МРА ЗА МРУ.
МРА ЗА МРУ.
Юрій Веселовскій.
‘Мера за меру’ (Шекспира), Веселовский Юрий Алексеевич, Год: 1902
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 3, 1902.
Въ основу ‘Мры за мру’ положена исторія безжалостнаго и порочнаго правителя, который соглашается помиловать приговореннаго имъ къ смерти человка, въ случа если сестра послдняго (по другимъ версіямъ — жена) отдастся ему, но потомъ, добившись, чего онъ хотлъ, все-таки не исполняетъ своего общанія. Эта исторія раньше Шекспира неоднократно отражалась, съ извстными варіантами, въ повстяхъ и политическихъ произведеніяхъ главныхъ западно-европейскихъ націй. Въ большей части этихъ обработокъ развязка состоитъ въ томъ, что недостойный правитель, посл раскрытія его вины, долженъ немедленно жениться на опозоренной имъ женщин, причемъ за бракосочетаніемъ сейчасъ же слдуетъ его казнь. Въ различныхъ странахъ и областяхъ разсказъ пріурочивался къ подлиннымъ историческимъ дятелямъ, вельможамъ, губернаторамъ, намстникамъ и т. д.
Если многія детали старой фабулы повторяются въ трагикомедіи Шекспира ‘Мра за мру’, впервые поставленной на сцен театра ‘Глобусъ’ въ 1604 году, a написанной, вроятно, незадолго до этого, то наиболе близкимъ къ ней произведеніемъ, которое безусловно повліяло на великаго драматурга, является пьеса Джорджа Уэтстона, ‘Превосходная и знаменитая исторія Промоса и Кассандры’, напечатанная въ 1578 году. Въ этой пьес, которая подобно шекспировской, представляетъ собою чередованіе трагическаго и комическаго элементовъ, дйствіе происходитъ въ Венгріи, въ царствованіе Матвя Корвина, короля Венгріи и Богеміи (XV в.), пользовавшагося любовью и уваженіемъ народа. Мсто шекспировскаго Анджело занимаетъ здсь Промосъ, намстникъ города Юліо, облеченный довріемъ короля, извстный строгостью нравовъ и, повидимому, одаренный талантами опытнаго администратора. Однажды Промосъ приговариваетъ къ смертной казни юношу, по имени Андруджіо, обвиненнаго въ томъ, что онъ соблазнилъ молодую двушку, Полину. Сестра Андруджіо, Кассандра, желая спасти жизнь брата, отправляется къ Промосу, въ надежд смягчить его своими мольбами. Намстникъ сперва не хочетъ и слышать о помилованіи, затмъ, плненный красотою и обворожительностью Кассандры, онъ даетъ ей слово — пощадить ея брата, если она назначитъ ему свиданіе и согласится ему принадлежать. Возмущенная вначал этимъ предложеніемъ, Кассандра, нсколько времени спустя, видя безвыходное горе брата, ршаетъ пожертвовать для него своею честью.
Но Промосъ не только жестокъ и втайн развратенъ,— онъ можетъ показать себя при случа вроломнымъ и коварнымъ! Соблазнивъ Кассандру, онъ и не думаетъ исполнять свое общаніе, напротивъ, онъ тотчасъ же приказываетъ лишить жизни Андруджіо и отнести его голову къ Кассандр, прибавивъ, въ вид глумленія надъ нею, что онъ сдержалъ слово, такъ какъ освободилъ ея брата отъ оковъ и тюрьмы. Благодаря состраданію и человчности тюремщика, коварный замыселъ остается неосуществленнымъ, Андруджіо получаетъ возможность спастись и укрыться отъ преслдованій, a къ Кассандр посылаютъ голову другого преступника, необыкновенно похожаго на него, который долженъ былъ быть казненъ въ тотъ же день. Узнавъ о мнимой казни брата, Кассандра хочетъ лишить себя жизни, но потомъ ршаетъ открыться во всемъ королю, моля его — покарать виновнаго. Матвй Корвинъ, разъ усомнившись въ своемъ намстник, издаетъ воззваніе къ народу, приглашая всхъ, кто хочетъ принести жалобу на Промоса, обращаться къ нему лично, не боясь послдствій. Жалобъ оказывается такъ много, что закулисная сторона дятельности намстника становится слишкомъ очевидною для короля. Разобравъ лично дло Кассандры, онъ приговариваетъ Промоса къ браку съ обезчещенною имъ двушкою, a затмъ — къ смертной казни. Во время разбирательства въ душ Кассандры происходитъ коренной переломъ, она вдругъ начинаетъ чувствовать состраданіе, даже безотчетное расположеніе къ тому, кого она еще такъ недавно считала своимъ злйшимъ врагомъ, и молитъ короля пощадить его жизнь, не разлучать ихъ такъ скоро. Ея мольбы остались бы, вроятно, безплодными, еслибы въ эту минуту не появился, покинувъ свое убжище, Андруджіо, котораго вс считали казненнымъ. Король прощаетъ и его, и Промоса, причемъ Андруджіо женится на Полин, Промосъ — на Кассандр.
