Мемуары, Вердеревский Евграф Алексеевич, Год: 1852 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 18 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

МЕМУАРЫ.

РАЗГОВОРЪ ВЪ X СЦЕНАХЪ.

Вра, вдова, 22 лтъ.

Г-жа Старова, другъ Вры, замужняя женщина, 40 лтъ.

Алексй Петровичъ, помщикъ, 30 лтъ, холостой, неглупый, добрый малый.

Жевановъ, 43 лтъ, необходимое, повсемстное лицо, пріятель Алекся Петровича.

Дйствіе то въ деревн, то въ губернскомъ город.

СЦЕНА I.

(Гостиная въ городскомъ дом Вры. Утро.)

Г-жа Старова.— Нтъ, не обманешь ты меня, моя дорогая именинница… Я читаю въ сердц твоемъ такъ же ясно, какъ ты — въ этой книг.

Вра (оставляя книгу).— Ну что жь, напримръ, вы прочли въ моемъ сердц?

Старова.— Да все, отъ доски до доски, не даромъ же сорокалтнимъ людямъ дается какая-нибудь опытность.

Вра.— Я знаю, что вы опытны, но, право, ваша опытность — въ-отношеніи меня — напрасный даръ, потому-что я ровно ничего не скрываю.

Старова (съ нжнымъ упрекомъ).— Не скрываешь? ты не скрываешь?.. Нтъ, Вра, съ самаго твоего возвращенія изъ Петербурга, ты вся хочешь быть для меня загадкой, и я не говорила бы объ этомъ, если бы старая привязанность моя къ теб не оскорблялась немножко такой перемною въ твоихъ чувствахъ ко мн, ко мн, отъ которой не было у тебя ничего тайнаго…

Вра (немного смущаясь).— Но и теперь я, право, ничего отъ васъ не скрываю… Скажите же, наконецъ, какіе поступки мои кажутся вамъ загадочными?..

Старова.— О, за этимъ ходить недалеко! что, напримръ, ты скажешь о твоемъ возвращеніи сюда, въ провинцію?

Вра.— Что жь тутъ страннаго? у меня здсь имнье…

Старова.— У тебя здсь не одно имнье… у тебя здсь — воспоминанія и надежды…

Вра.— Что вы хотите сказать?

Старова.— Да то, что ты не пріхала бы изъ Петербурга въ нашъ, городъ, этотъ міръ сплетенъ, гд теб такъ больно достались за дружбу твою къ Алексю Петровичу, ты не вернулась бы снова въ этотъ міръ посл смерти твоего мужа, если бъ здсь, въ пятнадцати верстахъ отъ города, не жилъ тотъ же Алексй Петровичъ…

Вра (насмшливо).— Удивительная проницательность!

Старова.— Не смйся, другъ мой, я скажу теб еще что-нибудь, я объясню теб, отчего ты, возвратившись въ провинцію, живешь не въ своемъ помстьи, а въ скучномъ город, гд тебя преслдуетъ всеобщая зависть…

Вра.— Продолжайте, я слушаю.

Старова.— Это для того, чтобъ имть въ город боле-врный наблюдательный пунктъ за тмъ же Алексемъ Петровичемъ, кром-того, въ деревн, слишкомъ-близкое сосдство съ нимъ повело бы къ слишкомъ-частымъ свиданьямъ… а мы боимся наскучить… Кром-того, здсь боле разнообразныхъ средствъ поддерживать вниманіе, или даже возбуждать, быть-можетъ, охладвающія чувства неуловимаго и неумолимаго Алекся Петровича… Здсь мы можемъ являться и въ блеск бала, и въ выгодномъ свт интимныхъ вечеровъ…. а въ деревн все это было бы неумстно и невозможно…

Вра.— Ха, ха, ха! Это ужь черезчуръ! чтобъ я стала трудиться, придумывать средства къ увлеченію Алекся Петровича! Да за кого жь вы, наконецъ, меня принимаете?..

Старова (встаетъ и цалуетъ Вру въ голову).— За женщину съ сердцемъ, которая не можетъ побдить своего сердца и страдаетъ отъ того, что любитъ человка достойнаго, прекраснаго, интереснаго, но немножко-испорченнаго, охлажденнаго, неумющаго любить просто, безъ особенныхъ какихъ-нибудь наркотическихъ возбужденій, какъ, напримръ, раздраженія нашего самолюбія, ревности, или трудностей въ достиженіи цли.

Вра (краснетъ, но не сознается).— Благодарю васъ за комплиментъ: но, пожалуйста, продолжайте: ваши предположенія становятся очень-занимательны…

Старова.— Полно, перестань дурачиться! къ-чему вся эта комедія?.. Сама видишь, что я говорю дло, а не предположенія, и все еще упорствуешь… Ну, не обидно ли это, что ты до такой степени стала со мной скрытничать?..

Вра.— Да съ чего жь вы взяли, что я скрытничаю, что у меня есть какая-то небывалая страсть къ Алексю Петровичу, что я строю планы и веду осаду его драгоцнной особы?..

Старова.— А, притворщица! Если такъ, то я выведу тебя на свжую воду, я заставлю тебя сознаться въ притворств и обратиться съ открытымъ сердцемъ къ старинному своему другу… Изволь-ка сказать мн, чьи сегодня именины?

Вра.— Это еще что за вопросъ?.. Ну, конечно, мои и многихъ другихъ моего имени.

Старова.— А почему сегодня мы не принимаемъ ни поздравленіи, ни постителей, кром…

Вра (смущаясь).— Кром кого?.. Не правда, я не длаю никакихъ исключеній, я не хочу видть никого — и никого не велла принимать…

Старова.— Кром Алекся Петровича.

