Мисс Брэдертон, Уорд Мери Аугуста, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 158 минут(ы)

МИССЪ БРЭДЕРТОНЪ.

Романъ миссисъ Гэмфри Уордъ.

ГЛАВА I.

Былъ день неоффиціальнаго открытія картинной выставки въ королевской академіи. Обширный дворъ Берлингтонъ-Гоуза былъ переполненъ экипажами, и безпрерывная вереница постителей тснилась вверхъ по уложенной краснымъ ковромъ лстниц, которую охраняли нкоторыя изъ наиболе внушительныхъ фигуръ, извстныхъ взорамъ лондонскихъ обывателей и уступавшихъ по пышности красныхъ мундировъ только сытымъ лейбъ-гвардейцамъ ея величества. Такъ какъ еще не миновало время завтрака, то въ комнатахъ было еще довольно просторно. Можно было разглядть картины, оцнить весенніе наряды и даже узнать пріятеля на противоположномъ конц длинной галлереи. Вс обычные постители были на лицо: академики старой школы и новой, члены королевской академіи, съхавшіеся изъ Кенсингтона и культурныхъ мстностей, и другіе члены, прибывшіе изъ боле сверныхъ и захолустныхъ окрестностей, гд искусство живетъ бдновато и скудно и лишено того изящества и тхъ прикрасъ, которыми культура считаетъ долгомъ его обставить. Были представители политическаго міра, еще способные (дло происходило на первой недл мая) относиться къ удовольствіямъ съ нкоторымъ увлеченіемъ. Были и художественные критики, которые, хотя они и привыкли поглощать искусство большими и быстрыми глотками, не могли однако удовлетвориться однимъ скуднымъ днемъ, отведеннымъ академіею для осмотра приблизительно восьмисотъ произведеній, и дополняли замтки предшествующаго дня нкоторыми новыми записями въ промежуткахъ разговора съ знакомыми дамами. Были тутъ и крупные торговцы художественными предметами, обнаруживавшіе и во взорахъ, и въ осанк глубокую, хотя и скромную увренность, что на нихъ зиждутся основанія всего міра искусства, и что если съ поверхностной точки зрнія звзда академика и отличается отъ ореола человка, покупающаго его картины, то истинно-философскій умъ оцниваетъ вопросъ иначе. А главное, тутъ были женщины, старыя и молодыя, одн во всей свжести весеннихъ бумажныхъ тканей, точно на двор восточный втеръ не глумился надъ усиліями майскаго солнца, другія еще закутанныя въ мха, свидтельствовавшіе о боле точномъ пониманіи капризовъ англійскаго климата. Среди нихъ можно было различить обычные оттнки и виды: знакомую всмъ деревенскую кузину, собирающую матеріалы для устрашенія тхъ изъ ея сосдокъ, которыя не могли окунаться ежегодно въ потокъ лондонской жизни, женщинъ артистическаго міра, представляющаго большее разнообразіе типовъ, чмъ то, которымъ могутъ хвастать какіе-либо другіе классы, и, наконецъ, небольшое число женщинъ того слоя, что величаетъ себя ‘лондонскимъ обществомъ’, настолько хорошо одтыхъ, благовоспитанныхъ и богатыхъ знакомыми, какъ принято въ ихъ сред.

Въ одной изъ отдаленнйшихъ комнатъ, еще боле пустынной, чмъ вс остальныя, высокій, худощавый мужчина разсянно переходилъ отъ картины къ картин, длая по временамъ торопливыя справки въ каталог, но вообще оглядывая все, что представлялось ему, съ видомъ человка, въ которомъ привычка къ находившемуся передъ нимъ зрлищу породила пресыщеніе, если не пренебреженіе. Это былъ красивый человкъ съ широкимъ лбомъ и мягкимъ, пріятнымъ выраженіемъ. Глаза были прекрасные и задумчивые, въ контурахъ головы и лица замчалось то соединеніе умственной силы съ большой нжностью линій, которое очень привлекательно, въ особенности для женщинъ боле культурнаго и впечатлительнаго сорта. Его тонкіе волосы съ просдью были нсколько длинны, не настолько, чтобъ неизбжно вызывать зрителя на ршеніе вопроса, поэтъ или безумецъ тотъ, кто ихъ носитъ, — но все-же достаточно длинны, чтобъ нсколько небрежно падать вокругъ головы и тмъ уменьшать щеголевато-условный эффектъ безупречнаго туалета ихъ владльца и его общаго лондонскаго отпечатка.

То, что окружало мистера Юстеса Кендаля (нужно-же придать описанному нами лицу принадлежавшее ему имя), очевидно, привело его не въ особенно хорошее настроеніе. Онъ стоялъ съ недовольнымъ выраженіемъ передъ венеціанскою сценою, нарисованною блестящимъ представителемъ группы англійскихъ художниковъ, поселившейся на иноземной почв и обучавшейся по чужой метод.

— Не такъ хороша, какъ прошлогодняя,— замтилъ онъ про себя.— Вульгарное письмо, вульгарная композиція, во всемъ видна спшность работы. Этихъ людей портитъ успхъ — успхъ и количество добываемыхъ денегъ. Человкъ, нарисовавшій эту картину, не получилъ отъ этого никакого удовольствія. Но тоже самое встрчается всюду. Деньги, роскошь, борьба за существованіе гонятъ насъ всхъ впередъ и убиваютъ въ художник естественное наслажденіе трудомъ. И вскор, какъ сказалъ мн въ прошломъ году этотъ забавный французикъ, мы безповоротно погрузимся въ самую глубь посредственности.

— Кендаль!— произнесъ около самаго его уха нетерпливый голосъ, между тмъ какъ чья-то рука опустилась на его руку, знаете вы эту двушку?

Кендаль съ удивленіемъ обернулся и увидалъ рядомъ съ собою низкорослаго, пожилого человка, въ которомъ призналъ знаменитаго художника, на его живомъ, подвижномъ лиц можно было прочесть вопросъ и сильное увлеченіе.

— Какую двушку?— улыбаясь промолвилъ Кендаль, потрясая руку собесдника.

— Да вотъ ту, въ черномъ, около картины Орчардсона! Вы должны знать ее съ лица! Это миссъ Брэдертонъ, актриса. Видывали-ли вы раньше такую красоту! Надо найти кого-нибудь, кто представилъ-бы меня. Съ той минуты, какъ она вошла, ни на что другое не стоитъ глядть. Только, къ несчастью, никто, кажется, не знаетъ ее здсь.

Юстесъ Кендаль, хорошо знакомый съ горячимъ, артистическимъ темпераментомъ друга, немного насмшливо обернулся въ сторону картины и замтилъ въ комнат то волненіе, которое указываетъ на присутствіе чего-то или кого-то интереснаго. Стараясь придавать себ непринужденный видъ, держа каталогъ въ рук, люди пробирались къ тому мсту, гд стояла дама въ черномъ, и взглядывали по-очереди то на нее, то на картины, какъ длаютъ т, что ршились удовлетворить заразъ и своему любопытству, и потребности быть вжливымъ. Тмъ временемъ дама, о которой идетъ рчь, сознавая, что на нее глядятъ, но, повидимому, не смущаясь этимъ, разговаривала съ другой дамой, единственной своей спутницей, высокой, худощавой женщиной, тоже одтой въ черное и щедро надленной тми отталкивающими чертами, которыя красота требуетъ отъ своей дуэньи.

Сначала Кендаль не видалъ ничего, кром высокой, стройной фигуры, прекрасной головы и нжнаго, благо профиля, составлявшаго рзкій контрастъ съ чернымъ туалетомъ и прядями золотисто-каштановыхъ волосъ. Но въ профил и въ фигур было необычайное благородство и грація, примирившія его съ горячностью друга и заставившія его ждать слдующаго движенія красавицы. Въ эту минуту она обернулась и изловила взглядъ двухъ мужчинъ, прямо устремленный на нее. Глаза ея слегка потупились, но въ этомъ самосознаніи не было ничего неблаговоспитаннаго или преувеличеннаго. Спокойнымъ движеніемъ взявъ подъ руку свою подругу, она повлекла ее къ одной изъ выдающихся картинъ сезона, находившейся по близости. Мужчины тоже повернули и отошли.

— Никогда не видалъ я раньше такой красоты,— восторженно произнесъ художникъ. — Я долженъ найти кого-нибудь, кто ее знаетъ, и добиться случая увидать, какъ это лицо свтится, не то я сейчасъ уйду домой, да и отлично сдлаю. На эту мазню не стоитъ теперь глядть.

— Вотъ что значитъ быть художникомъ-идеалистомъ!— смясь сказалъ Кендаль.— Дома онъ рисуетъ рчныхъ богинь, лсныхъ нимфъ и другія столь же отдаленныя отъ насъ существа, а вн дома становится жертвой первой хорошо одтой, здоровой съ виду двушки, не смотря на ея дуэнью, шляпу и все прочее.

— Покажите мн вторую, подобную ей, — горячо отозвался другъ.— Говорю вамъ, такой не встртите ежедневно. Je me connais en beaut, милйшій, и я никогда не видывалъ такого совершенства очертаній, красокъ, какъ тутъ. Это просто необычайно! Это возбуждаетъ меня какъ художника! Посмотрите, не Уоллэсъ ли подходитъ къ ней?

Кендаль обернулся и увидалъ приземистаго блокураго человка, съ сухимъ, проницательнымъ американскимъ лицомъ, который, направившись къ красавиц, заговорилъ съ ней. Она привтствовала его радушно, съ сіяющей улыбкой и веселыми, выразительными движеніями головы, посл чего вс трое удалились.

— Да, это Эдуардъ Уоллэсъ. Онъ очень близокъ съ ней, повидимому. Такая ужъ у этихъ американцевъ манера, они всегда знакомы со всми, кого желательно знать. Но вотъ вамъ шансъ, Форбсъ. Пройдите небрежно мимо нихъ, попадитесь Уоллэсу на глаза, и дло сдлано.

Форбсъ уже отпустилъ руку Кендаля и направлялся черезъ комнату въ сторону бесдующаго тріо. Кендаль забавлялся издали этой сценой. Онъ видлъ, какъ его другъ небрежно прошелъ мимо американца, оглянулся, улыбнулся, остановился и протянулъ руку. Очевидно, они перешепнулись, потому что черезъ мгновеніе Форбсъ уже отвшивалъ красавиц низкій поклонъ и вслдъ затмъ Кендаль видлъ, какъ его красивая сдая голова и нсколько сутуловатыя плечи исчезли въ слдующей комнат рядомъ съ граціозной и выпрямленной фигурой миссъ Брэдертонъ.

Кендаль снова обратился къ картинамъ. Встртивъ вскор знакомыхъ, онъ быстро обошелъ съ ними залы и разстался только при вход, чтобы вернуться и поглядть на два, на три предмета въ скульптурномъ отдленіи, на которые ему указали, какъ на нчто важное и общающее. Тамъ онъ наткнулся на американца Эдуарда Уоллэса, съ легкимъ смхомъ тотчасъ же взявшаго его подъ руку, точно старый другъ.

— Видли вы, какъ совершилось представленіе? Что за человкъ этотъ Форбсъ! Онъ все еще также молодъ, какъ въ восемнадцать лтъ. Завидую ему. Онъ повелъ миссъ Брэдертонъ вокругъ всей выставки, говорилъ съ ней о своихъ любимыхъ конькахъ, глядлъ на нее такъ, что вышла бы неловкость, если-бъ это былъ кто другой, а не такой джентельменъ-маніакъ, какъ Форбсъ, который почти что добился позволенія списать съ нее портретъ. Думаю, что миссъ Брэдертонъ была слегка смущена. Она такой новичекъ въ Лондон, что вовсе еще не знаетъ, кто мы вс. Мн пришлось отвести ее въ сторону и разъяснить ей заслуги Форбса, тогда она вся запылала (въ настоящее время, когда она только что пріхала изъ колоній, въ ней еще есть наивный культъ героевъ) и была такъ мила съ нимъ, какъ только можетъ быть двушка. Предсказываю, что Форбсъ не станетъ думать ни о чемъ другомъ весь сезонъ.

— Что-жъ, она дйствительно блестящее явленіе, — сказалъ Кендаль.— Поразительно, какъ она затмвала хорошенькихъ англійскихъ двушекъ. Такая красота — опьяняющій даръ для женщины, это все равно, что королевская власть, которая ставитъ человка въ условія, совершенно непохожія на т, что выпадаютъ на долю простымъ смертнымъ. Думаю, что красота, а не какія-либо артистическія способности обезпечили за ней такой успхъ. Я замтилъ, что и газеты говорили приблизительно то-же самое, иныя вжливе, чмъ другія.

— Ну, актриса она не важная, у нея нтъ школы, нтъ тонкости въ игр. Но вы увидите, она будетъ главной приманкой ныншняго сезона. На сцен она изумительно граціозна, и не смотря на разные фокусы, у нея прекрасный голосъ. Къ тому же вся ея личность очень привлекательна, это такое откровенное, неиспорченное, добродушное существо. Зрители влюбляются въ нее, а это много значитъ. Но я желалъ бы, чтобъ она была боле образована и имла бы хоть что-нибудь, похожее на школу. Ея антрепренеръ, Робинзонъ, говоритъ, что она намрена выступить во всхъ большихъ роляхъ, но вдь это проста нелпо. Она толкуетъ очень наивно и мило о своемъ ‘искусств’, только, право, знаетъ она о немъ не боле, чмъ младенецъ, и, быть можетъ, часть ея обаянія и заключается въ томъ, что она не подозрваетъ своего невжества.

— Странно, до чего неразборчива англійская публика, замтилъ Кендаль.— Мн кажется, мы простодушнйшій народъ на всемъ свт. Мы только и требуемъ, чтобъ наша чувствительность была нсколько затронута, но обязаны ли мы этимъ искусству или личности артиста, — безразлично. Вдь она играетъ въ Лондон недавно, не такъ ли?

— Всего нсколько недль. Не боле двухъ мсяцевъ тому назадъ пріхала она. сюда изъ Ямайки. Не знаю, интересуетъ ли это васъ, но у нея прекурьезная исторія. Мн кажется, что я не видался съ вами съ той поры, какъ подружился съ нею.

— Нтъ, — отвтилъ Кендаль, — я начиналъ догадываться, что вами овладло что-то всепоглощающее. Я пробовалъ искать васъ въ клуб, но такъ и не нашелъ.

— Да, только не миссъ Брэдертонъ поглощала все мое время. Она до того занята, что никто не можетъ видть ее часто. Раза два, три, съ тхъ поръ какъ они пріхали, я возилъ ее и ея родныхъ осматривать городъ, Вестминстерское аббатство, національную галлерею и т. д. Она очень всмъ интересуется, а Уоррольсы, ея дядя и тетка, не отстаютъ отъ нея ни на шагъ.

— Откуда она?

— Отецъ ея, шотландецъ, былъ надсмотрщикомъ на сахарной плантаціи недалеко отъ Кингстона, женатъ онъ былъ на итальянк, на одной изъ блондинокъ венеціанскаго типа. Странное сочетаніе расъ, думаю, что въ этомъ секретъ блестящей и оригинальной красоты миссъ Брэдертонъ. Мать ея умерла, когда она была еще маленькая, и двочка выросла одна. Кажется, впрочемъ, что отецъ былъ человкъ недурной и присматривалъ за ней. Вскор она привлекла вниманіе дяди, лавочника изъ Кингстона, хитраго, жестокаго, алчнаго до денегъ малаго, догадавшагося, что изъ нея можно кое-что сдлать. Она уже проявила въ то время склонность къ декламаціи и играла въ разныхъ мстахъ, въ школ, принадлежащей къ плантаціи и т. д. Понятно, что отецъ ея, шотландецъ и пресвитеріанецъ, не поощрялъ въ ней этихъ вкусовъ. Но онъ умеръ отъ лихорадки, и съ шестнадцатилтняго возраста двочка осталась на попеченіи дяди. Повидимому, онъ сейчасъ-же въ точности увидалъ, какой линіи держаться. Чтобъ выразиться цинично, я воображаю, что онъ разсуждалъ приблизительно вотъ такъ: красота — изъ ряду вонъ, характеръ — лучше чего нельзя пожелать, талантъ — неважный. Значитъ, ставку надо длать на красоту и характеръ, а талантъ пусть самъ о себ заботится. Какъ-бы то ни было, онъ вывелъ ее на кингстонскомъ театр, довольно, жалкой и маленькой сцен, а самъ онъ и тетка, вотъ это кислое существо, которое вы видли съ миссъ Брэдертонъ, присматривали за ней, какъ драконы. Понятно, что о ней вскор заговорилъ весь Кингстонъ, благодаря ея красот, граціи и трудности сближенія съ ней, все европейское общество, гарнизонъ, представители власти — были у ея ногъ. Тогда дядя поставилъ все на карту, чтобъ добиться ангажемента въ Европу. Помните-ли ихъ недавняго губернатора Рэтерфорда, автора небольшого цикла салонныхъ пьесъ? Онъ озаглавилъ ихъ, кажется, ‘Интерлюдіями девятнадцатаго вка’. Это былъ послдній годъ его служенія, и онъ ухалъ на родину какъ разъ въ то время, когда Изабелла Брэдертонъ играла въ Кингстон. Пріхалъ онъ сюда, вполн увлеченный ею, и, зная здсь всхъ театраловъ, могъ сразу найти ей мсто. Робинзонъ ршился спекулировать ею, вызвалъ ее по телеграфу, и вотъ она здсь, и ея дядя, тетка и больная сестра вдобавокъ.

— Такъ у нея есть сестра?

— Да, маленькое, блдное, искалченное, капризное существо (калки большею частью капризны), но полное какой-то странной, таинственной силы. Изабелла очень добра къ ней и точно побаивается ея. Мн кажется, она боится всхъ своихъ родныхъ. Они, по моему, помыкаютъ ею, а миссъ Брэдертонъ боле способна давать собою помыкать, чмъ кто-либо, кого я знавалъ во всю мою жизнь.

— Какъ, это блестящее, живое существо!— недоврчиво воскликнулъ Кендаль.— Я готовъ-бы, кажется, биться о закладъ, что она постоитъ за себя.

— Видите-ли,— сказалъ американецъ съ спокойнымъ превосходствомъ своего трехнедльнаго знакомства,— я уже немного узналъ ее теперь, и она не совсмъ такая, какою кажется по первому взгляду. Какъ-бы то ни было, боится она ихъ или нтъ, надо надяться, что они поберегутъ ее, Правда, у нея прекраснйшее сложеніе, однако мн все-таки кажется, что Лондонъ ее утомляетъ. Пьеса, которую для нея выбрали, трудная, кром того, общество, понятно, набросилось на такую красавицу, а черезъ нсколько недль она будетъ всеобщимъ кумиромъ.

— Я еще вовсе не видалъ ея, — сказалъ Кендалъ, которому, быть можетъ, уже начинала нсколько надодать тема о миссъ Брэдертонъ, и съ лорнеткой въ рук обернулся къ статуямъ.— Зайдите за мною какъ-нибудь вечеромъ.

— Непремнно. Но вы должны явиться и познакомиться съ самой двушкой у моей сестры въ слдующую пятницу. Она прідетъ туда среди дня, къ чаю. Я сказалъ Агнес, что приведу, кого мн вздумается. Я предупредилъ ее (вдь вы знаете ея маленькія слабости), что ей всего лучше первой выступить въ поле. Черезъ мсяцъ уже будетъ совершенно невозможно завладть миссъ Брэдертонъ.

— Въ такомъ случа я непремнно явлюсь и воздамъ почести прежде, чмъ соберется толпа, — сказалъ Кендаль, и съ нкоторымъ любопытствомъ повернувъ лорнетъ такъ, чтобъ осмотрть подвижное, смуглое лицо Уоллэса, прибавилъ: — какъ удалось вамъ съ ней познакомиться?

— Рэтерфордъ представилъ меня. Онъ мой старый пріятель.

— Итакъ, — сказалъ Кендаль, двинувшись въ путь, — до слдующей пятницы. Очень буду радъ повидаться съ миссисъ Стюартъ, я цлый вкъ не видалъ ея.

Американецъ дружески кивнулъ ему и удалился. Онъ былъ однимъ изъ тхъ пріятныхъ, вездсущихъ людей, которые всхъ знаютъ и находятъ время для всего,— извстнымъ журналистомъ, до нкоторой степени художникомъ, а боле всего свтскимъ человкомъ, переживавшимъ свой лондонскій сезонъ не безъ ворчанія и вмст съ тмъ съ такимъ внутреннимъ наслажденіемъ, какое рдко выпадаетъ на долю популярнымъ постителямъ различныхъ званыхъ обдовъ. Что онъ сблизился съ новой звздой сезона, было довольно естественно. Это былъ самый скромный и полезный изъ чичероне, одаренный истинной способностью оказывать услуги пріятнымъ людямъ. Его дружба съ миссъ Брэдертонъ придавала двушк въ глазахъ Кендаля извстный отпечатокъ: Уоллэсъ былъ разборчивъ въ людяхъ и рдко ошибался.

Кендаль пошелъ домой, занятый совершенно иными размышленіями, и вскор сидлъ за письменнымъ столомъ въ своихъ высокихъ комнатахъ, выходившихъ на внутренній дворъ Темпль-Бара. День былъ свтлый, весеннее солнце, озарявшее противоположныя красныя крыши, глядло весело и ясно, старыя дымовыя трубы, выступая на блдно-голубомъ фон неба, бросали рзкія тни на багровую и оранжевую поверхность черепицъ. Внизу дворъ былъ наполовину въ тни и совершенно безмолвный и пустынный. Слва виднлся проблескъ зелени, искупавшей свою весеннюю скудость яркимъ оттнкомъ колорита, между тмъ какъ прямо поперекъ двора, за пестрой мозаикой крышъ и живописными очертаніями трубъ, поднималось на воздухъ тончайшее сооруженіе изъ благо камня, шпицъ одной изъ церквей Wren’а, такой изящный, безукоризненный и прихотливо уравновшенный, какъ только можетъ создать рука человка.

Внутри комнаты были такія, какія приличествуютъ зажиточному холостяку съ научными вкусами. Полки на стнахъ вмщали внизу старыхъ школьныхъ классиковъ и юридическія книги, а вверху смшанную библіотеку литературнаго содержанія, въ которой французскіе авторы играли главную роль. Оба фланга, если можно такъ выразиться, имли тотъ заманчиво-пестрый характеръ — здсь клочекъ нмецкой словесности, тамъ островокъ итальянской, по ту сторону ряды англійскихъ поэтовъ, по ту — обиліе романовъ на всхъ языкахъ, — который радуетъ нжное сердце библіофила. Картины были большею частью автотипіями и фотографіями съ сюжетовъ итальянскаго искусства, за исключеніемъ одного угла комнаты, гд прекрасная маленькая коллекція французскихъ гравюръ совершенно покрывала стну, привлекая взоры постителей рзкими тонами чернаго и благо цвта. На письменномъ стол лежали груды французскихъ книгъ въ бумажной обложк, относящихся, главнымъ образомъ, къ побдоносной пор романтизма, мстами ихъ прерывали наслоенія натурализма, въ свою очередь не разъ уравновшаннаго томами Сентъ-Бёва. Въ совокупности все имло ученый видъ. Книги были видимо собраны съ опредленною цлью, а аккуратныя кипы рукописей, лежавшихъ на письменномъ стол, казалось, подводили итоги всей обстановк и объясняли ее.

Единственнымъ украшеніемъ, носившимъ личный отпечатокъ, была группа фотографій на камин. Дв изъ нихъ потемнли и выцвли, он изображали родителей Кендаля, уже умершихъ нсколько лтъ тому назадъ. Другая фотографія, кабинетный портретъ, представляла женщину, уже не очень молодую, поразительно эффектную, съ прекраснымъ, усталымъ лицомъ и общимъ видомъ благородства и энергіи. Замтно было большое сходство между чертами ея и ІОстеса Кендаля, и она дйствительно была старшей и единственной сестрой его, женой французскаго сенатора и главнымъ другомъ и совтчикомъ брата. М-me де-Шатовье была очень замтной личностью и вліяніе ея на Юстеса оказалось сильнымъ съ самаго дтства. Это была женщина, которая оправдала бы въ наши дни восторженное мнніе Сисмонди о женщинахъ первой имперіи. Въ ней была та смсь хорошаго тона съ высшимъ изяществомъ, и того запаса разнообразнйшихъ свдній съ живой впечатлительностью и тонкостью чувствъ, которая, какъ сказалъ Сисмонди m-me д’Альбани, ‘составляетъ принадлежность лишь вашего пола и встрчается въ совершенств только въ лучшемъ французскомъ обществ’.

Въ т дни, когда она и Юстесъ были единственными дтьми образованнаго и богатаго отца, довольно извстнаго политическаго дятеля и зятя торійскаго премьера, въ дни его молодости, она всегда руководила братомъ и вліяла на него. Онъ восторженно сопровождалъ ее во время лондонскихъ сезоновъ, слдя за производимымъ ею впечатлніемъ, торжествуя ея побды, обсуждая дома съ нею каждую новую книгу и, по крайней мр, во время школьныхъ вакацій для съ нею секретарскую работу при отц, исполнявшуюся ею прекрасно и съ такимъ быстрымъ, тонкимъ, политическимъ чутьемъ, какого Юстесъ никогда не замчалъ въ другихъ женщинахъ. Она была, по-своему, красива, и отличалась нжною, утонченною красотой, въ особенности по вечерамъ, когда блескъ блой шеи и рукъ, дополненный яркостью туалета, придавалъ ей тотъ отпечатокъ и колоритъ, въ которомъ она нуждалась въ иныя минуты. Понятно, что у нея не было недостатка въ поклонникахъ: она была богата, а отецъ ея пользовался вліяніемъ, но она много разъ говорила: нтъ! и почти достигла тридцатилтняго возраста, прежде чмъ m-r де-Шатовье, первый секретарь французскаго посольства, уговорилъ ее выйти за него замужъ. Съ той поры она занимала видное мсто въ парижскомъ большомъ свт. Мужъ ея промнялъ дипломатію на политику, въ которой его направленіе было орлеанистскимъ, между тмъ какъ въ литератур онъ пользовался извстностью, какъ постоянный сотрудникъ ‘Revue des Deux Mondes’. Онъ и жена его открыли интересный и, по-своему, вліятельный салонъ, гд встрчалось лучшее англійское и французское общество, и тутъ сразу обнаружились утонченность ума m-me де-Шатовье и сила и мягкость ея женскаго такта.

Вскор посл ея свадьбы отецъ и мать скончались на разстояніи восемнадцати мсяцевъ другъ отъ друга, и судьба Юстеса радикально измнилась. Покинувъ школу, онъ сталъ секретаремъ отца, что помшало ему сдлать какія-либо серьезныя усилія для успха въ адвокатур, вслдствіе этого интересы какъ его ума, такъ и сердца сосредоточились въ стнахъ родительскаго дома въ большей степени, чмъ обыкновенно бываетъ у молодыхъ людей. Передъ отцомъ онъ преклонялся искренно, цну нсколько многорчивой и подъ-часъ суетливой нжности матери онъ никогда не понималъ вполн, пока не лишился ея. Когда онъ остался окончательно одинокимъ, онъ увидалъ необходимость избрать образъ жизни. Сестра и онъ раздлили отцовскія деньги, и Юстесъ увидалъ себя обладателемъ такого состоянія, которое въ глазахъ большинства его друзей являлось прямымъ указаніемъ Провиднія на дв цли — на бракъ и на мсто въ парламент. Къ счастью, однако, сестра его, единственный человкъ, къ которому онъ обратился за совтомъ, не торопилась вынуждать у него ршенія ни въ томъ ни въ другомъ случа. Она видла, что безъ стимула отцовскаго присутствія интересъ Юстеса къ политик былъ мене живой, чмъ его интересъ къ литератур, да и времена, какъ ей казалось, не благопріятствовали тому философскому консерватизму, который, можно сказать, служилъ выраженіемъ ихъ семейнаго склада ума. Вслдствіе этого, она побуждала его вернуться къ нкоторымъ изъ замысловъ университетской поры, когда и она, и онъ были впервые охвачены страстью къ великой, увлекательной французской литератур, которая поколніе за поколніемъ поглощаетъ вниманіе двухъ третей изъ тхъ, кто чутокъ къ вопросамъ словесности. Она предложила брату сюжетъ для книги, понравившійся ему, и пока онъ занимался ея планомъ, что-то въ род прежняго увлеченія жизнью вернулось къ нему. Къ тому же это была книга, вынуждавшая его проводить часть каждаго года въ Париж, а близость сестры была теперь пріятне для него, чмъ когда-либо.

Такимъ образомъ, нсколько времени спустя, онъ съ удовольствіемъ поселился съ своими книгами на лондонской квартир, и вскор почувствовалъ, какъ имъ овладваетъ тотъ пылъ къ работ, который служитъ одновременно и стимуломъ, и наградой для каждаго истиннаго поклонника знанія. Книга снова примирила его съ жизнью, и вскор онъ такъ же часто, какъ и прежде, появлялся въ общихъ всему лондонскому кружку центрахъ. Онъ обдалъ вн дома, посщалъ театръ, здилъ въ клубъ, какъ и вс мужчины, и проводилъ ежегодно въ Париж три зимнихъ мсяца, вращаясь въ лучшемъ французскомъ обществ, бесдуя такъ, какъ никогда не бесдовалъ въ Лондон, и, все равно находился ли онъ въ театр, въ салонахъ друзей, сестры или въ студіяхъ самыхъ выдающихся французскихъ художниковъ, развивая въ себ прихотливо-критическое настроеніе, становившееся все боле и боле требовательнымъ и все боле подчинявшее себ его личность.

Когда онъ усаживался за работу въ этотъ майскій день, вс т, кто любилъ Юстеса Кендаля, а ихъ число было значительно, порадовались бы, видя, какъ исчезало усталое выраженіе, съ которымъ онъ вернулся посл своей прогулки по академіи, какъ съ энергіею и наслажденіемъ человка, вступающаго въ бой, онъ отбросилъ назадъ сдющія кудри, падавшія на его глаза, и какъ, по мр того, какъ шло время и тни сгущались на бломъ шпиц противъ него, удовлетвореніе, доставляемое удачной работой, проявлялось въ медленномъ и безсознательномъ движеніи, которымъ онъ ласкалъ спину кота, спавшаго, свернувшись около него на стул. Проявилось это удовлетвореніе и въ разсянной, но все же ласковой улыбк, которою онъ привтствовалъ слугу, аккуратно появившагося въ пять часовъ, чтобъ подать чай и вечернюю газету и раздуть огонь, весело и по-пріятельски трещавшій далеко вглубь ночи въ освщенной лампою комнат.

ГЛАВА II.

Дня два, три спустя, проглядывая записную книгу, куда все методически заносилось, Кендаль увидалъ: ‘Послобденный чай у миссисъ Стюартъ, въ пятницу’, и тотчасъ-же отправилъ Эдуарду Уоллэсу записку съ предложеніемъ създить вмст въ театръ въ четвергъ вечеромъ, чтобъ посмотрть миссъ Брэдертонъ, ‘потому что, какъ вы сами согласитесь, писалъ онъ, мн невозможно будетъ встртить ее съ чистой совстью, если я не исполню сначала своего долга, увидавъ, какъ она играетъ’. На это американецъ отвтилъ встрчнымъ предложеніемъ. ‘Миссъ Брэдертонъ, писалъ онъ, предоставила моей сестр и мн ложу на пятницу вечеромъ. Въ ней могутъ помститься человка четыре или пять. Вы непремнно должны присоединиться къ нашей компаніи, а я приглашу и Форбса’.

Кендалю показалось, словно онъ попался въ ловушку. Онъ предпочелъ-бы увидать актрису при условіяхъ, боле благопріятствующихъ независимому сужденію, но сознавалъ, что отказаться было-бы нелюбезно, поэтому принялъ предложеніе и приготовился встртиться съ красавицей въ такомъ сочувственномъ настроеніи, какъ только было возможно.

Въ пятницу среди дня, посл долгой и плодотворной работы, Кендаль увидалъ себя дущимъ на западъ, въ сторону старомоднаго кенсингтонскаго дома, изъ котораго, благодаря своимъ живымъ, порхающимъ американскимъ манерамъ, миссисъ Стюартъ удалось сдлать крупный соціальный центръ. Умъ Кендаля все еще былъ поглощенъ работой, отрывки изъ Жубера или Стендаля, казалось, еще носились вокругъ него, и нкоторыя тонкости художественныхъ и критическихъ теорій продолжали смутно бороться въ немъ, пока онъ мчался на западъ Лондона, упиваясь пріятнымъ свтомъ весенняго солнца, радуя свой взоръ майскою зеленью, которая ежедневно все боле и боле торжествовала надъ общимъ срымъ колоритомъ и вскор должна была достигнуть прелестнаго, краткаго мига побды, составляющаго все, что лто можетъ надяться завоевать себ среди пыли и толпы большого города.

Кендаль находился въ состояніи, свойственномъ всмъ людямъ съ истинно-литературнымъ темпераментомъ, когда въ нихъ улеглось первое юношеское увлеченіе жизнью, когда первоначальныя трудности пріобртенія знанія миновали, и умъ, допущенный въ боле возвышенную атмосферу, чмъ та, въ которой онъ носился до той поры, чувствуетъ всю прелесть человческаго права на знаніе и охваченъ боле тонкой любознательностью и боле всеобъемлющими желаніями, чмъ т, которыя онъ дотол испытывалъ. Міръ фактовъ и идей открытъ передъ нимъ, орудія изыскателя на столько усовершенствованы, на сколько они могутъ быть. Опьяненіе перваго приступа къ задач всецло владетъ имъ, а усталость, неизбжная Немезида всякаго безконечнаго труда, и разочарованіе, рано или поздно нисходящее на всякую человческую надежду, пока еще простыя имена и тни, и не принимаются въ соображеніе въ жизненной перспектив, повидимому спокойно открывающейся передъ нимъ. Состояніе это рдкое, немногіе люди способны на ту подготовительную работу, которая ведетъ къ нему, малйшее враждебное обстоятельство можетъ положить ему конецъ, но по своему, до извстной степени и пока оно длится, это одна изъ лучшихъ формъ сознанія, и человкъ, наслаждающійся имъ, чувствуетъ, что такое таинственное жизненное благо является любовнымъ даромъ какой-то благотворной силы.

Пріхавъ къ миссисъ Стюартъ, Кендаль засталъ большое сборище, уже наполнявшее хорошенькія низкія комнаты, которыя съ обихъ сторонъ выходили на обсаженныя деревьями пространства и всецло носили отпечатокъ маленькой, характерной индивидуальности хозяйки. Она была компетентна во всемъ, въ критической оцнк книги, и еще боле въ томъ, что касалось тонкостей домашней обстановки. Все длало ее популярною,— ея обды, построенные съ начала до конца съ величайшимъ единствомъ плана и съ рдкимъ умніемъ, красивые туалеты, въ которыхъ она скользила по обитымъ блдными тканями комнатамъ, ея энергія, добродушіе, и даже излюбленная ею, вполн очевидная, но очень невинная погоня за совершенствомъ въ общественномъ отношеніи. Для нея не представляло ни малйшаго труда собрать у себя, кого ей хотлось, когда надо было пустить въ свтъ какую-нибудь соціальную новинку. На этотъ разъ миссисъ Стюартъ была вполн въ своей стихіи. Ее окружали люди, боле или мене извстные въ Лондон, здсь редакторъ, тамъ артистъ, одинъ изъ младшихъ членовъ кабинета болталъ за чашкой чая съ иностраннымъ министромъ, и гулъ обыкновенной лондонской болтовни высшаго сорта носился по комнат, когда вошелъ Кендаль.

Миссисъ Стюартъ, поставивъ его въ возможность обрсти стулъ и давъ ему обильные шансы завязать разговоръ, покинула его, пожавъ плечами и прошептавъ: ‘Красавица страшно запаздываетъ. Скажите, пожалуйста, что я начну, если ожиданія всхъ этихъ людей будутъ обмануты?’ Правду сказать, миссисъ Стюартъ уже начинала волноваться. Самъ Кендаль пріхалъ очень поздно, и по мр того, какъ разговоры оживлялись и комнаты наполнялись гостями, жадно дожидавшимися новаго ощущенія, имъ общаннаго, духъ маленькой хозяйки падалъ. Министръ украдкой поглядлъ на часы, какая-то несносная дама распрощалась, причемъ голосъ ея могъ-бы быть потише, и выражала сожалніе, безъ котораго можно было обойтись. Миссисъ Стюартъ очень дорожила успхомъ своихъ общественныхъ предпріятій, и собрать толпу народа, чтобъ встртиться съ восходящей звздой сезона, а потомъ отослать всхъ домой, оставивъ въ ихъ памяти лишь воспоминаніе о ча и разговор — это одна изъ тхъ неудачъ, которой никто, сколько-нибудь себя уважающій, не долженъ подвергаться.

Однако, фортуна еще разъ оказалась милостивой къ одной изъ своихъ главныхъ любимицъ. Миссисъ Стюартъ только что стала прислушиваться къ благонамреннымъ, но отяготительнымъ соболзнованіямъ какого-то стоявшаго рядомъ съ нею адвоката, описывавшаго ‘нелпую неудачу’ вечера, устроеннаго для пріема первой актрисы Comdie franaise, на который былъ званъ и онъ въ прошломъ сезон, какъ вдругъ снаружи донесся звукъ колесъ. Миссисъ Стюартъ быстро шагнула впередъ, оставивъ своего лже-утшителя посреди начатаго имъ разсказа, гулъ разговоровъ замеръ мгновенно, и толпа вокругъ двери торопливо отступила, когда она распахнулась, и вошла миссъ Брэдертонъ.

Что за блескъ, что за сіяніе красоты проникли въ комнату вмст съ нею! Вошла она быстро, оживленно, закинувъ назадъ изящную голову, лицо ея горло, руки вытянулись впередъ, когда она увидала миссисъ Стюартъ. Въ двушк была такая сила и жизненность, что вс ея движенія казались широкими и выразительными, и вмст съ тмъ ничто не могло превзойти тонкой отдлки ея физическаго сложенія. Всего характерне было въ ней именно сочетаніе необыкновеннаго совершенства деталей съ блескомъ, огнемъ и силой общаго впечатлнія, часто придающаго низшимъ видамъ красоты картинность и достоинство, но рдко встрчающагося въ связи съ тми типами, гд красота какъ-бы довлетъ сама себ, не нуждаясь ни въ чемъ, кром присущей ей гармоніи линій и колорита, чтобы врзаться въ память зрителей.

Нкоторые утверждали, правда, что мелкія и нжныя черты ея лица не соотвтствовали росту и плавнымъ, скользящимъ движеніямъ. Но и здсь опять впечатлніе хрупкости наполовину превращалось въ впечатлніе блеска, благодаря ея большимъ каримъ глазамъ и ослпительной близн кожи. Кендаль наблюдалъ за миссъ Брэдертонъ изъ своего угла, гд его бесда съ двумя юными любительницами музыки была внезапно прервана пріздомъ актрисы, онъ подумалъ, что впечатлніе, вынесенное имъ на прошлой недл, было, пожалуй, ниже дйствительности.

‘Она хорошо входитъ въ комнату,— критически разсуждалъ онъ самъ съ собою.— Это не простая молочница, у нея есть манеры, есть нкоторая индивидуальность. А! вотъ теперь Фернандецъ (онъ назвалъ имя министра) овладлъ ею. Посл него, я полагаю, наступитъ чередъ Рэшбрука (члена правительства), а тамъ пойдемъ мы, боле простые смертные. Какъ нелпо все это!’

Размышленія его были, однако, прерваны восклицаніемъ сосдокъ, горячихъ поклонницъ миссъ Брэдертонъ, совершенно обезумвшихъ отъ восторга, что находятся съ ней въ одной комнат. Он узнали, что онъ увидитъ ее на сцен въ этотъ вечеръ, завидовали ему, описывали пьесу, въ преувеличенныхъ выраженіяхъ изображали толпу, наполняющую театръ, апплодисменты, привтствующіе первое появленіе миссъ Брэдертонъ въ большой сцен перваго акта, и позволили себ (сами он были эстетическими двицами, облеченными въ трезвыя зеленовато-срыя платья) кроткія стованія на счета нсколько яркаго оттнка одного изъ туалетовъ актрисы, причемъ все время, однако, исподтишка не спускали глазъ съ блестящаго, оживленнаго профиля и граціозныхъ плечъ, надъ которыми у входа во вторую гостиную склонялась сдовласая голова министра.

Миссисъ Стюарта храбро исполняла свои обязанности. Миссъ Брэдертонъ возвстила ей, съ тысячами сожалній, что можетъ удлить всего полчаса. ‘Мы, бдные профессіональные люди, должны обдать въ четыре. Вслдствіе этого я опоздала, а теперь оказывается, что я такъ далеко отъ дома, что могу остаться, самое позднее, до шести’. Такимъ образомъ миссисъ Стюартъ пришлось торопиться, чтобъ успть представить всхъ, кому она это общала. Она исполняла свою задачу, не отступая ни передъ чмъ, безпощадно убивая въ самомъ зародыш всякій завязывавшійся разговоръ, удляя артисту, писателю или члену парламента подобающую ему маленькую рекомендательную фразу, и наконецъ, кивнула Юстесу Кендалю, который покинулъ свой уголъ, находя, что общество — пренелпая вещь и желая, чтобъ пытка скоре кончилась.

Миссъ Брэдертонъ улыбнулась ему, какъ улыбалась всмъ остальнымъ, и онъ опустился на стулъ, рядомъ съ ней, для тхъ трехъ минутъ, которыя были ему отведены.

— Я слышу, что вы довольны англійской публикой, миссъ Брэдертонъ, — сразу началъ онъ, подготовившись настолько.— Мн предстоитъ сегодня вечеромъ удовольствіе быть въ первый разъ въ числ вашихъ поклонниковъ.

— Надюсь, что вамъ понравится,— сказала она робко, но весело и привтливо.— Вы непремнно зайдите потомъ ко мн. Я уговорилась на счетъ этого съ миссисъ Стюартъ. Я такъ устаю, что никогда не бываю въ состояніи разговаривать посл спектакля, но видть друзей мн пріятно. Это заставляетъ меня хоть немного забыть театръ, прежде, чмъ я возвращаюсь домой.

— Находите вы Лондонъ очень занимательнымъ?

— Да, очень. Вс ко мн необыкновенно добры, да и вообще это совершенно новое впечатлніе посл такого закоулка, какъ Кингстонъ. Думаю, что у меня наврно закружилась-бы голова, — прибавила она съ легкой, веселой усмшкой,— только когда очень любишь свое искусство, невроятно, чтобъ человкъ слишкомъ возмнилъ о себ. Я все отчаиваюсь передъ тмъ, что еще остается сдлать, а то, что уже сдлано, кажется такимъ неважнымъ…

Говорила она съ очень милымъ смиреніемъ и, очевидно, думала то, что высказывала, тмъ не мене въ ея тон слышалось такое очаровательное молодое торжество, такое непоколебимое сознаніе своего артистическаго успха, что Кендаль втайн забавлялся, вспоминая суровую критику, которую большею частью слышалъ въ своемъ кругу на ея счетъ.

— Да, конечно, — вжливо отвтилъ онъ.— Думаю, что вс артисты испытываютъ то-же самое. Мы вс чувствуемъ это, если годны на что-нибудь, мы — бумагомаратели, все равно, какъ и вы — актеры.

— О, да, — сказала она, глядя на него ласковыми, вопросительными глазами.— Вы много пишете? Я знаю это, мистеръ Уоллесъ мн это говорилъ. Онъ увряетъ, что вы такой ученый и что ваша книга выйдетъ великолпная. Какъ хорошо, должно быть, писать книги! Мн кажется, я любила-бы это занятіе больше, чмъ играть на сцен. Тутъ вы зависите только отъ себя, а на сцен постоянно отъ другого, и приходишь въ такое бшенство, когда вс собственные высокіе помыслы испорчены потому, что первый, любовникъ не хочетъ длать ничего, кром того, къ чему привыкъ, или актриса на вторыя роли желаетъ выдлиться, или режиссеръ затаилъ злобу противъ васъ. Вчно что-нибудь да случится.

— Съ вами, повидимому, постоянно случается лишь одно — успхъ,— сказалъ Кендаль, ненавидя себя въ душ за дешевый комплиментъ.— Я слышу чудеса на счетъ трудностей, съ которыми добываются мста въ ‘Калліоп’, а друзья мистера Робинзона увряютъ, что онъ выглядитъ моложе на десять лта. Бдный человкъ! Пора фортун улыбнуться ему.

— Это правда, въ прошломъ году онъ переживалъ тяжелые дни. Миссъ Гарвудъ, американская актриса, отъ которой ждали такого успха, не понравилась. Она не дйствовала на публику. Мн вовсе не кажется, чтобъ трудно было удовлетворить англичанъ. Я чувствовала себя далеко не такъ хорошо въ жалкомъ кингстонскомъ театрик, какъ здсь. Въ Лондон всегда увренъ, что если сдлать все, какъ можно лучше, публика это оцнитъ. Въ моей голов всевозможные замыслы. Въ будущемъ году у меня будетъ, надюсь, собственный театръ и тогда…

— Тогда мы увидимъ васъ во всхъ большихъ роляхъ.

Красавица только что начала свой отвтъ, какъ вдругъ Кендаль замтилъ, что миссисъ Стюартъ стоитъ около него съ новымъ соискателемъ. Ему ничего не оставалось длать, какъ отступить съ торопливой улыбкой и пожать ея руки, и миссъ Брэдертонъ ласково напомнила ему, что они еще встртятся въ этотъ день.

Черезъ нсколько минутъ въ комнат опять началось общее движеніе. Миссъ Брэдертонъ узжала. Она выступила впередъ въ своемъ длинномъ разввающемся черномъ плать, держа миссисъ Стюартъ за руку, и толпа разступалась по мр того какъ она шла. На ея пути, около двери, стоялъ младшій ребенокъ миссисъ Стюартъ, глядвшій на красавицу большими, удивленными карими глазами, приложивъ палецъ къ губамъ. Актриса внезапно нагнулась къ двочк, подняла ее съ легкостью, свидтельствовавшею о физической сил, привлекла ребенка въ свои мха и бархаты и поцловала его милостиво, точно королева. Двочка обняла ее своими маленькими, бленькими ручками, улыбнулась, погладила ея волосы, точно желая удостовриться, что фея-принцесса — реальное существо. Потомъ она стала карабкаться внизъ, черезъ минуту свтлое видніе исчезло и наполненная гостями комната, казалось, сразу опустла и потускнла.