Таково, въ самыхъ общихъ чертахъ, содержаніе пьесы Уэтстона. Слдуетъ, однако, имть въ виду, что въ этой пьес — еще боле, чмъ въ ‘Мр за мру’ — видное мсто принадлежитъ комическому элементу, чисто вншнимъ образомъ связанному съ главною фабулою. Преступники, гуляки, продажныя женщины, сводни, подкупные судейскіе,— вся эта грубая и пошлая компанія выступаетъ въ ряд сценъ, отвлекая въ совершенно другую сторону вниманіе читателя и не всегда содйствуя,— какъ мы это, наоборотъ, видимъ y Шекспира,— выясненію основной идеи или развитію сюжета. Важную роль играетъ въ этихъ сценахъ судья и блюститель нравовъ, Фаллаксъ, помощникъ Промоса, обязанный преслдовать развратъ, но неожиданно влюбляющійся въ одну изъ тхъ женщинъ, которыхъ онъ долженъ былъ арестовать и наказать, Ламію, и становящійся ея послушнымъ орудіемъ. Съ помощью своихъ клевретовъ, Рапакса и Грипакса, онъ совершаетъ рядъ беззаконныхъ поступковъ, окончательно длается грабителемъ, хищникомъ, отъявленнымъ негодяемъ. Въ конц пьесы и его, и Ламію постигаетъ кара закона, такъ какъ король узнаетъ не только о порочности Промоса, но также и о подвигахъ его помощника. Сюжетъ ‘Исторіи Промоса и Кассандры’ былъ еще разъ обработанъ Уэтстономъ въ форм новеллы, вошедшей въ составъ его сборника ‘Heptameron of Civil Discourses’, гд дама, носящая имя Изабеллы, разсказываетъ всю эту исторію. Любопытно, однако, что въ этой второй обработк отсутствуетъ комическій, точне — циничный элементъ, составлявшій чуть не половину пьесы. Нельзя точно опредлить, зналъ ли Шекспиръ эту повсть, такъ какъ заимствованныя имъ детали попадаются въ обихъ обработкахъ фабулы, a тамъ, гд эти обработки расходятся, онъ придерживается первоначальной версіи. Нкоторые изслдователи считаютъ, впрочемъ, возможнымъ отвтить на этотъ вопросъ утвердительно {К. Foth, Schakespeare’s ‘Mass fr Mass’ und die Geschichte von Promos und Cassandra’, въ ‘Jahrbuch der deut. Shakespeare-Gesellschaft’, Bd. XIII, стр. 170.}.
Раньше Уэтстона сходный сюжетъ былъ обработанъ,— правда, въ нсколько иномъ дух,— итальянскимъ писателемъ Джиральди Чинтіо, который въ сборникъ своихъ новеллъ, Hecatommythi, напечатанный въ 1565 году, включилъ, между прочимъ, одну исторію, очень близкую по фабул къ пьес Уэтстона и, несомннно, повліявшую на англійскаго драматурга. У Чинтіо дйствіе происходитъ въ Инспрук, въ царствованіе императора Максимиліана. Промосъ называется здсь Юристомъ, Кассандра — Эпитіей, Андруджіо — Вико. Помимо разницы въ именахъ, слдуетъ отмтить ту важную подробность, что въ итальянской новелл казнь надъ погршившимъ противъ кодекса пуританской нравственности юношей, дйствительно, совершается, что не мшаетъ Эпитіи въ конц новеллы, влюбившись въ убійцу брата, добиться для него прощенія, чтобы затмъ счастливо прожить съ нимъ много лтъ.
Это, конечно, не можетъ расположить насъ въ пользу главной героини, поступокъ которой не иметъ даже того запоздалаго оправданія, что братъ ея, въ конц концовъ, остался все же цлъ и невредимъ, несмотря на распоряженіе намстника,— какъ мы это видимъ въ ‘Исторіи Промоса и Кассандры’. Дале, узнавъ о казни Вико, опозоренная Эпитія вначал ршаетъ умертвить Юриста своими собственными руками, во время второго свиданія,— между тмъ какъ въ пьес Уэтстона Кассандра думаетъ только о самоубійств, но потомъ отказывается отъ своего намренія. Есть и нкоторыя другія, мене важныя отличія. Несомннно, что Уэтстонъ, не принадлежа къ выдающимся писателямъ, все же подготовилъ почву для Шекспира, явился какъ бы посредникомъ между нимъ и не особенно глубокою итальянскою новеллою, сгладилъ нкоторыя ея шероховатости и несообразности,— хотя, съ другой стороны, самъ отвелъ въ своей пьес видное мсто площадному, грубо потшному элементу, котораго не было y Чинтіо.
Что же сдлалъ съ этой фабулой Шекспиръ?
