Мои воспоминания о Евгении Павловне Серебренниковой, Кролюницкий Юрий Александрович, Год: 1900

Время на прочтение: 11 минут(ы)

ВЪ ПАМЯТЬ ЖЕНЩИНЫ-ВРАЧА
Евгеніи Павловны Серебренниковой.

ЛИТЕРАТУРНЫЙ СБОРНИКЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
М. М. Стасюлевича, Вас. Остр., 3 лин., 28.
1900.

МОИ ВОСПОМИНАНІЯ О ЕВГЕНІИ ПАВЛОВН СЕРЕБРЕННИКОВОЙ.

Настоящія воспоминанія относятся къ тмъ годамъ, когда Е. П. Серебренникова училась въ Екатеринбургской женской гимназіи, и отчасти къ позднйшему времени.
Въ 1869 году я пріхалъ въ качеств учителя словесности классической гимназіи въ Екатеринбургъ, а вскор получилъ предложеніе заниматься и въ Екатеринбургской женской гимназіи. На мою долю досталось преподаваніе словесности въ V-мъ и VI классахъ (VII-го класса тогда еще не было).
Евгенію Павловну я засталъ въ числ ученицъ V-го класса, по правд сказать, хотя я скоро отличилъ ея даровитость и горячее увлеченіе знаніемъ и всмъ, что относится къ области чистыхъ, идеальныхъ стремленій, но въ этотъ годъ мн не пришлось близко познакомиться съ этой замчательной ученицей. Причиной тому было, съ одной стороны, довольно слабое развитіе класса, а съ другой, — и это главное — отвлеченность и туманность моихъ объясненій и неумнье приладиться, приспособиться къ характеру ученицъ.
На первыхъ порахъ мое преподаваніе и нкоторая требовательность въ приготовленіи уроковъ вызвали даже враждебное ко мн отношеніе со стороны нкоторыхъ ученицъ. Недли черезъ дв посл начала моихъ занятій произошелъ такой случай. Являюсь въ классъ, развертываю журналъ и вижу, что страница, на которой были вписаны фамиліи ученицъ и выставлены мною отмтки, вырвана. На мой вопросъ, кто это сдлалъ, я не получилъ никакого отвта даже и тогда, когда я объяснилъ, что спрашиваю не затмъ, чтобы наказать виновную, а для того, чтобы увриться, что это сдлано не по уговору отъ всего класса. Если,— говорилъ я,— это сдлано кмъ-либо изъ ученицъ по собственному почину, то для меня достаточно ея сознанія, и Богъ ее проститъ, если же въ этомъ выразилось враждебное ко мн отношеніе большинства, то я долженъ со всми прекратить занятія. При этомъ я далъ честное слово, что не только не буду просить о наказаніи виновной, но что все останется между нами. Когда и посл такихъ объясненій я не получилъ отвта, то объявилъ, что при такихъ обстоятельствахъ не могу продолжать занятій, и оставилъ классъ. Затмъ я разсказалъ о случившемся начальниц, г-ж Кукъ, женщин спокойной и разумной, и просилъ ее выяснить инцидентъ, не придавая однако своимъ дйствіямъ характера формальнаго слдствія, при чемъ заявилъ, что до выясненія этого случая не буду ходить на уроки.
Недлю спустя г-жа Кукъ извстила меня, что страница была вырвана одной ученицей Д., безъ согласія съ другими, за то, что я поставилъ ей единицу. Этимъ все и кончилось. Я пришелъ въ классъ и сказалъ, что теперь снова можно продолжать занятія, такъ какъ въ происшедшемъ не оказалось ничего, что бы нарушало мои отношенія учителя къ ученицамъ, и что я прошу объ этомъ случа забыть.
Хотя, какъ видно изъ сказаннаго сейчасъ, я и раздулъ нсколько этотъ печальный случай, но дти, чуткія ко всему, поняли, что я цню прежде всего искреннія человческія отношенія и ставлю выше всего ихъ собственный интересъ къ ученію. Это выразилось въ томъ, что боле впечатлительныя и серьезныя ученицы посл этого случая стали особенно внимательны на моихъ урокахъ.
