняго молчанія въ крпости она не могла наговориться. Изъ нашихъ разсказовъ она узнавала происшедшее за время ея заключенія и мысленно переживала событія истекшаго періода. На этапахъ, бывало, бесды продолжались до 2 и 3 часовъ ночи. Уже товарищи давно спали на парахъ, укрывшись одялами и халатами, а у желзной печки все еще сидитъ Т. И. на какомъ-нибудь ящик, въ которомъ мы везли посуду, необходимую для прокормленія громадной партіи политическихъ. Подл нея находятся одинъ или два собесдника. Кто-нибудь изъ нихъ подбрасываетъ изрдка полно дровъ въ печку, огонь снова разгорается, Т. И. гретъ руки и ноги посл холоднаго осенняго дня въ пути, ея волосы для дороги острижены, она часто откидываетъ ихъ со лба, и разговоръ, прервавшійся было, снова начинается и журчитъ въ тишин. Я никогда не выдерживала этихъ ночныхъ бдній и иногда видла уже 10-й сонъ, а группа у печки все еще продолжала разговаривать. Чаще другихъ въ бесдахъ участвовали П. С. Ивановская, П. Орловъ, Ин. Ф. Волошенко, Стефановичъ и иногда Ив. Вас. Колюжный. Отъ новйшихъ событій переходили къ прошлымъ, вспоминали погибшихъ товарищей и тхъ, которые томились въ крпости, описывали начало движенія и хожденіе въ народъ. Такимъ образомъ въ словесной передач создавалась и переживалась исторія всего прошлаго революціоннаго движенія.

На Кар Т. И. застала нсколько товарищей и друзей, съ которыми работала на вол, или съ которыми сидла въ дом предварительнаго заключенія до и во время большого процесса. Таковы были: H. А. Армфельдъ, С. А. Лешернъ, С. А. Иванова, Е. К. Брешковская и другія. Эти встрчи составили большое счастье для Т. И. и радовали ее душевно. Когда я пріхала на Кару, то нашла уже снова ухудшеніе здоровья Т. И. У нея открылись раны на ногахъ, и эти раны сдлались постоянными. Одн закрывались, а взамнъ ихъ появлялись другія. Он совершенно исчезли только за нсколько дней до смерти Т. И. Она ждала меня, чтобы начать перевязки, и я охотно принялась ухаживать за больными ногами Т. И., такъ какъ убждалась, что промываніе и перевязка облегчали ея страданія.

Не смотря на болзнь, Т. И. ходила быстрой походкой и старалась сама о себ заботиться и исполнять вс нужныя для того работы. Ее насилу убдили не стирать самой себ блье, какъ это длалось въ тюрьм, и этотъ трудъ взяла на себя С. А. Иванова.

Заключенные относились съ большой любовью и вниманіемъ къ Т. И. Она же продолжала быть дятельною, много работала и всегда была занята. Я упомянула уже, что надзирательница брала для насъ заказы съ воли и служила посредницей между заказчиками и нами. Работы эти состояли въ шить и въ различнаго рода вышивкахъ, боле или мене замысловатыхъ, которыя хорошо оплачивались. Вырученныя деньги оставались на рукахъ у старшаго жандарма и шли на наши общіе хозяйственные расходы. Т. И. старалась всегда получить на свою долю часть заказовъ, чтобы участвовать въ общей работ. У нея была поражавшая меня способность. Она умла вязать чулки за чтеніемъ, не глядя на работу. Читала она много и съ любовью. Въ промежуткахъ своего трудового дня она давала желающимъ уроки французскаго языка. Она же вела счеты нашего артельнаго хозяйства, которые были довольно сложны.

На Кар Т. И. очень любила выдлять церковные праздники изъ нашихъ сренькихъ буденъ. Въ такіе дни она тщательне обыкновеннаго занималась своимъ туалетомъ, надвала лучшее изъ того, что у нея было, не работала, а удляла больше времени прогулкамъ по двору и бесдамъ съ товарищами, читала какую-нибудь особенно интересную книгу, которую приберегала для подобныхъ торжественныхъ дней. Меня удивляло, какъ Т. И., сама неврующая, соблюдаетъ праздники, и я спросила ее объ этомъ. Она оживилась и, видимо довольная моимъ вопросомъ, сказала, что у нея остался только одинъ способъ общенія съ русскимъ крестьянствомъ и русскими рабочими: это — отмчать т дни, которые они празднуютъ. ‘Мн отрадно думать, говорила Т. И., что я праздную вмст со всмъ русскимъ народомъ, я хоть такимъ образомъ сливаюсь съ нимъ’.

