Могильщик
Могильщик
———————-
Могильщик, Кондурушкин Степан Семенович, Год: 1903
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Степан Семёнович Кондурушкин
Источник: Кондурушкин С. С. Сирийские рассказы. — СПб.: Товарищество ‘Знание’, 1908. — С. 143.
На нём лежала обязанность хоронить всех мертвецов в Рашее. Он зарывал их и в одиночку на кладбище, клал и в общую пещеру, смотря по желанию родственников. В пещере ему был известен каждый гроб так же хорошо, как музыканту клавиши рояля. Там он расставлял гробы рядами, причём наиболее уважаемым мертвецам отводил и наиболее почётные места, ближе к переднему углу пещеры.
Рассердившись на родственников какого-либо мертвеца, он производил в пещере перестановку, причём виноватый получал менее почётное место. Когда пещера наполнялась, могильщик выбрасывал оттуда все гробы, кости сгребал в одну кучу и зарывал в яму, а из досок делал новые домовины для своих мрачных и молчаливых гостей.
Все в городке уважали могильщика Исбира и даже боялись его. Боялись его не потому, что он занимался таким мрачным и страшным ремеслом. Нет. В маленьком городке дикого Антиливана жизнь текла так тихо, так мало отличалась от смерти, что и самая смерть не казалась такой ужасной, какой она кажется в больших оживлённых городах. Здесь, на высоте шести тысяч футов над морским уровнем, среди серых неподвижных скал, в горной пустыне, жизнь примирялась со смертью и почти без страха подавала ей свою трепетную руку… Жил человек тихо, умер — тоже лежит тихо под раскалёнными солнцем камнями. Седая тишина высокого Антиливана разрешила трудную загадку жизни и смерти…
Могильщика Исбира боялись и уважали просто потому, что он и с живыми людьми обращался так же беззастенчиво и властно, как и с мёртвыми. Он не делал большой разницы между теми и другими. На всех людей он привык смотреть, как на своих должников, которые рано или поздно к нему придут и заплатят свою обычную дань.
Богатым он прямо говорил:
— Ну, а с тебя я никак меньше мажиди взять не могу, хоть и не торгуйся…
И богач старался куда-нибудь спрятаться от бесцеремонного могильщика Исбира.
— Дёшева теперь смерть, — жаловался Исбир. — Дёшева, дешевле редьки. Яму ему вырой между скалами, опусти его туда, зарой, смотри, как бы шакалы его не поели, и за всё это каких-нибудь шесть пиастров! [*] Священнику дают столько же, как и мне. А разве у него такая работа, как у меня? Помашет кадилом, попоёт, почитает — и делу конец. Разве это трудно? Нет, дёшева теперь стала смерть. Раньше я разве столько получал!..
[*] — Около 40 копеек.
Вечно счастливое для всех, милое прошлое!..
Кроме этого ремесла, у Исбира было и другое, на которое он смотрел, впрочем, как на занятие побочное. У него была замечательно прочная голова. Головой этой он колол орехи, разбивал доски, ломал палки… Если ему случалось с кем-нибудь повздорить и подраться, то рук он никогда не пускал в ход, а бил противника головой. Ударит его лбом по голове, тот и завертится на месте, как больная овца, и упадёт. Вот Исбир и колол своей головой на потеху публики всё, что ни попало. Делал он это, конечно, не иначе, как за деньги, и только перед турецкими чиновниками. Исбир их уважал и боялся. Во-первых, потому, что они были — власть, во-вторых, потому, что в его обязанности совсем не входило хоронить мусульманских покойников. Христианам же, своим будущим клиентам, разве мог он, могильщик Исбир, выставлять себя на потеху?
Возьмёт, например, Исбир штук пять больших орехов, придёт к каймакаму [*] на дом и скажет:
[*] — Уездный начальник.
— Мир тебе, владыка!
— И тебе мир, — ответит каймакам. — Что скажешь нового, Исбир?
— Вот пришёл я, мой господин, съесть эти орехи в твою честь.
— Ну, ешь, — скажет каймакам.
Положит Исбир орех на каменный пол, нагнётся, стукнет лбом, разобьёт и съест. И так сделает со всеми… Каймакам посмеётся и даст ему за искусство бишлик [*], а то и больше.
