Владимир Карелин
МИГУЭЛЬ СЕРВАНТЕСЪ СААВЕДРА
И ЕГО КНИГА:
ДОНЪ-КИХОТЬ ЛАМАНЧСКІЙ.
Мигель Сервантес Сааведра и его книга ‘Дон-Кихот Ламанчский’, Карелин Владимир Александрович, Год: 1866
Время на прочтение: 21 минут(ы)
Ни одна книга такъ не прославилась, никакой романъ не заслужилъ такой громкой извстности, ни одно произведеніе какого-то бы ни было писателя не успло пріобрсти такой всемірной популярности, какъ Донъ-Кихотъ Мигуэля де Сервантеса. Но, поспшимъ оговориться: на каждомъ шагу и изъ устъ множества людей слышимъ мы имя героя этого безсмертнаго произведенія, однако, много-ли найдется такихъ, которые читали Донъ-Кихота и еще боле — такихъ, которые знали бы что-нибудь о судьб самого автора, а между тмъ, едва ли есть другая книга, которая печаталась бы такъ часто, переводилась на такое множество разныхъ языковъ, и другой авторъ, который удостоился бы столькихъ біографій. Изъ за сухощаваго облика героя, ставшаго типомъ, виднется могучая фигура самого автора. Пусть онъ выступитъ передъ нами на минуту, прежде чмъ начнетъ свое повствованіе о жизни и дяніяхъ Донъ-Кихота, дворянина изъ Ламанхи.
Мигуэль Сервантесъ Сааведра происходитъ изъ древняго дворянскаго рода въ Галиціи, распространившагося въ Испаніи и Америк. Кастильская втвь этого рода, посредствомъ брака вступившая въ родство съ домомъ Сааведра, въ начал XVI вка повидимому уже утратила свой прежній блескъ и могущество: родители Сервантеса, люди небогатые, жили неподалеку отъ Мадрида въ маленькомъ городк Альвал-де-Генаресъ, когда, въ начал октября 1547 года, у нихъ родился четвертый ребенокъ, совмстившій въ себ знатность рода съ величіемъ генія. 9-го числа того-же мсяца его окрестили. Годы дтства и первой юности Сервантеса покрыты для насъ мракомъ и даже разнообразные намеки, которые мы встрчаемъ по этому поводу въ его сочиненіяхъ, мало способствуютъ къ разсянію этого мрака. Живой ребенокъ страстно любилъ слушать уличныхъ пвцовъ и смотрть на представленія странствующихъ актеровъ, разыгрывавшихъ комедіи Лопе-де-Руэда. Рано пробудилось въ немъ стремленіе къ творчеству и каждый лоскутокъ печатной бумаги, который попадался ему гд нибудь на улиц, въ грязи, получалъ для него значеніе высокаго литературнаго произведенія. Алькальскій университетъ, основанный не боле какъ лтъ за 50 до того, пользовался въ то время еще громкою извстностью, и Сервантесъ, выросши въ этой умственной атмосфер, поступилъ впослдствіи въ саламанкскій университетъ для изученія юридическихъ наукъ, хотя литература и здсь оставалась его любимйшимъ предметомъ. Вскор онъ близко сошелся съ однимъ изъ своихъ учителей Лопе-де-Гойосъ, которому въ 1569 году мадридскимъ совтомъ было поручено издать томъ стихотвореній на смерть несчастной Елизаветы Валуа, прославленной Шиллеромъ въ его Донъ-Карлос, исполняя это порученіе, Лопе издалъ, между прочимъ, и шесть небольшихъ стихотвореній Сервантеса, называя его при этомъ ‘своимъ дорогимъ и много любимымъ ученикомъ.’ Такимъ образомъ Сервантесъ дебютировалъ на литературномъ поприщ и хотя въ первыхъ его произведеніяхъ не замтно особенно выдающагося таланта, тмъ не мене уважительный отзывъ о немъ Лопе и то обстоятельство, что одна изъ его элегій была издана отъ имени всей школы, доказываютъ, какимъ почтеніемъ онъ пользовался въ сред учителей и товарищей-студентовъ. По случаю похоронъ Елизаветы Валуа, происходившихъ въ конц октября, Папа отправилъ въ Мадридъ своего легата Гіуліо Аквавива съ тмъ, чтобы выразить королю свое соболзнованіе. Но затмъ, когда тотъ же легатъ ярился къ королю 2го декабря съ переговорами другаго рода отъ лица Папы, то ему велно какъ можно скоре оставить Испанію и Сервантесъ, въ свит этого ученаго прелата послдовалъ за нимъ въ Римъ. Не чувствуя себя склоннымъ ни къ церковной, ни къ военной служб, онъ поступилъ въ кардиналу въ качеств камергера, но и въ этомъ положеніи оставался онъ недолго: гордый испанецъ не могъ примириться съ тою зависимостью, въ которую ставила его служба. Въ то время звукъ оружія и военный кличъ наполняли вс итальянскіе города: Доріи вооружали свои галеры на верфяхъ Генуи, а на римскихъ площадяхъ испанскіе офицеры производили смотръ войскамъ. Венеціанская республика вступила въ ожесточенную борьбу съ султаномъ Селимомъ II за островъ Кипръ, а Папа обращался съ просьбами и письменными напоминаніями къ христіанскимъ государямъ, побуждая ихъ содйствовать побд креста надъ магометанскою луною. Венеція заключила союзъ съ Папою и Донъ-Жуанъ Австрійскій, побочный братъ Филиппа II, былъ назначенъ главнокомандующимъ. Это воинственное настроеніе охватило сердце молодаго писателя, онъ съ наслажденіемъ вырвался изъ своего унизительнаго положенія и посвятилъ себя ‘ремеслу, единственно приличному дворянину’, — онъ взялся за оружіе. Двадцати трехъ лтъ отъ роду вступаетъ онъ въ испанскую армію, чтобы бороться съ непримиримымъ врагомъ христіанства и врагомъ своего отечества въ особенности. Онъ поступаетъ въ отрядъ Діего-де-Урбина, знаменитаго бойца изъ Гвададаяры и вмст съ отрядомъ стоитъ въ Неапол. Вскор ему представился случай отличиться Въ сентябр 1571 года флоты: папскій, венеціянскій и испанскій соединились въ гавани Мессины подъ предводительствомъ юнаго героя Донъ-Жуана Австрійскаго. Отрядъ, въ которомъ находился Сервантесъ, занялъ военный корабль Ла-Марквеза. Посл того, флотъ освободилъ Корфу и нсколько времени преслдовалъ морскія силы непріятеля, послдніе были встрчены наконецъ рано утромъ 7 октября при вход въ Лепантскую бухту.