Вра.— Это потому, что не отказывать же человку, если онъ, изъ вниманія къ намъ, прискачетъ изъ деревни за пятнадцать верстъ…

Старова.— Нтъ, это потому, что моя Врочка, какъ существо съ прихотями и поэтическими фантазіями, хотла на этотъ разъ свой праздникъ праздновать по-своему, то-есть, видть только тхъ, кого сердце хотло видть. Конечно, эта мысль неглупа, вполн-достойна твоей романической головки, а такъ-какъ ты удостоила включить меня въ число избранныхъ, то мн остается только благодарить тебя.

Вра.— Благодарить, а между-тмъ вы очень-неблагодарны, потому-что замучили меня своими инквизиторскими подозрніями.

Старова.— А! ты ужь не смешься, добрый знакъ, и я ближе къ цли. Позволь же мн окончательно побдить твое непонятное притворство. Позволь мн спросить, чти это за книга, въ красномъ бархатномъ переплет, вотъ та, что ты сейчасъ держала въ рукахъ?

Вра (сильно смущаясь).— Которая? эта?

Старова.— Эта самая.

Вра.— Это… романъ…

Старова.— Не печатанный, а писанный твоей собственной рукою, это твои мемуары, не правда ли?

Вра.— Вы читали?!

Старова.— Нтъ, я не позволила себ этой нескромности, но, замчая за тобою, я часто видла тебя съ перомъ въ рукахъ за этой книгою… А соображая то, какъ часто ты читаешь ее и все-таки не оканчиваешь, я заключила, что это долженъ быть интереснйшій изъ всхъ напечатанныхь романовъ: романъ собственнаго твоего сердца… а героя угадать не трудно!.. (Вра опустила голову и задумалась.) Ну что? Ты боле не смешься? ты побждена?

Вра (посл нкотораго молчанія, съ улыбкой поднимаетъ взоръ на Старову и добродушно протягиваетъ къ ней руку).— Побждена!

Старова.— Давно бы такъ!.. А за признаніе я тебя обрадую: Алексй Петровичъ удостоилъ вспомнить о дн твоего ангела и будетъ у тебя въ два часа.

Вра (видимо-обрадованная).— Почему вы знаете?

Старова.— Мн вчера встртился Жевановь, называющій себя другомъ Алекся Петровича, знаешь, этотъ устарлый любезникъ, полинялый франтъ… Такъ вотъ онъ мн сказалъ, что Mr. Alexis собирается къ теб.

Вра (въ восторг).— Я совершенно-счастлива, лучшаго подарка въ именины я не могла получить. (Встаетъ и ходитъ по комнат.) Ага! наконецъ-то вы ршились, милостивый государь, завязать правильное сраженіе… Пожалуйте, пожалуйте, мы знаемъ, чмъ васъ встртить.

Старова — Ребенокъ! она въ восторг!.. Вра Николаевна, позвольте спросить, чмъ же вы приготовились встртить непріятеля? Въ этомъ случа не худо бы и съ друзьями посовтоваться, не примитесь опять скрытничать.

Вра.— Душечка моя! мой милый, несравненный старый другъ! ты не повришь, какъ я обрадуюсь свиданію съ нимъ!..

Старова.— Вотъ это-то и худо! Въ твоихъ отношеніяхъ съ нимъ ненадо никакой радости показывать при свиданіи.

Вра.— Да вдь я больше года его не видала!

Старова.— Нужды нтъ… Я понимаю Алекся Петровича столько же, сколько знаю тебя желая добра вамъ обоимъ, скажу теб, что съ людьми, подобными Алексю Петровичу, надо поступать осторожно, разсчетливо. (Смотритъ на часы) Однако, ужь первый часъ, не мшало бы теб подумать о туалет.

Вра.— Нтъ, нтъ, прежде скажите, какъ, по вашему мннію, я должна принять его?

Старова.— Я пойду за тобой въ уборную, и пока ты будешь одваться, я успю развить теб мою теорію. Если хочешь успть, положись на мое знаніе человческаго сердца. (Уходятъ въ сосднюю комнату.)

СЦЕНА II.

(Кабинетъ въ сельскомъ дом Алекся Петровича.)

Жевано въ (одинъ, со шляпой въ рукахъ, ходитъ взадъ и впередъ по комнат).— Такъ и есть, Алеша еще въ постели, или чиститъ ногти передъ зеркаломъ, оно и естественно: гд жь намъ вставать ране перваго часа! (Садится въ большія кресла.) Нтъ-съ, почтеннйшая М-me Staroff, не быть по-вашему, не попадетъ въ ваши сти мой Алша, не женить вамъ его на интересной вдовушк… Да и что за страсть у этихъ старыхъ барынь сватать да женить? И что ей за интересъ вмшиваться въ это дло! По-крайней-мр хоть обратилась бы къ солиднымъ людямъ, попросила бы моего, напримръ, содйствія… (Помолчавъ.) А, впрочемъ, что жь и я-то суюсь въ чужое дло? Мн-то что такое Алексй Петровичъ? Ни братъ, ни сватъ, ни племянникъ, по правд сказать, женись онъ или не женись — мн все равно, не съ кмъ, конечно, будетъ холостой вкъ коротать въ здшнемъ захолусть, не съ кмъ ни пообдать съ толкомъ, ни потолковать о возвышенныхъ предметахъ: уменъ Алша, знаетъ свтъ, и вино хорошее держитъ , ну, да вдь не онъ же одинъ на бломъ свт, не Фениксъ же онъ какой-нибудь въ-самомъ-дл!.. Порядочныхъ людей и кром его можно найдти, такъ для меня оно въ-сущности все-равно, что женится онъ, что не женится, а притомъ и совтовъ чужихъ онъ небольно послушаетъ, слдовательно, мн можно бы и не вклеиваться въ эту исторію… Такъ, вдь, опять и этой-ворон Старовой не хочется отдать поля безъ бою, она ужь давно у меня на дорог стоитъ, гд только можно, непремнно булавку впуститъ. Прозвала меня ‘полинялымъ’… Какъ полинялый!? (Быстро поднимается съ креселъ и подходитъ къ зеркалу) Какой я полинялый? Въ волосахъ, правда, боберъ заводится, да она-то гд это видла? Краску изъ Москвы отъ Армянина выписываю, и каждую недлю всю голову перекрашиваю. Полинялый!.. Скажите, пожалуйста… полинялый! Отплачу я вамъ, милостивая государыня, за остроумное прозвище…

СЦЕНА III.

