Источник текста: М. Козырев. Пятое путешествие Гулливера и другие повести и рассказы. М.: Текст, 1991, стр. стр. 201 — 242.
Распознание: В. Г. Есаулов, 9 марта 2010 г.
1. Мистер Бридж
В отдельном купе международного вагона из Англии в Россию едет представитель торгового дома ‘Джемс Уайт Компани лимитед’ мистер Роберт Бридж. На нем широкий клетчатый сюртук и такие же панталоны, широкополая шляпа, скрывающая верхнюю часть лица, чтобы тем выразительнее выделялась нижняя, с таким подбородком, по которому каждый, кто хоть раз в жиз-ни видел портрет Шерлока Холмса, мог с первого взгляда уз-нать в мистере Бридже достойного сына великой Британской империи.
Если же к этому прибавить, что мистер Бридж не выпускал изо рта начиненной необыкновенной крепости кепстеном трубки, отчего купе насквозь было пропитано запахом, равного которому нет ни в одном из лондонских кабачков, — то великобританское происхождение мистера станет очевидным для самого невежественного гражданина Советской республики.
Этот запах обеспечивал мистеру Бриджу полнейшее уединение, и настолько, что даже прилично одетый молодой человек с загорелым лицом и приплюснутым носом, выдававшим — для мистера Бриджа — его наполовину монгольское происхождение,— и тот, обмерив глазами купе и обратив особенное внима-ние на полки, где помещался багаж мистера Бриджа, — только крякнул и, даже не пробормотав слова извинения, вышел из ку-пе — так поразил его этот одуряющий запах!
Мистеру Бриджу никто поэтому не мешал наслаждаться многообразными открывающимися перед ним видами, что он и делал, меланхолически постукивая указательным пальцем по толстому зеркальному стеклу вагона международного общества.
И что может быть достойнее для молчаливого наблюдателя далеких горизонтов, с одинокими на них белыми остриями ко-локолен, полей и лесов, озер и болот, заросших полуобгорелыми березками, что, сменяя друг друга, медленно проходили пе-ред глазами достойного представителя почтеннейшей фирмы ‘Джемс Уайт Компани лимитед’.
— Россия!
Вот медной стеной стоят сосны. Ребятишки кричат:
— Ягоды! Ягоды!
В руках мистера Бриджа корзинка со свежей солнечной зем-ляникой.
— Россия!
Это шепчет мистер Бридж, или ветер, ворвавшись в окно, шепчет это ветрами навеянное имя? Конечно, ветер. Мистер Бридж не знает этого слова. Мистер Бридж изъясняется при по-мощи самоучителя Eglishman in Russia, ц. 2 шилл. 3 пенса, Лондон 1913.
— Что за станция?— спрашивает в коридоре чей-то голос.
— Кипяток,— читают по складам.— Станция Кипяток! Мистер Бридж презрительно морщится:
— Kipiatoc! Какое странное название!
Он взглянул за окно и мог увидеть: серую от времени доску, на которой крупными буквами выведено это таинственное сло-во, с указательным перстом в направлении к вокзалу. Он мог увидеть — деревянный полусгнивший помост, желтые строе-ния станционных казарм, кривую улицу за вокзалом — словом, все то увидал мистер Бридж, что можно видеть на любой из сотни и тысячи российских станций, — но мистеру Бриджу эта станция показалась много замечательней всей сотни и тысячи.
Первым движением было: равнодушно сесть в угол, закурить трубку. Потом мистер Бридж, будто бы вспомнив что, глубже погрузился в широкополую шляпу и решительно направился к выходу.
Тот же приличный молодой человек открыл перед ним дверку вагона.
— Thank you!— сказал мистер Бридж, пропуская вперед молодого человека.
Ребятишки продают пирожки, молоко, ягоды, булки. Сонный носильщик стоит у перил, неподвижно уставившись в одну точ-ку. Щеголеватый молодой человек в красной фуражке приказы-вает что-то унылому бородачу. На вокзале пахнет жареной рыбой. За вокзалом одинокая телега:
— В Шокорово, барин? Мигом довезу!— предлагает маленький мужичок с рыжеватой клинообразной бородкой.