— Это вышло очень мило, — сказалъ Кендалю Эдуардъ Уоллесъ, стоявшій рядомъ съ нимъ, слдя за этой сценою.— У другой женщины такія вещи были-бы разсчитаны на эффектъ, но миссъ Брэдертонъ врядъ-ли длаетъ это ради эффекта. Кажется, будто она чувствуетъ себя въ теплой, симпатичной атмосфер и до того уврена въ себ и въ тхъ, кто ее окружаетъ, что можетъ дать себ полную волю и подчиняться каждому импульсу по мр его зарожденія. Въ ней изумительное отсутствіе ложнаго стыда,— однако, какъ ни мало сознаетъ она собственные недостатки, я думаю, что она дйствительно скромна…

— Весьма возможно,— сказалъ Кендаль.— Очень любопытно изучать характеръ, на столько взятый au naturel и внезапно перенесенный въ разгаръ подобнаго лондонскаго торжества. Она меня безспорно очень привлекаетъ, и я готовъ поссориться съ вами за то, что вы ее такъ мало цнили. Думаю, что буду восторгаться ею сегодня боле, чмъ вы.

— Надюсь, что такъ, — искренно отвтилъ американецъ. Только боюсь, что съ всякой точки зрнія, стоющей вниманія, о ней, какъ объ актрис, многаго не скажешь. но какъ человческое существо, она очень близка къ совершенству.

Гости разъхались, и немедленно по исчезновеніи послдняго изъ нихъ доложили о прізд мистера Форбса. Онъ появился очень раздраженный, такъ какъ его задержали дла, вскор онъ слъ къ столу съ миссисъ Стюартъ, Уоллэсомъ и Кендалемъ въ весьма ворчливомъ настроеніи духа. Мистеръ Стюартъ, молодой и способный юристъ, переживавшій первыя волненія истиннаго успха на адвокатскомъ поприщ, далъ знать, что вернется домой поздно.

— Право не знаю, что за пріятность хать смотрть эту двушку съ двумя такими язвительными людьми, какъ вы!— воинственно началъ Форбсъ за супомъ. Она вамъ будетъ не по вкусу, и вы только испортите удовольствіе миссисъ Стюартъ и мн.

— Дорогой Форбсъ,— отвтилъ Уоллэсъ своимъ спокойнымъ, невозмутимымъ тономъ, вы увидите, что я буду вести себя, какъ ангелъ. Я не позволю себ никакихъ непріятныхъ замчаній и стану шумть не меньше кого бы то ни было въ театр.

— Это все прекрасно, но то, что вы не скажите словами. Кендаль выразитъ своимъ лицомъ, а я ужъ право не знаю, что дйствуетъ боле подавляющимъ образомъ.

— Миссисъ Стюартъ, вы будете судьею нашего поведенія,— улыбаясь промолвилъ Кендаль (они были съ Форбсомъ большими друзьями). Форбсъ не въ безпристрастномъ настроеніи духа, но отъ васъ мы ждемъ справедливости. Я полагаю, Форбсъ, что намъ разршается поворчать разъ, другой насчетъ Гауса, если въ немъ воспрещается открыть ротъ насчетъ миссъ Брэдертонъ?

— Гаусъ играетъ такъ хорошо, какъ можетъ,— сказалъ Форбсъ съ оттнкомъ упрямства. Онъ недуренъ собой, ходитъ прилично, у него красивая фигура человка, одареннаго сильнымъ, задорно звучащимъ голосомъ, не знаю, чего вамъ еще нужно отъ нмецкаго принца. Ваша вчная, гиперболическая страсть къ критик портитъ другимъ удовольствіе и лишаетъ артистовъ всякой типичности.

Тутъ миссисъ Стюартъ расхохоталась и, какъ истая женщина, замтила, что, по ея мннію, только люди, которые подобно Форбсу съумли обезоружить критику, могутъ позволять себ издваться надъ нею. Замчаніе это вызвало со стороны художника, главною отличительною чертою котораго была чувствительность къ вниманію женщинъ, забавный, легкій, полудовольный, полусердитый поклонъ.

— Вы уже видки ее, кажется?— спросилъ Уоллэсъ у Форбса. Миссъ Брэдертонъ говорила мн, помнится, что вы были въ ‘Калліоп’ въ понедльникъ.

— Да, я былъ тамъ. Какъ я ужъ говорилъ вамъ, мн не хочется предаваться критик. Я не желаю урзывать немногія удовольствія, которыя можетъ доставить мн наша монотонная жизнь, и вчно жаловаться на все, что мн предлагаютъ. Отчего не хотите вы наслаждаться и быть благодарными? Одинъ видъ этой двушки уже иметъ широкое воспитательное значеніе, кром того, у нея еще хорошій голосъ, а ея красота, свжесть, жизненная сила доставляютъ мн самое разнообразное художественное удовольствіе. Какимъ невжей былъ-бы я, какимъ неблагодарнымъ, гадкимъ человкомъ, если-бъ посл всего, что она сдлала, чтобъ привести меня въ восторгъ, я сталъ-бы бранить ее за то, что она не можетъ произнести своихъ утомительныхъ монологовъ (по моему мннію, они совершенно не важны и ровно ничего не значутъ) такъ же хорошо, какъ какое-нибудь изъ вашихъ тоненькихъ, французскихъ змеподобныхъ созданій, у которыхъ нтъ ничего, кром ихъ ‘искусства’, какъ вы это называете, ничего, кром того, чему ихъ тщательно учили и на что съ теченіемъ времени и съ большой затратой силъ он привыкли полагаться.

Произнеся эту тираду, художникъ откинулся на стул, отбросилъ сдые волосы съ своихъ сверкающихъ черныхъ глазъ и вызывающимъ образомъ поглядлъ на сидвшаго противъ него Кендаля.

— Но въ конц концовъ,— началъ нсколько раздраженный Кендаль,— вдь эти утомительныя рчи — ея ремесло, она обязана произносить ихъ и произносить хорошо. Вы хвалите ее за качества, вовсе не относящіяся къ драматическому искусству. Въ вашей студіи они были-бы единственнымъ предметомъ, стоющимъ вниманія, на сцен же качества эти занимаютъ второстепенное мсто.

— Ну, что-жъ!— произнесъ Форбсъ, возвращаясь къ своему обду посл легкаго намека миссисъ Стюартъ, что карета будетъ скоро подана,— я отлично зналъ, какъ отнесетесь къ ней вы и Уоллэсъ. Намъ съ вами, миссисъ Стюартъ, придется охранять другъ друга отъ этихъ двухъ холодныхъ душей, а когда мы впослдствіи пойдемъ провдать миссъ Брэдертонъ, я окажусь неоцнимымъ, потому что буду въ состояніи спасти Кендаля и Уоллэса отъ необходимости говорить ложные комплименты.

Тутъ остальные протестовали, что ни за что не дадутъ отнять у себя своей доли комплиментовъ, и въ особенности Уоллэсъ утверждалъ, что жалокъ долженъ быть тотъ человкъ, который не найдетъ возможнымъ говорить при какомъ бы то ни было случа пріятности Изабелл Брэдертонъ. Къ тому же, онъ видитъ ее ежедневно и иметъ поэтому навыкъ въ этомъ дл. Форбсъ сдлалъ презрительное лицо, но тутъ миссисъ Стюартъ удалось отвлечь его вниманіе на его послднюю картину, и обдъ продолжался благополучно, пока не подали кофе и не доложили, что карета у подъзда.

ГЛАВА III.

Когда они явились въ театръ, вооруженные контромаркою миссъ Брэдертонъ, компанію миссисъ Стюартъ ввели въ просторную ложу у самой сцены, даже слишкомъ близко отъ сцены, для того чтобы хорошо видть. Театръ былъ переполненъ, и, разглядывая въ бинокль ложи и кресла, Кендаль замтилъ въ зал много выдающихся лицъ разныхъ категорій. Театръ былъ большой и новый, до сихъ поръ онъ пользовался весьма умренной популярностью, такъ что блестящая, оживленная толпа, наполнявшая его теперь, уже сама по себ достаточно свидтельствовала объ успх актрисы, съумвшей произвести столь значительное превращеніе.

— Что должна чувствовать при этомъ двушка двадцати одного года!— шепнулъ Кендаль миссисъ Стюартъ, уютно сидвшей въ отдаленнйшемъ углу ложи, причемъ маленькая изящная фигурка, ея вырзывалась на красныхъ занавсахъ.— Надо думать,— продолжалъ онъ,— что сценическая дятельность способна расшевелить индивидуальность мужчины или женщины до самой глубины, привести въ движеніе вс ея силы и заронить искру даже въ самомъ тупомъ человк.

— Да, но какъ это рдко случается!

— Во всякомъ случа, въ Англіи. Дло въ томъ, что у здшнихъ актеровъ школа такъ плоха, что они не смютъ дать себ волю. Лишь тогда, когда человкъ въ совершенств овладлъ низшими тайнами своего искусства, онъ можетъ стремиться къ высшимъ. Однако оркестръ почти кончаетъ увертюру. Скажите мн что-нибудь про пьесу, прежде чмъ поднимутъ занавсъ. У меня лишь самыя смутныя представленія о ней. Мстомъ дйствія, кажется, Берлинъ?

— Да, старый королевскій дворецъ въ Берлин. Сюжетъ основанъ на легенд о Блой дам.

— Какъ? На призрак, предостерегающемъ Гогенцоллерновъ.

Миссисъ Стюартъ кивнула утвердительно.

— Прусскій кронпринцъ влюбленъ въ красивую графиню Гильду фонъ-Вейссенштейнъ. Государственныя соображенія принуждаютъ его однако бросить ее и принять мры къ браку съ виртембергской принцессой. Они только что обручились, какъ графиня, обезумвъ отъ ревности, играетъ роль Блой дамы и является невст, чтобы попытаться отпугнуть ее отъ предполагавшейся свадьбы.

— Графиню изображаетъ миссъ Брэдертонъ?

— Да. Злые люди утверждаютъ, понятно, что ея туалетъ въ роли Блой дамы — единственная причина постановки пьесы. Но, тише! Подаютъ знакъ. Приготовьте себя изнывать отъ тоски при вид принцессы. Такого истукана я еще не видывала.

Первая сцена представляла бальную залу въ замк, или, скоре, королевскую прихожую, за которою виднлась большая комната. Прусскія и виртембергскія особы еще не прибыли, за исключеніемъ принца Вильгельма, вокругъ брачныхъ плановъ котораго должна была вращаться пьеса. Онъ объяснялъ своему другу, Вольдемару фонъ-Ротенфельсу, положеніе длъ, затрудненіе, въ которомъ онъ находится, свою страсть къ графин Тильд, политическую необходимость, вынуждающую его жениться на дочери виртембергскаго короля, давленіе на него родителей и его собственное отчаяніе при мысли о необходимости сообщить эту всть графин.

Разсказъ былъ прерванъ пріздомъ королевскихъ особъ, включая сюда и румяную двицу, которой суждено было стать невстой принца Генриха. Началась королевская кадриль. Принцъ велъ свою принцессу на ея мсто, какъ вдругъ оказалось, что для пополненія фигуры нужна еще дама, въ залу отправляютъ адъютанта за кмъ-нибудь. Онъ возвращается, ведя красавица Гильду фонъ-Вейссенштейнъ.

Этого мгновенья зрители ждали нетерпливо, и когда ослпительная фигура въ длинномъ, вышитомъ жемчугомъ плать появилась на порог бальной залы, раздался громъ рукоплесканій и на нсколько минуть остановилъ ходъ дйствія.

Въ самомъ дл, нельзя было придумать ничего лучше этого вступленія, чтобъ высказать своеобразныя дарованія актрисы. Кадриль была эффектной сценой, въ которой все, — роскошные туалеты, одушевляющая музыка и ритмическія движенія были щедро соединены, чтобъ привести въ восторгъ зрителей. Между исполнителями происходила искусно веденная игра, большею частью мимическая. Движеніямъ ревнивой красавицы и ея вроломнаго любовника было придано достаточно драматической выразительности, чтобы поддерживать нить пьесы. Но не о драматической сторон сцены думала публика, а только о томъ простор, который она давала молодости, граціи и красот Изабеллы Брэдертонъ. Зрители слдили за каждымъ ея движеніемъ, Кендаль замтилъ, что и онъ съ такою же горячностью, какъ и вс остальные, наблюдаетъ за нею, какъ бы боясь, чтобъ не ускользнуло отъ него какое-нибудь проявленіе этой воплощенной поэзіи.

Въ вступительной сцен т элементы, изъ которыхъ должно было сложиться ея обаятельное дйствіе на публику, уже ясно обозначились. Кендаль объяснилъ себ это впечатлніе тмъ, что оно основывалось на исключительнымъ природномъ дар физическихъ совершенствъ, одушевленныхъ нкоторыми нравственными качествами, простотой, искренностью, правдивостью. Такая эманація молодости, чистоты, силы исходила отъ миссъ Брэдертонъ, что этому обаянію нельзя было не поддаться, и это видимо возбуждало восторженную симпатію значительнаго большинства зрителей.

Форбсъ сидлъ впереди съ миссисъ Стюартъ, его всклокоченная сдая голова и проницательное, изборожденное морщинами лицо въ сильной степени привлекало вниманіе сосдей. Онъ былъ въ самомъ сообщительномъ настроеніи, недавняя воинственность его исчезла, страстный, воспріимчивый темпераментъ его былъ весь охваченъ восторгомъ, поддался чувственному чисто-художественному наслажденію цлымъ рядомъ возбуждающихъ и красивыхъ впечатлній. Когда блое платье исчезло въ дверяхъ бальной залы, онъ проводилъ его вздохомъ сожалнія и почти не глядлъ на подмостки во время слдующей сцены между принцемъ и его нареченной невстой. Правда, принцесса оказалась какъ разъ тмъ, чмъ провозгласила ее миссисъ Стюартъ. Боле неуклюжая и неповоротливая, чмъ это оправдывалось даже ея тевтонской ролью, артистка старательно выговаривала свои очень приличныя и добродтельныя слова, замтно торопясь отъ непріятнаго сознанія, что зрители не дождутся минуты, когда покончатъ и съ ея рчами, и съ нею самой.

Во время маленькой паузы, водворившейся вслдъ за исчезновеніемъ ново-обрученной парочки въ отдаленной бальной зал, миссисъ Стюартъ перегнулась черезъ спинку кресла и шепнула Кендалю:

— Теперь, мистеръ Кендаль, готовьтесь критиковать! Слдующая сцена требуетъ отъ миссъ Брэдертонъ многаго, кром красоты.,

— О, да вы забываете наше условіе!— отвтилъ Кендаль.— Помните, что по окончаніи вечера вамъ придется судить о нашемъ поведеніи. Не судь искушать тхъ, надъ кмъ онъ долженъ произнести приговоръ.

— Ну, не мучьте себя ужъ черезчуръ!— смясь воскликнула миссисъ Стюартъ.— Вы можете удалиться съ Эдуардомъ вглубь ложи и говорить тамъ какую угодно ересь, лишь-бы вы не мшали Форбсу священнодйствовать.

При этихъ словахъ Форбсъ наполовину обернулся и потрясъ въ сторону мужчинъ своей густой гривой, Изъ подъ которой выглядывало лицо, полное комическихъ угрозъ. Черезъ мгновенье голосъ Изабеллы Брэдертонъ. приковалъ его вниманіе, и глаза всхъ, сидвшихъ въ лож, опять обратились на сцену.

То, что разыгрывалось теперь, было лучшимъ мстомъ нсколько тяжеловатой нмецкой пьесы, изъ которой была заимствована ‘Блая дама’. Сцена эта должна была выказать романтическій и страстный характеръ графини и жилку отваги и сумасбродства, объяснявшую вс ея дальнйшіе поступки. Въ оригинал діалогъ отличался извстной долей присущей нмцамъ силы и сосредоточенности, которыя въ устахъ Гауса, крикливаго, широкоплечаго человка, изображавшаго принца, не утрачивали ничего изъ тяжеловсности все-таки проявлявшейся по временамъ. Артистка, одаренная такимъ сильнымъ чувствомъ, и художественнымъ чутьемъ, которыя могли подсказать ей необходимыя модуляціи голоса, съумла-бы произвести въ этой сцен большой эффектъ. Но ужъ почти съ первыхъ-же словъ обнаружились предлы способностей Изабеллы Брэдертонъ, и не прошло двухъ минутъ, какъ Кендаль уже сознавалъ полное ослабленіе симпатической связи, созданной, между нимъ и актрисой, первою сценой.

Еще одна или дв фразы, и очарованіе безповоротно разсялось. Кендалю казалось, будто отъ воспріимчивости ко всему, что было хорошаго и очаровательнаго въ Изабелл, онъ перешелъ къ раздраженному пониманію лишь ея недостатковъ. Теперь ему стало ясно, что въ самой выигрышной сцен миссъ Брэдертонъ ни разу не поднялась выше элементарной дикціи, негодованіе ея было заурядное и почти доходило до вульгарности, даже позы ея утратили половину своихъ чаръ. Во время усилій игры — сознательныхъ и вымученныхъ — ея движенія, такъ очаровывавшія его въ первомъ явленіи, превратились въ простое шаганье и метанье по сцен: Это никогда не выходило совсмъ неграціозно, но было часто лишено достоинства, и постоянно нуждалось въ той послдовательности, въ томъ единств плана, которыя составляютъ всю суть искусства.

Чувство охлажденія и разочарованія было ужасно непріятно для Кендаля, и начиная съ средины явленія, онъ уже почти пересталъ слдить за миссъ Брэдертонъ. Эдуардъ Уоллэсъ, видвшій ее въ этой роли раза, два, три, вполн сознавалъ эту перемну и даже поджидалъ ее.

— Немного хорошаго можно сказать, какъ только дло дошло до настоящей игры,— шепнулъ онъ Кендалю, когда они стояли у двери ложи.— Гд только взяла миссъ Брэдертонъ эти утомительные пріемы, монотонное повышеніе и пониженіе голоса въ патетическія минуты и нелпую суетливость, которая все портитъ? Ужасная жалость! Иногда мн кажется, будто. я улавливаю гд-то въ глубин прирожденную силу, но что за отсутствіе пониманія, въ артистическомъ смысл слова! Это поразительный образецъ того, какъ много и какъ мало можно сдлать безъ образованія.

— Правда, игра изумительно плоха!— замтилъ Кендаль, между тмъ какъ по театру еще разносились звуки голоса актрисы, обличавшей своего любовника.— Но оглянитесь на залу! Что за безуміе когда-либо, ожидать великаго драматическаго искусства, въ Англіи! У насъ нтъ чутья даже для его элементарныхъ законовъ. Французы также мало потерпли-бы подобную игру ради красоты актрисы, какъ-они стали-бы судить о картин по-рамк. Но когда-люди, въ род Форбса, лишаются ясности сужденія, немудрено, что боле, простые смертные идутъ по ихъ слдамъ.

— Ну, вотъ мы съ этимъ и покончили!— воскликнулъ Уоллэсъ со вздохомъ облегченія, когда занавсъ опустился, посл перваго акта.— Во второмъ дйствіи есть, нсколько прекрасныхъ вещей. Первое появленіе ея въ качеств Блой дамы по обыкновенію изумительно, но третій актъ чистое мученіе…

— Не шептаться!— сказалъ Форбсъ, оглядываясь на нихъ.— Я отлично знаю, Эдуардъ, о чемъ вы тамъ разглагольствуете’ я все слышу однимъ ухомъ!

— Это физически невозможно!— отвтилъ Уоллэсъ, направляясь къ нему.— Не будьте такъ, придирчивы. Мы предоставляемъ вамъ переднюю часть ложи, и когда появляемся на вашей территоріи, уста наши сомкнуты. Зато въ Нашихъ владніяхъ мы требуемъ для себя правъ свободныхъ людей..— Бдная двушка!— со вздохомъ сказалъ Форбсъ.— Какимъ образомъ она умудряется въ такой степени приручить Лондонъ, для меня загадка. Еслибъ она была хоть на іоту мене совершенна и изумительна, вы, критики, давнымъ-давно разорвали-бы ее въ клочки. Вы и теперь уже сдлали все, что отъ васъ зависло, только публика слушать васъ не хочетъ. О, невоображайте, пожалуйста, будто я не вижу всего, что видите вы! Критическій ядъ отравилъ мои жилы на столько-же, какъ и ваши, но я обуздываю его. Не возьметъ онъ надо мною верхъ. буду наслаждаться вопреки ему, и если встрчу въ жизни что-нибудь, заставляющее меня чувствовать, стану охранять мое чувство всми силами.

— Мы нмы,— улыбаясь сказалъ Кендаль,— а не то я педантически попросилъ-бы васъ взвсить, на какія чувства прямо и законно должно воздйствовать драматическое искусство.

— О, провались оно!— вспылилъ Форбсъ.— Неужели вы не можете просто и справедливо относиться къ предметамъ? Миссъ Брэдертонъ тутъ, она длаетъ для васъ все, что въ ея власти, нтъ движенія или взгляда, которые не были-бы такъ же прекрасны,— какъ движеніе и взгляды Діаны, спустившейся на землю, а вы не хотите дозволить ей очаровать и покорить васъ, и все только потому, что она не такъ чертовски умна, ка^ь вы! Ну, убытокъ вашъ, а не ея!

— Дорогой мистеръ Форбсъ, — вмшалась примирительно миссисъ Стюарта, — мы вс удемъ отсюда удовлетворенные. Съ вами останутся ваши ощущенія, эти господа унесутъ съ собою, свое чувство превосходства, а что касается меня, на мою долю выпадетъ самая лучшая часть. Пока вы здсь, я гляжу на миссъ Брэдертонъ вашими глазами, а такъ какъ Эдуардъ овладетъ мною на возвратномъ пути, я не лягу спать, не вкусивъ всхъ радостей критики. Теперь молчите и внемлите музык. Это одна изъ лучшихъ подробностей всего вечера, а сейчасъ появится и Блая дама.

Пока она говорила, оркестръ, весьма хорошій и составлявшій, быть можетъ, самую удовлетворительную сторону всего представленія, заигралъ какую-то таинственную мендельсоновскую вещь, и когда жалобный и загадочный складъ музыки вполн опредлился, занавсъ взвился, обнаруживъ обширный арсеналъ замка, неясный, тусклый свтъ сіялъ на его лпномъ потолк и на грудахъ слабо искрившагося оружія. Слдующая за тмъ сцена, когда графиня Тильда, превратившись въ традиціоннаго призрака Гогенцоллерновъ, чье появленіе возвщаетъ несчастіе и смерть тмъ, кто его видитъ, встаетъ на пути своей соперницы, въ надежд силою страха изгнать изъ замка и изъ Берлина ее и всхъ, ей близкихъ, задумана поэтично, и давала широкій просторъ миссъ Брэдертонъ. Въ роли Блой дамы, скользившей между рядами стоявшихъ по об стороны вооруженныхъ, призрачныхъ фигуръ, и пугавшей принцессу и ея товарища своимъ внезапнымъ появленіемъ въ ложившейся на полу полос луннаго свта, она снова оказалась воплощеніемъ всего, что есть наиболе романтическаго въ физической красот. Нтъ, даже боле этого! Когда она закинула блыя руки надъ головою или, произнося заунывное, традиціонное пророчество несчастій, указывала на отшатнувшуюся отъ нея безчувственную фигуру соперницы, вся личность миссъ Брэдертонъ казалась одаренною драматическою силою, слда которой не было въ продолжительной и рзкой сцен съ принцемъ. Можно было думать, что она какимъ-то образомъ способна высказываться дйствіями и движеніями, между тмъ какъ во всемъ, относящемся до искусства рчи, она являлась чистйшимъ новичкомъ. Во всякомъ случа, не оставалось никакого сомннія, что въ этой единственной сцен она до послднихъ предловъ осуществила идеалъ автора, и когда она скрылась во мглу изъ луннаго свта, въ которомъ сначала появилась, вся зала, затаившая дыханіе во время движенія призрака, разразилась громомъ рукоплесканій, къ которому искренно присоединились Уоллэсъ и Кендаль.

— Восхитительно!— шепнулъ Кендаль на ухо миссисъ Стюартъ, стоя за ея стуломъ.— Это сама поэзія! Игра ея всегда должна-бы быть чмъ-то въ род просвтленной, поэтической пантомимы. Въ этомъ она неподражаема.

Миссисъ Стюартъ взглянула на него и улыбнулась въ знакъ согласія.

— Да, эта сцена точно живая передъ зрителемъ. Если все остальное въ пьес плохо, миссъ Брэдертонъ стоитъ видть изъ-за этого одного. Помните это.

Совтъ этотъ оказался кстати, бдная Блая дама имла вслдъ затмъ слишкомъ много случаевъ сгладить произведенное ею впечатлніе. Въ большой сцен въ конц второго акта, когда графин приходится разсказать вкратц въ присутствіи всего двора мнимую исторію Блой дамы, ея страстная любовь и ненависть придаютъ описанію такую силу и такое значеніе, что въ первый разъ пробуждаютъ въ принц сомнніе въ подлинности воображаемаго виднія. Въ двухъ-трехъ прекрасныхъ, драматическихъ рчахъ, вынуждаемыхъ ситуаціею, актриса обнаружила то же самое отсутствіе знанія и техническихъ рессурсовъ, какъ и прежде, ту-же неспособность создать типъ, и такой-же недостатокъ быстраго и живого чутья, того, что мы опредляемъ общимъ терминомъ ‘утонченности’ и что является результатомъ продолжительнаго и сложнаго процесса образованія. Вотъ въ чемъ заключается простой, голый фактъ, все объясненіе неудачи миссъ Брэдертонъ, какъ артистки, коренилось въ недостатк высшаго и низшаго образованія. Ясно, что въ техническомъ отношеніи свднія ея были самыя элементарныя. Во всемъ, касавшемся техники, игра ея напоминала самоучку, отличалась пройинціализомъ и доказывала, что если артистка и обладала природными дарованіями, зато образцы ея были очень жалкаго типа. И во всхъ другихъ отношеніяхъ, лишь только дло касалось истолкованія роли или созданія характера, она портила все полнымъ отсутствіемъ того наслдія прошлаго, которое составляетъ основу всякой хорошей игры въ настоящемъ. Актриса должна обладать однимъ изъ двухъ видовъ знанія: или тмъ, что добывается хорошею школою, которая въ свою очередь результатъ долгой традиціи, или тмъ, что даетъ сама жизнь и совокупность личнаго опыта и размышленія. У миссъ Брэдертонъ не было ни того, ни другого. Она была одарена необычайною красотою и обаятельностью и (это признавалъ самъ Кендаль) нкоторой природной сметливостью (онъ не соглашался идти такъ далеко, чтобъ назвать это ‘мощью’). Но эта сметливость, которая сулила-бы многое дебютантк, мене щедро одаренной съ физической стороны, по мннію Кендаля, не имла никакой будущности въ настоящемъ случа. Красота и все, что изъ нея проистекаетъ, будетъ тормазить ея умъ, говорилъ самъ себ Кендаль. Миссъ Брэдертонъ мало-по-малу научится полагаться на физическое обаяніе и только на его одного. Въ немъ ужъ и теперь центръ тяжести ея успха, такъ оно будетъ и впередъ.

По мр того какъ пьеса постепенно направлялась къ своему кульминаціонному пункту въ послднемъ дйствіи, несостоятельность миссъ Брэдертонъ становилась все ясне. Въ заключительномъ явленіи принцъ, раскрывшій благодаря цлому ряду случайностей планы графини Тильды, спрятался въ арсеналъ, гд, какъ ему извстно, она замышляетъ испытать на принцесс дйствіе своего третьяго и конечнаго появленія. Тильда показывается, принцъ внезапно выступаетъ впередъ, тащитъ ее за собой и раскрываетъ передъ принцессою помертвлыя черты своей прежней возлюбленной. Оправившись посл перваго потрясенія, графиня изливаетъ на обоихъ бшенство ревнивой страсти, переходя мало-по-малу къ патетическому, восторженному обращенію къ прошлому, и подъ вліяніемъ этого очарованія гнвъ принца таетъ, а ужасъ и возбужденіе принцессы превращается въ жгучую жалость. Потомъ, когда Тильда видитъ, что почти вновь овладла имъ, видитъ слезы своей соперницы, она беретъ съ груди стклянку съ ядомъ, выпиваетъ его и умираетъ въ объятіяхъ того, ради котораго пожертвовала красотою, добрымъ именемъ и самой жизнью.

Великая актриса не могла бы желать лучшаго момента. Но сцена эта была такъ очевидно не по силамъ миссъ Брэдертонъ, что Кендалю показалось, будто по мр развитія дйствія восторгъ зрителей остывалъ. Замтно было нкоторое движеніе, въ заднихъ рядахъ слышался даже говоръ, и во все продолженіе сцены не было видно такого поглощенія тмъ, что происходило на подмосткахъ, какого драматическій матеріалъ самъ по себ вполн заслуживалъ.

— Не думаю, чтобъ это могло имть будущность, — шепнулъ Кеидаль на ухо Уолдзсу.— Есть что-то трагическое въ подобной популярности, она зиждется на чемъ-то непрочномъ, и такъ и чувствуется, что несчастіе недалеко. Все это дйствуетъ на меня въ высшей степени болзненно. У нея, конечно, есть нкоторыя способности. Еслибъ только условія были иныя, еслибъ она родилась миляхъ въ ста отъ парижской консерваторіи, еслибъ молодость ея прошла въ боле интеллигентной сред… Но, при существующемъ положеніи длъ, сами рукоплесканія эти имютъ въ себ что-то роковое, красота должна исчезнуть рано или поздно, а кром нея нтъ ничего.

— Помните-ли вы Des forts въ этомъ самомъ театр въ прошломъ году, въ ‘Адріэнн Лекувреръ’?— спросилъ Уоллэсъ.— Что за бездна между настоящимъ искусствомъ и ложнымъ! Но пойдемте, мы должны пополнить свой долгъ!

Съ этими словами онъ увлекъ Кендаля на край ложи, и они увидали, что вс зрители стоятъ, апплодируя и крича и что занавсъ только-что раздвинули, чтобъ дать пройти Блой дам и принцу. Она была очень блдна, но громъ рукоплесканій, привтствовавшій ее, казалось, ее оживилъ. Она, улыбаясь, окинула взоромъ театръ, пока глаза ея не остановились съ особою привтливостью на знакомой лож и въ особенности на Форбс, который превосходилъ самого себя въ выраженіи восторга. Миссъ Брэдертонъ вызывали еще и еще, пока зрители не почувствовали, наконецъ, что съ нихъ довольно, и не началось общее движеніе.

Черезъ минуту посл того, какъ исчезло со сцены блое платье, маленькій слуга постучался въ дверь ложи и доложилъ, что миссъ Брэдертонъ проситъ миссисъ Стюартъ и ея друзей пожаловать въ ней. Они вышли, двинулись по узкому проходу и вверхъ по небольшой лстниц, пока грубая, временная дверь не распахнулась передъ ними и они не очутились среди кулисъ, имя вправо отъ себя обширную сцену, съ которой поспшно удаляли декораціи. Тушили огни, лишь нсколько газовыхъ рожковъ горло вокругъ столба, около котораго стояла Изабелла Брэдертонъ. Длинное платье, въ которомъ она изображала призрака, падало складками вокругъ нея, дядя, тетка и антрепренеръ стояли тутъ же. Малйшія подробности этой картины — яркая точка свта, окаймленная со всхъ сторонъ густою, далеко идущею въ глубь тнью, фигуры, сновавшія взадъ и впередъ на заднемъ план, движенія рабочихъ, похожихъ на призраковъ, а посредин усталая, закутанная съ головой во что-то блое двушка — все это вставало въ памяти Кендаля всякій разъ, когда мысли его неслись назадъ къ первой минут истиннаго сближенія своей личности съ личностью Изабеллы Брэдертонъ.

ГЛАВА IV.

Черезъ нсколько дней посл представленія ‘Блой дамы’ Кендаль въ своемъ еженедльномъ письм къ сестр довольно подробно описалъ ей вечеръ, присоединивъ къ этому и свиданіе съ миссъ Брэдертонъ посл спектакля, оставившее въ его памяти два, три очень опредленныхъ впечатлнія. ‘Я желалъ-бы, писалъ онъ, вызвать въ теб такое ясное понятіе о ея личной обаятельности, которое могло-бы уравновсить сознаніе недостатковъ ея, какъ артистки, несомннно пробудившееся въ теб посл моего разсказа. Когда я ушелъ въ тотъ вечеръ по окончаніи нашей бесды, я совершенно забылъ о ея артистической неудач, и только поздне, подробно обдумывая вечеръ, вернулся къ моей исходной точк и снова принялся удивляться терпимости англійской публики. Когда находишься съ миссъ Брэдертонъ, говоришь съ ней, глядишь на нее, отношеніе къ ней Форбса кажется единственно возможнымъ и разумнымъ. Что значатъ развитіе, искусство, школа, мысленно повторялъ я, словно эхо, его слова, пока шелъ домой, — если природа хоть разъ въ сто лтъ соблаговолитъ создать для насъ существо столь совершенное, столь пригодное для всхъ эстетическихъ цлей! Пусть другіе мучительно стараются пріобртать знаніе, ихъ цль — истина, но вотъ передъ нами кипитъ-эссенція красоты, а что она такое, какъ не три четверти правды? Красота — это гармонія со всмъ міровымъ строемъ, откровеніе законовъ и совершенствъ, о которыхъ ничто большею частью не напоминаетъ намъ, пока мы бредемъ ощупью среди тусклой жизни. Если это такъ, что за безуміе требовать отъ человческаго существа, чтобъ оно было боле, чмъ прекраснымъ! Оно ниспослано намъ богами, а мы обращаемся съ нимъ, точно оно простой странникъ на жизненномъ пути, и критически провряемъ его врительныя грамоты, вмсто того чтобъ соорудить алтарь и приносить жертвы съ благодарностью въ сердцахъ.

Таково было мое послднее впечатлніе въ пятницу вечеромъ, но въ субботу я, понятно, уже вернулся къ раціональной точк зрнія. Утренній климатъ нашего ума на много градусовъ отдаленъ отъ вечерняго, и критическое негодованіе, первоначально возбужденное во мн всмъ зрлищемъ ‘Блой дамы’, ожило въ полной сил. Мн стало казаться, будто я и человчество съ его вковыми традиціями труда находимся на одной сторон и отстаиваемъ свои права противъ молодого и дерзкаго непріятеля, противъ красоты въ образ миссъ Брэдертонъ! Сколько мужчинъ и женщинъ, думалъ я, работали, боролись и умерли среди усилій достигнуть высшаго совершенства въ какомъ-нибудь одномъ искусств, и неужели имъ суждено быть въ одну минуту опереженными, оставленными въ тни чмъ-то, являющимся простымъ капризомъ природы, чмъ то, что, какъ лиліи въ пол, не трудилось, не пряло, и однако требуетъ для себя того спеціальнаго наслдія и той награды, которыя пріуготованы для трудившихся. Мн чудилось, будто мои чувства въ присутствіи миссъ Брэдертонъ, вчера ночью, и внезапное прекращеніе моего критическаго отпора были измною длу человчества. Красота и безъ того достаточно могущественна, свирпо размышлялъ я, не уступимъ же ей власти и прерогативъ, ей законно не принадлежащихъ, станемъ отстаивать противъ нея запасъ человческихъ симпатій, являющійся заслуженной наградой не ея легкихъ, Богомъ данныхъ совершенствъ, а труда, ума, всего того, что сложно, и что противиться усиліямъ человческаго духа.

Потомъ, по мр того, какъ настроеніе мое остывало, я началъ размышлять обо многихъ вечерахъ, проведенныхъ съ тобой въ Comdie franaise, роль за ролью, актеръ за актеромъ припоминались мн, такъ что когда я снова постигъ, что собственно значатъ драматическое чутье и драматическая школа, я почувствовалъ сильное презрніе къ нашему несдержанному англійскому энтузіазму. Бдняжка! не ея вина, если она мнитъ себя великой актрисой! Воспитанная среди самыхъ сбивчивыхъ жизненныхъ условій, не получивъ ничего, кром элементарнйшаго образованія, какъ она можетъ знать, въ чемъ истинная сущность дла? Черезъ недлю посл своего появленія въ одномъ изъ величайшихъ городовъ свта, она видитъ себя всеобщимъ кумиромъ Естественно, что она не обращаетъ никакого вниманія на своихъ порицателей, да и съ какой стати ей думать о нихъ?

Въ самомъ дл, въ миссъ Брэдертонъ замтна непостижимая смсь противоположностей. Что бы я ни длалъ, я не могу привести въ гармонію различныхъ впечатлній, произведенныхъ ею на меня. Начну съизнова. Отчего такъ плоха ея игра? Никогда еще не видывалъ я боле драматической личности! Все, что бы она ни говорила и ни длала, сказано и сдлано съ горячностью, силою, живостью, запечатлвающими въ памяти малйшій жестъ, самую бглую интонацію. Я уже раза два, три глубоко ощущалъ это посл спектакля въ пятницу, слыша, напримръ, ея разговоры съ Форбсомъ (онъ совершенно въ ея власти, и она играетъ имъ, точно онъ сдовласый Мерлинъ, а она невинная Вивьена, окутывающая его безвредными чарами). Отъ этой шутливой войны словами и взглядами, отъ веселыхъ товарищескихъ отношеній безъ тни кокетства или самосознанія, она разомъ переходитъ къ вспышкамъ гнва противъ дерзости англійскихъ богачей,— дерзости милліонеровъ, уже нсколько разъ пытавшихся ‘заказать’ себ ее для своихъ вечеровъ, какъ они заказываютъ мороженое, — или противъ наглости молодыхъ свтскихъ франтовъ, думающихъ, что ей за кулисами длать нечего, какъ только принимать ихъ визиты и доставлять имъ развлеченіе. И по мр того, какъ горячо и торопливо лились слова, чувствовалось, что вотъ наконецъ передъ вами женщина, говорящая то, что думаетъ, и говорящая съ блескомъ въ глазахъ, дрожащими губами, съ природною граціею и энергіею, которыя длаютъ каждое слово ея знаменательнымъ. Еслибъ только она глядла и говорила такъ на сцен! Но въ этомъ-то и бда! Вся трудность искусства въ томъ, чтобъ потерять, если можно такъ выразиться, свою собственную личность и снова обрсти ее преображенною, а этой трудности миссъ Брэдертонъ даже и не подозрваетъ.

Посл впечатлнія непосредственности и природной силы, меня, кажется, всего больше поразило физическое дйствіе, уже произведенное на нее Лондономъ въ шестинедльный срокъ. Она съ виду поразительно здорова и крпка, роста она высокаго, съ пышными формами, а цвтъ ея лица, несмотря на его нжность, чистый и яркій. Но все же она родилась въ нжащемъ тропическомъ климат, и нервное напряженіе, шумъ и безпрерывныя лондонскія занятія изнуряютъ, мн кажется, ее. Нсколько разъ въ теченіе пятницы она производила на меня тяжелое впечатлніе, точно она устала и что-то гнететъ ее. Посл двадцатиминутнаго разговора она оперлась на находившійся сзади желзный столбъ, и капюшонъ ея костюма ‘Блой дамы’ окаймлялъ лицо, такое блдное и утомленное, что мы встали, чтобъ уйти, чувствуя, что было-бы жестоко задерживать ее еще хоть минуту. Миссисъ Стюартъ спросила, что она длаетъ по воскресеньямъ и здила-ли она хоть разъ за городъ. ‘О, сказала она, вздохнувъ и бросивъ взглядъ на стоявшаго поблизости дядю, мн кажется, что воскресенье — самый тяжелый день изъ всхъ. У насъ пріемъ, приходятъ цлыя толпы, вроятно только для того, чтобъ посмотрть на меня, потому что говорить я не могу даже съ четвертью изъ присутствующихъ’. Тутъ мистеръ Уорроль замтилъ своимъ спокойнымъ коммерческимъ тономъ, что съ жизнью въ обществ связаны не только удовольствія, но и тягости, и что дорогая племянница едва-ли можетъ уклоняться отъ общественныхъ обязанностей посл лестнаго пріема, оказаннаго ей Лондономъ. На это миссъ Брэдертонъ отвтила тономъ слабаго сопротивленія, что общественныя обязанности скоро убьютъ ее. Мн кажется, что дядя и тетка гораздо прозорливе лондонской публики, различныя показанія убждаютъ меня, что они въ точности знаютъ, отъ чего зависитъ популярность ихъ племянницы, а также и то, что эта популярность, весьма вроятно, окажется недолголтнею. Вслдствіе этого они установили два пункта: во-первыхъ, что она заработаетъ для семьи столько денегъ, сколько возможно, а во-вторыхъ, что она найдетъ доступъ въ лондонское общество и постарается устроить себ блестящую партію, прежде чмъ остынетъ энтузіазмъ. Много исторій, и все въ такомъ-же род, слышно насчетъ дядюшки миссъ Брэдертонъ, не знаю, насколько он врны.

Какъ бы то ни было, но результатомъ ужина было то, что на слдующій день Уоллэсъ, Форбсъ и я встртились въ дом миссисъ Стюартъ и организовали воскресную лигу для охраненія миссъ Брэдертонъ отъ ея семьи, другими словами, мы намрены добиться, чтобы въ воскресенье, ея единственный свободный день, она пользовалась иногда отдыхомъ и деревенскимъ воздухомъ. Путемъ легкаго и искуснаго запугиванія, миссисъ Стюартъ уже исторгла у миссисъ Уорроль позволенія похитить двушку въ два воскресенія — одно въ ныншнемъ мсяц и одно въ будущемъ. Что касается миссъ Брэдертонъ, то романтическая сторона, замчательно развитая въ ея характер, была заинтересована общаніемъ провести второе воскресенье въ Оксфорд.

Въ первое воскресенье, черезъ недлю, мы отправимся, вроятно, въ Surrey. Помнишь имніе Гью Фарнгэма близъ Литъ Билля? Съ давнихъ временъ, когда я еще охотился, я знаю вс тамошнія фермы, и одна изъ нихъ, на краю большого луга, должна быть верхомъ совершенства въ майскій воскресный день. Я опишу теб нашу экскурсію подробно. Единственное правило, установленное лигой, состоитъ въ слдующемъ: все должно быть устроено такъ, чтобъ не дать миссъ Брэдертонъ никакого оправданія для усталости, пока она на попеченіи общества.

Книга моя идетъ успшно. Я изучилъ Мюссе, и результатъ получился тотъ, что поэмы кажутся мн теперь гораздо лучше, чмъ прежде, а Confession d’un enfant du si&egrave,cle — жалкимъ произведеніемъ. Какъ могла эта книга произвести на меня въ первый разъ такое впечатлніе? Стихи на каждомъ шагу напоминали мн тебя. Помнишь-ли, какъ ты читала ихъ вслухъ мн и матери посл обда, пока отецъ дремалъ, прежде чмъ отправиться въ парламентъ?’

Десять дней спустя, въ понедльникъ, Кендаль посвятилъ длинный вечеръ слдующему письму къ сестр.

‘Вчерашняя экспедиція наша мн кажется очень успшной. Миссисъ Стюартъ была счастлива, потому что ей удалось склонить мужа отложить книги въ сторону и дать себ отдыхъ. Миссъ Брэдертонъ въ первый разъ видла настоящую англійскую деревню, и была точно дитя среди дикаго терна и боярышника, между тмъ какъ Уоллэсъ и я забавляли свои мужественныя души тмъ, что оказывали покровительство самой красивой женщин всхъ британскихъ острововъ, заставляли ее высказываться и слдили за сильнымъ и наивнымъ впечатлніемъ, воспринимавшимся ею отъ всего. Стюартъ былъ, по моему, не вполн доволенъ. Трудно ожидать отъ адвоката, переживающаго кризисъ въ своей судьб, чтобъ онъ наслаждался десятичасовой разлукой съ своими документами, однако онъ употреблялъ вс усилія, чтобъ стать на общій уровень, а жена его, которая ему очень предана и которая съ точки зрнія супружескаго товарищества могла бы вовсе не быть его женою, очевидно считала его совершенствомъ. Этотъ день еще боле укрпилъ мое расположеніе къ миссисъ Стюартъ, у нея есть нкоторыя мелкія слабости, она слишкомъ склонна смотрть на каждый блестящій обдъ, въ которомъ участвуетъ съ мужемъ, какъ на событіе громадной и всемірной важности, за предлы лондонскаго общества симпатіи ея, врядъ-ли, распространяются, разв только въ форм того неопредленнаго милосердія, которое можетъ скоре считаться состраданіемъ и терпимостью, чмъ симпатіею. Но миссисъ Стюартъ добра, женственна, кротка, въ ней нтъ мелкой зависти или того ничтожнаго самомннія, которое длаетъ столькихъ женщинъ тягостными для большинства непритязательныхъ мужчинъ, не имющихъ никакого желанія относиться къ своимъ соціальнымъ обязанностямъ слишкомъ au srieux.

Мн было интересно прослдить, какія отношенія установились между нею и миссъ Брэдертонъ. Миссисъ Стюартъ очень образована, нсколько поверхностная индивидуальность ея легко несется по теченію лондонской мысли, то въ одно направленіе, то въ другое, никогда не отставая, а всегда находясь въ движеніи. Она можетъ бойко разсуждать о ходячихъ литературныхъ и артистическихъ вопросахъ и, такъ какъ она знаетъ всхъ, то лишь только ей начинаетъ надодать боле отвлеченная сторона темы, она сейчасъ же можетъ свести разговоръ на свой безконечный запасъ новостей, столь-же живыхъ, яркихъ и, въ общемъ, безвредныхъ, какъ и она сама. Недли дв тому назадъ у миссъ Брэдертонъ было всего два предмета для бесдъ. Ямайка и сцена, причемъ послднюю она понимала въ нсколько узкомъ смысл. Теперь она присоединила къ своему запасу знаній большое число первыхъ впечатлній, произведенныхъ на нее лондонскими знаменитостями, и естественно, что это чаще приводитъ въ соприкосновеніе ея умъ съ умомъ миссисъ Стюартъ. Но я замтилъ, что въ сущности миссисъ Стюартъ не нуждается ни въ какихъ подобныхъ мостахъ, чтобъ стать на одну почву съ Изабеллою Брэдертонъ. Для этого совершенно достаточно сильно развитой въ ней женственности и еще неугасшей юношеской горячности, а къ этому присоединяется ея увлеченіе красотою двушки, маленькое личное тщеславіе и то волненіе, которое она несомннно испытываетъ при мысли, что такъ хорошо и просто завладла самой интересной личностью сезона. Весело видть, какъ миссисъ Стюартъ забываетъ свои спеціальные интересы и пренебрегаетъ личными цлями, лишь бы только выдвинуть впередъ свою подругу и выставить ее въ лучшемъ свт. Миссъ Брэдертонъ принимаетъ ея поклоненіе очень мило, она привыкла, чтобъ съ нею носились, и отъ этого не отказывается, но въ свою очередь она видимо любуется салонными талантами и умомъ своей пріятельницы и горячо желаетъ, чмъ-нибудь отплатить ей за ея доброту. Желаніе это проявляется въ величайшей любезности ко всмъ знакомымъ миссисъ Стюартъ и въ постоянномъ стремленіи сдлать что-нибудь пріятное или лестное для нихъ.