Если мы сравнимъ ‘Мру за мру’ съ пьесою Уэтстона, намъ, конечно, прежде всего, бросится въ глаза неравенство дарованій. Многія ситуаціи, возсозданныя и тмъ, и другимъ драматургомъ, производятъ y Шекспира гораздо боле сильное впечатлніе. Съ большимъ мастерствомъ очерчены также характеры главныхъ дйствующихъ лицъ, поступки которыхъ становятся боле мотивированными, вытекающими изъ особенностей ихъ натуры. Но не въ этомъ одномъ состоитъ, . конечно, отличіе трагикомедіи Шекспира отъ ‘Исторіи Промоса и Кассандры’. Многія детали фабулы измнены и переработаны. Мсто дйствія перенесено въ Вну, Промоса замнилъ Анджело, короля Матвя или императора Максимиліана — Винченціо, герцогъ внскій, Кассандру — Изабелла и т. д. Очень важно то, что нравственный обликъ сестры узника сдлался гораздо боле привлекательнымъ, чистымъ, благороднымъ. Изабелла не жертвуетъ своею честью, для умилостивленія Анджело, какъ это сдлали Кассандра и Эпитія {K. Foth, стр. 175.}. Возмущенная гнуснымъ требованіемъ правителя, она вплоть до самаго конца все такъ же смотритъ на его предложеніе, не идетъ ни на какіе компромиссы, предпочитаетъ, чтобъ братъ ея умеръ по вол безжалостнаго Анджело. Но, измнивъ въ этомъ отношеніи традиціонный сюжетъ, Шекспиръ, естественно, долженъ былъ придумать какой-нибудь эпизодъ, который оставилъ бы Анджело въ твердой увренности, что молодая двушка исполнила его волю, и все же далъ бы ей возможность сохранить свою честь незапятнанною. Для этого онъ ввелъ въ свою пьесу новое лицо, Маріанну, бывшую невсту Анджело, отвергнутую правителемъ и отказавшуюся отъ надежды когда либо стать его супругою. Благодаря вмшательству переодтаго герцога, Маріанна идетъ ночью, по его совту, на свиданіе съ Анджело, который принимаетъ ее за Изабеллу и считаетъ себя вполн удовлетвореннымъ. Въ настоящее время неправдоподобность этого страннаго эпизода слишкомъ очевидна для насъ, совершенно такъ же мы отказываемся врить, чтобы переодванье, столь обычное въ комедіяхъ Шекспира, могло длать людей безусловно неузнаваемыми даже для близкихъ. Возвысивъ въ нашихъ глазахъ душевный міръ Изабеллы, Шекспиръ придалъ нсколько двусмысленную окраску образу дйствій другой своей героини, Маріанны, которая длаетъ весьма рискованный шагъ, забывая всякую стыдливость и женственность {К. Foth, l. с. стр. 183—184.}. Если только мы помиримся съ этимъ, мы, несомннно, должны будемъ признать, что реабилитація Изабеллы, сама по себ, сдлала пьесу боле интересною и цльною. Между сестрой Клавдіо и, напримръ, Эпитіей, которая отдается Юристу и затмъ съ восторгомъ выходитъ за него замужъ, зная, что онъ казнилъ ея брата, лежитъ цлая пропасть.
Переодваніе герцога, который, подобно Гарунъ-аль-Рашиду, проникаетъ incognito въ толпу, впервые слышитъ все, что о немъ тайно говорятъ въ народ, знакомится съ закулисною стороною городской жизни,— деталь, всецло принадлежащая Шекспиру. Оставляя въ сторон вопросъ о степени правдоподобности этого эпизода, нельзя не замтить, что онъ немало способствуетъ правильному развитію фабулы и ея постепенному приближенію къ развязк. Разъ мнимый монахъ все слышитъ и все знаетъ, разъ порочность Анджело ему вполн ясна, онъ, естественно, долженъ въ конц пьесы, посл искусно разыграннаго изумленія и гнва, всенародно дать вру жалоб Изабеллы, хотя она обвиняетъ человка, всми уважаемаго, пользующагося безупречною репутаціей. Если бы переодтый герцогъ не имлъ случая бесдовать съ Клавдіо и его сестрою, быть можетъ, онъ не сразу поврилъ бы жалоб молодой двушки, которая приводитъ въ негодованіе его приближенныхъ,— и горькая правда еще долго осталась бы скрытою отъ всхъ. Еще небольшая деталь, измненная Шекспиромъ: голову казненнаго вмсто Клавдіо разбойника приносятъ y него не къ Изабелл, a къ самому Анджело, который не замчаетъ, что его обманули.
