Умирал недавно один богатый старичок — мой приятель.
Получил я от него такую записку, написанную неверной рукой:
‘Кажись, подыхаю. Докторишки уверяют, что не выживу. Приходите проститься со старым греховодником. Я, признаться, всегда любил вас, непутевого’.
Я оделся во все черное, скроил перед зеркалом необходимое для этого случая выражение лица и поехал.
В передней богатого стариковского дома меня будто обухом по голове ударили: не было еще 12 часов дня, а из внутренних покоев доносились звуки развеселой музыки из ‘Орфея в аду’.
— Не могу знать. Приказали. Пожалуйте в красную гостиную. Они там.
Это было незабываемое зрелище… Посреди большой гостиной стояла оттоманка, на которой раскинулся исхудалый, посиневший умирающий, в углу, у рояля, приютился большой румынский оркестр, а вокруг оттоманки живописным цветником раскинулись десятка два дам в вычурных туалетах, все как на подбор красивые, все как на подбор лучшие представительницы столичного демимонда.
А сбоку оттоманки стоял накрытый стол, сплошь уставленный запыленными бутылками, фруктами и яствами…
— А-а… — оживился умирающий. — Рад видеть вас, дорогуша… Meed mes! Я на себя взял смелость… Позвольте представить моего молодого друга… Хочешь вина? Мальвазия — пятьсот монет за бутылочку недавно плачено. Садись… А я, видите ли, умираю. Сейчас будет петь тенор, хороший, собака, — пять тысяч содрал с меня за эту экстравагацию. Да не жаль! И десять отдал бы. Потом бывший императорский кордебалет станцует. Вообще, тут у нас совсем недурно. А потом эту самую красавицу Кло-Кло в шампанском купать будем. Уже сто двадцать бутылок в ванну вкатили… Гуляй, душа! Капитон!
— Что прикажете?
— Это простеночное трюмо у нас продано?
— Все продано, кроме трюмо. Маклаки размера очень опасаются, а также цены. Двадцать тысяч пугают.
— Ну нет, — захохотал умирающий, — этого я не допущу… И, схватив бутылку с мадерой, — запустил в зеркало.
— Ловко! Совсем звезда получилась. Капитон! А что, клетку со львом привезли?
— Так точно.
— Распрекрасно. Это, видите ли, у меня такая идея явилась: скормить моего гнедого Принца льву. Хотел продать, но никто больше десятка тысяч не дает. Не хочу обидеть Принца мизерными деньжишками. Пусть лучше царь зверей его ест.
Я пожал плечами и наклонился к уху старикашки.
— Ну, к чему вы это? Зачем вам все это понадобилось?
Он приподнялся на локте и прохрипел:
— Зачем? Очень просто: совдепов не люблю.
— ?!?!
— Не понимаете? Вышел декрет, что после смерти русского гражданина все имущество его переходит в советскую республику, а опекуном будет совдеп. А я не хочу совдепа! Вот поэтому все и устроил. Ни копеечки им не достанется!
— Но ведь у вас же миллионное состояние…
— Будьте покойны: распорядился. Всего несколько сот рублей и останется. Эти кроткие девушки обеспечены, Капитан, Илья, Никанор и Яков — обеспечены, обстановка продана, деньги получены, растрачены, гробовщику и бюро уплачено вперед, даже попам авансы розданы! Пусть теперь совдеп получает. Нет, я этого дела так не оставлю! Музыка! ‘Сильву’! Тенор, можешь ‘Сильву’ изобразить? Не хочешь? Десять тысяч за это хочешь? То-то и оно. Пой, брат, пока поется! Ванна готова? Кло-Кло, раздевайся! Капитан! Вскрой еще дюжину мальвазии! Сирийских танцовщиц сюда! Рабы, разносите фиалы! Капитан, дурак! Говорил я тебе, что роз на 25 тысяч не хватит на весь пол! Это тебе не совдеп. Я им покажу декрет о праве наследования…………….
Когда я уходил, он потянулся к моему уху и прошептал холодеющими устами:
— Друг! Сердце мое! Выручи меня… Попал я в дурацкое положение, а ты можешь легко помочь мне.
— А что такое?
— Да засунул сейчас нечаянно руку под подушку — глядь — а там пачка. Пятьдесят тысяч. И как я о ней забыл — ума не приложу… Бери!
— Ну, что вы… Мне не надо.
— Не обижай умирающего… Это моя предсмертная воля!! Только бери незаметно, а то потом отберут. Читал декрет о дарении? Я этим совде… Прощай!
Он откинулся на подушку, вытянулся и затих…
Оркестр играл ‘Осеннюю песню’… Красные розы умирали на полу… В углу, в клетке, лев доедал жеребца…
Тихо плескалось шампанское в ванне…
Я сунул в карман пачку тысячерублевок и, поцеловав покойника в лоб, — неслышно вышел.
От цветов или от вина, или от того и другого, но на улице у меня закружилась голова. Сердце остановилось и в глазах потемнело.
Мелькнула мысль:
— Неужели умираю?
И другая мысль:
— Умираю, а у меня пятьдесят тысяч наличными… Допустимо ли это?
Я поднял палку и ударил по зеркальному стеклу магазина. Выскочили приказчики.
— Сколько?
— Помилуйте, по десяти тысяч стекло!
— Так я еще два разобью. Получите.
Побрел тоскливо с двадцатью тысячами… Встретил генерала, продающего газеты. Купил у него на десять тысяч ‘Чертову перечницу’.
Зашел в парфюмерный магазин.
— Сколько за этот большой флакон герленовских духов?
— Тысячу.
— Десять штук! Раскупорьте и облейте меня! Желаю благоухать. Если я буду покойником, то покойником благоухающим. Единственный случай в природе.
К счастью, я не умер. Легкое головокружение, которое скоро прошло.
Жаль, зря деньги потратил. Благоухаю до сих пор.
КОММЕНТАРИИ
Впервые: Чертова перечница, 1918, No 4. Печатается впервые по тексту газеты.
Meed mes! — Моя награда (франц.)!
Мальвазия — Греческое натуральное вино с островов Эгейского моря.
Сирийских танцовщиц сюда! — Т.е. исполнительниц ‘танца живота’.