Въ настоящее время не остается, конечно, ни малйшаго сомннія что отрицательное направленіе нашей литературы уже пережило цвтущій періодъ своей дятельности. Нтъ въ немъ ни вождей особенно храбрыхъ, ни единства сколько-нибудь внушительнаго, ни поклонниковъ многочисленныхъ, даже имя, которымъ ихъ окрестилъ И. С. Тургеневъ, и то износилось: нигилисты называютъ себя теперь уже не нигилистами, а реалистами. То было слово слишкомъ ядовитое, слишкомъ напоминающее о ничтожномъ количеств идей вращающихся въ ихъ сред. Нигилистамъ было объяснено что отрицаніемъ да порицаніемъ вчно отдлываться нельзя, что обществу нужна какая-нибудь положительная, осязаемая, а не отрицаемая только дятельность. Вотъ съ того-то времени нигилисты и стали выдавать себя служителями естествознанія и обращаться въ реалистовъ.Вкъ реалистовъ, значитъ, весьма еще недолгій, и какъ они уже устарли, до какихъ несообразностей договорились! ‘Насъ совсмъ не поняли’, твердятъ теперь боле догадливые изъ нихъ, вглядываясь въ свое собственное изображеніе поднесенное имъ искусною рукой г. Тургенева. Кто выдумалъ что мы ничего не длаемъ и ни на что не опираемся? А лягушка, а скальпель, а микроскопъ, на которые мы указали какъ на могущественныя орудія общественнаго развитія! Всего этого, положимъ, мы не держали въ рукахъ, но это однакоже не помшало намъ дойти до самыхъ реальныхъ, почти анатомическихъ взглядовъ. Не мы разв доказали идеалистамъ что міръ ‘прокисъ’, что поэты и эстетики не нужны, историки и экономисты безполезны, что женщинъ слдуетъ обмущинить, а семьи обратить въ артельныя мастерскія? Не нами разв предложенъ былъ проектъ уничтоженія историко-филологическаго факультета и. подробно развита идея компаніи реалистовъ, которые бы на собранныя тысячи организовали систему гимназій, гд преподавалось бы все, за исключеніемъ грамматики, языковъ, словесности и исторіи? А реальная критика, реальная поэзія, реальный способъ ршенія разныхъ вопросовъ — разв всего этого недостаточно чтобы дятельность наша была вполн осязаема? Увы, жалкія права на извстность! ухватившись ради отрицанія за реализмъ, вы на самомъ дл оказались крайними идеалистами, потому что то съ чмъ вы были знакомы, чему дйствительно учились, то вы поставили ни во что, а то что вычитали изъ случайно попавшихся естественно-историческихъ книжекъ, вы по новизн предмета приняли за непреложныя истины. Вы не знаете, а врите! какая иронія!
Естественныя науки, при ихъ настоящемъ состояніи, имютъ совсмъ не то значеніе какое эти господа стараются имъ приписать. Техника и механика — вотъ гд ихъ страшная сила, а не область принциповъ и убжденій, обыкновенно вырабатываемыхъ не точными науками. Естественныя науки даютъ полную возможность оріентироваться въ природ, но не въ обществ. Естествознаніе есть дополненіе къ человкознанію, а не начало знаній. Естественными науками ограничиваться нельзя, а тмъ боле нельзя съ нихъ начинать. Слишкомъ живая фантазія всякаго начинающаго жить требуетъ еще образовъ, вымысла и оттого не въ состояніи выдержать черезчуръ осязаемыхъ фактовъ зоологіи, ботаники, анатоміи. Точность,— эта неотъемлемая принадлежность естественныхъ наукъ,— недостижима для начинающаго. Знакомство съ природой будетъ въ немъ не дйствительное, а призрачное. Даже въ возраст юношескомъ и позднйшемъ, и то не всегда усвоивается, вслдствіе пылкой фантазіи и неосновательнаго воспитанія, эта точность, эта незыблемость положительныхъ наукъ, чему и служатъ примромъ паши реалисты. Слишкомъ большая отличающая ихъ смлость въ обращеніи съ вопросами неразршимыми и слишкомъ большая погоня за цлями недостижимыми только и можетъ быть объяснена ихъ поверхностнымъ соприкосновеніемъ съ наукой природы. Пораженные на первыхъ же порахъ недугомъ любопытства и раздразнивающимъ вліяніемъ энциклопедизма, они естественно стали бросаться то въ одну, то въ другую сторону, и потому ни на чемъ серіозно не остановились. Простое удовлетвореніе любознательности, какою бы тратой способностей оно ни сопровождалось, есть еще только развлеченіе, а не трудъ въ настоящемъ смысл. Поверхностное ознакомленіе съ природой дразнитъ, конечно, любознательность, но оно въ то же время возбуждаетъ и слишкомъ большую смлость и склонность къ произвольнымъ выводамъ. Хватаніе вершковъ науки служитъ только орудіемъ къ безцльному и непроизводительному бганію по книжкамъ. Знаніе, конечно, есть сила, но только въ рукахъ человка умющаго прилагать его. Литературное и научное безчинство, совершаемое у насъ во имя мнимореальнаго или мнимо-естественно-историческаго направленія, лучше всего доказываетъ это. Ни одной еще дльной статьи по естественнымъ наукамъ мы не встртили въ журналахъ проповдующихъ реализмъ, тогда какъ въ журналахъ съ направленіемъ противоположнымъ он иногда попадаются. Даже Бокль, Люисъ и Дарвинъ, этотъ тріумвиратъ реалистической мудрости, были предложены русской публик не реалистами. Между тмъ реалисты, прибавивъ къ нимъ Бюхнера и Молешотта, только этими хорошими книжками и ограничились, и исполнилось такимъ образомъ слово о пятикнижіи, завщанное авторомъ романа Что длать. Иниціативы въ распространеніи трезваго пониманія природы въ нашихъ реалистахъ, значитъ, никогда не было. Занимаясь постоянно игрой въ естественно-историческіе факты, они наконецъ дописались теперь до какой-то смси критики съ зоологіей, беллетристики съ физіологіей, которая только отталкиваетъ отъ себя всякаго человка сколько-нибудь прикосновеннаго наук, и называютъ еще этотъ литературный винегретъ популяризированіемъ знанія!
Чтобы не быть, однако, голословными въ нашихъ замчаніяхъ о такъ-называемомъ реализм въ литератур, попробуемъ взять на выдержку нкоторыя статьи, очевидно, написанныя въ этомъ направленіи. Намъ подвертывается подъ руку недавно напечатанная въ Дл статья г. Португалова Источники болзней, остановимся на ней. Написана она, какъ видно по заключенію, врачомъ: несомннно что авторъ знакомъ съ естественными науками, но несомннно также что знаніе въ такой мр переплелось съ извстными тенденціями, что вышло нчто очень куріозное. Доказывая, сообразно направленію Дла, что нищета и голодъ составляютъ главные, почти единственные источники болзней, авторъ, чтобы быть боле убдительнымъ, пытается въ то же время отвергнуть вс другія причины болзней, напримръ климатическія, заимствуя для этого свои аргументы изъ наблюденій надъ лошадью…. ‘Лошади, говоритъ онъ, улучшаются въ пород, по наблюденіямъ Дарвина, отъ хорошаго ухода и естественнаго подбора, а климатъ нисколько не обнаруживаетъ на нихъ вліянія.’ Не правда ли, удачная цитата? Она намъ очень напоминаетъ ту параллель, которую когда-то проводилъ профессоръ Флоринскій въ томъ же журнал между удачнымъ подборомъ супруговъ и улучшеніемъ породъ рогатаго скота, между красивыми Охтянками и холмогорскими коровами. Оставляя въ сторон все что въ подобномъ взгляд есть возмущающаго человческое достоинство и все что есть смшнаго въ томъ внутреннемъ наслажденіи съ какимъ наши реалисты спшатъ, но имя будто бы науки, засвидтельствовать всмъ и каждому объ исключительной принадлежности человка къ животному царству, мы должны сказать имъ, что ихъ коннозаводческій взглядъ (выраженіе покойнаго С. С. Дудышкина) непримнимъ къ человку и съ точки зрнія науки. Человкъ есть самое развитое, но вмст и самое безсильное и болзненное изъ всхъ существъ. Самое даже изреченіе: здоровый умъ въ здоровомъ тл, не всегда къ нему примнимо, потому что условія для проявленія умственныхъ силъ заключаются не въ развитіи костей, мышцъ и жира, а въ совершенств нервной системы: нервы, въ случа крайности, какъ бы высасываютъ весь сокъ жизни изъ тла, подорваннаго страданіями и недугами, и поддерживаютъ въ немъ дятельность. А что нервная система у человка совершенне чмъ у лошади, это, кажется, должно бы быть извстно г. Португалову. Къ чему же тутъ и вс эти сравненія, и смлые выводы насчетъ того что климатическое лченіе не приноситъ будто бы человку пользы. Кто же не наблюдалъ, даже изъ не-врачей, что, напримръ, холодные климаты располагаютъ къ ревматизмамъ и простуднымъ болзнямъ, измнчивые убиваютъ чахоточныхъ, что есть мста гд чахотка бываетъ только въ вид исключенія, а лихорадка, напротивъ, очень частая гостья, что существуютъ, наконецъ, мста отрицающія золотуху или, наоборотъ, ее обусловливающія и т. д. Скажемъ къ слову, что климатическое лченіе иметъ у насъ въ Россіи даже блестящую будущность, потому что съ развитіемъ желзныхъ дорогъ, оно, при разнообразіи климатовъ Россіи, можетъ сдлаться доступнымъ для массы больныхъ солдатъ и для простолюдиновъ. Докторъ Милліотъ, спеціально занимающійся этимъ вопросомъ, сдлалъ даже (да проститъ онъ намъ эту нескромность) довольно значительное пожертвованіе съ цлію опредлить санитарныя станціи по направленію нашихъ желзныхъ дорогъ.
Развивая мысль о зависимости болзней отъ нищеты и голода и о значеніи дурныхъ условій жизни для здоровья человка, ученый сотрудникъ Дла приводитъ въ примръ, полагая, повидимому, что это очень идетъ къ длу,— кого бы вы думали?— свиней, ‘у которыхъ, по наблюденіямъ нкоторыхъ ученыхъ и происходитъ укорачиваніе головы, если он отъ недостатка пищи много роютъ мордой землю’, и кроликовъ, ‘которые, по замчанію Дарвина, живя въ невол, слабе развиваются въ своихъ инстинктахъ’. Дарвинъ насчетъ послдняго факта длаетъ еще только предположеніе, а г. Португаловъ уже примриваетъ подневольную жизнь кроликовъ къ человку и распространяется при семъ удобномъ случа о народахъ живущихъ въ рабств…. Точно также, стараясь объяснить силу вліянія культуры на здоровье человка, авторъ,’ ни съ того, ни съ сего, заговариваетъ вдругъ о культур розъ, астраханскихъ арбузовъ, нжинскихъ огурцовъ и сладкаго ярославскаго горошка. Усиливаясь, такимъ образомъ, доказать совершенно не требующее доказательства, онъ упускаетъ изъ виду что качества мстныхъ произведеній природы зависятъ все-таки не отъ одной культуры или воздлки, но и отъ химическаго состава почвы и климатическихъ условій.
Но съ какой же стати, спросятъ насъ, приплетаетъ авторъ Дарвина, говоря объ условіяхъ жизни человка? Дарвинъ ботаникъ и зоологъ, а не антропологъ и не этнографъ, онъ разсуждаетъ въ своемъ замчательномъ трактат о бобахъ и цвтахъ, баранахъ и ослахъ? Это ничего не значитъ: ‘Дарвинъ Англичанинъ, а у Англичанъ уже такая манера, что они сразу не сопоставятъ человка съ животнымъ.’ Такоюто фразой отдлывается г. Португаловъ, смутно догадываясь что Дарвинъ писалъ свое знаменитое сочиненіе не ради баловства и злоупотребленій наукой, какъ наши доморощенные реалисты. Манера Дарвина есть манера не однихъ Англичанъ, но и всхъ истинныхъ ученыхъ, которые не сдлаютъ ни одного шага впередъ до тхъ поръ пока не чувствуютъ что нога ихъ стоитъ твердо. Эта великая манера и есть именно то что Клодъ Бернаръ называетъ детерминизмомъ, на основаніи котораго всякіе скачки и прыжки въ наук и погоня за первыми причинами считаются празднымъ дломъ, напоминающимъ усилія ребенка ухватить башню стоящую на огромномъ разстояніи.
