Ив. Иванов.
Мерзляков, Алексей Федорович, Иванов Иван Иванович, Год: 1896
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Мерзляков (Алексей Федорович) — талантливый критик и поэт, род. в 1778 г., в городе Далматове, в небогатой купеческой семье. Учился в пермском народном училище, где обратил на себя внимание ‘Одой на заключение мира со шведами‘, дошедшей до императрицы Екатерины II. Его на казенный счет определили в университетскую московскую гимназию. Студентом университета он сблизился с Жуковским и был членом кружка, задавшегося целью ‘очищать вкус, развивать и определять понятия обо всем, что изящно, что превосходно’. Многим обязан он советам Дмитриева. Первые поэтические опыты М. появились в журнале Подшивалова: ‘Приятное и полезное препровождение времени’ (1796). Молодой поэт подражал Ломоносову, Державину, Карамзину. В ‘Утренней Заре’ М. поместил оду ‘Непостижимому’, явно рассчитанную на соревнование с одой Державина ‘Бог’. Здесь же напечатаны ‘Песнь Моисеева по прохождении Чермного моря’, имевшая особенный успех, и перевод ‘Ars poetica’ (‘Наука Стихотворная’) Горация. В 1804 г. М. получил степень магистра и кафедру российского красноречия и поэзии, которую занимал в московском университете до самой смерти (26 июля 1830). С большим усердием исполнял также М. обязанности члена и временного председателя Общества любителей российской словесности, со дня его основания. В начале 1812 г. М. открыл серию публичных лекций, собиравших цвет литературного и аристократического общества. Прерванные нашествием Наполеона, лекции возобновились в 1816 г. и дали разбор популярнейших произведений тогдашней русской литературы. В общем, М. был самым видным представителем университетской словесной науки в течение первой половины XIX в. При вступлении на кафедру он не нашел в русской литературе господства какой-либо одной строго определенной и общепризнанной школы. С одной стороны, авторитет Сумарокова казался непоколебимым, имя Ломоносова, как поэта, — священным, ‘Россиада’ Хераскова считалась последним словом русского эпического гения, с другой стороны, публика зачитывалась балладами Жуковского, и вместе с ним на русско-французский классический Парнас проникали туманные образы немецкого романтизма. Немного позже, в самый зрелый период профессуры М., стали появляться первые произведения Пушкина.
Природный, весьма развитый художественный вкус помешал М. замкнуться в классическую схоластику и заставлял его на каждом шагу разрушать стройность официальной литературной доктрины. На первых порах Мерзляков принес существенную пользу университетскому изучению русской словесности. Он первый отделил преподавание ее от древних литератур и сообщил кафедре русской литературы самостоятельное значение. До М. разбор образцов отечественного слова происходил на основании латинских риторик. М. внес в преподавание личный критический талант, выдвинул на первый план национальное содержание русских произведений и старые руководства заменил новыми. Но реформа дальше не пошла. У М. не оказалось достаточно смелости и энергии, чтобы окончательно порвать с традициями педантизма. С первых лет профессуры он положил в основу своего преподавания сочинение немецкого эстетика Эшенбурга (см. Критика, XVI, 769) и оставался ей верен до конца в общих принципах. Руководствами для студентов служили составленные М. ‘Краткое начертание теории изящной словесности’ и ‘Краткая риторика’. Обе книги представляли перевод или пересказ идей Эшенбурга, но переводчик нередко вставлял в текст такие мысли, которые мало соответствовали подлиннику. ‘Произведения изящных искусств, — писал, например, М., — как предмет чувствования и вкуса, не подвержены строгим правилам и не могут, кажется, иметь постоянной системы или науки изящного’. Несравненно важнее всяких правил — критика вкуса. Эта двойственность идей и приемов проходит через всю деятельность М. В теории он высказывал взгляды, менее всего жизненные и прогрессивные, например, согласно Горацию, делил всю поэзию на два рода — эпический и драматический, а лирическую поэзию включал в разряд эпической. Больше оригинальности и исторического значения представляют критические статьи М., появлявшиеся в ‘Трудах Общества Любителей Российской Словесности’, в ‘Вестнике Европы’ Каченовского, в журнале ‘Амфион’, который издавал М. вместе с Ф. Ф. Ивановым и С. В. Смирновым. Встречающиеся здесь отзывы о всех важнейших русских писателях русской литературы часто отличаются большой критической проницательностью и художественным чутьем. В статье ‘Рассуждение о российской словесности в нынешнем ее состоянии’ (‘Труды’, 1812, I) М. характеризует деятельность Тредьяковского, Сумарокова, Ломоносова, Державина, Хераскова, Озерова, Крылова совершенно независимо от теоретических пиитик. Значение ‘Телемахиды’ Тредьяковского он старается определить с исторической точки зрения, по поводу Сумарокова и Озерова читает резкую отповедь подражанию французам, ‘умственному рабству’ русских писателей, по поводу Ломоносова высказывает порицание пристрастию к торжественным одам, так как ‘человек всего занимательнее для человека’, с этой же точки зрения восхваляется Державин за употребление будничных, народных выражений. В ‘Вестнике Европы’ М. напечатал пространные разборы сочинений Сумарокова, трагедий Озерова, ‘Мельника’ Аблесимова (1817, части 91—94), в ‘Трудах’ — статью о Державине (1820, XVIII) и ‘Письмо из Сибири’ (1818, XI). Эти статьи следует считать наиболее полным отражением критического таланта М. Главная заслуга их — в том, что автор восстал против литературного староверия и решил подвергнуть критической проверке старые авторитеты.
В развенчивании произведений Сумарокова, в более точном и рассудительном определении поэтических заслуг Ломоносова и художественного таланта Державина М. явился предшественником Надеждина и Белинского. Ему недоставало, однако, цельности и последовательности руководящих принципов. ‘Вот где система’, — говорил он своим слушателям, указывая на сердце и сводя критику, таким образом, к впечатлениям, которым (слушателям) вдобавок предстояло мириться с неизменными толками профессора о ‘правилах’. Отсюда противоречия и сбивчивость представлений, на что и указал современник М., Веневитинов. Молодой критик отметил еще и другой, едва ли не более существенный недостаток эстетики М.: профессор не следил за развитием своей науки, с течением времени даже совсем покинул изучение ее, лекции свои превратил в импровизации, в разбор произведений Ломоносова или Державина, случайно попадавшихся на глаза при раскрытии книги на кафедре. Вновь возникавшие явления в области литературы заставали М. врасплох: он или подвергал их суду с узкой схоластической точки зрения, или обличал растерянность критической мысли. Так, в ‘Письме из Сибири’ он напал на баллады и на ‘дух германских поэтов’ на таком основании: ‘что это за дух, который разрушает все правила пиитики, смешивает вместе все роды, комедии с трагедией, песни с сатирой, балладу с одой и проч., и проч.?’ Появление Пушкина повергло М. в смущение. Очевидцы рассказывают, что, читая ‘Кавказского пленника’, М. плакал: ‘он чувствовал, что это прекрасно, но не мог отдать себе отчета в этой красоте и — безмолвствовал’.
Двойственность и недоконченность отмечают М. и как поэта. Он — лирик, совместивший все жанры, от классической оды до простой песни, легко становившейся достоянием даже нелитературной публики. Упражняясь в торжественном жанре Ломоносова и Державина, М. выражает патриотические и религиозные чувства посредством самых изысканных риторических фигур и в ‘высоком стиле’. Довольно обширен у М. отдел стихотворений на академические торжества, здесь напыщенная форма искупается восторженной верой автора в науку и искренней отзывчивостью на всякий факт, знаменующий ее успехи. Гораздо большим поэтическим достоинством обладают песни и романсы М., многие из них положены на музыку. Иногда сентиментальный тон вредит глубине чувства, условные восклицания, шаблонные обороты встречаются часто — но некоторые песни М. напоминают лучшие Кольцовские песни. Таковы, например, ‘Я не думала ни о чем в свете тужить’, ‘Чернобровый, черноглазый, молодец удалой’, ‘Ожиданье’ (‘Тошно девице ждать мила друга’), знаменитое ‘Одиночество’ (‘Среди долины ровные’). В стихотворениях для детей ярко отразилась гуманная натура автора, особенной живостью и грацией отличается ‘хор детей маленькой Наташи’.
М. много переводил из классических и новых авторов. Лучшие из его переводов — ‘Эклоги’ Вергилия и Феокрита. Статьи и лекции М. до сих пор не изданы. Поэтические произведения изданы Обществом любителей российской словесности в Москве в 1867 г., в двух частях. Биография М. — в ‘Биографическом словаре профессоров и преподавателей московского университета’ (М., 1855, ч. II). Некоторые сведения о нем в книге М. Дмитриева ‘Мелочи из запаса моей памяти’ (2 изд., М., 1869). На основании этих источников составлена ст. Ник. Мизко (‘Русская Старина’, 1879, январь).
Источник текста: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т. XIX (1896): Мекенен — Мифу-Баня, с. 116—117.