Мистер Бридж еще глубже уходит в широкополую шляпу и возвращается в вагон. Дверь купе открыта. Дверь соседнего купе тоже раскрыта. Мистер Бридж окидывает взглядом полки…
Но ни на одной из этих полок не находит он чемода-на — лучшего из всех существующих в мире чемоданов, ибо этот принадлежит никому иному, как именно мистеру Бриджу. Представитель фирмы ‘Джемс Уайт’ взволнован. Он еще раз внимательно осматривает купе, заглядывает в окно, заходит да-же в соседнее купе — и потом так же решительно, как и в пер-вый раз, выходит из вагона.
Можно было видеть затем мистера Бриджа в комнате дежур-ного агента, где он, мистер Бридж, силился при помощи само-учителя и жестов объяснить человеку во френче, что у него, мистера Бриджа, украли его чемодан, и можно было услышать, как человек во френче, просматривая, вероятно, очень срочные бумаги, грубо крикнул мистеру Бриджу:
— Что у вас? — так же грубо спрашивает человек во френче.— Не понимаю, ничего не понимаю!
Поезд тронулся.
Можно было видеть затем мистера Бриджа уже за вокзалом, где по-прежнему стояла телега, и тот же мужик спросил у него:
— А что, довезу?
Мистер Бридж махнул в знак согласия рукой и уселся в те-легу.
Через пять минут из дежурной комнаты вышел человек во френче, прошелся по платформе и угрюмо спросил носиль-щика:
— Где тут… этот?
— Уехал…
— Уехал? Да ведь он по-русски ни бе ни ме!
И оба в недоумении посмотрели на дорогу, где уже не было видно мистера Бриджа с его возницей.
— Куда же и зачем он уехал?
Но кто мог ответить на этот вопрос? Мистер Бридж? И он не смог бы ничего объяснить, так как не говорил по-русски.
2. Шокорово
Мужичок, заполучивший такого странного седока, был очень до-волен неожиданной этой удачей, но принял удачу с достоинст-вом и даже более чем с достоинством.
— Я же говорю, дешевле никто не повезет! Помилуйте — десять верст… Сенокос… А мне по пути… Н-но, милые!..
Мистер Бридж не проронил ни слова.
‘Не разговорчивый… Кто знает, что они на уме держат!’
— Я это потому,— продолжал он, подозрительно вглядываясь в седока,— что с сеном приехал, и все одно тамошний! А то разве повез бы?
Мистер Бридж смотрел в сторону и, видимо, ничего не слы-шал.
‘Не скажут… Едут, молчат, а приедут — бумагу к рылу: коммунист! Ты чего комиссара вез, никому не сказал? А вот возьми да узнай!’
— Н-но, шаршавые!
Мистер Бридж трясся русским проселком в русской телеге. Мистер Бридж видел: пролески, поля, луговины, овраги, ручьи, холмы, солнечные пригорки, одинокие березы в полях, ободранный бредняк по канавам.
‘Не скажет,— размышлял мужик,— не то по налогу, не то следователь. Да будто не следователь — у того усы… По налогу, стало быть…’
— Н-но, паскуда, куды лезешь!
‘Не успел сено продать — подавай! Не терпится!’ Мистер Бридж молчал и молчал, крепко сжав губы.
— Трясет небось?— осведомился мужичок.— Я бы вам сенца подложил!
Мистер Бридж промычал что-то непонятное. ‘Немой, стало быть… А вот у Агафьи сынок — до десяти го-дов не говорил, а свезли в город, подрезали язык…’ И, с сочувствием посмотрев на мистера Бриджа:
— А у другого, можа, и языка вовсе нету…
Телега стучит, тарахтит, с горки на горку. Вот деревня. Свер-нули к колодцу с высоким закинувшим в небо длинную шею журавлем. Мистер Бридж пьет из бадьи холодную, пахнущую деревом воду.
Лесок. За леском серебряные купола, колокольня, красная крыша барского дома. Мистер Бридж приподнялся.
— Шокорово! Вот оно!— обрадовано закричал мужичок и крепко ударил усталую лошадь. Шагом шла она по влажной лесной дороге. Хрустел валежник, встряхивалась на голых корнях телега. Ворота — за воротами вешня, за вешней налево — село, а направо — бывший господский парк и березовая роща.