Уже въ то время замтно выдлялась изъ всхъ Евгенія Павловна большими сочиненіями, писанными съ видимымъ увлеченіемъ, и своимъ крайне внимательнымъ отношеніемъ къ моимъ разсказамъ и объясненіямъ.
Съ переходомъ въ VI-й классъ число ученицъ значительно уменьшилось, причины чего не могу припомнить: въ этомъ класс ихъ оказалось уже только восемь. Въ то время для женскихъ гимназій программы преподаванія если и были опредлены, то лишь въ самыхъ общихъ чертахъ, а потому боле подробное распредленіе учебнаго матеріала зависло отъ преподавателя и Педагогическаго совта. Пройдя въ У-мъ класс курсъ теоріи словесности по выбраннымъ мною образцамъ, я въ дальнйшемъ преподаваніи ршилъ положить въ основу общее знакомство съ главными произведеніями новой русской литературы, начиная съ Грибодова и Пушкина, въ тхъ соображеніяхъ, что разнообразные вопросы, затрогиваемые ими, должны дать прочное міросозерцаніе, отправляясь отъ котораго, ученицы врне усвоятъ постепенное развитіе идеаловъ въ русской литератур и будутъ въ состояніи, при разсмотрніи вопросовъ литературно-общественныхъ, имть въ виду и историческую перспективу. Ошибался я или нтъ, но помню, что курсъ, пройденный въ VI-мъ класс, сильно интересовалъ всхъ ученицъ, тмъ боле, что онъ проходился въ форм ‘литературныхъ бесдъ’. Въ начал года я сообщилъ ученицамъ, какія произведенія, начиная съ Грибодова и Пушкина, он должны прочитать и въ какомъ порядк эти произведенія будутъ разбираться въ класс. Передъ разборомъ же каждаго произведенія въ класс, посл сообщенія краткой біографіи писателя, мною заблаговременно намчались т вопросы, которыхъ мы затмъ должны были касаться на урокахъ, для того, чтобы ученицы могли обдумать ихъ до урока. Самый урокъ состоялъ въ томъ, что, ставя намченные вопросы, я просилъ отвтовъ ученицъ, не указывая, кто изъ нихъ долженъ отвчать, а предоставляя это собственному ихъ желанію, интересу и умнью. При такой форм урока приходилось иногда, разбивать общій вопросъ на дополнительные, слышать разнорчивые отвты и руководить преніями ученицъ. Такимъ образомъ въ теченіе года были разобраны главныя произведенія Грибодова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Л. Толстого и Островскаго. Данная мною свобода высказывать свои мннія по всякому вопросу естественно должна была выдвинуть впередъ наиболе даровитыхъ и впечатлительныхъ ученицъ, которыя почувствовали живой интересъ къ урокамъ и принимали дятельное участіе въ бесдахъ. Въ этомъ отношеніи особенно выдлилась Евгенія Павловна, которая почти постоянно одна оживляла все классное преподаваніе и увлекала за собою всхъ подругъ своимъ дятельнымъ участіемъ въ разбираемыхъ вопросахъ. Правда, и вс другія ученицы съ вниманіемъ слдили за бесдой, но того пылкаго стремленія къ знанію, той неудержимой потребности высказаться, все разъяснить, той, наконецъ, живости и быстроты ума не было ни у одной ученицы въ такой сильной степени, какъ у Евгеніи Павловны. Нкоторыя изъ ученицъ не высказывались по скромности и застнчивости. Помню ученицу, Августу Михайловну Буторину, двушку тихую, молчаливо-сосредоточенную и крайне застнчивую, но съ добрымъ и постоянно ласковымъ выраженіемъ липа. Въ этой двушк съ перваго раза трудно было предположить ту беззавтную преданность длу на пользу другихъ — преданность до самозабвенія, которую Буторина проявила потомъ, основавъ до 40 школокъ домашняго обученія въ Шадринскомъ узд Пермской губерніи, и которая умерла отъ чахотки на учительской служб.
