Месть царевны Чандры
Месть царевны Чандры
…На каждомъ шагу попадались слоны, буйволы и львы, тигры и медвди…
Месть царевны Чандры, Коржинская Ольга Михайловна, Год: 1903
Время на прочтение: 17 минут(ы)
У жены одного богатаго купца не было дтей. Она постоянно горевала объ этомъ, а однажды не выдержала и пришла вся въ слезахъ къ мужу: ‘Что я за несчастная, что нтъ у меня дтей! Хоть бы одинъ ребеночекъ былъ и то я была бы вполн довольна!’ — ‘Есть о чемъ горевать!’ спокойно отвчалъ мужъ на ея стованія. ‘Если у тебя нтъ ребятъ, за то у сестры твоей ихъ восемь или девять, отчего бы не взять намъ одного изъ нихъ? И ей будетъ легче, и теб веселе’. Жена купца дйствительно пошла къ сестр и взяла отъ нея на воспитаніе младшаго сына, шестимсячнаго младенца. Добрая женщина всей душою привязалась къ ребенку и воспитывала его, какъ родного сына.
Прошло нсколько лтъ, мальчикъ начиналъ уже ходить въ школу.
Разъ, когда онъ возвращался оттуда, онъ повздорилъ съ однимъ товарищемъ, и тотъ во время драки сшибъ его съ ногъ и порядочно избилъ его. Мальчикъ съ воплемъ прибжалъ домой. Пріемная мать заботливо обмыла и перевязала его раны, но не бросилась за тмъ мальчишкой, который его избилъ, разсуждая такъ: ‘Невозможно держать ребенка на привязи. Если я теперь того мальчишку поймаю и накажу, онъ наверное, при случай вдвое отомститъ моему. Оставлю его лучше въ поко’. Но ребенокъ не такъ понялъ дло. Онъ остался очень недоволенъ, какъ ему казалось, равнодушіемъ своей пріемной матери и сталъ ворчать: ‘Сейчасъ видно, что не настоящая мать! Мать не утерпла бы, задала бы этому мальчишк, чтобъ онъ не смлъ меня больше трогать, а тетк что за печаль?’ Жена купца слышала упрекъ ребенка и очень огорчилась. ‘Вдь вотъ съ колыбели рощу я ребенка, а нтъ у него ко мн настоящаго чувства, какъ къ родной матери. Напрасны вс мои труды: онъ все-таки въ душ останется мн чужой’. И она ршила отдать ребенка обратно сестр. ‘Что такъ?’ съ удивленіемъ спросила та, когда жена купца привела къ ней мальчика. ‘Вдь ты хотла оставить его себ на всю жизнь?’ Жена купца не стала ничего объяснять, а сказала просто: ‘Мн кажется лучше не отнимать его отъ матери, пусть онъ будетъ общимъ нашимъ ребенкомъ и живетъ то у тебя, то у меня. Мы об станемъ заботиться о немъ’.
Отъ мужа она не стала скрывать правды. ‘Ты знаешь какъ я любила и баловала мальчика, какъ растила его цлыхъ семь лтъ, а все же онъ любитъ меня не такъ, какъ любитъ мать, которую почти никогда не видитъ. Нтъ, чужого ребенка растить не стоитъ! Я не успокоюсь пока не вымолю себ сына у Магадео (бога)?’ ‘Вотъ безумная женщина! Пора бы, кажется, покориться своей судьб. Ну, гд ты найдешь Магадео? Полагаю, что путь на небо теб не извстенъ?’
‘Я пойду и буду искать его’, упрямо продолжала женщина, ‘буду искать пока не найду, а если никогда не найду, — что жъ длать? Знаю только, что домой я не вернусь, пока не буду знать, что молитва моя услышана’.
Мужъ не сталъ задерживать ее и она въ тотъ же день ушла изъ дома. Долго бродила она по джонгл, много дней и ночей скиталась по пустын, оставивъ далеко за собою родную страну, наконецъ дошла до большой рки. Тутъ она присла отдохнуть и замтила что по близости расположились еще дв женщины, по-видимому, то же издалека. То была царица сосдней области Мадура Тинивелли, рани Каплинге, и одна танцовщица.
Ни царица, ни танцовщица, ни жена купца никогда раньше не встрчались. Женщины съ удивленіемъ посмотрли другъ на друга: никто изъ нихъ не разсчитывалъ встртить кого-нибудь въ этомъ пустынномъ мст.