[*] — Около 20 к.
Главной чертой Исбирова характера была страшная нелюбовь ко всему новому. Привыкши иметь дело с мертвецами, которые повиновалась ему во всём и беспрекословно, он хотел, чтобы и живые люди его слушались так же безропотно. Не любил он новшества ни в чём. Он требовал, чтобы гробы были одинаковой формы, чтобы убирали мёртвых тоже одинаково по его указаниям.
— Разве я не знаю, как мертвецу лучше! Делайте так, как я говорю вам, — прикрикивал он на плачущих родственников.
Нетерпимость Исбира выходила далеко за круг его постоянных обязанностей. Он вмешивался и в другие дела города, всюду внося свою раздражительность и вражду к новшествам. Так, в Рашее не было ключевой воды. Весь город пил круглый год из особых ям, наполнявшихся в зимнее время дождевою водою. А в конце лета месяца два рашейцам приходилось даже возить воду из соседней долины, часа два пути от города. Начали рашейцы поговаривать о проведении воды с Гермона по трубам. Исбир стал смеяться:
— Продайте своих жён, лошадей и ослов, проведите хорошую воду по трубам, да некому будет её пить. Свежей воды захотели. Деды ваши хуже вас были, хуже вас жили?!.
Надоело рашейцам ездить по горным тропинкам. Вздумали они просить турецкое правительство прислать им знающего человека, который построил бы им шоссированную дорогу. Исбир опять начал смеяться:
— Вот построит вам правительство дорогу на ваши деньги, а дома ваши разрушит… И будут по хорошей дороге бегать к вам волки да шакалы. Потом придут сюда другие люди и купят у вас землю за гроши, сядут на вашей земле, сами разбогатеют, я, вас выгонят или в батраки возьмут…
И не проводили рашейцы воду. И дорогу не строили.
Из христиан Исбир более всех уважал учителя, и то, может быть, потому, что тот отличался не меньшим властолюбием, чем он сам. Привыкнув в школе распоряжаться учениками, как вещами, учитель не допускал для людей никакой свободы, и порицал мирных граждан за многое.
Известно, нет на свете никого нетерпеливее могильщика, учителя и монаха.
Исбир весьма одобрял строгости учителя, и иногда нарочно приходил в день порки учеников полюбоваться их страданиями. Виновные выстраивались в ряд, безропотно выходили один за другим и без слов подставляли под удары свои пятки.
Два ученика закручивали в фаляка [*]ноги ученика, а учитель, сидя на стуле, медленно и сосредоточенно колотил по пяткам, высчитывая положенные удары. Исбир одобрительно кряхтел и говорил наказанным, что эта благодать зачтётся им в царствии небесном.
[*] — Фаляка — петля на палке.
Говорил это он уверенно, и все соглашались с ним. Кому же, как не могильщику, знать все правила и обычаи небесного царствия?..
Насладившись поучительным зрелищем, Исбир шёл к своим мертвецам и долго копался там, роя запасные ямы или расчищая кладбище от камней.
Однажды в городок, первый раз от сотворения мира, заехал какой-то еврей с европейским товаром. Привёз он вещи невиданные. То были чёрные, стальные, дешёвые карманные часы и зонтики. Еврей навешал себе на грудь и живот целые десятки часов, развернул над собой зонтик и прошёлся по базару. Весь городок собрался посмотреть на диковинного человека в шляпе, принёсшего с собой невиданные вещи. О часах жители городка ещё имели некоторое смутное представление. Они слышали о существовании железной машины, показывающей время, но о таких маленьких часах, которые можно положить в карман, они не слыхали. О зонтиках — и подавно. Такие диковинные вещи — и так дёшево!
Заволновался городок. К еврею потянулись покупатели. Скоро торговец распродал почти всё, что привёз. По улицам, на фоне красновато-серых скал и такого же цвета домов, замелькали тёмные пятна зонтиков. На кунбазах [*] против живота заболтались часы со стальными блестящими цепочками. Обыватели сразу разукрасились и почти совсем не сидели дома. Все бродили по базару. Всем приятно было полюбоваться, как играют на цепочке солнечные лучи, справиться посреди улицы — который час, или пройтись, хотя бы без дела, под горячими лучами сирийского солнца, спрятавшись под тень диковинной ходячей палатки.