— Вам куда?
Мистер Бридж осмотрелся, вылез из телеги и, бросив возни-це деньги, спокойно пошел к парку и скоро скрылся среди бе-лоствольных берез молодой шокоровской рощи.
Мужичок покатил в село.
‘Чудно — а ежели он… Донести? Вот так и так, привез не знай кого… А зачем, спросят, вез, паспорта не спросил?..’
Что же это за местность, куда нежданно-негаданно забросило представителя фирмы ‘Джемс Уайт Компани лимитед’?
Шокорово — старинное имение князей Муравлиных — задешево досталось в свое время шокоровскому же мужику Степану Тимофееву, который под фамилией Вахрушина вел торговлю лесом и быстро разбогател. Вахрушин свел тысячи две десятин строевого леса, заколотил ставнями окна барского дома, оставив из милости доживать век свой в этом доме дальнюю родственницу князей, носившую ту же фамилию, но уже без княжеского титула, — а сам уехал в Москву и редко-редко появлялся в имении: торговое дело его расширялось, он завел связи с заграницей, приобрел три завода, купил и продал опять не одно име-ние,— Шокорово потому только не подверглось этой участи, что старик хотел успокоить кости свои рядом с ‘родителями’ на шокоровском кладбище.
По смерти Степана имение досталось сыну его Дмитрию. Поссорившись с братом Петром при дележе наследства, он поселился в Шокорове, построил новый причудливой архитектуры флигель рядом с развалинами старого дома, восстановил цветники, выписал какие-то невиданные до сих пор машины,— но дальше дело не пошло: он опять помирился с братом и уехал в Москву.
Торговый дом ‘Братья Вахрушины’ находился тогда в зените своей славы и даже имел представительство в Лондоне.
Машины ржавели под дождем и ветром, цветник поддерживался старушкой Муравлиной и ее внучкой — Ариадной, да стоял новый дом, куда на лето приезжали отдыхать сыновья Дмитрия — Василий и Николай. Василий скоро занялся ком-мерческими делами и отдыхал уже не в Шокорове, а в излюб-ленных купеческими сынками ресторанах, Николай продолжал каждое лето навещать село. Товарищей по деревне ему заводить не разрешалось, и поневоле единственным другом была Ариад-на. Приезжал Николай и во время войны — в студенческой форме, потом в форме прапорщика — и уже только затем единственно, чтобы видеться с Ариадной. Первое время по его последнем посещении получала Ариадна толстые пакеты, за ко-торыми сама ходила на станцию, — десять верст туда и обрат-но, а потом письма прекратились. Старушка Муравлина умерла, и Ариадна, кончив гимназию, поступила учительницей в шокоровскую школу.
Накануне Октябрьской революции приезжал в Шокорово Дмитрий Вахрушин — и вскоре уехал за границу, не дожидаясь насильственного выселения. В деревне ходили слухи, что при-ехал он только затем, чтобы спрятать драгоценности, опасаясь за их целость, но эти слухи вызваны были скорее разочаровани-ем мужиков в ожидаемых богатствах. Имение перешло совету, потом передано арендатору, который уехал, распродав не только свой инвентарь, но и оставшиеся от прежнего хозяина машины. Имение опустело — и только два сторожа, Ефрем и Нефед, ох-раняли фруктовый сад, да выселенная из флигеля Ариадна за-нимала бобыльскую избушку за парком неподалеку от рощи.
Одиноко пережила она эти годы. То и дело местные власти являлись с обыском, отбирали какие-то подписки, требовали сообщить сведения, о каких она и понятия иметь не могла. Разыскивали Василия, разыскивали Николая, разыскивали, наконец, несуществующие драгоценности — и все должна была знать Ариадна. Но потом ее оставили в покое: она посещала теперь уже полупустую и нетопленую школу, ездила в уезд за мукой и капустой и, проголодав зиму, раскопала небольшой ого-род рядом со своей избушкой.
И в этот вечер Ариадна была в огороде. Надо было полить огурцы — с коромыслом через плечо носила она тяжелые вед-ра вверх и вниз — от ручья к огороду. В этой крепкой загоре-лой женщине трудно было узнать худенькую гимназистку, какой была она прежде. Привыкшие к тяжелой работе руки огрубели, и даже ее живые прежде глаза приобрели тот невидящий взгляд, который привычен для баб, погруженных в работу.
Привычно носила она тяжелые ведра, поливала сухие гряды, думала о том, что огурцы обещают быть хорошими, а картошка растет плохо, что на капусте завелись черви, а убирать их неког-да — словом, о том думала она, о чем думают все не из досу-га только занимающиеся хозяйством люди. Она смотрела и не видела — ни старой липы, ни толстого, загнившего пня другой, еще более старой липы, на которой — так ли давно?— часто сидела она с Николаем. Когда это было? И было ли это когда? Летом — огород, зимой — школа, ссоры с мужиками из-за лишнего воза дров, из-за лишнего пуда муки — и никогда не было ни толстых пакетов, ни неутомительных путей на стан-цию — за десять верст, туда и обратно…
Где теперь Николай? Ариадна редко вспоминала о нем. Только во сне видела его иногда и почему-то всегда гимнази-стом, таким же представляла его и наяву.
Ариадна поставила ведра на землю и грустно вздохнула. Еле заметной краской покрылось лицо. Она опять подняла ведра и взглянула на старую липу…
Ей показалось: на полусгнившем пне, опершись щекой на кулак, сидит незнакомец. На нем — широкий сюртук, широко-полая шляпа лежит на коленях. Бритое скуластое лицо. Высо-кий лоб, выдавшийся вперед подбородок.
Ариадна, раскрыв глаза, безмолвно смотрела на незнакомца. Незнакомец быстро поднялся и скрылся в аллее старого парка.
Видел ли ее этот человек? Видел ли ее мистер Бридж? С ка-кой целью пришел он сюда?— Неизвестно. И он сам ничего бы не мог объяснить, так как он не говорил по-русски.
3. Привидение
Ариадна ни минуты не могла оставаться в избе. Будто в пер-вый раз увидала она и покрытые копотью стены, и уродливую, занимавшую половину избы печь, и заклеенные бумагой стекла. Закончив работу, вышла она во влажную сумеречную рощу — и вот — словно не было этих горькими воспоминаниями напол-ненных лет, словно ей восемнадцать, у нее нежные не привык-шие к работе пальцы, она влюблена первой весенней влюблен-ностью и идет на свиданье.
Она миновала рощу и парк. Вот господский дом, поко-сившийся набок. Широкая терраса, с разбитыми, когда-то разноцветными стеклами, лишенная подпорок, готовая еже-минутно упасть крыша. Ариадна осторожно поднялась по ступенькам, открыла дверь. Оттуда пахнуло сыростью. От лунного света — сквозь окна — прозрачные тени. Она идет дальше: гулко отдаются шаги. Скрипят половицы. Еще в де-тстве любила она прятаться в этом доме, прислушиваясь к его голосам,— и вдруг, вздрогнув, выбежать вон, от неожиданного испуга.
Вот ей послышалось: необычные, слишком живые для этого дома звуки. Остановилась — и вдруг, как и в детстве, вскрикну-ла, испугавшись, и бросилась быстро бежать через парк, в рощу.
Ей показалось: кто-то ходит по старому дому, тихо крадет-ся — ей показалось — мелькнула полоска света за дверью и вдруг погасла…
На крик отозвались собаки. В сарае за домом услышали кри-ки и лай сторожа — Ефрем и Нефед.
— Подь посмотри,— сказал Нефед,— кричат будто…
— Не барин— сходишь и сам,— ответил Ефрем.
Шум продолжался. Оба вышли в парк. Тихо. Лунные пятна. Меж деревьями — белая мелькающая тень.
— Ходят…— сказал Ефрем и широко перекрестился.
— Стерегут,— подтвердил Нефед.
Они, как и вся деревня, были уверены, что старые господа, похороненные у церкви, встают по ночам и стерегут спрятан-ный Дмитрием клад. И потому никто не мог найти этого кла-да — ни мужики, ни даже приезжавшие из города ‘комиссары’.
Все в Шокорове, а в особенности сторожа, привыкли к ноч-ным посещениям, и, не обнаружив на этот раз особенного испу-га, они ушли в сарай, предоставив привидению бродить сколько ему вздумается.
— Нас не тронет!