Однако, вотъ я по обыкновенію теряю время на анализъ, вмсто того чтобъ описать теб наше воскресенье. Былъ одинъ изъ тхъ божественныхъ дней, которыми май пробуждаетъ насъ отъ зимняго пессимизма, небо и земля казались облеченными молодою, лучезарною красотой. Экипажъ ждалъ насъ на станціи, мы хали по большой дорог, пока неожиданный поворотъ не вывелъ насъ на проселочную, перескавшую безпредльный лугъ, такой дикій и покинутый людьми, точно онъ находился на какомъ-нибудь двственномъ материк. Густой золотистый тернъ росъ по об стороны, громадные дубы, сверкая первою ослпительною яркостью своей весенней листвы, бросали широкую тнь на свжую, влажную траву и на ягнятъ, дремавшихъ около своихъ курчавыхъ матерей, между тмъ какъ боярышникъ поднималъ къ небу гроздья, похожія на розоватый снгъ, и каждый кустъ чудно сверкалъ близною подъ окружавшей его лазурью.

А вотъ и ферма, старая, изъ краснаго кирпича, съ красною черепичною крышею и ставнями, — какъ разъ то, чего жаждетъ эстетическая душа, фермеръ и его жена поджидали насъ, хорошій, простой завтракъ былъ приготовленъ въ столовой, украшенной рзьбою прошлаго столтія.

За завтракомъ Форбсъ былъ какъ разъ въ своей стихіи. Никогда не видалъ я его такимъ плодовитымъ. Онъ разсказывалъ намъ большею частью воображаемыя и иллюстрированныя рисунками, сдланными въ промежуткахъ между дой, біографіи тхъ лицъ, чьи портреты онъ соблаговолилъ сдлать въ этомъ году. Начиная съ епископа и члена королевской семьи, портреты эти завершались двочкой, подобранной на лондонской улиц, и изображеніе характеристическихъ позъ каждаго изъ этихъ лицъ, тхъ позъ, что, по мннію Форбса, изобличаютъ тайники души епископа или подкидыша, было поразительное. Потомъ онъ напалъ на академію, ту уважаемую корпорацію, предсдателемъ которой онъ, вроятно, скоро сдлается, и просто разорвалъ ее на части. Съ какимъ лицомъ я сяду рядомъ съ нимъ на одномъ изъ будущихъ академическихъ обдовъ (если, конечно, фортуна снова удостоитъ меня чести участвовать въ этой торжественной трапез, какъ было въ ныншнемъ году), я и придумать не могу. Головкамъ Millais’а, рыцарямъ Петти, красавицамъ Кальдерона — всмъ досталось поровну. Нельзя сказать, чтобъ это выходило зло, это была просто голая истина, облеченная въ фантастическую форму, какъ уметъ это длать Форбсъ.

Миссъ Брэдертонъ слушала и смялась, съ чисто женской ловкостью разбираясь въ масс незнакомыхъ именъ и намековъ. Она была очаровательна въ своемъ пальто изъ коричневаго бархата и въ такой же большой шляп. У нея прекрасная, тонкая и нжная, не особенно маленькая, но очень характерная рука. Пріятно было слдить за тмъ, какъ эта ручка играла апельсиномъ или изрдка откидывала назадъ непокорныя кудри, которыя, что бы она съ ними ни длала, выбивались изъ отведенныхъ для нихъ предловъ. Вдругъ Уоллэсъ былъ на столько неловокъ, что спросилъ, какія картины всего боле понравились ей на выставк, въ отвтъ на это миссъ Брэдертонъ выбрала бальную сцену форта и невыразимо-приторную вещь Гольфорда — трубадура въ розовой хламид, граціозно перевязанной фіолетовыми шарфами, который напвалъ что-то групп здоровыхъ молодыхъ женщинъ, озаренныхъ такимъ свтомъ, какого никто никогда не видывалъ ни на земл, ни на мор. Въ первой картин можно перечесть вс фигуры, до того он жизненны и реальны, говорила миссъ Брэдертонъ. А картина Гольфорда романтична, красива и нравится ей. Я нсколько насмшливо взглянулъ на Форбса, помня выходку, которою онъ сокрушилъ меня и Уоллэса въ день исполненія ‘Блой дамы’, пріятно было видть, какъ онъ ежился, слыша, что миссъ Брэдертонъ одобряетъ худшій изъ видовъ искусства, существующій въ Англіи. Иметъ ли духъ критики какую-нибудь цну или же онъ лишній въ театральномъ дл и только необходимъ въ приложеніи къ живописи? Форбсъ прочелъ, кажется, въ моихъ глазахъ вызовъ, потому что видимо чувствовалъ себя неловко.

— Боже мой!— со стономъ воскликнулъ онъ, — не можетъ же вамъ нравиться эта бальная комната или трубадуръ! Ну, значитъ въ нихъ, врно есть что-нибудь… должно же что-нибудь быть, если они вамъ въ самомъ дл доставили удовольствіе. Мы на все смотримъ такъ свысока. Еслибъ въ какой-либо изъ этихъ картинъ была хоть малйшая доля хорошаго письма, хоть проблескъ вкуса… еслибъ въ нихъ виднлась хоть искорка таланта или намекъ на знаніе дла, многое можно бы тогда сказать въ ихъ пользу! Только, дорогая миссъ Брэдертонъ, право о нихъ нельзя быть двухъ мнній, увряю васъ, нельзя. Я могъ бы доказать вамъ такъ же ясно, какъ дважды два — четыре, что фигуры Гольфорда не сходятся посредин, и что мужчины и женщины Форта плоски, какъ моя рука, ни у кого изъ нихъ нтъ спины. А потомъ, что за вкусъ, колоритъ, идіотская нелпость чувствъ! Нтъ, не могу съ этимъ примириться! Я стою за то, чтобъ люди извлекали наслажденіе изъ всего, что только возможно (тутъ онъ бросилъ на меня вызывающій взглядъ), и чтобъ они въ грошъ не ставили критиковъ, но гд-нибудь все же надо провести черту. Есть нкоторые виды искусства, которые по самому существу своему вн всякихъ соображеній.

Тутъ я не стерплъ.

— Не слушайте его, миссъ Брэдертонъ!— воскликнулъ я.— На вашемъ мст я не позволилъ бы ему портить мн удовольствіе. Главное — чувство, защищайте же свое чувство противъ него! Оно стоитъ больше всей его критики.

Глаза Форбса метали на меня убійственные взгляды изъ-подъ густыхъ блыхъ бровей. Миссисъ Стюартъ и Уоллэсъ владли собою въ совершенств, но что Форбсъ попался, этого отрицать было нельзя.

— О, да вдь я ничего не понимаю въ этомъ!— сказала Изабелла Брэдертонъ, очаровательно игнорируя ту маленькую перестрлку, которая происходила вокругъ нея.— Вы должны научить меня, мистеръ Форбсъ. Я знаю только то, что меня трогаетъ и что я люблю — вотъ и все.

— Да это какъ разъ то, что всякій изъ насъ знаетъ!— весело сказалъ Форбсъ.— Мы начинаемъ съ ‘мн нравится’ или ‘мн не нравится’, потомъ становимся горделивы, отыскиваемъ причины, длаемъ различія, но предметъ не поддается намъ, и кончается тмъ, что мы возвращаемся къ ‘мн нравится’ и ‘не нравится’.

Посл завтрака мы пошли бродить по лугу, покрытому верескомъ, состоявшимъ еще только изъ коричневой поросли безъ цвтовъ, и гуляли подъ деревьями, гд золотистые дубовые листья склонялись надъ нами шатромъ, подъ которымъ разстилался коверъ изъ буковицы и молодого кудряваго папоротника. Пройдя рощу, мы подошли къ пруду, широкая, голубая поверхность котораго разстилалась передъ нами подъ свжимъ майскимъ небомъ, пахучій сосновый лсъ окаймлялъ его берега, а въ воздух слышалось чириканье птицъ. Мы услись около груды только-что срубленныхъ, ароматныхъ стволовъ и принялись оживленно бесдовать. Зачастую бывало трудно удержать разговоръ въ такихъ предлахъ, чтобъ не исключить изъ него миссъ Брэдертонъ. Форбсъ, Уоллэсъ, Стюарты и я, мы привыкли быть вмст, никогда не сознаешь, что за масонство составляютъ даже простыя столичныя сношенія, пока не стараешься ввести въ этотъ кругъ кого-нибудь извн. Говорили мы, конечно, о театр, о привычкахъ различныхъ актеровъ, объ участи антрепренеровъ. Изабелла Брэдертонъ видла еще, понятно, весьма мало, комментаріи ея отличались, главнымъ образомъ, субъективнымъ характеромъ, и были очень дружественныя, восторженныя, такъ какъ корпорація отнеслась къ ней радушно. Недли черезъ четыре или пять ангажементъ ея въ ‘Калліоп’ кончался, другіе театры были, конечно, открыты передъ нею, и вс директора у ея ногъ, но ей очень хотлось хать на время заграницу, и я думаю, она нажила столько денегъ въ теченіе сезона, что семья не можетъ по совсти препятствовать ея желанію. ‘Я съума схожу по Италіи, — сказала она мн съ своей восторженной порывистостью.— Сэръ Уольтеръ Рэтерфордъ столько говорилъ мн о ней, что я начинаю видть ее во сн. Мн ужасно хочется покончить съ Лондономъ и ухать. Англійское солнце кажется мн такимъ холоднымъ!’.И она куталась, дрожа, въ зимнее пальто, хотя былъ настоящій англійскій лтній день, и на миссисъ Стюартъ было надто платье изъ бумажной ткани. ‘Я пріхала изъ такого тепла,— продолжала миссъ Брэдертонъ,— и очень люблю его. Съ тхъ поръ, какъ я въ Лондон, я познакомилась съ разными ужасами: болью въ лиц, ревматизмами, насморками! А раньше я едва знала, что они существуютъ на свт. Прежде я не понимала и того, что значитъ усталость, теперь же я иногда едва дотягиваю свою работу до конца. Я просто ненавижу ее, она длаетъ меня капризною, точно избалованное дитя!’

— Знаете-ли вы, — сказалъ я, ложась на траву рядомъ съ ней и глядя на нее, все это нехорошо. Не для усталости предназначала васъ природа! Это просто уродство! это противно естественному порядку вещей!

— Во всемъ виноватъ Лондонъ!— вздохнула она, и губки ея трогательно и мило опустились. Цлый день въ моихъ ушахъ стоитъ гулъ, онъ преслдуетъ меня ночью даже во сн. А потомъ эта толпа, эта вчная суета! Вс спшатъ, все выходитъ такъ рзко! Но остается еще только нсколько недль, прибавила она, повеселвъ, а въ октябр я уже привыкну къ Европ, и къ климату, и къ жизни!..

Меня и миссисъ Стюартъ очень поразила борьба, которую нервная система миссъ Брэдертонъ выдерживаетъ съ Лондономъ. Привычка ухаживать за тобой, Мари, и за нашей матерью научила меня подмчать эти признаки въ женщинахъ, и я часто ловлю себя на томъ, что разсматриваю миссъ Брэдертонъ съ физической и медицинской точки зрнія. Я имю дло съ свернымъ темпераментомъ и сложеніемъ, разслабленнымъ условіями тропической атмосферы, и снова подвергнутымъ напряженію и изнуренію нашей жизни. Я прихожу въ бшенство, видя какъ натура, столь совершенная въ физическомъ отношеніи, блекнетъ и меркнетъ подъ вліяніемъ грубой англійской борьбы за существованіе. И все это изъ-за чего? Ради зауряднаго, мнимаго искусства, которое съ теченіемъ времени понижаетъ уровень и артистки, и публики. Въ этой безплодной затрат силъ есть что-то трагическое. Предположимъ, что Лондонъ разстроитъ ея здоровье (признаки этого уже замтны) — какая безцльная, грустная иронія была-бы въ этомъ! Мн хочется вмшаться, вступить съ кмъ-нибудь въ борьбу, остановить это.

Нсколько поздне маленькій инцидентъ озарилъ ее страннымъ свтомъ. Мы двинулись на ту сторону пруда и блаженствовали въ сосновомъ лсу. Посл полудня, солнце, пробивались сквозь втви, бросало лучи на поверхность воды. Прекрасная шотландская сосна раскачивала около насъ свои красноватыя втви надъ грядою зеленаго тростника, мстами испещреннаго желтыми ирисами. Изъ сосдняго коттеджа жена сторожа вынесла намъ чаю, и большинство изъ насъ пришло въ то сибаритское настроеніе духа, когда даже разговаривать кажется тяжело среди безмолвія и покоя мирной обстановки. Вдругъ Уоллэсъ и Форбсъ попали на вопросъ о Бальзак, котораго Уоллэсъ недавно изучалъ, и вскор они принялись анализировать бальзаковскій методъ характеристики. Эженъ де-Растиньякъ, p&egrave,re Торіо, старикъ Грандэ, что они реальныя-ли существа или просто воплощенныя качества, математическія дедукціи изъ извстныхъ данныхъ? Наконецъ и я, и Стюарты были вовлечены въ пренія. Стюартъ воспиталъ жену на Бальзак, и у нея сухая, оригинальная манера судить о романахъ, которая подстрекаетъ собесдника и не даетъ разговору дремать. Въ первый разъ бесда не сосредоточивалась такъ или иначе на миссъ Брэдертонъ, которая, понятно, была въ теченіе всего дня нашей главной заботой. Мы горячились и забыли о ней, пока легкое движеніе ея не дало разговору другого направленія. Она сняла шляпку оперлась о стволъ дуба, подъ которымъ сидла, и съ выраженіемъ чистйшаго наслажденія и изумленія и съ полуоткрытыми губами слдила за кедровкой надъ ея головою, птичкой изъ породы дятловъ, съ нжными, красновато-срыми перышками, которая долбила втку надъ нами, ища своимъ непропорціональнымъ клювомъ наскомыхъ, а потомъ, порхнувъ въ сторону недалекой песчаной насыпи, исчезала съ своей добычей въ гнзд.

— А!— воскликнулъ Уоллэсъ, любитель птицъ, бросимте Бальзака и давайте слдить за кедровками! Миссъ Брэдертонъ совершенно права, если предпочитаетъ ихъ французскимъ романамъ.

— Французскимъ романамъ!— сказала она, отвращая глаза отъ втки надъ собою и нсколько хмуро глядя на Уоллэса, пока произносила эти слова.— Пожалуйста, не ждите отъ меня сужденій о нихъ, я ничего о нихъ не знаю, да и знать никогда не желала.

Голосъ ея принялъ почти надлежащую интонацію, которую я уже раньше подмчалъ у нея. Это — интонація знаменитой актрисы, привыкшей врить въ себя и въ свое собственное мнніе. Я связалъ это съ тмъ, что слышалъ о ея стремленіи смотрть на себя, какъ на существо, предназначенное преобразовать театральную мораль. Французскія романы французскія актрисы! она наврно смотритъ на нихъ, какъ на невдомое ужасы, мшающіе красивой молодой особ съ высокимъ понятіемъ о долг очистить драматическое искусство. Это очень странно! Очевидно, что не смотря на ея профессію, успхи и безцеремонное отношеніе къ воскресному дню, она все еще дочь шотландскаго пресвитеріанца. Замчаніе ея вызвало во мн не мало злобы и раздраженія. Если-бы она была первоклассной артисткой, думалъ я, этотъ нравственный энтузіазмъ гораздо боле трогалъ и очаровывалъ-бы, теперь же, когда вникнешь въ ея положеніе, все выходитъ какъ-то на выворотъ. Но, конечно, можно понять, что именно эти-то черты и помогаютъ ей производить такое впечатлніе на лондонское общество и на правоврную публику вообще.

Уоллэсъ и я погнались за кедровками, потихоньку посмиваясь надъ смущеннымъ и изумленнымъ лицомъ, съ которымъ миссисъ Стюартъ выслушала тираду миссъ Брэдертонъ. Когда мы вернулись, Форбсъ набрасывалъ ея портретъ. Молчаливая и нсколько раскраснвшаяся, она сидла подъ деревомъ, а художникъ рисовалъ, приходя все въ большій и большій энтузіазмъ съ каждымъ штрихомъ. И дйствительно она была красива, какъ мечта, сидя подъ деревомъ, съ коричневымъ верескомъ кругомъ и молодыми дубовыми листьями надъ головой. Но я вернулся во враждебномъ настроеніи, раздраженный и ею, и ея красотой, и дивясь, почему это природа вчно длаетъ промахи.

Однако на возвратномъ пути миссъ Брэдертонъ сдлала мн другой и боле пріятный, сюрпризъ. Экипажъ ждалъ насъ на большой дорог, и мы направились къ нему среди деревьевъ, подъ косыми вечерними лучами солнца. Я отсталъ немного, чтобъ нарвать буковицы, все еще распускавшейся около небольшого ручейка, миссъ Брэдертонъ тоже остановилась, мы были вдвоемъ, вдали отъ остальныхъ.

— Мистеръ Кендаль, — начала она, прямо глядя на меня, пока я передавалъ ей цвты, — вы, быть можетъ, кое-чего не поняли сейчасъ. Я не хочу выражать претензій, на которыя не имю права. Французскаго языка я не знаю и не могла-бы прочесть французскихъ романовъ, сколько-бы этого ни желала!

Что могъ я на это отвтить? Она стояла, глядя на меня серьезно, нсколько горделиво и, какъ мн показалось, облегчила свою совсть не безъ нкотораго усилія надъ собою. Я готовъ былъ сначала отдлаться шуткой, но внезапно ршилъ тоже высказаться.

— Если это такъ, — спокойно началъ я, — идя рядомъ съ нею, — вы много теряете. Есть масса французскихъ романовъ, до которыхъ я не желалъ бы, чтобъ женщина дотрагивалась кончиками пальцевъ, но есть и другіе, увлекающіе насъ въ боле широкій міръ, чмъ тотъ, о которомъ мы, англичане, съ нашими церковно-приходскими литературными пріемами, имемъ какое-либо понятіе! Жоржъ-Сандъ прямо переноситъ насъ въ теченіе средне-европейской жизни, вы слышите, какъ оно несется, приходите въ соприкосновеніе со всми великими идеями, крупными интересами, это иметъ воспитательное значеніе. А потомъ Бальзакъ! У него такой просторъ, такая ширь, какъ онъ знакомитъ насъ съ человческой природой! какъ онъ ее понимаетъ, съ какой силой изображаетъ! Про французскіе романы можно сказать то же самое, что и про театръ. Какіе бы ни были его недостатки, первокласные французскіе художники боле работаютъ, чмъ кто-либо другой на свт. Они не уклоняются отъ труда, вкладываютъ въ него всю душу, все равно будь это сценическая дятельность, живопись, литература, Вы, кажется, никогда не видали Дефорэ? Нтъ, конечно, нтъ! И вы удете до ея возвращенія. Какъ это грустно!

Миссъ Брэдертонъ безжалостно разорвала на части одну изъ моихъ буковицъ и нервнымъ движеніемъ далеко закинула ее отъ себя.

— Я вовсе объ этомъ не жалю, сказала она.— Ничто на свт не заставило бы меня създить и посмотрть ее.

— Въ самомъ дл?— сказалъ я, не безъ любопытства ожидая, что она скажетъ еще.

— Не то, чтобъ я ей завидовала!— воскликнула она, бросивъ мн вскользь гордый взглядъ.— Не то, чтобъ я не врила, что она великая актриса, только я не могу отдлить ея игру отъ нея самой. Вотъ такіе-то люди и роняютъ профессію, заставляя всхъ думать, будто хорошая женщина не можетъ быть актрисой. Это меня возмущаетъ, я держусь совершенно противоположнаго мннія, хочу доказать, если съумю, что можно быть актрисой и вмст съ тмъ настоящей лэди, и что съ актрисою слдуетъ обращаться такъ-же, какъ вы обращаетесь съ тми изъ своихъ знакомыхъ, которыхъ уважаете. Я желаю доказать, что о ней никто не долженъ слова дурного промолвить, что она равная всмъ, и что ея частная жизнь принадлежитъ ей, а не составляетъ публичнаго достоянія. У меня кровь кипитъ, когда я слышу, какъ люди, и въ особенности мужчины, говорятъ о Дефорэ, ни одинъ изъ васъ не позволилъ бы своей жен или сестр пожать ей руку, — однако какъ вы восторгаетесь ею, какъ толкуете, точно на свт нтъ ничего, кром генія и… Французскаго генія.

Я замтилъ, что коснулся чего-то, глубоко затаеннаго въ душ миссъ Брэдертонъ. Это была странная вспышка, вспомнилъ я, какъ часто критики сравнивали ее съ Дефорэ, и всегда въ невыгодномъ для миссъ Брэдертонъ смысл. Вполн-ли искренна была эта защита добродтели? Или же это было лучшее средство бороться съ соперницей при помощи британской страсти къ приличіямъ?

— М-me Дефорэ загадка для ея лучшихъ друзей и, вроятно, и для себя самой,— началъ я, быть можетъ, нсколько суховато.— Длаетъ она тысячу дикихъ, неосторожныхъ, даже, если хотите, дурныхъ поступковъ, но все же это величайшая актриса современнаго міра, а это немалая заслуга передъ ея поколніемъ. Затронуть чувства, расширить пониманіе тысячи людей — такой тонкой, изумительной, добросовстной работой, какъ ея игра,— это великій, художественный результатъ, и по крайней мр, я не брошу въ нее камнемъ.

Мн все время казалось, будто я говорю такъ только на зло, я могъ бы приводить противоположные доводы столь же страстно, какъ сама Изабелла Брэдертонъ, но я помнилъ ея діалогъ съ принцемъ, слабую, истерическую сцену смерти, и меня раздражало, что миссъ Брэдертонъ, опираясь на свою красоту, на британскую добродтель и британскихъ филистеровъ, позволяетъ себ топтать ногами Дефорэ и геніальность вообще. Вмст съ тмъ я сознавалъ свою смлость. Если нкоторые критики и выражались откровенно, все же Изабелла Брэдертонъ уже много мсяцевъ окружена людьми, увряющими ее, что современный театръ — дло довольно сомнительное, что ея игра не хуже игры другихъ, и что спеціальная миссія ея — обновить сценическіе нравы. Выслушивать неприкрашенное мнніе, будто дло актрисы — играть, и будто, если она исполняетъ свою обязанность хорошо, современники должны быть ей признательны, какъ бы неудовлетворительна ни была ея частная жизнь, должно быть ужасно для миссъ Брэдертонъ. Она также толкуетъ объ искусств, но какъ дитя, выучившее рядъ длинныхъ словъ, не понимая ихъ смысла. Она шла рядомъ со мною, пока я размышлялъ о томъ, какимъ дуракомъ я былъ, подвергнувъ опасности дружбу, начавшуюся такъ хорошо… Прелестныя губки ея открылись раза два, три, точно она хотла что-то сказать, дышала она порывисто, далеко разбрасывая желтые лепестки цвтовъ, съ молчаливой страстностью, приводившей меня въ трепетъ. Казалось, будто она не ршается говорить, и я смущенно призывалъ на помощь Привидніе и желалъ, чтобъ остальная компанія была не такъ далеко. Внезапно напряженность стала ослабвать, улыбка озарила лицо, и миссъ Брэдертонъ обратилась ко мн такъ ласково и горячо, что и описать нельзя.

— Нтъ, не будемъ бросать въ нее камни! Знаю, она великая артистка, только то чувство, что я сейчасъ высказала, такъ сильно во мн! Я люблю свое искусство, оно представляется мн высокимъ, величавымъ, но мн кажется, будто я еще боле хотла бы заставить людей понять, что это такой трудъ, за который можетъ браться хорошая женщина, мн хочется постоять за себя и защититься противъ тхъ, которые держатъ себя такъ, словно вс актрисы длаютъ то же самое, что и Дефорэ. Не считайте меня завистливою и ограниченною. Мн было бы ужасно, если-бъ вы или Стюарты думали дурно обо мн. Вы такъ добры ко мн… такіе хорошіе, настоящіе друзья! Никогда не забуду этого дня. Посмотрите! Вотъ стоитъ экипажъ! Я хотла бы, чтобъ теперь было утро, а не вечеръ, и чтобъ все могло начаться съизнова! Мн ненавистна мысль о Лондон и о душномъ театр, въ которомъ я буду играть завтра. О, мои цвточки! Какая я дрянная! Я почти вс растеряла. Сорвите мн вотъ этотъ пучекъ, прежде чмъ мы уйдемъ отсюда!

Я бросился, чтобъ набрать цвтовъ для нея, и принесъ довольно много. Она взяла ихъ (какъ непохожа она въ сущности на другихъ женщинъ, не смотря на свою вражду къ богем!) и, приподнявъ ихъ къ губамъ, послала чрезъ нихъ прощальный привтъ обширной полян, разстилавшейся за нами подъ лучами вечерняго солнца. ‘Какъ красиво! какъ красиво!— шептала она.— Англійская деревня такая добродушная, ласковая! Она завладла моимъ сердцемъ. Прощай, чудное мсто!’

Она окончательно побдила меня. Все это вышло такъ тепло, такъ непосредственно и мило! Не могу описать, какое удовольствіе я испытывалъ, видя до самаго дома свои цвты въ ея мягкой обнаженной ручк. Отнын я чувствую, что она можетъ судить, какъ ей угодно, и проводить любыя грани, самъ я, конечно, не измнюсь, но питаю нкоторую надежду измнить ея взгляды, только весьма невроятно, чтобъ я могъ опять сердиться на нее. Она похожа на прямодушное, красивое, смлое дитя, увлекающееся игрою, которую лишь вполовину понимаетъ. Желалъ бы я, чтобъ она понимала ее лучше, мн хотлось бы помочь ей хорошо ее уразумть, только я не хочу больше ссориться съ ней, даже мысленно.

Когда я пересмотрлъ это письмо, мн показалось, что еслибъ оно было адресовано не теб, и еслибъ я не былъ я, ты могла бы съ нкоторою правдоподобностью обвинить меня — въ чемъ? Въ томъ, что я влюбленъ въ миссъ Брэдертонъ. Но ты слишкомъ хорошо знаешь меня для этого. Теб извстно, что я одинъ изъ старомодныхъ людей, врящихъ въ общность интересовъ, въ необходимость, принадлежать къ одному міру. Когда же я хладнокровно думаю объ этомъ, я едва могу представить себ два міра, внутренній и вншній, которые шире расходились бы, чмъ міръ миссъ Брэдертонъ и мой.

ГЛАВА V.

Въ продолженіе трехъ недль, протекшихъ между двумя экскурсіями ‘воскресной лиги’, Кендаль нсколько разъ видлъ миссъ Брэдертонъ при различныхъ обстоятельствахъ. Однажды ему пришло въ голову сходить въ партеръ ‘Калліопы’, и онъ вернулся, боле увренный, чмъ прежде, что, какъ актриса, она иметъ весьма малые шансы. Еслибъ она была простымъ смертнымъ, онъ подумалъ бы, что трудности профессіи, естественныя столкновенія и разнообразныя вліянія могли бы выработать изъ первоначальнаго матеріала, заложеннаго въ ней, что-нибудь дйствительно цнное. Но при существующихъ обстоятельствахъ, въ силу одного природнаго дара, она была сразу вознесена на такую высоту, которая казалась ему безнадежною съ артистической точки зрнія. Ея мгновенный успхъ, зависвшій отъ соображеній, не имвшихъ ничего общаго съ драматическимъ искусствомъ, лишилъ ее тхъ преимуществъ, которыя добываются борьбой и трудолюбивымъ постепеннымъ завоеваніемъ. Еще боле этого: онъ отнялъ у нея идеалъ, онъ заставилъ ее смотрть на ея собственное исполненіе, какъ на мрило всего хорошаго и возможнаго, потому что было бы слишкомъ требовательно ожидать, чтобъ она сама правильно анализировала источники и причины своей популярности. Она неизбжно должна считать хоть часть этой популярности — результатомъ ея драматическаго таланта. ‘Быть можетъ, оно и такъ,— отвчалъ Кендаль самому себ. Очень возможно, что я не вполн справедливъ къ ней. Въ ней соединяются самые ненавистные мн недостатки. Я могъ бы примириться со всмъ, кром того впечатлнія полнйшей невжественности, которое она производитъ на меня. При теперешнемъ порядк вещей невозможно, чтобъ она чему-нибудь училась. Интересно было бы взяться за это обученіе, только это можетъ сдлать лишь тотъ, съ кмъ она иметъ частыя сношенія. Никто не могъ бы навязаться ей со стороны, а она, кажется, знаетъ очень мало людей, способныхъ быть ей полезными’.

Въ другой разъ Кендаль встртилъ ее у миссисъ Стюартъ. Разговоръ коснулся его сестры, m-me де-Шатовье, къ которой хозяйка дома относилась съ пылкимъ, хотя и очень почтительнымъ, поклоненіемъ. Он встрчались два — три раза въ Лондон, и изящныя манеры m-me де-Шатовье, ея утонченность, знанія, ласковое, вжливое обращеніе произвели сильное впечатлніе на подвижную маленькую женщину, которая съ боле низменнаго уровня своихъ заурядныхъ и условныхъ общественныхъ успховъ чувствовала робкую симпатію къ чему-то столь диковинному, столь непохожему на обыкновенный типъ. Сближеніе ея съ миссъ Брэдертонъ было еще не особенно тсное, когда была затронута тема объ ‘интересной сестр мистера Кендаля’, и входя въ гостиную въ вышеупомянутый день онъ услыхалъ имя Мари. Миссъ Брэдертонъ горячо вовлекла его въ разговоръ, и вскор Кендаль уже описывалъ образъ жизни сестры, ея интересы, міръ, обстановку, и длалъ это съ такой пылкостью, какую не имлъ обыкновеніе обнаруживать при публичномъ обсужденіи вопросовъ, связанныхъ съ нимъ лично. Но откровенное любопытство Изабеллы, ея сверкающіе глаза, хорошенькія, полу-раскрытыя губки и тотъ оттнокъ романтизма, который длалъ ее столь отзывчивою на все, что затрогивало ея воображеніе — дйствовали слишкомъ неотразимо. Она очаровывала его взоры и чувства, и онъ также живо, какъ всегда, сознавалъ ея нжную прелесть. Къ тому же ему было пріятно говорить съ такимъ наивнымъ и свжимъ существомъ о парижскомъ обществ, которымъ онъ такъ глубоко интересовался. Невжественность ея, такъ раздражавшая его на сцен, имла въ частной жизни своеобразную привлекательность. Въ данномъ случа онъ сознавалъ, что ниспровергаетъ предразсудокъ, ему доставляло удовольствіе побждать въ миссъ Брэдертонъ сильный антагонизмъ. Отправляясь въ Лондонъ, она очевидно настроила себя противъ всего, что отождествляла съ великою французскою актрисою, завладвшею въ минувшій сезонъ всми театралами, длала это миссъ Брэдертонъ не изъ личной зависти, въ чемъ Кендаль наконецъ убдился, а изъ глубокаго нравственнаго возмущенія противъ пресловутаго общественнаго положенія m-me Дефорэ и исторій изъ ея частной жизни, передававшихся во всхъ кругахъ. Миссъ Брэдертонъ поршила въ своемъ ум, что французское искусство — искусство запятнанное и (Кендаль замтилъ это еще во время ихъ экскурсіи въ Surrey) упрямо противилась всмъ попыткамъ заставить ее раздлить тотъ интересъ, который извстная фракція англійской публики принимаетъ въ теченіяхъ иноземной мысли, а главное, въ иноземномъ театр. Когда отъ разговора о его сестр они перешли къ боле общимъ темамъ, Кендаль употребилъ вс старанія, чтобъ заставить миссъ Брэдертонъ понять нкоторыя изъ лучшихъ сторонъ французской жизни, такъ мало ей извстной и такъ сурово ею судимой: трудную техническую школу, которую во всхъ видахъ искусства обитатели той стороны канала проходятъ гораздо охотне, чмъ англичане, умственную добросовстность и культуру, вырабатывающіяся подъ вліяніемъ организованной и безпрерывной традиціи, и т. д. Онъ сознавалъ, что многое изъ того, что онъ говоритъ или на что намекаетъ, пропадаетъ для нея, но ему было пріятно видть, какъ ея умъ становится податливымъ. Съ своей стороны она чувствовала къ нему все усиливавшуюся симпатію, смшанную съ удивленіемъ, когда встрчала въ немъ серьезный и непритворный отзвукъ на тотъ нравственный энтузіазмъ, который былъ въ ней самой слишкомъ искреннимъ и глубокимъ, чтобъ найти выраженіе въ словахъ.

— Когда я буду въ Париж, — неохотно вставая обратилась она къ Кендалю съ той милой нершительностью, которая была въ ней такъ привлекательна,— вамъ и m-me де-Шатовье не было бы непріятно… еслибъ я попросила у васъ познакомить меня съ нею? Это доставило бы мн большое удовольствіе.

Кендаль отвтилъ радушно, и они разстались, ближе зная другъ друга, чмъ прежде. Нельзя сказать, чтобъ его коренное мнніе о ней въ чемъ-либо измнилось. Некомпетентная и ничего не общающая, какъ артистка,— очаровательная, какъ женщина — таковъ былъ его первоначальный приговоръ, и послдующій опытъ только усилилъ его убжденіе въ разумности этого мннія, но, быть можетъ, очарованіе уже брало верхъ надъ сознаніемъ некомпетентности. Вдь какъ бы то ни было, красота, обаяніе и женственность оказывались во вс вка сильне тхъ мудрецовъ, что пытались не принимать ихъ въ соображеніе. Кендаль былъ слишкомъ уменъ, чтобъ не признавать вполн естественнаго и разумнаго характера этого явленія и не улыбнуться, подмтивъ въ себ самомъ первые его признаки. Тмъ не мене онъ желалъ держать врозь оба вида оцнки и не сбивать съ толку себя или людей, сливая ихъ во-едино. Онъ считалъ умственнымъ вопросомъ чести хладнокровно взвшивать артистическія права миссъ Брэдертонъ, только сознавалъ, что длать это — не всегда легко, и это сознаніе возбуждало въ немъ все большее желаніе не поддаваться вліянію ея славы.

Ему дйствительно казалось, будто въ обществ не говорятъ ни о чемъ другомъ, кром нея, ея красоты, обаянія, успховъ. За каждымъ обдомъ слышалъ онъ разсказы о ней, нкоторые, очевидно, вымышленные, но вс клонившіе въ одну сторону, то описывали гордую независимость двушки и ея ршимость не допускать ни чьего покровительства, даже королевской семьи, то ея безграничную доброту и щедрость относительно бдныхъ и второстепенныхъ членовъ ея профессіи. Она составляла главный предметъ интереса для всего Лондона, о ея популярности и общественномъ значеніи говорили, какъ о знаменіи времени и о доказательств той перемны, какая свершилась въ положеніи театровъ и тхъ, кто къ нему принадлежалъ. Кендаль находилъ, что это ничего не доказывало, кром того, что поразительно красивая двушка, съ безупречной репутаціей, появившись передъ публикой въ какомъ бы то ни было качеств, непремнно должна дйствовать на чувствительныя англійскія сердца, и что популярность Изабеллы Брэдертонъ не изъ тхъ, которыя могутъ долгое время удержаться на сцен. Свои размышленія онъ оставлялъ однако про себя и вообще говорилъ объ актрис не больше, чмъ было необходимо. Онъ испытывалъ что-то въ род рыцарскаго чувства, подсказывавшаго ему. что т, съ которыми двушка до нкоторой степени подружилась, должны по мр силъ стоять между нею и любопытною, возбужденною публикой. Ясно было, что громадный общественный успхъ миссъ Брэдертонъ былъ дломъ не ея рукъ, а ея родственниковъ.

Какъ-то разъ, между шестью и семью часами вечера, Кендаль работалъ одинъ въ своей комнат, имя передъ собою непривычную перспективу свободнаго вечера. Онъ только что окончилъ одну главу и стоялъ передъ каминомъ, глубоко задумавшись надъ первыми параграфами слдующей, какъ вдругъ услыхалъ стукъ. Дверь раскрылась, и на порог появился Уоллэсъ.

— Могу я войти? Стыдно мшать вамъ, но мн право нужно поговорить съ вами о важномъ дл. Вашъ совтъ мн необходимъ.

— Конечно, войдите. Вотъ холодный чай, не хотите-ли? Или не останетесь-ли вы пообдать со мной? Я долженъ обдать сегодня рано ради работы. Я позвоню и распоряжусь.

— Нтъ, не длайте этого, я не могу остаться. Мн надо быть въ Кенсингтон въ восемь часовъ.

Онъ бросился на глубокое кресло Кендаля и посмотрлъ на своего пріятеля, молча и съ какимъ-то ожиданіемъ стоявшаго у огня.

— Помните вы пьесу, которую я показывалъ вамъ весною?— спросилъ онъ наконецъ.

Кендаль съ минуту подумалъ.

— Отлично помню: вы говорите о пьес того молодого итальянца, которую вы передлали и перевели? Я очень хорошо помню ее и уже нсколько разъ хотлъ васъ спросить о ней.

— Она вамъ нравилась, знаю! Ну, такъ сестра поставила меня съ этой пьесой въ самое непріятное затрудненіе. Какъ вамъ извстно, я еще не обращался ни къ какому антрепренеру. Я держалъ пьесу у себя, поправляя ее мстами. Въ деньгахъ я сейчасъ не нуждаюсь, а хотлось мн, чтобъ пьеса вышла въ самомъ дл хорошая, была и написана, и разыграна хорошо. И вдругъ, не обдумавъ, дня два-три тому назадъ, не посовтовавшись со мною. Агнеса разсказала миссъ Брэдертонъ всю исторію пьесы, прибавивъ, что мн, вроятно, скоро понадобится кто-нибудь, чтобъ ее поставить. Содержаніе, какъ его передала Агнеса, очень поразило миссъ Брэдертонъ, при слдующей же встрч со мною она настояла, чтобъ я прочелъ ей нсколько сценъ…

— Боже мой! и теперь она, вроятно, предлагаетъ поставить пьесу и исполнить въ ней главную роль?— прервалъ его Кендаль.

Уоллэсъ кивнулъ.

— Именно. Мои отношенія къ ней такія дружескія, что я никакъ не могъ ей отказать. Никогда въ жизни не былъ я въ такомъ затрудненіи. Миссъ Брэдертонъ пришла въ восторгъ. По окончаніи чтенія она ходила взадъ и впередъ по комнат, повторяя отдльныя мста, воспроизводя нкоторыя изъ сценъ, и въ заключеніе сказала: ‘Дайте мн пьесу, мистеръ Уоллэсъ! Если вы мн ее поручите, это будетъ первое, что я поставлю въ октябр’. Я, конечно, увренъ, что большинство набросилось бы на подобное предложеніе. Популярность ея въ настоящую минуту просто изумительна, и никакого признака уменьшенія этой популярности я пока не вижу. Успхъ каждой пьесы, въ которой она выступитъ, обезпеченъ, денегъ я получу, вроятно, много, только дло-то въ томъ, что я не гонюсь за деньгами…

— Да, да, понимаю, — задумчиво произнесъ Кендаль.— Денегъ вамъ не нужно, а пьесу она загубитъ, вы это чувствуете! Дйствительно, ужасно непріятно.

— Ну, какъ ей не загубить пьесы! Вдь она не можетъ даже сколько-нибудь прилично съиграть роль Эльвиры! Вы помните сюжетъ? Роль претрудная. Въ рукахъ актрисы, дйствительно понимающей дло, она вышла бы замчательною, по крайней мр, я такъ думаю, но миссъ Брэдертонъ превратитъ ее въ одинъ продолжительный театральный крикъ, безъ модуляцій, безъ оттнковъ, безъ нжности. Просто съума можно сойти, какъ только вспомнишь объ этомъ! И однако, какъ мн выпутаться?

— Сколько я помню, вы имли въ виду миссисъ Пирсонъ для роли героини?— сказалъ Кендаль.

— Да. Я хотлъ ее испытать. Она не первоклассная актриса, но по крайней мр умна, и хоть сколько-нибудь понимаетъ, что можно требовать отъ такой роли. Что же касается бдной Изабеллы Брэдертонъ и тхъ, кто ее окружаетъ, главное, что они увидятъ въ пьес, это возможность произносить длинные монологи и носить средневковые костюмы. Не думаю, чтобъ она во всю свою жизнь слыхивала объ Арагоніи! Ну, представьте себ ее въ роли знатной испанки пятнадцатаго вка! Видите-ли вы ее въ этой роли?

— Во всякомъ случа, я увидалъ бы то, ради чего идетъ въ театръ большинство публики, — сказалъ съ легкимъ смхомъ Кендаль, — т. е. Изабеллу Брэдертонъ въ эффектномъ костюм. Да, это была бы крупная неудача, не въ обыкновенномъ смысл слова, конечно. Красота миссъ Брэдертонъ, средневковый нарядъ, романтическій сюжетъ пьесы, все это помшаетъ ей провалиться, и денегъ, какъ вы говорите, вы заработаете, по всему вроятію, много. Но съ артистической точки зрнія провалъ былъ бы полнйшій. А Гаусъ! Онъ исполнялъ бы, вроятно, роль Мація? Боже мой!

— Да!— сказалъ Уоллэсъ, опирая голову на руки и мрачно глядя изъ окна на шпицъ церкви. Пріятно, не правда-ли? Что же мн длать? Никогда еще не былъ я въ такомъ гадкомъ положеніи! Я ни на волосъ не влюбленъ въ эту двушку, Кендаль, но нтъ такой вещи на свт, о которой она попросила бы меня и которую я не сдлалъ бы, еслибъ могъ. Это добрйшее существо, это одна изъ лучшихъ, откровеннйшихъ, прямодушнйшихъ женщинъ, какихъ я видывалъ. Минутами мн кажется, что я скоре отрзалъ бы себ руку, чмъ огорчилъ миссъ Брэдертонъ отказомъ, но вдь эта пьеса была въ теченіе многихъ мсяцевъ для меня все равно, что зеница ока, мысль, что ее испортятъ неумлымъ обращеніемъ, для меня нестерпима.

— Вашъ отказъ обидлъ бы миссъ Брэдертонъ?— задумчиво спросилъ Кендаль.

— Да!— энергически отвтилъ Уоллэсъ.— Думаю, что это оскорбило бы ее ужасно! Дло въ томъ, что несмотря на весь ея успхъ, она начинаетъ сознавать, что въ Лондон — дв публики, одна — немногочисленная, прихотливая, относится къ театру серьезно, другая — нетребовательная, большая публика находитъ въ красот и личномъ обаяніи миссъ Брэдертонъ т единственныя ощущенія, въ которыхъ нуждается. Энтузіастамъ этимъ еще пока не трудно отстаивать себя противъ строгихъ судей, и въ теченіе долгаго времени миссъ Брэдертонъ не знала даже, что говорятъ о ней эти послдніе, да и знать не хотла, но съ недавняго времени я подмчаю, что она догадывается кой о чемъ и боле принимаетъ это къ сердцу, чмъ прежде. Мн кажется, у нея наболла душа, это все усиливается, и если я теперь откажу ей въ пьес, это пошатнетъ вру миссъ Брэдертонъ въ ея друзей. Укорять меня она не станетъ, не будетъ и ссориться со мною, только къ сердцу это приметъ. Ради Бога, Кендаль, помогите мн выдумать какую-нибудь правдоподобную басню!

— Очень бы радъ это сдлать, — сказалъ Кендаль, ходя взадъ и впередъ. Сдые волосы его падали на лобъ.

Водворилось молчаніе, вслдъ затмъ Кендаль подошелъ къ своему другу и опустилъ руку на его плечо.

— Вы не должны давать ей пьесы, Уоллэсъ, — сказалъ онъ, — въ этомъ я вполн убжденъ. Вы знаете, какъ я люблю эту двушку. Она какъ разъ такая, какою вы ее изобразили, и даже лучше этого, но искусство — все же искусство, а сценическая игра — игра. Я во всякомъ случа отношусь къ такимъ вопросамъ серьезно, да и вы тоже. Мы радуемся за нее, но въ сущности, если хорошенько вдуматься, вдь ея популярность можетъ довести человка до отчаянія. Иногда мн кажется, что это отброситъ драматическій вкусъ націи на много лтъ назадъ. Какъ бы то ни было, для меня ясно, что если человкъ обладаетъ прекраснымъ произведеніемъ искусства, какъ, напримръ, вы пьесой, у него есть долгъ относительно его и публики. Вы обязаны заботиться о томъ, чтобъ драма была поставлена при наилучшихъ условіяхъ, а вс мы знаемъ, что игра миссъ Брэдертонъ, дополненная игрою Гоуса, убьетъ пьесу съ артистической точки зрнія.

— Совершенно врно, совершенно врно!— воскликнулъ Уоллэсъ.— Хотите вы, чтобъ я сказалъ это миссъ Брэдертонъ?

— Вамъ надо какъ-нибудь выпутаться! Скажите, будто вы чувствуете, что роль не по ней, что нельзя въ ней развернуться!..

— Много это поможетъ! Миссъ Брэдертонъ уврена, что роль создана для нея, — и костюмы, и все прочее также.

— Ну, такъ скажите, что вамъ надо еще просмотрть пьесу и что для этого требуется время. Это будетъ проволочкой, она услышитъ, можетъ быть, про что нибудь другое, и это выгонитъ вашу драму изъ ея головы.

— Противъ этого есть масса доводовъ, — сказалъ Уоллэсъ, — врядъ-ли стоитъ перебирать ихъ всхъ. Во-первыхъ, миссъ Брэдертонъ мн не повритъ, во-вторыхъ, не забудетъ пьесы, чтобы тамъ ни случилось, и затрудненіе отсрочится всего на нсколько недль. Я совершенно теряюсь передъ всмъ этимъ. Я такъ расположенъ къ миссъ Брэдертонъ и такъ боюсь сказать что-нибудь обидное, что не могу хитрить. Вся моя сообразительность покидаетъ меня. Слушайте-ка, Кендаль!

— Ну?

Уоллэсъ мялся и глядлъ на своего друга самыми ласковыми глазами.

— Какъ вы полагаете, — началъ онъ, наконецъ, — можете-ли вы заслужить мою вчную благодарность и уладить все вмсто меня? Вдь вы знаете, что мы собираемся въ воскресенье въ Оксфордъ и доберемся, вроятно, до Нюнгэма. Это дастъ случай для прогулокъ и т. д. Не возьметесь-ли вы за дло? Въ умственномъ отношеніи миссъ Брэдертонъ относится къ вамъ съ величайшимъ уваженіемъ. Если вы ей скажете, будто роль не годится для нея, будто не въ чемъ тамъ себя показать, еслибъ вы могли навести разговоръ на эту тему и постараться отклонить миссъ Брэдертонъ отъ ея замысла, не показывая и виду, что имете отъ меня порученіе, — я былъ бы вамъ вчно благодаренъ! Вы не сдлаете изъ этого такой путаницы, какъ я, вы останетесь хладнокровнымъ…

— Однако, — сказалъ Кендаль, смясь и раскачиваясь на стол противъ Уоллэса, — очень соблазнительная перспектива! Но если я васъ не выручу, вы поддадитесь, я это знаю. Вы самый мягкосердечный изъ людей, а я не хочу, чтобъ вы поддавались.

