Михаил Алексеевич Воронов
(1840—1873).
Михаил Алексеевич Воронов (1840-1873), Кулешов В. И., Год: 1989
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Творчеству Воронова автобиографизм был присущ в большей степени, чем другим писателям-демократам. Он натуралистически описывал все то, что с ним самим было в жизни, все, что его глаза видели во время житейских скитаний по петербургским и московским трущобам. Впервые он выступил в печати в 1862 г., опубликовав в журнале братьев Достоевских ‘Время’ повесть ‘Мое детство’ ( 7 и 9), а в следующем году — повесть ‘Моя юность’, объединенные затем общим названием ‘Детство и юность’. Здесь мы находим многое из того, о чем рассказывал о себе Благовещенский в первой части автобиографического романа. Вороновское повествование по контрасту может быть сопоставлено с известными произведениями Толстого и Аксакова о детстве, отрочестве и юности.
Горестна была жизнь разночинца, обрекавшая на духовную нищету.
Отец из гороховецких крестьян Владимирской губернии не любил рассказывать о прошлом. Ценой невероятных усилий он дослужился до штабс-капитана и, выйдя в отставку, устроился управляющим имения. Открылось место тюремного надзирателя в Саратове, и он решил перебраться в город на Волге. В семье был деспотом и своих детей воспитывал с нагайкой в руках. В доме Вороновых совмещались воедино уродливость и тирания. Квартира находилась в тюремном ‘замке’, и окна были за решетками. Сначала отец учил сам, чему умел, а потом назначил учителем арестанта из дворян, осужденного за обман и мошенничество. К арестанту и перешла нагайка. Преподавать арифметику назначил бывшего частного пристава, отпускавшего арестантов на разбой. Отец гордился своим местом. Он совершал с детьми экскурсии в караульную, в камеры, показывал, как гоняли сквозь строй арестантов. Одним из потрясших душу Воронова-мальчика случаев было невольное лицезрение палача: он на кухне как-то после ‘работы’ ел говядину. В мешке у него лежал свернутый кнут, и заплечных дел мастер похвалялся перед мальчуганом, что может кнутом убить человека с трех раз. И тут же продемонстрировал свое искусство: три раза, не глядя, протянул кнутом по подвернувшемуся предмету, а потом подробно показывал клеймение преступника. Таковы были ‘радужные’ впечатления детства.
Каторжный дом напоминала и гимназия, куда его отдал отец. Здесь тоже царили принуждение и розги. Духовные пастыри, наставники юношества — чистые невежды, ничтожества, пропойцы. От учителя латыни всегда несло ‘сивушным запахом’. А учитель греческого языка позволял себе называть ‘болванами’ Пушкина и Лермонтова, испытывал к ним лютую ненависть, ‘не то, что Софокл и Аристофан Херасков и Капнист’. Систематические порки были единственной методой обучения. С гимназией Воронов простился в 1856 г. Единственным отрадным явлением, осчастливившим его на всю его жизнь, было появление в 1851 г. в саратовской гимназии нового учителя словесности, только что окончившего Петербургский университет, звали учителя Николай Гаврилович Чернышевский. ‘Это была свежая, молодая натура,— пишет Воронов в повести ‘Детство и юность’,— полная сил и энергии, человек, обладавший огромными специальными и энциклопедическими познаниями (…) глубоко была потрясена им старая система воспитания, и память о нем навсегда сохранилась между его учениками’. ‘Все изменилось на время под благотворным влиянием этого умного, гуманного человека’. Молодой учитель давал читать книги, уроки проводил живые, глубокие: ‘С какой радостью мы встречали всегда этого человека и с каким нетерпением мы ожидали его речи, всегда тихие, нежные и ласковые…’ [Воронов М. А. Повести и рассказы. М., 1961. С. 81] тишина и внимание царили в классе. Пленяло чтение текстов из Жуковского, ученики