Но на этот раз явление было не из обычных. Всю ночь до рассвета слышались шаги в старом доме, мелькал огонек, тени бродили по парку. Сторожа не один раз слышали стук и шаги, но в старый дом войти не решались.
Испуганная, прибежала Ариадна домой. Зажгла керосиновую коптилку, разыскала припрятанные от обысков письма и днев-ники, пересматривала их, вспоминая всю жизнь,— как это быва-ет в минуты особенно острого беспокойства.
Легкий стук в окно прервал ее мысли. Она потушила огонь и прислушалась. Стук повторился.
— Кто там?— испугалась своего голоса, спрятала письма на грудь. Потом подошла к окну. В окно, прильнувши к стеклу, смотрело чье-то лицо. Ариадна вскрикнула, опустила руки и не могла проговорить ни слова.
Утром разнеслось по Шокорову, что в усадьбу этой ночью приходили ‘господа’ и долго бродили по дому. Эти слухи до-шли до мужичка, привезшего мистера Бриджа,— и его сразу же осенило:
— Он и есть!
И клялся, описывая мистера Бриджа, его шляпу, его костюм, его трубку,— что это никто иной, как один из ‘господ’.
— И ведь ни слова не говорил всю дорогу! Подъехали к роще — гляжу — нет! С нами крестная сила! Вот, думаю, кого привез! То-то лошадь всю дорогу косилась!
— Животная чувствует… Да что ж ты его, Кузьма, в совет не предоставил?
— Покойника-то? Экося! Я ж тебе говорю: обернулся и нет!
Мог ли мистер Бридж предполагать, что он будет невольной причиной подобных разговоров? Знал ли почтенный представи-тель ‘Джемс Уайт Компани лимитед’, что его эксцентричная выходка — прогуляться за десять верст вместо того, чтобы спо-койно ждать на станции следующего поезда, будет иметь в этой варварской стране такие чудовищно нелепые последствия?
Мистер Бридж — где бы он ни был — в Шокорове, на стан-ции или в международном вагоне поезда, идущего на Моск-ву,— одинаково не мог ничего знать и слышать, так как он не понимал по-русски.
4. Кривой переулок
В расстоянии не более пяти минут ходьбы от вокзала, в Кривом переулке стоит небольшой двухэтажный дом, построенный, мо-жет быть, сто лет назад,— так архаически выглядит он, и столь заметны в нем глазу несомненные признаки разрушения: осы-павшаяся штукатурка, обнажившая черные бревна, прокоп-ченные стекла, сквозь которые с успехом можно было бы на-блюдать солнечное затмение, если бы солнце заглядывало когда в переулок, — и эти стекла местами разбиты, местами заменены почерневшей от дыма фанерой, парадные двери, уже и вовсе не сохранившие стекол,— настежь раскрыты. Этот дом заслуженно пользуется недоброй славой, как убежище лиц, коих профессия не значится ни в одной профессиональной карте, но зато тем более отмечена уголовным кодексом.
Дом этот некогда куплен был фирмой ‘Братья Вахрушины’ и оставлен на попечение дворника, а когда старший из брать-ев — Петр — выселен был из особняка на Арбате, пришел че-ред и .для этого дома. Петр поселился в нем, познакомился с жильцами, которые называли его по-прежнему ‘хозяином’, и оказывал им, пользуясь некоторыми связями, некоторые услуги в таких делах, которые карались существовавшим тогда законо-дательством, а затем торговый дом ‘Братья Вахрушины’ возоб-новил существование в форме единоличного предприя-тия — специальностью его была покупка и продажа предметов, не помнящих имени прежнего своего владельца.
В тот день, которым мы начинаем рассказ, прилично одетый молодой человек, лицо которого носило явные признаки полумонгольского происхождения, постучался в квартиру ‘хозяина’. В руках у него был небольшой чемодан.
— Кто там?— Послышался лязг открываемой цепочки, и раскрытая наполовину дверь впустила молодого человека в по-лутемную прихожую.
Не в меру высокий, худощавый и совершенно прямой ста-рик, с выцветшим, как у старого чиновника, лицом неприветли-во встретил молодого человека:
— Ты, Иван? Был там?
— Там…— Молодой человек отрицательно качнул головой.