(Входитъ, въ изящномъ утреннемъ костюм, Алексй Петровичъ.)

Алексй Петровичъ (звая, протягиваетъ Жеванову руку).— Здравствуй, Саша, откуда?

Жевановъ.— Bonjour, mon petit!.. Я собственно направился къ Баладуровымъ, да захалъ къ теб узнать: демъ мы къ именинниц или нтъ?

Алексй Петровичъ.— демъ, какъ условились. (Садится въ кресла.)

Жевановъ.— Ну и прекрасно, только ты дале втораго часа не жди меня: я, можетъ-быть, засижусь у Баладуровыхъ, у нихъ, вдь, тоже именинница, Соничка.

Алексй Петровичъ (отдлывая ногти).— Желаю веселиться… А что? какъ на двор? грязно? холодно?

Жевановъ.— Холодновато, да это бы еще ничего, а вотъ что скверно: дорога невыносимая кочки подмерзли, такъ тебя и бьетъ, какъ въ лихорадк, но, впрочемъ, кто полетитъ на крыльяхъ любви, для того не будутъ замтны ни кочки, ни…

Алексй Петровичъ.— Это ты про себя говоришь? Что, видно Соничка Баладурова ранила?..

Жевнповъ.— Пгъ! куда намъ! не по лтамъ! Я говорю о моемъ добромъ пріятел, Алекс Петрович…

Алексй Петровичъ.— Вотъ какъ!.. Стало-быть, ты не пересталъ слушать уздныя сплетни?

Жевановъ.— Какія сплетни? Никто и не говоритъ о теб… По я самъ…

Алексй Петровичъ.— Самъ выдумалъ? (Кладетъ въ каминъ дрова и звонитъ, входитъ слуга.) Затопи каминъ, да поскоре завтракать. (Жеванову.) Какого хочешь вина?

Жевановъ.— Вишь, злодй, уклоняется!.. Насчетъ вина мн все равно, только бы не заболтаться намъ, да не опоздать къ Баладуровымъ…

Алексй Петровичъ.— Э, полно! И что ты тамъ длаешь, у Баладуровыхъ? По моему, тамъ прескучно: неужто и въ-самомъ-дл Соничка?..

Жевановъ.— Полно, пожалуйста, ну что мн Синичка? Куколка — и больше ничего… А зжу я къ нимъ оттого, что надо же поддерживать хоть какія-нибудь знакомства, когда вс порядочные люди либо разъхались изъ околотка, либо хотятъ съ ума спятить, какъ, напримръ, и ваша милость. (Приносятъ чаи и завтракъ, собесдники садятся передъ каминомъ у маленькаго столика.)

Алексй Петровичъ.— Я вижу, что у тебя сегодйя йГть какой-то планъ на мой счетъ… мъ и слушаю.

Жевановъ.— Никакого нтъ плана, parole d’honneur! А, конечно, какъ старому пріятелю твоему, мн очень-интересно знать, угрожаетъ ли мн огорченіе — потерять въ теб добраго товарища…

Алексй Петровичъ.— Да отчего жь такое опасеніе?

Жевановъ.— Ахъ, Боже мой! Да не-уже-ли же могутъ сохраниться наши настоящія отношенія, если ты женишься?..

Алексй Петровичъ.— А, вотъ, наконецъ, и слово загадки!.. Ну, братъ, Жевановъ, хитро же ты меня мистифировалъ!..

Жевановъ.— Какая тутъ мистификація! C’esl lout simple: человкъ любилъ, она овдовла, что жь мудренаго, если страсть, освободившаяся наконецъ отъ препятствій, увнчается законнымъ бракосочетаніемъ?

Алексй Петровичъ.— Такъ это ты поешь старую псню о Вр?.. Не спть ли лучше что-нибудь понове, хоть, напримръ, ‘Мальбругъ въ походъ похалъ’? А?.. (Закуриваетъ сигару.)

Жевановъ.— Я знаю, что ты мастеръ отшучиваться, однако я стою на-своемъ, тмъ-боле, что, какъ мн извстно, интересная вдовушка непрочь отъ взаимности.

Алексй Петровичъ.— Браво (Наливаетъ Жеванову и себ вина.) За твое здоровье!.. А позволь спросить, могу ли я разсчитывать на тебя, какъ на шафера?

Жевановъ (серьезно).— Ему говорятъ дло, а онъ отшучивается!

Алексй Петровичъ.— Лто? Такъ, стало-быть, тебя очень занимаетъ моя будущая свадьба?

Жевановъ.— Нетолько занимаетъ, но, просто, огорчаетъ и… и… бситъ!..

Алексй Петровичъ — ‘О, дружба, это ты!’.. Ну, Жевановъ, спасибо за откровенность и расположеніе, и знай, что дружескія чувства твои не будутъ обмануты: ты никогда не увидишь меня мужемъ. И чтобъ доказать теб это, мы сегодня не демъ въ городъ къ именинниц… Позжай къ своимъ Баладуровымъ, а я въ такую погоду предпочитаю каминъ и сигару… Доволенъ ли ты мною?..

Жевановъ — Браво! Et, pour vous en ddommager, dans deux heures je reviendrai vous faire compagnie. (Встаетъ и прощается.)

Алексй Петровичъ (удерживая Жданова).— Да посиди, еще рано, успешь къ своимъ Баладуровымъ… Знаешь ли что, Саша?.. Дло у насъ пошло на откровенность… Скажи, пожалуйста, отчего ты самъ не посватаешься за Вру? У нея, вдь, порядочное состояніе.

Жевановъ.— Вотъ что выдумалъ!

Алексй Петровичъ.— Да отчего жь?

Жевановъ.— Оттого, отчего я и теб не совтовалъ бы на ней жениться.

Алексй Петровичъ.— Объяснись, пожалуйста…

Жевановъ.— Во-первыхъ, состояніе ея вовсе-невелико. Деревня разстроена и заложена, а капиталъ вполовину не такъ великъ, какъ вс увряютъ, я это знаю изъ врныхъ источниковъ.

Алексй Петровичъ.— А во-вторыхъ?

Жевановъ.— Во-вторыхъ, она вдова… Ужь тамъ, что ни говори, а вдова все не то, что двушка… Двушка — воскъ, изъ котораго можно всякую форму вылпить по своему желанію, а вдова — слишкомъ-опытна и не обойдется безъ капризовъ…

Алексй Петровичъ.— Бальзакъ, чистый Бальзакъ!.. Ну, что дале?

Жевановъ.— Дале то, что Вра далеко некрасавица… Правда, она образованная, свтская, живая и умная женщина… Да чортъ ли въ немъ, въ женскомъ ум?

Алексй Петровичъ.— Совершенно-справедливо… Ну, продолжай…

Жевановъ.— Чего теб еще? кажется, достаточно… Наконецъ, между мною и ею нтъ надлежащей симпатіи…

Алексй Петровичъ — Вотъ это-то не главное ли?

Жевановъ.— Можетъ-быть, по… по мн пора. (Встаетъ.)

Алексй Петровичъ.— Къ Соничк Баладуровой?

Жевановъ.— Да, братецъ, нельзя: добрые, обязательные старики

Алексй Петровичъ.— И глупенькая, но богатая дочка-невста. Прощай, пріятель, къ двумъ часамъ жду тебя… Я обдаю по-деревенски, не позже двухъ. (Жевановъ уходитъ.)

СЦЕНА IV.

(Тамъ же.)

Алексй Петровичъ (одинъ, сидитъ на прежнемъ мст, у камина, и куритъ въ глубокой задумчивости).— И вотъ какъ судятъ о ней шуты, подобные Жеванову!.. Вотъ какъ цнятъ они эту пылкую, искренную, нжную душу!.. Пть, я хочу видть Вру, надо, чтобъ я видлъ ее. Сегодня это въ-особенности удобно, потому-что, въ толп ея гостей, легко обойдтись безъ интимностей, которыя были бы некстати. (Звонитъ, входитъ слуга.) Каково на двор?

Слуга.— Сильный дождь со снгомъ и втеръ.

Алексй Петровичъ.— Ничего, прикажи тройкой заложить крытую коляску. (Слуга уходитъ) Конечно, я не измню своимъ убжденіямъ, я не стану играть въ любовь, нечувствуя въ себ никакой любви къ Вр. Но, однакожь, я прежде какъ-будто увлекался, какъ-будто любилъ, и боле года одна только Вра занимала меня… Да и теперь я не могу не уважать ее, не цнить ея добродтели, не сожалть о ея положеніи… Но любви тутъ ужь нтъ… Странно! и отчета это? Не оттого ли, что теперь ужь нтъ поприща для хитрыхъ замысловъ праздной лни? Да, эти такъ, и если говорить правду, то я и въ то время не любилъ ее сердцемъ… Конечно, были минуты, когда я увлекался, но это потому, что Вра въ-самомъ-дл часто бываетъ увлекательна. Демонъ тщеславія, а не геній любви преобладалъ въ душ моей, и чмъ боле разгоралась эта комедія, тмъ скучне мн было видть, что для меня недоступно чистое и непорочное сердце Вры. Она заставила меня уважать себя… Я ухалъ въ Петербургъ. Черезъ мсяцъ она привезла туда же больнаго мужа… Я былъ увренъ, что она пріхала для меня, по отъ этой увренности не встрепенулось мое сердце, а только надулось самолюбіе. Наконецъ, теперь снова между нами только пятнадцать верстъ разстоянія, но никогда еще сердце мое не было такъ спокойно. Игра наскучила и самая игрушка не занимаетъ боле… (Звонитъ и говоритъ вошедшему человку.) Прикажи отложить лошадей, если они заложены, да повару скажи, что я обдаю дома, не позже двухъ часовъ. (Слуга уходитъ.) Да, да, и игра, и игрушка наскучили!.. Вотъ свидтель, живой документъ разъигранной комедіи! (Подходитъ къ бюро и достаетъ изъ него небольшую записную книжку.) Вотъ здсь, въ этихъ мемуарахъ, по числамъ и даже по часамъ, записывались вс стратагемы, которыя, отъ скуки, придумывала моя лнь, чтобъ лучше обманывать Вру. (Перелистываетъ книжку.) Бдненькая! ты и не подозрвала того, какъ холодно, какъ разсчетливо я былъ страстенъ, напримръ, поутру 15 іюля Ты и не догадывалась, что восторженная нжность моя 20 августа была такъ притворна. И если бы ты знала, что угрюмая задумчивость моя отъ 9 до 12 сентября, цлые три дня, каково! была придумана мною заблаговременно, и записана въ эту книжечку еще 7 сентября, то ты не показала бы мн столько участія, столько состраданія! -(Закрываетъ книжку. Посл нкотораго молчанія.) Однако, хорошо ли это будетъ, если я сегодня не поду къ ней?.. Жевановъ предупредилъ ихъ, да притомъ, не мшало бы поскоре опредлить наши дальнйшія отношенія… Уважая эту женщину, я не могу себ позволить оставлять ее въ недоумніи насчетъ моихъ чувствъ и намреній… Мн кажется, что я обязанъ раскрыть ей глаза, хоть для того, чтобъ она не компрометировала себя въ губернскомъ мір… Я долженъ поступать съ ней искренно, точно такъ, какъ она всегда поступала со мною… По какъ это сдлать? Какъ завести подобный разговоръ въ присутствіи цлой толпы поздравителей? (Задумывается.) Ба! счастливая мысль! чего же лучше? Отдать ей вотъ эти мемуары, эту записную книжку — и все будетъ объяснено. Она увидитъ вс мои ухищренія, она пойметъ, что была игрушкой моей праздности… Самолюбіе и гордость ея будутъ затронуты, и — положимъ, что она потеряетъ ко мн уваженіе, зато все благополучно кончится между нами. Браво! прекрасно какъ гора съ плечъ! (Допивая стаканъ вина.) Да здравствуетъ спокойствіе и холостая беззаботность! (Звонитъ, и вошедшему слуг говоритъ.) Прикажи опять заложить въ крытую коляску вороныхъ, да поскоре… А мн подай одваться…