Царица заговорила первая: ‘Кто ты и куда идешь?’ спросила она жену купца. ‘Я жена купца, иду изъ дальней страны, ищу Магадео. Онъ милосердъ, а я такъ хотела бы имть ребенка! А ты, благородная женщина, скажи мн, кто ты такая и куда направляешь свой путь?’ спросила она въ свою очередь царицу. ‘Я такая же несчастная какъ ты’, со вздохомъ промолвила рани, ‘хотя называюсь царицею страны. Не радуютъ меня ни роскошь, ни власть: у меня нтъ дтей и я то же пошла искать Магадео, чтобъ вымолить у него ребенка. А ты кто и куда идешь?’ обратилась Коплинге къ третьей женщин. ‘Я танцовщица и у меня тоже нтъ дтей и я тоже ищу Магадео, чтобъ просить у него ребенка’. — ‘Такъ отчего бы намъ не продолжать путь вмст?’ предложила жена купца, ‘вдь цль у всхъ насъ та же’. Царица и танцовщица тотчасъ же согласились и три женщины вмст двинулись въ путь.
Онъ шли все дальше и дальше, все глубже заходя въ пустыню. нигд не попадалось имъ живого существа, нигд не ршались он остановиться для ночлега, ноги ихъ страшно опухли и болли, одежда лохмотьями висла на исхудалыхъ плечахъ, он давно ужъ питались лишь дикими ягодами и кореньями джонгли. Не было у нихъ ни покоя днемъ, ни сна ночью, часъ за часомъ, день за днемъ, мсяцъ за мсяцемъ, годъ за годомъ, такъ шли и шли он, пока передвигались ноги.
Вотъ пришли он на берегъ огромной рки и остановились въ отчаяніи: передъ ними былъ грозный огненный потокъ и никакого способа переправы, никого ни на томъ, ни на другомъ берегу.
Рани и танцовщица горько заплакали: ‘Увы! Къ чему теперь наши страданія и тревоги? Какъ идти дальше? Пропало все!’ Но мужественная жена купца не унывала. ‘Какъ? останавливаться теперь, когда ужъ такъ много пройдено? Ни за что: проложимъ себ путь черезъ огонь!’ и она храбро бросилась въ огненныя волны. Спутницы однако не посмли двинуться за нею.
‘Идите, идите смло’, кричала имъ между тмъ жена купца уже съ средины рки, ‘огонь не жжетъ, онъ не страшенъ. Идемте искать Магадео, онъ врно на той сторон!’ Но женщины уныло покачали головой. ‘нтъ, страшно ршиться, иди одна. Мы будемъ ждать тебя здсь. Если найдешь Магадео, вспомни о насъ’.
Жена купца махнула рукою и пошла дальше, а огненныя волны безвредно неслись мимо нея.
Когда она вышла на противоположный берегъ, она вступила въ дикую область, гд на каждомъ шагу попадались слоны, буйволы и львы, тигры и медвди. Со всхъ сторонъ рычали они на нее и скалили зубы. Но женщина безстрашно шла мимо ихъ. ‘Умрешь лишь одинъ разъ’, разсуждала она, ‘лучше погибнуть здсь, чмъ вернуться не достигнувъ цли’. И дикіе зври пропускали ее невредимою.
Смотрлъ съ облака на землю Магадео и жалко стало ему бдной женщины, двнадцать лтъ скитавшейся по свту въ надежд встртить его. Онъ поставилъ среди пустыни чудное манго, а у подножія свтлый источникъ, самъ же принялъ образъ странствующаго факира и всталъ подъ деревомъ. Но женщина такъ занята была своими мыслями, что не замтила факира, и слишкомъ спшила, чтобъ соблазниться отдыхомъ. Тогда факиръ окликнулъ ее: ‘Женщина, женщина, куда спшишь? Иди, отдохни здсь!’ Она бгло взглянула на него: ‘Что теб до меня, благочестивый отец, Твори свои молитвы и оставь меня!’— ‘Остановись’, крикнулъ онъ опять, ‘выслушай меня!’ Она молча покачала головой. Тогда Магадео всталъ прямо передъ нею, но уже не въ образ факира, а въ полномъ блеск повелителя небесъ. Бдная женщина пала ницъ у ногъ его. ‘Куда спшишь ты, женщина, скажи мн?’ — ‘О, милостивый господинъ, я ищу Магадео. Я двнадцать лтъ брожу по пустын, тщетно взывая къ нему, я хочу просить, да даруетъ онъ мн ребенка’. — ‘Не ищи боле’, властно отвчалъ Магадео, ‘я тотъ, кого ты ищешь. Возьми это манго’, и онъ подалъ ей одинъ изъ плодовъ съ чудеснаго дерева у ручья, ‘съшь его и иди спокойно домой: молитва твоя услышана’.
Тутъ она вспомнила о двухъ спутницахъ своихъ. ‘Господинъ мой! Насъ трое спшило къ теб, но дв остались у огненной рки: ихъ смутилъ грозный потокъ. Будь милостивъ, скажи, какъ дать и имъ дтей?’
‘Если хочешь, подлись съ ними своимъ манго и у нихъ то же будутъ дти’.