— А что же? Где же ты был?
— Насилу с вокзала выбрался… До вечера проваландался с этой облавой…
— Что? Какая облава?
— Какой-то атаман Скиба… Утек, что ли… Так-то его и найдут! А вот я по пути эту штуку захватил,— добавил он, показывая на чемодан.
— Оставь — завтра зайдешь…
— Деньжонок бы…
Старик вынул засаленный бумажник, долго отсчитывал день-ги и, глубоко вздохнув, подал их молодому человеку.
— Маловато…
Снова захлопнулась дверь.
— Ишь, старый черт… Жила…— бормотал Иван, спускаясь с лестницы.— Дальше передней не пустит! ‘Хозяин’!..
Старик поднял чемодан и, сгибаясь под тяжестью, бережно перетащил его в соседнюю комнату, очень просторную, но с низким закопченным потолком. Железная печка. Стол. На сто-ле — кусок колбасы, хлеб и селедка. От окна отделилась черная тень.
— По делу? Ушли?..
— Свои,— нехотя успокоил старик.— Да тебе лучше бы уйти, Василий.
— Мне? Уйти? Мне? Ты меня гонишь? Чтобы Василий Вахрушин— миллионер!— Василий Вахрушин — единственный наследник торгового дома ‘Братья Вахрушины’, ночевал на бульваре?
Тень приблизилась к старику. Теперь можно было рассмот-реть тридцатипятилетнего мужчину, такого же высокого и тако-го же прямого, как старик, с черной курчавой бородой, делав-шей его похожим на легендарного разбойника. Он распахнул рваную солдатскую шинель:
— Мне уйти? В таком виде?
Вид его одежды, действительно, не мог удовлетворить самый неприхотливый вкус: под рваной шинелью — синяя рваная же рубаха, посконные штаны и на ногах какие-то ошметки.
Старик начал быстро ходить из угла в угол.
— Ты понимаешь, я тебе не смогу помочь… И притом,— старик покосился на дверь,— каждую минуту… Я и сегодня жду… До восьми, так и быть, подожди…
Василий обрадовался даже этой ничтожной отсрочке. Он присел к столу и, отламывая огромные куски хлеба, принялся доедать лежавший на столе ужин.
Старик занялся чемоданом. Аккуратно вынимал он вещь за вещью, перетряхивал и откладывал в сторону. Это были: акку-ратно сложенный костюм, шляпа, три смены белья, несессер, наконец, портфель.
— Ага!— прошептал старик, нащупывая бумаги, но тотчас же разочарованно сморщился и бросил их на стол.
Василий мельком взглянул на бумаги.
— Джемс Уайт? Старые связи?
Старик продолжал работу.
— Джемс Уайт! Переписываешься с иностранными фирмами? А еще рассказываешь сказки, что тебе плохо живется!
Старик поднял голову, недоумевающе глядя на Василия.
— Это бумажки от Джемс Уайт… Как же — хорошо помню! Наши лондонские корреспонденты… Показывай, что прислали тебе английские друзья…
Старик не понимал, в чем дело.
Василий поднял с пола костюм, сверток белья — и на его лице появилась довольная улыбка.
— Я могу уйти от дорогого дядюшки одетым с иголочки!
Дядя зло покосился:
— Не смеешь! Отдай!
— Отдать! А если за горло?
Старик позеленел от злости.
— Я пошутил, пошутил, мой добрейший дядюшка! Вот что: я покупаю у тебя это добро! Идет?
Выцветшее лицо дяди выразило недоверие.
— Покупаю!— закричал Василий.— У меня ничего нет? Ты хочешь сказать, что у меня ничего нет?
Василий презрительно взглянул в бесстрастное опять лицо старика.
— Не веришь? Вексель! Я даю тебе вексель за подписью Василия Вахрушина! Это имя еще что-нибудь значит! Я докажу! Мы, Вахрушины, не привыкли бросать слово на ветер!
Последние слова произвели на старика приятное впечатле-ние, и Василий поспешил воспользоваться этим:
— Я даю тебе честное купеческое слово! Слово полноправного члена нашей фирмы!
Всё, Что касалось нести давно несуществующей фирмы, про-изводило большое впечатление’ на нищего представителя этой фирмы. Василий уже примерял оказавшийся как нельзя более впору костюм.