СЦЕНА V.

(Тамъ же, черезъ часъ.)

Жеванивъ (входитъ въ пальто, въ фуражк и съ палкой, и обращается къ лакею, занятому уборкой комнаты).— А гд Алексй Петровичъ? Не въ манеж ли?

Слуга.— Никакъ нтъ-съ, они ухали въ городъ, а передъ вами приказали извиниться, и просили васъ кушать безъ нихъ.

Жевановъ.— Вотъ прекрасно! А я, дуралей, нарочно създилъ домой, переодлся подомашнему, да за семь верстъ пріхалъ киселя сть!

Слуга.— Кушанье пода но-съ.

Жевановъ.— Ну, хорошо, можно и не торопиться, пообдаю, выпью добраго вина, отдохну и лошадямъ дамъ отдохнуть, да и въ городъ… Застану въ-расплохъ моего плута, Алекся Петровича, и не дамъ ему никакого хода передъ вдовушкой, а то он его тамъ какъ-разъ оплетутъ, и Старова сдлаетъ все по-своему…

СЦЕНА VI.

(Гостиная въ дом Вры. На стол множество живыхъ цвтовъ.)

Вpa (одна, сидитъ у стола и разбираетъ цвты. На часахъ пробило два).— Я слаба до ребячества! Я надла черное платье потому, что ‘ему’ всегда нравился черный цвтъ… Я устроила tte—tte и ‘онъ’, конечно, будетъ въ-прав заключить, что я ловлю его… Я занята составленіемъ букета изъ геліотроповъ, потому-что это ‘его’ любимое растеніе… Сумасшедшая! Какъ-будто я не знаю его натуры, какъ-будто не привыкла видть, что малйшій шагъ на встрчу его желаніямъ, или самолюбію, заставлялъ его на десять шаговъ удаляться отъ меня? Первое проявленіе моей безразсудной страсти, потому только, что я неосторожно обнаружила ее, было послднимъ актомъ въ нашихъ отношеніяхъ! Какъ только онъ понялъ, чего онъ стоитъ для меня, такъ все между нами кончилось… Правду говоритъ моя мудрая наставница, что я женщина безъ всякой гордости, даже безъ всякаго самолюбія. Я ли не была игрушкой его наступательныхъ плановъ, созданныхъ имъ отъ скуки, отъ лни и отъ праздности? Я ли не была цлью безчисленныхъ хитростей разсчетливаго и холоднаго эгоизма? И если что-нибудь принесло мн пользу, такъ это только небольшой запасъ проницательности. (Указываетъ на бархатную книжку и беретъ ее въ руки). Вс страницы этихъ грустныхъ мемуаровъ могутъ быть уликами его эгоизма и моей ежедневной борьбы… И что жь? За все это отъ меня никогда ни одного слова упрека! И теперь, когда на моей сторон могъ бы быть перевсъ, когда я могла бы заставить его вымаливать мое вниманіе, я трепещу, я ничего не желаю, какъ только увидть его, простить все, все, и подать ему руку на возобновленіе прежней дружбы. (Подходитъ къ зеркалу и прикалываетъ къ груди букетъ.) Черезъ нсколько минутъ онъ будетъ здсь… Г-жа Старова совтуетъ мн принять его съ холодностью перваго знакомства, но у меня не достанетъ силы. Онъ такъ самолюбивъ, что, обиженный моей холодностью, и не задумается прекратить вс наши отношенія и, пожалуй, еще удетъ отсюда за тридевять земель. Обрадоваться ему тоже опасно: это увеличитъ его избалованную самоувренность и нисколько не подвинетъ впередъ моихъ задушевныхъ плановъ. Боже мой! что жь мн длать? (Посл нкотораго молчанія.) Буду поступать по вдохновенію, соображаясь съ тмъ, какъ онъ самъ поведетъ себя со мною. (Слышенъ звонъ дорожныхъ колокольниковъ)… Это онъ! (На минуту закрываетъ лицо руками и потомъ принимаетъ позу холоднаго спокойствія.)

СЦЕНА VII.

(Тамъ же. Алексй Петровичъ, въ черномъ фрак, входитъ и церемонно кланяется.)

Вра (съ живостью приподнимается съ дивана и потомъ опятъ садится).— Здравствуйте, Алексй Петровичъ…

Алексй Петровичъ.— Je vous prsente mes flicitations… mais, mais… (Осматривается вокругъ.)

Вpa.— По вы удивляетесь, что не видите здсь толпы поздравителей?

Алексй Петровичъ.— Да, я думалъ найдти у васъ цлый городъ…

Вра (указываетъ на стулъ, Алексй Петровичъ садится).— Цлый городъ! То-есть, вы хотите сказать: цлое собраніе искреннйшихъ моихъ доброжелателей… Нтъ, ихъ такъ много, что я ршилась не принимать ни одного…

Алексй Петровичъ.— Въ такомъ случа, значить, вы ршились принимать только враговъ, и поэтому я попалъ въ число исключеній?.. Въ-самомъ-дл, но вашимъ словамъ, или я врагъ вашъ, или я не былъ бы сегодня принятъ вами! (Смется.)

Вра (грустно).— Можетъ-быть, оно и такъ… По я прошу васъ лучше думать, что вы приняты сегодня, какъ не здшній, какъ человкъ, прохавшій пятнадцать верстъ по дурной дорог, съ цлью показать свое вниманіе къ моему празднику… Скажите, вы давно ужь здсь, въ этихъ краяхъ?

Алексй Петровичъ.— Боле двухъ мсяцевъ, я зналъ, что вы пріхали изъ Петербурга, но нездоровье мн мшало быть у васъ.

Вра.— Нездоровье? желчь и мигрень, попрежнему?

Алексй Петровичъ.— А вы не забыли? (Слегка кланяется.) Да, это мои постоянныя пріятельницы… Но, кром-того, я ожидалъ, что вы возвратитесь въ мое сосдство, въ вашу деревню…

Вра.— Нтъ, я ршилась остаться въ город, въ деревн теперь грязно и скучно.

Алексй Петровичъ.— Я въ город вы думаете веселиться?

Вра.— Да, я хочу возобновить здшнія знакомства, сдлаю два-три бала…

Алексй Петровичъ.— Потребность въ разсянной жизни?

Вра.— Не скажу, но вдь надо же что-нибудь длать. А вы, Алексй Петровичъ?

Алексй Петровичъ.— Я почти проститься пріхалъ къ вамъ

Вра.— Вы узжаете? (Роняетъ букетъ.]

Алексй Петровичъ (поднимаетъ букетъ, по не отдастъ Сю).— Да, я былъ намренъ зиму провести въ Одесс, или на южномъ берегу… Вы, попрежнему, любите этотъ цвтокъ? (Отдаетъ ей букетъ геліотроповъ.)

Вра (нсколько смущаясь).— Я сохранила вс прежніе вкусы и слабости: я женщина!.. Мы, конечно, вмст обдаемъ сегодня?

Алексй Петровичъ (кланяется).— Благодарю васъ, съ удовольствіемъ, если мое tte—tte не будетъ скучно вамъ.

Вра (оправившись отъ смущенія, Лукаво).— Нтъ, мы не будемъ одни: г-жа Старова обдаетъ со мною, да вашъ пріятель, г. Жовановъ. котораго она. кажется, пригласила.

Алексй Петровичъ (нсколько сконфуженный).— Очень-пріятное общество!

Вра.— Я люблю г-жу Старову: въ ней столько ума и знанія жизни: а Жовановъ будетъ нелишнія, чтобъ вамъ не было скучно… онъ, вдь, другъ вашъ.

Алексй Петровичъ (почти-взбшенный).— Можетъ-быть… Но только увряю васъ, что я предпочелъ бы ваше общество sans aucun entourage… Надюсь, мы нашли бы предметъ для разговора…

Вра.— А я такъ именно и боялась противнаго… Вы такъ часто хандрите.

Алексй Петровичъ — Благодарю за похвалу, но еслибъ даже я не умлъ занять васъ блестящимъ разговоромъ о пустякахъ и новостяхъ, то, во всякомъ случа, я думаю, намъ достало бы матеріаловъ для бесды, еслибъ мы заглянули въ минувшее…

Вра.— Ради Бога, оставьте въ поко минувшее, вы лучше, чмъ кто-нибудь, знаете, что между имъ и настоящимъ нтъ и не должно быть никакой связи. Не ваши ли это любимыя слова: ‘жизнь идетъ, не останавливаясь, и человкъ не возвращается къ тому, что одинъ разъ имъ пережито’. У меня очень-хороша память.

Алексй Петровичъ.— Я и не отказываюсь отъ своихъ убжденій, но, сказавъ о минувшемъ, я думалъ угодить вамъ. Вы сейчасъ только сказали, что вы, какъ женщина, сохраняете прежніе вкусы и слабости.

Вра.— Да, въ цвтахъ и нарядахъ. (Выходитъ въ другую комнату.) Pardon! кладите вашу шляпу, а мн надо хозяйничать.

СЦЕНА VIII.

(Тамъ же, Алексй Петровичъ одинъ.)

Алексй Петровичъ (встаетъ съ своего мста и съ живостью ходитъ по комнат).— Какъ хороша! какъ она похорошла съ-тхъ-поръ, какъ мы не видались… Но зато, Боже мой, какая же и перемна во всемъ! Откуда взялась эта бойкость, это хладнокровіе? Куда двались прежнія деревенскія качества — застнчивость, способность краснть?.. ‘Ни Слова о минувшемъ’. Это что значитъ? Одно изъ двухъ: или кто-нибудь другой усплъ утшить васъ, Вра Николаевна, или вы разъигрываете комедію. По, въ первомъ случа, Богъ съ вами: тмъ легче намъ будетъ раззнакомиться, а во второмъ — не провести вамъ меня! Я распутаю или разорву вс ваши сти. (Помолчавъ.) Да, да, вы дорого заплатите за желаніе склонить меня къ ногамъ вашимъ. И если для этой цли вы избрали средствомъ притворное хладнокровіе и даже какіе-то признаки ироніи, то какъ же разобьются вс ваши надежды вотъ объ эту маленькую книжку! (Вынимаетъ изъ кармана свою записную книжку и снова прячетъ.) Какъ невыносимо-тяжело все видть, все знать и предугадывать! Я былъ бы гораздо-счастливе, еслибъ могъ, какъ мальчикъ, доврчиво падать въ паутину женскихъ замысловъ . А какъ она похорошла! какъ похорошла!.. (Входитъ Вра.)

СЦЕНА IX.

(Тамъ же.)

Вра.— Что вы такъ задумались? Это совсмъ не попраздничному… А я хотла васъ спросить, какое вино должно быть теплое и какое холодное… Я приказала лафитъ поставить въ ледъ.

Алексй Петровичъ (смясь).— Прекрасно!.. А шампанское въ тепло?

Вра.— Ну да…

Алексй Петровичъ.— Прикажите же поскоре сдлать все наоборотъ, иначе намъ не достанется ни капли шампанскаго.

Вра смется, звонить и вошедшему слуг отдаетъ приказанія. Алексй Петровичъ смотритъ на нее съ нкоторой досадой).— Алексй Петровичъ, мн говорили, что мужчины пьютъ по вдохновенію, или расположенію. Расположены ли вы сегодня пить до опьяннія?

Алексй Петровичъ — Я чрезвычайно-расположенъ къ разговору съ вами.

Вра.— О чемъ?.. Очень-рада! (Садится на прежнее свое мсто.) Очень-рада, только не о минувшемъ…

Алексй Петровичъ.— Напротивъ, я хотлъ, и очень-серьзно, поговорить съ вами о будущемъ…

Вра (съ живостью).— Вы хотите гадать? Я вся вниманіе.

Алексй Петровичъ.— И я могу говорить откровенно? по-старин?..

Вра.— Совершенно-откровенно, только не о старин…

Алексй Петровичъ.— II вы общаете мн платить такою же откровенностью?

Вра.— Общаю… только ни слова о прошедшемъ.

Алексй Петровичъ.— Очень-хорошо, по позвольте мн вамъ замтить, что настойчивость ваша въ отвращеніи къ минувшему доказываетъ, что вы несовсмъ-равнодушны къ нему, что вы не забыли его.

Вра.— Можетъ-быть, но какая вамъ до этого надобность?

Алексй Петровичъ.— На этотъ вопросъ позвольте мн отвчать вамъ другимъ вопросомъ: скажите мн, Вра, какого вы мннія обо мн… о моемъ поведеніи съ вами?..

Вра (подумавъ).— Вы… вы очень-любезный человкъ, а поведеніе ваше со мною очень-просто и понятно. На вашемъ мст вс на свт вели бы себя точно такъ же.

Алексй Петровичъ.— Вс на свт? это еще неочень-лестно. По дале?..

Вра.— Вамъ было скучно въ деревн.

Алексй Петровичъ.— Я слушаю.

Вра.— Я вамъ нравилась.

Алексй Петровичъ.— Очень-естественно.

Вра.— Вы были увлечены.

Алексй Петровичъ.— Не знаю.

Вра.— То-есть, вы отрицаете, но я не хотла сказать, чтобъ вы были увлечены истинной любо… привязанностью ко мн, нтъ, выбыли увлечены пустымъ тщеславіемъ, желаніемъ сдлать меня игрушкой.

Алексй Петровичъ.— Какъ! вы объ этомъ догадывались? Вы это видли, замчали?

Вра.— А вамъ хотлось бы думать, что я, какъ простодушная провинціалка, безусловно вамъ врила?

Алексй Петровичъ.— Да, я такъ думалъ и думаю. Я даже убжденъ, что мысли, высказанныя вами теперь, внушены вамъ гораздо-позже.

Вра.— Внушены? Кмъ же?

Алексй Петровичъ.— Временемъ, охладившимъ ваша чувства, и разсужденіями вашихъ друзей, напримръ, г-жи Старовой…

Вра.— Какъ горько, какъ страшно вы ошибаетесь! Я предполагала въ васъ боле проницательности…

Алексй Петровичъ.— Какъ вамъ угодно, но пока вы не представите боле-убдительныхъ доказательствъ…

Вра.— Доказательствъ… вы хотите доказательствъ? Мн очень-легко удовлетворить этому желанію. Во все время нашего знакомства съ вами, то-есть почти два года, я вела дневникъ, я записывала все, что думала о васъ и о вашихъ дйствіяхъ. Вотъ мои мемуары. (Указываетъ на лежащую на стол бархатную книжку.) Потрудитесь перелистовать ихъ.

Алексй Петровичъ (беретъ книжку Вры и читаетъ. Вра, съ улыбкой слдить за его движеніями).— Боже мой! Что это такое? (вполголоса.) ’15-е іюля, утро, въ саду. Сейчасъ ухалъ Алексй Петровичъ. Мы долго вмст ходили по саду и я позволила ему,— какъ это говорится въ романахъ, объясниться въ любви. Онъ чудесный актръ, и приготовленныя заране фразы повторяетъ съ неподражаемой неподдльностью. Я слушала его и не успла охладить страсти, такъ хорошо имъ разъигранной, потому-что намъ помшали.’ Я уничтоженъ! я не знаю, что остается мн длать!

Вра.— Читайте дале.