Евгенія Павловна имла на подругъ такое сильное вліяніе и пріобрла среди нихъ такой авторитетъ, что это замтно было съ перваго взгляда. Авторитетъ этотъ былъ чисто нравственнаго свойства, не вызванный какимъ-либо стремленіемъ къ нарочитому господству, популярности, что совершенно было не въ натур Евгеніи Павловны, отличавшейся и тогда способностью къ глубокимъ и живымъ увлеченіямъ въ самомъ высокомъ смысл слова. Однимъ словомъ, этотъ авторитетъ былъ не принужденнымъ и естественнымъ результатомъ ея богатой, даровитой натуры. Въ особенности же она была дружна съ подругами Качкой и Темниковой, такъ что вс три составляли всегда неразлучное тріо, которое можно было видть и въ класс, и въ перемны, и вн гимназіи.
Въ половин этого учебнаго года, помнится, вскор посл Рождества, произошло нчто, что еще тсне сблизило меня съ ученицами и дало мн возможность еще ближе присмотрться къ моей талантливой учениц — Евгеніи Павловн. Однажды у меня былъ въ VI-мъ класс послдній урокъ. Когда я выходилъ изъ класса, Евгенія Павловна попросила, нельзя ли мн остаться на нсколько минутъ, потому что имъ тремъ нужно поговорить со мной наедин. Я сказалъ, что буду ихъ ждать въ учительской и чтобы он пришли туда, когда вс разойдутся. Спустя четверть часа, двицы вошли въ учительскую и, какъ только вошли, то, помнится, самая восторженная изъ нихъ, К., упала на колни, и вс съ тревогой на лиц и со слезами на глазахъ стали умолять меня спасти ихъ. Пораженный такимъ отчаяніемъ, я сталъ разспрашивать ихъ. Оказалась обыкновенная въ т времена исторія. Двушки познакомились съ однимъ молодымъ человкомъ крайне радикальнаго образа мыслей. Рчи этого господина, обращенныя къ двушкамъ, до такой степени противоречили усвоеннымъ ими ране взглядамъ, что он были ошеломлены, выбиты изъ колеи, въ ихъ головахъ все пошло кругомъ. Я, насколько могъ, успокоилъ ихъ и общалъ помочь имъ разобраться въ хаос новыхъ мыслей и чувствъ. Я очень былъ тронутъ и разсказомъ ихъ, и тмъ довріемъ, съ которымъ он ко мн обратились и которое, какъ я былъ убжденъ, очень мало было заслужено мною. Приходилось однако подумать, какъ поступить.Внести обсужденіе вопросовъ, волновавшихъ горячія головы трехъ ученицъ, въ классное преподаваніе я не имлъ, какъ мн казалось, ни права, ни основанія,— я не могъ жертвовать всми для трехъ. Поэтому я обратился къ начальниц гимназіи за дозволеніемъ устраивать для ученицъ VI-го класса, которыя изъявятъ на то согласіе, внклассныя бесды по вопросамъ литературы и общественной жизни, интересующимъ ихъ въ данное время. Г-жа Кукъ, смотрвшая широко на дло воспитанія и относившаяся къ ученицамъ съ сердечной добротой, очень сочувственно приняла мой проектъ, и бесды начались. Он продолжались въ теченіе полугода по 2 раза въ недлю, приблизительно съ 4-хъ до 6-ти часовъ вечера, посл уроковъ. На нихъ нердко присутствовала и начальница гимназіи. Обыкновенію собирался почти весь VI классъ. Не имя строго опредленной программы, эти бесды не носили опредленнаго характера, — здсь говорилось обо всемъ, что интересовало въ данный моментъ моихъ собесдницъ, и большею частію происходилъ свободный обмнъ мнній подъ моимъ руководствомъ и предсдательствомъ. Моя задача состояла въ томъ, чтобы въ ‘хаотическое состояніе мыслей’ внести порядокъ и тмъ содйствовать усвоенію боле стройнаго міросозерцанія и предохранить отъ разрушительнаго скептицизма. Нердко мы обходились безъ всякаго чтенія, разговаривая, выясняя какой-либо вопросъ съ разныхъ его сторонъ, очищая его отъ ‘крайностей’, которыя въ ту эпоху, такъ сказать, носились въ воздух. Если я видлъ, что выясненію какой-нибудь мысли можетъ помочь та или иная популярная статья, я читалъ эту статью въ выдержкахъ съ своими разъясненіями. Если было желаніе со стороны ученицъ получить какія-либо разъясненія по поводу дома прочитанной книги или статьи, то и это служило предметомъ бесдъ. Въ особенности, помню, часто вызывали недоумніе статьи Писарева по многимъ вопросамъ. Крайніе выводы этого писателя, при увлекательномъ и легкомъ изложеніи, неотразимо дйствовали на убжденіе молодежи, а потому статьи его очень часто служили также предметомъ нашихъ бесдъ.