— Надо умыться! Есть у тебя ванна, дядя? Так давай ведро! Василий Вахрушин принимает человеческий вид. Ты не радуешься, дядя?
‘Обманет?— думал старик.— Нет, он не такой человек… Может быть, через него и мне улыбнется счастье?’
Он осмотрел комнату и на этот раз был недоволен результатом.
— Так ли мы жили!..
— И еще как заживем! Погоди! — подтверждал его мысли Василий, соскребавший со щек последние остатки бороды и усов. Только теперь стал заметен выдавшийся вперед энергичный подбородок, широкие скулы.
— Заживем!
Через полчаса нельзя было узнать Василия в этом изящно одетом иностранце — да, иностранце, ибо костюм его явно об-наруживал свое нерусское происхождение.
— А эти бумажки я себе возьму… Пригодятся… Уж не задумал ли ты, старик, уехать за границу? Что же пишут тебе твои друзья? Почитаем, почитаем…
— Восемь часов,— напомнил старик.
— Ты думаешь, я останусь в твоей конуре? Кончено! Сколько ты просишь за это добро? Дорого, дядя, дорого! Уступи по своей цене… Сколько скинешь, если завтра же принесу деньги?
В дверь настойчиво постучали.
— Обыск! Я говорил…
Старик медленно подошел к двери и впустил в комнату милиционера.
Милиционер тотчас же подошел к Василию:
— Документ!
— All right! — сквозь зубы ответил Василий и предъявил бумаги.
— От фирмы Джемс Уайт…— заторопился старик.— Наши старинные друзья,— добавил он, гордо подняв голову.
Милиционер еще раз посмотрел на непонятные буквы и штемпеля, но, видимо, удовлетворился объяснением: прежнее положение старика было так же хорошо известно милиции, как и теперешний род занятий.
— Извините… Иначе не можем,— сконфуженно произнес милиционер, обращаясь к Василию.
Василий сделал вид, что ничего не понял, и только из вежливости ответил:
— Yes!
5. Гражданин Бройде
Недавно — оборванец, пробиравшийся от вокзала в Кривой пе-реулок, тщательно избегая милицейских постов,— теперь эле-гантный иностранец, который идет пешком ради пристрастия к моциону,— Василий Вахрушин в десять часов был уже в центре города в квартире Якова Семеновича Бройде.
Новая гостиная, новые обои, блестящий окрашенный масля-ной краской потолок и такой же блестящий, заново оструганный паркет, новая, пахнущая лаком и краской мебель. И среди этой пахнувшей лаком и краской мебели встретил нашего иностран-ца свежий, пахнущий лаком и краской человек — сам Яков Семенович Бройде.
— Это моя супруга… Вы не знакомы с моей супругой…
Яков Семенович указал на свежую декоративную даму с бриллиантами: в ушах, в волосах, на груди.
Ио свежая краска и лак и свежая декоративная дама не произвели на иностранца должного впечатления. С преувеличенной вежливостью подал он руку даме и сел, не дожидаясь приглашения, в кресло.
— Так-то, господин Бройде… Господин Яков Семенович Бройде, — говорил он, оглядывая блестящий пол, блестящий потолок, увешанные золотыми рамами стены.
Яков Семенович смущенно, но вместе с тем гордо улыбался.
— Я вас угощу сигарами,— сказал он, стараясь скрыть смущение и некоторое, может быть, беспокойство, в самом деле — откуда и зачем пожаловал к нему этот- считавшийся давным-давно умершим человек? Что ему надо от Якова Семеновича Бройде?
— Попробуйте мои сигары… Это что-нибудь особенное…
— Вы из Крыма?— спросила декоративная дама и глубоко вздохнула.— Теперь так хорошо в Крыму…
— Да, погода отличная,— ответил иностранец и подмигнул Бройде.
Бройде понял.
— Фаня, будь добра, распорядись с ужином… Мы имеем деловой разговор…
— Сколько вы дали за эту даму?— в тон Якову Семеновичу спросил иностранец, когда дама ушла.— Ведь это что-нибудь особенное.
— О,— отвечал Бройде, сделав вид, что он оценил шутку,— она мне очень дорого стоит!