плакали над сказкой ‘Рустем и Зораб’. Благотворно было нравственное влияние нового учителя на весь персонал гимназии. Учитель греческого языка перестал бранить Лермонтова и Пушкина, математик старался объяснить ‘квадратуру круга’ [Там же. С. 82] Большое значение имели беседы нового учителя с учениками, непринужденные, вызывавшие на споры, обмен мнениями. Но недолго, к сожалению, это продолжалось. Учитель оставил гимназию. Воронов отправляется учиться в Казанский университет, на медицинский факультет, потом переходит на юридический факультет Московского университета. Нужда не дает ему возможности доучиться. В 1858 г. он — в Петербурге, снова встречается и теперь уже сближается с Чернышевским. Нередко проводит вечера среди земляков-саратовцев, собиравшихся на квартире великого ‘властителя дум’. После ареста Чернышевского Воронов скитается без куска хлеба. В 1863 г. он — в Москве, где ютится среди городской бедноты. Но через два года — снова в Петербурге. Сотрудничает в ‘Будильнике’ Н. А. Степанова, близкого по направлению к ‘Искре’ Курочкина и ‘Современнику’ Некрасова. Сотрудничество в журналах логически завершало процесс идейного самоопределения писателя-разночинца. После выстрела Каракозова передовые журналы разгромлены. Воронов возвращается в Москву, но спастить от нищеты не может. Умирает в полном одиночестве.
В год смерти Воронова выходит сборник его повестей и рассказов под заглавием ‘Болото. Это — картины петербургской, московской и провинциальной жизни’. Сюда вошли два его произведения — ‘Детство и юность’ и ‘Арбузовская крепость’. Повторением мотивов первого из них был отрывок под названием ‘Тяжелые годы’, в которых описывается жизнь в Саратове (Желтогорье) в родительском доме.
Не совсем удавались Воронову попытки изобразить в духе физиологических очерков ‘натуральной школы’ петербургские нравы, прожигателей жизни, мотов (‘Наш общий друг’, ‘Знакомый незнакомец’, ‘Современный герой’). Гораздо больше удавались ему натуралистические зарисовки московской Грачевки (района около Трубной площади), Арбузовской крепости. Эти места — ‘исконная усыпальница всевозможных бедняков, без различия пола и возраста, это какая-то большая могила, доверху наваленная живыми трупами, заеденными бедностью, развратом и тому подобными бичами немощного человечества’ [Воронов М. А. Повести и рассказы. С. 273]. Здесь находят себе пристанище воры, промотавшиеся купцы, чиновничьи дети, нищие старьевщики, тряпичники, шарманщики, собачники, уличные гаеры… Писатель дает описания биографии какой-нибудь вдовы-мещанки, домовладельца, его жильцов. Все эти зарисовки объединены в цикле рассказов ‘Московские норы и трущобы’, выпущенном в двух томах в 1866 г. М. А. Вороновым совместно с А. И. Левитовым. Воронову принадлежали в первом томе очерки ‘Сквозь огонь, воду и медные трубы’, ‘Грачевка’, ‘Ад’, ‘Тишина’, ‘Арбузовская крепость’. Второй том полностью был заполнен произведениями Левитова. Что значит ‘Арбузовская крепость’? Это — дом в Колосовом переулке, который тянется от Грачевки влево,— грязный, большой с флигелями. Во флигелях — клетушки, подобные конюшенному стойлу. Тут — страшная нищета.
Воронов — художник небольшой, но бесстрашный наблюдатель. Может быть, прежде всего к Воронову относятся слова М. Горького о-воздействии, которое на него оказали писатели-демократы 60-х годов: ‘Я чувствовал, что эти разнообразно и размашисто талантливые люди, сурово и поспешно рассказывая тяжелую правду жизни, предъявляют мне какое-то неясное для меня требование’ [Горький М. Собр. соч.: В 30 т. М., 1953. Т. 25. С. 347] ‘Беседы о ремесле’ (1930—1931). ‘Требование’, которое чувствовал Горький, было требованием беспощадной правды в изображении народной жизни. Из заветов беллетристов-демократов<