Само собой разумется, что крайности, заключавшіяся въ нихъ, я старался сглаживать и вводить въ правильное русло въ томъ смысл, какъ я самъ понималъ. Такъ какъ участницами бесдъ были молоденькія 15-лтнія двушки, то, разумется, большой самостоятельности мнній и какихъ-либо сильныхъ возраженій съ ихъ стороны ожидать было трудно, а потому я, руководитель ихъ, прекрасно сознавалъ, какая нравственная отвтственность лежала на мн при моемъ преобладающемъ вліяніи на все направленіе бесдъ. Нужно было держаться посредин: не брать на себя роли ментора, не любящаго возраженій, и не ослаблять тхъ откровенныхъ отношеній, при которыхъ только и можно было достигнуть предположенной цли.
Какъ всегда бываетъ, такъ было и здсь: большинство ученицъ, при несомннномъ интерес, проявляло лишь пассивное сочувствіе къ бесдамъ, и только нкоторыя оживляли ихъ активнымъ участіемъ. Евгенія Павловна, какъ всегда и всюду, явилась и здсь самой дятельной участницей въ разговорахъ, проявляя неослабный интересъ и живое увлеченіе ихъ содержаніемъ. Безъ нея наши бесды никогда не имли бы того одушевленія, того интереса, какой он имли. Живая мысль, неустанное исканіе крпкаго основательнаго убжденія и ея альтруистическая натура уже въ то время составляли ея отличительныя черты.
На этихъ же бесдахъ возникла мысль о литературно-музыкальныхъ вечерахъ для ученицъ гимназіи, начиная съ IV класса. Такихъ вечеровъ, на которыхъ читались самими ученицами небольшія беллетристическія произведенія и стихотворенія, а также разъигрывались на рояли музыкальныя пьесы, было устроено, кажется, два или три.
Мн, впрочемъ, недолго пришлось послужить въ Екатеринбург. Въ начал слдующаго же лта я перехалъ въ Саратовъ. Передъ моимъ отъздомъ Евгенія Павловна вмст съ К. и Т. пришли ко мн на домъ проститься и высказать свою благодарность за мои учительскія отношенія къ нимъ. Вс ученицы VI класса поднесли мн свои фотографическія карточки въ обмнъ на мои. Но не это главнымъ образомъ было для меня дорого. Мн было дорого то, что я видлъ, какія теплыя, сердечныя отношенія остались ко мн у ученицъ. Я видлъ, что если не со всми ученицами, то съ нкоторыми изъ нихъ у меня осталась крпкая нравственная связь. Это было тмъ боле для меня дорого, что я, скажу откровенно, сознавалъ свои недостатки въ отношеніи опытности въ преподаваніи и умнья подходить къ ученицамъ просто, безъ всякаго менторства. Но, должно быть, женское сердце чутко къ тому, что скрываетъ за собой сердечное отношеніе къ человку. По крайней мр, это вполн справедливо въ отношеніи нкоторыхъ моихъ ученицъ Екатеринбургской женской гимназіи того времени и въ особенности Евгеніи Павловны. Евгенія Павловна и посл не прерывала со мной сношеній и всегда относилась ко мн съ такимъ чувствомъ благодарности, что мн становилось совстно: такъ эта благодарность была несоразмрно велика съ моими скромными заслугами.