Но г. Португаловъ, впрочемъ, и самъ себя побиваетъ въ своемъ тенденціозномъ стремленіи вывести вс источники болзней изъ нищеты и голода. Такъ, припоминая что лихорадочные міазмы, по новйшимъ изслдованіямъ, происходятъ отъ особой породы водорослей или споръ ихъ, что корь иметъ, повидимому, источникомъ происхожденія грибки, являющіеся на испорченной солом растеній, что отравленіе проросшею рожью тоже зависитъ отъ микроскопическихъ грибковъ, называемыхъ спорыньею, и что, наконецъ, холера, по мннію многихъ, зараждается отъ того что на рис тоже являются особаго рода растительные паразиты, — авторъ тмъ самымъ невольно указываетъ, что источники болзней далеко не изсякнутъ даже и въ случа всми желаемаго уничтоженія нищеты и голода, что нужно сначала избавить отъ болзней весь растительный міръ и устранить вс неправильности и уклоненія климатовъ, чтобы потомъ уже сказать что климатъ для человка вздоръ, а культура все. Слдуя Рейху, авторъ говоритъ, что ‘для уничтоженія холеры необходимо улучшить воздлываніе риса или лучше замнить воздлываніе его другимъ питательнымъ веществомъ’. Новый куріозъ! Еще не ршено въ наук что въ Дурномъ питаніи риса заключается причина происхожденія холеры, а ученые мужи Дла уже проектируютъ планъ уничтоженія воздлыванія риса: предположеніе чрезвычайно характерное для той партіи которая, на основаніи теорій и гипотезъ, мечтала когда-то перестраивать общество.
Но всесокрушающая тенденція доводитъ почтеннаго доктора до отрицанія своей собственной науки. ‘Лчить людей какими-нибудь средствами или вовсе не лчить,— смертность и въ томъ и въ другомъ случа одинакова’, говоритъ съ увренностію нашъ авторъ, вертя и орудуя цифрами, такъ что даже становится страшно за статистику. ‘Н. И. Пироговъ,’ цитируетъ онъ дальше, ‘убжденъ, что вс наши врачебныя средства едва колеблютъ общую цифру смертности.’ Но въ этомъ едва, на которое не обратилъ вниманія г. Португаловъ, и заключается та великая задача которую назначено выполнять практической медицин. Задача ея не въ томъ чтобы давать людямъ безсмертіе. Медицина, сказалъ одинъ французскій врачъ, въ большей части случаевъ утшаетъ, въ нкоторыхъ — помогаетъ, въ немногихъ же — излчиваетъ. Но и это уже много значитъ въ виду той безпомощности въ которой чувствуетъ себя заболвшій человкъ. Извстный англійскій ученый Беннетъ старается подвести нравственное вліяніе присутствія врача на ходъ болзни подъ систему. Какъ же посл того можно не придавать значенія медицинскому пособію и сваливать все на правильное распредленіе богатствъ и будущее устраненіе нищеты и голода между людьми? Есть вдь болзни происходящія и отъ обжорства и роскоши. А положительныя завоеванія медицины, ужели они недостаточно убждаютъ почтеннаго доктора что ршеніемъ соціальныхъ задачъ нельзя ограничивать медицинскую практику? Разв оспа не ослабла, благодаря усиліямъ медицины, разв лихорадка не вылчивается, малокровные и цинготные не выздоравливаютъ отъ лченія, разв жизнь страдающихъ хроническими, неизлчимыми недугами не удлинняется отъ хорошаго медицинскаго досмотра, а сила острыхъ болзней не ослабваетъ въ значительной степени черезъ устраненіе осложненій? А чудеса хирургіи и акушерства, заставляющія слпыхъ прозрвать, хромыхъ ходить, и пр.? Отрицать все это, по меньшей мр, странно для врача.