Съ этими словами Магадео исчезъ, а жена купца, веселая и счастливая, пошла обратно къ тому мсту, гд съ нетерпніемъ ждали ее царица и танцовщица. ‘Я нашла Магадео’, отвчала жена купца на ихъ расспросы, ‘онъ далъ мн волшебное манго и позволилъ подлиться съ вами, чтобъ у всхъ насъ были дти’. Она раздавила сочный плодъ, отдала сокъ рани, кожу танцовщиц, а ядро и мякоть оставила себ.
Вс весело пошли въ обратный путь. Рани и танцовщица скоро достигли своей страны Мадура Тинивелли, а жен купца пришлось еще долго странствовать прежде чмъ дойти до города, гд жилъ ея мужъ.
Она такъ страшно исхудала и измнилась за время путешествія и пришла въ такихъ лохмотьяхъ, что прежніе друзья едва узнали ее и вс смялись надъ нею. Купецъ тоже сказалъ жен:
‘Не вижу большой пользы отъ твоего долгаго странствованія, ты вернулась хуже всякой нищенки и вс смются надъ тобою’.
‘Пусть смются’, спокойно отвчала она. ‘Я видла Магадео, я съла волшебное манго и у меня будетъ ребенокъ’.
Дйствительно, черезъ нсколько мсяцевъ у купца родился сынъ. Около того же времени у рани Коплинге родилась дочь и у танцовщицы то же.
Вс три женщины были вполн счастливы, каждая изъ нихъ оповстила о радостномъ событіи всхъ друзей и знакомыхъ и каждая сообразно своему состоянію устроила пиръ для бдныхъ въ вид благодарственной жертвы Магадео. Жена купца назвала сына своего Койла, въ память ядра манго, танцовщица — дочь свою Маули, въ честь сладкой мякоти плода, а малютку-царевну назвали Чандра [М?сяцъ.], ‘такъ какъ она была прекрасна и нжна, какъ свтлый мсяцъ’.
Чандра была такъ красива и такъ мила, что одинъ взглядъ ея покорялъ вс сердца. Она безспорно была красивйшимъ ребенкомъ во всей стран и что поражало всхъ это то, что она родилась съ двумя драгоцннйшими запястьями вокругъ ногъ и эти запястья постепенно росли по мр ея роста. Такихъ запястьевъ еще никто никогда не видалъ, драгоцнные камни на нихъ сверкали какъ солнце, такъ что глазамъ было больно смотрть на нихъ, а вокругъ висли крошечные золотые колокольчики и они звенли, когда кто- нибудь подходилъ къ ребенку. Царская чета не могла налюбоваться на двочку. Вскор посл ея рожденія были разосланы гонцы по всему государству созвать ученыхъ браминовъ, чтобъ узнать судьбу царевны. Собрались мудрые старцы со всхъ концовъ страны. Долго молчали они, наконецъ самый мудрый изъ нихъ промолвилъ: ‘Если хотите спасти государство, удалите ребенка изъ страны: она современемъ спалитъ всю область’.
Раджа задрожалъ отъ гнва: ‘Дерзкій лжецъ и обманщикъ!’ крикнулъ онъ. ‘Ты мн головою отвтишь за свои слова’. — ‘Голова моя въ твоей власти’, покорно отвчалъ ученый браминъ, ‘но не упрекай меня во лжи’. Пусть принесутъ немного шерсти, я докажу теб истину своихъ словъ’.
Принесли шерсть, браминъ приложилъ ее къ волосамъ ребенка: шерсть мгновенно вспыхнула и сгорла вся до тла, опаливъ руки окружающихъ. ‘Какъ сгорла теперь шерсть, такъ сгоритъ однажды и вся страна, если царевна останется въ живыхъ’, повторилъ браминъ. Вс придворные испуганно переглянулись. ‘Если такъ’, мрачно ршилъ раджа, ‘пусть немедленно удалятъ ребенка’.
Напрасно плакала и молила бдная царица, тщетно упрашивая раджу отмнить суровый указъ. Раджа былъ неумолимъ. Велно было положить ребенка въ большой ящикъ, снести на границу государства къ большой рк, что впадала въ самое море, и бросить въ потокъ. Царица заказала великолпный ларецъ изъ золота и драгоцнныхъ камней, бережно уложила туда ребенка и велла спустить внизъ по рк.