— Да, я, конечно, поддамся!— улыбаясь, но ршительно подтвердилъ Уоллэсъ.— Если вамъ этого не хочется, возьмите на себя порученіе. Я уже раньше видлъ, какъ вы обдлываете трудныя дла, вы умудряетесь достигнуть цли, не оскорбивъ никого.

— Гм!— промолвилъ Кендаль, — право, не знаю, лестно это или нтъ. (Онъ зашагалъ въ раздумь по комнат взадъ и впередъ). Я не прочь попытаться, — продолжалъ онъ, — только, конечно, очень осторожно. Понятно, я не общаю быть грубымъ, кто могъ бы быть грубымъ съ ней! Но найдутся, вроятно, способы… Есть время обсудить, какіе изъ нихъ лучшіе. А что, если она все-таки обидится? Что, если она ни съ кмъ изъ насъ не станетъ боле говорить посл слдующаго воскресенья?

— О, — сказалъ Уоллэсъ, хмурясь,— да я лучше бы сразу отказался отъ пьесы, чмъ обидть миссъ Брэдертонъ! Она такъ уметъ расположить человка къ себ! Я питаю къ ней такія чувства, какъ къ сестр, только она боле интересна, потому что тутъ есть прелесть новизны.

Кендаль улыбнулся.

— Ну, до этого я еще не дошелъ съ миссъ Брэдертонъ. По моему, сестры столь же интересны, какъ и вс остальныя женщины, и даже боле всхъ. Но скажите на милость, Уоллэсъ, какъ это вы съумли не влюбиться въ нее до сихъ поръ?

— О, съ меня довольно и того, что было въ прошломъ году, — рзко сказалъ Уоллэсъ, вставая и отыскивая свое пальто, между тмъ какъ лицо его стало мрачно.— Я не отношусь легко къ подобнымъ вещамъ!

Кендаль былъ удивленъ, потомъ быстро сообразилъ, въ чемъ дло. Вспомнилъ онъ молодую вдову изъ Канады, часто бывавшую у миссисъ Стюартъ годъ тому назадъ, вспомнилъ нкоторыя изъ своихъ подозрній относительно ея и своего друга, ея отъздъ изъ Лондона и продолжительную отлучку Уоллэса. Но онъ не сказалъ ничего, только въ искреннемъ пожатіи руки, съ которымъ онъ проводилъ гостя въ двери, чувствовалась симпатія.

На порог Уоллэсъ нершительно обернулся.

— Итакъ, мы идемъ на рискъ въ слдующее воскресенье, — сказалъ онъ, — но никакой дальнйшей попытки я уже не сдлаю. Мн кажется, миссъ Брэдертонъ не изъ такихъ женщинъ, чтобъ затвать ссору изъ-за этого?

— Конечно, нтъ, — отвтилъ Кендаль.— Не теряйте мужества. Думаю, что это можно уладить. Вы позволяете мн обращаться съ Эльвирой, какъ я хочу?

— Боже мой, да!— сказалъ Уоллэсъ.— Выпутайте меня изъ бды какимъ угодно способомъ, и я во вки вковъ стану благословлять васъ! Какое я, право, животное! Я даже не спросилъ васъ о вашей работ. Подвигается она?

— На столько, на сколько можетъ подвинуться въ Лондон какая либо работа въ настоящее время. Въ будущемъ мсяц я долженъ увезти ее куда-нибудь въ деревню. Моя работа не любитъ званыхъ обдовъ.

— Совершенно какъ и я, — пожимая плечами, проговорилъ Уоллэсъ.

— Вздоръ!— сказалъ Кендаль.— Вы созданы для нихъ. Прощайте.

— Покойной ночи. Это необыкновенно мило съ вашей стороны!..

— Что именно? Подождите, пока все кончится!

Уоллэсъ сбжалъ съ лстницы и исчезъ. Кендаль медленно вернулся къ себ и остановился въ раздумь. Ему казалось, что другъ не вполн цнитъ все величіе его самозакланія. ‘Вдь въ сущности, это прескверное дло!— прошепталъ онъ, качая головой надъ собственнымъ безуміемъ,— Какимъ образомъ обойти такую откровенную, прямодушную, простую двушку, я и самъ не знаю! Но пьесы ей дать нельзя! Это одна изъ немногихъ хорошихъ вещей, написанныхъ для англійской сцены за многіе годы. Она хорошо скомпанована, интрига удачна, есть три-четыре сильныхъ характера, и, въ особенности въ послднемъ акт, нсколько прекрасныхъ діалоговъ въ стил Виктора Гюго. Но, какъ и во всхъ произведеніяхъ того времени, есть вычурности, а въ рукахъ Изабеллы Брэдертонъ многія изъ нихъ показались бы просто комичными, и только репутація ея, да обстановка могли бы спасти драму, а это было бы ужъ черезчуръ стыдно. Нтъ, нтъ, никакъ нельзя допустить, чтобъ разныя, не относящіяся къ длу соображенія взяли верхъ надъ главною сутью. Я искренно расположенъ къ миссъ Брэдертонъ, но я люблю и хорошую работу, и если мн удастся спасти пьесу, я спасу вмст съ тмъ и артистку отъ чего-то, что каждый, у кого есть глаза, назвалъ бы неудачею’.

Предпріятіе было рискованное. Большинство благоразумно предоставило бы дло тмъ, до кого оно прямо касалось, но въ характер Кендаля былъ донъ-кихотизмъ, а въ эту пору еще проявлялась кром того беззавтная преданность умственнымъ интересамъ, она и ршила его образъ дйствій. Несмотря на его свтскую жизнь, книги и идеи были въ настоящую минуту для него гораздо важне мужчинъ и женщинъ. О жизни онъ судилъ съ точки зрнія ученаго и литератора, и въ его глазахъ соображенія, которыя показались бы другимъ отвлеченными и нереальными, принимали громадные размры и значеніе. Въ дл Уоллэса и миссъ Брэдертонъ онъ видлъ какъ бы борьбу между идеальною и личною выгодой, и стоялъ сердцемъ и душою за идеалъ. Когда онъ находился передъ заинтересованнымъ въ этомъ вопрос живымъ существомъ, принципы его, какъ мы уже видли, нсколько пошатывались, такъ какъ скрытое подъ ними я было впечатлительное и пылкое, но когда Кендаль сидлъ въ своей собственной комнат, самъ по себ, они были сильны и живучи и не допускали никакого компромисса.

Онъ обдумывалъ этотъ вопросъ во время своего одинокаго обда и составлялъ планъ дйствій. ‘Все зависитъ вотъ отъ чего, — говорилъ онъ самъ себ: — если Уоллэсъ правъ, если мое мнніе дйствительно что-нибудь значитъ для нея, мн удастся все уладить, не оскорбивъ ее. Очень мило съ ея стороны, что она говоритъ обо мн ласково, въ воскресенье, во время поздки въ Surrey, я былъ далеко не любезенъ. Тмъ не мене я чувствовалъ тогда, что моя откровенность ей нравилась, можно быть почти увреннымъ, что она не обидится безъ причины. Какъ эффектна она была, когда рвала цвты на кусочки! Все кончено, казалось мн тогда. И вдругъ, улыбка, желаніе все поправить, сгладить неблагопріятное впечатлніе, милое выраженіе признательности… Просто восторгъ!

Въ субботу, во время завтрака, Уоллэсъ забжалъ на нсколько минутъ, чтобъ сказать, что самъ удалялся отъ миссъ Брэдертонъ въ продолженіе всей недли, но что дло близится однако къ кризису.

— Я только что получилъ отъ нея вотъ эту записку!— съ отчаяніемъ воскликнулъ онъ, кладя ее передъ Кендалемъ, который, какъ подобаетъ холостяку, лъ урывками за столомъ, заваленнымъ бумагами, имя по об стороны по книг.

— Можетъ-ли что-нибудь быть миле? Если вы не восторжествуете завтра, Кендаль, я подпишу условіе, не пройдетъ и трехъ дней.

Записка была дйствительно прелестная. Миссъ Брэдертонъ просила назначить какое ему угодно время для свиданія съ нею и ея антрепренеромъ. О пьес она выражалась восторженно. ‘Она должна непремнно имть громадный успхъ,— писала Изабелла.— Чувствую, что я недостойна ея, но я сдлаю все, что могу. Во многихъ отношеніяхъ мн кажется, будто роль прямо написана для меня. Вы еще ни разу, помнится, не выразили прямого согласія дать мн Эльвиру. Вчера я надялась встртить васъ у миссисъ Стюартъ, но была разочарована, только я уврена, что вы не скажете: нтъ! и вы увидите, какъ благодарна я буду за т шансы, которые откроетъ передо мною ваша пьеса’.

— Да, все это очень деликатно, — сказалъ Кендаль.— Ни словечка о денежныхъ выгодахъ, хотя ей должно же быть извстно, что почти каждый авторъ Богъ всть что далъ бы за подобное предложеніе. Что-жъ, увидимъ! Если я не могу, не возбудивъ ея подозрительности, добиться того, чтобъ мысль эта показалась ей мене соблазнительной, и если вы не расхрабритесь достаточно, чтобъ отказать миссъ Брэдертонъ, — тогда, другъ милый, вамъ придется подписать условіе и примириться съ этимъ. Немного времени спустя вы найдете другой предметъ для вдохновенія.

— Все это ужасно нескладно!— вздохнулъ Уоллэсъ, точно съ трудомъ ршая затруднительный вопросъ.— Главный шансъ въ томъ, что, по словамъ Агнесы, миссъ Брэдертонъ очень расположена считать ваше мнніе чмъ-то въ род критерія. Она уже нсколько разъ ссылалась на ваши замчанія, какъ на что-то, что ее поразило. Не упоминайте обо мн, понятно, сдлайте все такъ безлично, какъ можете…

— Если вы дадите мн слишкомъ много инструкцій, — замтилъ Кендаль, съ улыбкою возвращая письмо, — я только напутаю. Пожалуйста, не волнуйте меня. Не могу общать успха, въ случа неудачи вы не должны сердиться на меня.

— Сердиться! Конечно, нтъ! Кстати, говорила съ вами Агнеса о завтрашнихъ поздахъ?

— Да, станція Пэддингтонъ, 10 часовъ, а обратный поздъ выходитъ изъ Кэльгэма въ 8 часовъ 15 минутъ. Миссисъ Стюартъ сообщила, что мы позавтракаемъ въ Бэлліол, спустимся вслдъ затмъ до Нюнгэма, гд и оставимъ лодки, которыя будутъ доставлены оттуда обратно.

— Да, мы позавтракаемъ у нашего пріятеля Герберта Сарториса, кажется вы его знаете? Онъ уже съ годъ въ Бэлліол ‘дономъ’. Надо надяться, что погода будетъ завтра такая же, какъ сегодня.

Погода оказалась такою, какой только можетъ пожелать сердце человка, и компанія, встртившаяся на пэддингтонской платформ, имла полное основаніе разсчитывать на вторую успшную экскурсію. Форбсъ появился аккуратно, сіяя подъ совокупнымъ вліяніемъ солнечныхъ лучей и присутствія миссъ Брэдертонъ, Уоллэсъ превосходно сдлалъ вс распоряженія, и вскор шесть друзей уже хали по направленію къ Оксфорду, съ тою умренною быстротою, которая составляетъ все, чего можетъ достигнуть воскресный скорый поздъ. Разговоръ шелъ весело и оживленно. День, проведенный въ Surrey, мелькалъ на заднемъ план въ вид пріятнаго воспоминанія, и вс были рады снова быть въ тои же компаніи. Кендалю показалось, будто миссъ Брэдертонъ нсколько худа и блдна, но она не хотла этого допустить и изъ своего угла болтала съ Форбсомъ и имъ самимъ съ веселостью и непринужденностью ребенка, которому данъ праздникъ. Наконецъ, ‘мечтательные шпицы’ Оксфорда поднялись надъ зеленою, прорзанною ркою, равниной, и путешественники были у цли. Еще нсколько минутъ, и они высаживались у воротъ новаго Бэлліола, гд ожидалъ ихъ Гербертъ Сарторисъ. Это былъ молодой ‘донъ’, занятый изданіемъ, какого-то классика, что и заставляло его работать по окончаніи семестра вблизи библіотекъ. Онъ повелъ постителей въ красивыя комнаты, выходившія на внутренній четвероугольный дворъ Бэлліола, и своими благовоспитанными манерами и взглядами ясно выказывалъ, какъ онъ цнитъ ту безгранично счастливую случайность, которая послала ему гостьею Изабеллу Брэдертонъ. Дйствительно, въ ту пору было почти такъ же трудно заполучить миссъ Брэдертонъ на какое-нибудь общественное празднество, какъ заручиться присутствіемъ члена королевскаго дома.

За цлыя недли впередъ воскресные досуги ея были предметами заговоровъ со стороны тхъ представителей лондонскаго общества, которые всего меньше привыкли получать отказы на свои приглашенія. Имть прославленную красавицу боле часа въ собственныхъ комнатахъ, а потомъ насладиться привиллегіею провести пять или шесть долгихъ часовъ съ ней на рк, было такимъ счастьемъ, которое, какъ сознавалъ молодой человкъ, сдлаетъ изъ него предметъ зависти для всхъ его товарищей ниже сорокалтняго возраста.

Компанія вошла въ комнаты, уставленныя полками книгъ, и вдохнула въ двухъ старыхъ прислужниковъ необыкновенную быстроту дйствій. Миссъ Брэдертонъ ходила кругомъ, разглядывая семейный оксфордскій обденный столъ, стонавшій подъ обиліемъ обычныхъ лтнихъ блюдъ, книги, гравюры, залитый солнцемъ, густо заросшій зеленью неправильный четвероугольникъ передъ окнами, и наконецъ со вздохомъ удовольствія опустилась на низкій подоконникъ.

— Какъ тихо, покойно здсь! Какъ хорошо, должно быть, здсь жить! Кажется, точно находишься въ другомъ мір, чмъ въ Лондон. Скажите, что это за строеніе? Оно слишкомъ ново, ему слдовало бы быть такимъ же старымъ и сдымъ, какъ т зданія, которыя мы видли по дорог сюда. Что, у васъ вс уже разъхались? Мн очень хотлось бы хоть разъ видть, какъ ходятъ здсь вс эти ученые люди.

— Если-бъ было время, я могъ бы показать ихъ вамъ не мало,— отвтилъ молодой Сарторисъ, едва сознавая, однако, что говоритъ, до того заглядлся онъ на это чудное, измнчивое лицо.— Вакаціи именно та пора, когда они появляются, точно совы, вылетающія по ночамъ. Видите-ли, миссъ Брэдертонъ, мы ихъ держимъ здсь не въ большомъ числ, во время учебнаго года они мшаютъ намъ, за то въ вакаціи имютъ въ полномъ распоряженіи колледжи, паркъ и библіотеку, и тогда можно изучать ихъ привычки, очки и зонтики при самыхъ благопріятныхъ условіяхъ.

— Да, да, — нсколько презрительно отозвалась миссъ Брэдертонъ,— люди вчно подшучиваютъ надъ тмъ, чмъ гордятся. Я же хочу врить, что вс вы здсь ученые, что вс работаете до смерти, и что Оксфордъ просто совершенство!

— Слышали вы, что сказала миссъ Брэдертонъ, миссисъ Стюартъ?— спросилъ Форбсъ, когда они сидли за завтракомъ.— Она уже возвстила, что Оксфордъ — совершенство. Не могу сказать, чтобъ это мн вполн нравилось, слишкомъ много пылу, чтобъ быть прочнымъ!

— Разв я такое непостоянное существо? — улыбаясь обратилась къ нему миссъ Брэдертонъ.— Разв вы уже замчали, что мои восторги охлаждались?

— Вы также постоянны, какъ и добры, — съ поклономъ отвтилъ Форбсъ.— Я — все равно, что ребенокъ, вздыхающій, когда его удовольствіе приближается къ высшей точк, потому что онъ боится, что потомъ уже не будетъ ничего столь же хорошаго.

— Ничего столь же хорошаго?— промолвила она, — а я еще всего только прокатилась немного по улицамъ. Мистеръ Уоллэсъ, неужели же вы и миссисъ Стюартъ въ самомъ дл запретите мн что-либо осмотрть?

— Еще бы!— энергически воскликнулъ Уоллэсъ.— Это одинъ изъ основныхъ законовъ нашего общества. Хартія наша стала бы мертвою буквою, если-бъ мы позволили вамъ заглянуть хоть въ одну изъ коллегій, когда мы придемъ къ рк.

— Единственное искусство, которое вамъ разршается изучать сегодня, дорогая Изабелла, — сказала миссъ Стюартъ, — это искусство вести бесду.

— И это весьма утомительное занятіе,— замтилъ Форбсъ,— обозрніе достопримчательностей ничто въ сравненіи. Но, миссъ Брэдертонъ, Кендаль и я вознаградимъ васъ за это. По дорог въ Оксфордъ мы предложимъ вамъ иллюстрированную исторію Оксфорда. Я берусь за рисунки, а онъ возьмется за типографское дло. Ахъ, что за славное время переживалъ я здсь!— продолжалъ Форбсъ.— Мн жилось гораздо лучше, чмъ ему! (тутъ онъ кивнулъ въ сторону Кендаля, который прислушивался). Онъ слишкомъ хорошо велъ себя, для того, чтобъ наслаждаться! Бдняжка! ему достались вс достопочтенныя вещи, вс первые разряды и первыя награды! Что-же касается меня, то во время лекціи я наполнялъ свои записныя книги рисунками, а остальную часть дня веселился. Къ тому-же, видите-ли, я былъ здсь на двадцать лтъ раньше его, и міръ далеко не былъ тогда такъ добродтеленъ, какъ теперь!

Кендаль хотлъ прервать его, какъ вдругъ Форбсъ, находившійся въ одномъ изъ своихъ самыхъ дурачливыхъ настроеній, повернулся на стул, чтобъ посмотрть на фигуру, проходившую дворомъ передъ окошкомъ.

— Слушайте, Сарторисъ, не Кэмденъ-ли это идетъ, знаете, тотъ туторъ, что былъ изгнанъ изъ ‘Магдалены’ года два тому назадъ за свою атеистическую книгу и котораго вы приняли къ себ, какъ принимаете, впрочемъ, всхъ пропащихъ людей? Ну, я такъ и зналъ!

By the pricking of my thumbs

Somethinh wicked this way comes! *)

*) По колотью въ моихъ пальцахъ чувствую, что приближается что-то нечестивое.

Это не мои стихи, дорогая миссъ Брэдертонъ. Они принадлежали сначала Шекспиру, а потомъ Чарльсу Лэмбу. Но всмотритесь хорошенько въ Кэмдена, это еретикъ, настоящій, неподдльный еретикъ! Двадцать лтъ тому назадъ онъ представлялъ-бы потрясающее зрлище, но теперь оно стало такимъ зауряднымъ, что насъ интересуютъ уже не жертвы, а гонители.

— Не знаю, врно-ли это,— сказалъ молодой Сарторисъ.— Мы, либералы, вовсе не такіе птухи, какими были нсколько лтъ тому назадъ. Дло въ томъ, что намъ не съ чмъ бороться. Пока у насъ было два-три хорошихъ предмета для неудовольствія, мы могли сплачивать партію и скликать молодежь. Мы были Израилемъ, выступавшимъ въ бой противъ филистимлянъ, державшихъ насъ въ своихъ когтяхъ. Но теперь это измнилось, мы во всемъ дйствуемъ по своему, неудовольствіе и крики стали достояніемъ церковной партіи. Мы въ свою очередь сдлались угнетателями и филистимлянами, и, подростая, молодые люди естественно переходятъ въ оппозицію.

— И отлично длаютъ!— сказалъ Форбсъ.— Только это и мшаетъ Оксфорду стать такимъ-же скучнымъ, какъ все на свт. Вся картинность, если можно такъ выразиться, изгнана изъ борьбы двухъ силъ. Сила церкви дала вамъ ваши зданія, всю эту красоту, между тмъ какъ вы, либералы, познающіе массу вещей, отъ которыхъ вы вовсе не будете счастливе, вы, вроятно, длаете жизнь возможною здсь для простыхъ смертныхъ, не желающихъ, чтобъ ихъ тревожили. Тмъ не мене, весьма хорошо, что противная сторона сильна и можетъ держать васъ въ струнк.

Разговоръ шелъ живо, Форбсъ направлялъ его то въ ту, то въ другую сторону, между тмъ какъ Кендаль вскор отвернулся и заговорилъ вполголоса съ миссисъ Стюартъ, сидвшей около него на противоположномъ отъ миссъ Брэдертонъ углу.

— Эдуардъ разсказалъ вамъ про мою выходку?— начала миссисъ Стюартъ.— Да, я страшно оплошала, право, не знаю, чмъ это кончится. Миссъ Брэдертонъ до того увлеклась этой мыслью, а Эдуардъ такъ измученъ… Не могу себ представить, зачмъ я ей это сказала! Дло въ томъ, что мы часто видались въ послднее время, и слово вырвалось у меня невольно.

— Это очень естественно, — отвтилъ Кендаль, съ удовольствіемъ замчая по тому, какъ миссисъ Стюартъ коснулась вопроса, что она ничего не знаетъ объ его участіи въ дл. Его стснила-бы мысль о лишнемъ наблюдател.— Мало-ли что можетъ еще случиться, — продолжалъ онъ, — есть тысячи способовъ выпутаться изъ бды, если только поищешь ихъ.

Миссисъ Стюартъ покачала головой.

— Изабелла такъ изумительно настойчива въ этомъ случа. Она забрала себ въ голову, что эта пьеса⁴ годится для нея больше, чмъ вс, въ которыхъ она играла до сихъ поръ. Не находите-ли вы, что у нея усталый видъ? Я очень сблизилась съ ней въ послднія недли и, какъ это ни покажется вамъ странно, начинаю тревожиться на ея счетъ. Конечно, успхъ ея громадный, только мн думается, что сценическая сторона его не совсмъ такъ велика, какъ сначала.

— Ни то-же это слышалъ, — отвтилъ Кендаль.— Театръ такъ-же полонъ, но настроеніе публики понизилось.

— Да,— сказала миссисъ Стюартъ.— А кром того, у миссъ Брэдертонъ есть еще престранная маленькая сестра, вы ее не видали, но она играетъ очень важную роль въ семь. Мн кажется, что она въ сущности очень гордится Изабеллою и любитъ ее, но вмст съ тмъ и завидуетъ, вотъ она и мститъ сестр за ея красоту и извстность, собирая вс непріязненные отзывы объ ея игр, и колетъ ее этимъ, точно булавками. Сначала Изабелла была такъ уврена въ себ и публик, что не обращала на это внимянія, ей казалось, что каждая актриса должна ожидать чего-нибудь подобнаго. Но теперь все измнилось. Она уже не такъ крпка здоровьемъ, какъ была, пріхавъ сюда, и, по моему, не такъ счастлива, поэтому критическіе отзывы дйствуютъ на нее сильне. ‘Блая дама’ надола ей до смерти, она жаждетъ перемнены и полагаетъ, мн кажется, что пьеса Эдуарда какъ разъ то, что ей надо, чтобъ упрочить ея власть надъ публикой.

— Никогда не было такого самообольщенія, — сказалъ Кендаль, — за эту роль она всего меньше должна браться. Если она сама не внесетъ этого въ пьесу, въ ней въ сущности нтъ возможности позировать, принимать т граціозныя положенія, которыя такъ удаются миссъ Брэдертонъ. Это длинная, трагическая роль, страшное напряженіе силъ, и нужно самое высокое искусство, чтобъ придать ей разнообразіе и прелесть.

— Знаю, знаю!— вздохнула миссисъ Стюартъ.— Но что-же теперь длать?

Кендаль пожалъ плечами и улыбнулся, чувствуя такую-же безнадежность, какъ и она. Блдность красиваго лица, которое онъ видлъ противъ себя, возбудила въ немъ большое сочувствіе, и онъ начиналъ находить, что неприкосновенность пьесы Уоллэса въ сущности вовсе не такое отчаянно-важное дло. Тмъ не мене, слово дано, и надо сдержать его. ‘Только я лучше провалюсь на мст, чмъ хоть отдаленнйшимъ образомъ огорчу ее! Пусть Уоллэсъ самъ сдлаетъ это, если ему угодно’.

Было условлено, что миссъ Брэдертонъ разршается два нарушенія закона противъ осмотра достопримчательностей, и только два, именно обходъ внутренняго двора четвероугольника и катанье по High street. Сарторисъ, бывшій экзаменаторомъ во время лтняго учебнаго семестра, такъ вошелъ въ милость у смотрителя, что его отрядили выманивать у этого должностного лица ключи желзныхъ воротъ, преграждавшихъ въ воскресные дни оксфордской публик доступъ въ мирные предлы Бодлеевской библіотеки. Старый смотритель находился въ вяломъ вакаціонномъ настроеніи, и посланный вернулся съ ключемъ въ рук. Миссисъ Стюартъ и Форбсъ обязались руководить миссъ Брэдертонъ, между тмъ какъ остальные двинулись, чтобъ приготовить лодки. Былъ жаркій іюньскій день, и сдыя зданія съ своей прохладной тнью изящно отдлялись отъ блдно-голубого неба, испещреннаго блыми облаками. Два путеводителя провели миссъ Брэдертонъ по карре школьныхъ строеній, которыя, только что заново отдланныя, возносились вверхъ, напоминая хрупкое, блое произведеніе кондиторскаго искусства былыхъ временъ. Окна такъ легко вставлены въ каменныя стны и такъ близки отъ ихъ края, что обширное зданіе иметъ какой-то эфемерный видъ, точно оно изъ картона и малйшее прикосновеніе въ состояніи его испортить.

— Доктринеры считаютъ это погршностью, — съ негодованіемъ сказалъ Форбсъ, указывая своей спутниц на эту особенность. Я желалъ-бы, чтобы они построили теперь что-либо столь же фантастическое и прелестное.

Они съ завистью посмотрли на закрытыя двери библіотеки, прочли латинскія надписи, свже начертанныя въ разныхъ мстахъ четвероугольника, а потомъ Форбсъ вывелъ ихъ на ступени противъ ‘Редклифа’ и св. Маріи и далъ имъ немного оглядться.

— Какъ странно, что есть на свт такія красивыя и цльныя вещи, какъ все это!— замтила миссъ Брэдертонъ.— Я не ожидала, что это будетъ и въ половину такъ хорошо. Не смйтесь, мистеръ Форбсъ, вдь я не видала тхъ прекрасныхъ вещей, которыя видывали вс вы. Дайте же мн восторгаться.

— Чтобъ я смялся надъ вами!— воскликнулъ Форбсъ, стоявшій сзади нея въ тни арки. Прекрасное, изборожденное морщинами лицо его, сіявшее удовольствіемъ, было обращено въ сторону двушки.— Вдь Оксфордъ часть моей плоти и крови, если можно такъ выразиться. Каждый камень его для меня святыня. Поэзія живетъ здсь, если она и отлетла изъ остального міра. Нтъ, нтъ! говорите, что вамъ угодно! ничто не можетъ быть слишкомъ сильно для меня.

Миссисъ Стюартъ все время сохраняла полное хладнокровіе, восторгалась тамъ, гд слдовало, и длала это очень мило, ни минуты не забывая, что экипажъ дожидается и что миссъ Брэдертонъ не должна утомляться. Она заботилась о своихъ двухъ спутникахъ, благополучно довела ихъ до коляски, прокатила внизъ по High street, ршительно отказавшись остановиться около ‘Магдалены’, и наконецъ торжественно и къ назначенному сроку предоставила ихъ къ воротамъ Christchurch’а. Они вошли въ соборъ, гд царила тишина, любовались его неправильною, оригинальною красотой, неожиданными поворотами и уголками, придававшими ему, не смотря на всю прочность и солцдность норманской конструкціи, прихотливо-фантастическій видъ. Когда они двинулись въ путь, Форбсъ задержалъ ихъ въ сверномъ придл, передъ окномъ работы какого-то фламандскаго художника пятнадцатаго столтія, который, казалось, воплотилъ въ немъ все свое знаніе и вс свои мечты. Впереди сидлъ Іона подъ золотистою тыквою, или, врне, сердитый фламандскій крестьянинъ, между тмъ, какъ на заднемъ план зубчатыя крыши фламандскаго города поднимались одна надъ другою. Это былъ, вроятно, родной городъ самого художника, какая-нибудь изъ этихъ тщательно нарисованныхъ остроконечныхъ крышъ охраняла его собственныя лары. Но холмъ, на которомъ стоялъ городъ, извилистый задній фонъ и багровое море были не горами и моремъ Бельгіи, а какой-то страны, виднной въ сновидніяхъ, быть можетъ Италіи, этого рая средневковыхъ художниковъ.

— Счастливецъ!— сказалъ Форбсъ, обернувшись къ миссъ Брэдертонъ,— посмотрите четыре вка тому назадъ соединилъ онъ въ этой картин все, что было ему извстно, и о чемъ онъ мечталъ! И вотъ оно тутъ до ныншнаго дня, и дальше того, что выразилось въ этомъ окн, не пойдешь. Вдь вся наша работа, если длать ее честно, не что иное, какъ соединеніе того, что мы знаемъ, съ нашими грезами.

Миссъ Брэдертонъ съ любопытствомъ поглядла на него, точно она впервые связала его личность съ его славою и картинами, точно теперь только художникъ, таившійся въ немъ, сдлался для нея больше, чмъ пустымъ звукомъ. Она прислушивалась сочувственно и пристально глядла на окно, точно стараясь выслдить въ немъ все, что сказалъ Форбсъ. Миссисъ Стюартъ, замтила, что въ ней теперь часто проявлялось какое-то смущеніе, совершенно чуждое ей по ея прізд въ Лондонъ. Эмфазъ, поражавшій Кендаля въ ней раньше, сказывался теперь рже. Иногда миссисъ Стюартъ казалось, будто она напоминаетъ человка съ наполовину завязанными глазами, старающагося найти путь по незнакомой дорог.

Они вышли въ прохладные, темные корридоры, побывали въ новыхъ строеніяхъ и вскор очутились въ широкой алле, гд подъ ними склонялись деревья временъ англійской республики, впереди разстилалась ослпительная іюньская зелень луговъ, рка сверкала вдали, и голубое, испещренное облачками небо склонялось надъ всмъ аркою.

Мужчины ждали ихъ, облеченные въ рчные костюмы, и дв лодки были на-готов. Кучка праздношатающихся и звакъ наблюдала за отчаливаньемъ, по воскресеньямъ рка пустынна, и одна только компанія миссъ Брэдертонъ собиралась отплыть по голубой поверхности. Лодки двинулись, Кендаль, Стюартъ и Форбсъ находились въ одной изъ нихъ, остальные въ другой. Изабелла спустила съ плечъ накидку, всегда бывшую при ней и въ которую она куталась въ собор, и теперь накидка лежала вокругъ нея зелеными, окаймленными мхомъ складками, выдляя блое платье, красивые контуры плечъ и стройный, закругленный станъ. Когда Кендаль взялся за весло, устроивъ сначала все, какъ можно удобне для миссъ Брэдертонъ, онъ спросилъ ее, оправдалъ-ли Оксфордъ ея надежды.

— Онъ въ тысячу разъ лучше того, что я ожидала!— горячо отвтила она.

— У васъ рдкій даръ наслажденія. Можно было-бы ожидать, что пребываніе въ Лондон нсколько притупитъ его.

— Не думаю, чтобъ что-либо могло это сдлать. Меня всегда поднимали на смхъ за это, когда я была маленькая. Я всмъ наслаждаюсь.

— Даже такимъ днемъ, какъ вчера? Какъ можете вы играть ‘Блую даму’ два раза въ день? Вдь этого достаточно, чтобъ васъ изнурить.

— О, да вс это длаютъ! Я была обязана дать когда-нибудь утренній спектакль для товарищей по профессіи, и вчерашній день былъ уже давно назначенъ. Я играла всего три раза по утрамъ, и не дамъ больше ни одной matine до окончанія срока.

— Пріятно слышать это, замтилъ Кендаль.— Не надола вамъ еще ‘Блая дама’?

— Да,— горячо отвтила она,— страшно надола! Но, слышали-ли вы, что я имю въ виду для осени?— продолжала она, выгнувшись впередъ со сложенными на колняхъ руками, такъ что одинъ только Кендаль могъ слышать ее. Теперь еще не время говорить объ этомъ, я не имю права этого оглашать. Но мн хотлось-бы разсказать вамъ все, когда мы прідемъ въ Нюнгэмъ, если представится случай.

— Мы его подстроимъ, — сказалъ Кендаль, и сердце его сжалось. Миссъ Брэдертонъ кивнула и съ улыбкою откинулась назадъ.

Они плыли подъ палящимъ солнцемъ, мимо Иффлейскаго шлюза и подъ зеленымъ холмомъ, на вершин котораго красуется деревенька того же имени съ норманской церковью. Сно было скошено и воздухъ пропитанъ его ароматомъ. Дти въ чистыхъ воскресныхъ нарядахъ бжали по тропинк, гд тянутъ бичеву, чтобъ поглядть на пловцовъ, изъ глубины рки имъ улыбалось отражавшееся въ вод небо, дико растущіе кусты розъ склонялись надъ нею, а мстами, точно сторожевые столбы, возносились вверхъ одинокіе тополи. Вскор зной заставилъ умолкнуть разговоръ. Изрдка Форбсъ комментировалъ движущійся ландшафтъ, обнаруживая большую тонкость и правдивость художественнаго чутья, или же смтилъ всхъ разсказами о гршномъ Оксфорд его студенческой поры. Вслдъ затмъ водворялось продолжительное молчаніе и, за исключеніемъ гребцовъ, міръ казался всмъ заснувшимъ, а правильные взмахи веселъ напоминали біеніе пульса во время разгоряченной дремоты.

Пять часовъ уже пробило, когда они причалили въ тни Нюнгэмской рощи. Нсколько дальше луга казались массою золотистаго свта, но здсь густая и зеленоватая тнь ложилась на воду, черезъ которую былъ перекинутъ незатйливый мостъ, изрдка мелькали блые, статные лебеди. Раскидистыя, круто поднимавшіяся вверхъ деревья замыкали лвый берегъ рки, кусты, трава и дикіе цвты казались здсь пышне, чмъ гд-либо.

— Еще слишкомъ рано для чая, — послышался съ откоса ясный голосокъ миссисъ Стюартъ, — или, по крайней мр, если мы напьемся теперь, останется очень длинный промежутокъ до отхода позда. Не лучше ли сначала погулять?

Дождавшись всеобщаго согласія, Изабелла и Кендаль тотчасъ же ушли впередъ. ‘Мн очень хотлось бы поговорить съ вами’, — шепнула она ему, когда онъ высаживалъ ее изъ лодки. И вотъ они двинулись въ путь, и Кендаль чувствовалъ, что критическая минута настала.

— Мн только хотлось сообщить вамъ, — начала она, когда они остановились въ лсу, нсколько задыхаясь посл крутого подъема, — что у меня имется въ виду для октября пьеса, въ которой вы особенно заинтересованы, по крайней мр, мистеръ Уоллэсъ говорилъ мн, что вы прослушали ее до конца и давали ему совты, пока онъ писалъ. Я такъ хотла бы знать ваше мнніе о ней. Мн всегда кажется, точно вы больше думали о сцен и чаще бывали въ театр, чмъ кто-либо изъ моихъ знакомыхъ, и я очень дорожу вашимъ сужденіемъ. Скажите же мн, пожайлуста, какъ вы находите Эльвиру?

— Въ ней много очень хорошаго,— спокойно отвтилъ Кендаль, взявъ у нея изъ рукъ накидку.— Оригинальный набросокъ, какимъ его оставилъ итальянскій авторъ, хорошъ, а Уоллэсъ еще въ значительной степени усовершенствовалъ его. Только…

— Не правда-ли, пьеса очень драматична!— воскликнула миссъ Брэдертонъ, прерывая его.— Въ ней много сильныхъ ситуацій, а самый сюжетъ, хотя онъ и могъ бы показаться нсколько несимпатичнымъ, еслибъ кто-нибудь его разсказалъ, обработанъ благородно и съ трагизмомъ. Меня рдко что-нибудь такъ потрясало. Я безпрерывно ловлю себя на томъ, что составляю планъ сценъ, обдумываю ихъ то съ той, то съ другой стороны…

— Очень хорошо и мило, что вы желаете слышать мое мнніе, — горячо началъ Кендаль.— Вы въ самомъ дл хотите, чтобъ я высказался откровенно?

— Конечно!— живо отвтила она, — конечно! Мн кажется, что нсколько подробностей можно бы измнить. Я попрошу объ этомъ мистера Уоллэса. Интересно знать, какія измненія вамъ представлялись!

— Не о перемнахъ думалъ я, — сказалъ Кендаль, не смя глядть на нее. Она шла рядомъ съ нимъ, блое платье ея шуршало по покрытой мохомъ тропинк, большая шляпа соскользнула назадъ, обнаруживъ ярко пылавшія щеки и шею, достойную королевы.— Я думалъ о самой пьес,— продолжалъ онъ, — о томъ, на сколько роль пригодна для васъ,

— О, относительно этого у меня нтъ сомнній!— отвтила она. быстро взглянувъ на него.— Я всегда сразу чувствую, когда роль по мн, а въ эту я влюбилась тотчасъ-же. Она полна трагизма и страсти, подобно ‘Блой дам’, — но страсть въ ней совершенно иного рода! Мн уже надоли крики и декларація. Эльвира дастъ мн случай показать, что я могу сдлать изъ патетической и нжной роли. Мн было такъ трудно выбрать что-нибудь для начала октябрьскаго сезона, эта пьеса кажется мн какъ-разъ тмъ, что нужно. Я всегда больше нравлюсь въ поэтическихъ и романтическихъ роляхъ, а Эльвира вещь новая, и постановка можетъ быть оригинальной.

— Однако у меня есть сомннія, — сказалъ Кендаль.— Роль Эльвиры, по моему, нсколько однообразна. Не лучше-ли бы вамъ выступить въ чемъ-нибудь иномъ, боле выпукломъ, въ чемъ-нибудь, что дастъ вашей живости, такъ выгодно проявляющейся въ ‘Блой дам’, больше простора?

Она слегка нахмурилась и покачала головою.

— Это совсмъ не мой жанръ, — отвтила она.— Я могу, конечно, исполнить комическую роль, каждый актеръ долженъ быть въ состояніи сдлать это, но мн въ ней неловко, она не доставляетъ мн удовольствія.

— Я не имлъ, конечно, въ виду чисто комической роли, но что-нибудь не сплошь трагическое. Почти вс новйшія трагедіи полны примиряющихъ оттнковъ, между тмъ какъ въ Эльвир все черезчуръ однотонно. Большаго напряженія силъ я не могу себ представить. А потомъ, вспомните свою труппу. Откровенно говоря, не могу вообразить роли мене пригодной для Гоуса, чмъ роль Мація, а его замшательство отразится на васъ.

— Я въ прав выбрать кого хочу!— сухо сказала она.— Ничто не связываетъ меня съ Гоусомъ!

— Къ тому-же, — осторожно продолжалъ Кендаль, переходя понемногу на другую почву,— я сказалъ-бы (только, конечно, вамъ это лучше знать), что предлагать британской публик такую серьезную пьесу, да еще тотчасъ-же посл ‘Блой дамы’, нсколько рискованно. Англійскіе театралы недружелюбно относятся, по моему мннію, къ среднимъ вкамъ, короли, рыцари, люди знатные и пятнадцатое столтіе, по всему вроятію, надодятъ имъ. Я не хочу сказать, чтобъ съ точки зрнія популярности пьеса оказалась неуспшной. Вы такъ завладли публикой, что можете провести на сцен, что вамъ угодно, но я склоненъ думать, что въ Эльвир вы должны будете бороться противъ втра и теченія и, какъ я уже говорилъ раньше, это изнуритъ васъ.

— Публика не протестуетъ однако противъ М-me Дефорэ въ пьесахъ Виктора Гюго, — быстро, даже рзко отвтила миссъ Брэдертонъ.— На сколько я знаю, она выступаетъ именно въ подобныхъ романтическихъ роляхъ, и на нихъ основывается ея громадная репутація.

Кендаль колебался.

— У французовъ установилась долголтняя традиція для этихъ пьесъ,— промолвилъ онъ наконецъ.— Вдь Расинъ былъ собственно предвстникомъ Гюго.

— Нтъ, нтъ!— воскликнула она съ внезапной горечью и въ голос ея произошла перемна, его поразившая, — это вовсе не то. Дло въ томъ, что я — я, а М-me Дефорэ — М-me Дефорэ. О, я отлично это вижу! Я чувствую, что вы противитесь моему плану. А мистеръ Уоллесъ… въ его обращеніи-со мной было что-то, что сбивало меня съ толку. Ни разу не сказалъ онъ формально: да! на мое предложеніе. Я очень хорошо понимаю, что это значитъ. Вы думаете, что своимъ исполненіемъ я поврежу пьес, что она для меня слишкомъ хороша!..

Кендалю казалось, точно его поразилъ громъ, мрачная страстность ея тона подйствовала на него невыразимо.

— Миссъ Брэдертонъ!— воскликнулъ онъ.

— Да, да!— почти злобно произнесла она, остановившись на тропинк. Это именно такъ, я поняла это съ вашего перваго слова. Какая-же сила во мн, если не трагическая? Если такая роль, какъ Эльвира, не по мн, что-же для меня годится? Это и было, конечно, у васъ въ мысляхъ. Разъ я не могу съиграть Эльвиры, я не годна ни на что, даже хуже этого — я просто обманщица, притворщица!..

Она присла на возвышенный край откоса, потому что вся дрожала, и стиснула трепетныя руки на колняхъ. Кендаль совершенно обезумлъ отъ горя. Какъ это онъ такъ запутался и сдлалъ такую бду. Это было до того неожиданно, невроятно!

— Врьте мн, что я и въ мысляхъ не имлъ ничего оскорбительнаго для васъ, даже во сн мн это не снилось! Вы пожелали узнать мое настоящее мнніе, и критика моя относилась гораздо больше къ пьес, чмъ къ вамъ. Не обращайте на мои слова никакого вниманія, если вы сами уврены въ успх. Вамъ гораздо лучше знать, чмъ мн, что для васъ годится. А что касается Уоллэса, да онъ будетъ счастливъ отдать вамъ пьесу, чтобъ вы сдлали изъ нея, что вамъ угодно!

Кендалю казалось, что онъ готовъ, Богъ знаетъ, что наговорить, лишь-бы ее утшить. Ему было такъ жалко, такъ нестерпимо видть, какъ дрожали ея губки.

— Да, — сказала она, взглянувъ на него, и грустная улыбка промелькнула по ея лицу, — я знаю, что вы не желали меня оскорбить, но ваша мысль была ясна, я сразу поняла ее. Еслибъ я не была глупа, я могла-бы подмтить ее и въ обращеніи мистера Уоллэса, да я и подмтила! Это какъ разъ то, что начинаютъ поговаривать вс, чье мнніе иметъ какую-нибудь цну. Игра моя стала для меня въ послднее время кошмаромъ. Мн кажется, что она была громадной ошибкой.

Никогда еще не ненавидлъ до такой степени Кендаль ту условность, которая управляетъ отношеніями между мужчинами и женщинами. Еслибъ онъ могъ просто выразить то, что чувствовалъ, онъ опустился-бы на колни рядомъ съ двушкой, взялъ ея дрожавшія ручки и утшилъ-бы ее, какъ можетъ утшать только женщина. Но теперь онъ стоялъ передъ ней неповоротливо и неловко, а между тмъ ему казалось, точно весь міръ воплотился въ немъ и въ ней, и точно веселая компанія, только что плывшая по рк, и оживленныя, дружескія сношенія, существовавшія между ними часъ тому назадъ, отдлены отъ настоящей минуты непроходимою бездною. А что всего хуже, въ его рчахъ была какая-то странная извращенность, точно злой рокъ вынуждалъ его высказывать его настоящую точку зрнія, все равно желалъ онъ этого или нтъ.

— Вы не должны такъ говорить, — началъ онъ на столько спокойно, какъ могъ. — Вы обзорожили англійскую публику, какъ никто давно не длалъ. Неужели это не великій результатъ? И если я, человкъ очень разборчивый, придирчивый и черезчуръ требовательный въ разныхъ отношеніяхъ, склоненъ думать, что при вашей кратковременной сценической опытности какая-нибудь роль слишкомъ трудна для полнаго успха, что-же это значитъ? Вдь могу-же я ошибаться! Не обращайте на мое мнніе никакого вниманія, забудьте его, и позвольте мн помочь вамъ обсудить пьесу!

Миссъ Брэдертонъ покачала головою и горько улыбнулась.

— Нтъ, нтъ, никогда мн этого не забыть. Ваше обращеніе со мною дало мн понять ясне, чмъ я могла вынести, то, что я уже давно подозрвала,— именно презрніе, которое такіе люди, какъ вы и мистеръ Уоллэсъ, испытываете ко мн.

— Презрніе!— воскликнулъ Кендаль вн себя, чувствуя словно вс критическія замчанія, которыя онъ позволилъ себ на ея счетъ, обрушивались теперь тяжелою массою на его собственную голову.— Никогда не ощущалъ я ничего, кром самаго пылкаго восторга передъ вашимъ мужествомъ, трудолюбіемъ, женственной добротой и кротостью!

— Да, — сказала она, вставая и безсознательно протягивая руку за накидкой, которую надла на себя, точно въ лсу стало вдругъ холодно,— восторгъ передъ женщиной, презрніе къ артистк! Вотъ вся правда. Неужели въ ней все мое будущее! Неужели во мн нтъ ничего, кром красоты, о которой такъ много говорятъ, и которую я иногда ненавижу!

Она откинула волосы со лба рзкимъ, драматическимъ жестомъ. Казалось, точно ея я пробуждалось и возставало противъ произнесеннаго надъ ней приговора, точно какая-то скрытая, едва сознанная ею самой сила билась противъ сдерживавшихъ ее преградъ. Въ безпомощномъ молчаніи слдилъ за ней Кендаль.

— Скажите мн,— заговорила она, устремивъ на него свои глубокіе, каріе глаза,— вы обязаны это сдлать… вы такъ меня огорчили!.. Знаю, знаю, вы этоге не хотли сдлать! Только скажите отъ глубины сердца, (конечно, если вы достаточно интересуетесь мною для этого), чего мн недостаетъ? Что грозитъ мн, повидимому, неудачей, какъ артистк? Работаю я цлый день, ни на минуту не выходитъ у меня работа изъ головы, даже ночью преслдуетъ. Но чмъ больше я бьюсь съ ней, тмъ мене удачной она кажется даже мн самой!

Тяжело было выносить ея взоръ, въ немъ было отчаяніе, смшанное съ надеждой. Говорилъ этотъ взоръ, что съ своей обычной порывистостью миссъ Брэдертонъ сдлала изъ Кендаля что-то въ род оракула, который одинъ только могъ помочь ей въ ея затрудненіи. Передъ этимъ взглядомъ исчезла изъ его обращенія вся условность и онъ высказалъ простую, неприкрашенную истину.

— Вы желаете знать, чего вамъ недостаетъ?— медленно началъ онъ, точно слова вырывались у него съ трудомъ.— Знанія) Лондонъ уже многому научилъ васъ, и вотъ почему вы недовольны своей игрой, а вдь это — начало всякаго успха. Недостаетъ вамъ положительнаго знанія, что почерпается изъ книгъ и чему могутъ научить люди. Вамъ надо правильно понять, что уже было и что еще можетъ быть сдлано въ вашей области, вамъ надо вникнуть въ міръ идей, окружающихъ ее. Вы очень молоды, вамъ пришлось самой воспитать себя. Въ наши дни искусство стало очень сложно, и никто не можетъ преуспвать въ немъ, не пользуясь запасомъ опыта другихъ.

Дло было сдлано. Онъ высказалъ самую затаенную свою мысль. Теперь они снова остановились и миссъ Брэдертонъ пристально глядла на него. Кендаль подумалъ, что онъ не могъ бы говорить такъ, какъ говорилъ, если-бъ его не увлекла инстинктивная увренность въ великодушіи ея натуры. Черезъ мгновенье въ его ум промелькнуло представленіе о странномъ противорчіи, въ которое онъ впалъ въ данномъ случа. Онъ видлъ передъ собою толпу, наполнявшую театръ, видлъ блую фигуру на сцен, слухъ его былъ полонъ похвалъ, которыми Лондонъ громко осыпалъ свою любимицу. И передъ этимъ-то баловнемъ фортуны явился онъ въ роли школьнаго учителя! онъ, привередливый литераторъ, пошелъ одинъ противъ всхъ!

Но ни одной подобной мысли не было въ ум миссъ Брэдертонъ, или, врне, положеніе дла представилось ей въ совершенно иномъ освщеніи. Для нея слова Кендаля, вмсто того чтобъ быть мнніемъ одиночнаго критика, казались голосомъ и воплощеніемъ сотни однородныхъ впечатлній и она почувствовала облегченіе оттого, что такъ подробно анализировала смутную тревогу, овладвавшую ею по мр разъясненія какъ ея собственныхъ ощущеній, такъ и его мыслей.

— Я вамъ очень благодарна,— твердо сказала она,— очень благодарна! Странно, но почти съ первой же нашей встрчи я почувствовала, что въ васъ есть для меня что-то роковое. Грезы, которыми я жила, съ той поры уже не казались столь прелестными, а теперь он точно совсмъ разсялись. Не глядите такъ печально!— воскликнула она, тронутая выраженіемъ его лица.— Я рада, что вы высказали свои мысли, это будетъ мн большой помощью. Что же касается бдной Эльвиры, — прибавила она, стараясь улыбнуться, не смотря на свою крайнюю блдность,— скажите мистеру Уоллэсу, что я отказываюсь отъ нея. Я не обижена, не разсержена. А теперь, не лучше ли намъ вернуться къ миссисъ Стюартъ? Я хотла бы отдохнуть около нея, прежде чмъ мы опять встртимся.

Съ этими словами она пошла впередъ, и Кендалю показалось, что поступь ея тверда, а лицо мертвенно блдно. Онъ остановился передъ ней на крутомъ спуск и протянулъ руку, чтобъ ей помочь. Она подала ему свою ручку, которую онъ порывисто прижалъ къ губамъ.

— Вы воплощенное благородство!— воскликнулъ онъ отъ глубины сердца.— Мн кажется, я былъ просто глупымъ педантомъ, самымъ неспособнымъ, грубымъ идіотомъ!

Она улыбнулась, но говорить не могла. Черезъ нсколько минутъ послышались голоса и шаги, и все было кончено.

ГЛАВА VI.

Вечеромъ, посл нюнгэмской экспедиціи, воскресная компанія разсталась въ Паддингтон, и Уоллэсъ съ Кендалемъ направились вмст на востокъ Лондона. На возвратномъ пути вс были очень тихи. Миссъ Брэдертонъ была вынуждена объявить, что она чрезвычайно устала, тревога миссисъ Стюартъ при этой всти и ея сознаніе отвтственности передались всмъ остальнымъ.

— Это результатъ вчерашняго утомленія, — какъ бы извиняясь, сказала миссъ Брэдертонъ Форбсу, окружавшему ее тмъ нжнымъ вниманіемъ, которое, на рубеж старости, мужчина свободно оказываетъ молодой двушк.— Мн не слдуетъ впредь такъ много показываться публик. Но не хочу омрачать нашего воскресенья. Поговорите со мной, и я все забуду.

Уоллэсъ, зорко вглядывавшійся, когда она появилась съ Кендалемъ изъ лсу, былъ взволнованъ и самъ не свой, но не могъ добиться никакихъ объясненій, даже жеста отъ Кендаля, который, сидя въ углу внимательно слдилъ за луннымъ свтомъ на мелькавшихъ мимо поляхъ или длалъ по временамъ безсвязныя попытки вступить въ разговоръ съ миссисъ Стюартъ.

Карета ждала миссъ Брэдертонъ на станціи. Мужчины усадили ее и миссисъ Стюартъ, непремнно желавшую ее проводить, блдное, улыбающееся лицо наклонилось впередъ, она махнула ручкой въ отвтъ на приподнятыя шляпы и исчезла.

— Ну?— сказалъ Уоллэсъ, когда они зашагали по направленію къ Истъ-Энду, въ голос его слышалась цлая масса вопросовъ.

— Это была пренесчастная мысль, — рзко отвтилъ Кендаль.— Никогда еще не брался я за такое скверное дло и не проводилъ боле мучительнаго получаса!

Лицо Уоллэса омрачилось.

— Лучше бы я не надодалъ вамъ своими непріятными порученіями!— воскликнулъ онъ.— Это очень гадко съ моей стороны!

Кендаль готовъ былъ внутренно согласиться съ этимъ, такъ какъ находился въ состояніи раздраженной реакціи, однако былъ достаточно справедливъ, чтобъ сказать: ‘Нтъ, это я былъ глупъ, что взялся за дло! Мн, право, кажется, что оно могло удасться, но противъ насъ были обстоятельства, которыхъ ни вы, ни я не взвсили достаточно. Миссъ Брэдертонъ умственно и физически находится въ нервно-потрясенномъ состояніи, и еще прежде, чмъ я усплъ хоть сколько-нибудь обсудить вопросъ, она свела его на личную почву, и все было кончено!’

— Значитъ, она очень обижена?

— Отнюдь не обижена, въ обыкновенномъ смысл слова, слишкомъ хорошій она человкъ для этого. Но она говорила о презрніи, которое и вы, и я чувствуемъ къ ней.

— Великій Боже!— вскрикнулъ Уоллэсъ, совершенно несправедливо предположивъ, что его другъ страшно испортилъ все дло.

— Да, — медленно повторилъ Кендаль, — ‘презрніе’, вотъ какъ она выразилась. Не знаю, какъ все это случилось. Знаю только, что слова, казавшіяся мн очень безвредными, произвели дйствіе спички, поднесенной къ мин. Миссъ Брэдертонъ поручила мн вамъ передать, что не иметъ дальнйшихъ претензій на Эльвиру. И такъ, пьеса спасена.

— Да чортъ съ ней, съ пьесой!— яростно воскликнулъ Уоллэсъ, и, молчаніе Кендаля, быть можетъ, подтвердило эти слова.— Не могу оставить дло такъ, я напишу ей.

— Не думаю, чтобъ я такъ поступилъ на вашемъ мст, — сказалъ Кендаль.— Мн кажется, я бросилъ бы все дло. Миссъ Брэдертонъ считаетъ его поконченнымъ. Она настойчиво поручила мн вамъ передать, что не сердится, и вы можете быть уврены, что она дйствительно не сердится, въ заурядномъ смысл этого слова. Но, быть можетъ, это только ухудшаетъ дло. Во всякомъ случа, вы имете право знать, какъ все было, и я передамъ вамъ это, на сколько помню.

Онъ сообщилъ вкратц разговоръ, что нсколько разъяснило Уоллэсу вопросъ, но не сдлало его положеніе боле пріятнымъ. Когда кончился разсказъ, они уже приближались къ Вайго-стриту, гд пути ихъ раздлялись, такъ какъ Уоллэсъ жилъ въ Альбани. Кендаль кликнулъ кэбъ.

— На вашемъ мст, — снова началъ онъ, пока приближался экипажъ,— я, повторяю, какъ можно меньше касался бы этого вопроса. Она сама затронетъ его, вроятно, и вы, конечно, скажете тогда, что вамъ угодно, только я почти увренъ, что пьесы она теперь не возьметъ, и если почувствуетъ къ кому-нибудь охлажденіе, то не къ вамъ.

— Не велико утшеніе!— воскликнулъ Уоллэсъ.

— Во всякомъ случа, смотрите на дло, какъ можно легче, другъ мой, — сказалъ Кендаль, стараясь впасть въ боле веселый тонъ.— Не будьте такъ мрачны! Завтра все представится вамъ въ иномъ освщеніи, такъ всегда бываетъ, вдь никакой особенной бды не случилось! Очень жалю, что не исполнилъ вашего порученія лучше, но, честное слово, когда я обдумываю все, я не могу себ представить, какъ бы я могъ поступить иначе. Только, конечно, я не ожидаю, чтобъ вы раздляли это мнніе.

Уоллэсъ разсмялся, протестовалъ, и они разстались.

Нсколько минутъ спустя, Кендаль вошелъ въ свою освщенную квартиру, и бросился на кресло, рядомъ съ которымъ лежали наготов книги и бумаги. Обыкновенно ничто не доставляло ему такого удовольствія, какъ эти ночныя возвращенія къ безмолвнымъ и врнымъ товарищамъ его жизни, посл дня, проведеннаго въ обществ. Приходя домой, онъ привыкъ чувствовать, что вся атмосфера комнаты полна привтствій, точно мысли и планы, оставленныя имъ въ тепл и тиши мирнаго пріюта, пробуждались къ жизни посл дневной дремоты и толпились ему на встрчу. Книги ласково улыбались, открытая страница манила его продолжать утреннюю работу, онъ чувствовалъ себя во всхъ отношеніяхъ дома. Но въ эту ночь привычное очарованіе утратило, казалось, свою силу. Наскоро поужинавъ, онъ принялся съ перомъ въ рук за корректуру, но едва перевернулъ первую страницу, какъ рука уже опустилась на колни. Ему чудилось, точно онъ все еще ощущаетъ на своей рук складки зеленаго, окаймленнаго мхомъ пальто, точно его пальцы чувствуютъ прикосновеніе мягкой, холодной ручки. Вскор онъ принялся припоминать вс подробности послобденной сцены — буковыя деревья, аркою склонявшіяся надъ нимъ, ярко красный и коричневый колоритъ земли, окрашенной упавшею за зиму листвою, легкій склонъ откоса, глаза миссъ Брэдертонъ, обращенные на него, Кендаля, и мягкія пряди ея золотисто-каштановыхъ волосъ подъ шляпкою! Что за гордая, неприступная красота! Что за жизненность, что за довольство и выразительность въ чертахъ:

— Ужъ не влюбленъ ли я въ Изабеллу Брэдертонъ?— спросилъ онъ себя, наконецъ, откинувшись на спинку кресла и глядя на портретъ сестры.— Быть можетъ, Мари могла бы мн это разъяснить, а самъ я себя не понимаю. Только не думаю, чтобъ я былъ влюбленъ, да еслибъ это и было такъ, вдь я не мальчишка, и жизнь моя и безъ того довольно полна. Въ случа нужды я могъ бы обуздать себя, подавить свое увлеченіе. Трудно мн вообразить самого себя поглощеннымъ сильною страстью. Холостая жизнь моя насчитываетъ уже немало лтъ, и привычки свои мн измнить нелегко. Еслибъ я почувствовалъ, что начинается любовь, и разсудокъ противился бы этому, я могъ бы положить всему конецъ.

Онъ всталъ и принялся въ раздумьи ходить взадъ и впередъ.

— Ршительно никакой причины нтъ, чтобъ я влюбился въ Изабеллу Брэдертонъ. Никогда не подавала она мн малйшаго повода думать, что интересуется мною больше, чмъ сотнею другихъ людей, съ которыми встрчается на дружеской ног. Уоллэсъ воображаетъ, будто она принимаетъ во мн ‘интеллектуальный’ интересъ, ну, а это плохая переходная ступень къ любви. Да, если-бы она и могла полюбить меня, то сегодняшній день уничтожилъ-бы всякую возможность. Какъ-бы не великодушна была женщина, такая вещь гложетъ, этому пособить уже нельзя. Завтра она ощутитъ обиду еще сильне, чмъ сегодня, и хотя и станетъ уврять себя, что не сердится, между нами все же будетъ пропасть. Продолжать играть на сцен она, понятно, должна, и какъ-бы мы ее не расхолаживали, должна врить въ себя, такъ какъ безъ этого никто не можетъ работать, а съ воспоминаніемъ обо мн останется вчно связано представленіе о чемъ-то грубомъ и унизительномъ.

— Если-бъ, по какой-нибудь случайности, все вышло не такъ, продолжалъ размышлять Кендаль, если-бъ я могъ возобновить мои сношенія съ нею и сдлать ихъ очень дружескими, я сталъ-бы держаться вполн опредленной линіи и постарался-бы принести миссъ Брэдертонъ пользу. Вдь, въ сущности, то, что она говоритъ, правда, я во многомъ могъ-бы ей помочь, и сдлалъ-бы все, что отъ меня зависитъ, съ удовольствіемъ. Это была-бы для меня серьезная цль, пусть Изабелла увидитъ, что имть такого друга, какъ я, стоитъ.

Мысли его блуждали нкоторое время въ этомъ направленіи. Ему пріятно было видть себя въ будущемъ — другомъ и совтчикомъ миссъ Брэдертонъ, но сознаніе дйствительности вскор взяло верхъ надъ грезами. ‘Какъ я глупъ!’ — ршительно произнесъ онъ наконецъ. ‘Гораздо лучше будетъ лечь спать и выкинуть ее изъ головы! Если-бъ у меня даже были когда-нибудь шансы, все теперь кончено, все исчезло, пропало!’

На другое утро, сойдя внизъ къ завтраку, онъ увидалъ среди своихъ писемъ почеркъ, заставившій его вздрогнуть. Гд видлъ онъ такое письмо раньше? Ужъ не въ рукахъ-ли Уоллэса три дня тому назадъ? Онъ вскрылъ конвертъ и нашелъ въ немъ слдующую записку:

Уважаемый мистеръ Кендаль.

Вамъ, вроятно, извстно, что я узжаю на слдующей недл, именно въ понедльникъ, если все пойдетъ хорошо, демъ мы на время въ Швейцарію, а оттуда въ Венецію, гд, какъ говорятъ, иногда въ август очень пріятно. Въ Венецію мы прибудемъ въ начал мсяца, и мистеръ Уоллэсъ увряетъ, будто слышалъ отъ васъ, что и ваша сестра m-me де-Шатовьё, собирается туда около этой же поры. Вчера я забыла просить васъ объ этомъ, но, если вы полагаете, что ей не будетъ непріятно, не дадите-ли вы мн рекомендательное письмо? Все, что я слышала о вашей сестр, возбуждаетъ во мн большое желаніе съ ней познакомиться, а она увидитъ, что я не назойлива. Съ вами я врядъ-ли встрчусь до отъзда. Если намъ не удастся видться, не забывайте, что друзья всегда могутъ заставать меня дома по воскресеньямъ.

Преданная вамъ
Изабелла Брэдертонъ.

Пальцы Кендаля крпко сжали записку. Потомъ онъ тщательно уложилъ ее въ конвертъ и, закинувъ руки за спину и держа въ нихъ письмо, двинулся къ окну и уставился глазами на противоположныя красныя крыши.

— Какъ это похоже на нее!— прошепталъ онъ. Я обидлъ и уязвилъ ее, она догадывается, что я буду отъ этого страдать и, чтобъ возстановить дружескую связь, на слдующій же день, не говоря ни слова, проситъ меня объ услуг. Можетъ-ли что-нибудь быть миле, деликатне!

Никогда еще Кендалю не было такъ трудно удержать мысли на работ, какъ именно въ это утро, наконецъ онъ въ отчаяніи оттолкнулъ книгу въ сторону, и написалъ миссъ Брэдертонъ отвтъ, а когда это было сдлано, набросалъ длинное письмо сестр. Записка заняла боле времени, чмъ оправдывалось ея краткостью, въ ней не упоминалось ни о чемъ, кром просьбы миссъ Брэдертонъ. Кендаль счелъ нужнымъ отнестись къ вопросу совершенно такъ, какъ сдлала она сама, но даже съ этимъ ограниченіемъ сколько радушія и уваженія можно выразить на двухъ страницахъ почтовой бумаги, сохраняя полное вниманіе къ декоруму и грамматик!

Когда онъ вновь встртился съ Уоллэсомъ, этотъ жизнерадостный, вчно надющійся человкъ уже вполн обрлъ свою обычную веселость. Миссъ Брэдертонъ, говорилъ онъ, завела съ нимъ рчь объ Эльвир, но настолько вскользь, что ему не представилось случая высказать вс умныя мысли, которыя онъ приготовилъ.

— Она видимо не желала серьезно обсуждать этого дла, — продолжалъ Уоллэсъ, такъ что я принялъ вашъ совтъ и тоже промолчалъ. Съ той поры миссъ Брэдертонъ была очаровательна со мною и Агнесой. Я чувствую себя такимъ же животнымъ, какъ и прежде, только понимаю, что самое лучшее объ этомъ не говорить.

Кендаль вполн съ этимъ согласился.

Нсколько дней спустя газеты отвели большое мсто отчету о прощальномъ представленіи миссъ Брэдертонъ. Это было настоящимъ событіемъ. Почти вс выдающіеся люди Лондона, съ членами королевской семьи во глав, оказались на лицо. Повидимому, Лондонъ едва могъ разстаться съ своей любимицей, и комплименты, цвты и прощальныя привтствія сыпались на нее. Кендаль, не собиравшійся въ теартъ, когда еще можно было получить билеты, постарался среди недли, посл оксфордскаго воскресенья, раздобыть себ мсто, но это уже оказалось совершенно невозможнымъ. Онъ могъ-бы помочь горю, обратившись къ миссъ Брэдертонъ черезъ Эдуарда Уоллэса, но по многимъ причинамъ не желалъ этого длать, и подумалъ, что, пожалуй, лучше будетъ, если ея записочка и его отвтъ завершатъ на время ихъ отношенія. Всюду, кром театра, она еще въ состояніи будетъ смотрть на него, какъ на друга, но на сцен они должны чувствовать себя до нкоторой степени врагами, а какъ разъ теперь Кендаль не желалъ-бы находиться съ ней въ оппозиціи.

Такимъ образомъ, когда наступилъ субботній вечеръ, Кендаль провелъ часы торжества миссъ Брэдертонъ на какомъ-то министерскомъ раут, гд, какъ ему показалось, воздухъ былъ полонъ звуковъ ея имени, и куда половина гостей явилась какъ на pis-aller и потому только что ‘Калліопа’ не пожелала ихъ въ себя вмстить. Тмъ не мене ему почудилось, что критическіе отзывы о миссъ Брэдертонъ, какъ объ актрис, раздавались гораздо чаще, чмъ въ начал сезона. Маленькая группа людей, имющая не только собственное мнніе, но и право на него, мало-по-малу повліяла на большую публику. Однако, никакого уменьшенія въ стремленіи видть Изабеллу на сцен или въ обществ не замчалось Увлеченіе лично ею, ея красотой, свжею, чистою женственностью, не обнаруживало никакихъ признаковъ угасанія и, какъ подумалъ Кендаль, устоитъ еще нкоторое время даже противъ гораздо боле сильной оппозиціи, чмъ та, которая уже началась.

Въ понедльникъ онъ отложилъ газету въ сторону съ полупрезрительной улыбкой и пробормоталъ: ‘Желалъ-бы я знать, насколько она помнитъ въ настоящую минуту того нахала, который отчитывалъ ее съ недлю тому назадъ въ нюнгэмской рощ’! Вечеромъ газета ‘Pall-Mall’ сообщила ему, что миссъ Брэдертонъ переплыла утромъ каналъ, направляясь на Парнасъ и Венецію. Кендаль принялся считать, сколько недль еще пройдетъ, прежде чмъ сестра его тоже будетъ въ Венеціи, и онъ услышитъ о встрч между нею и компаніею миссъ Брэдертонъ. По окончаніи своихъ разсчетовъ онъ поршилъ, что Лондонъ уже сталъ душнымъ и скоро опустетъ, и что какъ только онъ, Кендаль, будетъ въ состояніи собрать нкоторыя нужныя книги, онъ увезетъ ихъ и свои корректуры въ Surrey, откажется отъ всхъ приглашеній на дачу и посвятитъ себя труду.

До своего отъзда онъ сдлалъ прощальный визитъ миссисъ Стюартъ, которая восторженно и подробно описала ему послднее представленіе миссъ Брэдертонъ и сообщила, что ея братъ поговариваетъ о своемъ намреніи послдовать за ними въ Венецію какъ-нибудь въ август.

— Альбертъ объявилъ мн, — сказала она, говоря о своемъ муж,— что не можетъ ухать доле, чмъ на три недли, и что ему необходимъ нкоторый моціонъ. Мы предполагаемъ похитить Эдуарда изъ Венеціи въ конц августа и двинуться вслдъ за тмъ всмъ вмст на горы. О, мистеръ Кендаль,— нсколько нервно продолжала она, точно не зная касаться-ли этого предмета или нтъ, — какъ самоотверженно съ вашей стороны, что вы вступились за Эдуарда въ Оксфорд! Я полагаю, что это было очень непріятно и вамъ, и ей! Когда братъ сообщилъ мн это на другой день, я просто вся похолодла отъ одной мысли, я была уврена, что и наша, и ваша дружба съ ней кончена. А извстно-ли вамъ, что миссъ Брэдертонъ навстила меня въ тотъ же самый день? Какъ она умудрилась найти время, не знаю, однако она все-таки явилась. Понятно, что мн было очень не по себ, но пока мы пили чай, она начала самымъ спокойнымъ образомъ говорить о случившемся. ‘Мистеръ Кендаль, вроятно, вполн правъ, полагая, что роль не годится для меня,— сказала она. Какъ бы то ни было, я сама спросила его мнніе, какъ я была-бы ничтожна, если-бъ сердилась на него, когда онъ высказался!’. Потомъ она засмялась и просила меня передать Эдуарду, чтобъ онъ высмотрлъ что-нибудь боле пригодное для нея къ осени. А съ тхъ поръ миссъ Брэдертонъ держала себя такъ, точно забыла обо всемъ. Никогда еще не видывала я человка мене мелочнаго.

— Да, она хорошая двушка,— почти машинально проговорилъ Кендаль.— Какъ мало догадывалась миссисъ Стюартъ о томъ, что случилось, или какъ мало чувствовала она это? Кендалю казалось, точно онъ все еще дрожитъ отъ волненія, вызваннаго въ немъ этой сценой, а между тмъ какіе заурядные, мелкіе размры приняла она въ ум миссисъ Стюартъ! Одинъ онъ видлъ, какъ приподнялась завса, онъ близко всмотрлся въ энергическую натуру двушки! Что Изабелла Бредертонъ могла чувствовать и глядть такъ, было извстно ему одному, эта мысль была мучительна, но доставляла ему вмст съ тмъ живйшую радость.

— Слышали-ли вы,— спросила миссъ Стюартъ, и въ голос ея звучалъ упрекъ,— что она спрашивала про васъ въ послдній вечеръ?

— Неужели?

— Да. Мы отправились на сцену посл того, какъ опустился занавсъ. Это было прелестное зрлище, вамъ не слдовало его пропускать. Принцъ явился проститься съ ней, и когда мы вошли, она только что отвернулась отъ него въ своемъ длинномъ, призрачномъ одяніи, блый капюшонъ падалъ вокругъ ея головы, знаете, какъ на картин Ромнея, изображающей лэди Гамильтонъ? Форбсъ нсколько разъ писалъ ее въ этомъ вид. Сцена была полна народа, Форбсъ былъ, конечно, тутъ, и Эдуардъ, и мы также, и вскор я услыхала, какъ миссъ Брэдертонъ спросила Эдуарда: ‘Мистеръ Кендаль здсь? Я не видала его въ театр’. Эдуардъ пробормоталъ что-то въ род того, будто вы не могли достать билета, что показалось мн очень неловкимъ съ его стороны, такъ какъ, понятно, мы съумли бы найти вамъ какое-нибудь мсто даже въ послднюю минуту. Изабелла не отвчала на это ничего, но я думаю (пожалуйста, не сердитесь на меня за откровенность, мистеръ Кендаль), что въ виду случившагося, вы лучше бы сдлали, еслибъ пришли.

— Мн кажется, — возразилъ Кендаль съ досадою въ голос, — что мн не суждено сдлать ничего, какъ слдуетъ. Я полагалъ, что лучше будетъ не поднимать шума въ послднюю минуту. До нкоторой степени миссъ Брэдертонъ должна смотрть на меня, какъ на критика, если не какъ на враждебнаго къ ней человка, и мн не хотлось напоминать ей о своемъ существованіи.

— Дло въ томъ,— сказала миссисъ Стюартъ, по обыкновенію весело и трезво смотрвшая на вещи,— что этотъ вечеръ былъ такимъ ошеломляющимъ событіемъ! Не полагаю, чтобъ миссъ Брэдертонъ могла сердиться на кого бы то ни было. И знаете-ли что? Она сдлала успхи! Не могу сказать, въ чемъ они состоятъ, но совершенно врно, что она умне исполняетъ нкоторыя изъ длинныхъ сценъ, и даже сцена смерти вышла лучше и не такъ монотонна. Я иногда думаю, что она еще удивитъ насъ.

— Весьма вроятно, — разсянно промолвилъ Кендаль, въ сущности не вря ни одному слову, но не находя возможнымъ оспаривать миссисъ Стюартъ.

— Отъ всего сердца надюсь на это!— воскликнула она.— Изабелла часто грустила въ послднія недли, публика дйствительно строже относилась къ ней, чмъ прежде. Какъ я рада, что она встртится съ вашей сестрой въ Венеціи! M-me де-Шатовьё именно такой другъ, въ какомъ она нуждается.

Кендаль пошелъ домой, съ свжимъ уколомъ въ сердц. Изабелла спрашивала про него, а его не было! Что можетъ она заключить изъ этого, какъ не то, что ради кислой, хмурой послдовательности, онъ не захотлъ быть очевидцемъ ея торжества!

О, злой рокъ!

——

Черезъ недлю Кендаль уже устроился на той самой ферм въ Surrey, которая служила пріютомъ воскресной лиг во время первой экспедиціи. Природа сіяла полнымъ блескомъ, ранній красноватый верескъ уже распустился, отдаленные, окутанные дымкой, голубоватые холмы поднимались надъ ярко-багровыми полями, мстами испещренными тускло-срой зеленью терна или боле рзкимъ цвтомъ папоротника. Хоръ птицъ умолкъ, но гнзда еще не опустли. Большая песчаная копь близь фермы по прежнему оглашалась чириканьемъ безчисленныхъ выводковъ стрижей и оживлялась постояннымъ полетомъ взадъ и впередъ самцовъ и самокъ. Подъ окномъ гостиной Кендаля дв птички, за которыми они слдили въ то майское воскресенье, только что выпускали въ свтъ свою молодую семью. Цлью первой прогулки Кендаля было то мсто за прудомъ, гд происходилъ привалъ. Кедровки уже вылетли, Кендаль надялся, что съ той поры уже прошло нкоторое время, потому что слды хищническихъ рукъ замчались около ихъ жилья и обломки гнзда были разсяны по земл. Вскор онъ подмтилъ, что не можетъ слышать въ лсу звука долбящаго клюва кедровки, не вздрагивая отъ воспоминанія.

За исключеніемъ прогулокъ, дни проходили въ постоянныхъ литературныхъ занятіяхъ. Книга находилась въ такомъ состояніи, которое требовало всхъ его усилій, и онъ ревностно углубился въ работу. Первыя недли ушли на подробный анализъ поэзіи и прозы Виктора Гюго, съ цлью сдлать конечный критическій выводъ. Ему показалось, что въ произведеніяхъ великаго француза былъ матеріалъ, подходящій къ каждой погод и къ каждому оттнку неба. Темные, втряные дни, съ полосами бураго, еще не расцвтшаго вереска, съ мчащимися облаками и пригибавшимися къ земл деревьями, гармонировали съ бурной, рзкой стороной характера великаго романтика. Были другіе дни, когда нжный незатйливый видъ деревни составлялъ что-то въ род рамки и аккомпанимента къ боле простымъ и патріархальнымъ элементамъ, заключающимся въ книгахъ, которыя окружали Кендаля. Впослдствіи, когда страницы о Гюго были написаны, Кендаль нашелъ неудовлетворительнымъ то, что уже было напечатано имъ о Шатобріан, и снова погрузился въ трескучую, искусственную гармонію, въ смшанную съ фальшью красоту слога одного изъ изумительнйшихъ стилистовъ, чтобы вырвать у него его тайну и сказать послднее, справедливое слово.

Онъ былъ знакомъ съ нкоторыми изъ сосднихъ семей, но держался отъ нихъ вдали, и почти единственную его связь съ вншнимъ міромъ въ теченіе перваго мсяца, проведеннаго имъ въ деревн, составляла переписка съ М-me де-Шатовьё, находившейся съ мужемъ въ Etrett. Она писала брату очень живые характерные отчеты о тамошней жизни, наполняя свои письма забавными портретами политическихъ или артистическихъ знаменитостей, которыми кишитъ во время сезона нормандскій городокъ.

Однако посл третьяго или четвертаго письма Кендаль уже началъ тревожно поглядывать на штемпель Etrett, находить, что Мари, зажилась тамъ и дивиться, что ей еще не надола такая жизнь ‘на людяхъ’, какая тамъ ведется. Сцены купанья, шарлатанъ-депутатъ, литераторши, считающія своей миссіей распространеніе натурализма, вскор прілись ему. Его удивляло, что сестра не сгораетъ такимъ же нетерпніемъ выхать въ Италію, какъ онъ — узнать, что она уже въ пути.

Въ связи съ этимъ фактомъ, посл перваго августа въ Кендал стало проявляться странное нетерпніе относительно ежедневной почты. Съ фермы за нею здили также не торопясь, какъ длали и все остальное, правильной доставки писемъ не было, и обыкновенно Кендаль доврялъ ихъ случайному вниманію мясника или булочника. Но посл упомянутаго числа, онъ сталъ находить, что письма получаются съ возмутительной неправильностью, что его работ не только не повредитъ, но напротивъ, поможетъ, если онъ будетъ ежедневно прохаживаться въ сторону почтовой конторы, придававшей нчто въ род оффиціальнаго величія, переполненной осами деревенской колоніальной лавк, гд она помщалась.

Въ продолженіе немалаго числа дней прогулки не доставляли ему однако ничего, кром пищи для размышленій объ обычной непропорціональности средствъ и цлей въ сей жизни. Упорство сестры не разставаться съ французской почвой начало казаться ему страннымъ. Наконецъ монотонный штемпель Etrett смнился открытымъ письмомъ изъ Ліона.

‘Мы проводимъ здсь ночь по длу Поля, — писала сестра, — завтра надемся быть въ Турин, а дня два-три спустя — въ Венеціи. Кстати, гд остановятся Брэдертоны? Мн придется, пожалуй, положиться на свою природную догадливость, когда мы очутимся въ Венеціи. Миссъ Брэдертонъ не изъ тхъ свточей, которые можно спрятать подъ спудомъ’.

Эта записочка сильно взволновала Кендаля, и онъ съ раздраженіемъ подумалъ, что кто-нибудь наврно напуталъ въ этомъ случа. По его предположенію и совту миссъ Брэдертонъ должна была послать его письмо съ нсколькими строками отъ себя по парижскому адресу сестры, и вмст съ тмъ указать и мсто свиданія въ Венеціи. Если она этого не сдлала, становилось весьма возможнымъ, что об женщины, пожалуй, вовсе не встртятся. Временами, посл того, какъ онъ раздраженно обдумывалъ эту возможность, онъ съ величайшимъ усиліемъ заставлялъ себя взвсить, почему онъ такъ чрезмрно принимаетъ къ сердцу это дло, почему такъ глубоко интересуется заграничными перездами Изабеллы и тмъ свиданіемъ, которое снова введетъ ее въ его міръ. Почему? Да потому,— съ негодованіемъ отвчалъ онъ самъ себ,— что нельзя же не принимать сильнаго участія въ какой бы то ни было женщин, съ которой пережилъ такія волненія, какъ онъ въ нюнгэмскомъ лсу, нельзя не интересоваться ею, если нанесъ ей рану, отъ которой она содрогнулась, не переставая быть милой, доброй и женственной. ‘Я былъ бы жестокосердымъ животнымъ, — говорилъ онъ самъ себ, — еслибъ не принималъ въ Изабелл очень сильнаго и исключительнаго участія и не желалъ бы, чтобъ дружба Мари щедро вознаградила ее за вс мои промахи’.

Удалось-ли ему хоть когда-нибудь обмануть самого себя и вообразить, что въ этомъ заключалось все? Трудно сказать. Умъ мужчины уже не молодого, пріученный ко всей изворотливости мышленія, не относится къ овладвающему имъ чувству совершенно такъ, какъ юноша, весь опытъ котораго еще впереди. Надвигается оно на него медленне, скрывать его отъ себя, уходить отъ него въ кругъ другихъ интересовъ онъ можетъ дольше. По своему внутреннему существу страсть, гд бы и при какихъ условіяхъ она ни появлялась, всегда одна и та-же, только завладваетъ она человкомъ различно. Самая обыкновенная, роковая и вмст съ тмъ божественная сила жизни, медленно вндрялась въ Кендаля. Но боролась она на своемъ пути противъ враждебныхъ силъ привычки, традиціи, самообузданія, наталкивалась на господство сотни другихъ интересовъ, должна была вступить въ бой съ странною прирожденною безличностью и робостію. Кендаль привыкъ жить жизнью другихъ. Неужели только теперь начиналось его личное существованіе?

Какъ-бы то ни было, но въ эту пору ожиданія онъ все-же сознавалъ, что жизнь полна какого-то скрытаго очарованія, что мысли его никогда не были праздны, не блуждали, что пока онъ въ минуты отдохновенія лежалъ среди папоротниковъ, слдя за движеніемъ облаковъ, величаво плывшихъ надъ пышнымъ раздольемъ и яркой зеленью луговъ, цлая вереница образовъ проносилась въ его сердц и словно вилась въ залитой солнцемъ атмосфер. Грезилась ему стройная фигура съ греческою гибкостью и величавостью, нжная, лучезарная, съ женственностью во взор, съ полными граціи движеніями, съ улыбкою, очаровательне которой онъ никогда не видывалъ, съ быстрой, порывистою поступью. Слдилъ онъ за этой фигурой шагъ за шагомъ, видлъ онъ ее съ букетомъ буковицы въ рукахъ и блдно-голубымъ весеннимъ небомъ надъ головою, припоминалъ ее неподвижно и напряженно стоящею, съ поблднвшими щеками и застывшимъ, умоляющимъ взглядомъ, между тмъ какъ кругомъ раздавался шопотъ лса, колеблемаго іюньскимъ втеркомъ, окружалъ онъ ее въ своемъ воображеніи театральною пышностью и обстановкою и видлъ ее эмоціональнымъ центромъ тысячной толпы. Вслдъ за тмъ отъ воспоминаній онъ переходилъ къ умозрніямъ, отъ знакомыхъ сценъ къ воображеніямъ, отъ ея жизни, въ которую уже усплъ немного заглянуть, къ боле широкой, неизслдованной жизни за ея предлами.

Такъ шли дни, и хотя Кендаль чувствовалъ тревогу и нетерпніе, тмъ не мене дома работа его была ему пріятна, а на двор сіяло солнце и пресловутый маленькій божокъ лежалъ вчно притаившись, не произнося ни одного членораздльнаго звука, но съ коварнымъ терпніемъ выжидая конечнаго покоренія еще одного бднаго смертнаго.

Наконецъ, старая почтмейстерша, которую Кендаль уже почти началъ подозрвать въ личномъ нерасположеніи къ себ, перестала отталкивать его, и посл семи голодныхъ лтъ настали годы обилія. Въ теченіе цлыхъ трехъ недль письма изъ Венеціи ждали его почти черезъ день, и поросшіе верескомъ склоны между фермою и селомъ свыклись съ зрлищемъ высокаго, худого человка въ грубомъ суконномъ сьют, боровшагося на ходьб съ листами заграничной бумаги, которую втеръ во что бы то ни стало желалъ похитить изъ его рукъ.

Слдующіе отрывки изъ этихъ писемъ заключаютъ въ себ все, что нужно для нашей цли.

Cosa Minghetti, 2, Canale grande.
Венеція, 6 августа.

Дорогой Юстесъ!

Сегодня я могу написать теб лишь несвязное письмо, такъ какъ мы только что устраиваемся на квартир, и комнаты до невозможности завалены картонками, книгами, одеждой. Моя горничная Фелиси и старая итальянка Катерина, которая должна стряпать и вести наше хозяйство, оказываются неспособными сдлать что-либо, не посовтовавшись со мною, даже поставить стулъ прямо или велть принести хлба, чтобъ не дать намъ умереть съ голоду. Пользуясь прерогативами мужа, Поль отправился фланировать по піацц, пока его женская команда сдлаетъ ему жизнь дома возможною. Впрочемъ, это очень неточное и злонамренное описаніе его образа дйствій, въ сущности онъ пошелъ столько-же по своимъ, какъ и по моимъ дламъ. Совершенно угнетенная плачевнымъ видомъ, съ которымъ онъ сидлъ на сундук посреди хаоса, я послала его попытаться найти англійскаго консула, съ которымъ онъ нсколько знакомъ, и узнать отъ него, гд твои друзья. Какъ ты совершенно врно замтилъ странно, что миссъ Брэдертонъ не написала мн, но я склонна подозрвать нашего стараго Жака, который становится все боле и боле глупымъ подъ тяжестью лтъ и недуговъ, и вполн способенъ отправить къ намъ вс письма, не стоющія пересылки, и оставилъ груду самыхъ важныхъ ожидать въ столовой нашего возвращенія. Очень досадно! Вдь если Брэдертоны недолго останутся въ Венеціи, мы легко можемъ провести все время во взаимныхъ поискахъ, что будетъ очень неудовлетворительнымъ и непроизводительнымъ результатомъ. Однако я надюсь на ловкость Поля.

Сейчасъ пробило четыре! Длать нечего, дорогой Юстесъ, я должна пойти и научить Катерину, какимъ образомъ не отравить насъ сегодня за обдомъ. Она, кажется, славная старуха, но не вдаетъ никакой другой стряпни, кром варварскихъ итальянскихъ блюдъ. Фелиси тоже преисполнена добрыхъ намреній, но невжественна, такъ что, если я не хочу няньчиться съ Полемъ цлую недлю, я должна спшить. Эта жизнь, нсколько безпорядочная, въ род пикника, да еще въ Венеціи, весьма курьезное приключеніе, но дло въ томъ, что въ послдній разъ, когда мы были здсь, я поршила, уже никогда боле не доврять нашихъ драгоцнныхъ особъ отелямъ. Жара, москиты, отвратительная пища — все это было невыносимо. Здсь у насъ есть садъ, кухня, прохладная гостиная, и если я пожелаю кормить Поля молочными пуддингами и декоктами, кто мн можетъ помшать.

Сейчасъ вернулся Поль съ торжествомъ, написаннымъ на чел. Англійскій консулъ оказался безполезнымъ, но, возвращаясь домой, мужъ зашелъ въ храмъ св. Марка и тамъ, конечно, увидалъ ихъ. Въ церкви находились, повидимому, вс англичане, отважившіеся въ настоящее время постить Венецію, и вс они или по крайней мр большинство шли, казалось, вслдъ за маленькой группой изъ четырехъ лицъ, за двумя дамами, господиномъ и хромой двочкой съ костылемъ. Какой-то возбужденный англійскій туристъ соблаговолилъ увдомить Поля, что все это волненіе производитъ ‘знаменитая англійская актриса, миссъ Брэдертонъ’. Тогда Поль, конечно, подошелъ къ ней (ему было досадно, что онъ едва могъ видть ее въ полусвт св. Марка), представится и изобразилъ наши затрудненія. Миссъ Брэдертонъ, конечно, писала намъ, я была въ этомъ уврена! Придется отпустить Жака съ пенсіею! Поль нашелъ, что спутники миссъ Брэдертонъ значительно ниже ея, хотя дядя былъ вжливъ и снисходительно отзывался о Венеціи, точно о чемъ-то достаточно хорошемъ, чтобъ нравиться даже Уорроллю. Ршено было, что красавица навститъ меня завтра, если мы еще будемъ въ живыхъ, посл того какъ Катерина произведетъ надъ нами дв кулинарныхъ операціи. Покойной ночи! Прощай!

Венеція, 7 августа.

Ну, я ее видла! День былъ знойный! Я сидла въ нашемъ садик, отдляющемъ одну половину комнатъ отъ другой, а Катерина накрывала для завтрака столъ въ бесдк изъ акацій посреди сада. Вдругъ Фелиси вышла изъ дому, а за ней появилась высокая фигура въ большой шляп и бломъ плать. Она протянула мн об руки радушно, совершенно не по-англійски, и проговорила много пріятныхъ вещей быстро и прелестнымъ голосомъ, между тмъ какъ ослпленная солнцемъ, прямо подавшимъ мн въ глаза, такъ что я едва могла разглядть черты говорившей, я стояла передъ ней, немного смущенная пріздомъ такой знаменитости. Но, какъ мн показалось, черезъ нсколько мгновеній мы уже сидли подъ акаціями, миссъ Брэдертонъ помогала мн рзать дыню и укладывать фиги, точно мы знали другъ друга уже цлые мсяцы, и я испытывала одинъ изъ тхъ приливовъ нжности, которыя, какъ теб извстно, составляютъ мою слабость. Изабелла осталась и позавтракала съ нами. Конечно, Поль былъ очарованъ и въ первый разъ въ жизни не объявилъ, что репутація миссъ Брэдертонъ ‘surfaite’.

‘Красота ея иметъ странный, чисто мстный колоритъ. Сейчасъ вспомнила я, что мать ея была итальянка, даже венеціанка, не такъ-ли? Это объясняетъ все, у нея венеціанскій типъ, но одухотворенный. Въ основ ея лица какъ-бы кроется лицо кружевницы изъ Бурано, только первоначальный типъ такъ сгладился, такъ похожъ на тонкое изваяніе, что, выражаясь фантастически, отъ этого типа остался лишь чудный призракъ. Плавность и величавость движеній также чисто итальянскія, ихъ можно видть на любой венеціанской улиц, а Веронезъ перенесъ ихъ въ область искусства.

‘Пока мы сидли въ саду, о комъ, думаешь ты, доложили намъ, какъ не объ Эдуард Уоллэс! Я знала, правда, черезъ тебя, что онъ можетъ находиться здсь въ эту пору, но въ сует перезда на квартиру совершенно забыла о его существованіи, такъ что видъ его аккуратной фигурки, несущейся на насъ, былъ сюрпризомъ. Однако, онъ и компанія Брэдертоновъ уже ходили вмст по городу въ теченіе нсколькихъ дней, такъ что у него и у Изабеллы нашлось много общихъ темъ для разговора. Восторгъ, который миссъ Брэдертонъ чувствуетъ по отношенію къ Венеціи, очень наивный, пылкій и откровенный. Мн кажется, она очень впечатлительное существо. Живетъ она лихорадочно и вмщаетъ въ свою жизнь больше ощущеній, чмъ многіе другіе. Все это наслажденіе, весь этотъ пылъ должны поглощать значительный запасъ нервной силы, зато миссъ Брэдертонъ дйствуетъ очень освжающимъ образомъ на такихъ пресыщенныхъ людей, какъ Поль и я. Первыя впечатлнія, воспринятыя мною отъ нея, очень схожи съ твоими. Въ ней есть, кажется, весь тотъ матеріалъ, изъ котораго вырабатывается актриса. Пойметъ-ли она когда-нибудь, какъ заставить скрытый въ ней огонь и силу дйствовать на ея творчество? Не считаю этого невроятнымъ, да и вообще мн кажется, что я склонна большаго ожидать отъ нея въ умственномъ отношеніи, чмъ ты. Дло въ томъ, милый Юстесъ, что мужчины никогда не понимаютъ, какъ умны мы, женщины, какъ быстро мы учимся, схватываемъ на лету указанія и пользуемся ими. Драматическія способности такой молодой и симпатичной актрисы, какъ Изабелла Брэдертонъ, должны понятно еще быть въ значительной степени неизвстной величиною. Знаю, что ты считаешь отсутствіе школы большимъ несчастіемъ, и что популярность Изабеллы сдлаетъ, по твоему, ея промахи стереотипными. Быть можетъ, оно и такъ, однако я склонна думать по первому взгляду, что такая натура скоре возьметъ изъ жизни то, что двинетъ ее впередъ, чмъ то, что ее притупитъ и сдлаетъ вульгарною. Вообще, сравнивая мое личное впечатлніе съ образомъ, созданнымъ во мн твоими письмами, я чувствую пріятное удивленіе. Конечно, только въ умственномъ отношеніи. Въ остальномъ-же, именно твои описаніи насадили и взлеляли во мн, то влеченіе къ ней, которое съ первой-же минуты личнаго сближенія превратилось въ привязанность’.

10 августа.

‘Сегодня мы катались въ гондол, находящейся при нашей скромной квартир, и величественный гондольеръ нашъ Пьеръ, и его сынъ, свезли насъ на Лидо. Я навела миссъ Брэдертонъ на разговоръ о ея ямайской карьер, и она смутила насъ описаніемъ тхъ кровожадныхъ пьесъ, которыми наслаждалась публика клигстонскаго театра. Повидимому, Изабелла постоянно изображала ‘Дочь бандита’, ‘Жену контрабандиста’, европейскую двицу, похищенную индйцами, или какую-нибудь другую, столь-же трогательную и первобытную личность. ‘Блая дама’, очевидно, впервые познакомила ее съ боле сложнымъ видомъ игры. Если вдуматься хорошенько, странно становится, какъ мало у нея положительныхъ театральныхъ свдній. Она нсколько знакома съ Шекспиромъ, по крайней мр, она упоминала о двухъ-трехъ, его пьесахъ, и изъ ея словъ я поняла, что въ настоящую минуту она по необходимости изучаетъ Джульетту, какъ длаетъ рано или поздно всякая актриса. Но Шериданъ, Гольдсмитъ и вс французы для нея лишь имена. Когда я подумаю, какъ обстоятельно и серьезно учатся наши парижскіе актеры, и сравню это съ ея положеніемъ, я просто изумляюсь тому, чего она уже достигла. Сознайся, вдь должна-же она хоть до нкоторой степени умть играть, должна-же знать о своемъ дл гораздо больше того, что мы подозрваемъ, — иначе она не могла-бы вовсе идти впередъ’.