Хворая Т. И. дотянула до середины лта 1887 года. Около 10 іюля температура у нея рзко поднялась, и вс признаки общаго туберкулеза обострились. Пролежала она не боле недли, сохраняя полное самообладаніе и спокойствіе. А работала и читала чуть ли не наканун еще смерти. Задолго до нея она указала П. С. Ивановской, въ какомъ бль и плать ее надо хоронить. Казалось, она исполняетъ важный долгъ, въ которомъ никто ей не можетъ помочь, но въ совершеніи котораго не должны ей мшать. Прощаясь со мной за нсколько минутъ до смерти, она протянула мн руку и тихо сказала: ‘я умираю’, а увидавъ слезы на моихъ глазахъ, проговорила: ‘не надо плакать’. Обращаясь къ П. С. Ивановской, она сказала такъ же тихо и съ перерывами: ‘напиши брату… роднымъ… благодари’… Потомъ она попросила переложить ее головой къ другому концу кровати, и какъ только это было исполнено, глаза ея остановились въ пристальномъ взгляд. Пораженная неподвижностью глазъ, я нагнулась надъ Т. И. и увидала, что она перестала жить.

V. Н. А. Армфельдъ.

Наталію Александровну Армфельдъ я не знала на вол и впервые увидала на Кар. Въ ней поражала постоянная самоотверженная готовность работать на тюрьму. Всякую тяжелую работу она брала на себя. Носила воду со двора, таскала дрова, пекла хлбъ и т. д. Одвалась она исключительно въ казенное платье и блье, хотя по тогдашнимъ тюремнымъ правиламъ это не было обязательно.

Въ страшные забайкальскіе морозы Наташа, какъ звали ее въ тюрьм, для своихъ продолжительныхъ прогулокъ во двор надвала или кофту, сшитую изъ казеннаго сукна на какой нибудь истертой подкладк или, въ крайнемъ случа, казенный полушубокъ, который очень мало грлъ, и шапку, которая отказывалась служить вслдствіе продолжительнаго употребленія.

Нельзя сказать, чтобъ семья Н. А. была бдная или жалла снабжать ее деньгами. Наоборотъ, мать, любившая ее до такой степени, что дважды совершала путешествіе изъ Москвы на Кару для свиданій съ дочерью, не жалла для нея ничего, и была бы рада выслать ей, какую понадобится, одежду. Но Н. А. просила кром денегъ ничего не высылать, а деньги отдавала тюрьмамъ.

Было много аскетизма въ ея образ жизни, вытекавшаго изъ благородства характера. Н. А. чувствовала и считала себя физически сильне своихъ товарокъ и съ радостью отдавала имъ свои силы. Отказъ съ ихъ стороны отъ жертвы не дйствовалъ на нее и не принимался ею въ соображеніе. Но дло въ томъ, что не замтно для самой Н. А. силы ея постепенно исчезали. Когда я ее увидала на Кар въ 1884 году, она была уже очень худа, щеки ввалились, были видны кости, обтянутыя кожей.

Если Н. А. указывали на истощеніе ея организма, просили беречься и обращать вниманіе на свое здоровье, она отшучивавалась, отмахивалась и увряла, что чувствуетъ себя превосходно. Тмъ не мене, во избжаніе переутомленія ея, товарищи освободили ее отъ дежурства по кухн, которое продолжалось недлю и требовало большаго напряженія энергіи, терпнія и силъ. Свои силы Н. А. растеряла по тюрьмамъ и разнымъ мытарствамъ. Два раза (1874 и 1875 гг.) она была арестована, когда ей было не боле 18 или 19 лтъ, она находилась подъ гласнымъ надзоромъ полиціи, подвергалась административной высылк, словомъ, проходила полный курсъ русскаго государствовднія. Административныя взысканія относились къ эпох чистаго народничества въ жизни Н. А., къ тому времени, когда она уходила въ деревню и жила среди крестьянъ въ качеств простой работницы. Въ ма 1879 г. Н. А. судилась кіевскимъ военнымъ судомъ по второму изъ такъ называемыхъ процессовъ ‘кіевскихъ террористовъ’. Въ результат этихъ процессовъ были казнены Осинскій, Брапшнеръ и Свириденко. Многіе изъ подсудимыхъ были приговорены къ каторг, въ томъ числ и Н. А. на 14 лтъ.