Ларецъ плылъ, плылъ, наконецъ доплылъ до страны, гд жилъ знакомый намъ купецъ съ своею женою. Какъ разъ въ это время купецъ вышелъ къ рк омыть лицо и замтилъ плывущій мимо драгоцнный ящикъ. ‘Эй, другъ! крикнулъ онъ рыбаку, который по близости растилалъ свой неводъ: ‘брось все, да лови вонъ тотъ ящикъ… вонъ тамъ на ръкъ… тащи его сюда’. — Только, если поймаю, ящикъ мой? — ‘Хорошо, хорошо, ящикъ твой, а что внутри — мое’. Рыбакъ закинулъ сть и подтянулъ ящикъ къ берегу. Трудно сказать, кто былъ боле удивленъ — купецъ или рыбакъ, когда разсмотрели свою добычу. Ларецъ былъ весь изъ золота, а внутри спало прелестное дитя! Да и не простое дитя, а повидимому какая-то царевна, такъ какъ одежда на ней была изъ золотой ткани, а на крошечныхъ ножкахъ сіяло два запястья чудной работы. Когда купецъ нагнулся надъ нею, двочка проснулась и съ улыбкой потянулась къ нему.
Это сразу плнило его. ‘Бери ящикъ’, сказалъ онъ рыбаку, ‘а ребенокъ мой’. Рыбакъ остался доволенъ длежемъ: дтей у него было много и онъ былъ бденъ, а купецъ былъ богатъ и у него былъ одинъ единственный сынъ.
Онъ принесъ двочку домой. ‘Смотри, жена, вотъ намъ и невстушка въ домъ!’ Разв не хорошая жена нашему сыну?’
Жена купца сразу полюбила прелестную малютку и стала холить и лелять ее какъ родную дочь. Когда же двочка стала ходить, она обручила ее съ сыномъ своимъ, Койла.
Годы шли. Купецъ съ женою мирно отошли въ царство тней, а Койла и Чандра выросли, поженились и считались самою красивою четою въ стран: Койла мужественный, сильный, съ царственнымъ видомъ юнаго льва, Чандра стройная и нжная какъ пальма, съ лицомъ спокойнымъ и прекраснымъ какъ серебряный мсяцъ.
Тмъ временемъ Маули, дочь танцовщицы (и одно изъ чадъ волшебнаго манго), тоже подросла въ стран Мадура Тинивелли и также обратилась въ замчательно красивую двушку. Она плясала и пла такъ хорошо, что затмвала всхъ другихъ двушекъ. Голосъ ея былъ какъ у перепелки и такой звонкій, что разносился по воздуху на двнадцать дней пути. Мать ея постоянно кочевала съ мста на мсто, останавливаясь то въ томъ, то въ другомъ город, такъ что однажды оказалась съ дочерью на границе государства, гд жили Койла и Чандра.
Разъ Койла гулялъ по окрестностямъ города и до него издали донеслись звуки чуднаго пнія. Очарованный пошелъ онъ на голосъ, чтобъ видть поближе пвицу. Голосъ то смолкалъ, то снова раздавался гд-то впереди, Койла все шелъ, шелъ, зашелъ въ джонгли, шелъ день, шелъ другой. Голосъ какъ будто звучалъ ясне, но все же никого не было видно и Койла продолжалъ идти. Такъ шелъ онъ одиннадцать дней, наконецъ на двнадцатый вышелъ прямо на поляну, гд расположился таборъ танцовщицы. Онъ увидлъ прелестную дву, среди огромной толпы собравшагося народа. Она пла и танцвала передъ очарованными зрителями, и красиво размахивала надъ головою душистою гирляндою цвтовъ.
Койла былъ такъ пораженъ ея чуднымъ пніемъ, что остановился какъ вкопанный на опушк джонгли и боялся шевельнуться, чтобъ не нарушились очарованія.
Смолкло пніе и вс столпились вокругъ пвицы. ‘О, чудная два!’ кричали вс ‘не покидай насъ, оставайся здсь! Выбирай себ мужа по сердцу, любаго изъ насъ и живи здсь’. Двушка подумала съ минуту, число ея поклонниковъ было такъ велико, что она не знала на комъ остановиться. ‘Пусть будетъ по-вашему!’ смясь ршила она, ‘ловите гирлянду! На кого она упадетъ, тотъ будетъ моимъ мужемъ’. И она высоко взмахнула гирляндою, перекрутила ею раза три надъ головою и со всей силы метнула ее отъ себя.
Размахъ былъ такъ силенъ, что цвты мгновенно перелетли за черту собравшейся толпы, и, прежде чмъ Койла усплъ опомниться, упали къ нему на плечо.
Вс бросились къ счастливому избраннику и остановились въ изумленіи: онъ казался имъ слишкомъ прекрасенъ для простого смертнаго. Неужели спустился къ нимъ одинъ изъ жителей небесъ? Вс окружили его и радостно потащили въ таборъ. ‘Теб, теб досталась гирлянда! Теб прекраснйшему изъ смертныхъ! Ты будешь мужемъ нашей Маули’. Напрасно отбивался отъ нихъ Койла: ‘Я пришелъ только послушать’, говорилъ онъ, ‘я не могу долго оставаться. Я не здшней страны, у меня дома есть уже жена’. — ‘Намъ дла нтъ до этого’, кричали вс, ‘врно судьба твоя остаться здсь! Ты будешь мужемъ красавицы Маули! Голосъ ея такъ волшебно звучитъ, танцы ея такъ плняютъ взоръ! Ты долженъ быть ея мужемъ: выборъ палъ на тебя!’
Койла стоялъ въ нершительности, не зная, что предпринять. Тутъ ему поднесли кубокъ волшебнаго питья. Онъ, ничего не подозрвая, выпилъ и разомъ забылъ все, что относилось до его прежней жизни, женился на прекрасной пвиц и остался съ нею въ табор. Такъ прошло нсколько мсяцевъ. Койла безпечно жилъ среди цыганъ, ничего не длая, наслаждаясь пніемъ Маули и любуясь ея танцами. Разъ мать Маули подошла къ зятю и сказала: ‘Зятекъ, вижу, что ты порядочно таки лнивое существо, сколько времени ужъ живешь ты съ нами, а пользы отъ тебя немного! Намъ самимъ приходится кормить и одвать тебя. Пора теб встряхнуться: иди, достань денегъ, а не то убирайся вонъ изъ дома и не видать теб боле жены твоей, Маули’. Грубыя слова женщины привели Койла въ себя. Онъ въ первый разъ вспомнилъ о родин своей и о Чандр и въ немъ проснулось страстное желаніе отдлаться отъ Маули и вернуться къ своей прежней жизни. Случай казался ему благопріятнымъ. ‘Пустите меня на родину’, сказалъ онъ цыганамъ, ‘тамъ у жены моей есть два запястья огромной цнности. Одного изъ нихъ съ излишкомъ хватить возмстить вс ваши расходы на меня.
Цыгане согласились. Койла вернулся домой. Чандра сначала ничего слышать не хотла, когда Койла признался ей въ своей женитьб и попросилъ отдать ему запястье. ‘Ты отправился блуждать по свту, не подумалъ, что покидаешь меня одну, ты женился на танцовщиц и спокойно жилъ среди ея родичей, а теперь вернулся обманомъ выманить у меня запястье, то запястье, которое родилось со мною и выросло со мною вмст? Ты хочешь подарить его второй жен? Нтъ, ни за что. Иди къ ней и къ друзьямъ своимъ, не дамъ теб запястья!’ Койла покорно выслушалъ упреки жены. ‘Я былъ виноватъ передъ тобою, возлюбленная, но меня отуманили волшебнымъ питьемъ и я на время забылъ о теб. Теперь же я чувствую, что никого не люблю кром тебя. Но я не хочу быть безчестнымъ передъ тми, дай мн расчитаться съ ними и я тотчасъ же вернусь къ теб, своей единственной, любимой жен’.
Чандра отдала мужу запястье и предложила сопутствовать ему, на что Койла съ радостью согласился. Черезъ нсколько дней они подходили къ столиц сосдней страны и на окраин зашли отдохнуть въ домикъ старой торговки молокомъ. Старуха привтливо встртила молодую чету, накормила ихъ и предложила переночевать. На слдующій день Койла сказалъ жен: ‘Останься здсь. Старуха позаботится о теб, а я пройду въ городъ и продамъ запястье’. Чандра не стала настаивать и отпустила мужа одного. Ни Койла, ни Чандра не подозрвали, что раджа той страны и рани его Коплинге были родителями молодой женщины, да и вообще никто изъ дтей манго не зналъ о своемъ происхожденіи и о странствіи матерей въ поискахъ за Магадео.
Незадолго до появленія Койлы и Чандры въ стран рани Коплинге отдала почистить пару запястьевъ придворному золотыхъ длъ мастеру. Надъ домомъ этого послдняго росло высокое дерево, а на немъ свили себ гнздо орелъ съ орлицею и вывели орлятъ. Орлята, птицы очень шумныя, галдли весь день и страшно надодали купцу и его семь. Разъ, когда старыхъ птицъ не было дома, золотыхъ длъ мастеръ залзъ на дерево, сбросилъ гнездо и убилъ птенцовъ. Орлы вернулись вскор и ршили отомстить жестокому торговцу. Подглядевъ въ лавк одно изъ драгоцнныхъ запястьевъ царицы, орелъ спустился и исчезъ съ нимъ въ облакахъ.
Ювелиръ былъ въ отчаяніи, ‘Что теперь станемъ длать?’ стоналъ онъ. ‘Купить такое запястье — не хватитъ всего моего состоянія, а сдлать новое — потребуется много лтъ работы. Сказать что потерялъ его? Мн не поврятъ, решатъ, что я укралъ и велятъ казнить. Единственное, что можно сдлать, это какъ нибудь оттянуть время и подыскать что-нибудь подходящее’. Когда на слдующій день царица прислала за запястъемъ, онъ отвчалъ: ‘Еще не готово, принесу завтра’. Такъ повторялось много дней подрядъ. Это наконецъ надоло посланнымъ и они стали угрожать ему, тогда ювелиръ ршился отослать уцлвшее запястье, великолпно вычищенное, и просилъ передать цариц, что второе поспетъ черезъ нсколько дней, самъ же неутомимо продолжалъ искать запястье достаточно цнное, чтобъ замнить утраченное, но ничего не могъ найти.
Тмъ временемъ Койла вошелъ въ городъ, выбралъ себ уголокъ недалеко отъ базара, разложилъ на улиц коврикъ, положилъ на него запястье, а самъ слъ рядомъ въ ожиданіи покупателей. Онъ былъ такъ хорошъ, что смотрлъ настоящимъ царевичемъ, несмотря на свой скромный нарядъ, а запястье рядомъ съ нимъ сверкало, какъ лучезарное свтило. Немудрено, что вс заглядывались въ его сторону, что продавщицы, проходя мимо съ кувшинами на головахъ, роняли свои кувшины и даже не горевали о погибшемъ товар, что многіе мужчины и женщины, выглядывавшіе изъ оконъ, теряли равновсіе и падали на улицу. Зрлище было слишкомъ необычайно!
Однако не находилось покупателей для сверкающаго запястья. ‘Кому по средствамъ такая драгоцнность?’ говорили вс, покачивая головой. Только царица можетъ носить такое’. День уже клонился къ вечеру и Койла собирался уже уходить, когда къ нему подошелъ тотъ золотыхъ длъ мастеръ, что потерялъ царское запястье. Одного взгляда было достаточно, чтобъ онъ понялъ какое цнное украшеніе лежитъ передъ нимъ. ‘Надо во что бы то ни стало получить его’, подумалъ онъ, ничего не сказалъ красивому продавцу, а пошелъ къ жен: ‘Иди сейчасъ же къ этому незнакомцу, заговори съ нимъ какъ можно ласкове, уговори его зайти къ намъ отдохнуть и переночевать. Надо втереться въ его довріе и отнять у него запястье. Оно еще боле цнно, чмъ запястье царицы, но очень похоже на то и никто не догадается о подмн.
Жена пошла впередъ, а мужъ за нею.
‘Зайди къ намъ, какъ проситъ жена’, ласково приглашалъ онъ Койлу. ‘Ты торгуешь драгоцнностями и я тоже, значитъ мы нкоторымъ образомъ братья по ремеслу. Къ тому же ты чужеземецъ, а уже темнетъ. Отдохни у насъ, переночуй, завтра снова выйдешь на продажу’.
Такъ уговаривали коварные люди доврчиваго Койла, прикрывая свой злой умыселъ льстивыми словами.
Дома они накормили его и приготовили ему удобную постель. Утромъ же, чмъ свтъ, торговецъ поднялъ тревогу, послалъ за стражею и приказалъ вести Койла на судъ во дворецъ. ‘Онъ укралъ запястье царицы, которое было мн отдано въ чистку и хотлъ продать его на базар’. Напрасно уврялъ Койла въ своей невинности и объяснялъ, что это запястье его жены: никто не хотелъ врить чужеземцу. Его привели во дворецъ и ювелиръ обвинилъ его передъ царемъ: ‘Этотъ человкъ укралъ запястье царицы. Всякій, кто бы сдлалъ это, подлежитъ казни. Прикажи казнить его’.
Послали за царицею, чтобъ показать ей запястье, но лишь только взглянула она на него, какъ узнала запястье Чандры, дочери своей, и залилась слезами. ‘Нть, нтъ, это не мое запястье, государь! Это не смертныхъ рукъ издліе! Взгляни, оно совсмъ другое чмъ мое… Слышишь, какъ оно звенитъ, какъ вс колокольчики звенятъ, лишь приближаешься къ нему? Неужели ты забылъ? Это запястье моей крошки, моей красавицы… радости моей! Сокровища моего! Откуда оно? Какъ попало сюда, въ этотъ городъ, на базаръ, ко всмъ этимъ злодямъ? Врно торговецъ укралъ мое запястье, а теперь добылъ это. Распроси его, узнай все поподробне. Не врь ему! Смертная рука такъ не работаетъ! Это запястье моей Чандры’.
Вс съ соболзнованіемъ смотрли на царицу, вс были уврены, что она помшалась. Царицу увели, вс принялись разглядывать драгоцнное украшеніе и единогласно ршили, что именно такое видли на цариц, и что смлый воръ подлежитъ казни. Ювелиръ торжествовалъ. Запястье отнесли къ царице. Она со слезами заперла его въ крпкій ларецъ, отдльно отъ другихъ драгоцнностей.