Но кром серіозныхъ и, повидимому, ученыхъ статей, печатаемыхъ въ интересахъ реализма, въ журнал Дло существуетъ и особая, приспособленная къ цли изданія, беллетристика, построенная яко бы на данныхъ изъ геологіи, палеонтологіи и вообще наукахъ естественныхъ. Одинъ изъ новопоставленныхъ реалистовъ, г. М. Михайловъ, уносясь мыслію за предлы исторіи, и именно не ближе какъ ‘за милліоны лтъ’, старается показать подпищикамъ Дла какимъ былъ человкъ въ то время, когда онъ, на основаніи ученыхъ изысканій редакціи, ничмъ не отличался отъ обезьянъ. Рисуется самая фантастическая картина допотопнаго міра и посреди ея человкъ, ревущій, къ величайшей радости реалистовъ, какъ дикій зврь. Мущина-самецъ, разказываетъ нашъ авторъ, кричалъ а-а! а женщина-самка, скаля зубы и хохоча, отвчала ему у-у! Вотъ онъ, настоящій зоологическій языкъ, открытый нашими реалистами!… Но будемте читать дале. Вотъ, напримръ, сцена встрчи первобытнаго мущины съ первобытною женщиной:
‘Пріятель нашъ (такъ называетъ почему-то авторъ голаго человка-самца) весь вздрогнулъ при появленіи молоденькой женщины, и они оба разомъ окинули другъ друга очень привтливо. Онъ перебрался къ ней на дерево, она ударила его по плечу и увернулась изъ его рукъ. Онъ за ней: она соскочила на землю, потомъ побжала по лсу. Молодецъ нашъ пустился ее догонять, и какъ она ни увертывалась, онъ все-таки ее настигъ…. Она выбивалась, слабо вскрикивала, все вмст. Онъ визжалъ умоляющимъ голосомъ. Она повернула къ нему свое горячее, обрызганное потомъ лицо, зрачки ее горли, блки были влажны. Она вс трепетала страстію и нгой…. Она опять побжала, но въ то же время оглядывалась, бжитъ ли онъ за ней, онъ, конечно, бжалъ. Вотъ лсъ разступился. Какая мягкая высокая трава! Ни у какого царя не было такого пышнаго ложа.’ Тутъ нашъ юный реалистъ проводитъ еще нсколько чертъ, но мы воспроизводить ихъ не станемъ, такъ какъ он имютъ назначеніемъ вліять не столько на головной, сколько на спинной мозгъ.
Дальнйшее чтеніе статьи г. Михайлова убждаетъ насъ, что вліяніе на этотъ именно мозгъ онъ и желаетъ производить. Являясь постоянно защитникомъ прекраснаго пола, г. Михайловъ не упустилъ случая и тутъ жесточайшимъ образомъ возстать противъ угнетателей-мущинъ, жившихъ за милліоны лтъ до нашего лтосчисленія. Ему даже чудится, что ключа женскаго вопроса должно искать въ томъ отдаленномъ и дикомъ времени, когда люди, еще не стсняясь, ходили безъ одежды: тогда уже, по остроумному соображенію автора, началось угнетеніе женщинъ мущинами. Женщины въ то время жили, какъ оказывается, въ особыхъ шалашахъ, ими же самими построенныхъ, и подвергались нападенію со стороны мущинъ, все равно какъ теперь мы подвергаемся нападенію со стороны дикихъ зврей. Понятно, что все это изображается у автора въ самыхъ реальныхъ образахъ. ‘Вотъ, вотъ,— замчаетъ онъ какъ бы съ радостію, описывая такое нападеніе, — хлопочетъ около одного изъ шалашей еще совсмъ молоденькая женщина. Судя по плечамъ, бедрамъ и. росту, она еще не достигла полнаго развитія. Первые обманчивые признаки зрлости не остаются не замченными. Толпа мущинъ тотчасъ начинаетъ слдить за предметомъ страсти, и безсильная для борьбы двочка достается сильнйшему изъ претендентовъ.’ Дале авторъ съ большимъ одушевленіемъ разказываетъ какъ изобртенъ былъ поясъ стыдливости, и какъ мущина-самецъ, закабаливъ женщину-самку, началъ ею помыкать. Да позволено будетъ намъ представить во всей крас ту до невроятности дикую идиллію, которая по этому случаю рисуется въ испорченномъ воображеніи автора.