Переписка моя съ Евгеніей Павловной началась ея длиннымъ письмомъ ко мн въ Саратовъ, которое, къ сожалнію, у меня не сохранилось. О содержаніи письма вполн можно догадываться по предъидущимъ строкамъ моихъ воспоминаній — это было изложеніе сожалній о прекращеніи моихъ уроковъ и бесдъ и о томъ, что посл моего отъзда въ VII-мъ класс все измнилось.
Черезъ годъ посл этого Евгенія Павловна, окончивъ курсъ въ женской гимназіи, поступила на медицинскіе курсы. Помню изъ утраченнаго мною письма, которое она писала уже съ курсовъ, ея восторгъ, что исполнилась, наконецъ, ея завтная мечта и что она со всмъ жаромъ принялась за то, что она считаетъ святыней.
Черезъ годъ, узжая изъ Петербурга домой на лтнюю вакацію, Евгенія Павловна неожиданно для меня безъ предупрежденія захала въ Саратовъ, повидаться со мной, сдлавъ круговой путь изъ Петербурга въ Саратовъ и изъ Саратога въ Екатеринбургъ. Пробыла она у меня въ семейств три дня и я нашелъ въ ней ту же глубокую вру въ свое дло, ту же живость и неугомонность мысли и сердца. Ее въ особенности занимала и восхищала тогда мысль, что врачебная дятельность должна быть дятельностью по преимуществу женской, и что женщины-врачи нравственно обязаны это служеніе сдлать чистымъ, неподкупнымъ и благотворнымъ для общества. Много было нами переговорено въ эти три дня, но всего не припомнишь. Время было такое, когда русская женщина въ первый разъ выступала на арену общественной дятельности, и разговоры наши съ Евгеніей Павловной главнымъ образомъ касались этой темы, а также вообще дятельности интеллигенціи. Конечно, убжденія Евгеніи Павловны въ эту эпоху уже окрпли, но ея духъ всегда былъ такъ настроенъ, что она, какъ писала потомъ въ одномъ изъ писемъ ко мн, испытывала съ одной стороны величайшее несчастіе отч’ несоотвтствія силъ и желаній. а съ другой и величайшее счастье отъ того, что стремленіе къ идеальному не оскудваетъ въ ея душ. Хотя эти слова заимствованы мною изъ письма, относящагося къ боле позднему времени — служб ея въ Перми, но я ихъ нарочно привелъ здсь, такъ какъ они ярче всего характеризуютъ Евгенію Павловну во вс періоды ея жизни.
Второй разъ мн пришлось повидаться съ Евгеніей Павловной уже тогда, когда она служила врачемъ и была замужемъ за докторомъ Павломъ Николаевичемъ Серебренниковымъ. Въ это время я служилъ учителемъ уже въ Нижегородской классической гимназіи. Евгенія Павловна съ Павломъ Николаевичемъ хали на Парижскую всемірную выставку, и они завернули ко мн не боле какъ часа на два, на три, проздомъ черезъ Нижній. При такомъ кратковременномъ свиданіи (хотя оно и было продолжено тмъ, что я проводилъ ихъ по желзной дорог до станціи ‘Черное’), конечно, нельзя было о многомъ переговорить. Но я былъ радъ за Евгенію Павловну, встртивши въ лиц Павла Николаевича одного изъ тхъ людей, которые сразу производятъ безошибочное впечатлніе человка беззавтной доброты, спокойнаго характера и душевной ясности. Я это и высказалъ Евгеніи Павловн, а она подтвердила, что я не ошибся и что она вполн и глубоко счастлива въ своей семейной жизни. Правда, у Евгеніи Павловны въ это время уже появились нотки разочарованности, но кто изъ насъ, желавшихъ сдлать многое и сдлавшихъ мало, не носитъ въ себ этого чувства? Душа ея, вс ея мысли, весь ея нравственный обликъ остались т же, какъ и прежде, но измнившіеся люди, измнившіяся условія сдлали то, что при всей прежней энергіи души являлось по временамъ разочарованіе и усталость. Лучше всего такое состояніе выясняетъ сама Евгенія Павловна въ своихъ письмахъ: ‘Про себя скажу’, пишетъ она, ‘матеріально живется хорошо, но душевнаго спокойствія найти не можемъ. Очень ужъ мы одиноки среди новаго поколнія’ {Письмо писано въ август 1894 г.}. Въ другой разъ она пишетъ: ‘Грустно, Александръ Васильевичъ, подчасъ и даже не подчасъ, а весьма и весьма часто! Личныя связи рушатся то смертью, то долгой разлукой, то нравственной перемной. Время идетъ… Хочется сказать: стой, солнце, не движись, луна, дай что-нибудь сдлать, дай дла, дай радости, дай жизни! А иной разъ и забудешь, что время идетъ, и чувствуешь себя не только молодымъ и свжимъ, а, кажется, не прочь и дурить, какъ бывало въ гимназіи — такъ будто все это недавно было! Какъ въ минорномъ, такъ и въ мажорномъ настроеніи такъ дороги старыя воспоминанія и связи, какъ будто какой-то драгоцнный сосудъ, въ который сложены лучшія сокровища души’.