Комическій, потшный элементъ, введенный Уэтстономъ, также подвергся въ ‘Мр за мру’ значительнымъ измненіямъ. Шекспиръ не ршился совсмъ откинуть этотъ элементъ, но онъ постарался ввести его въ должныя границы, сократить, связать, по возможности, съ основною фабулою {Впрочемъ, въ Англіи, несмотря на чопорность англійскаго общества. ‘Мру за мру’ и въ XIX вк отваживались ставить безъ пропусковъ.}. Нкоторымъ героямъ Уэтстона соотвтствуютъ, правда, такія же циничныя, грубоватыя фигуры (напримръ, Ламіи — сводня Переспла). Но число этихъ персонажей стало гораздо меньше. Инымъ изъ нихъ вложены кое-гд въ уста довольно остроумныя фразы. У Люціо и y глуповатаго констэбля Локоть есть нсколько удачно подмченныхъ чертъ. Въ отличіе отъ ‘Исторіи Промоса и Кассандры’, въ тхъ сценахъ, гд выступаетъ эта пестрая компанія, фигурируютъ также и представители другой категоріи дйствующихъ лицъ,— Анджело, герцогъ, Эскалъ. Лежащее въ основ сюжета осужденіе Клавдіо составляетъ предметъ разговоровъ Луціо, Помпея, Пересплы и др. Такимъ путемъ достигается большая цльность впечатлнія, производимаго пьесою. Уэтстонъ, по его собственному признанію, хотлъ, разбивая пьесу какъ бы на дв отдльныхъ части, одновременно поучать и развлекать зрителя… Шекспиръ, сохраняя этотъ легкомысленный, циничный элементъ, имлъ въ виду еще боле оттнить основную идею пьесы, показать, что творится въ народной масс въ то самое время, когда правители-доктринеры думаютъ однимъ взмахомъ пера уничтожить развратъ. Онъ хотлъ лишній разъ отмтить торжество природныхъ инстинктовъ надъ всми теоретическими построеніями. Это не мшаетъ нкоторымъ сценамъ (напримръ, второй сцен перваго акта или началу третьей сцены 4-го) возмущать нравственное чувство современнаго читателя и длать постановку пьесы безъ купюръ почти невозможною {Тмъ не мене, нкоторые критики (Найтъ, Гэнтеръ, Кольриджъ, и др.) довольно сурово отнеслись къ этой части шекспировской трагикомедіи, которая имъ казалась возмутительною, отталкивающею.}. Любопытно, что шаржированная роль Бернардина, равно какъ и забавные разговоры между Луціо и переодтымъ герцогомъ, созданы самимъ Шекспиромъ: y Уэтстона мы не находимъ ничего подобнаго.
Главный интересъ въ ‘Мр за мру’ сосредоточивается, конечно, на личности самого Анджело. Его психологія гораздо сложне и своеобразне, чмъ внутренній міръ Промоса или Юриста. Различіе дарованій особенно ярко сказалось въ данномъ случа. Передъ нами — отнюдь не заурядный тиранъ или развратникъ. На нашихъ глазахъ онъ проходитъ черезъ нсколько послдовательныхъ стадій, обнаруживаетъ гордость, самонадянность, смущеніе, чувственные инстинкты, лицемріе, коварство, упадокъ духа… Нкоторыя стороны его натуры, правда, очерчены особенно ярко и рельефно. Въ его лиц драматургъ хотлъ, прежде всего, вывести представителя пуританской морали, которая всегда была ему антипатична. Чисто религіозный элементъ пуританства всегда мало интересовалъ Шекспира, положительныя стороны этого ученія не были оцнены имъ по заслугамъ. Онъ былъ противникомъ пуританъ собственно потому, что они отрицали искусство и видли въ любви и страсти что-то грховное и порочное. Вслдствіе этого онъ и осмялъ ихъ въ лиц Мальволіо изъ ‘Двнадцатой ночи’, который является только забавною, въ конц — прямо жалкою фигурою,— a затмъ, сгустивъ красхи и обративъ вниманіе на мрачныя, отталкивающія стороны того же самаго явленія, заклеймилъ ихъ чопорную и холодную мораль въ лиц Анджело.
Въ геро ‘Мры за мру’ хотли иногда видть только чистокровнаго лицемра, притворщика, который хочетъ возложить на плечи другихъ неудобоносимое бремя, a себ считаетъ все позволеннымъ. Между тмъ, Анджело отнюдь не является лицемромъ по натур. Онъ искренно убжденъ въ необходимости строгихъ, крутыхъ мръ, надется искоренить въ Вн безнравственность, вначал твердо увренъ въ своей непогршимости и стойкости… Крейсигъ, въ своихъ ‘Чтеніяхъ о Шекспир’, отмчаетъ значеніе ‘Мры за мру’, какъ пьесы, въ которой великій драматургъ формулировалъ свое понятіе о прав и закон, сдлавъ Анджело холоднымъ безучастнымъ законникомъ-формалистомъ, желающимъ подогнать всхъ людей подъ готовыя рамки и категоріи, не признающимъ снисхожденія и терпимости. По мннію Анджело, ‘человка буквы и авторитета’, люди должны быть послушными объектами закона, должны приспособляться къ нему, a правители и судьи ни въ коемъ случа не могутъ вникать въ особыя условія, при которыхъ совершенъ тотъ или другой проступокъ, принимать въ соображеніе смягчающія обстоятельства и вообще длать какія либо исключенія изъ общаго правила. Наоборотъ, самъ Шекспиръ, устами Эскала, герцога, Изабеллы проводитъ совершенно противоположный взглядъ, доказываетъ, что всякій законъ долженъ имть относительное, a не абсолютное значеніе, что нужно умть его примнять, что на первомъ план должны стоять человчность и милосердіе, что нужно исправлять, a не терзать преступника {‘Vorlesungen ber Shakespeare’s Zeit und seine Werke’, von Nr. Kreyssig, 1862, стр. 396—397. Фр. Босъ отмчаетъ постепенное развитіе и совершенствованіе взглядовъ Шекспира на юридическіе вопросы, сравнивая ‘Мру за мру’ съ ‘Венеціанскимъ купцомъ’.— Shakespeare and his predecessors’, by Frederic Boas, 1896, стр. 357.}.
Фридрихъ Курціусъ въ стать, посвященной ‘Мр замру’ (‘Deutsche Rundschau’, 1891, томъ LXVI), настаиваетъ на выдающихся дарованіяхъ и безусловной убжденности Анджело, какъ человка, искренно желавшаго возвеличить нравственность и добродтель, доставить въ общественной жизни торжество ‘ новому курсу ‘,— но только прибгавшаго не къ тмъ мрамъ, которыя были желательны. Эти свойства заставили герцога поручить ему управленіе городомъ, обойдя имвшаго по старшинству вс права на этотъ постъ Эскала (другіе критики, наоборотъ, объясняютъ этотъ поступокъ герцога желаніемъ испытать и проврить прославленныя добродѣ,тели Анджело). Паденіе Анджело, презиравшаго и ненавидвшаго всхъ женщинъ, является только лишнимъ доказательствомъ всемогущества любви и страсти, одерживающихъ иногда верхъ надъ самыми стойкими, закаленными людьми. ‘Въ лиц Анджело’, говоритъ проф. Стороженко, ‘Шекспиръ казнитъ не только лицемріе и ханжество, но свойственную пуританамъ гордость духа, искренно считавшую себя недоступною человческимъ слабостямъ’ {Г. Брандесъ, l. с, примчанія и дополненія Н. И. Стороженко, стр. 424.}. Мы не имемъ основанія предполагать, чтобы до встрчи Анджело съ сестрой Клавдіо слово расходилось y него съ дломъ! ‘При первой встрч съ Изабеллою онъ увидлъ, что слишкомъ понадялся на себя’. Весьма характерно то обстоятельство, что молодая двушка привлекла его вниманіе, главнымъ образомъ, своею чистою, невинною, двственною красотою, тогда какъ легкомысленнымъ, распущеннымъ женщинамъ, вроятно, никогда не удалось бы сбить его съ позиціи {Тмъ не мене, любовь Анджело къ Изабелл носитъ вполн чувственный характеръ. ‘Чувственную, лишенную всякаго идеальнаго элемента любовь’, говоритъ проф. Н. Стороженко, Шекспиръ рдко выводилъ въ своихъ драмахъ. Такова любовь Фальстафа къ Квикли и Долли Тиршитъ, такова внезапно вспыхнувшая страсть Анджело къ Изабелл, въ которой нтъ ничего, кром плотскаго влеченія’ (Опыты изученія Шекспира: Психологія любви и ревности y Шекспира’ M. 1902, стр. 279).}. Недаромъ ему кажется, что ‘врагъ лукавый’ нарочно принялъ обликъ чистой двушки, чтобы смутить его… Поддавшись соблазну, къ своему собственному ужасу и смущенію, назначивъ Изабелл свиданіе, всецло охваченный своею страстью, Анджело, естественно, долженъ все же продолжать свою обычную тактику, быть строгимъ моралистомъ и цензоромъ нравовъ, преслдовать развратъ,— т. е., иначе говоря, именно съ этой поры онъ, дйствительно, становится лицемромъ, принужденъ вести двойную игру, чтобы не погубить себя и не подорвать свою репутацію. Отсюда видно, какъ мало похожъ онъ, въ сущности, на другихъ лицемровъ, выступавшихъ въ произведеніяхъ міровой литературы, врод мольеровскаго Тартюфа, съ которымъ его сравнивали, между прочимъ, и Франсуа-Викторъ Гюго, и Пушкинъ, отдававшіе предпочтеніе Шекспиру. Ршеніе Анджело — все же казнить Клавдіо, нарушивъ слово, данное Изабелл, объясняется опасеніемъ, какъ бы тотъ не отомстилъ ему за позоръ сестры, не разгласилъ повсюду исторію нравственнаго паденія всми почитаемаго человка. Такимъ образомъ, разъ сойдя съ прямого пути, утративъ точку опоры, намстникъ герцога Винченціо запутывается все боле и боле и, точно по наклонной плоскости, стремительно и неудержимо приближается, самъ того не сознавая, къ своей гибели.
Изабелла занимаетъ обособленное мсто среди женскихъ образовъ, созданныхъ Шекспиромъ. ‘Изабелла’, говоритъ Доуденъ,— ‘единственная шекспировская женщина, стремящаяся сердцемъ и мыслью къ безличному идеалу, она одна, въ періодъ юношеской пылкости и юношеской энергіи, ставитъ выше нчто отвлеченное, чмъ какую либо человческую личность’ {‘Шекспиръ, критическое изслдованіе его мысли и его творчества’, Эдуарда Доудена, пер. A Д. Черновой (1880), стр. 81.}. Это — ‘воплощенная совсть’, святая два, окруженная лучезарнымъ ореоломъ, готовая принять мученическій внецъ, если бы это было нужно. Кругомъ царитъ развратъ, торжествуетъ полная распущенность,— a въ ея душ не умираетъ стремленіе къ нравственной чистот, благородству, искренней вр, милосердію. {Kreyssig, ‘Vorlesungen’, стр. 403, Gervinus. Shakespeare, стр. 21—32.} Она уходитъ въ монастырь, потому что окружающая среда не даетъ удовлетворенія ея порывамъ въ царство идеала. Ей кажется, что въ уединеніи она станетъ лучше, почерпнетъ бодрость для борьбы со зломъ и нравственнаго самосовершенствованія. Даже безпутный Луціо относится къ ней съ невольнымъ благоговніемъ. Мы заране можемъ сказать, что она не послдуетъ примру Кассандры и Эпитіи и скоре лишится брата, чмъ согласится на безнравственное предложеніе Анджело. Тмъ затруднительне является ея положеніе, когда она приходитъ просить за брата, обвиненнаго въ преступленіи, которое и ей самой кажется отвратительнымъ, грязнымъ. Она принуждена прибгнуть къ своего рода софизму, убждая Анджело карать грхъ, но пощадить гршника {Fr.-Victor Hugo, Oeuvres de Shakespeare t. X, стр. 27.}. Она противопоставляетъ строгости и неумолимости закона — гуманность и любвеобильность христіанскаго идеала. Признавая, что Клавдіо виновенъ, она старается объяснить его поступокъ молодостью, неопытностью, слабостью духа и плоти. Когда она слышитъ изъ устъ Анджело страстныя рчи, ея негодованію и ужасу нтъ предловъ. Ни на одну минуту она не колеблется между двумя ршеніями, зная, какъ она должна поступить, чтобы совсть ее не упрекала. Малодушіе Клавдіо ее возмущаетъ потому, что она никогда не испытывала ничего подобнаго. Его готовность пожертвовать честью сестры, лишь бы только остаться живымъ, совершенно непонятно стойкой, мужественной, точно свободной отъ всхъ человческихъ слабостей двушк. Она остается врна себ вплоть до конца. Герцогъ Винченціо предлагаетъ ей стать его женою,— она ничего не отвчаетъ на это, видимо, слишкомъ пораженная и взволнованная этимъ неожиданнымъ предложеніемъ, чтобы тутъ же ршиться на такой важный шагъ, отказаться отъ своихъ грезъ объ уединенной жизни въ затишьи монастыря. Доуденъ, несомннно, выражается слишкомъ категорически, утверждая, будто Изабелла, ‘снявъ монашескую одежду и отказавшись отъ строгихъ монастырскихъ правилъ, принимаетъ званіе герцогини въ Вн. Мсто Изабеллы и ея обязанность — стоять надъ развращенной Вной…’ {Доуденъ, l. c. стр. 86. Ср. Kreyssig, ‘Vorlesungen’, стр. 107.} Это значитъ — забгать впередъ, произвольно угадывать мысли автора.
Клавдіо нкоторыми чертами характера напоминаетъ своихъ предшественниковъ, напримръ, Андруджіо, но, какъ справедливо замтилъ Крейсигъ {Kreyssig, l. c, стр. 398.}, онъ отличается отъ нихъ тмъ, что его связь съ Джульеттой отнюдь не можетъ быть названа проявленіемъ развратной, порочной натуры. Онъ былъ искренно убжденъ въ томъ, что вскор обвнчается съ Джульеттой, и откладывалъ бракосочетаніе только по причинамъ чисто матеріальнаго свойства. Его нельзя принять за типичнаго Донъ-Жуана, прожигателя жизни, достойнаго сподвижника Луціо или Помпея! Ни въ чемъ не проявились такъ ярко формализмъ и безсердечіе Анджело, какъ въ желаніи сдлать изъ этого безобиднаго юноши — опаснаго преступника! Во всякомъ случа, это, конечно, совсмъ не выдающаяся, не яркая личность,— къ тому же обрисованная Шекспиромъ въ самыхъ общихъ чертахъ. Онъ выступаетъ всего въ трехъ сценахъ, причемъ въ послдней — безъ рчей. При всемъ томъ, онъ играетъ важную роль въ пьес, потому что грозящая ему смертная казнь длается источникомъ тхъ трагическихъ осложненій, которыя составляютъ главную основу фабулы, способствуетъ косвенно выясненію характера Анджело и доводитъ его до позора и униженія. Личность Клавдіо становится нсколько боле интересною только въ извстной сцен между нимъ и сестрою {‘Драматургическое значеніе пьесы ‘Мра за мру’, говоритъ Брандесъ, основывается исключительно на трехъ сценахъ: когда красота Изабеллы искушаетъ Анджело, когда онъ ей длаетъ свое гнусное предложеніе, и, наконецъ, когда Клавдіо выслушиваетъ, сначала негодуя, готовый на самопожертвованіе, извстіе о низости Анджело’. Брандесъ, l. с, стр. 75.}.
Любопытно, что y Шекспира несчастный юноша, умоляя сестру пожертвовать собою для его спасенія, приводитъ только одинъ мотивъ: пламенную любовь къ жизни и ея благамъ, безотчетный страхъ смерти, небытія. Эти грустныя мысли Клавдіо, кстати сказать, являются какъ бы слабымъ отголоскомъ проникнутыхъ меланхоліей и пессимизмомъ монологовъ Гамлета {Fr. Boas. ‘Shakespeare and his predecessors’, стр. 357.}. Клавдіо не старается, подобно своимъ предшественникамъ, успокоить и какъ бы оправдать себя надеждою на то, что правитель, наврное, женится на обольщенной имъ двушк, разъ она ему такъ сильно нравится {K. Foth, стр. 177.}.