Такимъ образомъ годы молодости она провела въ тюрьм, что должно было оставить глубокіе слды на ея характер, на ея воззрніяхъ, на ея сужденіяхъ о людяхъ. Въ мнніяхъ ея иногда сказывалась наивность, обнаруживалось незнаніе жизни, что было вполн понятно, если принять въ расчетъ условія, въ какихъ ей пришлось провести лучшіе свои годы.

Семья Н. А. принадлежала къ потомкамъ генерала Армфельдъ, вызваннаго Петромъ I изъ Швеціи. Отецъ Н. А. былъ директоромъ московскаго Николаевскаго института, въ зданіи котораго и находилась его квартира. Н. А. училась въ институт, хотя жила при родителяхъ. Она была нсколько моложе Татьяны Ивановны Лебедевой, но он очень дружили и Т. И. часто посщала свою подругу.

Н. А. была музыкальна и очень хорошо рисовала карандашомъ. На Кар существовало нсколько ея рисунковъ, изображавшихъ сцены изъ нашей тюремной жизни и группы заключенныхъ. Иногда Н. А., которой также хорошо удавались каррикатуры, изображала себя въ боле или мене смшномъ вид. На одномъ рисунк она представила, какъ сама стоитъ у печки съ кочергой и обращаетъ въ бгство смотрителя Машукова. Сценка эта была взята изъ дйствительности. Машуковъ вошелъ однажды въ тюрьму, когда Н. А. собиралась сажать хлбы въ печку и, вооружившись кочергой, выгребала изъ печки золу. Смотритель, не разобравъ въ чемъ дло, вообразилъ, что Н. А. схватила кочергу, чтобы броситься на него, и пустился бжать изъ тюрьмы черезъ дворъ къ воротамъ. Онъ успокоился только тогда, когда очутился за ними и жандармы его уврили, что Н. А. Армфельдъ не только никого не обидитъ дйствіемъ, но даже словомъ, если ее не оскорбить.

Наталья Александровна была огромнаго роста, съ довольно рзкими чертами лица. Руки и ноги были очень большія. И не смотря на эти отрицательныя по отношенію къ красот черты, личность ея было привлекательна и мила. Въ тюрьм у нея было множество друзей, которыя горячо любили и умли цнить ее. Эта товарищеская любовь составляла счастье для Н. А. Она берегла ее отъ всякой тпи недоразумнія, которая могла бы нарушить гармонію дружбы. Особенно привлекателенъ былъ въ ней ея ясный нравъ, почти всегда ровный и веселый. Изрдка только сказывалась надломленность личной жизни Н. А., которая въ такія тяжелыя для нея минуты уходила въ свою камеру и никого не хотла видть. Только Т. И. Лебедева и Е. К. Брешковская всегда, даже во время самаго мрачнаго настроенія Н. А., имли къ ней доступъ. Вліяніе ихъ на нее было очень велико, въ чемъ она охотно сознавалась.

Н. А. получила превосходное образованіе и свободно говорила на трехъ иностранныхъ языкахъ. Больше другихъ ей правился англійскій языкъ: она восхищалась имъ и его грамматикой. Англійскую литературу она впала, пожалуй, не хуже русской и на Кар получала англійскіе газеты и журналы, которые ея мать спеціально для нея выписывала. Можетъ быть оттого, что Россія была для нея злою мачехою, она полюбила Англію какой-то родственною любовью и иногда мечтала ухать туда навсегда по выход изъ тюрьмы. Ея знаніе англійскаго языка сослужило большую службу мистеру Кенпапу. Когда онъ пріхалъ на Кару Н. А. уже была въ вольной команд. Въ то время она была единственнымъ человкомъ на Кар, который могъ давать объясненія Кеннану на родномъ его язык.

Находясь еще въ тюрьм, она давала уроки англійскаго языка С. А. Ивановой и мн. Пока мы читали, переводили или писали, Н. А., чтобы не терять времени, обыкновенно чинила свой гардеробъ. Я уже сказала, что онъ весь былъ сдланъ изъ казеннаго матеріала, былъ очень не великъ и требовалъ постоянной починки и исправленія.