Стража отвела Койла за городъ, въ джонгли. Тамъ хотли отрубить ему голову, но онъ просилъ разршенія самому покончить съ собою, наставилъ противъ груди свой острый кинжалъ и упалъ на него. Кинжалъ былъ такъ остеръ, что разрубилъ юношу какъ разъ на дв половины. Его такъ и оставили лежать.
Когда всть о происшествіи облетла городъ, многіе, видвшіе наканун юношу на базар, заволновались. ‘Тутъ что-то не такъ! Раджа поторопился. Гораздо вроятне, что бдняга не кралъ запястья. Невроятно такъ ршиться открыто продавать на базар краденную вещь! Такой красавецъ, такой благородный на видъ! Нтъ, раджу просто обошли злые люди’. И вс жалли несчастнаго продавца, Многіе даже плакали о немъ. Чтобъ прекратить толки, раджа издалъ указъ, которымъ подъ страхомъ смерти запрещалось обсуждать происшествіе и проливать слезы о погибшемъ юнош. Народъ примолкъ и даже втихомолку боялись упомянуть о Койл, хотя всякій по прежнему думалъ о его жалкой участи.
Рано утромъ того дня какъ это случилось, старая молочница, въ дом которой за городомъ пріютилась Чандра, принесла своей гость чашу съ молокомъ. Та не успла хлебнуть, какъ отступила въ ужас. ‘Матушка, что ты сдлала? У меня полонъ ротъ крови!’ — ‘Что ты, что ты, голубка, врно злой сонъ тебя смутилъ! Какая тутъ кровь! Самое свжее, тепленькое молочко. Попробуй, доченька, попробуй еще, успокойся!’ Чандра снова нагнулась къ чаш и чуть прикоснулась къ ней губами. ‘Нтъ, нтъ, не могу: это чистая кровь!’ И она горько заплакала. ‘Врно страшная бда надо мною! Всю ночь видла я тревожные сны, утромъ свадебное ожерелье мое распалось надвое, теперь это молоко какъ кровь для меня… Пусти меня, матушка, пусти! Я побгу искать супруга: онъ врно погибъ’.
Добрая женщина старалась успокоить взволнованную гостью. ‘Что за странная мысль? Ну, съ чего ему погибать? Онъ былъ совсмъ здоровъ вчера, когда шелъ продавать запястье. Онъ вдь говорилъ, что скоро вернется. Имй терпніе, онъ сейчасъ явится!’ — ‘Нтъ, нтъ’, продолжала Чандра, ‘я чувствую, что нтъ его больше въ живыхъ. О, сжалься надо мною, пусти меня! Я хочу найти его, я хочу умереть вмст съ нимъ’. — ‘Нтъ, дитя мое’, твердо остановила ее старуха, ‘я не пущу тебя. Ты слишкомъ прекрасна, чтобъ бгать одна по улицамъ въ чужомъ городе. Мужъ твой не будетъ доволенъ, если вернется и не застанетъ тебя здсь. А вдругъ ты не найдешь дороги, да нападешь на лихихъ людей? тебя похитятъ, увезутъ какъ рабу. Вдь мужъ просилъ тебя никуда не ходить. Имй терпніе, общай сидть смирно, а я скоре побгу въ городъ и поищу твоего супруга. Живаго или мертваго я верну его теб’.
И прихвативъ съ собою посуду съ молокомъ, чтобъ не возбуждать подозрній, старуха быстро пошла къ городу.
Въ город она стала медленно бродить по улицамъ, высматривая не увидитъ ли гд Койла или не услышитъ ли что-нибудь о прекрасномъ незнакомц съ чуднымъ запястьемъ. На улиц никого не было видно, и ничего не слышно: вс опасались нарушить указъ. Это сильно возбудило подозрительность старухи, и она стала еще внимательне осматривать каждый уголокъ и вс улицы въ окрестностяхъ рынка, гд было боле вроятности встртить Койла, при этомъ она не переставала выкрикивать свой товаръ, только постоянно мняла его названіе, проходя по той же улиц. Сперва кричала она: ‘Молока, кто хочетъ молока!’ потомъ ‘Масла, кто хочетъ масла’ и т. д.
Наконецъ, какая-то женщина, все время съ любопытствомъ слдившая за нею изъ окна, окликнула ее: ‘Тетка, а тетка! Что ты вздоръ болтаешь? Ты вотъ разъ шесть прошлась по нашей улиц и разъ шесть прокричала разный товаръ въ той же посудин. Пожалуй, подумаютъ, что смысла у тебя въ голов не больше, чмъ у вчерашняго красавца! Тотъ весь день просидлъ на мст съ однимъ запястьемъ, а оттуда прямехонько на смерть пошелъ за свои труды’.