Посл описаннаго свиданія я видлся съ Евгеніей Павловной еще только разъ, когда она съ Павломъ Николаевичемъ прізжала въ 1896 году на выставку въ Нижній. Нельзя было въ то время и предвидть, что черезъ полгода я услышу о смерти дорогой для меня, по той глубокой нравственной связи, которая между нами установилась на всю жизнь, моей бывшей ученицы. Евгенія Павловна была полна силъ и здоровья и ни на что не жаловалась. Передъ ней и передъ Павломъ Николаевичемъ вставало дло, которымъ въ особенности былъ увлеченъ послдній,— дло народнаго образованія. Въ это свиданіе Евгенія Павловна вмст съ бывшей моей ученицей и ея подругой, учительницей сельской школы, Елизаветой Михайловной Буториной, провела нсколько часовъ у меня, оживленная и веселая. Вечеромъ же я до поздняго часа пробылъ на томъ пароход, на которомъ должна была на слдующее утро спшно хать въ Пермь къ своимъ обязанностямъ Евгенія Павловна. Особую оживленность придавало нашей бесд и то, что мы очутились какъ бы въ тсномъ родномъ кругу, съ дорогими давно невидавшимися друзьями: кром Евгеніи Павловны, Елизаветы Михайловны, я здсь въ первый разъ посл отъзда изъ Екатеринбурга встртилъ еще одну мою ученицу (по Екатеринбургской гимназіи) Елизавету Петровну Калачеву (урожд. Качку), мать взрослыхъ дтей, которыми она была счастлива, видя ихъ хорошее направленіе.
Поршили мы съ Евгеніей Павловной, что на слдующее лто я пріду погостить въ Пермь, съ тмъ мы и распрощались. Въ наступившемъ затмъ 1897 году я получилъ отъ нея и Е. М. Буториной поздравительную телеграмму съ новымъ годомъ, а 19 апрля того же года меня поразила, какъ громомъ, печальная телеграмма отъ Павла Николаевича о кончин Евгеніи Павловны.
Что сказать объ этой преждевременной потер? Слова слишкомъ банальны, безсильное слово не въ состояніи выразить того, что чувствовали ея друзья, сроднившіеся съ ней глубоко по духу. Приходило и приходитъ теперь въ голову одно, что заставляетъ щемить и болть сердце — это неотвязчивый вопросъ: зачмъ рано гибнутъ такія силы, зачмъ переживаешь такія гнетущія душу потери? Но вопросъ такъ и остается вопросомъ, и только въ душ ощущаешь апатію къ жизни, и т воспоминанія, которыя прежде поднимали духъ, кажутся теперь ненужными и тяжелыми.
Надюсь, что читатель извинитъ мн, если я, старикъ-учитель, цня память дорогого человка, внесъ въ свой разсказъ, можетъ быть, ненужныя подробности и все-таки не съумлъ достаточно рельефно обрисовать личность покойной Евгеніи Павловны. Скажу только, что писалъ я наболвшимъ сердцемъ, и ужъ одно это не могло дать свободы моему перу.

А. Кролюницкій.

2 апрля 1898 г.
Нижній-Новгородъ.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека