Mиологія.
I. Ктисилла.
VI. Перифaсъ.
А. Глаголевъ.
‘Встникъ Европы’, No 5 и 6, 1815
Mифология, Глаголев Андрей Гаврилович, Год: 1815
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Басни получили начало свое еще въ тхъ лсахь и пещерахь, въ которыхъ укрывались первобытные люди. Живучи въ разсяніи и большею частію въ отдаленіи другъ отъ друга, не могли они долго оставаться въ одиночеств. Сама природа вложила въ душу человческую склонность въ общежитію: а потому и захотли они: окружить себя существами сколько нибудь себ подобными. Разумъ находился тогда въ младенчеств, онъ не могъ проникать въ причины тхъ безчисленныхъ явленій, которыя встрчались повсюду удивленнымъ ихъ чувствамъ. Такое невжество и ослпленіе само собою приуготовляло ихъ воображеніе къ разнымъ баснямъ и вымысламъ, а вліяніе стихіи и другія испытанныя ими нужды подали можетъ быть первой къ тому поводъ. Во время грозной бури два или три человка нашли себ убжище въ темнот лса, и защищенные густыми втвями, внимали съ ужасомъ реву втра, пробгающаго надъ ихъ главами и наклоняющаго вковыя деревья. Ето для нихъ не втръ, но нкое сильное и грозное существо, которому ничто противустать не можетъ, когда оно бываетъ гнвнымъ. Въ часы своего изступленія придали существу сему крылья, уста, необыкновенное дыханіе, и назвали его Еоломь. Въ продолженіе той же бури слышали скрыпъ деревъ, имющій нкоторое сходство съ воплемъ дикой женщины, ето, по ихъ мннію, Дріады иди Амадріады (отъ вмст и ‘ дубъ или дерево), которыя родились съ дубами и умираютъ вмст съ ними. Он защищали ихъ отъ бури и зноя, по сему и признаны были священными, божественными {Древніе, въ разсужденіи сего не одинакаго были мннія. Одни почитали все то божественнымъ, что находилось въ дубахъ, а другіе, какъ то Друиды, жрецы Галловъ, признавали за божество одно только сердце дуба. Г.}. Нкогда случилось замтить огонь, упадшій съ высоты и зажегшій любимую ихъ дубраву огонь сей названъ Саламандрою все пожирающею, или Вулканомь, божествомъ сильнымъ и свирпымъ, низверженнымъ съ неба. Одно дерево покрытое прекрасными плодами остановило взоръ дикаго человка, онъ сорвалъ то яблоко, которое боле его прельщало, позналъ сладость его, и началъ мечтать, что подъ симъ деревомъ непремнно должно скрываться какое нибудь благодтельное существо, которое произращаеть плоды сіи: ето Помона. — Сильная жажда привела его къ источнику, изъ ближней горы изливающемуся, много разъ отходилъ отъ него, много разъ онъ возвращался, и всегда видлъ то же обиліе водъ и ту же тнь, которая отражалась на дн источника при каждомъ его наклоненіи. Какое же ето божество, которое всегда изливаетъ сіи воды и которое многократно имъ самимъ видимо было? онъ назвалъ его Наядою. Между тмъ давно было замчено, что на вс радостные и печальные его клики всегда отвчалъ голосъ какого-то существа невидимаго, обитающаго въ мрачной пещер. Онъ долго мечталъ о немъ, разныя длалъ сужденія, и положилъ наконецъ, что тамъ должна привитать Нимфа Ехо.
Таковъ ходъ понятій человческаго разума еще младенчествующаго, и сіе-то можетъ быть подало поводъ новйшимъ философамъ предполагать въ душ нашей врожденныя понятія о Бог (ideas innatas). Я сего ни защищаю, ни опровергаю, и хотя путешественниками найдены такіе народы, которые не имютъ совсмъ ни имени для означенія существа высочайшаго, ни понятія о немъ никакого {Собственныя слова путешественника Nicolas dei Techo de rebus Caaiguartum: ‘Reperi cam gentem nullum nomena habere, quod Deum et hominis animam significet, mulla sacra habet, nulla idola.’}: однако не можно отвергать, чтобы они не признавали ничего чудеснаго, ничего такого, что заставляло бы ихъ бояться, или удивляться.
Какъ бы то ни было, но время отъ времени число чрезъестественныхъ существъ умножалось, неодушевленныя вещи, окружающія человка, начали въ глазахъ его чувствовать, жить и мыслишь о и такимъ образомъ положено было основаніе тому чудесному міру, которымъ столько плняютъ насъ древніе стихотворцы, и коего (если позволено такъ выразиться) одни только развалины остались въ новйшихъ поемахъ.
Когда люди вышли: изъ мрачныхъ убжищъ своихъ и вступили въ общество, тогда произошли басни другаго рода. Сперва сообщали другъ другу то, что ими замчено было въ первомъ образъ жизни, разсказывали о Фавнахъ и Силенахь, о прекрасныхъ виднныхъ ими Нимфахъ, и всегда увеличивали столько, сколько свойственно новымъ людямъ, возхищающимся всми явленіями природы. Спустя нсколько времени, ощутивъ разныя выгоды общежитія, начали повствовать много чудеснаго о тхъ, которые ввели ихъ въ сей новый родъ жизни. Орфей своимъ пніемъ очаровалъ жителей лса, покрытые древесными листьями и звриными кожами, они стекались отвсюду на звукъ его лиры. Орфей учредилъ общество, даровалъ законы, и восторженные свидтели сего происшествія сказали о немъ, что онъ привлекалъ зврей и двигалъ цлые лса. Амфіонъ стоить съ арфою при вратахъ новосозидающагося града, и ударяетъ въ струны ея, чтобы заохотить новыхъ гражданъ въ сооруженію стнъ каменныхъ, высокихъ, трудящіеся, забывая тягость ноши своей, оканчиваютъ непримтно работу: и Амфіонъ творить чудеса, двигаетъ камни, его арфа необыкновенная, божественная, низпослана ему отъ самихъ небожителей. Современникъ Сатурна, Царя миролюбиваго и добраго, пережилъ своего благодтеля, и не одинъ разъ воспоминалъ съ прискорбіемъ о всемъ невозвратимомъ. Сей древній старецъ былъ нкогда молодъ, съ молодыми лтами улетли вс его радости и удовольствія, и онъ думалъ, что съ перемною его одного перемнилось все существующее въ природ. Часто, опершись на посохъ, грустилъ въ кругу дтей о протекшемъ золотомъ, по его словамъ, времени. Дти сіи состарлись въ свою очередь, и передали потомкамъ разныя басни о золотомъ вк.
‘Flumina jam lactis, jam flumlna nectaris ibant,
‘Flavaque de viridi stillabant ilioe mella.’
Впрочемъ и слдовавшіе за симъ вки имли свои выгоды, какъ и свои басни, Чмъ боле познавали люди пользу общежитія, тмъ боле было случаевъ къ новымъ вымысламъ. Они вкусили сладость любви, познали прелести ея, и выдумали богиню Венеру, окруженную Радостями, Играми и Смхами. Когда испытали горечь и лютость сей страсти, тогда сотворили Купидона, божество вчно юное, прелестное, но коварное, грозное и всегда готовое поражать своими стрлами сердца юношей и красавицъ. Любовь непостоянна,— и Купидонъ съ крылами, любовь неразборчива, слпа — и на глазахъ Купидонъ повязка…
Сіи и другія подобныя басни, въ которыя одты отвлеченныя понятія, родились посл другихъ, заимствованныхъ отъ физическихъ явленій. Начало ихъ надобно относить къ тому времени, когда способности души человческой довольно уже обогатились познаніями. Источники, изъ которыхъ и т и другія басни проистекали, почти безчисленны. Разное вліяніе климатовъ, разные характеры, разныя степени просвщенія были причиною разныхъ вымысловъ, Порабощенный Египтянинъ вымышлялъ все низкое, свободной и благородной Грекъ украшалъ приключенія и вымыслы такою наружностію, которая привлекала къ себ уваженіе. Астрономъ перенесъ все то на небо, что поражало его душу, Піитъ изъ мечтательнаго міра своего хотлъ переселить все, что казалось ему изящнымъ, Философъ-нравоучитель сокрылъ подъ прекрасными картинами полезные уроки: отъ сего произошли басни историческія, піитическія, физическія, астрономическія и самыя нравственныя, которыя извстны подъ именемъ апологовъ.
У древнихъ было также господствующее мнніе о безсмертіи. Любовь къ самимъ себ и привязанность къ другимъ милымъ предметамъ заставила ихъ заботиться о будущемъ. Ничто столько не тревожитъ человка, какъ мысль о вчной смерти и о совершенномъ уничтоженіи существа его, по сему и началъ онъ мечтать о царств тней, вымыслилъ Елисейскія поля для добрыхъ, и Тартаръ для нечестивыхъ. Иные хотли изъяснить безсмертіе переселеніемъ душъ изъ однихъ тлъ въ другія, и изъ сего Египетскіе жрецы составили особенную науку. Пиагоръ перенесъ ее въ Грецію и распространилъ въ большей части Европы. А таковое господствовавшее понятіе было поводомъ къ вымысламъ особеннаго рода, извстнымъ подъ именемъ прекращеніи ο,. Если смерть похищала героя, благодтеля, брата или другой предметъ милой для сердца, то иногда искренняя любовь и признательность, иногда лесть и раболпство, переселяли душу умершаго въ другое тло, имющее съ первымъ какое-нибудь сходство или въ свойствахъ, или въ имени, или въ образ.— На берегахъ рки, орашающей Аркадію, жилъ нкогда Инахъ. Онъ былъ благодтельный Царь, но несчастный отецъ. Здсь, при сихъ исходищахъ, часто онъ стовалъ о потер единственной дщери своей о, часто сливалъ свои слезы съ сими водами, свои жалобы съ ихъ унылымъ журчаніемъ. Инаха не стало, смерть прескла сумрачные дни его, но Инахъ снова начинаетъ жить въ сей рк, которая носить имя его, о снова дышетъ въ образ сей телицы, которая столь часто посщаетъ струи ропщущаго Инаха. — Мечтательный житель ессаліи проходитъ прелестнйщую долину Темпе, приближается къ пнистымъ водамъ шумящаго Пенея, здсь встртилъ онъ прекрасной лавръ и погрузился въ мечты временъ протекшихъ. Онъ думалъ въ сію минуту о прекрасной Нимф Дафн, превращенной нкогда въ сіе дерево. — на остров Киприды сидлъ подъ тнію Лотона счастливый пастухъ, увнчанный розовыми цвтами, и подавая единъ изъ нихъ своей любезной, близь него сидящей, напомнилъ ей о Венер, омочившей сей цвтъ своею кровію. Пастушка срываетъ румяной анемонъ, подаетъ любезному, и говоритъ: ето Адонисъ — онъ вренъ быль по смерть свою…
Таковы были общія понятія о превращенія, и чего не могли прибавить къ сему стихотворцы? чего не могъ придумать Грекъ, рожденный подъ благораствореннымъ небомъ и получившій въ удлъ вс дары природы? Какихъ цвтовъ не разсыпалъ Римлянинъ, одаренный живымъ и пламеннымъ воображеніемъ? Не говорю о славныхъ превращеніяхъ Овидія, они всмъ извстны, прочтемъ изъ любопытства одну или дв басни изъ превращеній Антонина Либералиса {Сей писатель жилъ во времена Клавдія Императора. Имя его показываетъ, что онъ Римлянинъ, и писалъ на Греческомъ язык можетъ бытъ по общему тогдашнему употребленію онаго. Впрочемъ можетъ статься и то, что онъ былъ природный Грекъ, но переселясь въ Римъ, принялъ фамилію Римскую, по извстному примру Архія Лицинія, которой такъ назвался отъ фамиліи Лициніевъ, его покровителей.}, отличающагося своею ясностію и простотою. Предлагаемый здсь переводъ заимствованъ съ Греческаго подлинника.
Ктисилла, дочь Алкидамантова, рождена на остров Xиoсъ въ город Юліи. Нкогда въ Каре, въ праздникъ Пиійскихъ игръ, Ермохарисъ Аинянинъ увидлъ ее пляшущую предъ жертвенникомъ Аполлона, и плнился ею. Вскор вырзалъ слова на яблок, и бросилъ его въ капище Діаны Ктисилла подняла и прочла. На немъ была начертана клятва отъ лица ея самой, и такого содержанія, что она клянется богинею Діаною выйдти въ супружество за Ермохариса Аинянина. Ктисилла, зардвшисъ отъ стыда, бросила яблоко, и столько же симъ раздражена была, сколько Кидиппа обманутая Аконтіемъ. Впрочемъ отецъ Ктисиллы условился о брак съ Ермохарисомъ, и прикасаяся лавровому древу, поклялся Аполлоноімь. По истеченіи времени Пиійскихъ игръ забылъ клятву и обручилъ дочь свою другому.— Случилось ей приносить жертву въ капищ Діаны, распаленный гнвомъ Ермохарисъ вторгся въ священное мсто сіе, и два, увидвъ предъ собою юношу, ощутила взаимную любовь къ нему. Посл того, сговорившись съ кормилицею, во время ночи украдкою отъ родителя отправилась на корабль въ Аины, и совершила бракъ съ Ермохарисомы. Но во время родовъ, не могши перенести жестокой боли, лишилась жизни по вол божества, отмстившаго ей за клятвопреступленія родителя. Когда же выносили ее къ погребенію, то изъ гробницы вылетла голубка, и тло Ктисиллы боле не было видимо. Ермохарису, вопрошавшему оракула, данъ былъ такой отвтъ, чтобы онъ во имя Китсиллы соорудилъ храмъ Афродиты въ город Юліи. Сей же отвтъ получили и жители о. Xиоса. По сей причин и досел они приносятъ жертву Афродит, именуя ее одни Ктисиллою, другіе Ктисиллою Екаергою.
Сынъ Земли Перифасъ жилъ въ Аттик еще до временъ Кекропса, рожденнаго также Землею, онъ царствовалъ надъ первобытными людьми и быль мужъ праведный, богатый, благочестивый. Соорудилъ многіе храмы, и ршилъ многія распри. Никто не порицалъ его, и онъ всми любимъ былъ. За знаменитыя дла сіи согласились вс отмнить поклоненіе Зевесу, и воздавать божескую честь Перифасу. И такъ посвятили ему капища и храмы, и начали поклоняться подъ именемъ блюстителя, промыслителя и благодтеля. Раздраженный симъ Зевесъ опредлилъ поразить громомъ весь домъ Перифаса. Когда же Аполлонъ просилъ его пощадить сколько-нибудь домъ сего мужа которой самъ ему покланялся, то Зевесъ отмнилъ опредленіе. Но пришедши въ домъ Перифаса и заставши его бесдующаго съ супругою, сжалъ его своими руками и превратилъ въ орла. Въ ту минуту молила супруга превратить и ее въ птицу одного рода съ Перифасомъ, и была превращена въ лилекъ (или козодой изъ роду орловъ). Впрочемъ Перифасу за его благочестіе, которымъ превосходилъ всхъ людей. Зевесъ даровалъ преимущество быть царемъ всхъ птицъ, блюстителемъ священнаго скипетра, и имть доступъ къ его престолу. А супруги его, превращенной въ лилекъ, оказана та милость, чтобы людямъ, приступающимъ къ какому бы-то ни было длу, появленіемъ своимъ всегда предзнаменовала добрый успхъ.