‘Ты о комъ это?’ — спросила женщина, какъ можно спокойне, хотя у самой колни задрожали отъ испуга. ‘Ой, да ты видно не городская, что ничего не знаешь! Говорить то объ этомъ нельзя: раджа грозитъ повсить всякаго, кто заикнется о немъ… Ахъ, какой былъ красавецъ!’ — ‘а гд жъ онъ теперь?’ шепотомъ спросила старуха. ‘Вонъ тамъ! Видишь тамъ на пол кучка народа? Царскій золотыхъ длъ мастеръ обвинилъ его въ краж и его казнили. Только многіе считаютъ его невиннымъ… Смотри никому не говори, что я теб разсказала’. Старуха бросилась по тому направленію, куда указывала словоохотливая женщина, но когда добжала до мста и увидла распавшійся на дв половины трупъ Койла, она упала на колни и громко зарыдала. Кувшинъ скатился съ ея головы и разбился вдребезги. Рыданія старухи привлекли вниманіе стражи, нсколько человкъ бросилось къ ней: ‘Тетка, тетка! Запрещено плакать о мертвец: смерть грозитъ ослушнику царскаго приказа!’ — ‘Да разв я о мертвец? Что мн до него! Кувшинъ мой разбился, не видите разв черепки валяются? Молоко то, молоко все пролито! Какъ тутъ не плакать!’ — И она снова залилась слезами. ‘Тише, тише, не плачь, велика важность, весь то кувшинъ ничего не стоитъ! Пойдемъ, мы теб золотой добудемъ!’
‘Не надо мн ни золотого, ни серебрянаго!’ сердито кричала старуха. ‘Мой глиняный для меня дороже. Моего дда ддъ, моей бабушки бабушка еще носили его. И надо же было ему разбиться!’ И старуха бережно стала собирать черепки, словно вся бда была въ разбитомъ сосуд.
Она прибжала домой въ слезахъ и бросилась къ Чандр: ‘Дитя мое, несчастная дочь моя! Ты права! Горе, горе намъ!’ И она разсказала ей все виднное и слышанное.
Какъ стрела, выпущенная изъ лука помчалась Чандра прямо во дворецъ, прямо въ тотъ покой, гд сидлъ раджа: ‘Какъ смлъ ты убить моего супруга?’ крикнула она, дрожа отъ негодованія.
При звук ея голоса въ отдаленныхъ покояхъ царицы со звономъ раскрылся крпко замкнутый ларецъ, на глазахъ у всхъ выкатилось чудесное запястье и, минуя закрытыя двери, звеня обвилось вокругъ ноги разгнванной царевны.
Раджа въ ужас смотрлъ на нее не въ силахъ произнести слово. Она же въ дикомъ отчаяніи упала на колни, въ иступленіи рвала на себ одежду, рвала свои роскошные волосы и, каждый разъ какъ она прикасалась къ нимъ, волны пламени бжали отъ нихъ по всмъ направленіямъ. Старуха молочница, нагнавшая ее лишь во дворц, бросила ей на голову кусокъ масла въ надежд утишить огонь, дв другія женщины бросились водою тушить ея волосы, а тмъ временемъ уже пылало 19 порядковъ домовъ! ‘О, голубка, пощади наши бдныя лачуги! Пощади, несчастный пригородъ!.. Вдь я сдлала для тебя все что могла!’ Такъ молила перепуганная старуха. И Чандра опомнилась и остановила огонь съ той стороны, гд жила молочница и ея друзья. Но огонь разгорался по другимъ направлетямъ: горлъ дворецъ, горлъ городъ, пылало жилище коварнаго торговца, онъ и жена его задохнулись въ пламени и орелъ выклевалъ сердца ихъ въ отмщеніе за смерть своихъ птенцовъ.
Танцовщица Маули и мать ея, наблюдавшія издали за пожаромъ, тоже погибли, охваченныя огненною волною. Чандра пошла къ тому мсту, гд лежало тло прекраснаго Койла и долго рыдала надъ нимъ. Вдругъ къ ногамъ ея съ неба упала игла съ крпкою ниткою. Она радостно схватила ее: ‘О, если бы сростить об половины!’ и она принялась бережно сшивать ихъ одна съ другою. Когда же работа была кончена, она съ жаркою мольбою подняла руки къ небу. ‘О Магадео!’ взывала она: ‘Я сдлала все, что можетъ сдлать слабая рука человка! Я соединила об половины: верни имъ жизнь!’ И Магадео сжалился надъ нею и вернулъ душу Койла и тотъ снова ожилъ. Какъ описать безумную радость свиданія?
Чандра и Койла мирно вернулись на родину, но до сихъ поръ въ стран Мадура Тинивелли показываютъ слды выжженной небеснымъ пламенемъ равнины.