Самецъ-человкъ убиваетъ для утоленія своего аппетита козу, но самъ почему-то не приноситъ ее изъ лсу, а посылаетъ за нею жену. Бдная жена отправляется за добычей, а онъ, какъ истый баринъ, идетъ къ себ въ шалашъ. ‘Надо выбрать мсто помягче, думаетъ про себя самецъ-человкъ. Жена положила на такое мсто спящаго ребенка, но онъ можетъ лежать гд и пожестче. Отецъ безцеремонно сталкиваетъ своего ребенка съ удобнаго мста и вытягивается во всю длину. Ребенокъ со сна реветъ.’ Между тмъ бдная мать приволакиваетъ козу, и исполняя должность мужа, начинаетъ сдирать съ нея кожу. ‘Самецъ-мущина не выдерживаетъ и со сверкающими отъ удовольствія глазами подсаживается къ жен. Съ торопливостію выдергиваетъ изъ кровавыхъ внутренностей сердце, печень и почки, и съ такой же жадностію начинаетъ Жевать и глотать.’
Что это такое? Можетъ ли дале этого идти нелпость? Насмшка ли это надъ здравымъ человческимъ смысломъ, или стремленіе пощеголять какимъ-то плотояднымъ цинизмомъ? Проявленіе ли выдохшагося, износившагося таланта, или желаніе подслужиться своему направленію? И кого думаютъ эти господа просвтить своими дикими фантазіями? Человка вполн развившагося уже не прельститъ это поклоненіе животной сторон нашей натуры, а склонять недоучившагося юношу къ тому чтобъ онъ скоре причислилъ себя къ царству животныхъ и жилъ сообразно этому — честь не велика. Но именно юношей-то преимущественно Дло и иметъ въ виду. ‘Молодой писатель изъ молодаго поколнія, говоритъ одинъ изъ его сотрудниковъ, должетъ помнить что у него читатели молодые. Онъ долженъ отмежевывать себ извстный кругъ, въ которомъ вращается молодая жизнь, и для нея только и работать.’ Вотъ куда устремляются разчеты почтенной редакціи при распространеніи реалистическихъ дикостей!… Не съ цлію ли поучать юношество написана и статья о проституціи, напечатанная въ послднихъ книжкахъ Дла. Почему, впрочемъ, и не писать о проституціи? Но дло, въ томъ какъ писать. Казалось бы, что журнальная статья о такомъ предмет не должна зарываться въ свой предметъ глубже мрачныхъ страницъ судебно-медицинскихъ книгъ, для серіозной любознательности этого слишкомъ довольно. Но нтъ, ни передъ чмъ не краснющій реализмъ и тутъ перешелъ вс границы. Въ противоположность знаменитому Тардьё, когда-то посовстившемуся въ спеціальномъ журнал говорить на общепонятномъ отечественномъ язык объ этихъ уродствахъ и потому прибгшему къ языку древнихъ Римлянъ, авторъ статьи Дла доходитъ до самой невроятной безцеремонности въ перечисленіи разныхъ видовъ растлнія (стр. 109, Nо 5). Не довольствуясь тми гадостями которыя представляетъ въ этомъ отношеніи современная жизнь, онъ зарывается въ глубь древности, повторяетъ извстные разказы изъ жизни греческихъ и римскихъ гетеръ, перечисляя при этомъ вс мельчайшіе виды разврата. И хотя бы еще сдлано было это со строго научными пріемами, всегда боле или мене скрадывающими неприглядность такихъ фактовъ, — нтъ: вся статья представляется какимъ-то балластомъ фактовъ, выдернутыхъ изъ разныхъ книжекъ, и если ее связываетъ какая-нибудь идея, то эту идею нельзя иначе понять, какъ за выраженіе самаго непроходимаго пессимизма и желанія сдлать совершенно не нужную выставку скотскихъ страстей, о которыхъ даже въ судахъ говорятъ при закрытыхъ дверяхъ.