Мать Н. А. жила въ Москв и была знакома съ Л. Н. Толстымъ, который черезъ нее раза два посылалъ Н. А. поклонъ. Онъ говорилъ матери, что, оставаясь теоретическимъ противникомъ революціонеровъ, онъ измнилъ свое мнніе о нихъ. Онъ пересталъ смотрть на нихъ, какъ на несуразныхъ или оголтлыхъ людей, и понялъ смыслъ ихъ дйствій и ихъ борьбы.

Это было въ пору увлеченія Льва Николаевича сапожнымъ ремесломъ, т. е. въ конц 1884 или въ начал 1885 г. Въ одномъ изъ своихъ писемъ мать Н. А. писала, что Л. Н. предлагаетъ ей прислать мрку своей ноги, такъ какъ онъ намренъ сшить ей башмаки. Но Н. А. отказалась, говоря, что не хочетъ, чтобы Л. Н. тратилъ время на шитье ея башмаковъ. Т. И. Лебедева не замедлила сострить, что Н. А. не посылаетъ мрки, потому что нога ея очень большая, а еслибы ножка была маленькая, она не задумалась бы послать мрку Льву Николаевичу. Наташа сама больше всхъ смялась этой шутк и увряла, что это правда. Но вс хорошо знали ея скромность и знали, что на самомъ дл ей непріятна мысль, чтобы Л. Н. тратилъ свое время на ея башмаки.

На пасхальной недл 1885 г. Н. А. выпустили изъ тюрьмы въ вольную команду. Вскор пріхала вторично къ ней на Кару мать и прожила съ ней нсколько мсяцевъ. Въ конц года Н. А. вышла замужъ за Комова и повнчалась съ нимъ.

Образъ жизни ея остался прежній. Она также много трудилась и работала, жила также бдно, какъ раньше въ тюрьм. А призракъ страшной болзни подкрадывался къ ней и смерть уже стояла за ея плечами. Лтомъ 1887 года у Н. А. родилась дочка и тотчасъ посл родовъ у нея появились признаки скоротечной чахотки. Она умерла въ сентябр того же года, а нсколько поздне умеръ и ребенокъ.

VI. С. А. Лешернъ-фонъ-Герцфельдъ

Софь Александровн Лешернъ суждено было жить въ переходное относительно женскаго вопроса время. Пути къ образованію, къ разнымъ профессіямъ, къ матеріальному обезпеченію посредствомъ собственнаго труда еще не были проложены. Но энергіи у С. А., не удовлетворявшейся жизнью въ провинціальной глуши, было достаточно, чтобы покинуть родительскій домъ и въ новыхъ условіяхъ строить свою жизнь. Когда въ 1870 г. открылись Первые женскіе курсы, подготовлявшіе слушательницъ къ изученію высшихъ наукъ, она поспшила въ Петербургъ. Здсь она впервые услыхала о соціалистическомъ ученіи, изучила его и стала на всю жизнь убжденной и ревностной соціалисткой. Въ Петербург же она познакомилась съ будущими членами кружка чайковцевъ, но не вошла въ него. Она была лтъ на 10 старше своихъ новыхъ друзей, а у молодежи разница въ годахъ составляетъ преграду къ полному сближенію. Кром того характеръ С. А. не обладалъ той гибкостью, какая необходима, чтобы слиться цликомъ съ организаціей. Натура у нея была властная, и я думаю, ей было бы трудно отречься отъ собственной воли настолько, чтобы стать лишь частью цлаго.

Отецъ С. А. былъ военный генералъ въ отставк и жилъ съ семьей въ имніи Меглецы Новгородской губерніи. Съ С. А., которая была его младшею дочерью, его связывала нжная дружба. Не сошедшись съ чайковцами, С. Ал. ршила самостоятельно испробовать свои силы въ осуществленіи общественныхъ задачъ. Возвратившись въ имніе отца, она основала школу для крестьянскихъ дтей, гд стала сама преподавать. Родители уступили флигель подъ школу, которая быстро росла и приняла значительные размры. Передъ Софьей Александровной встали и другія задачи. Она задумала поднять экономическое положеніе крестьянъ при помощи коопераціи. Ей понадобилась помощь для осуществленія своихъ плановъ. Первымъ учителемъ школы и помощникомъ С. А. въ Меглецахъ былъ нкто Гамовъ, поздне судившійся по длу Долгушина. Посл его отъзда С. А. отправилась въ Петербургъ и отыскала тамъ молодого человка, который былъ никто иной, какъ П. В. Засодимскій, ставшій поздне извстнымъ писателемъ. Дтельность въ деревн пришлась ему по сердцу. Онъ съ радостью согласился быть учителемъ и помогать С. А. въ ея начинаніяхъ.

Засодимскій оказался искуснымъ преподавателемъ. Работа въ Меглецахъ кипла. Была открыта общественная лавка и ссудосберегательное товарищество. Поздне, посл административнаго разгрома и гибели школы, равно какъ и другихъ предпріятій, Засодимскій описалъ эту эпопею въ повсти, названной имъ ‘Хроника села Смурина’.

Въ лиц помщицы Елизаветы Петровны Водяниной получился слабый и неясный абрисъ С. А., потому что въ своемъ описаніи Засодимскій оставилъ въ тни ея непреклонный характеръ и ея соціалистическія убжденія. Есть ли Кряжевъ въ повсти живое лицо, не извстно, но несомннпо, что его напряженную дятельность, его вру въ коопераціи, его разочарованіе въ палліативахъ,— все это пережила и перечувствовала С. А. Посл разгрома устроенныхъ ею учрежденій С. А. присоединилась къ кружку пропагандистовъ, отправлявшихся въ приволжскія губерніи, побывала въ нсколькихъ деревняхъ самарской губ. и была арестована въ Саратов.

Ее привезли въ Петербургъ въ домъ предварительнаго заключенія и присоединили къ процессу 193-хъ. Ее обвиняли въ пропаганд противъ правительственной власти, а также въ устройств ссудо-сберегательнаго товарищества въ Меглецахъ. Она была осуждена на житье въ Тобольскую губернію.

По просьб и ходатайству матери, ее помиловали, отдали на поруки отцу и подъ надзоръ полиціи. Но С. А. не стала жить въ невол. Она ухала изъ отцовскаго имнія съ твердымъ ршеніемъ навсегда порвать связи съ легальнымъ міромъ. Шелъ 187 8 годъ. Въ Россіи началъ прокладывать себ дорогу политическій терроръ, и ему отнын посвятила свою жизнь С. А. Она легко нашла способъ примкнуть къ тогдашнимъ террористамъ. Она и раньше была знакома съ Осинскимъ, теперь отыскала его и съ нимъ вмст ухала на югъ Россіи. Она стала помощницей его въ революціонныхъ длахъ и его другомъ. Такъ отвтила она на невозможность вести мирную просвтительную работу въ деревн.

Этотъ періодъ террористической дятельности занялъ въ жизни С. А. всего нсколько мсяцевъ, но по сил и яркости впечатлній и переживаній онъ равнялся годамъ. Уже въ январ 1879 года Осинскій и Лешернъ были арестованы въ Кіев, одновременно съ ними былъ арестованъ и И. Ф. Волошенко. Ихъ троихъ судили военнымъ судомъ въ ма того же года. Это былъ такъ называемый ‘первый процессъ кіевскихъ террористовъ’. Осинскій и Лешернъ были приговорены къ смерти. О. А. была первой женщиной въ Россіи, получившей смертный приговоръ. Для нея онъ былъ замненъ безсрочной каторгой, по лица, видвшія ее въ то время, знали, какое глубокое горе ей причинила эта замна, какъ искренно и сильно она предпочитала казнь долгосрочной каторг.

На Кар я встртила ее уже старухой. Густые остриженные волосы ея были совсмъ сдые, лицо въ морщинахъ. С. А. была сутулая, и это придавало ей еще боле старческій видъ. Она страдала хроническимъ катарромъ легкихъ, который зимой обострялся. Тмъ не мене С. А. трудилась цлые дпп. Ея движенія были быстры и ршительны. Она исполняла вс работы для себя самой и отбывала дежурства по кухн, которыя были для нея особенно трудны при ея больныхъ легкихъ. Наиболе замысловатыя вышивки по заказамъ съ воли, требовавшія особаго умнія и ловкости, исполнялись ею. Характеръ С. А. въ то время можно скоре назвать нелюдимымъ и замкнутымъ. Она часто избгала общества товарищей и проводила время одна въ своей камер. Всей душой она была привязана къ Е. К. Брешковской и Н. С. Смирницкой. Но и другихъ товарокъ она любила и въ особенности цнила въ нихъ все выдающееся, талантливое и доброе. Но она неохотно и критически принимала ршенія большинства и никогда слпо но подчинялась имъ.

Такіе люди черпаютъ свои нравственныя силы въ сознаніи своей правоты, но жизненный путь ихъ одинокій и тернистый.

VII. Н. С. Смирницкая.

Кто же была такая Надежда Семеновна Смирницкая, о которой я только что упомянула? Въ воспоминаніяхъ разныхъ лицъ о Кар говорится только о немногихъ моментахъ жизни Надежды Семеновны. Извстно, что она судилась по процессу 17-ти особымъ присутствіемъ сената въ 1883 году, была осуждена въ каторгу и умерла на Кар въ 1889 году, принявъ участіе въ массовыхъ самоубійствахъ, вызванныхъ истязаніемъ Н. К. Сигды. Но никто еще не длалъ попытки набросать портретъ Надежды Семеновны. Мн хочется хотя бы бглыми штрихами очертить ея милый образъ.

H. С. была дочерью священника одной изъ южныхъ губерній. Черты ея лица были до того правильны, суровы и строги, что казалось, будто для созданія ея послужилъ моделью одинъ изъ ликовъ святыхъ со старинной почернвшей иконы. Ея прямой и правильной формы носъ, небольшой лобъ, лишенный всякихъ особенностей, черные, гладкіе волосы, раздленные спереди проборомъ, опущенные книзу, голубые глаза, всегда сомкнутыя губы, безкровный оттнокъ на впалыхъ щекахъ,— все это было точно олицетвореніе старинной иконы.

На Кар, гд мн пришлось видть H. С., она была поразительно молчалива. Она двигалась и работала молча. Но случалось, что она оживлялась и говорила безъ умолку. Это было тогда, когда она находилась въ обществ дорогихъ и особенно близкихъ ей людей. Смялась она тогда весело и вся сотрясалась отъ смха.

Она обладала рдкимъ талантомъ длать все, что длала, превосходно и наилучшимъ способомъ. Такія руки, какъ ея, называются золотыми, Она наотрзъ отказывалась длать то, что могло выйти не совсмъ отлично. Бывало, кто-нибудь изъ насъ посовтуетъ ей или попроситъ ее сшить такую-то вещь или испечь что-нибудь, а Наденька, которая была немного своенравна, какъ истая дочь южной Россіи, стоитъ на своемъ, что она этого не сдлаетъ. Почему?— спросишь ее. ‘Да потому, что выйдетъ нехорошо’, отвчаетъ она, ‘и значитъ не стоитъ и длать’.

Въ этомъ суровомъ и непреклонномъ на видъ человк были заложены однако сокровища доброты, состраданія и нжности.

Когда пріхала на Кару Марія Васильевна Колюжная, родная сестра Ивана Васильевича Колюжнаго, мужа Надежды Семеновны, он поселились въ одной камер и больше никогда не разставались. Наденька не могла съ ней наговориться. Ол читали, работали и гуляли вмст. А когда Марья Васильевна пла въ тюрьм своимъ сильнымъ и красивымъ голосомъ, H. С. восхищалась и радовалась. Часто он строили планы будущяго, собирались посл каторги поселиться вмст втроемъ, т. е. Смирницкая, Колюжная и И. В. Колюжный. Но не жизнь соединила ихъ. Они умерли вс трое въ одинъ день отъ яда, принявъ добровольную смерть, чтобы хотя ею протестовать противъ истязаній заключенныхъ. Огромный запасъ высокаго самоотверженія, энергіи и нжной любви былъ отданъ смерти, и молодая жизнь цлой семьи пресклась.

VIII. Наша внутренняя жизнь.

Надюсь, читатели поймутъ, что, остановивши свой выборъ на Брешковской, Лебедевой, Армфельдъ, Лешернъ и Смирницкой, я не руководилась ни превосходствомъ этихъ лицъ надъ другими моими товарками, ни моими преимущественными симпатіями къ нимъ. Въ тюрьм были равныя имъ но моральной сил, а любила я многихъ. Но біографіи названныхъ лицъ были мн извстны боле другихъ и потому мн легче было говорить о нихъ.

Возвращаюсь, однако, къ внутренней жизни нашей тюрьмы. Видную роль въ этой жизни играла необходимость оказывать матеріальную помощь мужской тюрьм. Важное значеніе этой помощи признавалось у насъ всми безъ исключенія, и вс стремились внести свою лепту въ это полезное дло. Оно вызывалось тмъ, что средства мужской тюрьмы были очень ограничены, а заключенныхъ было много. Въ 1884 г. число ихъ доходило до 120 человкъ. Съ теченіемъ времени многіе вышли на поселеніе или въ вольную команду, иные умерли, а вновь осужденныхъ не присылали, такъ что въ моментъ раскассировати тюрьмы въ сентябр 1890 г. въ ней оставалось не боле 40 человкъ. Вся тюрьма страдала хроническимъ голодомъ. Къ весн обыкновенно появлялась цынга, да и вообще организмы были крайне истощены. Даже коменданты были до извстной степени заинтересованы въ помощи, которую женская тюрьма оказывала мужской, такъ какъ въ виды коменданта не могло входить, чтобы заключенные валились съ ногъ отъ цынги и истощенія. Разумется, пересылавшіяся нами суммы были не велики и колебались между 50 и 200 рублей, а въ годъ составляли отъ 500 до 700 р. Эти деньги получались частью отъ заказовъ, по главнымъ образомъ собирались изъ присылокъ нашихъ родственниковъ.

Мы стремились къ тому, чтобы обходиться своими средствами, не касаясь присылаемыхъ денегъ, но это не удавалось. Разсчетъ при этомъ строился на томъ, что большинство изъ насъ получали больничные пайки, т. е. пшеничную муку, вмсто ржаной, и немного больше мяса, чмъ при обыкновенномъ пайк. Но мы должны были на свои деньги покупать чай, сахаръ, сало для жаренія (масло было совсмъ изгнано вслдствіе своей дороговизны), мыло, сальныя свчи, спички, картофель и др. овощи. Ржаная мука, получавшаяся изъ тюремнаго вдомства, продавалась нами на сторону, и взамнъ ея пріобрталась пшеничная мука въ добавленіе къ той, которая полагалась отъ казны. Пшеничный хлбъ подавался къ чаю, а за обдомъ ли ржаной хлбъ, который покупался у арестантскаго старосты. Пшеничный хлбъ пекла Н. А. Армфельдъ, пока была въ тюрьм, а потомъ его отдавали печь на сторону женщин за плату. Вс эти финансовыя операціи производила для насъ надзирательница.

Случалось, что не было заказовъ, или присылки сокращались, и тогда мы были безсильны что-либо сдлать для товарищей, хотя и слышали, что они бдствуютъ, голодаютъ и болютъ.

Не смотря на эти случаи безпомощности съ нашей стороны, заботы о мужской тюрьм имли для насъ громадное значеніе. Получалась задача, объектомъ которой были не мы сами, при этомъ задача по размрамъ настолько была обширна, что она заставляла насъ напрягать силы, во-первыхъ, для работы, а во-вторыхъ, чтобы измыслить различные способы сбереженія и экономіи. Эта, созданная условіями жизни, цль длала нашу тюрьму похожей на муравейникъ, въ которомъ вс заняты важнымъ, всмъ имъ понятнымъ дломъ.

Бывали, конечно, у насъ часы досуга и они проводились въ оживленныхъ разговорахъ. По большимъ праздникамъ Наденька пекла куличи или булки изъ блой муки, а вечеромъ даже плись псни тми, у которыхъ были голоса.

Въ женской тюрьм не существовало своей особой библіотеки, а большая библіотека въ мужской тюрьм считалась также собственностью женской тюрьмы, и мы могли пользоваться ею. Въ виду этого, привезенныя нами съ собой книги, если мы того желали, отсылались въ мужскую тюрьму библіотекарю, и онъ вносилъ ихъ въ каталогъ библіотеки. Одинъ разъ въ недлю намъ разршалось отсылать прочитанныя книги и выписывать новыя. Отвозилъ ихъ на ‘Нижній промыселъ’ верховой казакъ или жандармъ, если случайно халъ по дламъ. Чтобъ книги не терялись и не портились дорогой, мы сшили изъ казеннаго сукна на холщевой подкладк большую сумку, которую надвалъ верховой черезъ плечо или клалъ впереди себя на сдло. Когда дежурный жандармъ вносилъ въ ворота сумку съ книгами, то очень часто у насъ поднимались волненіе и радостный шумъ, потому что присылка книгъ была единственнымъ событіемъ, нарушавшимъ однообразіе нашей жизни. Книги предварительно вносились въ жандармское помщеніе и только посл тщательнаго просмотра отдавались намъ. Хотя жандармы знали, что въ нихъ не закладываются письма и не пишется ничего, тмъ не мене процедура осмотра повторялась съ неизмнною акуратностъю.

Самыми выдающимися событіями этихъ первыхъ лтъ моего пребыванія на Кар были, несомннно, прізды къ намъ доктора Веймара. Мы воспользовались посщеніемъ тюрьмы забайкальскимъ губернаторомъ Хорошхинымъ и просили его разршить доктору Веймару лчить T. И. Лебедеву. Это было въ феврал 1885 г. Губернаторъ далъ свое согласіе и черезъ нсколько дней въ сопровожденіи смотрителя съ ‘Нижняго’ и жандарма пріхалъ къ намъ докторъ Веймаръ, тогда еще содержавшійся въ тюрьм.

Къ тому времени у насъ заболла А. И. Лисовская, и у Веймара такимъ образомъ оказались дв паціентки. Не смотря на обоюдное желаніе, и съ нашей, и съ его стороны, онъ отказывался посидть у насъ и выпить стаканъ чаю. ‘Но стану засиживаться у васъ,— говорилъ онъ,— начнутся доносы, и мн запретятъ здить къ вамъ и лчить васъ’. Онъ былъ крайне раздражителенъ, и казалось, что надзоръ для него физически непереносимъ. Ясно было, что онъ его мучаетъ и заставляетъ страдать.

Два раза правительство предлагало ему полное возстановленіе въ правахъ, если онъ подастъ прошеніе о помилованіи, и онъ оба раза отвергалъ эти предложенія.

Въ апрл того же года, какъ докторъ Веймаръ сталъ здить къ намъ, его выпустили въ вольную команду. Одновременно изъ нашей тюрьмы выпустили Н. А. Армфельдъ, А. И. Лисовскую, М. А. Колнкину и Розу Львовну Прибылеву. Но здоровье Веймара уже не могло поправиться. Къ концу зимы, когда онъ находился еще въ тюрьм, онъ сталъ очень кашлять. Мы съ болью прислушивались къ его кашлю и понимали, какъ опасна должна была быть чахотка для истощеннаго организма нашего новаго друга.

Когда онъ очутился въ вольной команд, населеніе обрадовалось, что можетъ пользоваться отличной медицинской помощью, и повалило къ нему. Прізжали изъ окрестностей, его звали къ далеко живущимъ больнымъ, дома тоже его осаждали больные. Онъ никому не отказывалъ въ помощи, хотя случалось, что паціенты платили ему черной неблагодарностью, и даже раза два паціенты изъ мстныхъ поселенцевъ его основательно обкрадывали. Въ август 1886 г. Веймаръ здилъ на ‘Средній промыселъ’ за 15 верстъ вверхъ по рчк Кар, гд лчилъ находившуюся при смерти жену священника. Онъ спасъ ее не только своими знаніями, по и тмъ, что былъ при ней сидлкой. Онъ не отходилъ отъ ея постели, пока не убдился, что она вн опасности. Но самъ поплатился жизнью. Возвращаясь со ‘Средняго’ къ себ домой, Веймаръ попалъ подъ проливной дождь. Было уже довольно холодно, а онъ халъ въ лтнемъ пиджак, какъ его засталъ зовъ къ больной. Разсказывая намъ объ этомъ случа, Веймаръ отвтилъ на наши сожалнія: ‘За то я спасъ ей жизнь, пусть поживетъ’.

Его собственная болзнь съ тхъ поръ ухудшилась въ такой степени, что конецъ его сталъ близокъ. Температура держалась высокая. Случались глубокіе обмороки, а такъ какъ Веймаръ жилъ одинъ въ домик, который купилъ на Кар, то положеніе его было даже опасно. Однажды онъ упалъ и пролежалъ на полу нсколько часовъ. Для ухода за нимъ перехала къ нему Р. Л. Прибылева. Веймаръ слегъ и больше не всталъ. Въ это же время умирала на Нижней Кар А. И. Лисовская. Веймаръ часто спрашивалъ о ней и, когда узналъ, что она умерла, воскликнулъ: ‘Ну, теперь очередь за мной!’ Онъ умеръ нсколько дней спустя.

Прошло 2 ¹/₂ года съ моего прізда на Кару. За это время не произошло ничего радостнаго, а были болзни и страданія, и все же этотъ періодъ наиболе счастливый въ исторіи карійской женской тюрьмы: онъ свтлый и ясный сравнительно съ мрачной эпохой, которая настала потомъ.

А. Прибылева.

‘Русское Богатство’, No 3, 1914