На психологіи Джульетты, Маріанны, играющей довольно плачевную роль въ пьес Шекспира,—Эскала, Профоса и др. едва ли стоитъ здсь останавливаться. Нельзя не коснуться только герцога, который представляетъ собою боле интересную и своеобразную фигуру, чмъ король — въ пьес Уэтстона, или императоръ — въ итальянской новелл. По замчанію нкоторыхъ критиковъ, онъ какъ бы заступаетъ въ данномъ случа мсто античнаго хора, формулируетъ основную идею трагикомедіи, неоднократно излагаетъ взглядъ самого автора на т или другія событія, совершающіяся на нашихъ глазахъ {Gervinus, ‘Shakespeare’, стр. 36.}. Шекспиръ оттняетъ его воззрнія, какъ правителя, вполн искреннія попытки — принести пользу народу, вызванныя скитаніями incognito горькія размышленія о тяжелой участи государей, не имющихъ возможности изучить вполн основательно народную жизнь, со всми ея нуждами, и обезопасить себя отъ клеветы, тайнаго злословія, неудовольствія, даже при самыхъ лучшихъ намреніяхъ. Въ рчахъ герцога (напримръ, въ первой сцен перваго акта и четвертой сцен второго) видли иногда намекъ на взгляды и привычки короля Іакова I, вступившаго на англійскій престолъ въ 1603-мъ году — къ которому, съ другой стороны, Шекспиръ якобы косвенно обращался съ содержащеюся въ его пьес апологіей гуманности и милосердія. |
Нельзя не коснуться, въ заключеніе, русской обработки ‘Мры за мру’, вышедшей изъ-подъ пера Пушкина и впервые напечатанной въ альманах ‘Новоселье’,— его поэмы ‘Анджело’, которую онъ самъ въ одномъ случа называетъ ‘переводомъ изъ Шекспира’. Въ дйствительности, это произведеніе не можетъ быть названо ни переводомъ, ни даже передлкою. Инымъ сценамъ Пушкинъ нашелъ нужнымъ придать, какъ и въ подлинник, діалогическую форму, сохранивъ многое изъ шекспировскаго текста, переводя цлыя фразы, надписывая даже имена дйствующихъ лицъ, какъ въ настоящей пьес. Содержаніе другихъ отрывковъ онъ передаетъ своими словами, иногда резюмируя въ очень сжатой форм то, что происходитъ въ нсколькихъ явленіяхъ или, напримръ, даже въ цломъ четвертомъ дйствіи. Сравнительно близко къ тексту трагикомедіи Шекспира, съ сохраненіемъ діалогической формы, переданы слдующія сцены: бесда между Луціо и Изабеллой, впервые узнающей при этомъ объ опасности, которая грозитъ Клавдіо (актъ I, сцена IV), два объясненія между Анджело и Изабеллой (актъ II, сцены II и IV), свиданіе брата съ сестрой въ тюрьм (актъ ІІІ, сцена I, одно изъ наиболе удачныхъ мстъ въ поэм Пушкина), наконецъ, разоблаченіе вины Анджело и примирительная развязка, вызванная заступничествомъ Изабеллы и великодушіемъ герцога (конецъ акта V, кстати сказать, переданный y Пушкина съ весьма значительными сокращеніями).Тамъ, гд русскій поэтъ излагаетъ отдльныя явленія своими словами, иногда получается впечатлніе чрезмрной сжатости, чего-то не договореннаго, почти скомканнаго. Особенно чувствуется это въ третьей части поэмы, гд эпизодъ съ Маріанной и исторія замны головы Клавдіо — головою казненнаго въ тюрьм разбойника намчены въ самыхъ общихъ чертахъ.