Сервантесъ въ это время лежалъ въ лихорадк въ своей кают. Услышавъ, что сраженіе началось, онъ бросается на палубу, не взирая на увщанія капитана и товарищей и требуетъ, чтобы ему назначили одинъ изъ опаснйшихъ постовъ. Маркеза была изъ числа кораблей, наиболе отличившихся. Она сцпилась съ адмиральскимъ кораблемъ, побила до 500 турокъ и захватила египетское знамя. Среди отчаянной перепалки Сервантесъ получилъ три раны, дв въ грудь и одну въ руку, которая и осталась искалченною на всю жизнь. Гордый своимъ участіемъ въ длахъ этого дня, столь славнаго въ исторіи христіанства, когда турецкій флотъ былъ разсянъ и выгнанъ съ океана, Сервантесъ говорилъ, что потерявъ руку онъ поплатился за этотъ день еще не слишкомъ дорогою цною. Главнокомандующій лично похвалилъ его и веллъ увеличить его жалованье. Въ то время какъ товарищи собирались въ Сицилію на зимнія квартиры, онъ остался въ мессинскомъ лазарет съ тмъ, чтобы вылечить свои раны и уже на слдующую весну мы видимъ его снова близъ Греціи въ отряд Фигуэроа, самомъ важномъ изъ всего войска, передъ Модономъ и при штурм Наварина. Походъ, который Сервантесъ описываетъ въ ‘исторіи каторжниковъ’, былъ неудаченъ и Донъ-Жуанъ долженъ былъ вернуться со своимъ флотомъ въ Мессину.
Движимый романтическими грезами своего собственнаго героя Донъ-Кихота, а въ дйствительности состоя на служб въ жалкомъ гарнизон и изнуряя себя безплодными походами, Сервантесъ отправляется то въ Сардинію, то въ Геную, то въ Сицилію, и усталый отъ этой жизни, бдной подвигами, онъ въ 1575 году беретъ отставку и возвращается въ Испанію. Его главнокомандующій, какъ представитель полка, въ которомъ онъ служилъ въ послднее время, герцогъ Карлосъ Зеза и Терранова даетъ ему рекомендательныя письма въ королю, въ которыхъ превозноситъ его храбрость и врность. Радостно вступаетъ онъ на галеру Эль-Соль, которая должна была доставить его вмст съ братомъ Родригомъ въ отечество. Но судьба ршила иначе: 26 сентября 1575 года корабль ихъ былъ захваченъ алжирскими корсарами и посл упорной борьбы долженъ былъ признать себя побжденнымъ. Въ алжирскомъ порт добычу подлили и Сервантесъ достался одному греческому ренегату, который командовалъ двадцативесельнымъ гальономъ. Этимъ начинается новая эпоха въ жизни Сервантеса, повліявшая на него глубоко и могущественно, одного изъ лучшихъ перловъ недоставало бы въ его жизни, говоритъ Френцель своихъ великолпныхъ essais, еслибъ ему не пришлось поносить рабскихъ цпей.
Скупой и жестокій ренегатъ заключилъ изъ писемъ Донъ-Жуана и герцога Сезы, найденныхъ имъ въ вещахъ Сервантеса, что эта личность должна была занимать высокое положеніе и что по этому за нее можно получить значительный выкупъ. Плнника держали съ величайшей строгостью, заковали его въ цпи и окружили бдительнымъ и чрезвычайно тягостнымъ надзоромъ. Но Сервантесъ, полагавшій, что свобода есть высочайшее благо, а неволя величайшее зло, какое только можетъ постигнуть смертнаго, не переставалъ помышлять о побг, точно также, какъ и остальные товарищи его по плну, вскор избравшіе его своимъ предводителемъ. Прежде всего было условлено бжать на оранскій берегъ, но мавръ, взявшій на себя обязанность служить имъ проводникомъ, предалъ ихъ и они должны были вернуться въ Алжиръ подъ опасностью смертной казни. Однако съ нимъ обошлись мягче, чмъ они могли ожидать.
Одинъ изъ освободившихся друзей Сервантеса Фенрихъ Габріэль-де-Кастаньеда, доставилъ лтомъ 1576 года письмо его отцу въ Альколу и отецъ Сервантеса тотчасъ же пожертвовалъ всмъ, что имлъ, продалъ даже двухъ своихъ дочерей вмст съ приданымъ, чтобы освободитъ сыновей изъ рабства. Но Дали-Мами назначилъ слишкомъ большой выкупъ за невольника съ рекомендательными письмами къ королю Филиппу и отпустилъ только Родрига. Послдній общалъ снарядить фрегатъ въ Валенсіи или на Болеарскихъ островахъ, пристать на немъ къ берегамъ Алжира и освободить брата вмст съ прочими плнными христіанами изъ неволи. Сервантесъ между тмъ, не теряя мужества, продолжалъ обдумывать свой планъ освобожденія, заране подготовляя все необходимое къ его выполненію. Въ трехъ миляхъ отъ Алжира у ренегата Іассана былъ садъ, плотно примыкавшій въ морскому берегу и заключавшій въ себ притонъ на подобіе пещеры. Здсь-то, подъ защитою садовника Жуана, нашли себ врное убжище четырнадцать невольниковъ — испанскихъ дворянъ. Жуанъ снабжалъ ихъ пищей и питьемъ, а другой ренегатъ, названный по своему ремеслу ,,позолотчикомъ’, доставлялъ имъ по ночамъ всти обо всемъ, что происходило. Сервантесъ, руководившій всмъ изъ дома своего повелителя, убжалъ наконецъ и самъ 20 сентября 1577 года изъ невольничьей башни и сталъ выжидать изъ пещеры сигнала, который дйствительно былъ поданъ имъ съ фрегата, показавшагося въ виду Алжира въ ночь на 28 сентября, подъ предводительствомъ капитана Віаны. Невольники вышли изъ своего убжища, но нкоторые мавританскіе рыбаки, собиравшіеся въ эту ночь пуститься въ море на рыбную ловлю, замтили корабль и движеніе въ парк, обыкновенно такомъ тихомъ. Стража удвоила вниманіе, заслышавъ на корабл движеніе и шумъ и Віана изъ предосторожности долженъ былъ снова уйти въ море, а невольники — скрыться въ свою пещеру. Нсколько дней спустя, капитанъ попытался еще разъ пристать къ берегу, но фрегатъ былъ захваченъ маврами, выжидавшими въ засад. Позолотчикъ, страшась безпощаднаго суда, бросился къ дею въ ноги и сознался ему во всемъ.
Іассанъ-Ага, венеціанскій ренегатъ, изъ простаго гребца возвысившійся въ деи, обрадовался этому извстію, такъ какъ по законамъ страны вс бжавшіе невольники должны были принадлежать ему и, долго не думая, онъ накрылъ бглецовъ въ ихъ убжищ. Въ первомъ порыв гнва Алькаиде веллъ задушить садовника. Между тмъ Сервантесъ, желавшій, чтобъ на немъ одномъ выместили всеобщую вину, возбудилъ этимъ изумленіе къ своему мужеству даже съ стороны своихъ злйшихъ враговъ. Конечно, на него снова надли оковы. Сначала онъ поступилъ во владніе къ Дали-Мами, а потомъ его перекупилъ за 500 талеровъ дей, который все еще надялся выручить за него большія деньги.
Возвышенное зрлище, говоритъ Гейне, представляетъ кастелянъ, рабъ алжирскаго дея, онъ постоянно думаетъ о своемъ освобожденіи, неустанно развиваетъ свои смлые планы, спокойно встрчаетъ опасность, когда предпріятіе не удается, онъ скоре приметъ истязанія и даже самую смерть, нежели выдастъ своихъ соучастниковъ хотя бы однимъ словомъ. Такое безграничное великодушіе, такая высокая добродтель обезоруживаютъ его вровожаднаго властелина: тигръ щадитъ скованнаго льва и дрожитъ предъ ужаснымь ‘однорукимъ’, котораго могъ бы лишить жизни однимъ словомъ. Во всемъ Алжир Сервантесъ былъ извстенъ подъ именемъ ‘однорукаго’ и дей сознается, что можетъ спокойно заснуть и быть увреннымъ въ безопасности своего города, войска и рабовъ, когда знаетъ, что однорукій испанецъ стоитъ на караул. Въ теченіе 1578 года Сервантесу удалось отправить мавра съ письмами къ Оранскому намстнику. Но письма были перехвачены, посланнаго посадили на колъ и Сервантесъ долженъ былъ получить дв тысячи ударовъ кнутомъ. Друзья его, окружающіе дея, испрашиваютъ для него прощеніе и Сервантесъ помилованъ еще разъ. Однако и это обстоятельство не заставило его отказаться отъ своихъ плановъ. При новой попытк съ ренегатомъ Абдъ-аль-Раманомъ ему измнилъ одинъ доминиканскій монахъ. Сервантесъ скрывался у одного изъ своихъ друзей — Фенриха Діего Кастеляно, когда по улицамъ Алжира разнеслась молва, что утайщикъ по приказанію дея подвергается смертной казни, если не выдастъ преступника и Сервантесъ, не волеблясь ни одной минуты, предаетъ себя дею. Послдній, приказавъ набросить ему на шею петлю, требуетъ выдачи соучастниковъ, но Сервантесъ остается непреклоннымъ и тронутый Гассанъ-Ага еще разъ даруетъ ему жизнь. Снова скованный по рукамъ и по ногамъ, Сервантесъ пять мсяцевъ томится въ тюрьм. Въ ‘пойманномъ раб’ онъ повствуетъ о чудесныхъ судьбахъ своей собственной жизни. Этотъ пойманный рабъ — онъ самъ. Въ то время, какъ онъ раздумывалъ о средствахъ осуществить возстаніе плнныхъ христіанъ въ Алжир, сюда прибыли на нищенствующемъ корабл въ ма 1580 года два монаха ордена Св. Троицы, Жуанъ Гиль и Антоніо-де-ла-Белла, обязанность которыхъ, по уставу ордена, состояла въ томъ, чтобы посредствомъ выкупа освобождать плнныхъ христіанъ. Эти монахи хотли выкупить и Сервантеса, внеся за него 300 червонцевъ, изъ которыхъ 250 присланы были донною Леонорой, матерью Сервантеса, (отца его въ это время уже не было въ живыхъ), а остальные 50 — сестрою его Андреей. Но дей требовалъ 1000 золотыхъ талеровъ и только благодаря настоятельнымъ просьбамъ благороднаго Фрайя Гиля, Сервантесъ получилъ свободу. Онъ былъ прикованъ на галер, которая должна была отвезти дея въ Константинополь. 19 сентября Сервантесъ получилъ свободу въ ту самую минуту, какъ Гассанъ отплывалъ изъ своихъ владній. Произведеніе Сервантеса ‘Испанцы въ Англіи’ служитъ достойнымъ памятникомъ въ честь отцевъ ордена Св. Троицы. Въ октябр онъ вернулся въ свою страну и вступилъ на родную почву еще въ одежд алжирскаго раба. Но, воздушные замки, которыми онъ утшался въ плну и на возвратномъ пути, должны были разсяться какъ дымъ. Испаніи не было дла до человка, который такъ долго боролся за нее и даже въ рабств способствовалъ къ прославленію своего отечества и уже за одни свои страданія заслуживалъ всеобщаго уваженія. Человкъ, передъ которымъ дрожалъ самъ алжирскій дей, былъ принятъ на службу въ качеств ‘простаго солдата’ въ своемъ старомъ полку. Въ то время Филиппъ II хотлъ подчинить Португалію испанской корон и Сервантесъ отъ 1585 до 1593 года велъ борьбу на Азорскихъ островахъ противъ приверженцевъ Пріора Оврато, послдняго претендента на португальскій престолъ. Всюду и преимущественно при Терцеир, Мигуэль де-Сервантесъ являлся рядомъ съ своимъ достойнымъ братомъ.
На зимнихъ квартирахъ въ Лиссабон его прининали въ знатнйшихъ обществахъ, такъ какъ его достоинство и благородство духа ничуть не теряли отъ простаго солдатскаго камзола: у него завязались даже любовныя отношенія съ одной знатной дамой, отъ которой онъ имлъ дочь Изабелу де-Сааведра. Эту дочь онъ взялъ съ собою въ Испанію, когда связь съ ея матерью была у него уже порвана. За этой любовью слдовала другая, которая побудила его вернуться къ искуству. Въ небольшомъ кастильскомъ городк Эсквивіар онъ познакомился съ одною дамою высокаго происхожденія, съ блестящимъ именемъ — ее звали донна Каталина-де-Палаціасъ Салацари Воцмедіана, матеріальныя средства ея были не лучше его собственныхъ, за то отъ дяди своего Донъ-Франциско де-Салацари она получила хорошее воспитаніе. 19 декабря 1584 г. произошло ихъ бракосочетаніе и съ этого дня начинается новый переворотъ въ жизни Сервантеса: изъ солдата онъ превращается въ литератора въ лучшемъ смысл этого слова, потому что на перо онъ смотритъ не какъ на средство къ существованію, а какъ на орудіе, съ помощью котораго, уловивъ вс причудливыя особенности народнаго вкуса, онъ рисуетъ намъ какъ въ зеркал всю испанскую литературу въ миніатюр Еще въ медовый мсяцъ своей любви онъ написалъ пастушескій романъ ‘Галатея’ въ шести книгахъ, что трудно было ожидать отъ военнаго человка. Это странное произведеніе написано по итальянскимъ и испанскимъ образцамъ, къ которому и священникъ изъ деревни Донъ-Кихота отнесся очень милостиво, сказавши, что ожидаетъ его продолженія и мы должны отдать справедливость англичанину Дунлопу, замтившему, что о Сервантес можно сказать, что онъ написалъ и самую занимательную и самую скучную книгу въ свт.
Вскор посл свадьбы Сервантесъ переселился въ Мадридъ, гд онъ жилъ въ Плацуелла де Матуте. Столица приняла его въ свой литературный кружокъ и Сервантесъ принялъ участіе въ образованіи академіи по образцу итальянской.
Сцена представляла въ то время самое обширное поле для писателя и Сервантесъ посвятилъ ей себя почти исключительно въ первые четыре года посл своей женитьбы. Дворъ также расположился въ Мадрид, и изъ странствующей труппы актеровъ образовался постоянный театральный персоналъ. Въ 1580 году открылись оба театра де-ла-Круцъ и дель-Принципе и съ этихъ поръ даже лучшіе умы перестали считать унизительнымъ писать для сцены. Сервантесъ былъ изъ первыхъ, вступившихъ на это поприще, онъ написалъ отъ двадцати до тридцати пьесъ, имвшихъ въ то время успхъ. До насъ дошли изъ нихъ только дв: ‘Нунанціа’ и ‘Жизнь въ Алжир’, и хотя он не могутъ назваться мастерскими произведеніями литературы, которыя рождали-бы желаніе познакомиться и съ остальными его пьесами, тмъ не мене, однакоже, свидтельствуютъ о необыкновенномъ талант автора въ изображеніи трогательныхъ и поразительныхъ сценъ и положеній. Нужно, впрочемъ, сознаться, что у него всюду проглядываетъ недостатокъ въ истинномъ драматизи, и это обстоятельство само собою открываетъ предъ писателемъ новую область эпическаго представленія, въ которомъ вмсто узкой формы развитія дйствія, быстро стремящагося въ развязк, требуется разсказъ, ведущій къ ней медленно и грандіозно. Сервантесъ самъ могъ чувствовать ошибочное направленіе своего генія, и когда на горизонт появился, какъ блестящій метеоръ, Лопе-де-Вега, онъ началъ совершенно ошибочно думать о своемъ талант. Короче сказать, онъ подумывалъ уже отправиться въ Америку, бывшую и тогда уже прибжищемъ всхъ несчастныхъ и заблуждающихся въ своемъ призваніи, но въ это время главный провіантмейстеръ индійскаго флота и войска, донъ Антоніо Гевара, предложилъ ему второстепенное мсто въ своемъ управленіи въ Севиль. Мсто это по крайней мр дало ему хлбъ, котораго онъ тщетно искалъ въ другихъ мстахъ.
Сервантесъ мгновенно покидаетъ Мадридъ, проклиная сцену и водворяется въ Севиль, гд хотя и съ ограниченными средствами, но имя всегда врный кусокъ хлба, онъ живетъ около десяти лтъ, отказывая себ во всякаго рода творчеств. Но въ путешествіяхъ, совершенныхъ имъ по дламъ службы, онъ узналъ свою страну и народъ, которые онъ такъ мастерски изобразилъ въ своемъ Донъ-Кихот и Новеллахъ. По врности, съ которой онъ въ нкоторыхъ мстахъ описываетъ Севилью, заключаютъ, что они написаны во время тамошней его жизни. Но для этого нтъ никакихъ врныхъ указаній.
Посл смерти Филиппа ІІ Сервантесъ исчезаетъ изъ Севильи, прослуживъ тамъ долгое время въ качеств адвоката. Глубокимъ мракомъ покрыта жизнь его отъ 1598 до 1603 г. и, однако, эти годы составляютъ періодъ блеска въ его литературной дятельности, такъ какъ сюда относится его геніальное произведеніе — Донъ-Кихотъ. Единодушное мнніе объ этомъ період его жизни таково, что великій пріоръ мальтіискаго ордена въ Манх поручилъ ему собирать доходы ордена въ Аргамазил, и что принявъ на себя эту благочестивую должностъ, онъ подвергся гоненію со стороны должниковъ, не хотвшихъ платить свои долги и даже былъ посаженъ въ тюрьму, посл чего, подъ впечатлніемъ гнва, онъ принялся писать своего Донъ-Кихота, выводя героя изъ того села, въ которомъ съ нимъ обошлись такимъ постыднымъ образомъ и перенося первыя приключенія рыцаря на почву Манхи. Все это очень возможно и даже вроятно, но мы не имемъ относительно этого точныхъ доказательствъ. Правда, что Сервантесъ самъ говоритъ въ предисловіи къ первой части своего Донъ-Кихота, что начатъ онъ въ тюрьм, но это можетъ относиться точно также и къ первому его заключенію въ Севиль и къ послдующему въ Вальядолид. Одно извстно съ достоврностью, что въ Манх у него были друзья и знакомые, и что онъ имлъ случай близко изучить страну, играющую роль въ его книг. Наконецъ, все это едва-ли могло относиться къ какому-нибудь другому періоду, кром промежутка отъ 1598 года, въ которомъ мы теряемъ его слдъ въ Севилъ и до начала 1603 г., когда онъ снова появляется въ Вальядолид. Сюда привлекъ его, вроятно, дворъ Филиппа III, при которомъ онъ вадялся найдти покровителей, но первая попытка его въ этомъ род предъ герцогомъ Лермы отняла у него всякую охоту продолжать свои исканія. Онъ жилъ тихо и уединенно доходомъ со своихъ сочиненій и другихъ занятій, которыя ему поручали. Однажды ночью, неподалеку отъ это дома, произошла дуэль между двумя придворными, въ которой одинъ изъ дуэлистовъ погибъ. Подозрніе пало на домашнихъ Сервантеса и до начала слдствія по этому длу, его посадили въ тюрьму, согласно съ испанскими законами. Однако черезъ нсколько дней его отпустили. Кром этого эпизода мы ничего не знаемъ о жизни Сервантеса въ Вальядолид, но тмъ ярче его литературная дятельность за это время пребыванія его въ столиц королевства.