16 августа.

‘Вижу, что я пропустила почти цлую недлю съ моего послдняго письма. Въ теченіе этого времени мы довольно часто видли миссъ Брэдертонъ, иногда въ обществ ея родныхъ, а иногда и одну, и мои первыя впечатлнія очень быстро созрли. О, мой дорогой Юстесъ! какъ поторопился ты! какъ опрометчивы были вс вы! Лишь теперь обнаруживается настоящее я Изабеллы Брэдертонъ, и къ удивленію, это такое я, какого не замтили, едва-ли подозрвали даже такіе зоркіе глаза, какъ твои. Желала-бы я знать, неужели я, женщина, могла-бы быть такой слпою относительно способностей другой женщины? Весьма вроятно! Столь внезапный и пышный расцвтъ въ молодые годы часто не поддается никакимъ разсчетамъ.

‘Поведеніе Уоллэса всего лучше объясняетъ мн прошлое и настоящее положеніе вещей. Онъ является къ намъ и съ удивленіемъ толкуетъ о перемнахъ, совершающихся въ тон и воззрніяхъ миссъ Брэдертонъ, о рост ея ума, объ усиливающейся чуткости, и когда онъ перечисляетъ случаи и черты изъ лондонскаго сезона, признанія, сужденія или промахи Изабеллы и сравниваетъ все это съ впечатлніемъ, которое она производитъ на меня и на Поля, тогда только начинаю я догадываться изъ его рчей и его смущенія о настоящемъ положеніи дла. Въ умственномъ отношеніи здсь повторяется исторія ‘гадкаго утенка’. Въ грубомъ, неопытномъ и юношески-несовершенномъ исполненіи вы, слдившіе за ней критически-развитыми глазами, не подмтили, кажется, образованія крыльевъ, проглядли странную, зарождавшуюся силу, лишь теперь вполн проявившуюся.

‘Что случилось съ Юстесомъ? спросилъ меня Поль вчера вечеромъ, когда мы вернулись посл странствованія по залитой луною піацц, во время котораго онъ передавалъ мн свою бесду съ Изабеллой. ‘Онъ долженъ былъ-бы проявить больше прозорливости. Миссъ Брэдертонъ только теперь начинаетъ жить, и жизнь ея будетъ завидная. Наравн съ другими, и онъ заронилъ въ нее искру. Правда, мы еще не видали, какъ она играетъ, а что она невжественна… ну, это совершенно врно, но не на столько, какъ я воображалъ. Что-же касается прирожденной силы и тонкости ума, то объ этомъ и спора никакого не можетъ быть.

‘Да Юстесъ, на сколько мн извстно, и не отрицалъ этого, отвтила я.— Онъ только находилъ, что она не понимаетъ, чего дйствительно требуетъ отъ нея искусство, и, въ виду ея популярности, никогда и не пойметъ’.

На это Поль отвтилъ, что по его мннію, никто не иметъ объ ея популярности боле низменнаго мннія, чмъ она сама, а онъ много толковалъ съ ней о минувшемъ сезон.

‘Никогда не видывалъ я женщины въ боле критическую или интересную минуту ея развитія!’ — воскликнулъ, наконецъ, Поль, шагая взадъ и впередъ и до того поглощенный своей темою, что я готова была расхохотаться надъ его горячностью. ‘Три мсяца тому назадъ, къ счастью для нея, что-то направило ее на настоящую дорогу, а для такой натуры ничто, повидимому, не пропадаетъ. Это замтно по тому, какъ она относится къ Венеціи, нтъ въ ней ни одного чувства (хотя она сама того не подозрваетъ), которое не пробудилось-бы, не было заинтересовано, затронуто’.

‘Но вдь въ сущности мы ничего не знаемъ о ней, какъ объ актрис, напомнила я ему, когда онъ усаживался за книги.

‘Узнаемъ, отвтилъ онъ. Я и объ этомъ вскор что-нибудь вывдаю’.

17—19 августа.

Такъ онъ и сдлалъ.

Поль все боле и боле посвящалъ себя красавиц, а мы съ Уоллэсомъ забавлялись, наблюдая за нимъ. Сегодня, находя невыносимымъ, что миссъ Брэдертонъ не иметъ даже поверхностнаго знакомства съ его любимыми писателями, Ожье, Дюма, Викторомъ Гюго и другими, онъ принялся читать намъ вслухъ, въ саду, переходя отъ сцены къ сцен, отъ монолога къ монологу, и постепенно переводя все. Миссъ Брэдертонъ восторженно слушала, а онъ жестикулировалъ и декламировалъ, и за исключеніемъ нкоторыхъ комическихъ оборотовъ, вызывавшихъ нашъ смхъ, великолпно справлялся съ своимъ англійскимъ языкомъ. Она была очарована, новизна и волненіе, производимое чтеніемъ, совершено поглащали ее. Время отъ времени она останавливала Поля легкимъ, повелительнымъ жестомъ руки и повторяла вслдъ за нимъ содержаніе монолога съ такой страстностью, энергіею и съ такимъ пониманіемъ, которые вызывали со стороны мужа одобрительные кивки и оказывали иногда сильное дйствіе на меня и Уоллэса. Но Уоллесъ могъ вглядываться такъ пристально, какъ ему было угодно, два заинтересованныхъ лица не обращали на насъ никакого вниманія, пока, наконецъ, посл знаменитой сцены смерти въ Nuit blanche, Поль выронилъ книгу и чуть не всхлипнулъ, а миссъ Брэдертонъ вскочила въ порыв чувства, протянула блыя руки къ воображаемому любовнику и съ необычайнымъ умньемъ и памятливостью повторила содержаніе послдней рчи героини:

— Ашилль, дорогой мой! глаза мои тускнютъ! Мракъ смерти сгущается вокругъ меня. О Ашилль… блая хижинка у рки… гнздо въ камышахъ… твое и мое лицо отражаются въ вод… голубое небо подъ нами въ рк… О радость, скоре! эти руки! эти губы! Но слушай, слушай! Поднимается жестокій втеръ, онъ леденитъ меня до костей, душитъ меня, стсняетъ грудь! Не вижу я больше рки, да и хижина исчезла, и солнце! О Ашилль, темно, такъ темно! Обними меня крпко, милый! Крпче, крпче! О смерть добра, нжна, какъ твое прикосновеніе. У меня нтъ страха… никакого!..

Миссъ Брэдертонъ опустилась на стулъ. Ничего боле трогательнаго, благороднаго, чмъ интонація, съ которою она сказала эти слова, нельзя себ вообразить. Сама Дефорэ не могла-бы произнести ихъ проще и съ боле задушевной нжностью. Я такъ растерялась отъ массы противоположныхъ чувствъ, отъ моихъ собственныхъ впечатлній и твоихъ, отъ мысли о настоящемъ положеніи вещей и о томъ, что возможно въ будущемъ, что забыла апплодировать. Въ первый разъ представился мн случай судить объ ея драматическихъ способностяхъ, и какъ ни полонъ несовершенствъ былъ опытъ, съ меня было достаточно. Не даромъ увлекалась я десять лтъ Comdie franaise и нкоторыми изъ ея актеровъ. Долгій навыкъ придаетъ чуткость, на которую, думается мн, можно положиться. Ахъ, ты слпой Юстесъ! Какъ могъ ты забыть, что для такого существа, полнаго прирожденной энергіи и столь богатаго жизненными силами, ничто не можетъ считаться непоправимымъ! Наука прошла мимо миссъ Брэдертонъ. Что-жъ! она сама пойдетъ на встрчу наук, сдлаетъ себ наставника изъ каждаго друга, изъ каждаго ощущенія. Случай и личное чувство, одобреніе и неодобреніе — все это въ одинаковой степени поможетъ чуткому пластическому матеріалу принять форму. До сихъ поръ миссъ Брэдертонъ не вникла, быть можетъ, въ свое искусство, оно было для нея лишь условнымъ придаткомъ, и боле ничмъ. Школа привила-бы ей хорошую условность, между тмъ какъ теперь она усвоила себ только дурную и несовершенную, но никакая школа не могла-бы дать ей того,: что она, повидимому, сама скоро разовьетъ въ себ, ту силу и пылкость воображенія, которыя сливаютъ орудіе и идею въ одно великое артистическое цлое. У миссъ Брэдертонъ есть это воображеніе. Ты можешь видть его въ ея отзывчивости, въ ея быстрой и чуткой впечатлительности. Дай имъ только пробудиться и достигнуть извстной высоты, и они перешагнутъ черезъ преграды, ихъ стснявшія, и понесутся по тому руслу, которое искусство для нихъ приготовило.

Вотъ теб мое впечатлніе. Оно расходится во многомъ съ нкоторыми изъ самыхъ излюбленныхъ моихъ принциповъ, и ты, и я, мы оба, быть можетъ склонны преувеличивать цну образованія, общаго или техническаго, и его вліяніе на индивидуальность. Понятно, что лучшая техническая подготовка избавила-бы Изабеллу Брэдертонъ отъ громадной затраты времени, помшала-бы ей усвоить себ массу дурныхъ привычекъ, отъ которыхъ, ей придется отвыкать. Но корень всего въ ней самой, въ этомъ я убждена, и какъ-бы враждебны обстоятельства ни были, она преодолетъ ихъ и восторжествуетъ, если только позволитъ ея здоровье, относительно котораго я иногда безпокоюсь вмст съ тобою.

Но, если ты и не вполн понялъ ее, то все-таки оказалъ ей громадную помощь. Я могу сказать теб это въ утшеніе. Вчера она вдругъ спросила меня, (мы были одн въ нашей гондол, далеко на лагунахъ): передавалъ вамъ когда-нибудь вашъ братъ разговоръ, который мы имли съ нимъ однажды въ нюнгэмскомъ лсу, по поводу пьесы мистера Уоллэса?

— Да,— отвчала я повидимому храбро, но съ маленькой внутренней дрожью, — давно не видала я, чтобъ что-нибудь его такъ огорчало. Ему казалось, что вы его не поняли.

— Нтъ, — сказала она спокойно, но, какъ мн почудилось, съ затаеннымъ волненіемъ въ голос, — недоразумнія не было. Онъ думалъ какъ разъ то, что выразилъ, и я вырвала-бы у него истину, что бы изъ этого ни вышло. Я твердо ршилась заставить его высказать то, что онъ чувствовалъ. Лондонскій сезонъ минутами былъ для меня ужасенъ. Мн казалось, точно я живу въ двухъ мірахъ: въ одномъ изъ нихъ передо мною вчно было цлое море лицъ, толпы окружали меня, похвалы, способныя вскружить любую голову, звучали въ моихъ ушахъ, но скоро он становились мн противны, точно въ нихъ было что-то унизительное. Съ другой стороны находился маленькій мірокъ, заселенный людьми, которыхъ я любила и уважала, они глядли на меня ласково и заботились обо мн, но, какъ актриса, я просто не существовала для нихъ. Братъ вашъ первый пробудилъ во мн это сознаніе: оно было странное и тяжелое, могла-ли я сначала не поврить апплодисментамъ и всему этому шуму?

— Бдняжка,— сказала я, взявъ ее за руку.— Такъ Юстесъ сдлалъ вамъ большую непріятность?

— Не его слова о моей игр, а то мрило, которое онъ постоянно прикладывалъ ко всему, вотъ, что дйствовало на меня, — задумчиво произнесла она.— Конечно, это было еще до прогулки въ нюнгэмскомъ лсу. Ахъ, эта прогулка! Она оставила во мн глубокую рану?

Тутъ миссъ Брэдертонъ отвернулась и перегнулась черезъ край лодки, такъ что я не могла видть ея лица.

— Да вдь вы же сами, молодая и безпощадная двица, вынудили у Юстеса признаніе!— сказала я, стараясь обратить все въ шутку.— Онъ, понятно, воображалъ, что вы забыли его проповдь, лишь только дохали до дому, мужчины всегда врятъ въ то, что хотятъ.

— Да почему ему желать, чтобы я все забыла?— быстро спросила она.— Я наполовину предвидла то, что онъ скажетъ, я вынудила у него признаніе, и однако оно оказалось для меня ударомъ. Разговоръ этотъ стоилъ мн безсонной ночи и… заставилъ пролить горькія слезы. Не то, чтобъ он были для меня новостью! Какъ часто, посл шума въ театр, возвращалась я домой и засыпала въ слезахъ при мысли о невозможности сдлать то, чего я желала, взволновать эти сотни людей, заставить ихъ чувствовать, придать форму моимъ личнымъ ощущеніямъ! Но въ ту ночь мн почудилось, будто я заболваю, я увидала себя (и какъ мн показалось, въ самомъ ближайшемъ будущемъ) старою, подурнвшею, всми забытою неудачницею, лишенною тхъ воспоминаній, которыя утшаютъ людей великихъ, когда имъ приходится сойти съ арены. Я чувствовала, что борюсь противъ пучины невжества, дурныхъ привычекъ, противъ неблагопріятныхъ вншнихъ условій. Удастся-ли мн когда-нибудь освободиться отъ нихъ и измнить мнніе, которое иметъ обо мн мистеръ Кендаль? Самый успхъ мой преграждаетъ мн дорогу. Можетъ-ли ‘миссъ Брэдертонъ’ идти учиться!

— Но теперь,— горячо сказала я,— вы уже освободились, или, врне, находитесь на пути къ свобод.

Она молча задумалась на минуту, подбородокъ ея опирался на руку, локоть — на колно. Мы плыли мимо обширной, красновато-коричневой массы армянскаго монастыря. Казалось, что миссъ Брэдертонъ упивается ослпительной гармоніей лазури, ярко-коричневаго цвта стнъ и жемчужныхъ переливовъ свта. Когда она заговорила, наконецъ, она начала очень медленно, словно стараясь выразить словами много сложныхъ впечатлній.

— Да, промолвила она, — мн кажется, я измнилась, только не могу въ точности опредлить, въ чемъ или почему. Всюду видятся мн новыя ‘возможности’, новый смыслъ, это ужъ первая половина дла. Но вторая и большая заключается въ томъ, какъ заставить вс эти новыя чувства и то новое пониманіе, которое еще можетъ развиться во мн, повліять на мою работу.

Тутъ въ ней совершилось одно изъ свойственныхъ ей восхитительно-быстрыхъ превращеній, и лицо ея озарилось улыбкой.

— А въ настоящее время, — продолжала она, — главный результатъ перемны, въ чемъ бы она не заключалась, состоитъ, кажется, въ томъ, что я становлюсь невыносимою дома. У меня вчныя несогласія съ моими. Я постоянно заявляю, что не могу или не хочу того или другого. Исполнять во всемъ мою собственную волю начинаетъ доставлять мн самое возмутительное наслажденіе.

Тутъ она схватила меня за руку обими руками и сказала, наполовину смясь, наполовину серьезно:

— Приходило-ли вамъ, когда-нибудь въ голову, что я не знаю ни одного языка, кром своего родного, даже по-французски не знаю? Что я не могу прочесть ни одной французской пьесы или книги?

— Да, — сказала я, тоже на половину смясь, — это очень странно. И знаете ли вы, что дло такъ продолжаться не можетъ, если вамъ суждено совершить то, что вы, по моему, сдлаете? Французскому языку вы должны непремнно научиться, и какъ можно скоре. Я не хочу сказать, чтобъ у насъ не было хорошихъ пьесъ и своей собственной традиціи, но въ настоящее время Франція все-таки стоитъ въ центр искусства, и оставаться вдали отъ нея вамъ невозможно. Французы придали своему знанію организацію, и оно доступно всмъ желающимъ. Наше же знаніе неопредлилось, все еще отзывается диллетантизмомъ…

И такъ дале. Остальное ты можешь дополнить воображеніемъ, дорогой Юстесъ, избавляю тебя отъ дальнйшаго пересказа. Посл того, какъ я долго разглагольствовала и снова вернулась къ крайней необходимости научиться по-французски и познакомиться съ французскими драматически идеалами и игрой, миссъ Брэдертонъ прервала вдругъ потокъ моего краснорчія и спросила практическимъ тономъ, хотя въ глазахъ ея и сзеркала улыбка:

— Объясните мн пожалуйста, какъ это сдлать?

— О,— отвчала я,— да ничего нтъ легче! Знаете вы хоть сколько-нибудь по-французски?

— Весьма мало. Я брала уроки въ Кингстон въ теченіе одного учебнаго года.

— Прекрасно, — продолжала я, забавляясь разыгрываемой нами сценой.— Найдите себ французскую горничную, учителя и романъ, я дамъ вамъ завтра Consuelo съ переводомъ.

— Что касается французской горничной, — промолвила она, сомнительно покачивая головой, — не знаю, что и сказать. Думаю, что старая негритянка, которую я привезла съ собой изъ Ямайки, станетъ дурно обращаться съ ней, пожалуй, даже убьетъ ее. Учителя же и романъ добыть можно. Никто изъ васъ не будетъ смяться надо мной, когда вы увидите меня за французской грамматикой?

И сегодня она въ самомъ дл принялась за работу. Она держитъ романъ, маленькій словарь и грамматику въ мшк и прячетъ ихъ, какъ только кто нибудь появляется. Но Поль уже началъ дразнить ее ея новымъ и таинственнымъ занятіемъ, и я предвижу, что онъ вскор станетъ проводить большую часть утра съ нею за уроками. Никогда еще никто такъ не привлекалъ его, она совсмъ непохожа на тхъ, кого онъ ни длъ до сихъ поръ и, по его словамъ, смсь невжества и геніальности въ ней — да, геніальности, не изумляйся!— сильно дйствуетъ на воображеніе.

22 августа.

За послдніе дни я не такъ часто видалась съ миссъ Брэдертонъ, какъ прежде. Она посвятила себя семь, а мы съ Полемъ осматривали картины. Мы еще не можемъ убдить ее поглощать большія дозы галлерей, мысли ея, мн кажется, вс обращены на одинъ предметъ, и только на одинъ, и пока она находится въ первомъ фазис увлеченія, весьма невроятно, чтобъ что нибудь иное имло шансы на успхъ.

Забавно видть неудовольствіе дяди и тетки по поводу оборота, принятаго длами посл отъзда изъ Лондона. Мистеръ Уорроль очевидно привыкъ руководить во всхъ подробностяхъ жизнью племянницы, выбирать съ помощью Робинзона для нея пьесы, давать ей совты, какъ держать себя въ обществ и съ товарищами по сцен, все время, конечно, не теряя изъ виду интересы семьи и какъ можно меньше заботясь о какихъ-то фантастическихъ понятіяхъ объ искусств.

Теперь же Изабелла уже не разъ проявляла свою волю самымъ неожиданнымъ образомъ. Она напрямикъ отказалась открыть осенній сезонъ совершенно недостойною ея, пустою, обстановочною пьесою, на которой почти окончательно остановилась до своего отъзда изъ Лондона. Лишь только будетъ возможно, она сдлаетъ важныя измненія въ состав труппы, а въ начал сентября прідетъ къ намъ на три недли въ Парижъ, и, по всему вроятію (хотя никто на свт не долженъ подозрвать этого), нашъ добрый другъ, Перро изъ консерваторіи, серьезно займется ея обученіемъ. Въ особенности это послднее обстоятельство приводитъ Уорроля въ ярость. Онъ увренъ, что это разгласится, что это со стороны Изабеллы смшное признаніе въ слабости и т. д. Однако, несмотря на его гнвъ и на хмурое или плаксивое неодобреніе тетки, миссъ Брэдертонъ осталась непоколебимою, и дло ршено, въ этомъ смысл.

Суббота вечеромъ, 25 августа.

Сегодня мы убдили ее, наконецъ, исполнить передъ нами нсколько сценъ изъ ‘Джульетты’. Какъ много дала бы я, чтобъ ты былъ тутъ! Это было однимъ изъ тхъ впечатлніи, которыя служатъ вчнымъ доказательствомъ поэзіи, скрытой въ жизни и способной проявиться ежеминутно. Дло происходило въ нашемъ садик, луна стояла высоко надъ противоположными домами, узкій каналъ, протекавшій мимо нашей боковой ограды, извиваясь въ Canale grande, казался блестящей серебряной полосой. Воздухъ былъ ароматный и неподвижный, лучшей рамки для Шекспира или Джульетты и придумать нельзя. Поль сидлъ впереди всхъ за маленькимъ столомъ, онъ долженъ былъ читать роли Ромео и няни въ избранныхъ миссъ Брэдертонъ сценахъ, на заднемъ план находились дядя и тетка, Люси Брэдертонъ (маленькая, хромая сестра), Уоллэсъ и я. Миссъ Брэдертонъ исполнила сцену на балкон, сцену съ няней посл смерти Тибальда и сцену съ снотворнымъ напиткомъ. Въ саду находятся старые солнечные часы, на которые падали лучи мсяца. Изабелла оперлась объ эти часы и устремила глаза на залитое трепетнымъ луннымъ свтомъ небо, блое, затканное платье ея сверкало подъ блдными лучами, это было настоящее видніе красоты. И когда она начала свое тихое, какъ вздохъ, обращеніе:

‘О Ромео, Ромео, зачмъ ты — Ромео’?

Мн показалось, словно ночь, страстная итальянская ночь, обрла голосъ, единственно пригодный для нея.

Впослдствіи я старалась по возможности стряхнуть съ себя впечатлнія, зависящія отъ самой обстановки, представить себ Изабеллу при обычныхъ условіяхъ сцены, и судить о ней только какъ объ актрис. Въ любовныхъ сценахъ нельзя было найти почти ни одного недостатка. Мн казалось, что я подмтила во многихъ мстахъ слды постоянныхъ драматическихъ упражненій и бесдъ миссъ Брэдертонъ съ Полемъ. Потокъ страсти былъ безпрерывный и электризующій, но носилъ отпечатокъ простоты, нжности и молодой, обаятельной необузданности Джульетты. Въ большой сцен съ няней было много прекрасныхъ мстъ,, очевидно Изабелла сильно поработала надъ нею, изучала ее строка за строкою, полная драматическихъ элементовъ рчь Джульетты:

‘Стану ли я говорить дурно о моемъ супруг’?

была произнесена съ замчательнымъ разнообразіемъ и гибкостью интонацій. Унылая нжность ея возгласа:

‘Изгнанъ!’ Одно только это слово: ‘изгнанъ!’ все еще памятно мн, а также и ея жесты, когда она въ волненіи ходила взадъ и впередъ по озаренной луною небольшой дорожк. Всего мене удовлетворителенъ ея монологъ съ напиткомъ въ рукахъ, ужасъ этой сцены все еще превосходитъ ея силы, и она не можетъ вложить въ нее ту грозную красоту, какую придала бы каждой строчк Дефорэ. Но какая англійская актриса имла когда-либо успхъ въ этой сцен?

Мы вс съ минуту молчали посл того, какъ замеръ ея громкій призывъ:

‘Ромео, Ромео, Ромео, пью за тебя’!

Потомъ, пока мы апплодировали, она выступила впередъ, не обращая вниманія на рукоплесканія, прекрасная головка ея поникла и, подойдя къ Полю, какъ дитя, плохо сказавшее свой урокъ, миссъ Брэдертонъ прошептала:

— Не могу произнести этого монолога какъ слдуетъ! Не могу!

— Надо еще поработать, и тогда вы съ нимъ справитесь, — сказалъ Поль.— Все остальное великолпно. Вы наврно много потрудились.

— Да, это такъ, — отвчала она, повеселвъ отъ горячности его похвалъ.— Но Дидро неправъ, неправъ, неправъ! Посл того какъ я нашла настоящій тонъ въ сцен Тибальда, посл того, какъ я могла ненавидть Ромео за то, что онъ убилъ Тибальда, и въ то же самое время любить его за то, что онъ — Ромео, все стало мн легко. Жесты и движенія нашлись сами собою, я изучила ихъ, вотъ и все.

Слова эти значатъ, понятно, что Поль читалъ ей свою любимую книгу Paradoxe sur le Comdien. Миссъ Брэдертонъ была заинтересована, но не обращена знаменитымъ мнніемъ, будто актеръ долженъ быть ‘холоднымъ и спокойнымъ зрителемъ’ и подражать чувствамъ другихъ людей, самъ ничего не чувствуя. Поль, конечно, готовъ былъ начать пренія, но я этого не допустила и заставила ее отдохнуть. Недавнее напряженіе совершенно изнурило ее, а мн не нравится ея крайняя утомленность. Часто задумываюсь я надъ тмъ, не слишкомъ ли полна возбужденія жизнь, которую она ведетъ. Настоящее время считается для нея отдыхомъ, а между тмъ она, правду сказать, боле работаетъ мозгомъ, чмъ когда-либо прежде. Поль обращаетъ всю свою энергію на одну цль: обученіе миссъ Брэдертонъ, но вдь онъ человкъ сорока восьми лтъ, съ громадной опытностью, а она — двушка двадцати одного года, которая еще должна всему учиться и такъ же легко возбуждается, какъ онъ способенъ ее возбуждать. Мн право придется сдерживать его.

Когда мы отправили Изабеллу домой черезъ каналъ (она живетъ на той сторон, ближе къ желзнодорожной станціи), Уоллэсъ не могъ достаточно надивиться происшедшей въ ней перемн.

— Что сдлали вы съ ней?— спрашивалъ онъ.— Я едва могу узнать прежнюю миссъ Брэдертонъ! Неужели нтъ даже еще четырехъ мсяцевъ, что вашъ братъ и я ходили смотрть ее въ ‘Блой дам’? Да вы просто заколдовали ее!

— Кое-что мы сдлали, это врно!— сказала я, — но сила, которая развивается въ ней теперь, пробудилась еще много мсяцевъ тому назадъ, когда миссъ Брэдертонъ впервые пришла въ соприкосновеніе съ новымъ міромъ и новыми идеалами, воплощенными въ васъ и Юстес.

Ну, что, дорогой Юстесъ, не довольно ли съ тебя? Миссъ Брэдертонъ говоритъ о теб много хорошаго. Я непремнно постараюсь сообщить теб кое-что объ этомъ въ слдующемъ письм.

Уоллэсъ Кендалю.

Венеція, 27 августа.

Дорогой Кендаль!

Сегодня день, полный событій, которыя, полагаю, столько же интересны для васъ, какъ и для меня. Я объявилъ m-me де-Шатовьё, что хочу писать вамъ сегодня, и она сказала, что мое письмо должно замнить дня на два письмо отъ нея. Мы, т. е. ваша сестра, m-r де-Шатовьё, миссъ Брэдертонъ и я, здили сегодня въ Торчелло. Поздка сама по себ была восхительна, только мн некогда ее описывать. Хочу сообщить, что случилось, когда мы добрались до Торчелло.

Изъ писемъ вашей сестры (она сообщила мн, что пишетъ два раза въ недлю) вамъ, конечно, извстно, какъ вс мы поглощены артистическими успхами миссъ Брэдертонъ. Никогда еще не видывалъ я ни въ комъ такой перемны, такого изумительнаго разцвта силъ. Какъ могли мы съ вами не заглянуть глубже въ эту натуру! Теперь, когда я вспоминаю ее, какою она была прежде, я вижу, что ея новое я уже тогда находилось въ зародыш. Быть можетъ, страшная непропорціональность ея славы съ ея игрою мшало намъ видть таившіеся въ ней задатки, раздраженіе противъ публики заставляло насъ произносить опрометчивые приговоры.

Какъ бы то ни было, уже нсколько дней тому назадъ я уяснилъ себ, что порученіе насчетъ Эльвиры, которое я вамъ навязалъ, а вы такъ великодушно приняли на себя, было съ моей стороны оплошностью, поправить которую, мн кажется, теперь очень желательнымъ, тмъ боле, что никакія соображенія артистическаго свойства уже этому не препятствуютъ. Вы не поврите, какъ обаятельна была миссъ Брэдертонъ надняхъ въ роли Джульеты! Мстами еще попадались, конечно, несовершенства и шероховатости, но все же это такое существо, на которое можно боле, чмъ на кого-либо, возлагать великія надежды. Она освобождается шагъ за шагомъ отъ разныхъ условныхъ пріемовъ, зять вашъ безпощадно преслдуетъ ихъ при всякомъ ихъ проявленіи, а миссъ Брэдертонъ постоянно иметъ въ виду его одобреніе, а также, на сколько я понялъ изъ двухъ, трехъ ея намековъ, и тотъ высокій критическій идеалъ, который ей кажется воплощеннымъ въ васъ.

М-r де-Шатовьё весь къ ея услугамъ, очень мило видть ихъ вмст. Сестра ваша тоже неразлучна съ нею, и спокойное, ровное и изящное обращеніе ея составляетъ прекрасный контрастъ съ подвижностью миссъ Брэдертонъ. Слды дружбы ея съ этими двумя людьми никогда не сгладятся, мысль свести ихъ была очень удачна.

Итакъ, мы отправились въ Торчелло, и я выжидалъ случая остаться съ ней наедин. Наконецъ, m-me де-Шатовьё доставила мн его. Съ Rusкin’омъ въ рук, она увлекла мужа изучать мозаики, а я остался сидть съ миссъ Брэдертонъ около наружной стны Санъ-Фоска до ихъ возвращенія. Говорили мы о сотн вещей и ни слова о театр: о гранатахъ, цвты которыхъ лежали алою массою на ея колнахъ, о сромъ, сонномъ тепломъ дн, объ оборванныхъ дтяхъ, надодливо выпрашивавшихъ у насъ мдныхъ денегъ, и вдругъ я спросилъ, отвтитъ ли она мн на одинъ вопросъ чисто личнаго свойства: затаила ли она въ своемъ ум злобу противъ меня за что-либо, сказанное или сдланное мною самимъ въ Лондон, или что сказали или сдлали по моему порученію другіе?

Она очень смутилась, покраснла, но твердо отвтила: ‘Никакой злобы я не затаила, да и поводовъ у меня не было’. ‘Хорошо-же, продолжалъ я, опустившись передъ ней на траву, такъ чтобъ дйствительно видть выраженіе ея лица, — если вы не сердитесь на меня, если вы ко мн расположены, не поможете-ли вы мн поправить одну крупную ошибку?’.

Она поглядла на меня, полураскрывъ губки, глаза ея, казалось, старались прочесть въ моихъ чертахъ, что я думаю. ‘Согласитесь-ли вы, торопливо продолжалъ я,— принять отъ меня Эльвиру и сдлать изъ нея что вамъ угодно?’ И знаете-ли вы, что тогда случилось? Губы ея задрожали, и я подумалъ, что она готова расплакаться, но вдругъ каждый изъ насъ замтилъ нервность другого, и мы оба расхохотались. Она смялась долго и безпомощно, словно не имла силы удержаться.

Вскор она взглянула на меня, большіе глаза ея были полны слезъ. Она принялась уврять меня, что я говорю опрометчиво, что для этой пьесы у меня есть идеалъ, достигнуть котораго она никакъ не можетъ общать, что только чувство дружбы заставило меня измнить намреніе, что теперь, когда многія распоряженія сдланы, могутъ возникнуть чисто практическія затрудненія и т. д. Но я и слышать ничего не хотлъ. У меня все было впередъ обдумано, я могъ предложить ей актера для роли Нація, и даже костюмы были у меня въ голов и могли быть въ случа нужды сейчасъ-же нарисованы. Форбсъ,— продолжалъ я,— можетъ и хочетъ заняться постановкой, никто не сдлаетъ этого съ большимъ знаніемъ или вкусомъ, а для нея, какъ мы оба хорошо знаемъ, онъ превратится въ декоратора,.если это понадобится. Я продолжалъ фантазировать, успокаивая и ея и мои собственныя взволнованныя чувства, пока наконецъ отъ сопротивленія и отпора она не перешла къ чему-то въ род интереса къ длу.

Однако, когда вернулись остальные, я еще не добился отъ нея прямого общанія, и на возвратномъ пути она была очень молчалива. Понятно, что я взволновался и началъ думать, что промахъ мой непоправимъ, но во всякомъ случа я ршился не дать длу заснуть, такъ что когда m-me де-Шатовьё пригласила меня поужинать съ ними, я поужиналъ, а потомъ, въ саду, смло изложилъ мой планъ передъ всми и просилъ вашу сестру помочь мн. Я зналъ, что и ей, и ея мужу извстно то, что произошло въ Оксфорд, я полагалъ, что и миссъ Брэдертонъ знала, что это имъ извстно, такъ что положеніе мое было довольно щекотливое. Хорошо однако, что женщины, когда заблагоразсудятъ, обладаютъ такимъ тактомъ и умньемъ все сгладить, игнорировать разныя житейскія шероховатости, что съ ними зачастую выйдешь изъ затрудненія, вовсе даже не догадавшись, какъ серьезно было дло. Долго молча курилъ m-г де-Шатовьё, потомъ предложилъ мн много вопросовъ относительно пьесы и въ конц концовъ не высказалъ никакого мннія. Я готовъ былъ просто отчаиваться (миссъ Брэдертонъ мало говорила), пока, наконецъ, въ ту самую минуту, когда я собрался уходить, не ршивъ судьбы Эльвиры, Изабелла сказала мн, улыбаясь и ласково пожимая мн руку: ‘Зайдите ко мн завтра, и я скажу вамъ: да или нтъ’.

Сегодня я былъ у нея, и ночь принесла мн счастье. Эльвира, дорогой Кендаль, будетъ разыграна въ ныншнемъ году, 20 ноября или около этого, Изабелла Брэдертонъ съиграетъ героиню, а вашъ другъ уже весь погрузился въ дло и полонъ надеждъ и ожиданій. Какъ я желалъ бы, какъ мы вс желати бы, чтобъ вы были здсь! Мн становится все боле и боле совстно передъ вами. Вы дали тотъ импульсъ, плоды котораго созрваютъ теперь, и вамъ слдовало бы быть съ нами и играть въ плоти ту роль друга, которую мы вс такъ охотно уступаемъ вамъ въ душ. ‘Скажите мистеру Кендалю, — обратилась ко мн почти въ послднюю минуту миссъ Брэдертонъ, что я и выразить не могу, какъ много я обязана его вліянію и дружб. Онъ первый открылъ мн глаза. Онъ былъ такъ добръ ко мн даже тогда, когда имлъ обо мн весьма низменное мнніе! Надюсь еще заслужить отъ него слово одобренія’. Вотъ вамъ! Полагаю, что это вызоветъ въ васъ нкоторое чувство пріятнаго самодовольства. Миссъ Брэдертонъ думала то, что говорила, да оно и совершенно врно. А теперь я долженъ идти и приняться за дло. Завтра или посл завтра, поговоривъ вторично съ миссъ Брэдертонъ, я пущусь въ обратный путь, отыщу Форбса и примусь дйствовать. Недли черезъ три Изабелла будетъ въ Лондон (сначала, какъ вамъ извстно, она погоститъ въ Париж у вашей сестры), и тогда начнется серьезная работа до половины ноября, когда пьеса будетъ, вроятно, поставлена. Такимъ образомъ открытіе театра отсрочится боле, чмъ на дв недли, противъ того, что миссъ Брэдертонъ сначала предполагала, Уорроль будетъ наврно взбшенъ этимъ промедленіемъ, но за послднее время у нея выработалась собственная воля.

Итакъ, au revoir! Вамъ, вроятно, мирно жилось лтомъ среди книгъ и полей! Желалъ бы я имть хоть что-либо похожее на вашу любовь къ труду, никогда не видывалъ я человка, который такъ наслаждался бы своими книгами, какъ вы. Что касается меня, трудъ всегда остается для меня трудомъ, а праздность отрадой.

Однако теперь я долго не буду лниться. Какъ величественна будетъ миссъ Брэдертонъ въ послднемъ акт! Гд были мои глаза прошлою весною? Желалъ бы я, чтобъ миссъ Брэдертонъ представился случай видть въ Париж многое интересное. Но, какъ ни безцвтенъ обыкновенно сентябрь, она все же застанетъ въ Comdie franaise какую нибудь мольеровскую пьесу, да и сестра ваша позаботится свести миссъ Брэдертонъ съ кмъ слдуетъ. По слухамъ, Перро будетъ давать ей втихомолку уроки. Счастливецъ!’

Кендаль читалъ это письмо яснымъ августовскимъ утромъ, возвращаясь домой вдоль пруда, гд тнь сосенъ служила пріятной защитой противъ начинавшагося зноя и воздухъ былъ пропитанъ ароматомъ вереска, только что распускавшагося во всей своей первой блдной крас. Дочитавъ письмо, онъ легъ на землю, и спустивъ шляпу на глаза, долго пристально глядлъ на озаренную солнцемъ неподвижную воду. Такъ вотъ чмъ все кончилось! Изабелла Брэдертонъ готовилась стать великой актрисой! Ундина нашла въ себ душу!

Пока онъ лежалъ такъ, зарывшись въ вереск, ему казалось, что за послднія три недли онъ пережилъ цлую драму чувствъ, драму, имющую начало, завязку и кульминаціонный пунктъ. Въ то время, какъ она развивалась, онъ лишь на половину сознавалъ ея значеніе, на половину понималъ самого себя. Письмо Уоллэса съ опредленною рзкостью и ясностью уяснило ему дло, насколько оно касалось его самого. Обманываться доле не было никакой возможности, послднія преграды были опрокинуты, послдняя пелена между нимъ и надвигавшеюся на него силою пала, и съ мучительной дрожью Кендаль увидалъ передъ собою широко раскрытые, жадные глаза любви! О, да неужели это любовь — эта глухая тоска, эта тревога во всемъ существ, это мучительное влеченіе?…

Пчелы жужжали среди вереска, по временамъ маленькая ящерица съ коричневыми полосками чуть слышно шевелилась рядомъ съ нимъ, пара чаекъ пронеслась надъ прудомъ. Но ничего не видлъ и не слышалъ Кендаль, какъ ни отзывчивы были обыкновенно вс его чувства на малйшія подробности окружавшей его простой жизни. Его поглощали собственныя печальныя мысли. Что длало такими прелестными первыя недли посл разлуки съ ней? Что придавало интересъ его работ, очарованіе лтней красот деревни и, словно скрытая гармонія, невнятно раздававшаяся въ немъ, наполняло жизнь звуками и восторгомъ? Теперь онъ зналъ, что это было. Не боле и не мене какъ опредленное предчувствіе, глубокое убжденіе въ неудач, грозившей Изабелл Брэдертонъ! Что за предательство! Но все же это такъ! Видніе, постоянно носившееся передъ нимъ, было видніемъ угасающей славы, уменьшающейся извстности, покинутой и развнчанной красоты. А изъ этого сиротства и неудачи ему смутно представлялось возникновеніе новой, неописуемой радости. Онъ видлъ, какъ сознавъ свое пораженіе и неумолимые предлы своей индивидуальности, миссъ Брэдертонъ обращается къ тому человку, который правильно понялъ ее и все-таки съ самаго начала преданно любилъ ее, видлъ онъ и то, какъ онъ находила въ его любви новую гордость и вполн удовлетворяющее ее утшеніе. Вотъ истинная правда, центръ и сущность всхъ его помысловъ, всей его жизни. Онъ постигъ это съ опредленною ясностью теперь, когда вс чувства его были изощрены страданіемъ и тоской.

Потомъ, когда онъ окинулъ взоромъ прошлое, онъ увидалъ, какъ эта увренность мало-по-малу колебалась и разрушалась письмами сестры. Вспомнилъ онъ недоврчивое нетерпніе, съ которымъ онъ читалъ самыя раннія изъ этихъ посланій. Такъ Мари полагаетъ, что онъ ошибается!.. ‘Изабелла Брэдертонъ еще будетъ актрисой’, ‘въ ней’ все-таки проявляется геніальность, ‘она учится, растетъ, развивается ежедневно’. Вздоръ! Онъ оказался въ состояніи отдлить критическую оцнку актрисы отъ личнаго поклоненія передъ женщиной, но голова Мари очевидно закружилась, была введена въ обманъ сердцемъ. Потомъ, мало-по-малу, недовріе его пошатнулось, точка зрнія измнилась. Вмсто раздраженія противъ Мари за ея снисходительную оцнку, то, что онъ злобно чувствовалъ въ теченіе многихъ дней, была ревность къ Полю де-Шатовьё, ревность къ ‘возможностямъ’, ему представившимся, къ его вліянію на эту чуткую, нжную натуру, къ его сношеніямъ съ нею. Вдь надежда руководить ея молодымъ несформировавшимся еще умомъ, направлять его тоже грезилась ему въ будущемъ. Онъ сдлалъ кое-что въ этомъ отношеніи, онъ какъ-бы дотронулся до той пружины, которая выпустила на волю новый, неожиданный запасъ силъ. Но, если онъ и насаждалъ, другіе поливали, другіе и пожнутъ. Во время этого важнаго кризиса въ ея судьб онъ былъ для нея ничмъ. Иные голоса, иныя руки направляли и поддерживали ее. Ласковыя, признательныя слова, которыя она велла передать ему, были только уколомъ и терзаніемъ, казались ему лишь дружескимъ общимъ мстомъ. Въ сущности, жизнь ея вышла изъ его кругозора, ея натура расцвла и достигла новаго совершенства, а его тамъ не было, чтобъ видть это и помочь. Никогда не поставитъ она его въ связь съ тми вліяніями, которыя преобразовали для нея жизнь и, по всему вроятію, безповоротно измнятъ весь строй ея будущаго. Однажды онъ оскорбилъ и испугалъ ее, и въ то время отчаивался когда-либо сгладить произведенное на нее впечатлніе, но теперь онъ чувствовалъ не жгучую тревогу, не страхъ относительно того оборота, который примутъ обстоятельства, а опредленное, тупое сознаніе разъединенія. Жизнь, нкогда близкая ему, теперь разлучена съ нимъ на-вки, пути ихъ разошлись, и никакая милостивая судьба уже не соединитъ ихъ боле.

И къ концу этого сиротливаго ожиданія, отношеніе его къ вопросу совершенно измнилось. Какъ ни могущественно было въ его жизни это предвкушеніе неудачи миссъ Брэдертонъ, теперь Кендалю стало ясно, что оно не было и вполовину такъ реально и сильно, какъ новое, странное предчувствіе ея успха. Мари наврно права. Онъ былъ просто слпымъ, мелочнымъ педантомъ, судившимъ объ Изабелл на основаніи принциповъ и критерія, не принимавшаго въ разсчетъ природной энергіи, естественной мощи и роста такой индивидуальности, какъ ея. Чмъ больше сомнвался онъ прежде, тмъ больше теперь врилъ. Да, она будетъ великой актрисой, она проложитъ себ путь въ тотъ умственный градъ, который и онъ избралъ для себя, она сдлается причастной обширному міровому запасу знанія. Если только ея физическія силы выдержатъ требованія, предъявляемыя къ нимъ теперь, она станетъ въ ряды тхъ немногочисленныхъ истолкователей и служителей идей, которые оживляютъ и поддерживаютъ умственную жизнь общества. Неужели онъ такъ погрязъ въ свои эгоистическія стремленія, что не можетъ этому радоваться?

О, да вдь она женщина, она прекрасна, и онъ любитъ ее! Что-бы онъ ни длалъ, вс идеальныя и безличныя соображенія отпадали отъ него. День за днемъ онъ все лучше понималъ свое сердце, изо дня въ день философъ слаблъ въ немъ, а запросы человка раздавались все громче. Дв фигуры, практически-реальныя, постоянно стояли передъ нимъ. Видлъ онъ великую актрису, охваченную волненіями самой возбужденной жизни, силы зрютъ изъ году въ годъ, слава все растетъ и расширяется. А рядомъ съ этимъ блестящимъ видніемъ представлялся ему онъ самъ, спокойный литераторъ, съ восторгами юности позади и невозмутимостью средняго восраста впереди себя. Какая-же связь возможна между ними!

Письмо Уоллэса еще боле уяснило ему исходъ этого конфликта, или врне, оно побудило Кендаля заключить съ самимъ собою фаталистическій договоръ. Онъ усталъ бороться, и ему казалось, что слдуетъ такъ или иначе вырваться изъ тисковъ, въ которые попала его жизнь. Какъ нибудь, да долженъ онъ притупить горькое сознаніе утраты, хотя-бы только отдаливъ минуту послдняго отреченія. Онъ снова примется за работу и постарается не чувствовать къ ней отвращенія. Это его единственное прибжище, и онъ долженъ цпляться за него, словно отъ этого зависитъ спасеніе жизни. А ее онъ не увидитъ до вечера перваго представленія Эльвиры. Она будетъ въ Лондон черезъ мсяцъ, только онъ позаботится о томъ, чтобъ не попадаться ей нигд. Не заглянетъ онъ въ эти чудные глаза, не коснется до ручки, пока не свершится его судьба, съ участью Эльвиры связалъ онъ и свою. Ршеніе это доставило ему странное успокоеніе, и онъ вернулся къ своимъ бумагамъ и книгамъ, точно человкъ, вырвавшійся изъ когтей смертельнаго физическаго недуга и достигшій періода сравнительнаго облегченія и покоя.

ГЛАВА VIII.

Сырой ноябрьскій вечеръ. Мелкій безпрерывный дождь орошаетъ улицы Лондона, не мшая однако ихъ оживленію или ночному блеску столицы, такъ какъ яркій свтъ газовыхъ фонарей отражается въ безчисленныхъ лужахъ и каждый лучъ словно переламывается въ дождевыхъ капляхъ сотнею сверкающихъ искръ. Это тотъ часъ, когда все общество, которымъ можетъ осенью похвалиться Лондонъ, находится на улиц, спша обдать или повеселиться, и когда, стекаясь различными путями къ западу, потокъ желающихъ обдать встрчается на главныхъ улицахъ съ несущимся на востокъ потокомъ театраловъ.

Въ особенности тсно было на западномъ конц улицы Д., а также и при възд въ отдляющійся отъ нея къ сверу узкій переулокъ, гд стояло новое, простое съ виду зданіе Калліопы. Передъ театромъ была сплошная масса каретъ и людей, удерживаемыхъ въ порядк лишь благодаря зоркой бдительности полиціи и двигавшихся взадъ и впередъ съ быстротою калейдоскопа. Вереница каретъ казалась безконечною, и посл того какъ высадившіеся изъ нихъ успвали протолкаться сквозь промокшую любопытную и добродушную уличную толпу, имъ приходилось подвергнуться боле тяжелой борьб съ нарядною публикой внутри зданія, всходившею по двойной лстниц вновь отдланнаго театра. Въ воздух стоялъ гулъ голосовъ, вс имли однородный, чисто семейный видъ, точно общество одного лондонскаго салона стеклось сюда. Казалось, будто вс знаютъ другъ друга, были тутъ политическіе дятели и артисты, извстные и безвстные авторы книгъ, красивыя умныя женщины и знатныя дамы и наконецъ тотъ значительный контингентъ преданныхъ искусству, сравнительно безъимянныхъ, личностей, на которыхъ въ вечеръ сколько-нибудь выдающагося перваго представленія успшный антрепренеръ привыкъ разсчитывать.

Сегодня первое представленіе исключительно интересное. Состязаніе изъ-за билетовъ было такое яростное, что многіе изъ присутствующихъ имли столь-же смутное и неопредленное понятіе о томъ, какимъ образомъ они очутились въ привиллегированной толп, изливавшейся въ Калліопу, какое во время уличной паники человкъ иметъ о тхъ хитростяхъ, съ помощью которыхъ онъ одоллъ преграду, ниспровергшую сосда. Первое появленіе миссъ Брэдертонъ въ Эльвир было въ теченіе многихъ недль предметомъ разговора въ гораздо большемъ числ лондонскихъ кружковъ, чмъ т, что обыкновенно интересуются театральнымъ дломъ. Нкоторые изъ нихъ, до извстной степени входившіе въ районъ литературы и искусства, могли сообщить опредленныя причины всеобщаго интереса. Пьеса, утверждали представители этихъ кружковъ, необыкновенно хорошая, въ теченіе репетицій разнеслась молва, что игра миссъ Брэдертонъ будетъ большимъ сюрпризомъ для публики. Нсколько дальше отъ интеллигентныхъ центровъ знали только, что знаменитая красавица вернулась на мсто своихъ прежнихъ тріумфовъ, и что теперь, какъ и въ разгаръ сезона, первымъ параграфомъ соціальнаго кодекса законовъ было видть миссъ Брэдертонъ въ театр, а во вторыхъ, познакомиться съ ней въ обществ, если можно, прямыми путями, а то и кривыми.

Было безъ четверти восемь. Оркестръ занялъ свое мсто, почти вся публика была уже въ сбор. Въ одной изъ ложъ сидло три человка, они явились рано и въ теченіе нкотораго времени изучали въ бинокль потокъ, изливавшійся въ театръ. Это были Юстесъ Кендаль, его сестра, m-me де-Шатовье, и ея мужъ. Они спеціально пріхали ради этого изъ Парижа, и m-me де-Шатовье, чьи голубовато-срые глаза сверкали ожиданіемъ, а мелкія, нжныя черты были полны интереса и оживленія, ожидала поднятія тяжелаго бархатнаго занавса съ такой горячностью, которая заслуживала ей по временамъ насмшки со стороны мужа, въ сущности немного мене взволнованнаго, чмъ она сама. Всего только три недли, какъ они разстались съ Изабеллою въ Париж, и въ этотъ вечеръ они чувствовали нчто, похожее на тревогу и отвтственность родителей, когда они отдаютъ на судъ общества дтище, на которое положили вс свои силы.

Что касается Юстеса, онъ тоже пріхалъ въ Лондонъ лишь въ этотъ день. Онъ сдлалъ продолжительный, обязательный визитъ какимъ-то престарлымъ родственникамъ на свер Англіи и, сообразно съ прихотью, овладвшею имъ въ Surrey, такъ продлилъ это посщеніе, что пропустилъ вс приготовленія къ Эльвир и появился на арен только тогда, когда настала ршительная минута. Миссъ Брэдертонъ сама прислала ему радушную пригласительную записку, съ контрамаркой для перваго представленія и просьбою явиться ‘и судить обо мн такъ благосклонно, какъ только дозволитъ вамъ истина’. Онъ отвтилъ на это, что, во что бы то ни стало, будетъ на своемъ мст въ Калліоп вечеромъ 20 ноября.

И вотъ онъ тутъ, и лицо его выражаетъ какъ разъ тотъ-же интересъ и то же ожиданіе, какъ и лица всхъ остальныхъ. А между тмъ въ глубин души Кендаль сознавалъ, что изъ всхъ человческихъ существъ, наполнявшихъ обширный театръ, для него одного опытъ этого вечера иметъ такое важное и глубокое значеніе, что жизнь по ту сторону этого рубежа на-вки получитъ неизгладимый отпечатокъ. Тяжко было ему, что сестра даже не подозрвала его чувствъ, ему было-бы утшительно, если бы она о нихъ знала, но сказать казалось ему невозможнымъ.

— Вотъ Стюарты, — шепнулъ онъ, наклоняясь къ ней, когда грянулъ оркестръ.— Они въ лож налво отъ насъ. Думаю, что Форбсъ присоединится къ нимъ, когда начнется представленіе. Говорятъ, онъ работалъ какъ лошадь за постановкой пьесы. По слухамъ, вс детали безукоризненны съ артистической и исторической стороны, а время подготовки было короткое. Зачмъ отказалась она начать сезонъ съ ‘Блой дамы’, чтобъ имть большій срокъ передъ собой?

— Не могу ничего сказать объ этомъ, кром того, что она чувствовала непреодолимое отвращеніе къ этой пьес. Думаю, что воспоминанія, связанныя съ ней, такъ тяжелы, что миссъ Брэдертонъ сочла-бы за дурное предзнаменованіе открыть ею новый сезонъ.

— Благоразумно-ли она поступила?

— Полагаю, что она сдлала хорошо, сообразившись въ этомъ случа съ своимъ желаніемъ, а у нея самой времени было достаточно. Она работала надъ Эльвирой пока была съ нами, да и у молодого Гартинга было, по моему, достаточно указаній на счетъ роли. Нкоторыя изъ второстепенныхъ ролей пойдутъ, пожалуй, сегодня нсколько шероховато, но все это скоро сгладится.

— Бдный Уоллэсъ!— вздохнулъ Кендаль.— Онъ напрасно желаетъ, чтобъ все уже было за спиною. Никогда еще не видывалъ я театра, такъ переполненнаго рецензентами.

— Вотъ онъ!— воскликнула m-me де-Шатовье, обнаруживъ подавляемое ею волненіе легкой нервной дрожью.— Какъ поживаете, мистеръ Уоллэсъ? Какъ идутъ дла?

Бдный Уоллэсъ упалъ на кресло. Онъ казался настоящимъ воплощеніемъ страданія, на сколько лицо его, созданное природою въ одну изъ ея самыхъ веселыхъ минутъ, способно было выражать тревогу.

— Не имю объ этомъ никакого понятія, дорогая m-me де-Шатовье! Миссъ Брэдертонъ чистый ангелъ, а безъ Форбса у насъ уже сто разъ опустились-бы руки, вотъ все, что я могу вамъ сказать! Что касается остальныхъ актеровъ, думаю, что они справятся какъ-нибудь съ ролями, но въ настоящую минуту я чувствую себя точно человкъ, стоящій у подножія вислицы. А вотъ и звонокъ! Теперь — была не была!

Конспектъ для Эльвиры былъ найденъ въ бумагахъ молодого, бднаго итальянца, умершаго почти отъ истощенія на своемъ римскомъ чердак, въ плодовитую пору, послдовавшую за 1830 годомъ, когда поэты попадались на каждомъ шагу и романтическія страсти были въ полномъ разгар. Набросокъ пьесы появился въ книжк, напечатанной частнымъ образомъ и случайно найденной Эдуардомъ Уоллэсомъ на парижской набережной. Онъ прочелъ ее въ досужую минуту на желзной дорог, оцнилъ скрытые въ конспект задатки и тотчасъ заслъ за работу, чтобъ превратить его въ пьесу. Но, развивая его, Уоллэсъ тщательно сохранялъ характеръ первоначальнаго замысла. Онъ всецло принадлежалъ романтической пор, и разработка темы представляла весьма мало того разнообразія, котораго привыкли ожидать современные зрители. Быстро, почти не переводя духъ, авторъ разсказывалъ исторію любви, ревности, отчаянія и смерти, и разсказъ не прерывался никакими легкими эпизодами. Молодой итальянецъ и его англійскій товарищъ одинаково полагались на трагическую силу ситуаціи и универсальность мотивовъ, затронутыхъ ею. Стиль напоминалъ Альфреда де-Виньи или школу Виктора Гюго. Въ самомъ дл, это было скоре драматической любовной поэмой, чмъ пьесой въ современномъ смысл слова, и весь успхъ ея исключительно завислъ отъ двухъ ролей, Мація и Эльвиры.

Задумывая характеръ Мація, итальянецъ восцользовался традиціоннымъ испанскимъ типомъ, имющимъ историческіе источники и вдохновлявшимъ немало испанскихъ поэтовъ, начиная съ пятнадцатаго столтія. Мацій — рыцарь, поэтъ и влюбленный, его любовь нчто врод южнаго сумасшествія, заставляющаго глохнуть вс остальныя чувства, и трагическая кончина Мація — единственное естественное завершеніе столь порывистой и страстной жизни. Дочь Нуньо Фернандеца, Эльвира, въ которую влюбленъ Мацій, воплощенная кротость и добродтель вплоть до той минуты, когда злой рокъ научаетъ ее, что мужчины коварны, а свтъ жестокъ. Любовь ея протекала счастливо и ровно, пока цлый рядъ событій не поставилъ ее въ антагонизмъ съ противоположными интересами двухъ лицъ, ея отца и Фернана Переца, фаворита и орудія могущественнаго герцога Виллена. Честолюбіе и эгоистическія страсти этихъ двухъ людей соединились противъ нея. Перецъ хочетъ на ней жениться, отецъ желаетъ ниспровергнуть Мація, мшающаго его собственному политическому повышенію. Интрига, затянная обоими, вполн удалась. Мацій изгнанъ, Эльвира, вынужденная поврить, что ее покинули и предали, вовлечена ръ бракъ съ Перецомъ, наполовину силою, наполовину обманомъ, и когда, преодолвъ сотню препятствій, Мацій возвращается, чтобъ требовать ея руки, онъ встрчаетъ свадебное шествіе, уже направляющееся ко дворцу герцога.

Конецъ пьесы изображаетъ, понятно, борьбу, завязавшуюся такимъ образомъ между двумя силами. По плану и механизму сюжетъ былъ самаго обыкновеннаго романтическаго типа, не лучше и не хуже сотни другихъ, наполняющихъ литературные архивы первой половины ныншняго столтія. Требовалось все, что могла сдлать хорошая обработка, чтобъ поднять пьесу надъ уровнемъ заурядной мелодрамы и превратить ее въ трагедію. Судьба оказалась къ ней милостива, уже въ итальянскомъ наброск тема была обработана тонко и съ истиннымъ трагизмомъ, а Эдуардъ Уоллэсъ примнилъ къ своей задач вс силы критическаго и правильно развитого ума. Трудно было ожидать, что сюжетъ привлечетъ его, но, разъ принявшись за работу, Уоллэсъ трудился съ энтузіазмомъ.

Когда взвился занавсъ, передъ зрителями предстала большая зала герцогскаго дворца. Все, что могло сдлать антикварное знаніе, было примнено къ обстановк. Тонкая облицовка стнъ и пола, кожаные обои, ковры, рзьба по дереву, мдныя украшенія, все, что составляло принадлежность испанскаго дворца пятнадцатаго столтія, было скопировано съ расточительной пышностью, и въ теченіе первой сцены масса зрителей, переполнявшая театръ, длила свое вниманіе и рукоплесканія между красивою обстановкою и игрою двухъ сносныхъ актеровъ, изображавшихъ отца Эльвиры и соперника Мація, Фернана Переца.

Завязавъ интригу, которая должна была помшать любви Мація и Эльвиры, Фернанъ Перецъ только что поднялся съ мста, какъ вдругъ Уоллэсъ, слдившій за сценою съ смсью удовольствія и отчаянія, коснулся руки m-me де-Шатовье.

— Сейчасъ!..— сказалъ онъ. Она выйдетъ въ ту дверь, налво.

Замтивъ этотъ сигналъ, Кендаль приподнялся съ своего мста за сестрою и наклонился впередъ. Большая дверь въ конц дворца медленно отворилась и, проскользнувъ въ нее съ опущенной головою и стиснутыми руками, вышла Эльвира, сопровождаемая маленькой прислужницей, Беатрисой. Громъ рукоплесканій, привтствовавшій ея появленіе, заставилъ дрогнуть пульсъ самыхъ старыхъ habitus театра. На глазахъ m-me де-Шатовье навернулись слезы, она взглянула на брата.

— Что за сцена!— сказала она.— Это выше силъ человка! Ей это не перенести! Я желала-бы, чтобы ей дали продолжать!

Кендаль ничего не отвчалъ, душа его свтилась въ глазахъ, онъ не сознавалъ ничего, кром присутствія одного лица. Она тутъ, въ нсколькихъ шагахъ отъ него, во всемъ могуществ своей красоты и славы, окруженная всмъ романтизмомъ, какой можетъ придать извстная ситуація и, если врить хоть половин того, что онъ слышалъ, готовая стяжать великій артистическій и не мене великій личный тріумфъ. Если-бъ онъ чувствовалъ къ ней лишь то, что испытывала вся публика, и тогда это было-бы ощущеніемъ изъ ряду вонъ. Теперь же, что это за мучительное, нестерпимое влеченіе, что за предчувствіе разлуки, что за неосуществимая потребность ее видть! Ея ли это голосъ? Онъ уже раньше слышалъ въ немъ эту ноту отчаянія! Тогда деревья склонялись надъ ними, іюньское тепло было разлито въ воздух. Блая, простиравшаяся впередъ ручка лежала когда-то въ его рук, съ страстной тревогой глядли въ его глаза эти глазки. Ахъ, все это миновало на вкъ! Ничто не вернетъ боле этого краткаго мига живого общенія съ нею. Въ самомъ глубокомъ смысл слова, она — на сцен, а онъ — среди зрителей. До конца его дней срая жизнь его будетъ только слдить за ея жизнью, или, пожалуй, она скоро ускользнетъ отъ него совершенно, такъ какъ немного погодя Эльвира исчезнетъ съ глазъ той многочисленной публики, которая жадно упивается теперь каждымъ ея движеніемъ.

Мало-по-малу, почти противъ воли, онъ былъ отвлеченъ отъ сознанія своего личнаго страданія общимъ потокомъ чувствъ, волновавшихъ окружавшую его толпу, и вскор надъ нимъ уже властвовали соображенія совершенно иного рода. Неужели это та актриса, за которою онъ шесть мсяцевъ тому назадъ слдилъ съ такимъ критическимъ негодованіемъ? Неужели передъ нимъ та полуобразованная двушка, которую онъ помнилъ, когда она бралась за вполн неосуществимыя для нея задачи?

Ему казалось невозможнымъ, чтобы этотъ живой, артистическій умъ, это нервное пониманіе того, что отъ нея требовалось, и способность осуществлять эти требованія развились въ той самой Изабелл Брэдертонъ, первоначальный образъ которой такъ ясно запечатллся въ его представленіи. И, однако, опытный глазъ его скоро научился слдить по сотн мелкихъ признаковъ за прошлой исторіей этого превращенія. Видлъ онъ, какъ и гд она работала, вліянія, отразившіяся на ней, были ему знакомы они участвовали и въ его собственномъ развитіи и, какъ онъ хорошо зналъ, составляли принадлежность лучшей школы драматическаго искусства во всей Европ, той школы, гд изъ поколнія въ поколніе не умираютъ слава и превосходство французской драмы. Постепенно оцнивалъ онъ все, что сдлала миссъ Брэдертонъ, видлъ онъ также и то, что ей еще оставалось сдлать. Весною она была актрисой безъ будущаго, осужденная безпощадной логикой фактовъ слдить за тмъ, какъ съ первымъ увяданіемъ красоты отлетитъ отъ нея слава. Теперь она еще только сдлала шагъ къ настоящей цли, однако уже вступила на широкую дорогу, Кендаль видлъ вдали высшую точку артистическаго успха, если только у нея хватитъ силъ до нея добраться.

Приближался конецъ перваго акта, возвращаясь посл брачнаго обряда въ часовню дворца, Эльвира вступила въ залу рука объ руку съ мужемъ, сопровождаемая гостями. Она видитъ Мація, блднаго, шатающагося подъ тяжестью невроятнаго извстія, только что сообщеннаго ему герцогомъ, она отталкиваетъ ненавистную руку, державшую ее, и съ крикомъ, полнымъ необузданнаго страшнаго отчаянія молодости, бросается къ ногамъ милаго.

Когда опустился занавсъ, Эдуарду Уоллэсу оставалось мало сомнній въ успх пьесы, если онъ вообще чувствовалъ ихъ раньше. Лишь только замеръ послдній вызовъ, онъ бросился за кулисы, а въ его отсутствіи ложа наполнилась вереницей знакомыхъ и постояннымъ шопотомъ поздравленій, казавшихся слуху m-me де-Шатовье музыкой и на время заглушившихъ въ сердц Кендаля волненіе и тоску.

— Никогда еще вакаціонное время не было употреблено съ такой пользой, говорилъ m-me де-Шатовье какой-то сдовласый драматическій критикъ, умное, добродушное лицо котораго было знакомо Лондону за послднія двадцать лтъ.— Какія чары коснулись красавицы, m-me де-Шатовье?— продолжалъ онъ. Прошлою весною мы вс чувствовали, что по крайней мр хоть одна изъ фей не присутствовала при ея крещеніи, теперь-же кажется, что и эта волшебница раскаялась и вручила ей вмст съ остальными и свой даръ. Да, да! я всегда чувствовалъ, что въ основ этой натуры есть что-то, способное расцвсть. Многіе изъ боле молодыхъ критиковъ и слышать объ этомъ не хотли. Вс единодушно утверждали, что успхъ кончится съ первой свжестью красоты. А теперь англійская сцена обладаетъ, наконецъ, великой актрисой.

Улыбка и отвтъ m-me де-Шатовье были прерваны возвращеніемъ Уоллэса, и гулъ поздравленія раздался съ новой силой.

— Какъ она себя чувствуетъ?— спросила m-me де-Шатовье. Устала?

— Нисколько! Но, понятно, все напряженіе еще впереди. Пріемъ, сдланный ей, изумителенъ, онъ боле энервируетъ, чмъ сама игра. Видъ Форбса, слдящаго изъ-за кулисъ, самъ по себ цлая драма.

Черезъ мгновенье гулъ затихъ, и безмолвіе воцарилось въ театр.

Во второмъ дйствіи центральною фигурою былъ Мацій. Въ большой сцен объясненія между нимъ и Эльвирой, когда онъ ворвался къ ней въ комнату, бшеные ревнивые сарказмы, прерываемые вспышками прежняго, полнаго доврія, прежняго нжнаго культа, были хорошо задуманы авторомъ и хорошо переданы даровитымъ молодымъ актеромъ, котораго самъ Уоллэсъ выбралъ для этой роли. Ошеломленная презрніемъ и отчаяніемъ своего возлюбленнаго, сознавъ предательство, ихъ разлучившее, Эльвира тмъ не мене преисполнена слпой ршимости остаться до конца врной роли, ею на себя принятой, спасти отъ позора свое и отцовское имя и поставить между собою и Маціемъ непреодолимую преграду ея брачныхъ обтовъ. Внезапно ихъ прерываютъ герцогъ и Фернанъ Перецъ. Эльвира бросается между мужемъ и любовникомъ, выхватываетъ у Мація мечъ и передаетъ его герцогу. Посл бурной сцены, Мація арестуютъ и уводятъ. Съ горькимъ презрніемъ отталкиваетъ онъ вс попытки Эльвиры спасти его, и, освободившись отъ нея, предсказываетъ, что во всхъ ея будущихъ радостяхъ, во всхъ случайностяхъ ея брачной жизни призракъ его убитой любви будетъ вставать передъ ней и ‘каждое эхо, каждый втерокъ повторять роковое имя Мація’.

Во все продолженіе этой трудной сцены Кендаль съ какимъ-то недоврчивымъ изумленіемъ замчалъ, что Изабелла ни разу не растерялась, что каждый жестъ былъ вренъ, каждое слово произнесено мтко. Изумительная грація, чудная красота ея, все это казалось второстепеннымъ, почти забывалось передъ проявленіемъ высшей человческой страсти, говорившей въ ней. Въ минуту сильнйшаго отчаянія, еще находясь наедин съ своей милой, Мацій бросилъ ей свой мечъ и объявилъ, что пойдетъ искать смерти безоружный, беззащитный. Потомъ, когда онъ заслышалъ приближеніе соперника, въ Маці пробуждается инстинктъ воина, онъ требуетъ свой мечъ, Эльвира отказываетъ ему, и онъ съ угрозою длаетъ шагъ въ ея сторону.

Мацій. Мой мечъ, Эльвира!

Эльвира. Никогда!

Беатриче. Увы! Они тутъ! Уже поздно!

Эльвира. Иди! Ничья кровь не прольется ради меня. Не подходи! Не то я вонжу мечъ вотъ въ эту грудь!

Вся страстная энергія женщины, любящей и поставленной въ безвыходное положеніе, выразилась въ поз Эльвиры, когда она отталкивала Мація, но никакого слда ея минутнаго героизма уже не оставалось въ ея отчаянномъ, послднемъ призыв къ нему, когда его уводила стража. Слабая, шатающаяся, содрагаясь отъ каждаго суроваго его слова, точно отъ удара, она послдовала за нимъ до двери, и такой искренній, трогательный паосъ былъ въ ея напряженномъ взор и протянутыхъ, словно ищущихъ чего-то рукахъ, пока она слдила за его удаленіемъ, что зрители были очарованы и занавсъ опустился среди полнаго безмолвія, еще больше оттнившаго гулъ, который поднялся почти немедленно вслдъ за тмъ.

Но величайшимъ торжествомъ былъ третій актъ. Начинался онъ сценой между Эльвирой и ея мужемъ, съ смиреніемъ и безнадежностью истиннаго горя молила она его позволить ей удалиться отъ міра и скрыть отъ всхъ красоту, уже надлавшую столько зла. Онъ, въ которомъ ревность успла пустить глубокіе корни, отказываетъ ей съ упреками и оскорбленіями, и въ самый разгаръ страстной реакціи, пробудившейся въ ней противъ его тираніи, она узнаетъ отъ Беатриче, что Фернанъ, желая избгнуть дуэли съ Маціемъ, на которую герцогъ, согласно рыцарскому обычаю, долженъ былъ дать разршеніе, придумалъ умертвить соперника въ тюрьм. Понятно, что Эльвира хочетъ употребить вс усилія для спасенія своего возлюбленнаго. Она подкупаетъ стражу, отряжаетъ Беатриче, чтобъ донести герцогу о вроломств мужа, и наконецъ сама проникаетъ въ тюрьму Мація, чтобъ предупредить его о грозившей ему участи и уговорить его бжать.

Полонъ драматизма былъ тотъ моментъ, когда мракъ тюрьмы Мація впервые озарился свтомъ ручной лампы, обнаруживая передъ взорами заинтересованныхъ зрителей образъ Эльвиры, стоявшей на порог, вглядываясь въ темноту изъ-подъ заслонявшей глаза руки. Въ послдовавшей за этимъ любовной сцен первое впечатлніе все усиливалось посл каждаго слова и движенія, благодаря геніальности актрисы. Эльвира застаетъ Мація, спокойно и даже весело ожидающаго утра. Честь его удовлетворена, передъ нимъ смерть и борьба, и гордый кастильянецъ испытываетъ что-то врод покоя. Видъ блдной красоты Эльвиры, мысль о тхъ опасностяхъ, которымъ она подвергалась, проникая къ нему, внезапно измняютъ его чувства къ ней, пробуждаютъ въ немъ страстную потребность примиренія, онъ снова у ея ногъ, онъ чувствуетъ, что она ему врна, что она принадлежитъ ему. Обезумвъ отъ страха, она не можетъ никакими усиліями умрить его восторженной радости или пробудить въ немъ сознаніе необходимости бжать. Кончается тмъ, что онъ даже сердится на нее за ея страхъ, за ея мольбы забыть ее и спастись.

‘Боже мой! говоритъ онъ, съ отчаяніемъ отворачиваясь отъ нея, не любовь, а только состраданіе привело ее сюда!’ Тогда, совершенно подавленная страшной минутой, она не въ силахъ доле таить своей любви, она видитъ въ откровенномъ признаніи своихъ чувствъ единственную надежду примирить его съ жизнью и убдить его заботиться о личной безопасности.

Эльвира. Смотри, Мацій, каждая изъ этихъ слезъ — твоя, пролитая за тебя! О, если для смягченія твоей гордой воли, эта несчастная женщина должна раскрыть передъ тобой свое слабое сердце, сказать, что живетъ лишь твоей жизнью и умретъ твоей смертью, эти губы найдутъ силу даже для такого жалкаго признанія. Увы! щеки эти такъ поблднли отъ слезъ, что не могутъ больше покрываться румянцемъ.

Для нея это искреннее признаніе было единственнымъ средствомъ заставить его поврить грозящей ему опасности и убдить его бжать, въ немъ же оно пробудило такую радость, которая отогнала всякую мысль о личномъ риск и сдлала разлуку съ нею для него хуже смерти. Когда она приказала ему спасаться, онъ отвтилъ лишь однимъ словомъ: пойдемъ! и не раньше, чмъ она общала проводить его до городскихъ воротъ и послдовать за нимъ немного погодя, согласился онъ сдлать шагъ къ свобод. А потомъ, когда милая рука ея готова была открыть передъ нимъ двери тюрьмы, уже оказалось поздно. Фернанъ и его убійцы тутъ, лстница оцплена, бгство невозможно. Въ эти послднія мгновенія, когда запертая на замокъ дверь еще отдляла ихъ отъ ожидавшей ихъ смерти, настроеніе Эльвиры было полно ужаса и отчаянія, не за себя, а за него, между тмъ какъ онъ, вознесясь надъ всякимъ страхомъ, поддерживалъ и успокоивалъ ее.

Мацій. Не думай боле о мір, погубившемъ насъ. Ничмъ, ничмъ не обязаны мы ему! Узы, связывавшія насъ съ нимъ, порваны на вки. Смерть у порога, мы уже умерли! Пойдемъ, скрась смерть! Скажи, что ты любишь меня, будешь любить до конца.

Потомъ, отстранивъ ее отъ себя, онъ идетъ на встрчу врагамъ. За дверями раздается шумъ, Мацій возвращается, раненый на смерть и преслдуемый Фернаномъ и его приспшниками. Мацій падаетъ, Эльвира защищаетъ его противъ мужа съ такимъ страшнымъ видомъ и взглядомъ, что и онъ, и убійцы отступаютъ передъ нею, точно передъ грознымъ духомъ смерти. Тогда, наклонясь надъ Маціемъ, она выхватываетъ кинжалъ изъ рукъ умирающаго и произноситъ голосомъ, въ который Изабелла вложила цлую бездну нжности и жалости: ‘Остается лишь одно средство, милый! Твоя нарченная жена спасаетъ тебя и себя вотъ такъ!’

И, среди мертвой тишины, вдругъ наставшей, пронесся въ воздух ея послдній шопотъ, въ ту самую минуту какъ вооруженная шайка окружила ее, держа въ рукахъ свточи: ‘Смотри, Мацій, какъ сверкаютъ факелы. Принесите еще, еще! Освтите наше брачное празднество’.

——

— Юстесъ, Юстесъ, ее отпустили наконецъ на волю!— раздался голосъ m-me де-Шатовье.— Бдное дитя! Какъ будетъ она выносить это ежедневно! Слышишь ты меня, Юстесъ! Пойдемъ теперь къ ней, да поскоре, прежде чмъ ее совсмъ окружатъ. Я не желаю у нея оставаться долго, только хочу видть ее, да и Поль наврное тоже. А! мистеръ Уоллэсъ уже ушелъ, но онъ объяснилъ мн, какъ пройти. Сюда!

И смахнувъ одной рукой слезы съ глазъ, а другой взявъ Кендаля подъ руку, m-me де-Шатовье повлекла его по узкимъ переходамъ къ двери, ведущей на сцену. М-r де-Шатовье слдовалъ за ними, его живое, чисто французское лицо выражало спокойное, но глубокое удовольствіе.

Что касается Кендаля, вс его чувства жадно старались закрпить въ памяти впечатлнія, вынесенныя въ теченіе послдняго получаса. Блая, закутанная фигура въ дверяхъ башни, слабый свтъ лампы, падавшій на наклоненную головку и поднятую вверхъ руку, слова беззавтной страсти, словно лившіяся прямо изъ глубины сердца, преисполненнаго любви, величавая энергія, съ которою она въ послдній разъ вызывала на бой судьбу и обстоятельства, глухой трепетъ предсмертнаго призыва, сила актрисы и индивидуальность женщины — вс эти разнообразныя впечатлнія боролись въ немъ, пока онъ торопливо шелъ, ведя подъ руку Мари. А за маленькой дверью, выходящей на сцену, воздухъ казался еще боле насыщеннымъ возбужденіемъ, чмъ въ зрительной зал. Когда Кендаль появился съ сестрою, вниманіе его было невольно приковано небольшой группой лицъ, уже толпившихся вокругъ Изабеллы, взоръ его скользнулъ по нимъ и онъ съ новымъ содроганіемъ созналъ великую перемну, уже совершившуюся. Для всхъ, наиболе видныхъ особъ этой группы миссъ Брэдертонъ полгода тому назадъ была лишь невжественной провинціалкой-красавицей, способной свести съума общество,— вотъ и все. Присутствіе ихъ около нея въ настоящую минуту, поклоненіе ихъ, волненіе, замтное повсюду, доказывали, что все измнилось, что она перешагнула черезъ преграду, нкогда отдлявшую ее отъ міра знанія и мысли, и вступила въ тотъ кругъ, который при всей неясности его контуровъ составляетъ однако жизненный центръ, во вс времена и во всякомъ обществ, такъ какъ съ большимъ или меньшимъ блескомъ, съ большей или меньшей силою, въ этомъ кругу воплощается вся умственная жизнь цлаго поколнія.

Лишь одно осталось безъ измненія: нжность и порывистость этой богато одаренной женской натуры. Увидавъ m-me де-Шатовье, Изабелла вскрикнула, побжала ей на встрчу, обняла ее и поцловала, почти такъ могла бы привтствовать свою мать нжная дочь. Потомъ, все еще держа за руку m-me де-Шатовье, она протянула другую руку Полю, спрашивая его, сколько недостатковъ онъ уже подмтилъ въ ней и когда начнетъ ее бранить. Каждый жестъ былъ полонъ молодости и счастья, и заразительность его была неотразима. Миссъ Брэдертонъ сняла головной уборъ, который былъ на ней въ послднемъ дйствіи, нжный колоритъ ея волосъ и шеи отдлялся отъ роскошнаго, затканнаго золотомъ свадебнаго платья, и вся она напоминала своей воздушной красотой фантастическій цвтокъ.

Какъ ни оживленно разговаривали вокругъ нея, Кендаль замтилъ однако, что вс сознавали ея близость, вс слдили за шелестомъ ея одежды, за оттнками голоса, выражавшаго то радость, то внезапное волненіе.

— О! мистеръ Кендаль!— сказала она, снова обращаясь къ нему посл перваго обмна привтствій (ужъ не магнетизмъ-ли его взора опять привлекъ на него ея глаза?) — если-бъ вы только знали, чмъ была для меня ваша сестра? Сколькимъ я обязана и ей, и вамъ. Какъ мило съ вашей стороны, что вы пришли сегодня, я такъ огорчилась бы, если-бъ васъ не было!

Потомъ, ближе подойдя къ нему, она лукаво прошептала почти у самаго его уха:

— Простили вы меня?

— Простилъ-ли я васъ? За что?

— Да за то, что я все-таки завладла Эльвирой! Когда слухъ объ этомъ дошелъ до васъ, вы наврное сочли меня упрямымъ и неосторожнымъ человкомъ. Ахъ, я такъ трудилась надъ этой ролью, все время дрожа при мысли о васъ.

Какъ трудно было ему отвчать на эту дружескую откровеннность, эти веселыя товарищескія отношенія.

— Вы съиграли Эльвиру такъ, какъ я никогда не ожидалъ, чтобъ кто-либо съигралъ ее, отвтилъ Кендаль.— Я былъ слпъ съ начала до конца. Я льстилъ себя надеждою, что вы уже забыли мою педантическую выходку.

— Ршительныя минуты въ жизни не забываются!— съ внезапною серьезностью отвтила она.

За послдніе часы Кендалъ всми силами держалъ себя въ рукахъ, но когда она сказала это, стоя рядомъ съ нимъ, ему показалось, что онъ не въ состояніи долго сохранять самообладаніе. Чудные глаза ея были прямо устремлены на него, въ нихъ читалось волненіе. Нюнгэмская сцена, очевидно, была еще памятна ей, какъ и ему, но искренняя дружба, даже признательность свтились въ ея взор. Однако въ этой самой ясности и прямот взгляда онъ прочелъ свой приговоръ, и едва сознавая, что говоритъ, съ отчаяніемъ пробормоталъ:

— Мн и грустно, и пріятно, что вы объ этомъ такъ думаете. Ни минуты не переставалъ я ненавидть себя за тотъ день. Но вы дйствительно далеко ушли со времени ‘Блой дамы’. Никогда еще не видывалъ я, чтобъ кто-либо сдлалъ такъ много въ такое короткое время.

Она улыбнулась. Ужъ не дрогнули-ли ея губки? Похвалы его были, очевидно, очень пріятны ей, что-то странное и волнующее заключалось для нея въ искренности и дружественности его тона. Живой взглядъ ея снова встртился съ его взглядомъ, и въ теченіе одной безумной минуты онъ воображалъ, будто вки ея задрожали и опустились. Онъ пересталъ замчать толпу, вся душа его точно сосредоточилась на этомъ одномъ мгновеніи. Миссъ Брэдертонъ наврное должна чувствовать это, или же любовь поистин безсильна.

Но, нтъ! все это лишь самообольщеніе, Изабелла отошла отъ него, и совершенно разъединяющее ихъ настоящее опять вторглось между ними.

— Почти всмъ этимъ обязана я m-r де-Шатовье, горячо сказала она измнившимся голосомъ,— и вашей сестр также. Не навстите-ли вы меня какъ нибудь, чтобъ потолковать о Париж? Ахъ, меня ищутъ. Но прежде, чмъ я уйду, я должна познакомить васъ съ Маціемъ. Неправдали онъ былъ хорошъ? Мистеръ Уоллэсъ сдлалъ отличный выборъ. Вотъ Мацій, а эта хорошенькая брюнеточка — его жена.

Кендаль машинально послдовалъ за нею, и вскор уже говорилъ о пустякахъ съ Гартингомъ, который въ своемъ блестящемъ испанскомъ наряд принималъ изливавшіяся на него поздравленія съ милой смсью благовоспитанности и естественной гордости. Нсколько дале онъ наткнулся на Форбса и Стюартовъ. Миссисъ Стюартъ была такая же блестящая и свженькая, какъ всегда, и своей американской миловидностью и бойкостью рзко отдлялась отъ аристократической и благородной вншности m-me де-Шатовье.

— Ну, милый другъ мой,— началъ Форбсъ, завладвая Кендалемъ,— что подлываетъ скрывавшійся въ васъ демонъ критики? Нанесенъ ему ударъ или нтъ?

— Онъ почти при послднемъ издыханіи, — отвтилъ Кендаль съ блдной улыбкой, стараясь поддержать разговоръ, такъ какъ въ этомъ ему чудилось его единственное спасеніе.— Никогда этотъ демонъ не былъ такимъ зловреднымъ существомъ, какимъ онъ вамъ.казался, и миссъ Брэдертонъ вовсе не было трудно его убить. Декорація залы настоящій chef-d’oeuvre, Форбсъ! Какъ подвигаются при этомъ ваши картины?

— Я дотрогивался до кисти съ моего возвращенія изъ Швейцаріи только для того, чтобы рисовать вотъ это. Хлопотливая была это исторія! Отъ мысли о расходахъ волосы Уорреля посдли, тмъ не мене мы съ миссъ Брэдертонъ настояли на своемъ, и вышло отлично. Если она пожелаетъ, пьеса легко продержится на сцен цлый годъ.

Недалеко отъ нихъ стояли Уоррели. Кендалю показалось, что они мрачно глядятъ на этотъ натискъ лондонскаго міра, выхватывавшаго изъ ихъ рукъ племянницу и ставившаго ее въ такое высокое и независимое положеніе, какого они никогда для нея не чаяли. Ничто не могло быть, правда, миле ея обращенія съ ними, когда они встрчались, но ясно было, что теперь она уже боле не автоматъ, движущійся, куда они заблагоразсудятъ, а женщина и артистка, располагающая и собою, и своей участью. Кендаль заговорилъ объ этомъ съ миссисъ Стюартъ, столь же сообщительной и веселой, какъ всегда, и болтавшей съ нимъ до той минуты, когда онъ увидалъ, что миссъ Брэдертонъ, опиравшаяся на руку его сестры, длаетъ ему знаки.

— Знаете-ли, мистеръ Кендаль, — обратилась она къ нему, когда онъ приблизился,— вы непремнно должны увести m-me де-Шатовье изъ шума и давки. Нечего ей все только мн проповдывать! Уведите ее къ себ и покормите. Какъ мн хотлось-бы угостить васъ здсь, но съ такой толпой это совершенно невозможно!

— Изабелла, дорогая моя Изабелла, — воскликнула m-me де-Шатовье, удерживая ее,— не можете-ли и вы ускользнуть и предоставить Уоллэсу играть здсь роль хозяина? Не то отъ васъ къ завтрашнему дню ничего не останется.

— Сейчасъ, сейчасъ, только я чувствую, что сонъ для меня не существуетъ. Что-же касается васъ, вы должны удалиться непремнно. Увезите ее, мистеръ Кендаль! Смотрите, на что она похожа! Я предупрежу m-r де-Шатовье и пришлю его вслдъ за вами.

Взявъ шаль Мари съ руки Кендаля, она нжно закутала свою пріятельницу, улыбнулась, глядя ей прямо въ глаза, тихо прошептала: ‘покойной ночи, добрйшіе и лучшіе изъ моихъ друзей’! и братъ съ сестрою удалились, посл того, какъ Кендаль выпустилъ руку, которую Изабелла ласково протянула ему.

— Ты не сердишься, Юстесъ?— спросила m-me де-Шатовье, пока они шли по сцен.— Мн пора было идти, да и всмъ слдовало-бы разойтись. Только мн стыдно увлекать тебя отъ двоихъ друзей.

— Сержусь-ли я? Да я заказалъ для тебя дома ужинъ, а теперь какъ разъ полночь. Надюсь, что публика догадается наконецъ уйти. А теперь пойдемъ искать кэбъ!

Они высадились передъ входомъ въ Темпль-баръ, и пока они шли четвероугольнымъ дворомъ, подъ небомъ, все еще покрытомъ грозовыми тучами, m-me де-Шатовье сказала со вздохомъ брату:

— Да, это великое событіе! Я не помню ничего боле удачнаго или возбуждающаго. Но есть одна вещь, которая сдлала-бы меня гораздо счастливе, чмъ сотня Эльвиръ,— это видть Изабеллу женою любимаго ею человка.

Потомъ лицо ея озарилось улыбкой и она посмотрла на брата.

— Знаешь, Юстесъ, съ первыхъ-же твоихъ писемъ въ ма и вопреки всмъ твоимъ отрицаніямъ я сразу поршила, что ты очень увлекаешься ею. Помню, что я пресерьезно взвшивала про себя вс за и противъ.

Слова эти были сказаны шутливо, они такъ ясно обнаруживали увренность m-me де-Шатовье въ томъ, что она сдлала тогда преглупую ошибку, что Кендаль былъ задтъ за живое. Могла-ли Мари въ самомъ дл знать?.. Не были-ли его письма за послдніе три мсяца достаточно сбивчивы, чтобъ обмануть самые зоркіе глаза? А между тмъ ему совершенно несправедливо казалось, будто она должна была знать. Какой-то слпой протестъ раздавался въ немъ противъ недогадливости сестры.

Молчаніе длилось такъ долго, что m-me де-Шатовье встревожилась. Она пропустила свою руку подъ его и окликнула брата:

— Юстесъ!

Никакого отвта.

— Мои слова тебя разсердили, Юстесъ? Дай-же твоей старой сестр тоже помечтать.

Но онъ все еще не могъ говорить, а только по братски пожалъ ея руку. Они уже стояли у подножія лстницы, Кендаль пошелъ впередъ, m-me де Шатовье послдовала за нимъ, мучимая тревожными догадками. Когда они очутились въ комнат, онъ заботливо усадилъ сестру на кресло. у камина, подалъ ей сандвичей, съ ловкостью привычнаго къ длу холостяка поставилъ котелокъ на огонь, чтобъ приготовить чай, все время болтая о разныхъ пустякахъ, пока наконецъ Мари, не имя силы дале сдерживаться, схватила его за руку, когда онъ наклонялся надъ огнемъ.

— Юстесъ!— воскликнула она,— будь добрый, не мучь меня такъ. О, ты мой бдный! Неужели ты влюбленъ въ Изабеллу Брэдертонъ?

Онъ стоялъ выпрямившись, прямо глядя на огонь, и мало-по-малу черты его подвижнаго лица принимали выраженіе покоя.

— Да, — произнесъ онъ, точно говоря самъ съ собою,— я ее люблю. Мн кажется, я любилъ ее съ самой первой минуты.

М-me де-Шатовье молча дрожала, съ быстротою молніи мысли ея обозрли все прошлое. Не припомнится-ли ей хоть одно слово, одинъ взглядъ Изабеллы, которые могли-бы бросить малйшій лучъ свта въ мракъ, казалось, окружавшій Юстеса? Нтъ, ничего! Благодарность, дружба, уваженіе — всего этого было вволю, но и только, ни одного изъ тхъ признаковъ, которыми одна женщина выдаетъ другой свою любовь! Она встала и обвила руками шею брата. Они такъ много значили другъ для друга въ теченіе почти сорока лтъ, никогда, ребенкомъ или юношей, не имлъ онъ ни одного желанія, котораго она не постаралась-бы исполнить. Какъ странно, какъ невыносимо, что эту игрушку, это счастье она не можетъ раздобыть ему!

Ея нмое участіе и глубокое горе тронули его и въ то же время словно угасили въ немъ послднюю искорку надежды. Ужъ не ожидалъ ли онъ услыхать отъ нея чего-нибудь, что приподниметъ завсу съ будущаго, лишь только онъ нарушитъ молчаніе? Должно быть, что такъ, иначе откуда взялось-бы это сознаніе какого-то новаго несчастія?

— Дорогая Мари, — сказалъ онъ, цлуя ее въ лобъ, пока она стояла рядомъ съ нимъ,— будь со мной такъ добра, какъ только можешь. Я, вроятно, стану часто отлучаться теперь изъ Лондона, да и книги наврное мн очень помогутъ. Въ конц концовъ, вдь жизнь не сводится же къ одному желанію, какъ бы сильно оно ни было. Съ признательностью чувствую я, что для меня существуютъ еще иные интересы. Я переживу это!

— Но зачмъ-же такъ скоро отчаиваться!— воскликнула она, борясь противъ его грустнаго признанія и своей собственной безнадежности. Такого человка, какъ ты, полюбитъ каждая женщина. Отчего-бы ей не перейти отъ простыхъ дружескихъ отношеній къ инымъ? Не покидай Лондона. Останься и встрчайся съ ней такъ часто, какъ можешь.

Кендаль покачалъ головою.

— Я мечталъ о томъ времени, когда ее постигнетъ неудача, и ей понадобится кто-нибудь, чтобъ вступиться за нее и защитить ее. Иногда мн снилось, что въ моихъ объятіяхъ она найдетъ опору противъ всего міра! Теперь-же…

Она чувствовала всю правду его недосказаннаго аргумента, всего того, что слышалось въ его тон. Въ умахъ обоихъ тотъ-же образъ принималъ форму и опредленность. Изабелла Брэдертонъ, окруженная ореоломъ громаднаго успха, живущая новою, полною впечатлній жизнью, казалась и ей, какъ и ему, далекою, отдленною непроходимой бездной отъ простого, человческаго чувства, безнадежно и неслышно взывавшаго къ ней во мрак.

ГЛАВА VIII.

Черезъ мсяцъ посл перваго представленія Эльвиры, морознымъ декабрьскимъ утромъ, Кендаль вернулся въ Лондонъ изъ своей квартиры въ Surrey, которою завладлъ теперь прочно. Онъ поднялся къ себ, нашелъ письма, ожидавшія его, а поверхъ ихъ телеграмму, прибывшую часъ тому назадъ, какъ доложилъ слуга. Онъ небрежно взялъ ее, вскрылъ, и тотчасъ-же тревожно наклонился надъ ней. Телеграмма была отъ зятя. ‘Мари очень больна. Доктора сильно безпокоятся. Не можете-ли вы пріхать сегодня?’

Совершенно ошеломленный, выпустилъ онъ изъ рукъ телеграмму. Мари больна! Доктора встревожены! Боже мой! успетъ-ли онъ захватить вечерній поздъ? Онъ взглянулъ на часы, ршилъ, что время еще есть и съ помощью слуги углубился во вс необходимыя приготовленія. Полтора часа спустя, онъ уже мчался подъ яснымъ, холоднымъ луннымъ свтомъ къ Дувру, впервые понявъ, когда сидлъ одинъ въ купэ, все значеніе извстія, заставившаго его пуститься въ дорогу. Его нжная привязанность къ сестр, удручающее сознаніе чего-то неудавшагося и нескладнаго въ собственной жизни, такъ сильно мучившее его въ теченіе послнихъ двухъ мсяцевъ, возбуждали въ немъ самыя мрачныя тревоги и безнадежную грусть. Если Мари умретъ, что останется для него въ жизни? Книги, мышленія, идеи… Да разв этого довольно? Можетъ-ли человкъ этимъ существовать, разъ все остальное погибло? Впервые въ жизни Кендаль испыталъ это сомнніе, и оно потрясло его до глубины души.

Во время пути мысли его съ какимъ-то тупымъ страданіемъ перебирали прошлое. Онъ видлъ Мари въ дтств, въ молодости и во всей крас ея зрлаго возраста. Помнилъ онъ ее въ классной комнат, посвящающею вс свои досуги измышленію чего-нибудь для его удовольствія. Представлялась она ему, когда хала съ матерью на первый балъ и жалла, что онъ остается дома. Видлъ онъ, какъ ея нжное лицо склонялось надъ смертнымъ одромъ отца, и черезъ сотню другихъ случаевъ и воспоминаній, неизмнно хорошихъ, полныхъ того милаго безкорыстія, которое составляло ея отличительную черту, онъ дошелъ до одного вечера, всего мсяцъ тому назадъ, когда ея привязанность еще разъ явилась нжною, хотя и слабою преградою между нимъ и горькимъ отреченіемъ. О, Мари, Мари!

Было еще темно, когда Кендаль прибылъ въ Парижъ, срый зимній свтъ едва брезжился, когда онъ остановился передъ домомъ зятя въ одной изъ новыхъ улицъ близъ Елисейскихъ Полей. М-r де-Шатовье стоялъ на крыльц, гладко-выбритое рзко-очерченное лицо его осунулось и поблднло, широкія плечи сгорбились, чего Кендаль прежде никогда не замчалъ. Онъ взбжалъ по ступенькамъ и пожалъ руку зятя. Въ отвтъ на вопросительный взглядъ и слова Кендаля, m-r де-Шатовье покачалъ головою, почти со стономъ, и повелъ гостя наверхъ, въ опуствшую гостиную, которая казалась такою нежилою и неуютною, точно хозяйка исчезла изъ нея нсколько лтъ, а не дней тому назадъ. Когда они вошли и остановились другъ противъ друга въ полос тусклаго свта, ворвавшагося между наскоро отодвинутою занавсью, Поль прошепталъ высохшими губами:

— Надежды нтъ… Боль затихла, можно-бы подумать, что Мари лучше, но доктора говорятъ, что она такъ и пролежитъ, какъ теперь, до… до… конца…

Кендаль, шатаясь, дошелъ до кресла, силясь понять то, что слышалъ, но это было невозможно, хотя путешествіе и казалось ему все время долгимъ подготовленіемъ къ худшему.

— Что такое?.. какъ это случилось?— спросилъ онъ.

— Простудилась. Заболла она всего третьяго дня и страшно страдала до вчерашняго, потомъ боль затихла, и я вообразилъ, что ей лучше. Она такъ повеселла и была такъ рада облегченію! Однако, когда снова пришли доктора, они сказали, что прекращеніе страданій очень дурной признакъ, доказывающій, что ничего больше сдлать нельзя… Она можетъ умереть ежеминутно…

Водворилось молчаніе. М-r де-Шатовье ходилъ взадъ и впередъ тмъ беззвучнымъ шагомъ, которому уходъ за больнымъ научаетъ уже черезъ нсколько часовъ, потомъ сказалъ такимъ-же тяжелымъ шепотомъ:

— Вамъ надо подкрпиться немного, а тогда я скажу ей, что вы тутъ.

— Нтъ, нтъ, не хочу сть, я еще успю. Ожидаетъ она меня?

— Да. Такъ вы не хотите повременить? Пойдемте-же!

Онъ направился черезъ маленькую прихожую, приподнялъ портьеру и постучался. Появилась сидлка, завязались переговоры, и Поль вошелъ, между тмъ какъ Юстесъ остался снаружи. Странно, но онъ замчалъ вс окружавшія его мелочи, прохожихъ на улиц, драку между какими-то мальчишками на противоположномъ тротуар, неправильную постановку книгъ на полк рядомъ съ нимъ. Наконецъ дверь раскрылась, и m-r де-Шатовье ввелъ его въ комнату.

Онъ переступилъ порогъ, настроивъ себя для торжественной картины смерти и разставанія, и дйствительность, его ожидавшая, его поразила. Комната была залита утреннимъ свтомъ, холодное декабрьское солнце боролось съ туманомъ, занавсы были только что отдернуты, и зимній блескъ отражался на мдныхъ украшеніяхъ кровати, на блестящемъ хрустал, на мебели, наполнявшей комнату, на чайномъ прибор въ рукахъ сидлки и на привтливомъ лиц сестры, улыбаясь покоившейся на подушк. Что-то необъяснимо мирное и ясное было во всей этой картин, въ треск дровъ въ камин, въ переливахъ чайной посуды, въ аромат чая, въ бломъ, свжемъ бль на больной. Кендалю показалось невроятнымъ, чтобъ за всми этими знакомыми домашними подробностями скрывалось, точно въ засад, послднее, самое грозное человческое испытаніе — смерть.

Мари поцловала его и произнесла почти обыкновеннымъ голосомъ нсколько ласковыхъ, признательныхъ словъ. Потомъ, когда онъ сидлъ рядомъ съ нею, держа ее за руки, она замтила, какъ онъ блденъ и измученъ.

— Позавтракалъ-ли онъ, Поль? О, бдный Юстесъ! посл такой-то дороги! Няня, дайте ему мою чашку, въ ней еще есть чай. Позволь мн посмотрть, какъ ты его выпьешь, милый! Мн такъ пріятно еще разъ позаботиться о теб.

Онъ машинально выпилъ чай, Мари слдила за нимъ любовнымъ взглядомъ, потомъ, отнявъ у него одну руку, подала ее мужу, сидвшему рядомъ съ ней на кровати. Прикосновеніе это имло, вроятно, какой-нибудь смыслъ, Поль тотчасъ-же всталъ и отошелъ въ дальній уголъ большой комнаты. Сидлка вынесла чайный приборъ, и братъ съ сестрой были фактически одни.

— Милый Юстесъ, — начала она посл нсколькихъ минутъ тяжелаго молчанія, въ продолженіе которыхъ жесты и взоры замняли рчь,— мн такъ хотлось тебя видть! Во время этихъ ужасныхъ страданій мн все казалось, что я умру, не успвъ снова собраться съ мыслями и на столько отршиться отъ собственнаго жалкаго я, чтобъ высказать моимъ двумъ милымъ все, что хотлось. Теперь-же это прошло, и я такъ благодарна за эту минуту покоя. Я заставила доктора де-Шаванна сказать мн всю правду. Поль и я давно общали другъ другу не утаивать, когда одному изъ насъ придется умереть. Думаю, что мн еще остается провести съ вами нсколько часовъ.

Она замолкла на мгновеніе. Голосъ ея имлъ вс обычныя интонаціи, но былъ слабъ и глухъ, и время отъ времени ей необходимо было собраться съ силами, чтобъ сохранять наружное спокойствіе. Убитый горемъ и растерявшійся Юстесъ припалъ лицомъ къ ея рукамъ, которыя онъ схватилъ своими, и по временамъ она чувствовала прикосновеніе его губъ къ своимъ пальцамъ.

— Мн обо многомъ хочется поговорить съ тобою, — продолжала она.— Постараюсь припомнить все по порядку. Не останешься-ли ты съ Полемъ нсколько дней… посл?.. Будь всегда къ нему добръ. Знаю, что будешь! Бдный мой Поль! О, еслибъ я оставила теб ребенка!

Страстность ея глухого восклицанія поразила Юстеса прямо въ сердце. Онъ взглянулъ на нее и прочелъ на ея лиц тайное желаніе всей ея жизни. Оно показалось ему священнымъ и потрясло его. Отвтить онъ могъ только взглядомъ и пожатіемъ, посл краткаго молчанія она продолжала:

— По всему вроятію, его сестра прідетъ къ нему. Она вдова и у нее есть дочь, которую онъ любитъ. Пройдетъ немного времени и онъ станетъ интересоваться ея судьбой. Много думала я также о теб и о будущемъ. Прошлою ночью мн казалось, будто я вижу тебя и ее, и то, что теб слдуетъ сдлать, представилось мн вполн ясно. Дорогой мой Юстесъ, пусть то, что я сейчасъ скажу, не стснитъ, не свяжетъ тебя, но чувство это такъ сильно во мн, что ты долженъ дать мн высказаться. Она не влюблена въ тебя, Юстесъ, по крайней мр такъ мн кажется. Никогда еще не думала она о теб съ любовью, но все, что должно повести къ этому, уже на лицо. Ты очень интересуешь ее, мысль о теб для нея точно символъ того, чего она должна достигнуть, къ тому-же она знаетъ, чмъ ты былъ для всхъ, кто доврялся теб. Знаетъ она также, что ты добрый и надежный человкъ. Ради васъ обоихъ, я желаю, чтобъ ты помогъ развиться этому чувству.

Кендаль взглянулъ на нее и хотлъ говорить, но она зажала ему губы своей мягкой ручкой.

— Подожди немного, — продолжала она.— Люди, окружающіе Изабеллу, не въ состояніи сдлать ее счастливою. Если дло приметъ дурной оборотъ, если силы ея ослабнутъ, она будетъ вполн въ ихъ власти. А тутъ еще ея общественное положеніе… ты знаешь, какъ оно трудно… Сердце мое надрывается иногда, когда я думаю о ней, я такъ ее полюбила, у меня къ ней чисто материнскія чувства. Хотлось бы мн, чтобъ она была теперь здсь, но я не позволила Полю послать за ней. Еслибъ я только могла знать, что она въ безопасности, что она въ твоихъ надежныхъ рукахъ! Ты попытаешься достигнуть этого, милый мой?

Онъ отвчалъ глухимъ и прерывающимся голосомъ, опустивъ голову на ея подушку и прижавшись лицомъ къ ея лицу:

— Я сдлалъ бы все, что ты хочешь, но вдь она полюбитъ, выйдетъ замужъ! Быть можетъ, уже теперь есть кто-нибудь. Возможно-ли, чтобъ не было при ея красот и слав? Всякій почтетъ за счастье жениться на ней, а у нее такая живая, горячая натура…

— Никого нтъ, — прошептала съ глубокимъ убжденіемъ Мари.— Жизнь ея слишкомъ полна возбужденія и одного, всепоглощающаго интереса. Она гостила у меня, и я поняла ее основательно. Не скрыла бы она отъ меня своего чувства. Только скажи, что ты попытаешься, и я буду довольна.

Но тутъ-же въ ней заговорило прирожденное уваженіе къ чужой личности, страхъ передъ чмъ-то, что могло оказаться тираническимъ посмертнымъ желаніемъ, и она прервала свою рчь.

— Нтъ, не общай. ничего, я не имю права… никто его не иметъ! Могу только высказать теб мои чувства, мою глубокую увренность въ томъ, что надежда есть, что никакихъ препятствій на твоемъ пути нтъ! Мужчины, а именно самые хорошіе, часто робютъ, когда нужна храбрость. Смле, Юстесъ, цни свою любовь, пусть гордость не помшаетъ теб ее высказать, предложить…

Голосъ ея замеръ, водворилось молчаніе, во время котораго. Юстесъ все еще чувствовалъ ласковое прикосновеніе тонкихъ пальцевъ, сжимавшихъ его руку. Ему казалось, точно жизнь, еще горвшая въ Мари, превратилась въ одно чистое пламя любви, не омрачаемой никакими себялюбивыми помыслами или даже тнью страданія. О, эта побда духа надъ плотью! Изо-дня въ день, изъ вка въ вкъ, человчество одерживаетъ ее, благодаря тмъ тонко-организованнымъ, благороднымъ личностямъ, которыми поддерживается вся нравственная жизнь вселенной! Какъ глубоко запечатлвается эта побда въ сердцахъ очевидцевъ, какъ заставляетъ она ихъ трепетать тмъ предчу вствіемъ, въ которомъ корень всякой. религіи, и догадываться:

Что мы больше, чмъ сами то вдаемъ!

Эта побда представляется намъ единственнымъ чудомъ, способнымъ служить человку поддержкой и устоять противъ напора его скептицизма. Пока Юстесъ склонялся надъ умирающей сестрою, ему чудилось, будто Высшій разумъ говоритъ съ нимъ посредствомъ этого слабаго существа съ прерывающимся дыханіемъ, и будто въ любви Мари звучитъ голосъ вчной любви. Онъ чуть слышно сказалъ ей это, и прочелъ въ ея нжныхъ, улыбающихся глазахъ божественный отвтъ, полный мира и упованій.

Потомъ она слабо позвала:

— Поль!..

Онъ подошелъ, она опустила голову на его грудь, между тмъ какъ сидлка тихо отвела Юстеса. Вскор онъ замтилъ, что машинально стъ, машинально прислушивается къ глухому говору прислуживавшей ему ласковой женщины въ бломъ чепц. Каждый фактъ, каждое впечатлніе, неожиданныя, неотвратимыя, полныя страшнаго смысла подробности, которыя сообщала ему сидлка, сознаніе чего-то грознаго въ сосдней комнат, что онъ ощущалъ всми нервами, а впереди — мрачная преграда, заслонившая будущее, и ужасъ надвигающейся смерти — все это доставляло ему истинное страданіе. Вчера, объ эту же пору, онъ гулялъ по песчанымъ полямъ въ Surrey, восторгаясь послднею, осеннею гармоніею красокъ, сознавая начало періода отдыха посл періода борьбы, пробужденіе тихой, разумной покорности передъ житейскими условіями вообще и передъ личной судьбой, на ходъ которой уже одинъ простой фактъ существованія сестры имлъ сильное и бодрящее вліяніе.

Жизнь, даже безъ любви и брака, будетъ боле чмъ сносною для него, — уврялъ онъ самъ себя.— Міръ идей всегда открывался передъ нимъ гостепріимно, легко жилось ему среди этихъ знакомыхъ и дружественныхъ предловъ, а въ мір личныхъ сношеній онъ можетъ считать своимъ хоть одно сердце, симпатія, нжность и довріе одной человческой души никогда не измнятъ ему въ минуту нужды. И вдругъ, эта послдняя, сердечная связь порвется, грубо, съ невроятной быстротой! Женщина, которую онъ любилъ страстно, никогда не будетъ принадлежать ему, даже теперь, посл того, какъ онъ выслушалъ слова надежды, выраженной умиравшей сестрой, онъ не могъ вызвать въ себ никакихъ отрадныхъ представленій относительно будущаго, а та женщина, которую онъ любилъ прочной привязанностью, составляющею поэзію родственныхъ связей, будетъ отнята у него жестокою преждевременною смертью. Можно-ли быть боле сиротливымъ, чмъ будетъ онъ! И вдругъ имъ овладло сознаніе, пристыдившее его. Изъ сосдней комнаты до его слуха по временамъ доносился чуть слышный шепотъ. Что значитъ его утрата, его мука, въ сравненіи съ ихъ терзаніемъ!

Когда онъ потихоньку вернулся въ спальню, онъ увидалъ Мари словно заснувшую на рук мужа. Кендалю показалось, что съ его ухода произошла перемна. Лицо боле вытянулось, выраженіе утомленія стало опредленне. Поль сидлъ рядомъ съ женой, не спуская съ нее глазъ. Онъ едва-ли замтилъ появленіе зятя, казалось, будто онъ быстро утрачивалъ сознаніе всхъ фактовъ, кром одного, и никогда еще не видывалъ Юстесъ лица столь унылаго, столь измученнаго тоской. Но Мари узнала знакомые шаги. Она сдлала слабое движеніе рукой въ его сторону, и онъ занялъ прежнее мсто, опустивъ голову на постель. И такъ просидли они все утро, едва двигаясь, обмниваясь немногими словами черезъ длинные промежутки, тми священными словами, которыя поднимаются изъ сердца въ торжественныя минуты жизни и (когда дло идетъ о такой личности, какъ m-me де-Шатовье) выражаютъ основную идею всего прошлаго. Скрывать, жалть, было нечего. Нсколько ласковыхъ порученій, нсколько чистоженскихъ распоряженій, а время отъ времени немногія слова, сказанныя мужу, простыя, какъ и все остальное, но преисполненныя глубокой мысли и касающіяся важнйшихъ дилеммъ человчества,— вотъ и все. Умирала Мари, какъ и жила, храбро, нжно и просто.

Немного погодя ее приподняли, чтобъ дать ей пищи, которую она проглотила съ трудомъ. Это временно подкрпило ее. Кендаль услыхалъ свое имя и поднялъ голову. Она открыла руку, покоившуюся на постели, и онъ увидалъ маленькій футляръ, который она двинула въ его сторону.

— Возьми это,— сказала она (увы! какъ слабо),— отдай ей. Это единственная вещь, которую я придумала ей на память. Она была больна, Юстесъ, говорила я теб это? Не помню. Я бы създила къ ней, не случись вотъ этого… Жизнь, которую она ведетъ, слишкомъ тяжела… для нея, она ее сломитъ. Ты можешь спасти ее, любить ее, ты это сдлаешь. Мн кажется, точно я уже вижу васъ вмст.

Тутъ глаза Мари закрылись, и она точно задремала, по временамъ слегка бредя, называя въ своихъ предсмертныхъ грезахъ имена и мстности, отъ которыхъ дйствительность, ихъ окружавшая, становилась еще ужасне для двухъ молчаливыхъ слушателей, до того ассоціаціи, вызываемыя этими воспоминаніями, были непохожи на настоящее. Неужели эта слабая, блая фигура, умъ и дыханіе которой потихоньку угасали,— все, что такъ неохотно оставляла имъ на нсколько минутъ судьба отъ блестящей, высоко-образованной женщины, чуть-ли не вчера еще бывшей центромъ сти привязанностей и интересовъ, обнимавшей почти всю Европу. Любовь, утраты, смерть — какъ неизмнна эта главная сущность жизни, сколько бы мы ее ни украшали и ни старались разнообразить!

То, что сказала Мари объ Изабелл Брэдертонъ, встревожило Кендаля. Онъ не слыхалъ ни о какой болзни. Врядъ-ли она могла быть серьезна, потому что онъ смутно помнилъ, что въ газетахъ, которыя принуждалъ себя читать во время дороги, глазъ его подмтилъ знакомый аннонсъ Калліопы. Заболла миссъ Брэдертонъ, вроятно, пока онъ былъ въ Surrey, онъ изрдка разсянно думалъ объ этомъ, сидя около больной, только теперь ничто не имло, казалось, большаго значенія для него, ничто, кром Мари и медленнаго приближенія смерти.

Наконецъ, когда началъ угасать зимній свтъ, когда снаружи зажигались фонари и уличный шумъ проникалъ въ глубокую тишину комнаты небольшими, прерывающимися волнами, Мари приподнялась, съ легкимъ вздохомъ, тихо отняла руку у брата и обвила ею шею мужа. Онъ наклонился къ ней, поцловалъ ея нжныя губы и лицо, потомъ, охваченный ужасомъ отъ ея полнаго безмолвія, кликнулъ сидлку и Кендаля, и… все было кончено.

ГЛАВА IX.

День похоронъ Мари былъ солнечный, но холодный, одинъ изъ тхъ дней, когда осень окончательно переходитъ въ зиму и послдніе слды лтняго тепла исчезаютъ изъ воздуха. Погребеніе оказалось однимъ изъ самыхъ грустныхъ и тяжелыхъ. Сестра, о которой говорила Мари въ послдніе часы, не могла пріхать, и мужчины справились со всмъ одни, поддерживаемые лишь слезливою, порывистою симпатіею и практическою энергіею горничной, бывшей при Мари со дня ея свадьбы и еще не способной хорошенько сознать смерть своей госпожи.

Во время ихъ отсутствія женщина эта сдлала все, что отъ нея зависло, чтобъ придать опуствшей гостиной хоть слабый видъ комфорта. Она развела огонь, полила цвты, и открыла окна, чтобъ впустить солнечные лучи, находя въ движеніи и работ нкоторое облегченіе для давившей ее тоски. Когда вернулся Поль и окостенвшими, дрожавшими пальцами освободившись отъ пальто и шарфа, переступилъ порогъ гостиной, ему показалось, точно солнце, открытыя окна, трескъ дровъ въ камин нанесли ему внезапный ударъ. Онъ подошелъ къ окнамъ, дрожа затворилъ ихъ и опустилъ занавсы, между тмъ какъ сквозь полуоткрытую дверь Фелиси тревожно слдила за нимъ съ площадки лстницы. Потомъ онъ бросился на кресло, и Кендаль, осторожно поднявшійся вслдъ за нимъ, беззвучно притворилъ дверь снаружи, сказалъ нсколько ласковыхъ словъ Фелиси и, тихо сойдя внизъ, вышелъ на Елисейскія Поля. Тамъ онъ боле часа проходилъ взадъ и впередъ подъ деревьями, гд все еще красовались подъ декабрьскимъ небомъ нсколько замерзшихъ листьевъ.

Самъ Кендаль былъ такъ сраженъ и ошеломленъ постигшей его утратой, что когда онъ очутился одинъ на улиц, онъ не сразу могъ послдовательно обдумать случившееся. Онъ гулялъ, не сознавая нкоторое время ничего, кром неяснаго физическаго удовольствія отъ солнечныхъ лучей, чистаго голубого и благо неба и отчетливости всхъ очертаній. Потомъ, мало-по-малу, на минуту разсявшееся горе снова заявило о себ, притупившіяся чувства пробудились къ мучительной жизни, и онъ принялся отрывисто думать о прошломъ или желчно размышлять о томъ, какъ непрочно обладаніе тми благами, на которыхъ, пока они еще принадлежатъ имъ, люди такъ готовы строить цлое зданіе оптимистической философіи. Недлю тому назадъ любовь сестры была единственною, вполн достаточною преградою между нимъ и печальною, грозною необъятностью мысли и существованія. Преграда эта пала, и мракъ, казалось, надвигался на него. А между тмъ надо жить, надо справляться съ работой, исполнять свой долгъ. Какъ это длаютъ?— съ смутнымъ удивленіемъ думаетъ онъ.— Какъ это люди живутъ до старости, видя, какъ связь порывается за связью, одно достояніе отнимается у нихъ за другимъ, и все-таки находя годы сносными, солнце пріятнымъ, все-таки поддерживая въ себ неизсякаемую вру въ идеалъ, изъ вка въ вкъ остающійся той несокрушимою силою, которая движетъ человчество?

Вскор, благодаря долголтней привычк къ критическому и философскому мышленію, умъ его началъ все упорне возвращаться къ собственному положенію, и Кендаль какъ бы отодвинулся отъ самого себя и сталъ за собою наблюдать. Самоуглубленіе не было свойственно ему, умъ его естественно обращался на вншніе предметы, на книги, людей, на умственные интересы. Но за послднее время изученіе самого себя получило большую прелесть для него, и ему, между прочимъ, стало теперь вполн ясно, что вплоть до его первой встрчи съ Изабеллою Брэдертонъ жизнь его была жизнью зрителя, посторонняго наблюдателя. Общество, старинное и новйшее, мужчины и женщины минувшаго и настоящаго, умственныя пріобртенія иной поры и его собственной, все это слагалось передъ его взорами въ обширную драму, за которою онъ слдилъ и которую изучалъ съ вчно живымъ любопытствомъ. Но интересъ къ роли, лично ему принадлежащей, былъ сравнительно слабъ, и, анализируя чужія индивидуальности, онъ рисковалъ потерять свою собственную.

Но тутъ пришла любовь, и полу-заснувшая индивидуальность была охвачена ею, и мало-по-малу пробудилась къ жгучей, хотя и подавляемой и скрытой энергіи. На себ самомъ узналъ онъ, что значитъ тосковать, алкать, жаждать. А теперь за этимъ послдовало горе и сильне прежняго призвало его къ спеціально отведенной ему маленькой роли въ человческой драм. Прежнее спокойствіе духа, прежняя невозмутимость исчезли. Онъ любилъ, понесъ утрату, отчаявался. Рядомъ съ этими сильными ощущеніями какъ ничтожны и мимолетны казались вс предшествовавшіе имъ жизненные интересы! Онъ оглянулся на свои сношенія съ Изабеллой Брэдертонъ, и т вопросы, вокругъ которыхъ они вращались, показались ему такими далекими и ничтожными, что онъ теперь едва понималъ ихъ. Вопросы художественные и эстетическіе, казавшіеся ему шесть мсяцевъ тому назадъ такими жизненными, почти совсмъ поблднли передъ грознымъ присутствіемъ горя и страсти. Первое знакомство съ миссъ Брэдертонъ походило на сношеніе человка знающаго съ человкомъ невжественнымъ, но тонкая связь эта теперь порвалась, подъ свжимъ впечатлніемъ смерти онъ готовился встртить двушку любовью, и не требовать отъ нея ничего, кром сочувствія его горю, изцленія для его ранъ, отзвука человческой нжности на человческое страданіе.

Какъ странно, какъ грустно, что она все еще не вдаетъ и его утраты, и своей собственной! Рано утромъ посл смерти Мари, когда онъ пробудился посл нсколькихъ тяжелыхъ часовъ сна, умъ его былъ полонъ думъ объ Изабелл. Какъ сообщить ей всть? Самъ онъ не можетъ покинуть зятя, это онъ понималъ. Между ними существовало большое уваженіе и сочувствіе, его присутствіе въ дом несомннно окажется полезнымъ для Поля въ теченіе нкотораго времени. Къ тому же онъ словно еще слышалъ слова Мари: ‘Не останешься ли ты съ нимъ нсколько дней… посл?..’ и эти слова связывали его. Итакъ, онъ долженъ писать, оставалось только надяться, что никакая газета не принесетъ ей грустную всть раньше его письма.

Однако въ теченіе дня Поль беззвучно вышелъ изъ мирной комнаты, гд подъ покровомъ покоилась блая фигура, вызывая своимъ присутствіемъ нжныя воспоминанія, и сказалъ Юстесу сухими, дрожащими губами:

— Я подумалъ о миссъ Брэдертонъ. Вы должны отправиться къ ней завтра… посл… похоронъ.

— Не могу примириться съ мыслью васъ покинуть, — сказалъ Кендаль, ласково дотрогиваясь до его плеча.— Позвольте мн лучше написать ей сегодня.

Поль покачалъ головой.

— Миссъ Брэдертонъ была больна. Это будетъ для нея во всякомъ случа большимъ ударомъ, но если вы сами създите, ей все же будетъ легче.

Кендаль не соглашался нкоторое время, но, казалось, точно материнская заботливость Мари объ очаровавшемъ ее блестящемъ существ передалась Полю. Говорилъ онъ какъ разъ то, что сказала бы сама Мари, заботился такъ, какъ заботилась бы она о любимомъ человк, и все было улажено по его желанію.

Посл того какъ Кендаль долгое время ходилъ взадъ и впередъ по Елисейскимъ Полямъ, онъ вернулся домой и засталъ зятя разсматривающаго письма и бездлки, принадлежавшія жен, дотрогивающагося до нихъ съ такимъ унылымъ видомъ, словно мысль о предстоявшей ему сиротливой жизни уже окутывала его точно смертельнымъ холодомъ. Рядомъ съ нимъ лежали два открытыхъ медальона, одинъ изъ нихъ былъ тотъ самый, который Юстесъ получилъ изъ рукъ сестры въ день ея смерти, и въ обоихъ находились совершенно одинакіе портреты Мари въ самую блестящую пору ея жизни.

— Помните ли вы ихъ?— глухимъ голосомъ спросилъ Поль, указывая на портреты.— Сдланы они были тогда, когда вы были въ школ, а ей минуло двадцать три года. Мать ваша заказала два портрета: одинъ для себя, а другой для вашей старой тетушки Маріонъ. Умирая, ваша мать завщала мн тотъ, что принадлежалъ ей, а тетушкинъ вернулся къ намъ въ прошломъ году. Разскажите все это миссъ Брэдертонъ. Она оцнитъ портретъ. Онъ и теперь еще самый лучшій изъ всхъ.

Кендаль сдлалъ утвердительный знакъ и взялъ футляръ. Поль всталъ и остановился около зятя, машинально протянувъ руки къ огню.

— Завтра, лишь только вы удете, я отправлюсь въ Италію. На юг, близъ Неаполя, есть нкоторыя мстечки, которыя она очень любила. Я поживу тамъ немного, а какъ только почувствую, что могу это сдлать, вернусь въ сенатъ и примусь за раооту. Это единственное, что мн еще осталось, да и она такъ интересовалась моими занятіями…

Голосъ его замеръ до шопота, водворилась продолжительная тишина. Въ минуты печали женщины находятъ облегченіе въ слезахъ и ласкахъ, молчаніе же — прибжище мужчинъ, но и въ немъ можетъ таиться сочувствіе и утшеніе, если горе общее. Такъ было и въ этомъ случа.

Полуденный свтъ угасалъ, Кендаль только что хотлъ встать и сдлать нсколько необходимыхъ приготовленій къ дорог, но Поль вдругъ удержалъ его, глядя на него впалыми глазами, въ которыхъ словно читалась вся исторія двухъ, только что миновавшихъ ночей.

— Скажете ли вы ей когда нибудь то, о чемъ просила васъ Мари?— спросилъ онъ.

Голосъ звучалъ ровно и безстрастно, какъ звучитъ голосъ человка, котораго въ извстную минуту не стсняетъ никакая условность отношеній. Кендаль отвтилъ такъ же прямо:

— Когда нибудь я предложу ей этотъ вопросъ — или, по крайней мр, выскажусь, только это ни къ чему не приведетъ.

Поль покачалъ головой, но въ вид ли протеста или утвержденія Кендаль не могъ разобрать, потомъ вернулся къ разборк писемъ и не касался боле этого дла. Можно было думать, что онъ интересовался имъ лишь потому, что это было желаніемъ или порученіемъ Мари.

Кендаль простился съ нимъ вечеромъ съ болью въ сердц, и въ теченіе долгихъ часовъ его преслдовало воспоминаніе объ унылой фигур, медленно возвращавшейся въ опустлый домъ, и мучительное предвидніе всхъ одинокихъ ночей и грустныхъ дней, которые ждали убитаго горемъ человка.

Но по мр того, какъ Парижъ все боле и боле удалялся отъ Кендаля, а море и берега той страны, гд жила Изабелла, приближались, тяжесть страшнаго, грознаго бдствія, его сразившаго, естественно нсколько ослабвала, онъ снова чувствовалъ себя человкомъ, дущимъ къ обожаемой женщин, въ жилахъ его опять затрепетали порывы молодости и великое, неразгаданное будущее открылось передъ нимъ. Онъ оставилъ Мари въ могил, жизнь его навсегда сохранитъ слды этой утраты. Но Изабелла Брэдертонъ еще среди живыхъ, среди тхъ, кто красивъ, полонъ огня, и каждая миля все приближала его къ ея присутствію. Ему доставляло странное наслажденіе представлять себ контрастъ между двумя картинами, какъ можно рзче. Съ одной стороны смерть и безмолвіе, увы! какъ это врно и непоправимо! Зато съ другой,— онъ заставлялъ воображеніе рисовать передъ нимъ образъ, полный молодости, и красоты и такой яркій, что онъ почти уничтожалъ всю жгучесть страданія. Англійскія газеты, которыя онъ пріобрлъ въ Калэ, заключали въ себ слдующее свдніе. ‘Мы съ удовольствіемъ узнали, что миссъ Брэдертонъ совершенно оправилась отъ послдствій обморока, столь напугавшаго постителей Калліопы. Она могла исполнить вчера Эльвиру, и многочисленная публика сочувственно привтствовала ее’.

Кендаль прочелъ это и торопливо перевернулъ страницу, словно то, что заключалось въ параграф, было ему далеко не по вкусу. Онъ и думать не хотлъ о ней, какъ о существ слабомъ, страдающемъ, его пугали собственныя прежнія предчувствія и пророчества относительно ея. Если ея яркая красота померкнетъ, міръ превратится въ мрачную темницу. Не для смерти создана такая женщина. Воплощеніемъ всего, что ускользаетъ отъ этого тирана нашей жизни и отъ страданія, служащаго ему предвстникомъ и орудіемъ всего, что противится имъ и словно бросаетъ имъ вызовъ, должна она оставаться для него!

Въ Лондонъ Кендаль прибылъ среди дождливаго тумана. Безконечныя черныя улицы разстилались передъ нимъ въ это унылое декабрьское утро, точно дороги, ведущія въ преисподнюю. Сквозь дождь и мглу газовые фонари бросали преждевременный свтъ, это была квинтэссенція мрачной, безотрадной зимы.

Кендаль пріхалъ домой, гд его ждалъ слуга и былъ готовъ завтракъ. Всего три дня тому назадъ былъ онъ здсь, распечатанная телеграмма еще лежала на стол. Первымъ дломъ его было убрать ее съ глазъ. Во время ды онъ обдумывалъ планъ своего визита къ миссъ Брэдертонъ. Застать ее одну показалось ему всего удобне около полудня, а до того времени онъ приведетъ въ порядокъ книги и бумаги. Он были разбросаны повсюду. Пока его аккуратныя руки трудились надъ ними, онъ сознавалъ, что никогда еще не былъ столь далекъ отъ всего, что въ нихъ заключалось. Но онъ по природ былъ человкъ надежный и упорный, и за чувствомъ вншняго отчужденія скрывалось общаніе вернуться. ‘Я опять буду съ вами,— словно раздавалось въ ум.— Вы останетесь моими единственными друзьями. Но сначала я долженъ повидаться съ ней, все мое сердце ей принадлежитъ’.

Утро тянулось вяло, въ половин одиннадцатаго Кендаль вышелъ, взявъ съ собой маленькій футляръ. Когда онъ стоялъ передъ домикомъ въ Бейсуотер, гд миссъ Брэдертонъ поселилась на зиму, онъ вспомнилъ, что еще ни разу не былъ подъ ея кровлею, ни разу еще не видалъ ее дома. Виноватъ въ этомъ онъ самъ. Въ вечеръ перваго представленія Эльвиры она любезно пригласила его къ себ. А вмсто того, онъ зарылся на своей квартир въ Surrey, стараясь лишь о томъ, чтобъ деревня повліяла на лихорадочно-нершительное настроеніе его ума. Быть можетъ, его исчезновеніе и молчаніе оскороили ее, вдь онъ зналъ, что занимаетъ нкоторое мсто въ ея мысляхъ.

Служанка, отворившая дверь, воспротивилась юго желанію видть миссъ Брэдертонъ.

— Докторъ приказалъ, чтобъ она отдыхала дома,— объявила горничная.— Гостей она за послднее время не принимала.

Но Кендаль настаивалъ, и служанка удалилась съ его карточкой, а онъ остался ждать результата. Горничная пошла по корридору нижняго этажа, постучалась въ дверь на противоположномъ конц, скрылась за ней на мгновеніе, снова появилась и поманила Кендаля къ себ. Съ бьющимся сердцемъ повиновался онъ, и служанка распахнула передъ нимъ дверь.

Среди комнаты стояла Изабелла Брэдертонъ, и вся ея поза выражала живйшее удовольствіе и удивленіе. Она только что приподнялась со стула и двинулась на встрчу Кендалю. Мягкая, блая, кашемировая шаль окутывала ее, платье изъ тяжелой темной матеріи падало, свойственными подобной ткани, величавыми, пышными складками. Лицо слегка раскраснлось, и яркость румянца, блая, протянутая ручка, блескъ волосъ изгоняли, казалось Кендалю, изъ зимняго воздуха холодъ и мракъ. Нсколько корректурныхъ листовъ новой пьесы были въ рук миссъ Брэдертонъ, остальные лежали грудой на столик около нея.

— Какъ это мило съ вашей стороны, мистеръ Кендаль!— сказала она, идя къ нему на встрчу, своимъ порывистымъ шагомъ.— Я думала, что вы насъ забыли, а вашъ совтъ мн такъ нуженъ. Я только что пожаловалась на васъ слегка въ письм къ m-me де-Шатовье! Она…

Вдругъ Изабелла остановилась, испуганная и смущенная его лицомъ. Оно было всегда блдно и худо, но только что пережитыя ночи придали ему дикое, изнуренное выраженіе. Черные глаза, казалось, утратили свою поразительную проницательность, а преждевременно посдвшіе волосы придавали ему почти старческій видъ, не смотря на стройность и гибкость фигуры.

Онъ подошелъ къ двушк и крпко, и нервно взялъ ее за руку.

— Я къ вамъ съ тяжелою встью, — нжно сказалъ онъ, тревожно подбирая слово за словомъ, чтобъ смягчить то, чего въ сущности смягчить нельзя было.— М-r де-Шатовье тотчасъ-же отправилъ меня къ вамъ, чтобъ вы ничего не узнали инымъ путемъ. Это должно быть для васъ ударомъ… вдь вы ее любили!

— О!— воскликнула она, останавливая его, говоря короткими, прерывающимися словами и отвчая не столько на то, что онъ сказалъ, сколько на его взгляды.— М-me де-Шатовье больна… въ опасности… Что нибудь случилось?..

— Меня вызвали въ среду, — отвчалъ Кендаль, чувствуя свою безпомощность передъ истиной, справиться или бороться съ которой было невозможно.— Когда я пріхалъ, она уже была больна два дня, никакой надежды не оставалось.

Онъ замолкъ, глаза ея, полные мучительнаго вопроса, молили его продолжать:

— Я провелъ съ ней шесть часовъ… Она не страдала посл моего прізда… все было очень мирно… а вечеромъ она скончалась…

Изабелла слдила за нимъ, широко раскрывъ глаза. Всякій слдъ краски исчезъ съ ея щекъ и губъ. Когда онъ замолчалъ, она слегка вскрикнула. Онъ отпустилъ ея руку, и двушка упала на ближайшій стулъ, такая блдная и бездыханная, что онъ испугался.

— Не подать-ли вамъ воды? Не позвонить-ли?— спросилъ онъ черезъ минуту, наклоняясь надъ ней.

— Нтъ!— съ трудомъ прошептала она.— Оставьте меня одну… всего на мгновенье…

Онъ отошелъ, и въ тревожномъ ожиданіи прислонился къ камину. Она боролась противъ физическаго гнета, налегшаго на нее, и мужественно подавила его, только Кендаль съ замираніемъ сердца замтилъ, что румянецъ исчезъ, что она казалась хрупкою и усталою, и когда мысль его перенеслась на мгновенье назадъ, къ воскресенію, проведенному въ Surrey, къ ея молодой, пышной красот, окруженной весенней зеленью, онъ готовъ былъ закричать отъ безплоднаго возмущенія противъ непреклонныхъ физическихъ законовъ, которые подавляютъ и гасятъ пламя жизни.

Наконецъ дурнота прошла. Миссъ Брэдертонъ сла, охвативъ руками колни, слезы быстро текли по ея щекамъ. Горе ея было такое же, какъ и она сама: откровенное, простое, выразительное.

— Разскажите мн еще что-нибудь про нее. О, я и поврить этому не могу! Не дале, какъ на прошлой недл, когда я была больна, сестра ваша выражала намреніе пріхать ко мн. Я только-что писала ей, вотъ мое письмо. Мн кажется, что я этого не перенесу. Она была для меня въ Париж точно мать. О, еслибъ я успла повидаться съ ней!

— До послдней минуты вы были одной изъ ея главныхъ заботъ,— сказалъ растроганный Кендаль.

Онъ принялся разсказывать ей исторію кончины Мари, описывая это мирное удаленіе отъ жизни и быстро припоминая все, что могло смягчить впечатлніе, производимое имъ на слушательницу. Потомъ онъ вынулъ портретъ и вручилъ ей, она приняла его съ новымъ параксизмомъ горя, прижала къ губамъ, изучая его, рыдая надъ нимъ съ полнйшей непосредственностью и съ самозабвеніемъ, прелестнымъ по своей правдивости.

— О, бдный m-r де-Шатовье!— воскликнула она посл долгой паузы, взглянувъ на Кендаля.— Какъ проживетъ онъ безъ нея! Онъ будетъ чувствовать себя такимъ покинутымъ!

— Да,— глухо произнесъ Кендаль,— онъ будетъ очень одинокъ, только… приходится съ этимъ свыкаться!

Она посмотрла на него съ тревогою и сочувствіемъ, и вся ея женская природа словно отразилась на ея приподнятомъ личик и въ тоскливыхъ глазахъ, точно ея вниманіе теперь исключительно обратилось на него, точно его личная утрата и печаль внезапно предстали передъ ней. Вслдъ затмъ ее поразила странность и неожиданность такой встрчи между ними. Онъ былъ для нея судьею, авторитетомъ, воплощеннымъ идеаломъ. Возвышенность его ума заслужила ея довріе, привязанность его къ сестр трогала и очаровывала ее, но никогда не сознавала она никакой близости между ними. Еще мене снилось ей имть когда-либо общее съ нимъ горе, плакать рядомъ съ нимъ. Контрастъ между ихъ прежними отношеніями и этимъ новымъ, торжественнымъ чувствомъ охватилъ ее и взволновалъ. Воспоминаніе о нюнгэмскомъ дн снова пробудилось въ ней, представилось ей столкновеніе, происшедшее между ихъ двумя натурами, ошеломляющее сознаніе умственнаго неравенства между ними и тревога, вызванная въ ней его сужденіемъ объ Эльвир. Сношенія, которыя она считала чисто-интеллектуальными и дружескими, но которыя оказались гораздо реальне и важне для нея, чмъ она сама подозрвала, превратились посл его появленія въ комнат во что-то личное и тсное. Послднія слова его показали ей подъ культурною вншностью ученаго настоящую природу этого человка. Слова эти были сказаны ей по самому простому, обыкновенному, человческому поводу, она почуяла въ нихъ призывъ съ его стороны, и сердце ея переполнилось.

Она встала, подошла къ Кендалю, наклонилась надъ нимъ, точно какой-то всеисцляющій духъ, и вся душа ея засвтилась въ глазахъ.

— О, какъ мн васъ жаль!— воскликнула она, и слезы снова быстро полились.— Знаю, что это для васъ не заурядная утрата. Вы были другъ для друга гораздо боле, чмъ обыкновенно бываютъ братъ и сестра. Для васъ эта потеря ужасна.

Онъ былъ до глубины души растроганъ ея состраданіемъ и ея горячею, порывистою симпатіею.

— Повторите это,— прошепталъ онъ, когда взоры ихъ встртились,— повторите! Такъ пріятно слышать это… отъ васъ!

Водворилось долгое молчаніе. Она стояла, точно очарованная, руки ея медленно опустились. Глаза блуждали, пока не потупились, и она остановилась, со слезами, все еще не высохшими на щекахъ. Странная, опьяняющая сила чувства, пробужденнаго горемъ и состраданіемъ, вліяніе его любви, которую она не подозрвала, все это увлекало ихъ за собою. Съ трудомъ дышала она, но пока онъ слдилъ за ней, въ немъ пробудилась мужественность и вызвала изъ глубины горя непобдимую потребность обладать любимой и красивой женщиной, стоявшей передъ нимъ. Онъ сдлалъ шагъ впередъ, взялъ холодную, несопротивлявшуюся ручку и, склонившись передъ двушкой, прижалъ эту ручку къ губамъ. Изабелла. глядла на него помутившимися глазами.

— Состраданіе ваше истинный даръ неба,— глухо прошепталъ онъ,— но дайте мн больше этого, больше! Мн нужна ваша любовь.

Она слегка вздрогнула, вскрикнула, отняла у него руки и упала на стулъ. Мысли ея быстро понеслись назадъ, къ полямъ въ Surrey, къ нюнгэмской рощ, къ тому, какими представлялись ей его чувства или какъ они выражались. Никогда, никогда даже не грезилось ей, чтобъ онъ ее любилъ. Совершенно простодушно посылала она ему привтствія изъ Венеціи, присоединялась къ похваламъ, расточавшимся ему сестрою, ни минуты не думая о себ. Когда онъ одобрялъ ея игру въ Эльвир, это такъ-же откровенно радовало ее, какъ радуетъ ученицу одобрительное слово учителя. А онъ все время любилъ ее, любилъ!.. Какъ странно, какъ неправдоподобно!

Кендаль послдовалъ за ней, наклонился, прислушался, но не раздалось ни слова. Она была слишкомъ испугана и ошеломлена, чтобъ говорить. Прежній горькій страхъ, прежняя увренность въ ея равнодушіи снова боролись въ немъ противъ сильнаго порыва, его увлекшаго.

— Я испугалъ васъ, навелъ на васъ ужасъ, — воскликнулъ онъ.— Мн не слдовало говорить, да еще въ такую минуту. Ваше состраданіе, ваша милая, женская доброта побдили меня. Мн кажется, я полюбилъ васъ съ перваго же представленія ‘Блой дамы’, по крайней мр, когда я оглядываюсь на свои чувства, я вижу, что съ самаго начала это была любовь. Со дня въ Нюнгэм я уже зналъ, что люблю, только не хотлъ въ этомъ сознаться, боролся противъ этого. Мн казалось, что вы никогда не забудете, какъ я былъ рзокъ, и что я дйствовалъ скоре какъ врагъ, чмъ другъ. Но вы забыли, вы показали мн, какъ благородна можетъ быть женщина, и посл нашей разлуки въ іюл я съ каждымъ днемъ все сильне любилъ васъ. Все лто, когда я схоронилъ себя въ деревн, я думалъ о васъ, дни и ночи были полны думъ — все о васъ же. Потомъ, посл вашихъ успховъ (я знаю, что поступалъ низко), когда я посылалъ вамъ черезъ сестру въ Венецію поздравленія, я въ сущности чувствовалъ, что надежды для меня нтъ никакой и что злая сила отниметъ васъ у меня. Тутъ настала очередь Эльвиры и… мн казалось, что я разстаюсь съ вами на вки…

Она отвела руки отъ лица, каріе глаза ея остановили на немъ тотъ пристальный взглядъ, который онъ подмтилъ еще тогда, когда она просила его сказать правду и о ней, и о ея положеніи. Только теперь въ этомъ взор не было страданія, а читался только удивленный, тревожный вопросъ.

— Почему?

Слово это вырвалось точно дуновеніе изъ ея полуоткрытыхъ губъ. Услыхавъ его, Кендаль вздрогнулъ, слабый звукъ этотъ возвратилъ ему даръ слова и сдлалъ его краснорчивымъ.

— Почему? Да потому что я думалъ, что открывавшееся передъ вами великое будущее должно неизбжно поглотить вс ваши мысли, рядомъ съ вашею, моя собственная жизнь представлялась мн такой срой и тусклой. Мн казалось невозможнымъ, чтобъ вы спустились съ такой высоты и полюбили меня, отдали-бы мн свою красоту и свое сердце взамнъ моего. Вотъ я и ухалъ, чтобъ не безпокоить васъ, А потомъ… (голосъ его сталъ еще глуше) меня вызвали въ Парижъ, и на своемъ смертномъ одр.Мари старалась придать мн надежду, а теперь ваше состраданіе заставило меня высказать то, что было у меня на сердц. Дайте же мн услыхать, что вы меня прощаете.

Всякое слово достигало цли. Наконецъ-то догадалась она о глубин, непоколебимости, сил и безпредльности вызванной ею страсти. Привязанность Мари, казалось, окружала ихъ, и священное, грустное сознаніе смерти и утраты ихъ сближало. Уваженіе, благоговніе, участіе ея принадлежали ему давно. Ужъ не означала-ли тревожная тоска въ глубин ея души чего-нибудь еще, чего-нибудь несравненно большаго?

Она вдругъ выпрямилась, и когда онъ преклонилъ передъ ней колна, онъ почувствовалъ на своей щек ея горячее дыханіе, слеза упала на его руки, которыя ея ручки робко искали.

— О!— прошептала она сквозь слезы, никогда не снилось мн этого! Никогда не думала я о чемъ-нибудь подобномъ. Но… не покидайте меня… Я этого не вынесла-бы…

Кендаль склонилъ голову на сжимаемыя имъ ручки, и ему почудилось, словно жизнь и время остановились, словно и онъ, и она находятся въ пространств, надъ которымъ проносится теплое дуновеніе любви, между тмъ какъ смерть, горе и разставаніе, эти три благодтельные, нжные и вмст съ тмъ суровые ангела, стерегутъ и охраняютъ ихъ издали…

А. Веселовская.

‘Сверный Встникъ’, NoNo 2—4, 1893

МИССЪ БРЭДЕРТОНЪ.

ГЛАВА I.

ГЛАВА II.

ГЛАВА III.

ГЛАВА IV.

ГЛАВА V.

ГЛАВА VI.

ГЛАВА VIII.

ГЛАВА VIII.

ГЛАВА IX.

Читайте также: