ИНСТИТУТ К. МАРКСА и Ф. ЭНГЕЛЬСА
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!
БИБЛИОТЕКА НАУЧНОГО СОЦИАЛИЗМА
ПОД ОБЩЕЙ РЕДАКЦИЕЙ Д. РЯЗАНОВА
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
МОСКВА * 1928 * ЛЕНИНГРАД
Международный социалистический съезд в Копенгагене
(‘Социал-Демократ’, 1910 г. No 17)
Максим Горький говорит: ‘Нужно, чтобы, как звезды в небе, чело веку ясно были видимы огни всех надежд и желаний, неугасимо пылающие на земле’. (‘Городок Окуров’).
Это превосходно сказано. Само собой разумеется, что, говоря о надеждах и желаниях, неугасимо пылающих на земле, Горький имеет в виду те из них, которые выходят за пределы узкой области эгоизма и приурочиваются к поступательному движению человечества. Прекрасные слова нашего талантливого писателя вспомнились мне в Копенгагене. Прогрессивное значение освободительной борьбы пролетариата бросается в глаза каждому непредубежденному человеку даже там, где речь идет о мелких повседневных нуждах и задачах этой борьбы. Но особенно ярким огнем вспыхивают приуроченные к этой борьбе желания в те дни, когда представители сознательных рабочих собираются на свои международные съезды для того, чтобы подвести итог тем завоеваниям, которые уже совершены соединенными силами всемирного пролетариата, и наметить те, которые еще стоят на очереди. В эти редкие недолгие, но в высшей степени торжественные дни, даже старики, поседевшие под красным знаменем, видевшие всякие виды и отнюдь не страдающие излишнею восторженностью, проникаются светлым праздничным настроением и, помимо своей воли, незаметно для себя показывают, как много в современных, будто бы прозаических, социалистах неподдельной свежести чувства, и как велик у каждого из них запас того здорового нравственного идеализма, без которого немыслима упорная и самоотверженная борьба за общественное дело. Социализм, в котором чахлые, буржуазные сверхчеловечики не видят ничего кроме скучной мещанской прозы, оказывается полным самой захватывающей поэзии пролетарской борьбы. Вот почему международные социалистические съезды, — какими бы горячими спорами и сильными столкновениями противоположных направлений ни знаменовались эти съезды, — всегда оставляют в своих участниках неизгладимое впечатление великого торжества. И не только в своих участниках. Я уверен, что то же неизгладимо впечатление великого торжества произвел Копенгагенский международный социалистический съезд на огромную часть населения датской столицы. Те сорок или пятьдесят тысяч человек, которые участвовали в шествии по улицам этой столицы в день открытия съезда, были полны сильнейшего энтузиазма. И такого же энтузиазма полны были бесчисленные зрители, восторженно рукоплескавшие шествию, теснясь на тротуара или высовываясь из окон. Двадцать восьмое августа тысяча девятьсот десятого года долго не забудется в Копенгагене. Католическая церковь была когда-то большой мастерицей устраивать внушительные процессии но даже в ее лучшее время ей наверно редко удавалось устраивать такие внушительные ‘крестные ходы’, каким был копенгагенский социалистический ‘ход’. А этот ‘ход’ был организован во имя разума, между тем как средневековые крестные ходы совершались под влиянием суеверия.
Чем дальше подвигается вперед общественная жизнь цивилизованных народов, тем несомненнее становится та истина, что именно пролетариат, борющийся за свое освобождение от ига капитала, является теперь носителем человеческого прогресса. В торжественные дни между народных съездов эта истина становится очевидной для всякого непредубежденного человека. А кто усерднее других служит делу прогресса тот более других доступен и для чувства гуманности. Характерный пример. Собравшись в Копенгагене, соц.-дем. всех стран единогласно высказались против смертной казни. И в то же самое время съехавшиеся в Данциге немецкие юристы нашли нужным отстаивать эту казнь, а некоторые из них высказались за ее распространение на преступления так называемой государственной измены. Это совсем неудивительно со стороны теоретиков буржуазии: ведь известно, что в среде юристов раздаются теперь толки о необходимости возвращения к розгам, плетям и палкам. Но это очень поучительно, как материал для сравнения.
Именно потому, что сознательный пролетариат является теперь носителем человеческого прогресса, его съезды охотно обращаются со словом ободрения и сочувствия к участникам всех тех общественных течений, которые, находясь лишь в более или менее косвенной связи с борьбой рабочего класса, все-таки направляются против тех или других видов угнетения. Для примера укажу, кроме резолюции о смертной казни, на принятые же в Копенгагене резолюции о Персии. Финляндии, Испании и о праве убежища. Маркс и Энгельс писали в ‘Манифесте Коммунистической Партии’: ‘Коммунисты поддерживают повсюду всякое революционное движение против существующих общественных и политических отношений’. Точно так же поступают и коммунисты наших дней — международные социал-демократы.
Говоря о Международном копенгагенском социалистическом съезде, нельзя не упомянуть о предшествовавшей ему международной женской социалистической конференции. Она тоже должна быть отнесена к числу самых характерных признаков нашего времени.
Буржуазия, играющая теперь в передовых странах Запада консервативную роль, выступала некогда во главе боровшихся с феодализмом народных масс. Она провозгласила права человека и гражданина. Но она односторонне понимала эти права. Когда она говорила: ‘человек’ она имела в виду мужчину. В буржуазном обществе женщина оставалась подчиненным существом, чем-то вроде домашнего животного высшего порядка. Но по мере того, как подвигалось вперед развитие этого общества, женщина все более и более выталкивалась из тесных рамок семейной жизни на широкую арену общественной, — преимущественно экономической, — деятельности. Здесь достаточно будет отметить, что в Германии, в период времени от 1895 до 1907 года, число женщин, живущих своим трудом, увеличилось почти на три миллиона (2. 979. 105 ж.). Собственно в промышленной отрасли деятельности число трудящихся женщин возросло за тот же период на огромную цифру 582. 806. Это целая армия! Таким образом, к числу других, — как известно, далеко не малочисленных, — противоречий капиталистического общества прибавляется еще одно: противоречие между бесправным положением женщины, с одной стороны, и ее все более и более важною ролью в современной общественно-экономической жизни, с другой. Этим противоречием вызывается современное женское движение. Даже между буржуазными ‘дамами’ распространяется теперь сознание того, что указанное противоречие должно быть разрешено в смысле признания ‘прав человека и гражданина’ не только за мужчиной, но также и за женщиной. Однако, большинство занимающихся этим вопросом буржуазных ‘дам’ понимает это дело по-своему, т. е. по-буржуазному: оно склоняется к признанию ‘прав человека и гражданина’ не за всеми совершеннолетними женщинами, а лишь за женщинами, удовлетворяющими требованиям известного ценза. В конце концов дело сводится к тому, что буржуазные защитницы женских прав отстаивают не женщину, а ее кошелек, и притом такой кошелек, который заключает в себе наличное количества золота.
Совершенно иначе смотрят на этот вопрос социал-демократки. Meждународная женская социалистическая конференция в Копенгагене (вторая по счету) постановила, — согласно первой конференции, имевшей место три года тому назад в Штутгарте, — что ограниченное избирательное право женщин должно быть рассматриваемо, как искажение принципа политического равноправия женского пола и как насмешка над этим принципом. Единственным полным выражением этого принципа конференция признает всеобщее избирательное право, принадлежащее всем взрослым женщинам и не ограниченное никаким цензом. Конференция нашла, что признание какого-либо ценза противоречит интересам рабочего класса. Она решила, кроме того, что борьба за женское избирательное право должна вестись не в союзе с буржуазными защитницами женской эмансипации, а совместно с социалистическими партиями, признающими распространение избирательных прав на женщин одним из коренных, практически самых важных условий демократизации избирательного права вообще. Социалистические партии всех стран, — гласит, между прочим, резолюция, принятая копенгагенской конференцией, — обязаны энергично бороться за избирательное право женщин. Поэтому борьба за демократизацию избирательного права в государстве и в общине должна быть также и борьбой за избирательное право женщин. В странах же, где демократизация мужского избирательного права подвинулась далеко вперед или совершенно достигнута, социалистические партии обязаны предпринять борьбу за женское избирательное право. Та же резолюция вменяет социалистическим женщинам всех стран в обязанность самое энергичное участие в борьбе социалистических партии за демократизацию избирательного права. При этом она напоминает им, что, участвуя в такой борьбе, женщины должны с неменьшей энергией добиваться того, чтобы требование всеобщего избирательного права неуклонно выдвигалось во всей своей принципиальной правильности и практической широте. Эта резолюция принята была подавляющим большинством. Против нее подано было лишь 10 голосов (всех делегаток присутствовало более 100). В интересах дальнейшего изложения замечу, что голоса, поданные против этой резолюции, принадлежали англичанкам, примыкающим к ‘Независимой рабочей партии’ и к ‘Фабианскому обществу’.
Наиболее глубоким и самым выдержанным в принципиальном отношении надо признать женское движение в Германии: там 82. 000 женщин принадлежит к соц.-дем. партии и 140. 000 — к профессиональным союзам Нам, русским, можно, пока что, лишь мечтать о таких цифрах…
Кроме женской конференции Копенгагенскому съезду предшествовало несколько конференций и съездов профессиональных союзов. Так, 26 и 27 августа в копенгагенском социалистическом Народном Доме состоялся четвертый международный съезд сапожников, на котором присутствовало 28 делегатов из Германии, Дании, Швеции, Норвегии, Австрии, Венгрии, Сербии, Болгарии, Швейцарии и Финляндии. Двадцать седьмого августа открылась международная конференция каменщиков и строительных рабочих, в которой приняли участие 23 делегата, представлявших 11 стран и 450. 000 организованных рабочих. Тогда происходил 7-й международный съезд транспортных рабочих и т. д.
Уже одно то обстоятельство, что все профессиональные съезды и конференции созваны были в связи с международным социалистическим съездом, показывает, что их участники сами проникнуты социалистическим духом. А что касается их взглядов на задачу профессиональной организации, то они лучше всего характеризуются следующим фактом: когда на этих съездах и конференциях заходила речь о сепаратизме чехов, стремящихся подвести под профессиональные организации национальную основу, то все их участники, кроме, конечно, самих чехов, высказывались против него самым решительным образом. Централистические тенденции непоколебимо господствуют теперь в профессиональном Интернационале. Таким образом вопрос о чешско-австрийском столкновении был решен в совершенно определенном смысле международными профессиональными организациями еще прежде, чем о нем зашла речь на социалистическом съезде. Я прошу читателя запомнить это, так как ниже мне придется подробно говорить об отношении международного социалистического съезда к чешско-австрийской распре.
Интересно, что буржуазная печать очень мало и неохотно говорила на этот раз о заседаниях ‘международного рабочего парламента’. Почему? Буржуазия сделала, наконец, то нехитрое открытие, что подробно описывать международные социалистические съезды — значит усердно пропагандировать международный социализм. Ну, а это, разумеется, не в ее интересах. Отсюда — тактика замалчивания. По поводу этой тактики мы, социалисты, можем сказать только одно: она пришла слишком поздно. Социалистическая печать достаточно распространена теперь для того, что разнести копенгагенские резолюции по всему цивилизованному миру.
Что же сказать о самих этих резолюциях? В социалистической среде они вызывали далеко не одинаковые впечатления. Некоторые товарищи, — например, Бонье в последнем No гэдистского французского органа ‘Le socialisme’, — называют их бесцветными и огорчаются тем, что копенгагенский съезд оказался съездом компромиссным по преимуществу. Другие, — напр., тов. Фишер, докладывавший об этих резолюциях на Магдебургском съезде немецкой соц.-дем. партии, — одобряют именно этот их компромиссный характер. Т. Фишер думает, что международные съезды всегда должны принимать компромиссные решения. И так думает не один этот товарищ. Но это неправильный взгляд. Бывают такие положения, в которых компромиссы прямо невозможны. Таково было положение, созданное пресловутым ‘опытом’ Мильерана. На Парижском международном съезде 1900 г. принята была весьма значительным большинством компромиссная резолюция Каутского об участии социалистов в буржуазных министерствах. Она оказалась до такой степени не соответствующей положению, что четыре года спустя Международный амстердамский съезд нашел нужным отбросить компромисс и самым решительным образом высказаться против ревизионистской тактики Жореса.
Тов. Фишер не прав. Однако не прав и тов. Бонье, осуждающий ‘бесцветные’ копенгагенские резолюции. Все зависит от обстоятельств времени и места. Если бы последние выборы в Дании и Бельгии дали более благоприятные для социалистов и либералов (в Дании — радикалов) результаты, то очень возможно, что в обеих названных странах некоторая, вернее, очень значительная часть социалистов захотела бы повторить ‘опыт’ Мильерана. И в таком случае вопрос об участии социалистов в буржуазном министерстве стал бы перед Копенгагенским съездом во всей своей остроте и вызвал бы на нем такие бури, каких мы не переживали даже в Амстердаме. Известно, что следующий международный съезд, — 1913 года, — состоится в Вене. К тому времени ход событий даст, пожалуй, международным ревизионистам столь желанную для них возможность повторить мильерановский ‘опыт’ в том или другом государстве, а, пожалуй, и в обеих вышеназванных странах. И тогда Венский съезд ознаменуется глубоко драматическими столкновениями двух противоположных течений современного социализма, нечего говорить, что мы, марксисты, не только не сдадимся без боя, но, согласно глубоко верному тактическому правилу нашего старого Либкнехта, перейдем от обороны к наступлению. Но это дело будущего и притом только возможного будущего. А, пока что, ревизионизм в своих международных проявлениях остается весьма сдержанным. В Копенгагене он не только не сделал попытки сколько-нибудь серьезно изменить тактику международного социализма, но, наоборот, сам вынужден был до некоторой степени приспособляться к ней. Поэтому для очень бурных прений не было никакого повода.
Утверждая, что в Копенгагене международный ревизионизм вынужден был, в известной мере, приспособляться к революционной тактике марксизма, я имею в виду два эпизода: во-первых, обсуждение чешско-австрийской распри, во-вторых, прения по вопросу о том, как должны себя вести социалисты в случае войны.
В настоящее время наши чешские товарищи говорят в политике довольно революционным языком и не упускают случая упрекнуть своих товарищей, — т. е., главным образом, немецких социалистов Австрии, — в оппортунизме. И надо признать, что упреки, ими выдвигаемые, не лишены основания. Тем не менее, в споре, который отдан был на решение Копенгагенского съезда, чехи вели себя как ревизионисты, а их противники — как революционеры.
Этому спору, в котором мне пришлось, неожиданно для себя, принять деятельное участие, я посвящаю особую статью. Здесь же я скажу о нем следующее:
Т. Немец, — главный представитель чешского сепаратизма, — не раз с гордостью говорил в Копенгагене: против нас единодушно борются все буржуазные партии. И это правда. Правда и то, что в борьбе с буржуазными партиями наши чешские товарищи одержали не одну блестящую победу.
Но, борясь с ними, они заметили, что бессознательная и полусознательная часть населения сильно поддается на тот довод, что социалисты недостаточно энергично отстаивают свою национальность. Действие этого довода на массу может быть ослаблено двумя способами: революционным и ревизионистским. Первый — состоит в развитии политического сознания массы: когда сознание это достигнет надлежащей высоты, масса увидит, что на самом деле изменяют своей нации не социалисты, а их буржуазные и феодальные враги. Тогда она перестанет бояться социалистов. Но — путь этот долгий, или, по крайней мере, не скорый: развитие политического сознания массы не всегда идет с желательной быстротой. Ревизионисты, больше всего дорожащие быстрыми успехами минуты, не любят этого пути. Они предпочитают привлекать массу, делая уступки ее политическим предрассудкам. Вот по этому, — ‘быстрому’, слишком ‘быстрому’! — пути и пошли чешские сепаратисты: они решили, что для успешной борьбы с буржуазным шовинизмом им самим нужно сделать большой шаг по направлению к национализму. Таким шагом и явилось предпринятое ими подведение национальной основы под профессиональные союзы и потребительные товарищества.
Мы уже видели подобные вещи в России. Для борьбы с сионистами наши бундисты тоже пошли по пути, который никак нельзя назвать революционным. Наоборот, наши кавказские товарищи до сих пор держались в этом вопросе именно революционного пути. Что будет дальше, я не знаю, однако опасаюсь, что ‘ликвидаторство’, проникшее также на Кавказ, облегчит там дело ревизионизма, между прочим, и в этом отношении.
Сущность ревизионистской тактики в том и заключается, что великие задачи современного рабочего движения приносятся в жертву маленьким минутным успехам, которые представляются при этом чрезвычайно большими. Порою данный минутный успех кажется важным ревизионистам всех передовых стран. Тогда ревизионисты всех этих стран громко кричат, что они придумали новый тактический прием, что старая тактика отжила свой век, что нужно сделать новый опыт и т. п. И тогда они усердно поддерживают друг друга. Но бывает и так, что данный минутный успех имеет значение лишь для какой-нибудь одной страны. Тогда ревизионисты других стран остаются равнодушными к нему, и тогда они сами соглашаются, что великие задачи движения гораздо важнее маленьких успехов минуты. Вследствие этого они тоже выступают тогда на защиту великих задач. Так было в Копенгагене. Те политические соображения, ради которых чешские сепаратисты взялись за перестройку профессиональных союзов, имели оппортунистический характер. Но они обещали только местный успех. Поэтому они не произвели никакого впечатления на оппортунистов других стран. И потому оппортунисты эти дружно голосовали, вместе с марксистами, против чешских сепаратистов.
Тут произошло то, что обозначается словами: своя своих не познаша. С ревизионистами это случается нередко. Ревизионисты не любят общих принципов. Понятно, поэтому, что ревизионисты одной страны часто противоречат ревизионистам других стран. Во Франции Жорес, в интересах республики, готов был поддерживать министерство Вальдека-Руссо-Мильерана, расстреливавшее рабочих, в то же самое время Туратти, в Италии, заявлял о своей готовности примириться с Савойской династией, если она примется за социальные реформы.
Именно потому, что ревизионисты не придают значения общим принципам, они нисколько не затрудняются апеллировать к ним там, где этого требует минутный успех.
Некоторые считают прения о том, что должны делать социалисты в случае войны, самым важным событием Копенгагенского съезда. Но что же произошло во время этих прений? Кейр-Гарди и Вальян предложили съезду постановить, что в случае войны должна быть провозглашена, если не всеобщая стачка, то по крайней мере стачка в тех предприятиях, которые производят и доставляют материалы, необходимые для военных действий. Против этого предложения высказалась германская делегация в лице Ледебура, бывшего докладчиком по этому вопросу. И по этому поводу некоторые наивные люди стали толковать о том, что немецкая партия забывает свои революционные традиции. Но это пустяки.
Кейр-Гарди — несомненно, весьма почтенная личность. Но эта несомненно почтенная личность стоит во главе одной из самых оппортунистических партий, какие только существуют в нынешнем социалистическом мире. Точно так же и Вальян — чрезвычайно почтенный человек. Но этот чрезвычайно почтенный человек принадлежит к оппортунистическому большинству французской социалистической партии. Вожаком этого большинства является тот же Жорес. А что представляет собой Ледебур? Одного из самых видных представителей революционного марксизма в Германии. Стало быть, если мы поверим наивным людям, то у нас выйдет, что в Копенгагене германский марксизм перестал быть революционным, между тем как в защиту революционной традиции ополчились английские и французские оппортунисты. Вероятно ли это? Возможно ли это? И невероятно, и невозможно. Так в чем же дело? Вот в чем.
Англия в последнее время была, можно сказать, классической страной профессиональных союзов. Только совсем недавно Германия взяла перевес над нею в этом отношении. Но сила английских профессиональных союзов была отчасти следствием исключительного положения Англии на всемирном рынке. Это исключительное, почти монопольное положение, поставившее некоторую часть английских рабочих в исключительно выгодные экономические условия, ограничило ее кругозор ближайшими задачами и надолго сделало ее почти совершенно равнодушной к социализму. Только теперь, когда монополия Англии на всемирном рынке отошла в область предания, английский рабочий класс становится доступным для социалистического влияния. Влияние это пока еще не очень велико. Не далее как на Копенгагенском съезде английским профессиональным союзам пришлось выслушать от организованного и сознательного пролетариата двух стран немало горьких упреков по поводу того, что они оказали слишком слабую поддержку шведским рабочим в их недавней, всем памятной, гигантской борьбе с капиталом. Если бы английские профессиональные союзы были более доступны для социалистического влияния, то они иначе отзывались бы на нужды борющихся рабочих в других странах. Ввиду этого можно сказать, что социализм пока еще не играет большой роли во внутренней жизни Англии. Если бы Копенгагенский съезд постановил, как этого хотели Кейт-Ганди и Вальян, что на объявление войны пролетариат должен отвечать стачкой, то в Англии его решение имело бы значение лишь доброго совета, которому могли бы последовать, а могли бы и не последовать профессиональные союзы. То же приходится сказать и о Франции, где влияние социализма, — отчасти благодаря вреднейшим ‘опытам’ Мильерана, Вивиани, Бриана и им подобных, — тоже слабо.
Правда, французские синдикалисты очень сочувственно отнеслись к предложению Кейр-Гарди и Вальяна. Но кому же не известно, что ‘всеобщие стачки’, декретируемые французскими синдикалистами, никогда не бывают более страшными, чем маленькая буря в небольшом стакане воды? Поэтому и для Франции постановление Копенгагенского съезда осталось бы лишь добрым советом. Люди, которые стали бы повторять этот совет во Франции и в Англии, не создавали бы этим никаких практических затруднений для своей партии, а в то же время они подготовили бы себе немалый успех на выборах. Французский избиратель сильно побаивается ‘пруссаков’, и та партия, которая возвестила бы ему, что, благодаря ей, ‘пруссаки’ воевать не решатся, была бы встречена им с распростертыми объятиями. Вот почему руководимое Жоресом оппортунистическое большинство французской социалистической партии так настойчиво требует от международных социалистических съездов ‘практических’, ‘конкретных’ решений по вопросу о войне. И по той же самой причине руководимое Гэдом революционное меньшинство этой партии относится к таким требованиям с весьма основательным скептицизмом.
А Германия? На ее пролетариат социализм имеет уже огромное влияние. И если бы немецкая социал-демократическая партия сказала ‘на войну надо отвечать стачкой’, то это значило бы, что она принимает на себя, во имя всего германского пролетариата, совершенно определенное практическое обязательство, а не только дает добрый совет, относительно которого еще совершенно неизвестно, захочет ли его принять рабочий класс. Но стачка, хотя бы только в известных отраслях, предполагает для своего успеха, — и даже для своей возможности, — наличность известных условий. Неудивительно, что наши немецкие товарищи, смотрящие на постановление о стачке не как на добрый совет, а как на серьезнейшее практическое обязательство, спрашивают себя, прежде чем голосовать за такое постановление: можно ли быть наперед уверенным, что в случае объявления войны всегда будут налицо необходимые для стачки конкретные условия? Об этом в самом деле стоит подумать серьезным людям. Но когда серьезные люди начинают думать об этом, тогда пустые крикуны, вроде известного Густава Эрвэ, обвиняют их в нерешительности, в трусости, в отсутствии революционного духа, в шовинизме и т. д. {См. ‘La guerre sociale’ No 7—13, sept. 1910, ст. ‘Les socialistes allemand’ au pied du mur’.}. Это старая история, и пора всем понять ее настоящий смысл.
А кроме того, наши немецкие товарищи не могут не считаться и со сводом уголовных законов. Принятие ими постановления, вроде того, которое было предложено Вальяном и Кейр-Гарди, навлекло бы на них уголовные преследования. Некоторые немецкие буржуазные газеты, — например, ‘Hamburger Nachrichten’ от 6 сентября 1910 года, — утверждали, что наших немецких товарищей стали бы преследовать по 89 ст., которая грозит немцам, ‘подающим помощь неприятелю’, заключением в тюрьму до 10 лет. Спора нет, социалисты не должны бояться уголовных преследований, если данный поступок или данное заявление необходимо для дела. Но в интересующем ‘ас вопросе такой необходимости совсем не видно. ‘Воевать с войной’ надо не словом, а делом. В области же дела, состоящего прежде всего в организации массы и в развитии ее самосознания, наши немецкие товарищи стоят впереди всех других. И можно утверждать, не опасаясь ошибки, что именно германский сознательный пролетариат сумел бы наилучшим образом использовать в интересах революции то положение, которое создалось бы в Европе войной, скажем, между Германией и Англией.
Толки о том, что, отклоняя предложение Кейр-Гарди-Вальяна, немецкая партия погрешила против революционного социализма, лишены всякого основания. Т. Ледебур, выступивший докладчиком по этому вопросу, был прав, говоря, что съезд может удовольствоваться штуттгартской резолюцией. В самом деле, она гласит, что в случае надобности все социалистические партии обязаны употребить в дело все средства, которые им покажутся наиболее подходящими для предупреждения войны. Эта алгебраическая формула обобщает всякие возможности, т. е., между прочим, возможность не только всеобщей стачки, но и вооруженного восстания. А этого достаточно.
Копенгагенский съезд не принял, однако, и не отклонил предложения Кейр-Гарди-Вальяна. Он передал его ‘для изучения’ Международному социалистическому бюро, которое должно сделать особый доклад будущему международному съезду.
Одним из самых важных очередных вопросов Копенгагенского съезда был вопрос об отношении партии к кооперативам. В комиссии, обсуждавшей этот вопрос, участвовали, как представители нашей делегации, т. т. Ленин и Зиновьев. Они описывают ее работу в особых статьях.
Компромиссная резолюция, принятая Копенгагенским съездом по этому вопросу, может быть признана удовлетворительною лишь с некоторыми оговорками. Вряд ли кто не одобрит той мысли, что все члены социал-демократической партии и профессиональных союзов должны входить в кооперативы, — т. е. собственно в потребительные товарищества, — и стараться влиять на них в социалистическом духе. Но насчет воспитательного действия кооперативов не мешало бы высказаться определеннее. Известно, что ревизионисты очень преувеличивают это действие. Между тем, еще Каутский справедливо указал в своей брошюре ‘Потребительные товарищества’, что по своему воспитательному значению кооперативы далеко уступают политическим и профессиональным союзам.
‘Их область коммерческая, — писал он, — совершенно чуждая массе членов потребительского товарищества, все функции предприятия выполняются не членами, а служащими и несколькими доверенными лицами. Если покупку не считать сотрудничеством, — а в таком случае и покупатели купца должны бы были тоже считаться его сотрудниками, — то члены товарищества принимают такое же участие в товариществе, как акционеры в акционерном предприятии: они избирают уполномоченных и предоставляют дело своему течению с тем, чтобы в конце года выразить доверие или недоверие своим выборным, да получить свой дивиденд’.
Резолюция говорит, что между политическими, профессиональными и кооперативными организациями пролетариата должны устанавливаться все более и более тесные взаимные отношения, но что отношения эти все-таки не должны нарушать самостоятельности кооператива. С этим надо, по-моему, согласиться безусловно. Некоторые товарищи, принадлежащие к левому крылу Интернационала, высказывались за организационную связь между партией и кооперативами. Тут они сошлись с бельгийцами, далеко не грешащими радикализмом. Однако, именно бельгийский пример. Показывает, что такая связь скорее вредна, чем полезна для социалистической партии.
Бельгийская партия основывается на кооперативах {Partout… la structure des federations regionales prsente des caractè,res peu prè,s identiques: autour dune socit cooprative de consommation se groupent des socits de secours mutuel, des chambres syndicales et des cercles politiques. (Le socialisme en Belgique’ par Destre et Emile Vandervelde, Paris 1903 г. page 14).}. Но кооперативы сами по себе совсем не способствуют развитию боевого духа в своих членах {‘Никто не станет утверждать, что потребительные общества являются школой героизма (Каутский).}. И ни для кого не тайна, что бельгийская социалистическая партия считает в своих рядах несравненно больше ревизионистов, чем марксистов. Кому не нравится следствие, тот не должен одобрять и причину. Кто не хочет, чтобы в социалистической партии преобладал ревизионизм, тот не может одобрить существующие в Бельгии отношения между партией и кооперативами. Но бельгийцы, защищавшие эти отношения в Копенгагене, говорили с большим жаром и мастерством. Революционная внешность их речей скрывала подчас их нереволюционную сущность от не вполне внимательных слушателей.
Самым важным пробелом конгресса является то обстоятельство, что при рассмотрении вопроса о международной солидарности он не осудил стремления части американских тред-юнионистов и социалистов закрыть рабочим желтой расы (преимущественно китайцам и японцам) доступ в Соединенные Штаты. На съезде в Чикаго 15—20 мая нынешнего года некоторые американские товарищи защищали поистине антисоциалистический взгляд на этот вопрос. Но французы справедливо говорят: то, что отсрочено, еще не потеряно. Будем надеяться, что Интернационал вскоре выскажется на этот счет в надлежащем духе. Международная солидарность рабочих никак не может ограничиться белой расой!
Копенгагенский съезд еще раз напомнил пролетариату о необходимости единения. В каждой стране есть только один пролетариат и потому должна существовать только одна социалистическая партия. Так постановил Амстердамский съезд в 1904 г. Многие наши иностранные товарищи, — в особенности жоресисты, — думают, что Россия до сих пор не выполнила амстердамского постановления. Однако, это не так. Со времени нашего Стокгольмского съезда 1906 г. в России есть только одна партия сознательного пролетариата. В ее среде существуют большие разногласия. Некоторая часть ее, — так называемые ликвидаторы — по-видимому, не прочь произвести раскол. Если она успеет в этом намерении, то мы будем апеллировать к Интернационалу, и он, конечно, выскажется с таким же редким единодушием против наших раскольников, с каким он только что высказался в Копенгагене против чешских сепаратистов. Но пока ликвидаторы не произвели раскола, мы остаемся объединенными. Амстердамское постановление насчет единства не касается, конечно, наших отношений к партии ‘социалистов-революционеров’. Точка зрения этой партии не есть точка зрения пролетариата. Товарищи жоресисты, как видно, этого не знали.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