[*] — Кунбаз — лёгкая верхняя одежда, наподобие длинной рубахи, в обтяжку.
Могильщик Исбир в это время как раз производил поправку в своей мрачной приёмной. Возвращаясь к обеду домой и проходя по базару, он вдруг увидел старого Фаргуда, который расставил высоко над головой какую-то странную, круглую, чёрную палатку.
Исбир остановился, оглядел его с ног до головы, и мрачно прохрипел:
— Откуда это? Что такое? Смотрите, люди добрые, какую он себе палатку купил! Растаять боится, умирать не хочет! Не-е-ет, придёшь ко мне, сколько ни закрывайся от солнца! Солнца испугался?! А!
Фаргуд поспешил поскорее сложить свой зонт и юркнул за угол.
Идёт Исбир дальше. Смотрит: у Дагера на животе какая-то светлая штучка мотается.
— Что это? — спросил Исбир мрачно.
— Часы! — ответил Дагер и хотел было улизнуть.
— Часы! — воскликнул Исбир. — Да ты разве эфенди, чиновник, что тебе часы понадобились? Твой отец разве носил часы?! Без часов жил, без часов я и закопал его. Не знал он даже — сколько лет на земле жил. А ты хочешь, чтобы я тебя положил в землю с часами? Сниму, мой господин, сниму. Ни на этом, ни на том свете часов тебе не нужно, мой господин. Великий Боже! Кажется, сегодня все одурели.
Ходит Исбир по базару и смотрит всем прямо на животы, украшенные часами, смотрит так, точно дыру в животе глазами вертит. Кто ни увидит Исбира, прикроет руками часы и прошмыгнёт в первую лавку.
А зонтики так и разбегаются от него по переулкам в узкие проходы между серыми домами.
Попытались было и над Исбиром посмеяться. Досадно было, что он всех учит. Выбрался такой смельчак, подошёл к нему и говорит:
— Возьми с меня, Исбир, пиастр и похорони у меня осла. Умер сегодня, бедняга!
Исбир смерил дерзкого взглядом с ног до головы, потом ответил:
— Если ты и сам умрёшь, то цена тебе не дороже будет твоего осла. Но ты, по-видимому, его глупее, потому похороню тебя даром.
И пошёл. Убил и пошёл! Пошёл он прямо к учителю, которому и рассказал, что видел в городе. Долго они о чём-то разговаривали. Наконец Исбир вышел на базар и, многозначительно осматриваясь по сторонам, направился прямо к торговцу новыми диковинными вещами. Пришёл и… купил себе часы и зонтик.
Быстро разнеслась по городу весть, что могильщик Исбир сам купил себе часы и зонт. Все вздохнули свободнее.
— Слава Богу! Значит, теперь не будет других попрекать, — подумал каждый.
Но могильщик Исбир, очевидно, что-то замышлял. Часов он на себя не надевал, зонтика над собой не раскрывал, ходил мрачно и сосредоточенно.
В первый же воскресный день, после обеда, базар наполнился народом. Все навесили на себя часы и раскрыли над головами зонтики, намереваясь пощеголять купленными заморскими вещами. Какие хитрые эти франжи! Чего только они не выдумают!
Вдруг, в конце базара появился могильщик. Шёл он медленно, важно, точно за гробом самого богатого покойника.
Но кто это с ним рядом? Какое чудовище?
У Исбира была собака. Он купил её в Курдистане маленьким щенком, вскормил её, вместе с ней ел и чуть ли не спал. Курдские собаки отличаются громадною силою, смышлёностью и ловкостью. Исбиров пёс удался на удивление. Это был не пёс, а лев. Громадный, с красными глазами и всклокоченной шестью, он всегда медленно шёл за Исбиром на могилы, готовый по первому знаку хозяина растерзать и человека, и привидение.
А теперь Исбир нарядил своего друга по-праздничному: на шее у него болтались на стальной цепочке часы, а над мохнатой его головой Исбир сам нёс новомодную палатку.
Так они обошли весь базар.
Через полчаса не было видно кругом ни одного зонтика, ни одних часов!