Первую часть Донъ-Кихота Сервантесъ написалъ въ полнйшей тишин и въ 1604 г. получилъ королевскую привиллегію для его напечатанія. Оставалось найти человка, который съумлъбы оцнить книгу и которому можно было-бы посвятить ее и отдать подъ защиту. Выборъ Сервантеса остановился на герцог Беярскомъ, который между тмъ, узнавъ, что произведеніе это — сатира, отказался отъ посвященія, подъ предлогомъ своего высокаго сана. Сервантесъ испросилъ, однакожъ, дозволеніе прочесть ему изъ этой книги хоть одну главу, и восторгъ слушателей при этомъ чтеніи былъ такъ великъ, что авторъ долженъ былъ читать главу за главою, пока, увлекшись, не окончилъ всей книги. Тогда герцогъ согласился принять посвященіе, обезсмертившее такимъ образомъ его имя. Посл двадцатилтняго затишья, въ продолженіе котораго не появилось ни одного сочиненія Сервантеса, была выпущена въ свтъ въ Мадрид въ 1605 году первая часть Донъ-Кихота изъ типографіи Жуана де-ла-Квеста. Это была книга въ четвертую долю листа, имвшая 312 страницъ, появленіе ея ослпило какъ молніей, эффектъ, ею произведенный, не можетъ сравниться ни съ чмъ въ литератур предыдущихъ вковъ. Только въ наше время стали расходиться нкоторыя книги такими огромными массами. Во второй части своего Донъ-Кихота Сервантесъ говоритъ, что книга его разошлась въ количеств 30,000 экземпляровъ, и прибавляетъ, что слдуетъ ожидать, что она разойдется еще въ количеств въ тысячу разъ большемъ этого. Положительно извстно, что въ одномъ только 1606 году при своемъ появленіи Донъ-Кихотъ выдержалъ четыре изданія, не считая безконечнаго множества заграничныхъ перепечатокъ, въ которыхъ онъ, подобно перебгающему огню, распространился во Франціи, Португаліи, Италіи и Фландріи. Да, Сервантесъ имлъ право говорить, что скоро не будетъ такого народа, на язык которго не былъ-бы переведенъ его Донъ-Кихотъ и въ скоромъ времени не оставалось ни одного шинка, трактира, постоялаго двора и цирюльни, гд не красовалась-бы исторія и дянія Донъ-Кихота и его оруженосца.
Чтоже это за дивная книга, которая пріобрла такую славу и распространеніе? ‘Don-Quichotte paru, la chevalerie tait morte et Cervantes immortel’, восклицаетъ Эмиль Шаль, новйшій біографъ Мигуеля Сервантеса, и слова эти представіяютъ, безъ сомннія, самый прекрасный и сжатый отзывъ о Донъ-Кихот, ставящій насъ именно на ту точку, которую нужно имть прежде всего въ виду, для освщенія произведенія.
Эпоха процвтанія рыцарей, ищущихъ приключеній, паладиновъ, короля Артура и его рыцарей круглаго стола начинается съ паденіемъ древняго міра и оканчивается развитіемъ правильной госдарственной жизни. Это мрачная эпоха среднихъ вковъ, когда міромъ управлялъ мечъ, кулачное право и поединокъ заступали мсто законовъ, а церковь только съ великимъ трудомъ могла преслдовать свои цивилизующія цли. Въ то время защита притсненныхъ и помощь несчастнымъ представляли защиту высокую и достойную рыцарства. Прекрасная картина рисуется предъ нашими глазами: мы видимъ рыцаря, пускающагося въ широкій свтъ съ мечомъ въ рук, въ шлем и панцыр, съ тмъ, чтобы силою рукъ доказать высоту своихъ убжденій и послужить оплотомъ для справедливости и добродтели. Въ образ этого одинокаго героя воплощается нравственная идея, которую никакое время не способно лишить ея жизненности. Женщина, какъ слабйшая, должна была стоять подъ особеннымъ покровительствомъ этихъ странствующихъ рыцарей, и это обстоятельство придало рыцарству какую-то своеобразную прелесть. Это чудное время должно было найти въ поэзіи свое облагораживающее выраженіе. Обильный матеріалъ для фантазіи трубадуровъ, рапсодій и минезенгеровъ представляли въ этомъ отношеніи крестовые походы и походы отдльныхъ рыцарей, турниры, дворы любви и празднества. Подвиги героевъ прославлялись или въ звучныхъ стихахъ или-же въ проз полной живыхъ красотъ, но писатели рыцарскихъ романовъ, развившихся изъ поэтическихъ произведеній среднихъ вковъ и въ начал представлявшихъ просто прозаическое переложеніе эпическихъ стихотвореній, не поняли своей прекрасной задачи. Только и видишь драки, жестокости, да приключенія: ни плана, ни связи, ни здраваго смысла. Самымъ запутаннйшимъ образомъ переплетаются между собою мечтательная любовь и дикая чувственность, безнравственность и предразсудокъ. Великаны и карлики, чудовища и чароди хаотически перемшаны въ этихъ рыцарскихъ романахъ, которые послужили-бы къ стыду и поруганію самихъ рыцарей, если бы время не было такъ незрло и наивно, чтобъ сказки принимать за чистую дйствительность и съ жадностью глотать все, что ни попадалось, за недостаткомъ лучшей умственной пищи. Направленіе вка подоспло на помощь къ этому незрлому произведенію фантазіи. Крестовые походы породили во всей Европ страсть къ приключеніямъ и проложили такимъ образомъ путь рыцарскимъ романамъ. Въ Испаніи, гд рыцарство, со всми своими атрибутами, пустило особенно глубокіе корни, выступаетъ еще новый элементъ. Войны съ маврами, превращавшія каждаго испанца въ воина и вносившій рыцарскій духъ въ каждую семью, не могли не вызвать изображенія разныхъ приключеній и геройскихъ подвиговъ, не могли не вызвать произведеній извращенной фантазіи, находившихъ всегда людей, охотно слушающихъ ихъ. Испанскій народъ слушалъ слишкомъ усердно эти исторіи, состоявшія изъ самыхъ неслыханныхъ и невроятныхъ приключеній и въ мір, уже и безъ того фантастическомъ, какой былъ въ то время, очаровывался еще боле фантастическими созданіями разнузданнаго воображенія. Молодежь уже не могла боле находить никакого удовольствія въ серьезной сторон исторіи и относилась очень симпатично къ извращеннымъ произведеніямъ поэтовъ, принимая за образецъ для себя какъ дянія, такъ и языкъ этихъ романовъ. Наклонность къ дракамъ и ссорамъ, приводившая къ кровавому мщенію изъ-за ничтожныхъ столкновеній, дикая распущенность, ненависть къ гражданскому порядку заступили мсто настоящихъ рыцарскихъ обычаевъ и вмсто того, чтобы внушать мужество, настоящую геройскую отвагу, пламенный патріотизмъ и отважныя дянія нравственнаго характера, книги эти извращали фантазію юношества и уничтожали прежній духъ народа. Вскор нкоторыя уважаемыя лица, какъ, напр., Луи Фидесъ, Алейо Фанласъ, Діего Граціанъ, Мельхоръ Кано, Дуи де-Гранада и Бенито Аріасъ Монтано возвысили голосъ противъ этого позорища литературы, которое ‘въ Испаніи проявляется ярче, чмъ гд-нибудь’. Наконецъ, выступило на сцену законодательство: король Карлъ декретомъ запретилъ всмъ вице-королямъ, судилищамъ и намстникамъ новаго свта дозволять печатаніе, продажу и чтеніе рыцарскихъ романовъ. Въ 1555 г. королевскіе кортесы, засдавшіе въ Вальядолид, ршительно потребовали такого-же запрещенія для Испаніи, оправдывая эту мру опасностью подобныхъ произведеній для юношества обоего пола. Они даже высказали желаніе, чтобъ вс существующіе романы были собраны и сожжены. Королева Іоанна общала такой законъ, но онъ никогда не былъ изданъ и ни нравственныя проповди уважаемыхъ лицъ того времени, ни законы не могли вытснить рыцарскихъ романовъ, къ которымъ пристрастился какъ народъ, такъ и образованное общество. Вс они просто проглатывали эти осужденныя книги, а князьямъ и прелатамъ очень льстили посвященія ихъ. Король Карлъ, открыто уважая эти романы, съ наслажденіемъ читалъ Бельяниса Граціена, самый сумазбродный изъ романовъ этого рода, и когда его сестра, королева венгерская, хотла отпраздновать свое возвращеніе во Фландрію, то она не могла придумать для него большаго удовольствія, какъ представить на знаменитомъ праздник въ Бинс всхъ героевъ этого рыцарскаго романа, въ вид живыхъ лицъ, при этомъ фигурировалъ даже Филиппъ II. Эти паразитныя растенія проникли даже сквозь священныя стны монастырей: монахи и монахини читали и писали рыцарскіе романы.
Въ такомъ положеніи находились дла, когда у Сервантеса зрлъ планъ подготовить ударъ рыцарскимъ романамъ. Мало извстный, покинутый человкъ, не имющій въ своихъ рукахъ другихъ средствъ, кром ума и пера, задумалъ направить свои силы въ уничтоженію заблужденія, до тхъ поръ существовавшаго, наперекоръ здравому смыслу и всевозможнымъ законамъ. Но оружіе, съ которымъ онъ вышелъ на борьбу съ безуміемъ, было обоюдоострымъ мечомъ, — оружіемъ насмшки и побда его была такъ совершенна, что со времени появленіи Донъ-Кихота не вышло ни одного рыцарскаго романа, не было даже издано вновь котораго-нибудь изъ старыхъ. Съ той поры и до нашихъ дней, говоритъ Тикноръ, они исчезли такъ совершенно, что, напротивъ, принадлежатъ теперь въ величайшимъ рдкостямъ и представляютъ единственный въ своемъ род примръ того, какъ сильнымъ умомъ и мткою насмшкою можно иногда уничтожить цлую втвь литературы, цвтущую и всми любимую, у народа великаго и гордаго. Какъ ни громаденъ, однакоже, былъ результатъ появленія Донъ-Кихота, тмъ не мене, на первыхъ порахъ книга не произвела всего ожидаемаго дйствія. Между испанскими историками литературы сохранилось преданіе, что Сервантесу только съ помощію хитрости удалось всучить книгу въ руки образованныхъ людей. Подъ заглавіемъ ‘Buscapie’, онъ издалъ будто-бы брошюру, въ которой хотя и осторожно, но осязательно, далъ понять, что забавная, повидимому, книга заключаетъ дкую сатиру на важнйшихъ придворныхъ людей и преимущественно на любимца короля, герцога Лермы и Кальдерона ‘придворнаго’. Если слухи эти справедливы, то они доказываютъ только, что Сервантесу хотлось привлечь публику лакомымъ кускомъ, а вовсе не то, чтобы сатира на королевскихъ придворныхъ была его настоящею цлью.
Остроумная критика цлые два столтія пыталась истолковать по своему Донъ-Кихота и навязать его автору тенденціи и взгляды, отъ которыхъ онъ былъ также далекъ, какъ его время отъ нашего. Только полнйшее неумнье оцнить произвольное и непроизвольное творчество Сервантеса могло привести къ подобнымъ абсурдамъ. Намреніе его заключалось, по всмъ вроятіямъ, въ томъ, чтобы показать противуположность между поэзіей и прозой въ человческой натур, или между геройствомъ и великодушіемъ съ одной стороны и холоднымъ эгоизмомъ съ другой, откуда и беретъ начало то заблужденіе, что онъ хотлъ изобразить дйствительную жизнь. Но, какъ сказалъ совершенно справедливо Тикноръ, метафизическія тонкости совсмъ не соотвтствуютъ духу его времени, которое не было нисколько склоннымъ такой общей и философской сатиры и, кром того, не соотвтствуютъ и личному характеру Сервантеса, насколько мы его знаемъ. Онъ былъ, повидимому, полонъ дружеской доврчивости и человческой доброты, а также и вся жизнь его противорчила лишающему бодрости отрицанію всего возвышеннаго и великаго, которое необходимо предполагается при такомъ объясненіи Донъ-Кихота. Критика, которая хочетъ быть справедливою, должна судитъ преимущественно по самому сочиненію, по собственнымъ словамъ писателя. Уже въ предисловіи къ первой части совершенно ясно говорится: ‘Сочиненіе это не иметъ никакой другой цли, кром той, чтобы уничтожить авторитетъ и уваженіе, какимъ пользуются рыцарскіе романы у читающей публики и вообще въ свт’, а черезъ десять лтъ Сервантесъ заключаетъ вторую часть словами: ‘У меня не было другаго намренія, какъ возбудитъ отвращеніе людей къ лживымъ и безсмысленнымъ сказкамъ, въ форм рыцарскихъ романовъ, значеніе которыхъ уже подорвано исторіею моего правдиваго Донъ-Кихота и скоро должно пасть окончательно’. Почему-же намъ не врить этому заявленію автора, если мы знаемъ, какимъ значеніемъ пользуется въ Испаніи каждая отдльная втвь литературы?
Очевидно Сервантесъ хотлъ написать только сатиру противъ упомянутыхъ романовъ и предать ихъ общему осмянію, чтобы люди, убдившись въ ихъ нелпости, перестали придавать прежнее значеніе. Но перо генія, по остроумному замчанію Гейне, всегда выше его: оно захватываетъ гораздо больше его случайныхъ намреній и поэтому Сервантесъ, самъ ясно того не сознавая, написалъ великую сатиру противъ человческаго самообольщенія. Если съ нами согласятся въ этомъ, то мы допускаемъ смыслъ Сервантесова Донъ-Кихота, вычитанный въ немъ эстетикою: это произведеніе представляетъ борьбу между идеализмомъ и реализмомъ, длинный и тощій ламанхскій рыцарь есть воплощеніе идеальной восторженности вообще, а толстый оруженосецъ реальный разсудокъ и оба они въ тоже время представляютъ пародію собственнаго пафоса. Фиганръ видитъ даже въ Донъ-Кихот и его оруженосц не разногласіе между единичнымъ мечтателемъ и единичнымъ прозаикомъ, а вчную противуположность односторонняго идеализма и реализма и хвалитъ это сочиненіе, какъ настоящее художественное произведеніе, потому что въ немъ индивидуальность окраски соединяется съ универсальностью значенія.
Чтобы осуществить идеалъ рыцарства, Сервантесъ представляетъ ламанхскаго дворянина съ мозгомъ воспламененнымъ чтеніемъ рыцарскихъ романовъ, но въ тоже время представляющаго настоящую рыцарскую фигуру, человка, исполненнаго чувства чести и восторженности, бодрости, отваги и достоинства. Онъ соединяетъ въ себ всю отвагу героевъ, вс добродтели цлаго рыцарства, имя передъ глазами фантастическіе образы, которые свели его съума. Онъ хочетъ осуществить еще разъ золотое время странствующаго рыцарства, давно уже превратившагося въ прахъ. Врный рыцарскимъ обычаямъ, онъ выбираетъ себ оруженосца, представляющаго съ нимъ полнйшую противуположность, — хотя добродушнаго и честнаго, фанатически преданнаго своему господину, но невжественнаго и легковрнаго, неуклюжаго и эгоистичнаго, обжору и лжеца, словомъ — реалиста съ ногъ до головы.
Вполн вооруженные и снабженные провіантомъ, оба вызжаютъ изъ родной деревни на поиски приключеній, которыя разгоряченная фантазія рыцаря видитъ и находитъ на каждомъ шагу: втряныя мельницы принимаетъ онъ за великановъ, стадо овецъ — за цлое войско, галерныхъ каторжниковъ — за испанскихъ ноблей и каждый шинокъ — за дворецъ, тогда какъ оруженосецъ его по своей непосредственности, не сознавая даже своего юмора, превращаетъ чудныя виднія своего господина въ голую прозу дйствительности. Это постоянное столкновеніе идеала съ суровою прозой дйствительной жизни, пафоса стараго времени съ настоящимъ должно приводить въ самымъ страннымъ результатамъ, которые постоянно подтверждаетъ справедливость геніальныхъ словъ: du sablime au ri’d’cule il u y’ a qu n pas, пока наконецъ наши представители идеализма и реализма, помятые и тломъ и душою, возвращаются на родину. Но на этомъ, какъ поясняетъ Сервантесъ, исторія ихъ далеко еще не кончена. Этимъ заключается первая часть. Посл ея появленія мы не имемъ никакихъ свдній о Сервантес почти въ теченіе восьми лтъ, только въ 1613 году, когда онъ издаетъ свои новеллы, мы встрчаемъ его имя и, въ предисловіи въ этому собранію прекрасныхъ сочиненій, онъ общаетъ вторую часть Донъ-Кихота. Но когда онъ дошелъ до 58 главы въ Фарагон (1614), появилась вторая часть Донъ-Кихота. Авторъ ея былъ извстный Алонзо Фернандецъ де Авеллаведа изъ Тардезильяза, подъ именемъ котораго скрывалось какое-то духовное лицо и вмст съ тмъ писатель комедій. Въ этомъ литературномъ факт, единственномъ въ своемъ род, удивительно то, что подражатель и продолжатель какъ будто угадываетъ содержаніе еще неоконченнаго образца. Книга, написанная безъ генія Сервантеса, хотя автору ея и удавалось по временамъ попадать въ тонъ съ Сервантесомъ, не заслужила бы никакого вниманія, еслибы образецъ не получилъ уже такого громаднаго значенія. Но самъ авторъ уничтожилъ себя, стараясь всми силами унизить образецъ и насмхаясь надъ поэтомъ, надъ его старостью, страданіями и даже надъ его ранами, заслуживающими глубокаго уваженія. Къ сожалнію, раздраженіе, возбужденное въ Сервантес этимъ возмутительнымъ литературнымъ подлогомъ, о которомъ онъ много говоритъ во второй части, не осталось безъ вліянія на дальнйшую обработку его произведеній. Сервантесъ работалъ быстро до конца и пришелъ къ нему гораздо раньше, чмъ предполагалъ. Вторая часть, оконченная въ феврал 1615 г., появилась осенью слдующаго года. Такимъ образомъ Донъ-Кихотъ представляетъ пятнадцатилтній трудъ и если первая часть его есть произведеніе шутника, то вторая, появившаяся спустя десять лтъ, есть произведеніе философа. Въ этой второй части Донъ-Кихотъ снова выходитъ искать приключеній, которыя становятся еще богаче и фантастичне и носятъ еще боле романтическій характеръ, чмъ въ первой части, но здсь они не имютъ такой типической физіономіи, не такъ глубоко запечатлваются въ народной памяти, вслдствіе чего первая часть стала такъ популярна, что послужила источникомъ возникновенія множества пословицъ и поговорокъ.
Во второй части исторія еще долго стоитъ на томъ же уровн, какъ и въ первой, но наконецъ, — какъ говоритъ Френцель,— на одномъ роковомъ мст комедія переходитъ въ трагедію. Пока Донъ-Кихотъ вводится въ заблужденіе и обманывается собственными глазами, которыми онъ видитъ все, какъ настоящій странствующій рыцарь, мы попадаемся съ нимъ въ тже сти. Но когда другіе начинаютъ съ нимъ злыя шутки, когда они съ намреніемъ наталкиваютъ его на заблужденіе и печальныя ошибки для собственной потхи, тогда этотъ блестящій умъ меркнетъ и Донъ-Кихотъ становится для насъ жалкимъ помшаннымъ, годнымъ лишь для дома сумасшедшихъ въ Севильи. Чарльзъ Ламбъ сказалъ совершенно справедливо: Гонерилья покраснла бы, сдлавъ что-нибудь подобное отрекшемуся королю и волчица Регана, не смотря на свой слабый разсудокъ, не могла бы продолжать своихъ шутокъ, а Донъ-Кихотъ вытерплъ все это отъ недостойной королевы. Какое низкое, негодное общество! Герой Авелланеды могъ и долженъ былъ покончить такими заблужденіями, но Сервантесъ никогда не могъ ошибаться подобно ему. Если похвалы шуткамъ Санчо, который здсь, какъ и у Авелланеды, выступаетъ на первый планъ, могли заставить его сдлать этотъ характеръ средоточіемъ дальнйшаго разсказа, то этого достаточно, чтобы въ большей половин второй части уничтожилось состраданіе къ герою. Поэтому мы не можемъ понять, какъ историкъ испанской литературы, Джоржъ Тикноръ, отдаетъ несравненное преимущество сравнительно съ первою, если только мы признаемъ, что онъ придаетъ большее значеніе художественной композиціи, а не идеальному содержанію.
Мы забываемъ о той скук при чтеніи одной части второй половины романа, а не о великомъ созданіи цлаго, про которое Фишеръ могъ сказать: безсмертная заслуга Сервантеса состоитъ въ томъ, что онъ въ одномъ произведеніи съ художественною ироніею создалъ комическій и вмст съ тмъ естественный романъ. Это осмяніе рыцарства длаетъ его народнымъ романомъ, потому что народъ возбуждается имъ къ осмянію отжившаго идеала аристократіи’.
Ясне нельзя выразить значеніе этой книги для всей литературы.
Обратимся еще разъ къ личности самого поэта. Сервантесъ въ 1606 г. пріхалъ въ Мадридъ, слдуя, вроятно, за испанскимъ дворомъ, тамъ онъ оставался постоянно и выхалъ изъ него однажды, незадолго передъ смертью.
Не смотря на высокія заслуги поэта, онъ жилъ постоянно въ очень стснительныхъ условіяхъ, поддерживаемый только милостью двухъ своихъ покровителей, архіепископа Толедскаго и графа Линозскаго. Дворъ не сдлалъ ничего для величайшаго ума своего времени. О самомъ поэт не думали вовсе, тогда какъ книгой его не могли начитаться досыта. Разсказываютъ, что Филиппъ III, стоя однажды на балкон своего дворца, увидлъ на берегу Мансанареса студента, который съ удивленіемъ читалъ какую-то книгу, постоянно прерывая чтеніе неудержимымъ смхомъ, и король сказалъ тотчасъ-же: ‘этотъ человкъ или дуракъ или читаетъ Донъ-Кихота’. Королевское остроуміи оказалось справедливымъ, но никому изъ придворныхъ не пришло въ голову обратитъ вниманіе короля на бдность, въ которой находился авторъ знаменитой книги.
Послдніе годы своей жизни Сервантесъ посвятилъ вполн музамъ. Начатые уже въ Севильи двнадцать нравственныхъ разсказовъ (‘Novelas ejemplares’, которые также можно считать мастерскими разсказами) появились въ 1613 г. въ Мадрид. Вс эти новеллы, ивъ которыхъ маленькая Мадридская цыганка особенно дорога для германцевъ, вслдствіе ‘presiosa’ Вольфе и Вебера, возникли на свжей и богатой почв народныхъ характеровъ и выражаютъ собою всю полноту настоящей испанской живости и отличаются такою прелестью языка, что и до сихъ поръ, остаются недосягаемымъ образцомъ, хотя это самыя раннія изъ испанскихъ новеллъ. Сервантесъ достигъ уже преклонной старости, когда онъ создалъ свое послднее сочиненіе ‘Периллесъ и Сигизмунда’, серьезный романъ, который онъ считалъ лучшимъ произведеніемъ своего пера, для насъ онъ иметъ только историческій интересъ и появился уже черезъ годъ посл его смерти.
Весною 1616 года онъ перехалъ въ Эсквивіаръ, гд находилось маленькое имніе, оставленное ему женою. Въ начал апрля онъ возвратился въ Мадридъ смертельно больной. Дорогой встртился ему студентъ медицины и далъ ему совтъ, какъ дйствовать противъ водяной, которой онъ страдалъ, на что Сервантесъ возразилъ ему: ‘пульсъ у меня бьется такъ сильно, что къ воскресенью все должно кончиться. И въ самомъ дл, такъ и случилось. 16 апрля совершено было надъ нимъ соборованіе. На слдующій день онъ написалъ, исполненное юмора и проникнутое истиннымъ мужествомъ, посвященіе ‘Периллеса и Сигизмунды’ графу фонъ-Деносу, и четыре дня спустя его не стало. Онъ умеръ въ дом, находившемся въ улиц Calle de Leon, и домъ этотъ украшенъ по настоящее время медальоннымъ портретомъ Сервантеса. Умеръ онъ въ объятіяхъ своей жены, за десять дней до смерти Шекспира, своего единственнаго соперника. Его схоронили въ монастыр ордена св. Троицы. Монастырь этотъ отошелъ впослдствіи отъ ордена и когда поздне хватились могилы Сервантеса, то ее уже не нашли. Но за то имя его сохранилось въ памяти современниковъ и потомковъ, окруженное такой славой, на которую едва-ли можетъ претендовать какое-либо другое имя въ литератур, за исключеніемъ Шекспира. Не знаемъ на основаніи какихъ документовъ, но испанская библіографія утверждала даже въ послднее время, что въ промежутокъ съ 1605 по 1857 годъ въ Испаніи выпущено было не мене четырехъ-сотъ изданій его сочиненія, переводныхъ изданій его на англійскомъ язык 200, на французскомъ — 168, на итальянскомъ — 96, на португальскомъ — 80, на нмецкомъ — 70, на шведскомъ — 13, на польскомъ — 8, на датскомъ — 6, на русскомъ 5 и на латинскомъ — 1. Мы не считаемъ подражаній, передлокъ для сцены, въ форм драмъ, оперъ и даже балетовъ. Словомъ, обширность этой литературы вполн доказываетъ популярность книги и ея героя.