Иностранец подошел к Бройде и, положив тяжелые руки на худенькие плечи Якова Семеновича, взглянул прямо в глаза. Бройде еще более уменьшился, глаза забегали по-мышиному, нос заметно вытянулся. Видимо, довольный оказанным впечат-лением иностранец хлопнул ладонью по столу и сказал:
— Есть дело, господин Бройде!
Бройде оживился:
— Разве я могу видеть Василия Дмитриевича без никакого дела?..
Будучи в свое время маленьким, даже очень маленьким человеком в огромном деле ‘Братья Вахрушиным Яков Семенович чувствовал перед Василием некоторую робость: меньше всего по старой привычке, как перед хозяином, немного больше — как перед обладателем очень тяжелых кулаков, и больше всего — как перед человеком, который может, как — этого Бройде ясно не представлял, — но как-то выдать его, Бройде, испортить ему всю карьеру. Такую наполовину беспричинную робость ощущаем мы перед самым ничтожным человеком, который, может быть, тонким прищуром глаз покажет нам:
— Я тебя понимаю…
Это последнее чувство и создавало некоторую напряженность, из которой разговор о делах мог явиться единственным выхо-дом, ибо только в делах оставляла Якова Семеновича робость — в делах, на которых он, по его собственному выраже-нию, съел восемьдесят три собаки!
— Дело! Вы знали, к кому пришли, если у вас есть хорошее дело! Это что?— прибавил Бройде, поднимая пустой кулак.— Воздух? Так не будь я Бройде, если так оберну, что он будет носить золотые яйца!
— Вот, вот, вот!— подхватил Василий.
Но мы не будем подслушивать деловой разговор. Мало ли что и мало ли о чем говорят меж собой деловые люди! Только они — за полчаса, за час могут на словах наделать таких дел, что ни один кодекс в мире не найдет для этих дел достойной квалификации. Ни один — даже с сильно развитым воображе-нием — человек не сможет представить наяву те фантастиче-ские планы, кои развивают наедине сильно увлекшиеся деловые люди!
И что же? Планы эти часто претворяются в жизнь и при-том превосходят самые фантастические предположения!
При этом деловой разговор имеет свои законы: он ведется деловым же шепотом, так что можно расслышать только не значащие ничего фразы, вроде:
— О, это гешефт!
— Нагреешь руки!
— Это, понимаете ли, фирма!
— Старинная фирма…
— По старой памяти обращаюсь к вам… Знаю за честного коммерсанта!
— Честный? Это вы мало говорите — честный! Яков Бройде дурак — вот до чего честный человек Яков Бройде!
— И мне самому — ничего!— добавил Василий тоном короля, отдающего полцарства.— Мне только бы добраться до заграницы… Старик? Старику недурно и здесь… Он получит свое, старик… А меня здесь..,
Гражданин Бройде поежился, словно от неожиданного холода, и сделал жест, как бы отсчитывая мелкую монету.
— Вот именно,— подтвердил Василий.
И, встав во весь рост:
— Старик хочет в Англию! Ты бы только посмотрел на него!— Василий не заметил, как во время разговора перешел на ‘ты’.— Краденым торгует. Позор!
— Ай-ай-ай!
— Только помни, что я не говорю по-русски, — прошептал он, заслышав шаги декоративной дамы, приглашавшей к ужину.
После ужина Бройде звонил по телефону.
— В час… ‘Ша нуар’… Почему фунты? Вы и не думайте, что фунты…
И, положив трубку:
— Гендельман… Вы бы только посмотрели… Какой человек! Знаком пять языков!
И с восхищением прибавил:
— Аристократ!..
— Значит, в час… А мне надо устроиться,.. Могу я открыть у вас текущий счет?
Бройде засуетился:
— Сейчас, сейчас…
Извозчик отвез новоиспеченного иностранца в гостиницу. Ва-силий со вкусом расположился в отведенном ему номере, при-няв, несмотря на незнание русского языка, самый повелитель-ный тон в отношении прислуги и необычайную щедрость.
Контора гостиницы тотчас же получила записку с обозначе-нием имени приезжего. На ней значилось:
‘Мистер Роберт Бридж, представитель торгового дома ‘Джемс Уайт Компани лимитед’.