Алексй Петровичъ (скрывая свое смущеніе, отходитъ къ окну и продолжаетъ читать вполголоса).— ’12-е августа. Mr. Alexis долго игралъ на фортепьяно, онъ удивительный актръ, et je le laisse faire, потому-что это такъ идетъ къ нему, онъ такъ искусенъ въ своей роли, такъ мило окружаетъ меня своимъ нжнымъ вниманіемъ…’ Кто бы подумалъ! какая нелпая ошибка! какое смшное положеніе! (Продолжаетъ читать.) ’10-го, 11-го и 12-го сентября. Если Алексй Петровичъ ведетъ, какъ я, свои мемуары, го, вроятно, въ нихъ есть вс планы его нападеній на меня, вроятно, онъ заблаговременно пишетъ отъ скуки, что онъ будетъ говорить и длать у насъ въ дом. Любопытно было бы прочитать. Въ послдніе три дня онъ былъ задумчивъ и мраченъ, какъ наступившая осень, и эта мрачность столько же идетъ къ нему, какъ и страстность, и нжность… Да, онъ удивительный актръ!..’ Нтъ, это невроятно, это невозможно!..

Вра.— Что это кажется вамъ невроятнымъ и невозможнымъ?

Алексй Петровичъ (преодолвая свое смущеніе).— Мн кажется невроятнымъ, чтобъ женщина вашихъ лтъ…

Вра.— Имла маленькій запасъ проницательности? Къ-чему же такое мнніе о женщинахъ?

Алексй Петровичъ.— Но, умоляю васъ, объясните мн еще два недоумнія. Скажите мн, прежде-чмъ я признаю себя совершенно-уничтоженнымъ, скажите мн, что же вы думали обо мн въ то время, когда такъ безжалостно анализировали мои дйствія? Вы почитали меня низкимъ, лживымъ, смшнымъ эгоистомъ?

Вра.— Нисколько! Я очень-хорошо понимала, что для многихъ ‘игра въ любовь’ замняетъ истинную любовь, и мои мемуары были для меня только средствомъ обороны…

Алексй Петровичъ.— По какимъ-образомъ, отчего въ два года всей этой недостойной комедіи вы ни разу, ни одного разу не обнаружили, что понимаете смыслъ ея? Почему вы не разоблачили моихъ дйствій, не оттолкнули меня, какъ недостойнаго?

Вра (нершительно и смущаясь въ свою очередь).— Почему? Потому-что видла въ васъ много другихъ прекрасныхъ качествъ и прощала вамъ одинъ недостатокъ. Я была добре васъ…

Алексй Петровичъ.— Нтъ, этого недостаточно, чтобъ имть такое ангельское терпніе.

Вра.— Но разв вы забыли, или не видли, или не врили, что тогда я… любила васъ истинно?

Алексй Петровичъ (глубоко-тронутый).— Вра Николаевна, посл всего мн остается одно изъ двухъ или проститься съ вами сейчасъ же и навсегда, или, изумляясь вамъ, на колняхъ благодарить васъ за урокъ, и… и… (Становится на колни.)

Вра (хочетъ поднятъ его онъ овладваетъ ея рукою).— И что жь дале?..

Алексй Петровичъ.— И… еслибъ я не чувствовалъ, что я не достоинъ мизинца этой руки, я просилъ бы руки вашей… (Покрываетъ поцалуями руку Вры.)

Вра (поднимая его).— Встаньте, вставьте, зачмъ все это?

Алексй Петровичъ.— Вы можете однимъ своимъ словомъ или осчастливить меня, или сейчасъ же выгнать отсюда… Пощадите! пощадите!..

Вра.— По кто же мн поручится, что увренія ваши, что вся эта новая сцена не одна изъ тхъ, которыя вы такъ любили разъигрывать?

Алексй Петровичъ.— Въ истин чувствъ моихъ пусть будетъ порукою ваша проницательность, взгляните на меня: не-уже-ли я и теперь похожъ на безумнаго, холоднаго эгоиста?.. (Вра смется сквозь слезы и подаетъ ему руку.)

СЦЕНА X.

(Тамъ же. Входятъ съ одной стороны г-жа Старова, съ другой Жевановъ.)

Жевановъ (сначала незамченный, говоритъ вполголоса).— Вотъ теб разъ! Кажется, тугъ все дло и безъ меня устроилось… (Подходя къ Вр.) Честь имю поздравить со днемъ ангела!

Алексй Петровичъ.— Лучше меня, меня поздравить съ ангеломъ! Вотъ съ этимъ ангеломъ! (Указываетъ на Вру.) Вра Николаевна, позвольте представить вамъ злйшаго изъ враговъ вашихъ.

Жевановъ.— Предатель!

Вра.— Я немножко знала, что г. Жевановъ нерасположенъ ко мн: но сегодня у меня нтъ враговъ… Soyez le bienvenu…

Старова.— Mr Alexis, я никогда не была вашимъ врагомъ, и теперь первая поздравляю васъ..Алексй Петровичъ (цалуетъ руку Старовой).— Знаю, все знаю, и ныншній день считаю счастливйшимъ въ жизни!.. (Входитъ лакей.)

Лакей.— Кушанье подано.

(Вра протягиваетъ руку Алексю Петровичу, и они вмст выходятъ въ столовую. Жевановъ подскакиваетъ къ Старовой и также подаетъ ей руку.)

Старова (на пути въ столовую), — Qu’en dites vous, Mr. Жевановъ?

Жевановъ.— Rien, absolument rien, Madame! Мн только пришла въ голову старая поговорка.

Старова.— Какая же?

Жевановъ.— ‘Нашла коса на камень!’ (Проходятъ въ столовую.)

Е. Вердеревскій.

‘Отечественныя Записки’, No 9, 1852