Характеръ Анджело, видимо, интересовалъ Пушкина и казался ему однимъ изъ лучшихъ характеровъ, созданныхъ Шекспиромъ. Въ одной изъ его ‘замтокъ’, относящихся къ 1833 году, мы находимъ, между прочимъ, сравненіе мольеровскаго Тартюфа съ Анджело. Высказавъ мнніе, что герой Мольера во всхъ случаяхъ жизни является только лицемромъ, поэтъ прибавляетъ: ‘У Шекспира лицемръ произноситъ судебный приговоръ съ тщеславною строгостью, но справедливо, онъ оправдываетъ свою жестокость глубокомысленнымъ сужденіемъ государственнаго человка, онъ обольщаетъ невинность сильными, увлекательными софизмами, не смшною смсью набожности и волокитства. Анджело — лицемръ, потому что его гласныя дйствія противорчатъ тайнымъ страстямъ. A какая глубина въ этомъ характер!’ Нельзя сказать, однако, чтобы характеръ Анджело, какимъ онъ обрисованъ y Шекспира, былъ также удовлетворительно изображенъ въ русской обработк сюжета. Сравнительно небольшіе размры поэмы нсколько помшали детальной характеристик натуры главнаго героя. Передъ нами — ‘судія — торгашъ и обольститель’, жестокій тиранъ, человкъ безсердечный, безжалостный, развратный и коварный. Педантическій законникъ сказывается въ немъ гораздо рже. Нкоторые его поступки,— напримръ, ршеніе все же казнить Клавдіо, несмотря на честное слово, данное Изабелл,—мотивированные y Шекспира, остаются недостаточно мотивированными въ поэм Пушкина. Не вполн передано и душевное состояніе Анджело, когда онъ постепенно переходитъ отъ попытки ршительно отрицать свою вину и притворно выражать на своемъ лиц благородное негодованіе — къ полному сознанію въ томъ, что онъ сдлалъ, и мольбамъ о смерти, которая ему кажется все же отрадне позора. Пушкинъ внесъ нкоторыя измненія и въ самую фабулу шекспировской пьесы. Дйствіе происходитъ не въ Вн, a ,въ одномъ изъ городовъ Италіи счастливой’. Мсто герцога Винченціо занялъ y него ‘предобрый старый Дукъ’, ‘народа своего отецъ чадолюбивый’. Нужно замтить, что y Шекспира герцогъ отнюдь не является старикомъ, — въ конц пьесы онъ очень ясно показываетъ Изабелл, что не прочь былъ бы сдлать ее своею женою, да и раньше мы неоднократно чувствуемъ, что онъ принадлежитъ къ людямъ среднихъ лтъ, но въ полномъ расцвт силъ, умственныхъ и физическихъ, обнаруживаетъ предпріимчивость, изобртательность, интересъ къ дламъ правленія, ясное пониманіе психологіи толпы. Совершенно не выступаютъ y Пушкина Эскалъ, Профосъ, братъ Петръ, Джульетта, Франциска. Устраненъ также комическій элементъ, играющій такую важную роль y Шекспира. Изъ всей веселой компаніи, фигурирующей въ ‘Мр за мру’, уцллъ только Луціо, который приходитъ къ Изабелл, чтобы сообщить ей объ участи брата, но русскій поэтъ не даетъ ему слишкомъ распрсстраняться, замтивъ только, что онъ, въ подробныя пустился объясненья, немного жесткія своею наготой для двственныхъ ушей отшельницы младой’. Въ конц пьесы онъ уже не появляется, какъ y Шекспира, чтобы получить заслуженное наказаніе за свои нелпыя розсказни и желаніе несправедливо очернить отсутствующаго герцога. Еще любопытная деталь: Пушкинъ сдлалъ Маріанну не невстою, a женою Анджело. Мы узнаемъ, что ‘онъ былъ давно женатъ’, но разстался съ Maріанной потому, что ‘легкокрылая летунья молва’ разнесла повсюду какой-то фантастическій слухъ, позорящій честь ни въ чемъ неповинной женщины. Находя, что ‘не должно коснуться подозрнье къ супруг Кесаря’, Анджело надменно прогналъ ее, хотя прекрасно зналъ всю неосновательность этого слуха. Съ этихъ поръ Маріанна жила ‘одна въ предмстіи, печально изнывая’. Между тмъ, по Шекспиру Анджело бросилъ Маріанну тогда, когда она была только его невстой, — бросилъ потому, что общанное за нею приданое погибло во время кораблекрушенія. Измняя въ этомъ отношеніи фабулу, Пушкинъ, конечно, хотлъ ослабить двусмысленный характеръ ночного свиданія Анджело съ Маріанною, по Шекспиру — молодою двушкою, которая ршается на такой рискованный шагъ, въ надежд, что ея вроломный женихъ приметъ ее во мрак за Изабеллу.
‘Анджело’, несмотря на отдльныя удачныя частности, не принадлежитъ къ лучшимъ произведеніямъ Пушкина, не можетъ сравниться съ другими его драматическими опытами, въ которыхъ изображается западно-европейская жизнь, врод ‘Каменнаго гостя’, ‘Скупого рыцаря’, ‘Моцарта и Сальери’, ‘Пира во время чумы’. Критика удляла вплоть до нашихъ дней довольно мало вниманія этой поэм, притомъ, конечно, не потому только, что она представляетъ собою близкое подражаніе Шекспиру, a главнымъ образомъ — въ виду отсутствія въ ней безспорныхъ, выдающихся художественныхъ достоинствъ {Боле благопріятный отзывъ о поэм Пушкина можно найти въ стать проф. Н. И. Стороженко, ‘Отношеніе Пушкина къ иностранной словесности’, ‘Изъ области литературы’, М. 1902, стр. 337—388.}. Очень сурово отнесся къ ней, въ частности Блинскій, который, видимо не зная объ ея источник замчаетъ въ своей классической стать о Пушкин: ‘Анджело былъ принятъ публикой очень сухо, и подломъ! Въ поэм видно какое то усиліе на простоту, отчего простота ея слога вышла какъ то искусственна. Можно найти въ ‘Анджело’ счастливыя выраженія, удачные стихи, если хотите,— много искусства, но искусства чисто техническаго, безъ вдохновенія, безъ жизни. Короче, эта поэма недостойна таланта Пушкина. Больше о ней нечего сказать’ {Блинскій. ‘Сочиненія А. С. Пушкина’, глава XI.}.